ПРИКЛЮЧЕНИЕ С КРИВОНОГИМИ СВИНКАМИ

Жил-был мальчик, которого звали Джо. Полное имя его было Джозеф. Оно ему не очень нравилось. Впрочем, это не имело значения, потому что все — и друзья, и папа с мамой — называли его «Ломтик».

Отец Ломтика учёный. Во время войны он вёл очень важную работу и спас жизнь многим людям. Работа была такой опасной, что у отца часто болела голова.

Однажды отец пришёл домой совершенно бледно-зелёный. Это он производил опыты над разными красками — хотел узнать, какими из них лучше красить предметы, чтобы они стали менее заметными. Через некоторое время он, конечно, опять стал обыкновенного цвета. Смешно, правда?

Мать Ломтика помогала отцу. Она тоже была очень учёная. Она познакомилась с отцом, когда оба изучали один и тот же вопрос: сколько времени может человек пробыть в баке, наполненном водой, и не умереть.

Разумеется, такими опытами разрешают заниматься только взрослым. Дети легко могут пропустить время, когда надо прекратить опыт и поскорее вылезти из бака. Чтобы всё это хорошенько узнать, надо стать совсем взрослым: дорасти по крайней мере до двадцати одного года! А тогда делай что хочешь. Ломтик хотел делать то же, что папа и мама.

Когда папа с мамой поженились и у них родился Ломтик, маме стало некогда быть учёной; ей всё время приходилось готовить, штопать и стирать. Но во время войны мама взяла женщину для домашней работы, а сама опять стала учёной, чтобы помогать папе.

Однажды за завтраком папа сказал:

— Ломтик, мы с мамой уходим. Сегодня нам придётся весь день просидеть в большом ящике. Объяснить я тебе ничего не могу: пока это секрет. Мы обещали королю, премьер-министру и адмиралу никому ничего не рассказывать. Эти опыты касаются спасения моряков на подводных лодках. Одним словом, мы целый день просидим в ящике, где нас будет всё время укачивать, и не вернёмся к обеду. Но к ужину приедем и, вероятно, будем очень голодные.

— Твой обед готов, я поставила его на поднос, — сказала мама, — там есть ананасное желе. А если мы не вернёмся к чаю, возьми в буфете жестяную банку с печеньем, оно очень вкусное… По-моему, сегодня тебе стоило бы навестить миссис Спригз.

Сказав это, отец с матерью ушли. Вид у обоих был очень счастливый — они всегда радовались работе, от которой болит голова.

Ломтику стало скучно одному; ему тоже хотелось пойти и посидеть в ящике вместе с папой и мамой. Но они никогда не брали его с собой: опасно! Вот когда они будут делать опыты над детьми, а не над солдатами, матросами или лётчиками, тогда непременно возьмут.

Ещё они говорили, что, может быть, займутся сравнением памяти у детей и у обезьян, чтобы узнать, кто из них быстрее запоминает. Тогда они подарят Ломтику шимпанзе и позволят с ним играть. Ломтик надеялся, что это случится скоро. А пока мама права: надо навестить миссис Спригз.

Он отправился по переулку к её домику.

Миссис Спригз вдова. Мужа её убили на войне. Он был моряком-подводником, поэтому миссис Спригз всегда с интересом слушала про то, как родители Ломтика стараются облегчить работу моряков на подводных лодках.

Миссис Спригз получала пенсию — несколько шиллингов в неделю. Это очень мало. А ведь надо платить за домик, продукты и одежду. Но она держала много кур, несколько свиней и корову, так что у неё были молоко, яйца, а иногда даже бекон. То, что миссис Спригз не съедала сама, она продавала и выручала немного денег.

Ломтику захотелось навестить её свинок. Кроме того, возможно, миссис Спригз угостит его ломтём домашнего хлеба. Просить Ломтик, конечно, не станет, но вдруг она сама догадается!

Кстати, Ломтика потому и прозвали Ломтиком, что он страшно любит есть хлеб большими ломтями. Вообще, он всё любит есть большими ломтями. Некоторым людям нравится, чтобы хлеб был нарезан тонко, а кекс — аккуратными треугольниками, чтобы тоффи были кругленькие и плоские, как «блошки», или квадратные, как маленькие кирпичики.

А Ломтик всегда говорил:

«Дайте мне ломоть потолще, пожалуйста, если можно!»

И ему давали. Он уверял, что иначе не может хорошенько распробовать, что ест. Папа с мамой не возражали, ведь это полезно для зубов — разжёвывать большие куски.

Так вот, как я уже сказала, Ломтик обогнул домик миссис Спригз и направился к свинкам. Миссис Спригз последние несколько месяцев держала их взаперти из-за плохой погоды. Но на этой неделе наконец проглянуло солнце. Люди надели весенние платья, а миссис Спригз выпустила свиней из хлева в загон.

Ломтик особенно любил одну свинку. У неё была волнистая белая щетина, и Ломтик называл её «Волнушка». Миссис Спригз говорила, что из свиной щетины делают щётки. Из Волнушкиной шерсти, наверное, можно сделать особую малярную кисть, чтобы красить стены и двери красивыми разводами и завитушками — «под орех».

Свиньи гораздо умнее, чем многие думают. Обычно стоило Ломтику свистнуть, как голова и передние копытца Волнушки появлялись над калиткой: свинка стояла на задних ногах и взволнованно хрюкала. На этот раз Ломтик свистел, свистел, пока у него не пересохло во рту, но ни Волнушка, ни другие свинки не появлялись.

— Миссис Спригз! — крикнул Ломтик. — Не понимаю, что случилось? Куда Волнушка отлучилась? — Заметив, что получилась рифма, он добавил: — Её здесь нет, пропал и след, ушла, наверно, на обед.

Ломтик был в восторге от своего поэтического таланта. Он сразу позабыл о свинках и даже на минуту задумался: а может, сделаться поэтом, а не учёным? Но тут появилась миссис Спригз; она сбежала по ступенькам и воскликнула:

— Разрази гром мою новую шляпу, Ломтик! Ах, ты просто душу вытряс из бедной старой леди!

Вы, вероятно, не поняли её слов! Она просто хотела сказать: «Надеюсь, ты пошутил!»

— Я не вижу свинок! — сказал Ломтик. — Даже Волнушка не показалась, когда я засвистел. А ведь она меня всегда встречала.

Они заглянули в загон. Свинки были на месте, но с ними творилось что-то неладное. Бедная Волнушка всё старалась положить голову и передние копытца на калитку, но стоило ей подняться на задние ноги, как она тут же падала.

— Вот так штука! — воскликнула миссис Спригз. — Ты такой учёный, Ломтик! Скажи, отчего это?

Ломтик тут же заважничал. Но он вовремя вспомнил, что настоящие учёные всегда сознаются, если чего-нибудь не знают. Он сразу перестал важничать и стал опять мальчик как мальчик.

— Совершенно не понимаю, миссис Спригз! — ответил он. — Одни свинки стали кривоногими, а другие хромают. Будто ноги у них размякли, как шоколадные батоны в кармане.

Они опять уставились на свинок. Миссис Спригз вспомнила, как трудно было выстроить уютный, чистый хлев, чтобы уберечь свиней от болезней. Ломтик вспомнил, что настоящие учёные всегда стараются помочь людям. При мысли об учёных он вспомнил маму и одну из её книг со множеством смешных коротеньких стишков.

Один был такой:

— Знаю! — взволнованно сказал он миссис Спригз. — Знаю, что делать! Им нужен рыбий жир!

— Погоняй меня пёрышком! — вскричала миссис Спригз. — Раз надо, так надо! Я тебе верю! Только на что же я куплю рыбий жир? Денег-то у меня нет!

— Пустяки, — сказал Ломтик. — Я своим поделюсь. Мама ничего не скажет, у меня его много.

— Если ты уверен, что она не рассердится, давай! А чем я тебе отплачу?

— Дайте мне, пожалуйста, — сказал Ломтик, стараясь быть очень вежливым, — ломтик вашего домашнего хлеба. Но только чтобы была хрустящая корочка.

— Загоните меня на чердак и уберите лестницу! — воскликнула миссис Спригз. — Я дам тебе самый вкусный ломоть, с самой хрустящей корочкой…

Ломтик очень любил миссис Спригз, особенно за её прибаутки. Она всё время говорила: «Погоняй меня пёрышком!», или: «Загоните меня на чердак и уберите лестницу!», или ещё что-нибудь в этом роде. Конечно, были и другие причины для его любви, но и эта была не из последних.

Они вошли в дом. Миссис Спригз приготовила слабый чай, нарезала очень вкусного домашнего хлеба и подала к нему домашнее варенье из чёрной смородины — чудесное густое варенье, очень сладкое и липкое, с плотными шариками ягод.

Ломтик рассказал миссис Спригз, что его родители делают опыты, чтобы облегчить работу моряков-подводников. Но он, конечно, мог рассказать очень мало — не больше, чем сам знал. Ведь это был секрет. А миссис Спригз рассказала Ломтику о своём муже, капитане Спригзе, и показала бутылку, внутри которой находился кораблик, собственноручно им сделанный.

— Как же ваш муж умудрился просунуть кораблик в бутылку? — спросил Ломтик.

— А-а! Это тоже секрет! — ответила миссис Спригз. — Его знают только моряки. Муж показал мне, как это делается, и я обещала никому не рассказывать. Но знаешь что? В тот день, когда твои папа и мама кончат работу, которой они хотят помочь морякам-подводникам, я научу тебя, как сделать кораблик и просунуть его в бутылку. Даже если твои папа и мама ничего нам не расскажут, я всё равно научу тебя делать кораблик.

Пришло время обедать, и Ломтик побежал домой, обещав вернуться и принести рыбий жир.

— Не кормите свинок без меня, — сказал он на прощанье. — Мы дадим им рыбий жир с обедом.

Когда Ломтику приходилось обедать одному, мама всегда оставляла ему какой-нибудь интересный обед. На этот раз на подносе лежало четыре пакета. Один был завёрнут в синюю бумагу и заклеен красной полоской. На нём стояла большая цифра «1», и Ломтик вскрыл его в первую очередь. Внутри оказалось три сандвича со сливочным сыром, который мама сама делала.

Ломтик съел сандвичи и открыл пакет № 2, завернутый в розовую папиросную бумагу и перевязанный золотым шнурком. Ломтик увидел большой кусок яблочного пирога; сверху он был посыпан сахаром, а внутри чернели изюминки.

Ломтик съел пирог и взялся за пакет № 3. Это была коробка, запечатанная тремя круглыми печатями зелёного сургуча. В коробке лежали три большие тёмно-красные сливы. Ломтик съел сливы и открыл пакет № 4. Он был завёрнут в серебряную бумагу с синими разводами и заклеен золотым ярлычком с надписью: «Привет!» В пакете лежала плитка молочного шоколада и четыре песочных печенья.

Ломтик съел печенье, а шоколад положил в карман. Потом он запил всё это бутылкой молока, тоже стоявшей на подносе. Мама положила рядом с бутылкой соломинку: пить молоко через соломинку необыкновенно интересно! Пообедав, Ломтик аккуратно сложил бумагу, шнурки и ярлычки и отнёс к себе в комнату: всё это могло ещё пригодиться! Затем он вымыл поднос, повесил его на гвоздь и отправился к миссис Спригз. Ему очень хотелось угостить её шоколадом. Перед уходом Ломтик налил рыбьего жира в чистую бутылку и взял её с собой.

Проходя мимо дома мистера Смита, Ломтик остановился поболтать с его попугайчиком. Попугайчик умел говорить: «Гоулди Смит, Розовый коттедж на Хай-стрит». Это были его имя, фамилия и адрес.

Маленькие попугайчики редко умеют говорить столько слов, а Гоулди умел и за это получил много премий. Ломтик сказал:

— Здравствуй, Гоулди! Как поживаешь?

Гоулди ответил:

— Очень хорошо, спасибо! А ты как?

Ломтик сказал:

— Спасибо, превосходно!

В кармане у него всегда были зёрнышки. Он угостил Гоулди и отправился дальше. Дойдя до Грин Лейн, Ломтик оглянулся и вдруг увидел семь кошек, которые гуськом шли за ним. Он остановился, кошки тоже остановились. Но сделали вид, будто им до него и дела нет — просто они поджидают здесь приятеля. Стоило Ломтику двинуться с места, кошки тотчас пошли вслед за ним.

«Интересно, что им от меня надо?» — подумал он.

У Ломтика была такая игра: он воображал себя героем волшебной сказки. Злые ведьмы проделывали с ним разные ужасные штуки, и он всячески изощрялся, чтобы избавиться от их козней. Ломтик редко играл в эту игру: папа и мама рассказывали ему много интересного о своей работе, и он понял, что в жизни иногда происходят такие удивительные вещи, каких даже в самой волшебной сказке не бывает. Но, увидев кошек, он тотчас придумал, будто они принадлежат ведьме, будто ведьма околдовала свиней миссис Спригз, а теперь наслала кошек на Ломтика, чтобы околдовать его, если он попытается лечить свиней.

На самом деле все обстояло иначе. Кошки шли не за Ломтиком, а за бутылкой рыбьего жира, которая была у него в кармане. Но Ломтик никак не мог догадаться, в чём дело. Сначала он подумал, нет ли у него рыбы — кошки всегда идут на запах рыбы. Но уж чего-чего, а рыбы он никогда не носил в кармане! Порой он таскал в кармане мышь, и ей это нравилось. Но рыба ни за что не стала бы жить в кармане!

Ломтик снова обернулся и увидел, что за ним идут уже не семь кошек, а девятнадцать, если считать двух котят за целую кошку. Ломтик вынул руки из карманов и понюхал. Сомнений не было — руки пахли рыбой!

— Удивительно! — сказал Ломтик. — Рыбы в карманах нет, а руки пахнут рыбой!

Он решил хорошенько проверить карманы: а вдруг какая-нибудь знакомая собака спрятала туда рыбу? Ведь прячут же они кости куда им вздумается.

Ломтик остановился и сел на большой камень. Кошки тоже остановились:

сначала полосатая кошка,

за ней чёрная кошка,

потом рыжая с белым кошка,

потом чёрная с белым кошка,

потом ещё полосатая кошка,

потом ещё чёрная кошка,

потом красивая черепаховая с белым кошка,

потом два чёрных котёнка,

потом прелестная совершенно белая кошка,

потом голубая персидская кошка, очень холеная и такая жирная, что ей лень было идти в начале процессии,

потом совершенно необыкновенная сиамская кошка песочного цвета с тёмно-голубыми раскосыми глазами и красивым ошейником,

потом бесхвостая от рождения кошка с острова Мэн,

потом серая кошка,

потом ещё одна чёрная кошка,

потом ещё одна чёрная кошка,

потом ещё одна чёрная кошка,

потом ещё одна чёрная кошка,

потом ещё одна чёрная кошка,

и, наконец, ещё одна чёрная кошка.

Не было только ни одной жёлтой кошки — таких кошек вообще не бывает. Правда, один учёный, друг отца Ломтика, профессор Холдейн, пытался вывести такую породу. Он хотел, чтобы кошка была совсем жёлтая, как очень маленький лев. Один такой котёнок уже родился за месяц до начала нашего рассказа. Но в этой книге вы о нём ничего не узнаете. Пока речь идёт только о Ломтике и о свинках.

Так вот, кошки подошли одна за другой и обступили Ломтика. Они стояли вокруг, пока мальчик выворачивал карманы. Сначала он вытащил связку ключей, но кошки — никакого внимания. Затем пять автобусных билетов — кошки и глазом не моргнули. Затем порядком изгрызенный кусок жевательной резины с прилипшей к нему обгорелой спичкой и старую французскую почтовую марку — кошки и усом не повели. Затем измятую книжку и открытку — кошкам хоть бы что. И наконец — бутылку с рыбьим жиром.

До этой минуты кошки сидели спокойно. Они просто смотрели на Ломтика, мигали и время от времени чихали; но стоило ему вытащить рыбий жир, как кошки бросились на него. Все. Разом.

Это не шутка, когда на вас вдруг бросаются девятнадцать кошек! Пожалуй, это самое неожиданное из всего, что может произойти. Правда, если бы на вас набросилось девятнадцать овчарок, было бы куда хуже!

С отцом Ломтика однажды так и случилось. На него набросилось пять овчарок. Они сожрали почти всю его одежду и страшно насели на него — он еле от них отвязался. Но это опять-таки особый рассказ.

Все девятнадцать кошек набросились на Ломтика, и от неожиданности он опрокинулся на спину. Кошки полезли на него, и каждая старалась лизнуть бутылку с рыбьим жиром. Кошки даже полезли друг на друга, потому что на Ломтике не хватало места для всех.

Ломтик чувствовал себя отвратительно. Во рту у него торчало два полосатых хвоста и чёрное ухо, а в его собственном правом ухе была рыжая лапа. К счастью, усы персидской кошки пощекотали Ломтику нос, и мальчик громко чихнул. Добрая половина кошек в ужасе отскочила, а остальных будто ветром сдуло.

Ломтик сел и схватил бутылку с рыбьим жиром.

— Как это я не догадался! — сказал он. — Ведь рыбий жир делают из рыбы, поэтому и запах у него рыбный! Ну, уж теперь ни за что не забуду…

Ломтик был очень доволен. Он узнал нечто новое о рыбьем жире, и всё оказалось гораздо интереснее, чем если бы кошек наслала ведьма.

Мальчик встал и принялся стряхивать с себя кошачью шерсть. Труднее всего было справиться с мягкой голубой шерстью персидской кошки. Она облепила и рубашку и штанишки. В некоторых местах торчали такие большие клочья, что Ломтику казалось, будто персидская кошка оставила на нём своё ухо, или лапу, или хвост.

Ломтик кое-как почистился и пошёл к дому миссис Спригз. Он застал её около хлева. Она старалась подбодрить свинок.

— Не тужите, ласточки мои, — говорила она. — Скоро вам дадут вкусный-превкусный рыбий жир.

Ломтику показалось странным, что свиней называют «ласточками», но он вспомнил, что миссис Спригз всех так называла. Свиньи, казалось, слушали её, а Волнушка даже хрюкнула что-то похожее на «Хр'шо!»

— Неужели Волнушка умеет разговаривать? — спросил Ломтик.

Миссис Спригз очень удивилась:

— Не думаю! Разве свиньи разговаривают?

— Насчёт свиней не знаю, — сказал Ломтик, — но некоторые птицы разговаривают. Например, попугай мистера Смита. Бывают и говорящие собаки.

— Прыгни ко мне в карман! — воскликнула миссис Спригз. — Ты откуда знаешь?

— Очень просто, — ответил Ломтик. — У одного учёного, друга моего отца, была собака, которая умела разговаривать. Если её спрашивали: «Как тебя зовут?», она отвечала: «Дан». Если её спрашивали, чего ей хочется, она отвечала: «Гам!» А на вопрос, что ей дать, она отвечала: «Кекс».

— Неужели? — воскликнула миссис Спригз. — И ты подолгу с ней разговаривал? Может быть, вы вместе читали газеты или ещё что-нибудь?

— Да нет же, — возразил Ломтик. — Больше она ничего не могла говорить. А если ей задавали вопросы в другом порядке, она путалась и отвечала невпопад. Но всё-таки это была необыкновенная собака. Может быть, когда Волнушка поправится, мы попытаемся научить её разговаривать? Мне всегда казалось, что она необыкновенная свинка.

— А не научить ли её петь матросские песни? Например, «Шэнэндоу» или «Рио Гранде», — предложила миссис Спригз. — Здесь так давно никто не пел матросских песен!

— Ну что ж, попробуем, — сказал Ломтик.

Затем они влили рыбий жир в большое корыто с кормом, который миссис Спригз приготовила свинкам к обеду. Они влили столько чайных ложек рыбьего жира, сколько было свинок, и хорошенько всё перемешали. Свинкам обед очень понравился. В бутылке осталось ещё порядочно рыбьего жира, на ужин.

Остаток дня Ломтик провёл в курятнике — воспитывал кур миссис Спригз. Он хотел научить их жить дружно. Удивительное дело: куры всегда ссорятся. К тому же они не очень и умны. Но Ломтик долго возился с ними и кое-чему всё-таки выучил: считать до двух! Куры, конечно, не могли говорить «раз, два», «раз, два». Зато умели делать вот что.

В кармане у Ломтика были желтовато-оранжевые шарики, очень похожие на кукурузные зёрна. Он разложил эти шарики кучками на земле в длинный ряд, а между ними положил кучки настоящих кукурузных зёрен, которые миссис Спригз дала ему. Потом он начал подпускать к этим кучкам кур поодиночке. Первой подошла золотистая курочка породы орпингтон. Она клюнула сначала шарики — не понравилось! Потом клюнула кукурузные зёрна — понравилось! Пришлось очень долго возиться с ней, пока она наконец сообразила, что нужно просто всё время считать в уме «раз, два», «раз, два» и что каждое «раз» означает шарик, а каждое «два» — кукурузное зерно.

После жёлтой Ломтик выпустил белую курочку. Он засёк время, и оказалось, что белая курица выучилась считать за тридцать минут, а жёлтая — за пятьдесят. Ломтик задумался: можно ли на этом основании считать белых кур умнее жёлтых? Трудно сказать! Ведь могло случиться, что как раз эта белая курица была особенно умной, а эта жёлтая — особенно глупой.

Ломтику хотелось продолжать опыты, но пора было идти домой. Миссис Спригз разрешила ему прийти на следующий день и позаниматься с остальными курами. Она с большим интересом наблюдала, как её куры учатся считать.

Перед уходом Ломтик ещё раз заглянул к свинкам. Те выглядели гораздо бодрее, хотя ноги их ещё не выпрямились. Ведь не могли же они так быстро окрепнуть!

— Вероятно, месяца через два ваши свинки совсем поправятся, — сказал Ломтик. — Будем давать им рыбий жир и держать их на солнце. Кстати, как вы думаете, почему к свиньям никогда не пристаёт загар? Не забыть бы мне выяснить это.

Ломтик пошёл домой, зажав в руке кусок пирога с чёрной смородиной, которую миссис Спригз сама выращивала. Тут он вспомнил про шоколад, вернулся и дал половину плитки миссис Спригз.

Всю дорогу домой он насвистывал «Шэнэндоу», Дойдя до калитки, Ломтик решил: нет, этот мотив слишком труден для свиней, с него нельзя начинать. Да и «Рио Гранде» не легче. Одним словом, все матросские песни свиньям не под силу. Может быть, лучше сначала разучить «Апельсины и лимончики»?

Поднимаясь по ступенькам своего крыльца, Ломтик услышал голоса папы и мамы и очень обрадовался, что они уже дома.

— Здрасьте! — крикнул он. — Как дела?

— Твою маму семь раз укачало, — сказал отец.

— Вовсе нет, — возразила мама. — Тебя укачало гораздо больше, чем меня.

— Но вы теперь знаете, как помочь морякам на подводных лодках?

— Знаем, — сказал отец Ломтика. — В четверг мы поедем в Лондон, повидаемся с адмиралом и премьер-министром и всё им объясним.

— А моряков тоже всё время будет укачивать? — спросил Ломтик.

— Нет, не будет. Нас потому и укачивало, что мы пробовали на себе, как должны держаться моряки-подводники, чтобы их перестало укачивать. Если хочешь, можем взять тебя с собой в Лондон.

Ломтик рассказал, как он провёл день: о свинках с кривыми ногами, о кошках, которые его преследовали, о курах, которые учились считать. Мама сказала, что, конечно, надо дать миссис Спригз столько рыбьего жира, сколько нужно, чтобы свинки встали на ноги.

На другой день Ломтик отнёс миссис Спригз ещё рыбьего жира.

— А папа с мамой уже знают, — сказал он, — как должны вести себя моряки-подводники, чтобы их не укачивало! Но пока это секрет.

Миссис Спригз ответила:

— Раз так, я научу тебя делать кораблик и вставлять его в бутылку.

Она показала ему несколько способов. Ломтику больше всего понравилось делать кораблик со складными мачтами на крючках — его можно было легко вставить в бутылку в сложенном виде; потом надо было дёрнуть за верёвочки, привязанные к мачтам, и кораблик распрямлялся внутри бутылки.

Ломтик решил сделать такой кораблик и подарить его адмиралу. Но работа была непривычная, и он мог долго провозиться с ней; поэтому Ломтик решил взяться за кораблик тотчас же, а обучение кур арифметике отложить до возвращения из Лондона.

Ломтик обещал привезти миссис Спригз подарок. И он действительно привёз ей маленький молочник с изображением Тауэра.

Что касается свинок, то они выздоровели ровно через четыре недели и один день. За это время их кости так окрепли, что Волнушка получила на выставке свиней премию — десять фунтов стерлингов. Половину денег миссис Спригз дала Ломтику.

— Волнушка ни за что не получила бы премии, если бы не твой рыбий жир, — сказала она.

О том, что Ломтик сделал со своими пятью фунтами, вы узнаете в следующем рассказе.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С НЕОБЫКНОВЕННЫМИ ЖИВОТНЫМИ

Родители Ломтика занимались очень опасными опытами. Они хотели узнать, сколько времени может человек пролежать в ванне со льдом. Надо было выяснить, как должен вести себя упавший в воду моряк, чтобы сохранить силу и бодрость, пока какой-нибудь корабль не спасёт его.

Лёжа в ваннах со льдом, папа и мама читали стихи, пели песни или решали математические задачи. Всё это делалось, чтобы проверить, может ли голова нормально работать в таком холоде.

Вы, конечно, понимаете — в ванну со льдом не ложатся просто для развлечения. Но родители Ломтика любили такие опыты; их интересовало, как работают другие люди, и вообще им хотелось знать обо всём на свете. А больше всего они любили приносить пользу.

Пока они возились с этими опытами, Ломтик тоже был очень занят: он учил Волнушку петь.

Свинка уже выздоровела. Она очень раздобрела, располнела и, сказать по правде, стала очень похожа на бочку, у которой вдруг выросли голова и ноги. Поэтому Ломтик решил прежде всего разучить с ней песню «Выкати бочку».

Однажды утром, пока родители лежали в ваннах, обложенные большими кусками льда, Ломтик, захватив камертон и губную гармошку, отправился к миссис Спригз.

— Я буду учить Волнушку петь, — сказал он.

Ломтик ударил камертоном по стулу, поднёс его к уху и пропел:

— Ля-ля-а!

Так делали учителя пения.

Миссис Спригз очень забеспокоилась.

— Измучишься ты с ней! — сказала она. — Конечно, было бы чудесно, если бы Волнушка спела «Выкати бочку», но как же научишь свинью петь?

— Пока что не знаю, — ответил Ломтик. — Для начала спою ей песню сам.

Ломтик и миссис Спригз пошли во двор. Мальчик ударил камертоном, взял «ля» и запел «Выкати бочку».

Волнушка встала на задние ноги и с интересом слушала.

— Клянусь, ей очень нравится! — воскликнула миссис Спригз. — Ах, какая она музыкальная!

Волнушка начала открывать рот. Миссис Спригз страшно заволновалась и закричала:

— Смотри, смотри! Она сейчас запоёт!

