Его увезут в далекую землю, за высокие горы, и надежно спрячут. Никто не будет знать, где он , никто не вспомнит о нем до той поры, пока не покончат с мятежом везде и повсеместно, пока не накажут всех братьев, тайно вернувшихся в старую веру, пока красная и белая роза не совместятся в одном гербе и великое братство не соединится вновь, только тогда он явится миру и засияет в великой славе!..

Май, 16, 1939 г., вторник 05–40 по Гринвичу

Сознание медленно возвращалось к Огасту: он сначала ощутил, как его хлопают ладонью по щекам, потом почувствовал, что ладонь сухая и теплая. Потом он услышал тихий голос. Женщина шептала, склонившись к самому его уху:

Огаст… Огаст… очнись… открой глаза… Бедный мой сыночек!..

Крупная горячая слеза упала на его щеку — «Железная дева» плакала!

Мама?.. — он с усилием открыл глаза и увидал миссис Крэйг. Она опустилась на песок рядом с ним, положила его голову к себе на колени, осторожно убрала прядь волос с его лба; Огаст отчетливо различил чуть выше запястья тонкую полосу шрама, убегавшую под белый шелковый манжет. Он видел этот шрам каждый день многие годы и привык не замечать его! Но сейчас доказательства не имели для него никакого значения — он просто поцеловал материнскую руку.

Мамочка… — прошептал он, уткнувшись в ее ладонь. — Как я здесь оказался? Как ты нашла меня?

Огаст, Огаст, мать всегда знает, где искать свое дитя! Да и мистер Честер вроде бы видел, как ты идешь к зыбучим пескам… Разве это важно? Материнское сердце подсказало мне верный путь.

Миссис Крэйг тихо всхлипнула и снова погладила Огаста по щекам.

Какой ты бледненький, Гасси, совсем исхудал! Моя вина, сыночек, что тебя едва не убили, только моя! Нужно было давно тебе все объяснить — ты не стал бы доискиваться до истины, не приехал бы сюда и не связался бы с этой безумной женщиной — леди Делией… Она любила называть себя «леди», хотя родилась в семейке местного арендатора и служила младшей горничной в доме графа Колдингейма! Когда ее вышвырнули, поймав на мелкой краже, Делия уже успела нахвататься кое-каких манер, прикарманить достаточно денег и пару хозяйских платьев. Без рекомендаций хорошего места тогда было не найти, да она и не стремилась, а решила направиться в колонии, где проще выдать себя за леди из приличной семьи и подыскать богатого муженька!

На ее счастье, в Южной Африке как раз началась война с бурами, никто не интересовался биографиями девушек, готовых работать в госпиталях сестрами милосердия. Там-то она и познакомилась с графом Таффлетом и вышла замуж, прельстившись скорее его титулом, чем плешью и осколочным ранением. Семья графа не одобрила неравного брака, молодожены вернулись в Великобританию и постоянно мыкались в поисках средств. Тогда в большой моде был спиритизм, Делия стала устраивать сеансы ясновидения для состоятельных леди и джентльменов, ее «магический салон» пользовался шумным успехом, но быстро приелся, как всякая мода. Когда началась война, она уже подрабатывала тем, что, прикрыв лицо восточной чадрой, показывала свои фокусы по мюзик-холлам и варьете. Так мы и познакомились, она сама рассказал мне свою биографию, которую считала историей невиданного успеха, — полную противоположность моей собственной.

Делия была женщиной умной и хитрой, но, как большинство простолюдинов, не понимала, что титул стоит денег только для тех, кому приходится его покупать. Тем же, кто унаследовал герб и громкое имя, никаких средств это не приносит, даже, напротив, закрывает для своих обладателей многие двери. Когда началась война, вся Европа рассыпалась, как лоскутное одеяло, сотни титулованных особ лишились своих скромных доходов, а порядочным девушкам из родовитых семей были доступны лишь две профессии: гувернантки и сестры милосердия…

Но от вида кровавых ран меня мутило, а гувернанткой стать шансов я не имела вовсе, потому что не знала ни латыни, ни географии, ни арифметики! Наш герцогский род кичился тем, что считает колена от римских патрициев, выделялся среди прочих золотисто-медным цветом волос и античными профилями, но! Знатные генуэзские семейства живут по старинке: нанимать девочкам репетиторов не в обычае. Дочерей учат следить за кухарками и стряпней, пересыпать лавандой простыни в сундуках и прочим домашним премудростям, а не решать уравнения или переводить Еврипида! Но самое удручающее то, что я, хотя прекрасно танцевала, была слишком худенькой и высокой для настоящей итальянской красавицы. И вот, когда мой отец расхворался и умер от «испанки», а единственный брат пережил его всего на несколько недель, достойного жениха мне не нашлось. Даже уйти в монастырь я не могла, не расплатившись с семейными долгами.

