"Лёха"

Боец Семенов.

После того, как Семенов аккуратно выщипал несколько пучков травы прямо перед собой, расчистив сектор обстрела, оставалось только ждать. Место он выбрал лучшее из возможного - ровный кустарничек, в котором он залег, не давал возможности сразу отметить ближайший ориентир, значит, стрелять по нему будут вразнобой, каждый сам по себе, а это куда лучше, чем пальба залпом по команде унтера или кто там у них старший. Прогалина просеки давала возможность начать огонь метров с четырехсот, что для пулемета было в самый раз, а вот винтовкам или, тем более, немецким автоматам было делать нечего на таком расстоянии. Поляна, на краю которой устроился Семенов, не дала бы незаметно вылезти сбоку, то есть, в общем, место было хорошим. Теперь только ждать. Спокойно, привычно. Собака лаяла редко, нетерпеливо и давала таким образом прикидывать, где сейчас прут преследователи. По лаю получалось - отсюда еще километра два, минут пятнадцать - двадцать точно есть. Конечно, с Лёхой напару было бы веселее, но что случилось, то случилось, Семенов остался один и точно знал, рассчитывать больше не на кого, только на себя самого. Угрызения совести Семенова не мучили, что вышло, то вышло, а такое дело как война любое чувство вины притупляет, некогда тут переживать по поводу, что остался один. Вот избавляться от хвоста надо было, по возможности самому не сдохнуть и тех, кто сейчас поспешал по лесу, уходя от наседавшей погони и уволакивая носилки с раненым, прикрыть достойно.

Да и все равно Лёха городской, суетливый, ждать спокойно и неподвижно не смог бы, вон как его от комаров местных крючило. Не, толку бы не было с Лёхи в засаде. Семенов тихо сдул с носа особенно наглое насекомое, еще раз прикинул, как и куда будет отходить. Вроде все в порядке, есть и куда и как. Только вот преследователи идут как по нитке, собачонка у них грамотная и даже высыпанным табаком (ох как жалко сыпать было, до слез и щипания в носу, последний ведь) ее не то, что остановить, а даже задержать не вышло. Пропал табак зря. Значит, собачку с поводырем надо первой к Духонину в штаб пускать, как говаривал папаша Семенова. Вот еще бы знать, сколько там немцев еще будет, к собаке-то в компании. Верно с десяток, не меньше. Значит, надо их частью хотя бы окалечить, чтобы вместо погони пришлось бы уцелевшим своих раненых обратно волочь, чтоб не до погони им стало. И это все конечно верно и правильно и даже машина подходящая есть для этого - трофейный тяжеленный черный ручной пулемет с воткнутым сверху плоским коробчатым магазином и громким названием 'Хателлераульт Мле', как прочел не без труда надпись на нем самый грамотный среди окруженцев. Только беда в том, что в вставленном магазине 25 патронов, да во втором - еще 8. И все, больше нету и патроны такие заковыкистые, что ничего из бывшего у окруженцев в наличии совсем не подходило, ни немецкие патроны, ни наши. Вот значит, на все про все получалось 33 патрона. Очень негусто, прямо можно сказать. Потому надо перед тем, как что-то сделать - не семь раз отмерить, а поболе - раз с десяток. Ведь без патронов этот злобного вида пулемет, сторожко стоящий на сошках, становился вычурным куском железа, бесполезным в хозяйстве. А на тяжеленный парабеллум, которым Семенов так удачно разжился, рассчитывать было и совсем глупо - с теми тремя патронами, что в нем были только застрелиться можно. Не боле.

Если бы не приближающееся редкое взлаивание - совсем бы картинка была хороша, кустики давали тенек, солнце не пекло и поляна была замечательная. Покос бы тут был в самый раз, коровы такую траву любят и сено получается стоящее. Тут Семенов одернул себя - расслабляться было не время. Мало ли что - может эти гансы - ребята сообразительные и выпустили боковые дозоры вперед, чтоб собаку прикрыть. Сам Семенов бы так и сделал, если б гнался за кем. Потому он и слушал и смотрел, как мог внимательнее. Просека тут проходила по невысокому холму, и Семенов при отходе постарался пройти так, чтобы преследователи, идя по его следу, хорошо и удобно встали бы под очередь.

Когда вдали на взгорбке просеки показались темные малюсенькие фигурки, Семенов с облегчением вздохнул. Впереди поспешали четыре фигурки, одна явно на четырех ногах, черноватая какая-то, та самая собаченция. Когда они приблизились, с отрывом метров в сто за ними гуськом стали показываться еще фигурки, разномастные какие-то. Собаку уже можно было разглядеть, черно-коричневая, узкомордая. Семенов видал такую, видал у НКВДшника одного в соседнем райотделе милиции. Порода еще называлась странно - доберман-пинчер. А пес был злющий, ничего доброго, его хозяин все время на поводке водил. Хозяин-то был ничего, следователем работал и очень любил рассказывать про своего пса всякие анекдоты. Юмора этого Семенов не понимал, потому, наверное, и запомнил дурацкие анекдоты накрепко и никак из головы эту ерунду было не вытряхнуть. Вот и сейчас, поглядывая на собаку, идущую уверенно по его следу совершенно неуместно вспомнилось, как встречаются во дворе два пса, один горделиво представляется: 'Я - доберман - пинчер!' А другой пристыжено признается: '...а я - просто пописать...' Мысленно Семенов плюнул и присмотрелся повнимательнее к целям - сейчас вся эта публика была для него не более чем мишенями. Впереди шла собака носом в землю, почти скрываясь в густой траве, следом поспешал странновато одетый вожатый, что-то в его форме было не так, хотя явно же немецкая. Но цвет непривычен. Не видел такое раньше. Тут же - явно охраняя поводыря с собакой, шло уступом еще двое. И один из них крайне не понравился Семенову. Другой-то так, долговязый фундель городской, ясно видно, а вот этот кряжистый мужичок в кепи с длинным козырьком двигался неприятно - мягко, быстро и уверенно. Не особо и глядя под ноги. Но не запинаясь при этом. Словно по паркету скользил, видел Семенов на экскурсии во дворец какая гладкая вещь - паркет. И цепко мужичок в кепи оглядывался по сторонам - тоже это не понравилось Семенову. Опытный гад, матерый, наплачешься с таким. Хваткий сукин сын. Вот те, что уже вытянулись вереницей и спускаются по склону гуськом - те отличная групповая мишень и сейчас будут аккурат на дистанции 400 метров - как только можно будет различить шагающие ноги, так значит можно стрелять. Грех по такой куче идиотов не отстреляться!

Приклад у 'Хателлераульта Мле' был не очень удобен, но теперь Семенов крепко вжал его в плечо, приладился, старательно прицелился, еще раз попробовал пальцами спусковые крючки, чтобы не ошибиться. В пулемете этом дурацком было их два, как на охотничьих двустволках, только первый давал одиночную стрельбу, а второй - автоматическую. Вот на втором, заднем сейчас палец и устроился поудобнее. Вздох, выверка прицела и сказав мысленно по привычке: 'Господи благослови!' Семенов потянул спуск, выдав длинную очередь на полмагазина. Приклад заколотил в плечо, но Семенов был к этому готов, и все прошло как при стрельбе с Дегтяря, тем более что на этом 'Хателлераульте Мле' была удобная пистолетная рукоятка, помогавшая гасить отдачу. Холодком секанула мысль, что промазал, но тут же накатила радость - даже не глядя на рассыпавшихся по взгорке преследователей только по дикому визгу ясно - зацепил. Да еще хорошо зацепил - то ли в живот, то ли в таз. Так сержант Парамонов выл, когда ему попала очередь в низ живота. Значит и этот раненый теперь не вояка, а если его приятели не последняя сволочь - тянуть его придется четверым самое малое. Но, похоже, не одного удалось зацепить, как они там кинулись в траву, видно было, что не одного. Явно была видна еще фигурка, оставшаяся стоять, хотя все залегли, а потом косо завалившаяся как срубленное дерево. На всякий случай Семенов добавил туда еще пару коротких очередей и переключил все внимание на группку с собакой. Сама собака от выстрелов заплясала на дыбках, ее вожатый растерянно стоял столбом, рядом с ним, встав на колено, принялся стрелять горожанин. А вот коренастый мужичок исчез, и это больше всего Семенову не понравилось. Пора было сматываться. Перекинул палец на передний спуск и с третьего выстрела свалил собаковода, так и стоявшего нелепым столбиком, на прыгающую собаку потратил еще четыре, в ответ получил с десяток свистнувших по кустам пуль из винтовок, потом кто-то умный натеял лупить с взгорка из автомата, ага, на такой дистанции он бы и в амбар не попал. Стрельба разгоралась, но рядом в опасной близости ширкнула только одна пулька.

Значит, не поняли, откуда лупил, наобум святых пуляют, обормоты. Отполз в сторону, прислушиваясь напряженно, потом, пригнувшись, метнулся в лес, опять залег. Отщелкнул практически пустой магазин, глянул мельком - два латунных патрона еще оставались, да один получается в стволе стоит... Не глядя, все-таки насобачился уже, не зря тренировался - выщелкнул оба патрона, сунул пустой магазин за ремешок и так же наощупь впихнул патроны во второй магазин. Не получилось сразу примкнуть магазин, пришлось отвести взгляд на секунду, а когда поднял глаза - вздрогнул, коренастый в кепи, бесшумно возникший совсем рядом - саженях в десяти, отреагировал на тихий щелчок вставшего на место магазина моментально.

Он тут же выстрелил из винтовки, не целясь, и Семенову ожгло левое ухо, сместился рывком в сторону и залег за земляным холмиком. Лязгнул затвор немецкой винтовки, но и Семенов был не пальцем делан, потому как сразу вдул в холмик очередь, так что комья земли полетели, и дернул вбок, влево, толковал еще на срочке сержант, что стрелку вправо винтовку поворачивать неудобнее, чем влево и Семенов это накрепко запомнил. Еще не видя врага, он добавил до донца магазина туда, где мужик коренастый залег, сместился еще в сторону, бросив бесполезный уже пулемет и дергая из кобуры тяжелый парабеллум, но то, как странно дрыгал ногами лежащий немец, успокоило. Не повезло гансу - маловат был бугорок и не защитил от пуль, пробили они слой земли и достали лежащего. Времени у Семенова уже не было вовсе, но тикать просто так не хотелось. Потому перевернув еще шевелившегося, хрипящего и булькающего немца на спину, Семенов шустро расщелкнул тускло - серую пряжку 'Готт мит унс', и рывком сдернул с лежащего всю сбрую с наплечными ремнями и навешенными разными штуковинами. Подхватил винтовку - странно коротенькую, легонькую после пулемета, закрыл открытый затвор, загнав медный патрон в ствол, и почувствовал себя куда лучше - снова с оружием. Что-то горячее текло по шее, саднило ухо, тронул рукой - мокро и липко, ухо какое-то неправильное стало и больно. Вот незадача, так не ко времени, а перевязываться и нечем и некогда! Но так бежать, роняя капли крови совсем не умно.

Суетливо осмотрелся, потом дернул с шеи немца шелковый платочек (пионер, мля!), подхватил валявшееся кверху донцем кепи, прижал платочек в пораненному уху и придавил все это кепкой, чуток маловатой, зато теперь кровь капать точно не будет. Прислушался, стрельба усилилась. Но щелчков пуль рядом не было. Быстро подобрал валявшийся пулемет и спешно, но сторожко двинул прочь от поля сражения. Черт их знает, может таких спецов, как коренастый у них несколько, глупо погибать вот так. Свою задачу Семенов уверенно посчитал выполненной, собаку он искалечил, а может и убил, самое малое трое раненых у гансов, все тяжелые, так что преследовать им теперь некем. А лес большой, ищи-свищи. По дороге становился на несколько секунд, пихнув в груду валежника отслуживший свое 'Хателлераульт Мле' и испытав короткую жалость, что приходится бросать неплохо поработавшее сегодня оружие.

Для Семенова теперь, после удачного дела, это было уже существо с душой, а не просто тупая железяка. Но без патронов таскать его было бесполезно, разве что место запомнить, вдруг пригодится вернуться. Накинул немецкую сбрую, приладил поудобнее, вытянул тяжелую алюминиевую флягу, свинтил крышку, понюхал, потом приложился.

Нет, не ошибся, опытный был вояка подстреленный ганс - подкисленная водичка была во фляжке, самое то было глотнуть пересохшим ртом. Послушал лес, все еще слышную нелепую и бесполезную пальбу и двинул дальше, периодически путая следы, по дороге внимательно поглядывая по сторонам и проверив - сколько патронов в винтовке. Оказалось - четыре. Сносно, тем паче в подсумках оказалось еще с десяток обойм.

Менеджер Лёха

То, что дринк-тест провален, Лёха понял достаточно быстро. Достаточно было просто открыть глаза, чтобы это понять со всей ясностью. С утра Лёха должен был быть на тренинге по коммуникативности, а вместо этого он лежал, свернувшись клубочком в кустах, все мышцы одеревенели, да еще и замерз впридачу как собака. Немудрено замерзнуть-то было - раньше ему не доводилось спать на природе, на голой земле (ну не совсем голой, какая-никакая травка тут росла), да притом будучи одетым по дресс-коду, что определил генеральный на вчерашнюю пати - цветастые Т-ширты, шорты и шлепанцы, для создания бич-стайла... Чушь свиная, если честно, да и сам генеральный - та еще скотина, какой к черту бич-стайл на берегу какого-то озера в этой Белоруссии... Или это Украина? Черт его разберет, приспичило начальству собирать для Тим-билдинга кучу народу не пойми где. Зажлобилось начальство, другие вон такие тренинги в Египте проводят, а не в жопе мира, как охарактеризовал это местечко сосед Лёхи по офису Валерка. В общем - все плохо, как ни крути. Сейчас еще надо искать, где все остальные, вылезать под общий хохот на обозрение. Генеральный-то сам ржать будет как конь, ну а остальные кинутся на подхват, ясен пень. Позоруха, да и баллы штрафные как с куста...

А поговаривали, что отдел будут сокращать... И, вроде ж, не пил очень много, развезло-то непривычно. Лёха за свои 23 года, случалось, и напивался, но не так, чтоб в отключку и на улице дрыхать. Нет, что-то тут не так, видно выставленное вчера виски было неправильным... И ведь предупреждал сосед Валерка, что генеральный сотрудников любит подпаивать и что надо быть на стреме... Подпоит и смотрит, кто чего и как. Дринк-тест, будь оно все неладно. Мало того, что на работе гнобят, так еще и тут... И бухнуть-то спокойно нельзя. Да к слову и Валерик- тот еще фрукт. Не зря вчера подливал, очень может быть - неспроста. Если б еще не гудела непривычно башка, да тело так не ломило...

Лёха с омерзением сплюнул, получилось фигово - клейкая длинная слюна чуть не уделала футболку, как-то удалось увернуться. Во круто - вылезти похмельным и оплеванным, дальше ехать некуда. А начиналась эта сраная пати очень даже неплохо, и генеральному на глаза удалось попасться пару раз удачно и даже чокнуться с ним пластиковым стаканчиком и с девчонками из соседнего отдела Валерка, наконец, познакомил, зачетные девчонки, на них Лёха давно глаз положил. Но только глаз, так уж получалось, что в свои годы Лёха еще был девственником, и с девчонками как-то у него не срасталось, вроде и не дурак, и так внешне ничего, но не то, что робел или как-то иначе, но все равно не получалось. Не - всякие петтинги - митинги несколько раз были, но не более чем. И не то, чтобы на девчонок не тянуло, но как-то так, не сильно. Может сидячая работа в офисе, то ли куча общения вконтакте, может компьютеры, а может и что еще, но как-то все не сходилось. А вчера Лёха раздухарился, завелся, почувствовал драйв и как-то само-собой познакомился с Валеркиной помощью сразу с двумя красотками из отдела маркетинга. Они обе были светло-русые, подтянутые, с отличными фигурками, только Лилька позадумчивее и грудастее, а Танька - смешливая и похудее, но и у нее и ножки и сиськи были ого! Валерка с Танькой раньше уже перепихнулся, но девчонка была легкомысленная, и это Валерку отпугнуло, а Лилька, как верная подруга Таньки, всякие поползновения Валерки отвергала с негодованием. Валерик так и предупредил, что если перепихнуться сразу же и потом несколько раз - то надо окучивать Таньку, а вот если серьезно - то Лильку и никак иначе, девки дружат крепко, возможно даже и лесбиянят, не исключено такое... В общем, дело шло отлично, правда Лёха до конца не решил еще, кого из красоток выбрать для дальнейшей охоты, но был фан и драйв и все шло отлично, девчонки завлекающе смеялись, сверкали глазами, Лёха был в ударе... Так, а что дальше-то было? Лёха с трудом припомнил, что он пошел за допингом для всей компании - к ним еще из бухгалтерии пара телок присоединилась и этот, долговязый креативщик из отдела дизайна с бородатым сисадмином... Нет, допинг он не донес. Даже не дошел до стойки... Точно, не дошел. Лёха отчетливо вспомнил, что у кабинок биотуалетов тусовалась кучка озабоченных, вспомнил, что ему так тусить с постной рожей не захотелось - ну какой герой - любовник будет сиротливо маячить в очереди в сортир, потому он по дороге за выпивкой и орешками невзначай свернул в эти проклятущие кусты, бормоча под нос непойми откуда запомнившееся:

- Снова манит меня,

заставляет куда-то бежать

проклятое пиво!

Пиво тут было не при чем, пиво как раз пили в автобусе, на котором их коллектив прибыл в эту глушь, но присловье было хорошо, Валерке тоже нравилось, вот Лёха его и пользовал к месту и не к месту, нельзя сказать, чтоб был Лёха очень уж веселым юмористом. Так, а что там было в кустах? Что-то еще запомнилось или нет? Запомнилось - когда он залез поглубже, путаясь в ветках и сделал свои маленькие, но важные дела, рядом с собой Лёха увидел маленький огонек - ну вот как светлячок из детства, только те были зеленые, а этот огонек был мерцающим желтым - от лимонного до оранжевого и висел практически неподвижно. Еще подумал:

- Принесу телкам, а там видно будет. Пожалуй, все же Танька! Хотя у Лильки такое декольте... И соски через купальник торчат!

И вот на этом все воспоминание заканчивалось. Вроде как он этого светляка все же цапнул. Ну не светляк же его так оглоушил? Ладно, надо выбираться. Можно подсуетиться если и попасть на перерыв, может это проскочит? Все-таки генеральный не всех сотрудников всех филиалов в лицо помнит, может и удастся тихо подсесть в задний ряд, и как будто тут и был? Времени-то сколько сейчас?

Айфон не порадовал. Получалось, что на два часа уже опоздание, тут уже точно переписали всех на тренинге. Ладно, все равно выбираться из кустов придется. Вот вопрос - куда? Лёха прислушался, но ничерта слышно не было - лагерь же вроде б должен быть рядом, хотя если все на тренинге - то перед генеральным никто не пошумит. Валерику позвонить не выйдет - айфон исправно сообщал две новости - и обе неприятные - связи нет, и зарядка вот-вот закончится. Здорово! Этот Мухосранск с украинско-белорусским окончанием на 'О' не подкачал.

Лёха выругался и, стараясь, чтобы гудевшая голова не слишком раскачивалась из стороны в сторону, побрел туда, где вроде бы был просвет среди этого чертового кустарника. Когда выдрался из этого проклятого кустарника, понял, что не туда вылез - проселочная дорога тут имелась, озерцо тоже, а вот здоровенного лагеря - и следов не было, даже тех же бутылок пластиковых и всяких упаковок - словно кто специально берег выдраил как тысяча китайцев. Пошлепал по песочку вдоль берега - сколько глаза хватало - никаких признаков людей. Тишина почти полная, только комарье звенит, да здоровенные такие, заразы. Ну, ваще!

Оставалось только идти по этой дорожке, она-то всяко куда-нибудь приведет, а там договориться, чтобы подбросили до лагеря... Работу свою Лёха не любил, зарплатой был недоволен, но вот так глупо с ней расстаться тоже не хотелось. Опять же обедом должны были покормить, завтрак-то уже пролетел, как фанера над Парижем. Идти в пляжных шлепанцах было неудобно, дорога была в лужах и глубоких колдобинах. Лёха шел и чертыхался. По-прежнему вокруг не было ни души, хоть бы какой пейзанин на мотоцикле попался - так нет, тихо вокруг. Разве что вот комары стараются изо всех сил. И мухи откуда-то взялись - здоровенные, наглые изумрудно - зеленые и синие, блестящие, словно китайские игрушки. И запашком каким-то потянуло. Сладковатым, но неприятным. Что-то с этим запашком было связано. Не сейчас, в детстве вроде... Помойка? Нет, не то. Лёха покрутил носом, прошел еще полста метров и ахнул - за поворотом эта убогая дорога, если ее можно было так назвать, наконец, вылезала из кустов на более-менее ровное пространство, и теплый ветерок именно отсюда тянул гадостный запах, тут запах стал гуще и Лёха отлично увидел - откуда и чем пахнет. Прямо у дороги торчал непонятный буро-черно-белый бугор, поодаль из травы так же холмились чем-то похожие бугры, той же расцветки. Скорее удивившись, чем ужаснувшись, Лёха вдруг понял, что это валяется и воняет падалью здоровенная коровья туша. И дальше - тоже дохлые коровы и их тут не меньше двух десятков. И ладно бы просто дохлые коровы, мало ли их с ближайшей фермы сюда приволокли... Но с этими было все очень неладно - распотрошена была ближайшая туша совершенно зверски, валялась в луже кровищи и из вздутого брюха вывалились сизые и зеленоватые кишки. Бурые пятна крови так же пятнали и соседние туши. Радостные мухи жужжали на манер нескольких генераторов, столько их тут было, и оторопелый Лёха, содрогаясь от брезгливости, злобно отмахивался от тех, что садились на него. Отшлепав подальше от лежащей почти на дороге коровы, Лёха наконец-то ужаснулся, потому что до него доперло, что запросто так убивать стадо коров никто не будет. Одна за другой в голове пронеслось сразу несколько идиотских мыслей, которые и сам Лёха таковыми посчитал. Какие тут волки! И инопланетяне тоже не бывают. Тем более они берут внутренности - а тут вон валяется. Тогда кто? Испугавшись того, что его сейчас увидят и либо грохнут как свидетеля, либо загребут, как виновника, Лёха присел на корточки и перевел дух. Потом со скрипом в и так натруженной голове сообразил, что сидеть на корточках посреди дороги всяко еще глупее, чем просто идти. И заметно издалека и толку нет. Лучше идти. Вопрос - куда? Может быть, назад пойти? А что там - медом намазано? Или все-таки вперед? Странно это все. Лёха поднялся и по возможности быстрее засеменил в неудобных шлепках по засохшей грязи проселка, стараясь при этом съежиться и проклиная кричащие цвета футболки и шортов. Теперь на обочине было довольно много хлама, в основном какие-то бумажки и тряпки, но к мусору вдоль дорог Лёха привык и тут только удивился, что нет вездесущих пластиковых бутылей и пивных банок. Когда запах стал тише и Лёха перевел было дух, подловатая дороженька преподнесла еще гадостный сюрпризец - семенивший, как пожилая китаянка, по обочинке Лёха чуть не наступил на сверток каких-то грязных тряпок, в которые была замотана кукла. То есть внешне она была похожа на куклу - такую Лёха дарил сестре Валерки - здоровенная куклеха, размером с годовалого младенца и выглядевшая, как младенец, только эта кукла была очень грязной, загаженной чем-то и сильно помятой. На голову этой кукле словно наступил кто-то. И цвет у куклы был неправильный, восковой, зеленоватый. И опять мухи. И опять запах. До старательно отпихивавшегося от дикого факта сознания все-таки дошло - это нифига не кукла, это как раз младенец. Настоящий. Мертвый. Точнее - убитый. Тут Лёха почувствовал, что его холодом просквозило. Ледяным ужасом. Это все было категорически неправильно, такого просто не могло быть, чтоб вот так по дорогам валялись убитые коровы и младенцы. Ясно - тут маньяк какой-то бродит. Судя по тому, как изувечена была корова - не меньше чем с бензопилой. Ничего другого и в голову не приходило. Разве что уж совсем экзотика - типа Хищников целой команды. Или там Чужих. Чужие так же выдирались при своих родах из организмов - носителей. А ведь похоже! Это что - тут в белорусской или черт ее дери украинской глубинке два десятка Чужих??? Лёха дернулся обойти сверток с трупиком стороной и напоролся еще на одного мертвеца - девчонку лет десяти, которую до того прикрывала не шибко высокая, но густая трава, выдавая место, где, раскинувшись навзничь, валялась белобрысая девчонка с грязными босыми ногами, только небольшой проплешиной. Лёха оглянулся и вздрогнул - таких проплешин было еще несколько. Сунулся было к ближайшей, увидел там старуху в платочке и старушачьей одежде, потом понял, что у покойницы лицо оскаленное совсем молодое - ну не старше его, просто оделась зачем-то так по-старушачьи, наверное это - богомольная, ну православная в смысле, они так наряжаются. И тоже вся растопорщена и в кровище, уже засохшей. Да что тут такое происходит??? Лёха дико глянул вокруг и совершенно неожиданно для себя рванул неуклюжим галопом по дороге. Хватило его сил метров на пятьдесят, все-таки бегать, он со школы не бегал, да и жирком подернулся, пузиком оброс. Остановился, задыхаясь и морщась от боли в ушибленных об дорогу ножках... И вздрогнул от негромкого, но очень злого возгласа:

- Стой!

Лёха затормозил как можно более резко, глянул вбок - там, плохо видимый в пушистых кустиках, стоял невысокий, но широкоплечий парень в желто-зеленой мешковатой одежде, с расплющенной на круглой, стриженной наголо голове, странной шапочке. Тут только Лёха понял, что в руках этот парень держит здоровенное длинное ружье, и ствол этой длиннющей дуры направлен прямо на него.

- Ты кто? - по-прежнему негромко, но внятно спросил парень с ружьем. Очень как-то увесисто это у него получилось, убедительный такой вопрос вышел.

Лёха еще не собрался с ответом - мысли скакали, словно мультипликационные кенгуру, как за спиной спросившего раздалось низкое рокочущее рычание, словно там пряталась здоровенная собаченция типа той, что у соседа с третьего этажа. И не успел Лёха напугаться еще раз, как рычание перешло в низкий визг и закончилось требовательным и трубным звуком Му. Офисный работник совершенно очумел от всего этого, даже попятиться толком не получилось.

- Стоять, Зорька! - не оборачиваясь на рев за спиной, прикрикнул властно парень с ружьем и повторил вопрос еще раз, настойчивее:

- Ты - кто?

И нетерпеливо дернул ружьем, подчеркнув этим сразу несколько вещей - например то, что ждать долго он не собирается.

- Лёха! - неожиданно для самого себя выпалил вспотевший от страха горемыка.

Парень с ружьем задумался, критически осматривая стоящего на дороге. На его простоватой физиономии отразилось то, что осмотром он остался, весьма недоволен.

- Лёха, говоришь? Сколько вас тут таких?

- Не знаю, мы тут тренировались, вся компания. Тут наш лагерь должен быть рядом - зачастил Лёха и осекся, подумав, что может быть именно этот паренек в смутно знакомой одежонке и причастен каким-то образом ко всем этим убитым коровам и богомолкам. Ружье-то вон оно, в руке. А по Интернету со всеми этими репортажами эксклюзивными давно известно - маньяков чертова куча, так что зря это про лагерь-то брякнул.

Вдалеке затрещал вроде как мотоцикл, а может и машина, Лёха встрепенулся, а вот его собеседник сразу напрягся, помрачнел и показал своим ружьем в сторону, сказав сердито:

- А ну, свали с дороги!

- Куда? - бормотнул послушно залезая в кустики рядом с парнем Лёха.

- В кусты, быстро! Ложись!

- Так трава же мокрая! - запротестовал было Лёха, но оппонент был лишен дара терпения и, придвинувшись ближе и сделав однозначный жест своим ружьем, тихо рявкнул:

- Ложись, или я тебя штыком пырну!

Лёха очумело обнаружил, что раньше не заметил приделанную сбоку от ствола этого ружья не то длинную стамеску, не то отвертку, вороненую, но покрытую пылью. Ситуация как-то вдруг повернулась по-иному, странное ружье с длинным штыком, полузнакомая одежонка на парне в кустах и даже блином сплющенная шапочка на голове стали узнаваемы, не зря показались знакомыми, только вот в компьютерных играх это все выглядело не таким, но теперь у Лёхи словно пелена с глаз спала, дошло, что в руках парень держит старую винтовку Мосина с трехгранным штыком, сам одет в гимнастерку и пилотку и наверное он этот, как их... По телевизору показывали... Во, реконструктор! Только те были неуклюжие и нелепые, а этот - ловкий, винтовку держал как-то привычно, умело. Но вот черный, грязный штык очень недвусмысленно покачивался совсем рядом от цветастой тряпки Т-ширт, которая не была вот уж какой защитой нежного Лёхиного тела. И острие штыка, с торца похожее на старую отвертку смотрелось очень неприятно, блестящая такая узенькая полосочка острой стали. Лёха все-таки замешкался, выполнять дурацкий приказ очень не хотелось, да и мотоцикл тарахтел уже неподалеку, но, глянув в глаза оппоненту понял - этот - пырнет. И прямо сейчас. Потому достаточно быстро лег в траву, неприятно холодную и действительно мокрую. Почему этот реконструктор старается остаться незаметным Лёха понял - значит устроил маньяк засаду на дороге и убивает всех, кто мимо идет... Хотя коров дохлых тут с десяток... Откуда тут бродячие коровы, они все на фермах.

- Ползи глубже в кусты, видно тебя с дороги, как шаль цыганскую - приказал реконструктор. И Лёха послушно пополз, стараясь все же разглядеть, кто там по дороге проедет, может милиция? Не байкер точно - мотоцикл хотя и грохотал, как тяжелый, но все-таки до рыка серьезных байков не дотягивал, не было в звуке этого львиного рычания.

- Замри! - шепнул реконструктор, когда мотоцикл тарахтел уже рядом. Лёха послушно замер, потому что точно знал - маньякам нельзя перечить и, попав в руки террористу, надо выполнять все его требования, так во всяких рекомендациях рекомендовали. Но все-таки искоса стал глядеть, чуть подняв голову и видя кусок дороги сквозь листву. Байкер поразил куда больше, чем сосед с ружьем. Впрочем, он явно был из компашки этого соседа, потому что, хотя был густо покрыт дорожной пылью с ног до головы, словно его в пыли этой катали, но и характерные сапоги с короткими голенищами и поблескивавшая сквозь слой пыли каска, очертаний, словно у американских морпехов, тем более болтавшийся на спине автомат и здоровенный гофрированный цилиндр - все четко соответствовало форме немецкого солдата Второй Мировой - точь в точь, как в разных компьютерных играх. Слет реконструкторов тут, что ли? Мотоциклист встал как раз в просвете между ветками, осмотрелся, потом поднял вверх, на край каски с глаз дурацкие старомодные очки, огляделся. На покрытой слоем пыли физиономии странно смотрелась полоска чистой кожи с глазами. Мотоцикл тихо порыкивал. Запыленный реконструктор слез с него, обошел по следам Лёхи - от него в траве осталась видимая полоса, поглядел на труп богомолки, потом наклонился, повозился, поднявшись повертел перед глазами какую-то маленькую вещичку, блеснувшую на солнце желтым тугим солнечным зайчиком, внимательно осмотрел еще пару мест, где кто-то валялся в траве, огляделся по сторонам, сел на свой агрегат, нацепил очки и явно довольный покатил дальше, оставив пыльный хвост.

- Вставай, пора ноги уносить отсюда! - хмуро велел парень с винтовкой.

Совершенно очумевший Лёха послушно встал и пошел туда, куда ему показал штыком реконструктор, полагая, что теперь уже ничему удивляться не будет. Дальше он все-таки удивился дважды - когда оказалось, что за ними в кустах стояла живая корова, пузатая, рогатая с черно-белой шкурой, такая-же как и валявшиеся у дороги, только живая и когда парень приказал ему поднять из травы и нести тяжелую зеленую каску, полную белой жидкости. Лёха не сразу допер, что это молоко.

- Расплескаешь - набью морду! Давай двигай вон туда и аккуратно! - приказал сумасшедший реконструктор. И неожиданно ласково добавил:

- Умница, Зорька! Ну, пошли красавица, пошли!

Лёха обернулся и все-таки хмыкнул грустно - очень уж нелепая кавалькада получалась - впереди он с каской, полной теплого молока, следом корова и замыкает реконструктор...

Боец Семенов.

Жрать хотелось, как из пушки. После разгрома роты прошло уже двое суток, потому все, что имелось в заначке, кончилось. У других, тех, кто помогал тащить тяжелораненого взводного Уланова, тоже харчей не осталось, да что там - Петров вон сидор свой даже посеял. Хотя, половине роты повезло еще меньше - остались вместе со своими вещмешками в полузасыпанных стрелковых ячейках. Так что Петрову еще можно сказать свезло. Зато у него шинель была совершенно целой, а вот сам Семенов недоглядел и по его шинелке прилетело густо, осталась от скатки считай половина. Ехида Петров порекомендовал из огрызка 'польта боевого' сделать коврик-половичок, что возьмешь, горожанин потомственный, ему бы все зубы скалить. Ну да зубы-то он скалить умел, а вот с лесом не знаком, потому пришлось идти 'на фуражирование', как называл такое действо по - старорежимному взводный, именно Семенову. Поиск не порадовал - по дорогам катила на восток немецкая армия, в деревушке, куда с задворков сунул нос Семенов, вовсю хозяйничала какая-то немецкая тыловая часть, стояли грузовики, сновали солдаты и услышанный за короткое время несколько раз поросячий предсмертный визг, ясно давал понять - пируют, сволочи. Да и вообще признаков веселья было куда как достаточно - и пиликанье губной гармошки и гомон, в который вплетались и веселые женские голоса...

Но при том, сидевший на изгороди у околицы часовой, хоть и покуривал трубочку, но поглядывал внимательно, так что лезть в это все смысла не было, не настолько Семенов оголодал, чтобы голову потерять. Повезло, когда уже возвращался. На проселке попалось место, где немецкие летуны обстреляли эвакуировавшееся стадо. Несколько убитых коров, которых увидел и учуял по запаху Семенов, вполне дали бы достаточно мяса для всех товарищей, мяса, хотя и вонючего, но съедобного, другое дело, что придется потратить много времени, потому что маленьким ножиком резать шкуру и вырезать мясо - дело непростое. При этом еще и осматриваться по сторонам надо - черт его знает, кого по дороге принесет, вполне могут и велосипедисты тихо подъехать и пешие фрицы. Увлечешься - и все, гайки. Потому Семенов сразу услышал, что по кустам кто-то к нему прет. Оказалось - уцелевшая и отбившаяся от стада корова, крупная, породистая, таких в деревне Семенова не бывало. И вымя было у нее громадное и твердое - понятное дело - доить ее некому, страдает животина от этого, вишь вымя как расперло, больно ей, вот к человеку и вышла. Пожалуй, это было куда лучше, чем дохлятину резать. Несколько все же добытых из спины падали кусманов Семенов замотал в листья лопуха и уложил в торбу противогазной сумки (сам противогаз выкинут был еще неделю назад), помыл грязные руки, потратив всю воду из стеклянной фляжки (ну да тут в этих местах воду найти не просто, а очень просто) и сноровисто подоил ждавшую этого с нетерпением корову, которую сразу же окрестил Зорькой. Вот не зря каску не бросил - аккурат и пригодилось, только пришлось выдернуть оттуда дермантиновые лепестки, что для амортизации были вставлены. Получилось ведерко, хотя и не очень удобное. Теперь корова охотно пойдет за ним, остается добраться по возможности без приключений добраться до голодных товарищей. Вот только Уланову вряд ли это молоко поможет - ясно видно, что помирает взводный, нехорошо его задело, насмерть, только вот не сразу насмерть, а с оттяжкой в пару-тройку дней. Ну, хоть перед смертью молока попьет, если сможет...

Тут-то Семенов и услышал, что кто-то шлепает по дороге. Успел корову в кустах укрыть, сам укрылся. Ну и увидел... Как назвать того, кто выперся из-за поворота лесной дорожки - Семенов сразу не решил. Скорее всего - клоуном, хотя в цирке ни разу не был, клоунов не видел, но старшина в роте так называл разных чудиков. Этот чудик был одет... Или скорее раздет? Черт поймет! В общем, одет он был диковинно и цветасто. Так даже цыганка бы побоялась одеваться, да еще без брюк, в труселях. И на ногах что-то совсем странное. А клоун этот тем временем совершенно очумел от вида дохлой коровы, шарахнулся в сторону, там, где валялись бравыми авиаторами убитые беженки, скорчил такую рожу, что хоть кино снимай и засуетился. Семенов озадаченно задумался. Для любого, кто шел и ехал по этим дорогам, зрелище убитых было привычным. Немецкая авиация безобразничала, как хотела, трупы валялись и поврозь и кучами, луфтваффе, как по-ученому называл немецкие самолеты Уланов, гонялись даже за одиночками. Семенов своими глазами видел с неделю тому назад, как пара истребителей пулеметными очередями гоняла в поле нескольких девок и баб - горожанок, которые в своих белых платьях были видны лучше некуда... Опять же так испугаться дохлой коровы... А уж вырядился-то... Может сумасшедший? Так нет таких красок, Семенов такого даже в Вятке не видал, а Вятка - крупный все же город, модников там много. Немецкие краски? Там в Европах чего только не учудят... Но тогда что так от беженок шарахнулся? Немцы мимо трупов ездят даже нос не воротя, видел уже... Шпион? А что шпиону тут делать? В лесу-то? Шпионы - они всегда в Москве, это и в кино показывали. Одно ясно - надо этого идиота с дороги убрать, нечего ему тут внимание привлекать. Семенов так и решил - если человек этот по-русски понимает, ну или вообще не совсем сумасшедший, то придется его отвести к Уланову, взводный пользовался заслуженно авторитетом умного и толкового человека, вот пусть и решает, если же начнет бузить-хамить... ну тогда по-тихому штыком придется. Не впервой уже.

Семенов неслышно встал на ноги и окликнул клоуна:

- Стой!

И чуть не пальнул от внезапного мычания Зорьки за спиной, требовательного и нетерпеливого - не до конца додоил, нервничает животина, напоминает о себе.

Менеджер Лёха.

Если б еще не голова! Обычно голова у Лёхи работала очень неплохо, не дурак он был, совсем не дурак, но вот сейчас... Чертов дринк-тест! Да еще и к угрозе, что ему набьют морду приходилось относиться серьезно - шедший сзади гопник-реконструктор почему-то внушал уверенность, что да, набьет морду. Потому нелепую эту тяжеленную каску, полную почти до краев тяжело колыхавшимся молоком, приходилось нести с крайней осторожностью, а это тоже отвлекало от мыслей. Да и не мысли и были - ворох какой-то фигни, лихорадочной и рваной. Куча мусора, а не мысли. Единственно, что еще куда-то годилось, как продукт деятельности человеческого мозга, это была многократно повторявшаяся мысль: 'Эпикфейл! Попал, так попал!' Да и то, наверное, только потому, что была слишком куцей и встопорщенный мозг мог ее продумать всю целиком и сразу.

Кустарник кончился, сменившись вполне приличным лесом. Идти стало чуток полегче, но тут порвалась левая шлепка. Лёха сбился с шага и беспомощно оглянулся. Шедший сзади реконструктор криво ухмыльнулся и показал штыком - иди дальше. И Лёха послушно пошел, оставив покалеченный тапок сзади. Идти босым по лесу было еще больше непривычно и теперь думать уже совсем не получалось. Хорошо еще, что лесок этот был чистеньким, словно тут тыщи гастарбайтеров поработали - ни банок, ни битых бутылок, ни полиэтилена, чистота неслыханная, наступить можно только на шишку там или сучок. Вообще никакого мусора. Потом пошел толстый слой мха, ноги утопали в нем, словно в шикарном ковре и Лёха немного отвлекся.

- Наверное, все же в Белоруссии этот тренаж проводят - подумал Лёха - больно чисто. Но при чем коровы? И нету вроде террористов в Белоруссии, тут КГБ... Нет, по телику было что-то - рванули бомбу в метро... Значит террористы? Тогда при чем коровы? Этот норвежец, как в инете писали тоже такое пати, как наше, накрыл, но без коров. И одевался он в полицейское шмотье. А тут - реконструктор какой-то дикий. Нет, двое реконструкторов, еще тот байкер пыльный на дороге. Или просто в этой глухомани сначала на коровах оттянулись? Тогда с чего один от другого прячется? И молоко это чертово.

На миг в мозгу с какой-то стати просквозил вид отсека молочной продукции супермаркета 'Окей', где на полках стояли ряды таких же зеленых касок с молоком разной жирности, кефиром и Растишкой. Догоняя, пронеслось совсем идиотское: где искать срок годности продукта на каске?

Лучше от этого не стало, только еще хуже, да комары окончательно взбеленились, жаля на манер пчел. Таких комаров Лёха давно не видал, единственно, что спасало - идти быстрее, но тогда молоко бы чертово разлилось. И он его чудом не разлил, когда за спиной требовательно взревела - именно взревела, а не замычала, как ей положено, корова. Он обернулся было, но чувак с винтовкой что-то убедительно, но ласково и тихо сказал здоровенной скотине почти в ухо и та послушно пошла дальше. Черт, куда они идут-то? Почему-то вспомнился дурацкий старый анекдот про партизана, который не знал, что война уже давно закончилась и все поезда подрывал... Определенно ничего не было понятно. Хотя с другой стороны - Лёха тут же осадил себя - к террористам в лапы он еще ни разу не попадал, потому хрен их разберет... Вон у того чеченца вместо котелка с молоком вообще была титановая пластина в черепе... Или это у другого было? Но этот - с винтовкой - безбородый, только щетина на морде. Не чеченец. Нет, ничего не понятно. Вот трупы на дороге - настоящие. И мухи там были настоящие. И запах. И чертовы комары в этом чертовом лесу - самые настоящие. Только в этом Лёха точно был уверен.

Боец Семенов.

Клоун понимал по-русски и команды выполнял, хоть и с задержкой. Ну, немного все же полегче, а то довелось с беженцами идти - так по-русски кое-кто вообще ни в зуб ногой. Им 'Воздух!' кричат, а они стоят, таращатся в небо, откуда падает смерть, или раком ползают на самом видном месте, словно их спасет то, что они на четвереньки встали или бегут галопом прямо под бомбу... Сам-то Семенов на втором уже налете действовал как положено, действительно, хоть и страшно, а все-таки понятно что да откуда. Вот когда их плотно накрыли минометами, было куда хуже. Хуже некуда. Хотя покойный ротный все время толковал о том, что газовая атака еще страшнее. Ну, ему виднее - он травленый был, покашливал все время, хапнул в Империалистическую еще немецкого газку. Но тут Семенов все-таки больше верил взводному Уланову, тот толковал, что нынешняя война - это война моторов. Уланов толковый командир, знает, что говорит. Газу вот не было ни разу, а моторов насмотрелись уже. Себе на уме был взводный. И даже как бы не заметил, когда они проходили по разгромленной желдорстанции, где стояло аж несколько составов, частью разбитых, частью горевших, набили в противогазные сумки консервных банок, высыпавшихся из разваленного штабеля ящиков. А потом еще заставил набрать из стоявшего особнячком вагона патронов и гранат под завязку. Тяжело было тащить, многие тогда противогазы потихоньку выкинули, а взводный вроде как не видел... Не могло такого быть, глазастый он, Уланов. Другое дело, что набрали всего - чуть руки не отрывались, все ж без противогазов полегче стало. А вот когда некоторые попытались и лопатки скинуть - тут же пресек. Очень им это пригодилось потом. Да и собственно спаслись в последний раз только из-за взводного - мелкую лощинку заметившего. Семенов уже стал опытным пехотинцем, сейчас уже понимал, что маленький холмик, бугорок, ямка - спасительней иного блиндажа бывают. Неопытный и не заметит и погибнет зазря, а опытный - выживет. Из-за неприметных вроде мелочей. В том и разница...

Клоун пестрым пятном маячил впереди, пыхтел. Ясно, горожанин - по лесу прет как танк, только треск стоит. Никакого соображения, что лес шума не любит. И пятки розовые, гладенькие - не ходил босичком-то. Обувка у него несуразная... да и одежка... Много чего диковинного видел, пока отступали, Семенов, но вот такого - ни разу. Странный клоун донельзя. А вроде и не немец - от связника немецкого на тарахтелке послушно укрылся. И таращился полуоткрыв рот, как фриц обручальное колечко с покойницы-беженки тянул. Но без страха таращился. С удивлением. Тоже непонятно. Про таких чудиков мамка говорила 'С луны свалился!' Какой-то он невсамделишный. И тапок его порванный, который Семенов хозяйственно, по крестьянской своей привычке, подобрал тоже странный - легкий из какого-то материала непонятного. Нет, оно конечно цивилизация и всякая такая штука... Вон когда в деревне в первый раз аэроплан увидали, так перепугались все и кинулись кто куда, дядька Евсей вообще в колодец прыгнул, а сам Семенов по малолетству стоял посреди дороги и выл в голос, пока его ребята постарше под телегу не утянули... Так что всякое бывает... Тут Семенов покрутил в смущении головой, потому как вспомнил еще и срамное - когда в школе учились, Зинухе отец из города 'трусы' привез, и он с приятелем лазил под парту, чтоб посмотреть, что это такое. И не он один - остальные и мальцы и девчонки тоже Зинухе под юбку лазили смотреть, на диковину такую. А сейчас его трусами не удивишь. Учитель тогда шибко рассердился, урок ему Зинухины трусы сорвали. Он-то понять не мог, что такого диковинного в невиданных раньше в деревне трусах, думал, что что-то неприличное происходит. Можно подумать, что деревенские не знают, что у девчонок под юбками. Еще как знают. А трусы - те да, невидаль была невиданная.

Зорька напомнила, что она тут и не грех бы ее выдоить как следует. Надо, кто ж спорит, только некуда. Потерпи, родимая. Скоро явимся - а там четыре голодных рта, вот тогда все и сделаю... На всех молока хватит. И с коровой-то в виде обоза жить легче будет - на молоке можно долго продержаться, а бензина корове не надо, травы хватит. С этим теперь проще. А вот что с клоуном делать? Ввязываться в разговор с этим городским Семенов не рвался, ему и Петрова хватало с избытком. На язык-то горожане востры, куда там. И словечки всякие отпускают непонятные. Ломай потом себе голову. Вот сейчас - пока в руках у Семенова винтовка все хорошо. А начнется разговор - глядишь, и стушеваться придется.

И точно, как наконец добрались всей честной компанией до неприметно разбитого в лесу пристанища, так карауливший Петров сразу и выдал, заблажив скороговоркой на манер ярмарочного зазывалы:

- Разыгрывается лотерея: пистоль Бармалея, что с Апраксиной галереи, воловий хвост и два филея! Пять коз, да мусору воз! Тулуп на рыбьем меху, воротник моржовый, а обклад ежовый, да вокруг всех прорех понашит кошачий мех! Разные макароны, из которых вьют гнезда вороны! Часы из чугуна, одна стрелка видна, два вершка до трех часов! Серьги золотые на заводе из меди литые, без всякого подмесу десяти пудов весу!

И тут же добавил почти нормальным голосом:

- Дамы и мадемуазели! На арррене нашего цирка несравненный мсье Семенноу с его дрессированными гиппопотамами, только у нас и только один раз, проездом из Буэнос-Айреса в Урюпинск. Прошу любить и жаловать!

И совсем нормальным голосом спросил:

- Это что за балаган такой?

Семенов как всегда чуточку растерялся от такого напора и только и сумел, что укоризненно посмотрел на балабола. Тот ответил неулыбчивым взглядом и чуток кивнул в сторону, где под навесиком из еловых лап лежал пластом раненый взводный. Раненый даже не пошевелился, то ли опять сознания лишился, то ли, наконец, задремал после тяжко прошедшей холодной и сырой ночи. Дескать, не для тебя, Семенов, венчальный звон, это я взводному показываю, что у нас дух бодр, разум светел и перспективы ясны. А по выражению физиономии сослуживца Семенов с огорчением понял, что взводный совсем плох. И это сильно огорчило, потому как без командира будет плохо, командир-то всегда знал что и как делать. Как батя в семье. И без бати им будет паршиво.

- Такой вот балаган - сухо ответил Семенов и спросил у балабола:

- Молоко пить будешь?

- А то ж! - без обычных своих подковырок сразу согласился Петров. Потом вопросительно глянул, намекнув - не лучше ли командиру первую чарку, то есть каску.

Семенов помотал головой. Раненому лучше тепленького, как ребята каску опорожнят, так он свеженького надоит, полезнее оно. Не чинясь, Петров приложился к краю каски и зачмокал. Хорошо приложился, от души. Потом передал ополовиненную посудину сидящему под елкой третьему бойцу. Тот кивнул, в несколько длинных глотков добил остаток. Семенов, хмуро посмотрев на переминавшегося с ноги на ногу Лёху молча подставил пустую каску аккурат под разбухшее вымя и ловко стал выдаивать из крупных розовых сосков цвиркавшее струйками молоко. Сноровисто это у него получалось, привычно. Потому и подумать удалось - сначала он командира молочком попоит, потом совета спросит - что дальше-то делать. Заодно и с клоуном можно будет решить, что да как. От принятого решения стало легче на сердце. Семенов не любил неопределенности.

Взводный не спал, лежал тихо, с открытыми глазами. С тоской убедился Семенов, что совсем Уланов сдал, совсем все плохо.

- Вот, товарищ лейтенант, молочка раздобыл, попейте! - совсем не по-уставному и немного от этого робея, сказал Семенов, аккуратно присаживаясь на коленки рядом с раненым. Петров пристроился с другой стороны - лейтенант уже сам голову поднять не мог, уже вчера не мог.

- Что там? - очень тихо спросил умирающий.

- Все то же, товарищ лейтенант, немцы по дороге шпарят, в деревне кур и поросят жарят, а я вот коровой разжился, теперь с голоду не помрем. И вот еще клоуна подобрал - вспомнил о чудике рядовой.

Менеджер Лёха.

Поганая чертовщина продолжилась и дальше, становясь не менее от этого не менее поганой. Чувствуя себя почти коровой, Лёха, так же как и шедшая за ним пятнистая животина, покорно шел по лесу, пока не уперлась вся компания в злобноглазого чувака - одетого точно так же, как и дикий реконструктор за спиной и с такой же пушкой в руках. Только у этого морда была еще противнее, потому что видно было, что чувак откровенно злой и недобрый - Лёха отлично умел угадывать характер людей по выражению физиономии.

- Скорпион по знаку, скорее всего - мелькнуло в голове.

Чувак вдруг понес какую-то невиданную пургу, причем Лёха сначала даже не врубился - что за фигню плетет этот оглоед. Но этот словесный понос явно предназначался не для Лёхи, его этот чувак как бы игнорировал, а вот шедший сзади реконструктор как-то застеснялся. Оробел, что ли? Лёха совсем запутался, особенно когда увидел, что на небольшой полянке сделан навес из веток и еловых лап, под ним на такой же подстилке пластом лежит тщедушный человечек со странным цветом лица и рука у него, торчавшая из рукава - тоже какая-то восковая, не живая. Вместо спального мешка лежащий был укрыт серым пальто. Лёха было подумал, что это манекен или там реквизит, но рука вдруг слабо пошевелилась. Оба реконструктора между тем направились к навесу, забрав у оторопелого Лёхи уже отмотавшую ему руки своей тяжестью каску. Злобный присосался к краю этой громоздкой и нелепой чаши, и пил от души - так сотрудники офиса глыкают воду из кулера в понедельник. Потом протянул каску в сторону и Лёха вздрогнул - оказывается под елкой сидел неподвижно еще такой же реконструктор, только морда у него была как у гастарбайтеров. Таджик, наверное. Но тоже с пушкой, только какой-то коротенькой.

- Жанаев, держи - сказал злобный.

Азиат с явным удовольствием дохлебал до донца, и приведший Лёху мутный тип взялся тут же доить корову с таким уверенным видом, словно всю жизнь этим занимался. Лёха, видя, что на него внимания не обращают, осторожно сел на траву. Ему ничего не сказали, но вся троица глянула, что это он там шевелится. Лёха почувствовал себя еще неуютнее.

Дояр со злобным тем временем отправились под навес. И через пару минут замахали оттуда руками, явно приглашая... Хотя судя по их загорелым физиономиям - не приглашая, а требуя. Лёха на ватных ногах побрел под навес. Если б еще не похмелье и башка бы не трещала так... Мысли и так путались ворохом. Лёха чувствовал себя совершенно по-идиотски, слишком все было нелепым и странным, не подлежавшим никакому реальному и четкому объяснению. Маняки, террористы, трупы на дороге... Реконструкторы... Дурь свиная и чушь собачья...

Человек под навесом манекеном не был. Живым его тоже можно было назвать с натяжкой - маленький, тощий, с ввалившимися глазами на обтянутом зеленоватой кожей черепообразном лице он скорее напомнил подошедшему менеджеру лича из старой компьютерной игрушки, в которую Лёха рубился года три назад. Только глаза были обычные, человеческие, а не горели мертвенным зеленым огоньком. Но, пожалуй, только глаза и были живыми - даже волосики казались плохо приклеенными к голове. Да и не было у лича потеков молока из уголков рта, как у этого лежавшего. Лёха отстраненно заметил, что стоявший рядом на коленках злобный нерешительно мнет в руке относительно белую тряпочку, видимо не решаясь обтереть с лица лежавшего это нелепое молоко.

- Кто вы? - тихо прошелестел лежащий. И было видно, что ему трудно было даже это выговорить. Лёха вспомнил, что называть себя и свое место работы, по требованиям террористов рекомендовано, и теперь уже нормально отрепортовался - фамилией, именем, отчеством и даже назвал свое место работы. И сильно удивился странному удивлению всех троих.

- Вы англичанин? - спросил лежащий.

- Нет, русский - в свою очередь удивился Лёха. Ему казалось, что он понимает что-то, но это понимание было настолько невероятным, что не понималось почему-то полностью, и потому не понимал Лёха ничерта.

- Тогда что вы здесь делаете, раз работаете в английском учреждении?

- У нас тут был тренаж, ну то есть тим-билдинг типовой, а фирма московская. Я потерялся, а вот он меня захватил - кивнул растерянно Лёха на дояра.

- Тренаж? То есть тренировка? И как вы сюда попали? - чуточку громче спросил не вполне лич.

- На автобусе арендованном привезли. Тут не только у нас тим-билдинг был, тут много фирм, лагерь известный, с хорошим имиджем...

Тут Лёха подумал, что не ровен час попрутся эти странные типы в лагерь и устроят там погром, как на дороге и потому торопливо добавил:

- Официальный лагерь, милиция охраняет.

- И давно у вас тут лагерь? - уточнил лежащий.

- Давно уже, года три точно. До этого вроде в Египте проходили, но там беспорядки.

- Ваше воинское звание?

- Я невоеннообязанный. По состоянию здоровья - пояснил Лёха.

Злобный и дояр помалкивали, напоминая при этом сторожевых собак, смотрели с каждой фразой все более недобро, и Лёха аж вспотел, понимая, что от этого странного полумертвеца сейчас зависит его судьба. Так он потел только на собеседованиях с менеджерами по рекрутингу. С чего это вдруг эта публика так ощетинилась? Ну, лагерь, ну тим-билдинг. Не запрещено по законам ни Украины, ни Белоруссии, между прочим. Точно, партизаны из анекдота. И с чего им спрашивать про воинское звание? Хрен им. А не воинское звание, военный билет у Лёхи есть, а звания нет. И это его вполне устраивает. Цепляются, бывает полиционеры в метро, призывников когда ловят весной и осенью, но не зря Лёха билет добывал, дороговато встало, но стоило того.

Боец Семенов.

Если взводный и выпил пару глотков, то хорошо. Не получалось у него уже глотать толком. Петров вытянул свой носовой платок, но так и не осмелился вытереть Уланову лицо. А вот при упоминании клоуна раненый как-то встрепенулся и когда тот нерешительно подошел поближе, словно бы даже стал бодрее. Дальше пошло непонятное - клоун оказался русским, но признался, что работает на англичан. Семенов политзанятия посещал, был отличником боевой и политической, так что точно знал, что Египет - английская колония. Ну а с англичанами Семенову все было ясно - не зря в руководствах по рукопашке и стрельбе и на мишенях были именно английские солдаперы. И потому Семенов незаметно подобрался, устроился поудобнее, чтоб если что - вдеть этому шпиону прикладом. До чего обнаглели - даже прямо признается, что у них тут лагерь для тренировок. Правда, война сейчас с немцами, но англичане те еще гады. Ничего хорошего от англичан Семенов не ждал, да и сосед в деревне - дядя Миша не раз рассказывал, как во время интервенции попал под химический обстрел именно англичан, накрыло тогда ядовитым облаком товарищей - а ему повезло - не наглотался, выжил.

Вот Петров - тот удивился чему-то. Но с Петровым всегда все наперекосяк. Умничает много, когда не надо, горожанин. За это его старшина роты Карнач и жучил все время. Поделом. И все-таки Семенов и сам не понимал - почему английский шпион сам признается во всем, почему так одет, почему так обут. Может в Египте такая одежка и принята, но вроде как нет - там пустыня, бедуины, солнце жарит, сгорел бы в такой одежонке этот шпион. Ничего, Уланов мужик башковитый, сейчас этого клоуна расколет. За то коротенькое время, пока Семенов находился под командой взводного, самое малое трижды толковость командира спасала бойцу жизнь, и Семенов это отлично помнил. И при первом авианалете, и с мотоциклистами, и тогда, когда по лощинке ноги уносили... Впрочем, вспоминать особо не стоило, отвлечешься, начнешь ртом ворон ловить - а мало ли что клоун учудит. В кино Семенов видел - шпионы - они коварные. Этот, наверное, тоже специально таким дураком вырядился, обыскать бы его надо было, отвлекся на корову и молоко, забыл обязанности. А ведь знал отлично - даже у советского красноармейца, всего-навсего попавшего на гауптвахту, забирают все, чем он может себе или другим вред нанести сгоряча. А этот-то клоун совсем не боец рабоче-крестьянской красной армии. Сейчас выхватит нож или пистолет - пока тут с винтовкой развернешься, он всех и положит. Семенов сильно огорчился своей оплошности и решил ее исправить по возможности быстро. Он встал, зашел за спину клоуну и встал поудобнее, чтобы любое движение этого шпиона предугадать, половчее перехватил винтовку и уже после этого сказал:

- Товарищ лейтенант, я его пока конвоировал - не было возможности обыскать. А сейчас самое время - разрешите - Петров его мигом проверит!

Уланов только моргнул и Петров, нимало не чинясь, тут же сунул свой носовой платок обратно в карман и обхлопал одежонку клоуна, благо одежонки той было - всего ничего. И не зря охлопал - из единственного кармана в труселях клоуна, Петров ловко вывернул черную коробочку, отчего шпион было дернулся. Но тут же затих, почувствовав спиной кончик штыка.

Петров недоуменно покрутил коробочку в руках, потом показал ее раненому.

Семенов сначала подумал, что это портсигар, но размеры не те. Но хорошо, что не пистолет.

- Что это? - спросил Уланов. Он своих эмоций никак не выдал. Возможно, просто сил на них не было.

- Айфон - ответил клоун так, словно все тут находившиеся должны были отлично понимать, что это такое.

- И для чего это? - еще больше удивил клоуна своим вопросом Уланов.

- Смартфон. Ну, то есть то же, что и коммуникатор - растерянно ответил явно растерявшийся клоун. И пояснил еще непонятнее:

- Мобила такая с функциями компьютера.

- Для чего это? - совсем удивил клоуна простым вопросом, который вертелся и у Семенова на языке взводный. Петров, судя по всему - тоже готов был спросить про это же. Клоун, явно растерянный, обвел всех глазами и жалобно спросил:

- Прикалываетесь, да?

- Отвечай! Не дури! - и Семенов чуток сильнее нажал кончиком штыка пухлую спинку.

- Да для связи же. Позвонить кому, смснуть, еще чего. Да вы что - никогда мобил не видали? - разволновался допрашиваемый шпион.

- Это что - телефон что ли такой? - переспросил Петров, забыв даже уставные нормы.

- Ну да! - ответил клоун и шпион по имени Лёха, поражаясь все сильнее и сильнее.

- И работает? А провода где? - насел на него Петров.

- С кем вы можете связаться - тихо спросил взводный и Петров заткнулся.

- Ни с кем. Тут вне зоны действия сети - почему-то поник клоун.

Менеджер Лёха.

- Откуда у вас такая техника? - прошелестел раненый. Говорил он так тихо, что приходилось напрягать слух.

- Купил - удивился Лёха. Почему-то ему, совсем не к месту, вспомнилось, как у старшего менеджера Гоши украли свежекупленную в кредит Мазду - прямо от подъезда и Гоша сгоряча рассказал на работе, что когда вышел из дома и не увидел Мазды, то сначала передумал в считанные секунды кучу версий - от 'на ручник забыл поставить' до ' не у этого подъезда оставил' и только когда обошел на всякий случай по периметру весь дом, понял, что куда все проще - угнали. Хотя вообще-то эта простая мысль должна была придти в голову самой первой, но так как она была самой неприятной, то мозг услужливо загнал ее в дальний угол, выдавая более благостные. Лёха чуял, что и у него тоже что-то 'украли', но вот сообразить - что именно - пока никак не выходило. К слову в этом сильно мешало давление в спину острого жала штыка и злобная морда второго реконструктора совсем рядом.

- Покажите - как работает - велел так же тихо раненый. Смотреть на него Лёха попугивался, вблизи он таких страшных лиц - без кровинки, восковых - не видал. Неприятно на это было смотреть, очень уж напоминало лица с обсохшими ртами тех трупов на дороге.

- Вот там нажать - засуетился Лёха. Злобноглазый нажал корявым пальцем, причем так, что ясно стало - он грубиян и неотесанный гопник, а с деликатной техникой не встречался. Такие как он таскают допотопные дубовые Нокия 33.

Банальное включение айфона неожиданно поразило всех трех реконструкторов. Еще больше - когда Лёха, чуточку все же отстранившись от штыка, показал, как управлять появившимися на экране иконками. Пару минут все смотрели за мельтешением цветных картинок - и тут смартфон взял и сообщил, что зарядка у него кончилась.

Умирающий неожиданно как-то приободрился и спросил так, словно увидел что-то очень важное для себя:

- Год вашего рождения?

Лёха, не чинясь, назвал свои анкетные данные.

У раненого как-то засветились глаза, он словно ожил, пошевелил рукой и с запинкой спросил:

- Вы... вы - из нашего будущего?

Вопрос был дурацкий, нелепый, но Лёха чуть не застонал от досады. Весь сюрреализм сегодняшнего невероятного дня перевернулся, и все стало на место, тем более ведь и в кино видел, как четверо идиотов попали в прошлое. И ведь все было на виду, но с похмелухи - да и оттого еще, что этого не могло банально быть - сам себе напридумывал реконструкторов каких-то. Какие нафиг реконструкторы - одежка на этих сидит привычно, обмята, оружие держат хватко... И оружие... Какие там террористы с винтовками - у террористов калаши... Нет, все-таки сразу вот так поверить в происшедшее Лёха не мог. И ответно задал не менее идиотский вопрос:

- Так это что - война сейчас с немцами, да?

Прозвучало жалобно, как щенячье поскуливание. Матернулся негромко злобноглазый, помотал башкой. Взводный видимо пропустил это мимо ушей, он о чем-то думал, полуприкрыв глаза и только стоящий сзади дояр, хмыкнув, ответил:

- А то ты сам не видел!

- Вы умеете лечить? - вдруг спросил раненый.

- В смысле? - не понял Лёха. Лечить у него получалось очень неплохо, он умел собеседнику так заморочить голову - любо-дорого, только ведь эта способность вряд ли сейчас могла заинтересовать лежавшего пластом перед ним человека. Впарить покупателю ненужную ему вещь или заморочить начальству голову, чтобы удрать в пятницу с работы пораньше вряд ли было сейчас нужно... Тут до Лёхи дошло, что видимо раненый имеет в виду другое значение этого слова.

- Нет, я не медик...

- А на вашей машине времени? Нет аптечки?

- Какой машине? - оторопел Лёха. Потом вспомнил американский фильм, где у главного героя была такая штука странного вида, которая его и перемещала по времени, потом еще пару американских же фильмов и с сожалением сказал:

- Нет у меня машины, я не знаю сам, как сюда попал...

Раненый промолчал, только как-то сразу угас. Потом прошелестел:

- Немцев мы... разгромим?

- Разгромим... 9 мая - праздник Победы - припомнил недавнюю корпоративную пьянку Лёха.

- Ясно... Петров отведи его в сторонку, покараульте - велел раненый.

- Пошли! - приказал злобный и поднялся на ноги, но винтовку взял на ремень, повесив на плечо. А не так, как раньше, наизготовку. Лёха не стал спорить, тоже встал и отошел к елке, где статуэткой Будды сидел азиат.

Боец Семенов.

- То-то я и смотрю, что он чудик какой-то. Получается, наши внуки такими клоунами бегать будут? - спросил Семенов, просто ради того, чтобы что-то сказать, больно уж тишина тягостная была. Уланов на глазах умирал, последняя вспышка жизни, когда у взводного появилась видно надежда, что этот никудышник чем-то сможет помочь, погасла. И поэтому на душе у бойца было паршиво.

- Значит так, Семенов - начал взводный, собравшись с силами - этого балбеса надо доставить к нашим. Чтобы все, что можно узнали. Мне сейчас - никак. А он, может, что полезное сообщит. Считаю, что он и впрямь оттуда. Из будущего. Потому хоть что-то нужное может и скажет. Только спрашивать надо долго и умно, мне не... Не смогу... Это на тебе. Ты отвечаешь.

Уланов перевел дух и продолжил:

- Сапоги и часы у меня возьмете, не возражай, спорить не о чем... Приказ. Если что - на хлеб поменять... И этого переоденьте... Все, прощайте...

И совершенно выдохшийся взводный закрыл глаза.

Семенов продолжал сидеть. Не то, чтобы надеялся на что, надеяться было не на что. Просто сидел. Видно было, что недолго уже ждать. Раненый стал еще меньше, как-то стал плоским, совсем маленьким, дыхание из частого и неглубокого стало каким- то странным, редкие вдохи, вроде как глубокие, но какие-то неправильные, судорожные.

- Может еще и полегчает? - безнадежно понадеялся Семенов, внутренне понимая, что нет, это все. Конец взводному. И продолжал сидеть.

Момент, когда взводный о т о ш е л, Семенов не засек. Просто отвлекся - у раненого слезинка поползла из закрытого глаза, пока боец за ней наблюдал - взводный перестал дышать, тихо, незаметно. Не вздохнул в очередной раз. Только нос еще больше заострился. Семенов посидел еще немного, собрался с мыслями, тяжело встал, подтянул шинель, которой был накрыт взводный, на мертвое лицо. Подошел к сидевшим неподалеку.

- Умер? - утвердительно как-то спросил Петров. На этот раз серьезно спросил, без шуточек своих дурацких и слово сказал человеческое - не коньки отбросил, или там дуба нарезал, или окачурился как он говаривал раньше про других покойных.

- Умер - просто ответил Семенов.

- А тебе чего сказал? - уточнил Петров.

- Часы велел взять и сапоги. На хлеб поменять, если что.

- Понятно... А с этим как? - кивнул Петров на очумевшего Лёху.

- Нашим велено доставить в целости и сохранности. И переодеть, чтоб внимания не привлекал.

- Легко сказать. И наши тут рядом и промтовары на каждом шагу - проворчал Петров.

- Ладно тебе. Что-нибудь придумаем. Сначала Уланова похоронить надо.

Петров кивнул. Его лопатка саперная осталась рядом с вещмешком у стрелковой ячейки, но Семенов свою уволок, да и Жанаева сохранился миномет-лопата, так что выкопать могилу для командира было просто. Сменяясь, вырыли в рыхлой лесной почве соразмерную с маленьким лейтенантом могилу, аккуратную, уважительную. Постояли, помолчали. Потом Семенов деловито снял с уже холодной руки тикающие часы - тяжелые, увесистые, с откидной решеткой вместо стекла, чтоб в темноте можно было наощупь, потрогав стрелки, понять сколько времени. Стянул хромовые сапоги, такие маленькие, что впору было женщине носить. Еще осталось от командира в наследство фуражка, ранец с личными вещами и кожаная планшетка. Да еще приказ этого чудика пасти и охранять. Пока не подвернется грамотный человек, который, может, что полезное и узнает. Сам Семенов сильно сомневался в этом, больно уж видок у клоуна был нелепый. Артист, наверное.

Петров, было, стал класть на дно могилы свою шинель, но Семенов его остановил, наломали и нарезали ножиком еловых лап и березовых веток, хорошую подстилку сделали, как для живого постарались. Аккуратно уложили на ветки легкое тело, накрыли лицо фуражкой. Все-таки получалось как-то нехорошо, не такой человек был Уланов, чтоб его хоронить как по старому проклятию, где ни дна, ни покрышки желают, но гроб в лесу взять было негде, а шинель нужна была живым - ночи уже холодные. На покрышку пустил Семенов свою шинелку, рваную до безобразия. Да и то, под укоризненным взглядом Петрова - рукава от нее оторвал. Ну, городскому не понять, а из рукавов решил Семенов сделать чуни для клоуна. Лапти бы лучше было бы сплести, дело в общем недолгое, только вот лип рядом Семенов не видал, лыко драть не с чего, а из бересты плести сложнее, да и тот же кочедык сначала вырезать надо, колодку какую-никакую сделать. Не до того.

Бросили по горстке земли в могилу и засыпали ее, сделав аккуратную насыпь. Обхлопали лопатками, подумали, как отметить. Обстругали две палочки, связали нитками и самодельный крест воткнули как положено. По военному времени, да еще и в окружении - не так уж и плохо получилось.

Вещичек у командира оказалось совсем мизер - белье ушло раньше на перевязки, жратвы разумеется не было, нашелся старенький свитер, наставление по стрелковому делу, полурастрепанный устав, несколько карандашей, тетрадка с разными хоззаписями без половины страниц и полупустой кисет. Самое ценное кроме кисета - еще ножик складной, острый, старенький, но ухоженный и наточенный. На самом дне ранца нашлась еще плащ-палатка и противоипритная накидка из промасленной бумаги. Жаль раньше не нашлись - шалашик для раненого был бы уютнее. Еще в кармашке ранца нашелся початый 'мерзавчик' с водкой и завернутая в вафельное полотенце бритва 'Золинген'.

Теперь надо было решать - куда и как двигаться дальше. Поделили вещи, ранец забрал себе Петров, плащ-палатку навернули на Лёху, чтобы не так мерз и не отсвечивал своими дикими цветами одежонки в лесу, карандаши и тетрадку, вместе с сапогами и часами прибрал хозяйственный Семенов - он в этой маленькой группке был вроде как старшиной, а планшетку взял себе Жанаев, ранее забравший и карабин умирающего. До того был он вооружен 37 мм. минометом-лопатой, чудом какого-то умника-конструктора и в бою весь запас мин выпулил, оставшись практически безоружным. Потому, когда стало ясно, что взводный уже свой карабин в руки не возьмет, Жанаев коротышку легонькую забрал себе. На кой черт ему еще и планшетка - никто спрашивать не стал, потому что внимание отвлек этот самый клоун из будущего - неожиданно его начала колотить крупная дрожь и он сел, где стоял.

Петров в очередной раз удивил Семенова - неожиданно дружелюбно накинув на плечи трясущегося в колотуне Лёхи свою шинелку и начав успокаивать клоуна, говоря вразумительным голосом и довольно убедительно всякие подходящие утешения. Выглядело это так, будто Петров - дока в этих делах. И, пожалуй, Семенов не стал бы вмешиваться, если б не видал своими глазами совсем недавно, как покойный ныне Уланов действовал в такой же ситуации. Авторитет умершего взводного для бойца был незыблем, потому он решительно отстранил своего товарища, удивленно посмотревшего на него снизу, рывком вздернул Лёху за плечи так, что тот поневоле встал стоймя, и затряс страдальца как грушу, одновременно свирепо и громко спрашивая:

- Можешь трястись сильнее? Ты меня слышишь? Ты меня понимаешь?

И Петров и Жанаев оторопело таращились на Семенова. У Жанаева даже самосад посыпался из недозаклеенной самокрутки. Лёха попытался, было отвечать, но от тряски у него аж зубы лязгали. Наконец он злобно отпихнул вцепившегося в него Семенова и толкнул его в грудь.

Боец не обратил на это внимания, а приказал горемыке приседать. Теперь уже трое таращились с удивлением, но, тем не менее, Лёха приседать начал. Плохо приседал, отметил про себя Семенов, старшина Карнач такие приседы в зачет бы не посчитал, но все-таки приседал.

Первое обалдение прошло, Жанаев суетливо и бережно стал подбирать рассыпавшиеся табачные крошки, Петров закрыл полуоткрытый от удивления рот, а Семенов, тоном лектора из общества 'Знание' растолковывал приседающему и дрожащему одновременно Лёхе, а заодно и своим приятелям свои действия:

- Когда человек волнуется, у него в кровь такое вещество попадает - орденалин! И если человек вот так задрожал, то надо, чтобы он дрожал сильнее и вообще работал мышцой...

- Какой мышцой? - удивился Петров.

- Ну, всей, какая есть - гордо ответил знаток человеческой физиологии Семенов.

- Ишь ты... Вумный як вутка. Только не летаешь - буркнул Петров.

- Это мне Уланов рассказал - заткнул сослуживцу фонтан лектор. Против авторитета покойного взводного Петров возникать не стал, сидел, помалкивал.

- Так вот ты, Лёха, должен приседать пока дрожь не кончится. Тогда, значит, орденалин в тебе кончится, и мы тебя спать уложим, а я тебе еще и водки дам пару граммулек. Только ты уж соберись - идти далеко надо будет, пока к своим выйдем.

- Адреналин - пропыхтел, наконец, первое слово приседающий.

- Вот, Петров, а ты мне не верил! - укорил сидящего бойца Семенов.

- А если б спать сразу уложили? - все - таки огрызнулся Петров.

- А тогда у него могло бы сердце остановиться, и он бы помер. Уланов говорил, что у них так еще в Империалистическую солдатик один помре. Тоже после боя его заколотило, его уложили, шинелками накрыли - а он потом и не проснулся. Вот фершал им и растолковал что да как. А я видел, как сам Уланов тетку на станции успокаивал - ее тоже колотун тряс. Он мне тогда все и растолковал, как есть - гордо закончил Семенов.

Крыть Петрову было нечем, а и Лёха трясся уже куда тише. Наконец эта пляска святого Витта с приседаниями кончилась, и обессиленный гость из будущего сел на траву.

- Водки выпьешь? - спросил Семенов, с неохотой доставая 'мерзавчик'.

- Молока лучше - пролепетал голодный и обессиленный Лёха.

- Молока - это мы мигом - отозвался Семенов и кивнул Петрову. Тот передал каску с надоем и поддержал ее, пока Лёха пил. Сам бы клоун ее точно сейчас уронил - ручонки - то и так не сильно шибкие у него, да еще и ослабел. Потом Лёху совсем развезло, ему помогли добраться до лежбища Семенова, где потомок свернулся клубочком и вырубился.

- И что теперь делать будем? - задал в воздух вопрос Петров.

- Я буду чуни для этого дурня шить. Потом двинем на восток к своим. Лучше по лесу, на дорогах германцы сигают. Найдем, кого старше званием - сдадим ему этого корешка, пусть разбираются.

- Может, сами поспрашиваем? Вдруг чего полезного расскажет? - не утерпел любопытный Петров.

- Вот сомневаюсь я сильно - проворчал Семенов, поглядывая на похрапывающего уже Лёху. Блестящий исход лечения как-то сразу задвинул Петрова на задний план и Семенов уже и держался по-другому, уверенно. Не так уж Петров и страшен, в конце-то концов, разве что язык хорошо подвешен.

- Думаешь, что без толку? Не знает ничего полезного?

- И это тоже. Опять же - а вдруг он что расскажет, что нам знать не положено? И будем мы потом все в этом самом. По уши - рассудительно заметил Семенов.

- Тогда надо, чтобы он к немцам не попал. Что скажешь, Жанаев? - спросил горожанин неподвижно сидящего сослуживца. Азиат кивнул.

- Ну, нам тоже к немцам попадать не стоит. Лучше все-таки к своим.

- Что, так с коровой и пойдем? - перевел разговор на другую тему Петров.

- Чем плохо? Бензина корове не надо, спать теплее, жить сытнее - вполне серьезно ответил Семенов. Он точно знал, что без коровы в хозяйстве - совсем никак. Ни молока для еды, ни навоза для поля. А тут - хорошая такая корова, справная. Не бросать же! Хотя, конечно, к своим ее вряд ли вывести удастся - грохот боя уже не был слышен, да и немцы, которых он видал недавно, вели себя совершенно беспечно, по - тыловому.

- Только идет медленно, как черепаха - уел крестьянина горожанин.

- Да знаю я. Но вот пока харчом каким не разживемся - только на Зорьку и надежда. От тебя-то, Петров, толку как от козла молока. Даже мышей ловить не умеешь. Я б тебя даже домашним котом бы не признал, только языком ехидничать ты горазд! - совершенно неожиданно даже для себя выдал тираду Семенов.

- Я токарь, мне мышей без надобности ловить. А надо будет - я мышеловку сделаю, на что у тебя ни соображения, ни смекалки не хватит - мрачно возразил Петров.

- Ладно, буду шить чуни - миролюбиво отказался от перепалки Семенов, забрал рукава от шинели, тапки Лёхи и вытребовал у сослуживцев их запас ниток. У каждого было с собой по три иголки с нитками - одна с белой для подшивки воротничка, одна с черной - для всякого и одна с зеленой - обмундирование зашить. Если порвешь что. Только вот у Семенова с Жанаевым иголки были воткнуты за клапан пилотки, а легкомысленный Петров, кряхтя, выудил из пистон-кармана смертный свой медальончик, как назывался эбонитовый пенальчик с откручивающейся крышечкой - у горожанина в нем вместо свернутой в трубочку записки с его данными там лежали как раз иголку. Семенов не замедлил укоризненно на Петрова посмотреть, на что тот хитро подмигнул. Ну да, было такое поверье, что если заполнишь эту записку - так и убьют сразу. Потому Семенов записку не заполнил, так бумажка пустой и лежала, а Жанаев, заядлый курильщик, таскал пустой медальон, бумажку на самокрутки пустив.

Ниток было мало, приходилось проявлять солдатскую смекалку. В итоге получилось такое, что наблюдавший за процессом Петров выразил уверенность, что дрыхнувший без задних ног гость точно свихнется, как только увидит свою 'обувку'. Семенов спорить не стал, чуни и впрямь получились страховидные. Но зато в них можно было уже идти более-менее не глядя под ноги. А что касаемо с ума сойти, так в армии на этот счет куда как просто. Да еще и во время войны. Тут Семенов тихо про себя улыбнулся, вспомнив, когда взводный говорил, что боец и младший командир на войне ничему удивляться не должен и все воспринимать обязан по - воински, мужественно. И подкрепил это свое высказывание старой историей - как во время войны в их полку тыловик-фельдфебель натурально свихнулся, когда вылез после пьянки из своей каптерки и увидел идущих мимо зеленых лошадей. Ну, то есть он не свихнулся сразу, а решил, что допился до чертиков и терять ему нечего, потому продолжил пьянку и вот после этого окончательно вышел из строя. А лошади те и впрямь были зелеными - их покрасили маскировки ради, тогда, в начале той войны на маскировке все свихнулись и маскировали все, что можно. Получалось зачастую глупо - вот к слову и лошади подохли. Не перенесли покраски. Оно и понятно - лошадки-то живые, не забор какой. Семенову жаль было этих животин, погибших по чьему-то недомыслию, в этом он вполне кавалериста Уланова понимал. Вот другой пример - когда французы сделали на заводе крашеную стальную копию мертвеца немецкого - здоровенного взбухшего от гниения прусского гренадера, валявшегося на нейтральной полосе в важном месте - этот да, впечатлил. Стальной футляр, выдерживавший попадание винтовочной пули, французы доставили на передовую, ночью выволокли гнилой труп, а на его место установили подменку, в которой прятался тшедушный французский арткорректировщик с телефоном. И такая штука сослужила добрую службу, позволив французской артиллерии разносить все, что надо быстро и точно - глаза-то у нее были совсем близко от целей.

Менеджер Лёха.

Когда Лёха проснулся - все тело болело и ныло. Сон приснился идиотский, словно он попал в прошлое как какой-то идиот - попаданец и его захватила в плен группа советских солдат. Да такой реальный сон, чуть ли не с запахами, логичный, связный, впору другим рассказывать. Давно такие красочные сны не снились. Все же пить не надо на ночь, это вредно. Потом такие сны снятся. Лёха потянулся, скинул с себя одеяло. Широко зевнул, протер заспанные глаза - и ужаснулся. Трое солдаперов. Свежая могильная насыпь, пальто это военное, вместо одеяла... Нифига не сон. Чистый реал. Лёха вздрогнул. И стало очень тоскливо, так тоскливо, что в животе забурчало.

Один из солдат - тот, что дояр - поднялся, подошел поближе и кинул Лёхе два каких-то серых кулька.

- Примерь - сказал он.

- А это что - опасливо посмотрел Лёха на странные кули.

- Обувка тебе, чуни называются - пояснил солдат.

Чуни оказались такой обувью, что любой дизайнер бы удавился. Гуччи с Версаччи в рыданьи, иначе не скажешь. Пляжные тапки были вшиты как подметки в мешки из шинельных рукавов. Шедевр неандертальской культуры! Лёха осторожно сунул ноги в дырки. Озябшим ступням стало сразу теплее, это как-то примирило Лёху с этим рукоделием. Или скорее рукоблудием, больно уж вид был неказистый.

- Они ж с ноги свалятся после первого же шага - жалостливо протянул Лёха.

- А мы, перед тем как идти, их обмотками примотаем - у Жанаева есть запасные - спокойно ответил дояр, азиат все так же молча кивнул.

- А когда идти?

- Завтра с утра пораньше и двинем.

- А куда?

- К своим, куда еще. Тебя вывести надо, да самим возвернуться.

- И далеко идти?

- А это ты лучше меня скажешь. Как война-то шла?

Лёха тяжко задумался. Нет, он не был совсем уж тупым, помнил, под Москвой немцев остановили, но вот когда... Потом вроде Сталинград был. Берлин точно брали, Лёха читал, что только в одном Берлине наши изнасиловали миллионы немок, значит город взяли, иначе как бы немок-то трахать... Писец, какая дурь в голове крутится...

- Не помню я - вздохнув, признался Лёха.

- Вообще ничего не помнишь? - недоверчиво спросил злобный боец. Впрочем, сейчас он был скорее не злобным, а озабоченным.

- Ну, кое-что помню. Немцев под Москвой разгромили, а потом в Сталинграде.

- Ничего себе, куда забрались - присвистнул злобный.

- Это где? - проявил свою малограмотность дояр.

- Дярёвня - передразнил того злобный - бывший Царицын. На Волге.

- А! - воскликнул дояр.

- Толку нам мало, до Москвы-то... Вот если б ты что знал, что тут делается или будет делаться вот прямо сейчас... - намекнул злобный.

- Ну, тут партизаны будут потом. (Тут Лёха вспомнил жуткий фильм, который было дело, смотрел, скачав с торрентов)

- И каратели будут деревни с жителями жечь - закончил он.

- Ну а ты кем там работал-то? - спросил заинтересованно дояр.

- Менеджером. В офисе.

Оба красноармейца переглянулись, видно было - что не поняли.

Лёха как мог, объяснил.

- Делопроизводитель в конторе - резюмировал злобный, несколько свысока и презрительно хмыкнув. Лёха не стал спорить зря, хотя такое определение его покоробило, больно какое-то оно было убогое. Про то, что еще и продавцом подмолачивал почему-то говорить совсем не хотелось.

- Ну что вы на меня так смотрите - не выдержал он - сами, небось, попади в мою шкуру, не лучше бы смотрелись.

- Это ты в смысле чего? - удивился злобный.

- Ну, какая война была 70 лет назад? - перешел Лёха в наступление.

- Империалистическая.

- Первая мировая. И она считай всего тридцать лет назад - поправил его злобный.

- А до нее - турецкая была - сказал колхозник.

- Вот. Вот и прикиньте - если б вы там оказались бы - что бы вы смогли полезного рассказать?

Оба бойца, не сговариваясь, почесали в затылках. Жанаев ухмыльнулся.

- Это ты нас уел - признался злобный.

- Ну, я мог бы устройство пулемета рассказать. Мосинку опять же, как-никак магазинная винтовка в то время была бы ко двору... - начал загибать пальцы колхозник.

- Я бы, пожалуй, по станкам мог бы поговорить. И электричество знаю. Телеграф там, телефон. Опять же все покушения на Александра Освободителя помню.

- За царя значит, а еще комсомолец - ехидно прищурился колхозник.

- Тот царь полезный был, вас же, балбесов освободил - вспыхнул злобный.

- Ну, если так, то и я, может, чего полезного скажу... - заметил Лёха.

- Ладно. Тогда думай, что можешь полезного рассказать. Нам пока видно твои рассказы толком ничего не дадут - сделал вывод дояр. Боец по фамилии Жанаев тем временем стал устраивать лежанку, застелив ветки плащ-палаткой. Улеглись вчетвером, накрывшись шинелями. Было тесно, неуютно и, несмотря на напяленные чуни - холодно ногам.

Боец Семенов

Утром пришлось вставать ни свет, ни заря - притулившаяся сбоку корова поднялась на ноги и ясно дала понять, что пора ее доить. Поеживаясь от холода и отчаянно зевая, Семенов подоил ее, позавтракал молоком от пуза и опять нацвиркал полную каску. Разбудил Жанаева, тот тоже приложился. Стали собираться. Петров присоединился, только гость из будущего спал как сурок. В общем, предстояло довольно хлопотное дело - во-первых, корову надо было напоить, значит надо искать подходящий водопой с удобным подходом. Во-вторых, надо добраться незаметно до какой-либо деревушки, в которой нет немцев и устроить обмен, чтобы избавиться от коровы и запастись жратвой. Конечно с такой коровой расставаться было жаль, но животина эта не вьючная, не беговая, ходит медленно... Да и хлеба с кашей уже сильно хотелось, молоко это замечательно, но чуток не то для мужиков. Брюхо как барабан, а жрать все равно охота, хоть и не так резко, как без молока. Перед выходом, пользуясь тем, что жиденький туманчик стоял в лесу - развели аккуратный незаметный костерок в ямке с поддувом - и пожарили мясо на палочках. Соли не было, посыпали пеплом. Жанаев сожрал спокойно, Петров носом крутил и почему-то вспоминал броненосец Потемкин, выразительно на Семенова поглядывая, но тот намеков не понял, потому что не до того было. Мясо, конечно, было не очень аппетитным, но в желудок улеглось весомо и плотно. Назад не попросилось. Собрали вещи, постояли у могилы командира и решительно разбудили Лёху. Азиат выдал для него свои запасные обмотки и совместными усилиями потомка обули. Видок у него был жалостный и убогий, оставленное ему мясо он понюхал брезгливо и отказался, молока зато напился вдосыт.

- Как молочко? - невинно спросил Петров, очевидно готовя очередную ехидству, но Лёха простодушно признал, что такого вкусного молока давно не пил. То есть так давно, что вообще. Токарь помотал головой, но от нападок воздержался.

Глянули последний раз на полянку - не забыли ли чего и двинулись по лесу. Семенов - как и положено человеку в лесном деле сведущему - впереди, следом Петров, корова, Жанаев с прутиком и замыкающим Лёха. Через несколько часов неспешного пути, наконец, попался подходящий ручеек, Зорька радостно кинулась пить воду, остальные устроили привал.

Семенов поглядел на своих товарищей и решил, что стоит ему не сидеть тут, глядя, как корова пьет, а пройтись кругом, поразведывать что да как. Предупредил бойцов, чтобы поглядывали и не дремали оба сразу и пошел.

Нашел разъезженный проселок, но следов от шин на дороге было полно разных, а кто тут на шинах кататься может - ясно сразу. И точно, только перемахнул через дорогу - затарахтел мотор, и по дороге прокатилась странная машинка с тремя немцами - словно как корыто на колесиках. И даже весло у них было сбоку приторочено! Петров все время ехидничал на тему того, что Семенов из деревни, но машины Семенов видал разные и такой не видал ни разу. В общем, по этой дороге идти не хотелось. Дал от греха подальше приличного кругаля в другую сторону, влез в болото какое-то, промок до пояса. Пока выжимал одежку и на скору руку сушился на солнышке - решал, стоит ли все-таки туда лезть, потому как заметил он там нечто странное - словно бы белело что-то, причем большое, сквозь ветки пробивалось. Решил, что стоит все-таки, не бывает в лесу белого в таком размере. Выломал себе жердь - чтоб дорогу щупать перед собой и полез снова.

Болотце оказалось неглубоким, а белым оказался парашют, зацепившийся за верхушки малохольных елок, торчащих из этого болотца. Уже представляя, что найдется на конце этих веревок, которые тянулись от опавшего шелкового купола в болотную водичку, Семенов потянул за стропы, пошло тяжело и метрах в трех от него из воды грязным бревном высунулась лысая голова. Впрочем, нет. Не лысая, это шапка такая кожаная, гладкая. Летчики такие носят. Понятно, в общем. Семенов отпустил стропы, мертвец тихо исчез в взбаламученной воде, но теперь найти его было несложно. Оказался наш, старшина ВВС. Что особенно заинтересовало Семенова - ростом и габаритами покойник был точно как Лёха. Повезло, что называется. Не было бы счастья, да несчастье помогло.

Натянул свою волглую от воды одежку и двинул дальше. Скоро свезло и второй раз - опять попалась дорожка, только на этот раз малоезженая, из следов - только тележные. Да и тех мало, значит деревушка такая плюгавая, что германцам не интересно. Вот и ладушки. Все-таки подобрался поближе, поразглядывал. Все так, немцев нет, а сама деревня - смех один. Прикинул, в какой дом постучится вечером, оценил, как подобает толковому красноармейцу пути подхода и отхода и довольный двинулся обратно.

В лагере все было по-прежнему, Зорька старательно пережевывала жвачку, Жанаев приглядывал за порядком, а вот Петров и Лёха ожесточенно о чем-то спорили. Семенов сел рядом, вытянул ноги и попытался вникнуть в разговор. Но сразу понял - не понимает ничерта. Телевизоры, компутеры, адапторы и прочие такие же совершенно непонятные слова так и сыпались из Лёхи и Петров к огорчению Семенова даже вроде что-то понимал в этом. Потому как сказал, словно отрезал:

- А толку? Ты знаешь, как они работают и что нужно, чтобы их сделать? Вот если тебя директором завода поставят? И чтобы они работали потом, как ты рассказывал? Изобретатель-то в Америке? Ты его оттуда в мешке привезешь?

Лёха вроде как собирался что-то сказать, но закрыл рот и как-то сник. Петров махнул рукой и посмотрел на вернувшегося из разведки сослуживца.

- Как оно ваше ничего? Жрать добыл?

- Тебе бы все жрать, утроба ненасытная. Я вот нашему гостю ботинки нашел качественные и одежду справную И деревенька неподалеку подходящая.

- Деревенских раскулачил? - усмехнулся Петров.

- Ты о чем?

- О ботинках и одежке - продолжил лыбиться горожанин, хотя и знал, что для Семенова тема раскулачивания была неприятна.

- Там увидишь сам. Зорька напилась?

- А то! Как насос работала, не пойму, куда в нее столько влезло. По моим прикидкам на двухсотлитровую бочку накачала.

- Не, литров пятьдесят-сто самое большее...

- Это ты серьезно? - удивился Петров.

- Конечно. Она считай, только молока литров двадцать дает. Вот и прикинь, сколько ей воды надо.

- Плетешь! Не было у нее двадцати литров.

- Сейчас да - и некормленая и непоеная шаталась, да еще и напугали ее. А так - двадцать точно даст. Ладно, не о том речь, пошли, нам еще топать и топать.

Собрались быстро и пошли. Семенову очень не нравилось, что потомок носом шмыгает. Не очень видать ночевка в лесу понравилась. Это и понятно, ночи уже холодные. Зато поэтому комаров меньше стало, а этот из будущего к комарикам непривычен. Видимо там, в будущем, комаров извели на нет вообще. Совсем вплотную к болотцу Семенов решил всей компанией не идти. Остановились в полукилометре, выбрав удобную для привала полянку.

- Слушай, Семенов, надо бы насчет коровы пару моментиков обсудить, давай-ка, мы к ней подойдем - сказал Петров, поднимаясь с земли.

Недоумевая, что это вдруг такое насчет коровы зачесалось у городского, Семенов отошел к мирно жующей Зорьке. Петров встал спиной к сидящим спутникам, показал пальцем куда-то корове в ухо и сказал довольно громко:

- Значится, у этой твоей Зорьки есть такая вот вещь...

И уже тихо, шепотом почти, подмигнув со значением, продолжил:

- Этот гусь дурак дураком, нарассказывал мне тут такого, что как бы нас с тобой за цугундер не взяли, когда к своим придем. Паршиво выходит, совсем паршиво. И к немцам нельзя, чтобы попал, он конечно балбес и ничерта толком не знает, но нельзя, чтобы он у них трепался...

- Да брось ты, нормальная корова! Ты в них ничерта не понимаешь! А туды же, умничаешь вот! - возмущенно ответил ему Семенов и, убавив голоса, спросил встревожено:

- А что он тут тебе такого нарассказывал, пока я отсутствовал?

- Долго объяснять. Если коротенько - коммунистическая партия продалась англичанам с американцами и Советский Союз продали с потрохами. И про Сталина такого нарассказывал, что сидеть не пересидеть, если что. И хорошо еще, если сидеть только. Может мы этого фрукта чпокнем тихо? Пользы от него куда меньше, чем вреда будет. Я таких знаю.

Семенов задумался. Поглядывая на корову. На Петрова, на Лёху. Потом решительно сказал:

- Нет, не годится. Взводный ясно приказал - к нашим доставить. Понимаешь, тут такое дело - я не знаю, что он полезного сказать может. И расспрашивать его не собираюсь. Да и тебе не советую. Спросят - говорили с ним о чем-либо? А мы в ответ - никак нет. Ни о чем не говорили.

- А тебе так и поверят, держи карман шире - хмыкнул Петров.

- Ну, там видно будет. Да и просто так человека гробить, ни с того ни с сего - не дело. Может он вообще твой правнук - сказал колхозник.

- Фамилия у него не та - ухмыльнулся мрачно токарь.

- А ты может потом дочку родил. В смысле не ты, конечно, но, в общем, и такое может быть. Или там от внучки. Пойдем пока утоплого старшину укуюшим - предложил Семенов.

- А этот барин что? - показал глазами на выдохшегося от похода по лесу потомка Петров.

- Не стоит. Потом сам увидишь - негромко ответил колхозник. И двинулся к болотцу. Разделись, полезли, чертыхаясь, в холоднющую темную воду.

Когда бойцы вытащили тяжелое мокрое тело на твердый бережок, Петров осторожно плюнул в сторону и согласился:

- Да, он бы тут наблевал бы нам, как мой сменщик после своей первой получки...

- А что - отравился чем? - поинтересовался, походя Семенов, прикидывая, как сподручнее будет стянуть одежку с трупа.

- Ершом угостился, а сам зеленый, только после фабрично-заводского, фабзаяц одно слово, вот и развезло. Гляди- ка пистоль есть - и небрезгливый Петров начал расстегивать глянцевито блестящую, набухшую водой кобуру. Семенов покосился на него, но ничего не сказал, укладывая аккуратно местами подмокшее шелковое полотно парашюта, дивясь на роскошную дорогую тонкую и легкую ткань и на отличные веревки строп. Вот в хозяйстве бы пригодилось и то и другое - и рубашки и платья бы отменные пошить можно было бы, и сносу б не было, а уж крепкая веревка для крестьянина - первеющее дело, всегда пригодится. Семенов из дома никуда без веревки не выходил. Без веревки и ножика.

- Невезуха - огорченно цыкнул ртом Петров и кинул пистолет в траву.

- Что такое? - спросил его Семенов.

- Гнутый. Ни взвести, ни обойму вынуть. Не пистоль, а стоп-машина. Ну да понятно. Хорошо землячка обо что-то приложило - стал, как мешок с костями и вон ноги переломаны...

Ноги у покойника и впрямь лежали так, словно в них добавилось еще несколько суставов. Но это-то еще ладно, вот то, что половина лица была снесена напрочь, и потому скалился мертвец жутковатой улыбочкой, действовало на нервы сильнее.

- Прямо как Габайдуллина распотрошило - сказал Петров и стал расстегивать хитрые лямки от парашюта.

- Габайдуллина - взрывом - заметил Семенов.

- Так и этот тоже под взрыв попал, наверное.

- Белье снимать не будем?

- Обойдется... правнучек... Ты б его послушал, обормота. Носки оставим?

- Оставим. А слушать... Не хочу я его слушать. Мне он полезного ничего не расскажет. А кто там наверху кого подсидел - мне это знать ни к чему. Здоровее буду.

- Ишь ты какой. Умный - иронично - уважительно протянул токарь.

- А люди везде одинаковы. У нас так три председателя колхоза поменялись - все друг на друга в район письма писали. А сядет новый на стул председательский - на него пишут - немного путано пояснил Семенов, но Петров все понял, кивнул.

- Интересно - каково оно - носить шелковые портянки? - спросил, помолчав Петров.

- Не знаю - отозвался Семенов, вспомнив, что бабушка рассказывала, когда сказки, то в сказках этих как раз сказочные цари все носили именно шелковые портянки. Для Семенова с детства это было символом сказочного богатства, впрочем, для бабушки видно тоже.

Петров примерился и, достав полученный по наследству ножик, стал кромсать парашют.

- Ты что, сдурел? Это же военное имущество! - испугался Семенов.

- Не трусь и не боись - правнучек-то хоть и чушь всякую нес, а вот про то, что сюда мы вернемся еще нескоро - не то через год, а может и через три, это точно помнит. На войне и год-то много. Ты-то зачем это полотнище из болота выволок? Тут наших интендантов нет. Небось намылился на сало обменять, а? - пояснил свои действия Петров.

- А хоть бы и так - буркнул Семенов - ты что-то против сала имеешь?

- Ты что, никак нет, ничего против сала не имею, всегда 'за' причем обеими руками - дурашливо изобразил крайний испуг горожанин, задрав вверх обе лапы.

- Ладно тебе балаганить, нехорошо это при покойном-то - осуждающе заметил деревенский.

- Ему уже все равно. Как - обратно в воду спихнем? Или все же похороним?

- Похороним. Нет?

- Отчего ж не похоронить хорошего человека. Давай начинай, я подменю.

Рыть получилось недолго - вода была совсем близко и ямка вышла неглубокой, на дне сразу стала наливаться лужица, сочилась водичка и с боков ямки. Нехорошо, конечно, что лег старшина опять в воду, но по сравнению с очень многими, погибшими в эти окаянные дни, даже это погребение выглядело почти по - человечески. Петров удивил - поднял брошенный пистолет - действительно сильно погнутый, заметно было простым глазом - и аккуратно положил мертвецу на грудь. Накрыли разбитое лицо лопухом и засыпали неизвестного парня, от которого остались только парашют, казенное обмундирование, ботинки, ремень с кобурой да горстка мокрых бумажек - пять червонцев, два билета в театр на довоенное еще воскресенье да какие-то справки, на которых все написанное размылось, и было нечитаемым. На минутку Семенов задумался - ему хотелось положить кожаную шапку летную на могилу, но решил этого не делать - и шапка была нужна живым, и мертвому эта почесть была без толку. По - быстрому простирнули вещички. Старательно обнюхали. Нет, ничем не пахло, кроме болота.

И молча вернулись обратно.

Семенов деловито развесил мокрые одежки на ветках, так чтоб просохли, ботинки на колышки повесил и стал собираться для выхода в деревню. Решил сначала сходить налегке, взяв с собой только винтовку и сапоги взводного. Если все заладится, то можно потом всей артелью заявиться, с коровой вместе, там глядишь и переночевать по-человечески пустят, а не заладится - так удирать так проще. Подумав, взял с собой сырые купюры, война войной, а деньги - они все - таки деньги.

- Тебя проводить? - спросил Петров. И пошел следом. За прошедшее время он уже стал обстрелянным бойцом и понимал, что вдвоем идти безопаснее. Семенов мимолетно подумал, что видно чешется язык у Петрова, раздувает его то, что он от потомка этого нелепого услыхал, а вот ему совершенно не хотелось чужих тайн слушать, тем более, что тайны - то эти были опасны. В отличие от Петрова, которому жизнь еще по жопе не хлестала, сам Семенов успел хлебнуть лиха, семью его раскулачили, аккурат в самом начале коллективизации и все из-за деда, который неуемно хотел выбиться в купцы гильдейские, для чего ему, крестьянину, надо было скопить весьма приличную сумму денег. Ради этих денег дед всю семью поставил на уши, работали Семеновы как одержимые, начиная работу раньше всех и кончая - позже. Дед еще и лавочку у себя в избе открыл и торговал всякой всячиной, благо в деревне больше лавок и лабазов не было. И потому в любое время суток в окошко стучали - и дед вскакивал продать даже и стакан семечек или полфунта леденцов с красивым названием 'Ландрин'.

Копеечка к копеечке копил и копил, старый скопидом, а денежки прятал в известном только ему месте. Кончилось все паршиво - когда в далеком Петербурге царя свергли, так и не ставший купцом третьей гильдии старый честолюбец свалился от удара, онемев и став параликом. Прожил после еще несколько лет, лежмя лежа. Семья по инерции работала все так же одержимо, только времена настали странные, нелепые и весь этот труд толку не давал. Одна радость, что в городах жили еще хуже. А потом пришла коллективизация и старших Семеновых сослали, а младших спрятали у себя соседи. Семенов так и не перестал удивляться тому, что одни соседи бегали искали по деревне его с сестричками, чтобы и детей сослали к черту на рога, а другие соседи вишь спрятали и помогли потом перебраться к родичам, которых раскулачивание стороной обошло. На счастье Семеновых вскоре вышла в газетах известная статья самого Сталина про головокружение от успехов и некоторое время спустя отец с матерью из ссылки возвернулись. Бабушка там осталась, в ссыльном поселении, потому как померла. Имущество, правда, соседушки не отдали - а в ходе раскулачивания только часть добра колхозу пошла, всякое шматье и обувка доброхотам соседям досталась и некоторых из них, на мстительную радость вернувшихся Семеновых позже тоже раскулачили.

Некоторое время пожили лишенцами, потом потихоньку все на круги своя возвратилось, а несколько лет назад в ставшей уже колхозной конюшне детишки нашли клад - сумку старого Семенова с сотенными Катеньками, как называли взрослые царские еще, вышедшие из употребления деньги. Детишки потом долго этими деньгами играли. Устраивая магазин, где продавали друг другу всякую ерунду типа листиков лебеды, травы, кучек песка и прочей такой же фигни, что в их фантазиях было всяким вкусным, сладким и горожанским. Старый дурень лучше б золотом копил - всердцах сказал на эту находку очередной предколхоза. Менялись они часто, словно в какую-то странную чехарду играли. Дела у колхоза, тем не менее, шли уже получше, чем раньше и как раз перед войной стало казаться, что еще немного - и совсем хорошо жить станет. Но вот грянуло и о хорошей жизни теперь можно будет забыть надолго. Но то, что всегда может стать еще хуже, Семенов четко усвоил и не хотел себе неприятностей искать.

С другой стороны взять и просто так пырнуть штыком этого свалившегося ему на голову недотепу рука просто не поднималась. Ну как деревенского дурачка обижать. Хотя слюнтяем Семенова никто бы не назвал - и до армии он совершенно спокойно резал куриц, мог и поросенка уработать вплоть до разделки, а в армии стал пулеметчиком, чем втайне гордился. Другие гордились хлебными местами типа кладовщиков или там хлеборезов, а Семенов гордился именно тем, что ему доверили сложную и серьезную машину, с которой он один был по силе как цельный взвод. Ну, может не взвод - но уж отделение точно. И в тех трех боях, где от полнокровной роты остался пшик, пулемет Семенова себя показал достойно. Не задарма рота погибла, ответно кровушки тоже пустили не хило. Просто силы с той стороны перло чудовищно много. Но одно дело ловить в прицел фигурки, злого, непривычного цвета, а другое - вот такой вот клоун, который явно маменькин сынок, бабенькин внучок. Как он тогда на дороге от трупов-то шарахался! Опять же Уланов зря бы приказ не дал...

- И вот зачем ты мне про внука сказал! - достаточно сердито буркнул идущий рядом Петров.

- А что? - удивился Семенов.

- Да ну... Как подумаю. Что от меня такая слякоть заведется... так и неприятно. А шпундель этот - опасен. Это он с виду такой мля, а вот погоди - еще меня вспомнишь.

- Да брось... Ты вон раскиснуть боишься, родственные чувства ощущая. Нет? - ухмыльнулся Семенов.

- Ну и это тоже - нехотя признал токарь.

Менеджер Лёха.

Насморк замучил. Тем более, что поболеть должным образом- как это можно было сделать в оставшемся черт знает где будущем-прошлом, было невозможно. Ни поваляться в уютной постели под пухлым одеяльцем, не шибко страдая от хвори и одновременно тихо радуясь, что не надо вставать утром и переть на работу. Какая к черту постель - от ночлега на ветках в виде матраса и с шинелью вместо одеялка ломило все кости и тупо болели все мышцы. Ни чаю с лимоном, ни теплой ванны. Мама поила горячим молоком... Ну молока-то сейчас было полно, но хоть и вкусное и теплое - но никак толку от него не получалось. И даже нос было нечем вытереть, эх, бумажные нежные салфетки, где вы? Лёха всерьез страдал - от всего этого неудобья, от холодрыги ночью, от комаров днем, от диковинных 'тухель', как иронично окрестил чоботы из шинельных рукавов ехидный солдат по фамилии Петров. А тут еще и сопли вожжой. И нос распух. Очень хочется все время жрать. Пельменей бы простых сюда хотя бы. Или доширака. Только чтоб горяченького чего, а то от молока пузо барабаном, пучит-дует. Но с этим проблемы. Жратвы нет совсем. И неизвестно когда будет. И еще вопрос, что это будет за жратва.

Трое спутников как-то переносили все это достаточно спокойно, как дикари какие-то. Даже зловещего вида мясо сожрали, которое откуда-то приволок этот дояр-колхозник. Воняло мясо падалью так, что и опухший нос учуял. А они ничего - пожарили на костерке и без соли слопали. Ну, чисто дикие люди.

Опять же очень неприятно было то, что они все время ожидали от него, от Лёхи каких-то невиданных откровений и суперзнаний. Особенно донимал злобный Петров. Лёха четко чуял - этот его невзлюбил сразу. Сталинист, наверное, да еще и коммунист упертый, вероятно. То-то он так разволновался, когда Лёха спросту рассказал то, что слышал о распаде СССР. Зря, наверное. Особенно про репрессии и про Берию с школьницами. Про это - точно зря. Не подумал. Хотел-то как лучше, тем более еще в школе учителя толковали, что Сталина все ненавидели, все были репрессированы, СССР развалился потому, что никто не хотел из его граждан, чтобы это уродливое образование существовало дальше, все хотели свободы и благополучия с демократией.

Наоборот думал, что это порадует ребят, ведь злодеяния прошлого оценены в будущем по заслугам. Теперь явно себе врага нажил. Еще хорошо, что догадался на их попреки спросить - а будь они на его месте и попади они сами лет на 70 назад - чем бы они там были полезны? Остыли эмоции, да. Но сам-то Лёха понимал, что ему сказать нечего. Попытался было этому Петрову рассказать про телевизоры и компьютеры. Не получилось, не потому, что тот не понял рассказанного - понять-то понял, да взъелся на то, что Лёха не может внятно объяснить - как они делаются эти новые девайсы. Вот прямо начиная с теории и с сырья. Силициум, Кремниевая долина - пустой звук... Лёха неплохо разбирался в компах, вполне мог и программу поставить и узел заменить - ну не совсем лопух. Но как вся эта байда работает? Сам Лёха думал, что знает. А вот рассказать оказалось невозможно. Про космос и спутники тоже не заладилось - как только Петров стал выспрашивать на каком топливе вся эта лабуда взлетает. И про мобилы вяло вышло. Пес его знает, как эта вся роуминговая система работает. А про фаст-фуды и бомж-пакеты Лёха и сам понял, что не надо. Теперь сам себе он задавал вопрос: А что он вообще может рассказать? Ведь ясно было сказано - его должны доставить к вышестоящему субьекту, чтоб тот разобрался. И с чем тот будет разбираться? Ну, расскажет Лёха, что автомат Шпагина стал легендарным оружием. Так они это и сами знают. Или что винтовка Мосина всю войну прошла. И что в этом полезного? Про тот же Сталинград Лёха помнил, что там немцы конкретно попали, но было это в 1942 или 1943 году - ни за что бы не смог сказать точно. Опять же - что проку? Никакого проку, как в прогнозах Павла Глобы. Виденное в кино тоже никак не годилось. Ну, расскажет он, что готовили НКВД детей-камикадзе. И что с того? Или что немок насиловали всех. Это никого сейчас не парит, до тех немок еще тыщи километров. Не, к тому же в кино, бывало, казали такой лютый бред, вроде танков под парусами и бомбардировок дырявыми ложками, что даже и инет не надо было читать, чтобы усомниться. Доводилось читать несколько книжек 'провойну', но тоже никак не годится. Ну, там написано было, что все красноармейцы хотели сдаться немцам в плен и сдавались как только подворачивалась возможность - а эти трое, да и их командир сдаваться всяко не собирались, хотя немцы конечно бы оказали раненому помощь и он возможно бы выжил. Непонятно - вроде же обычная солдатня, пехота. Были б там пограничники - еще куда ни шло.

Эх, попал бы Лёха в мир Варкрафта - он бы себя куда как проявил бы! Скрафтить что или там подкачаться - у него вполне бы получилось, он даже одно время подрабатывал тем, что качал персов на продажу. И фармил он удачно. И на ауке барыжил ловко и уверенно. Но тут мир вовсе не тот. Куда более жуткий, простой и свирепый. Штычком-то в спину... Неприятно. Колл оф Дюти? Вот там есть полезное - амеры в Нормандии высадились. А когда? Трава зеленая была, листья. Лето, наверное. Или во Франции зима тоже без снега? Черт, неясно. И с годом тоже. Там писали наверху экрана даты, но Лёха, как нормальный юзер на это внимания не обращал. Тоска, в общем. Разве что про автомат Калашникова рассказать? Вопрос - а что рассказать - Лёха его в руках не держал, а уж там чертеж начертить или там принцип разъяснить... Не, как мог он попробовал - Петров сразу отрезал, заявив, что отвод пороховых газов как принцип действия автоматики вот как раз был в Дегтяре этого самого дояра Семенова. И в винтовках Токарева, что были в их взводе. И в чем гениальность? Пес его знает, в чем.

Одна радость, что пронырливый дояр нашел небольшую деревушку, где немцев не было. Деревушка произвела на менеджера тягостное впечатление - полтора десятка народу, куча босых детей. Одеты, как с помойки. Заплаты на одежке! И не стильные, дизайнерски разработанные, как на модных трендах, а как попало. Вонь, даже сквозь насморк. Лапти! Самые настоящие лапти на ногах у деревенских! А вечером вместо электричества - лучину жгли! Накололи тонких длинных щепок - и палили вместо ламп или хотя бы свечей. Африка какая-то! Хотя в Африке жарко и вроде в лаптях не ходят. Но что хорошо - радушные хозяева оказались - накормили от души, выставили совершенно чужим солдаперам и самогонки мутной и картошки вареной и хлеба, и даже квашеная капуста нашлась с луком, чесноком и огурцами. Петров намекнул насчет сала - так и сало нашлось. Все это Лёху сильно удивило, чтоб так посторонних угощать. И на вкус все это было вполне съедобно. Надо же, гости дорогие... В его жизни таких гостей пустили бы в пешее эротическое путешествие - а тут вон - кормят, и спать уложили на сеновале. Сено густо и одуряющее пахло, кололось и мыши попискивали в нем, но зато наконец-то стало тепло и Лёха впервые выспался по-человечески. А на завтрак дали яичницу. Впервые подумалось, что в прошлом тоже жить можно. Хреново, но можно. А еще обещали баньку истопить.

Его спутники уже корячились во дворе - Жанаев как заведенный пилил дрова напару со стариком, а Петров с дояром и парой мужиков гремели какой-то странноватой ржавой железякой - издалека выглядело так, что они ее чинят. Детвора вертелась тут же, и как только Лёха появился из ворот сеновала, как сразу же окружили его и принялись глазеть, выдерживая безопасную дистанцию. Лёха хмыкнул про себя - сейчас-то он выглядел вполне себе - вчера ему притащили откуда-то гимнастерку, брюки навыпуск и ботинки - все было почему-то мокрым, но подсохло и стало вполне впору. Теперь пришелец из будущего смотрелся вполне себе пристойно - не то, что вначале. Вначале-то он бы этим деревенским устроил бы незабываемое зрелище. Правда ботинки ноги намяли, и ходить в них теперь было больно, но Лёха терпел, надеясь, что разносится обувка. Чуни были в разы хуже, и в них как-то себя было невозможно уважать. А так - даже с распухшим носом - все же вид был почти бравый.

Боец Семенов

Все получилось, как нельзя лучше, даже удивительно. Начать с того, что еще на подступах к деревушке встретился толковый пацаненок, потому, хоть и говорил тот не совсем по-русски, а все было понятно в разговоре. Так и оказалось - немцев в деревушке нет, и вряд ли приедут - мостик через топкий ручеек кто-то недавно разобрал, а за деревней дальше лес, тупичок тут, в общем, нечего тут немцам делать. Старший из пяти мужчин, что тут жили, опять же очень удачно оказался сам бывшим воякой - осел тут еще во время Империалистической, женился, так и жил, часть жителей была теперь его прямой родней. Так что общий язык нашли быстро. Поторговались, конечно, не без этого, но и сапоги и корову Семенов пристроил весьма удачно. Получили и хлеба и картошки и сала.

Еще и вечерять посадили как званых гостей, с почетом. Народу набилось - вся деревня считай, благо, что маленькая. Ну, Семенов с Петровым знали, что такое манеры, держались как подобает, церемонно, сдержанно, Жанаев тоже не подкачал, а вот потомок подкачал - лопал, как свинья и стаканчик держал неправильно - без оттопыренного мизинца, некультурно. А ему как раз стакан дали, стеклянный, настоящий городской. Остальные-то пили из разномастной посуды, потомка уважили, потому как были на нем летная диагоналевая гимнастерка с голубыми петличками и старшинской 'пилой' из четырех рубиново-красных треугольничков, хорошие хромовые ботинки и брюки полушерстяные, что для крестьян сразу показывало - он тут в группе самый старший. Красавец, как на картинке. Зато потомок пока лопал - помалкивал и Семенова это вполне устраивало.

