«Всё разрослось на родине моей …»
Всё разрослось на родине моей, —
И полнозвучно лес шумит высокий,
Ручей бежит, вода в нём зеленей
От спелых трав, и тины, и осоки.
И всё белей круглеют облака,
И всё синей и круче свод небесный,
Я месяц не был здесь.
Прошли века
Иль миг один всего лишь?
Неизвестно.
По — своему считают времена
Леса, ручьи, звезда на небосводе,
И тайна жизни навсегда ясна
Навек для нас неведомой природе.
1984 г.
«Над хмурою леса окраиной …»
Над хмурою леса окраиной
Глухая воронка небес,
Прощально в душе и отчаянно,
Огромен и сумрачен лес.
Во мгле тишина вереницею
Иссохшихся листьев кружит,
Сверкнёт и погаснет синицею
И смутно опять ворожит.
Над бедностью пней, над канавою,
Корягой, упавшею вкось,
Кустов набежавших оравою
И вставших кому как пришлось…
И пахнет глухою сторонкою,
Дремучей тоскою до дна,
И тёмной своею воронкою
Засасывает вышина.
1981 г.
«Опять Медведица горит …»
Опять Медведица горит,
Полнеба закогтив огнисто,
И сонной тишины гранит
Стоит кругом темно и чисто.
Как одинок он — звёздный зверь
В своей пунктирности подробной!
Попробуй, душу разуверь,
Что избежишь судьбы подобной.
Среди вселенской немоты
В ночи недвижной и огромной
Гореть вот так же будешь ты —
Неугасимо и бездомно.
«Звезда одна единственная в небе …»
Звезда одна единственная в небе
Мерцает, раздвигая облака.
Как холодно ей там!
Как древний ребе,
Она пророчит, словно на века.
И в сны мои врывается без спросу,
И вижу я пожары и мечи,
Среди руин пророк длинноволосый
Взывает и слова, как звёзд лучи.
Он одинок в глухом ряду столетий,
Зол Вавилон и пал Иерусалим,
Но он — звезда ночная на рассвете,
И я во сне рыдаю вместе с ним.
1987 г.
«Иеремия к пораженью звал …»
Иеремия к пораженью звал,
Но речь его была словами Бога,
Накатывался вавилонян вал
Всё яростней и всё не шла подмога.
«Он притупляет воинов мечи!
Военачальники слабеют духом
А чьи его слова, ты знаешь — чьи?
Народ же тёмен, верит всяким слухам», —
Князья царю кричали.
И во прах
Пал город, золотой Иерушалаим.
Пожар и разрушенье, смерть и страх,
Изгнание — мы помним всё и знаем.
Господь нещаден в правоте своей,
Иеремия был его устами,
Но если вновь под стенами халдей —
Кто прав — боец с мечом, пророк ли в яме?
1988 г.
Монолог византийского иконописца Лазаря
Ладони выжжены. Нет сил
И ложку поднести к губам —
Ты это ведал, Феофил,
Когда приказывал рабам!
О, раскалённость тех пластин,
О, смерти запах, тьма в глазах!
И слышу шёпот свой: «Един
Ты на земле и в небесах…»
Молитва ли меня спасла,
Иль вопияла к небу плоть
Сквозь жар желез, что жгли дотла —
Про это знает лишь Господь.
И вновь сияет белый свет,
И колокольный звон вокруг,
И только рук как будто нет,
Как будто раны вместо рук…
Но я поклоном и мольбой,
И незажившей болью ран,
Своею собственной судьбой
Твой лик пишу, о, Иоанн!
И да пронзит той краски дрожь,
Как бы ожогами крича,
Лихих времён слепой правёж,
И власть, и злобу палача!
1973 г.
«О, Боже, Господи святой …»
О, Боже, Господи святой,
К Тебе душой взываю всею,
Твой клич с горы Синайской той
Звучал глаголом Моисея.
Морские волны бросил вспять,
И в голод пищей спас небесной,
И вёл весь путь за пядью пядь,
И Сына предал муке крестной.
Но, Боже, Боже, чья вина,
Что Сына именем и славой
Творили зло и даль темна,
И нет конца судьбе кровавой.
Дай сил созданью Твоему
Понять Твои предначертанья,
Столетий ведая страданья
И роковых вопросов тьму…
1974 г.
«Расплавленно и тяжело …»
Расплавленно и тяжело
Над лесом жёстким и корявым
Пятно холодное взошло,
Пугая отсветом кровавым.
Над белой тишиной земли,
Над вспышками аэродрома,
Над хмурым городом вдали,
Над крышею родного дома,
Над жизнью и судьбой моей,
Над мира суетою вязкой,
Над вросшей в землю с давних дней
Заржавленной солдатской каской.