Пришлось продать все, за что предлагали деньги, и сдавать запустевший палаццо в наем всякому сброду. Один из постояльцев, иллюзионист, как-то раз предложил мне подменить девушку, сбежавшую с офицером. Номер пользовался успехом и стал приносить мне больше денег, чем разрушавшийся с каждым днем дом. Я отправилась гастролировать по городам и весям, пока не добралась до Парижа. Там я познакомилась с милым английским журналистом, молодым человеком по имени Эндрю, — он еще не был ни лордом, ни политиком. Зато представился католиком, и мы обвенчались…

Но война преследовала нас по пятам, пока не загнала наш иллюзион в Британию. Эндрю помог мне получить английские документы и перебраться в Лондон, а сам остался на континенте — делать репортажи про авиаторов и генералов. Других вестей, кроме статей в газетах, он мне не присылал, мои письма возвращались обратно, цеппелины сбрасывали на Лондон бомбы, немецкие субмарины таранили английские корабли, поговаривали о немецком десанте! То были тяжелые времена. Но когда граф Таффлет погиб от зажигательного снаряда, его родичи соизволили выделить Делии скромный пенсион и разрешили поселиться в маленьком деревенском коттедже в девонширской глубинке. Я согласилась перебраться к ней, с тем чтобы помочь вести дом. Она мечтала иметь хоть какую-то прислугу, а в моем положении уже пора было забыть о сцене.

В этом доме ты и родился, Гасси! На пеленках и чепчиках я вышила фамильный герб нашего дома — другого приданого у меня никогда не было. Многие молодые женщины тогда отдавали детишек в приюты, чтобы освободиться для лучшей жизни, но только не я! Делия считала меня ужасной дурой, но я не рассталась бы с тобой даже на сутки! По ночам мне снились кошмары: что ты утонул в реке, свалился в колодец, что жуткие черные пауки утащили моего бедного мальчика прямиком в ад!.. Сны предвещали мне беды, я считала, что Эндрю погиб где-то в Арденнах, но вышло еще хуже. Однажды я прочитала в газете о его свадьбе с какой-то американкой и прорыдала целую неделю.

Но Делия была не такой рохлей, как я. Она скоренько разнюхала, что мистер Уолтроп собирается баллотироваться в парламент. Не знаю уж, что она там ему нагородила, — я не ездила с нею. Двоеженство — плохое начало для карьеры политика, глупо спорить с очевидным, Эндрю приехал сюда уверять меня, что в нашей разлуке виновата исключительно скверно работавшая военная почта!

Не держи на него зла, Огаст, он не был негодяем, просто не имел ни гроша за душой, а его американская женушка была весьма состоятельна. Скандал загубил бы его карьеру и превратил в нищего! Что ждало нашу воссоединившуюся семью? Мы оба знали цену бедности и нашли компромисс: Эндрю готов был растить тебя, как родного сына, дать тебе надлежащее джентльмену образование и знал, как это устроить. Даже Октавиан Август вырос в приемной семье, уговаривал он меня. Но я не смогла отдать своего крошку на воспитание в чужой дом. Мне надо было знать, что ты ешь на обед, с кем ты играешь, здоров ли ты и одет ли по погоде… — миссис Крэйг поправила его воротничок. — Пришлось дать Эндрю обещание, что я никогда не буду вмешиваться ни в его жизнь, ни в жизнь его домашних…

— Значит, вы с графиней на пару шантажировали моего отца? — Огаст не знал, что Маргарет лежит среди жухлой травы и песка где-то рядом, и не заметил, когда она пришла в себя, села и стала прислушиваться к их с матерью разговору.

Шантажировала? Трудно назвать это шантажом, миледи. Я всего лишь напомнила Эндрю, что у него есть законная жена и ребенок! Вот, Огаст, возьми. Ты разумный молодой человек, сам решай, как поступить с этим дальше… — миссис Крэйг отстегнула от связки маленький ключик и вложила в руку сына. — Ключ от банковской ячейки, в которой хранится твоя метрика и мое свидетельство о браке. Когда-нибудь ты сможешь подтвердить права на отцовский титул: леди все равно не сможет быть наследницей отца…

Вот если бы у моих родителей родился сын… — вспыхнула Маргарет.

…Он был бы незаконнорожденным! Ребенок, который родился вне законного брака, — а второй брак при нерасторгнутом первом в любом суде признают незаконным — называется «ублюдок». Смешной вопрос, леди из респектабельной семьи должна понимать порядок наследования. Впрочем, ваш дед — то ли мусорщик, то ли угольщик?

Мой дед — состоятельный джентльмен, и вы все живете на его деньги!

Не состояние делает джентльмена, а джентльмен — состояние! Мои предки никогда не марались черной работой, они надели герцогскую корону раньше, чем открыли континент, на котором ваш дедушка заработал свои грязные деньги, — вздохнула миссис Крэйг. — Много ли счастья мы на них получили?

Я никогда не стояла на пути вашей матери, леди Мардж, и, пока жила в доме Уолтропа, заботилась о вас ровно так же, как об Огасте… Если я чем-то и провинилась перед вами, то только тем, что не вмешивалась и позволяла отцу баловать вас больше, чем сына. Вы не были обделены ничем, кроме забот родной матери, которой виски был дороже всего на свете…

Миссис Крэйг помогла Огасту подняться:

— Не стоит долго сидеть на песке, утро нынче прохладное. Пойдемте в дом, я сварю вам шоколад, пока вы не подхватили простуду…

Они двинулись в сторону Энн-Холла.

