Я понял, что в мире что-то не так, когда услышал, как пчелы пытаются своим жужжаньем создавать слова. Я был уверен, что это пчелы, поскольку ощущал на своем лице игру тени и света. Пригревало утреннее солнце. Самое время для пчел. Запахи, которые приносил с собой ветер, подсказывали, что это позднее утро и скоро начнется жаркий день. Я осознавал: нужно проснуться, прежде чем я перегреюсь на солнцепеке, но решил остаться, даже несмотря на близость пчел. К тому же было интересно послушать, о чем говорят насекомые.

– …уйти… упрямец…

– …недели, даже больше… понятия не имею…

Надо прислушаться. Мой друг Хоффид обязан узнать о говорящих пчелах. Но кто-то, видимо, заткнул мне левое ухо, поскольку оно ничего не слышало, а чтобы освободить другое, слышащее, нужно перевернуться. Мне было лень, к тому же ребра с левой стороны ясно говорили, что лучше этого не делать. Поэтому я пробормотал:

– Погромче, – надеясь, что пчелы услышат.

Они тут же умолкли, я пожалел, что напугал насекомых и упустил возможность услышать те разговоры, которые они ведут, когда уверены, что их никто не слышит.

– Сейонн? – женский голос. Далекий и очень взволнованный. Придется все же открыть глаза.

Солнце оказалось нестерпимо ярким, а тени на моем лице были вовсе не от пчел, а от растущего за высоким окном ясеня, листья которого колыхались под ветром. Где-то между мной и ясенем возникло милое лицо, красновато-золотистая, гладкая кожа, длинные черные волосы. Я не мог произнести ее имени, но ее облик вызывал у меня такое волнение, что сердце готово было вырваться из груди.

Темноволосая женщина приложила палец к моим губам:

– С ней все хорошо. Она вернулась в Дэл Эззар ради своей и нашей безопасности.

Я успокоился, снова закрыл глаза и увидел мысленным взором ее фиолетовые глаза, каштановые волосы, пахнущие омытой дождем травой. Я вглядывался в этот образ, который никогда не покидал меня, хотя я не смел произнести ее имя. Исанна. Вместе с именем всплыло воспоминанье… битва… демон…

– Я вернулся, – произнес я, осознав все, и открыл глаза навстречу настоящему.

– Да. И на тебе живого места не было. – Конечно, Катрин поняла, что на самом деле я хотел спросить. Она отошла в сторону, и я разглядел комнату. Большая, полная воздуха комната. Высокие потолки. Целый ряд окон, высоких, как и то, рядом с которым стоит моя роскошная кровать. Из глубины кресла торчит пара сапог. Их владелец спит, уронив голову на руку и издавая тот храп, который я принял за жужжание пчел. У него рыжая коса. Я увидел длинный меч, привязанный к поясу, и улыбнулся.

– Он все время сидел с тобой, – пояснила Катрин, поднося к моим губам чашку с водой. – Если бы только человек мог воскресать после смерти, то это был бы именно он.

– Никогда не сомневался, – прохрипел я. – К тому же он это уже сделал.

– Что, эззарийцы никогда не дают людям поспать? – Тело в кресле зашевелилось. – Что за манера валяться в постели неделю и все время делать вид, что сейчас скончаешься, до смерти пугая двух самых прелестных женщин, которых я когда-либо видел с того момента, как понял, что некоторые части тела годятся не только для отправления естественных надобностей.

– Неделю… – Катрин кивнула, сдерживая усмешку.

– Ты потерял очень много крови. Знаешь, сколько ты пробыл там?

– Долго. Наверное, целый день. – Я обращался к Катрин, а сам не сводил глаз с похудевшего улыбающегося лица за ее спиной.

– Три.

Три дня за Воротами. Невероятно. Не мудрено, что я не могу пошевелиться. А Исанна… Все мои страхи вновь ожили.

– Королева…

– Королева очень устала, но она была совершенно здорова. Теперь, когда я уверена, что ты не испустишь дух в ближайший миг, – Катрин поцеловала меня в лоб и обернулась к Александру, – мне нужно отлучиться. У меня есть дела.

