Май, 10, 1939 г., среда 20–15 по Гринвичу

Парк странным образом изменился.

Солнечные лучи сдались и уступили место сумраку. Птицы затихли. Их звонкие утренние трели сменил стрекот сверчков и пронзительный комариный писк. Цветы стыдливо прикрыли тычинки и пестики лепестками. Черные силуэты с распахнутыми крыльями перечеркивали пронзительно-синее небо — летучие мыши приветствовали сгущавшуюся тьму. Где-то гулко ухнула сова, прошуршали в траве то ли бесстрашные мыши-полевки, то ли лесные духи и призраки древних друидов. Над водой поднимался легкий туман, осторожно подкрадываясь к белоснежным мраморным статуям. Изваяния недобро ухмылялись в ожидании полной луны, они словно жаждали спрыгнуть с постаментов и устроить кровавую охоту на припозднившихся фланеров.

Мистер Горринг ушел далеко вперед, и Огаст отчаялся нагнать его. Черный, отяжелевший от мрака особняк всеми башенками и фронтонами нависал над центральной аллеей парка, грозя рухнуть вниз и повергнуть мир в хаос и запустение.

Один лишь мистер Честер возвышался над ступенями перед входом с лампой в руках, как непобедимая преграда между светом и сумраком!

Мистер Горринг окликнул дворецкого:

Привет, Честер, старина! Найдется у вас в закромах бутылочка виски?

Безусловно. Но мой совет — воздержитесь, сэр.

Мистер Честер, мне нужен не совет, а стакан и бутылка! Если британский лорд решил напиться, так тому и быть! Никакая сила его не остановит, будь то парламентский акт, вражеская армия, ураган или апокалипсис. Я принял решение напиться, и я напьюсь!

Боюсь, сегодня вам не успеть, мистер Горринг.

Бровь мистера Честера чуть заметно дернулась, и он торжественно объявил:

Леди Маргарет Уолтроп ожидает в малой гостиной.

Надо же, какой сюрприз! — деланно удивился Горринг. — Тогда пусть мистер Картрайт идет первым. Представляете, мистер Честер, он ладит с леди Уолтроп лучше меня. Они вместе росли. Малютками их даже купали в одном корыте!

Огаст отступил назад и вознегодовал:

Нет! Все было не так! Нас купали в прелестной ванночке, и Мардж меня чуть не утопила… Но, в конце концов, это чересчур… Эджи! Позволь напомнить, Эджи, она твоя будущая жена!

Ну почему сразу «жена»? Мы всего лишь помолвлены…

Изящная лампа на столе освещала кресло, в котором непринужденно расположилась молодая особа, скрестив ноги на американский манер. Она помешивала в чашке сахар. Если бы Картрайт мог посмотреть на девушку непредвзято, то заметил бы, что ноги у нее стройные и загорелые, фигура — статная и гибкая, а на свежем лице — ни следа пудры или румян. Но у Гасси имелся собственный, особый взгляд на Маргарет Уолтроп: их, всех троих, связывала общая тайна. За прошедшие несколько лет тайна потускнела и усохла до скромных размеров секрета, и оценить разрушительную силу такого знания мистер Картрайт затруднялся.

Аккуратная, коротко стриженная голова Мардж казалась ему похожей на змеиную, а статью она напоминала молодому человеку кобру, собравшую кольца перед решительным броском. Черты лица юной особы были острыми и резкими, а глаза сверкали как рыбья чешуя. Даже серебряная ложечка в ее руках позвякивала о край чашки так, словно хирургический инструментарий болтался в стерилизационном боксе: Маргарет изучала медицину в каком-то американском колледже, доучивалась в Париже и могла бы сделать заметную научную карьеру, выковыривая для взвешивания камни из почек тамошних клошаров. Но своенравная леди жаждала признания на родине, поэтому вернулась в Лондон и некоторое время проработала в муниципальном госпитале — хирургом!

Так что единственная дочь его опекуна, сэра Эндрю Уолтропа, заслуженно считалась особой упрямой и радикальной — мало найдется тех, кто рискнул бы назвать ее «леди». Однако мистер Честер был не робкого десятка:

Еще чашку чая, леди Уолтроп?

Доктор Уолтроп!

Как угодно вашей милости…

Будущий лорд Глэдстоун сразу же поспешил на выручку своему дворецкому, вооружившись открытой белозубой улыбкой, которая приводила в восторг светских хроникеров и кинооператоров, производивших съемку спортивных турниров:

Камрад Маргарет, прекращай угнетать мою прислугу! — мистер Горринг опустился на стул, который ему услужливо придвинул лакей.

