- Опять. Ещё один чертов день в этой школе. Я больше не могу так. Каждый день как в аду! Я не хочу больше там появляться, мне там плохо. — Гарри тихо бормотал себе под нос, утирая слезы на щеках. Из открытого окна веяло холодом, и мальчик подошел к нему, чтобы закрыть.

Через пятнадцать минут уже нужно было выходить на занятия, а он все еще не был одет. Ему хотелось все бросить и сбежать куда угодно, прочь из этого города, и из этой проклятой школы, наполненной до краев желчью. Но чувство долга перед родителями заставляла его каждый раз переступать через себя, погружаясь с головой в этот кислотный омут. Они упорно работали, чтобы оплатить его обучение в одной из лучших школ города, так как хотели достойного будущего для своего сына. Гарри ценил это и потому терпел издевательства в школе со стороны не только отпрысков богатых родителей, но и учителей, что так привыкли жить на «пожертвования» тех же родителей. Потому, Гарри Ренделл, живший в небогатой семье считался белой вороной. Ему часто ставили в пример других детей, которые имели возможность подкупать учителей. Также мальчик часто терпел побои от одноклассников. Как бы он ни старался дать им отпор, все же их было больше. И, в конце концов, воля Гарри была сломлена, и он стал превращаться в нечто, похожее на бесчувственного робота. Мальчик прятал от родителей синяки, стараясь не проявлять слабость. Его единственным утешением оставалась вера. Молясь, он словно обращался к всемогущему другу, который мог бы помочь ему в решении всех проблем, или хотя бы дать совет. В те моменты он клялся самому себе, что даже если он добьется успеха и будет получать за свою работу большие деньги, то все равно он не опустится до уровня этих людей, считающих всех, кто беднее их, отбросами общества.

Окончив школу, Гарри поступил в Академию Полиции, а позже он познакомился со своей будущей женой — Сарой. Дела пошли в гору. Мужчина нашел свою нишу в жизни, купил дом. В 1952 году у Гарри и Сары родилась дочь, когда детективу было всего двадцать два года.

Они дали ей имя Элизабет. В честь поэтессы Элизабет Эллет. Гарри любил свою дочь так сильно, как не любил свою жену. Дочь стала для него неким символом воли. В который он мог вкладывать всю свою безграничную любовь, тот символ, что он обязан защищать любой ценой. Девочка подросла и стала проявлять большие успехи в учебе и вечно твердила о том, что она станет актрисой, когда вырастет. Отец лишь лучезарно улыбался, и гладил ее по белокурой головке.

— Конечно, станешь, Элизабет. Наша жизнь лишь в наших руках. И ни в чьих больше.

Вслед за светлой полосой всегда следует темная. И в семью Ренделлов пришло горе. Через несколько лет умерла Сара, ее сразил рак. Она медленно угасала, подобно свече, пока не покинула свою семью.

Это был самый дождливый день из всех, что мог вспомнить Гарри. Природа будто оплакивала их утрату. В тот день собралось много людей, чтобы почтить память ушедшей Сары Ренделл. Сердце мужчины разрывалось, когда он смотрел на плачущую дочь. Ребенок столкнулся с потерей матери. Ее бедное сердце еле справлялось с нагрузкой, что наваливало на него потрясение от случившегося. Плачущий ребенок то и дело повторял:

— Что мы будем делать, папочка? Что же мы будем делать?

Гарри не знал, что сказать Элизабет, он лишь сильнее прижимал ее к себе, еле сдерживая слезы. Но стоило коснуться ее белых волос, как слезы вырывались из своего плена.

— Папа, почему Бог забрал ее? — Элизабет еле могла выговорить эти слова, они обрывались, выпрыгивая из нее короткими отрывками.

— Бога нет, моя дорогая. — Разочарованно ответил отец. — Либо он давно уже понял, что мы безнадежны, и потому больше не обращает на нас свой взор и не слышит наши молитвы.

Элизабет еще сильнее прижалась к отцу, ее маленькое тельце содрогалось, не издавая ни звука. Она лишь шмыгала носиком. Гарри впал в ступор, осознавая, что он остался один с ребенком на руках.

