Четырьмя месяцами ранее

В приемной начальника криминальной полиции Визмара у Сабины было достаточно времени, чтобы подумать о молодом человеке, из-за которого она была здесь. Вообще-то ей было не свойственно предаваться воспоминаниям, но Юлиан однажды сделал ей подарок, о котором она никогда не забывала.

На двадцать четвертый день рождения Сабины восемнадцатилетний парень написал для нее песню и спел ее в присутствии ее родителей и Леи. Это была песня не о любви, боже упаси, просто что-то безобидное, поэтическое. Однако для нее имел большое значение этот его жест, учитывая, что родители всегда дарили Сабине практические подарки: пуловеры и зимние куртки, рюкзаки и зонтики, и однажды даже шерстяное одеяло, словно она была потерпевшей кораблекрушение и искала приюта в доме Малеров.

Ее младшей сестре они напротив исполняли любые желания: сначала уроки игры на фортепиано в Визмаре, хотя каждый раз возить и забирать ее оттуда было не так-то просто, а через несколько месяцев у нее вообще пропало желание заниматься. Затем последовал отпуск в Болгарии, потому что Лея обязательно хотела побывать там. Родители кое-как наскребли все свои сбережения на эту поездку, чтобы принцесса потом сказала, что Болгария показалась ей просто ужасной. И, в конце концов, апельсиновое деревце в качестве комнатного растения, которое с таким трудом удалось достать и которое через полгода завяло без должного ухода Леи.

Как-то раз Сабина выяснила, что Лея находила вдохновение в романах и стихах. Занятия на фортепиано, Болгария и апельсиновое деревце встречались в каких-то книгах, которые читала ее сестра. Родители, которым она все рассказала, назвали ее причуды просто милыми. А если Сабина в драке с вредным одноклассником случайно порвала куртку, они давали ей меньше карманных денег.

Никому из них не приходила в голову мысль, что она тоже иногда хотела подарок для души, никому, кроме Юлиана. Он действительно был единственным человеком в ее юности, который хотя бы на мгновение заглянул к ней в душу и понял, что у нее тоже есть чувства и желания, и что она тоже была ранима. В его песне речь шла о цветке, который раскрывается, только когда никто не видит. Она уже забыла и название и сам текст, но этот жест был незабываем.

Сабина четко помнила, что сказала Лея в конце выступления Юлиана: «Воспевать мою сестру, все равно, что боготворить кактус».

— Ведьма, — четко и ясно сказала Сабина.

Секретарь приемной удивленно взглянула на нее.

— Осталось недолго, — сказала она. — Господин Амманн сейчас освободится.

Мирослав Амманн из Фэрдорфа был год помолвлен с Сабиной, когда ей было пять лет и должно было исполниться шесть. Они познакомились в детском саду, и оба проявили одинаково сильный интерес к экскаваторам из пластика, что и стало основой их отношений. Будучи подростком, он стал нравиться ей все меньше. Долгое время Сабина не могла объяснить себе все увеличивающуюся антипатию к Мирославу, пока не увидела, как он вел себя на спортивном празднике. В том, как он прислуживал начальникам, было нечто раболепное, прямо-таки заискивающее. Он делал больше, чем просто соответствовать, рассыпался в комплиментах, пел громче всех. Немного погодя Мирослав смог подняться в иерархии FDJ на ступень выше.

Однажды она высказала ему прямо в лицо все, что о нем думает. Для покорных людей, которые любят притворяться, нет ничего непростительнее, чем услышать правду о себе. Таким образом, симпатия Мирослава к Сабине переросла во вражду. Позже он пошел в народную полицию, где до 1990 года и заведовал вместе с двумя старшими по возрасту коллегами мрачным полицейским участком на Пёль.

В настоящий момент он занимал довольно высокую должность в криминальной полиции Визмара. Зайдя в его бюро и представившись, она увидела на его лице двоякие чувства. С одной стороны удивление, что она выбрала ту же профессию, что и он, а с другой стороны удовлетворение от того, что он был главным комиссаром, а она "лишь" комиссаром, как будто они вот уже четверть века соревновались друг с другом и он теперь издевательски махал ей рукой с финиша.

— Садись, — сказал он, широко улыбнувшись. — Хочешь кофе?

