Начало мая 1939 года. Германия, N-бург, старинный городок вблизи швейцарской границы…

 

1. Необъявленный визит

Дверь за спиной хлопнула так громко и неожиданно, что гауптштурмфюрер Ратт пролил воду и едва не выронил лейку! Он поспешно смахнул с цветочного горшка случайную капельку воды, спрятал носовой платок и аккуратно поставил лейку на полку. Матушкину лейку, между прочим! Сам Пауль Ратт не большой любитель цветов и легко обходится без лейки. А что он действительно любит, так это порядок! Так же как его новый Шеф — штандартенфюрер Карл Август Кольбах. Именно поэтому Пауль взялся полить цветочки в канцелярии собственными руками — единственный способ быть уверенным, что вода из цветочных горшков не прольется и — чего уж хуже! — не попадет на паркетный пол и достойный Шефа порядок будет сохранен!

Разумеется, циничные коллеги считают, что Пауль выслуживается перед влиятельным начальником в надежде занять место главы N-бургского Гестапо, когда сам штандартенфюрер Кольбах вернется в Берлин. В том, что герр Кольбах вернется в Берлин, и очень скоро, — сказать точнее, как только в N-бурге триумфально завершится Пангерманский фестиваль оперной музыки, — убеждены даже самые злобные завистники. Только что за радость Паулю, образцовому офицеру, награжденному золотым значком «За достижения в спорте», терять лучшие годы в провинциальном городишке вроде Ы-бурга? Практически всех евреев туг перебили еще во времена тридцатилетней войны, а живого коммуниста местные граждане видели исключительно в кинохронике. Приграничная Швейцария — страна нейтральная, так что шпионов тоже маловато, даже на англичан, теоретически способных высадить парашютный десант где угодно, надежда слабая… Выходит, что местный шеф Гестапо застрянет в этой дыре на веки вечные и в лучшем случае дослужится до штурмбанфюрера, и то к самой пенсии! А Пауль уже сейчас гауптштурмфюрер. Конечно, это совсем неплохо для парня, которому едва сравнялось двадцать четыре. Даже хорошо, но не настолько, чтобы удовлетвориться этим жалким статусом как венцом карьеры…

Поэтому все оптимистические виды на будущее Пауль связывал с новым Шефом.

Это вам не прежний шеф!

Прежний — дядюшка Корст — в старое доброе время возглавлял Ы-бургскую полицию. И пребывал на своем почтенном посту долгие годы — еще с тех славных денечков, когда Пауль пешком под стол ходил. В те давние года полицмейстер Корст частенько драл мальчугану уши за разные проказы. И конечно, приняв Пауля на службу, прежний шеф поминутно поминал старое да ворчал: мол, в достопамятное время — при Кайзере, молодому полицаю до капитана надо было служить лет сто. Именно служить! — вещал добрый дядюшка Корст, смачно пристукивая пивной кружкой. Служить, то есть выполнять должностные обязанности, а не пугать кур добрых горожан мотоциклетным шумом, горлопанить на партийных митингах или пинать мяч в футбольной команде среди таких же лоботрясов! Словом, понять, что Гестапо — это серьезный политический институт, оказалось сверх скромных сил дядюшки Корста, вот он и загремел на почетную пенсию раньше положенного.

Так у Пауля появился новый начальник.

Штандартенфюрер Карл Август Кольбах. Шеф с большой буквы.

Человек, абсолютно лишенный недостатков!

Карл Кольбах — истинный ариец. Чего стоят его крупный волевой подбородок, мужественные скулы, нос, достойный резца скульптора! Да еще в сочетании с эталонной формой черепа, правильным прикусом и прекрасной спортивной формой. Именно так должны были выглядеть легендарные герои из старинных северных саг. Герои, которые бросали вызов богам с той же легкостью, с какой герр Кольбах повышает голос на чиновников из городского магистрата и даже из самого Берлина.

Глаза Шефа серого цвета и сверкают как сталь, отражая волю и интеллект. Под таким проницательным взглядом просто невозможно солгать! Ну почти невозможно… Прекрасный пример для всякого молодого офицера, мечтающего о блестящей карьере. Безусловно, герр Кольбах станет группенфюрером или даже рейхсмаршалом, ведь сейчас Шефу всего лишь тридцать восемь лет!

Какие тайные пружины аппаратных интриг вынудили штандартенфюрера Карла Кольбаха — компетентного профессионала, специалиста в области контрразведки, спортивного чемпиона, партийного ветерана, участника испанских событий, человека, близкого к Рейхсфюреру, а значит, посвященного в самые глубокие секреты нации, — оказаться вместо престижного кабинета в новеньком здании на Тиргартенштрассев потертом кресле шефа провинциального Гестапо, Пауль даже предположить затруднялся…

Неисповедима воля светлых арийских богов!

Твердой поступью нового руководителя в N-бург пришли перемены.

Едва успели закончить ремонт в пыльном кабинете прежнего шефа и расставить прибывшую из Берлина массивную антикварную мебель, как в N-бурге затеяли масштабный оперный фестиваль. Конечно, международный. Разумеется, посвященный романтизму в европейской музыке. С непременными произведениями Вагнера в программе, прославленными оперными мэтрами в качестве исполнителей и дипломатическими шишками в качестве искушенных слушателей.

В сонный городок тут же налетели журналисты со всего света и в ожидании главного события расхваливали местные достопримечательности — старинный N-бургский Замок, давший название городишке еще в феодальные века, разбитый рядом с ним значительно позже классический парк, уникальный летний театр в виде морской раковины, готический собор и даже аляповатую ратушу городского магистрата… У Гестапо прибавилось работы по проверкам визового режима и наблюдению за иностранцами. Сердце Пауля преисполнилось надеждой, ведь под личиной любого журналиста или дипломата мог скрываться злокозненный шпион!

Хотя и без всякой газетной трескотни ясно: мероприятие готовится эпохальное, раз фестиваль будет проистекать под патронатом самого Рейхсфюрера, почетного председателя фонда развития оперного искусства! А скромная должность председателя организационного комитета фестиваля досталась Карлу Кольбаху. Новому Шефу. Да и кто иной может справиться лучше?

Так что Паулю — скромному гауптштурмфюреру Ратту — просто повезло: он превратился во вполне официального «личного помощника Председателя Организационного Комитета Фестиваля», и был абсолютно уверен, что Шеф Кольбах оценит его служебное рвение и после фестиваля заберет с собой в Берлин! Уж там для парня вроде Пауля полным-полно перспективных дел. Так что пять-шесть лет, и он приедет домой погостить с шевронами группенфюрера! Или через год-другой станет гауляйтером в новых землях! Да мало ли что может произойти с добросовестным офицером за ближайшую тысячу лет процветания Рейха!

— Хайль Гитлер! — крикнули прямо у самого уха Пауля настолько громко, как будто он уже был самым настоящим гауляйтером. Гауптштурмфюрер Ратт степенно обернулся, щелкнул каблуками, красиво и четко, как на параде, вытянул руку в ответном приветствии и…

Совершенно опешил.

Оказалось, приветственные крики издавала белокурая фройлян, затянутая в строгий черный костюм с классической белой блузой.

Пауль был крайне раздосадован визитом молодой дамы. Хотя сама девушка была прехорошенькой: голубоглазой, с нежной розовой кожей, с тонкой, подчеркнутой ремнем талией и очень пышным бюстом. Даже слишком пышным для блузки такого размера…

Понятно, что Пауль лично не имеет ничего против симпатичных блондинок с большущей грудью, но сейчас имеет место вопиющее нарушение порядка! В утвержденном списке членов подготовительного комитета Фестиваля числилась всего одна дама — доктор Агата Шталь. И прибыть она должна была только завтра вечером!

— Доктор Шталь? — удивленно уточнил Пауль, прежде чем приступить к выяснению, каким именно путем Хаос возобладал над Порядком.

— Именно так, — резко кивнула фройлян и тут же раздраженно продолжила, подтверждая худшие опасения Пауля: — Могу я узнать, по какой причине меня не встретили? Я ждала больше часа! Мне пришлось добираться сюда на такси и самой тащить багаж! — действительно, рядом с девушкой стоял внушительных размеров серый клетчатый чемодан. Он так же мало соответствовал пышной внешности молоденькой фройлян, как черный костюм и старомодное имя Агата.

Пауль вытащил из стола аккуратную папочку с почасовым графиком подготовительных мероприятий и попытался прояснить неприятный инцидент:

— Фройлян Шталь, у меня указана другая дата вашего прибытия — 10 мая, девятнадцать тридцать. Это завтра…

— Вы предлагаете мне стоять здесь до завтра? Даже стул не предложите?

— Фройлян всегда изъясняется так громко или для этого есть объективные причины? — Шеф Кольбах вошел в канцелярию, демонстрируя прекрасное расположение духа.

Шеф отличный спортсмен!

Он всегда бодр и весел после обязательной утренней пробежки.

Только долго ли сохранит хорошее настроение человек, приверженный порядку, споткнувшись о посторонний чемодан и обнаружив скандальную девицу прямо у двери рабочего кабинета? Кивнув на чемодан, герр Кольбах нейтрально уточнил:

— Фройлян собралась в отпуск? Что скажете, Пауль?

А что может сказать Пауль в такой ситуации?

Да он и рта открыть не успел, как снова раздались назойливые возгласы доктора Агаты:

— Герр Кольбах! Поведение ваших сотрудников просто возмутительно! Я ждала на вокзале больше часа, потом сама тащила этот тяжелый чемодан, я так устала… — грудастая фройлян сменила тактику, и вместо крика принялась жалобно хныкать: — Хотелось бы принять душ с дороги, вздремнуть, а мне даже не предложили стул!

По едва заметно побледневшим скулам начальника Пауль понял, что барометр настроения Шефа неумолимо смещается от «ясно» к «облачно». Безусловно, герр Кольбах очень выдержанный человек, как и подобает истинному арийцу, он своего раздражения никогда не демонстрирует. Просто его улыбка становится совсем формальной, а речь едкой и ироничной — вот как сейчас.

Кольбах скупым жестом указал на стул в самом дальнем углу комнаты:

— Присаживайтесь, доктор! Приятно удивлен своей популярностью у милых дам. К сожалению, не припоминаю, когда мы были представлены друг другу… Офицер Ратт, подскажите, — Карл Кольбах демонстративно потер виски, украшенные ранней сединой, длинным пальцами с безупречным маникюром. (Шеф чрезвычайно аккуратен и не выносит неухоженных рук.) — Возможно, у меня наблюдается настолько быстро прогрессирующий склероз, что я даже о нем уже успел позабыть? Нет?

— Доктор Агата Шталь. Член организационного комитета, рекомендована попечительским советом, — выпалил Пауль скороговоркой, пытаясь подавить смех: он, вообще-то, и по менее значительным поводам, чем шуточки Шефа, может хохотать совершенно искренне и долго. Такой уж у Пауля характер, что поделать.

Бывало, прежний шеф дядюшка Корст Пауля частенько стыдил: мол, не красит улыбка полицейского офицера. В ответ Пауль только плечами пожимал. Каждый знает: Гестапо — это вам не какая-то там замшелая полиция времен Веймарской республики, способная разве что мелких воришек по ярмаркам ловить да драть ребятишкам уши за каждое случайно выбитое стекло!

Зато Шеф Кольбах говорит, что человеку с такой улыбкой, как у Пауля, люди должны доверять на интуитивном уровне, что смех — серьезный эмоциональный ресурс, которым следует пользоваться рационально. На этот раз Пауль счел разумным «эмоциональный ресурс» поберечь и со всей возможной серьезностью зачитал из папочки:

— Доктор Шталь подтвердила участие в работе организационного комитета с 17 мая. У меня имеются копия письма с приглашением, ответ и телеграмма о дате прибытия…

Шеф Кольбах чуть заметно приподнял бровь — явный знак, что крикливая фройлян ему изрядно докучает, и ответил уже обычным суховато-усталым голосом:

— Вот видите, сегодня только шестнадцатое. Нет повода драматизировать. Конечно, доктор, коллеги вам помогут доставить багаж в гостиницу и разместиться, но оплачивать проживание за эти сутки вы будете самостоятельно. Бюджет подготовительных мероприятий рассчитан очень жестко…

— Я не имею средств оплачивать чужие ошибки, — фройлян Доктор надула пухленькие губки и расположилась на стуле поудобнее, как будто собиралась провести на нем все последующие двадцать четыре часа, и сурово добавила: — Это возмутительно! Я подам жалобу Рейхсфюреру!

— Если речь идет об официальной жалобе, ее следует направить в организационный комитет — председателю, то есть присутствующему здесь штандартенфюреру Кольбаху! Для Рейхсфюрера этот фестиваль лишь малая толика бремени забот о расцвете германской культуры! Избавьте Генриха от таких мелочей! — пропетый незнакомым, мягким, богато окрашенным баритоном бюрократический спич привел Шефа в настоящее бешенство.

Если бы кто-то спросил мнение офицера Ратта в связи с этим, то Пауль сказал бы: такая реакция вполне обоснованна. Потому что младший по званию офицер обязан по форме доложить о прибытии вышестоящему лицу и ждать дальнейших распоряжений, а не указывать штандартенфюреру, как поступить! А ведь раздражение, тем более гнев, может губительно сказаться на здоровье Шефа: у герра Кольбаха язва желудка в состоянии устойчивой ремиссии! Пауль осуждающе воззрился на дерзкого нарушителя.

— Штурмбанфюрер фон Клейст, личный помощник вице-президента Фонда развития оперного искусства профессора Вейстхора, прибыл для участия в работе организационного комитета музыкального фестиваля, — запоздало исправил свою оплошность молодой человек.

 

2. Последний аристократ

Вот он оказывается каков — любимец Рейхсфюрера!

Барон фон Клейст — последний отпрыск древнего дворянского рода, испокон веку владевшего Ы-бург-ским Замком и окрестными землями.

Молодого человека звали Зигфридом.

Разве могли назвать своего златокудрого первенца иначе покойный барон Отто фон Клейст — один из первых германских летчиков, гроза англичан в хмуром небе и на зеленых спортивных площадках, и его супруга баронесса Ута? Ради брака с героическим аристократом австрийская красавица Ута Раушен, подающая надежды пианистка, даже отказалась от музыкальной карьеры, отдав дань музыке в имени очаровательного сынишки…

Сейчас внешность Зигфрида вполне оправдывала его гордое, дышащее тысячелетней мифической силой имя. Сомневаться не приходилось: молодой офицер принадлежит к чисто нордической группе. То есть у него были такие же выступающий подбородок, высокий лоб, мужественно тонкие губы, скрывающие здоровые, ровные и абсолютно белые зубы, уши прав ильной формы и размера, прямой классический нос, как и у самого Пауля. И совершенно такие же глубокие, синие, как вода в местном озере, глаза. Зато в отличие от пушистых, но белесых ресниц гауптштурмфюрера Ратта фрау Природа, благоволившая к аристократам, как всякая дама преклонных лет, одарила Зигфрида черными стрелами ресниц и породистыми высокими бровями. Причем бровями совершенно темными, пожалуй, даже слишком темными для человека с золотыми локонами и безупречной, мраморно бледной кожей, темными настолько, что они придавали официальному лицу штурмбанфюрера совершенно неуместный драматизм — как у загримированного мима.

Хотя… артистизм этот мог быть и следствием хорошего академического образования! Барон фон Клейст блестяще окончил Венскую консерваторию. Он мог бы стяжать славу как теоретик музыки или оперный режиссер, но предпочел вернуться в Берлин и вступить в СС, где с шумным успехом проявлял себя в качестве постановщика менее художественных, зато куда как более масштабных и впечатляющих мероприятий — шествий, митингов, парадов и съездов. Его редкое организаторское дарование, помноженное на музыкальный талант, ценили знатоки пропаганды на самом высоком уровне. Но барон фон Клейст был не только мастером создавать впечатляющие зрелища. Он еще и чудесно пел…

Профессионально поставленный голос Зигфрида взлетал в оперных ариях и партийных гимнах над стадионами и площадями — к самому небу! И томно спускался вниз туманом из хрустальных ноток, оседая прямо на непокрытые головы новых бонз возрожденного Рейха. Молодой барон взывал к самым глубоким и темным струнам их арийских душ так трепетно, что даже сам Рейхсфюрер называл талантливого юношу не иначе как «наш златокудрый соловей». Понятно, что Зиги-соловей очень скоро стал одним из самых молодых штурмбанфюреров в СС. Даже его утомительная привычка закатывать многочасовые истерики и постоянно изрекать мрачнейшие прогнозы на будущее была объявлена уникальным, ниспосланным свыше, пророческим даром.

Растущее влияние музыкального дарования многим высшим чинам СС показалось тревожным симптомом. Умелыми стараниями недоброжелателей из архивных глубин всплыли пыльные призраки семейного прошлого молодого аристократа, полная тайн история, маячившая за безупречно прямой спиной каждого отпрыска достаточно древней фамилии, — с кровавыми преступлениями, внезапными смертями, многочисленными блаженными, колдунами, сумасшедшими и мучениками. То есть прошлое, совершенно неприемлемое для образцового арийского офицера! Хотя достоверно о семействе фон Клейстов известно мало: волею обстоятельств сынишка барона Отто фон Клейст остался круглым сиротой в возрасте четырех лет. Так что «до выяснения» биографических подробностей «Зиги-соловья» в целях профилактики отодвинули от высокой руководящей трибуны в помощники к вздорному старику, мистику и историку профессору Вейстхору.

Не то чтобы Пауль никогда прежде не видел штурм-банфюрера фон Клейста. Видел, конечно, — но мельком и очень издалека. Пока парни попроще — вроде самого Пауля — обжигали пальцы о факелы во время бесконечных репетиций и подготовительных прогонов шествий или таскали тяжеленные штандарты на парадах, фон Клейст либо орал в мегафон, разъезжая вокруг в открытом автомобиле, либо нервно грыз носовой платочек, недоверчиво разглядывая очередное монументальное детище из уголка трибуны.

Пауль парень без претензий: носить штандарт на парадах тоже очень почетно! И вообще: как человек открытый и общительный, он парады, как и любые массовые гулянья или спортивные соревнования, искренне любит. Вот и сейчас прямо на его глазах как раз происходила небольшая словесная дуэль.

— Фон Клейст, дружище, вы практически вовремя, — с подчеркнутым дружелюбием поприветствовал потомственного аристократа Шеф Кольбах, предварительно взглянув на наручные часы.

Зиги выпрямился, откинул голову, сложил руки на груди и возмущено изогнул бровь. Получилось очень эффектно, потому что бровку ровно посередине пересекала тоненькая, но заметная ниточка шрама. И этот шрам придавал излишне салонной внешности «любимца Рейхсфюрера» ту самую солоноватую мужественность, которая присуща исключительно арийцам.

— Штандартенфюрер Кольбах! Я убедительно прошу вас обращаться ко мне в соответствии с уставом! По моему воинскому званию! — Зиги говорил прямо как античным герои в театральной постановке, то есть излишне громко для помещения такого скромного размера и с несколько искусственной интонацией. В его приподнятой до уровня подбородка руке сам собой — эффектно, словно у фокусника, — появился изумительной белизны носовой платок, которым молодой барон очень величаво смахнул с собственного шеврона воображаемую пылинку и с придыханием поставил последний акцент: — Называйте меня просто: штурмбанфюрер фон Клейст.

Мизансцена вышла эффектная. Не будь Пауль личным помощником Карла Кольбаха, он бы зааплодировал. Хотя с Шефом Паулю на самом деле повезло: настоящий профессионал разведки в дешевых трюках, наподобие фокуса с платочком, не нуждается!

— Приятно впечатлен вашим деловым настроем, штурмбанфюрер\ — совершенно естественно улыбнулся герр Кольбах, и продолжал абсолютно нейтральным тоном, кивнув в сторону насупленной девушки: — Давайте до начала совещания покончим с этим небольшим инцидентом. Я уверен, что вы как потомственный рыцарь предоставите этой милой даме крышу над головой. То есть позволите доктору Шталь разделить с вами ночлег в Замке…

— Что значит разделить? — Зиги снова дернул живописной бровью, но его голос уже не был таким громким и победоносным. — Я не планирую жить в Замке!

— Странно! Рейхсфюрер рекомендовал разместить вас в родовом гнезде, — удивился Шеф. — Поэтому организационным комитет не предусмотрел для вас другого жилья… К моему сожалению, штурмбанфюрер.

Фехтовальщики называют это «туше» — укол, нанесенный по всем правилам. Пауль незаметно хихикнул: похоже, «любимец Рейхсфюрера» Зиги панически боится ночевать в Замке собственных предков! Надменный штурмбанфюрер с минуту был белее личного носового платка. А затем пошел на тактическую уступку, следуя безотказному правилу — отступать еще не значит проигрывать. Он тоже изобразил улыбку. Вышло натянуто и нервозно.

— Замок давно перестал быть собственностью семьи фон Клейст, я не чувствую себя вправе жить там даже временно, — взгляд Зиги затуманили сентиментальная слеза и думы о былом величии собственного благородного рода. Он вдохнул, словно набираясь мужества, и продолжал: — Но утрата поместья совсем не значит, что я беден. Я все еще достаточно кредитоспособен, чтобы расплатиться за гостиничный номер, даже если это люкс. А фройлян… — Зиги с едва заметной брезгливостью поморщил нос, переместив платок от горестных очей к тонким ноздрям, словно боялся осквернить свой безупречной формы нос запахом сладковатых духов молодой дамы. — Доктор Шталь, кажется? Доктор может жить в помещениях Замка, забронированных для меня. Это будет достаточно по-рыцарски?

— Меня вполне устроит, — пожал плечами Шеф. Фройлян снова протестующе залепетала и ухватилась за чемодан, но ее мнение уже мало интересовало присутствующих. За пару минут скандалистка с роскошным бюстом и ее клетчатый чемодан были водворены двумя крепкими парнями в машину Шефа и с почетом отправлены в Замок.

— Гауптштурмфюрер Ратт, доложите, в каком состоянии находится телефонная связь с так называемым Замком? — официально обратился к Паулю герр Кольбах, провожая взглядом удаляющийся автомобиль.

— Телефонная связь отключена на двенадцать часов по согласованию с телефонной станцией. В настоящее время связисты проводят профилактические работы на линии, — бодро отрапортовал Пауль. Проще говоря, телефоны будущих гостей Замка ставил на прослушивание технический отдел Гестапо.

— Замечательно, — герр Кольбах отвернулся от окна и направился в кабинет. — Значит, существует надежда, что мы проведем совещание сугубо по-мужски, в деловой атмосфере!

— Приступим наконец, прошу вас, профессор! — Шеф занял место председателя и сделал оратору короткий приглашающий жест.

В организационном совещании помимо герра Коль-баха, Пауля и «соловушки» Зиги фон Клейста участвовал еще один солидный ученый, судя по записи в деле, профессор Геттингенского университета — Михаэль Меркаев. Хотя профессор и был антропологом и специалистом по расовой гигиене с мировым именем, Пауль напрасно старался обнаружить в научном авторитете монголоидного типа хоть какие-то остаточные следы нордических корней! Он наблюдал только смуглую огрубевшую кожу, раскосые карие глаза, узкую ротовую щель, стертые зубы, крупные залысины на лбу. Некогда дорогой костюм герра Меркаева давно приобрел засаленный вид и истрепался. А рубашку стоило отдать в стирку. К тому же по-немецки герр Профессор говорил так же неопрятно, как и выглядел: с сильным иностранным акцентом, с длинными паузами, вставляя невразумительные ученые словечки, с каждым предложением уклонялся от темы все больше и больше, нагнетая справедливое раздражение Шефа.

Пауль аккуратным школьным почерком принялся записывать в блокнот ключевые тезисы выступления, имена и даты — которые смог разобрать. Но совсем не для того, чтобы лишний раз блеснуть перед начальством служебным рвением. Просто выступление герра Профессора оказалось таким сугубо научным, а местами просто нудным, что не будь у Пауля железной воли настоящего арийца, он сладко задремал бы уже в первые пять минут! А записи помогали ему сохранить некоторую ясность сознания, пока оратор тыкал пальцем с обкусанным ногтем в большой глобус, стоявший на столе, и рассуждал об историческом генезисе пангерманской идеи.

…Идеи уникальной и совершенно отличной от того, что понимают под термином «Соединенные штаты Европы», или под европейской интеграцией нынешние буржуазные демагоги от либеральной Панъевропы и даже приверженцы коммунистического интернационала.

— Всемирный коммунистический интернационал и по сию пору — не более чем умозрительная геополитическая абстракция! — торжественно поднял вверх указательный палец профессор. Пауль послушно занес в конспект слово «абстракция». — А пангерманская идея требует более широкой трактовки. Германцам не следует замыкаться в границах Рейна и даже Дуная! Военный союз Европы и Азии, истинное евразийство — вот естественно возможное развитие пангерманской идеи. Этот союз уже доказал свою практическую состоятельность, когда в Европу победной поступью вступили войска Темучина! Еще тогда, в невообразимо далеком прошлом — в тринадцатом веке… Всего за тридцать с небольшим лет легкая конница Великого Монгола приобщила к этой идее коварных китайских управителей, суровых русских князей и изощренных в дипломатии арабских эмиров. Мобильные отряды лучников Темучина сокрушили рыцарские панцири тевтонов и разнесли в пух и прах пестрые отряды ландскнехтов… Легко! — подчеркнул герр Профессор. Говорил он так быстро и сбивчиво, что Пауль вынужден был оставить идею конспектирования и теперь только слушал, да с серьезным видом выводил в блокноте слово «Те-мучин» готическим шрифтом. Профессор продолжал:

— Коротко оперенные прочные и смертоносные стрелы, пущенные ханскими передовыми отрядами, сеяли панику, перелетая чрез городские стены Генуи и Венеции…

— Там, в другой исторической реальности — а исторических реальностей так же бесконечно много, как звезд во Вселенной, — Европа превращалась в Азию неотвратимо и быстро, прирастая огромным пространством, находящимся под единым административным управлением. Мистический порядок, порядок абсолютной тибетской религии бон водворился на сотни, на тысячи лет в той абсолютной реальности, утратившей границы пространства и времени! Но увы — в «здесь и сейчас», в этом душном историческом моменте, где, по несчастью, воплотились души ныне живущих участников совещания и прочего народонаселения, конечно, задолго до их земного рождения круг сансары утратил идеальный ритм, а всепобедительные отряды Темучина сперва откатились в Азию, а потом и вовсе растаяли в степной пыли и горнем прахе… Лишь единицам из преждерожденных и ныне живущих хватало мужества даже на попытку возродить безграничное царство. Как, например, русскому подданому с арийскими корнями — барону Унгерну фон Штернбернгу.

Потомок крестоносцев, он был рожден на земле Германии — в Гарце. И это весьма символично, потому что Роман Федорович был истовым практиком панъевропейской идеи! — профессор продолжал увлеченно тараторить на своем скверном немецком, и поднял уже не палец, а всю ладонь, будто это лично он, а не герой его рассказа, колошматил с переменным успехом японцев, большевиков и китайских гаминов, окопавшихся в столице невообразимо далекой Монголии почти двадцать лет тому назад. — За военную доблесть верховные ламы религии бон признали барона Унгерна воплощением божества войны «Хан Чан Чун» и даровали ему некий предмет. Предмет, украшенный знаками силы, которые принесли победу самому Темучину!

— Какой предмет? — уточнил герр Кольбах. Шеф — практик всегда и во всем, даже когда речь идет об абстрактной пангерманской идее.

— Это второстепенно! Какой предмет использовать, не имеет значения, — уклонился от ответа герр Меркаев. — Главное — сами знаки, сила заклинания боннских лам! Они способны вызывать духов умерших и превращать их в несокрушимых воинов. Воинов, способных принести решающую военную победу!

Пафосная речь профессора Меркаева мало тронула Шефа Кольбаха. Он меланхолично откинулся в кожаном кресле и окатил научный авторитет взглядом ледяным, как ведро зимней речной воды. Вот это да! Пауль испытал очередной приступ уважения к Шефу.

— Отчего же воинственные призраки так мало помогли упомянутому барону Унгерну? Его Евразийская империя почила в границах внутренней Монголии. Да и он сам кончил воинскую карьеру весьма плачевно: был взят в плен и расстрелян коммунистами в 1921 году… Если не ошибаюсь… Только ошибаюсь я редко!

— Ошибаетесь! — почти завизжал профессор. — Ошибаетесь! Враги похитили у него древний символ, а вместе с ним победу… Расстрел барона Унгерна не более чем большивистская пропаганда! Роман Федорович жив! Жив — как и наш государь император!

Лед во взгляде штандартенфюрера Кольбаха сменился брезгливым сочувствием:

— Ваш государь император? Профессор, вы много лет живете в Германии. В тысячелетнем Рейхе. Здесь единственный государь — Фюрер. И ему нет необходимости ставить под ружье призраков. Армия Рейха непобедима благодаря прекрасной воинской подготовке вот таких офицеров, — шеф слегка развел руки и повернул ладони, указывая на Пауля и фон Клейста как на живую иллюстрацию своего тезиса.

— Хайль Гитлер! Зиг хайль! — молодые люди подскочили и синхронно взмахнули руками в уставном приветствии.

— Присаживайтесь, коллеги, — Шеф механически перевел взгляд на глобус, потом на облака за окном и вернулся к профессору. — Надеюсь, у вас все, герр Меркаев? Мы и так здорово отвлеклись на обсуждение частных теорий…

Профессор оттопырил губу как обиженный ребенок и продолжил бубнить:

— Барон Унгерн предпочел лучам земной славы радость слиться с незримым воинством огненновласого покровителя оружия — грозного бога Махакалы. Сам барон, подобно Темучину, имел верную отметину благорасположения этого гневливого божества войны — медный цвет волос и веснушки, — профессор бесцеремонно ткнул пальцем в Пауля, — совершенно как у молодого человека!

Давненько Пауля публично не обзывали рыжим, да еще и конопатым! Пожалуй, еще со школы. Многие остряки подобного рода приобрели благородную арийскую горбинку на переносице или престижный шрам на губе после драк с негодующим Паулем! Тогда, в сопливом детстве, будущий офицер Ратт даже предположить не мог, что веснушки сыграют в его воинской карьере весьма благоприятную роль.

 

3. Эффективная пропаганда

Пауль никогда не хотел быть артистом — особенно после того, как сестры увешали все стены уютной спаленки киноафишами, запечатлевшими слащавых молодых людей в смокингах, с подкрашенными глазами и прилизанными бриолином волосами.

Вот кинохроника — совсем другое дело! Пауль всякий раз испытывал законное чувство гордости, когда шествия и митинги, в которых он участвовал, снимали на пленку, что называется, «для истории». Ему даже хотелось разделить избыток этой гордости с потомками. С этой благородной целью во время очередной съемки Пауль набрался мужества и в подходящий момент попросил оператора снять его поближе, чтобы у него осталась пленка или хотя бы фотоснимок с собственным героическим портретом — таким, что не стыдно будет показать будущим внучатам…

Такая просьба в устах неприлично молодого человека, да еще в сочетании с парой кружек дармового пива, растрогала сентиментального оператора, и он согласился. Во время съемки оба повеселились от души. Проснулся Пауль, как водится, знаменитым…

Слава пришла к нему в образе фройлян Режиссер — красивой и строгой дамы, снимавшей фильм о партийном съезде, во время которого Пауль удостоился стоять в оцеплении.

Вот тот рыжий хохотунчик, — кивком указал на Пауля герр Оператор.

Офицер Ратт, вы умеете кататься на лыжах? — резко спросила фройлян Режиссер.

Пауль радостно кивнул:

Я получил золотой значок за победы в состязаниях военных патрулей!

— Скверно, — нахмурилась фройлян Лени (так звали режиссера), — но все равно попробуем, и добавила, обращаясь к оператору: — У него такая киногеничная улыбка!

Так офицер Ратт был обречен на две недели сущего кошмара. Во время непривычных кульбитов, изображая начинающего лыжника, он сломал лыжу и растянул запястье, едва не отморозил уши; чуть не вывихнул челюсть, хохоча над неиссякаемыми анекдотами оператора, а в заключение был укушен огромной лохматой собакой…

Зато теперь Пауль знал, в каких муках рождается настоящее документальное кино!

Результатом его страданий, а также усилий фройлян Режиссер, трех операторов, осветителей, реквизиторов, гримеров, костюмеров и еще доброго десятка человек, включая даже психолога, стал немудреный ролик, следовавший за подкупающе сентиментальной заставкой: «Солдатский отпуск».

…Молодой офицер в парадной темной форме СС входит в запорошенный снегом деревенский домик, затем выходит из него в потрепанном домашнем свитере, с лыжами и собакой, неумело пытается прокатится с горки и заразительно хохочет…

Сам Пауль был просто в ужасе от этого жалкого зрелища и ждал, что его как минимум вышвырнут из лыжной сборной, а в худшем случае — вообще из рядов СС. Но, видать, герр Психолог не зря получал свои очень приличные деньги: ролик был рекомендован к показу отделом пропаганды, а публика и журналисты просто пришли в восторг! Улыбающаяся веснушчатая физиономия Пауля с крупного плана в ролике больше недели украшала газетные передовицы по обе стороны Атлантики с оптимистической подписью: «Дружелюбное лицо новой Германии». Наконец, об успехе ролика доложили самому Рейхсфюреру, и он признал этот маленький фильм «достойным подражания образцом эффективной пропаганды». Пауля за участие в съемке наградили кольцом «Мертвая голова» и досрочно произвели в гауптштурмфюреры…

Поэтому, услыхав сейчас про рыжего бога войны, Пауль ничуть не расстроился и даже улыбнулся, — может статься, суровый бог Махакала поможет ему поскорее стать группенфюрером…

На вкус Пауля, история у профессора получилась нудная и нескладная. И то сказать, родной дед Пауля — отец его матушки герр Клаус, если выставить ему три-четыре добрые кружки доброго пива, может с десяток историй куда как более жутких порассказать, и все про горожан, что жили в N-бурге прежде или еще продолжают топтать грешную землю. А ведь дед Клаус не профессор, а самый обыкновенный пьянчуга!

А тут — подумаешь, большое дело! Военный неудачник среди азиатской глухомани волков кормил трупами. Какое отношение вся эта история имеет к Фестивалю?

Но впечатлительному Зиги ученой саги герра Профессора вполне хватил: он вовсю шмыгал покрасневшим безупречно арийским носом, обернув последний в крахмальный платок.

— Какая глубокая трагедия! Какой мощный образ! Это была бы великолепная опера… Я слышу мощные аккорды поступи воинства Махакалы… Я вижу фиолетовые молнии, что прорезают тяжелые тучи… 1ре-мят небесные громы и земные доспехи… Я чувствую тяжелые капли кровавого ливня… — речитативом пропел фон Клейст.

— Пока опера о бароне Унгерне еще не написана, прошу продолжать в более конструктивном ключе! — Шеф призывно постучал остро заточенным карандашом по стакану с водой. — Обсудим репертуар. Напомню, что нашими гостями будут очень разные, но одинаково почтенные люди. Англичане, испанцы, итальянцы, представители Ватикана, группа японских военных, а также господин Деканозов — русский…

— Советский! Он не господин, а «товарищ»… — угрюмо уточнил профессор Меркаев.

— Благодарю за уточнение, герр Меркаев. Прошу простить. Уточню: товарищ Деканозов, представитель Наркомата иностранных дел Советской России, будет присутствовать здесь с неофициальным визитом. Итак, штурмбанфюрер, что вы предложите в качестве репертуара фестиваля?

— Оперу «Волшебная флейта» Моцарта в качестве основного мероприятия… — с энтузиазмом начал фон Клейст, но тут же был прерван скрипучим голосом профессора:

— Вы полагаете, что балаганное представление на тему масонских ритуалов, составляющее суть этого музыкального произведения, способно внести радость в сердца представителей Святейшего престола и вернуть гармонию в отношения Германии и Ватикана? — профессор Меркаев с сомнением потряхивал лысой головой.

— Профессор! Держите себя в границах рационального! Масоны — такой же миф, как и призрачное воинство вашего бога Махакалы! — раздраженно прервал дотошного ученого Шеф, а Зиги отчеканил с авторитетностью именитого дирижера:

— Моцарт слишком гениален для пошлости и выше частных политических амбиций! Поэтому я лично гарантировал Рейхсфюреру, что представители понтифика останутся довольны музыкальной программой! — он извлек из изящной кожаной папочки несколько отпечатанных страничек и протянул штандартенфюреру Кольбаху: — Здесь перечень приглашенных исполнителей, названия произведений, программа открытия, заключительного концерта и трех фестивальных дней… Немного Шопена — слышал, он пользуется популярностью у русских; подборка Вагнера тоже вполне соответствует хорошему вкусу и финансовым возможностям оргкомитета, а главное — все это одобрено Рейхсфюрером! По рекомендации профессора Вейстхора открытие фестиваля будет назначено на день летнего солнцестояния — 22 июня!

Шеф Кольбах верноподданнически кивнул, с откровенно скучающим видом пошуршал листками, переложил их в собственную папку и наконец обратился к Паулю:

— Поскольку наука и культура себя исчерпали, следует предоставить слово армии! Офицер Ратт, доложите о дислокации N-бургского Замка и прилегающих сооружений!

Польщенный Пауль взлетел со стула, ринулся к планшету с топографической картой территории парка и планом Замка, раздвинул атласные шторки, вооружился складной указкой и почувствовал себя настоящим генералом, делающим доклад на заседании Генерального штаба. Он подробно изложил все, что знал о Замке, — большей частью сведения были почерпнуты из учетных книг, хранившихся в городской ратуше.

— Более пятисот лет назад N-бургский Замок был построен рыцарями Тевтонского ордена, а впоследствии пожалован Орденом предкам семейства фон Клейст за воинскую доблесть…

За долгие века Замок многократно горел, разрушался под действием стихий и войн, а затем перестраивался в разных архитектурных стилях. В результате на сегодняшний день нет единого абсолютно достоверного архитектурного плана знаменитого сооружения. Самый новый, который удалось разыскать, составлен в начале XIX века, когда на территории Замка возводился известный памятник эпохи неоромантизма — летний театр с особыми акустическими свойствами, специально предназначенный для оперных представлений. Театр можно видеть на представленном плане вот здесь, — Пауль отрепетированным жестом упер кончик указки в нужное место плана и продолжал: — Согласно завещанию последнего частного лица, владевшего Замком, «старого барона» Фридриха фон Клейста — дедушки присутствующего здесь штурмбанфюрера фон Клейста, сооружение перешло в собственность Благотворительного фонда охраны архитектурных памятников, а затем было сдано Фондом в аренду городскому магистрату N-бурга. Председатель указанного Фонда — глава городского суда герр Ворст, а также городской бургомистр герр Штрокс подписали договор о передаче Замка в субаренду уполномоченным лицам организационного комитета фестиваля сроком на пять календарных месяцев. Копия договора субаренды в рабочих папках членов комитета… — Пауль перевернул страничку и облизнул губы: — Постоянно в постройках Замка проживают управляющий, библиотекарь, штат из десяти слуг. Их личные дела подготовлены и могут быть представлены для ознакомления…

Далее офицер Ратт с удовольствием проинформировал присутствующих о целесообразном расположении постов охраны, маршрутах патрулирования, периодах активации охранной сигнализации и прослушивающих устройств, дополнительном освещении парка, прочих мерах безопасности, основанных на графике въезда и выезда гостей. А затем передал эти ценные сведения Шефу в виде аккуратно отпечатанной служебной записки, добавив, что для окончательного утверждения мероприятий по обеспечению безопасности требуется уточнить поэтажный план строения.

— Что же, завтра с десяти утра проведем инвентаризацию помещений. Прошу подготовить для нас три экземпляра плана в его нынешнем виде. Прихватите рулетки, карандаши и планшеты, господа офицеры. В случае необходимости нам поможет в изысканиях хранитель библиотеки — некто профессор фон Штерн. Вы не знакомы с ним, герр Меркаев? Он этнический немец, но ранее проживал в России, а затем эмигрировал от большевиков… Нет? — уточнил штандартенфюрер Кольбах. Меркаев отрицательно покачал головой. — Тогда можете завтра посвятить ваше время работе в местном архиве — поискать нечто полезное об акустике летнего театра… (Пауль хмыкнул: видать, неуместные тирады бедолаги Меркаева здорово раздраконили Шефа.) — На сегодня все свободны!

Присутствующие направились к выходу.

— А вас, гауптштурмфюрер Ратт, я попрошу остаться…

 

4. Семейные обстоятельства

Пауль, дружище, это вашу лейку я обнаружил на подоконнике в канцелярии? — полюбопытствовал Шеф, когда присутствующие вышли.

— Ну что вы, штандартенфюрер Кольбах! Для чего мне лейка? Вообще-то, эта лейка — моей матушки… Я использовал ее, чтобы полить цветы в канцелярии..

— Избыток служебного рвения, дружище? Вы бы еще ведерко для песка и лопатку своей малютки-сестрицы притащили в мой кабинет! — укоризненно покачал головой герр Кольбах и торжественным жестом возвратил злополучную лейку Паулю.

Это была последняя капля! Пауль и так терпел достаточно долго, но теперь так живо представил себя плетущимся по строгим коридорам Гестапо с лейкой, детским песочным ведром и совочком, что сразу же рассмеялся. Заливисто и заразительно. Про совок у него был припасен чудесный анекдот:

— У сестры давно уже нет лопатки для песка… Она подарила ее офицеру Норману, когда он собирался стать археологом. Странный народ эти ученые!

Представляете — Герман натурально рыл крошечным детским совочком землю на каком-то кургане в экспедиции… Даже фотографии сестре прислал! — Пауль едва успокоился, а Шеф живо заинтересовался:

— Пауль, так вы знакомы с гауптштурмфюрером Германом Норманом? Тем, который служит в центральном архиве?

Пауль кивнул. Когда-то именно он надоумил своего одноклассника и давнишнего приятеля бросить рутину исторического факультета и вступить в СС… Только начальство отрядило недоучившегося археолога Нормана вместо армейского плаца дышать архивной пылью. Как хороший товарищ, Пауль при любой возможности навещал дружка в этом безрадостном месте, когда ему случалось бывать в Берлине…

— Тем лучше, — заметил герр Кольбах и возвратился к своему всегдашнему суховато-циничному тону: — Очень хочется узнать, кто рекомендовал включить в состав организационного комитета этого кретина — профессора Меркаева… А нам до сих пор не предоставили личных дел коллег! Это серьезное препятствие для дальнейшей эффективной работы! Пауль, возьмите на себя труд подготовить повторный запрос и письмо на имя начальника архива — я хотел бы знать, кто персонально ответственен за такую досадную задержку…

Пауль кивнул и сделал пометку в блокноте.

— Опять эта волокита, — Шеф коснулся виска нервными пальцами, словно пытаясь спастись от царящей вокруг людской лени и неорганизованности. —

Пауль, дружище, прежде чем затевать эту бумажную карусель, позвоните Норману и выясните, где сейчас эти чертовы бумаги и кто их готовил… Вы ведь с ним в достаточно хороших отношениях?

— Более чем, — довольно ухмыльнулся Пауль, — мы почти родня! Герман собирается жениться на моей сестре…

Шеф сменил положение тела в кресле, демонстрируя возросший интерес к дружному семейству Пауля:

— Я полагал, что ваша сестра совсем крошка…

— Да он же сватается к Лоре — ей уже девятнадцать… А крошка — моя самая младшая сестричка, Жени, ей только осенью исполнится семь.

— Понятно. Сколько же вас всего у родителей?

— Пятеро. Мой старший брат Клаус, я и наши сестры. Целых три сестры! — безрадостно констатировал Пауль. Конечно, он не вынашивал намерения усомниться в способности Шефа без ошибки вычесть из пяти два. Нет, он просто с детства мечтал обменять всех трех плаксивых сестренок оптом на одного, пусть даже и самого завалящего, братца. Кто не знает, иметь сестер — ужасно хлопотное дело!

Штандартенфюрер сочувственно качнулся вместе с кожаным креслом, извлек из серебряной коробочки визитную карточку, потом из бумажника — купюру и протянул все это Паулю:

— Бедная ваша матушка! Купите ей букет — в подарок от меня… Можете быть свободны. Да, Пауль! Не забудьте про теннис — в шестнадцать часов…

— Что, красавчик, собрался наконец-то жениться?

— Я-то, может, и собрался, да только ведь вы, тетя Хильда, за меня не пойдете, — весело ответил Пауль полненькой цветочнице, годившейся ему разве что в матери, полюбовался букетом и отодвинул руку с мелочью: — Не нужно сдачи!

Как приятно быть щедрым, особенно когда деньги, в сущности, не твои.

— Ох, Пауль, ты вылитый отец! Что лицом, что манерами… Такой же повеса и транжира, — формально пожурила его добрая фрау Хильда.

Когда Пауля сравнивают с отцом, ему бывает затруднительно понять, кого имеют ввиду: его родного отца, армейского интенданта Ратта, погибшего за несколько месяцев до рождения Пауля в снежном девятьсот шестнадцатом году где-то в России, или же отчима — нынешнего супруга его доброй матушки Георга Грюнвальда.

Само собой, что собственного родителя — Хайнца Ратта — гауптштурмфюрер знает только по фотографиям да по колоритным рассказам дедули Клауса. Даже брат Пауля, хоть и старше на три года, их родного отца помнит очень смутно…

Совсем другое дело папаша Грюнвальд: с отчимом Паулю крупно повезло!

В достопамятные времена Георг Грюнвальд был известным боксером. Чемпионом. Его будущий папашка просто купался в лучах славы. Но из-за травмы и любви к спиртному был вынужден оставить спорт, потом устроился работать кельнером в мюнхенской пивной. То были легендарные денечки, про которые теперь пишут в школьных учебниках. Когда Партия Фюрера только готовилась к великим свершения, а герр Грюнвальд крутил пивные краны, отпуская в долг парням в коричневых рубашках. Как высоко взлетел бы этот мужественный человек с крепкой рукой и верным глазом, всем сердцем сочувствовавший делу нации, не повстречай он на пивном фестивале хорошенькую провинциальной вдовушку, державшую кабачок в N-бурге?

Паулю всегда казалось вопиющей несправедливостью, что у такого железного мужика, как папаша Грюнвальд, рождались одни только дочки… Понятно, что общительного Пауля он любит как родного! И в Гитлерюгенд его надоумил вступить, и исходатайствовал у строгой матушки для Пауля освобождение от всяких домашних повинностей, чтобы мальчуган мог серьезно заниматься спортом, и деньжат на карманные расходы подкидывает. Даже в престижную офицерскую школу Пауль попал с легкой руки папаши Грюнвальда: тот сохранил со времен бурной мюнхенской молодости массу влиятельных знакомых и в армии, и среди видных партийных деятелей, и в мрачноватом здании Рейхсканцелярии…

Да, что и говорить — даже в теннис с шефом Кольбахом Пауль играет исключительно благодаря папаше Георгу.

Надо признаться, его отчим — как всякий настоящий немец — человек сентиментальный. После пресловутого киноролика он смахнул скупую слезу:

— Помяни мое слово, Марта, — так зовут матушку Пауля — не пройдет и десяти лет, как наш парень будет группенфюрерм! Я всегда это знал! Мы еще не одну чарку выпьем за его доброе здоровье в высоком звании… Пауль, бедный мальчик, разве можно так экономить на себе! Группенфюрер не должен носить тряпья — что за ужасный свитер на тебе в этом фильме! Возьми, купи себе что-то из одежды… — добрый папаша Георг поставил широкий росчерк на чеке с довольно солидной суммой.

Но Пауль совершенно не нуждался в улучшении гардероба: растянутый свитер ручной вязки он аккуратно сложил и вернул костюмеру сразу после съемки, а вместе с новым званием получил полный комплект такой же замечательно новенькой формы. Так что папашиным денежкам нашлось куда более полезное применение — они пошли на оплату уроков тенниса и бензина для мотоцикла. К инструктору Паулю пришлось ездить на лыжный курорт, а это почти в сорока километрах от 14-бурга.

Дело в том, что любознательный Пауль, едва пронюхав, кто назначен новым начальником в их захудалое Гестапо, прибег к помощи офицера Нормана — и без стеснения сунул нос в личное дело нового Шефа, благо в архиве хранятся дела всех офицеров СС…

В итоге он узнал много поучительного — про залеченную язву желудка, героические подвиги в Испании, дипломатическую работу и даже про то, что Карл Кольбах дважды завоевывал титул чемпиона Берлина по большому теннису. Конечно, десяток уроков вряд ли сделают Пауля достойным соперником для спортсмена такого уровня, как герр Кольбах, но и других партнеров для игры, даже ради простого сохранения спортивной формы, в N-бурге новому Шефу сыскать будет затруднительно. План удался на все сто процентов: теперь Пауль неформально общался с Шефом трижды в неделю во время тренировок.

Пауль с трудом отбил мастерскую подачу герра Кольбаха и сообщил:

— Личные дела членов комитета еще и не думали отправлять! Герман сам видел: они даже не упакованы для отправки!

— Недопустимая халатность! — вознегодовал герр Кольбах, а Пауль совершенно искренне поддакнул:

— Просто счастье, что Рейхсфюрер доверил организационные вопросы фестиваля такому ответственного человеку, как вы, герр Кольбах!

— Действительно, хочешь сделать дело хорошо, делай его сам! — Шеф поощрительно улыбнулся льстивым словам Пауля. — Я сам с утра позвоню начальнику канцелярии Лепске, он мой добрый знакомый, и попрошу отправить документы с нарочным!

— А возможно попросить откомандировать офицера Нормана с этими документами лично? Правду сказать, герр Кольбах, наша Лора настоящая красавица и Герман здорово переживает, что сестра кого-нибудь себе найдет, пока он чахнет в архиве… Он давно подал официальное прошение о браке! К тому же папаша Грюнвальд дает за сестренкой хорошее приданое. Только… «Лорхен, глупая гусыня, неделю назад познакомилась с каким-то ирландским журналистом, который приехал кропать статейки про фестиваль, и теперь даже слышать не хочет про бедолагу Германа! А мне — как помощнику руководителя оргкомитета этого самого фестиваля — лично отлупцевать иностранного щелкопера как-то несподручно. В конце концов, Лора мне сестра, а не невеста…» — чуть не ляпнул Пауль в спортивном пылу истинную правду, но вовремя прикусил язык и закончил вполне сентиментально: —…Только бедолаге Норману начальство не дает отпуска…

— Очень романтическая история! — герр Кольбах сдержанно улыбнулся. — Святая обязанность каждого офицера СС — создать крепкую арийскую семью…

Пауль согласно хрюкнул и потупился: сам-то штандартенфюрер Кольбах с исполнением этой обязанности не слишком торопится — в свои тридцать девять женат он ни разу не был! Хотя, с другой стороны, Пауль как ни старался, так и не смог представить, какая дама была бы уместна рядом с человеком, обремененным такими количеством достоинств как герр Кольбах. Разве что фройлян Режиссер… Тем временем Шеф продолжал:

— Наш долг — помочь молодому человеку, — и тут же иронично добавил: — Офицер Ратт, я вижу, в вашей характеристике совершенно справедливо указано, что вы не только отличный спортсмен, но и надежный товарищ. Должно бьггь, приятели тоже частенько покрывают ваши проделки. Теперь мне ясно, как вы — с таким бойким темпераментом — умудрились окончить офицерскую школу без дисциплинарных взысканий!

Пауль с искренним возмущением развел руками, снова пропустил мяч, но, вместо того чтобы подавать, принялся оправдываться:

— Какие проделки? Как можно, штандартенфюрер! Я вполне дисциплинирован! А весь мой темперамент сублимируется в спорт…

— Сублимируется? Вы знакомы с трудами доктора Фрейда? — Шеф удивленно поднял бровь и ловко отбил еще один мяч.

— В конце концов, выигрывать у начальства — дурной тон, — частенько витийствует папаша Грюнвальд. — Утешив себя этим силлогизмом, Пауль пожал плечами: — Зачем бы я читал труды какого-то еврейского доктора? Здесь, в N-бурге, свой доктор есть! Вполне немецкий. Доктор Норман — папаша Германа. Он всегда Герману говорит: «Бери пример с Пауля, он избыток энергии сублимирует в спорт, поэтому не имеет проблем в личной жизни…»

— Значит, отец гауптштурмфюрера Нормана — доктор медицины? Примечательно: я был информирован, что здешний врач — человек либеральных взглядов.

— Ну, оно, конечно, так, только что такое либеральные взгляды? — сказал Пауль и заговорщицки понизил голос: — Вот, к примеру, герр Доктор ездит практиковать на лыжный курорт: одной даме вывих вправит, другой — массаж сделает и все такое. А что остается его супруге? Еще хорошо, что фрау Нора — женщина образованная и не скандалит из-за таких мелочей, говорит только, мол, герр Норман — человек либеральных взглядов…

— Ох, Пауль, вы вернули мне доброе расположение духа, — улыбнулся Шеф Кольбах, на этот раз совершенно искренне. — Хотелось бы мне, чтобы весь либерализм в Германии исчерпывался подобными проделками! После этого разговора, я полагаю, дружище, вам вполне можно доверить некоторую конфиденциальную информацию…

Пауль насторожился и пододвинулся поближе к Шефу:

— Дело в том, что старина Вейстхор советует Рейхсфюреру арендовать Замок на продолжительное время, усматривая в этом сооружении некие мистические свойства… Но аренда обойдется в огромные деньги, и Рейхсфюрер склоняется к мысли попросту национализировать этот архитектурный памятник, а сделать это, пока Замок находится в собственности у международного фонда, достаточно сложно…

Пауль вспомнил жутковатые истории, которые слышал о Замке, и перешел на шепот:

— Мой дедушка Клаус тоже частенько рассказывает, что Замок — проклятое Богом место! А мой крестный епископ Павел даже мессу в часовне Замка служить отказывается…

Герр Кольбах скептически прищурился:

— Пауль, я старый циник и материалист! И давным-давно не верю в мистику и прочий фольклор! Просто хочу разобраться, как вышло, что фамильный куш вроде Замка проплыл мимо законного наследника — Зиги фон Клейста?

Пауль порылся в пыльных закоулках памяти, заполненных городскими сплетнями, и представил вниманию Шефа гипотезу, наиболее соответствующую его материалистическим взглядам:

— Вы еще не знакомы со здешним банкиром — герром Шильманом? Он тоже известный циник… Так вот, герр Шильман полагает, что барон Фридрих передал дорогостоящую недвижимость фонду, который сам же и учредил, поскольку хотел снизить налоги! А когда владелец Замка скоропостижно скончался, дошлые юристы просто обошли маленького внука старого барона с наследством и много лет стригут прибыли с арендных платежей…

— Логично… — герр Кольбах задумался и со всегдашним педантизмом уточнил: — А по какой причине покойного Фридриха фон Клейста среди горожан принято называть «старым бароном»?

— Потому что он и был старый барон — тогда еще был жив молодой барон, отец штурмбанфюрера Зигфрида, барон Отто, — объяснил Пауль.

— Тогда? То есть старый барон пережил своего сына, если я вас правильно понял?

— Да, именно так. Старый барон пережил сына на пять лет. Он был опекуном маленького Зиги…

— Занятно… Как же будут называть Зигфрида — уже есть и старый барон, и молодой?

— Новый. Новый барон, так про него говорят, хотя какой он барон? Он же не живет в Замке и, вообще, в N-бург первый раз приехал с самого детства!

— И что гласит здешняя молва о детстве нашего «нового барона»? В Берлине его ранние годы породили массу слухов и недомолвок… — продолжал выказывать живой интерес к местной истории Кольбах.

«Говорят, что его мать ненормальная. Фрау Ута сбежала из психиатрички, схватила револьвер супруга и всадила своему мужу — бедному молодому барону Отто — в лоб целую обойму, а потом бросилась вниз головой с галереи Замка. Ее мозги с трудом отскоблили с брусчатки мавританского дворика…» Впрочем, Пауль вовремя опомнился и не стал тревожить язву Шефа Кольбаха историей кровавой мелодрамы, совершенно не подтвержденной достоверными фактами. А вместо нее рассказал другую — малость повеселее и совершенно реальную.

— Говорят, что история шрама над бровью герра барона никакого геройского подвига в себе не таит: несмышленым крошкой Зигфрид сверзился в колодец в парке, неподалеку от Замка. Мой дедуля Клаус как раз зашел к тамошнему садовнику… — «пропустить рюмашку — другую», следовало бы уточнить Паулю, но, убоявшись, что пьянчуга-дед мало украсит блестящую биографию офицера СС, употребил более корректную формулировку: — Хотел помочь по хозяйству. Так вот, они вдвоем с садовником вытащили будущего штурмбанфюрера с расшибленным лбом и отвезли в город…

— Довольно странно, что мальчик из такой родовитой и состоятельной семьи играл в парке без присмотра. Это обстоятельство настораживает. Надо полагать, в этот момент в Замке произошло нечто такое, что оправдывало длительное отсутствие его няни или гувернантки?

Именно из-за таких высказываний штандартенфюрер Кольбах слывет человеком сухим и жестким. Люди, которые так характеризуют Шефа, просто завидуют его уму, который не нуждается в эмоциональном киселе, а всегда остр и точен, как охотничий нож в руках опытного егеря. Кто еще, кроме Карла Кольбаха, смог бы по одной случайной детали так безошибочно определить то, что в полицейских протоколах именуют «обстоятельствами происшествия»?

Пауль закивал головой, как китайский болванчик, и жизнерадостно сообщил:

— Его нянька в тот день как раз свалилась в реку и утопла! Она была француженка! — иностранное происхождение исчерпывающе объясняло безответственное поведение наставницы юного барона.

— А вам известно, где именно дитя стало жертвой несчастного случая? — К этому времени теннисисты для небольшого отдыха между сэтами расположились на скамейке в уютной тени заплетенного виноградом и побегами вьющейся розы забора. Высокая живая изгородь не только создавала приятную прохладу, но и надежно укрывала корт от посторонних глаз, гарантируя приватность беседы коллег.

Шеф Кольбах извлек из папки и развернул план парка и Замка.

— Известно, — Пауль отыскал в своем планшете карандаш и сделал легкую пометку над кружком, обозначавшим колодец: — Вот тут.

— Действительно, странная история. Если я правильно понял, присутствие вашего пожилого родственника и садовника в Замке и их вмешательство в ход событий носили случайный характер? При других обстоятельствах ребенок мог погибнуть?

— Абсолютно верно. Дед с садовником находились здесь, в кухне, — Пауль поставил крестик на крыле Замка, подбиравшемся к самому колодцу. Следовало бы сказать «и втихомолку пили господское вино», но Пауль ограничился эвфемизмом: —…по каким-то хозяйственным надобностям. Они услыхали, как вопит Зиги, через открытое окно, взяли стремянку, веревку и выволокли его из колодца. Мальчик был весь в крови. С перепугу они сами повезли малыша в город, потому что шофер, да и вся остальная прислуга, побежали к реке — смотреть на утопленницу…

Тут Пауль внутренне насторожился: будет вполне естественно, если Шеф попытается выяснить, где именно выловили из реки безмозглую няньку. Река на план Замка уже не попадала, а подробной карты N-бурга и окрестностей у Пауля при себе не было. Эта досадная мелочь могла легко испортить только-только начавшее улучшаться настроение Шефа. Поэтому Пауль, следуя мудрому совету своего прежнего начальника дядюшки Корста, утверждавшего, что в разговоре всегда запоминается только последняя фраза, затараторил:

— Будь доктор на месте, он бы обработал ссадину, и никакого шрама у штурмбанфюрера сейчас не было бы!

Надо признаться со всей откровенностью: хотя зависть и скверное чувство, но Пауль испытывал его всякий раз, когда сталкивался со счастливыми обладателями шрамов. Хотя он и дрался с самых пеленок, никаких отметин на его внешности от этого не прибавилось! Так что хвалиться перед девчонками или начальством ему нечем! Пауль грустно вздохнул и завершил рассказ:

— Но доктор тоже уехал к реке. На месте был только герр Аптекарь, он попросту залепил наследному барону лоб пластырем. И вот — готов красавец!

С этими словами Пауль кивнул в направлении забора: по противоположной стороне улицы, будто по заказу, насвистывая оперную арию, шествовал штурмбанфюрер фон Клейст. Хотя похож он был скорее на картинку из французского модного журнала, по которым сестры Пауля делают выкройки для платьев, чем на германского офицера. Зиги-соловей вырядился в очень дорогой гражданский костюм — темно-синий, в тоненькую светлую полоску, бежевые кожаные ботинки — тоже очень шикарные и в шелковую рубашку цвета сливок. Умопомрачительную картину довершал трогательный шейный платочек в мелкую крапинку. Пауль приподнялся на цыпочки, чтобы лучше разглядеть «нового барона» поверх забора, и захихикал:

— Только посмотрите, что у него на шее, герр Кольбах! Парень такого артистического вида даже в вольном городе Данциге может запросто схлопотать по физиономии! А про дыру вроде N-бурга и говорить нечего!

Но Зигфрид, совершенно не осознавая потенциальной угрозы, обыденно нес букет из доброй дюжины кремовых роз, обернутых в нотную бумагу.

 

5. Погоня за призраками

Сногсшибательное зрелище, которое являл собой барон фон Клейст, поставило крест на умиротворенном расположении духа Шефа Кольбаха. Правый уголок его рта нервно дернулся:

— Сущее наказание… Вы правы, дружище, этот парень может запросто угодить в скверную передрягу и огорчить Рейхсфюрера… Почему я не был информирован о его перемещениях?

«Вообще-то, никто не давал указания шпионить за Зиги», — подумал Пауль, но вслух казенным тоном констатировал:

— Потому что в его номере не были установлены прослушивающие устройства.

— Кто персонально ответственен за это? — резко спросил Кольбах и извлек из нарядного серебряного портсигара третью сигарету. Из-за язвы Шеф никогда не курит больше трех сигарет в сутки и, как правило, последнюю — третью — закуривает не раньше ужина. А сейчас до ужина еще часа три…

— Гауптиггурмфюрер Бойхе — начальник технического отдела, — отрапортовал Пауль и щелкнул зажигалкой. Сам Пауль не курит, но, как образцовый офицер, всегда имеет при себе зажигалку, входящую в стандартный комплект обмундирования. Иногда этот предмет бывает очень кстати.

Шеф затянулся, а Пауль самым что ни на есть безразличным тоном вставил:

— Герр Бойхе — родной кузен бургомистра Штрокса.

По этой прозаической причине упомянутый Бойхе был главным претендентом на кресло руководителя N-бургского Гестапо, как только таковое освободится. Другим претендентом был, конечно, сам Пауль: несмотря на юный возраст, он имел точно такое же звание, как и почтенный герр Бойхе.

— Пауль, дружище, усвойте, пожалуйста, одну простую вещь, — Шеф продолжал краем глаза устало следить за Зигфридом, — кузен по определению двоюродный, то есть представитель второй степени родства! Характеризовать двоюродного брата словом «родной» юридически неправомерно…

— Прошу простить… — Пауль вскочил и попытался щелкнуть каблуками. Поверьте, сделать это совсем не легко, если на вас надеты теннисные туфли. — Возьму на себя смелость информировать вас, герр Кольбах, что бургомистр Вильгельм Штрокс находится во второй степени родства, то есть является племянником генерала полевой жандармерии, — он понизил голос и назвал очень известную фамилию.

— Признателен, — лицо Кольбаха вдруг стало серьезным, почти скорбным. — Мы, все офицеры СС, призваны Фюрером выполнять свой долг. Я, черт возьми, делаю это хорошо! И того же буду требовать от коллег, — Шеф очень демократичный человек и всегда, даже в частной беседе, называет младших по званию и должности словом «коллеги». — Я не потерплю разгильдяйства, независимо от общественного резонанса, который мои действия произведут в этом кумовском городишке! — Кольбах отбросил окурок щелчком такой силы, что тот взмыл как истребитель и шлепнулся в траву где-то за теннисной сеткой.

«Прощай, добрый кузен Бойхе! — подумал Пауль. — Можешь забыть про повышение, собирать вещички, освободить кабинет и отправляться обратно на телефонную станцию протирать штаны до почетной пенсии…»

Тем временем Зиги благополучно свернул на улочку, ведущую к Ратушной площади, и почти скрылся из виду. Кольбах тоже встал, повернулся к Паулю и дотронулся холодными кончиками пальцев до его голого локтя:

— Послушайте, Пауль, у меня к вам почти личная просьба… Прогуляйтесь и взгляните, куда направился этот Лоэнгрин. Если возникнут какие-то непредвиденные затруднения, тотчас без стеснения звоните мне — я буду на службе, — Шеф сделал рукой неопределенный жест. — Только, дружище, сделайте это тактично…

Сомневаться не приходилось: барон фон Клейст направлялся в сторону Замка!

Любовь сильнее страха!

Даже без всякого доктора Фрейда с заумным психоанализом можно догадаться, куда именно направляется экипированный цветами Зиги. Конечно же, он спешит полюбопытствовать, как устроилась пышногрудая фройлян Шталь. Если бы Пауль не связал себя обязательствами играть в теннис с Шефом трижды в неделю, он и сам бегом помчался бы туда же — позаботится об обустройстве фройлян, а если повезет, то и пожелать ей доброй ночи! Только Пауль, как человек практического склада, прихватил бы с собой коробку пирожных и бутылочку винца.

Поэтому офицер Ратт преспокойно переоделся из теннисного костюма в форму, взял казенный мотоцикл — сколько кружек ему пришлось бы перемыть у матушки в кабачке, чтобы купить такой? — и отправился к Замку. Прибыл он весьма своевременно: подошвы шикарных штиблет фон Клейста уже бодро поскрипывали о гравий парковых тропок. Чтобы не потерять расфранченного барона из виду, Паулю пришлось быстренько припарковать мотоцикл у затейливой кованой ограды с фамильным гербом семейства фон Клейстов, протиснуться между прутьями и скоро двинуться следом за родовитым штурмбанфюрером, укрываясь в тени вековых вязов. Надо заметить, направлялся Зигфрид совсем не к боковому входу левого крыла Замка, где должны были разместить фройлян Шталь, а куда-то в глубь парка.

Отверженный наследник, уверенно петляя по заросшим тропинкам родового гнезда, время от времени останавливался, любуясь миниатюрными живописными водопадами, цветущими кустами роз и жасмина, птичками, искусственными гротами и статуями. «Может, сентиментальный парень просто соскучился по парку?» — уныло думал Пауль, пробираясь среди густой травы и запущенных кустарников: ему было чертовски жаль прерванной теннисной партии и, вообще, потраченного на безрезультатную слежку вечера. Хотя…

Судя по тому что фон Клейст выбирал дорожки в наиболее глухой части парка, держался в тени и перестал насвистывать, некая цель у него все-таки была, и визит свой он старался не афишировать. Пауль мысленно воспроизвел перед глазами карту Замка, и сердце у него неприятно екнуло — он понял, что Зигфрид направляется к родовой часовне фон Клейстов, где в фамильных склепах покоятся благородные останки прежних баронов.

Разумеется, Пауль — как офицер СС — не верит в чертовщину и не боится ни церквей, ни кладбищ! Но место, в котором цивилизованный парк граничит через заболоченное озерко с самым настоящим диким лесом, заставляет испуганно притихнуть даже такого бравого вояку, как гауптштурмфюрер Ратт. Уже сейчас по ногам тянуло сырой прохладой, пушистый мох доверчиво вылезал на выложенную тесаным камнем тропинку, и хотя над головой сияло чистое предзакатное небо, но над землей ползли лохмотья тяжелого, плотного тумана. Пауль смотрел во все глаза, пытаясь удержать фон Клейста в поле зрения, опасаясь остаться в этом жутковатом уголке памятника садово-парковой архитектуры в полном одиночестве, когда сделал очередное наблюдение. Он не один сопровождает Зиги в странной сентиментальной прогулке по парку!

За спиной Пауля нестройно покачивались ветки, вспархивали пташки, равномерно, в такт чуть слышным шагам шелестела трава, на дорожку падали смутные тени, ветер доносил шуршание платья и чужеродный запах — совсем не принадлежащий природе, ибо природа еще не научилась синтезировать сандаловые духи, которые так любят некоторые чувственные дамы. Пауль улыбнулся, остановился и резко обернулся:

— Фройлян Шталь?

У Пауля отличная реакция профессионального спортсмена — он сделал попытку отпрянуть… Но удар все-таки был достаточно сильным, чтобы перед глазами замелькали искры, а в запах противно зазвенело! Когда он снова обрел нормальное зрение, тонкий женский силуэт уже сливался со сгущающимся в сумерках туманом…

Пауль прибавил шагу — он чувствовал себя вправе продолжить знакомство с худой и высокой особой, даже если для этого придется совершить вечернюю пробежку! Кроме лыжного спорта Пауль еще и первоклассный футболист, полузащитник. Так что бегает он отменно — во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы догнать какую-то бродяжку! Пауль почти настиг обидчицу и смог разглядеть растрепанные свалявшиеся волосы, грязные босые ступни опустившейся женщины, старомодный перепачканный плащ и даже выбивавшиеся из-под него лохмотья некогда нарядного шелкового платья… Да, незнакомка была именно такой: еще молодая, но с совершенно изможденным, заострившимся лицом, блеклой болезненной кожей и остекленевшими взглядом наркоманки или сумасшедшей…

Бог мой, для того чтобы разглядеть все это, Паулю пришлось изрядно вспотеть! Зато он был настолько близок к своей жертве, что исхитрился ухватить социально опасную фрау за плечо, попытался развернуть к себе и заорал:

— Стоять!

Фрау резко остановилась — как оказалось, только затем, чтобы вульгарным образом вцепиться ему в волосы с криком:

— Пауль Ратт — сын паскудной шлюхи!

Никогда прежде офицеру Ратту не приходилось драться с дамами! Он с трудом вырвался из фантастически цепких пальцев, завершавшихся отточенными лезвиями ногтей. Чтобы вернуть себе свободу движений, гауптштурмфюрер вынужден был выпустить агрессивную беглянку! Разве он мог предположить, что возобновить преследование окажется совершенно невозможным! Небо, словно приняв враждебную сторону, стеной опрокинуло на землю холодный ливень. Пауль сделал несколько шагов и совершенно потерял ориентиры среди слепящих дождевых струй. Он не знал, где находится, его били мокрые, тяжелые и голые — как глубокой осенью — ветви, он споткнулся, упал, больно ударился коленом, попробовал встать, но, потеряв равновесие, съехал в какую-то мерзкую, жидкую грязь, которая стала засасывать его быстрее, чем болотная трясина. Молодой офицер попытался выбраться, пошарил в смрадной жиже рукой, натолкнулся на каменную кладку, ухватился за холодную шершавую плиту и, больно треснувшись плечом, наощупь вполз в узкий каменный проем. Он просидел в полной темноте довольно долго, пытаясь отдышаться. Наконец более-менее пришел в себя, щелкнул карманным фонариком.

«Отто фон Клейст — чистая душа в чреде предков и потомков» — прочитал Пауль ледяные и вязкие, как струи ливня, готические литеры. Врывавшийся сквозь широкую дверную щель ветерок шуршал обрывками нот и опавшими розовыми лепестками…

Значит, его приютил склеп молодого барона Отто! Пауль прислонился лбом к могильному камню, надеясь ослабить тупую боль в виске, оглядел разбитое колено, просвечивавшее сквозь порванную штанину, попытался унять озноб, стряхнув холодную воду с волос, потом сделал попытку выжать китель — и тяжело вздохнул. Форма была безвозвратно загублена! И с ужасом осознал: там — под проливным дождем — остался мотоцикл! Без гаража! Без навеса! Даже не прикрытый чехлом!

Он вскочил и пулей вылетел наружу. Теплый майский ветерок дружелюбно овевал его пылающие щеки, в кобальтовой чаше ночного неба буднично мерцали звезды, уютно стрекотала ночная пичуга. Кругом не было ни малейшего следа разбушевавшейся стихии — ни сломанной ветром ветки, ни влажной грязи, ни лужицы…

Мотоцикл благополучно дожидался у ограды — целехонький и сухой. Когда Пауль наконец-то добрался до города, часы на Ратуше как раз били два часа ночи.

Несмотря на поздний час, в кабинете Шефа горел свет: даже сейчас штандартенфюрер Кольбах безукоризненно выполняет служебный долг, восхитился Пауль и свернул к зданию Гестапо.

— Бог мой, Пауль! Что с вами стряслось?

Синяк на лбу, несколько глубоких царапин на щеке, вода, стекающая с пропитавшегося жидкой грязью подобия форменной одежды, потерянный сапог, саднящее плечо, дыра на брюках и разбитое колено — вот что с ним стряслось, мысленно подытожил Пауль.

— Чем вы занимались? — даже всегда сдержанный Шеф не мог скрыть удивления и заботливо протянул Паулю свое личное хрустящее белое полотенце.

— Я волочился за женщинами, — честно признался Пауль.

 

6. Родовое гнездо

Пауль в который раз убеждал себя: то, что красавица-супруга в приступе помешательства застрелила молодого барона Отто, не более чем городская легенда. Миф. Вымысел. Популярная злая сплетня, пущенная недоброжелателями, изводившимися от зависти к богатству, славе и семейному счастью четы фон Гхлеист.

В официальных летописях N-бурга значится, что молодой барон Отто фон Клейст погиб в автомобильной катастрофе вместе с супругой Утой. Не справился с управлением на горной дороге в дождливый и ветреный вечер. А пронзительно холодным утром части тел супружеской четы, перемешавшиеся с деталями гоночного «Бентли», извлекли из ущелья. С тех пор в парадном зале Замка в траурных рамах стоят портреты почившей пары.

Пауль множество раз видел изображения молодого барона. У них в кабачке висит большой написанный маслом портрет: авиатор Отто фон Клейст в летном шлеме и большущих круглых очках на фоне допотопного фанерного самолетика. Дома, у матушки в спальне, на туалетном столике в серебряной рамке стоит фотоснимок молодого барона: Отто, кавалерийский офицер, при полном параде гарцует на коне.

Но здесь, в Замке, фотография воспроизводила лицо барона Отто совсем близко: твердый подбородок, прямой нос, заразительная улыбка, ямочки на щеках, веснушки, умеренно оттопыренные уши классической формы, пушистые светлые ресницы и взъерошенные волосы — Паулю на минуту показалось, что он смотрится в зеркало, декорированное широкой траурной лентой.

Видимо, он просто еще не пришел в себя после вчерашней ночи!

Пауль украдкой зевнул и перевел взгляд на портрет баронессы Уты: безусловно, баронесса была красива — но не живой человеческой красотой, а усталой красотой профессиональной актрисы, еще не успевшей снять грим после изнурительного спектакля. Штурмбанфюреру Зиги достались от матери только золотые локоны, высокий, как у греческих статуй, лоб, тонкие, по-женски изящные кисти, нервные ноздри, черные перья жестких ресниц да глаза. Точнее, их блеск. Даже на фото зрачки фрау Уты плавали в прозрачном море влажного, нездорового, потустороннего блеска.

— Сколько? — вопрос Карла Кольбаха рассек грезы, навеянные портретом баронессы, как кавалерийский клинок — учебное соломенное чучело.

— Шесть целых две десятых метра… — ответил Пауль, сверившись с планом.

— Правое крыло второго этажа включает парадный зал общей площадью шестьдесят два квадратных метра, — продиктовал Шеф Зигфриду.

Вчера, переодетый в новую форму и напоенный кофе, Пауль после составления (около четырех часов ночи) служебной записки о неотложных мерах по предотвращению бродяжничества на территории N — бурга в период проведения фестиваля был отпущен заботливым Шефом домой. Отдыхать. Сказать, что Пауль за несчастные четыре часа выспался, было бы значительным преувеличением. Зато сам герр Кольбах, хоть и корпел над бумагами всю ночь, сейчас свеж, бодр и почти что весел. Иногда Паулю кажется, что Карл Кольбах ест и спит не потому, что испытывает в этом потребность, а только из-за того, что так принято в цивилизованном обществе!

— Здесь все, можем подниматься наверх, — Пауль с громким щелчком свернул рулетку, снова сверился с планом Замка и кивнул на узкую винтовую лестницу, верхний конец которой терялся где-то под потолком.

— Там ничего нет, только чердак! Служебное помещение! Его осмотр не целесообразен… — насупился управляющий Замком герр Зальц, загородив собой подступы к лестнице.

Кольбах резким движением взял герра Управляющего за плечи, пододвинул к окну, брезгливо всмотрелся в крупные черты лица этого утомленного высокой должностью субъекта и наконец счел нужным уточнить:

— Зальц, вы что, еврей?

— Нет, ну что вы, герр Кольбах! Как можно?.. Мой паспорт… Я германский подданный, венгр по происхождению… — неуверенно проблеял управляющий.

— Герр Зальц! Национальность нельзя выбрать, как девку в борделе! Коль вы намерены и впредь оставаться германским подданным, ведите себя как подобает немцу! — Кольбах точным движением раскрыл перед самым носом жертвы имперской национальной политики облитую перчаткой ладонь, а герр Управляющий был вынужден выудить из внутреннего кармана и безропотно вложил в нее ржавый ключик и, мелко семеня, покинул комнату.

Представители организационного комитета дружно застучали каблуками по узкой лестнице. Механизм замка натужно лязгнул после долгих лет бездействия, а проржавевшая дверь распахнулась только благодаря доброму пинку. Галерея была заполнена застоявшимся воздухом, пылью и былым величием.

Узкую полосу пустого пространства обрамляли ниши, в коих бесславно томились рыцарские доспехи; с развешенных по стенам щитов безжизненно смотрели вниз гербы поверженных династий. Сквозь витражные стекла узких готических окон просачивались вязкие, причудливо окрашенные полосы света. Тысячи пылинок успевали обрести в них короткую жизнь и сгинуть, как тени древних воинов. Затхлый полумрак коридора упирался в стену, прикрытую гобеленом с изображением мертвого рыцаря. Разбухшая, темная, словно живая, кровь несчастного год за годом струилась из отверстых ран на жухлую траву, смешивалась с пролившимся из оброненной чаши вином, но так и не могла выплеснуться за пределы скррбной картины, запятнав неуместно жизнерадостной цветочный орнамент, вытканный по краю.

Впечатлительный потомок убиенного — Зиги фон Клейст — вздрогнул и попятился назад. В результате устремившийся разглядеть гобелен поближе Пауль ткнулся в его спину, а штандартенфюрер Кольбах, в свою очередь, налетел на Пауля.

— Что за чертовщина? — демонстративно громко, пытаясь скрыть испуг, начал Зигфрид и запнулся. — Судя по плану, туг должно быть еще одно помещение — рабочий кабинет. Общая площадь…

— Пораскиньте мозгами об этом мистическом феномене, штурмбанфюрер\ — раздраженно отряхнув пыль с кителя, рыкнул Шеф Кольбах. Затем принесите стремянку и снимите это произведение искусства — уверен, за ним вы обнаружите вход в указанное на плане помещение! Офицер Ратт, возьмите на себя труд помочь коллеге… Я пока спущусь вниз — оценить состояние хозяйственных построек: кладовых и кухни!

Пауль приволок со двора стремянку, надежно установил ее и благородно предоставил фон Клейсту, как старшему по званию взобраться наверх и отковыривать со стены гобелен, поминутно чихая от древнего праха. Пока герр Барон возился в облаке пыли, сам Пауль из познавательного интереса снял с подставки тяжеленный рогатый шлем, взгромоздил на голову и отошел полюбоваться собственным отражением в потускневшем зеркале у входа. Что и говорить — в рыцарских доспехах вид у него был почти такой же величественный, как у барона Отто в летном шлеме или даже как у Шефа Кольбаха, когда тот говорит по телефону с Берлином…

Пауль состроил устрашающую гримасу и для верности пригрозил зеркалу кулаком.

— Гауптштурмфюрер Ратт! Прекратите паясничать и помогите мне с ковром! — капризно завопил наследный рыцарь с вершины стремянки. Пауль скоренько стащил с головы увесистый рогач, шагнул в центр галереи и, чтобы не возвращаться к нише, плюхнул шлем на деревянную конструкцию, напоминавшую не то кафедру, не то жертвенник в алтаре. Как только молодой человек совершил этот опрометчивый поступок, стена пришла в движение и стала крениться с угрожающим лязгом. Зигфрид успел соскочить вниз и отпрыгнуть подальше, а Пауль, напротив, пододвинулся к ожившей стене достаточно близко. Как раз настолько, чтобы перепачкать новенькую, только со склада, форму в клубах тяжелой многовековой пыли, поднятой рухнувшим на пол гобеленом! К счастью для обоих молодых офицеров, стена не обвалилась, а только сдвинулась и открыла проход в соседнее помещение.

После пыльного коридора в потайной комнате, напоминающей кабинет химика, царила пугающая чистота, как будто тут убрали самым добросовестным образом всего полчаса назад! Старинные дубовые панели были отполированы, паркет сверкал, а на многочисленных полках таинственно поблескивали чистенькие колбы, пробирки, фарфоровые ступки, змеевики, лейки, перегонные кубы и прочие принадлежности, столь необходимые как ученому-химику, так и мистику-алхимику или даже злокозненному колдуну. Именно колдуну! Ничем, кроме волшебства, объяснить царивший в комнате порядок Пауль просто не мог. Наверняка подвластная тайному знанию властелина адская прислуга влетала сюда через окно и тем же путем оставляла комнату…

Хотя следы летающей горничной на подоконнике отсутствовали, Пауль, как человек ответственный, для проверки гипотезы поднял раму и свесился вниз. И обнаружил, что окно располагается как раз над колодцем — тем самым, где Зигфрид мальчуганом расшиб себе лоб. А в нижнем этаже — под тайным кабинетом — находится кухня Замка. Паулю было прекрасно видно, как штандартенфюрер Кольбах измерял рулеткой расстояние от окна кухни до колодца, что-то черкнул в блокнот и принялся замерять высоту бортика, а затем диаметр отверстия самого колодца. Видать, история про шрам бедняги Зиги здорово заинтриговала Шефа. Наблюдая эту сцену, Пауль наконец-то уразумел, почему в личном деле герра Кольбаха записано: «Имеет аналитический склад ума. Охотно уделяет время для решения абстрактных логических задач». Насколько корректно называть еще живого отпрыска династии фон Клейстов «абстрактной задачей»? Пауль ехидно ухмыльнулся и скосил глаза на штурмбанфюрера.

Зиги с лихорадочным энтузиазмом выдвигал и задвигал ящики, открывал дверцы, переставлял посуду и приборы на полках, заглядывал за шкафы, тщательно перелистывал книги — словом, производил в помещении форменный обыск и мало интересовался происходящим во дворе. Пауль беззаботно предоставил коллеге полную свободу действий и направил свое неуемное любопытство прямехонько в окуляр имевшейся в комнате старомодной подзорной трубы. Он покрутил регулировочные колесики, с усилием повернул тяжелый прибор, установленный на декорированном затейливыми финтифлюшками медном треножнике.