Ломтик поскорее вынул из кармана камертон, чтобы дать Волнушке «ля». Второпях он так ударил камертоном, что ушиб большой палец. Миссис Спригз выхватила у него камертон и громко прокричала:

— Ля-а-а!

А Волнушка сначала очень широко раскрыла рот, потом опять закрыла его: она просто-напросто зевнула.

Ломтик пел «Выкати бочку», пока не охрип. Потом он запел «Шэнэндоу». По словам миссис Спригз, её муж очень обрадовался бы, что свинка разучивает матросские песни. Но Волнушка не спела ни одной ноты.

Ломтик вынул из кармана коробку с мятными лепёшками и положил в рот четыре сразу. Потом сказал:

— Не знаю, удастся ли мне спеть «Рио Гранде» с лепёшками во рту. Попробую! Может быть, эта песня больше понравится Волнушке. Если опять ничего не выйдет, лучше уж пойду домой и закутаю горло ватой. Совсем не моё горло! Будто его подменили во время урока пения.

А Волнушке всё было нипочём. Она даже ни разу не хрюкнула. Стояла себе на задних ногах и размахивала копытцем в такт пению.

— Прыгни ко мне в карман! — воскликнула миссис Спригз. — Неужели не видишь? Она хочет быть дирижёром, а не певицей!

— А ведь правда! — сказал Ломтик. — Как хорошо, что вы заметили!

Он обегал весь двор и наконец нашёл тоненькую палочку, привязал её к копытцу Волнушки и снова запел. Волнушка стала отбивать такт палочкой.

— Обмахните меня одуванчиком! — проговорила миссис Спригз. — Вот бы посмотреть, как она будет дирижировать настоящим оркестром!

Именно это миссис Спригз и увидела со временем. Но не будем забегать вперёд.

Майк Хенисси, лучший друг Ломтика, недавно вернулся после летних каникул. Он провёл две недели на берегу моря и приехал совсем коричневый. Нос его так обгорел, что весь лупился. А на ногах, там, где приходились ремешки сандалий, остались белые полоски — ведь не могли же солнечные лучи проникнуть под ремешки! Майк очень гордился этими полосками и ужасно хвастался. Но Ломтик считал, что было бы куда интереснее, если бы Майк догадался вырезать из бумаги свои инициалы и прилепить их к ногам. Вот тогда действительно было бы чем похвастаться: ноги чёрные, а на них белые буквы — М. X.

— Вот это было бы дело! — сказал Ломтик. — Белые полоски на ногах бывают у всех, кто приезжает с моря, а вот белых букв М. X. не бывает. Разве только у кого-нибудь по имени Молли Хуш.

— Или Мицци Хэцци.

— Или Мёртон Хауфенхоффер…

Отец Майка был мастер-изобретатель. Вы, может быть, думаете, что он делал молотки, пилы и отвёртки? Нет, мастера-изобретатели делают особые инструменты, по особым заказам.

Например, к отцу Майка мог прийти человек и сказать:

«Сделайте мне, пожалуйста, десять тысяч перьев для авторучек».

И вот отец Майка должен сесть и хорошенько подумать, как сделать инструмент, который разрезал бы большой лист металла на десять тысяч маленьких пластинок нужной величины и придал бы им форму перьев для авторучек.

Или ещё мог прийти другой человек и сказать:

«Сделайте мне, пожалуйста, тысячу зажигалок».

И вот отец Майка должен сесть и хорошенько подумать, как сделать инструмент, который раскроил бы металл и сделал бы из него все те мелкие части, из которых состоят зажигалки.

Теперь вы понимаете, что отец Майка был очень умный; такой же умный, как отец Ломтика, хотя тот был учёным. Правда, оба они занимались совершенно разными вещами. Отец Ломтика не умел делать того, что делал отец Майка, а отец Майка не умел делать того, что делал отец Ломтика. Но оба высоко ценили друг друга и с удовольствием поддерживали знакомство. Им не раз случалось помогать друг другу, потому что учёные и изобретатели всегда могут помочь друг другу, если захотят.

Когда семья Майка вернулась с побережья, отец опять принялся за работу. Он как раз помогал одному человеку делать игрушечные автомобили. У Майка и Ломтика оставалось ещё целых три недели школьных каникул, и для игр и интересных разговоров времени было хоть отбавляй.

Однажды утром Майк пришёл к Ломтику играть, но вид у него был очень печальный.

— Папа отрезал себе палец во время работы, — сказал он.

— Какой ужас! — воскликнул Ломтик. — И ему забинтовали руку?

— Он в больнице, — ответил Майк. — Там, наверное, забинтуют.

Накануне Ломтик обещал Майку повести его к миссис Спригз и показать, как Волнушка дирижирует.

Мальчики отправились, но вид у обоих был очень грустный.

— Папины сотрудники собирают для него деньги, — сказал Майк. — В пятницу каждый выделит немного из своей получки. Эти деньги отнесут маме, чтобы у неё было на расходы.

— Как это хорошо! — сказал Ломтик. — А мы не можем чем-нибудь помочь?

Всю дорогу Ломтик думал, и, конечно, ему пришла в голову блестящая мысль.

— Давай устроим какое-нибудь представление, — сказал он. — Каждый зритель заплатит за билет, а деньги мы отдадим твоему отцу. Ведь это тоже будет помощь, правда?

— Ещё бы! — сказал Майк. — Большущая помощь!

Мальчики подошли к домику миссис Спригз, обогнули его и вошли во двор.

Волнушка была очень рада Ломтику и с готовностью стала дирижировать по его просьбе. Она всегда старалась угодить Ломтику, потому что в награду всегда получала морковку.

Ломтик запел:

Ему казалось, что Волнушке эта песня нравится больше других. «Слова очень понятные, — говорил он, — а мотив красивый». И ещё ему казалось, что Волнушка смеётся, когда отбивает такт, особенно в конце песни.

Ломтик кончил петь, и Майк тоже захотел попробовать. Он затянул новогоднюю песню «Добрый король Уэнсислас». Это была его любимая песня, и он пел её во все времена года.

Тут миссис Спригз вышла во двор, и все трое принялись восторгаться талантом Волнушки. Потом Майк рассказал, что его отец отрезал себе палец.

— Какое ужасное несчастье! — воскликнула миссис Спригз.

Она даже не прибавила: «Прыгни ко мне в карман!» или ещё какую-нибудь из своих поговорок. Значит, она была по-настоящему огорчена.

— Когда будешь уходить, — сказала она, — я тебе дам яйцо. Моя курица только что снесла его. Пусть отец съест — это поднимет его силы.

Миссис Спригз далеко не всем посылала яйца: это было знаком особого внимания. Мальчики выбрали круглое яйцо с коричневыми пятнышками и завернули в чистую солому, чтобы Майк не разбил его по дороге домой. Дети рассказали миссис Спригз, какое они задумали представление.

По её мнению, мысль была великолепна.

— Погоняй меня пёрышком! — воскликнула она. — Конечно, вы соберёте не меньше, чем отец заработал бы за неделю.

Взяв бумагу и карандаш, все трое уселись на кухне, чтобы придумать и записать план представления.

— Лучше всего показать дрессированных животных, — сказал Ломтик. — На такое представление всякий пойдёт. Надо только сообразить, каких животных можно включить в программу. Вы же понимаете, что нам нужны очень умные и необыкновенные животные.

— Когда-то я знала лошадь, которая страшно любила мороженое, — сказала миссис Спригз.

— Неужели? — удивился Майк. — А я знаю эту лошадь?

— Не думаю, — ответила миссис Спригз. — Эта лошадь развозила молоко и, если память мне не изменяет, принадлежала Джеку Коутсу. Она совсем не была похожа на других лошадей, вежливых и скромных. Она была очень развязной и нахальной.

Другие лошади обычно терпеливо ждали на мостовой, пока молочники поднимутся на крыльцо и отдадут молоко, а эта лошадь не желала. Она лезла вместе с повозкой прямо на тротуар и останавливалась только у самой калитки. Прохожие вынуждены были обходить её по мостовой.

Ей бы, конечно, хотелось ещё пробраться в калитку, подняться на крыльцо и влезть в дом вместе с повозкой. Но сами понимаете — это не так легко!

Эта лошадь была не только нахальной, но ещё и ленивой. Она не любила утруждать себя.

Однажды в жаркий летний день Джек Коутс и его лошадь шагали по улице. Они должны были развезти молоко ста двум хозяйкам, жившим на двенадцати улицах, и это обычно занимало весь день. Джек и его лошадь поравнялись с кондитерской. На ней висело объявление: «Всегда в продаже мороженое». От двери тянулась длинная очередь — всем хотелось купить мороженого. Из кондитерской то и дело выходили люди, держа в руках вафли и рожки со сливочным, а некоторые даже с шоколадным мороженым.

И что бы вы думали?.. Прыгни ко мне в карман! Как только лошадь это увидела, она остановилась, задрала голову и долго-долго ржала. Джек Коутс сразу понял — это не к добру. Он обратился к лошади: «Послушай, старина… (Должна сказать, что Джек Коутс был родом из Лондона и знал, как надо разговаривать.) Послушай, старина, — сказал он, — взгляни на эту ужасную очередь; ты простоишь тут целую вечность, и мы не успеем развезти молоко». Но лошадь, которая великолепно всё понимала, когда хотела, на этот раз притворилась, будто не поняла ни слова. Она опять задрала голову и долго-долго ржала.

Джек понял, что её не убедишь! Он повернулся к людям, стоявшим за мороженым, и сказал: «Послушайте, друзья, я понимаю, что с нашей стороны очень невежливо лезть без очереди, но моя лошадь — необыкновенная лошадь. Она страшно любит мороженое. Она не сдвинется с места, пока не получит вафлю за три пенса; а если мы будем дожидаться своей очереди, то ни за что не успеем развезти молоко».

Люди, стоявшие за мороженым, сказали, что они всё понимают; что в такую жару молоко может скиснуть, если его вовремя не развезти. Посторонившись, люди пропустили Джека в магазин.

Джек вошёл и сказал: «Простите, что я врываюсь без очереди, но моя лошадь требует вафлю за три пенса. Пока она её не получит, она отказывается развозить молоко».

Продавщица сказала, что она вполне понимает, и дала Джеку вафлю с чудесным жирным, холодным сливочным мороженым.

Джек принёс вафлю лошади, она сразу её проглотила, облизнулась, фыркнула и тряхнула головой.

«Ну вот, старина, — сказал Джек, — ты получила мороженое, теперь можно ехать дальше, правда?»

Но лошадь не сдвинулась с места; она фыркнула, заржала и тряхнула головой.

Делать было нечего, Джеку пришлось пойти за второй вафлей.

Он ещё раз вежливо объяснил всё стоявшим в очереди людям; они опять с ним согласились, опять он вошёл в магазин и принёс оттуда вафлю с жирным, холодным сливочным мороженым. Джек дал её лошади и сказал: «Ну, старина, поедем! Довольно валять дурака». Но лошадь фыркнула, заржала и тряхнула головой.

Конца этому не было: Джек всё повторял свои объяснения стоявшим в очереди людям и покупал одну вафлю за другой, а лошадь только и делала, что глотала вафли, ржала, фыркала и трясла головой.

Наконец, когда лошадь съела десять вафель, Джек почувствовал, что с него хватит. Да и люди, пропускавшие его без очереди, потеряли терпение. Им тоже хотелось мороженого, а очередь так и не двигалась.

Джек повернулся к лошади, у которой был совершенно наглый вид, и положил одиннадцатую вафлю на землю.

«Вот что, лошадь, — сказал он, — эта вафля последняя. Хочешь — бери, не хочешь — не надо. Я сам пойду разносить молоко, а ты делай как знаешь. Больше я с тобой возиться не намерен!»

И он ушёл.

Оставшись одна, лошадь захотела сама войти в кондитерскую, но повозка налетела на окно, стекло разбилось, и поднялся страшный скандал.

Продавщица раскричалась, отказалась дать мороженое лошади, у которой и денег-то не было, и позвала полисмена. Лошадь пожевала лежавшие на прилавке соломинки, через которые пьют апельсинный сок, и вышла из магазина.

Она направилась в Лондон и по дороге всё высматривала лавки, где продаётся мороженое. Завидев очередь, она тотчас же останавливалась. Но иногда очередь стояла за рыбой, иногда за газетой или в кино. Лошадь всё больше и больше сердилась.

Возможно, она до сих пор бродит где-нибудь в поисках мороженого. Во всяком случае, Джек её больше не видел и долгое время разносил молоко сам. У него от этого разболелись ноги, и он начал ходить очень медленно.

Миссис Спригз замолчала и перевела дыхание.

— Откуда вы всё это знаете? — удивился Ломтик.

— Как — откуда? Ну, разумеется, я тоже стояла в очереди за мороженым. Впрочем, — продолжала она, — теперь я понимаю, что эта лошадь не годилась бы для нашего представления. Уж очень она была норовистая. Да к тому же мы не знаем, где она сейчас.

— Ничего, — сказал Майк, — всё равно рассказ очень интересный.

— Вы так хорошо рассказываете! — сказал Ломтик. — Почему вы не писательница?

— Чтоб меня украли! — воскликнула миссис Спригз. — Это я-то писательница? Вот придумал!

Она закрыла лицо передником и стала раскачиваться на стуле взад и вперёд — совсем как кукла в игрушечном магазине. Уж очень она вдруг застыдилась и покраснела.

Придя в себя, миссис Спригз сняла передник с головы и сказала:

— К делу, матросики! Мы ещё не подумали, кого выпустить первым номером.

— Первой, конечно, должна выступить Волнушка, — сказал Ломтик. — Мы пригласим оркестр, и Волнушка будет дирижировать. С этого и начнём программу. Ещё я вспомнил, что у одного папиного знакомого есть лошадь, которая умеет считать. Только живёт она не то в Германии, не то в Америке, не то ещё где-то. Вот досада! Ну, да ничего, — продолжал он, увлекаясь всё больше и больше, — папа говорил, что считать по-настоящему лошадь не умеет. Просто её хорошо выдрессировали. Значит, и мы можем выдрессировать какую-нибудь лошадь специально для нашего представления.

— Ну что ты мелешь? — вмешался Майк.

— Видишь ли, — ответил Ломтик, — эта лошадь в Германии — или где она там жила — была очень знаменитой. Учёные, которые интересуются животными, ездили проверять, действительно она умеет считать или это просто фокус. Папа тоже ездил, поэтому я знаю. Хозяин лошади спрашивал: «Сколько будет пять плюс три?», и лошадь восемь раз ударяла копытом. Или он спрашивал: «Сколько будет от одиннадцати отнять семь?», и лошадь ударяла копытом четыре раза. Сначала все думали, что она действительно считает; потом заметили, что, перед тем как лошадь должна была последний раз ударить копытом, её хозяин всегда начинал нервничать, глубоко вздыхать или делал ещё что-нибудь в этом роде. Вот лошадь и угадывала, когда надо остановиться.

— Так и знал, что всё это обман, — мрачно сказал Майк.

— Нет, не обман, — возразил Ломтик. — Хозяин нервничал не нарочно. Он даже не замечал, как он это делает. Он-то ведь думал, что лошадь на самом деле считает. А раз лошадь могла так внимательно следить за хозяином и понимала всё, что он делал, значит, она действительно была очень умной. Только у неё не хватало ума, чтобы считать по-настоящему, вот и всё.

— Понял, — сказал Майк. — Теперь надо вспомнить, у кого из нас есть знакомая лошадь.

Они на минуту задумались. Потом Ломтик сказал, что он немного знает пони фермера Робинсона. Фермер всегда хорошо относился к Ломтику: отец мальчика однажды помог ему вырастить новый сорт пшеницы. Вероятно, он позволит Ломтику учить пони арифметике.

Миссис Спригз предложила научить попугайчика мистера Смита произносить несколько фраз.

— Может быть, он сможет сказать: «Поправляйтесь скорее!» — сказала она. — Или: «Бедный мистер Хенисси», или ещё что-нибудь в этом роде.

Тут Майк вспомнил, что у его дяди, которого он не видел сто лет, есть собака, а у собаки — четыре большие карточки, а на них написаны слова. Если собака хотела обедать, она приносила карточку со словом «кость»; если она хотела пить, то приносила карточку со словом «вода»; если она хотела пройтись, то приносила карточку со словом «гулять». Каждое утро, когда дяде Майка пора было вставать, она приносила ему карточку со словом «вставай». Короче говоря, эта собака умела читать. Правда, она могла прочесть только четыре слова, но всё равно она была очень умная.

Миссис Спригз предложила ещё включить в программу кур, которые научились считать. Ломтик научил одну курицу считать до двух, а другую до трёх.

Майк пожалел, что они не могут пригласить из зоопарка слона: этот слон бросал в автомат пенни, а оттуда выскакивала сдобная булочка с изюмом.

Ломтик возразил, что нельзя же получить всё на свете, и так у них уже достаточно животных для представления!

Ломтик и Майк попрощались с миссис Спригз и пошли домой обедать. Все трое условились встретиться на следующий день и рассказать друг другу, что они успели сделать.

После обеда Ломтик сразу отправился на луг фермера Робинсона. Он нырнул под забор, огораживавший луг, и тихонько свистнул. Как только Гёрли (так звали пони фермера Робинсона) увидела Ломтика, она подняла копыто, потом опустила его опять на землю, — пони обычно так делают. Ломтик был в восторге; он сразу дал ей кусок яблока — пусть поймёт, что именно так она и должна поступать. Гёрли опять подняла и опустила копыто. Ломтик сказал:

— Хорошо, Гёрли, — и дал ей ещё кусок яблока.

Потом Ломтик нагнулся и очень осторожно, стараясь не испугать пони, взял её за копыто: он хотел, чтобы она не поднимала его, пока он не спросит: «Скажи, Гёрли, сколько один и один?» Но стоило мальчику притронуться к ноге Гёрли, как она сразу испугалась, перепрыгнула через Ломтика и рысью помчалась по лугу. Ломтик помчался за ней.

— Не бойся! — изо всех сил кричал Ломтик.

Но Гёрли не останавливалась; чем громче он кричал «Не бойся!», тем быстрее она убегала.

Тут появился фермер Робинсон с большой палкой в руке. Он решил, что конокрад хочет украсть Гёрли. Задыхаясь на бегу, он кричал:

— Стой, ворюга, стой! Я сверну тебе шею!

«Как будто вор остановится! — подумал Ломтик. — Уж лучше кричать: „Стой, ворюга, стой — я не сверну тебе шею“. А с другой стороны, не остановись вор, никто не смог бы свернуть ему шею. Значит, кричать всё это бессмысленно. Поберёг бы лучше силы — и так ему тяжело бежать!»

Но Ломтику всё-таки неприятно было видеть фермера Робинсона в таком смятении, и он крикнул:

— Успокойтесь! Это я, Ломтик! Я учу Гёрли арифметике.

Фермер Робинсон, который как раз перелезал через изгородь, удивился ещё больше, чем Гёрли. Ломтику показалось, будто фермера сильно стегнула по лицу какая-то ветка и он чуть не упал. Потом мальчик сообразил, что фермер просто ошарашен. Он так и застыл верхом на изгороди: одна нога по одну сторону, другая — по другую, а шляпу сбил палкой на затылок. Фермер уставился на Ломтика и так сморщился, будто у него вдруг заболели зубы.

— Что ты сказал? Ты занимался с Гёрли арифметикой? — произнёс наконец фермер Робинсон. — Ну, тогда понятно, что она убежала. Я и сам никогда не любил арифметики. — Он медленно перелез через изгородь и подошёл к Ломтику. — А как ты собираешься её учить? Зачем ты это затеял? Ты что, такой же учёный, как твой папаша? Или делаешь это на пари? Объясни!

Тут Ломтик рассказал про отца Майка Хенисси, про представление и про то, что вырученные деньги они отдадут маме Майка на расходы.

— Да, не повезло мистеру Хенисси, — сказал фермер. — Я рад, что вам пришла в голову такая хорошая мысль. Вот что! Сколько бы вы ни выручили за представление, я вам дам столько же от себя. А что касается Гёрли, то я тоже буду приходить на уроки — ведь ко мне она привыкла, я помогу её дрессировать. А вдруг она и вправду выучится арифметике и поможет мне справиться со счетами на будущей неделе! — И фермер громко захохотал.

Пока они вдвоём занимались с Гёрли, миссис Спригз отправилась к мистеру Смиту учить его попугайчика новым словам. Она договорилась с мистером Смитом, и тот не возражал — ведь это делалось, чтобы помочь бедному Джиму Хенисси.

Жёлто-серого попугайчика мистера Смита звали Гоулди. Из-за таких попугайчиков индейцы в своё время вели кровопролитные бои. Видите ли, индейцы всегда носили перья в волосах и считали жёлтые перья самыми красивыми. Поэтому они ловили в лесу зелёных попугаев и других птиц, выдирали из них зелёные перья и натирали птиц особой мазью, приготовленной из жаб.

Вместо выдернутых перьев вырастали новые, жёлтого цвета. И всё-таки жёлтых перьев не хватало. Иначе индейцы, конечно, перестали бы считать их самыми красивыми и воевать из-за них.

Только у очень важных индейцев жёлтых перьев было вволю, и они говорили другим индейцам: «Бьюсь об заклад, что вы тоже не прочь поносить жёлтые перья! Так плывите через реку, вступите в бой с индейцами, что живут на том берегу, и отбейте у них сто жёлтых перьев». Вот какие были люди в те времена!

Через некоторое время-у попугайчиков начали рождаться птенцы с жёлтыми перьями. От них-то и произошёл Гоулди Смит.

Но вернёмся к миссис Спригз. Она умела очень хорошо свистеть. Она умела свистеть, как чёрный дрозд, как жаворонок и даже как соловей. Когда миссис Спригз была маленькой, она любила дразнить свою кошку, насвистывая ей прямо в ухо. Кошка приходила в недоумение, начинала всюду искать птицу и так волновалась, что переставала есть. Как только миссис Спригз казалось, что кошка забыла о птице и собирается заснуть, она опять принималась насвистывать ей в самое ухо. В те времена она, конечно, не была ещё миссис Спригз. Она была маленькой девочкой, которую звали Ада Тиблз. Только шестнадцать лет спустя она вышла замуж за капитана Спригза и сделалась миссис Спригз.

Когда Ада выросла, она перестала дразнить кошку. Ведь та в конце концов могла возненавидеть птиц за такие издевательства. Со временем кошка стала ловить птиц и поедать их. Миссис Спригз решила, что виноваты в этом её детские шутки. Но, вероятно, кошка ловила птиц просто потому, что видела, как это делают другие кошки, а вовсе не оттого, что миссис Спригз когда-то дразнила её.

Отправляясь учить Гоулди, миссис Спригз взяла с собой немного зерна.

— Здравствуй, Гоулди! — сказала она.

— Как вы поживаете? — спросил Гоулди.

Тут миссис Спригз начала свистеть. Она свистела, как чёрный дрозд, как серый дрозд, как зяблик, как жаворонок и как синица.

Гоулди слушал, склонив голову набок.

Послушать миссис Спригз собралась целая толпа. Люди думали, что началось какое-то представление. Вскоре собралось столько народу, что подошёл полисмен и попросил людей разойтись — они мешали движению. Кто-то позвонил в Би-би-си и сообщил, что запели соловьи; Би-би-си прислало в машине двух сотрудников с аппаратурой, чтобы записать соловьев на плёнку.

Миссис Спригз не обращала никакого внимания на всю эту суматоху. Она наблюдала за Гоулди.

Казалось, Гоулди с интересом слушал миссис Спригз. Когда та перестала свистеть, Гоулди помахал крылышками и сам попробовал издать несколько звуков: ему тоже хотелось посвистеть!

Миссис Спригз ещё немного попела, а потом сказала:

— Бе-е-едный Хенисси! Бе-е-едный Хенисси.

Гоулди сначала прислушивался, а потом повторил:

— Бе-е-е-едный…

Миссис Спригз тут же дала ему зёрен.

Потом миссис Спригз опять начала:

— Бе-е-е-едный Хенисси! Бе-е-едный Хенисси! Бе-е-е-едный Хенисси.

— Бе-е-е-едный… — сказал Гоулди и получил ещё зёрен.

Миссис Спригз решила заставить Гоулди сказать побольше слов.

— Бе-е-едный мистер Хенисси, мистер Хенисси, мистер Хенисси! Бе-е-е-едный мистер Хенисси! — повторяла миссис Спригз.

Эти слова Гоулди учил гораздо дольше. У дома собралась такая толпа, что пять автобусов остановились один за другим — проехать было невозможно. Человек двадцать решили, что они попали в очередь за апельсинами. Миссис Спригз всё продолжала говорить одно и то же, а Гоулди всё пытался повторить вслед за ней и наконец повторил:

— Бе-е-е-едный мистер Хенисси!

Толпа так и ахнула от восторга! А человека три подумали, будто в доме пожар и кто-то только что выпрыгнул из окна спальни в растянутое для него одеяло.

— Как жаль, что мы ничего не видели! — повторяли эти трое. — А его очень подкидывало на одеяле?

Миссис Спригз ни на что не обращала внимания. Она дала Гоулди остаток зёрен, погладила его по головке и посвистела ещё немножко. Потом она пошла домой.

Толпа долго не расходилась. Некоторые думали, что всё-таки получат апельсины; другие говорили: не апельсины, а бананы; некоторые ждали, когда приедет пожарная машина; кто-то сказал, что, вероятно, в доме цирк. А человека два уверяли, будто по улице проедет король с королевой. Через некоторое время люди всё-таки разошлись. Все были разочарованы и сердиты.

Тем временем Майк ехал в автобусе к своему дяде. Он не знал хорошенько, где сходить, и попросил кондуктора объявить, когда они подъедут к Бай-Пасс.

— Если ты собрался удрать к морю, — пошутил кондуктор, — тебе надо ехать как раз в обратном направлении.

Но Майк понял шутку, объяснил, что едет к дяде, и рассказал о своём несчастье.

Кондуктору очень понравилась мысль о представлении. Он решил собрать денег среди пассажиров. Кондуктор постучал по своей сумке, призывая к тишине, и объявил:

— Леди и джентльмены, этот мальчик едет к своему дяде, чтобы попросить у него на время собаку, которая умеет делать разные фокусы. Отец мальчика — мастер, ему оторвало палец, и он в больнице. Собака понадобилась мальчику и его друзьям, чтобы устроить платное представление и собрать немного денег, чтобы семья пострадавшего была обеспечена хоть на неделю. Что вы скажете, если мы тоже устроим сбор и поможем им?

Пассажиры с восторгом согласились. Только один очень худой человек на переднем сиденье у окна сделал вид, будто ничего не слышал.

Тогда Майк взял шапку кондуктора и обошёл пассажиров. Каждый давал сколько хотел. Одна дама в бледно-голубом платье, от которой очень хорошо пахло духами, положила в шапку шесть пенсов. А человек в комбинезоне с жирным пятном на лбу, ехавший во втором этаже автобуса, сказал:

— Я тоже мастер, сынок, — и положил в шапку шиллинг.

