А мальчишкам у Шайенов живется совсем неплохо. Если сделаешь что не так, никто тебя не сечет, а скажут только: «Люди так не поступают», а это у них значит «Шайены так не поступают». Однажды Койот сидел и раскуривал трубку своего отца, а тут слепень возьми и сядь ему на живот — ну, он и расхохотался. О, это была серьёзная оплошность! Всё равно как у белых — громко пукнуть в церкви. Отец отложил трубку и говорит: «Ты не умеешь себя вести, и я из-за тебя целый день не могу закурить трубку, потому что Те-Кто-За-Нами-Следят, гневаются на меня. Ты, наверное, Поуни, а не Человек». Койот после этого чуть не умер от стыда, убежал с глаз долой в прерию и целую ночь просидел там один.

Если ты Шайен, ты всё должен делать, как надо. Даже младенцу не положено орать просто так — может, племя прячется от врага, и крик его выдаст. Потому-то женщины и подвешивают люльки с младенцами (особые индейские люльки) на кустах подальше от лагеря — ребёнок поорет, поорет — да и поймёт, что это бесполезно, и привыкнет лежать тихо. Девчонок специально учат сдерживать смех и не хихикать. Я сам видел, как Тень, выстроив перед собой своих дочурок, предупредил, чтобы не смеялись и давай рассказывать им смешные истории. Поначалу они прямо покатились со смеху и расчирикались, как птички, а он все рассказывает и рассказывает, и постепенно они научились сдерживаться и только слегка кривили губы и всхлипывали, а в конце концов, после многих тренировок, научились-таки с каменным лицом выслушивать такие истории, что животики со смеху надорвешь. Слушать-то эти истории им никто не запрещал, нравится — слушай, но на людях виду не подавай. А потом, при случае можешь хоть треснуть со смеху — индейцы вообще-то шутку любят, а Тень к тому же, мастак был пошутить.

Школ у Шайенов не было, разве только какому ремеслу обучали детей. На родном языке они не писали, не читали, так что школа им просто без надобности. Если кому захочется выяснить чего-нибудь из истории, он идет и спрашивает у старика, который это дело помнит. С цифрами у них проблема: если пальцев не хватает сосчитать, Шайену сразу становилось скучно до смерти, и если, к примеру, кто обнаружит врагов и хочет сказать, сколько их, он говорит что-нибудь в таком роде: «Юты возле Голодной Горы. Их столько, сколько стрел выпустил Суй-За-Пояс-Что-Попало по чучелу антилопы в тот день, когда поспела вишня». Случай этот все знают, и потому всякий из людей Старой Шкуры Типи тут же сообразит, сколько там ютов, ошибётся разве на одного — двух, не больше. К тому же, в момент опасности, когда Шайена, как и всякого человека, пугает неизвестность, он таким способом тут же увязывает неизвестное с чем-нибудь знакомым, и ему легче преодолеть страх.

Шайен верит, что его конь — тоже Шайен, он с ним одной крови и конь это понимает. Горящий Багрянцем говорил мне как-то раз: «Скажи своему коню, что все племя узнает о его храбрости. Рассказывай ему о славных лошадях и их подвигах, и он тоже захочет прославиться. Расскажи ему всё про себя. У воина нет секретов от коня. Есть вещи, о которых воин не говорит брату, другу или жене, но воин и его конь должны знать все друг о друге, потому, что им скорее всего суждено вместе умереть и вместе проскакать по Висячему Мосту, что отделяет землю от неба».

Но тут вот какая штука: как только я брался разговаривать с безмозглой скотиной, я чувствовал себя просто дураком, дураком набитым. Вот почему плохо быть белым: слишком много знаешь. От индейца-то ничего другого никто и не ждёт, для него вся эта чушь, можно сказать, в порядке вещей. Да вы б даже огорчились, если бы он не разговаривал с лошадьми, потому как он же от рождения чокнутый. Ну, а белый так не может: хоть и десяти лет от роду, всё равно — слишком много знает.