Здорово…

То есть оптические качества прибора не выдерживают никакой критики: дальше противоположного крыла Замка ничего отчетливо видно не было. Но вот за окнами расположенной напротив комнаты происходила в высшей степени поучительная сцена! Самому Паулю ни до чего подобного никогда не додуматься!

Хорошенькая фройлян Шталь играла с герром Библиотекарем в шахматы. На раздевание! А поскольку герр Библиотекарь поумнее пухленькой белокурой дамочки, вполне естественно, что на низеньком столике, разграфленном на строгие черно-белые квадраты, резные шахматные фигуры соседствовали с живописной грудой предметов гардероба наивной дамы. На фройлян остались всего лишь лакированные туфли, чулочки, прямая черная юбка, кружевной бюстгальтер и нитка бус. С кем-нибудь из ребят попроще можно было бы заключить пари: на подвязках у фройлян чулки или на поясе, и досмотреть увлекательный турнир до конца.

Да только как отреагирует на подобное предложение надменный тип вроде барона фон Клейста? Пауль даже предположить затруднялся. Поэтому кашлянул, привлекая внимание штурмбанфюрера, и кивком предложил ему заглянуть в окуляр.

Одно дело слышать, что барон фон Клейст — любитель закатывать истерики по любому поводу, совсем другое — его истерику наблюдать! Зиги сперва покраснел, потом побледнел как полотно, прикусил чуть не до крови губу и принялся орать так громко, что на полках зазвенела лабораторная посуда:

— Похотливая тварь! Гнусный мерзавец! Вытворять такое! В Моем Замке! Когда я здесь!! Кто?! Кто он такой?! Как он смеет?! Ему платят не за эти грязные выходки… Нужно указать, где его место… Он здесь прислуга!

Зиги внезапно перестал орать, в мгновение ока перевоплотился в алебастровое изваяние, бледное и непреклонное, ухватил Пауля за запястье и потащил вниз, через зеленую лужайку к соседнему крылу. Излишний натиск, фыркнул Пауль. Он был только рад принять участие в пикантной истории и раскрыть маленькую тайну библиотекаря фон Штерна!

Пауля всегда удивляло, как герру Библиотекарю — человеку более чем почтенного возраста — удается сльггь в городе первостатейным жуиром. Дамы, которых почтенный герр Библиотекарь обошел вниманием, даже насочиняли, что его чары носят демонический характер, и вполне серьезно требовали от здешнего епископа произвести обряд экзорцизма в давно закрытой часовне Замка.

Под воздействием благородного гнева Зигфрид развил совершенно невозможную скорость, проскочил больше половины узкой винтовой лестницы в левом крыле, споткнулся о высокую ступеньку, сделал несколько сложных кульбитов в надежде сохранить равновесие, но в итоге упал, растянулся, стал съезжать вниз и стукнулся лбом о несколько крутых ступеней, прежде чем Пауль исхитрился поймать его и уберечь от множественных переломов…

 

7. Охота на ведьм

Ужас! Хотя голова Зиги не была разбита, но из аристократично вырезанной ноздри стекала тоненькая струйка крови, он перестал дышать, а его шея, на которой офицер Ратт неумело попытался отыскать пульс, была холодной как мрамор! Сопоставив все эти безрадостные факты, Пауль завопил на весь Замок не хуже оперного премьера:

— Фройлян Доктор! Герр Библиотекарь! Штандартенфюрер! Кто-нибудь!!!

— Что стряслось? — из дверей кабинета высунулось недовольное лицо библиотекаря, а снизу по лестнице спешил Шеф Кольбах.

— Штурмбанфюрер фон Клейст убился! Он поскользнулся на лестнице, упал и расшиб голову! — Пауль перепуганно перевернул холодное бездыханное тело.

— Полагаете, это веская причина, чтобы нарушать тишину в частных владениях? — возмутился герр Библиотекарь. — Вы еще ответите за несанкционированное вторжение!

Шеф умело провел рукой по виску Зиги и, оттянув веко, заглянул в глаз.

— Он жив, но, боюсь, ему потребуется доктор…

Доктор — наверху… Я там видел доктора Шталь, — с надеждой сообщил Пауль.

Вместе с Шефом они втащили травмированного Зиги наверх и уложили на кожаный диван, напрочь игнорируя бурные протесты библиотекаря.

— А где же фройлян Доктор? — Пауль недоуменно обвел взглядом совершенно пустую комнату, остановившись на слишком неуместной в классическом интерьере горке дамской одежды, увенчанной кружевным бельем.

— Милое дитя, — снисходительно-презрительным тоном обратился к Паулю герр фон Штерн и принялся разглядывать его, вооружившись золотым пенсне на черном шнурке. Серые острые глаза впились в Пауля, как глаза коллекционера в редкую марку или засушенную бабочку. Герр Библиотекарь смотрел сверху вниз — высокий и сухопарый, с прямым, украшенным благородной горбинкой носом, седыми, но все еще густыми волосами и профессорской бородкой клинышком, отчасти скрывающей глубокие морщины. Несмотря на все свое показное величие, библиотекарь все же был человеком очень и очень преклонного возраста и в силу этого имел полное моральное право использовать обращение «дитя» по отношению к гауптштурмфюреру СС…

— Бедное дитя, — повторил библиотекарь. — Кто внушил вам странную мысль считать эту молодую даму доктором медицины?

— Действительно, уважаемый библиотекарь фон Штерн, куда вы спрятали от нас эту молодую даму? — сухо поинтересовался Кольбах, сохраняя незаинтересованное выражение лица, и двумя пальцами высоко поднял лежавший на полу черный кружевной пояс от чулок, помахал им на уровне пенсне библиотекаря и отшвырнул в горку прочей женской одежды.

— Спрятал? — библиотекарь недоуменно оглянулся: видимо, только сейчас обратил внимание на отсутствие фройлян в комнате, нетерпеливо заглянул за громоздкий шкаф, потом подошел к окну, убедился, что оно заперто, удивленно поднял брови и хотел что-то сказать. Но не успел…

Зигфрид несколько раз конвульсивно вздрогнул на диване, открыл глаза, уперся стеклянным взглядом в потолок и забормотал:

— Я там и тогда — среди мрака и ужаса, грохота и хаоса… У моих ног лежит прах Рейха… Я вижу, как стынут трупы солдат Фюрера, заметенные снегом… Я слышу, как бомбы падают на Дрезден… — лицо Зиги оставалось неподвижным и бесстрастным. Он почти не открывал рта, но его богатый обертонами оперный голос раздавался со всех сторон, окутывая всех присутствующих вязким коконом. С каждой фразой голос становился все громче и уверенней, а звуки внешнего мира стихали, уступая дорогу его мощи. Скованные ужасом от картин, что рисовал голос, замолкли птицы, не шуршала трава, улегся, будто от испуга, ветер.

У Пауля волосы встали дыбом, холодок побежал за ворот, парализуя сознание, а в кончики пальцев впилось множество ледяных игл:

— Я слышу, как русские танки грохочут по нашим столетним мостовым… Я ощущаю, как арийская кровь струится по ступеням Рейхстага… Я вижу: над ним красное знамя… Я наблюдаю тот страшный суд… Я знаю, как каменная стена разрежет Германию надвое — на многие годы… Но когда она упадет, останется только прах… Прах тысячелетнего Рейха! — Зигфрид замолчал, несколько раз моргнул, его взгляд стал чуть-чуть более осмысленным. Он усталым шепотом добавил: — Я не хочу видеть этого снова — я не хочу дожить до этого кошмара… Я хочу умереть прямо сейчас… Здесь, в моем родовом Замке… — и в подтверждение серьезности означенного намерения снова закрыл глаза. Если хоть треть из видений штурмбанфюрера когда-нибудь осуществится, Пауль тоже предпочел бы улечься рядом — пусть даже просто на пол*— и умереть прямо сейчас!

Бедный Рейхсфюрер, если ему довелось быть очевидцем подобной удручающей сцены хотя бы раз! Бедный Шеф Кольбах, на чьи мужественные плечи пала ответственность за жизнь ясновидящего любимца Рейхсфюрера!

— Карл!!! Почему вы бездействуете?! — завопил теперь уже герр Библиотекарь, невесть как узнавший имя Шефа. — Вы же видите: девка удрала! Вместе с халатом! Нужно что-то предпринять! Срочно!!!!

На самом деле Шеф вовсе не бездействовал — штандартенфюрер Кольбах не из тех людей, которых можно пронять истерикой! Он стащил перчатку, смочил руки водой из графина и буднично обрызгал лицо Зиги — так хозяйки брызгают на выстиранное белье, прежде чем прогладить его утюгом. Потом тыльной стороной кисти похлопал родовитого медиума по щеке и, вытянув над его лицом ладонь с тремя выброшенными пальцами, спросил:

— Сколько пальцев, штурмбанфюрер?

Зигфрид неохотно открыл глаза — уже совершенно обыкновенные, тоскливо-голубые и переполненные слезами:

— Вальтер меня ненавидит — строит мне козни… Генрих меня ненавидит — отправил в эту дыру… Якоб меня ненавидит из-за оперы… Все меня ненавидят! Даже проклятый Замок! Каждый камень здесь меня ненавидит! Замок меня убьет… Убьет, как убил маму… Мою бедную маму… Лучше я умру сразу! Прямо сейчас! — глаза снова закрылись.

— Мать этого неуравновешенного юноши убил вовсе не Замок, а кокаин или морфий, — раздраженно вставил герр Библиотекарь и добавил приказным тоном: — Карл, немедленно! Слышите — немедленно! Бросьте этого потомственного юродивого и догоните чертову суку!

Никто не может приказывать Шефу. Конечно, никто из гражданских лиц! Именно поэтому герр Кольбах преспокойно, не спрашивая позволения, взял из пачки на столе сигарету, прикурил и удобно расположился на стуле, закинув ногу на ногу так, что колено верхней ноги сложилось строго под углом и ее щиколотка оказалась четко на колене другой ноги. Выглядит очень эффектно — правда, когда сам Пауль попытался так сесть, то с непривычки чуть не грохнулся со стула. прекрасный балага

Шеф отрешенно любовался колечками сигаретного дыма:

— Герр фон Штерн, вы продолжаете утверждать, что в помещении находилась дама? Будете настаивать — даже для протокола?

Невозмутимость Шефа окончательно вывела почтенного библиотекаря из состояния внутреннего равновесия, и он разразился грязной русской бранью:

— Сволочь, прекрасный балаган! Забыл, кто сделал из тебя идеального немца? Так я тебе напомню! Немедленно верни эту блядь и мои вещи!

Конечно, Пауль не понял ни единого слова, а вывод о том, что библиотекарь ругается именно по-русски, сделал исходя из эмоциональной окрашенности воплей на чужом наречии, мало подобающих сединам почтенного старца, а также из следующего логического построения. Этнический немец, библиотекарь профессор Александр фон Штерн был «фольксдойч» — репатриант из России, и вполне естественно, что он предпочитает браниться по-русски, избегая осквернять совершенную гармонию немецкого языка. Жалкое зрелище!

Шеф загасил сигарету и рассмеялся…

Пауль понял, как должен смеяться офицер СС. Так и никак иначе.

Сухо и холодно, как строчит пулемет. На одной ноте, с равными паузами, не меняя ни позы, ни выражения лица. Так, что каждый звук проникал в район печени слушателя и оставался там как маленький кусочек свинца.

Шеф Кольбах смеялся долго. Жутко, нескончаемо долго…

Под воздействием этого цинического смеха герр Библиотекарь перестал ругаться, упал в свободное кресло, снял пенсне, положил руки на колени и зло сказал уже на вполне академическом немецком:

— Молодая дама назвалась Катя Гинзбург, она известная русская пианистка… Пассия господина Деканозова. Вам это о чем-то говорит, штандартенфюрер Кольбах?

— Только о том, что у товарища Деканозова по-прежнему дурной вкус! Его так и тянет к пошлости, — Кольбах перестал смеяться, но сохранил на губах саркастично-снисходительную гримасу, отдаленно похожую на улыбку, и прикурил новую сигарету.

Смех Шефа обладал поистине магическими свойствами: он даже привел в чувство барона фон Клейста. Пока Кольбах смеялся, Зиги, тихонько подвывая, сел на кушетке, притянул к себе графин и стал пить большими глотками прямо из горлышка. Потом вылил остатки воды на руки и принялся тереть сперва виски, затем щеки, постепенно возвращая своему мертвенно бледному лицу полноценный цвет.

— Мне жаль, герр Кольбах, если это ваш единственный вывод, — библиотекарь решительно поднялся. — Я буду вынужден подать на вас жалобу вышестоящему лицу!

— Пожалуетесь Рейхсфюреру, что молоденькая фройлян сбежала от вас нагишом? — продолжал иронизировать герр Кольбах. Он подобрал с полу женскую туфлю с высоким каблуком и демонстративно притушил окурок о ее подошву. — Нет?

Фон Штерн проигнорировал оскорбительный тон Шефа, еще раз разочарованно оглядел комнату, безуспешно попытался открыть окно и досадливо поморщился:

— Герр Кольбах, достаточно! Давайте выясним, что произошло. Она не могла проскользнуть в двери: вы бы ее заметили! Другого выхода здесь нет. Окно завинчено — полагаю, еще со времен Габсбургской династии… Так куда девчонка могла деться?

Зигфрид отрешенно посмотрел сперва на раздосадованного библиотекаря, потом на туфлю в руках Кольбаха, наконец брезгливо потянул за лямку кружевной бюстгальтер:

— Она вылетела в каминную трубу… Это была ведьма…

— На чем основан такой радикальный вывод, штандартенфюрер? — скептически поинтересовался Кольбах.

— Мы в Замке… А у Замка своя логика… Это место силы. Темной силы. Понимаете?

Сейчас Пауль высказался против обыкновения единодушно с бароном фон Клейстом:

— И мой дедушка Клаус, отец матушки, так говорит: мол, Замок — место темной силы. А еще говорит, что ведьмы всегда вылетают в каминную трубу! Их полно сожгли в городской Ратуше в те времена, когда Римский Папа воевал с протестантами. Для этого в Ратуше даже специальный камин устроили, просто громадный: ведьм и прочих колдунов жечь. Вот они в трубу и вылетали — вместе с дымом!

— Надо же, сколько достопримечательностей в таком скромном городишке! Пауль, надеюсь, доктор Лютер не принадлежит к вашей многочисленной родне? — иронично ухмыльнулся Кольбах.

Нет, ну что вы! Вся моя родня — добрые католики! — запротестовал Пауль.

Шеф потер переносицу, отобрал у Зиги белый носовой платок, которым тот осторожно прикасался к мокрым щекам, направился к камину, заглянул в трубу, провел по ее внутренней стороне, затем продемонстрировал присутствующим безупречно чистый лоскут:

— Никогда не видел такого чистого дымохода… Пауль, дружище, попробуйте пролезть по нему наверх. А я поднимусь на крышу и подам вам руку. Штурмбанфюрер — потрудитесь засечь по часам — сколько все это займет времени! — скомандовал Кольбах.

Путешествие по просторному и короткому дымоходу не отняло у Пауля много времени.

Гораздо больше времени отняли поиски лестницы, по которой шеф Кольбах смог взобраться на крышу. Наконец лестница отыскалась — в дальнем углу у парковой ограды. И следственный эксперимент был успешно произведен.

— Должно быть, у бедной фройлян такое упражнение заняло больше времени. Лезть через трубу голышом не слишком-то комфортно, — философски заметил Пауль, располагаясь рядом с Шефом на разогретой весенним солнышком черепице.

Герр Кольбах любовался открывшейся сверху панорамой парка, но его острый ум не терял не секунды:

— Полагаю, дружище, вы напрасно сочувствуете фройлян. Конечно, толстушке сложно было бы выбраться из трубы самостоятельно. Поэтому на крыше ее ждали помощники. Они просто вытащили девчонку за руки — как пробку из бутылки с вином! Кроме того, фройлян не была голой: она успела нацепить халат старой библиотечной ветоши! И теперь занудный сморчок без остановки бубнит, что его обокрали!

«У Шефа такой богатый словарный запас!» — восхитился Пауль и бесхитростно спросил:

— Но зачем фройлян понадобилось сбегать из Замка через дымоход?

— Что ей вообще понадобилось в клятом Замке? — Шеф погрузился в размышления.

Увы, Паулю не дано было наслаждаться, наблюдая дальнейшие логические построения герра Кольбаха: на крыльце Замка, подобно злому року в античных театральных действах, появился Зигфрид фон Клейст и призывно воздел руки:

— Штандартенфюрер Кольбах, вы просили доложить без промедления! Докладываю, из Берлина прибыл нарочный с документами!

Удивительно, как легко и быстро разрешаются некоторые загадки — особенно когда за разгадку принимается такой мастер своего дела, как Шеф Кольбах!

— Агата Шталь, 1891 года рождения. Это значит, что… — Кольбах страница за страницей просматривал полученные дела.

— Значит, что фрау Шталь сорок восемь лет! Больше, чем моей матушке! — мгновенно сосчитал в уме Пауль.

— Тсс… — герр Кольбах с притворным ужасом приложил палец к губам. — Пауль, дружище, не стоит так громко возвещать о возрасте вашей любезной мамы! Полагаю, она сильно огорчится, если ее года станут известны широкой публике, — и продолжил своим всегдашним устало-ироничным тоном: — Уверен, почтенная фрау Шталь всего лишь хотела сохранить в тайне свой возраст. А отдельные недостаточно дисциплинированные коллеги — я с грустью вынужден констатировать, что таковые существуют, — содействовали фрау Шталь и устроили эту непростительную проволочку с отправкой дел…

— Что может быть вреднее и разрушительнее для цивилизации, чем женское кокетство? — задал риторический вопрос фон Клейст и поморщился.

Офицеры сидели у плетеного летнего столика на лужайке перед Замком и запивали неприятности сегодняшнего дня кофе с сахарными крендельками. Почти летний ветерок торопливо шевелил изысканную гобеленовую скатерть, казалось, что сам ее таинственный шорох объединяет всю троицу секретом довольно неприятного свойства…

Некоторое время назад представители организационного комитета фестиваля пришли к солидарному выводу — обременять руководство упоминанием о белокурой толстушке в официальных документах не стоит. Ведь молодую даму видели только они трое…

Существовал, разумеется, еще библиотекарь фон Штерн, но ученый старец знал фройлян под совсем другим именем! Тем более никакого материального подтверждения своего существования, кроме груды одежды в кабинете герра Библиотекаря, девушка по себе не оставила: постель в предназначенной ей комнате была не тронута, в ванной не витало запаха духов или мыла, водитель с трудом вспомнил, как высадил фройлян у входа в парк. Даже объемистый клетчатый чемодан испарился вместе с хозяйкой.

— …Пока не стоит, — подчеркнул Шеф Кольбах.

Зигфрид меланхолически взглянул на собственные, безукоризненным образом отполированные, ногти — и промурлыкал:

— А о чем, собственно, упоминать? Что какая-то упитанная молодая женщина — по наивности — просто ошиблась дверью и случайно вошла в здание Гестапо?

Пауль не выдержал и засмеялся. Вероятно, способность представлять реальные события таким парадоксальным образом и сделала Зиги любимцем Рейхсфюрера. Шеф утвердительно кивнул:

— Штурмбанфюрер, прошу вас как известного интеллектуала — поговорите с уважаемым профессором Меркаевым об этом старом пне… о библиотекаре фон Штерне… Мне хочется уяснить, что он так усердно изучает в вашем чертовом Замке? А офицер Ратт примет на себя приятную обязанность встретить нашу дорогую гостью — мадам Шталь — на железнодорожном вокзале…

 

8. Деликатное дело

Пауль, дружище, — шеф Кольбах осторожно поправил воротник рубашки Пауля, как заботливая мать перед первым причастием (офицеру Ратту пришлось отдать пыльную форму в чистку, а самому принарядится в парадный комплект), и проникновенно заглянул Паулю в глаза: — Надеюсь, в вашей вихрастой голове не зародилась прогрессивная мысль доставить далеко не юную фрау Шталь от вокзала в гостиницу на мотоцикле?

Признаться, такая мысль в голове у Пауля не просто зародилась, а взросла и достигла достаточной зрелости. Достаточной, чтобы заставить молодого офицера направить стопы в гараж за мотоциклетной коляской. В этот самый момент Карл Кольбах выглянул из кабинета и поманил насвистывающего марш гауптштурмфюрера пальцем. Пауль был вынужден убить нежно взлелеянную мысль собственными руками:

— Как можно, штандартенфюрер! — он возмущенно округлил синие глаза. — Наша семья не подвержена психическим отклонениям! Я как раз шел в гараж — за ключами от машины…

— Чудесно! Не забудьте купить для любезной фрау Агаты цветы. Бордовые розы. Семь штук. Получите в бухгалтерии деньги на представительские нужды и выберите самые темные и загадочные, потому что вас ждет встреча с доктором астрологии! — Шеф улыбнулся, словно речь шла о Бог весть какой радости для Пауля, и продолжил инструктаж: — Вам следует обращаться к фрау Шталь «Медам», — последнее слово Кольбах произнес с бесподобным французским прононсом. — Пожалуй, я напишу ей записку… По-французски..

«Левой рукой! — подумал Пауль. — Шеф всегда пишет по-французски левой рукой, впрочем, как и на всех других языках, кроме немецкого».

— Хотя… — продолжил штандартенфюрер. — Выйдет слишком навязчиво; просто положите в букет мою карточку… — Кольбах протянул подчиненному визитку, выполненную на роскошного качества бумаге с золотым обрезом. — И вот еще что… Пауль, прошу вас, поберегите слух нашей гостьи.

В каком смысле? Я не понял… — честно признался Пауль.

— Не нужно кричать «Хайль Гитлер!» с таким первозданным энтузиазмом и пугающей громкостью! Сейчас не двадцать третий год, и мы не в Мюнхене… Фюреру нужны реальные дела, а не крики!

— Зиг Хайль! — Пауль произнес эти привычные слова сдержанно и торжественно — как тайный пароль.

Шеф удовлетворенно кивнул:

— Ступайте, возьмите мою машину и проследите, чтобы ее как следует вымыли, — он легким движением перебросил Паулю ключи от автомобиля и с деланной суровостью добавил: — Вымыли, как если бы она была вашей собственной!

Пауль поторопился в гараж и в несколько резковатой, зато эффективной и доходчивой манере донес пожелание Шефа до механиков — уж поверьте, машина не была такой чистой, даже когда впервые выкатилась из заводских ворот на новенький автобан! Пока авто приводили в надлежащее состояние, молодой офицер успел заглянуть в бухгалтерию, потом купить розы и, наконец, забежать домой.

Семилетняя сестренка Жени усердно долбила на пианино гаммы:

— Жени! Дай мне большой лист с нотами! Только быстро!

— Герр Норман! Мама! Лорхен!!! — заорала голосистая сестрица. — Спускайтесь быстрее! Пауль собрался жениться на пианистке, даже цветы купил!

— Вот соломенная голова — с чего мне вдруг жениться? — Пауль для профилактики легонько треснул сестру по затылку. — Мне для работы нужно! Неси быстрее — я опаздываю!

— Ноты наверху, а там сестра ругается с Германом… Подумают, что я опять подслушивать пришла… Лорхен мне уже дала ложкой по лбу за это…

— Жени, у тебя в голове тыквенные семена вместо мозгов — нас всех нашли в капусте, одну тебя на тыквенной грядке! — просветил Пауль сестренку и продолжал тоном, которым прежний шеф — старик Корст — повествовал о счастливых годах правления Кайзера: — В прежние времена девчонок не принимали в армию! И это было правильно — тогда все умели подслушивать! И никого при этом не ловили… Вот посмотришь, Фюрер скоро запретит Юнгмедель, потому что такие глупые гусыни, как ты…

Он не успел договорить. Чтобы отвратить безрадостную перспективу, малолетняя Жени, мечтавшая о белой кофточке и длинной синей юбке с тяжелыми башмаками так, как сам Пауль — о шевронах группенфюрера, опрометью ринулась наверх и вернулась с большим нотным листом, как раз когда ее братец доедал яблоко: даже перекусывать в роскошной машине Шефа офицер Ратт счел бы настоящим кощунством.

— Давай, машинка, поехали! — процитировал Пауль подходящие к случаю слова то ли из фильма, то ли из радиопостановки, повернул в зажигании ключ с нарядным серебряным брелоком в виде свастики и погрузился в счастливые грезы.

Вместе с Шефом Кольбахом в N-бург прибыли его автомобили, служебный «Мерседес» и личный «Майбах». Если «Мерседес» был черным, вальяжным, неприступным, как чиновник высокого ранга, и совершенно не мог взволновать, то с «Майбахом» у Пауля с первого взгляда завязался роман. Точнее, романом это чувство можно было назвать в той же степени, что и отношения между гимназистом тайно обожаемой им матушкой приятеля.

Непередаваемый черный цвет с темно-вишневой ноткой, затемненные бронированные стекла. Новейшие галогенные фары дальнего света. Усиленная задняя подвеска, форсированный двигатель, колесные диски из редкого сплава. Роскошный салон, отделанный красным деревом, обтянутые натуральной кожей сиденья, самолетный штурвал, заменяющий руль, и невероятно мощный радиоприемник…

Каждый раз, оказываясь за рулем этого порождения германского технического гения, Пауль погружался в счастливую эйфорию. И сейчас он в полузабытьи включил приемник:

— Московское время семнадцать часов. Вы слушаете радио Коминтерна. Прослушайте новое задание конкурса для любителей шахмат. 3 точка d4 cxd4 4 точка Nxd4 Nf6 5 точка Nc3 а6 6 точка ВеЗ Ng4 7 точка Вg5 h6 8 точка Вh4 g5 9 точка Вg3 Вg7 10 точка hЗ Ne5… — незнакомый язык в сочетании с пронзительным женским голосом и четкими паузами сперва неприятно резанул по ушам, а потом превратился в монотонный фон, который скоро сменился чужим бодреньким маршем…

«Какие все-таки неблагозвучные языки у славянских народов», — подумал Пауль и осторожно повертел ручку приемника. Салон затопил чуть надтреснутый и очень приятный голосок, исполнявший французскую шансонетку. Под такую легкую музыку думается особенно хорошо — Шеф Кольбах, как человек предусмотрительный и истый сибарит, видимо, записывал любимую музыку со своего мощного приемника на диктофон; во всяком случае, Пауль не видел другой причины, по которой на заднем сиденье «Майбаха» мог бы лежать миниатюрный диктофон, вмонтированный в почтенную кожаную папку. Да, с таким приемником можно слушать хоть французские, хоть американские, хоть британские радиостанции, беззлобно позавидовал молодой человек.

Вообще, машина просто роскошная!

Такую не купишь, экономя на пиве или запихивая по пятьдесят марок с жалования в свинью-копилку. Пауль хмыкнул: если разделить стоимость самого обычного, серийного «Майбаха» (сколько стоит чудо, изготовленное по спецзаказу для Шефа, он не мог даже предположить) на сумму ежемесячного денежного довольствия такого же среднестатистического штандартенфюрера СС, выходило, что Шеф Кольбах несколько лет не только не приобретал себе ни единой вещи — даже новых носков, но и питался исключительно живительной энергией чи, про которую любит рассказывать профессор Меркаев, поскольку у Шефа просто не оставалось бы средств на продукты питания…

По счастью, Пауль никогда не был излишне наивным и давно не верил в то, что ребята из аппарата внешней разведки, в котором до назначения в N-бург служил Карл Кольбах, насмерть бьются за новые звания и должности из одной только любви к Фюреру. Как не верил он и в то, что его прежний шеф — герр Корст — прикупил скромный трактир с маленькой гостиницей у самого горнолыжного курорта на деньги, полученные в наследство от неведомой швейцарской тетушки. О некоторых источниках так вовремя подвернувшегося отставнику «наследства» Пауль догадывался, а о других знал наверняка. Дядюшка Корст далеко не всегда выписывал местным пьянчужкам и дебоширам квитанции о взысканных штрафах, закрывал глаза на неблаговидные делишки герра Аптекаря, за изрядную мзду помог еврейскому приятелю герра Банкира перебраться с многочисленным семейством через границу в Швейцарию, имел целую картотеку из фотографий любителей горных лыж, опровергавших мнение об их супружеской верности… Словом, мыслил дядюшка Корст мелко и пошло. Оттого и ездил на подержанном «Хорьхе», и на пенсию загудел раньше срока, подытожил Пауль.

А вот как зарабатывают звонкую монету угрюмые парни из Абвера?

Тайну чиновных доходов Пауль приоткрыл благодаря своему старшему братцу. Клаус Йозеф Ратт благополучно выучился на факультете права и теперь работал юристом в солидной аудиторской фирме в Бонне. И ездил на «Фольксвагене». Не Бог весть какая машина, но все же получше студенческого велосипеда, хмыкнул Пауль. Так вот, средства на автомобиль братец заработал, играя на бирже. Коммерция у Клауса в крови — счастливое наследство от армейского интенданта, покойного папаши Ратта.

Итак, для успешной игры на бирже нужны три вещи: информация, аналитический ум и изначальный капитал, то есть все те же деньги. С информацией понятно: свое скудное жалованье канцелярские крысы, которые вьются около статс-секретарей имперских министерств, получают как раз за то, что работают с информацией самого разного рода. Насчет аналитического ума тоже все хорошо: голова у Шефа светлая, как двухсотваттная лампочка. К тому же Пауль регулярно производил неофициальные инспекции рабочего стола и мусорной корзины начальника и частенько обнаруживал там газеты с отчеркнутыми ногтем финансовыми сводками. Один раз он даже собственными глазами видел в руках у Шефа маленький кожаный блокнотик со столбиками цифр, очень похожими на биржевые котировки. Но поразмыслить насчет начального капитала он уже не успевал!

До вокзала оставались считанные метры.

Уф! Пауль удовлетворенно вздохнул и, паркуя машину на специальной стоянке для почетных гостей, решил отложить размышления о таком непростом предмете, как финансовый успех Шефа Кольбаха, до следующего раза. Встряхнул цветочки и отправился искать фрау Медам.

Пауль сразу определил мадам Шталь среди прибывших. И вовсе не по огромному количеству дорогих кожаных чемоданов и шляпных картонок с затейливыми вензелями модных магазинов…

Спутать мадам Шталь с другой дамой было просто невозможно!

Мадам Шталь не была красива. Она не была ни высокой, ни стройной. Она не была модной, то есть увитой перьями и мехом, как опереточная примадонна. Она не была роскошной, то есть увешанной ювелирными украшениями, от которых рябит в глазах. Она не была моложавой или молодящейся. Весь этот дешевый декор не требовался такой гранд-даме, как нештатный советник Рейхсфюрера по вопросам астрологии доктор Агата Шталь.

Даже без упомянутых дешевых уловок фрау Шталь была просто безупречной!

От кончиков волос, уложенных в простую, но идеальную прическу, до круглых носков лайковых серых туфель и похожих на стилеты каблуков, поддерживавших легкое, хрупкое тело с отменной осанкой. Такой же безупречной, как огромный, удивительно чистый бриллиант в безыскусной платиновой оправе у нее на пальце. Даже в свете мутных вокзальных фонарей перстень при малейшем движении рассыпал искры.

Их яркие огоньки падали на изысканной простоты маленькое черное шелковое платье, такой же черный кружевной кардиган, после чего ласково спрыгивали с открытого, без единой морщинки лба Мадам на тронутые пудрой щеки и ровный носик. Никогда, ни за что Пауль не решился бы приблизиться к такой утонченной и состоятельной даме, даже зная, что она на год-другой старше его собственной матушки!

Но сейчас его призывал служебный долг, и он решительно ступил в круг золотого света и волшебного запаха, обвивавшего гостью:

— Мадам Шталь, от лица Рейхсфюрера, штандартенфюрера Кольбаха, всего подготовительного комитета фестиваля и нас, скромных ценителей пангерманской идеи, разрешите поприветствовать вас в N-бурге… — Пауль щелкнул каблуками и с поклоном вручил Мадам букет, после чего церемонно облобызал ароматную замшевую печатку телесного цвета, туго облегавшую женскую кисть. В первую секунду большие и ясные, как предутреннее небо, глаза Мадам показались ему удивленными и даже настороженными, а потом она рассмеялась:

— Бог мой… Я едва не приняла вас за призрака… Так смешно — принять за тень из прошлого такого жизнерадостного и симпатичного молодого человека, — мадам Шталь смеялась звонко, с детской наивностью, и даже морщинки, появившиеся вокруг ее ясных глаз и тонких губ от смеха, были ей удивительно к лицу. Шею Мадам скрывал лепесток розового шифонового платочка и обнимали две лаконичные нитки бус — из розового и серого жемчуга. Мадам понюхала букет, мельком взглянула на карточку Шефа и принялась изучать ноты: — Как мило, Моцарт…

— Это от меня лично, — не преминул вставить Пауль.

Мадам вернулась к карточке:

— Карл Кольбах? Даже в имени такие сильные энергетические вибрации! Что же, поехали! — она прикрыла глаза, словно прислушиваясь, махнула рукой в такт своей внутренней музыке и решительно направилась к машине. Но перед этим вынула из груды багажа и передала Паулю большущую и очень тяжелую клетку, прикрытую персидской шалью. Заглядывать под покров, чтобы определить содержимое, любознательному гауптштурмфюреру не потребовалось. Едва он принял ценный груз, как между прутьями у самого пола возникла полоса рыжего меха, пять стальных безумно острых игл впились в рукав его парадного кителя и молниеносно скрылись за платком вместе с трофеем — куском отменной ткани, из которой шьют офицерскую форму! «Ну вот, теперь придется выписывать еще и новый парадный комплект!» — с досадой подумал Пауль, взвешивая клетку на руке и представляя, как этот тяжеловесный объект мог бы скрыться в пучине ближайшего водоема с такой скоростью, что подлючий котяра даже мяукнуть не успел бы. К счастью, у Пауля нордический характер и долг для него превыше эмоций.

Какое очаровательное животное!

— Мой Паштет! — гордо сообщила Мадам. — Он скверно переносит поездки… Что у вас с рукой? Покажите…

— Пострадал только текстиль! Паштет. Прелестное имя для котика, — улыбнулся Пауль как можно более искренно, с силой зашвырнул клетку на заднее сиденье, так что кот совершил внутри нее сальто. Затем офицер чуть более грозно, чем следовало, гаркнул «Хайль Гитлер» на ожидавших чаевых носильщиков необъятного багажа Мадам.

Сама же Мадам все время сборов держала Пауля за руку: развернув его ладонь к себе, сперва поднесла ее к самым глазам, потом провела замшевым пальчиком по центральной линии и наконец отпустила, а по дороге поведала о результатах таинственных изысканий:

— Вы счастливый человек, — улыбнулась она. — Судя по линиям на руке, судьба подарит вам все. Абсолютно все! И даже больше. Хотите вы или нет, но это случится. А вот ваш брат… У вас ведь есть брат?

Пауль заинтриговано кивнул.

— Он потеряет ровно столько, сколько вы получите… И все из-за…

— Из-за того, что влюбился не в ту женщину, — грустно констатировал Пауль. Действительно, его умный, ученый, сделавший образцовую карьеру старший братец Клаус Ратт влюбился в замужнюю даму, да такую, что добром история навряд ли закончится.

— У вас есть пророческий дар! — снова расцвела улыбкой Мадам и деловито уточнила: — Скажите мне, когда вы родились, я хочу составить вашу натальную карту…

— Десятого февраля 1916 года, — ответил Пауль и едва не рассмеялся. Хотя объективно ничего смешного в фигуре фон Клейста, маячившей у входа в гостиничный ресторан, не было. Зато была парадная форма и букет в руках — белоснежные розы. Семь штук. Зиги открыл дверцу машины, поставленным голосом консерваторского выпускника произнес прочувствованные слова приветствия и со светским безразличием склонился к перчатке на руке Мадам.

Фрау Шталь обернулась к Паулю и тихонечко спросила:

— Как зовут вашего брата?

— Моего?! Клаус, — ответил Пауль, несколько смущенный несвоевременным частным вопросом.

Мадам понюхала цветы, поблагодарила и зачем-то назвала фон Клейста — Клаусом.

— Прошу простить, меня зовут Зигфрид. Зигфрид Отто, барон фон Клейст, — мягко уточнил Зиги и еще раз поцеловал Мадам руку.

Но фрау Шталь вряд ли его слышала: за спиной фон Клейста на высоких ступенях гостиницы, весьма эффектно освещенный сзади, появился Карл Кольбах, приветственно протянув к Мадам обе руки. Высокий и подтянутый, как технический прогресс, ироничный и галантный, как сам грех, прямой и несгибаемый, как германская нация, — в штатском Шеф выглядит даже привлекательнее, чем в форме!

— Мадам Шталь, Агата, наконец! Наконец я получу счастливую возможность прикоснуться к этому таинству — вашей бесподобной, уникальной ауре…

Мадам сгрузила Зигфриду оба букета, какую-то картонку и, позабыв про кота и багаж, зацокала каблуками вверх по лестнице, словно завороженная.

— Карл, дорогой… Как это все мило, я тронута… — миниатюрная Мадам коснулась перчаткой плеча Шефа, а тот взял ее под кружевной локоток… Но, перед тем как скрыться за тяжелыми дверями ресторана, торопливо оглянулась: — Ой, я чуть не забыла поблагодарить ваших милых мальчиков… Спасибо, Пауль. Спасибо. Как зовут того второго, блондина? — уточнила она, чуть понизив голос.

Карл Кольбах изогнул одну бровь, совершенно так же, как это делал Зигфрид:

— Белобрысого? Его зовут Штурмбанфюрер… — дверь поглотила эффектную пару.

Пауль был безмерно рад такому стечению обстоятельств — теперь у него свободен остаток вечера. Он как раз успевает сыграть в футбол с командой городского магистрата. Надо только забежать домой переодеться!

Но подвластные мадам Шталь звезды стояли на небе настолько неудачно, что планы Пауля оказались разрушены. Дома его поджидал рассерженный и расстроенный Генрих Норман. Про Генриха в личном деле совершенно справедливо написано: Характер, приближающийся к нордическому, вспыльчивый. Такому выйти из себя — пара пустяков!

— Пауль! Я не понимаю, почему ваша семья закрывает на это безобразие глаза? Куда смотрит герр Грюнвальд? Почему ты лично ничего не предпринимаешь в отношении этого ирландского хлюста, который нагло увивается за моей Лорхен! Между прочим, она не только моя невеста, но и твоя сестра! — начал орать Генрих, едва Пауль порог переступил.

Вот оно, воздаяние! Гауптштурмфюрер Ратт из кожи вон лез, чтобы вытащить Генриха из Берлина сюда — спасать ситуацию, и теперь он же виноват! Тут у Пауля объявился неожиданный союзник:

— Герман, "Ты знаешь английский язык? — Жени выбралась из-за шторы, где, как обычно, подслушивала старших, и бесцеремонно влезла в разговор. — Смотри, что у меня есть, — это паспорт Ирвина…

— Это еще что такое?!! — очередь орать дошла, наконец и до Пауля. И как не заорать, ведь ему пришлось отнять у Жени британский паспорт сестриного нового поклонника — журналиста Ирвина Пенслоу. — Ты где это взяла?

— В пиджаке у него… Вот посмотри, там написано, что он женат, — состроила хитрую рожицу Жени.

— Как раз написано: холост! — Герман разочаровано протянул паспорт Паулю и со вздохом спросил: — Что нам делать с его документом?

Пауль ласково погладил расстроенную малышку по голове: ее идея вполне подходящая. Ведь Лорхен то английского языка не знает и в библиотеку топать, в словаре смотреть не станет. Не такая уж Лорхен настырная девица, чтобы не поверить родному брату!

— Видишь, Герман вся наша семья суетится, чтобы тебе помочь, а ты орешь, как еврейский лавочник во время погрома! Завтра просто покажем ей паспорт и скажем, что он женат!

— Вряд ли поможет… Поздно! Он сделал Лорхен официальное предложение и поклялся обвенчаться с ней в городском соборе, представляешь! Он, видите ли, готов усыновить нашего будущего ребенка и будет любить как родного — все чин чином, сегодня вечером ирландский щелкопер пойдет договариваться со священником… Пауль, надо что-то срочно предпринимать! Давай пролезем в собор по катакомбам и хотя бы послушаем, что он замышляет. А?

— Ты что! Я же помощник председателя оргкомитета! То, о чем ты говоришь, — серьезное должностное нарушение, ограничение свободы прессы, несанкционированный сбор информации… За такое по головке не погладят… — слабо пытался сопротивляться образцовый офицер Ратт.

— Пауль, как ты думаешь, светит стать группенфюрером человеку, у которого родная сестра замужем за англичанином? За левым журналистом! Да может, он вообще коммунист! Мы же не знаем! — прищурил глаз Герман.

Пауль с тяжким вздохом полез в шкаф — за гражданским свитером…

 

9. Шпионские игры

Приятели сидели пригнувшись на холодном каменном полу, скрываясь между двумя древними усыпальницами. Находившиеся в криптах мощи имели в округе славу чудотворных, но несмотря на это оба офицера жутко замерзли, ведь им пришлось торчать среди камней уже несколько часов!

Беседа между пастором и англичанином была долгой и эмоциональной. Акустика в соборе великолепная, так что слышно прекрасно — каждое слово, каждый звук, каждый вздох! Да что толку? Ирвин и герр Пастор говорят на загадочном наречии, которого не знает даже полиглот с университетским дипломом Норман!

Вблизи мистер Пенслоу был похож скорее на работника с фермы или армейского сержанта, чем на признанную акулу пера: красная обветренная физиономия, волосы с рыжинкой, большой нос в веснушках, крупные мускулистые руки, тоже все в веснушках, и желтоватые, по-заячьи глупые глаза. Низкорослый, как все ирландцы. Да и одет мистер Авторучка с британской спортивной эксцентричностью: высокие горные ботинки, бордовый свитер, бежевые клетчатые бриджи и кепка, зато при галстуке с золотой булавкой! «Ну что сестра в этом мерзком типе нашла?», в который раз задавал себе вопрос Пауль.

Разве женщин поймешь?

Единственное, что внушало оптимизм, — разговор у герр Пастора с заезжим прихожанином, судя по всему, никак не клеился. Герр Пенслоу краснел и нервозно махал руками, а пастор Грегор, прижав бледные кисти к нагрудному кресту, причитал себе под нос монотонным речитативом и отрешенно смотрел в невидимую Паулю с Норманом точку на полу. Наконец герр Журналист не выдержал, резко встал и широким, совершенно строевым шагом направился к выходу. Пастор крикнул что-то ему вдогонку, подхватил нечто с пола, быстро семеня, догнал Пенслоу, ткнул ношу журналисту в руки и отпрянул. У Пауля радостно екнуло сердце: его святой покровитель апостол Павел заботится о нем даже сейчас, хотя он как офицер СС давно не ходит в церковь! Спасибо матушке, ведь только благодаря ее молитвам Пауль — крестник самого епископа!

Офицер Ратт резко выпрямился и, таща за собой Нормана, бросился к англичанину. Скороговоркой произнося положенные при задержании слова, от души двинул журналиста под дых, потом еще врезал локтем по носу и победно защелкнул наручники, не дав противнику опомниться, — еще хорошо, что под цивильное платье Пауль догадался запихнул и оружие, и документы, и прочие положенные уставом сотруднику Гестапо принадлежности!

На такие радикальные действия гауптштурмфюрер Ратт имел полное право: в руках у английского журналиста Пенслоу был клетчатый чемодан фройлян Ведьмы — той самой грудастой толстушки, которая утром вылетела в каминную трубу Замка!

— Здесь Кольбах, — несмотря на поздний час, Шеф откликнулся после второго сигнала телефона и тут же пригласил Пауля с чемоданом немедленно ехать к нему на квартиру, а офицера Нормана приказал оставить в канцелярии — зарегистрировать задержанного как неизвестного и подготовить соответствующие документы.

Пауль поведал о случившемся насколько возможно честно. Они-де с офицером Норманом бежали на футбол, когда увидали типа с чемоданом, — и сразу же последовали за ним. Тип усердно пытался сбагрить чемодан пастору, но отец Грегор отказывался как мог. Безусловно, суть беседы могла быть и иной, ибо содержание ее так и осталось тайной для Пауля и Нормана. Пауль завершил отчет на героической ноте:

— В соборе такой холод! Едва пневмонию не заработали, пока сидели среди мощей…

— Почему ваш прежний шеф — герр Корст — не распорядился поставить в исповедальнях микрофоны? Был слишком добрым католиком или боялся обременять себя чужими грехами? — раздосадованный Шеф потянулся за не предусмотренной режимом сигаретой. — Из-за его халатности мы утратили возможность установить содержание беседы подозреваемых!

— Герр Корст был лютеранин. Потому и не придавал большого значения исповеди… — предположил Пауль.

— Пометьте: оборудовать собор прослушивающими устройствами в количестве шести штук в кратчайший срок! Ну-с, что тут за сувенир? — Кольбах с видимым удовольствием натянул на руки хирургические перчатки и, придерживая чемодан, стал аккуратно ковырять в замочках пилкой для ногтей. Замочки хрустнули, и Шеф победно поднял крышку. Пауль нетерпеливо заглянул и со сдерживаемым ужасом спросил:

— Это что, взрыватель нового типа? — в темной шелковистой пасти чемодана зловеще поблескивал таинственный прибор: его техническую суть от неискушенного глаза прикрывала эбонитовая коробка с измерительной шкалой и лампочками, а пучки электрических проводов присоединяли к коробке несколько медных пластин и предмет, похожий на толстую авторучку.

Кольбах озабоченно покачал головой, без всякого трепета взял прибор, постучал ногтем по стеклышку над градуированной шкалой, подмигнул качнувшейся стрелке, пересчитал пластины с электрошнурами: их было ровно четыре штуки, повертел в руках и затем продемонстрировал Паулю толстый щуп, отодвинул заднюю крышку, проверил наличие аккумулятора и вынес вердикт:

— Если не ошибаюсь…

«Это фигура речи, потому что шеф Кольбах никогда не ошибается» — про себя отметил Пауль, а непогрешимый Шеф тем временем продолжал:

— … Перед нами новейшее достижение современной медицинской мысли в духе исследований старины Вейстхора! Приспособление для электропунктурной диагностики. Это чудо возникло в результате скрещивания германского инженерного гения и древнейших традиций китайской медицины. Хотя вы, дружище, вряд ли слыхали про систему энергетических меридианов, пронизывающих человеческое тело… Так вот, механическое воздействие на ключевые точки таких меридианов может существенно влиять на здоровье и даже, психику! Наибольшего эффекта можно достичь, если воздействовать на биологически активные точки меридианов посредством слабого электрического тока. Такие изыскания ведутся уже давно, но готовый прибор я лично вижу впервые и сильно сомневаюсь, что эта штуковина работает! Придется просить мадам Шталь просветить нас об этом прогрессивном методе более компетентно, — Кольбах извлек прибор из чемодана и переложил в пакет для вещественных доказательств. — Потрудитесь завтра заехать в магазин подарков и приобрести нарядную коробку для хранения аппарата.

— Угу, — удручено кивнул Пауль: скрыть разочарование было выше его скромных сил!

— Пауль, дружище, неужели вас огорчают передовые успехи немецкой медицины? Или вы действительно рассчитывали обнаружить в чемодане бомбу?

— Нет! — Пуаль мечтательно подпер взъерошенную голову рукой и признался с неподобающей младшему офицеру откровенностью: — Я был уверен, что там шпионский передатчик…

Шеф рассмеялся — совершенно иначе, чем утром в Замке: очень естественно, по-мальчишески заливисто и искренне. Пауль даже предположить не мог, что штандартенфюрер Кольбах — признанный буквоед и зануда — может быть таким. Этот смех стал для Пауля самой большой неожиданностью за богатый событиями день!

Шеф успокоился и с отеческой укоризной попенял подчиненному:

— Пауль, неужели вы настолько инфантильны, что верите в пропагандистские россказни о злобных шпионах, которые спускаются с небес на парашютах и пытаются собственноручно пристрелить несчастного Фюрера из наградного армейского пистолета?

Пауль действительно верил в такую возможность, поэтому виновато повесил голову.

— Дружище, вынужден вас разочаровать! — герр Кольбах снова рассмеялся и ободряюще хлопнул Пауля по плечу: — У офицера СС в заштатном городишке вроде вашего N-бурга существует всего одна-единственная возможность обнаружить радиопередатчик потенциального противника!

— Правда, существует? Какая?!

Он нетерпеливо заерзал на стуле в ожидании начальственного откровения.

— Пауль, у вас пытливый ум, за что я вас ценю как перспективный кадр! Такая возможность, повторюсь, всего одна — самому положить передатчик в случайный багаж наподобие вот этого клетчатого чемодана!

У Шефа отменное чувство юмора! Пауль вяло хихикнул и попытался отшутиться:

— Но, герр Кольбах, где же среди ночи можно раздобыть вражеский передатчик?

Шеф посерьезнел и ответил строго, даже назидательно:

— Гауптштурмфюрер Ратт! Офицер СС должен обладать интуицией. Полагаю, вам известно, что такое интуиция?

— Способность предвидеть возможное развитие ситуации, — пролепетал Пауль как двоечник на экзамене.

— Не вполне, — тактично поправил его шеф Кольбах. — Это способность организовать развитие событий в желательном ключе. Поясню на примере с передатчиком. Передатчик можно собрать самому из приобретенных в разных местах деталей, отобрать у радиолюбителя — еврея или гомосексуалиста, но при этом не оформлять изъятие официально, наконец, просто купить за неучтенные средства через подставное лицо…

Пауль едва рот не открыл от изумления: действительно, существует множество вполне доступных возможностей раздобыть чертов передатчик, а он зря протирал штаны в этом мерзостном городишке, ожидая чуда уже около года!

Вот что значит профессионализм: ему не учат ни в образцовой офицерской школе, ни в передовом университете. Подлинное знание веками передается от мастера к ученику исключительно при непосредственном общении!

— Но, спаси вас арийские боги, дружище, обзавестись настоящим советским передатчиком, можете поверить мне на слово, он удручающе тяжел, — Шеф предостерегающе поднял вверх палец, — и требует специального аккумулятора. В результате зарядки этого устройства вы разоритесь на счетах за электричество, зато идиотский источник питания все равно подведет в самый ответственный момент…

Пауль мысленно порадовался, что он офицер СС, а не советский шпион. Шеф резюмировал, сухо хлопнув ладонью по столу:

— В целях практических наиболее безопасно приобрести мощный передатчик для гражданских радиолюбителей, произведенный в нейтральной стране! — тут же, не снимая хирургических перчаток, герр Кольбах вытащил из стенного шкафа замечательный переносной передатчик, достаточно компактный, чтобы уместиться в клетчатом чемодане. Затем вооружился оточенным карандашом и, как лектор указкой, ткнул им в клеймо на приборе: — Но примите во внимание: если передатчик необходимо в дальнейшем изъять для оперативных нужд, страна-производитель имеет существенное значение! Например, этот произведен для нужд британской армии…

Шеф с присущим ему педантизмом упаковал передатчик в чемодан, стащил наконец хирургические перчатки, запихнул их в измельчитель для бумаги, протер вспотевшие ладони носовым платком — как всегда, крахмально-чистым — и деловито потребовал:

— Поедемте, осмотрим гостиничный номер этого британского щелкопера. Хочу удостовериться в правильности своих выводов, — Шеф чрезвычайно предусмотрителен в стратегических вопросах.

Герр Кольбах сделал широкий приглашающий жест ладонью — как артист у края рампы перед началом спектакля. Разделенное твердой рукой Шефа на равные порции содержимое бутылки виски «Блэк Хоре», обнаруженной во время обыска, мягко плескалось в скромных гостиничных бокалах. Алкоголь — скверная замена ужину, вздохнул Пауль, отхлебнул крепкую янтарную жидкость и поморщился:

— Жаль, что в номере мистера Пенслоу нет льда…

Шеф Кольбах еще раз обвел помещение цепким взглядом и уточнил:

— Вы не находите, дружище, что в этой комнате еще кое-чего нет?

Пауль поскорее отставил стакан и с готовностью затараторил:

— Отсутствует огнестрельное оружие! Герр Пенслоу заявил на таможне находящийся в его законном владении револьвер системы «Кольт» и получил разрешение на ввоз. В момент задержания револьвера при нем обнаружено не было! Куда же он мог подеваться?

— Отличная работа, вы наблюдательный человек и ответственный офицер, Пауль! Хотя я говорил о пишущей машинке, карандашах, блокнотах, фотоаппарате и прочей атрибутике, необходимой журналисту. Согласитесь, кропать статейки при помощи одного только револьвера, даже такой достойной уважения системы, как «Кольт», довольно странно! — Шеф поставил опустевший бокал на столик, присел на кровать, выудил из обнаруженной здесь же, в номере, желтой пачки с изображением верблюда сигарету и с явным удовольствием закурил: — Сегодня мы утрем нос некоторым умникам из Берлина! А кому-то, может статься, и расшибем… Поедемте, побеседуем с этим горе-писакой в соответствии с китайской мудростью: извлечь нечто из ничего, и порадуем Рейхсфюрера! Хайль Гитлер!

— Зиг хайль! — с воодушевлением откликнулся Пауль и с горячим служебным рвением распахнул дверь перед стремительным Шефом. Он целиком разделял оптимизм начальника.

Пауль никогда не был интеллектуалом. Его собственные аналитические способности весьма скромны. Да они и не требуются, когда речь идет об очевидных фактах!

Даже самому мелкому из унтершарфюреров СС известно, что Тень Фюрера — это партайгеноссе Рудольф Рихард Вернер Гесс.

А что происходит с тенью, когда убирают сам предмет? Тень тоже исчезает!

Хвала древним арийским богам, Фюрер здоров, силен духом, преисполнен мужества и достаточно мудр, чтобы руководить нацией еще многие десятилетия, и нуждается для этого в услугах толкового секретаря, каковым для него еще с далеких двадцатых годов остается обергруппенфюрер Гесс! Только этим и можно объяснить то, что Рейхсканцлер доверил герру Гессу стратегически важный участок партийного строительства и даже иногда называет его своим возможным преемником…

Разумеется, вопрос о том, кто станет единственным преемником Рейхсканцлера в туманном будущем, относится к категории философских абстракций, но все же многие высокие армейские чины и офицеры поскромнее, которых приходилось знавать Паулю, придерживаются мнения, что многолетний глава СС Рейхсфюрер Генрих Гиммлер выглядел бы в этом качестве куда как более солидно, чем герр Гесс — известный нытик и англофил. Последнее обстоятельство делало Гесса весьма уязвимым.

Всякий, даже небольшой, камушек, брошенный в сторону Соединенного Королевства, болезненным рикошетом бил по обергруппенфюреру Гессу и в то же время укреплял базальтовый постамент с убедительной фигурой Рейхсфюрера Гиммлера на вершине…

Именно поэтому Пауль был уверен: обнаруженный в канун международного фестиваля английский передатчик позволит команде Рейхсфюрера заработать дополнительные очки в жестокой битве за благорасположение самого Рейхсканцлера, а значит, принесет шефу Кольбаху и ему самому искреннюю признательность руководства!

 

10. Исключения из правил

Карл Кольбах деловито разбирал документы, накопившиеся за день на столе, и строго наставлял молодых коллег:

— Служители правопорядка должны воздерживаться от безосновательных формулировок! Допрос — элемент оперативно-разыскных мероприятий. Таковые пока не проводятся. Следует озаглавить документ «Протокол предварительного опроса с целью установления личности».

Гауптштурмфюрер Норман бойко застрекотал на пишущей машинке, а сам герр Кольбах задымил еще одной сигаретой — пятой за день! Шеф так беспощаден к врагам Рейха, что в пылу борьбы забывает и о собственном здоровье, и о должностных инструкциях, с недавних пор запрещающих офицерам СС курение в служебное время!

Пауль тихонько вышел и лично приготовил кофе с молоком в надежде умилостивить язву Шефа.

— Фамилия, имя, адрес проживания, национальность… — скороговоркой зачитывал стандартный вопросник Герман.

Кольбах жестом остановил ретивого офицера и обратился к журналисту:

— Герр Пенслоу, вы понимаете по-немецки?

— Да! — кивнул мистер Авторучка.

— Вы понимаете немецкий язык достаточно хорошо, чтобы отвечать на вопросы?

— Да, я понимать по-немецкий достаточно хорошо. Я изучать немецкий, — медленно и старательно, как на занятии по иностранному языку, отвечал журналист.

— Занесите в протокол, — кивнул Шеф, — «Задержанный добровольно отказался от услуг переводчика» и продолжайте, только помедленнее.

— Фамилия, имя, адрес… — снова зачастил Герман.

— Пенслоу. Я имею имя Ирвин. Я имею журналист. Я имею английский журналист, — кивая в такт словам, отвечал Пенслоу.

«У него отвратительный немецкий! Может, сестра просто ошиблась, приняв невнятное бормотание герра Журналиста за предложение руки и сердца?» — с надеждой подумал Пауль.

— Уточните, — прервал англичанина Шеф, — что значит «имею журналиста»? Означает ли это, что вы связали и силой удерживаете английского журналиста против его воли?

— Нет, нет. Нет! — отрицательно замотал рыжей башкой Пенслоу. — Я имею журналист. Я!

— Побей меня град, если я понимаю хоть тридцать процентов из того, что говорит задержанный. Как можно Так уродовать немецкий язык! Язык классической философии и литературы! Язык Канта, Гегеля,

Гейне, Шиллера и Гете! — Шеф был настолько раздражен, что принялся ходить по кабинету, снял китель, повесил его на тремпель, тщательно расправил и убрал в шкаф. Шеф чрезвычайно опрятен. Потом расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке: — Язык Ницше и Вагнера! Язык Фюрера, в конце концов!

— Хайль Гитлер!

— Зиг Хайль! — с дружным энтузиазмом заорали младшие офицеры.

— Коллеги, сейчас третий час ночи! Прежде чем выражать верность нации в столь категорической форме, представьте себе, что за соседней дверью, — герр Кольбах торжественным жестом указал на дверь кабинета, — наш Фюрер отдыхает от забот о благе Рейха… — он замолчал и выдержал театральной длительности паузу, во время которой голосистые гаупт-штурмфюреры были готовы сами себя отправить на гауптвахту за нарушение августейшего покоя. — А ведь каждый немец имеет такое же право на полноценный отдых! В том числе и мы с вами…

Он вернулся к столу, устало потер переносицу, такую же классическую, как немецкий язык, и уточнил:

— Офицер Норман, не забудьте указать в протоколе, который сейчас час, а офицер Ратт возьмет на себя труд заполнить для бухгалтерии форму о начислении сверхурочных за работу в ночное время…

Шеф Кольбах неустанно заботится о персонале! Еще не было случая, чтобы он позабыл начислить сверхурочные, положенную доплату или надбавку даже самому мелкому из сотрудников! Это вам не прежний шеф герр Корст, при котором Пауль и еще один парень из дорожного патруля чуть зады не отморозили, вылавливая в самый сочельник подвыпивших водителей, а в награду получили поучительный рождественский рассказ дядюшки Корста о временах Кайзера, когда в полиции про надбавки слыхом не слыхивали! «Вот что значит руководитель нового поколения!» — повеселел Пауль.

— Безусловно, деньги не искупят моральных издержек гауптштурмфюрера Нормана, ведь его сейчас ждет невеста… — сочувственно вздохнул Шеф, а Генрих Норман кивнул и победоносно подтвердил:

— Да, это действительно так… Я женюсь на Лоре Грюнвальд — на днях получил официальное разрешение на брак, — герр Журналист заерзал на стуле и снова что-то невразумительно забормотал.

— Как романтично! — сентиментально улыбнулся Кольбах. — Однако вернемся к работе. Снимите с задержанного наручники и вставьте чистый листок в пишущую машинку: возможно, он пишет по-немецки лучше, чем говорит!

Узловатые лапищи журналиста на удивление споро защелкали по клавишам пишущей машинки, и через несколько мгновений в руках Кольбаха оказался листок следующего содержания: «Ирвин Пенслоу.

Журналист. Великобритания. Проживать — N-бург, Отель «Лесная корона», номер 213, звонить 2-87».

Шеф прочитал листок и обратился к бедолаге Пенслоу нарочито громко:

— Вы настаиваете, чтобы я позвонил по указанному телефону господину Пенслоу, проживающему в гостинице «Лесная корона» в номере 213?

— Да, да, да, — радостно закивал наивный журналист. — Я Пенслоу. Звонить!!!

— Кошмар, — поморщился от такой грамматики Шеф и с видом первохристианского мученика, шествующего на арену со львами, снял трубку:

— Коммутатор, гостиница «Лесная корона», два восемьдесят семь, пожалуйста, Ирвина Пенслоу. Штандартенфюрер Карл Кольбах, — Шеф подождал соединения и вступил в диалог с невидимым собеседником: — Герр Пенслоу, прошу простить за поздний звонок. Штандартенфюрер СС Карл Кольбах. Могу я пригласить вас прибыть в местное отделение Гестапо для опознания неизвестного? По моему мнению, для этого есть срочные основания… Да, я разделяю вашу озабоченность… Нет, я осведомлен который час. Германия вполне демократическое государство… Да, подавать жалобу ваше законное право… Да, безусловно, будет рассмотрена. Я лично гарантирую… Уведомлять или приглашать представителя посольства также ваше законное право. Еще раз прошу простить! — с кислой миной повесил трубку и сообщил недоуменным очевидцам разговора: — Мне очень жаль: герр Пенслоу уверил меня, что не имеет знакомых в N-бурге. А также сообщил о своем намерении подать жалобу на действия Гестапо, которые он считает неправомерными. Мой звонок нарушил его приватность в ночное время…

Красная рожа журналиста вдруг стала белее стенки. Пауль с Генрихом тоже обменялись недоуменными взглядами: что весь этот телефонный разговор с воображаемым Пенслоу, по сути, был мастерски сыгранным монологом Карла Кольбаха, они догадались уже значительно позже.

— Офицер Норман, откройте чемодан, изъятый у задержанного!

Герман с большими предосторожностями поставил чемодан на стол, щелкнул замками, откинул крышку и радостно завопил:

— Рация, посмотрите, штандартенфюрер Кольбах! Там же лежит рация — настоящая! Нам показывали такую точно в офицерской школе!

— Только этого не хватало, — мрачно пробурчал Шеф, тоже заглянув вовнутрь. — Я так надеялся выспаться нынешней ночью… Норман, дружище, занесите факт обнаружения рации в протокол. На завтра пригласите экспертов для фотосъемки и дактилоскопии. Пауль, будьте любезны, принесите мне еще кофе, только без молока. И воды для этого загадочного господина… — пока Шеф пил кофе и закатывал рукава рубашки выше локтя, Пауль устойчиво расположил оцинкованное ведерко с водой на большой табуретке. Ничего нового в происходящем не было: дядюшка Корст, случалось, тоже тыкал несговорчивых туристов или местных пьянчуг башкой в воду. Но у такого грамотного специалиста, как герр Кольбах, наверняка более совершенная методология даже для такого нехитрого действа, обрадовался возможности повысить квалификацию Пауль.

Содержимое чемодана и последующие мрачные приготовления совершенно выбили крепкого с виду герра Журналиста из колеи, он принялся топать, раскачиваться на стуле и, собрав все свои скудные познания в немецком, выкрикнул:

— Нельзя ночью допрос! Нельзя пытать — нельзя! Конвенция запрещать! Женевский конвенция! Один тысяча двадцать девять! Запрещать совсем! Иначе — суд…

Кольбах сурово сдвинул брови:

— Вы имеете ввиду Женевскую конвенцию «Об обращении с военнопленными»?

— Да, да, именно так… — часто и безнадежно закивал герр Журналист.

— Настаиваете?

— Да, настаивать. Я настаивать.

— Норман, будьте добры, занесите в протокол: «После предъявления вещественных доказательств признал себя офицером военной разведки, осуществлявшим сбор стратегических данных на территории Германии. Потребовал рассматривать его как военнопленного согласно положениям Женевской конвенции “Об обращении с военнопленными” 1929 года». Точка. Место для моей подписи. Теперь возьмите в папке номер десять на второй полке рекомендованный вопросник для военнопленных.

Норман запихнул в каретку пишущего агрегата новую страничку и стал громогласно читать вопросник:

— Фамилия! Национальная принадлежность! Воинское звание!

— Пенслоу! Журналист! Я журналист! — вопил британец.

— Что он там опять бубнит? — Кольбах досадливо поморщился, закрепляя манжеты тяжелыми серебряными запонками с серым опалом. Рукава даже не успели измяться, поскольку изобличение иностранного шпиона заняло у Шефа ровно две с половиной минуты!

— Что он коммунист, — с мстительной радостью расшифровал Норман.

— Нет, не похоже, — покачал головою штандартенфюрер Кольбах. — Так сложно разобрать: то ли атеист, то ли идеалист… Герр офицер! В настоящий момент нас не интересуют ни ваши философские, ни ваши религиозные убеждения. Мы хотим услышать ваше воинское звание! Воинское звание! — Шеф резко сменил манеру говорить и произнес последнюю фразу так грозно, для доступности постучав ногтем по собственному шеврону, что даже Пауль с Норманом невольно подпрыгнули на стульях от неожиданности.

— Ошибка! Это ошибка. Нет! Я — нет звания. Нет! Я имею журналист! — завопил Пенслоу, ритмично топая ногами.

— Мой Бог! Где этот горемычный изучал немецкий? Господа офицеры, давайте оканчивать этот бессмысленный диалог — занесите в протокол: «Отказался отвечать на какие-либо вопросы как на не относящиеся к компетенции Гестапо, потребовал передать его для проведения дознания и следствия представителям военной разведки — Абвера». Давайте я подпишу оба протокола, завтра с утра готовьте документы на его передачу. Уведите задержанного! — сказал Шеф и, пока журналист еще был в кабинете, добавил: — Пусть им занимаются умники адмирала Канариса или наш гений контрразведки Вальтер Шелленберг… Впрочем, какая разница? Я лично не намерен дальше выполнять чужую работу! Поскольку рассчитывать на сверхурочные за нее не приходится…

Пауль и Норман сдержано захихикали, оценив шутку начальника, и зашуршали бумагами, распихивая документы по папкам.

Стоило Паулю прикрыть хотя бы один глаз, как под веком сразу же начинали бежать протяжные и липкие кадры сна, который он так и не успел досмотреть. Поэтому недоспавший офицер Ратт часто моргал и усердно сопел, подавляя желание зевнуть. Однако, не следует думать, что его мало занимало происходящее в кабинете Шефа Кольбаха.

Перед сонными глазами Пауля разворачивалось драматическое действо — утреннее оперативное совещание. Шеф строг, но справедлив. Сегодня жертвой справедливости должен был пасть начальник технического департамента гауптштурмфюрер Бойхе.

— Что это, как вы полагаете? — с ленты записи прослушивающего устройства, установленного в гостиничном номере Зигфрида фон Клейста, вместо информативных разговоров или хотя бы бытового шума лились сладкие трели. Единственное, что четко зафиксировала запись, — как в номере звучала музыка.

— Умею птичек я ловить, на дудочку их приманить… — пропел вполголоса, вторя записи, герр Бойхе, потер жирные складки выбритого затылка и ответил: — Возьму на себя смелость предположить, что это Моцарт. «Волшебная флейта». Затрудняюсь предположить, кто исполняет арию… Я никогда не слышал, как поет штурмбанфюрер фон Клейст, но, говорят, прелестно… Вынужден признаться, герр Кольбах, я не был в опере уже лет пять…

/— Герр Бойхе, могу я попросить вас о личном одолжении? — уголок рта Шефа раздраженно дергался, хотя сам он просто-таки излучал спокойствие и доброжелательность.

— Что угодно, герр Кольбах, — без колебаний ответил Бойхе. Родственник бургомистра был жизнерадостным туповатым жирнягой.

— Будьте добры, выйдите из моего кабинета и прочитайте табличку на двери.

— С удовольствием, — Бойхе потопал в приемную и прочитал: — «Штандартенфюрер СС Карл Август Кольбах».

— Погромче, пожалуйста, мне плохо слышно! — попросил Шеф, не меняя позы и выражения лица, однако глумливо прищурил один глаз. Паулю еще надо долго практиковаться, чтобы добиться железной выдержки шефа Кольбаха, поэтому он прикрылся папкой и стал тихонечко хихикать.

— «Штандартенфюрер СС Карл Август Кольбах», — стекла в шкафах и кофейная посуда на подносе задрожали под напором басовитого голоса любителя оперы.

— Я уже начал беспокоиться, что там написано: «Филиал берлинского филармонического общества»! Возвращайтесь и прикройте дверь, — рявкнул Шеф и продолжал с металлом в голосе: — Не удивительно, что при таком отношении к делу отдельных сотрудников Гестапо в этом мирном городе свила гнездо шпионская сеть!

— Шпионская сеть? В N-бурге? Абсурд! — снова почесал затылок Бойхе и уточнил: — Что им тут разведывать? Здесь нет ни военных заводов, ни полезных ископаемых. Даже аэродром после смерти молодого барона Отто используют только как футбольное поле!

— Ну разумеется… Как я мог забыть! Визит Рейхсфюрера в местном магистрате не принято рассматривать как достаточно значимое мероприятие для вражеской активности, — герр Кольбах многозначительно барабанил по крышке стола сухими длинными пальцами, как будто ожидал от Бойхе еще каких-то слов, а потом не выдержал: — Вам подсказать правильную последовательность действий после всего случившегося, герр Бойхе?

Бойхе пожал плечами, не понимая, что все-таки случилось, и снова кивнул.

— Возьмите ручку, листок и воспроизведите на нем то, что прочитали на двери кабинета, далее можете в простой письменной форме изложить ваше желание получить отставку. Поверьте, оно будет удовлетворено незамедлительно. Сдайте дела офицеру Норману. Временно, до появления достойной кандидатуры. Можете быть свободны.

— Хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, делай его сам! — меланхолически вздохнул Кольбах, едва за нерадивым работником захлопнулась деверь. — К сожалению, я не могу оставить руководящий пост и устанавливать микрофоны лично…. Так что, коллеги, быть моими глазами, ушами и даже руками придется вам! Офицер Норман отправится устанавливать микрофоны в собор на ратушной площади, а вы, Пауль, возьмете на себя почетную миссию переоборудовать жилище штурмбанфюрера. Я хочу слышать, как он поет, говорит, дышит… Черт возьми, даже как он воду в толчке спускает! Полагаю, вы как раз успеете, пока я проведу рабочее совещание с уважаемыми коллегами, не являющимися сотрудниками Гестапо: герром фон Клейстом, профессором Меркаевым и фрау Шталь. Из типографии доставили образцы программок и билетов, их обсуждение будет проходить с 10 до 12 часов…

 

11. Покушение на приватность

В люксе барона фон Клейста, полутемном, пропитанном запахом вычурного одеколона, увядших цветов и дорогого табака, было три комнаты: гостиная, спальня, кабинет, а также огромная ванная и туалетная комнаты. Как человек дисциплинированный, Пауль решил установить пару микрофонов даже в этих служебных помещениях — просто на всякий случай. Тем более здесь размещалось столько необходимого для жизни изнеженного типа вроде Зигфрида фон Клейста! И собственно бронзовая ванна на львиных лапах, размером с хороший катер; и бесконечные зеркала — даже на потолке; и трельяж, достойный будуара светской дамы, и пуфик. Кто мог подумать, что в этой комнате таятся поистине шокирующие открытия!

Наш «дружище штурмбанфюрер», оказывается, подделка, хмыкнул Пауль, обнаружив на мраморной крышке туалетного столика плоскую коробочку с прессованным черным порошком, тоненькую, но жесткую кисточку и игрушечных размеров серебряную расческу на длинной ручке. Все эти декадентского вида приспособления нужны, чтобы красить брови и ресницы в черный цвет! У сестренок Пауля имеются аналогичные причиндалы, только попроще. Хотя ресницы гусыни красят больше из девичьей глупости — у них они и так темные. А вот Зиги-соловей, вероятно, вынужден, поскольку реснички у него такие же белесые, как у Пауля…

Помимо краски возле трельяжа размещалась такая груда косметического мусора, какой позавидует любая фройлян! Ага, вот, пожалуйста, крем в фарфоровой баночке со слабым аптечным запахом: штурмбанфюрер еще и отбеливает физиономию от веснушек! Пауль открыл следующую дверку и просто хрюкнул от злорадного удовольствия: даже прозвище барона «Золотая голова», оказывается, совершенно безосновательно! Золотой эту голову делает патентованная французская краска для волос! Интересно, локоны какого цвета подарили Зигфриду феи при рождении?

Пауль умостился на хрупкого вида пуфике и стал разглядывать в огромном, отделенном от стены барочной рамой, зеркале свою физиономию, расчесал непослушные волосы серебряной щеткой с перламутровой ручкой, потом показал нагловатому рыжему парню из Зазеркалья язык. Он не зря протирал штаны в офицерской школе и старательно конспектировал лекции о расовой чистоте, наследственности и этнических типах: раз у них с Зиги, как выяснилось, один тип внешности, то и волосы у барона фон Клейста тоже должны быть рыжими! И тут же сообразил: никаких волнистых локонов у Зиги никогда не было… Ради эдакого эффекта красавчик штурмбанфюрер укладывает волосы плойкой! Есть такие специальные щипцы — молодые дамы греют их на огне и завивают волосы. Правда, существует еще дорогостоящее электрическое приспособление для аналогичных целей. Пауль на такие щипцы насмотрелся, когда встречался с одной симпатичной парикмахершей…

Электрическая плойка, действительно, скоро обнаружилась, но в совершенно неподобающем месте. Она была неестественно втиснута на стенную полочку около душа прямо над головой у Пауля и могла свалиться оттуда в любую минуту! Из опасения заронить лишние подозрения в легкоранимую душу фон Клейста, Пауль не ухватился за щипцы сразу, а принялся разглядывать странную дислокацию электроприбора вблизи. От шатко пристроенных на полке щипцов к розетке убегал несуразно длинный, запутанный электропровод. Пауль решился поправить плойку и сразу отдернул руку: он едва не обжегся! Щипцы были горячими! Какая непростительная беспечность — даже для артистической натуры вроде Зиги фон Клейста!

Предусмотрительный офицер Ратт решил отключить электроприбор от источника питания как можно скорее, провел рукой по шнуру, отыскивая путь к розетке, и обмер от неожиданного открытия. Провод щипцов вовсе не был спутан случайно — он вполне целенаправленно и очень плотно несколько раз обвивал цепочку от пробки, заботливо вставленной в слив ванны. Чтобы проверить шокирующую догадку, Пауль потянул за цепочку, крепящуюся к пробке… Приглядывать за щипцами даже не пришлось — они сразу с бойким грохотом свалились в пустую емкость ванны.

Получается, что, стоит поклоннику гигиенических водных процедур наполнить ванну водой, погрузиться в ароматную пену, разнежиться и попытаться открыть слив, включенные щипцы упадут прямо в воду! В результате незадачливый купальщик испытает сильный удар током, превратится в бездыханное тело, потом — в малоаппетитный суп, а суп — в мерзкую студенистую массу…

Офицер Ратт нахмурился: не такой уж Зиги дурак, чтобы заживо свариться как бульонная курица. Если кто в этой истории и свалял дурака, так это как раз он, Пауль, потому что терпеливо пялился на синее небо и мечтал об английском десанте, пока парни поумнее ковали карьеру своими собственными руками. Теперь Пауль прекрасно понимал: крашеные ресницы не помеха для интригана, который решил инсценировать покушение на самого себя! Герр фон Барон либо не полезет в ванну вообще, либо сперва пробки вывернет… Но в любом случае потом Зиги поднимет страшный скандал, начнет хныкать и рыдать, жаловаться своим могущественным покровителям, что его — любимца Рейхсфюрера! — хотят подло убить при полном попустительстве местного Гестапо и штандартенфюрера Кольбаха лично!

Нет, дружище Штурмбанфюрер, на этот раз твой бенефис не состоится!

Пауль без колебаний вытащил вилку из розетки и спрятал щипцы в собственный несессер для инструментов, а выходя, просто для профилактики — вывернул пробки…

Теперь он мог уверенно сказать: штурмбанфюрер фон Клейст находится в полной электротехнической безопасности! И, радостно насвистывая, офицер Ратт отправился на теннисный корт — поскорее доложить Шефу о подлых ухищрениях «златокудрого соловья»…

Разве мог гауптштурмфюрер предположить, что в этот день теннис принесет ему одни хлопоты?

Приблизившись к корту, Пауль испытал скребущее чувство, похожее на густую смесь зависти и ревности, которое он испытывал во времена отрочества, когда родители уезжали по делам и брали с собой только старшего брата, а Пауля, не спрашивая у того согласия, оставляли присматривать за малолетними сестрицами.

Корт был пуст: герр Кольбах в идеально чистой теннисной экипировке отдыхал на скамейке в тени увитого зеленью забора, а рядом с ним — на той же самой скамейке — расположился… штурмбанфюрер фон Клейст!

Зиги тоже разыгрывал из себя теннисиста и был облачен в спортивный пуловер с короткими рукавами. Как все-таки судьба неравномерно распределяет свои подарки, завистливо подумал Пауль, разглядывая крупный шрам от рваной раны, взбиравшийся по предплечью Зиги вверх под рукав с небесно-голубой каемкой. Каемка удачно оттеняла цвет глаз фон Клейста. Сами же глаза казались по-особенному большими и яркими, потому что их наполняли совершенно неподдельные слезы!

Хотя волосы и ресницы у герра Барона крашенные, зато голос самый настоящий и действительно очень красивый, горемычно констатировал Пауль. Наверное, когда-то Зиги разучивал рыдания, как пианисты музыкальные гаммы: он то причитал трогательным речитативом, то добавлял истеричные фразы-трели, напоминающие тирольское пение, — и все это звучало драматично, но в то же время настолько естественно, что Пауль даже не сразу стал прислушиваться к словам:

— Наградой клеветникам и завистникам послужит моя ранняя смерть… Ах, Карл, это так несправедливо! Так жестоко… Все, все меня ненавидят… Даже Вальтер… Ну почему, за что… — Зиги в эмоциональном порыве ухватил Шефа за руку чуть выше ремешка часов. «Ничего себе! — возмутился Пауль. — Так вцепиться в его Шефа!» — но никак не проявил нахлынувших чувств, а, повинуясь требовательному кивку начальника, снизошедшего наконец до «личного помощника», понуро взял ракетку и стал постукивать желтым мячиком о стену, безучастно наблюдая за происходящим.

— Зиги, дружище, ведь это вы наябедничали Рейхсфюреру, что теща Шелленберга по национальности полька? Разве нет?

— Нет! — тихо, но твердо ответствовал штрмбанфюрер, пододвинулся к Кольбаху и перешел на таинственный полушепот: — Мне было видение… Из глубин озера явилось древнее водное божество…

— Которое предусмотрительно раздобыло для вас копию метрики почтенной матроны… — иронически скривил губы шеф Кольбах, отсев подальше от барона-духовидца.

— Никто не смеет лгать Рейхсфюреру! Никто — даже Вальтер! — Зиги тут же неестественно выпрямился, побледнел так, что действительно стал похож на хорошо ухоженный труп, и пафосно заключил: — Обещайте мне, Карл, что, когда я умру, мое тело передадут профессору Розенбергу, дабы оно продолжило служить нации…

Паулю пришлось приложить изрядное усилие, чтобы подавить смех. Но самое забавное было еще впереди!

Зиги переломился пополам и принялся натуральным образом плакать навзрыд, уткнувшись в белоснежную тенниску шефа Кольбаха и непрестанно повторяя:

— Я умру, умру… Уже совсем скоро — я это знаю! Я видел\ Горы трупов арийских воинов… Их невозможно сосчитать… Они лежат в каменных штольнях, в холодных пещерах… Они повсюду… Когда я понес цветы в склеп, я видел там маму! Она звала меня, манила за собой… Я сделал к ней шаг и понял, что мое место там — среди трупов! Я скоро умру… Лучше сразу умереть, чем жить среди кошмаров и призраков…

Чего и следовало ожидать! Пауль удовлетворенно хрястнул по подвернувшемуся теннисному мячику, как по футбольному, — ногой.

«Ну что же, любезный певец, давай — плачь, реви громче!» — искренне пожелал он барону. Надо признаться: Пауль уже разбил достаточно женских сердец и знал доподлинно — если особа с накрашенными ресницами затеет плакать, вокруг глаз очень быстро образуются некрасивые черные круги… Интересно, что скажет Шеф, когда увидит такие на бледном лике штурмбанфюрера?

— Дружище, вам следует умыться, — сказал герр Кольбах с почти торжественной серьезностью наконец оторвав Зиги от своего мужественного плеча, и встряхнул его так крепко, что зубы зареванного фон Клейста несколько раз лязгнули, подтверждая наличие правильного прикуса, а сам слабонервный барон от неожиданности наконец перестал мелодично поскуливать и скорбно уточнил:

— Полагаете, мне станет от этого легче? — из-за черных кругов на бледном лице он казался похожим на безутешного Пьеро из ярмарочного балагана. Пауль прикусил губу, пряча довольную улыбку.

— Ну конечно! Объективный мир всего лишь зеркало сознания! — Шеф назидательно постучал косточкой согнутого указательного пальца по лбу Зиги. — Вам следует прекратить смотреть мрачные видения о покойной матушке, препарированных трупах доктора Розенберга и советских танках, а направить свой внутренний взор на более умиротворяющие картины… Оглянитесь вокруг: поют птички, солнышко пригревает, пчелки переносят пыльцу, а Рейхсфюрер скоро приедет слушать вашу оперу… Жизнь прекрасна и удивительна! Больше оптимизма, штурмбанфюрер! И просто в качестве первого шага к позитивному мышлению — соединитесь с живительной влагой! Вода — основа жизни! — Кольбах решительно повесил на шею пригорюнившегося барона свое белоснежное полотенце. — Пойдите и умойтесь! Прямо сейчас!

Фон Клейст, вздыхая и шаркая, поплелся в раздевалку, где имелась душевая. И пока он отсутствовал, Шеф с явным неудовольствием обнаружил темные следы от туши Зиги на собственной теннисной рубашке и без предисловий ввел Пауля в курс текущих событий:

— Эта библиотечная падаль — господинчик фон Штерн — настрочил кляузу Рейхсфюреру! Настоящую жалобу по всей форме! И что самое поразительное, она уже сегодня попала в утреннюю почту и даже была рассмотрена… Я час назад получил вполне официальную телеграмму с текстом жалобы и предписанием принять срочные меры к разысканию имущества хранителя библиотеки, заслуженного ученого Александра фон Штерна, а наш бедный барон — как в некотором роде доверенное лицо Генриха — удостоился изрядной выволочки от Самого прямо по телефону… — экономным жестом Шеф протянул Паулю открытый спортивный журнал, между страницами которого затаилась телеграмма с текстом жалобы.

