McLaren 1990, 1991, 1992

С его смертью в Формуле 1 как будто закатилось солнце

В конце 1990 года случилась большая драка между Сенной и Простом, и это уже была вторая большая драка между ними.

То, что такой человек, как Сенна, создавал себе врагов, исходило из самой его личности мировой звезды, склонной поляризировать людей. Это была не просто временная антипатия, а нечто глубокое и пассивное. У Сенны было три такие антисвязи: Пике, Прост, Стюарт.

Наиболее непримиримо относились друг к другу два бразильских суперчемпиона, Пике и Сенна. Возможно, это было нормальным следствием возникшего положения: Пике на восемь лет старше, оба были бразильскими суперзвездами и в конце восьмидесятых один катился вниз, другой был на подъеме. В такой ситуации многого не надо, чтобы возник мега-вихрь.

В любом случае Сенна считал, что Пике плохо о нем отзывался, называл его гомосексуалистом и разводил слухи о связи с одним из механиков Lotus. Поскольку эту историю подхватила бразильская пресса, она получила соответствующий резонанс. Я про это могу сказать только то, что не знаю, распространял ли Пике действительно такие слухи. Как бы то ни было, лично я никогда не замечал, чтобы Сенна испытывал к мужчинам нечто большее, чем просто дружеские чувства. В общем: Пика и Сенна были серьезно на ножах.

По сравнению с этим история со Стюартом казалась просто детской шалостью. Джеки Стюарт, как телекомментатор, пару раз критиковал Сенну и сказал, что тот слишком часто попадает в аварии. У Сенны был пунктик в этом отношении и поэтому он сильно обозлился на Стюарта, я думаю, что и как личности они друг другу совсем не подходили. Так что не было ничего удивительного в том, что Сенна Стюарта невзлюбил.

Что касается Алана Проста: у Сенны было что-то против него чисто по-человечески, он не выносил какую-то черту его характера. Как гонщика он его уважал — за умение настраивать машину и стратегию. Сильно быстрым он Проста не считал, но возможно, это уже было частью взаимных оскорблений, так как медленным француза уж точно не назовешь.

Итак, дело было в октябре 1990 года и, как и в прошлом году, положение в чемпионате было таково, что столкновение в предпоследней гонке сезона, то есть в Сузуке, могло принести преждевременную развязку. Можно сказать, что у лидера по очкам (в 1989 г. Прост, в 1990 г. Сенна) был мотив для совместной аварии.

Об обоих событиях в свое время было написано бесконечно много, с моей точки зрения все выглядело так:

Прост и Сенна ненавидели друг друга слишком сильно, чтобы их можно было остановить какими-то нежностями. В 1989 году они еще были в одной команде (McLaren), Прост спровоцировал аварию, потому что цель оправдывала средства, а ему очень, очень хотелось стать чемпионом мира.

В 1990 Прост уже сидел в Ferrari. Сенна подготовил реванш хладнокровно, мастерски и, без сомнения, с чистой совестью, потому что он думал о прошлом годе. Операция была достаточно элегантна, чтобы невозможно было доказать злой умысел, и я тогда очень удивился, что Прост вообще допустил ситуацию, когда это смогло произойти.

У Сенны был поул, Прост был вторым, но преимущество поула было более чем сомнительным, так как он находился на внутренней стороне трассы. Предложение Сенны дать держателю поул-позиции то место, которое он сам считает лучшим, было отвергнуто ФИА. Итак, первый ряд: внутри Сенна (McLaren), снаружи Прост (Ferrari), за ними Мэнселл (Ferrari), Бергер (McLaren). Из этого становится ясно, что коллеги по команде вполне могли поучаствовать в игре.

Перед стартом я договорился с Сенной, что я немедленно протиснусь мимо Проста («он наверняка тебя пропустит, потому что не пойдет в этой гонке на риск») и подумал, что с ним я могу рискнуть, он будет держаться подальше от любого противника. А потом, на старте, я глазам своим не поверил, Прост передвинулся внутрь — не может быть, чтобы он пошел напролом. Только благодаря этому у Сенны вообще появился шанс столкнуться. А если уже столкновение неизбежно, то, конечно, в том месте, где наименьшая опасность, лучше всего сразу после старта, потому что там обычно скорости не так высоки. Однако в Сузуке до первого поворота почти 500 метров, там мы давно уже на пятой скорости.

И все же это был просчитанный риск: Прост был впереди и все больше смещался вовнутрь, Сенне только и оставалось, что держать свою линию и не отпускать газ, оба вылетели в песок, и самой большой неприятностью стало то, что Прост больше не мог стать чемпионом мира. Сенна мог сказать: Прост хотел проехать в дыру, которой не было и никто не мог доказать Айртону Сенне обратного. Сенна стал во второй раз чемпионом и находил это справедливым.

Столкновения, которых можно было избежать, но не избежали: они были всегда и всегда будут и не нужно так сильно возмущаться. Конечно же, спорт должен быть чистым, возможно даже формирующим характер, но в профессиональном спорте нужен инстинкт убийцы и если где-то в пограничной зоне происходит столкновение, из-за этого еще не ставится под вопрос мораль всего спорта. И если на такие радикальные решения решаются настоящие профессионалы, как Прост и Сенна или позже Демон Хилл и Шумахер, то можно исходить из того, что никто не пострадает, для этого все участники слишком умны, умелы и, в конечном счете, здравомыслящие. Я думаю, что после столкновения Шумахера с Вильневым в Хересе в 1997 г. эта тема на некоторое время закрыта: с точки зрения мирового телевидения все происшествие появилось в таком невыгодном свете, что ФИА разразилась дикими угрозами. И если Шумахер отделался сравнительно дешево, то следующий рискует серьезными последствиями.