Три дня. Я попытался сесть. Невероятно сложное действие, когда ты почти наполовину замотан в бинты. В моем левом ухе пылал огонь, бок ныл так, словно один из демонов Повелителя забыл там свой коготь.

Александр обхватил меня за плечи и, не дожидаясь просьбы, помог встать с кровати, словно он понимал мое нежелание продолжать валяться на этих подушках. Он усадил меня в кресло, а сам отошел к камину, облокотившись на каминную полку. Его улыбка исчезла, на лице проступили следы недавно пережитых страха и боли.

Три дня.

– Прости, – произнес я. – Прости, что заставил тебя ждать так долго.

Он покачал головой:

– Ты не должен извиняться. Наоборот. – Он вытянул перед собой руки, разглядывая их с удивлением. – Они снова мои. Это такое счастье! – Он посмотрел на меня. – Надеюсь, ты осознаешь, что сделал для меня.

Я хотел ответить, но он замахал на меня руками и продолжил:

– Я ношу звание жреца Атоса, но еще неделю назад, спроси меня кто-нибудь, я не мог бы рассказать даже о единственном разе, когда боги вмешивались в мою жизнь. А недавно я видел руку одного из богов… ты, со своими крыльями, мечом в руке, сияющий внутри меня подобно солнцу и луне разом. Атос, Друйя, ваши Вердон и Валдис, кто бы они ни были, это один из них направил тебя спасти мою душу. Я никогда раньше не знал правды о добре и зле, свете и тьме, как они меняют мир, не знал, что такое настоящий страх… и величие, которое существует в тех, что ходят и дышат подобно мне. Дочери ночи, Сейонн, как я мог не понимать? Почему никто из нас не понимает?

Это был тот самый вопрос, который задают эззарианские дети, когда они начинают осознавать, насколько их предназначение отличается от предназначения всех остальных людей в этом мире. Я ответил принцу так же, как когда-то ответили мне.

– Потому что кто-то должен просто жить: есть и пить, рожать и взращивать, плясать, петь, спорить, прощать, делать все, что составляет жизнь. От этого мир становится достаточно сильным, достаточно безопасным, достаточно радостным, чтобы служить надежной защитой от существующей тьмы. В мире и так много страха, способного прокормить демонов. Кстати, если ты не понял… свет исходил от тебя.

Он усмехнулся, несмотря на свое мрачное настроение:

– А мы неплохо поработали, а?

Я взял оставленную Катрин чашку с водой:

– Исключительно.

Он налил себе вина и выпил вместе со мной за нашу исключительность. Его глаза встретились с моими, и он снова перестал улыбаться. Мы столько страшных часов были одной душой, погрузившись в глубины друг друга так, что ни один поэт не сумеет найти слова, передающие суть произошедшего. Я слышал его невысказанную боль и муки безумия, я пил из фонтана его радости. Он был свидетелем ужаса моего поражения и одиночества. Он разделил со мной восторг моего превращения. Мы оба опустили глаза. Мы знали. Слова были не нужны.

Принц сел на толстый ковер и оперся спиной о кресло. Он попытался расспросить меня о внешней стороне произошедшего:

– Когда-нибудь ты объяснишь мне, что происходило в эти дни. Я помню только, что мы пришли в храм, я увидел Каставана и Корелия. Они спросили, готов ли я излечиться от своего безумия. Я ответил утвердительно… после этого я стал что-то видеть, думать о каких-то вещах, ощущать что-то… но никак не мог понять, что из этого всего действительно происходит, а что является только иллюзией. Они устроили в моей голове такое… – Он содрогнулся от воспоминания.

– Когда-нибудь, – ответил я. – Если захочешь. Пусть пройдет какое-то время, все встанет на свои места. А теперь расскажи мне, что произошло потом. Где были келидцы? И Рис… я понятия не имею, что с ним произошло.

Александр засмеялся. Смех был его излюбленным оружием против страха.

– Я был уверен, что ты слышал все, о чем мы тут говорили, пока ты спал.

– Я могу делать некоторые вещи, вызывающие у тебя изумление, но я не умею читать мысли, видеть сквозь стены или закрытыми глазами, и так далее. Слышать, будучи без сознания, я тоже не могу.