Очень худой человек положил пуговицу — вещь совершенно бесполезную.

Майк просто не знал, что сказать. Но он понимал, что ему следует выступить с речью. Мальчик влез на сиденье. Кондуктор поддерживал его, чтобы он не свалился, и Майк сказал:

— Леди и джентльмены, благодарю вас от всего сердца.

Пассажиры ответили восторженными возгласами. Вскоре Майк должен был выходить.

От волнения он спрыгнул на землю сразу через две ступеньки, и деньги в его кармане громко звякнули. Пассажиры махали ему руками, пока он не скрылся из виду.

Майк повернул за угол к дому дяди. Собака, которую звали Бим, услышала его и бросилась по тропинке к нему навстречу. Бим лизнул Майка в лицо, положил лапы ему на плечи и широко раскрыл пасть. Казалось, он так рад, что вот-вот засмеётся.

Майк с трудом добрался до парадной двери: Бим всё время шёл перед ним хвостом вперёд, а лапы держал у него на плечах. Войдя в дом, Майк рассказал дяде о несчастье и о предстоящем представлении. Дядя, конечно, разрешил взять Бима. Он даже предложил обучить его новым фокусам. Дядя сказал:

— Бим уже так хорошо усвоил прежние четыре слова, что, вероятно, охотно выучит ещё одно или два.

Дядя с Майком взяли две большие карточки, написали на них слова «больница» и «подарок» и принялись дрессировать Бима. Через сорок пять минут Бим одолел новые слова.

Когда дядя и Майк убедились, что пёс хорошо усвоил урок, все втроём пошли пить чай. Бим получил кость, сухарь и миску воды. А Майк и дядя пили чай и ели пирожные с кремом, хлеб с маслом, варенье из крыжовника и яблочный пирог. Бим «чаёвничал» с таким же наслаждением, как и они. Яблочным пирогом и другими лакомствами он мало интересовался. Не больше, чем хозяева — костью.

Вот мы и добрались до конца рассказа. Осталось только сообщить, что представление состоялось.

Состоялось оно ровно через неделю. Фермер Робинсон предоставил детям свой амбар. Амбар украсили флагами и цветными полотнищами. Над входом повесили большой плакат с надписью: «Желаем удачи, мистер Хенисси! Выздоравливайте поскорее!»

Миссис Спригз стояла у дверей и говорила:

— Два пенса за вход. Взрослые — три пенса.

Она получала деньги и клала их в большую сумку, висевшую через плечо — совсем как у автобусного кондуктора.

Волнушка взмахнула палочкой, и городской оркестр заиграл. Музыкантам никогда не приходилось играть под управлением свинки; но и Волнушке никогда не приходилось дирижировать настоящим оркестром, так что никто не был в обиде. Оркестр исполнил «Выкати бочку», «Шэнэндоу» и «Нам не страшен серый волк». Вы, вероятно, знаете — это песенка про умную свинку.

Потом наступила очередь пони фермера Робинсона. Фермер вывел её на сцену, а Ломтик начал задавать задачи. Она отвечала совершенно правильно; только один раз, когда Ломтик и сам не был уверен в ответе, пони ошиблась.

Сначала Ломтик подумал, что ответ был «семь», и пони уже собиралась остановиться на седьмом ударе, но тут Ломтик вдруг решил, что ответ должен быть «девять», и пони отсчитала девять ударов копытом. На самом деле ответ был «восемь». Задача была такая: «Отними от пятнадцати семь», и миссис Спригз потом утверждала, что должно остаться «восемь». Но, по её словам, никто из присутствующих и сам не мог хорошенько сосчитать, поэтому ошибку не заметили.

После этого миссис Спригз принесла попугайчика мистера Смита. Миссис Спригз спросила:

— Как тебя зовут?

И тот, конечно, сказал:

— Гоулди Смит.

— А где ты живёшь? — продолжала миссис Спригз.

— Розовый коттедж на Хай-стрит.

Тогда миссис Спригз сказала:

— Какое ужасное случилось несчастье!

Гоулди замахал крылышками и закричал:

— Бе-е-едный мистер Хенисси! Бе-е-е-едный мистер Хенисси! Бе-е-едный мистер Хенисси!

Все зааплодировали. Потом миссис Спригз принесла своих курочек — белую и жёлтую. Ломтик разложил на большом ящике — так, чтобы все могли видеть, — пять кучек из кукурузных зёрен и пять — из жёлтых шариков. Ломтик обратился к публике:

— В первой кучке — шарики, во второй — кукурузные зёрна. Эта курица умеет считать до двух. Вы увидите, она будет клевать только зёрна.

Так и случилось. Затем Ломтик разложил на ящике двенадцать кучек и сказал:

— В первых двух кучках — шарики, а в третьей — кукурузные зёрна. Эта курочка ещё умнее: она умеет считать до трёх и будет клевать только настоящие зёрна.

Так и случилось. Все опять захлопали в ладоши.

Наступила очередь Майка показать Бима. Пса перед выступлением выкупали, и он стал белым и пушистым.

— Что тебе хочется съесть? — спросил Майк.

Бим убежал и принёс карточку со словом «кость».

— А что ты хочешь выпить? — спросил Майк.

Бим опять убежал и принёс карточку со словом «вода».

— А что ты хочешь теперь делать? — спросил Майк.

Бим быстренько побежал к карточкам и выбрал ту, на которой стояло слово «гулять».

— Скажи-ка, где сейчас мистер Хенисси?

Бим принёс карточку с новым словом: «больница».

— А что мы ему приготовили?

«Подарок», — ответила карточка Бима.

Публика кричала от восторга и аплодировала Биму.

Представление было окончено. Все уже поднялись с мест и хотели уйти, но тут вошёл слон. Когда родители Ломтика вылезли из ванны со льдом, они узнали о представлении. Отец Ломтика сразу бросился в зоопарк и взял напрокат слона — учёным это разрешается. Мама Ломтика быстренько сделала домашние шоколадные конфеты и паточные тоффи. Эти сладости она положила в бумажные пакетики, а пакетики — в коробку.

Каждый из присутствующих заплатил два пенса и с огромным удовольствием прокатился на слоне. Но вдруг слон запустил хобот в ведро с водой, приготовленной для пони, и, желая освежиться, окатил себе спину. Тут среди публики поднялись ужасающие крики и вопли. На спине слона как раз сидело четверо детей. Среди них была дочка миссис Браун, в нарядном белом платьице с бледно-голубым: бантом. Она страшно разревелась, и миссис Браун увела её домой.

Остальные не возражали — вода была чистая, а день очень жаркий.

Пакетики со сластями тоже продавались по два пенса.

Наконец представление на самом деле окончилось. Ломтик, Майк и миссис Спригз уселись и стали подсчитывать выручку. Они считали целый час, и вот что у них получилось:

— Прыгни ко мне в карман! — сказала миссис Спригз. — Я и не думала, что бывает столько денег!

Но денег оказалось ещё больше — в последнюю минуту Ломтик приписал к счёту:

Если вы не угадали, кто этот неизвестный, я ничем не могу вам помочь — Ломтик хотел, чтобы это осталось в тайне. Он боялся, как бы миссис Спригз не решила, что и она тоже должна пожертвовать свои пять фунтов, а ей это было бы трудно. Перечитайте первый рассказ этой книжки, и вы, наверное, сразу всё угадаете.

Потом все трое отправились к фермеру Робинсону.

— Добрый вечер! — закричали они хором.

И фермер Робинсон высунул голову из окна.

Он как раз брился, и лицо его было в мыльной пене. Фермер Робинсон всегда брился два раза в день: его борода и усы очень быстро отрастали. Порой ему надоедало так часто бриться, и он отпускал бороду. Но стоило фермеру полезть под забор, борода обязательно цеплялась за колючую проволоку или даже за кусты ежевики. А однажды пони принялась её жевать, решив, что это клок сена. Фермеру Робинсону было больно до слёз. Он никак не мог решить, что больнее: ходить бородатым или бриться. В конце концов он решил, что лучше бриться: уж очень все издевались над его бородой. Да и сам он считал, что фермеру неудобно ходить бородатым.

— Добрый вечер, — сказал Ломтик. — Мы собрали 7 фунтов 5 шиллингов 3 пенса за представление, Майк собрал 7 шиллингов 6 пенсов в автобусе, и я получил от неизвестного ещё 5 фунтов. Вот я и не знаю, сколько вы захотите нам дать: 7 фунтов 5 шиллингов 3 пенса, или 7 фунтов 12 шиллингов 9 пенсов, или 12 фунтов 12 шиллингов 9 пенсов.

— Я вам дам 7 фунтов 12 шиллингов 9 пенсов, — сказал фермер Робинсон. — Вот уж не думал, что вы соберёте так много! Боюсь, мне не поднять 12 фунтов 12 шиллингов 9 пенсов. И так придётся на некоторое время отказаться от кино. По-моему, вы удачно поработали. Вот вам 7 фунтов 12 шиллингов 9 пенсов, всего получится 20 фунтов 5 шиллингов 9 пенсов. Папа Майка будет просто поражён, получив столько денег. Вы отнесёте их в больницу или отдадите маме Майка?

— Лучше бы отнести в больницу, — сказал Майк.

Так и сделали. Все больные очень шумели и кричали от восторга. Сиделки даже испугались, как бы у них не разболелось горло и не поднялась температура.

Но случилось как раз обратное — все они стали поправляться. Доктор объяснил, что забота, которую проявили Ломтик, Майк и миссис Спригз, лечит лучше всех лекарств на свете.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ХИТРЫМ ЕЖОМ

Однажды, придя к Майку, Ломтик застал его в превосходном настроении. Миссис Спригз непременно сказала бы, что он счастлив, как собака, у которой вырос второй хвост.

— В чём дело? — спросил Ломтик. — Отвечай-ка, Майк! Чему ты так рад? Дела идут на лад?

— Не суй нос, как любопытный барбос! — ответил Майк.

— Подарили самокат или фотоаппарат? — продолжал рифмовать Ломтик.

— Нет, — сказал Майк. — Я рад потому, что у меня новые часы. А вот зарифмовать их никак не могу.

Часы безусловно были замечательные. С виду они казались совсем обыкновенными. Самое интересное заключалось в надписи на задней крышке. По словам Майка, из-за этих часов произошла целая история.

Видите ли, на улице, где жил Майк, была лавка часовщика. Часовщик каждый день чинил часы, сидя у окна, — там было светлее.

Этот часовщик терпеть не мог, когда на него начинали глазеть. Впрочем, все часовщики одинаковы: они очень не любят, когда кто-нибудь уставится на них и смотрит, как они работают.

Так как отец Майка был изобретатель, мальчик очень интересовался всякими механизмами, особенно если в них были колесики и разные пружинки. Поэтому Майк всегда останавливался перед окном часовщика, прижимал лицо к стеклу и во все глаза смотрел, как тот работает.

Как только часовщик видел Майка, он хватал большую половую щётку и начинал орать изо всех сил:

— Если хочешь купить часы — покупай! Если не хочешь — убирайся вон!

Часовщик выскакивал из лавки и с ужасным криком гнался за Майком по улице.

Каждый день повторялось одно и то же. Соседи давно привыкли к этим сценам. Увидев Майка перед окном часовщика, они останавливались и ждали, когда часовщик выскочит и погонится за мальчиком. Соседи приводили с собой знакомых, а иногда даже приносили скамеечки — тогда можно было сидеть и вязать в ожидании зрелища. Оно казалось очень забавным и безобидным: часовщику было полезно подышать свежим воздухом и поразмяться — ведь он целый день сидел у окна и работал. А в холодные дни Майку полезно было побегать и согреться.

Майк хотел подружиться с часовщиком, которого считал очень умным человеком. От часовщика можно узнать много интересного: как устроены часы и что у них внутри.

И вот Майку пришла в голову мысль: он решил копить деньги. Но, пока ему удалось скопить сколько нужно, прошла целая вечность. Ведь он получал всего шесть пенсов карманных денег в неделю. Выполняя разные мелкие поручения, мальчик заработал ещё порядочную сумму: он чистил ботинки за два пенса, протирал окна за шесть пенсов и присматривал за ребёнком своей тётки за три пенса в день.

Майк очень усердно трудился целых восемь недель, а денег всё-таки заработал мало. Но тут как раз подоспел день его рождения, и дядя Билл, тётя Дороти, дядя Артур и тётя Эмили дали ему по полкроны, а папа с мамой — по пять шиллингов. Таким образом нужная сумма была собрана.

Майк отправился к часовщику и, по обыкновению, прижался лицом к оконному стеклу. Тотчас же из лавки выскочил часовщик с красной половой щёткой в руках. От ежедневного крика часовщик уже совсем потерял голос, но он всё-таки зашипел громким, хриплым, скрипучим шёпотом:

— Если хочешь купить часы — покупай! Если не хочешь — убирайся вон от окна!

— Простите, но я хочу купить часы, — вежливо сказал Майк.

Часовщик так изумился, что даже забыл вздохнуть, и лицо его налилось кровью. Когда он опомнился и глубоко вздохнул, две верхние пуговицы жилетки отлетели. Они слабо держались и их уже давно надо было укрепить, но часовщик был страшно ленив на такую работу; он всегда ждал свою сестру Бекки — та приезжала погостить и всё ему чинила. Но в последнее время Бекки была очень занята — она устраивала праздник для детей Ист-Энда — и прислала ему открытку, в которой написала:

«Пришивай пуговицы сам, лентяй. Вероятно, ты предпочитаешь заклеивать на себе одежду жевательной резиной».

Одним словом, часовщик глубоко вздохнул, пуговицы отлетели и ударили его по носу. Часовщик сразу решил, что его ужалила пчела. Видите ли, страх перед пчёлами всегда преследовал часовщика — даже зимой, когда пчёл и в помине нет. Он уронил половую щётку и схватился за нос. Щётка отлетела от палки и ударила часовщика по подбородку, да так сильно, что тот покачнулся и с размаху сел на край тротуара.

Но это было не всё, произошла ещё неприятность. И всё из-за того, что Майк вежливо обратился к часовщику!

Многие прохожие остановились, думая, что часовщик — художник и сейчас начнёт рисовать картинки на плитах тротуара. Но часовщик, конечно, и не собирался рисовать (по правде говоря, он никогда в жизни не занимался подобными, вещами). Узнав об этом, некоторые из прохожих очень рассердились и готовы были держать пари, что часовщик вовсе не умеет рисовать.

— Если ты действительно хочешь купить часы, — сказал часовщик Майку, — почему ты не вошёл в лавку? Почему ты ждал, пока я выйду и прогоню тебя?

— Потому что я хотел вас удивить, — ответил Майк.

— Удивить меня? — повторил старик. — Вот уж действительно удивил! И я очень удивлён, что я удивился: часовщика не так-то легко удивить. Откровенно говоря, я так удивлён, что сделаю для тебя что-нибудь удивительное.

Часовщик поднялся с тротуара, потому что вокруг собралось уже человек двадцать. Кто-то принёс плетёный стул: решил, что часовщик чинит стулья. А когда часовщик объяснил, что он не чинит стульев, человек очень рассердился. Он сказал, что его жена уже три раза проваливалась сквозь этот стул и, если часовщик не починит стул сию же минуту, жена прогонит его скалкой, а может быть, и половой щёткой.

Услышав это, старый часовщик поскорее увёл Майка в лавку и запер дверь на засов. Потом он сказал Майку:

— Если ты увидишь, что жена этого человека ищет меня со скалкой в руках — пожалуйста, отними у неё скалку: она мне очень нужна.

Майк долго выбирал себе часы. В лавке среди настольных, каминных, стенных и разных других часов ему всё время попадались очень интересные экземпляры. Он каждый раз-просил часовщика показать их устройство, и старик каждый раз сердился. Сказать по правде, один раз он так рассердился, что запер Майка внутри очень высоких старинных часов и велел самому разбираться в механизме. Всякий раз, как часы били, Майк получал удар по голове. В конце концов ему это надоело, и он уверил часовщика, что прекрасные старинные часы от этого портятся, — тогда только часовщик выпустил его.

Наконец Майк выбрал серебряные часы с круглым циферблатом и красными цифрами. Часовщик обещал выгравировать на задней крышке надпись: «Майку, который меня удивил». Так он и сделал.

По мнению Ломтика, часы были великолепные. Майк обещал, что даст их ему поносить.

Тогда Ломтик сказал:

— Я пришёл пригласить тебя к обеду. Папа и мама взяли с собой шесть кошек и ушли. До ужина они не вернутся. Они оставили мне на столе роскошный обед на двоих, и мама сказала, чтобы я пригласил тебя.

— Не понимаю, зачем им шесть кошек? — спросил Майк. Он страшно важничал из-за того, что у него новые часы, и ему хотелось спорить. — Разумнее было бы взять шесть собак. Собаки любят гулять, бегать за мячом, приносить палку и делать разные другие штуки. Совершенно не понимаю, зачем брать с собой шесть кошек! По-моему, если человек идёт гулять, шесть кошек только обуза. Откровенно говори, это даже глупо.

— А разве я сказал, что папа с мамой пошли гулять? — ответил Ломтик. — Они взяли с собой шесть кошек, чтобы выяснить, правда ли, что кошки всегда находят обратную дорогу домой. Папа с мамой посадили кошек в корзинки. Они увезут их в машине на несколько миль от дома и выпустят в разных местах. Рыжий кот миссис Спригз тоже поехал.

— И миссис Спригз его отпустила? — спросил Майк.

— Конечно, — ответил Ломтик. — Она уверена, что он вернётся. Кроме того, миссис Спригз всегда любит помогать маме и папе, когда они делают опыты.

— Если даже неучёные кошки находят дорогу домой, — сказал Майк, — значит, через них можно передавать разные поручения.

— Правильно, — отозвался Ломтик. — Представь себе очень рассеянного человека, который постоянно что-нибудь забывает, например: школьный завтрак, учебник или носовой платок. Такой человек просто должен носить с собой в ранце побольше кошек. Забыл что-нибудь — тотчас же вынимает кошку и привязывает ей на спину записку. Например: «Пожалуйста, пришлите мне носовой платок. Я оставил его на кухонном столе». Кошка побежит домой, и дома прочтут записку.

— Или в записке можно написать: «Пожалуйста, пришлите мне вторую чашку чая, я забыл её выпить», — прибавил Майк.

— Или: «Пожалуйста, пришлите мне второй носок, кажется, я надел только один», — продолжал Ломтик.

Эта мысль очень понравилась мальчикам. Потом Ломтик сказал:

— Ответь наконец: пойдёшь ты ко мне обедать или нет?

— А что у тебя на обед? — спросил Майк, снова заважничав.

— Горячий томатный суп в синем термосе, сандвичи с сёмгой и сандвичи с яблоками и сгущённым молоком, пирог с апельсиновой глазурью и по марципановому яблоку. Кроме того, есть какао в красном термосе.

— Я не люблю какао, — сказал Майк.

— Ну что ж, не любишь — и не пей, — ответил Ломтик. Он старался не возражать, если видел, что собеседнику непременно хочется спорить. — Вместо какао можешь съесть лишнюю тарелку томатного супа.

Майк решил пойти к Ломтику обедать. Мать Майка дала им по апельсину, по куску шоколада с карамельной начинкой и просила вернуться домой к чаю.

По дороге мальчики продолжали обсуждать, какие ещё поручения могут выполнять кошки. Вдруг Майк споткнулся и полетел вверх тормашками. Оба страшно перепугались, не разбились ли часы. К счастью, часы продолжали тикать, и стекло даже не треснуло.

— Ну и повезло же тебе! — сказал Ломтик. — Ведь у часов нет предохранителя. Правда, Майк? Думаю, что нет, — часы с предохранителем стоят очень дорого. У мамы были такие часы, и, когда она однажды сидела на верхней ступеньке стремянки и раскачивалась, чтобы узнать, сколько времени можно удержаться в таком положений, она упала. Часы остались невредимы, а мама ушиблась. А у папы были водонепроницаемые часы; один раз он забыл их снять и лёг в ванну со льдом. Папа чувствовал себя отвратительно, а часам хоть бы что! Во всяком случае, твои часы, очевидно, очень хорошие и очень крепкие.

Мальчики начали искать, обо что споткнулся Майк, и увидели на тротуаре пакет. Зацепившись за него носком ботинка, Майк порвал обёртку, и из пакета высыпался сушёный горошек.

— Странно! — сказал Майк. — Подумай только, кто-то потерял пакет сушёного горошка. Давай возьмём его с собой и сварим гороховый суп. Он гораздо вкуснее, чем томатный.

Мальчики подняли пакет и пошли дальше. Не успели они отойти немного, как увидели на тротуаре большой пакет пшеничных хлопьев. А немного подальше лежал свёрток с двумя тонкими кусочками грудинки.

— Знаешь что? — сказал Ломтик. — По-моему, идёт дождь из продуктов.

— Дождь? — повторил Майк. — Дождь бывает только из мокрой воды и ни из чего больше.

— Нет, не только, — возразил Ломтик. — Иногда бывает дождь из лягушек. Папа рассказывал, что бывает. Очень сильный ветер поднимает из пруда тритонов и лягушек, носит и кружит их некоторое время, а потом они падают где-нибудь совсем в другом месте. А ещё бывает «кровавый» дождь: иногда ветер вместо лягушек подхватывает миллионы мелких красных червячков. Когда они снова падают на землю, это похоже на кровавый дождь. Если бы я подумал хорошенько, то, наверное, вспомнил бы ещё что-нибудь в этом роде; но я ужасно голоден, а это всегда мешает мне думать.

— Что ни говори, — сказал Майк, — всё это сплошной обман. Дождём называется только то, что падает прямо из облаков. Кроме того, я никогда не слышал, чтобы шёл дождь из пшеничных хлопьев или из грудинки. Да и ты не слышал, бьюсь об заклад! Знаешь что, Ломтик? По-моему, кто-то сбрасывает продукты с самолёта. Самолёт, наверное, перегружен и не может лететь как следует, вот лётчики и выбрасывают всё ненужное. Вслед за продуктами, вероятно, начнут выбрасывать пассажиров. Нам бы следовало разложить на земле подушки, чтобы люди не ушиблись.

Ломтик считал, что подушки не помогут. Вот если бы что:нибудь, что пружинит! Только Ломтик хотел это сказать, как вдруг мальчики увидели миссис Спригз.

Собственно говоря, увидели они не её, а только верхушку её шляпы.

Мальчики узнали шляпу миссис Спригз по большому жёлтому перу. В своё время перо принадлежало Гоулди, попугайчику мистера Смита. В один прекрасный день Гоулди непонятно почему начал выдёргивать себе перья. Мистер Смит никак не мог его остановить. Наконец он догадался перевесить клетку на сквозняк. Тут Гоулди сразу понял, что перья ему всё-таки нужны. Мистер Смит, конечно, намазал Гоулди мазью, и перья опять выросли. Гоулди чуточку простудился, но, если бы мистер Смит дал ему выдрать все перья, он бы, конечно, гораздо сильнее простудился и, возможно, даже умер бы. Уж лучше было повесить клетку на сквозняке, хотя сначала мистеру Смиту казалось, что он поступает слишком жестоко.

Из выдранных перьев мистер Смит выбрал самое красивое и подарил его миссис Спригз. Он знал, что она не в состоянии купить себе новую шляпу — ведь шляпы очень дороги, — а благодаря новому перу старая шляпа будет выглядеть очень элегантно. Кроме того, он знал, как миссис Спригз любит Гоулди. Он решил, что ей приятно будет носить что-нибудь напоминающее о Гоулди, да и Гоулди тоже это будет приятно.

Теперь вам понятно, почему Ломтик и Майк угадали, что шляпа, которая двигалась по улице, принадлежала миссис Спригз. И действительно, под шляпой оказалась сама миссис Спригз.

Миссис Спригз несла целую охапку пакетов, и они совсем закрывали её лицо. Она всё время приговаривала:

— Разрази гром мою новую шляпу! Я потеряла пакет с грудинкой.

Или:

— Растолките меня в ступке! Я потеряла пшеничные хлопья!

Или:

— Раздавите меня бисквитом! Я потеряла фунт гороха.

Время от времени из кучи пакетов падал ещё один. Миссис Спригз вскрикивала и говорила:

— И он упал! Какой нахал! Он вслед за братьями удрал!

Ломтик и Майк что было духу помчались за ней.

— Мы нашли ваши пакеты, миссис Спригз! — кричали они. — Мы поможем вам их нести!

Миссис Спригз никак не предполагала, что поблизости есть кто-нибудь. Охапка пакетов в её руках была очень высока и мешала смотреть по сторонам. Услышав голоса, миссис Спригз вздрогнула и уронила все остальные пакеты; они разлетелись по тротуару и все полопались. Манная крупа перемешалась с макаронами, сосиски валялись облепленные почтовыми марками, чернослив был залит горчицей, а морковки стали совсем белыми — они угодили в муку. Упало и яйцо, но не разбилось. Миссис Спригз очень огорчилась: раз скорлупа успела затвердеть, значит, яйцо не свежеснесённое.

— Как жаль, что оно не разбилось! — всё время повторяла она.

Втроём они кое-как подобрали пакеты и распределили между собой. Каждому пришлось нести всего по нескольку пакетов.

— А где же ваша продуктовая сумка, миссис Спригз? — спросил Ломтик. — Ведь у вас такая красивая блестящая красная сумка в белую полоску.

— Она исчезла, — ответила миссис Спригз. — В этом-то всё несчастье! Вчера я принесла в ней рыбу. Помню, как вынула рыбу и опустила её в раковину, а сумку оставила на стуле, пока вешала пальто. Когда вернулась, сумки не оказалось. Вот и таскай теперь покупки в руках! Если бы не вы с Майком, не знаю, что бы я делала. Клянусь моими бархатными туфельками! А ну-ка, поднажать надо, Ада! — Миссис Спригз поправила расползавшиеся пакеты и прибавила шагу.

— Что вы сказали? — спросил Майк. — Я всё расслышал про рыбу и про сумку, а последних слов не разобрал.

— «Поднажать надо, Ада»? — переспросила миссис Спригз. — Я просто сказала: «Поднажать надо, Ада». Прыгни ко мне в карман, Майк! Подумать только — сын мастера не знает, что значит «Поднажать надо, Ада»!

— А что же это всё-таки значит? — добивался Майк.

— Это просто значит «поднажать надо». А я ставлю на конце «Ада», чтобы было смешнее. Это значит: «Поторапливайся», или: «А ну-ка, поднажми», или ещё что-нибудь вроде этого. Я подцепила это выражение у своей племянницы. Во время войны она два года проработала на машиностроительном заводе. Там все так говорили. А сейчас пакеты, того и гляди, разъедутся в руках. Надо поскорее донести их до дому, вот я и сказала: «Поднажать надо, Ада».

Миссис Спригз опять поправила пакеты и ещё прибавила шагу.

— Поднажать надо, Ада! — повторили Майк и Ломтик.

Они тоже поправили свои пакеты и поспешили вслед за миссис Спригз.

