Потерянная Библия

Берглер Игорь

Часть IV

 

 

Глава 110

На борт самолета компании «Теркиш Эйрлайнз» в Праге поднялись только два пассажира. Остальные летели из Стамбула. Стюардесса провела Чарльза к его месту в брюхе самолета, в середине среднего ряда. Он извинился перед сурового вида бородатым мужчиной, который, недовольно ворча, убрал ноги под кресло. И, словно этого было мало, мужчина вскоре поднялся, что-то бормоча по-турецки.

«Странно, — подумал Чарльз, — как правило, турки незлобивы». Наоборот, во время поездок в Измир и Анкару его изумляла приветливость местных жителей. Даже в Стамбуле население было доброжелательным и веселым, что нехарактерно для жителей любой столицы. Поэтому профессор решил, что Турция — это страна, где живут самые коммуникабельные на свете люди. Стоило поговорить с кем-то дольше пятнадцати минут, и казалось, что беседуешь с давним другом. Люди, с которыми он встречался, любили дискуссии на самые разные темы. Когда ему случалось несколько раз посетить одно и то же кафе или ресторан, завсегдатаи расстраивались, если он не останавливался поиграть с ними в нарды. Были магазины, где владельцы отказывались продавать ему что бы то ни было, если он не торговался, пытаясь сбить цену, указанную на ценнике. Несмотря на то, что в конце концов в коммерции все всегда упирается в деньги, очарование этого процесса заключалось именно во встрече между покупателем и продавцом, в умении вести переговоры и в стиле ведения торга. Торги… Чарльза всегда завораживал этот способ коммуникации посредством прямого контакта. Его угощали чаем, и тема беседы далеко уходила от продаваемых в лавке товаров: говорили о политике и культуре, о спорте и религии. Именно там он приобрел привычку повсюду давать щедрые чаевые и в то же время научился произносить слово бакшиш, одно из тех немногих слов, которые он знал по-турецки.

И только заняв свое место и повернувшись вправо, он понял, почему сосед так занервничал. Рядом с ним сидела женщина лет тридцати потрясающей красоты, с восточными чертами и миндалевидными глазами, высокими скулами и чудесной кожей. Взгляд его переместился от лица к роскошному декольте, которым, по всей видимости, и любовался турок во время перелета до Праги. Однако теперь перспектива знакомства с прекрасной дамой становилась для него туманной и таяла, как мираж в пустыне. Чарльз обернулся к турку, метавшему на него сердитые взгляды, и расхохотался.

Самолет взлетел довольно неожиданно, у Чарльза начало закладывать уши. Он открыл рот, чтобы выровнять давление, а затем, радуясь тому, что это странное путешествие скоро закончится, что осталась одна остановка на пути домой, попытался вспомнить все, что случилось с тех пор, как он приехал в Трансильванию. Ему нужно было понять, что являлось самым важным в этом запутанном клубке событий.

Итак, он организовал исторический симпозиум в городе, где родился Дракула, как предлог, чтобы вернуть меч, которым был так одержим его дед. В память о том, какое значение меч имел для старика, и о том, что он, Чарльз, унаследовал эту одержимость в тот самый день, когда исчез его дед.

В Сигишоаре он встретился со странным человеком, которого кто-то ранил. Этот человек сказал, что он ему вроде как родственник, что он хорошо знал его деда и даже бывал в его доме в Вирджинии много лет назад. Этот человек пришел в его номер, истекая кровью, и принес с собой коричневую папку вместе с невероятной историей. К примеру, он заявил, что Влад Колосажатель профинансировал создание станка Гутенберга на деньги, полученные от Скандербега, национального героя Албании, затем спрятал послание в копии — точнее, в первом экземпляре — отпечатанной на нем библии. Истекающий кровью мужчина понятия не имел, что это за послание, но оно было настолько важным, что некая группа людей пыталась отыскать его на протяжении последних пятисот лет. И эти люди были готовы на все, включая самые жестокие убийства, чтобы завладеть книгой.

В Трансильвании неизвестная женщина вручила Чарльзу короткую записку. Эта записка направила его в собор Святого Вита в Праге, где, сумев разгадать скрытый в стихотворении Агриппы д’Обинье шифр, он украл алтарный покров из капеллы святого. На покрове масонским кодом было вышито некое сообщение. С помощью этого сообщения он нашел меч, по всей видимости, тот самый, который султан Мурад Второй подарил Владу Колосажателю, когда отправлял его — в нежном семнадцатилетнем возрасте — вернуть румынский трон. Согласно легенде, отец Влада передал меч и медальон ордена Дракона некоему Казану, а тот доставил их его сыну в Стамбул. И теперь, как к своему огромному изумлению выяснил Чарльз, меч оказался настоящим.

Также Чарльз выяснил, что второй меч, именуемый Тизона (как у Эль Сида), должен находиться в Англии, и зацепка, которая позволит найти его, — это слова «святой Георгий», если он верно понял рисунок с птицей и цифры 10:00, указанные в записке женщины. Он заключил, что птица символизирует художника Уччелло, а святой Георгий связан с картиной Уччелло «Святой Георгий убивает дракона», выставленной в Национальной галерее Лондона, и ему нужно быть там в десять часов некоего дня. Вот только какого именно, Чарльз не знал.

Еще одна женщина, которая ему очень нравилась, сопровождала его во время всего путешествия, вплоть до данного момента. Она сказала, что работает на Интерпол, и многое знала о нем, но, возможно, скрыла свои истинные намерения. Ей наверняка было известно гораздо больше, чем она говорила. Чарльз совершенно не понимал, в какую игру она играет, и поэтому предпочел бросить ее. И теперь профессор думал о ней и задавался вопросом, не допустил ли он ошибку, поддавшись импульсу и уехав из Праги именно таким образом.