— Наша жизнь лишь в наших руках, Элизабет. И ни в чьих больше.

Вскоре Гарри взял отпуск и стал проводить все свое свободное время с дочерью. Они вместе читали книги, путешествовали, обсуждали все, что видели новое вокруг себя, смотрели фильмы со знаменитыми актрисами того времени. Гарри видел, как горели глаза девочки, каждый раз, когда они смотрели кино. Ее мечта становилась все объемнее и реальнее. Она только и говорила о костюмах, о любовных интригах, о красоте и пластике женщин по ту сторону экрана. Элизабет поражалась их реальности и безумно сопереживала героиням. Мечты захватывали ее красотой образов все сильнее и сильнее. И они достигли своего пика, как только девочке исполнилось восемнадцать лет. Она слезно просила у отца добро на поездку в Лондон, чтобы стать актрисой. Гарри долго отговаривал дочь от такого далёкого путешествия. Он как человек, идеально видевший жизнь во всех ее проявлениях, особенно зная о страшных сторонах через призму наблюдателя, боялся, что с дочерью что-то может произойти. Но смотря на нее, он чувствовал, что должен дать ей шанс добиться своей мечты. И после долгих уговоров, с тяжелым грузом на сердце он дал свое согласие.

Через два дня он уже провожал ее на поезд. Элизабет сияла от счастья, и Гарри старался улыбаться тоже, подавляя в себе слезы. Волнение тугими веревками сжимало его нутро, от чего он начинал задыхаться. Минута, десять, полчаса. Он не хотел ее отпускать до последнего момента, пока уже поезд не начал отъезжать. Мужчина держался за девочку как за спасательный круг, боясь утонуть в море одиночества.

И вот она уехала. И звук уезжающего поезда звучал в голове Гарри как похоронный марш. Он становился все громче и громче, разрушая прочную психологическую оболочку. И стоило ей слегка треснуть, как из глаз его рванули первые слезы. Он еще около часа стоял у холодных рельс, закрывая лицо руками. Немного успокоившись, Гарри обтер лицо платком и направился к своей машине.

Дома его ждала тишина и пустота. Не было слышно того звонкого смеха, не чувствовалось запаха свежих оладий. Ничего. Детектив устроился в своем кресле и бросил взгляд тумбочку, в которой лежала потертая пачка сигарет, та самая, что он не трогал со дня смерти жены. Соблазн успокоить нервы был велик, и, не желая сдерживаться, он взял ее и закурил. В комнате витал тяжелый, задумчивый дым. Такой спокойный и одурманивающий. Он плыл не спеша, рисуя в воздухе едва уловимые образы, среди которых мужчина видел поезд, уезжающий прочь.

Дни тянулись подобно жгутам, скрашиваясь редкими письмами дочери из Лондона. Гарри все также работал, постепенно ввязываясь в рутину, что напоминала ему сырое тесто. Хотя казалось, что в его работе это невозможно. Но когда ты работаешь там, где смерть, страх и сумасшествие уже не удивляют, это становится вполне возможным. Постепенно письма от Элизабет приходили все реже и реже. И каждая весточка становилась для разбитого сердца отца маленьким праздником, крохотным визитом дочери домой. Он перечитывал ее письма, слыша ее голос в своей голове, и успокаивался. Девушка рассказывала ему о жизни в Лондоне, о его улицах, о людях, что она там видела. Она буквально говорила ему, что все там иначе. Сложнее, чем в Дарлингтоне. А в последнем письме она писала, что ей удалось получить роль в одном фильме. И Гарри гордился своей дочерью: она поступила так, как он учил всю ее жизнь. Но после этого письма связь прервалась. Отец пытался связаться с ней, но безуспешно. И еще целый месяц Ренделл был как на иголках, рисуя в своей голове страшные картины, которые заставляли его курить снова и снова. Сердце было готово остановиться, когда в один из апрельских дней в его дверь позвонили. Гарри давно не принимал гостей, потому, это его насторожило. Он накинул халат и приготовил свой пистолет, что лежал на тумбе. Подойдя к двери, он заглянул в дверной глазок и увидел там двух полицейских. Гарри спрятал пистолет и открыл им дверь.