Похоже, почтенный герр Библиотекарь — профессиональный кляузник: текст написан сухим аргументированным юридическим языком. В жалобе говорилось о том, что господин фон Штерн — истинный ариец, дворянин, гражданин Германии, автор классических трудов и член разнообразных научных обществ, удостоенный массы наград и премий, почетный академик и прочая, прочая… — с утра такого-то числа мая 1939 года поднялся в рабочий кабинет, где обнаружил факт хищения ценных экспонатов его личной коллекции (список в приложении номер один) и обратился в связи с этим с устным заявлением к находившемуся по служебным нуждам в здании N-бургского Замка штурмбанфюреру СС фон Клейсту. Однако упомянутый офицер отказался зафиксировать заявление господина фон Штерна на бумаге и принять надлежащие меры и более того, в оскорбительной форме усомнился в арийском происхождении уважаемого научного авторитета, а также учинил несанкционированный обыск в его частных апартаментах. Все эти разнузданные действия офицер фон Клейст совершал при полном попустительстве и даже с молчаливого одобрения присутствовавшего при безобразии штандартенфюрера СС Карла Августа Кольбаха. До настоящего времени никакие меры по заявлению господина фон Штерна не приняты, хотя аргументированного письменного отказа в возбуждении дела от уполномоченных лиц ему также не поступало. Ну и дальше в стандартных фразах и выражениях герр Библиотекарь требовал скорейшего торжества справедливости в виде возвращения значащихся в списке похищенного предметов коллекции, означенных в приложении номер один, а именно халата шелкового с этнической вышивкой — одна штука, туфель домашних с парчовым верхом — две штуки…

От возмущения такой вопиющей ложью у Пауля просто не было слов!

— Подлючная тварь, — едва сдерживая эмоции, скрипнул зубами Шеф. — Я, штандартенфюрер СС, глава местного Гестапо, должен бросить все и срочно искать засаленный халат со стоптанными тапками! Хоть бы он быстрее сдох, этот похотливый маразматик!

— Напрасные надежды, герр Кольбах! Эта остзейская скотина здоровее нас всех, вместе взятых, и обладает трезвым изворотливым умом! — горько выдохнул Зигфрид — после похода в душ его ресницы изрядно посветлели. Он снова устроился на скамейке, опасливо спрятал лицо от чреватых веснушками солнечных лучей в кружевной тени и продолжал: — Скорее он убьет меня…

— Неужели этот ученый-фанатик охотится за вашим совершенным арийским телом? — сохраняя абсолютную серьезность на лице, уточнил Шеф. От природы смешливый Пауль тут же вынужден был изобразить, что завязывает шнурок на спортивных туфлях, чтобы скрыть глумливую ухмылку.

— Нет, — Зиги был так расстроен, что утратил способность воспринимать шутки, — он охотится только за моей жизнью, точнее, за бессмертной душой…

Фон Клейст примирительно протянул герру Кольбаху свой поблескивающий золотом портсигар и щелкнул сверкающим кирпичиком зажигалки. Офицеры закурили, синхронно затягиваясь и выдыхая прозрачный дымок. Наблюдая эту сцену высшего единения в порочном удовольствии, Пауль впервые в жизни пожалел о том, что не курит! Когда обе бесконечно длинные сигареты наконец-то истлели, Шеф привычно приказал:

— Зигфрид, поскольку речь сейчас идет о вашей жизни, я убедительно просил бы вас подробно изложить обстоятельства дела — на этот раз без эвфемизмов!

 

12. Чужие секреты

К своему стыду, Пауль довольно туманно представлял смысл мудреного словечка «эвфемизмы». Если под ним подразумеваются двусмысленности, недомолвки и иносказания, значит, Зиги фон Клейст полностью проигнорировал предостережение Карла Кольбаха, когда начал искренний и правдивый рассказ о своих злоключениях.

Зигфрид покинул родовое гнездо пяти лет от роду и в силу своего юного возраста пребывал в полном неведении относительно содержания научных изысканий своего дедушки — экстравагантного ученого-естественника, преуспевшего в химии и медицине, а также в археологии. И счастлив был бы сохранить означенное неведение по сию пору…

Но, увы, его затянувшуюся интеллектуальную невинность разрушил некий Александр фон Штерн, нанятый нынешними владельцами Замка на должность хранителя библиотеки. Этот субъект сделал Зигфриду недвусмысленное предложение: он-де готов предоставить молодому человеку документы имущественного характера, обнаруженные им лично в книгохранилище Замка в обмен на… ученые записки его дедушки

Фридриха фон Клейста, ныне осевшие в закрытых научных архивах, подведомственных профессору Вейстхору. Зигфрид пришел в полное замешательство: во-первых, он впервые слышал о дедушкиных научных трудах, находящихся за пределами Замка, а во-вторых, сильно сомневался в существовании якобы обнаруженных библиотекарем документов, предлагаемых в качестве объекта торга.

Прежде чем приступить к изысканиям в наукоемком наследии предка, Зигфрид решил выяснить, — повинуясь исключительно внутреннему голосу, разумеется, — какие компрометирующие тайны имеются у самого профессора фон Штерна. Иными словами, как почтенному старцу удалось, едва прибыв в 1935 году из большевистской России, молниеносно получить немецкое гражданство? Натурализация заняла у пожилого научного авторитета всего-то двадцать один день — сакральное число! За разъяснением чудесного феномена Зигфрид отправился к своему доброму знакомому — Вальтеру Шелленбергу. Подобные чудеса как раз по его ведомству. Но Вальтер — ах, наш милейший Вальтер! — ведь герр Кольбах достаточно хорошо знает Вальтера? Так вот, Вальтер, за которым числился изрядный должок, объявил, что не станет терять драгоценное время на подобные мелочи и бегать по поручениям Зиги! Между нами говоря, этот вундеркинд от контрразведки страдает прогрессирующей манией величия, возомнил себя новым адмиралом Канарисом — и целиком погрузился в интриги, связанные с объединением управлений…

— Объединением управлений? — с интересом уточнил Кольбах.

— Именно так, — уверенно кивнул Зигфрид. — Я сам помогал Генриху разбирать документы… К осени планируют объединить СД и зипо в единую секретную службу… Рейхсфюрера изрядно раздражают свары, которые ребята постоянно затевают между собой. Единое руководство приведет к большей эффективности работы — так он считает…

— Значит, в августе? — уточнил Кольбах.

— Скорее в сентябре: еще не все назначения согласованы… — продемонстрировал полную осведомленность фон Клейст.

— Своевременное решение! — на минуту задумавшись, одобрил Шеф Кольбах.

— И безусловно, мудрое! — кивнул Зигфрид. Именно судьбоносные административные новшества, которые готовились в руководстве СС, побудили его обременить Рейхсфюрера информацией о расовой неполноценности родственницы Вальтера Шелленберга. Единственный результат — у многострадального барона фон Клейста стало одним ненавистником больше!

— Вы избрали неверную стратегию, штурмбанфюрер, — цинично ухмыльнулся Карл Кольбах, наскоро сделав запись в блокноте. — Зачем было тревожить Генриха, когда вы могли просто пойти поболтать об опере со стариной Мюллером!

— Об опере?!? С баварским боровом Мюллером? Если вы, Карл, действительно намекаете на своего шефа Генриха Мюллера, так это же настоящее бревно в мундире! У него ни культуры, ни слуха, да он просто на дух не выносит оперу! — возопил музыкально одаренный штурмбанфюрер.

— Да, дружище, вы совершенно правы: папаша Мюллер не выносит оперу! Зато он любит СС, Рейхсфюрера и особенно национал-социалистическую партию… Мечтает наконец-то вступить в ее ряды и не жалует тех, кто ему препятствует… — Кольбах многозначительно огляделся, счел обстановку безопасной, но все же существенно понизил голос: — Например, музыкантов-маторов. И всегда готов подстроить каверзу одному из них. Особенно когда разгорается драка за новые должности в административном аппарате… А Вальтеру протежирует талантливый скрипач-любитель, шеф службы безопасности герр Гейдрих? Если не ошибаюсь…

Пока старшие офицеры обсуждали далекие и незнакомые Паулю политические перипетии, офицер Ратт успел сделать немудреные, зато вполне практические выводы из туманной истории Зиги фон Клейста. Все очень просто!

Каждый старожил N-бурга доподлинно знает: матушка барона Зиги долгие месяцы находилась в психиатрической лечебнице. Логично предположить, что герр Библиотекарь отыскал неоспоримое подтверждение этого взрывоопасного для карьеры штурмбанфюрера фон Клейста биографического факта. В кипе старых счетов и прочих хозяйственных бумаг, которые ученый библиотекарь разгребал в Замке, вполне мог обнаружиться документ, подтверждающий психическую болезнь фрау Уты фон Клейст. Даже счет на оплату из специализированной психиатрической клиники или запись в старых амбарных книгах о расходах на лечение скорбной рассудком дамы вполне могли поставить жирный крест на блестящем офицерском будущем штурмбанфюрера. Логично предположить, что в качестве оплаты за находку старый интриган библиотекарь требовал от Зиги стащить из служебного архива СС компрометирующие документы, благодаря которым он получил германское гражданство. Жаль, что сообщить шефу Кольбаху о своих выводах и находках, сделанных в гостиничном номере борона, Пауль может исключительно с глазу на глаз. Так что придется ему безмятежно участвовать в светской болтовне и ждать удобного момента! Пауль вытянул шею, демонстрируя интерес к разговору, а Зиги даже прижал ладони к бледным щекам, словно сдерживая восторг:

— Карл, вы, вероятно, прекрасный шахматист!

— Скорее просто талантливый стратег, — скромно улыбнулся Шеф.

— Безусловно, обратиться за информационной поддержкой к герру Мюллеру — плодотворная идея, но ее реализация потребует времени… А Рейхсфюрер ждет от нас срочных мер! Возможно, вы, Карл, с вашими аналитическими способностями, можете объяснить, зачем той корпулентной фройлян понадобился халат профессора фон Штерна?

— У меня нет непосредственного опыта лазания нагишом по дымоходам, но, полагаю, это крайне неудобно. Да и шлепать босиком чрез весь парк — малоприятно… Поэтому фройлян просто набросила одежду, которая попалась под руку… Меня беспокоит, зачем девчонку вообще послали в Замок и кто мог это сделать?

Догадка пронзила Пауля, как стрела:

— Фройлян назвалась библиотекарю фон Штерну приятельницей советского посла Деканозова! Значит, она русская шпионка!

Шеф Кольбах побледнел и прошипел с плохо скрываемым гневом:

— Черт подери, если эта стерва действительно имеет отношение к Деканозову — я найду способ узнать об этом первым! — тут он стукнул кулаком о спинку скамейки с такой силой, что с досок посыпалась краска. Но сразу же взял себя в руки, отряхнул крошки краски тыльной стороной ладони и успокаивающе покачал головой: — Хотя такое объяснение маловероятно. Ее мог проинструктировать только немец! Причем весьма рачительный немец…

— Немец? — дружно удивились Пауль и Зигфрид.

— Безусловно! Теперь очевидно, что главной задачей фройлян было легально проникнуть в Замок. Тот, кто готовил легенду для девушки, был хорошо информирован. Он знал график прибытия членов организационного комитета фестиваля, был уверен, что местное Гестапо не располагает их личными делами, а также что часть помещений Замка уже забронированы для нужд организаторов фестиваля. И самое главное: он точно знал, что смета рассчитана до последнего пфеннига и без дополнительной оплаты фройлян, прибывшую на сутки раньше положенного, бесплатно можно поселить только в уже арендованном и оплаченном помещении в Замке! Так и вышло: девушку официально разместили там представители Гестапо, и поэтому она легко вошла в доверие к сластолюбивому библиотекарю. Даже то, что она торчала в каминном зале нагишом, когда мы прибыли для инвентаризации помещений, — часть плана. Девчонка успела узнать или стащить нечто важное. Нечто такое, за чем ее посылали, прежде чем раздеться догола. И собиралась выбраться через каминную трубу, пока старый хрыч, разыгрывая из себя джентльмена, будет давать ей время одеться и ради этого станет препираться с нашей маленькой комиссией у входа в каминный зал! Как видите, план рассчитан с немецкой точностью!

— Но зачем же тогда герр Библиотекарь назвал ее русской пианисткой? — расстроено поинтересовался Пауль.

— Не берите в голову, дружище: старый сморчок всего лишь хотел подстегнуть наше служебное рвение…

— Конечно, Шеф прав! Как Пауль сам не догадался: фройлян взяла халат и шлепанцы для утилитарных нужд, а сутяга-библиотекарь просто воспользовался фактом хищения, чтобы раздуть скандал, обвинить несговорчивого барона фон Клейста в небрежении к служебным обязанностям и продемонстрировать ему высокие связи в руководстве СС! То есть весь скандал из-за пропавшего хлама — это предупреждающий знак для бедняги Зиги. Знак поторопиться с обменом документами!

В такт собственным размышлениям Пауль почти неосознанно пробормотал:

— Халат — это знак! Знак барону фон Клейсту и нам всем…

Герр Кольбах озабочено взглянул на Пауля и заботливо пощупал холодной сухой ладонью его лоб:

— Пауль, дружище, я бы настоятельно советовал вам переместиться в тень. Боюсь, вы перегрелись на солнце, и у вас активизировалась фамильная склонность к пророческим видениям…

— Фамильная?!? Это досужие сельские сплетни… Он мне не родня! Мой папа — потомственный аристократ, он никогда бы не стал крутить романы с деревенским бабами… — фон Клейст возмущенно разгладил искусно вышитый родовой герб в уголке белоснежного носового платка.

Если говорить непредвзято, Пауль с этим «бароном Зиги» действительно внешне похожи, даже очень. Но Пауль Ратт прежде всего хороший сын, а не поклонник оперных талантов, поэтому он тоже возмущенно замотал головой:

— Моя матушка — порядочная женщина! Она не стала бы встречаться с женатым мужчиной, будь он сам Кайзер! У нас сходство исключительно расовое, типологическое…

Герр Кольбах отодвинулся назад, чтобы одновременно видеть обоих молодых людей и сличить их еще раз, затем ухмыльнулся со знакомым скептическим выражением:

— Прошу простить, я выразил свою мысль некорректно… Сходство… действительно сугубо типологическое… Итак, вернемся к нашей проблеме! К халату. Надеюсь, коллеги, вы запомнили, как выглядел этот пресловутый халат?

Пауль сосредоточено наморщил лоб, силясь вспомнить халат, но перед его мысленным взором навязчиво всплывал исключительно украшенный кружевной лентой бюстгальтер пухленькой фройлян. Но даже самое подробное описание пикантного предмета сейчас вряд ли порадует герра Кольбаха…

Зато Зигфрид вместо ответа вытащил из планшета большой блокнот для рисования, отрешенно прикрыл глаза и принялся лихорадочно черкать, почти не глядя на бумагу…

— Все понятно, — обречено вздохнул Пауль.

Понятно, что пока он — деревенский простофиля — пялился на пышный бюст фройлян, дальновидный штурмбанфюрер разглядывал обстановку комнаты и прекрасно запомнил чертов халат и теперь легко посрамит Пауля в глазах Шефа…

Тем временем фон Клейст представил немногочисленной аудитории рисунок, сделанный, нужно признать, с большим мастерством. Халат был изображен в двух ракурсах: спереди и сзади. Острое перо Зигфрида тщательно воспроизвело и сложный восточный узор на передних полах, и симметричный орнамент на обшлагах рукавов, и три одинаковых круга на спине. Круги были расположены в форме маленькой пирамиды — один сверху, два пониже… Такое обилие деталей заставило Пауля засомневаться. Да будь хитроумный герр Барон хоть семи пядей во лбу, даже тогда он не смог бы разглядеть брошенный на стул халат так точно и подробно! Кроме того, на рисунке рядом с халатом были намалеваны орнамент из закорюк и старомодный военный шлем с пятиконечной звездой.

— Чудесно! У вас редкий художественный талант, — сдержанно похвалил фон Клейста Кольбах. — С халатом ясно, а вот в чем смысл остальных изображений?

— Откуда мне знать, — вздернул бровь строптивый ясновидец, — мне было дано знание! А раз я вижу именно так, значит, между предметами есть связь.

«Что и говорить — исчерпывающее пояснение!» — Пауль уже был готов рассмеяться, но не успел, поскольку Шеф обратился к нему с вопросом:

— Пауль, дружище, вы, кажется, прилично успевали в офицерской школе, потрудитесь напомнить нам со штурмбанфюрером, что это за воинский атрибут? — Кольбах постучал ногтем по звезде на рисунке.

Пауль отлично знает, что это за «атрибут», без всякой офицерской школы!

— Это головной убор, придуманный для русских кавалеристов во время последней войны! А потом русские коммунисты стали пришивать к ним красную звезду и называть «буденовка»! Однополчанин моего покойного папы интенданта Ратта прислал нам с братом такой трофей из Польши в двадцатом году!

Хотя Пауль отрапортовал самым достойным образом, похвала снова досталась барону фон Клейсту:

— Зигфрид, я вынужден просить у вас прощения… — лицо Шефа посерьезнело. — Я много слышал о ваших экстраординарных способностях, но относился к ним с некоторым недоверием… Только сейчас я понял, сколь вы ценны для Рейха и нации! — Шеф торжественно выпрямился, похлопал по плечу польщенного фон Клейста и продолжал с нотками озабоченности: — Вчера вечером здесь, в N-бурге, был изъят радиопередатчик и задержано лицо, подозреваемое в шпионаже…

— Какой ужас! Перед самым визитом Рейхсфюрера… — вскрикнул мнительный барон и испуганно прижал ладонь к губам.

А герр Кольбах продолжал с непроницаемым выражением лица:

— Следствие будут вести в Берлине, это компетенция СД или армейской разведки, но могу уверенно предположить, что иностранный агент готовил покушение на самого главного гостя фестиваля! Скажу прямо, штурмбанфюрер, поскольку вы мужественный человек! Сейчас опасности подвергаетесь именно вы — как лицо, особенно близкое к… — Шеф многозначительно посмотрел вверх, а Зигфрид, следуя за его взглядом, закатил глаза и стал белее собственного носового платка. — Взбодритесь, дружище! — Кольбах опять встряхнул помертвевшего от надвигающихся ужасов барона за плечи. — Гестапо предпримет все надлежащие меры для вашей охраны! Мы поставим ваш телефон на прослушивание, посадим двух офицеров СС в штатском у двери вашего гостиничного номера, еще двое будут нести круглосуточное наблюдение на местах кельнера и регистратора, как только прибудут дополнительные части: когда они прибудут, Пауль?

— Завтра к девятнадцати часам, — сверился с планом Пауль.

— После девятнадцати часов завтра два снайпера будут попеременно дежурить на крыше соседнего дома и держать под прицелом ваши окна и балконную дверь… Но, штурмбанфюрер фон Клейст! Подчеркиваю: ваша жизнь в ваших собственных руках! Я убедительно прошу вас до завтрашнего вечера не покидать гостиницу!

Предписанный Зиги режим здорово смахивал на домашний арест, хотя сам герр Барон не замечал этого и с энтузиазмом кивал головой после каждой фразы.

— И еще: ваше отсутствие на публике никак не означает бездействия! Я просил бы вас принять на себя хлопоты с поисками халата, — Зиги снова вскинул бровь, на этот раз выражая готовность к действию, а Шеф продолжал: — Вы, под предлогом подготовки к фестивалю, обзвоните антикваров, костюмеров, коллекционеров восточных редкостей — возможно, похожий халат предлагался к продаже или его уже разыскивают посторонние силы… Уверяю вас, Зигфрид, о ваших мужестве и усилиях в самое ближайшее время будет известно руководству!

— Еще бы, ухмыльнулся Пауль, ведь телефон на прослушке! Шеф — настоящий гений: теперь им самим нет необходимости тратить время на поиски дурацкого халата или следить за непредсказуемым бароном.

С таким оптимистичным напутствием полумертвый от страха Зиги был загружен в служебный автомобиль и отправлен в гостиницу эскортом в виде штатного водителя, а Пауль наконец-то получил возможность без сторонних ушей поделиться с Шефом своими многочисленными открытиями. Герр Кольбах выслушал добросовестного подчиненного с большим вниманием, задумался, затем с животной грацией потянулся, щелкнув над головой суставами сцепленных пальцев:

— Знаете, Пауль, ваш мерзкий городишко с каждым днем мне нравится все больше… Я даже подумываю осесть здесь навсегда…

«Только этого не хватает!» — ужаснулся Пауль, но, заметив ироничную улыбку начальника, успокоился и сделал гостеприимный жест рукой.

— Да, да, осесть и трудиться на своем посту долгие годы — как ваш прежний шеф! Дружище, давайте поразмышляем.

«Это тоже фигура речи, — догадался Пауль, — герр Кольбах просто нуждается в слушателе».

— Установим круг лиц, имевших доступ к информации, которой воспользовалась неизвестная фройлян, чтобы попасть в Замок.

Пауль перечислил, добросовестно загибая пальцы:

— Офицеры Гестапо, служебный персонал Замка, гостиницы и самого Гестапо, члены организационного комитета — здесь и в Берлине — и сотрудники муниципалитета N-бурга. Им всем рассылаются копии организационных документов по подготовке фестиваля.

— Верно! Те же лица, что знают о передвижениях Зигфрида, и могли подстроить ему несчастный случай… Полагаю, «наш соловей» имеет законные основания претендовать на живописные развалины, именуемые Замком. Это главная причина, по которой почтенные горожане не любят нового барона, и я даже догадываюсь, кто персонально!

Пауль открыл служебный блокнот и приготовился записать фамилии подозреваемых.

— Владельцы Замка. Благотворительный фонд или как он правильно называется? Возможно, вам попадался на глаза поименный список членов этого фонда?

Пауль ответил виноватой скороговоркой:

— Нет, к сожалению, нет: фонд считается международным и зарегистрирован в Швейцарии, поэтому здесь, в N-бурге, документов нет почти никаких… Я везде искал — сперва у нас в полицейском архиве, потом в городском архиве, который хранится в Ратуше, и даже дома у герра Корста: у него имеется личный архив… Но ничего не нашел…

Карл Кольбах наклонил голову вправо и изучающе разглядывал бойкого помощника:

— Пауль, вы толковый парень! Я даже готов признать профессионально полезной вашу отвратительную привычку подслушивать частные телефонные разговоры и рыться в мусорных корзинах руководства, — Шеф жестом отклонил протесты Пауля, — но я не могу понять, по какой причине образцовый немецкий офицер вроде вас за все время службы не подал ни одной официальной жалобы на действия вышестоящих лиц?

Пауль удивленно передернул плечами:

— Я еще не полный дурак! — и пояснил: — Мой дедушка Клаус, он хоть и простой солдат, и то на пенсии, но частенько говорит толковые вещи! Так он говорит, что только полный дурак будет жаловаться одному начальнику на другого! Мол, так только наживешь себе двух врагов! Понятно — тебя будет сживать со свету тот, на кого ты пожаловался. Но и другой, тот, кто получил жалобу, тоже будет сперва чувствовать себя кретином, а потом станет опасаться, что в следующий раз ты накропаешь кляузу уже на него…

— Ваш дедушка — мудрый человек, надо с ним будет как-нибудь выпить для знакомства, — улыбнулся Шеф. Ох, знал бы герр Кольбах, сколько может выпить дедуля и какие ужасные истории он рассказывает в подпитии! Пауль счел за благо сменить тему:

— Вот барон фон Клейст пожаловался на вышестоящее лицо — и что хорошего? Герр Шелленберг все равно получил повышение, а Зиги упрятали в нашу дыру! Всегда лучше договориться — даже с начальником…

— Полагаю, вы рассчитывали договориться со стариной Корстом о переводе?

Пауль кивнул и залепетал с как можно более виноватым видом:

— Я ведь всю жизнь знаю дядюшку Корста! Он мне уши драл раньше, чем я на велосипеде научился кататься! И все это время он был человеком среднего достатка. А тут, перед самым Рождеством, взял да купил целую гостиницу, еще и земельные угодья с лесом, где проходит лыжная трасса… В банке он займа не брал. Зато перед покупкой герр Корст стал частенько наведываться то в Замок, то в муниципалитет. Я подумал, может, он член этого Фонда и Фонд его ссудил деньгами?

— Если мой уважаемый предшественник герр Корст официально входил в какие-либо иностранные фонды или организации, этот факт должен быть зафиксирован в его личном деле! Полагаю, он был добропорядочный гражданин и полицейский офицер и не пытался скрыть указанный факт? — Кольбах заговорщицки прищурил глаз и выжидательно посмотрел на Пауля. Тот со вздохом признался:

— Когда старый полицейский архив передавали в центральный архив СС, я просто хотел помочь ребятам — взять и отвезти личное дело герра Корста… Оказалось, что в полицейском архиве дела уже нет…

— Но в архив СС оно, разумеется, не попало… — саркастически скривился прозорливый Шеф. — Старина Корст отправился на пенсию, и вы, дружище, окончательно застряли в этом замечательном старинном городишке! Хотя, признайтесь, Пауль, вы, наверное, здорово соскучились по доброму дядюшке Корсту?

Интересно, а сам герр Кольбах сильно скучает по людям, которые сперва лупцевали его почем зря, а потом начисто лишили карьерных перспектив? Тактичный офицер Ратт воздержался от такого интимного вопроса, сентиментально вздохнул и кивнул:

— Герр Корст многому меня научил…

— Чудесно… Я завтра дам вам выходной — поезжайте, навестите старика… Уверен, это именно он, хитрая лиса герр Корст, оформлял документы на германское гражданство для библиотекаря фон Штерна. — Кольбах по-отечески застегнул верхнюю пуговичку на тенниске Пауля и задушевным голосом добавил: — Не мне, Пауль, учить вас, как разговаривать с прежним шефом… Пожалуйтесь ему со всей откровенностью, что я, циничный буквоед, уже вышвырнул со службы бедолагу Бойхе и теперь из-за жалобы старого сквалыги герра Библиотекаря взялся за вас всерьез… Но сам я готов поспорить на пару кружек доброго здешнего пива, — такого пива уже давно не найти в Берлине! — что почтенный пенсионер утешит вас, дружище, сообщив, что в жалобе, написанной фон Штерном, нет вашего имени!

Пауль только сейчас понял очевидный факт: ну конечно, жалоба фон Штерна была так похожа на образцы крючкотворства его прежнего шефа, герра Корста! Как он сам не догадался! Значит, прежний шеф — дядюшка Корст — хорошо знаком с библиотекарем! Пауль поднялся, чтобы откланяться и основательно отоспаться перед завтрашним путешествием:

Я могу идти?

— Конечно, идите… Переоденьтесь… Мы сегодня вечером проведем выездное совещание оргкомитета в ресторане «Десной короны», с нашей милой мадам Шталь и профессором Меркаевым… Я вас жду у гостиницы в 19.15. Потрудитесь заехать в Гестапо и прихватите коробку с аппаратом для электропунктуры…

«Ну вот», — разочарованно подумал Пауль: он понял, что до 19.15 не то что поспать, но даже перекусить не успеет…

 

13. Дворянская честь и женская гордость

Какая прелесть! — Пауль восторженно хвалил туалет фрау Шталь, состоящий из однотонного прямого платья и кардигана, отороченного изящной тесьмой. Малюсенький моток такой тесемки стоит ровно столько, сколько составляет жалованье Пауля за неделю, он точно знает, потому что братец Клаус однажды имел глупость купить сестрам такую тесьму в Берлине. Потом брату здорово нагорело от матушки за бессмысленную растрату денег… Единственное достоинство дорогостоящей тесемки в том, что ее придумала знаменитая французская портниха! «Сколько же может стоить целое платье, сшитое прославленной Коко Шанель?» — подумал Пауль и с благоговением спросил:

— Неужели это платье от самой мадам Шанель? — О! Вы угадали, — мадам Шталь зарделась, как юная девица от первого поцелуя. — Коко сшила его специально под мои жемчуга… Пауль, вы такой славный! В вас нет ничего от Водолея… — она взяла ладонь Пауля и решительно поднесла к самому носу герра Кольбаха: — Взгляните Карл, как у него проходит линия Сатурна… И этот знак на линии Меркурия… Нет, он ни при каких обстоятельствах не мог родиться в високосном году! Пауль, признайтесь, когда ваш настоящий день рождения? — Мадам нетерпеливо притопнула ножкой в туфельке с точеным каблучком.

Пауль оказался в совершенном тупике и собрался еще раз честно огласить дату своего рождения, но герр Кольбах ощутимо пнул его под столом:

— Агата, дорогая, возможно, дело во времени: я слышал, что время рождения при ошибке даже в несколько минут может сыграть роковую роль при составлении гороскопа… Пауль непременно уточнит у своей доброй матушки, в котором часу он родился…

Пауль послушно кивнул.

— Ах, Карл, мне кажется, вы специалист во всех существующих областях знаний! — Мадам отпустила руку Пауля, и он наконец получил возможность отправить в рот кусочек ростбифа.

Шеф скромно покачал головой:

— Я совершенно ничего не смыслю в женских нарядах… И в медицине…

— В медицине? — почему-то переспросил профессор Меркаев, до этого молчаливо поглощавший блюдо за блюдом.

— Представьте себе, — продолжал Шеф, устанавливая на стул рядом с мадам Шталь нарядную коробку с полосатым бантом, — друзья презентовали мне модный терапевтический прибор: опасаются, что из-за хлопот с фестивалем у меня снова разыграется язва… Я старый скептик и материалист, поэтому хочу сперва услышать мнение эксперта — ваше мнение, милая Агата…

Мадам Шталь опасливо заглянула за край коробки и тут же мелодично рассмеялась:

— Электропунктура! Очень современное направление! Должно быть, профессору Меркаеву будет забавно объединить традиционную восточную акупунктуру и прибор, генерирующий слабые электрические поля… Если описывать работу такого устройства максимально упрощенно, она будет выглядеть так: при помощи диагностического щупа выявляете поврежденный энергетический меридиан пациента, а затем посредством того же щупа или через медные пластины, на которых стоят ступни и лежат ладони пациента, транслируете на поврежденный меридиан корректирующую электромагнитную частоту, восстанавливаете норму и таким образом устраняете болезнь… Правда, прибор такой модификации, как у вас, Карл, я вижу впервые… Тут введены очень странные частоты — слишком низкие для телесных хворей… — миниатюрная Мадам почти наполовину погрузилась в объемную коробку, и ее голос звучал оттуда завораживающе глуховато, как голос чревовещателя или древней прорицательницы: — Такие частоты могут быть пригодны только при лечении неврозов, психических заболеваний, навязчивых страхов, патологических пристрастий, например алкоголизма, маний… — она вынырнула из коробки и встряхнула головой, осыпав окружающих дождем искорок от брильянтовых серег.

— Агата, вы меня просто напугали! Я никогда не решусь воспользоваться этим новшеством! — Шеф Кольбах с деланным ужасом захлопнул коробку, прежде чем герр Меркаев обогнул стол и успел заглянуть в нее. — Как я понял, с этой штуковиной существует возможность, транслируя на меридиан, находящийся в норме, частоту, характерную для патологии, вызвать психическое расстройство у здорового человека!

— Теоретически — вполне возможно… Но я затрудняюсь предположить, как оператор аппарата сможет контролировать поведение такого искусственно созданного сумасшедшего, — мадам Шталь задумалась, разглядывая кубик льда в стакане с минеральной водой, и эффектным жестом стряхнула пепел с цветной сигаретки в длинном мундштуке.

Сигаретный дым туманил сознание Пауля. Еще немного, и он уснет прямо за столом!

Чтобы скрыть неуместный зевок, ему пришлось наклониться и с шутливым восторгом понюхать искусственную камелию на плече Мадам. Фрау Доктор астрологии рассмеялась и похлопала молодого человека по щеке. Пауль расценил ее материнский жест как добрый знак и с галантным поклоном пригласил Мадам на танец. Раньше, чем это успел сделать Шеф Кольбах.

Но слишком скоро Паулю пришлось пожалеть об этом опрометчивом поступке.

Во-первых, Мадам, конечно, танцевала просто чудесно, но прижималась к нему слишком тесно и обнимала совсем не по-матерински. Во-вторых, Карл Кольбах не тот человек, на которого можно произвести впечатление подобными мальчишескими выходками.

Шеф высечен из кремня и стали: даже если ему будут ломать кости, он останется сдержанным и сосредоточенным, и, более того, продолжит образцово исполнять профессиональный долг! Пока Пауль скользил с неотразимой фрау Шталь по сияющему паркету, его руководитель строго беседовал с профессором Меркаевым. Чтобы расслышать хоть часть, Паулю вместе с партнершей пришлось переместиться к огромному окну. Туг элегантная пара сразу же попала в оптический прицел глаз тетушки Хильды, торговавшей цветами в магазинчике напротив! Теперь у ГМ-бургских кумушек будет повод чесать языками целую неделю, огорчился Пауль…

Зато слышно было отчетливо!

Шеф резко задавал вопросы профессору Меркаеву:

— …Каким образом остались живы? Отделались легким испугом? Или кончиком уха? — Пауль краем глаза увидал, как Шеф брезгливо приподнял липкую прядь с виска Меркаева. Обнажилось ухо герра Ученого, верхняя часть которого действительно была ровно срезана. — Безобразно! — поморщился Кольбах. — Немцы… То есть мы, немцы, сделали бы это симметрично! — он многообещающе провел пальцем по еще целому уху собеседника.

— По счастью, в ГПУ больше не служат немцы, — пробурчал Меркаев.

— ГПУ давно нет. Его функции выполняет народный комиссариат внутренних дел — НКВД! Скоро вы познакомитесь с его сотрудниками лично, — сурово поправил Кольбах.

Меркаев нервно отхлебнул абсента:

— Герр Кольбах, я не могу отделаться от чувства, что уже видел вас прежде…

— Ну конечно, — интригующе улыбнулся Шеф, и принялся иронизировать: — Еще скажите, что именно мне в Туркестане, в забытом двадцатом году, вы проигрались в баккара и рассчитались, продемонстрировав штабные карты атамана Семенова? Или в Урге, в двадцать первом, именно я вас арестовал и допрашивал, когда большевики в дым разнесли кукольные тибетские дивизии вашего великого гуру барона Унгерна?

Меркаев слушал молча, уткнув глаза в перепачканную соусом пустую тарелку.

— Или вам кажется, что мы сталкивались в Испании в тридцать седьмом? Кой черт толкнул вас, маститого теоретика, на раскопки? В разгар гражданской войны, на подконтрольную анархистам территорию? Только ли бескорыстная любовь к древним черепкам?

— Достаточно, герр Кольбах! — не выдержал профессор. — Вы достойно отрабатываете свое жалованье! Ах, как это, должно быть, мерзко — постоянно рыться в чужих секретах подобного сорта… Да! Я низкий, скверный человечишка, но я не буду фискалить! Никогда. Честь возбраняет мне доносить даже на такого трижды порочного человека, как Александр фон Штерн! Честь и гордость русского дворянина!

— Как я устал слушать ваше интеллигентское нытье! Белые акации — звезды эмиграции! Русские — нация неврастеников! То их мучит гипертрофированное чувство вины, потом ностальгия, затем одолевает алкоголизм, а бросив пить, они погрязают в самобичевании и богоискательстве! С русскими немыслимо работать эффективно! Ей-богу, доктор Фрейд должен был появиться в России!

— Никогда! Появление русского доктора Фрейда невозможно, потому что мы, русские, совершенно не хотим меняться… Мы живем собственным страданием… Но вам этого не понять… Для этого вы слишком немец!

Шеф покачал головой и принялся ловкими, почти артистичными движениями нарезать кусок мяса в тарелке, продолжая запугивать профессора:

— Бедная Россия! Одна надежда на коммунистов… Коммунисты теперь не те, что в двадцатом. Они уже многому научились! Вы убедитесь лично, когда на фестиваль приедет заместитель министра внутренних дел Советского Союза герр Деканозов. Его наверняка заинтригуют ваши ратные подвиги в контрразведке атамана Семенова… Хочу напомнить, герр Меркаев, вы не являетесь гражданином Германии и ваши взаимоотношения с бывшими соотечественниками — за пределами моей компетенции! Поверьте на слово, вторым ухом товарищи не ограничатся… Но у вас еще есть время подумать над моим предложением. Серьезно подумать…

— Герр Кольбах, вы настоящий тевтон, холодный и расчетливый, как жаба! — гордо объявил профессор Меркаев и натянуто улыбнулся. — Знаете, в России есть такая поговорка: что русскому здорово, то немцу — смерть…

— Мне следует понимать ваши слова как угрозу? — Шеф взвесил на ладони серебряный нож от ресторанного прибора и, примериваясь, посмотрел на целое ухо Меркаева. Пауль из опасения, что философская беседа получит симметричное для научного авторитета завершение, проворно потащил свою разгоряченную даму к столику…

Пока офицер Ратт придвигал стульчик запыхавшейся Мадам и подзывал официанта с шампанским, Кольбах глухо прошипел профессору Меркаеву:

— Благодарите своего русского Боженьку, что с вами беседовал немец! Русский вывел бы вас в вестибюль и избил как собаку прямо сейчас…

Меркаев демонстративно отвернулся и стал разглядывать публику за соседними столиками. Затем устало вытер вспотевший лоб салфеткой:

— Прошу меня простить, герр Кольбах, если я был неучтив. Боюсь, у меня пошаливают нервы. Мне всюду чудятся призраки… Химеры из моей молодости. Офицер Ратт, вы здешний житель, подскажите, кто эта дама? — он едва заметно кивнул в направлении сухопарой брюнетки, кокетливо кутавшейся в несуразно пышное боа из перьев страуса.

Пауль ответил в тон ученому — с ноткой меланхолии в голосе:

— Фрау Эмма Штрокс. Супруга бургомистра нашего скромного N-бурга…

В дальнем конце столика, за которым ужинала фрау Бургомистр, отчетливо просматривался силуэт долговязого молодого человека в деловом костюме. И Пауль совершенно точно идентифицировал в нем непутевого старшего братишку Клауса. Надо признать, его родной брат, хваткий в делах молодой адвокат, совершенно потерял голову именно из-за фрау Штрокс! Увядающей замужней дамы! Возможные опасные последствия любовной интрижки Клауса очень беспокоили его младшего брата.

Меркаев нацепил старомодное пенсне, снова оглядел даму и уточнил:

— Фрау Бургомистр поет?

— Прескверно, — пробурчал Пауль, хотя сам он слышал, как поет Эмма Штрокс, только один раз. — Скорее танцует… Говорят, в молодости она плясала в парижском варьете…

— Супруга бургомистра Штрокса не является этнической немкой? — удивился Кольбах.

Увы! — погрустнел Пауль. — Утверждают, что она француженка!

Мадам Шталь отхлебнула золотистого шампанского и вынесла решительный женский вердикт в отношении фрау Бургомистр:

— У фрау Штрокс отвратительное, аляповатое платье — настоящая француженка не унизит себя таким! Пауль, милый, вам нужно посетить Париж, чтобы в этом убедиться! Только у парижанок есть настоящий европейский стиль, они не ошибаются в одежде… Никогда… А вот я… — Мадам смеясь запрокинула голову, оценила собственное отражение в зеркале на потолке и взяла у неподвижно торчавшего возле нее услужливого официанта новый бокал.

Если бы спросили мнение Пауля, бокал уже совершенно лишний! Мадам и так изрядно перебрала…

И как всегда бывает с дамами в подобном состоянии, ее речь стала быстрой и утратила логику.

— Я совершила в жизни всего две ошибки! Зато какие! Ах, я отказалась от шляпки у Эльзы Скьяпарели и отказала известному авиатору Отто фон Клейсту, когда он просил моей руки… Как глупо… — она тихо постучала розовым ноготком по опустевшему бокалу и снова выпила. — Ведь я отказала Отто из-за его отца! Жуткий человек был этот старый барон Фридрих! Не давал сыну даже горсти медяков, но сам был богат как Крез, финансировал массу безумных, бессмысленных проектов, — аккуратный носик Мадам покраснел, и она принялась рыться в сумочке из змеиной кожи, разыскивая носовой платочек.

— Вполне авторитетные издания писали, что покойный барон Фридрих работал над созданием эликсира вечной молодости. И финансировал с этой целью научные экспедиции в Китай и Монголию, — оживился профессор Меркаев.

— Зачем вечная молодость человеку, который уже давно мертв? — Мадам принялась ловить слезинки в кружевной лоскуток. — Он был настоящим вурдалаком! Преисподняя поглотила его…

— Я читал в газетах, что он погиб во время археологических раскопок из-за обрушения свода в пещере… — не унимался ученый муж. Но вместо ответа Мадам разрыдалась, склонившись на плечо к Паулю. Дисциплинированный офицер Ратт был вынужден последовать указанию Шефа Кольбаха — отвести Мадам в номер, напоить там каплями и успокоить…

 

14. Сезон охоты на вальдшнепов

Липкий утренний туман был похож на боевое отравляющее вещество. Он цепким холодом забирался под одежду, и даже форменная, пропитанная воском влагостойкая накидка для мотоциклетной езды не была для него преградой. Пауль в который раз поежился и с облегчением толкнул дверь ресторанчика «Косуля».

После выхода на пенсию прежний шеф — дядюшка Корст — приобрел миниатюрный отель с рестораном под названием «Косуля» для любителей дикой природы и скоростных лыжных трасс. Недвижимость располагались на живописной полянке у самого подножия горнолыжного подъемника.

«Косуля» — третьесортное заведение. Процветанием деловое начинание прежнего шефа обязано исключительно своему уникальному географическому положению. Любителям неразбавленного пива или крахмальных скатертей пришлось бы топать как минимум сорок километров, чтобы удовлетворить высокие гастрономические потребности у ближайших конкурентов «Косули». Конечно, хозяева заведения могли порадовать заезжих лыжников и нанять симпатичную кельнершу или умелого повара… Но, пользуясь преимуществами монопольного положения, прижимистый герр Корст объединил обе функции и доверил их хлопотам своей племянницы Берты.

Уже много лет Пауль и Берта не выносят друг друга.

Хотя по совершенно разным причинам.

Добрейший прежний шеф герр Корст неоднократно намекал Паулю, что курносая Берта — завидная невеста уже потому, что приходится племянницей одновременно и ему самому, и состоятельному аптекарю Шпееру. А это значит, что в тот скорбный день, когда бездетные герр Корст и герр Аптекарь с миром отдадут Богу души, Берта станет счастливой наследницей всех их прибыльных деловых начинаний.

Но Пауль был стоек: во-первых, он не любил курносых девиц с глупыми бесцветными глазами, а во-вторых, совершенно не представлял, кого из старших офицеров он сможет пригласить на свадьбу с Бертой. Что он напишет в прошении о браке? Что хочет женится на фройлян Кельнерше? Или на фройлян Аптекарше?

Нет, как будущей группенфюрер Пауль обязан выбрать в супруги даму более утонченной красоты и высокого ума. Какую-нибудь актрису… Или журналистку… Или… Или, например, фройлян Режиссер! В таком случае и шефа Кольбаха будет не стыдно пригласить, да хоть самого Рейхсфюрера! Пауль подумал о такой лучезарной перспективе и совершенно искренне улыбнулся:

— Привет, Берта, — и, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на замусоленный табурет у стойки. — Могу я увидеть герра Корста?

— Не можешь, — Берта едва взглянула на Пауля и продолжала механически вытирать пивные кружки. — Он ушел охотиться. На вальдшнепов.

Мало того, что Берта редкая неряха, так у нее еще и мозги размером с куриные! Кому придет в голову охотится на вальдшнепов в середине мая? Уж во всяком случае не такому опытному охотнику, как герр Корст, — он-то не такой кретин, как Берта, и знает: сезон охоты на вальдшнепов начнется только осенью! Самое время покрутить пальцем у виска и сообщить племяннице прежнего шефа о ее девическом скудоумии! Но, учитывая, что он пришел в ресторанчик «Косуля» не с санитарной инспекцией, а с порученной Шефом Кольбахом миссией, Пауль нейтрально улыбнулся:

— Не возражаешь, если я его подожду здесь?

— Закажи что-нибудь и сиди хоть целый день, — курносая Берта вытерла руки о передник и смилостивилась: — Хочешь, налью тебе кофе? А то у тебя такой вид, словно на тебе всю ночь воду возили!

Пауль устало вздохнул: лучше бы на нем действительно воду возили! Он сбежал от неугомонной Мадам, только когда она наконец уснула — уже ранним утром… И практически сразу, только заскочив домой за накидкой и мотоциклом, отправился сюда. Так что пожаловаться ему было на что:

— Ох, Берта, да я уже не помню, когда спал нормально последний раз… Наш новый шеф просто зверь: заставляет работать и днем и ночью. Настоящий садист! Старину Бойхе вышвырнул только за то, что тот фальшиво спел арию из «Волшебной флейты»! — Пауль поморщился, отхлебывая тепловатое пойло из большой глиняной чашки. — Не знаю, чего мне ждать…

Берта поставила локти на стойку:

— Что нового пишет Клаус? — девушка в свою очередь не выносила Пауля потому, что была уверена: именно он настраивает против нее старшего брата. Да, эта глупая курносая индюшка по уши влюблена в умненького адвоката Клауса Ратта!

— Чего ему писать? — деланно удивился Пауль. — Он сейчас в N-бурге. Мы только вчера вместе ужинали в «Лесной короне»…

— Надо же, — сразу надулась Берта и добавила: — С тебя пятьдесят марок!

Пятьдесят марок?!? Да за такую сумму можно плотно пообедать! Неужели он похож на английского миллионера Романа Абрамовича, который прошлой зимой швырял деньгами на соседнем горнолыжном курорте в Швейцарии? Пятьдесят марок за жидкое пойло из толченого цикория, ячменя и желудей, к тому же остывшее?! Не удивительно, что бедные туристы плетутся на лыжах многие километры или жгут дорогой бензин, чтобы только нормально поесть в кабачке у его матушки! Пауль медленно вытащил, затем так же неторопливо расстегнул бумажник и посмотрел на Берту:

— Берта, будь добра, выпиши мне счет!

Берта вынула из кармана передника блокнот, чиркнула карандашиком и через стойку протянула бумажку Паулю.

— Так я и знал, — разочарованно покачал головой Пауль, отправляя счет в бумажник, — ни печати, ни даты — подарю парням из ведомства налогов и сборов!

Берта ухватилась за край листка и потянула к себе:

— Ладно, считай, тебя угостили за счет заведения… Дядюшка Корст не будет против: ты же без пяти минут шеф Гестапо! Бойхе выперли, этот заезжий хлюст вот-вот вернется в Берлин, а тебя назначат начальником как единственного оставшегося гауптштурмфюрера! — счет разорвался ровно посередине, а Пауль чуть не шлепнулся с табурета:

— Что мне тут высиживать? Я тоже уеду в Берлин! Клаус вчера рассказывал: там масса симпатичных девчонок! И все они прекрасно умеют готовить кофе!

— Знаешь что, офицер Ратт, отправляйся ждать дядю во дворе! Я буду мыть пол! — Берта решительно взялась за швабру.

Пауль, зевая, пошел во двор. К нему тут же с приветственным лаем бросился Кайзер — доберман-пинчер герра Корста. Еще одно подтверждение того, что прежний шеф и не думал охотиться! На охоту он всегда берет с собой пса. Пришлось угостить собаку половинкой прихваченного из дома бутерброда. В благодарность Кайзер потащил Пауля к задней двери жилища прежнего шефа. Странно, но дверь оказалась всего лишь прикрыта, а не заперта!

Пауль вошел и с удовольствием растянулся на жестком кожаном диване, уютно завернулся в мотоциклетную накидку и мгновенно погрузился в мир сновидений: он знал, что пес начнет лаять и разбудит его, как только герр Корст вернется.

Кайзер действительно разбудил — голодное животное преданно лизало руку молодого офицера. Пауль взглянул на часы и присвистнул: оказалось, уже около двух часов дня! Прежний шеф так и не вернулся, зато Пауль прекрасно выспался — впервые на этой неделе! От радости он скормил преданному четвероногому другу остатки завтрака и, насвистывая, пошел к мотоциклу — неизвестно, как долго еще может отсутствовать герр Корст, а ему уже пора возвращаться… И по дороге придумать, как половчее доложить Шефу Кольбаху об отсутствующих результатах экспедиции…

По счастью, докладывать незамедлительно Паулю не потребовалось — в кабинете Шефа его ждала встреча с новой проблемой! В роскошном кожаном кресле герра Кольбаха восседала девчушка лет семи и горестно утирала вышитым шелковым платочком барона Зигфрида прозрачные горошины слез.

— Что стряслось, Жени? — встревоженно спросил Пауль, обескураженный встречей с младшей сестренкой в таком малоприспособленном для воспитательных целей месте.

— Ваша сестра сломала ключ и не может попасть домой. Девочка рассчитывает, что у вас имеется исправный ключ, — сообщил герр Кольбах, а примостившийся в самом конце стола Зигфрид протянул Паулю ушко от переломанного посередине ключа и тяжело вздохнул.

Пауль внимательно осмотрел обломок, и у него отлегло от сердца:

— Жени, ты что, не можешь зайти через кухню?

— Кухня закрыта, прислуга пошла смотреть свадебное платье Лорхен… Знаете, герр Кольбах, — добавила Жени, внезапно повеселев, — у нашей Лорхен будет ребеночек, поэтому она выходит замуж за Генриха, сына доктора Нормана!

— Не она выходит замуж, а офицер Норман на ней женится… И ребеночек у них будет ПОТОМ! — Пауль ощутимо ущипнул сестренку, притворившись, что поправляет ей рукавчик.

Шеф покорно кивнул.

Жени пихнула Пауля в ответ и мстительно спросила:

— Как вы думаете, герр Кольбах, наш Пауль тоже собрался жениться?

— Я?? Жениться? — Пауль оторопел от такого заявления.

— На той богатой фрау, с которой его вчера видела тетя Хильда… — Жени спрятала платочек барона фон Клейста в кармашек своего клетчатого фартучка и продолжала рассуждать совершенно серьезно: — Я думаю, что нет…

— Почему же? — устало удивился герр Кольбах.

— Он же не покупал той фрау шоколадки или торт… Пауль всегда дарит подружкам сладости, когда у него серьезно… Даме, которая сняла про него кино, он купил большого шоколадного зайца и прятал в буфете… Зря я его не съела сразу, когда нашла… Думала, Пауль его мне подарит на Пасху, — погрустнела Жени. — А он отослал его с цветами этой фрау… В Бальбе… Ой, ну я же спрашивала у почтальона, как город называется… Да, в Бабельсберг…

Пауль готов был закопать сверх меры любознательную и болтливую малявку своими руками! Он действительно послал фройлян Режиссер в Бабельсберг на Пасху замечательного зайчика из бельгийского шоколада и получил в ответ открытку с удручающе формальной благодарностью.

— Жени, ты мешаешь работать штандартенфюреру Кольбаху! — Пауль решительно вытряхнул сестрицу из руководящего кресла и поволок за обе руки к выходу, как погонщик упрямого мула. — И вообще, прекрати жаловаться — тебе на Пасху подарили двух прекрасных пуховых кроликов! Живых!

— И теперь я должна чистить за ними клетку, — хныкала и упиралась Жени. — А ведь я еще совсем маленькая девочка!

Пауль хмыкнул и призвал сестренку проявить находчивость:

— Жени, если ты совсем маленькая девочка, могла бы пролезть через дверку для собаки, раз тебе так срочно понадобилось в дом!

— Дверка закрыта на защелку… — очень жалобно пискнула Жени.

— Что, дедушка забрал собаку? — удивился Пауль. — С чего вдруг?

— Он пошел с ней охотиться… на вальдшнепов…

Опять эти вальдшнепы! Неужели за ночь перенесли охотничий сезон? Или календарь перекроили? На этот раз сестре удалось всерьез вывести Пауля из себя:

— Жени, ты в своем уме? Дурья башка, выйди на улицу! Сейчас май месяц! Вальдшнепы еще не вылупились!!! На них охотятся в октябре!!! Поняла?

— Герр Кольбах, — снова расплакалась Жени, — посмотрите, как он орет! Мой брат просто зверь! Он лупцует всех ребят в округе и взорвал гауптвахту в офицерской школе!

И этому подлому ребенку Пауль отдал все лучшее, что имел: хромированный самокат, свисток, заводную железную дорогу и даже замечательные роликовые коньки, которые достались ему от Клауса практически новыми! Не говоря уже о времени, затраченном на воспитание этой маленькой дряни! Пауль выпустил руки Жени и ощутимо шлепнул сестренку:

— Хватит болтать о том, чего ты не знаешь! Я просто написал на стене гауптвахты руну мелом, а старая гнилая стенка взяла и упала — сама по себе… Я ее и пальцем не тронул! Идем домой!

В этот момент Жени как раз поравнялась с Зигфридом, и ее ладошка намертво — как наручник — защелкнулась вокруг запястья барона фон Клейста:

— Пусть лучше герр фон Клейст меня отведет домой! — завопила она. — Пауль хоть и брат, а мне уши оторвет, как только мы отсюда выйдем!

Пауль, оправдываясь, замотал головой, но Карл Кольбах снова безропотно кивнул:

— Возьмите служебную машину с водителем, штурмбанфюрер, и отвезите дитя…

Герр Кольбах с теплой улыбкой наблюдал в окно, как Жени деловито руководит и водителем, и бедолагой Зиги, а когда машина тронулась, обратился к Паулю:

— Пауль, дружище, неужели вы действительно способны надрать уши такой очаровательной девочке? Я рекомендовал бы вам, в воспитательных целях, воспользоваться ремнем! — герр Кольбах звонко щелкнул офицера Ратта по пряжке форменного ремня.

Пауль недоуменно развел руками:

— Да за что же наказывать малышку? Она не виновата. У нее не хватило бы сил перепилить ключ, и она побоялась бы идти через лес — даже с собакой! Наш дедуля живет далековато — в егерском домике…

— Так что же произошло с этим ключом? — на лице шефа Кольбаха отразился живейший интерес.

Пауль продемонстрировал Шефу обломок ключа:

— Его перепилили пилкой для ногтей. Две гусыни — наши сестры Лотта и Лора, даже не сомневайтесь! Отправили прислугу смотреть подвенечное платье Лорхен, отвели собаку к дедушке. Потом подпилили ключ, вставили в замок и сломали, так чтобы половина осталась внутри, подучили ребенка, что говорить, и отправили сюда…

— Но зачем вашим сестрицам устраивать такой сложный заговор? — поразился Шеф.

— Да это же элементарно: захотели поглазеть на барона Зиги фон Клейста. Я уверен, что сейчас две дурочки вырядились как рождественские индюшки и прячутся в саду. Ждут, когда Жени притащит к дому барона. Потом выбегут — вроде они только что вернулись, примутся благодарить Зиги и приглашать поужинать… Но если он согласится, я ему очень не завидую…

Герр Кольбах удивленно поднял брови в ожидании пояснения.

Пауль удовлетворенно рассмеялся:

— Когда матушка увидит, как герр Барон выковыривает изюм из запеканки, она выдерет его хворостиной и не посмотрит, что он штурмбанфюрер!

Герр Кольбах тоже саркастично ухмыльнулся:

— Тогда немедленно едем к вам, Пауль! Нельзя допустить, чтобы ваша добрая мамаша выпорола любимца Рейхсфюрера!

 

15. Угроза имперской безопасности

Если бы фройлян Режиссер присутствовала на семейном ужине Грюнвальдов, она смогла бы снять замечательную кинозарисовку о крепкой арийской семье. Фильм вышел бы сладким, как яблочный штрудель в тарелках, сентиментальным, как кружева на платье у матушки, монументальным, как фигура папаши, динамичным, как сновавшие туда-сюда сестрицы, и романтичным, как прекрасный голос барона фон Клейста…

А еще такой фильм мог бы быть короткометражным, ведь у режиссера всегда есть возможность вырезать кусочек пленки. И даже очень большой кусок!

В реальности образцовому семейству и их почетному гостю — штандартенфюреру Кольбаху — посчастливилось наслаждаться музыкальным дарованием Зигфрида несколько часов. Барон пел, аккомпанировал себе на фортепиано, а девятнадцатилетняя Лотта Грюнвальд мелодично подпевала. Молодые люди уже исполнили несколько известных оперных дуэтов, затем пару популярных эстрадных однодневок, а теперь добрались до пылившегося в комнате Лотхен толстого сборника немецких народных песен, столь любимых

Рейхсфюрером. Слушатели скрашивали патриотическое удовольствие обильной едой и первоклассной выпивкой в надежде, что юные таланты скоро утомятся. Пауль втайне завидовал Лорхен, незаметно сбежавшей с семейной вечеринки к жениху.

К счастью, затянувшуюся идиллию прервало появление патриарха семейства — дедушки Клауса. У старикана просто чутье на выпивку, хмыкнул Пауль. Время уже клонилось к ночи, а дедуля Клаус все еще трезв как стекло, отчего пребывает в прескверном расположении духа.

— Черт его знает, Георг, что у вас за собака? Нюха никакого! Какая, к черту, охота с таким псом? — начал брюзжать дед прямо с порога.

Добрейшая псина, годовалый ротвейлер Рем, виновато, бочком, протиснулся мимо многочисленных людей к любимой хозяйке — Лотте, возложил ей на колени слюнявую голову и тут же получил конфету. Штурмбанфюрер фон Клейст побледнел, оставил рояль и пересел подальше от собаки. Теперь уже Пауль премировал пса кусочком пирога.

— Ну откуда у вашей собаки нюх возьмется? Кормите его шоколадом да пирожными! — продолжал бушевать дедуля, обладатель не по годам громкого голоса и крепкого мускулистого тела. — Вот покойница Тильда — то была собака! Умница, а не собака!

Пауль тоже вспомнил любимую овчарку, и у него с века невольно сорвалась сентиментальная слезинка…

— Пауль, не хнычь! Конечно, это ты ползал с овчаркой по канавам, прыгал через забор и учил собаку всяким трюкам, но ты же сам и виноват, что наш сволочной аптекарь отравил несчастное животное!

— Аптекарь отравил собаку офицера Ратта? — поразился Карл Кольбах.

— Аптекарь, больше некому! Кто бы еще додумался убить собаку уколом снотворного? Может, для вас это и новость, герр Полковник, — дедуля Клаус — старый солдат, и обращение «полковник» не звучит в его устах архаизмом — вы человек приезжий, но только, поверьте мне на слово, больших скряг, чем живут в N-бурге, по всей Германии не найти, даже если стопчешь три пары сапог! Будут наши скряги тратиться на снотворное? Ни за что! Пристрелят пса или изведут крысиным ядом… Только с Тильдой все было иначе! Я не мог разбудить собаку несколько часов: бедняжка почти перестала дышать, тогда я, конечно, позвал врача! Не ветеринара, ведь умница Тильда — это вам не свиноматка с фермы, а нормального человеческого врача, доктора Нормана. Он промаялся с собакой почти сутки, но увы! Слишком большая доза снотворного — такая, что гарантирует летальный исход! Вот так сказал доктор. Кто же мог такое сотворить, если не аптекарь? — огласил обвинительные выводы дедуля Клаус. — Уже месяц прошел, как я остался без достойной собаки… А все мой внучек-лоботряс виноват!

— Но гауптштурмфюрер Ратт — образцовый офицер! — заступился за Пауля Шеф Кольбах.

— Образцовый? Да это просто бестолочь, как покойный барон Отто! Это ж надо было такое удумать — играть в футбол индюком фрау Аптекарши! Еще и на мотоцикле!

— Подумаешь, помял слегка безмозглую птицу… — насупился Пауль.

— А штраф? Старина Корст взыскал с герра Аптекаря целое состояние!

Вообще-то, мотобол — игру, когда футбольный мяч загоняют в ворота при помощи мотоцикла, придумал не Пауль, а англичане. Моторизованное население N-бурга познакомил с новейшим достижением спортивной мысли сын местного банкира Вильгельм по прозвищу Трудди. Трудди получал образование в туманном Альбионе и кое-чему действительно научился — тому же мотоболу, например.

Принимая во внимание, что начальство устроит суровый нагоняй офицеру СС, который без толку жжет казенный бензин, гоняя за мячом, Пауль записал себе в рабочем журнале выезд «в интересах имперской безопасности», а пара-тройка коллег из дорожной полиции — патрулирование.

Игра была в самом разгаре, когда Трудди вскрикнул и едва не кувыркнулся через руль: под колесом его новенького мотоцикла барахтался в пыли перепуганный индюк! Птица ничуть не пострадала, а вот Трудди вполне мог убиться или покалечиться, на что и обратил внимание сотоварищей Пауль, высоко подбросив квохчущий шар. Гауптштурмфюрер Ратт, конечно, не британец, но и ему иногда приходят в голову дельные спортивные идеи. Как эта — заменить мяч крупной домашней птицей…

Индюк уже дважды побывал в воротах, когда в ход игры с воплями вмешалась фрау Шпеер — сквалыжная матушка аптекаря Шпеера. И пообещала подать на «безобразия», чинимые молодыми полицаями, жалобу в магистрат…

Пауль не стал дожидаться, когда фрау Аптекарша осуществит угрозу, а быстренько ухватил еще живого, хотя и изрядно потрепанного птаха за ноги и покатил в Гестапо. Конечно, он — на верном железном коне — добрался до бумаги и чернильницы быстрее грузной фрау Аптекарши и тут же состряпал рапорт о том, как оставленная без надзора домашняя птица создала угрозу безопасности дорожного движения, чем воспрепятствовала офицерам Гестапо исполнять служебные обязанности. Герр Корст сразу же завел по факту дело «Об угрозе имперской безопасности» и приобщил к нему возмущенно шипящего индюка. Экстренно предпринятое расследование установило, что источник повышенной опасности — индюк — находился в собственности фрау Шпеер, неспособной обеспечить за ним надлежащий надзор. Смущенный суровой формулировкой судья Ворст вынес решение в пользу истца, то есть представителя Гестапо. И вместо удовлетворения собственной жалобы разгневанная мамаша аптекаря получила судебное решение о выплате весьма существенного штрафа…

— А какова была участь несчастной птицы? — рассмеялся герр Кольбах.

Пауль тоже улыбнулся и неопределенно передернул плечами.

Уточнять, что индюк был водворен на обширный птичий двор его матушки Марты, откормлен, в положенный срок запечен с черносливом и отправлен дядюшке Корсту в качестве сувенира к Рождеству, он счел излишним.

— Вот так герр Полковник! Знаете, в чем корень бед нашей семьи? Да в том, что мой зятек, Георг, любит мальчишек Марты как родных — и совершенно их избаловал! Георг — мой любимый зять! Это правда. Я всегда говорю правду, герр Полковник! Любой вам подтвердит, — дедуля, которому никак не наливали, решил заручится расположением почетного гостя. — Мало кто в Германии разбирается в пиве лучше, чем мой зятек! А что толку?

Пауль хихикнул: если в Германии кого и мало, так это людей, которые могут выпить больше дедули Клауса!

— Если человек мягкий, как мой зять Георг, толку не будет! — меж тем продолжал старик Клаус. — Видите, избаловал и пса, и мальчишек, и своих дочек, и даже Марту — свою жену! До чего дошло, герр Полковник! Родному отцу кружки пива не нальет! — логично завершил обличительный спич дедуля.

Фрау Марта демонстративно поставила перед стариком кружку с пивом. Дедуля заглянул через край, со вздохом выпил и продолжал:

— Вот вы, герр Полковник, женаты?

— Я? Нет. Пока нет, — уточнил Кольбах.

— Бери пример со своего начальника, Пауль! Он прозорливый человек! — похвалил Шефа Кольбаха дедуля и, конечно, получил приглашение присоединится к распитию коньяка — папаша Георг воспользовался знаменательным случаем и извлек из подвала пыльную пузатую бутылочку.

— Чертовы французы: умеют делать выпивку! А вояки из них никакие, уж поверьте мне, герр Полковник, только и могут, что девок портить…

— Папа! Как можно — при ребенке! — резко перебила его фрау Марта. — Жени, ты почему до сих пор не спишь?

— Хочу послушать дедушку… — хныкала малышка.

— Марш в постель! — матушка была непреклонна и поволокла болтавшую ногами и возмущенно верещавшую девчушку из комнаты.

— Победить французов — невелика наука! Прусские парни вешали их десятками и палили из пушек прямиком по Парижу раньше, чем родился ваш Фюрер, — разглагольствовал дедуля в предвкушении следующей порции спиртного. — Вот англичане — это другое дело. Серьезные ребята. Настоящие солдаты!

Я вам так скажу, герр Полковник, когда немецкие парни будут маршировать по Трафальгарской площади, я лично выставлю бутылку рому и выпью за здоровье вашего Фюрера!

— Считайте, что парни уже в Лондоне, и выпейте за Фюрера прямо сейчас, герр…

— Клаус, называйте меня Клаус, герр Полковник…

— Хайль Гитлер!

К патриотическому тосту присоединились вслед за дедулей остальные. По причине отсутствия фрау Марты на столе возникла следующая бутылка.

— Зиг Хайль! — торжественно изрек папаша Георг, снова наполняя бокалы. — Когда я надел штурмовую рубашку, я был младше Пауля, ей-богу… Как быстро летит время… — он обратился к Кольбаху: — Вот вы, штандартенфюрер, что вы сделали со своей первой коричневой рубашкой штурмовика?

Кольбах недоуменно качнулся на стуле:

— Да простят меня арийские боги, герр Грюнвальд, у меня ее никогда не было!

Странно, в свою очередь удивился уже Пауль: если верить личному делу Шефа, такую рубашку он относил как минимум два года и только потом вступил в СС.

— А я свою храню… — глаза папаши Георга затуманила скупая мужская слезинка. — Где моя рубашка, Пауль?

Пауль помрачнел: он давно и безуспешно искал способ избавится от пресловутой рубашки, скомпрометированной капитаном Ремом. Но, опасаясь папашиного гнева, просто спрятал несчастливый предмет гардероба подальше.

— На чердаке. По-моему, рубахе там отлично живется: висит себе между двумя матушкиными свадебными платьями… — Пауль довольно улыбнулся: вряд ли кто из его коллег додумается искать рубашку в таком месте.

— Да, штандартенфюрер, я берегу свою рубашку и не скрываю этого! — папаша Георг, который за долгий обед, плавно перешедший в ужин, успел набраться сверх обычного, хрястнул кулачищем бывшего боксера по столу. — Мне нечего стыдиться своего прошлого! Даже случись мне опять повстречать нашего Фюрера, я сказал бы ему, — папаша Георг поднялся с приличествующей такому воображаемому случаю торжественностью, свалив при этом табуретку, и приложил руку к сердцу: — Мой Фюрер! Армии не меняют знамен, проиграв сражение. Лишь скверный пастырь судит по дрянной овце о своем верном стаде! Мы простые немцы…

Если бы сам доктор Геббельс слышал сейчас папашу, он бы скрипел зубами от зависти, настолько складно, убежденно и искренне тот говорил. Конечно, папаша запросто мог бы стать видным партийным деятелем… Исключительно присутствие Шефа препятствовало Паулю заорать от избытка энтузиазма, впрочем, папаша ораторствовал так проникновенно, что даже суховатый Шеф Кольбах выглядел взволнованным. Что уж говорить о впечатлительной душе фон Клейста! Он был в сугубо профессиональном экстазе: как только папаша Георг завершил импровизированный митинг и уселся, Зигфрид принялся восторгаться:

— Как жаль, что вас сейчас не мог слышать Рейхсфюрер… Это просто шедевр пропаганды, герр Грюнвальд, я так растроган… — ив подтверждение хлюпнул пару раз носом в расшитый беленький платочек, но, успокоившись, обратился к Кольбаху: — Штандартенфюрер, я полагаю, целесообразно поручить герру Грюнвальду выступить с приветственным обращением к Рейхсфюреру и гостям от городского населения N-бурга… Тем более мы еще не получили из магистрата предложений по поводу приветственной речи…

— Это немыслимо, штурмбанфюрер\ До открытия фестиваля остались считанные дни, полным ходом идут репетиции — и вот выясняется, что до сих пор не подготовлена приветственная речь от магистрата! При этом вы храните олимпийское спокойствие… — упоминание о магистрате мгновенно вывело Шефа из состояния послеобеденного умиротворения.

— Но мы многократно обращались в канцелярию бургомистра… — принялся оправдываться фон Клейст.

— Возмутительно! Преступное манкирование обязанностями городского главы! Пора мне лично познакомиться с вашим молчаливым бургомистром Штроксом! Офицер Ратт, напомните мне завтра позвонить в магистрат, — Шеф Кольбах несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь вернуть себе равновесие. — Это просто перст судьбы, что мы встретили герра Грюн-вальда! Зигфрид, я полагаю, в ваших силах по крайней мере огранить те перлы, которые мы услышали от уважаемого Георга? Можете приступить прямо сейчас! — виноватый фон Клейст сорвался с места и с усилием потянул за собой крупное тело папаши Георга, подуставшего от избытка выпивки.

За мужчинами увязалась застрявшая в комнате Лотхен:

— Я буду помогать папе и штурмбанфюреру…

Смешно! Чем Лотта может помочь? Зиги фон

Клейст колотит на пишущей машинке со скоростью новейшего пулемета и стенографирует быстрее, чем ораторы говорят! А Лотта учится в медицинской школе, только и умеет, что тыкать в зад шприцем да вытирать салфеткой слюни, зато пишет как курица лапой! Пауль тихонько хмыкнул, но не стал вмешиваться из опасения окончательно раздраконить строгого Шефа Кольбаха.

— Такие дела, герр Полковник: моему зятьку место на трибуне, среди парней, что толпятся за спиной Фюрера, а не в этой харчевне! Как такой парень оказался в дыре вроде N-бурга? — с чувством спросил дедуля у пустого стакана. Пауль тут же ему подлил. — Георг здесь, потому что имел глупость жениться! Женился на мой красавице дочке! Вот так, герр Полковник. Бабы сгубили больше блестящих карьер, чем все наемные убийцы, вместе взятые! Храни вас Господь жениться и тем более заиметь дочь! — дедуля выпил.

— Но отчего, герр Клаус? У вас такие прелестные внучки! Они близнецы?

— Лотта и Лора? Двойняшки, — вставил Пауль.

— Маленькие гусыни просто перекрасили волосы в разные цвета, как пошли учиться на сестер милосердия. У них, видите ли, теперь есть индивидуальность… Ну к чему все эти курсы? Георг им потакает сверх всякой меры! — недовольно покачал головой дед.

— Сейчас Лотхен шатенка, а Лорхен рыжая. Во-обще-то, они обе блондинки, как мама… — ввернул Пауль.

— О, ваша матушка просто роковая красавица, — загадочно улыбнулся Кольбах. По мнению Пауля, для роковой красавицы его величественная матушка полновата. Хотя…

— Говорят, молодой барон Отто свалился с лошади и сломал ногу, когда первый раз увидел маму, — похвастался он, указав на протрет молодого Отто фон Клейста в старомодной летной форме. — И ему пришлось жить прямо здесь, пока нога не срослась…

— Оно и понятно, что пиво лучше, чем жена, — цинично ввернул многоопытный дед.

— Когда этот инцидент приключился?

— В семнадцатом, когда же еще… Скверный был год… — пробурчал старикан.

— И не говорите, — согласился Шеф Кольбах, допив очередной бокал. — Вы мудрый человек, герр Клаус, скажите… Мне всегда казалось, что воспитание дочери — это… Гм, ну, намного проще, чем вырастить достойного сына…

— Мне вас жаль, герр Полковник! Вы наивно заблуждаетесь! Как раз мальчишки растут сами по себе, как грибы… В жизни ведь как? Сперва вы наплюете на свою блестящую карьеру и женитесь. Вы отдадите писклявой кокотке все, что у вас есть: титул, деньги, карьеру… Даже самое дорогое, что есть у мужчины, — свою свободу, герр Полковник! А взамен получите дочь. Конечно, красавицу — как и ее мамаша в лучшие дни. И начнете ее баловать… А что дальше?

— Так что же дальше?

— Дальше? — дедуля потряс над стаканом опустевшую бутылку. Он и герр Кольбах пили рюмка в рюмку, чем Шеф в очередной раз немало озадачил Пауля.

— Пауль, дружище, распорядитесь, пусть мой водитель привезет нам бутылочку рома… Или водки, — Шеф протянул Паулю купюру. Еще не родился скопидом, которого дедуля Клаус не смог бы расчехлить на бутылочку-другую.

Не хватает только попусту жечь бензин! Пауль спустился через зал их семейного кабачка в подвал, взял бутылку, поднялся в зал, звякнул ручкой кассы, выбил чек, отсчитал сдачу и отнес выпивку наверх.

— Дальше, — дедуля смаковал ром, — ваша красавица дочь сбежит со смазливым столичным хлыщом. Разве девчонке объяснишь, что ее воздыхатель — шут гороховый, а никакой не знаменитый артист! Даже свадьбу сыграть не удосужится… Скажу больше, герр Полковник! Своего недоноска от сожителя она назовет вашим добрым католическим именем!

Пауль фыркнул: дедуля явно намекал на его старшего братца — Клауса.

— Я не католик, я агностик, — подавленно сказал герр Кольбах, залпом выпил сразу полбокала, расстегнул ворот кителя и закурил.

— Вы пьете прямо как русский, герр Полковник, — одобрительно крякнул дедуля и звонко чокнулся с Кольбахом вновь наполненным стаканом.

— Бывали в России? — Шеф прикурил вторую сигарету прямо от предшествующей, стряхнув пепел на пол.

— Довелось — когда я добирался в Китай… Русские — вот кто умеет держать своих баб в черном теле! Не то что мы, слюнтяи! А у нас как? Будь ты красавец полицай, как старина Корст, бабенка тебя выставит за двери. Будь ты богат, как тот же аптекарь Шпеер, она просто швырнет тебе в лицо твои же деньги! Но коли у тебя есть титул… У вас есть титул, герр Полковник?

— Дворянский титул? Нет, увы…

— Странно, — дедуля тоже закурил, — а мне показалось, вы из аристократов… Ну да и Бог с ним… Сейчас такие времена, герр Полковник, что фамильный герб надо запихать подальше в кладовую и поскорее забыть о нем, если хочешь сделать образцовую карьеру… Да разве женщины понимают такие вещи? Скажи молодой дурехе, что ты дворянин — и все, она твоя! Готовься ее добрый папаша воспитывать благородного ублюдочка… — назидательно подытожил дедушка Клаус.

Шеф размышлял о чем-то своем:

— Неужели такое развитие событий совершенно неизбежно? Например, если девочка живет в школе со строгими порядками, в коллективе, под присмотром педагогов?

— Хотите пример из жизни? Вы у нас новый человек и навряд ли знакомы с Хильдой Корст… Так вот, она училась в школе при монастыре целестинок. Уж поверьте моим сединам, устав там пожестче армейского! И что?

— Что? — в один голос спросили Пауль и Кольбах.

— Ее забрали оттуда с вот такенным пузом! — дедуля развел руками для наглядности. — Хорошо хоть ее брат — старина Корст, наш полицмейстер, — дал за глупой девчонкой настолько пристойное приданое, что младший Шпеер взял эту бывшую девицу в жены!

Вот как, оказывается, появилась на свет курносая Берта! Пауль не удержался и хохотнул.

— Пауль, ты последний, кто должен смеяться по такому поводу! Какой бык ни гулял, а теленочек наш!

Про тебя сказано! — дедуля с пьяной решимостью указал на портрет барона Отто. — Одно лицо, и такой же характер! Вот посмотрите, герр Полковник, на этого ублюдка! Он смеется!

Пауль совершенно не обижался на дедулю и продолжал веселиться. Ему куда приятнее было чувствовать себя побочным отпрыском легендарного барона-авиатора, чем законным сыном какого-то безвестного интенданта.

— С молодыми дамами всегда одна и та же проблема, герр Полковник! Они ищут любви, а не брака! Уж в какой строгости мы держали Лорхен, но все равно — малышка сделает добрейшего Георга дедушкой еще до Рождества! Счастье еще, что ее жених — приятель нашего балбеса Пауля — парень порядочный и из хорошей семьи… Скажешь, не ты их познакомил, Пауль?

— Зачем мне их знакомить — они с детства в церкви на одной скамейке сидели, — снова хмыкнул Пауль.

— Чем шутить, — пробурчал дедушка, — лучше бы пошел, свечку отцу за упокой поставил… А то бедолага в гробу ворочается, пока старый барон горит в аду…

— Горит в аду? — Пауль давно сменил гигглерюгендовские шорты на офицерскую форму СС, но по прежнему с замиранием сердца слушал леденящие кровь истории, которые дедушка Клаус рассказывал при высоком градусе опьянения.

 

16. Проклятье баронов фон Клейст

Да, герр Полковник, старый барон продал дьяволу свою бессмертную душеньку… Вот так. Конечно, типчикам вроде покойного молодого барона Отто или нашего Пауля этого не понять. Да и дьяволу не слишком-то нужны такие, как Пауль. В аду, герр Полковник, нету ни аэропланов, ни мотоциклов, ни футбольной команды! К тому же мой ублюдочный внучек только и делает, что смеется: вот, не поленитесь, покажите ему палец, герр Полковник, — посмотрите, он будет хихикать до самого рассвета! А герр Дьявол не выносит смеха…

С древних пор так повелось, что сам Сатана смеется редко. А коли рассмеется, то, даже если на дворе самая маковка лета, воздух холодеет, все небо покрывается тяжелыми тучами и на землю сыплется колючий ледяной град… Виноградины от этого мгновенно превращаются в цветные сосульки… Потом из них делают отличное вино, герр Полковник, — точь-в-точь такое, как течет в жилах у самого Сатаны! Поэтому я, как истый католик, никогда не пью вина, герр Полковник. А ром — совсем другое дело… Или коньяк… Ну в крайности английское пойло — джин. Так вот, герр Полковник…

Именно такой град колотил о мерзлую землю весь день и прекратился только к ночи. К ночи, настолько темной, что даже дым, валивший из трубы Замка, не был виден с дороги… Впрочем, вы не из наших мест, герр Полковник, и вряд ли поймете мою историю, если я не начну с самого начала! А началась она давно, даже не при старом бароне, а намного раньше!

Тяжелый дым низким облаком стлался над Замком, парком, полями и пашнями. Вороны каркали и щелкали клювами в странном танце, пытаясь поймать жирные хлопья черного пепла. Волки голодно завывали и скребли городскую стену: уже много дней их сладко манил запах горелого мяса… Ибо тот дым был итогом справедливого суда: день за днем Святая инквизиция в Ратуше жгла богомерзких колдунов и их приспешников, которые бесчинствовали в Замке.

Надо вам напомнить, герр Полковник, в то недоброе время дьявол беспрепятственно хозяйничал на германских землях, не пугаясь даже чернильницы доктора Лютера. Год за годом ведьмы нагишом плясали на шабашах, алхимики тоннами варили золото, а благородные господа в замках вроде нашего в открытую служили черные мессы. Да только чего стоит вся эта нечисть вкупе с оборванцами доктора Лютера против добрых католических рейтаров, нанятых самим Римским престолом? Тогда святые отцы потрудились на славу…

Из обитателей Замка уцелел только маленький сынишка барона — и то сказать, был мальчуган таким скрюченным заморышем, что святые отцы просто дровишек на него пожалели! Какая недопустимая халатность, герр Полковник!

Хилый мальчуган кое-как подрос и отправился сперва в Париж, потом в Прагу — учиться у каббалистов да прочих алхимиков. Страх гнал его, герр Полковник! Страх смерти был его проводником в этой изнурительной учебе… И был тот юноша безмерно счастлив, когда герр Сатана наконец почтил его вниманием и предложил ему бессмертное тело в обмен на бессмертную душу…

Никогда не играйте с дьяволом, господа!

Какие бы хорошие картишки ни пришли к вам при первой сдаче, дьявол не из честных игроков и в конце все равно окажется при своем интересе. Промучившись от всех мыслимых и немыслимых болезней многие годы и жаждая смертного упокоения, тот старинный барон и не думал покаяться… Такие люди никогда не каются, герр Полковник! Он вновь воззвал к своему тайному повелителю и просил его о новой сделке.

Но теперь дьявол играл с ним по своим жестоким правилам. Каждый раз дар бессмертного тела начал переходить от одного кровного родственника барона к другому, пока тот был еще некрещеным младенцем. Только после такой церемонии грешная душа предка сможет оставить исстрадавшееся тело! С тех пор и повелось, что многие бароны фон Клейст задерживаются на этой земле слишком долго…

Так вот, в ту ледяную ночь, что последовала за градом, дьявол веселился вовсю.

Молодая баронесса — фрау Ута фон Клейст — поднялась с постели, где коротала дни, еще не оправившись после родов, — позвать сиделку, но никто не откликнулся, и раздосадованная баронесса отправилась искать нерадивую прислугу. Медленно, как привидение, брела она в одной ночной сорочке из комнаты в комнату, скользила по темным коридорам, едва узнавая их: вокруг не было ни единого огонька и, хотя на улице бушевал настоящий ураган, кругом было так тихо, что Замок казался погруженным в коробку с черной ватой. Наконец она заметила отблеск света — едкой голубой лужицей он растекался из щели у двери лаборатории старого барона. Ута осторожно заглянула в щель, не рискуя сразу окликнуть вспыльчивого тестя, и обмерла от ужаса.

В камине кабинета горело смердящее зеленоватое пламя, озаряя укрытый черным бархатом алтарь с серебряной чашей… Кровь, герр Полковник, настоящая, алая и свежая кровь тяжело колыхалась за серебряными стенками огромной чаши, похожей на купель… Закутанные в черное сатанинские слуги держали шандалы с фосфор-но-белыми свечами, а на буром, цвета запекшейся крови, ковре стоял сам старый барон, покрытый черным шелковым плащом с узким длинным капюшоном — как у палачей на старинных гравюрах… Он стоял спиной к бедной, едва живой Уте. Свечи вспыхнули сами собой, в их неверном чаду под самым потолком кабинета явилась тень рогатой головы и прошуршала:

— Пора…

Старый барон медленно повернулся: его глаза сверкали через узкие прорези, как стилеты, а в руках он держал крошку-барона, которому едва исполнилось несколько месяцев… Излишне говорить, что за всеобщей суетой, вызванной коротким военным отпуском молодого барона Отто, окрестить мальчугана так и не успели.