Час был ранний, солнце только-только разгоралось, окрашивая небо в теплые оттенки, и ветви деревьев все еще казались прорисованными черной китайской тушью поверх акварели. Огасту было тревожно от каждого их движения. Они уже свернули на дорогу к Энн-Холлу, когда он — не удержавшись — оглянулся: вид на древнее капище заслонял вековой тис. Он зажмурился: ему показалось, что среди ветвей покачивается висельник, в точности такой же, как в его недавнем видении. Он открыл глаза, но тело не исчезло! Вороны рассекали воздух вокруг трупа, как вражеские цеппелины, прицениваясь к остывающей плоти, а его лицо, белевшее в обрамлении черного капюшона, было повернуто к древнему капищу. Огаст сделал еще один шаг и остановился рядом с притихшей Маргарет — кто знает, может быть, им продолжает сниться один и тот же сон?

Но миссис Крэйг тоже увидала тело и зашлась в пронзительном крике!

Вскоре надсадно завыла полицейская сирена, по дороге заспешили люди из ближайших домов, из пыльного автомобиля вывалился инспектор Норфолк; чертыхаясь сквозь зубы, оглядел место преступления и очень быстро обнаружил второе тело. Мертвый каноник лежал на спине рядом с каменным дольменом, а в его горле торчала стрела с черным оперением! Арбалет валялся в траве неподалеку — констебли обнаружили его, когда огораживали место происшествия.

Чертова работа… Что здесь творится — вроде война идет? Дел об убийствах уже больше, чем жителей в деревне! После мертвого лорда меня точно разжалуют в уличные постовые…

Безумие не разбирает титулов, инспектор Ньюпорт! — раздался уверенный голос мистера Честера. Он прошел к инспектору сквозь группку любопытствующих. — Полагаю, его милость в припадке сумасшествия, вызванного приемом обезболивающего, застрелил каноника, приняв его за призрак. Затем пришел в ужас от содеянного и покончил с собой… Он был тяжело болен, вы не знали?

Нет… — инспектор задумался, прикидывая расстояние от земли до висельника. — Хотел бы я, чтобы вы оказались правы, мистер Честер. Но как покойный сэр Глэдстоун мог сам забраться достаточно высоко, чтобы повеситься?

Инспектор, спросите у любого психиатра, и он подтвердит: самоубийцы весьма изобретательны! Его покойная милость мог забросить веревку на ветку как аркан, затем взобраться на высокий валун, надеть на шею петлю и спрыгнуть вниз. Но при этом, совершая конвульсивные движения ногами, случайно оттолкнуть камень. Как полагаете? Вот тот валун выглядит вполне подходящим…

Дворецкий указал на серый валун и услужливо протянул инспектору Ньюпорту рулетку для измерения расстояний между землей, камнем и ветками — на его пальце блеснул перстень с изящно вырезанной «Адамовой головой». Печать средневекового мейсте- ра братства! Ночной кошмар переползал в явь медленно и уверенно, как танковая гусеница. Огаст застыл у края дороги, не в силах двинуться с места, пока мистер Честер не подошел к нему:

Мистер Картрайт, сэр, я имел смелость распорядиться упаковать ваши вещи. Раз вы смогли сохранить голову на плечах, ваша жизнь обязательно изменится. Полагаю, вам пришло время возвращаться в Лондон!

Голова у Огаста закружилась, он молча кивнул и отвернулся. Какую роль уготовило ему старинное братство, если оно действительно существует? Миссис Крэйг возилась с мальчуганом, хныкавшим в толпе зевак:

Разве это подходящее зрелище для ребенка? — она взяла малыша за руку. — Посмотрите, как он напуган, что за родители отпустили сюда ребенка? Успокойся, милый! Давай-ка разыщем твоих папу с мамой… Скажи мне, где ты живешь?

Он не сможет ответить вам, мэм, мальчик немой, — объяснила ей бойкая деревенская кумушка. — Это Чарли, сынишка садовника, что сгорел вчера в участке. Как теперь с ним быть, ума не приложу. Такого убогого даже в приют не примут…

— Пойдем, Чарли, я тебя угощу печеньем… — миссис Крэйг увела мальчика к дому. — Мы найдем, кому о тебе позаботиться!

Маргарет перепрыгнула через ограждение и привычно спорила с инспектором о недоступных Огасту криминалистических нюансах состояния тела — они вертели висельника так и эдак, но мертвые глаза сэра Глэдстоуна все равно продолжали смотреть на древнее капище.

Огаст подошел к дольмену и положил руку на согретую солнцем поверхность — мелкие белые цветы распустились на кусте шиповника; рядом с плоским камнем, в небе над его головой, кружил черный дрозд. Затем птица опустилась вниз, рядом с его рукой, склевала крошечного светлого паучка и хитро подмигнула. Он вернулся к себе, упал на кровать прямо в одежде и мгновенно уснул — без снов и сновидений.

Капище отпустило его, он действительно мог уезжать.