Ну, рассказать день за днём всю свою жизнь у Шайенов — как меня учили и воспитывали — я, конечно, не могу, сами понимаете. Ездить верхом учился месяца, наверное, два — поначалу меня приходилось к лошади привязывать. Пока научился с луком и стрелами управляться как следует — ещё больше прошло времени…

Но тут придётся вернуться немного назад — к тому самому первому моему утру у Шайенов: Я — помните? — ушёл с мальчишками к лошадям, а Старая Шкура Типи спал без задних ног. Потом он проснулся и решил, что будет поститься весь день и всю ночь. А все дело было в том, что ему опять приснился сон — и опять про антилопу! Представляете, второй раз подряд! Это было явно неспроста, и вождь решил, что надо приниматься за дело.

Ближе к вечеру он пошёл к ручью, поднялся вверх по течению ярдов на триста и там на лужайке соорудил небольшой типи — совсем маленький, вроде тех, что мы, ребятня, строили для своих игр — он один только и мог туда поместиться. На закате влез туда и до самого рассвета сидел там один и проделывал какие-то таинственные манипуляции.

И всю ночь напролет, покуда он там сидел, какие-то люди — тоже из наших Шайенов — то и дело ходили туда, к этому типи, и стучали по шкурам, которыми он был покрыт. Все эти манипуляции означали, что готовится гигантская охота на антилоп. Так вот, Шайены ходили всю ночь к типи, в котором сидел вождь, и стучали по шкурам, а со шкур на землю падали волоски и чем больше их нападает, тем, значит, удачнее будет охота.

И покуда они всем этим занимались, в лагерь прокрался отряд ютов и угнал лошадей — весь табун. Утром оказалось, что лошади остались только у тех, кто на ночь привязал их возле своих типи. Но зато на земле у шаманского типи насыпалось порядочная куча антилопьего волоса — значит, виды на охоту были неплохие.

Старая Шкура вылез из типи только на следующее утро. Вел он себя как-то странно: вроде бы все время высматривал что-то вдали, за горизонтом. В руках у него было два чёрных шеста, а на конце у каждого прикреплен обруч и вся эта штуковина украшена перьями ворона. Вот с этими шестами в руках и направился он в прерию, и вся деревушка потянулась за ним — мужчины, женщины, дети и собаки. Ну, а про антилоп я уже рассказывал — как за день до того мы встретили маленькое стадо в бизоньей лощине, помните? Пугливые — ужас! Лишь ветер дунет посильнее — они как рванут с места в панике, всё стадо… А бегают! — милю в минуту запросто.

Бегают-то бегают, но есть у них один недостаток, который их и губит: слишком любопытны. Ежели где-то что-то крутится и трещит, она заметит — ей интересно — сил нет, не может устоять. Вот на это и рассчитаны шесты с обручами, которые Старая Шкура прихватил с собой. Шайены их называют «антилопьи стрелы». Они и впрямь пострашнее стрел — настоящих, с железными наконечниками: бедняга антилопа как увидит обручи с перьями — просто пропадает от любопытства, сама погибнет и потомство погубит…

И при всем при этом многого я так и не понял в этой охоте. Без колдовства тут явно не обошлось — иначе я объяснить не могу, как это все получилось…

В общем, идём это мы, идем, прерия вокруг — ровная как стол, мили на три ушли, вся деревушка, только старуха одна, калека, осталась, да ещё воин один — на него как раз «нашло» (в смысле, хандра напала). Потом остановились, а Старая Шкура уселся на землю. Цилиндр свой он дома оставил, а на голове у него теперь было два орлиных пера, в волосах торчали. Вперёд вышли молодые незамужние женщины, выстроились перед вождём, и он выбрал двух самых толстых и позвал к себе — помахал им своими «антилопьими стрелами», вроде как поманил, чтобы подошли и сели рядом. Одна была средней упитанности, но вторая так жиром заплыла, что сразу и не разглядишь, где у неё лицо-то, а глаза у ней — как бусинки, сквозь складки жира и не видны.