Он сразу перешел на «ты», что должно упростить разговор, вынуждена была признать Сабина. Она терпеть не могла, когда нужно было строить сложные предложения, только потому что не знаешь как обращаться к собеседнику. Но это была, пожалуй, единственная заслуга Мирослава.

— С удовольствием. Черный, пожалуйста.

— Без проблем. Сейчас будет.

Его тон был не просто дружелюбным, а чересчур дружелюбным. Он даже сам встал, чтобы принести ей кофе и подал ей чашку с почтительностью слуги.

— Могу я еще что-нибудь сделать для твоего хорошего самочувствия? Мы всегда стараемся быть приветливыми с коллегами из других земель.

— Это заметно.

Он остановился рядом со своим стулом и посмотрел на Сабину узкими глазками. Мирослав сильно изменился внешне, носил пуловер 52-ого размера при 58-ом размере фигуры под пиджаком 62-ого размера. Из рта у него пахло картошкой-фри и освежающим спреем для рта, вперемешку с нотками спирта.

— Судя по фамилии, ты не замужем,— сказал он. — Или ты убедила мужа взять твою фамилию?

— Твое первое предположение верно.

— Дети?

— Нет.

— У меня четверо,— сказал он. — И все девочки, представляешь. Старшая в том возрасте, в каком были мы, когда ты дала мне отворот поворот.

Сабина готова была воспротивиться. Дать отставку можно было только тому, с кем до этого были интимные отношения. Но так же как не следует говорить сотруднику банка, в котором хочешь получить кредит, что у него ужасный галстук, так же и здесь Сабина не решилась осадить Мирослава Амманна. Если ему нужны были маленькие победы, ну что же, пусть он их получит. По крайней мере, в данный момент.

— Чего не сделаешь по молодости,— ответила она.

Он казался удовлетворен такой банальностью, наверное, решил, что Сабина признала свою ошибку.

Убедившись в своей значимости, он устало опустился на стул и сказал:

— Ну, хорошо. Чем я заслужил после стольких лет удовольствие, пардон, честь твоего визита?

— Дело Юлиана Моргенрота.

— Моргенрот, Моргенрот... Ни о чем мне не говорит.

Вообще Мирослав Амманн не производил впечатления человека, до которого часто что-то доходит. Указательным пальцем тяжелой, правой руки он медленно набрал фамилию в компьютере.

— Это старый процесс. Даже очень старый. Удивляюсь, что мы его вообще оцифровали. И что дальше?

— Мне бы хотелось узнать о нем побольше. При каких обстоятельствах пропал Юлиан? По каким направлениям велось расследование? Проходили ли допросы?

Указательный палец Амманна парил над клавиатурой как Дамоклов меч.

— Сначала скажи мне, почему криминальная полиция Берлина интересуется этим делом. И вообще, существует служебный порядок.

Сабина могла себе представить, что служебный порядок в жизни Мирослава Амманна имел примерно такое же значение как Книгге для главного портье «Вальдорф Астории».

— Честно говоря, я здесь не как комиссар, а как частное лицо.

Дамоклов меч метнулся вниз, указательный палец завис над клавишей «Escape».

— Прости, но мы так не делаем,— сказал Амманн. — Так может любой войти и потребовать доступ к делу. До чего бы мы тогда докатились?

— Как ты уже сказал, это очень старое дело, официально даже нет преступления. Я же не вмешиваюсь в текущее расследование.

Собеседник Сабины еще раз открыл страницу, чтобы проверить ее слова. И конечно же, он увидел, что дело Юлиана Моргенрота вoобще-то и не было делом как таковым. Было принято заявление о пропаже, и таких было много в те дни и недели после падения стены. Как будто ночью открыли огромный вольер, множество птенцов ринулись на следующее утро за безграничной свободой. А большинство старых птиц напротив лишь на короткое время покидали родные места.

— Думаешь, с ним что-то случилось? — вздохнув, спросил Амманн со скучающим видом. — Здесь написано, что на это ничто не указывает.

Сабина не стала указывать главному комиссару на то обстоятельство, что правда и то, что написано в бумагах не всегда совпадают. Она часто сталкивалась с тем, что доклады имели субъективную окраску, как специально, так и случайно. Хотя криминальная полиция в общем и целом работала профессионально, следователи никогда не были освобождены от личного мнения, в каждом отделе процессы/прецеденты/события имели важное значение. Нехватка времени и сотрудников, а также хроническая усталость довершали общую картину.