Поддерживать беседу пришлось, таким образом, самому Семенову, что он аккуратно и делал, стараясь больше слушать. Хозяин, назвавшийся Евграфом Филипповичем, после третьей чарки сам разговорился, благо нашел свежих слушателей, а вот остальные поскучнели физиомордиями - видно слышали это от деда не в первый раз. Дед оказался бравым, георгиевский крест получившим за захват германского броневика, и по рассказу судя - да, ловко у него получилось и пулю в смотровую щель водителю загнать и по люку грохнуть прикладом и рявкнуть 'Ком хераус!', так что и впрямь бронекатчики пошли делать хераус, заодно отстрелив деду два пальца на руке, а он их в ответ прикладом зашиб. Дед горделиво показывал искалеченную клешню, потом поведал, что попал сюда в эту местность на излечение, а тут и войне конец и началась рррреволюционная катавасия, от которой голова кругом пошла. Но он решил в это не впутываться. Повоевал уже, хватит, и потому не ввязывался по возможности в разборки тех и этих, а бегало тут много всяких - не только белых и красных. Вот и остался жив и здоров, а кто драться лез - тут их по лесам и болотам много лежит. Семенов вежливо слушал, кивал и соображал, что как-то уж очень намекающее речь старика звучит. Не, ну тут понятно - время уборки на носу, сено опять же убирать надо, работы сейчас полно, потому в деревушке бы лишние руки не были бы обузой. Это-то ясно. Опять же вон молодайка на потомка смотрит зазывно - ясно дело, не прочь бы охмурить и замуж выйти, за летчика-то любая рада, вон он какой сидит пышный и даже 'курица' на рукаве золотом вышита... С красным носом, правда, кавалер. Но женщине-то это не помеха - еще и полечит и поухаживает. Нет, точно глаз положила - как человек опытный и бывалый, как - никак женат уже три года и дети есть, Семенов был совершенно уверен, что томные взгляды молодухи он совершенно правильно оценил. Вот Жанаев спокойно сидел и чинно не торопясь ел, и на него таращились только детишки, возможно впервые увидев такого диковинного азиатского человека. Там, где сидел Петров, как раз стало шумно - токарь, накатив на грудь, распустил пышный павлиний хвост, расписывая свои героические подвиги, и вот его внимательно слушали. В общем, застолье шло, как подобает, достойно и приятно. Наконец и потомок набил брюхо и стал не так выделяться своим поведением. Семенов успокоился, только посматривал на деда, мало ли, вдруг натеет старый хрыч послать кого для того, чтобы новую власть известить, что тут де окруженцы есть... Оно конечно вряд ли. Но бдительность терять не следует. Потому пил Семенов аккуратно.

Надо заметить, что он правильно оценил поведение своих товарищей - Жанаев действительно чувствовал себя отлично. Его накормили, и никто не трогал. Но вот чего не представлял себе наблюдательный Семенов, так это то, что Жанаеву было хорошо, только хотелось ему обратно воевать. Не потому что он любил воевать, просто он знал, что пока война не кончится, он не поедет к своей Сэсэг. А кончиться война может, если они победят. А для этого ему, Жанаеву, надо идти и воевать. Потому ему было хорошо, но хотелось поскорее вернуться на войну. Чтобы вернуться домой. И Евграф Филиппович, ветеран империалистической, тоже думал не вполне так, как предполагал молодой еще Семенов. Не любил Евграф Филиппович Советскую власть, хотя и не сказать, чтобы сильно от нее потерпел. Однако, мыслей чтоб не пустить или сдать германцам вояк - и в голову не пришло. Да и как сказать сдать - германцам! Это ж дело такое, что красные али белые - это одно, а германцы - они всегда германцы! Свои, бывало, зверствовали и почище, да все одно - те - германцы... И все тут!

Потому мысли у Евграфа Филипповича были совсем другие - как бы уговорить этих крепких молодых мужиков не искать ходу до своих, а остаться тут. И работа, и защита, да и бабы, опять же, вон как смотрят... В этом Семенов - как крестьянин - угадал верно. Но и тут старик немного глядел иначе. Семенов ожидал подсознательно, что дед обратится к нему. Но для старика Семенов был не той фигурой - в знаках различия старый солдат разбирался неплохо и потому сразу решил для себя, что старший здесь - летчик. С ним говорить и надо. Но напрямую Евграф сказать все не решался - вон, старшой-то их, из этих, что на еропланах летают - сидит себе молча, ни слова не говорит. Умный, значит, командир, хоть и молодой.

А с умным торопиться не след.

Да и помнил Евграф Филиппович насчет воинского долга и прочего, вспоминать не любил, да и не забудешь - что с иными за отказ воевать было. Потому решил отложить это на потом. Пока решил послушать, что заливает тут солдатик с городскими ухватками. И слушал.

Семенов тоже слушал и немного удивлялся тому, что его городской приятель, в общем-то, даже и не привирает. Что особенно удивило - в общем, простецкие ситуации в изложении языкатого черта Петрова становились красочнее и впечатлительнее, что ли. И первый налет ревущих дурниной самолетов и бесконечное окапывание, и трупы на дорогах и вонь горящей техники, и первый бой - все это становилось не просто обыденной жизнью сотни мужиков, а прямо кино каким-то. И тем более - сам Семенов мог бы вспомнить особенно тяжелые моменты только какими-то кусками, словно смотрел в трубку. А Петров - гляди-ка - засек такие детали и нюансы, какие и Семенов не увидел. Вроде на одно смотрели, а видели разное. Да и рассказать бы все это так цветасто, как токарь - Семенов точно бы не смог. А если бы и изложил - получилось бы очень сухо и сдержанно. Да и не стал бы многое рассказывать, ни к чему. Ну вот, например, зачем говорить посторонним людям, что когда серо-синий немецкий танк остановился совсем близко и стал разворачивать башенку в сторону ячейки, где в этот момент Семенов судорожно пытался заменить пулеметный диск, но его заело и никак не получалось оторвать тяжеленный стальной блин, так вот жизнь перед глазами не проносилась. А тоска свинцовая одолела, впору выть было от злости, когда коротенький стволик танковой пушки неудержимо накатывался черной дыркой прямо в живую душу пулеметчику. И Семенов оплошал, испугался и не нашел ничего лучшего, как присесть в своей тесной вертикальной ячейке, которая в тот момент показалась вертикальной могилкой. И даже на молитвы не хватило времени, когда над головой тошно и оглушающее жахнуло и по спине тяжко ударило, прерывая дыхание. Кому это важно и интересно? Только себя позорить. Семенов с неудовольствием вспомнил, как не мог разогнуться, и страшно стало, что так и будет медленно умирать на дне своей ячейки. Скрюченным, бессильным, нюхая до последнего момента оставшейся жизни кислую вонь сгоревшего пороха из наваленных на дне стреляных гильз. Не сразу понял, что это не позвоночник перебило, а просто свалился сверху сбитый взрывом покореженный пулемет. И кому это интересно? Да никому, и рассказывать такое стыдно и не нужно. Надо же - опытный обученный красноармеец, а не сообразил пулемет с собой захватить в ячейку, на бруствере бросил. У Петрова же все получалось картинно и героически, но при том не вызвало скуки, как высокопарные газетные статьи про героизм.

- Тут Габайдуллин нагреб гранат из ящика, свернул из них связку - четыре ручки в одну сторону, пятая - в другую, потом вторую такую же проводом обмотал - и как уж - прямо скользнул в траву. Смотрю, а он уже около этого танка, рукой махнул - полетела связка. Да неудачно. Железяка эта довернула - и на него. А его видать взрывом уже повредило, смотрю - возится, да слабо так. Когда почти наехала - он так рукой еле - еле пошевелил, да вторую связку и сунул прямо под гусеницу. Как долбануло! Габайдуллина отшвырнуло метров на пять, а гусеницу порвало, аж траки в разные стороны полетели, причем здоровенное колесо ведущее в щепки разнесло! Колесо вполовину человеческого роста, огромное - а вдрызг снесло. Напрочь! Танк перекосило, стрелять перестал, а наш взводный это увидел и орет: 'Раз назад нам нельзя - а ну все вперед, кто меня слышит! За мной!' Ну и кто живой был - поднялись и за ним...

- Страсти - то какие - ужаснулась соседка Лёхи, зазывно на него поглядывая.

- Не могли гранаты так железное колесо разнести - твердо и уверенно сказал Евграф Филиппович. Не то, чтобы осадить говоруна-рассказчика захотел, а скорее для порядку. Чтобы не очень заливал тут бабенкам. Танк с деревянными колесами, как же. Тут хотя и деревня, а про танки наслышаны.

Петров осекся на полуслове. Семенов с одной стороны порадовался, что вот опять горожанина в лужу посадили. С другой стороны нехорошо получалось - все-таки токарь - сослуживец и товарищ, а его раз - и срезали. Тем более, что Семенов не видел сам-то как Габайдуллин танк подбил, но когда этот самый Петров выдернул его за шкирку из ячейки и поволок в атаку, то и порванный труп Габайдуллина и перекосившийся танк - без переднего здоровенного колеса, кстати, сам своими глазами Семенов видел. Но вот разлетелось ли колесо в щепки - этого он сказать не мог.

Совершенно неожиданно на выручку токарю пришел потомок, решительно допивший самогон из стакана и, косясь на глядящую обожающим взглядом соседку, твердым, хотя и немного гнусавым голосом отчеканил:

- Если это был французский танк Рено ФТ-17 или как его называли немцы Pz.Kpfw.18R 730(f), то вполне возможно, что ведущее колесо разлетелось в щепки - на ряде машин оно было из дерева с обтяжкой железом. Несмотря на противопульную броню, танк превосходил ряд образцов немецких панцерваффе и потому использовался в количестве нескольких сотен штук.

- Кхм! - внятно сказал Семенов. Потомок уловил намек и заткнулся. Он, честно говоря, и сам не понял, что это вдруг его понесло вспоминать случайно прочитанное на форуме игры 'Ворлд оф танкс'. Не иначе самогон, да еще упругое круглое бедро соседки, которым она, то и дело словно случайно касалась его ноги.

- Вот он как раз и был - с места в карьер продолжил свое повествование Петров. А Евграф Филиппович неожиданно спросил:

- А вы, значит, в том бою не вместе бились?

- Откуда! Мы же пехота - царица полей, а он - залетный - несколько с намеком ляпнул Петров.

- Понятно, понятно - успокоился Евграф Филиппович. Для него это было как раз хорошо - раз артель сбродная - значит, уговорить остаться их будет проще.

- А як так вышлось, что танк французский, а за немцев? - по-прежнему зазывно поглядывая на образованного соседа, волнующим голосом спросила прижавшаяся бедром к Лехиной ноге женщина.

- Это-то понятно - отозвался Евграф Филиппович - Франции сейчас нет, а все ее добро германцам в наследство досталось. Да и от других стран тоже добра мусить перепало немало. Европа ж!

Петров кивнул и продолжил заливаться - как они по лощинке выскочили прямо на нескольких немцев и свалили их стрельбой в упор и штыками, а потом их героический взводный сунулся лицом в траву, и его пришлось тащить с собой, тяжелораненого. Но вот - сумели оторваться. И теперь они тут.

Другая из сидевших за столом женщин, пожилая, спросила - и Семенов понял, хотя язык и не был привычным русским - куда делся взводный, а после разъяснений взгрустнула и предложила выпить за упокой души всех павших. После этого уже Семенова сильно разморило, и он кивнул своим товарищам, что пора бы и честь знать. Застолье закончилось, поблагодарили радушных хозяев и отправились на боковую - на сеновал.

И даже не караулили этой ночью, расслабились.

Менеджер Лёха.

Все-таки жизнь прекрасна - подумал Лёха, когда после парилки приходил в себя, сидя в предбаннике маленькой баньки. И позавтракали по-человечески, и пообедали добротно - нельзя сказать, чтобы изысканно, но плотно и вполне человеческой пищей - каша со шкварками вполне по душе пришлась. И даже злобный этот Петров после вчерашнего уже не так глядел. Уже не злобно, скорее - озадаченно. Сам Лёха не мог внятно себе ответить - с чего вдруг отверз уста свои и изрек важное, выручая злобного токаря. А хорошо получилось. Всего-то вспомнил, что на форуме ВоТ прочел. А как здорово получилось! Ну, и немножко еще то помогло, что в помянутой игре у него этот несуразный танк был одним из любимчиков - хитрый Лёха прокачал по максимуму экипаж, поставил на танк самую лучшую пушку, оснастил всякими прибамбасами - и потому, играя в 'песочнице', где обычно возились именно такие слабосильные машинки и новички - рвал противника свирепо своим экипажем мастеров. Кто б мог подумать, что пригодится! А - пригодилось. Значит не все потеряно, может оказаться, что знания окажутся важными не только для этих трех пехотинцев. На всякий случай Лёха стал вспоминать тактико-технические данные других танков из игры и неожиданно убедился, что помнит довольно много. Беда только в том, что не может отличить те машины, которые в войне участвовали от экспериментальных, типа Мышонка пресловутого. Но все равно - не так уж все и плохо.

Тут его опять позвали в парную, и, чтобы не упасть лицом в грязь, Лёха гордо пошел в самую жару. В такой жаре, наверное, сталь варят. Зато в парной нос стал дышать, и вообще легче стало, простуда отступила. Напарившись до звона, выбрались на свежий воздух. Собрались было идти на сеновал, ан местные не дали - как дорогих гостей разобрали по домам, чтоб не обижались холодным приемом. Семенов было стал возражать, но Евграф Филиппович уверил его, что мостик предусмотрительно разобрали, дорога потому не проезжая в деревушку, собаки чужих задолго услышат, даже если кто сюда попрется, а к тому же он и его соседи ночью сами покараулят, чтобы воины отдохнули по - людски. Возразить вроде как было нечего, и потому группа распалась. Лёха даже не очень удивился, когда оказалось, что его приветила та самая вчерашняя соседка. И, надо сказать, что и дальше он уже не очень сильно удивлялся тому, что ночью оказались они вместе с хозяйкой - она ловко скользнула к нему на печку - здоровенную, занимавшую половину небольшой избы. И вот там, на лежанке, близко к потолку, она и прижалась к нему всем телом - тоже пахнущим свежестью, баней и чем-то таким, отчего Лёха возбудился как подросток.

- Прямо духи с феромонами - еще успел подумать он.

А дальше думать уже не заладилось. Потому что огрызки мыслей типа: 'Девайс интуитивно понятен, опция доступна, дурь какая в голову лезет, а сиськи у нее класс, и без силикона, а такие, чего это за ересь, еще никак подумай 'ябывдул' - никак не тянули на плод мыслительного процесса. Женщина оказалась стройной, что особенно было заметно в контрасте с тем, какой она была хоть и в праздничной, но мешковатой одежде, страстной, и, что особенно удивило Лёху - явно не без опыта, потому как в сравнении с ней виданные им не раз порноактрисы в подметки ей не годились, потому как были словно неживые. А эта была живая и именно сейчас Лёха ясно убедился, что настоящая женщина - это замечательно и ни с чем не сравнимо. Разумеется, если она Настоящая Женщина. Эта была именно таковой. И мягкой и крепкой и нежной и податливой и понимающей и очень смелой и в то же время послушной...

Боец Семенов

Расставание получилось тяжелым. Не кривя душой - самому было очень трудно уходить из гостеприимной деревушки. Единственно, кто остался спокоен - это Жанаев, на его широкой физиономии никаких чувств не отражалось, а вот остальные трое брели с дурным настроем. Не заходить в деревеньку было нельзя, а зашли - тоже вон что вышло. То, что Петров влюбился по уши, Семенова не удивило, его сослуживец моментально влюблялся не реже одного раза в месяц, причем влюблялся истово и самозабвенно. И совершенно искренне. До следующего раза. Ну и тут, разумеется, так и вышло - так, что не удивительно. Потомок тоже утром от шалой вдовушки вышел с глазами на пол-лица и широченной глуповатой улыбкой. Тоже, значится, любовь у них завертелась. Понятно, бабенка была хороша, белозубая, ладная, гибкая и улыбчивая. Все при всем, картинка. Чем-то она напомнила Семенову его собственную жену, потому, наверное, настроение и испортилось. Сразу по многим причинам. И потому что его жена тоже может стать такой же вдовушкой, голодной до мужской ласки и что сейчас она там, а он тут и потому, что если он останется здесь, то прикипит сердцем и получится так - бросит и жену и дочку. Такого у них в роду делать было не принято. А в том и беда, что уходить уже и не хотелось. Оно конечно и раньше - место, где удалось поспать и пожить безопасно сразу становилось очень симпатичным - даже кусок окопа почти дом родной, если в нем пожил, а тут не окоп, а вполне приятная и до мелочей знакомая деревня. И люди душевные, понятные, а что говор странноватый - так не удивительно - костромичи не так говорят, как ярославцы, масквачи - тем более, ну а уж про вяццких и говорить не стоит. И ничего, не мешает. Привык бы, делов-то. И помощь им пригодилась бы очень - самое время сейчас для крестьянской работы, а мужиков и без войны нехватка. Двое в город подались, двух в армию забрали, потому бабенкам пришлось и за мужиков работать.

И все это клубилось в душе, и радости никакой от этого не было.

Потому, когда утром уже собравшийся Жанаев явился к Семенову, решать пришлось и для себя самого. И непросто было решать. В общем, все же позавтракали, попрощались и двинули дальше. Женщины всплакнули, потомок с Петровым тоже в общем почти совсем до того же дошли, глаза на мокром месте были, но все же выдвинулись из деревни. Еще ело то, что на прощание Евграф Филиппович притащил старую, но ухоженную винтовку, той еще царской выделки - с граненым казенником и попросил обменять ее на улановский карабин.

- Вы ж нас бросаете, а германец враг серьезный. Понадобится если мосинка, то лучше бы покороче - прятать такую легче.

Жанаев согласился безоговорочно. Но старый винтарь все же проверил. Нормально все работало. Дед, впрочем, тоже карабинчик сноровисто проверил. Даже затвор разобрал-собрал, проверил пружину в магазине, отсечка-отражатель, точно повторив все, что делал Жанаев. Но не для того, чтобы как-то ущемить, а просто потому, что так положено у грамотных людей. Оставили ему еще четыре обоймы с темно-медными патронами. Петров выклянчил у строгого Семенова половину парашюта - тоже подарили. И пошли. И старались не оборачиваться. А в голове у Семенова вертелось негромко сказанные перед прощанием слова Евграфа Филипповича:

- Вы если фронт не догоните - возвращайтесь. Мы вам рады будем. А тебе, парень - особенно.

Может быть, еще и поэтому Семенов старался уйти подальше - от соблазна. Шли достаточно быстро, даже потомок втянулся и пер по лесу, башмаки обмялись по ноге и не терли.

Марш - он мозги от мыслей чистит, втягиваешься, идешь как механизм. День прошли спокойно, места были глуховаты, немцев и не слышно было, правда, на нескольких дорогах, что перескакивали с опаской, видны были свежие следы шин. Переночевали спокойно, плотно перед этим поужинав и пообедав заодно уж свежими харчами, что деревенские с собой надавали довольно щедро: курица вареная, яйца вкрутую, лук, чеснок, хлеб свежий, огурцы. И на следующий день шли ходко, пока не услышали далекую пальбу. Теперь Семенов пошел уже осторожно, периодически останавливаясь и давая знак остальным, чтобы дали послушать, что вокруг творится. И ведь сработало - услышал негромкий звяк сбоку. Сначала подумал обойти стороной, но тут Петров подкрался поближе и прошептал:

- Кто-то гаечным ключом что - то делает. Зуб даю! Наверное, наши.

Семенов поморщился. Во-первых, это Петров считал, что он подкрался, на самом -то деле треску от него было как от трактора. Во-вторых, с гаечным ключом вполне так же могли работать и немцы. Правда, пока они там бренчат и лязгают, можно легко подобраться поближе и посмотреть. Кивнув Петрову и приказав не лезть, пока он не разберется что к чему, Семенов сторожко двинул на звук, присматриваясь и прислушиваясь еще старательнее. Те, кто чинит технику - если не совсем уж дурные - должны охрану поставить. И не факт, что просто часового, вполне могут и секрет выдвинуть. И нарываться на секрет никак не охота.

Действительность оказалась куда проще. Тихо прокравшись и аккуратно высунувшись из кустов, так чтобы самому видеть, но быть скрытым листвой, Семенов оглядел небольшую полянку. На ней стоял маленький плавающий разведтанк, а на нем как раз и бренчали чем-то железным двое. Точнее даже не на нем, а в нем, в танковом брюхе.

- С мотором у них что-то не в порядке - догадался Семенов. Танк явно был наш, двое, судя по форме и по характерной для делающих тяжелую грязную работу речи - тоже. Форма, правда, была не совсем правильная - на одном был синий грязный комбез, второй щеголял когда-то белой майкой и галифе. Оба без головных уборов, зато перемазаны в машинном масле от души, даже физиономии. Работа отнимала все внимание ремонтников, потому Семенов пригляделся как следует. Немного удивился, заметив щегольской серый танкистский костюм, аккуратно висящий - на вешалке, зацепленной за ветку дерева. Когда ветерок пошевелил и повернул одежду, удивился еще больше - под кителем была белая рубашка и даже галстук виден. Полный парад. Значит танкистский командир. Уже хорошо. Потом заметил кусок брезента - тоже в пятнах, оттого и не увидел его сразу, который висел так, что видно служил шалашом для этих двоих. Тряпки на полянке. Мятое ведро. Ну, это понятно, где техника ремонтируется - там всегда сразу срач возникает. На МТС тоже такое было. И трактористы тоже чумазые ходили. Что же - раз это свои - можно выходить. Только аккуратно - а то и стрельнут сгоряча. Что б такое сказать, чтобы не погорячились? Вроде как 'Бог в помощь' не годится, тем более, если один из них - красный командир. 'Слава труду'? Тоже как-то не то. Вроде как насмешка тут выйдет. Наконец, Семенов решился.

- Здравия желаю, товарищи! - негромко произнес он, сложив руки раструбом у рта.

Оба перемазанных в мазуте тут же сиганули с танка, как ветром сдуло. Спрятались по ту сторону машины.

- Кто идет? - строго, но опять же негромко послышалось из-за танка. Семенов огорчился, потому как если б это было на своей территории, то рявкнуто было бы от души. А раз тишком - значит и немцы рядом. И не передовая это. Такие же значит окруженцы.

- Свои. Красноармейцы.

- Старший ко мне, остальные на месте! - хорошо поставленным командирским голосом, но опять же негромко, откликнулись из-за танка.

- Иду, не стреляйте! - и Семенов, не слишком поспешая, вышел из кустов, закинув винтовку на плечо. Двое высунулись из-за танка, что было для них несложно, благо был этот танк крошечным и низеньким. Тот, что в майке, держал наперевес танкового Дегтяря, второй - в комбезе - сжимал в руке наган. Смотрели настороженно, но видно было, что успокаиваются.

- Красноармеец Семенов - отрекомендовался Семенов.

- Младший лейтенант Логинов - представился комбинезон.

- Старший сержант Спесивцев - сказал тот, что был в майке.

Посмотрели друг на друга, потом старший сержант положил глухо брякнувший пулемет на броню, привычно поправил тыльной стороной ладони висячие унылые усы и спросил:

- Какая часть, боец?

Семенов, не чинясь, назвал дивизию, полк, батальон и роту. Танкисты переглянулись и тоже как-то приуныли. Не так, чтобы очень, но заметно. Спросил в свою очередь, откуда они. Успокоившийся уже младший лейтенант засунул наган в кобуру и пробурчал, что из разведбата той же дивизии.

- Ясненько - подумал Семенов, они уже губу раскатали, что может это на них свои вышли с внешней стороны, а тут опять же окруженцы. Ну, так и он тоже огорчился, когда понял, что нет, до своих еще топать и топать. Симметричное получилось огорчение - вспомнил Семенов ученое слово. А дивизию раскатали немцы вдрызг, одни огрызки остались по лесам.

- Понятно - протянул старший сержант. По его худой физиономии было видно, что схожие мысли его тоже посетили.

- Голоден? - спросил младший лейтенант. Он-то как раз в отличие от тощего сержанта был упитанный, с круглой физиономией, глядя на него, Семенов прекрасно видел, что покушать лейтенант любит. И даже неурядицы последнего времени эту охоту у танкиста не отбили.

- Не откажусь - дипломатично выразился красноармеец. Когда угощают - отказываться не следует, поголодать всегда успеешь.

- Ну, тогда возьми себе консерву из ящика и давай рассказывай, что да где видал. А нам недосуг сидеть, работы много. Ты тут один? - уточнил лейтенант.

- Никак нет, четверо нас.

- Поступаете в наше распоряжение? - вопросительно заявил младший лейтенант.

- Никак нет, сопровождаем летчика, обязаны доставить его к нашим, приказ такой - охранять и доставить. Потому - извиняйте - парировал Семенов. Он, в общем, понимал, что нарушает Устав, но не велик чин что у одного, что у другого из разведбата. Младший лейтенант, или как таких называли уничижительно 'мамлей' - считай то же, что и старшина. На чин старше. Не впечатляло. А случись, что если до угроз дело дойдет - у них три винтаря, а у танкистов - пулемет, явно снятый с этого танка - вон в цилиндрической башенке дырка зияет. Да наган. Не, не впечатляет никак. Лейтенант мрачно посмотрел на строптивого красноармейца, прикидывая, что следует делать, потом махнул рукой. Он тоже понимал, что в таком виде не производит серьезного впечатления, да говоря откровенно и предложить ему пока нечего.

- А с танком что? - поинтересовался вежливо Семенов.

- Это не танк, это 'Дочь Антилопы Гну' - ехидно покосился на усатого сержанта мамлей.

- Карбюратор барахлит, с грузовика бензин слили, а он не подходит, дерьмовый у немцев бензин - отозвался усатый, пропустив мимо ушей иронию товарища.

- Не факт, что карбюратор. Мы ж его разобрали. Вроде в порядке. Слушай, боец, у вас в артели есть, кто в движках разбирается? Ты ж говоришь летчик у вас? Давай его сюда! А мы вас за это консервами покормим, не едали вы такого, точно говорю - сказал напористо мамлей.

- Вы же вроде сами танкисты? - удивился Семенов.

- Я - командир мотоциклетного фельдъегерского отделения связи разведбата, а товарищ старший сержант - башнер с бронеавтомобиля. А до того кавалеристом был. Так что с моторами у нас - швах - честно признался младший лейтенант.

- Тогда я своих веду, может, что и скумекаем - не слишком воодушевленно ответил Семенов и нырнул в кустарник.

Менеджер Лёха.

После ночной забавы в голове колесом крутились какие-то радужные мысли, и потому по лесу Лёха шел чисто автоматически. Очень хотелось плюнуть на все и вернуться назад, но хмурый дояр внятно пояснил, что теперь в деревне пришлось бы работать, не все кувыркаться, не для того - как он сказал - приманивали. Теперь, сидя в лесочке и слушая далекое позвякивание инструмента, Лёха пытался разобраться в своих ощущениях, но как-то это не получалось.

Дояр вынырнул совершенно неожиданно - умел он тихо ходить, не отнимешь, прямо ниндзя какая-то.

- Наши. Танк и двое в экипаже. Танк у них поломатый, не едет.

- Во, я ж говорил, что чинят что-то. Мотор засбоил? - сказал злобный Петров с удовольствием.

- Сказали, что крабюратор - с трудом выговорил незнакомое слово Семенов.

- Понятно - протянул Петров, но Лёха отчетливо понял, что ничерта тому не понятно, просто токарь фасон городской держит.

- Сейчас пойдем к ним, обещали консервов дать. Петров, думай, чем помочь можем. Ты в моторах что понимаешь? - посмотрел Семенов на Лёху.

- Понимаю! - ответил неожиданно для себя Лёха. И в душе даже удивился немного тому, как уверенно это прозвучало. И чтоб не зарываться слишком уж глубоко пояснил:

- Только моторы у нас сильно отличаются. У нас же все на электронике. Так что в этом - возможно и не разберусь.

- Тогда, значит, смотришь, но язык держи за зубами. Ты - летчик, а что да как - помалкивай. Это ясно?

- Ну, ясно. Только летчик - это дело такое. Я ж должен разбираться, где мы сейчас находимся, карту там иметь, все такое. Они ж спросят, что да как. Штурман там или что - вспомнил Лёха авиасимулятор Ил-2.

Дояр задумался.

- А ты начфином станешь - хмыкнул ехидно Петров.

- Все начфины - со шпалами - непонятно сказал в ответ Семенов.

- А этот ВРИО - еще более непонятно парировал Петров.

- Пожалуй. Я-то им сказал, что мы не можем присоединиться к ним, приказ у нас летчика к своим доставить. А толку-то с начфина никакого - пояснил Семенов.

- Толку от них много. И вообще первым попавшимся - хоть и своим, а все рассказывать не след. Вот, к примеру, если мы шифровальщика ведем, или секретчика, или он вообще особист - что мы везде об этом кричать будем? Сам посуди, голова садовая. Так что начфин годится. Он все деньги в лесу закопал, вот мы его и сопровождаем - чтоб рассказал, где клад - горделиво обосновал свое предложение токарь.

- Ладно, сгодится. В конце концов, есть такое слово 'военная тайна'. В общем, держим языки за зубами - велел дояр. Потом подумал немного и покачал головой:

- А начфины все - таки старшинами не бывают!

- Далось же тебе - досадливо сощурился Петров - Нехай он будет писарем при финчасти! Старший писарь - делопроизводитель.

- Годится - одобрил Семенов. А Лёха решил про себя, что черт с ними, пусть он будет писарем. Во всяком случае, не придется выкручиваться, придумывая, почему он моторы не знает, не в курсе, где они сейчас находятся и так далее. Вообще - надо хранить важный вид. Как ни странно в этот момент и сам Лёха поверил, что где-то в лесу им собственноручно зарыты мешки с деньгами. Как-то отчетливо это почуял и даже зауважал сам себя.

Танк на полянке поразил Лёху в самое сердце. Несколько секунд Лёха оторопело вертел головой разыскивая танк. Только потом до него дошло, что низенькая маленькая коробочка зеленого цвета - это танк и есть. Размером этот с позволения сказать агрегат был с Жигуль-классику, только еще и пониже, пожалуй, нескладный, неказистый и - тут отлично подошло слышанное когда-то слово - плюгавый. Петров видно целиком разделял те же чувства, потому как негромко - так чтобы танкисты не услыхали - пробурчал себе под нос: 'Портсигар на гусеничках'.

Экипаж был тоже странноватый - один танкист, кругломордый и явно ехидный, как Петров, другой - сухопарый, худолицый с пышными висячими усами и настороженным колючим взглядом, что делало его похожим одновременно на учителя школьного и на встревоженного рака, оба перемазанные в чем-то черно-коричневом. Представились, обменялись рукопожатиями, только вместо ладоней танкисты протянули сжатые кулаки, причем Петров привычно пожал им запястья, а за Петровым то же и остальные сделали. До Лёхи дошло, что видно так здороваются те, кто в тавоте всяком руки замарал.

- А что, крылатый винт, поможешь разобраться с мотором? - нетерпеливо спросил тот, что был в синем комбезе.

- Ну, попробую - пробурчал Лёха. Собственно в моторах он ничерта не смыслил, но помнил, что в них могут 'засраться свечи' и что-то еще может засраться. А еще в моторе есть уровень масла. А еще надо попинать колеса, судя по анекдотам. Но тут не прокатит - на гусеницах танчик.

- Может, перекур сделаем? - предложил Петров, которому вид техники явно не понравился и потому он решил оттянуть решающий момент.

- Не получится - курить у нас нечего - сожалеюще заметил худощавый танкист и пригладил усы.

- Это исправимо, мы тут недавно разжились. Семенов, может, и перекусим заодно? Товарищи танкисты, говоришь, консервов обещали? - задорно спросил Петров.

- Обещали - с достоинством, как подобает солидному человеку, кивнул Семенов.

- Да берите - мотнул головой синий комбез.

Лёха тут же залез в деревянный ящик, вытянул обычную консервную банку и немного ошалел - на банке написано было не пойми по - каковски 'СНАТКА' и нарисован какой-то жутковатый паукообразный зверь, почему-то красного цвета.

- Что это? - удивился он. Подняв взгляд, он убедился, что и остальные его спутники тоже вытаращили глаза.

- Крабы - лаконично ответил усатый.

- Цельный ящик крабов? - еще больше удивился Лёха.

- Уже не целый - ухмыльнулся кругломордый.

- Это что такое - крабы? - недоумевающее спросил Петров. Жанаев и Семенов промолчали, но видно было, что вопрос этот и у них возник.

- То же, что раки, только в океане живут - еще больше становясь похожим на школьного учителя пояснил усатый.

- А почему написано 'СНАТКА'? - спросил Лёха, читая на банке всякое разное странное вроде Главрыба и Наркомат пищевой промышленности.

- Чего не знаю, того не знаю. Мы эти консервы пятый день едим и, как видите, живы пока. Действительно на раков похоже, сладковатее только. Хлеба бы еще к ним - размечтался усатый.

- И пива! И горчицы - заржал тот, что в синем комбезе.

- Горчица-то зачем? - искренне не понял Семенов. Пиво у него возражений не вызвало. Сочетание 'Пиво-раки' - это ему было хорошо знакомо, видал в городе вывески, значит не только в деревне так лакомились, что сразу боец и сказал.

- Так все равно же нету ни того, ни другого, ни третьего - ответил синий комбинезон. Потом прищурился и спросил:

- А что у вас, хлебушек есть? Может, махнемся? Патроны нужны?

- Давайте тогда и перекурим и перекусим - решил Семенов.

- Я консерву эдихэ не буду - проворчал Жанаев.

- Тогда покарауль пока - вон в тех кустах засядь. А поешь потом, я тебя подменю.

- Лабтай! - согласился тот и обосновался в кустах.

Остальные поглядели ему вслед и стали накрывать на стол - то есть рядом с танком расстелили кусок относительно чистого брезента, расселись вокруг и танкисты выставили несколько банок, а пехота, не торопясь и с достоинством выложила на самобранку и хлеб, и вареную картошку и огурцы с луком и чесноком. Сало, правда, Семенов зажал, не то, что из жадности, а просто самый ценный это был продукт - компактный, легкий и нажористый, что было понятно даже одетому в летную форму потомку, а вот вареные яйца по штуке на брата зажимать не стал.

Лёха тут же вскрыл ближайшую к нему банку. Крабов он пробовал дважды, остальное время пробавляясь крабовыми палочками, которые стоили не в пример дешевле и его кошельку были доступнее. Под крышкой оказался плотный пергамент, а уж под ним, упакованное в бумагу нашлось и бело-красное крабовое мясо. И на вкус оно оказалось куда лучше, чем сделанные из безвкусного минтая крабовые палки. Не зря это кушанье считается деликатесом! К его удивлению остальные к крабам отнеслись куда прохладнее. С танкистами оно понятно - если лопать любой деликатес несколько дней - так приестся, но вот Семенов, вскрыв банку, жевал спокойно, Петров - даже с некоторой опаской. Лёха подумал было объяснить этим примитивам, что крабы - мировой деликатес, денег стоят немеряно и вообще они дураки, что не понимают свалившейся им удачи, но решил, что лучше помолчать.

Вряд ли такое выступление ободрило бы его сотрапезников. Особенно обоих танкистов, которые наворачивали огурцы с таким хрустом, что треск стоял. Да и остальному, что вывалила на стол пехота, они оказывали полное уважение. Видно было, что соскучились по нормальной человеческой еде. Сам Лёха не терялся и уплел две банки - свою и Жанаева. Тоже пожалев при этом, что нет пива, так был бы полный праздник. Попутно он слушал, о чем говорили за едой остальные. Тот, что в синем комбинезоне, младший лейтенант Логинов, оказывается, был мобилизован в первые дни войны, причем прибыл к месту службы со своим мотоциклом известной марки 'Вандерер'. Так и попал в мотоциклисты. Тот, что усатый, все время подшучивал над рассказчиком, почему-то называя его 'кустарем-одиночкой с мотором', что почему-то понимал Петров, а Семенов только глазами хлопал. 'Вандерер' этот был так отремонтирован, что признавал только хозяина и в чужих руках отказывался работать напрочь. Но, тем не менее, Логинов на нем носился достаточно лихо, выполняя свою таинственную фельдъегерскую работу, пока мотоцикл не пал смертью храбрых во время очередного воздушного налета. Бывший кавалерист Спесивцев встретился со своим нынешним напарником после того, как его бронеавтомобиль тоже приказал долго жить - придали несколько машин пехотному батальону, командир которого понятия не имел о том, как пользовать эту технику и погнал броневички вперед своей пехоты в атаку, словно это были танки. По заболоченной низинке, где в редком, но очень неприятном для этих хоть и бронированных, но все-таки всего лишь колесных автомашин, лесочке их и перещелкали немецкие противотанковые пушчонки. Пошло в атаку шесть броневиков, а вернулся только один. Да из экипажей сгоревших машин выбралось всего семеро, причем двое раненых, а четверо с ожогами.

Спесивцев печально погладил усы и продолжил. Обидно, конечно получилось, командиру броневичков надо было все же упереться, а не выполнять приказание это так слепо. Но тут дело такое, молодой лейтенант, только что из училища, а приказ отдал цельный майор. Фигура! Вот и погорели ни за понюх табаку в прямом смысле слова. Уцелевшие выбрались к расположению штаба разведбата, аккурат под очередную бомбежку, разделавшую блиндажи со штабом и стоявшую рядом технику под орех. Туда же и Логинов на свою беду прикатил в самый неподходящий момент. От любовно перебранного своими руками 'Вандерера' нашел он после того, как 'лаптежники' улетели, только переднее колесо, болтавшееся вместе с какими-то тряпками высоко на ветках побитой осколками березы. Так вот Логинов опешел. А дальше двое безлошадных встретились и стали пробираться к своим, сначала с группой таких же, потому как стало ясно - дивизия разгромлена, фронт укатил дальше. Потом часть публики рассосалась - кто в деревне, где пристроили раненых, остался примаками, кто просто слинял, не пойми куда. То, что немцы явно прочесывали места боев, и пришлось несколько раз ввязываться в перестрелки, тоже поспособствовало.

- А крабами где разжились? - спросил Лёха.

- А в грузовике немецком - ответил просто Спесивцев.

- Мы по серьезным дорогам старались не шляться - там гансы прут валом, колонна за колонной, а тут, на лесной дорожке, слышим брякает что-то - пояснил в свою очередь Логинов.

- Провели пешую разведку, в результате которой обнаружили противника в количестве одного ефрейтора и одного грузовика марки 'Опель - блитц' - серьезно подтвердил усатый.

- Говоря проще - там вот эта кракозябра стояла брошенная - кивнул круглолицый на стоящий за его спиной 'с позволения сказать танк с гордым именем 'Дочь Антилопы'.

- А ганс в ней рылся. Видно ехал порожняком и решил по дороге трофеями разжиться. Хотя какие с нее трофеи. Разве что винт открутить.

- Какой винт? - удивился Петров.

- Она же плавающая. Вот у нее для плаванья в заду винт вставлен. Как на пароходе - пояснил Логинов.

Недоверчивый Петров и впрямь оторвался от трапезы, встал и сходил удостовериться. Вернулся задумчивым - винт действительно у танка этого имелся. И именно на корме. Трехлопастной такой.

- Что, пристрелили ефрейтора-то? - невозмутимо спросил Семенов, посыпая солью половинку огурца.

- Нет. Стрелять опасно было. Спесивцев его ножом пырнул.

Усатый почему-то сконфузился и забурчал, что он не хулиган какой-то - вот была бы шашка, тогда по-другому бы вышло, не зря же его знаком нагрудным 'За рубку' награждали. Тут уж любой, а не только Лёха догадался бы, что не заладилось у бывшего кавалериста с ножиком-то, облажался он.

- Ну да, видно в лопатку попал, пришлось мне еще кувалдометром рихтовать, пока они по земле в обнимку катались - ехидно улыбнулся Логинов, подталкивая товарища локтем.

Кавалерист неожиданно густо покраснел. Очень это было неожиданно для его суровой усатой физиономии.

- А кувалдометр - это что за инструмент? - уточнил с интересом Семенов.

- Специальная танковая кувалда - вон она на броне в держалках - крайне серьезным тоном заявил мамлей.

- А, кувалда. Ну, понятно - не купился Семенов.

- Потом, значится, посмотрели, что в машине - там тряпки всякие, одежка женская, бельишко - все новое с ярлыками - видно какой-то магазинчик шоферу по дороге попался. Из полезного вот только ящик с консервами. Мы думали, что толковое - а это пауки-переростки. У нас в гарнизонном магазинчике эти крабы стояли пирамидой - не покупал никто, а этот видишь, позарился. В общем - никакого толку. Представь - даже винтовки у этого ефрейтора не оказалось. Как на каникулы приехал покататься. Вот мы ему ума и вставили. Пораскинул мозгами. Зато стали танк этот осматривать - а он оказывается просто без бензина. И совершенно исправен. Даже пулемет боеготовым стоит и патронов до черта - и в дисках и два цинка нетронутых.

- И стали вы думать, на чем ехать дальше, пехотой-то для вас, барчуков механизированных невместно - тонко ухмыльнулся Петров.

- Разумеется - немного свысока ответил мамлей.

- Не бросать же технику исправную. И так ее эти сволочи бросили. Не уподобляться же им - немного непонятно отозвался и усатый.

- Это ты про кого? - уточнил Лёха.

- Про сбежавший экипаж. Какой-никакой - а это танк. И если немцам попадет как трофей, а не куча металлолома, они его против нас же и применят. Если уж оставляешь врагу технику - так надо ее вывести из строя. Навсегда. Чтобы не пользовались - опять став похожим на школьного учителя разъяснил Спесивцев. В этот момент ему для полноты образа только очков на носу не хватало, чтобы он строго посмотрел поверх них.

- Это - танк, извините за выражение? - картинно поднял бровь Петров. Но его тут же осек Семенов, напомнивший совсем недавно бывшее - когда такая же ерунда бронированная задала им жару. С гранатами и винтовкой не очень-то и с такой даже железякой повоюешь. Петров видно вспомнил Габайдуллина и заткнулся.

- Вот мы, значится, подумали, на чем дальше ехать - и решили все - таки на танке. Грузовик-то только по дорогам и мостам может - а на мостах ясное дело охрана, на дорогах - патрули и комендантская служба с регулировщиками. Раз повезет, другой, а потом и присмотрятся. И все, отъездились гуси лапчатые. Не годится. Перелили по-быстрому бензин из грузовика в танк, благо у ганса там шланг и ведро были, и ударили автопробегом по бездорожью и разгильдяйству.

- Танкопробегом - поправил Спесивцев.

- Ну да. Для начала спихнули танком грузовик с дороги в кусты, чтобы больше он тут не ездил...

- Хорошо трещал, пока пихали. Переднее колесо вывернуло совсем. И двигатель потом еще покалечили как могли. Кувалдометр и тут сгодился - с удовольствием добавил кавалерист.

- Вот-вот. И поехали потихоньку. Командором пробега, разумеется, я, а старший сержант выступал в роли Козлевича, потому как все время мечтал о бочке бензина. В общем, гладко вышло ехать. А кое-где и плавать пришлось. Сейчас вот что-то засбоила машинка - на холостых оборотах все в порядке, а как трогаться - словно гусеницы к земле приклеены. А у вас, что да как? - спросил младший лейтенант у Лёхи.

- У нас - по-всякому - уклончиво вывернулся Лёха. И добавил, чтобы не обострять:

- Товарищи из пехоты. А я из финчасти. Писарь. Старший писарь.

И вдруг чуть не заржал, вспомнив известное: 'Бонд. Джеймс Бонд'.

- А, ну это серьезно! - уважительно до неприкрытой иронии заявил мамлей - Вот Спесивцев тоже старший. Самый старший сержант. Мне-то рядом с вами и сидеть страшно, я-то наоборот самый младший лейтенант, куда уж тут.

- В общем, когда встретился с товарищами из пехоты, их командир приказал им меня сопровождать до наших. Вот и двигаем соответственно - не стал обращать внимания на подколки Логинова Лёха. В конце концов, лучше пусть Петров рассказывает, что с ними было. А ему, как попавшему не в свою тарелку, лучше помалкивать.

Токарь намек понял правильно и тут же влез в разговор. Нельзя сказать, что Петров был великим сказителем, но говорил толково и складно, за словом в карман не лез и Лёха сам заслушался тем, как роту, в которой служили его спутники, сначала клевали стервятники на марше, потом - только-только успели окопаться - навалились танки с осатанелой пехотой, тут рота была крещена минометами и артобстрелами, но позицию удержала таки, хотя и ополовинилась за один только день. Немцы все же пробили дыру где-то правее, рота - точнее все, что от нее осталось, отошла, опять стала окапываться, но теперь ее не трогали - грохотало сбоку, а потом и сзади. Пушки, которые до этого роту прикрывали, куда-то делись, впрочем, видно было, что дивизия агонизирует, пропала связь и что толком делать было неясно. На позицию роты вылетели только какие-то шалые немецкие мотоциклисты, получили по каскам и улепетнули, оставив пробитый пулями передовой мотоцикл и пару трупов. Красиво, надо заметить, улепетнули, четко, слаженно, забрав тех своих подраненных, кто был подбит пулями. Штаб батальона куда-то делся, посланный связным Семенов нашел только кучи брошенного добра, затарившись там разными подходящими для самокруток бумажками, выбирая при этом, чтобы без печатей были и надписей ДСП и 'секретно'. Остатки роты попались на глаза какому-то незнакомому подполковнику, и тот велел им удерживать перекресток лесных дорог, зачем - непонятно, потому как мост в паре километров был сожжен. И причем велел ни шагу назад! А на следующий день немцы каким-то чудом мост починили и по нему прямо на роту выперлись грузовики с каким-то барахлом. Петров - как самый нахальный - успел прошариться по кузовам остановленных грузовиков, но толком и не понял, что там была за фигня - какие-то банки и канистры с чем-то несъедобным. И вроде как не медицина - крестики зеленые были, а не красные.

Шоферня была сильно удивлена, когда напоролась на засаду. Рота была удивлена, как быстро немцы наладили переправу. А дальше через несколько часов притащилось два этих самых сине-зеленых танчика с деревянными ведущими колесами, подошла какая-то унылая пехота - Семенов тоже вслух заметил, что у тех, кто атаковал их в первый раз и вид был молодцеватей и автоматов побольше и действовали они нагло и бодро, бегали быстро и сноровисто, а эти какие-то были унылые, медлительные и сплошняком с винтовками. Но и унылые достаточно умело обложили остатки роты и основную расправу учинили как раз нелепые танчики, беспрепятственно расстреливая сослуживцев Семенова с безопасного расстояния. Вот тогда-то Уланов и вывел остатки взвода, рванув вперед, раз назад запрещено. Ну а потом вот нашли в лесу летуна, после беседы с взводным, летуна приказано доставить к своим. Взводный помер. Собственно - и все.

Пока Петров пел соловьем, Семенов вытащил мешок, который называл кисетом и предложил табачку. Жанаев и старший сержант бодро оторвали от пущенного по кругу листка с надписью 'расходная ведомость' по квадратику бумажки, аккуратно высыпали на него пару щепоток самосада, аккуратно послюнили краешек и ловко, по-цирковому, словно фокус показали, свернули цыгарки. Семенов и Петров сделали то же, но без лихости.

Лёха отказался, так как в его время курили в основном девушки, и для него это было не вполне мужским занятием, а мамлей горестно вздохнул и попросил своего напарника, чтоб тот и ему цыгарку свернул. Спесивцев привычно ухмыльнулся, отпустил шпильку, что надо было быть проще, а не курить городские сигаретки, словно пижон какой-то, но свою самокрутку отдал, а себе так же ловко свернул другую. Пару минут сосредоточенно дымили, причем Лёха отметил, что запах дыма не такой паскудный, как от современных ему сигарет, вполне нюхать можно без отвращения.

- Понятно - наконец сказал мамлей.

- Что понятно - переспросил Петров.

- То, что сидим мы в немецком тылу. И они этот тыл, как и положено, по уставам - чистят. Ясно, что служба охраны тыла не такая боевитая, как ударные части, ну, да и мы тоже не те, что в начале были. Вот и вам вполне старья хватило. И нам, не ровен час, если напоремся - тоже хватит с походом. Даже такого хлама, как Рено. У него, как ни верти, броня пулю держит и наш пулемет ему только для шумового беспокойства. А у него - пушечка. И всех делов. Как дуэль на мясорубках, любое попадание - смертельно. Ладно, пока живы - не помрем. А помрем, так живы не будем. Вопрос остается тот же - что у нас с танком такое, что оно, извините за выражение, (тут мамлей подмигнул Петрову) ехать не хочет?

- Свечки могли засраться - выдал свою версию некурящий Лёха.

- Нет, свечки мы проверили и прожгли. Думаешь с чего мы такие поросята? - возразил младший лейтенант.

- Все равно что-то засралось - уперся Лёха. Он понимал, что ничерта не смыслит в этом дурацком танке, но слово было подходящим, раз танк сначала ехал, а потом перестал.

- Может вывести его из строя окончательно, да и вместе с нами пеше? - предложил Семенов, поднимаясь со своего места, чтобы подменить Жанаева. Все равно в технике Семенов ничерта не понимал, а как от караульщика - могла быть большая польза. Это уже и Лёха понимал.

- Жалко! - с сожалением отозвался Спесивцев - это ж машина все-таки. Сорок лошадиных сил, три тонны брони. Если попадутся немцы без артиллерии - мы им колбасы наварим в свою очередь. Не везде же у них танки!

- Фигасе! - удивился про себя Лёха. Сорок лошадок! Как у Дэу-Матиз! Ну, действительно танк, извините за выражение. Как же это он ездит? Да еще и плавает??? Но вслух ничего не сказал.

Вообще этот танк был какой-то не то, что несуразный... Старомодный - вот точно. Для глаза Лёхи это чудо армейской техники было очень непривычно. Вот Т-34 - те нормально смотрелись на своих постаментах. А это... И смешные узенькие гусеницы и странные тележки с словно игрушечными колесиками по бортам и башня цилиндром. И особенно - покрашенные зеленым досочки над гусеницами. Деревянные к слову. Ну, бронетехника - у одних колеса деревянные, у других - вон, скамеечки.

Усатый поймал его взгляд, понял его правильно и усмехнулся кривовато:

- Ну что есть, то есть. Логинов, вон, тоже все время страдает, потому как влюбился с первого взгляда в какой-то мифический танк. А приходится ездить, что нашлось - что прямо на дороге валялось.

Логинов покосился, потом буркнул:

- Вот видел я Ворошиловский танк - вот это моща! Огроменный, башня с баньку размером, пушка еще больше, наверное, такая как в корпусном полку. И броня, наверное, толстая. Вот - это мощь! А эта плюшка - немощь.

- Ты тише говори, а то машинка услышит и обидится - опять грустно усмехнулся Спесивцев.

- Клим Ворошилов танк называется. КВ сокращенно. Две модификации КВ-1 и КВ - 2. Башня здоровенная? Кубиком? Пушка толстая и короткая? - спросил Лёха. Логинов кивнул удивленно.

- Тогда это КВ-2. У него гаубица в 152 миллиметра калибром. Не получилось бы у вас с КВ-2 - заявил уверенно Лёха. И пояснил, чтоб остальным понятно было:

- Там экипаж - аж шесть человек. И тяжеленный он, не по всякому мосту пройдет. 52 тонны как-никак. Доворот башни медленный, и сведение долгое. А сам танк здоровенный по силуэту, по нему как раз влепить не сложно.

- И все равно не сравнить! Не трогайте мою светлую мечту своими грязными лапами - уперся Логинов.

Лёха пожал плечами. В той самой компьютерной игре про танки был у него и КВ-2. Не шибко - то понравился. А вот этого Т-38 в игре и в помине не было, там такие пулеметные танкетки отсутствовали вообще. Понятно, что даже ляйхттрактор бы не вспотел, с парой таких танкеток разобравшись.

- Интересно, товарищ старший писарь финчасти, откуда у вас такие знания о наших танках? - тонко усмехнулся Спесивцев, прищурив глаза. Петров подобрался, напрягся.

- Это как раз понятно - остановил его подозрения младший лейтенант, покосившись на Петрова.

- Да ну? - уперся башнер.

- Лапти гну. Ясно, что летунам информацию про новую технику сразу дают - чтоб по своим не влепили, если что. А штабники всегда в курсе всего и всегда. Это вот нам все секретно, будь оно неладно трижды. И все равно танк хорош был! - заявил мамлей.

- Его сделали специально для линии Маннергейма - опять блеснул знаниями Лёха.

- А здесь он с какой стати оказался? - удивился Петров.

- Линию Маннергейма доломали раньше. Ну а танки эти сюда, куда еще-то? - ответил Лёха.

- Ладно, пока мечтай о КВ, а я вот прикинул, что наш летательный товарищ где-то прав. Мы с тобой, например, топливный фильтр не проверяли - уверенно заявил бывший кавалерист, со смаком досасывая цыгарку до конца, так, что уже и пальцы жгло.

- А что, это мысль. Пошли, глянем - ответил младший лейтенант, и они направились к танчику. Подошедший к столу на траве Жанаев глянул им вслед и перед тем, как начать обедать сначала закурил. Вот такой вот заядлый курильщик.

- Интересное кино - удивленно протянул Петров, странно поглядывая на Лёху.

- Ты о чем? - не очень любезно отозвался Лёха.

- Да вот про эти КВ знаешь. Я уж думал, что ты вообще не при чем и ни о чем. Говоришь - не подарок машина?

- Ну да. Их потом и не делали. Они вообще доты ломать предназначались. Ну а до дотов дело не дошло - пояснил холодно Лёха.

- А что так мамлей к КВ не ровно дышит? - не обратил внимания на тон токарь.

Лёха пожал плечами. Сам-то он тоже радостно хапнул этот громадный танк, но быстро разочаровался в нем. Потому и подумал вслух:

- Наверное, видел на картинках. Или вживую. И понравилось. Сам танк громадный, пуха, ну то есть пушка - здоровенная. На чужом лице всегда нос толще. Как-то так. Ты ж слышал - он не танкист. Так что только видел. Или слышал от кого.

Петров хихикнул и выдал из своего репертуара на два голоса:

- Ах, как сладки гусиные лапки!

- А ты их едал?

- Не, наш барин едал, а мой дядя видал и мне передал.

Лёха неопределенно хмыкнул в ответ и, чтобы не оставаться в одной компании с разрезвившимся Петровым пошел к танку. Не очень понимая, что собственно делают танкисты-любители, смотрел за их работой. Они, вполголоса переругиваясь, копались в моторном отсеке. Наконец старший сержант удовлетворенно показал напарнику что-то, похожее на бабушкино чайное ситечко, только сильно грязное, и тот удивленно присвистнул.

- Да, это похлеще, чем вокзальный сортир в Жмеринке. Откуда столько взялось?

- Черт его знает, чем татайку до нас заправляли. Но густо село, видно мы когда в спешке заправляли - всю муть со дна бака и подняли. А может, и у немца в баке это было - мы ж его насухо выдоили. Давай прочистим и попробуем, как работать будет.

Жанаев как раз закончил кушать, когда впихнувшийся в тесную коробку танка Логинов завел машину - и на этот раз танкетка довольно шустро пропыхтела по полянке метров десять, напугав привыкших к тишине пехотинцев победным ревом моторчика.

- Вот! - немногословно отметил триумф человеческой мысли над грязным фильтром Спесивцев.

- А то ж! Воля и труд человека, дивные дивы творят! - согласился с ним и довольный Логинов, вытирая лицо и руки тряпкой.

- И что, прямо сейчас и поедете? - спросил Лёха заинтересованно.

- Ну, сначала надо еще повозиться - гусеницы подтянуть, подрегулировать того-сего. А что, решили с нами двигать? - спросил кавалерист.

- У вас же топлива почти нет - ответил Лёха.

- Если повезет - разживемся опять. А то - поехали? Как на таксо! Только медленно.

- Слушайте - тут Лёха замялся, но потом все - таки закончил - а не покажете, как она управляется. Эта машинка в смысле.

- Почему нет - пожал плечами Спесивцев и аккуратно разгладил усы.

- Что-нибудь водили? Из техники? - заинтересовался высунувшийся с водительского места Логинов.

- Мне давали поводить - начал Лёха, тоскливо понимая, что его сейчас пошлют наф. Да еще и посмеются. Да, в общем, и поделом, потому как водить ему давали только скутер да старый Жигуль, который было совсем не жалко. Свои таланты в плане вождения Лёха оценивал трезво.

- Отлично! - почему-то воодушевился экипаж недотанка. Логинов довольно шустро вылез из тесной утробы Т-38 и сделал широкий приглашающий жест:

- Можете сделать залезантий! Только аккуратно, танк не поломайте!

Опасливо глянув в проем узкого люка, Лёха неловко вперед ногами стал забираться в танк. Больно ушибся задницей, как оказалось - о складную спинку водительского сидения, потом пришлось покорячиться, ставя ее на место - схлопнулась она от веса Лёхи и пришлось ее выковыривать из - под себя. Наконец сел, чувствуя себя шпротой в банке - жутко тесно и вокруг все в масле.

- Ну вот, значится, гляди - стал тыкать пальцем из люка мамлей - вот это стекло - триплекс наблюдения, смотришь сюда глазами. Чтоб не задавить кого, когда поедешь. Или не уехать куда не надо. Это - ключ зажигания. Ручку пока не дергай, коробка переключения скоростей это. Смотри дальше...

Триплекс представлял собой узкую стеклянную полосочку в металлической рамке. Стеклышко было мутновато, но определенно толсто. Как в него смотреть и что при этом увидишь - неясно. Тут же висел ящичек с несколькими циферблатами, которые все отличались по внешнему виду и производили впечатление кустарно приляпанных на металлическую плату, какими-то смешными рычажками с черными шариками на концах ручка справа и пара педалей под ногами. В этой теснотище все выглядело каким-то невсамделишным, стимпанковым, какие-то механизмы, занимавшие почти все пространство внутри, здоровенный шланг слева, там, где стояло старое мотоциклетное треугольное сидение, видимо служившее насестом для стрелка башнера. Непонятная железяка черного блестящего вида к которой была приделана рукоять вроде как годная для оружия, потому как рядом с нею был недвусмысленный спусковой крючок, но что это за железяка, Лёха понятия не имел. Странные стойки с черноблестящими цилиндрами. В общем, такого Лёха в жизни не видал. Никогда. И выглядело это так, что в кошмарном сне не представишь. Логинов, не обращая внимания на то, что ученик как-то затих, продолжал бодрым учительским голосом растолковывать предназначение тысячи и одной штуковины, окружавшей Лёху.

- А аптечка и огнетушитель тут есть? - невпопад спросил Лёха, чтобы хоть как-то уменьшить поток сыпавшихся на него сокровенных знаний.

- Это у вас, у летунов такое все цивильное, тут это не предусмотрено. Огнетушитель вроде должен быть, но тут дело такое - как считаешь, сможешь тут напялить на себя противогаз? - спросил Логинов.

- Зачем противогаз-то? - жалобно протянул ученик, слабо себе представлявший как этот противогаз надевать и вообще. Не, в игрушке 'Метро' там такое было, и его персонаж в противогазах бегал постоянно. Но сама процедура там была никак не показана - рраз - и на морде у тебя резиновая маска и глядишь в два стеклышка.

- Так значится очень все просто - менторски заявил профессор в чине младшего лейтенанта - тушащий реагент в огнетушителях тетрахлорид углерода, а при его попадании на горячие поверхности, что неминуемо при любом пожаре, происходит химическая реакция окисления с образованием фосгена. А фосген у нас что? (И сам себе ответил, окончательно войдя в роль преподавателя) А фосген у нас - сильнодействующее отравляющее вещество удушающего действия.

- Ничего себе у вас огнетушители - пробормотал ошарашенный Лёха.

- Какие есть. Понятно вам в авиацию что получше, ну а нам что осталось - кивнул головой Логинов. И тут же продолжил бодро лекцию о свойстве этого чертового танка.

Боец Семенов

Сменив Жанаева, боец уютно устроился в кустах и задумался, внимательно при том оглядывая окрестности. Опять был выбор - идти самостоятельно или все же пристроится к танкистам. Они ведь тоже к своим двигаются и вполне уверенно. К тому же у них техника, а ко всякой технике Семенов испытывал самое настоящее уважение с капелькой суеверного страха. Все, что нельзя было сделать в деревенской кузне, его всерьез впечатляло своей мощью и невиданными для деревни возможностями. Конечно, злило, что все девки на деревне млели перед теми же шоферами и трактористами, а о летчиках и мечтать не могли, хотя мечтали. Вон как на потомка, к примеру, таращились. А всего-то городская одежда и летная курица на рукаве. Сам Семенов и представить себе не мог, чтобы вести машину или трактор, это казалось ему совсем нечеловеческим умением. Правда в армии, разобравшись, наконец, с тем, как работает его пулемет и, поняв смысл хитрой механики, боец себя зауважал и подумал, что вообще-то может и он смог бы потом как-нибудь - а научиться и проехать хотя бы на велосипеде. Но все равно было страшновато как-то. Вот с лошадями Семенов знал все досконально, что надо делать, а с машинами - робел. То, как опасливо относились к корове Зорьке Петров и потомок - Семенова забавляло. Оно бы конечно поучиться бы еще, все-таки пять классов - это для деревни много, а городские вишь ученее куда как. Вон в последнем призыве - у половины было даже семь классов и они важничали поэтому. Умственность, одно слово. Впрочем, дальше учиться не получится - жена, дочка, их кормить надо. А когда учишься - самому бы прокормиться. Не, вряд ли выйдет.

От этих мыслей отвлек Петров, припершийся не то поболтать, не то сменить. Токаря озаботило то, что потомок залез в танк и эти двое ухарей взялись делать из него танкиста.

- Танк-то они что, починили? - спросил Семенов.

- Вроде да. Слыхал - мотор рычал? - ответил Петров.

- Слыхал. Что дальше делать будем?

- Слыхал. Что дальше делать будем? Сам ты как думаешь? - спросил Семенов.

- Горючки у них мало. Совсем. И взять можно только у немцев. Значит, они опять поедут немецкий грузовик ловить. А там бабка надвое сказала. Мы им, конечно, помочь можем, только толку от нас маловато будет. Говоришь гансы колоннами прут? - уточнил Петров.

- Не все. Мотоциклисты и поодиночке сигают. Но в основном - колонны, да. Длиннющие.

- Сам суди - колонну мы сможем одолеть? - задал риторический вопрос токарь.

- Нет. Не те силы. Получается - нет смысла с ними. А с нами они не хотят. Им видишь танк жалко бросать. Ну, значит, как встретились, так и разойдемся. Пулемет бы нам пригодился, да вряд ли отдадут.

- Крабы эти ничего, годные в пищу. Нам бы тоже пригодились. И патроны нужны, они толковали, что у них много - напомнил токарь.

- Нам им взамен дать нечего.

- У них часов нет - отметил Петров.

- Ага, сейчас. Перетопчутся они без часов.

- Может им лётную шапку подарить? Все меньше башкой об свои железяки биться будут. Парашют-то им точно без надобности - быстро произвел инвентаризацию вещей в обменном фонде токарь.

- Вот это да, можно. Опять же нам эта шапка без надобности, в общем. Ладно, ты пока покарауль, а я пойду, поговорю.

Разговаривать получилось не сразу - проехавший все же по полянке Лёха ухитрился разуть танкетку и ближайшие полчаса ушло на то, чтобы старательно все компанией слетевшую гусеницу поставить на место. Потомок старался больше всех, и имел при этом виноватый вид.

- Бывает - утешил его Логинов - резко поворачивать нельзя. Лёха старательно закивал головой и покраснел.

- Ездит. И это - хорошо - весомо заявил усатый и, вытирая руки, спросил у Семенова, глядя прямо в глаза:

- Ну, так как, поехали с нами?

- И далеко уедем? - осведомился в ответ Семенов.

- Бензин раздобудем - так далеко.

- А не раздобудем? - уловил нить разговора Петров, которого тоже позвали гусеницу натягивать.

- Тогда пойдем пешком - невозмутимо ответил кавалерист.

- Нам надо летуна целым доставить. А бензин мы ведь без боя не добудем? - уточнил Семенов.

- Вероятно, но может и повезти.

- А не повезет?

- Не повезет - так не повезет - решительно заявил Логинов.

- Тогда не годится. Были бы мы сами по себе - пошли бы вместе. Гурьбой и батьку бить веселее. А так - приказ есть приказ - подвел итог боец. По лужайке холодком подуло. Мужики стояли и смотрели друг на друга. Кавалерист задумчиво гладил усы, Логинов покраснел и имел злой вид, Лёха виновато вертел головой.

- Патронов дадите? - спросил, нарушая молчание, Петров.

- С чего бы вдруг? - картинно удивился мамлей, подняв брови домиком.

- Да ладно, насильно мил не будешь. А патронов у нас и так с походом - образумил его башнер.

- А, черт с вами - берите цинкач - плюнул в сторону Логинов и махнул рукой.

- А консервов? - продолжил Петров.

- Ну, ты и нахал! Может тебе еще и пулемет завернуть? - оторопел Логинов.

- Пулемет бы конечно пригодился. Слушайте, бросайте вы это железо, пошли вместе? Так точно надежнее выйдет - примирительно сказал Семенов.

- Нет, ребята, пулемета я вам не дам. Консервов - могу. В обмен на ваши харчи.

- Ну, смотрите... А то бы, а?

- Нет, танк мы не бросим. Нам с ним везло. Да и привыкли мы к антилопе этой уже, хоть и капризная она, зараза - сказал Логинов и похлопал рукой по зеленой башенке, на которой была нарисована мелом не то корова, не то коза.

- Это вы значится - как раз ее и нарисовали? - спросил Петров.

- Ну да - старшой рисовал, он умеет, а я видел, как антилопа Гну выглядит, советовал и поправлял. В журнале 'Вокруг света' было - не без гордости признался младший лейтенант, а Спесивцев хмыкнул в усы.

- Да и воевать как-никак надо - война все-таки. А то так и проколобродим по лесам до конца войны. Не дело - сказал он.

- Мы тоже не в деревне на печи лежим - пробурчал Петров.

- Да ладно, не сепети - хмуро сказал Логинов, доставая из танка тускло- серый металлический ящичек. Продолговатый, небольшой, но тяжелый.

- Бери и помни нашу доброту - проворчал мамлей, передавая ящик Петрову.

- Спасибо! - довольно искренне ответил тот.

- Ты спасиба не говори, давай харчи доставай - отрезал мрачный младший лейтенант, поворачиваясь к сослуживцу токаря. Семенов беспрекословно взялся за сидор, стал выкладывать на брезентовую скатерть - самобранку харчи. Сначала поделил было пополам, но Спесивцев выразительно поцокал языком и потряс, наклонившись, ящик с консервами. Тогда, вздохнув, Семенов добавил огурцов, лука и потом - все же достал и отчекрыжил кусок сала.

- Вас всего двое, а нас все-таки больше - пояснил он свою скупость.

- Ладно, куркуль. Забирай консервы.

И старший сержант в свою очередь накидал из глухо брякавших друг об друга банок небольшую кучку. В общем, получилось вполне равноценно. Жанаев тем временем специальным ключом вскрыл другую консервную жестянку - не с крабами, а с патронами и стал вынимать оттуда картонные пачки. Петров тут же стал сдирать упаковки и раскладывать сияющие, словно золотые, патроны по пустым подсумкам. Семенов, укладывая консервные баночки в мешок, усмехнулся, глядя, как Лёха цапнул удивленно пачку с патронами и зачарованно стал перебирать сверкающие блестящие патрончики. То, что не поместилось в подсумки, загрузил себе в сидор Жанаев.

Танкисты держали форс, больше не предлагали остаться. А младший лейтенант не стал этого приказывать. Руки, впрочем, пожали и на прощание пожелали удачи. Семенов все-же вручил Логинову шлемофон, бормотнув: 'за учебу'. На том и разошлись, пехотинцы гуськом двинули дальше в лес. Танкисты остались стоять рядом с маленьким и таким несерьезным танком, носящим нелепое имя 'Дочь Антилопы'.

А на душе у Семенова опять было тяжело. Только порадовался, что вышли к своим - и вот, пожалуйста, обломились. Только порадовался, глядя на танкистский парадный мундир, что наконец-то нашел командира и может сплавить с глаз долой этого самого потомка - ан командир оказался настолько несерьезным, что и тут обломился. Да еще очень настораживала пальба, которая несколько раз вспыхивала - хоть вроде и далеко, а все-таки в пределах слышимости. Это было очень плохо - выстрелы слышны за три-пять километров. Значит кроме своих тут же неподалеку и германцы шляются. Нет, конечно, на звук влияет многое - и погода и природа и даже время года, но все-таки в среднем - где-то так выходит. Зимой слышнее, в лесу - глуше, но сырая погода звук дает дальше, а вот дождь - наоборот глушит. Пока Семенов повел своих в том направлении, где пальбы точно не было, хотя это получалось и не совсем строго на восток. Но лезть туда, где работает автоматическое оружие, не хотелось. Хорошо еще патронов добыли, с патронами жить веселее и даже где-то по большому счету - приятнее.

Менеджер Лёха.

Спутники шли быстро, приходилось подстраиваться под такой темп ходьбы. В кармане брюк тихо побрякивали патроны - Лёха не удержался и пяток словно позолоченных боевых патронов сунул себе в карман. Для чего - и сам не смог бы объяснить, но, во-первых, впервые в руках такие красивенькие вещицы держал, во-вторых, очень уж симпатичные они оказались, а в-третьих, это настоящие боевые патроны, этакая консервированная смерть и держать их при себе словно бы как-то возвышало в собственных глазах. Спутники шли мрачные, даже невозмутимый Жанаев что-то хмурился, а у Лёхи настроение наоборот поднялось. Вроде пустяк проехал и агрегат дурацкий - а приятно. Здорово получилось. Не совсем к месту вспомнилось, что генеральный хвастался, как за немерянные бабки рулил настоящим танком, интересно как бы генеральный на такой машинешке рассекал. И не так, чтобы очень уж сложно оказалось. Ну, то есть понятно, что он и полсотни метров не прокатился, а уже гуслю потерял, но ведь ехал сам и по рукам никто не бил. Очень непривычное ощущение - когда по твоей воле вдруг начинает перемещаться тяжеленная штуковина. Вообще-то будь Лёхина воля - он бы скорее остался с танкистами. Но спорить с Семеновым, а тем более злобным Петровым совсем не хотелось. Лёха сунул руку в карман, поперебирал гладенькие, словно шлифованные патроны и усмехнулся. У этого младшего лейтенанта на торжественно повешенном парадном мундире в петличках были забавные латунные мотоциклы на фоне шестерни. И костюм непривычный, хоть и с галстуком (скажи кто раньше, что в то время галстуки носили - Лёха бы ни за что не поверил) и мотоциклетные войска - тоже необычно.

Шли между тем довольно долго, потом под ногами стало хлюпать, а вскоре стало откровенно мокро, и Лёха набрал воды в левый ботинок. Холодной, надо заметить, воды.

- Черт, болотина тут. Ладно, разуваемся. Портки снимаем и постараемся проскочить - сказал Семенов.

Разделись, но только зря запачкались и померзли - болотина была большой, глубокой и брода в ней не было.

- Придется краем обходить - серьезно сказал персонально Лёхе озабоченный дояр - потому кончай патронами бренчать. Тихо надо идти, не получилось у меня обойти всю эту заваруху. Вроде как стрельба стихла, а немцы ночью не воюют. Попробуем проскочить.

Пошли почти впритирку к болотине, по-прежнему босиком. Лёха с огорчением ждал, когда опять насморк одолеет, но почему-то нос дышал нормально, хотя и замерзли ноги сильно.

Семенов рыскал впереди, выбирая дорогу, остальные шли следом. Почти совсем стемнело, потому Семенов, подумав, отвел спутников на сухое место, на мшистый взгорбок и там, по возможности тихо, устроились на ночлег, под себя постелив плащ-палатку, а сверху накрывшись шинелью и противоипритной накидкой. Перекусили на сон грядущий огурцами с хлебом, действуя практически на ощупь. Караулить первым остался Петров, остальные по возможности тесно прижались друг к другу и моментально уснули. Лёха по совету дояра снял ботинки и на ночь натянул свои чуни из шинельных рукавов.

Было сначала холодно, потом Лёха угрелся и даже не проснулся, когда озябший Петров залез на место Жанаева и когда Жанаев растолкал на рассвете Семенова. Тот негромко поругал отдежурившего две смены азиата, но тихо, без старания, просто для порядка. У Жанаева же было свое соображение - в лесу проводником лучшим был как раз Семенов и стоило ему дать как следует отдохнуть, потому как от его глаз, ушей и сообразительности сейчас зависели напрямую все жизни в этой группке. Уж чего-чего, а помирать Жанаев не собирался ни за что. Тихо собрались, разбудили Лёху и, позавтракав, чем бог послал, и, прислушавшись, двинулись дальше в обход широко разлившегося болота. Пальба началась попозже и вроде как была в стороне и сзади.

Трещало там достаточно сильно, хотя и явно на пределе слышимости, как в кино. Просто пару раз бабахнуло особенно серьезно, потому и обратили внимание - там еще трещали пулеметы - от них шума больше, чем от простого винтаря, как негромко пояснил Семенов, а что грохнуло так сильно - кто ж знает. Постукивали очереди минут пятнадцать, как предположил менеджера. Хорошо, что по прикидкам дояра пальба была не у тех, кто с танчиком остался, почему-то это порадовало Лёху.

Через час, наверное, монотонной ходьбы по жидковатому леску дояр-следопыт обратил внимание на что-то в болотине - они так и хлюпали по сырости, видимо тут было идти безопаснее. Лёха перевел дух, пригляделся. Недалеко от них в воде торчал кузов и квадратная кабина небольшого грузовичка размерами с 'Газель'. Неугомонный Петров тут же глянул вопросительно на дояра и спросил:

- Я гляну, что там, может что полезное?

Семенов кивнул, и его сослуживец стал шустро раздеваться. Залез голышом в воду, захватив с собой только штык от винтовки, пошипел от холода и очень скоро уже открывал не без натуги дверцу кабины. Повозился там, вылез недовольный.

- Пусто!

И полез, кряхтя, в кузов. Судя по плеску - в кузове вода тоже имелась в избытке.

- Ну, что там - тихо и нетерпеливо спросил Семенов.

- Чемоданы какие-то, ящики. О, канистры! Тяжелые. А на чемоданах мастичные печати.

- Вот уж нам совсем это ни к чему - пробурчал под нос дояр.

- Погоди, сейчас я его - отозвался из кузова токарь и затрещал там, ломая чем-то что-то. Выпрямился, держа в руках промокшую насквозь картонную папку с уныло обвисшими ботиночными завязками. С папки струйкой лилась вода.

- Эй, кончай! - сердито велел Семенов.

- Да брось, никто не узнает! - легкомысленно отозвался Петров, раскрывая папку и растопыривая промокшие листы.

- А что там? - заинтересованно спросил Лёха. Ему на миг представилось, что в этом грузовичке какие-то страшные тайны и секреты - не зря же его загнали так далеко в лес и почти утопили в болоте.

- 'Слушали - постановили' трехлетней давности. Протоколы заседаний каких-то. Ерунда, короче говоря, архив чей - то - разочарованно проворчал токарь и выкинул папку в воду. Листы бумаги с размытой фиолетовой писаниной расплылись по поверхности воды словно листья осенью. Так же проворно орудуя штыком, повзламывал токарь еще несколько ящиков и чемоданов. Везде были все те же мокрые бумажки, набитые в тугие папки, правда в самом последнем чемодане воды не оказалось, и токарь показал пачку сухих исписанных бумажонок.

- Во! Тонкая бумага, хорошая. И для курить и для оправиться - прекрасно подойдет. Надоело уже лопухами-то, если можно по-человечески.

С этими словами он поднатужился и швырнул чемодан к ногам стоящих сослуживцев.

- Да куда нам столько - опасливо посмотрел на папки и бумажки в раскрывшем от удара свое хайло чемодане.

- Мое дело сторона. Но к культуре я вас приобщать должон - назидательно проговорил Петров и залязгал чем-то. Потом поднял голову и сообщил:

- А в канистрах-то бензин! И этих канистр тут - раз, два, три, четыре... Семь штук.

Жанаев присвистнул тихонько.

- Гм - вырвалось у Семенова. Тем временем Петров лихо повышвыривал из кузова все канистры, глухо брякавшиеся оземь после полета над болотной водой. Жанаев их подбирал и оттаскивал подальше от воды, где ставил рядком. Три совсем новенькие в блестящей зеленой краске, две тоже зеленые, но сильно обшарпанные, одна - мятая серая и одна почему-то красная. Семь штук, все залиты топливом под завязку, как сообщил постукивающий зубами и потому судорожно одевающийся Петров.

- Ну и что дальше делать будем? - неприязненно глядя на канистры, спросил дояр.

- Это как чего? - удивился токарь - ребятам отнесем и дальше на танке поедем, как белые люди.

- И намного им этого хватит? - усомнился Семенов. Возвращаться назад ему совершенно очевидно не хотелось.

- У них бак на 120 литров - заметил образованный Лёха, вспомнив, что толковал вчера Логинов - 250 километров по шоссе.

- А по такому вот лесу как поедет? - хмуро глянул на знатока дояр.

- Да проедет, раз даже полуторка проехала - легкомысленно заявил токарь, ставящий штык на место.

- Шума от танка много - возразил Семенов.

- Зато, если что - за ним и укрыться можно. И если артиллерии не будет, то всякую там пехоту танк даже такой на мелкий форшмак порубит - парировал Петров.

- Не нравится мне возвращаться - мрачно пояснил дояр.

- Мы ж дорогу уже разведали и никого не встретили. Живым духом туда и сразу же оттуда. Хорошие же ребята, свои. Ну, не упирайся, сам ведь понимаешь что я прав. Тем более потомок видишь, тоже водить научился. Жанаев, ты как, хочешь на танке покататься? Опять же, если к своим выйдем с боевой техникой, то к нам отношение другое будет, точно говорю. По медали отхватим. Хочешь с медалью в деревню вернуться, а?

Лёха видел, что Семенова все эти разговоры не переубедили. Не хотелось ему идти обратно. Хоть тресни. Но когда Петров воззвал к его совести и к чувству товарищества - ведь там, у танка - свои остались, дояр обреченно махнул рукой. Поглядел на Жанаева. Азиат равнодушно пожал плечами, но судя по выражению глаз, ехать на танке ему нравилось больше, чем тащиться пеше, да и от медали он бы не отказался. Шустрый Петров тут же схватил пару канистр - тех, что новенькие, выглядевший удрученным, мрачный Семенов взял те, что стояли ближе к нему, точно так же поступил Жанаев и все трое уставились на Лёху. Он удивленно посмотрел на них в ответ.

- Чего ждешь - хватай канистру - и за нами в темпе вальса! - нетерпеливо приказал токарь.

Канистра оказалась тяжеленной, словно не бензином, а свинцом налитой. Как спутники тащили сразу по две, Лёха не очень себе представлял. Впрочем, им приходилось тоже нелегко, скоро они уже брели не так резво, как вначале. Потом устроили привал, перекурили. Семенов по-прежнему был мрачен, особенно когда им пришлось перевешивать винтовки из походного положения - с плеча при ходьбе с канистрами ремни все время сползали - за спину, наискосок. Впрочем, судя по тому, как они спокойно шли по леску, опасения поводыря были чересчурными. Вот канистра чертова так оттянула руки, что Лёха не удивился бы, если б они на следующий день доставали бы до колен. Спутники шли по-прежнему настырно, но тоже пыхтели, и видно было, что и им нелегко. Все равно они ухитрялись тянуть эти чертовы резервуары словно были роботами. Лёха тоже втянулся, взмок и отупел, но волок положенную ему канистру.

Когда впереди шедшие поставили свою ношу на землю и повалились на землю, Лёха не сразу понял, что это долгожданный привал.

- Ноги на что-нибудь повыше задери, чтоб отдохнули - посоветовал лежащий Петров. Сам он положил свои ножищи на трухлявый ствол и слегка пошевеливал носками ботинок. Семенов сказал:

- Разлеживаться долго не будем, дух переведем и дальше. К вечеру должны придти, если все будет благополучно. Отдыхай, сейчас перекусим - и вперед.

Перекус был теми самыми крабами. Но тут, кроме Лёхи, особо никто удовольствия не выразил, поели и ладно. Словно сухарей пожевали.

- Не нравится? - удивился Лёха.

- Ну, раки и раки. Ну, послаще эти. Так раков наловить пустяк делов, у нас в речке их прорва была. Налим или окунь куда вкуснее - отозвался Семенов.

- Опять же без пива кто ж раков трескать будет. Разве что дачники какие интеллигенты. Я бы вот лучше студня бы холодненького поел. С горчичкой. И чтоб картошечка разваристая с укропчиком. А ты, Семенов? - откликнулся Петров, у которого видно язык не уставал никогда и работал сам по себе, независимо от общего состояния организма. Лёха видел, что токарь вымотался не меньше других, но форс держит.

- Сейчас-то? - отозвался Семенов - сейчас вот я бы чаю попил. С ватрушками ржаными. Маленькие такие, с ладошку чтобы. Или с калитками.

- Это как ты чай с дверями пить будешь? Калитка это же - дверь в заборе, а? - подначил приятеля токарь.

- Дурак ты - незлобливо отозвался дояр - калитки - это такие пирожки открытые сверху. Как шанежки. Вкууусные. И чтобы сахар был. Колотый. Его надолго хватает.

Семенов мечтательно причмокнул и замолк, глядя в небо, проглядывавшее через редковатую уже листву.

- А ты Жанаев? Ты бы что, как говоришь, эдихе?

Азиат отозвался тут же:

- Бууза бы поел.

- Это что такое? - повернул к нему лицо Лёха.

- Еда вкусный. Мясо. Много - коник, свина, барашок. Рубишь, лук, то-се, потом в теста и варишь. Не вода. Пар. Вкусно - показал обычно молчаливый Жанаев свои словесные запасы.

- Пельмени что ли? - заинтересовался Петров.

- Нет. Пельмени вода варят. Бууза - пар.

Подумал немного и решительно резюмировал:

- Вкусно.

Лёха сильно удивился, он думал, что этот красноармеец и говорить-то не умеет, а вон сколько выдал.

Полежали, помолчали. Ноги и руки потихоньку приходили в норму. Лёха ждал, что его спросят, что он бы поел, но нет, не спросили. А что бы он поел? К его собственному удивлению в голову сразу же пришел почему-то дурацкий Макдональдс, в который Лёха заходил всего три раза и потом у него печенка возмущалась. Даже удивительно - с чего бы это вспомнилось? Реклама наверно нахальная оттопталась в мозгах всерьез. Так же Лёха решительно открестился от быстросупов, доширака и дошиязвы. Да много бы чего поел-то в отличие от этих простых ребят. Того же маминого борща. Или тех же щей с говядинкой. Да и в общем как-то уже так в его семье привычно стало, что в июне гвоздем стола была молодая картошка, в июле - помидоры, в августе поспевал виноград и Лёхе больше всего нравился сладкий киш-миш, в сентябре мама обязательно готовила одуряющее пахнувшие фаршированные перцы, а в октябре в морозилке обязательно лежала куча мерзлой ароматной хурмы, которую замораживали, чтобы не вязала во рту. А в декабре всегда был незатейливый салат Оливье, который был категорически не модным. Но у Лёхи с детства отложилось, что это праздничное новогоднее кушанье и попытки заменить его всякими салатами из авокадо с цветной лапшой не прижились. И мороженое, опять же.

- А у вас мороженое продавали? - неожиданно спросил он у спутников.

- У нас - да - гордо ответил оживший уже Петров. Жанаев и Семенов посмотрели на него. Азиат укоризненно вздохнул, а дояр фыркнул:

- Экий ты хвастун!

- А я что, если продавалось. Ящик такой на колесиках, с тентом и мороженщик с черпачком. Одну круглую вафельку достанет. На нее черпачком шарик мороженого - а оно разное бывает - и другой вафелькой прикроет. Удобно в руке держать - вздохнул печально мужественный токарь.

- Ладно, пора двигать, а то до темноты не успеем. Там отдохнем - сказал решительно Семенов, вставая с земли.

После привала идти стало ненамного легче. Удивляясь двужильности спутников, Лёха с трудом управлялся со своей проклятой канистрой. Ему с трудом удавалось держать тот же темп ходьбы, что и им. Еще и под ноги надо смотреть, по лесу идти - не так и просто. Да еще с грузом. Семенов спереди несколько раз недовольно шикал и смотрел, обернувшись, такими страшными глазами, что даже замотавшийся Лёха успевал замечать, несмотря на струйки пота, заливавшие ему глаза, но ничего не поделаешь, шума они производили изрядно. Пару раз и Петров брякал то ли канистрой о приклад, то ли еще обо что, пыхтели все, разумеется.

Шедшие впереди остановились так резко, что Лёха ткнулся разгоряченным лицом в тощий вещмешок шедшего впереди Жанаева.

- Ну чего там? - спросил Лёха шепотом.

- Тсс! На дорогу вышли! - так же шепотом отозвался Петров, вертя головой во все стороны. Точно так же прислушивался стоявший впереди Семенов. Через жиденькие кустики видно было желтовато-коричневое полотно обычной лесной дорожки, не шибко-то и езженное.

- Сейчас шустро через дорогу - и в кусты на той стороне. Не отставать! - шепнул Семенов и мелкими шажками заспешил на ту сторону. За ним так же дернул и Петров и Жанаев. Лёха постарался не отставать. Канистры глухо булькали на бегу, слышалось тяжелое дыхание и топот ног по убитой дороге. Вроде и не широкая дорожка, а показалось, что стометровку пробежал, благо со школы так себя больше и не мучал. Радовало, что вроде как большую часть пути уже прошли. Наверное. Очень хотелось в это верить. А там - самое главное можно будет избавиться от этой тяжеленной канистры и идти снова налегке.

Проскочили жидкий кустарник на той стороне дорожки, дальше была вроде небольшая полянка, как мельком заметил, глянув вбок Лёха, и тут он снова впечатался взмокшей физиономией в жесткий рюкзак Жанаева. Хотел спросить опять - с чего это встали, и тут Петров уронил обе канистры, бухнувшиеся гулко оземь и вертко дернулся в сторону, хватаясь за висевшую за спиной винтовку. Жанаев прянул назад с такой силой, что сбил Лёху с ног, а шедший впереди с некоторым отрывом Семенов, полуприсев, поставил канистры и очень медленно стал выпрямляться. Лёха обалдело вытаращил глаза и тут же оглох. Из ранца Петрова, который корячился с зацепившейся за что-то винтовкой, полетели какие-то клочья, показавшиеся почему-то Лёхе голубыми и красными, токарь странно изогнулся назад, словно решив с разгону встать на мостик, но вместо этого просто упал, воткнувшись головой в землю, как-то судорожно вытянулся и успокоился, распластался.

Не очень понимая, что происходит, Лёха оторопело глядел из - под навалившегося на него азиата на то, как быстро менялось все на полянке. Семенов уже стоял с высоко поднятыми руками и рядом с ним возникло двое, выскочивших как чертик из табакерки, людей в странно знакомой одежде, точно такую же пятнистую камуфляжную куртку таскал таджик-дворник, убиравший в подъезде, где Лёха жил. А на полянку выскакивали еще и еще люди - с десяток. Один такой, молодой с непонятным, блестящим, словно игрушечным автоматиком в руках моментом подскочил к лежащим, ловко пнул Жанаева, негромко, но очень веско велел:

- Stehe auf!

И дернул нетерпеливо стволом.

Жанаев как зачарованный уставился в дырочку - маленькую, черную дырочку в торце блестящего невсамделишнего дырчатого кожуха автоматика и стал неуклюже подниматься - сначала на четвереньки, потом во весь рост. Так же очумело встал и Лёха. Он понимал, что нарвались на немцев, что, получается - попали всерьез, теперь они в плену, но как-то это все было отстраненно и страх, написанный на физиономии Жанаева, казался Лёхе неуместным что ли. Да впрочем, все было странным. Словно во сне. Словно и не с ним. Словно можно зажмуриться - и все это исчезнет.

И Лёха зажмурился. Но и с закрытыми глазами слушал веселый галдеж немцев на полянке, а когда почувствовал болезненный толчок в бок и глаза открыл - немцы никуда не исчезли. Тот, с блестящим автоматиком как раз и пихнул в бок Лёхи стволом. Лёха и сам не заметил, когда успел задрать обе руки, а немец определенно был недоволен тем, что кобура у Лёхи оказалась пустой. Ребятами эти немцы оказались ушлыми, пока Лёха хлопал глазами, один из них уже быстро обыскал его карманы, другие тем временем сдернули с бойцов винтовки, теперь обхлопывали их карманы ладонями, потрошили вещмешки. Без всякой брезгливости вывернули из простреленного ранца Петрова ворох бумажек, которые их явно заинтересовали. Стали шарить в прострелянном ранце, один из них брезгливо принялся вытирать окровавленную руку платком. Потом сдернул лямки с плеч убитого, отчего мертвый Петров внятно и громко словно бы вдохнул. Из вытряхнутого ранца на травку вывалился нехитрый скарб красноармейца. Немец пошурудил носком сапога в окровавленных тряпках - портянках, измазал и сапог, а из всего шмотья подобрал бритву, остро сверкнувшую под солнечным лучом. Лёха отстраненно отметил, что немцы прибрали харчи у Семенова, предварительно развернув тряпицу и понюхав сало. Оживленно обсудили половинку парашюта и тоже прибрали. Ремни поясные со всем добром с бойцов поснимали и бросили тут же. Азиату походя разбили нос, когда увидели, что он тащил в рюкзаке початый цинк с патронами. Груда уже поблекших за ночь, потерявших вчерашний задорный золотой блеск, потускневших патрончиков так и осталась валяться в траве, словно бесполезный клад. Лёхины патроны тоже из кармана перекочевали в траву. Себе патроны и винтовки немцы брать не стали. Навешано на них и так было много всякой всячины и тупо смотревший на немцев попаданец ломал себе голову - что это за разные сумки и футляры. Вроде как им положены были еще такие здоровые цилиндры из гофрированного металла, но у этих такого не было.

Тем временем замаравшийся солдат опять полез любопытствовать - на этот раз поочередно открывая канистры и нюхая горловины.

- Benzin! - определил он.

- Genau! - отозвался тот, что стоял рядом с Семеновым. Остальные весело загомонили, словно бы догадавшись о чем-то, словно какую-то загадку разгадали. Немец с нормальным автоматом, этим, как его - 'Шмайссером' тем временем умело повынимал из всех винтовок, снятых с бойцов затворы, передал их худому рослому парню в пилотке с орлом и с винтовкой, тот кивнул и спрятал их в какую-то торбу на боку. Остальные посовали взятое у пленных в свои ранцы. Опять побакланили на своем языке, но тут Лёха вовсе ничего из трескучих фраз, выдаваемых с пулеметной скоростью, не понял.

Парень в пилотке не торопясь, но споро, выдернул из ножен плоский штык и прищелкнул его к винтовке, отчего та сразу приобрела какой-то жуткий и кровожадный вид. Немец же обращался с ней привычно, и было очевидно, что он штыком пользоваться умеет.

- Nimm! - кратко приказал он, пнув для наглядности стоящую рядом с ним канистру. Канистра гулко булькнула.

- Schnell! - нетерпеливо скомандовал парень.

Первым сообразил Жанаев, схватив стоявшие рядом с ним канистры. Немец кивнул поощрительно. Семенов тоже ухватился за те канистры, что волок. Глядя на них и Лёха поднял свою. Тут же в зад ему прилетело что-то очень больное, такого ощущать раньше не приходилось, аж слезы брызнули. Камуфлированные весело заржали, добротным таким лошадиным ржачем. Оглянувшись, Лёха догадался, что ему отвесил пендаля веснушчатый приземистый автоматчик. В исполнении подкованным сапогом получилось очень больно.

- Dieser Schelm aus Schlaraffia! - смеясь, выдал тот, у которого был игрушечный автоматик. Остальные опять захохотали.

- Хотят, чтобы мы все канитсры уволокли - догадался вслух Семенов.

- Так если я еще одну возьму, все равно одна останется - жалобно возразил Лёха.

Тем временем веснушчатый поднял винтовки без затворов и свистнул, как собаке свистят. Взгляд у него был намекающий достаточно прозрачно.

- И винтовки хотят, чтобы мы тащили - опять же смекнул Семенов. Хорошо, что догадался, потому как ждать немцы совсем не собирались, и, скорее всего, пленные получили бы еще пинков и затрещин, а так винтовки повесили на спину Лёхе, Семенов содрал со своего поясного ремня подсумки, и захлестнул ремешком две канистры, не без труда подняв их себе на плечо, Жанаев так же сделал, использовав свой рюкзак, а Лёха получил на плечо свой ремень с теми же двумя канистрами.

- Кобуру подсунь под ремень, иначе спину надерешь - успел подсказать боец. Себе он подсунул под ремень подхваченные с земли чуни, на которые немцы не обратили особого внимания. И пленных погнали по дороге совсем не туда, куда они шли.

От тяжести у Лёхи глаза на лоб полезли, пот полил струями, да еще и конвоиры - а их было двое - долговязый со штыком и веснушчатый с 'обычным' автоматом задали достаточно быстрый темп. Но он понимал, что ребятам, которые по очереди волокли седьмую канистру еще и тяжелее, чем ему. Дороги он не видел от натуги, солнце светило вовсю, и жарило по-летнему. Казалось, что вот сейчас он просто сдохнет, но ноги, хоть и подгибались, но несли его исправно, особенно когда Лёха убедился, что для пущего веселья конвоир колет штыком в задницу того, кто отстает. Оказалось, что пендаль все-таки был не так болезненен, как постоянно повторяющиеся уколы.

- Сейчас упаду и сдохну - обреченно думал Лёха, дергаясь вперед от очередного укола. Но не дох. Потом то ли немцу надоела развлекуха, то ли он на что-то отвлекся и они с веснушчатым довольно мирно болтали, но ожидая очередного тычка в зад пленные старались поспешать.

Сколько пришлось так идти - Лёха бы не сказал, но видимо все-таки не очень долго. Совершенно внезапно конвоир рыкнул безапелляционным приказным тоном:

- Halt!

Это было понятно всем трем, тем более что когда Лёха немного пришел в себя, сгрузив со спины канистры и немного отдышавшись, он увидел, что на обочинке дороги стоит два небольших серых грузовичка и большая легковушка, что ли. Или джип? Тоже к слову серый и с брезентовой крышей. Грузовички были под тентами и сильно напоминали и полуторку и оставшиеся в прошлой жизни 'Газели', только на их радиаторах были два угла, остриями вверх - как у машин Ситроена, только большие. А вот на высоко стоящем вроде как джипе красовался знакомейший знак 'Мерседеса'. Ну, совершенно такой, как привычно. Лёха сам удивился тому, на какую ерунду уходит его внимание. Просто ему было не то, что страшно, ему было жутко и, наверное, такими пустяками он старался как-то отвлечься. Клинковый штык был совсем рядом, и он Лёху пугал почти до обморока. Вот как застрелили Петрова - не напугало совершенно, а представить, что начнут резать или колоть таким вот штыком и теплое тело почувствует кроме боли еще и холод мертвого металла там, где этому металлу быть не должно... Что-то в этом было настолько неправильное, дикое, что Лёху ознобом прошибло. Немцы тем временем переговорили с теми своими сослуживцами, что были при машинах, один из них понюхал бензин из канистр, кивнул и в крайнюю машину по знаку конвоира пленные закинули канистры и винтовки. Встали, ожидая дальнейших приказов и чувствуя себя очень нехорошо. Но к облегчению всех трех конвоир кивнул на машину и сказал так же кратко:

- Los!

Сесть пришлось на пол, на скамейки у выхода сели оба конвоира и машинка резво дернула по дороге, подняв шлейф пыли.

- Вот влипли, так влипли - шепотом сказал Лёха.

- Du! Halt die Fresse! - рявкнул тот, что со штыком.

Что это значило, менеджер не знал, но решил, что лучше сидеть тихо и не привлекать к себе внимание. Сидеть, правда, было очень неуютно, зад и так болел от могучего пинка, уколов штыком, так еще и трясло немилосердно, что на досках кузова было очень неприятно. Но идти с канистрами было еще хуже.

Боец Семенов

На душе было так паскудно, как давненько не бывало. Все рухнуло в момент, и от этого злоба душила. И на немцев и на Петрова - а в первую голову на себя самого. Не хотелось ведь идти обратно, как чуяло сердце. И когда пошли - хотел ведь взять всего пару этих самых канистр, опять же, как чуял, что не дело Петров предложил. Нельзя было такой груз хапать, не по силенкам вышло. И пока шли - не раз прикидывал, что надо нести только пару канистр, а остальные оставить и уже на танке этом приехать за ними. Прикидывал - но понадеялся на 'авось'. А батя не раз говорил, что авось с небосем водились, да оба в яму свалились. Не факт, конечно, что он бы немцев этих раньше засек, если б шел впереди налегке и с одной винтовкой, не факт. Но могло и иначе выйти - и тогда бы разминулись, фрицы не цепью шли, не облава, видно поисковая группа или как у них там называется. Да и шумные в лесу Петров с Жанаевым по одной канистре неся, все ж таки тише были б. А с канистрами - загремели под фанфары, как говаривал в деревне один шелапутный мужичишко. Точно германцы издаля услыхали - и удачно перехватили.

Теперь Петров валяется в лесу мертвее мертвого, бумажонки из его ранца германцы с собой забрали, одна радость, что так кровищи из пробитого пулями тела в ранец налилось, что не заметили немцы этой коробочки с цветными живыми окошечками, что у потомка забрали, побрезговали в нищем окровавленном солдатском имуществе рыться. И бензин чертов только немцам в радость. Сами принесли своими же ручками. Бежали-торопились. Знал бы такое дело - у той полуторки бы спать лег до следующего утра, лишь бы с этими пятнистыми разминуться. А так и часы покойного взводного забрали и парашют и все харчи. Даже луковицы чертов Фриц нащупал и взял, ничего не оставил. Лучше б деревенским или даже танкистам отдал, не так досадно было бы. Так бы и врезал сам себе по морде, да только проку от этого нет совсем.

Так еще и потомок этот им же, Семеновым, доставлен вопреки приказу не к кому из наших командиров, а прямиком германцам. Первый же допрос - и все, будет он птичкой певчей по глупости своей несмышленой выдавать все, что попало. И черт его знает - что выдаст. Это Петров считал, что ничего толкового от этого навязавшегося на шею дурня из будущего не вызнать. Считать-то считал, а когда попались - сам за винтовку схватился, хотя прекрасно видел, что ничерта не успеет - германцев и больше было и к стрельбе уже готовы и стояли грамотно - полукругом, стрелять они могли все и сразу, своих не цепляя. Никак не успеть было. И не дурак был Петров, за прошедшее время он себя толковым бойцом показал, инициативным и смышленым. Была возможность у Семенова в этом наглядно убедиться. И потому казалось бойцу, что неспроста Петров так поступил, потому как если бы Жанаев не повалился с потомком вместе, а остались бы они стоять - все, что в Петрова летело и по замыкающим бы пришлось неминуемо. Говорил же токарь до того, что надо потомка прикончить, пока хуже не вышло. Вот и постарался в последний миг германскими руками это сделать. Хитрый азиат как почуял что, больно уж упал вовремя и удачно, да еще не один, потому хоть и били по Петрову трое, а прошли все германские пули над лежащими.

И винтовки в плен попали, боевое оружие, которое терять никак было нельзя. Хотя с этим как раз не так паршиво, Петрову теперь все равно. Буряту тоже один черт, на нем ружье записано не было, а на Семенове был записан пулемет, не винтовка. Так что с этим претензий не будет, когда к своим выйдут. Вот с Лёхой этим может быть худо. Черт, так радовался Семенов, что удалось его приодеть, да еще и в летное, качественное обмундирование. Теперь германцы к нему цепляться будут, видно же, что не пехота, а воздушные силы. Одна радость, что покойник в болоте не командиром был, всего только старшиной, иначе бы точно серьезно занялись бы Лёхой сразу. Но раз везут куда-то, да еще и на машине, значит, еще могут заняться. И Семенов наклонившись к уху Лёхи тихо, но внятно прошептал:

- Ты не вздумай, сукин кот, трепаться им, что из будующего, дескать!

Потомок мрачно кивнул, стараясь, чтобы это было незаметно. Проскочило, как раз конвоиры отвлеклись на что-то их заинтересовавшее и, глянув туда, куда они глядели Семенов сразу и не понял, что это такое. С его положения, сидящего на полу в машине, дороги было не видно, а вот трех мужчин и женщину в гражданской одеже - городской, как он успел заметить, видно было достаточно хорошо, потому, что эти четверо не стояли на дороге, а были развешены на сучьях деревьев довольно высоко. Зрелище такое было в новинку Семенову, раньше ему повешенных видеть не доводилось ни разу в жизни и теперь ему стало еще страшнее, тем более, что конвоиры весело ржали, тыча пальцами в удаляющиеся тела с одинаково свернутыми набок головами. Боец еще успел порадоваться, что из-за пыли толком лиц у мертвецов видно не было. Лёха тоже глядел на это зрелище, открыв рот от удивления, только азиат безучастно сидел, опустив глаза в пол.

Конопатый конвоир горделиво посмотрел на пленных и что-то снисходительно пояснил, улыбаясь.

Семенов ничего не понял из сказанного, вроде слово 'коммунистен' проскочило.

Машинка бодро перла дальше. На душе становилось все тоскливее и тревожнее. Потому как сначала еще было как-то не вполне понятно, что произошло. То есть понятно, но все же не совсем. Не вполне отчетливо, что ли. А вот теперь дошло. Проехали километров десять, дорога стала шире, правда трясти меньше не стало. Наконец остановились, конопатый достал те самые петровские бумажки, ловко спрыгнул на землю и заорал кому-то, видно своему знакомому:

- Alter! Guck mal! Was ist das?

Подошедший сбоку голый по пояс белобрысый парень в очках с интересом взял бумажонки, пролистал их, бурча под нос что-то вроде:

- ... er hat wie einen Vogel geschriebt. Was ist das fur die Scheisse?

- Ist das interessant, Gustav? - поинтересовался другой конвоир, когда парень в очках прошурстил всю тощенькую стопку листов. Парень глянул на сидящих в полумраке кузова пленных и спросил почти без акцента:

- Ваши бумаги?

Семенов тут же отозвался, привстав:

- Так точно! На самокрутки взяли, на дороге валялись. Мягкая бумага, хорошая.

- Latrinenpapier - уверенно резюмировал очкастый парень, махнув рукой в сторону.

- Saugut - разочарованно отозвался конвоир и тут же вызверился на все еще сидящего на корточках Семенова:

- Du schaebides Wesen! Setz dich auf dein funf Buchstaben!

Сказанное было непонятно совершенно, но характерный жест и злое выражение конопатой хари сомнений не оставляли и потому Семенов послушно сел как раньше, обалдело оценивая виденное только что. А конвоир грустно сказал напарнику с винтовкой:

- Sie ist total verfickte!

- Deines Blech wartet auf dich, Alte Hase! Mehr Mut zur Risiko! - пафосно, словно с трибуны, ораторским голосом заявил очкастый, лыбясь при этом во весь рот и поблескивая очками. Долговязый конвоир тоже ухмылялся. Но не так отчаянно, деликатно. Конопатый, брякнув о борт автоматом, залез обратно в кузов.

- Hau ab! - печально буркнул конопатый очкастому и рявкнул что-то в сторону кабины. Машинка тронулась и покатила дальше, а Семенов перевел дух. Одной бедой явно стало меньше, и чертовы бумаги все-таки оказались не секретными и не важными. Такой вывод позволял сделать тон, которым отозвался о бумагах этот ученый молодой человек, а также и то, что рукой он показал на странноватое, но не оставляющее сомнений сооружение рядом с дорогой. Сооружение это было из нескольких жердей и канавки, на жердочке, словно птички жопами к дороге как раз сидели трое голых немцев и недвусмысленно гадили в эту самую канавку. То есть бумаги этот смекающий в русском языке германец счел достойными только полевого сортира. Вот и ладно. Боец припомнил все виденное, опять же удивился, потому как кроме сортира с голыми немцами он успел увидеть, что неподалеку там же был пруд, где голых германцев было полным - полно, причем расположились они по-хозяйски, совершенно беззаботно, словно дачники какие, или как в санатории, о котором Семенов читал до войны в газете. И сам переводчик этот спокойно подошел голышом, это стало заметно, как только Семенов приподнялся на корточки и борт кузова перестал загораживать переводчика. На нем только какие-то спортивные тапочки да очки были. Срамота какая! Загорают они, значит. Как городские на пляже. И не стесняются совершенно - чуток подальше и в стороне от пруда, где разлеглись на своих подстилках германцы, боец успел еще заметить здоровенный танк, по привычной зеленой краске судя - наш. Так и на нем возились совершенно голые германцы. То есть совершенно никакого стыда у людей - а ведь дорога совсем рядом, мало ли кто пойдет или поедет. Дома, интересно они тоже так себя ведут?

Нет, самому Семенову тоже доводилось купаться голышом, да и девки деревенские тоже не одетыми в речке плавали, но не так вот нагло. Совесть все-таки была, и места выбирали побезлюднее, а не прямо у дороги. Да и друг друга не стесняются германцы, вон прямо рядком лежали, один даже книжку какую-то читал в яркой обложке. Пожилой уже, седатый. А танк видно тот самый и есть, ворошиловский, о котором толковали с танкистами целую вечность тому назад, а на самом деле вчера еще. Хороший танк, здоровенный, и пушка мощная, сразу видно. И не битый вроде по первому взгляду, не горевший, а немцам достался. Видать тоже бензина не было или поломалось что.

Семенову стало досадно, что такое чудо техники, повозка самобеглая, бронированная, да еще с пушкой и пулеметами из-за такого пустяка пропала. Денег-то она, наверное,

стоит немеряно, одного железа сколько ушло, да не просто железа, а особой дорогущей качественной стали. Сколько ж всего полезного можно было бы из нее сделать! А теперь на нем немцы разъезжать будут. И тут Семенову стало жалко, что танк не горелый и не разбитый в щепу стальную. Так оно было бы спокойнее.

Впрочем, очень скоро мнение его переменилось. Машина встала, долговязый с винтовкой не спеша вылез наружу, а конопатый нетерпеливо махнул рукой и велел:

- Raus! Weg!

Затекшие от неудобного сидения ноги не очень хорошо слушались, но, в общем, под колючим взглядом автоматчика засиживаться не очень хотелось, потому все трое вылезли поспешно, как только могли. И немножко оторопели. Ветерок нес странный букет запахов - вроде как пережаренного мяса, подгоревшего до углей и тухлятины и мертвечины. И еще чего-то и все вместе было отвратным донельзя. И, в общем, было понятно - откуда, потому как тут, на окраине малюсенькой деревушки в десяток домов стояло несколько разбитых и сгоревших грузовиков и танков. Наших, похоже, потому как Семенов не шибко разбирался в технике, секретно же многое было. И прямо под ногами валялась с трудом узнаваемая канистра, будь они неладны, эти канистры, только пухлая, вздутая изнутри взрывом, уже успевшая поржаветь и потому еще более странная.

Автоматчик из кузова протараторил что-то своему напарнику, так, что боец ни слова не разобрал, тот кивнул в ответ, сказав:

- Jawohl!

Конопатый кивнул, перебрался из кузова в тесную кабину.

Машинка уехала, а трое пленных остались как раз перед точно таким же громадным танком, как тот - у пруда. И воняло от этого танка сладковатым, приторным и липким запахом мертвечины. А чтобы не спутать запах этот - еще и мух тут вилось роями, веселых и радостных мух, прилетевших на пир.

Конвоир, сохраняя на своей белесой харе непреклонность и мужественность, старался держаться невозмутимо, но вроде как побледнел с лица, и вроде как его мутило. Он встал поодаль от вонючего танка и приказал:

- Abdecke Aas! Schnell!

И сделал несколько копающих движений, словно держал не винтовку, а лопату.

- Хочет, чтобы мы наших упокойников прибрали - догадался вслух Семенов.

- Nimm Schaufel aus Kampfwagen!

Глянув, куда ткнул пальцем германец, боец понял, что тот имеет в виду - на боку танка в зажимах была лопата. Нормальная такая обычная большая саперная лопата, БСЛ.

Из зажимов лопата выскочила легко, на минуту у Семенова был соблазн подобраться как-нибудь к этому долговязому и приголубить его с размаху лопаткой, благо была возможность раньше убедиться, что даже малая пехотная лопатка - хищное оружие, а большая - и тем более, вполне можно бы потягаться со штыком. Но тут Жанаев как-то присвистнул, вроде бы оценивая объем работы, и оглянувшись на него, Семенов увидел рядом с крайним домиком пару велосипедов и вышедшего из избы немца, покуривающего короткую трубочку. И взгляд у Жанаева был весьма говорящий. Не один тут конвоир, еще немцы здесь есть и видно потому и решили трупы схоронить, надо думать к этой деревушке интерес и на будущее у германцев есть.

Где копать было понятно сразу - совсем неподалеку была здоровенная воронка, видно били по этому большому танку и промазали. Мельком глянув на Лёху, который, как и конвоир, тоже был покрыт зеленоватой бледностью, Семенов передал ему лопату и велел идти углубить воронку. Потомок уцепился за черенок и живо побрел, прихрамывая, к яме.

Семенов хотел начать с большого танка, потому как увидел, что танк хоть и подбитый, но не горелый, к тому же ясно был виден ствол как минимум одного пулемета. Система у этих танковых пулеметов та же, что в его пехотном была, так что если удастся добраться до знакомой машинки - конвоир не порадуется. А по всему судя - не хочет конвоир это все нюхать, значит если аккуратно все сделать, то получится. Опять же пистолеты этим танкистам положены, так что только бы в танк влезть, а там все выйдет как надо!

Распахнутый верхний люк встретил таким смрадом, что Семенова передернуло, хотя неженкой он никогда не был. Танк гудел от массы мух, которые роились в вонючей темноте. Приглядевшись, боец понял, что в самой башне нет никого - видны были пустые сиденья и массивный затвор орудия. Вздохнув поглубже, Семенов спустил в люк ноги и стал сползать потихоньку в танк.

Было непривычно и тесно, как тут умещался экипаж - Семенов так и не понял. Сдувая садившихся на взмокшее лицо бодрых мух, он осмотрелся, благо теперь, когда глаза пообвыклись, получалось не так темно, как показалось, когда он заглядывал сверху в люк. Свет падал и сверху и через всякие ранее не замеченные дырки. Если б не мухи и не вонь, было бы даже и сносно.

Мертвец оказался только один - он полусидел на месте с рычагами. Наверное, был водителем. Изуродован он был страшно, словно его стая собак рвала, живого места не было. Мельком глянув на него, Семенов сразу аккуратно приступил к осмотру пулемета, торчавшего рядом с пушкой. Машинка вроде была исправна, и Семенов чуть было не стал ее ворочать, когда в голову пришла мысль глянуть диск. Вот тут-то боец и удивился - диск был пустой. Несколько штук таких же вороненых колобашек, закрепленных внутри башни, тоже были без единого патрона, да к тому же они были словно посечены меленькими осколками. Снарядов тоже не было видно ни одного. Как ни осматривался боец - ничего пригодного в дело внутри танка не нашлось. Над погибшим видна была какая-то рукоять и, судя по всему, там же был люк. Покорячившись с этой рукояткой, Семенов сумел ее повернуть и хоть и с трудом распахнуть тяжеленную крышку. С подсветкой зрелище стало еще более неприглядным, потому как надежда на личное оружие танкиста тоже провалилась - на полу в луже кишащей опарышами жижи валялся наган с выбитым из него барабаном. Несколько странно знакомых длинных щепок дали понять, что тут произошло - раз все густо посечено осколками, да еще валяются поколотые ручки от немецких колотушек, значит, отжали немцы верхний люк и накидали своих гранат. А танкист, верно, пытался отстреливаться в смотровые щели, да не заладилось. Выпихнуть покойника в одиночку было совершенно невозможно, и Семенов вылез из бесполезной бронированной громадины. Сверху было видно, что Лёха возится в воронке, неумело тыкая лопатой, а Жанаев уже тащит от горелых грузовиков обугленное тело, не похожее на человеческое - всяко меньше нормального мужского, почти детское по виду. Почему-то Семенова покоробило, что азиат волочет труп, захлестнув его каким-то проводом за шею. Конвоир с любопытством наблюдал за этим, сидя в сторонке, на свежем воздухе.

- Ты б его за ногу что ли тянул - проворчал негромко Семенов, подойдя к Жанаеву.

Тот хмуро глянул на него и буркнул:

- Я хотел. Нога отломилась.

Точно, у сгоревшего не было второй голени. Семенов тяжело и глубоко вздохнул, благо тут не так смердило, как внутри танка и помог тащить тело.

- У них в танке пусто. Пулеметы есть, а патронов ни единого. Лёха, у тебя по карманам ничего не осталось? Ты же припрятал вроде пяток патронов-то? - тихо спросил боец, когда они подтащили труп к воронке.

- Не, все выгребли - растерянно ответил потомок, дико глядя на обгоревшее лицо погибшего шофера, в котором и человеческого ничего не было и не было спокойной аскетичности черепа. Жутко выглядело это лицо с блестящими, оскаленными вроде как в сардонической ухмылке ровными молодыми зубами и обугленными черными ошметьями обгоревшей кожи и мышц, без губ и без глаз.

- Там в танке еще хуже - успокоил напуганного менеджера Семенов. Глянул на остовы грузовиков и подумал, что не нравится ему эта работа.

Вытаскивать тело мехвода пришлось всем втроем, намотав найденный Жанаевым провод на жердь и, как не тошно было, прихватив петлей погибшего за шею. Под мышки не вышло, хотя и попытался Семенов по-человечески отнестись к мертвому товарищу. Растопыривался труп, когда его тянули, застревал руками в люке. А за шею - вытянули. Лёху тут же стошнило, что и немудрено, вид был отвратительный - развороченное лицо с открытыми и уже обсохшими бельмастыми глазами, изодранное тело, капающая из ран мерзкая жижа, пропитавшая обмундирование. Этого бы вполне хватило, а еще и сыпавшиеся личинки мух подбавляли красок в картину. Семенов даже удивился, что они с Жанаевым не блюют, вполне было бы можно и даже не стыдно, хотя глядевший на них германец - конвоир явно получил от увиденного удовольствие, вишь, даже нос горделиво задрал. Но Семенов как-то отвердел душой. Еще после первого боя почувствовал, что изменилось в нем что-то. Он тогда действительно ужаснулся всему виденному. Всерьез. Такой жути он не видел никогда, хотя в отличие от городских сослуживцев и поросят колол и кур резал, да и драться приходилось не раз. Крови он не боялся. Но вот то, что нормальные хорошие ребята не пойми зачем превращаются в рваные, грязные комки рубленного по-дурному мяса, теряют здоровые руки и ноги, воют нечеловечески от боли, потому что их молодые крепкие тела изодраны иззубренным железом осколков и вертячками пуль - было не понятно ему. Зачем все это? Одно дело подраться на посиделках или на праздник - с зашедшими именно с такой целью парнями из соседней деревни, честно, по правилам, чтобы себя показать и дурь молодецкую потешить - и совсем другое - когда приходят вроде бы такие же люди из другой страны, чтобы убить и искалечить просто так. Деловито, профессионально и умело, заранее подготовив самую хитроумную технику, все тщательно рассчитав и запланировав. В армии много удивляло Семенова и особенно - как все было правильно организовано - и трехразовое питание и занятия и работы. И поначалу даже казалось, что все это, в общем, зря - столько усилий и вроде как без пользы, лучше бы всю эту технику и людей бы на что полезное направить, хоть то же сено косить, но вот когда дело дошло до боя - тогда понял, зачем нужна вся эта мощь и зачем здоровых мужиков отрывают от полезной работы и для чего оно все. Такая страшная мощь перла, что остановить ее можно было точно такой же мощью, никак иначе. И как-то посерьезнел после первого же боя, нутром почувствовав, что эта Беда - надолго и всерьез. И его, Семенова, на эту долгую и страшную работу должно хватить. Может потому и держался. И когда соскребали из выгоревшего до голого железа кузова грузовика черные спекшиеся останки, по которым толком было не понять, что это - только ослепительно-белые отломки ребер показывали, что это было раньше человеческим телом, да еще поржавевшее уже железо токаревской самозарядки с порванным вздутым магазином подтверждало, что в кузове погиб такой же боец, как и они трое. И когда тянули к воронке трупы обгоревших танкистов лежавших у странноватого танка с двумя башнями. И потом, когда нашли по запаху в жидких кустах двух сильно забинтованных покойников, у которых были странные дырки в груди. И когда собирали остальных. Как окостенел Семенов, закаменело все внутри. Лёха толком ничего не выкопал, видно было, что потомок лопаты в руках не держал, пришлось самому взяться. Мертвых притащили к воронке всего одиннадцать человек, пришлось покорячиться, чтобы они туда поместились, не хотели они укладываться ровно, торчали окостеневшими руками и ногами в разные стороны, особенно те, кто обгорел. Они были словно деревянные по твердости.

- Странно. Мало их - сказал Жанаев.

- Ну, видно другие ушли или в плен попали - отозвался Лёха.

