Превращение! Насколько было известно в Эззарии, я был единственным, кому было подвластно это чудо – крылья, появляющиеся у меня за Воротами, – и я привык думать о себе как об одаренном, избранном высшими силами, о том, кому посчастливилось пройти через заклятие и получить в награду такое великолепие. Но в тот момент, когда превращался Блез и я видел свет и ощущение гармонии на его лице, я почувствовал себя полной бездарностью. Это потрясающее зрелище впервые выставляло мой дар в истинном свете; страстное желание, которое я все эти годы старался скрыть от самого себя, обрело вдруг такой вес и силу, что я боялся, уже не смогу противиться ему.

Все мое тело налилось свинцом, когда я рвался к другому концу теснины. Я опирался руками о камни, медленно перемещаясь вперед, давая Блезу время осмотреться и найти дорогу. У меня больше не было вопросов, как он сумел отпереть ворота крепости, как он обнаружил на утесах дерзийских лучников, приземлившись так легко, что ни у одного из них не зародилось даже тени подозрения. О боги, как я хотел бы быть на его месте…

Где-то впереди раздались крики, послышалось конское ржание…

«Думай, глупец. Ты оказался в ловушке и разрываешься между собственным ребенком и Александром, нужно как-то выбираться. Если летать ты не умеешь, тебе нужно бежать». И я помчался по горам, не думая об опасности. Храбрые воины Блеза не должны достаться дерзийцам.

В том месте, где Фаррол устроил засаду, Макайская теснина выходила в широкое круглое подобие грота, который называли Пастью. Когда-то этот грот был обычной пещерой. Сейчас на земле лежали огромные куски обрушившегося камня, прежде бывшего потолком пещеры, а в центре располагалось небольшое, но чрезвычайно глубокое озерцо. За озером и глыбами камня, напротив того места, где теснина входила в Пасть, начиналась широкая тропа, выводящая наружу. Похожие на колонны, высокие узкие камни обозначали вход в голую долину, тянущуюся на восток вдоль цепи холмов, уходящих к Парнифору, и на юг и юго-запад, в Авенкар и азахстанские пустыни, а потом в столицу Дерзи, Загад. Слева от выхода из теснины громоздились утесы, на которых люди Блеза и ждали появления лошадей, а справа располагалась еще одна маленькая темная долина, где, я был уверен, находились дерзийцы.

Когда я добрался до выхода из теснины, мятежники, уже предупрежденные Блезом, бешено мчались к своим коням. Дерзийцы, прекрасно вооруженные и вышколенные, начали выдвигаться из своего укрытия. Они не нападали. Если бы они собирались атаковать, то обошли бы озерцо слева, чтобы быстрее добраться до одетых в черное мужчин и женщин. Вместо этого они начали обходить озеро справа, пробираясь через обломки камней, чтобы оказаться у выхода в долину. Элементарно просто. Отрезать пути к отступлению, а потом погнать отряд назад в теснину, в руки Кирила.

Вовремя подоспевшее предупреждение Блеза давало отряду шанс, дождь и пересеченная местность тоже были на руку. Выход из маленькой долины был очень узким, и дерзийцы заводили своих коней в Пасть по одному. Из-за озера и обломков камней они не могли идти по прямой. А дождь залил их факелы, поэтому в полумраке они не видели Блеза, который стоял с мечом наготове у озера, с ним была высокая сузейнийка и двое эззарийцев, они собирались удерживать солдат, давая возможность своим выбраться в долину. Действовать нужно быстро. Отряд Кирила идет сразу за мной. Как только воины разглядят Блеза в полумраке, они моментально окажутся рядом с ним и отрежут пути к отступлению.

У меня не было заклинания, чтобы вернуть Кирила назад. Когда враги не были демонами, мои возможности были весьма ограниченны. Все, что я мог сделать в теснине, – кидать камни, пугая лошадей и загромождая проход. Так я мог покалечить Кирила или остальных. К тому же врагов было слишком много, чтобы отделаться от них, наставив им синяков или заставив думать, что у них под одеждой змея. Пока я усиленно размышлял, что делать, ехавший впереди дерзиец заметил Блеза, издал пронзительный крик и ринулся на него. Я услышал звон оружия, вопли, ржание раненой лошади. Думать некогда. Лишь одно я умею делать лучше их. Я выхватил из ножен меч и бросился вперед.