В независимости от этого, ситуация на востоке Германии летом тысяча девятьсот девяностого года была очень специфичной. Это было «время между временами». ГДР должно было прекратить свое существование, а вместе с ним и множество учреждений. Они еще продолжали работать, в том числе и народная полиция. Но мысли сотрудников уже были устремлены в будущее. Многие спрашивали себя, что с ними будет дальше, переведут ли их насильно на новую должность, понизят в звании или уволят. В некоторых местах царил настоящий хаос, связь между ведомствами была прервана, процессы не проводились, попадали в архив или терялись при перемещении из пункта А в пункт Б. Политичиские изменения любого рода всегда были лучшим временем для того, чтобы совершить преступление.

— Я бы хотела, чтобы это оказалось не так,— дипломатически ответила Сабина. — Если бы я знала некоторые подробности...

Амманн вздохнул. Отказаться от служебного порядка, видимо, стоило ему невероятных усилий, так же как страстному любителю горячего душа зайти в холодную воду.

— Ну что же, как по мне, то я не против. Видимо пропавший просто мечтал посмотреть мир. Незадолго до исчезновения закончились его отношения с одной молодой девушкой. Вместе с ним исчезли паспорт, одежда и рюкзак. В общем и целом типичная картина, классический дезертир. В этом ты со мной согласна?

Сабина кивнула. Что-то другое, кроме как согласиться с ним, было бы для нее сродни предательству. На первый взгляд обстоятельства исчезновения действительно подходили под типичную картинку любящего свободу подростка, странствующего по свету.

— Странно только, что Юлиан не оставил прощального письма.

— Бессердечно, да. Но и такое уже случалось.

— Может быть не столько важно, что Юлиан взял с собой, сколько то, что он оставил. Что насчет гитары? Она была у него, когда он пропал?

Амманн прокрутил страницу вверх вниз.

— Об этом здесь ничего не написано.

— Его отец говорит, что гитара была его сокровищем, что я могу подтвердить.

Ее возражение не произвело особого впечатления на главного комиссара Амманна. Чтобы изложить насколько тщательно работала народная полиция Пёля, он начал приводить другие доказательства. Тогда рассматривались две основные версии, несчастный случай или самоубийство.

В тот вечер, когда пропал Юлиан, от причала вблизи Кальтенхузена отвязалась пришвартованная там небольшая весельная лодка. Два дня спустя ее прибило к противоположному берегу бухты. Так как стояла хорошая погода, это происшествие показалось загадочным, но никто не связал его с исчезновением Юлиана. Это было поздним летом тысяча девятьсот девяностого года, молодой человек вполне мог доехать на автобусе до Визмара, оттуда добраться до западной Германии и дальше куда угодно в мире. Против несчастного случая говорил тот факт, что согласно сообщениям, море в тот день было очень спокойным. Самоубийство было еще более неправдоподобной версией. Кто будет брать с собой паспорт и одежду, если собирается броситься в море?

Если предположить, что исчезновение Юлиана было как-то связано с лодкой, то напрашивался только один вывод. Если несчастный случай можно было исключить, и Юлиан не покончил жизнь самоубийством, то вполне возможно, что его, живого или мертвого, сопровождал убийца.

— Криминальная полиция большого города сразу во всем видит преступление,— с издевкой сказал Амманн. — Ты так же, как и я знаешь, что большинство утопленников где-нибудь да прибивает к берегу.

— Во-первых, не всех прибивает к берегу,— ответила Сабина. — И во-вторых: даже если между исчезновением Юлиана и лодкой нет никакой связи, это не значит, что его не убили.

— В этом ты абсолютно права. Во время своих странствований его мог зарезать ревнивый турецкий дервиш, у которого он увел девушку, или из него сделали закуску на островах Фиджи.

Сабина проигнорировала издевку собеседника и вместо этого спросила:

— Правда, что версия преступления даже не рассматривалась? Например, обыскивали ли окрестности?

