Май, И,1939 г., четверг 00–03 по Гринвичу
Огаст подскочил в кресле: тихий металлический
скрежет раздавался у самой двери спальни. Он схватил ружье и бросился на галерею. Впотьмах раздался то ли сдавленный крик, то ли всхлип, потом грохот — призрачно-прозрачное нечто летело вниз по лестнице. Огаст, не целясь, пальнул вслед: сперва из одного ствола, потом из другого. Галерею заволокло пороховым дымом, посыпалась штукатурка — внизу хлопнула дверь, кто-то тяжело упал на пол и чертыхнулся. Среди треска и скрежета захлопали двери, заспанные, бледные насельники особняка спешили показать темноте свои лица.
Что за черт происходит? — зевал бородатый мистер Сингх.
Какой придурок палит среди ночи? — негодовал капитан Пинтер.
Я угодил в крысоловку! — гоготал внизу возвратившийся мистер Горринг. — Почему заперли двери? Пришлось лезть в окно…
Среди разразившегося хаоса только мистер Честер сохранил обычную невозмутимость. Он вошел с горящей лампой, склонился над черным пятном на ковре, свободной рукой поднял за хвост ошметки крысы и объявил:
Мистер Картрайт застрелил крысу!
Поздравляю! — скривился капитан Пинтер. — Отличный выстрел!
Постепенно шум затих, особняк окончательно погрузился в сон.
Весь цвет местного общества собрался на чай у леди Делии Таффлет. Помимо самой вдовствующей графини и ее компаньонки присутствовали доктор Форестер и его коллега — врач-психиатр Рихтер, возглавлявший санаторий для страдающих нервными болезнями, местный канонник — джентльмен в круглых очках с таким же круглым брюшком; затем газетчик — мистер Гэлоп, брюзгливый тип с маленькими кроличьими глазками. Почетным гостем собрания удостоился быть судья, достопочтенный Паттерсон. Признаться, мистер Картрайт рассчитывал на нечто более уютное и душевное.
Впрочем, выбирать не приходилось.
Сотрудники секретной службы Его Величества всегда готовы к бою. Их работа продолжается двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю — так напутствовал их капитан Пинтер. Коммандера удалось убедить, что посиделки у вдовствующей графини — отличный случай разузнать, кто скрывается за именем «доктор Рен», и прикинуть, как сподручней использовать местного астролога на благо Британии и ее короля.
Сам же капитан Пинтер посвятил себя более неотложным делам, точнее — наблюдал за оценкой нанесенного поместью ущерба, которую джентльмен из страховой компании производил в обществе мистера Честера.
Подали чай, и общество, утомившееся от болтовни, музыки и смеха, наконец-то рассредоточилось вокруг стола, накрытого с большим вкусом — исключительно в белом цвете, поскольку графиня была вдовой и считала, что белый идеально подчеркивает глубокий траурный цвет ее платья. Пышные старомодные воланы из шелка приятно шелестели, когда она разливала чай, — жаль, что теперь забыт обычай шить платья особого фасона, специально для чая. Вот уже больше двадцати лет леди Делия носит траур в память о покойном супруге, к тому же руки кажутся моложе и свежее, когда в них белая чашка.
Мистер Горринг развлек общество рассказом о ночном происшествии:
Представляете, леди Делия, Огаст вчера пристрелил огромную крысу!
Лучше ему было приехать в охотничий сезон! — заметила пожилая дама.
Теперь легенды о подвигах короля Артура перепишут! — съязвила Мардж, а викарий с сомнением покачал головой:
Странно, откуда в Энн-Холле крысы? Говорят, новый дворецкий содержит поместье в образцовом порядке, какого не видели со времен королевы Виктории. Будущему владельцу можно только позавидовать…
Графиня сразу же оживилась и взглянула на судью:
Вот! Мистер Паттерсон, когда же назовут наследника?