В папке, которую дал ему предполагаемый родственник и в которой, по всей видимости, содержались страницы из утраченной библии, он обнаружил переведенный на латынь текст короткого рассказа Кафки «Перед законом», использованный также в романе «Процесс». Текст Кафки был слегка изменен: на странице из библии обнаружилась ссылка на двери, охраняемые двенадцатью стражами.

В библии число двенадцать постоянно встречалось вместе с числом двадцать четыре, и столько же было геральдических гербов или эмблем на ножнах двух мечей. Пока что он видел только шесть гербов. Кроме того, в той самой записке, полученной от женщины в Сишишоаре, было указано, что два меча должны войти в одни ножны.

А в коричневой папке он нашел обрывок текста, в котором опознал недостающую часть того, мимо которого много раз проходил в детстве, написанного на стене винного погреба в доме его деда, где сейчас жил его отец. На данный момент отец восстанавливался после небольшой операции на сердце, однако, насколько было известно профессору, находился вне опасности.

Как бы там ни было, когда Чарльз сопоставил две части текста, он обнаружил другой текст Кафки, на этот раз отрывок из рассказа «В поселении осужденных». Опять же текст оригинала здесь был несколько изменен, и эти изменения касались стального ключа и каменной двери. Затем он вспомнил о каменной паноплии в фехтовальном зале дедовского замка. Она представляла собой круглый камень, на котором было высечено вдвое больше гербов, чем он видел на мече. Все двенадцать инсигний располагались по кругу, словно числа на циферблате часов, с той лишь разницей, что в центре камня находилось еще три герба. Вспомнить точно, что это были за гербы, он не мог. Странности всему добавлял тот факт, что на той же самой стене был логотип Интерпола, который Чарльз видел на удостоверении Кристы.

И последним важным документом в коричневой папке было нечто вроде фотографии с изображением Нью-Йорка, но без океана, к тому же представленного так, как это делалось в Средние века. Он ни с чем не смог связать эту фотографию, и это будоражило его.

Ему даже казалось бы, что он пережил приключение в духе Жюля Верна, если бы на пути у него всякий раз, стоило ему обернуться, не возникала гора трупов. Все это заставляло предположить, что по окрестностям бродит обезумевший вампир; возможно, Чарльз видел лишь занавес для каких-то событий, точно не зная, для каких именно. Ему настойчиво намекали на то, что эти убийства свяжут непосредственно с ним, если он не будет держать рот на замке. Проблема заключалась в том, что он даже предположить не мог, о чем ему следует молчать. От Кристы он узнал, что убийствам в Сигишоаре предшествовали другие, совершенные по тому же образцу, в тех местах, где он бывал, в разных странах и в разное время. Чудак-комиссар Ледвина по-своему подтвердил это, хотя и оказался недоумком, считающим себя охотником на вампиров. Так называемый вампир даже помог Чарльзу, освободив его из импровизированной тюрьмы в чешской деревушке, куда он попал, бежав из ехавшего в Прагу поезда, в котором были убиты преследовавшие его люди. Их с Кристой освободили, но лишь ценой новых смертей. Затем он увидел фотографии тени, появлявшейся возле мест последних убийств, а комиссар Ледвина разработал весьма интересную теорию с некими доказательствами (хотя Чарльз не был уверен в их подлинности). Его теория гласила, что явление тени было исторически зафиксировано как минимум десять раз. Согласно подсчетам Ледвины, она появлялась примерно через каждые тридцать лет в разных частях света, но всегда в связи с мрачными событиями. То есть он считал ее неким воплощением злой силы.

Несмотря на все старания, распутать этот клубок у Чарльза никак не получалось. Он не знал, сумел ли он избавиться от угрозы или нет. Он знал лишь, что избежал ареста, не попав в руки чешского комиссара, и в то же время избавился от постоянного надзора со стороны Кристы.

Размышляя обо всем этом, он уснул.

 

Глава 111

Сигнал тревоги загорелся на мониторе Вернера ровно в тот самый миг, когда часы на консоли Храма показали, что до начала собрания осталось две минуты. Мужчина кликнул на красную иконку. Он давно разработал программу, перехватывавшую и интерпретировавшую данные, и теперь она перехватила запрос на распознавание отпечатков пальцев и фотографий, уже внесенных в базу Института. Им была присвоен гриф «совершенно секретно», и принадлежали они Беате Валевской. Итак, ее поймали. Вернер решил заняться этим после совещания, но вдруг на экране появились три фотографии Беаты, лежащей на полу в луже крови. Вернер замер. Он только и мог, что смотреть на это прекрасное лицо, которое целовал всего несколько часов назад. Это было подобно удару в живот, и он чуть не согнулся пополам. Голова едва не взорвалась. Тяжесть сдавила грудь. На задворках сознания промелькнула мысль о том, не начинается ли у него паническая атака. Ничего подобного он раньше не испытывал. Все тело захлестнула волна ненависти. Лицо его превратилось в маску обезумевшего зверя. Война уже шла полным ходом, но он как-то не ожидал, что события обернутся настолько мрачно для него самого. Если это случилось с Беатой, значит, боксера постигла та же судьба. И в этом заключался неприятный и непредвиденный сюрприз — в том, что в дело вмешался одержимый, безумный полицейский. Вернер поклялся лично убить Ледвину.

Из колонок зазвучали слова, возвещавшие о том, что собрание началось. Вернер кликнул мышкой, чтобы открыть изображение, передававшееся из Храма, но сосредоточиться на происходящем не удавалось. На сетчатке по-прежнему пылали фотографии Беаты. Поднявшись, он несколько раз глубоко вздохнул, налил себе стакан воды и выпил мелкими глотками. Сумев наконец успокоиться, он обнаружил, что наблюдает за самой настоящей ссорой между членами Совета.