Я сам никогда не попадал в Формуле 1 в ситуацию, когда должен был убрать кого-то с дороги (кроме двух происшествий с Эдди Ирвайном), я могу вспомнить только один случай из времен кузовных гонок. Не то, чтобы я был этим горд, но для полноты картины:

Дело было в 1985 году, я ездил на BMW 635 CSi за команду Schnitzer. Команда Walkinshaw тогда использовала Rover, которые были, как правило, немного быстрее нас, но на самой быстрой BMW мне обычно удавалось попасть в первый или второй стартовый ряд. Пару раз я замечал, что один из Rover путался под ногами, именно когда я был в самой важной фазе квалификации. В Брюне снова так получилось, и я делал все возможное, чтобы разойтись как можно дальше, но парень по настоящему меня поджидал, снова плелся как черепаха и снова блокировал меня в повороте. И когда во время более поздней попытки он снова возник передо мной, и снова на скорости торможения, я убрал руки с руля, чтобы не получить ушибов и на полном газу вмазался в него. Некоторым людям просто иначе не объяснишь, что, в крайнем случае, ты готов проехать сквозь их машину, по-другому они не понимают. Конечно же, такие типы не доходят до Формулы 1, поэтому там и не нужны такие силовые акции, которые бы никто и не потерпел.

Если в 1990 году Сенна держал меня под контролем, то в 1991 было еще хуже. Мне хотя и удалось шесть раз взойти на подиум, завоевать парочку поулов и быстрых кругов, но отставание от нового чемпиона Сенны было деморализующим. Тем легче удавалось чемпиону использовать весь свой шарм и харизму в личном общении. У меня просто не было шансов для появления какой-то ненависти, хотя для достижения спортивных целей это, возможно, было бы желательно.

В его поведении в том сезоне было только одна неприятность, то, что он мне подарил победу в Японии. Это был ненужный жест.

Мы с самого начала контролировали гонку, я с поула, он потом лидируя, а я при этом в основном видел у него на хвосте, но не получил не одного стоящего шанса на обгон. Это была чудесная, жесткая схватка между двумя равноценными соперниками. К половине гонки у меня сломалась выхлопная труба, я потерял мощность, отстал и был готов удовлетвориться вторым местом. Все было бы в порядке, если бы мы пересекли финишную черту первым и вторым, один победитель, другой очень достойный второй. Вместо этого он затормозил непосредственно перед финишем, у меня не было времени на размышления, я просто вынужден был обогнать, ведь у него мог и кончиться бензин.

Этот «широкий жест» наводил тоску, так как если бы он действительно хотел от чистого сердца сделать мне что-то хорошее в качестве утешения за проваленный сезон, он мог бы пропустить меня за десять кругов до конца, мы бы устроили хорошее шоу, и в конце я бы выиграл. А так он показал всему миру, кто хозяин в доме, и что при его положении в чемпионате он может себе позволить кинуть пару крох маленькому Бергеру. То обстоятельство, что из-за моего сломанного выхлопа я действительно находился в невыгодном положении, совершенно забылось, а осталась только великолепная демонстрация силы и великодушия Сенны.

Официально мне, конечно, пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, но внутри я был подорван. Как бы то ни было, потом мы не обменялись ни одним словом по этому поводу, то есть я не поблагодарил, а он так и не удосужился объяснить, чего он хотел добиться этой акцией.

Наша дружба от этого не пострадала, но усилилась та пригоршня недоверия, которую я сохранил по отношению к Сенне до тех пор, пока мы ездили в одной команде.

Годы с Сенной были концом беззаботности, но они очень много дали мне как гонщику, даже если я не могу это стопроцентно доказать результатами.

Я начал серьезно работать, чтобы охватить весь гоночный спорт в комплексе, каким он сегодня и является. Сенна и Прост были намного впереди меня по прилежанию, но и я теперь полностью выкладывался. Мне казалось, будто я из сказочной страны попал сразу на рудники, столь драматичной была смена условий труда. По чистой скорости, основе экстремального гоночного вождения, Сенна меня не опережал, это каждый раз можно было считать с компьютерных распечаток. В самых скверных местах, в пассажах, проходимых на 250 км/ч, у меня еще чаще, чем у него, можно было видеть ровную линию полностью нажатой педали, даже на кругах, где лучшее время показывал, в конце концов, он. Он выигрывал время, потому что был более завершенным и совершенным человеком, а не более быстрым.

В Ferrari после тренировки для меня было привычно сказать своему инженеру: так, у моей машины вот здесь избыточная поворачиваемость, а вот там — недостаточная, и еще она чуть-чуть жестковата. Потом я хлопал его по плечу и говорил, теперь твоя работа, завтра утром не должно быть никакой избыточной и недостаточной поворачиваемости, после чего я, отпуская шутки, уходил.

Вдруг эти дни на гоночной трассе стали означать плотную работу с самого утра до семи вечера, бесконечные анализы компьютерных данных, бесконечные дискуссии с инженерами. Сенна знал момент затяжки каждого болта, он хотел знать вообще все и везде участвовать в принятии решений. Прежде чем дать поставить стабилизатор, он десять раз крутил его туда и сюда.

Как только я привык к такой интенсивной работе, я стал, собственно, радоваться этому, я этим интересовался, я хотел быть в самой середине. Вдруг я почувствовал себя взрослым, по крайней мере, в своей приобретенной профессии гонщика.

Физически я, конечно, тоже прибавил. Хотя и никогда не пытался преодолеть Сенну в его забегах по жаре, но я истязал себя неизмеримо больше, чем раньше.