— Мистер Ренделл? — Спросил один из офицеров.

— Да. Что случилось? — Сердце Гарри было уже готово разорваться от страха.

— Мы пришли по поводу вашей дочери, Элизабет Ренделл. Ее тело было найдено пару дней назад в одном из парков Лондона. Какие-то подонки, которых мы ищем, напали на нее с целью ограбления. На ней были обнаружены следы борьбы. Она была опознана подругами.

Гарри упал перед полицейскими на колени. Весь его мир рухнул. Не оставив даже ниточки за которую можно ухватиться, хоть какую-то лазейку. Он издал истошный крик, раздававшийся не только в округе, но и глубоко в его сознании, разрушив остатки психологического барьера, выстроенного годами. И державшего его от безумия.

И снова похороны. Как же он мечтал лежать рядом с ней. И в вечном сне гладить ее белокурые волосы и слушать ее мелодичный, красивый голос, едва заметно улыбаясь. Он мечтал о возможности путешествий во времени. Чтобы не видеть завянувший прекрасный цветок, что мог бы стать самым красивым и достойным. Он чувствовал стыд. Ведь Гарри был сильным человеком и учил свою дочь тому же, а сейчас он думал о прекращении жизни. Но он не имел права. Не имел права предавать ее.

Оборачиваясь назад, на свое прошлое, Гарри искренне не понимал Альфреда. Сейчас, когда он смотрел на этого пухлого светловолосого мальчугана, в его голове раздавался звук уезжающего поезда. Такой монотонный, завораживающий, уносящий души куда-то далеко. Этот звук стискивал ему голову, пока тот лежал на кровати в доме графа Альфреда Кобба. Гарри лежал, стирая со своего лица соленые слезы, а они все рвались и рвались наружу. Когда Ренделл, наконец, уснул, время уже было около четырех утра. И сон унес его куда-то далеко, в горы. Он смотрел на солнечный свет, что падал на стены пещеры. И оттуда не было выхода, пещера словно поймала его в капкан. А вокруг люди. Не живые. Они лежали у его ног. Гарри не мог посчитать, сколько их было. Может, сотня. А может, и две. Вокруг них роились мухи и ползали трупные черви. Ренделл видел все так отчетливо, словно это не был сон. А может, так оно и есть. Он оглядывался, в поисках спасения, но его словно затягивало в трупную трясину. Жидкую и зловонную. Гарри не мог пошевелить ногой, она была схвачена какой — то жижей, которая тянула его вглубь. Чувствовал, как его тело медленно немело, начиная с кончиков пальцев на ногах и заканчивая затылком. Ренделл принимал отчаянные попытки выбраться из зловонного моря трупов, но у него совсем не было сил, и его глаза широко распахнулись, в тот миг, когда жижа полностью поглотила детектива, даже не дав ему сделать последний вдох.

Гарри тяжело дышал, и судорожно осматривался, абсолютно не понимая где он. Мужчина буквально обливался обжигающе — холодным потом, что стекал с его лба. Спустя минуту, как только он отдышался, все встало на свои места — он находился в комнате, все также в особняке. И это был всего лишь его страшный сон. Очередной.

Гарри посмотрел на часы. Они показывали десять часов утра. Сердце его все еще отбивало бешеный ритм, но уже не от ужаса, что он испытывал, будучи в пещере. Это было что-то другое. Но что это, он пока понять не мог.

Встав с кровати, детектив прошел в ванную и привел себя в порядок. Сегодня предстояло поработать над остальными обитателями дома. Выйдя из ванной, он оделся и тихо проследовал на первый этаж, минуя вновь библиотеку, коридоры и парадную лестницу над которой красовались огромные настенные часы. В доме витала все так же странная атмосфера — тюремная безнадега, тоска, скука. Казалось, что такое настроение может вызвать обычная пасмурная погода, но за окном ярко светило солнце. Со стороны бального зала вновь слышалась музыка. Гарри остановился и прислушался к чарующим звукам, доносившимся оттуда. Он слегка покачивал головой в такт этой мелодии, впадая в транс.