Я еще не успел добежать до сражающихся, когда в лицо пахнуло конским потом и кровью. Яллин старалась увернуться от копыт взбрыкивающей лошади и в то же время дотянуться до всадника мечом. Ей хватило одного удара. Ее красивое гибкое тело безжизненно упало на камни, затоптанное обезумевшей лошадью.

– Уводи их! – прокричал я Блезу, который присел, уклоняясь от удара меча, и рубанул всадника по ноге. Мимо. – Я удержу их. – Я схватил оказавшуюся передо мной ногу и выдернул ее обладателя из седла. Миг спустя дерзиец катался по земле, изрыгая проклятия и держась за бедро, которое уже никогда не будет служить ему так хорошо, как прежде.

Двое эззарианских юношей были где-то слева от меня, они прикрывали спину Блеза, но я был слишком занят другим дерзийцем, чтобы наблюдать, как они справляются. Я услышал, как заревел огонь, вызванный моим заклинанием. Это была всего лишь иллюзия, она не могла задержать дерзийцев надолго, но отвлекла их, чтобы я смог расправиться с очередным противником. Он был очень сильным и прекрасно обученным. «Чтобы оказаться на свободе, я должен убить его. Глупец, глупец. Что ты делаешь?»

Блез стащил одного дерзийца с лошади и уже был готов вскочить в седло своего коня, но он делал все слишком медленно. Дерзиец уже поднимался.

– Уходи! – завопил я снова. – Я иду сразу за тобой. – И резко присел, развернулся и оставил кровавую полосу на спине своего противника. Слева от меня раздался булькающий стон. Один из юных эззарийцев с ужасом смотрел, как его кишки вываливаются из распоротого живота. Я схватил руку в латной перчатке, потянувшуюся, чтобы прикончить парня, устоял на ногах, сумел потянуть на себя всадника и завернуть его руку за спину, так что хрустнула кость. Испуганный конь рванулся, унося его от меня, но я не отпускал, следя только за тем, чтобы не попасть под копыта.

Рыча от боли и ярости, всадник делал все, чтобы всадить мне под ребра длинный кривой нож и сбросить с лошади. Мне казалось, что кроме сломанной мной у него имеется еще рук семь, и все они совершенно не нужны ему, чтобы править лошадью. Я хотел прикончить его сразу, но в моем воспаленном мозгу мелькнула мысль, что тогда он закроет своим телом выход в долину. Я поборол искушение свернуть ему шею, извернулся и направил его руку с кинжалом в бедро его лошади. Несчастное животное встало на дыбы и рванулось вперед. Я поместил между нами и уходящими еще одну завесу огня, отсчитывая секунды до того момента, когда мне придется соскочить с лошади или лишиться глаза, руки либо чего-нибудь еще. Два воина с мечами двигались в мою сторону. Я снова двинул всадника в живот, чтобы он ослабил хватку, затем упал на землю, увернулся от копыт и вскочил на ноги. Задыхающийся, израненный, с глубоким порезом в бедре, я бросился бежать к догорающей стене огня у выхода в долину.

Краем глаза я заметил темную тень – Кирил и его воины вырвались из теснины. Если бы у меня были крылья… Я не смогу бежать быстрее, а камни-колонны так далеко.

Копье пролетело над моим правым плечом и ударило о камень. Я метнулся в сторону, приседая на бегу – вдруг у бросавшего есть более меткий товарищ? Пока я выписывал петли, слева от меня возник всадник. Он ловким движением выскользнул из седла, и пока он приземлялся на ноги, его конь оказался впереди и заслонил мне дорогу, толкая меня в руки хозяина. Никто не умеет так использовать в битвах коней, как дерзийцы. Я создал еще одно пламя, чтобы задержать остальных – едва ли я смог бы справиться с таким войском, – и бросился на человека, осыпая его ударами. Он яростно сопротивлялся, я сумел разглядеть его лицо только тогда, когда он лежал на земле, а кончик моего меча упирался в его горло. Я смотрел на него, а он на меня. Кирил. Я отступил назад, убрал меч и протянул ему руку.

– Рога Друйи! Сейонн?!

Вот и надейся на угольный грим! Солдаты Кирила прорвались сквозь огонь и мчались к нам, не оставляя мне возможности убежать. Но в этот миг от выходящего в долину отряда мятежников отделилась темная тень. Всадник с раскинутыми в стороны руками… Блез. Я прыгнул, он как-то сумел подхватить меня и не замедлить хода, потом он резко развернул коня и погнал его к выходу в тошнотворное серое мерцание.