Иствуд объяснил, зачем созвал совещание, и попросил собравшихся признать, что они столкнулись с исключительной ситуацией. В данном случае им следует прибегнуть к одному из правил Совета, предусматривающему подобную процедуру при выборе нового члена в чрезвычайных обстоятельствах. И это конкретное условие было выполнено. Напомнив собравшимся историю Совета, он выделил в ней два особых эпизода, ставших прецедентом для создания такого правила.

Остальные члены весьма сомневались в том, что условие было выполнено, кроме того, они не верили, что Вернер может стать членом Совета. Иствуд пытался их убедить. Перечислил все услуги, оказанные организации генеральным директором Института, подчеркнул его верность делу на протяжении последних пятнадцати лет.

Справа от лоджии номер 2 включился свет, стекло стало более прозрачным, показался силуэт говорящего. На нем были очки, и, судя по голосу, он только что проглотил что-то размером с манго.

— Я не понимаю, зачем вы созвали это совещание, — произнес он, — когда документа у нас до сих пор нет.

— Совершенно верно, — вмешалась лоджия номер 6. — Откуда мы можем знать, получим мы его или нет? Что, если он водит нас за нос?

— И потом мы не сможем лишить его права членства, — сказал кто-то еще. — Членство нельзя отозвать.

Они принялись спорить, перебивая друг друга. Иствуд несколько раз пытался вмешаться. Наконец он стукнул кулаком по столу и воскликнул:

— Господа, господа!

Только после этого собравшиеся наконец стали успокаиваться.

— Мартин, бонусы, которые вы нам предлагаете, безусловно, великолепны, я согласен, — донесся из лоджии номер 5 писклявый голос; стекло ее оставалось темным. — Однако есть же меры противодействия — выполнение приказов, так сказать.

Вмешался гортанный голос, говоривший с японским акцентом:

— Неясно, каким образом Вернер узнал о нашем существовании, и очень необычно для такого человека просить о месте в Совете.

— Действительно, это беспрецедентный случай, — заявила лоджия номер 11.

Атмосфера снова начала накаляться, но Мартин Иствуд парировал:

— Нельзя не обратить внимание на частные самолеты, приземляющиеся в тот же самый час, когда их пассажиры перемещаются в Храм в условиях строжайшей секретности. Вернер умен. И не узнать о нашем существовании он не мог, но личности наши ему неизвестны. Даже мы сами не знаем имен друг друга. И он уж наверняка не в курсе, о чем мы с вами сейчас говорим. Безопасности наших собраний ничто не угрожает.

— Безопасность, шмезопасность, — передразнил Иствуда голос из лоджии номер 10, молчавший до сих пор. — Нам необходимо выяснить, кто убил троих из нас и кто будет следующим.

Снова поднялась неразбериха. Иствуд стукнул молотком по столу с такой силой, что тот развалился на части, а рукоятка ударилась о стекло лоджии.

— Исторические примеры, о которых я говорил, воодушевили Совет, — начал он. — Более того, они открыли две новые династии, которые спасли орден. Иногда приток новой крови идет ордену на пользу.

— То были кризисные ситуации, когда организация находилась на грани распада. Нельзя пропускать определенные этапы. Сегодня мы совсем в другом положении.

В большинстве лоджий одобрительно загудели.

— Сейчас для нас нет большей опасности, чем тот механизм, который запустили недавно, — отозвался Мартин. — У меня есть надежная информация, что впервые за пятьсот пятьдесят лет состоится собрание… Вы знаете, о ком я говорю. До сих пор все попытки найти утраченную библию были тщетны. Вернер — единственный, кто может найти ее. Мне кажется, вы не понимаете всей серьезности ситуации.

Снова раздался визгливый голос:

— Мы можем проголосовать о том, чтобы покончить с этим безобразием. Но сначала нам нужно знать: вы обещали Вернеру место в Совете? На каких условиях?

— Да, я дал ему слово, — ответил Иствуд, — если он принесет нам библию.

— Лично я до сих пор не понимаю, что такого в этой библии. Магические формулы? Их не существует.

— Никто точно не знает, — сказал Иствуд. — Ясно одно: кто-то преследует нашу организацию со дня ее основания, и у них есть силы, чтобы уничтожить ее.

— Нам постоянно рассказывают, что нас вот-вот уничтожат, — встрял в разговор голос из лоджии номер 2 с сильным русским акцентом. — Как можно выяснить что-то о нас из документа, которому больше пяти веков? Это наша история? Они хотят ее обнародовать? Учитывая, сколько расплодилось теорий заговора, одной больше, одной меньше — никто не обратит внимания.

— Не согласен. Все-таки что-то происходит, — вмешалась лоджия номер 8. — Трое из нас были убиты в течение очень короткого промежутка времени. Поэтому, если есть какие-то методы, благодаря которым нас можно обнаружить и сделать легкой добычей, нам просто необходимо разобраться с этим и успокоиться. Я в четыре раза усилил охрану и до сих пор оглядываюсь, заслышав подозрительный звук.

— Тоже правда, — произнес кто-то. — Этот террор нужно остановить. Пусть Вернер принесет нам библию.

— В таком случае, скажите ему, что мы примем его в свои ряды в тот самый миг, когда библия окажется у нас и мы убедимся в том, что опасность миновала. — Кто-то предложил решение, с которым, похоже, согласились все.

— Отлично, — прогудели в лоджии номер 10, — а после этого мы избавимся от него. Давайте голосовать.

Вернер был потрясен направлением, которое принял разговор; он не верил своим ушам. Ничего подобного он и предположить не мог. Задумался, что же с ним происходит. Чем упорнее он пытался направлять ход событий, тем больше тот выходил из-под контроля. И каким образом они собираются от него избавиться? Пусть попытаются. Теперь ему было на них наплевать. Его отец был прав. Нельзя верить никому из членов Совета, ни в малейшей степени. Они одержимы властью. Так или иначе, его интересовала только библия. Если она окажется у него в руках, уже не будет иметь особого значения, станет он членом Совета или нет. Конечно, это польстило бы его безграничной гордости и облегчило бы многие задачи, но библия важнее всего.