— Сэр? — Раздался позади его робкий мальчишеский голос.

Гарри обернулся. Позади него стоял молодой парень, лет двадцати. Он немного дрожал, смотря на детектива.

— Меня зовут Говард. Я собирался сейчас подняться к вам, мистер Ренделл. Граф приглашает вас в столовую, на завтрак.

— Спасибо большое, передайте графу, что я не могу сейчас, так как у меня много дел. И также передайте, что за ужином я точно составлю ему компанию.

Мальчишка кивнул и, развернувшись, пошел к столовой, негромко отбивая ритм каблуками новых туфель. Гарри еще некоторое время смотрел ему вслед. И как только парень скрылся за дверью трапезной, детектив рванул вперед, в бальный зал, откуда лилась музыка.

Бальный зал представлял собой очень крупное помещение прямоугольной формы с высокими потолками, подпираемыми дюжиной мраморных колон. Свет из витражных окон довольно ярко освещал зал. В его конце размещалась сцена с постаментом для дирижера и места музыкантов, где они и сидели. Дирижер, мужчина средних лет, с густой черной бородой активно управлял небольшим оркестром.

— Нет! — Резко произнес мужчина, и музыканты замолчали, напугано оторвавши взгляд от своих нот. — Рикки, ты женщин любишь? Ты видишь подряд две «си»? Так нарисуй над ними женскую грудь, может тогда ты будешь играть их раздельно. Еще раз, с третьей цифры. — Он постучал дирижерской палочкой по постаменту и вознес ее над головой, как воин возносит свой острый меч над ордой свирепых врагов. Из инструментов вновь заиграла музыка. Гарри подошел немного ближе, в надежде, что его заметят. Но оркестр был настолько увлечен игрой, что даже сирена и свист пуль не могли бы их отвлечь от работы.

Все напряжение этих людей словно передавалось в музыке, их переживания, боль. Звуки музыки пробирали каждую клеточку организма слушающего. Меч воина разил врагов с неистовой силой, какой не обладают обычные люди. Если бы это действительно было оружие, в таких руках оно могло бы сразить целую армию.

Когда они закончили, Гарри зааплодировал. Дирижер неуверенно обернулся, когда обнаружил около себя слушателя, который оценил их старания и улыбнулся.

— О, детектив, доброе утро. — Мужчина спустился с эстрады, чтобы пожать руку Ренделлу. Дирижер оказался немного ниже, чем казалось на первый взгляд. У мужчины было добродушное лицо, с яркими голубыми глазами и волнистые русые волосы. Гарри улыбнулся ему в ответ и пожал руку.

— Вы знаете кто я?

— Да, новости слишком быстро разбегаются в этом доме. Они как молоко. Стоит его немного передержать на огне, и оно разбежится по всей плите. — Мужчина ухмыльнулся. — Меня Санфорд зовут. И я готовлю этих бездарей к балу.

— Ох, я вижу, дела идут хорошо.

— Я бы так не сказал. — Посетовал джентльмен, качая головой.

— Сэр, я могу с вами лично побеседовать? — Гарри бросил взгляд на оркестр. Все были заняты изучением нот, ну или видимостью этого. За исключением скрипача, который то и дело отрывал взгляд от них, чтобы взглянуть на детектива. Он был худ и бледен. В его взгляде читалась только усталость и слабость.

— Да, конечно. Пойдемте тогда на улицу, может?

Гарри с радостью принял это предложение, и они вместе направились к выходу.

— Ну как же можно быть такими дураками? Сколько учились они этому, все равно. Как будто зря.