Ломтик сказал:

— Вот что, миссис Спригз, мы с Майком пойдём пообедаем, а потом поищем вашу продуктовую сумку.

— Бьюсь об заклад, что мы её найдём! — сказал Майк. — Мы превосходные ищейки. Не дальше как на той неделе мы нашли мамин клубок шерсти в супе. По-моему, моя маленькая сестрёнка сунула его в вермишель. Она, конечно, сделала большую глупость — вместе с вермишелью шерсть попала в томатный суп и стала красной. Теперь маме приходится ввязывать красную полоску в новый белый джемпер. Но, если бы мы не нашли шерсть, мама совсем не могла бы закончить джемпер. Как видите, вам нечего беспокоиться о продуктовой сумке — мы её найдём!

— Ну что ж! — сказала миссис Спригз. — Это очень любезно с вашей стороны. А если и не найдёте сумку, всё равно буду рада вас видеть. Вчера вечером я испекла вкусный пирог, и вы получите по ломтику.

Мальчики положили покупки миссис Спригз на кухонный стол и отправились к Ломтику обедать.

Майк съел две чашки томатного супа. Он утверждал, что есть суп из чашки гораздо вкуснее, чем из тарелки, — в тарелке он всегда кажется пересоленным. Ломтик съел одну чашку. Потом мальчики съели по пять сандвичей с сёмгой и по шесть сандвичей с яблоками и сгущённым молоком. Потом по куску пирога с апельсиновой глазурью. Им бы хотелось съесть гораздо больше пирога, но больше просто не влезало. Всё-таки они отрезали и завернули в бумагу ещё кусок, решив отнести его в подарок миссис Спригз. Потом Майк выпил одну чашку какао, а Ломтик выпил две. И, наконец, они съели по марципановому яблоку.

— Как странно, — сказал Майк, — можно съесть гораздо больше, когда ешь несколько разных блюд. Не то что одно или два.

— По-моему, — ответил Ломтик, — это вот отчего: когда блюд много, мы едим быстрее — торопимся перейти к следующему.

Поев, мальчики помыли посуду, убрали всё и отправились к миссис Спригз.

По дороге Майк посмотрел на часы и сказал:

— Уже четверть второго.

— Вот и рифма готова! — подхватил Ломтик, который очень любил рифмовать.

Майк тоже любил рифмовать. Шагая по тропинке, мальчики сочинили стишки и, когда миссис Спригз открыла дверь, прочли их:

— Конечно, сейчас вовсе не Новый год, — объяснил Майк удивлённой миссис Спригз, — просто так сложились стихи.

— И уже больше, чем четверть второго, — добавил Ломтик, — но мы начали сочинять как раз в четверть второго, так что всё правильно. Расскажите нам подробно про сумку, и мы начнём искать.

— Я положила сумку вот сюда, — сказала миссис Спригз, — на этот стул. Опустила рыбу в раковину, бросила сумку на стул и пошла вешать пальто… Тем временем сумка исчезла.

— А вы не могли ошибиться? — спросил Ломтик. — Может быть, вы положили сумку в раковину, а рыбу на стул? Кот стащил рыбу и убежал с ней.

— Видишь ли, возразила ему миссис Спригз, — что бы я ни положила в раковину на сковородку я положила именно то, что надо. Будь уверен, я бы заметила, если бы жарила блестящую красную продуктовую сумку.

— Ну, знаете, — продолжал Ломтик, — обваляв её в муке, вы могли бы и ошибиться!

— Так заметила бы, когда ела, — вставил Майк. — Кто же ест продуктовые сумки?

— Я знавала козла, который ел что попало, — сказала миссис Спригз. — По правде говоря, кто-то даже написал о нём целый рассказ — такой это был необыкновенный козёл. Стоило подойти к нему близко, как он сразу съедал что-нибудь из вашей одежды. Особенно он любил синие шарфы и коричневые шнурки для ботинок. Он, наверное, ел и продуктовые сумки тоже. Но сама я не стала бы!

— Значит, вы помните, что положили сумку на стул? — допытывался Ломтик. — А вдруг кот утащил её? Подумал, там рыба.

— Конечно! — воскликнул Майк. — Так оно и было! У вашего кота, наверное, есть любимое место, куда он обычно прячется?

— Есть, — ответила миссис Спригз. — Больше всего он любит сидеть в бельевой корзине. Я это знаю — однажды он там заснул и я чуть было не выстирала его вместе с бельём в мыльной пене. Пришлось бы потом развешивать на верёвке и сушить!

Все трое принялись рыться в бельевой корзине. Сначала вынули полотенце с синей каймой, потом передник с красными цветочками и ещё один, в синюю клетку, потом коричневую фуфайку, синий вязаный шерстяной жакет, пару шерстяных домашних туфель, которые миссис Спригз смастерила из старого шарфа, и, наконец, на самом дне лежала красная сумка.

— Загоните меня на чердак и уберите лестницу! — вскричала миссис Спригз. — Вот тебе и на!

— Разве кот мог пройти мимо такой сумки?

Ломтик поднял сумку и понюхал.

— Она вся пропахла рыбой, — сказал он — Вы, вероятно, накупили кучу рыбы вчера утром, миссис Спригз?

— Вовсе нет, — ответила миссис Спригз. — Я только купила кусок трески на сегодня и копчёную селёдку на завтра. Беда в том, что мистер Бегз, продавец рыбы, почти не дал мне бумаги.

— Ну и жадюга! — сказал Ломтик. — Почему вы у него не попросили ещё листик?

— Просила, — ответила миссис Спригз, — а он сказал, у него больше нет. Он сказал, что у него творятся какие-то чудеса. Стоит ему с вечера приготовить пачку бумаги для магазина, как к утру она вся исчезает. Поэтому он не может как следует заворачивать покупателю рыбу.

— Интересно! — воскликнул Майк. — Миссис Спригз, вы не возражаете, если я скажу: «Чтоб меня украли!»

— Ничуть! — ответила миссис Спригз.

— В таком случае: «Чтоб меня украли!» — сказал Майк. — Не иначе как здесь вообще всё исчезает.

— Вот именно, — отозвался Ломтик. — Знаешь что, Майк? Пойдём-ка лучше в лавку к мистеру Бегзу и скажем, что мы хотим поискать его бумагу.

— Мы превосходные ищейки, — сказал Майк. — Нашли сумку миссис Спригз за полминуты. А бумагу мистера Бегза, наверное, найдём за четверть минуты.

— Погодите, — возразила миссис Спригз. Она была взрослая и поэтому подумала ещё о другом. — Вам не кажется, что мистер Бегз очень удивится, если вы просто постучитесь к нему и скажете: «Мы пришли поискать вашу бумагу»? По-моему, он может даже рассердиться. Ведь он, вероятно, думает, что всё это секрет, о котором знают только он и его покупатели.

— Правильно, — сказал Ломтик. — Надо сначала его чем-нибудь задобрить. Давайте принесём ему все газеты, какие сможем найти, и скажем, что слышали, будто ему не хватает бумаги. Он обрадуется и не рассердится, когда мы спросим про бумагу, которая всё время исчезает.

— Вот это мне уже больше нравится, — сказала миссис Спригз. — По правде говоря, это превосходный план. Лучше и не выдумать.

Мальчики отправились.

— Добрый день, мистер Бегз! — сказали они.

— Это совсем не добрый день, — ответил мистер Бегз громким, сварливым голосом. — Я не помню доброго дня за последние десять лет!

— Надеюсь, вы скоро поверите, что это добрый день, — сказал Ломтик. — Смотрите, мы принесли вам все газеты, какие только смогли найти. Это чтобы заворачивать рыбу.

— Да ну-у? Неужели? — Мистер Бегз очень удивился. — Может быть, этот день действительно добрый? Во всяком случае, он не такой уж плохой, как мне показалось сначала. Вот докажу, что я человек не мелочный, и назову этот день средним.

— Как жаль, — сказал Ломтик, — что вам так трудно добывать бумагу для заворачивания рыбы!

— Мне вовсе не трудно добывать бумагу! — опять закричал мистер Бегз громким, сварливым голосом.

Он закричал так громко и неожиданно, что Майк чуть было не свалился со ступеньки, — Ломтик вовремя подхватил его.

— Мне вовсе не трудно добывать бумагу! — орал мистер Бегз. — Мне трудно её сберечь! Понял?

— Вы хотите сказать, — спросил Ломтик, — что кто-то её ворует?

— Пойми, я решительно ничего не хочу сказать, — продолжал мистер Бегз. — Я просто говорю: тут творится что-то неладное. Тут всегда творится неладное: то исчезнет моя трубка, то молоко прокиснет, то хлеб зачерствеет. Вот уже лет десять или больше, как в этом доме творятся какие-то чудеса!

Ломтик и Майк не знали, что ответить. Мистер Бегз продолжал держать дверь открытой, они вошли и положили газеты на кухонный стол.

— Вот куда я кладу бумагу! — закричал мистер Бегз, указывая в угол комнаты: там на полу лежал порванный листик бумаги. — И будь я проклят, если она опять не исчезла, пока мы разговаривали у дверей. О! О! О! — И он забегал по комнате и заорал изо всех сил: — Я заведу собаку-ищейку, вот что я сделаю! Я заведу двух ищеек! Я заведу двадцать тысяч ищеек и учебник арифметики.

— А учебник арифметики зачем? — очень вежливо спросил Ломтик.

— Собак считать, конечно! — крикнул мистер Бегз совершенно разъярённый. — По-твоему, легко считать до двадцати тысяч без учебника арифметики? По-твоему, приятно купить двадцать тысяч ищеек, а потом половину растерять из-за того, что нет учебника арифметики, чтобы пересчитать их? Да ведь тебе всё равно! Потеряй я сию минуту девятнадцать тысяч девятьсот двадцать девять ищеек, ты бы и глазом не моргнул! — И он разразился слезами.

Тут из соседней комнаты донёсся голос миссис Бегз:

— Генри, не заводи ищеек! Я не выношу ищеек! У них всегда очень печальный вид, и я начинаю плакать! Это я брала бумагу, Генри!

— Ну и дела! — воскликнул мистер Бегз и от неожиданности опустился на табуретку. — Ну и дела! Вот это самое невероятное, что произошло за последние десять с лишним лет. Зачем же ты брала бумагу, Эмили?

Миссис Бегз вошла в кухню, вытирая глаза передником.

— Да потому, что моя бумага всё время исчезает, Генри, — засопела она. — Бумага, которую я стелю в шкафу под раковиной. Каждый вечер я кладу чистую бумагу, а наутро она исчезает — остаются лишь маленькие кружки под вёдрами. Бу-у-у! Гу-у-у!

— Ну-ну, не надо! Не плачь, Эмили! — нежно успокаивал её мистер Бегз.

Он похлопал жену по спине и вытер ей глаза своим синим полосатым передником.

— Это колдовство! — рыдала миссис Бегз. — Это колдовство! А в колдовстве я ничего не понимаю! Очевидно, я обидела какую-нибудь колдунью. Но, когда в лавку входит старуха, я же не могу угадать, колдунья она или нет. Может быть, приходила какая-нибудь колдунья и хотела купить сосисок, а к ей сказала, что мы сосисками не торгуем, вот она и заколдовала мою бумагу. Бумага исчезает каждое утро, и я должна брать твою бумагу. А ты сердишься и хочешь завести двадцать тысяч ищеек. Даже одной ищейки достаточно, чтобы заставить меня расплакаться! Бу-у! Гу-у-у!

— Успокойся, Эмили! — сказал мистер Бегз. — Я не заведу двадцать тысяч ищеек. Я и одной не заведу. Собственно говоря, я и собирался-то завести не двадцать тысяч, а всего только две тысячи.

— Зачем же ты сказал двадцать тысяч? Я так расстроилась! — рыдала Эмили.

— Ах, Эмили! Ты же знаешь, я не в ладах с арифметикой, особенно когда в цифрах так много нолей.

— Во всяком случае, — поспешил вмешаться Ломтик (ему показалось, что мистер Бегз опять начинает сердиться), — во всяком случае, мистер Бегз, я уверен — никакого колдовства тут нет. Происходит что-нибудь совсем обыкновенное, но очень интересное. Миссис Бегз, позвольте нам с Майком заглянуть в шкафы: может быть, мы поймём, в чём дело. Мы с ним прекрасно умеем искать.

Миссис Бегз охотно согласилась.

— А вдруг ты прав, — с надеждой сказала она, — и колдовство тут ни при чём.

Миссис Бегз признавала только тех колдунов, которых называли «фокусниками».

И вот Ломтик с Майком начали ползать на четвереньках и заглядывать во все углы и шкафы. Минуты через две Ломтик вдруг воскликнул:

— Миссис Бегз, а это что такое?

— Это? — отозвалась миссис Бегз; она плохо видела и давно нуждалась в новых очках. — Это моя старая щётка для чистки ковров.

— Нет, это не щётка! — воскликнули Ломтик и Майк в один голос. — Это ёж!

— Он сделал себе гнездо из ваших газет, — сказал Ломтик. — Все их изорвал и смастерил себе тёплое гнездо на зиму. После похолодания он, вероятно, пришёл из сада и решил, что в вашем шкафу можно удобно устроиться. Если он вам не нужен, я придумал, как с ним быть. Положу в удобную коробку и унесу.

— Унеси, пожалуйста! — попросила миссис Бегз. — Я очень рада, что газеты исчезали не потому, что они заколдованы. Но теперь я на всякий случай буду очень вежливо разговаривать со всеми, кто приходит в лавку, особенно с женщинами. А ёж пусть лучше живёт не у меня. Ведь я плохо вижу, мне нужны новые очки, и по ошибке я всякий раз чистила бы им ковёр.

— Сегодня же у тебя будут новые очки! — сказал мистер Бегз. — Сегодня же, Эмили, когда я запру лавку, мы с тобой пойдём и съедим по порции розового сливочного мороженого с вишенкой на верхушке. Я отдам тебе и мою вишенку тоже. Это будет самый приятный день за десять с лишним лет, Эмили. Уж я это чувствую! И завтра мы начнём отпускать покупателям рыбу в мешочках из пергаментного бумаги — с газетами одно мученье.

Ломтик надел перчатки и поднял ежа. Он сперва надел перчатки, потому что ёж сидел, свернувшись клубком, а когда он к нему прикоснулся, ёж свернулся ещё туже и растопырил во все стороны свои жёсткие, колючие иглы. Миссис Бегз дала Ломтику картонную коробку и очень заботливо положила на дно бумаги, чтобы ежу было тепло.

— Что ты придумал? — спросил Майк, когда они с Ломтиком шли по улице. — Я о еже спрашиваю.

— Я решил, — ответил Ломтик, — отдать его миссис Спригз. Ведь у неё полным-полно чёрных тараканов, и они не дают ей покоя. Это потому, она говорит, что дом очень старый и сырой. Миссис Спригз тратит массу денег на разные жидкости от тараканов, но ничего не помогает. А ты же знаешь, денег у неё мало.

— И ты думаешь, ёж съест тараканов? — спросил Майк.

— Уверен, что съест! — ответил Ломтик.

Но тут же вспомнил, как его отец, который был учёным, постоянно говорил: «Никогда нельзя быть ни в чём уверенным». Ломтик поспешил добавить:

— Я знаю, ежи обычно едят чёрных тараканов. Надеюсь, и этот ёж не откажется от чёрных тараканов миссис Спригз. Откровенно говоря, я буду очень удивлён, если он их не съест. Ежи вообще много чего едят. Иногда они даже едят змей.

— А я не ем змей, — сказал Майк. — Никогда не знаешь, как с ними быть: резать на куски, как длинный батон, или накручивать на вилку, как тонкие макароны.

Этот вопрос они так и не решили, потому что подошли уже к дому миссис Спригз. Миссис Спригз очень удивилась, получив в подарок ежа.

— Прыгни ко мне в карман! — воскликнула она. — Так, значит, это Злючка-Колючка поедал всю бумагу миссис Бегз! Вот почему она стала бояться старушек! Вот почему она брала бумагу у мистера Бегза! Вот почему мистер Бегз не смог как следует завернуть мне рыбу! Вот почему моя продуктовая сумка пропахла рыбой! Вот почему кот унёс её! Вот почему я уронила все покупки и узнала, что яйцо было не свежеснесённое!

— Как странно вы его называете: «Злючка-Колючка», — сказал Ломтик. — По-моему, это ёж.

— Конечно, ёж, — ответила миссис Спригз, — просто мне нравится называть его Злючка-Колючка. Другого имени и знать не хочу!

Узнав, что Ломтик и Майк принесли ежа, чтобы он выловил чёрных тараканов, миссис Спригз очень обрадовалась. Она сразу направилась к буфету и дала мальчикам по полной ложке клубничного варенья.

— Загоните меня на чердак и уберите лестницу! — сказала она. — Как это мне раньше не пришло в голову! А ведь я однажды провела очень беспокойную ночь из-за того, что ежи любят тараканов. Вот послушайте.

У одних моих друзей был ёж; они держали его в доме, чтобы он ловил тараканов. Поймали они его так: подкараулили, когда ёж вечером вылез из кустов на охоту за слизняками, набросили ему на голову мешок и забрали домой.

Дом был полон чёрных тараканов. Они жили около печного котла, где было тепло и уютно, а по ночам вылезали в кухню и расползались по всему полу.

Ежу очень нравилось жить в доме. Во-первых, всегда было тепло, а во-вторых, не надо было заботиться о пище: тараканы вылезали из-за котла каждый вечер в определённое время, точно, как часы, и ёж съедал их на ужин.

Однажды мы с капитаном Спригзом решили погостить у этих друзей и взяли с собой щенка, по имени Раф.

Как-то вечером Раф дремал у плиты и вдруг почуял странный запах. Только он поднял голову, чтобы выяснить, чем пахнет, из-за котла вылез таракан.

Раф никогда в жизни не видел таракана. Он сел на задние лапы и уставился на него. Тут из котла вылез ёж. Раф и ежа никогда раньше не видел.

Таракан пополз по плите. Ежу он понравился, и ёж направился вслед за ним. Потом таракан спустился на коврик, за тараканом засеменил ёж, за ежом — Раф.

Таракан пролез под низкой табуреткой. Ёж пролез под низкой табуреткой. Раф полез под низкую табуретку, но он был слишком большой — табуретка застряла у него на спине и ни за что не хотела слезать. Раф очень рассердился и укусил табуретку, но она всё равно не пожелала слезть с его спины.

Таракан пополз дальше. За тараканом полз ёж, а за ежом — щенок с табуреткой на спине.

Таракан пополз под низкий плетёный столик, ёж пополз под низкий плетёный столик, Раф пополз под низкий плетёный столик, и столик зацепился за табуретку. Раф очень рассердился и огрызнулся на столик; но тот не пожелал слезть с табуретки.

Так они и шли дальше: ёж — за тараканом, а Раф — за ними обоими. Через некоторое время на спине Рафа оказалась табуретка, поверх неё — столик, потом ящик со стружками, верёвка для сушки белья и красная бархатная скатерть.

Таракан уполз под дверь. Ёж остановился. Раф с ходу налетел на ежа, исколол себе нос, сел и завыл на весь дом.

Мистер и миссис Браун проснулись и подумали, что в дом забрались воры. Они накинули халаты и схватили что попало: мистер Браун схватил стул, а миссис Браун схватила металлический прут, один из тех, которыми прижимают ковёр на лестнице. Потом они на цыпочках спустились вниз.

Там они обнаружили Рафа. В носу у него торчало шесть ежиных игл, на спине сидела табуретка, на табуретке — плетёный столик, поверх столика — ящик со стружками, и всё это покрывала большая красная скатерть. Ёж лежал тут же, свернувшись в тугой клубок, иглы его торчали во все стороны. А таракан уполз себе тихонько в ночную тьму.

— Это всё правда? — спросил Ломтик. — Вы ничего не придумали?

— Это сущая правда, — сказала миссис Спригз. — Своими глазами видела. У меня как раз запершило в горле, и я спустилась из спальной за стаканом воды. Я так засмеялась, что в горле перестало першить и вода уже не понадобилась.

— А Раф, вероятно, был очень славный пёс! — сказал Майк.

— Ещё бы! — согласилась миссис Спригз. — Он был из породы староанглийских овчарок, а ведь они очень умные. Он был похож на бесхвостого медведя, с длинной-предлинной серовато-голубовато-белой волнистой шерстью, которая свисала ему прямо на глаза. Когда он вырос, то стал ростом с шетландского пони, а ноги его были толстые, как поленья. Может быть, вам интересно узнать, что он обожал ездить в автобусах. Как только видел отъезжающий автобус, пускался бегом вслед за ним и прыгал в него. На следующей остановке Раф всегда честь честью вылезал, и кондуктора не возражали — его проезд стоил бы всего полтора пенса.

Но было куда хуже, если он проделывал то же самое с такси. Водители, конечно, очень сердились — ведь проезд в такси стоит гораздо дороже, чем в автобусе. Иногда, наездив на целый шиллинг, а то и больше, водитель вдруг замечал, что на заднем сиденье расположилась овчарка. В этих случаях Раф — он был очень вежливым, ласковым псом и не позволял себе грубостей — становился на задние лапы, клал передние на плечи водителя и чуть наклонялся вперёд, будто хотел его поцеловать. Водитель сразу терял равновесие. К тому времени, как ему удавалось снова выпрямиться, Раф успевал убежать.

— Он, очевидно, пересаживался в автобус, — вставил Майк.

— Очень возможно, — сказала миссис Спригз. — Это как раз похоже на Рафа. Да, он был очень ласковым псом и не позволял себе грубости.

Миссис Спригз поставила коробку с ежом на пол, налила в кастрюльку молока с водой и накрошила туда хлеба. Почуяв запах молока — свой любимый запах, — ёж проснулся. Он вылез из коробки и стал принюхиваться. Потом он хорошо закусил, а после еды опять полез в коробку и вылез из неё только поздно ночью, когда свет был погашен и тараканы начали выползать из щелей в полу.

Ёж прожил у миссис Спригз восемь месяцев. Зимой он спал не круглые сутки, как ежи, зимующие на открытом воздухе, а спал только днём. Каждую ночь ёж просыпался и охотился за тараканами. Строго говоря, он за первые же три ночи съел всех тараканов, но всё-таки, по привычке, просыпался по ночам и рыскал по дому. Миссис Спригз всегда оставляла ему что-нибудь съестное в уголочке: она понимала, как это неприятно проснуться посреди ночи оттого, что у тебя сосёт под ложечкой.

Миссис Спригз всегда знала, когда ёж просыпался: своим длинным носом он начинал переворачивать блюдце, будто это было не блюдце, а большой камень в саду и под ним прятались тараканы или слизняки. Иногда ёж возил блюдце по всей кухне и шумел ещё больше.

Перед тем как влезть обратно в коробку, ёж всегда охотился за чистой газетной бумагой. Он тащил её к себе для защиты от сквозняков. Бывало, кот миссис Спригз сидел как раз на том куске газеты, который ежу хотелось взять. Тогда ёж обрывал газету вокруг кота, оставлял под ним только клочок.

Кот охотно мирился с этим. Он очень полюбил ежа. Каждое утро, перед тем как лечь спать, они бегали вместе по двору. Ёж обычно бежал во всю прыть — ежи умеют бегать очень быстро, иначе они не могли бы ловить тараканов, — а кот всё старался перепрыгнуть через него. Такая игра им очень нравилась.

Забери ёж последний кусок бумаги из-под кота, тот, наверное, очень рассердился бы. Этот кот страшно любил сидеть на бумаге. По правде говоря, он ничего на свете так не любил. Стоило ему увидеть где-нибудь кусок бумаги, пусть даже величиной с почтовую марку, он сейчас же усаживался на нём.

Ломтик всегда говорил, что он это вполне понимает. Сам он очень любил сидеть на чём-нибудь деревянном. А миссис Спригз очень любила сидеть на чём-нибудь синем.

Она знала одну лошадь, которая всегда садилась на картофель, а иногда и на морковь. По мнению миссис Спригз, сидеть на газете гораздо разумнее. Особенно если бумага высшего качества и сделана из тряпок: тогда сидеть тепло и, уж во всяком случае, не чувствуешь шишек, как сидя на овощах.

Вы, вероятно, хотите знать, что произошло с родителями Ломтика и шестью кошками? Вы, конечно, догадались, что кот миссис Спригз вернулся домой. Иначе он не мог бы играть с ежом.

Все кошки вернулись как миленькие. Одна — через неделю, другая — через шесть дней, третья — через четыре дня, четвёртая — через два с половиной дня, пятая — через два дня, а кот миссис Спригз — через полтора дня. Так что он очень скоро познакомился с ежом.

Миссис Спригз была так рада коту, что отдала ему целую селёдку, а себе оставила только хлеб с маслом.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С НЕПУТЁВЫМ ФЕРМЕРОМ

Зима выдалась снежная, давно такой не было. Отец Майка взял ящик из-под апельсинов и соорудил санки. Майк и Ломтик усаживались в санки и пулей слетали с горы. Полозья визжат, ветер свистит в ушах! Здорово!

Однажды они слетели с горы так стремительно, что Майку показалось, будто он потерял по дороге уши. Он даже предложил вернуться и поискать их. Но Ломтик отказался: разве найдёшь что-нибудь в таком снегу!

— Да и, потом, что зря время тратить, — добавил он: — уши-то у тебя под шапкой!

Но вот зиме пришёл конец. Наступила весна. Лёд и снег растаяли, а водопроводные трубы полопались. Соседи Ломтика очень возмущались и сетовали на хорошую погоду.

Отец Ломтика объяснил, что они зря сердятся: хорошая погода тут ни при чём. Трубы лопнули гораздо раньше, во время холодов. Замёрзнув, вода превратилась в лёд, и ему стало тесно в трубах (лёд всегда занимает больше места, чем вода). Вот он и нажал на стенки, а те лопнули. Сперва люди этого не заметили, а весной солнце засияло, лёд в трубах растаял, и вода стала просачиваться сквозь трещины.

Папа прибавил, что ему надоели эти ежегодные фокусы с трубами. Вместе с мамой он собрался в Лондон, чтобы заказать совершенно особенные трубы: не круглые в разрезе, а овальные.

— Надо обязательно, чтобы трубы были овальные в разрезе, — сказал папа. — Когда вода замёрзнет и ей станет тесно, она нажмёт на стенки. А трубы, вместо того чтобы лопнуть, просто станут постепенно менять форму, пока не сделаются совсем круглыми в разрезе.

Чтобы Ломтику было понятнее, папа на двух чертежах изобразил:

«Трубы, которые лопаются»,

«Трубы, которые не лопаются».

— По-моему, ты прекрасно выдумал, — одобрил Ломтик. — В Лондон я с вами, пожалуй, не поеду: сегодня как раз подходящий день для ловли тритонов. Но, если бы вы привезли мне кусок мыльной резинки, вот бы я сказал спасибо! Понимаешь, я прошу не жевательную резинку, а мыльную, чтобы пускать пузыри.