- Ага. И даже пулеметы не сняли. Мне-то кажется, что их тут самолеты накрыли. Только не все понятно. Грузовики все в дырках от пуль и видно, что сверху прилетело, а танкиста гранатами забросали. Не с самолета же. И с этими двумя - кивнул Семенов в сторону двух глянцево вздутых голых, черных, словно негритянских тел, на которых кроме ботинок не осталось никакой одежи - не пойму. Танк не горелый, а они перед танком валялись и вон как сгорели.

- Может зажигательной бомбой? - просто чтобы не молчать, сказал Лёха. Он как раз тянул в яму за ноги одного из найденных в кустах - у белобрысого паренька была замотана бинтами почти все верхняя половина тела, и лицо тоже было забинтовано, только вот волосья и торчали.

- Ранеты они были. Их кончили - проворчал Жанаев.

- Думаешь?

Азиат хмуро глянул на Лёху и ткнул пальцем в дырки на забинтованной груди трупа.

- Штык вот.

Семенов молча согласился - очень было похоже, что лежащих в теньке забинтованных парней прикололи штыком. Точно таким же, клинковым, как тот, что поблескивал на винтовке их конвоира. От такого открытия стало еще тошнее на душе. Почему-то вспомнилось, что когда взводный отправлял с попуткой раненых из их роты, то отдал сержанту Овчаренко свой пистолет. Тогда помогавший загрузить своих сослуживцев Семенов не обратил на это особого внимания, но вот Овчаренко намек понял - он из десятка раненых был в лучшей форме, мог даже ходить, да и рука у него была правая в порядке - и пистолет этот он старательно припрятал в карман шаровар. Видно было, что оба они - и взводный и раненый сержант поняли что-то такое, что Семенов стал осознавать только сейчас.

Например, то, что с оружием жить веселее. Оружие тут было в избытке - две танковые пушки, да несколько пулеметов, только вот ни в одном из трех танков, что тут стояли - не было ни одного патрона, самого завалящего. То оружие, что было в четырех грузовиках - сгорело, да и было там пара винтовок Мосина и СВТ. Наган танкистский с выбитым барабаном тоже никуда не годился. Оставалась лопата и голые руки, но это было явно не то. Тем более что ослабли руки-то. Не кормили немцы пленных пока ни разу. И тут даже не сказать - хорошо ли было то, что занимались они тошной в прямом смысле работой, отбивавшей аппетит напрочь, или нет.

- Маленькие они какие - передернувшись всем телом, сказал Лёха, завороженно глядя на лежащих в воронке.

- Понятно, обгорели же - буркнул в ответ Семенов. Ему такое еще не попадалось, чтоб живой человек превращался в дурно пахнувшее обгоревшее бревно. Даже не бревно, а суковатое бревнышко, становясь размером с подростка. Отмахиваясь от остервеневших мух, стали сгребать землю с краев, присыпая тела. Получилось убого, потому как земли оказалось маловато, только-только присыпать, остальную взрыв раскидал вокруг так, что не собрать.

Потом Семенов, ради того, чтобы хоть как-то обозначить могилу, оглянулся и, подойдя к ближайшему грузовику, потянул оттуда остов сгоревшей винтовки. Конвоир, до того сидевший в расслабленной позе, вскочил как ужаленный и вскинув угрожающе винтовку недвусмысленно рявкнул так громко, что из домика неподалеку выскочило аж двое немцев, без кителей и фуражек, но с оружием - оба с пистолетами. Они удивленно посмотрели на конвоира, испуганного Семенова, выронившего себе под ноги горелое железо так быстро, словно оно еще было раскалено, и вдруг слаженно захохотали. Можно бы даже сказать, что и заржали. Один из них, тот, что постарше сунул привычным жестом пистолет в здоровенную желтую кобуру, подошел поближе, поднял остов винтовки и что-то иронично сказал напарнику. Тот так же отозвался, непонятно что сказав. Конвоир почему-то взбеленился и явно начал ругаться, на что оба выскочивших из избенки только поучительно что-то ему говорили, словно бы снисходя до его уровня, так, как с дурачком неразумным разговаривают взрослые дяди (а конвоир действительно этим двум мужикам в сыны годился).

- Зачьем бинтофк? - спросил Семенова немец.

- Могила наверх - безграмотно, как обычно говорят наши люди с иностранцами, коверкая слова, словно иностранец лучше понимать от этого станет, ответил Семенов и показал руками, как воткнул бы винтовку в землю.

- Тафай тафай! На зторофье! - подмигнул ему германец и опять что-то пояснил своему приятелю. Тот лениво отозвался, отчего конвоир, разозлившись не на шутку, разразился длинной стрекочущей фразой. Семенов опасливо потянул винтовку к могиле, ожидая от долговязого конвоира окрика или чего-то еще подобного, но тот всерьез орал на своих соотечественников, а они только посмеивались, отчего пацан с винтовкой бесился еще больше. Все это очень не понравилось Семенову, который уже и не рад был, что затеял всю эту панихиду. Видно, что сопляк ничего двум взрослым дядям сам сделать не может, даже в перебранке они его умыли, значит, отыграется на пленных, такие всегда после проигрыша на слабых отыгрываются. А отыграться он может сурово - перестреляет - и всех дел. Их же, как пленных никто не регистрировал еще. Так что всякое может быть с неучтенкой-то, это Семенов и по довоенной жизни знал.

Между тем германские мужики что-то углядели в петлицах потомка, и один не спеша пошел в избушку. Второй не торопясь стал между разъяренным конвоиром и старающимися усохнуть до минимального размера пленными. Опять оба закартавили, загорготали, конвоир злобно, мужик с трубкой спокойно, снисходительно и убеждающим тоном. Между делом мужик еще что-то крикнул своему приятелю и тот согласно отозвался из домишки.

Появился он довольно скоро, таща в руках какую-то круглую коробчонку синего цвета и пару пачек папирос, тоже каких-то серо-синих. На этот раз и конвоир поугомонился и стал спокойнее и мужики тоже сбавили ехидства. Видно было, что разговор пошел сугубо деловой, потом один из них вручил конвоиру пачки с папиросками, такие Семенов раньше не видел, да и надпись была странная 'Беломорканал'.

Долговязый, правда, вроде как опасался чего-то, но недолго, видно доводы были убедительными. Германцы дружно закурили, отчего конвоир еще больше помягчел, поговорили о чем-то, но уже спокойно, а тем временем общительный германец пожужжал и спросил у потомка, ткнув пальцем ему в петлицу:

- Замольет? Летатель?

Потомок сообразил сам, показал рукой, словно пишет и ответил:

- Писать. Бумаги. Финансы.

Германец понял, поскучнел, но его приятель пренебрежительно отмахнулся и потянулся рукой в шее потомка. Тот испуганно дернулся назад, но мужик, что с трубкой фыркнул что-то типа 'тпру' и потомок застыл. Немец довольно шустро свинтил с голубой петлицы эмблемку с крылышками и винтом, аккуратно открыл свою круглую жестяную коробочку и достал оттуда лоскут бордовой ткани, богатой на вид, вроде как бархатной, на которой были прикручены всякие незнакомые значки, среди которых были и серебряные и позолоченные и всякие звездочки - четырехугольные, пятиугольные и шестиугольные, какие-то орлы, один вроде как польский, бомбы, скрещенные ружья и всякое в том же духе. Германец поместил на лоскут рядом с рубиновыми звездочкой с пилотки и треугольничком с кубарем эмблемку ВВС и от удовольствия прищелкнул языком. Вот шпалы еще у германца тут не было, зато была эмблема бронетанковых войск - танчик.

Германец не торопясь сложил лоскут с тихо брякнувшими значками в коробочку - оба пожилых германца с деловым видом вернулись в домик. И практически тут же вышли из него, застегивая ремни, поправляя мундиры и кепи, полностью изменившись, до того, в подтяжках и майках вида они были такого разгильдяйского, домашнего даже, теперь были одеты по форме, собраны и целенаправленны. Семенов не очень понял, что от них хотят, но когда немцы поманили рукой, он глянул в последний раз на могилу, воткнул в нее лопату, кивнул своим спутником и все вместе они подошли к раскрытым немцами вороткам сараюшки. Там в полутьме стояла древнего вида телега. Вышедшая из домишки тетка молча смотрела на то, как эту телегу по знаку ее постояльцев трое пленных потянули из сарая. Семенов ожидал, что тут же где-то и коняшка найдется, но тот, что с трубкой махнул им рукой повелительно и вместо коняшки телегу потянули пленные. Хорошо, что телега была легкой и шла без затирки, свободно. Вот только идти пришлось как-то странно, да и немцы вели себя так, словно делали что-то не слишком приличное. Во всяком случае, сторожко посматривали по сторонам и оба пожилых и молокосос - конвоир. Тянуть телегу пришлось километра три, причем по какой-то полузаросшей стежке. Вышли к железной дороге - насыпь ее боец сразу увидел и понял, что это такое. Вдоль насыпи прошли еще сколько-то пока не уперлись в кирпичный забор. Тут телегу велено было оставить и все гуськом по густому бурьяну двинули вдоль забора по каким-то буеракам, скрытым в густой траве. Передний немец мусолил незажженную трубку, конвоир тихо ругался сзади, когда путался сапогами в траве. Семенов заметил за забором крыши каких-то не то бараков, не то пакгаузов и тут передний ловко нырнул в пролом, открывшийся в заборе. Ну, точно, склады какие-то, причем вроде бы этот немец тут не впервые. Пролезли внутрь, причем конвоир скребанул штыком о кирпичи, двое других германцев укоризненно на него уставились и он, сконфузясь, снял штык и, не глядя, сунул его одним движением в болтавшиеся ножны. Приземистые здания грубой кирпичной кладки, точно склады, причем сделанные так, чтобы можно было сразу грузить в кузова машин, специальные возвышения сделаны. Прошли мимо нескольких ворот, причем ведущий строго посмотрел на всех, приложил палец к губам и тихо прошипел что-то вроде 'Псст!' Наконец у ворот с надписью '18' и табличкой 'Не курить' он остановился, ловко снял висячий замок, который только казался целым, а на деле был ловко сломан и скользнул в щель между приотворенными створками. Следом просочились все остальные. В полумраке были видны штабеля разных ящиков, немец уверенно прошел в глубину и тихо посвистел оттуда. Глаза у Семенова уже пообвыклись к полумраку, а вот шедший за ним потомок долбанулся об угол штабеля и зашипел от боли. Мужик с трубкой невозмутимо стоял у небольшого штабелька картонных коробок.

- Тафай-тафай! - сказал он и подмигнул.

Оказалось, что коробки хоть и большие, но легкие. Все взяли по одной и двинули обратно. Но у свежего пролома пожилые мужики оставили свои коробки и вернулись назад в склад, а конвоир, дотащив свою, остался у телеги. Таскать пришлось пленникам, впрочем, эта работа была куда легче, чем прошлые похороны, да и пахло из коробок душисто - хорошим табаком, отчего у Жанаева глаза возбужденно заблестели.

- Давай мала-мала? - спросил он.

- Нет. Не стоит - возразил Семенов. Он приметил, что у бурята появилась противогазная сумка после того, как он лазил в двухбашенный танк. По виду там был не противогаз. В принципе можно было бы по пути вскрыть одну из коробок и потянуть что-нибудь, папиросы бы очень пригодились. Но стоит германцам после погрузки снова обыскать красноармейцев - и получится тухло. К тому же конвоир маячил с одной стороны забора, а другой германец - тот, что значки и эмблемки собирал - с другой. Семенов решил не рисковать. Весь штабелек выволокли за пять ходок, к тому же пожилые в последнюю ходку прихватили два небольших, но тяжелых ящика. Когда телегу нагрузили с горкой и оттащили от забора в лесок, конвоир и впрямь снова обхлопал им карманы и залез в противогазную торбу. И даже удивился, найдя там только несколько армейских ржаных сухарей, а не украденные пачки папирос. После этого он опять примкнул штык, и телегу покатили дальше. Впрочем, она не слишком потяжелела. Дотащили до деревеньки наконец, втиснули телегу в сараюшку, закрыли дверцы.

- Карашо! - удовлетворенно сказал тот, что с трубкой и выдал каждому пленному по папироске. Как раз в помятой пачке этого самого 'Беломора' три штуки осталось. После этого германцы потеряли к пленным всякий интерес, занявшись обсуждением насущной проблемы дележа. То, что разговор шел на немецком языке, нимало не мешало понять это.

Трое пленных сели на край придорожной канавы. Жанаев раздал по сухарю каждому, захрустели всухомятку. Задумались.

- Черт, даже спичек нет - грустно сказал Семенов.

Жанаев просящими глазами посмотрел на него и кивнул в сторону разговаривающих немцев. Те как раз дымили словно паровозы. Хорошо еще дымок в сторону сносило.

- Ну, попробуй. Только аккуратно! - скрепя сердце согласился Семенов.

В общем, все обошлось хорошо, тот, что с трубкой дал азиату прикурить, правда, когда тот развернулся идти обратно, конвоир все же дал куряке пинка под зад и обратно Жанаев пришел прихрамывая. Впрочем, счастья это ему не слишком умерило. Лёха сидел очумелый, уставший до крайности, а Семенову уставать было нельзя. Не у тещи на блинах, а совсем наоборот - в плену. Опыта, конечно, тут никакого, но думать надо, здесь старшины нету, чтобы присматривал. И надо обязательно водичкой разжиться. И сейчас попить. Колодец с воротом был недалеко, только ведра там не наблюдалось, а пить уже давно хотелось. Присмотревшись, Семенов нашел неподалеку на обочине пустую бутылку и пару пустых консервных банок. Ведро нашлось на одной из сгоревших машин, закопченное и простреленное, но для того, чтобы воды набрать и попить - сгодится. В танк уже не полезешь, конвоир опять занервничает, а если с ведерком до колодца, наверное, и не возразит. Потому Семенов медленно побрел до машины, а когда снял ведро и поставил его на землю - совершенно неожиданно увидел рядом с остовом грузовика в пыли дорожной перочинный ножик, который не стоило оставлять тут. Притворился, что поправляет обмотки, незаметно сунул находку за обмотку, так же добрел и подобрал пустую бутылку и роскошной этикеткой, да и банки пустые тоже. Конвоир на минутку оторвался от разговора, посмотрел, но никак больше не прореагировал. И Семенов, не спеша, чтоб зря не нервировать конвой, пошел к колодцу.

Менеджер Лёха.

В жизни Лёха так не уставал. Никогда раньше. Думал, что пробежка с канистрами будет полным пипцом, ан оказалось, что еще хуже быть может. Ноги подгибались, руки тряслись, страшно хотелось пить, да еще и во рту было паскуднее, чем после дегустации напитка 'Ягуар'. Лёха как-то отупел и смяк.

Возможность сесть на край канавы была просто счастьем и менеджер повалился чуть не со стоном, как мешок набитый... Черт его знает, чем набитый, голова была пустой и тяжелой, думать не хотелось. После того как стошнило зубы неприятно скрипели, а ощущения передать было невозможно. А если учесть, что зубы он не чистил с того самого похмельного пробуждения, то букет ощущений тоже был совершенно новым. Азиат тем временем толкнул Лёху в бок и сунул ему в руку квадратный темно-коричневый сухарь. Совершенно механически Лёха стал его грызть, не чувствуя вкуса. Он словно выключился, хотя и смотрел и слушал. И сухарь грыз вполне вроде нормально. Только вот чувствовал он себя как-то странно, не человеком что ли. Не вполне мог понять как это, но ощущал себя именно так. Не человеком. Это не то, что пугало, а как-то вымораживало все мысли. Отстраненно, словно бы кино смотрел неинтересное, Лёха глядел, как спорят между собой немцы, как куряка Жанаев ходил прикуривать и как неугомонный Семенов начал зачем-то собирать всякий хлам с обочины дороги. То, что его спутники явно лучше него перенесли все пертурбации, немного удивляло, но не очень сильно, как совершенно неважное дело. А еще Лёха понимал, что его убьют. Это тоже было новым чувством. Особых эмоций понимание не вызывало, больно уж все было наглядным и простым. И пули, изрешетившие на его глазах токаря Петрова, и чужой штык, равнодушно колющий в его, Лёхину, задницу, и эти мертвяки. Нет, разумеется, в интернете доводилось видеть всякое, да и по телевизору показывали разное, так что сначала Лёха совершенно был уверен, что ничего в нем не дрогнет, но вот столкновение с таким реалом и всеми его реалиями, с легкостью опровергло эту уверенность. Картинки на экране монитора хоть и были жуткими в подробностях, все же не пахли, с них не летели мухи и не сыпались опарыши, а самое главное - там были совершенно посторонние люди, и, сидя за компом, любому было ясно - то, что на экране - это где-то очень далеко. И надо чудовищно постараться, чтобы попасть в такое место, где тебя заживо сожгут, деловито и весело или будут с шуточками отрезать голову. И вот он и не старался - а именно попал. И сегодняшние отвратительные трупы были совсем недавно нормальными живыми людьми. А теперь - они омерзительная падаль. И самое главное - ничто не мешает и его сделать такой же подгнившей жутью. Пристрелить, заколоть штыком, сжечь. Причем те, кто это с ним сделает, будет так же рад и спокоен, как... Да как был рад и спокоен сам Лёха, когда мочил импов, некронов, вортигонтов или зомби в компьютерных игрушках. Ему ведь было надо их ликвидировать по сюжету и переживать на тему очередного грохнутого хедкраба даже и в голову не приходило. Такая мысль даже как-то удивила Лёху. Оказаться в шкуре монстрика из игры, но в реале... Опять замутило.

Подошедший дояр что-то сказал, потом потряс Лёху за плечо, еще посильнее, а потом врезал мыслителю пару затрещин. Посмотрел пытливо и вдумчиво, словно художник на картину и влепил еще подзатыльник. Не больно, но как-то отрезвляюще.

- Не раскисай! - строго велел Семенов - ты как в себя пришел, или добавить?

- Пришел - пролепетал Лёха.

- На - ко вот водички попей - велел красноармеец и подал мятое и покрытое гарью тяжелое ведро. Из него через дырочки лились струйки, но наполовину оно было заполнено холодной водичкой. Лёха жадно присосался, чувствуя, что с каждым глотком ему становится все лучше и лучше, словно запыленные мозги протирают ласково влажной мягкой тряпочкой. Еще ему совершенно некстати подумалось, что вот так запойно сосали свою любимую жидкость вампиры в играх и фильмах и, налакавшись вдосыт, он передал обратно сильно полегчавшее ведерко уже с улыбкой, посмеиваясь над собой: 'Тоже вампир нашелся! Прокусил жестяное ведро и напился до отвала воды! Вампир - веган!'

Семенов приложился тоже, стараясь, чтобы капавшая вода не мочила зря обмундирование, потом протянул емкость кайфующему от папироски азиату. Пока Жанаев хлебал воду, бывший пулеметчик старательно обрабатывал консервные банки, камешком ровняя края и отогнутые крышки, чтобы зазубрин не осталось. Сходил еще раз за водой, на этот раз, словно спохватившись, все трое помыли руки и лица, с чего вообще-то надо было начать. Потом еще попили. Немцы видно порешали все дела и теперь сидели и болтали в тенечке. Пользуясь перекуром, словно чувствуя, что такая благодать ненадолго, Семенов еще раз притащил воды и теперь все трое напились впрок, про запас. А дояр еще и в бутылку воды набрал. Лёха, уже немного пришедший в себя сильно удивился, прочитав надпись на этикетке. Взял мокрую бутыль в руки, убедился, что не ошибся, покачал головой.

- Ты чего? - тихо спросил Семенов.

- Коньяк Хеннеси - так же негромко ответил ему Лёха. И поняв, что для крестьянина это ничего не значит ровным счетом, добавил:

- У нашего гендира любимый напиток. Ну, то есть директор наш такой коньячок пил. Сохранилась, значит, фирма.

Потом Лёха подумал, что много уже чего такого знакомого видал за последнее время тут - начиная со звезды 'Мерседеса' и кончая этой бутылкой и жестяной синей коробочкой от крема 'Нивея', в которую немец уложил свои затрофееные значки и эмблемки. Практически такая же баночка стояла на полке у Лёхи в шкафчике в ванной. Куда как знакома. И папиросы 'Беломор', кстати, тоже знакомым показался. Хоть картинка и другая немного, а, в общем, пачка угадывается с первого взгляда.

Семенов пожал плечами. Ему явно было безразлично, что какой-то мужчина в будущем будет пить такой коньячок. Вот то, что после обыска у них имущества совсем не осталось и даже фляжек нет беспокоило его куда больше, это даже Лёха видел. Глянув, как там немцы, не смотрят ли за ними, Семенов аккуратно вытянул из - за обмотки ножичек, раскрыл его и попросил Лёху сидеть смирно, не ерзать.

- Ты чего? - удивился попаданец у товарища.

- Думаю спороть с тебя эту птичку. Не стоит сильно выделяться - ответил тот и аккуратно стал подпарывать нитки. Через минуту тканая эмблема была уже сунута Лёхой в карман гимнастерки.

Оказалось, что очень вовремя. В скором времени подкатил запыленный грузовичок - не тот, на котором их сюда привезли, а другой, побольше размерами. Шофер окликнул конвоира, тот подошел к нему, о чем-то они перемолвились, и конвоир недвусмысленно показал пленным на кузов. Ведро Семенов хотел было забрать с собой, но германец это строго воспретил, пуганув дояра штыком. Сидеть опять пришлось на полу. Толком Лёха не видел, куда их везут, только вроде как туда же, откуда они эти папиросы приволокли. Но вдруг машина тормознула, кто-то начал резко и достаточно злобно разговаривать с шофером, в светлый проем накрытого брезентом кузова вслед за этим вперся невнятный персонаж - немец в каске и со странной бляхой на груди, здоровенной с золоченым орлом, на грубой цепи и с бросившейся в глаза надписью 'Feldgendarmeriе'. Когда он взялся левой рукой в перчатке за борт и заглянул в кузов, то и на рукаве оказалась та же надпись - на черной ленточке вышитой, а чуть повыше Лёха обнаружил похожую на его споротую эмблему - только у немца эмблемка птички была победнее и вроде как это был все тот же орел, что и на груди справа, только с веночком. Новый персонаж не торопясь оглядел пустой кузов и что-то иронично спросил у напрягшегося конвоира. Тот несколько испуганно даже отрапортовал. Выпалил он так быстро, что и разобрать ничего не удалось.

Стоящий у машины фрукт с бляхой на груди по-прежнему ехидно что-то заявил, на что конвоир рявкнул:

- Jawohl! - и вроде как облегченно перевел дух.

В ответ человек с бляхой отошел не спеша в сторону и разрешающе махнул шоферу рукой в перчатке. Машина тут же тронулась и поехала дальше.

- Хрена вам с маслицем, а не склады воровать - тихо-тихо, на пределе слышимости, прошелестел сидевший рядом с Лёхой Жанаев. Лёха только моргнул в ответ, потому как конвоир и до того не выглядевший добродушным зло нахохлился и всем своим видом выражал недовольство случившимся обломом. Между тем колеса прогромыхали явно по железнодорожному переезду, пошли какие-то домишки, заборы, сады, несколько раз кроме немецких солдат, которых стало как-то много попадаться мелькнули и гражданские люди.

Вскоре машина остановилась, конвоир вылез из кузова и молча кивнул сидевшим - дескать, выметайтесь. Пленные вылезли по возможности быстро и оказались на перекрестке не то крупной деревни, не то и села, но присматриваться было некогда, потому что конвоир повелительно рыкнул и показал глазами, куда двигать. У одноэтажного домика на земле сидело человек сорок - пятьдесят в обмундировании РККА. Семенов сообразил первым и потрусил к ним, за дояром поспешил и Лёха с азиатом. Мельком оглянувшись, Лёха убедился, что конвоир остался у машины, а за всей этой кучкой пленных вроде как и не наблюдает никто, благо немецких солдат и офицеров сновало по улицам много, можно сказать, что они тут кишмя кишели.

Пленные сидели плотно, и Семенов почему-то, не раздумывая особо, уселся с краю. Жанаев и Лёха плюхнулись рядом с ним. Завертели головами.

- Дешево отделались - сказал Лёха своим соседям.

- С чего бы? - отозвался Семенов.

- Я думал нас этот сукин сын обязательно или пнет или еще что выдумает. А обошлось.

- Болит задница-то? - невесело усмехнулся дояр.

- Угу - признался Лёха. Сидеть было не удобно, штык все-таки не майская роза и пара уколов были не просто царапинами, как ощущал их попаданец.

- Ну, так у нас все впереди - оптимистично заверил Семенов. И как в воду глядел. Только сейчас Лёха обнаружил, что их и здесь охраняют - слева под деревом метрах в десяти незамеченные сразу сидели на стульях трое фрицев, а перед ними на обычном столе стоял ручной пулемет. Вот один из этих троих поднялся неспешно, подошел к новоприбывшим, внимательно осмотрел их. Семенов и Жанаев для него привлекательными не показались, а Лёхой он с чего-то заинтересовался серьезно, даже на корточки присел, с интересом разглядывая ботинки. Лёхе очень захотелось поджать ноги под себя, но немец остановил это поползновение строгим цыканием, потом удовлетворенно кивнул головой поднялся и, поискав глазами кого-то, поманил пальцем. Неподалеку поднялся такой же пленный, суетливо подбежал к немцу и старательно вытянулся в струнку. Немец коротко распорядился и красноармеец с изрядной долей подобострастия сообщил, что пану официеру понравились ботики и давай стягай.

- А как я-то без ботинок ходить буду? - искренне удивился Лёха.

- Та босиком, як жеж иначе? - удивился переводчик.

- Лучше снимай - посоветовал сидящий рядом с Семеновым паренек с перевязанной правой рукой.

- А иначе что? - тревожно глядя на проявляющего признаки нетерпения немца спросил растерявшийся Лёха.

- В лучшем случае набьют морду. Сильно. В худшем - этот холуй с тебя с дохлого снимет - вразумительно и четко расставил все точки над 'i' солдат.

Не очень понимая, что он делает, Лёха стал развязывать неловко шнурки, стянул ботинки и их тут же перехватил переводчик. Смахнул с них пыль рукавом гимнастерки и чуть ли не с поклоном вручил немцу. Тот спокойно забрал еще теплую обувку, и вернулся так же не торопясь обратно за стол с пулеметом.

Переводчик радостно и лучисто поулыбавшись в спину уходящему гансу, вернулся на свое место, а Лёха растерянно уставился на свои разутые ноги.

- Прямо гоп-стоп какой-то - убитым голосом сказал Лёха.

- Право победителя - хмыкнул в ответ красноармеец с перевязанной рукой.

- А давно вы здесь? - спросил Лёха.

- В плен вчера попал, а сюда сегодня привели. Тут вроде как сборный пункт, то и дело еще подгоняют.

- Кормили? - задал вопрос и Семенов.

- Вчера какие-то объедки давали. Но там другие немцы были. Те, что нас в плен забрали. А тут - с рук сдали - и все.

- В списки вносили, допрашивали? - не отступался Семенов.

- Нет. Этого не было, никаких записей. Вон, гляди, еще гонят - показал взглядом раненый. Лёха глянул в том направлении и увидел двух тяжело бегущих по середине улицы красноармейцев. Расхристанных, взмокших, без пилоток и ремней, сзади за ними ехал мотоциклист и покрикивал на бегущих, периодически поддавая газку, отчего мотоцикл свирепо взрыкивал, а красноармейцы пытались бежать быстрее.

Семенов поморщился. Находившиеся на улице немцы что-то советовали весело мотоциклисту, а он явно работал на публику, чаще ревел мотором и что-то горланил в ответ, отчего веселье нарастало и катилось по улице, сопровождая бегущих. Из дома напротив выскочило на шум еще несколько немцев, живо напомнивших Лёхе тех - с трубочками, которые со склада папиросы сперли. Видно так принято было ходить вне строя - сапоги, портки и нижняя рубашка с подтяжками. Про себя Лёха отметил, что у немцев подтяжки носили многие, а вот у наших видеть не доводилось.

Перед кучей сидящих на земле пленных, мотоцикл взревел совсем уж лихо и оба бегуна, видимо совсем потеряв от усталости и страха головы ломанулись в гущу прямо по сидящим. Моментом вспыхнула брань и вроде даже короткая драка, но тут же все и закончилось, бегунов сбили с ног и они затерялись в общей массе раньше, чем немец за столом схватился за пулемет. Мотоциклист подкатил к столу, что-то кратенько сказал, получил ответ, такой же краткий и умчал прочь, подняв пыль.

- Не зря тащил, как сердцем чуял - проворчал Семенов и сунул попаданцу те самые нелепые чуни из шинельных рукавов. Лёха, вздохнув, напялил их на свои ноги и наконец, получил возможность осмотреться. Жизнь кипела в этой деревне, тихо и уныло было только в этом углу, где сбились в кучу взятые в плен. Победители же радовались жизни на всю катушку, причем, не обращая никакого внимания на красноармейцев. Обзор у Лёхи был отличный и потому он мог видеть довольно далеко. Не понятно с чего, но первое, на что он обратил внимание, были сапоги дрыхнувших прямо под стенкой избы неподалеку нескольких фрицев. Может из-за того, что после гоп-стопа обувь привлекала его внимание, то ли из-за сверкания чего-то на подметках сапог. Тихо спросил у Семенова, что это такое. Сверкало что-то рядами на подметках, прямо сияло на солнышке. Боец так же негромко отозвался:

- Шипы у них такие, гвозди специальные. Это шляпки сверкают. А весь каблук подкова берет, малость поменьше, чем лошадиная. Чтобы износу не было обувке. Мы уже дивились, когда первые германцы рядом с нами валяться остались. Может оно и верно, только ходить тяжело, да шуму много, если не по траве, а по брусчатке идти. Баловство, в общем. Ладно, ты пока сиди тихо, мне кое-что узнать надо.

И Семенов аккуратно стал перемещаться дальше среди сидящих, спрашивая то одного, то другого о чем-то. Жанаев сидел молча, тоже посматривал по сторонам. Да и раненый сосед не шибко рвался болтать, потому Лёха мог наблюдать за тем, что творилось вокруг без помех. Сразу удивило то, что немцы были какие-то сбродные, вроде как в одной армии служат, а наряжены кто как, пятнистых, правда, таких, что убили Петрова, тут не было, никого вообще в камуфле, зато были и в сером и темно-зеленом, двое прошли вообще в каких-то белых полотняных портках. То же и с фуражками - Лёха помнил, что у всех немцев фуражки были со стоячей такой тульей, горделиво задранной, а тут вон у того, что за столом сидит слева - фуражка как кепка мятая, блином на башке. А у его соседа - кепи с козырьком. А третий с краю - в пилотке. Даже странно, по кино судя все немцы одевались в одну форму, а тут как на ярмарке какой-то. И даже эсэсовец вон в черном прошел. Лёха проводил взглядом невысокого парня, на пилотке которого поблескивали старомодные мотоциклистские очки, сам парень при этом выглядел немного комично, потому как был нагружен под завязку - тащил две полные канистры (тут Лёху немного передернуло от воспоминаний), а в зубах держал здоровенный бутерброд, отчего походил на озабоченную собаку, добывшую зачетную кость. То, что это эсэсовец Лёха понял сразу - настолько-то уж он в Третьем Рейхе разбирался, чтобы понять - если на фрице черный комбинезон и черепа в петличках, то это точно эсэсовец. Стильно смотрелась форма, признал про себя Лёха, не зря Хуго Босс делал, классный дизайн и даже розовая окантовка на пилотке и петличках впечатление не портит, хотя цвета девчачьи. Тут менеджер немного опомнился и грустно улыбнулся, вот больше не о чем думать, как о дизайне. Жрать хотелось, а многие из тех арийцев, кого он сейчас видел как раз либо жрали, либо готовились пожрать. Опять же странное впечатление разброда получалось, потому что слева чуть подальше по улице несколько человек стояло в очередь к явно самодеятельному котлу, стоящему на обычном костре, а вот справа - тут Лёха был уверен, стояла нормальная походная кухня, но там никто не копошился, зато куча солдат неподалеку от этой кухни сидела и активно ощипывала кур - перышки так и несло ветерком по улице. Хотя видно было, что немцы перья явно собирают, но при таком объеме работы поневоле за всем не уследишь. Мимо пленных деловито скорым шагом прошло несколько немцев, тащивших капустные кочаны, но они явно шли не в ту сторону, где щипали кур. Лёха проглотил набежавшую слюну и попытался отвлечься от представления хрусткого свежего капустного листа во рту. Мама часто готовила из капусты и морковки 'витаминные салаты' и Лёха с детства прибегал на кухню, за отдельным листом. Традиция уже такая была - листик схрумтеть и потом кочерыжку сточить. Нет, надо кончать думать о жратве. И Лёха постарался отвлечься.

Помогло и то, что не только жратвой фрицы занимались - несколько девчонок из местных явно были окружены льстившим им вниманием зольдатов и кокетничали вовсю, вон ту уже зольдат так по-хозяйски полапывает, а она и не против, только похихикивает, судя по всему. Лёха усмехнулся - ну, в общем, что в ночном клубе, что тут, только наряд другой, а так те же песни. Немцы вон не только с девчонками тусуются, что-то делали еще, причем вроде как железом брякали. Приглядевшись, понял - разложили на дощатом столе разобранное оружие и вроде как что-то показывают нескольким пацанам из своих же. Вроде как такой же пулемет, что на Лёху сейчас смотрит.

В отличие от оживленных немцев куча пленных выглядела неподвижной, тусклой мятой массой. А немцы с чего-то стали еще оживленнее, стали собираться на улице, звать друг друга, словно цирк какой-то едет, даже те, что куриц ощипывали - бросили свою работу. И да, действительно скоро под дружный смех зольдатов появился и цирк - роскошный легковой автомобиль - Лёха уже и не удивился знакомой сверкающей звезде на радиаторе Мерседеса, только вот этот кабриолет волокла весьма пара убогого вида лошадок, и в целом зрелище было комичное. Никак неказистая колхозная, коротконогая и пузатая скотинка не сочеталась с шедевром германского автопрома.

Впрочем, седоки кабриолета, хоть и выглядели явно начальством, потому как на погонах у них что-то серебряное было, но держались очень демократично, словно понимая комизм ситуации и сами вовсе не против были поучаствовать в общем веселии. Кучер - шофер шутовски раскланялся перед собравшимися, его наградили аплодисментами и одобрительными выкриками. За спинами собравшихся вокруг автомобиля происходившее было видно не самым лучшим образом, тем более, сидя с земли, но вскоре до Лёхи дошло, то ли словечко 'пропаганда' несколько раз услышал, то ли увидел на вылезших из авто посверкивавшие на солнце фотоаппараты, то ли еще как, но ясно стало, что это корреспонденты тогдашних СМИ прибыли. В воздухе прямо чувствовалось, что зольдаты чуточку презрительно относятся к этим корреспондентам, чуточку опасаются и явно хотят запечатлеться в истории. Даже хлипкий и сутулый зольдат стоявший неподалеку в весьма обтерханном обмундировании горделиво выпятил тощую грудь, как оказался рядом с автомобилем. Прибывшие тут же стали распоряжаться, но не так, как им полагалось по чину, не по - офицерски, а как-то очень по-домашнему, по-свойски, называя окружающих 'камерадами'. Тем не менее, публика живо засуетилась, к поломавшейся машине тут же нагрянуло несколько эсэсовцев - в уже знакомой черной форме с розовыми кантами, вместе с ними оказалось и несколько обычных в серой, живо открыли капот и завозились уверенно в брюхе заболевшей кабриолетины, лошадей выпрягли и убрали с глаз долой и наоборот, как-то начали что-то городить на противоположной от пленных стороне. Те, кто дрых у стены живо построились в очередь перед вынесенным из дома стулом, рядом поставили что-то странное, на треноге, но как будто знакомое, корреспондент повыбирал место, откуда снимать будет, потом появился явно какой-то чин, потому что на нем форма сидела очень ладно и много было всяких фиговин на погонах и мундире, первый из очереди сел на стул и тут Лёха понял, что это походная стоматологическая установка, а вон и аккумулятор стоит, электрическое питание значит. Жужжала бормашина, пациент старательно растягивал пасть, стоматолог уверенно работал, стоявшие вокруг отпускали шуточки - все, кроме тех, кто стоял в очереди. Второй из кабриолета тем временем сделал несколько общих снимков, потом подошел к почтительно вставшим перед ним конвоирам за столиком с пулеметом. Пулеметчик остался на месте, остальные подошли к пленным и стали осматривать сидящих. Выбрали несколько человек, на вкус Лёхи совершенно нефотогеничных, каких-то плюгавых, корявых и кривоногих, треть из них была еще впридачу еще и азиатами. Мордами они тоже не вышли. Честно признаться - корявые у них были морды. Словно гоблины какие-то, могли бы у Толкина в кино без грима сниматься. Пока их фотографировали, конвоир в фуражке блином поднял другую группу - эти выглядели совсем другими, в полной форме, с шинелями, котелками и флягами. Совершенно нормальные люди, ни у одного нет никаких бинтов, все целые и здоровые. Тут же немцы приволокли пару армейских термосов - ребристых, здоровенных, литров на двадцать каждый - и выстроившимся в очередь чистеньким пленным аккуратно надевший на себя белый поварской фартук немец половником стал разливать довольно густой суп, что корреспондент и запечатлел для истории. Смысл таких действий Лёха не понял, но корреспондент действовал уверенно, явно точно зная, что ему надо. Потом затрещал забор у домика слева и оттуда, валя фруктовые деревья, выехал малюсенький танк, в котором опытный глаз геймера сразу опознал Pz.Kpfw.II, на буксире танчик волок советский БТ, не горелый, но сильно битый, пробоины были видны даже на расстоянии. Сначала корреспонденту пришлось немного поорать, чтобы стоявшие рядом зольдаты отошли подале. Потом на фоне битого БТ гордо несколько раз проехала двоечка, вытащившая БТ на буксире откуда-то с задворков - и с закрытыми люками и потом с открытым, откуда воинственно торчал командир двойки. Подождали, пока уляжется пыль, поднятая гусеницами, потом оба корреспондента что-то обсудив, вытащили из кучи пленных испуганного паренька в танкистском шлеме и горелом в нескольких местах замасленном комбезе, что-то ему втолковали через услужливого переводчика из пленных и танкист неохотно полез в танк БТ, где и встал в башенном люке, задрав руки. Но выглядел при этом как-то на вкус Лёхи неестественно. Немцы пришли к тому же выводу, потому один из эсэсовцев в черном комбезе по приказу фотографа лихо вспрыгнул на броню БТ и дал нашему танкисту подзатыльник. Парень в шлеме испугался еще больше, но такой вид фотографа устроил и он сделал несколько снимков, сняв заодно и пару как бы берущих в плен этого дурня эсэсовцев.

Попасть в объектив хотели многие и потому не слишком чинясь оба корреспондента щелкали своими фотоаппаратами не жалея кадров. Зольдаты остановили куда - то неторопливо трюхавшего на лошадке кавалериста, которого как раз сфотографировали на фоне танка БТ корреспонденты и тот, ухмыляясь, помог нескольким из толпы залезть на свою кобылку и их тоже сфотографировали корреспонденты. Насколько успел заметить Лёха, конник сделал на этом небольшой бизнес - во всяком случае, двое из снявшихся вполне открыто отдарились - один сигареты дав кавалеристу, другой сунул бумажку, очень похожую на купюру. Ну, точно, как в праздники в парке детей на лошадке так же фотографировали.

Боец Семенов

Пленные были даже на первый взгляд совершенно разными - сразу же выделялась группка человек из пяти - шести, чистеньких, веселых, даже, пожалуй, довольных происшедшим. Опять же все было при них - от туго набитых сидоров и шинелей, до фляг котелков и прочего снаряжения, красноармейцу положенного по уставу. Не похоже было, что их схватили и обезоружили прямо в кипячке боя. Несколько человек наоборот были совершенно обалделыми, ободранными, со свежими ссадинами и кровью на одежде - вот этих явно взяли с бою. Остальные выглядели где-то посередке между кучкой благостных, как их окрестил для себя Семенов и тех, что были после недавней драки. Агонизировавшая дивизия, огрызки и обломки других частей, добиваемые германцами в этом районе, были представлены и в пестром сборище военнопленных. Больше всего было пехотинцев, но и танкисты сидели - их отличали комбинезоны да танкошлемы, артиллеристы наличествовали, пара была явных техников, даже из ВВС один был - а Семенов думал, что кроме Лёхи тут никого из воздушной братии не окажется. Половина сидевших была ранена, забинтована чем попало и на скору руку, но видно, что все - легкие, ходячие. Ни одного тяжелого тут не было. И этих, Логинова со Спесивцевым тут не оказалось, чему Семенов сначала порадовался, а потом вспомнил, что и Петрова тут нет. Так что ничего хорошего, нечему тут радоваться.

Охрана, сидящая с пулеметом под деревом не препятствовала пленным перемещаться с места на тесто и то один, то другой боец по каким -то своим делам перебирались, не пересекая невидимую черту, ограничивающую это скопище людей. Вялое такое копошение получалось, тем более, что кроме группки сытых и благополучных остальные выглядели и уставшими до чертиков и голодными.

Пользуясь этой возможностью, Семенов аккуратно подсаживался то к одному, то к другому, разыскивая земляков и интересуясь важными вопросами - кормят ли тут, есть ли водичка и что вообще слышно. Раньше в плену быть не доводилось, потому надо было понять, что и как будет, что и как надо делать самим. В деревне был дядька Евстафий Егорыч, он в империалистическую оказался в немецком окуржении, где в плен и попал. Первым делом его отбуцкали сапогами и прикладами, потом записали кто он и откуда и сидел он за колючей проволокой лагеря для военнопленных до конца войны. Видеть потом колючую проволоку не мог - до судорог дело доходило, причем всерьез, без шуточек. Но вот жить в плену оказалось можно, кормили три раза в день, лечили, когда заболел, в общем, нормально, по-людски относились, хоть и врагами были. Голодно, конечно было в конце войны, ну так и германцам самим жрать было нечего, дети у них из-за блокады без ногтей рождались. Но если пленный помирал - то давали хоронить его как положено, на кладбище, с отпеванием и попом, в гробу, что по тем временам, когда в России прогрохотала гражданская война, казалось даже и роскошью. А офицерам российским императорской армии даже и разрешалось вне лагеря жить, как частному лицу. Под честное офицерское слово, что не попытается офицер удрать из такого плена. Потом вот Тухачевский слово нарушил и удрал и всех офицеров тогда в лагерь обратно загребли, как простых солдат. Дескать, за это Тухачевскому потом и отомстили офицера, когда он уже маршалом стал. В общем, дядя Евстафий Егорыч о германцах отзывался уважительно, порядочные, дескать люди были, толковые и в механизмах разбирались не чета нашим. А в итоге многие односельчане - погодки Евстафия Егорыча вернулись с войны беспомощными калеками, многие и вообще не вернулись, погибли где-то далеко на той громадной и жуткой войне, а он вернулся целый, здоровый. Безногий пьянчужка Лямоныч не раз матерно и грязно Евстафия хаял, что, дескать, отсиделся бугай за чужими спинами. Дядька на это старался внимания не обращать, но видно было, что вопли деревенского дурачка юродивого ему неприятны сильно. Но, тем не менее, призванный двумя годами позже Евстафия Лямоныч, вернулся бестолковым обрубком, рассказывая всем и каждому, кто соглашался его слушать, а уж тем более угощал вояку самогонкой, как ему ноженьки порвало как раз гранатой - лямонкой и пришлось ползти подранетому солдату по грязище осенней две версты, волоча за собой то, что раньше было крепкими белыми ножками. А когда, в конце концов в полубеспамятстве дополз он до своих то в гошпитале лекаря отрезали уже помершие ноги напрочь. И стал бравый и бойкий рядовой драгунского полка беспомощным огрызком. А сукин кот и блядий гад Евстафий Егорыч вернулся с войны на своих двоих ногах, целехоньких, что сильно отличает тех, кто с ногами от тех, кто таковых не имеет. И не только потому, что в крестьянском хозяйстве безногому мужику места нет, а еще и потому, что и с девками не попляшешь, и замуж за такого никто не пойдет. Сильно другая жизнь у безногого в деревне выходит.

Как и положено сметливому крестьянину Семенов это отлично помнил, и потому надо было решать - что делать дальше. Черт, знал бы, что такое случится - повыспрашивал бы все до мельчайших деталей у дядьки, что да как было. Но тогда это казалось совершенно бесполезным занятием, кто ж знал, что вот так оно выйдет. С одной стороны - прикладами и сапогами не отбуцкали. Это хорошо. С другой - не кормят и не переписывают. А вот это уже плохо и как-то настораживает. Неправильно такое. Значит, кормить не будут. Потому как пока не знаешь, сколько у тебя голодных ртов - не поймешь, сколько продуктов в котел класть. Простая Арифметика. А дядька не раз говорил, что у германцев каждый грамм на учете и тошные они в своем скупердяйстве до зеленой тоски. Вот чего у германцев нет - так это широты, все пытаются высчитать до мелочи ненужной, совершенно уже пустяковой. А в итоге со своим счетоводством таким по мелочи все делают правильно, а в больших делах проваливают все с треском. Вот и войну ту мировую проиграли капитуляцией, хотя сами же ее и начали и рассчитали все вроде бы дотошно. И что выходит? А выходит, что не пересчитали даже по головам. Списков не составляют, хотя возможностей для того было много. Ну, положим они с Жанаевым и Лёхой в плену недавно - но сидевший рядом парнишка-артиллерист с перевязанной рукой уже сутки в плену. И не передовая тут, тыл уже глубокий, фронта не слыхать, не грохочет. Значит, горячки нет. А списков не пишут. Хотя дело это проще пареной репы, если самим лень заниматься - вон тому шустрому переводчику дали б карандаш и лист бумаги, он бы со старанием великим всех бы переписал. Интересно, что все-таки эти благостные такие довольные сидят, посмеиваются и вид у них словно они у тещи на блинах? К слову и шустрый переводчик был из их компашки. Потому, не добившись проку у хмурого танкиста, из-за неряшливой рыжей щетины словно бы заржавевшего и у обалделого низкорослого пехотинца с непокрытой башкой, густо измазанной запекшейся кровищей, Семенов присел, без труда найдя свободное место у компашки этих самых, одетых по Уставу. Те как раз что-то жевали и крайний - коренастый плотный мужик средних лет покосился на присевшего рядом бойца.

- Хлеб да соль! - поздоровался Семенов для начала разговора.

- Ем да свой, а ты рядом постой! - неприветливо отозвался известным присловьем коренастый и неприязненно спросил:

- Чего надо, колхозный? Мы не подаем убогим.

- А я и не прошу. Просто хотел узнать - как оно тут в плену, вы вроде не сегодня попались? - ответил невозмутимо Семенов, хотя в душе очень хотелось плюнуть да и уйти от этой публики.

- Как оно? Это, смотря кому - рассудительно ответил коренастый уже не так неприязненно. Сидевший рядом с ним квадратномордый мужик усмехнулся. Остальные, включая переводчика явно обрадовались развлечению - сидели они плотно, давно и видимо скучали.

- К примеру, вот вам. Вы как попались? - спросил Семенов.

- А мы, мил человек, не попались - засмеялся весело квадратномордый. Смех, впрочем, его никак не украсил. Такой уж физиомордией бог человека наградил - злобной и упертой.

- То есть это как? - не понял боец.

- А вот так. Мы сами сдались. Как положено русским людям - охотно пояснил коренастый.

- Что, колхозный, опять не понял? Экая ты тупая животинка, неразумная - подъелдырнул Семенова квадратномордый. Впрочем, если он рассчитывал на ругань и скандал, это было без толку. Семенов умел держать себя в руках, пройденные драки к тому приучали неплохо. Кто петушится, да задирается - тот на ногах стоит не крепко. Для сопляков это годное - петушиться. Потому мордатому невдомек было, что дойди дело до кулаков, колхозник этот успел бы опилюлить не вставая и его самого и его коренастого соседа без особой натуги. Умел Семенов так бить, что валился противник как бык на бойне, молча и сразу. И удар был хорош, соседские деревни это знали и Семенова опасались как кулачного бойца. Впрочем, и колом он мог приголубить качественно, а раз было и скамейкой наволохал пришедшим на танцульки-посиделки парням из соседней деревни, как только они стали безобразничать и фулюганить. Вот задираться Семенов не любил. Не бойца это дело. Потому и сейчас сидел спокойно, бровью не повел. Спросил только:

- А как сдались? Не опасались, что постреляют не разобравшись?

- Читать надо уметь! Немцы же все разъяснили, культурные же люди! - покровительственно и немного свысока ответил коренастый, вытягивая из кармана пачку бумажек:

- Грамоте разумеешь?

Семенов кивнул.

- Так вот смотри! - сказал собеседник и дал в руки пачку листков разного размера. Такие Семенову уже попадались, просто сразу столько и так много разных не было. Видно коренастый и его компания постарались, собирая все листовки, которыми немцы посыпали советские войска. Лежащая сверху и впрямь инструктировала просто и доходчиво как надо сдаваться в германский плен, надо только громко крикнуть 'Штык в землю', 'Сталин капут' и с поднятыми руками выйти к германским военнослужащим. Одна такая листовка была пропуском для любого числа сдающихся. Хоть целым полком иди. Обещалось хорошее обращение со всеми пленными и особенно хорошее для тех, кто сдастся добровольно и без сопротивления. Таким обещалось - письменно - работа по специальности, усиленное кормление и много всякого хорошего.

- Ты читай, читай, просвещайся, колхозный. Авось и поумнеешь. Немцы - культурные, цивилизованные люди, арийцы. Они если пообещали - то выполнят все до копеечки, люди чести, не коммуняки сраные - торжественно и громко сказал квадратномордый. Окружающие группку пленные отреагировали по-разному. Кто и не повернулся даже, а сидевший поодаль сержант-танкист в прогоревшем дырами комбезе негромко, но зло сказал, как плюнул:

- Громче старайся, глядишь, и дадут тебе немецкий башмак поцеловать, гнида. Жопу свою лизать не дадут, конечно, рожей ты не вышел, но башмак, может, и дозволят почеломкать. Будет тебе праздник на всю жизнь! Детям будешь хвастать. И внукам. Если доживешь.

- Ну, ты наглый как колымский пидарас! - вскипел моментально квадратномордый, порываясь встать, но как-то не слишком настойчиво.

- Тебе виднее, я с пидорасами не общался - еще более зло, но так же внятно сказал танкист.

- Сядь и заткнись! - одернул соседа коренастый, словно бы испугавшийся его порыва. К удивлению Семенова кипевший праведной яростью хам тут же утих. Коренастый запоминающе поглядел на танкиста, тот ответил тем же. Тогда коренастый сказал уверенно:

- Это мы еще посмотрим, кто немецкие башмаки целовать будет. А мы жидовскую власть и жидов защищать не намерены, пусть жидовня дураков в другом месте ищет. И потому нам немецкие солдаты руки пожали как равным. А вот таким, кто на Сталина с жидами надышаться не может - тем немцы скоро устроят праздник.

- Ишь как, даже поручкались, не побрезговали, значит? - оскалил зубы сержант-танкист.

- Ты зубы то спрячь, не люблю я, когда зубы скалят - огрызнулся коренастый. И, видя, что многие пленные смотрят на их перепалку сказал погромче:

- Да, мы когда сдавались в плен, немецкие военнослужащие нам пожали руки! Как равным! Это большевики рукопожатия отменяли. А наши освободители - нас за людей держат и понимают! Они настоящие мужчины! Не этой жидовне чета! Я себя давно человеком не чувствовал под гнетом большевиков, а теперь я - Широпаев - человек! Настоящий русский человек Свободной Руси!

- Король свободной Руси Широпаев Первый! Кланяйтесь, пока не поздно, а то завтра погонят нас как скотину, не успеете порадоваться. Тебя-то, небось, сразу в Москву, короновать, а? - иронично заметил танкист.

- Москва? Жидотатарский город, к черту ее снести надо! Ничего русского там нету. Один вред от Москвы всем русским! Исконная Русь - это Новгород Великий, а вся остальная Рассея - это азиатчина - уверенно ответил коренастый. Спорщик - танкист очень сильно удивился. Сидел, удивленно покачивал головой. Семенов тоже не вполне понял, о чем речь. С чего это Кострома, Ярославль или, к примеру - Вятка - жидовская татарщина?

- Чушь! Киев - мать городов русских. Там - Русь! А все остальное - это нерусь! - так же убежденно заявил квадратномордый и надулся от гордости. Тотчас отозвался сидевший рядом с ним кривоногий мужичок, заявивший, что Киев - самое жидовское гнездо и есть. А если уж смотреть Русь - так это там, где мы, казаки, на югах! И если б не жиды с Троцким, то корню б казацкому перевода бы не случилось.

- Ты ж говорил, что казаки не русские? - удивился коренастый.

- А что - хохлы русские что ли? - ответно изумился кривоногий. Тут возмутился тот. С квадратной мордой.

Спор, возможно бы, и продолжился, но на шум обратил внимание немец, сидевший за пулеметом и ему это не понравилось. Он негромко, но увесисто прикрикнул:

- Ruhe!

Что он сказал, было непонятно, но сейчас же все спорщики притихли. Только неугомонный танкист негромко, но ядовито припечатал:

- Ишь, судьбы страны уже порешали, свободные люди, а стоило немецкому ефрейтору прикрикнуть - сразу языки в жопы засунули, храбрецы освобожденные!

Семенов для себя решил, что делать ему тут нечего, только неприятности будут, да и не понравились ему эти благополучные с виду люди, странные они какие-то, и говорят, не пойми что. Оно конечно в показанных ими листовках каждое второе слово считай было про жидов, но это его не очень волновало, так уж получилось, что евреев в деревне как-то не было, и потому весь накал пропаганды германской мимо Семенова пролетел. Но вот то, что в каждой листовке с пропуском было четко прописано, что обещают хороший уход и питание всем, а сдавшимся - так и особенно хороший уход, это боец цепко запомнил.

- А вас кормили уже? - спросил он коренастого, злобно ворчавшего в адрес танкиста заковыристые ругательства.

Тот сердито посмотрел на спрашивавшего, видимо решив, что его пытаются подначить, но взгляд Семенова был чист и невинен и потому коренастый нехотя ответил:

- Как взяли в плен, кормили супом. Он у них в кухне оставался. Потом не кормили.

И тут же, словно оправдываясь, добавил:

- Но у нас и с собой есть и слишком много пленных. Не рассчитывали они, что столько пленных будет. Просто немцы еще не разобрались, больно уж много нас сдалось, никто не хочет на большевиков пахать. Ну, кроме нескольких поджидков - и он указал взглядом на сержанта в прогоревшем комбезе.

Семенов кивнул и двинулся дальше. Многократное повторение - практически в каждой листовке - о том, что все беды из-за жидов и что теперь без жидов будет рай на земле, его не интересовали. Рая на земле по-любому не будет, не бывает такого, чтоб рай был на земле, это ему с детства ясно стало, потому и рассказам городских пропагандистов он тоже не очень верил, а вот то, что листовки обещают хорошее обращение и кормежку - он запомнил. И дополнительно отметил, что особо хорошим обращение не назовешь, да и кормежки не видать.

Земляков ему своих найти не удалось, узнать, что толковое тоже не получилось - никто ничего не знал, разве что пленные тут были сборные - самые давние уже три дня в плену были. Но они были какие-то заморенные, и говорить не рвались.

Вернулся Семенов к Жанаеву и Лёхе как раз тогда, когда приехавшие на влекомой лошадками машине корреспонденты уже вовсю занимались фотографированием всякого разного. На вопросительные взгляды пожал плечами и сел рядом с ними, глядя на германские развлечения. Отметил про себя, что 'бравший советского танкиста в плен' паренек не удосужился вставить в свой автомат рожок, и никто его не поправил, так и угрожал свирепо незаряженным автоматом, потом удивился, глядя на немцев, проехавших несколько раз по улице, позируя фотографу.

- Развели цирк, недоумки - презрительно процедил сквозь зубы сидевший рядом парень с перевязанной рукой. Семенов внутренне с ним не согласился, то, что два человека взгромоздились на плечи водителю мотоцикла, а он при этом вел тарахтелку и улыбался, как раз бойцу понравилось. Вот то, что немцы что-то разыгрывали у стоявшего поодаль сортира, откуда неслись взрывы хохота - это Семенову показалось неприличным. Фотографы еще запечатлели многое - и то, как торжественно какой-то германец с нашивками приколотил какую-то таблицу к двери здания на площади, а остальные поаплодировали и то, как два десятка солдат очень шустро собравшись в несколько шеренг что-то бодрое спели, и как таскали привязанных к шесту общипанных куриц и даже - как специально притащили на площадь пару приличных габаритов свиней и тут же их застрелили из пистолетов. Одного свина даже привезли в люльке мотоцикла, что тоже вызвало оживление.

- Неаккуратно работают, так один другому руку когда-нибудь прострелит - сказал паренек с раненой рукой.

- А пели они что? - просто чтобы спросить произнес Лёха. Паренек усмехнулся и довольно похоже, уловив ритм и мелодию, пропел:

- Jetzt тебя ждала я.

warum ты не пришел?

я не такая frau,

чтоб ждать по drei часов.

- Про любовь, значит? - немного удивился Семенов. Потому как вот германцы - а тоже у них песни про любовь. Как у нормальных людей, в общем.

- Про нее. Дескать, будем встречаться под фонарем у ворот, Лиля.

- А ты по-немецки разумеешь? - удивился Семенов.

- Разумею. К слову моя фамилия Середа.

Семенов представился, за ним следом и остальные. Познакомились. Семенов рассказал, как их взяли в плен, не слишком поминая про чертовы канистры, чтобы избежать вопросов ненужных о стоящем в лесу танке, артиллерист в ответ поведал, как тащили они по лесной дороге оставшуюся последней от всей батареи пушку с парой снарядов, да и наскочили на немцев. Троих здоровых пушкарей в плен забрали, одного, замкового, почему-то застрелили, да двое раненых в расчете было, которые идти не могли - их тоже прибили там же. Доставили сами своими руками немцам орудие с упряжкой, хотя и не полной, лошадок-то на батарее тоже выкосило, пока позиции держали, там огня с железом было - мама не горюй! А потом вот так вот вляпались, проболтавшись вполне благополучно по этим лесным дорогам несколько дней. Не героично как-то все получилось. Не такого ожидали.

Помолчали. Совершенно неожиданно для Семенова германцы притащили пару термосов и покормили ту самую группу благополучных пленных. Это заставило бойца задуматься - так все таки, получается, кормят они добровольно сдавшихся? Он уж совсем решил, что листовки врут - а вот, стучат ложками эти охламоны и от запаха вкусной пищи скулы сводит. Пока они ели их фотографировал один из корреспондентов. Потом он чего - то нетерпеливо ждал, наконец несколько местных бабенок на себе прикатили телегу, в которой лежало трое-четверо наших, но ясно, что шибко раненых. Не ходячих. Их фотокорреспондент тоже сфотографировал, потом кого-то повыкликали и одетый по полной форме германец в каске и с подвешенным к поясу штык-ножом выбрал из сидящих красноармейца с окровавленной головой, поставил его перед собой и умело и споро забинтовал ему голову. Семенов обратил внимание на три вещи - германский санитар с краснокрестной повязкой на рукаве все время стоял так, чтоб лицом к камере, а к пленному он и не поворачивался толком, второе - как только фотоаппарат отщелкал свое и корреспондент убрал его в футляр, санитар потерял всякий интерес к перевязываемому и бросил конец бинта просто так, не закрепив, а в третьих пока он бинтовал на рукаве посверкивал серебром шеврон, какие уже Семенов видел раньше. Почему-то стало интересно - что это за шеврон такой.

Лимузин корреспондентов тем временем зафырчал и под одобрительные крики и аплодисменты сделал круг по площади. Чинившие его технари вытирали тряпками попачканные грязные руки, и не без гордости поглядывали на своих сослуживцев. Но перед тем как уехать, пассажиры лимузина дождались, чтобы пленных подняли на ноги и построили в колонну на площади. Строили непривычно - по трое и это немного путало. В итоге прикладами конвой навел порядок, и зеленая пыльная колонна двинула мимо сияющего лимузина, откуда пленных еще сфотографировали.

Идти пришлось недолго - до окраины деревни, где пленных загнали в древнего вида сарай с прохудившейся крышей. Когда последний вошел в пыльную вонючую темень, ворота закрыли и чем-то подперли. Вечерело, света сквозь прорехи попадало маловато, но, в общем, места хватило всем, чтобы лечь.

- Если интересно - посмотрел я, что там за табличку на дом повесили - сказал артиллерист Середа, который как-то так получилось, и шел в колонне рядом и тут рядом оказался.

- И что? - спросил Семенов для поддержания разговора. Человек, умеющий разговаривать по-немецки, мог быть очень полезным в будущем. А артиллерист этот производил приятное впечатление.

- Ну, общий смысл странноватый - колхоз 'Новый Путь' принадлежит Великогерманским вооруженным силам и производит продукцию для вермахта.

- И что это значит? - осторожно спросил Лёха.

- То значит, что колхозы германцы не распускают. То есть никакой землицы в свои руки колхозники не получат. Была государственная землица - государственной и осталась. Только, вишь, государство тут теперь другое - вслух, но тихо высказался Семенов.

- Земеля, водички у вас нету, а? - шелестящим шепотом спросил у Семенова кто-то невидимый в темноте.

- А что потерпеть до завтра не можешь? - строго спросил Семенов. Не любил он людей, которые о себе позаботиться не могут.

- Третий день не пил. Трясет всего.

- Что ж ты так себя доводишь?

- Да не я - как в плен попали, так и не попить было. Не давали - откликнулся тихо сосед.

- Что вообще воды не давали? - уточнил Семенов.

- Да другие могли попить, когда у речки ихние танки пропускали, а я на себе свояка тащил - не поспеть было - виновато сказал невидимый сосед.

- Какого свояка? - не понял Лёха. Семенов дал ему незаметного в темноте тычка и потомок заткнулся.

- Своего свояка. Нас обоих призвали на эти чертовы сборы, служили вместе, а тут ему ногу прострелило, ходить не может сам. Не бросать же - шелестящим сухим голосом пояснил невидимый сосед.

- Ясно. Вас переписали, допрашивали? Кормили за эти три дня? - задал интересовавшие его вопросы Семенов.

- Нет - коротко прошелестел невидимый.

- Ладно. Если что нам полезное скажешь - отдам воду - решил боец.

- Да чего я полезного знаю-то. Я ж рядовой - пригорюнился голос.

- Зато вы в плену уже третий день.

Некоторое время невидимый думал, молчал. Семенов ощутил сопение над ухом, въедливый запах табачища - Жанаев это присунулся поближе, тоже заинтересовался, значит.

- Ну что могу сказать... - прошелестел голос - тех, кто идти не может германцы добивают прямо на дороге. Если упал и встать не смог - кончают. Мы ж сзади были, видел свояк своими глазами.

- Стреляют?

- И стреляют. А еще в конвоирах был такой молокосос - вот тот штыком порол. Нравилось ему.

- Он сейчас в конвое, этот сопляк? - почему-то заинтересовался артиллерист Середа.

- Не. Конвой уже дважды менялся. Но все равно - упал и не встать - значит, конец.

- Понятно, в голову колонны вставать лучше. Тогда сам темп задашь, как идти - прикинул Семенов.

- Оно конечно. Только вот замятня была позавчера - один конвойный два пальца показал, когда строились мы после ночевки, а другой - баяли, кто видел - три. Наши и замешкались - по двое строиться или по трое. А германцы вроде как рассердились на такую непонятливость и из автоматов. Да прямо по живым людям. Смеялись потом. Они вообще веселые. Понятно, верх-то ихний.

Тут шепот прервался чем-то непонятным у закрытых ворот амбара. Вроде как кто-то из пленных начал в них стучать, а кто-то тут же настучал ему по зубам и прекратил стук. Шум, во всяком случае, показался Семенову именно таким.

- А, вот еще запамятовал, такой же олух в первую ночь - мы тоже в сарае каком-то заперты были на ночь - так вот городской какой-то телигент стал до ветру проситься, в дверку стучать, чтоб выпустили опорожниться. Дескать, не может он так не по-человечески гадить, где люди спят.

- И что потом? - уже предполагая ответ, все же спросил Семенов.

- А стрельнули через дверь и всех делов. Ему в живот, да еще пару человеков зацепили. Сходил до ветра.

- Ясно. Ну, держи воду - великодушно сказал Семенов. Картина, в общем, стала ясной. И потому особенно жуткой. Послушал, как рядом невидимый сосед жадно забулькал из бутылки. Шепнул в ухо сопевшему Жанаеву:

- Что скажешь?

- Бечь нада пока в силе. А то хана - отозвался так же тихо тот. Семенов согласно кивнул, сообразив тут же, что его жест никто не углядит. В вонючей темноте амбара темно было, словно у негра в желудке, как деликатно говаривал покойный взводный.

Менеджер Лёха.

Проснулся Лёха оттого, что кто-то на него наступил, прямо на руку. Вскинулся, продрал глаза. Сначала не понял, где находится. Потом вспомнил и чуть не застонал от досады - кошмар наяву продолжался. Ворота были раскрыты, что-то рявкали оттуда снаружи нетерпеливые немецкие голоса, а пленная публика поспешно выкатывалась из загаженного помещения. Семенов был рядом - вместе с азиатом они помогали худощавому мужичку взгромоздить на спину такого же неказистого красноармейца с пухло обмотанной тряпками ступней. Из тряпок неестественно торчали отекшие синие пальцы с кровяными потеками, и Лёха почувствовал приступ дурноты. Раненый тихонько, деликатно постанывал, пока его кантовали. Видно было, что ему очень больно, но он изо всех сил сдерживается. Потом навьюченный мужичишко прохрипел: 'Спасибо, братцы!' и тяжело пошагал на выход. Поспешил и Семенов, подгоняя своих спутников. Но вышли все-таки не последними, быстро пристроились в строившуюся колонну - и Лёха и Жанаев и вчерашний артиллерист, предпочитавший держаться теперь вместе.

Конвоиры покрикивали, ругались, наконец, из амбара, поторапливаясь, вышли последние военнопленные и туда шагнул, заранее морща нос, немец в каске. Грохнула пара выстрелов, и фриц тоже поспешно вышел, закидывая автомат на плечо. Слева от Лёхи оказался незнакомый долговязый парень, одетый в гражданскую одежду и почему-то босой, справа встал Семенов, Жанаев и Середа оказались в задней шеренге. Постояли недолго и тронулись.

Идти в самопальных опорках оказалось не слишком тяжело и потому первые километры отшагались незаметно. За вчерашний день Лёха вымотался, но то, что поспал, позволило восстановиться, только бока побаливали от спанья на голой земле. Колонна шла медленно и потому Лёха вертел головой, глядя на то, что было вокруг. Вокруг было на что посмотреть - видимо эта дорога была стратегически важной и потому в отличие от тех дорожек, где ходил попаданец до сегодняшнего дня, следов боев на ней хватало. Да еще каких следов! То колонна пленных шла довольно долго вдоль стоящих на обочине наших тракторов с тяжелыми пушками на прицепе. Почему эту технику так бросили в исправном виде - оставалось только гадать. А через пару километров потянуло гарью и Лёха увидел разломанную, перевернутую и частью сгоревшую немецкую технику, в гуще которой малозаметно стоял учинивший все это безобразие советский Т-26 с открытыми люками. Около раздолбанного гробообразного полугусеничного бронетранспортера 'Ганомаг' возились несколько немцев, откровенно снимавших с него передние - резиновые колеса. Вид у них при этом был какой-то вороватый, словно во дворе с чужого авто диски тырят. Лёха усмехнулся этой своей мысли, глядя на сброшенную в кювет длинноствольную противотанковую пушку, сильно помятую весом прошедшего по ней танка, на полусгоревший щеголеватый штабной автомобиль - спереди уже ржавый, а сзади совсем целый, причем на слегка запыленном никелированном бампере остро сверкал солнечный лучик. Под ногами шелестели какие-то рваные бумаги, хрустело что-то непонятно. А пахло опять тем же мерзким сладковатым запашком - хотя в поле видны были аккуратные березовые кресты с немецкими касками на них. Наших, видно, не похоронили - подумал Лёха. Прошли это побоище - и тут же в поле увидел ткнувшийся в землю немецкий самолет, сгоревший до состояния люминевой мятой фольги - и опять же могилку. Украшенную как-то затейливо. Пока шаркали ногами мимо, Лёха понял - в виде оградки использовали ленты от крупнокалиберного пулемета. Потом на другой стороне заметил вроде как наших похоронку - свежую земляную насыпь, в которую было воткнуто с десяток наших винтовок и на них висели уже советские каски. И дальше - какое-то чудовищное немецкое орудие на разбитом скособочившемся гусеничном транспортере. И опять могилы неподалеку.

- Видно, то самое ахт-кома-ахт - уважительно прикинул Лёха. И совсем не удивился, увидев вскоре на поле стоящие недвижимо зеленые советские танки. Они даже до дороги не доехали. Как шли рядком по полю, так и встали навсегда. Нет, пара доехала - с другой стороны стояли. И опять могилы, могилы. Могилы. И просто трупы - и беженцев и наших военнослужащих. И опять битая техника - и наша и немецкая и опять могилы. Скоро Лёха перестал даже смотреть - усталость брала свое. Разве что еще хватило сил обратить внимание на уделанный просто вдрызг немецкий танк, вокруг которого было щедро накидано отвалившегося от него металлического хлама, вроде как четверку даже - и особенно на то, что весь экипаж был аккуратно похоронен рядом - за оригинальной оградкой из сбитой гусеницы. И опять трупы в разных позах, техника битая и почти целая.

Колонна еле волочилась по дороге, один из конвойных даже взял палку и попытался подгонять уставших пленных, что-то при этом покрикивая. Но остальные конвоиры это не поддержали, видно им было влом делать лишние движения. Потом и весельчак плюнул на свою забаву. Тем более что и дрын его поломался об спину какого-то бедолаги. Да и конвоира чуть не сбил встречный грузовик, когда забавник шагнул назад для хорошего размаха, еле разминулись и шофер так знакомо облаял неуклюжего пешехода, а тот так же узнаваемо ответил, разве что на чужом языке брань была. Вообще к фронту перли и перли немцы - и танки и грузовики и мотоциклисты и даже куча велосипедистов попалась, чему Лёха сильно удивился, вид у этих байкеров был какой-то нелепый. А вообще то, что ехало к фронту, было настолько разнообразным и удивительным, что не будь Лёха в таком уставшем состоянии - только бы и щелкал языком. Очень много было самой разной малокалиберной артиллерии, такое было впечатление, что немцы ставили крупнокалиберные пулеметы и мелкие пушки на все подряд. Особенно удивил автомобиль в виде корытца - у него к слову сзади тоже был винт. Как у покинутого Т-38. И даже в этом корытце стояла зенитка. Посреди всякой разношерстной техники тем не менее было и до черта гужевого транспорта - и мощные здоровенные лошадищи, которых Лёха видал в передаче про рыцарей - першероны вроде - и явно взятые у здешнего населения местные кобылешки, и пешие немецкие колонны попадались, причем не только марширующие, но и сидящие например на обочине, составив свои винтовки в козлы и явно наслаждаясь отдыхом.

Впрочем, чем дольше шла колонна, тем больше было Лёхе наплевать на все эти виды и агрегаты. И ноги уже гудели и устал он сильно. А горелым железом и трупниной пахло так часто, что и внимание обращать прекратил. Потому он не сразу понял, что толкает его в бок Семенов и удивленно глянув на дояра Лёха совсем не врубился в сказанное вполголоса Семеновым:

- Вишь, дорвался этот, как его, Козлевич, до своей мечты.

Посмотрел туда, куда глядел его спутник, потом дошло. Сдвинутый, даже скорее оттащенный с дороги на обочину к подступившему тут вплотную лесу, потому как остались борозды от колес на земле, стоял маленький танк. И не то коза, не то корова на башне была видна. На изрешеченной вдрызг башне. Даже в корове этой, которая символизировала собой некую антилопу Гну и то зияла дыра парой сантиметров в диаметре. И в воздухе густо висел тяжелый запах - бензиновая вонь, гарь, смрад смерти и еще что-то паскудное. И тут же - совсем рядом от погибшего плавающего танка было густо намешано по обочинам чего-то странного. Косматый от черной сажи громадный цилиндр, в который этот танчик мог бы вполне спрятаться, что-то еще знакомое, но изуродованное до непонятности, вздутые лошадиные трупы, кучи обгоревших тряпок и еще чего-то. И что странно - под ногами стала чвакать грязь, словно дорога была мокрой. До Лёхи наконец доперло, что этот странный жбан - цистерна и наверное от бензозаправщика, распоротая взрывом по швам. И кругляки металлические с неряшливо намотанной на них тонкой проволокой - это колеса без сгоревших начисто покрышек. Мотор, выброшенный в сторону. И корявая железяка - сплющенная кабина. И там - еще одна, но смятая иначе и потому не узнаваемая сразу. И с другой стороны - тоже явно грузовик - как раз за задранными в небо врастопыр лошадиными ногами. И бочки вздутые вокруг валяются. И ошметья от кожаной упряжи. И еще какой-то хлам, который не очень-то и поймешь. Россыпь хрустящих под ногами аккуратных коричневых коробочек, из которых высыпался устлавший дорогу белый порошок.

- Жалко пацанов! - подавленно отозвался Лёха.

- Это каких пацанов? - удивился дояр.

- Ну, этого, Козлевича и второго - пояснил, озираясь на этой свежесделанной помойке, потомок.

- Какие же они пацаны? Нормальные мужики. Вполне матерые. Ты себя пожалей лучше, недотепа. Решил, наверное, что сидят они оба дырявые в своей барабайке? - ехидно спросил Семенов. Сзади, услышав разговор, вплотную приблизились Жанаев с Середой, стараясь идти так, чтобы не наступать Лёхе на просторные чуни.

- А то ж! Живого места нет, не уцелеть им было! - уверенно и печально сказал Лёха. Ему действительно было неприятно видеть этот хоть и нелепый, но все-таки ставший своим танчик. И пацаны там были клевые, чего уж. А сейчас их нет больше, осталась вместо хороших людей смердящая трупнина.

- Городской! - с нескрываемым презрением выговорил дояр.

- Че городской-то? - ощетинился Лёха. Вот еще не хватало, чтобы его деревенщина презирала, и так тошно.

- Пулмет угы! - негромко подсказал сзади Жанаев.

- Точно! - согласился Семенов с подсказкой и добавил: 'И люки дырявые'.

- Ну и что? Он весь дырявый, как решето! - возразил потомок.

- То-то и оно - кивнул боец и потом снизошел:

- Смотреть, как человек смотришь, а ничерта не видишь. Пулемета в башне нет. Люки открыты и простреляны густо. Что получается?

- Слушай, Шерлок Холмс, ты давай, говори уже! - возмутился, но тихо Лёха.

- Раз люки раскрыты до того, как танк расстреляли - значит, оттуда кто-то успел вылезти. И пулемет при этом снять. Вот и догадайся - кто б это был?

- Ну, могли и немцы - отозвался мрачно Лёха.

- Ага. Только вот мы недавно прошли пяток наших танков побольше - несгоревших при том - и что-то пулеметы все на месте. И там, где танкистов хоронили - все пулеметы на месте. Не работали тут еще трофейные команды. А вот зато когда мы встренулись с этими двумя оглоедами - как раз у Козлевича Дегтярев был в руках. Не в башне, повторю, а в руках. Потому как если танкист грамотный и танк покидает в опасном месте - он пулеметик-то с собой возьмет. Чтобы его сиротинушку горемычного залетные ухари не обидели.

- Так, по-твоему, что тут было? - поинтересовался потомок.

- Ручаться не буду головой, но по мне - если эти двое не дураки, а они вроде не таковские, то видно разжиться горючкой им не вышло. Германцы-то вон колоннами какими шпарят. Укусить еще можно, а вот горючее переливать - не выйдет. Они и укусили. Выбрали колонну с бензовозом и вылезли на дорогу из леска. На все про все у них минут десять получалось самое большее. А потом им уже тут делать нечего было, только удирать. Думаю, что удрали все же.

- Почему это десять минут? - удивился Лёха. Патронов-то у танкистов было хоть жопой ешь, стреляй да стреляй!

Шагавший рядом боец покосился на разбросанный по обочине хлам, на пару дохлых лошадей в поле, потом со скукой в голосе заявил:

- А ты сам посчитай. Из дегтяря этого танкового рабочая скорострельность - сто выстрелов в минуту. Ну, может чуток другая, не намного, система-то та же. Я по пехотному сужу, но говорили, что один черт в общем, разве что у танкового диск немного побольше патронов берет. Не 47, а 63. Колонна, да еще если как тут с горки стрелять - цель большая, никак не промажешь. Пока разбегаться не начнет. Разбегаться же под обстрелом эти тыловые чмошники будут, что твои тараканы. Значит надо выпулить как можно больше, пока не разбегаются. Считай каждая пуля куда-нибудь да попадет, в гущу то. Значит надо работать длинными очередями, на всю катушку. По сто выстрелов в минуту. А всего таким макаром дегтярь может выпустить три сотни патронов, потом все.

- Что всё?

- Шабаш, перегреется. Патронов у них и впрямь было богато, только сотни три - четыре самое большее, если палили все же короткими, патронов могли они тут отбарабанить. Это три - пять минут. Думаешь, они потом сидели, на ствол дули, ждали пока остынет? Чтоб еще побабахать? А?

- Долго остывает? - поинтересовался сзади Середа.

- Долго. И пока не остынет - считай, ты безоружен - отозвался Семенов и продолжил:

- Потому и люки дырявые - наши-то думаю, удрали сразу. Не дожидаясь пока со службы тыла, с охраны дороги кто сюда на шум и дым прискачет всей оравой. Сломали танк - и удрали. А вот те, кто прискакал, по уже покинутому танку душу отвел, не разбираясь, что да как - некогда было разбираться - вон пожар какой закатили,не то, что трава, земля на полста метров выгорела. Еще и бочки рвались, весело тут было. Так что вряд ли они внутри. Я б на их месте заначку в лесу сделал - патроны, харчи. И бегом туда. Набуровили-то они знатно - три грузовика, да телег пяток. Опять же германцы по этому танку боеприпаса потратили вагон с тележкой - вон деревья все с битой корой стояли, и подлесок весь как косой снесло.

- Видно грузовики телеги как раз на подъеме обгонять взялись, деваться некуда было ни тем, ни тем - пояснил сзади артиллерист.

- Ну, грузовики на танк менять - несерьезно - буркнул Лёха. Впрочем, на душе у него полегчало, все же считать живыми тех, кто его учил танк водить, было приятно.

- Смотря, какой танк. Смотря, какой грузовик. Видел я, как самолет из ведра заправляли - та еще работенка была - отозвался Середа.

- То есть считаешь, стоило оно того? - удивился Лёха.

- Почем я знаю? - отозвался, сбиваясь с ноги артиллерист. Потом выровнялся и пробурчал:

- Нас прислали занять позиции у аэродрома. Там были охрененные емкости с бензином. И самолетов до черта. Десятка два. И шесть ведер. Два наших, брезентовых, ездовые пожертвовали. Вот ими и заправляли, подгоняли на руках самолет к емкостям, хоть это и запрещено - и бегали. Как муравьи. Успели отправить несколько аэропланов. А остальные - так и остались, когда к этому аэродрому немцы пожаловали. Вот и суди сам - сколько такой заправщик стоит и что бы за него наши отдали летуны. Ты ж сам из небесной артели, должен же понимать.

- Но этот-то заправщик немецкий - возразил Лёха.

- Был немецкий. А теперь его нету. Вообще. И где-то уже фрицам придется с ведрами бегать. А это - поверишь - мизерное удовольствие. Опять же кто-то из них без топлива остался и на сегодня боевую задачу не выполнил. Где-то они - не доехали куда хотели. Значит, наши где-то еще удержались. В телегах тоже что-то полезное накрылось. Дорогу перегородили, пока пожар тушили, да пока обломки на обочины сгребали - дорога не работала. Это все пустячки вроде - а в итоге глядишь где-то у них и не срослось серьезно. Мелочь - а приятно.

- А кто такой этот Холмс? - словно невзначай потом спросил Семенов.

- Сыщик такой известный, преступников ловил. Книжки про него были хорошие - неожиданно для Лёхи отозвался Середа сзади. Видно было, что такое сравнение Семенову польстило, потому как он не стал развивать тему, а только велел уставшему Лёхе встряхнуться, не брести тупым бараном, а смотреть по сторонам, замечать всякое полезное и делать правильные выводы. Дескать, устанешь так меньше, если не будешь бездумно брести, а маршировать с разумом и пользой делу. Лёха не хотел уставать еще больше, конца этому навязанному путешествию не было видно, и он стал по возможности внимательно разглядывать окрестности. Но там все было как и прежде - пейзажи те же, та же битая техника по принципу то густо, то пусто, да все те же разнообразные немецкие формирования на самой разношерстной технике. Впрочем покрашенная зеленым - то есть советская - техника тоже частенько была Лёхе не знакома раньше. Какие-то маленькие бронетранспортеры на гусеницах, здоровенные трактора, броневики... В Ворлд оф танкс всего этого не было и в помине. Да и немецкая техника - тоже удивляла. Мало того, что ее по-всякому старались украсить ехавшие на ней немцы - у одной грузовой колонны на все фары были одеты диковинные рожи с хоботами, Лёха с трудом сообразил, что это какие-то противогазы, потом проскочила машинка, весело сверкавшая блестящей мордой черта с высунутым на полметра язычищем на радиаторе. Так еще и полно было совершенно невиданных машин. Особенно удивил странный недотанк - шасси явно от танка, но сверху нагромождена бронекоробка. Просторная! Некоторое время Лёха соображал, что это ему напоминает и сообразил, когда мимо мощная легковушка протащила самый настоящий жилой цивильный прицепчик-трейлер, такой современный и легкомысленно-комфортный, что в суровом армейском быту явно было совершенно невероятно. Точно - этот короб брони на шасси был словно каравайнинг, только бронированный. Черт знает что! Теперь нормальные танки, тягачи и бронемашины уже стали привычными. Разве что выделялись те, что сгорели - у них после пожара резко менялась посадка и потому силуэт тоже становился необычным - все сгоревшие машины словно прижимались боязливо брюхом к земле, становясь ниже и это становилось видно издалека, потом уже догадка подтверждалась, когда становились видны между катков пирамидки светло-серого пепла от сгоревших резиновых бандажей с этих катков. Лёха только башкой помотал - мертвые танки и тягачи так же сплющивались после смерти, прижимались к земле, как и погибшие люди.

Мертвецы попадались часто, иногда совсем рядом у дороги, среди обязательного мусора из тряпок и бумажек, вывернутых любопытными прохожими из сумок и карманов покойников, иногда поодаль, несколько раз видны были только воткнутые в землю винтовки, но Лёха догадался, что наверное и хозяева там же рядом. Ну, или маршируют в такой же колонне, сделав то самое предложенное немцами действие - ШВЗ.

Только пару раз удивили уже пообтершегося в войне Лёху мертвецы - те, что сидели, словно живые, в недотепистом маленьком не то бронетранспортере, не то тягаче - сзади у них была прицеплена бравого вида пушчонка, да заброшенный взрывом в ветки сосны боец, которого первыми заметили конвоиры и один даже бахнул в лежащего высоко на ветках и поблескивавшего оттуда свежепокрашенной каской красноармейца из винтовки. Видно было, что попал, тело еле-еле шевельнулось, но по мертвому, как мешок с тряпками. Середа презрительно хмыкнул. После тех, кто сидел в тягаче, настроение у артиллериста явно ухудшилось, хотя вроде, куда уж хуже. А тут презрительно посмотрел на радовавшегося своему попаданию в труп конвоира.

Потом колонна долга тянулась мимо здоровенных автобусов, мощных и явно комфортных. Строй немцев дружно мочился в кювет, не обращая внимания ни на проходивших пленных, ни на друг друга. Совершенно спокойно. При этом у многих были явно другого сукна мундиры, высокие сапоги, надраенные с остервенением до зеркального блеска и фуражки с теми самыми, высоко задранными тульями. Лёха решил, что это явно штабники - больно уж автобусы внушали уважение. На здоровенных блестящих свежим никелем решетках радиаторов этих чудовищ было крупно написано 'VOMAG', но такой марки Лёха не видал ни разу. Даже не слыхал.

В общем наблюдать-то он наблюдал, но уставать от этого не прекратил, ноги уже стали как чугуниевые, а конца переходу было не видать. Жаль сразу не остались с этими - Логиновым да Спесивцевым - и Петров бы жив был и сами бы в плен не попали, а засада бы прошла еще горячее, в этом Лёха был уверен. Конечно, тут не совсем Контра-страйк, но глядишь и он бы в суматохе пригодился. Впрочем, вид у соседа был мрачный и встревоженный, потому Лёха решил не делиться с Семеновым своими умозаключениями.

Ну, на фиг, только нервы трепать. И так тошно. Да еще сзади колонны несколько раз раздавались выстрелы, и это тоже сильно действовало на нервы. Лёха знал, что кто-то не вынеся дороги, валился без сил - и тут же земной путь очередного слабака заканчивался. Впрочем, вколоченное в сознание Лёхи понятие о том, что если ты неудачник - то только из - за самого себя, давало сейчас трещину. Слишком могучие силы колотились вокруг, чтобы представлять человека могущим в одиночку менять свою судьбу.

Боец Семенов

Положение было куда хуже архиерейского. То есть, какое может быть положение у архиерея, боец не знал, но слышанная в детстве часто поговорка была привычной. Паскудное было положение, чего уж там. Больше всего тревожило то, что германцы дело свое знали четко, конвой службу нес умело и старательно. Колонну военнопленных пасли так, что удрать пока возможности не было никакой, тем более, если бежать втроем-вчетвером. Трое конвоиров было на лошадях и всякий раз, когда колонна шаркала мимо более-менее удобного для побега места, это место тут же перекрывалось этими всадниками, будь они неладны. Семенов лихорадочно прикидывал один вариант за другим - и все они были совершенно не годны. Немцы были бдительны и караульную свою службу сполняли без поблажек.

Общая картинка складывалась очень неприятной, в этом боец был полностью согласен с Жанаевым, не нужны они немцам живыми. Не плен это, а балаган смертный, особенно жуткий своей спокойной механичностью. Глупый потомок с горечью заявил, что, дескать, гонят их как скотину, но это только потому ляпнул, что никогда сам скотину не гонял и не представлял, какое это тонкое дело - гнать скотину, так чтобы она не покалечилась, не переутомилась, не голодала и не страдала от жажды, чтобы после перегона не заболела и не сдохла. Так гнать, как их гонят можно только в случае, чтобы постепенно ослабить, заморить и потом чтоб перемерли. Чтобы за три дня пленных не напоить и не накормить - такого в пунктуальном немецком порядке быть не могло. Предусмотрительные люди так не сделают. Значит что? Значит у них приказ - пленных не кормить, потому как немцы все по приказу делают. Ну, вообще разумно - еще день два и - как сказал Жанаев - бежать уже сил не будет. В это как то не верилось, ну, не могут же так нормальные люди поступать с другими людьми. И умирать, тем более так по-дурацки - жутко не хотелось. Хотя с одной стороны на политзанятиях много раз говорили, что капитализм - бесчеловечен. С другой стороны совсем недавно лектор из штадива долго разглагольствовал про то, что немецкие рабочие и крестьяне очинно страдают под страшным гнетом своих капиталистов и только и ждут, чтобы обратить штыки на своих угнетателей. Что-то не видно такого было, те же фрицы, что чинили автомобиль и чистили пулемет в деревне, были совсем не барчукового вида, видно было, что работяги, привычны к железу. Да и конвоир, который как раз шел неподалеку явно был не буржуй - крепко сбитый, прочно стоявший на ногах и ручонки у него, как разглядел Семенов, были с такими же мозолями, что были на лапах у самого Семенова или у Жанаева, да и покойного Петрова такие же клешни были. Странно все это - тот же курчавый брюнетистый лектор из политотдела штадива очень профилем был похож на жидов с немецких листовок, а толковал о братстве с немецкими трудящимися. Но на немецких листовках - на всех - писалось черным по-русскому, что, дескать, весь этот поход только для того, чтобы таких лекторов замогилить, очистить от них Россию и всем наступит счастье даром. В общем, все это непонятно, понятно одно - кормить или не будут вовсе, или очень мало, с водой ровно так же, а вот гнать маршем будут всерьез, до изнурения. Значит, еще день-два и будешь тащиться с потухшими глазами, пока не загнешься.

Разбитый танк, названный в честь антилопы какой-то, видно коровы африканской, как подумал постеснявшийся расспрашивать Семенов, тоже никакой радости не доставил, так, мелкое злорадство разве, что еще добавилось германского хлама на дороге. Заботясь о моральном состоянии своих, Семенов естественно не стал распространяться о том, что может и валяются оба танкиста в леске. Жанаев бы, пожалуй, понял все нормально, а вот в том, что потомок не скиснет, уверенности никакой не было. Потому и не стал толковать боец про то, что к Дегтяреву полагался ЗИП со сменным стволом и поменять в принципе ствол можно, и если бы этим стали заниматься Логинов со Спесивцевым, то вполне могли и не успеть удрать. Правда, самому Семенову как-то ни разу ствол менять не пришлось, но в ЗиПе ствол был. И в наставлении по стрелковому делу на ДП, каковой Семенов учил-читал - про смену ствола - было. Но это все в теории, как говаривал взводный. Не меняли его практически в боевой обстановке, надобности не было. Меняют ствол при повреждении, или по износу, и по перегреву. А до этого у пулеметного расчета Семенова дело не дошло. Его пулемет искалечило близким взрывом, а второй номер с ЗиПом остался в соседней ячейке навсегда. Так то, по уму если, запасной ствол - вещь в хозяйстве не лишняя. При грамотном подходе он позволяет починить пулемет после попадания в ствол, например, что и в танке может случиться - от любого рикошета по торчащему из брони стволу. При варианте применения его в доте, там он прям как по заказу - вещь архинужная - вспомнил слова взводного боец. Но дот - это дело неизвестное, а вот в танке, даже таком несерьезном, как этот плавающий, в укладке в танке есть запасной ствол. В зажимах на стенке боевого отделения. Там и пружины и всякая мелочь, упоры боевые - прицел и мушка, и, кстати, сошки в пехоту тоже должны быть. Менять его хлопотно, но, тем не менее, опытный пулеметчик может поменять стволы, хотя и не быстро. В отличие от ДП там не фиксатор, а винт. Возни значит, больше. И нервы нужны как канаты пеньковые. Ствол ДТ чуть толще и тяжелее, и к перегреву устойчивее. Потому что менять все же сложно. Пулемет снимать надо и внутри менять. Сидя в танке, который на такой момент безоружен. Так что если танкистам жизнь стала недорога - то могли заменить ствол на холодный. И удлиннить возможное время интенсивной стрельбы еще на один ствол. Остальное в пулемете не так сильно перегревается.

Конвоир внимательно осмотрел колонну и переместился к жидким кустикам на обочине. Тут совсем надо было быть дураком, чтобы убегать - за кустиками ровное поле, но какой-то белобрысый мальчишка решился и рванул, как на дивизионных состязаниях - Семенов только вздохнул огорченно. Мальчишка бежал, даже не виляя, потому конвоир попал ему в спину вторым выстрелом. Пленный выгнулся, как в кривом зеркале, потом словно стал поворачиваться лицом к колонне и свалился пыльным комочком. Один из верховых не торопясь подъехал к телу и попрыскал парой коротких очередей. Конвоир презрительно сплюнул, закинул винтовку на плечо, постоял у кустов, но больше никто не попытался так глупо бежать.

Семенов вернулся к своим думкам. Отогнал вертевшееся в голове и неприятное понимание того, что фронт и так черте куда ушел, так сейчас они еще и сами от фронта все дальше уходят, не надо было об этом пока думать, расстраиваться. Лучше что не такое грустное. Как бы он поступил сам? Выскочил бы из танка с перегретым пулеметом? Ствол бы заменил, перед тем как из танка бежать, чтобы отходить не безоружным? Или все же спрятал ЗиП в лесу? И как поступили танкисты? Наверное бы - прихватили запасной. Потому как все же не совсем безоружные, на пару-тройку очередей хватит даже перегретого ствола. А потом сменить. Хотя скорее лупили, пока плеваться не стал, и с запасным побежали - в упор и плевалка сойдет, а потом можно испоганенный ствол просто выкинуть. Тут вопрос насколько была внезапна встреча и насколько подготовлен был драп-комплект. Вроде место для засады выбрано с умом, цель тоже вполне достойная, значит не с бухты барахты действовали. В данном случае разумнее запасной ствол припрятать на опушке, вместе с другими 'резервами'. Менять непосредственно в танке - железные нервы нужно иметь. Не могли они всех обозников сразу перестрелять, а так германцы борзые и нахрапистые - как убедился уже Семенов. Очухались бы и полезли по обочинам с гранатами. Попробуй, отбейся, со слепого танка, да еще и угол стрельбы для пулемета ограниченный. Нет, все-таки скорее - отошли. С пулемета перегретого даже на сотню метров дать просраться - вполне можно. И похер что не попадешь - того и не надо. Главное никто не пожелает выяснять, попадешь или нет. Огнем прижал - и отходи. А в упор на пистолетной дистанции - и попасть и убить точно так же как и из неперегретого. Оно конечно в мирное время такое бы запретили командиры. Но сейчас уже не так все. Ствол если из перегретого много плевались - на выброс конечно. И износ у перегретого просто дикий, и повести может легко, но тут как раз запасной выручит, главное ноги унести живыми. А убить вполне убьет. И на подавление работать вполне. Когда по тебе сыплют - поди пойми - перегрет или нет. Хотя вроде говорил инструктор, что чуфыкать пулемет начинает - звук выстрела меняется. Но для этого не обозником надо быть, чтоб расслышать такие тонкости.

Семенов перевел дух. Он наврал доверчивому Лёхе, что идти проще, если по сторонам смотришь и думаешь. На длинном марше идти проще тупо и ни о чем не думая, вообще. Не думать ни о чем не так просто, для этого надо повторять какую - нибудь чушь - стишок, пару строк песни, просто фразу тупую. Но естественно, что внимание в таком виде - на ноль. И когда в РККА были утомительные марши, сам Семенов шел и мысленно повторял кусочек детской считалки:

Аты-баты, шли солдаты,

Аты-баты, на базар.

Аты-баты, что купили?

Аты-баты, самовар.

Аты-баты, сколько стоит?

Аты-баты, три рубля.

Аты-баты, он какой?

Ата-баты, золотой.

Но там ясно было, что командиры уже позаботились о еде, питье и ночлеге, ты главное - дойди только. А сейчас все было ровно наоборот, и каждый шаг уносил лишние силы, которые надо было беречь для побега - и не такого дурацкого, самоубийственного, а правильного, умного. Если надо, чтобы спутники были готовы на рывок в сторону и потом осмысленные действия - то лучше, чтобы они не шли как овцы. И так идти было вдвойне труднее. Сейчас уже Семенов жалел, что отдал воду из бутылки неизвестному смертнику, самим бы водичка пригодилась. Никаких сомнений в том, что красноармеец, тащивший три дня на закорках своего сослуживца, долго не протянет, Семенов не имел.

Так что зря воду отдал. Чтобы отвлечься, боец стал вспоминать, что помнил про танковый пулемет. Там еще прицел диоптрийный, новомодный, пару раз на стрельбище Семенов в такой смотрел. Дурацкий прицел, если прямо сказать. От излишних умствований. Диоптр не приближает. Совсем. Там и отличие то небольшое от обыкновенного прицела. Вместо рамки с прорезью там рамка с дырдочкой в центре. Причем диаметр дырочки меньше диаметра иголки. А если на мушке вместо пенька еще и кольцо, то система прицеливания намного проще, чем у стандартной будет. Заглянул в дырдочку, увидел цель, нажал и попал. То есть практически система прицеливания как в оптике но не приближает. Диоптр резко уменьшает поток света. Возможность целиться теряется в сумерках гораздо раньше, чем с планкой. Очистка от грязи требует спички - прицельную планку и рукавом гимнастерки, если что обтереть не сложно.

Мимо колонны на фронт покатили тяжело навьюченные немецкие велосипедисты - много, не меньше роты. Боец вздохнул, ему нравилась такая механика и в деревне на такой почтальон ездил, а вот Семенов даже и боялся к такой подходить. На лошади ездить умел, а вот на таком - даже и не пробовал. Подумал было о том, что лисапеду сена и овса не надо. И коноводов. Потому немцам на них удобно и ноги наверное не так устают, как в пехоте и тут его сзади тихим шипом позвал Жанаев - была у бурята такая привычка тихо шипеть, если надо было позвать только Семенова. Боец глянул через плечо и поймал намекающий взгляд вбок.

Там, навстречу их колонне двигалась другая пыльная колонна пленных красноармейцев и командиров РККА. Такая же по виду, по размеру, ее как раз обгоняли велосипедисты, последние из их роты громко ругаясь, протискивались мимо нестройными толпами, сдавленными узостью проселка.

Жанаев мрачно ухмыльнулся. Он тоже помнил глупые слова этого паренька словно свалившегося с неба - про скотину. Такое только горожанин сказать может. А у бурят даже приветствие звучало вопросом о том, какое здоровье у его скота? Потому как если у человека скот здоров - то значит у него самого все хорошо. А если со скотом беда - то и у человека все плохо.

Кто о чем подумал, а Семенов почему-то утвердился в своем решении - плохо все будет. Пленных проще собрать в большую кучу - охранять так легче, а встречная колонна показала - нет, гоняют пленных в разные стороны. Вопрос - зачем? А вот именно затем, чтоб утомились, чтобы обманывали сами себя несбыточными надеждами, вот-де скоро все устаканится и будет хорошо, войне конец, а я живой. Ага, держи карман шире.

Впереди возникла какая-то сумятица, колонна встала. Вроде, похоже было, что дорога в речку уперлась. Снова тронулись. Но по мосту не пошли, свернули в сторону и встали у самой воды. Пленные сглотнули слюну - вода была совсем рядом, а пить хотелось очень сильно.

- Бродом пойдем. Напьемся, наконец - сказал хриплый голос сзади.

Никто не отозвался, но кто-то впереди стал поспешно раздеваться, белея длинным телом сквозь загораживающих его. Конвоиры, вытягивая шеи, таращились на мост - что-то там было необычное. Часть конвоя быстро двинулась по мосту на тот берег, только верховые маячили рядом с колонной. Толком из-за спин других красноармейцев не было видно - что там, на мосту этом возятся.

Наконец верховой сзади громко каркнул:

- Marschieren - Marsch! Schnell, sonst knallts!

Столпившаяся на берегу колонна, двинула в воду, мутную и почему-то воняющую бензином, по ней даже радужная пленка переливалась. Люди из передних рядов сразу же стали пить эту воду, черпая ее ладошками и жадно хлебая, застопорили движение, задние ряды громко запротестовали, немцы добавили в ор свои голоса, грохнуло несколько выстрелов, кто-то удивленно взвизгнул, и колонна уже куда быстрее двинулась бродом, увязая ногами в илистом дне, стараясь все же ухватить воды по дороге.

Вода была холоднющая, аж кусалась. Правда замерзнуть не успели, речушка была мелкой и не очень широкой. Несмотря на это рядом с бродом, по которому тащились пленные, стояли в воде завязшие по башни наши танки. Им брод проскочить не получилось. Хватая сложенными ковшиком руками воду, Семенов успел осмотреться. Мосту и вправду досталось - посредине провалившись колесами сквозь настил, разлеглось громадное артиллерийское орудие, по краске зеленой судя - наше. Сбоку, поломав мост еще больше, торчал в хаосе ломаных досок и бревен вставший на попа серый немецкий танк. Его вроде пытались вытянуть с того берега парой тягачей, но не очень успешно. Боец прикинул, что наши, отступая, не рассчитали тяжесть пушки и не смогли ее перетянуть, она мост и перекрыла, отрезав отход танкам. Немец видать решил рискнуть и лихо проскочить на шарап, но и у него тоже не вышло. И действительно - на том берегу скопилось много разной техники как нашей, явно брошенной, так и германской.

Идти стало тяжелее, вода булькала в желудке, мокрая одежда липла к телу. Семенов беспокойно поглядывал на обувку потомка, но к счастью чуни примотали на совесть - и в иле не завязли и потом не свалились, только чавкали как-то нагло и вызывающе при каждом шаге. Конвой вроде спекся, как-то стал менее бдительным. Может и показалось, но боец внимательнее стал оглядывать местность. Если он правильно понял, скоро можно бы и попробовать, благо вон конвоиры сошлись вдвоем, закурили, так и идя парой, чего раньше не делали. Как раз и кусты опять пошли по краю дороги¸ сейчас станут погуще - и можно будет рвануть.

Но планы рухнули моментально, когда свернув с дороги, колонна уперлась в здоровенное поле, где сидели и стояли красноармейцы, очень много красноармейцев, наверное, несколько тысяч наших военнопленных. Вот значит как. Все же есть сборный пункт.

Вид у этого пункта сразу не понравился Семенову. Потому что только подкрепил нехорошие подозрения. Пришедших остановили несколько поодаль от основной массы народа. Подошло четверо - в том числе и пара офицеров, судя по голенищам высоких сапог, маленьким пистолетным кобурам и прочим признакам власти. Внимательно и недобро глядя, встали перед пленными. Один из четверых, в очочках, распорядился на довольно чистом русском языке, чтобы вышли командиры, комиссары, коммунисты и евреи. К удивлению Семенова вышло пять человек. Их отвели в сторону, а переводчик в очочках потребовал, чтоб те, кто знает не выявленных еще врагов Рейха, указал на них. За это каждый добровольный помощник получит буханку хлеба. Семенов не удивился тому, что тот самый коренастый в шинели - как его, Широпаев вроде - вместе со своими приятелями тут же стал старательно осматривать пленных. Но кроме этих, 'благополучных' нашлось и еще трое таких помощничков. Вытянули из колонны еще четверых, один из них отбивался, кричал, что он армянин. То же он повторял, и когда его волокли к стоящим в стороне вышедшим самостоятельно людям. Впрочем, как ни странно после короткого разговора с тем, в очочках, армянин бегом кинулся обратно в колонну, но упал, запутавшись в спущенных портках. С какой стати германец смотрел на мужской срам этого армяна, Семенов не понял, унизить, что ли хотели? Смотреть на лицо вернувшегося было как-то жутковато, такой испуганной и одновременно счастливой физиономии, словно человек спасся от смерти только что, не доводилось даже во время боя видеть. Армян забился вглубь колонны, германец в очочках еще потребовал, чтобы вышли из колонны женщины, но таких в колонне не было ни одной. После этого пленных погнали в общую кучу, а на месте остались те, кто помогал германцам и эти, которые командиры, комиссары, коммунисты и евреи. Глянув еще раз через плечо, Семенов увидел, что там забелели нательные рубахи - видно оставшиеся снимали обмундирование.

Уселись с краю, дальше народ вповалку лежал, вплотную друг к другу, не протиснешься. Там, откуда пришли, грохнул нестройный залп из десятка винтовок. Потомок подпрыгнул было на месте, но спрашивать ничего не стал.

А чуток попозже пришли, прижимая бережно к себе квадратные буханочки хлеба добровольные помощники. Широпаев встретился взглядом с Семеновым и весело сказал:

- Видал, колхозный, если к немцам по-людски - то и они по-людски! Европа! Сдали жидов и коммуняк - получили хлеб. А ты голодный сиди, соси пальцы!

- Проторговались вы, продешевили - жиды-то кончились, что завтра жрать будете? - едко ответил артиллерист Середа.

- А я тебя сдам. Как комиссара - заржал Широпаев, а его дружки заулыбались.

- Попробуй, только потом не удивляйся, если тебе вместо хлеба иное прилетит. Die Arschbacken zusammenkneifen тоже с умом надо, а ты дурак еловый. Mach, dass du wegkommst, du verdammte Scheisskerl!

Коренастый как-то съежился, сильно даже уменьшившись в размерах, словно сдулся и опасливо поглядывая, бочком-бочком подался в сторону.

- Черт, надо было им морды набить и хлеб отобрать - задним умом сообразил Семенов.

- А ну их к черту с этим хлебом, чтоб им подавиться - проворчал Середа.

- Хлеб всего лишь хлеб - пожал плечами Семенов - а ты здорово шпаришь по-немецки.

- Учительница хорошая была.

- Хорошим словам она тебя научила, действенным. Вона его до печенок проняло. Не боишься, что они настучат, как угрожали?

- Нет, это шакалье только на словах смелое. Приссат. А если и заложат - еще вопрос кому немцы поверят. Особо разбираться то не будут. Так что эти урки понимают, можем в одной яме оказаться. Что дальше делать собираемся? - убавив голоса, спросил артиллерист.

- Поедим на сон грядущий и постараемся выспаться - ответил Семенов, решив, что, пожалуй, стоит этого бойкого парня взять в компанию. Потому и распорядился, чтоб Жанаев поделил оставшиеся сухари на четверых. В ответ Середа достал из противогазной сумки невиданное сокровище - завернутую в грязный станиоль треть шоколадной плитки.

Подумали - и решили оставить это на завтрак. Переглянувшись в наступающей темноте, согласились. Впрочем, темнота была относительной - Несколько стоявших в поле машин включили фары и светом ограничили пространство с пленными. Проверять, насколько бдительно немцы охраняют, кинувшись в засвет, охотников не нашлось.

Ночь была отвратительная - промокшая одежда не грела, было жутко холодно и к утру, как ни жались друг к другу, но под открытым небом задубели совершенно.

- Хорошо поспали - бодрым, но осипшим голосом заявил Середа - кто как, а я вспотел, дрожавши.

- Ловкий ты - осуждающе пробурчал Семенов таким же отсыревшим голосом - я так замерз как цуцик.

Вокруг слышался кашель, для остальных пленных ночь прошла тоже не шибко комфортно. Лёха опять рассопливился. Да и Жанаев выглядел далеко не лучшим образом. Поглядев по сторонам и убедившись, что, в общем, никто не подслушивает, Семенов поманил своих пальцем, и когда они придвинулись поближе, тихо-тихо сказал:

- Сегодня кровь из носу, а надо уйти. Мы и так уже ослабли, дальше только хуже будет. Согласны?

Трое переглянулись и кивнули головами. Насчет шоколада, было, задумался Семенов - может приберечь на потом или обменять на хлеб, но махнул рукой, решив, что как говаривал его батька 'будет день - будет и пища!' А вот если убьют при побеге - так и ладно. Договорились только, что опять будут держаться все кучно - по правой обочине, чтобы, когда рванут - с другой стороны конвой не сразу заметил. Лёха удивился было. Потом сообразил, что исчезновение шеренги будет заметно сразу - как выбитая из забора штакетина. Тронулись не скоро, долго пришлось стоять в колонне, пока всех построили. Голова колонны выстроилась достаточно быстро, середина - помедленнее, а хвост занял очень много времени. Что-то там творилось мутное и нехорошее, как ни пытался Семенов со своего места углядеть - что именно - так и не понял. Стоявший с краю Лёха даже не смотрел туда, но когда кто-то раздирающим голосом крикнул: 'Лешенька, встань же, не удержать мне тебя, ну очнись же!', засуетился и стал туда смотреть. А потом вздрогнул всем телом, когда оттуда бахнул привычный уже за последнее время выстрел. После еще нескольких, наконец дана была команда и колонна вразнобой, словно и не из военных обученных строю людей состояла, двинулась.

- Что там? - спросил Семенов Лёху.

- Кто идти не смог - тех добили - ответил тоскливо потомок. Видно было, что смерть неведомого тезки на него повлияла не лучшим образом.

Колонна тем временем вытягивалась с поля на дорогу, и тут Семенов разглядел - там, куда отвели вчера вышедших из строя, белело нижним бельем несколько десятков раздетых и разутых трупов, валявшихся как попало. Вот даже как - и прятать не стали и хоронить, значит, показуха это специальная. Борьба с коммунистами и евреями, значит. Только вот те, кто свалились по дороге сюда и те, кто после мокрой ночи не смогли встать были убиты просто так, потому насчет борьбы исключительно с жидами Семенов немцам верить не стал. Для дураков это. Хотя и напечатано на бумаге. Надо драпать. И побыстрее.

Драпать, однако, не получалось. С утра конвой был старательным и злобным. Сзади то и дело бахали одиночные, видно те из раненых, кто еще мог идти, все же выдыхались, как выдыхались и помогавшие им товарищи. Сам Семенов с тревогой ощущал, что ослаб, а уж на Лёху и смотреть было страшно. Пухленький и розовый в момент прибытия он побледнел и как-то усох, да еще и чихал все время. Не хватает еще и его тащить, а придется, если обезножеет. Нет, надо удрать как можно раньше. Но конные охранники то и дело проезжали по обочине и по той и по противоположной, пешие конвоиры тоже работали как часы. По форме вроде не те, что вчера, у этих не было блях на груди, но работали и эти очень грамотно. А с каждым километром по пыльной дороге становилось все тяжелее и тяжелее идти. Навстречу по-прежнему попадались немецкие колонны, одиночные грузовики, шныряли мотоциклисты, но вот собственно войск стало куда меньше. Видимо сказывалось то, что колонна уходила в немецкий тыл все дальше и дальше от линии фронта.

Солнце уже встало практически в зенит, жарило весьма ощутимо, пропыленная колонна все ползла и ползла без остановок, а шансов сорваться в бега не было никаких. Конвоиры неспешно шли по обочинам, поглядывали внимательно, изредка раздавались выстрелы, на которые уже никто и внимания не обращал. Наступала тупая одурь, впору было отчаяться. Семенов не без труда наорал сам на себя внутренним голосом, стараясь, чтобы максимально этот голос походил на незабвенного старшину Карнача. Перепробовал разное. Не очень помогало. Наконец, на воспоминании об утреннем крике 'Рррота, пааадъем!!!' удалось все же встряхнуться. Еще тяжелее стало. Очень хотелось пить. Очень хотелось есть. Очень хотелось сесть. А то и лечь. Ноги стали чугунными и неподъемными. И как на грех поля вокруг. Лесок вроде недалеко, метрах в ста - что справа, что слева, только до леска вдоль дороги - поля. И все это просматривается насквозь. Не добежишь. Прицелиться конвоиру - секунд шесть надо. Ах, черт, ржание сзади, про конных забыл. Конному догнать - совсем нечего делать. Глянул на своих спутников. Втянулись, идут, по сторонам не смотрят, глаза снулые. Как у полежавшей рыбы. Встретился глазами с бурятом. Тот посмотрел вопросительно, мол, когда же? Семенов в ответ пожал плечами. Потом тихо сказал:

- Ребята, не раскисайте! У немцев обед скоро, что-нибудь да придумаем! Встряхнитесь!

Середа криво усмехнулся. Потомок мутно глянул, потом опять уставился себе под ноги. Просто руки от всего этого опускаются, но не кидаться же глупо под пули, не для того маманя растила, чтоб вот так глупо сдохнуть. Вот уж фигушки! Семенов разозлился, и на некоторое время стало вроде как полегче. Принялся смотреть, кто слева навстречу проезжает. Грузовик с ящиками. Мотоцикл. Еще мотоцикл. А поля все тянутся и тянутся. Справа лесок удалился, а слева - через дорогу, вроде как поближе стал. Не, все равно не добежишь. Оглянулся, ближайший конвоир был неподалеку и бдел, гнида платяная. Шел распаренный, красный, с непривычно засученными рукавами, расстегнутым кителем, откуда торчала белая майка. Еще три грузовика. Трупы наших в кювете. Легковушка в другую сторону. Мотоцикл с коляской. Пустой грузовик обогнал колонну, опять присыпав пылью идущих. В эту сторону грузовик с тентом, тяжелый. Ну и пылят же они, сволочи! Конвоир сзади платком вспотевшую рожу вытирает. А зря, вон кто-то пылит так, что грузовикам и не сравниться. Пылища, словно дымзавеса сзади волочится. Понятно, танк гусеницами дорогу молотит. Спешит сволочь, видно отстал, теперь фронт догоняет. Один, а пыли поднял! Как от колонны, аж не видно, что за ним сзади. Не видно! Семенов встрепенулся, глянул опять на своих спутников, открыл было рот, но тут глаза у взглянувшего ему в лицо Середы раскрылись в непонятном ужасе и артиллерист здоровой рукой рванул за грудки Семенова к себе и сам резко отшатнулся назад, отпихивая спиной Жанаева и Лёху на обочину. А тишина вдруг взорвалась многоголосым воем ужаса, визгом, каким перед смертью только можно на последнем выдохе заверещать, залпом брани, странным тошным хрустом, чваканьем и близким ревом мощного двигателя вместе с мелодичным и неуместным тут дзиньканьем, какое издают траки танковых гусениц на ходу. Обдало вонью горячего выхлопного газа, запахом крови, дерьма и еще чего-то, что не унюхаешь в нормальной жизни. И земля под ногами содрогнулась от промчавшейся по ней тяжести. Чуть не сломав себе шею, Семенов рывком глянул в влево и обалдел, увидев вместо только что шедших рядом с ним в густой пыли какую-то непонятную на вид размазанную по дороге разноцветную зелено-карминовую массу и корму удаляющегося танка.

- Бегим! - рявкнул Жанаев и рванулся, схватив за руку потомка, вправо от дороги в поле, где стояла высокая пшеница. Загрохотала автоматная пальба, авторитетно забабахали винтовочные выстрелы - явно эта мысль пришла в голову не одному Жанаеву, от колонны в поле рванули многие, хотя основная колонна просто встала на месте.

- Ну? - воскликнул Середа.

- Назад! - сиплым жутковатым голосом приказал буряту Семенов. Жанаев остановился как вкопанный, выскочив на метр из колонны. Глянул на своего товарища непонимающе. Но некогда было ему объяснять, что конвоир слева, тот, что только что тер вспотевшую морду, сейчас стоял спиной и, потрясая над головой кулачищем поливал отборной бранью шутников-танкистов, вильнувших в шедшую колонну и распахавших зубастой гусеницей крайний ряд пленных. И некогда было объяснять, что вот ангел в голову подул, прояснив уставшие мозги, и теперь Семенов отчетливо видел совсем рядом за дорогой убогие кустики тянувшиеся полоской прямо к леску. Поле слева явно было покосом, а на покосе такие кустики остаются только в канавах! А по канаве можно до леса добраться, только чтоб, не высовываясь и не слишком тряся кусты! И Семенов тихо, но отчаянно скомандовал своим:

- За мной!

И рывком бросился через дорогу. За ним кинулся Середа, и чуть помедлив, Жанаев с Лёхой на буксире. Конвоиру как раз хватило запаса ругани, чтобы четверо успели перемахнуть дорогу и завалиться в действительно оказавшуюся за дорогой неглубокую канаву. Когда он обернулся, то срезал выстрелом нерасторопного парня, побежавшего за четверкой, но задержавшегося на пару секунд. Горожанином видно был этот парень, не понял, что надо в канаву кидаться, так и упал на поле среди жесткой кошеной травы. Семенов успел кинуть взгляд - и убедиться, что все свои - успели. Несколько секунд было жутко оттого, что казалось - вот сейчас сверху на краю канавы появится презрительно ухмыляющийся конвоир, но секунды тикали, свалившиеся кучей друг на друга, спутники переводили дыхание и Семенов понял - вот он - Фарт!

- Ползем до леса! Жанаев - замыкает! Смотри, чтоб Лёха жопу не выставлял! Пошли - и активно загребая руками, пополз по канаве. Сзади вплотную, то и дело, задевая его за каблуки, полз Середа. И слышно было, как сопит потомок. Может, это было чудом, а может, и нет, но после нескольких мучительных минут Семенов увидел прямо перед собой верхушки подлеска. Очень осторожно поднял голову - благо тут как раз кусты росли - до дороги было рукой подать, но там, где лаявшие, словно собаки конвоиры сгоняли в колонну шарахнувшихся пленных, их пока явно не хватились. И конные все видно были на той стороне, где стояла пшеница, и куда кинулись от танка многие. Стоило рискнуть, и Семенов живым духом перескочил через проплешину почему-то обожженной травы и влетел в подлесок. Следом так же метнулся артиллерист. Потом парой - бурят с потомком. Минуту посидели, скрытые кустарником, напряженно вслушиваясь, боясь, что все-таки их засекли, но нет. Все было, как и раньше, немцы орали на дороге, кто-то протяжно выл, хлопали выстрелы уже поврозь, редкие уже.