— Окрестностями в этом случае можно считать весь остров. Кем обыскивались-то? Мной и моими коллегами, которые вот-вот должны были уйти на пенсию? Мы что, должны были втроем прочесывать луга?

— Если ты задаешь такие провокационные вопросы, то получишь провокационный ответ: Да!

Дамоклов палец Амманна окончательно нажал на клавишу «Escape», но Сабине было все равно. Судя по всему она получила максимум информации по этому так называемому делу, больше там ничего не было написано. Нечто подобное бывало и в Берлине. Дело получило какую-то печать и на двадцать три года положено на дальнюю полку, как Спящая Красавица, погрузившаяся в сон, прерванный лишь цифровой революцией, которая переместила его из коробки в компьютерный файл.

Три минуты спустя, после того как бывший жених из детского сада выпроводил ее на улицу, Сабина стояла перед зданием полиции, обдумывая следующие шаги.

Во второй раз за день Сабина пересекла дамбу в сторону Пёля, ведущую через залив Брайтлинг, расположенный между материком и островом. Разговор с Мирославом Амманном только укрепил ее в намерении не сдаваться. К проснувшемуся в ней желанию разобраться в этом деле, добавился стимул показать самоуверенному Мирославу, что и она знает толк в своей работе. Сабина могла понять нехватку персонала и особую ситуацию в тысяча девятьсот девяностом году, но вот самоуверенность и несознательность были выше ее понимания.

Ошибки и промахи всегда были, есть и будут. Она тоже сделала много ошибок, не в последнюю очередь полученное ею ранение случилось из-за нетерпения и легкомыслия, и винить в этом было некого, кроме себя самой. Она делала выводы о характере человека не по количеству сделанных им ошибок, а по тому, как он с ними справлялся. В то время ответственные органы провели поверхностное и безучастное расследование, но ведь до сих пор не найденный молодой человек заслужил нечто лучшее, чем то, что его судьба тихо и незаметно перекочевала в картонную коробку или файл.

Мысли Сабины то и дело возвращались к Юлиану и написанной им песне. Как она хотела ошибиться, но если с Юлианом действительно что-то случилось, то самое меньшее, что она могла для него сделать, это наверстать то упущенное лето, которое они с Леей провели, словно в трансе. Даже если ничего не получится, то, по крайней мере, она сможет подойти к пожилому господину Моргенроту и сказать: «Я сделала все, что могла».

Она оставила машину недалеко от Кальтенхузена, на краю сочно-зеленого луга, где не было видно ни начала, ни конца. Пока Сабина была в Визмаре, прошел легкий дождь, и теперь на землю опустился туман. Сабина в сапогах прошлась по мокрой траве. Не было видно ничего, кроме очертаний далеких домов, аллеи и лесочка, а также белого, холодного солнца на небе. По ощущениям было начало марта, хотя в календаре стояло нечто другое.

Таинственную тишину нарушила сирена откуда-то с моря. Был ли это сигнал мощного судна-контейнера, прогулочного парохода, шведского парома или рыбака из Пёля, могли различить только уши местных жителей. Такие как у Сабины. Хоть она и неохотно сознавалась в этом, но до сих пор, после многих лет, проведенных ею вдали от Пёля, она сразу поняла, что это была сирена рыбака.

Будучи ребенком, она часто смотрела с берега, как ее отец передвигался на лодке по бухте в сторону открытого моря. Сабина махала ему так же, как и другим рыбакам кооператива, отцам Майка, Харри и Маргрете. Эти выносливые мужики называли ее Сабиночка и даже сделали ее своим талисманом, потому что в те дни, когда маленькая девочка махала им с берега, у них был особенно хороший улов. Слова «Сабиночкина удача» и «Сабиночкина погода» на несколько лет прочно вошли в их лексикон, пока ее отец не решил, что его старшая дочь стала слишком взрослой, чтобы быть талисманом, и придумал слова «Леалитина удача» и «Леалитина погода». С тех пор, Сабина перестала стоять на берегу бухты.

Снова послышалась сирена, и ей ответила вторая, одинаковая по звуку.