Родители Ломтика не любили, когда он жевал резинку. Особенно они сердились, если Ломтик на время обеда вынимал резинку изо рта и приклеивал её к ножке стола или стула. Но как раз неделю назад мальчик обещал никогда больше этого не делать: ведь он прекрасно понимал, как трудно отдирать от мебели присохшую резинку. Родители обещали поискать в Лондоне мыльную резинку, но мама сказала:

— А вдруг нам не удастся её найти и мы привезём что-нибудь другое, ты очень огорчишься?

— Да ничуть! — воскликнул Ломтик.

На этом и порешили.

Часа через два Ломтик шагал по тропинке, ведущей к пруду. Для тритонов он приготовил банку из-под варенья, горло которой обвязал верёвочкой. Мальчик на ходу помахивал банкой и раздумывал, как бы ему набрать тритоньей икры.

Утро было чудесное, небо синее-синее и ясное. Ломтик во всё горло распевал песенку своего сочинения:

Последнюю строчку песенки Ломтик старался петь всё ниже и ниже. Когда дошло до «бидоны», голос его стал похож на рычание. Он пропел эту строчку несколько раз подряд: хотел узнать, может ли он петь басом.

Ломтик, конечно, понимал, что настоящей низкой ноты ему не взять. Ведь он ещё мальчик. Надо стать совсем взрослым, только тогда голос зазвучит действительно низко. Можно быть и умным мальчиком, и любознательным, и трудолюбивым — бас от этого не прорежется. Надо быть взрослым. А Ломтику было всего-навсего девять лет.

Всё-таки песенку свою он пропел пять раз, и каждый раз всё ниже и ниже. От этих упражнений заболело горло, и Ломтик замолчал.

Подойдя к пруду, он нагнулся над водой и принялся высматривать большие, похожие на студень пласты, испещрённые чёрными точками, — так выглядела тритонья и лягушечья икра. Ломтику показалось, будто он заметил такой пласт. Но как раз в этот момент раздался страшнейший рёв. Так мог реветь только разъярённый лев, если бы ему влили в глотку рыбьего жира.

Ломтику уже приходилось слышать такой рёв. Однажды в парке он видел, как запускали в воздух авиамодели. Один человек пришёл в бешенство от того, что его модель летела слишком медленно. Человек сбросил самолёт на землю и принялся его топтать: он подпрыгнул на нём по крайней мере шесть раз — так он ненавидел несчастную машину. Он орал во всё горло, как лев, которого напоили рыбьим жиром.

Вот и теперь, услышав знакомый рёв, Ломтик сразу сообразил, что рычит взрослый человек и что человек этот в полном бешенстве.

Оказалось, кричал фермер Робинсон. Он был просто вне себя.

Судя по всему, фермер хотел подняться на дерево. Он с разгона бросался к стволу и пытался взбежать по нему как можно выше. Конечно, он тотчас же падал. Взбешённый фермер даже не мог встать и чинно отойти; он отползал на четвереньках, а потом снова бросался на дерево.

Ему ни разу не удалось подняться по стволу больше чем на три шага. При этом он орал не своим голосом и задыхался.

Когда фермер наконец остановился, чтобы перевести дух, Ломтик пришёл в ужас от его вида: фермер был весь покрыт веточками, кусками коры, грязью. К тому же он был небрит, потому что как раз с этого дня решил отращивать бороду. Ну настоящее страшилище!

— Что с вами? — вежливо спросил Ломтик (что бы ни случилось, Ломтик всегда разговаривал вежливо).

Фермер Робинсон только сейчас заметил мальчика. Он и не подозревал, что Ломтик лежал около пруда, охотясь за тритоньей икрой, и видел, как он бросался на деревья. Фермеру это вовсе не понравилось. По правде говоря, он чувствовал себя довольно глупо.

— Я просто занимаюсь гимнастикой, — ответил он. — Я худею.

— Худеете! — воскликнул Ломтик. — Вероятно, вы только сейчас начали заниматься гимнастикой — вы совсем ещё не худой. Если позволите сказать правду, вы самый толстый из моих знакомых. На вашем месте я не стал бы так тепло одеваться. Такую трудную гимнастику надо делать в трусиках и в летней рубашке.

Появиться в трусиках! Нет, это вовсе не улыбалось мистеру Робинсону. Однако Ломтик ведь мог прийти и на другой день, чтобы ещё раз увидеть его упражнения. Поэтому уж лучше было сказать правду.

— Откровенно говоря, это не гимнастика, — произнёс он. — Я просто очень разозлился на птиц и захотел сбить их гнёзда.

— За что? — изумился Ломтик. — Что они вам сделали?

— Они поклевали весь мой молодой салат! — воскликнул фермер. — Они мучают меня целый год! Таскают зёрна, клюют салат, портят цветы, жрут фрукты! Ах, мошенники! Разорю!!! — И он снова бросился на дерево.

На этот раз он так шлёпнулся оземь, что еле очухался. Он долго поднимался и собирался с силами. Какой-то паук пропутешествовал по носу фермера и остановился, пристально глядя ему в глаза. Обычно фермер не обращал внимания на пауков, но этот так уставился на него, что бедняга фермер подумал: «Может, я окосел?» — и поспешил встать.

Ломтик почистил шляпу мистера Робинсона и стряхнул мусор с его пиджака. Потом начал вытаскивать сучки и веточки из его волос. Сначала фермер ни за что не хотел стоять спокойно, но Ломтик объяснил, что его голова точь-в-точь похожа на воронье гнездо. Того и гляди, прилетят вороны и снесут яйца у него в волосах! Фермеру вовсе этого не хотелось, и он позволил Ломтику вытащить все веточки. Мальчик делал это очень осторожно: он помнил, что фермер терпеть не может причёсываться и бриться. Но фермер всё равно страшно скандалил и, как только Ломтик кончил возиться с его головой, сразу удрал.

Ломтик видел, как он бросался на встречные деревья, стараясь взбежать по их стволу.

«Так он, конечно, в конце концов похудеет! — подумал Ломтик. — Как начнёт сбрасывать по три кило в день! А всё-таки жаль, что он так шлёпается! Интересно, почему человек не может взбежать по стволу дерева? Мухи это делают совершенно легко. И пауки тоже. И обезьяны. Вероятно, мы быстрее теряем равновесие — ведь мы привыкли ходить на двух ногах, а не на четырёх. Кроме того, у нас нет ни когтей, ни клюва, ни хвоста — нам нечем зацепиться. Хоть бы на ногах были липкие присоски, тогда ни за что не упали бы! Всё-таки готов пари держать: если фермер Робинсон будет так тренироваться каждый день, то в конце концов добьётся своего. Только уж очень он кричит! Всех птиц распугает. Впрочем, так-то лучше! Пусть себе карабкается — всё равно птицы разлетелись. А самому польза: похудеет и ему легче будет шнуровать ботинки».

Ломтик помнил, что фермер Робинсон с трудом справляется со своими ботинками. Однажды мальчик встретил фермера, прогуливавшегося после очень сытного обеда. Фермер был чуточку толще, чем обычно. Шнурки его ботинок развязались, и он никак не мог достать до них руками. Уж он и боком наклонялся — ничего не выходило! В конце концов пришлось лечь на спину, прямо в грязь. Подняв ноги над головой, он начал болтать ими. Тогда шнурки повисли у него перед носом, и ему удалось поймать их руками.

Однако завязать шнурки он всё-таки не смог — ноги с башмаками были слишком высоко, а тут ещё солнце било прямо в глаза. Тогда, ухватившись за шнурки что было сил, фермер начал подтягиваться на руках: хотел таким образом встать на ноги. Один шнурок сразу же лопнул. Фермер продолжал тянуть за второй, но, конечно, не удержался и опять шлёпнулся навзничь. Ну и разозлился он тогда! Ужас!

Ломтик всё это видел. Он как раз стоял поблизости и вёл наблюдение за каким-то жуком. Разумеется, Ломтик сразу постарался успокоить фермера и предложил завязать ему шнурки. После этого случая фермер перестал носить башмаки и всегда ходил только в сапогах. Ведь сапоги выше и достать их руками гораздо легче. Вот только снимать их страшно трудно! Вечно приходится звать кого-нибудь на помощь.

Отец Майка предложил сделать особую машинку для стаскивания сапог. Нажал рычаг — и готово! Отец Майка даже нарисовал эту машинку, и Майку с Ломтиком она очень понравилась, но фермер Робинсон от неё отказался.

Ломтик набрал сколько надо тритоньей икры, положил в банку побольше водорослей, чтобы тритонам легко было дышать, и отправился к миссис Спригз. Мальчик застал её в садике, где она развешивала бельё. Кот тёрся о её ноги и мурлыкал; миссис Спригз разговаривала с ним.

— Чтоб меня украли! — говорила миссис Спригз. — Из пяти миллионов котов, живущих в Британии, ты, по-моему, самый красивый.

— Это правда, что у нас пять миллионов котов? — спросил Ломтик. — Откуда вы знаете?

— А вот откуда, — ответила миссис Спригз. — Один музейный работник — он был вроде твоих родителей, Ломтик, — заинтересовался этим вопросом. Он попросил школьников, чтобы каждый сосчитал всех котов, живущих на одной с ним улице. Так он узнал, что у нас пять миллионов котов; и ещё много интересного о котах.

Он установил, что больше всего котов живёт на самых бедных и на самых богатых улицах. На самых бедных улицах обычно много крыс и мышей, вот людям и приходится держать котов. А на самых богатых улицах в больших старинных домах живёт много старых леди и джентльменов. Разговаривать им решительно не с кем. Чтобы не умереть со скуки, они заводят себе толстенного кота и целыми днями кормят его кроличьим мясом, печёнкой и сливками. Потом коту вытирают мордочку особой салфеткой. Салфетка эта обычно висит на особом крючке, а над крючком — дощечка с надписью: «Фабий», «Гораций», «Шейх арабский» — в зависимости от имени богатого кота. А бедные коты, конечно, моются сами, что, впрочем, гораздо естественнее.

Ещё этот учёный выяснил, что на улицах, где живут люди не очень богатые и не очень бедные, а люди среднего достатка, почти совсем нет котов. Но, если ты хочешь узнать обо всём подробнее, — продолжала миссис Спригз, — расспроси мою племянницу, она на кухне. Она как раз одна из тех школьниц, что помогали считать котов. По-моему, ей это занятие очень понравилось. Племянницу зовут Роуз Эллен, но у неё рыжеватые волосы, и мы зовём её просто «Рыженькая». Она погостит у меня несколько недель. Откровенно говоря, я очень надеялась, что вы с Майком зайдёте, а то ей не с кем слово сказать.

Миссис Спригз кончила развешивать бельё, взяла пустую корзину и повела Ломтика в кухню.

Там стояла Рыженькая. В одной руке она держала чайную ложку, а в другой — бутылку рыбьего жира.

Познакомившись с Ломтиком и вежливо сказав ему: «Здравствуй!», девочка обратилась к миссис Спригз:

— Ах, тётя, чуть не забыла! Ведь я обещала маме принять рыбий жир, как только приеду сюда. Мама уверяет, что от него я окрепну, а мне всё кажется, не ошибается ли она. Ведь мама не учёная и ничего этого не знает. Ужасно обидно зря пить рыбий жир, если я от него не окрепну. Он такой невкусный!

— Обязательно окрепнешь! — воскликнул Ломтик. — Разве тётя не рассказывала тебе про Волнушку? Эта свинка даже получила приз за красоту после того, как стала принимать рыбий жир.

Ломтик повёл девочку во двор и показал ей Волнушку. Он рассказал, что раньше свинка была кривоногой, а потом научилась дирижировать оркестром.

— И всё потому, что у неё так окрепли ноги! — сказал Ломтик. — Ведь обычно свиньи не могут долго стоять на задних ногах.

Услышав рассказ о свинке, девочка согласилась выпить рыбий жир. Она, правда, побаивалась, как бы ноги не стали чересчур прямыми. А то ещё подумают, что она на ходулях, как клоун в цирке!

Ломтик объяснил: благодаря рыбьему жиру ноги сделаются именно такими, как надо: в меру кривыми, в меру прямыми, в меру сильными.

Последнее было особенно важно для Рыженькой. Она училась танцевать и очень много упражнялась. Представьте, какой произошёл бы скандал, если бы у балерины подломились ноги и она вдруг упала, не окончив танца!

— Если Ломтик отвечает за свои слова, — сказала Рыженькая, — я сейчас же вернусь на кухню и выпью целых две чайных ложки рыбьего жиру.

Так она и сделала.

— Всё, что говорил Ломтик, — сущая правда, — подтвердила миссис Спригз. — Можешь верить каждому слову. Хотите, я расскажу про мальчика, который очень любил рыбий жир? В рассказе нет ни слова правды, но зато очень интересно. Слушайте! Жил-был мальчик, — начала миссис Спригз. — Он просто обожал рыбий жир и каждый день выпивал по крайней мере три чайные ложки. Иногда даже четыре и пять ложек. И от этого он сделался невероятно сильным.

До того он стал сильный, что мог одной рукой повалить стену. Мог выдернуть дерево и завязать его узлом. При этом любым узлом. Он знал все морские узлы — его научили знакомые матросы; они ведь всегда вяжут узлы, только, конечно, не из деревьев. Если мальчик очень спешил, то так сильно хлопал садовой калиткой, что она срывалась с петель, неслась по воздуху прямо к противоположному дому и вдребезги разбивала кухонное окно. В конце концов пришлось прикрепить калитку на огромных цепях из особо прочной стали.

Как-то раз мальчик отправился на прогулку. Ноги у него были до того крепкие, что он мог ходить без конца и не уставал. И вот он шёл, шёл и, сам того не замечая, зашёл в другую страну.

В этой стране жил великан и многие годы наводил ужас на жителей. Каждую неделю он взбирался на верхушку высоченного холма и орал:

Это был умнейший великан. Он никогда не поднимал крик в один и тот же день недели. Поэтому жители города не могли знать заранее, когда он придёт. На улицах непременно кто-нибудь был: одни шли за покупками, а другие — на работу… Как только великан заводил своё «Фитчум, фетчум…», все бросались по домам и запирали двери на засов. Но стоило кому-нибудь замешкаться, великан обязательно его съедал.

Узнав об этом, наш мальчик попросил провести его к королю.

Король встретил гостя мрачно.

«Я ничего не покупаю, — сказал он: — ни цветочных горшков, ни пылесосов, ни мастики для полов, ни шнурков для ботинок, ни щёток для мытья бутылок, ни головных шпилек, ни запонок».

«А я ничего и не продаю, — возразил мальчик. — Я просто пришёл спросить, почему никто в этой стране не хочет сразиться с великаном».

«С великаном? — испугался король. — Ш-ш-ш! А то он услышит! — Король в ужасе оглянулся. — С ним шутки плохи! — Громко король добавил: — Знаешь, великан — милейшее существо! Правда, правда!»

«Если вы уж так его боитесь, — предложил мальчик, — давайте говорить шёпотом. А что вы мне дадите, если я сражусь с великаном и мне удастся победить его?»

«Я отдам тебе в жёны мою дочь, — прошептал король. — Только никому ни слова!»

Мальчик обрадовался и поспешил уйти, пока король не передумал. Дело в том, что принцессу он уже видел: они встретились в кондитерской, где она покупала конфеты. И подумайте, какое совпадение: именно те самые конфеты, которые любил и он. Мальчик всегда мечтал жениться на девочке с такими же вкусами, как и у него.

Когда великан влез на верхушку холма и опять закричал: «Фитчум, фетчум, фидлум…», мальчик сразу же подхватил ещё громче:

Великан просто оторопел. Он начал озираться по сторонам, а мальчик снова крикнул:

Тут он вынул из кармана бутылку рыбьего жира да всю и выпил. Потом он бросился на великана, и началась ужасная драка. Слов нет, великан был гораздо крупнее мальчика, но, видите ли, он никогда в жизни не принимал рыбьего жира, ни одной чайной ложки! Поэтому он вырос слабый, как котёнок, только никто этого не подозревал.

А когда мама в своё время говорила: «Прими-ка рыбий жир, Септимус», он отвечал: «Не хочу-у-у!!!»

Вот и получилось, что вырос-то он великаном, потому что все его родственники были большие — и папа, и мама, и тётя, и дедушка, — а силы настоящей ему не хватало.

Великан был просто-напросто крикун и хвастун!

А тут всё и раскрылось. Под ударами мальчика великан то и дело валился с ног. Стоило мальчику утомиться, он сразу вытаскивал из кармана бутылку рыбьего жира и выпивал. Мальчик таскал при себе дюжины таких бутылок. Они всё время позвякивали в его карманах, но, к счастью, не разбивались: бутылки были из очень прочного стекла.

Великан всё больше и больше выбивался из сил. Он просто ничего не соображал от усталости.

Наконец мальчик так сильно его ударил, что великан кубарем скатился с холма, налетел на ратушу и свалился прямо в море. Там он и погиб. А ратушу пришлось перестраивать заново: она совсем сплющилась под тяжестью удара. К счастью, в ней в тот момент никого не было.

А мальчик выпил ещё бутылку рыбьего жира и отправился жениться на принцессе.

Они обвенчались и зажили очень счастливо. Детей народили целую кучу и всех приучили пить рыбий жир!

Ломтик остался очень доволен рассказом.

— Может быть, вам не понравилось, что участвует великан? — спросила миссис Спригз.

— Пустяки! — ответила Рыженькая. — Ведь я же знаю, что великан не настоящий. Но всё равно, рассказ такой интересный, что я готова выпить ещё чайную ложку рыбьего жира. — И она выпила.

Пока девочка возилась с рыбьим жиром, Ломтик рассказал следующее:

— Как думают некоторые учёные, очень давно, около миллиона лет назад, действительно существовали великаны. Все люди были тогда великанами.

— Прыгни ко мне в карман! — вскричала миссис Спригз. — Какое счастье, что мы не великаны! Подумать только, при нашем ничтожном пайке накормить великана! Да мы от голода набрасывались бы друг на друга! Прощай дружба! Я бы говорила: «Дай-ка откушу кусок твоей руки, Ломтик. Она такая славная, такая аппетитная! Ведь я съела всего лишь крохотный кусочек бекона и очень голодна!» Нет, — прибавила миссис Спригз, — уж лучше быть такими, какие мы есть.

Рыженькая поставила бутылку в шкаф и сказала:

— Почему вы не запишете ваши рассказы, тётечка? По-моему, вы так чудесно сочиняете! Могли бы получить много-много денег и страшно разбогатеть.

Миссис Спригз созналась, что очень не прочь разбогатеть — ведь ей давно нужна новая шляпа. Но она плохо пишет. Над каждым письмом к своей сестре Бэлле она сидит часами, а успевает нацарапать не больше странички.

Ломтик пообещал, что как-нибудь они с Майком и с Рыженькой, если она захочет, запишут все сказки миссис Спригз.

Рыженькая, конечно, с радостью согласилась. В своё время ей приходилось встречаться со многими людьми, писавшими рассказы. Это было в Лондоне, когда она считала котов для музейного работника. У некоторых из этих писателей жили совершенно необыкновенные коты. У одного, например, жил детёныш панды, а у другого — детёныш пумы. Девочка не знала, надо ли их тоже считать, а писатели уверяли, что музейному работнику нужен список только обыкновенных котов.

— Обмахните меня одуванчиком! — воскликнула миссис Спригз. — Неужели у них жила настоящая панда? Точь-в-точь как в зоопарке? Где же они её держали?

— Конечно, не такая, — ответил Ломтик. — В зоопарке детёныш гигантской панды, а Рыженькая, вероятно, видела детёныша самой обыкновенной панды. Они очень похожи на кошек, только у них длиннющие полосатые хвосты. Шерсть у панды прелестного золотистого цвета. А гигантские панды совсем другие. Они больше похожи на медведей, чем на кошек. Ещё совсем недавно считалось, будто это особая порода медведей… Послушай, Рыженькая, — продолжал он, — а этот сотрудник музея никогда не просил выяснить, что едят птицы? Я знаю, русские школьники занимались этим вопросом. Если тебе хоть что-нибудь известно, помоги, пожалуйста. После того, что я видел сегодня утром, у меня родилась очень интересная мысль.

— Видишь ли, у нас в школе не вели таких наблюдений, — ответила Рыженькая. — Но я прекрасно знаю всё, что проделали русские дети. Мы безусловно сможем это сделать. Будет очень интересно.

— Придержи-ка лошадок, — вмешалась миссис Спригз (она хотела сказать: «Подожди, не спеши»). — Придержи лошадок! Вот идёт наш друг Майк. Вы, наверное, хотите, чтобы он тоже узнал про вашу затею. Ай-ай-ай! Прыгни ко мне в карман! Как он плохо выглядит!

Бедняга Майк действительно плохо выглядел. Подходя к дому, он чихнул пять раз, потом чихнул ещё раз, когда вытирал ноги. Сказать по правде, тут он чихнул так сильно, что поскользнулся и чуть не перевернулся вверх тормашками.

— Кто-дибудь доба? — спросил он скрипучим, глухим голосом, как только пришёл в себя.

— Мы все тут, — ответил Ломтик. — Миссис Спригз, племянница миссис Спригз — Рыженькая и я. По-моему, ты бы лучше пошёл домой и лёг. Ужас, как ты разговариваешь!..

— Конечно, ложись, — сказала миссис Спригз. — Погоди, вот что мы сделаем. Сядь сюда, подальше от Ломтика и Рыженькой, а я приготовлю горячее-горячее фруктовое питьё. При простуде очень помогает. Пока ты будешь пить, дети расскажут, что Ломтик придумал. А потом ты пойдёшь домой и ляжешь в постель.

Майк сел, а миссис Спригз начала готовить питьё. Она взяла большую чашку, положила в неё ложку апельсинового желе, ложку варенья из чёрной смородины, кусок яблока, кусок лимона и немного изюма. Всё это она залила очень слабым золотистым чаем.

— Так заваривают чай в России, — сказала миссис Спригз. — Может быть, не совсем так, но что-то в этом роде.

От питья шёл очень вкусный запах, и Ломтик с Рыженькой пожалели, что они не простужены.

— Везёт тебе! — сказал Ломтик.

— Где уж тут везёт! — сердито возразил Майк. — Выдумал тоже — везёт! С таким-то насморком! Знаешь, что фермер Робинсон сказал, повстречавшись со мной? Он сказал, что и собаке не пожелал бы такого насморка. Значит, он считает, что насморк у меня ужасный.

— Ну, положим, у собаки такого насморка быть не может, — возразил Ломтик. — Собаки чихают гораздо проще, чем люди. Они безо всяких фокусов чихают себе через нос, и всё. А мы вечно собираем в носоглотке и грязь, и пыль, и микробов. Нет того чтобы вычихнуть всю эту гадость. Отсюда и насморк!

— По-моему, это очень несправедливо! — с досадой проворчал Майк. — Неужели нельзя и нам чихать по-собачьи? Уверен, что смогу научиться чихать не хуже любой собаки. Просто уверен!

— А вот не сможешь! — возразил Ломтик. — У тебя голова устроена не по-собачьи. И нечего злиться. Она так устроена, что в ней помещается большой мозг и тебя можно выучить разным вещам, которых собаке ни за что не понять.

— Ну ладно уж! — отозвался Майк. Ему всё ещё было обидно, что он не умеет чихать по-собачьи и должен из-за этого мучиться от насморка. — Пусть так. Лучше расскажи-ка, что ты там придумал.

Пока Майк глотал горячее питьё, Ломтик рассказал о фермере Робинсоне — как тот злился и бросался на деревья.

— Вот видите, — добавил он, — если бы точно узнать, чем питаются птицы, и сообщить это фермеру Робинсону, он, может быть, перестал бы так яростно обрушиваться на несчастных пернатых. Надо же, в конце концов, быть справедливым!

— Ах, как это интересно! — воскликнула Рыженькая. — И всё очень легко сделать. Надо только наловить птиц и посадить их в ящики, пусть вьют там гнёзда. Потом птицы снесут яйца и высидят птенцов. Когда птенцы подрастут, мы вынем одного из них, а на его место положим деревянного, выдолбленного внутри. Родители ничего не заметят и будут продолжать его кормить. Под деревянным птенцом мы поставим жестянку и каждый день будем проверять её содержимое. В неё попадёт то, что родители положат в клюв пустого детёныша.

— А птицы захотят жить в ящике? — усомнился Майк. — Вдруг им не понравится?

— Что ты! — возразила Рыженькая. — Некоторые птицы очень любят ящики. Вообще у птиц бывают всякие причуды: они иногда поселяются в самых неожиданных местах. У меня есть подруга в Суссэксе. Она рассказывала, что как-то раз синицы свили себе гнездо внутри почтового ящика в конце их улицы. Люди, как обычно, опускали в ящик письма, почтальон вынимал их, а синицы сидели себе в ящике и пели. Они вылетали через щёлку для писем и таким же путём возвращались обратно, принося жуков для птенчиков. Синицы жили так годами. Но однажды — кажется, на Новый год — почтовый ящик доверху заполнился открытками. Раньше письма не мешали синицам, но тут открытки совсем почти задавили их. Синицы не выдержали, вылетели через щель и никогда больше не вернулись.

— Ты права, вероятно, это действительно случилось на Новый год, — вставил Майк. — У новогодних открыток страшно острые углы, не то что у писем. Среди них не очень-то поживёшь!

— Ну, уж в наших ящиках им, конечно, будет гораздо удобнее, — сказал Ломтик. — Так что пусть каждый выберет птицу, какую он хочет изучать, поселит её в ящике и наблюдает. Таким образом мы проведём опыт над тремя видами птиц.

— Отлично! — воскликнула Рыженькая. — Я выбираю синицу! Они такие красивые и так ловко кувыркаются на ветках! И им нравится жить в ящиках на деревьях, так что всё сойдёт прекрасно.

— А я возьму малиновку, — сказал Ломтик. — У них чудесные красные жилетки. Малиновки иногда устраивают гнездо в пустом котле, в ботинке, под крышкой мусорного ящика. Приучить их к деревянному ящику будет нетрудно.

— А я? — заворчал Майк. Насморк мучил его, и он очень себя жалел. — Небось выбрали самых лучших! А мне что?

— Да вовсе нет! — вскричала Рыженькая, стараясь подбодрить беднягу. — Мы тебе оставили самую лучшую птицу — скворца. Русские школьники изучали именно скворца, когда начали первые наблюдения над птицами. Скворцы очень забавные — они любят подражать другим птицам. Просто настоящие актёры!

Майк немного утешился. Рыженькая обещала показать, как делать деревянных птенцов. Майк тоже сможет смастерить себе птичку, лёжа в кровати. Рыженькая умела делать деревянных птиц — однажды ей уже приходилось их делать.

Вот только одно трудно: каждый раз, как родители прилетят кормить птенцов и сядут на ящик, деревянный птенец должен открывать клюв, как живой. А этого Рыженькая не умела сделать и очень огорчалась.

Дети мрачно переглянулись. Майк до того расстроился, что вытащил носовой платок и очень громко высморкался.

В это время мимо дома миссис Спригз шёл маленький мальчик. Услышав такой странный звук, очень похожий на звук трубы, мальчик решил, что где-то поблизости проходят бойскауты с оркестром. Чтобы ничего не пропустить, мальчик влез на забор и стал ждать, пристально глядя на улицу. Но он, конечно, никого не увидел.

