Сколько дней я провел в пещере? Я убедил себя на некоторое время отвлечься от исполнения обязанностей по отношению к принцу и отправить свой дух в путешествие. Сначала заточение в комнате напоминало мне о днях рабства. Я мог бы посчитать, сколько раз я спал, но ароматный дым и таинственность обстановки не позволяли мне понять, сколько прошло дней. Я не был уверен, что сплю только раз в сутки, и, возможно, были сутки, когда я ни разу не смыкал глаз. На плоском камне перед дверью периодически появлялись фрукты, хлеб и козье молоко, утолявшие мой физический голод. Голод моей души пока что ничто не насыщало. Разумеется, на этот раз я не был пленником и в любой момент мог покинуть пещеру. Но я был на грани гибели и молил, чтобы таинственное место помогло мне сохранить себя.

С самого первого часа, когда Квеб привел меня в пустую комнату и усадил на грязный пол, велев молчать и забыть обо всем на время обрядов сиффару, я перестал понимать, что именно происходит. Каждый раз, когда мой разум прояснялся, я обнаруживал рядом с собой Квеба. Он сидел, скрестив ноги, улыбался и подбрасывал в медный горшок сухие листья, поджигая их от пламени свечи. Он проводил тонкими пальцами по краю сосуда, чтобы не промахнуться. Когда из горшка начинал валить густой серо-голубой дым, он брал меня за руки и заставлял глядеть в его невидящие глаза, все еще слезящиеся и кровоточащие после того, что он сделал с ними.

Разорвать связи с миром было непросто. Меня многое беспокоило и не пускало: Александр, Совари, Малвер, так и не вернувшийся из Загада, моя жена и остальные эззарийцы, отказывающиеся видеть правду, Блез, его сестра и мой сын, затерянный посреди этого опасного мира. Когда я ел, вкус еды ощущался особенно сильно, вызывая воспоминания: о вине из кубка моего отца, о спелом персике, разделенном с Исанной в те дни, когда мне было пятнадцать и я любил со всей страстью юности, о сухом заплесневелом хлебе, который спасал меня от голодной смерти во времена рабства. В один момент я обнаружил, что стою на коленях в центре круглой комнаты, колени ломит, мышцы онемели, словно я провел в этом положении не один час. Все мое тело стонало, кричало, рассказывая историю жизни воина, раба, пленника.

Но время шло, я все больше погружался в молчание, одиночество и душный дым, а все остальное – чувство голода, боль и воспоминания – становились все бледнее и тише. Мой разум свободно заскользил посреди пустоты, так мне казалось. И вот тогда и началось путешествие.

Я, как и прежде, сидел посреди круглой комнаты. Руки покоились на коленях. Я по привычке выбрал позу, в которой Смотритель подготавливает себя к битве с демонами, обретая душевный покой и равновесие перед этим странным занятием. В неподвижном воздухе пещеры висел запах трав Квеба. Я не сводил глаз с призрачного огонька свечи, чувствуя, что засыпаю, сердце билось медленно и слабо.

Потом огонек погас, осталась только уже знакомая серо-голубая пустота. Но что-то изменилось… густота воздуха… плотность клубящегося облака… темные силуэты… деревья…

Призрачный ландшафт. Дрозд хлопает крыльями… слабый запах золы в теплом ветерке… металлический привкус крови во рту…

Я моргнул, медленно, с трудом, Квеб был здесь со своей свечой и медным горшком. Слепой мальчик. Он больше не улыбался, а серьезно кивал головой, поджигая сухие листья, мое путешествие продолжалось…

Капли дождя падали на дорожку, скатывались с белых камней прозрачными шариками, вливаясь в бегущие по саду шумные ручейки. Листья блестели от воды, лилии закрылись, чтобы защитить от ударов нежные тычинки. Лужайки казались особенно зелеными в окружении желтых, белых и синих цветов. В центре одной из лужаек возвышалась ива с огромными, выгнутыми дугой ветвями. Есть ли звук прекраснее мягкого шуршания дождя, несущего с собой жизнь, щедро проливающегося с небес на землю? Завороженный омываемым дождем садом, я медленно брел по дорожке из светлого гравия, когда вдруг заметил, что сам я почему-то не промок. Что это за место? Я остановился, озадаченный, пытаясь понять, откуда я пришел и куда направляюсь. За поросшим цветами лугом, едва заметная за пеленой дождя, темнела стена. Как звон лопнувшей струны нарушает приятную мелодию, так и вид этой стены разрушил очарование дня, породив чувство острой тоски.