Вернер поднялся и начал одеваться. Позвонив администратору, велел ему приехать за ним. Дожидаясь, когда прибудет машина, он продолжал слушать разговор. Даже не глядя на монитор, он по-прежнему слышал дискуссию в Храме. Они проголосовали за то, чтобы уничтожить его, предварительно убедившись, что список у него в руках. Вернер не ожидал, что дело может принять такой оборот, но, поскольку он был хорошим стратегом, план Б у него имелся всегда.

Вынув мобильный телефон, он запустил приложение и ввел что-то в командную строку. На экране появился чертенок в подгузнике и вопрос: «ХОТИТЕ АКТИВИРОВАТЬ ПРОТОКОЛ АРМАГЕДДОНА?» Вернер нажал «Да». Новый вопрос: «ВЫ УВЕРЕНЫ?» Что за черт? Конечно, уверен. А потом он вспомнил, что сам разработал эту цепочку вопросов. Неужели он думал, что может разнервничаться и приказать уничтожить Храм, а потом пожалеть об этом? Этого он не помнил, но нажал Y, что означало «Да». «ВЫ ПОДТВЕРЖДАЕТЕ ДЕНЬ И ЧАС?» Вернер снова нажал Y. На экране появилось слово «ВНИМАНИЕ». «ТЕПЕРЬ КОМАНДУ НЕЛЬЗЯ ОТОЗВАТЬ. ВВЕДИТЕ КОД ПОДТВЕРЖДЕНИЯ». Выходя за двери, вдыхая аромат цветов, росших прямо напротив виллы, он ввел двенадцатизначный код и нажал клавишу ввода. Прежде чем телефон отключился, на его экране высветилось сообщение: «АКТИВИРОВАН ПОСЛЕДНИЙ ПРОТОКОЛ».

Иствуд позвонил Вернеру в тот самый миг, когда его машина въехала на взлетную полосу.

— Поздравляю! — произнес он. — Вы станете членом Совета с полным пакетом прав в тот самый миг, когда библия окажется у нас.

Когда Вернер поблагодарил, Иствуду показалось, что его голос дрожит от волнения, вызванного торжественностью момента.

 

Глава 112

Самолет отчаянно трясло. Огни погасли. В колонках звучал голос капитана. Они летели сквозь зону сильной турбулентности. Причин для паники не было.

Чарльз покосился направо. Турок неподвижно сидел в кресле, вцепившись в поручни. Что-то в этих руках привлекло его внимание. Из пальцев прорастали металлические когти. Он запаниковал и тут же почувствовал, как кто-то придвинулся к нему с другой стороны, взял его за плечо и принялся трясти. Он повернул голову. Это была женщина, похожая на ожившего мертвеца. Глаза ее стали совершенно белыми. Изо рта капала кислотная слюна.

Он услышал чей-то голос:

— Сэр, вы в порядке?

Чарльз вновь почувствовал, что его трясут, и открыл глаза. Он испуганно посмотрел на стюардессу, спрашивающую, что случилось. Сидевшая рядом с ним женщина встала, ее внешность ничуть не изменилась. Прежде чем ответить, Чарльз повернулся к пассажиру слева и посмотрел на его руки. В ярком освещении руки пассажира выглядели совсем обычно.

— Что произошло? — спросил Чарльз.

— По всей видимости, вам приснился кошмар. Сейчас вам лучше? — И стюардесса предложила ему стакан воды.

— Да, все хорошо. Спасибо. — Чарльз опрокинул в себя воду, а затем вернул стакан девушке.

Та огляделась, желая убедиться, что с другими пассажирами все в порядке. Женщина справа от него снова села. Чарльз собрал все мужество в кулак и поинтересовался, не говорил ли он во сне.

— Хуже, вы кричали. А выражение лица было пугающим. Вам снился кошмар.

Чарльз не понял, что это было, вопрос или утверждение.

— Я психотерапевт. Вам не повредит прийти ко мне на прием, если в ближайшие несколько дней у вас найдется свободное время. — Женщина вручила ему визитку.

Чарльз какое-то время смотрел на нее.

— Возможно, у меня действительно кошмары, — наконец произнес он. — В последнее время я мало спал, но психотерапевт…

— Я знаю, что умному человеку нельзя сказать того, чего он не знает о себе сам.

Ответ женщины удивил Чарльза. Он думал о том же. Наверное, это какое-то общее место.

— И все же, — отозвалась женщина, — если вы передумаете, у меня найдется для вас время.

 

Глава 113

После инцидента с Беатой, после того, как он упустил Чарльза в аэропорту, Ледвина понял, что окончательно потерял профессора. Он не сумел арестовать его в Праге, а надежды на выдачу международного ордера можно похоронить навеки. Комиссар считал, что Чарльз послал женщину установить в его офисе микрофоны, поэтому отправил команду проверить свой дом на наличие жучков. Люди в масках и с пистолетами до чертиков напугали его шурина, который крепко спал, сидя у телевизора, но сумели отыскать жучки, установленные в доме Беатой. И вот тут Ледвина очутился в безвыходном положении. Единственным человеком, который мог что-то объяснить ему, была Криста, но она работала на Интерпол. Тем не менее, сидя в машине, он принял решение поговорить с ней.

Явно пытаясь успокоить его, Гонза отвез его из аэропорта в «Босколо». Он упросил комиссара подождать в машине, пока он поговорит с администрацией. Через некоторое время лейтенант вернулся и сообщил, что Кристы в отеле нет и что в номере она не ночевала. Сославшись на головную боль, Ледвина попросил молодого человека принести ему крепкий черный кофе. Увидев, как Гонза скрылся за дверью отеля, Ледвина сел за руль и нажал на газ.