Чем жирнее девку подберешь, тем жирнее будут антилопы — такой, значит, был принцип.

Тут воины вскочили на коней (у кого они ещё остались, конечно) и вся деревушка — кто верхом, кто пешком — выстроилась полукругом: вождь с толстухами посередине, остальные — по бокам. Потом две девчонки — не те, толстые, а другие, потоньше — вдруг выхватили эти штуковины — «антилопьи стрелы» — у старика из рук да, бросились бежать — в разные стороны от него, расходясь все дальше буквой V. Кто был верхом — за ними, двое передних догнали девчонок, подхватили у них из рук шаманские палки и помчались дальше двумя цепочками — опять-таки буквой V, словно разошлись на развилке, а перья-то на обручах так и трепещут на ветру. Вдруг впереди в полумиле от всадников показалась антилопа, она стояла на бугорке, точно посерёдке между двумя цепочками Шайенов и точь-в-точь напротив того места, где сидит вождь. Антилопы, когда пасутся, выставляют часовых, совсем как люди. Эти «часовые», в случае чего, подают стаду сигнал своими белыми хвостами, — поднимают их вверх, словно сигнальные флажки. Так вот, стоит она, разведчица рогатая, смотрит — а её обходят по флангам два отряда Шайенов, человек по двадцать верховых в каждом — несутся галопом, а по центру, прямо посреди прерии — ещё целая куча народу, выстроились полукругом, а впереди — краснокожий старик, и с ним — две толстухи… Видит она эту картину — и что бы вы думали она делает?

Уж не знаю, ка оно обычно бывает, но та круторогая красотка, которую мы видели на бугорке, уставилась на нас во все глаза — оторваться не может, уши — торчком, того и гляди отвалятся от напряжения… А верховые тем временем поравнялись с нею. Смотрит она — налево, потом направо…

Но с обоих флангов надвигается и давит на неё одинаковая угроза, и потому, видать, она волей-неволей опять устремляет взгляд прямо перед собой, по центру, и даже на большом расстоянии видно, как она дрожит всем телом, хотя её жёлтая морда с чёрным носом и застыла от изумления.

А Старая Шкура восседает на своём красном одеяле, и ветерок играет опушкой орлиных перьев в его волосах. Толстухи по бокам сидят неподвижно, словно две кочки посреди прерии, и собаки тоже — притихли, ни одна не гавкнет, только часто дышат, высунув языки. Оно и понятно: они ведь тоже Шайены.

Тут наша разведчица двинулась вперёд, копытца свои изящные переставляет по одному, как будто хорошенько обдумывает каждый шаг; а белые полоски у неё на шее собрались складками, словно воротник в сборку. В этот момент за спиной у неё вдоль всей вершины холма будто частокол встал — сплошь маленькие рожки, потом головы появились из-за холма — маленькие, коричневые, много их — и все в нашу сторону смотрят. А передние всадники уже за вершину холма перевалили, две цепочки все дальше раструбом разъезжаются, и узким концом тот раструб указывает туда, где сидит посреди прерии Старая Шкура Типи и все его люди выстроились полукругом у него за спиной. А всадников-то в цепочках еле-еле хватило, чтобы фланги обозначить, растянулись чуть не на милю, меж двух соседних верховых сколько угодно антилоп, хоть все стадо, уйти могло, но они, бедняги, бежать и не помышляли, потому что были заколдованы.

Ну вот, семенит она, значит, вниз по склону, сторожиха рогатая, а за спиной у неё уже антилоп видимо-невидимо, весь горизонт заполонили и все прут и прут из-за холма. Уже ярдов сто прошли вперёд, а стаду все конца не видно, все прибывают и прибывают, и клином идут — прямо на Старую Шкуру. Шайены и антилопы движутся будто в едином порыве, словно в такт какой-то могучей музыке, а ритм задает им старый вождь. Я так полагаю, что музыку эту сочинили сами боги на небесах. А если вас такое объяснение не устраивает, то придётся вам изрядно поломать голову чтобы ответить, с чего бы это вдруг стадо антилоп в тысячу голов поперло прямо навстречу своей погибели. А ещё — откуда Старая Шкура мог знать, что антилопы будут здесь, именно в этом самом месте? Ведь когда он уселся посреди прерии, их ещё и близко не было — ни слуху, ни духу.