– Твой приятель Хоффид, отличный оказался парень, он подсыпал что-то Рису в кувшин, и тот упал, где стоял еще до начала церемонии. Остальное устроила королева и привела тебя вместо него… они с Катрин давно запланировали это. Ты был так же изумлен, как и я?

Я кивнул.

Он подождал, не скажу ли я что-нибудь, но мне нечего было сказать. По крайней мере, пока речь не зашла об Исанне. Александр продолжил:

– Все это заняло так много времени, что негодяй пришел в себя и исчез. Никто не знает, куда он делся, хотя кто-то сказал Кирилу, что его видели скачущим на юг вместе с Корелием, которому тоже удалось сбежать. Все это произошло, когда я очнулся тут, на полу, рядом с тобой, похожим на кусок сырого мяса, а твоя королева лежала без сознания рядом с нами. Катрин суетилась вокруг вас обоих, пока ее одноглазый любовник спрашивал меня, безумен я или нет, и решал, развязывать меня или лучше оставить как есть. У меня была невозможная мигрень, и он уговаривал меня полежать. Если бы не моя голова, я сразу бы понял, что происходит, и бросился бы в погоню. Хоффид стал убеждать меня, что тут кругом келидцы, и, если ты выиграл сражение, как они надеялись, тогда эти келидцы должны быть несколько расстроены. Но я сказал, что беру это на себя.

– И как?

– Взял. Я приказал им защищать эту сторону храма, пообещав вырвать за неповиновение сердца. – Он скривился. – Я помню, как с ними следует разговаривать. Я столько лет угрожал подобными словами. Они были напуганы и не уверены… они видели, что я не тот, что только что был. Потом мы, Катрин, Хоффид и я, взяли вас обоих и перенесли сюда, в дом Кирила. Потом я пошел туда, где мой кузен ждал меня. Он сказал, что ты рекомендовал ему, если он не узнает через день, что все обошлось, уезжать в горы, но он же упрямый дерзиец, он ждал и наблюдал. А потом мы занялись дорогой, по которой келидцы убирались из своих гнезд…

Он рассказал мне то, что узнал от Повелителя Демонов. Он постарался запомнить все точно, надеясь, что если не поймет сути, то ее пойму я и смогу сделать выводы. Демоны-келидцы появились в двадцати приграничных городах Империи, и в каждом городе они создали магические ворота, открывающиеся в Келид. Через эти ворота они должны были впустить войска, как только Каставан, или Александр, отдаст приказ. Эти ворота были опасны, поскольку келидцы не отказались от намерения захватить Империю и оставшиеся девятнадцать гарнизонов могли уже оправиться от шока, вызванного исчезновением демонов. Александр сразу понял это и запечатал ворота с помощью простого заклятия, сотворенного Хоффидом после того, как дерзийцы выгнали келидцев из крепости. Келидцы не были исключительными магами.

– …и теперь мне необходимо сообщить о произошедшем отцу Лидии… и моему тоже… на случай, если келидцы начнут вводить войска через оставшиеся ворота. Хоффид сказал, что, если их маги постараются, они смогут снять печать. – Принц снова помрачнел, потом слабо улыбнулся мне. – Я уже решился сунуть голову в пасть старого льва. Я рад, что ты очнулся. Кирил готов к отъезду.

– Твой кузен? – Сумбур в голове не дал мне понять, куда он клонит.

– Он везет меня к отцу. Существует императорский указ на мой счет и приказ об аресте всякого, кто не выполняет указ, то есть помогает мне. Чтобы обеспечить безопасность Кирила… и удостовериться в том, что его выслушают, я попросил его отвезти меня к отцу под конвоем.

– Но если твой отец продолжает считать тебя безумным…

– Он запрет меня до конца моих дней, возьмет молодую жену и породит нового наследника. Представляешь, каково будет моей матушке? Если он поверит, что я нормален, но убил Дмитрия, он отрежет мне голову и сделает то же самое. Значит, я должен убедить его, что я нормален и что я не убивал Дмитрия. – Он казался смущенным. – Я не хочу вмешивать в это эззарийцев. Среди людей Кирила у меня масса свидетелей того, что мы обнаружили в крепости. Мой отец знает, что келидцы гораздо сильнее нас в магии, возможно, он поверит, что они управляли мной некоторое время. А что до Дмитрия… я просто обязан рассказать ему, что я не отдавал отчета, что я делаю. Был ли когда-нибудь на свете глупец, подобный мне?