Старец поднял малютку высоко под потолок — к самой черной голове, и тут перепуганная Ута закричала… Ее знаменитый голос оперной примы достиг таких высоких нот, что стены вздрогнули, а серебряная купель качнулась и упала, кровь разлилась по ковру, забрызгав одежды дьявольских слуг, они выронили шандалы и забились в судорогах… Барон замешкался, попытался заглянуть в древнюю книгу на столе, захотел перевернуть страницу и вернул дитя обратно в колыбельку, что стояла у самой двери…

Ута тут же подхватила младенца и бросилась из Замка…

Она не могла видеть всего жуткого зрелища: слуги барона под его магические заклинания забились в конвульсиях, пока не превратились в огромных, свирепых собак, и сразу же бросились за бедной молодой матерью…

Ута бежала по покрытым ледяной коркой дорожкам парка, ветер едва не опрокидывал ее хрупкую фигурку, холодные мокрые ветки хлестали по лицу, а несчастная баронесса все летела вместе с тонкими дождевыми струйками, подгоняемая рычанием жутких псов, пока не упала без сил на освященную кладбищенскую землю у фамильного склепа… Собаки свирепо лаяли и в нетерпении рыли гравий на дорожке, но не могли переступить невидимой черты, а только пытались тянуть к себе маленького барона за пеленки, а потом за руку…

Пот холодной струйкой стек у Пауля по шее куда-то за форменный воротник, а волосы на затылке поползли вверх… Даже надменный герр Кольбах закурил очередную сигарету и сказал против обыкновения тихо и неуверенно:

— Это всего лишь местная легенда…

— Легенда, — пьяно кивнул дедуля, — такая же, как шрам у бедного Зиги на руке… Вот тут, повыше локтя: пес выдрал ему кусок мяса… — Паулю стало не по себе настолько, что он заерзал. Он своими глазами видел шрам у Зигфрида как раз в том месте, куда указывал дедушка!

Да, герр Полковник, я лично пристрелил одну из адских тварей и сжег ее тело на пустыре, а вторая убежала в лес…

Бедная баронесса кричала и билась, когда пришла в себя через несколько суток. А ее сиделка после той страшной ночи неожиданно съехала, никого не предупредив, и даже не забрала вещей.

Вот так! К фрау Уте пригласили доктора — не нашего, нет, дорогого и знаменитого швейцарского врача… Да, герр Полковник, мы живем в просвещенный век! Теперь к одержимым больше не зовут священников — к ним приглашают врача по психическим болезням. Фрау Баронессу связали простыней и увезли в клинику… Молодой барон Отто просил меня помочь, так что можете не сомневаться. Я видел этот санаторий своими глазами: из такой лечебницы сбежать потяжелей, чем даже из английской тюрьмы…

— Она убежала из клиники? — заинтересовался герр Кольбах.

Но ответа не последовало: дедуля мирно склонил голову на матушкину праздничную скатерть и задремал с полуоткрытым ртом.

Шеф Кольбах помог Паулю уложить почтенного герра Клауса на диван, вылил в свой бокал остаток рома и закурил еще одну сигарету. Как это ни странно, хотя он выпил никак не меньше дедули Клауса, но оставался практически трезвым — разве что менее надменным и формальным, чем обычно.

— Пауль, дружище, составите мне компанию в одном домашнем расследовании? — он таинственно подмигнул Паулю. — Можно взглянуть на подвенечные туалеты вашей матушки?

Пауль охотно повел шефа на чердак. Одно платье было длинным и элегантным — из молочного атласа. Пауль знал его с детства: именно в нем матушка венчалась с папашей Георгом. Зато второе было похоже на музейный экспонат: россыпи бисерных вышивок маняще шуршали, а несколько слоев пышных кружев ручной работы еще хранили запах старинных духов…

— Ваш официальный родитель — герр Ратт — был состоятельным человеком? — спросил Кольбах, любуясь платьем.

— Сомневаюсь, — Пауль с должным пиететом запихал оба платья обратно в чехлы. — Дедуля говорит, он был беден так, что даже мыши разбежались из его буфета!

— И еще, герр Клаус упомянул, что у вашей матушки вообще не было свадебного торжества с первым супругом… Так что, дружище Пауль, делайте выводы! Если я прав, вы не только перестанете быть ублюдком, но окажетесь весьма состоятельным молодым человеком благородного происхождения! — герр Кольбах рассмеялся и ткнул Пауля в бок. — Пойдемте, наведаемся в Ратушу — или где в вашем захудалом городишке принято хранить записи о венчаниях и крестинах добрых католиков?

— В ризнице собора… Но сейчас же ночь, герр Кольбах, — там никого нет!

— Так это просто замечательно: нам никто не будет мешать! Вы, кажется, знаете, как туда несанкционировано пробраться, давайте поторапливайтесь…

Пауль сбегал в гараж за фонарем и повел Шефа странствовать по N-бургским подземным лабиринтам. Бодро шагая по прохладным известняковым коридорам катакомб, они достигли ризницы за каких-то полчаса.

— Пауль, дружище, вся беда в том, что вы, несмотря на большую любознательность, излишне дисциплинированны и поэтому просмотрели только книги с записями за 1916 год — официальный год вашего рождения… И конечно, ничего там не нашли, — нервный палец Шефа, увенчанный полированным ногтем, провел по корешкам регистрационных книг, оставив длинную бороздку в пыли, и остановился на книге регистраций браков за 1917 год.

— Позвольте возразить — саму запись я нашел, — Пауль вытянул знакомую книжку регистрации рождений за 1916 год и быстро отыскал нужную страницу. — Посмотрите, герр Кольбах, меня же крестил сам епископ — он давнишний дедушкин приятель… Неужели же мои крестины могли записать вот так: в самом конце страницы, одной строчкой с кучей сокращений?

Пауль пододвинул толстый том Шефу и посветил фонариком на запись:

— Почерк и чернила отличаются от тех, что многократно использовались в день, которым датирована запись… — поморщился начальник, разглядывая топорную подделку. — Текст откровенно впихнули на поля и даже не потрудились сделать похожим на остальные! Теперь, гауптштурмфюрер, взгляните сюда! — Кольбах победно ткнул Пауля носом в разворот пыльного фолианта: одна из страниц с записями браков за 1917 год была очень аккуратно вырезана лезвием. Другой листок был вырезан совершенно так же, но уже в книге записи крестин за 1918 год — в самом начале…

— Догадываетесь, что это значит?

Пауль наконец догадался — отсутствующая страница содержала запись о браке его матушки Марты и Отто фон Клейста. Итак, молодой борон мог вступить в официальный брак с его красавицей-матушкой только в том случае, если его первая жена — Ута — к тому времени была столь же официально признана невменяемой. А если фрау Ута была психически больна, тогда… Пауль злорадно ухмыльнулся:

— Зиги фон Клейста выставят из СС! Его мать ненормальная!

— Пауль, будьте последовательны, еще днем вы, помнится, грезили о брате! — Кольбах состроил укоризненную гримасу. — Бедняжка штурмбанфюрер в этом деле — такая же потерпевшая сторона, как и вы: он вынужден жить на финансовые крохи, предоставленные семьей его безвременно упокоившейся матери!

— Так обидно, что моя мама мне никогда не говорила про барона Отто, — по-детски огорчился Пауль.

Шеф утешительно похлопал молодого коллегу по плечу:

— Полагаю, ваш многомудрый дедушка предпочел, чтобы вы тузили ребятишек на пару лет вас старше, чем были жертвой угрожающих жизни инцидентов так же часто, как наследный барон фон Клейст… — Кольбах на минуту задумался. — Но возможно, у вашей мамы на руках попросту нет документов, подтверждающих брак с бароном Отто…

— Вы хотите сказать, что кто-то уничтожил эти документы? — горевал Пауль.

— Уничтожил? Абсурд! Пауль, дружище, вы лично уничтожите сто марок?

— Сто марок?!? Ну что вы, как я могу… — рачительный гауптштурмфюрер Ратт пришел в ужас от такого свободного допущения.

— А за этими документами стоят куда как более солидные суммы! Ваш дед — барон Фридрих фон Клейст — к началу войны сколотил одно из крупнейших состояний в Европе… Но информация о послевоенной судьбе созданного им финансового монстра очень отрывочна и расплывчата… Уверен, дружище, документы о вашем происхождении можно разыскать, стоит только разворошить здешнее осиное гнездышко… — Шеф окинул взглядом ризницу, заглянул в узкое окошко, перевернул стоявшую в углу урну, носком сапога разгреб мусор, довольно потянулся, снова щелкнул костяшками сцепленных пальцев и вдруг спросил: — Как поживает наш пленник, герр Пенслоу?

Пауль поджал готовые растянуться в улыбке губы и виновато потупился:

— Боюсь, офицер Норман так увлекся подготовкой к свадьбе, что забыл вписать его в тюремную ведомость на выдачу питания…

— Так дружище Герман заслужил премию за экономию средств! — развеселился Шеф. — Как вы полагаете, Пауль, могут ли быть у нашего злодея Пенслоу сообщники? Которые готовы поджечь ризницу собора с целью уничтожить преступные улики?

Пауль восхищенно кивнул. Шеф щелкнул зажигалкой, всмотрелся в робкие язычки пламени, скользнувшие по выпавшему из корзины мусору, поднес горящий кусок бумаги к шкафу и, пока начинали тлеть полки, аккуратно уложил и связал все три книги регистрационных записей. Потом спокойно передал тяжелый сверток Паулю, уже обеспокоенному тем, что они вот-вот задохнутся от дыма, и констатировал:

— Тот, кто сказал, будто нельзя убить двух зайцев одним выстрелом, просто не умел стрелять! Пойдемте, Пауль, мы как раз успеем выпить кофе до начала рабочего дня….

 

17. Оперативные мероприятия

Штандартенфюрер СС Карл Август Кольбах находился на краю провала.

Еще никто не оказывался к опасной грани провала так близко — во всяком случае, на глазах Пауля…

— Это тот самый? — Шеф буднично столкнул в зияющую бездну камушек носком начищенного до лучистого состояния сапога. — Я угадал? Именно здесь разбилось гоночное авто барона Отто?

Пауль зажмурился, опасаясь посмотреть вниз и последовать за бесчувственным камушком, и утвердитель — но кивнул:

— Да! Охотники называют этот провал «Волчья пасть»… — и с облегчением последовал за Шефом, стремительно зашагавшим к присевшему у носилок врачу.

Труп прежнего шефа Пауля — герр Корста — извлекли из провала уже больше двух часов назад. И теперь над носилками, прикрытыми синей простыней, колдовал доктор Норман, а многочисленные официальные лица, насупившись, ждали результатов его изысканий. На самом деле не нужно быть доктором, чтобы определить: старый герр Корст умер не вчера!

Его бренные останки распухли и смердели на всю округу — именно этот отвратительный запах заставил нескольких чувствительных туристов обратится с жалобой в магистрат. Как выяснилось, источником неблаговидных испарений служило тело бывшего блюстителя законности, которое висело над почти отвесной каменной стеной, запутавшись в колючем кустарнике.

Пока юркий помощник прокурора герр Хейгель и старый грузный судья Ворст попыхивали сигарами в ожидании результатов осмотра, шеф Кольбах коротал досуг, проводя исторические аналогии.

— Нет сомнений в том, что именно покойный герр Корст расследовал то давнишнее дорожное происшествие со смертельным исходом. Конечно, по итогам следствия виновным оказался сам водитель — барон Отто! — Пауль только и мог, что восхититься прозорливостью Шефа, а герр Судья брюзгливо подтвердить:

— Именно так все и было. По материалам дела, покойный барон фон Клейст превысил скорость и затем не справился с управлением. Он был известный бедокур — наш молодой барон Отто…

— Настолько большой бедокур, что никакой экспертизы его тела с целью установить истинную причину смерти проводить не стали? — Кольбах уничижительно посмотрел на судью сверху вниз.

— Экспертизу? Побойтесь Бога, герр Штатсполицай!

— Штандартенфюрер! — строго поправил судью Шеф Кольбах.

— Тело, точнее, фрагменты тел, чудом выволокли из провала скалолазы, специально нанятые бароном Фридрихом — отцом несчастного Отто… Их хоронили в закрытых гробах… Фридрих был в таком горе… Потерять сына и невестку в один день!

— То есть идентификации трупов и экспертизы не было? — сухо осведомился Шеф.

— Барон Фридрих фон Клейст опознал оба тела, — герр Судья сонно посмотрел на Кольбаха студенистыми серыми глазами. — Имеется протокол опознания.

— Я хочу ознакомиться с материалами того дела, — повелительно сказал Кольбах.

— Хотите? Молодой человек, кто вы такой, чтобы хотеть в НАШЕМ городе? Впрочем, пишите официальный запрос… Возможно, я его рассмотрю… На досуге… — судья выглядел глубоко оскорбленным и демонстративно направился к машине. — Поедемте, Хейгель! Штандартенфюрер в силах самостоятельно установить, как старый пьянчуга свалился в пропасть и сломал шею!

Доктор Норман поблескивал глазами сквозь очки и с нервозной радостью потирал ладони, наконец вырвавшиеся из резиновых перчаток. Затем он с энтузиазмом воскликнул:

— Ай да Ворст! Просто сукин сын! Вот что значит быть судьей почти сорок лет! Налицо и сломанная шея и остаточные признаки опьянения…

— Когда шея был сломана? До, после или во время падения?

— Вопрос в самую точку, штандартенфюрер! — доктор символически зааплодировал сухими ладонями. — Правильный ответ — до. Конечно, в отчете я уточню свои выводы, но очевидно, что старине Корсту сперва сломали шею. Затем бездыханное тело кувыркалось, падая в провал, и получило множественные повреждения… И провисело тут практически трое суток!

— Терпеливо жду вашего отчета, — Кольбах пожал руку доктору Норману и встревожено позвал Пауля к служебному автомобилю.

— Пауль, где может быть сейчас ваш дедушка? Не тот, что горит в аду, а милейший герр Клаус?

— Должен быть там, где мы его уложили… или воспитывает маму за завтраком…

— Поедемте, дорога каждая минута! Меня серьезно беспокоит то, что старик Клаус затеял внесезонную охоту на вальдшнепов одновременно с вашим покойным прежним шефом герром Корстом! Если мы не хотим увидать вашего дедулю со сломанной шеей, надо принять меры к его охране…

— Приставить охрану к моему деду? Вряд ли он согласится…

— Тогда придется заключить его под стражу! — Шеф был преисполнен решимости.

По дороге Кольбах приоткрыл Паулю некоторые секреты шпионского ремесла.

— Меня считают гением вербовки, но, поверьте, это совершенно безосновательно, — Шеф скромен в быту и не выносит лести. — Я просто предоставляю людям возможность реализовать их тайные желания…

Вот, например, ваш дедушка… Кто из городского начальства ему претит больше других?

— Как раз судья Ворст. Впаял дедуле штраф за дебош, когда дед по пьяной лавочке высадил зуб одному парню из магистрата, да еще и обязал оплатить его лечение! Дед написал апелляцию. Даже прокурор Айсман был готов пересмотреть иск… Сам епископ заступился за дедулю… Но судья Ворст был непреклонен…

— Замечательно!

Герр Кольбах негодующе хмурил брови, обращаясь к дедушке Пауля:

— Ваш судья, жирная болотная жаба, совершил непростительную оплошность, герр Клаус! Знаете, какую? Он меня разозлил! — дедуля рассмеялся, а Шеф выставил на стол бутылочку рома: — Я замыслил одно небольшое коварство — с бюрократами надо бороться их же оружием: пара жалоб, пара контрольных проверок, немножко административного давления… И как результат — смена караула…

Дедуля довольно хмыкнул, потягивая ром:

— Вы разумный человек, герр Полковник!

— Жалобы рассмотрят в нужном ключе — это гарантируют мои связи в Берлине… Но здесь, в здешнем маленьком серпентарии, мне не на кого положиться… Кто бы мог подать нужную жалобу? Например, на незаконное заключение… Или на скверные условия содержания…

Глаза дедули Клауса загорелись азартом профессионального охотника:

— А почему бы вам не обратиться к старику Клаусу, а, герр Полковник? Пара дней без сквозняков, среди тишины с хорошей бутылочкой — что лучше может скрасить старость?

— Я так вам признателен, герр Клаус! Пауль, пришлите машину и эскорт из нескольких мотоциклистов — пусть ребята включат сирену и сделают пару кругов вокруг Ратуши, когда будут везти вашего почтенного дедушку в тюрьму…

Едва дедушку увели, Шеф снова принялся торопить своего старательного ученика:

— Пауль, где находится городской архив? Нам следует как можно скорее заполучить оттуда дело о смерти бедолаги Отто… Я усматриваю прямую связь между двумя несчастными случаями!

— Какую?

— Давайте проанализируем. Когда ваш покойный шеф сватался к вашей вдовой матушке, он был всего лишь красив… Но проходит совсем немного времени, и герр Корст становится достаточно кредитоспособен, чтобы наделить неосмотрительную сестру значительным приданым. Источников внезапного обогащения в ваших краях маловато. Самый явный из них — старый барон фон Клейст… Признаюсь, до сегодняшнего утра я склонялся к мысли, что старина Корст лично прикончил молодого барона Отто. Но теперь уверился, что герр Полицейский был для этого слишком привержен порядку! Его просто отблагодарили за то, что помог упрятать концы неблаговидной истории…

— Архив хранится в Ратуше. Туда тоже можно пробраться по катакомбам, как и в собор, — объяснил Пауль, — это совсем рядом…

Звуки гулко отлетал от стен подземелья, и путникам приходилось переговариваться зловещим шепотком:

— Отличное место эти катакомбы. Как они появились? — Кольбах пополнял краеведческие знания, не сбавляя шага.

— Из них добывали камень на постройку города и Замка. Поэтому в катакомбы можно залезть из любого мало-мальски крупного каменного строения, — объяснил Пауль. — Еще в катакомбы можно влезть через заброшенные каменоломни. Но вход в каменоломни находится выше — уже почти в горах. Рассказывают, в старое время тут прятались еретики и прямо здесь служили свои кровавые мессы… Странные они были ребята, эти еретики! Например, катары: такая уж у них была строгая вера, что и саму жизнь объявили смертным грехом. Дед рассказывал, они раздевались догола, выбирали пещеру похолоднее, ложились и молились, пока не замерзнут насмерть! Это чистая правда! Когда мы с ребятами лазали по подземельям в детстве, то полно видели пепелищ от костров, целых скелетов, и просто костей, и еще вырезанных на стенах крестов и находили всякую древнюю утварь… Иногда в катакомбах случаются обвалы… Года два или три назад как раз недалеко от каменоломни мы слышали такой сильный грохот, что Жени перепугалась до полусмерти и икала целую неделю…

— Пауль! Как вам пришло в голову потащить ребенка с собой в подземелье?

«Вот сразу видно, что у Шефа нет собственных детей!» — подумал Пауль и объяснил:

— Но, штандартенфюрер, как я мог оставить четырехлетнюю кроху дома одну?! Мама бы мне голову за такое сняла!

Раздался глухой звук, и Кольбах вскрикнул что-то невнятное:

— О… Блядь!!!

— Простите? — переспросил Пауль и тут же уразумел смятение Шефа, точно так же чуть не расшибив лоб о внезапно возникшую на пути преграду из влажного холодного камня.

— Что за дерьмо? Мы ведь вчера здесь шли! Я прекрасно помню! Дальше поворот и развилка! — даже в темноте Шеф прекрасно ориентируется на местности, отметил Пауль.

Раздосадованный Кольбах вырвал у растерявшегося спутника фонарь, прибавил мощности и осветил добротную каменную кладку. Пока Пауль недоуменно хлопал глазами, его начальник поскреб ногтем цемент, провел лучом по периметру коридора, пытаясь отыскать хотя бы щелку в стыке между стенками и скрепленными цементом камнями, и определил:

— Кладка совершенно новая, перегородку расположили в одном из самых узких мест прохода… — он торопливо стряхнул с пальцев крошки свежего раствора и задумался.

— Неужели это построили призраки? Духи, про которых рассказывал дедуля Клаус? Он утверждает, что в подземелье обитает множество не упокоенных душ еретиков… — Пауль не видел других объяснений, выжидательно посмотрел на мудрого наставника и грустно провел рукой по влажным каменным блокам.

— Единственное известное мне средство, способное защитить от духов, — руническая магия, дружище. Нужно написать на стене руну, — очень серьезно ответил Кольбах, — вы ведь изучали руны, когда учились в офицерской школе?

Паулю стало очень стыдно. Руны будущие офицеры СС, конечно, изучали. Но лично Пауль в это время вовсю тренировался на футбольной площадке. Из рун он уверено помнил только те, что украшают наградное кольцо «Мертвая голова»: руны Зиг и Хагалаз. В конце концов, для кольца их выбрал сам Рейхсфюрер, значит, и для стены будет вполне достаточно! Он размашисто намалевал значки подвернувшимся кусочком кирпича, осветил рисунок фонарем и обнадеженно уточнил у Шефа:

— Здорово… А скоро стенка упадет?

— Через пару минут, если вы воспользовались теми же самыми рунами, что и в случае со стеной гауптвахты, — беззвучно рассмеялся Кольбах.

Ну вот, пожалуйста: Шеф пошутил — как всегда, удачно!

Пауль придал лицу выражение абсолютной невинности и обаятельно улыбнулся:

— Но, герр Кольбах… То же — совсем другое дело… На то и армия, чтобы парни учились обращаться со взрывчаткой…

— Вы сами додумались до этой сентенции? — продолжал смеяться Шеф.

— Нет, это герр Дитрих26 так сказал, когда услышал о глупой истории с гауптвахтой… Я после выпуска служил под его командой в Лейбштандарте «Адольф Гитлер».

Кольбах на секунду задумался, и его высокий лоб, как всегда, пересекла морщинка озабоченности:

— Тогда вы без труда припомните: у оберстгруппенфюрера Дитриха есть под началом группа химической защиты?

— Без разницы! Герр Зепп вызовет такую группу за пять минут!

— А дополнительные части для обеспечения безопасности во время Фестиваля уже прибыли?

— Еще вчера вечером, — отчитался Пауль.

— Тогда нам необходимо немедленно возвращаться в Гестапо!

— О-

— Герр Зепп Герр Зепп! — Пауль радостно визжал и подпрыгивал, как щенок, увидавший любимого хозяина. Если бы Шеф Кольбах не ухватил его за ремень, то офицеру Ратту, бросившемуся навстречу любимому боевому командиру, наверняка снесло бы половину неразумной головы лопастью вертолета. Герр Зепп — оберстгруппенфюрер Йозеф Дитрих — наклонился и, не дожидаясь остановки пропеллера, направился к встречавшим.

— Хайль Гитлер! — он смазанно махнул рукой Кольбаху и обнял Пауля: — Мой бедный мальчик! Как тебе живется в этой дыре?

— Отлично, как всегда, — с ироничной улыбкой ответил за Пауля Шеф Кольбах. — Он дышит свежим горным воздухом, пьет молоко, портит сельских девок и давит индюков мотоциклом…

— Давит индюков?! — герр Зепп осуждающе покачал головой и отечески ущипнул Пауля за щеку: — Подходящее занятие для прекрасного футбольного полузащитника! Нет, Карл, ты только послушай: парня сорвали из команды прямо посреди чемпионата! Для чего, спрашивается? Индюков давить?! Так я тебе объясню: это все наши тыловые жеребцы из Рейхсканцелярии! Ну, большое дело — Рейхсфюрер один раз скатился с горы на лыжах! Так нет, они сразу же стали отовсюду выдергивать перспективных ребят в лыжную сборную… Только и умеют, что зад начальству лизать, а подумать, что футбол — стратегический вид спорта, ума нет! В результате до чего дошло? За этот сезон команда моего штандарта уже два матча продула полевой жандармерии! Завтра, небось, и полевой кухне проиграем… — герр Зепп зло и длинно сплюнул сквозь зубы, закурил и доверительно обратился к Кольбаху: — Я так тебе скажу, Карл, я просто солдат и мало смыслю в дипломатии, поэтому скажу, как есть! Очень многим в Берлине сейчас попросту насрать на будущее СС! Мечтают рассорить Генриха с Фюрером… Хреновы конспирологи… Хотят повторить тридцать четвертый…

— Не выйдет, — решительно отрезал невысокий крепкий человек, прибывший на вертолете вместе с Дитрихом, но только сейчас — после полной остановки пропеллера — присоединившийся к собеседникам. — Мы им этого никогда не позволим!

Пауль почтительно отошел в сторону. Конечно, ни в каком уставе не записано, что офицер СС не может быть ростом выше начальника, но все же рядом с рейхсляйтером Мартином Борманом, макушка которого была аккурат на уровне уха Пауля, молодой гаупт-штурмфюрер чувствовал себя крайне неуютно.

Даже если непочтительно относящиеся к СС тайные силы и существовали в Берлине, к внезапному перемещению Пауля из победоносной футбольной команды Лейбштандарта «Адольф Гитлер» в команду зимнего двоеборья и сопутствующему назначению в Гестапо заштатного городишки они не имели никакого отношения.

Все обстояло куда банальней. Первые блестящие победы армии Рейха принесли в Германию первые же гробы, и матушка Пауля, в далеком шестнадцатом потерявшая мужа — офицера, тут же решила, что лучше видеть любимого сынишку живым провинциальным полицаем, чем мертвым группенфюрером. Конечно, рассчитывать на понимание у папаши Георга — большого энтузиаста военного строительства возрожденного Рейха — ей не приходилось. И она обратилась за поддержкой к давнишнему другу семьи — начальнику полиции, ныне преобразованной в Гестапо, герру Корсту. Некогда отвергнутый жених по-прежнему ни в чем не мог отказать красавице Марте и, в свою очередь, позвонил своему бывшему коллеге по службе в криминальной полиции — ныне также благополучно преобразованному в группенфюрера СС герру Мюллеру… Смазанные кумовством шестеренки бюрократической машины щелкнули — и вот, Пауль начальственным повелением занял должность гауптштурмфюрера Гестапо в родном 14-бурге. Должность одинаково безопасную и бесперспективную…

— Завидую твоему оптимизму, Марти! Хотя ты большой умница, — герр Зепп со свойственной ему простотой хлопнул Бормана по плечу и тут же ткнул Кольбаха в грудь пальцем: — И конечно, согласишься, что наш Карл — единственный человек, кто сохранил достаточно здравого смысла, чтобы оставить карьерную карусель, которую крутят высоколобые ребята из контрразведки, ради настоящей работы!

— Увы, милейший Йозеф, я бы предпочел интрижки ребят с парнями из Абвера тому, что происходит в этом проклятом городишке… — вздохнул Шеф, непритворно сокрушаясь о прежнем месте службы.

— Слава Богу, что именно Карл оказался в этом убогом местечке! Вот что должен сказать Рейхсфюрер! Слава боженьке, в которого мы все да-а-авно не верим! — герр Зепп аккуратно загасил сигарету, подошел к уложенным в штабель ящикам с тротилом, и осторожно постучал по ближайшему носком сапога: — Не будь здесь Карла, Рейхсфюрер мог отправиться в скоростной полет без парашюта…

— Мы не стали волновать Генриха до полного выяснения обстоятельств происшествия… — отрешенно пропел штурмбанфюрер фон Клейст, отсалютовав рейхсляйтеру холеной ладошкой.

— Это верно, Рейхсфюрер и так перегружен… Мы должны беречь его нервы. Ради… Ради блага нации! Пусть отдохнет… Он ведь собрался сюда слушать музыку… — холодно улыбнулся присутствующим рейхсляйтер Борман. — Хотя, как я понял, вся здешняя оперетта едва не взлетела на воздух!

Саперная группа, пыхтя под резиновыми защитными костюмами, вытаскивала из катакомб еще несколько тяжелых ящиков взрывчатки. Подачу газа в подземные пустоты уже прекратили, операторы двух «Циклонов» сворачивали похожие на гигантских анаконд рукава шлангов, но входить внутрь без защитных мер все еще было рискованно.

Кольбах гостеприимно предложил визитерам противогазы, приподнял тяжелую резиновую занавесь, загораживающую вход в катакомбы, и сделал приглашающий жест:

— Пойдемте, господа, взглянете на здешних «вальдшнепов»!

 

18. Военные трофеи

Вот дерьмо! Сколько их тут, Карл? — герр Зепп рывком стащил противогаз и присел, разглядывая трупы, выложенные в ряд у стены пещеры. Боковую штольню катакомб отгородили такой же толстой резиновой занавесью, и получилось нечто вроде штабного отсека, в котором можно находиться и без противогаза.

— Двадцать, но поисковая команда еще работает, — ответил Кольбах.

— Похоже на кошмарный сон, — рейхсляйтер промокнул покрывшийся нервной испариной лоб платком и обратился к сухопарому военврачу, колдовавшему над складным алюминиевым прозекторским столом. — Каково ваше мнение, доктор?

Смущенный высочайшим вниманием, столичный медик протер круглые очки в простоватой стальной оправе:

— Тот, кто набирал этих ребят, внимательно прочел наши учебники расовой гигиены: они больше похожи на описанных там арийцев, чем настоящие немцы! Взгляните сами, рейхсляйтер! Светлые волосы, голубые глаза, прямые носы, характерные уши, узкая кисть, форма черепа… Возраст от двадцати до 28 двадцати восьми лет, рост в районе 175–180 сантиметров, идеальный вес… Никаких признаков наследственных или приобретенных заболеваний. У меня двадцатилетний стаж врачебной практики, но я впервые вижу тела настолько здоровых людей! Хотел бы я, что бы все немецкие солдаты имели такое же завидное здоровье, как они!

— Все тела были обнажены, когда их обнаружили. В процессе дальнейших поисков пока не удалось обнаружить одежду, оружие — кроме тротила, наконец, ни запасов пищи, ни следов кострищ… Совершенно непонятно, как эти молодые люди существовали в горах!

— Интересно, кто они? — Дитрих напряженно вглядывался в посиневшие лица покойников.

— Евреи… — не выдержал Пауль.

— Евреи? Пауль, сынок, — герр Зепп выпрямился, отвесил Паулю отеческую затрещину и хмыкнул: — Ты хоть понимаешь, что, собственно, делает еврея евреем? Не дай бог никому из нас!

— Англичане? Вряд ли… Никто в либеральной Европе не додумался бы послать ребят подохнуть вот так! — продолжал размышлять герр Зепп. — Белые волосы, голубые глаза? Может, они славяне? Русские? Коммунисты…

— Йозеф, дружище, ты ошибаешься! Этих подонков послали сюда не «подыхать», как ты выразился, а подорвать чертов Замок, нашего Рейхсфюрера и уйму дипломатических шишек со всего мира! Грандиозный скандал в старушке Европе — похлеще, чем во времена Гаврилы Принципа! А подохли они только потому, что голова у Карла варит на три хода вперед! — горячо вмешался рейхсляйтер и жестом признательности похлопал шефа Кольбаха по спине: — К тому же, Йозеф, когда ты последний раз видел коммунистов? Наверное, еще во время старинных уличных потасовок… А Карл насмотрелся на них совсем недавно — в Испании и России… Так что скажешь, штандартенфюрер Кольбах, кто эти парни? Они русские?

— Однозначно нет — слишком сытые, спортивные и благополучные, — действительно, при жизни все двадцать покойников успели обзавестись здоровой гладкой кожей, ровно загореть и накачать завидные мышцы, — к тому же они слишком… Слишком инертны. Или недостаточно сообразительны. Русские умеют выживать в экстремальных ситуациях, а эти… Мы поставили вооруженный пост у каждого каменного дома, амбара, заброшенной штольни, каждого канализационного люка, рассчитывая выкурить их газом и переловить как кроликов, но эти типы безропотно передохли. Никто из них даже не попытался спастись… — Шеф Кольбах недовольно покачал головой и продолжал: — Русские не любят командных игр. Полуголодный энтузиаст или сумасшедший фанатик, возмечтавший спасти мир, легко становится игрушкой в руках советского НКВД. Идеальный агент Советов — истеричная дамочка, родню которой держат в подвалах на Лубянке и грозятся расстрелять в любую минуту. Русские понимают, что в полицейском государстве, где все доносят на каждого, а каждый — на всех, у эффективно мотивированного исполнителя-одиночки, не имеющего систематических контактов с Центром, гораздо больше шансов на успех, чем у крупной шпионской группы, имеющей разветвленную сеть.

— Браво, Карл! Поразительно, как вам удалось так глубоко изучить русских, проведя в России всего три месяца! Возможно, это люди из Коминтерна?

— Коминтерн переживает тяжелые времена. После наметившегося в Испании идейного раскола и их последнего Конгресса, состоявшегося в 1935 году, папаша Сталин держит «иностранных товарищей» на голодном финансовом пайке. Вряд ли им сейчас под силу самостоятельно профинансировать такой масштабный проект, — тут же дал компетентное заключение Карл Кольбах. — Жаль, что у коммунистов нет традиции сопровождать прием в партию нанесением татуировки, как это принято у нас в СС. Хотя… Скажете, герр Медик, возможно, у этих людей есть некая общая примета, вроде следа от инициации, нечто искусственное и совершенно идентичное? Например, шрам в одном и том же месте, пломба в зубе, у всех в одном и том же…

Пока Кольбах говорил, противно хлюпнула резиновая занавесь и поисковая команда втащила еще одни носилки с телом — на этот раз женским.

— Двадцать один… Сакральное число — больше не будет, — возвестил серебряным голосом падшего ангела Зиги фон Клейст, актерским жестом сдернул простыню с трупа, испуганно отскочил от носилок и уткнулся в носовой платок. У Пауля тоже неприятно запершило в горле: совершенно голое тело принадлежало пухленькой фройлян — той самой таинственной посетительнице Замка…

Бросив короткий взгляд на мертвую фройлян, Кольбах решительно направился к прозекторскому столу, натянул резиновую перчатку, поднес к глазам руку лежавшего там покойника и указал доктору на какую-то точку:

— След от направленного электрического ожога? Нет? — спросил он.

— Похоже. Но очень странный… — доктор разглядывал участок кожи через мощную лупу. — Скорее всего, незначительные, но многократные воздействия… Я жду прибытия холодильной камеры: необходимо перевезти трупы и исследовать в условиях лаборатории, тогда мои выводы будут более конкретными…

— Известите меня, когда удостоверитесь, что подобная «черная метка» от электричества есть у них у всех! — победно блеснул глазами Шеф и, не снимая перчатки, вернулся к Дитриху и Борману.

— Как вам картинка для пропаганды: любимец Рейхсфюрера блюет при виде поверженных врагов Рейха? — поинтересовался герр Зепп полушепотом и неприметно ткнул пальцем в сторону Зигфрида фон Клейста. Чувствительный барон стоял довольно далеко, у самого входа, прислонившись к холодной стене, пытался унять дрожь, поминутно тыкал нос в свой кристально белый платочек и с каждой секундой становится бледнее. Очевидно, что бедолагу Зиги вот-вот стошнит.

— «Любимец Рейхсфюрера» — это у нас уже вроде почетного воинского звания… Черт его знает, что творится в Рейхе, а, Марти? Наши удальцы ввели уголовную ответственность за гомосексуализм, так я вам скажу для чего: чтобы крепче привязать к себе своих синеглазых секретарей и белокурых личных помощников! Вот и весь секрет! Когда в тридцать четвертом я высадил двери к Рему… — герр Зепп перешел с громкого шепота на тихий, теперь Паулю не было слышно, но поучительный анекдот про то, как добропорядочный семьянин Дитрих лично пристрелил сподвижника мятежного Рема — обергруппенфюрера СА Эдмунда Хайнеса, обнаруженного в койке вместе с любовником, Пауль слышал уже как минимум раз десять. Рейхсляйтер саркастически улыбнулся и сказал подчеркнуто громко:

— Ничего! Зепп, старина, скоро мы застегнем им ширинки! — Пауль живо представил, как герр Борман лично застегивает ширинки недостойных товарищей по партии, погрязших в разврате и сластолюбии, и едва сдержал неуместный смех.

Тем временем Кольбах со своей всегдашней недовольно-ироничной гримасой подошел к Зиги, рукой, все еще отделенной от мира резиновой перчаткой, с усилием отнял у него платок и потащил бледненького штурмбанфюрера на воздух.

Остальные тоже поспешили оставить мрачные стены естественного склепа.

— Гауптштурмфюрер Ратт, — окликнул Пауля Кольбах на выходе, — поезжайте, привезите сюда нашего невольного гостя Пенслоу. И прихватите по пути фотоаппарат! Мы предоставим этому жалкому певцу либеральных ценностей возможность полюбоваться шеренгой стылых трупов и написать сенсационный репортаж о группе туристов, погибших в горах в результате естественного взрыва подземных газов! С приложением портретов… — Шеф бросил Паулю ключи от автомобиля.

— Толковая мысль, Кольбах! — кивнул рейхсляйтер.

— Слабо мне верится, что за трупами выстроится очередь из родственников… Не знаю, кто они, но уверен: парни были достойными солдатами и просто выполняли приказ! Упокой Господь их неразумные души! — Дитрих вздохнул и отхлебнул из походной фляги.

— Пусть те подонки, что пытались устроить террористический акт, видят мертвые рожи своих подельников в каждой газете! И пусть они знают: МЫ — сильнее! Мы победили сегодня! Мы будем побеждать всегда! Причина происшествия — естественный природный катаклизм. Отменять фестиваль нет причин! Рейхсфюрер будет присутствовать. Решение принято. Хайль Гитлер! — рейхсляйтер Борман вскинул руку в традиционном приветствии и, не дожидаясь ответа, направился к вертолету.

На заднем сиденье машины полулежал, закатив синие очи, бледненький Зиги. Рядом с ним валялась резиновая медицинская перчатка. Внутрь перчатки непостижим образом попал белый платочек барона. Вытащить братишку фон Клейста и отправиться исполнять задание Шефа налегке Пауль не мог: автомобиль был заперт, а подходящего ключа у него не оказалось! Пауль вынужден был призывно помахать начальнику, углубившемуся в беседу с высокими гостями:

— Штандартенфюрер Кольбах, прошу простить, я хотел бы получить ключи от автомобиля…

О

— Черт… Прости, Йозеф, — герр Кольбах оставил Зеппа и стремительно направился к Паулю, перебирая в руке связку ключей. Едва приблизившись к машине, он развернулся спиной к Дитриху и, все еще перебирая ключи, начал быстро и четко наставлять Пауля:

— Пауль, постарайтесь запомнить с первого раза: возможности повторить у меня не будет! Вы сейчас как можно быстрее отвезете Зиги к доктору, но к такому, чтобы о вашем визите никто не знал. Не вздумайте ухватить голыми руками его платок — он отравлен, но может пригодиться врачу. Потом упрячьте барона подальше от Замка под надзор надежной сиделки. Пришлите сюда Пенслоу с кем-то из ваших ребят, например с офицером Норманом. У меня еще две протокольные встречи: сегодня прибывает папский нунций, я должен его приветствовать от оргкомитета, а затем сопровождать по городу… Его преосвященство с порога хочет заняться благими делами — послушать хор мальчиков в соборе, а своего секретаря отправляет осмотреть тюрьму… Но в двадцать три часа я освобожусь, в это время ждите меня у дома покойного Корста. Все. Поезжайте, штурмбанфюрер Ратт\ И по дороге молитесь — если, конечно, умеете — чтобы ваш брат остался жив! — с последним словом Кольбах наконец отцепил нужные ключи от связки и перебросил их через крышу автомобиля прямо в руки Паулю— Могу я видеть доктора, фрау Нора?

Супруга доктора и мама Германа Нормана — фрау Нора — была моложавой, хрупкой с виду, но очень решительной и твердой дамой. Всякие сомнительнее ночные вызовы доктора — большого любителя выпить, а то и загулять с «приболевшими» дамами — фрау Нора пресекала на корню. Признаться, Пауль в незапамятном детстве был по уши влюблен в эффектную матушку приятеля и сейчас несколько минут колебался: купить ей торт или цветы… От его правильного выбора много зависело: именно маменька принимала все стратегические решения в семействе их будущего зятя Германа Нормана.

Сейчас офицер Ратт понял, что сделал правильный выбор! Принимая нарядный букет, фрау Нора кокетливо притянула к себе голову Пауля и чмокнула его в лоб:

— Кто бы подумал, что из такого драчуна и балбеса вырастет настоящий дамский угодник? Такие цветы! Можно подумать, женишься ты, а не наш Герман!

— Ну что вы, фрау Нора, на ком мне жениться?! Таких дам, как вы, больше нет…

Фрау Нора рассмеялась, покраснела, и поспешила сменить тему:

— Надеюсь, с Лорхен все нормально?

— А что ей сделается? — искренне изумился Пауль.

Доктор Норман решил сразу же использовать повод ускользнуть из-под бдительного ока супруги и взялся за шляпу:

— В ее положении нужен систематический медицинский контроль! Пойдем, Пауль!

— Нет уж, постой, Пауль! Куда вы пойдете?

Пауль улыбнулся — виновато и в то же время открыто, вовсю используя свой эмоциональный ресурс, и начал врать правдоподобно и вдохновенно — как в детстве:

— Фрау Нора, я знаю, вы такая решительная дама, почти как настоящий парень…. И потому вам можно доверить серьезный мужской секрет…

Герр Доктор тоже заинтересованно поднял брови.

— Дело в том, что мой дедуля Клаус хлебнул лишку и случайно расшиб голову какому-то туристу… Сам дед уже отдыхает в каталажке, но пока только за дебош…. Боюсь, если потащить этого несчастного туриста в больницу, старика опять отдадут под суд, а этот факт весьма плачевно скажется на моей карьере… — Пауль тяжко вздохнул.

— Вот видишь, к чему приводит пьянство? — строго спросила фрау Доктор у супруга. Разумеется,

Пауль, доктор Норман тебе поможет… Ведь мы почти родня!

Доктор Норман ополоснул руки:

— Все это довольно странно…

— А он скоро умрет? — поинтересовалась заботливая Жени, осторожно подсовывая очередную кружевную подушку под безвольно болтающуюся голову Зигфрида. Барон еще не пришел в сознание, но после укола камфоры его дыхание стало ровным, а щеки порозовели.

В конце концов, кто додумается искать барона фон Клейста в детской? И какое место может быть надежнее, чем собственный дом? К тому же Лотта — из христианского милосердия — согласилась присмотреть за несчастным больным…

— Платок пропитан субстанцией на основе эфирных масел: еще сохранился остаточный запах, но, видимо, состав был нестойким и быстро выветрился… Предположительно, в основе смеси яд растительного происхождения… По токсическому действию — сильный нейролептик, парализующий дыхательные и нервные центры. Технически — отраву смешали с духами, которыми наш молодой эстет обычно сбрызгивает носовой платочек. Знали, получается, его привычку нюхать и грызть этот атрибут. Но как удалось изготовить адскую смесь в такой высокой концентрации, я затрудняюсь предположить. И если бы не наблюдал клиническую картину собственными глазами, усомнился бы, что подобное вообще возможно… — задумался доктор. — Надо провести химические анализы, хотя это мало что изменит для пациента… Между нами говоря, яд настолько сильный, что герр Штурмбанфюрер должен был умереть, едва понюхав платок! Но он все еще жив и уже почти пришел в себя — вот что действительно странно… Я готов поверить в легенду о фамильном бессмертии фон Клейстов… Так что, Пауль, можешь быть спокоен: Лотта будет делать парню уколы, кормить витаминами, через неделю он поднимется с постели и станет как новенький… лучше новенького!

Жени уселась на пол и залилась слезами:

— Пауль! Ты же мне обещал, что он будет лежать в моей комнате, пока не умрет!!!

— Как же он умрет, если ты его все время дергаешь? Оставь барона в покое! — шлепнул надоедливую сестричку Пауль.

— Жени, если герр фон Клейст выздоровеет, он купит тебе большущую куклу! Только не говори никому, что он здесь, даже Лорхен! — утешила младшую сестренку Лотта, аккуратно выставляя на застланную клеенкой тумбу флакончики с лекарствами и лоточки со шприцами.

— Хорошо, не буду говорить ни Лорхен, ни маме с папой. Только пусть уж тогда мне самолетик купит! — согласилась корыстная малышка.

— Вот видишь, герр Офицер, заботливые молодые дамы присмотрят за бедолагой! А мы можем пойти и опрокинуть рюмашку-другую за его здоровье! — доктор взял будущего родственника под локоток и потянул к двери.

Пауль возвратил доктора Нормана в любящие руки законной супруги и теперь на максимально возможной скорости направлялся в Гестапо. Он вспомнил, что сейчас в техническом отделе нет ни одного дежурного офицера! Старину Бойхе уже уволили, а гауптштурмфюрер Герман Норман, назначенный временно исполнять обязанности главы технического отдела, по распоряжению Шефа Кольбаха повез журналиста Пенслоу осматривать трупы в пещере. У добросовестного офицера Ратта не было другого выбора, кроме как мчаться в комнатушку, где ютился техотдел, чтобы лично проверить оборудование, заменить магнитные ленты в звукозаписывающих устройствах, если это требуется, и таким образом исправить факт вопиющей халатности! По счастью, у предусмотрительного Пауля имеется запасной ключ от двери техотдела…

 

19. Соавтор чужого романа

Он так быстро взбежал по лестнице, что даже не стал будить задремавшего дежурного на входе, ткнул пальцем в кнопку «воспроизведение», убедился, что запись с установленных в городском соборе микрофонов запечатлела и пение хора мальчиков, и велеречивые словеса нунция вполне разборчиво, с тем максимальным уровнем качества, которого возможно достигнуть при помощи нескольких микрофонов в помещении такой площади. Пауль нажал кнопку «стоп» и, пока сматывалась лента, нацепил наушники и защелкал тумблерами, проверяя качество звука, поступающего с прослушивающих устройств, установленных в муниципальной тюрьме.

Правду сказать, «тюрьмой» такое место можно назвать только очень условно. Это всего лишь отгороженный надежной стеной отсек катакомб, расположенных под Ратушей городского магистрата. Камеры временного задержания самого Гестапо ничуть не лучше и устроены точно так же: из подвального этажа можно попасть в изолированную и приспособленную для тюремных нужд часть горной выработки. В свое время рачительный прежний шеф, герр Корст, чтобы сэкономить несколько метров провода для прослушивающих устройств, велел протянуть его из городской тюрьмы в технический отдел прямиком по подземным коридорам.

Напрасно Пауль переживал, что во множестве обнаруженные мертвые парни, пока еще были живы и бродили по катакомбам, могли порушить техническое новшество прежнего шефа. Слышно отменно, будто говорят в соседней комнате! Даже голоса знакомые! Он примостился на жесткий казенный стул и стал с умилением слушать, как единственный заключенный — дедуля Клаус — грозится подать жалобу и костерит городские власти, а пуще всего судью Ворста за незаконный арест и безобразные условия содержания в муниципальном узилище. Суховатый голос Шефа Кольбаха обещал в кратчайший срок обуздать негодяев и возвратить на N-бургскую землю надлежащий порядок. Вдруг Шефа прервал незнакомый каркающий голос с легким иностранным акцентом:

— Герр Кольбах, вы напрасно беспокоитесь о законности заключения любезного Валенштайна! Уверен, герр Клаус попал в тюрьму вполне заслуженно! — в наушниках что-то зашуршало, скрипнуло, затем характерно звякнуло стекло.

Пауль хмыкнул: видать, обладатель каркающего голоса вытащил на белый свет припрятанные бутылки дедушки Клауса. Голос монотонно продолжал:

— Его прогрессирующий алкоголизм уже долгое время служит благотворной почвой для агрессивных выходок и болезненных фантазий, малоподобающих лицу преклонных лет! Он давно позабыл про мессу и исповедь, манкирует прочими обязанностями доброго христианина и совершенно впал в ересь…

— Прошу простить мою некомпетентность в католических догматах, отец Якоб, но я хотел бы уточнить, что следует понимать под определением «ересь» применительно к герру Клаусу — добропорядочному гражданину Германии?

Пауля разобрал среди фонового шума одобрительное пыхтение дедули и тяжкий вздох святого отца:

— Он утверждает, что здешним Замком овладела нечистая сила и обнаруженные им демонические сущности представляют опасность, как для людей, так и для самого памятника архитектуры! Наделять врага Божьего подобной силой — подлинное дьяволо-поклонство! Сегодня герр Валенштайн желает, чтобы в Замке провели обряд экзорцизма, завтра он обвинит в колдовстве и потребует отправить на костер тамошнего библиотекаря или главу городского магистрата! Что это, если не ересь и мракобесие? — голос отца Якоба взлетел до драматических высот и разбился о непоколебимое спокойствие Шефа Кольбаха, как морская волна о камни:

— Господа, вы можете с уверенностью оставить заботы о будущем N-бургского Замка светским властям. Рейхсфюрер как представитель германского государства готов гарантировать сохранность этого уникального памятника…

— Что, Якоб, убедился? — заерзал на койке дедуля Клаус. — Видишь, как все серьезно!

— Замок хотят официально национализировать?

— Согласитесь, что после сегодняшнего происшествия такое решение вполне оправданно… — с доверительной ноткой в голосе произнес Шеф.

— Господи, что опять случилось с Замком? — невидимый отец Якоб с нервозным скрипом поерзал на тюремном табурете.

— Обвал в заброшенных горных выработках мог нанести существенный ущерб архитектурному объекту! Городские власти совершенно игнорировали необходимость профилактических реставрационных работ в катакомбах. Следствием преступной халатности стал серьезный катаклизм, во время которого мог пострадать и Замок — исторический памятник, достойный статуса национального достояния Германии! Национальное достояние не должно пребывать в собственности сомнительных иностранных фондов, — отчеканил штандартенфюрер Кольбах.

— Это ужасно! Этого никак нельзя допустить! Непоправимо, если подобное произойдет! Власти Германии повсеместно игнорируют положения конкордата, организовывают гонения на наших братьев во Христе, подвергают осмеянию авторитет Церкви, а вековые святыни ставят на грань разрушения! Эти тупые солдафоны просто загубят Замок! — отец Якоб заорал на Шефа, как на проштрафившегося церковного служку, но встретил достойный отпор.

— Отец Якоб, выбирайте выражения! Я считаю подобный тон неуместным по отношению к должностному лицу государства, действительно связанного с Ватиканом конкордатом! Его Святейшество стоял у истоков этого духовного союза еще когда исполнял скромную должность нунция! Поэтому я считаю своим долгом поставить в известность о вашем своеобразном прозелитизме лицо, официально возглавляющее делегацию Ватикана во время фестиваля, — его преосвященство кардинала Фанцонни!

— Прозелитизм? Очнитесь, герр Кольбах, о прозелитизме можно говорить применительно к христианской державе, а Германия погрязла в язычестве! Если ваша военщина присвоит Замок, то как только начнется серьезный конфликт, его просто сравняют с землей американские бомбы или русские танки!

Последние нотки зычного голоса отца Якоба стекали по каменной кладке, и камера наполнилась тишиной, прорезаемой трещинками невнятных звуков. Пауль почти видел, как Карл Кольбах, скептически ухмыляясь, усаживается на койку рядом с дедулей, забрасывает ногу за ногу, щелкает зажигалкой, закуривает и с полным презрением к общественным устоям стряхивает пепел прямо на пол.

— Где-то я уже слышал этот бред про русские танки… Совсем недавно…

«Это было в Замке!» — хотелось заорать Паулю. Зиги фон Клейсту, когда он расшиб голову на лестнице, привиделось, что русские танки победно катят по Берлину! К сожалению, телефон к камере отсутствовал и Пауль был лишен возможности напомнить Шефу о недавнем происшествии — офицер Ратт мог только слушать!

— Запомните, отец Якоб, военная мощь сегодняшней Германии такова, что она может позволить себе стремиться к миру с любой страной, в том числе и с Советской Россией. Русские танки здесь — это абсурд! Вы сами легко можете убедиться в стратегической бессмысленности подобного предположения, — ерничал Кольбах, — стоит приобрести географическую карту, измерить расстояние от Москвы до N-бурга при помощи линейки, произвести простые математические действия, умножив цифру на масштаб и разделив на среднюю скорость современного советского танка…

— Сколько же составляет средняя скорость танка? — ядовито процедил отец Якоб.

— Не имею понятия! Я полицейский чиновник, а не военный инженер, — надо полагать, Шеф скептически скривился.

— Странно, я полагал, что вы эксперт в области контрразведки… — судя по шуршащему звуку шагов, герр святой отец принялся ходить по помещению, — И даже хотел обратиться к вам за советом именно в этом качестве…

— Якоб, не смеши меня! Да по сравнению с тобой и твоей службой самый расторопный парень из их имперской безопасности — все равно что деревенский пастушек с дудочкой рядом с симфоническим оркестром, — ехидно вставил дедуля, но отец Якоб проигнорировал ремарку и продолжал, обращаясь исключительно к Кольбаху:

— Я надеялся, что вы как эксперт оцените мою книгу…

— Книгу?

— Да… Я на досуге пишу приключенческий роман из жизни шпионов…

— Боюсь, я не располагаю временем для консультаций подобного рода, — судя по резкому звуку, Шеф встал. — Меня ждут неотложные дела…

— Книга начинается с описания тайного бракосочетания родителей главного героя — обнищавшей венценосной особы из древнего германского рода и русской аристократки. Девушка принадлежала к террористической революционной организации и скрывалась в Европе от русской полиции…

— Начало больше напоминает любовный роман, — голос прозвучал глуховато, видимо, Шеф Кольбах остановился у самой двери. — Вы полагаете, тюремная камера — подходящее место для дискуссии о литературе?

— Полагаю, что в нынешней Германии тюрьма — единственное место, где можно говорить открыто!

Да, почтенный отец Якоб здорово отстал от жизни, хмыкнул Пауль, поправил наушники и уселся поудобнее: действительно, то, что ему удалось услышать, больше напоминало увлекательную радиопьесу, чем серьезный разговор должностных лиц.

— Итак, у них родился сын… Мать скоро оставила семью ради дальнейшего участия в революционном терроре, а беспутный отец патологически увлекся азартными играми: его несчастная страна, размером с почтовую марку, стала знаменита своими казино и увеселительными притонами…

— Ваш герой — курфюрст? — нейтральным тоном уточнил герр Кольбах.

— Курфюрст — разновидность выборного лица, а мой герой имеет наследственный титул! Нынче государство его папаши благополучно входит в состав Германии… Но почти сорок лет назад, до Версальского мира, карта Европы была совсем другой. Когда венценосного игрока признали невменяемым, помимо титула наследнику досталось весьма внушительное состояние… До совершеннолетия и ребенка, и деньги передали под опеку… Но заезжие гувернеры скверно присматривали за мальчуганом — в самый канун войны он пропал без вести…

— Стало быть, мальчик — кронпринц! Помню, громкая была история! Опекуны суетились, хлопотали и обещали людям лихой удачи огромные деньги — если найдут мальчишку живым или мертвым… Зато потом, когда прошел положенный срок, его позабыли объявить умершим по полной судебной форме…

Оно и понятно: в военной суете, тем более после разгрома, у дипломатов и политиков серьезных дел было по самое горло…

— Черт вас дери, герр Клаус, вы здорово разбираетесь в династических хитросплетениях довоенной Европы! — восхитился Кольбах.

— Если мальчик все же пережил ту дикую охоту, сейчас ему должно быть около сорока… Если он добрался до фамильных денег, он еще и весьма состоятельный человек. Но главное, как бы он себя ни называл, по крови он остается настоящим Габсбургом! — завершил логическое построение дедуля Клаус и удовлетворенно звякнул бутылкой о стакан. — Давайте выпьем за добрую фамильную кровь достойной династии, герр Полковник, иначе у нас разовьется ревматизм от сидения в этом каменном мешке!

До Пауля донеслись характерное позвякивание питейной посуды и протестующие возгласы добродетельного отца Якоба.

— Вы мудрый человек, герр Клаус, возможно, хоть вы объясните мне, что хорошего в крови Габсбургов? Она такого же красного цвета, течет с той же скоростью и содержит ровно столько же эритроцитов и лейкоцитов, как любая другая! Люди приходят в мир равными и имеют достаточно свободы, чтобы строить свою судьбу собственными руками — независимо от происхождения!

— Браво, герр Кольбах! Мой герой рассуждал именно так, — спохватился отец Якоб. — Он был разумным мальчиком и скрылся от тупых головорезов в России — на родине своей матери. А когда там началась междоусобица, вполне осознанно встал на сторону смутьянов — и добился серьезных военных успехов. Ему едва исполнился двадцать один год, а он уже командовал значительным кавалерийским соединением и под красным знаменем громил маститых генералов в Сибири и Монголии…

— Ну вот, — Пауль был здорово разочарован: он уже подумал, что занудный отец Якоб под видом книжки излагает настоящую историю происхождения его начальника! Ведь Кольбаху как раз около сорока, он весьма состоятельный человек, а о его родителях в личном деле сказано только, что они умерли в раннем детстве Карла…

Тем временем отец Якоб продолжал пересказывать сюжет романа, который от предложения к предложению становился все более фантастическим.

— Блестящую воинскую карьеру моего героя сгубила любовь…

— Любовь?… Знакомая история… Кхе-кхе, — закашлялся дедушка Клаус.

— Точнее, происхождение супруги… Когда молодой человек сражался в Монголии, то встретил и полюбил девушку из царского рода… э… точнее, из династии — из древней и старинной китайской династии. Он, конечно, женился, и вскоре у молодой пары появился сын… Официальная пропаганда Советского Союза утверждает, что тамошние граждане не придают значения социальному происхождению. Но это не вполне соответствует реальности, поскольку именно аристократическое происхождение в нынешней России может стать основанием для социальной обструкции. Коммунистическое командование моего героя было так разгневано его браком, что вынудило перспективного военачальника оставить должность армейского командира, встряхнуть знание немецкого языка и заняться шпионажем…

— Шпионаж — вполне достойное занятие для потомственного аристократа! Именно шпионы устанавливают правила, по которым потом вынуждены играть военные и политики. Только шпионы способны связывать по рукам и ногам тиранов и превращать мягкотелых либералов в агрессоров. Невидимые и скромные шпионы по собственной мерке сшивают политическую карту мира, как лоскутное одеяло…

— …И пока шпионы увлеченно занимаются политическим рукоделием, их безмозглые дочки успевают нарожать целый выводок ублюдков, — прервал пафосную речь дедули каркающий голос. — Вполне естественное поведение для девицы, отец которой предпочел похоть постригу и церковному сану! Грех сладострастия не прикрыть законным браком! А уж что говорить о гордыне — смертном грехе против Божьего промысла! Раскаяние, искреннее и неподдельное, вот единственное возможное искупление за греховную жизнь…

— Уважаемый Якоб, должен сказать, проповеди удаются вам лучше, чем приключенческие романы… Ваша история чрезвычайно скучная и больше смахивает на графоманский бред! Боюсь, вы проигнорировали такую важную стадию литературного труда, как сбор фактического материла. Чувствуется, что у вашей книги отсутствует документальная основа, — менторским тоном прокомментировал Кольбах.

— В моей книге о жизни героя рассказывает его пожилой гувернер, известный ученый. Этот высокообразованный человек много лет изучал старинные буддийские манускрипты и ритуальные рисунки в Урге, столице далекой Монголии. Когда город был занят конницей коммунистов, он с удивлением узнал повзрослевшего воспитанника в одном из так называемых комиссаров. Теперь, на склоне дней, бывший гувернер перебирает дорогие сердцу фотографии, газетные вырезки, письма и дневники, вспоминает детство мальчика и размышляет, кого еще может заинтересовать эта старая история…

— Отец Якоб, скажу со всей откровенностью: лично мне эта история кажется совершенно фантастической, поскольку рассказ какого-то маразматика сам по себе документом не является! Но, тем не менее — из уважения к понтифику я затрачу еще пять минут на то, чтобы узнать о ваших конструктивных пожеланиях к оргкомитету фестиваля или ко мне лично, если у вас таковые имеются…

— Я не имею личных политических симпатий, герр Кольбах. Я скромно служу вечному… И предполагаю, что с вашей помощью будет возможно сохранить Замок за его исконным владельцем…

— Знаешь, отец Якоб, а мне твой роман понравился! — бесцеремонно прервал прелата дедуля

Клаус. — Единственное «но»: в сюжете содержится фактическая ошибка…

— Какая еще ошибка? Я никогда не ошибаюсь! — огрызнулся отец Якоб.

— Ты ошибся, когда назвал дитя своего героя мальчиком! Я уверен: у него дочь! И черт меня разорви прямо сейчас, если эта девочка не настоящая, чистокровная принцесса!

— Для меня это несущественно, — буркнул отец Якоб.

— А для меня очень… Я старый сентиментальный человек и люблю книги, которые заканчиваются свадьбой! Ведь девочка может приехать из России повидать отца, встретить во время путешествия жизнерадостного спортивного парня из приличной немецкой семьи и выйти за него замуж! В конце концов, молодого человека ждет хорошая карьера, да и один респектабельный пожилой родственник подкинет молодым деньжат на первое время…

Пауль тоже мог бы с готовностью жениться на принцессе! Жаль, что у него вместо респектабельных родственников, способных подкинуть деньжат, только дедуля — сказочник!

— Сватаешь принцессу за жертву телегонии?

— Жертву чего? — уточнил Шеф Кольбах.

— Телегонии! Смешно, герр Кольбах, если я — католический священнослужитель! — начну объяснять офицеру СС, что такое телегония! Это концепция, в соответствии с которой беспорядочные добрачные связи ухудшают наследственные расовые характеристики потомства. Например, бестолковый рыжий обормот, младший внук Клауса, второй внебрачный ребенок у матери, — как раз классический пример телегонии! Уяснили?

— Разумеется, я знаком с этим концептом, не нужно тратить мое время на такие банальности! — отрезал Шеф, и Пауль живо представил себе, как у его начальника, лишенного возможности вернуться к работе, нервно дернулся уголок рта.

— А еще, отче Якоб, я бы сказал, что в твоей книге маловато ярких, выпуклых персонажей второго плана, — дедуля Клаус вошел в раж и вещал как настоящий литературный критик из радиопередачи. — Тебе надо обогатить текст… Например, историей про порочного священнослужителя, который против божеских установлений увлекся то ли белобрысым оперным певцом, то ли стройным офицером — на твой вкус — и написал ему э… — донеслись звуки возни и шуршания: видимо, дед вытащил из пиджака какую-то бумагу. — Да вот, смотрите сами, герр Полковник. Он написал своему молоденькому вздорному приятелю наставление… В стихах, да еще и эдаким почерком с очень характерными вензелями… Глаз у меня уже не тот, и без очков тяжело разобрать слова, так что читайте лучше вы, герр Кольбах…

— «Мой златокудрый соловушка…» Послушайте, отец Якоб, мне пришла в голову отличная идея для вашего романа! Добавьте немного мистики и сделайте одного из персонажей ясновидящим! Офицер-прорицатель — сейчас в Германии такие в большой моде…

Слова Шефа погрязли в невнятном шуме, Пауль крутил ручки настройки, пытаясь увеличить громкость. Но все равно он мог только гадать, что же произошло в камере: то ли неведомый отец Якоб кинулся вырывать бумагу у дедушки, но Шеф преградил ему дорогу и здорово оттузил, то ли уважаемый священник кинулся отнимать письмо у Кольбаха, а расторопный дедуля сделал ему подножку и герр Пастор с шумом растянулся на полу…

— Все! Старая скотина, будь уверен, я запечатаю тебя в склеп и отпою гораздо раньше, чем ты умрешь! — глухо рычал Якоб.

— А мне кажется, старина Клаус — отличный соавтор, — иронично хмыкнул Шеф. Железная дверь камеры хлопнула с такой силой, что вся старинная постройка испуганно вздрогнула над головами Кольбаха и дедушки Клауса.

— Давайте выпьем еще по рюмашке, герр Полковник, — предложил Клаус.

— Называйте меня просто Карлом, — устало звякнул стаканом Шеф.

— Так сколько мне стоит поставить на то, что ребята поженятся, Карл?

— Глупо заключать пари в отношении недописанной книги! Герой не видел дочку много лет, и он крайне ограничен в выборе средств, когда речь идет о Советах…

— Знаете, Карл, в чем прелесть романов? Да в том, что автор сам позаботится, чтобы события вокруг его героя складывались так, а не иначе… — добродушно рассмеялся дедуля.

— В таком случае я спокоен за этого героя и могу возвращаться к производственной рутине, — похоже, Шеф улыбнулся. — Прошу простить, я вынужден торопиться: у меня в двадцать три часа назначена встреча…

Пауль посмотрел на часы — точно… Это же с ним герр Кольбах должен встретиться в двадцать три часа у городского дома покойного Корста! А он… Он так увлеченно слушал, что даже новую пленку в магнитофон вложить забыл! Впрочем, никто ведь не уполномочивал его коротать вечер в техническом отделе! Никто даже не видел, как он сюда пришел! Пауль поправил хвостик ленты с записью из собора, запер техотдел, выскользнул из здания и помчался на встречу…

 

20. Порядок против хаоса

Мелкий, противно-теплый дождик моросил, прошивая тьму, когда ледяные клещи внезапно сомкнулись чуть выше локтя Пауля… Он разом вывалился из мира потусторонних грез прямо в сырую реальность:

— Ой…

Это был Шеф Кольбах! Просто поразительно, как штандартенфюреру удается оставаться бодрым и решительным в любое время суток.

— Пауль, дружище, надеюсь, вам не пришла в голову нелепая мысль стащить у наследников ключ от жилища вашего покойного начальника?

— Ну что вы, Карл, как можно? — Пауль продемонстрировал руководителю раскрытую ладонь с хитрым латунным ключиком. — Берта сама дала мне ключ от дома, чтобы я забрал Кайзера: она терпеть не может собаку, а дедуле нужен тренированный пес для охоты…

Кольбах удовлетворенно кивнул и направился в сторону двери. Пауль, лишенный таланта Шефа видеть в темноте, устремился следом, спотыкаясь и с хлюпаньем форсируя лужи.

Пауль пощупал мокрый нос собаки и, удостоверившись, что питомец здоров, угостил его галетой. А Шеф

Кольбах, насвистывая незнакомый марш, удобно устроился в кресле-качалке, вытащил из лаковой шкатулочки покойного Корста сигару, закурил и меланхолично спросил, кивнув на тоскующую в ожидании завершения партии шахматною доску:

— Играете в шахматы, дружище?

— Очень плохо… — скромно охарактеризовал Пауль свое полное незнание правил упомянутой интеллектуальной игры.

— Напрасно, — по-птичьи наклонил голову и иронично прищурился Кольбах, — эта игра не сложнее перетягивания каната! Смотрите, как просто! — он сильным щелчком запустил белую пешку так, что та перелетела через всю доску и сшибла несколько черных фигур с противоположной стороны. — А ваш покойный шеф?

— Боюсь, он был довольно заурядным шахматистом: задачи для журнала ему помогал составлять офицер Норман. А сам дядюшка Корст предпочитал картишки…

— И много денег выигрывал? — Кольбах склонил голову набок и продолжал разглядывать шахматную доску, как охотничий сокол дичь.

Пауль пожал плечами:

— Да нет, сомневаюсь. Разве можно разбогатеть на картах, если играешь с постоянными партнерами?

— Так с кем он играл?

— С бургомистром Штроксом, судьей Ворстом и аптекарем Шпеером…

— Аптекарем Шпеером? Я скорее готов был увидать в этом олигархическом кругу господина банкира..

— Но ведь у герра Банкира есть то, чего нету у ребят, которых нашли в катакомбах… Проще говоря, он еврей…

— Надо же, какие ревнители расовой чистоты… Тогда, возможно, епископ?

— Епископ? Ну что вы! Чтобы мой добрый крестный, епископ Павел, сел за карточный стол с двумя протестантами и безбожником? — искренне возмутился Пауль.

— Ну, атеист, разумеется, ваш либеральный бургомистр… А кто протестанты?

— Да герр Судья и сам покойный — дядюшка Корст…

— Ясно… Так, стало быть, аптекарь Шпеер — католик?

— Католик.

— Единственный во всей компании? Занятно… Ну а прокурор им чем не угодил?

— Всем угодил. Только ведь человек не может играть в карты одновременно в «Лесной короне» и в нашем ресторанчике «У Клауса»! Прокурор Айсман обычно играет с епископом, дедулей Клаусом и папашей Георгом…

— Так, значит, ваш дедуля, уважаемый герр Клаус, предпочитает шахматам командные игры? Я тоже склоняюсь к мысли, что шахматы, во всяком случае именно эта партия, могут быть опасны для жизни… Судите сами: бедная толстушка сыграла в Замке партию с престарелым библиотекарем фон Штерном и скоро отдала Богу душу… Ваш прежний шеф герр Корст имел глупость сыграть ту же самую партию и тоже практически сразу сыграл в ящик…

Пауль хохотнул над каламбуром начальника, и уточнил:

— Вы полагаете, дядюшка Корст перед смертью играл с библиотекарем фон Штерном?

— Вне всякого сомнения! — Карл Кольбах пружинисто поднялся, схватил шахматную доску, легко стряхнул резные фигурки на пол и, прежде чем стих их стук, сильно перегнул клетчатое игровое поле, словно пытаясь сломать! Доска испуганно взвизгнула и разлетелась на несколько составляющих, сделав Шефа счастливым обладателем потрепанных бумажек с казенными чернильными печатями. Кольбах быстро просмотрел листочки:

— Весьма любопытная бумага, хотя я рассчитывал обнаружить документы иного рода… Судя по всему, ваш прежний шеф был ревностным служакой и большим педантом! Взгляните, с самого прибытия библиотекаря фон Штерна в N-бург, в 1935 году, герр Корст ежегодно направлял запросы в советское консульство и получал оттуда однообразные ответы, где утверждалось, что гражданин СССР Александр Августович фон Штерн, 1866 года рождения, уроженец города Санкт-Петербурга, за заграничным паспортом не обращался, за рубеж после 1925 года не выезжал, и в настоящее время благополучно проживает в Н-ской области Российской Советской

Федеративной республики СССР, по такому-то адресу..

«Вот здорово, — подумал Пауль, — если фон Штерн сейчас в России, кто же тогда огребает очень приличное жалованье библиотекаря в Замке?» — но промолчал в уверенности, что многоопытный Шеф с легкостью разрешит такую незначительную задачу. Кольбах аккуратно уложил листки в свой планшет и с несвойственной ему жизнерадостностью подытожил:

— Последний запрос был сделан в апреле, а ответ датирован началом мая нынешнего года! Теперь он в полном дерьме!

Вот уж действительно в полном дерьме: герр Корст вышел на пенсию в конце февраля, а значит, с этого момента потерял право направлять какие-либо запросы от лица Гестапо. Интересно, как можно наказать покойного пенсионера за превышение должностных полномочий? Желая поскорее узнать о возможности дисциплинарных взысканий в подобной удручающей ситуации, офицер Ратт сразу же выпалил:

— В апреле герр Корст уже не работал в Гестапо! Как он мог направлять официальные письма в консульские учреждения?

Кольбах извлек с полки шкафа, где аккуратно стояли одинаковые коричневые папки, ту, что была маркирована ярлыком «Чистые бланки», и продемонстрировал Паулю содержимое:

— Ваш покойный руководитель был средоточием немецких добродетелей! Аккуратность, предусмотрительность, бережливость… Он хранил целую папку чистых бланков с печатями… Даже просто продать неучтенные документы такой формы — выгодное предприятие! А ваш прежний шеф использовал их куда более рационально: уверен, он постоянно шантажировал библиотекаря, угрожая дать официальный ход ответам, которые получал из советского полпредства…

— Даже если библиотекаря зовут не фон Штерн, это все равно очень пожилой человек. Неужели он мог сломать шею такому крепкому мужчине, как герр Корст?

Кольбах погрузился в размышления:

— Библиотекарь — это и есть фон Штерн. Я его знаю много лет и навряд ли с кем перепутаю… Уж поверьте, дружище!

Такие откровения на минуту смутили Пауля. Впрочем, разве кто-то утверждал, что Карл Кольбах и герр фон Штерн незнакомы?

Кольбах между тем продолжал:

— Именно поэтому ситуация представляется мне абсурдной… Здесь находится именно Александр фон Штерн, он не скрывается и официально получил германское гражданство… Так какого черта советский консул постоянно отвечал моему покойному предшественнику, что фон Штерн продолжает проживать в России? Абсурд! — от раздражения Кольбах звонко хлопнул ладонью по столу. Но тут же взял себя в руки — Шеф полностью контролирует эмоции: — Впрочем, к русским нельзя применять категории германской логики… Я сам лично разберусь с этой типично русской халатностью… Впрочем, приглашая вас, дружище, наведаться в дом прежнего шефа, я рассчитывал отыскать документы совсем иного содержания… — Кольбах вздохнул и раскурил еще одну сигару из коллекции покойного: — Как полагаете, Пауль, у полицмейстера Корста было много врагов?

— Нет, ну что вы, — друзей у него было гораздо больше…

Кольбах скривил губы в некоем гибриде саркастической гримасы и циничной ухмылки, поочередно распахнул дверцы двух металлических шкафов, имевших неуместный в жилом помещении канцелярский вид, и брезгливо проинспектировал открывшуюся пыльную пустоту:

— Надо полагать, именно здесь ваш дружелюбный начальник держал свою маленькую коллекцию свидетельств человеческих пороков?

— Угу, — эхом отозвался Пауль, в недалеком прошлом пару раз улучавший возможность покопаться в содержимом приватного архива начальника. — Куда же могла пропасть такая уйма бумаг? Там была даже моя тоненька папочка!

— Бедные немцы! Старые добрые немцы… Излишняя любовь к порядку — вот что погубит опрятную старушку Германию! Любовь к порядку противоречит главной тенденции мирового развития: в мире нарастает энтропия. Общий хаос! — наверное, уютное покачивание в плетеном кресле настраивало Шефа на философский лад. — Научитесь соответствовать тенденции разрушения, и вы избежите печальной участи стать рабом хаоса… Но в Германии хаос невозможен!

Здесь даже беззаконие вершится только по регламенту. Дом не был осмотрен и опечатан, как полагается в случае уголовного преступления, поскольку мне дважды отказали в возбуждении уголовного дела по факту насильственной смерти герра Корста. Этот кретин — судья Ворст — уже вынес решение о признании гибели вашего прежнего шефа несчастным случаем. Уверен, что эта старая жаба — герр Судья — побывал в доме покойного гораздо раньше нас, сейчас разбирает пресловутый «частный архив» и роняет слюну над наиболее удачными снимками любовных парочек! По счастью, лично вас, Пауль, исчезновение груды похабной макулатуры не должно огорчать. Листок из церковной книги с записью о вашем рождении осел в тайниках у здешнего герра Полицмейстера много раньше, чем достойный служака затеял собирать архив… Я правильно помню, что старина Корст переехал в этот дом совсем недавно, уже после отставки?

Пауль утвердительно кивнул.

— Какие предметы обстановки он прихватил из прежнего жилища?

Офицер Ратт тщательно осмотрел обстановку гостиной:

— Вон тот буфет с посудой, полку с фарфоровыми тарелками и напольные часы! Я помню, что видел их у дядюшки Корста еще до того, как меня в Гитлерюгенд приняли… Они мерзко бьют каждые четверть часа… Наверное, сейчас их просто позабыли завести…

— Что же, исправим такое вопиющее нарушение порядка! — Кольбах подошел к часам, безо всякого пиетета открыл массивную резную дверцу с пузатым стеклом при помощи разогнутой канцелярской скрепки, затем ногтем открутил несколько винтиков и принялся методично — при помощи изъятого в буфете столового ножа — ковыряться в часовом механизме. В результате технических упражнений Шефа из нижней части деревянного чехла часов выдвинулся аккуратный ящичек. Легкая встряска в сочетании с ударом коленом — и оттуда, в полном соответствии с мировой тенденцией к нарастанию хаоса, прямо на пол с тяжелым шуршанием выскользнуло несколько пыльных, пожелтевших, плотно исписанных листков бумаги. Пауль — из врожденной арийской любви к порядку — устремился собирать их и сразу понял: вырезанные из метрических книг страницы действительно существуют!

— Поздравляю, дружище! Вы уже на семьдесят процентов барон фон Клейст! — Шеф поощрительно похлопал Пауля по плечу и помог уложить драгоценную добычу в планшет. — Дело за малым — отыскать завещание…

Пауль удивился:

— Завещание герра Корста?

— Завещание вашего инфернального предка — барона Фридриха фон Клейста.

— Старого Барона? — изумился Пауль.

— Судите сами, — пояснил Кольбах. — Нашего милого штурмбанфюрера Зиги фон Клейста пытаются лишить жизни с завидным упорством. Даже сейчас. И все это только потому, что он единственный законный наследник всех богатств семьи фон Клейст! На этом основании я беру на себя смелость предположить, что существует подлинное завещание барона Фридриха фон Клейста, в котором он отказывает имущество внуку… А может быть — и внуков…

Чего-чего, а смелости Шефу действительно не занимать! Пауль сперва просто восхищенно хлопал глазами, а затем честно признался в собственной тупости:

— Получается, герр Библиотекарь где-то откопал это, как вы выразились, «подлинное завещание»? А я думал, он нашел всего лишь счет или справку из психиатрички, где лечили помешанную баронессу Уту…

Шеф покачал головой и, меланхолически насвистывая, подошел к этажерке и принялся перебирать груду пластинок:

— Полагаю, несчастная молодая женщина была совершенно вменяемой… Нормальной настолько, что потребовалось разыграть целую драму, чтобы упрятать фрау Уту в сумасшедший дом… Любите Шопена, Пауль?

Пауль покорно кивнул, безуспешно попытался припомнить, что же именно сочинил упомянутый композитор, осторожно скосил глаза на кружок с названием пластинки, бесстыдно алевший в отверстии бумажного пакета, и прочитал: Ф. Шопен «Траурный марш». Фортепиано — Ута Раушен. Оркестр Венского филармонического общества…

Строгий голос наставника прервал размышления Пауля:

— Пауль, я уверен, вам излишне напоминать, но все же наденьте цивильное платье, когда отправитесь провожать покойного прежнего руководителя в последний путь! — но, взглянув на кислую физиономию Пауля, не имевшего даже тени намерения тащиться на похороны, ободряюще потрепал молодого коллегу по щеке. — Дружище, вы отправляетесь в кирху не просто рыдать, а выполнить деликатную миссию… Да, возвращаясь к нашей работе, — забыл обрадовать вас новостью… Поборник прогресса и демократии герр Пенслоу после визита в каменоломни пожелал сделать заявление, — несмотря на поздний час, шеф Кольбах споро направился к выходу. — Я полагаю, сейчас самое подходящее время!

Респектабельные напольные часы в углу возобновили ход и скорбно пробили пятнадцать минут третьего. Более подходящего времени ждать придется долго, — взгрустнул Пауль, почти смирившись с участью Аргуса…

— Пойдемте, устроим писаке маленький спектакль, а то еще вздумает жаловаться. Я буду на вас орать — отчитывать за ненадлежащее содержание этого урода, а вы — как можно натуральнее сокрушаться о загубленной карьере!

Пауль понял: скоро он вообще отвыкнет спать по ночам, и, зевая, поплелся за Кольбахом.

 

21. Тревожная молодость

Шеф — твердый, последовательный человек!

Пауль с ужасом проводил взглядом последний кусок стылого тюремного ужина, который подцепил вилкой и отправил в рот начальник. Несмотря на язву, руководитель Гестапо решил лично исследовать качество тюремного рациона.

— Просто отвратительно! — констатировал Кольбах, промакивая салфеткой уголки рта. — Удивительно, что жалобы от заключенных стали поступать только сейчас. А каково ваше мнение относительно здешней пищи, герр Пенслоу?

Пенслоу сглотнул слюну: видимо, оголодавшему журналисту содержимое алюминиевой миски не казалось таким уж мерзопакостным, и сообщил:

— Я не пробовать…

— Объявили голодовку? — вскинулся Кольбах.

— Нет. Никак нет. Мне не предлагать — совсем… — тоскливо оглядывая пустую посудину, проскулил герр Журналист.

— Совсем? Это недопустимо! Гауптштурмфюрер Ратт, вы как мой заместитель лично ответите за такое вопиющее попрание прав человека! — штандартенфюрер Кольбах не орал — его подчеркнуто спокойный голос звенел как сталь, поэтому Пауль всерьез перепугался начальственного гнева, стал одно за другим лепетать одинаково бессмысленные и абсурдные оправдания, которые тут же разбивались об айсберг неприступно-ледяного взгляда начальника…

В конце концов искренняя невиновность офицера Ратта стала очевидна даже его сентиментальной жертве: мистер Пенслоу подписал формальную бумагу о том, что не имеет жалоб ни по факту задержания, ни в связи с условиями содержания, и перешел непосредственно к цели:

— То, что произошло в горах, ужасно… Я причастен к эта трагедия… Я хочу делать заявление! Я должен!

Если приложить усилие и перевести все, что назаявлял герр Журналист на добротный немецкий язык, получился бы следующий текст.

Удручающая сцена, очевидцем которой мистеру Пенслоу пришлось стать в заброшенной горной выработке, заставила маститого журналиста вспомнить о собственной юности. Молодых годах, полных ошибок, которые он тщится искупить и по сию пору…

Судьба была благосклонна к нему, Ирвину Пенслоу, поэтому он, благодарение кельтским богам, родился ирландцем. И как подобает представителю этого гордого и мужественного народа, не мог занимать позицию стороннего наблюдателя, когда его древнюю родину в угоду политическим амбициям рассекли надвое… НЕТ!

Когда это произошло, он — как всякий ирландский патриот — занял позицию совсем иную, стратегически выгодную и хорошо вооруженную! Борцам за единую независимую Ирландию частенько приходилось прибегать к крайне радикальным методам. Конечно, сторонники колонизаторских взглядов и имперской дипломатии поспешили окрестить таких убежденных борцов «ирландскими националистами», «радикальными леваками» и даже «террористами». Хотя никакие гнусные ярлыки и полицейские репрессии не могли заставить их отказаться от убеждений! Конфликт разгорался год от года…

Жирная черта границей рассекла зеленое поле острова на географической карте, и, подобно стигматам католического святого, неотвратимо превращалась в глубокую кровоточащую рану. Кровоточащую ужасающе и безрезультатно…

Однажды, устав от бесконечной череды похорон ирландских патриотов, превращающихся в манифестации, и манифестаций, непременно заканчивающихся взрывами, стрельбой и похоронами, мистер Пенслоу понял, что нужно сменить методы воздействия на окружающий мир. Разумеется, он не побежал заявлять о своих новых убеждениях в ближайший полицейский участок: маловероятно, чтобы циничное британское правосудие, прикрывающее свою старческую плешь побитым молью париком с буклями, было снисходительно к ирландцу! Он просто зачехлил снайперскую винтовку и открутил крышечку самопишущего пера: меткое слово разит точнее пули! — за несколько лет журналист Пенслоу окончательно убедился в этом.

В решении отказаться от радикальных методов борьбы Пенслоу не был оригинален — например, парень, которого в годы совместной борьбы он знал под именем Взрывник Ронан стал со временем священником. Да, представьте себе, банальным католическим попом! Можете сами сходить в N-бургский собор, спросить отца Грегора и наслаждаться жалким зрелищем. Вот во что целибат может превратить нормального мужика! Нет, разумеется, он не имеет понятия о половой состоятельности отца Грегора, о его нетрадиционных сексуальных предпочтениях тем более… Он хотел сказать о другой, еще более мерзкой, метаморфозе. Его товарищ по оружию превратился в пацифиста! Пацифизм — всего лишь философское оправдание собственной трусости. Если, конечно, скромное мнение мистера Песлоу об этой мировоззренческой концепции интересует господ офицеров.