На Пёле осталось не так уж много рыбаков. Уже на протяжении ста лет их количество сокращалось по самым разным причинам. Две войны и две политических системы, рухнувшие монархии, диктатуры и открытые рынки постепенно уничтожили их, каждого по-своему. Сегодня они считались экзотами, о которых на телевидении снимали документальные фильмы. Некоторые из них, включая старого Петерсена, умерли прямо в море. Это были героические смерти, по сравнению с жалким концом жизни большинства других, которым банки отказали в необходимых кредитах на модернизацию кораблей.

Сабину обдало холодным ветром. Она застегнула куртку и направила все мысли на причину ее появления здесь. Как ей поступить? Она еще никогда не занималась таким старым делом. В отделе, занимающимся организованным криминалитетом, дела, которые не раскрывались в течение нескольких недель, уже считались старыми. Тогда почти всегда занимались тем, что еще только должно было случиться, например, как узнать и предотвратить очередную контрабанду наркотиков или махинации торговцев оружием, лиц, занимающихся отмыванием денег или угонщиков автомобилей. С тех пор, как она попала в полицию нравов, Сабина никак не была связана с прямым расследованием, а оказывала исключительно услуги поставщика и другую помощь.

Если речь шла об убийстве, то возникал простой вопрос, состоящий из пяти частей: Когда, кто, где, как и почему был убит Юлиан. «Когда» уже было известно. Родители Юлиана заявили о его пропаже первого сентября тысяча девятьсот девяностого года, а видели его в последний раз в послеобеденное время тридцать первого августа. Значит вечером либо ночью того дня произошло что-то ужасное. «Где» и «как» это произошло было трудно выяснить по прошествии стольких лет. Поэтому этими двумя пунктами нужно было заняться в конце расследования. Поиски мотива наоборот обещали быть более успешными, потому что за мотивами скрывались истории, а у историй не было срока годности, их рассказывали и годы спустя. Мотивы и стоящие за ними истории были как фары, отбрасывающие свет на людей. С этого Сабина и должна была начинать.

Теоретически вечером тридцать первого августа тысяча девятьсот девяностого года Юлиана мог убить совершенно посторонний человек. Но как тогда объяснить отсутствие паспорта и рюкзака с одеждой? Может он договорился с кем-то о месте встречи и там был убит? В этом не было на данный момент никакого смысла. Или он даже знал своего убийцу?

Сабина вспомнила фразу, которую много лет назад обронил ее коллега по отделу убийств, когда они сидели в столовой:

— Если ищешь убийцу, начинай с друзей жертвы.

Удивительный, интересный и заставляющий задуматься тезис.

Раньше Сабина никогда особо не интересовалась кем-то из компании Леи, но так как они все бывали у них дома, она автоматически составила портрет каждого из них.

Друзья сестры предстали перед ее мысленным взором. Майк, самый старший, но смог бы быть главарем, даже если бы был самым младшим. В восемь лет отец впервые взял его с собой на рыбалку, после чего он повсюду с гордостью рассказывал всем, что уже работает. Был о себе высокого мнения, а что думали о нем другие, его не интересовало, до тех пор, пока они его уважали.

О сыне рыбака Харри Сабина думала тогда, что он пойдет по стопам отца. Он был скорее интровертом, немногословным и нетребовательным, но его дружба с Майком затмевала все это. В какой-то степени Харри добавил ему силы и уверенности в себе. В присутствии Майка Харри становился разговорчивым, уверенным и иногда даже надменным. Однако Сабина видела, как он ведет себя дома, где жил за счет своей сестры, младше его на год.

Сила Маргрете с самого начала нравилась Сабине. Девочка не позволяла парням обижать себя. Из всех девочек кальтенхузеновской компании Сабине нравилась только Маргрете. Жаклин слишком походила на куклу, своего рода стюардесса внутренних авиалиний или Штеффи — Барби из восточной Германии. А Леа — это вообще была другая история. Из парней ей больше всех нравились Юлиан и Пьер, хотя она не могла объяснить себе, почему ей нравился именно Пьер. Он был абсолютной противоположностью Маргрете, изворотливый и покорный как дурачок, все прощал и подчинялся всему и всем. Она ни разу не видела, чтобы он чему-то воспротивился. Несмотря на это Сабина не могла избавиться от ощущения, что он был себе на уме и мог проявить грубость, хотя ей так никогда и не удалось подкрепить это ощущение конкретными доказательствами.