Вопрос сложный… — достопочтенный Паттерсон отставил чашку. — Наследовать шестому графу должен был его сын. Но когда мальчику сравнялось четыре года, он вместе с матерью взошел на корабль и отбыл в Гонконг — покойный граф служил там в колониальной администрации. К великому огорчению, корабль затонул. Граф Колдингейм так и не смирился с потерей единственного ребенка: исчерпав официальные средства, он обращался в самые респектабельные сыскные агентства и назначил крупную награду за любые сведения о его сыне. До последнего вздоха он считал, что дитя выжило, и завещал сохранять имущество под опекой адвокатов ровно пятьдесят лет — на случай, если его отпрыск обнаружится. До этого счастливого момента дом переходил под опеку его племянника, известного как седьмой граф Колдингейм и последний официальный владелец Энн-Холла. После его смерти возможные наследники пытаются оспорить завещание шестого графа, рассчитывают признать его впавшим в старческое слабоумие на момент составления документа…
Как романтично! Живет где-то молодой человек и не подозревает, что он богат и знатен! — вздохнула мисс Львова. Ее волосы были взбиты в высокую прическу, она выглядела прелестной и грациозной, как девушки на рисунках Гиббсона.
Душечка, если допустить чудо, что не свойственно людям научного склада вроде меня, — объяснил судья, — искомый мальчик уже успел изрядно возмужать и даже состариться. Наследнику около пятидесяти, но в завещании граф Колдингейм отмерил ему жить до ста лет, и все это время сын может объявиться здесь и вступить в свои права!
Сто лет! Такое указание не в пользу психического здоровья составителя… — покачал головой психиатр.
Отчего же? — парировал доктор Форестер. — Современная медицина далеко шагнула, да! Страшно представить, как далеко: я как раз готовлю статью для «Вестника современной терапии» о показательном случае из моей практики… Впрочем, результаты вскрытия слишком неаппетитная тема для всех, кроме доктора Рихтера.
Я тоже ваша коллега!
Ага, графиня что-то упоминала про Красный Крест. Вы, миледи, сестра милосердия?
Я — доктор Уолторп, хирург! — поджала губы Мардж.
Надо же! — пенсне соскользнуло на кончик носа доктора Форестера, но было тут же возвращено на место. — Знаете, мэм, я застал времена, когда к хирургам еще не было принято обращаться «доктор», их называли просто «мистер». Хе-хе! Чтобы превратиться в «мистера», мало остричь волосы и влезть в штаны. Нужно еще кое-что!
Фарфоровые щечки благовоспитанной мисс Львовой зарделись, но смутить доктора Уолтроп было не так-то просто.
Значит, вы противник равенства и прогресса?
Да. Я предпочитаю, когда все идет своим чередом. От прогресса один вред. Взгляните хоть на младшего Горринга: парень до сих пор не лорд, и виноват тут медицинский прогресс, без которого его дядюшка давно бы сгнил в могиле!
Мардж состроила забавную гримасу:
Действительно, Горринг, если твой дядя проживет еще лет сто, а ты не получишь лордства, что ты будешь делать?
Будет избираться в палату общин, как мы все, — буркнул Огаст.
Гасси, ты тоже собрался избираться?
Да. Кому-то надо отстаивать в парламенте либеральные ценности!
Огаст, ты же типичный консерватор! Даже шнурки себе завязать не способен. Без прислуги превратишься в инвалида, — Мардж с сомнением смерила мистера Картрайта взглядом. — Какие либеральные ценности ты можешь защищать? Это смешно!
Смешно, если бы пролетарии вдруг стали защищать либерализм, — вклинился судья Паттерсон. — Демократия хороша исключительно для образованных и обеспеченных людей. Простецы нуждаются в водительстве, в четких приказах, возможность выбора смущает их ограниченные умы. Позвольте кухарке приготовить что-нибудь на свой вкус, и вы останетесь без обеда!