Он прекрасно помнил, где оставил Кристу вчера вечером, и заподозрил, что она все еще находится в одном из домов, расположенных вокруг небольшой площади. Надеясь, что она до сих пор не ушла, он помчался туда на полной скорости и остановился только тогда, когда в кармане у него зазвонил сотовый телефон. На экране высветилось имя Гонзы, единственный номер, который он успел сохранить.

— Я поехал туда, где, как полагаю, находится наша леди, — начал Ледвина, не дав лейтенанту вставить ни слова. — А вы оставайтесь там, и ни шагу с места. Позвоните мне, если она вдруг решит вернуться в отель, но больше ничего не делайте.

Вздохнув, Гонза сел на бордюр и сделал глоток кофе.

Когда комиссар вернулся на маленькую площадь, ему не пришлось долго ждать: вскоре он увидел Кристу, выходившую из одного из дворов. Он двинулся за ней; поравнявшись с женщиной, он открыл дверь и пригласил ее в машину. Помедлив, она все же села в салон.

 

Глава 114

Чарльз стоял в очереди за кофе в терминале аэропорта Хитроу. Часы показывали 8:30. Он перевел время на час назад и, решив, что еще слишком рано для похода в Национальную галерею, направился прямиком в посольство.

Место было ему знакомо. Он достаточно часто бывал там в качестве особого гостя, а несколько раз в его честь устраивали приемы. И, несмотря на все приятные воспоминания, он никак не мог отделаться от ощущения, что входит в самое уродливое здание в мире. Вполне возможно, что этот жуткий куб был спроектирован Ээро Саариненом, но Чарльз всегда говорил, что его можно с легкостью переместить в любой город в Северной Корее, и никто не посчитал бы его там инородным телом. Хуже того, казалось, будто статуи Рейгана и Эйзенхауэра пропитаны духом советской эстетики. Скорее всего, в них просто воплотилась самая суть официоза. Посольство должно было переехать в новое здание, которое начали строить в 2013 году.

Вот только Чарльз видел макет, который показался ему даже более уродливым, и это было весьма досадно. Профессор совершенно не понимал, почему его соотечественники так преисполнены решимости испортить очаровательный облик Лондона, города, который он любил так сильно, что в какой-то момент даже начал вести переговоры с агентом по продаже недвижимости, намереваясь приобрести дом в Белгрейвии, где, по забавному стечению обстоятельств, мог стать соседом Хью Гранта.

Допив кофе, он взял такси до Гросвенор-сквер, посчитав, что если справится достаточно быстро, то успеет пройтись пешком до Национальной галереи на Трафальгар-сквер. Лондонский Вест-Энд был одним из любимых мест Чарльза на планете. Он не слишком любил уединение и экзотику. В мечтах об идеальном отпуске он никогда не представлял себе бескрайнее небо, роскошные курорты или острова с пустынными пляжами и прозрачной водой. Его ритму жизни куда больше соответствовал центр большого населенного города. Кроме того, в Лондоне он всякий раз, закончив свои дела, ходил в театр. Иногда даже дважды. В старинных, словно покрытых столетней патиной лондонских театрах он чувствовал себя как дома, и это было самое главное.

Он никогда не пропускал постановки «Гамлета», «Ричарда Третьего» и, конечно же, «В ожидании Годо». Это были его любимые спектакли. В последний раз он видел «Годо» в театре «Гаймаркет», с Патриком Стюартом и Йеном Маккелленом, причем четыре вечера подряд. Что же до Шекспира, дед начал показывать ему Лоуренса Оливье в ролях Гамлета и Ричарда лет с шести.

Но сейчас он не мог думать о театре. Такси высадило его у ворот. Профессор предъявил удостоверение, и караульный нашел его в списке особых посетителей, где значилось одно только имя: Чарльз Бейкер. Его провели к дежурному атташе службы безопасности, которого он прекрасно знал. Они перекинулись парой слов, а затем атташе вручил ему дипломатический паспорт, поздравил Чарльза и сказал, что посол очень хотел бы вручить ему паспорт в более торжественной обстановке, однако в данный момент он находится в отъезде, в Глазго, и ужасно сожалеет, что Чарльз не может подождать до завтрашнего утра. Атташе знал, что посылка должна прибыть через несколько часов. Чарльз дал понять, что к первой посылке вскоре может присоединиться вторая. Его собеседник поинтересовался, не хочет ли Чарльз переночевать в посольстве, однако никакая сила в мире не могла заставить его провести ночь в этом порождении кошмара, о чем он и сообщил. Однако, поскольку атташе был лишен не только чувства юмора, но и эстетического чувства, Чарльз добавил, что собирается покинуть Лондон сегодня же вечером, если получится, а если нет, то остановится в своем любимом отеле.

Чарльз побывал во многих лондонских отелях, но больше всего ему нравился «Ван Олдрич», расположенный там, где «встречаются Стрэнд и Сити», как говорилось в слогане. Отель был небольшим и обычно переполненным, как и большинство лондонских отелей; добравшись туда, он заказывал самые лучшие яйца бенедикт и флорентин на свете и всегда старался не пропустить этот завтрак. Что ему не нравилось в лондонских отелях, включая «Ван Олдрич», так это то, что там не открывались окна. Их можно было только приотворить максимум на ширину трех пальцев. Он пытался выяснить, почему это так, и ему сказали, что многие с виду смирные граждане поселялись в отеле только ради того, чтобы совершить самоубийство, выбросившись из окна. После этого семьи покойных предъявляли отелям иски и в целом привлекали к ним ненужное внимание.