– Значит, ты все-таки соизволил прийти. Интересный путь ты избрал. – Насмешливое замечание прозвучало у меня за спиной.

Я резко развернулся и едва не упал от изумления. На меня глядел высокий худой человек преклонных лет в темно-синей рубахе и зеленых штанах. Он стоял между двух розовых кустов, к его широкому поясу был привязан старый кожаный мешок, серый плащ небрежно переброшен через плечо. С его одежды и коротко подстриженных волос текло ручьями, что еще больше подчеркивало мою странную водонепроницаемость. Но мое удивление вызвало не его неожиданное появление, не его внешность, в которой не было ничего примечательного, а то, что я увидел за его спиной.

Сад был частью огромного парка, разбитого перед серым замком со множеством башен, возведенным на зеленом подножии холма, уходящего высоко вверх. За кольцом серых стен простиралась дикая земля, на горизонте поднимались горы. В окнах замка горели свечи, добавляя к серому дневному свету яркие блики, играющие на цветных стеклах. Высоко надо мной, там, где стройные башни уходили в небеса вместе с вершинами холмов, я заметил зубчатую стену, дорожку, по которой гулял взад-вперед арестант, ненавидящий весь мир. Да, теперь я знал, где очутился.

– Все не так, как ты ожидал, да? – Я снова посмотрел на худощавого человека, который повернулся теперь ко мне спиной – Ладно, я не собираюсь торчать под дождем, пока ты думаешь, говорить или молча таращиться. Если хочешь, можешь уйти. – И он быстро зашагал по гравиевой дорожке к замку.

– Погоди! – прокричал я вслед его быстро удаляющейся спине. Он был почти у самых ступеней, когда я нагнал его Он прошел под колоннами и поднялся по ступеням в широкий холл. Серый свет из высоких застекленных окон лился на гладкие колонны и мраморные статуи.

С чего начать? Спросить его, правда ли, что тот, кто заключен в замке, хочет разрушить мир? Заставить его рассказать, как именно я связан с этим ужасным планом? Я же не проходил через ворота в Дазет-Хомоле, как же я тогда попал в Кир-Наваррин? Однажды я касался мозаики, которая подсказала мне, что крепость таит в себе источник вечной тьмы. Почему же я не ощущаю этого сейчас, когда я здесь? А этот странный человек, он тюремщик злобного божества?

– Я очень хочу поговорить с тобой, – произнес я, спеша за ним.

– Если не возражаешь, я сперва сменил бы рубашку. Не все здесь непромокаемые, как ты. – Он вошел в изящно убранную комнату: толстый красно-зеленый ковер, высокие окна, выходящие в сад, из которого мы пришли, мраморный камин высотой в три человеческих роста, высеченные в мраморе стройные фигуры мужчин и женщин, казалось, готовы сойти в комнату. По стенам висели лампы из хрусталя и расписанного стекла, струившие мягкий свет. На маленьком столике у камина лежало стеклянное игровое поле, разбитое на серые и черные квадраты. На нем стояли фишки в виде воинов и замков.

– Каспариан, где ты? – нетерпеливо позвал человек, бросая плащ на скамью. Он подошел к камину, стаскивая с себя насквозь промокшую рубашку. На его зов из-за двери У камина тут же вышли мужчина и женщина. Мужчина нес полотенце, зеленую рубашку и темно-зеленый плащ, а женщина – поднос с глиняными чашками и чайником, хрустальным графином и бокалами. Слуга унес мокрую одежду и засуетился с полотенцем возле пожилого человека, вытирая ему голову и грудь. Человек схватил полотенце и отшвырнул его в сторону, бурча:

– Я не младенец, чтобы за мной ухаживать. – Но слуга казалось, не заметил его недовольства, он наклонился, поднял полотенце и начал снимать с хозяина башмаки.

Женщина налила в чашку дымящуюся жидкость, добавила сахар и пряности.