Да, поистине так! У меня как раз новая кухарка, и она дивно готовит шоколадный кекс! Анна, дорогая, распорядитесь подать кекс, заодно прихватите мое рукоделие! — леди Делия самодовольно улыбнулась и добавила: — Представьте себе, моя новая компаньонка — русская knyazhna. Бабушка мисс Львовой был фрейлиной при дворе их несчастной императрицы, которую расстреляли bolsheviky. Какие варвары! Я решила дать приют бедной русской девочке…
Но за двадцать лет многое изменилось, сейчас Soviety совсем другие! — горячо возразила Мардж. — Что вам пишут родственники из России, мисс Львова?
Мисс Львова успела возвратиться с милой корзинкой для рукоделия в руках.
Княгиня Львова никогда не рассказывала дочери о русских родственниках, а самой Анне не приходило в голову их разыскивать. Да и зачем? В Европе знакомых русских у них тоже нет. Свою далекую первую родину Анна помнит смутно. Московский особняк с белыми колонами и загородную usadbu с охотничьими угодьями, пожалованную предкам князя Львова, она видела только на фотоснимках. Зато хорошо помнит убегающие в бесконечность рельсы, заснеженные полустанки, жуткие черные паровозы, которые выскакивают из облаков пара и копоти и несутся прямо на тебя! Людская суета и толчея, узлы, тюки, и огромный клетчатый чемодан, на который усаживали маленькую Нюту, укутав в непомерно большую шубу, — ждать поезда. Настоящий дом у нее появился только в Шанхае, там Анна окончила школу при французской миссии — теперь французский язык для нее не родной, зато любимый!
Но китайский климат скверно сказывался на мамином здоровье, поэтому их маленькое семейство снова отправилось в дорогу и обосновалось в Париже. По праздникам они с мамой непременно ходили в русскую церковь, только новых знакомств среди эмигрантов так и не завели. Да и старых не поддерживали: маме столько пришлось пережить, ей слишком тягостны любые напоминания о России. Около года назад добрейшая леди Делия предложила мисс Львовой занять место компаньонки, девушка согласилась и вместе с мамой переехала в Девон. Здесь так чудесно!
Нежный голосок мисс Львовой звенел как птичья трель, хотя ее единственным слушателем был мистер Картрайт; в общей беседе за чайным столом солировал, разумеется, судья Паттерсон:
— Итак, мистер Горринг-младший рано или поздно, так или иначе попадет в парламент, как его дед — сэр Роджер Глэдстоун. Но в свои лучшие годы покойный сэр Роджер сидел совсем не в палате лордов, а на скамье в восьмиместной лодке и махал веслом не хуже прочих. Вопрос: кто был рулевым в его команде? — судья Паттерсон, выдержав профессиональную паузу, обвел слушателей взглядом.
Горринг-младший расхохотался: рулевым был присутствующий здесь достопочтенный Паттерсон! Дед сотни раз рассказывал Эдварду, как великолепная восьмерка неслась над водой — быстрей небесных ласточек, как вырвалась вперед на целый корпус. Мышцы у гребцов звенели, готовые разорваться, кровь стучала в ушах, зато полоса чистой воды между лодками становилась все шире — они увеличивали отрыв до самого финиша! Тогда джентльмены из Оксфорда на славу посрамили кембриджских снобов. Рекорд продержался пять лет…
Ну может, года три — никак не меньше. Победное весло и кубок до сих пор украшают кабинет достопочтенного судьи. Мистер Паттерсон всегда ставит на Оксфорд, а в день регаты надевает галстук цветов своего колледжа — и так уже пятьдесят лет! Регата — это не скачки в Эскоте, здесь не важна победа. Важно только одно: на чьей ты стороне — с начала и до самого конца.
Воспоминания пробудили в джентльменах спортивный азарт — сама собой составилась партия в бридж. Огаст же предпочел карточной игре общество мисс Львовой. Сначала он был уверен, что девушка круглая сирота, как и он сам, и слегка смутился, узнав, что ее мать, княгиня Львова, обретается где-то поблизости.
Но в остальном у них оказалось столько общего: оба находили политику слишком скучной, моду на загар — вульгарной, обожали романы Пруста и ненавидели пьесы Ибсена, а самое главное, они оба собирали всяческие жуткие истории.