Детектив сочувственно кивнул, и они вышли на улицу через парадный выход. В воздухе пахло дождем, пожухшей листвой и розами, что были высажены повсеместно по всему периметру особняка. Розовые кусты, если посмотреть с воздуха, напоминали лабиринт. Желтые розы произрастали широкой дорогой от парадных ворот, до центра сада, где изливался красивый фонтан со статуей длинноволосого мужчины в длинном плаще. Это была фигура пожилого мужчины с настолько суровым лицом, словно он в жизни повидал слишком много страшных вещей. Он протягивал вытянутую ладонь в сторону врат, и на этой ладони сидел ворон. Работа была настолько аккуратной и точной, что казалось если подойти к статуе поближе, то ворон расправит свои крылья и сорвётся в небо. По правую сторону шли красные розы. Они вели путника прямо до фруктовых деревьев в окрестностях закрытого зимнего сада. На левую сторону вели уже белые розы. Там было небольшой ухоженный пруд с безмятежно плывущими на водной глади утками. Ну а черные розы вели прямо до парадного входа в особняк. «Странная, но вполне понятная задумка».

— Что бы вы хотели узнать, мистер Ренделл? — Задал, наконец, вопрос дирижер детективу, когда они подошли к фонтану.

Гарри задумался буквально на несколько секунд, обратив внимание на само здание. Оно действительно излучало величие, но и что-то еще. Нечто похожее на одиночество и одичалость. Красивое, большое трехэтажное здание. С двумя ветками — правой и левой, которые находились фактически отдельно от основного здания. Особняк ему напоминал того же ворона, но уже с распахнутыми крыльями.

— Я бы хотел понять, что с этим домом не так.

— Дорогой Гарри, я знаю, что вы тот еще скептик. И будет тяжело вам что-то объяснить. Я попробую говорить на вашем языке — на языке фактов. Мне точно неизвестно, когда был построен особняк, но я знаю точно, что это произошло в то же время, как были заложены первые фундаменты городских зданий. Винсент Макгроу владел местными землями, и впоследствии стал графом. Строительство особняка велось строго в ночь. Это был какой — то особенный каприз молодого графа, отчего строительство довольно сильно затягивалось. — Санфорд посмотрел на статую. — Это, кстати, он и есть. Он был довольно странной и эпатажной личностью. Вечно ходил в длинном черном плаще и с огромным старым вороном на плече. Поговаривали, что этот ворон давал ему советы, буквально накаркивал ему идеи по строительству потайных комнат в доме. Воистину странный был человек. Когда строительство было окончено, и молодой граф поселился уже в своем особняке, целый год о нем не было ничего слышно. Он буквально закрылся у себя в крепости, став на год затворником. Люди, что пытались добиться его аудиенции, видели лишь закрытую наглухо дверь. Народ судачил о том, что порой из фонтана била алая вода, но доказать это так и не смогли. Якобы этого «очевидца» после его рассказов нашли в лесу без языка. — Дирижер рассмеялся от собственных слов. — Глупость редкостная. Но что ещё могут выдумать обычные рабочие люди? Тем более если учесть то, что граф был безумно верующим человеком, буквально религиозным фанатиком. Он скупал целые книжные полки в магазинах с религиозной литературой, постоянно молился, читал свою бредятину. И, в конце — концов, крыша у него и поехала. От постоянного одиночества, общения с вороном, вечных молитв. Винсент боялся какой — то сущности, что жила на этой земле. Он утверждал, что она говорит с ним, и требует от него что-то. В противном случае, она обещала свести его с ума кошмарными снами. Позже его безумие утихло. Но ненадолго. Он завел семью, у него родилось две очаровательный дочурки. Жаль, что этот факт не смог сдержать его слабоумие. Мужчина стал закрываться в своем кабинете и часами «разговаривать» со своим старым ручным вороном. Как он говорил перед своей смертью, ворон требовал от него, чтобы тот написал книгу. Не так как обычно пишут книги, а именно под его диктовку. Граф не знал сна, находясь в бреду, создавая эту книгу. И когда до ее окончания осталось буквально пара строк, его сердце сразил приступ. Его нашел дворецкий, который вошел в его кабинет. Винсент был уже холодный и синий.

— Где располагался его кабинет? — С интересом спросил детектив Ренделл.

— На месте нынешней библиотеки. Точно неизвестно, существует ли эта книга на самом деле, или это очередная легенда. Но, тем не менее, история довольно странная. Хотя, как по мне, даже если книга и существовала, вдова уже наверняка позаботилась о том, чтобы сие творение было уничтожено. Неприятная вещь, все же. И хранит в себе плохие воспоминания и не менее плохую энергетику.