- Мы еще не спаслись! - прохрипел, переводя дух, Семенов.

- Ага - кивнул Середа. Пихнул в бок, рассолодившегося было Лёху, скорчил грозную гримасу. Пахло тут в лесочке как-то странно - какой-то химией вроде керосина, говном и - уже привычно - трупниной. И гарью. С трудом, Середа поднялся и поозиравшись, молча двинул куда-то вбок. Семенов - за ним. Неподалеку, среди опаленных кустов со свернувшимися в трубочку обожженными листьями, посреди горелого продолговатого пятна почти уткнулась в землю стволом черно-ржавая советская сорокопятка. Между раскинутых станин слегка присыпанные землей торчали обугленные человеческие ноги в красноармейских ботинках, с лохмотьями обмундирования. Трое тут человек легло, вот их кто-то и присыпал. Валялись развороченные гильзы и еще какая-то дрянь. Ясно, хоронить было недосуг, присыпали землей наспех - головы и туловища, а ноги-руки из под холмиков остались торчать. Толку в этой горелой пушчонке не было никакого, оружия у расчета тоже не осталось. Хотя, единственно, что могло пригодиться - это торчавшая из такой же недомогилы в стороне от прогоревшего места советская трехлинейка. Безоружным себя Семенов чувствовал плохо, словно без штанов. Да нет, сейчас бы он легко променял бы свои шаровары на завалящую винтовку с патронами. Даже бы и не задумался.

Тревожно зашипел Жанаев. Не долго думая, Семенов выдернул - не без усилия - из скудно присыпанного землицей мертвеца винтовку, сразу же огорчившись - приклад у винтаря был отбит напрочь, затвор отсутствовал и даже патронов в магазине не было ни одного. Железяка с замаранным в чем-то темно-коричневом штыком. Но хоть что-то, все лучше, чем вообще ничего. Висевшую на винтовке новенькую пилотку почему-то тоже забрал, кинув ее сидящему Лёхе. Глянул туда, куда напряженно глядел бурят и обмер - пара конных конвоиров не торопясь, но и не слишком медленно трусила по краешку поля как раз сюда. Не к месту вспомнилось, что толковал покойный ротный на занятии по штыковому бою, а именно, что длиннота винтовки и длинный штык для того делался, чтобы пехотинец мог достать кавалериста, даже если тот коника на дыбы поднимет. Толку от длинного штыка, когда всадников двое и сабель у них нет. А вот автоматы есть. Не потягаешься.

- Бегом за мной, только тихо. Давай, Лёха, напрягись - чуть - чуть осталось, потом отдохнем. Обещаю - шепотом скомандовал красноармеец, напуганный очень бледно выглядевшим потомком. Тот кивнул, и, шатаясь, поднялся. Гуськом скользнули в подлесок и как только могли быстро побежали, стараясь не шуметь.

- Carl, Mahl ist bereit? - внезапно раздался молодой нетерпеливый голос неподалеку.

- Es noch ist, Ferkel, zu früh! - ответил совсем рядом уверенный басок.

Это было совершенно неожиданно, и Семенов по инерции вывалился из кустарника на лесную дорогу, успев только чертыхнуться про себя, больно уж в последнее время не везло ему на лесных дорожках, будь они трижды неладны. Метрах в пятнадцати от него, посреди дороги стояло какое-то немецкое механизированное чудо-юдо на гусеницах, но очень маленькое, да впридачу еще с мотоциклетным рулем и колесом. Но это - то ладно - вот то, что в паре метров от этого агрегата горел маленький жаркий костерок и темноволосый парень в майке и семейных трусах что-то помешивал в висящих над огнем котелках - вот это было совсем плохо. А сзади совсем близко заржала лошадь. Кашеваривший немец глянул в направлении звука и встретился глазами с Семеновым. Дальше все пошло очень быстро, немец ловко скользнул за агрегат, где моментально вытянул из кучи всякого добра здоровенную черную кобуру на ремне, привычно откинул крышку и выдернул тускло блеснувший вороненый пистолет. Красноармеец тоже не стоял столбом, а как только понял, что их увидели, рванул к немцу, слыша, как за спиной ломанулись вместе с ним остальные товарищи. Парень в майке почему-то весело оскалил зубы, пистолет в его руке чем-то тихо щелкнул и пошел вверх, немец собирался перестрелять бегущих к нему как на стрельбище. И Семенов понял, что добежать они не успеют.

Менеджер Лёха

Это он сильно ошибался после первого ночлега, что хуже быть не может. Становилось все хуже и хуже и те ночлеги, когда он спал на постеленных ветках под шинелью, теперь казались верхом уюта. И жратва, которая была с момента попадания в это время, тоже была роскошной. Молоко от пуза, что может быть лучше. Вот сейчас, получив за пару дней два черных сухаря и малюсенький кусочек горького шоколада, он понял простую вещь - всегда может быть хуже. И обязательно будет. То, как немцы совершенно спокойно убивали обессилевших пленных, словно делая скучную, но обязательную рутину, напоминало механическую работу. Вся эта армия нашествия выглядела как один большой налаженный механизм, словно ими управлял компьютерный искусственный интеллект. И если бы немцы не потели под солнцем, не злились на оседавшую на них пыль - вполне можно было бы подумать, что это не люди, а киборги какие-то. То, что сзади равнодушно пристрелили такого же парня, как он сам, да еще и тезку - очень сильно подействовало Лёхе на нервы. Хотя вот видел он уже много голых немцев - так вроде не терминаторы, обычные люди. Аккурат за речкой стояло несколько десятков немцев - в касках, кителях, со всем оборудованием, но снизу голых по пояс, явно собирались так через брод идти.

От усталости и голодухи Лёху уже пошатывало, и Жанаев не раз косился на него с тревогой. Сам азиат тоже вымотался, но все-таки он был покрепче горожанина, теперь он опасался, не придется ли тащить его на себе. Этого очень бы не хотелось.

Лёха только удивлялся тому, что идти и смотреть вокруг, а тем более думать, было несравнимо тяжелее, чем просто идти на автопилоте. Он старательно смотрел, пытался думать, но мысли получались каким-то недоношенными, куцыми и несвязными.

- Жрать хочется - очень - опять наши танки стоят - БТ-5 - и еще БТ-5 - а дома мог ванну принять - с чистой теплой водой - я бы полванны бы выпил - и чаю - с сахаром - бублик - или сушки - да просто свежий багет с маслом - да черт с ним свежим - черствый бы тоже того...

Лёха сглотнул слюну, больше похожую по клейкости и вязкости на клей 'Момент', производства фирмы 'Хеншель', отстраненно подумал, что сейчас эта фирма называется 'Хейнкель', что неправильно по произношению, самолеты выпускает, тут же забыл, о чем думал. Чуни мокро облепили ноги, чавкали при ходьбе. Он бы тоже бы с удовольствием бы сейчас сам почавкал... Окрошкой холодненькой со сметаной... Подумал, что и пельмени бы пошли с масло... С трудом отогнал эти мысли, тупо вытаращился на сдвинутый на обочину очередной БТ, который отличался от других таких же тем, что стоял рылом в обратном направлении, без гусениц, которые аккуратно были разложены по бортам и с оторванной наполовину пушкой. Немного удивился, вспомнив, что в известных книжках про 'Ледокол' гусеницы сбрасывались для выхода на автострады и навсегда, а тут вон, на полках... И не на автостраде вовсе... тут же мысли опять же привычно съехали на пожрать. С тоской вспоминались даже пакеты Роллтон. И даже бы в Макдональдс пошел бы.

Попытался сосредоточиться, но ныло и сосало под ложечкой, гудели ноги и текли сопли. После перехода вброд речки хуже стало, да и спанье не принесло отдыха.

- Вот заболею пневмонией и сдохну! - жалея себя, подумал Лёха и содрогнулся от страха. Очень отчетливо вдруг стало ясно, что да - сдохнет. Очень просто. И раньше чем от пневмонии загнется - пристрелят как того оставшегося сзади паренька - тезку. И никто не ужаснется этой трагедии! Тут таких трагедий на каждом шагу! Морозом просквозило по коже от этого внятного понимания.

Испуганно огляделся. Семенов шел впереди, катал желваки на скулах, зыркал зло и внимательно в разные стороны. Это немного обнадежило, в отличие от остальных, идущих понурив голову и глядя себе под ноги, этот дояр явно замышлял удрать. Лёха шумно вздохнул, повертел головой, мимолетно подивился на стоящую под деревом справа нелепую серую немецкую бронированную машину, которая стояла на колесах, но одновременно имела и гусеницы, мысленно окрестил этот агрегат 'орковским танком', тут же забыл и о ней. Опять в голову полезли всякие шницеля, бефстроганов с яйцом и антрекоты. Впрочем, все это мясо легко уступило место хороводу пицц разного вида и калибра, наверное, потому, что их нужно было ждать не так долго.

Такие мысли с одной стороны немного облегчали тягомотную ходьбу, конца которой было не видать, с другой стороны живот бурчал уже громко и трубно. Немецкий танк, который пёр, застилая за собой все роскошным шлейфом тонкой желтоватой пыли, Лёха заметил поздно, когда тот был настолько близко, что отчетливо была видна неестественно красная рожа, торчащего из башенного люка танкиста. Панцерманн что-то крикнул внутрь танка, и тяжелая машина (Pz.III, боевая масса - 22,7 т. Экипаж - 5 чел. Вооружение: одна 50-мм пушка, два 7,92-мм пулемета. Толщина брони: лоб корпуса - 50 мм, борт - 30 мм, башня - 57 мм. Двигатель - 300 л. с. Скорость по шоссе - 40 км/ч. - моментом совершенно неожиданно проскочило в голове в течение какой-то доли секунды. И откуда только взялось?) резко вильнув в сторону колонны военнопленных, врезалась в густую толпу и поперла по живым людям, как по траве, снося крайний слева ряд с невиданной легкостью. Лёха открыл рот от удивления, и тут его оглушило ревом, визгом и бранью, хрипом и стонами, тошным хрустом и звуком попавших под колесо машины футбольных мячей. Колонна словно один человек ахнула. Совсем рядом пронесся пыльно-серый борт танка и мелькающая, зубчатая по краю, чем-то напомнившая чудовищную бензопилу, гусеница с мокрыми красно-коричневыми траками. С них брызгало теплой жижей. Больно пихнулся шедший впереди Середа, навалившийся на них с Жанаевым спиной и больно наступивший каблуком грубого армейского ботинка на Лёхины пальцы, вовсе не защищенные чуней.

Лёха взвыл от боли в отдавленных с маху пальцах. Тут же заткнулся, потому что Жанаев рванул его за рукав из колонны. Успел увидеть бешеные глаза Семенова, его распахнутый криком рот и тут же тот же самый Жанаев рванул в обратную сторону - через дорогу. Лёха чуть не упал, ноги разъехались на чем-то жутком и скользком, чья-то восковая рука снизу цепко ухватилась за штанину, мелькнуло мелово-белое лицо с вытаращенными, закаченными под лоб голубыми, словно фарфоровыми глазами, грудь в гимнастерке - а ниже было тошнотная грязная мокрая красно-сизая мешанина с чьим-то сплющенным, порванным солдатским ботинком там, где должен был быть живот, но Лёха рванулся со всей силы, деревянная рука отцепилась, а бедолага попаданец прыжком рванул за троицей товарищей. Не понимая, куда они бегут, там же все просматривается на счет раз. Увидел, что они попадали в канаву, упирающуюся в придорожную перпендикулярно и сам, не долго думая, завалился туда же, упершись носом в мокрую гимнастерку между лопаток Жанаева. Тот недовольно зашипел, потом завозился под Лёхой. Менеджер, глотая открытым ртом воздух испугался, потому как Семенов и Середа уже были впереди метров на десять и шустро продолжали удаляться, ползя по-пластунски весьма проворно. Жанаев наконец сумел вывернуться из-под навалившегося на него тела, ткнул пальцем вперед - там где виляла в стороны задница артиллериста и мелькали царапающие дно канавы подметки его башмаков.

- Палзи! Быстра!

Лёха рванул с возможной для него скоростью, стараясь изо всей мочи. Тут же очень больно что-то хлестнуло его по заднице, и злой Жанаев прошипел:

- Жопа вниз!

Раскорячившись как парализованная черепаха, Лёха прижал свой таз к земле.

- Шибче! Шибче! - зашипело сзади.

Лёха поддал темпу. Тут же опять больно стегануло по заду.

- Жопа вниз!

Шепча про себя ругательства, потомок прижался к дну канавы, тут же услышал требование двигаться шибче, а двинув шибче, опять выставил задницу, и опять получил по ней словно кнутом. Вроде бы простое дело, ползти, прижавшись к земле, а мука сплошная. Только то, что сзади валяются раздавленные по дороге люди, буквально размазанные, что там совсем рядом бездушные киборги из конвоя, что за побег пришьют на месте и гнить, как уже много раз виденные мертвецы, вздувшиеся черными чугунными лицами и животами, страшно не хотелось. Хотелось жить. Очень. И Лёха, потея от старания и ужаса, полз вперед под однообразные понукания Жанаева, пока не уперся в тех, кто полз впереди.

Тут Семенов пулей выскочил из канавы и исчез. Следом точно так же стартовал и Середа. Смекнув, что надо делать, рванул за ними и Лёха, слыша за собой топот бурята. Проскочив несколько метров по горелой почему-то траве - была подпалина, словно сказочный дракон тут метнул огненное дыхание, менеджер влетел в плотный кустарник, явно бывший опушкой леса. Ноги сами подогнулись, и Лёха шлепнулся задом на землю, судорожно пытаясь вдохнуть весь кислород из окружающего пространства. Кислород с трудом лез в пересохшую глотку, гортань и легкие аж зудели.

Неугомонный Семенов уже рыскал поблизости, искал чего-то. Лёха тупо посмотрел туда, где шарился дояр, без особого удивления увидел еще одну подпалину от драконьего дыхания, окаймленную кустами с порыжевшей от жара листвой, посреди подпалины обгоревшую пушку на ободах, потому как резина выгорела, между станин - невысокий земляной холмик с торчащими оттуда горелыми дровами. Потом рассмотрел башмак, понял, что это не суковатые дрова, а чьи-то обугленные руки-ноги, но как-то и не удивился этому. Удивился больному толчку локтем в бок, недоуменно глянул на Середу. Артиллерист скорчил зачем-то злую рожу, не без труда поднялся и двинул к пушке. Сердце тем временем поняло, что не сможет проломиться через Лёхины ребра и немного успокоилось. И дышать Лёхе стало немного легче.

Но тут вернулся встревоженный Семенов, не пойми откуда добывший винтовку, бросил на колени сидящему потомку новенькую зеленую пилотку с зеленой же звездочкой и убедительно, по-доброму, сказал:

- Бегом за мной, только тихо. Давай, Лёха, напрягись - чуть - чуть осталось, потом отдохнем. Обещаю.

Лёха с трудом поднялся. Что-что, а это он понимал - надо уносить ноги, пока не хватились. Бег получился, однако, колченогий, сил уже не было, так, трусца, какой бегают от инфаркта маломощные пенсионеры. Вот на такой трусце все они и вывалились на родную сестру злополучной лесной дороги, где в плен их взяли. И совсем рядом перекликнулись по-немецки самое малое два голоса. Лёха чуть не взвыл от отчаяния, увидев прямо перед собой очередное чудо сумрачного немецкого гения, опять представлявшее собой несовместимое. Впереди был нормальный мотоциклетный руль, мотоциклетное же колесо и нормальная фара, но передок мотоцикла был прилеплен к пятнистому коробу, стоящему на самых настоящих гусеницах. Не то сверхтяжелый мотоцикл, не то сверхлегкий тягач. И самое тошное - рядом с этим бастардом европейского дизайна от гнусного секса тягача с мотоциклеткой, стоял темноволосый парень в майке и трусах, что-то мешал в котелках с варевом. Повар, млять! И хотя он был в майке и трусах, но даже Лёха прекрасно понимал - это немец и они опять нарвались. Тут немец поднял голову, увидел беглецов и дернул к своему гусеничному ублюдку. Семенов кинулся опрометью к немцу, за ним поспешил Середа, забирая влево, вправо от Семенова рванул Жанаев, а Лёха стоял и обреченно смотрел, как немец привычно и ловко выдернул из черной кобуры несомненный парабеллум, оказавшийся очень большим по размерам пистолетищем. Щелчок предохранителя был слышен даже через дробный топот бегущих, и фриц стал поднимать руку с пистолетом на уровень глаз. Менеджер понимал, что все происходит очень быстро, но мозг в отчаянную эту предсмертную минуту подавал картинку, как в режиме сло-мо. Наши фатально не поспевали, и Лёха хотел было зажмурить глаза, чтобы не видеть, как фриц этот, улыбавшийся уже победительной усмешкой, как кегли посшибает из автоматического пистоля почти спасшихся красноармейцев. На такой дистанции в считанные метры промазать просто невозможно. Такая невезуха, черт бы все побрал! Вот и дорожке конец!

Парень в майке чуть-чуть не довел пистолет до уровня глаз, когда Семенов, издав странный звук типа 'ых', метнул свою винтовку, словно спартанец - копье. Винтовка мелькнула в воздухе, пролетев те самые метры, разделявшие врагов, и со странным звуком воткнулась в немца, сразу став сильно короче. Звук был, словно она в доску воткнулась. Немец удивился, его шатнуло назад, потом вперед, он ухватился обеими руками за торчащую из него штуковину и рухнул лицом вниз. Упасть сразу не получилось, винтовка, упершаяся обломанным концом в землю, помешала, потому труп мягко завалился на бок. Удивление так и осталось у него на физиономии, только глаза стали вмиг словно стеклянные, без чего-то важного.

Спохватившись Лёха кинулся вслед товарищам. Семенов уже вертел головой, успев поднять с земли тот самый парабеллум. Вблизи пистолет казался еще массивнее.

- Завести сможешь? - шепотом с надеждой в голосе спросил Семенов. И кивнул на этот самый ублюдочный гибрид. Середа быстро но бесшумно копавшийся в куче всякого добра, наваленного в короб, тоже уставился в глаза Лёхе. Только Жанаев не смотрел, он сразу к костерку кинулся.

- Это? - переспросил Лёха, с опаской глядя на агрегат.

- Надо, Лёша, пешком не удрать нам. Сил нет, а они облаву устроят. На тебя вся надежда! - сказал, как отрезал, красноармеец.

- Охренеть не встать - только и смог подумать Лёха, глянув на всякие хитромудрые железки, рычажки, рычаги, пимпы и прочие педали с причандалами, напиханные в не очень-то и большую... или большое? Как вообще это обозначить? Сразу за мотоциклетным рулем с фарой начинался этот самый кузов на гусеницах, и в нем было углубление, куда водитель мог сунуть ноги. Сидеть при этом надо было на таком же треугольном резиновом сидении от старых мотоциклов, что Лёха видел раньше - в плавательном этом недотанке 'Дочь Антилопы'. Впрочем, тут же мимолетно в голову пришло, что сейчас такие сидения - как раз самые новехонькие, самые модные. Но с сидением понятно, как его юзать. Все остальное-то как??? Опять же неуместно мельком в сознании проскочили кадры из древней буффонной комедии 'Аэроплан!', там герой тоже в ужасе смотрел на бесконечные ряды всякого всего в пилотской кабине. Так, взять себя в руки. Спокойно!

Это старая техника! Она должна быть простой! Тут опять не ко времени вспомнились авто будущего. С одним ключом, автоматической коробкой передач и двумя педалями. Для пожилых негритянок. Тут-то намешано и от мотоцикла и от танка, вон колесики у этого агрегата дырчатые, точно, как у виденных уже бронетранспортеров и тягачей, только маленькие. Да еще и стоят как у 'Тигра', дружка за дружкой.

Руки все же тряслись. Попытался сглотнуть слюну пересохшим ртом, тут же забыл об этом. Постарался сосредоточиться. Получилось не очень хорошо, но, во всяком случае, стали понятны приборы спереди на доске. Спидометр, тахометр... Неважно, трогаться с места и ехать они не помогут. Так, с чего-то надо начать! Лёха глубоко вздохнул и сосредоточился. Должны быть газ, сцепление, тормоз. Это вынь да положь! Тогда где они? Вот, внизу в дырке для водительских ног две педали. Потыкал в них рукой. Газ-тормоз? Сцепление-тормоз? Тогда где газ? Судорожно вспомнил, как навернулся на скутере, случайно повернув ручку газа невзначай. Привык к велосипеду, там-то ручки крути, как хочешь, а на скутере совсем иначе, чуть на себя правую рукоять повернул - скутер и прыгнул. А тут? Крутится рукоять, значит тут на мотоциклетной ручке газ, внизу значит сцепление - тормоз. А завести-то его как???

- Быстрее же! - злобно - умоляюще прошептал Семенов.

- Не мешай под руку! - осек его с другой стороны Середа. И сам не удержался, посмотрел кричащими глазами. Лёха уже потеть устал от нервной напряги. Вытаращился на два рычага, подумал было, что может - для гусениц? Но рычаги были разные, стояли посередине и на больших круглых шляпках рукоятей были какие-то буквы. Ключ где? И стартер? О, раз газ по - скутерски, то может и ключ тоже?

Сначала глаза разбежались от страха, потом все же оказалось, что на руле и фаре много всяких закрученных болтов, которые не двигались и на роль ключа, никак не годились, а так есть плюшка на фаре, есть! Это же армейская машинка, тут ключ не на брелках носят! Лёха плюхнулся на сидение, с замиранием сердца повернул каплевидную штуковинку на фаре. И ничего не произошло, разве что кусты напротив вдруг словно осветились узкой полоской. Фара, значит! Нахрен фару, не это надо. Повернуть попытался в другую сторону - не пошло. А все это время спиной взмокшей ощущал - рядом гансы. Совсем рядом. И сил удрать нет даже у железного Семенова. Вон как пыхтит, до сих пор не отдышался. А Середа аж свистит, когда дышит!

Потискал потными пальцами включатель фары, тот внезапно просел в паз, утоп в обтекателе фары. Но опять ничего не вышло, тихо все, не заурчало. Ну, кроме как в брюхе, но там урчало постоянно.

Подергал рукоятки. Дошло внезапно, что одна - переключатель скоростей, цифры не ней увидел. На другой, что слева - непонятное Str-Gel. Рычаг переключения скоростей был зажат в железяку с Н-образными прорезями. А тут что? Похоже на ручник. Задран вверх, как положено в стояночном положении. Так, вниз его. Но завести - то как??? Ведь эта хрень, ручка или кнопка или пимпа должна по уму быть где-то тут, на передней панельке. Эта? Или эта? Или эта? Лёха стал поочередно и вперемешку нажимать и поворачивать все, что было у него перед носом. Безрезультатно! Впору от напряги сознание потерять, не было никогда в сытой и спокойной прошлой жизни такой жути! Какие там экзамены! Фигня на постном масле!

В этот момент мертво-спокойным голосом выматерился справа Середа, загромыхал чем-то, слева эхом отозвался Семенов и по голым нервам, словно ломом ударили выстрелы. Особенно громкие, потому как в полной тишине забабахали. И резанул чужой голос, заголосивший неподалеку за Лёхиной спиной: 'Alarm! Alarm! Alarm!' Пальба усилилась, тут же стоявший рядом Середа тоже заблажил со всей мочи:

- Alarm! Alarm!

И за спиной чуть не в ухо Лёхе, бахнул особо оглушающий выстрел. Как из пушки. Лёха, слегка оглохнув, очумело обернулся на сошедшего с ума артиллериста, но тот, неловко перезаряжая невесть откуда взявшееся ружье, тише, но понятно приказал:

- Заводи, сукин сын!!!

Сзади-слева затрещали короткими очередями автоматы. Ожидая в любую секунду убойного удара в незащищенную спину и стараясь съежится Лёха отчаянно перебирал скользкими пальцами все, что было на приборной панели. Давил, крутил, вертел. В отчаянии стал дергать на себя, и даже не сразу понял, что произошло, потому как отупел немного, суетясь. Внутри механического ублюдка что-то провернулось и мотор 'схватился', забурчав на холостом ходу. Мокрой ладонью, словно все это время купался, Лёха схватился за руль, повернул газ, мотор взвыл истерически, но с места машина не тронулась.

- Сцепление же, твою мать! - неожиданно и для себя рявкнул Лёха, схватил левой рукой за рычаг, двинул его вперед, но впереди мешала какая-то железяка, решил тронуться со второй передачи, рванул рычаг на себя, опять ничего, тут же вспомнил про свою окостеневшую левую ногу, давившую изо всей силы на педаль сцепления, не без усилия снял ногу с педали, внутри агрегата что-то и впрямь сцепилось. Ублюдок дернулся вперед, но не совсем вперед, а скорее вправо, почему так - Лёха не сразу и сообразил. Только кинув отчаянный взгляд, понял - левой-то рукой он рычаг держал, а правая натянула руль естественно в сторону, дербаня со всей дури газ. Туда этот плод сумрачного германского гения и поехал, соответственно рулю. И что-то очень быстро поехал, вломившись в кусты на обочине. Чудом увернулся от березки и встал, еле-еле успев опять судорожно надавить на педаль и сбросив усилием воли руку с газа. Вспомнил про спутников, оглянулся. Середа с ружьем сидел в неудобной позе за спиной, навалившись на кучу барахла, Семенов с пистолетом в руке подбегал, пригнувшись, а чуть дальше враскоряку нелепо прыгал Жанаев, тащивший в руках что-то черное.

Леха вывернул руль, чтобы выскочить на дорогу, почувствовал, как качнулся короб от запрыгнувших сзади, уже более уверенно опять отпустил педаль и газанул, сзади взвизгнул Жанаев. А проклятый мотоцикл вынесло не то, что на дорогу, а куда дальше - на противоположную обочину, там опять водителю пришлось выворачивать руль снова в другую сторону, чтобы не впилиться во все подряд, а то и не вымахнуть к колонне пленных на поле. Здорово хлестануло по лицу ветками, еле зажмурился.

Скрипя зубами, вырулил на дорогу, еле - еле чуть опять не уехал в подлесок, и уже выделывая меньшие синусоиды, все же удержался на курсе.

- Быстрее! - рявкнули и Середа и Семенов с разных сторон. Пальба вроде как разрасталась, но за спиной никто из своих не стрелял. Лёха очумело, потому, как еще не до конца управился с чертовым рулем и пока еще даже не верил в то, что удалось удрать, опять нажал на педаль, вырубив сцепление, отчего агрегат заметно сбавил скорость.

- Да быстрее же! - взмолились за спиной.

- Понял я! - буркнул Лёха, мечтая о третьей руке. Снял усилием воли левую руку, тут же руль стал заваливаться в сторону, а попытка его выправить привела только к тому, что двигатель жалобно взвыл от прибавки газа. Плюнув на это, Лёха таращась практически себе в промежность, передвинул чертов рычаг, снял ногу с педали - и агрегат просто прыгнул вперед. Увернувшись от кустов и выправив машину, новоиспеченный мастер езды по бездорожью на всем что подвернулось, решился на повтор операции и загнал рычаг в самое последнее из возможных положений. Руль уже тоже не выделывался, потому агрегат, смешно лопоча об дорогу гусеницами, рванулся вперед весьма бодро. Ну не как 'Жигуль', но весьма прилично, этак километров на сорок в час.

- Все живы? - не поворачивая голову, чтобы не начать опять вилять, спросил Лёха.

- Все - отозвался Семенов.

- Быстрее можешь? - нетерпеливо спросил Середа.

- Не, это все. Предел - отозвался водятел. За спиной заспорили.

- Так по дороге пилить - упремся в кого.

- Что предлагаешь?

- Чего предлагать - оторваться надо и сворачивать от большака подальше.

- Лёша, будет если дорога вправо - сворачивай! - велел Семенов.

Лёха кивнул в знак того, что понял. Страшное напряжение свалилось с него и сейчас уступало место недоверчивой пока радости - ему удалось самому завести этот совершенно межеумочный механизм, и теперь покоренный мощный агрегат послушно тянет на себе и его и трех спутников.

- Да мне цены нет! - вспомнилось к месту заявление персонажа из Варкрафта.

- Это точно - серьезно отозвался сзади артиллерист.

Черт, получается, вслух выпалил. Ну и ладно, в конце-то концов! И Лёха чуток повилял рулем, привыкая к управлению. А ничего, не так уж и сложно! Получилось! Получилось!

Боец Семенов

Подхватив с дороги выпавший у немца из рук пистолет, красноармеец заботливо обдул его от песка и, присев у непривычных чужих дырчатых колес, огляделся. Сбитое дыхание никак не удавалось привести в норму, каждый вздох шел со скрипом и скрежетом, как казалось бойцу. Остальные тоже выглядели не лучшим образом. Особенно потомок, явно ему последние сутки дорого дались. Между тем расклад был очень нехорош. Где-то в кустах совсем неподалеку явно находился еще немец, а может - и не один. Конвой - тоже близко. А вот сил бежать дальше или отбиться тут на месте - просто нет. Одна надежда, что потомок этот несуразный сможет завести машину. Тогда удрать будет возможно. И Семенов как можно более убедительно постарался довести это до Лёхи. Но тот, честно говоря, не обнадежил. Он беспомощно тыкался во все эти железки и никак не показывал того, что от него ожидали. Ясно было даже Жанаеву - впервые потомок все это видит. Нет, жить, конечно, очень хочет, но вот растерялся. Незнакомая это для него техника. Впрочем, для всех остальных - тоже. Ни рыба ни мясо. Оставалось только надеяться на удачу. Потому что с одним пистолетом и сломанной винтовкой отбиться не было никакой возможности. Да и с винтовкой этой тоже все плохо.

Жанаев сунулся было к упавшему немцу, глянул на вылезший из туго натянутой кожи спины аккурат над вырезом майки острый красный штырь штыка, и подался молча к костерку. Брошенная винтовка попала на редкость удачно - в ямку между ключиц, где, как говорила Семенову маманя 'душа живет', прошла штыком навылет, просадив позвоночник, и теперь немец мог только моргать, даже не сипел. Вот выдернуть ее из тела было уже трудно. Конечно, в другое время постарались бы, могли бы детали пригодится, но сейчас... Бурят как раз отличился тем, что первым в роте угробил свое оружие. Пырнул штыком выскочившего перед ним германца, да так, что штык 'завяз' намертво в ребрах, а немец хоть тресни, помирать не хотел и хоть и вяло, а пытался бурята тоже штыком ткнуть. И Жанаев со всей дури тряся на штыке врага, мотавшегося, словно чучело на осеннем ветру, добился только того, что штык обломился и остался в немце. И вместо того, чтобы просто отскочить, вряд ли бы дырявый немец смог за ним гоняться, бурят наотмашь гвозданул со всей силы по немцу прикладом, держа винтовку, как дубину. Немца свалил, а заодно и приклад отломал. Потому тут даже не стал пробовать. И Семенов его понимал. Да и не дадут германцы добраться до рукопашной. Пусть уж немец лежит и моргает, черт с ним.

Артиллерист тихонько, стараясь не шуметь, рылся в куче добра, наваленного сверху на этот немецкий вездеход. Потомок нерешительно возился с управлением. Семенов не удержался и поторопил, в ответ Лёха глянул глазами какающей собаки, а Середа обругал, дескать, не мешай зря. Это боец и без умного артиллериста сам понимал, что не дело соваться под руку, но вот к досаде своей - не удержался. Глянул на Жанаева, который возился у костерка. Осмотрел трофей - солидный пистолет, раньше такого не видал. Вообще-то ему, как пулеметчику полагался наган, но не задалось пострелять из пистолетов, не выдали. Как слышал - вместо наганов полк получил больше самозарядных винтовок и вроде как в штабе даже автоматы были.

Оставалось ждать и караулить того, кто перекликался недавно с этим моргающим у ног недобитком, да прикидывать - доберутся ли конвоиры конные. Муторно было на душе, а тело было как чужое - вымотался сильно.

Дальше все пошло плохо - метрах в тридцати на дорогу устало выбрались сразу двое фрицев, тащивших катушки с телефонным кабелем. Улыбки сползли с их физиономий, как только они увидели вместо готовившего обед камарада чужих русских. Они почти синхронно бросили на дорогу тяжелые катушки и схватились за карабины, которые висели у них наискосок на спинах. Видно обученные фрицы попались, бодро они все это сделали. И Семенов не стал дожидаться, когда они прицелятся, а матюкнулся с досады и выстрелил по разу в одного и другого. Пистолет увесисто толкнул в ладонь, а немцы кинулись обратно в кусты, откуда сразу же заорали: 'Alarm! Alarm! Alarm!' Понятно, знают же, что по большаку свои прут. Грохнули из кустов выстрелы. По дороге, рядом с Семеновым, словно прутом секануло, оставив борозду и подняв пыль. И точно, там, где находились конвоиры, кто-то завопил что-то по - немецки. Семенов бахнул на звук, подскочив от того, что совсем рядом точно так же и ровно то же закричал артиллерист, стоявший с другой стороны тарантайки. Не зная, что даже и думать, боец приподнялся, готовясь стрельнуть, если Середа оказался замаскировавшимся врагом. Удивился еще больше - у орущего дурниной Середы была немецкая винтовка и он, неловко из-за раненой руки, целился не в напрягшегося Семенова, а тоже в сторону конвоя. И пальнул, отчего у красноармейца уши заложило близким выстрелом. Идею напугавшего вопля Семенов понял - так можно было выиграть чуточку времени, спутав немцам карты.

Со стороны конвоя затрещали короткими очередями пара автоматов, но не понятно было - куда пошли пули. Во всяком случае, рядом ничего не свистело. Тут сначала напугав до холодного пота, а потом, обрадовав до щенячьей радости, взвыл мотор этого перемотоцикла и машина дернулась в кусты на обочине, грамотно уходя с дороги. Немцы тоже услышали звук мотора и им это не понравилось, один стал часто лупить из кустов, второй нагло выскочил на дорогу, но Семенов бойко выпалил по нему трижды, вроде не попал, но нахала словно ветром сдуло. Жанаев бегом дернул от костерка, таща все три котелка с величайшей заботой, выпустил куда-то еще одну пулю артиллерист и Семенов решил, что пора отступать. Середа уже полулежал на немецком барахле, неловко перезаряжая винтовку, Семенов запрыгнул к нему, почти одновременно уселся бурят и тут машина под ними рванула, завывая железным ревом. Семенов кинул пистолет практически однорукому артиллеристу, тот сунул ему винтовку с открытым затвором. Заверещал тонким голосом Жанаев, раскорячился, суча ногами. Первой мыслью было - попали, сволочи. Потому что пальба только разгоралась, теперь от колонны военнопленных даданило с десяток стволов. Но невыразимо вкусный аромат горохового супа, внезапно разлившийся в воздухе, и мокрые портки у бурята успокоили, расплескался просто супчик от рывка и немного ошпарил хозяйственного Жанаева.

Потомок неожиданно разумно рванул зигзагами, что явно не дало бы немцам работать прицельно, потому, хоть и хлестало ветками от души, но Семенов одобрил грамотные действия Лёхи, только вот медленно машинка ехала и, не сговариваясь в один голос с Середой, рявкнули потомку, чтоб быстрее ехал. Вместо этого машина сбросила скорость. Рявкнули от неожиданности еще раз и вот тут-то, наконец, гусеницы зачапали, затрескотали по дороге куда бодрее. И Семенов перевел дух. Нет, конечно, еще рано было радоваться, но все-таки уже веселее. Прикинул про себя - будет погоня? Или нет? Пешие связисты уже бегом не догонят, конники вроде и могли бы, на полном аллюре, но, во-первых, у них своя задача, и бросать колонну им вроде не с руки. Во-вторых, они с этими связистами еще продолжают стрелять, и пока не разберутся что случилось - не погонятся. А когда разберутся - ищи ветра в поле. Скорее всего, доложат по команде, а там пусть начальство думает. Значит надо унести ноги подальше, но без ненужного рвения - дорога хоть и лесная, а все-таки езженная и потому вполне ее можно перекрыть. Или попадется кто навстречу. Вон их сколько ездит по большаку, сюда свернуть - минута делов. С другой стороны встать и разобраться - тоже надо, бежать, как курица с отрубленной головой - совсем плохо.

Перекинулся поспешно парой слов с артиллеристом, встретился взглядом с Жанаевым, корчившим рожи от боли. Совместно решили - проскочить еще километров 10-15, свернуть в лес и разобраться с ситуацией. Вообще-то, самому Семенову больше нравилось идти пеше, так безопаснее казалось. А то эта техника, бензин, канистры. Поймал себя на желании спрыгнуть с машины и рвануть в лес бегом. Семенов зло сплюнул за борт, поморщился - плевок не получился, во рту все пересохло. Тут же пришлось хвататься за артиллериста, потому как Лёха заложил крутой вираж, вывернув машину на подзаросшую дорожку справа. Куда вела эта дорога, никому было не известно но, во всяком случае, она была малоезженой и уводила прочь от большака.

- Погодь, Лёша! Притормози! - окликнул Семенов мехвода и тот послушно сбросил скорость, разумно загнав тарантас в кустики.

Красноармеец спрыгнул на землю, закинул карабин на плечо и пояснил свистящим шепотом:

- Сейчас следы замету, чтоб не видно было, что сворачивали!

Середа кивнул и протянул Семенову пук немецких ремней, видно поясной с разгрузочными, потому как на нем были подсумки черной кожи, пустая кобура и тяжелый длинный штык. Боец выдернул клинок из ножен, примерился на ходу к удобной тяжелой рукоятке и срубил парой ударов несколько веток. Метла получилась неряшливая, но ее вполне хватило, чтобы разровнять песок на повороте. Если не особо присматриваться - то с первого взгляда и не заметно, что тут мотоцикл вбок ушел. Но это если только не особо присматриваться, самому пришлось все время башкой вертеть во все стороны.

Теперь тяжелый гусеничный мотоцикл (и чего только эти германцы не придумают!) лопотал своими гусеницами по лесной дороге не так шустро, но с каждой минутой унося прочь от проклятого большака. Лежать на груде барахла было чертовски неудобно, что-то острое из-под брезента впивалось в кожу, и потому, когда Середа хрипло предложил минут через пятнадцать спокойной езды встать на короткий привал и разобраться, что к чему - Семенов возражать не стал. Единственно, что еще минут пять катили вперед, пока не подобрали подходящее местечко для того, чтобы съехать, подсознательно все же хотелось удрать подальше. Было тут, где спрятаться, тек небольшой, но чистый ручеек. Агрегат поставили передом к дороге, но практически полностью укрыв его в зарослях здоровенного развесистого папоротника. Семенов специально сбегал на дорогу, проверил - нет, не видно бивака. Мотор Лёха не решился глушить, объяснив это тем, что вдруг придется рвать когти и остальные согласились - на холостых оборотах двигатель мурчал очень тихо. Жанаев, спрятавшись в кустарнике, шипел и кряхтел, осматривая свои ошпаренные ляжки, потом страдальчески морщась, сел в ручей и сидел там, кряхтя, остужая холодной водой обожженную кожу. Судя по его выражению лица и непривычно для азиата круглым глазам, чувствовал он то же, что и сам Семенов. Страх. Ужас даже. Такой, что мешал думать и действовать, потому что как бы - шансов благополучно унести ноги - то так мало, что считай и нету вовсе. И времени совсем нету. Вот физически это Семенов ощущал, как виденный в медицинском кабинете мудреный прибор - песочные часы. Там видно было, как время течет, вот как перетекает песочек из одной половинки хитрой стекляшки в другую. Неудержимо и очень шустро. И даже вроде как затикало в голове у бойца от этого ощущения, громким таким солидным тиканьем - как тикали часы покойного взводного. Тик-так, немцы спешат, тик-так, уже едут, тик-так уже близко. И это неприятное для любого нормального мужчины ощущение совершенно дикого страха мешало сосредоточиться, даже думать мешало. Первым делом нервно и суетливо, делая много ненужных, в общем, движений, разобрались совместно с перепутанными ремнями. Так и оказалось - поясной ремень с кучей всякого разного и разгрузочные ремни, позволяющие перераспределить всю тяжесть с пояса на плечи. Семенов, не встретив возражений, напялил на себя эту солдатскую сбрую. Повозившись, застегнул ремень с серой орленой пряжкой. Чуточку лучше себя почувствовал, ощутив привычную подтянутость от ремня. Пока их гнали распоясанными, не бойцом себя ощущал, а так, ветошкой какой-то. После этого все вместе, мешая друг другу, занялись оружием - посучив затвором выкинули из трофейной винтовки оставшиеся в магазине три патрона, которые тут же подобрал Середа, зарядили не без труда обойму из подсумка - и обойма была не такая, как в мосинке, а сложненькая, с пружинкой и патроны отличались, без закраины были, а с проточкой. Но сама винтовка по всем статьям оказалась такой же, что и мосинская, только чуточку покороче. И целиться из нее было так же просто, что тут же Семенов и проверил, удивившись тому, как руки дрожат. В пустую рамку обоймы запихнули три патрона, положили в подсумок к остальным, всего там было шесть обойм по пять патронов. Значит в двух черно-кожаных грубозерненых подсумках за вычетом пары, выстреленной артиллеристом лежало 58 винтовочных патрона. Немного, конечно, но куда лучше, чем голые руки. Раздражала суета и дерганье, и свое и товарищей, с которым они кинулись разбираться в немецком добре. И эта спешка и мелкие косяки, от спешки, которые еще больше задерживали и мешали, отчего выходило еще больше спешки и косяков. Семенов, чувствуя все то же омерзительное тиканье где-то в мозгу, понял, что так дело не пойдет и, отвернувшись от судорожно и суетливо возившихся в куче немецких вещей товарищей, сам себя дал по морде и рявкнул мысленно на свое тиканье: 'успокойся, сука, мать твою!' Это помогло. Тиканье не прекратилось совсем, но вот леденящего затылок чувства стало поменьше. Глянул на товарищей. Жанаев топтался у ручья. Середа зачем-то перебирал каски, что-то много их как-то было. Потомок вертел в руках противогазную маску и глупо улыбался.

Семенов перевел дух и, по возможности, командным голосом прохрипел:

- Слушай мою команду!

- Что это ты раскомандовался? - нервно огрызнулся Середа.

- Поесть бы! - вякнул все так же глупо улыбавшийся потомок.

- Так, заткнулись все, сели и считаем... Медленно, етимать, медленно - до двадцати трех. Вслух!

И сам сел у гусеницы под прикрытие кружевных листьев громадного папоротника прямо на мягкий мох.

- И раз. И два...

- И три - поддержал Жанаев, севший рядом. Середа переглянулся недоумевающе с Лёхой, потом пожал плечами, тоже завалился на мох, не выпуская из лап тяжеленную темно-зеленую немецкую каску, украшенную какими-то пестрыми эмблемками, влился в счет. Потомок несколько секунд смотрел на странноватое это зрелище - трех мужиков, сидящих под папоротником и сосредоточенно считающих, потом присоседился и таким же шепотом считал до самого конца. Перевели дух. Семенов оглядел сидящих рядом и сказал:

- Я - на дорогу, караулить. Жанаев - слей остатки гороха в два котелка, чтобы поровну было, сразу с Лёшей один ешьте, потом меня на дороге заменишь. Середа - разбери пока, что нам нужно будет дальше, а что нет, что тут бросим.

Секунду подумал, вспомнил, как заканчивал свои распоряжения взводный и закончил правильно:

- Вопросы есть?

- Могу и я караулить - сказал только Середа.

- Хреновый из тебя караульщик с ранетой рукой-то. Видел я, как ты затвор дергал - пояснил Семенов и, взяв винтовку, скользнул к дороге. Все время, пока компания считала, он внимательно слушал - не будет ли звуков моторов или конского дробного галопа, но все было тихо. Середа хмыкнул, разбираясь с пистолетом, в котором тоже три патрона оставалось. Странный был пистолет - с голым дулом, не похожий на ТТ, да и при стрельбе не так себя вел - Середа смотрел как командиры стреляли на полигоне и потому был удивлен странной работой этого трофея, при выстреле у него уголком - что-то выскакивало сверху. Разобравшись с оружием, опять полез в кузов. Под накинутым на барахло брезентом оказалось много всякого разного, в первую очередь увидел еще катушки с телефонным проводом. Скинул их пока наземь. Больше оружия не нашлось, как ни копались, зато оказалось много немецкого солдатского добра. В больших гофрированных железных футлярах, которые были у каждого немца (у пехоты на заду, а у мотоциклистов и велосипедистов - на груди), неожиданно оказались противогазы, Лёха ухитрился сразу же один такой раскрыть и вынуть маску с резинками, как на бабском белье. Кинули жбаны гофрированные к катушкам, это добро вряд ли могло пригодиться в ближайшем будущем.

Середа, правда, видел в деревне, что немцы пользуют эти неуклюжие футляры для того, чтобы на них сидеть, словно на табуретках, но можно было обойтись и без такого барства. Туда же кинули и три тяжеленные каски. Ошпаренный Жанаев после купания почувствовал себя лучше. Когда вернулся к товарищам и сидел, считал до 23, внимательно оценил, что ляжки у него сильно покраснели, но пузырей не было. Решил, что пока посидит так, посушит на свежем воздухе пострадавшие места, заодно и перекусить можно - не зря же он героически спасал три котелка горохового супа. Эта добыча была более чем желанна, жрать хотелось люто. Для справедливости слил густой суп из наиболее разлившегося котелка по двум другим, те получились полные. Лёха помыл в ручейке руки. Сполоснул с удовольствием лицо. Бурят еще удивился, что этот паренек все делает как-то не спеша. Сам-то азиат чувствовал себя точно так же, как и карауливший у дороги Семенов. Паршиво себя чувствовал и потому удивлялся спокойным товарищам. Сели вдвоем на катушки, два человека на один котелок. На минуту замешкались - у Лёхи не оказалось при себе ложки. Тогда бурят, значительно улыбаясь, вручил ему свою. На удивленный взгляд ответил тем, что достал из кармана новенькую, блестящую немецкую, видно подобранную у костерка. По длине ложка была покороче, да еще и скреплена заклепкой с такой же коротенькой вилкой. Стоило вилку развернуть в противоположную ложке сторону, как черенок становился достаточным, чтобы доставать до дна котелка. Лёха покрутил уважительно головой, признавая, что и Жанаев время зря не терял. Несколько минут увлеченно, давясь от голодной спешки, хлебали еще теплый наваристый суп, радуясь своей удаче, нечаянной добыче и вкусной еде. Конечно для голодного человека полкотелка супа - не много, но сразу после еды почувствовали себя куда лучше. Бурят молча подменил Семенова, повозился, пристраиваясь поудобнее в кустах. Семенов оставил ему винтовку и поспешил к перемотоциклу. Выпавший аккуратный сверточек серой одежды и пара тяжеленных сапог с широкими голенищами порадовали сразу. От Лёхи густо пахло дерьмом и какой-то еще кислой гадостью, типа рвоты. Семенов сначала думал, что парень обделался со страху, но мокрые портки были только у Жанаева, да и пахли они очень вкусно, супом. Радоваться тому, что никто от страха не наложил в штаны, красноармеец не стал - по некоторым прикидкам это получилось не от храбрости, а просто не кормили давно, потому было нечем поносить. Посмотрел растрепанные Лёхины чуни и нашел источник вони. Понял, что вляпался потомок в раздавленных танковой гусеницей людей и перемазался в содержимом разодранного чьего-то кишечника. Быстро стянули с Лёхи изодранную вонючую обувку, размотав потрепанные обмотки. Боец, было, прикинул, помыть и забрать их что ли? Но порвались обмотки изрядно, растрепались и размахрились, дорога была нелегкой. Кинул сапоги потомку, тот примерил - оказались немного маловаты. Но лучше, чем развалившиеся уже рукава от шинели. Китель с какими-то жестяными медальками и суконные штаны смотали и положили пока в сторонку. Пригодятся. Сели теперь к другому котелку второй парой. Торопясь, застучали ложками, а Семенов все прислушивался. Потом сходил к ручью, принес воды, не удержался и умыл лицо и руки, вспомнив, что надо бы до еды это делать, но сейчас все было как-то путано, нервно, не до того. Сам напился, озираясь и давясь от спешки, буряту отнес. Пить очень хотелось и потому к ручью пришлось еще разок сходить, тем более, что Середа нашел в невзрачной брезентовой сумке со всякой всячиной пару пачек галет и немного сахара. Чай - не чай, но просто посидеть и попить, хотя бы и пустой воды, было очень приятно. Чудовищное напряжение последних двух суток потихоньку отпускало, наваливалась свинцовая, неподъемная усталость. Очень хотелось завалиться поспать, но Семенов понимал - расслабляться рано, не время и не место. И тикало, тикало в мозгу. Даже на полчаса вырубиться нельзя. Развезет. А это может кончиться печально, хотя у них и есть винтовка с патронами. Одна на четверых.

Время убегало, как вода сквозь пальцы. Семенов это чувствовал, чувствовали это и другие, кроме внешне спокойного Лёхи. Красноармеец же так от страха и не избавился. Ложку облизнул - тикает в мозгу. За водой пошел - тик-так. Котелок сполоснуть - а оно опять тикает. Фрица убили, из колонны удрали, мотоцикл этот гусеничный угнали - точно, искать будут всерьез. И повторно в плен сдаваться не хотелось крайне. Ну, потому что как бы вариантов-то нет, разве повезет и сразу убьют.

Это если сильно повезет - если не конвоиры и не камрады убитого, или просто те, кто не видел проткнутого винтовкой. А вот если видели...

Боец дергался, постоянно казалось, что не успел чего-то важного сделать прямо сейчас. И это всем в будущем погибель. Крайне неприятное это было ощущение, что каждая секунда решающая, а он ее уже потратил, причем на ерунду. Вдвойне мешало и то, что одновременно Семенов отлично понимал, что это не ерунда, и даже шнурок не завязанный - может потом выйти боком и встать раком, к примеру. Случалось такое видеть еще во время службы в мирное время. Сам же Семенов во время учебной - первой самой - тревоги разбил себе локти и нос, потому как бежавший сзади товарищ ему на волочившийся шнурок наступил и в нескольких нарядах вне очереди запомнил боец мудрость старшины Карнача, внушительно заявившего, что нет в военном деле мелочей. Потому тошно было на душе, не моглось еще порадоваться, как следует, что немцев они обули. Нельзя рассиживаться. Вообще. Только убегать. Запомнил Семенов четко, что у каждой воинской части есть своя зона ответственности. Как у цепной собаки. И потому тутошние, кого бойцы обидели - искать будут рьяно. А вот их соседям будет наплевать. Не у их ротозеев - сослуживцев машину угнали. Потому надо убираться от обиженных подальше. Только б еще сообразить - куда рвать когти. Подошел Середа с пистолетом, потыкал пальцем в кобуру, так и висящую на поясе у Семенова. В кобуре нашелся запасной магазин, тяжеленький такой, с проглядывающими в прорези желтыми круглыми бочками патронов. Повозившись, заменил магазин, подмигнул, повеселев сразу, спросил.

- Что с собой брать будем? - и кивнул на кучу добра. Потомок тем временем разложил добро на кучки, потом в очередной раз, подскочив к мотоциклу гусеничному, чем-то заинтересовался и выпал из работы.

Больше всего места занимали катушки с телефонным проводом. Рядом с ними стопкой, друг на друге, стояли три стальных шлема немецких. Сверток с серо-зеленой униформой. Саперная лопатка в чехле. Темно-зеленая сумка с чем-то круглым внутри. Гофрированные футляры от противогазов. Внимание хозяйственного бойца привлекло то, что ремешки были длинные, явно через плечо носить, хорошие ремешки, годные. Три аккуратных свертка камуфлированной пятнистой ткани непривычного вида. Сумка серого брезента, не пустая. Именно из нее Середа галеты с сахаром достал. Какая-то книжка в пестрой обложке. Фляга в суконном чехле с большой странноватой крышкой. Еще три одинаковые сумки с петлями не пойми для чего. Лёха с интересом хапнул что-то с сидений задних, оказалось немалого размера кинжалище странного, но злого вида. Толку от потомка все равно Семенов не ждал - достаточно, чтоб машину вел, ишь стоит железяка наготове, поуркивает тихо, ждет, когда поедем. Черт рогатый! Она же бензин тратит! Семенов опять почувствовал себя паршиво, тиканье возобновилось куда громче. Может, сказать потомку, пусть выключит двигло? Нет, не годится, вдруг нагрянут - а мы тут как тетерка на яйцах. Это Лёха может кинжальчиком любоваться, а остальные отлично понимают что происходит. Именно потому они все очень - очень нервные. У них жопу печет и между ушами на затылке холодно. Мозжечок мерзнет.

Семенова передернуло. Судорожно сглотнул, спросил артиллериста:

- Что берем из этого?

- А все. Потом разберемся. Катушки придется бросить, иначе не поместимся. Остальное с собой - скороговоркой протараторил Середа.

- А это что за тряпки? - показал ему на аккуратные свертки камуфляжной ткани.

- Плащ-палатки ихние - и жестом фокусника артиллерист развернул сверток. К удивлению Семенова это оказался треугольный большой кусок пятнистой ткани, с одной стороны - посветлее, с другой - потемнее. Артиллерист повертел немного лоскут в руках, не очень ловко из-за раненой ладони. Попримеривался, потом сунул в разрез посередке голову, выпрямился. Действительно, плащ-палатка. Только голову не прикрывает.

- О, пончо! - брякнул не к месту Лёха, поигрывая сверкающим клинком.

- Точно. Еще бы усы и сомбреро - вылитый Эмилиано Сапата, вождь мексиканских трудящихся - непонятно, но явно в жилу ответил Середа, оглядывая себя.

- Понятно, снимай, давай - сказал хмуро недовольным голосом Семенов.

- Погоди! - остановил его неожиданно потомок.

- Чего? - в один голос удивились красноармейцы.

- Мысль в голову пришла! У нас три плащ-палатки, три каски. Если на себя вы трое их нахлобучите - поди разбери, кто едет. По силуэту немцы не сразу догадаются.

- А ты что? - спросил Середа, явно заинтересовавшись и сразу поняв, что это за незнакомое такое слово - силуэт.

- Я вот эти шмотки надену. Сапоги мне впору, так вроде фриц габаритами с меня был. И покатим как фрицы. И хрен они сообразят! - воодушевленно сказал Лёха.

- А годно! - одобрил Семенов.

- Вообще-то ношение не своей формы карается расстрелом или повешением по законам военного времени. Мы, получается, диверсионистами становимся - задумался вдруг артиллерист.

- У лошадей бывает, селезенка ёкает - ядовито заметил Семенов.

- Это ты к чему?

- А ты сейчас как та лошадь. Только головой ёкнулся - не менее ядовито ответил боец - забыл, что нам и так уже капец?

- Ну да, точно - спохватился Середа и, поспешно нахлобучив себе на голову каску спросил:

- Похож я на ганса?

- Вылитый. Давай показывай, как эту вещь напяливать? - поторопил его Семенов, у которого тиканье утекающего времени сложилось с урчанием сгорающего зря бензина.

Стараясь не думать о том, что возможно они неправильно эту плащ-палатку надевают, и любой фриц это заметит, Семенов влез в странно пахнущую чужим запахом одежку и поспешил сменить Жанаева. Хотел было и каску нахлобучить, потом подумал, что бурят с нервов расшатанных может пальнуть сгоряча, именно увидев вместо знакомого товарища своего чужой этот, как его - во, силуэт. Бурят и впрямь удивился. Отдал теплую винтовку и враскоряку, но шустро двинул к машине. Как ни напрягал слух Семенов - все было тихо, только мотор ворчал, да брякнули тихо чем-то бойцы пару раз. Провозились они минут десять. Куда дольше, чем он предполагал, и Семенов весь извелся, не понимая, чем они там заняты. Наконец послышались шаги и из кустов высунулась немецкая каска, немного диковато выглядевшая в сочетании с азиатской мордой Жанаева. То, что бурят воодушевленно сосет вонючую сигаретку и улыбается во весь рот, красноармеец разглядел уже потом.

Лёха удивил своим видом. Вместо растяпистого потомка, стоял вполне себе германский солдат - в пилотке, не пойми откуда взявшихся мотоциклистских очках, скрывающих поллица, немецком кителе, но почему-то в советских солдатских ботинках. Вот артиллерист был в немецких портках и сапогах. Также удивило то, что пока Семенов караулил, ребята ухитрились разместить практически все имущество, развесив его на агрегате, отчего гусеничный мотоцикл стал еще внушительнее. А на полянке остались только три непривычного вида противогаза да банки к ним.

- Мы готовы! Бери каску - и рванули. Вы с Жанаевым сзади на сидушках, а я за Лёшей сяду - почему-то воодушевленно и радостно заявил Середа. Лёха тоже весело лыбился.

Покосившись на него, Семенов напялил глубокую и непривычную каску на свою башку.

Глянул на Середу. Тот протягивал ему открытую круглую коробочку из светлого картона. В ней сиротливо лежал ломтик темного шоколада.

- Вот, слопай! Лётный шоколад! Твоя порция!

Боец машинально закинул темно-коричневый треугольничек в рот. Разжевал горько-сладкое, садясь на мягкое и неожиданно удобное сиденье рядом с бурятом.

- Есть мысля сначала дернуть немцам в тыл, там они нас не ждут, подумают ведь они как? Что мы к своим рванем. На восток. Там и будут ждать. А мы - на запад, малой кровью, на территорию противника! А как выйдем подальше - проскочим петлей обратно - уверенно и воодушевленно заявил артиллерист.

- Годится! - пробурчал в ответ Семенов с набитым ртом, и машина опять бойко залопотала игрушечными гусеничками по дороге.

Старший стрелок имперской бронепехоты Скотки Эрвин

Когда я увидел Карла, валяющегося на земле, и этих унтерменшей, шарящих у машины - то даже немного оторопел. Впрочем, если бы не этот сопляк, Макс, который, пыхтя, не глядя никуда, кроме как под ноги себе, топал следом... Винтовка сама скользнула в руку, привычно - все же опыт польской и западной кампании для меня не прошел даром. Но изготовиться я не успел - этот сраный болван, Макс, толкнул меня в спину, и я сам чуть не упал, едва удержался, почти уткнувшись стволом винтовки в землю. А когда поднял голову - это животное уже неумело целилось в нас из пистолета Карла. Поросячье дерьмо, чтоб тебе... Захлопали пистолетные выстрелы, посыпались листья и какой-то мусор с кустов...

- Тревога! Тревога! Тревога! - заорал я, нажав на спуск не прицеливаясь, и завалился в кусты, толкнув боком так ничего и не понявшего еще Макса. Сопляк, недоделанный своим папашей! Хорошо, что эти дикари не умеют обращаться с оружием, не раз уже убедился... Выстрелил еще раз, но дернул спуск - ушло в сторону и вниз, подняло пыль на дороге - а я откатился, дернув затвор. Оглянулся на Макса - штутгартский недоумок, ну что ты возишься! Этот недоношенный молокосос, с выпученными на пол-лица глазами, пытался судорожными рывками выдернуть из-под себя винтовку, лежа на ней всем телом, вдобавок запутавшись рукой в ремне.

- Идиот! Перевернись на спину, протухший пузырь с дерьмом! - рявкнул я на него.

От шоссе закричали наши - судя по всему, это те, кто конвоировал пленных. Пленную скотину гоняют тут который день, такое впечатление - взад-вперед. Очевидно, что-то у них стряслось - мы слышали стрельбу и до того, почти все время, сейчас, наверное, произошла попытка побега.

Оттуда ударила короткая очередь - это хорошо, помогут. Пусть и высоко, на испуг - но эти ублюдки всегда пугались. Внезапно кто-то закричал от нашего вездехода - 'Тревога!'

Но голос не Карла... еще кто-то из наших? Они кого-то прихватили из конвоиров? Что за драный дьявол! На дороге вдруг зарычал двигатель нашего вездехода. Завели? Они завели наш вездеход?! Как они сумели, они же тупые животные? Хотя, у них тоже есть машины и танки, но примитивные... или все же среди них есть танкист или механик? Сраные говнюки!

Высунулся немного, выскочил чуть на дорогу, беглым огнем опустошил винтовку, жалея, что оставил каску в машине - но кто же знал... Да и не поможет на таком расстоянии, даже от пистолета, а там у Карла и его карабин лежит. Но было бы все-таки привычнее и как-то спокойнее.

Вот, накаркал - грохнул знакомо 'девяносто восьмой'. Мимо, в белый свет... одно слово - недочеловеки. А этот - ишь, раскорячился - и три раза по мне... и ведь рядом прошло! Одним прыжком я завалился назад в кусты, вбросил обойму, закрыл затвор, оглянулся.

Макс наконец-то перевернулся и смог взять винтовку как надо, снял с предохранителя, диванный солдат!

- Давай, вместе, пошли, огонь! - гаркнул я ему.

Высунулись на край дороги, но увидели лишь дергавшийся в облаке пыли, уже метрах в пятидесяти от нас вездеход. Дьявол, ведь уйдут!

- Огонь!

Мы опустошили магазины, но мой опыт подсказывал, что вряд ли хоть одна из пуль прошла даже близко. Дьявол, дьявол, дьявол!

- Вставай, сопливый щенок, что ты разлегся?! - заорал я на Макса, все еще лежавшего и целившегося пустой винтовкой в клуб пыли на дороге. Очень захотелось огреть его прикладом. Свинячье дерьмо, ну надо же было всему этому случиться!

Затрещали кусты сзади - я машинально вбил обойму в магазин, присел за дерево - нет, это свои. Двое конных, с автоматами. Конвойные. Поднял руку, чтобы не стреляли - передний ответил тем же, хотя и настороженно.

- Что тут у вас? - спросил передний.

- У нас? У нас, драть твою бабушку оглоблей в зад?! Это что У ВАС, любители трахать кобыл!!! - меня переполняла ярость, руки до белизны сжали винтовку

- Что у вас там творится, жеребцы тыловые? Откуда взялись эти обосраные недочеловеки? - совершенно неприлично для старого солдата вопил я.

- Побег произошел и они сбежали - буркнул всадник.

- Правда?! А я думал, их отпустили позагорать... А вы опять коней любили, пока они сбежали?! У вас что, глаза в заднице?

- Не кричите, господин старший стрелок - Второй всадник примирительно поднял руку - ага, смотри ты на него - тоже в звании...

- У нас неприятность - какой-то шутник из бронесил на своем гробу хорошенько прокрутил в мясорубке край колонны. Возникла паника, и часть этих тварей попыталась сбежать. Очевидно, этим удалось. Но они не уйдут. Это один из них лежит?

- Что? Ах ты, клоун! Это наш старший группы, Карл Штрюфинг! Они напали на него и угнали наш вездеход!

- Дьявол...- оба всадника снова схватились за автоматы... Нибелунги картонные.

- Макс, скотина, что ты встал, как пимпф в женской бане?! Пойдем, надо помочь Карлу! - приказал я этой пародии на солдата Империи.

Помогать Карлу не пришлось.

Помогать надо было бы Максу и одному из кавалеристов. Но они обошлись - ничего, от блевания никто еще не умирал. Да уж...

- Эх, Карл, старина, как же ты так? - я присел рядом. Русская винтовка с обломанным прикладом торчала у Карла из груди... и из спины тоже - штык и ствол прошли его насквозь. Я видел такое во Франции, когда напоролись на отставших англичан - те никудышные вояки, в целом, но вот в штыковой пришлось жарко. Эх, Карл, Карл... Сколько пройдено вместе - Бельгия, Франция, потом Россия.. И вот так, по-глупому... Как же так?

- Он жив! Смотрите, он жив! - Макс заорал прямо над ухом, по-щенячьи радостно - Эрвин, смотрите, он жив!

И, правда - Карл вдруг моргнул, и чуть повел глазами. И больше ничего, но если присмотреться - то видно - он дышит.

- Эрвин, Эрвин, смотрите - он жив! - как заведенный повторял Макс, с какой-то прямо-таки истерической ноткой в голосе - Он жив! Он жив!

Резко встав, прямо с разворота я залепил ему несильную, но хлесткую пощечину - он и впрямь находился на грани истерики. Сопляк. Молокосос. Щенок глупый. Хорошо еще не замочил от радости штаны.

- Подбери сопли. Чему ты радуешься? Ребенок своей мамаши, посмотри сюда - Карла проткнули насквозь. Если мы вытащим эту дрянь - он умрет. Если оставим его здесь и пойдем за медиками - он умрет. Если понесем его - он умрет. Он в любом случае умрет. И думаю, он сейчас жалеет, что еще не умер.

- Но... что же делать? Надо что-то делать? - Макс побледнел, его губы тряслись.. Господи, ну почему со мной оказался этот глупый младенец? Лучше бы со мной пошел Карл, а этого ягненка тут зарезали. Но ведь он потому и не остался, что совершенно не умеет готовить... Хватило и той курицы, которую этот недоумок сраный сварил, забыв выпотрошить.

- Надо. Надо делать, стрелок Макс Хайне - я встретился взглядом со старшим кавалеристом, и тот чуть заметно кивнул - ну, да, видно, что он тоже не первые сапоги снашивает - Надо делать, обязательно. Где твоя аптечка?

- В... в машине - Макс был совершенно растерян. Ругать я его не стал... в конце-концов, моя осталась там же. Да и не поможет тут аптечка. Я прикурил сигарету, потом опустился рядом с Карлом, приложил ее к его губам, потом неловко всунул ее ему в рот. Вот так. Может, хоть это немного облегчит страдания. Сигарета выпала почти, осталась висеть только потому, что прилипла к крови на губе. Я встал, оглянулся.

- Ну, кто? - спросил я, недвусмысленно хлопнув по кобуре. Кавалеристы почти одновременно пожали плечами - ну, да, не их дело...

- Макс? Ты... хотел помочь Карлу?

- Я... я не буду... я не могу! - Макс попятился

- Да я понял - усмехнулся я - Я знаю, что придется мне самому. Знаешь ли, не в первый раз. Вон и Карл знает... знал.

Я опустился рядом с Карл на колени, вытянул пистолет.

- Прости, товарищ. Надеюсь, обо мне, если что, тоже будет, кому позаботиться...

Пистолетный выстрел хлопнул совсем негромко. Вот и все. Я встал и, застегивая кобуру, сказал, обращаясь к кавалеристам:

- Так, рыцари, давайте-ка, помогите грязедавам. Пешком мы их не нагоним, эти ублюдки наверняка не смогли слишком далеко уехать, но все же. Давайте вместе найдем и прикончим их.

- Хм... Мы не можем. У нас там еще шесть сотен... ну, уже меньше, этих животных.

- Чтоб ты вспух, трипперную девку тебе в невесты! Да какого же дьявола вы с ними возитесь! Прикончить их всех и все! Зачем они нужны?

- Не знаю! У нас приказ!

- Так что же нам, вдвоем за ними пешком идти?!

- Не знаю... У нас приказ! Но мы сообщим при первой возможности, и укажем место! - уперто заявил этот рыцарь.

- Да они же, пока вы там будете шевелиться, дьявол знает куда удерут!

- Ничего не могу поделать! У нас приказ! Все, поехали! - и эти негодяи, несмотря на мою ругань, не обернувшись даже скрылись в кустах.

- Тыловые шлюхи - сплюнул я в пыль, и буркнул обалдело стоявшему Максу - Пошли, сынок.

- К-куда? Вдвоем?

- А что, мой дорогой мальчик, ты тут видишь еще кого-то?! Полк черных гусар и взвод броневых боевых вагонов? Нет? Тогда какого толстого хрена ты спрашиваешь, сопляк безмозглый?!

- Но... может...

- Не может, сынок - уже спокойно ответил я - Не может. У нас враги захватили боевую машину. И оружие бедного Карла... Да простится ему все... И, сынок - кроме нас тут никого нет. И сейчас мы с тобой пойдем, найдем этих тварей, и убьем их. И я постараюсь, чтобы хоть один из них умер не быстро. Не быстрее чем Карл. Я это умею.

...Дьявол, пешком он ходить тоже не умеет - уже прихрамывает, стоптал ногу, видно.

- Макс, ты смотришь по сторонам, или спишь на ходу?

Впрочем, что тут смотреть - лес, кусты. И честно говоря - вдвоем тут небезопасно. Тем более на этого бесполезного сопляка рассчитывать всерьез нельзя. С другой стороны - мы солдаты Третьей Империи, а это что-то, да значит. Правда, умереть от пули это не мешает... и не только от пули, напомнил я себе про Карла. От этого напоминания снова вскипела ярость, и я ускорил шаг. Жаль, на этой дороге не видно следов - сухие листья, трава, пыль... Может, это наши следы, когда мы вчера тут рыскали в сумерках, может кто-то до нас, а может и эти твари на нашей машине. Попадалось немало боковых дорожек, но следов на них не видно. Я смотрел слева, в сторону, куда бы они, скорее, всего, рванули к фронту, а Макс - справа. Но надежды на этот полуфабрикат мужчины нет совершенно, он в подметки покойному Карлу не годится. Карл был опытный солдат, на него можно было рассчитывать во всем и всегда. Потому, наверное, и погиб так глупо, словно бабочка в школьной коллекции. Понадеялся на себя. Из стольких заварух умудрялся выбираться с прибылью. Даже ранен ни разу не был. Награжден трижды. Всегда знал, что делать. Теперь когда я вернусь домой, мне придется рассказывать его отцу, как и что произошло. И я не смогу это рассказать, хотя его отец - кремневый мужчина, старый воин. Он в этих краях воевал еще в ту войну. Потому и Карл знал, зачем воюет - после нашей победы каждый воин мог получить совершенно бесплатно приличных размеров поместье и полсотни рабов из местных дикарей. Не жизнь, а мечта.

Дьявольщина, а так все прекрасно складывалось! Карл был специалистом по нахождению всяких нужных вещей, и это добро тоже учуял совершенно непостижимым чутьем. Две брошенные русские машины, застрявшие в лесу, два десятка полевых телефонных аппаратов, телефонные катушки с кабелем, еще много всего по мелочи. Машины были испорчены, а вот связистское имущество было целехоньким и его было много. Германского производства, между прочим, не новое, но отличного качества, как все немецкое в этом мире. Разумеется, начальство дало одобрение на то, чтобы мы привезли все к нам в роту. Разумеется, разрешение было не очень официальным, потому что трофеи эти не совсем в нашей полосе ответственности. Но когда надо обеспечивать войска проводной телефонной связью быстро понимаешь, что провода много не бывает, особенно когда постоянно имеешь дело с танкистами. Эти героические болваны, надежда нации, ухитряются рвать и наматывать на свои гусеничные утюги провод в невероятных количествах, хоть развешивай линии на деревьях, хоть пытайся их прикапывать. Все равно рвут, как только проедут мимо. И ничего не докажешь - они же Герои Родины, а связисты - всего - навсего обеспечивает победы, про нас в газетах не пишут и кино не снимают.

Вот мы и возили, не особо напрягаясь с перекурами и отдыхом, все, что нам могло потом пригодиться. Оставалась последняя поездка, мы не торопились обратно, решив пообедать и отдохнуть, пока есть такая возможность подальше от глаз старшины. После того, как Карл из трофейной русской полевой кухни сделал отличный передвижной аппарат для получения крепкого свежего шнапса, его акции у начальства поднялись высоко. Потому ему давалась определенная свобода действий. И мы жили очень славно. Кстати самодельный шнапс, или как его называли наши 'старики', кто тут воевал в ту войну 'первач' был отличным средством для обмена с другими подразделениями. За него можно было выменять что угодно. Карл вообще был мастер обмена - после первого же боя он сообразил собрать с мертвых русских медали и значки, а также и непривычные пистолеты и револьверы, чтобы подарить нашим снабженцам и поварам. Наше отделение, поэтому всегда получало все самое лучшее и первым. А теперь Карл скончался, мы остались без вездехода и выглядим редкими болванами. Конечно, я зол, потому что нам так натянули нос, и потому что мне пришлось облегчить Карлу страдания, а это неприятно. Но ничего другого сделать было нельзя, я такое уже видел - бедному Карлу пробило позвоночник и явно повредило спинной мозг. Он лежал плашмя, как медуза на берегу моря, словно из него вынули кости, и не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Такое не лечат, не умеют. Только промучался бы напрасно пару дней с таким ранением в лучшем случае, и то если бы нам удалось его привезти быстро в серьезное учреждение с опытными хирургами. Но везти раненого с торчащей из него длинной винтовкой по тряской ухабистой дороге надо долго - километров двадцать до госпиталя. Если выдернуть винтовку - хотя попробуй выдернуть застрявший в кости штык! Из ребер-то не выдернешь, пока ногой не упрешься. Так вот даже если удастся выдернуть, то еще хуже сделаешь. Сколько раз санитары об этом говорили. А своих медиков звать, так ротные санитары, батальонный фельдшер или полковой врач тут не поможет ничем.

Свежие следы я увидел сразу - тут недавно прошли пешком - но следы не от наших сапог, наши ни с чем не спутаю. Я был уверен, что у этих туземцев не хватит мозгов вести нашу армейскую машину.

- Приготовься! - зашипел я Максу - Пойдем, осторожнее. Эти гады рядом!

Идти пришлось не далеко - метров через триста узкая дорожка сделала резкий поворот и мы оказались на опушке большой поляны. Я тут же присел, жестом приказав то же самое сделать Максу. Так-так-так... Кажется, нам повезло... В густой траве темнела какая-то масса, и рядом с ней кто-то копошился... Попались, твари!

- Пошли, тихонько, ползком - шепнул я Максу - Ты сзади, посматривай по сторонам и назад... Да не трясись ты так!

Макс кивнул, нервно сглотнув слюну, и покрепче перехватил винтовку. Ну, да, это у него 'первый раз', если не считать пары глупых и веселых перестрелок, на марше, в колонне. Ничего, пусть привыкает.

- Они все не понимают ни немецкого, ни польского - Макс встал и отошел в сторону. Но вряд ли они видели беглецов.

- Они тебе это сказали, да? - ядовито заметил я - Конечно, не видели. И вообще, они тут просто пообедать присели.

Макс засопел, промолчав, а я еще раз осмотрел этих унтерменшей. Старик, дряхлый, явно с чертами недочеловека, две старухи, одна женщина с грудным ребенком - лицо тоже с явными чертами вырождения... Человеческие отбросы. Даже дети - двое мальчиков лет десяти и девчонка чуть старше - и те... грязные, смотрят исподлобья... и взгляд как у зверенышей. Не люди, нет. Дикие говорящие обезьяны. Генетический мусор. Я оглянулся на их жилище - шалаш из веток... и живут как звери...

- Эрвин, что нам делать дальше? От этих гражданских нет никакого толку.

- Дальше? - Я усмехнулся - Дальше, Макс, мы отомстим за Карла. Он был отличным парнем, Макс. Ты его мало знал, а я - много. Он стоил десятка таких как ты, поверь. И мы должны отомстить за него.

- Да... но как - этот щенок все еще на самом деле ничего не понимал.

- Так - я одним движением повернул винтовку и прямо с ремня выстрелил в упор в голову старику. Взвизгнула женщина, тихонько завыли старухи, дети присели, закрыв головы руками и отвернувшись

- Эрвин! Но... но это же гражданские! Их нельзя!

- Что? Щенок, ты что, не понял? Они помогли бежать тем, кто убил Карла! Они бандиты, и их надо убить! За Карла!

- Но... Так нельзя! Нас за это будут судить! Вот, я читал - и этот сосунок стал рыться в карманах, а потом протянул мне какую-то бумажку.

Я взял ее, и с удивлением узнал 'Десять Заповедей по ведению войны немецким солдатом'. Туберкулезная задница, откуда она у этого сопляка! Я снова пробежал глазами по строчкам, которые нам вдалбливали и в Бельгии и во Франции не по одному разу:

'1. Немецкий солдат воюет по-рыцарски за победу своего народа. Понятия немецкого солдата касательно чести и достоинства не допускают проявления зверства и жестокости.

2. Солдат обязан носить обмундирование, ношение иного одеяния допускается при условии использования различаемых (издалека) отличительных знаков. Ведение боевых действий в гражданской одежде без использования отличительных знаков запрещается.

3. Запрещается убивать противника, который сдается в плен, данное правило также распространяется на сдающихся в плен партизан или шпионов. Последние получат справедливое наказание в судебном порядке.

4. Запрещаются издевательства и оскорбления военнопленных. Оружие, документы, записки и чертежи подлежат изъятию. Предметы остального имущества, принадлежащего военнопленным, неприкосновенны.

5. Запрещается ведение беспричинной стрельбы. Выстрелы не должны сопровождаться фактами самоуправства.

6. Красный крест является неприкосновенным. К раненому противнику необходимо относится гуманным образом. Запрещается воспрепятствование деятельности санитарного персонала и полевых священников.

7. Гражданское население неприкосновенно. Солдату запрещается заниматься грабежом или иными насильственными действиями. Исторические памятники, а также сооружения, служащие отправлению богослужений, здания, которые используются для культурных, научных и иных общественно-полезных целей, подлежат особой защите и уважению. Право давать рабочие и служебные поручения гражданскому населению, принадлежит представителям руководящего состава. Последние издают соответствующие приказы. Выполнение работ и служебных поручений должно происходить на возмездной, оплачиваемой основе.

8. Запрещается приступ (переход или перелет) нейтральной территории. Запрещается обстрел, а также ведение боевых действий на нейтральной территории.

9. Немецкий солдат, попавший в плен и находящийся на допросе, должен сообщить данные касательно своего имени и звания. Ни при каких обстоятельствах он не должен сообщать информацию относительно своей принадлежности к той или иной воинской части, а также данные, связанные с военными, политическими или экономическими отношениями, присущими немецкой стороне. Запрещается передача этих данных даже в том случае, если таковые будут истребоваться путем обещаний или угроз.

10. Нарушение настоящих наставлений, допускаемое при исполнении служебных обязанностей, карается наказанием. Донесению подлежат факты и сведенья, свидетельствующие о нарушениях, которые допускаются со стороны противника в части соблюдения правил, закрепленных в пунктах 1-8 данных наставлений. Проведение мероприятий возмездного характера допускается исключительно в случае наличия прямого распоряжения, отданного высшим армейским руководством'

- Где ты взял это древнее дерьмо динозавров, дьявол тебя раздери?! - я прямо-таки осатанел - Где, отвечай?!

- Нам... нам выдали их, когда отправляли в Норвегию, я там был месяц...

- Идиот! Где ты тут видишь Норвегию?! Ты, занюханный кретин? Ты в школе не учился? Где тут Норвегия, мать твою в три весла?! - я схватил его за ворот, как щенка, и стал тыкать во все стороны - Это Норвегия? Это? Это? Это???!!!!

- Но... это же тоже... территория Рейха...

Я наотмашь ударил его ладонью по лицу.

- Опомнись, мальчик! Посмотри на них - это же не люди! Ты видишь это? Какая Норвегия? Какие еще правила? Нет никаких правил с этими зверьми! Ты что? Или тебе, может быть, их жаль? Отвечать! Этих недолюдей жаль, которые занимают сейчас уже НАШУ землю?

- Н...Никак нет! - Макс побледнел, его шатало - Но... бумага... приказ... наказания...

- Слушай сюда, сопляк - сказал я ему уже спокойно - Эти бумажки и у нас были. Но был приказ их выбросить, перед тем как мы пришли в Россию. Если ты его не слышал - то ты достоин наказания за свою невнимательность. Но я спишу это на тяжелые условия русской кампании и твою молодость. А вот если ты не выполнил приказ - то я вынужден буду доложить об этом по возвращении старшине Рункопфу.. Выбирай, мальчик. Итак - откуда у тебя эта бумага? Ну?!

- Я.. я...

- Ну, скорее же, стрелок Макс Хайне, откуда у тебя эта никчемная дрянь? Из-за которой ты вполне можешь загреметь в штрафники?

- Я забыл ее выбросить, господин старший стрелок! - Макс вытянулся, глядя на меня остекленевшими глазами наказанного щенка - Виноват, господин старший стрелок! Готов понести заслуженное наказание, господин старший стрелок!

- Отставить, товарищ - я хлопнул его по плечу - я же говорю - спишем на молодость. На-ко, вот, хлебни.

Я вытащил из чехла флягу и подал ему. Пока он глотал шнапс и откашливался, я осматривал этих... нет, не люди. Совсем не люди. Только вот эта девчонка - светловолосая, рослая - немного не сочеталась с общим моим представлением о недочеловеках. Дьявол, она даже почти симпатичная!

- Макс, мне-то оставь, я, между прочим, тоже хочу!

- Извини - он протянул мне флягу. Я приложился, и спросил - Ну, что, дружище, ты в норме?

- Да, товарищ, вполне!

- Ну... тогда, пожалуй, нам пора исполнить свой долг, как солдат Империи - я подмигнул ему - очистить нашу землю от скверны, уничтожить наших врагов, чтобы нашим детям было где жить и никто им не мешал... не так ли, стрелок Макс Хайне?

- Да! Так точно - глаза у Макса были оловянные, его, похоже, хорошо проняло со шнапса.

- Ну, тогда ты же знаешь, что делать? - я посмотрел ему в глаза и усмехнулся

- Но... а дети?

- Макс! - я жестко взял его за плечо - Тут НЕТ детей! Тут есть звери и звереныши! Ты понял?

- Так точно!

- Вот и славно. Впрочем... Займись теми кто постарше. И постарайся выполнять свою работу хорошо, Макс.

- Так точно!

В два ствола мы быстро выполнили эту работу.

Девку я оставил. Да-да. Именно. Макс сначала не понял, потом залепетал:

- Но... она же почти ребенок!

- Макс, глупая твоя голова- тут нет детей! Запомни уже это! И, к нашему сожалению, тут нет никого постарше - ты их всех убил, да и вряд ли кто-то из них меня бы возбудил. Тебя тоже? Ну, вот видишь... а сейчас они меня вообще не возбуждают. Так что... или ты хочешь первый? Нет? Ну, тогда посиди, допей шнапс, так и быть, подожди своей очереди...

Макс оказался совсем жалким щенком. Он просто пристрелил девчонку. Пошел к ней, а через полминуты грохнул выстрел. Сказал, что не может. Слизняк сраный. Из него не выйдет хорошего солдата. Ничего не говоря, я повернулся и пошел прочь. Он нагнал меня у самой дороге.

- Куда мы теперь?

- Куда? Вернемся и займемся этим беднягой Карлом, черт бы его драл.

- Но... зачем ты так о нем?

- А как? Из-за него мы лишились машины, потеряли НАШЕ имущество - плащ-палатки, котелки и противогазы, а еще не выполнили приказ. Ему-то уже все равно. А нам выпишут по первое число. Так что придется все списать на него. Сейчас его заберем и пойдем на дорогу, надеюсь, кто-нибудь подвезет...

Шагая по пыльной дороге, я смотрел в спину Макса. Он остервенело грыз веточки, сгрызая их как мышь и тут же срывая новую. Он явно ненадежен. Или скрытый коммунист. Как вернемся, напишем все бумаги - и сразу доложу о нем ротному старшине. Пусть поговорит с ним, может, парень еще исправится. Иначе я просто не смогу воевать рядом с ним. А воевать еще долго - слышать приходилось, что еще месяца два эта кампания продлится, не меньше. Тут столько земли, такие просторы, есть, где развернуться. Надо только победить и тогда жизнь будет прекрасной. Мицци, конечно, меня дождется, хотя она и не девчонка, а сорванец-чертенок! Как она меня встретила, когда я приехал в прошлый отпуск! Она так прыгнула мне в объятия, что случайные свидетели зааплодировали! Что еще надо солдату! Только выжить и воспользоваться плодами победы. А вот когда рядом не солдат - товарищ, а ослиные сопли, выжить может и не получиться...

Менеджер Лёха

В отличие от Семенова, менеджер как-то толком даже и не успел испугаться и теперь, проскочив на одном дыхании эти километры, с трудом расцепив занемевшие на рукоятях руля руки, Лёха перевел дух и сам про себя усмехнулся. Посмотрел на измотанных и каких-то зашуганных компаньонов. Еще раз про себя усмехнулся. Очень уж они выглядели стремно. Приссали парни явно. Немного даже возгордился Лёха, отметив про себя, что меньше всех испуган. Он не совсем понимал все же, что только что произошло и что будет дальше, ну, несмотря на все, тупо не понимал. Он все еще словно смотрел происходящее как интерактивное кино, игру с отличным графоном. Сложный квест из 'Колл оф дьюти'. И видя уважительные взгляды спутников, подумал, что вот типа - левел-ап - стало доступно транспорт и оружие. А из немца пистолет выпал с тремя патронами, из машинки - винтовка. А еще прокачал абилку 'вождение техники'. Еще двое прокачали стрельбу и у одного повреждения 5%. Но пока в зеленом секторе здоровье. Выносливость упала, но если поесть, то тогда +3 к силе и +1 к выносливости добавится. И машинку удалось поставить сразу как надо - уже освоился с управлением, тоже зачетно. Глянул на полянку - отличное место для пикника, чего уж. Облизнулся, увидев полупустые котелки с густым варевом. Азиат, облившийся в спешке супом, попрыгал мочить ошпаренные телеса в ручье, дояр, нервничая и суетясь довольно забавно, распутывал какие-то ремни вместе с таким же бледным артиллеристом. Потом полез в кусты - охранять, хотя кто тут мог появиться на заросшей лесной дорожке? А от тех фрицев уже оторвались, конвоирам свою колонну еще в порядок приводить, а пешие гансы упреют, бегавши вдогонку.

Середа стал рыться в трофеях, и Лёха с интересом стал ему помогать. Удивился тому, насколько тяжела немецкая каска. Весомо руки стала оттягивать, как только взял. А по контурам - очень похожа на каски американских морпехов во всех современных играх.

Окликнул Семенов, который был как-то очень суетлив, непривычно. Спросил, почему мотор не выключен. Лёха не стал говорить, что опасается не завести его снова, выкрутился тем, что заявил о важности быть готовым к быстрому старту. Боец это объяснение принял, башкой кивнул. Приковылял бурят. Штанов он не натягивал, щеголяя красными, мокрыми ляжками. Тут Семенов что-то сбрендил, потребовал, чтобы все сели и хором считали вслух. Лёха пожал плечами, удивляясь, что остальные приказ выполнили и как послушные Маши считали вслух.

Семенов с винтовкой исчез в придорожном кустарнике, менеджер из книжек разных уже знал, что это называется 'выставить фишку', но хвастаться знанием не стал. Скинули катушки с телефонным простеньким проводом, тяжелючие каски. Потом попались примелькавшиеся гофрированные цилиндры. Лёха с любопытством отщелкнул подпружиненный шпингалет и откинул крышку. Внутри оказалась резиновая харя с круглыми стеклами очков и резинками. Противогаз! И бачок тут же. Попутно вывалилась аккуратная коробочка коричневого эбонита, таких много валялось на дороге, где 'Дочь Антилопы' кромсала немецкий обоз, и несколько блестящих пружинок - такие же были видны в откинутой щеколде, видно, запчасти. Середа помогал, довольно толково разбирая горку вещей. Бурят успел поделить оставшийся суп, пахнувший особенно обалденно в лесном чистом воздухе, разлив его в два котелка. Посмотрел на противогаз в руках у Лёхи. Понятным жестом указал Лёхе, что 'кушать подано, садитесь жрать пожалуйста'. Спохватившись, менеджер быстро, словно как в детстве мама велела, сгонял к ручейку, вымыл быстро грязные руки, с радостью сполоснул запыленную физиономию и поспешно сел на катушку, которую заботливый Жанаев поставил вместо табурета. Удивился ехидному выражению на широкой морде сидевшего напротив. Потом кивнул, когда напарник великодушно протянул ему алюминиевую ложку. Ели быстро, давясь от спешки, но получая офигенный кайф от вкусной еды.

- Еще бы покурыт! - облизнув губы, размечтался Жанаев.

- Ага. А потом вина зелена и бабу рыжую! - ехидно отозвался Середа, гремя германским железом.

Полкотелка супа уютно разместились в желудке, и теперь жизнь казалась еще краше, только очень спать захотелось. Ошпаренный осторожно натянул портки и горестно вздохнув, пошел менять Семенова. Тот явился, как чертик из табакерки. Свой котелок горохового супа он с Середой смолотил с удивительной скоростью, только ложки стучали. Гора трофеев уменьшилась, Лёха аккуратно раскладывал подобное к подобному, сортировал, привычно, словно при приемке товара. Уложил каски на траву, рядом пристроил рядком катушки, противогазы. Тут его подозвал Семенов, нашли они аккуратно сложенные шмотки грохнутого немца.

Сапоги, тяжеленные, грубой кожи, оказались маловаты, но Лёха с радостью избавился от осточертевших чуней, практически развалившихся совсем. Привыкая к обувке, обошел вокруг мотоцикла. Непривычно, но ничего, разносится. Все лучше, чем чуни, или вон как он у одного пленного видел - тот на босые ноги противогазы приспособил, резиновые колпаки эти примотал, чтоб ступни защитить. А были и такие, что босиком шли. Заметил странную рукоятку на задних сидениях, потянул. Оказался внушительного вида кинжал в ножнах, черно-стальной, украшенный головой орла на рукояти. Злобный такой кинжал, с хищным абрисом лезвия, какой-то надписью рунами на синеватой стали клинка. Первое же впечатление оказалось четким - оркское оружие, прямо как в играх. Только у орков оно черное, а тут и черное и сияющее сталью. Лёха с уважением вертел увесистую находку в руках. Действительно, вся немецкая амуниция была какой-то орковской - тяжелой, грубой, прочной, сделанной с повышенным запасом прочности, на века - и при этом какой-то слегка несуразной, вот как этот нелепый вездеход. Было в ней что-то не вполне человеческое, что ли на первый взгляд, чужое какое-то. Непривычное. Архаичный дизайн, вот что, вспомнил подходящую формулировку Лёха.

Суетливый артиллерист неуклюже, разбирал доставшееся от немцев добро, и смотреть на него было забавно. Лёха видел, что немцы оставили всякое мешавшее им добро в вездеходе и куча барахла, в которой все было по три штуки заняла почти всю полянку.

Артиллерист тем временем развернул аккуратный сверточек плотной камуфляжной ткани, надел его на себя, сунув голову в вырез посередине. Странноватое вышло пончо, что Лёха вслух и отметил. Середа тут же откликнулся, сравнив себя с каким-то мексиканцем, наверное, судя по имени и фамилии. Впрочем, Лёха не стал заморачиваться. Ему в голову пришла идея, которая как-то сразу ему понравилась. Вспомнилась игра 'Хидденс Денжерос', где можно было взять врага в плен и переодеться в его форму, после чего другие враги уже не воспринимали игрока враждебно, и можно было им тут же сделать козью рожу. Лёха вовсю этим пользовался, выиграв несколько миссий в трофейной, немецкой и итальянской форме. Вот японцев в плен взять не получилось ни разу. Но к черту косоглазых, тут есть немецкая форма покойного немца, есть плащ-палатки, есть каски - вполне можно устроить маскарад.

Красноармейцы, выслушав Лёхино предложение, не стали стучать себя указательными пальцами по лбу и без особых сомнений его приняли. Облаченный Середой в следующую плащ-палатку Семенов скользнул в кусты, заменить Жанаева, артиллерист же взялся распутывать шпагат, стягивавший кожаные лепестки, закрепленные внутри каски.

- Чтобы не разглядели азиатскую физию нашего спутника - пояснил он удивившемуся Лёхе. И действительно, при примерке шлем глубоко сел на голову бурята, так что глаз стало не видать. Менеджер тем временем напялил на себя великоватый китель, уважительно оглядел свои жетоны на груди - там на них были всякие дубовые листья, гранаты, винтовка и даже какая-то медалька с крестиком, но не таким, как у немцев висел на шее в фильмах.

- Заслуженный был Ганс - сказал Середа.

- А его трехгранным штыком! - отметил очевидный факт Лёха.

- Почему трехгранным? Нормальный, четырехгранный штык был. Ничего-то вы в своей авиации не петрите в колбасных обрезках и прочих земных делах - усмехнулся артиллерист, копавшийся в сумках, лежавших на сиденьях.

- Да мне-то равнофиолетово и по барабану - отозвался Лёха, скинувший сапоги и прикидывающий - натянуть и немецкие штаны поверх своих, или будет неудобно.

- Погоди-ка - остановил его артиллерист.

- Чего?

- Портки лучше мне отдай. И давай-ка башмаками поменяемся - предложил Середа.

- И с чего бы это вдруг? - удивился Лёха.

- Просто ты впереди сидишь в дырке этой, ног твоих не видно. Семенов с Жанаевым сзади сядут. Там пыль прикроет. А мне придется сверху сидеть. Ты что увидел сразу у немцев, когда к ним попал? Я вот сразу их подбитые гвоздями сапожищи.

- А ну да, это было - признал Лёха.

- Вот! И потом если мы на немцев напоремся, и говорить надо будет - мне это делать придется. Потому так лучше.

Потомок кивнул, признавая разумность сказанного. Возиться с обмотками не стали, Жанаев их аккуратно скатал в тугие рульки, напомнившие менеджеру доллары у гангстеров в фильмах.

Теперь Середа выглядел заправским немцем, даже лучше Лёхи. Жанаев в глубоко нахлобученной на голову каске заботливо напялил Лёхе орленую пилотку, артиллерист одобрительно кивнул.

- Рымен нада - сказал придирчивый бурят.

- Не, не обязательно, они и так ездили, без ремня, я видел и вчера и сегодня - возразил артиллерист. Азиат скептически поморщился и пожал плечами.

- Ачкы нада - заметил он.

- Точно с очками бы получше было б ехать. Но тут их нет - огорченно заметил Середа, озирая добро. В сумках из брезента он нашел - в одной две яйцевидные гранаты, в трех других колышки и какие-то еще принадлежности, которые явно были для плащ-палаток, потом нашел в серой сумке с петельками для подвешивания к поясу, откуда уже раньше вынул пачку галет и сахар в мешочке пару пачек советского концентрата - как раз для горохового супа и круглую коробочку ярко-красного цвета, с уже примелькавшимся орлом на крышке.

- Везет мне на шоколад - сказал Середа, сняв крышку. В коробочке сиротливо лежало три ломтика темно-коричневого деликатеса. Лёха непроизвольно сглотнул слюну, сладкого после попадания в это чертово время хотелось до судорог. Как-то раньше не понимал, что сладости не всегда могут быть рядом. Пошмыгал носом, потом все же осмотрел мирно пофыркивавший на холостых оборотах вездеходик. Внимание привлекли странные большие круглые пробки - впереди справа и слева от руля и по бокам. Отвинтил боковую справа - пахнуло бензином. Ясно, бензобак. А впереди что? Впереди пробки оказались резиновыми, а не на резьбе и прикрывали они стаканы для всякого шоферского добра. Потрепанные шоферские очки как раз лежали сверху. Лёха радостно их напялил себе на лицо, одновременно почувствовав руками, что что-то лежит у него в нагрудных карманах кителя. Недоуменно полез туда и вытащил пачку сигарет из грубой серой бумаги с одноцветным рисунком красной краской и жестяную штуковину, в которой не без некоторой напряги опознал зажигалку.

Увидел Жанаева, потянувшегося всем телом, словно дрессированная охотничья собака, почуявшая добычу, ухмыльнулся и отдал и сигареты и зажигалку обрадовавшемуся спутнику. Тот чуть ли не трясущимися руками сунул сигарету в рот, глянул просительно на артиллериста. Тот не чинясь, разглядел механизм, пощелкал зажигалкой и дал буряту огонька. Блаженно жмурясь, Жанаев затянулся табаком и выпустил клуб серого дыма. Середа понюхал воздух и посторонился, пробурчал:

- Было дело, у меня портянки сгорели. Ароматнее был запашок.

Потом махнул рукой и принялся навешивать на вездеход то добро, что было разложено на полянке. Для этого он отчекрыжил орковским кинжалом несколько кусков телефонного провода и стал привязывать катушки по бортам и сзади, на корме, цепляя провод к дугам и поручням. Лёха стал ему помогать, только Жанаев пару минут стоял столбиком и кайфовал, выпуская периодически клубы дыма. Потом и он присоединился, сказав: 'А шклаат вам'.

- Справедливо! - Середа довольно усмехнулся, кинул себе в рот треугольный ломтик, протянул коробочку менеджеру и тот с радостью взял и себе кусочек. Вкус у шоколада был отменный, горько-сладкий. Жуя вкусность, вернулись к работе.

В шесть рук справились достаточно быстро, общим решением выкинув только противогазы, но оставив себе футляры от них - отчасти для дополнительной маскировки, отчасти потому, что вещмешков ни у одного из них не осталось, а в гофрированные цилиндры можно было много чего напихать. Результат порадовал всех троих, навешенные сзади катушки надежно прикрывали от чужих взглядов ноги красноармейцев. Жанаев последним куском провода подпоясал гимнастерку. Середа глянул, кивнул и тоже сделал также, повесив на подпояску и кобуру с пистолетом. На удивленный взгляд Лёхи пояснил:

- Я без пояса как-то себя бабой чувствую, распояской. Не зря в плену ремни отбирают, не зря. Сильно это из седла вышибает.

Жанаев кивнул, потом скрылся в кустах. Как засек Лёха - он уже третью сигаретку курил. Семенова привели в порядок быстро. Позвали Жанаева, поглядели друг на друга - все ли в порядке, Середа удовлетворенно кивнул головой, расселись по местам, прикинули куда ехать и Лёха аккуратно тронулся с места. Переключение передач прошло удачно, теперь машина практически и не виляла по дороге.

Такая успешность привела его в восторг. Теплая, приятно щекочущая волна пошла от желудка, пробежала по телу, вызвав сладкую мгновенную истому. Сердце забилось часто-часто, накатило радостное возбуждение, словно кто-то сильный и добрый вдохнул новые силы в уставшее тело, протер мягкой теплой тряпочкой уставший мозг. Энергия переполняла веселого Лёху, хотелось петь и танцевать, все вокруг стало радостным и ярким, словно и лес и дорогу старательно помыли и почистили. Он словно бы летел по дороге, машина неслась уверенно и стремительно и повиновалась малейшему его желанию. Голова стала ясной, все в этом мире было понятно Лёхе, и он мог в нем все, тем более что рядом были отличные ребята, с которыми можно было свернуть горы! И расчетливый Семенов и умный Середа и симпатичный Жанаев, который так по-дружески отдал ложку за обедом - их всех Лёха в этот момент искренне любил, почти как свою маму, а может быть даже и сильнее. Он знал, что этот мир принадлежит ему, и он может в нем все! Он все видит, все слышит и все может! Прилив сил сделал его глаза зоркими, как у орла, стальные руки крепко держали руль, он просто слился с послушным вездеходом и они составляли единое целое. Его мозг царил! Прилив сил сделал Лёху неуязвимым, ему были смешны эти тупые фрицы и он знал, что проедет сквозь их войска как невидимый и неслышимый дух. Все было вокруг подвластно любому желанию Лёхи. Потому что Лёха был Великим Воином и Мужчиной! Он ощущал восхитительное чувство, что видит суть вещей, что может при желании разглядеть даже отдельные атомы и их взаимосвязь, если только захочет. Воздух прозрачными вихрями вился вокруг него, приятно овевая, мотор пел ему песню и мир просто волшебно преобразился, став из угрожающего и опасного волшебным, красочным и обещающим множество радостей побед и удовольствий. Лес вокруг стал словно текучим, при желании Лёха мог бы изменить тут все, но ему было сладко нестись вихрем по дороге. Откуда-то всплыла какая-то очень подходившая к моменту музыка, и от переполнявших его чувств Лёха завопил во всю глотку:

- Таттаратара, таттаратара, таттаратара, таттарата!!!!

Боец Семенов

- Эй, надо решить, что делать, если с немцами встретимся - перекрикивая рокоток мотора, окликнул пехотинец артиллериста.

- Значит так: кричу 'Хальт' - Лёша тормозит. Кричу 'Алярм' - уносим ноги!

- А если все тихо? - весело крикнул Лёха.

- Тогда едем дальше. Я заметил, что ихних регулировщиков за последний день видел всего один раз. Они вместо себя теперь столбы с указателями ставят. Вот близко к фронту - часто попадались - заявил уверенно Середа.

- Это которые с бляхами на груди? - уточнил Семенов.

- Они самые. Фельджандармы. Эсэсманы - кивнул знаток немецкого языка.

- Боятся их гансы - отметил очевидный факт боец.

- А то! Драконы настоящие, только огнем не плюются - даже с некоторой вроде гордостью за этих самых фельджандармов заявил Середа.

Вездеход, который бойко несся по дорожке, подпрыгнул на выбоине, Семенов прикусил язык и словно опомнился. Ему было непонятно, с чего это степенный и сдержанный Середа разболтался, почему так весел Лёха и почему он сам, вымотанный до предела, после всего лишь порции обычного советского горохового супа из концентратов так вдруг приободрился. Винтовка в руках казалось легкой, словно пушинка, не то, что пудовая трехлинейка, которую он метнул из последних сил. Потом пистолет было не удержать в прыгающей руке. Так позорно промазал, в другое время было бы стыдно, а сейчас боец был счастлив, причем и сам не смог бы объяснить - с чего чугунная усталость и страх сменились легкостью и весельем. Никогда такого самочувствия не было, очень как-то непривычно. Но теперь боец знал - с ними ничего не может произойти, они все могут и справятся с чем угодно.

Лёха опять загорланил какую-то дикую песню без слов. Семенов через некоторое время додумался до такой в общем неочевидной мысли, что музыка эта может показаться немцам не подходящей. Боец даже присвистнул, восхитившись самим собой и тем, что таких глубоких мыслей у него раньше просто не было, он внезапно поумнел. Немножко даже гордясь своей наблюдательностью и предусмотрительностью, он подергал за плащ -палатку артиллериста и поделился с ним своими соображениями.

Середа с уважением посмотрел странными глазами, в которых радужки почти и не было, только тонкая каемочка вокруг расширившегося на полную катушку зрачка и важно кивнул:

- Эту - можно. Это - Вагнер. Немецкий компонист!

И со значением поднял кверху указательный палец. Радуясь тому, какие замечательные ребята собрались вместе с ним, Семенов от переполнявшей его радости потряс в воздухе винтовкой, и толкнул в бок пыхтящего сигареткой Жанаева.

Вездеход разогнался и мчался вперед, словно паровоз какой-то. Немцев навстречу не попадалось, лес словно вымер. Выскочили на поле, опять никого не увидали, Лёха заткнулся на некоторое время, но когда опять въехали в лесок, завопил с утроенной силой.

И Семенова удивило, как лихо и задорно у потомка получается орать во всю глотку, изображая музыку неведомого Вагнера, из бывших наверное.

Тут Середа рявкнул бодро свое это самое 'Хальт', вездеход по инерции прокатился некоторое расстояние и встал. Боец повернул голову, дивясь тому, как хорошо и ловко поворачивается его голова на его шее и без особого удивления увидел сбоку - на обочине дороги - лошадь. Середа спрыгнул с вездехода и заговорил с кем-то, тараторя по-немецки. Опять вовсе не удивившись, Семенов увидел, что тут же на обочине удобно развалившись в странном низком не то стуле, не то кресле сидит немец без пилотки, без ремня и в расстегнутом до пупа кителе. Вокруг немца стояли бутылки - много, с десяток.

Бойкий Середа уже прихватил одну из них, звонко звякнул ее горлышком о бутыль в руках сидящего немца, сказал, что он просит, после чего и немец и артиллерист приложились к бутылкам. Семенов обнаружил с веселым изумлением, что у него теперь странное зрение - он может разглядеть каждую ниточку в мундире немца, каждую вдавлинку в каждой пупырчатой алюминиевой пуговице его кителя, но при этом не может одновременно увидеть немца, лошадь и лесок за спиной немца. Получалось только по отдельности и это чрезвычайно веселило бойца. Немец был изрядно пьян, тоже что-то бормотал Середе. И это тоже смешило красноармейца, потому что речь немца то странно сливалась, то как бы по буквам растягивалась, и это было больно уж чудно. Стоило, пожалуй, немца застрелить и Семенов уже стал брать винтовку поудобнее, на что сидевший в кресле немец и внимания не обратил, но тут Жанаев ухватил соседа за рукав - жестко и цепко. Боец поглядел на азиата и засмеялся от души - бурят как-то странно съежился, втянув голову в плечи, так что каска практически лежала на его плащ-палатке и в маленькую щелку между каской и камуфлированной тканью смешно торчала только дымящаяся сигаретка. А еще Жанаев забавно шипел и куда-то осторожно показывал пальцем. Приглядевшись, Семенов увидел с другой стороны дороги еще лошадей, ходивших и сидевших у странных палаток немцев - и довольно много. Палатки эти что-то напоминали и, подивившись своей наблюдательности, боец понял, что это такие же как у них немецкие плащ-палатки, только вот на них с Жанаевым и Середой эти куски ткани были одеты как плащи. А вот тут за кустиками их ловко и толково собрали как-то вместе по несколько штук, и они стояли уже как палатки. Стрелять в немца боец раздумал, занятый тем, что разглядывал - как именно сделаны эти шатерки. Остроумно, определенно остроумно!

- Вир гратулирен зи! - сказал торжественно, как на собрании Середа. И опять звякнул бутылкой о бутылку и приложился к горлышку. Потом ловко прихватил еще пару бутылей, плюхнулся на свое место и рявкнул Лёхе, который с блаженным видом наблюдал за всем этим действом.

- Форвертс!

Водитель понял с лета, и вездеход дернулся вперед по дороге. Немец что-то недовольно забухтел, угрожающе погрозил пальцем, но не смог встать с низкого своего кресла, да еще и уронил бутылку, залив чем-то красным себе живот и штаны. Это было так смешно, что Семенов и обернувшийся Середа заржали в голос, словно застоявшиеся жеребцы.

Проехали еще минут пятнадцать. Середа беспечно крутил головой, насвистывая тот же мотивчик, что до этого горланил Лёха. Потом почему-то приказал остановиться. Остановились, заехав в кусты. Семенов вопросительно поглядел на артиллериста, да и Жанаев высунул голову, точь в точь, словно черепаха из панциря в документальном фильме про Кара-Кумы - и это было очень смешно. Семенову давненько не доводилось так веселиться.

- Вот, день рождения праздновал сукин кот - сказал Середа, раздавая бутылки сослуживцам.

- Стихи прямо - почтительно отозвался Лёха, прикладываясь к бутылке.

Артиллерист многозначительно и важно приосанился, поиграл бровями. Видно было, что ему приятна эта похвала.

- Проберет его цыганский пот! - неожиданно для самого себя ляпнул Семенов.

- Отличные стихи, в тему - уважительно без тени насмешки констатировал Лёха.

- Это Петров говорил - признался боец.

- А я бы кого-нибудь бы пришиб - вдруг заявил мирный Середа.

- Немца? - как-то глуповато спросил Жанаев.

- Хороший вопрос! - сказал Лёха.

- А кого же ще? Турок же здесь нету - ловко пошутил артиллерист, и Семенов с Лёхой захохотали, прикладываясь к бутылкам с густым, сладким красным напитком.

Жанаев как-то странно кивнул. Успокоено так.

- Этого именинничка нельзя было - огорченно сказал Середа.

- Да, там его товарищей много - кивнул в ответ глубокомысленно Семенов.

- С роту, пожалуй. Кавалеристы, в лоб им пряник.

- Нет, обозники. Там телеги дальше стояли.

- А все равно чтоб им в лоб!

- Бензином бы разжиться - вклинился Лёха, облизывая красные липкие губы.

- Это верно - переглянулись пехотинец с артиллеристом.

- Тогда поехали! - распорядился Лёха и все опять расселись по местам.

Опять дорога была безлюдной, да еще водила свернул в сторонку, по дорожке не пойми почему понравившейся. Но эта дорога загнулась кренделем и пошла куда-то не туда. Покрутились залихватски, наконец, выбрались на дорогу, которая вела в нужном направлении вроде. Прокатили по ней, и тут Лёха резко затормозил, так, что примлевший Середа чуть не свалился долой с вездехода.

- Это вас ист дас, грубо говоря? То есть пуркуа? - тихо спросил очухавшийся артиллерист.

- Давай этот бронетранспортер угоним! - ответил тоже тихо водила.

Услышавшие эти слова бойцы с заднего сидения стали вертеть головами. И точно - метрах в ста впереди стоял гробообразный здоровенный кузов на гусеницах. Задняя двустворчатая бронированная дверь была открыта, и там сидел, поглядывая в их сторону человек в черном комбинезоне.

- Если он там один - то я за! - сказал тихонько Семенов. Ему уже сразу понравился этот мощный бронированный грузовик.

- Да хоть и два! - бодро заявил Середа - сейчас мы их уработаем! Чур, я первый!

Подъехали. Немец сидел и флегматично на них поглядывал. Семенов почему-то сразу решил, что это тыловой чмошник. Технарь какой-то. Больно у него вид был не боевой, и комбинезон засален и замаслен. Да и старый уже.

Не слезая с вездехода, Середа о чем-то бодро спросил сидящего в бронетранспортере. Тот вяло и без особой охоты ответил. Середа удивился, потом опять спросил техника о чем-то. Семенов вылез вроде как размять ноги, огляделся. Вокруг было настолько явно безлюдно, что просто сразу же понятно, что немец тут один - одинешенек.

Вблизи этот бронетранспортер смотрелся еще более солидно, чем со ста метров. Грубая, толстая броня, которую можно было бы сравнить с танковой, во всяком случае, на глазок (а видел сейчас Семенов самую суть вещей насквозь) толще, чем у погибшего танчика 'Дочь Антилопы'. Да и, пожалуй, не хуже, чем у других, не тех, что ворошиловский - тоже. Вот то, что в щитке наверху не было пулемета, а ящики по бортам были раскрыты настежь, что давало стоящему гиганту вид сиротский и покинутый, словно заброшенная изба с распахнутыми пустыми дырами окон и дверей, бойца насторожило. Не выглядела эта техника боеспособной, хоть и бодро стояла на своих разлапистых гусеницах и странных дырчатых колесах, таких же, как и на их вездеходе, только у вездехода конечно колесики были маленькими, словно игрушечными.

- Мудрят фрицы - подумал со смешком Семенов - все что-то химичат, то к трактору мотоцикл прилепили. А тут вон явно грузовик ополовинили. Колеса-то передние чисто от грузовика резиновые.

- Пойду фрица уработаю - тихо шепнул Середа, повернувшись к товарищам.

Не спеша слез и вразвалку пошел к меланхоличному немцу. Подошел вплотную, полез за пистолетом и тут пожилой, в общем-то, немец - ему явно был сороковник, очень бойко пнул со всей мочи артиллериста сапогом в живот. Ну, в общем, куда-то туда. Ошарашенный Середа отлетел на пару метров от машины и скорчился, Семенов вскинул винтовку. Но немец - куда только флегматичность делась - задом наперед, но очень шустро, словно рак в нору, юркнул в чрево бронетранспортера. Пуля влетела уже в пустой проем. Выстрел опоздал, оставалась маленькая надежда, что может под рикошет попадется. Выдернул затвором гильзу, загнал новый патрон. Удивился тому, что так подробно видит все детали кувыркающейся в воздухе гильзы, словно мир замер и время потекло медленнее. Глянул на Жанаева, который успел схватить за шиворот кинувшегося к бронетранспортеру с кинжалом в руке Лёху, цыкнул на них обоих.

- Раненых тут нам не надо! Он теперь с оружием и за броней. Постреляет как курей! А то вообще уедет!

Лёха обиделся, а бурят проворно полез в брезентовую сумку, показал на ладони что-то похожее на два серых гусиных яйца. Как дошло до понимающего весь мир Семенова - эти штуковины явно были гранатами. Только непонятно, как с ними работать. Не видал Семенов раньше гранат такой системы. Один конец был кругленьким, с другого между двух стальных рожек торчала полукруглый голубой куполок. Ясно было, что именно с ним надо что-то делать. Вопрос вот - что именно?

- А ну - марш за машину! - цыкнул Семенов. Лёха странно посмотрел на бойца и внятно заявил:

- Да пошел ты!

Боец только открыл рот, чтобы ответить, но заметил какое-то нехорошее шевеление в БТР и бахнул в открытый проем навскидку. В ответ случилось неожиданное - на броневой борт звучно грюкнулось тяжелое железо и грохотом обвалилась пулеметная очередь. Семенов только и успел рявкнуть:

- Ложись!

Правда, сам не лег, присел только за вездеходиком, увидел злые глаза Жанаева, подмигнул. Выглянул осторожно, Лёха оторопело стоял столбом, увидел рожу Семенова, перекосившуюся от злобы и тут уже выпендриваться не стал, залег, но по-дурному - между маленьким вездеходиком и БТР. На открытой местности. Хорошо, немец тоже мазанул - пули от его очереди прошли высоко и бесполезно. Но то, что у него был пулемет, огорчило Семенова. Сидя за броней, да с пулеметом! И хрен его укусишь. Хорошо, не уехал, значит, не может, не зря у этого бронированного гроба вид нежилой, сломан, вероятно.

Середа сумел оклематься, выстрелил в проем на корме из пистолета, неуклюже подполз совсем близко к гусенице. В общем, ни то, ни се. Немец явно гранат в запасе не имел, а то быстро бы всех расставил по местам - швыряй как из дота, пока руки не устанут, и не укроешься, если что. Быстро бы всех угомонил. Так что - повезло, обратно повезло. Но и выковырять его из БТР непонятно как. Опять осторожно выглянул, артиллерист съежился практически под кормой у бронетранспортера. Немец тоже притаился.

- Нё пйму - сказал тихо Жанаев.

- Что?

Бурят показал гранату. Не любил Семенов такие штучки, непонятны они ему были, и он их опасался.

- Надавить?

- Давыл.

- Потянуть?

- Тинул.

Оба задумались. В наступившей тишине скрежетнул металл. На одном борту БТР, потом на другом. Семенов своим сверхчутьем понял - поглядывает немец в бортовые бойницы, пытается понять, где противники сидят. А сидят противники очень удачно, хотя как раз тут подходит та самая поговорка о тех, кому везет. Встали-то не специально, а где Лёха остановился. И получилось - как раз там, куда немцу попасть труднее всего. Завозился Середа, и тут же над ним выбила искры новая очередь. И опять фриц закинул пулемет плашмя на бронеборт и влепил уже точнее - пара пуль звучно грохнули в бочину маленького вездехода. Пристрелялся, гад. Тут уже не до шуточек. Ответно выстрелить Семенов не успел, немец свое оружие сдернул.

- Во! - вдруг сказал Жанаев.

- Что?

Бурят показал, что сумел отвинтить покрашенный голубым колпачок и теперь тот лежал отдельно от гранаты, соединенный с нею только белым тонким шнурком. Ну, понятно - дергай да кидай. Переглянулись.

- Прыкрой! Пашел!

- Угу!

Мягким котом на четвереньках азиат запрыгал к Середе. Семенов, успевший впихнуть в магазин винтовки недостающие патроны, открыл огонь, стараясь стрелять как можно быстрее. Немец огрызнулся несколькими короткими очередями - и в проем и сверху кузова. Еще несколько пуль брякнули в вездеходик, гулко - в борт, звонко - по колесам.

- Угробит, гад, машину! - взвыл благоразумно переползший на безопасную сторону Лёха. Семенов не ответил, лихорадочно загоняя в карабин новую обойму. Несколько раз добавил из пистолета Середа. Тут, наконец, глухо и как-то утробно бахнуло дважды. Даже как-то словно и тише, чем винтовочные резкие выстрелы. И сразу же следом зачастил снова пистолет.

Семенов выглянул осторожно. Над гробом бронетранспортера возносились в небо клубы грязного бурого дыма. Артиллерист уже стоял в полный рост, смотрел через дверной проем на корме вглубь немецкого агрегата, откуда тянулся бурый тяжелый дымок. Рядом поднялся Жанаев, глянул в кузов, повернувшись, махнул рукой. Семенов, все еще держа карабин наизготовку, подошел. Середа уже вскарабкался вовнутрь бронетранспортера, лязгал и громыхал там внутри чем-то железным. Семенов пропустил перед собой гордого бурята, влез следом. От взрыва гранат остались совсем незначительные повреждения, труп немца валялся в проходе между лавками по бортам. Артиллерист сгоряча взялся было выволакивать тело, но закусил губу от боли в потревоженной ране на ладони. Жанаев и Семенов не сговариваясь, помогли ему и втроем они вышвырнули сочащийся кровью труп вон из кузова. Осмотрелись в пустоватом даже на вид бронетранспортере. Воняло сгоревшим толом, следы от мелких осколков были повсюду. Одна граната взорвалась в кабине, где погибший, видимо, пытался отсидеться с пулеметом, а вторая в середине кузова. Немец успел выскочить, спасаясь от первой, но наскочил на второй взрыв. Семенов первым делом поднял лежавший на обтянутой искусственной кожей лавке пулемет, из которого фриц отстреливался. Странного вида, какой-то очень необычный, вроде бы и похожий на знакомые Дегтяревы, но какой-то совсем другой. Нет, так-то все вроде как и положено - и ствол с газоотводной трубкой под ним, приклад, сошки, тяжелая ствольная коробка с рукояткой взвода, прицел, но какое-то все не такое. И ручка странно выгнута и спусковых крючков сразу два, вместо одного. И воткнутый сверху плоский коробчатый магазин. Но знакомая увесистая тяжесть автоматического оружия приятно грела душу, это было куда приятнее тяжести карабина.