А Майк ни о каком мальчике и не подозревал. Он просто чувствовал себя очень несчастным.

Тут в разговор вмешалась миссис Спригз.

— Не понимаю! — сказала она. — Варите меня на сковородке, жарьте в кастрюле — мне всё равно! Ну что вы носы повесили? Ведь у одного из вас отец изобретатель. Уж он-то наверное знает, как сделать такую птичку.

— Ура-а-а! — закричали дети. — Ура-а-а!

Тут маленький мальчик, сидевший на заборе, больше не сомневался: он был уверен, что бойскауты вот-вот покажутся. Но мальчик прождал целых десять минут и совершенно продрог, а бойскауты так и не появились. В конце концов он пошёл домой. И правильно сделал.

А в доме миссис Спригз Майк в это время говорил:

— Посоветуемся с папой сегодня же вечером. Сейчас я пойду домой и лягу — надо поскорее выздороветь. Приходите вечером!

Рыженькая от восторга пустилась танцевать по кухне.

— Ах, как весело работать всем вместе! — воскликнула она. — Я гораздо больше люблю работать с друзьями, чем одна. Вместе можно сделать гораздо больше! И потом, так интересно всё обсуждать, советоваться, как лучше поступить!

— Вот уж не знаю! — возразил Майк. — Всё зависит от того, с кем работаешь. По-моему, лучше работать в одиночку: меньше времени уходит на споры.

— На мой взгляд, — сказал Ломтик, — оба способа хороши. Но есть много вещей, которые лучше удаются, если их делать всем вместе. Иногда, правда, бывают неудачи. Вот возьмите австралийских гусениц, о которых я как-то читал. Они всегда охотятся за пищей все вместе. Это, конечно, очень умно: если одна находит что-нибудь съедобное — все могут закусить. Гусеницы держатся друг за дружку, и получается длинная-предлинная цепочка. Это тоже очень умно: ни одна не может потеряться.

Но дело в том, что первой-то гусенице держаться не за кого. Пока они идут в одном направлении — это не беда. Но представьте себе, что надо обогнуть какой-нибудь предмет или повернуть назад. Тут первая гусеница легко может наткнуться на последнюю и по ошибке ухватиться за неё. Если она так сделает, цепочка гусениц превратится в хоровод. Гусеницы будут всё время идти друг за дружкой и кружить на одном месте, пока не сдохнут от голода.

— Никогда бы этого не случилось, — возразила Рыженькая, — если бы первая гусеница была разумной и ответственной. Надо, чтобы она поняла роль вожака и ни за кого не держалась.

— Горе всё в том, — сказал Ломтик, — что гусеницы разумными не бывают, они просто не умеют думать. У людей всё, конечно, иначе — ведь они умеют думать. Вот если бы люди решили ходить вместе, держась друг за дружку, они, вероятно, выбрали бы умного вожака.

Тут Майк опять расчихался, и Ломтик добавил:

— Майку надо поскорее пойти домой и лечь. Иначе он совсем расхворается и не сможет нам помогать. Этого мы не допустим!

И вот Майк отправился домой. Ломтик с Рыженькой, глядя в окно, махали ему вслед носовыми платками. Майк столько чихал в свой платок, что в нём скопилась масса микробов и махать им нельзя было: микробы, чего доброго, могли вылететь и попасть обратно в нос Майка. Уж лучше было махать просто рукой.

А платки Ломтика и Рыженькой были совершенно чистые. Ломтик махал белым платком с синей буквой Д, вышитой в углу. Вы ведь помните — настоящее имя мальчика было Джозеф. Рыженькая держала в руке бледно-голубой платок в ярко-красных горошинках. Ломтику он очень понравился. Рыженькая сказала:

— Да, он красивый, но махать твоим лучше: он гораздо заметнее.

Пока Майк лежал в постели, принимал аспирин и пил горячее, Ломтик и Рыженькая отправились в библиотеку. Они попросили библиотекаря помочь им найти книгу о птицах. Им нужна была книга с цветными картинками, по которым можно сделать деревянного птенца. Библиотекарь сначала удивился. Но, когда дети всё подробно объяснили, он с радостью принялся искать книгу.

И нашёл целых три. Это было необыкновенно удачно. Теперь у каждого оказалось по книге, и они могли работать самостоятельно, не мешая друг другу. Майку решили отнести книгу в тот же вечер, чтобы и он не отставал от друзей.

К счастью, у Ломтика в кармане оказалось три библиотечных карточки, так что детям выдали все три книги сразу. В ответ на благодарность библиотекарь сказал:

— Сделайте одолжение! Приходите, пожалуйста. Всегда к вашим услугам.

Подошло время обеда, и Ломтик пригласил Рыженькую к себе. Он объяснил, что родители уехали в Лондон за овальными водопроводными трубами. Как всегда, они оставили в кухне на подносе очень вкусный обед на двоих.

— Обычно, — сказал Ломтик, — ко мне приходит Майк. Но ведь у него ужасный насморк и он лежит в постели. Вот и хорошо, что я встретил тебя. Если бы не ты, я сложил бы обед в коробку, отнёс к миссис Спригз и пообедал вместе с ней.

Рыженькая очень обрадовалась приглашению, но ей надо было спросить разрешения у тёти. Так и сделали. Миссис Спригз, конечно, разрешила. Уж если быть точным, вот что она ответила:

— Чтоб меня вычистили сапожной щёткой! Да иди себе на здоровье! Возвращайтесь к чаю, а я испеку что-нибудь повкуснее и положу побольше варенья.

В кухне у Ломтика дети нашли на подносе обед из пяти блюд.

Прежде всего — термос с горячим куриным бульоном; к нему была прикреплена записка с надписью:

— Как интересно! — воскликнула Рыженькая. — Будто клад ищем! «Где вечный январь». Значит, там, где холодно. Где бы это могло быть, Ломтик?

— Я угадал, — ответил Ломтик: — в холодильнике, конечно.

Он открыл холодильник и не ошибся: рядом с коробкой, наполненной кубиками льда для апельсинового сока, стояла банка с большой наклейкой: «Для супа». В банке лежали крохотные клёцки.

— Молодец! — воскликнула Рыженькая. — Я бы ни за что не догадалась. Мне не приходилось иметь дело с холодильником. Откровенно говоря, я впервые его вижу. Ну, да это неважно. А ты молодец — так быстро всё разгадал!

Дети разлили суп по тарелкам и в каждую положили по полторы дюжины клёцок (то есть, если сосчитать правильно, по восемнадцать штук). Клёцки были такие малюсенькие, что сразу согрелись в горячем супе.

Съев первое, дети стали искать следующий пакет. Он был завёрнут в большой лист синей бумаги и перевязан золотым шнурком. В нём лежали четыре сандвича с яичницей и ещё четыре с яблоками и сгущённым молоком — самые любимые сандвичи Ломтика.

— Они вкусные? — спросила Рыженькая. — Я никогда не ела сгущённого молока с яблоками.

— Вкусные? — переспросил Ломтик. — Язык проглотишь! Ты только попробуй!

Рыженькая попробовала и призналась, что Ломтик совершенно прав.

Покончив с сандвичами, дети принялись искать следующее блюдо и увидели две банки. Они стояли рядом. В одной были засахаренные ренклоды, а в другой — заварной крем. Банки были связаны вместе широкой клетчатой лентой, а на ленте висел ярлычок с надписью:

Дети съели фрукты с кремом и принялись разыскивать четвёртое блюдо. Тут они увидели две картонные коробки с чудесным мороженым. Оно было слоистое и полосатое: розовое, кофейное и белое.

— Когда вернусь домой, непременно попрошу маму связать мне такой джемпер, — сказала Рыженькая. — Как надену его, сразу вспомню этот чудесный обед.

Дети без конца возились с мороженым: хотели растянуть удовольствие. Ломтик сначала съел кофейный слой, а Рыженькая — розовый. Всё-таки Ломтик кончил есть последним.

— По-моему, у тебя прекрасные родители, — сказала Рыженькая.

— Ну, и твоя тётя тоже прелесть! — отозвался Ломтик.

Обед дети запили бутылкой молока оранжевого цвета.

Коровы цветного молока, конечно, не дают. Это мама Ломтика подкрасила молоко мандариновым экстрактом, а так как экстракт был хороший, молоко приобрело вкус мандаринов и стало не похоже на настоящее. Ломтику и Рыженькой оно очень понравилось.

После обеда дети почувствовали страшную усталость и уселись на подоконнике открытого окна. День был тёплый и солнечный. Ломтик рассказал Рыженькой о своих учёных родителях, о том, как они всегда старались до всего дознаться. Ломтик сообщил, что он тоже хочет стать учёным; для этого он уже сейчас много учится.

— В школе? — спросила Рыженькая.

— Нет! — ответил Ломтик. — Я учусь всё время. Понимаешь, всё время стараюсь узнать что-нибудь новое. Но я, конечно, не могу делать такие опасные опыты, как мама с папой. Они-то ведь взрослые и настоящие учёные.

Рыженькая рассказала, что она хочет стать балериной и выступать на сцене. Дома она каждый день упражняется. Только услышит где-нибудь музыку, сразу начинает танцевать. Мама обещала купить ей со временем настоящие балетные туфли.

Затем Ломтик показал девочке банку из-под варенья, где лежала тритонья икра.

— Тритоны развиваются, как головастики, — сказал мальчик. — А когда подрастают, любят сидеть на прутиках, плавающих в воде.

Рыженькая предложила сделать из пробки крохотную лодочку, воткнуть вместо мачты спичку с бумажным парусом и отправить тритонов в плавание.

Ломтик обещал обязательно попробовать, пусть только тритоны немного подрастут.

Затем Ломтик показал Рыженькой ещё несколько банок из-под варенья. В одной он держал улиток с голубой кровью, в другой — очень редкого червя с зелёной кровью. Червь непременно должен был жить отдельно: он любил только морскую воду.

Ещё у Ломтика жили разные премилые насекомые, окраской похожие на древесную кору. Благодаря этому они могли в полной безопасности сидеть на ветках: их никто не замечал и не съедал.

Однако наступило время пить чай, и Рыженькая с Ломтиком отправились к миссис Спригз. У неё в духовке допекался чудесный пирог с вареньем. Когда дети пришли, миссис Спригз вынула пирог и положила на самую середину большой комок крема. Пирог стал похож на огромный берет с белым помпоном. И ещё миссис Спригз сделала сухое печенье, тонкое-тонкое, похожее на свёрнутый газетный лист. Дети называли его по-разному, а миссис Спригз называла «спригз экстра». Это печенье ей удавалось лучше других.

Каждый съел по пять печений и по два ломтика пирога. Потом Рыженькая с Ломтиком отправились к Майку и понесли ему подарок: большущий кусок пирога в бумажном мешочке.

Майк, одетый в толстый пуловер, сидел в кровати.

— Температуры у меня нет, — сказал он, — так что вы не заразитесь. Только сядьте подальше от кровати и пусть окна будут открыты.

Пирог с вареньем доставил Майку большое удовольствие. Так уж повелось: пирог с вареньем в большинстве случаев доставляет удовольствие. Дети дали Майку библиотечную книгу и показали картинку со скворцом.

Рыженькая принялась объяснять, как вырезать скворца из дерева. Для этого она захватила из дому очень острый нож. Тут в комнату вошёл отец Манка.

— Майк! — сказал он. — Как нос?

— Лучше, — ответил Майк. — Видишь ли, я размышляю, и от этого нос согревается.

— Неужели? — заинтересовался отец. — Ну, если так, начну и я размышлять: чувствую — ко мне тоже подбирается насморк. Может быть, хорошая порция размышления вышибет простуду. Не скажешь ли, что именно ты обдумываешь? По-видимому, тема очень сильнодействующая; тогда и я за неё примусь.

— А нам только это и нужно! — вскричала Рыженькая.

Все трое принялись рассказывать про фермера Робинсона и птиц. По их мнению, отец Майка, раз он изобретатель, должен был знать, как сделать птенца с открывающимся клювом, чтобы в клюв можно было пропихнуть пищу.

Отец Майка был очень хорошим изобретателем. Не прошло и секунды, как он всё придумал.

Как раз когда отец начал думать, Майк чихнул. Не успел мальчик вытереть нос, как отец уже всё придумал. Судите сами, до чего быстро он соображал.

Вот картинка, которую он нарисовал для детей.

— Наверное, это нам и нужно, — сказал Майк. — Но как же объяснить птицам, что они должны сесть именно на пружинку?

— Объяснить невозможно, — вмешалась Рыженькая, — но, мне кажется, если посадить деревянного птенчика перед пружинкой, взрослым птицам волей-неволей придётся на неё сесть.

— Леди! — произнёс отец Майка и отвесил девочке низкий поклон. — Вы всё сказали! (Это означало, что Рыженькая угадала.)

В конце концов дети научили фермера Робинсона хорошо относиться к птицам. Работу пришлось проделать большую, но зато было интересно. Сначала все трое целую неделю мастерили птенцов. Их надо было вырезать из дерева и раскрасить. Пока дети занимались этим, отец Майка сделал ящички.

Потом Ломтик набрал мучных червей и заманил к себе в сад малиновок. Мальчик знал, что малиновки больше всего любят именно мучных червей. А Рыженькая, чтобы привлечь синичку, повесила в саду миссис Спригз половинку кокосового ореха — синички любят раскачиваться на них, как на качелях.

Что касается Майка, то он устроил целый стол для птиц. На нём мальчик разложил личинки жуков-щелкунов и других насекомых. Майк рассчитал правильно: как-то утром на столе появился скворец, чёрный с белыми пятнышками, и принялся завтракать. Он быстро привык к Майку и после каждой еды давал целый концерт. Сначала из его горлышка неслось шипение, потом щелканье, потом дребезжание и хрип. Самое интересное скворец приберегал к концу: он вдруг начинал тявкать, как щенок, мяукать, как кошка, свистеть, как стекольщик, и даже всхлипывать, как ребёнок. Изумлению Майка не было конца!

Вскоре у всех трёх птичек появились подружки. Наступило время поселить их в приготовленные ящички.

Рыженькая прикрепила свой ящичек к дереву; Ломтик устроил свой в сарае; а Майк — он уже выздоровел — прибил свой к верхушке столба и смастерил под ящичком насест. Около каждого ящика дети повесили верёвочные мешочки. В них лежали перья, комочки пуха, кусочки ваты, войлока и разные мягкие тряпочки — всё, что могло придать гнезду уют: птицы должны были понять, что лучшего места для гнезда им не найти. Рыженькая, Ломтик и Майк были страшно увлечены своей затеей.

Птицы устроились в ящиках. Через некоторое время самки снесли яйца и высидели птенцов. В каждом гнезде дети заменили одного из птенцов деревянным. Птицы-родители не обратили на это никакого внимания. Они продолжали кормить деревянных птенчиков наравне с остальными. Через три дня дети вынули деревянных птенчиков и на их место опять положили настоящих.

Теперь можно было заглянуть внутрь деревянных птичек. Там оказалось бесчисленное количество яичек насекомых, гусениц, личинок жуков-щелкунов и других вредителей — всех тех, кто так портит фруктовые деревья.

— Значит, птицы всё это поедают, — решили Рыженькая, Ломтик, Майк. — А раз так, фермер Робинсон должен быть им только благодарен.

Дети записали свои наблюдения и отправились к фермеру Робинсону.

Фермера они застали в саду за прежним занятием: он продолжал взбегать на деревья.

Ломтик отметил, что фермер Робинсон достиг уже некоторых успехов: теперь он умудрялся взбежать по стволу на целых семь шагов.

«Мы пришли как раз вовремя, — подумал мальчик. — Ещё немного — и он, чего доброго, добрался бы до птиц и разорил гнёзда».

— Э-э-э-й! — во всё горло закричали дети.

Фермер Робинсон как раз пытался взбежать на яблоню. От неожиданности он со страшным треском свалился и поднял целое облако яблоневых лепестков. Они совсем засыпали фермера.

Зрелище было очень красивое, но фермер Робинсон рассердился. Раз яблоня осыпалась, решил он, на ней созреет меньше яблок. Виноваты во всём дети: они так тихо подошли и так громко закричали!

Дети помогли фермеру стряхнуть лепестки и рассказали о своих наблюдениях.

— Вот видите, — заключила Рыженькая, — вы очень несправедливы к птицам.

Фермер Робинсон подумал и не стал спорить: он понял свою ошибку. Однако карабкания по деревьям всё же принесли ему пользу — он сильно похудел и легко мог завязывать шнурки на башмаках. А это чего-нибудь да стоит!

— Но всё равно, — добавил фермер Робинсон, — вы прекрасно сделали, что убедили меня прекратить эти упражнения. Вот что, — продолжал он, — я подарю вам целую корзину яблок, пусть только созреют.

И фермер сдержал обещание. Во время летних каникул, когда Рыженькая опять приехала погостить к тёте, он подарил детям огромную корзину яблок. Дети ели их целую неделю, а миссис Спригз испекла чудесный яблочный пирог; внутрь она положила изюм, а сверху посадила трёх маленьких птичек из теста.

— Пусть они напоминают, с чего всё началось, — сказала миссис Спригз.

Да, чуть было не забыла!

Родителям Ломтика не удалось купить в Лондоне мыльную резинку, но зато они привезли прекрасное игрушечное яйцо оранжевого цвета. Кроме того, они заказали овальные водопроводные трубы вместо круглых, и больше их трубы не лопались.

Каждую весну малиновки, синицы и скворцы прилетали в деревянные ящики и вили гнёзда на старых местах. Скворец научился новому фокусу: теперь он умел хлюпать в точности как папа Майка, когда тот ест очень горячий суп.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ГУЛЯЮЩИМИ ГРЕЦКИМИ ОРЕХАМИ

Как-то раз Майк наблюдал за воробьями. Птички прыгали по наружной части подоконника, куда им обычно насыпали хлебные крошки и ставили блюдца с водой. Воробьи возились так близко, что Майк даже различал хохолки, торчавшие на их головках. Глядя на эти взлохмаченные головки, Майк с досадой вспомнил свою маму: она вечно поднимает шум, если Майк ходит нечёсаный. А воробьиные мамы и внимания не обращали на такие пустяки.

Скоро Майк так увлёкся наблюдением, что от обиды на маму не осталось и следа.

«Ну и трескотня! — подумал Майк. — А едят-то всего-навсего хлеб. Вот и люди иногда так: едят просто суп, а шуму… на весь город! Ведь воробей способен поднять такую суматоху на подоконнике, что из другого угла комнаты услышишь!.. Да и вообще, — продолжал рассуждать про себя Майк, — до чего громко они чирикают! Я всегда слышу, если воробьи чирикают в третьем саду от нашего. А если люди разговаривают так далеко, ни за что не услышишь».

Тут Майк совсем размечтался. Он представил себе, как было бы интересно слушать человеческую речь издалека. Вдруг, откуда ни возьмись, прилетел незнакомый воробей и опустился на подоконник.

Сначала воробей поклевал крошки вместе с другими. Потом перестал клевать и как заорёт:

— Эй вы, ослы безмозглые, берегитесь, берегитесь! Видите — за окном человек! Того и гляди, выскочит и отрубит ваши дурьи головы. Спасайтесь! Спасайтесь! Слышите!

Воробей взвился в воздух и, улетая, продолжал вопить во всю глотку:

— Убивают! Убивают!

Остальные воробьи сразу забеспокоились. Они перестали клевать крошки, повозились ещё немного на подоконнике и мало-помалу все улетели. Один воробей, правда, чуть-чуть задержался. Он попрыгивал в нерешительности и, казалось, думал: «Да, конечно, человек. Я и сам вижу! Может статься, и нож у него есть. Но ведь этот человек ещё не высунулся из окна! А что, если это не человек, а просто чучело? Жаль крошки оставлять — уж очень вкусные!»

Воробей взвесил все «за» и «против» и тоже улетел. Майк остался один. Мальчик смотрел на разбросанные по подоконнику крошки и ужасно злился. Надо же было прилететь какому-то смутьяну и всех распугать!

Майк высоко поднял оконную фрамугу и крикнул:

— Эй ты, хулиган! Чего суёшь нос куда не просят? Чтоб духу твоего здесь не было!

Мальчик с грохотом опустил фрамугу: пусть все знают, что слово его твёрдо!

Майк схватил кусок картона и быстро написал объявление: «Хулиганам вход воспрещён». Потом снова поднял фрамугу и выставил объявление на подоконник. Только пришлось положить на него камень, чтобы не улетело.

Пока Майк возился с объявлением, к дому подошёл Ломтик. Майк страшно обрадовался: он всё ещё сердился на воробья и ему хотелось на кого-нибудь покричать.

— Надоели мне воробьи! — заорал он на Ломтика. — Не желаю больше с ними возиться. Пусть не воображают! Подумать только, как они со мной обошлись! Пусть теперь сидят голодные! И пусть скажут спасибо своему дурацкому дружку! Нашли тоже кого слушать! Больше от меня ничего не дождутся! Пусть не воображают!..

Майк все кричал, кричал и никак не мог остановиться… Когда он в пятый раз злобно крикнул: «Пусть не воображают!», Ломтик не выдержал и громко прервал его:

— Да о чём ты?

— Разве не слышал? — удивился Майк. — Неужели всё начинать сначала?

— Нет уж, хватит! — возразил Ломтик. — И в первый-то раз ничего нельзя было понять. Вряд ли во второй станет яснее.

— Тем лучше, — отозвался Майк. — Я и сам не очень помню, что тут порол.

Майк добавил, что входная дверь не заперта.

— Толкни её и поднимись ко мне, — сказал он. — Я всё объясню по порядку.

Услышав о происшествии с воробьями, Ломтик объявил, что Майк совершенно зря разбушевался. В конце концов, ведь мог же Майк держать в руках нож. А если бы Майк действительно держал нож, вот тут беспокойный воробей оказался бы прав и спас бы много воробьиных жизней. Он даже стал бы настоящим героем. Вероятно, только благодаря таким скандалистам остальные воробьи могут спокойно существовать. Ведь у воробьёв страшно сложная жизнь: вечно их кто-нибудь подстерегает — то мальчишки с рогатками, то кошки.

— Да не было у меня ножа! — Майк снова вышел из себя. — Толкуй что хочешь, — кричал он, — а уж теперь все скандалисты знают, что со мной шутки плохи! — И он показал Ломтику объявление.

На Ломтика оно, однако, не произвело впечатления.

— Птицы читать не умеют, — сказал он. — А своим объявлением ты только распугаешь воробьёв. Они до смерти боятся незнакомых предметов.

— Ну, раз так, выкрашу картон в зелёный цвет! — закричал Майк; его страшно злило, что он каждую минуту попадал впросак. — Зелёный картон будет похож на кустик, и воробьи его не заметят.

— Но ведь ты же как раз хочешь, чтобы они его заметили, — возразил Ломтик.

— Ах, отстань ты наконец! — сказал Майк. — Всё только споришь! Даже голова трещит! Возьму выброшу объявление вон, и дело с концом!

Майк со злостью швырнул объявление в окно. Оно полетело в сад и ударило прямо по носу какую-то чужую собаку. Собака лежала, подогнув передние лапы и выгнув спину. Хвост её торчал, как флаг на башне песочного замка. Вытянув нос, собака следила за жуком, мирно шедшим по садовой дорожке. Стоило жуку сделать шаг, как собачий нос двигался вслед за ним, не переставая принюхиваться. Жук был встревожен. И вот, когда объявление Майка ударило собаку по носу, она очень испугалась. Зато жук обрадовался: теперь он мог спокойно продолжать путь в погоне за гусеницами.

Собака громко взвизгнула, поджала хвост и бросилась вон из сада, боясь, как бы за первым ударом не последовал второй. Она даже не обернулась посмотреть, что так сильно её шлёпнуло.

А мальчики не обратили внимания ни на жука, ни на собаку. Они изучали телеграмму, которую Ломтик вытащил из кармана.

В телеграмме было сказано: «Приезжаю 11.30. Сообщи Ломтику и Майку. Целую. Рыженькая».

— Миссис Спригз только что мне её дала, — сказал Ломтик. — Рыженькая приезжает на целый месяц. Мы пойдём на вокзал встречать её.

Часы показывали одиннадцать. Чтобы помыть лицо и руки, Майку оставалось двадцать минут. «Времени мало, всё равно не успею, — решил он. — Лучше уж пойду так».

Был конец весны. День выдался чудесный, жаркий. Солнце жгло спину, волосы на затылке были мокры от пота. Какая-то птичка летала взад и вперёд над головами мальчиков и от нечего делать гонялась за пчелой. Откуда-то издалека доносились крики детей, плескавшихся в пруду.

Вскоре мальчики подошли к старому мороженщику Питу. Он стоял под тенистым деревом, рядом с ящиком мороженого.

— Какой хороший день! — крикнул Майк. — Как раз для торговли мороженым!

Пит вытер лицо и сказал:

— Для торговли? Для торговли, может быть, и хороший, а вот для Пита совсем не хороший. Нет, нет и нет!

— Разве вы не любите жару? — спросил Ломтик.

— Жару? — вскричал Пит. — Да она меня когда-нибудь убьёт, помяните моё слово! Я люблю только холодную погоду. Люблю, когда всюду снег, люблю, когда дождь льёт как из ведра.

— Неужели? — удивился Майк. — Но ведь в такую погоду мороженое плохо продаётся.

— А зачем продавать мороженое?! — заорал Пит. — Что за смысл продавать мороженое в таких мучениях? Заработать кучу денег, чтобы умереть от жары? Не хочу я умирать от жары. Лучше уж умереть от голода!

— Знаете что, Пит? — сказал Майк, горя желанием помочь старику. — Почему бы вам не держать мороженицу на голове, а не в ящике? В самые жаркие дни, когда хорошая торговля, вам было бы прохладно.

— Мороженица на голове не удержится, — глубокомысленно заявил Ломтик. — Голова не той формы.

— Ну, тогда вот что! — взволнованно сказал Майк. — Пусть возьмёт очень большой вафельный рожок, пусть специально закажет рожок величиной со шляпу, пусть наложит в него мороженого и наденет на голову.

— Нельзя! Мороженое просто растает и вытечет, — возразил Ломтик.

— Ну и что ж такого! — закричал Майк. Он снова рассердился: Ломтик всё утро только и делал, что возражал ему. — Неужели не понимаешь? Мороженое потечёт по лицу Пита, и ему сразу станет прохладно. И подумай, он сможет не только продавать мороженое, но и есть его. Просто высунет язык, да и всё. По-моему, великолепно! Будь я мороженщиком, который не любит жару, непременно так и сделал бы.

— Знаете, Пит, — сказал Ломтик, — а ведь Майк отлично придумал. И я вам ещё скажу: увидев огромный рожок мороженого у вас на голове, каждый сразу догадается, что вы именно мороженщик, а, скажем, не угольщик.

— И не почтальон, — сказал Майк.

— И не мусорщик, — добавил Ломтик.