– Я могу припомнить несколько, – отозвался я. – Здесь есть какая-нибудь одежда? – На мне были только бинты и рубаха.

– Что ты задумал?

– Я никогда не был в Загаде. Лучше навестить его сейчас. Пока лето еще не вошло в свои права. И я не хотел бы сражаться с разбойниками по дороге туда, поэтому я поеду с конвоем.

– Ни в коем случае. Я запрещаю. – Он вскочил. Я подумал, что он схватит меня и кинет обратно на кровать. – Ты что, забыл? – Он положил пальцы на мое левое плечо. – Что, если кто-нибудь заметит это и снова закует тебя в цепи? Я не смогу защитить тебя. Не раньше, чем разберусь со своими делами… а ты прекрасно понимаешь, что все может обернуться против меня. А у Кирила слишком мало влияния, чтобы тебя оберегать. Он сейчас тоже рискует всем. – Он отпустил мою руку и пошел к двери. – Ты и так сделал достаточно. Ты свободен. Возвращайся домой к своей жене.

– Нет, я сделал недостаточно, если заговор демонов не разрушен до конца. Если я свободен, тогда, мой господин, вы не сможете мне запретить ехать туда, куда я хочу. Если ты помнишь, мой дом все еще под ярмом Дерзийской Империи. И у меня нет жены… пока жив Рис.

– Тогда поймай негодяя и перережь ему горло. Позволь мне самому разобраться с моими проблемами. Мне уже пора научиться. – И он вышел не прощаясь.

Но два часа спустя, когда Александр выехал в сопровождении своего кузена и дюжины солдат, я в гордом одиночестве трясся в последней повозке обоза рядом с захваченным у келидцев оружием, которое Кирил вез в доказательство их намерений. Александр не знал о моем присутствии. Он узнает только тогда, когда мы проедем достаточно много, чтобы он не мог отправить меня обратно. Кирил, менее обеспокоенный моей судьбой, нежели судьбой Александра, решил, что стоит пойти на риск вызвать гнев кузена, чтобы заполучить меня в помощники.

Сложнее было убедить Катрин.

– Ты нужен нам в Дэл Эззаре, Сейонн, – убеждала она меня, глядя, как я сражаюсь с башмаками. – Все эти демоны, которых ты лишил места… как ты думаешь, что произойдет? Оставь их в покое на год, а потом мир охватит такая волна безумия… Если они и дальше станут жить на человеческом зле…

– Возвращайся и займись учениками. А я вернусь через несколько недель. Обещаю. Если отец его казнит, мы все потеряем. Мир на пороге перемен, я чувствую это. Мы должны быть уверены, что это перемены к лучшему.

Она подняла на меня печальные глаза.

– А что будет с королевой? Ты даже не успел поговорить с ней.

– Когда я вернусь, я стану служить ей, чем только смогу.

– Служить? – Я испугался, что она в гневе вырвет мне волосы. – Ты что, слепой? Она никогда не предавала тебя, Сейонн. Никогда. Ты даже не выслушаешь ее? Как ты можешь…

Я обхватил ладонями ее пылающее лицо:

– Я проходил через ее Ворота. Я понял гораздо больше, чем ты думаешь. Но она знает и ты знаешь, что ничего нельзя поделать. Мы не были обвенчаны, когда меня схватили. Она была свободна, она вышла замуж. Ее муж жив. Данную при венчании клятву невозможно обойти, даже если одна сторона недостойна другой. Я ничего не должен значить для нее, чтобы не стать таким же, как Рис. За исключением этого… она знает мое сердце.

Три недели спустя я стоял вместе с принцем на высокой скале и глядел на море красноватого песка. Розовые шпили и золотые купола столицы поднимались из песков, словно вылепленные чьей-то огромной рукой. Солнце висело над западным горизонтом, очарованное миром, не в силах закатиться.