- А корыто это и впрямь грохнутое! - заявил появившийся в проеме кормовой двери, словно в картинной раме, Лёха.

- Что с ним?

- Колес половины не хватает и гусеница порвана. Переднее тоже раскурочено. Он потому и не пытался удрать, что не мог.

- А с бензином что?

- Я не знаю, не смотрел - озаботился потомок и исчез.

Семенов понюхал воздух, пахло чем-то, вроде самогона. Пригляделся, из-под лавки смешиваясь с кровью, на днище подтекали струйки чего-то пахнувшего. Вытянул оттуда посеченный осколками советский сидор, развязал горловину. Пахнуло еще гуще, захрустело битое стекло. Потянул оттуда что-то завернутое в тряпицу, аккуратно стряхнул осколки от пары разбитых бутылок, в горлышках которых остались торчать пробки из кукурузного початка. Жанаев тем временем деловито срезал с сидений кожзаменитель.

- Совсем пустой бак! Зато инструментов куча - раздался снаружи голос Лёхи.

- Сгребай все! - велел Семенов, старательно обшаривая все внутри салона.

- Ты чего? - спросил Жанаев.

- Магазины к пулемету ищу. Не с одним же он бегал - пояснил боец.

- Ты гляди, что на пулемете написано - удивился ученый Середа.

- И что там?

- Митральеза Хателлераульт Мле - с запинками и не скоро прочитал почти по слогам артиллерист.

- Ишь ты, митральеза. Звучит прямо как митрополит. И почему это отче так говорят, что митра - палит. А не митра - стреляет? А потому, сыне, что ты - дурак, а не ду - рыба - вспомнил старую шуточку о крестьянине и митрополите Семенов.

Середа коротко хохотнул, оценив тонкий юмор, потом со значением добавил:

- Итальянская, наверно, стрелялка. Или французская!

Обладатель пулемета пожал плечами. Его, в общем, мало волновало, где было сделано это боевое железо. Из пробитого дважды трофейного сидора получилось достать только мокрый и дырявый холщовый мешок с кругом колбасы и початой буханкой хлеба. И от того и от другого густо воняло самогоном. В кармашке сидора нашлось пара горстей винтовочных патронов россыпью - таких же с виду, как и немецкие, к винтовке. От них тоже попахивало - самогон был дурно очищенный, вонял изрядно.

Наконец нашелся еще один магазин - пустой совсем, он валялся рядом с дверью, в углу салона. Лёха, забравшийся глянуть, что там возятся его приятели, сам того не ведая, помог в этом.

- О, котик! - весело сказал потомок и показал занятому серьезным делом Семенову куда-то за спину.

Тот обернулся и увидел, что бронещиток для пулеметчика с обратной стороны - видимо для того, чтобы радовать глаз стреляющему, украшен большой цветной фотографией домашнего, но злого котяры, а на второй половинке нагло лыбилась грудастая блондинка, та еще срамота. Боец плюнул на грязный пол и полез подальше от срамоты - тут-то пустой магазин ему и попался. Нет худа без добра! Лёха, как ни в чем не бывало, хохотнул, сказал непонятно:

- Межвременные котэ и сиськи! - полез шариться в кабине, которая была чуточку ниже расположена, чем сам салон. Достал оттуда термос, раскрутил колпак, понюхал.

- Кофе с молоком. Теплый! - еще вроде как фляга есть.

Покряхтел, согнувшись в неудобной позе, вытащил фляжку в уже знакомом фетровом чехле. Жанаев согнал его с водительского кресла, раздался треск сдираемого кожзама. Потомок осторожно выбрался в салон, распрямился. Благо крыши у салона бронетранспортера не было:

- Ну, тут больше ничего нет! Валим отсюда?

- Ты инструменты собрал? - спросил Семенов.

- А то! Тяжелый получился куль. А он нам зачем?

- Да хоть выкинуть, чтоб им не пригодился. А то в деревне на хлеб поменять. Мужик - он такой, жадный, ему всякая железяка ценна. А там, небось, сталь неплохая.

Вылезли на свежий воздух. Задержались только для того, чтобы обшарить мертвого немца, да снять с него сапоги. Сапожки неожиданно оказались очень хорошими, хромовыми.

Нашлось у покойника только резиновый кисет с табаком, хитрая машинка для сворачивания цыгарок, початая тощая пачка тонкой папиросной бумаги - настоящее сокровище для куряки-бурята, да пистолет незнакомой марки 'Штайер' - тоже без запасной обоймы, лежавший в кармане штанов - подарок для Лёхи. Покатили дальше, оставив за собой еще дымящийся БТР и труп на полянке.

Менеджер Лёха.

Лёха умирал. Он прекрасно понимал это, хотя мысли путались и рвались, и додумать ни одну из них до конца не получалось. И помирать было очень больно и неприятно, все опять же выходило не так, как в фильмах или играх, где героический герой красиво откинувшись на руки у не менее героических товарищей и грудастых красоток, проникновенно передает последнее прости тетушке Джейн и кузену Вилли, признается в любви Эмили и тихо помирает со счастливой улыбкой, словно его мороженым накормили.

Тут было очень больно, совершенно не было сил хоть что-то сделать, мутило и в живот словно кол кто воткнул. Лёха хотел проверить, потрогать рукой, заранее боясь нащупать там мокрядь и рваные дыры с выпученными оттуда кишками - его кишками - но рука не двинулась. И это открытие поразило Лёху до глубины души. Он впервые в жизни не мог пошевелить рукой. Вообще. Никак. Сдвинуть ее с места хотя бы на сантиметр. С колоссальным трудом удалось слабо пошевелить пальцем. Одним. После этого даже дышать стало трудно, словно последняя капелька сил потрачена была этим шевелением указательного пальца правой руки. Такая тоска навалилась! Выть хотелось! Но и на вой сил не было. Стало страшно, до озноба.

Как же так вышло? Ведь все шло отлично? Лёха попытался вспомнить хоть что-то. Получилось слабо. От вспомнившейся вдруг вчерашней ловкости и самоуверенности вдруг затошнило. Кинулся идиот на пулемет с кинжалом! Как такое в голову - то могло придти? А каким бравурно-фанфарным голосом он кричал ребятам, что колеса с БТР кто-то снял? Тошно, тошно, тошно. Дурость сермяжная. И ржал над весьма плоскими шуточками Семенова. Чисто Петросян был Семенов, разве что бородатые остроты все-таки были помоложе на 70 лет... при чем тут остроты? Нафиг, мысли путаются. Что случилось? Что все-таки случилось? В памяти был провал полный, такой словно Лёха надрался как в прошлый Новый год, когда сначала принял с мужиками вискаря, потом с бухгалтершами шампанского, а за столом пил все подряд и на следующий день только глазами хлопал, когда ему рассказывали, что он вытворял...

Но сейчас-то пьянки не было! Не было ни вискаря, ни шампанского, ни водки, ни сухого! Опять затошнило... А ведь если блеванет. Ох, даже думать невозможно. То и голову на бок не повернуть... Куда же попало-то? В позвоночник, наверное. В фильме такое было - поврежден позвоночник и ни рукой, ни ногой не пошевелить... От бронетранспортера-то уехали нормально. Вроде бы... Потом кто-то обстрелял их из лесу... Или уже после этих драконов с бляхами? Невозможно думать, пить хочется. Очень хочется пить, высохло внутри все, думать невозможно... Да, читал, такая жажда у раненых часто, от кровопотери. Значит, кровью истекает. Или в башку что прилетело? Нет, сначала все-таки были эти, с бляхами. Сидели на перекрестке, жрали что-то. Двое. И бляхи на груди эти с орлом. Один нехотя встал, через силу, выполняя рутинную работу, пошел на дорогу, точь в точь как гаишник. Только вместо полосатой палки у него был жестяной кружок на палочке... Властно отмахнул им на обочину. А Лёха сбавил скорость, вильнул, вроде выполняя указание, а потом газанул мимо. Накормил пылью. Смешно было. Как же пить хочется! У фельджандарма от удивления глаза выпучились, как у рака. Он еще орал что-то вслед и даже гнаться пытался. Пешком, дебил. За мотоциклом. Ну, точно как тот гаишник, от которого они с Владькой удрали. И не было потом ничего, номера-то в Жигуле таким слоем грязи были покрыты, что куда там прочесть. Да и сам Жигуль грязный был, хрен поймешь, какого цвета. А вслед не стреляли... Значит не поняли, что это не арийцы. Жанаев вообще ухитрился в каску спрятаться, скукожился, демон... Точно не поняли. Не стреляли.

Лёха попытался глубоко вздохнуть, ожидая боли от потревоженных ран, но так ничего и не почуял, потому, как вздохнуть не получилось. Удавалось хапать упругий воздух маленькими частыми глоточками. Словно устриц выхлебывал. Пить хочется. Наверное, даже глаза сморщились, как сушеные яблоки, так пить охота. Язык во рту как зацементированный. В шею попало? Лёха сконцентрировал всю свою волю и попытался помотать головой. Все, что удалось, башка завалилась набок немного, а дальше помешало что-то упругое. Назад вернуть уже не вышло. Пить хочется, как из пушки... А даже глаза не раскрыть. Словно веки склеили... Как это вышло? Совершенно нелепо на таком фоне, когда все совсем плохо - зачесалось подмышками... Стреляли из лесу. Пару раз. Точно по мотоциклу. Наверное. И Семенов в ответ полоснул очередью, но как-то странно - оглянувшись Лёха видел, что у пулемета ствол задран. С деревьев стреляли? Тошнит, все время тошнит... И голова, как нафаршированная каким-то говном... И пить... А те промазали, точно. Как пуля попадает в вездеходик - это уже Лёха слыхал. Совсем рядом, ох, даже думать больно... Какой-то мозговой запор... Что случилось? Попить бы - может быть вспомнил бы... Воды бы. Только воды. Никаких джюсов или там пива... Воды... А пуля когда в борт бьет - то глухой такой удар, щелчок. А в колесо - звонко, как в... Черт его знает как во что, думать не получается... Пить... Что угодно, но попить... Раненые пленные тоже все время пить просили... Еще удивлялся дурак, почему у них голоса такие слабые, словно бумажные... Не бывает бумажного голоса. Это не так... А сам даже и рта открыть не мог. Значит. Тем было немножко легче... Обидно... Только ноги почти унесли и вот... В кои-то веки... Ох, как плохо. Лёха попытался позвать на помощь, но только сипло пискнул. Даже для мыша - несуразно, не то, что для человека. Тут же испугался - ведь не ясно, где лежит и кто рядом. Если немцы - добьют и не почешутся. Это им раз плюнуть... Даже еще проще... Насмотрелся за последние дни на всю жизнь, сколько бы ее там не оставалось. Еще раз попробовал открыть глаза. Чуточку приоткрылся левый. Тускло. Пятна какие-то. Пить еще больше охота. Нет, надо что-то делать. Иначе точно сдохнешь и все.

Наплевав на то, что может быть он весь в дырах, как сыр голландский и любое движение просто добьет открывшимся кровотечением, Лёха изо всех сил попытался повернуться на бок, не получилось. Постарался открыть глаз, тоже без толку. Взвыл от бессилия и досады. Опять этот жалкий писк. Хоть и очень плохо было Лёхе, а и то как-то совестно стало так пищать. Но подыхать молча - еще страшнее. Черт с ним, пусть и пристрелят, уже хуже не будет. Некуда хуже. Точно - некуда. Как кошмарный сон, когда жутко - а не пошевелиться и не крикнуть. Но не сон. Наяву это. Потому - хуже кошмара.

Напрягся в ожидании, вроде услышал что-то. Или показалось? В полуоткрытый глаз жгучей струей впился ослепительный свет. Лёха с трудом зажмурился. Веки закрывались с усилием бронезаслонок. Световая труба что ли это? По телевизору говорили, так, когда помирает человек. Шум в ушах и словно летит по световому тоннелю. Шум есть. Полета нет. Значит - еще не? Кто-то довольно грубо подгреб разваливающегося на части Лёху под шею, приподнял и нос учуял знакомый запах табачища, а в сохлые губы уперлась холодное горлышко фляги с легким привкусом алюминия. И вода! Холодная! Она словно и обжигала и тут же лечила воспаленную глотку Лёхи. Показалось даже, что она не успевает долететь до желудка, а с шипением всасывается прямо в пищеводе.

- Думал тебе каюк - душевно произнес над ухом голос азиата.

Лёха не отрываясь пил и пил, словно верблюд после месячного загула по пустыне. Теперь холодные слитки воды уже попадали в желудок и крутеж в животе медленно затихал.

- Перегодь отлежиз - внушительно заявил бурят и оторвал от хватающих воздух губ горлышко фляги. Лёхины губищи некоторое время самостоятельно пытались нащупать в воздухе лакомое, словно младенец, потерявший сосок посреди кормления, но Жанаев был непоколебим. Тушка Лёхи завалилась обратно, а рядом кто-то другой зачавкал и жадно забулькал.

- Не немцы. Повезло. И Жанаев цел - отстраненно подумал Лёха и неожиданно для самого себя вырубился. Словно его по башке битой долбанули. Сколько он был в отключке - не сообразить. Ощущений не было никаких. Провалился - и вынырнул. И вроде бы чуток почувствовал себя получше. На самую каплюшку, капелюшечку. То есть чувствовал он себя по-прежнему омерзительно, но теперь уже было куда хуже, то есть значит, стало все же немножко лучше. Пальцы шевелились - точно. Все три. Почему три, их же больше? Больная голова не соображала, но с тремя пальцами вроде как лажа какая-то выходит. Их же больше вроде. Довольно долго Лёха старательно и напряженно соображал - а сколько должно быть пальцев. От усилий снова ослабел и вырубился. Все-таки нельзя было вот так сразу напрягать измученный мозг.

Зато когда опять пришел в себя, добрый Жанаев опять дал приложиться к фляжке. И это было редкостное наслаждение, такого, пожалуй, и не припомнить! Словно вливал жизнь по глоточку. Но тревога никуда не ушла. На секунду даже какие-то мутные мысли в голову про коварного азиата пришли, но мысли были большие, в голову не поместились и исчезли. Рассыпавшись на нечитаемые огрызки.

Глаз наконец-то удалось открыть. Сначала не понял ничего. Устал, закрыл глаз. Проснулся. Опять осторожненько глаз открыл, в виде бонуса с чего-то раскрылся за компанию и другой. Долго всматривался. Дошло вдруг - лежит в каком-то шатре, но очень маленьком. Почему-то это напугало. Рядом кто-то сипло застонал. Напугало еще больше, и от этого уснул, как провалился.

Проснулся оттого, что кто-то на руку наступил. Опять бурят с фляжкой приполз.

Попил, еще поспал. Все тело болело, словно последние дни из тренажерного зала не вылезал. А попутно в этом же зале его еще и били все это время. Дурацкий какой-то тренажерный зал. Но пальцев на руке оказалось уже пять. Это удивило. Размножались что ли, эти чертовы пальцы? Смог поднести руку к лицу. Пересчитал. Точно пять. Чудеса. Кто-то бубнил неподалеку знакомым голосом. Присмотрелся, повертел теперь уже и головой, которая хоть и гудела нудным шерстяным каким-то шумом, но уже могла поворачиваться, хоть и с трудом. Обнаружил, что и впрямь находится в шатре - палатке из какого-то смутно знакомого материала. Тщательно осмотрел себя, удивляясь, словно видел свои руки и ноги впервые. Странные они какие-то были, но вроде как свои, точно. Немного удивился, увидев рядом свернувшегося в калачик бурята. Опять странно. Один бурят воду носит, другой тут спит. Двое бурятов. А снаружи кто-то бубнит что-то. Наверное, там еще буряты. Ни-че-го не по - ни - ма - ю! Чудесастости идиотские. Лежать уже не мог, все бока словно кто-то грубо оттоптал. Посидел, подумал. Думать не получилось. Пить по-прежнему хотелось. Вспомнил, что вроде был ранен. Осмотрел себя. Ничего не нашел. Опять осмотрел себя. Опять ничего не нашел. Спохватился, что уже давно сидит и осматривает себя, словно по кругу раз в десятый. Пополз к выходу, в котором кроме каких-то кустов не было ничего видно. Под мышками чесалось, словно его кто-то кусал. И вроде как мурашки какие-то по телу бегают. Или ходят? Одни - бегают, а другие - ходят. Навстречу. Вылез. Снаружи увидел маленький костерок, практически без дыма. Двое мужиков знакомых. Один смотрит какими-то снулыми рыбными глазами, а другой из фляжки пьет.

- Лёха, иди сюда! - позвал тот, что пил из фляжки.

Это он кого зовет-то? Чего им надо? Какой еще Лёха? Имя вроде знакомое.

- Пить хочешь?

И фляжку показывает.

Пить хотелось, и Лёха старательно пополз на четвереньках к вожделенной фляжке, размышляя, кого же здесь зовут Лёхой, а заодно удивляясь тому, что ползти так далеко. Тот, который сидел с мутными глазами издал какой-то странный звук, совершенно непонятный.

- Это ты блевать собрался, плюнуть или откашляться? - тревожно и неприязненно спросил мужик с фляжкой.

- Не знам - странно ответил мутноглазый и повалился на траву.

А Лёхе оставалось проползти еще столько же, сколько он смог до этого разговора. Хотя и было там метров шесть всего до костерка, но это на первый взгляд. На самом-то деле всякий раз, когда Лёхе переступал рукой или ногой, пространство внезапно изменялось и становилось другим. И большой шаг превращался в маленький. Это было очень пугающе.

Боец Семенов.

- Адууха малтанай хэр байнаб? Ногоонтнай хэр урганаб? - участливо, но не без ехидства спросил Жанаев.

- А? - хрипло переспросил его с трудом очухивающийся боец Семенов. Бурят повторил вопрос, и до Семенова дошло, хоть и с немалым трудом, что его узкоглазый товарищ спрашивает о том, как растет на его пастбищах трава и как поживает его скот. Стандартное приветствие, принятое у бурятов выдавалось обычно Жанаевым, когда он хотел съязвить. Красноармеец подумал. Судя по общему состоянию души и тела трава на пастбищах не росла, а насчет скота... По ощущениям во рту, которое с легкой руки Уланова в взводе называлось 'эскадрон переночевал' со скотом был полный порядок.

- Будэш ишо? - спросил бурят, протягивая тяжелую и холодную фляжку.

- Ага - выдавил из себя с натугой Семенов и присосался надолго. Взгляд фокусировался с трудом, руки и ноги, словно из свинца были сделаны и слушались плохо. И мысли были под стать, катались в голове с гулом, словно гантели по дощатому полу в казарме. Плохо было бойцу, а, наверное, было бы и еще хуже, третью флягу уже ему притащил азиат, а пить хотелось по-прежнему.

- Что это со мной? - прохрипел больным голосом Семенов. Его товарищ только плечами пожал. Нельзя сказать, что сам Жанаев выглядел как огурец - и глаза ввалились и щеки, скулы вылезли, и сам осунулся и как-то посерел кожей, но смотрел внимательно, двигался он почти нормально, чуточку враскоряку, но быстро. Вот о себе такого сказать Семенов не мог, отвратнейше он себя чувствовал, попытался встать на ноги, повело в сторону, смог только на четвереньки выйти. Да потом не удержался и опять прилег. Азиат, сидя рядом, с тревогой наблюдал за возней.

- Кушать будш? - заботливо спросил он.

При мысли о еде Семенова неожиданно замутило, и он отрицательно помотал головой. И сам себе удивился, уж что-что, а покушать было бы уместно, сколько времени не жравши. Но опять замутило, и земля зашевелилась, словно живая.

- Ты это, сам... как это... эдихэ - в несколько приемов выговорил Семенов деревянным языком.

- Зай! - легко согласился бурят. Деликатно сел поодаль, пошуршал сумками, позвякал тихонько чем-то. Утомившийся от всего этого Семенов уснул, как под лед провалился. Снилась какая-то муть, жуткая и незапоминающаяся. Проснулся оттого, что его кто-то тряс за плечо. Опять оказался Жанаев. Еще одну флягу принес. Семенов выдул и ее в один мах и ему чуток полегчало.

- Остальные где? - спросил он.

- Спят! - ответил бурят. Подумал и добавил: - И вода пьют.

- Все плохи?

- Ишо хуже. Дохлые мал-мал. Жыв так да. Но как дохл.

Бурят не очень хорошо говорил по-русски, особенно когда волновался. С Семеновым ему было проще общаться. Но волновался он сильно, потому как раньше не видал подобного. Его товарищи словно валяли дурака, но получалось это жутковато, и несколько раз Жанаев всерьез испугался, что придется утром рыть для компаньонов могилу. Та еще ночка у него получилась. Только уже утром понял, что худшее миновало, и сильно обрадовался. Плохо одному в этих лесах остаться. Потому и ухаживал за страдальцами как заботливая нянька, а со старым сослуживцем даже уже и юморить начал.

- Рассказывай. Только сядь подальше, колбасой пахнешь, а мне не по себе что-то - сказал Семенов.

Бурят сел в привычную свою позу по-турецки сложив ноги и негромко стал описывать, что да как происходило тут ночью. Семенову оставалось только удивляться рассказу. Сам он не очень твердо помнил, что было после того, как их кто-то обстрелял из пары винтовок. Помнил еще, что сначала хотел рубануть очередью как надо, а потом подумал, что раз едут на немецком тарантасе и в немецких касках, то стреляют, скорее всего, свои и потому влепил очередь явно мимо. Помнил еще, что такая провидческая мысль восхитила его самого своей глубиной и мудростью, хотя сейчас ничего особенно в простом этом решении он не видел. Жанаев вообще оценивал их вчерашнее действие, как 'шумашестиэ'. Пожалуй, он в этом был прав, выходки и впрямь были достаточно нелепые. Но то, что они вытворяли пока ехали по дорогам, еще как-то понималось, хотя и удивляло теперь дурашливой лихостью и безоглядностью, а вот когда все трое приятелей стали по очереди вырубаться, тут-то бурят всерьез испугался. С трудом удалось загнать вездеходик в гущу леска подальше от дороги и тут Лёха окончательно выключился из сознания. Бурят пытался договориться с остальными двумя товарищами, но те совсем из ума вышли. Семенов как заведенный стал заряжать и разряжать магазины к своему пулемету, а когда бурят к нему обращался, отвечал, что вот сейчас закончит - и продолжал делать одно и то же, то выщелкивая патроны, то вставляя их обратно. Середа тоже вел себя странно, ни с того ни с сего начав повторять фразу, что какая-то неведомая Ленка - дура. Потом не то уснул, не то сознание потерял. Перепугавшийся бурят еще успел до темноты нарубить штыком лапника и веток, устроил под здоровенной елью лежбище, застелил все это нарезанным в БТР кожзаменителем и, стянув с товарищей немецкие плащ-палатки, состряпал нечто вроде тех шатров, что делали немцы. Середа к тому времени уже сидел с закрытыми глазами и пускал слюни, Лёха похрапывал, а Семенов, невзирая на темноту, лязгал и лязгал патронами, словно в него злой шодхер вселился. Бурят затащил двоих спящих в палатку, пристроился сам и спал урывками. Просыпаясь только для того, чтобы услышать все тот же тихий лязг. Не выдержал и посреди ночи вылез к свихнувшемуся товарищу. Все попытки отвлечь того от странного занятия провалились, Семенов соглашался с тем, что ему говорилось, вроде как разумно обещал сейчас закончить - и продолжал все то же самое. Единственно, что сработало - так это фляжка с водой и приказ 'Пий!'

Сумасшедший выдул флягу, чуть ли не одним жадным длиннющим глотком и после этого вырубился так же, как и двое других. Трясущимися руками бурят сунул в рот сигаретку и, наплевав на маскировку, покурил, чтобы немного успокоиться. Уволок и Семенова в палатку, покараулил, вздрагивая от ночных шорохов, с тревогой встретил серенький рассвет, спрятался от моросившего дождика в палатку, потом проснулся от странного хрипа. После этого только и бегал к ручейку неподалеку, наполняя флягу, потому как, не приходя в сознание, трое пили жадно.

После очередного забега за водой обнаружил, что Семенов вылез из палатки и дышит, словно рыба на берегу. Порадовался тому, что сослуживец не помер, продолжил поить - и потихоньку сознание вернулось и к Семенову и к Середе, а вот Лёха долго не мог придти в себя. Сейчас Середа опять спит, и этот Лёха - тоже. А сам бурят ничего понять не может.

Семенов и сам ничерта не понимал.

С чего ему так было дурно? Ну, выпили немного вина вчера. Сладкое, как церковный кагор. Ну не ели два дня. Тоже бывало. Немцы гоняли, маршировать пришлось несколько десятков километров. Но все равно непонятно, с чего такая полная разбитость?

В голове от мыслей стало тесно, и она опять разболелась, что для Семенова было опять же совершенно неожиданно - раньше голова у него практически никогда не болела. Принять вариант, предложенный бурятом, суеверно отозвавшимся о том, не злые ли духи тому причиной, было недостойно двух красноармейцев, да еще и взрослых мужчин впридачу. Кое - как пришел в себя Середа, неприязненно молчал, пока Жанаев разжигал маленький незаметный днем костерок. Наконец и Лёха приполз, словно побитый пес. И оказалось, что потомок забыл свое имя и не откликается, да еще и никого из присутствующих не узнает. Дела! Весь день прошел уныло и убого, хотя к вечеру всем троим стало получше и даже супчика горохового похлебали, тем более бурят сварил его пожиже. Опять рухнули спать. И только на следующее утро почувствовали себя хоть сколько-то сносно.

Тут-то и завелся Середа, которому приспичило все же разобраться, что это на них так подействовало, что тяжкое похмелье показалось бы в сравнении майской розой и сплошной радостью. Семенов поддержал его в поисках причины - и потому, что самому интересно было и потому, что знал по сослуживцам - если что хохол в голову взял, то не своротишь его, упрямые они, хохлы.

Немного стыдясь, артиллерист признался, что позавчера у него был необычайный душевный подъем и прилив всемогущества. Лёха кивнул головой - он тоже себя почувствовал на некоторое время всемогущим. После этого Семенову было легче признаться, что он тоже был велик и мудр. Ясно, что удачный побег и ловкое завладение транспортом и оружием мог вызвать эмоциональный подъем, но что-то никакой радости, кроме навязчивого страха, пока уходили от погони, не припоминалось. А вот перекусили супчиком - и понеслось. Спросили Жанаева - тот искренне удивился. С ним никакого шумашевстия не было. Обжегся супом, да было. Вкусный суп к слову оказался. Опять все задумались, потом в один голос и Середа и Лёха воскликнули:

- Шоколад Жанаев не жрал!

Запасливый Середа откопал в сумке пустую коробочку, которую не выкинул на всякий случай, удобная была коробочка из плотного картона. И пахла вкусно, шоколадом.

Тщательное изучение коробки ничего особенного не дало, разве что когда дотошный Середа стал читать все, что было на коробке понаписано, то запнулся о странную надпись 'с первитином'. Красноармейцам это слово ничего не говорило, зато Лёха ожил и обрадовался:

- Вот теперь ясно!

- Что тебе ясно? - недоверчиво спросил Середа.

- Все! - безапелляционно сказал потомок.

- Излагай! - приказал Семенов.

- Да все просто! Первитин - это наркота такая. Стимулятор, вроде, типа экстази.

- Ты поспокойнее, не волнуйся. Что за наркота? Вас ист дас?

- Да обычная. На танцах ее еще едят. Ну, чтоб плясать всю ночь. Типа как бы у своего организма в долг силы берешь - судорожно вспоминал ранее слышанное об экстази Лёха.

- Мой органон отравлен алкоголем - непонятно и недоверчиво пробурчал Середа.

- Не, точно, все понятно! Мы вчера этого шоколада приняли с наркотой, вот нас и развезло, как кайф кончился. Да на старые дрожжи! Да с устатку! Да не евши! И кагором лакирнули - радостно от того, что стало понятно, что их так крючило цельные сутки, затараторил Лёха.

- То есть залезли в долги, а потом органон должок с процентами взыскал? - уточнил Семенов.

- Точно! Эта наркота как бы стопора снимает. Тратишь всю энергию, сколько есть. Некоторые бывают, дохнут. От обезвоживания.

- То-то у нас сушняк был такой лютый, словно с большого бодуна. Слушай, а что ж выходит, немцы на такой фармацее сидят? Это же медицина, да?

- Ну, получается так.

- Это хорошо - мстительно заявил Семенов, мысленно прикинувший, как было бы здорово дорваться до фрицев, которые после этой своей шоколадки в негодное состояние пришли.

- Зато пока под кайфом - много чего наворочать могут. Мы вон смотри - и ноги таскать не могли после побега, а как шоколадку съели, так и понесло нас куролесить.

- Ага. То-то и сейчас чуть живые. Ну, их к черту с таким шоколадом - подвел итог Семенов.

Менеджер Лёха.

Когда удалось понять, что это такое произошло с ними, и почему один бурят остался нормальным, потомка сильно удивило то, что его товарищи о наркотиках слыхом не слыхали и проявили просто дремучую девственность в этом вопросе. Лёха аж вспотел, старательно растолковывая этим провинциалам, что к чему в погоне за кайфом. Правда не так чтобы уж очень соловьем разливался - успел поймать тяжелый предостерегающий взгляд Семенова и вспомнил, что болтать языком надо с опаской. Потому ограничился только коротеньким рассказом, что вот есть определенная публика, которая жрет, курит и нюхает всякое и потому балдеет и получает особые ощущения, что на своей шкуре троица и попробовала. И да - потом за удовольствие надо платить. Впрочем, если опять принять наркоту, то опять будет кайф, ну то есть приход, ну то есть вот эти необычные ощущения. Только потом мозги погорят нафиг. На этом менеджер и остановился, переведя дух от лекторского запала, опасаясь, не ляпнул ли лишнего.

Удивленный услышанным Середа, впрочем, ничего не заподозрил, просто подумал, наверное, что в крупных городах публика с жиру бесится, что и сказал вслух. Не пойми с чего, он считал Лёху жителем Москвы, а менеджер и бурят с дояром не кидались переубеждать. Лёха перевел дух, помолчал. В голову почему-то полезло, что, в общем, артиллерист прав, было с чем сравнить. Особенно когда жрать нечего и одеть-обуть что тоже проблема. Как-то до этих приключений не вставали эти вопросы, вообще не вставали - всегда как-то было и что покушать и что одеть и что обуть. За всю свою жизнь не пришлось ни разу голодать. Очень незнакомое и неприятное ощущение, надо признаться. С другой стороны задница еще болела, уколы штыком давали себя знать, особенно после лихой тряски в мотоциклетном седле. И вчерашняя лютая жажда так и стояла кошмаром.

Раскисать не дал дояр, посчитавший видно, что вчерашний день отдыхали - и хватит. Потому пришлось вставать и идти к вездеходу. Осмотр особо не порадовал - бензина было на самом донышке, что показал всунутый в горловину бака прутик. Не без опаски, напрягая травмированную голову, Лёха попытался завести агрегат и к немалому изумлению водителя машина послушно завелась. Порадовавшись суеверно-уважительным взглядам бурята и Семенова потомок сумел не рассмеяться, а сохранить протокольное выражение лица, заглушил мотор, поставив вездеход поудобнее. Потом не торопясь принялись за инвентаризацию имущества. Долго копались в сумках для плащ-палатках, наконец, разобрались с тем для чего нужны колышки, веревочки и прочие фишки с прибамбасами. Изменения, внесенные в поставленную Жанаевым палатку, оказались удачными, теперь в шатер легко помещались все четверо. Для какой-то хитрой цели шатер развернули на новом месте, на этот раз, накидав вместо лапника охапки папоротника. Попутно на костерке в отмытых котелках грели воду и с громадным удовольствием по очереди помылись теплой водой, пользуя найденный в сидоре, который хозяйственный Жанаев тщательно, но неуклюже залатал, кусок мыла. Предмет гигиены одуряющее вонял чем-то лихим, отчего становилось ясно, что дезинфекция будет суровой. На постоянно почесывавшего под мышками Лёху, Семенов смотрел все подозрительнее и подозрительнее, наконец, когда дошла очередь до помыва, решительно забрал у потомка трофейный китель, вывернул его наизнанку, внимательно осмотрел его, водя ногтем по швам, потом хмыкнул, позвал чисто вымытых бурята и Середу и те, тоже утвердительно кивнули, увидев там что-то знакомое для них. Но судя по рожам - не шибко приятное.

- Руки подними! - велел Лёхе дояр.

Потомок не стал спорить, а послушно задрал лапы. Семенов и его товарищи внимательно осмотрели Лехе подмышки, причем Середа удивился тому, что у летного писаря подмышки чисто бритые и артиллерист даже заподозрил было то, что, наверное, Лёха татарин, потому как вроде татары бреют себе все и везде. Семенов, как человек практический, подумал было, что у потомка уже были вши, вот и следы лечения.

- Что? Вши? - искренне удивился и даже испугался Лёха.

- Ну да. А ты что думал? Не горностаи же. Немец-то по железякам судя повоевал уже, а в Польше этого добра полным-полно. Народ там бедный, диковатый. У нас там старшина Карнач побывал во время освободительного похода. Очень удивлялся - мужчины даже в деревнях в шляпах и костюмах, как телигенты какие, а все вшивые. И не моются. Нет такой привычки. И у немцев тоже этого нет, вот вшивыми и ходят.

- Немцы ванны принимают! - уверенно сказал в ответ Середа.

- Да хотя б и так - много ты тут ванн видел? - обрезал его Семенов.

- Ладно вам, что мне-то делать - тоскливо спросил Лёха, судорожно вспоминающий, какие страшные болезни разводят и передают вши.

- Да сейчас почистим, пропарим. Мышки у тебя бритые, так что воши не зацепились, и гнид нету. А так бы спалили бы тебе шорсть или сбрили. Черт, ни одной бритвы на четверых нет, все фрицы себе оставили.

- А в голове, в голове нет ничего? - волновался Лёха.

- Этого не скажу, голова у тебя не прозрачная. Ты видно про волосы спрашивал?

- Кончай дурковать. Слушай. Я серьезно!

- Да не волнуйся ты так, справимся. Подумаешь. Вши. Эти к слову платяные, точно. А они границы не нарушают. Те, что платяные - те в одежке, те, что волосные - в волосах, ну еще (тут деликатный дояр смутился немножко и смущенно продолжил) - мандавошки. Они в паху водятся. Надо кстати там у тебя посмотреть, фриц-то покойный бравый был, вполне, мог и намотать.

- Не Фриц, его Карлой звали - поправил буквоед Середа, блаженно гревшийся на солнышке после мытья, попутно копаясь в барахле.

- Да хоть Гинденбургом - огрызнулся Семенов.

- Вы такие спокойные, словно с вошами все время дело имели - удивленно заявил Лёха, поспешно выбираясь из возможно заразившихся от мерзкого кителя штанов.

- Экие у тебя труселя знатные! Пышные труселя, прямо сказать - оценил артиллерист нижнее белье менеджера. Семенов переглянулся с бурятом, забыли как-то, что штанцы, в которых к ним потомок вышел, на человека неготового оказывают зубодробительное впечатление.

- Ну, так мы же не шатбные, нас постоянно то санинструктор ротный, то фершал батальонный проверял. Потому как вшивый красноармеец - это ЧП. Сыпной тиф и прочие гадости. Для того и головы бреют и вещи смотрят и пропарка, если что в вошебойке. Да все давно с Гражданской уже отработано - пояснил колхозник.

- Во, я ножнички нашел! - сказал возившийся в наваленном на вездеходе неугомонный Середа.

- Ты что там копаешься? - спросил Семенов.

- Да руку перевязать хочу, побаливает, а тут как раз аптечка - сейчас почитаю что зачем. Ножнички же ему волосню посрезать в срамном месте как раз. Дать?

- Давай!

Лёха не очень сноровисто стал стричь свои курчавые шерстяные залежи, по возможности старательно осматривая каждую прядку, боясь увидеть на волосках только что показанные ему на одежде небольшие - миллиметра по три в длину серо-коричневые полупрозрачные веретенца с лапками на передней части.

Тем временем Середа с Семеновым переглянулись и прыснули оба.

- Да чего вы! - рассердился и так обиженный судьбой потомок.

- Постриг принял?

- Да.

- И ничего не нашел?

- Ничего. Вроде как.

- И правильно. Портки-то носил с фрица Середа. Ему и волноваться. А он не волнуется. Знаешь почему?

- Да хватит тебе тянуть! - взвыл Лёха.

- Не чешется у него. А где вши - там чешется. Ладно, постригся, хуже не будет. Давай, иди мойся! Вода готова - велел Семенов.

- А китель? Выкинем?

- Зачем? Сделаем самодельный утюжок и прогладим одежку по швам. Воши и пригорят вместе с гнидами. Солдатская смекалка, как Уланов говорил.

- Что еще за утюжок?

- А котелок вон - кладешь в него угольки, он нагревается - и через мокрую портянку пропаришь. Дешево и сердито.

После мытья менеджер почувствовал себя счастливым. Такая радость обуяла, что давно подобного не чувствовал. И даже насморк приутих. Помытые места уже и не чесались вроде, и как-то все стало казаться куда как в более радужном цвете. Но радоваться жизни и предаваться неге не дал артиллерист, натеявший чистить свой парабеллум и заставивший и менеджера достать свой новоприобретенный блестящий 'Штайер'. Бурят примостился рядом с карабином, а Семенов наоборот зарядил свой пулемет и тот стоял рядом в полной боеготовности.

- На тот случай если кто припрется - а мы тут все в разобранных деталях - пояснил он вопросительно посмотревшему на него Лёхе.

Чистка получилась, в общем, не удачной - сначала обломилось у бурята - шомпол оказался непривычно короткий, и прочистить им ствол было невозможно. Потом долго копались с парабеллумом, который артиллерист сумел разобрать, а вот сложить головоломку обратно оказалось очень и очень непросто. Свой пистолет Лёха даже и разбирать не стал, свои способности в сборке - разборке он критически оценил как никакие ровно от слова вовсе.

Потерпев фиаско в чистке, зато вволю повертели незнакомое оружие в руках, поприкладывались и, узнав, что Лёха раньше никакого боевого железа в руках не держал, кинулись его учить и так шумно, что спохватившийся Семенов тут же отправился на пост, ужаснувшись вслух, что они два дня считай, без охраны дурака валяли. Жанаев недовольно засопел, он все-таки старался, и караулить тоже, но промолчал. В конце - концов, Семенов был прав.

- Ты что, за все время никакого оружия в руках не держал? - удивился артиллерист.

- Да я это, в штабе, писарем служил - ответил Лёха фразой из популярного фильма.

Некоторое время, вполголоса переругиваясь, но научили штабного писаря более-менее прилично держать в руках винтовку, прицеливаться, перезаряжать и вставлять патроны в обойму, а обойму в магазин винтовки.

На удивление Лёхи карабин немецкий оказался тяжеленьким, держать его в руках на весу было непросто и ствол так и описывал круги. Совмешать мушку и прицел менеджер научился в общем быстро, только при этом диву давался как реал отличается от компьютерных игр. Аж вспотел, возясь с винтовкой. Скептически посмотрев на его старания артиллерист вежливо порекомендовал не стрелять навскидку и стоя, а лучше - лежа и с упора. Иначе, дескать, патронов не напастись будет, тут не фабрика и складов нет.

Лёха молча проглотил ехидство, покладисто лег, стал примеряться, как стрелять с упора. Тут его кто-то пнул в пятку. Оказалось - Жанаев. Сволочь! Больно получилось. Почти как, когда хлестал по заднице в канаве, когда ползком ползали.

- Ты какого хрена? - вскипел потомок.

- Прыжмай нога земля крепко. Отстрелыт - ответил невозмутимый азиат.

- Чего? - окрысился менеджер.

- У тебя пятка торчит, потому как носком в землю уперся. Первая же пуля твоя. И все, с таким ранением - в пятку - ты не стрелок и не боец - посмеиваясь пояснил Середа.

- Ювенальной юстиции на вас нет! - всердцах ляпнул Лёха, но стопу прижал, как сказали. Очень получилось неудобно.

- Ты ежели спорить хочешь, мы можем старую штуку сделать - сунем тебе камешек в ботинок, чтоб научился свои пятки любить и не подставлять под пули. Как, интересует? Походишь часок с камушком под пяткой - что сильно слабее пулевой дырки по ощущениям - мигом поймешь, что к чему, дык как, искать камешек? - спросил Семенов, а Жанаев широко улыбнулся.

- Ладно, верю - пробурчал Лёха. Он как раз прислушивался к своим ощущениям, и они были надо признаться - странными. Очень непривычными.

Он впервые в жизни держал в руках боевое оружие. Предмет, специально созданный очень грамотными людьми для того, чтобы убивать других людей. До попадания во всю это катавасию Лёха скорее придерживался гуманистических взглядов, считал, что убивать людей негуманно и, хотя и играл азартно во всякие милитаристские игры, истребляя противников сотнями, но при этом прекрасно понимал разницу между фигурками на экране компа и живыми людьми. Теперь что-то в его сознании провернулось. Во всяком случае, понимание того, что если тебя собираются убивать, то это как бы дает и тебе право убить, не глядя на то, что у врага седая любящая бабушка и особые национальные традиции и даже многовековая культура. Тяжелый карабин впечатлял своей изысканностью, толковостью создания и точностью исполнения, в нем не было ничего лишнего. Все детали отлично подходили друг к другу и работали безукоризненно. Строгость вороненой стали, блестящий никелем затвор, гладкое лакированное дерево ложа и приклада, окованного металлом - все это говорило о том, что сделано это оружие гениально. Оно было и красиво, странной, хищной красотой и удобно. Даже под гнутой рукояткой затвора с симпатичным шариком на конце, было изящно в дереве выбрано аккурат под ладонь. Само в руки просилось это оружие. Только вот оно было взято с боем у вражеского солдата, который до этого чудом (ну не совсем чудом, неказистый Семенов как-то на чудо не походил, так что лучше б не так патетично) не перестрелял Лёху и его приятелей. Да собственно и пришел сюда на чужую землю этот зольдат именно для того, чтобы убивать таких вот Лёх.

Увидев войну воочию, менеджер и сам изменился, и его ощущения как-то изменились. Раньше он судил о войне как о чем-то далеком, постороннем и даже не особо привлекающем внимания. Ну, воевали когда-то, ну и что? Мало ли с кем, когда воевали. Больно надо себе голову заморачивать. Это все прошло и быльем заросло.

А тут война стала очень уж шибко личным делом. Можно даже сказать - шкурным.

И отсюда ему уже не казались логичными разные модные интеллектуальные изыски, типа тех, что проигрыш в войне этой наоборот позволил бы всем пить баварское пиво и кушать вкусные немецкие сосиски. Как-то после всего увиденного у Лёхи напрочь пропали мысли о том, что немцы вдруг стали бы делиться сосисками с побежденными. Объедков - и то не давали. Какие там сосиски с пивом. И вспомнившийся спор в интернете о том, что давно пора все забыть и ставить противнику памятники как и своим воинам - тоже показался диким кощунством. Как сравнивать можно - своих - и врагов.

Нет, к немцам Лёха не питал какой-то животной ненависти, он прекрасно понимал, что у тех своя правда. Они действительно считают эту землю - уже своей. И все что на этой земле есть - где только встал их кованый сапог - тоже уже было их имуществом. Так рассуждает любой вор и бандит. Хоть благородные пираты и легендарные викинги, хоть всякая шушера подзаборная. Гопник тоже считает айфон в руке у проходящего ботана - своим. Это как раз нормально. Если смотреть с точки зрения гопника. Но вот если встать на противоположную точку зрения - того, кто этот айфон купил на заработанные деньги - поведение гопников как-то теряет блеск и лоск. То, что увидел за последние дни Лёха, почему-то четко прописало светлых европейцев-культуртрегеров именно в слой бандитов. Этакие культурные гопы, которые очень хорошо подготовились к гоп-стопу. И с какой стати ставить этим гопам памятники? Потому что они солдаты? А что такое солдат? Чем европеец-викинг, таскавшийся по Европе, чтобы порубить голов и награбить вещей отличался от гитлеровских зольдат? Да ничем ровно. Банальный бандит, только немцы в составе особо крупной банды. С танками и артиллерией. И теперь и Лёхе придется с этими бандитами махаться - потому как попал лицом к лицу и деваться ему некуда.

Остался бы в деревне, была такая мысль, и любовница очень соблазняла, да почему-то стоял перед глазами, виденный несколько лет тому назад жуткий фильм. Где как раз почти такую же деревню уничтожали со всеми жителями. Фильм был настолько реалистичным, что сейчас-то Лёха мог себе признаться - он банально побоялся остаться. Лучше уж с мужиками. Это показалось безопаснее, чем вот так вот - жить без защиты и ждать, когда за тобой п р и д у т. Кино-то было на реальных событиях основано, несколько сотен деревень вот так - с жителями вместе - спалили цивилизованные европейцы. И теперь фильм этот сильно действовал на нервы еще и тем, что выходило - удрал он из деревни, бросил ее без защиты. То-то и Семенов был в то утро хмурым и Петров тоже. И то и другое было плохо и, поди пойми, что хужее.

- Чего задумался, детина, чего ты голову склонил - мягко, по-южному выговаривая букву 'Г' спросил заинтересовавшийся Середа. Он уже смотал с руки грязные тряпки и теперь подошел к учившим Лёху, чтобы те помогли с перевязкой.

Лёха в двух словах выдал то, что подумал. Ну не стал говорить про айфоны, не упомянул про сосиски с пивом, а так, вообще. К его удивлению ни артиллерист, ни оба пехотинца не стали обзывать его дураком и спорить. Согласились сразу, только Середа еще и добавил:

- В Одессе когда гостил, слыхал там всякие шуточки, похожее попалось, диалог такой двух местных.

- Расскажи - попросил Лёха.

- Да первый субчик говорит: 'О, Сёма, глянь какой у меня клевый спинжак!' А Сэмэн ему отвечает: 'Клевый клифт! Токо в ём шо-то шевелится!' Тогда первый пугается и спрашивает: 'Шо, шо шэвелиця?' Второй заявляет: 'В твой клифт какой-то фраер залез!' Тогда первый горестно вопит: 'Не, ну шо за люди? Эй, ты, фраерок, а ну быро вылазий с моего спинжака!' То же, в общем. Шо мое - то мое, а шо твое - то тоже мое. Старое бандюгановское присловье.

- Так для того и воюют. Иначе, зачем воевать-то? Тут вон, какие расходы. Понятно, что раз начали войну, то рассчитывают окупить все это. Иначе и войны бы не было - заметил Семенов.

- Просто нам в нашем времени, ну то есть в городе - спешно исправил свой ляп Лёха - многие всякие умные рассуждали, что там всякая воинская честь и вроде как уважать врага надо, потому, что он исполняет так же воинский долг, а если что делает, то ведь по приказу...

- Эти городские... Шибко грамотные. Все знают, и что булка растет на деревьях и что война благородное дело. Нас бы этот Фриц, который Карл безо всякого приказа бы пострелял. И благородсьтво воинское, угу - безоружных стрелять. Много у вас в городах дармоедов, которые ничерта делать не умеют, только болтают, а жрать хотят сладко и вкусно. Умники. Книжки оне читали, как же. Потому их должно кормить, а работать должны другие. А как война - так их дядя должон защищать, а оне сразу выковыриваться. Видел я кувырянных, оченно в тыл рвались - а здоровые мужики, вполне бы тут пригодились. Одного такого из вагона выпихивают вместе с чемоданами, а он вопит: 'Товарищи, я очень нужен нам!'

- Ладно тебе, я вот тоже городской - примиряюще сказал Середа. А потом поинтересовался:

- Ведь вот соврал, небось, для красивого словца? Про этого эвакуированного? Ужель сам видел?

- Ну не сам. Но старшина говорил, что своими ушами слыхал. Люди ж разные - одни добровольно на фронт, страну защищать, другие в самое пекло войны кинулись - в жаркий Ташкент. У нас в военкомате такая очередища была. Из добровольцев, на фронт. А тут встречь им - здоровенные мужики спасаются, кувыренные.

Лёха немного удивился, потому как в его среде служить в армии было лоховством, а уж самому напрашиваться на войну тем более. Но говорить это не стал. Не к месту и не стоит. К тому же Середе так никто и не сказал, что Лёха вообще-то и не писарь вовсе и не из летной части, а вообще пришлый потомок.

Разговор как-то сам собой увял, мужчины занялись раной артиллериста. Из любопытства и Лёха нос сунул. И ему не понравилось, что он увидел - кисть у Середы вспухла, была красной, отекшей с дырой посередине и эта дыра в отличие от ранее виденных фильмов не зияла насквозь, но понятно было с первого взгляда, что - сквозная. Края дырки вздулись и расщеперились в стороны.

- Промыть бы надо - невозмутимо сказал Середа.

- Можно помочиться - предложил Семенов.

Лёха удивился, но артиллерист в отличие от него никаких отрицательных эмоций не проявил, не оскорбился. Видно было, что он такой способ дезинфекции знает.

- Тут в аптечке марганцовка нашлась, давай пока ею. А края йодом помажем.

- Ишь ты, прям как в аптеке! - отозвался Семенов.

- Гноя нет. Хорошо - веско сказал Жанаев. Он опять попыхивал папироской, вид у него был довольный.

- Пальцы плохо сгибаются - поморщившись от боли, пожаловался артиллерист.

- Хорошо еще, что вообще гнутся - резонно возразил Семенов.

А Лёхе вдруг пришло в голову странное сравнение, сначала неясное, невнятное, но чем дальше, тем контуры становились четче и наконец мысль выкристаллизовалась. Глядя на деловито возившихся с раной товарищей, потомок подумал, что его компаньоны к войне относятся, как к тяжелой, грязной, утомительной, но, увы - необходимой работе. Вот как на даче говно из сортира вычерпывать. Радости никакой, но делать надо, потому что иначе нельзя. А вот увиденные им немцы производили совсем другое впечатление. Не то, чтобы они выглядели туристами - экстремалами, но что-то в них было противоположное от красноармейцев, для многих из них война явно была чем-то вроде спорта. Большим Приключением в жизни. Им на войне было весело. По коже Лёхи морозом продрало, когда он вспомнил увиденную словно бы давным-давно, а на самом деле - всего-то позавчера сценку, когда его тезку товарищ пытался поставить на ноги, а тот, другой Лёшка, обессилел и встать не мог. Так вот потомка больше всего потрясло выражение лиц пары немцев, ждавших окончательного результата. На их молодых физиономиях не было ни ненависти, ни презрения, ни сочувствия. Никаких подходивших к происходящему человеческих чувств. Только интерес, любопытство какое-то - тут Лёхе в голову почему-то пришло в голову слово 'энтомологический интерес'. Наверное, в телепередаче про жучков каких-то от Дискавери. Причем это Лёху и ужаснуло больше всего. Если бы немцы корчили страшные рожи, скрипели от лютости зубами и потрясали пистолетами и кинжалами - было бы как-то понятнее. Человечнее что ли. А так словно в телевизоре на букашку смотрят. Даже не на спортивные состязания - нет азарта, просто любопытство - поднимется эта таракашка на ноги или нет. И так же спокойно пристрелили. Молодого раненого парня по имени Лёшка.

От этого вспомнившегося потомку как-то подурнело, замутило. Глянул на разукрашенную щедро йодом ладонь артиллериста - еще хуже стало.

- Зря так много льете - кожа потом лоскутами отвалится, жжет же йод-то - проглатывая дурноту, сказал Лёха.

- Это ничего, главное, чтобы не загноилось, тут у нас клиник нету - отозвался бледный Середа. Все-таки разбередили ему рану, а она была не ссадинкой, как ни крути.

Тут в голову потомку пришло, что вообще-то опять все собрались в кучу, и никто на часах не стоит. Потому он, как и положено уже взрослому мальчику, тем более не занятому ничем полезным, взял карабин, не без натуги вставил туда обойму, клацнул затвором (трое покосились на его действия не без опаски) и, пояснив, что посторожит, пока они тут это, отправился на свой первый в жизни караул.

Начало получилось не слишком удачным. Лёха прекрасно понимал, что он должен засесть так, чтобы увидеть непрошеных гостей, а они, чтобы его не заметили. В конце концов, даже в тех же танчиках отлично было показано - важно заметить врага первым. И маскировка там была важной фичей, Лёха в этом быстро убедился и всегда старался замаскировать свой танк. Но, то в игре. На деле получалось как-то нескладно - если хорошо получалось спрятаться в этих дурацких кустах, то нифига было не видно, а если видно - получался и сам как на витрине. В конце концов, изрядно побродив, нашел примятое место, явно лежал кто-то из своих - не бурят, так дояр. Прилег и обнаружил, что снизу в кустах листьев меньше и потому по-над травой видать достаточно далеко. Осторожно отмахиваясь от свирепых комаров, менеджер пообвыкся к месту, пообжился. Уверенная тяжесть карабина, его продуманность и странное ощущение силы и мощи в своих руках приободрили. Когда совсем недавно Лёха припрятал в карман сиявшие золотом патрончики из вскрытого цинка, сделал он это из сугубого мальчишества, просто понравились блестючие цацки, если уж честно. Сейчас он поймал себя на мысли о том, что думает об оружии и патронах иначе. Патроны были консервированной смертью, а трофейная винтовка таким же символом власти и силы, как царский скипетр. Странное это было чувство, непривычное, пугающее, но почему-то приятное.

Неприятным было другое - оказалось, что человеческие глаза так расположены, что все время остается полно места, которое не видишь. Не видишь, что по бокам и особенно - что сзади. И как ни верти головой - мертвое пространство не уменьшается. Лес все время шелестел, перешептывался, издавал всякие звуки и чем дальше, тем больше казалось, что кто-то подло подкрадывается именно оттуда, откуда не видно. Лёха рассердился сам на себя за такую внезапную паранойю и постарался отвлечься. Подумал о том, как оно там сложилось на берегу озера после его исчезновения. Попробовал вспомнить какие соски были у Лильки, но с этими мыслями не срослось, потому, как сразу же понял, пока он тут в 1941 году - там на озере никакого лагеря для тренинга нет и быть не может. И Лилькины груди в узеньком лифе тоже как-то не вспоминались, заслоненные роскошным бюстом первой в его жизни женщины, отдававшейся ему так страстно, что виденные ранее куклы порнофильмов жалко заплакали на задворках памяти. Вот и, поди ж ты, простая колхозница, а такая страстная фемина. Нет. Чего уж перед собой-то дурака валять, не годится это пошловатое слово. Женщина. Именно так - с большой буквы. Лёха мечтательно задумался, но тут его блаженное состояние было грубо нарушено недвусмысленным топотом в кустах совсем рядом. Попаданец подхватился. Направил карабин в сторону шума, и растерянно подумал - кто ж это может так громыхать? Ну не немец же? Не человечий топот вроде.

Из - под кустов, смешно подергивая кожаным носиком, выкатился крупный ёж. Остановился, близоруко вытаращился на торчащий перед его мордочкой ствол винтовки и определенно выругался по-ежиному. Не удержавшись, менеджер легонько ткнул дулом в полосатые иголки и еж, фыркнув, тут же свернулся в колючий клубок.

- Сраное ежище! - усмехнулся облегченно Лёха.

- Это еще фигня - сказал за его спиной знакомый голос, и артиллерист присел на корточки, глядя на гостя.

- А что не фигня? - спросил очень недовольный тем, что Середа подошел незаметно, потомок.

- Кошки. Ночью. На посту. Где неделю тому назад было нападение на часового с плохим исходом. Вот они могут напугать ого как - со знанием дела отозвался южанин. И сказал без подначки, просто сообщил хорошо проверенный факт.

- Ты что ли поговорить пришел? - намекающее спросил менеджер.

- Нет, подменить. Я ж последнее время не караулил ни разу. Так что возмещаю. А ты иди, помогай с добром разбираться. Нам с места двигаться надо скоро, так что готовь татайку. Ну и вообще перед маршем водиле отдохнуть надо - разумно ответил Середа.

Потыкал веточкой в еще туже свернувшегося ежика и спросил:

- Bist Du frappiеrt?

К удивлению Лёхи еж, словно понимая вопрос, возмущенно захрюкал-зафырчал.

- Das ist Krieg, Du, scheisse Igel! - поучительно ответил ежу артиллерист и стал устраиваться поудобнее.

- Чего это ты? - несколько испуганно спросил менеджер, которому в этом сюрном диалоге померещилось, что для Середы вчерашняя наркота не прошла даром.

- Так спокойнее - рассудительно ответил часовой - спросят немцы этого ежика:

- Видел кого в лесу? А ежик честно ответит - ходили тут ваши, веткой в меня тыкали, немцы и не будут нас искать.

Полюбовался на Лёхину физиономию и тихо заржал, довольный произведенным эффектом.

Поняв, наконец, что его банально разыграли, как детку малую, менеджер отправился к своей машине, вроде бы и долг исполнив, и чувствуя, что был он на посту не в своей тарелке.

Смешанный запах табака и вкусный дымок от костра вывели прямо к тому месту, где хозяйственный Жанаев готовил что-то съедобное, попыхивая сигареткой.

- Ищо не, намайе хулисыт - вежливо сказал ему, не повернув головы бурят.

Вообще-то жрать уже хотелось, но раз не готово, так не готово. Чтобы не стоять глупым столбом, пуская вожжой слюни, менеджер отошел в своему вездеходу, еще раз проверил бензин, получил тот же результат - на донышке, не прибавилось. Повозился с рукоятками, поставил на ручной тормоз, что видимо, забыл сделать, когда сюда приехал, посожалел, что нет колес с резиной - можно было бы попинать, как полагается всякому уважающему себя пацану, ритуальное что-то было в этом действии. Осмотрел пулевые дыры в бочине и блестящие отметины от пуль, зацепивших колеса. Поежился, представив, что если б вовремя не переполз на другую сторону - вполне могло бы зацепить, низко пули немец покойный послал. В общем, с деловым и значительным видом занимался тем, чем должен заниматься уважающий себя мехвод перед маршем.

Как проверить системы - и какие, именно системы - Лёха не очень себе представлял, даже толком не понимал, где тут спрятан мотор и как к нему добираться. Нет, понятно, что есть соответственный лючок и так далее, но, во-первых, машина была завалена изрядно всяким добром, во вторых открыв для себя мотор, вряд ли бы потомок хоть что-то в нем понял. Работает и ладно.

Развернул и посмотрел немецкий мундир, брезгливо держа его на относе. Постарался найти затаившихся вшей, но не нашел. Потрогал пальцем награды.

Опять ж странное впечатление - какие - то они одновременно и дешевые и пугающие, что ли. Три похожие медальки на затрепанных ленточках еще не так злые, а вот два железных жетона - один со слезшей черной краской, а другой словно цинковый, как-то попугивали. Может быть скрещенными мечами штыком и гранатой. Может просто своим дизайном. Тут Лёха не к месту вспомнил, что в германской армии к дизайну относились всерьез, кто-то из известных модельеров вроде коллекцию одежды делал, но вспомнить, кто именно не получилось. Потом в голову закралась ехидная мысля, что каков дизайн - такова и армия и вот нелепые образцы одежки для российской армии, сделанные кутюрье Юдашкиным ни к черту не годились, вспомнилось вдруг. Потом подумал, что если бы не прошел вермахт, словно орды орков и не пролил столько крови, то может и не котировались бы так немецкая форма с наградами. Кто помнит про румынскую или там итальянскую армии? Хотя ведь тоже вон до Волги дошли, в Сталинграде их прищучили уже. Да никто про них не помнит. А может у них форма была и похлеще. И награды не жестяные, а серебряные и золотые. Да что с того толку? Не за то вояк ценят, в конце-то концов.

- Любуешься? - спросил из-за спины подошедший неслышно Семенов.

Лёха по возможности незаметно вздрогнул, подумав про себя, что больно уж все подкрадываются ловко, надо за этим делом следить. Впрочем, дояр ладно, он вообще как этот Чингачгук ходит, с ним не так обидно.

- Не, проверял насчет вшей, да заодно вот медальки глянул. Интересно за что?

- А пес его знает. Но вот эта черная бляха ниже всех, наверное, самая убогая. А медали... наверное за взятие разных городов, вона и на пластинке латунной какой-то город. Красивый!

- На Прагу похоже - заметил Лёха, бывший в чешской столице и даже посетившей экскурсию 'По местам боевой славы бравого солдата Швейка'. Впрочем, после первых трех пивных, следующие помнил уже с трудом. Еще его смущало то, что вроде как Прагу немцы не штурмовали и с чего давать медаль с гравированным видом этого старого города - ему было точно не понятно.

- Ты что ли там был? - спросил с интересом Семенов.

- Да, ездил туристом на три дня. Пиво попить.

- На поезде? - показал свое знакомство с благами цивилизации дояр.

- На поезде долго. На самолете.

- Не врешь? Пиво попить в Прагу на самолете летал? Ты что, из этих, буржуев? - очень сильно удивился собеседник.

- Ну да, как же. Просто в наше время на самолете летать не так, чтоб дорого. А еще можно подгадать и купить билеты на демпинговые рейсы, или там горящие путевки, так и совсем дешево - примирительно ответил Лёха.

- Обалдеть! - только и нашел, что сказать Семенов. Подумал немного, потом уточнил:

- Слушай, а что ты про наркоту эту толковал? У вас, что это в ходу?

Потомок почесал в затылке, потом неохотно произнес:

- Есть, в общем, модно, в общем. Я сам это дело не очень, а так публика и марихуану, ну то есть коноплю курит, и героин и кокаин, и первитин этот тоже...

Семенов помолчал, еще подумал.

- А вы там голодали? Еды хватало?

- Нет, что касается харчей, то с этим но проблем. Ну, то есть, нет, не голодали. А что?

- Да не пойму я ничего. Вы ради чего живете-то? Знаю, что из конопли можно дурь курить, был у нас в деревне Ехрем-никудышник, он все дурь шмалил. Так он никудышник был, всей деревне зазор. Остальным такая дрянь и в голову не приходила. Потому как конопля не для того, полезная она. И парусина, и холстина и веревки и канаты, и масло и черте что еще. Чего вам не хватает-то? Я как вспомню похмелье после этой гадости - все еще тошнит. А вашим получается это самое важное что ли?

Настала пора Лёхе задуматься. Конечно, с точки зрения этого полудикого деревенского жизнь у потомка была слаще меда. Он, наверное, и досыта не всегда ел. И как ему объяснить, что не самое главное в жизни жратва и кров над головой. И теплый ватерклозет и горячая вода и отопление и та же возможность путешествовать туристом хоть куда. Вон из соседнего отдела два идиота, балдеющих от дайвинга аж в Меланезию залезли, в какую-то там лагуну Трук, где утоплен японский флот и валяется на дне чертова куча кораблей и самолетов. С точки зрения менеджера это было глупостью полной, так далеко таскаться, чтобы полазить по ржавым остовам среди заросших всякими водорослями и кораллами пушек, надстроек и прочей кучи металлолома. Тут Лёха и сам задумался. Популярные в покинутое им время будущего вопли о свободе личности и личном совершенствовании отсюда смотрелись как-то вяло. Тем более, что в общем свобода почему-то сводилась к гей-парадам, а самосовершенствование, желание попробовать в жизни все... Попадалось несколько раз в инете ехидное выражение, что когда говорят о том, что надо попробовать в жизни все, почему-то имеют в виду съемку в порно, наркотики и гомосексуализм, а отнюдь не спорт, астрономию и квантовую физику. Для Лёхи это казалось тяжеловесным умничанием, но сейчас отсюда получалось иначе.

Боец Семенов.

Неприятное открытие Семенов сделал случайно, когда решил на всякий случай проверить - чем это он занимался, переснаряжая всю ночь пулеметные магазины. Сначала сам не понял, позвал Лёху, который - и тут надо отдать этому городскому потомку должное - старательно проверил вездеход и в общем, порадовал Семенова ответственным подходом к делу.

- Вот глянь, это мне кажетися, или патроны разные? - спросил подошедшего потомка, показывая выщелкнутые из магазинов унитары.

Лёха не спеша, видимо подражая солидности товарищей в важных вопросах, пошевелил пальцем показанные на мозолистой ладони патрончики. Семенов терпеливо ждал, ему и самому хотелось бы ошибиться.

- Точно, отличаются. Вот у этих и пуля потоньше и гильза короче. И пуля из ... черт его знает, что за металл, но белая, а у этих - медная. А в чем проблем?

- К винтовке вот эти, длинные с медной пулей. А к пулемету - эти, с белой. Хранцузы, вечно у них все не как у всех. Нет, значит этой, а, взаимозаменяемости. И к винтовке патронов кот наплакал и к пулемету тоже. Хорошо вовремя заметил, а то заклинило бы к чертовой матери в самое неподходящее время. Или ствол порвало. Ладно, будем надеяться, что не придется в перестрелки долгие влезать. Ты готов?

- Да. Но сам слышал - бензина тоже мало. Недалеко уедем. Мне опять вшивый камзол одевать? - брезгливо кривя губы, спросил потомок.

Семенов промолчал, хотя - стыдно признаться - испытал некоторое облегчение. Как вспомнишь позавчерашнюю наглость - так морозом по коже. Чудом не нарвались в ходе своего лихого проезда. Бог дураков хранит, другого объяснения нет. Пора двигать дальше и поаккуратнее. Тем более, что всего мало. И - может быть - без вездехода, аккуратно, лесами - будет и проще. И деревушки можно обойти и публику неприятную загодя увидеть. Хотя с этим вездеходиком вроде как везло. Удача - понятие весомое. Но где бензин брать? Да что про бензин говорить - нормальных человеческих харчей тоже не было. Трофеи, считай, кончились, немножко сухой колбасы осталось, да хлеба - странного, непривычного на вкус - с полбуханки. А их четверо и все здоровые мужики, да еще и в плену оголодали. Эх, незадача. Посмотрел на выжидающего ответа потомка, кивнул. Лёха не споря, но без всякой радости напялил на себя китель. Перед этим Семенов придирчиво поосматривал швы, вроде ни гнид ни вшей...

Собрались быстро, с сожалением глянули на опустевший лагерь и как всегда на войне - жалко было покидать спокойное и безопасное место, где ничего плохого не случилось и двигать дальше, туда, где ждало черт знает что, как любил выражаться несдержанный на язык потомок.

Теперь ехали уже куда осторожнее, выбирая дорожки понетоптаннее, пару деревень объехали по окраине, благо вездеходик бодро пер и по полям и по перелескам. Сидели нахохлившись, без того дурашливого азарта. Немцев видели несколько раз, два раза пеших - в деревнях, грузовик встречный попался да потом четыре телеги с унылыми мешковатыми дядьками. Впрочем, дядьки были все с винтовками, и оружие у них было под рукой, а что мундиры сидели не щеголевато, так тут не танцы в райцентре. Переглянулись и решили не связываться. Как оказалось - правильно, потому как через полкилометра следом за дядьками просквозил, отчаянно пыля, мотоцикл с пулеметной люлькой, на котором перли три бравых ганса. И вот эти мотоциклисты вид имели боевой и дерзкий, да и жестянки всякие у них на мундирах наглядно об этом говорили.

Жанаев опять дымил, как паровоз, а Семенов поглядывал на него с тоской, потому как покурить хотелось сильно, да вот сам себе он это запретил. Теперь в лесу нужен был нос не забитый табачным дымом, а кроме него самого в лесу остальные были не гожи.

Еще и полдень не наступил, когда вездеходик зачихал-закашлял и очень скоро встал посреди дороги.

- Стоп машина - заявил Середа печально.

- Аут оф фьюел - отозвался растерянно потомок. И сказал уже по-человечески:

- Вот теперь бензин кончился весь. Давайте машинку в кусты затолкаем, а то приедет кто на наши головы.

Затолкали. Почесали в затылках. Все было не унести, потому разобрали, что

нужнее всего. Получилось много, но если для Семенова груз был привычным, пехотинец всегда ходит как навьюченный ишак, то вот Лёхе все это очень не понравилось. Зато он с радостью поменялся с Середой своим вшивым мундиром, отдав заодно и пилотку. Теперь Середа должен был идти во главе маленького отряда, а остальные следом, надеясь, что каски и плащ-палатки не выдадут в них красноармейцев. Надежда была в общем убогой - потому как вид обмоток, ботинок и торчащих из прорези гимнастерок был достаточно показателен, но что еще делать. Была мысль идти как пленные под конвоем Середы, но тут возникала проблема с оружием, пулемет и винтовка должны были быть наготове. Немного поломали голову, что брать из наличного, все утащить, всяко не выходило. Разумеется, взяли все оружие. Это даже и не сомневался никто. Потом, помня, что боец всегда с котелком, лопаткой и ложкой, прибрали первонужное. Собрали все сумки и сумчонки, даже пустую гранатную. Сидор штопаный себе Жанаев забрал, остальные повесили вместо привычного и мягкого сидора жесткие и неудобные, но вместительные футляры от немецких противогазов. Середа похихикал, заявив, что вполне эти железяки годятся для мебели, как табуретки, на что Семенов мрачно возразил, что лучше бы рюкзак или ранец - тоже вместо мебели, подушка хорошая получается, а на этом футляре и сидеть неловко. Взяли еще пару катушек с проводом, который мог и с толку сбить встречных немцев и пригодится на обмен. В любой деревне провод вполне пригодится. Остальное так и оставили на вездеходе. Сапоги с технаря оказались впору Середе, и теперь он щеголял аккуратно обтертыми тряпочкой блестящими голенищами.

- Интересно, далеко ли до наших? - поинтересовался боец.

Середа и Жанаев переглянулись, синхронно пожали плечами. Потом Середа усмехнулся невевсело и сказал:

- Идем на восход, не промахнемся.

- Ну, пошли, что ли? - по возможности как можно более равнодушным тоном сказал Семенов.

- Так точно - отозвался по-уставному Жанаев, а сентиментальный потомок похлопал ласково по рулю выручившей машины и погладил бочину, измазав руку в пыли, отчего сконфузился и стал вытирать ладонь пучком травы.

- Значит, Середа впереди. Мы следом. Немцы вроде только ездят, потому надеюсь, что услышим их раньше. Если слышим что - мы трое в кусты и там как бы возимся, чтоб только каски видать.

- А катушки? - спросил Лёха.

- Катушки на обочину сразу. Связисты черт знает, где лазят. Картинка привычная. Ну, уж если докопаются - тогда артиллерию попрошу знак подать - начинаем стрельбу и отходим в лес.

- Ладно. Что лучше подходит: 'Химмельдоннерветтер' или 'Рундпфунгерпфенгер'? Еще можно 'Готтентотенмуттерэрмордер' или 'Нигилистендинамитентеатеркассефербрехен' - невесело пошутил артиллерист.

- Лучше б что покороче. А то пока ты это выговоришь, нас уже перестреляют как гусей.

- Ладно. Как скажу громко 'Цум бефель!' - так значит огонь. Черт, патронов у нас для внятного огня - фиг да нифига.

- Ну, мы не по шассе идем, тут публики не густо тоже. В общем - какие вопросы?

- Эта каска жутко тяжелая. Шея уже устала - пожаловался Лёха.

- Сё не каска. Сё шапка-невидимка. Заслужил - носи - посоветовал ему Середа, а бурят с Семеновым коротко хохотнули, хотя немецкие стальные шлемы и впрямь были куда тяжелее советских.

- Всё, пошли - сказал красноармеец и гуськом по травянистой обочине тронулись дальше, на восток.

Боец все время напряженно думал - не глупость ли они делают. А ну как на своих нарвутся? Стреляли же по ним из лесу. С другой стороны по дороге идти было куда быстрее и легче, чем по здешним лесам. В которых черт ногу сломит. Сплошные болота, будь они неладны.

Хотя как только кончится эта дремучесть и пойдут дороги пооживленнее такой маскарад не сработает, потому как - до первого патруля или до первой же пары фельджандармов. Что такое комендантская служба и служба тыла Семенов знал неплохо, доводилось видеть. А раз так, понимал, что и у немцев всяко не хуже, просто не хватает у них сил на то, чтобы все контролировать. И отлично они обживут захваченные районы. Это пока еще неразбериха такая. Толком не успели наладить.

Знакомый запах, который вынес теплый ветерок, заставил бойца завертеть головой. А вслед за этим запашком кто-то странно захрапел совсем недалеко от дороги. Зашипев не хуже Жанаева, боец перехватил пулемет наизготовку и глазами показал товарищам, что пойдет - глянет. Те поняли с лету - бурят сдернув с плеча винтовку, тут же присел на колено, поглядывая назад и в сторону хрипа, Середа так же устроился с пистолетом в руке, но таращился он по ходу движения, немного помедлив, то же сделал и Лёха.

Стараясь как можно тише продвигаться в придорожном кустарнике, Семенов двинулся не прямо на шум, а чуток забирая в сторону. Запах стал ядренее и вскоре боец увидел, откуда он прет, этот так надоевший за последние дни запашок. В подлеске, перекосившись, стояла обычная телега, от которой густо перло сладковатым тошным душком. Впряженная в телегу тощая, изможденная лошадка, встряхнула головой и, потянувшись к Семенову, коротко заржала, зафыркала губами. Боец закинул пулемет на ремень, тут никакой опасности не было - да и лежащие на телеге тела были в знакомой, родной форме. Боец похлопал лошаденку ласково по шее, негромко позвал своих товарищей. Вскоре все четверо стояли рядом с телегой, бурят тут же ловко и умело помог приятелю выпрячь лошадку, потому как тоже с первого взгляда понял, что телега эта свое отъездила - переднее колесо у нее развалилось вдрызг и транспортное это средство намертво застряло, зацепившись за старый пень. Лошади деваться было некуда, и она сильно пострадала от голода и жажды, да и передняя нога у нее была поранена.

- Все вокруг объела, докуда дотянуться смогла - объяснил Лёхе Семенов, что тут произошло. Жанаев тем временем со знанием дела осмотрел рану на ноге кобылки и кивнул головой на вопросительный взгляд сослуживца. Не страшная рана, лошадь конечно заморенная, но вполне вылечить можно. Середа в отличие от двух знатоков сельского хозяйства больше заинтересовался теми, кто лежал на телеге.

- Это раненые наши - сказал он настолько очевидное, что бурят недоумевающее глянул на него. Разумеется, наши. И ясен день, что раненые. Бинты сразу видны были, белое в лесу издалека заметно. Жанаев враз понял, что вот застряла тут невесть откуда приехавшая телега с пораненными красноармейцами, лошади повезло - выжила, а те, кого на телегу положили - нет, померли они, может от ран, а может и от голода с жаждой. Причем один - тот, у которого голый густо волосатый торс сплошь забинтован и на животе повязка густо пропиталась уже высохшим, коричневым - помер давно, лицо у покойника было черно-чугунного цвета, вздутое с вывернутыми негритянскими губищами, а вот боец посередине выглядел куда свежее, помер, наверное, пару дней тому назад. Может, если б раньше пришли... Да ничего бы не смогли, чего уж самому себе врать - ног у покойника не было по колени считай, культи забинтованные. Война, что поделаешь. Потому Жанаеву раненые были неинтересны, им уже ничем не поможешь, а лошадке помочь надо.

- Не повезло ребятам - печально заметил артиллерист.

Лёха кивнул, удивляясь тому, что ни Семенов, ни бурят не проявили товарищеского сочувствия. Открыл, было, рот, хотел что-то сказать, но Семенов с бурятом как раз выпрягли лошаденку и та на заплетающихся ногах уверенно пошла куда-то вглубь леса, ковыляя так, чтобы не беспокоить раненную ногу.

- Пошли с кобылой, явно она воду чует - сказал Семенов, и, подхватив волочившиеся по земле вожжи, пошел рядом с лошадью. Лёхе с артиллеристом волей-неволей пришлось идти следом.

Менеджер Лёха

- Вот не думал никогда, что, читая Гаршина, все такое своими глазами увижу - тихо бурчал на ходу Середа.

- А кто это - Гаршин? - думая о своем рассеянно спросил Лёха.

- Известный русский писатель, прогрессивный, революционер считай. Лягушку-путешественницу читал?

- Смотрел - рассеянно ответил Лёха, имея в виду известный мультфильм, потом спохватился, не ляпнул ли чего, но артиллерист не обратил на оговорку никакого внимания. И чтобы не заметил чего идущий рядом, менеджер тут же спросил сам:

- И при чем тут лягушка-путешественница?

- Она не при чем. Тут такое дело - Гаршин, видишь ли, в войне с турками вольноопределяющимся участвовал, в бою заколол египтянина, да и сам на пулю нарвался. А дело было в зарослях, густые кусты вокруг, драка там получилась свирепая - вот его и нашли только через четыре дня. И все это время он пролежал рядом с мертвым турецким солдатом, который довольно быстро разлагался на жаре. Вздувался, подтекал, пузырями покрывался. Вонял опять же - как вот эти наши. И все это - руку протянуть. И не отползти от него, сил нет.

Лёха промолчал. Ему было не по себе, неприятно удивили спокойные Жанаев и Семенов, только бегло глянувшие на покойников и тут же все внимание обратившие на лошадиную полудохлятину. В то же время Лёха чувствовал, что эмоции эти какие-то тупые. Умом он не мог представить - а что делать-то надо? Столько трупов за короткое время он видел только в игре 'Метро'. Но в игре то были виртуальные, хоть и старательно прорисованные картинки, а тут - живые люди. Тот же Петров. Живой, потный, радующийся тому, что скоро притащит танкистам топливо - и красно - голубые брызги, выметнувшие из его спины... И все, нет токаря Петрова. И не будет. И не похоронили. Так и остался валяться в лесу. Как десятки добитых пленных - по обочинам и в кюветах. Как десятки убитых гражданских. Лёха не знал, как определить то, что с ним происходило. Словно он покрывался скорлупой, черепаховым панцирем, только прозрачным. Отсюда - из реального мира смешным казались адреналиновые виртуальные битвы. Почему-то вспомнилось, что в том же 'Метро' главный герой то и дело снимал с гнилых трупов противогазы и натягивал себе на морду - и вместо того, чтобы брезгливо передернуть плечами, потомок грустно усмехнулся. Хорошо разбирались создатели игры в том, что такое подгнившие мертвецы. Сюда бы их, для знакомства. Потом почему-то вспомнил комикс про ходячих мертвецов - зомби, так там и того более, персонажи обмазались содержимым вспоротого брюха у гнилого мертвеца, чтоб казаться для зомби своими. Но пошел дождь - и моментально смыл. Фантазеры, мля, идеалисты. Тут вон мылись мылись - а запашок после закопанных танкистов так и остался. Менеджера замутило. Потом он представил себе, как умирал от жажды тот раненый, что лежал посередине, между уже померших товарищей и затошнило сильнее. А его компаньоны шли себе впереди, сопровождая ковыляющую коняшку и ухом не вели. Привыкли что ли? Или просто грубые натуры? В том времени, из которого в этот ад кромешный Лёха и попал, объяснение было бы простым - дескать, это не люди, а быдло, грубое, бесчувственное, не креативное, лишенное по своей примитивности истинно человеческих эмоций и не способное сопереживать ближним. Тут же это объяснение было не годным, фальшивым и натужным. Тогда почему? Рационализм жителей сельских районов? Практичность?

- И никто не узнает, где могилка моя - потерянно бурчал Середа. Даже странно - когда их гнали в колонне пленных, во время побега - молодцом держался парень. И когда мчали азартно в чужих карнавальных нарядах - тоже орлом глядел, как немца-то именинного лихо облапошил! А тут что-то скис, вид потерянный какой-то. Сам Лёха тоже себя чувствовал не лучшим образом. Пытался разобраться в себе - и не получалось. Чем-то именно эти погибшие подействовали на нервы. Непонятно почему - но вот именно эти. Даже не гражданские.

Лошаденция действительно привела к воде - небольшому прозрачному ручейку, который, продираясь по лесу, намыл из-за всякого лесного хлама разного размера бочажки. Животина стала пить воду аж со стоном, аж вздрагивала всем телом.

- Что дальше делать будем? - спросил Лёха Семенова, аккуратно умывавшегося из того же бочажка. Тот не спеша закончил умывание, попил водички, потом ответил:

- В ближайшей деревне махну лошадь на харчи. Много за нее не дадут, заморенная. Да битая впридачу, но это дело поправимое, а нам и харчей не пуды нужны. Бензина, конечно, не раздобудем, ну да не бары мы, пешочком оно и спокойнее.

- А если немцы в деревне?

- Ты же сам видел, не во всех они деревнях сидят. Выберем ту, что поспокойнее. А если не захотят меняться - пойдет кобылка с нами, она немного в себя придет - в ходу и тебе не уступит. А уступит... Ну тогда мы ее на мясо. Конина съедобна, нам надолго хватит, было б где нажарить.

- Тех, что на телеге - так и оставим? - не удержался Лёха.

- А что ты предлагаешь?

Менеджер хотел было ответить, но удержался. Землю рыть у него получалось плохо, когда послали его с лопатой углубить воронку, копать в итоге все равно пришлось буряту да дояру. И у них это ладилось как-то легко и с виду - запросто. Потому выходило, что предложив похоронить почему-то именно этих ребят, ни с того, ни с сего выбрав их из сотен таких же, Лёха просто взвалит работу на тех, кто копать может - Середа с дыркой в ладони тоже в это дело не годился, вот и получалось, что проявив благородство, менеджер просто заставит работать бурята с дояром.

- Ты, парень, нынче на войне. А на войне убивают. Тысячами. И главная задача тут - убивать. До смерти. Не убьешь ты - убьют тебя. И это - главная работа. Так понятно? - глядя ему прямо в глаза, с расстановкой спросил колхозник.

- Понимаю - понуро ответил потомок.

- А раз понимаешь, держи хвост пистолетом! Троих закопать - это час работы, даже если мелко рыть. Мы за час пару верст отмахаем. Вот и смекай, что нам полезнее.

Менеджер глубоко и печально вздохнул.

- Городские - с легким оттенком сильного превосходства сказал буряту колхозник.

Тот молча кивнул, копаясь в одной из многочисленных немецких торб.

Пока скотинка пила воду, вливая ее в себя словно в бездонную бочку мужики рассмотрели лошадью рану - так же старательно и серьезно, как до того обрабатывали дырку в ладони артиллериста, почистили, смазали чем-то и присыпали порошком, проконсультировавшись по поводу немецких надписей на склянках с знатоком германского языка. Лошадь все это терпеливо перенесла, словно понимала пользу для себя. Дальше нашли полянку, где кобылку пустили попастись, спутав из предосторожности ей передние ноги, дояр подхватил винтовку и исчез, убыв на разведку, а троица осталась караулить животное и ждать результатов.

- Надо черстветь душой. Нельзя эмоции в себе допускать - словно продолжая давний разговор, сказал Середа.

Бурят презрительно фыркнул, показывая всем своим видом, что категорически с этим утверждением не согласен. Артиллерист минуту-другую словно бы боролся с собой, потом словно в холодную воду кинулся, решительно заявив:

- Я не трус. Но меня такое до усрачки пугает. В бою погибнуть - пустяк, не страшно, але вот так - жутко. И что хотите, можете говорить. У меня мороз по коже, как представлю, что лежишь, знаешь, что хана, сегодня товарищ слева помер, товарищ справа - вчера похолодел и стонать перестал. А ты лежишь и знаешь, что никуда тебе не уползти. И днем мухи с комарами. А ночью - сырость и холод. И постоянно знаешь, что все, тут в этом сраном лесу твоя жизнь молодая и кончится. И мало того, что кончится, так твое тело, мяско с жирком, глаза стекленелые будут жрать всякие эти... Вороны там разные, хорьки... И эти, что мушиные диты. И все твои радости, мысли, чувства - все только для корма опарышам этим. Для того папа с мамой растили.

Артиллериста передернуло от омерзения. Помолчали. Потом он продолжил:

- И будешь так вечно валяться, сначала как скелет в лохмотьях, потом череп отломится и с телеги скатится как мяч. И как не было тебя. И найдет если кто в этой глухомани - кому это интересно, что был вот такой хороший человек, интересный, веселый, девушки любили, а осталась куча костей и тряпок никчемных...

Лёха кивнул. Середе удалось очень образно и точно передать в понятных словах именно то, что чувствовал и сам менеджер.

- Намда бy гомдыт, энэтнай тиимэ бэшэ даа! - непонятно выговорил Жанаев. Потом спохватился и, явно волнуясь, пояснил по-русски:

- Извины, не так эта. Не правата твоя. Мы - мужчыны. Дело так - дом защищать. Положено - нашел он с облегчением подходящее и понятное слово.

- С этим не спорю. Но мне от того, что видел - жутко - сбавляя температуру высказывания, устало пояснил артиллерист.

- И мня тоже в страхе - кивнул бурят.

- Да ну? Я думал, ты как из камня сечен - удивился неподдельно Середа.

- Мясо. Живой! - потыкал себя пальцем в щеку бурят. Видно было, что ему трудно от волнения подобрать подходящие слова на чужом языке, тем более, что говорить надо было о вещах необиходных, о которых и вообще говорить было не очень принято, но тут, как старший, он должен был объяснить этим младшим по возрасту и по жизненному опыту, то, что, в общем, они должны были бы знать и сами. Что мужчина для того и создан, чтобы у него была семья и дом и свою семью и свой дом мужчина должен защищать, если припрется кто злой и жадный до чужого добра, потому как злой чужой ничего хорошего не даст, а твое отнимет. И для защиты надо с другими мужчинами своего рода и племени действовать вместе, потому, как в одиночку воин не выстоит. Разве что только какой былинный. А обычным - надо вместе. И война - это мужское дело и потому бурят с неодобрением смотрел на женщин в военной форме, хотя когда у него сильно болел живот, и его привезли в лазарет - резала его и удаляла что-то опасное под названием 'аппендицит' статная светловолосая красивая доктор. Хороша была доктор, Жанаев бы ее с радостью второй женой взял, но все равно считал, что воевать - дело не для женщин. Потому что на войне - очень страшно. Так страшно, что хоть вой волком. Но - нельзя. Просто потому, что ты мужчина и война - твоя работа. Потому свой ужас надо сдерживать, иначе сдохнешь зря - видел Жанаев как впустую и глупо погибали под бомбами и в бою запаниковавшие, потерявшие голову люди. А зря ему погибать нельзя - у него есть дом и семья и он должен был к ним вернуться. И ужас - тоже враг, тоже мешает и губит. Объяснить это было трудно, потому бурят волновался, путал слова и понимали его с трудом. Но все-таки - понимали. Может быть и потому еще, что говорил он правильные вещи, исконные. Заложенные природой в мужскую программу, как про себя определил Лёха. Середа тоже кивнул, когда вымотавшийся, словно камни таскал, Жанаев выговорился, на что ушло уйма времени. Даже лошадь, наконец, нажралась и улеглась поваляться посреди нескушанной травы.

Обоим горожанам стало чуточку полегче. То, что каменный с виду азиат тоже боится, то, что им с Семеновым все-таки страшно, и они так же ощущают всю окружающую жуть - немного радовало даже.

- Вот, дикий человек Маргадон - а и то, как человек - про себя сказал Лёха и кивнул своим мыслям. И реалистичная картинка жуткой одинокой гибели умирающего раненого с ампутированными ногами как-то поблекла, стала не такой стереоскопичной, режущей, появились другие мысли, отгонявшие жуть на периферию сознания. Например, захотелось поесть. Без Семенова как-то это показалось нехорошо, потому сделали тихий аккуратный костерчик и не спеша сварили очень жиденький супчик, потратив остатки провианта.

Когда суп был готов - даже, пожалуй, трижды готов и уже вечереть стало, появился, наконец уставший лазутчик. Вид у него был хмурый и какой-то непривычно потерянный.

Боец Семенов.

Товарищи помалкивали, не лезли с вопросами, только поглядывали вопросительно, хлебая по очереди пустой супчик. Видели, что не в себе вернувшийся с разведки, потому давали время в себя обратно придти. Было б что опасное - так уже бежали бы по лесу, а раз сидят, супчик не торопясь хлебают, то что-то другое. Это как раз и озадачивало, потому, как все трое знали - вывести выдержанного крестьянина из равновесия сложно. Проявил уже себя Семенов так, что вполне заслуженно стал если и не командиром маленькой группы, то уж вожаком - точно. Ну как минимум старшиной группы.

И сам боец это чувствовал, знакомое это было ощущение, дома такое было, когда главой семьи стал. Домашние могли и поворчать и покапризничать, но как что сильно важное было - тоже вот так же поглядывали, выжидая, что разумное скажет старший в семье, глава. И сейчас спутники очень напомнили семью, только, конечно, жена и дитя посимпатичнее были, можно было и полюбоваться, душой отдохнуть, а тут глядя на осунувшиеся щетинистые физиомордии товарищей, сразу в голову лезло, что жрать нечего совсем, последнюю еду, для объема сильно разведенную кипятком доедают, ночи холодные, а ни одной шинели на четверых, и с оружием мышкины слезы, и с оружием - и особенно с патронами. А путь долог, и опасностей чертова прорва, начиная с вездесущих фрицев и кончая простой простудой, которая в таких условиях не то, что из строя вывести может, а и в землю уложит легко.

И ничего другого, чем выходить к деревням, не оставалось и хорошо еще, если обменять есть что. Оно, конечно, могут добрые люди и за так покормить, но это не по-мужски - побираться, словно нищебродам каким. Да и давно известно было - чем богаче дом, тем люди в нем скупее, снега зимой не допросишься, а у бедных последнее брать, пользуясь их добротой... Нехорошо, в общем. С другой стороны шинели в лесу не растут, да и с харчами не фонтан, можно конечно щавеля с грибами набирать, только не та это еда, чтобы на ней сидючи, воевать в полную силу, так, только чтобы ноги не протянуть. Нормальная еда нужна. Хлеб нужен, крупа, мясо. Иначе будут отощалые бойцы ни к черту не годны, разве смогут - ноги таскать. И то еле-еле, как осенние мухи. А это на войне погибельно.

Одно только и порадовало за все прошлое время - что перестал мучиться Семенов мыслями о том, что надо бы этого потомка Лёху убить. Были такие мысли, не только у Петрова, не только. Ненависти или там зависти к сытенькому, пухлому Лёхе боец никакой не испытывал, но страшно боялся, что попадет этот источник знаний в чужие руки и получит страна лютый и неисчислимый вред от безответственной болтовни Лёхи, а вместе со страной, понятное дело, этот лютый вред ударит и по родне, и по семье Семенова. И этого допустить было никак нельзя. Ведь ценное оборудование уничтожают, если его вот-вот враг захватит, чтобы не служило оно врагу. Насмотрелся уже Семенов за время своей короткой военной карьеры как карты с документами жгут. Склады взрывают. Машины ломают. От пушек прицелы и замки прячут, а у винтовок выкидывают затворы и отбивают приклады. Вот и Лёха получался таким особо ценным имуществом - как карты, документы, радиостанции, оружие, те же танки, наконец. Особенно эти мысли Семенова ели, когда загремела вся компашка к немцам в плен. В первую ночь несколько раз уже было совсем собирался с духом, чтобы придушить похрапывающего рядом потомка, но так и не смог. Не смог - и все тут. Сейчас радовался той нерешительности своей и тому, что Лёха вот сидит супчик хлебает. Все-таки правильно почуял тогда, что этот недотепа - все - таки свой. Спроси если кто, что для Семенова было это волшебное понимание - свой - чужой, наверное, не смог бы это боец внятно объяснить, как не смог бы объяснить всякие отвлеченные заумные понятия вроде любовь, гражданский долг или в том же духе. Но если кто для Семенова становился своим - то вреда своему никакого боец не мог нанести, это в нем было вложено давным - давно, из замшелых косматых времен, когда выживание было самой главной целью и человеку, у которого не было 'своих' выжить было невозможно. Потому тогда еще это понимание было вколочено в разум людей, на уровне инстинкта, вшито намертво в подсознание. Без своих - никак нельзя. На них только и можно рассчитывать в серьезном деле, а война - это куда как серьезное дело.

Лёха тоже вроде выводы сделал, особенно после разговора с Петровым. Замкнулся. Стал следить за языком, боец не раз видел, как потомок открывал, было, рот, чтобы что-то брякнуть, но передумывал мигом и рот опять закрывал. Не дурак, значит. И в плену себя вел достойно, и в побеге молодцом, а уж как разобрался с заковыристым мотоциклом, выручив всю группу, так и совсем герой. Хорошо, что не убил. Перед собой-то оправдывался, что приказ исполняет, но и не будь приказа, все равно бы, не убил. И это - хорошо. Плохо то, что по ночам мерзнуть приходится. И дальше будет хуже. Можно конечно проситься на ночлег в деревнях, но это дело рискованное - прикатят фрицы на мотоциклетке, возьмут теплыми, сонными. Можно устраиваться в копнах сена, благо сенокос прошел, и сено теперь было. Но опять же - у немцев лошадей много, насмотрелся. И берут они сено, где хотят, опять же нарваться легко, в лесу спокойнее намного. Но для леса нужны шинелки или другая теплая одежка. Немцы, к удивлению Семенова все как на грех были без шинелей, так что у них разжиться не получалось. Когда увидел давеча мертвых товарищей на телеге, мелькнула поганенькая юркая мыслишка, что наконец-то, шинелки и попались, ан даже на первый взгляд стало ясно - нет. Не будет поживы. Раненых положили в спешке прямо на голые доски, не прикрыли ничем, так что единственно, что на секунду привлекло внимание - так это странновато старомодный латунный знак на рваной гимнастерке того, что лежал ближе к лошадке. И надпись была на этом знаке непривычная (а Семенов после того, как его научили грамоте, жадно читал все, что на глаза попадалось) и гласила 'Честному бойцу Карельского фронта'. Видать, редкостью были на Карельском фронте честные бойцы, раз их такими знаками награждали. В возрасте был этот мужик, двое других умерших раненых были моложе, да вот только обмундирование на всех трех было залито кровищей и порвано, словно их собаки трепали стаей. И на троих было три ботинка, к тому же тот волосатый, на ком была пара, ухитрился еще при жизни так башмаки расшлепать, что они уже каши просили, отвалив подметки, неаккуратный был человек. И ремней у покойников не было и карманы пустые и никаких сумок. В общем, нечем с них поживиться, кроме дранины, которой только пол мыть, а чинить - ниток не напасешься. Хорошо еще полуживая лошадка имелась.

Семенов немного пришел в себя. Спросил старательно облизывающего трофейную ложку, словно на ней поджарка мясная прилипла, Жанаева:

- Харчи все кончились?

Бурят кивнул. Но спрашивать ничего не стал, с пониманием человек. А городской шебутной Середа не утерпел:

- Вид у тебя, словно ты черта увидел. Не нашел деревню поблизости?

И тут же сконфузился. Потому что понял - одной фразой сморозил не одну, а несколько глупостей.

- Что ее искать, иди себе по дороге - так и упрешься.

- Поговорить не получилось?

- Почему не получилось. Очень хорошо поговорил. Старичок такой вежеватый попался, на телеге ехал. С лошадкой нашей по рукам ударили, много не даст, зараза, но сыты будем и кожушком разживемся. Я ему не сказал, что нас несколько, сказал, что один я.

- Умно - поощрил внимательно слушающий бурят.

- А то - без улыбки ответил Семенов.

Помолчали, причем боец заметил, что любопытство всех его товарищей ест поедом, но вопросы задавать не спешат, ждут, когда сам разродится. А он сам не знал, как внятно рассказать о том, что произошло, сам еще в себе не разобрался. Сначала-то все шло прекрасно, следы попутал на всякий случай, от детишек, которые в лесу грибы собирали, он благоразумно уклонился, решив, что с мелочью этой, тем более девчонками кашу не сваришь. Напугаются, дурехи, незнакомого человека только, визг не ровен час поднимут. Пропустил, сидя у дороги бабу, мордой ему не глянувшуюся, потом еще какого-то мужика в кепке и пиджаке, а вот к старичку благообразному вышел, оставив винтовку неподалеку, чтобы не пугать зря. Дедок оказался тороватым, спорили долго, торговались от души, словно с цыганами на ярмарке, потом ударили по рукам, объяснил старичок, как его дом найти, растолковал, как незаметно с задворок подобраться, чтобы соседям на глаза лишний раз не попадаться, договорились, что придет Семенов ночью, а дедок будет лучинку палить у окошка и дверь оставит незапертой. Даже табачком - самосадом угостил, опять же сала пообещал, помимо картохи и хлебца. В общем удачной получилась встреча, результативной, как говаривал покойный Уланов. Дальше Семенов опять же на всякий случай не пошел прямо к лагерю с товарищами, а закатил крюка, приговаривая про себя, что для бешеной собаки семь верст не крюк. И, уже, будучи неподалеку от лесного привала нарвался. Знал бы - седьмой дорогой обошел, но задним-то умом все крепки.

- Нашел я, когда обратно возвращался, откуда эта телега взялась. Ну, с покойниками-то - мрачно сказал Семенов.

- Медсанбат, что ли? - уточнил Середа.

- Нет. Медсанбат это ж считай как больница уже. А тут под парой елок лапник накидан слоем и ветки на елках обрублены сажени на две вверх. Да и раненых там было полтора десятка всего. Не медсанбат.

- Это что, получается нам о полутора десятках раненых заботиться надо? - испугался Середа.

- Чего о них заботиться, они как те, что на телеге. Только померли раньше и все сразу. И не сами, не от жажды или голода - внятно разъяснил боец.

- Не пойму что-то, мы ж по дороге видели таких чертову прорву? При нас же добивали. Ты и сам видал. А на тебе лица нет - осторожно вступился в разговор и Лёха. Горожане, что уж тут, все им торопыгам суетиться. А Семенову и хотелось рассказать и слов было подходящих не найти и не хотелось выглядеть неумехой бестолковой. Сейчас ругал себя, что унюхал все тот же запах гнусный и подумывая о вожделенных шинелках, свернул в сторону. Вонь конечно неприятная вещь. Но погибшим бойцам шинели, ремни и ботинки уже не нужны и хоронят даже без них, толковал помнится, старшина Карнач, что положено эти вещи снимать по приказу перед погребением, а от вони легко избавиться, если дурнопахнущую вещь закопать в землю на день-два, земля любой запах в себя возьмет.

Вот что сразу удивило бойца, так то что первый же попавшийся ему мертвец - молоденький светловолосый парнишка со стрижкой под ноль, был совершенно голым, даже подштанников на нем не было. Только бинты, да кровища. Вроде как немцы не раздевали так убитых, не видал такого, а тут вон как. Покружившись на месте, где во время боев явно был пункт сбора раненых, понял, что зря зашел, все, кто тут валялся на подстилках из пожухлого елового лапника, были обобраны до нитки, валялись голяком. Что тут произошло, никакой загадки не представляло, благо остались хорошо видные следы и от гусениц, наверное, танковых, потому как тяжело вдавило отпечатки в землю, да гильзы уже знакомые - длинненькие от немецких винтовок и коротышечные, маленькие - от автоматов, очень внятно рассказали, что тут случилось.

- Знаешь. Если что-то такое произошло гадкое - так скажи, не надо в себе держать. Лучше сразу станет - заметил потомок.

- Ну, как скажешь. Мне так и не понятно - зачем было им девчонке - медсестричке палку загонять в женскую мякотку? Они же мужчины, солдаты, крестьяне-рабочие. Такие же вроде люди по виду. А она девчушка совсем. Они ж ее так сказнили, она перед смертью от боли землю грызла. Почему? Зачем? Не могу понять...- глухо ответил Семенов и остальные тоже заткнулись. Даже потомок офигел.

Менеджер Лёха

Вообще последнее время он что-то слишком уж часто офигевал, не сказать сильнее. Так и было отчего. Старая, никому уже не нужная история, чисто вымороченная, бумажно-киношная, без вкуса, цвета и запаха, прочно обосновавшаяся во всяких сериалах, где целлулоидные актеры играли довольно бестолково целлулоидные ходульные ситуации, зачем-то напялив на себя странно сидевшие на них гимнастерки. Фальшивая даже на неискушенный взгляд эта военная чушь Лёхе никак не нравилась, он всегда телевизор переключал, увидев волосатых красноармейцев и красноармеек, больше похожих на обычных хипстеров, у которых вдруг крыша съехала или мода поменялась. Ну, разве только когда у актрисок были хорошие ножки - все красноармейки носили оченно рискованные мини - юбки.

Вживую все было совершенно не так и поневоле брало за душу железными крючковатыми когтями. Ледяными до озноба.

- Может сходить ее закопать все-таки? - не очень напористо спросил после долгого молчания Середа.

- Ей уже все равно, да и лапником я ее прикрыл - отозвался Семенов.

- Воевать надо - заметил бурят, сделавший какие-то свои выводы из услышанного.

- Да. Потому харчи нужны - кивнул дояр. И посмотрел внимательно на потомка. Тот в этот момент как-то слишком живо представил, что и он мог так вот лежать, покалеченный, а потом его пришли и, шутя и смеясь, прибили к земле штыком, и пока он умирал, на его глазах насиловали симпатичную, душевную и заботливую к раненым медсестричку, не давая умереть спокойно, мучая кроме боли еще и бессилием спасти. Супчик в желудке как-то странно зашевелился, вроде как собираясь долой. Лёха сглотнул слюну, борясь с тошнотой, спросил:

- Похоронить мы их не можем, но мы могли бы туда сходить, поискали бы бумаги, откуда убитые, потом сообщили бы... - под взглядами товарищей речь усохла и кончилась.

- Там документов не было. И бумаг вообще. Никаких, считай. Насрано, правда было, но там какая-то немецкая газета. Нужна тебе пользованная немецкая подтирка? - хмуро спросил дояр. Менеджер пожал плечами.

- Кому какая надобность была все бумажки собирать? Мы ж когда шли в колонне, мертвецов валялось до дури и рядом с каждым - бумажонки из карманов. Немцы ума лишились? Они ж не китайцы, те вроде все бумаги подбирают.

- Не немцы - уверенно сказал бурят. Потом явно работая на публику, достал свои курительные принадлежности, многозначительно показал Лёхе квадратик бумажки и ловко свернул цыгарку. Закурил, держа ее в кулаке, чтоб огонек не был виден, пыхнул дымком.

- Если не немцы - то тогда кто? - не понял менеджер.

- Местные селяне, богоносцы и хранители - иронично отозвался артиллерист.

- Да ты гонишь! - удивился Лёха.

- Тебе ж Жанаев наглядно показал. Без бумажки не покуришь, а козью ножку из чего-то сворачивать надо. Газет-то в деревню нынче никто не потащит. Деревенские - они жадные и рачительные. Нашел кто-то тутошний место побоища и сгреб себе всякое. В хозяйстве все пригодится.

- И бумажки?

- И бумажки - кивнул Середа уверенно: - Помянутый хитрый селянин соскучился явно по куреву. И что-то не нравится мне это.

- Мне тоже - признался нехотя Семенов.

- А я думал ты своих защищать будешь - удивился артиллерист.

- Да какие они мне свои - пожал плечами колхозник.

- Ну, ты ж тоже из сельской местности - подначил Середа. Бурят внимательно поглядел на говорившего. А Лёха понял, что на нервах не только он, чувствует себя его бойкий сосед так же погано, вот его и разбирает словесный понос.

- Это у вас, городских, все на блюдечке с голубой каемочкой, булки на деревьях растут - ввернул в отповедь слышанное как-то Семенов.

- А у вас? - подначил его Середа.

- А у нас - шиш. Из деревни все только драть горазды. И раньше не шибко богато было, а сейчас и тем более хрен ты где мануфактуру найдешь. А военное - что одежка, что обужа - все крепкое, качественное, надолго хватит. А потом можно перелицевать. Перешить и носи снова. Это только перед войной сталось жить хорошо, а до того-то всякое бывало. Я вот и голодал. Ты ж, небось, не жрал такие лакомства, как вареный корень лопуха или там щи из крапивы, а?

- Не, мы лебеду ели - усмехнулся Середа. Дояр только махнул рукой, напоминал ему этот языкатый парень покойного Петрова, только этот был добродушный и не бесил.

- Нам надо еды на первые два - три дня. Потому как нашумели мы тут, надо подале убежать. Жрать готовить будет просто некогда. Надо, значит, не меньше фунта хлеба на человека в сутки. Это на нас четверых - два деревенских хлеба. Муки бы неплохо и крупы. Их готовить можно быстро. Считай на ходу. Крупу водой залил, идешь себе, а она в котелке разбухает, через час недолго поварил - и кушай кашу. Кроме крупы можно и муку взять, из нее болтушку с салом варить. Сало кстати тоже очень бы пригодилось. Сперва в котелке муку слегка обжарить, затем залить водой или молоком, и варить на малом огне четверть часа, добавив сало на посредине. Пальчики оближешь.

- Кончай тут ресторанные речи, и так слюни потекли, кулинар ты столичный - осек Семенова артиллерист.

- Просто мука - дело на все руки. Нам вон старшина Карнач показывал, как лепешки на саперной лопатке жарить. Говорил, что и блины можно так печь.

- Риск больно большой. А я продолжаю настаивать, менять лошадь на другую еду - глупо, тем более, имея в составе отряда бурят-монгола, умеющего готовить конину. Дурь получается - это как найти ящик водки, продать, а деньги - пропить - твердо сказал Середа.

- Чтобы из этой лошадки мяса наготовить - надо неделю потратить на лежку в чаще, коптильню и работу. Да и потом жевать то мясо - не пережевать. Ты конину ел?

- Ел я конину, вполне себе вкусное мясо, на мой взгляд, баранина уступает в разы. Жестковатое, да - кивнул головой артиллерист.

- Где и когда? - заинтересовался Жанаев.

- Здесь. Недавно. Когда нашу батарею ополовинили, побили пушки и тягло, кроме конины и жарить было нечего - точно ответил Середа. Бурят кивнул.

- Варить конину долго, вялить - и подавно. Коняшка немолодая, жизнью траченая, жевать ее мясо - занятие на любителя - уперся дояр.

- Ну, хорошо, Семенов, раз ты тертый деревенский, про крапиву-лебеду в еду помнишь, может, все же не пойдешь в деревню? Корешков нароем. А крапивы я тут недалеко видал цельную плантацию.

- Да некогда нам этим заниматься. Корень лопуха, и корень камыша лучше варить. Брюхо лучше принимае. И долго варить, это не каша. Да и по крапиве, только крапива хорошо, когда молодая. А тут она уже заматерелая. В твой рост будет. Из такой крапивы уже мешки плести можно. Кстати говоря, то же касается и конины. Мясо старой лошади ооочень такое, знаешь, сложно жующееся - хмуро, но терпеливо ответил дояр.

Середа вздохнул. Видно было, что он не переубедился.

- Гробить коняшку ради ста кил мяса, которое еще хрен сохранишь - дни еще теплые - жалько. Вот барана или козла если выменять - да, прямой расчет. А коняшку - жалко. Лучше уж шмат сала, мешок муки и крупы. Вопрос в соли. Жрать конину без соли- то еще удовольствие. Сохранить без соли - тоже. А соли у нас нетути.

- У нас есть трофейная соль от немцев, вроде как немецкий паек - 25 грамм соли на солдата. На скотину точно не хватит, пакетиков соли было 3 штуки - заметил к слову Лёха.

- Итого заготовленная конина пропадет. И еще - прибить и разделать скотину - это весь день точно уйдет. Все будут по уши в крови, а мыло у нас есть? - кивнул колхозник. Середа поморщился.

- Тут товарищи говорили, что жрать захочешь и подметку прожуешь - ответил он.

- Только вот нам надо сразу запастись алоэ, и маслом для лечебных клизм, после того, как та конина картечью выходить будет. Читал я такое, было дело, что у азиатов - китайцев вроде такая казнь была, когда осужденного кормили только мясом, и у него мясо вызывало такой запор, что палкой не пробьешь. И дох такой преступник от кишечной непроходимости в китайских муках - заметил Лёха. Ему не улыбалось жевать непонятно что за конину.

- Нелепость какая! Ну, сколько тебе еды дадут? Пуда два, больше-то не унесешь! Два пуда это 32 кг, а лошадь весит больше 200 всяко, выгодный обман, да! Плюс хвост. И от мертвого осла уши впридачу. Кулацкие настроения какие-то - заворчал артиллерист. Как и положено украинцу, он очень туго поддавался на переубеждения в споре.

- А нам выбор невелик. Так ить деревня-то на еде всегда сидела, она и условия диктовала. Менять-покупать - это все в пользу деревни. Тем более время поджимает не деревню, а нас. Над ними-то не каплет, а вот над нами. Оно, конечно, мы можем явиться с пулеметом наперевес и реквизировать, что на глаза попадется. Хотя деревня - она тоже гадости делать умеет. Можем и не уйти, зароют на огородах в виде компоста - терпеливо пояснил Семенов, чем удивил Лёху.

Середа выразил мимикой, жестами и прочими телодвижениями категорическое несогласие и потом предложил пойти всем вместе. Но осторожный дояр и здесь не пошел навстречу.

- Мне одному сподручнее. А если что пойдет наперекосяк? Я-то ночью в лесу не потеряюсь, а как вас потом искать? Нет уж, сидите тут, отсыпайтесь. А я сейчас тронусь потихоньку, мне еще у деревни надо будет посидеть, пооглядываться. Мало ли.

- Винтовку с собой не бери, лучше вон у Лёхи пистолетик возьми, по ночному времени и в избе удобнее будет. И еще пусть на толокно меняют и шмат сала, на край - бутыль с льняным маслом. Яйца тоже вполне в обмен, вареные, они долгонько хранятся, если на жаре не держать. Или меду еще можно бы - стал подавать дельные советы артиллерист, убедившись, что не видать ему конины, как своих ушей, а не менее упрямый Семенов все же пойдет в деревню.

- Масло то нам зачем? - удивился менеджер.

- Пожарить чего. Вкусно будет - на манер Жанаева ответил артиллерист, похоже и сам задумавшийся, а зачем им масло.

- Кого жарить-то? Нам вон даже ежи не попадались! - занудел Лёха.

- Видчепись! Да хоть что пожарить! Хоть пиявок!

- Это ты дал!

- Польский национальный деликатес 'Пиявки на гусиной крови', между прочим. И чехи такое жрали.

- И как готовить?

- Это когда у гуся ощипывается грудка, на нее садятся пиявки, а когда наберут крови - снимаются и жарятся на масле, и получается королевский деликатес! - гордо заявил Середа.

- Ну, если нам гусь подвернется, мы и без пиявок обойдемся! - засмеялся тихонько Семенов.

- Одно другому не помеха - торжествующе заметил гордый своей маленькой победой Середа. Лёха ничего не возразил, вспомнив, что вообще-то насекомых в его время тоже за деликатес почитали. Всяких там кузнечиков, сверчков и тараканов. Ничем пиявки не хуже. И к слову сейчас он бы и кузнечиков бы жареных на масле поел бы с удовольствием, не густо было с едой последнее время. Дояр тем временем быстро собрался. Перед тем, как уходить, точно и старательно рассказал, где эта деревня, где дом деда, посоветовал не суетиться - если все будет отлично, он вернется с харчами к полудню, чтобы не следить по росной траве.

- А если не вернешься? - сухо спросил Середа.

- Если не вернусь... Тогда идите дальше без меня - так же сухо ответил Семенов. Встал, пожал руки, отдал винтовку Лёхе, себе взял теплый, нагревшийся в кармане летчицкого галифе блестящий пистолетик, сидор, благоразумно опустошенный Жанаевым, пару немецких торб, противогазную сумку и почти неслышно повел отдохнувшую лошадку по лесу. Оставшиеся проводили его взглядами, и потомок с винтовкой сел в караул. Отсидел свое время, заменил его Середа с пистолем, а Лёха отправился с удовольствием в палатку, где все же было теплее гораздо, чем на открытом воздухе, прижался спиной к спине свернувшегося в клубок бурята и уснул, как провалился. Спал он тревожным рваным сном, все кто-то спорил на какие-то темы, особенно почему-то на тему съедобности коня памятника Юрию Долгорукому, причем кто-то вроде похожий на гендира, одновременно при этом являясь погибшим Петровым заявлял, что бронзового коня жрать можно, только вставив стальные зубы, иначе жестко будет, но Жанаев, глянув опытным взглядом, сразу понял, лошадка - не жилец и, не медля ни секунды, выхватил из-за голенища нож и перерезал горло ничего не успевшему понять животному, а затем жадно припал к алому фонтану, бьющей из артерии крови, по закону степей, не давая упасть на землю ни одной капле. Это поведение категорически не понравилось Лёхе, тем более, что устроил это все бурят не где-нибудь в затишке, а прямо посреди концертного зала, почему-то находившегося в торговом зале гипермаркета, сплошняком заставленными стойками с товаром. Одинокая фигурка, очень знакомая по силуэту мыкалась среди всего этого великолепия, таща тяжело нагруженную тележку. Лёха кинулся помочь, но тут же устыдился, потому как оказалось, что он, во-первых, совершенно голый, а во-вторых, несмотря на то, что он бежал изо всех сил - расстояние между ними не сократилось ни на сантиметр. Тяжело дыша, менеджер наблюдал, как Семёнов в гипермаркете медленно бредёт между полок и закидывает в тележку упаковку страусиных яиц, сухой маринад, пачку конских презервативов для изготовления бурдюков, соль - сахар - спички, молодую парную конину, мёд шмелиный, шоколад с первитином 'квадратиш - практиш - гут', долго стоит у полки с маслами, но вместо льняного берёт конопляное. На кассе его терпеливо ждут немцы. Видны характерные каски. Потомок отчетливо понял, что ему надо вручить дояру кредитную карту сети магазинов О,Кей, иначе ему не удастся прорваться мимо немцев-кассиров, но карты нигде не было. Потомок плюнул на то, что голый, рванулся вслед уходящему колхознику - и проснулся. Это безобразие Лёхе приснилось под утро. Осталось только унять колотившееся сердце и отдышаться.

Азиат все так же сидел, словно с места не уходил. Кивнул Лёхе, вылезающему из палатки. Вскоре вылез и Середа. Попили водички, потом поделили горстку сухарных крошек, что тщательно наскребли по сумкам. Аккуратно собрали палатку, разложили все для того, чтобы с приходом Семенова можно было б быстро сняться с насиженного места.

Время тянулось, словно удав по цементу. Вроде все дела переделали, но колхозник еще не вернулся и потому неугомонный Середа принялся обучать Лёху обращению с винтовкой, приговаривая, что нечего тут нос задирать, даже и летные писаря должны с винтовкой уметь обращаться, не зазорно это.

- Винтовка - она как девушка, понимает ласку и деликатное обращение! Но и уверенность тут нужна, возьмешься за нее неправильно, не крепко - отоварит всерьез - толковал Середа тоном опытного пикапера, знающего все о девушках и винтовках.

- Ногу что ли себе прострелишь? - хмыкнул недоверчиво Лёха, внимательно осматривая удобно лежащий у него на ладонях карабин.

- Можешь и ногу, если сдуру. Но я имел в виду отдачу. Мне понравилось, как в первый то раз стреляли. У половины расчета синячищи были. Если чоловик не общался с Мосей - синяк почти гарантирован. Ты меня спросишь - почему? А я тебе отвечу, потому как приклад надо в плечо плотно вжимать, иначе - стукнет прикладом Мося от души. А уж если досталась девочка у которой нагель осел и от того она 'дерется' так просто песня о грустном получится. Винтовку, как девушку - взять надо умеючи и спуск давить ласкаючи. Иначе Мося мало того что продинамит - хрен попадешь, так и еще отоварит нехило - пел соловьем артиллерист.