– Нет, нет. Я хочу вина, – заявил мой хозяин, имени которого я еще не знал, и нетерпеливо притопнул, поскольку женщина проигнорировала его слова и продолжала готовить горячее питье. Только когда чашка была накрыта тонкой пластиной стекла, она налила вина, три разных сорта в три бокала, и что-то похожее на темное пиво, в серебряную кружку. Когда слуги ушли, человек вздохнул и взял со стола вино, обращаясь не столько ко мне, сколько к себе самому:

– Можно подумать, что я жить не могу без всех этих церемоний. Я с удовольствием отменил бы их все, повседневная жизнь приносит с собой столько проблем. Каспариан, посвятивший себя их разрешению, никак не может понять, почему они меня так беспокоят. – Он отхлебнул из бокала белого вина и искоса посмотрел на меня: – Ты меньше ростом, чем я ожидал.

Впервые в жизни я потерял дар речи. Пожилой человек покачал головой, словно стараясь вернуться к действительности.

– Проходи, садись. – Он кивнул на кресло у камина. – Я не собирался быть невежливым. – Ты хотел говорить.

Отбросив все сомнения, я высказал вслух чудовищное, невероятное подозрение, которое зародилось во мне, пока я смотрел и слушал:

– Ты арестант.

Его темные глаза широко раскрылись в насмешливом изумлении:

– День, полный сюрпризов. Я бы отпраздновал это, если бы помнил как. – У него были приятные черты лица: высокие скулы, четко очерченные челюсть и нос, словно высеченные из того же гранита, из которого был построен замок, густые седые волосы и коротко подстриженная борода. Он выглядел как благородный дворянин, и в нем совсем не чувствовалось злобы, только ирония. Лицо не искажалось от ненависти или жестокости, я внимательно наблюдал за ним.

А пронзительный взгляд темных умных глаз только усиливал мое благоприятное впечатление. Они были чистыми и глубокими, как горные озера под луной, глаза, казавшиеся гораздо моложе тела. Я не стал перестраивать взгляд, чтобы заглянуть в него поглубже. Думаю, что знакомство с его душой не осталось бы для меня безнаказанным.

Он сидел у огня в деревянном кресле с высокой спинкой, завернувшись в зеленый плащ и вытянув ноги.

Не исключено, что этот человек, это место являются обыкновенным порождением моего больного мозга. Все так похоже на сон… Только во сне можно гулять под дождем и не промокнуть. Но сон не должен находиться в столь абсолютном противоречии с представлениями спящего.

– Кто ты? – Как будто ответ на этот вопрос помог бы разрешать все проблемы.

– А ты не слишком терпелив. – Он вновь указал мне на кресло. – Впрочем, последнее время и я страдаю тем же. Позволь мне все-таки хотя бы притвориться вежливым. Показать, что я еще помню, что такое учтивое поведение.

Я поплыл к твердому креслу с деревянной спинкой, словно во сне. Теперь нас разделял столик с разложенным стеклянным полем для игры. Черные и белые фигуры были расставлены по полю, словно игру недавно прервали.

– Ты играешь? – Насмешка прозвучала даже в этом его простом вопросе.

– Я знаю правила, но играю плохо. – Он не пожелал ответить на мой вопрос, а я не знал, что еще спросить.

Он повертел в руках черную фигуру… Обсидиан, черное стекло, которое находят на потухших вулканах. Белые были из алебастра.

– Я пытался убедить Каспариана научиться, но в играх он видит толку не больше, чем в разговорах. Он периодически перебарывает себя и предлагает мне партию, но я благодарю и отказываюсь. Его мучения не доставляют мне удовольствия. Правда, я уже не уверен, действительно ли я помню правила.

– Давай сыграем, если ты хочешь.

Он первый раз за все время посмотрел мне прямо в глаза.

– Это было бы чудесно. Просто чудесно. – Какие удивительные глаза.

И мы пододвинули кресла ближе к столику и расставили фигуры по местам. Мне достались белые, и я начал. Мы сделали несколько ходов, после чего он снова заговорил.

– Ты можешь называть меня Ниель.

Ниель. На языке рей-киррахов это слово означает «забытый».

– Похоже, что ты знаешь меня, – произнес я, передвигая свой замок на две клетки вперед.

Он утвердительно наклонил голову и сделал ход. Через несколько ходов он передвинул черного всадника и захватил моего воина.

– Я не хотел тебя пугать.

– Не хотел пугать… не верю. – Его слова прозвучали так нелепо, что моя безмятежность исчезла. Я подумал о снах, наполненных его присутствием, моих видениях, связанных с этим замком, о снах, заманивших меня в царство демонов, о черно-серебристом воине, чья сила вгоняла меня в тоску и отчаяние. Все эти сны говорили о том, что я принесу гибель всему, что люблю. Кто не испугался бы такого?