— Спасибо большое, за вашу информацию. Определенно, она очень полезна. Мне самому тут не по себе, если честно.

— Думаю, вы еще хотели бы узнать, что я знаю о здешних зверствах? Что происходят на территории города?

— Да…да, сэр. Я бы хотел об этом узнать. — Гарри был слегка обескуражен. Ему казалось, что Санфорд и без того мог бы прочитать его мысли и сам ответить на все вопросы.

— Я уже года два тут нахожусь как в танке. Но, тем не менее, беда коснулась и моих музыкантов. Моя первая скрипка однажды посреди ночи вышел на улицу, подышать свежим воздухом, как мне кажется. Он сделал это абсолютно бесшумно, словно проплыл по воздуху. Его изуродованное тело утром нашли охранники. Бедный парнишка, он был хорошим скрипачом, не то, что этот. Уже который год словно в облаках витает, да и бледный как смерть. — Дирижер тяжело вздохнул, вспоминая утерянный талант. — Вот тут, прошу меня извинить, офицер Ренделл. — Санфорд посмотрел на свои наручные часы. — Мне пора тормошить этих уличных трубадуров.

— Благодарю вас, сэр. Если что-то еще захотите рассказать, сможете меня найти на третьем этаже. Последняя правая дверь, что в конце коридора. — Гарри улыбнулся и протянул руку для рукопожатия и Санфорд с улыбкой ее пожал.

— Если хотите знать мое мнение, убийца все еще тут. Среди нас. И вам, дорогой детектив, я бы посоветовал смотреть между строк и верить в мистические вещи, что здесь происходят не одну сотню лет. Это самый верный способ докопаться до истины, что бродит за вашей спиной. — Дирижер подмигнул Гарри и пошел в сторону особняка.

— Я заметил некоторые странности в своем поведении, пока я тут находился. — Крикнул ему вслед Ренделл и, остановившись, Санфорд обернулся. — Я чувствую себя здесь просто ужасно. Мои кошмары вернулись вновь. Такие реалистичные…яркие. Простите, это не профессионально. Но я почему-то очень хочу рассказать кому-нибудь об этом. Увы, мне абсолютно некому.

— У вас есть семья? — Санфорд посмотрел ему прямо в глаза с сочувствием и какой-то тяжелой грустью.

— Была. У меня умерла жена, а за ней и дочь. Оставив меня совсем одного.

— Это неприятно спрашивать, и тем более отвечать на подобный вопрос. Но, тем не менее — как это произошло?

— Жена слегла от болезни. С дочерью жизнь обошлась гораздо хуже. Бедняжка, мой бедный цветок. — Гарри склонил голову. В его ногах появилась слабость, отчего его слегка потряхивало на ровном месте. — С ней жестоко расправились какие — то ублюдки, несколько месяцев назад. Я кое-как отошел от тяжелой психологической травмы. Меня мучали кошмары. И вот, они повторяются снова.

Санфорд задумался на минутку. В его лице читалось сочувствие и какая-то боль, словно он это прочувствовал уже на себе.

— Знаете, мистер Ренделл. Моя жена была очень умной женщиной, профессором психологии. Она часто вытаскивала меня из различного сорта ситуаций. Однажды она мне сказала странную вещь, которую я запомнил на всю жизнь. Она сказала: «Когда мы сталкиваемся с тем, что считаем неправильным, мнение трансформируется. Наши глаза начинают иначе смотреть на мир, и сознание отвечает на это изменение тьмой. И эта тьма зовется Нигредо». Имела в виду она, всего лишь проявления психики человека при столкновении различных жизненных полярностей. Но в вашем случае, эту фразу можно воспринимать буквально. — Санфорд кивнул детективу и ушел прочь, оставив мужчину наедине со своими мыслями.

Гарри повернулся спиной к особняку, всматриваясь в фонтан со статуей. И где-то вдалеке, плыли тучи цвета глины, направляясь прямо в его сторону.