Насколько Сабине было известно, никто из шестерых не был в ссоре с Юлианом. Он был человеком, нуждающимся в гармонии, всегда избегал каких либо ссор. Но в отличие от Пьера в Юлиане было что-то, что трудно было описать словами... внутренняя прочность и искренность. У него были свои принципы. Однажды Леа с гордостью рассказывала об этом за завтраком. Майк потребовал, чтобы Юлиан написал гимн для их компании, но то, что получилось, показалось Майку слишком мягким и чувственным. И, тем не менее, Юлиан наотрез отказался написать другую музыку. Итак, с ним вполне возможно было вступить в конфликт, если его убеждения сталкивались с мнениями других.

Целью Сабины являлся небольшой причал, где стояли весельные лодки, куда могли положить тело Юлиана в ночь его исчезновения. Какие тропинки вели туда и обратно?

Море было недалеко. Но сначала Сабине нужно было пересечь буковый лесок, который она не помнила, хотя он был виден с Кальтенхузена. Он возвышался среди полей, лугов и зарослей камыша вокруг побережья. Войдя в лес, Сабина ощутила, что температура упала на несколько градусов, а туман между деревьями осложнял видимость. Как убывающая волна, резкий порыв ветра сдул шуршащую листву, после чего наступила тишина. Как раз в этот момент из тумана появилось высокое строение.

Теперь она поняла, где находилась. Тогда руины монастыря были окружены лишь несколькими молодыми деревцами, доходившими до плеча, а сейчас они достигли впечатляющих размеров и полностью скрывали стены. За те двадцать пять лет, что Сабина прожила в Кальтенхузене, она всего раз шесть была на месте руин и то лишь для того, чтобы забраться на стены и балансировать на них. Но самое большое впечатление оставили не руины, а крапива и ссадины. Одно то, что Лея и компания играли там каждый день, удерживало Сабину от частых посещений этого места.

Она мельком оглядела территорию. От крапивы не осталось и следа, а вместо нее простирался ковер из скошенной травы и клевера с вкраплениями одуванчиков, то здесь, то там виднелся ухоженный розовый куст, флоксы, рододендрон. Все выглядело так, будто за этим местом ухаживало садово-парковое хозяйство.

— Четыре так называемых д-двора, которые когда-то были к-комнатами,— услышала она голос, прежде чем из-за стены вышел какой-то мужчина. — Самая высокая, с-сохранившаяся стена достигает пять метров двадцать два сантиметра в высоту. Девять стрельчатых окон полностью сохранили свою ф-форму, два ч-частично. Это т-трапезная, там спальня, а вот т-там капитул, зал собрания. Построен в начале шестнадцатого века цистерцианцами, но так и не з-закончен. По ним прокатилась волна р-реформации.

Незнакомец, невзначай ставший гидом Сабины, был худым, неряшливо одетым человеком с длинными, растрепанными волосами. Создалось даже впечатление, что он живет в развалинах. Он стоял перед Сабиной, втянув и опустив плечи, и переминался с ноги на ногу, нервно затягиваясь сигаретой. Жалкое зрелище. Однако в его колючем взгляде читалось беспокойство, азарт и страсть. Именно глаза делали этого человека живым и интересным.

— Сабина Малер, верно? — спросил он.

Она помедлила.

— Да. Откуда...?

— Я случайно у-увидел тебя возле дома родителей и сразу узнал. П-продажа удалась?

— К сожалению, нет.

— А что с участком, на котором мы стоим? Х-хочешь его тоже п-продать? Или ты з-забыла, что он п-принадлежит твоей семье?

Сабина и вправду забыла. Для нее это был просто луг с парочкой деревьев и заросшими мхом стенами.

— Харри? — спросила она.

Сабина быстро перечислила в уме все возможности. Судя по свету волос и росту, это не Майк и не Пьер. Странным образом этот приблизительно сорокалетний мужчина больше всего был похож на Юлиана, у которого тоже были светлые, довольно длинные волосы и высокий рост. В памяти Сабины Харри выглядел по-другому, намного крепче и плотнее. Значит он определенно похудел. Его выдали лишь обгрызанные ногти и то, как он затягивался сигаретой. Только сейчас она вспомнила, что он и раньше заикался, но не так сильно как сейчас.