Когда пастор-пацифист увидал чемодан — тот самый клетчатый чемодан — в руках былого сподвижника по справедливой борьбе, он тут же решил, что в чемодан упакована бомба, и принялся вопить, без всякого снисхождения к милому сердцам патриотов ирландскому языку, чтобы Ирвин убирался! Он — пастор Грегор — не позволит оставить смертоносный чемодан в Божьем храме ни на сутки, ни на час, ни даже на пятнадцать минут!

Нет, как можно! Вы снова превратно поняли! Чемодан не принадлежал ему — Ирвину Пенслоу. Он понятия не имел о содержимом этого багажа. Он просто поступил как джентльмен — в этом вся его вина. Джентльмен — ужасное, сугубо англоязычное слово, что оно может принести ирландцу кроме проблем?

Куда он — Ирвин Пенслоу — подевал пистолет и фотоаппарат? У него нет намерения солгать Полковнику, хотя ответ мало прибавит к позитивному имиджу либерального журналиста. Он имел слабость. Нет, не болезнь. Слабость играть в карты с пожилым человеком, весьма разнообразно информированным, хотя Ирвину так мало известно о его личности и биографии. С целью сбора информации об истории Замка он стал играть с почтенным старцем в карты и незаметно для себя расстался с достойными аксессуарами.

Что испытывает в связи с этим? Стыд.

Нет, он больше не позволит себе отвлекаться.

Конечно, он готов изложить события последовательно. Итак, приблизительно в половине седьмого он направлялся в собор по сугубо личному делу. Нет, это личное дело не имеет отношения к происшествию (тут герр Журналист тяжело и грустно вздохнул и заметно покраснел). В нескольких шагах от соборного портика его остановила молодая дама. Она попросила внести в собор ее чемодан и незаметно поставить под самую заднюю скамью справа — чтобы ее близкий человек смог забрать этот багаж во время утренней службы…

Нет, он не поинтересовался содержимым. Почему? Знают ли господа, чем джентльмен отличается от сотрудника Гестапо? Джентльмен не задает даме лишних вопросов! Ну что вы, таким сопоставлением он не имел намерения обвинить присутствующих офицеров СС в некомпетентности и тем более оскорбить! Он имел намерение пошутить! И приносит извинения.

Он очень сочувствует боеспособным молодым людям, которые так бессмысленно расстались с жизнью в горах, и с готовностью составит словесный портрет дамы или примет участие в ее опознании…

— Это она? — герр Кольбах резко раскрыл перед Пенслоу папку с фотографиями тела пухленькой фройлян.

— Нет-нет, — отрицательно замотал головой Пенслоу и принялся уточнять: — Та дама… Она тоже привлекательная, даже красивая, но совсем другая. Старше. В нарядный одежда. Дорогой одежда и совсем удрученный вид. Совсем худая. Стройная — да, именно так, правильное слово, спасибо, герр Ратт. Усталые глаза… "Темные волосы… Такие, знаете… — герр Журналист стал быстро вращать пальцем, описывая в воздухе плотную спираль.

— Она была кудрявая? — догадался Пауль.

— Да, да… именно так! Молодая дама имела такой приятный голос… Глубокий — очень красивый…

Ну вот, все ясно. С голоса герру Журналисту и следовало начинать. Да уж, надо быть настоящим джентльменом, чтобы назвать сорокалетнюю курву молодой дамой! На всякий случай Пауль уточнил:

— Герр Пенслоу, вы сможете опознать описанную фрау по голосу?

— Без проблем, — уверенно кивнул журналист.

Пауль засунул в пишущую машинку бланк протокола опознания. Саркастически, почти как шеф Кольбах, скривил губы и набрал номер телефона. Не велика секретность: два звонка — нажать на рычаг, снова набрать номер — один звонок — снова перерыв, опять два звонка — и наконец:

— Клаус, ты? Чего так поздно? — зашелестел в трубке глубокий грудной, слегка испуганный голос. — Ты с ума сошел… Звонить в такое время… У тебя есть часы?

Пауль брезгливо отстранился от трубки и прислонил ее к уху Пенслоу.

— Милый, ну что ты молчишь? Ты обиделся… Обиделся — мой бедненький мальчик? Ты где сейчас? Ну скажи мне, что не обиделся?? Ты меня слышишь???

Пауль повесил трубку.

— Это действительно голос той дамы! — Пенслоу закивал с радостным удовлетворением. — Такой характерный! Я его не мог путать! Это она. Стройная фрау. Незнакомка с Соборной площади.

Пауль принялся медленно и старательно щелкать по клавишам, проговаривая в слух:

— В присутствии двух офицеров СС был проведен телефонный разговор, во вовремя которого задержанный идентифицировал голос женщины, с его слов передавшей ему вещественное доказательство № 1-04 (чемодан клетчатый — описание в приложении № 1) в районе Соборной площади города N-бурга, как принадлежащий фрау Эмме Штрокс, проживающей по адресу дом 7, улица Цветочная, N-бург, номер телефона 2-34-К. Время звонка 04 часа 23 минуты. Соединение с абонентом по указанному телефону зафиксировано коммутатором Гестапо; в связи с экстренным характером опознания запись разговора не производилась…

Едва закончилась казенная рутина и тяжелая дверь кабинета глухо стукнула, закрывшись за мистером Пен-слоу, Шеф с явным удовлетворением потер сухие холодные ладони и поощрительно кивнул Паулю:

— Отличная работа, офицер Ратт! Вам пора бросать аматорские штучки в духе покойного старины Кор-ста и заняться шпионажем профессионально! Ну-с, выкладывайте, что там у вас набралось по чете Штрокс?

Пауль пулей слетал в свой рабочий кабинет, порылся на полках — держать неофициальный компромат на влиятельного городского чиновника у себя дома, в непосредственном соседстве с тремя гусынями-сестрами и прочими любознательными членами семейства было слишком рискованно, — вернулся и аккуратно выложил на стол прямо перед Шефом Кольбахом десяток очень пикантных снимков.

Когда речь идет о работе, Шеф исключительно скрупулезен. Вот и сейчас, чтобы лучше ознакомиться с добычей Пауля, он извлек из недр стола увесистую лупу, глянул сквозь нее на снимки и плотоядно улыбнулся, как удав, заброшенный счастливым поворотом судьбы прямиком в кроличьи норы:

— Итак, дружище, я готов послушать поучительную историю о том, как вам удалось установить, что супруга N — бургского городского головы, если не ошибаюсь, племянника генерала полевой жандармерии, этническая цыганка? Как вам вообще пришло в голову шпионить за почтенной фрау Бургомистр?

Пауль протестующее отмахнулся — не в его правилах присваивать себе чужие достижения! — и ответил в тон Кольбаху:

— Штандартенфюрер, это не моя заслуга, оперативные мероприятия были инициированы покойным руководителем нашей службы — герром Корстом. Прежний шеф Пауля герр Корст никогда не был коррупционером. И своим подчиненным он по мере сил прививал идеалы бескорыстного служения истине в судебной инстанции:

— Только полные кретины берут взятки, — неустанно повторял прежний шеф, — а люди поумнее просто оказывают ближним услуги! Ведь если сегодня ты поможешь хорошему человеку, то завтра он уже не сможет тебе отказать! Ни в чем!

Следуя этой дальновидной философии, герр Корст с готовностью согласился помочь бургомистру Штроксу, обеспокоенному частыми отлучками супруги. А поскольку главе пусть даже и провинциального Гестапо не пристало лично бегать за дамами, выясняя границы их нравственности, он отрядил осуществлять наружное наблюдение Пауля.

То есть если уж быть искренним до самого донышка, Пауль вызвался исполнить такую пикантную миссию сам: ему претила мысль, что в грязном белье фрау Бургомистр, перепачканном при активном участии его непутевого братца Клауса, станут копаться посторонние люди. Конечно, акцентировать внимание нового Шефа на последнем факте Пауль не стал, тем более что на пути поисков истины его ждали шокирующие открытия…

Каждую пятницу, сразу после завтрака, фрау Штрокс — образцовая немецкая домохозяйка — покрывала голову газовым платочком серого цвета, водружала на нос темные очки, натягивала замшевые перчатки и вцеплялась в руль автомобиля. Превышая скорость и многократно нарушая прочие правила дорожного движения, мадам еще засветло прибывала в изрядно удаленный от N-бурга большой и шумный Город. Парковала машину на стоянке. Садилась в такси — предусмотрительно пропустив первые две машины. Затем как минимум полчаса петляла по оживленным улицам: сидела в кафе, шлялась по магазинам, постоянно опасливо оглядываясь через плечо. Столько женских ухищрений, чтобы около семи вечера шмыгнуть в неприметное серое здание, примыкавшее к кабаре «Райская птица», и…

Ровно в двадцать два часа предстать перед изнывающей от нетерпения публикой совершенно преображенной! Настоящая райская птица в оперенье из сияющих тканей, пронзительно-ярких газовых оборок, слепящих пайеток и огромных искусственных цветов. Пестрая пташка с манящим голоском. В разрисованной гримом приме крошечного хмельного и шумного рая едва ли можно было опознать супругу почтенного муниципального деятеля! Еще хорошо, что улицы в предместье Города по-средневековому узкие, так что у Пауля была возможность взобраться на балкон строения с противоположной стороны и сфотографировать, как фрау Бургомистр гримируется да обряжается в сценический костюм. Пауль даже не рассчитывал, что в объектив попадут куда как более откровенные сцены, имеющие мало общего с программой кабаре!

У фрау Бургомистр извращенный вкус — только так Пауль мог объяснить интимную связь Эммы Штрокс с тощим и отвратительно бледным прощелыгой (который, к слову, и в подметки не годится его единокровному братцу! Как ни крути, а Клаус — эффектный парень!). Гражданин Эстонии Йозеф Ульхт — вот как обозначался в паспорте этот тщедушный сладострастник. Установить его личность оказалось делом пятнадцати минут и двух кружек пива, выпитых с коллегами из местного отделения Гестапо.

Герр Ульхт развлекал публику классическими фокусами — знаете, такими, где обязательно используются потускневшие игральные карты, старенький черный ящик, складная тросточка, сонные красноглазые кролики и шелковый цилиндр; кроме того, герр Фокусник был единоличным владельцем «Райской птицы» и арендатором квартирки в прилегающем неприметном доме. Именно был, подчеркнул Пауль. Что приключилось с иностранным содержателем злачного места, не знают ни сам Пауль, ни местное отделение Гестапо, ни беспутная фрау Штрокс…

Ветреным февральским утром герр Ульхт вышел из своего заведения, поднял воротник щегольского пальтеца и, насвистывая затертую шансонетку, растаял в морозном воздухе. Трюк, достойный опытного иллюзиониста, — особенно если учесть, что солидные счета, стекавшиеся к герру Ульхту за прошедший год от поставщиков, прачек, арендодателей, коммунальных служб и прочих кредиторов, так и остались неоплаченными. Многочисленные работники кабаре — все эти музыканты, повара, официантки и даже девчонки из кордебалета — не получили положенного жалованья больше чем за месяц! Ох, уж эти девчонки-болтушки!.. Пауль прервался и мечтательно вздохнул.

"Так вот, пока добропорядочные граждане обивали пороги кто в суде, кто в Гестапо, пока писали заявления о пропаже герра Ульхта и требовали продажи его имущества в счет возмещения долгов, бойкие танцовщицы в качестве немедленного покрытия убытков растащили из квартирки бывшего хозяина все мало-мальски ценные предметы и разбежались плясать по другим кафе-шантанам. Паулю пришлось методично, из вечера в вечер, обходить рестораны, казино, мюзик-холлы и варьете, при помощи личного обаяния втираться в доверие к доброму десятку длинноногих девчушек! Наконец одна из девиц милосердно позволила Паулю выковырять из старомодной серебряной рамочки, еще недавно принадлежавшей ее патрону герру Ульхту, пару желто-коричневых картонок, сохранившихся с доисторической эпохи дагерротипов. Именно те снимки, которые Пауль имел честь представить герру Кольбаху. На первой фотографии несколько веселых молодых людей в небрежно наброшенных форменных тужурках, вероятно студенты, в окружении целого табора цыган. На снимке можно уверенно идентифицировать самого герра Ульхта — в одном из студентов. Вот он, молодой человек, который обнимает за талию худенькую цыганочку… Фрау Штрокс отлично сохранилась; опознать ее легко даже без экспертизы! Особенно на второй фотографии — весьма художественном портрете, запечатлевшем кудрявую темноволосую девушку в пестром цыганском балахоне, со множеством массивных этнических украшений на шее, руках и в ушах. Пауль жестом старательного ученика перевернул оба снимка — и продемонстрировал герру Кольбаху размашистые чернильные надписи: на оборотной стороне — «В Марьяжном Таборе, 1916», а на втором снимке — «Солистка Полина, 1919». Шеф сдвинул брови до образования недоуменной морщинки и принялся изучать надписи сквозь лупу, походя бросив Паулю:

— А что же фрау Штрокс — искала она своего кавалера?

— Нет! Даже не пыталась! Она даже в дом не стала заходить, когда увидала этот идиотизм…

— Идиотизм?

— Она приехала в Город через пару дней после исчезновения герра Ульхта — тогда его еще и не думали искать, взглянула в окно, быстро села в машину и уехала. Наверное, сочла, что ее любовник сбрендил…

— Так что такого вопиющего она могла увидать в окне?

Пауль с искренним негодованием развел руками:

— Ну… там стоял горшок с геранью — как раз посередине и два утюга…

— Что?!? Два утюга??? Вы шутите! — с Шефом происходило нечто невероятное: он побледнел как мел, затем налил себе полный стакан воды прямо из-под крана и залпом выпил, вытащил кристально белый носовой платок, совершенно бессмысленно повертел в ладонях и уточнил: — Вы ничего не путаете, дружище? Утюгов было именно два?

— Ну, конечно, два, — Пауль вполне разделял негодование начальника, хотя не настолько, чтобы пить сырую воду. — Поставить два утюга на подоконник! Разве утюгу место на окне? Еще и рядом с цветами! Это оттого, что герр У\ьхт иностранец: им всем наплевать на порядок. Настоящие свиньи!

— Гестапо зафиксировало этот экстравагантный факт в протоколе осмотра помещения? — Шеф Кольбах откинулся в кресле и непривычно нервозно закурил. Офицер Ратт был очень обеспокоен состоянием Шеф а: последнее время Карл, перегруженный работой, курит сигареты без счета, не хватает только, чтобы вместо долгожданного перевода в столицу он слег с обострением язвы! Поэтому Пауль постарался как мог успокоить начальника:

— Навряд ли. То есть Гестапо проводило осмотр помещения уже после того, как приняло заявление о розыске герра Ульхта. Фактически — через четырнадцать суток с даты подачи заявления о розыске. Как и положено. А квартиру судебные исполнители опечатали еще позже. Полагаю, прачка или танцовщицы стащили утюги еще до осмотра помещения. Утюги ведь были совершенно новые! Как будто их специально купили, чтобы на окно поставить! — Пауль, довольный собственной шуткой, хихикнул.

— Вы наблюдательный человек, дружище! — Шеф вернулся к разглядыванию снимков. — Ну и как вы полагаете, на каком языке сделаны надписи?

Пауль удосужился выучить всего один язык — свой родной немецкий — и по этой причине был плохим экспертом по языковой принадлежности иностранных текстов. Поэтому он попытался отвертеться от задания и дипломатично вернуть беседу к личности фрау Бургомистр:

— А знаете, что сделала фрау Бургомистр, когда рассталась с герром Ульхтом?

Кольбах нетерпеливо дернул бровью:

— Крашеная идиотка Штрокс помчалась прямиком в Замок — к многоумному библиотекарю фон Штерну!

«Ну вот, сюрприз не удался», — разочарованно вздохнул Пауль. С такой прозорливостью Шефу надо носить более высокое звание — по крайней мере группенфюрера! Действительно, фрау Бургомистр прямо из Города поехала в Замок и на несколько часов заперлась у герра Библиотекаря, она и по сей день продолжает с завидной регулярностью навещать похотливого старикана. Пауль вынужден был вернуться к разглядыванию незнакомых букв и стал размышлять: фотографии принадлежат герру Ульхту. Он был эстонец. Значит…

— Надпись сделана на эстонском языке! — радостно сообщил он.

— Пауль! Эстонцы — культурный народ. У них один из древнейших языков в Европе, и пишут они латинскими буквами! А это кириллица. Есть у вас другие дельные мысли?

Пауль виновато потупился. Его суточный запас дельных мыслей был целиком исчерпан.

— А как насчет цыган?

— Это же неполноценный народ, откуда у него взяться письменности? — с облегчением выдохнул Пауль: про неполноценность цыган сто раз говорили на лекциях по расовой гигиене!

— Не вполне так, — терпеливо объяснил Карл Кольбах, — у цыган, проживающих на территории царской России, письменность действительно отсутствовала, но с приходом советской власти народный комиссар просвещения коммунистического правительства Луначарский распорядился создать алфавиты и грамматику для всех проживающих в Советской России народов, до того письменности не имевших. Так вот, для цыганского языка был разработан кириллический алфавит на основе русского… — Шеф говорил как лектор: без выражения, совершенно автоматически и при этом разглядывал колечки сигаретного дыма. Пауль понимал: мысли Шефа уносятся так же далеко, как этот дым. — Традиционно цыгане пользовались для записей языками тех народностей, на чьей территории они проживали. Отсюда логичный вывод: надпись сделана на русском языке! Дружище, вы толковый молодой человек, но вам стоило бы прочесть пару книжек помимо статей об антропологии и «Его борьбы»!

Пауль пристыженно покраснел и заерзал на стуле. Да, он мало похож на библиофила! Он в глаза не видел упомянутой антропологии и даже «Мою борьбу» самого Фюрера с третьей попытки почитал только до пятьдесят четвертой страницы. Зато четырежды перелистал пухленький томик, чтобы придать ему зачитанный вид, вложил десяток закладок и держал воспоминания Рейхсканцлера на рабочем столе вместе с парой номеров журнала «Народ и Раса» с сугубо практической целью — радовать глаз начальства. Поэтому сейчас он торжественно пообещал себе прочитать выдающийся труд Фюрера, как только выйдет на группенфюрерскую пенсию…

— Посвятите свой ближайший досуг самообразованию!

Сильно сказано! Единственное препятствие — Пауль уже давно забыл, каков он, нормальный досуг! И даже сон… Но перечить шефу Кольбаху не в его правилах, и он верноподданнически вскинул руку:

— Хайль Гитлер!

— Зиг Хайль. А сейчас отправляйтесь отдыхать. Я пообещал дорогому другу Йозефу отпустить вас завтра на футбольный матч — играть за его Лейб-штандарт с командой городского магистрата.

— Спасибо! Как здорово! — благодаря герру Зеппу рабочий день заканчивается на счастливой ноте, у Пауля отлегло от сердца, и, выходя, он уверил начальника: — Да наши парни в клочья команду магистрата разорвут! Вот посмотрите!

 

22, Профессионалы и любители

Смотреть оказалось не на что.

Точнее сказать, для болельщиков и просто любопытствующих матч выглядел ярко и внушительно. Но вот его результат… Новенькое табло над свежеотремонтированным стадионом вызывало саднящее чувство досады: когда прозвучал финальный свисток, там красовалось 2:3 в пользу городской команды N-бурга. Проигрыш был неминуем!

Хотя сам Пауль в качестве полузащитника и его приятель Хайнс Холтофф — бессменный нападающий команды прославленного Лейбштандарта — носились по полю как угорелые, прыгали выше собственной головы, пасовали, обходили и перехватывали, со здоровой спортивной злостью пиная при этом ближних и дальних, и в итоге отправили в ворота ненавистного противника по мячу каждый. Но все равно проиграли…

Проиграли просто потому, что футбол — игра командная, ни в одиночку, ни даже вдвоем матча не выиграть! Особенно если учесть, что парням из Лейбштандарта, для которых футбол был всего лишь поощряемым увлечением, противостояли люди, превратившие спорт в основное средство заработка…

Городской голова N-бурга — Альбрехт Штрокс — имел множество тайных и явных страстей. Хотя не все страсти герра Бургомистра были порочны. Например, граничащая с патологией любовь провинциального политика к футболу даже могла быть признана общественно полезной. Выражалась она прежде всего в муниципальном налоге «на развитие культуры и спорта», который скрепя сердце выплачивали законопослушные предприниматели N-бурга. К чести отцов города, ни один пфенниг из взысканных сумм не тратился на цели иные, чем спортивные.

Городской стадион пережил фундаментальную реконструкцию, а остаток средств много колесивший по Европе герр Штрокс израсходовал тоже весьма полезным образом. Он пригласил в слабенькую футбольную команду, существовавшую под патронатом городского магистрата, нескольких приглянувшихся иностранных спортсменов и даже тренера — именитого венгра Ножи Крайова, под строгим надзором которого поляки и словаки, македонцы, румыны и прочие «гастарбайтеры» тренировались с регулярностью и усердием фабричных работников, чтобы порадовать герра Бургомистра новыми спортивными победами. Да, надо заметить, что за каждый забитый мяч, выигранный турнир и полученный приз игроки-легионеры получали сверх ежемесячной оплаты существенную премию…

Первой мыслью Пауля после позорного проигрыша было просто отлупцевать игроков «муниципальной сборной» в раздевалке! Хотя…

Хотя он ведь тоже профессионал — только в совсем другой области! И как профессиональный сотрудник Гестапо, спокойно переодевшись в форму, он может вполне законно проверить у спортивных гостей родного города паспорта, сроки виз и прочие документы, подтверждающие законность пребывания в Германии. При действительно серьезном подходе, свойственном гауптштурмфюреру Ратту, духу этих футбольных гастролеров не будет в городе и окрестностях меньше чем через двадцать четыре часа! Жаль только, что на результаты матча эта запоздалая акция возмездия никак не повлияет…

Пока Пауль обдумывал сложившуюся ситуацию, раздраженно прикусив губу, прямо на футбольное поле, подобно «богу из машины» в греческих трагедиях, решительно перешагивая через зрительские скамейки, спустился герр Кольбах.

В руке Шеф держал обыкновенную измерительную рулетку и серенькую брошюру!

Через секунду рулетка тихо скрипнула: герр Кольбах тщательно измерил расстояние между стойками ворот и затем ткнул судью Ворста носом в книжечку.

Именно так — это сейчас герр Ворст грузный человек и городской судья, а в годы молодости он гонял по футбольному полю лучше многих! Вот и судит спортивные матчи в свободное от гражданских тяжб и уголовных процессов время. Англичане назвали бы такое увлечение «хобби».

— Взгляните сюда, герр Судья! — Шеф постучал ногтем по странице брошюры. — Ширина ворот на этом стадионе на 3,5 сантиметра менее рекомендованной регламентом организации футбольного матча!

Регламент разработан и рекомендован национал-социалистическим имперским союзом физической культуры… Вам придется зафиксировать очевидный факт нарушения в протоколе матча, пригласить комиссию для контрольного замера и назначить повторную встречу. Результат матча, который проходил с грубыми нарушениями регламента, не может быть засчитан!

— Результат матча отменен! Карл, дай я тебя расцелую! — подоспевший герр Зепп действительно обнял и смачно поцеловал слабо сопротивлявшегося Шефа Кольбаха. — Надо вообще просить Фюрера, чтобы он запретил неарийцам играть за немецкие команды! — торжественно продолжал герр Зепп.

— Хайль Гитлер!!! — завопили во всю глотку воспрянувшие духом футболисты Лейбштандарта.

— Как это — отменить результат матча?! — возмутился спустившийся с трибуны для почетных гостей бургомистр.

— В соответствии с регламентом, — герр Судья зло сплюнул откушенный кончик сигары на примятую траву и попытался закурить.

— Боюсь, герр Ворст не договаривает, — губы Шефа Кольбаха вытянулись в тонкую нитку, назвать которую улыбкой не решился бы даже художник, пишущий абстрактные полотна. — Если комиссия подтвердит несоответствие размера ворот регламенту, отмене полежат результаты всех матчей, сыгранных на стадионе с момента реконструкции… Спортивный скандал…

— Герр Кольбах, мне необходимо поговорить с вами, — выдавил бургомистр Штрокс.

— Штандартенфюрер! Мое воинское звание — штандартенфюрер СС.

— Я хотел бы поговорить с вами, штандартенфюрер Кольбах, приватно, — раздраженно повторил герр Штрокс, неловко переминаясь на зеленой травке.

— Желание поговорить со мной появилось у вас только сейчас, герр Штрокс? — Шеф иронически покачал головой. — Несколько запоздало… Боюсь, у меня в настоящий момент нет времени — я через сорок минут обедаю с представителями Советского Союза, прибывшими на Фестиваль…

— И когда у вас появится время для меня?

— Герр Штрокс, я вас уведомлю. Официальным извещением, в установленном порядке, — Кольбах четко, развернулся кругом и чеканным строевым шагом направился к выходу, игнорируя протестующие возгласы бургомистра Штрокса. Но безупречно надраенные сапоги Шефа не успели сделать и пары шагов, как на их пути преградой возник запыхавшийся толстенький человечек.

— Банкир Шильман — с вашего позволения! Какое счастье, что я успел! — герр Шильман одной рукой ухватил Кольбаха за рукав, опасаясь, что тот возобновит движение, а свободной рукой размазал по лицу крупные капли пота и полез куда-то недра пиджака: — Если не ошибаюсь, вы — тот офицер, который возглавляет подготовку оперного фестиваля?

— Ошибаетесь, — Шеф Кольбах брезгливо отцепил похожие на сосиски пальчики местечкового олигарха от украшенного нашивками форменного рукава. —

Подготовку фестиваля возглавляет Рейхсфюрер. А я всего лишь председатель исполнительного органа…

Пока Кольбах говорил, герр Банкир успел, не переставая кивать и поддакивать, извлечь автоматическую ручку с золотым пером, быстренько черкнуть в чековой книжке, молниеносно оторвал страничку и протянул Шефу:

— Я, как большой любитель оперы, хотел бы внести э… посильный… благотворительный взнос на подготовку фестиваля…. Очень надеюсь, герр Председатель организационного комитета, что я успел…

— Михаэль, ты сошел с ума! — взревел судья Ворст. — Что ты, черт подери, делаешь? Ты же культурный, образованный человек! С кем ты рассчитываешь договориться? С этими?

— Да, с любителями оперы — с кем же еще? Я, как культурный и образованный человек, с некоторых пор тоже предпочитаю оперу! Мне противопоказан футбол и вообще спорт… Я наблюдаюсь у четырех врачей! У меня расшатана нервная система, супруга — на смертном одре, малолетние дети… Как я могу вести деликатный финансовый бизнес в таком состоянии?

Пауль отвернулся и фыркнул: супруга герра Банкира здорова как ломовая лошадь и давным-давно живет в Америке, а единственный сын — Трудди — хоть и младше Пауля на год, уж никак не малолетний! Хотя, возможно, герр Шильман имел ввиду кроху, которую родила ему год назад кассирша банка фройлян Анхен?

— Мне нужны гарантии! — не унимался банкир, размахивая чеком.

— Гарантирую, герр Шильман, места для почетных гостей фестиваля вам понравятся! — Шеф взял чек и сухо улыбнулся.

Герр Ворст в сердцах вышвырнул сигару, так и не раскурив ее. Этот жест словно подтолкнул Кольбаха внимательно изучить чек:

— Герр Шильман, рискну предположить, вы любите оперу именно потому, что буква «О» так похожа на ноль? Тогда у нас сходные вкусы — мне тоже нравятся круглые цифры. И меня крайне раздражает конкуренция в среде благотворительных фондов…

— Все понял, все понял, герр Полковник! Все, все пришлю с сыночком… — банкир уже рысил в сторону выхода и волок за собой, словно собачку на поводке, сынишку Трудди, призванного из Лондона постигать азы большого бизнеса в домашней обстановке.

— Пойдемте, Пауль!

— А проверить законность пребывания в Ы-бурге этих… — Пауль хмуро кивнул в сторону бредущих в раздевалку футболистов команды магистрата. Ему было жаль, что сладкая профессиональная месть ускользает из рук.

— Ваши коллеги достаточно профессиональны и смогут справится с такой задачей! Идемте! Нам следует поторопиться: опаздывать на дипломатический обед — дурной тон.

 

23. Коктейль Молотова

За жизнь и здоровье герра Деканозова организаторам фестиваля можно не беспокоиться, радовался Пауль. Русские берегут своего дипломата как зеницу ока даже во время неофициального визита! Его водитель, похожий на гориллу, дежурит около посольского автомобиля, еще двое типов отдыхают на лавочке у входа, а еще несколько крепких мужчин в непритязательных серых костюмах рассредоточилось по всей площади ресторана…

Пауль оглядел зал, следуя за жестким профессиональным взглядом Кольбаха. Шеф успел оценить стратегическую ситуацию, пока официально встряхивал руку вальяжного мужчины в дорогом костюме и галстуке, завязанном затейливым мягким узлом.

Обоюдные слова приветствия полетели стремительно, как правительственные телеграммы. Наконец, исчерпав протокол, Карл Кольбах нашел уместным обратить внимание на привлекательных спутниц советского дипломата.

— О, господин Деканозов — да у вас тут настоящая оранжерея!

Посол удовлетворенно прихлопнул ладонями и принялся усаживать и представлять присутствующих:

— Глава организационного комитета фестиваля Карл Кольбах, — Шеф коротко кивнул и, не дожидаясь приглашения, опустился на стул. Разглядывая шевроны офицера Ратта, герр Дипломат запнулся.

«Видимо, (товарищ не силен в иерархии воинских званий сс», — хмыкнул Пауль. Хотя звание у Пауля еще слишком скромное, чтобы хвастать. Он рискнул облегчить положение советского посла и скромно представился:

— Личный помощник штандартенфюрера Кольбаха офицер Ратт.

— Присаживайтесь, офицер Ратт, — радушно пригласил Пауля посол Деканозов. Пауль со вздохом легкого разочарования Принял любезное предложение. Пока он стоял, ему было гораздо удобней любоваться чувственно трепещущим бюстом одной из дам. При малейшем движении ее пышная грудь грозила выплеснуться за слишком узкие рамки бархатного декольте…

— Екатерина Гинзбург. Заслуженная артистка РСФСР, фортепиано…

— Сама фрау Гинзбург! Прославленная русская пианистка! Какой приятный сюрприз! — Шеф Кольбах обменялся с Паулем многозначительными взглядами и галантно облобызал холеную ручку аппетитной музыкантши, украшенную широким обручальным кольцом:

— Нейт, я не говорить по-немецкий… Простите… — прошелестела засмущавшаяся фрау Бюст.

Впрочем, даме с такими роскошными формами можно простить и куда большие недостатки, чем скромные познания в иностранных языках, неуместную днем вечернюю прическу и слишком откровенный для дипломатического обеда туалет!

— Лиза будет переводить, — фамильярно похлопал фрау Пианистку по руке герр Дипломат и с вымученной улыбкой балаганного зазывалы принялся представлять вторую спутницу:

— Отличница, комсомолка, спортсменка, активистка и просто красавица…

— Я не красавица! Я внештатный корреспондент газеты «Красная звезда», курсант высшего авиационного училища имени Севрюгова Елизавета Константиновна Кротова! — перебив дипломата, звонко отрапортовала девушка. Она отлично говорила по-немецки — как радиодиктор или преподаватель из дорогой частной школы.

Паулю снова пришлось вздохнуть — на этот раз ностальгически. Матушка точно так же прикалывала ему пилотку заколками-невидимками, когда он бегал в гитлерюгендовской форме… От увенчанного пилоткой затылка фройлян Кротовой вниз сбегала толстая, длиннющая золотистая коса, которая завершалась целомудренным атласным бантом. Не имей Пауль свойственной истинному арийцу железной выдержки, он с удовольствием бы дернул за нее молоденькую фройлян Курсант! Эту спутницу посла Деканозова следовало сравнить с музейной картиной или гравюрой, настолько она была утонченная и изящная.

Девушку даже можно было бы назвать настоящей красавицей, если бы она выглядела более жизнерадостной. Но на фарфоровом личике фройлян Кротовой не было и тени улыбки! Напротив, она сурово хмурила высокие темные бровки, так что между ними появлялась длинная бороздка — совсем такая же, как у Шефа Кольбаха, когда он свирепствует и устраивает подчиненным очередной разнос. Наверное, все люди становятся похожи, когда их разозлят, — во всяком случае, Лиза и губки поджимает в тонкую ниточку точно так же, как Шеф, и подбородок вперед выдвигает… Да и сам подбородок у нее невероятно похожий, и профиль с аристократично прямым носиком почти повторяет черты начальника Пауля. Только глаза у Шефа серо-стальные, а у фройлян Кротовой — медово-карие, со стрекозиными темными ресницами.

Редкостное сочетание темных глаз и светлых волос фройлян Кротовой заставило Пауля отказаться от дальнейших сравнений, зато побудило познакомиться с суровой молодой особой поближе. По опыту он знал: самый надежный способ заслужить расположение дамы — похвалить ее наряд.

Но в этом случае возникало некоторое этическое затруднение: фройлян Курсант была одета в военную форму! Не хвалить же Паулю обмундирование потенциального союзника, который запросто может превратиться в противника? Поэтому для комплимента он выбрал наиболее нейтральный предмет — маленькую эмалевую брошку в виде раскрытого синего парашюта, соединенного с цифрой «10», вписанной в кружок. Брошка гордо украшала галстук фройлян Кротовой.

— Какая у вас милая брошечка! — восхитился Пауль и улыбнулся искренне и открыто.

— Это не брошечка, — еще больше насупилась фройлян Курсант, — это значок!

— И что он значит, ваш значок? — поддержал светскую беседу шеф Кольбах.

— Что я десять раз прыгала с парашютом.

— ЧТО?!? — заорал Кольбах и, как показалось Паулю, пихнул товарища полпреда ногой под столом.

— Я сделала десять прыжков с парашютом. Я излагаю понятно? — уточнила строгая фройлян Курсант с безупречной артикуляцией.

Шеф мелкими глотками отпил минеральной воды и кивнул:

— Вполне понятно. Надеюсь, фройлян Кротова, вы прыгали добровольно?

— Ну конечно добровольно! Разве можно заставить человека прыгать с парашютом? — удивилась девушка.

— Конечно можно! Знают некоторые сотню способов! — решительно вмешался герр Деканозов. — Например, твой… То есть наш… Нет! Правильно сказать — их… — с немецким у русского полпреда далеко не блестяще, про себя подытожил Пауль. Да и сам герр Дипломат признал лингвистическое фиаско:

— Запутался я совсем! Ладно… Герр Кольбах, давайте выпьем за мир и дружбу!

Официальные лица громко чокнулись и осушили рюмки с водкой.

— Ну вот теперь хоть на расстрел! — заметно повеселел герр Деканозов.

— Попадете будьте спокойны… — буркнула фройлян Кротова, передвинула бокалы, аккуратно поставила на стол фотоаппарат и провела по нему аристократичным восковым пальчиком. Фотоаппарат у нее был немецкий, самого современного образца, такой стоит ох как дорого! — отметил Пауль. Газета не поскупилась на экипировку внештатного корреспондента! Посол Деканозов снова посерьезнел и наклонился к протянутому Шефом Кольбахом портсигару. Фрау Гинзбург тоже взяла сигарету, и Шеф галантно предложил портсигар Айзе.

— Что вы! Я не курю! — фройлян Курсант отпрянула, словно ей протягивали чашу с ядом, и очень резким движением отодвинула портсигар, свалив при этом бокал с красным вином. Раздался новогодний звон разбитого хрусталя, а по шикарному костюму герра Дипломата расплылось зловещее кроваво-красное пятно… Деканозов вскочил, попытался при помощи столовой салфетки купировать последствия гуманитарной катастрофы, и процедил по-русски:

— Она специально это сделала! Вот сука!

— Выбирайте выражения Владимир Георгиевич!

Конечно, Пауль не знает русского, но совсем непохоже, чтобы молоденькая фройлян Кротова извинялась. Безусловно, только по выражению лица точно определить, что именно человек говорит, достаточно сложно. Например, Шеф Кольбах так поднимает одну бровь, когда грозится подать жалобу.

— Это мне кричать надо, что вы мне командировочные не выплатили!

— Кому?

— Товарищу Молотову!

— Да хоть Рибентропу! Дрянь такая! — герр Деканозов отшвырнул на стол бесполезную салфетку и ретировался менять протокольный костюм. Многочисленная свита экстренно последовала за дипломатом…

Мелкая бытовая неприятность, прервавшая дипломатический обед раньше срока, оказалась весьма своевременной. Поскольку подарила Паулю лишние полтора часа свободного времени — как раз достаточно, чтобы заскочить домой и, следуя мудрым наставлениям Шефа Кольбаха, облачиться в цивильное платье — скромное, но приличествующее участнику похоронной церемонии.

И это было поистине счастливое стечение обстоятельств: едва Пауль переступил порог, как в двери резко забарабанил посыльный. Убедившись, что перед ним тот самый «гауптштурмфюрер Ратт», гостиничный коридорный в обмен на скромные чаевые вручил Паулю объемистый сверток.

Пауль нетерпеливо стаскивал многочисленные слои бумаги, улавливая все более явственный запах изысканных дамских духов…

Нет, конечно, он не ждал от мадам Шталь дорогостоящего презента, но, признаться, в самой глубине души рассчитывал на какой-нибудь милый пустячок, на который можно смотреть со значением и грустно вздыхать, пока ребята в казарме хвалятся друг другу любительскими фотографиями худеньких фройлян из галантерейных магазинов или простоватых краснощеких молочниц.

Конечно, у Пауля вряд ли получится вздыхать так грустно и романтично, как Шеф Кольбах, когда тот поглаживает изящную китайскую статуэтку из слоновой кости. На статуэтке девушка в традиционной восточной одежде расчесывает бесконечно длинные волосы. Да и вообще, Пауль предпочел бы вещь более практичную: авторучку с золотым пером, кожаное портмоне или позолоченную рамку для фотографии…

Тщетные мечты!

Состоятельные дамы дарят своим верным рыцарям бесполезную ерунду. Проверено на опыте: например, фрау Эмма Штрокс подарила его братцу Клаусу тяжеленный несессер с походным письменным прибором. Еще хорошо, что Клаус живет в Бонне и успешно сдал этот громоздкий презент в респектабельный магазин письменных принадлежностей.

Пауль перебрал содержимое пакета и озадаченно потер лоб: не так-то просто решить, что делать парню с дюжиной роскошных льняных простыней в городке вроде N-бурга!

— Пауль, сынок, на кой ляд тебе сдались эти простыни? — папаша Георг подошел достаточно близко, чтобы разделить недоумение пасынка.

— Это для нашей Лорхен. Подарок на свадьбу… — осенило Пауля.

— До чего же ты организованный парень, Пауль! — папаша Грюнвальд с любовью потрепал вымуштрованного воспитанника по плечу. — А вот я, старый дуралей, до сих пор не позаботился прикупить подарок на свадьбу нашей маленькой девочке!

Напрасно отчим так себя корит, он отличный мужик, к тому же всю жизнь заботится о Пауле, как о родном сыне! Словом, Пауль счел себя обязанным помочь названному родителю и уступил папаше Георгу комплект первоклассных голландских простыней за вполне умеренную сумму.

 

24. Божий суд

Сквозь узкие окна кирхи грустно сочились лучи позднего летнего заката, окрашивая пространство тревожными красными бликами. Отпевание герра Корста переносили несколько раз, и вот теперь оно проходило в нетипичное для подобных печальных мероприятий время. Пауль знал, что выбор позднего часа траурной церемонии лишен мистического подтекста: просто близкие друзья покойного, бургомистр Штрокс и судья Ворст, смогли появиться на похоронах только после завершения массы неотложных дел. Но все равно молодой офицер чувствовал себя напряженно.

Иметь братьев — не так уж и плохо. Пауль лишний раз убедился в этом, позаимствовав во временно бесхозном гардеробе Зигфрида черные костюмные брюки, щегольские ботинки и коричневую шелковую рубашку, а Клаус любезно одолжил ему черный же кашемировый свитер. Но все равно — военный человек без формы как голый. Лишенный спасительного кителя, офицер Ратт чувствовал себя совершенно беззащитным! Он пристроился на краешке самой задней скамьи в темном и полупустом зале, но даже тут чувствовал себя неуместно, как праздный балбес из загородного клуба, по ошибке забредший на панихиду. Понятное дело, редко в каком гардеробе отыщется специальный туалет для подобного скорбного мероприятия. Вот и дама слева от Пауля нарядилась в муаровое, больше похожее на концертное, платье и. вуаль, настолько густую, что даже цвета волос не разглядеть. Откуда она вообще взялась, эта загадочная фрау? Пауль мог поклясться: еще пять минут назад он сидел на жесткой протестантской скамейке совершенно один! Потом из угла потянуло холодным сквозняком, он оглянулся и увидал ее — фрау в черном.

Неужели тайная пассия прежнего шефа — дядюшки Корста? Заезжая дамочка — тут Пауль может ручаться: гостья старалась держаться в тени, однако не могла скрыть ни светских манер, ни претенциозного букета из белых лилий — такого в N-бурге не сыскать! Букет лежал на скамье как раз посредине между таинственной фрау и Паулем. Скорее всего, цветы искусственные. Движимый естественной любознательностью, Пауль осторожно протянул руку, чтобы выяснить наверняка, и тут же отдернул: от соприкосновения с букетом по всему его телу прокатилась волна ледяной дрожи! Словно весь скелет обдали холодом изнутри, а сознание наполнил тупой непреодолимый ужас. Гауптштурмфюрер инстинктивно вскочил и как можно скорее шлепнулся на лавочку с противоположной стороны прохода.

Ох! У него сразу же отлегло от сердца: теперь его соседом оказался добрый католический патер Георг, тезка его отчима! Святой отец почему-то был в цивильном, без сутаны и не стремился бросаться в глаза. Как добрый католик, Пауль не стал вводить пастора в смущение, отвел взгляд и тут же уперся в прикрытый сальными волосами лысеющий затылок профессора Меркаева.

Шеф Кольбах, как всегда, был прав: проводить герра Корста в последний путь пришли весьма многообещающие гости. Хотя более всего Пуля удивило как раз отсутствие одного объекта наблюдения. Библиотекарь фон Штерн не спешил разделить скорбь горожан: официальные соболезнования от владельцев Замка произнес герр Управляющий.

Едва скорбные речи смолкли, друзья и родственники потянулись к гробу сквозь тягучие звуки траурного марша Шопена. Просто поразительно, какой эффект может произвести музыкальное произведение в исполнении настоящего артиста! Такого, например, как покойная фрау Ута фон Клейст! Уже при первых тактах аптекарь Шпеер побледнел, потускнел и сжался; чтобы как-то доплестись до гроба, ему пришлось прибегнуть к помощи своей невестки — фрау Хильды. Здесь ему предстояло убедиться, что настоящая дружба сильнее смерти!

Стоило Шпееру склониться над гробом, как покойный шевельнулся, будто хотел встать ему навстречу, волна движения прокатилась по белому шелку покрывала, разметала махровые гвоздики, и вот прямо в зрачки герра Аптекаря уперся стальной сверлящий и мудрый взгляд огромной серой крысы. Скорбящие с воплями кинулись врассыпную, фрау Хильда истошно заорала, судья Ворст застыл, словно пригвожденный к месту, исходя ужасом и испариной, хотя кирху наполнял такой холод, что зубы сводило! Только дама в черной вуали была спокойна и сдержанна — она оставила букет у гроба и, размеренно двигаясь, направилась к выходу, на секунду замедлила шаги, поравнявшись с судьей Ворстом, приподняла край вуали и отчетливо произнесла:

— Готовьтесь разделить его участь… Вы следующий, — легкая женская кисть коснулась крепкого плеча герра Шпеера, и грозный аптекарь тут же лишился чувств. Дама в черном пошла дальше, беззвучно скользя по каменным плитам босыми ступнями. Пауль не видел ее лица, но прекрасно помнил эти узкие бледные ступни — по той безумной мокрой ночи в парке Замка — и готов был броситься следом… Но вынужден был замешкаться у гроба: фрау Хильда успела сунуть ему отяжелевшее тело бездыханного аптекаря Шпеера:

— Пауль, мой дорогой мальчик, сам Господь послал тебя в этот протестантский вертеп! Ты, конечно, поможешь отвезти моего несчастного родственника домой…

И дисциплинированный крестник был принужден волочить эту несвоевременную ношу к автомобилю.

Возрожденный к жизни камфорой, нашатырем и мокрым полотенцем герр Шпеер благодарно тряс руку Пауля:

— Офицер Ратт! Я сообщу начальству о вашем достойном всяких похвал поведении! Только прошу вас, очень прошу… Помогите мне! У вас это отнимет не более четверти часа! Прошу вас, — герр Аптекарь приподнялся, приблизив слюнявые губы к самому уху Пауля, и перешел на шепот: — Это не вопрос жизни и смерти, это гораздо важнее… Поезжайте в «Лесную корону», скажите им… Скажите, что я не смог… Что я очень болен. Это не малодушие, я действительно очень, очень болен! — в подтверждение герр Шпеер с силой откинулся на диванные подушки и протянул куда-то в пространство дрожащую руку с купюрой.

Пауль брезгливо поднял брови. Неужели эта обрюзгшая тварь думает, что может купить офицера С С за ту же сумму, что и уличного мальчишку?

— Прошу простить. Сотрудники Гестапо находятся на службе двадцать четыре часа в сутки. Наше время принадлежит исключительно Фюреру, и мы не имеем возможности исполнять частные поручения.

Герр Аптекарь изменился в лице, спрятал деньги и стал массировать область сердца:

— Копия, просто копия отца… Слушай внимательно, ублюдок, ты кончишь так же, как твой папаша, безмозглый молодой барон Отто: ему вышибли мозги из пистолета! — злобно просипел герр Аптекарь. — Поверь, уже отлили пулю, которая точно так же пробьет твою тупую голову!

Пауль придал лицу ироничное выражение, позаимствованное в богатом гардеробе мимики Шефа Коль-баха, и вытащил из-под свитера связку листков с казенными фиолетовыми печатями:

— Прошу простить еще раз, я не расслышал… Вы, герр Шпеер, кажется, высказали угрозу жизни и здоровью офицера СС, находящемуся при исполнении служебных обязанностей?

— Пауль, дорогой, ты ведь крестник Хильды, моей золовки! Надо же, мы практически родня! Ну, конечно, ты ослышался. Мы все, все просто переутомились…

Пауль снисходительно кивнул, направился к двери, коснулся бронзовой ручки, резко развернулся на каблуках, вытянулся во фронт, вскинул руку и заорал:

— Хайль Гитлер!

От неожиданности герр Шпеер вздрогнул и подпрыгнул на диване.

— Хайль Гитлер, — повторил Пауль несколько тише, но зато более требовательно.

— Зиг Хайль… — опамятовался герр Аптекарь, вжался в диван и вяло помахал Паулю.

Пауль торопился. У него было полно дел: для начала следовало забежать домой, принять надлежащий офицеру вид. Затем как можно скорее вернуться в кирху за пластинкой и крысой! А то Жени такой тарарам из-за своей домашней любимицы устроит, что всем вместе взятым призракам небо с овчинку покажется! Ну а потом можно и за отчет для Шефа засесть…

— Пауль, ваш дедушка, герр Клаус, рассказывал вам легенду о так называемом Божьем суде? — герр Кольбах отложил пластинку с записью музыки в исполнении баронессы Уты. Пауль отрицательно покачал головой, и Шеф продолжил: — Много веков назад в старинном Замке произошло убийство красивого и смелого барона. Криминальной полиции тогда еще не изобрели, так что следствие возглавил тамошний аббат. Он предложил всем, кто находился в этот недобрый час под крышей Замка и мог быть причастен к трагедии, отпить из кувшина. Аббат честно предупредили гостей и челядь: в кувшине яд, который накажет виновного, но совершенно безвреден для остальных. Итак, все присутствующие отпили без всякого вреда для себя и только завистливый сводный брат убиенного свалился замертво, настигнутый справедливой карой…

— Неужели в средние века существовали яды такого избирательного действия? — изумился даже привычный к подобным историям Пауль.

— Ну конечно нет, дружище. В кувшине было самое обыкновенное вино. А смерть убийцы — результат психологического феномена. Он скончался, осознав бремя собственной вины, уверенный в неотвратимости Божьей кары. Уразумели?

Пауль восхищенно кивнул.

— Остается надеяться, что ваши сограждане столь же богобоязненные люди, — саркастически заключил Кольбах и посвятил коллегу в нюансы манипулирования чужим сознанием: — Я полагаю, экстравагантные методы, примененные к несчастной баронессе, оставили почти такой же глубокий след в душе ее мучителей. Так что траурный марш в исполнении фрау Уты — заметьте, отменном исполнении! — либо заметно всколыхнет эмоции этих преступных элементов, либо понудит их к активным действиям. Оба варианта меня устраивают, — практично добавил Шеф и отправил Пауля договариваться о технических нюансах со служителями кирхи.

Герр Судья и герр Аптекарь выдали себя целиком — в полном соответствии с безупречной психологической теорией Шефа, а крыса была своего рода бонусом, личной вендеттой офицера Ратта жестоким убийцам его верной овчарки. Пауль запихнул ручную крысу младшей сестры в гроб, а потом выманил кусочком сахара — прямо перед носом предполагаемого отравителя безвинной псины, аптекаря Шпеера. Злокозненный фармацевт так перепугался, что едва дуба не врезал!

Довольный результатами операции, Пауль мигом переоделся и, откусывая пирожок, стал искать в ящике комода серебряный крестик на цепочке. Мысленно попросив прощения за свое глупое, не подобающее офицеру СС суеверие у портрета Фюрера, он надел цепочку на шею, застегнул форменные пуговицы и заторопился в кирху.

Мало приятного в том, чтобы бродить ночью по пустой церкви, из которой только что вынесли гроб! Пауль осторожно крался по проходу, тихонько свистел и постукивал кусочком сахара о скамьи, подзывая дрессированную крысу. Куда могла забраться эта ленивая обжора? Может, в ризницу? Он осторожно поддел офицерским ножом хлипкий крючок, протиснулся вовнутрь, притворил за собой дверь и торопливо включил фонарик.

Луч скользнул по стене и осветил беглянку: прожорливая тварь не таясь восседала на бронзовом шандале и уплетала жирный свечной огарок. Пауль кинулся к крысе, но запутался в какой-то тряпке ногой, едва не свалился, наклонился, чтобы убрать препятствие, посветил на тряпку фонариком — и тут же прикусил кулак, чтобы не вскрикнуть: на полу валялся черный бархатный балахон с кроваво-красным атласным подбоем…

Молодой человек усилием воли унял сердцебиение, отдышался и методично стал перемещать лучик света по углам ризницы. Стены были испещрены наспех затертыми намалеванными мелом знаками, над старой кафедрой покачивалось перевернутое распятие, а огарки толстых черных свечей еще не успели остыть.

Ну конечно, как он не догадался сразу? Дедуля Клаус сто раз рассказывал, что черную мессу принято служить в церковной ризнице!.. Ризница городского собора недавно сгорела, и у темных сил не осталось выбора: им пришлось править мрачный бал в мало приспособленном сооружении, ризнице протестантов… Где же заблудшая душа его прежнего шефа теперь, когда страшная заупокойная месса окончена?

Пауль поежился, украдкой перекрестился (все же он, католик, сейчас находится на чужой протестантской территории) и приступил к оперативным мероприятиям. Посадил ручную крысу за пазуху, завернул несколько огарков и распятие в балахон, аккуратно подворачивая вовнутрь красную подкладку, срисовал наиболее различимые знаки в блокнот, вспомнил навязчивые просьбы герра Аптекаря и понял: ему просто необходимо нанести срочный визит в «Лесную корону»!

Офицер Ратт привычно кивнул агенту, дежурившему в холле «Лесной короны», взял ключ от пустующего номера фон Клейста, не зажигая свет, пересек гостиную, вышел на балкон. Фактически балконы номеров «Лесной короны» были частями одной длинной веранды, опоясывающей здание по периметру. Пауль осторожно пробрался через хлипкие перегородки, очень слабо блюдущие приватность гостей, и уже через пару минут удобно расположился под прикрытием виноградной лозы как раз напротив французских окон банкетного зала отеля, в котором имели обыкновение развлекаться картишками покойный герр Корст и его партнеры по игре.

Традиция оказалась сильнее траура: игра шла полным ходом. Над карточным столом в полутемном зале склонялись ровно четыре фигуры. Кто бы это мог быть? — задумался Пауль, влип носом в стекло и стал считать: герр Корст умер, аптекарь Шпеер нюхает капли дома… После пары попыток он предпочел отказаться от дедукции и просто посмотреть на азартных игроков!

Как там любит говаривать дедуля Клаус: больших скряг, чем в N-бурге, не сыскать?! — припомнил Пауль. Что ж, значит, настало время порадовать городских скопидомов бутылочкой дарового алкоголя. Ему пришлось на непродолжительный срок оставить наблюдательный пост, сбегать улыбнуться горничной, подкрепив эмоциональный ресурс купюрой, и попросить девчонку занести почтенным гостям бутылку шампанского и настольную лампу — вроде бы в качестве подарка от администрации отеля. А заодно пусть посоветует игрокам открыть форточку в душной комнате…

Неожиданный презент прошелестел по компании картежников радостным недоумением, а Пауль получил отличную возможность рассмотреть их. Слишком пестрый состав для сыгранной команды! Солидный судья Ворст — лицом к окну, всклокоченный силуэт, что примостился справа, при свете превратился в бургомистра Штрокса… Тощий и длинный слева — библиотекарь фон Штерн собственной персоной, а спиной к окну — профессор Меркаев: его редеющую шевелюру трудно перепутать с другой.

Бойкая гостиничная фройлян, хихикая и отшучиваясь, распахнула форточку, поставила лампу на стол и упорхнула. Теперь Пауль мог наблюдать за любителями карточной игры и даже отчетливо слышать их голоса.

За столом восстанавливалась прерванная нить разговора:

— Предлагаете нам против наличных денег обгоревший листок размалеванной бумаги? — сомневался рачительный герр Бургомистр.

— Это уникальный пергамент! Весьма старинное и мощное тибетское заклинание! — принялся убеждать партнеров профессор Меркаев, развернул небольшой бумажный свиток и передал его герру Библиотекарю. — Пусть уважаемый, профессор фон Штерн выскажет о нем мнение как эксперт по символам религии бон…

— Так о чем говорится в этом тибетском заклинании? — заерзал на стуле судья Ворст.

— О демонах и царе-бодхисатве… — приблизил к листку очки герр Библиотекарь и авторитетно, со значительными паузами, продекламировал:

…я с демоном сольюсь.

По десять тысяч душ мы будем убивать.

Мы будем жрать тела, и будем кровь лизать,

И породим детей жестоких, словно мы.

Они войдут в Тибет, и в царстве снежной тьмы

У этих бесов злых возникнут города,

И души всех людей пожрут они тогда!

Живое воображение сразу же вытянуло Пауля из подкрадывающихся тенет сна, намалевав кровавую и мрачную картину — в качестве иллюстрации к стихам. Офицера Ратта снова стал бить ледяной озноб потусторонней тревоги, совсем как несколько часов назад в кирхе!

— Вслушайтесь, какая мощь! Какой масштаб — по десять тысяч душ! — захлебывался энтузиазмом профессор Меркаев. — Это страшное пророчество, господа, — история будущего… История моей бедной России, корчащейся под большевистской пятой! Пророчество, которое превратит настоящее Германии в худший из возможных миров, в чудовищную преисподнюю, стоит только немецким войскам достигнуть Тибета…

— Я бы предпочел видеть ударные части Рейхсвера на русском Урале, а не в Тибете, — библиотекарь фон Штерн продолжал разглядывать краешек пергамента, затем потер его между кончиками иссохших пальцев и наконец понюхал…

— Германские войска на Урале… Господи, Александр, вы типичный книжный червь и совершенно не в состоянии оценить, во что этот балаганный фигляр превратил нашу армию! Великую армию Кайзера! Пока они развлекаются парадами да факельными шествиями, это производит впечатление, а, когда дойдет до настоящей драки, у ребенка конфетку отнять не смогут! — судья Ворст удрученно нахмурился и закурил, а Пауль интенсивно засопел, сдерживая справедливый гнев.

— Здесь только часть текста, финал магического эпоса, — библиотекарь проигнорировал ремарку судьи и суховато уточнил, возвращая листок Меркаеву: — Это — своего рода «техника безопасности», предостерегающая мага, использующего заклинание, о возможных последствиях. Лично для меня интерес представляет только полный текст… Но вы, возможно, выручите за раритет некоторую сумму, если сможете всучить этот бессмысленный обрывок какому-нибудь малокомпетентному кретину, считающему себя ценителем старины… Например, старине Вейстхору. Только поторопитесь со сделкой, пока его личный помощник в N-бурге. Да, кажется, вы с ним знакомы! Это истеричный мальчишка, наследник здешних баронов, Зигфрид фон Клейст…

— Наследник! Да какой фон Клейст наследник! Вы снова шутите, мой дорогой Александр! Согласно завещанию старого барона Фридриха, мальчишке даже ночного горшка из Замка не досталось! — судья Ворст зашелся в искусственном, квакающем смехе.

— Я бы не был столь категоричен… — герр Библиотекарь придал лицу значительное выражение, а судья Ворст разом перестал смеяться и подобрался, как футболист перед решающим пенальти.

— Что?!? Что… Я привык иметь дело с фактами, Александр, поэтому…

В дверь снова постучали, и заглянула все та же горничная:

— Прошу простить, герра Ворста спрашивает дама — от господина Шпеера…

Судья поспешно вышел.

— Значит, герр фон Штерн, вы считаете возможным принять у профессора Меркаева расписку в счет суммы долга? Пока он не обратит историю в платежное средство…

— Безусловно…

Меркаев принялся бодренько царапать на листке гостиничным пером, а бургомистр Штрокс с интонацией профессионального бюрократа объявил:

— Герр Ворст сейчас вернется и подскажет, как следует составить расписку…

Но судья Ворст больше не вернулся.

Через минуту он выстрелил себе в висок.

 

25. Очевидцы и соучастники

Сухой щелчок пистолетного выстрела раскроил усталое возбуждение позднего вечера, а следом за ним в душном мраке разнеслись женские вопли.

Офицер Ратт первым кинулся на шум — к номеру фон Клейста…

Судя по тому, что там застал Пауль, судья Ворст остановился в центре гостевой комнаты лицом к окну, вынул пистолет, согнул правую руку так, чтобы дуло уткнулось в правый же висок, — и выстрелил!

Теперь тело почтенного судьи валялось в кровавой луже на паркете, а по светлым полосам шпалер и рассыпанным по полу цветкам белых лилий медленно сползали свежие капельки крови и фрагменты мозговой ткани… Пауль без церемоний отослал ревущую горничную звонить в Гестапо и ринулся в зал, где шла игра.

С момента выстрела не прошло и трех минут! Но ни разбросанных по игорному столу увесистых пачек купюр, ни библиотекаря фон Штерна в комнате уже не было.

— Итак, что у нас имеется? — спросил штандартенфюрер Кольбах и принялся живописно загибать ухоженные пальцы, перечисляя факты: — Имеются четыре стула, четыре столовых прибора, четыре недопитых бокала шампанского, четыре обозначения в таблице ставок и даже несколько очевидцев, утверждающих, что в карты играло четверо персон! — пальцы Шефа сложились в кулак, который грозно опустился на стол. — И двое граждан, упорно заявляющих, что они затеяли партию втроем!

— За нами велось несанкционированное наблюдение! Это попрание гражданских свобод! Я требую адвоката! — возмутился один из упрямцев, бургомистр Штрокс.

— Вот санкция прокуратуры! Обратите внимание на дату — прошлый четверг. Надеюсь, вы узнаете подпись? — Шеф махнул перед бургомистром бумагой с массой печатей и подписей. Пауль напустил на себя серьезность и поджал губы: ему еще долго придется учиться у многоопытного начальника железной выдержке и самообладанию, позволяющим выдать регистрационный листок почетных гостей фестиваля за санкцию прокурора____

— Я хотел бы сделать заявление о желании принять гражданство Советской России и требую встречи с послом Деканозовым! — насупился профессор Меркаев.

— В Москве, на Лубянке будете требовать! — урезонил его Шеф. — А здесь командую я — как шеф Гестапо! Никаких официальных встреч и политических заявлений до конца дознания! — Кроме того, герр Кольбах тут же уведомил присутствующих: —

Господа, адвокаты будут предоставлены вам в соответствии с личными пожеланиями в течение двадцати четырех часов. Вы задержаны.

— Я сам юрист, — возмутился герр Бургомистр, — и хочу кое-что уточнить. Вы только что ознакомили нас с обстоятельствами смерти судьи Ворста, я сделал заметки, — он нацепил старомодный монокль со шнурком и принялся читать из маленького пухленького блокнотика, перемещая вдоль строчек кончик вечного пера: «Из показаний фройлян Альбины Зальц, горничной отеля “Лесная корона”: “Около полуночи я услышала звонок из номера люкс 2—13, сразу поднялась на второй этаж и вошла. Герр Ворст находился в номере один, стоял лицом к окну, держал пистолет в правой руке, целясь в направлении окна, и, не оборачиваясь, спросил меня: «Ты видишь? Ты ее видишь?» Я никого не видела ни в комнате, ни за окном и ответила отрицательно. После чего покойный герр Ворст сказал очень тихо: «Не имеет значения», медленно согнул руку и выстрелил себе в висок”». Налицо факт самоубийства, подтвержденный показаниями свидетеля! Так на каком основании вы нас задержали?

— Герр Штрокс, как юристу вам, безусловно, известны такие составы преступления, как «доведение до самоубийства», «преступный сговор с корыстной целью», «нелегальная организация азартных игр»?

— Куда вы клоните, герр Кольбах?

Шеф развернул расчерченный табличкой листок с записями ставок.

— К этой страничке. По вашим показаниям, на ней записи ставок, которые делали игроки сегодня вечером. Записи вели вы, герр Штрокс, верно? — бургомистр кивнул. — Вы играли втроем, верно? — Штрокс снова кивнул. — Согласно этому документу, самые крупные финансовые потери в результате нелегально организованной — опять же вами, герр Штрокс, — азартной игры в карты понес покойный судья Ворст. Верно? Здесь отчетливо написано: «Ворст». Общая сумма проигрыша — пятнадцать тысяч — цифрами, затем знаковое обозначение доллара США, затем еще пять тысяч — на этот раз обозначение английского фунта! Значит, вы играли на иностранную валюту, верно? Отчего граждане Германии, патриоты, не стали играть на марки? Откуда у них такое значительное количество валюты? И самое главное, где сейчас все эти деньги?

— Штандартенфюрер, — горделиво заявил герр Бургомистр, — вы человек не нашего социального круга. Мы — состоятельные, добропорядочные люди — верим друг другу на слово… Кроме того, эта сумма для покойного судьи Ворста была сущей мелочью…

— Я еще не имею данных о финансовом положении покойного. Но обязательно получу такую информацию. Потому мне гораздо интереснее определить, кто явился выгодоприобретателем. Кто получил главный куш?? Вероятно, это вы, герр Профессор?

— Я??? — профессор Меркаев покраснел от возмущения. — Как можно??? Я проиграл четыре тысячи долларов! Поверьте, для меня это гигантская сумма!

Я не имел такой в наличии и, как честный человек, написал расписку! Она лежала на карточном столе и при немецкой педантичности ваших коллег должна быть подшита в дело!

— Прошу простить, — Шеф Кольбах примирительно улыбнулся, — действительно, так… Вот она, ваша расписка, герр Меркаев. Значит, за псевдонимом выигравшего, «Ал», скрываетесь вы, герр Штрокс? Если не ошибаюсь, вас зовут Альбрехт? Таким образом, именно вы получили очевидную финансовую выгоду. Ведь вы играли втроем и никакого Александра фон Штерна в комнате не было? Так что у меня достаточно оснований для вашего задержания!

Бургомистр выронил монокль и близоруко смотрел на шефа Кольбаха:

— Я хотел бы внести залог…

— Это ваше право… Вы сможете его реализовать с началом рабочего дня…

— А сейчас два часа ночи! — возопил либерал Меркаев. — Я понял, я все понял, герр Бургомистр! Вас — демократично избранного городского главу — хотят изолировать от общества на несколько часов! К власти в городе рвется кровавая диктатура!

— Вы поразительно догадливы, мой русский друг! — Кольбах вернулся к своему обычному скучающе-циничному тону. — С той поправкой, что кровавая диктатура царит в этом убогом городке с тринадцатого века от Рождества Христова! Многострадальные горожане даже внимания не обратят на смену декораций! — Карл Кольбах жестом подлинного иллюзиониста развернул черную мантию, подобранную Паулем в кирхе, встряхнул, приложил к себе, словно примеряя, и аккуратно развесил на тремпиль. Бургомистр помрачнел и мгновенно осунулся, так что Пауль даже испытал к старине Штроксу некоторое сочувствие.

— Господа, — Шеф приладил мантию на видном месте в кабинете, — вам будет предоставлена бумага, канцелярские принадлежности и время — до самого утра! За этот период вы должны как можно подробнее отразить в своих, подчеркну, свидетельских показаниях все нюансы вашей жизни с момента прихода в кирху на отпевание покойного отставного полицмейстера Корста до трагического выстрела судьи Ворста. С точностью до минут. Это ваш последний шанс избежать ареста и обвинений в карточном шулерстве. С вами останутся два дежурных сотрудника, чтобы избежать непредвиденных эксцессов. Поторопитесь пригласить смену, офицер Ратт, вы мне потребуетесь для другого задания.

— Ей-богу, Пауль, ваш затхлый городишко начинает меня всерьез раздражать! — привычно сетовал герр Кольбах. — Рейхсфюрер прибывает на открытие фестиваля через несколько дней… Во время торжеств ситуация в городе должна выглядеть благополучной! Так что я лишен возможности упрятать этих кретинов за решетку! Даже факт официального расследования самоубийства такого столпа общества, как судья, когда готовятся серьезные многосторонние дипломатические консультации, может сказаться на настроении и планах Рейхсфюрера крайне негативно… В таком случае нам останется только принять постриг и начать строить карьеру монахов!

Пауль грустно улыбнулся: он вполне разделял опасения Шефа.

— А чтобы до этого не дошло, будем действовать домашними средствами. Прямо с утра разыщите своего еврейского приятеля — кажется, вы назвали его Трудди? Или самого банкира Шильмана! И разузнайте, кто, когда и сколько валюты в долларах и фунтах получал на счета и снимал наличными за последние два месяца. Я не требую от него официальную справку, но информация должна быть достоверной!

Пауль четко кивнул и проявил инициативу:

— Отправить дежурный наряд в Замок — истребовать у библиотекаря фон Штерна подписку о невыезде?

Его начальник презрительно скривился:

— В этом нет необходимости. Ему некуда бежать! Разумеется, вчера старый сморчок сорвал неплохой куш… Но деньги не то, ради чего он приехал в Замок и торчит в здешней дыре четвертый год… — Кольбах вытащил из ящика стола лупу, придвинул к себе пергамент, обнаруженный на игорном столе, и принялся разглядывать ряды закорючек над изображением злобного фиолетового божка. Затем извлек из папки рисунок фон Клейста и стал тщательно рассматривать орнамент из закорючек на полах и рукавах привидевшегося барону халата. Придвинул одно изображение к другому и показал Паулю:

— Похоже?

— Угу, — оптимистично откликнулся его доверенный помощник. — Здорово! Наверно, на халате написано заклинание целиком! Вчера герр Библиотекарь сказал, что на пергаменте сохранился только небольшой кусочек… Я так понял, что этим заклинанием можно вызвать штук сто демонов и они запросто разворотят целый город или даже страну!

— Пауль, вы слишком много выслушали волшебных историй дедули Клауса! А я, да простят меня арийские боги, последовательный материалист и давно не верю ни в кровожадных монгольских демонов, ни в добропорядочных германских призраков! Но раз мифический халат с невнятными стихами представляет для старого осла — библиотекаря фон Штерна — большую ценность, я буду вынужден этим воспользоваться! Будем искать халат…

— А если не найдем?.. — легко упасть духом, когда не спишь вторую ночь кряду.

— Ну что же, тогда просто сделаем вид, что нашли! — обнадежил Пауля мудрый Шеф и перешел на доверительный тон: — Пауль, у меня к вам огромная личная просьба… Смерть клятого судьи не входила в мой рабочий график — мне придется готовить целый ворох документов по делу да еще написать по этому факту очень конфиденциальное донесение для рейхсляйтера Бормана… Успокоить: наше начальство в Берлине такое нервное! К тому же господин Деканозов просил перенести неофициальную встречу на час раньше… Пришлось согласиться… Словом, я совершенно зашиваюсь! А вчера я имел неосмотрительность пригласить фройлян Кротову играть в бадминтон… Надеюсь, вам знакомы немудреные правила этой игры? Сходите на корт, покидайте волан с малышкой, иначе она будет чувствовать себя разочарованной… Да, дружище, помните, что русские — потенциальный стратегический союзник Германии, так что не стремитесь чрезмерно к победе… Позаботьтесь купить фройлян нарядный букет — я всецело полагаюсь на ваш вкус! Шеф — выдающийся стратегический аналитик!

 

26. Потенциальный союзник

Странная все-таки штука — большая политика, думал Пауль, наблюдая, как фройлян Кротова на корте решительно расправляется с японским гостем. Ну зачем, скажите, тысячелетнему Рейху союзники вроде таких вот самураев? В какой-то опереточной форме, с приплюснутыми носами и непривычно высокими скулами на болезненно-желтоватых лицах, росточком Паулю едва до плеча! Разве это вояки? Да их хваленые мечи должны быть размером со столовый ножик! Без всяких политиков понятно, что русские — крепкие ребята вроде охраны товарища Деканозова — достойно всыплют этой узкоглазой мелкоте, как уже всыпали в Монголии! Да у япошек в бадминтон может выиграть даже пятилетнее дитя, не то что фройлян Кротова!

Девушка на корте выглядела просто чудесно: такая же прелестная и хрупкая, как роскошные фарфоровые куклы сестриц Пауля, которые матушка предусмотрительно запирала в стеклянный шкаф — подальше от проказливого сынишки. О да, пустоголовым игрушечным принцессам сильно повезло, что гауптштурмфюрер Ратт почерпнул у Шефа полезный навык открывать замки при помощи канцелярской скрепки только теперь! Только в отличие от неподвижных кукол фройлян Курсант была настоящей спортсменкой! Она грациозно подпрыгивала, изящно переступала маленькими ступнями в теннисных туфельках, толстая золотая коса угрожающе извивалась за ее спиной, как огромная змея, а фарфоровые щечки порозовели от движения и свежего воздуха. Уже знакомый Паулю фотоаппарат ждал хозяйку на скамейке рядом с крошечными туфельками на граненых каблучках и шикарным планшетом из натуральной кожи! Хорошо, должно быть, живется русским курсантам, раз они могут себе позволить такие дорогие аксессуары. Пауль, хоть и полноценный офицер, о подобном планшете может только мечтать! Как ни крути, а русские в качестве стратегических партнеров казались ему значительно привлекательнее японцев.

Итак, Пауль решительно шагнул на корт и с высоты неполных двух метров уничижительно оглядел неудавшегося статью азиатского спортсмена. Признавая арийское расовое превосходство, японец переломился в пояснице, многократно поклонился и ретировался.

— Ну, кто еще хочет со мной играть? — грозно спросила фройлян Кротова, покачивая ракеткой. Пауль в глубине души порадовался, что в руках у потенциального союзника не настоящий автомат, а всего лишь орудие для игры в бадминтон, и сделал шаг вперед. Шеф может трудиться спокойно: Пауль в точности исполнил его пожелание, причем прилагать большие усилия, чтобы проиграть фройлян Кротовой, ему не потребовалось! А фантазия действительно пригодилась при выполнении второй части поручения — приобретения букета.

Пауль долго размышлял, какой букет будет достойным подарком для молодой дамы, которая прыгает с парашютом чаще, чем он сам? Вообще-то, лично ему никаких букетов не хотелось, когда он после первого прыжка лямки отстегивал! А вот шоколадку в тот момент он съел бы с удовольствием… Словом, после этакой мыслительной атаки Пауль приобрел вместо настоящего букета марципаны и цукаты в форме цветочков, попросил уложить их в большую коробку с изображением самолета и украсить пышным бантом.

Надо признать: коробка порадовала фройлян Кротову больше, чем содержимое. Она едва взглянула на лакомства, сурово поджала губки и отчеканила как на экзамене:

— Я не употребляю сладкого!

Пауль с трудом сдержался, чтобы не хмыкнуть. Девчонка останется девчонкой, даже если она трижды курсант и даже если ее сто раз выпихнуть из самолета, привязав к парашюту! Все дамы, с которыми сводила Пауля жизнь, независимо от возраста и социального статуса, а также индивидуальных особенностей фигуры, время от времени истязали себя отказом от сладкого, а иной раз и полным голодом, чтобы похудеть. Поэтому он с самой открытой улыбкой, на какую был способен, обнадежил Айзу:

— Это же цукаты — от них не полнеют!

— Я не ем сладкого, так как вырабатываю силу воли! — фройлян Курсант окатила его ушатом презрения и снова насупилась.

Какое счастье, что Паулю нет необходимости так себя мучить: силу воли он получил уже при рождении с другими исконно арийскими качествами! В отличие от обаяния и общительности, являющихся личными достижениями офицера Ратта. Благодаря совокупности этих качеств ему все же удалось убедить фройлян Кротову в том, что употребление в пищу цукатов — целиком натурального растительного продукта, не являющегося кондитерским изделием — совершенно безопасно даже для ее железной воли.

— Спасибо, было очень вкусно, — вежливо поблагодарила Лиза, промокнула губы и стряхнула налипшие кристаллики сахара с пальцев белоснежным носовым платком, который ей любезно одолжил Пауль. Быстро встала, пошла к крану, укрепленному на наружной стене раздевалки для различных хозяйственных надобностей, повертела неподатливый вентиль и с неожиданной для Пауля силой ударила ногой по трубе. Кран вынужденно заурчал и выбросил струю тепловатой воды, которую Лиза принялась собирать в сложенную изящной лодочкой руку.

— Что вы делаете, фройлян? — недоуменно поинтересовался Пауль.

— Напиться хочу… — поставила его в известность девушка.

— Но это же сырая вода, не кипяченая! — ужаснулся Пауль.

— Ну и что? — фройлян Кротова приблизила озерко воды, заключенное в ладошку, к губам… В сознании Пауля одна за другой замелькали ужасающие картины: фройлян Курсант пьет воду, заболевает дизентерией, как младший братишка Берты Шпеер, безутешный советский дипломат Деканозов подает ноту протеста Рейхсфюреру, переговорный процесс идет насмарку, проваливший задание Шеф Кольбах коротает дни и годы в скромной должности главы N-бургского Гестапо! Все, Пауль может забыть о карьере! На принятие решения оставались считанные секунды, он со всей возможной решимостью толкнул фройлян Кротову под согнутый локоть, ладонь дернулась, вода из горсти хлюпнула на галстук и блузку, глаза фройлян Курсант гневно сузились, она ухватила ракетку и что есть духу хрястнула Пауля по лбу с криком:

— Получи, фашист!

Из глаз Пауля прямо в нахлынувшую темноту посыпались сверкающие алые пятиконечные звезды…

— Объясните мне, дружище, как вас угораздило подраться с малышкой? — Шеф Кольбах полил свой личный носовой платок водкой и принялся прикладывать его к глубокой ссадине, рассекавшей бровь Пауля. — Ваш дедушка, герр Клаус, здорово расстроится, если узнает, что именно эта молодая дама расшибла вам лоб…

— Прошу простить, герр Кольбах, я не имею привычки драться с молодыми дамами, — резкая боль окончательно вернула пациенту сознание, Пауль поморщился и принялся безыскусно оправдываться: — Я опасался, что фройлян Кротова заболеет и умрет, если напьется сырой воды прямо на моих глазах! А меня выгонят из СС за халатность…

— Дружище, русские пьют сырую воду постоянно — для них это совершенно безопасно! Конечно, вам как представителю цивилизованной нации не следует перенимать дурные манеры, — Шеф тщательно приладил к брови молодого коллеги пластырь, повертел голову Пауля, придерживая за подбородок и любуясь хорошо сделанной работой, как скульптор, и протянул Паулю маленькое зеркальце: — Вот и отлично…

— Как вы думаете, герр Кольбах: у меня останется шрам? — с надеждой спросил Пауль. Голова его все еще тупо болела, и отражение предательски расплывалось.

— Бог мой, Пауль! Ну конечно же нет! Девочка шутя стукнула вас ракеткой, от этого не может остаться шрама! Ваша царапина заживет за день-другой!

«Ну вот, всю жизнь не везет со шрамами!» — огорчился офицер Ратт.

— Да она чуть не убила пацана! Вот сука! — герр Деканозов уже был изрядно пьян и запросто мешал немецкий язык с русским, чем крайне раздражал Карла Кольбаха.

— Бьет, значит, любит! Кажется, есть такая русская пословица?

— Ну, знаешь, русская… Русская — пока мужик бабу бьет… — заплетающимся языком внес ясность дипломат.

Пауль вздохнул: даже сейчас, когда бровь еще саднит, он не стал бы колотить Лизу Кротову в отместку, тем более из-за глупой русской пословицы! Наоборот, образ стройной и решительной фройлян Курсант погрузил его в романтическое настроение:

— Фройлян Кротова выглядит как ангел, разве я мог предположить, что она будет драться и обзывать меня макаронником?

— Называть вас макаронником? Абсурд! Выходит за всякие логические рамки, — герр Кольбах потер висок и погрузился в дедукцию.

Здесь следует особо уточнить, что процесс лечения и сопутствующая ему беседа проистекали в охотничьем домике, принадлежащем дедушке Пауля — Клаусу. Еще вчера Пауль предоставил герру Кольбаху ключ от этого укромного местечка — там его талантливый руководитель мог вдали от посторонних глаз и ушей провести оперативную встречу с советским дипломатом Деканозовым. Конечно, Пауль мечтал принять участие в этом серьезном разведывательном мероприятии, но даже предположить не мог, что его мечта сбудется при настолько удручающих обстоятельствах…

Пауль безуспешно пытался прийти в себя после ударов судьбы, сидя на скамейке, когда рядом с кортом, сверкая свежевымытыми стеклами, тормознул роскошный «Майбах», и герр Кольбах преисполнился гуманизма настолько, что подобрал пострадавшего и прихватил с собой на судьбоносную встречу. А затем с максимально возможным комфортом уложил на узкую банкетку в пыльной комнате, которую дедуля

Клаус со свойственной ему склонностью к преувеличениям именовал «охотничьим залом».

Сквозь головную боль и противный розоватый туман, норовивший затянуть глаза, Пауль все же различил пузатое черное авто советского дипломата, вкатившее на полянку у дома, чучело кабаньей головы на стене, картины в рамках и холод поверхности, на которую его уложили… А затем тупо пытался отъединить глухой гул, время от времени нараставший внутри его собственной головы, от звуков внешнего мира: скрипа дверей и половиц, звона посуды и голосов. Шершавые и колючие чужие слова отскакивали от гудящей головы Пауля, как сухие горошины от стены, и оставались за кадром опустевшего сознания…

За кадром говорили по русски…

— Роскошная у тебя машина — шикарно живешь, пора раскулачивать! — в ответ на это заявление советского дипломата Кольбах обменялся с Деканозовым коротким, но крепким и вполне дружеским рукопожатием:

— Да у вас тоже вроде партмаксимум отменили, нет?

Дипломат хохотнул, извлек из-под борта пиджака мало гармонирующую с его вальяжным обликом бутылку водки, как официант в ресторане, продемонстрировал наклейку Кольбаху, лихо откупорил, набулькал в бокалы, больше подходящие для вина, и протянул один из них собеседнику:

— Вот все-то ты про нас знаешь…

— Нет, не все! Не все, а очень хочется! — Кольбах залпом выпил, поставил бокал на стол, коротким решительным движением запихнул советского коллегу в высокое кресло, пристально прищурился и склонился над ним, как стоматолог над пациентом:

— Очень хочется узнать, кто додумался притащить сюда малышку?

— Ну, нарком… — Деканозов вяло попытался отодвинуть Кольбаха и подняться, но после первой же неудачной попытки сменил тактику и только пододвинул поближе недопитый бокал с алкоголем.

— Какой нарком? Когда поступил такой приказ? — Кольбах резким жестом перевернул стул, уселся верхом, сложив руки на резной спинке, и уперся в своего визави инквизиторским взглядом.

— Как какой нарком? Наш. Он у нас один — нарком… Но только это не приказ был — так… Позвонил, попросил девочку сюда взять с собой… Позавчера самолетом в Берлин ее прислал… Может, тебя порадовать хотел… Ох, и бойкая у тебя деваха…

— Порадовать хотел? Он меня уже порадовал, когда отделы под тебя объединил, — Кольбах недобро ухмыльнулся. — Думаешь, тебе вдвое ума прибавилось? Какая-то сволочь шифры поменяла, кодируют в форме шахматных задач… Я в шахматы вообще играть не умею! Соплю теперь над этими шифрами, как школьник… А у меня работы здесь своей — по горло! Кто меня спросил, нужны мне такие радости?

— Херня получилась, согласен… — Деканозов примирительным жестом протянул сигарету разгневанному собеседнику. — Я в этой упряжке был человек новый, но теперь, конечно, разберемся. Кто виноват, — персонально! — накажем… Ты, главное, не психуй…

— Да с чего ты взял, что я психую? Я оберфюрера получаю на следующей неделе! У Рейхсфюрера тоже на хорошем счету… Какие у меня причины психовать?

Деканозов грустно вздохнул, налил себе, выпил, скривился, вздрогнул, бессильно махнул рукой вместо закуски и расстроено запричитал:

— Вот наплодили званий немцы: оберфюрер… Ну что это за оберфюрер? Дважды полковник, считай! И ни разу не генерал! Ни разу! Это тебе не комбрига получить… Оперу послушал, холуев погонял за грязные штиблеты, тому, другому сигаретку подкурил! И на тебе: оберфюрера он получит… Ну, мать твою, растет человек! Но у нас, знаешь, не Германия: мало лбом бодаться и каблуками щелкать… Мы ночей не спим, с ног сбиваемся! Ты даже на пять секунд представить не можешь, что у нас происходит! Ты, Костик, вообще, кому служишь?