Огаст остановился за его мускулистым плечом и очень вежливо уточнил:

Здравствуйте, доктор Уолтроп. Неужели ты получила лицензию?

Мардж бросила на него взгляд, рассыпавшийся пучком электрических разрядов, саркастически скривилась и повернула надменный профиль в сторону дворецкого.

Мистер…э… вы действительно состоите на службе у этих джентльменов?

В настоящий момент — да! — ответствовал мистер Честер.

Тогда мне вас жаль! Возьмите, — Мардж щелкнула замком сумочки и положила на опустевший поднос купюру. — Мистер Горринг придерживается философии всеобщего равенства чаевых, но несколько стеснен в средствах…

Нам платят достаточно, миледи, но все равно — спасибо! Можно разливать чай.

Втягивать прислугу в обсуждение частных финансовых проблем — признак скверного воспитания, такой поступок не заслужил бы одобрения сэра Эндрю, как и большинство выходок его дочери. Единственное, что объясняло, но не оправдывало, ее поведение, — происхождение. Увы, Маргарет появилась на свет в результате мезальянса. Как еще можно назвать брачный союз британского аристократа и американской мисс из семьи богатого дельца? Питсбургский угледобытчик слыл человеком простым, чтобы не сказать вульгарным, и его внучка унаследовала не только твердую руку и выступающий подбородок вкупе с солидными средствами, но и абсолютное презрение к светским условностям.

Огаст отломил кусочек печенья, отряхнул салфеткой пальцы и попытался перевести беседу в более подобающее русло:

Маргарет, ты прекрасно выглядишь! Как тебе удалось разыскать нас здесь?

Сам не догадываешься, Гасси? Странно. Из вас двоих ты всегда считался более умненьким мальчиком, — фыркнула Мардж. — Допустим, меня пригласила в гости графиня Таффлет, когда звонила рассказать про очередную шуточку Горринга: ни свет ни заря выскочить из угольного подвала и изображать ненормальных! Джентльмены, вам незачем было прикидываться придурками: вы таковы от природы!

Ладно, пусть я паразит на теле британского общества. Но Гасси-то причем? Ему ты вообще должна сказать «спасибо»!

Интересно, за что?

Как минимум за то, что сидишь здесь, а не в лагере для интернированных….

Значит, это Гасси устроил? Прогнулся перед папочкой? — Мардж нахмурилась.

Мардж, при чем здесь «прогнулся»? Между прочим, подбитый шлюп, адмирал Синклер предлагал сэру Эндрю послать за тобой десантную посудину — крейсер или какой-никакой миноносец, и морская пехота приволокла бы тебя в Портленд с мешком на голове… Ага…

Что?!?

Но Гасси убедил стариканов, что миссия Красного Крест» — более респектабельно.

В Красном Кресте работают очень многие леди и даже коронованные особы, — приосанился Огаст. — И потом, все, чем ты там занималась, — противозаконно!

Противозаконно помогать людям? А подменить мои документы, чтобы меня запихали в самолет с диппочтой и отправили в Лондон, как посылочный ящик, — законно?

У тебя не было вообще никаких документов! Иначе в наше ведомство не прислали бы запрос…

Огаст попытался пихнуть увлекшегося подробностями Эджи под столом, но спортсмен ловко уклонился. Пришлось успокаивать леди-доктора самому:

Маргарет, мы просто исполнители, нам приказали подготовить документы, что ты сотрудник Красного Креста, и отослать. Разве предосудительно числиться в миссии, если твоя цель — помогать больным и беженцам, а не создавать проблемы сэру Эндрю?

Раздосадованная Мардж передернула плечами под темно-синим жакетом, нервно поправила платочек — левые взгляды избавили леди Уолтроп от ювелирных украшений, их место занял шелковый треугольник бесцеремонно шафранового цвета. Словно маленькая льдинка кольнула Огаста и растаяла: тюрбаны такого же цвета носила прислуга мистера Сингха. Один из них только что проскользнул по галерее с ужином на подносе — его было видно в открытую дверь. Тяжелые пряные запахи тянулись за ним, как мантия за вице-королем Индии. В носу засвербело: он ненавидел восточные специи!

Чхи! Простите…

Гасси, что с тобой? Ты такой бледный!

Не… — чхи… — ничего!

Мардж встала и направилась к нему.

Лупите своего сынка,

За то, что он чихает.

Он дразнит вас наверняка,

Нарочно раздражает!

Эджи, заткнись! Огаст, а папа знает, что ты потащился за Горрингом в деревню?

Ап-чхи!.. Знает… — чхи! — Я здесь по служ… — чхи!! — Ну, что за напасть, — стенал Огаст, уткнувшись в платок.