Передние всадники с шаманскими штуковинами в руках уже объехали все стадо, замкнули круг по ту сторону, проскакали навстречу друг другу и, поменявшись теперь местами, помчались дальше, то есть, назад, к вождю, и отдали ему его колдовской инвентарь. Теперь вокруг антилопьего стада замкнулось магическое кольцо, и вождь, взяв по волшебной палке в каждую руку, принялся эту петлю затягивать.

Он вдруг вскинул руки вверх, и все громадное стадо побежало. До передних антилоп оставалось ещё ярдов с семьдесят, а последние только перевалили через вершину холма. От головы до хвоста стадо растянулось ярдов на триста, и все это пространство было просто битком набито, нашпиговано антилопами — сплошь, впритык одна к одной. В задней части эта масса примерно на столько же разлилась в ширину, с востока на запад. Получился громадный живой, колышущийся клин — сплошная антилопья лавина. Ну тут мы — кто стоял возле вождя — сдвинулись с места, зашевелились, концы полукруга стали вытягиваться им навстречу — буквой «У». И вот эти твари рогатые несутся прямо в наш живой загон, где вместо изгороди — люди: мужчины, женщины, дети, в руках — развёрнутые одеяла, под ногами собаки вертятся, и все вместе сливается в одну сплошную стену.

Я стоял в левом крыле этой изгороди, прямо посередке, и сразу нацелился было на переднюю антилопу — ту самую, «сторожиху» — но тут её нагнали задние и она затерялась в несущейся массе; а вскоре вообще все смешалось перед глазами, только пыль клубится да антилопьи ноги мелькают — не сосчитать, сколько их… Наконец передние оказались в ловушке, вождь взмахнул своими палками, и эти бедняги свернули было влево, но наткнулись на стену Шайенов. Они вправо — опять незадача. Тогда вождь поднял свои волшебные жезлы и скрестил их дважды. Передний зверь храпел носом и следил за этими манипуляциями, как зачарованный. И тут ум у неё, видать, зашёл за разум, копыта заплелись, и она рухнула на колени, перегородив дорогу остальным — а они напирают сзади сплошным потоком и никак не могут преодолеть это препятствие… Получилась куча-мала, прямо предо мною, а потом антилоп охватила настоящая паника: куда ни глянь, они спотыкались, лезли друг на друга, вышибали друг другу мозги копытами, вспарывали животы рогами, некоторых просто затоптали. Ну, тут мы начали их окружать, и в конце концов верховые замкнули огромное кольцо, а у каждого в руке — дубинка, или топорик, или просто большой камень, но ни копий, ни луков со стрелами — ничего такого не было: для «ближнего боя» такого не положено. Целый час, наверное, прошёл, покуда забили всех до одной — а ведь махали мы не покладая рук, да ещё немало антилоп и без нас погибло.

А Старая Шкура за все это время ни разу свои жезлы не опустил — все орудовал, размахивал ими над головой, покуда ни одной живой антилопы не осталось. Это был его долг, обязанность, а в бойне он участия не принимал. Ну, а я — у меня тогда силёнок мало было, я даже такому хрупкому созданию особого вреда не мог причинить, но всё равно вместе со всеми старался улучить момент, пролезть вперёд да запулить камнем, Не знаю, может, и Младшего Медведя задел пару раз в суматохе: он совсем рядом стоял. Этот мальчишка схватил антилопу за рога и изо всех сил выворачивал ей голову — хотел сломать шею голыми руками, как самые сильные воины делают. Но ничего у него не получилось, и в конце концов ему пришлось-таки всадить ей в голову топорик, как раз между ушей. Её обезумевшие глаза вскипели кровью, язык вывалился, и она умерла.