Он сосредоточился и продолжил экскурсию, чуть ли не ударившись в философию.

— Монастырь издавна превратился в руины, покинутый создателями, он начал приходить в упадок уже в момент создания. Он никогда не исполнил свое религиозное предназначение. Ну, может быть в более глубоком смысле, как никак, а пятьсот лет спустя он стал для нас местом собраний.

Харри взглядом обвел стены и цветущие кустарники.

— Здесь никто никогда не жил. Но тогда мы были д-детьми и не знали об этом. Я помню, как мы боялись, что здесь могут водиться п-призраки умерших монахов. Маргрете тоже было не по себе. Приходя сюда, мы всегда д-держались вместе как овцы. В принципе мы знали, что нет н-никаких призраков, но туман, т-темнота и ш-шелестение часто заставляли нас сомневаться. Майк и я даже ходили в туалет вместе, потому что боялись...

Харри блаженно улыбался. На минуту он окунулся куда-то в другой мир, и не зная его жизни, Сабина почувствовала, что он страстно и ожесточенно держался за эти стены, возможно, потому что проведенное здесь детство было самым счастливым временем в его жизни.

Харри вдруг резко обернулся и поднял указательный палец.

— Ты слышишь?

Она услышала глухой стук, не далеко, но и не близко, повторяющийся каждые несколько секунд. Пять раз, шесть раз, будто кто-то рубит дерево.

— Это он,— прошептал Харри.

— Кто?

Согнувшись, он прокрался из руин наружу, как делала Сабина во время опасных полицейских операциях. Она последовала за ним, навстречу звуку.

Туман был как тонкая паутина, качающаяся на легком морском ветру. На расстоянии десяти шагов уже ничего не было видно, взгляд цеплялся за отдыхающих чаек, дрозда, скачущего по лужайке, за собственную обувь, оставлявшую следы в мягкой, «чавкающей» почве.

Сначала из тумана появился деревянный колышек, затем мужчина, ударявший по нему большой кувалдой. Сабина сразу узнала бывшего соседа. Руперт Бальтус почти не изменился. Он уже тогда был помятым, седовласым и сероглазым стариком впечатляющего роста.

Харри бросился вперед и попытался вытащить колышек из земли, однако старик оказался быстрее и так сильно оттолкнул Харри, что тот упал на землю. Но лежал он не долго, встав на ноги Харри принял позицию для атаки, а старик стоял, крепко держа обеими руками кувалду с длинной рукояткой.

Среди клубов тумана, эти длинноволосые мужчины выглядели как воинственно настроенные викинги. Во время короткой потасовки они не произнесли ни слова, вот и теперь продолжали молчать. Зачем говорить, если и так было ясно, чего каждый из них хотел добиться.

— Вот что, господа, так дело не пойдет,— решительным и глубоким голосом сказала Сабина, встав между спорщиками.

— Уйдите с дороги,— приказал Руперт Бальтус. — Против Вас я ничего не имею.

А вот Сабина не могла этого утверждать.

— Положите кувалду. Я Сабина Малер и хочу знать, что здесь происходит.

Руперт и вправду опустил тяжелый молоток.

— Ах, эта, — сказал он, и Сабина живо представила себе, какой фильм шел сейчас перед его мысленным взором. Речь в нем шла об одной дерзкой девчонке, которая показала ему средний палец, потому что он отругал ее за одежду, о девчонке, которая напевала про себя провоцирующие песни Нены, проходя мимо него.

Эта самая девушка сегодня пыталась успокоить его.

— Мы цивилизованные люди и можем обо всем поговорить спокойно, господин Бальтус.

— А не о чем говорить. Это моя земля.

В доказательство он указал на колышек с табличкой, на которой было написано «Частная территория Руперта Бальтуса! Проход воспрещен!»

Постепенно Сабина начала понимать, что здесь происходило.

— Мы не на Диком Западе, где достаточно поставить забор, чтобы объявить какой-нибудь участок своей собственностью. На чем основывается Ваше...

— Хватит мне тут болтать,— прервал ее Бальтус. — Докажите, что земля принадлежит Вам или проваливайте.