Когда я наконец смог отвести взгляд от черной спины моего спасителя, первое, что я увидел, – мертвое дерево. Точнее, ряды мертвых деревьев, сгоревший лес в каменистой лощине. Закопченные бревна и остатки печных труб говорили о том, что вместе с лесом была сожжена и деревня. Огонь был сильным и бушевал совсем недавно, из черной земли успело проклюнуться всего несколько пучков травы. Горный пейзаж вокруг нас не имел ничего общего с долиной у теснины. В небе сияло солнце, хотя я был насквозь мокрым от недавнего дождя.

Блез перекинул ногу через голову лошади и соскользнул на землю, пока я устало разглядывал новое место.

– Отдохнем здесь немного, а потом поедем домой, – произнес он. – Что с ногой?

Мои разодранные штаны были мокрыми не только от дождя. Теперь, когда шум битвы стих, бедро отчаянно заныло.

– Заживет, – ответил я, вдыхая чистый сухой воздух. – Нужно только перевязать чем-нибудь. – Он протянул мне руку, чтобы помочь слезть с лошади, но я покачал головой и спустился сам. Я был зол на него. Набег был глупый и ненужный. Обычное воровство. Двое погибли: смешливая Яллин и один из застенчивых юношей-эззарийцев. Я убил по крайней мере одного дерзийца… предав Александра… превратив себя в разбойника, и Кирил, именно Кирил, словно во всем мире не нашлось другого человека, видел меня. И все ради чего?

– Ты спас нас. Меня – дважды. – Блез стоял рядом со своим конем. Остальные молча сидели на земле. Несколько человек окружили оставшегося в живых юношу-эззарийца, утешая его. Тот второй, который остался у теснины, был его единственным братом.

Я уселся на камень и отрезал штанину. Одна из женщин принесла мне чистую ткань, заметив, что я собираюсь перевязывать рану обрывками штанов. Я кивком поблагодарил ее и занялся перевязкой, чувствуя, что Блез наблюдает за мной.

– Нам очень бы пригодились деньги, вырученные за этих лошадей, – начал он.

– Мы расплатились бы ими за погибших? – Я затянул повязку.

– Они верили, что это хороший план.

– Они верили в тебя. Придумай, что еще мы могли бы сделать с этим богатством.

Мы не сказали друг другу и половины того, что собирались. Я чувствовал, как сильно он переживает гибель товарищей. И он делал все, чтобы примириться со мной, хотя и не понимал причин моей злости. Я бы и сам не смог объяснить всего, но я ясно чувствовал, что разрушил что-то ценное и прекрасное. Однако я был уверен, что он не станет сочувствовать мне из-за потери этого чего-то только в том случае, если меня снова обратят в рабство. Подобный исход был бы самым безобидным.

Фаррол топтался в нескольких шагах от нас, словно мы с Блезом были очерчены магическим кругом, за который ему было запрещено заступать. Его круглое лицо покраснело, он метался, то делая шаг к Блезу, то снова отступая.

Я встал и потоптался на раненой ноге.

– Через пару дней все будет в порядке, – объявил я. – Тут нигде нет воды? Надо бы промыть.

Блез кивнул и махнул остальным, чтобы они садились на коней.

Магический круг исчез. Фаррол подскочил к Блезу:

– Я не знаю, как они вышли на нас. Это точно не Яккор. Он ненавидит этих дерзийских псов. – Он сверкнул на меня глазами. – Нас предал кто-то другой. Они не могли…

– Ты проклятый идиот! – крикнул я. – Я убил из-за тебя. Ты понятия не имеешь, что ты наделал.

– Поговорим об этом позже, – прервал Блез. – Теперь нам пора домой.

Я старался подавить свой гнев, разглядывая слои заклинания, пока Блез вел нас волшебными тропами по зеленым долинам Кувайских холмов. Если бы я не знал точно, что он использует магию, то никогда не заметил бы этого. Даже теперь, когда я знал, я не мог понять, из чего состоит заклятие. Я никогда не встречался с человеком, внутри которого так глубоко жили бы заклинания. Я словно пытался увидеть биение живого сердца, глядя сквозь плоть. Никакие способности к наблюдению, зрение, слух не помогали понять механизм движения.

Мы вернулись ночью. Костер не зажигали, он возвышался пирамидой в центре поляны, в долине Олень был подстрелен, но его разделили между воинами, чтобы они приготовили мясо на маленьких лагерных кострах. Пели по погибшей Яллин. У нее в долине жила сестра, она надела красную вуаль и начала траурное сузейнийское песнопение. Звуки разносились между деревьями, оплетая их своей паутиной, охватывая всех нас сетью печали.