Вот я ему сейчас позвоню и спрошу!..

В поместье нет телефона!

Кошмар! Опять твои штучки, Эджи? Изображаешь потомка короля Стефана в родовом замке, а у Гасси слабые легкие и сенная лихорадка. Надо срочно промыть ему нос теплой водой… и забрать отсюда в Лондон!

Ни за что! Маргарет, я абсолютно здоров, и буду жить в Девоншире и наслаждаться готикой ровно столько, сколько захочу! — Огаст встал и швырнул на стол салфетку. Ему до слез хотелось в Лондон, но даже ради такого вселенского счастья он не готов принять участь быть пациентом доктора Уолтроп. — Спасибо за чай, мистер Честер. Я иду спать. Доброй всем ночи!

Спать было еще слишком рано — Огаст нырнул в темный «трофейный зал», укрылся за громадой бегемота как за редутом, открыл окно и закурил. Пепел улетал во влажный сумрак, из распахнутых окон на террасе, примыкавшей к «графским апартаментам», в которых с комфортом разместились джентльмены с полуострова Индостан, доносились ритмичная музыка, смех, запах курящихся благовоний, а звуки чужого, гортанного диалекта напоминали заклинания…

Он отпрянул от окна и с шумом опустил раму. Смутные тревоги последних дней вдруг сложились как кусочки головоломки, обрели четкость и завершенность: черные куриные перья и капельки крови на заднем дворе. Шелковый платок, серебряная монетка, зашитая в его угол, пара крепких, смуглых рук и циничная ухмылка. Индийские гости съедят свои ритуальные кушанья и отправятся за жертвой.

Кого выбрать, чтобы быстро и бесшумно удавить шелковым платком в этом доме? Только его. Больше некого. Мелкая дрожь волнами прокатывалась по телу Огаста: собственная смерть представилась ему скорой и неотвратимой. Он почти обрадовался, когда его экзистенциальное одиночество нарушил Эджи. Школьный друг — единственный, кому Огаст был рад на краю пучины отчаяния.

Гасси, ты, что ли? Торчишь здесь один, в потемках, как призрак?

Я прячусь, — шепотом ответил мистер Картрайт.

Мардж уже собирается уходить… — Эдвард устроился рядом на подоконнике.

Слушай, Эджи, можешь оказать мне услугу?

Могу, конечно, что за глупый вопрос!

Помнишь мои запонки с черным ониксом? Из — за которых я повздорил на аукционе с младшим Аскоттом?

Горринг кивнул.

Когда я умру, не продавай их ему!

Да что ты, Гасси, лучше я твои запонки в Темзу выброшу!

Книги отошли, пожалуйста, в библиотеку колледжа; а мои галстуки, часы, брелоки, мои клюшки — даже две новые… все оставь себе!

Гасси, старина, тебе в самом деле так плохо? — забеспокоился Эдвард. — Послать за врачом?

Врач мне не поможет. Никто не поможет. Потому оставь себе все… что сочтешь нужным… — Огаст едва сдерживался, чтобы не всхлипнуть. — Только мою маленькую вышитую подушечку отдай экономке. Миссис Крэйг — добрая женщина, она уже столько лет обо мне заботится… — он сжал ладонь Эдварда ледяными пальцами.

Погоди, Гасси, может, все как-то обойдется?

Нет. На этот раз — нет! Я умру сегодня ночью.

Повисла тяжелая пауза.

Туги всегда завершают ритуал темной Богини, — прошептал Огаст.

Душители? — глаза Эджи округлились и заблестели от предвкушения риска, он тоже перешел на шепот и кивнул в сторону апартаментов потомка раджи. Ты серьезно? Думаешь, они туги? Сейчас посмотрим…

Он поднял раму и скользнул в окно раньше, чем Огаст успел его остановить; шагнул на карниз, затем перебрался на пожарную лестницу и, удерживаясь за перекладину рукой, свесился вперед так, что смог тайком заглянуть на веранду.

Огаст остался стоять у открытого окна, прижав ладони к щекам, — секундная стрелка стекала по циферблату медленно, как капля утренней россы по травинке. Эджи не сверзился во тьму и через какое-то время запрыгнул обратно:

Если эти типы — душители, все душители — идиоты! — завершив логическое построение, он отряхнул пыль с колен. — Играют в кости, причем мистер Набоб всякий раз проигрывает своему собственному слуге, надо при случае сыграть с ним. Так что, Гасси, отложи похороны до лучших времен… — мистер Гор- ринг потянулся вверх, чтобы опустить раму, но порыв холодного ночного ветра успел ворваться в открытое окно, подхватил золотые локоны Огаста и одна непокорная прядка зацепилась за значок клуба, красовавшийся на лацкане Горринга.