— Рейхсфюреру! — Кольбах встал, с показным спокойствием налил себе и Деканозову, длинным, европейским глотком отхлебнул водку и посмаковал, как тонкий коньяк. — Еще — рейхсляйтеру Борману… Он быстро набирает влияние в имперском аппарате…

— Шутишь? Забыл, что за такие шуточки бывает? — Деканозов, успевший обменять четкую координацию движений на приятную хмельную медлительность, тоже поднялся, притянул к себе Кольбаха и забубнил ему в ухо громким, повизгивающим шепотком: — Знаешь, что я тебе скажу, Костя, другому бы кому не сказал, а тебе говорю, потому только, что еще с гражданской тебя знаю! Такая у нас сейчас ситуация — сложная… Как начал я разбираться в наркомате, за голову схватился… Такого понаворотили — страх и ужас… Тот троцкист, тот анархист, другой — кума сват, пятый просто себе на уме… А воруют — все! Тянут, что гвоздями не прибито… Взять хоть дело о картотеке иностранной агентуры Коминтерна: ну, еще в тридцать пятом скоммуниздили ее… Народу по этому делу похватали — три вагона! А толку? Кто, куда дел?.. Ни следствия, ни обвиняемых — ни конца, ни края. И где искать, непонятно… А чего таращишься? Ты не знал, что ли, про картотеку? Конечно, никого не оповещали — чего зря людей травмировать? Отозвали, кого могли: иностранный аппарат, дескать, сокращаем, средств не хватает на содержание… Так что бардака хватает… Время нужно, чтобы разобраться и хоть какой-то порядок навести… Так что очень, очень многим на руку будет, если сейчас война начнется… Большая, долгая война, которая все спишет…

Кольбах залпом выпил:

— А Эрвина, который варьете держал, тоже под эту компанию — с картотекой — отозвали?

— Эрвина? — Деканозов пьяненько качнулся вперед, но дальше испытывать прочность паркетного пола не стал, снова плюхнулся в высокое старинное кресло и насупился, пытаясь припомнить: — Эрвин — белесый такой, бледненький? Не… Он сейчас в психиатричке… Совсем же человек с ума свернул — слал депешу за депешей, причем самому: мол, секретные работы ведут нацистские ученые, разработали медицинское средство, чтобы бабы двойню рожали каждый раз — для прироста арийского населения, потом — мол, вывели немецкие врачи-изуверы такой особенный микроб, чтоб только негров и гомосексуалистов убивал…

Кольбах вернулся на стул и сдержанно улыбнулся, а Деканозов по-свойски толкнул его в плечо и откровенно расхохотался:

— А потом пишет еще: мол, такой прибор здесь один ученый сконструировал, чтобы трупы оживлять… Уникальная вещь! Натурально: к трупу прицепляют электропровод или два, разряд — и полный порядок! Труп, мол, сразу встанет и снова в бой пойдет… Имеется-де возможность такой аппарат на благо родины приобрести, только пришлите денег поскорее!

— Сказал бы еще, что этот аппарат призраков оживляет!

Товарищи хохотали уже вместе, допивая разделенный по справедливости остаток водки.

— Ну, больной человек! Что поделаешь? Мешок на голову и эвакуировали… Сперва думали, оклемается на домашнем харче. Да куда там, в психушке держим…

Кольбах посерьезнел:

— А радистку его, значит, мне оставили? Тоже из экономии средств?

— А что? Легенда у нее хороша, муж богатый, влиятельный… Шикарная баба: на последнем конгрессе Коминтерна видел ее… Тощая, правда, но заводная! И поет — что пластинка! Так что могу как старого своего товарища познакомить… Но по инструкции ты, конечно, радиста знать не должен…

— Я буду ходатайство писать, чтобы мне сменили радиста! Твою бабу шикарную пол-Европы знает и вся эмиграция! Она в цыганском хоре пела чуть не с девятьсот пятого года! А потом в ресторане эмигрантском — цыганские народные песни…

— Ну и что?

— А то, что вы — интернационалисты херовы — еще бы еврея мне радистом прислали! У вас что, этнические немцы закончились? Рейх — нацистское государство! Здесь людям черепа специальным циркулем меряют, а уши — угольником: кто не ариец — в печь! Расовая чистота, телегония…

— Чего? Ты, Костя, прекращай ерничать! А то, знаешь ли, только на моем хорошем отношении выезжаешь… Ну не стал я, к примеру, наркому докладывать… Он же занятой человек, на всякую ахинею отвлекаться… Дался тебе какой-то фон Штерн? Еще и в срочном порядке… Я едва вспомнил: это же тот ученый дядька, что переводчиком у Рокоссовского в полевом штабе в Монголии был? Я думал, он уже умер давным-давно…

— Привез? — Кольбах нетерпеливо подвинулся к собеседнику.

— Смотри, — Деканозов порылся в карманах и передал ему несколько помятых сложенных вчетверо страничек. — Работал старикан переводчиком на радио Коминтерна, в институтах преподавал, в тридцать пятом что-то там с ним стряслось криминальное: обокрали его, едва не убили. В общем — обошлось. Но, видно, сильно дед перенервничал из-за этого, сразу вышел на пенсию, съехал в провинцию и там жил себе тихо и неприметно… А помер буквально на днях: все же человеку семьдесят пять лет было…

Кольбах удивленно поднял бровь:

— Из свидетельства о смерти явствует, что он утонул!

— Ну, старенький был — видел плохо, оступился, упал и утоп…

— Завтра увидишь этого старенького утопленника своими глазами! Живой труп…

— Да я его навряд ли узнаю… Столько лет прошло… Может, просто похож человек?

— И тоже фон Штерн? Володь, если сам его узнаешь, сделаешь эксгумацию?

— Костя, ну что ты заладил, ей-богу… Какую эксгумацию — живых хоронить не успевают… Это у тебя все от ностальгии… Правильно нарком тебе дочку прислал: умный человек, хоть и не Рейхсфюрер! Говорит: убеди его, Володя, вы же с гражданской один табак курите… Мол, убеди Кротова: пусть девочку замуж там выдаст… Будет рядом родная душа — я, мол, сам отец, понимаю, как ему тяжело… Кого она здесь в Москве найдет? Артиста-кокаиниста? Недоумка-спортсмена? Уголовника? Врага народа — а сейчас это сплошь и рядом?! Вот как заботится о тебе наш нарком! Не забывает… Все про всех знает, всех в лицо помнит… — Деканозов в признательном жесте прижал руки к груди и тут же с отчаянием развел в стороны. — Только кто такую девку замуж возьмет, я не знаю! Избаловал ты ее дальше некуда!

— Да как я мог ее избаловать? Я ее больше десяти лет не видел!

— Конечно, избаловал! Деньги, подарки, еще и «Лейку» эту чертову прислал ей… Ну к чему ссыкушке такой дорогой фотоаппарат? Просто объясни мне — зачем? Возьми да отбери! И уши ей надрал бы как отец! Вон — пацана немецкого едва не убила…

— Молодежь — играли в бадминтон, а это спорт!

В любом спорте могут быть травмы! Осталась у нас водки малость? Надо ему быстренько лоб промыть — от заразы! Не русский все же — немец…..

Липкие розовые облака в голове Пауля наконец развеялись, он шевельнулся и робко сел, пытаясь уравновесить мир перед глазами. Шеф уже спешил к нему с носовым платком и пластырем из аптечки…

Кольбах снова полюбовался проделанной работой, отступив на несколько шагов:

— Успокойтесь, дружище, шрама не останется! Но не спешите снимать пластырь — он придаст вам мужественности в глазах Рейхсфюрера…

— Рейхсфюрера? — с недоверием переспросил Пауль.

— Конечно! Вы произвели благоприятное впечатление на рейхсляйтера Бормана, он хочет представить вас Генриху лично…

— Хайль Гитлер! — завопил Пауль от радости и, забыв о боли, вытянулся во'фронт со вскинутой рукой.

— Скачет как заводной, — пока Шеф возился с Паулем, еще одна бутылка на столе опустела стремительно и окончательно, и теперь герр Дипломат с пьяненькой ухмылкой комментировал строевые упражнения молоденького гауптштурмфюрера на родном языке: Совсем затренировал, пацана блядский фашист!

Кольбах неожиданно просветлел в лице:

— Фашист? Послушайте, Пауль, возможно, фройлян Кротова назвала вас не макаронником, а фашистом?

— Именно так, — охотно кивнул Пауль.

— Ну, тогда все логично, — с непривычной теплотой улыбнулся Шеф. — В СССР немецких национал-социалистов именуют фашистами, так же как итальянских или испанских националистов. Русские не хотят употреблять слово «социалист», созвучное термину «социализм», применительно к потенциальному противнику. То, с чем вы столкнулись, Пауль, всего лишь перекосы советской пропаганды!

— Пропаганда у нас на высоте! Будет повод— доченька и тебя, — посол окончательно развеселился и изобразил, что стреляет в Кольбаха из пальца. — А зачем, почему? — герр Деканозов перешел от пьяного речитатива к нестройному пению:

От тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней!

— Давайте увозите Владимира Георгиевича! — крикнул Шеф в приоткрытую дверь заскучавшей охране, и при ее поддержке видный дипломат отбыл с секретных переговоров.

Пауль в который раз поразился, насколько ответственно герр Кольбах относится к любой порученной работе! Из послужного списка в личном деле начальника он знал, что в 1936 году Шеф был командирован в советскую столицу Москву с группой специалистов при военном атташе и пробыл в России всего три месяца, но как замечательно он успел выучить русский язык! На неискушенный слух чужая славянская речь в устах Кольбаха звучала совершенно так же, как у Деканозова или сопровождавших дипломата лиц!

 

27. Семь бед в Тибете

Кольбах, насвистывая незнакомый марш, направился к своему замечательному «Майбаху», а Пауль помчался следом: ему надо было как можно скорее указать Шефу на некое деликатное обстоятельство… Он успел обогнать начальника и ловким движением вручил Шефу небольшой плотный конверт с сургучной печатью.

— Герр Кольбах, видите ли, банкир — герр Шильман — утром прислал своего сына с этими конфиденциальными документами.

Кольбах мгновенно материализовал в ладони пилку для ногтей и аккуратно отлепил сургуч:

— Да здесь настоящая бомба!

Это фигура речи! В добром расположении духа Шеф любит использовать яркие, образные выражения! Никакой бомбы в конверте нет — там только пачка бумаги: Пауль тщательно ощупал конверт, когда получил его от Трудди.

— Итак, герр Шильман любезно снабдил нас оригиналами банковских документов… Средства в долларах поступили к нему в банк от организационного комитета фестиваля в счет арендной платы за Замок и должны были быть перечислены на счет арендатора

Замка — городского муниципалитета N-бурга. Затем уже муниципалитету следовало рассчитаться со швейцарским благотворительным Фондом — нынешним владельцем Замка. Но, Пауль, ваш дедушка, как всегда, прав, когда называет здешних горожан редкостными скупердяями. Комиссия за международный перевод на счет Фонда в швейцарском банке составила бы кругленькую сумму! Поэтому члены Фонда предоставили уважаемому герру Шильману документы, подтверждающие их полномочия, и получили деньги прямо здесь — наличной валютой. Несколько сомнительно с точки зрения налогообложения, но никакого явного криминала… Все же дельце провернули два профессиональных юриста: покойный герр Ворст с бургомистром Штроксом и отставной полицмейстер — ваш прежний шеф герр Корст! Ну и герр Шпеер… Образованный фармацевт! Безусловно, эта финансовая история проливает свет на происходящее, но ее маловато, чтобы упрятать оставшихся двоих общественных деятелей за решетку. Остается выяснить, как им удалось заграбастать Замок…

Пауль открыл багажник автомобиля и слегка кашлянул, чтобы отвлечь Шефа от дедукции ради более насущных нужд. На дне багажника томился полупустой холщовый мешок из тех, в которых перевозят банковскую наличность.

— Герр Шильман еще передал дополнительный взнос на нужды фестиваля… Но вынужден отметить, что его сын Вильгельм принес деньги в неурочное время, когда я не располагал квитанциями… Виноват, что не проинформировал вас сразу же: вы проводили встречу, — Пауль сконфуженно потупился, разглядывая носки сапог.

Кольбах заглянул в мешок, пересчитал деньги и довольно присвистнул.

— Предлагаете все бросить и бегать за вашим безалаберным приятелем с квитанцией?

— Я переживаю только по той причине, что герр Шильман с родными планирует отбыть в отпуск за рубеж, в Швейцарию… — Пауль зарыл носком сапога желтый камушек в мягкий зеленый мох.

— Ага, значит, у покойного герра Штрокса имелось окно на границе? Я мыслю логично? Нет?

— Нет, как можно? Ведь дядюшка Штрокс — всего-то местечковый полицай, а не шпион из киноленты… Просто ребята из пограничного контроля — живые люди, в туманную или дождливую погоду предпочитают сидеть в помещении… Ну и по пятницам вечером пиво вместе пьют — с 16 до 18 часов… Бывает, что за это время через перевал могут проехать одна-две незарегистрированные машины. Туристы иногда предпочитают ездить без виз, ведь в провинциальном городке вроде нашего шпионам взяться неоткуда — вы же сами так говорили, герр Кольбах…

— А контрабандистов в вашем городке тоже не наблюдается? — многозначительно прищурил левый глаз проницательный Шеф.

— А какое нам до них дело? Контрабандисты — это юрисдикция таможенной службы… — пожал плечами Пауль.

— Ладно, пусть их едут: меньше здесь останется… — сострил Шеф. Как всегда, удачно! Пауль рассмеялся и в поощрение чувства юмора, получил тяжеленькую пачечку купюр:

— Купите цветочки вашим прелестным сестрицам!

Этого еще не хватало: у сестер и так цветы на каждом подоконнике, оценивал сумму Пауль, а ему денежки очень пригодятся. Если добавить то, что он получил за маленькую посредническую услугу от семейства Шильманов, вполне можно приобрести малоподержанный автомобиль. Например, как у братишки Клауса. Клаус все равно планирует к Рождеству купить себе новый, а Пауль не сноб, ему и старый сгодится, в конце концов, он совсем недавно донашивал шорты и курточки старшего брата!

— Пойдите, заприте дом, — напомнил Паулю начальник.

Но вместо того чтобы скоренько запереть дверь, Пауль вдруг остановился на пороге и оторопело уперся взглядом в стену. Он вырос в этой комнате и видел картинки, симметрично развешенные по обе стороны от чучела кабаньей головы, великое множество раз. Два пузатых восточных божка — красный и черный. Но тогда он еще не слыхал ни про грозного бога Махакалу, ни про религию бон, ни про боевых духов, которые только и ждут, когда их воскресят специальным заклинанием! И конечно, в глаза не видел свитка профессора Меркаева с очень похожим рисунком и надписями из закорючек.

— Герр Кольбах, посмотрите… — только и мог пролепетать он, указывая на стену.

Шеф посмотрел на изображения и потер пальцами виски, словно укладывая новую информацию прямиком в черепную коробку:

— Пауль, кто, черт подери, ваш дедушка?

— Не знаю… — на этот раз Пауль был абсолютно чистосердечен.

Любознательному Паулю ни разу не пришло в голову произвести изыскания в прошлом собственного дедушки — повсеместно известного пьянчуги, болтуна и дебошира!

— Ну что же, значит, самое время навестить многомудрого герра Клауса в каталажке и поделиться с ним городскими новостями… Держу пари, старик лет двадцать не пил настоящей русской водки! Я как раз получил пару бутылок в качестве сувенира от советского дипломата…

— В прежние времена за такое били шомполами, герр Полковник! Хотя, с другой стороны, — ну, чем мальчишка виноват? Это все шишки из Берлина! Убедили бестолочей вроде моего внучка Пауля, будто Германия — богатая страна и, стоит изгадить одну новую и хорошую вещь, как тебе со склада тут же выдадут другую — еще лучше! — пылал праведным гневом дедуля Клаус, после того как Пауль предложил выпить за грядущие победы Рейха в Азии. — Надо же такое выдумать: он будет мыть сапоги в Индийском океане! Да ты хоть представляешь, дурья голова, во что превратится твоя обувь, если ее намочить в соленой воде, а потом извозить в песке? В жалкие лохмотья: ты не то что от побережья до Тибета, а даже до ближайшего борделя не дойдешь!

Герр Клаус отвернулся от Пауля, как от безнадежного дурака, не способного понять очевидные факты, и продолжил разглядывать пергамент, изъятый у профессора Меркаева. Он совершенно так же, как старенький библиотекарь, поднес к глазам, обнюхал и пощупал обгоревший краешек и ткнул обрывок прямо под нос Кольбаху:

— Вот, понюхайте сами, герр Полковник! Эту бумагу оторвали и подожгли совсем недавно, чтобы легенда казалась неполной…

— Легенда? Вы прочитали текст? — оживился Кольбах.

— Незачем мне его читать, — дедуля презрительно и длинно сплюнул через всю камеру. — Ничего нового ламы никогда не пишут! Из раза в раз повторяют одни и те же легенды да сутры…

— А я думал, здесь заклинание написано, — вставил Пауль.

— Может, и заклинание, только для тех, кто исповедует бон, слова давно потеряли значение: из монахов большая часть даже читать не умеет! Они видят и толкуют только знаки — цвета, которыми написан текст, фон, форму букв, расположение строк, соотношение с рисунком, даже следы дыхания каллиграфа… Хваление криптографы, которых держат при военных штабах, по сравнению с черными ламами что школьники, не доросшие до таблицы умножения! Прочитать священный текст и думать, что все понял, может только такой остолоп, как мой внучек! Пауль, ты хотя бы представляешь, что вас — бестолочей — ждет, если вы сунетесь в Тибет?

Нарисованная старым Клаусом картина была так же далека от пропагандистской пасторали, изображавшей вереницы полков в парадной черной форме СС, стройно марширующих к искристо-белым снежным вершинам Тибета, как Берлин от Лхасы.

Сперва в ваших танках закончится солярка — куда быстрее, чем ты думаешь, мой дорогой внучек, потому что еще не было и никогда не будет такой идеальной войны, при которой тыловые службы не отстали бы от авангарда на много сотен километров. А пока даже ваш крикливый доктор Геббельс еще не изобрел такой танк, что может ездить на болтовне вместо горючего! Откуда, скажите на милость, взяться в горах бензину?

Ваши великолепные танки будут ломаться, ржаветь, тонуть в болотах… Их гусеницы изотрутся о камни, станут блестеть как зеркало, будут скользить вниз с легкостью детских салазок и падать со скал… Вы будете истекать потом в своей показушной форме, продираясь сквозь душный влажный лес, и половина ребят сляжет с дизентерией, а другая с малярией, ваша одежда истлеет от сырости, а обувь истопчется в первый же месяц. Следом за топливом у вас закончится еда! А от той мерзкой, вонючей, покрытой расплавленным ячьим жиром жижи, что едят местные, вы начнете блевать хуже, чем с перепою!

Чем выше вы будете взбираться, тем тяжелей вам придется, мой бедный мальчик.

Так вот, те, у кого сохранятся сигареты, даже прикурить не смогут: уж такой в этих горах воздух. В нем почти нет кислорода, и каждый вздох превращается в пытку— словно тысячи иголок впиваются в легкие, а кровь становится черной и сворачивается прямо в жилах… Карты местности там бесполезны. Засыпая вечером, нельзя знать, где ты проснешься утром. Там невозможно развести костер, да и нет для него дров… Есть только снег и ветер, который пробирает до самых костей, да так, что даже ваши глупые языки будут примерзать к алюминиевым кружкам! А трупы умерших от переохлаждения, обморожений, пневмонии и голода придется просто скидывать в ущелья — на растерзание огромным диким воронам, в которых пребывают души тамошних черных боннских лам…

Именно они — черные боннские колдуны — правят в Тибете жестокий бал.

Их магия сильнее всякого оружия!

Потому слова не имеют там смысла, пули не летят в цель, а кинжалы тупятся и рассыпаются в прах от любого прикосновения. Да тамошнее население и не люди вовсе — они произошли от брака демона и обезьяны! Так что нормальная еда им не нужна. Ослицы привлекательнее тамошних женщин, замотанных в грязные лохмотья! У них злые узкие глаза, лица коричневые с грубой, изрезанной морщинами кожей, а в ротовых щелях гниют зловонные желтые зубы… А коли и родится среди них раз в сто лет настоящая красавица, ламы наряжают ее в цветные ленточки и бросают в темную пещеру на съедение огромным плотоядных паукам! Они не хоронят мертвецов — трупы становятся хорошим кормом для свирепых лохматых собак, и людские кости под дождем и ветром белеют у горных троп многие века…

Те из вас, кто выживет и заберется достаточно высоко, безвольно поплетутся в горные монастыри — на звуки огромных труб и колокольчиков черных жрецов смерти, как детишки на дудочку крысолова. Монахи сперва опоят гостей опиумным раствором, а потом живьем снимут с них кожу — и натянут на свои ритуальные барабаны! Глумясь над их предсмертными муками, вырвут им сердца, а головы сварят в жуткой отраве, чтобы затем изготовить из черепов курильницы для своего колдовского зелья… Нет такой силы, что способна уничтожить крещеные души, поэтому монахи заклянут их и превратят в воронов с голубыми глазами. Воронов, что будут триста лет терзать в горных ущельях свежие трупы и ронять слезы об утраченной радости молитвы на мессе и причастия Христовых Таин…

Прошу вас, герр Полковник, налейте моему бедному внучку, а то на нем лица нет! Так вот, молодые люди, помните, только Церковь Христова так мудра и милосердна, что дает нам счастье посмертного искупления и примирения с Богом! А сколько в ней иных полезных установлений: постриг, целибат, месса… Теперь мои былые сотоварищи стали кто кардиналом, кто — епископом… Сан избавляет и от искушения, и от забот, и от разочарований… Жаль, что я слишком поздно это понял! А когда был помоложе, то с готовностью проделал все возможное и невозможное, чтобы получить разрешение от монашеских обетов… Да, герр Полковник, понтифик лично вернул мне свободу жить в миру, я даже вполне законно обвенчался с моей возлюбленной, упокой Господь ее чистую душу! Но только что стоит мирская суета вокруг, когда нет мира в душе? Когда нет мира в душе — нет в жизни счастья…

Кольбах нервно дернул пуговицу на воротничке:

— Наверное, поэтому, герр Клаус, люди со всех сторон света год за годом многие века устремляются в Тибет на поиски города чистого счастья — Шамбалы?

— Стремятся в Тибет, говорите? Так это из-за англичан, герр Полковник, уж можете мне поверить! Чертовы масоны шотландского обряда! Это они придумали сиропную сказочку про хрустальные дворцы

Шамбалы и кривые зеркала боннских монахов, якобы способные превращать психическую энергию в средство, дарующее вечную жизнь или превращающееся в смертоносные лучи. Смех сказать — психическая энергия! — дедуля Клаус недобро ухмыльнулся, подпер начинавшую тяжелеть от алкогольных паров голову и влил в себя новую порцию водки. Несмотря на впечатляющее количество выпитого, старик сохранял и живость мышления, и здравость суждений: — Вы хотите знать правду? Так правда в том, что пока истерики, уверовавшие в возможность вечной жизни и вечной власти, будут отправлять белобрысых ребят из Германии и России на Урал или в Альпы превращать друг друга в тушенку, коварные англичане будут скупать у арабов нефть и продавать ее везде и всюду. Кто владеет нефтью, тот владеет миром! Вот одна единственная правда — голая и неприкрытая! Будь у нашего Фюрера толковые советники, он перестал бы делать союзников из японцев! Японцы голодранцы: у них тоже нет нефти! Он бы искал возможность сотрудничать с арабами…

— А чего нам — цивилизованной нации — сотрудничать с какими-то бедуинами? Они до сих пор на верблюдах скачут! — непривычно большое количество алкоголя, проглоченное за короткое время, да еще после удара по голове, подвигло Пауля на всплеск патриотизма. — Можно ведь просто взять их нефтеносные территории под военный контроль…

— Воевать с мусульманами? — дедуля пьяненько расхохотался. — Отличная идея! Что лучше джихада — священной воины мусульман — укрепляет дух и оттачивает воинское мастерство? Я сам отдал этому увлекательному занятию не один год! Да что я — вся христианская Европа развлекается войной с детьми Пророка уже больше тысячи лет — считай, со времен Первого крестового похода! А войны этой еще и внучатам Пауля хватит, уж поверьте мне, старому человеку! Нет, герр Полковник, если бы арабов можно было победить, это давно сделали бы чертовы англичане: они отменные вояки!

— Хм… У вас оригинальная логика, герр Клаус, — задумался о чем-то далеком Шеф Кольбах. — Но победу не всегда приносит оружие, как цена не всегда измеряется деньгами…

— Говорите о политическом протекторате над исламом? Вы умный человек, герр Полковник. И, как умный человек, должны понимать очевидную вещь: от любой войны выигрывает только тот, кто в ней не участвует..

— Возьмусь предположить, из-за этой пацифистской доктрины вы потворствовали покойному полицмейстеру Корсту, когда он выкрал и припрятал документы о происхождении вашего младшего внука? — шеф Кольбах деловито предъявил дедушке пожелтевшие странички регистрационных книг. Хмель тотчас слетел с почтенного старца. Дедуля нацепил на нос скромные учительские очки, выпрямился и посуровел:

— Как вы их раздобыли, герр Полковник?

— Я не имею к этому отношения, — не моргнув глазом, соврал Шеф. — Пауль по чистой случайно^ сти обнаружил документы в доме покойного полицмейстера Корста, когда делал там обыск. Конечно, его интересует ваше мнение: как ему правильно распорядится этой информацией, пока не удалось обнаружить завещание покойного фон Клейста, я имею в виду, «старого барона» — Фридриха фон Клейста?

Дедуля уставился на Карла Кольбаха поверх очков с таким вниманием, словно над головой штандартенфюрера внезапно засветился нимб. Надо отдать должное выдержке Шефа — сверлящий взгляд старого Клауса ничуть его не смутил: он с удивительной точностью равными порциями разлил по трем стаканам остатки водки и с подобающей случаю торжественностью произнес:

— За еще одного барона фон Клейста! Я намереваюсь представить вашего внука Рейхсфюреру как младшего сына барона Отто…

— Титул еще никого не сделал счастливей — он портит жизнь похлеще баб или денег, — полстакана водки, выпитые залпом, несколько умиротворили дедулю. — Я вам только повторю то, проницательный герр Полковник, что вы сами прекрасно знаете! Если ты солдат, военное искусство принесет тебе больше денег и славы, чем титул! Было время, я частенько говаривал молодому барону Отто: хватит строить из себя героя и пугать галок в небе, поезжай туда, где есть нефть и при этом нет мусульман! Да хоть в Латинскую Америку. Там и климат приятный, и девицы веселые, да и вообще вокруг нормальные люди — католики! А войн и переворотов хватает, значит, верный глаз и твердая рука всегда будут там в цене! Да разве он меня слушал… — взгрустнул дедушка Клаус и впал в состояние расслабленной пьяной депрессии.

— Надо полагать, молодой барон Отто справедливо рассчитывал унаследовать легендарное состояние своего отца…

Дедушка Клаус недоуменно уставился на Кольбаха:

— У барона Фридриха было состояние??? — потрясенно спросил он.

— Но ведь это общеизвестный факт: до войны все европейские газеты писали об огромном состоянии филантропа и историка Фридриха фон Клейста.

Дедуля снова ухмыльнулся и шутливо погрозил Шефу пальцем:

— Разве можно верить газетной трескотне? У вас, герр Полковник, тоже водятся деньжата, причем немалые, — Шеф скромно улыбнулся краешком рта, — но что-то вы не торопитесь давать об этом объявления в газеты! Старине Фридриху приходилось делать все возможное, чтобы его продолжали считать богатым человеком, а как же иначе? Ведь всякий охотно занимает богатому, и никто — бедняку. Денег у фон Клейстов и было-то не густо, а старый барон тратил их без счета на свои финансовые аферы, любовниц, рулетку в Монако, бесцельные странствия и алхимические эксперименты… Игрушки молодого барона — лошади, гоночные авто и летающие «этажерки» — тоже стоили изрядно. Вот Фридриху и приходилось крутитьтся как волчок — одалживать у одних, чтобы отдать другим.

Он даже женил бедолагу Отто ради богатого приданого! Но и тут барон потерпел фиаско… Отец Уты — хитрый скупердяй профессор Раушен — нанял целую свору адвокатов-крючкотворцев и состряпал брачный контракт, по которому большую часть приданого разрешалось пустить в оборот только после рождения у пары младенца, причем — под строгим контролем опекунов малютки! Поверьте, герр Полковник, старине Фридриху действительно надо было научиться варить золотишко и зажить вечной жизнью, чтобы рассчитаться с кредиторами! В конце концов ему пришлось заложить свою единственную недвижимость — Замок… Нет, герр Полковник, вы глубоко заблуждаетесь, когда говорите про завещание старого барона! Фридриху нечего было оставить мальчишкам…

Шеф вскинул одну бровь, на несколько секунд задумался, оценивая новую информацию, и наконец сформулировал вопрос:

— Но — теоретически — старший сын Отто Зигфрид может претендовать на Замок?

— Теоретически — да. Если выплатит по закладной…

— Когда истекает срок выплаты?

— В 2000 году… Только в 2000 году Замок станет частной собственностью Фонда…

Шеф залихватски присвистнул:

— У молодого фон Клейста еще полно времени раздобыть денег…

— Как посмотреть, герр Полковник, — оживился изрядно наклюкавшийся дедок. — Теоретически и мой внучек имеет не меньше основании претендовать на этот проклятый Замок. Да, Пауль, твоя дуреха-мать готова была судиться и со старым бароном, и со всем белым светом, да хоть по раскаленным углям идти, чтобы доказать: Отто — ее законный супруг и он подарил Замок их будущему ребенку в день свадьбы! Отто мог ей и Луну подарить, перевязав розовым бантиком, — с тем же успехом… Теоретически! А практически — сама сумма закладной, да еще проценты, ну и расходы — эксплуатационные расходы за все годы, что Замок находился в залоге. С 1910 года, герр Полковник! Это очень серьезные деньги. Год от года Замок обходится все дороже — они даже решились подзаработать на фестивале, чтобы хоть отчасти возместить затраты!

— Не понимаю, не вижу ни мотива, ни логики… — шеф Кольбах нервно закурил.

Дедуля снова хохотнул:

— А что тут понимать? Заложить Замок за сумму, раз в десять превышающую его стоимость, — единственная успешная сделка старины Фридриха!

— Если финансовое положение старого барона фон Клейста было столь плачевно и никакого наследства не существует, по какой причине некто убил его сына и невестку? Герр Клаус, вы ведь много лет работали в Замке, может, вы мне поясните?

— Я работал? Герр Полковник, прошу простить — разве я похож на человека, который работал хотя бы пять минут в своей жизни? Я периодически выполнял приватные поручения святой курии — это правда… Но чтобы работать?

— Прошу простить, герр Клаус, — повинился Шеф, — я некорректно выразился, имея в виду, что… У вас ведь есть собственная версия того, почему жизнь единственного официального наследника — Зигфрида фон Клейста — постоянно подвергается угрозе?

— Куда катится цивилизация, герр Полковник? Это все протестанты, что живут в Америке, будь они прокляты! Из-за них теперь все делают за деньги или ради денег! Вот и вы, образованный человек, думаете, что убивают исключительно из корысти? — дедуля Клаус удрученно покачал головой. — Может, оно и так — в Берлине, Риме или Париже! Но только не у нас, не в Ы-бурге… Я вам вот что скажу, герр Полковник… Некто очень хочет убедиться, что малыш Зиги действительно не сможет умереть так просто — ни по своей, ни по чужой воле…

Герр Кольбах нетерпеливо подскочил со стула и принялся с энтузиазмом трясти старого Клауса за плечо:

— Значит, вы видели! Вы лично видели! Видели ведьмину метку на руке у фрау Уты!!! Две темные точки — чуть ниже локтя… Я так и знал!

Дедуля с трудом освободился из цепкой руки шефа Кольбаха, встряхнул головой, словно разгоняя хмельной туман, и свирепо заорал на внучка:

— Пауль!! КТО, черт подери, твой начальник???

— Штан-дарт-тен-фю-рер… С… С… — старательно выговаривая каждый слог заплетающимся от непривычно обильных возлияний языком, пролепетал Пауль.

— У молодого человека отличная наследственность, герр Клаус, — умилился Карл Кольбах. — Мало какой немецкий юноша смог бы выговорить «штандартенфюрер», выпив такое количество водки!

— Да, герр Полковник, хоть он лицом и похож на своего папашу — балбеса Отто, но характер у него железный — это от меня! — дедуля слюняво чмокнул Пауля в щеку.

— Может быть, хватит держать толкового парня в этом захудалом городке?

— Пусть будет на глазах — мне спокойней…

«Вот спасибо тебе, добрый дедушка Клаус!!» —

ошарашенно подумал Пауль и с надеждой посмотрел на Шефа Кольбаха, который и в самом деле пытался переубедить упрямого старика:

— Мы живем в глобальном мире! В нем уже не существует безопасности, герр Клаус! Смерть герра Корста и судьи Ворста — разве не достаточное подтверждение моих слов?

 

28. Метка дьявола

Ах, герр Полковник, вы не из наших мест, ну где уж вам понять, что это именно сумасшедшая Ута убила и молодого барона Отто, и своего тестя, и старину Корста и судью… — глаза дедушки Клауса затуманила сентиментальная слезинка. — Пора, видать, рассказать правду о том, что случилось между лоботрясом Отто, мстительной баронессой и моей неразумной дочкой… Пауль, ты взрослый парень, так что решай сам, что тебе делать дальше…

Все в этой истории скверно — неправильно от начала идо конца!

Скверно, когда немцы договариваются о браке через адвокатов, как какие-то еврейские лавочники, и молодая пара знакомится в день помолвки! Плохо, когда молодые подписывают брачный контракт толще учебника по римскому праву. Плохо, когда детей балуют сверх меры, но хуже всего, когда девицы имеют образование…

Старый профессор Раушен учил дочку с пеленок и мечтал, что однажды она станет настоящей принцессой! В семнадцать лет Ута знала восемь языков не хуже университетских профессоров, читала ученые книжки из тех, что не принято держать в приличном католическом доме, играла на восьми музыкальных инструментах и пела так, что ангелы слетались послушать. Да что ангелы, в Вену съезжался весь музыкальный свет: уже в двадцать лет Ута нежилась в лучах европейской славы и зарабатывала больше, чем могла потратить! Молодой барон Отто был, пожалуй, единственным, кто мирно дремал на концертах этой дивы… Но столь вопиющий факт не остановил старого Раушена: он упрямо хотел только одного — дворянского герба! Вот и сговорил дочку за отпрыска рода фон Клейстов.

Трудно было найти худшую партию для юной звезды — вздорной и избалованной. Говорят: Отто, мол, был всеобщим любимцем. И это так — именно потому, что парень не был снобом: не брезговал перекинуться в картишки с солдатней, поболтать с конюхами и лесничим, попинать мяч с механиками из гаража, мог выпить пивка и поплясать на ярмарке — много ли ума надо, чтобы морочить голову сельским дурехам? Никаким аристократом он не был — вот от чего все его беды!

Вызнаете, герр Полковник, как на свет появился Отто? Откуда у него эти веснушки, рыжие волосы и привычка глупо хохотать по любому поводу? Грешки молодости его папаши! Фридрих женился совсем молодым пареньком — ему и двадцати тогда не было — на горничной своей матушки. Что называется, как порядочный человек!

— Заключить брак по любви — это сожаления достойно! Уж поверьте моему горькому опыту! Я и сам живу в N-бурге не то чтобы спокон веков, так что не встречался с этой веселой девицей. Браки по любви редко приносят счастье! Так и с Фридрихом произошло: его молодая жена умерла от родильной горячки, когда на свет появился Отто. Вот мальчишка и рос без родительского внимания — как трава у дороги. Барон — его отец — тосковал, едва не повредился рассудком, клялся, что найдет способ воскресить любимую, пускался во все тяжкие: изучал то Каббалу, то алхимию, ездил в далекие страны в поисках чудесных рецептов бессмертия…

— Нашел? — серьезно уточнил Кольбах, подливая рассказчику.

— А то как же! — дедуля состроил таинственную гримасу. — В Китае, герр Полковник… Там с древних времен в страшной тайне передается такой рецепт, что мужчине для продления молодости и жизни надо как можно чаще менять подружек и, чем старше он становится, тем более молодых девиц следует выбирать…

— Впечатляет, я запишу и непременно воспользуюсь… — рассмеялся Шеф.

Н-да, старина Фридрих свято следовал этой доктрине. О его любовных похождениях рассказывали легенды! Говорили, он мог вынуть из бедной женщины душу одним только взглядом! Его прозвали старым бароном, хотя в дни женитьбы Отто он вовсе не был стар: ему было едва за пятьдесят, а выглядел и того лучше! Играл с невесткой на рояле в четыре руки да болтал по-французски о содержании книг Абеляра. Кто знает, что происходило в сердце несчастной баронессы, лишенной привычных радостей и запертой в Замке? Всякий муж извелся бы от ревности, но только не Отто! Этот лоботряс продолжал пить, охотиться и веселиться. Он обрадовался войне, как школьник футбольному матчу! Ну и, конечно, стал настоящим героем. Аристократы в казарме не приживаются, герр Полковник, а Отто был нашей, солдатской, породы. Так что теперь уже он, а не Ута красовался в лучах лихой славы… Командиры чуть не силком отправили молодого барона домой на неделю — взглянуть на новорожденного сынишку. А еще через три месяца несчастную Уту, после всех мрачных происшествий, упрятали в швейцарскую психиатрическую клинику, больше похожую на тюрьму со строгим режимом. В Замке на несколько лет воцарились мир и согласие: Отто то ли воевал, то ли развлекался, старый барон копался в архивной пыли и ездил на раскопки, а Зиги растили французские няньки.

Это призрачное благополучие длилось, пока моя красавица-дочка не овдовела. Получив вес-точку о смерти интенданта Ратта — своего первого мужа, она взяла сынишку и вернулась из голодного Берлина сюда, в Ы-бург. Я, старый дуралей, сперва порадовался и даже лелеял надежду, что Марта выйдет замуж за старину Корста, да только не родился еще тот отец, который смог бы сделать так, чтобы тот, кто нравится ему, полюбился его доченьке также сильно!

— Делать невозможное — моя профессия! — рассмеялся Шеф Кольбах.

— Черкните мне открытку с двумя херувимами, коли я доживу до дня свадьбы вашей дочки с вашим протеже, — покачал головой дедуля Клаус. — Мне лично этого не удалось…

Отто за какой-то надобностью притащился в Замок, полагаю, клянчить у папаши деньжат. И надо такому случиться, чтобы этот идиот свалился с лошади и повредил ногу как раз у порога нашего кабачка! Конечно, дуреха Марта влюбилась в героического молодого барона — много ли надо простой женщине? Это как раз понятно. Удивительно другое: барон тоже воспылал страстью и вбил себе в рыжую голову, что непременно должен официально жениться на Марте. Он даже отправился в швейцарскую клинику — получить документ, который подтвердил бы невменяемость несчастной Уты и позволил ему вступить в новый брак! Встречался ли он там с супругой сам, или ей проболтался кто-то из персонала, доподлинно не известно… Сожалею, но я скверный отец! Ох, герр Полковник, когда у вас есть дочь, надо постоянно быть начеку!

Так вот, одним пасмурным утром герр Корст прислал за мной и просил срочно прибыть в Замок. Там я застал жуткую картину: молодой борон Отто лежал прямо в гостиной с дырой ровнехонько посредине лба, около рояля, а тело безумной Уты с расшибленной головой валялось в мавританском дворике, рядом с пистолетом молодого барона…

Там же бродил смертельно бледный старый барон — Фридрих. Его всего трясло мелкой дрожью! Нам пришлось окатить беднягу водой и долго бить по щекам, чтобы выяснить, что же произошло… Проснулся он от звуков рояля, спустился в каминный зал — и не поверил своим глазам. На рояле играла Ута! Так глубоко и трогательно, как никогда прежде… Крышка инструмента была опущена, и на ней лежал пистолет Отто… Барон спустился вниз и, к ужасу своему, споткнулся о тело сына — оно лежало у самой лестницы… Он вскрикнул — Ута словно очнулась, вскочила из-за рояля, схватила пистолет и приставила себе к виску. Хотя Фридрих и был сильно потрясен, он все же пытался остановить невестку и отобрать у нее пистолет, но молодая дама вырвалась и с безумным смехом побежала по лестнице, взобралась на балкон и бросилась вниз головой на брусчатку:..

— Гильзу нашли? — перебил увлеченного собственным рассказом старика Кольбах.

— Какую гильзу, вы о чем? — возмутился дедушка.

— У барона Отто, скорее всего, был «Штейер» — самая распространенная модель пистолета в то время. Гильза летит от отражателя под углом сорок пять градусов вверх вправо. Обстановка каминного зала не менялась с тех пор. Значит, если баронесса застрелила Отто, сидя за роялем, отражатель должен был выбросить гильзу прямо на пышный ковер у камина. Если бы гильзу удалось обнаружить, даже я поверил бы, что Ута убила мужа… Но из ваших слов я понял только одно: старый барон не слышал выстрела, а выстрел был профессионально метким — в центр лба. Навряд ли психически неуравновешенная молодая дама, не видавшая прежде пистолета, могла отличаться такой точностью!

— Кто знает, герр Полковник, кто знает, на что способна разъяренная брошенная женщина?

Полагаю, бедняжка Ута, узнав о свадьбе молодого барона, убежала из психиатрички, застрелила неверного супруга и покончила с собой… И все это приключилось из-за моей дурехи дочки! Добавьте к тому, что моя дочурка еще и была в положении, ну как я мог втягивать ее в такую жуткую историю!

Никому и в голову не пришло искать чертову гильзу — мы стали думать, как сподручней замять скандал… Решили засунуть оба тела в машину и столкнуть с обрыва. Судья вынес вердикт о несчастном случае, благо молодой барон гонял на авто, как ненормальный, и об этом знали все. Расследования удалось избежать!

Несчастливую пару быстренько похоронили…

— Значит, ваш приятель — полицмейстер Корст — поставил в этой истории точку, изъяв документальное подтверждение брака матушки Пауля с бароном Отто по своей частной инициативе? Питая матримониальные надежды?

— Если бы то было точкой… Нет, не вполне так.

Повторяю вам, беда, коли детям дают много воли. А уж я, старый дурак, баловал Марту побольше других отцов! И вот доченька меня отблагодарила. Вместо того чтобы сидеть в уголке и шить чепчики своему будущему младенцу, она решила изображать английского сыщика Шерлока Холмса! Нацепила клетчатое кепи и отправилась проводить дознание! Свешивалась с обрыва, вынюхивала что-то в Замке, платила взятки механикам из гаража: пыталась узнать, в каком состоянии был автомобиль барона Отто; послала письмо в госпиталь, где лечили несчастную У ту, и, наконец, поехала в Вену — искать старого хрена Раушена. А все почему? От глупости. Упрямая гусыня твердила, что старый барон Фридрих убил и сына, и бывшую невестку, чтобы сохранить дорогостоящую недвижимость за собой. Мол, старый хрыч Фридрих понятия не имел об их свадьбе с Отто и о том, что молодой барон подарил Замок будущему малютке… Самое грустное, герр Полковник, что все мои внучата — ребятишки Марты — такие же упрямые, как она! Словом, Марта немало преуспела: убедила профессора Раушена, что его дочь убили. Профессор Раушен приволокся в N-бург с целой сворой австрийских адвокатов и стал требовать эксгумации тела Уты фон Клейст и полноценного расследования. Конечно, у судьи Ворста не было выхода. Останки Уты извлекли из фамильного склепа и оставили в часовне Замка до приезда судебного врача и прочих экспертов…

— Тело, разумеется, пропало, — скептически улыбнулся шеф Кольбах.

— Вы снова угадали, герр Полковник! Можете налить себе за этот меткий выстрел! Да и мне тоже. Ее тело исчезло… Зато в Замке стали творится странные вещи — малыш Зиги грохнулся в колодец, едва не замерз в кухонном леднике, пару раз свалился в реку и даже умудрился заблудится в лесу — всякий раз он утверждал, что его зовет мама… Несчастная фрау Ута — нераскаянная грешница, бедняжка — терзалась и звала сыночка к себе…

Вообще, герр Полковник, грех это, когда ребенок, хоть даже и сирота, до четырех лет живет нехристем. Мы с поварихой из Замка тайком от старого барона отвели малыша к епископу Павлу и окрестили. И странное дело — неприятности с ним прекратились, а старый барон через день-другой подался в Аравию — на раскопки. Думал ли он, что это будет его последнее путешествие? О смерти барона фон Клейста много писали газетные щелкоперы, да только правды в их словах не было ни на грош. Надо вам сказать, герр Полковник, что моя дочка хоть и поостыла, когда испарились документы о ее бракосочетании с Отто, но продолжала считать виновником всех своих бед старого барона фон Клейста. Стоило Марте прочесть о смерти врага, как она снова ударилась в крик: мол, старый негодяй наверняка таскал за собой украденные документы о ее браке и дарственную на Замок… Конечно, и речи не было, чтобы Марта уехала из дому, оставив маленьких ребятишек. Так вот, представьте себе, мне пришлось тащиться на Восток, где я не был лет двадцать! Болтать на полузабытом фарси с погонщиками и землекопами, ломать язык под англичан и выяснять, что же стряслось у археологов и инженеров на раскопе в день смерти старого Фридриха. И все ради смехотворного результата — вдень, когда обвалились чертовы стойки на раскопе, по-гребя Фридриха под многими тонами песка и камня, по меньшей мере четыре человека видели, как он направляется в проем, пропустив вперед белокурую даму в шокирующее неуместном наряде — концертном черном платье…

Поверьте мне, герр Полковник, просто поверьте, то была баронесса Ута.

Ее непокорный дух наказал тестя!

Ута не была обычной женщиной — я понял это, когда увидал тело бедняжки в мавританском дворике. Она сильно исхудала, ей даже пришлось неумело ушить платье, кожа ее стала словно пергаментной и пахла миртом, а ступни были чистыми и нежными, как у ребенка, хотя мы так и не нашли ни в Замке, ни около никаких туфель. Зачем обувь той, что летает на помеле? Хотя баронесса разбила голову о камни, кожа на темени сильно повредилась, да и череп, должно быть, треснул, но на плитах не было ни кровинки… Вы сведущий человек, герр Полковник, и наверняка знаете: дьявол выпускает всю живую, алую кровь из своих прислужниц, протыкая их руку чуть ниже локтя, а затем наполняет их жилы «мертвой водой», вдувая ее через ладонь. От этой процедуры у ведьм на теле остаются две метки… Не сомневайтесь, я сам лично видел их на руке мертвой баронессы Уты…

Она не сможет найти покоя, пока не отомстит нам всем. Всем, кто был причастен к тем давним событиям. Я знаю это с той самой минуты, когда в город вернулся Зигфрид фон Клейст! Это она — фрау Ута — сгубила бедолагу Корста, а потом она же разделалась с судьей Ворстом… Теперь я задаю себе только один вопрос: кто будет следующим, герр Полковник?..

Глаза Пауля округлились от ужаса: он ясно вспомнил ледяной холод и босую женщину в концертном платье на похоронах прежнего шефа, страшные слова незнакомки, адресованные аптекарю, и пролепетал:

— Аптекарь Шпеер… Она сказала, чтобы герр Шпеер готовился, что он следующий…

— Пауль, ну что ты мелешь! Аптекарь Шпеер в этой истории совершенно ни при чем! Вот, герр Полковник, что получается, если парней не учить пить с самого малолетства! Они тупеют от неполной бутылки! Прошу вас, не наливайте ему больше водки — лучше пива…

— Когда русские запивают водку пивом, они называют достигнутый эффект «Огни Москвы», — рассмеялся Шеф, протягивая Паулю полную кружку.

 

29. Родительский капитал

Пауль принял горизонтальное положение. Теперь он знал наверняка — выпив бутылку водки и неисчислимое количество пива, человек расстается с жизнью не единым махом, а постепенно, и, прежде чем жестокая головная боль клещами вывернет мозги, перед его глазами успевают проплыть причудливые картины…

Он видел красное авто барона Отто: машина летела с обрыва в клубах пыли и мелких камешков. Молоденькую матушку в залихватском клетчатом кепи, когда она, осторожно опустившись на колени, заглядывает в пропасть… Наблюдал, как щелкает замок и сама собой открывается дверца стеклянного шкафа, как из него выбирается огромная фарфоровая кукла, похожая на фройлян Кротову, и манит Пауля за собой на зеленую полянку, где стоит старомодный аэроплан, а рядом с машиной переминается с ноги на ногу его настоящий отец — барон Отто фон Клейст. Отец подхватывает маленького Пауля на руки, сажает в самолет, который тут же взмывает, как большая птица, и кружит над зеленым лугом, Замком, городом, поднимается все выше и выше… Справа и слева от аэроплана загораются звезды, а под его фанерными крыльями начинает мерцать множество крошечных точек, похожих на золотые монетки, о которых Пауль знает совершенно точно: это огни Москвы…

Мокрое полотенце с бесцеремонным шлепком хлюпнулось на лоб Пауля, разорвало сон и вынудило разомкнуть отекшие веки. Смазанные формы и краски окрестной реальности постепенно обретали резкость под воздействием влажного холода, а звуки беспощадно били прямиком по головной боли, как снайпер по мишени:

— Вот, герр Кольбах! Как он может идти на службу в таком состоянии? Полюбуйтесь сами! — матушка заботливо подвернула краешек полотенца у Пауля на лбу, так чтобы вода не капнула случайно на подушку, и отряхнула ладонь о длинную шуршащую юбку: — Мой сын унаследовал все худшее от обоих дедушек! Такой же дамский угодник, как покойный старый Фридрих, и такой же дебошир и пьяница, как мой отец! Ну что мне с ним делать?

— Фрау Грюнвальд, уверяю, нынешнее состояние гауптштурмфюрера никак не связано с алкоголем, а вызвано исключительно ревностным исполнением долга! Он надышался вредного газа в горных выработках, когда находился там по служебной необходимости, — лихо выгородил Пауля заботливый начальник. — Вы напрасно беспокоитесь… Это просто токсическое отравление…

— Токсическое отравление?

— Он вернется в норму через несколько часов, — уверил разволновавшуюся матушку Шеф, — надо налить ему минеральной воды… А лучше — пива! Пиво прекрасно связывает отравляющие вещества и выводит их из организма естественным путем…

Вот так — стараниями Шефа — страдания Пауля приобрели героический ореол, а испуганная матушка тотчас послала прислугу за пивом. Твердая рука Кольбаха вознесла голову Пауля над подушкой, и молодой человек с тихим заслуженным стоном отпил из кружки.

— Пауль — достойный офицер! Такой же, каким был покойный барон Отто!

— Барон Отто? Что вы можете знать про Отто, герр Кольбах?

— К моему сожалению, фрау Марта, я действительно крайне мало знаю об оберлейтенанте фон Клейсте! Я получил должность в вашем гостеприимном городе совсем недавно и мало интересуюсь местными сплетнями… Я профессионал! — Шеф галантно, как кавалер в танцевальной зале, взял опешившую от неожиданного поворота беседы матушку за руку и усадил на стул. — И, как профессионал, доверяю исключительно документально подтвержденным фактам. Например, таким…

Карл Кольбах жестом профессионального волшебника протянул фрау Марте странички из книг регистрации браков и рождений. Матушка едва коснулась текста взглядом, сразу же взлетела со стула, нахмурилась, покраснела и принялась кричать:

— О! Я знаю, где вы это нашли — конечно, у моего отца! Когда старого пьяницу забрали в каталажку, вы наши это у него в одежде? Он не позволял мне забирать в стирку одежду! Значит, бумаги были за подкладкой! Потому что в его логове никаких документов не было: я сотни раз проверяла там все — от половиц до последней игольницы! Скажите мне правду!!!! Хоть, впрочем, я и так знаю: он меня ненавидит! Ханжа и лицемер! Он меня никогда не простит из-за бедных малышей… Он ненавидел барона Отто! Он сделал все, чтобы скрыть наш брак… Отец не мог допустить, что я разбогатею и перестану жить по его правилам…

С каждым словом матушка теряла воинственный пал, а под конец просто разрыдалась, отирая крупные слезы уголком полотенца, которое предусмотрительно передал ей Кольбах, сняв со лба ее любимого сынишки.

— Фрау Грюнвальд… Марта… Надеюсь, мои слова опровергнут ваши подозрения в отношении любезного герра Клауса. Старик был далек от подобных злодейских замыслов… Документы обнаружены мной в ризнице собора, когда производился осмотр пострадавшего после пожара помещения…

— Берегитесь, герр офицер! Вы просто попали под обаяние моего папаши… Когда ему нужно, поверьте, уж он-то умеет заводить друзей и оказывать влияние на людей! — печально улыбнулась фрау Грюнвальд, снова опустилась на стул и поправила выбившуюся из прически прядь.

«В нарядной кремовой блузке с кружевами, шуршащей юбке, в серьгах с бриллиантами и со старинной брошкой матушка выглядит просто роскошно, как если бы отправлялась к мессе в собор, а не просто хотела задать домашнюю взбучку проштрафившемуся великовозрастному балбесу!» — улыбнулся Пауль.

Фрау Марта собралась с духом и продолжала:

— Опасайтесь его, Карл, не доверяйте ему! Ни на секунду! Никто не слышал от него ни слова правды — даже святые отцы на исповеди!

Мой родитель — редкий циник, у него нет ничего святого! Он был так занят политикой и войной, что совсем забросил меня, когда я была маленьким, несчастным ребенком! И так нуждалась в родительской любви… Зато когда я по девической наивности захотела стать актрисой, за считанные часы он запер меня в монастырь… Но разве можно удержать мечту под замком? Поверьте, та монастырская школа была хуже всякой тюрьмы! Самой мне оттуда было не выбраться, но у меня нашелся помощник — молодой актер из провинциального театрика, Арто Вансан… Я сбежала и устроилась в труппу костюмершей… Когда у меня родился малыш, я даже назвала его Клаусом в честь отца! Мне тогда едва исполнилось восемнадцать, и я — наивное дитя — свято верила, что отец меня простит… Знаете, герр Кольбах, тогда — до войны — мы с папой жили совсем не так, как теперь. Не знаю, сколько мой беспутный родитель умудрился пропить за эти годы, но тогда он был весьма и весьма состоятельным человеком. И конечно, вбил себе в голову, что Арто живет со мной только ради его денег… Страшно вспомнить, Карл, в какой нищете мы жили — отец так и не дал мне ни единого гнутого пфеннига! А когда началась война, Арто, чтобы хоть как-то свести концы с концами, поехал выступать в прифронтовых офицерских клубах… Больше я ничего о нем не слышала! У меня не оставалось выбора — я написала отцу покаянное письмо и передала через его давнего друга, епископа Павла, — тогда он еще был настоятелем в одном берлинском соборе… Отец немедленно приехал! Думаете, ему было жаль меня или крошку Клауса? Ничего подобного! Он объявил, что мой статус матери незаконнорожденного ребенка его компрометирует! И за пару дней превратил меня в законную вдову Ратт. Свидетельства, документы, письма, фотографии, визиты однополчан — уж один Бог знает, как ему все это удалось! А потом купил мне ресторанчик в провинциальном городишке — подальше от глаз его амбициозных знакомых… Уж поверьте моему опыту: лучше управлять собственным рестораном даже в такой дыре, как N-бург, чем мыть посуду и стирать скатерти в чужом кабаке в столице!

И все шло хорошо, пока в здешние края не приехал Отто! Пресвятая Дева видит, я говорю правду,

барон Отто был мечтой любой молодой дамы — настоящий красавец! Весельчак, спортсмен и герой-авиатор! А главное, он любил меня больше жизни! Но я даже руки своей не позволяла ему поцеловать, опасаясь отцовского гнева… Тогда Отто сделал мне официальное предложение — он хотел отпраздновать пышную свадьбу, как только оформит развод: его супругу уже несколько лет содержали в частной швейцарской клинике для душевнобольных. Отто отправил туда запрос — и получил ответ! Ему писали, что его супруга, Ута фон Клейст, урожденная Раушен, скончалась еще в ноябре 1915 года. Они даже прилагали копию свидетельства о смерти… Мы поженились прямо на следующий день: отец Павел тайком обвенчал нас в часовне Замка… Я так боялась, что папа узнает и все испортит! Отец ненавидел старого барона Фридриха — он вообще мало с кем ладит на трезвую голову После свадьбы мы с Отто были просто счастливы! Это большой грех! Да, большой грех — радоваться чужой смерти! Господь жестоко наказал нас за это…

Едва закончился медовый месяц, Отто счел, что пришло время сообщить отцу — барону Фридриху — о нашей свадьбе и о том, что он решил подарить Замок нашему будущему малышу… Тебе, Пауль! Зря ты улыбаешься, мой бедный сыночек, тебе плакать впору! Иди, поблагодари своего любимого дедулю за то, что ты маршируешь на плацу, когда мог бы гонять по Замку собственную прислугу! Я уверена, папаша приложил к этой истории руку… Если кому-то надо спрятать концы грязной истории в воду, сразу зовут моего папашу Клауса Валенштайна! Лучше никому не справиться, это даже святые отцы в Риме признают! Вот и тогда у них вышло как по писаному: Отто поехал в Замок повидать отца и больше я не видела его живым… В газетах написали, что он разбился на автомобиле… Вместе с супругой — Утой фон Клейст! Отец клялся и божился мне, что сам видел тела Отто и бедной ненормальной баронессы Уты! Какой цинизм, герр Кольбах, — уверять свою родную дочь, мать его внуков, что Отто — ее законный муж — ехал в автомобиле с женщиной, которой к тому времени не было на свете уже больше года! Излишне говорить, Карл, что все документы о нашей свадьбе сразу же исчезли, а, когда умер старый барон Фридрих, ни мне, ни Паулю даже поварешки ржавой из Замка не досталось! Да и кто такой Пауль, чтобы претендовать на наследство семьи фон Клейст? Уж поверь, мальчик мой, я сделала все, что могла! Я даже разыскала отца покойницы Уты, несчастного старика Раушена, а что толку? Мой заботливый папочка все равно превратил тебя, — матушка безнадежным жестом взъерошила Паулю волосы, — законного наследника! — в сына безвестного интенданта Ратта… «Титул еще никого не сделал счастливым», — любит говаривать мой папаша. «Лучше законный Ратт, чем ублюдок барона», — вот и все, что я от него слышу многие годы! Он не верит ни единому моему слову!

Что остается порядочной женщине, которую считает потаскухой даже ее родной отец? Ей тоже никому нельзя верить… — матушка опустила глаза и снова всхлипнула.

— Мне — можно! — Кольбах нежно взял фрау Марту за гибкое алебастровое запястье и поднес ее кисть к губам. Но дама только отмахнулась, легко выбежала из комнаты, тотчас вернулась с фотографией барона Отто в палисандровой рамке — той, что украшала комод в спальне. Разомкнула крошечные латунные зажимы, сняла заднюю картонку и вручила Кольбаху скорбные, пожелтевшие, готовые рассыпаться, как хрупкая жизнь баронессы Уты, листочки. Письмо из швейцарской клиники с извещением о смерти Уты фон Клейст и копия свидетельства о смерти болезненной молодой дамы…

— Я их сохранила… Только пообещайте мне, Карл, что будете действовать исключительно в интересах моего сына!

— Марта, вы идеальная мать!

Матушка смутилась и поцеловала Пауля в макушку.

— Он вылитый отец… Ах, Карл, может, сейчас он дисциплинированный офицер, но в детстве это было настоящее стихийное бедствие! Ураган… Он облазил все деревья в округе, измял все клумбы, угонял все, что способно двигаться, и разбил футбольным мячом стекол больше, чем я — яиц для омлета! Когда ему исполнилось десять, его двое суток искали в каменоломнях! Что, что ты там делал? Отвечай! — настроение матушки резко изменилось под воздействием тревожных воспоминаний, и она залепила Паулю такой весомый подзатыльник, словно его выволокли из катакомб минуту назад.

— Ничего… — смущенно пролепетал Пауль, поднялся с кровати и переместился к двери, намереваясь скрыться от матушкиного гнева.

— В офицерской школе он устроил взрыв — едва без головы не остался! Это уже Георг виноват! Георг такой же, как мой отец! Ему наплевать на семью! Как можно было отдать ребенка в идиотскую офицерскую школу… Георг любит своего Фюрера больше, чем наших детей! Больше, чем меня! — матушка снова расплакалась, бросила полотенце на кровать и уткнулась в плечо Кольбаха, а Пуль воспользовался случаем поскорее улизнуть из комнаты. В конце концов, не ему учить Шефа успокаивать дам…

 

30. Дипломатический протокол

Концерт эффектной соотечественницы советского дипломата Деканозова был всего лишь милым дополнением к официальной программе фестиваля, но представители организационного комитета отнеслись к нему с большой ответственностью. Карл Кольбах даже назвал концерт «генеральной репетицией открытия фестиваля». Впрочем, все еще маявшемуся от дурного самочувствия после вчерашней попойки Паулю на этот раз повезло: штурмбанфюрер фон Клейст практически поправился и хлопотал с удвоенным энтузиазмом, словно восполняя две недели вынужденного безделья. А наградой для Зиги стало присутствие в зале сливок европейской дипломатии, успевших съехаться в N-бург.

Концерт проходил в небольшом музыкальном салоне отеля «Лесная корона», обшитом темными деревянными панелями со строгой резьбой. Готический архитектурный элемент создавал у гостей смутные ощущения, подобные умонастроениям героев детской сказки, запертых внутри музыкальной шкатулки. Им очень хотелось поскорее вырваться из мрачного, набитого зависшими в душном пространстве звуками помещения на залитую светом территорию свободы…

Но Пауля счастливо обошли стороной бессознательные страхи творческой интеллигенции. По завершении первого отделения он открыл глаза, удовлетворенно потянулся и, мысленно поблагодарив фрау Гинзбург за музыкальный талант, обеспечивший ему целый час безмятежной дремы, поспешил в буфет — за кофе и минеральной водой для Шефа Кольбаха. Ему требовалось всего лишь пересечь гостиничный холл. Так что вся «операция по снабжению» заняла меньше пяти минут!

— Скажите, дружище, — Шеф отхлебывал дымящуюся жидкость и оценивающе разглядывал помятую физиономию Пауля, — вы смогли бы отнять у ребенка конфету?

Вопрос не застал гауптштурмфюрера Ратта врасплох — он с готовностью извлек из кармана кителя плитку швейцарского молочного шоколада и гордо объявил:

— С легкостью! Как раз утром пришлось забрать шоколадку у моей сестрицы Жени, пока ребенок себе все зубы не испортил. Угощайтесь!

— Вы настоящий офицер СС! — похвалил Пауля Шеф, отламывая под хруст фольги безупречно прямоугольный сегмент, — герр Кольбах всегда удивительно точен в движениях! — Тогда сделайте одолжение, сочините благовидный предлог и попытайтесь изъять фотоаппарат у фройлян Кротовой… Кстати, где наша юная русская гостья?

— Курит в холле, — сообщил Пауль.

Чистая правда: фройлян Кротова, примостившись на подоконнике, тайком курила, пряча сигарету в кулаке и аккуратно стряхивая пепел в кадку с экзотической пальмой. Пауль сам лично наблюдал эту отвратительную сцену, когда пересекал холл с кофейным подносом в руках.

— Что?!? Что она делает? — Шеф Кольбах негодующе поднял правую бровь.

— Курит. Курит сигарету, — повторил Пауль с ноткой ехидства. Он мог бы присягнуть: фройлян Кротова стянула дорогую сигарету у своего начальника — герра товарища Деканозова! Но прозорливый Шеф все понял и без присяги Пауля. И был необычайно взбудоражен неприглядным поведением девушки.

— Вот негодяйка! А ну-ка ведите ко мне этого курсанта! Я ей лично уши надеру…

Давно пора! Мало какое задание Пауль бросился бы выполнять с большим рвением! Его разбитая бровь все еще тупо побаливала под пластырем, требуя отмщения.

Пауль не мог допустить, чтобы волевая фройлян Курсант изувечила его прежде, чем он будет представлен Рейхсфюреру, и решил прибегнуть к незначительной дипломатической уловке:

— Фройлян Кротова, вас срочно просит подойти товарищ Деканозов…

— Владимир Георгиевич послал вас меня пригласить? — усомнилась бдительная Лиза, тоже вскинув изящную бровку — совершенно так же, как Шеф Кольбах, затем спрыгнула с подоконника и запихнула окурок в цветочную кадку.

— Именно так. Наши страны скоро станут союзными державами, — подтвердил Пауль, для верности ухватил строптивого курсанта за запястье и быстрым шагом направился в музыкальный салон.

Действительно, задержись они хоть на пять секунд, пропустили бы самую захватывающую часть сегодняшнего представления!

Пистолетное дуло неумолимо упиралось в висок мужественного советского дипломата Деканозова, а само оружие находилось в руках… Пауль даже глаза хотел протереть, чтобы убедиться в реальности происходящего, и, конечно, выпустил руку фройлян Кротовой. Ошибки не было: пистолет находился в руках вполне гражданского лица — профессора Меркаева!

Расторопная фройлян Кротова в пылу журналистского инстинкта щелкнула фотоаппаратом. Незнакомый звук царапнул тишину, на секунду заставил профессора Меркаева замешкаться, слегка повернуть голову, но этого оказалось вполне достаточно…

Свистнул рассекаемый сталью воздух, профессор вскрикнул, размазывая кровь по щеке, ухватился за раненное ухо, а метко брошенный тренированной рукой Кольбаха нож со звоном покатился по мраморным плитам. Парадно начищенный сапог Шефа мелькнул где-то на уровне груди нападавшего, Меркаев вскрикнул еще раз, его оружие с механическим скрежетом упало на пол. Профессор попытался изобразить нечто похожее на ответный выпад: быстро выкинул перед собой неестественным образом изогнутую руку, но получил от Карла Кольбаха новый сокрушительный удар — на этот раз прямо в нос. Мелкие капли крови полукругом разлетелись от запрокинутой головы, тучное тело профессора описало дугу и приземлилось у самой стены, с хрустом ломая хлипкие венские стульчики. Шеф отвернулся от поверженного противника, с молчаливой назидательностью тем же самым кулаком саданул под ребра ближайшего охранника герра Деканозова; затем, игнорируя окружающую суматоху, невозмутимо взял со стола белую салфетку, брезгливо вытер руки и приказал Паулю:

— Гауптштурмфюрер Ратт, произведите арест! — отсалютовал нервно массирующему область сердца «товарищу Деканозову»: — Хайль Гитлер! — и покинул музыкальный салон…

Пауль несколько секунд глазел, как охранники маститого дипломата с запоздалым профессионализмом мутузят лысого профессора, отдал распоряжения подбежавшим ребятам из внешней охраны, с победоносным кличем:

— Конфисковано в интересах следствия! — отобрал у растерявшейся фройлян Кротовой фотоаппарат и возглавил процессию коллег, уводивших защелкнутого в наручники Меркаева.

«В работе дипломата есть свои приятные стороны!» — оценил Пауль, разглядывая свежие снимки, отпечатанные с пленки фройлян Кротовой. Документальные свидетельства пристрастия герра Деканозова к классической музыке в исполнении пышных дам запросто можно пристроить в любой откровенный журнал для мужчин. За хорошие деньги! Жаль, что сделать этого никак нельзя: советский дипломат — слишком известная личность… Пауль разочарованно вздохнул и осведомился у опытного начальника:

— Герр Кольбах, неужели все эти молодые дамы — пианистки?

— Вполне возможно, ведь русские любят классическую музыку, — Шеф презрительно передернул плечами и самыми кончиками пальцев отодвинул стопку фотографий. — Как там вы его называете? Герр Дипломат в своем любимом амплуа — рекордсмен любовного фронта! Очень вульгарно и начисто лишено фантазии! Не теряйте времени, дружище, я уже дважды просмотрел всю серию снимков, но нашей фройлян Толстушки-из-Замка среди его девиц нет! Вряд ли они были знакомы, хотя девица, безусловно, в его вкусе. Бедняжке сломали шею — совершенно так же, как вашему прежнему шефу! Вообще, результаты медицинской экспертизы выглядят как минимум странно — вы еще не знакомы с ними?

Пауль отрицательно качнул головой и с показным рвением уложил фотографии дипломата в служебную папку. Затем подтянул к себе и под аккомпанемент ровного и уверенного голоса Кольбаха стал раскладывать в аккуратные стопочки целый ворох медицинских заключений, анализов и фотоснимков, которые штандартенфюрер изучал до этого в течение нескольких часов. Шеф щедро делился с молодым коллегой результатами изысканий:

— Картина, повторю, весьма странная и ставит в тупик даже меня… Оберфельдартц Удо — врач, который проводил вскрытие, — обследовал все обнаруженные в каменоломнях тела с большой тщательностью. Ни под ногтями, ни на коже пальцев или ладней, ни на других участках тела покойных ему не удалось обнаружить ни крупинки, ни даже следа взрывчатки, ни каких-либо признаков контакта со строительными материалами!

— То есть это не они притащили в катакомбы ящики с тротилом и перегородили подземный коридор стеной?

— Нет, не они. На момент строительства большинство из них уже были мертвы…

Пауль едва рот не открыл от изумления, а Шеф безнадежно уточнил:

— Только четверо молодых мужчин, тела которых были обнаружены в каменоломнях, подверглись смертоносному воздействию отравляющего газа. Остальные скончались от переохлаждения.

— Как? — не мог поверить собственным ушам Пауль.

— Герр Удо произвел тщательное исследование внутренних органов и тканей. Молодые люди действительно длительное время оставались без пищи и воды, а также без движения, находились в темном помещении с постоянной температурой, близкой к нулю градусов или чуть ниже… Что в итоге и привело к их смерти. Медик специально указывает на факт поразительной сохранности тел: естественные процессы разложения затронули их весьма незначительно, хотя и в разной степени. Таким образом, согласно его заключению, обнаруженные в каменоломне лица умерли не одновременно, а с интервалом приблизительно в две недели… Причем четверо из них были еще живы на момент, когда в катакомбы стал поступать газ, и скончались в результате отравления…

Пауль представил себе мрачную картину происшествия в подземельях, не выдержал и залепетал с неподдельным ужасом:

— Выходит, эти ребята, один за одним, опускались в каменоломни, раздевались догола, отдавали кому-то свою одежду, укладывались и просто лежали там — пока не умрут? Как еретики-катары? Дедушка рассказывал, что в старинные времена у еретиков был обычай так расставаться с грешным миром прямо в наших пещерах… А пока они еще были живы, их единоверцы служили по ним — прямо там же, в подземельях, — специальную траурную мессу и обязательно резали черного петуха, чтобы те поскорее умерли…

— Пауль, дружище, не стоит понимать слова вашего доброго дедушки настолько буквально! Герр Клаус — настоящий философ! И, как всякий немецкий философ, склонен к мистике и идеализму. Я же предлагаю вам проанализировать ситуацию

с позиции материализма и просто здравого смысла. Взгляните сюда, — герр Кольбах отобрал из отчетов о медицинском освидетельствовании несколько фотографий и выложил в ряд. На всех снимках были запечатлены обнаженные руки с небольшими, но заметными темными участками, один из которых располагался чуть ниже локтя, а второй — на запястье или ладони…

— Вот так они выглядят — «ведьмины метки»!

— Эти ребята из катакомб — колдуны? Все? — за свою молодую жизнь Пауль слышал такое количество жутких историй про ведьм и колдунов, что сейчас готов был вылететь из кабинета и что есть духу мчаться в собор — пасть в ноги любому святому отцу и просить благословения и защиты… Но стальное спокойствие шефа Кольбаха удержало его на месте.

Шеф иронично поморщился:

— Вынужден вас разочаровать, дружище! Сами эти бедолаги колдовать не умели. Темные участки на их коже появились в результате многократного направленного электрического ожога, генерируемого специальным механическим устройством, — таково официальное заключение компетентного медицинского специалиста. В частном же порядке герр Уде поделился со мной существенным наблюдением. У него сложилось впечатление, что некто использовал молодых людей для медицинского эксперимента с применением точечного воздействия электротоком. Хотя условия и цели эксперимента остались для него загадкой. Нам повезло больше…

Пауль совершенно не понимал, куда клонит Шеф, но, чтобы не выглядеть в глазах начальника полным дураком, оптимистично улыбнулся.

— …Поскольку мы знаем об аналогичных отметках, которые ваш дедушка видел на руке умершей женщины в Замке, — как ни в чем ни бывало продолжал излагать Шеф, — логично предположить, что некто пытался экспериментальным путем воспроизвести медицинские достижения старого барона Фридриха. Судя по количеству обнаруженных тел, совершенно безрезультатно! Видите, Пауль, чем может обернуться слепая вера в легенды и сказания? Сомнительная возня в катакомбах привлекла внимание вашего прежнего шефа — герра Корста. Не исключено, что он обнаружил тело или несколько тел и в итоге поплатился за свое любопытство сломанной шеей. Неудачи в экспериментах по управлению психикой заставили нашего Некто действовать более традиционными способами. Он нанял белокурую фройлян, с большей долей вероятности — начинающую актрису, проинструктировал и отправил в Замок — обокрасть библиотекаря фон Штерна. Бедная девчушка погибла из-за того, что превратилась в опасную свидетельницу. С ней покончили уже опробованным способом — сломали шею! А тело оттащили в каменоломню и добавили к прочими жертвами, предполагая, что запланированный на ближайшие дни взрыв скроет следы всех преступлений разом…

Пауль озадачено просмотрел пометки, которые делал, чтобы получше разобраться в хитросплетениях преступного замысла, с легкостью раскрытого Шефом Кольбахом:

— Выходит, прежнего шефа, парней из катакомб и белокурую фройлян убило то же лицо, что притащило в катакомбы тротил и готовило взрыв летнего театра?

— Совершенно верно, — удовлетворенно кивнул Шеф. — А чтобы установить и обезвредить это лицо, достаточно будет выяснить, кто много лет назад в Замке, используя аналогичные средства, убил вашего отца — барона Отто — и даму с ведьмиными метками…

 

31. Логика и дедукция

Кольбах нетерпеливо потер руки, пододвинул к себе чистый листок и карандаш:

— Теперь это будет достаточно просто! Благодаря здравому смыслу и предусмотрительности фрау Грюнвальд! Если вы, Пауль, унаследовали хоть часть сыскных талантов вашей обворожительной мамы, вас ждет великолепная карьера! Именно она сохранила ключевое звено, позволяющее восстановить мрачную картину смерти молодого барона Отто во всех подробностях! Вот оно! — Кольбах осторожно развернул пожелтевший листок и зачитал:

«Настоящим уведомляем, что пациентка нашей клиники Ута фон Клейст, урожденная Раушен, проходила лечение в связи с наркотической зависимостью. Означенная пациентка скончалась 28 ноября 1915 года в результате легочного кровотечения, вызванного скоротечной саркомой легкого…»

— До знакомства с этим документом я исходил из ложной посылки, считая отправной точкой расследования смерть барона Отто фон Клейста, — пояснил собственную логику герр Кольбах. — Но я ошибался: фундамент для этого нагромождения трупов был заложен в 1900 году, когда старый барон Фридрих фон Клейст заложил свой Замок на весьма выгодных условиях. Выплаты, обеспеченные залогом Замка, поступали ему ежегодно и давали возможность вести привычный светский образ жизни и даже продолжать своеобразные научные изыскания…

Молодой барон Отто знал о финансовых затруднениях семьи и практически не рассчитывал на наследство. Но ситуация существенно изменилась, когда Отто фон Клейст выгодно женился и стал отцом: он вполне мог выкупить фамильную недвижимость у залогодателей за деньги из весьма значительного приданого супруги, баронессы УтьI. Над старым бароном нависла угроза лишиться средств, которые он получал под залог Замка!

Покориться судьбе — не в характере Фридриха фон Клейста! Он сам предпочитал формировать будущее! Вместе с подручными разыграл мистическое театрализованное действо и упрятал невестку в сумасшедший дом. Стресс оказался слишком сильным для болезненной молодой женщины, пристрастившейся к наркотикам: вскоре она скончалась. Сам старый барон стал все глубже погрязать в псевдонаучных опытах — его расходы увеличивались. Ему постоянно требуются деньги! Он скрыл смерть баронессы Уты от сына и в особенности от свата — старика Раушена, чтобы продолжать пользоваться средствами из приданого невестки. Но через год-полтора и этот источник иссяк. Старый лиходей Фридрих сообразил, что может воспользоваться средствами, предназначенными малолетнему внуку Зигфриду, если станет опекуном мальчика.

Он начинает педантично готовить убийство собственного сына. Разрабатывает вполне безопасный для себя сценарий — разыграть сцену убийства молодого борона сумасшедшей женой. Благо о смерти молодой женщины никто, кроме него, не знает! Он тщательно подбирает Зиги в няньки девушку, внешне похожую на баронессу Уту, одинокую, у которой нет в N-бурге ни знакомых, ни близких родственников. Стоит подчеркнуть, что и у самой Уты в городе было мало знакомых, а те, которые были, в последний раз видели баронессу за несколько лет до спектакля с убийством, во время приступа болезни. Подмена могла пройти совершенно безболезненно, поскольку ключевым свидетелем, способным опознать невестку, окажется сам старый барон Фридрих, а его версию событий поддержат влиятельные сообщники. Полицмейстер, судья и прочие столпы местного общества уже давно объединены в некое тайную организацию, практикующую магические обряды, разумеется, под руководством барона! Фридрих фон Клейст долгие годы умело манипулировал «братьями», потворствовал их низменным страстям, выведывал компрометирующие секреты, которые и использовал в собственных целях… Наконец все готово — под благовидным предлогом он вызывает молодого барона Отто в Замок…

И вот здесь идеальный план фон Клейста-старшего пошел прахом!

Он допустил ошибку, которую мог сделать только родитель: недооценил собственного сына. Убивать Отто было уже слишком поздно: он превратился в полноценного владельца Замка, узнал о смерти супруги, благополучно женился во второй раз и даже обзавелся еще одним наследником! Печально, что молодой барон не успел проинформировать папашу о своих успехах. Как я понял, его роман с вашей матушкой, Пауль, был достаточно спонтанным. Барон Отто повредил ногу, попал в кабачок «У Клауса», познакомился с молодой красавицей и вскоре женился на ней. Он был слишком счастлив, чтобы выяснять, почему ему не сообщили о смерти жены раньше. Его наивное счастье продлилось всего несколько недель…

Хотя для старого барона Фридриха эти недели были изрядным сроком… — шеф Кольбах сделал выписку из старого дела о несчастном случае, когда в реке утонула нянька маленького Зиги фон Клейста на отдельный листок и продолжал:

— Все верно. Барон Фридрих утопил несчастную няньку накануне приезда Отто. Тело якобы отправили родственникам по их просьбе… Де-факто, я полагаю, старому алхимику пришлось изрядно повозиться с трупом утопленницы, чтобы сохранить его в приглядном виде, пока молодой барон нежился под гостеприимным кровом молодой жены. Потому-то из раны на голове покойницы не вытекло ни капли крови, а от кожи исходил запах миртового масла: труп пришлось забальзамировать…

Хотя старый барон не знал всей правды, но отголоски бурного романа ваших родителей все-таки долетали до Замка в виде городских сплетен. Именно из-за них вашего дедушку — почтенного герра Клауса — и пригласили в Замок в день смерти Отто. Так он — влиятельный в городском сообществе человек — смог убедился собственными глазами в шокирующих обстоятельствах смерти молодого барона и затем повлиять на ретивую дочку.

Но ваша умница-матушка все же нашла слабое звено в сложном лабиринте из дважды скрытого двойного убийства. Фрау Марта была так упорна, поскольку имела документальное подтверждение ключевого факта: первая жена барона Отто мертва уже больше года! Она взяла в союзники единственного человека, которому судьба покойной бедняжки Уты была небезразлична — ее отца. Безусловно, профессору Раушену хватило бы одного взгляда на эксгумированный труп неизвестной молодой дамы (ведь благодаря бальзамированию он прекрасно сохранился!), чтобы трагическая истина стала явной…

В этот критический момент сколоченное ста-рымбароном преступное сообщество, прикрытое аристократической маской «мистического братства», снова оказалось кстати. Сперва похитили документы о браке ваших родителей, без которых дальнейшие разыскания фрау Марты теряли всякий смысл. А затем — эксгумированное тело убитой няньки. Ваш дедуля из лучших побуждений прибавил вам, Пауль, годик возраста, вдова Ратт вступила в новый брак, и мрачная история стала забываться.

Хотя так и не закончилась…

— За пределами моей схемы, — Кольбах постучал ухоженным ногтем по листку с записями, — остался единственный факт — смерть самого старого барона Фридриха.

Пауль тоже нетерпеливо заглянул в листочек с записями, сделанными безукоризненно красивым и твердым почерком, — у начальника просто талант к каллиграфии! — и уточнил:

— Фридрих фон Клейст погиб на раскопках в апреле 1920 года… Осмелюсь спросить, герр Кольбах, кто же убил самого старого барона?

— Осмелюсь предположить, — иронично прищурился Шеф, — что барон Фридрих пал жертвой собственно детища, которое и заманило его в смертельную ловушку…

— Призрак фрау Уты? — глаза Пауля испуганно округлились, стоило ему вспомнить жутковатую босоногую даму.

Кольбах предусмотрительно вручил молодому коллеге стакан с водой и успокоил:

— Пауль, дружище, давайте рассмотрим финансовые последствия смерти старика Фридриха, это позволит нам, фигурально выражаясь, проникнуть в природу призраков. Из-за чего началась наша печальная история?

— Из-за денег, которые выплачивали старому барону под залог Замка…

— Совершенно верно. Что произошло после смерти Фридриха с его собственностью? Как вы полагаете?

— Полагаю, Замок перешел к залогодержателям в счет погашения суммы залога…

Глаза Шефа засияли разящим победоносным блеском:

— Если прав ваш дедушка, почтенный герр Клаус, именно так. Но если права ваша матушка, — а я уверен, что она права! — финансовый аспект выглядит совершенно иначе… Ваша мама утверждает, что барон Отто намеревался подарить Замок ее будущему ребенку. Молодой барон фон Клейст мог так распорядиться фамильной недвижимостью, только если был собственником Замка, то есть изыскал средства и выплатил долг.

Значит, Замок перестал быть объектом залога и перешел в исключительную собственность барона Отто! А в случае его смерти должен был перейти непосредственно к наследникам молодого барона фон Клейста. В этом печальном случае лицо, предоставившее старому Фридриху залог, было бы вынуждено начать торг за право выкупа Замка с самого начала — с новыми владельцами… Понимаете, что я хочу сказать?

До чего же все просто и ясно, когда Шеф объяснит! Пауль чуть не подпрыгнул от неожиданного прозрения:

— Старого барона убил тот, кто мог выдать себя за его наследника, подделать документы и продолжить получать выплаты под залог Замка! И еще — убийца точно знал: Замок уже выкуплен, но имел возможность скрыть этот факт!