Допив земляничный сидр, которым угостил его ассистент, Чарльз отправился на Трафальгар-сквер. Прошелся по Гросвенор до Риджент-стрит, вышел на Пикадилли. Пройдя наискосок по Пэлл-Мэлл, он оказался на Трафальгар-сквер. Музей был еще закрыт, поэтому он сел в открытом кафе и закурил сигару. В самолете он отключил телефон и забыл включить его снова (а может быть, просто не хотел этого делать), поэтому не увидел тревожного сообщения Кристы: «Росс не тот, за кого себя выдает!»

 

Глава 115

Чарльз сидел в кафе и пил кофе. У колонны Нельсона начали собираться толпы туристов, стекаясь по широким бульварам. Тень адмирала осеняла это море людей. Потягивая крепкий напиток, профессор не мог не думать о победе Нельсона над Наполеоном и о его победе в морском сражении, за которую тот поплатился жизнью.

За пять минут до открытия Чарльз уже стоял у входа в галерею. Стараясь избегать главного портика, он предпочел войти через крыло Сейнсбери. Быстро взбежав на второй этаж, он направился к галерее номер 54. Миновав галерею номер 52, где были собраны незначительные итальянские художники четырнадцатого века: Барнаба да Модена, Джусто де Менабуои, хранившие священный дух Византии, он оказался в галерее номер 53 с работами тосканских художников пятнадцатого века — Мазаччо и Джентиле да Фабриано, а также с несколькими работами, приписываемыми Фра Анджелико. После этого он буквально ворвался в галерею номер 54, представлявшую главных художников Италии 1430–1450 годов. Мельком взглянув на работы Филиппо Липпи, Сасетты, Джованни ди Паоло, он в конце концов добрался до картин Уччелло. В зале висели два его полотна: часть знаменитого триптиха «Битва при Сан-Романо» и «Битва святого Георгия с драконом». Чарльз бросил взгляд на часы: две минуты одиннадцатого. Он огляделся по сторонам. На этаже не было никого.

Сев на лавку, он попытался думать о другом. Как обычно, думалось ему о том, что люди, приходя в музей, совершенно зря начинают осмотр снизу: слишком часто экспозицию выстраивают в хронологическом порядке. И примерно на полпути несчастные посетители выдыхаются, а добираются до самого интересного уже с высунутыми языками. И как в таком состоянии воспринимать визуальную информацию? Это же бескрайнее море. У него был собственный музейный метод: по-настоящему посмотреть три картины и бежать прочь. Он разглядывал перья маленькой птички на ближайшем полотне, когда услышал шаги.

— Удивительно, не так ли? — произнес мужчина, остановившийся у него за спиной. — Поразительно, как этот дракон похож на того, что изображен на медальоне одноименного ордена, вам не кажется?

Чарльза так изумил этот вопрос, что ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать его важность.

— Вы позволите? — спросил мужчина, обойдя скамейку и встав с другой стороны.

Не дожидаясь ответа, он сел рядом. Чарльз отодвинулся, рассматривая его. Слишком невероятно, чтобы быть правдой. Едва не подпрыгнув, словно вдруг осознав, что сидит на иголках, он уставился на собеседника, который спокойно смотрел на него.

— Сэр Уинстон Дрейпер?

— Рад наконец-то встретиться с вами, Чарльз. — Улыбнувшись, сэр Уинстон поднялся и протянул ему руку.

Чарльз с трудом верил своим глазам. Ростом самое меньшее шесть футов и два дюйма, худой, как гончая, сэр Уинстон был одет в синий твидовый пиджак. Профессор долгое время считал его главным медиевистом нынешних дней.

Занимаясь делом Ричарда Третьего, Чарльз восемь месяцев провел в Англии. В то время его попытки связаться с сэром Уинстоном не увенчались успехом. Он писал письма, пытался дозвониться ему, даже ходил на конференции, которые тот организовывал, но старик профессор ни разу не проявил к нему интереса, и Чарльзу показалось, что его сознательно избегают. В какой-то момент он убедил одну знакомую из Королевского колледжа искусств представить его светилу, но когда они приблизились друг к другу, сэр Уинстон просто развернулся на каблуках, подтверждая тем самым уверенность Чарльза в том, что сэр Уинстон не хочет иметь с ним ничего общего. Ему было интересно, в чем тут дело: возможно, в неприязни британского ученого к американцу, сующему свой нос в историю Британии? Также причиной могла быть антипатия к историку, не получившему соответствующего образования и тем не менее пытавшемуся строить из себя профессионала.

— Я столько раз пытался связаться с вами. Думал, вы презираете меня или просто не знаете, кто я такой.

Обнажив ряд идеальных зубов, высокий мужчина широко улыбнулся. Чарльзу захотелось и самому выглядеть не хуже в девяносто лет.

— Трудно не знать, кто вы такой, особенно после громкого скандала, — сурово отозвался сэр Уинстон. — Думаю, настало время для объяснений, и, боюсь, их будет немало. — С этими словами сэр Уинстон взял Чарльза под руку и повел в сторону лифта.

— Могу я спросить, куда мы идем? — поинтересовался Чарльз, когда они сели в него.

— Приглашаю вас к себе домой, если вы не против, хотя мне не хочется, чтобы вы чувствовали себя девушкой, которую тащат под венец, пропустив обязательный этап.

— И какой же?

— Ухаживания, мой дорогой мальчик.

Они спустились по ступенькам музея. За дверями со стороны Пэлл-Мэлл их ждал черный лимузин. Шофер поклонился, приглашая их сесть в машину.

— Все так же пьете односолодовый виски? — Рука сэра Уинстона потянулась к бутылке, стоявшей в баре «Роллс-ройса».

— Еще бы. Особенно, если это «Хайленд Парк» пятидесятилетней выдержки.