Маленькие собачки все время вертелись у ног мисс Львовой, звонко лаяли и скакали, пытаясь ухватить девушку за подол. Они только с виду крохи: йоркшир- терьеры — настоящие охотники! Могут поднять хорька или даже лисицу! — расхвалила длинношерстных питомцев мисс Львова. Она чудесным образом ухитрялась не запутаться во множестве поводков.
Подходило время вечерней прогулки. Огаст подал юной княжне шаль и продолжил составлять ей компанию.
Они бродили среди пышных клумб, отяжелевшее за день солнце уже цеплялось краем за горизонт, а силуэт каменного мегалита был загорожен мощным разросшимся дубом. Покойный супруг леди Делии, известный в кругу почитателей археологии, утверждал, что именно на этом дубе вздернули убийцу Малютки Бетти. Знаком ли мистер Картрайт с мрачной историей, которая стоит за невинной детской песенкой о Малютке Бетти? Огаст кивнул.
Молодые люди решили взглянуть на исторический дуб поближе. Он взял колебавшуюся милую мисс за руку и обнадежил: пока светит солнце, даже в этих суровых местах опасаться нечего!
Они дружно зашагали по узкой песчаной тропке прямиком к закатному солнцу. Дерево становилось ближе, а собаки вели себя все более нервозно: жалобно скулили, прижимались к ногам княжны и пятились назад. Что могло напугать отважных маленьких охотников? Огаст должен был узнать — он выпустил руку Анны, двинулся прямиком к дереву, опустил глаза, чтобы не споткнуться о корневище, — и оцепенел! Движимая любопытством, мисс Львова шагнула за ним и тоже посмотрела вниз — и закатное небо расколол ее пронзительный вопль:
— Мертвая голова!!!
У самого ствола, среди прошлогодней листвы и перепрелых сучьев, покоилась голова крупного степного волка. Даже лишенная тела, она продолжала смотреть на мир яркими, как кусочки смальты, золотыми глазами. Она наблюдала, как Огаст успел подхватить обмякшее тело девушки, как на дорожке между домом и деревом суетятся люди, как две горничные в белых передниках снуют туда-сюда с нашатырем и успокоительными каплями, а лакей вышагивает с графином воды на подносе.
Газетчик умолял отыскать его фотоаппарат. Массивная фигура в темном вдовьем платье — графиня Таффлет — совала под нос компаньонке старомодный флакон с нюхательной солью, от всепобеждающего резкого запаха которой у Огаста невольно покатились слезы, Горринг подпирал приятеля плечом, не давая ему рухнуть на траву вместе с девушкой, одни требовали вызвать полицию, другие — врача. Затем в поле зрения появились мужская и женская головы: Мардж и доктор Рихтер склонились к самой волчьей морде, обнаружили, что глаза на ней сделаны из цветного стекла, а вся голова целиком успела побывать в руках таксидермиста. Коллеги-медики принялись азартно спорить и выяснять, как давно было изготовлено чучело.
Мир, отраженный в желтых стекляшках, покачнулся, погрузился в удушливую темноту и померк: волчью голову подняли, спрятали в узел из шали и унесли в дом. Коллеги-медики надеялись разрешить спор при помощи доктора Форестера: по общему мнению, он неплохо умел изготавливать чучела и гордился своим необычным хобби. Следом за врачами по песчаной дорожке бережно вели всхлипывающую мисс Львову — мистер Горринг и мистер Картрайт держали девушку под руки, причем бледный, с мокрым от слез лицом, Огаст мысленно молил Провидение послать ему успокоительных капель доктора Форестера.
Солидные стати графини Таффлет замыкали процессию, — она уже отрядила горничных и лакея разыскать доктора Форестера, поскольку здоровье компаньонки она могла доверить исключительно этому опытному специалисту и никому другому.
Словом, доктор оказался нужен всем и каждому!
Но мог явиться на призывы своих пациентов.
Он был мертв.
Через четверть часа лакей обнаружил тело доктора Форестера противоестественно скрючившимся под столом в кабинете вдовствующей графини.
Из его правой глазницы торчала сверкающая вязальная спица!