— И не машинист, — продолжал Майк.

Пит наконец вышел из себя. С одной стороны, его страшно мучила жара. С другой — ему совершенно не улыбалось ходить с мороженым, размазанным по лицу, как советовали Майк и Ломтик. Пит поскорее наложил мороженого в два маленьких рожка и засунул их мальчикам в рот поглубже.

— Вот, теперь хоть немножко помолчите! — крикнул он. — Несчастные ваши мамы. Ох, и жаль мне их!

Когда мальчики отошли от мороженщика, Майк сказал:

— Интересно, чем Пит угощает тех, на кого он не сердится?

— Да, уж наверное, чем-нибудь отвратительным, — отозвался Ломтик. — Может быть, смесью касторки с пивом.

Поворачивая за угол, Майк и Ломтик ещё раз взглянули на старого Пита. Бедняга лежал на спине, засунув голову под ящик, а двое каких-то мальчишек торопливо воровали мороженое и поедали его полными ложками.

Друзья остановились у почты, и Ломтик позвонил из автомата домой. Он предупредил маму, что идёт встречать Рыженькую и, вероятно, опоздает к обеду.

— Хорошо, — ответила мама. — Мы с папой всё равно будем очень заняты. Надо измерить пчелиные хоботки.

— Зачем? — спросил Ломтик.

— Видишь ли, мы хотим вырастить одно очень полезное растение. Но если у здешних пчёл недостаточно длинные хоботки, чтобы добывать мёд из его цветов, сажать это растение бессмысленно: расти оно будет плохо и пользы не принесёт. Вот и приходится сначала измерять хоботки пчёл.

— Но ведь мы же не измеряем хоботки пчёл, когда сажаем что-нибудь у себя в саду? — изумился Ломтик.

— Конечно, нет. Чаще всего мы сажаем растения, привычные для нашей местности. Они и не могли бы расти, если бы пчёлы им не помогали. А это растение привезено из другой страны, и мы не знаем, справятся ли с ним наши пчёлы.

— Теперь понял, — сказал Ломтик. — Это, вероятно, очень интересно.

— Представь себе, — ответила мама, — совсем не интересно. Наоборот, очень скучно. По правде говоря, папа страшно злится — ведь это совершенно не его дело. Он занялся хоботками, только чтобы помочь профессору Джоунзу, у которого грипп. Во всяком случае, понятия не имею, когда мы вернёмся домой. Я опять оставлю обед на подносе. Там будет салат с яйцом, клубничный пирог, апельсиновый сок и имбирный пряник. Может быть, оставить на всех троих?

— Да, пожалуйста, — сказал Ломтик.

— Ладно. До свидания.

Ломтик хотел уже повесить трубку, но мама вдруг добавила:

— Ломтик, ты слушаешь? А ты помылся? Привёл себя в порядок? Знаешь, когда идут встречать кого-нибудь на вокзал, всегда надо привести себя в порядок.

— Ну конечно, — ответил Ломтик. — До свидания.

— Хорошо, что мама тебя не видит, — сказал Майк. — Ты весь в грязи. На днях твой папа рассказывал, что скоро появятся телефоны с телевизионными экранами, так что можно будет не только слышать, но и видеть того, с кем говоришь. Вот уж тогда не соврёшь! Мама взглянула бы на экран и сказала: «Сейчас же иди домой, Ломтик, и помой за ушами».

— А знаешь, по такому аппарату очень удобно будет говорить с врачом, — сказал Ломтик. — Он сможет посмотреть мой язык прямо по телефону.

— Конечно! А зубной врач просто заставит открыть рот и сразу скажет, сколько зубов надо вырвать.

— Конечно! И можно будет позвонить в кондитерскую и выбрать какой хочешь торт.

Продолжая придумывать, какую ещё пользу могут принести телефоны с телевизорами, мальчики подошли к домику миссис Спригз и постучались.

Ответа не последовало. Они постучали ещё и ещё раз — опять ни звука. Наконец они толкнули дверь и вошли в кухню. Перед столом, спиной к двери, стояла миссис Спригз и, пристально глядя на стол, тихо считала:

— …шесть, семь, восемь, девять…

— Здравствуйте! — крикнули мальчики.

— Шлёпни меня блином! — вскрикнула миссис Спригз. — Ох, как напугали! Опять надо начинать сначала! Пятый раз берусь. В первый раз только дошла до трёх — явился булочник; во второй раз дошла до четырёх — пришёл почтальон; в третий раз дошла до пяти — чайник вскипел, и вода стала бить через верх; в четвёртый раз дошла до шести — прилетела оса и села мне прямо на нос. Спасибо, хоть вы дали досчитать до девяти. Зато потом так испугали, что я чуть было не выпрыгнула из башмаков прямо в туфли. Придётся считать снова…

— А что вы считаете? — заинтересовался Ломтик.

— Неужели не видишь? Кольца на панцире черепахи, — ответила миссис Спригз, будто это было самое привычное занятие. Будто стоит войти в кухню — и обязательно увидишь: хозяйка либо чистит картошку, либо считает кольца на панцире черепахи.

Ломтик и Майк сорвались с места и бросились к столу так быстро, словно вылетели из рогатки. На столе перед миссис Спригз лежали две черепахи.

— Откуда они взялись, миссис Спригз? — спросил Майк.

— Обмахните меня одуванчиком! — воскликнула миссис Спригз. — Ну и нетерпеливый! Их принёс мистер Смит. «В подарок Рыженькой, — сказал он. — За то, что она всегда так ласкова к моему попугайчику». Видите ли, он думал, Рыженькая возьмёт их с собой в Лондон. Не представляю себе, как она их повезёт.

— Черепах перевозят в ящиках, — сказал Ломтик. — В стенках делают дырочки, чтобы черепахи могли дышать.

— Да, но почему вы сказали девять? — спросил Майк. Он уже опять начал сердиться. — Я вижу только двух черепах.

— Девять колец. Я считала кольца на панцирях черепах, — объяснила миссис Спригз.

— Вот уж это совсем глупо! — возразил Майк. Он всегда начинал грубить, когда сердился. — С таким же успехом можете считать полоски на моих носках.

— Спокойнее, мистер Майк Придира, — ответила миссис Спригз. — У черепах каждый год на панцире прибавляется по кольцу. Эти кольца я и считала. Сколько колец, столько и лет.

— Ах, вот оно что! — сказал Майк. — Как интересно! А я-то нагрубил вам! Извините, миссис Спригз. Почему вы меня назвали придирой?

— Ну, не хочешь придира, — ответила миссис Спригз, — пусть будет непоседа, надоеда, ворчун, задира, забияка.

— Вот уж на меня это не похоже!

— Ещё как похоже, — ответила миссис Спригз. — О тебе ещё и не то можно сказать.

Тем временем Ломтик спокойно сосчитал кольца на панцирях черепах.

— Этой двенадцать лет, — сообщил он, поднимая голову, — а вот этой — одиннадцать.

— Обмахните меня одуванчиком! — вскричала миссис Спригз. — Оказывается, они старше вас с Майком! Для черепах они, вероятно, совсем старушки.

— Нет, миссис Спригз, — возразил Ломтик, — некоторые черепахи живут до ста лет. Знаете, ведь они всё делают страшно медленно. Медленно ползают, медленно едят, медленно стареют.

— Интересно, если бы я всё делала медленно, дожила бы я до ста лет? — задумчиво произнесла миссис Спригз. — Но мне некогда! Я хочу сказать, некогда всё делать медленно. Конечно, если знать наверняка, что доживёшь до ста лет, тогда другое дело — можно не торопиться. Но ведь сначала надо знать наверняка, правда? Кроме того, нельзя же думать только о себе. Да у меня бы язык не повернулся сказать молочнику: «Заплачу, когда мне будет девяносто девять лет». Он, конечно, ответил бы: «Вот и молоко получите, когда вам будет девяносто девять лет!» Молодой, а какой нахал! Нет уж, лучше буду всё делать быстро, как привыкла!

— А откуда мистер Смит взял черепах? — спросил Ломтик.

— Оттуда же, откуда и попугайчика, — ответила миссис Спригз. — Приятель его поймал и принёс. Этот приятель — моряк, а моряки всегда привозят домой всякую всячину. Мой муж, капитан Спригз, однажды привёз слонёнка. Он обещал, что научит слонёнка стоять в передней с вытянутым хоботом вместо вешалки для шляп.

— И научил? — спросил Майк.

— Ну конечно, — ответила миссис Спригз. — Но вся беда в том, что слонёнок каждый раз съедал шляпы. Стоило только повесить шляпу на хобот! Поэтому ни у кого из наших друзей нет шляпы. Даже у старого Билла. Уж ему-то никак нельзя без шляпы — ведь он автобусный кондуктор.

— А потом что было, миссис Спригз? — спросил Ломтик.

— А вот что, — начала миссис Спригз. — Как-то раз пришёл джентльмен, по имени мистер Браун. Он вовсе не был нашим другом. Попросту говоря, он пришёл получить арендную плату. Мистер Браун был человек деловой и носил котелок. Он повесил котелок на хобот Эффи и не заметил, что это хобот живого слона, а не вешалка. Эффи, по обыкновению, съел котелок. Но вы же знаете: котелки очень жёсткие, и у Эффи разболелся живот. И вот, как только мистер Браун сказал: «С этого дня вам придётся платить на пять шиллингов больше», Эффи громко затрубил, схватил мистера Брауна за штаны и выбросил в окно.

Это лишний раз доказывает, какие слоны сообразительные. Эффи отлично понял: живот у него заболел именно из-за того, что мистер Браун любил котелки. Эффи только не сообразил открыть заранее окно.

— Ну, а дальше что? — допытывались мальчики.

— Мистер Браун завыл как сумасшедший и бросился наутёк. Только мы его и видели. И арендную плату очень долго вовсе не платили. Но месяцев через шесть к дому подошёл человек очень странного вида. Одет он был в белые трусики и белую рубаху. На голове торчал белый шлем, а в руке было огромное ружьё. За ним шёл другой человек, совершенно чёрный, в одной только короткой юбчонке. В руках он нёс большой зонтик и держал его над первым человеком. Первый человек объявил, что пришёл за арендной платой. Он, видите ли, оделся в африканский охотничий костюм, так как слышал, будто у нас живёт дикий слон. А чёрный человек, конечно, вовсе не был африканцем, а только притворялся. Это был мальчишка-рассыльный. Он просто вымазал себе лицо ваксой. Во всяком случае, когда они шествовали по улице, вид у обоих был ужасно смешной. У меня даже не хватило духу сознаться, что мы несколько месяцев назад отдали Эффи в зоопарк.

— А как ловят черепах? — спросил Майк. — Это опасно?

— Не думаю, — ответила миссис Спригз. — Сухопутных черепах, конечно, легко ловить: они очень медленно ползают. А морских вычерпывают вёдрами. Видишь ли, черепахи страшно любопытны. Они непременно хотят знать всё, что творится вокруг. И слух у них прекрасный. Стоит ловцу постучать по краю лодки, как черепахи всплывают и выглядывают из панциря. Ловцы всё стучат и стучат по краю лодки, и на поверхность всплывают сотни черепах. Барахтаются, вытягивают шею и от любопытства широко открывают рот. Тут их вычерпывают прямо вёдрами и запихивают в мешки.

— Подумайте, как их интересуют всякие звуки! — сказал Ломтик. — А что, если я постучу по панцирю вашей черепахи? Интересно, услышит? — И он тихонько постучал по панцирю лежащей перед ним черепахи.

Черепаха, конечно, тотчас же высунула головку и с любопытством огляделась. Миссис Спригз, Ломтик и Майк так громко вскрикнули, что черепаха страшно перепугалась и быстро спрятала голову. Просто поразительно быстро для черепахи.

— Знаете что? — взволнованно вскричал Ломтик. — Их, наверное, можно выучить считать! Как ваших кур, миссис Спригз. Стукну сначала один раз — черепаха высунет голову; я просто взгляну на неё — она спрячет голову. Потом стукну два раза, черепаха снова высунет голову, а я дам ей салата. Вот черепаха и поймёт разницу между «одним» и «двумя». После этого она будет высовывать голову, только если постучать два раза. Запомнит это — начну учить, что такое «три» и «четыре».

Ломтик не на шутку увлёкся и готов был болтать без умолку.

Но миссис Спригз, посмотрев на часы, вскричала:

— Половина двенадцатого, а вы ещё здесь! Ну-ка, живо на вокзал!

Ломтик и Майк взглянули на часы и пулей вылетели из дома. Они промчались по садовой дорожке, вихрем пронеслись по переулку, успели добежать до станции и выскочили на платформу, как раз когда поезд остановился. Паровоз пустил пар прямо им в лицо.

— Что случилось? — спросил машинист. — Уж не горит ли мой дом?

— Нет! — задыхаясь, ответил Ломтик. (Майк совсем не мог говорить, потому что наглотался паровозного пара. Его обдало паром, как раз когда он глубоко вздохнул, и теперь даже из ушей у Майка шёл пар — ну просто не мальчик, а медный котёл, в котором мама кипятит бельё!) — Нет! — задыхаясь, повторил Ломтик. — Мы пришли встретить девочку, по имени Рыженькая.

— Ах, Рыженькую, — сказал машинист. — Она здесь.

Машинист соскочил на землю и протянул руку к паровозу. Оттуда появилась Рыженькая, вся в грязи и саже.

— Здравствуйте! — сказала она. — Я чудесно доехала. Как живёте?

— Смотри не забудь Сэма, — напомнил машинист.

Он снял с паровоза мальчугана лет трёх и поставил его на землю. Сэм разглядывал Ломтика и Майка, будто перед ним были краснокожие индейцы с перьями на голове.

— Большое спасибо, что позволили мне давать свистки, — обратилась Рыженькая к машинисту. — И не забудьте: вы обещали научить меня водить паровоз, когда я вырасту.

— Не забуду, — отозвался машинист. — Только у тебя странная привычка: даёшь свистки беспрерывно. Когда жена слышит мой свисток, то знает: пора готовить мне обед. А уж как она поймёт концерт, что ты устроила, ума не приложу! Суп выкипит, жаркое сгорит, и жена лопнет с досады.

— Вы хотите сказать, ваша жена огорчится? — поправил Ломтик.

— Вот именно. Ты угадал. А пока до свиданья. И не забудь свой лопух, — обратился он к Рыженькой.

— Что за «лопух»? — удивился Ломтик.

— Разве не знаешь? — строго спросила Рыженькая. — «Лопух» — это шляпа, «шары» — глаза, а «грабли» — руки. Вы здесь разговаривать не умеете, что ли?

— Ах да! Так ведь говорят в Лондоне, — сообразил Майк. — Нам это ни к чему. Мы разговариваем проще. Одним словом, вот твой «лопух». — И он подал Рыженькой большую соломенную шляпу.

В эту минуту паровоз запыхтел что было сил, и поезд тронулся. Сначала он шёл очень медленно. Потом прибавил ходу и наконец помчался на всех парах. Машинист высунул голову и долго кивал детям на прощанье.

Рыженькая взглянула на шляпу и нахмурилась.;

— У-у-у! Проклятая! — проворчала девочка. — Мама купила её сегодня утром, чтоб мне не напекло голову.

— Надо было сразу сказать, что шляпа тебе не нравится, — вмешался Майк.

— Да сперва она мне понравилась! — нетерпеливо возразила Рыженькая. — Утром шляпа была впору. А теперь жмёт.

— Быстро же у тебя растёт голова, — заметил Майк.

— По-моему, ты просто не туда её надела, — сказал Ломтик.

— «Не туда»! — вскричала Рыженькая. — Шляпу я надеваю на голову, чтоб ты знал! Я ещё в своём уме!

— Ты не поняла. Я хотел сказать, ты, вероятно, криво надела её, — поспешил объяснить Ломтик. — Вот посмотри!

Ломтик вытащил из кармана верёвку и стал измерять голову Рыженькой в разных направлениях. Девочка следила за ним, скосив глаза.

— Вот! — сказал Ломтик и провёл пальцем черту вокруг её головы. — Вот здесь голова уже всего. Надевай шляпу сюда, и всё будет в порядке.

— Потрудитесь оставить мою голову в покое! — обиделась Рыженькая. — Чем мучить мою голову, занялись бы лучше своими! — И, взяв за руку Сэма, она гордо направилась к выходу из вокзала.

— Смотри, — сказал Майк, — ты её только разозлил. Видишь, как нос задрала. А ведь раньше была такая славная!

Мальчики нагнали Рыженькую около контролёра, когда она сдавала билеты. Ломтик поспешил сказать:

— У тёти тебя ждут две черепахи. Их прислал в подарок мистер Смит. Можешь увезти их в Лондон.

Рыженькая сразу забыла все обиды.

— Черепахи! — вскричала она. — Чудесно! Назову их «Тихая» и «Верная». Лучших имён не придумаешь!.. Сэм, — обратилась она к мальчугану и обняла его, — у нас есть черепахи.

Сэм на минуту задумался.

— Можно мне их сейчас же съесть? — спросил он.

— Ах ты дурачок! — воскликнула Рыженькая. — Их не едят. Это животные. Они ходят.

— А-а-а, — разочарованно протянул Сэм. — Значит, лошадки! — Он сразу перестал интересоваться черепахами, повернулся спиной и пошёл задом наперёд, чтобы всё время видеть поезда.

— Ему только три года, — объяснила Рыженькая. — Он не знает, что такое черепаха. Сэм — мой братишка. Я привезла его с собой, потому что мама нездорова. Надо дать ей немного отдохнуть. Тётя ведь ничего не скажет, правда?

— Что ты! Твоя тётя всегда всем довольна, — отозвался Ломтик.

— Ну и повезло тебе! Подумать только: тётя, которая всем довольна! — сказал Майк. — Все мои тёти всегда всем недовольны. Все, кроме тёти Фло, — добавил он, — той, что замужем за дядей, у которого умная собака. Помните, эта собака выступала в нашем представлении. Тётя Фло не любит только варенье с осами. Всё остальное её вполне устраивает.

— Кстати об осах, — сказала Рыженькая. — Мы как-то ели пчелиное варенье. Небось никогда такого не слышали? Я не о том варенье, что подают на стол. Я о том, что делают на фабрике.

Ломтик и Майк в недоумении уставились на Рыженькую.

— Видите ли, — продолжала она, — вблизи одной такой фабрики жили пчёлы. Они совсем обленились и не желали больше делать мёд. «Какой смысл, — решили они, — если рядом такая фабрика!» И вот каждое утро, вместо того чтобы собирать мёд с цветов, пчёлы отправлялись на фабрику и собирали варенье. В прошлом году они унесли к себе двести пятьдесят фунтов варенья. Конечно, не в банках. Это хозяин пчёл переложил варенье в банки. Мы у него это варенье покупали. Очень вкусное!

— А что хозяин фабрики? — спросил Ломтик. — Пчёлы таскали у него варенье, а он всё молчал?

— Как бы не так! — вскричала Рыженькая. — Правда, после этого случая его портрет поместили в газете, — это тоже чего-нибудь стоит. А что он мог сделать с пчёлами? Ровно ничего! И хозяин пчёл тоже ничего не мог. Пчёлы ведь поступают, как им вздумается.

— Вот счастливые! — в один голос вскричали Ломтик и Майк.

Дети зашагали дальше, сбивая ногами длинные стебли травы. Они думали о том, что хорошо бы стать пчёлами: те всегда поступают, как им вздумается.

Тропинка повернула к дому, и дети сразу увидели миссис Спригз. Красная от волнения, она бежала по садовой дорожке им навстречу. Миссис Спригз тяжело дышала и пыхтела, как паровоз, и Сэм вообразил, что опять очутился на вокзале, и снова пошёл задом наперёд, чтобы не пропустить поезд.

— Смотрите! — запыхавшись, вскричала миссис Спригз. Дыхание у неё перехватило, и бедняжка даже не смогла добавить «шлёпни меня блином» или ещё какую-нибудь из своих поговорок. — Смотрите, — повторила она и протянула руку.

Дети в недоумении окружили её.

— Это что? Грецкие орехи? — разочарованно произнёс Ломтик.

— Столько шума из-за грецких орехов! — удивился Майк.

Радовался только Сэм. Он сразу начал прыгать.

— Можно мне их сейчас же съесть? Можно мне их сейчас же съесть? — твердил он.

— Нет, нет и нет! — закричала миссис Спригз. — Прыгни ко мне в карман! Вовсе это не грецкие орехи! Сэм, что ты делаешь? — И миссис Спригз схватила Сэма за руку. — Их есть нельзя! Это черепашьи яйца! — выпалила она и в изнеможении шлёпнулась на скамейку.

— Яйца моих черепах? — вскричала Рыженькая.

— Шлёпни меня блином! Наконец-то расшевелились! — воскликнула миссис Спригз. — Стала бы я так мчаться по дорожке из-за чужих черепах! Ведь сердце чуть не выпрыгнуло из груди! А бусы! Они били меня по лицу, как мячики для пинг-понга! Да я ни за что не мчалась бы так из-за чужих черепах. Даже если бы они написали мне письмо из Австралии или ещё откуда-нибудь. Конечно, твоих черепах! Не успела отвернуться, как одна уже снесла шесть яиц.

— Вот бы вывести черепашек! — вскричала Рыженькая и стала вверх ногами прямо на дорожке.

Все бросились в кухню. Рыженькая так спешила, что даже не стала на ноги и вошла в кухню прямо на руках. Там на диване лежали обе взрослые черепахи, а рядом с ними — остальные четыре яйца.

— Как же быть? — сказала Рыженькая. — Может, сесть на них и высиживать, как делают куры?

— Раздавишь, — отозвался Майк.

— Тогда засуну их себе за пазуху! — воскликнула Рыженькая. — Это самое лучшее. Уж там-то им будет и удобно и тепло. А когда черепашки вылупятся, я сразу почувствую.

— А что, если ты налетишь на кого-нибудь и раздавишь яйца? — спросил Майк. — Придётся повесить тебе на шею большое объявление: «Осторожно! Вывожу черепах!»

— Да ну тебя с твоими объявлениями! — вмешался Ломтик. — Только о них и думаешь. По-настоящему вот что надо сделать: надо положить яйца в тёплый бельевой шкаф и чтобы их никто там не беспокоил.

— У мамы есть бельевой шкаф! — заорал Майк. — Берите яйца, и пошли ко мне! Можно, например, запихать их в наволочку.

— Так не годится! — решительно сказал Ломтик. — Сначала яйца надо положить в ящичек и прикрыть сырой землёй. Потом уже в шкаф под бельё, в самое спокойное место.

— А черепахи-родители не обидятся? — проговорила Рыженькая. — Не хочется их огорчать — ведь мы утащим у них детёнышей.

— Что ты! — сказал Ломтик. — Только спасибо скажут. На диване черепашки ни за что не вылупятся. Яйца просто замёрзнут.

Миссис Спригз разыскала подходящий ящичек. Дети положили туда черепашьи яйца и прикрыли землёй из палисадника. Больше они их не видели целых четыре недели.

Это время Рыженькая, Ломтик и Майк были очень заняты. Во-первых, надо было научить черепах считать. Во-вторых, они мастерили мороженщику Питу большую шляпу из старого зонтика. С виду шляпа получилась очень красивой. Её обвивала белая лента. Но хитрость заключалась в том, что лента была вовсе не лентой, а резиновой трубкой. Трубка соединялась одним концом с большой губкой, которую Рыженькая пришила внутри шляпы. Второй конец трубки свисал со шляпы, как обычно свисают настоящие ленты. Но это только казалось. На самом деле конец трубки опускался прямо в бак с холодной водой, стоявший в ящике мороженщика.

— Вся штука вот в чём, — объяснил Ломтик старому Питу, преподнося ему шляпу: — из бака вода по трубке подаётся в губку и смачивает её, а мокрая губка охладит вашу голову. Ведь каждый учёный знает: солнце должно сначала высушить то, что оно собирается потом накалить. Наша задача — держать вашу голову всё время мокрой, тогда вам будет прохладно и приятно. Что вы об этом думаете?

— То, что я думаю, — ответил Пит, — никого не касается. Премного благодарен за старания, но шляпа мне не идёт!

— Что вы! Она такая красивая! — в один голос закричали Рыженькая, Майк и Ломтик.

— Ладно! — сказал Пит. — Возьму её домой и всё обдумаю. Откровенно говоря, я уже почти решил стать угольщиком.

И Пит, схватившись за ручки своего ящика, так понёсся по улице, будто внезапно разразилась гроза.

— Иногда, — объяснила Рыженькая, — люди просто смущаются, получив приятный подарок.

— Знаю, — кивнул Ломтик в ответ. — Иногда им даже делается не по себе.

Подарив Питу шляпу, дети отправились к Майку. Рыженькая на следующий день собиралась уезжать, и мама Майка по этому случаю пригласила детей на чай с очень вкусным тортом. Сэм весь этот день провёл у Майка. Он объявил, что хочет помочь его маме. На самом деле он просто надеялся невзначай полакомиться сахарной глазурью.

И вот, когда все собрались у Майка, началось самое интересное.

Не успели дети войти в переднюю, как наткнулись на Сэма. Он промчался мимо и полетел вверх по лестнице, размахивая щипцами для орехов.

— Лови! Держи! — орал он во всё горло.

«Что тут творится?» — подумала Рыженькая. Вслух она спросила:

— Кого это, Сэм?

— Грецкие орехи! Они ходят! — крикнул Сэм через плечо.

Услышав это, Рыженькая, Ломтик и Майк бросились вверх по лестнице.

Сэм бежал впереди. Он направился прямо к бельевому шкафу. По полке расхаживали четыре грецких ореха.

— Сэм прав! — изумился Майк.

— Я их расколю! — орал Сэм. — Я хочу сейчас же их съесть!

— Но ведь грецкие орехи не ходят, — недоумевала Рыженькая.

Она задумалась и наморщила лоб. Вдруг она схватила Сэма за руку и крикнула:

— Ну да, конечно! Ведь это же черепашки!

Сэм страшно рассердился и стал лупить всех подряд щипцами для орехов.

Но Рыженькая взяла одну из черепашек в руки, показала Сэму и очень толково объяснила:

— Посмотри, Сэм, ведь у неё растут ножки. Кто же ест грецкие орехи, у которых растут ножки?

Сэм внимательно посмотрел на черепашку, потом, ко всеобщему изумлению, сказал совсем как миссис Спригз:

— Чтоб меня украли!

Так в шкафу у Майка вылупились четыре маленькие черепашки. Рыженькая подарила по одной Майку, Ломтику и миссис Спригз. Четвёртую новорождённую и двух взрослых черепах девочка повезла с собой в Лондон. По дороге она показала черепах своему другу — машинисту. Он до того завозился с ними, что забыл вовремя дать свисток. Поэтому, когда он вернулся домой, обед ещё не был готов.

 

ПРИКЛЮЧЕНИЕ С БОРОДАТОЙ ПИШУЩЕЙ МАШИНКОЙ

Майк был вне себя от восторга: накануне он провёл целый день у дяди и выучил Бима новым фокусам.