– Пугает сила, – пояснил он. – Особенно огромная сила. Но я не хотел вызывать у тебя страх.

– Тем не менее вызвал.

– Но твой страх не подрывает мою веру в тебя. Я знаю, что обо мне думают снаружи. Даже самое верное сердце усомнится при виде столь вопиющего зла. – Он говорил таким тоном, словно обсуждал со мной преимущества лука перед редисом.

Его насмешки над самим собой не помогли мне обрести покой, нарушенный его странным появлением. Я перевел взгляд на игровое поле и задумался. Коснулся воина, потом убрал руку, увидев, что ему грозит опасность. Вместо этого я передвинул одного из жрецов, чтобы усилить защиту королевы.

– Если ты не хотел меня испугать, зачем тогда это делал? Он без колебаний снова двинул своего всадника и захватил у меня еще одного воина.

– Чтобы оказаться на свободе. Я не бессмертен, что бы ни говорили обо мне легенды. Я приближаюсь к концу своей долгой жизни, большая часть которой прошла взаперти.

Хотя здесь и неплохо, но это все-таки тюрьма. Кроме того, как нетрудно догадаться, у меня есть дела, которые я хотел бы завершить, прежде чем умру. Например, погулять с другой стороны стены.

Я выдвинул вперед всадника.

– Ты пытался сбежать. Использовал других, управлял ими… через сны, как и мной. – Я даже не стал перечислять, сколько мертвецов на его совести: рей-киррахи, эззарийцы, келидцы, бесчисленные жертвы войны с демонами. Сейчас эти жертвы отошли на задний план из-за ужасающей реальности происходящего.

– Каждый пленник имеет право искать путь к свободе. В неволе есть что-то сводящее с ума… ты должен знать. Начинаешь идти на компромисс, который был немыслим раньше.

Печально сознавать, что он знает обо мне так много, а я о нем почти ничего. Мы с моим демоном тоже шли на компромиссы, чтобы быть свободными, и не все избранные нами способы были безукоризненны. Но, без сомнения, преступления Ниеля были тяжелее моих: мои предки опустошили свои души из-за страха перед ним. Что он сделал? И что он видит во мне, что заставляет его думать, что я стану инструментом в его руках? Я не мог позволить обезоружить себя подкупающей искренностью и почти дружеским тоном.

– Почему я?

Не отрывая глаз от поверхности стекла, он передвинул своего жреца, угрожая моему королю.

– Из-за твоей силы, разумеется. Именно об этом я и пытался тебе рассказать. Из всех живущих в мире только у тебя есть сила, чтобы освободить меня. Твоей силы хватит и на множество других дел.

Это была первая произнесенная им ложь. То есть не совсем ложь. Теперь, когда он произнес это вслух, стало очевидно, что в снах было главным именно это – моя невероятная сила. Но я чувствовал, что он не ответил на мой вопрос.

Пока я размышлял над его словами и положением на игровом поле, вошла прислуживающая ему женщина. Она принесла горячего чаю, печенья и блюдо с темным виноградом.

Ниель вскочил с кресла, подбежал к окну и принялся вглядываться в туман за окном.

– Куда запропастился Каспариан? Я не желаю сластей и фруктов. Я сегодня ходил по холмам и буду обедать рано.

Женщина ничего не ответила. Она вышла и вернулась с тарелкой, на которой возвышалась гора засахаренных фиников. Появился слуга, он подбросил поленьев в огонь и задернул шторы. Они оба вели себя так, словно Ниеля не было в комнате. Они выполняли свои обязанности, не произнося ни слова, никак не реагируя на его замечания. Когда слуга принес мягкие домашние туфли, он не подошел к Ниелю, не спросил, хочет ли он переобуться, а просто опустился на колени перед его пустым креслом и неподвижно ждал. Пожилой человек печально вздохнул, сел в кресло и позволил слуге переобуть себя.

Когда слуги ушли, в комнату, застегивая на толстой шее высокий воротник, поспешно вбежал новый человек. В отличие от слуг, он обращался прямо к Ниелю, держась с ним несколько фамильярно.