— Вы достойный сын своей матери! — Кольбах ободряюще хлопнул Пауля по плечу. — Проще всего изъять и подделать документы было судье в сговоре с полицмейстером. Не хочу вас огорчать, Пауль, но факты — упрямая вещь. Именно ваш прежний шеф, герр Корст, сыграл в этой грязной истории ключевую роль. Во-первых, он поверил вашей матушке, когда она утверждала, что Замок выкуплен Отто. Во-вторых, именно герр Корст похитил документы, при помощи которых фрау Марта могла подтвердить законность брака с молодым бароном, а значит, и свои имущественные права. Но приписывать коллеге Кор-сту организацию визита костюмированного призрака на археологический раскоп в Аравийской пустыне не рискну — это слишком изящный ход для скромного местечкового полицая…

— К сожалению, герр Корст и судья Ворст уже мертвы…

— Кто там у нас еще значился в банковском перечне благотворителей, разжившихся на аренде Замка?

— Бургомистр Штрокс и аптекарь Шпеер! — с готовностью подсказал Пауль. — Но ведь они законопослушные граждане, для чего им покушаться на Рейхсфюрера?

— В этой истории все еще сохраняются белые пятна… — на секунду задумался Кольбах. — Знаете, кто может внести ясность? Библиотекарь фон Штерн! Полагаю, он разыскал документы о выплате долга молодым бароном Отто и этой новостью поставил любезного штурмбанфюрера фон Клейста в тупик. Зиги считал своего дедушку по отцовской линии совершенно нищим, а Замок — переданным в счет погашения фамильных долгов и наотрез отказывался от переговоров со старым пнем. Пора всерьез взяться за герра Библиотекаря! Уж поверьте, у меня есть средство вытрясти из скрытного книжного червя все его находки от адской машинки для промывки мозгов, сконструированной старым Фридрихом, до последней чернильной кляксы!

Но сейчас дружище, мы здорово заболтались, пора переходить от теории к практике! Пометьте, Пауль: необходимо разослать фото нашей знакомой толстушки из Замка в артистические агентства, небольшие театры, кинопродюсерам. Возможно, удастся установить личность этой фройлян, а если повезет, и узнать, кто предложил ей последнюю работу… И еще, дружище, возьмите на себя труд вернуть фройлян Кротовой ее фотоаппарат. Не стоит наносить девочке психологическую травму — купите чистую пленку и объясните, что старая пленка оказалась испорченной…

Шеф лично заботится даже о самых незначительных мелочах!

Лиза Кротова не только привлекательная, но и рачительная девица, думал Пауль, поэтому предпочитает завтракать не в дорогущей «Лесной короне», а здесь — в ресторане «У Клауса». Пауль приоткрыл кухонную дверь — и получил возможность беспрепятственно наблюдать, как фройлян Курсант препирается с кельнером из-за сдачи.

— Я найду, куда подать жалобу! Где в этом городе находится финансовая инспекция? — возмущалась Лиза, хмуря тонкие бровки.

Пауль шагнул за стойку и победно заявил:

— Фройлян Кротова, обратитесь непосредственно в Гестапо! — он пробежал глазами счет, звякнул ручкой кассы и с готовностью возвратил девушке три спорные марки. Затем поставил на стойку фотоаппарат и новую коробочку с фотопленкой: — От лица нашего ведомства и лично штандартенфюрера Кольбаха приношу извинения за временное изъятие вашего имущества. К сожалению, пленка была испорчена при проявке.

— Дурачье тупое… — неразборчиво пробормотала фройлян Курсант, распихивая мелочь и пленку по отсекам планшета.

— Прошу простить? — переспросил Пауль.

— Большее спасибо, что нашли возможным возвратить мне фотоаппарат, — громко и четко повторила фройлян Кротова по-немецки, расписываясь и проставляя число на квитанции.

Порядок превыше всего — Пауль затвердил это как аксиому и поэтому всегда имел при себе пачку неучтенных квитанций со штампами.

— А за деньги где нужно расписаться?

— За деньги не нужно, — улыбнулся Пауль, — это же моей мамы ресторанчик. Налить тебе еще кофе?

— Вкусно твоя мама готовит, — похвалила кухню фройлян Курсант, аккуратно размешивая сахар, и продолжила светскую беседу тоном, больше подходившим для допроса военнопленного: — А чем занимается твой отец? В СС служат дети мелких лавочников. Он есть мелкий лавочник?

Папаша Георг — мелкий лавочник? Это с какой стороны посмотреть.

Отчим Пауля, герр Грюнвальд, с достойным подражания педантизмом оплачивает налоги в установленные сроки. И если верить содержанию его налоговых деклараций, то он, конечно, уж никак не больше чем мелкий лавочник. Но, если учесть три папашины пивные в Мюнхене, пивоварню, которую Грюнвальды прикупили года три назад, виноградники и винокурню, которые матушка получила в подарок от дедули Клауса на свадьбу с отчимом, и еще тот ресторан, что родители открыли в Гамбурге совсем недавно… Словом, самому папаше Георгу, умненькому братишке Клаусу и еще двум бухгалтерам, которые трудятся на Грюнвальдов, с каждым годом приходится проявлять все большую изобретательность, чтобы суммы налогов сохраняли прежний размер…

Пауль решил не обременять фройлян Кротову сложными бухгалтерскими расчетами, а просто подошел к картине с изображением барона Отто, чтобы подчеркнуть фамильное сходство, улыбнулся и ответил:

— Не есть. Не есть мелкий лавочник. Мой отец — барон Отто фон Клейст. Вот он.

Фройлян Курсант слезла с высокой табуретки, подошла к картине и стала завороженно изучать старомодный самолет барона Отто, а потом спросила гораздо менее формально:

— Твой папа — летчик?

— Да, был при жизни летчиком. Он, к сожалению, уже давно умер.

— И мой папа умер… На войне погиб, мне тогда было всего шесть лет. Но я его хорошо помню… Помню, как он меня в тир водил… — Лиза грустно вздохнула и, несмотря на тренированную волю, явно собралась расплакаться. Чтобы хоть немножко развеселить взгрустнувшую фройлян Курсанта, Пауль рискнул предложить ей небольшую романтическую прогулку:

— Хочешь, покажу самолет моего отца — он до сих пор стоит в ангаре… Это совсем рядом — около Замка. Если мы поедем на мотоцикле, вполне успеем вернуться к началу оперы…

Сегодня обычный фестивальный день, значит, Паулю следовало возвратиться в распоряжение Шефа до начала спектакля. А рабочий график фройлян Кротовой, прикомандированной к послу Деканозову, навряд ли отличался от его собственного.

— Любишь оперу? — удивилась Лиза.

— Не особо. Я бы лучше в футбол сыграл. Но это ведь работа. Труд. Труд освобождает.

— От чего? От чего он освобождает? — пожала плечами Лиза, надевая мотоциклетный шлем. Никогда прежде Паулю не приходилось видеть девушку, которую так украшал этот головной убор! Он просто не нашелся, что ответить остроумной фройлян, и до отказа выжал сцепление…

 

32. Наследие предков

Фройлян Кротова не из тех девушек, которых может остановить табличка «Частные владения. Вход строго воспрещен». А сам Пауль теперь точно знал, что владения эти хоть и частные, но принадлежат как раз ему, просто находятся во временном незаконном пользовании, поэтому с чистой совестью пролез между прутьями ограды, галантно подал спутнице руку и повел Лизу по тайным тропам парка к авиационному ангару.

— Слушай, вот как ты можешь быть уверен, что твой папа-летчик умер? Ты же его тела сам лично не видел и даже похороны не помнишь?

— Его могила здесь — в часовне. Мой дедушка видел труп с дырой от пули во лбу… Зачем родному дедушке меня обманывать? — фройлян Кротовой следовало бы учиться на криминалиста, а не на летчицу, подумал Пауль.

— А где он сейчас — твой дедушка?

Пауль был совершенно не в состоянии обмануть прелестную фройлян:

— В каталажке отдыхает…

— В каталажке? — Лиза нахмурила лоб, пытаясь подыскать перевод незнакомого слова.

— Каталажка — это тюрьма. Дедушка сейчас в муниципальной тюрьме…

— Ты что, серьезно?

— Вполне серьезно.

— А у меня бабушка в тюрьме. Только не в муниципальной, а во внутренней тюрьме НКВД. На Лубянке. Твой дедушка что, тоже эсер?

Пауль отрицательно покачал головой: среди многочисленных прегрешений его дедули Клауса настолько экзотическое не числилось. Потрясенная биографическими совпадениями, фройлян Курсант остановилась, извлекла из кармашка сигарету, прикурила от кустарной зажигалки, изготовленной из гильзы, и поделилась с Паулем своими сомнениями:

— Знаешь, а я не верю, что мой папа погиб. Он мне часто подарки передает — планшет, фотоаппарат, часы, в общем, много чего. И деньги… Только деньги всегда не русские…

— Как это — не русские? — не понял Пауль.

— Ну, иностранные деньги — валюту, — в качестве вещественного доказательства Лиза продемонстрировала увесистую пачку разнокалиберных купюр, скрепленных элегантной серебряной скрепкой. Шеф Кольбах пользуется точно такими же. — Покойник ведь не может дарить подарки?

— Нет, покойник не может, — авторитетно подтвердил Пауль. — Разве что призрак. Мой дедушка Клаус говорит, от призрака чего угодно можно ждать, особенно если он умер без причастия или у него остались неотомщенные враги…

Фройлян Курсант состроила презрительную гримасу:

— Не бывает никаких призраков! И Бога тоже нет. Это все поповские сказки…

Пауль хотел оспорить настолько радикальную точку зрения: действительно, если бы Бога не было, стал бы Фюрер заключать конкордат с католической церковью? А его безупречный шеф Кольбах — стоять навытяжку перед папским нунцием? Но Лиза не оставила ему времени для возражений и продолжила:

— Вообще, материя первична! Поэтому надо научный подход использовать. Дядя моего однокурсника работает в исследовательском институте. Он рассказывал, что у них в лаборатории собрали специальный прибор и теперь можно по фотографии определять, жив человек или умер. Я договорилась, чтобы сокурсник меня тайком в эту секретную лабораторию провел и я точно узнала, искать мне папу или он действительно умер… "Только у меня фотографии не было. Я взяла свое личное дело в отделе кадров в училище.

Пауль улыбнулся: знакомая история, он сам так частенько поступал.

— Думала, там папина фотография есть. Но там про родителей никаких сведений не было, зато было записано, что мой опекун — бабушка. Кротова Ольга Аристарховна. И что она в тюрьме… Знаешь, как тяжело во внутреннюю тюрьму НКВД попасть, если ты не подследственный? Пришлось товарища Деканозова просить! — гордо улыбнулась Лиза.

Пауль тоже улыбнулся — ему оставалось только догадываться, какими компрометирующими аргументами сопроводила фройлян Курсант свою настойчивую просьбу.

— Так вот, бабушка мне сказала, что папа жив и за границей, по линии Коминтерна работает… Мол, она — бабушка — себе этого никогда не простит! Не простит, что не смогла воспитать из отца настоящего эсера. Что папка мой обыкновенный большевик. Представляешь?

Пауль не мог представить, потому что не знал, кто такие эсеры и чем они страшны.

— Эсеры — это что? Религиозная секта?

Лиза задумалась.

— Нет, они гораздо хуже. Враги народа. Эсеры Ленина убили.

— Ленина? — стыдно признаться, но Пауль понятия не имел, о ком идет речь.

— Ленин — это наш вождь. Был как ваш Фюрер, а потом в него эсеры стреляли, он от их отравленной пули заболел и умер. Разве можно эсерам после такого Верить? — объяснила Лиза свои сомнения и вытащила еще одну сигарету.

Паулю было очень жаль фройлян Кротову: в конце концов, у него есть безупречный начальник, разумная матушка, отличный отчим, куча сестриц, бестолковый братец Клаус, теперь вот еще один лишний брат — Зиги фон Клейст, а у бедной Лизы нет даже Фюрера! Пауль сочувственно вздохнул и щелкнул фирменной зажигалкой у сигареты девушки. Лиза затянулась и продолжила.

— Может, бабка-эсерка меня специально обманывает? Вот тебе твой покойный отец делает подарки?

Пауль порылся в памяти и ответил отрицательно: вряд ли те десять марок, что он нашел в день своего десятилетия, можно расценивать как подарок молодого барона, расточительность которого вошла в городской фольклор. Чего стоят только его крылатые любимцы: даже морально устаревший и покрытый пылью самолет оберлейтенанта фон Клейста выглядел настоящим произведением искусства!

— Какая красота! Похоже на Фоккер… Но белый с серебристым… Такого точно я никогда не видела — даже в книжках!

— Его по спецзаказу делали, — похвастался Пауль.

Фройлян Будущая Летчица несколько раз обошла аэроплан, со знанием дела подтянулась на крыле, спортивным образом кувыркнулась и через секунду уже восседала в кабине, прекрасная и волнующая, как ангел, только вместо облака Лизу окутывала серебристая тучка пыли.

— Фройлян Кротова, Лиза, возьми мой платок, ты же выпачкаешься! — Пауль тоже попытался втиснуться в кабину, но некогда совершенное фанерное чудо за многие годы успело подгнить и не выдержало одновременного присутствия двух летчиков. Обшивка треснула, столкнувшись с натиском спортивных мышц Пауля, кусок фанеры отскочил от борта, из дыры на пол ангара с тупым стуком вывалился объемистый сверток, фройлян Кротова от неожиданности заерзала на сиденье, приподнялась, стала вылезать из кабины и обнаружила под сиденьем пилота офицерский планшет…

Да, барон Отто любил дорогие вещи! Нужно признать, они того стоят: если не считать толстого слоя пыли, планшет выглядит как новый! Вот что значит натуральная кожа! Разве что целлулоид, прикрывавший топографическую карту, несколько пожелтел. Зато пристегнутые к латунному крючку рядом с компасом массивные швейцарские часы сохранились в идеальном состоянии: Пауль завел их без малейшего усилия…

Пока Пауль инвентаризировал неожиданные находки, его спутница спрыгнула на землю, подняла сверток и осторожно развернула замшу, а потом пергамент:

— Смотри, тут лежат деньги! Иностранные деньги! — прошептала она и показала Паулю пригоршню старинного вида монеток и похожие на оплавленное стекло камушки.

— Там еще пистолет есть! Тоже под сиденьем лежит… Наверно, это тебе от папы вместо фотоаппарата…

— Какого фотоаппарата? — Пауль опустился одним коленом прямо на пыльный пол, прислонился виском к холодной металлической распорке и глубоко дышал, не решаясь вытащить из отцовского планшета большой конверт с сургучными печатями…

— Как ты не понимаешь! — Лиза наклонилась к самому уху Пауля и заговорщицки зашептала: — Пауль, твой покойный отец тебе то же самое сейчас подарил, что и мне папа дарит — планшет, часы, деньги… Только вместо фотоаппарата — пистолет… Твой отец давно умер — это факт! Значит, мой папа тоже умер… — Лиза сунула молодому человеку в руки щегольскую кобуру и тихонько хлюпнула носом.

«Завещание Отто фон Клейст, барона…» — выведенные казенным почерком строки поплыли в глазах у Пауля, а по телу забегали предательские тревожные мурашки, и в ту же секунду влажные, одновременно ледяные и обжигающие губы мертвеца коснулись его уха…

— Отец!

Перепуганный Пауль взвился с пола, рассыпав все, что лежало на коленях, и резко оглянулся.

Преданный Рем жизнерадостно вилял хвостом, опершись передним лапами на перекладину. Нашел время лизаться, мерзкий пес!

— Я ее сейчас просто убью!

— Собаку? — распереживалась фройлян Кротова.

— Нет, сестру! — Пауль больно прикусил губу, чтобы полностью прийти в себя, и за короткие косички вытащил из-за самолета младшую сестрицу.

Сказать по правде, большой неожиданности в такой встрече не было: ангар на территории Замка служил излюбленным местом для игр у отчаянных ребят вроде самого Пауля, лишенных должного родительского надзора. Но его сестра еще слишком мала, чтобы относиться к означенной категории. Он сурово сдвинул брови:

— Евгения? Ты как сюда попала?

— Я гуляла с собакой и заблудилась… — нагло соврала малявка.

Нет, Пауля не проведешь. Одна или даже с собакой Жени побоялась бы влезть в ангар! Единственный, кто мог уговорить сестренку на запретную рискованную авантюру, — ну, конечно, вот он! Долговязая фигура напрасно пыталсь укрыться за грудой ящиков в углу.

Пауль в один прыжок оказался рядом и за шиворот выволок виновника происшествия — Ханса Шпеера, младшего племянника Аптекаря.

— Герр Шпеер? — Пауль без всякого снисхождения принялся трясти представителя враждебного семейства за плечи: — Ты что, шпионить за мной сюда притащился? Кто тебя послал? Дядя? Сестрица Берта? Говори сейчас же, иначе я тебе голову отшибу, и буду ею играть в футбол!

Голова малолетнего кавалера Жени болталась на тонкой шее, угрожая отвалиться, но сквозь щелкание зубов он пролепетал:

— Никто… Никто… Дядя мне запретил даже смотреть на Замок! Он меня всех карманных денег лишит, если узнает, что я здесь был!

— Пусти его, Пауль! — хныкала сестренка. — Мы просто гуляли…

Пауль перестал трясти мальчишку:

— Слушай меня внимательно, герр Шпеер! Если ты еще раз подойдешь к моей сестре…

— Ты скажешь дяде, что я бродил в Замке? — водянистые глаза Шпеера наполнились слезами при мысли о возможной утрате дядиной подачки.

— Боюсь, этого недостаточно! Лучше я вкачу твоим родителям такой штраф за ненадлежащий надзор, что им дешевле выйдет отдать тебя в военную школу! — Пауль наконец отпустил свою жертву, и юный Шпеер дематериализовался, как бесплотный дух.

— Теперь ты, негодяйка! Кто тебе разрешил болтаться в Замке, еще и с этим кретином Шпеером? Будешь сидеть под замком — в угольном подвале — до самого маминого приезда!

— А я убегу! Поступлю в летную школу и буду офицером — как эта фройлян!

— Фройлян еще курсант, а не офицер! И вообще, сбежать из нашего подвала невозможно! — Пауль ощутимо шлепнул сестричку, запихнул ее вместе с собакой в мотоциклетную коляску и принялся собирать на полу ангара трофеи, приговаривая: — Ах, фройлян Кротова, какое это счастье — быть круглым сиротой! По крайней мере, у вас нету кретинок-сестер!

Железный Курсант грустно кивнула и расплакалась.

— Итак, подведем итоги, — Шеф Кольбах отложил лупу и отбил победную дробь по крышке стола: — Испанские золотые дублоны периода Конкисты! Я не считаю себя опытным нумизматом, но это очевидно даже дилетанту. Необработанные изумруды — четыре штуки. Топографическая карта местности, еще несколько летных карт и атлас Венесуэлы. Это очень напоминает романтическую легенду, но похоже, что ваш отец оказался успешным авантюристом и нашел в Венесуэле старинный клад, а затем с прибылью вложил средства в нефтяные прииски… Более современные находки тоже весьма значительны — в разных смыслах этого слова. Например, пистолет «Штейер» образца 1910 года, калибр девять миллиметров. Добротная, надежная вещь — теперь таких не выпускают! Полностью заряжен, имеется запасная обойма. Пистолет барона Отто. Надо полагать, любимый — раз он не расставался с ним несколько лет! Еще один существенный удар по истории о ревнивой Уте, застрелившей любвеобильного супруга из его же собственного пистолета! И наконец, главный приз! Завещание барона Отто фон Клей-ста! Отличная работа, дружище. Как вам это удалось?

Пауль покраснел от удовольствия и презентовал заблаговременно подготовленный монолог, призванный скрыть обстоятельства и случайный характер находки:

— Я просто поставил себя на место барона Отто: все вокруг только и твердят, как сильно я похож на отца, значит, и логика у нас одинаковая! Если бы мне надо было сохранить ценные документы, куда бы я их отнес? Ну, конечно, в гараж. Если бы у меня был автомобиль — я бы хранил их непосредственно в автомобиле. Но поскольку у моего отца имелся самолет, совершенно естественно, что он хранил документы там! В кабину самолета никто не проникал много лет. Швы на чехлах прогнили, а обшивка разрушилась — я без труда извлек все это… Что мне теперь делать, герр Кольбах?

Шеф посмотрел конверт на просвет и поддел отполированным ногтем краешек сургучной печати:

— Пауль, вас не посещала мысль узнать подробнее о последней воле своего родителя?

— Посещала, — честно сознался Пауль, — но там ведь написано: «Вскрыть в присутствии нотариуса». Полагаете, уже пора посылать за герром Лис' том — нашим городским нотариусом?

— Ни в коей мере! Это настоящая бомба замедленного действия! Завещание было написано еще до вашего рождения — нет уверенности, что в нем учтены ваши интересы! А по закону — ведь вы законный сын барона Отто — вам принадлежит треть его имущества! Вам необходимо точно знать, что там, прежде чем обнародовать этот документ!

— Но если я его вскрою, меня обвинят в подделке содержания или же признают документ утратившим силу! — испугался Пауль.

— Надо вскрыть его незаметно! Я знаю дивный способ! Пойдемте на кухню, дружище!

Надо заметить, что Пауль, во избежание преждевременной огласки, пригласил шефа Кольбаха взглянуть на находки к себе домой.

Чайник закипал на плите. Тонкая струя пара с посвистыванием вырывалась из носика, легко касалась сургучной печати — способ герра Кольбаха был прост и эффективен, как все гениальное. Печать отклеилась сама собой, и конверт открылся без малейших повреждений!

Сквозь длинные, переполненные юридическими экивоками и отжившими грамматическими формами предложения проступало истинное содержание документа.

Итак, барон Отто Йоган фон Клейст завещал свое недвижимое имущество, находящееся в Германии, а также за ее пределами, в том числе шахту по добыче изумрудов в Венесуэле, нефтеносные участки там же, четыре установленные на них вышки и принадлежащее ему предприятие по первичной переработке нефти, ценные бумаги, денежные средства, и далее по списку из двадцати одной позиции…

…Все это барон Отто в «добром здравии, здравом уме и твердой памяти, в присутствии уполномоченного нотариуса и двух свидетелей» просил в случае его смерти разделить на три равные доли. Одна для его сына от первого брака — Зигфрида фон Клейста. Другая доля — для второй жены Марты, вдовы Ратт, урожденной фон Валенштайн, и третья — для будущего ребенка барона Отто от супруги Марты Ратт-фон-Клейст, независимо от пола.

Опекуном над указанным в завещании имуществом до совершеннолетия детей назначался отец Марты фон Клейст, урожденной фон Валенштайн, — полковник Клаус Альберт фон Валенштайн, князь Шенбрау.

Вот так! Родителей не выбирают, хихикнул Пауль. Тем более не выбирают дедулю!

Герру Клаусу вменялось рачительно хранить вышеуказанное имущество и передать его детям в день совершеннолетия. Барон Отто просил своего почтенного душеприказчика Клауса фон Валенштайна дать обоим отпрыскам достойное образование и также предостеречь их от ошибок молодости, свойственных самому барону.

О каких ошибках шла речь, можно было понять по следующему положению завещания:

…В случае если завещание барона Отто фон Клейста будет оглашено после достижения детьми двадцати одного года, вся собственность должна достаться тому из них, кто еще не вступил в брак на момент оглашения завещания. В случае если в момент оглашения завещания оба ребенка окажутся состоящими в браке, сохраняют силу основные положения завещания.

— Итак, любезный барон Пауль Отто фон Клейст, — улыбнулся Шеф, подогревая сургучную печать на пламени зажигалки и возвращая конверту первоначальный вид. — Я вас поздравляю — теперь вы весьма состоятельный молодой человек!

— Куплю себе БМВ! Спортивную модель! — возопил Пауль в радостном предвкушении.

— И наймете группенфюрера в качестве шофера, — с привычной иронией ухмыльнулся Шеф. — Нефть существенно подорожала с 1917 года, так что вы вполне кредитоспособны оплатить такую маленькую прихоть. Единственное, что меня беспокоит, — завещание лишь косвенно подтверждает ваши права собственности на Замок. Я все же хочу увидеть оригинал той клятой дарственной как можно скорее…

— Полагаете, Карл, мне не следует заявлять о завещании, пока не обнаружится дарственная? — Пауль был слегка разочарован возможной проволочкой.

— Полагаю, дружище, вам лично вообще не стоит о нем заявлять. Вы рискуете быть обвиненным в подделке вашими многочисленными недоброжелателями, а то и подвергнуть угрозе свою жизнь… А она вам, рискну предположить, еще может здорово пригодиться… Нет! Этот документ должно обнаружить — по возможности случайно — и обнародовать нейтральное, но достаточно авторитетное лицо…

— Епископ Павел? — предложил пригорюнившийся Пауль. Епископ действительно казался одним из немногих лиц, способных отнестись к завещанию нейтрально и доброжелательно.

— Вполне резонно. Сойдет даже папский нунций, а на крайний случай — наш давний знакомец, пастор Грегор. Поторопимся, дружище! Пришло время задать ирландскому патеру пару вопросов насчет клетчатого чемодана! Заодно взглянем на руины ризницы и прикинем, куда можно быстро засунуть конверт, чтобы его обнаружили естественным образом: оставить завещание без присмотра даже на пять секунд в нынешних обстоятельствах — слишком рискованный шаг!

— Я не буду это обсуждать. Ни с кем. Это служебная информация, и она не подлежит разглашению! — отец Грегор поджал и без того тонкие тубы, молитвенно сложил на груди руки и стал похож на облезлого мученика с дешевого образка.

Карл Кольбах, меривший шагами периметр ризницы, остановился и вдруг резко развернулся на каблуках, оказавшись прямо перед лицом пастора:

— Служебная информация для Шорин Офиса?

— Для кого??? — отец Грегор с виноватым видом попятился назад.

— Для британских королевских спецслужб? Ваш соотечественник — герр Пенслоу — был с нами более чем откровенен… — Шеф доверительным жестом положил руку на худое плечо отца Грегора, но священнослужитель ловко вывернулся:

— Я имею мало общего с мистером Пенслоу. Он не патриот, нет! Он засланный подонок! Я же настоящий ирландец. Ирландец — это значит порядочный человек. Хотя вам, герр Полицай, трудно это понять… Порядочные люди не служат государству! Никакому..

— Вы анархист-максималист? — презрительно вскинул бровь Кольбах.

— Никоим образом! — поспешно перекрестился отец Грегор.

— Тогда извольте объяснить, кому же служат порядочные люди? — герр Кольбах весьма эффектно развернул перед самым носом священнослужителя черный балахон с алой подкладкой. — Может, они служат «силе той, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»? — отец Грегор снова попятился, на этот раз под воздействием испуга, и споткнулся о кучу строительного мусора — ризницу ускоренными темпами ремонтировали после недавнего пожара. Отряхнул край рясы и деморализовано запричитал:

— Чье это? Это было в чемодане? Я думал… Поймите, я пацифист, уже много лет. Я полагал… Там ртутные взрыватели или что-то в таком духе… Я не мог знать, что это его вещи… Я не хотел его исповедовать, но я всего лишь священник, как же я мог отказаться принять исповедь?!.. Он добрый христианин, наш жертвователь… Это мой служебный долг, моя работа… Как ужасно, что я ничего не могу вам сказать! Ничего! Это не моя тайна — она принадлежит только Господу! Я связан тайной исповеди…

Штандартенфюрер Кольбах безнадежно махнул рукой в сторону отца Грегора и указал Паулю на выход. Нервно размял сигарету и закурил:

— Черт их разберет, этих попов…

Пауль спрятал зажигалку, которую только что подносил Шефу, и робко начал:

— Герр Кольбах, я знаю, что вы не сторонник протекционизма и вообще подобных методов, но все же осмелюсь предложить…

— Не до сантиментов. Валяйте, дружище!

— Если его преосвященство кардинал Фанцонни построит этого убогого отца Грегора по церковной вертикали, он про тайну исповеди в один момент забудет! Дедуля Клаус всегда говорит: мол, у католических священников иерархия жестче армейской…

— О! Теперь я понимаю, почему ваш дедушка предпочел армию монастырю, — рассмеялся Шеф. — Отличная мысль, Пауль! Придется просить вашего мудрого дедушку тряхнуть стариной… Полагаю, он еще помнит многие монастырские тайны, — штандартенфюрер вернулся в машину и защелкал устройством связи, требуя соединить его с дежурным в тюрьме. Короткие переговоры завершились ошеломляющим результатом: почетный узник муниципального каземата Клаус Валенштайн исчез, позабыв уведомить своих сторожей…

— У герра Клауса, должно быть, были веские причины для такого поступка, — Кольбах нервно прикусил губу, потянулся было за новой сигаретой, но тут же оставил это намерение, нетерпеливо щелкнул пальцами и чертыхнулся: — Вот дерьмо! Я должен был сам додуматься! Пауль, скорее припоминайте во всех подробностях, что именно рассказывал почтенный герр Клаус про еретиков-самоубийц? Расскажете мне по дороге — мы немедленно едем к нунцию, и пусть его братья молятся, чтобы мы успели…

 

33. Служители культа

Если пастор Грегор похож на заплесневелый сухарь, то лысого и тучного папского нунция — кардинала Фанцонни — следовало бы сравнить с подошедшим сдобным тестом, стремящимся сбежать за пределы тесного облачения. С той только разницей, что в отличие от теста кардинал порождал столько же звуков и суеты, сколько целая гастролирующая театральная труппа среднего размера. Сейчас герр Нунций Фанцонни завершал завтрак: с явным удовольствием и громким хлюпаньем обмакивал коричные крендельки в какао, шуршал облачением и утренней газетой, вдобавок еще и напевал популярную оперную арию. И все это его высокопреосвященство умудрялся делать с поистине христианским благодушием! А уж визиту офицеров обрадовался так, словно оба они приходились кардиналу если не членами семьи, то уж во всяком случае близкой родней!

— Славно, что нашли время заглянуть! Сейчас разделите со мной трапезу… Бинки! Распорядитесь о кофе для господ! — даже повседневные распоряжения нунций пел, словно оперный премьер арию, и при этом отбивал такт по столешнице. Пухленькие, унизанные перстнями пальчики свободной от имитации музыки руки герра Фанцонни воспарили в направлении небольшого диванчика.

— Присаживайтесь, Карл! Расскажите мне все-все здешние сплетни…

— Мы в Германии, ваше высокопреосвященство, здесь нет сплетен! — бесцеремонно прервал кардинала каркающий голос, который показался Паулю знакомым.

Возмущенный неуместным замечанием герр Нунций с поразительной для мужчины подобной комплекции легкостью взлетел с дивана, рассек воздух эффектным жестом, набрал в грудь воздуха, но, предпочтя желанию заорать христианское смирение, только хлопнул в ладоши и снова плюхнулся на мягкое сиденье, выдохнув:

— Расскажите мне новости! В этом городе есть новости? Меня утомляет праздность… А любезный Якоб не выпускает меня дальше собственной спальни! Я ничего — ничего! — не могу с ним поделать! — кардинал Фанцонни говорил по-немецки правильно, но слишком быстро — с итальянской торопливостью и итальянским же слюнявым акцентом. Нерастраченную из-за вынужденной изоляции жажду деятельности герр Нунций решил хотя бы частично излить на Пауля: снова подскочил, обогнул столик и ощутимо ухватил молодого человека за щеку, потянул, словно проверяя на крепость:

— Ваше имя Пауль? Такой славный…

— Так точно, гауптштурмфюрер Пауль Ратт, — представился Пауль как можно более официально, как и подобает доброму католику, чмокнул кардинала в старинного вида перстень и поспешил укрыться от эмоционального священнослужителя за неколебимым плечом Шефа Кольбаха.

— Похож… Якоб, скорее присоединяйтесь к нам! Посмотрите на мальчика — это внук Клауса! Клауса Шенбрау! О, Клаус был настоящим красавцем!

Голосовые упражнения кардинала Фанцонни наконец возымели успех, и рядом с его диванчиком материализовалась фигура высокого сухощавого мужчины. Пауль затруднился бы определить его возраст точно, но моложавому, спортивному и собранному отцу Якобу, вероятно, около пятидесяти. Если бы не аскетичная черная ряса с подчеркнуто скромным крестом, его можно было бы принять за спортивного тренера победоносной сборной или… за высокопоставленного военного чина. Да, этому дядьке не рясу, а генеральский мундир впору носить, подумал Пауль. Рядом с отцом Якобом молодому офицеру сразу сделалось неуютно, как всегда в присутствии высокого начальства. А тут еще водянистые глаза священника, прикрытые белесыми ресницами, прошили Пауля, словно рентгеновский луч. Предпринятое исследование настолько разочаровало отца Якоба, что он изрек как приговор:

— Не стоило ради этого исходатайствовать у понтифика разрешение от обета!

— Да, тот белокурый юноша, которого вы мне представляли, действительно более аристократичен… Но все равно очень похож на внука Клауса и тоже офицер… Как его звали? Он еще божественно пел — во время нашего прошлого визита в Берлин… Просто как соловей, и имя у него такое музыкальное, из оперы… Я сам только что читал в программе: он ставит Моцарта для фестиваля… Где же моя программа? Куда я мог деть программу? — герр Нунций принялся с шумом обшаривать диванчик, мурлыча фрагмент из «Волшебной флейты», словно ноты могли освежить его память.

— Б инки! Нам подадут кофе наконец? — отец Якоб попытался пресечь щекотливую тему негодующим окриком. Двери мгновенно растворились, и молоденький кучерявый итальяшка в длинном монашеском облачении, похожем на старомодное платье гимназистки, вихляясь, вкатил накрытый сервировочный столик. Наверное, «брат Бинки» — тоже любитель подслушивать под дверью, смекнул Пауль и с трудом подавил улыбку.

— Зигфрид! Его зовут Зигфрид фон Клейст, — хрустальным голоском пролепетал Бинки, подкатывая столик поближе к нунцию, льстиво чмокнул кольцо его высокопреосвященства, спрятался за спинкой диванчика и из укрытия стал елозить по Паулю ревнивым взглядом.

— Точно — фон Клейст! Зигфрид… Этому юноше место на клиросе, а не в армии… А вы сами, Карл, поете? Впрочем, в любом случае, угощайтесь! — герр Нунций взметнул обе руки в призывном жесте — как дирижер, приступающий к увертюре, но вместо звуков комнату наполнил аппетитный аромат шоколада, сливок и ванильных пирожных.

— Герр Кольбах, хочу надеяться, ваше вторжение в частные апартаменты кардинала Фанцонни вызвали насущные дела, а не голод? — брат Якоб спрятал ладони в черном пространстве рукавов, выпрямился и сразу стал высоким и зловещим, как призрак.

Но несгибаемый Шеф демонстративно проигнорировал вопрос, со сдержанной улыбкой кивнул нунцию, принимая приглашение, вальяжно развалился на диване, надкусил кренделек, глотнул кофе из крошечной чашечки, отрепетированным жестом закинул ногу на ногу, выдержал театральной длины паузу и наконец соизволил вступить в беседу с хлебосольным кардиналом Фанцонни:

— Увы, ваше высокопреосвященство, даже среди праздничных хлопот, нам — руководителям и наставникам — приходится заботится о делах… Вынужден признать: эти дела требуют вашего экстренного содействия, причем Совершенно конфиденциального характера… — на слове «конфиденциальный» Кольбах несколько понизил голос и чуть заметно кивнул в сторону отца Якоба.

— Отец Якоб — мой личный секретарь! Увы, я не могу иметь от него секретов, — с ноткой ехидства ответствовал дипломатичный нунции, и тут же взмахнул рукой, словно отгоняя назойливых мушек, и указал на трех дюжих братьев, без всякого дела слонявшихся по просторной комнате и сильно смахивавших на охрану. — А это тоже сплошь мои доверенные помощники… Так что можете говорить все, без утайки, как на исповеди!

— Ваше преосвященство, я наслышан, что вы непревзойденный знаток оккультных течений и сект…

Кардинал польщенно кивнул, а Кольбах сухо щелкнул пальцами:

— Гауптштурмфюрер Ратт, продемонстрируйте артефакты! — Пауль втащил в комнату заблаговременно снаряженную коробку и аккуратно расположил на свободном журнальном столике свечные огарки, распятие, черный балахон и листки с рисунками — свои недавние находки из ризницы. Сам же герр Нунций поспешил спрятать сверкнувшие в глазах охотничьи искорки за стеклышками пенсне и с деланным спокойствием, как придирчивый покупатель в магазине, стал перебирать вещественные доказательства:

— Где это было обнаружено?

— В церковной ризнице кирхи лютеран, после отпевания местного жителя — отставного полицейского, который скончался при невыясненных обстоятельствах…

— Так выясняйте обстоятельства смерти — это ваша работа! Незачем отвлекать его преосвященство из-за уголовщины! — хотя голос отца Якоба звучал как приказ, герр Фанцонни взглядом острым и опасным как лезвие, срезал ретивого секретаря::

— Наш долг — помогать пастве! Продолжайте, Карл!

— На стенах ризницы мы обнаружили изображения. Офицер Ратт скопировал их — рисунки перед вами. Распятие было закреплено на стене вниз головой… Обращу ваше внимание: ризница местного католического собора сгорела всего несколько дней назад. По факту поджога ведется расследование. Хочу уведомить ваше высокопреосвященство, что настоятель местного католического собора, некий отец Грегор, присутствовал в кирхе во время отпевания отставного полицейского. Но дать какие-либо показания по поводу поджога ризницы, как и относительно своего визита на панихиду в кирху, он категорически отказывается…

— Чем мотивирует отказ? — снова безапелляционно вторгся в поток беседы отец Якоб. — Мотивирует тайной исповеди!

— Очередной новодел! — между тем констатировал нунций, отодвигая распятие и снимая пенсне. — Ничего интересного. Все предметы изготовлены недавно, приблизительно в десятых годах, по вторичным и — подчеркну! — совершенно бездарным описаниям ритуалов поздних ответвлений альбигойской ереси. Местный эпигонский культ!

— Будем искоренять! — с металлом в голосе констатировал герр Секретарь.

— Подскажите, ваше преосвященство, — привычно проигнорировал грозного отца Якоба Кольбах, — мог ли такой воссозданный псевдоеретический культ сопровождаться обрядами жертвоприношений или ритуальными групповыми самоубийствами?

— Были обнаружены следы жертвоприношений?

— Безусловно.

— Прямо в ризнице?

— Нет, поблизости — в местных катакомбах.

— Количество и характер жертв?

— Двадцать одно человеческое тело. Двадцать мужских тел. Одно женское. Возраст — от 24 до 28 лет. Отличное физическое состояние. Все тела обнажены. Сохранность трупов практически идеальная — в катакомбах холодно. Но никаких следов одежды нам не удалось обнаружить… Снимки я готов представить по официальному запросу…

— Сколько??? — взвыл нунций.

— Упокой, Господи… — отец Якоб кротко перекрестился.

— Ужасающе! Двадцать одно тело! Возрожден катарский ритуал добровольного ухода из жизни путем переохлаждения! И от кого я об этом узнаю? — нунций метнул в сторону брата Якоба взгляд древнего василиска.

— От штандартенфюрера Кольбаха, шефа местного Гестапо, — герр Кольбах встал, щелкнул каблуками и с коротким уставным поклоном протянул кардиналу изящную визитную карточку: — Прошу простить! Я был знаком вам преимущественно как руководитель оргкомитета оперного фестиваля… В любом качестве и в любое время — всегда к вашим услугам!

У Пауля даже дух захватило от такого развития событий: его дальновидный Шеф сейчас спихнет на древний ритуал смерть парней из катакомб, герр Нунций даст нужное заключение и дело будет считаться раскрытым! Заодно и пастор Грегор получит нагоняй за избыток служебного рвения, да и отцовское наследство обнаружится! Какое счастье, иметь такого рационального начальника!

— Факт вопиющий! — любуясь смятением слушателей, продолжал Кольбах. — Он стал предметом обсуждения в Рейхсканцелярии, в консультациях принял участие рейхсляйтер Борман… Было решено, что после заключения Конкордата официальные власти Рейха не могут поставить под удар авторитет католической церкви в Германии и обнародовать информацию о ритуальном характере коллективного самоубийства молодых людей… Официально их объявили погибшими от скопления вредных природных газов в горных выработках. В прессе опубликовали фотографии, обращение к родственникам…

— Но за телами никто не обратился! — угадал отец Якоб.

— Их тут никто не знал! Эти молодые люди просто приехали в местность, знаменитую еретическими традициями, специально — чтобы здесь умереть! Я должен осмотреть обе ризницы и катакомбы! — нунций длинным глотком допил какао, стряхнул салфеткой крошки с облачения, поднялся, ринулся к выходу, но уткнулся в железную фигуру отца Якоба:

— Мы не готовы обеспечить ваше безопасное перемещение по городу! Вы сможете произвести осмотр завтра… — надо отдать должное герру Якобу, он умел держать удар: его голос звенел как стальной трос, а осанка осталась прямой и величественной, как палубная мачта.

— Сейчас! — герр Нунций сложил пухлые губы капризной трубочкой, подобрал край рясы и споро обогнул атлетичного шефа церковной безопасности. — Прямо сейчас! Я устал быть вашим заложником! В момент, когда я необходим своей пастве, своим заблудшим братьям! Я намерен ехать на прекрасном автомобиле, который любезно предоставил мне добрый христианин… Этот местный медик или кто он?

— Герр Шпеер. Фармацевт, — без энтузиазма уточнил по блокноту ответственный отец Якоб и тотчас кинулся следом за нунцием, попутно выкрикивая по-итальянски команды натасканной своре «личных помощников».

Пауль выглянул в окно, чтобы убедиться. Действительно, у входа в «Лесную корону» источал сияние роскошный, синий, как ночное небо, парадный «Мерседес» аптекаря Шпеера — самая шикарная машина в N1-бурге! До появления «Майбаха» Шефа Кольбаха, разумеется. Поверить, что скопидомисгый герр Шпеер отдал свою мужскую гордость на поругание? Хотя бы временное?

Что-то тут не связывалось…

Пауль замешкался у окна и зацепился взглядом за знакомую тень:

— Смотрите, герр Кольбах! Дедуля Клаус нашелся! Вон он, стоит на той стороне, в тени дома, и смотрит на «Мерседес»…

Едва глянув в окно, Кольбах с нереальной скоростью пересек комнату, гостиничный коридор, растолкал сопровождающих папского нунция, в несколько прыжков преодолел лестничный пролет, наконец приблизился настолько, что смог дотянуться до кардинала Фанцон-ни… И сразу без всякого пиетета дернул почтенного архиерея за широкий атласный пояс вниз так сильно, что несчастная жертва мягко шмякнулась на ступени упитанным задом, а пышное облачение бессильно распласталось вокруг оскорбленного преосвященства… Пауль невольно улыбнулся: сейчас герр Нунций был похож на нарядный, праздничный воздушный шар, из которого стремительно улетучивается воздух!

Неадекватное поведение Шефа получило должную оценку, как только подоспел отец Якоб. Даром, что герр Секретарь — святой отец и носит рясу: дерется он так, что профессиональный боксер позавидует! Безусловно, то, что произошло между достойными противниками на глазах у Пауля, нельзя было назвать «дракой» и тем более «потасовкой». Нет, профессионалы просто обменялись весьма болезненными точечными ударами на фоне благообразной светской беседы:

— Много себе позволяете, герр Агностик! Здесь не Монголия!

— И не Ватикан, святой отец! Вы вторглись на территорию язычников! Вполне логично, что автомобиль, полученный от них, заминирован!

— Мадонна! — деморализованный кардинал Фанцонни воздел руки к небу жестом, достойным фрески, и был тотчас подхвачен под локти и поднят подоспевшими охранниками. — Меня хотят убить! Еретики! Сектанты! Надо без промедления доложить его Святейшеству!

Герр Секретарь принялся распоряжаться по-итальянски, охранники в рясах поволокли перепуганного нунция обратно наверх, другие суетливо забегали и в считанные секунды притащили миноискатель. Пауль тоже носился между телефонами и начальником, вызывая саперную группу, парней для оцепления, а потом еще армейскую поддержку — для дополнительного оцепления.

Но штандартенфюрер Кольбах не стал дожидаться профессионалов. Снял и отдал личному помощнику дорогие наручные часы на кожаном ремне, взял отвертку, пассатижи и, к восхищенному ужасу Пауля, полез под опасный автомобиль лично!

Строгий отец Якоб перекрестился, с тяжелым вздохом подоткнул край рясы, как домохозяйки подтыкают передник, взял набор инструментов для ремонта автомобиля и последовал за Шефом Кольбахом. Мгновения как столетия тянулись мимо виска Пауля, он даже вздыхать лишний раз боялся, пытаясь припомнить до конца хоть одну молитву… Прошло чуть больше четверти часа, и из-под брюха синего монстра вылезли изрядно перепачканные спасатели.

Шеф Кольбах выглядел непривычно: перепачканный в пыли и машинном масле, он при этом совершенно удовлетворенно насвистывал бодренький марш.

Зато отец Якоб выглядел раздосадованным и подавленным. Он резко высыпал железяки и проводки на землю у ног Кольбаха, совершенно простонародно сплюнул, поправил рясу и хотел удалиться, но штандартенфюрер удержал его за локоть:

— А деньги?

— Побойтесь Бога, Кольбах! Брать деньги со священнослужителя — грешно!

— Я агностик, — Шеф с ироничной ухмылкой подставил раскрытую ладонь, отец Якоб, скрипя зубами, отсчитал из портмоне несколько купюр и, чертыхаясь, удалился.

— Мы с отцом Якобом поспорили, какого типа взрыватель будет обнаружен. Я утверждал, что ртутный, и, как видите, выиграл!

«Шеф всегда выигрывает», — с облегчением вздохнул Пауль.

— Гауптштурмфюрер Ратт, проследите, чтобы взрывное устройство отправили в лабораторию, а мне потрудитесь прислать со склада чистый комплект формы… Эту, — герр Кольбах брезгливо провел пальцем по перепачканному рукаву. — Эту — выбросьте на помойку! А сейчас проводите меня к телефону, дружище, — необходимо немедленно установить наружное наблюдение за клятым аптекарем Шпеером, до тех пор пока официально не будет доказано, что машину заминировал именно он!

Аптекарь Шпеер размеренно обслуживал посетителей: сперва читал рецепт, потом скрывался за белой дверью в лабораторию и наконец возвращался с баночкой или пачкой порошков в руках. Но посетителей было мало, и фармацевт большей частью дремал над вчерашней газетой. Рутинный обывательский ритуал — разве так себя ведут террористы, сектанты и опасные маньяки? Пауль задумался и отложил бинокль.

— Верное решение, дружище, — герр Кольбах, как всегда бодрый, после душа и легкого обеда, хлопнул Пауля по плечу. — Пора переходить к активным действиям. Пойдемте, нанесем визит в жилище вашего фармацевта.

— Прямо сейчас? Днем? — недоумевал Пауль.

— Ну конечно, ведь мы не идиоты, чтобы ломиться в частное жилье, когда в нем мирно почивает этот почтенный благотворитель! Поторопитесь, пусть парни глаз с него не спускают и сразу дадут нам знать, если герр Шпеер покинет аптеку!

— Поясните мне, Пауль, как знаток местных нравов, ваши добропорядочные сограждане питают слабость к самолечению?

— Нет, как можно! Их лечит доктор Норманн, — запротестовал Пауль.

— Тогда в чем истоки экономического феномена, в силу которого упомянутый доктор Норманн, который пользует больных и выписывает рецепты, живет довольно скромно, а герр Аптекарь, всего лишь отоваривающий рецепты доктора, имеет роскошную машину, особняк и прочие плоды финансового процветания?

Даже гараж этого субъекта запирается на сложный кодовый замок! Как это мелкобуржуазно, — Кольбах, недовольный задержкой, извлек из кармана скрепку и принялся ковыряться в замке.

Истоки упомянутого феномена были хорошо известны Паулю, даже слишком хорошо. Еще при покойном прежнем шефе — герре Корсте — Паулю приходилось соприкасаться с корнями экономического процветания герра Аптекаря прямым и непосредственным образом. Но до какой степени надо обнажать их перед нынешним начальником? Впрочем, маловероятно, что идея дополнительного заработка, связанного с беспрепятственной контрабандой часов и ювелирных изделий через швейцарскую границу и последующим их безналоговым сбытом на окрестных лыжных курортах, захватит шефа Кольбаха настолько, что он решит осесть в тоскливом N-бурге на вечные времена.

И Пауль рискнул приоткрыть завесу:

— Я могу только предположить… Поскольку был случайным очевидцем…

— Говорите без обиняков, дружище, — поторопил Пауля стремительный начальник.

— Правду сказать, герр Шпеер весьма рачительный человек! Я был сильно удивлен, когда обнаружил, что среди зимы он оставил свой дорогостоящий автомобиль на ночь прямо во дворе рядом с гаражом! Предположил, что в гараже что-то стряслось, заглянул в слуховое окно — там все было заставлено небольшими коробками (О да, сколько перетаскал Пауль этих коробок за время службы под руководством прежнего, увы, покойного, шефа!) Я сразу же уведомил свое начальство — покойного герра Корста… Но не получал никаких дальнейших указаний. (Ну вообще-то, если говорить чистую правду, то получал, еще как получал! Дядюшка Корст просто-таки пальцем тыкал, куда какие коробки ставить!)

— Транспортировка и сбыт наркотиков? — скептически поморщился герр Кольбах, продолжая орудовать скрепкой в замочной скважине.

— Сомневаюсь. Коробок было много — кому же в нашей глуши можно сбыть столько наркотиков?

— Он же фармацевт — мог бы закупать сырье по дешевке, очищать и гнать транзитом на Бонн или Гамбург.

«Шеф мыслит глобальными категориями — куда там местечковому криминалу!» — восхитился Пауль.

— Хотя… подстраиваться к стихийно сложившемуся спросу — затратная практика! Куда прибыльнее формировать рынок под имеющийся товар!

Вот он, идеальный рецепт успешного предпринимательства! Пауль согласно кивнул и уточнил:

— Я увидал коробки с надписями названий лекарств и красным крестом. Через границу их перевозил санитарный автомобиль… Сами коробки — небольшие и легкие; в них находились ювелирные футляры с часами, украшениями, драгоценностями. Никаких налогов: Швейцария за перевалом, а богатых туристов на лыжных курортах всегда хватает…

— Остроумно, — Кольбах наконец расправился с замком и легко толкнул тщательно смазанную створку гаражных ворот. Но вместо обычного скопления разномастных коробок и коробочек просторный гараж встретил их непривычной пустотой. — Похоже, ваш предприимчивый аптекарь подчистил склад, испугавшись смерти сообщников… Или, хуже того, собирается удариться в бега… Это будет скверно, дружище… — Шеф оглядел тоскливое, безжизненное пространство. — Где в доме может располагаться сейф?

— Нигде! — мотнул головой Пауль. — Он прямо под нами: подвал гаража оборудован как сейф! — и в качестве доказательства со значительным усилием повернул большой металлический вентиль, похожий на газовый. Плиты пола разъехались, обнажив лестничку в несколько ступеней к мощной бронированной двери.

— Пауль, только не рассказывайте мне, что случайно обнаружили тайник, когда пошли копать червей для рыбалки! Может, вам и шифр удалось разнюхать?

Пауль виновато вздохнул, поскреб носком сапога светлую пыль на бетонном полу и счел своим долгом предостеречь Шефа:

— Сейф автономно подключен к системе сигнализации. А она заведена на центральный пульт в Гестапо — я сам проверял срабатывание звукового сигнала оповещения и поэтому знаю про тайник… Распорядиться отключить систему?

— Нет времени на такие изыски, — Кольбах легко постучал по стене подушечками пальцев, извлек карманный нож, с хирургической точностью отковырял кусочек штукатурки, поддел и аккуратно, один за другим, перекусил проводки сигнализации. Рот у Пауля сам собой открылся, а когда он заметил это постыдное проявление удивления, захлопнул его так быстро, что зубы громко щелкнули.

— Зубы — прекрасный естественный диэлектрик, — неожиданно подтвердил Шеф, — но самостоятельно воспроизводить подобные манипуляции я бы вам не рекомендовал!

Напрасно герр Кольбах так о нем беспокоится: Паулю и в жутком кошмаре не привидится засунуть себе в рот электрический провод под напряжением!

— Чем сложнее техника, тем она менее надежна, а это значит, что сломать ее гораздо легче!

Ради скорейшей победы над сложной техникой герр Кольбах решил присесть на верхнюю ступеньку, и смахнул с нее пыль носовым платком: Шеф очень опрятный человек! Затем на секунду замер, поднес испачканный платок к самому носу, принюхался и даже дотронулся до грязного пятна самым кончиком языка, сплюнул и удовлетворенно объявил Паулю результаты анализа:

— Тротил! Пауль, срочно вызывайте парней из лаборатории: я хочу убедиться, что тротил, обнаруженный в каменоломнях, идентичен этому! Тогда мы сможем доказать, что тротил, подготовленный для теракта в каменоломнях, некоторое время держали здесь, в гараже, и у нас будут законные основания задержать герра Шпеера!

Сейфовый замок неотвратимо пал под натиском нетерпеливых пальцев Карла Кольбаха. Сухая ладонь нырнула в беззащитную тьму, и под свет тусклых ламп был извлечен моток тряпок с заношенными домашними шлепанцами. Подобным предметам место на свалке или в мусорном ведре! Пауль совершенно не понимал истоков буйной радости, охватившей его обычно очень сдержанного начальника:

— Вот они! Ненаглядные сокровища старого осла — библиотекаря фон Штерна! В этой чертовой игре мне наконец-то сдали джокер! — Кольбах осторожно, словно священную реликвию, развернул ветхий восточный халат. Пауль только ахнул и полез в планшет за рисунком, который Зиги фон Клейст намалевал в медитативном трансе. Тот самый халат: и круги, и тонкие восточные узоры на шелке абсолютно совпадали с рисунком!

 

34. Последняя реликвия

Автомобиль несся по разморенным предзакатным солнышком улицам на максимальной скорости. Хотя тому, кто уже опоздал, спешить совершенно излишне! Но ни сам Пауль, ни даже его дальновидный Шеф Кольбах этого еще не знали.

Парни из наружного наблюдения доложили, что уже часа полтора глазеют, как герр Шпеер, приспустив занавеску для защиты от солнечных лучей, дремлет в высоком кресле над газеткой…

Шеф Кольбах без колебаний отдал приказ задержать подозреваемого — герра Шпеера.

Четко отданные команды сменились приглушенным топотом, пара коротких перебежек, удар ноги по двери, всхлип дверного колокольчика, резкий разворот, треск — и!

Идеально слаженные действия завершились полным фиаско! Весьма проблематично задержать свернутый валиком плед, прикрытый развернутой газетой, — даже если он лежит в кресле! Эта почти детская хитрость обеспечила появление на занавеске силуэта, повторявшего примелькавшиеся за день очертания задремавшего аптекаря.

Быстро обнаруженная и еще быстрее взорванная стальная дверь в подвале вела прямо в катакомбы, плавно перетекавшие в ряды горных пещер: искать хитроумного герра Аптекаря уже слишком поздно! Он вполне может скрываться где угодно — даже успеть переправиться в Швейцарию!

Без врожденной арийской выдержки Пауль бы просто расплакался! Ему еще так далеко до стального характера Шефа, способного видеть позитивные стороны в любой ситуации — даже в такой безнадежной!

— Рано впадать в уныние, дружище! Герр Шпеер скоро вернется сюда — прямо в наши объятия! Отдайте команду до вечера разместить здесь хорошо вооруженную засаду, но так, чтобы внешне дом выглядел пустым и безопасным…

— Но зачем аптекарю возвращаться, Карл?

— За халатом и тапками, разумеется!

— А почему эти поношенные вещи представляют такую большую ценность? — наивно поинтересовался Пауль, разглядывая старое рванье.

— Не имею понятия… Зато имею твердое намерение это выяснить!

— Вы можете забить меня до смерти — я не скажу вам ни слова! — профессор Меркаев гордо откинул голову и хряснулся лысым затылком о высокую спинку стула.

Кольбах перестал разбирать документы и удивленно вскинул бровь:

— Герр Меркаев, вас зафиксировали из опасения, что вы нанесете ущерб собственному здоровью! Никаких причин вас бить у меня нет, — Шеф вернулся к работе с документами.

— Вы не будете меня допрашивать? — заерзал настырный профессор.

— Нет. Картина происшествия очевидна.

— Очевидна? Для кого?

Пауль уткнулся лицом в документы, прикрывая неуместную улыбку: уж очень потешно выкатывал глаза обескураженный герр Профессор.

— Для любого компетентного специалиста. Вы, герр Меркаев, банально проиграли в карты Александру фон Штерну весьма крупную сумму. Ни такой суммы, ни мужества застрелиться — как подобает человеку чести — у вас нет. Вы избрали третий вариант: согласились на предложение своего кредитора застрелить в счет погашения долга советского дипломата Деканозова! С целью реализации этого преступного замысла ваш кредитор — Александр фон Штерн — предоставил вам пистолет системы «Кольт», зарегистрированный на имя подданного Великобритании мистера Пенслоу. Вот и все.

— Все?!? Да вы не понимаете, что сейчас творится в России! — заорал Меркаев.

— Я занятой человек, и мне плевать, что там творится, в вашей России… Будете вести политические диспуты в НКВД. Я вас официально экстрадирую на советскую родину! Пусть их компетентные органы решают, что с вами делать: бить ногами или прутом, кормить дерьмом или поить уксусом, ломать кости или сыпать хлорку в глаза, вырывать вам зубы или ногти…

У этих русских нет ни культуры следственных действий, ни традиций, ни фантазии… — буднично заключил герр Кольбах и снова углубился в документы.

Профессор Меркаев испуганно притих и только обиженно хлопал отечными веками.

— Гауптштурмфюрер Ратт, документы для передачи профессора советским представителям готовы?

— Так точно! — Пауль щелкнул каблуками и протянул папку.

— Внесите вещи, изъятые в номере герра Меркаева, пусть опознает свое личное имущество. Я не намерен вместе с его невзрачной персоной подарить Советам собственность приличного немецкого отеля!

Чуть больше часа назад Пауль прилежно наполнил два стальных ящика для документов пожитками профессора Меркаева, собранными в гостиничном номере. Улов небогатый: перья и чернильница, скромненький костюм и поношенные рубахи, безвкусный галстук, затупившаяся бритва, простенькая кавалерийская сабля, скромные туалетные принадлежности, миниатюрные шахматы в раскладной клетчатой коробочке, носки, белье, гостиничные полотенца из разных городов и стран, запасная обойма от изъятого пистолета, пачки писем, перевязанные выцветшими ленточками…

Безусловно, главное богатство герра Профессора составляли книги: разной толщины и затрепанности, на всех возможных и невозможных языках, атласы и альбомы, два гербария, пожелтевшие путевые блокноты, исписанные нервными строчками загадочного восточного шрифта и кириллических букв. Среди этой разномастной интеллектуальной роскоши Пауль благополучно пристроил добытый в сейфе аптекаря старенький халат и замусоленные тапки. Пауль под присмотром многоопытного руководителя одну за другой вынимал вещи из коробок, демонстрировал и — если Меркаев кивал — ставил галочку в опись. Приступили к демонстрации одежды, и после двух рубашек и галстука из коробки был извлечен пресловутый халат.

Свинячьи глазки профессора едва не вывалились из орбит.

— Это не моя вещь…

— А чья? — спросил Пауль, изображая искреннее удивление.

— Барона Унгерна!

— Призрак покойного Унгерна прокрался к вам ночью и подбросил халат? — Кольбах наконец оторвался от бумаг и проявил некоторый интерес к живописному действу.

— Вы не в состоянии понять, о чем я говорю, штандартенфюрер! У вас в руках ритуальный халат Богдо-Гэгэна — последнего буддистского святого и правителя древней столицы Монголии — Урги! Богдо-Гэгэн подарил эту реликвию Роману Федоровичу — последнему защитнику чистой буддистской веры! Барону Унгерну-Штернбергу! — торжественно чеканил профессор Меркаев.

— Судя по ничтожным военным успехам барона Унгерна, весьма сомнительная реликвия! Вы же ученый, герр Меркаев! Как вы можете верить в какой-то горячечный бред про «армию духов барона Унгерна»! Вы просто вынуждаете меня снова делать экскурс в недавнюю историю. Советы наголову разбили дивизию Унгерна в двадцать первом, а самого «Даурского барона» расстреляли! — презрительно скривился Кольбах.

— Неправда! Роман Федорович жив! — пронзительно завопил профессор Меркаев и тут же получил звонкий шлепок по физиономии старой восточной тапкой.

— Жив? Может, он исчез с места расстрела в этих волшебных летающих туфлях? Они тоже принадлежат не вам, а воскресшему барону Унгерну? — железная рука Кольбаха нанесла герру Профессору контрольный удар тем же оружием.

— Я эти шлепанцы впервые вижу! За что вы меня истязаете?

— Так посмотрите на них внимательно: может, в них тоже есть сакральный смысл?

— Обычные поношенные домашние туфли! — на сильно поврежденной и испачканной парче мелко вились вычурные восточные узоры. Пауль битый час ассистировал Шефу, когда тот лично тыкал туфли иголкой, смотрел на просвет и смачивал водой, но коллеги так и не смогли раскрыть их секрета.

— Значит, таких туфель расстрелянный барон Унгерн не носил?

— Роман Федорович жив! — снова принялся за старое герр Профессор.

— Да я лично сам… Сам лично! Хочу сказать, я лично был знаком в Москве с надежным человеком, который арестовывал, а потом конвоировал в Иркутск вашего любезного барона! Его расстреляли, будьте уверены! И никакого халата, тем более грязных тапок среди вещей Унгерна не было!

Меркаев принялся подозрительно разглядывать лицо штандартенфюрера, затем невнятно забормотал:

— Халат похитили красные лазутчики — агенты Коминтерна, и это стало началом краха совершенной боннской империи Романа Федоровича…

Кольбах сердито насупился:

— Что же такого выдающегося написано на этом чертовом халате?

— Облачи себя в пурпур — и победа всегда пребудет с тобой! Кто носит сей халат, всегда останется в выигрыше, в том числе и военном! — воспарил духом герр Профессор, оказавшись на твердой профессиональной почве. — Я провел исследование заклинаний, скрытых в орнаменте, и убежден: в традиции лам этот сакральный предмет рассматривали как дающий власть над временем и смертью!

— Вы провели экспериментальное исследование? — уточнил Шеф.

— Нет, скорее теоретическое… Скрытые в рисунках заклинания позволяют избранным повелевать духами и вдыхать жизнь в прах!

— Профессор, давайте уточним, к каким конкретно результатом привело вас упомянутое исследование, — Кольбах аккуратно разложил халат на столе. — Вот этот поношенный предмет гардероба. В какое именно место мне, если я приму на веру ваши россказни о заклинании, следует насыпать прах и какие именно слова сказать над ним?

Профессор смутился и даже покраснел:

— Странная постановка вопроса… К духовной субстанции нельзя подходить с таким тевтонским практицизмом! В боннской магии все достаточно условно… Среди моих документов должен быть перевод пояснений к заклинанию, там говорится, что ритуал способен вернуть в мир тело праведника или душу грешника. Орифламма дает силу вдохнуть грешную душу в праведное тело, породив новое существо…

— То есть если накрыть халатом останки праведника, пробубнить специальные слова, помахать колотушкой или предпринять еще какие-то ритуальные действия, кости и череп превратятся в тело? В хорошо сохранившийся труп? — настаивал Кольбах.

— Не понимаю, герр Кольбах, откуда у вас такой примитивный подход…

— Из экспериментальных данных, — Кольбах разложил поверх халата вереницу фотоснимков обнаженных тел. — Все эти тела принадлежат праведникам. Ведь человек, добровольно расставшийся с жизнью ради своей веры, — праведник? Именно такие религиозные фанатики кончали с собой в местных катакомбах из года в год с древних времен… В каменных коридорах и пещерах полно костей этих жертв мракобесия… Хороший материал для эксперимента! Что скажете, профессор?

— Он сделал это… Расшифровал полный текст и восстановил ритуальную практику… Он смог вернуть праведникам тела… А души? Смог он вернуть в мир хоть одну душу? Душа обязана служить тому, кто вернул ее в мир, как своему хозяину… За хорошую службу он наградит душу праведным телом, и она получит шанс прожить новую жизнь и вырваться из круга смертей и рождений…

— О ком вы говорите? Кто «он»? Фамилия, имя, адрес, — чеканил Шеф, а Пауль запихнул в пишущую машинку чистый лист и приготовился фиксировать ответы.

— Нет! Я не смею назвать его! Он силен! Он страшен! — возопил Меркаев истеричным голосом и принялся раскачивать стул с такой угрожающей амплитудой, что Паулю пришлось вызвать охранника с ведром воды и окатить увлекшегося герра Профессора. — От черной боннской магии нет защиты — для духов нет ни стен, ни запоров…

— Профессор просто бредит… — Карл Кольбах сокрушенно покачал головой. — У него явное расстройство психики. Мы не можем передать его советскому представителю Деканозову в таком жалком душевном состоянии! Герр Меркаев нуждается в срочной медицинской помощи!

— Распорядиться, чтобы пригласили доктора? — уточнил расторопный Пауль.

— Сами справимся. У нас имеется новейшее средство для лечения душевнобольных! — Кольбах извлек из сейфа пресловутый прибор со шкалой, двумя переключателями, электрическим щупом и медными пластинками на проводках, некогда обнаруженный в клетчатом чемодане.

— Хотя бы инструкцию вложили! — он открутил ухоженным длинным ногтем винтик, снял приборную панель, рассмотрел сложную начинку и разочарованно протянул: — Аккумулятор сел… Попробуем включить эту штуковину прямо в розетку, а пластинки запихнем ему под ладони. Практика — главный критерий истины, мы сможем выяснить эмпирическим путем, что обозначают деления на шкале…

— Ни в коем случае! — перепугано завопил Меркаев. — Вы изжарите меня, как на электрическом стуле! Прибор нужно настроить и вложить специальную кассету, которая модифицирует электрическую волну!

Увы, наставление герра Профессора несколько запоздало: исполнительный Пауль уже воткнул вилку в розетку и ученого мужа изрядно тряхнуло ударом тока.

— Прошу простить… — офицер Ратт незамедлительно отключил напряжение.

— Ничего, дружище! В этой жизни мы все чему-то учимся… — утешил его Шеф.

Едва отдышавшись, герр Профессор застонал:

— Негодяй… Вы ничем не лучше красной сволочи! Всех этих комиссаров, которые мучили меня в двадцать первом! Вы точно такой же! Тот же самый! Я вспомнил Ургу, вспомнил двадцать первый! Я все вспомнил!

— Видите, Пауль, от этого медицинского приспособления есть ощутимая польза! Оно успешно восстанавливает память! А раз вы вспомнили все, герр Меркаев, то в ваших интересах мне ответить! Назовите имя!

— Которое… У него легион имен… Он масон! Он сам дьявол… — профессор сильно вспотел, побледнел и стал бормотать, сбиваясь и путая слова: — Он много лет исследует боннскую магию… Он похитил мои находки, присвоил мои догадки, обобрал меня до нитки… Но я все готов ему простить. Все! За то, как сильно он преуспел…

— Имя!

Связанный профессор попытался пошевелиться, сделал неловкое движение, стул под ним скрипнул и сразу упал, словно его с силой толкнула невидимая рука. Герр Меркаев ударился головой о кафельный пол судорога прошла по его телу, после чего ученый потерял сознание.

 

35. Карающая длань

Я вселю в него страх Божий! — победоносно, как ораторию, возглашал кардинал Фанцонни, до предела разгоняя «Майбах» Шефа Кольбаха. Его высокопреосвященство негодовал, то и дело бросал руль, потрясал кулаками и совершенно не следил за дорогой.

Бешено мчавшийся автомобиль уже нагонял страх на припозднившихся обывателей. Герр нунций заслуживает самого строгого штрафа за такую езду! Увы, сейчас Пауль лишен возможности выписать нарушителю квитанцию и, более того, вынужден ерзать на пассажирском сиденье рядом с начальником.

Рабочий день Карла Кольбаха и его личного помощника давно завершился, но офицеры Гестапо сочли возможным пожертвовать временем отдыха и откликнуться на призыв кардинала Фанцонни сопроводить его в местный собор. А поскольку безопасность папского нунция все еще находилась под угрозой, верный служебному долгу Шеф Кольбах предложил его преосвященству для поездки личный автомобиль. И сейчас у Пауля, изводившегося на заднем сиденье вместе с законным владельцем «Майбаха», сердце просто

кровью обливалось: разве мыслимо так обращаться с прекрасной машиной! Задняя подвеска жалобно скрипит, а во что превратятся покрышки, лучше и не думать! Мужественные черты Шефа Кольбаха периодически отражались в зеркале заднего вида и напоминали лицо человека, который стоически переносит прогрессирующую зубную боль. Обнадеживало только то, что на переднем сиденье угрюмый отец Якоб уже приготовился в критическую минуту выхватить руль у облеченного саном лихача. Нынешним вечером путь от гостиницы «Лесная корона» до Соборной площади показался Паулю бесконечным, как Млечный путь!

Наконец автомобиль резко затормозил.

— Прибыли! — герр нунций залихватски хлопнул дверцей, не дожидаясь спутников, решительным шагом направился к дверям собора и громко постучал в двери массивным кольцом.

— Кто там? — робкий голос отца Грегора был едва различим через окованную металлом массивную створку двери. Лицо подоспевшего отца Якоба скривилось так, словно его незаслуженно осыпали отборной бранью. Зато бархатный голос герра нунция прозвучал необыкновенно буднично:

— Телеграмма. Срочная…

— Мне? Прямо сюда? — бледная тень отца Грегора появилась в узком просвете приоткрывшейся дверной створки. Ширины щели оказалось вполне достаточно, чтобы отец Якоб просунул в нее ступню и сильно двинул в дверь плечом. В результате створка стукнула зазевавшегося отца Грегора по лбу, а ворвавшийся в помещение герр Якоб присовокупил к удару двери еще и мощный удар кулаком под подбородок. От такого физического воздействия тощий пацифист пролетел по длинному проходу между скамьями и с грохотом приземлился у самого алтаря. Отец Якоб нагнал жертву и очень убедительно пнул ногой:

— Сейчас я из него сектантскую дурь выбью! — заверил нунция отец Якоб.

— Только не здесь! — гуманный кардинал Фанцонни воздел к каменным сводам сдобную десницу. — Не в Божьем храме!

— Правильно! Тащите его в ризницу! — скомандовал отец Якоб.

Пастор Грегор плакал и каялся, как на настоящей исповеди:

— …Именно тогда, после неудачи со взрывом в школе, я был завербован британской разведкой. По моей духовной слабости. Меа maxima pulpa … Мое единственное оправдание — я не был хорошим агентом! Да и было это почти двадцать лет назад! — покаянно прошамкал сквозь разбитую губу привязанный к строительной балке отец Грегор и тем накликал новый профессиональный удар разгневанного отца Якоба.

— Ну — признавайся до конца! Чертовы англичане заслали тебя сюда расстроить переговоры нацистов с советами?

— Оставьте его, Якоб! Такими темпами он нам поведает, как в детстве булочки с лотка воровал! Я сейчас сам с ним поговорю! — его высокопреосвященство подобрал подол облачения и, маневрируя между кучами строительного мусора, приблизился к привязанному священнику.

— Согрешить деянием — сущая мелочь, ибо самые страшные грехи мы творим неправедным помышлением! Мысль нечестивая предает душу в руки дьявола! Покайтесь, сын мой, в греховном помышлении и познайте неисчерпаемую милость прощения! Сознайтесь, чем прельщал вас на исповеди этот… медик?

— Фармацевт. Аптекарь Шпеер, — уточнил Шеф Кольбах.

— Я не знал, кто он, не знал! Это дьявольские козни…

Был поздний вечер; отец Грегор запер центральную дверь и даже ризницу, да и самому ему уже давно пора было уйти домой. Но он, в чем искренне кается сейчас, зачитался газетами, сидя в исповедальне — под казенным светильником. Никто не мог проникнуть в запертое здание — отец Грегор был просто потрясен, когда его окликнули через окошко:

— Я нуждаюсь в вашем совете, отче! Прошу, спасите меня от наваждения!

Голос был таким глухим и звучал так безнадежно!.. Ну как он — священнослужитель! — мог отказать? Голос продолжал:

— Скажите, святой отец, какая епитимья, какое покаяние способно помочь тому, кто продал свою бессмертную душу? — сначала слова кающегося звучали как шутка дурного тона или репетиция спектакля. Но пока невидимый некто говорил, отец Грегор все больше убеждался в его искренности. Священника охватил неподдельный ужас! Отец Грегор даже не решался перебивать…

Я знал, на что иду. С тех самых пор, как старый барон Фридрих подучил меня вызвать демона и заключить с ним сделку. Поверьте, добрый отче, то была самая удачная сделка в моей жизни, а я провернул их немало! Богатство и власть стали моей звездой. Я сполна наслаждался ими… Порок был для меня вдвойне сладок, ибо я знал: рано или поздно ОН потребует своего, знал, что мой последний час близится! Я смирился с грядущими муками ада, но разве думал я, что ОН будет настолько жесток и станет терзать меня прямо в земной юдоли! Что ОН пошлет за моей черной, истлевшей душой именно эту женщину! Ангела с совершенным телом и безумными очами… Нашу бедную жертву! Я не испытал такого удара, даже когда ОН сам, сам князь тьмы, нанес мне визит, словно желая убедиться, сколь глубоко я погряз в грехе.

Он пришел ко мне под личиной мудрого старца, ученого, с неизбывной печалью в глазах. Он не укорял меня — он лишь сожалел, как мудрый наставник, что растратил свое время на недостойного тупицу!

«Ты ни в чем не виноват. В тебе нет ни разума, ни фантазии совершить злодеяния, достойные твоего учителя — барона Фридриха фон Клейста! Ради чего ты сделался причастным «таинств» черной мессы? Ради грешков, что день за днем совершают мелкие клерки и домохозяйки? Нет, ты не нашел в себе сил убить моего верного слугу барона Фридриха, ты лишь жульнически присвоил Замок — имущество, истинной цены которому не знаешь! Я дал тебе средства, дал тебе власть, а что я получил взамен? Мелкую, обрюзгшую обывательскую душонку… Ты не злодей — ты жалкий, чванливый бюргер! Я хочу вернуть тебе твое недостойное сокровище! Я верну твою ничтожную душу! Верну так же, как и отнял: я дам тебе шанс отыграть ее…»

Он рассыпал по столу колоду карт — ту самую колоду с волшебными рисунками, ту магическую колоду, при помощи которой старый барон Фридрих заставлял адову силу служить себе! Колоду, которая лишила меня сна, покоя, денег и самой души! Простите меня, отче: столь глубоко мое падение, что я согласился вновь испытать судьбу почти с радостью!

«Что же ты поставишь на кон, жалкий трус? Золото? Холодные бриллиантовые бирюльки? Но я владею всеми земными кладами! Наркотики? Да я сам подарил их миру! Что у тебя есть, способное смирить мой гнев?» — спрашивал он с тихой скорбью. Я не колебался ни минуты — хотя адская машина старого Фридриха фон Клейста, способная наводить морок и отнимать разум, принадлежала нам всем троим — троим, прошедшим кровавое посвящение, троим, которым барон завещал свои страшные тайны, и я не мог распоряжаться ею самолично… Но я набрался мужества и совершил еще один грех — грех предательства общего дела, предательства дружбы!

Я принес адскую машину старого барона и поставил ее на кон — против своей души. Послушайте меня, отче, послушайте и последуйте моему совету: когда дьявол предложит вам свою игру, а это происходит с каждым из нас рано или поздно, не соглашайтесь, ибо у дьявола нельзя выиграть! Не прошло и часа, как он захлопнул чемодан со своим выигрышем и удалился, рассыпая холодные льдинки смеха… Я был жалок, я был смешон… Скоро в город приехал юный фон Клейст. В ночь его приезда, среди грозы и ветра, мне явилась Ута — его покойная мать! Безумная баронесса Ута. Она была укрыта музыкой, как плащом, — и парила у самого окна, словно легкая птичка! Она не нуждалась больше в моем раскаянии — она хотела только возмездия! Я был сломлен так, что просил своих сообщников по черным делам судить мой поступок, казнить, убить меня и избавить от наваждения. Они же только смеялись, они не верили мне — хотя час их был уже близок! Они хотели только одного: чтобы я вернул — вернул то, что отдал страшному старцу. Их мало интересовало, как я это сделаю. У меня была только одна возможность: я пошел в Замок и превратился в верного слугу этого исчадия. Я служил ему преданно и подобострастно, как служил старому барону Фридриху: я жаждал овладеть его тайнами! Мои усилия вознаградились редкостной удачей! Теперь я знаю, как отнять его силу! Я один! И молю вас, отче! Во имя своего высокого сана помогите мне! Не спрашивайте, откуда я знаю, но адское творение старого Фридриха фон Клейста скоро попадет в вашу церковь! Прошу вас, верните его мне! Тогда я смогу остановить Уту! Иначе меня ждет смерть — страшная смерть, холодная смерть без причастия и утешения!

Так этот человек беспрерывно причитал несколько часов. Пастор Грегор не видел его лица. Потрясенный священник только повторял молитвы вперемешку с призывами к покаянию… Однако его собеседник не собирался каяться, этот закосневший в грехе человек — всего лишь боялся кары! Но не карающая длань Господа пугала его — а всего лишь месть призраков из прошлого…

Отец Грегор перешел на истеричные всхлипы:

— Каюсь, ваше высокопреосвященство — каюсь, я недостоин своей паствы! Меа culpa… Моя вина! Я не нашел слов утешения для этого человека! Я оттолкнул его, выставил за дверь — просто потому, что мне было жутко в его присутствии. Как я мог предположить, что предмет, именуемый «адской машинкой», будет сокрыт в скромном клетчатом чемодане? И принесет чемодан мой давний знакомец — мистер Пенслоу. Человек, который без колебаний лил свою и чужую кровь за свободу Ирландии! Я был уверен, что в чемодане обычные террористические атрибуты — ртутные взрыватели, тротил, запальные шнуры, и категорически запретил оставлять опасный багаж в соборе! Если бы я заподозрил за всем этим дьявольскую руку, я тотчас доложил бы в епископат, сообщил в секретариат Его Святейшества…

— Хватит отвлекать нас россказнями про демонские козни! Ваше прошлое в британской разведке, отец Грегор, станет предметом тщательного служебного расследования, — решительно прервал увлекшего-священнослужителя отец Якоб. — В соборе имела место обыкновенная уголовщина. Банальный криминал — это юрисдикция Гестапо! Вот и работайте, прекратите отнимать время его преосвященства!

— О! Благодарение Господу, у меня достаточно времени, Якоб, — пропел кардинал Фанцонни, нацепил пенсне, артистичным жестом подозвал мускулистого брата с объемистой папкой и развязал на ней завязки: — Тем более здесь все ясно! Мы имеем дело с опасным расстройством психики! Все эти рассказы о дьявольском наущении — навязчивый галлюцинаторный бред, типичный для маньяка!

— Скорее мнение врача, чем священника, — скептически вставил Шеф Кольбах.

Кардинал Фанцонни лучезарно улыбнулся:

— Вы, как всегда, правы, Карл! Еще до пострига я прослушал курс психиатрии на медицинском факультете… Знаете, психиатрия очень отрезвляющая наука! Поэтому, Карл, когда вы рассказали о трагическом происшествии в каменоломне, да простит меня Господь, но мне было сложно поверить, что в наше циничное время найдется столько молодых людей, готовых расстаться с жизнью ради веры! Затем имело место прискорбное происшествие с заминированным автомобилем, и я просто вынужден просить братьев произвести некоторое разыскание среди специальных периодических изданий, благо они во множестве поступают в библиотеку Ватикана. Им удалось обнаружить целый десяток объявлений, размещенных в медицинских бюллетенях и газетах с февраля по май месяцы этого года, — кардинал любовно похлопал пухленькой ладошкой по стопочке журналов в папке. — Молодых людей с определенными антропометрическими данными приглашали принять участие в безопасном медицинском исследовании. Участникам эксперимента обещали весьма солидное вознаграждение. Адрес для связи — абонентский почтовый ящик, арендованный герром Шпеером… Кроме того, я предпринял небольшой экскурс в историю Ы-бурга и выяснил: герр Шпеер водил дружбу со здешним бароном — фон Клейстом. Они частенько появляются вместе на фотографиях в разделах светской хроники. Имя Фридриха фон Клейста скандально известно в медицинских кругах начала века! Фон Клейст, инженер-электрик по образованию, опубликовал ряд статей о возможности управлять психикой посредством направленных воздействий слабых электрических токов. Причем воздействовать предлагал на модульные точки поверхности тела — по механистической схеме, напрочь игнорирующей анатомические данные. Медицинские журналы отказывались публиковать этот абсурд! Тогда самоучка-энтузиаст издал брошюру, — герр Фанцонни победоносно вытряхнул из папки скромного вида книжечку и показал присутствующим. — Вероятно, Фридрих умел убеждать: книжечка издана на деньги городского муниципалитета и пожертвования горожан. Идеи барона Фридриха о «машине для управления психикой» так глубоко укоренились в больном мозгу герра Шпеера, что он пытался повторить мнимые достижения барона на несчастных молодых людях… Безрезультатные эксперименты со смертельным исходом окончательно расстроили его психику и спровоцировали демонологически окрашенные галлюцинации! Судя по характеру покушения на меня, психическая болезнь герра Шпеера стремительно прогрессирует! Помните, дети мои, а вы, Якоб, можете даже записать: вера в магию отвлекает от веры истиной! Веры в Господа!

— Аналитические способности вашего преосвященства просто поразительны! — Кольбах говорил с искренним уважением, а Пауль с облегчением перекрестился. Мысль о злокозненном демоне, способном проникать сквозь стены и окна и обосновавшемся в Замке, тревожила его еще со времени допроса профессора Меркаева.

— Возьму на себя смелость уточнить: опасный психоз аптекаря Шпеера связан с участием в давнишнем преступлении — убийстве барона Отто фон Клей-ста и молодой француженки, проживавшей в Замке. Организатором злодеяния выступал сам старый барон — Фридрих фон Клейст, а его подручными были аптекарь Шпеер, полицмейстер Корст и судья Ворст. Именно поэтому приезд наследника семьи фон Клейстов Зигфрида в город стал провоцирующим фактором в обострении психической болезни герра Шпеера. Опасаясь разоблачения, он покончил со своим подельником — Корстом, затем довел до самоубийства второго соучастника — герра Ворста. Покушался на жизнь самого молодого наследника — Зигфрида фон Клейста… И предположительно, опасаясь разоблачения со стороны пастора Грегора, готовил покушение на ваше высокопреосвященство лично! В гараже аптекаря обнаружены части для сборки взрывного устройства, а также остатки тротила…

«Ну вот, теперь все ясно, остается только подшить документы в дело! Значит, пришло время позаботиться о собственных интересах», — решил Пауль.

— Взгляните, ваше высокопреосвященство! Здесь есть тайный лаз, — Пауль указал на скрытый за обгоревшим куском стены вход в катакомбы, — отсюда подозреваемый Шпеер мог проникнуть в запертое помещение собора!