— Бим теперь знает ещё одно слово, — сообщил он Ломтику. — Я сделал карточку с надписью «купаться». И вот, когда я спрашиваю: «Бим, что ты будешь делать, когда станет жарко?», он сразу бежит и приносит карточку со словом «купаться». И ведь отлично понимает, что это значит: вместе с карточкой тащит мои плавки! А ещё я выучил его ходить на задних лапах. Мы делаем так: я иду впереди с куском сахара в руке, а Бим — следом за мной по всей комнате!

— Подумаешь! На задних лапах ходит! — скучающим голосом отозвался Ломтик. — Мама с папой как раз сегодня поехали посмотреть на собаку, которая почти всегда ходит на задних лапах. Просто ей так нравится!

— Вот это уже свинство! — крикнул Майк. Равнодушие Ломтика разозлило его, и он готов был на всё возражать. — По-моему, свинство со стороны собаки ходить на задних лапах. Ей, видите ли, нравится! Подумаешь! А что сказали бы собаки, если бы мы отрастили себе хвосты и объявили: «Нам нравится!» По правде говоря, меня так и подмывает отрастить хвост! Чтобы проучить собак. Раньше я считал, что это нечестно — хвосты носят собаки и разные другие звери, а вовсе не люди. Но раз уж собаки вздумали делать всё, что им нравится, раз уж добрались до наших ног — извините, тогда и я заведу хвост!

Майк остановился, чтобы перевести дыхание.

Ломтик только спросил:

— Какой?

Минуту царило молчание. Потом Майк раздражённо произнёс:

— То есть как — какой?

— Я спрашиваю: какой хвост? Просто так заводить хвост нельзя. Надо знать, какой тебе хочется. Если собираешься качаться на деревьях — нужен обезьяний хвост, им можно цепляться за ветки; если хочешь на своём хвосте сидеть — он должен быть как у кенгуру; если хочешь рулить хвостом — лучше всего беличий; если хочешь подавать хвостом разные сигналы — нужен кроличий, а если хочешь бить людей по головам — как у крокодила. Много есть разных хвостов. Если взять по хвосту каждой породы и уложить их один за другим вдоль тротуара, пожалуй, до Букингемского дворца доберёшься.

— Вот красота! — захохотал Майк. — А что, если хвосты все разом завиляют? Ладно уж, не стану заводить хвост. Во всяком случае, сейчас не стану. Подумаю сперва, какой лучше. — Тут Майк опять вспомнил про обиду, решил снова надуться и сердито продолжал: — А где он живёт, этот пёс, что ходит на задних лапах? И чего ради ездить его смотреть?

— Это не он, а она, — ответил Ломтик. — Зовут её Джуди. Она только что приехала из Африки с одним учёным — мистером Экштейном. Мама с папой отправились к нему выяснить, почему Джуди больше нравится ходить на двух лапах, чем на четырёх.

Некоторое время Ломтик и Майк шли молча, потом Майк сказал:

— А если познакомить Джуди с Бимом? Глядя на неё, и Бим научился бы ходить на задних лапах. Напишу-ка дяде и попрошу прислать сюда Бима.

Мальчики направились к дому Майка. Придя домой, Майк бросился искать ручку или карандаш, но ни то, ни другое найти не удалось.

— Ладно, — сказал он, — напечатаю на папиной машинке. Письмо гораздо легче читать, если оно напечатано. Недаром взрослые всегда печатают на машинке.

Майк уселся и вот что напечатал:

Дхрхгхй д?д?!

Прэшлэ пхжалуйста Бэма? я пхзнакхмлю егх с схбакхй, кхтхрая ххдэт на заднэх лапах

Хбнэмаю

Майк.

Мальчики долго разглядывали письмо. Потом Ломтик спросил:

— Что это ты написал?

— Не притворяйся! — сердито ответил Майк. — Неужели читать разучился? Слушай: «Дорогой дядя! Пришли, пожалуйста, Бима, я познакомлю его с собакой, которая ходит на задних лапах. Обнимаю. Майк». Кажется, чёрным по белому написано!

— Да, но письмо получилось какое-то странное, — нерешительно сказал Ломтик. — Необычное.

— Понимаю, — с живостью подхватил Майк. — Виноваты буковки. Они страшно загрязнились, и поэтому получается так неразборчиво. Сейчас почистим!

Майк начал шарить по комнате, перерыл бумаги на столе, выдвинул несколько ящиков и забыл их задвинуть.

— Чем бы почистить? Ничего не могу найти! — сказал он.

Ломтику не хотелось говорить, что бесконечные вопросительные знаки и буквы «х» в письме сильно озадачили его. Он решил помочь другу.

— Вот если бы найти эфир, — сказал он. — Эфиром чистят всё.

— Нет здесь никакого эфира, — отозвался Майк.

Ему было стыдно признаться, что он понятия не имеет, что такое эфир. Майк открыл продуктовый шкаф и принялся рыться на полках, передвигая разные банки и склянки.

— Нет! — сказал он, покачав головой. — Очевидно, мама забыла купить.

— Чудак, не там ищешь: его не едят, а нюхают, — возразил Ломтик. — Если надо отрезать человеку руку или ногу, ему дают понюхать эфир, и он не чувствует боли. А кто же станет пить эфир? Если его выпить, тогда… да нет, это просто невозможно, — закончил Ломтик. — А чистит он великолепно. Для машинки лучшего не придумаешь. Боюсь только, вопросительные знаки вряд ли уберёт, — добавил мальчик мрачно.

— Какие ещё вопросительные знаки? — спросил Майк.

— Да в письме! — ответил Ломтик. — Никогда не видел столько вопросительных знаков! Торчат в каждом слове.

— А ведь правда! — удивлённо сказал Майк, глядя на письмо. — Действительно странно. И кто их насажал?.. Но всё-таки, — деловито продолжал он, — надо же наконец найти эфир. Где бы ему быть?

Ломтик ответил, что скорей всего в ванной комнате. Там мальчики тщательно перерыли весь шкаф с лекарствами; по три раза измерили друг другу температуру, налепили пять кусков пластыря на руку Майка и четыре на ногу Ломтика, наперегонки пускали мыльные пузыри, разбили неначатую бутылку жидкого мыла, но эфира так и не нашли.

— Вот история! — сказал Майк. — Что же делать?

— Кажется, придумал! — отозвался Ломтик. — Учёные иногда растворяют в эфире различные вещества. Ну, понимаешь, примерно так, как мы распускаем в воде жидкое мыло. Это я точно знаю — папа на днях рассказывал. Давай попробуем взять любую бутылку. А вдруг повезёт и в составе жидкости окажется эфир! Здесь всего-то было две бутылки. Одну из них — с жидким мылом — мы благополучно разбили. Значит, осталась только вот эта: с коллодием. Знаешь, жидкость, которой заклеивают, если порежешься.

Ломтик взял маленькую бутылочку и понюхал.

— Если в состав какой-нибудь жидкости входит эфир, то у неё должен быть больничный запах, — объяснил он.

— Ну как? — взволнованно спросил Майк.

— Больничный, — уверенно ответил Ломтик.

— Вот и прекрасно! — оживился Майк. — Давай скорее чистить машинку. Нужно какую-нибудь щёточку… Ага, знаю: можно взять папин старый помазок для бритья. Из него уже лезут волосы, и папа всё равно собирается купить новый. Старые папины кисточки для красок тоже пригодятся.

И вот, вооружившись помазком и кисточками, мальчики вернулись в кухню и взялись за пишущую машинку.

Минут через десять Ломтик сказал:

— В коллодий, конечно, входит эфир, тут я не ошибся. По крайней мере, думаю, что не ошибся. Но, по-моему, туда входит ещё что-то.

— Да, — подтвердил Майк. — Кажется, клей.

— Вот беда! — продолжал Ломтик. — Вечно я забываю: учёные никогда не должны решать вопрос односторонне. Они обязательно должны всё обдумать и взвесить. — Мальчик пристально посмотрел на машинку.

Действительно, было на что посмотреть! Машинка стала пушистой, как персидский кот. Серые, зелёные, красные и белые волоски из кисточек плотно прилипли к клавишам. Ломтику даже пришлось вынуть из кармана расчёску и сделать на машинке пробор, иначе клавиш совсем не было видно.

— Ты что разглядываешь? — спросил Майк.

— Смотрю, чистые ли клавиши, — ответил Ломтик с учёным видом.

— Ну и дурак! — возмущённо воскликнул Майк. — Провались ты со своим эфиром! Уж лучше пойти за парикмахером Джо — пусть приведёт машинку в порядок.

— Парикмахер Джо? — изумился Ломтик. — Он-то здесь при чём?

— Как — при чём? Пусть побреет!

— Кого побреет?

— Да машинку, конечно, остолоп ты этакий! Что это ты сегодня дурак дураком?

От обиды Ломтик покраснел и сжал было кулаки.

Но, к счастью, вовремя вспомнил, как ведут себя настоящие учёные: они при всех условиях сохраняют спокойствие и продолжают думать. Мальчик сдержался и только ответил:

— Ты, кажется, прав. Вероятно, я слишком плотно пообедал.

Друзья отправились к парикмахеру Джо. По дороге Ломтик сказал:

— Знаешь, а ведь он не пойдёт! Не пойдёт он брить машинку!

— А вот пойдёт! — отозвался Майк. — И ещё как обрадуется. Небось нечасто приходится брить машинки. Очень обрадуется, я уверен.

— Спорим на два пенса? — предложил Ломтик.

— Спорим, — ответил Майк.

Мальчики подошли к парикмахерской. Майк прислонился к двери и закричал во весь голос:

— Джо-о-о! Джо-о-о!

Дверь тотчас же распахнулась, и Майк повалился прямо на выбежавшего Джо. Мальчик совершенно забыл, что дверь открывалась внутрь, да и вообще не ожидал, что она так быстро откроется.

— Ничего! — вскричал парикмахер Джо. — Не беспокойтесь! Чем могу служить? Чем могу помочь? Как поживаете? Который час?

Всё это Джо выпалил одним духом и под конец совсем захлебнулся. Обняв мальчиков за плечи, он повернул с ними за угол дома. При этом Джо шёл на цыпочках, не сгибая ног, как клоун на ходулях.

— Ш-ш-ш! — прошипел он. — Я занят!

— Ах, как жаль! — воскликнул Ломтик. — Раз так, не будем вас беспокоить.

— Нет! Что вы! — закричал парикмахер Джо. — Я занят! Неужели не понимаете? Меня надо беспокоить!

— Раз вы заняты, мы, конечно, не станем вас беспокоить, — возразил Ломтик, повернувшись, чтобы уйти.

— Куда же ты? Погоди! — закричал Джо. — Не оставляй меня без дела. Я занят, неужели не понимаешь? Я занят!

Мальчики переглянулись. Потом Ломтик сказал:

— Простите, мистер парикмахер Джо, но вы невесть что несёте. Здоровы ли вы? Может быть, вам лучше сесть на край тротуара и посидеть немножко? Впечатление такое, будто вам сейчас станет очень плохо.

— Всё не то говоришь! — вскричал Джо. — Просто ничего не понимаешь! Я, парикмахер Джо, сейчас всё объясню.

Поманив мальчиков к себе поближе, Джо присел на корточки, жестами приглашая детей сделать то же самое, как будто все трое собирались играть в «шарики».

— Там фермер Робинсон, — многозначительно прошептал Джо.

Он плотно сжал губы, выкатил глаза и бросил на мальчиков такой взгляд, словно этими тремя словами всё было сказано.

— И всё-таки мы ничего не понимаем, — мрачно произнёс Ломтик.

Парикмахер Джо поманил мальчиков ещё ближе и зашептал:

— Он бесповоротно решил, что фермерам не годится носить бороду. — Джо опять плотно сжал губы и ещё более многозначительно уставился на мальчиков.

— Ах, Джо, — сердито сказал Ломтик, — так мы до вечера ничего не поймём! У меня уже ноги затекли. Прошу вас, объясните всё по порядку, толком, без остановок.

— Ладно, — сказал Джо, презрительно пожав плечами.

Весь вид его ясно говорил: нормальным людям и так всё понятно, но, если Ломтику нужны объяснения, что ж, пожалуйста! Джо глубоко вздохнул и быстро-быстро заговорил, так быстро, что речь его превратилась в одно огромное слово, которого не найти ни в каком словаре:

— Фермер Робинсон решил что фермеры не должны носить бороды а его борода растёт очень быстро и он должен бриться ежедневно от этого болит кожа он приходит к нам чтобы его брили потому что глупо ведь самому делать себе больно пусть лучше это делают другие но он так привык бриться сам совершенно бесплатно что и нам ничего не платит то есть я хочу сказать платит ровно столько сколько мы должны отдавать хозяину так что нам самим ничего не остаётся поэтому никто не хочет его брить все притворяются будто страшно заняты.

Тут Джо наконец перевёл дыхание и неожиданно запел:

— Ах, как здорово! — вскричали Ломтик и Майк.

— Не правда ли? — скромно отозвался парикмахер Джо. — Я вдруг почувствовал, как что-то рвётся у меня из горла. Я открыл рот пошире — оно и вылетело! Никогда со мной такого не бывало! Даже не знаю, как это назвать.

— Как ни называй — очень здорово! — сказал Майк. — Я не подозревал, что вы умеете петь!

— Вы действительно не хотите брить фермера Робинсона? — спросил Ломтик.

— Ни под каким видом! — ответил парикмахер Джо. — Знаете, в парикмахерской шесть мастеров обслуживают шестерых клиентов, сидящих в шести креслах. Все клиенты давно пострижены и побриты, но парикмахеры делают вид, будто всё ещё заняты. Иначе им пришлось бы брить фермера Робинсона. Вот что там творится. — И Джо начал считать по пальцам: — Старый мистер Прендергаст через пять минут совсем облысеет; старый мистер Крукшенк намылен с ног до головы; Генри Робертсу сделали уже сто два горячих компресса; парикмахер Джон стрижёт китель полковника Робертса, потому что сам полковник пострижен уже десять минут назад; а волосы мистера Пентекоста скоро станут ярко-красными: парикмахер Джек всё красит и красит их — больше ему делать нечего.

— И клиенты всё терпят? — в ужасе спросил Ломтик.

— Нет, конечно! — ответил парикмахер Джо. — Только они ничего не могут сделать. Даже встать с кресла не могут! Стоит кому-нибудь пошевелиться — мастер сразу суёт ему в рот намыленный помазок, колет нос ножницами или набрасывает на голову горячее полотенце. — Джо пожал плечами, как бы желая прибавить: «Мало ли чем парикмахер может удержать клиента в кресле! Не так уж это трудно!»

— А что фермер Робинсон?

— Ах, фермер Робинсон! Негодный старый скупердяй! Сидит себе на стуле, читает газету и в ус не дует. А парикмахеры по его милости должны издеваться над шестью славными джентльменами! Так ведь и просидит до самого закрытия, пока не выставим!

— И никто его не побреет? — спросил Майк. — Так-таки никто?

— Побреет юный Джек, подмастерье. Так ему и надо, этому фермеру Робинсону! — громко расхохотался Джо.

— А чем это плохо? — спросил Майк.

— Это хорошо! Юный Джек, подмастерье, не сумеет его побрить! — заворковал от восторга парикмахер Джо. — Хорош будет фермер Робинсон, когда юный Джек поработает над ним! — И Джо принялся так хохотать, что по его щекам потекли слёзы, а глаза совсем покраснели.

— Всё равно не понимаю, — допытывался Ломтик: — раз юный Джек, подмастерье, побреет фермера Робинсона, зачем же парикмахеры всё-таки притворяются, будто заняты, и мучают несчастных клиентов?

— Видишь ли, — снова зашептал парикмахер Джо, — сегодня юный Джек выходной. Вот мы и прикидываемся занятыми до самого закрытия. Зато завтра, — Джо скривил рот и многозначительно закивал, — завтра дело другое.

Ломтику и Майку очень захотелось заглянуть в окошко и посмотреть, что творится в парикмахерской. Но тут они вдруг вспомнили, зачем пришли.

— Мы к вам с просьбой, Джо: надо побрить пишущую машинку, — сказал Ломтик самым обычным тоном.

— Побрить машинку?

Джо словно обмяк и повалился на тротуар. Глядя в небо, он хрипло бормотал:

— Побрить машинку! Побрить машинку! Побрить машинку!..

Прошло несколько минут. Ломтик и Майк решили, что Джо уже належался, и спросили:

— Ну как, Джо, согласны?

Джо сразу сел:

— Да! Я согласен! Я побрею пишущую машинку! Отцу моему однажды пришлось брить кокосовый орех. Деду — огромную ягоду крыжовника. Теперь я, парикмахер Джо, побрею пишущую машинку.

Произнеся это, Джо вдруг снова зашептал:

— Подождите, мальчики! Только вызволю оттуда инструменты.

Джо встал, внимательно осмотрелся и на цыпочках пошёл к парикмахерской. Он так усердно вытягивал носки, что несколько раз чуть не свалился. Добравшись до двери, Джо опустился на четвереньки и ползком пробрался в парикмахерскую.

Вскоре он снова появился, держа в зубах сумку. Сперва Майк не узнал его и воскликнул:

— Какая умная собака!

Тут Джо попытался зашикать на мальчика, не выпуская сумки изо рта, но чуть было не задохнулся.

Отдышавшись немного, он выпустил изо рта сумку и заговорил:

— Старый мистер Прендергаст стал похож на бильярдный шар. Старому мистеру Крукшенку побрили даже шерстяной ворсистый пиджак, а заодно и носки с начёсом. Генри Робертсу наложили сто двенадцать горячих компрессов и теперь накладывают сто тринадцатый холодный. Китель полковника Робертса очень славненько подстрижен — весь, кроме рукавов. Парикмахер Джон завивает их щипцами. А волосы мистера Пентекоста уже выкрашены в красный цвет, и парикмахер Джек укладывает их толстыми локонами, вроде сарделек.

Сообщив всё это, Джо опять ухватил зубами сумку с инструментами и пополз по улице. Но тут Майк не выдержал. Он объявил, что не желает идти рядом с Джо — пусть сначала перестанет валять дурака и ведёт себя как следует. Джо встал и очень грустно посмотрел на Майка.

— Эх! Не знаешь ты, как это невесело быть парикмахером! — сказал он.

Все трое двинулись дальше в полном молчании.

Придя в дом Майка, парикмахер Джо опять засуетился. Вынув из сумки белое полотенце, он набросил его на машинку:

— Гоп! — воскликнул Джо и в восхищении отступил, чтобы мальчики тоже полюбовались его ловкостью.

— Можно и мне попробовать? — очень вежливо попросил Ломтик.

Он заметил, что парикмахер Джо страшно гордится своим искусством и вовсе не хочет, чтобы Ломтик с ним соперничал.

— Что ж, попробуй! — небрежно бросил парикмахер Джо, смотря в потолок и не удостаивая Ломтика взглядом — до того он возгордился.

Ломтик взял полотенце, сказал: «Гоп!» — и постарался набросить его на волосатую машинку. Но полотенце запуталось в волосах и свалилось на стол.

— Растяпа! — крикнул Джо. — У тебя получилось не «гоп», а «хлоп»!

— И я хочу попробовать, — взволнованно сказал Майк.

Но у него совсем ничего не вышло: только смахнул полотенцем со стола бутылку чернил прямо на брюки Джо.

— Болван! — завопил Джо, даже не взглянув на испачканные брюки. — Оба хороши! Сначала у одного получается «хлоп», потом у другого — «шлёп»! Юный Джек, подмастерье, у того просто каждый раз получается «бац»! Он годится только на то, чтобы брить фермера Робинсона. Правильно умею делать один я, парикмахер Джо! Гоп! — повторил он. — Гоп! Гоп!

Джо принялся ловко вертеть полотенце вокруг пишущей машинки. Можно было подумать, будто он фокусник и хочет превратить машинку в белого кролика.

Наконец Джо успокоился и склонился к машинке, собираясь приступить к работе.

— Разрешите! — сказал он. — Как изволите: коротко с боков и подлиннее сверху? Или подлиннее с боков и не очень длинно спереди? Или не очень длинно сзади и почти коротко на макушке?

Ломтик только глазами заморгал.

Но Майк, который чаще бывал в парикмахерской, сказал:

— Нет, Джо, её надо побрить, а не постричь.

— Побрить? — изумлённо повторил Джо. Он стал перед машинкой и уставился на неё. — Так, по-вашему, это борода? Ну что ж, вам, конечно, виднее, вы ближе знакомы. Я-то вижу её в первый раз. Как угодно, но моё мнение — учтите, мое личное мнение, — нужна стрижка.

Тут Джо вынул инструменты и начал намыливать машинку, напевая вполголоса и приговаривая.

— Чудесная борода, сэр! — обратился он к машинке. — Жаль снимать. Может быть, разрешите только подстричь и немного изменить форму? Знаете, небольшие бородки клинышком теперь очень в моде. А иногда джентльмены предпочитают разделить бороду посередине. Сделать из неё, так сказать, две.

— Это вовсе не джентльмен! — заорал Майк и топнул ногой. Ему не терпелось поскорее напечатать письмо дяде. — Это пишущая машинка!

Но парикмахер Джо и внимания не обратил. Он продолжал болтать с машинкой: то предлагал завить бороду, то смазать душистым бриллиантином, то смочить жидкостью, чтобы она быстрее росла, то натереть особым кремом, чтобы она перестала расти вовсе; Джо даже просил у машинки разрешения выкрасить бороду в светло-каштановый цвет: «Такому молодому джентльмену светлая борода гораздо больше к лицу, чем седая». Но тут вдруг в кухню вошла миссис Спригз и уставилась на машинку.

— Ах! — произнесла она и, не прибавив ни слова, опустилась на стул и закрыла глаза.

— Продолжайте, миссис Спригз, — ободряюще крикнул Майк. — Скажите: «Загоните меня на чердак и уберите лестницу».

Миссис Спригз снова открыла глаза:

— Вовсе я не это хотела сказать. Я хотела сказать: «Окуните меня в мыльную воду и дразните Пеннорождённой». Что вы делаете с этой несчастной машинкой, Джо? Я чуть было не приняла её за капитана Спригза. У него были совершенно такие же волосы.

Услышав это, Джо уронил голову на машинку и залился слезами.

— Сначала они спрашивают, что я делаю с несчастными клиентами, теперь вы спрашиваете, что я делаю с несчастной машинкой! Эх! Не знаете вы, каково быть парикмахером! Никто не любит парикмахеров! Бу-у-у-у! Гу-у-у-у-у! У-у-у!

Миссис Спригз страшно огорчилась.

— Извините, Джо, я вовсе не хотела обидеть вас, — сказала она. — Ну, ну, не надо!

Она похлопала Джо по голове, отчего лицо его ещё ниже опустилось в мыльную пену. Но миссис Спригз похлопывала так ласково, что Джо повеселел.

— Прошу прощения, — сказал он. — Это нервы. Не привык брить пишущие машинки.

— Ну конечно, ещё бы! — утешала миссис Спригз. — Кто из нас привык?

— Только не я, — сказал Ломтик.

— И не я, — добавил Майк.

— Вот видите! — восторженно вскричала миссис Спригз, как будто только что победила в длинном и трудном споре. — А теперь давайте выпьем по чашке хорошего чая. Сразу станет легче.

— Ох, если бы стало легче! — мрачно произнёс Ломтик. — Я сейчас только сообразил, что в коллодии не может быть эфира. Ведь эфир принадлежит к веществам, которые улетучиваются… и исчезают…

— Как кролики? — с любопытством спросил Майк.

— Да нет, как кипяток.

При этих словах миссис Спригз забеспокоилась, подняла крышку чайника и заглянула в него.

— Всё в порядке! — сказала она. — Ещё не исчез. Я говорю о кипятке.

— Если кипяток исчезнет, как же пить чай? — сказал Майк.

— Если вода долго кипит, — продолжал Ломтик всё так же мрачно, — она в конце концов исчезает. Выкипает, превращается в пар и исчезает.

— Обмахните меня одуванчиком! — воскликнула миссис Спригз. — А ведь правда! И эфир так же исчезает?

— Да, — угрюмо подтвердил Ломтик. — Только его и кипятить не надо, сам исчезает.

Все переглянулись.

— Конечно, — сказал Ломтик. — Не быть мне никогда учёным. Придётся отказаться от этой мысли и стать кем-нибудь обыкновенным, например парикмахером или ещё кем-нибудь в этом роде…

Джо поднял голову из мыльной пены и сердито уставился на Ломтика. Он уже открыл было рот и хотел злобно ответить, но… тут произошло нечто странное. Будто спрятавшийся в тёмном углу колдун шепнул заклинание и свершилось чудо. Все онемели от изумления, а миссис Спригз хриплым голосом пробормотала:

— Спрячьте меня в карман — я сражена!

По прихожей, направляясь прямо в кухню, грациозно шла маленькая коричневая собачка. Она шла на задних лапах.

Приблизившись к волосатой пишущей машинке, собачка с любопытством взглянула на неё. Потом посмотрела на Джо, а Джо на неё сквозь мыльную пену. Затем собачка бросила взгляд на миссис Спригз. Та до того смутилась, что никак не могла закрыть чайник и надела крышку себе на голову. Потом собачка повернулась к Ломтику и Майку. Мальчики сказали «Здравствуй!» и пожали собачке лапу. Наконец, продолжая стоять на задних лапах, собачка скрестила передние на груди и глубоко вздохнула, будто говоря: «Ах, какой прелестный уголок! И что за чудесные люди!»

— Ну конечно! — сказал папа Ломтика, вошедший тем временем в кухню. — Причиной всему любопытство. Ей просто хочется всё видеть. Поэтому и ходит на задних лапах.

— Кажется, вы правы, — отозвался другой человек, появившийся следом за папой. — Я тоже так думаю. Очевидно, потому и люди ходят на задних конечностях. Мы просто очень любопытны, только и всего.

— Ну, положим, — возразила мама Ломтика, которая оказалась тут же. — Скажите лучше, что мы любознательны. Это звучит гораздо приятнее.

Вот и конец Приключения с Бородатой Пишущей Машинкой и Любопытной Собакой. Папа Ломтика сам вычистил машинку настоящим эфиром, и заняло это всего несколько минут. Потом все стали в ряд и вместе напечатали письмо — так оказалось гораздо быстрее.

А собачка, продолжая стоять на задних лапах, поставила «интервал». Конечно, пришлось ей чуть-чуть помочь.

Так они и печатали все по очереди. С каждой строчкой дело шло всё быстрее и быстрее, и письмо очень скоро было закончено. Главное, в письме и в помине не было лишних вопросительных знаков.

Собачка сама опустила письмо в ящик. При этом нос её чуть было не застрял навсегда в щели ящика — так она старалась заглянуть на самое дно. Научила ли она Бима ходить только на задних лапах, об этом мы пока умолчим. Это совершенно новый рассказ для совершенно другой книги.

Ах да! Вы, вероятно, думаете, я забыла про спор Ломтика с Майком? Вовсе нет. Ломтик заплатил Майку два пенса. Майк купил стаканчик мороженого и позволил Ломтику откусить несколько раз.