Я вижу клочья рваных облаков - Там, высоко, туда мне не взлететь С тех пор, как стройный мой распался мир, Утратил всю гармонию, и хаос Его порвал своей когтистой лапой На клочья… Даже мысли неподвластны Дракону пленному, и неподвластно небо - Мне не подняться до подзвездных высей: К земле привязан, как презренный пес На цепь посажен… О позор и боль! Я, властелин небес, ветров владыка, И что же… Не пускает алый коготь - Язвит, терзает, мучит гнусный страж, Смердящий смертью. Грезить о полете Бессмысленно. О, мой народ летает По-прежнему, но лишь у стражей-хларов Язык их, будь он проклят, повернется Назвать полетом это. Еле-еле, Медлительней улитки по листу И ниже червяка, что роет землю Летит дракон плененный — под седлом, Во имя жалких войн двуногих этих. О горе, горе племени крылатых! Мы все познали униженье плена, Мы все во сне бываем лишь свободны. Немало лет прошло, а избавленья Все нет. А Всадник смеет говорить На языке драконов. Горе, горе! Пусть даже искаженные, слова Напоминают мне о прошлом живо, - И вот уже, как наяву, я вижу Все, что утратил, чарами окован - Простор, и солнце, и небес бездонность; Прохладная услада облаков Ласкает крылья, и трепещут ноздри От ледяных ветров тех горних высей… О небо, сколь мучительно и больно Мне вспомнить, как, еще себя робея, Парили в вышине, расправив крылья, Ловили ветер отпрыски мои. Но нет — к земле навеки я придавлен, И эти злые чары… Темный ужас Связал меня, подобно крепким путам. Драконы все испробовали кровь Уже давно. С тех пор постылый, липкий И душный вкус нам голову кружит. Уста мои, что пламя изрыгают, Осквернены, а древнее наречье Драконье Всадник запятнал навек. О горе, горе племени драконов! И все ж, чем больше я вкушаю крови, Тем более желанна мне она. Коварный Всадник мне приносит мясо, Сочащееся кровью, — утоляю Я жгучий голод — заглушает боль И притупляет ноющую память: Так яд, увы, становится лекарством. А я, скользивший гордо в вышине, Куда не поднимались даже птицы, Все глубже погружаюсь в хаос… в бездну… Ужель, себя теряя, я исчезну Навеки… навсегда… во тьму… в ничто…
Но те слова, пускай в устах чужих, Звучат опять и вновь напоминают О прошлом — как учили мы летать Детенышей на крыльях неокрепших… Народ мой, сестры, братья, дети, где вы? Лететь, лететь и складывать напевы Ужели никогда не суждено… Как холодно, и пусто, и темно В глазах и на сердце, коль не подняться к солнцу И не согреться нам в его лучах…
Но что это за тварь ко мне явилась? Кто, кроме Всадников, посмеет говорить На языке драконов? Нет, не Всадник, Не чую я брони, пропахшей смертью, Где алый коготь? Нет при нем бича Кровавого — он голый, уязвимый, Он бесчешуйный… Трапеза ль моя Сама ко мне пришла? Но он не скот Покорный; не крылатый неразумный, Как птицы… Кто он? Что он говорит? Не призрак ли детенышей печальный - Тех самых, да, кого не зачинаем Уж много сотен лет, томясь в плену? Не птица, не дракон, не скот, не Всадник… Но более всего напоминает… Его я знаю. Нет! Не может быть! Но голос этот Я, право, где-то слышал… Кровь и плоть Пожрать, спалить… Сжигаем изнутри, Я чую, сам он мучается болью… Но пламя… почему я вспомнил пламя, Слепящее и белое, в котором… О чем он говорит?
"О Роэлан!" …Назвал он имя Мое. И голос будто бы знакомый… "О Роэлан, о, вспомни, Роэлан!"
О небо, как натянутой струною Звенит от боли весь — нет, не детеныш, Они не знали ужаса и боли. Другой, но кто? Он связан, как и я, В плену, в оковах тяжких, но незримых. Освободить его от этих пут.
"Эйдан, любимый!" Эйдан? Любимый? Да, я вспоминаю… Я узнаю, о да, я вспомнил, вспомнил, Теперь я знаю, кто меня зовет - Неужто ты, любимый и пропавший, Вернулся отыскать меня в плену? Тебя я белым пламенем одену И вспомню то, что позабыл уже, Любимый, утолю твои печали, Иди ко мне, скорей, иди же, Эйдан, О, говори со мной, еще, еще!