Тучный нунций заинтересованно приблизился к разрушенному стенному проему, поскользнулся на усыпавших пол щепках и штукатурке и наверняка свалился бы прямо в жерло подземелья, если бы не железная хватка подоспевшего отца Якоба.

— Что там, Якоб? Я вижу пакет — там, внутри стены!

— Там ничего нет кроме мусора! Ваше преосвященство выпачкается! — отец Якоб говорил тоном измученной няньки капризного дитятка и тащил кардинала прочь от проема.

— Нет, есть! Я нашел документ! — пухленькие пальчики кардинала подцепили и тянули из разлома утолок конверта с завещанием. Пауль довольно улыбнулся: он сам запихал конверт в щелку и притрусил пылью, когда герр Фанцонни увлек слушателей дедуктивными сопоставлениями. Нунций стряхнул пыль с конверта и отодвинул подальше от дальнозорких глаз:

— Последняя ву-аля? Воля… Я не могу разобрать — что за почерк!

— Последняя воля барона Отто Иогана фон Клейста. Вскрыть в присутствии нотариуса и следующих лиц… Тут целый список! — сквозь зубы прочитал отец Якоб.

Пауль чуть не вскрикнул: Шеф Кольбах ощутимо стукнул его под коленку, заставив бухнуться на пол, и прошептал ему в самое ухо:

— «Просите благословения у нунция, целуйте кольцо и умоляйте о совете!»

— Ваше высокопреосвященство! — Пауль здорово ударился коленом и поэтому вопил очень натурально: — Даруйте мне ваше благословение и совет! — он чмокнул холодный плоский камень в одном из перстней нунция. — Это завещание моего отца…

— Наслышан. Какой пикантный случай, — маслянисто улыбнулся нунций и звонко, с итальянским темпераментом, похлопал Пауля по щеке: — Господь не делит своих овец на законнорожденных и внебрачных! Ваш отец был убит из-за Замка! Его завещание — настоящая бомба для нынешних владельцев… Возможно, Замок принадлежит именно вам, мой мальчик! Благословляю вас! Нужно немедленно ехать к нотариусу!

Даже добрый католик вряд ли придет в восторг, если его силком вытащить из-за семейного ужина, заставить переоблачиться из халата в костюм и поздним вечером вернуть в рабочий кабинет. Тем более нотариус Аист — лютеранин! Понятно, что после такого агрессивного начала обязанности герр Нотариус исполнял с удручающей тщательностью.

Герр Аист был одинаково глух к угрозам небесной кары, которые исторгали его преосвященство Фанцонни и отец Якоб, к обещаниям употребить земную власть, которыми сыпали штандартенфюрер Кольбах и отчим Георг Грюнвальд, и даже к посулам щедрой денежной компенсации за сверхурочную работу, которые расточали дедуля Клаус Валенштайн и молодой Зигфрид фон Клейст!

— Завещание не может быть оглашено в отсутствие Марты Грюнвальд, вдовы Ратт, урожденной фон Валенштайн, — победным голосом возвещал нотариус после каждого тура переговоров.

Пауля как любимого сына отрядили срочно звонить матушке. Она буквально только что уехала в Гамбург — сделать покупки к свадьбе Лорхен и заодно проверить, как процветают тамошние предприятия Грюнвальдов. Пауль вернулся и огорченно сообщил:

— Мама опасается лететь самолетом и вернется только завтра утром…

— Пресвятая Дева! Мы вынуждены прозябать в неведении целую ночь! — стенал нунций.

— Тебе-то что до наследства моего внука? — огрызнулся дедуля Клаус.

В конце концов, разочарованные задержкой, душеприказчики разбрелись.

Кольбах проверил надежность замков в сейфе нотариуса, загрузил туда конверт самолично и тихо скомандовал:

— Пауль, отрядите дополнительную смену в штатском дежурить у конторы нотариуса, раздобудьте фотоаппарат с треногой и тащите ко мне в кабинет. Только поторопитесь — нам пора собираться на встречу с гер-ром Дьяволом…

— Куда? — испуганным шепотом переспросил Пауль.

— В ваш Замок!

 

36. Кнут и пряник

Даже самое роскошное вечернее платье, сшитое именитым французским кутюрье, редко удостаивалось такой же тщательной фотосъемки, как поношеный шафрановый халат Богдо-Гэгэна! Его перекладывали на столе, выворачивали, складывали под разными углами, чтобы запечатлеть вышивки и орнаменты как можно более тщательно — согласно доктрине Шефа Кольбаха:

— Помните, как сказал профессор Меркаев: главное — это знаки, носитель не имеет значения! О, он много полезного наболтал, этот неврастеник без гражданства! Взять хоть описание дьявола, который одолевал нашего профессора, — начальник сверился с блокнотом. — Пожилой хорошо образованный востоковед, опытный карточный шулер, эмпирик, знает редкие языки, настойчив, решителен, смел, алчен, беспринципен в выборе средств достижения цели. Как-то мелкотравчато для вселенского зла. Может быть, аптекарю Шпееру с дьяволом повезло больше? Если откинуть мистическую мишуру, с ним общался…

Кольбах перевернул страничку блокнота:

— Пожилой, высокий, худой, хорошо образованный мужчина. Носит очки, отлично играет в карты, имеет доступ к частным архивным данным, хороший аналитик, умело пользуется методами психологического манипулирования личностью, практикует нетрадиционную медицину, знаком с оккультными ритуалами, развратен, имеет аналитический склад ума, жаден, беспринципен, аполитичен, проживает в Замке. Итак, демонический образ обретет вполне узнаваемые черты!

Пауль старательно облизал пересохшие губы и как можно тверже произнес:

— Это библиотекарь фон Штерн!

— Он самый! — Кольбах коротко рассмеялся злым колючим смехом. — Для герра Библиотекаря у нас имеется прекрасный джентльменский набор из кнута и пряника!

— Пряник — это халат! — радостно догадался Пауль. — Но зачем он герру Библиотекарю?

— Он может утолить его единственную, губительную, испепеляющую страсть…

— Испепеляющую страсть?

— Алекс фон Штерн хочет узнать секрет вечной жизни! Поэтому он прибыл в Замок и несколько лет кропотливо перелопачивал тамошние архивы: молва приписывает вашему предку — несчастливому барону Фридриху — посвящение в эту величайшую алхимическую мистерию. В результате этих изысканий старый сухарь Алекс полагает, что рецепт вечной жизни записан прямо на поношенном халате…

— А кнут — шлепанцы?

— Ах, эти шлепанцы… Хорошо, что напомнили! Заприте их в сейф, Пауль! Уведомим старого сухаря — герра Библиотекаря, что они остались у Шпеера: пусть ищет своего прилежного ученика-маньяка, если он такой ценитель потрепанной обуви! Для кнута я подобрал кое-что более любопытное! — Кольбах тщательно упаковал в папку несколько скверного качества листков с кириллической машинописью над фиолетовыми печатями и пояснил Паулю: — Наш новый союзник — товарищ Деканозов — раздобыл для меня занятные документы из официальной биографии профессора фон Штерна. До тридцать пятого года он жил в России, в Москве. А в тридцать пятом его вроде бы обокрали и пытались убить… После инцидента он вышел на пенсию и съехал в провинцию — именно эту информацию предоставляли в ответ на запросы вашему покойному шефу. Догадываетесь почему? Коварная тварь, Алекс фон Штерн уехал из советской страны нелегально и оставил вместо себя некое подставное лицо — только так я могу объяснить его поспешный уход от дел и отъезд в провинцию. Но несколько недель назад этот подставной осел, мнимый Алекс фон Штерн, оставшийся в России, утоп в реке! Вот копия заключения о смерти… А с человеком, который уже умер, можно делать все что угодно! Арестовать, расчленить, выслать, убить, безболезненно изъять все документы, легализующие его существование здесь…

Жизнь в Германии без документов немногом лучше смерти. Раз герр Библиотекарь любит игры, ему придется сыграть со мной!

— Играть с самим Дьяволом?

— Не дрейфьте, дружище, ведь вы уже сталкивались с исчадиями зла!

— Я?

— Ну конечно! Что вы видели, когда по малолетству два дня блуждали в каменоломнях?

— Как люди в черных балахонах стояли кругом у костра и пели. Точнее, не пели — они ритмично читали стихи на языке, которого я не знаю… Я здорово напугался и поскорей сбежал из большой пещеры… — неохотно сознался Пауль. — Только дедуля Клаус говорит, что шабаш мне просто приснился.

— В костре горело неестественное, совершенно белое пламя, а в клубах фиолетового дыма над ним можно было различить рогатую голову… Когда мне было лет двенадцать, я тоже имел глупость глазеть в щелку на нечто подобное… Жаль только, что рядом не нашлось мудрого дедушки, чтобы объяснить мне: то, что я видел, всего лишь сон!

— А ваш гувернер? — робко спросил Пауль.

— Гувернер? Пауль, гувернеры самое отвратительно изобретение человечества за всю его историю! Если бы у меня был гувернер, он бы с малых лет сек меня розгами, лупцевал линейкой по рукам, заставлял зубрить латынь, запирал на ночь в подвале, и я бы вырос образцовым филистером! Хранил деньги в банке, носил кальсоны с завязками, спал ровно восемь часов в сутки, не курил и никогда — никогда! — не додумался запихивать перчатки в карман плаща! Нет, дружище… Гувернер слишком большая роскошь для мелких лавочников, которыми были мои родители!

Пауль с облегчением вздохнул:

— Фройлян Кротова тоже так сказала: в СС служат дети мелких лавочников…

— Абсолютно верно! Не забудьте пригласить «товарища Военлета» на большой бал в честь закрытия фестиваля! Поторопимся, нам надо успеть вернуть ваш Замок раньше, чем герр Нотариус начнет рабочий день…

Ну вот, Шеф планирует дела на завтра — значит, он уверен: новый день наступит!

Паулю не посчастливилось присутствовать при короткой, но шумной перепалке между Карлом Коль-бахом и библиотекарем фон Штерном. Его участие в операции исчерпалось тревожным ожиданием у автомобиля да еще тем, что он оттащил вниз из библиотеки и аккуратно упаковал в багажник два тяжелых несгораемых ящика. На ознакомление с одержимым у Пауля было всего-то полминуты. Коробки до верху были наполнены документами, укомплектованными по принципу алфавитной картотеки. Он успел заглянуть в ящик, маркированный буквами «А — М», сунулся в отсек под литерой «К» — стал наудачу искать фамилию «Кольбах», но так и не обнаружил ничего подходящего. Зато ему подвернулась другая знакомая фамилия — Кротов. Такую точно фамилию носит его новая знакомая — девушка Лиза. Никакой уверенности, что на фото ее родственник, нет, но попробовать все же стоило! У Пауля как минимум появился шанс снова поболтать с Лизой наедине. Офицер Ратт дал себе зарок выучить хоть один иностранный язык, торопливо выловил коричневый от фиксажа снимок, подписанный латинскими буквами «К. Кротов, Урга, 1921», без колебаний спрятал во внутренний карман и вернулся за руль автомобиля.

В качестве бонуса за работу в неурочное время Шеф Кольбах торжественно вручил Паулю листок плотной бумаги с водяными знаками — дарственную. Отто фон Клейст действительно подарил Замок, находящейся в его единоличном распоряжении, владении и пользовании, своему будущему ребенку от законной жены Марты!

Лиза Кротова перестала быть похожей на фарфоровую куклу — теперь она напоминала юного футболиста… Правда, тоже очень симпатичного. Пауль ошарашенно разглядывал коротко, по-спортивному, остриженный затылок фройлян Курсанта.

— Бог мой, Лиза, что произошло с твоими роскошными волосами?

— Я их обрезала!

— Но зачем ты это сделала?

— Я зарок давала: не стричься, пока не найду папу, — Лиза вынула из-за манжета и принялась теребить аккуратный белый платочек. — Теперь я убедилась: папа умер! Какой смысл дальше носить косу? — девушка перешла на сдержанный шепот: — Слушай, раз у тебя дедушка верующий, ты должен знать… Можно атеистам зажигать свечи в вашей церкви?

— Конечно, можно, — рассудительно кивнул Пауль. — Хуже от этого никому не будет — точно. Ты поэтому захотела встретиться со мной в соборе — отцу за упокой свечку поставить?

Фройлян Кротова презрительно поморщила игрушечный носик:

— Не вполне. Просто ты сказал, что надо конфиденциально поговорить, а в культовое сооружение из посольских никто не сунется. Инструкция. Нарушать побоятся: они за свои должности сильно дрожат. Поэтому меня никто здесь не увидит. Понял?

Здорово придумано! Фройлян Кротова весьма разумная молодая дама, вынужден был признать Пауль и нащупал в кармане кителя фотографию:

— Лиза, ты когда-нибудь слышала про Ургу?

— Это город в Монголии. После победы социализма его переименовали в Улан-Батор, так по-монгольски звучит Красный победитель…

— А твой папа-комиссар воевал в Урге?

— Нет, не воевал. Он в Монголии социализм строил! Но в Урге он был, они там с мамой поженились — так мне бабушка рассказала…

— Тогда это наверняка твой папа! — Пауль вытащил фотографию, посветил фонариком на надпись «К. Кротов, Урга, 1921» и перевернул, предоставляя Лизе возможность получше рассмотреть снимок. На фоне безжизненного ландшафта, рядом с экзотическим животным, похожим на большую мохнатую корову, стоял молодой человек в перетянутой портупеей кожаной куртке и островерхом головном уборе со звездой, именуемом «буденовка». Козырек затенял половину его лица, и на старом, некачественном снимке хорошо видны были только волевой подбородок, отличные белые зубы и жизнерадостная улыбка. Шеф Кольбах тоже так иногда улыбается — хотя бывает это очень редко. Искренняя улыбка делает всех людей похожими! Лиза медленно и осторожно провела по снимку пальчиком — как будто хотела узнать что-то невидимое простым человеческим глазом — и грустно улыбнулась:

— Точно, мой папа… Настоящий комиссар! Где ты такой снимок раздобыл?

— Нашел среди частных архивов профессора Меркаева, он был в Урге в двадцатых годах с научной экспедицией… — не моргнув глазом соврал Пауль.

— Меркаев — это тот, что в товарища Деканозова стрелял? Сволочь белогвардейская!

— Прошу простить?

— Меркаев — преступник, он должен быть передан советской стороне и наказан максимально строго…

— О да! Он столько нервов шефу Кольбаху вытрепал из-за русского генерала Унгерна, ты даже не представляешь! Мой Шеф, герр Кольбах, был сотрудником германской дипломатической миссии в Москве и свел знакомство с человеком, который арестовал и конвоировал пленного барона в Иркутск на судебный процесс… Это происходило как раз в Монголии, в том же двадцать первом году… Может, стоит представить тебя штандартенфюреру Кольбаху, и ты сможешь спросить об этом человеке? Вдруг он про твоего папу что-то знает?

— Бьют за такие вещи… — фройлян Кротова насупилась и помрачнела.

— Да я в прекрасных отношениях с герром Кольбахом, уверяю: он не станет меня бить из-за такой мелочи, как фотография!

— У вас в нацистской Германии принято выслуживаться перед начальством…

— Ну почему только в Германии? Это везде так, — хихикнул Пауль. Все-таки фройлян Кротова только курсант, а не настоящий офицер и, возможно, не понимает всех нюансов воинской службы! — В любой армии, в полиции, у чиновников — да везде. Дедуля рассказывал, что даже у монахов на Тибете послушники таскают воду из колодца, полы драят и одежду стирают, пока старшие монахи молятся, — совсем как младшие курсанты в офицерской школе! И в Ватикане тоже так. Вон — посмотри, как перед нунцием все монахи по стойке смирно стоят: он только глянет, а братья уже бегут делать…

Лиза вздохнула и принялась втолковывать ему, тщательно подбирая немецкие слова:

— Монахи — служители культа — порождение мракобесия, даже хуже капиталистов. А у нас в Советском Союзе — социализм, и поэтому отношения между людьми честные и открытые. Понял, что это значит? Что перед начальством никто не лебезит! Когда кто-то заискивает перед начальством, как, например, ты перед своим нацистским шефом, это не поощряется. Уяснил?

— Кем не поощряется? — Пауль понял, как мало знает об удивительной родине Лизы.

— Коллективом. Коллектив за подобные вещи сразу сделает темную!

— Прости — я не понял смысла последнего слова…

— На голову набрасывают одеяло или пальто и все дружно бьют — чтобы человек прекратил подлизываться и ябедничать!

«Да, у русских многому можно поучиться!» — подумал Пауль и, чтобы сгладить негативное впечатление от разговора, сделал Лизе комплимент:

— Действительно, товарищ Военлет, это очевидно! Ты очень, очень похожа на своего папу! — разумеется, по снимку такого качества идентифицировать человека и тем более выявить его сходство с другим совершенно невозможно, но Пауль был уверен, сравнение с родителем обрадует и заставит улыбнуться даже такую суровую девушку, как Лиза Кротова!

— Спасибо тебе за снимок, — Лиза действительно улыбнулась и пожала Паулю руку.

— Придешь на бал вечером?

Лиза независимо передернула плечиками:

— Я подумаю… — забрала фотографию, притушила догоравшую свечу и, не оглядываясь, вышла из собора.

Пауль проводил изящную фигурку фройлян Кротовой взглядом и наконец-то позволил себе зевнуть…

 

37. Покушение на порядок

Пауль разочарованно отвернулся от огромного зеркала, век за веком украшавшего вестибюль N-бургской городской ратуши, и обреченно вздохнул. Сегодня дважды самый счастливый день в его жизни! Во-первых, он стал официальным наследником своего отца — барона Отто фон Клейста. Во-вторых, он теперь самый молодой штурмбанфюрер в Рейхе — замечательное достижение, с которым Пауля поздравил лично Рейхсфюрер. И в такой знаменательный день выглядит он просто ужасно, а чувствует себя и того хуже.

Голову вяло туманил запах пряного одеколона, намертво въевшийся в одолженную братишкой Зиги парадную форму штурмбанфюрера СС.

Спать хочется ужасно! Да и есть тоже… Завтрак пришлось заменить визитом к нотариусу: матушка Пауля, фрау Марта, возвратилась в N-бург с первым утренним поездом и официальное оглашение завещания барона Отто фон Клейста вместе с дарственной на Замок наконец состоялось. Хотя Пауль и знал о содержании завещания, но все равно хлопал покрасневшими влажными веками с удвоенной частотой!

На остальных слушателей сухая дробь казенных слов произвела эффект поистине мелодраматический! Строгий дедуля Клаус утирал скупую мужскую слезу тыльной стороной ладони. Хлюпал точеным носом в накрахмаленную белую тряпочку новоявленный братец Зиги. Сдержано похрипывал в огромный клетчатый лоскут героический отчим Грюнвальд. Матушка Марта плакала навзрыд, смахивая слезинки белоснежным носовым платком Шефа Кольбаха. По-итальянски эмоционально всхлипывал приглашенный на официальное мероприятие папский нунций, ему вторил крестный Пауля — епископ Павел, а святой отец Якоб нервно отхлебывал воду из предложенного нотариусом стакана. Что и говорить: даже сам суховатый Шеф Пауля выглядел взволнованным! После свидания с фройлян Кротовой Пауль сновал по формальным делам с удвоенной энергией, совершенно забыв о еде. И в итоге столкнулся в кулуарах с другим трудолюбивым представителем оргкомитета — Зигфридом фон Клейстом. Штурмбанфюрер был облачен во вполне гражданский, вызывающе роскошный костюм. Тут, вдали от посторонних глаз, брат обнял Пауля с неожиданной искренностью и без обычного жеманства:

— Мы в любом случае стали бы родственниками… Пауль, милый братик, ты не представляешь, как я тебе благодарен… Благодаря тебе я обрел новую жизнь! Я просто не могу предъявлять тебя Генриху в таком виде: он не выносит веснушек… — знаток взыскательного вкуса Рейхсфюрера потащил Пауля в артистическую гримерную и за полчаса превратил в того, кто сейчас отражался в зеркале…

Пауль из зеркала был больше похож на Зигфрида фон Клейста, чем на самого Пауля!

Угомонившиеся благодаря бриолину вихры создавали мерзкое ощущение чужого скальпа, натянутого на голову. Белое, как фарфор, лицо слабо фосфоресцировало сквозь толстый слой грима и пудры, а ресницы покрывала черная тушь. Теперь он боялся лишний раз моргнуть из опасения, что ресницы отвалятся вместе с веками! И только лейкопластырь продолжал красоваться на разбитой брови — как последний островок непобедимой мужественности!

— Отлично выглядите, штурмбанфюрер Пауль Отто фон Клейст!

Пауль только кивнул: если кто и выглядит отлично, то сам герр Кольбах. Шеф достоин восхищения: даже после бессонной ночи он бодр и весел.

— Вам, дружище, стоило бы пригласить потанцевать ту очаровательную девицу! — Кольбах деликатным движением бровей указал на фройлян Кротову.

По случаю торжества Лиза нарядилась в парадную летную форму, пестревшую множеством значков, какими принято отмечать курсантские доблести в любой цивилизованной армии. Вообще-то, у Пауля подобных значков за разного рода личные достижения ничуть не меньше! Просто фройлян Курсант умеет носить эти побрякушки с надменным достоинством, как генеральские погоны. Попробуй угодить такой девушке!

— Я пытался, даже несколько раз, — честно признал свое полное фиаско Пауль. — Но фройлян Кротова считает танцы мещанством и даже пообещала меня ударить так, что я надолго запомню, если продолжу предлагать подобные глупости! Она не пьет шампанского и даже от пирожных отказывается…

— Ну-у, дружище, проявите фантазию! Например, пригласите фройлян Кротову в тир! В Замке, в вашем Замке отличный тир, — полезнейшие наставления Шефа прервал с шумом и сопением протиснувшийся сквозь толпу кардинал Фанцонни. Герр Нунций с обычной эмоциональностью ухватил Пауля под локоть и поволок к центру танцевальной залы:

— Пауль, ой, прошу простить… Герр фон Клейст! Барон, ведь вы уже заявили о принятии наследства, мой мальчик? Посмотрите вы, я где-то забыл пенсне, это кошмар! Теперь ничего нормально не вижу! Посмотрите внимательно — вот туда! Та роскошная платиновая блондинка в платье с кружевом — внучка Клауса? Я хочу сказать, одна из ваших прелестных сестренок?

Пауль посмотрел в указанном направлении и потрясенно кивнул:

— Да, это наша Лотта! Перекрасилась в блондинку! А во что она превратила мамино свадебное платье! Ну, я ей сейчас устрою…

Пауль предпринял маневр среди танцующих пар, подхватил сестру под локоток и заскользил с ней по сияющему паркету:

— Как ты сюда попала? — строго поинтересовался он у Лотхен.

— Меня пригласил Зиги…

— Зиги? — Пауль наморщил лоб, мысленно перебрал всех ухажеров Лотты, но так и не смог припомнить среди окрестных ребят обладателя экзотического имени. — Что еще за Зиги?!?

Молодую даму вроде Лотты не так-то просто вогнать в краску:

— Пауль, неужели ты действительно настолько тупой? Это же очевидно! Меня пригласил барон фон Клейст! Зиги! Твой единокровный брат! Понял?

Пауль счел своим долгом пресечь фамильярность сестрички: в конце концов, это у него с герром Бароном общий отец, а Лотте штурмбанфюрер фон Клейст вообще не родня!

— Его имя Зигфрид! С каких пор он тебе Зиги?

Лотта объяснила максимально доходчиво:

— С тех пор, как мы поженились!

— ЧТО?!? — шокирующая новость сбила Пауля с такта, и брат с сестрой столкнулись с соседней танцующей парой.

— На вас лица нет, дружище! Что-нибудь стряслось? — Шеф Кольбах ободряюще похлопал Пауля по плечу.

Пауль безнадежно вздохнул:

— Вот увидите, герр Кольбах, дедуля ему член отрежет!

— Кому?!

— Штурмбанфюреру фон Клейсту… Конечно, мне жалко Зиги: он же мой брат, хоть только по отцу, вот и форму мне одолжил… Но раз дедуля Клаус пообещал отрезать член парню, который переспит с нашей Лоттой, так и будет! А как папаша Георг Зигфрида изувечит, когда узнает!.. Даже подумать страшно! А мне мама уши оторвет вместе с головой, ведь я же притащил этого крашеного аристократа к нам в дом!

— Только не говорите мне, что они поженились, — сквозь зубы процедил подоспевший отец Якоб, а кардинал Фанцонни довольно ухмыльнулся.

— Моя сестра не шлюха! Конечно, они поженились! Слава Богу, Лотта — не кровная родня штурмбанфюреру! Пастор Грегор обвенчал их в часовне Замка, едва Зигфрид поправился…

— Как он мог так поступить? — досадовал отец Якоб. — Он должен понимать: ему никогда не простят! Никогда!

— Ему? — Шеф Кольбах бросил скользкий оценивающий взгляд в танцзал.

Зиги легко скользил по паркету, обняв Лотту за талию. Надо признать, в полосатом костюме и модных ботинках братишка выглядит эффектно, как киноартист!

— Этому парню простят все что угодно — пророчества про русские танки, скверный выбор оперы, сумасшедшую мать…

— Рейхсфюрер никогда не простит ему только одного — самовольной свадьбы! — саркастически ухмыльнулся отец Якоб.

— Поздравляю вас, мой мальчик! — герр Фанцонни энергично заключил Пауля в объятия и, привставши на цыпочки, облобызал в обе щеки. — Свадьба барона Зигфрида состоялась неделю назад, то есть еще до объявления последней воли вашего общего отца! По условиям завещания злополучного барона Отто, если один из наследников состоит в браке, то две трети имущества достаются лицу, не успевшему связать себя брачными узами! Значит, вам, Пауль! Купите сестренке роскошный букет — она принесла вам впечатляющее состояние! Впрочем, оспаривать дарственную и без того безнадежное дело! А я готов предложить вам прекрасную сделку! Разумеется… не я лично, а Святой престол… Какое счастье иметь дело с таким приятным молодым человеком, а не со старой вороной Клаусом! Надеюсь, он воспитал вас добрым католиком и вы примете предложение Его Святейшества, даже сделанное моими устами!

— Вы знали!.. Вы знали о свадьбе… — зло процедил отец Якоб.

— Разумеется!

— И как давно? — изумился осведомленности герра Нунция Пауль.

— С тех пор как по своей доброте душевной исповедал пастора Грегора! — и назидательно уточнил: — Отче, дорогой Якоб, я давно рукоположен во епископа и возведен в сан кардинала, а вы всего лишь мой секретарь!.. И это именно потому, что меня не волнуют политические перипетии: я служу вечному! После свадьбы у вас нет никаких аргументов, чтобы заставить белокурого солиста судиться с родным братом…

Кольбах добил раздосадованного отца Якоба:

— Уверен, несмотря на утрату части имущества, штурмбанфюрер фон Клейст все же остался в выигрыше: арийский малютка — лучший подарок Фюреру, который может сделать немецкая молодая пара! Такова демографическая политика Рейха… Генрих вынужден будет прийти в восторг! — Шеф развернулся в сторону Рейхсфюрера, вскинул руку и верноподданнически щелкнул каблуками: — Хайль Гитлер!

— Зиг Хайль! — Пауль тоже посмотрел в сторону, где среди разгоряченной толпы гостей поблескивали круглые очки Генриха Гиммлера.

Герр Гиммлер, в полном соответствии с протоколом, выражал признательность хозяевам праздника — городскому главе N-бурга с супругой. Во избежание беспочвенных слухов бургомистра Штрокса выпустили под залог, и теперь он страдал, наблюдая, как Рейхсфюрер осыпает комплиментами его жену — как всегда, эффектную на грани вульгарности. Эмма Штрокс кокетливо улыбалась и нервно тискала в руках объемистую кожаную сумку. Вопиющее безобразие! Пауль деловито обратился к Шефу Кольбаху:

— Разрешите удалиться? Необходимо задать взбучку ребятам на входе! Инструкция строго запрещает пропускать в зал, пока в нем находится Рейхсфюрер, лиц с ручной кладью — даже если это супруга бургомистра!

— Вот дерьмо! — Карл Кольбах выхватил оружие и бросился к Рейхсфюреру, бесцеремонно расталкивая толпу. Пауль без раздумий последовал за начальником.

Вспышки, смешанные с грохотом выстрелов, наполнили бальный зал запахом пороховой гари и запоздалой панической суетой.

Мужественной скалой среди хаоса высился Рейхсфюрер — он побледнел, но не пострадал! Его спасло вовсе не провидение, а высокий молодой человек, за миг до выстрела успевший броситься к Эмме Штрокс. Предназначенная Рейхсфюреру пуля увязла в чужой плоти.

— Мои поздравления, молодой человек! Вы спасли жизнь Рейхсфюреру! — оптимистично уверил Карл Кольбах парня, корчившегося на полу в луже собственной крови.

— Хайль Гитлер… — простонал герой. Вместо ответа у Пауля свело спазмом горло; на полу лежал его старший брат, обыкновенный клерк Клаус Ратт!

— Зиг Хайль! — прозвучало сдержанно и весомо, как может произнести приветствие только сам… Рейхсфюрер опустился на корточки около раненого, протянул ему личный носовой платок и распорядился: Пришлите сюда врача! Немедленно!

Увы, Эмме Штрокс врач уже не был нужен…

Сумка и пистолет бессильно замерли на полу рядом с телом хозяйки: над нарисованными косметическим карандашом ниточками бровей фрау Штрокс чернело убийственное отверстие. Тяжелые браслеты съехали с мертвой руки, и Пауль своими глазами увидал темную точку у самого запястья, а потом еще одну, на сгибе локтя, — роковые ведьмины метки…

— Я видел! В нее стрелял аптекарь! Шпеер! Вон он! У входа — быстрее! — герр Нунций придерживал пенсне, тыкал рукой в строну выхода и вопил с азартом футбольного болельщика: — Якоб, бегите за ними! Отвечаете за жизнь наследника Замка!

Пауль следовал за Шефом Кольбахом ко входу с максимально возможной в перепуганной толпе скоростью и выскочил на улицу в числе первых. Но все, что они успели, — это увидать, как герр Аптекарь вскочил в машину и уверенно понесся по мощеной улочке.

— Стреляйте! Скорее! — орал Фанцонни с балкона Ратуши, как увлекшийся зритель из театральной ложи.

Шеф Кольбах — отличный стрелок! Он хладнокровно прицелился и с первой попытки поразил автомобиль беглеца в заднее колесо, затем прострелил вторую шину. Движимый инерцией тяжелый корпус машины осел и с металлическим скрежетом пролетел еще несколько метров. Но аптекарь успел ловко выбраться из кабины, пробежал пару метров и скользнул в предусмотрительно открытый канализационный люк.

— Хозяин зовет его! Он ищет помощи дьявола… — возглашал с балкона Фанцонни с горячностью первохристианского проповедника.

— Что он там мелет? — устало покривился отец Якоб.

— Аптекарь Шпеер считает, что служит дьяволу, который воплотился в библиотекаря Замка… Он направляется в Замок! Пауль, знаете короткую дорогу туда — по катакомбам?

— Разумеется. Небрезгливый человек доберется за четверть часа!

— Небрезгливый?!?

— Надо будет переправиться через канализационные стоки…

Прежде чем шагнуть в каменное жерло подземелья, герр Кольбах неприметно, но ощутимо двинул под дых отцу Якобу:

— Ваша забота — безопасность его преосвященства Фанцонни! — и захлопнул ржавую створку входа в подвал прямо перед носом святого отца!

 

38. Горсть пепла

Зловещим эхом разносились по подземелью шаги, всхлипывала под коваными подошвами вонючая жижа:

— Пауль, дружище, вы не находите странным — двое людей бегут в темноте, по колено в дерьме, и при этом один из них называет другого «штандартенфюрером»? — спросил Кольбах, сохраняя ровное дыхание, как и подобает опытному спортсмену.

Честно признаться, Пауль — пусть и без удовольствия — но простоял бы в дерьме какое-то время даже по самую шею, если бы это гарантировало ему такое же звание, как у Шефа!

— Называйте меня Карлом, — милостиво разрешил Кольбах, не дожидаясь ответа.

Теперь их сапоги взбадривали вековую пыль, в особенно узких коридорах потрескивала раздираемая паутина, а желтые стрелы света от фонарей разбивались о влажный камень и плешины плесени, выхватывая приметы нужных поворотов и развилок. Они бежали, рассекая затхлый воздух и паля в подозрительные тени, обдирали ладони, штурмуя узкие лазы, но все равно опоздали…

— Это только наше дело! — дедушка Клаус грозно прикрикнул на перепачканных пылью и грязью офицеров, выбравшихся из узкой дверцы угольного подвала прямо в квадратный внутренний дворик Замка.

Клаус Валенштайн не нуждался в помощи, а его противник — в снисхождении!

За века уютной мирной дремы дубовые перила и галереи внутреннего дворика успели позабыть стальной оружейный скрежет и испуганно вздрагивали, когда им доставались неудачные удары эспадронов старого Клауса и его противника. Опытная рука старого вояки сохранила точность и быстроту — каждый его выпад вынуждал противника беспомощно пятиться по галерее. Сталь неутомимо взлетала, звенела, высекала искры, пока не обагрилась кровью: аптекарь Шпеер получил глубокую рану в бедро, сбавил темп, тяжело дышал, но продолжал отбивать атаку за атакой, укрывшись за толстой перекладиной балкона. Словно повторяя движения фехтовальщиков, над Замком сгущались тучи, воздух наполняла предгрозовая тяжесть, ветер бил резкими, не по-летнему ледяными порывами…

Со вспышкой первой, еще далекой, молнии в дверном проеме галереи появился библиотекарь — Александр фон Штерн. Бледный, со скрещенными на груди руками, всклокоченными волосами и седой клиновидной бородкой, закутанный в халат цвета запекшейся крови, он действительно был похож на воплощенного дьявола. Пауль хотел перекреститься, но не решился выпустить из рук пистолет!

Глаза герра Библиотекаря наполнял холодный свет, словно в них отражались мощные прожектора, пальцы складывались в сложные мудры, а губы шевелились, беззвучно перебирая священные слова заклинаний. Этот ужасный человек сосредоточенно смотрел в глубокую нишу справа, за спину дедушки Клауса. Под его магическим взглядом сумрак сгущался, обретал телесность и объем, шуршал, превращался в бархат и атлас…

Наконец тьма выдохнула из себя темный силуэт. Женщина в длинном вечернем платье шаг за шагом приближалась к замершим от ужаса противникам. Первые тяжелые дождевые капли осели на ее высокой шее жемчужным ожерельем, пронзительный порыв ветра сорвал с головы дамы густую вуаль и подхватил золотистые прядки волос. Затянутая в белоснежную перчатку нежная рука вырвала у аптекаря оружие, словно сорную травинку! А потрясенный старик Клаус сам выронил эспадрон:

— Ута… Несчастная баронесса пришла за нашими душами!

Дама презрительно отстранила фон Валенштайна, приблизилась к аптекарю еще на несколько шагов, схватила за горло, подняла и отшвырнула его тело с такой силой, что оно проломило балку галереи, изогнулось дугой и гулко рухнуло в мощенный каменными плитами дворик…

У разбитого черепа мерзкой лужицей темнела кровь. Несомненно, герр Шпеер мертв! Его выпученные глаза все еще пытались уловить блики молний и рассмотреть невозможного, противного природе убийцу.

Карл Кольбах и Пауль, не сговариваясь, кинулись за грозной дамой.

Как же быстро она бежала!

Казалось, ее босые ступни летят над землей среди дождевых струй! Но куда и зачем? Босоногая фрау неслась прямиком к глухой каменной стене ограды Замка.

Пауль несколько раз почти ухватил ее за платье, а Шеф Кольбах даже коснулся локтя, но женщина увернулась, значительно опередила усталых преследователей, со всего маху ударилась о кирпичную кладку ограды и…

Исчезла — словно ее смыли дождевые струи!

— Мать твою!!! — Шеф Кольбах с размаху ахнул кулаком по кирпичам, так что в кровь разбил костяшки пальцев, несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание и душевное равновесие. Лизнул ранку, обернул ладонь носовым платком, подпрыгнул, ухватился за край забора, подтянулся, заглянул на другую сторону.

— Никого! — он спрыгнул, быстро ощупал нижнюю часть стены и землю рядом. — Никакого лаза или рычага! Дерьмо какое-то! Ну не могла же она растаять! Пауль, отправьте ребят на мотоциклах — пусть сделают пару кругов по периметру, составьте ориентировку на эту бегунью! Дайте команду перекрыть вокзал и усилить посты на автомобильных трассах…

— Не стоит усилий, герр Полковник! — подоспевший дедуля Клаус опустился на колено, собрал с листьев травы горсть мокрого жирного пепла, поднес руку к лицу Кольбаха: — Вот все, что осталось от несчастной Уты…

Шеф зацепил пепел с ладони старика, поднес кончики пальцев к чутким ноздрям, затем сунул кисть под нос Паулю:

— Действительно, пепел от сгоревшего тела… Откуда он здесь?

— Останки фрау Уты… Она завершила земные дела: ее мучители мертвы, ее единственный сын нашел себе другого Ангела Хранителя, Замок вернулся к законному владельцу. Душа фрау Уты освободилась, очистилась в адском пламени и отлетела на небеса! Даже целая рать демонов не может удержать неприкаянную душу на земле, если Господь дарует ей прощение…

— При всем моем уважении, герр Клаус! Я вменяем и психически устойчив! Я, черт раздери, материалист! И как материалист утверждаю: никакой человек не может сгореть до горсточки пепла за пару секунд, — Кольбах закурил, прикрывая огонек зажигалки ладонью. — Тем более под проливным дождем!

— Совершенно с вами согласен! Никакой живой человек! Но фрау Ута мертва уже больше двадцати лет! Мы наблюдали лишь ее потревоженный бесплотный дух… Идемте в дом, Карл, начинается град…

В ту недобрую ночь над Замком и городом бушевала страшная гроза, град разбивал стекла, ветер срывал крыши и выкорчевывал деревья, потоки воды сносили мосты и рушили дамбы. С городского собора упал старинный крест. Напрочь вымерзли поля и виноградники, пострадали многие сооружения, линии электропередач, телефон и телеграф. Среди населения имели место многочисленные легкие ранения и случаи переохлаждения. Один городской житель даже пропал без вести — библиотекарь Замка Александр фон Штерн.

 

39. Рокировка

Кольбах вытащил из огромной нарядной коробки со множеством бантов раскрашенную чередующимися изображениями овечек и маленьких девочек дорогую фарфоровую куклу в роскошном подвенечном убранстве и отдал Паулю:

— Мне потребуется только коробка… Зачем вы притащили еще и куклу, дружище?

— Хотел посоветоваться… Правда, эта кукла похожа на фройлян Кротову? Лиза скоро уезжает, я хотел ей сделать подарок на память…

Кольбах с сомнением улыбнулся уголками рта:

— Попробуйте. Хотя, боюсь, что фройлян Курсант предпочла бы истребитель… Спасибо за коробку, дружище, можете идти отдыхать!

Пауль привычно фыркнул и поспешил выйти — у Шефа Кольбаха назначена итоговая встреча с дипломатическим представителем товарищем Деканозовым. Они будут обсуждать целесообразность экстрадиции профессора Меркаева в Советский Союз. Учитывая психическое состояние герра Профессора, вопрос весьма деликатный и требующий конфиденциальности с обеих сторон. Поэтому ответственный Пауль лично убедился, что в оружейном зале Замка отсутствуют какие-либо прослушивающие устройства, и огорченно вздохнул: подслушивать нет смысла! Наверняка Карл Кольбах, отменно владеющий русским, будет разговаривать с герром Дипломатом на его родном языке.

Надо наконец-то уделить время собственному культурному росту, решил молодой штурмбанфюрер. Освоить хоть какой-то иностранный язык. А может, для начала стоит в шахматы играть научиться? Когда Пауль выходил из оружейного зала, он успел заметить, как Шеф расставляет на доске шахматные фигуры…

.. Строго конфиденциально…

Кольбах сильным щелчком сбил одну из шахматных фигурок на доске:

— У меня работы полно, что я мальчик — шифровать до полуночи? И радиста у меня все равно нет, а когда нового пришлют, неизвестно…

— Ну, не хватает кадров у нас… А ты еще этого Меркаева хочешь навязать на мою голову… Сам говоришь — он помешанный. Вдруг с ним в самолете припадок сделается и он будет на людей кидаться? Лучше оставить его здесь. Здесь, говорят, с сумасшедшими тоже строго: чуть что — в печь? Туда ему и дорога! Незачем наркома на ерунду отвлекать!

Кольбах сдержанно кивнул:

— Я тебе сейчас текущую обстановку в Германии обрисую, а ты наркому лично доложишь… Конфиденциальность соблюдем, и мне с шифровкой не морочиться… Предположительно на сентябрь этого года запланировано объединение секретной службы безопасности, разведывательного управления СС и полиции безопасности зипо. Объединенная будет называться Главное управление безопасности, руководитель этой новой службы получит максимальные административные полномочия… Целесообразность подобного объединения очевидна только в условиях масштабных военных действий… Ты что, в блокнот пишешь? Сдурел?

— Костя, ну извини, ну не запомню я столько…

— Ладно — объясняю максимально доходчиво. Шеф СС — рейхсфюрер Гиммлер — хочет возглавить всю систему безопасности Германии. Для этого нужны два фактора — объединение структур и война, которая объединение оправдает. Это понятно?

— Понятно… С кем воевать собрались?

— Вопрос… Партайгеноссе — Герман Гесс — декларирует себя как англофил. Понятно, что рейхсляйтер не любит ни герра Гесса, ни дружественную тому Британию, а значит, будет настаивать на военной кампании в Европе и лоббировать пакт о ненападении с СССР…

— Что он будет?? — не разобрал Деканозов.

Кольбах терпеливо повторил:

— Способствовать заключению мирного договора! Так что пусть не тянут с пактом: сейчас, во всяком случае до осени, Рейхсфюрер набирает силу, он сблизился с рейхсляйтером Борманом и способствует его повышению… Нацист номер два — Геринг — их поддержит… Гесс ему тоже что заноза в заду…

— Отлично, как договор мирный заключат, нам с тобой точно по «портянке» пропишут!

— Зачем мне орден? Я рассчитываю на резидентуру…

— Ну — хватил… Я передать наркому передам — потому, что по гроб жизни тебе теперь обязан! Только резидентов по Европе Сам лично утверждает… А нарком не волшебник — он на должности всего-то год! Думаешь, ему легко? У нас тоже, знаешь, от пакта этого не все в восторге… Кто-то хочет завтра воевать начать… Кто-то, наоборот, на промышленности отсидеться, пока в органах все утрясется…

— Поэтому мне с английским журналистом-радистом игру Центр зарубил?

— Ты, Костя, тоже перегибаешь тут… Ну, доложили — помимо наркома, понятно, — мол, ни хера Кротов не разведывает, а себе карьеру строит… В смысле в Германии… Он из Абвера в Гестапо перевелся, там оперативных стратегических данных никаких! Зато дружбу с группенфюрером Мюллером сведет, а германское начальство ему за такое самопожертвование повышение исхлопочет. Отзывать хотели… Я говорю: как же его отзовешь? Он фигура там слишком заметная! И кем заменишь? Кадров нету… Нарком поддержал…

— Ни черта у вас порядка нет! — вспылил Кротов. — Знаю я прекрасно эти происки старых коминтерновских кадров… Мать-эсерку простить мне не могут? Карьера моя им мешает? Испанских Троцкие-тов-анархистов забыли быстро? Ну, ничего! Я им еще устрою бенефис…

Он резко поставил на стол нарядную коробку от куклы и высоко поднял крышку.

Деканозов оторопел:

— Костя, вот у тебя голова… Ну тебя точно отзывать надо — с тобой бы мы их всех, всех гадов этих, враз! Как ты ее нашел? За неделю нашел здесь похищенную картотеку Коминтерновской агентуры! Мы два года вхолостую землю носом рыли…

Кротов закрыл коробку и с достоинством опустился на диван:

— Она была у Александра фон Штерна. Он ее прямо здесь, в Замке, в библиотеке держал! Как в китайской пословице: лист прячут в кроне дерева, труп — на поле боя, а свиток бумаги — в библиотеке!

— Как же ты додумался до этого и изъял ее?

— Просто… Алекс — мой былой наставник! Я его тайные грешки и страстишки, все эти масонские клубы, бессмертные души, хорошо знаю… Он много лет работал в какой-то мелкой должности в Коминтерне, но имел доступ к документам спецхранения. Ему это было важно — он с давних времен за кладами и заклинаниями рыщет: надеется вечно жить, а для этого деньжата нужны. Вот в тридцать пятом он неожиданно съехал в провинцию, где его лично никто не знал… Де-факто старый лис подставил вместо себя куклу, внешне похожего старикана. А сам нелегально выехал за рубеж, потому что у него в руках оказался мощный инструмент шантажа — краткая картотека агентурных данных Коминтерна. Бывшие и действующие агенты под страхом разоблачения вынуждены были помочь ему с натурализацией. Он устроился в германской провинции, но близко к границе нейтральной Швейцарии. Одной из жертв шантажа по картотеке стала моя радистка — она давно работает в Германии, еще с 1924 года… Дама делала для фон Штерна копии радиограмм, хотя сама шифра не знала. Но новые шифры Иностранный отдел НКВД разработал по образцу старых, чуть не царских времен, и все эти шахматные задачки фон Штерн решал в три счета! Так он узнал, что в N-бурге во время фестиваля должен пройти полуофициальный тур переговоров по подписанию мирного соглашения между СССР и Германией… В одиночку он действовал или в сговоре — вам, дома, выяснять сподручнее. Но только помните: кто-то здорово не хочет заключения пакта и Алекс фон Штерн сделал все, чтобы в прямом смысле взорвать переговорный процесс! Действовал он, как всегда, чужими руками. Нашел местного ненормального — такого же охотника за вечной жизнью, наобещал ему с три короба магии и стал готовить эффектный теракт — в катакомбах спрятали чуть не автомобиль взрывчатки, чтобы из-под земли взорвать оперный театр, в котором будет полно дипломатических шишек. В процессе расследования в горах должны были обнаружить трупы молодых людей, этнически похожих на немцев. Либеральные журналисты объявили бы взрыв провокацией спецслужб СС. Но мы обнаружили взрывчатку раньше…

— Не вышло!

— Так точно! Тогда он попытался организовать новый теракт более традиционными средствами: обыграл в карты кретина Меркаева, белогвардейца, фанатика-монархиста, и убедил его убить советского полпреда в счет карточного долга. И он пытался стрелять в тебя — дипломатического представителя одной из сторон переговорного процесса!

— Ох, Костя, век не забуду! Полголовы седых волос после этого…

— Фон Штерн не унимается — его устраивает в принципе любой конфликт с германской стороной, и этот осел пытается взорвать автомобиль папского нунция… Конкордат подписан давно, а сейчас у Германии с Ватиканом достаточно сложные отношения… Но у попов своя мощная система безопасности. И тут прокол! Напоследок он шантажирует радистку, которая к тому же совсем запуталась в любовных интрижках, и та стреляет в Рейхсфюрера, но после покушения виновницу сразу же убивают. Убийца — все тот же психически неустойчивый соучастник фон Штерна. Этот тип, Шпеер, аптекарь, покончил с собой в Замке… А библиотекарь фон Штерн подан в розыск как пропавший без вести…

— Все концы обрубил… И смотался… Сука…

— Ничего, это мое дело! Я знаю, где его искать. И бессмертную душеньку из него вытрясу!

— Туда дорога…

— Знаешь, в этой истории столько ненормальных, что даже я думаю, грешным делом: вдруг эта машинка действительно психотронный генератор? И на психику направленно воздействует? Вот Меркаева один раз — всего один! — обработали, до сих пор в норму привести не можем… Может, тоже в Москву ее отвезешь?

— Ты, Костя, главное, не уподобляйся… Это Рейхсфюрер ваш без гороскопа в уборную не пойдет! А у нас, брат, одна религия! И та — атеизм. Доложит кто-то Самому, раздраконит его… Сам — материалист и всякую мистику с астрологией не приветствует. В общем, ты не дурак — понимать должен… Вот картотека — это да… Это аргумент — с таким и резидентуру просить можешь…

— Молчи про картотеку… Была — сплыла. Ищем. Вот. Наркому ее отдашь — лично… Понял? Из рук ее в самолете не выпускай, — Кротов водрузил тяжелую коробку на колени Деканозову, крепко привязал крышку атласной лентой и пришпилил нарядный бант: — Скажешь ему: Кротов дочечке вашей куклу в подарок передал! Уяснил? И в руки ему отдашь — только ему! Он тебя у трапа приедет, встретит… Я ему уже позвонил…

— Ты — звонил наркому? Нашему наркому?

— Вашему. Уведомил, что у советской делегации вышел из строя самолет, но в свете новых, дружеских отношений СССР и Германии рейхсляйтер Борман готов предоставить свой личный борт…

— Когда это наш самолет сломаться успел? — по лицу Деканозова плоским пятном разлилось удивление. Кольбах с интересом взглянул на собственные наручные часы:

— Часа полтора назад, — порылся в кармане и выложил на стол пригоршню шестеренок и прочих мелких деталей. — Предупреждаю тебя, товарищ дипломат, вредительство налицо!

Деканозов нервозно засмеялся.

— После цирка с четырьмя покушениями, боюсь, Володька, что тебя твои же холуи в самолете удавят… Я сейчас здорово подставляюсь, пакт еще официально не подписан, так что прошу тебя, сделай все правильно! Лично — в руки. Только ему. И водки выпей — ты трезвый неестественно выглядишь…

Деканозов молча проглотил две полные рюмки.

— Говорят, Кравца из Венесуэлы того — на переподготовку отозвали?

Дипломат все так же молча кивнул и продемонстрировал сложенные решеткой пальцы, а Кротов продолжал с подчеркнутой торжественностью:

— Скажешь наркому: старший майор Кротов сознает, что в условиях обострения классовой борьбы сотрудники внешней разведки обязаны покончить с осколками леворадикальных уклонистов, проникшими в ряды агентуры Коминтерна, и просит после успешного выполнения задания перевести его в Латинскую Америку, а именно в Венесуэлу. На должность резидента…

— Это ты у нас комиссар, а я так красиво не скажу. Скажу проще: что вот Троцкий устроил бардак в Латинской Америке. Среди агентуры — засилье старой гвардии, считай, одни троцкисты и есть… Но Костик Кротов там порядок наведет — он без сантиментов, потому что немец по отцу: чуть что — врага в печь! Головы им будет сносить, гадам, как белякам в гражданскую! В бараний рог всех этих интернационалистов свернет! — дипломат сделал многообещающий жест двумя кулаками, словно выкручивая невидимое белье. — Взялись из себя мировую закулису разыгрывать… Но, понятно, надо дать человеку оперативный простор… Он на такой тяжелый участок идет! Добровольцем! И званием очередным поощрить инициативу… Финансирование ему предоставить нормальное, фонды специальные, резервные средства… Радистку хорошую… Хотя там и так баб полно…

— Вовка, вот все тебе бабы… Ладно — вылет через час… Машину пришлю.

Товарищи обнялись.

Они покидали N-бург практически одновременно.

Их ждала столичная суета Москвы и Берлина.

 

40. Последние гастроли

Берлин, середина сентября 1939 года. Вечеринка по случаю вступления Вальтера Шелленберга в должность начальника группы «Е» №-го управления Главного управления имперской безопасности.

Пауль заметно нервничал.

Он впервые оказался на сборище, куда съехалось, считай, все высшее военное и партийное руководство Рейха. И сразу — в качестве организатора вечеринки! Торжество ему доверил лично Вальтер Шелленберг — один из самых успешных карьеристов и интриганов на Альбертштрассе. Герру Шелленбергу наконец-то удалось прибрать к рукам руководство контрразведкой и зарубежной резидентурой Рейха. Сегодня это эпохальное событие отмечали дружеской попойкой в узком кругу коллег и начальства.

Хмельное веселье пенилось как шампанское, первые молниеносные военные успехи Вермахта в Польше добавляли общему настроению победной эйфории. Геббельс и Геринг играли в жмурки со стайкой актрис, шеф Гестапо Мюллер перебрасывался в картишки с рейхсляйтером Борманом и парой высокопоставленных офицеров, Кальтенбруннер сосредоточенно глотал пиво в компании железного партайгеноссе Гесса, а сентиментальный Рейхсфюрер слушал, как музицирует Зигфрид фон Клейст.

— Хочу поблагодарить от лица нашего Управления, дружище! Вы отлично справились с миссией ответственного за провиант и выпивку! Вино великолепное и кухня выше похвал… Без ваших талантов мы все озверели бы с голоду! — герр Шелленберг доверительно взял Пауля под локоток, и при этом умудрился продолжать поглощение питательной смеси из салями, тостов и листьев салата латук. Пауль скромно улыбнулся:

— Я же знал, что вы сегодня завтракаете с Рейхсканцлером… — он сам уже дважды удостоился чести сопровождать мадам Шталь на завтрак к Фюреру и по опыту знал: там не подают мяса, а протертый супчик из шпината со спаржей бесследно растворяется в здоровом арийском организме прежде, чем унесут тарелку.

— Вы толковый парень! Чем собираетесь заняться в Берлине?

— Поеду на премьеру в оперу…

— Любите музыку?

— Не вполне…. Это же последняя постановка моего брата Зигфрида в Германии. Он скоро уезжает. Подал прошение о выходе из СС, подписал контракт и будет ставить какую-то эпическую оперу в Нью-Йорке… Даже Рейхсфюрер поедет на сегодняшнее представление…

— Ах, так Генрих все же согласился отпустить нашего златокудрого соловушку? Бывшего штурмбанфюрера? — герр Шелленберг окатил ушатом презрения Зиги фон Клейста, все еще терзавшего салонный белый рояль в центре зала, и перевел ревнивый взгляд на Гиммлера: — Скажите, Пауль, как вашей семейке удалось так монополизировать Рейхсфюрера? Обычно ребята много лет дерут зад за жалкую должность личного помощника или начальника канцелярии… Даже партайгеноссе Гесс на первых порах не брезговал служить секретарем у Фюрера! А этот парень, ваш брат, — кажется, Клаус? — сразу прыгнул в консультанты по юридическим вопросам!

— Клаус мне не брат… Точнее, брат, но только по матери. Он вообще не дворянин и тем более не фон Клейст… — Пауль с неприязнью посмотрел на братишку Клауса. Тот, подобострастно склонившись, что-то нашептывал Рейхсфюреру, присевшему передохнуть от развлечений. Уложенные бриолином волосы сияли на белобрысой макушке братца, послеоперационную бледность подчеркивала светлая пудра, а ресницы чудом почернели. Хотя доктор Норман еще неделю назад объявил, что Клаус «практически здоров», согнутую в локте руку продолжала поддерживать черная шелковая перевязь. Очень гармонирует с новенькой, с иголочки, формой. На рукав прицеплена нашивка о боевом ранении!

Но наибольший протест у Пауля вызывало свежеиспеченное звание братишки — штурмбанфюрер. И это Клаус! Клаус, который не отличит топографической карты от детских каракулей, понятия не имеет, как складывать парашют, и промахнется, целясь в арбуз с пяти шагов! Если бы Рейхсфюрер хоть раз увидал, как его новоявленный фаворит затыкает уши, прежде чем выстрелить из охотничьего ружья, он бы покатился со смеху! Пауль презрительно улыбнулся и, подражая старшему тезке Клауса — дедуле фон Валенштайну — подытожил:

— Клаус Ратт вообще не нашей — не солдатской — породы!

— Браво, дружище! А вы, Пауль, на что намерены употребить свою «солдатскую породу»? Останетесь служить под началом хитрой лисы — группенфюрера Мюллера? Кажется, он благоволит к вам, поскольку был близким другом вашего прежнего Шефа?

От такой перспективы Пауля прошиб холодный пот: слишком уж похож был неброский, но могущественный шеф Гестапо на его покойного начальника — герра Корста. Да и выпихивать своего давнишнего приятеля Германа Нормана, мужа сестренки Лорхен, уже успевшего пригреться в уютном кресле провинциального полицая, он не собирался. Пауль отрицательно покачал головой.

— …Или предпочтете юркнуть под крыло самолета — к любезному Герингу? Он, если не ошибаюсь, служил в одной эскадрилье с вашим почившим отцом — бароном Отто фон Клейстом? А может, вам больше нравится железный секретарь — партайгеноссе Гесс? Говорят, он сильно задолжал вашему уважаемому отчиму — герру Грюнвальду — за пиво… Еще с легендарных времен «пивного путча». Вам самое время взыскать с процентами!

— Я бы предпочел быть полезен Рейхсфюреру — в любом качестве, на его усмотрение!

— Хайль Гитлер! — поддержал решение Пауля Вальтер Шелленберг.

— Зиг Хайль!

— Вы достойный офицер, штурмбанфюрер! Оставайтесь с нами. Учитесь у Карла. Я вовсе не удивлюсь, если в день, когда всех нас объявят негодяями и поволокут на эшафот, окажется, что Карл с самого начала играл за хороших парней! Причем за всех сразу… Он мудрый человек, ваш патрон, оберфюрер Кольбах… Кстати, где он? Ах, Карл, что вы мешкаете? Нам пора ехать в оперу — мы не можем заставлять Рейхсфюрера ждать!

Пауль тоже с надеждой бросился к Шефу:

— Карл, вы видели?!? Я голову этому писаке оторву!

Он резко развернул вечернюю газету с эффектным заголовком:

«Немецкий аристократ предпочел карьеру дипломата».

Фото жизнерадостной физиономии Пауля Отто фон Клейста прямо под заголовком не оставляло сомнений: речь в статье идет именно о нем. Кольбах снисходительно улыбнулся и похлопал молодого человека по плечу:

— Не вижу повода впадать в ярость, дружище! Или вы соскучились по N-бургскому Гестапо? Малоподходящее место для потомка ландскнехтов! Зато карьера дипломата — прекрасный выбор для молодого человека вашего достатка и социального статуса!

Шеф, как всегда, был прав!

 

41. Экспансия

Автомобиль опускали в трюм с массой предосторожностей, но Пауля сейчас мало заботила сохранность новенького транспортного средства. Он с завистью наблюдал, как серые шеренги потенциальных группенфюреров загружаются в военные транспортные суда, чтобы отбыть к месту настоящих военных действий. Здесь, в морском порту, пути Пауля и этих куда как более удачливых ребят расходились на многие километры и годы.

Поскольку сейчас барон Пауль Отто фон Клейст отбывал в Венесуэлу, обремененный должностью личного помощника атташе по культуре посольства Германии — Карла Кольбаха.

— Не грусти, сынок, — сказал герр Зепп, который приехал проводить их миссию вместе с рейхсляйтером Борманом и прочими официальными и просто любопытствующими лицами, — на твой век войны хватит. Да и поверь мне — своему старому командиру, не эти парни, а чертовы дипломаты — вот кто на самом деле выигрывает войны!

— Действительно так, мы все здесь рассчитываем на вашу дальновидность, Карл! Будущее партии, наше личное будущее зависит от ваших компетентных действий!

— Будь уверен, Марти, Карл справится!

Мужчины принялись жать друг другу руки, потом обнялись, а когда Кольбаху удалось высвободиться из дружеских объятий, он поинтересовался:

— Пауль, дружище, я не верю своим глазам: почему вы предпочли английский автомобиль? Если не ошибаюсь, этот «Ягуар» под погрузкой принадлежит вам?

Пауль удрученно согласился:

— Угу, мне… Конечно, я бы предпочел БМВ, знаете, такой гоночный вариант… А это… По правде сказать, это подарок мадам Шталь. Она считает, раз ягуар — тотем индейцев в Латинской Америке, то машина с таким названием принесет мне удачу, а синий цвет гармонирует с моими глазами…

— Этот парень далеко пойдет! — герр Зепп отечески ущипнул Пауля за щеку. — Как старина Грюн-вальд — приедет тебя проводить?

— У отчима прибавилось хлопот после избрания бургомистром N-бурга…

Плотную группку сопровождавших энергично рассекла мадам Шталь — как всегда, безупречная до совершенства: в чудесном летнем пыльнике, украшенном букетиком живых фиалок. Приподняла коротенькую вуаль, привстала на цыпочки, поцеловала Пауля в лоб и стала вытирать след помады, не жалея белоснежной перчатки.

— Карл, мой любезный друг, пообещайте мне…

— Для вас, Агата, все что угодно!

— Обещайте мне присматривать за мальчиком в латинских дебрях!

— О, я буду присматривать за ним, как за своим собственным! — Кольбах галантно склонился над запястьем Мадам.

— Мой бедный мальчик, — она порылась в сумочке из змеиной кожи и поднесла к глазам кружевной платочек. — Надеюсь, с твоим Замком все уладилось?

Пауль виновато кивнул:

— Да. Пришлось затеять всю эту суету с арендой из-за матушки. Она совершенно убеждена, что Замок приносит фон Клейстам одни беды и раннюю смерть…

— Так что вы сделали с Замком, дружище? — встрепенулся Шеф Кольбах.

— Я сдал его в аренду на пятьдесят лет…

Ох, кто бы знал, чего эта операция стоила Паулю! Подлючный братишка Клаус Ратт уговаривал Рейхсфюрера присвоить Замку статус «национального памятника архитектуры» и вымогал у Пауля пять процентов от суммы сделки за отмену решения, запрещающего передачу Замка в аренду иностранцам… Огромные деньги! Дедуля Валенштайн, как всегда, прав: братишка Клаус — настоящий ублюдок, моральный урод и алчный протестант! Счастье, что вмешался сам Фюрер — добрейшая Агата при помощи звезд и эфемерид убедила его, дескать, Замок всего лишь бессмысленная груда старых камней, и рейхсканцлер Гимлер собственной справедливой рукой вычеркнул недвижимость семейства фон Клейст из проекта списка национальных памятников архитектуры.

— Эй, амигос, поосторожнее с моими вещами! Особенно с корзиной, — герр Кольбах прикрикнул на докеров, сновавших по сходням с дорогими чемоданами и прочим скарбом великосветских пассажиров роскошного океанского лайнера «Донна Роза д’Альвадорес». Что Шеф может хранить в корзине для пикников, да еще и такой объемистой? Фарфор? Или партию плесневелого французского сыра, который приходится не только есть, но и хвалить во время светских раутов?

Пауль поднялся на палубу следом за начальником и стал картинно махать рукой провожатым и многочисленным журналистам.

Шеф нервно курил и поглядывал на часы, считая минуты до отплытия, когда на самый пирс влетела пузатая черная машина с красным флажком и дипломатическими номерами. Автомобиль советского полпреда! Из автомобиля бодро выскочил советский дипломат герр Деканозов, рывком открыл заднюю дверцу и выволок за руку отчаянно упиравшуюся фройлян Кротову!

Пауль радостно улыбнулся: он был просто счастлив снова увидеть Лизу! Волосы у девушки изрядно отрасли, да и платьице в горошек идет фройлян гораздо больше, чем военная форма!

— Все равно убегу! Меня стрелять учили, а не в газетах писать!

— Что родина прикажет, то и будешь делать! — возмущенный дипломат с такой силой пихнул фройлян Кротову в сторону трапа, который уже готовились убрать, что Лиза едва не свалилась в воду! Впрочем, Пауль успел поймать девушку. А его неотразимый галантный Шеф жестом факира остановил полет клетчатого чемодана Лизы, бесцеремонно брошенного дипломатом следом за молоденькой путешественницей.

— Это самоуправство! — вместо благодарности решительная фройлян отпихнула Пауля и продолжала отчаянно кричать, свесившись через поручни.

— Пауль, дружище, вам стоит присматривать за фройлян Кротовой, иначе малышка сбежит в ближайшем порту…

— Пауль улыбнулся и принял из рук Кольбаха клетчатый чемодан девушки:

— Фройлян Кротова, Лиза, можете воспользоваться моим носовым платком… Нет? Тогда позвольте, я помогу вам донести вещи, — и крепко взял всхлипывавшую девушку за руку. Лайнер уже едва заметно подрагивал, ходовые машины набирали обороты, и полоска воды между берегом и бортом стремительно увеличивалась..

Пауль полулежал в шезлонге на верхней палубе, лениво ел мороженое и чувствовал себя обычным богатым бездельником, какие во множестве странствуют на подобных комфортабельных лайнерах. Да что там чувствовал — он и был именно таким бездельником! И даже толстенный учебник испанского языка, который Пауль вяло перелистывал, не менял ситуации.

Шикарное морское путешествие располагает к лени!

Даже Шеф Кольбах с его железной волей — и тот мало продвинулся по пути самосовершенствования.

М. Меркаев «Мистические символы и знаки в религии бон» — разобрал Пауль на обложке. Очевидно, лысому профессору — герру Меркаеву — удалось накропать непреодолимо нудный научный труд! Карл отложил увесистый том в сторону, эффектно закинул ногу на ногу и, прихлебывая воду со льдом, принялся опытным взглядом инвентаризировать дам, прогуливающихся по палубе:

— Взгляните, дружище, с нами странствует фройлян Режиссер! Надеюсь, вы видели ее последний фильм?

Пауль посмотрел на фройлян Лени и признался:

— Нет, не видел…

— Ну, не стоит огорчаться. Он совершенно такой же, как предшествующий!

К своему стыду, Пауль не был знаком и с предшествующим образчиком творчества фройлян Режиссер, но Карл уже поднялся и призывно помахал знаменитости рукой.

— Герр фон Клейст! — Пауль проигнорировал непривычное обращение.

— Пауль, дорогой, отчего вы скрывали от меня свой титул? — фройлян Лени опустилась на край шезлонга Пауля, даже не спросив разрешения.

— В глазах Фюрера все солдаты равны, а барон фон Клейст образцовый офицер! — ответил за Пауля Шеф Кольбах.

Оказалось, фройлян Режиссер тоже плывет в Южную Америку. Хочет снимать кино о тамошних индейских пирамидах! Увлекательный разговор грубейшим образом прервали: прямо перед носом у Пауля сверкнула фотовспышка и юркий парень в замшевой кепке завопил, раскрывая блокнот:

— Мистер фон Клейст, прошу, несколько слов для газеты Deily Herald\ По нашей информации, вы планируете охоту на ягуаров с использованием бронеавтомобиля?

За целый день вчера и несколько часов сегодня Пауль уже успел заскучать от однообразия морского путешествия и обрадовался возможности размяться — поднялся, ухватил наглого писаку за лацканы и принялся трясти. Журналистская братия здорово отравляет ему жизнь в последние месяцы:

— Я планирую открыть сезон охоты на тупых журналистов! Понял, ты, мистер?!?

От полного уничтожения журналиста спасла железная рука Шефа Кольбаха:

— Барон фон Клейст хочет сказать, что не дает бесплатных интервью. Но вы можете принять участие в пресс-конференции. Входной сбор — пятьсот долларов.

Нет ничего проще, чем зарабатывать деньги, когда ты и так богат!

— Пятьсот долларов? Даже голливудская звезда Марлен Дитрих берет триста — за получасовую личную беседу! — возмутился журналист. К месту инцидента подтягивались коллеги пострадавшего и просто любопытствующие пассажиры.

Шеф был непреклонен:

— Как можно сравнивать потасканную кокотку с германским аристократом! Предки барона фон Клейс-та участвовали в крестовых походах и конкисте! Кстати, господа, вам известно, при каких обстоятельствах присутствующий здесь мистер Пенслоу, корреспондент газеты Deily Express, получил железный крест из рук рейхс…

— Я готов… — побледневший от перспективы потерять ореол борца за демократию герр Пенслоу, действительно отмеченный военной наградой Рейха за статью о взрыве опасного газа в горах, дрожащими руками отсчитал долларовые сотни из толстого бумажника. — Наша газета — не бульварный листок! У нас солидный, консервативный читатель, и мы готовы платить за достоверные факты из жизни европейской аристократии…

Уже через полчаса в конференц-зале набралось полтора десятка щелкоперов, и Пауль командным голосом в который раз читал «пресс-релиз», состряпанный братишкой Зиги еще три месяца назад. Америка настоящая дыра — новости доходят до них в последнюю очередь!

Наконец журналисты удовлетворили информационный голод и помчались на телеграф в надежде первыми оповестить читателей о перипетиях истории рода фон Клейстов, а Карл предложил фройлян Режиссер выпить по глоточку шампанского:

— О чем будет ваш новый фильм, Лени? — любопытствовал он.

— О силе духа, которая больше, чем материальное тело… Я намерена участвовать в шаманских ритуалах индейцев и зафиксировать галлюцинации на кинопленку! Герр Геббельс любезно предоставил мне специальное оборудование…

— Какой новаторский подход! Такое удивительное совпадение: я как раз взялся изучать магические практики традиционной религии монголов — бон! Говорят, боннские монахи способны вызывать духов… — на стол, сбивая бокалы, влетел футбольный мяч, и изысканное шелковое платье фройлян Лени оказалось залито шампанским.

— Черт…

— О! Мое новое платье загублено! Я надела его в первый раз… — фройлян Режиссер в отчаянии прижимала к груди салфетку, пытаясь спасти туалет.

Тщета подобных усилий очевидна!

— Что там стряслось, Пауль?

Пауль взял мяч и собирался отправить его прямо в лоб безалаберному игроку в качестве привета от настоящего футбольного профессионала, но остановился. На соседней палубе свободная от светских обязанностей фройлян Кротова весело смеялась и играла в футбол с крепкими загорелыми парнями в летной форме.

— Ну все! Сейчас пойду и головы снесу этим уругвайским летчикам!

— Не переусердствуйте, дружище, вы же помощник атташе по культуре!

— Спорт — это часть культуры! — Пауль многообещающе хлопнул по мячу и направился к соседней палубе, краем уха услышав, как Лени просит Шефа помочь ей со сменой промокшего платья. Фрейлян Режиссер единственная женщина — из живущих в подлунном мире дам от почтенной матроны до юной школьницы — которая достойна внимания такого безупречного дипломата, как Карл Кольбах! — успел определиться Пауль, пока не перепрыгнул через ограждавшие палубу поручни.

— Извини, что я тебя сразу не поблагодарила… — Лиза хлопнула мячом о землю и ловко отбила прямиком в импровизированные ворота.

— Не стоит благодарности… — утром Пауль отправил фройлян Кротовой блюдо с аппетитными фруктами.

— Может, и не стоит, только я не знаю, что с этим делать…

— Съесть, конечно! — хихикнул Пауль.

— Тупой у вас, у немцев, юмор! Ладно, пошли, — Лиза посерьезнела и без колебаний потащила его в каюту.

Прямо на аккуратно заправленной койке сладко посапывал крупный щенок.

— Такой славный, — Лиза почесала пса за ушком. — Я сразу догадалась, что это ты мне подарил собаку! Наверное, боишься, что я с корабля убегу? — она вытащила из-под койки объемистую корзинку для пикников, совершенно такую же, как корзина из багажа Шефа Кольбаха. — Могу тебе вернуть… Расскажи мне подробно, чем его кормить и, вообще, что с ним делать: у меня никогда не было собаки! Я все запишу…

Лиза приготовила блокнот и ручку, и удивилась:

— Что ты там надеешься найти?

Пауль тщательно осматривал корзину, даже заглянул за подкладку. Судя по экстерьеру, перед ним — породистый пес. Значит, у него должен быть паспорт, свидетельство о прививках и специальный билет! Как же иначе собака могла попасть на международный маршрут? Может быть, фройлян Кротова уже обнаружила этот документ? Пауль уточнил:

— А куда ты положила его паспорт? И билет…

— Паспорт? Это же щенок! Зачем ему паспорт? Паспорта и у людей не всегда есть… Шпионы, например, как-то без паспортов обходятся… А без билета я сама много раз ездила, — беззаботно улыбнулась Лиза. — Думаешь, мы вдвоем такого маленького песика от контролеров не спрячем? Ты же его как-то пронес на борт через таможню?

У Пауля не было другого выхода — только соглашаться. Признаваться, что он не имеет отношения к так удачно подвернувшейся собаке, не входило в его планы. Он погладил щенка:

— Я знал, что тебе понравится! Это эльзасская волчья собака — вот именно — собака служебной породы. Такую надо специально учить и тренировать — одной хозяйки здесь будет маловато!

— На овчарку похож… Я раньше овчарок только в питомнике видела, — Лиза тоже стала гладить щенка. — А как ее зовут?

Если бы Пауль знал! На всякий случай он провел рукой по ошейнику, наткнулся на серебряный ярлычок и прочитал:

— Тильда!

— Тильда?

— Да, Тильда — прекрасное имя для нашей собаки! — и поцеловал Лизу в щеку.

 

42. Ошибка резидента

10 июня 1941 года. Каракас, Венесуэла

Сегодня Карл Кольбах был крайне раздосадован: его — профессионального чекиста, опытного контрразведчика, полковника НКВД, черт подери! — обставили, словно пятнадцатилетнего подростка. Более того, он пал жертвой собственного воспитателя, человека, многие годы внушавшего ему максиму о первичности материи над сознанием вместе со спряжением немецких глаголов, — Александра фон Штерна.

Хитрый старый лис Алекс! Всего лишь записал на старых тапочках карту местности, в которой спрятан клад. Золото, изъятое доблестными казаками из тибетской сотни барона Унгерна в центральном банке Урги в далеком двадцать первом году! Золото, которое так и не нашли, хотя именно профессор-востоковед фон Штерн был прикомандирован к специальной группе ВЧК, осуществлявшей поиск, в качестве переводчика. Как же все просто! Перенести заковыристые узоры с тапочек на кальку, развернуть ее и наложить на географическую карту внутренней Монголии — вот и все! Стоило ему увидать рисунок, он тут же понял, с какой карты делали кальку — той карты, что верно служила комиссару специального конного дивизиона РККА Косте Кротову с девятнадцатого по двадцать второй год! Другой у штабного переводчика фон Штерна и быть не могло! Теперь можно с ближайшей оказией проинструктировать товарищей о необходимых мероприятиях на территории дружественной Монголии — и золотой запас Родины пополнится почти на тонну!

Зачем же он убил много сотен часов на идиотский вышитый халат?

Кольбах выругался сперва по-немецки, потом на более экспрессивном испанском и даже добавил пару родных бранных слов, но не почувствовал обычного облегчения. В сердцах запустил поношенным восточным шлепанцем в угрожающей высоты стопку книг, примостившуюся в углу кабинета. Иллюзии рассыпались с грохотом и шуршанием — два года работы! Детективной сложности интриги с целью завладеть тибетскими раритетами, убедительное собрание научной литературы по истории религии бон, записи бесед с научными светилами, путешественниками, журналистами, мистиками и откровенными сумасшедшими! Сотни страниц сопоставительных таблиц культовых рисунков, знаков и символов! Да после такой аналитической работы он владеет ритуалами чертовой религии бон лучше многих лам! А об историках и говорить нечего…

Кольбах сделал несколько глубоких дыхательных циклов, принял душ, натянул свежую рубашку, налил себе чая со льдом, вышел на веранду — простые, рутинные действия усмирили эмоции и освежили разум. Там, в углу кабинета, валяется не груда мусора. Это информация. Конечно, информация статистически не достоверная, а возможно, абсурдная, как сама идея вызывать и использовать духов для военных нужд при помощи заклинаний. Но многолетний опыт разведчика подсказывал ему: любая информация — это товар. Дорогостоящий товар! На который стоит подыскать заинтересованного покупателя…

Издать научную монографию? Нет: не прибыльно…

Разработать на основе сопоставительных таблиц букв, цветов и знаков новую шифровальную систему? Рейхсфюрер придет в восторг от шифра на основе сакральных знаков санскрита и астральных символов боннских лам! Тоже нет: центр в Москве никогда не даст ему добро на такую операцию, там и старые шифры едва осилили…

О! Надо отобрать с десяток документов подревнее и особо заумных таблиц, придать им товарный вид и предложить наглецу из Ватикана — отцу Якобу. Установить контакт с секретарем такой заметной фигуры, как кардинал Фанцонни, — дело пары суток… Святой отец — любитель всякой таинственной ерунды, да и деньжата у попов водятся, вон, его помощнику Паулю за аренду Замка оплатили более чем щедро!

Надо признать, в чем Кольбах не ошибся, так это в выборе личного помощника!

Вот и он — легок на помине.

Пауль Отто фон Клейст спортивным шагом приближался к веранде, как всегда бодрый и жизнерадостный:

— Доброе утро, Карл! Я привез отчеты для Вальтера… для герра Шелленберга, и подготовил аналитическую записку по полезным ископаемым, которую затребовал партайгеноссе Борман. Если вы их одобрите, сразу отвезу шифровальщикам…

— Отлично справились, Пауль, — Кольбах быстро, но цепко просмотрел текст. — Единственное: исключите страницы с третьей по пятую из аналитики: не стоит отвлекать Мартина подробными списками акционеров нефтедобывающих компаний… Но в целом — вы быстро осваиваете нашу профессию, дружище!

— Спасибо! Всю ночь провозился с этой запиской, а утром не выспался! Малышки верещали — пришлось вставать и помогать Лизе… Хочу успеть заехать выбрать пони девочкам на день рождения… Им двадцатого исполнится год, устроим крошкам настоящий юбилей!

Толковый парень и отличный семьянин. Зять. Действительно, как он — отец и дед — мог забыть? Прелестные девочки-двойняшки родились у Лизы с мужем почти год назад. Кольбах улыбнулся и сочувственно спросил:

— Надеюсь, ваши крошки здоровы?

— Да. Просто Лиза вчера выгнала няньку…

— Выгнала няньку?

— Ага, та читала девчонкам сказки про русского короля. Лизе не понравилось. Сказала, что дворянка-эмигрантка воспитывает наших детей монархистами! И выгнала…

«Похоже, я опять могу остаться без радистки», — озабоченно подумал Кольбах и даже пожурил помощника вслух:

— Пауль, вы совершенно избаловали всех трех молодых дам! Вот к чему приводят ваши фамильные рыцарские жесты! Это надо было додуматься — подарить взбалмошной девчонке на свадьбу спортивный самолет! А теперь еще хотите купить годовалой мелюзге двух живых пони! Вы избалуете дочек прямо в колыбельке!

— Карл, вы, как всегда, правы. Я, пожалуй, ограничусь одной лошадкой. Пусть наши крошки катаются по очереди, когда подрастут…

— Так где ее теперь искать, вашу няньку?

— Понятия не имею. Русскую няньку Лиза больше брать не хочет! Я по дороге заехал в агентство: представляете, у этих тупоголовых лодырей нет ни одной немецкой няньки!

— Ничего, дайте срок, дружище! Еще два-три года, и в этой стране будет много сотен образцовых немецких колонистов!

— А сейчас даже удачно, что матушка приезжает…

— Фрау Грюнвальд приезжает сюда, в Каракас? Когда? Потрудитесь известить меня, Пауль, я встречу Марту прямо у трапа с роскошным букетом…

— В четверг!

— Сегодня вторник… Что за спешка?

— Братец боится, что в Германии начнется жуткая бойня…

— У старины Зигфрида возобновились пророческие кошмары? — иронично прищурился Кольбах.

— Нет, это из-за Клауса, — Пауль хмыкнул и перешел на доверительный полушепот: — Он переслал мне письмо с дипломатической почтой…

— Можете не шептать, дружище, кроме нас с вами, диппочту здесь никто не читает…

— Да, это так! Тут кругом сплошные бездельники, — снова согласился Пауль и увлеченно продолжал: — Клаус полез шуршать бумагами на столе совещаний у Рейхсфюрера… И нашел карты, подробный план и прочие документы про внезапный удар по советской территории. В общем, через три-четыре месяца наши парни будут пить водку прямо в Москве! Но Клаус, как прочел про новую войну, здорово перетрусил — он в таких вещах не силен — и быстренько занес в блокнот, чего понял, прихватил бутылку джина и побежал к дедуле Валенштайну. Дедушка Клаус, само собой, наклюкался — вы же знаете, какой он, когда выпьет! И стал ворчать: мол, надо бьггь полным кретином, чтобы затеять крупномасштабную войсковую операцию, не имея собственной нефти, да еще такую, что придется воевать на два фронта, одновременно с русскими и с англичанами. Мол, за год-другой такой войны ваша армия из франтов в новой форме превратится в горстку оборванцев, да и от всего Рейха останется груда развалин… Тут Клаус вообще впал в панику: а ну как кто-нибудь услышит и донесет, так дурака Клауса в ту же секунду, — Пауль энергично нанес удар ногой по невидимому мячу и заразительно рассмеялся, — в лучшем случае выставят из СС и вообще из армии… И то сказать, армия немного потеряет! Вальтер его просто не-на-ви-дит! Наш Вальтер — герр Шелленберг… Вот, Клаус сказал, что хочет устроить маму и сестренку в безопасности, и просил деда их проводить сюда, ко мне, в Каракас! — к концу истории Пауль хохотал вовсю.

Кольбах тоже сдержанно улыбался, а потом скептически поджал губы:

— О том, как лучше избавиться от Советов: внезапным коротким ударом авиации или посредством массированного танкового наступления, дискутируют еще с прошлого Рождества! Пока на уровне досужей болтовни… Разумные военные понимают: молниеносная война с русскими — это абсурд. Русские ничего не способны сделать быстро… Боюсь, ваш предусмотрительный брат приступил к эвакуации несколько преждевременно. Нет? Может, герр Ратт вообще напутал — он, если не ошибаюсь, слабенько разбирается в стратегии и топографии?

— Слабенько?!? Да он глобус не отличит от футбольного мяча! Одно название — штурмбанфюрер. Я даже подумал, что дед над ним просто смеется…

— О да! Ваш дедушка, герр Валенштайн, известный шутник…

— Поэтому я позвонил Агате… Мадам Шталь… Ведь Фюрер никогда не примет решение о начале серьезной операции, пока звезды не займут благоприятные места в гороскопе! Агату недели две назад действительно пригласили сделать натальную карту для короткого военного проекта… Теперь Мадам ужасно переживает… Если проект — она не знает подробностей — затянется больше чем на год, он обернется тотальной катастрофой, из-за того что Марс начнет ретроградное движение… И какие-то скверные эллипсы будут — увы, я не запомнил точно… А вот если событие завершится до начала астрологического месяца Скорпиона, его ждет оглушительный успех!

Кольбах нервно отпил тепловатого чая мате и спросил:

— Как скоро? Как скоро она рекомендовала начать?

— Двадцать второго июня! День летнего солнцестояния наиболее благоприятен для короткого похода..

— Черт!

— Прошу простить?

— Дружище, мы здорово заболтались! Я буду испытывать чувство вины, если из-за наших деловых бесед прелестные малютки лишатся подарка на день рождения. Поторопитесь! Даже можете отвезти документы шифровальщику завтра…

— Спасибо, Карл! Передам Лизе от вас привет…

— Ну разумеется… Хорошего вечера!

Кольбах махнул рукой вслед взревевшему спортивному авто и сразу поспешил в дом.

Ему предстояло подготовить срочное сообщение в Центр.

КОНЕЦ