Когда горестная музыка заполнила долину, я разжег свой маленький костерок под деревьями Я сидел там один, разогревая похлебку, чтобы наполнить желудок, и кипятя отвар дубовой коры, чтобы промыть рану. Я развязал тряпку на бедре и почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит.

– Иди к костру, если хочешь. Незачем прятаться в тени. – Это был эззарианский юноша.

Ему было лет пятнадцать. За все те дни, что я провел в отряде, он сказал мне не больше пары слов. Они с братом учились у меня, наблюдали, слушали, но не спешили знакомиться ближе.

Я жестом указал на котелок, но он отрицательно покачал головой и неловко опустился на землю напротив меня.

– Я просто хотел спросить… а у эззарийцев есть траурные песни?

– Да. – Я обмакнул бинт в кипящий дубовый отвар, стиснул зубы и прижал его к ране. – Они очень похожи на плачи сузейнийцев. – Сузейнийцы верили, что смерть – только первое из сотни испытаний на пути души, которая должна найти свой путь в земли смерти, причем эти земли были совсем даже не тем местом, в которое стоило стремиться, преодолевая такие сложности. – Но они нравятся мне больше. Они не такие безнадежные. Наши боги, Вердон и его сын Валдис, добрее Госсопара. Наши погребальные песни поются, чтобы отдать дань уважения мертвым и запечатлеть их в нашей памяти, – и еще утешить тех, кто остался.

– Я бы хотел… Я не знаю…

– Я научу тебя, если хочешь.

Он кивнул, свет костра отражался в его черных глазах. И мы начали готовиться к песнопению. Это действие само по себе уже утешало, даже больше чем слова. Но сначала я научил его словам, я произнес их по-эззариански, и мне показалось, что он не понимает этого языка. Тогда я произнес их на азеоле, общем языке Империи. Потом я пропел слова, объяснив мальчику, как следует сидеть, раскрыв ладони, чтобы настроить себя на нужный лад. Когда я дошел до фразы, в которой необходимо упомянуть имя покойного, он хотел сказать мне имя, но я предостерегающе поднял руку:

– Ты веришь, что его душа жива?

– Я хотел бы верить… – Надежда. Горе. Неуверенность. Страх, что он ошибается. Все как у всех.

– Тогда не говори имя мне, чужаку, – только не тому, кого коснулся демон. – Имена ведут к душе человека. Никогда не называй их просто так.

– Это поэтому ты не спросил наших имен? Да… мой брат решил, что ты презираешь нас. Нам всегда говорили, что не существует эззарийца…

– Прошу прощения. – Блез шагнул в круг света и протянул руку мальчику, который сразу же вскочил на ноги, преданно глядя на своего командира. – Я не хотел вас прерывать, но мне необходимо поговорить с нашим новым другом… – Блез притянул мальчика к себе и пристально посмотрел в его печальное лицо. – Я не смог скорбеть вместе с вами. Завтра на закате мы возведем в его честь пирамиду, и ты сможешь спеть ту песню, которую сейчас узнал. – Он крепко взял юношу за плечо. – Его смерть не была напрасной. Клянусь. А теперь ступай к Фарролу. Скажи ему, что я буду в Веллитской долине. Пусть позаботится о часовых. Люди устали.

Мальчик неловко поклонился, прежде чем уйти:

– Благодарю тебя. – Он исчез в лесу, но скоро вернулся. – Его звали Давет. А я Кьор. Я кивнул и прижал кулак к груди.

– Лис на Сейонн, – сказал я по-эззариански, даря ему свое имя и дружбу. – Доброй ночи, Кьор.

Когда он убежал по направлению к остальным кострам, Блез кинул мне мои башмаки:

– Пойдем прогуляемся. Ты ведь сказал, что твоя нога не сильно повреждена?

– Все в порядке, – ответил я, натягивая целые штаны и засовывая ноги в башмаки. – Прогулка не повредит. Даже наоборот. – Сейчас я был рад любому развлечению.

Мы пошли по аккуратной дорожке, вымощенной лишь в южной части долины. Она постепенно перешла в тропинку, вьющуюся между берез и сосен. Звуки и огни лагеря постепенно исчезли, остались лишь голоса ночных птиц и шум потока и еще шорох листьев собачьих ягод и лисьих перчаток. Я ждал, пока Блез заговорит. Очевидно, он не просто так вытащил меня сюда. Но он молчал, и я тихо наслаждался свежим прохладным ветром, в запахе которого уже чувствовалась близкая зима. Начался подъем. Блез провел меня через березовую рощицу, и мы вышли на тропу, ведущую в следующую долину, распростершуюся под яркой луной. В воздухе пахло дымом и почему-то козами, потом я услышал шум другой реки и заметил впереди свет.