– О боги дня и ночи, он прекрасен, правда? – Принц потрепал гриву Мусы. – Нет города на свете чудеснее этого. Погоди, ты увидишь цветы. Ты решишь, что здесь должны быть ваши маги, которые заставили их так цвести.

Я стоял рядом с ним, ощущая себя вновь собой и наслаждаясь вечерним ветерком после изнуряющей дневной жары. Две долгие недели из трех я трясся в повозке. В первую неделю мой сон прерывал только один из людей Кирила, приносивший еду и питье и менявший мне повязки. Вторую неделю я занимался тем, что отодвигал все время загоняющие меня в угол телеги мечи, копья и кинжалы, отнятые у келидцев, и рассматривал ехавшие со мной трофеи. Тут были карты всей Империи, описания укреплений, отчеты о передвижениях дерзийских войск, письма Каставана, в которых подробно описывалось все от часов смены караулов в императорском дворце до источников воды в Загаде, которые могли быть перекрыты.

Я изучил все бумаги до последнего клочка и опасался, что этих улик будет недостаточно. Нигде не упоминалось имен Дмитрия или Александра. Возможно, принц убедит отца, что его душа не принадлежала ему и что келидцы – предатели, но ничто не снимет с него обвинения в убийстве.

Один из длинных кожаных футляров был заперт заклятием. Кирил сказал, что этот предмет принадлежал Каставану, но замки царапали пальцы, когда их пытались открыть его люди. После нескольких часов бесплодных попыток я наконец сумел преодолеть заклятие, но нашел в футляре только одежду келидца и украшенный камнями шлем. Еще там были ожерелья, браслеты и кольца всех видов. Я бросил все обратно в футляр и с отвращением захлопнул крышку. Александру необходимо как-то объяснить, почему он признался в убийстве, иначе он погибнет. Айвон никак не мог понять добровольного признания вины.

Когда пошла третья неделя путешествия, я был готов на все, чтобы выбраться из повозки, даже ехать на одной лошади с дерзийским солдатом, который никогда не мылся с самого рождения, не считая ритуальных омовений. Неудобство причиняло еще и то, что мы находились посреди пустыни. Мы то пускались в путь, то останавливались, так дерзийцы берегли своих лошадей, когда были вынуждены совершать переезды через пустыню. Спать было невозможно. Через несколько дней Кирил сжалился и позволил мне ехать на одной из вьючных лошадей.

Александр казался подавленным. Он ехал один или рядом с Кирилом, но молча. Он каждый день справлялся о моем здоровье и удобстве, но ни разу не заговорил со мной. Солдаты Кирила недоумевали по моему поводу: ни раб, ни слуга, иностранец. Но они были прекрасно вышколены и относились ко мне с уважением, которого требовало их начальство.

В этот последний вечер путешествия принц предложил мне сесть на его коня и проехаться с ним взглянуть на Загад с высоты. Александр удивил меня: когда мы спешились, он снял с Мусы седло. Потом он подошел к краю скалы. Пока мы смотрели на Жемчужину Азахстана, он скрестил руки на груди, вздохнул и произнес:

– Глупец. Я боюсь этого больше, чем отдавать себя в руки демона.

– Ты никогда не верил в демонов.

– Не смерть меня страшит. Я не препятствовал бы ему вершить справедливый суд, забыв о нашем родстве. Но мне непереносима мысль о том, что он считает меня способным на убийство Дмитрия из какой-то нелепой прихоти.

Я не знал, как его утешить:

– Я буду рядом. Только позови.

Александр положил руку мне на плечо:

– Эта битва для меня одного, мой хранитель. И нечего больше медлить. Оставайся с Кирилом.

Когда солнце опустилось за горизонт, он вскочил на неоседланного Мусу и повязал голову шарфом, закрыв рот и нос. Крикнул что-то, тронул коня пятками, и они помчались по пескам. Никогда еще я не видел ни в ком столько радости от самого факта собственного существования, сколько было ее в Александре в тот вечер, когда он летел по пустыне, оставляя за собой шлейф из красного песка.