Ой! — взвизгнул Огаст, ухватившись за голову.

Погоди… — Эджи попытался высвободить его, впрочем, без большого успеха.

Ай-аааа…

Что вы двое делаете впотьмах? Я вас обыскалась… Эджи, отпусти его сейчас же! — бледным призрачным пятном в дверях трофейного зала обозначилась Марж, устремилась к ним, ухватила Огаста за руку и потянула к себе так, что он заорал на весь дом:

А-а-а-а-а!!!

Прекрати! Ты сейчас с Гасси скальп сдерешь! — попытался отпихнуть ее Эджи.

Виновник происшествия мог лишь вскрикивать и вертеться, пытаясь не умножать собственные страдания, пока в лучах света не явился его спаситель. Мистер Честер вошел в трофейный зал с лампой в руках, молча отцепил значок от лацкана, вернул Огасту свободу, аккуратно снял зацепившиеся золотистые волосинки и вручил их владельцу, затем так резко выдернул Огаста из рук Мардж, что сумочка, которую она прижимала локтем, упала. На пол вывалились пачка сигарет, зажигалка и пистолет, но Мардж успела наклониться и собрать свой скарб быстрее, чем дворецкий успел разглядеть оружие.

Мистер Честер привычно объявил:

Автомобиль подан. Вы намерены сопровождать леди, ваша милость?

Угу… — буркнул благовоспитанный мистер Горринг.

Как?!? — Огаст мертвой хваткой вцепился в рукав мистера Честера, ужас объял его с новой силой. — Уже ночь! Вы же сами нам запрещали! Говорили, солнце сядет… ни-ни за порог! Как я останусь — совсем один? Меня сразу удавят!

Здесь вы в полной безопасности, мистер Картрайт. Ваша спальня готова.

О нет…

Хватит истерик, Гасси, кто тебя убьет? — поморщилась Мардж. — Кому ты нужен? Не забудь промыть нос перед сном. Идем, Горринг! Пока, Гасси, — прежде чем окончательно увлечь Эдварда в ночную мглу, Мардж оглянулась на мистера Честера: — Мистер… э… неважно, подложите дополнительную грелку под ноги мистеру Картрайту.

Лучше разведите камин в моей спальне!

Сию минуту, мистер Картрайт.

Огаст снова остался в трофейном зале один. Сердце его колотилось где-то у самого горла, мрак и тишина смыкались на его макушкой, как вешние воды над утопленником. Только драгоценный металл в оружейных насечках умудрился сохранить последние искорки света. Огаст прокрался на цыпочках в противоположный угол зала, осторожно снял со стены старомодную охотничью двустволку, пошарил в патронташе, выставленном в открытой витрине среди прочих диковинок, с сухим щелчком переломил и зарядил ружье, хотя оружие не было его страстью, а стрелять ему приходилось всего пару раз в жизни, в клубном тире.

Прихватив ружье в спальню, мистер Картрайт обрел некоторую уверенность: устроил ствол рядом с собой в высоком кресле, укутался в плед и стал наблюдать за хаотическими танцами языков пламени, пока не скользнул в глубокий и узкий колодец сна…

…Душа бесконечно долго летела вниз, пока не достигла дна — замызганного, как полы в дрянной таверне, на досках которых скрючилось его бездыханное тело — тело поэта Кристофера Марло. Рыжеватые локоны разметались среди лужиц пролитого пива, засохших объедков и черепков посуды. Из глазницы торчала длинная стальная игла, она буквально протыкала голову убиенного насквозь!

Вокруг суетились и кричали люди в громоздких мрачных нарядах, пропитавшихся запахом пота, дождевой влагой и копотью. Окоченевший труп взгромоздили на носилки, прикрыли плащом и долго несли глухими переулками сквозь тьму, разогнать которую не под силу смоляным факелам. Носильщики громыхали по мостовым тяжелыми сапогами, наконец отыскали помеченную мелом дверь, бухнули в нее тяжелым медным кольцом и спросили доктора Рена.

С его позволения носильщики внесли тело и вывалили на мраморную столешницу посреди пустого, гулкого зала. Угрюмый человек в кожаном переднике до самых колен склонился над ним — лица было не разглядеть, — затем отвернулся и стал перебирать хищные хирургические инструменты; взял в руки огромный и плоский нож, похожий на орудие мясника, вернулся к трупу и одним махом отсек голову!

Она упала, покатилась по полу — только игла позвякивала о каменную кладку…