- Болташь многа, покажь лучше - посоветовал Жанаев, который остался без винтовки и потому чувствовал себя не очень комфортно. Пулемет стоял рядом, но на него красноармеец поглядывал не без робости, не знакомая сложная штуковина нагоняла на него неуверенность. И прицел не пойми какой и вообще непонятно все. Еще бурята грызло то, что вчера как-то не успел, не сказал, что нельзя Семенову одному идти, надо было б вдвоем двигать. В лесу Жанаев не очень был своим, но все же не степняк какой, разобрался бы что куда, в Бурятии леса есть и много, доводилось ходить, хотя почему-то из общения с окружающими знал бурят, что его родину почему-то почти все представляют если и не пустыней, то уж всяко безлесной плоской степью. Теперь его мучило, что ушел товарищ в одиночку. Нехорошо вышло. Больно уж уверенно Семенов приказал, смутился бурят. Надо, надо было возразить - и еду донести вдвоем проще и легче, и прикрыл бы если что. Вот, например, если подвернет Семенов ногу - никто и не поможет. А когда тянешь груз большой ногу подвернуть - плевое дело. Потому бурят сидел хмурый и неразговорчивый, на себя злился, что промолчал вчера.

Середа поглядел на советчика взглядом, которым, бывало, оглядывал нерасторопных и непонятливых подчиненных командир батареи, но Жанаев не смутился. Зря взгляд пропал. Потому провозившись из принципа с поучениями еще пару минут, артиллерист и впрямь стал дрессировать летчицкого писаря в прикладывании. Прицеливании и опять прикладывании. Несмотря на то, что Лёха в скором времени взмок, время все равно тянулось медленно-медленно. А Семенов все не возвращался, хотя солнышко поднялось высоко. Извелись от ожидания все трое, но старались не показывать друг другу, что волнуются. Первым не выдержал все-таки Лёха.

- Мне кажется, или уже полдень? - спросил он.

- Насколько я могу судить по своим часам, оставшимся у рыжего ганса в кармане, сейчас уже ЗА полдень. Солнце вниз пошло. Что скажешь, дитя природы? - повернулся Середа к азиату. Тот не обратил внимания на подначку, пробурчал:

- Прошел полдень.

- Нравишься ты мне, товарищ, прямо Финдлей какой-то! - опять порадовал Жанаева непонятным неугомонный артиллерист.

- Какое еще финлэйд? - почему-то разозлился бурят. Середа понял, что перегнул палку, перестарался от нервности и волнения, от тягостного ожидания. Зря товарища прищемил, тот ведь тоже из мяса, как оказалось, значит тоже на нервах весь.

- Человек такой, шотландский, боролся с английским империализмом, очень немногословный. Про него еще народный поэт товарищ Роберт Бернс написал стихи.

- Книжки читал? - не то поощрительно, не то осуждающе спросил азиат.

- А то ж! У нас хорошая была библиотека, много чего хорошего было. Книга - она источник знаний - не без пафоса сказал артиллерист.

- Про Финдлея-то этого, что там было? - спросил в свою очередь утомившийся от ружейных приемов Лёха.

- Ну, если охота - то вот, помню, в переводе Маршака. Охота послушать? - осведомился покрасневший Середа.

- Давай. Только тихонько.

Артиллерист откашлялся в кулак и тихонько продекламировал:

- Кто там стучится в поздний час?

'Конечно, я - Финдлей!'

- Ступай домой. Все спят у нас!

'Не все!' - сказал Финдлей.

- Как ты прийти ко мне посмел?

'Посмел!' - сказал Финдлей.

- Небось, неделаешь ты дел.

'Могу!' - сказал Финдлей.

- Тебе калитку отвори...

'А ну!' - сказал Финдлей.

- Ты спать не дашь мне до зари!

'Не дам!' - сказал Финдлей.

- Попробуй в дом тебя впустить...

'Впусти!' - сказал Финдлей.

- Всю ночь ты можешь прогостить.

'Всю ночь!' - сказал Финдлей.

- С тобою ночь одну побудь...

'Побудь!' - сказал Финдлей.

- Ко мне опять найдешь ты путь.

'Найду!' - сказал Финдлей.

- О том, что буду я с тобой...

'Со мной!' - сказал Финдлей.

- Молчи до крышки гробовой!

'Идет!' - сказал Финдлей.

Помолчали. У Лёхи вертелся на языке вопрос 'А чем это шотландец неразговорчивый в этом стихе с британцами боролся?', но он благоразумно решил не нагнетать ситуацию. Азиат тоже вроде как удовлетворился сказанным. Когда молчание стало тягостным, Лёха не выдержал и сказал:

- Что делать будем? Раз Семенов так задержался - у него явно проблемы.

- Идти нада - отозвался бурят, начав демонстративно собирать вещи.

- Куда?

- На муда - неприязненно заявил Жанаев и добавил:

- Выручать нада.

- Вообще-то он говорил, чтобы мы шли дальше - нейтрально напомнил Середа и выжидательно посмотрел на товарищей.

- Мало ли что он говорил - огрызнулся Лёха. Честно говоря, двигаться куда-либо с безопасной полянки было страшно. Но идти куда-то дальше без ставшего привычным и находившим всегда выход из положения дояра было еще страшнее. С ним как-то спокойнее было. Увереннее. Как за танком.

Собрались быстро, благо вещей не воз. Присели подумать.

- Ты тут сиди - сказал Жанаев артиллеристу.

- С чего бы вот? - удивился тот.

- В общем, правильно, а то Семенов если запаздывает, придет сюда - а тут никого. Ты у нас связным будешь - поддержал бурята Лёха.

- Во, счастье привалило! А если и вы пропадете с концами? Мне тут до зимы сидеть?

- Мы не пропадем. Уж разок - то стрельнем, услышишь.

- Или по вам стрельнут - не сдавался артиллерист.

- Мы тихом ходом. Без шумов - успокоил его бурят. Лёха промолчал, вспомнив совсем не к месту кучу американских ужастиков, где после того, как разделялись идиоты, так сразу хоррор и начинался.

- Не волноваивайся. Мы тихом.

- Ну да, конечно...

- А ты что предлагаешь? Просто свалить отсюда? Без Семенова, без жратвы? И далеко уйдем? - морщась от ощущения того, что любое решение будет гадостным, осведомился кислым тоном потомок.

- А давай ты тут посидишь, а я вместе с нашим молчаливым другом мухой сгоняю? Ты ж тоже городской? Толку-то от тебя. А у меня - глазомер. Я ж наводчик, у меня это по должности положено - воодушевился Середа. Лёха за секнду представил, что он тут останется один-одинешенек, эта парочка тоже исчезнет и что дальше делать? Совсем тошно стало.

- Нет. Рука твоя ранена - отрезал бурят, ткнув пальцем в бинты на кисти артиллериста.

- И что с того? Мы не клоуны, на руках идти не будем - парировал Середа.

- Если тащить придется Семенова с харчами - толку от тебя меньше - нашел достойную лазейку потомок. Крыть было нечем, потому наводчик зло плюнул в сторону и кивнул, соглашаясь через силу. Бурят накинул на себя плащ-палатку, Лёха сделал то же. Винтовку без всяких яких взял Жанаев. Потомок решил было идти налегке, но пулемет ему вручили и вкратце показали, как стрелять.

- Если нарветесь на кого, так хоть от живота пали, а все-таки моральное воздействие окажет - пояснил артиллерист. Бурят кивнул. Посмотрел на небо, на поскучневшего Середу, буркнул:

- Баартай! - и, не оглядываясь, нырнул в лес. Лёха, пытаясь поудобнее перехватить неудобную тяжеленную железяку поспешил следом. Железяка никак не хотела устроиться как должно и на борьбу с ее переноской Лёха тратил слишком много сил. Наконец кое-как приспособился и уже кроме спины шедшего впереди приятеля смог и по сторонам поглядывать, дивясь тому, что низкорослый и жилистый Семенов тащил пулемет с легкостью, еще и не выматываясь. Когда Лёха был готов уже кинуть отмотавшее все руки и намявшее оба плеча оружие на землю, бурят предупреждающе зашипел, присев на корточки. Потомок сделал то же самое. Перевел дух. Впереди через кустарник на опушке леса просвечивало открытое пространство. Тут Жанаев если и не полз, то пробирался пригнувшись, сторожко. Оказалось - дорога. Посидели, послушали. Вдалеке, приближаясь, тарахтел мотоцикл. Подождали, когда проедет мимо - опять глянули на до тошноты знакомую чужую каску и униформу, поглотали немного пыль, поднятую мотоциклистом и перемахнули на ту сторону. Опять пришлось переть куда-то по лесу и Лёха со страхом обнаружил, что не помнит дорогу обратно и если сын степей или как его там, потеряется или заблудится - черта лысого они найдут лагерь с Середой. Поневоле стал жаться ближе к Жанаеву, но когда наступил ему на ногу, тот зашипел весьма сердито и изобразил мимикой бурное негодование. Некоторое время Лёха держал дистанцию, но потом к стыду своему обнаружил, что жмется к товарищу, как котенок к кошке. Пулемет доставлял чем дальше, тем больше беспокойства и легкомысленно сунутый в карман запасной магазин оброс колючими острыми углами и точно натер кожу.

- Фух, пришлы - тихо сказал бурят и опять не то пополз, не то пошел пригнувшись.

Потомок последовал его примеру, радуясь, что закончились хождения. Но рано радовался, таким нелепым образом пришлось пробираться долго. Успел трижды вспотеть, пока, наконец, новодельный косоглазый Сусанин залег и жестом показал Лёхе место рядом с собой. Не спеша протянул руку, словно разрубив пространство перед собой пополам, потом провел в свою сторону и ткнул пальцем себе в грудь, провел от себя в сторону Лёхи и ткнул пальцем в потомка.

- Смотреть!

И сам стал наблюдать со всем возможным вниманием. Менеджер, попытался привстать в кустах этих, но спутник погрозил ему кулаком. Пришлось приноравливаться.

Место было удобное для наблюдение - окраина поля. Небольшой холмик, на котором они лежали, позволял разглядеть часть довольно большой деревушки, задворки ее. Но ничего интересного на глаза не попадалось, Семенова точно видно не было, да и немцев с их техникой - тоже не было в деревне. Собаки лаяли, да кто-то кричал нечеловечески, потом Лёха заметил несколько здоровенных серо-белых птиц с длинными шеями, понял, что гуси.

Селяне занимались своими делами, большей частью не вполне понятными на таком расстоянии для горожанина, впрочем, неподвижно лежавший рядом бурят вроде бы тоже ничего особенного не заметил. Во всяком случае, через продолжительное время он опять пошипел, пхнул в плечо и показал, что надо ползком убираться. Лёха не без гордости отполз метров двадцать, делая все так, как учили и на этот раз ползший сзади Жанаев не лупил по заднице больно и не ругался.

- Что? - спросил Лёха спутника, когда тот поднялся на ноги.

- Там смотреть - махнул рукой бурят и они опять осторожно пробирались по леску.

Теперь лежка оказалась подальше от деревни, зато можно сказать у парадного въезда. Озабоченный Жанаев опять разделил сектора наблюдения. Некоторое время наблюдали. Потом поманил пальцем менеджера и спросил на ухо:

- Что на тряпка? Лозунг?

- Где? - так же тихо отозвался потомок. Усмехнувшийся печально азиат ткнул пальцем. Присмотревшись, Лёха обнаружил, что над въездом в село на двух не то столбах, не то толстых жердях растянут рекламный транспорант - растяжка из какого-то желтоватого материал. Вот надпись видно было плохо - натянуто было плохо, халтурно. Впрочем, Лёху этим было не удвить, он знал минимум шесть случаев, когда рекламные вещуги вешали вообще вверх ногами, так что плохая натяжка - это нормально. Эти гастарбайтеры...

Тут Лёха задумался, потому как странно было в деревне что-то рекламировать. Да и время нынче другое. Пригляделся до боли в глазах, толком опять не понял. Надпись была сделана каким-то убоищным корявым шрифтом, совершенно дикого дизайна. Потом дошло, что написано, скорее всего, рукописно, так что дизайн тут тот еще, сугубо для сельской местности. Что написано, было совершенно непонятно. В первую очередь еще и потому, что не могло такого быть. Первая буква была четко 'Х'. Третью тоже было видно ясно - и это была явно 'Й'. На второй букве получалась складка, но смысл от этого был странен. Дальше можно было прочесть 'жив..'. Тоже слово было не полное и почему-то напомнило многочисленные надписи на стенках 'Цой жив'. Но первое слово точно не с 'Ц' начиналось. Лёха перевел взгляд, чтобы заслезившиеся глаза немножко отдохнули от напряжения. Уперся взглядом в травинки перед лицом.

- Что написана? - нетерпеливо спросил Жанаев.

Потомок опять стал вглядываться в кусок ткани. Третье слово неожиданно легко прочиталось - и потому удивило еще больше. 'Батька' в понимании Лёхи ясно был кто. Естественно Лукашенко. Только непонятно опять же, при чем тут Лукашенко? Он же еще не родился. Заканчивался слоган, как и полагается по законам маркетинга, восклицательным знаком, нарисованным четко и однозначно. Последние три буквы явно были '....лер!' Что за 'лер' в голову никак не приходило. Потомок только виновато пожал плечами. Вроде и по-русски написано, а не разобрать.

Тут Жанаев напрягся и зашипел, показывая пальцем опять в направление растяжки. Лёха тоже увидел пару не то молодых парней, не то мужиков - один из них был босой, но оба в кепках. Парочка лениво продефилировала по окраине деревушки и скрылась между сараев. И собственно фигня была эта парочка, только вот у обоих этих гопарей на плечах висели винтовки. И это сильно меняло впечатление и о них самих и о деревне.

Наблюдатели переглянулись и, не сговариваясь, постарались отползти подальше. Лёха встал на ноги опять же после бурята и так же пригнувшись, пошел за ним следом. Чертов пулемет совсем руки отмотал.

Через дорогу перемахнули в обратном направлении, по тихому приказу бурята немного полежали за кустами, как понял менеджер - на случай если кто следом увязался, мало ли кто видел их, могли ведь заметить и глазастые мальчишки и селяне, черт их знает, это ведь их земля.

Следом за ними никто не крался и дорогу не стал перебегать. Теперь Жанаев пошел быстро, так, что Лёха запыхался, поспевая за ним. К счастью, опасения оказались надуманными - вышли как должно, на ту самую полянку, где оставили Середу. Лёха удивленно завертел головой, потому как ни вещей, ни артиллериста не оказалось на месте. Бурят тоже удивился, но ненадолго, потому как довольный собой Середа гордо вылез из своего укрытия, когда убедился, что свои вернулись. Впрочем, физиономия у него быстро вытянулась, когда бурят кратко изложил результат разведки.

- Судьба играет человеком, а человек играет на трубе - печально сказал артиллерист. Потомок с некоторым удивлением отметил, что Середа явно сделал какие-то нехорошие выводы, как и озабоченно выглядевший бурят. Сам Лёха пока не понял, что так опечалило обоих его компаньонов. Спрашивать не стал, решив, что сами выговорятся.

Почему два гопника с винтовками так озадачили уже обстрелянных солдат, Лёха тоже не понял. Да еще и этот говор волнующегося бурята, в котором разбирался легко только Семенов. В общем, потомок понимал, что надо идти в деревню, брать на кукан босоногих кепошников, найти товарища и разобраться с харчами. Задача, в общем, не слишком сложная, тем более, после своего анабазиса менеджер уже был уверен, что слепить двух этих охламонов в деревне, куда будет проще, чем одного пожилого немецкого техника. Опять же пулемет по всем играм - ну почти по всем - был мощной вундервафлей.

- Там лозунг, читать - пояснял Середе бурят, потом подергал за рукав Лёху, кивнул, помогай, дескать. Потомок, несколько смутившись, изложил детали головоломки. К его удивлению артиллерист, словно записной Шерлок Холмс тут же воспроизвел всю фразу целиком.

- Ясненько! 'Хай живе батька Гитлер!', вот что там написано - уверенно заявил Середа.

- Однако! А как же осторожный Семенов это не увидал? - спросил ошарашенный такой рекламной слоганиной Лёха.

- Темно, когда шел. Другой стороны вход - поморщился бурят.

- Видно милый старичок специально так подстроил - кивнул, соглашаясь, Середа.

- Ну, так чего сидим - идем в эту сраную деревню, стреляем этих сволочей с винтарями, они не прячутся, одной очередью снять можно - раздухарился, вспоминая свои 'коллофдьютевские' подвиги Лёха.

Спутники переглянулись.

- Совсем дурак! - выразил их общее мнение Жанаев.

- Не ну а чего? - заершился Лёха.

- Ну а того! Старшина, а простых вещей не понимаешь - отозвался Середа.

- Нас трое, а их - двое!

- Сколько их - неизвестно. Раз с оружием ходят напоказ - при том, что на дороге деревня эта стоит, а рядом совсем проходит и шоссе, хотя и второстепенное, по которому немцы катаются, значит, оружие им немцы носить разрешили. И транспарантик тоже это подтверждает. Видели вы парный патруль. Может их и впрямь на всю деревню двое, а может и десяток. Потому как у парного патруля должны быть подсменки. Ну, ломанемся мы в деревню, окажется там с десяток таких 'кепошных'. Они свою деревню как пять пальцев. А мы чужие. И до хрена тебе пулемет поможет. Не говорю о том, что раз они вишь батькой Гитлера держат, то в случае чего - легко пошлют, кого шустрого немцев оповестить. Молчу про то, что до шоссе рукой подать, а выстрел - он на несколько километров слышен. Тем более пулеметная очередь.

- Ну, мало ли что висит! Сказали повесить - и повесили - возразил Лёха, твердо помнивший кучу рекламных ляпов.

- Семенов не вернулся - отрезал бурят.

- А может, приняли хорошо, выпил многовато? Или может, что ценное узнает в разговоре? У нас на батарее был один такой фрукт, как куда пошлют, так там и застрянет, языком зацепившись - спросил его артиллерист.

- Не такой он - без тени сомнения, тут же ответил Жанаев, ни на секунду не задумавшись.

- Что скажешь, старшина? - спросил Лёху артиллерист.

Потомок не понял, почему его так назвали. Взглянул на напрягшегося бурята, сообразил, что видно по петличкам так выходит. Подумал, откашлялся. Начал с очевидного:

- Раз Семенов не мог там запить - загулять, значит, его загребли. Если не хуже.

- Верно - кивнул поощрительно Середа.

- Мы его должны выручать. Если живой.

- Опять верно.

- Атаковать не можем - сил мало и немцы рядом.

- Не поспоришь.

- Ну, так получается, что нихрена мы сделать не можем, так что ли? - внезапно разозлился потомок.

- Почему нихрена? Еще какого хрена! Раз эти громадяне за фрицев решили встать, мы можем вполне продолжить лицедейство. С тягачом-то у нас отлично получилось!

- Угу. И выдадим мы Жанаева за немца, а они и уши развесят. Мундирчик-то у нас один на троих - остудил артиллерийский полет мысли Лёха.

- А я один и схожу - не захотел отказываться от понравившейся ему мысли Середа.

- Семенов уже один сходил. Хорошо если не прикопали его уже за лошадку-то.

И Жанаев поддержал потомка, решительно заявив:

- Дурь!

- Не дурь. На немца они не прыгнут! - засомневался артиллерист, которому не хотелось хоронить идею.

- Плохо ты этих селян знаешь. Нет, в одиночку ходить нельзя.

- Точно так - мрачно согласился с потомком Жанаев.

- Тогда что предлагаешь? - окрысился Середа. Лёха пошмыгал носом. А и действительно - надо что - то делать, а что делать - черт его знает. И эти двое на него смотрят выжидательно. Дьявольщина - а ведь с надеждой смотрят-то. И вообще после поездки на тягаче изменилось к нему отношение, даже Семенов зауважал, а уж на что парень - кремень. И азиат этот косоглазый тоже по-другому относится начал, душевнее как-то. Ухаживал, когда в отходняке лежал прямо как мама. Ну, хуже мамы, конечно, но все равно заботливо. Вот ведь попал! Не объяснять же этим двум, что страшно в эту деревню лезть, а без Семенова идти еще страшнее и помирать неохота и на рожон лезть тоже. И что весь боевой опыт - компьютерные игры и всякие телесериалы, которые в отличие от игр и смотреть тошно. Так, важно успокоиться, а то вон пальцы дрожат. Или это от проклятущего пулемета? До сих пор не отдышался толком, тяжела железяка. Это не в монитор таращиться. Неожиданно для самого себя менеджер выдал:

- А раз у нас хорошо получилось с одним немецким мундиром - надо раздобыть еще один!

- Разумно - кивнул Середа, и бурят тоже подмигнул.

- Мы когда туда шли - по шоссе мотоциклист проехал. Бухту телефонного кабеля мы с собой отмотали. Значит, привязываем один конец к дереву на одной стороне дороги, тянем через дорогу, другой конец к полену покрепче и как мотоциклист едет, так мы и натягиваем. Чтоб ему аккурат башкой в провод и воткнуться. Его из седла долой, мы его под белы руки и в кусты. И на мотоцикле в село. А если что удрать проще. Не получится удрать на мотоцикле, побежим к Жанаеву, а он нас прикроет хаотической стрельбой из трофея. Как затея? - горделиво спросил Лёха, в душе ужасаясь такой предложенной им же самим эскападе.

- Первый сорт! - с уважением показал большой палец бурят.

- Только торопиться надо, до темноты должны успеть. Мне в этом лесу натощак еще ночь сидеть совсем не с руки. К слову - а что мы говорить будем, когда в деревню заявимся? - уточнил артиллерист.

- Пленный сбежал, ищем. Ну и матка курки яйки сальо млеко. Как положено нормальным немцам.

- Это да, харчами разжиться надо. Давай. Забираем тут все и двинули!

- А может, раз уж мы машкерадную баталию устраиваем, так я униформу напялю, да и проголосую? Остановлю, кого посимпатичнее - предложил воодушевленно Середа.

- Или тебя остановят. И посадят, в грузовик с солдатами, или в люльку, если фельджандармы попадутся. Что одиночка на дороге делает, да еще и пеший? Документы? Прописка? А нету! И вообще из чужой части. Шпиен или дезертир! - обрезал полет мысли потомок.

- А, ну да... Я как-то уже представил, что подъезжает такой красавец в очках, я ему голосую, он тормозит, а я ему хук слева! У меня удар, как конь копытом, первый разряд по боксу! - объяснил затею артиллерист, даже раскрасневшийся от мечтаний.

- Грабка-дырка! - фыркнул бурят.

Середа смутился и замолк. Он как-то и впрямь упустил в запале, что в ладони у него пробоина и потому кулаками-то махать ему будет непросто.

Местечко для груза выбрали сразу, и не споря - приметная сухостойная береза и папоротника море. Свалили все под дерево, оставив только оружие и провод. Середа все-таки переоделся в костюмчик, но китель, что сидел хорошо на Лёхе более плотному, но менее рослому артиллеристу оказалось внатяг, но длинноват. Видок у него оказался не привлекательным, каким-то шутовским и совсем не солдатским, и потому пришлось опять переодягаться.

- Подбирай ганса по размерам - съехидничал Лёха.

- Не вопрос - тут их всяких бегает. А лучше б офицера - размечтался Середа. Бурят неодобрительно посмотрел на товарищей. Ему не нравилось такое мальчишество, дело предстояло опасное, неприятное, а эти два молокососа веселятся, словно маленькие щенята. По возрасту Жанаев был таким же, но ощущал себя куда более опытным и даже пожилым - у него, как и у уважаемого им Семенова уже была семья, и он был главой этой семьи. Потому озорничать ему было не по чину, он держался с достоинством и как положено молодым людям, опасающимся, что будут выглядеть не солидно, зачастую перегибал палку.

Вечерело. Провод перекинули через дорогу в очень удачно выбранном месте - в низинке, мотоциклист должен был разогнаться перед подъемом и потому увернуться от провода не смог бы. Ожесточенно, но шепотом, поспорили - на какой высоте тянуть провод, чтобы точно угодить им по шее или физиономии. Перебрались обратно, выложив провод на дороге змейкой, где-то Лёха слышал такое, что меньше заметна преграда будет для проезжающих. Другой конец примотали накрепко к здоровенной сухой дубине и Лёха с бурятом приготовились дать натяг. Середа сел наблюдателем у дороги, расстегнув кобуру и на всякий случай, поставив рядом с собой пулемет. Жанаев поставил винтовочку к дереву, а Лёхе порекомендовал не соваться зря. Дескать, с одним-то гансом они управятся и без него. Потомок пожал плечами, честно говоря, ему и самому не очень хотелось лезть в драку, не очень он был в драке гораздым. Еще кусок провода привязали к веточке рядом - увидев объект, артиллерист в нужный момент дергал за проводок, ветка колыхалась и двое с дубиной тут же натягивали провод, потому как им дорогу было не видно. И после того, как в провод впилится добыча они, как пауки, должны были стремительно кидаться на обалделую муху.

Сидеть в засаде оказалось нудно и тошно. Время словно остановилось, только тени ползли, удлинялись, день был солнечным, и теперь дело шло к закату, скоро уже и темнеть будет. С шоссе никаких звуков не доносилось, ни одного моторизованного средства не протарахтело, правда и шоссе-то было - одно название, а так - разъезженный пыльный проселок, только пошире, в две полосы. Изнывая от нетерпения и неподвижности, Лёха вдруг сделал открытие - его стали меньше донимать комары, если в первые пару дней 'в этом времени' ему периодически выть и плакать хотелось от надоедливой летающей сволочи, то теперь как-то стало спокойнее - то ли привык, то ли кожа задубела. Посмотрел на Жанаева, тот сидел статуей, внимательно смотрел на сигнальную ветку и даже не курил. Дубина в руках уже отпотела, украдкой Лёха вытирал по очереди потные ладони о галифе.

Ветка колыхнулась внезапно, хотя никакого звука мотоцикла не было, в этом потомок мог поручиться, но бурят рванул полено, как и было условлено и Лёха еле-еле успел сделать то же, помочь буряту. Рывок влетевшей в провод добычи оказался куда сильнее, чем ожидалось, хорошо еще сообразили с самого начала, что стоит не просто тянуть провод, а сделать зарубку на подходящем деревце - для фиксации высоты и опоры дополнительной. Потому тянули провод параллельно дороге, а уж от дерева провод шел поперек пути мотоциклиста. С 'шоссе' донесся лязг, брань, сигнальная ветка почему-то дернулась еще пару раз, на что Жанаев внимания уже не обратил, кинувшись опрометью на дорогу, а Лёха растерянно застрял с дубиной в руках, продолжая натягивать провод. Тут дубину вырвало у него из рук чудовищной силой и хорошо, что вырвало, а то пару шагов к дереву менеджер по инерции сделал, не выпустил бы оглоблю - стукнулся бы с маху о ствол - опору.

- Хрена себе! Это мы что ли грузовик словили? - с ужасом подумал Лёха, кидаясь к шоссе, на котором уже было весьма шумно. Проломившись с треском сквозь кусты, потомок вылетел на дорогу и обомлел. Сначала показалось, что на шоссе и не разберешься, что творится, но через секунду стало ясно - не так уж тут и много всякого всего, другое дело, что ситуация паршивая. Просто валяется пара велосипедов, одинаковых, серых, плешивый немец в странном зеленом мундире пытается встать на четвереньки, но у него это не получается, потому как подламываются руки, а ноги не слушаются, чуть поодаль вяло - на манер немца вошкается полулежа бурят, еще дальше в боксерских стойках прыгают Середа и второй фриц - молодой, крепкий, очень подвижный и с виду очень опасный.

- Бей! - крикнул Середа и тут же взвыл, потому как его спарринг партнер расчетливо врезал кулаком по раненой руке артиллериста. Лёха оторопел, видно было, что счет 1:1 сейчас перейдет в 2:1 не в нашу пользу, а в одиночку и думать нечего было, с этим шустрым и тренированным фрицем справиться. Немец мельком покосился на нового врага, передвинулся боком, чтобы не упускать его из вида, потом увидел, что Лёха растерялся и оружия у него нет в руках, двумя точными ударами по раненой руке заставил артиллериста отступить к обочине, врезал прямым в голову, добавил сбоку в челюсть и еще раз с размаху в живот - Середа без звука повалился в канаву. Немец пружинисто развернулся, пританцовывая по-боксерски профессионально двинулся к Лёхе и того обуял ужас, потому как сделать хоть что-то с этим ловким умелым чертом он не мог, точно это знал. Остолбенел Лёха, ни бежать, ни атаковать не получалось, так и стоял опустив руки. Можно было бы и глаза закрыть от страха, но на это не было времени сил и мыслей. Этот фашист - опять же в непонятной форме, странного цвета, в первый раз такую Лёха видел, явно был матерым нацистом, потому как на его руке ярко краснела повязка со свастикой. Такие носили эсэсовцы в фильме про Штирлица.

- Рэжж! - слабым голосом крикнул азиат, которому удалось все же подняться и кинуться немцу в ноги. Фриц чуть-чуть не успел отскочить - за левую ногу Жанаев все таки схватился и повис, вцепившись мертвой хваткой, как волкодав. Это встряхнуло Лёху, он был не один и бой еще не кончился и самое главное - возглас бурята напомнил, что все-таки менеджер не был безоружен, благо последние дни, он словно записной кавказец таскал с собой тот самый орковский тяжелый кинжал. Теперь, когда немного растерявшийся от такого азиатского неспортивного поведения немец-боксер нелепо взвизгнул и отвлекся, Лёхе выпал шанс. Выдернуть кинжал из ножен было делом мгновенным и клинок, масляно чавкнув, покинул свое обиталище удобно лег в руку. Отчаянно труся, но ругая себя за этот страх на все корки, менеджер по продажам, кинулся к врагу, мигом проскочив невеликое расстояние, и с маху засадил кинжалом тому в обтянутый зеленым мундиром бок. Оба удивились - и Лёха и немец. Кинжал со странным трещащим звуком провалился, только поначалу чуточку задержавшись, а дальше пойдя как по маслу, немец как-то вяло отмахнулся, оставив Жанаева в покое, но не так отмахнулся, как должно, не по-боксерски, а словно комаров гоняя. Лёха присел, дернув рукоять вниз, и немец отозвался на это движение лезвия внутри его живота оханьем и гримасой боли. Вот теперь он собрался врезать, как следует и, почуяв намеренье боксера, потомок прыгнул в сторону от удара, выдернув лаково-красный клинок из тела. Немца ощутимо шатнуло в сторону, потом в другую. Бурят все так же висел у него на ноге и боксер, попытавшись вырваться, просто повалился словно гнилой столб. Ошарашенный Лёха глядел, как парень пытается встать, шевелится, хрипит, возит руками по земле, но слабеет с каждой секундой, мякнет, распластывается, как лежат плоско мертвецы. Всего от одного удара ножом! Правда нож здоровенный и широкий, но чтобы вот так!

- Втрой! - отвлекло его внимание от умирающего требовательное шипение неугомонного бурята. Лёха огляделся, словно только что проснулся. Второй немец действительно упрямо пытался встать. Глянув на рубинового цвета сталь в руке, с которой капали круглые красные капельки, обертываясь пылью при падении на дорогу, потомок сообразил, что тут нож не годится. По комплекции немец этот, оглушенный, но упрямый, был как раз под Середу и если артиллериста не искалечил совершенно, чертов спортсмен с повязкой на рукаве, то второй мундир дырявить и пачкать никак не с руки. Встретился взглядом с немцем, чуть было приужахнулся светившейся в голубых немецких глазах ненависти, тут же заметил, что плешивый пытается вытянуть из ножен на боку почти такой же орочий кинжал и, не рассусоливая, врезал 'пыром' по человеческой голове, как по футбольному мячу. Плешивый мягко повалился лицом в пыль.

- Дабей! - приказал отлепившийся от боксерской ноги Жанаев и Лёха послушно пнул еще пару раз немецкую голову от всей души.

Качаясь из стороны в сторону, словно пьяный матрос на палубе корабля в шторм, Жанаев упрямо поднял велосипед и, скорее опираясь на него, пошел прочь с дороги. Сообразив, что весь этот беспорядок надо поскорее с дороги убрать, Лёха поспешно потянул на мягкие безвольные и еще теплые руки мертвого боксера. Вопреки ожиданию кровищи из того натекло немного, только китель набух и почернел. Качаясь уже чуть поменьше, слабосильный бурят, словно муравей, уволок второй велосипед, а Лёха взялся за прибитого им фрица. Отвлекся на минуту, подобрать валяющуюся на дороге винтовку, закинул ее на плечо, потом стянул с шоссе к велосипедам плешивого немца. Удивился виноватой улыбке азиата, потом понял, что винтовка у него на плече - их собственная, фрицы получаются, без оружия были, зато оба франтоватые - даже при галстуках и что особенно удивило - боксер вообще был в ботинках и штанах навыпуск, совсем как сам Лёха щеголял не так давно. Тут завозился плешивый, и Жанаев, не долго думая, затянул ему на шее удавку из все того же провода. Показал глазами напарнику, чтобы пошел на Середу посмотрел, продолжая затягивать провод на шее обмякшего немца.

Артиллерист уже моргал глазами, лежа в придорожной канаве и вид у него был очумевший. Лёха не удержался от переполнявших его душу эмоций после такого удачного и неожиданного боя, от того, что проявил он себя в нем круто и даже еще крутее и вид беспомощного товарища просто заставил менеджера тоном судьи начать отсчет:

- Сто петьдесят восемь, сто пятьдесят девять, стопятьдесят десять, аут, сто шестьдесят один, сто шестьдесят два...

- Заткнись, пожалуйста! - попросил Середа тихо.

- Ладно, ты как? - серьезно спросил Лёха.

- Спасибо, хреново.

- Здорово он тебя приложил.

- Ладно, не суть. Он тяжелее, моложе и у него обе руки рабочих. Мы их одолели? - тревожно спросил артиллерист.

- А ты как думаешь? - усмехнулся Лёха.

- Да иди ты к черту, думать я пока не могу совсем. Тошнит меня, вот что я думаю - огрызнулся нокаутированный.

- Помочь встать?

- Да канешна ж, будь ласкив! - ядовито отозвался из лежачего положения Середа.

Подхватив ослабевшего товарища под мышки, Лёха потащил его в лес, отметив при этом, что бурят опять на дорогу вылез и собирает что-то, следы заметает, наверное.

- Приходи, давай в себя, мы пока без твоих услуг обойдемся - сказал менеджер, критически поглядывая на бурята, который хотя и не так раскачивался, как раньше, но явно был нетверд в ногах. Впрочем, самого Жанаева больше волновал распухший красный нос и то, что из разбитого органа обоняния довольно густо капала кровища, запачкавшая ему гимнастерку на груди.

- Он, шкода шерстяная, мне под ложечку дал, неспортивно - бурчал Середа.

- Тут рефери нету - открыл ему глаза на суровую действительность Лёха, старательно расстегивавший на покойнике китель. На лицо мертвеца старался не смотреть, страшная харя была у плешивого удавленника, с выпученными глазами, синим языком, вывалившимся изо рта и цвета самого неестественного. Но это пустяки, главное, что мундир даже в пыли не запачкался сильно и чем дальше, тем больше нравился он Лёхе. И материал добротный, и видно, что этот сукин сын - точно офицер, потому как над нагрудным карманом красовалась орденская планка не меньше чем с четырьмя разными ленточками, слева крайней была морковная с двумя белыми полосками, а справа - черно-бело-красная с маленькими перекрещенными мечами, вместо погонов был серебряный витой шнур и странного вида петлицы тоже блестели серебром. Еще свастик на покойном было несколько штук - под орденской планкой торчал, словно бычий глаз, круглый значок, на галстуке - такой же, но поменьше, да еще и повязка на рукаве. Мундир тяжело оттянул руки - сбоку слева на спецальном крепеже висел кинжал в ножнах - похожий на тот, что сейчас лежал в траве рядом с покойником, поблескивал мокрым красным лезвием, только куда более роскошный, украшенный богато и щедро.

- Ну вот. Как ты и хотел - офицер - с удовлетворением отметил Лёха, кидая снятый китель артиллеристу.

- Сбылась мечта идиота! Ты поосторожнее, чуть мне коленку этим ножиком не отбил - ответил Середа, тем не менее, радостно ухмыляясь. Теперь он уже не был таким зеленовато-бледным, порозовел, оживал прямо на глазах.

- Сейчас погодь, еще сапожки с портами - и рубашку с галстуком, будешь красавцем писаным - хихикнул менеджер, довольно ловко раздевая труп.

- Главно, джеб-то вскользь прошел, а вот хук я пропустил - продолжил артиллерист, с одобрением щупая добротную ткань.

- А белье снимать? - брезгливо поморщился менеджер.

- Снимай, надо соблюдать стиль местных жителей - задумчиво проговорил Середа, любуясь выдернутым из ножен кинжалом. Точно, прямо такой же, как и найденный раньше в тягачике, но сразу видно - роскошнее украшен. Даже клинок блестючее. На мгновение Лёха даже позавидовал и захотел махнуться не глядя. Потом сдержал свои желания - больно уж артиллерист радовался новой игрушке и понятно было - что не будет меняться ни за что.

- Работа облагораживает - выспренным тоном сказал Середа.

- Ты это кончай, еще язвить он тут будет - обиделся Лёха. Умом он понимал, что в общем, Середа имеет право посидеть отдохнуть после драки и полученных плюх, но глумиться-то зачем? Как - никак его ололораш бой решил и дал возможность Лёхе вступить не в первых рядах, но все-таки.

- Это я девиз на кинжале прочел. Готический шрифт, правда, но я его читать тоже могу - Арбайт адельт, вот тут что. 'Arbeit adelt'. Непонятно, при чем тут работа? Они ж солдаты же? В форме, с оружием. Я сейчас, еще чуточку посижу - и буду в полном порядке - немного виноватым голосом заявил Середа.

- Время мало нам - шмыгая носом, сказал подошедший Жанаев.

- Эт точно - согласился Середа.

- Белье снимешь с этого? - спросил Лёха. Бурят слегка усмехнулся и кивнул. Понял, что не вполне еще боец этот потомок, брезгливый еще. Мундир вишь снимает, не морщится. А бельишко - не хочет. Сам Жанаев к этому относился спокойно, не та беда. В драке этой, правда хорошо потомок действовал и ножом удачно пырнул, вовремя и в нужное место, аккурат под ремень. Попал бы в ремень - не пробил бы, а он, видать, знает, куда бить. Вслед Лёхе бурят посмотрел не без уважения.

Боксер таращился в небо остекленелыми карими глазами. Лёха почему-то думал, что арийцы все как один должны быть светловолосыми и голубоглазыми, а этот дохлый спортсмен был смуглый брюнет, прямо цыган какой-то. Вот у этого мундирчик был похуже качеством, без цацок блестящих, петлицы голые, просто черные тряпочки нашиты, но повязка тоже есть и как у офицера - тканый треугольный щиток над повязкой. При всей простоте - и у этого кинжал на боку, такой точно брат-близнец Лёхиного.

Вскоре подошел и Жанаев, помог. Оттащили голые трупы чуточку подальше, свалили в яму с водой и накидали сверху папоротника. На пару дней вполне хватит, а там они уже будут далеко. На багажниках велосипедов еще висели какие-то сумки из дерматина, но осматривать их времени не было. Время и впрямь поджимало. До приметной березы идти было недолго, а вот до деревни надо еще добираться.

- Ну, ты как? - с тревогой спросил менеджер артиллериста.

- Бывало и гаже, но реже - усмехнулся тот.

- Тогда давай переодеваться - поежился от будущей перспективы Лёха.

- Погодь минутку - откликнулся Середа, вытаскивая из карманов трофейной униформы бумажники, какие-то бумажки и прочие мелочи.

- Да чего копаться-то?

- Надо же понять, кто это был. Главное в театральной постановке - это грамотная режиссура! Если мы с тобой играем роли - как говорил Станиславский - главное понять сверхзадачу. Если б нам не поверил великий Станиславский - меня бы это не пудрило вовсе, хай ему грец, этому режиссеру, а вот если нам эти оружные громадяне не поверят - вот это будет тускло. И закидают нас не тухлыми помидорами, а куда более весомыми вещугами - нес какую-то околесину артиллерист, успевая при этом внимательно разглядывать все, что доставал из бумажников, передистывая какие-то тощие серые книжки в ладонь величиной.

- Ты что за пургу несешь? - удивился Лёха.

- Так меня учили в драмкружке - рассеянно заметил Середа.

- И бокс и театр?

- А то ж! Драмкружок, кружок по фото, а мне еще и петь охота - невесело оскалился вроде как в улыбке артиллерист.

- Короче давай, вечер скоро, темно станет - присоединился нетерпеливо и Жанаев.

- Поспешишь - людей насмешишь - отрезал знаток немецкого языка. Мысленно Лёха плюнул, но внешне остался спокоен. Спорить с человеком, умеющим боксировать, да еще и по голове получившему только что было неосторожно. Натянул на себя уже привычный мундирчик, от души надеясь, что вшей не осталось, штаны примерил, сапоги тесноватые. Подпоясался тяжелым от патронташей и штык-ножа ремнем и почувствовал себя вполне упакованным. Прошелся - неудобно, но, в общем, терпимо.

Середа тем временем закончил чтение и стал догонять Лёху, довольно споро превращаясь из красноармейца в странноватого типа. Выглядел впрочем, он достаточно прилично и сразу стал каким-то чужим. Бурят, иронично поклонясь, вручил не менее странную шапку - кепи. Словно взяли обычную мужскую шляпу с вдавлинкой, поля пришили к тулье, а спереди оставили вырез над козырьком и там, на полоске коричневой ткани красовалась нелепая кокарда в виде перевернутого треугольного щитка, опять же со свастикой.

- Ах, дивчачья радость, кавалер авантажный и пышный! - не без гордости заявил Середа, оглядывая себя в зеркальце, обнаруженное в кармане у плешивого щеголя.

- Пошли? - нетерпеливо спросил Лёха.

- Погоди малость. Мы тут замогилили двух чинов из национал-социалистического рабочего фронта. Что это такое - не знаю, но у того связиста, чей мундир на тебе, была солдатская книжка в виде паспорта, он из вермахта, вооруженные силы, значит, а у этих похожие, только написано рабочая книжка. Зато звания солидные - тот, которого ты зарезал (Лёха слегка поморщился), звание было - труппфюрер, а эти амуницию носил аж арбайтсфюрер.

- И нафига нам все это знать? - удивился менеджер.

- Мы будем играть роли. Роль должна быть внутренне непротиворечива. О, целокупна! Это тебе не театральные критики будут, а местный пейзане, а у них на фальшь нюх ого-го какой. Потому мы сами, для себя, понять должны - кто чего и куда. Сыграем плохо - сыграем в ящик. Понимэ?

- Ну и что с того, что эти трупофюреры - работяги, а не военщина. Ну, стройбат, что с того? - категорически не врубался в тему Лёха. В его понимании игра могла быть компьютерной, а игра актеров, да кому она нужна, главное спецэффекты компьютерные и в кино тоже. А в театр Лёха не ходил, разве что видел иногда в новостях про очередной скандал, когда косная публика не понимала прогрессивных режиссеров и начинала ругаться, что в спектакле Дюймовочка все ходят голые, пьяные и курят гашиш, а на постановке Онегина почему-то главная любовь идет между Онегиным и Ленским, а убивают они как раз топором на дуэли Татьяну, потому что она гомофобка. На все эти театральные бредни Лёха плевать хотел.

Середа в растерянности почесал свою светлую щетину. На помощь ему пришел неожиданно Жанаев.

- Ваэнные - жрат, спат. Квартириэры. Все. Рабочее - масты, вада, дарогы, шодхер разбирэ кто куда зачем. Вот. Не понимать никто зачим!

Когда бурят торопился и волновался, говор у него становился рубленным и не шибко понятным, но Середа тут же подхватил:

- Вот - человек с пониманием, в корень зрит. У военных задачи простые. Солдат накормить, по избам разместить. А тут может быть все что угодно. Может немцы тут что строить хотят. И мы должны это сами понимать, для себя. Для правдоподобности.

- Не усложняй. Немцы тут господа, вот еще всем подряд растолковывать всякие детали. Ходи как гусак и морду держи кирпичем - и все. Нам надо, а что надо - топ сикрет и все. Военная надобность! (Это Лёха слыхал из уст покойного Петрова и почему-то запомнил). Нам вообще надо придти, забрать Семенова, еду и линять. А ты тут кино шестисерийное собираешься ставить. Ты готов?

- Тьфу, я тебе про Фому, а ты мне про Ерему и всю благость его! Мы что, вот так вваливаемся, говорим, чтоб подали нам еду и Семенова и все? Так что ли? А они прям сразу нам и то и это на блюдечке с голубой каемочкой с земными поклонами? Ага, разбежались, аж ноги не поспевают.

- А мы просто приходим, требуем старосту...

- И как ты это видишь?

- Эээ... ну я спрашиваю по-русски...

Жанаев замотал башкой так, что потом спохватился - у него опять кровь из разбитого носа закапала.

- Не в обиду тебе будь сказано, но лучше б тебе молчать - заметил Середа Лёхе, сочувственно глядя на бурята.

- Это с чего бы? - удивился менеджер.

- Знаешь, раз уж я в офицерском наряде и с кинжалом, то поверь, лучше говорить буду я. Ты с этими крестьянами не знаешь как себя вести, а я все-таки из деревенских сам. Мне оны понятнее.

- А я что? - хмуро спросил менеджер.

- А ты основная ударная сила, будешь моей охраной - осклабился самодовольно Середа.

- Телохранитель?

- Ага, можно и так сказать - кивнул артиллерист утвердительно, а Лёха облегченно подумал, что ставшее популярным после перестройки словечко это и раньше было известно.

- А к слову - ты вообще шпрехен дойч или как? - спохватившись, спросил Середа.

- Неа. У нас в школе английский учили - чистосердечно признался Лёха, и испугался, что сболтнул лишнее, но артиллерист только кивнул головой:

- Раз так, то помалкивай больше. Тебе достается роль Кисы Воробьянинова, точнее - предводителя дворянства, надувать щеки и важно говорить 'Да уж!', то есть 'Йа, натюрлих...' Ты ведь читал '12 стульев'? Про Остапа Бендера и Кису Воробьянинова? - уверенно спросил артиллерист.

Упомянутую книгу Лёха не читал, но фильм смотрел и вроде даже не один такой фильм был. Его правда немного покоробило, что придется таким индюком выступать, потому он заметил развеселившемуся Середе:

- Я вообще-то несколько немецких слов еще знаю: 'Цурюк', 'Вег!', 'Хальт!', 'Шайзе!', 'Швайне унд шайзе', 'Гитлер Капут!', не, ну последнее я говорить не буду.

- Это точно. Политически выдержанно, исторически верно, но неуместно в конкретном случае - кивнул Середа. Глаза у него поблескивали лихорадочно, он был сильно взвинчен. Он уже входил в образ, заодно создавая сценарий и тут же прикидывая его выполнение. Раз Леха читал эту книгу и сценку с Кисой помнил, то собственно, на эту сцену Середа и ориентировался, режиссируя работу. Ему предстояло бутафорить в полную силу, и потому важно было, чтобы напарник сработал хорошо, желательно, чтобы он оставался этакой многозначительной загадочной фигурой, ширмой, отвлекающей внимание взыскательных зрителей. Когда у зрителей винтовки и вилы - спектакль должен быть безукоризненным. Некоторый опыт у Середы имелся, даже пару спектаклей силами драмкружка сам поставил - правда, получил втык от деканата за признаки формализма и эстетства в постановках. Конечно, лучше было бы, чтобы и Лёха мог говорить по-немецки, тогда получилось бы разыграть по самым типовым стандартам, которые грамотный Середа выудил в запоем прочитанной книжке О.Генри, про благородных жуликов Энди Таккера и Джеффа Питерса. Конечно, лучше бы солдата вермахта было сделать не подчиненным, а независимым, так сказать, параллельная командировка. Один из Службы Труда - переписывает названия и прочую статистику собирает, количество жителей, состояние дорог и мостов, количество сельхозугодий и прочее, из чего будет полезная информация про харчи. А вояка тем временем фиксирует численность 'сил самообороны', записывая важное про них и пожелания насчет оснащения и прочего, глядь и про Семенова узнает. Но раз напарник не понимает по-немецки, значит, и изобразить из себя немца вряд ли у него выйдет. Пара ошибок - и спросят селяне: ' А чому этот москалик тута тарабарщину бает?' И капут спектаклю полный. Так что пусть будет ширмой, тем более что весьма прилично знавший немецкий язык Середа по-английски был нибумбум. Проблема основная получалась в том, что роли надо было расписать заранее, Лёха на месте может лишь обращать внимание коллеги немецкозвучащей белибердой и жестами. Общаться-то они не могут. Получается, Лёха должен вести себя как студент или собака - все понимает, а сказать не может. Максимум, что уловит напарник - это сказанное на ломанном русском. Хорошо еще, что в этих местах не было такого количества немецких колоний, как в родном для Середы Причерноморье, где коренных немцев было много. А тут селяне немецким языком не владеют. Разве что найдется престарелый пятидесятилетний типус, который в молодости сидел в немецком плену, служил в австрийской армии или работал где-то раньше у помещика-немца, посему немножко знает. Но если он знает эти скудные слова, то должен знать и то, что немецкий язык все-же разный и фельдфебель в их императорском королевском полку говорил чуть-по другому, чем капитан. Да и чехи разговаривал по-немецки с иным выгвором, чем он сам, а уж тем более поляки или венгры. Если к ним в деревню уже заезжали немцы разного рождения - баден - вюртембергские пехотинцы и, скажем, швабы - танкисты, то селяне на это тоже могли обратить внимание.

Так что такой знающий язык селянин не опасен, разве что полезет с разговорами к напарнику. Значит, рядом должен быть все время напарник, в прямой слышимости и вид иметь самый что ни на есть важный и надутый, только так молчаливый Леха, из которого за вечер только пара слов вылезет, да и те по интонации - ругательства свою роль нормально отыграет. Артиллерист оглядел мрачного Лёху и решил про себя, если Леха не будет болтать, то сойдет. Вполне себе немец если внешне. Только вот еще брезгливости добавить. И высокомерия. А еще мешковатый этот летный старшина-писарь, сразу видно, что нестроевой. Нет в нем военной выправки, винтовку держит неумело, не бравый он, это вот плохо очень. А виденные немцы были, черти полосатые, таки военными - ловкими и подтянутыми. Лучше б Лёхе винтарь с плеча не снимать. Ну да, то, что Леха и Середа в разных формах не беда, наоборот, скорее хорошо. Гораздо чаще среди селян встречаются служившие в армии, поэтому те уже знают, что артиллерист и кавалерист по форме сильно отличаются. А тем, кто не знает - местный Мироныч или Михалыч разьяснит и мудрым прослывет. Мало ли по тылам всяких разных колобродит, армия - здоровенный организм, тыловой сволочи в каждой армии немерянно. Вот и играем тыловых глистов. И Лёха будет ширмой, многозначительной и непонятной. Как в '12 стульях'. Там эта сцена, в общем, классический способ постановки ширмы. И прототип Бендера, будучи одесским опером, применял это отнюдь не для добывания денег, а для более свирепых дел, рассказывал это Середе как-то один толковый мент, как раз участвовавший в его драмкружке.

Лёха смотрел на лихорадочно суетящегося артиллериста, которого было просто не узнать в новом обличьи, и уже прикидывал, как они входят в деревню, ведя коней железных за рога, и важный Середа тут же начинает спектакль, перед первыми же селянами, сразу заявляя:

- Я есть афицер Имперская служба Труд! Вы есть арбайтен на славу Рейх, кто не арбайтен тот повисайт немножко на верьевка! Труд махт Фрай, арбайт есть делать свобода! Труд во славу Рейх под начало Имперская службы Труд - это ваш шанс сделать карьеру и повысить жизненный уровень! Гибкий график, приятный коллектив, бесплатное пит...' эээ... это не отсюда... 'Вступай в ряды, крепи оборону и промышленность, работай, зарабатывай, богатей!' короче.

Потомок усмехнулся и коротко заржал как бы про себя. И бурят и артиллерист очень тревожно на него уставились.

- Чего? - спросил с недоумением их менеджер.

- Смеясса не нада! - уверенно и укоризненно заявил бурят. Ему все это не нравилось, причем очень сильно. И то, что Семенова отпустил одного, и что времени потеряли много и что эти два городских самоуверенных обалдуя лезут к зверю в пасть и не понимают, чем это пахнет, по глупости своей и легкомысленности городской. Чудом ведь не легли в этой дурацкой засаде, просто чудом, и дуралей с раненой рукой наделал ошибок одна другой толще, вместо мотоцикла остановив велосипеды. Провод-то по высоте был на мотоциклиста поставлен, потому там, где мотоциклист убился бы, эти двое только с велосипедов своих свалились. Да еще и выскочил наглец к слегка ушибшимся немцам даже без дубинки. С одной рукой! Чудом удалось победить, но вспоминать и рассказывать об этой победе бурят никому не собирался. Корявая вышла победа и нелепая. Нечем гордиться. Тем более тем, что не ожидал Жанаев увидеть двоих немцев, довольно плотно наступавших на бледного Середу. Хорошо, спинами стояли, и успел врезать по голове одному прикладом, сшибив его с ног, но бил со страхом, что опять винтовку сломает, и получилось слабо. А второго проглядел и снес его немец ударом кулака в нос как мальчишку какого-то. И больно было и еще больше - обидно. А потом, когда вцепился в немецкую ногу, чувствовал, что не удержит, кормленый немец был, сильный и пришлось зубами тому в мякоть вцепиться, как собаке какой. Нет. Нечем хвалиться и гордиться. А эти дураки не понимают, куда и зачем идут. И это совсем плохо. И помочь нечем. Ну, вот как им объяснить, что нельзя такими балбесами являться в село, где есть вооруженные люди? Их же моментально раскусят. И в одиночку Жанаев ничерта сделать не сможет, даже с пулеметом, тем более ему пулемет этот не знаком.

- Ржать - кончай. Ты должен себя чувствовать как немец. С пивной серьезностью. Немцы - они с достоинством, серьезные, все время на себя со стороны смотрят. Лучше пусть они тебя за спесивого дурака примут, чем проколют, кто ты есть. Нам тогда всем хана - и Семенову тоже. Понимаешь? Заржешь вот так в неудобный момент - и все, пиши пропало, касса закрыта, все билеты проданы!

- Да ладно вам! Это ж я здесь, там-то я понимаю! - начал отбрехиваться Лёха.

- Ага - сказал с таким видом бурят, что ясно было - не поверил.

- Да точно! Все, молчу и кроме шване и шайзе ничего не говорю - обиделся потомок.

- Не дуйся! Шванн - к слову лебедь. А швайне - свинья, не путай. Нам надо, чтобы все было просто и быстро. А чтобы все было просто - надо хорошо подготовиться, чтобы все было быстро. Селяне быстро думать не умеют, ум у них неповоротливый. Зато память хорошая. Потому все неувязки запомнят, но проанализируют не сразу. Это надо использовать. Селянина надо грузить информацией, чтобы ему думать было некогда - быстро заговорил Середа, облизывая сохнушие от волнения губы

- Забивая маломощное ОЗУ. Но помнить что кэш памяти у него безразмерный. Или правильно будет строго наоборот - крохотный кэш, но большой RAM - перевел на более понятную ему терминологию менеджер, не шибко, правда уверенно, но поняв суть. А суть получалась такая - сразу объем инфы селянин усвоить не может, но все запомнит и потом обработает с очень точными выводами.

- В общем, должно получиться так: мы приходим, облапошиваем и уходим. А они там потом уже будут дуимать: 'Слышь, Митричь, подь-ка сюды. Присядь. Вот смотри-кось, чо-то я думаю, оно не того. Не сходится'. И пусть думают, мы уже ноги унесем - вот так вот надо сработать - напористо и уверенно заявил артиллерист.

Лёхе стало понятно в общих чертах, что да как с деревенскими. А вот городские наоборот, сразу решают на лету. Но забывают, что было пять минут назад. И главное потом сами могут и не вернуться к нестыковкам, пока их носом тыкать не начинают. И Середа тоже видать, что горожанин, хотя и из деревенских, вроде. И Лёха тут же об этом сказал:

- Больно ты шустрый. Мне и поржать нельзя, а ты уже всех победил. Мысленно. Не, с таким настроением идти нельзя. Вдруг полдеревни говорит на немецком? Вдруг в доме старосты уже квартирует или там долечивается какой фашист? Вдруг покойные боксёр и плешивый уже бывали в деревне и велосипеды всем знакомы? Вдруг подъедут еще солдаты? А в любом этом варианте - тока по не хорошему выходит. И естеестно такое надо просчитать тоже.

- Вот для такого поведения и надо быть убедительным. Чего я от тебя и добиваюсь - вскипел самозваный режиссер деревенского хепенинга - Какая ещё отмазка перед рабами может требоваться господину? C ходу сунуть в рыло, построить всех, наорать для начала. Потребовать шнапса, жрать, баб и пленных для пыток. Ты в курсе, что они говорили между собой? Когда нас гнали колонной? Я не я буду - они нас нелюдью называли! Унтерменьшами! Понимаешь? Мы для них в лучшем случае рабочая скотина, рабы. И потому надо себя барами вести.

- Ты серьезно? - обалдел Лёха.

- Бис его знает. По месту смотреть надо. Но робость будет в разы хуже любой наглости, это ты помни. Начнем проще. Совсем просто. Вопросы к патрулю или кто там нас первым встретит: 'Шпрехен ли зи дойч?', 'Наши зольдатены в деревне есть?", и 'Кто в деревне есть говорит по-немецки?' - и сразу уже ясно будет. Врать немцам уже наверняка не хотят. Для селян картина привычная - начальник сам не лезет, ему докладывают. Ну и еще - селянин всегда боится начальников и всего городского, ибо оно непонятное. Даже если оно полезное - сначала идет опаска, извечное 'как бы чего не вышло, как бы хуже не стало' - на подсознании. Рассиживаться нам нельзя, чем быстрее - тем безопаснее. Ты главное щеки надувай. Тебе и не надо уважения. Это пусть перед мной пресмыкаются, а тебе важно не вляпаться, ты ведь штатский, даже подход-отход к начальнику не сможешь выполнить, даже честь толком не отдашь, вскинешь руку в пионерском приветствии - и привет! Ты играй тыловика. Важного и надутого.

- Надо мной же смеяться будут!

- Если кто посмеет смеяться в лицо германскому солдату - прикладом в харю. Ты ж видал, как они это делают, так что повторить не вопрос. А за спиной - нехай смеются. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Бурят неодобрительно повертел головой. Ему наглядно привиделось, как заходят Лёха и Середа в хату старосты, а там немец, да ещё в звании покруче этого труппенфюрера и говорит Лёхе: 'Комм цу мир!'. А тот не готов: 'Я-я, мир-мир!'. Не развернется ведь потомок в избе тесной с винтовкой. А у артиллериста хоть и пистолет, да рука одна - по второй как настучали, так вон даже свежая кровь через повязку выступила.

- Ты, в общем, будь рядом. И по сторонам смотри. Интонации - ключ к успеху. Они должны быть 'не своими' и одинаковыми. Мы же в плену побывали пару дней, слышали как немцы разговаривают, можешь попробовать. Даже небольшое изменение манеры разговора сразу сделает его 'чужим'. Ты это учти, если припрет, и будешь по-немецки или по-английски говорить - проинструктировал Середа.

- Учту - буркнул потомок, немного обижаясь за то, что его списали в тыловики.

- Ты не сердись - примирительно сказал режиссер - Сойдет все отлично, если солдату скучно, мерзко и вообще. Там еще будет вонюче и грязно, а возможно будут блохи, воши и мыши. Общаться с местными это выше тебя, а отвечать на вопросы уж совсем тыловой крысы, которая к тому же выше тебя по званию... но не может тобой командовать, это тоже не побуждает к монологам. Цеди сквозь зубы 'Йа, Найн, натюрлих, даст ист гут, швайне унд шайзе' - и еще несколько слов-фраз - и хватит. Понимаешь?

Лёха кивнул.

- Вполне достоверная роль выйдет - заверил его Середа - Лучше то, что ты сумешь нести с уверенным видом прямо не отходя от кассы в долгий ящик. Про 'звучит по-другому' - сообразят потом, если вообще сообразят. А вот если начать пыхтеть, придумывая ответ, при этом запинаясь и ломая язык - это будет заметно всем и сразу. Да, полноценный разговор сымитировать не выйдет, но изобразить пару обменов предложениями всё же, возможно, придётся. Иначе, если 'зольдат' одно 'яволь' загружает - не будет смотреться.

- Он золдат. Болтат не нада - опроверг его построения бурят, не шибко сведующий в драматургии, но четко знающий военную службу.

Лёха тем временем прислушивался к себе. Странные чувства какие-то получались. Вот совсем недавно он убил - ножом в рукопашной - человека. По всяким фильмам и играм он представлял себе два варианта последующих событий - если брать западный подход, то это должно было быть совершенно незаметно для организма. Убил - как плюнул. Никаких эмоций. По всяким интеллигентским терзаниям - метаниям отечественного производства он должен был заламывать руки, рыдать и предаваться моральным мукам, за то, что он - 'Убил! Человека! До смерти!'. Странным было то, что оба варианта не работали. Он ощущал совершенно иное. Трудно формулируемое, как и все в человеческих чувствах.

Бурят с Середой тем временем высыпали то, что было в велосипедных сумках на плащ-палатку.

- Прямо хоть на Сорочинскую ярмарку поезжай, хоть лавочку открывай - заявил почему-то довольный артиллерист, который с удовольствием копался в разложенной массе вещичек. Бурят тоже выглядел довольным. Ну да, мародерка - это святое - вспомнил Лёха базовый принцип большинства компьютерных игр. Но тут он был не вполне прав, потому как поблизости не было ни одного торговца, а вот каждая из вещичек могла в нищем лесном быту оказаться очень и очень полезной. Очевидно, немцы хорошо разбирались с тем, что надо таскать с собой и все, что было на плащ-палатке, оказывалось нужным в походной жизни. Особенно почему-то обоих спутников порадовали компас, мыло, фонарик, спички и бритва. А так там были и булавки и какие-то инструменты и ложки-вилки, как та, что у Жанаева оказалась и ножницы, и неожиданный маникюрный набор и баночки с чем-то и даже лакированное деревянное яйцо.

- Гляди - ка, безопаска! И лезвия есть свежие - обрадованно сказал Середа.

- Э, ты что, бриться натеял? - всерьез удивился менеджер.

Красноармейцы уставились на него с недоумением.

- А ты что, не будешь? - поднял брови домиком артиллерист.

- Дык и немцы были небритые, я специально глянул, да и на мордасах у меня шерсти совсем мало, да и не хочется фрицевским бриться. Он, может, больной, какой был! - начал отбрехиваться потомок.

- Небритый красноармеец - позор части! Не может красноармеец ходить небритым! - веско и уверенно заявил Середа.

- Так мы жеж как немцы идем - напомнил Лёха, глядевший на все эти приготовления к бритью с явным недоверием.

- Но, по сути, мы все же красноармейцы, а?

- Ты сам говорил, что для исполнения роли надо в нее вжиться, а тут толкуешь, что мы красноармейцы. И как мне после такого прикладом по башке крестьянам стучать?

- Ты будешь бриться или как?

- Не буду!

- Тогда я сам тебя поброю.

- Я не дамся!

- Жанаев подержит. Актер, как и красноармеец должен быть бритым. Жанаев, подержишь?

Тот кивнул, улыбаясь.

- Ладно, черт с вами, брей, если уж приспичило. Зануда! - сказал обреченно Лёха.

- Морду подставляй и щеки надуй, а то с пальцем брить придется - не вдаваясь в дискуссии, заявил артиллерист. Он уже успел намочить волосатый помазок, взбить пену на куске мыла и теперь с видом вдохновенного скульптора, собиравшегося сделать первый удар долотом по глыбе мрамора, оглядывал физиономию Лёхи.

Потомок понял, что не переспорит, потому обреченно смочил лицо водой из фляги и только успев спросить про 'с пальцем', подставил физиономию.

Намыливая вонючей пеной Лехину щетину, Середа с видом заправского парикмахера вел светскую болтовню, поясняя, что для старых, морщинистых харь, чтобы пробрить все складки давали за доплату соленый огурец и, катая его во рту клиент, таким образом, давал возможность пробрить все как надо. А если у клиента денег мало или скуп попадался - тогда цырюльник своим пальцем в рот влезал и изнутри щеки растягивал. Щетина хрустела под бритвой, было больновато, но терпимо. Лицо у Лёхи было пока без морщин и палец в рот ему Середа совать не стал.

- Ну, теперь давай я тебя - мстительно заявил Лёха.

- Вот те кукиш с маслом, чтоб я тебе свое личико доверил - рассмеялся артиллерист.

- Так ты же не видишь где не побрито - начал, было, потомок, но артиллерист ехидно показал ему зеркальце плешивого франта и попросив Жанаева подержать довольно ловко действуя одной рукой побрился. Бурят тоже использовал возможность, хотя у него растительности было еще меньше, чем у Лёхи. Умылись, действительно как-то полегчало. И наконец, священнодействуя, Середа из трофейного флакончика замысловатого взяв пахучий одеколон, пошлепал мокрыми ладошками всем троим по бритым местам. После этого, поглядывая в сторону быстро двигающегося к закату солнца, артиллерист с бурятом спешно стали разбирать вещи, прикидывая, что может пригодится в походе на село.

Лёху тем временем распирало. Нет, то, что он убил немца, не было ему безразлично. И угрызений совести не было совершенно. Может если б он зарубил старушку топором, что-то бы и возникло, но он свалил в относительно честной драке вполне себе бойца - и потому сейчас его пёрло и дуло. И странным образом ощущения эти были сродни тем, что испытал он после того дикого ощущения судорожной истомы, когда любил красивую вдовушку в той покинутой деревне. Сразу и не сказать, что за чувство. Скорее так - легкости и необратимости. Эдак раз - и все. И теперь - навсегда! Левел ап! Ликование какое-то, почти пьяное. И даже не ликование вроде. Ликование это не совсем, пожалуй, верно, а вот могущество, не 'всемогущество', а которое от слова могу - то да, ближе вроде. Ну, собственно, то же самое при, например, освоении кеттенкрада было, при прыжке с парашютом в первый раз в прошлом году - опа, я могу так! Я - могу! И - странное ощущение реальности. Очень острое. Запахи, вес, звуки - все как-то по-иному. Запахи стали отчётливыми, глубокими, насыщенными и густыми. Отчетливей, что - ли. Как после первитина. И вкус, и запах крови. Словно наркотика хапнул снова.

- Эге, ты что-то раздухарился - сказал Середа, оторвавшись от немецких сокровищ.

- Не, я в порядке! - возразил Лёха.

- Первая рукопашная? Первый убитый? - серьезно спросил артиллерист.

- Ну да... - признал менеджер.

- Ты это... того... в общем не считай себя главным после Бога, это чувство ложное, может подвести в любой момент. Ты главное помни, что и тебя так могут враз - и будешь так же и еще хуже - серьезно сказал Середа.

- Да ладно тебе, я в порядке. И все помню - заверил его потомок. Он немного успокоился, но ощущение перехода некоего уровня сохранилось. Хотя где-то в глубине сознания начало брезжить понимание, что переход на новый уровень означает, что он на самом низу этого уровня, и тут - никто и звать никак. А еще - и повезло. Прислушался к себе - колотит или нет? Нет. Не колотило, можно не приседать пока.

- Ну, пора двигать - решительно сказал Середа, заботливо размещая предметы обратно по сумкам. Собрались и пошли. Вечерело. Движения на дороге не было вовсе, потому шли уже нагло, посередке, только Жанаев с пулеметом крался по обочине, готовый нырнуть в кусты при первом же подозрительном шуме.

- Ты ехать-то сможешь? - спросил Лёха напарника.

- Конечно. А чего спрашиваешь?

- Так рука у тебя после драки-то...

- Я вообще без рук умею - хвастливо заявил Середа и смутился сам.

- Без рук нам не надо. А вот въехать бы неплохо. Мало ли уезжать надо будет быстро. Опять же вхождение в роль.

- Ладно - согласился артиллерист.

Собственно уже все было обговорено, бурят скрылся в подлеске, чтобы лечь засадой и в случае проблем прикрыть стрельбой отход, а пара ряженых уселась на велосипеды и тронулась в недальний уже путь. Лёха тревожно поглядывал на спутника, но тот вполне уверенно вертел педали. Для менеджера этот велосипед показался не очень удобным, но вполне слушался и пошел с нормальной скоростью. Мешала винтовка за спиной, да бачок противогазный бемкал о раму. Еще руки искали рукоятки тормозов, пришлось спешно отвыкать и несколько раз дергать ногой, чтобы привыкнуть тормозить цепью.

Середа уверенно пилил впереди и даже практически не вихлял. Пару раз он оглянулся через плечо на Лёху, смотрел оценивающе. Военного опыта у артиллериста было побольше, да и не тыловиком он был и потому сейчас тоже старался взвинтить себя, поймать кураж, обнаглеть до нужной меры, войти в роль. Внушить себе, что это - выход на сцену. Заодно сильно волновался за сопящего за спиной. Что уж говорить - потасовка с немцами-велосипедистами прошла паршиво, сам Середа в ней выглядел весьма убого, а этот писарек вполне себе драку вытянул. Но тут с одной стороны хорошо, что победу летчик этот наземный из штаба почуял именно сейчас. С другой стороны - занести его могло, видал такое на батарее после первых боев Середа. У писарька сейчас 'вдохновенный фонтан огня' в душе и дальше может получиться разное: от 'Ой, бля!' и лечь в тину до 'Где этот сраный Гитлер?!' Ну, и он явно сейчас в пограничье живет. Не о том всё, ему сейчас кураж использовать надо, пока не обернулся. Удача в бою - та ещё кобыла, из говн вынесет и сена не попросит. Главное сейчас успеть, пока Фортуна задом не повернулась.

Деревня открылась сразу вся. И транспорант этот над въездом тоже, как триумфальная арка. Размеренно крутя педали, оба спасателя не торопясь въехали в деревню. Середа величественно остановился сразу за транспорантом, огляделся. Лёха тоже, судорожно вспоминая многочисленные сериалы с гламурными гитлеровцами, приосанился, глянул вокруг орлом. Немножко ужаснулся тому, что деревня такая здоровенная оказалась, потом почувствовал под рукой гладкую деревяшку тяжелого приклада. Не торопясь, чтобы не получилось что нелепым, повесил винтовку на плечо, так вроде удобнее схватить, если что.

- Эй, юнге, малшик, комм! - громко и картаво каркнул рядом Середа. И прозвучало это очень как-то незнакомо, по-чужому очень. Лёха изумленно глянул на напарника, уловил его злобный взгляд и тут же исправился. Неподалеку стояло несколько мальчишек-подростков, и именно к ним артиллерист обращался. Мальчишки не без робости приблизились.

- Отвечайт! Здесь есть зольдаты дойтше Рейх? На жительствие?

- Не - замотали головами мальчишки. Вопрос, как ни странно, они поняли сразу.

Середа изобразил физиономией неудовольствие, нахмурился. Ребятня как-то незаметно попятилась.

- Альзо, гдье есть тут вам - тут Середа напрягся и выдавил: ссстарьоста? Мит аугенблик тафай-тафай зидесь! Бистро! Сстарьоста!

У Лёхи большая часть сил уходила на то, чтобы держать морду кирпичом и незаметно оглядывать все вокруг. Сразу показалось, что до спасительной опушки, где залег бурят очень и очень далеко.

Пареньки поняли сразу, что от них потребовал грозный немец, и тут же порскнули вдоль по улице, оставив из всей кучки только парочку, не то самых ушлых, не то самых глупых.

Середа тем временем опер велосипед о жердевую изгородь и на несгибающихся ногах горделиво прошествовал к стоящему неподалеку колодцу с журавлем. Там он не спеша достал из кармана блокнотик, карандашик, зачем-то понюхал, наклонившись к срубу, и стал увлеченно что-то записывать.

Селяне не заставили себя ждать - с разных сторон достаточно прытко поспевали две группы - слева пара парней, босых, но с винтовками и мальчишка с ними, справа - благообразный бородатый селянин со свитой - вот на этого Лёха сразу подумал, что этот видать староста. И взволновал он куда меньше, чем двое губошлепов с винтовками, которые выглядели бы вовсе невнушительно, если б не оружие. Впрочем, тут менеджер вовремя вспомнил, что он не хрен с бугра и не фантик какой, а арийский героический воин и винтовки и у самих найдутся, потому, не давая себе испугаться как следует, сдернул карабин с плеча, грозно схватил его обеими руками и рявкнул, неожиданно очень уместное в этой ситуации:

- Хальт!

К его огромной радости босые гопники в кепках, но с винтовками, оторопели и тут же задрали руки вверх. Староста же со свитой наоборот поспешил куда пуще.

- Кто есть тут говрить по-немейтски? Вэр шприхьт ауф дойч? - оторвавшись от записывания чего-то в блокнотик, строго спросил у подоспевшего бородача Середа. И надо сказать, что фраза это прозвучала странно и чуждо, да еще и ударения лукавый артиллерист сделал не там, где положено, отчего и Лёха не вполне и не сразу вопрос понял.

- Не вем, пан, не зрозумив, не розумій по-німецьки - заторопился бородач, весьма опасливо поглядывая на ощетинившегося Лёху.

- Зер шлехьт! - укризненно заявил ему Середа.

Староста изобразил всем телом крайнюю степень виноватости. Ему только хвоста не хватало, такого же пышного, как борода, он бы его сразу поджал для полноты картины.

- Это есть отшень плёхо - наставительно продолжил ряженый арбайтсфюрер воспитательную работу.

Староста изобразил еще большую виноватость, хотя вроде уж дальше было и некуда.

- Вэр бист ду? Кто есть ты тут? - ткнул пальцем в виноватого старосту Середа. Получилось это у него величественно.

- Староста я, Олександр Гогун - часто и низко закланялся бородатый.

- Ах, зо! Это есть кто? Документе фюр ваффен? Папиер? Бьентофк - докумиент? - палец указал на пару гопников с винтовками.

- А, документи на зброю? - расцвел от догадки староста и кивнул одному пареньку из своей свиты:

- Миттю принеси папери пану официеру!

Тот только пятками засверкал. Середа не стал тратить время на разглядывание аборигенов, а снова стал что-то черкать в блокнотике, что явно не понравилось старосте.

- Вифиель вассер махт дас гут? - словно студента на экзамене спросил строгий арбайтсфюрер местного вождя.

- Вибачте пане, не розумій по-німецьки - с полным раскаянием заявил нерадивый староста. Манипуляции у колодца с блокнотиком и главное - записью чего-то грозного непонятным этим типом, щедро украшенным свастиками явно настраивали старосту на самое худшее. На его счастье подоспел малец с бумажками, которые тут же забрал Середа.

- Полицай баталльион... Аблёзунг фон цеен меньшен траген... Зельбстфертайдигунг ваффе... Ди ист рихьтихь! Гут! Сильи самоопоронны... Десьять полицай! Гут! - и тут Середа махнул гопникам с винтовками рукой, дескать, ладно, опустите грабки. Мрачно поглядевший на это Лёха смекнул, что пока можно винтовку закинуть на плечо. Гопники в кепках подошли поближе и таращились на попугайного Середу, оставив Лёху без внимания, таких, наверное, уже видали.

- Панове, будьте ласкаві поїсти! - ласково сказал староста, поедая глазами преданно черт знает откуда явившееся суровое начальство.

- Вие? - холодно спросил Середа.

- Кушать, исть просимо - напряженно подыскивая слова, понятные этому чужаку сказал староста, делая нелепые жесты, которые при некотором воображении можно было бы представить как нарезание чего-то и потребление некоей похлебки ложкой.

- Кушайт? Шпек, яйки, боржч? - наконец понял недогадливый Середа. Лёха, находясь в некоем взвинченном, лихорадочном состоянии с колоссальным трудом подавил в себе желание ляпнуть что-то типа 'Я-я, фольксваген!'. Твердо помня, что ржать нельзя, он отчаянной судорогой подавил ухмылку и от этого еще свирепее вытаращился на селян. Ближайший к нему гопник с винтовкой даже попятился опасливо.

Староста так истово и радостно закивал башкой, что поневоле напомнил Лёхе рок-металлистов, только те трясли длинноволосыми гривами, а у старосты голова была плешивой, свою меховую шапку он почтительно снял на подходе к гостям.

- Не есть время! Сначаль делайт дело! Неметский орднунг - делайт дело бистро и неотлажательно! Дойче зольдатен унд официерен не пить на служб! Альзо, ви есть сстраоста это деревнь?

- Я - закивал Гогун.

- Эрстенс. На мой человек нападайт местний бандит. Я имейт информаций, этот бандит из ваш деревнь. Ви есть соббщайт - кто это бандит. Ми есть наказайт экзекуцион махен. Бандит дольжен повисайт на верьеовка. Не выполняйт мой бефель - я давайт рапорт оберкоммандо и ваш деревнь фернихтен зайн. Уничтожайт. Населений гейт ин дие лагер, имустчиество реквизиерен. Ви есть меня понимайт?

Староста обомлел. Высыпанные мелким горохом слова немецкого офицера вызвали у него легкую оторопь. Он аж на шаг отступил.

- Пан офіцер, у нашому селі бандитів немає, ми всією душею за Рейх і за батьку Хітлер! Це вам все набрехали, либонь миколаївські набрехали! Зараз начальника самооборони запитаю - що він скаже! - заторопился он. Посланный старостой пацан тут же засверкал пятками, рванув куда-то за каким-то дядькой Олександром.

Середа стоял молча, смотрел крайне неприятным взглядом и от него буквально несло холодной, злой и самое пугающее старосту - неотвратимой силой. Гогун отлично знал таких упертых, да и порядки ему были известны - такие государственные люди просто напишут одну-единственную бумажку - и все - как под паровоз на железке попадаешь. И просить бесполезно и подкупать. И, в общем, этому офицеру вполне вероятно наплевать на пострадавшего своего подчиненного - но орднунг есть орднунг. И самое главное - сам Гогун безоговорочно и со всеми потрохами, с радостью, взялся служить новой власти - хотя бы потому, что не любил москалей. Почему не любил - и сам сказать не мог. Возможно, потому, что был холуем до глубины души и ему было нужно, чтоб над ним был Господин, которому он мог бы истово служить. Служа им и самому можно стать господином, ну не так чтоб Господином, но господинчиком - вполне можно. А нынешние москали как-то не выглядели господами. Товарищем же им Гогун быть не хотел.

- Где есть нашальник самооборон? - поторопил немец-Середа.

- Та он уже йде! Давай швидше, пане офіцер чекає! - радостно-нетерепливо позвал староста подходящего усатого мужика - этот был в отличных сапогах, полувоенной форме, лобастый и винтовка на его плече выглядела не деревянной игрушкой, как ее неумело таскали босоногие гопники, а привычным оружием и символом власти. Видно было, что мужик крепкий, себе на уме, явно с военной подготовкой. Впрочем, арбайтсфюрер на него глянул недовольно, видимо досадуя на задержку.

- Альзо? - поднял бровь Середа, глядя на старосту все тем же гадким взглядом.

- У чому справа? - деловито спросил подошедший мужик, попеременно глядя то на немца, то на старосту.

- Так ось бандит якийсь на їхнього напав, а хтось сказав, що ми бандита ховаємо - начал вводить его в курс дела глава сел.

- Хто-хто ... Ніколавскіе звичайно, сволочі. Вони на таке мастаки - безапелляционно прервал речь гражданского вождя начальник вооруженных сил села. Видно было, что вооруженный вождь к старосте относится в лучшем случае снисходительно.

- Так что есть вам сказать для я? - поторопил их арбайтсфюрер.

- Зараз, зараз! Каже, якщо не видамо - поселення спалять, людей у табір, а добро розберуть! - обрисовал обстановку в красках глава села.

- Це вони можуть - не стал спорить вооруженный. Лёху поразило, что взрослый, опытный мужик ни на секунду не усомнился в том, что да, любой пришлый фриц может разорить поселок на счет раз. Но мужик выглядел спокойным, прикидывал что-то про себя. Впрочем, винтовку он даже не шевельнул, видимо решал проблему, не видя надобности в крайних мерах. Староста тоже морщил лоб.

- А може це той москалик, що вчора за картоха прийшов? - спросил вооруженный.

- Він живий? - словно бы удивился староста.

- Ну да.

- Давай його сюди швидко - обрадованно приказал глава села.

- Пан офіцер, наше безпосереднє начальство - в районній поліцейської управі. Ми всіх затриманих туди повинні відправляти - начал пояснять начальник самообороны.

- Вие? Что ти есть говорийт? Я не пониамайт!

- Мы пленных красноармейцев, жидов, коммунистов по инструкции обязаны брать и отправлять в районную полицию. Там следователь и тюрьма. Инструкция такая, орднунг - совершенно неожиданно на чистом русском языке стал размеренно пояснять усатый.

- Вы аррестовайт бандит? - обрадовался Середа.

Пара местных вождей переглянулась, потом после заминки староста закивал.

- Экселленц! Это есть карашо. Орднунг - карашо. Я писайт расписалка! Ви показаййт в полицайамт! Ви получайт наград за служба Рейх! Ми вешайт бандит! Орднунг и тихо на территориен. Гут! Карашо! Альзо, вайтер. Ви есть сообщайт мне скокое у деревнь здессь есть колодезен. Дизер колодьезен - ейн? - Как есть много воды давайт этот бруннен? Нихьт ферштеен? Альзо, как есть этот кольодьёзь? Вода, понимайт?

- А, дає воду, дає! - понял староста, но вопрос этот его озадачил и, пожалуй, опять же напугал.

Середа деловито зачеркал в блокнотике, видно было, что из-за раненой руки получается не очень, приходилось класть блокнот на предплечье и черкать почти на весу. Местные переглянулись.

- Альзо, во ист бандит? И сколькое у вас колодьези тут есть? - строго глянул артиллерист на собеседников.

- Колодцев два - этот и на соседней улице.

- Ще ж є! - удивленно глянул на него староста.

- За мовою стеж! - равнодушно, но веско и при том предостерегающе, сказал ему усатый. Лёхе он не нравился чем дальше, тем больше, если староста скорее был лисой, этот сукин сын с винтовкой был больше похож на медведя, а про медведей слыхал Лёха, что они, сука, коварные. Потому Лёха не перестал потеть от волнения и держался настороже, готовясь в любой момент открыть стрельбу.

- Петро, збігай скажи щоб Стецько цього привів москаля, що вчора попався - между тем распорядился усатый начальнык самообороны.

- Кінь який привів? - простодушно и уважительно глядя на немца и велосипеды спросил босоногий пацан.

- Трепло кукурудзяна! Так, того! - рассердился усатый и пацан рванул, сверкая пятками.

- Казайт мне цвайте колодезь! - велел Середа старосте. Тронулись было вчетвером, но артиллерист жестом остановил обоих сопровождающих с винтовками и староста ушел с ним один.

- Пан фельдфебель, вы говорите по-русски? Чи говорите ви по-українськи? Любите ли сало? Хотите ли присесть, сейчас табурет прикажу принести - начал спрашивать со всевозможным почтением усатый у стоящего столбом Лёхи.

- Найн - буркнул потомок и всем видом дал понять, что не понял ничего из всей этой болтовни, стараясь смотреть все так же настороженно и недоверчиво. И еще более напрягся, когда после нескольких минут ожидания из проулка слева под конвоем аж двоих парней с винтовками наперевес, вышел драный и босой Семенов. Смотрел боец одним глазом, потому как второй заплыл под роскошным синяком, пухлым, на поллица, сине-багрово-фиолетовым. И пилотка, сидевшая раньше всегда на его макушке и ставшая уже похожей на тюбетейку тоже куда-то делась. Он мазнул глазом по Лёхе и отвел взгляд в сторону, на бурьян у ограды из жердей. И когда его остановили, так и смотрел себе под ноги.

- Ось старший, як ти наказав - отрапортовал тот из конвоя, что был постарше.

Эта парочка тоже категорически не понравилась менеджеру. Опять же и обуты они были и одеты справно в странную смесь разных военных форм и смотрели нехорошо, цепко, как опытные служебные псы. И особенно разозлило, что винтовки они держали привычно, ухватисто, а вот про себя Лёха такого не сказал бы.

- Цей по-людськи не розуміє, (усатый невзначай показал глазами на Лёху), а той - трохи говорить по-москальські. Тому не мели даремно - предупредил начальник своих подчиненных.

- Даремно москаля віддаємо, ще й кобилу вимагатимуть повернути. Москаль на допиті розповість - заметил хмуро один из полицаев.

- Ніхто його допитувати НЕ БУДЕ. Його повісять завтра, не встигне. Він когось з німців образив, розсердилися. А вони один за одного горою. Бо камарады! - усмехнулся старшой.

Лёха тут же встрепенулся, показав, что услышал знакомое слово. И стал потеть еще сильнее.

- Бач, ожив. Слово знайоме почув. Він взагалі хто? - усмехаясь одими глазами, совершенно невинным тоном спросил один из конвоиров.

- Пес його знає. При офіцера цьому ошатному. Чи то денщик, чи то охорона - с невиданным почтением в голосе пояснил старший. Будь Лёха кошкой, что слов не понимает, а ориентируется на интонации, то обрадовался бы доброму слову. Он и обрадовался, плечи распрямил, приосанился.

- А видно, що тиловий щур. Мундир сидить як на корові сідло - с еще большим уважением сказал конвоир.

- Так, у тих, що на танках проїжджали вид був бравий - согласился и второй конвойный полицай. Менеджер поднапрягся и вообще стал походить на бронзовый памятник. Полицаи таки сдержали фасон, не прыснули. Не заржали. Выдержка у них была, определенно. Стояли с постными мордами, почтительно, на дистанции.

- Добре москаля не застрелили - сказал высокий конвоир.

- Вдало підвернувся - согласился старший.

- Цікаво, хто це німцям наябедничав? - поинтересовался тот, что пониже.

- Так миколаївські ж, хто ж ще. Вони ж тоді за жидівські шмотки образилися. Пам'ятаєш, вимагали більше, мовляв від них троє в акції працювало? - уверенно заявил старший сил самообороны. Видно было, что он опытный интриган и отлично видит тайный ход вещей.

- Гаразд, ми їм теж дьогтем ворота помажемо - кивнул высокий полицай.

Помолчали.

- А куди дядько Олександр пішов? - спросил низенький, высморкавшись оземь.

- Офіцер цей колодязями цікавиться. Вода питна потрібна означає - сказал старшой. Двое кивнули. Лёху немного удивило это понимание, видно было, что сейчас все три самооборонщика усиленно думают - хорошо это или плохо, что немцы интересуются их водными ресурсами.

Потомку тем временем надоело стоять, словно памятник - да еще и спину заломило. Вспомнив, что конвоиры на марше шли с примкнутыми к винтовкам штыками, он сдуру взялся примыкать штык к своему карабину. Лучше бы он этого не делал. Для начала штык застрял в ножнах, потом он чуть не уронил винтовку, выдергиная чертов штык, потом штык никак не хотел насаживаться на нужный для него штырек, а защелка не хотела его фиксировать.

- Вот я и прокололся! - в отчаянии подумал Лёха.

- Точно тилова щур. Карабин видно в руках перший раз тримає - совершенно нейтральным тоном, словно обсуждая вчерашнюю погоду заявил высокий.

- Нє, другий - лениво возразил старшой.

- Чому?

- На присяги тож давали - пояснил уверенно усатый.

- Штатський, видно в армію недавно взяли. Може бути писар? - поинтересовался без всякого интереса высокий.

- Слухай, старший, а може це теж москаль? - неожиданно спросил второй конвоир.

Штык в руках Лёхи, чуть не вывернулся скользким угрем.

- Ні, я давно дивлюся, мундир точно його, він весь час морду від поту витирає, так жодного разу повз кишеньки не схибив. Мундир точно його. Інша справа, що на них хтось напав, ось вони і перелякалися, одне слово тилові. Найточніше - коли одяг чужа - повз кишень промахуються завжди. Себе згадай і польський цей кітель - уверенно пояснил старшой ткнув толстым указательным пальцем в странного серого цвета китель на конвоире. Лёха не очень понял, что он сказал, но все три полицая продолжали стоять спокойно, да и напрягшийся было, Семенов опять обмяк. А штык, наконец, щелкнув пружинкой, встал на место, как влитой.

Леха перевел дух и победоносно оглядел наблюдавших за его потугами полицаев. Кроме почтения на физиономиях у них ничего не отражалось, были б они не деревенской публикой, а воспитанными горожанами - встретили бы эпохальное деяние арийца дружными и продолжительными аплодисментами. А так только и сказали уважительно:

- А молодець солдат! Він, напевно навіть і заряджати вміє і може бути навіть патрони в руках тримав.

- Ні, це навряд чи. Показували йому патрони здалеку, це напевно було.

- Штик-то він хвацько примкнув, менше години возився. І навіть гвинтівку не знизила жодного разу.

- Таки я і кажу - тилова щур - подитожил усатый. Его рослый подчиненный согласно покивал головой, не стал опровергать начальство, что вообще-то именно он первым назвал Лёху 'тыловой крысой' и потом задал более насущный вопрос:

- Нагороду цей офіцер обіцяв за упіймання бандита. І розписку дасть. А в поліцейській управі пайок обіцяли виписувати, дивись побільше пайка буде.

Старший явно имел на перспективу награды другие виды и в увеличение пайка не верил:

- Нє, це ж німці. Дадуть може письмову подяку або єфрейтором мене назвуть.

- На медаль не розраховувати?

- Чорт його знає, дивлячись як цей офіцер всі розпише - ответил старший. Видно было, что он вовсе не против медали. Но увеличение пайка явно было ему милее. Через несколько минут, показавшихся менеджеру просто вечностью, наконец, вернулись Середа со старостой.

Очень вовремя, потому как непойми с чего Лёхе жутко захотелось жрать. То есть жрать ему хотелось и так, за все время пребывания в плену и после он сытым ни разу не был, но тут просто какая-то катастрофа приключилась с желудком, он стал вдруг совсем бездонным, открытым в космические бездны. Но при этом, так же внезапно, захотелось в сортир. Невыразимо. Два этих несочетаемых в нормальной жизни желания, можно сказать, овладели Лёхой. Императивно. Вполне годилось такое старое слово - обуревали.

- Камрад, ай вишь нах сортир геен райт нау иммедиатли форева импичмент! - сказал уверенно потомок артиллеристу.

- Сортир? Ду вилльст ауф дие Туалет цу геен? - удивленно переспросил Середа.

- Яа, натёрлихь! - выдал добрую половину своего немецкого словарного запаса потомок, понимая, что нужно поспешать и побыстрее. Напарник понял это с лету и тут же напряг местных:

- Казайт майн камрад тут где есть сортир! Бистро! Унд рука руку мойт! Ферштеен? Понимайт?

Староста понял это сразу, видно человеку административная жилка была не чужда.

Десяти секунд не прошло, а уже один из гопников с винтарем уважительно сопровождал воина Рейха в полевой сортир. Лёха искренне удивлялся своей странной реакции - не с чего ему было так хотеть опорожниться. Банально - нечем. Но удержу нет, так хочется.

Один из гопников - тот, что пугливый - уважительно забегая вперед, и делая неловкие жесты руками, привел в будочку за домом, состряпанную из всякого деревянно-хворостинного хлама. Проявляя максимум осторожности, чтобы не уронить в выгребную яму винтовку и не свалиться туда самому, больно уж все было хлипко, в жутко неудобном состоянии и антисанитарных условиях Лёха сделал свои дела и оторопел, вспомнив, что бумаги в будке нет, а лопухи вокруг не растут. Пару секунд он думал, потом вспомнил, что он тут не кто-нибудь, в героический арийский воитель и, приоткрыв убогую дверку, высунул злую морду и прорычал:

- Шайзе! Швайне! Пенис энларджемен икзерсайз ревью! Пэйпа, шайзешвайне! Пейпа! Тоулетпейпа!

Сопровождавшее Лёху в походе по тем местам, куда короли пешком ходят, доверенное лицо обалдело шарахнулось в избу. Потомок уже подумывал плюнуть на гигиену и натянуть портки как есть, но тут кепарик притащил цельных два листа отличной желтоватой мелованной бумаги, выдранных из какой-то солидной книги. Формата А-4. С каким-то текстом на совершенно нечитаемом языке - вроде, как и латиница, а буквы с какими-то закорючками дополнительными. То ли польский язык, то ли чешский, а может и еще чей.

Из такой роскошной бумаги можно было сделать бы что угодно, но вот как туалетная она не шибко годилась, оставив у Лёхи странное ощущение, что он употребил полиэтиленовый пакет. Настроения это не добавило, но было приятно, что этот холуй прислуживает.

Холуй стоически дожидался окончания процесса. Из кабинки, которую скорее тянуло назвать хижинкой, Лёха отчетливо слышал, как кепарик разговаривает с приятелем, таким же охламоном, только помладше и без винтовки. Говорили они в голос, видимо поняв, что злой германец не понимает человеческой речи:

- Культурний німець-то, папірець зажадав - не без почтения, но и с долей сарказма заявил тот, что бегал за бумагой.

- А ти що йому дав? - поинтересовался второй.

- Так папірець з книжки товстою. Що від тих жидів евакуйованих, що за селом постріляли. Толку від неї все одно немає, хіба на підпал - расставил точки над I вооруженный.

- Європа - уважительно признал его приятель.

Принесли ковшик воды, полотенечко, Лёха сполоснул руки и теперь терзаемый только лютым голодом вернулся к основной компании. Бояться он уже устал и больше как-то и не боялся. Впрочем, бояться вроде было и нечего - артиллерист уверенно вел свою партию и, как оно и бывает, один умелый актер вытягивал весь спектакль. Глядя на него, и потомок ощущал себя заезжим европейцем, попавшим в дикую русскую деревню с варварами. Помогало и то, что деревенский быт был ему незнаком совершенно, язык он не вполне понимал да и уважения к местным не испытывал никакого.

- Alles ist gut? - немножко насмешливо, но по-товарищески участливо спросил Середа партнера.

- Яаволь! - браво ответил Лёха.

- Тогда я проводить расследствий! В присутствий мой коллега и полицайперсонален я допросить есть этот бандит. Альзо! Отвечайт, Du, Arschkeks, ты есть нападайт на немьецкий специалист утро? - грозно обратил свой орлиный взор арбайтсфюрер на понурого Семенова.

- Відповідай сволота, коли тебе пан офіцер запитує. І краще скажи "Так", тобі все одно здихати, а так обійдешся без пари стусанів да прикладом по спині ... - по-доброму посоветовал не запираться усатый старшой.

Семенов зло глянул на него одним глазом и глухо буркнул:

- Я нападал на немцев и нападать буду. И таких как ты тоже буду гробить!

Середа несказанно обрадовался и, словно боясь поверить в удачу, переспросил:

- Сьегодиня утро - есть ты стреляйт, Saukerl? Ти есть иметь зольдатенбух? Докумиент?

Мутный Семенов не стал спорить.

- Да, я стрелял! А документов у меня нет.

- Перфект! Я есть говорийт, что я тьебя найти, а со мной спорийт коллеген! Я тьебя найти! Вундербар! Ти есть попадайтся! - казалось, что улыбающийся во весь рот офицер сделал огромную ставку, и теперь получил джек-пот.

- Это есть велик помостчь для Рейх, для Фольк! Это не есть ротармист, эр хат кайне документен, он есть бандит! Ми есть судить военно-военным судом по закон и повешайт! Бандит повисайт на верьевка, все благодейнствий! Я писайт расписайка! Вас награждайт!

И, не откладывая дело в долгий ящик, щеголеватый арбайтсфюрер показал руками, что ему нужен стол и стул. И то и другое было тотчас вынесено, причем никто уже и не помнил, что совсем недавно для черканий в блокнотике арбайтсфюреру стол не понадобился. Наоборот, такая торжественность как-то даже и умилила и обрадовала деревенских. Стояли и радовались, пока офицер садился поудобнее. Потом Середа, не торопясь, с толком разложил письменные принадлежности. Карандашик с чехольчиком, блокнотик, еще какие-то разноцветные листочки.

- Ви написайт мне списка тех, кто отличнился при поймке этот бандит! Я есть упомянуть в рапорт, как помойшеников. Это есть для вас польза для потом, война капут, Рейх награждайт своих верных сотрудник! Немейский архив - самий точн! Все аккуратни. Все сведений. Ви есть понимайт?

- Пан офіцер, а землю коли роздаватимуть? - быстро спросил староста. Глаза у него заблестели, да и остальные селяне поднапружились от его вопроса.

- Опослей капут война. Рейх побеждайт - и давайт своей зольдатен унд полицаен бонус! Наград - каждыий! Пока война - не есть гут это делайт. Цу фрю, рано. Кони на переправ не есть гут меняйт, так вас говорийт альте руссише Редензатц. Варшайнлихь ви получайт землия в Индиен. Или Африк. Ви есть хотеть получайт зимлиа в Индиен?

ѓ- Боронь боже, навіщо нам Африка, нам би ось ту земельку, що миколаївські собі підгортають, та лісок ... - заторопился староста.

- Это есть неважнец! Рейх награждайт тех, кто работать карашо и наказывайт тех, кто плёхо! Пишить списка для рапорт. Не есть все, десьяток, не болше. Луччихь!

- Олександр, пиши ти у тебе почерк краще - сказал поспешно бородатый усатому.

- Гаразд - согласился тот и, отдав винтовку одному из подчиненных, склонился над столом, довольно шустро корябая бумажку из блокнотика огрызком химического карандаша, запасливо оказавшимся у него в кармане.

- Стецько не забудь вписати - напомнил староста.

- І Мирона - торопливо сказал из-за спин невысокий полицай.

- Його то навіщо? - удивился старший.

- Тобі ж сказали - врахують, коли землю видаватимуть.

- А, це так, у німців порядок - согласился тот, старательно записывая и неведомого Мирона. Арбайтсфюрер тоже не сидел, сложа руки, для своей расписки он выдрал к удивлению Лёхи пару пустых листков из той самой 'рабочей книжки' покойного плешивого щеголя.

Почерк у Середы оказался очень кучерявым и пару раз старшой полицай не без зависти и уважения поглядел на пишущего офицера. Наконец, список имеющих заслуги перед Рейхом селян был готов.

- О, карашо! Есть толков написан! Хвалью! Деревнь, дата, нумерациа - довольно сказал офицер и тут же посуровел:

- Абер это есть Витце? Варум пять раз написайт 'Олександр Гогун'? Пять раз земля давайт? Жульник?

- Никак нет, пан офицер! Полдеревни у нас носят фамилию Гогун. И Олександрами многих зовут. Это есть однофамильцы. Я - Гогун Олександр, староста тоже Гогун Олександр - он мой дядька и тот тоже Гогун Олександр. Мы тут все - Гогуны - старательно и убедительно объяснил старший полицай, легко перейдя на русский язык для того, чтобы немец не подумал, что тут его обманывают. Остальные согласно и старательно кивали, подтверждая сказанное.

- Ах, зо! Und sie sind alle Namensvetter! Und barbarischen Sitten im wilden Land! - пояснил для своего камарада артиллерист. Лёха важно кивнул головой, якобы поняв.

- Wie eine chinesische Puppen - весело заметил артиллерист и не спеша дописал свою расписку, завершив труд залихватской хвостатой подписью внизу. Смотрелась расписка солидно.

Селяне тоже оценили этот документ и староста, бережно сложив его вчетверо, запрятал во внутренний карман пиджака. Офицер довольно ухмыльнулся. Глянул на темнеющее небо.

- Альзо, на последни. Я есть хотеть купить у вас свеж провизий. Ихь бецале денги. Шпек, яйки, масл, огурки, лук и так далий. Унд айне фляше 'перватч'.

- Відзначатимуть велику свою перемогу над червоними бандитами. Цільного москаля повісять. Велике свято - шепотом сказал стоящий рядом полицай своему приятелю. Тот испуганно глянул на сидящего поодаль Середу и шепнул в ответ:

- Замовкни!

- Пан офіцер, а не могли б ви обміняти провізію на сіль? Провизию мы, конечно, вам доставим и будем и впредь с удовольствием, но лучше бы на соль обменять, а деньги вам еще пригодятся - вкрадчиво сказал усатый старший над самооборонцами.

- Э, гроші чи що тобі не потрібні? - пихнул его локтем в бок бородатый староста.

- А ти спробуй уцпі сіль за гроші - магазин тут відкривати не будуть - обрезал его усатый.

- А, то так - спохватился благообразный начальник деревни.

Лёха зыркал внимательно по сторонам и ему страшно не понравился тот факт, что народонаселения вокруг прибывало и прибывало. Селяне держали дистанцию, но окружили обоих гостей и начальство довольно плотным кольцом. Стояли, жадно смотрели и внимательнейшим образом ловили каждое слово. Середа на это не обращал никакого внимания и менеджер только сейчас обратил внимание на то, что вроде бы пустячок со стулом и столиком привел к тому, что теперь только ушлый артиллерист сидел, как король, а вот все остальные - почтительно стояли.

- Золь? Полагайт, могу. Ви давайт мне в сопровожден ваш полицай, я ему давайт золь. Кайн проблем! Альзо! Я есть докладайт свой начальстф, что есть мошно тут делайт. Цум байшпиль - склаты с провизии, водонаборни пункт для моторизирен техник или трукой вариантен. Ви есть понимайт?

- Може пан офіцер поїсть? Зараз галушки будуть гарячі! - с женской простоватой бесцеремонностью воспользовалась паузой в речи гостя симпатичная стройная молодуха с заковыристым чубчиком на гладком лбу. Но Лёха был готов поклясться, что глаза у бабы этой были не такие уж простодушные, да еще впридачу показалось ему, что один из взрослых мужиков чуть заметно, но внятно показал ей коротким кивком, что, дескать, начинай, твой выход. И бабенка тут же вступила. Арбайтсфюрер милостиво кивнул такому рвению и слегка улыбнувшись, ответил:

- Покушайт, Schöne? Schön, aber sehr spät. Не нынтче. Ви есть мне говорийт, что ваш дерьефня есть дать для Побед. Ви есть имейт вода. Я написайт, дас есть техник заправляйт водой. Для панцирваффен. Моторизиренинфантери. Ми имейт здесь пункт питиейная вода. Цистерн доставка.

- Ось чортівня - і колодязі висмокчуть і напаскудив тут своїм бензином - очень тихо, на грани слышимости Лёхи шепнул один полицай другому.

Староста тоже пригорюнился. Но тут напустив на себя достаточно постный вид старого ханжи Середа заявил странное для Лёхи. Но на лету уловленное враз повеселевшими селянами.

- Aber, как есть говорийт у нас в Баварий: 'Jedes Tierchen hat sein Plasierchen!'. На ваш язик есть 'Каждый зверьушка имейт свой маленьикий утовольствий!' Я могай сообщайт, что ви имейт мало вода. Тогда тут размещайт, напиример, пекарнь или дивизионс сапогашильнья. Я так сказайт. Пониматно?

Староста хитро блеснул глазенками, тут же пригорюнился снова, но уже как-то иначе, актер, конечно староста был неплохой, но сейчас все чувства Лёхи работали на 500% и он засекал мельчайшие нюансы. Вот у старосты сейчас был вид легковушки, попавшей было в топлую грязищу и вдруг нащупавшую колесами под слоем грязи спасительную и знакомую твердую дорогу.

- Так мало воды действительно. А для пекарни бы расстарались, тут родники в лесу есть, мы бы возили сами - включился в беседу усатый Гогун.

- Интересант - bist du doof? - без всякого интереса кивнул Середа и внимательно глянул на старосту.

Явно все трое понимали что-то такое, что не очень понимал Лёха. Не по глупости не понимал, а просто как-то тонко звенело у него в голове, свист какой-то был и окружающее периодически словно начинало колыхаться и пропадать, хотя по голове его не били. Очень неприятное было это впечатление, да и под ложечкой сосало не по-детски. Жрать хотелось совершенно невыразимо, мало не до слез, и потому все свое внимание, менеджер тратил сам на себя, что-то хреново ему становилось.

Переговоры за столом тем временем закончились и - что странно - вроде как довольными выглядели все договаривающиеся стороны. Староста распорядился и на стол стали укладывать такое, что даже своим видом было аппетитно донельзя. Один из полицаев помладше осторожно притащил и аккуратно поставил бутыль - непривычно здоровую, старомодную какую-то - с мутной белесой жидкостью. Словно в фильме про белое солнце пустыни. Середа не спеша, словно аптекарь, отстегнул от своей фляги крышку-кружку, чуть-чуть плеснул туда самогонки, не спеша смочил пальцы, растер, понюхал. Достал из кармана коробок спичек, поджег жидкость и та пыхнула синим колючим огнем.

- Для всьего есть выпивайка. Лошатка есть вода пить. Машина - бензин. А меньш - шнапс - как бы поясняя свои действия при переливании из бутыли в металлическую кружечку с проволочными складными ручками самогона, заявил псевдонемец.

- До чего у них, чертей, все складно продумано - и фляга люменевая, а не стеклянная и в сукне для тепла и кружка толковая - удивленно-восхищенно вырвалось у стоящего слева от Лёхи полицая, который аж облизывался при виде самогонки.

- Яа, яа - в Рейх все есть разумно и умно, а не как черес жопа! - уверенно и поучающее ответил арбайтсфюрер, пристегивая крышку обратно на флягу. Потомок уже страдать устал, от аппетитной жратвы рядом на столе скулы сводило. Но держался, глядя на себя со стороны, как на свидании с девушкой. Рядом на столе в тряпицах лежали три шмата сала - два розовых и один сероватый. В деревянной миске лежало что-то круглое, розоватое. Словно очень большая круглая картошка что-ли, только соус, в котором клубни эти красовались, был свекольно красным. Пара арбузов странного вида, словно мокрых. Яблоки моченые в тарелке. И хлеб был на столе и лук и чеснок. И пахло все это совершенно очумевающе. Лёха вспомнил, что у профессора Павлова вроде были опыты на собаках и почувствовал себя именно такой собакой, захлебывающейся своей слюной. Если бы не сидела в мозгу вбитая гвоздем мысль о том, что ни одним жестом, ни одной гримасой нельзя себя выдать - кинулся бы жрать в три горла. Но тут глянул на не менее голодного Середу и подивился выдержке напарника. Одновременно он старался слушать, по возможности не показывая, что хоть что-то понимает из этого волапюка, корявую проповедь своего напарника - вдруг тот скажет что важное. Но Середа пока только 'лечил' селян и надо сказать, делал это весьма успешно. Как продавец с опытом, потомок понимал, что вариантов-то тут ровно один - селяне должны почуять свою выгоду. И тут либо у них что-то пока не отберут, либо чем-то не напрягут, либо что-то дадут. И сейчас артиллеристу требовалось оплести собравшихся мужиков. И он оплетал, делая это так непринужденно, словно и впрямь был немцем. При этом ему удавалось соблюсти при легком оттенке дружелюбной панибратскости и явную дистанцию, которую он четко держал, не давая забыть селянам, что он - тут главный.

- Ньет, картопель не есть нужн! Ми есть иметь сами. Ви иметь кольбас? - тем временем заявил артиллерист. Вел он себя, словно разборчивая невеста или как придирчивый клиент в ресторане. Колбасы в деревне почему-то не оказалось, а может и не хотели селяне ее продавать, но других закусок набралось немало.

Отобранное им тут же заматывалось в тряпочки, а так как получалось довольно прилично, потому как - это сообразил многоопытный усатый начальник - соображает немец на праздничный стол, где будет с десяток едоков, то вскоре встал вопрос - а куда класть. Тут староста обратил свое внимание на стоящего ненужной мебелью бандита Семенова.

- Ми зараз мішок на цього москаля навіси, нехай хоч якась користь від нього буде - радостно сказал бородатый Гогун.

- І утекти йому буде важче. В смысле удрать сложнее - поддержал и усатый.

- А вот хрен вам, сволочи! - огрызнулся Семенов.

- Ты паря нас тут не сволочи. Мешок все равно поташищь, только уже без зубов оставшись. Это мы враз, да, хлопцы? Ну, так как прикладом по харе твой приложить еще разик? - спросил, усмехаясь, высокий конвоир.

Дояр не стал ввязываться в брань, прижух. Получать лишний раз прикладом по лицу было явно излишне.

А Лёха, после секундного напряжения вдруг ощутил наплыв мгновенной мутоты, вроде как затошнило, голова пошла кругом...

Некоторое время он не мог понять, где находится. Увидел, словно в тумане странно нависающее над ним встревоженное лицо Середы, захлопал глазами. Непонятно, где находился артиллерист, как-то непривычно все вокруг было.

- Kamarad, passiert was? Wieder Angriff auf die afrikanische Krankheit? Nun, nun, ich werde Ihnen helfen - торопливо и заботливо говорил арбайтсфюрер.

Лёха с колоссальным трудом ухватил зубами чуть не вылетевшую фразу типа 'где я и что случилось?' выдав вместо нее нечто невразумительное. Середа помог сесть. Потом - встать. Подал винтовку и менеджер схватился за нее и оперся, стоять было трудно. Селяне с интересом смотрели за всем этим.

- Он есть воевайт в Африка. Болейт болезнь малариа. Немедленн давайт теплый вестчь. Тулупен. Schafspelz! Он есть сейчас мерзнуть.

Староста как-то замешкался, но высокий конвоир - он вообще был шустрым парнем, тут же куда-то делся и вернулся очень скоро - действительно таща очень сильно потрепанный и поношенный овчинный кожух. Накинул Лёхе его на плечи.

Середа внимательно посмотрел на потомка. Поморщился.

- Давайт собирайт провизий. Грузит на этот бандит. Мы есть пойти нога цум шоссе, цу фус геен, там нас подбирить наш автоколонн - тут Середа глянул мельком на трофейные часы. Подумал, как бы прикидывая что-то, пошевелил губами.

- Велосипейтен оставлять вам тут. Вы есть обеспичайт их сохраненност! Чтобы есть ни-ни! Ни гайк, ни винт! - и артиллерист строго погрозил пальцем. Потом продолжил:

- И мне есть нужн един сопровождайтен. Мит гевер, оружейный. Конвой для этот бандит. Мой камарад очень есть кароши маркшейдер, это по ваш - землемерятель. Но сейчас эр ист кранк, мне есть надо усилитель. За провизий я есть дать золь. Немного. Могу дать спичкен, пшепалиць. Это есть мног. Завтра или после - подвезем ваш полицай на шоссе цурюк. Он знать, куда ехай с телег за золь. И сказайт - скольк провизий истчо давайт. Мы есть свежий провизий карашо! Ви мне понимайт?

Селяне явно поняли все наилучшим образом. С уважением и оценивающе поглядели на бледного, как поганка Лёху, оказавшегося внезапно не просто тыловой глистой, а на самом деле - землемером, фигурой, к которой в деревнях всегда относились с глубочайшим почтением и всегда старались задобрить. Артиллерист тем временем занялся важным делом - отбором харчей. Менеджер даже и смотреть не стал в ту сторону, не ровен час опять сознание потеряет, перебор выйдет. Впрочем, ему вежливо поднесли табурет, на который он и уселся с немалым облегчением. Тупо и с удивлением смотрел за странными, но явно привычными действиями пары полицаев, которые взяли мешок, сунули в нижние углы по картофелине и затянули веревкой, так что картошины не давали петлям соскользнуть. В новый мешок по указке (старый, не такой чистый, тут же отставили в сторону) стали грузить харчи, Середа только покрикивал. Лёха диву давался, откуда у неугомонного артиллериста столько сил берется и как он сдерживается, чтобы не слопать хоть что-нибудь из того, что им тут понатаскали. Он же за столом сидел, вся еда у него лежала прямо под носом. И пахла! Сам потомок обессилел настолько, что впору было бы предположить и впрямь наличие малярии или еще какой липучей напасти.

Голова кружилась, коленки дрожали и, в общем, настроение было странным. Приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не упасть снова или не кинуться к столу и жадно пожирать всякие эти разносолы. Даже то, что предприятие - крайне рискованное и совершенно невероятное - тем не менее, двигалось к вроде как успешной развязке, почему-то не радовало. Даже вид живого и здорового Семенова был безразличен почти. И это не пугало менеджера, хотелось только, чтобы побыстрее отсюда свалить, тем более что уже вроде как и жрать не особенно хотелось. Хотелось лечь.

Немного удивляло, что сам Лёха словно как кино смотрел. То есть все видел, причем неожиданно четко в деталях, но как будто не тут находился. Словно бы не с ним все это происходило. Словно он был видеокамерой - записывал все происходящее на манер видеорегистратора без эмоций и соучастия. И такое не пугало. Только все приходилось уже мокрым платочком пот утирать, а тот лился и лился, словно Лёха был прохудившимся водопроводом. Это надоело и было докучливо, словно раньше комары в лесу, но как ни странно у селян не вызывало никакого подозрения. Испарина и бледность, потребность все время платком лоб утирать не расценивалось как неуверенность или нервозность. Как ни странно тулуп оказался впору и сидеть в нем было даже приятно, хотя сам Лёха не очень воспринимал сейчас такие категории, как приятно-неприятно, как-то отупел, что ли.

Также отстраненно слушал разговор Середы с селянами, артиллерист вел свою партию как по нотам, да еше и вдохновенно, точно, ему бы актером быть, ни в одном современном фильме потомок такой блестящей игры не видал, как-то просочилась мысль, что вот, хорошее какое кино, потом не без труда напомнил себе - нихрена не кино.

- На машинь ихь ездить обычно гевонлихь. Армия весь бензин забираль, наступайть ошень бистро, нам не успевайт подвозийт, пока ездить самокат, плохо ездить эта швайневаген! Нур фир гузовикен. Абер нах дем Зиег я есть на ауто ездийт зельбст! - весело говорил Середа, присматривая за загрузкой мешка. Тут внимание потомка привлекло странное движение в толпе. На секунду показалось было, что это ожившая танкетка 'Дочь Антилопы' в толпу впендюрилась с разгону. Потом вспомнил не без натуги, что горелый танк с дырами и сорванной гусеницей навсегда остался на обочине дороги, не успел взгрустнуть - да и сил не было на чувства, как толпу раскидало словно отрядом ОМОНа и вспотевшая красномордая бабища пробилась к сидящим немцам. На брань односельчан, помятых ее проходом баба привычно не обращала внимания.

- От не погребуйте свіжого молочка вам принесла, тільки що подоїла - смиряя свой трубный голос почти ласково сказала она, протягивая сидящему Лёхе крынку литра на полтора. Менеджер схватил теплый горшок внезапно задрожавшими руками и присосался, как вампир к шее свежей красотки. Чудом не обляпался и не залил мундир и тулуп. Парное молоко, так напомнившее теплую и спокойную корову Зорьку, с которой потомок познакомился в первые же минуты своего пребывания здесь, вливалось в глотку, словно живая вода из сказок. Задохнулся немного, не без труда оторвал край горшка от губ, перевел дух. Благодарно кивнул бабе, та залучилась от радости, прям не красная рожа, а заходящее солнышко. Краем глаза отметил, что та красотка, что предлагала галушек (а поел бы он галушек, горяченького бы, с удовольствием!) с досадой цокнула язычком и вертко куда-то свинтила. Она прошла через толпу наоборот совершенно незаметно, как иголка сквозь ткань и появилась очень быстро - Лёха еще не успел молоко допить - и в руках у нее был тоже горшок.

- Запізнилася Татолюба, пан землемір вже моє молоко п'є, йди звідси! - ехидно пропела толстуха.

-Соплі підбери Божена, корова невмивана, дура набита, я тебе ще питати буду, що мені робити - ласково улыбаясь Лёхе не менее нежно промурлыкала красотка с замысловатым локоном на гладком лбе, тут же оценила жест Лёхи, который ткнул пальцем в сторону сидящего за столом с разносолами Середы и опять приложился к молоку со страстью похмеляющегося в понедельник утром алкаша. Красавица тут же сориентировалась и вмиг оказалась у арбайтсфюрера, протягивая ему горшок с чем-то.

Не успевшая толком ответить удравшей из-под словесного обстрела конкурентке толстуха только и буркнула той в спину:

- Пішла геть! - и широко улыбнулась менеджеру.

- Вас ист дас? - спросил тем временем арбайтсфюрер у красотки.

- Це узвар, пан офіцер! - лучезарно улыбаясь ответила молодуха.

Артиллерист осторожно и не без опаски принял из ее ручек горшок, понюхал осторожно, потом отпил глоточек. Почмокал задумчиво, распознавая вкус напитка.

- Ах, зо! Компот! Гут, гут! - приложился снова, уже как следует. Потом спросил:

- Альзо ви есть эээ... Sie befinden sich hier Bier brauen? Вие нах руссишь? Ихь фергесса... Како же это есть? А, пиво! Ви есть здесь пиво кашить? Варить?

- Звичайно ми можемо і пыво приготувати! - с лету схватила идею красотка.