Покрытая дерном избушка стояла на краю леса. За ней начинался широкий луг, через который текла река, сияя в свете луны, как драгоценное ожерелье. С одной стороны от дома был разбит сад, какой-то высокий человек запирал козий загон, располагавшийся у другой стороны. Он замер, заметив нас.

– Я привел гостя, – обратился к нему Блез. – Надеюсь, еще не слишком поздно.

– Только что закончил дойку, – ответил человек. – Еще рано для тех, кто занят добычей хлеба насущного. – Голос великана звучал приветливо. Он не стал тратить время на церемонии, а просто пошел к домику, неся в одной руке ведро с молоком, а другой опираясь на палку. Я не заметил у загона, что у него только одна нога. – Линии! Пришел Блез с товарищем!

Когда мы подошли к дому, дверь распахнулась и желтый свет осветил тропинку. Одноногий человек, манганарец, чьи каштановые кудрявые волосы и широченные плечи заставили меня мысленно сравнить его с медведем, остановился в пятне света, чтобы наконец поздороваться с нами. В дверях стояла женщина, в руках у нее был сверток из одеяла. Длинные темные волосы, перехваченные зеленой лентой, красновато-золотистая кожа. Эззарийка.

– Добро пожаловать! – Человек поставил ведро и пожал Блезу руку. – Хорошо, что ты пришел. Мы уже сто лет не получаем новостей.

– Сейчас у тех, кто не занят добычей хлеба насущного, тяжелые времена, – ответил Блез, улыбаясь.

– Тише, вы оба! – шикнула на них женщина. – Я только что уложила его спать. Только попробуйте разбудить! – Она позволила Блезу поцеловать ее в щеку. Когда их лица оказались рядом, у меня не осталось сомнений в их близком родстве.

– Моя сестра, Элинор, – пояснил Блез, счастливо улыбаясь женщине. – И ее муж Горден. Это, – он кивнул на меня, – наш новый товарищ, пришел к нам месяц назад. Пусть он сам представится.

– Сейонн, – произнес я.

Одноногий человек кивнул, чтобы я шел в дом за его женой. В домике было чисто и уютно, хотя и тесновато для трех мужчин и высокой женщины. На маленьком сосновом столике стояли две деревянные миски и две кружки, которых тут же стало четыре. У стены выстроились три прочных стула. В открытом шкафу со множеством полок виднелись мешочки с мукой и солью, травы, тарелка с маслом и прочие вещи, которые часто бывают в таких небогатых кухнях. Деревянный пол покрывала чистая солома. Кровать в углу была застлана покрывалом, связанным из голубой шерсти. Над огнем кипел котелок с вечерней похлебкой.

– Отужинаете с нами? – спросила Элинор, накрывая на стол одной рукой, пока Горден наливал молоко в кувшин. – Вы оба выглядите усталыми. Мой братец мастер создавать трудности, правда?

– Никогда не видел никого похожего на него, – подтвердил я, забирая у нее тарелку с маслом и ставя ее на стол.

Блез пододвинул к столу стулья и бочку для четвертого, потом взял с полки нож и нарезал хлеб, положив по ломтю в каждую миску. Его сестра сняла с полки синюю мисочку, в которой было ложки две сахара, и поставила ее на почетное место в центре стола.

– Сейчас Горден вынесет молоко на холод, и мы сядем за стол. Попробую положить этого господина хоть ненадолго. Он обожает быть на руках. – Она отогнула край одеяла так, чтобы я мог увидеть содержимое свертка. – Сейонн, познакомься с Эваном-диарфом.

Видение ожило. То видение, которое являлось ко мне в безумии и отчаянии на башне Кол-Диата. Теперь оно обрело теплую розовую плоть, прямые черные волоски и длинные темные ресницы, тень от которых всегда лишает блеска эззарианские глаза. Я коснулся круглой щеки дрожащим пальцем, младенец зашевелился, вздохнул и уткнулся носом в длинную шею Элинор, так и не открыв глаза Я знал его, как человек знает свои руки и ноги, как он знает взошедшее солнце или звезды Эззарии. Это был мой сын.