Сабина вдруг оказалась в ситуации, когда ей приходилось отстаивать участок земли, который имел для нее примерно такое же значение, как садовые гномы, которых родители ставили тогда в цветочные клумбы вокруг дома. Если бы Бальтус не был таким неприятным человеком, и Сабина бы не посмотрела несколько минут назад в горящие глаза Харри, переживавшего за руины, то кто знает. Возможно, она бы, пожав плечами, отдала этот кусок земли.

— Он хочет с-снести «Д-дворец»,— крикнул Харри. — Мы должны п-помешать этому.

«Мы»,— подумала Сабина. Как у него все было быстро.

— Самое время сравнять с землей эти жалкие руины,— ругался Бальтус. — То, что здесь произошло, лишило меня единственного ребенка. Этот полудурок вместе с другими дегенератами испортили мою Жаклин. Они настроили ее против меня, отдалили. В этих стенах они курили травку, пили, трахались и строили планы на будущее. Именно, строили, скажу я вам. И что в итоге? Достаточно взглянуть на этого бездельника, тут даже слов не надо. Его сестра глупое, жирное, копытное животное, господин доктор — ловелас, а мой зять, спившийся хвастун. Вашу сестру, дама, я к счастью потерял из виду, но наверняка она осталась той же шлюшкой, что и раньше. Ну и компания! Стены этого проклятого места я с превеликим удовольствием...

— Подождите-ка, что вы имеете в виду? — прервала его Сабина.

Ее вопрос касался сразу нескольких вещей, начиная отчуждением Жаклин к отцу и заканчивая курением травки, занятий сексом и шлюшкой Леей. Сабина даже не сразу смогла решить какой аспект интересует ее больше всего.

Прямо в этот момент из тумана выскочил Харри и одним рывком сорвал табличку с колышка. Сабина уже даже успела забыть, что Харри был здесь. Бальтус видимо тоже. Какое-то время он даже не понимал, что только что произошло, а когда понял, Харри уж давно скрылся в безопасное место.

— Ты жалкий кусок дерьмa! — прорычал Бальтус. Он замахнулся кувалдой как секирой и попал слишком поздно отреагировавшей Сабине прямо в висок, отчего она упала на землю.

Сабине была знакома боль. Всяческие ушибы, сломанная рука, порезы и вывихнутое плечо — все это уже было в ее жизни, и поэтому она знала, что такое тянущая, колющая, жгучая боль. Ее сознание помутилось, но она уже догадывалась, какого рода ранение получила. Сабина ощупала висок: рваная рана.

Девять из десяти человек в такой ситуации либо ужасно разволновались бы, либо в состоянии шока удалились с места происшествия. Однако Сабина рассмеялась, по крайней мере, мысленно. Она оказалась прямо в центре местечковых разборок и почувствовала себя как в сериале «Королевский баварский участковый/административный суд». Двадцать первый век был где-то далеко. Берлин, Росток, Дрезден и Гамбург находились на другой планете. Никто из ее берлинских друзей и коллег не поверит ей.

Без всякой тени сочувствия старик посмотрел на нее и сказал:

— Ну, вы что, осторожнее надо!

Сабина больше не могла сдерживаться. Она опустилась в холодную, мокрую траву и громко рассмеялась.

Через какое-то время старик ушел, что бурча себе под нос, а Харри подошел ближе, держа добычу в руках. Немного растерянный, он стоял рядом с Сабиной и ждал, пока у нее закончится приступ смеха.

— Выглядит п-плохо,— сказал он, осмотрев ее рану.

— Не так страшно, как кажется,— сказала она глубоким голосом.

— У тебя голос как у Б-брюса Уиллиса. Или ты и есть Брюс Уиллис... после операции?

— Эй, да ты оказывается шутник. Обычно ты пытаешься подавить эту плохую черту характера?

На его лице появилось довольное выражение, и Сабина догадывалась почему. Он только что выиграл битву и табличку, да еще и боевую соратницу, только что пережившую боевое крещение кровью.

— Мне п-понравилось, что ты смеялась, когда лежала на з-земле,— сказал он.

— Тебе это понравилось потому, что так делают только такие сумасшедшие как ты,— грубо ответила она, но тут же улыбнулась.

Харри протянул ей руку и помог встать на ноги.

— Пойдем со мной, х-хромоножка. Отведу тебя к сельскому в-врачу. А по дороге немного расскажу о с-себе.