- Зер, зер гут! - искренне обрадовался Середа и от такой радости заулыбались все стоящие рядом. Кроме толстухи. Которая скорее огорчилась, что ее обошли на повороте.

Дальше Лёха не слушал, увлеченно допивая молоко. Середа успел договориться насчет поставок пива, староста согласился на поставки спичек, успев по ходу дела уточнить у стражника главного, что спички поважнее и поценнее соли будут, а у немцев видать неучтенка образовалась именно из спичек, видно потому их и предлагают, артиллерист понял слово неучтенка и хитро подмигнул устатому самооборонцу и все трое опять заулыбались. В общем, была полная благодать и благорастворение в воздусях. Мир дружба и фройндшафт. Холодком потянуло позже, когда мешок был уже собран и Середа встал из-за стола, одергивая мундир и поглядывая на спутника.

- Абер, где есть оружий этот бандит? - как о несущественной мелочи, походя, спросил красавец военный Середа. Староста и старший по охране удивленно переглянулись, вопрос посреди полного благополучия застал их врасплох.

- Пан офицер, а зачем вам его оружие? - осторожно спросил усатый, явно недовольный таким поворотом событий.

- Ми есть делайт суд! Бандит есть стрелийт в наш спициалист. Он имейт оружий. На суд дизе оружий есть представлен. Beweisstück! - удивленный тем, что такая простая вещь вызывает удивление у этих дикарей, пожал плечами арбайтсфюрер.

- Стецько! Живо тащіі берданку діда Опанаса! - приказал усатый Гогун.

Шустрый полицай не стал спешить, возразил:

- Так він не дасть!

Старший полицай начал медленно багроветь лицом, глянул искоса на недоуменно глядящего на странное замешательство Середу, прошипел властно:

- Він зараз на пасіці, давай бігом!

- Заматюкався ж - робко возразил подчиненный.

- Чорт тебе забрав, біжи швидко, я з ним потім домовлюся - наконец-то рявкнул от души начальник. Стецько пожал плечами и действительно, хоть и не побежал, но пошел очень быстро. Арбайтсфюрер иронично поглядел на сопящего старшего по самообороне, тот хмуро пробурчал, потихоньку остывая:

- Та молодий ще! Але орднунг у нас буде повний!

Середа показал гримаской, что хорошо бы побыстрее - и навести полный орднунг и ружье принести бандитское.

Парень в польском сером френче ружье принес быстро. Арбайтсфюрер с недоумением и некоторой брезгливостью взял в руки грязную допотопную фузею. С подозрением посмотрел на глядящих преданно старосту и старшего по охране. Сунул указательный палец в ствол, причем палец ушел в жерло весь, понюхал, потом с еще большим подозрением глянул на едящих его глазами селян.

- Ви есть меня обманывайт? Это есть оружий не стреляйт тысяща лет! Это оружий из архаише Греций! Такой был есть у фараон Рамзес самый дер эрсте! Аус пирамид! Я есть крайне довольный абзолют нет! Не ожидайт от вас! Эй, бандит, это есть твой оружий? - внезапно обратился он к встрепенувшемуся Семенову.

- Никак нет! Они вас обманывают! - радостно лыбясь, заявил бандит Семенов.

- Ах ты сука! - широко замахиваясь, шагнул к нему усатый старший. Но встал как вкопанный, как только Середа зло лязгнул командой, как выстрелил:

- Halt! Hör auf!

- У меня была винтовка образца 1891 дробь 30 года и сто пятьдесят патронов к ней. В подсумках, на ремне! Со штыком! И еще с меня сняли сапоги! Они вот на нем сейчас одеты! - радостно заявил воспрянувший дояр, показывая пальцем на ноги старосты.

- Та ти що? Ти взагалі про що? Це мої ж чоботи, новенькі зовсім! Твої-то черевики погань! - подпрыгнул и возопил фальцетом староста.

- Замовкни. Краще віддати, що просить! - мудро обрезал его усатый тезка, властно подзывая к себе одного из гопников - того, что Лёху в сортир водил.

- Але це мої чоботи! - уперся бородатый, умоляюще глядя на немецкого красавца, зло играющего желваками. Арбайтсфюрер взбеленился не на шутку, это было издаля видать.

- Стецько з ними піде, принесе завтра-післязавтра - утешил усатый. Он снял с оторопевшего гопника винтовку - мосинскую, длинную, с примкнутым игольчатым штыком, положил на стол рядом с мешком харчей. Потом по его властному жесту растерявшийся гопник снял с себя ремень с подсумками.

- З дохлого шибеника??? З мертвого? Щоб я потім їх одягнув? Ти з глузду з'їхав? - возмущенно завопил староста.

- Ну, перед шибеницею зніме, з живого - пожал плечами усатый. Видно было, что проблемы однофамильца и родича его не то, что беспокоят, а даже скорее немножко радуют, чуть-чуть, самую малость, но было в его безразличной вроде бы фразе злорадство. Даже не само злорадство, а так, намек, тень.

- А тобі легко говорити, що не з тебе чоботи знімають! - разозлился и староста.

- А чи не форси. Давай швидше, пане офіцер чекає! - поторопил его старший стражи несколько обеспокоенно.

- Ви есть обманывайт немецкий чиновник! Это есть непростительновато! Но я на перший раз не буду есть вас аррестовывайт! Это ви есть понимайт? - достаточно спокойно заявил арбайтсфюрер, внимательно осматривающий винтовку. Передернул затвор, патрончик упал на землю. Старший охранник тут же быстро нагнулся и подал патрон немцу, заботливо сдув с него пыль.

- Сапоге, шнелль, снимайт! - рявкнул громко металлическим рупорным голосом Середа.

Многие, включая и Лёху, вздрогнули. Староста прекратил свои жалобы и заскакал на одной ноге, сдергивая сапог как можно более быстро.

Арбайтсфюрер, не глядя на перепуганного главу деревни и его судорожные потуги, тем временем деловито открыл подсумки и пересчитал самым тщательным образом патроны.

- Здесь есть тридцать. Где остальный есть? - и глянул на усатого самым что ни на есть змеиным холодящим душу взглядом. Тот, засуетился не хуже старосты, собирая у стоящих рядом подчиненных патроны. Набралось сто сорок шесть.

Собрали все в узелок. Немец хмуро глянул на собравшихся.

- Ви есть портить о себе впечатлений! Последний раз! Я есть очень зол!

- А еще у меня головной убор забрали - неожиданно подал голос Семенов.

- Что есть? - брезгливо спросил его, не поворачиваясь, арбайтсфюрер.

- Шапку мою забрали - отрапортовал радостно пленный бандит и будущий висельник. Артиллерист усмехнулся очень неприятной улыбочкой, сделал шаг вперед и неожиданно сдернул с головы старшего охраны новехонькую фуражку с лакированным козырьком. Потом подошел к бандиту и напялил ему фуражку задом наперед, причем сделал это с такой мощью и напором, что Семенов аж присел и запищал.

- Никогда есть больше не смейть обманывайт немеций чиновник! - поучительно заявил арбайтсфюрер, подняв кверху указательный палец.

- Прощения просим - покорно сказал старший, опростоволосившийся прилюдно.

- Глядьте у меня! Кто есть сопровождайт бандит? Ви? Одевайт его мешок унд геен! - холодно и высокомерно заявил Середа.

Парень в польском мундире, суетливо подскочил к обутому уже в старостинские сапоги Семенову и навьючил на того тяжеленький мешок.

- Может быть связать этому гаду руки? - спросил с надеждой в голосе полицай Стецько.

- Ви есть бояться обикновенни бандит? Безоружейни? - презрительно осведомился арбайтсфюрер. Стецько стушевался под его взглядом.

- Steh auf, Genosse, ist es Zeit zu gehen zurück zur Basis. Kurz vor der Autobahn, dann holen wir Auto - тем временем помог участливо своему заболевшему в Африке камраду Середа. Впрочем, после охлобыстнутого им молока, да в тулупе, Лёха почувствовал себя куда как бодрее. Так и двинули прочь из деревни - впереди Семенов, словно ишак с поклажей, следом настороженный полицай с двумя винтовками, последними, парочкой, двое ряженых.

Боец Семенов.

Оказавшись в подвале с разбитой физиономией, красноармеец почувствовал, что его душа словно стала горбатой. Вот странно, ведь столько всякого гнусного в жизни было и людей поганых встречать доводилось и несправедливостей всяких насмотреться успел с избытком, а вот вляпался - и как что-то поломалось внутри. Самому странно, но такой старичок был вежеватый и симпатичный, так привечал по-родственному, накормил, напоил, хлеба дал и с собой мешок картошки нагрузил, а когда расстроганный теплым приемом Семенов, кряхтя под тяжестью мешка, простился и вышел за дверь - тут ему и врезали, скорее всего, прикладом. Старичок, гнида ласковая, еще перед ним высунулся на двор, глянул, все ли в порядке, кивнул успокаивающе...

Так это неожиданно получилось и тогда, когда водой холодной в морду шваркнули и спрашивать стали, оказался старичок этот хватким таким допросчиком, по-прежнему ласковым, только вот глазки у него теперь были не детские, доверчивые, а змеиные глазенки-то оказались. Да впрочем, зря это на змей-то бочку катить не стоит, куда там змеям до людей. А после допроса старичок этот милый стоял за то, чтобы прирезали бойца по-тихому, как свинью.

Только то и спасло, что главный в этой банде, усатый сукин сын, страшно похожий на старшину-сверхсрочника своими повадками и властностью, пожадничал. Черт его знает с чего, но ляпнул Семенов, которому очень не хотелось помирать вот так - в грязном хлеву, безвестно, словно поросенку откормленному, что у него в лесу еще два пистолета остались, потому как без патронов и куртка кожаная, летчицкая. Дескать, нашел он в лесу висящего на дереве с парашютом мертвеца, с него и снял ненужную более куртку, новенькую совсем. А в село одевать не стал, чтоб внимание не привлекать. И так усатому загорелось щеголять в куртке этой, что оставили бойца в погребе с картошкой до следующего дня, чтобы идти к его тайничку. Да и пистолетам обрадовались, с чего - то им пистолеты более важнеющими показались, чем уже имеющиеся у них винтовки. Дурачье гонористое, сам Семенов махнул бы дурацкий пистолетик на винтовку даже не думая, толку-то с пистолета - разве что сблизи бахнуть! Да еще и не свалишь, небось первой пулей - а вот если с винтаря влепил, то все, не будет враг шустрить.

Еще зачем-то выспрашивали, где этот пилот висит, видно и на шелк с веревками зуб заточили. Наврал, что в десяти-пятнадцати верстах отсюда, но место, дескать, запомнил. Спрашивали долго и со знанием дела - если б не повезло тогда Семенову со старшиной, найденным в болоте - так и запутался б, а тут видно было - поверили.

Пообещали потом небольно зарезать, в знак благодарности, а вот если обманет - тогда пусть на себя пеняет, мучить будут всерьез. Мол, тут обманщиков не любят, тут люди честные. Ага, особенно старичок ласковый. Такой честный чеснок, сука в ботах...

Из разговоров-то сельских героев между собой ясно стало, хоть и не по-русски болтали, что не первый Семенов в ловушку попадал. И хорошая ловушка-то, с десяток в селе самооборонщиков, с бумагой от немцев на право носить оружие и задерживать подозрительных. И остальные селяне большей частью в деле. Так что удрать вряд ли выйдет, но все же на вольном воздухе помирать как-то веселее. Хотя какое там веселье, тоска зеленая, помирать-то. Уж так не хочется. Мочи нет, как не хочется. И еще от такой сволоты, вроде как совсем недавно бывшей своими.

Паршиво себя чувствовал Семенов, хуже некуда. Одна радость - нажрался у дедушки доброго до отвала вареной картошкой. Набил утробу внятяг, чтоб потом не жрать, чтоб нести побольше и растянуть на подольше. Правда не ахти какая была картоха, прошлогодняя, такой свиней кормят. С проростками, но и такой был рад. Да сидя в полной темноте еще и поспал, благо больше делать было нечего. Думал, что с утра пораньше погонят, но видно, то ли не срослось что у местных, то ли экспедицию готовят тщательно, но весь день Семенов промаялся в подвале. От нервной напряги несколько раз засыпал неожиданно для самого себя и так же внезапно просыпался, не понимая в первую секунду - почему ослеп и вокруг темнота. Замерз как цуцык, но вроде и отдохнул впервые за последнее время.

Выдернули его из подвала быстро и резко, как морковку с грядки. Толком не понял, что произошло, но по дороге один из конвоиров просветил жестко и зло:

- Запитають німці - ти бандит - говори, що бандит. Почнеш відпиратися - нарікай на себе.

Час от часу не легче, еще и немцы какие-то на голову свалились. После сидения в темном подвале глаз (второй заплыл тугой отечной подушкой) не сразу привык к свету, хотя свет был весьма убогим - вечерело уже изрядно. Но и садящееся солнышко не давало толком присмотреться к этим самым немцам. Проморгался, разглядел только один характерный силуэт (вот, запомнил мудреное городское слово!) в окружении местных жителей. И немец, и кое-кто из местных были с винтовками. Солнце слепило, потому на всякий случай боец стал смотреть себе под ноги, стараясь как можно быстрее придти в норму. Один глаз остался рабочий. Беречь его надо. Если тут прилюдно не кончат, то, может быть, может быть и удастся удрать. Беда в том, что опять его ободрали как липку - даже ботинки отняли, а пилотку он и сам потерял где-то. Гол, как сокол. Стоял, слушал, понимал через пятое на десятое, но так как тематика была понятна насквозь, то сообразил, что местные над городским неумелым немцем потешаются, но самым вежливым тоном.

Понятно, немец по-человечески не разумеет, на то он и немой, немец-то, это хорошо, опять же хорошо, что Фриц не умеет толком с оружием обращаться, это просто замечательно, только б остаться с этим немцем с глазу на глаз ненадолго, благо руки не связали. Только б здесь не кончили, только б повели из деревни. От волнения аж ладони зачесались. Такого тюфяка облапошить можно! Только бы не здесь!

Главное не выдать свою радость, уже вроде как с жизнью попрощался. А опять везет. Интересно, сколько немцев - то? Если только этот один - то есть надежда. Видно его было плохо, самооборонцы заслоняли, и солнышко засвечивало, ан слышно было, что простое дело - штык примкнуть, этот дурак заграничный толком делать не умеет. И по словечкам глядевших на это сблизи вооруженных селян получалось - да, тыловая ерунда этот немец, а не конвоир. Только бы один он был!

Тут же Семенова охолонуло - краем глаза увидел второго, явно немца - картинка прямо, сапоги длинными бликами сверкают. Надраены как зеркало, осанка прусская, словно этот статный фриц аршин проглотил, этот - да, этот ловкий сволочь. А голос немного на знакомый смахивает, чуток похоже на Середу, только тут другой голос все же и слова какие-то странные - видать немец по-русски говорить пытается. А нет, не то, не как у Середы, у того бархатный такой тембр был, а тут вроде и то ж, а железячный какой-то оттенок, словно прилязгивает, когда говорит и картавый он. Эх, Середа, Середа, бредут небось ребята сами по себя, надеяться можно, что приказ сполнили, а то бы сунулись бы дуром и положили бы их зазря. А он, Семенов, не в соломе найден, он еще побарахтается...

А рука у немца этого бравого тоже раненая, как у Середы. И тут сердце у бойца ухнуло в пятки и морозец по коже пробежал. Второй немец, волоча с собой винтовку с примкнутым штыком, побрел куда-то, сутулясь и приволакивая ноги, и этот немец был точно Лёхой. И бантик на раненой руке у второго - сам же его боец и завязывал и морда хоть и надменная, а ведь это точно Середа! Оба двое тут и еще шмотками немецкими разжились где-то! Дураки набитые, их же расколют ушлые местные мужики в момент! И хана! И несмотря на озноб от страха уже не за себя, а за этих городских дурней, в жар Семенова бросило.

Уже небось заподозрили деревенские двух ряженых и яму для них выкопали. Сапоги-то у Середы такие панские, что куда там! За одни сапоги убьют! Семенов напрягся, прикидывая, чем помочь сможет, когда конец придет. Ждал с натугой, стараясь не выдать свою полную боевую готовность. Но все шло мирно и спокойно и Лёха обратно вернулся и Середа гарцевал, словно гусар какой.

На старавшегося выглядеть ветошью бойца, наконец, обратили внимание и Середа - ну точно это он - строго спросил у пленника - бандит ли он и стрелял ли в немцев. Самым хмурым своим тоном боец подтвердил все, что спрашивали - тем более, что стоящий рядом самооборонщик, тот, что старшина - сверхсрочник, порекомендовал ему согласиться, если прикладом по горбу не желает. Вот вроде и умный селянин - а дурак, да зачем прикладом, Семенову пришлось радость свою давить, чтоб хмуро буркнуть, а не завопить от восторга!

Обрадовался зато Середа и радовался совершенно откровенно. И его эта радость заставила улыбаться стоящих вокруг деревенских, словно волна прошла. И у Семенова душа запела, тихонько, тоненько, шепотом, потому как ужасался он наглости артиллериста и его выходкам, но и радовался тому, как лихо, точно и гладко все у товарища получается. Такое же чувство было у Семенова, когда приехавший с города в их деревню молодой учитель взялся на коньках по первому льду ездить. К учителю боец относился с уважением и благодарностью, тот учил читать и писать не только детишек, но и взрослых, 'ликбез' это называлось и был человеком душевным. И когда он летел по трещащему и гнущемуся под ним речному льду, летел легко и так, что казалось - любой может точно так же, Семенов и радовался за него и гордился им и боялся, как бы не провалился смельчак, течение у речки быстрое, не ровен час провалится - и помочь не успеют. Вот и артиллерист так же легко и непринужденно выделывался перед толпой зрителей и был так убедителен, что видел Семенов - верят ему, за немцев принимают. А Середа тем временем морочил головы неглупым селянам так, словно цирковой фокусник.

И тонкий намек на то, что в зависимости от его рапорта в деревне могут разместить войсковые пекарни, что очень по военному времени полезно было б, а могут просто забрать отсюда всю воду, что крестьянам будет той еще бедой и предложение КУПИТЬ еду, ЗА ДЕНЬГИ купить и написание расписки и оформление еще каких-то бумажек - все это было самым естественным образом подано.

Середа уверенно водил своих собеседников за нос, не давая им никаких поводов к сомнениям. Как дрессированные собачки в виденном как-то раз во время действительной военной службы цирковом представлении, бандитствующие селяне шли, куда их артиллерист вел. И мало того, они свято в этот момент были уверены в том, что это они облапошивают немца, явно глуповатого и не понимающего, что ему вместо реального какого-то бандита всучивают обыкновенного дезертира-окруженца, который никак этим утром стрелять по немцам не мог, потому как сидел в погребе и что под этим соусом выцыганили у простофили расписку, по которой еще и награду получат, и вместо убыточной отдачи воды поставят в деревню пекарни и подвоз муки, соли и прочего, что на самогонку обменять будет проще пареной репы и харчи отдадут за дефицитнейшие по нынешним временам спички и так далее и так далее, вплоть до доверяния на хранение аж двух велосипедов, что селяне тоже оценили. Они сейчас явно гордились собой и обменивались украдкой такими взглядами, что впору бы было посмеяться над ними, ан Семенову ржать было нельзя. Все на ниточке висит, одна ошибка - и конец всем троим.

Страшно стало до ужаса, когда вдруг Лёха в обморок упал. Стоял, стоял, да и рухнул столбиком. Но и тут хитрый хохол все обернул лучшим образом, назвав Лёху ни мало ни много, а самим землемером! Да кто ж в деревне землемера попробует обидеть?! Покажите такого дурака!

И под этим предлогом Середа добыл тулуп - а вот Семенову за лошадку тулуп не дали, только картошку, будь она неладна. Как мог, боец старался подыгрывать, до конца не веря своему счастью. Но все шло гладко, аж дух захватывало. Уже Семенов с трудом себя сдерживал, чтобы не кинуться с радостью поперед 'батьки' и его самооборонцев напяливать на себя сделанный на манер громадного 'сидора' мешок с харчами, как чертов неугомонный Середа отмочил еще одну штуку под занавес, словно бы невзначай потребовав у селян оружие задержанного бандита. Семенову-то главное было бы убраться поживее, черт с ними, с ботинками и пистолетом, дело наживное, но хохол имел другое мнение.

Непонятно было - то ли артиллериста обуяла преславутая хохляцкая жадность, то ли здравый смысл, говорящий о том, что боеприпасов просто нет почти совсем от слова вовсе, то ли игра тоньше гораздо идет и не может уйти Середа не хлопнув дверью, желательно по морде этим селянам, то ли кураж одолел - этого Семенов сказать не мог, только у него в голове вихрем проносились мысли самого разного вида, от 'ой дурак, завалит же все, а так хорошо шло!' до 'вот же чертяка лихой, а ведь выгорит дело-то!', причем не одна за другой, а вперемежку.

Селян точно та самая жадность подвела - притащили они вместо пистолета такую зачучканную берданку, что чуть ли даже не кремневую. Понятно, хотели вместе с эрзац-бандитом отдать и эрзац-оружие, у Семенова тоже это словечко прочно прописалось, много раз про немецкие эрзацы Уланов покойный рассказывал - табак из дубовых листьев, маргарин из глины и повидло из болотной тины... Видать и тут кто-то знавший немцев по Империалистической оказался и подумал, что сойдет. Всей душой болевший за Середу боец даже как-то и сам обиделся, ну, уж больно наглядный обман получался. И артиллерист не подкачал, он так оскорбился этим наглым надувательством, что хоть кино с него снимай! Ах, как искренне и картинно обиделся артиллерист! Мало молнии глазами не метал и дым носом не шел! И когда он спросил у пленника - его ли это фузея - Семенов не то, что готов был подыграть, он и сам за себя оскорбился, что вместо пистолета такую хреновину притащили! И с радостью и с злорадством прямо так немцу грозному и сказал.

Секунду опасался, что местные его прибьют и усатый и впрямь чуть не поспел, но окрик Середы заморозил всю толпу, не только старшего над самообороной. Ух, грозен был Середа и была за ним, просто всеми печенками ощущалась - настолько свирепая воля и мощь, что испугались местные всей толпой. Вдвойне сильнее из-за того, что только что благодушно все было и лучше не придумать. Как град по посевам ударил!

Сам боец не смог бы потом объяснить, почему заявил, что при нем было 150 патронов, откуда цифра выскочила - убей Бог, непонятно, а вот винтовку назвал вполне осознанно. Лучше винтовка, чем пистолет. Убойнее. Будет винтовка - пистолеты появятся. И сам себе удивился, когда вспомнил, что стоит босой и за доли секунды успел прикинуть - у кого сапоги лучше. Лучше, дороже и новее сапоги были все же у усатого Гогуна, но решил Семенов и бородатого старосту не обойти вниманием - на старосте сапожки были яловые, не такие форсистые, не гармошкой, но прочные, добротные, век сносу не имевшие. А гармошкой голенища - это для форсу, лучше голенище повыше, если по лесам да болотам пробираться. Потому именно на его сапоги бестрепетной рукой нагло красноармеец и указал. Хоть и причитал бородач, ан его односельчанин сразу понял, что немцу вожжа под хвост попала и в воспитательных целях он начальство деревни за прокол и обман накажет, потому важно было умаслить обозлившегося фрица, отделаться малой кровью. Не удержался Семенов и наябедничал арбайтсфюреру взбешенному, что и пилотка у него пропала. На этот раз прилетело начальнику самообороны и его щегольскую фуражку Середа с такой силой нахлобучил товарищу на голову, что красноармеец пискнул и присел отнюдь не притворно.

Неугомонный артиллерист тем временем и винтовку получил и патроны пересчитал и глазами посверкал и носом пофыркал, зло и непреклонно. Опять охолонуло как из шайки ледяной водой пленника, когда Середа вытребовал в усиление конвойного из самооборонцев. Вот это было совсем зря, как подумал Семенов. И потому, что враг будет вооруженный рядом, а бойцы не показывали чудеса выносливости, один раненый, другой сознание теряет посреди площади, третий, как ни крути, по морде и по печенкам наполучал совсем недавно. И куда его потом девать? Этого конвоира? Хорошо еще, если по дороге где Жанаев засадничает. Тогда еще куда ни шло, надеялся боец, что ничего с азиатом не приключилось нехорошего. Ну не мог он быть выдан за немца, рожей не вышел, как говорится.

Впрочем, парень в сером польском френче как раз навьючил на Семенова тяжеленный мешок и думать стало не ко времени. С трудом удерживая себя, чтобы не зачастить ногами, стараясь по возможности побыстрее покинуть эту чертову деревню, гори она огнем, радуясь тому, что вот, еда на спине лежит приятной тяжестью, что вроде все удалось и все опять-таки живы Семенов тронулся впереди остальных. На свободу.

Степан Гогун, стрелок самообороны

Как дядько Олександр меня погнал с немцами идти, так я внутри аж вздрогнул. Конечно, волнительно это, боязно малость но и почетно. Да и дело то не сильно сложное, но серьезное. Вон старший, Остап, так и то с завистью глянул. А про остальных и говорить нечего, завидуют. Особенно Тодор, с которого дядько Олександр ружье сдернул для немцев. Вот же гад этот москаль... И старосту нашего как обидел, прилюдно такое....

Впрочем, дядько Олександр, похоже, специально спорить не стал. Не любит он старосту. Неспроста, наверное, дядько наш уже сейчас куда как в большем уважении по селу, а что-то дальше станет? А ведь он меня примечает, вот и сейчас отправил. Глядишь, если подвинет старосту дядько Олександр, то и я поднимусь. Не на его место, конечно, но все же... Пора мне уж как-то пробиваться, пора - восемнадцать годов уже. Дед ворчит, что в мои годы он уже женат был, хозяйство свое вел, и дочь уже растил. А мне как?

Мысли перекинулись на Марьяну - пока собирались, успел с ней перемигнуться, знак наш подать - а она в ответ - мол, завтра как обратно пойду - если красную ленточку с узлом на кресте у дороги увижу - то значит у крынички, внизу у садов, вечером ждать будет... Может, и поцеловать разрешит? Вон, другие-то парни и девчата вовсю целуются, я знаю. А моя Марьяша не такая. Говорит, только после свадьбы. Ну и хорошо, мне так оно и любо. И жена будет у меня лучше всех, а то вон бывают, как эта Татолюба, вон даже к немцам и то сразу полезла, у уж если бы как те танкисты на ночь остановились так наверняка бы к себе затащила. Ее уж и по другим селам иные знают. А Марьяна не такая, и мне это по нраву. Вот осенью этой и поженимся, родители наши и так дружат давно, и про нас знают на селе... не все знают, но все же и не тайна. А уж если дядько Олександр меня чуть продвинет...

Вот ведь вовремя так все случилось, даже война эта. До войны-то что? Я в город собирался, в училище поступать. На агронома, да. Агроном на селе - нужный человек. Колхоз у нас был на хорошем счету, урожай собирали знатный, перед войной уж жили ой как богато! Я и не помню, чтоб лучше было. Отец правда ворчал, ну да и другие на жидов все ругались, за колхозы. Оно и понятно, раньше все свое было. Но только как раскулачили наше село когда я еще пацаном был - все поняли - сила у них, надо жизнь по-новому строить. Вот и хотел на агронома учиться.

Не успел. Поехал поступать, а тут война. Я обратно скорее, а тут нас с села и забрали в войско, молодых. Я тогда перепугался - страшно идти воевать. Да еще немцы прут, только и обсуждают все, старшие-то радовались - 'Крышка краснопузым! Германец придет, всех их перевешает!' А мне-то чего радости? Конечно, оно хорошо, что теперь свое все будет, не колхозное. Отвечать ни перед кем не надо. Что хоти, то и твори, твоя воля. Как дедо Гриць все вспоминает, по празднику заложив лишнего, про то, что он в шестнадцатом годе на свадьбе сына сжег свою бричку рессорную, немецкой работы. Так просто, захотелось потому что. Его бричка, его и воля. А то вон Остап в колхозный трактор чего-то не того налил, перепутал калистру - так с него деньгами удержали и чуть под суд не подвели.

Только мне все это было не интересно. Мне же с немцами воевать пришлось бы. А это страшно, и убить могут запросто. Может, и убили бы, если бы не дядько Олександр. Он с нами в армию пошел, и не просто так, а старшим сержантом. Он служил еще раньше, а потом на курсах был. Он нашим командиром взвода и стал. И спас нас всех, да еще и с выгодой. Как немец в наступление пошел, нас в оборону поставили, только ненадолго - прорвали фронт где-то дальше, и тогда стало совсем страшно, со всех сторон только и слышно слово такое противное, от которого кишки дергаются - 'окружение'. А тут примчался какой-то жиденок партийный, на броневике, собрал всех и давай нам голову парить, мол, долг у нас и прочее. А сам все только в сторону откуда пушки грохают косится и на свой броневик. И потом только приказ - мол роте прикрыть отход, держаться до вечера, потом пробиваться... У меня аж все ухнуло вниз внутри прямо, как сам в прорубь попал. Все, мыслю, пропадем мы тут. Так себя мне жалко стало! Не хочу помирать. Жить хочу! Чуть слезой не пробило меня с обиды. Тут дядько Олександр нас и спас.

Выбился вперед, и говорит - мол, готов со своим взводом добровольцами пойти и держать оборону. Мол, у него во взводе половина - односельчане, он за них ручается, а еще трое коммунисты и комсомолец есть. Мол, не пропустим врага, стоять будем насмерть! Только, говорит, пулеметов нам дайте побольше. Жиденок тот как услыхал, расцвел прямо, обещал записать на орден, правда, не записал. Тут же приказал командиру роты оставить наш взвод с пулеметами, прыгнул в бронированную машину и укатил.

А мы остались стоять, и внутри у меня пусто стало, и рот пересох. Смотрю на дядьку Олександра, и понять не могу - с чего он так сделал? Ну сам-то если, но нас-то за что?! Да и он вроде никогда не рвался на смерть идти. Хотел было даже ему сказать что обидное. Только смотрю - а он едва не лыбится, как кот от сметаны, и подмигивает. А вслух тоже:

- Ничего, товарищи! Веселей гляди! Вы отходите и крепите рубеж, а мы тут врага встретим! Ни одна пуля зря не пропадет!

Ну и что же? Оставили нам два пулемета максимовских на колесиках, и два дегтяревских, патронов гору - ну, да, так драпать легче. Гранат опять же. Командир роты дядьке Олександру руку пожал, да и попылили они по дороге. А мы стоим, вслед смотрим, и даже в голове мысли нет никакой. Потом оглянулся я на наш взвод - вот наши все, кого набрали, остальные с Николичей и Синьгая - кого-то так знал, с кем познакомились тут. Городских двое, комсомолец и какой-то жид в очках. И еще эти, коммуняки - два москаля и елдаш толстый, как арбуз.

Тут дядько зычно командует, чтоб все мол пять минут покурили, а потом в порядок все привели. А коммунистов и комсомольцев он просит, мол, собраться чуть в сторонке, есть у него им слово сказать. И сам к нам с Остапом подходит, и тишком зовет:

- А ну, пойдите сюда, хлопцы, в сторонку. Пулемет знаете?

Ну, мы кивнули, что мол знаем - учли нас немного и вроде так получалось у обоих, только Остап даже и стрелял, а я только впустую щелкал.

- А раз знаете - а ну, берите ручники и станьте тут в сторонке. Покараульте, если кто из этих дурить станет, вы их того... А я пока с коммуняками поговорю. Все ясно?

Мы сначала аж не поняли ничего. Ну, я не понял. Остап сразу криво так смехнулся, и кивнул, а я не понял, спросил еще, дурак - как это мол, дурить, и как это - того? Дядько, как с малым, со мной сказал:

- Ты, Стецко, нешто и впрямь с немцем воевать собрался? Героем помереть охота? Или до дому вернуться живым здоровым?

Тут уж и я сообразил, что почем. Улыбнулся, киваю - понял, мол, понял!

Ну, а дальше - отошел дядько Олександр к коммунякам, вроде поговорил, а потом я уж не видел как, только с нагана их бах-бах, бах-бах, и все. Остальные застыли, смотрят, а он вразвалку идет, наган в кабур пихает и говорит:

- Хлопцы, кто еще за краснопузых повоевать хочет - выходи, повоюй. А кто домой хочет - айда с нами! Нам немец не враг, нам вот эти жиды и коммуняки враг!

И смотрю - а наши все аж просветлели, и синьгайские тоже. С николичьских пара дернулась, один за винтовку схватился - Остап его прямо от пуза срезал очередью, он стрелять ловок, братик-то, а пулемет, да сблизи - это моща, да, сильна штука, очередью если да сблизи. Только клочья полетели! Другий-то наоборот винтовку бросил и бежать. Тут я в него давай пулять, да забыл предохранитель отжать, не вышло стрельбы. Тоже Остап срезал. На том и отвоевались.

Дядька Олександр подождал, пока часть громадян утекла, потом отобрал несколько человеков и меня тоже, потому как - доверяет. И мы закопали в тупичке окопном 'Максимы', часть патронов и те винтовки, что убежавшим и пристреленным принадлежали. Смазали все, укрыли - с собой-то тащить тяжело, а может когда и пригодится.

А потом вернулись в село, как раз перед тем, как немцы на двух танках туда въехали и почти сразу дядько организовал самоборону. В ту самоборону все наши из взвода записались. Съездил дядько в райцентр, три дня там пропадал, и вернулся с бумагой из полицейского управления. К вечеру немцы на мотоцикле приехали, так дядько Олександр велел построиться, оружие аккуратно перед строем составил, и так прям навытяжку мы и стояли, пока офицер ихний наш парад принимал. Правильно он все придумал, дядька Олександр наш. Только пулеметы не разрешили на вооружение принять, забрали оба 'Дегтяря'. Винтовки нам немцы оставили, а патронов у нас и так хватало. Вот одежка, правда своя, ну да я от пленных разжился и сапогами и бриджами офицерскими, а потом выменял китель польский на серебряный орденок, так и вид совсем другой. Ну, часть тех красных, что мы арестовывали, все же пришлось немцам сдать, но немцам пока эти пленные не шибко нужны, так что не всех сдавали, сапоги бить еще из-за москалей. Пускай тут лежат, земля жирней будет. Еще немцы паек обещали выдавать, но пока что-то не выполняют обещанное. Ну так мы и сами голодные не сидим.

Так что теперь у меня еще и лучше перспективы, нас с Остапом дядько сразу приблизил, но последнее время Остапа он не так часто привечает, чем меня. Не знаю уж почему, может, потому что Остап все же себе на уме, хитрит иногда всякое. И вообще непростой он, братик-то. Жена у него уже второго носит, а он, я точно знаю, к Оксане ночами ходит. А Оксана бесстыжая, мало что красивая, так совести нету, только шестнадцать сполнилось, а уже братика допускает до себя, пока батя напьется и спит. Срамота одна, хоть и старший брат. Я вот оженюсь, так ни за что от жены смотреть на других не стану!

Снова подумал про Марьянку, даже улыбнулся. Ничего, завтра вернусь, и быть может, она все же позволит ее поцеловать. Надо бы ей монисто какое достать. Завтра у немцев узнаю, есть у меня с собой еще пара орденков большевистских, может сменяю на что гарное.

Поправил тодорову винтовку, что нес на левом плече. Уже отшагали прилично, за речку ушли, к гайочку, и плечо она мне оттянула изрядно. Справа своя висит, да еще торба с склянкой горилки и патронами. Вот чего этот гад про патроны немцу сказал? Зачем оно ему? Да и остальное - винтовка, сапоги, шапка? Ведь все одно не жилец. Те жидки, что за плетнем постреляли, сразу поняли, только малых просили не трогать, а за остальное и слова не сказали. А этот - видишь ли, шапку у него отняли! Цаца какая! А шапка та - как тюбетей татарский, хоть яишню на нем жарь - такой засаленный.

Оглянулся - немцы шли следом, чуть отстав, офицер что-то говорил солдату - не то что беседуют, вроде как поучает, но не строго - руками разводит, смотрит тому в лицо внимательно, а тот бледный еще малость, да кивает все. Смешной он, винтовку держит как дрючок, идет ковыляет... Но, все же - землемер! Да и в Африке воевал - нам в селе приезжали еще весной из района и читали известия, как нагличан немцы там гоняли. Еще раз оглянулся - вроде они там заняты сами. От скуки таки окликнул тихонько москаля

- Эй, ты! Слышь! Чего ты это все учинил то? А?

- Чего? - с некоторой паузой ответил тот. Смелый, смотри. Его вешать ведут, а голос спокойный. Ну не то чтобы совсем, но все же, даже не так злобно говорит уже.

- Да вот сапоги, ружье, патроны - зачем просил? Тебя ж все одно повесят. Или надеешься на что? - спрашиваю.

- Повесят, ага - чуть не весело ответил тот. Я даже оглянулся - громко он сказал, как бы немец не осерчал, он уходил-то не в духу с села. И впрямь - оба смотрят. Я обмер - ну как сейчас напустятся, разговор с бандитом это наверное большая провинность? Но оба смотрели как-то с интересом, но не зло. Все ж я ему зашипел:

- Не блажи, гадина! А то огрею тя прикладом!

- Охо - хо! Меня ж повесят! Чего ж бесишься? - ехидно ответил тот, но все ж тихо.

- А что, надеешься, что нет?

- Не надеюсь. Потому и снял с вашего старого борова сапоги. И шапку. Мне хоть день да пожить нормально. И вам, гнидам, обида напоследок и прямой убыток.

- А зброю почто спросил?

- Чучело, то не я спросил, то немец спросил. Вы сами его разозлили - за дурака держать вздумали. А я только так... и патроны собрал, чтоб вам, сволочам, пообиднее.

- Ну ты ж и сволочь сам... Вешать поведут, я тебе приложу прикладом...

- Не посмеешь.

- Чегооо?!

- А того. Немцы не дадут. Ага? У них все вон как - видел? Порядок. Вон сейчас может попробуешь - прикладом?

- Да пошел ты... Москаль поганый, гадина хитрая. Немцы они и вправду... такие Пока с самообороне были, видели. Убить могут запросто, потому что порядок такой. Как они пленных раненых постреляли, кто подняться после отдыха не мог, ночевка у нас на лугу была... Меня тогда аж затрясло, да и сейчас, как вспомнил, дернуло. Нет уж, с ними лучше не спорить и порядок их держать. А все же правильно мы сторону выбрали, и вовремя...

- Эй, парень... А ты думаешь, что наши не придут что ли? - негромко так спрашивает висельник. Потеет, мешком его прижало, а тащит-старается, словно себе в дом волочет.

- Чего? - я даже опешил, чуть не споткнулся. Вот сукин сын, а?!

- А того. Они вернутся. Что тогда будет с вашими паскудами? Думаешь, не расстреляют всех вас, с усатой сволочью во главе? Хотя, скорее - повесят вас.

- Ах, ты, гнида красная! - я оглянулся - нет, не слушают. Немцы не смотрят даже, по сторонам как-то больше. Жаль винтовка вторая на левом плече, так бы гада хоть штыком подколол малость...

- А ты не ругайся, паря - спокойно сказал москаль - Ты подумай. Они же придут. Обязательно. И что тогда? Ты ж молодой еще. И крови на тебе вроде нету... Али есть? - и посмотрел внимательно так.

От такой наглости я даже промолчал. Не нашел чего ответить. Сволочь красная. Скорей бы повесили гада.

- Они же придут, паря. Это точно уж. И всем припомнят по заслугам. А ты ж молодой. Девка-то есть? - опять спрашивать начал.

- Не твое сучье дело! Шагай давай - я разозлился на него, правда еще и оттого, что вдруг опять как-то испугался внутри - а что если и вправду придут наши? Ну... то есть не наши, а красные? А ведь если... и про кровь вот еще. Вспомнились опять те жиды, пленные, и как-то жарко стало, вытер испарину.

- А ты еще раз подумай, паря. Подумай. Смотри, мы сейчас вон там в подлесок войдем - давай там - ты мне винтовку отдай, и немцев мы того, а? Ты мне просто ее дай, сам ничего не делай. Я один управлюсь.

Я опешил и перепугался до полусмерти. Он это так громко сказал, что пожалуй немцы услышали. Еще подумают чего. Обернулся - нет, не смотрят, не поняли что ли... Все равно страшно

- Пасть свою закрой, гадина! - зашипел я на него - Пан офицер русский разумеет! Хочешь, чтоб они тебя прямо сейчас пристрелили?

- Да не боись, они не слышат, точно говорю. Ну, решай, парень. Стрелять не станем, чтоб твоих сельчан не тревожить. Заколю их, и - айда в лес.

- А там? - само оно как-то у меня вырвалось. Я аж рот ладонью прикрыл, как в детстве, когда ляпнешь чего, что не надо.

- А там - к нашим. Дойдем и воевать с немцами станем. Победим их и вернешься в село героем. И девка то точно не откажет такому жениху.

- Да счас. Победим. Ты видел их? Они ж прут на танках, Европа - вспомнил я любимое словечко старосты - Победим мы их, как же.

- Победим, парень. Обязательно победим. Я это тебе не так говорю. Я ЗНАЮ.

Так он это сказал, что меня пробрало, а ну и впрямь так? Но все же я взял в руки, встряхнул головой. Конечно, коли виселица впереди, и не такое скажешь. Но все же...

- Давай, парень. Сейчас, или уже все, считай пропал ты навсегда для наших.

Снова испарина у меня вышла, лоб утер ладонью. Оглянулся - немцы совсем какие-то размяклые идут... а что если...? Этот. Землемер который, уже и идти вроде не может. И второй не лучше - ну да, вон рука перебинтована и кровь на повязке. Не вояки. А потом? Идти лесами, потом опять война... а если убьют? А как же свое хозяйство? А Марьяна? Свадьба? А и просто уйду - дождется ли? И родня ее что скажет? Да и моя тоже? И вообще - тут и сыто и спокойно. И паек обещали. И после войны - землю дадут. И свобода, делай что хочешь! А наши... наши... ну, то есть красные - не придут. Нет. Не победить немцев - это же такая силища! Нет. Никак не победить. Невозможно. А этот - просто жить хочет. Вот и заговаривает зубы.

- Паш-ш-шел, сука! - злобно выплюнул я - Иди, тебя веревка заждалась, комуняцкое отродье!

- Ну, как знаешь. Жалко, конечно. Ну да, что уж тут - как-то искренне и грустно ответил тот и зашагал молча.

Вот и гайок, тенечек хоть, а то напекло... или от разговора так вспотел, прямо и не знаю. Выдохнул, отерся. И вдруг сбоку услышал какое-то шипение, словно большая кошка шипит. Попросту повернулся глянуть, да так и обмер. Чуть штаны не обмочил сразу. Аж подумал - не сон ли поганый?

Стоял в считанных метрах от дороги какой-то азиатский азиат, в немецком накидке пятнистом, и целил в меня с пулемета. Я как эту воронку на себя увидел, так и словно замерз совсем - так оно мне близко показалось. Боженька милостивый, Богородица и все заступники, что же это такое, за что? И перед глазами - как Остап тех красных шьет, а они валятся как скошенная трава и из них ошметья летят кровавые! И ведь им меня же так полетит! Из моего тела! Живого, теплого, хорошего такого, самого лучшего!

А тут еще за спиной этот гад, спокойно так кажет:

- А ну-ка, парень., дай-ка мне винтовку...

Винтовка! У меня же винтовка есть! И даже две...

То-то и оно, что две. Так бы одну нес получше, а теперь - обе на плечах и как с ними? Сбросить одну - так этот, за спиной ухватит. А так - со своей несподручно... И вообще - он же прямо в меня целит! Так и убьет если что! На немцев и не смотрит, как не видит. Немцы! Вот! Они же сейчас его и прихлопнут - у них и винтовка и на пузе у офицера пистолет! Ага, вот, он полез в кабур, сейчас.. ну, скорее же, ну! Я взмок весь, молясь, чтобы скорее немецкий выстрел убрал от меня эту холодящую внутренности воронку пулеметного дула. Скорее же, скорее - у меня поднимался волной уже не страх, а какой-то ужас - не успеет же!

И тут немец наконец достал пистолет, вытянул руку... Азиат словно не замечал ничего, скалился, целясь в меня. Сейчас, уже... Я облегченно улыбнулся - успеет!

- Ты есть оглох, Стецько? А ну, шнелль, подай товарищу красноармейцу его винтовку цурюк!

Если б меня обухом приложили, наверное и то не так было бы. Звон в голове возник какой-то. Ноги ватные стали, руки чужие. Я поворотился к немцу и сначала увидел дырку пистолетного дула - мне в лоб. Или в живот? Не понять, во всего меня этот ствол нацелен, вот сколько меня есть - так и нацелен вовсюду. Потом еще и штык. И этих. Немцев...

- Что, Стецько? Тебе есть шанс дали. Теперь все, аллес гейт форбай, поздно - усмехнулся мне офицер. Говорил он вроде по-русски, вполне себе четко... А как и не по-русски... Да и лицо... и вообще все... Господи Боже мой, что это? Это значит, они.. они не... не немцы? Не немцы, а... наши? Или немцы?

С плеч у меня сняли винтовки, а я даже пошевелиться не смог, болтался как соломенная лялька. Приказали идти, да только я даже и не понял - меня толкнули чуть, а потом просто потащили под руки куда-то в гай. Как хмельного прямо. Словно во сне что ли. В голове звенело, мутило и перед глазами все плыло. Я не сопротивлялся, когда на какой-то полянке у болота с меня сняли ремень, сидор и китель, посадили на мох, связав за спиной руки. Сидел и смотрел широко открытыми глазами на этих четверых, как они тут же развязали мешок, что нес краснорамеец, и пока тот караулил меня, жадно ели.

Потом они как-то разом обернулись ко мне и красноармеец, дав винтовку землемеру, взамен забрав ту, на которой был немецкий штык, подошел ко мне.

- Говорить будешь? - тихо спросил он. Спокойно спросил, не зло. Но в глазах у него лилось такое, что я вдруг понял - все. Вот оно - все. Конец мне пришел. Сейчас. Прямо сейчас. Здесь.

- Т-товарищ... товарищ красноармеец! Пожалуйста! Христом Богом молю! Что угодно отдам! Не убивайте! Я... я все скажу! Умоляю! Я же наш! Я же все! Я за наших! Я же хотел в комсомол идти! Пощадите! Всеми святыми заклинаю! У меня мамушка.... Товарищ красноармеец! Не губите! Навеки вам должен стану! Только не убивайте!

- Отвечай - каким-то шелестом , как мерзлые листья в заморозок шуршат, сказал красноармеец.

Я всхлипнул, и затряс головой. Перед глазами все плыло и все чувства ушли - осталось одно, огромное, на все меня, желание жить. Временами мне казалось, что я брежу, что это сон, перед глазами мерещились какие-то лица, то Марьяны, то матушки, то вдруг они превратились в лицо той молодой жидовки что просила пощадить её братика, то в лицо Остапа, когда ему было пять лет... Потом снова наплывал какой-то туман, из которого проступало лицо немецкого офицера, безучастно задававшего вопросы.

Боец Семенов

Вопрос, что делать с пленным встал во весь рост сразу же. Руки чесались сквозануть штыком этому парню дыру в груди и сбросить его в так удачно подвернувшееся болото. Очень чесались. Но перемолвившись с Середой и переглянувшись с Жанаевым (у которого руки, судя по всему, чесались не меньше, вот у Середы, пожалуй, руки не чесались, одна была ранена и потому чес был только в другой руке), решил про себя Семенов немного обождать.

'Оно, конечно, ежели - однако, все-таки!' - как значительно говорила его бабушка. Набрали гостям-немцам селяне мешок тяжелый - пуда под два еды, ну полтора всяко. Тащить такое на своем горбу было тяжко, все внимание на переноску уходило, а пойманный самооборонец был молод, здоров, сыт. Правда и следить за ним, подлецом, надо будет вдвое бдительнее, ни малейшей веры к его словам Семенов не испытывал. Предал раз - продаст и два-с.

В конце концов разделить харчи на четверых - не так много и получится. Хуже другое, и тут кроме этого гада никто помочь не мог, потому что не понимал Семенов где же они в результате всех своих приключений находятся. Нет, где восток- север было понятно, но вот куда лучше двигать, где пройти можно, а где засада на засаде будет и крейсирующие по дорогам патрули фельджандармов, понять никак не получится. А расспрашивать местных жителей поймав какую-нибудь бабку на лесной тропинке... Отлично понимал бестолковость этого занятия. Вот спросишь:

- Бабушка,что за деревня?

А та в ответ:

- Высокие Кручи, милок.

- А что за речка?

- Гнилуха, милок.

- А куда вот эта дорога ведет?

- На Николаевку, она верст через пять, милок.

- А вот эта?

- На Новогеоргиевск, он верст за шесть, милок.

И попробуй решить без карты, где это? А места вполне культурные даже. И пока не поймешь, где это что находится, да по лесам шарясь - так и будешь бесполезно круги нарезать, только обуви убыток, да телу усталость. И ведь еще и понять надо, где дорога подходит больше, а где опасностей меньше. Но на вдумчивые расспросы время надо, чтобы еще и проверить можно было, верно ли рассказано. А времени-то и нету. От села этого гнусного надо ноги уносить подальше. А уже темнеет, скоро ночь наступит.

В общем, как ни кинь - всюду клин. Да к тому же трезво оценивал боец ситуацию - из всей компании только этот сукин сын Гогун был здоровый и сытый. Сам Семенов видел одним глазом, да и тело болело, после того, как Гогуны его сапогами отпинали, Середа был весь на азарте пока, но скоро обратка пойдет, сникнет, а рука у него видать пострадала - через повязку пробило, нехорошо. Лёха совсем скис, ползет как вареный, в обмороки вишь падать натеял, новая радость. Ну, и бурят, вроде как и молодцом держится, а все ж таки враскоряку ходит, ошпарился и не до конца зажило еще. Все хороши, один Гогун как пряник. И потому может и удрать быстро и заорать громко и привести куда не надо.

Когда боец велел сидящему, и совсем очумевшему от вопросов Середы, самооборонцу скинуть сапоги и верхнюю одежду, оставшись в белье только и босым, Гогун побелел как мел, понял - сейчас будут кончать. Середа хмыкнул, не очень одобрительно, но ничего не сказал. Кроме лепета о том, что он все осознал, исправился и перековался и твердо встал на путь исправления, сообщил очумевший Стецько крайне мало. Очень уж разительной оказалось отличие реальной ситуации от той, что ему казалась. Было от чего обалдеть и более тертому калачу, а не этой наглой сопле.

- Я тебе дам возможность доказать, что сейчас ты не врешь и действительно хочешь нам помогать, чтобы выжить - медленно, чтобы до помраченного сознания пленного дошло правильно все сказанное сказал Семенов. Бурят поднятием бровей дал понять, что не вполне понимает ход мыслей товарища.

Семенов продолжил:

- Будешь тащить мешок с харчами и другой груз. Сейчас пойдем в темноте, потому хочу, чтобы ты своим бельишком был виден и ночью. А без сапогов хрен ты удерешь...

- Еще как удерет, босиком-то сподручнее - возразил Середа.

- Нет, нет, товарищи, нікуди не побіжу, не вбивайте тільки - взмолился пленный, глядя снизу вверх преданными собачьими глазами.

- Ага, так ми тобі відразу і повірили, сиди мовчки - отозвался артиллерист.

- Погодь, мы ему мешок примотаем, так чтоб не скинул. С мешком не побегаешь. Провод еще остался?

- Полно. Сторожить только эту слякоть всю ночь придется - заметил хмуро Середа. Видно было, что он начал отходить после спектакля и усталость наваливалась на него. Он жевал кусок хлеба, которым только что перекусили все беглецы, но жевал словно через силу, хотя видно было - что голоден.

- А мы его на ночь свяжем - отозвался Семенов.

- Лучше б нам за ночь уйти подальше - заметил в ответ, баюкая свою разболевшуюся не ко времени руку поддельный арбайтсфюрер.

- Идти ночами а днем спать при столь малочисленном составе - не дело. К тому же та самая возможность влипнуть в нехорошее - ночью в разы более, как и остановиться на спать рядом с тем где не надо. Нет видимости - нет движения - серьезно отозвался Семенов, не без гордости вставив в свою речь слышанное раньше от Уланова.

Середа пожал плечами.

- В сложных случаях лечшее время для броска - с рассвета и под сумерки. Точнее даже так - под сумерки бросок, ночлег, с рассветом бросок - и по обстоятельствам дневка до вечера. Идти глухими лесами тоже не вариант. В лесу надо прятаться, ночевать, добывать еду. Ходить надо по дорогам, они для того и сделаны - продолжил Семенов.

Артиллерист опять пожал плечами. Возбуждение у него проходило и устал он после свлоего спектакля, как прима балерина на премьере. Даже есть уже толком не хотелось, даже жевать было трудно, хотя голодная слабость давала себя знать.

Семенов обеспокоенно оглядел свое воинство. Потом твердо закончил:

- Самое опасное - ночевки. Ночевать потому лучше... ночью. Потому что ночью ВСЕ СПЯТ. То есть те кто не все - заметнее и их гораздо менее. В общем, сейчас вьючим на Гогуна мешок и вперед. Потом вяжем его на ночь и приходим в себя.

- А уже утром на соединение с остальным отрядом! - неожиданно бодро выдал Лёха. Потомок мигом сожрал выданные ему харчи - кусок свежего душистого хлеба и пару маринованных свеклин. По глазам было видно, что только раздразнил червячка, никак не заморил, но выглядел уже немного пободрее.

- Ага - кивнул ему дояр.

- И ночью что делать будем?

- А главный ориентир - слух. Ночью направление на железную дорогу, например, можно определить за пару десятков километров. Днем смотреть и идти, ночью - не идти и слушать.

- Ладно, годится. Ну ты, робкий пингвин, давай свети бельишком - слегка пнул сидящего томного Гогуна артиллерист. Пленный подскочил, начал стягивать с себя одежку, сначала медленно, потом видно дошло, что убивать не будут, заспешил, засуетился. Потом закряхтел под навьюченным мешком, но даже вроде как радостно, потому как убедился - нужен он, поживет еще. Двумя кусками телефонного провода связали руки, а мешок с харчами примотали так надежно, чтобы невозможно было его сбросить. Невелика безопасность получилась, но хоть что-то. Угрозу молодой и здоровый парень тем не менее представлял немалую и потому Жанаев следовал за пленником неотступно, гордясь немножко тем, что пулемет в его руках пугал Гогуна куда сильнее, чем гораздо более опасные для пленного штыки на винтовках.

В носу у Семенова щипало и к его стыду глаза помокрели. То, что его не бросили, а вывернулись мало не наизнанку и пришли спасать, растрогало бойца, там в деревне не до того было, не успел он перейти от готовности сдохнуть безвестно и бесславно к неожиданному вызволению, а вот теперь почти рассолодился. Оглянулся стыдливо на Жанаева, тот заговорщицки ухмыльнулся и подмигнул. Мда, здорово ему нос кто-то расквасил! И Середе досталось тоже, ясно видно. Из всей компашки только потомок не битый, зато еле ноги тащит, мля зеленая. И мундирчик новый и велосипеды откуда-то взяли. А это означает, что видать грохнули они никак не меньше одного фрица. Да еще и такого красивого. И будут немцы своего искать. Опять надо ноги уносить, хотя по уму бы отлежаться бы надо было б всем хоть один денек, отоспаться, отъесться. Не получается. Не будь этого тяглового самооборонца - может и харчи бы не смогли все унести, обросли имуществом-то, а вот от бескормицы ослабели. Сейчас ребята на скору руку перекусили тем, что в мешке сверху лежало, попался под руку хлеб да свеклины эти моченые. Ну да оно и лучше, свеклу надо было побыстрее съесть, какая-никакая, а еда, хотя и бестолковая. Со свеклы дело известное - 'Красный нос и понос'. Зато на мозги пользительно действует. И тащить такое лучше сразу в желудках. А не на спине. Благо забрали когда все оставленные в папоротниках шмотки - оказалось, что много добра всякого нажили, тут впору не Гогуна, а коня иметь. Если б та найденка-лошадка не была колченогой из-за ранения и слабости - сами бы ее пользовали. Самооборонец словоохотливо показывал дорогу, двинули по какой-то лесной дорожке, вроде как на старую мельницу, которая уже лет десять не работала. Тропинка и впрямь была похожа на нормальную дорожку, только подзаросшую сильно.

Стемнело совсем. Встали, тяжело дыша, в кружок. Лёха брякнул гулко пустыми футлярами от противогазов. Звук получился добротный, как пара коров с боталами на шее расстарались. Все вздрогнули, а Лёха застеснялся, что даже в темноте было видно.

- Та тут на пару верст нікого немає, не почують - неожиданно трагическим шепотом выдал Стецько. Он очень старался услужить и быть полезным.

- Ну дивись, а то першим ділом ми тебе вб'ємо, якщо хто до нас сюди нагряне - расставил точки над I Середа.

- Ты, паря, помалкивай, пока не спрашивают, тебе еще свою жизнь заработать надо - обрезал говоруна Семенов.

- Встаем на ночевку? Или до этой старой мельницы побредем? - спросил артиллерист, оглядываясь.

- Встаем тут. А то черт его знает, что там за мельница. Так спокойнее - решил Семенов и все согласились. Не верил боец Гогуну ни на грош, потому свернул с тропки, нашел по-быстрому небольшую полянку. Тьма была хоть глаз коли, тем более под деревьями. Предположение о том, что его товарищи прибрали к рукам каких-то немцев подтверждалось многим - например в руках у Середы оказался металлический, похожий на портсигар карманный фонарик. Светил он тусклым синим светом, в котором худо-бедно можно было разобраться что да где, но посторонние люди и со ста метров бы такой свет не заметили бы.

- Светофильтр в комплекте - гордо заметил артиллерист - и еще красный есть!

- Это замечательно, только вот что с этим лиходеем решим? Вязать его на ночь надо серьезно, но чтобы утром идти мог - сказал Семенов и призадумался. Вязать людей ему до сего момента не приходилось ни разу.

Менеджер Лёха.

Странно, но влитая в брюхо крынка молока сработала как магия оживления. Чем дальше шли, тем лучше себя чувствовал потомок. Не в том смысле, что ему хорошо стало, на самом деле хреново ему было, чего уж, но вот словно стали включаться разные системы - как у того изувеченного Терминатора запасные и обходные электронные цепи. Вроде, такое вторым дыханием называют? Снова стал как бы внятно и видеть и слышать, а не просто тупо работать видеорегистратором, не понимая, что и как происходит вокруг. Ощущал и горячую тяжесть овчинного тулупа и запахи стали живыми и главное - он словно стал себя снова ощущать в полной мере. Словно наркоз прошел. А так-то и усталость и жрать хотелось - все как и раньше. Однако, нет в жизни счастья - сначала такой уютный и необходимый тулуп теперь был словно походная сауна. Мечта для желающих похудеть на 10 килограммов за два дня. Но Лёха вовсе не рвался худеть и потому не шибко радовался.

К тому же вьючный Семенов так зачастил ногами, что поспеть за ним было проблемой, хотя и Лёха и Середа всей душой мечтали сейчас оказаться подальше от деревни. По дороге артиллерист что-то убедительно говорил по - немецки, видимо для конвоира, потом выдохся что ли. Замолчал. Ткнул аккуратно локотком Лёху в бок. На вопросительный взгляд мотнул головой в сторону кустов на обочине. Потомок запнулся и чуть не шмякнулся плашмя, таращась в кусты. Вопросительно посмотрел на напарника. Тот усмехнувшись оттянул указательным пальцем здоровой руки уголок глаза и опять мотнул головой в кусты.

Ясно, Жанаев присоединился и сейчас сопровождает сбоку. Теперь выбрать место поудобнее и можно разобраться с конвоиром-полицаем. Середа сбавил ход, словно прислушиваясь. Вид у него был какой-то ехидный, самую чуточку, со стороны могло бы показаться, что это просто такое вот у фрица высокомерное выражение хари, но за то короткое время, что они были вместе Лёха уже навострился понимать, что за настроение у спутников. Прислушался сам и диву дался. Семенов мало того, что пер мешок, он еще и ухитрялся троллить полицая, причем разводил его грамотно, по-взрослому.

Возродившийся потомок навострил уши. Боец подбивал своего конвоира перейти на свою сторону, вот уже предложил отдать винтовку и все он сделает сам. Лёха удивился тому, какое тупое выражение приняло лицо Середы, потом увидел, что конвоир украдкой оборачивается, оценивая как там сзади, немцы эти недоделанные. Подумал, что вот чертов артиллерист сообразил и подиграл товарищу, а он, Лёха не додумался. Впрочем, потомку и прикидыватьься не надо было, шаркал он ногами по-стариковски, да и бравым никак не выглядел. И захотел бы, не смог.

- Не, нихрена этот шпырь в сером френче не поддастся. У Темной стороны есть печеньки - подумал Лёха и оказался прав. Семенов встал, словно бы мешок поправить, тут же сбоку из кустов выскользнул бурят, хищно и радостно осклабясь, и воинственно держа пулемет. Знакомо зашипел, словно котяра большой, взяв конвоира на прицел.

Конвоир оглянулся. Полуоткрыл рот. Недоверчиво уставился на азиата. Перевел удивленный взгляд на Лёху с Середой, чему-то обрадовался, потом опять обалдел, когда Середа тоже взял его на мушку своего пистолета. И так обалдел, что стоял столбом, когда с него Семенов снял обе винтовки. Ни малейшего сопростивления не оказал. Пришлось этого тупаря тащить под белы руки в лес, сам он мог только ноги переставлять, словно механическая кукла.

На этот раз считать до двадцати шести не понадобилось. Середа тут же с Семеновым вытряхнули из полицая ответы на десяток самых насущных вопросов, но это Лёха не очень видел, потому как дорвался до харчей. Кругляши оказались моченой свеклой, вкус был на любителя, но брюхо было радо и этому, тем более, Жанаев протянул кусок свежего хлеба. С хлебом пошло лучше. Жевали поспешно, слушая и глядя вокруг. Но вот сейчас не было той паники, что творилась в мозгу, когда только-только удрали из колонны пленных. Подошел Середа, наскоро перекусил, пока Жанаев помогал товарищу своему тяжеленный мешок на полицая навьючить, он с одной рукой там был не в тему. Лёха удивился немного, думал, что пришьют они своего упертого пленника тут же, а нет, то ли решили пощадить, то ли что еще, скорее всего - чтоб мешок тянул.

- Нам ноги надо делать, не ровен час селяне засветятся. Припрется кто немецкий с шоссе, вопросы возникнут. Нас начнут искать, а мы тут ни в зуб ногой, местные же все стежки знают. Да и проводник этот новолепленный, не верю я ему совсем. Сука он продажная, даже если сейчас и будет нам помогать, то предаст в момент. Мы ему никто и звать нас никак, а родные все-таки ему остальные Гогуны - давясь, выговаривал потомок.

Середа помалкивал, сосредоточенно жевал, так что за ушами трещало, слушал. Потом проглотил, подмигнул и тихо-тихо ответил:

- Не будут нас Гогуны искать. Стоит им только с немцами встретиться - и все, хана им. Без вариантов.

- Это как? - удивился потомок.

- Очень просто. Не считай других вокруг идиотами - сам идиотом не станешь. Мы с тобой хорошо разыграли свою партию, селяне ПОВЕРИЛИ, что они хитрее и уменее. И все, попалась птичка в сетки.

- Не понял - искренне выпучил глаза ряженый старшина ВВС РККА.

- Да просто все. Учиться надо в школе лучше, вот чего я скажу. Ученье - оно, знаешь ли, свет. А неученье - соответственно - тьма. Так говорили классики!

- Обоснуй! - ляпнул Лёха, вдруг почуяв, что в ответ услышит сакраментальное 'от обоснуя слышу'. К его удивлению торопливо евший Середа не без гордости пояснил:

- В оставленной мной расписке написано следующее: ' Дана настоящая расписка мной, арбайтсфюрером Албрехтом Дижоном фон Мотетоном старосте деревни Гогуну Александру и руководителю сил самообороны той же деревни Гогуну Александру в том, что ими нанесен серьезный ущерб Рейху, выражаемый в том, что их банда схватила нас и, вероятно, уничтожит в ближайшем будущем, отомстите за нас и не верьте ни одному их слову, потому что каждый из них является 1 (одним) бандитом. Прошу соответственно наградить их свинцовыми медалями и веревочным пайком. Хайль Гитлер! Подпись. Читать по-немецки в селе никто не умеет. Ну и все, целуйте веник.

- Нихрена же себе ты ловкач! - ахнул в непритворном восхищении Лёха.

- И добавь еще два армейских велосипеда, которые им внезапно оставили с чего-то. И кто им поверит? А если еще окрестности потом прочешут и мертвяков найдут, опять же голых... Хана этим уродам.

- А не слишком ли ты заумное имя придумал? И подпись могут сверить!

- Ты помнишь, вы с бурятом суетились, мешали мне документы читать? - улыбнулся артиллерист, которому искреннее восхищение напарника было явно приятно.

- Помню. Тянул кота за хвост мокрым полотенцем!

- Ни фига! Убитый нами чин - как раз именно такое имя с фамилией и имел. Так в арбайтскнижке его и было написано. Просто память у меня как у слона, фотографическая, все сразу схватываю.

- А подпись?

- Она у покойного была простецкой - кружок и две черточки. Видно приходилось подписывать кучу всяких бумажек, вот он ее и упростил, как кассирша в сберегательной кассе. Да и кто особо смотреть и сличать будет - может его Гогуны избили или там руку вывихнули. Никто их слушать не будет, сволочей. Их песенка спета!

- Зачет! - уважительно сказал Лёха.

- Знай наших! - подмигнул ему артиллерист. Вид у него был очень уставший, но чертовски довольный. Впору было ему вручить несколько роскошных букетов. Спектакль получился незабываемым.

Боец Семенов

Как вязать Гогуна каждый имел свое мнение. Сам Семенов, не мудря особо, просто предложил стянуть локти ремнем. За спиной. Так в деревне пьяных буянов вязали, чтоб в себя пришли и образумились. Но тут не пьяный односельчанин, а враг. Потому предложение Лёхи усадить у дерева и примотать руки с другой стороны показалось более подходящим. Немного смутил Середа, со смешком вспомнивший, как у них в гарнизоне один командир-майор поймал у своей жены ходока-лейтенанта, не дал тому одеться, а заставил выпить вместе с ним коньячку, дав гостю наструганное мыло в виде закуски, после чего напялил на голого любовничка шинель, наглухо ее застегнул, а в рукава вставил палку от швабры. Тот таким Исусиком распятым и выкатился. Потом его после возвращения в расположение спешно перевели в другой гарнизон, на другой конец СССР, позорище такое.

- И что, нельзя палку выбить? И мыло зачем? - удивился Лёха.

- Палку не выбить. А мыло ели, помнится, симулянты, чтобы дизентерию сымитировать. Знаешь, что такое дизентерия, а? - учено заявил умный Середа.

- А! - понял потомок и притих.

- Что скажет наш восточный собрат? - спросил Середа у активно готовившего лежбище бурята.

Тот аккуратно плюнул в кусты и выразительно посмотрел на спрашивающего.

- Вопросов больше не имею - понятливо кивнул артиллерист. Пленный испуганно посматривал на разговаривавших. Видно было, что ему очень хочется заблажить во весь голос, но страшно.

- В моей богатой событиями интересной жизни, уважаемые сограждане, был такой эпизод, когда у меня в огороде была бузина, а в Киеве дядька. И подрабатывал мой дядя санитаром на психиатрической карете 'Скорой помощи'. Буйных транспортировали привязывая к рукояткам жёстких носилок, ну тех которые помельче. Я имею в виду буйных. Для крупняка в машине лежали две слеги по два метра отполированные от времени. Вставлялись через брючины, пояс, рукава и пациент фиксировался мягкими вязками за запястья, пояс, голеностопы. Нормально довозили без травм, потёртостей, синяков. Я своими глазами видал. Так что и этого стоит так же, полагаю. Что скажете?

Боец только уважительно развел руками. Сегодня Середа блистал весь день, судя по всему. А предложение хорошее. Бурят, видимо, пришел к тому же заключению, потому как забрал у Лёхи штык, у артиллериста фонарик и молча ушел в лес, где скоро стукнуло несколько раз - ясно, штыком деревца срубил, ветки сносит, делая гладкие жерди.

Спеленали Гогуна быстро и - да, получилось надежно. Семенов, не вступая в долгие споры, просто сел караулить, быстро научившись пользоваться фонариком, остальные, пожевав чего-то съедобного из мешка, залегли на широко расстеленный под елкой тулуп, накрылись плащ-палатками и захрапели. Это, да то, что к утру пленник начал стучать от холода зубами немножко мешало слушать, что вокруг творится, но будить ребят Семенов не стал, а пленник - да перетопчется Гогун. Пусть радуется, что вообще еще живой. А отдавать ему что-либо из одежки холодной ночью не хотелось. Его китель как раз был накинут на плечи часовым. И все равно было прохладно.

Ночь медленно проходила, начало светлеть. Впереди был день, со всеми проблемами и вопросами. И одним из вопросов было - что делать с этим самым Стецько.

Другие вопросы тоже занимали изрядно. Боец после совершенной ошибки старательно обмозговывал - что и как он сделал неправильно, почему так вляпался и можно ли впредь избежать оплошности. Всю ночь сидел и думал. Прикидывал так и этак, благо сам был крестьянином и понимал селян куда как хорошо. Харчеваться и впредь можно было только в деревнях, как ни крути. Там еда. Грабить проезжающий немцев, конечно, можно, но ненадежно. И опасно изрядно и жратвы небогато получишь. А и то - жратва эта может оказаться с подначкой, как тот чертов шоколад. Получалась извечная задачка для таких вот бродяг неприкаянных - чтобы с уверенностью и безопасно заходить в деревню, надо иметь там своих людей и связь с ними. Либо продолжительное время вести круглосуточное наблюдение самое малое с двух точек. А для этого надо иметь продукты и базу рядом. Но если есть продукты, то нафига заходить в деревню? Круг замкнулся. Придется рисковать все время.

Семенов поежился, вспоминая, как сидел в погребе и ждал смерти. После обдумывания получалось опять же, что неправильно он выбрал себе покупателя. Сейчас только в голову пришло, что при разговоре с крестьянином надо было обратить пристальнейшее внимание на лошадь и телегу. Хорошая была лошадка у старичка и тележка на резиновом ходу. А хорошую телегу, особенно на резиновом ходу, бедняк себе позволить не мог. И у любого противника новой власти она бы не задержалась. Опять же в телегу была запряжена не старая кляча, а хорошая кобыла, что под немцем мог позволить себе их человек, староста или наймит.

Тут надо сразу делать выводы. Ибо немцы очень рачительно относились к конине и наверное конфисковывали сразу любых военнообязанных лошадей. Вон у них сколько всего на конной тяге! Раз не забрали - то сразу же вопрос - а почему? А вот потому! Тот у кого сейчас есть лошадь с телегой, уже богат, ему не захочется рисковать имуществом, а захочется продать красноармейца для получения выгоды.

Надо было тетку останавливать. Хотя выглядела она угрюмой и неприветливой. Имеет смысл пообщаться с пожилой женщиной. Рассказывали же, что в гражданскую как раз все на бабах держалось. В тот момент, основную торговлю и сообщение между деревнями поддерживали именно пожилые бабы. Девок прятали, как и мужиков. Потому как первых могли изнасиловать и убить, а вторых - убить или забрать в армию белых или красных. Вот не подумал тогда, не подумал. Сейчас-то уже понял. Бабу надо выбирать средней толщины, среднего возраста, обязательно несущую тяжелый мешок. В этом случае, наиболее вероятно, что у нее, во-первых есть дети, во-вторых хозяйство, в третьих - мужик на фронте. Если есть дети, то она поостережется рисковать необдуманными поступками, зато постарается извлечь наибольшую прибыль. И дети помогут вынести вещи на обмен.

Если мужик на фронте, то от него осталось некоторое количество верхней одежды и обуви. Если есть хозяйство, то она сможет прокормить лошадь зимой и она ей пригодится.

Эх, отдал кобылку зазря! А ведь по военному времени, такая лошадь лучше строевого коня. Не позарятся военные, не конфискуют. А в хозяйстве-то как пригодиться может! На самой убитой кляче, сохой пахать всяко лучше чем на корове. Или на самой себе. Было такое, тоже рассказывали... И опять, наверное будет, больно уж война большая разворачивается, надолго это, ой, надолго!

А мужская одежка очень нужна. Холодает уже, дальше дожди пойдут. Бойцам даже не так важно регулярное мясное питание, тем более, что идут они вдоль колхозных свекольных и картофельных полей, как теплая одежда и надежная обувь. С обувкой - немцам спасибо покойным - дело неплохо обстоит. Есть сапоги на всех. А вот теплого - один кожушок. На четверых - маловато выходит. Надо б раздобыть овчиное что-нибудь, кожушок еще или даже тулуп. Под дождем месяц проходит наверняка, в тепле и комфорте, в отличие от ватника. Еще нужны свежие портянки или обмотки. Тоже вопрос, старшины тут нету, надо самому думать. И еще подумалось, про гражданскую рассказывали, что много по лесам шарилось всякой вооруженной сволочи. Которые и не белые и не красные и не зеленые даже были, а серо-буро-малиновые в крапинку. Значит, сейчас тоже бандитизмы этой много будет. Те же Гогуны живым примером, недалеко ходить. Получается, что лучше договориться на проведение обмена в лесу рядом с опушкой. Не лезть самим в деревни, нарвешься. Так и разговор вести, дескать дети и ты втихаря приходите с едой и вещами (обувь палочкой померять и отдать ей до дому), дети уводят 'случайно найденную в лесу клячу', а мы договариваемся о цене и расходимся подружками. Также следует очень внимательно и аккуратно вести беседу, не допуская шуток и намеков. Все на нервах и шуток не понимают. Если предложит зайти переночевать, зайти в гости, вежливо отказываться, объясняя предыдущим отрицательным опытом. Так прямо и сказать:

- Было у меня двое друзей из моего взвода, вместе отступали из окружения. Да вот зашли они к хозяину, меня оставив на карауле и все - нету больше дружков.

Еще раз продумал - да, все верно. Утвердился в этой своей мысли, стал думать другую. Вот набрали Середа с Лёхой всякой закуси. А толку от этой закуски в лесу-то чуть. Больше всего сомнений у Семенова вызывали эти странные арбузы. Нет, что такое арбузы он знал, но эти были какие-то непривычные. Как и свекла, к слову. Аж четыре штуки, этих арбузов. И не съешь сразу и тащить - тяжесть. Оно бойцу как бы и привычно, таскать на себе всякое, но много груза - мала скорость. А идти далеко, фронта не слыхать уже давно.

Семенов кивнул утвердительно своим соображениям. На пару - тройку дней харчи есть. Потом опять думать надо будет, чем кормиться. С одной стороны, проходят они мимо деревень и неубранного еще урожая. Хоть что-то на полях точно осталось, а значит - еда есть. С другой стороны - и на полях шариться опасно, заметно потому как. Прикинуть стоит, что просить в деревне.

В первую очередь из еды надо просить хлеба и сухарей. Во-вторую, крупы и сала. Птицу еще не били - одну-две птицы, лучше готовых, это если повезет. Картофан - в последнюю очередь. Ибо его можно было самому натырить на поле, а еще он очень тяжелый. А возьмешь немного. Два пуда - это надо одного, крепкого бойца навешивать мешком с картохой. А оружие кто таскать будет? Рюкзаков нет, сидор у Гогунов остался, значит таскать эту самоделку из веревки и простого мешка. Торба, которую неудачливый конвоир с собой взял была домодельна и на серьезный груз не рассчитана.

С таким мешком, который вчера селяне спроворили, без накладок на плечи, кожа стирается через 10 километров. Вчера-то бежал, как нахлестанный, а сегодня чувствуется, что намял плечи-то. Вот ребята проснутся, надо будет разобрать, что за харчи набраны. Боец сел поудобнее, строго посмотрел на пленного, тот как-то ежился после холодной ночи и видок у него был убогий.

Первым встал Середа, хмурый и помятый. Не сравнить с вчерашним совершенно, два разных человека. Бурча что-то под нос, словно старый дед, принялся копаться в куле с едой. Семенов молча смотрел, как артиллерист вытянул бутыль с самогоном, потом достал из странной кожаной торбы тусклым серебром блеснувший стаканчик и налил себе туда пальца на два. Маханул залихватски, рукавом занюхал. Потом, словно устыдившись, потянул круглое ядро арбуза, достал из той же кожаной торбы незнакомый ножик и с треском арбуз разрезал.

- Будешь? - спросил часового, отчекрыжив добрый ломоть.

- Не рановато с утра-то? Нам бы ноги уносить надо - отозвался шепотком Семенов.

- Нет, я меру знаю.

- Все так говорят. А тебя развезет после вчерашнего и возись с тобой потом.

- Рука разболелась. Спирт унутренне - он лекарство! - отозвался тихо Середа, протянул товарищу кусок арбуза.

Глядя неодобрительно, но держа при себе все, что хотел было сказать по поводу утреннего пития, боец взял холодный мокрый ломоть и куснул. Тут же сплюнул, удивленно вытаращился на артиллериста.

- Оно что, испортилось, что ли? Это как такое?

Арбуз мало того, что не был сладким, он даже и кислым-то не был, вкус был странным, непривычным и в рот такое не лезло совершенно.

- Как это жрать? У меня баба раз грибы - соленики попортила - вот такие же на вкус были, плевались потом три дня! - возмутился Семенов, отплевываясь.

- Нормальные кавуны - пожал плечами Середа и посмотрел непонимающе.

- Шутишь? - не поверил боец.

- Ты просто раньше не ел, потому - непривычно. Может, сало ты тоже не ешь? - с надеждой осведомился артиллерист.

- Размечтался! Так то ж сало! А получается, что надавали тебе эти Гогуны всякого непотребного. Это ж считай четверть веса несъедобна.

- Это точно, даже больше. Тебя вот отдали, несъедобного - фыркнул Середа.

- Ну за это я на них не в обиде. А с харчами по-прежнему затыка. Да еще и рот лишний образовался. Разве что его вот арбузами этими кормить - кивнул на сидящего Стецько боец.

- Дело такое, что мне пришлось выкручиваться, ну не мог я с них требовать просто жратву типа муки или картофана. Это бы роль испортило. Вот заказать закусь к пирушке - это вписывалось. Потому у нас скорее не еда, а закусь. Которая тоже еда. Хотя и не вся - пояснил артиллерист. Принятый самогон развязал ему язык. Семенов кивнул. Что толку пояснять, он ведь и сам там был, все своими глазами видел. То есть одним своим глазом, если уж быть точным. Второй-то и сейчас не мог толком в щелочку между опухшими веками глядеть, сидел, как в норе.

- А тебе что-нибудь дали эти конокрады? До того, как отбуцкали? - словоохотливо спросил Середа.

- Почему конокрады? А, ну да, понял! Картошки мешок здоровый дал ласковый сукин кот. Картохи от души отсыпал хитрожопый селянин, причём прошлогодней с ростками и много - сколько смогу унести. Уже должна молодая картошка пойти, а старую всё равно выбрасывать или телёнку-поросёнку - вот как славно всё срастается. И обосновал тем, что лошадь в хозяйстве это не только помощь, но и хлопоты, мол и немцы, и наши могут привлечь по разнарядке бесплатно к хозработам в качестве возничего-грузчика, а то и вовсе реквизировать гужевой транспорт.

- Понятно. Ну а как пошел с мешком, так и взяли, ясно. Что ж сказать - грамотно все сделали. Старшина, хочешь моченого кавуна? - окликнул продирающего глаза Лёху артиллерист.

Тот посмотрел непонимающе, кивнул, благо жрать хотелось, но организм соленье это не принял, плеваться стал менеджер не хуже Семенова. Проснувшийся посреди этого лицедейства бурят от угощения отказался сразу и бесповоротно.

- Мда, ничего-то вы не петрите в колбасных обрезках - печально констатировал провал знакомства с украинской кухней Середа.

- Ну не лезет - откликнулся Семенов. Ему чуточку было приятно, что не он один от арбузов моченых в восторг не пришел. С другой стороны - только чуточку. Четыре арбуза, оказавшихся бестолковым грузом резко уменьшали количество годной еды и потому получалось, что дня три - четыре можно быть сытыми, а потом опять придется рисковать головой. Почему-то вдруг вспомнилось, как в его деревне насмерть били попавшегося конокрада, подумалось, что и впрямь Гогуны эти кроме того, что бандиты, так еще и конокрады, лошадку-то хромую отняли. Что с крестьянской точки зрения делало их совсем паскудными. Воров в деревне не привечали, но конокрады стояли наособицу - их старались убивать при поимке, причем всем селом, чтобы спрос был с общины. Укравший у крестьянина лошадь вор обрекал его на нищую жизнь, опрокидывал всю его семью в лучшем случае в батраки.

- Я вообще-то в ваших пехотно-артиллерийских делах не очень понимаю - издалека начал свою речь Лёха, отплевавшись от арбуза.

- Но с точки зрения авиации? - подсказал ему Середа.

- С точки зрения авиации пьянка с утра всегда кончалась херово. А иногда и херовее некуда - обрезал его потомок. И надо сказать, что в этот момент даже Семенов на минутку забыл, что это говорит ряженый, вполне это прозвучало по-старшински.

- У него рука разболелась. Вот он и принял - вступился за артиллериста Семенов.

- Понимаю - кивнул потомок.

Менеджер Лёха.

Сроду бы не подумал, что подстеленный на ветки кожушок так сильно меняет сон. Наконец-то удалось поспать почти нормально, даже и тепло некоторое время было. И под утро сон приснился хороший, что просыпается он от тяжкого похмелья и понимает, что будильник не услышал и опоздал потому часа на два. И так радостно стало, что он снова у себя в своем времени и все эти страшные раньше разборки и наказания выглядят совершенно пустяками и в сравнение не идут никоим образом, а с похмельем справиться не проблема, а в крайнем случае и работу поменять не вопрос, как говаривал Семенов, была бы шея, а хомут найдется! Семенов? Какой Семенов? А черт! Разлепленные глаза показали, что вся эта радость была от мимолетного утреннего сна. Никуда он не делся. И не похмелье это, а проклятая накопившаяся усталость.

Что удивило сильно - между Семеновым и Середой стояла та самая бутыль с самогоном, а здоровой рукой артиллерист держал найденный в вещах покойных велосипедистов тускло сверкающий старинный стаканчик. С утра пораньше праздновать начали? Это Лёхе категорически не понравилось. Хотя вчера он и шел словно сомнамбула какая-то под грибами и кислотой сразу, но точно понимал, что ушли совсем недалеко от гостеприимной деревни. И весь небольшой жизненный опыт менеджера если и говорил о чем-то, как совершенно известном, так это о том, что пьянка с утра всегда кончается очень паршиво. А тут если оба столпа общества надерутся, то совсем все кисло. Еще и песни начнут горланить, типа караоке. Начальник отдела у Лёхи всегда начинал песни орать, компенсируя полное отстутствие слуха и слабое знание текста луженой глоткой. Человек - рупор, супергерой, убивающий песней.

Поднявшись с трудом на ноги, словно все суставы заржавели за ночь, Лёха неодобрительно глянул на картинку начинающейся пьянки, эта парочка уже распотрошила вчерашний загадочный арбуз. Внутри он тоже был гадкого вида. Брезгливо взяв в руку протянутый Середой ломоть, Лёха осторожно куснул и тут же выплюнул странно затхлый, кисло-соленый кусочек. И так во рту словно кошки насрали. А тут еще и сверху такое!

Не удержался и выразил свое 'фе' происходящему. Думал, ругаться начнут, на место ставить и права качать, а они как-то совсем наоборот - словно он их на нехорошем чем поймал - застеснялись. Застыдились, как малолетние онанисты. Стали оправдываться - типа наркоз это, ну да Середе вчера по лапе раненной настучали, отходняк опять же сегодня. Лёха даже немного за себя огорчился - не то подумал про товарищей, не такие они все-таки ослы. Пора бы уж понять, что тут не номинанты на Премию Дарвина собрались. Середа свой стаканчик обратно в сумку запихнул, Семенов как-то встрепенулся, глазами сверкнул. И - самое удивительное, невозмутимый обычно азиат тоже как-то засуетился, стал одергивать гимнастерку, ремень поправлять, пилотку на место двигать.

- Так! - сказал преобразившийся Семенов и обвел своих товарищей странным взглядом. Лёха поймал себя на том, что как-то почувствовал себя под этим взглядом неуютно, тут же пришло в голову, что он, пожалуй, сильно похож на огородное чучело, тем более, что перед сном напялил на себя всю одежку, какую смог и теперь из-под расстегнутого немецкого кителя выпирала встопорщенно гимнастерка. Как-то внезапно захотелось принять более бравый вид, словно флюиды какие-то от дояра поперли. Особая уличная магия, ага. То есть лесная. Или сельская? Нет, скорее армейская, судя по тому, что и Середа пуговичку застегнул и как-то поспешно и привычно принялся охорашиваться. Как ни странно, но буквально через минуту вид у всех троих бойцов был не в пример более бравым. Менеджер остро почувствовал себя не в своей тарелке и весьма неуклюже тоже постарался привести себя в более- менее надлежащий вид.

- Верно замечено. Мы как-то позабыли, что мы - бойцы Рабочее-Крестьянской Красной армии - негромко сказал Семенов, помогая неуклюжему потомку приобрести подобающий старшине ВВС РККА облик.

Бурят встал по стойке смирно, и, что называется, ел глазами начальство. Середа, хмыкнув, тоже поднялся на ноги.

- Что дальше делать будем? - спросил преобразившегося дояра менеджер.

- Ты ж по чину старший, вот и приказывай - уел Лёху ехидный артиллерист.

- Были бы мы на аэродроме - я бы знал, что делать - отрезал Лёха. Помолчал и добавил:

- Но мы - в лесу. А про лес я только знаю, что мох гуще растет на северной стороне деревьев. Как говорилось в старом анекдоте: 'Штурман, конечно здорово, что ты знаешь, где растет мох на деревьях, но нам в надувной лодке посреди океана это как-то мало помогает!'

Все невольно усмехнулись, даже Жанаев ухватил соль шутки.

- Тогда отойдем в сторонку, чтобы нашу беседу о дальнейшем эээ... маршруте - не без труда выговорил Семенов непривычное словечко - чужое ухо не слыхало.

Все трое глянули на лежащего Гогуна и отошли на край полянки.

- Первое. Надо решать, кто в группе командир - сказал дояр.

- Чего решать? Старшина свое слово сказал. Ты и так старшой. И вроде неплохо получалось. До последнего времени - усмехнулся артиллерист.

Лёха кивнул. Бурят тоже.

- Принято единогласно, воздержавшихся нет - оттараторил явно привычную для него фразу Середа.

- Как старший в команде, принимаю решение уничтожить предателя и пособника захватчиков. Возражения есть? - неожиданно сказал Семенов. Негромко, но решительно. Остальные промолчали. Потом Середа спросил:

- Может проверим его, вчера он клялся-божился, что все осознал и искупит и отслужит?

- И как ты собираешься это делать? - заинтересовался Лёха, на которого таланты в мистификации ловкого хохла произвели сильное впечатление.

- Да просто. Сейчас его развяжем немного, ноги спутанными оставим, а руки освободим. А я как бы этак невзначай рядом оставлю, например, кобуру с пистолетом. И посмотрим, как он - схватится или нет. И все будет ясно. Что скажете?

- И если схватится? - поднял бровь потомок.

- Тогда его штыком и запорем. Патроны-то я выну, разумеесся. Зато он свой выбор покажет точно.

- Он тебе в башка пистоль швырят. Адна рука болит, а так еще и башка. Бинтов воз и маленькая телега надо - поморщился бурят.

- А ты что скажешь? - глянул на менеджера артиллерист.

- Я голосую - убить. Да этих бандеровцев вообще надо всех под ноль! - неожиданно разозлился Лёха.

- Это ты о ком? - удивился Середа.

- Вожак у этой сволочи, нацистов украинских, - Бандера по фамилии - пояснил, остывая и прикидывая, не ляпнул ли чего более чем надо, потомок. Просто почему-то на секунду подумалось, что все эти ужасно пострадавшие от жутких репрЭссий бандеровцы, восемь раз расстрелянные в ГУЛАГе, тем не менее выходили во время Лёхи на парады и мутили народ, а вот такой ловкий и приятный человек как Середа вполне может погибнуть и ничего от него на этом свете не останется. Больно уж четко охарактеризовал перспективу свою тогда у телеги с умершими ранеными красноармейцами. Дояр как-то чересчур пристально уставился на потомка и тот, не удержавшись, пояснил, высказав неожиданно пришедшую ему в голову мысль:

- Вот ты понимаешь, сказал тогда, когда мы померших в лесу нашли, что боишься без вести пропасть. И все равно - честно воюешь. С вооруженным, серьезным врагом. А эти твари воевать не будут. Вот безоружных кончать - это для них. Тут они горазды. Для них главное - выжить. И они выживут. Потому что не воюют. Хрен ты их на фронте увидишь. Они не воины по сути. Они палачи и каратели. А детей они заведут. И внуков. И от ответственности открутятся - ну поработают на лесоповале или где еще, куда их сошлют, несколько лет, потом будут рассказывать, как с ними, несчастными героями, ужасно обошлись. А они за свободную Украину боролись, ага, служа гитлеровцам подстилкой. И вот от тебя внуков не останется, а от них - останутся. И будут внуки врать, как им дедушки ихние наврали. Оно надо?

- Эк ты завернул! - опять удивился Середа.

- Ну а чего? Все верно сказано. Да и сделал он свой выбор, причем не один раз. Куда как хватит, незачем еще раз проверять. И с фронта удрал и в крови измарался. Вот, гляньте, что у него в кармашке кителя нашел. Сидел ночью в его френче, грелся, а там в кармашке позвякивало что-то, как шевельнусь - молвил хмуро дояр.

Семенов показал на грубой мозолистой ладони неуместно как-то сверкнувшие эмалью и чистым металлом вещички - орден Красной Звезды и какую-то медаль. Орден-то менеджер опознал легко, показывали такие не раз в уголовных репортажах про воров, сперевших у очередного ветерана награды, а вот медалька хоть и показалась знакомой - в тех сериалах, что на глаза потомку попадались именно такая была практически у всех наших солдат и сержантов, но названия ее он не знал. Углядел только две не то большие буквы 'ХХ', то ли как сквозануло в голове - римские цифры.

- Да, жить-то он сильно хочет - кивнул артиллерист, разглядывая вместе со всеми лежащие на ладони награды.

- Жить все хотят. Потому я бы его только за дезертирство прибил до смерти. За одно за это. А у него и кроме тоже набралось. На три раза убить - возразил дояр.

- Ну, дезертирство - то еще куда ни шло - буркнул Лёха, вдруг вспомнивший про свои приключения, хлопоты и расходы при добыче вожделенной отмазки от армии. Знала кошка, чье мясо съела, а потомок в общем был куда поумнее кошки. Семенов зло вытаращился на потомка и яростным шепотом выдал:

- Вот держишь ты с товарищами линию обороны. Рассчитываешь на соседей по обороне, что они тоже воюют. А они удрали. А ты остался и не знаешь. что они уже удрали. Когда сосед слева или справа дезертирует - он не Сталина предает, не жидов. Тебя предает. Потому что ты на него рассчитываешь, думаешь, что сбоку у тебя оборона. А там - дыра и бьют тебя уже в спину. И убьют тебя потому, что сосед удрал, жить вишь ему захотелось. Так и мне ведь жить охота! И если дезертиров не стрелять - то фронт рухнет. Потому что жить хочется всем, а ложиться костями из-за того, что соседи удрали - еще горше. И в итоге и сам побежишь. Потому что хрен его знает - удрали те, что справа - слева или нет. Дураком-то кому охота быть!

Бурят одобрительно закивал. Середа пожал плечами. Сказанное про детей и внуков как-то тягостно поразило его.

- Он ссыкливое чмо. И сейчас за пистолет вряд ли схватится. Просто потому, что побоится. Расклад не в его пользу. А вот когда будет возможность - чтоб не так опасно, не с пистолетом против трех винтовок и пулемета - тогда и к бабке не ходи - себя покажет. И все, пиши пропало - внятно дополнил Семенов.

- Ладно, убедили - сказал Середа, думая о чем-то своем.

- Тогда 'чрезвычайный съезд депутатов' в отдельно взятом отряде объявляю закрытым. Как избранный командир - ПРИКАЗЫВАЮ. И за приказ отвечаю. Уничтожить пособника фашистов! - мрачно и решительно сказал красноармеец.

- Позавтракать бы - сказал Середа.

Потомку показалось, что не так из любви к искусству, то есть жратве, сказал это хохол, а как-то скорее - время потянуть. Да и у самого Лёхи его бравая решительность как - то стала съеживаться. Сказать гордо пиратскую фразу из 'Острова сокровищ' - это одно, а вот глядеть, как убивать будут - другое. Менеджер по интернету видел кучу таких видео - когда глотки режут и головы отрезают, тут по миру, набитому видеоаппаратурой, засобаченной в каждую мобилу, была масса всяких ухарей-живорезов - от мексиканских наркодельцов до аллахамбарнутых бородачей. И, честно говоря, не нравились эти видео Лёхе, не по душе ему они были. Хотя недавний меткий бросок в того самого зольдата Карла и вид этого самого чертового водителя мотоцикла-тягача, пробитого штыком навылет, наоборот, вызвал такое ликование, что поди ж ты!

Менеджер попытался разобраться в своих ощущениях, но не успел толком. Дояр что-то буркнул буряту, тот понятливо кивнул и пошел к пленному. Встал у того в ногах, что то спросил. Неловко и услужливо задирая голову, лежащий на земле Стецько старательно принялся что-то объяснять, не видя, как со стороны затылка к нему, отводя винтовку на отлет, словно клюшку для гольфа, подошел Семенов, несильно размахнулся и влепил окованным сталью затыльником приклада в висок полицаю. Вроде и слабо ударил, а голова дернулась не по-детски и самооборонщик обмяк. Деловитый дояр примерился, потом аккуратно приставил острие штыка к виску и несильно вроде надавил. С легким двойным хрупаньем, совершенно тихим, словно яичную скорлупу раздавили, штык легко провалился вниз. Тело полицая дернулось пару раз, и больше конвульсий не было. По - мертвому уже Стецько Гогун обмяк и распластался. Дояр прижал пробитую голову полицая ботинком, не без усилия выдернул штык, сделал пару шагов и опять, аккуратно примерившись, кольнул труп в грудь. Лёха поразился снова, с какой легкостью штык входит в тело, без звука, без усилий, словно в масло. Бурят невозмутимо закурил, пуская клубы дыма. Семенов тем временем деловито потыкал штыком в землю, потом внимательно его осмотрел, вытер о белье, что на трупе было одето. Закинул винтовку за спину, кивнул буряту, подхватили грузно обвисшего мертвеца и словно на носилках сволокли его в кусты. Через минуту вылезли, таща с собой те самые жерди, что вчера помогли стреножить пленника.

- Вот теперь можно и позавтракать - как ни в чем ни бывало заявил Семенов, а бурят полез в мешок с харчами. Менеджер и Середа переглянулись. Потом артиллерист пожал плечами и поудобнее устроился на подстилке, стал насмешливо покрикивать на азиата, брезгливо морщившегося, когда ему на глаза попадались те самые моченые арбузы. Лёха с некоторым удивлением смотрел на своих компаньонов, которые и в ус не дули, словно только что не зарезали человека. Причем так же деловито и спокойно, как до того убивали беззащитных пленных немцы. При этом себе потомок тоже удивлялся, потому как уже и до провала в прошлое много чего видал -в интернете, конечно, но все-таки. Даже, пожалуй и побольше видал, чем все трое его компаньонов. Куда побольше, то есть информации - то у него поболе в разы и на порядки. Стопудово, ни бурят ни Середа не могли увидеть в принципе, как запиливают пару человек бензопилой, например. В реале, не в дурацких фильмах. И в реале получается не очень, потому как не предназначена бензопила людей пилить, не та плотность и вязкость материала. И тут, в прошлом этом, лютом и беспощадном, тоже уже успел всякого насмотреться. И сам чуть было с кинжалом на пулемет не кинулся. И сам - собственными руками - не далее как вчера запорол насмерть живого боксера, распахав тому клинком все внутренности. И радовался несказанно, что сумел одолеть. Да, чего там перед собой-то юлить - и сейчас этим гордится. И справедливо гордится, прямо можно сказать - потому как вот все сидят живые. Тогда почему так не глянулась сценка расправы?

Ведь умом-то понятно - этот самый Стецько бодро и весело вел красноармейца на виселицу, да и сам бы не против был Семенова избить как собаку - в том числе и прикладом. А приклад - то, как Лёха только что своими глазами видел - клюшку для гольфа переплевывает сразу и изрядно. Если б не боялся господ-немцев, то и бил бы. И ничего бы в душе у Гогуна этого не ёкнуло бы, небось потом еще бы и хвастал подвигами. И сапоги бы снял с висельника. Не запамятовал бы, точно совершенно. Тогда почему на душе какой-то холодок поганый? Тут Лёха подумал, что это наверное проявление человечности, но тут же испугался сам такой высокопарности. Тем временем на плащ-палатке расставили еду, красивый натюрморт получился. Хлеб свежий, пышный, лук, чеснок, огурцы небольшенькие. После поста особенно глаза радовались и желудок в предвкушении затомился. Глотая слюнки, менеджер оглядел застолье, на которое Семенов даже и сала немножко выложил. Приступили к еде молча. Жевал, глотал, радовался. Но червячок все же мешал ощутить радость в полном объеме и это угнетало.

Когда позавтракали, Семенов косо глянул на потомка и как бы в воздух сказал угрюмым тоном:

- Не хотел об этом говорить, да видать - надо. Меня когда повязали да допросили, тут же в хлеву и собирались зарезать. Как барана. И видно было, что им это не впервой, все уже на мази и отработано. Не первый я такой у них был.

- А как выкрутился? - заинтересовался артиллерист.

- Пожадничали они. Я наплел, что в лесу у меня кожаная куртка припрятана и пара пистолетов без патронов. Они и купились, больно уж их усатому приспичило щеголять в куртке этой. С пистолетами.

- Ловко ты сообразил!

- Жить захочешь, так еще и не так баять будешь. Только вот они мне сказали, что если я их обманул, то помирать буду долго и плохо. Они постараются. И - что важно - не врали, твари. Тоже это у них отработано было, головой ручаюсь. То есть выбор у меня был богатый - просто так зарежут, или потрошить и мучить будут. Тебе ясно, а? - прямо обратился к потомку дояр.

Лёха молча кивнул.

- Нихрена тебе не ясно. Ты вот сам прикинь, каково это - когда ты лежишь, ни рукой ни ногой не двинуть, глаз не понятно - при тебе еще или уже вытек долой, и ножик у твоей глотки. Хороший такой ножик, много раз точеный, да и в руке привычно сидит у резуна. И прикинь опять же, как это все радостно - когда не немцы, а вроде как свои сограждане такое делают. За пораненную лошадь, да ботинки армейские, велика ценность, чтобы жизни человека лишать. И пофиг этим тварям, кто я и каков. Для них я москаль и все, хотя я в Москве ни разу и не был. Ты вот тоже рожу кривил, я видел. Своего жалко стало? - зло повернулся Семенов к артиллеристу.

- Та яка мені своя ця мазепа. Шкурники вони й дурні. Нічого у них не вийде, тільки даремно крові напролівают.Та тому що брешуть, що за незалежну Україну воюють, а самі-то ніяк не вільні. Або під поляками танцюють, або під австріяками, або як зараз - під німцями. Шавки вони на прив'язі, такі свободи не добудуть - печально заявил Середа.

- Вот странно - когда они гутарили - я через пень колоду понимал. А у тебя все ясно - удивился искренне Лёха. Хохол пожал плечами, задумался. Семенов тоже призадумался, нахохлился как-то. По поляне словно тень пробежала.

- Я его небольно зарезал - пробурчал дояр.

Все вопросительно поглядели на него. Все видели, что да, не чухнулся Гогун, зачем об этом говорить?

- По их меркам - это подарок. Лучшее. Что предложить могут - через силу выдавливал красноармеец. Остальные слушали.

- По уму надо было бы им еще петуха красного пустить. И дедушке ласковому и старосте и усатому и тому долговязому - они его резуном кликали, он вишь у них тоже как представление дает. Резьба по живому, театр, мать иху! И двери колышком подпереть. Да детишек у них много, жалко. Ну так вот, не бесите меня - все вместе решали, что кончить эту гниду надо, так нечего рожи воротить. Как они с нами - так и мы с ними! И все тут! За добро - добром плачу. Той же монетой.

- Мы не бандиты, а красноармейцы - пожал плечами Середа.

- А иди ты к чертовой матери! - разозлился Семенов еще больше: 'Вот я и исполнил то, что красноармейцу положено - врага убил. И больше эта вошь дохлая никого на виселицу не поведет, не застрелит, не зарежет и прикладом не огреет. Я решил, мне и ответ держать, когда к своим выйдем. Но чтоб никаких кислых рож мне тут не было. Ты вот, сомневаешься, что будь сила у этого Гогуна - мы бы в лучшем случае пули бы получили? А в худшем - даже говорить не хочу. Так, что скажешь? - глядя Лёхе в глаза спросил красноармеец.

- Да я сам не знаю, что это на меня накатило - поежился менеджер.

- Белье зря не снал - вдруг сказал бурят. Словно холодной водой споривших облил.

Все посмотрели на азиата, деловито упаковывавшего в мешок все харчи, кроме пресловутых кавунов. Пока они тут разбирались в высоких материях, Жанаев прикидывал, как их обратно вернуть. Вот и высказал то, что считал нужным. Белье - вещь ценная, в холодное время года - особенно, потому так разбрасываться - нехорошо. Дырки можно заштопать, кровь отмыть. Зато тепло будет, воевать так удобнее.

- Ладно, не обеднеем - отозвался Семенов: 'Там стирать надо долго - обмочился Стецько обильно.

Бурят пожал плечами. Вчерашний плешивый немец тоже обделался, когда его душили. Ну так не страшно, мыло нашлось в вещичках, а постирать - воды вокруг много, да и труд невелик.

- Я вот другое подумал - сказал Середа.

- Что?

- Да слишком много не о том говорим - помер Охрим и хер с ним! Много чести рассусоливать. Мне другое в голову пришло. Вот выйдем мы к своим - начнут нам вопросы задавать - так не стоит нам про плен рассказывать. Как к немцам попали. Про то, как Гогуны нашего товарища пленили - рассказать можно, это и не плен вовсе получается, а чистый бандитизм и предательство. А вот насчет немцев - лучше б нам молчок. Если согласны - то стоит это дело прикинуть, как рассказывать.

- Думаешь спросят? - усомнился было Семенов.

- Спросят! - твердо ответил артиллерист.

- Да представляешь, сколько таких как мы окруженцев выходит сейчас! Поди-ка, всех опроси! - возразил красноармеец.

- И опросят. Никак без этого быть не может - уверенно сказал артиллерист.

- А зачем? - не удержался Лёха, почему - то вспомнивший вопли о репрессиях невинных и облыжно обвиненных.

- Как зачем? - удивился Середа.

- Ну, вот так. Смысл-то какой людям нервы трепать?

- Ты даешь! - покрутил головой в изумлении артиллерист: 'Да любая разведка обязана просто таким делом воспользоваться и свою агентуру заслать, благо повод есть. И всякой сволочи типа тех же Гогунов много будет. И дезертиров'.

- И что, всех вот так вот сразу и расколют?

- Наверное, не всех. Но кто-то и влипнет. Помнишь, была такая баечка про голую Сусанну?

Жанаев покраснел почему-то, а Семенов с потомком посмотрели недоумевающе. Семенов - потому как не понял, при чем тут замшелая библейская притча, а Лёха - потому как понятия не имел о чем речь.

Артиллерист выдержал театральную паузу и пояснил тоном экскурсовода:

- Купалась как-то пышечка-Сусанночка телешом. И подступились к ней два старых хрыча, с гнусными, замечу я вам, намерениями. Она им не далась, а заверещала во всю свою мощь. Набежала публика. Хрычи - заслуженные пожилые уважаемые громадяне - заявили, что поймали мерзавку за прелюбодением с чужим мужчиной. За это полагалась неприятная казнь - побивание неверной бабы камнями. И Сусанночку бы забили, как мамонта, но нашелся добрый человек - развел обоих хрычей как детишек малых врозь друг от друга. Отвел одного в сторону и при свидетелях опросил - дескать, где Сусанночка того-сь, блудила то есть. Старый хрыч заявил, что под дубом. При свидетелях. А второй - опрашиваемый отдельно - показал, что под кедром. В итоге пердунам бошки снесли за навет. Вот чтоб нам такого не досталось - надо с пленом детали обговорить. Потому, что кроме нас и агентура вражья попрет и дезертиры и всякая погань.

- Ну и что ты предлагаешь, договориться под каким деревом мы с тобой встренулись? - спросил практичный Семенов.

- Вроде того.

- А твои товарищи, которые с тобой в плен попали? - уточнил боец.

- Сомневаюсь, что они живы остались. Задали они лататы в первый же день.

- Утекли?

- Не знаю. Только там, куда они побежали пулемет заработал. Дал длинную очередь, а потом три коротких. И все. То ли не попал, то ли срезал и добил. Но повторю - у немцев мы нигде не записаны. А неприятностей хапнем, если признаемся. Я б рискнул.

- Ну, не знаю - протянул Семенов.

- Ладно, до фронта еще далеко, обмозгуем. Что дальше будем делать? За пулеметами отправимся?

- Какими пулеметами? - удивился Лёха.

- А ты вчера прослушал. Когда Гогуны с фронта тикали, зарыли пару станкачей в приметном месте. Правда далековато отсюда.

- С дуба свалился, товарищ канонир! Это ж обратно, да еще сколько! И что ты с максимами этими делать будешь? В нем каждом четыре пуда считай. Почти как твоя пушка! - удивился Семенов.

Лёха спохватился, почему-то вспомнив несколько фильмов, где авантюристы разного возраста и пола старательно по старинной карте искали всякие сокровища. Ну, по военному времени пулемет - действительно ценность, то-то Семенов так французской железяке обрадовался.

- Да это я так, спросту. Вытанцовывается следующее - прямо пойдешь... - каким-то пафосно-былинным слогом начал артиллерист

- Коня потеряешь, влево - женатым быти, а вправо - жизни решиться. Сказки сказывать начал? - немного нервно вклинился дояр.

- Неа. Прямо у нас - райцентр будет. Туда переться опасно. Рассадник культуры, потому что. Вот и надо думать - с какой стороны обходить. Хотя, да, похоже на сказки. Правее забирать - там лесов мало, опасно, лысых мест много. Левее - болота будут, тоже тот еще сахар.

- Кому как, а мне болота что-то симпатичнее. Значит так. Идем сколько можно к райцентру. Как только увидим, что густо народу стало и немцев много - забираем левее.

- А зачем к райцентру? Там же опасно - не понял Лёха.

- По дороге мы пройдем за пару часов больше, чем блукая по лесу. В лесу - хорошо отсиживаться и прятаться. Идти лучше по дороге. Ну все, двинули, час-другой у нас еще есть, потом в лесу дневку устроим, вечером опять проскочим, сколько сможем.

Собираться было недолго, вещичек оказалось совсем немного, обнищали. Семенов все время тихо подгонял, нервничал. Выкатились на пустой проселок, скорым шагом двинули по нему. Некоторое время только шаги и пыхтение были слышны. Потом дояр прислушался, повертел головой и решительно свернул с дороги в кусты. Лёха ничерта не услышал, но спорить не стал. Лес был какой-то неуютный, мусорный, много было сухостоя, придававшего картине какой-то покойницкий колорит. Еще и под ногами зачавкало. Кое-как устроились на относительно сухом взгорбке.

- Сейчас вы все дрыхните, я покараулю - распорядился старшой по группе Семенов. Вид у него - что странно - был довольный.

- Лучще я посидю - отозвался бурят. И намекающе посмотрел.

- Лады. Пока отдыхай тоже - вот как солнце над той елкой встанет - я тебя подниму. Ты потом его подменишь, когда солнце вон там будет - взглянул Семенов на потомка. Лёха кивнул. Спать ему хотелось, но раз надо, то надо. Да и как-то нравился он сам себе последнее время, стало пропадать впечатление, что идет он обузой бестолковой, опять же немецкая винтовка как-то настрой создавала, хоть и оттягивала плечо своей увесистой тяжестью, но и внушительности добавила. Как с усмешкой подумал про себя менеджер: 'Винтовка +5 к самоуверенности и +10 к агрессивности'.

Разбудил его бурят практически тут же. Но хоть по ощущениям спал всего-ничего, а солнце и впрямь сместилось изрядно и тени по-другому лежали и потеплело сильно.

Пристроился на место, которое себе соорудил из пары сухих бревнышек азиат. Положил карабин поудобнее, не удержался и нежно погладил ладонью полированное железо, тут же смутился, что выглядит, словно школота какая, испуганно оглянулся, но Жанаев уже ухитрился заснуть.

- Этот в прыжке заснул, наверное, умеет это дело - не без восхищения подумал про спутника Лёха. Сам он тоже спать умел и любил, и читал в инете, что у странноватых японцев даже термин особый есть - для такого вот моментального засыпания в любых условиях и в любом месте, вроде даже соревнования и конкурсы устраиваются. Бурят бы на этих конкурсах имел бы шанс на успех, несомненно.

Позевал немного, тихонько. Повертел головой, поосматривался. Лес жил своей жизнью, но все было не интересно для часового. Как эта дурная лягушка, пытавшаяся забраться по какой-то своей надобности на сапог Лёхе - ничего опасного не было ни слышно, ни видно. В нахлобученном поверх гимнастерки немецком кителе уже и жарковато стало, расстегнулся.

Мысли вяло клубились, думать совершенно не хотелось. Еще позевал. Лес действительно был хорош - чтобы в нем никто их не искал. Ни грибов, ни ягод, деревья какие-то кривые. И от дороги отмахали прилично - вроде как что-то и слышно, но точно не понять. Или в ушах шумит? Подумал, что повезло, на Семенова нарвался и тот, взводный, тоже не дурак оказался. Попался бы в лапы каким-нибудь сукиным детям - уже бы и жив не был. И хорошо, что немцам не попался. Хотя, тут же спохватился самокритично, к немцам-то как раз попался. Странная мысль пришла в голову - а ведь может быть сейчас у фрицев тоже какой-то гусь лапчатый из будущего залетел. Ну, типа как сам Лёха. Потомок тихо ухмыльнулся, вспомнив виденную в инете картинку, где к фотографии двух реконструкторов - одного, грустного и пожилого, в форме офицера НКВД, а другого - здоровенного немца-СС, сделавшего фейспальм, прилепили весьма ядовитую подпись - вроде как это НКВДшник говорит впавшему в отчаяние немцу: 'Канцлер у вас будет баба, в Берлине будут строить мечети, парады будут проводить только гомосексуалисты, а Румынии и Греции вы будете платить деньги'.

Мда. Хотя когда Лёха сдуру высказал про современные российские реалии покойному Петрову - получилось не лучше. Слесарь тогда так глаза выпучил, словно они у него на пружинках вставлены были. И потом пялился злобным волком. И Семенов пошептавшись с Петровым тоже косо смотреть стал, прижал тогда Лёха ухи и хвост поджал, страшно почему-то стало.

Кстати, вот выйдут они к своим, что дальше-то? Про плен вишь не хотят говорить, это-то понятно, а вот что Лёхе рассказывать? Опять подумалось что с одной стороны он еще удачно попал, а вот каково бы было современному немцу, попасть к тем арийцам, но с другой и самому себе завидовать нечего. Не про солиста же Токио Отель рассказывать. И никто не посочувствует. Проблемы менеджера вряд ли кого-то сейчас озаботят, у нынешних проблем побольше и посложнее они, проблемы эти. Эх, хорошо всяким книжным попаданцам было - читывал Лёха несколько таких книжек, было дело. Но вот тут на месте как-то не вспоминалось что будет делать 14 апреля 1942 года дивизия СС 'Викинг' и не приходило в голову нарисовать точный чертеж сверхзвукового самолета. И из всех немецких военачальников Лёха помнил только Манштейна, Гудериана и Паулюса. При этом только с Паулюсом было ясно - сдался в Сталинграде. Правда, не понятно в каком году. Но с двумя другими было все совсем тухло, вроде они мотались с места на место, везде побеждали... Гм, а потом сдали Берлин, странные победы какие-то выходят. Не, это рассказывать - себя позорить. Паршиво, как ни кинь - все клин.

Даже такой расхожий вариант, как затаиться и слиться с массой не вытанцовывался. Дураком Лёха не был и прекрасно понимал, что масса мелких бытовых деталей выдаст его с головой и очень быстро. Разве что контуженным прикинуться. Типа тут не помню и это забыл. И тыкать себе ложкой с кашей в ухо.

Отогнал особо надоедливых комаров, опять задумался, не забывая поглядывать по сторонам. Положил карабин на колени. Грустно вздохнул. Все, к чему он привык как-то выворачивалось другой стороной. И - чего греха таить - получалось, что был он непроходимым идиотом в недалеком прошлом. Все время считал, что армия - сборище тупых неудачников, которые ничего делать не умеют, сапоги - лицо солдата, ага. И вообще не нужна армия вовсе, зря на нее деньги тратят, потому что никто на нас нападать не будет. Немножко, правда, подпортило картину то, что как раз перед попаданием Лёхи в эти дрищи бравые американцы назначили очередного сукина сына кровавым диктатором и отбомбились по его стране, как уже делали неоднократно, но в конце концов Россия - не какая то там убогая страненка...

Тут же наглядно с первого часа армеуты наглядно показывали, что умеют куда как много. И вообще вся эта артель под названием армия - штука важная и необходимая, просто даже для того, чтобы вот так соседи не лезли. Увиденная мощь вермахта потрясла Лёху, хотя он прекрасно понимал, что видел далеко не все - например, боевые части были уже на фронте, а не на дорогах, по которым брели пленные. Впрочем и одного танка, увиденного рядышком, хватило для понимания, что это за зверюшка - танк рядом. Сам Лёха успел увидеть в этот момент совсем немного - какие-то заклепки, странный крюк, наверное для буксировки и рваное мясо, в которое превратился под зубастой гусеницей его сосед, долговязый парень в гражданской почему-то одежде. Странно кровавое мясо с нелепо белыми, словно сахарными осколками костей. Месиво. Лёха опять вздохнул. Как ни печально было это понимать, но частенько в самые пиковые моменты здесь он тупил не по-детски. И от автоматной очереди его спас толчок Жанаева, а от танка его отпихнул Середа. Лёха тогда сразу и не понял, что его так спасли, потом дошло. И план побега пришел в голову не ему - а Семенову, причем в доли секунды.

Нет, с другой стороны и Лёха тоже оказался не лыком шит, тоже пару раз козырнул, чего уж. Тут в голову менеджеру пришла странная мысль - что живы они только потому и остались, что не подсиживали друг друга, а наоборот - как те киношные мушкетеры - были один за всех и все - за одного. Тут Лёхе стало немножко стыдно и он украдкой кинул взгляд на спящих товарищей, словно они могли услышать его мысль. А что, черт их знает, они ухитрялись замечать то, что потомку и в голову бы не пришло - так после побега оказалось, что давивший людей танк был битым и верно поспешал из ремонта - Середа заметил грубо заваренную дыру в борту машины, а бурят сказал, что у торчащего из люка командира танка 'морда жженый'. Лёха и сам отметил тогда, что какая-то слишком красная харя была у панцерманна, но выводы в голову не пришли. Правда, и Жанаев, очень может быть, потому только выводы правильные сделал, что сам ошпарился.

За спиной зашуршало. Неугомонный Семенов проснулся и теперь с грустью на лице копался в мешке с харчами.

- Дня не прошло, а полегчал уже сильно - шепотом поделился он своими мыслями с потомком.

Лёха кивнул. Раньше заботится о жратве ему не приходилось ни разу - еда всегда была, только до магазина дойти. Потому как-то и не понимал, какая это радость - когда еда есть! Здесь, в этом злом времени такое понимание пришло сразу. Ну, почти сразу. На второй каске коровьего молока, пожалуй. И еще - только тут потомок почувствовал, что такое настоящий голод. А и впрямь, когда раньше голодать-то было? На голодающих смотреть доводилось с юмором, потому что во время Лёхи таковых категорий было ровно две - полумифические голодающие африканские дети, которым добрый Санта Клаус не дарил подарков, потому что они 'кушали плохо', да тупые курицы, девки, которые садились на всякие идиотские диеты.