Чарльз не мог не узнать приметную бутылку, украшенную серебряным узором ручной работы, изображавшим буйную растительность. Он сразу же проглотил свою порцию.

— Это только начало. Хорошие мальчики получат награды позже. Но прежде вам нужно пройти испытание. Посмотрим, достойны ли вы.

Чарльзу понравилось выражение «хорошие мальчики». Как это типично для человека такого класса!

Сэр Уинстон уверенной рукой налил им еще виски, и Чарльзу подумалось, что его собственные, пожалуй, дрожали бы.

— Могу ли я спросить вас кое о чем?

— Спрашивайте о чем угодно. Именно за этим мы здесь. Нам нужно многое прояснить. Я уверен, что у вас ко мне масса вопросов, но вот сумеете ли вы задать правильные?

Чарльз пытался осознать, что именно имеет в виду великий историк. Во-первых, он совершенно не понимал, к чему тот клонит. Затем в душе зародилось смутное подозрение, и Чарльз поинтерсовался:

— Вы имеете какое-то отношение к тому, что произошло со мной за последние несколько дней?

Сэр Уинстон посмотрел на него, словно бы говоря: «А вы как думаете?»

— Лично я — нет, но имеет отношение ваш дед.

— Мой дед? — У Чарльза чуть было не вырвалось, что он сыт по горло упоминаниями о нем. — Вы его знали? — с усилием произнес он.

— Знал ли я его? Он был моим лучшим другом.

У Чарльза отвисла челюсть, он едва не выронил бокал из рук. Старик махнул рукой, прося его допить виски. Испытывая чувство глубокого удовлетворения, Чарльз повиновался, больше из вежливости, чем из-за качества виски. В тот миг он не отличил бы бутылку этилового спирта от пузырька с мышьяком.

— Он был старше меня, это правда, но ненамного. Я часто принимал его у себя…

По всей видимости, сэр Уинстон хотел что-то добавить, но умолк. Чарльз еще пытался понять, что хотел сказать старик, но тот уже спрашивал:

— Вы знаете, откуда взялись наши фамилии?

— Фамилии?

— Да. Фамилии вообще. Каково их происхождение?

— Они появились с первыми пробными переписями населения. Людей понадобилось различать не только по именам, а семьям нужно было то, что их объединяло бы, из, скажем так, экономических соображений.

Кажется, этот ответ старика не слишком удовлетворил, поэтому Чарльз решил продолжить:

— Одновременно с этим появились фамилии, связанные с местом рождения человека, деревней или регионом, откуда он был родом. Например, Умбертино да Казале был родом из Казале.

— А-а… — протянул сэр Уинстон.

— Поскольку я только что был в музее, я вспомнил, что имя Уччелло произошло от прозвища, хотя по-настоящему оно не отвечает на ваш вопрос, поскольку Уччелло — это кличка, а не настоящая фамилия. Тем не менее в Средние века лорды называли слуг Хромой, Немой, Долгопол, Усатый и так далее, если ничего лучшего на момент записи им в голову не приходило. В неанглоговорящих странах эти прозвища зачастую становились фамилиями.

Сэр Уинстон явно был недоволен. Опрокинув в себя остатки виски, Чарльз произнес:

— Еще есть отчества. В этом отношении самые настоящие чемпионы у нас шведы. Можно подумать, будто они все — сыновья Эрика или Реда. Исландцы к имени отца добавляют «сон» для мальчиков и «доттир» для девочек, в итоге получается Магнуссон и Магнусдоттир.

— И что? — поинтересовался сэр Уинстон, раздраженный неповоротливостью Чарльза.

— Некоторые прозвища произошли от названий ремесел. Если человека зовут Джон Смит, вероятно, он — потомок кузнеца.

— Как Бейкер или Дрейпер.

И тут до Чарльза наконец дошло, к чему клонит старик, но он по-прежнему не видел в этом смысла.

— Ладно, — согласился он, — фамилии, и ваша, и моя, связаны с ремеслами, которыми занимались наши предки, неведомо сколько лет назад. И что из этого следует?

«Роллс-ройс» свернул на поросшую травой подъездную дорожку небольшого английского замка, в точности похожего на дом, в котором вырос Чарльз, словно то были близнецы, которых разделил океан. Они вышли из машины. Чарльз в который раз пришел в изумление. Он начал понимать, что вся встреча так и пройдет, от одного сюрприза к другому.

 

Глава 116

Пока хозяин дома шагал с ним по аллее, ведущей к замку, Чарльз пытался понять, каким образом вышло так, что дом его деда оказался совершенно идентичен этому. Нет, правда, где копия, а где оригинал? Еще больше он удивился, когда увидел, что и входная дверь выглядит так же, и большой холл за ней, прямо под лестницей. Холл представлял собой огромную библиотеку с книжными полками от пола и до потолка. Однако на этом сходство заканчивалось. Сэр Уинстон пригласил его присесть в одно из кресел работы Ле Корбюзье. Напротив камина, скорее всего, декоративного в последние тридцать лет, располагался огромный бар. И все бутылки в нем были скорее пусты, нежели полны. Чарльзу подумалось, что хозяин дома, по всей видимости, слишком любит алкоголь.

Но тут сэр Уинстон сказал:

— А теперь награда для хороших мальчиков.

Увидев бутылку «МакАллена» шестидесятичетырехлетней выдержки, Чарльз по-настоящему обрадовался. До сих пор такие хрустальные бутылки ему доводилось встречать лишь на фото, и он знал, что каждая из них стоит почти полмиллиона долларов. Разумеется, Чарльз никогда не пробовал этот виски. К его огромному удивлению, именно эту бутылку еще не открывали. Чарльз попытался протестовать.

— Мой дорогой мальчик, эта бутылка хранилась ради особого случая.