– Мне стыдно, мастер. Как я мог пропустить его появление? – Плечи и грудь вошедшего были под стать шее. Гигант, а не человек. Мокрые волосы, густые и длинные, уже тронула седина, одежда на нем была совсем лишена изысков, но, несмотря на поспешность, с которой он вошел, он не забыл свое оружие: чудовищных размеров меч в потертых ножнах. Поглядев ему в лицо, я решил, что меч – последняя вещь, о которой он может забыть.

– Его прибытие оказалось неожиданным, как и то, что он решил задержаться, – ответил Ниель, кивая в ответ на поклон вошедшего. – Похоже, ему не нужны разрешения, чтобы попасть в наш зачарованный замок.

Человек застегнул воротник и уперся руками в бока, внимательно разглядывая меня. Через миг его глаза удивленно распахнулись:

– На самом деле его здесь нет! Ниель выразительно изогнул бровь.

– Наверное, правильнее сказать, что с нами только его дух. Он еще не совершил решающего шага.

– Значит, он все еще человек. – Ненависть, с какой вновь пришедший выплюнул последнее слово, выставляла дружелюбные слова Ниеля в весьма мрачном свете.

– Нет, – отрезал Ниель. – Он никогда им и не был. Думай, что говоришь.

Гигант склонил голову.

– Мы, как всегда, не понимаем друг друга, мастер. Я говорю только о том, что вижу.

– Прежде чем мы снова начнем спорить, не скажешь ли ты своим разлюбезным подчиненным, что я не прочь отобедать? Я сегодня поднимался на холм, и мне кажется, что меня унесет ветром, если я не набью чем-нибудь желудок.

Человек поклонился и ушел. Ниель поерзал в своем кресле, разглядывая фигуры на стеклянном поле. Думаю, его мысли были далеки от игры, по крайней мере от той, что мы вели черными и белыми фигурами.

– Я не думал, что в этом месте есть другие, – прервал я молчание. – Кто они?

Ниель поднял голову.

– Слуги… это такие существа… не люди, но и не демоны. Их создали, чтобы мне было удобнее, но, как ты заметил, я не могу приказывать им. Убить их я тоже не могу. – Он поморщился. – Должен признаться, что я пробовал несколько раз. Когда я умру, они исчезнут, словно их никогда не существовало.

– А этот второй человек…

– Каспариан. Он, как и я, пленник этого места. Правда, он сам сделал выбор.

– Он добровольно стал узником?

– Невероятно, не правда ли, такая преданность! А ведь он очень гордый! Ты смог бы решиться на подобное ради кого-нибудь? Я бы нет. – Он вздохнул. – Жаль только, что по утрам он плохо соображает.

Действительно невероятно. Кому-то так дорог Ниель, что этот кто-то решился прожить в тюрьме больше тысячи лет. Тысяча лет прошла с тех пор, когда эззарийцы предсказали освобождение узника Тиррад-Нора и последующую за ним катастрофу.

– Он твой родственник?

– Он мой воспитанник, сын одного друга, живущий со мной. Он должен был учиться у меня, не могу сказать, что это получилось.

– Значит, ученик.

– Гораздо больше. Какой ученик согласится на простуду, когда учитель лежит в лихорадке?

– Значит, скорее сын.

Я понял, что почти угадал. Ниель сохранял спокойствие, ничем не выдавая своего гнева, но взгляд его темных глаз так давил на меня, что я начал задыхаться.

– Нет. Не сын. Ничего подобного.

Да, Каспариан не был ему родней. Я ожидал встретить здесь кого-нибудь похожего на Повелителя Демонов, яростного и злобного рей-кирраха, с которым я сражался в душе Александра, а что я обнаружил? Усталого пожилого человека, несчастного, одинокого, невесело смеющегося. Но я не сомневался в его силе, хотя он никак не показывал ее. Он поразил меня.

– Ты не расскажешь о себе, Ниель? Я хочу понять.

Он рассеянно потер подбородок:

– И что толку? Ты уже давно осудил меня. Ты считаешь, что те, кто засадил меня сюда, были правы и что дружеская партия в «рыцарей и замки» ничего не исправит.

– Я не боюсь слушать тебя. – Беспокойство осталось, но я больше не боялся.

Он окинул взглядом комнату. Слуга уже накрыл стол.

– Сейчас я должен поесть и немного отдохнуть. А ты подумай над своими обманутыми ожиданиями, а потом реши, действительно ли хочешь того, о чем просишь. Если ты еще будешь здесь, когда взойдет солнце, я расскажу тебе.