Боец Семенов

Толком порадоваться тому, как удачно выкрутились было некогда. И очень сильно обеспокоило, что немцы стали разрешать всякой сволочи вооружаться. Этак им и своей полиции будет не нужно, уж что-что а всякой шпаны набрать не сложно. И получится этакое разбойничье гнездо в каждом селе. А это хреново. Хотя, вообще-то и раньше - еще при царе - в деревне свои были не то полицейские, не то милиционеры. Прадед у Семенова был как раз таким и назывался сотским старостой. Приглядывал за сотней домов, потому и сотский. Мундира у него не было, оружия тоже, да и денег не платили, а приглядывать надо было и чтобы пожаров не спроворили, чтоб вода чистая была и чтобы благочинно все было на вверенной земле. И долго его миром выбирали. Пока перед Большой войной не ввели стражников - те уже за деньги работали. Но там было и стражников - раз два и обчелся. А тут на деревню только оружных с два десятка. И не похоже, что они крестьянствовать теперь собираются. Будут теперь бездельничать, благо охраняют. Поди прокорми такую ораву - да и немцев тоже кормить придется. Эх, только на селе угомонились, после гражданской-то, а тут опять начнется. Как грабить примутся, так обратка и пойдет, оружия-то много теперь по полям-лесам валяется..

Вот то, что сами оружием разжились и - главное - патронами - это душу грело. Жить можно! Только теперь аккуратнее надо быть, ухо востро держать, чтобы снова не вляпаться. И к фронту идти надо. А пока идешь - так и рискуешь. Да и идти то приходится, хоть вроде и по своей земле - а чужая уже землица-то, опасность за любым кустом. За любым поворотом.

Потому шел Семенов впереди, с большой опаской. Но шустро, однако, шел, надо было торопиться, использовать все время, пока немцы встают, зубы чистят умываются и завтракают. Не война у них, а санаторий. Как на дороги выкатятся - надо в лесу отсиживаться. Вчера Лёха заявил, что по лесу безопаснее идти, пришлось его переубеждать, хорошо еще Жанаев с Середой понимают в чем дело и сами не бухтят. Только городской может так по лесу ломиться. Ну хорошо, если с компасом, тогда может и придет куда надо, а без компаса - леший так закружит, что куда там. Городские-то учены, конечно, думают, что все превзошли. А то не знают, в по - настоящему дремучем лесу, стороны света шиш определишь.

Во-первых, деревья со всех сторон мохом обросли.

Во-вторых, самым ярким днем, в полдень, в лесу сумерки.

В-третьих, не бывает ровного леса, - то вверх, то вниз, оппа - болото - обходим, потом косогорочек, потом выходим к речке на опушку и пытаемся привязаться - а уже и непонятно куда вышли и где оказались, поди пойми.

От шоссе давно уже ушли, двигались теперь по проселку, впрочем следов шин и тут было много, это сильно нервировало бойца. Трижды приходилось поспешно скрываться в кустах, но все три раза это были местные жители, то ли спозаранку поспешавшие, то ли ночевавшие вне дома.

Четвертый раз в подлесок Семенов свернул сам, по своей воле - сначала увидел следы гусениц, уходящих с дороги в лес, потом увидел сквозь листву что-то здоровенное, темное. Подал знак своим, шедшим настороженно поодаль, нырнул в зелень. И немного оторопел, высунувшись на крошечную опушку. Почему-то сам для себа размечтался, нарисовал картинку брошенного танка, очень бы хотелось все-таки выйти к своим с Дегтяервым в руках. Но увиденное удивило куда сильнее, чем если б там просто стоял танк. На кустах и деревьях опушки было развешено десятка три наших противогазов. Словно хоровод нелепый завели. Посреди нее стоял какой-то странный гусеничный агрегат - здоровенный стальной цилиндр, можно было бы сказать - отрезок громадной трубы, но уж больно толстостенный. Подошел поближе. Опять ничего не понял. Никаких следов мотора в агрегате и близко не было, зато был какой-то странный хвост. Тоже мощный, стальной, все было при этом покрашенной родной армейской зеленой краской. По бокам здоровенного цилиндра стояли самые настоящие кресла, но почему два - и где должен сидеть шофер - боец так и не сообразил.

Почесал в затылке. Вопросительно глянул на Жанаева. Тот пожал плечами. А вот Середа словно и не удивился.

- Эка невидаль! Мортира наша Б-5. Только ствол куда -то дели, только люлька осталась.

- А мотор где - как-то глуповато спросил Семенов.

- На тракторе или каком другом тягаче. Это пушка, только здоровенная, вот ее вместо пары колес на гусеницы и поставили. В общем - кусок железа. О, гляди-ка - наши ее сюда затащили, бросили, а на тракторе укатили, засранцы. Мне что-то говорит, что ничего нам тут полезного нету.

Жанаев, покрутившись по полянке грустно пожал плечами. Мусор - да, был, а вот ничего ценного - не было. Попехали дальше, пока солнышко не встало высоко. И - как оно попрет, так оно и попрет, скоро в нос ударило резким странным запахом, даже скорее не запахом, а вонью, странной, немного знакомой - вот как на дремлющего кота Семеновского из печки уголек стрельнул - так же воняло. Только тут было тихо и пахло густо, а в избе у Семенова наоборот пахло тогда паленой шерстью слабее, зато крику было - и кот орал и дочка и жена потом тоже... Немного...

Боец незаметно даже для себя улыбнулся, вспомнив, как носился по стенам подпалившийся кот, как он истерически вопил, а хозяин дома наоборот захохотал и долго остановиться не мог. Дочку вспомнил, жену. Половичок лоскутный, самовар новехонький. Дом, свежесрубленный, просторный, а вот баньку новую поставить не успел, думал этим летом как раз сделать. И посуровев, понюхал воздух.

- Пахнет, словно Жанаев курит. Только чуток посильнее - прошептал подошедший тихо артиллерист. Боец кивнул, соглашаясь. Чем же все-таки так воняет?

Воняли валенки. Точнее то, что от них осталось - по следам, если не очень что попутал Семенов и помогавшие ему бурят с артиллеристом, выходило, что наши бросили тут две трехтонки с грузом армейских валенок. Потом явились немцы, валенки выкинули и подпалили, а на машинах уехали. Судя по всему было это несколько дней тому назад, костер потух, но вонял изрядно. Следы хорошо сохранились - и глубокие вдавлины от колес автомашин - стояли долго на сыром грунте, и немецкие шипастые сапоги намяли тут следов и полоски от колес, буксовавших на рыхлом грунте - все это было легко читаемо, словно букварь какой.

- И что это им так валенки эти не понравились? Они же, смотрю, зимнего обмундирования вообще не имеют. Шинелка только тоненькая, да каска железная, ни ватников, ни телогреек, ни бушлатов, ни тулупов - удивился Семенов. Уж что-что а валенки зимой - лучшая обувка, куда там сапогам. И зима уже на носу, а тут валенок была не одна сотня. Жечь-то зачем было?

- А немцы не знают, что это за вещь, валенки, у них такой обувки нет. Наверное потому и спалили, что не доперли для чего вещи. Ну так и хорошо - уверенно заявил Середа.

- Что хорошо? - поднял брови Лёха.

- Что спалили. А то глядишь одна бы их рота к зиме была бы готовой, а так - пусть мерзнут, собаки бешеные - артиллерист плюнул на кучу горелой обувки.

- Что они? Идиоты? Если они сюда поперлись воевать, так ведь должны бы знать, что тут за климат - спросил недоумевающий боец.

- Пес их знает, недоумков. Европа! Вон Наполеон - тоже приперся. Тоже 22 июня, тоже без теплых шмоток, вымерзли потом все. Как тараканы. Поди знай, с чего они так географию дурно учат - усмехнулся артиллерист.

- Они рассчитывали за два-три месяца победить СССР. Захватить все до Архангельска и Астрахани. Оттуда бомбардировщиками раздолбать заводы на Урале и встать на зимние квартиры - нудным голосом матерого школьного учителя неожиданно для себя сказал Лёха, неожиданно вспомнивший виденный еще в детстве научпоп фильм про операцию 'Барбариска' или как - то в этом духе. И испугался зло блеснувшего взгляда красноармейца, побледнел.

- Тебе это Гитлер сообщил? Чушь какая - за три месяца. Не, на поезде, это да, вполне можно. Но с боями, на танках...- засомневался Середа.

- В штабе говорили, а я слыхал - невинно глядя на сурово глядящего Семенова, вывернулся потомок.

- А ты и рад языком трепать. Это, может быть, военная тайна, а ты нам ее разболтал.

- Да брось, это же НЕМЕЦКАЯ военная тайна. Если оно и впрямь так, то они-то ее, тайну эту сами-то знают - усмехнулся артиллерист.

- Тайна - то немецкая. А кто-то нашим ее доложил. А к той немецкой тайне у немцев не так много народу допущено, а? И значит нашего человека могут вполне найти. Оно того надо? - с ходу посадил артиллериста в лужу Семенов. Ему странно было, что такие самоочевиднейшие вещи людям не понятны.

- А, ну если так - согласился Середа и еще раз плюнул на кучу огарышей.

- Все, пошли отсюда, нечего нам тут делать - решительно сказал красноармеец и повел товарищей в лес. Чертов потомок видно размяк, расслабился, взял вот и ляпнул совершенно ненужное язычищем своим длинным, идол окаянный! Одна радость - три месяца уже прошли, а немцы никак не могли поспеть до Архангельска и Астрахани. Значит проваливается у них план, а они, придурки, валенки жгут. И это - хорошо! Про Наполеона Семенов мало что знал, вроде был такой французский не то король, не то даже император (разницу между этими двумя чинами боец не очень различал) и пришел он сюда с миллионом народа и весь миллион тут в России и остался. Вроде да, померзли. Тут к удивлению бойца ему люто зачесалось узнать - а нынешние-то немцы - они как, тоже мерзнуть будут, или его наблюдение про худобедность немецкой одежки не оправдается?

Нет, вот ведь. До чего любопытство разобрало! Семенов усмехнулся. Он всегда гордился своей сдержанностью и мужским достоинством, а тут как старой бабе охота сплетни послушать. Стыдно! Но очень хочется. И - не удержался, выбрав местечко для дневки и выдав осунувшемуся артиллеристу самогонки - попугивал, честно говоря, вид Середы, бледный что-то был артиллерист и руку свою теперь как-то особенно берег, все-таки досталось ему видать не по-хорошему и болела теперь раненая рука, не хватало еще чтобы расхворался он тут, так вот, выдав водки, и озадачив бурята оборудованием лежбища повел в сторонку потомка - за еловым лапником, попутно жалея, что нигде не попался топорик, без топорика трудновато в лесу штыком обходиться.

Когда остановились и Семенов повернулся к Лёхе лицом тот тут же шепотом заявил:

- Брось, понял я все. Зря встрепнул. Буду осторожнее, честно.

И видно было, что - осознал. Минуту еще боец помариновал провинившегося строгим взглядом - как это делали перед строем ротный и взводный, потом не утерпел и спросил:

- Они что, действительно за три месяца хотели нам шею сломать?

- Да, у них такой план был. Я фильм видел - тут потомок запнулся, явно не желая упоминать неподходящую 'Барбариску', но видно что-то вспомнил и поправился: 'План Барбаросса' это называлось.

- И что Москву возьмут? Как Наполеон?

- Нет, помнится с Москвой у них все раком пошло. Торбой с кручи - не очень понятно, но явно стараясь говорить как понятнее для красноармейца, выразил свою мысль потомок.

- А мерзнуть эти сволочи будут?

- Еще как! Вот что будут - так это мерзнуть - со злорадным удовлетворением сказал в ответ Лёха.

Красноармеец вздохнул. Пустячок вроде, а все в радость. Боялся он услышать, что отделаются эти фрицы, принесшие столько ужаса и лишений, легким испугом. Спрашивать дальше не решился, закончил разговор. Ну его, узнаешь что лишнее. Ни к чему, не баба же он, любопытство сгубить может, особенно в серьезных делах. Идти еще далеко, трудности предполагались серьезные. На том беседа закончилась и оба пошли помогать в обустройстве лежбища. Теперь надо было отдохнуть перед следующим рывком. Завтра перед рассветом как раз надо будет двинуться дальше. Одна радость - теперь в места поглухоманнее идти надо будет, опасность встречи ниже гораздо. Это хорошо, не надо нам напарываться на всякие нерприятности, сыты уже досыта.

Эммануил Моравец, инженер-механик, мастер Организации Тодта.

Мощный 'Вандерер' нес нас по просторам покоренной России. Отличная машина! Герр Генрих, правда, иногда ругается - мощности мало ему, полного привода не хватает, длинная база. Зато и клиренс очень большой! Мы где уже только не пролезали на ней. Хотя, по - правде говоря, заслуга в этом герра Генриха. У него любая машина едет так, как он хочет. А эту машину он вообще сам купил. Говорит, когда его решили отправить сюда, то сказали, что пока машин свободных нет. Так он просто пошел и выплатил стоимость машины в кассу. И теперь воюет на своей машине.

В этом весь герр Генрих. Генрих Ремлингер, Ветеран Великой Войны, ветеран Автокорпуса, мотогонщик, путешественник, охотник. Очень смелый и решительный человек, даже резкий, любитель подраться. В Белостоке он, говорят, в одиночку дрался с тремя танкистами в каком-то ресторане - они обозвали его тыловой крысой. И спас танкистов только патруль, прибежавший на шум. Причем, когда их разняли, герр Генрих чуть не силой усадил всех, в том числе и патруль, за стол, и заказал на всех пива, за свой счет. С деньгами у него, по его словам, никогда не было нужды - даже в голодные послевоенные годы. Я помню это страшное время детскими воспоминаниями, мне было пять лет, когда кончилась война. Не лучшие воспоминания, поверьте, даже у нас в Чехии было нехорошо, а в Германии говорят, и совсем плохо.

Однако герр Генрих и тогда не голодал. И дело не в его происхождении - наоборот, он спас семью отца от разорения. Умный и решительный, он строил железные дороги в Африке, участвовал в ралли, работал в России. На память о тех временах у него шрам на руке - следы укуса какого-то хищника, и черная повязка на левом глазу - авария на мотогонках. Его везде ценили и платили очень хорошо. А уж после начала Возрождения и подавно. Фюрер поднял страну из праха, специалисты нужны были везде. Автокорпус даже проводил в его родном городке гонки для юношей на мотоциклах, в его честь.

И выглядит мой товарищ очень импозантно, по-мужски. Военная форма ему к лицу, хотя это не совсем наша форма. То есть она наша - чешская, такую носили военные в Чехии до воссоединения с Рейхом, но отличается от вермахтовской и цветом и видом. Постоянно из-за этого путаница с армейцами. То и дело возникают недоразумения, наших сотрудников и обстреливали и в плен брали. Принимая за русских, разумеется. Даже, несмотря на заметные издалека нарукавные повязки - для совсем уж слепых идиотов.

Я немножко завидую умению герра Генриха носить форму так подчеркнуто элегантно. На мне она сидит чуточку мешковато, и мне никак не удается приобрести такой же бравый вид. Но все же лучше хоть такая униформа, чем гражданская одежда - так мы работали во Франции и путаницы с армейскими энтузиастами было еще больше, прекрасно помню, как один такой герой сорвал нам ремонт дороги, просто разогнав своим танком наших рабочих.

Эти армейские болваны ни в грош нас не ставили, а ведь именно наша работа - вместе с работой саперных батальонов обеспечивает кровоснабжение армии - своевременную доставку грузов, починку дорог и мостов, возведение фортификационных сооружений. Теперь, когда мы полностью военизированы - работать стало куда проще.

Герру Генриху в этом помогает и замечательно сделанная цепочка с миниатюрными копиями его наград, красующаяся над левым нагрудным карманом кителя. Сейчас многие носят на мундире колодки с цветными ленточками. Это практичнее, но миниатюры красивее и я иногда ими любуюсь, особенно мне нравится почетный олимпийский знак, он очень красиво нарисован. А я не чужд прекрасному. Разумеется, Железный Крест мужественнее и почетнее, зато олимпийский знак вручался, куда меньшему количеству людей. К тому же я знаю, что это и немножко реклама - миниатюры сделаны в собственной мастерской герра Ремлинга. Сейчас на войне награды даются куда охотнее, и потому работой мастерская будет обеспечена на все 100%

А еще, и это главное - герр Генрих - замечательный, талантливый инженер, и отличный организатор. Он словно видит механизмы, строения и сами процессы насквозь, такое впечатление, что в его голове работает какая-то уникальная, безукоризненная счетная машина. Он, как говорят, инженер от Бога.

И именно на этом мы с ним и сдружились. Несмотря на разницу в возрасте и положении, а так же на то, что он не допускает никакого покровительства. Но я, чего скромничать, тоже очень люблю технику, и имею некоторый талант. К моменту нашей с герром Генрихом встречи я уже год трудился инженером на заводе Татра. Еще когда в первый раз герр Генрих приехал в составе комиссии, сразу после Аншлюса, он обратил на меня внимание. Потом была совместная работа во Франции - встретились мы там случайно, но сразу меня вспомнил, и мы отлично сработались. И вот тут, в России, герр Генрих предложил мне стать его помощником. Я согласился не раздумывая - работать с таким человеком это большая удача. А работы здесь нам предстоит много.

- Ты же видел, малыш, какие разрушения на станциях? Самое смешное - это не русские, это наши воздушные всадники, шпана малолетняя. Я их папашу, толстого Германа, еще в ту войну встречал - он и тогда был засранец каких мало, такой только шпаны и мог набрать... тоже мне, герой!

- Но, герр Генрих... Доблестные ВВС воюют отлично! Даже во Франции было больше проблем с вражеской авиацией...

- Во-первых, малыш, я уже просил тебя - не называй меня без посторонних 'герр Генрих'...

- Извини, товарищ...

- Да ерунда... А во-вторых - дерутся эти мальчики отлично, что и говорить. Но все равно шпана. Ты знаешь, я выяснял - кто и зачем приказал разбомбить водонапорную башню на станции. Выяснилось - никто. Просто один сопляк поспорил, что разнесет ее одной бомбой. И разнес, черт его раздери! И ведь я даже не стал никуда жаловаться - победителей не судят, а он победил не только в споре! Хотя теперь поезда ограничены в прохождении - не более пяти за сутки, очень плохо.

- Генрих... А я думаю... Ты бы точно так же разнес эту чертову водокачку, будь ты на месте того пилота, а? Да и не только ее... Разве нет, Генрих?

- Что?.. Ах ты... ну малыш...

Герр Генрих захохотал, заливисто, бросая руль, отчего машина чуть повиливала по широкой накатанной дороге, потом и вовсе притормозил, чтобы отсмеяться. Отсмеявшись, вытер свой глаз от слез, крепко хлопнул меня по плечу:

- Ну, малыш... ну развеселил старика... и ведь ты прав!

Мне, честно говоря, не очень нравится, когда он называет меня 'малыш'. Но не в такие моменты, да. И называет он меня так только наедине. При посторонних не иначе как 'герр Моравец', 'герр мастер' или при военных 'герр лейтенант'.

Вдоволь насмеявшись, герр Генрих решил воспользоваться остановкой и посмотреть карту. Нам предстояло найти поворот на лесную дорогу - по словам герра Генриха, мы так экономим час времени, и доберемся до станции без задержек. Он уже отметил, что лучше ездить по тем дорогам, где не шли войска, особенно бронесилы. Даже лесные дороги гораздо лучше, чем те, где шли наши доблестные солдаты... со всем их железным барахлом. А уж те дороги, где они еще идут - лучше и вообще обходить. Порядок и правила на войне - совсем не такие, к каким привыкаешь в мирной жизни. И правила дорожного движения - тоже тут совсем не такие, как в цивилизованном мире, тут у кого железо тяжелее, тот и имеет преимущество.

- Генрих, но все же - не все разрушено нашими войсками? Русские тоже вредят. Я видел мосты, они явно подорваны. Я в армии был сапером, и точно могу сказать - их не разбомбили, а взорвали - продолжил я разговор, когда мы вновь тронулись.

- Русские? Да, малыш. Эти будут взрывать и ломать все, до чего успеют дотянуться. Так что наши засранцы молодцы, что поддерживают высокий темп, где только можно. Иначе... Я, ты помнишь, летал к Хансу, на той неделе, в Киеф. Там русских крепко прижали, но они не сдавались, а продолжали держать оборону - и в итоге имели время все уничтожить. Вот там действительно проблемы... очень много работы!

- Русские - дикари. Так говорил мой дядя, он был у них в Сибири в ту войну...

- Эммануил, дружище... не обижайся, но твой дядя - один из тех чертовых подданных Австрии, из-за которой нам приходилось драться еще и с русскими. Потом еще, говорят, и золото русского императора прибрали... Русские конечно варвары, но не стоит их считать дикарями. Настоящих дикарей я повидал в Африке, а русские...

- Но посмотри, как у них тут все примитивно! Эти механизмы, строения... все тут - оно словно сделано нерадивым учениками сильно пьющего мастера! Обработка грубая, качество отвратительное... Металл низкого качества в большинстве деталей. Конструкция, словно из прошлого века - я вчера на шоссе обратил внимание на лежавший на боку грузовик - у него коробка передач задний мост толкает через подшипник! Так... так не делают приличные люди уже черт знает сколько времени! Это примитивная американская машина! При том я специально посмотрел - сделана она совсем недавно! А паровозы? Это же просто недоразумение!

- Эх, Эммануил... Ты отчасти прав, у русских техника примитивная. Хотя, возможно, это и может оборачиваться плюсами... иногда. Но главное - они ее сумели сделать, сами. Тебе это не очень понятно, но когда я у них работал, я видел... у них не было практически ничего! И толпы неграмотных мужиков - такое впечатление, что их император специально приказал не учить народ, чтобы не устроили революции. Хотя и не помогло. А сейчас... Йозеф, командир тех зенитчиков, с которым мы вытаскивали из реки тягач, сказал, что, похоже, у русских в армии машин не меньше, чем у нас. Конечно, машины у нас лучше... Но я бы на месте наших вояк постарался завершить все поскорее. До снега и морозов.

- Говорят, уже почти взяли Петербург, до Москвы осталось немного...

- На войне 'почти' не считается, малыш - очень серьезно и как-то печально ответил Ремлингер.

Странно, такой настрой совершенно не свойственен ему, даже удивительно.

- Да... Но все же! Темпы такие высокие!

- Хм... темпы... знал бы ты, какие у нас были темпы в ту войну, что считались высокими... интересно, их считали по числу убитых, что ли? Но темпы - это как 'почти'. В России темпы роли не играют.

- Но здесь, Генрих! Здесь же уже победа! Скоро захватят Крым, и потом пойдут до этой... как ее, Волги! Днепр уже, можно сказать, наш!

- Можно сказать... ха, какой же ты еще молодой... Он, кстати, именно что - наш. Наш с тобой кошмар. Мосты, электростанции... Ты же не думал, что русские их оставят целыми? - заинтересованно глянул на меня герр Генрих.

- Ну да... хотя... зачем им уже сопротивляться? Могли бы цивилизованно сдаться. Даже поляки... хотя не скажу, что они заслуживают называться цивилизованными... но даже они не творили таких разрушений уходя!

- Поляки просто не успели, да и вообще... поляки. Нет такой нации. Это не нация, это какие-то отбросы. Помойка Европы и Азии, куда сбрасывали дерьмо с обеих сторон. Но ничего, наши 'ведомства' их почистят...

- Генрих, но поляки отлично работают! Бригады польских железнодорожников отлично себя показали, гораздо лучше украинцев! У тех только женщины хорошо работают.

- Дружище, ты еще не видел украинцев - те что были во Львове - это не украинцы. У русских был свой аншлюс, знаешь ли. Так что это - те же поляки.

- Но поляки в той же Лодзи справились даже с опережением графика. И, самое интересное - там был отряд жидов. И они работали почти как люди.

- Ха-ха! Отлично сказано! Только это поляки работали почти как люди, а жиды - почти как поляки! Молодчина, надо будет запомнить! Только, малыш, русские, скорее всего, работать будут еще хуже.

- Потому что славяне - недочеловеки, так?

- Не совсем... знаешь, если бы я не работал тут, в России, я бы думал так же. Но тут немного другое... так просто не объяснить. Знаешь, если бы вдруг так случилось, что мы бы не разругались с русскими в тридцатые... - герр Генрих помолчал, потом махнул рукой в рыжей перчатке.

Вот за что я лично уважаю герра Ремлинга, так это за то, что в отличие от многих остальных ни разу от него не слышал подначек в смысле, что чехи - тоже славяне, тоже недочеловеки. И сейчас показалось, что что-то именно такое у него на языке вертится. Чехи - это европейцы. А славяне - это всякая сволочь вроде сербов. И этих русских.

- А, ладно, чего там. Пошла вся эта тухлая политика в задницу. В общем, главное теперь - закончить войну до зимы. А на новых территориях, раз уж так все вышло - придется наводить жесткий порядок - закончил свою фразу герр Генрих.

- Говорят, армия уже наводит, особенно штурмовая полиция и спецвойска...

- Вздор! Они наводят глупость, а не порядок! Да, население тут - варвары. Жалеть их и церемониться с ними - незачем. Но нельзя их озлоблять. Злой русский - опасный русский. Его надо злить на работе, тогда он хорошо работает. А если его злить на войне - он хорошо воюет. Русского нельзя закармливать, во всех смыслах - он становится ленив и хитер. Это я говорю про всех этих русских, да. Хотя украинцы более ленивы и хитры - они мне чем-то напоминают испанцев, разве что не такие горячие, но столь же ленивые. А азиаты - те еще и тупы и необразованы. Хотя и не все. Но это мелочи. Они все должны работать на благо Рейха! Для этого не надо их бесить, надо их заставлять работать.

- Но ведь именно это сейчас и делают - заставляют их работать...

- Чушь! Кто их заставляет? Спецвойска? Эти живодеры хороши в прифронтовой полосе, или в каких-нибудь джунглях. В Азии. В Африке. А тут нужна администрация! Русские - по сути своей - скотина. И сами по себе, брошенные без управления - скатываются в полускотское состояние! Но под управлением - они могут делать вещи, которые способны поразить и европейца. И, что самое интересное - система управления уже есть! Эта система у Советов не сильно отличается от нашей. Она очень толково сделана, их система управления. И тут приходят эти наши дуболомы и давай все ломать!

- Но, как же - все? Даже эти их агрообъединения, как их... 'колхос' - их же решено сохранять.

- Мелочи, Эммануил, мелочи! Они, эти идиоты, загоняют русских в положение скота! А это неправильно и неразумно! Русских надо эксплуатировать грамотно! Им надо дать почувствовать себя в Рейхе! Пусть они будут работниками у немцев, и постепенно те из них, что окажутся достойны - приобретут положение...

- Но... как же это? Они же низшая раса! Славяне...

- Хм... Славяне? Ну-ну... А знаешь ли ты... впрочем, ладно. Оставим это. Наплевать, в конце -концов. Может, ты и прав. Все равно придется сокращать численность здешнего населения. Главное это сделать грамотно. И не перестараться. Моему сыну на его будущей вилле в Крыму нужны хорошие работники... и смазливые служанки! - герр Генрих захохотал

- Ну, тебе-то не откажут, и в Крыму землю дадут точно! А на меня Крыма явно не хватит - там столько желающих, а Крым не такой большой!

- Хо-хо, мальчик мой! Поверь, в этой стране есть места ничуть не хуже Крыма. А уж если ты решишь не просто отдыхать, а завести хозяйство... Тут такие земли, что не сравнить ни с чем!

- Ну... - я даже поморщился - Тут же все такое... тут все надо строить заново. Нет, я не спорю, ресурсов тут масса - те же леса... вон там, кстати, похоже, наш поворот... Так вот лесов тут полно, и земля... но тут надо все строить!

- Малыш... так это же прекрасно! Тут можно выстроить рай на земле! Без преувеличения! Даже здешние зимы не могут этот рай испортить - впрочем, на зиму можно уезжать куда-нибудь на юг. А можно и не уезжать, в их зимах есть прелесть. Поверь, мне даже понравилось тут зимой. Я с одним русским даже построил мотоснегоход! Да, было время... Тут, малыш - действительно можно выстроить рай. К сожалению, эти земли достались не рачительным немцам, а ленивым и хитрым... гм... славянам. Так, вот кажется, тут. Достань-ка еще разок карту!

Герр Генрих остановил машину у поворота на раскатанную песчаную дорогу, уходящую в лес.

- Так... Бро... Бротнянко... Счорсофка... Перфомайское... Ильитч... Язык вывихнуть можно, черт их раздери с такими названиями! Ничего, малыш, скоро все эти названия сменят на немецкие... Ага, да, точно - вот тут. Сейчас тринадцать километров через этот лес - главное не пропустить перекресток - впрочем, судя по карте, мы в него упремся. И потом еще чуть-чуть - и мы на месте! Где нас ждет почти целое и нетронутое депо! Итак, вперед?

- Генрих... а не опасно через лес? Если там бандиты...

- Вздор! В ближайших селах уже организовали отряды милиции... Толку от них мало, но они сообщают нашим, если что-то заметят. Да и не было в этом районе крупных окружений, Эммануил, я все же не первый день на войне, уточнил перед выездом. Крупных отрядов русских быть не может, а одиночки сами готовы сдаться в плен. Я же говорю - оставленные сами с собой, без власти - русские стремительно скатываются вниз, теряют волю, и неспособны на сопротивление. Ну а если что...

Герр Генрих похлопал себя по боку. Да, стреляет он отлично. Он показывал мне свой парабеллум - купил его на свой первый крупный заработок на гонках. Версальская модель, или, как он говорит 'Версальский ублюдок'. Ствол короче, калибр гражданский, дитя послевоенных запретов Германии иметь нормальное оружие. Но внешне почти такой же, как был у него на фронте. Ностальгия, вроде того. И с этим пистолетом он был и в Африке и в Аргентине, и в прочих своих странствиях.

- Если хочешь, малыш, достань мой старый карабин. Впрочем, думаю, это лишнее. Да и мешаться он будет. Ладно, поехали! Пристегнись-ка ремнем, а то вылетишь ненароком!

Вылететь из 'Вандерера' проще простого, в этой машине отсутствуют двери. Такое интересное инженерное решение. Летняя машина, открытая. Поневоле задумаешься о том, что надо, надо заканчивать кампанию до зимы. Уже сейчас ездить холодно, а ведь еще осень только.

- Генрих, ты как-то погрустнел, когда говорил, что войну надо закончить до зимы. Я что-то упустил, что должен был заметить?

- Это всего лишь предположения. Да и вряд ли тебе будет интересно брюзжание старика.

- Брось кокетничать, дружище. Ты же знаешь, мне всегда интересно то, что ты говоришь - сказал я самую настоящую правду.

- Ты говорил о том, что техника у русских простая и примитивная. Это так. Но зато эту технику может делать любой рабочий. Что паршиво особенно - я разбирал их оружие. И знаешь, можно перемешать детали - оно после этого работает.

- Зачем перемешивать детали? - удивился я.

- Нас этому трюку научил ротный командир. Когда нас вывели с фронта на отдых, он показательно разобрал три трофейных винтовки Спрингфилда и оказалось, что каждая винтовка немного отличается от другой. Детали одной - не подходят к остальным. Умный был человек. Это показатель армии и промышленности - если детали оружия не взаимозаменяемы - армия паршивая. Один из показателей, конечно, но важный. Это нас здорово ободрило - и мы действительно били американцев, как маленьких детей, хотя у них была и жратва и боеприпасы вагонами и самолетов до черта. Если бы не удар в спину и прямое предательство - мы бы выиграли в Великой войне.

- То-то ты сейчас так наплевательски отнесся к слухам, что Америка вот-вот объявит нам войну.

- Не только поэтому. Но и поэтому тоже, черт возьми! Даже если и объявят - у них года два уйдет на то, чтобы эту войну начать. А флот и авиация... Этого мало, чтобы выиграть войну на континенте. Пока у американцев нет даже нормальных танков - видел я, что они имеют, это даже не смешно. Или наоборот смешно - смотря как глянуть. Так что черт с ними, с американцами, нам они не опасны. А вот у русских оружие высокой стандартизации и унифицирования. Понимаешь? То есть средний рабочий делает простое оружие, но уровень производства - высокий, европейский.

- Брось, Генрих, им далеко до европейского уровня.

- Я тебе только что сказал про взаимозаменяемость и унификацию. Поверь, это серьезный признак. В ту войну у них не хватало винтовок и снарядов. Они сделали выводы. И да, меня это тревожит. Есть и еще одно...

Я показал свою заинтересованность и герр Генрих продолжил. А мне и действительно интересно.

- Понимаешь, малыш, на войне нет мелочей. Ты знаешь, что погубило Великую Армию Наполеона в этой самой России? Мелочь, сущая мелочь. На подковах армейского образца не было гребней и шипов. Таких специальных зимних грунтозацепов. И как только ударили холода, вся прекрасная кавалерия Бони стала стадом коров на льду. А без кавалерии воевать невозможно. Нам рассказывают про мифического генерала Мороза, который защищает русских, но русских больше защищает глупость...

- Их глупость или наша?

- Представь себе - ты прав в обоих предположениях. Их глупость невозможно предугадать, потому их ходы часто неожиданны. А наша... Знаешь, у нас наверху все расслабились, словно уже выиграли войну. То, что происходит здесь никак не касается их задниц!

Старина Фриц носится со своей циклопической идеей - фикс о гигантской скоростной железной дороге - с колеей в два раза большей, чем сейчас. Тут творится черт знает что, работы выше головы, а наш руководитель проталкивает фюреру свой фантасмагорический проект.

При том, что он сам отлично знает - его проект не рентабелен. Он просто не сможет окупиться в ближайшие сто лет. И железная дорога - это не нитки, это сеть, чтобы в любой занюханный населенный пункт можно было доставить груз. Например, полк солдат. И это нужно сейчас. Не скоростные магистрали от столицы к столице, а именно густая сеть, здесь, на новых наших землях. У нас и так страшная головная боль из-за того, что надо перешивать все железнодорожное полотно с дурацкой русской ширины на нормальную, так вместо этого возятся со скоростной фанаберией. Не хватает ангаров, поворотных кругов, мастерских, паровозов, вагонов. Рельс. Шпал, да всего не хватает, дерьмо с перцем! Локомотивы, которые сюда присылают, не выдерживают условий эксплуатации, в отличие, кстати, от русских. А еще нет зимы! Как вся наша техника будет работать зимой? - Ремлингер разозлился всерьез, я его таким откровенным давно не видал.

- Вообще-то Генрих, ты и сам купил авто без дверей и с брезентовым верхом - заметил я.

- Туше, малыш, туше. Надо было брать с дверцами, но было бы дороже. Пожадничал. Ладно, это вопрос решаемый, в крайнем случае, снимем с любой битой машины армейского заказа, благо они все одинаковы, кто бы их ни выпускал, разница только в моторах. Меня беспокоит другое - наше оружие и техника не проверялась на работу в тяжелых условиях - в грязи и на морозе. Чешское оружие и французское - проверялось, это я знаю точно. А наше - нет. И у меня сильные подозрения, что тот же новый пулемет в снегу и дерьме перестанет работать, как положено. И это будет похуже, чем отказ в работе локомотивов, без пулеметов не повоюешь, это я на своей шкуре знаю. Понимаешь, малыш, мы подняли медведя из берлоги, и как говорят русские - делим уже его шкуру, не убив еще. Есть у них такая поговорка. А шкуру сначала надо снять. Между тем у нас нет пока ощущения, что мы не убили медведя. И в тылу все очень спокойны, словно мы тут на перепелов охотимся. А тут - медведь!

- Гений фюрера пока обеспечивал победы.

- Даже гений фюрера не смог побороть массу помех, малыш, даже он. Война - это очень серьезное дело. Ты думаешь, у нас это понимают все? Ничего подобного. Можешь мне поверить - мало что изменилось с того момента, когда не приняли на вооружение автоматический карабин Шмайссера. Только потому, заметь, что в нем использован был запатентованный узел старины Фольмера. Понимаешь в чем соль? Суд воспретил! Англичанам не помешало подобное создать свой БРЭН, хотя они те еще законники-буквоеды, а у нас - не смогли договориться. Немец с немцем! Для немецкой армии! А еще и зима скоро... И неубитый медведь.

Я помолчал, не знаю, насколько опасен может быть медведь, я их только в пражском зоопарке видел. И мне они не показались уж такими страшными, пушистые такие и шкура, наверное, хорошая, дорогая. Герр Генрих словно встряхнулся, усмехнулся и закончил более бодро, словно услышал мои мысли:

- Знал бы ты, малыш, какая здесь роскошная охота! Когда вся эта война закончится - ты обязательно должен со мной поохотиться! Это герцогская охота будет, клянусь своими наградами! Хотя куда нашим задрипанным герцогам на их крошечных землях было устроить такое, что будет у нас!

Тут герр Герман совершенно неприлично захохотал, чем немало удивил меня. Он это понял, подмигнул заговорщицки и пояснил:

- Помнишь горячий денек, когда русские пошли на прорыв? А нам надо было, во что бы то ни стало починить мост прямо у них под носом? Так вот я тогда по служебным делам прибыл в штаб дивизии и застал командира в пикантной ситуации. Ему только что доставили фельдъегерской почтой пакет из Германии! И по правилам он должен был ознакомиться с его содержанием немедленно. И когда он его читал - я думал у него глаза выпадут, так он побагровел и надулся. А русские орали свое 'ура' совсем близко. И в бой уже вступила хлебопекарная рота и другие подразделения тыла. Знаешь, что было с такой срочностью прислано? - хитро посмотрел на меня герр Генрих.

Я пожал плечами. Этот день мне отлично запомнился, просто чудо, что русские танки не добрались до нас - один из них вспыхнул и зачадил густым черным дымом совсем неподалеку, метрах в трехстах, от того чертова моста, который мы как раз успели починить. Было бы паршиво, если бы вышло так, что починили мы мост, чтобы им воспользовались русские. Но на наше счастье выскочившая на своих французских тягачах батарея противотанковых колотушек бойко сделала свое дело - я потом видел еще три русских танка, которые спалили эти 'охотники за жестянками'.

- В этом предписании было строго - настрого указано, что командиры германских частей должны тщательно следить за тем, чтобы их подчиненные ни в коем случае не нарушали сроков открытия сезона охоты, каковые действуют как на территории Рейха, так и на всех присоединяемых землях, случаи же самовольной охоты должны наказываться со всей строгостью, невзирая на то шла ли охота на кабана, оленя или зайцев и уток. И это в тот момент, когда штаб был под ударом! Уверен, в эту минуту командиру дивизии самое время было озаботиться тем, чтобы его офицеры не принялись всем штабом стрелять по зайцам и уткам!

Я тоже рассмеялся, рассказчик герр Ремлингер замечательный! Я пристегнул свой ремень, мой спутник одобрительно качнул головой и рванул машину с места. Любит он стартовать так, словно опять участвует в гонках.

И мы свернули к лесу. С первых же метров пришлось снизить скорость - все же это лесная дорога. Сказывались плюсы нашей машины - 'Вандерер' легко проглатывал неровности, без проблем преодолевал глубокие лужи. Как же все-таки тут все неустроенно! Неудивительно, с учетом размеров страны, но все же... Воистину - сам Бог ведет Фюрера, отнимающего эти земли у варваров для Рейха! Дважды мы переезжали вброд ручьи, один раз забуксовали на песчаном подъеме. Впрочем, мне даже вылезать не пришлось, герр Генрих, презрительно фыркнув, проворчал что-то о плохой машине и африканских песках, умело раскачав рывками вперед-назад наш автомобиль, с разгону вылетел на горку.

- Черт знает что такое... большая машина, а привод один... И, на тебе - двигатель греться начинает! Тяни, тяни бедолага... Эта Россия, похоже, тебя доконает... Малыш, как ты смотришь, если мы с тобой поставим сюда ведущий передний мост? Придется повозиться, но это же выйдет зверь, а не машина! Как ты смотришь на это? Заодно и двери раздобудем.

- Отличная идея! Надо будет укоротить вал и поставить редуктор на коробку, а потом...

- Дьявол, что такое? А ну-ка, мой мальчик, держись... - герр Генрих одним движением расстегнул кобуру с пистолетом, вцепился в руль и хищно пригнулся.

О, черт! Поперек дороги лежало довольно толстое бревно! Причем с одной стороны дороги - песчаный откос, метра полтора, а с другой топкий берег ручейка. Что он делает? Он что, хочет перескочить бревно?! Вот шалый, зачем... еще не хватало чинить тут, в лесу, разбитую машину! Это же не ралли, куда мы спешим!

- Генрих, стой! Давай, остановимся, и уберем бревно, оно же не такое большое! Не делай этого!

- Держись крепче, сынок! Береги голову! Они только и хотят, чтоб мы остановились, я знаю этот трюк! Не на тех напали! Держись!

Он прибавил газу, машина взревела мотором, и, вильнув задом, как официантка в пивной, резко прыгнула вперед. Я схватился руками за борт и раму стекла - хорошо хоть крыши нет, не отобьешь голову... и хорошо, что пристегнулся! Что за дьявол вселился в Генриха? Вот уже метры до бревна, сейчас удар - и мы останемся без переднего моста...

Машина резко вильнула вправо, от торможения я едва не разбил себе лицо о ветровое стекло, тут же снова взревел мотор, и машина рванулась влево, к болоту, накренившись от маневра. Левое колесо прошло по самому краю дороги, а правое, как-то на удивление мягко перескочило бревно. Снова меня мотнуло в строну, кинуло вперед, снова в сторону... и заднее колесо перескочило! Вот это мастер!

Я уже набрал воздуху, чтобы выразить свои чувства, как на откосе практически прямо перед нами, поднялась зеленая фигура. И вдруг грохнули выстрелы, замелькали вспышки. Стекло пошло трещинами, Вскрикнул Генрих, машина вильнула, заднее колесо соскользнуло с бровки, и дальше 'Вандерер', отчаянно воя двигателем, потащил нас под углом к направлению дороги.

- Генрих!

- Пистолет! - страшно прохрипел Генрих, наваливаясь на руль - Пистолет!

Мы как раз проезжали мимо стрелка - очередной выстрел оглушил меня и обдал жаром, но пуля свистнула куда-то над головой. Я ухватил из кобуры на боку Генриха парабеллум. Стрелять я умею, хоть и не скажу, что мастер в этом деле. Но пистолет знакомый.... Предохранитель, так... в стволе есть патрон? Есть!

- Быстрее!!! Стреляяяяй! - страшно хрипел Генрих. Машина еле ползла, буксуя на бровке, до льда под ложечкой медленно, несмотря на истошный вой мотора. Но выстрелы в нас прекратились. Извернувшись, насколько позволял ремень, я вытянул руку и открыл огонь по стрелку, моментально рухнувшему на землю. Попал? Нет? Непонятно, стрелял я не целясь... Я продолжил стрелять по краю откоса, до тех пор пока не кончились патроны в магазине. Повернулся, и увидел, как Генрих, с жутко перекошенным лицом дергая руль левой рукой, правой протягивает мне запасной магазин. Господи, Генрих весь в крови! Тут же схватил магазин, заменил, и обернулся как раз вовремя - стрелок вновь показался из-за края откоса - значит, я не попал! Выстрелить я успел раньше, хотя на этот раз наверняка мимо - но это не главное, главное, что стрелок спрятался, а его выстрел ушел куда-то совсем в сторону. Еще раз, туда же, по краю откоса, и еще, еще, еще!

Машина дернулась, и я едва не свернул себе спину, как меня мотнуло. Генрих вытащил воющий 'Вандерер' на дорогу, мы едва не улетели под откос, потом едва не перевернулись, занос - и все, мы ушли за поворот! Мы на дороге, и в нас теперь не попадут - деревья закрывают стрелку прицел!

-Генрих! Мы ушли! Ты спас нас, Генрих! Я...

Договорить я не успел - в кустах впереди что-то затрещало, засверкало, и по машине словно ударил град, что-то выбило дух из груди, перехватило дыхание, швырнуло об спинку сиденья. Машина снова рванула вперед, перед глазами у меня все замелькало. Спустя несколько секунд я немного пришел в себя, вдохнул, удивившись какому-то щекочещему бульканью в горле. Посмотрел вниз и не сразу все понял. По правой стороне кителя расползалось темное пятно. Меня ранили. Второй стрелок, с пулеметом - он изрешетил нам машину - лобового стекла практически нет, через него невозможно смотреть, оно все в дырах и трещинах. Как Генрих ведет машину?

- Генрих? - я попробовал повернуться, и понял, что левая рука у меня словно онемела. Скосив глаза, увидел и на плече такое же темное пятно.

- Малыш... держись... - Генрих хрипел, потом закашлялся и плюнул кровью прямо на приборную доску - Еще... немного... Тянет пока.... Недолго...

- Как ты?! Что с тобой?! Давай остановимся и перевяжем!

- Глупости, малыш... сейчас... я... мотор. Нам прострелили радиатор... и масло...

Я просмотрел на капот - вот дьявол! Из-под капота тянулась полоса пара. Так надолго не хватит!

- Генрих, надо остановиться! Мы так не доедем!

- Вздор... Мы не доедем все равно... надо... дальше уйти... потом ты сам...

Мотор скрежетнул, машину потащило вбок, но Генрих тут же выжал сцепление и перекинул рычаг коробки. Мотор заглох, и мы покатились дальше только за счет запаса скорости. Еще немного, еще... все. Машина остановилась.

- Малыш... возьми пистолет и карабин... и... иди...

- Генрих! Ты что, я не брошу тебя тут!

- Иди... Конец... Медведь...

Он закашлялся, брызгая алыми каплями, и вдруг обмяк, словно открыли клапан, державший давление.

-Генрих...? - и мне самому стало стыдно - чего спрашивать, все ясно и так. Я посмотрел на него внимательнее - Боже, как же он вообще смог вести машину? Вся грудь залита кровью, я вижу не меньше трех отметин от пуль... Генрих... ветеран, спортсмен, и такой печальный конец! За что, для чего все это?

Из-под капота потянуло горелым маслом. Вот еще не хватало... вряд ли, конечно, загорится, но сидеть тут мне нельзя. Попытался отстегнуть ремень, одной правой рукой, сунув пистолет за пазуху, и когда почти удалось освободиться, как-то неловко шевельнулся - и тут словно вернулись чувства в онемевшее тело. И первой вернулась боль. Боль словно заполнила всю грудь, у меня потемнело в глазах. Зашипев, я буквально выпал из машины, и на некоторое время потерял сознание.

Очнувшись, я попытался встать. Получилось плохо, поднялся на колени, прислонившись к переднему колесу. В глазах снова потемнело, и я опять впал в полубессознательное состояние. Придя в себя, я услышал по ту сторону машину какое-то шевеление. Испугавшись, схватился за пистолет, и как мог, постарался выглянуть из-за машины, готовый стрелять в любой момент.

Какова же была моя радость, когда я увидел парня в нашей форме! Выглядел он испуганно, мундир в чем-то перепачкан, в руках карабин, которым он настороженно водит. Увидел меня и замер, глядя с раскрытым ртом. Ах, черт! Ну конечно! Эта наша форма... точнее, совсем наша, чешская. Еще во Франции были инциденты. Он, наверное, принял меня за русского.

Я постарался улыбнуться парню, и, опираясь целой рукой с пистолетом о капот, выпрямился, чтобы ему стала видна повязка со свастикой.

Вдруг лицо у парня стало злое, он оскалился, вскинул карабин. Мне прямо в лицо сверкнула вспыш...

Боец Семенов

Дневка прошла замечательно - то есть спокойно. Тревоги, конечно, никуда не делись, но поели, поспали, сил набрались и дальше двинулись тогда, когда немцы по дорогам должны были ездить куда как в меньших количествах, да и местные тоже уже по домам сидели. Чуток этого тихого времени и стоило использовать на всю катушку.

Собрались уже привычно и быстро и повел красноармеец свое помятое и побитое, но победоносное войско по проселочной лесной дорожке. Шли быстро, но с опаской, не бренча, не топоча и слушая во все ухи, глядя во все глаза, готовые тут же заныкаться в лесу.

Грохот близких выстрелов ударил по ушам и нервам, ажно все вздрогнули, когда совсем рядом забабахало вперекрест. Боец тут же маханул рукой и все дружно маханули с дороги в кусты, ощетинились стволами.

Кто и в кого стрелял было совсем непонятно, почему-то Семенов решил, что лупят из винтовки - и по характерному звуку - скорее всего из самозарядки и пистолета, потом это безобразие причесал длинной очередью автомат (а больше некому - у пулемета звук совсем иначе идет, что красноармеец по своим наблюдениям знал твердо, довелось послушать и тех и этих).

Оглянулся, увидел вопрощающие взгляды товарищей и сам себе удивился, что за какие-то доли секунды успел сам с собой поспорить, потому как решать надо было срочно - то ли утекать долой в лес, то ли вмешаться. И в том и в другом случае было и хорошее и плохое, и это моментально Семенов взвесил. Убежать - оно безопаснее и спокойнее. Но тут рядом идет стрельба, очень может быть - что свои. Своим - надо помочь, это боец знал твердо. Хотя больше хотелось убежать, в этом-то красноармеец себе признался, но поборол это желание. Не без труда, но поборол.

А потом и возможность бежать пропала, когда в клубах пара, пьяными загогулинами, словно сошедший с рельс паровоз, по дорожке прокатился неожиданно тихо серый здоровенный немецкий автомобиль. Слышно было, как он фырчит чем-то внутри себя, шлепает по дороге спущенным передним колесом - и только. Даже неопытному в технике Семенову почему-то сразу показалось, что бибика эта свое отъездила, да и седоки тоже готовы - хотя из-за бившего из машины не то пара, не то дыма видно было плохо, но то, что ветровое стекло в это открытой таратайке продырявлено вдрызг, а немцы - оба двое - залиты кровью, словно порось у неудачливого свинокола, само по себе было красноречиво. Все тише и тише машина прошлепала мимо группы в кустах и встала совсем близко - метрах в пятидесяти, все-таки скатившись с дороги.

Первым хотением было бежать к автомобилю, но тут Середа сделал круглые глаза, ткнул пальцем в ту сторону, откуда приехал расстрелянный тарантас и Семенов спохватился - те, кто обстрелял, сейчас кинутся за своей добычей и столкнутся с группой зрителей в кустах. Состояние у всех нервное, может кончится плохо. Оружие есть у всех и с предохранителей снято. Потому боец ткнул указательным пальцем в Лёху и Жанаева, потом махнул рукой туда, где остановился автомобиль, а Середе кивнул, чтоб затаился артиллерист, слился с растительностью. Очень вовремя кивнул, потому как тут же на дороге появилось два силуэта, бегущих оттуда, где пальба была. Почему-то Семенов ожидал именно такого - были оба этих силуета в привычной советской военной форме. Глянул назад. Бурят с потомком шустро сдернули с места, но грамотно это сделали - только кусты чуточку шелохнулись.

А эти, что бежали по дороге, не таились, то ли глупые, то ли посчитали, что безопасно уже. Бежали плохо, тяжело, через силу, то ли вымотались, то ли - что скорее - не жрали давно толком. Тут Семенов порадовался своей наблюдательности - у одного - того, что слева - в руках была винтовка Токарева, второй - судя по виду - командир - хотя и бежал с пистолетом в руке, но за спиной болтался именно автомат со здоровенным круглым диском. Этот командир удивил своим видом, когда подбежал поближе - словно с витрины военторга, прямо, сопляк-сопляком, совсем мальчишка, но форма вся на нем сидит прекрасно и какой-то чистенький весь, вот боец с винтовкой - тот нормальный и потрепанный и помятый, а этот - даже сапоги блестят и фуражка комсоставовская, щеголеватая - с ремешком под подбородок, устав ходячий, а не человек. Середа, незаметно подобравшийся поближе, ткнул в подошву семеновского сапога. Боец обернулся, взгляд артиллериста прямо вопил о чем-то. Но тут бегущие поравнялись, так же трусцой поскакали дальше, а Семенов понял, что имел в виду Середа - Лёха-то в немецкой форме! Забыл совсем, из головы вылетело, но это было серьезно, потому красноармеец крикнул в спину странной парочке на дороге:

- Стой!

Те, разумеется, и не подумали вставать мишенями, а метнулись на другую сторону и залегли там в кустах.

- Стою, хоть дой! - грубовато ответил тот, что с самозарядкой. Хриплый такой голос, сумрачный. Настороженный такой, но зато стрельбы нет, это уже хорошо, это просто замечательно, это самое главное сейчас.

- Вот еще доить тебя не хватало! Давайте без глупостей, здесь бойцы рабоче-крестьянской красной армии. Вы кто? На всякий случай - у нас тут пулемет, так что поспокойнее давайте - отозвался немного отползший Середа, показав, что тут несколько человек. С пулеметом.

- Чего надо? - спросил хмурый голос.

Это немного смутило. А действительно - чего надо-то? Шли себе, никого не трогали, а тут вона как! Надо было в первую голову, чтобы не выскочили они на переодетого потомка, тогда бы кончилось все худо. А дальше-то что?

Там, где остановилась машина, бахнул неожиданно выстрел, кто-то из винтовки врезал. Почему-то подумалось, что это Лёха бабахнул. Чуточку выстрел от немецкого карабина от родной винтовочки все-таки отличался, сейчас показалось, что немецкий карабин голос подал. Спроси кто Семенова - как он отличал, вряд ли бы и слова нашел, а вот уши - те четко понимали кто бахает, навострились.

- Так чего надо-то? - уже более нервно спросил хмурый голос.

- За вами хвосты подчищаем, не добили вы, видно, нашим приходится - отозвался Середа.

- Я - лейтенант Березкин, со мной ефрейтор Бендеберя. Назовитесь!

- Бойцы Семенов, Середа и Жанаев.

- Старший ко мне, остальные на месте! - приказал лейтенант из кустов.

- Не годится - несколько развязно, но твердо ответил Середа.

- Ваши предложения? - немного растерявшись, но удержавшись в командном тоне спросил лейтенант.

- По одному человеку на дорогу с каждой стороны.

- Принято! - после пары секунд раздумый и перешептывания согласился командир.

И не торопясь, отряхивая веточки и листики с бриджей вышел на середину дорожки. Семенов не успел толком ничего сказать. а Середа, так же неторопливо поднялся и вышел навстречу. Ну, в общем, правильно, язык у артиллериста подвешен получше, а вот пулеметом прикрыть и наказать - тут Семенов справится, тем более, что две руки, как - никак и обе целые. Да и заметил боец, где мужик с самозарядкой улегся, если что - не промажет. А вообще - похоже, что свои, такие же окруженцы, только вот у них командир, да засаду сделали неумело, грубая засада-то получилась.

Двое на дороге оглядели внимательно друг-друга, тихо обменялись несколькими фразами, поглядывая по сторонам, после чего лейтенант махнул своему напарнику рукой и сержант с нелепой фамилией тоже вылез из кустов, а за ним на дорогу вышел и Семенов, держа тяжеленный пулемет наперевес.

Поздоровались, обменялись церемонным рукопожатием и, не мешкая, пошли к тому месту, где стояла машина, по дороге успев, правда, предупредить, что один из группы одет в немецкое, на что оба новых знакомца посмотрели явно косо, но говорить ничего не стали.

Семенов же мучился диллемой, которая сейчас крутилась у него в голове. (Если б он знал, что его мысли так мудрено можно назвать - удивился бы всерьез и - может даже чуточку и возгордился бы). С одной стороны - вот командир РККА, ему можно сдать Лёху и выполнить, таким образом приказ покойного взводного. С другой - этот лейтенантик был какой-то невсамделишный, игрушечный, что ли. Вот словно его только что в магазине купили, даже хрусткий целлофан не развернули. Боец не был совсем уж диким и в универмаге городском видел как кукол продавали, вот все они были такие краснощекие, нарядные и завернуты в прозрачную пленку. Чтоб пыль на них не садилась. И почему-то очень напомнили этого лейтенантика. Хорошенький такой, аккуратный до невозможности.

Видно было, что это совсем еще мальчишка, свеженький выпускник этого года, совершенно без жизненного опыта, зато книжный такой, начитанный, и потому весь в идеалах и очень правильный. При этом очень было похоже на то, что сухощавый и тонконогий в тугих своих обмотках ефрейтор с невыразимой фамилией скорее тут старший или главный. На взгляд Семенова - он вполне в отцы годился, откуда такой старый в армии взялся, непонятно, резервист, что ли. Не меньше сороковника ему. И это мешало вот так сразу взять и выложить все, что про потомка должно было заявить при встрече со своими

Тяжелая немецкая машина стояла перекосившись, пар от нее валил уже не как от паровоза, а скорее как от забытого на печке чайника, на водительском сиденьи, не по-живому обвиснув на перекинутом через живот ремне сидел не пойми кто - опять не привычная была форма, не немецкая, а светловатая, горохового странного цвета, густо залитая кровищей, второй немец - в такой же странной форме валялся тут же рядом. Лёха, словно охотничий пес в норе рылся в багажнике, а Жанаев и тут вылез из кустов сбоку только когда убедился, что - свои.

Семенов заметил, что ефрейтор как-то ощетинился, как только увидел немецкую форму на потомке, словно кот, встретившийся нос к носу с собакой. А лейтенант наоборот как-то по - детски обрадовался и поднял сжатый кулак, сказав: 'Рот фронт, камерад!', видать сгоряча подумал, что это - немец, из тельмановцев. Перебежчик-коммунист.

Лёха высунулся из багажника, удивленно поглядел на радостного офицера и кивнул головой, вроде как приветствуя, после чего, отдав дань официальным мероприятиям, спросту заявил Семенову:

- Гляди, тут у них еще и карабин оказался, тоже маузер, только патроны к нему какие-то странные, я такие не видал раньше - ляпнул потомок, не слишком заморачиваясь субординацией, наличием посторонних людей и целого командира РККА из, как ни крути, начальствующего состава.

- А с машиной что? - с надеждой, но очень слабой спросил жилистый ефрейтор, не удержался. Вышло это у него не слишком героически, а неожиданно робко и просительно.

- Машине - кирдык! - важно ответил Лёха.

- Совсем?

- Абсолютно! Пробит радиатор и двигло тоже в дырках, чуете, как маслом воняет? Ну и колесо пробито, а запаски у них нету, я поглядел.

- Эх, черт, жалко! Этакая дьявольская незадача. Будь оно все проклято трижды - старательно выговорил лейтенант, но и у него сказанное получилось весьма как-то неестественно, Семенову показалось, что мальчишка этот старательно пытается выглядеть настоящим матерым воякой, свирепым и ругательным, но вышло это не так, как бывало получалось у известного полкового матерщинника капитана Дергача, а словно читал школьник книжку с картинками - и вот это тоже прочел, а сейчас высказал. Опять же не мог не заметить Семенов, что Дергач лаялся только в пиковых ситуациях, когда от его ругани застрявший грузовик, бывало, сам выскакивал из грязи, а в спокойном состоянии говорил по-человечески, а этот мальчик и тут не угадал.

Интересно стало - а зачем этой парочке машина понадобилась. Но решил погодить с расспросами, ясно было - надо быстро разобраться с трофеями, машину оттолкать в лес поглубже, да уносить ноги. Светлого времени осталось с гулькин нос, а еще на ночевку вставать надо и худо-бедно лагерь приготовить. Насчет Лёхи решил пока Семенов погодить, помолчать.

Менеджер Лёха.

Пальба началась настолько внезапно, что он чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Надо признать, что все силы и все внимание уходили на то, чтобы не брякать и не греметь всем развешенным на нем добром, вот и получилось так неприкольно. Идти было трудно, хотя - не без гордости отмечал про себя потомок, за последнее время он явно прокачал перк 'выносливость' и теперь марши уже не выматывали так, как в первые дни.

Единственно, трофейные сапоги намяли ноги - хотя вроде и по размеру вполне комфортны были. Но вот подьем мяли - как умно пояснил знающий Середа - колодка у них другая, под европейскую ногу, а у европейцев стопа плоская, потому вот так выходит. Не так, чтоб уж было больно, но неудобно. Еще хорошо, что навострился портянки наматывать - не такая уж сложность оказалась, а стопу берегли куда лучше, чем носки, странно было убедится в этом самому.

После дневки сил прибавилось, организм, получив отдых и жратву, быстро восстановился и теперь Лёха чувствовал себя вполне на коне. Ну может и не на коне, а чуточку конем. Вьючной лошадью. Больно уж много чего тащить пришлось, обросли добром, а бросать жалко, за что ни схватись - все нужное. Самое главное было - не бренчать при ходьбе, что сначала казалось задачей невыполнимой, но после того, как Жанаев и Семенов поколдовали над положенным ему для таски и носки добром - оно как-то удобно разместилось по телу и даже немецкий бачок от противогаза перестал изображать из себя погремушку. Середа немного ехидничал по привычке, но ничего не заподозрил, так как был уверен, что в авиации все эти самолетные писаря-хвостокруты ходят как баре в носках и вообще нос задирают, а на что толковое не очень способны.

При первых же выстрелах Лёха и сам не понял, как оказался на обочине в кустах. Но сидел бодро, хотя сердце застучало сразу молоточком, винтовку успел с плеча сдернуть и теперь - хоть памятник с него лепи. Разве что наверное в глазах немного испуга было, потому как оказавшийся рядом бурят глянул мельком и автоматически успокоительно кивнул головой, дескать, не боись, салага. Еще различил в кустах ствол пулемета, который Семенов успел установить а сошки и развернуть в сторону стрельбы, да Середа вроде пистолет свой из кобуры вытянул. А выстрелов больше и не было, вот и думай, что делать. Лёхе страстно захотелось попятиться задом в лес подальше и поглубже. Но все сидели, настороженно ждали чего-то. Стрельба-то совсем неподалеку была, метров триста, наверное. Не дальше. Хотя если б кто спросил менеджера - почему он решил. Что триста, а не четыреста - не ответил бы внятно. Но вот для себя решил, что так - триста.

Ну и дождались - со стороны стрельбы из-за поворота выкатился здоровенный немецкий мерседес - точно такой же, что запомнился Лёхе в первый час плена. Громадный, открытый, только у этого на радиаторной решетке не было трехлучевой звезды. Тут потомок спохватился. Встряхнулся мысленно - не о символике думать надо, потому зачем-то крепче сжал теплое дерево винтовочного ложа, успел подумать, что из винтовки не стрелял ни разу, потом удивился, что джип этот, который вроде как кабриолет впридачу, едет уж очень тихо слышно только умиротворяющее 'шлеп-шлеп-шлеп', ага колесо продырявлено, спущенной резиной хлопает по дороге, да внутри что-то побрякивает тихонько, крутится что-то замирающее, ну да и понятно - досталось машинке изрядно - пар валит из пробитого радиатора, ветровое стекло все в дырах. Стрелять? Не стрелять? Лёха отчаянно скосил глаза, увидел Жанаевский затылок, попытался разглядеть Семенова, но не преуспел. А ствол пулемета так и смотрел в ту сторону, где стреляли, не на медленно прокатившийся мимо автомобиль.

Глянул в величественно чапающий мимо агрегат, благо странный этот джип не имел дверок вообще, увидел, что немцев внутри вроде бы двое, причем один вроде как на другом лежит и оба в кровище. Собственно, странного цвета карминовую кровищу он сначала увидел, потом немцев - фоном, пар из радиатора мешал разглдеть. Авто, заметно замедляя ход и уже с большими промежутками делая свое 'шлеп - шлеп - шлеп' укатилось по дороге дальше, но недалеко, шлепанье стихло почти совсем рядом, а вот замирающее жужжание с побрякиванием ухо еще слышало.

Тут ощутил толчок локтем, увидел, что бурят явно намылился к вставшей машине бежать и зовет с собой. Подхватился, сбросив с плеча лямку с грузом и припустил за азиатом, по возможности стараясь не трещать кустами. Так осторожничал, что недоглядел и получил хлестнувшей веткой прямо по носу, аж слезы выступили. Жанаев показал рукой, что пойдет с другой стороны, ткнул пальцем в тускло поблескивавшего на груди у Лёхиного кителя вермахтовского орла и менеджер кивнул, поняв, что ему, в немецкой одежонке, к недобитым немцам сподручнее подходить.

И немедленно двинулся к сереющей сквозь негустую листву коробке немецкого джипа. Шел бесшумно, как учил его Семенов, чувствуя себя при этом трехглазым Сэмом Фишером или просто матерым ниндзей. Аккуратно вышел сзади, увидел голову шофера - тот вроде как шевелился немного, полувывалившись из машины. Подкрался неслышно и невидно, встав так, что до головы в кепи стволом дотянуться можно было, присмотрелся - и чуть не плюнул от досады, потому что чертов водитель был явно мертвее мертвого, полусидеть-полулежать в такой перекошенной неудобной позе мог только неживой.

Хмыкнул про себя, подумав, что так ведь и не решил, что делать стал бы, окажись немец только раненым, распрямился, удивляясь тому, сколько из немца кровищи вылилось и тому, что на прострелянном в нескольких местах мундире немца висела просто гирлянда весьма солидных вроде наград, но наград маленьких по размеру, даже легко узнаваемый Железный крест был мацупусеньким. Хотя явно настоящим. Посторонился брезгливо, чтобы тянущаяся изо рта у покойника кровавая длинная тягучая нитка не попала на сапог и дернулся, услышав странный шорох совсем рядом.

Вскинул взгляд и обалдел, потому как совсем близко - вот только капот автомобиля разделял - стоял второй немец в такой же форме, что и дохлый, тоже зеленоватой, странного вида, но этот стоячий фриц был живехонек, только из левого плеча кителя торчали какие-то клочья и рукав пропитан кровью. Но держался этот второй немец куда как бодро и скалил зубы в кривой, какой-то поганой улыбке. Нехорошая была улыбка, чего уж. Точно так же улыбались гопники, отбуцкавшие Лёху пару лет тому назад и отжавшие у него мобилку. И в здоровой руке чертов немец держал явно парабеллум, черно-блестящий и почему-то показавшийся на первый взгляд меньшим по размеру, чем сокровище Середы.

От этого зрелища у Лёхи дыхание перехватило и сердце ёкнуло. Забыл, черт его дери, пока подкрадывался, что пассажир же еще был! Двое немцев в машине ехало! А тут все внимание на дохлого шофера, а второго прошляпил самым безбожным образом, как нуб какой-то! Ниндзя. Мля! И стыдно и страшно! Люто страшно!

Немец, все так же мерзостно улыбаясь, медленно-медленно, словно в фильмах Джона Ву, стал поворачиваться к Лёхе всем туловищем. Сейчас встанет поудобнее - и в упор забабахает. И все, финиш, приплыли, суши весла! Пробило ледяным морозом по хребту, а ладони моментально взмокли. Краешком сознания менеджер удивился такой странной реакции организма, но так, вскользь, потому как тут только вспомнил, что у него в руках - карабин системы Маузера!

Сам не понял, как вскинул, чуть не упираясь стволом прямо в скалящуюся морду фрица, как нашел и нажал спуск. Адски ударило грохотом по ушам, на конце ствола пыхнуло нежным эфемерным венчиком маленькое розовое пламя. Тут же сменившееся таким же нежнейшим прозрачным дымком.

И сразу произошло так много событий, что впору на сутки растянуть - и то мало не покажется. Немец вроде как удивленно вскинул брови, округлил глаза и тут же его лицо странным образом исказилось, вмявшись внутрь, словно было резиновой маской, угрожающе вывалив глаз и оскалившись совсем уж непотребно, словно бэтменовский Джокер, только вот зубы во рту как -то странно сместились группами по три-четыре, отчего во всей этой резиновой морде появилась нечеловеческая жуть. Криво сидевшая на голове фуражка кокетливо порхнула вбок, вращаясь вокруг своей оси, словно НЛО, а от головы отскочил здоровенный кусок и махнул длинными волосами, отлетая почему-то вверх и в сторону, вместе с какими-то серыми комьями и длинными багрового цвета брызгами.

Немца почему-то не отшвырнуло в сторону, как должно было бы быть, по фильмам судя, он постоял доли секунды, а потом ссыпался вертикально вниз, словно из него выдернули моментом весь скелет. Но Лёхе было не до того, потому как что-то резко, сильнее чем кулаком со всей дури жахнуло его в плечо - и больно и неожиданно, так, что первой мыслью было - в него тоже кто-то выстрелил. Недоуменно глянул на то место, увидел прижатый к целому вроде совершенно месту винтовочный приклад. Убрал винтовку - нет, все целое, но ломит сильно. Секунду тупил, потом догадался - это у винтовки отдача такая! Охренеть! Это ж как из нее выпустить сотню пратронов - то? Это же от плеча пюре останется!

Ошеломленно покивал головой, с огорчением глядя на такой, как оказалось, свирепый карабин. Услышал знакомое шипение, глянул - точно, Жанаев, вылез тоже к машине, винтовку за плечо забрасывает, глядя на невидимого с этой стороны немца.

- Тот готов? - спросил бурят.

- Ага - ответил потомок.

- И этот готов! - уведомил азиат, мотнув головой на пассажира. Ну да, а то Лёха сам не понял.

- Заряжон? - глянул на винтовку.

- А? - несколько одурело спросил менеджер, потирая сильно ушибленное плечо.

- Бентофк заряжон? - повторил Жанаев и сделал весьма узнаваемый жест передергивания затвора.

- А! Не, сейчас! - сообразил Лёха и схватив раскрытой ладошкой гладкий полированный шарик рукоятки затвора себе на удивление как-то ловко выдернул слегка еще дымившуюся гильзу с темным пояском закопченным у рыльца, и загнал блистючий остроконечный патрон в ствол, благо затвор ходил мягко и легко.

- Заряжоного бог заряжет! - подмигнул бурят, приседая рядом с мертвецом и тут же поднимаясь, уже с пистолетом в руке.

Потомок кивнул, подумав про себя: 'Ну да, девайс дружелюбный к пользователю и интуитивно понятный. Но дерется блинская сволочь не по-детски!'

Про себя решил, что если придется еще стрелять сегодня - будет стрелять от пояса, по-ковбойски, плечо-то явно рассадил. С трудом превозмог острое желание полезть под одежду, разглядывать фуфел, вспомнил где находится и тревожно глянул на вертевшего головой напарника. С дороги и впрямь доносились голоса - как раз там, где Семенов и артиллерист остались. Слышал, правда, Лёха не очень отчетливо - от выстрела у него ухи заложило и потому все было как из - под воды или сквозь подушку. Жанаев не выглядел сильно обеспокоенным, но тем не менее вид у него был настороженный и свой винтарь он держал привычно и ухватисто. Видно было, что готов применить моментально. Показал, что он сядет тут, позырит за безопасностью, а Лёхе показал на машину.

Ну, помародерить менеджер был готов в любой момент, потому тут же принялся за осмотр битого тарантаса, сразу же оценив и продырявленное колесо и разбитое стекло, которое было все в трещинах и свисало какими-то клееными словно ломтями - понял, что видит допотопный триплекс и воняющий каленым маслом и пригорелой резиной пар - или дым - валивший еще, хотя и слабее из простреленной машины. Сунулся назад, увидел пустой держатель как раз для запаски, полез в багажник, тут выглядевший словно сундук деревянный. Прямо сверху уютно покоился чехол из потертой кожи - явно с оружием. Вытянул из чехла почти такой же карабин, что и за спиной теперь висел, но явно более изящный, куда тщательнее отделанный и не имевший креплений для штыка.

Карабинчик этот сразу же очень понравился менеджеру - удобный, старательно вылизанный и легкий - ясно, что такой при стрельбе не будет долбать так в плечо свирепой отдачей, как грубый тяжеленный армейский карабин, который обычной винтовки разве что покороче немного. Лёха сразу влюбился в найденное им оружие. Да и вообще настрой был словно после стакана шампанского - аж в голову ударило, опять победил! Опередил фрица с выстрелом, а теперь вот наследство досталось.

Чувствуя себя Робинзоном Крузо, который обшаривает выброшенный на мель богатый чужой корабль, Лёха стал вытягивать из здоровенного сундука-багажника другие - загадочные, но от этого не менее ценные предметы. Выволок явный ручной насос, брезентовую сумку в которой что-то металлически брякало, сунул нос - гаечные ключи и инструменты, потом ухватил какие-то ремни, потянул - и вывернул из глубин аккуратный рюкзачок с удобными широкими лямками, от которого тут же потянуло густым и вкусным колбасным духом. Сглотнул слюну, рюкзак поставил отдельно, положив на него глаз и решив, что точно махнет чертов футляр-контейнер от противогаза на такую вот вещугу. Дальше чуть не сорвал себе ногти, пытаясь выдернуть с самого дна аккуратный деревянный ящик, неожиданно оказавшийся очень тяжелым. Понял, что не сумеет, стал выкидывать мешающие тряпки, которые оказались куском брезента и парой одеял, на ощупь теплых, шерстяных. Вот сейчас детское ощущение 'клад нашел!' стало еще более сильным.

Под одеялами оказался здоровенный странного вида чемодан - солидный, добротный и неописуемый словами - он как раз и мешал ящик деревянный дернуть. Не без труда, крякнув от натуги, вывернул этот чемодан и поставил его к рюкзаку. Только собрался раздербанить кучу всякого разного добра и, наконец, подтянуть наверх таинственный деревянный ящик с приклеенным сверху листом, исписанным типографским готическим нечитаемым шрифтом, как прямо из под рук высыпались сверкающей струйкой латунные патроны, до того таившиеся в неприметной зеленой сумке. Подхватил один, удивился - пулька была непривычного вида, тупорылая и сам патрончик хоть и походил на виданные раньше, но явно отличался от всего, ранее менеджером виденного.

И тут же вздрогнул, услышав незнакомый голос, сказавший радостно 'Рот фронт, камарад!' Понял, что верно подоспели те, кто по машине стрелял и сильно огорчился - делиться придется. Делиться не хотелось категорически.

Высунулся из-за машины. Точно, двое незнакомых - один молокосос кукольного вида, второй матерый жучара. Молокосос - явно офицер - радостно лыбится и держит на уровне головы сжатый кулак, такое, если Лёха не ошибался, означало у спецназа 'Замри'.

Но паренек этот не походил на спецназ и потому потомок только кивнул ему головой и оповестил стоявшего тут же Семенова, что нашел ружье и патроны. Дояр ничего не ответил, вместо него полез с вопросами второй незнакомец - жилистый въедливый даже внешне мужик. Его интересовало - может ли это ведро прострелянное ехать. Ну чудак, одно слово - сам без глаз что ли? Любому же ясно, что таратайка свое отъездила, о чем Лёха тут же и поведал в доступной для понимания форме.

Радость у кукольного командира увяла, кулак он опустил и уже спокойным голосом сказал, что машину надо откатить сейчас же подальше в лес, а не разводить тут на виду ярмарку - барахолку. Спорить с этим не приходилось, это менеджер признал сразу. Переглянулся с командиром, тот мотнул головой, чтобы Лёха взялся за руль и, соответственно, рулил. Остальные быстро закинули второй труп назад, ухватились за авто, приготовившись толкать.

Потомок аккуратно отпихнул тяжеленного и словно оставшегося без костей мертвого водителя, так, чтобы не замарал Лёхе одежку своей кровищей, взялся за руль, таки тут же испачкав ладошки в вязкой и липкой крови, которую на черном рулевом колесе не увидел, а забрызгано было густо - и вывернул в нужную сторону. На тихое 'раз - два - взяли!' раскачали и стронули с места тяжеленный этот агрегат. Но катилась машина тяжело, трудно и пока оттартали поглубже в лес - чтоб хотя б дорогу не видно было - употели. Только тут Лёха спохватился, что придется за вещами, выдернутыми из багажника бежать, но хитро ухмыльнувшийся Жанаев подмигнул ему узким глазом и потомок успокоился - пока он тут брезгливо тыркал превратившегося в мешок с водой водителя, бурят запихал все обратно в багажник, сообразил.

- Какие у вас планы? - тем временем спросил игрушечный командир у Семенова.

- Мы выполняем приказ командования - доставить к своим этого старшину ВВС - кивнул невозмутимо на Лёху дояр.

- Вот к своим вы его и доставили. Поступаете в мое распоряжение - приказным тоном сказал юнец.

- Вы не полномочны отдать такой приказ, товарищ лейтенант - спокойно и даже где-то философски заметил Середа.

- Полномочен - парировал молокосос, оказавшийся лейтенантом.

- Отменить приказ имеет право только командир - или начальник, его отдавший, либо вышестоящий прямой начальник. Вы в нашем случае не являетесь прямым начальником - тем же рассудительным тоном пояснил артиллерист.

- Если военнослужащий, выполняющий приказ, получит от старшего командира новый приказ, который помешает выполнить первый, он докладывает об этом начальнику, отдавшему новый приказ, и в случае подтверждения нового приказа выполняет его. Это если вы решили Устав цитировать. Я вас слышал, предыдущий приказ понятен, в настоящий момент я здесь старший командир - усмехнулся молокосос. Середа открыл рот, желая продолжить светскую беседу, но сказать ничего не успел.

- Эта, мужики, хватит пар пускать, нам нужна ваша помощь, у нас двое тяжелораненых, а машину взять не вышло - хмуро буркнул жилистый.

- Военнослужащий в целях успешного выполнения поставленной ему задачи обязан проявлять разумную инициативу - глянув на Семенова пошел на попятный Середа.

Лёха только глазами захлопал. Совсем недавно ходил в кино, там как раз бондарчуковский фильм шел и в подобной ситуации советский офицер и по совместительству герой-любовник враз застрелил засомневавшегося в его командирскости постороннего морячка. А тут даже за оружие никто не схватился и разговор велся спокойно. Игрушечный лейтенантик в отличие от практичного Лёхи стал что-то смотреть в салоне. А вот менеджер тут же снова полез в багажник. На этот раз все прошло куда быстрее, потому как и Семенов и Жанаев помогали, а вот Середа что-то с лейтенантиком возился. Когда гора груза была разложена у машины, Лёха обратил внимание на то, что и артиллерист и лейтенант увлеченно рассматривают что-то, видимо вытащенное из кожаного портфеля, что стоял у их ног. И больше всего это что-то было похоже на карту. А жилистый, суконец, тоже в багажник лазит - и вроде как этак по-хозяйски.

Тут до Лёхи дошло, что ситуация осложнилась. Хоть он в армии и не служил, но дисциплинка в фирме имелась и ее служивший раньше манагер из соседнего отдела ругал куда как более жесткую, чем в армии. То есть теперь они попали под начало этого фарфорового красавчика только потому, что у лейтенантика этого звание выше. И значит теперь командовать будет этот малолетка.

Такой расклад потомка озадачил и обеспокоил. А еще впридачу Семенов вроде как свое выполнил - сбагрил проблему старшему. Оно бы и ничего, но проблемой был сам Лёха и такой подход отдавал излишне личным делом.

- Как же вы вдвоем двоих тяжелораненых перли? - негромко спросил Семенов жилистого мужика.

- Нас больше было. Двое пару дней назад без вести пропали. Да к тому же заболел один из наших. Лихоманка какая-то привязалась. Так что у нас один тяжелораненый, а другой - заболевши - так же хмуро отозвался мужик.

- Хотели, значит, машину захватить и на ней дернуть? - показал понимание ситуации Семенов.

- Ага.

- Хреновая у вас засада получилась - заметил дояр.

- Да немец ушлый попался, вишь с каким иконостасом сидит. Еще той войны, видать, хватил. Мы деревце на дорогу свалили, вроде как ветром рухнуло, так сообразил сволочь сразу. С маху ухитрился проскочить, битая волчара.

- Понял, как они проскочили, так и пошло все наперекосяк. Хорошо - вообще не ушли.

- Во-во! - согласился жилистый, вытягивая тяжеленный деревянный ящик.

- С харчами у вас, похоже, неважнец? - проницательно заметил Семенов.

- В корень глядишь, прям Илья - пророк - невесело улыбнулся жилистый.

- Бендеберя, вы там закончили? - раздался приглушенный голос лейтенанта.

- Никак нет, много тут всякого.

- Давайте быстрее, нам еще до ребят добраться надо, пока не стемнеет совсем уж - поторопил юнец-командир.

- Строгий? - вполголоса, как-то по-заговорщицки спросил Семенов.

- Правильный. И толковый - не принял тон мужик с самозарядкой.

Семенов переглянулся с Жанаевым. Обоим как-то сразу в голову пришло, что пока невелики успехи у этого толкового лейтенанта - войско подрастерял, жратвы нет, с патронами похоже - тоже швах - красно-коричневые подсумки для магазинов к СВТ у мужика сухощавого не отвисали грузно, как бы им полагалось, если б они были набиты патронами, да и мешок с запасным диском на поясе у командира подпрыгивал при движении достаточно легко. Ну и засада прошла по-утырски, немцев не до конца завалили, да и машину покалечили. Нет, пока полностью доверять правильному лейтенанту ни Семенов, ни Жанаев не собирались. С другой стороны - раненого не бросил, это ему в плюс, и головой ради своих подчиненных готов рискнуть - тоже в плюс.

Впрочем, хотя Лёха это все и понимал, а все же как дальше с лейтенантиком дела пойдут - одному богу ведомо. Возможно.

- Старшина, вы умеете колеса снимать? - услышал Лёха вопрос, повертел головой в недоумении. Потом сообразил, что старшина - это он сам и есть. Откликнулся, сообщив, что вообще-то - да, умеет.

- Тогда давайте, снимите пару - велел лейтенант и тут же о чем-то заспорил с Середой. Судя по приглушенным отрывкам разговора - весь спор был о том, где это находятся бравые окруженцы. Артиллерист, как оказалось, карту тоже читать умел и потому обладал своим мнением.

Недоумевая, зачем летехе запонадобились колеса с автомобиля, Лёха подобрался к тачке с домкратом (у отца на 'Жигулях' такой же был почти), нашел подходящий гаечный ключ и принялся за отковыривание колес с таратайки. Это дело было ему знакомо - его отец несколько раз заставлял сына переставлять колеса с одного места на другое, чтобы, дескать, протектор истирался равномерно. Ну, вот и пригодилось. Скоро машина перекосодрючилась еще больше, улегшись на брюхо. Вид у нее теперь был совсем сиротский.

Трое потрошителей багажника разобрались с тем, что в нем лежало. Лёха с грустью слушал их разговоры, не без основания полагая, что чертов лейтенант вместо веселого копания в свалившемся с неба кладе всучил ему не шибко радостную работенку.

- Это что в этих банках - донесся до его ушей вопрос Семенова.

- В этих у немцев хлеб консервный.

- Заливаешь, ефрейтор!

- Спорим - хлеб? Мы и такое уже едали. Оно невкусное, но брюхо набить можно. Точно говорю - хлеб.

- В жестяной банке?

- Точно так. В жестяной.

- Снял я колеса - сказал Лёха лейтенантику, кося глазом на разгребающих сокровища сослуживцев. Душой он уже был там, с ними. Берёзкин оторвался от карты, почесал подбородок, покрытый еще детским пушком и приказал:

- Спустите камеры, разбортируйте колеса и камеры покомпактнее сложите. И насос не забудьте.

- Я извиняюсь - а зачем? - удивился невоенный человек Лёха.

- Когда выйдем к своим, я с вами позанимаюсь строевой подготовкой, а то смотреть на вас страшно и слушать вас жутко. Я слышал, что там, где начинается авиация, кончается дисциплина, но удивлен тому, насколько поговорка верна. Вы что, Уставов вообще не читали?

- Эээ... читал, тарищ летент! - отчетисто и по-военному рявкнул тихонько менеджер.

- Тогда мне совсем непонятно, почему вместо выполнения приказа вы вступаете в дебаты. Исполняйте! Кру-гом!

- Есть - удивленно сказал потомок и поплелся выполнять темный приказ. Сначала-то ему казалось, что новодельный командир собирается какую-то телегу спроворить, но видно что-то другое у того было на уме.

- Вы и поворот делаете через правое плечо - горестно вздохнул сзади лейтенант. По тону выходило, что уж лучше бы Лёха ему на сапоги высморкался. Менеджер понял, что с этим юнцом каши он не сварит. И ведь повернулся-то он правильно, так во всех виденных им сериалах поворачивались!

Воздух из камер менеджер спустил быстро, а вот с разбортовкой дело не заладилось, чертовы покрышки словно живые не выпускали из своей внутренности чертовы камеры. Особенно мешало то, что за машиной продолжали обсуждать всякое интересное. Потом стало полегче, лейтенант заявился и туда, и напомнил, что им тут не Эрмитаж и пора с экскурсией кончать, а упаковывать все ценное и двигать дальше, время поджимает. Разговоры смолкли и лейтенантик вернулся к Середе, который копался в портфеле. Оставалось слушать только их беседу.

- Замечательно, что вы по-немецки читать умеете и разговаривать - с уважением сказал командир, когда артиллерист вкратце и бегло почитал, что за документы в этом портфеле, оказалось, что парочка убитых немцев скорее всего - железнодорожники, потому как в портфеле были приказы и распоряжения на восстановление ближайшей ветки железной дороги, какие-то уведомления и предписания на ремонт оборудования и привлечение местных жителей, сметы, расчеты необходимых материалов и прочее в том же духе.

Середа уже привычно собрал с трупов документы и лейтенант даже как-то испуганно охнул, когда артиллерист сообщил, что парочка была сотрудниками некоей организации Тодта.

- Ничего себе, названьице! Тодт - это же по-немецки - смерть? Организация Смерти? - как-то не по-командирски удивился лейтенант.

- Не, смерть - это дэр Тод! А тут лишняя Т стоит. Не знаю, как перевести. Думаю, что это опять нам тыловая сволочь попалась. Мы тут недавно двоих велосипедистов угомонили, так те тоже были в какой-то другой форме, не той, что пехота и танкисты таскают, тоже с повязками такими броскими. А в их удостоверениях было написано, что они не солдаты, а сотрудники. И у этих так же, только форма опять другая - лекторским тоном заявил Середа.

- Повязки уж больно солидные, явно не простые птицы были - буркнул пыхтящий над непокорными покрышками Лёха. Фильм про Штирлица так и стоял перед глазами и хотелось думать, что и здесь не какую-то дрянь упокоили, а солидных, добротных и важных фашистов.

- Черт их знает, может и так. Иконостас-то у водителя солидный.

- Больно уж награды маленькие - с сомнением заметил Середа.

- Ну, это-то просто. Я в газете фото видел - у их дипломатов такие же маленькие на фраках награды были. То ли копии, то ли дубликаты для рабочей одежды. Сами-то ордена небесь дома лежат. Да и с бревном у нас не получилось - два раза получилось хорошо, а этот нас перехитрил, тертый калач - сказал лейтенант.

- Вы так три раза засаду устраивали? - удивился Середа, попутно пролистывая оставшиеся документы.

- Ну да. Кушать-то хочется. И наносить урон врагу тоже нам полагается. Правда, второй раз оказался бронетранспортер, а там солдат битком - как стали выпрыгивать, словно тараканы. Мы не решились стрелять, они бревно утащили в канаву и дальше поехали - признался Берёзкин.

- А, да, их броник - вещь неприятная, довелось нам с таким корячиться - согласился Середа. Лейтенант посмотрел на артиллериста с уважением, но спросить не успел - Лёха в очередной раз упустил чертову камеру и прищемил себе палец краем покрышки.

- Помог бы кто! - тихо возопил потомок.

Лейтенантик и помог. Вдвоем получилось куда ловчее, правда перемазались в тальке, которым камеры были плотно пересыпаны.

- Тащ летенант! Тут у фрицев примус походный нашелся! Может бензину возьмем? Канистра у них есть - высунулся из-за машины ефрейтор.

- А унесем?

- Своя ноша не тянет! А в отличие от костерка от примуса ни дыма, ни света.

- Ну, давайте!

С канистрой, на которую и Лёха и Семенов покосились с неприязнью, груза оказалось много. К тому же еще и свой был, потому пошли тяжело навьюченными, хорошо еще, что и лейтенант не кочевряжился. Тоже взял, что мог, булькающую канистру тащили, меняясь, она самая тяжелая и неудобная получилась. Перед самым выходом еще проверил новоиспеченный командир оружие с боеприпасами. Как ни мялся дояр, а патронов выдал и мужик с СВТ, не скрывая радости, набил все четыре магазина, сделав это шустро и аккуратно. Себе Берёзкин забрал немецкий карабин, чем порадовал менеджера, который с удовольствием закинул на спину куда более легкий чехол с красивым трофеем, ссыпав по карманам три десятка патронов с тупоголовой пулей. Почему-то лейтенант этот карабин не оценил. Ну и отлично! Мелочь, а все же полегче стало. Двинули по дороге, уже не очень опасаясь и не цепочкой, а скорее попарно.

- Морщился лейтенант, когда наш бурят у немцев одежу-обужу снимал, а не сказал ничего - тихонько сказал, улучив момент, Семенов шедшему рядом с ним ефрейтору. Лёха навострил уши.

- Это да, пообтерся командир. Вначале-то сложно с ним было. Даже курево с харчами брать не разрешал, мародерство, дескать. Трофейные команды, дескать, должны собирать и учитывать. Трибунал, дескать - тихонько ответил, посмеиваясь, жилистый.

- И как вы его убедили?

- А Чемодуров, стрелок наш, немецкий ручной пулемет приволок после боя. Не пулемет, игрушка. Ну, сам понимаешь, лишних пулеметов не бывает. Смотрим - у лейтенанта глаза разгорелись. У нас на тот момент один дегтярь всего остался. Маловато.

Семенов понимающе кивнул головой. Лёха теперь и сам с этим был согласный, понимал, что пулемет - это вещь, слушал внимательно дальше.

- И из пулемета лента торчит. И патронов в ней - десятка полтора, не больше.

- Курам на смех!

- Во-во! А Чемодуров - он такой, вроде простой, как три копейки, а с пониманием человек был, толковый. Говорит лейтенанту, дескать, там патроны были и много еще чего всякого. Меня позвали. Пошли смотреть. А чего смотреть - наливай, да пей. Они толком и окопаться не успели, весь расчет и валяется.

- Оба? - просто из вежливости и для поддержания разговора спросил Семенов.

- Не, трое и комод их четвертым. У них трое при пулемете. Лейтенант объяснил, он их бумажки потом два дня со словарем читал, кумекает помаленьку, не как этот ваш однорукий, но петрит чутка. Вот и прочитал, что один - стреляет, второй подает ленты, а третий таскает патроны и ленты набивает. И командир ихнего отделения тоже рядом - цели указует, потому как пулемет - основная ударная сила - важно, как и подобает знатоку, ответил мужик с СВТ.

- Ишь как! А дальше что?

- А дальше как по маслу. Сначала, понятно, ленты собрали и коробки под них. Потом, понятно, ЗИП - он в такой кожаной сумке был. Труба такая жестяная, вроде футляра - а в ней ствол запасной. Рукавица какая-то странная - потом оказалось - ствол менять у фрицев положено прямо во время стрельбы, вот эта рукавица, чтобы не обжечься. Забрали и рукавицу. Чемодуров толкует - дескать, неплохо бы и у остальных дохлых фрицев патроны забрать, лишними-то не будут.

- Не возразишь!

- А то ж! Лейтенанту крыть нечем, собрали патроны, когда автомат немецкий с их отделенного взяли - уже и не спорил и не запрещал...

- Коготок увяз - всей птичке пропасть, ага - усмехнулся дояр.

- Во-во. Собрали и патроны. Он рукой махнул, не стал спорить, когда и фляжки позабирали - наши не все с фляжками были. Стеклянные, бьются ж. А жара, пить охота.

- Оскоромились, значит.

- Оскоромились. А потом прибегает к нам комиссар, политрук ротный, увидел автомат немецкий - загорелся. Подарили ему, обрадовался, как дите малое. Ну а на следующий же день Чемодуров фрицев подловил - они видать, звук-то услыхали, подумали, что свой пулемет, подставились. Ну он их на кулису и вштырил, как шли, так и легли рядком. А ранцы ихние мы поодаль нашли - продолжил ефрейтор.

- С ранцев поди и пошло? Не с мертвецов же, вроде как и можно?

- В тютельку. Ну а потом снабжение еще хуже стало, растрепали нас, пошли на подножном корме. Так что пообтесался лейтенант, пообвыкся.

- Как жеж это по звуку определять, что стреляет? - не удержался Лёха.

Дояр и жилистый всерьез удивились.

- Да просто. Ухами слушать - и все понятно - ответил Семенов.

- И как слухать?

Опытные переглянулись.

- Вот СВТ, к примеру бахает так протяжно. Плавно так стреляет. Бдымм-дыщщ-дзинь. И тут же считай - опять. Самозарядка жеж.

- Дзинь - это когда гильза вылетает - кивнул головой Семенов.

- А немецкий карабин - пенг! Разница четко заметна!

- Вот бы не подумал!

Тут оба матерых как-то потупили глазща и присмирели. Лёха увидел совсем рядом рассерженного лейтенанта, который очень неприятным тоном заявил:

- Опытные бойцы, а базар, как на рынке! Разговорчики отставить, темпа прибавить, ползете, как вошь по струне и шумите как паровоз, черт возьми! И по сторонам глядеть, не у тещи на блинах! Ясно?

- Так точно!

- Ну так поторопитесь!

Дальше уже шли молча, темп лейтенант с Середой задали быстрый, только ногами перебирай. Ну и груз стал сказываться, присмирели.

Дошли как по нитке, никого по дороге не встретив. Лагерь у новых знакомых был не шибко ухоженный, так, сметан на скору руку. И лежало там двое, при виде которых поскучнели и Семенов и Середа и Жанаев. А глядя на них, и менеджер за компанию поскучнел. Было отчего.

Собственно лагеря-то и не было - под здоровенной елкой опять же на нарубленном лапнике лежали два человека, да чуть поодаль кучкой свалены были три или четыре сидора, накрытых сверху плащ-палаткой. Лёха почувствовал странный, тяжелый запах, который шел из-под ёлки. И кровью и гнилью какой-то и тухлым мясом вроде и - сильно - говном. Честно говоря ему не очень захотелось туда соваться.

- Тарищ летенант, пока еще чутельки светло - надо бы ужин приготовить, да в харчах разобраться - намекнул очень тонко Семенов.

- Из вас в медицине кто-нибудь разбирается? - спросил Берёзкин.

Семенов пожал плечами, глянул на Середу. Тот тоже пожал плечами, посмотрел на Лёху. Потомок решил соригинальничать и развел для разнообразия руками. Все вместе уставились на бурята.

- Корова, овца лечил. Веретинар порошка давал. Дочка, жена лечил. Фершал порошка давал. Раненый - не лечил - исчерпывающе доложил о своих успехах в медицине Жанаев.

- Тогда так поступим. Вы назначаетесь старшиной группы - указал пальцем в грудь Семенову лейтенант.

- Так точно - негромко отозвался дояр.

- Сейчас разбираете продукты, готовите горячую пищу на весь личный состав. Желательно употребить скоропортящиеся и наиболее тяжелые по весу, но малые по калорийности продукты. Вы - глянул лейтенант на Середу - поможете разобраться с тем, что у немцев за продовольствие. Когда закончите - разберитесь с немецкой аптечкой, возможно там будут годные для нас медикаменты. Вы и вы (взгляд на Лёху и бурята) - помогаете готовить ужин, потом обустраиваете места для ночлега. Вопросы есть? Нет? Тогда выполняйте - и отошел к раненым своим, присел, стал что-то тихо им говорить.

- Ужин! Какое прекрасное, емкое и задушевное слово! - весело заявил артиллерист, потягиваясь.

- Ладно тебе, давай разбираться, что готовить. Горячего да жидкого хочется до дрожи в коленках - вернул его на грешную землю Семенов.

- Да раз плюнуть и растереть! Тем более у нас примус есть! Что вы там у фрицев награбили? Эх, надо было с машины аккумулятор взять, было бы у нас совсем культурно - заявил повеселевший Середа, вытягивая из кармана фонарик и подсвечивая себе синим светом, благо Жанаев уже развязал узлы, сделанные из одеял и брезента.

Бурят с деловым видом привычно пошел драть лапник и ветки для лежбища, а Лёха почуял, что его сейчас палкой не отгонишь от груды всякого трофейного добра.

- Тушеная говядина, 90 порций - прочел артиллерист надпись на крышке того самого деревянного ящика, что так и не выдернул из багажника Лёха.

- Это тогда пока отставить - заметил дояр.

- Легкий он, чего-то - возразил Середа и открыл крышку.

- Надули?

- Ну да, сволочи. Тут что-то разное, но не говядина. Ладно, сейчас почитаю, черт, видно плохо.

- Погодь, давай так сделаем - ты значится примус разожги, мы с Жанаевым воду подогреем пока, а вы с Лёхой тут разберитесь - он пущай над тобой брезентуху подержит, а ты почитаешь, под брезентухой можно и без фильтра светить - решил Семенов.

- Не голова у тебя, а Дом Советов - уважительно заявил артиллерист. Лёха, стараясь не выдать своего удивления, взялся разворачивать скатанную в тугой рулон брезентуху, бывшую совсем недавно откидной крышей у немецкого автомобиля - кабриолета, и у него на глазах Середа из аккуратного дырчатого цилиндра соорудил какое-то приспособление, что-то продул, вроде как воздуха туда подкачал, потом Семенов чиркнул зажигалкой, прикрывая огонек грубой ладонью и пыхнуло - сначала оранжевым коптящим огнем, а потом через некоторое время - шипящим синим огоньком, действительно дававшим мало света и почти незаметным даже сблизи, но явно - очень горячим. Семенов деликатно забрякал котелками и забулькал, переливая воду из фляг.

Лёха за это время ухитрился свернуть брезент в некое подобие неряшливого чума.

- Фигвам. Индейское жилище - сказал Середа странно знакомую фразу и полез внутрь. Лёха последовал его примеру, не без основания опасаясь, что без поддержки это сооружение схлопнется и завалится. Вот и стал служить каркасом и подпоркой.

- Поглядим, поглядим. Что у вас тут в ящиках - пробурчал артиллерист и аккуратно вывалил все в общую кучу. Сверкнуло стекло нескольких бутылок, посыпались какие-то пакеты, коробочки и банки. Ребристая бутылочка с странно знакомой надписью на этикетке бросилась в глаза потомку.

- Фанта! Вливайся! - ляпнул неожиданно для самого себя менеджер.

- Что? - оторвался Середа от изучения другой бутылки - прозрачного стекла и с бесцветной жидкостью внутри.

- Ээээ... Лимонад нашел. Ну типа как лимонад. Газированный напиток. Сладкий - пояснил немного растерянно Лёха.

- Может и с этим разберешься? А то тут все по - французски накорябано - не без подначки предложил артиллерист.

- Может и разберусь - парировал потомок, принимая в руку теплую бутылку.

- Смотри - ка и впрямь лимонад немецкий - удивился тем временем Середа, почитав надпись на этикетке Фанты.

- А то я врать тебе буду. В этой бутылке - вода - скромно, но весомо, как и подобает настоящему мудрецу заявил потомок. Он уже не так удивился, увидев на бутылке опять же знакомую надпись 'Эвиан'. Вода именно этой фирмы все время стояла на столе у главбуха. Впрочем, удивление уже немного прошло, вспомнился и 'мерседес' и 'хенесси'. Ну, заслуженные фирмы, старые, с историей. Хотя, конечно, немного неожиданно увидеть хорошо знакомое тут.

- Что? Простая вода?? - очень сильно удивился варвар и азиат Середа.

- Ну.

- И не минеральная, не газированная?

- Неа. Обычная вода. Питьевая.

- Во дает Европа. Хлеб в консервах, вода в бутылках. Нет чтоб, мясо. А тут что? - уже как к эксперту обратился хохол к менеджеру.

Лёха подавил желание почесать затылок. На консервной банке была корова. А вот надпись 'kondenseret mælk' как-то мало что давала для понимания. Но ударять лицом в грязь и ронять тот маленький авторитет, что только что получил - страшно не хотелось. Потянул время, читая дальше. Взгляд зацепился за 'med sukker'. Прикинул, что похоже по звуку на английское 'сосать'. Значит не тушонка, ее не сосут. Что ж за язык такой убогий, интересно? 'Danmark'. Дания, что ли?

- Сгущенное молоко - пафосно, словно игрок в 'Кто хочет стать миллионером?' заявил Лёха.

- Тоже хорошо. А тут, наверное, рыба - предположил Середа, протягивая желтую плоскую баночку. Ясен день, рыба. Вон даже на крышке выпукло так выдавлена рыба - с хвостом и чешуей.

- Понятно, 'sardiner i olje', так, а тут 'Norge'. Сардинки в масле. Норвежские.

- Кучеряво живут, суки. А ты, знаток! - признал сержант Середа.

- Люблю повеселиться, особенно - пожрать, двумя - тремя батонами в зубах поковырять - ляпнул старый баян потомок.

- Брат! Мы с тобой одной крови, ты и я! - ответил растроганный сержант опять же странно знакомой фразой.

Дальше, уже без особого удивления Лёха нашел в куче немецких припасов две упаковки с знакомой надписью 'Knorr', который 'Кнорр - вкусен и скор', коробочку с 'Maggi'. Остальное большей частью ассоциаций не вызвало, кроме трех банок советской тушенки из конины. Посмотрел 'Кнорр' - ну точно, сухая суповая смесь, а еще в коробочке другой какие-то кубики твердые, которые переводчик уверенно назвал 'бульонными'.

- Что нашли? - сунул в сокровищницу голову Семенов.

- Воду в бутылках, французскую и лимонад!

- Им что тут, ЦПКО? На променад приехали? - вспомнил дояр свои увольнения на срочной службе и лимонад в парке.

- Европа, одно слово - отозвался ехидно Середа.

- Ну - ну, будет им прогулка, нагуляются вдосыт, суки. А еще что есть?

- Вот молоко сгущенное и бульонные кубики.

- Это к месту, больным в самый раз. И воду давай. Не хватало нам еще бутылки на горбу таскать, и так хрен пойму, как все волочь, с двумя ранетыми считая - сказал Семенов, подхватывая банку с коровой на этикетке.

- А кубики?

- Кубики погодят пока. Они легкие. Для супца бы что другое. Вон в той банке что?

- В этой - хлеб. Так и написано на крышке - 'Brot'.

- Кочума! А в той?

- В этой сосиски соево-кукурузные. Не знаю, годится ли суп варить. А вот на этой - какое-то SKG, откроем, а? - предложил Середа.

- И куда потом эти сосиски кукурузные девать будешь, ежели они в этой банке тоже? Нам супчик нужен! Ладно, открывай! - азартно согласился Семенов.

Из открытой банки пахло вроде свининой, но походило это не пойми на что. Попробовали по кусочку. Желе-не желе. Лёхе подумалось, что это мясной пудинг, да и то только потому, что сроду мясного пудинга не пробовал и решил так чисто гипотетически. Но тут Середа уверенно сказал:

- Та мізки це свинячі. Ну то есть мозги это свиные. Ничего, вкусно.

Лёха рефлекторно хотел сплюнуть пережеванный кусочек, но глянул на товарищей - и воздержался. Ничего ужасного в чужих мозгах оба не увидели. Вроде даже довольны. Прямо зомби какие-то. Разве что Семенов выразил явно в тон артиллеристу удивление, что на такую ерунду потратили фрицы хорошую и дорогую жестяную банку.

- Вот и понятно, чего это они к нам полезли - вывел вывод хохол.

- И чего?

- Да сам гляди - жрать им нечего, вот с чего! Любое дерьмо консервируют! Сосиски ячменно-ячневые, але как их там, чертей им в печенку! И в банке! Вон жижи сколь - аж плещется - тут он потряс злосчастную консерву и там действительно заплескалось.

- Ладно, мозги так сжуем, что в суп-то кидать?

- Да кидай все подряд, горячее отлично пойдет. Хотя бы и эти сосиски ихние.

Семенов хмыкнул с сомнением, но согласился. Тащить на горбу консервы с такими эрзацами ему тоже не хотелось. Что бы там ни было, а завтра придется расставаться с чем-то из имущества. Просто потому, что не утянуть все.

Потому супчик получился сразу сказать - странным. Но в лесу, перед переходом и на безрыбьи - хлебово это пошло на ура. И разведенное в воде молоко сладкое - тоже раненым прижилось. Лёха не полез туда к ним, но лейтенант вернулся с пустым котелком, так что вывод напрашивался сам.

Разобрались с немецким имуществом, чемодан чудовищный взломали. Найдя там белье, носки, козырный фонарик, для которого не требовалось батареек - надо только было на ручку нажимать, а внутри была динамо-машина. Колоду карт лейтенант было собрался выкинуть, но Середа вступился, уговорил. Нашлось и для бритья много всяких пустяков, что в общем было неплохо.

Потом оторвались от разбора трофеев, распределили время караула и завалились спать, утром вставать рано. Перед отбоем еще новоиспеченный старшина быстро проверил - сколько в группе оружия и боеприпасов. Со всем этим брезентом спать стало куда комфортнее и ночь прошла уютно даже.

Боец Семенов.

Сон, приснившийся бойцу перед самым пробуждением, был какой-то нелепый и потому неприятный, хотя вроде как дом приснился. Открыв глаза, Семенов еще некоторое время шевелил губами, продолжая убеждать жену, что боров Борька никак не мог опороситься. С другой стороны при этом он сам знал, что в загоне с боровом откуда-то взялось три подсвинка, что совсем запутывало дело. Прогнал остатки сна, мимолетно попеняв себе, что мог бы приснить что-либо поприятственнее, а не глупые разборки на тему не пойми откуда взявшихся подсвинков, которые в хозяйстве, разумеется, пригодятся, но... Тут остатки сна улетучились полностью и красноармеец забыл, что ему там снилось, как это обычно и бывает утром.

Забот у него был полон рот, как и полагается рачительному старшине, на которого свалилось несуразное подразделение и куча всякого добра. Еще ночью, сидя свое положенное время часовым, чуть совсем голову себе не сломал, думая над простой, в общем-то, вещью. Всего один человек может тащить на себе самое большее два пуда груза. Это - чтоб и пройти сколько-то прилично и не сдохнуть по дороге. А оба раненых весили самое малое пуда четыре каждый. Да оружие тянуло пуда на два. А в группе было всего - навсего четыре здоровых бойца, да командир, да раненый легко Середа. И получалось, что при полной нагрузке ничего толкового кроме раненых и оружия просто-напросто не утащищь. Даже жратву. А бросать все нажитое непосильным трудом страшно не хотелось, кушать-то хочется всегда, как говаривал сержант Драгунский. Это соображение мешало думать, не получалось так двигаться к своим. Только если перекатами - отнес раненых, вернулся за остальным. Но тогда очень медленно выйдет. И опять же будет перерасход жратвы, которой и так не возы в обозе. Прямо хоть снова на большую дорогу иди машину брать в трофей. Так обратно - грузовик уже нужен, в легковушку не влезть всем.

Лейтенантик сидел, дежурил, ухитряясь при этом чистить свой карабин и держа под рукой на всякий случай мосинку. Глянул на проснувшегося, кивнул, показав, что заметил шевеление. Остальные пока еще дрыхли, похрапывая и посапывая на разные лады.

- Доброе утро, тащ летенант - не вполне по уставу, но дружелюбно приветствовал начальство Семенов. Начальство в ответ кивнуло, не возразив против неуставного приветствия. То ли не поняло, что так боец показывает некую свою независимость, то ли решило не обострять ситуацию.

- Посчитали имущество? - тихо поинтересовался командир.

- Посчитал. Как ни считай - все-таки все не унести. Разве что туда-сюда сновать челноком - ответил красноармеец.

- Значит, будем выбирать что нести, а что бросить - пожал плечами лейтенант.

Ну да, хорошо ему так говорить, бросить. Бросить-то оно просто. А потом как раз брошенного и не хватает.

- Вы запишите основное - оружии, боеприпасы, амуницию, снаряжение - проще разобраться будет - посоветовал Берёзкин.

- Так у меня ни бумаги, ни карандаша - развел руками боец.

- Не вопрос, держите - вынув из своей кожаной командирской сумки тетрадку и карандашик 'Тактика' ответил лейтенант.

- Сейчас сделаю. Разрешите вопрос?

Лейтенант, увлеченно и сосредоточенно собиравший затвор карабина, кивнул.

- Как считаете, далеко нам до фронта идти?

- Километров 150 - 200. Возможно больше - хмуро отозвался спрашиваемый.

- Почему вы раненых с собой тащите?

- Одного раненого тащили, Усов недавно обезножел - лейтенант помолчал, детали тем временем под ловкими пальцами словно сами собой сложились в затвор с гнутой рукоятью, потом аккуратно, с тихим щелканьем затвор встал на свое место. Берёзкин загнал в магазин винтовки обойму, поставил на предохранитель, вытер тряпкой руки.

- Мы хотели Половченю пристроить местным. Село выбрали такое, богатое, черт его дери. Даже самого его убедили, хотя очень ему не хотелось к гражданским, из-за его раны... Ну отправил ребят на разведку. А они вернулись - молчат. И мрачные. Спрашиваю - что?

А оказалось, что немцы за помощь красноармейцам гражданских просто вешают. Вот и в этом селе у фельдшерицы трое раненых бойцов и командиров Красной Армии было на лечении. Их пристрелили, а ее в назидание повесили. Прямо как была - в белом халате. В самом центре села. Я даже не поверил. Оказалось - правда. Но не полагается во время войны так поступать, это не по-военному! Медиков и раненых конвенции защищают! Не понимаю, что такое у немцев случилось - в Первую точно знаю, что не вешали они медсестер. А тут - не пойму, может самоуправство? - он вопросительно посмотрел на бойца.

- Не похоже - пожал плечами Семенов.

- Какие соображения?

- Не держат они нас за людей. (Тут Семенов вспомнил, что лейтенант - тоже явно горожанин, как и Лёха, добавил для понимания). И за скотину не держат. Под себя землю расчищают. И мы тут для них - лишние. Навроде лебеды-крапивы в огороде.

- Почему так решили? - внимательно глянул собеседник.

Тут Семенов вовремя прикусил язык, чуть не брякнув про приключения в плену, где на немецкое милосердие и соблюдение конквенкций этих непонятных нагляделся своими глазами. Вспомнил уговор с Середой, потому постарался вывернуться:

- Видели не раз, как немцы наших пленных гонят. И как кто устал или ранетый - так добивают. Колонна пройдет - на дороге и в канавах трупов полно - не стал распространяться красноармеец. Да и то, начнешь цветасто говорить - сразу ведь спросит собеседник, где и когда видал. Ну и получится, как с той голой Сусанной. Так-то вроде лейтенант - лопух лопухом, малец совсем, но ведь - командир. Значит не так прост, учили его всяким разным штукам. Да и котелок у него варит - вон немецкую винтовку собрал ловко. А вообще - надо бы время улучшить и поговорить всем четверым - что да как было, чтоб впросак не попасть.

- В общем, оставлять раненых можно только там, где народу шляется немного, да чтобы эти сраные немцы не болтались. И да, я прекрасно понимаю, что летчику тут делать нечего и его надо к нашим. Сам такое обеспечивал, было дело. Но своих бросать - никуда не годится и я своих бойцов не брошу. Поднимайте людей, нечего нам тут рассиживаться - подвел итог Берёзкин.

Поднялись быстро, то, что от места с битым автомобилем и парой трупов рядом с ним совсем близко - поторапливало. Середа раскочегарил примус, но завтраком заниматься лейтенант посадил бурята, а сам вместе с артиллеристом внимательно рассматривали доставшуюся карту, приглушенно споря. Семенов новообретенным карандашом писал список имеющегося, старательно выводя круглые неустойчивые буквы.

- Давайте излагайте свои соображение и видение ситуации - сказал прихлебывая заваренный трофейный чай лейтенант. И посмотрел на бурята.

- К своим нада. Фронт догонять нада.

- Понятно. Что вы скажете, товарищ старшина? - тут поднял глаза Семенов, но увидел, что вопрос задан не ему, а Лёхе.

- Сказали уже. Берем раненых и пошли - кивнул на бурята потомок.

- Вы что думаете? - взгляд на Середу.

- Что тут думать, трясти надо. В смысле вариантов всего-ничего. Либо тянем раненых, а все добро кидаем, либо тащим все - то тогда ползем как сопля из носа. Вариант бросить раненых, понятно, не рассчитываю - расставил все по полкам артиллерист.

- Вы, ефрейтор?

Человек с невыговариваемой фамилией брезгливо понюхал непривычный ему чай и заметил:

- Раненых долго таскать плохо. Даже на телеге. Им от этого хреново делается. Кровотечения возобновляются, боль выматывает, забыться не дает. Покой здорово помогает тем, у кого есть возможность самостоятельно выкарабкаться без лечения. Даже серьезные раны, бывает, сами как-то вылечиваются. Кризис пережил - на поправку пошел. Только не мешать. И с Усовым та же песня. Ему бы на печке в затишке отлежаться.

- Вешают за это немцы - напомнил ему лейтенант.

- И милиционистов они уже вооружают из местной сволочи - напомнил Семенов.

- Значит надо искать, где немцы не бывают. Нужно отыскать поблизости село или хутор с нормальными людьми,которым можно доверить раненого и больного. Не везде немцы.

- Если не гнаться за темпом, и делать переходы по 10-15 км в сутки - можно тащить все. Что-то по очереди, захватками челноком и так далее - задумчиво заметил Семенов. Видно было, что он не слишком доверяет местному населению. Немцы за донос наверное какие - то деньги дают, найдутся желающие подзаработать.

- Нет, вшестером тащить двух носилочных - это ужасть. Хоть бы уже второй кое-как ковылял сам,тогда можно раненого сменяясь, волочь. А с учетом возможности нарваться не только на немцев, но и гогуноподобное население... - проворчал Середа.

- Дневной переход по 10 км с переноской сначала груза частью - один остается, а то и все прут обратно. Те кто с раненными сидел - одного берут и несут, до места куда барахло доперли. Те что первые, отдыхают, потом добирают остатки и туда же, если надо потом еще ходка. Плечо от 0,5 до 1,5 км - задумчиво стал прикидывать Берёзкин.

- Вопрос в том что жранья на такой марш не хватит - заметил Бендеберя.

- Значит придется раз в несколько дней ставать лагерем у вкусного места и несколько дней добивать пропитание - поморщился Семенов.

- Но - так до холодов никуда не выйдем - напомнил Середа.

- Относительно таскания раненого. Уж не знаю, как кого учили - мы делали просто: из сваленных стволиков с помощью ремней от галифе вывязываются носилки (в рост раненого, плюс три поперечины внутри прямоугольника), переносят шесть человек. Смена - через сорок пять минут. Раненый обязательно фиксируется к носилкам не менее чем тремя ремнями. Таким порядком человека можно тащить по тридцать км в день по частолесью, чащобам и даже в буреломах - сказал ефрейтор.

- Нас всего шестеро. А раненых - двое. И из добра - не вижу, что выкинуть можно. Разве что тулуп и пару противогазных бачков.А также окровавленное обмундирование заметил с ухмылкой артиллерист.

- Тулуп только цыган сбагривает. И только весной - усмехнулся ответно ефрейтор.

- Обмундирование и постирать не сложно А тулуп ни в коем случае не выбрасывать. Бо штука дельная - заметил Семенов.

- Можно лямки санитарские для носилок сделать. Чтобы вес не на руки,а на плечи шел - заметил Середа.

- Можно, но не имеет смысла. Сначала вроде легче, но потом звиздец. Лучше уж на руках тащить. С каждого конца по гаврику, один в середине несет, с другой строны тоже трое. На человека приходится кило по пятнадцать максимум. Но четверо на носилки надо - покачал головой ефрейтор.

- Ясно. Резюмирую: сейчас собираемся и выступаем, совершая марш в 9,6 километра - вот сюда - и лейтенант показал Середе ногтем место на карте. Тот согласно кивнул. Берёзкин продолжил:

- Относим туда Усова и часть имущества. Возвращаемся налегке и транспортируем Половченю и оставшийся груз. После чего там разбиваем лагерь и производим поиск в сторону дома лесника - вот тут (ткнул пальцем в карту) и этого, назову его хутором, строения. Жанаев и вы, ефрейтор, делаете нормальные носилки, благо мы теперь брезентом разжились, вы, товарищ Семенов со своими товарищами - готовите вещи к транспортировке. Выходим через час. Вопросы есть?

- Вопросов нет - отозвались товарищи.

- Выполняйте.