«Особый случай» — это интересное выражение, и было странно слышать его от человека, который несколько лет назад не хотел его и знать, избегая, как зачумленного. «Все страньше и страньше», — подумал Чарльз, начиная чувствовать себя так, словно прошел сквозь увеличительное стекло. Он поднялся на ноги, отдавая честь янтарной жидкости, но хозяин дома махнул рукой, прося его снова сесть в кресло.

Сэр Уинстон церемонным движением открыл бутылку, предложил Чарльзу бокал и произнес:

— В память о вашем дедушке. — Он коснулся своим бокалом бокала Чарльза.

«МакАллен» был одним из самых желанных алкогольных напитков в мире; Чарльз уже чувствовал его аромат. «Восхитительно, — подумал он, — волшебно».

— Хорош, не правда ли?

По всей видимости, вопрос был риторическим.

— Выше всяких ожиданий, — отозвался Чарльз. — Готов спорить, что за этими полками есть тайный ход в другое помещение, где хранятся самые ценные книги.

Сэр Уинстон улыбнулся.

— Ваш прапрадед пришел в восторг от нашего скромного обиталища, и мой отец был так добр, что дал ему чертежи.

— Мой прапрадед был здесь?

— Мой отец имел честь предоставить ему убежище на несколько месяцев, пока его жизни угрожала опасность.

— А когда это было?

— В период между 30 сентября 1888 года и началом апреля 1889-го. Ему пришлось провести здесь зиму, прежде чем он смог уехать в Америку.

— Вы сказали, что его жизнь подвергалась огромной опасности. Каким образом?

— Ваш прапрадед был знаменитым хирургом, получившим образование в Вене. Он приехал в Лондон примерно в 1885 году, завоевал доверие людей, включая представителей королевского дома. Работал в Лондонской больнице и, испытывая жалость к таким же иммигрантам, как он, жил в Ист-Энде. В начале 1888 года он открыл частный медицинский кабинет, где, как обычно, бесплатно помогал бедным. Тридцатого августа в Уайтчепеле была убита женщина по имени Мэри Энн Николс, неподалеку от его дома. Убийство произошло спустя несколько минут после того, как ваш прапрадед проходил мимо места преступления по пути домой.

Когда Чарльз услышал это имя, его лицо превратилось в каменную маску. Сэр Уинстон рассказывал ему об убийстве, описанном Ледвиной. Комиссар утверждал, что у него есть рисунок, тайно вынесенный из Скотланд-Ярда. На рисунке была изображена тень. Он показывал Чарльзу этот документ.

— Я слышал об этой истории от одного полицейского в Праге.

— Ах, значит, вы встречались с милейшим комиссаром Ледвиной?

Так он теперь «милейший комиссар»? У Чарльза звенело в ушах. Опрокинув в себя виски, он попросил налить ему еще.

— Редкие напитки следует расходовать экономно. Не из-за их стоимости, а ради того, чтобы они не потеряли способность удивлять. Выпьем еще по бокалу после обеда.

Чарльз вопросительно посмотрел на сэра Уинстона.

— А чему вы удивляетесь? Моя жена уже готовит обед. Будут куропатки, фаршированные фуа гра: ваш дед очень любил это блюдо.

Теперь, значит, получается, что его дед ел куропаток, фаршированных жирной гусиной печенью, в этом самом доме. Для Чарльза это стало новостью, и он сказал себе, что лучше ничему не удивляться, просто принимать всю информацию как есть.

— Полагаю, полицейский ничего не сказал о вашем деде.

— Нет, ни слова не произнес.

— Это хорошо, потому что он понятия не имеет о его существовании. Но, возвращаясь к нашей истории, несколько дней спустя, восьмого сентября, в том же районе была убита еще одна женщина, точно таким же образом. Ее звали…

— Энни Чэпмен. Вы что же, предполагаете, что мой предок был Джеком Потрошителем?

— Отнюдь. Я ничего не предполагаю. Однако говорю, что кто-то пытался повесить на него все эти преступления.

— Подставить его? Зачем?

— Наберитесь терпения, молодой человек. В вас говорит горячая кровь Бейкеров — и ваш нежный возраст.

Нежный возраст? Отличный комплимент. Только человек, которому перевалило за девяносто, может назвать сорокапятилетний возраст нежным.

— Как вам известно, позже умерли Элизабет Страйд и Кэтрин Эддоуз, обе в один и тот же день, тридцатого сентября.

— И самая известная из всех, Мэри Келли.

— Мэри Джейн Келли была убита девятого ноября. — Сэр Уинстон позволит себе покровительственно улыбнуться. — На тот момент ваш прапрадедушка уже был нашим гостем. Он не выходил из дома даже ради того, чтобы погулять по саду.

— Говоря так, вы подразумеваете, что он был Джеком Потрошителем, поскольку преступления прекратились, когда он ушел с улиц.

— Ни в коем случае, дорогой мой мальчик. Я лишь хочу сказать, что человек, пытавшийся его подставить, знал, что он исчез. Поскольку этот преступник убивал не просто ради удовольствия, он остановился после пропажи доктора Бейкера. Последнее убийство, судя по всему, — дело рук безумного подражателя.

— И кому же могло понадобиться подставлять моего предка?

— Вы наконец-то задали вопрос, который давно стоило задать. Вы лучше меня знаете, что вся наука начинается с того момента, когда задают правильный вопрос. Вам известна история о человеке, путешествовавшем по всей галактике?

— «Автостопом по Галактике»? Да. Сколько бы усилий ты ни прикладывал, но если задаешь неправильный вопрос, то получишь глупый ответ, и придется самому придумать его смысл.

— Кто же мог быть заинтересован в том, чтобы подставить доктора Бейкера? Тот, кому требовалось скомпрометировать вашего прапрадеда, посеять подозрения, поставить его жизнь под угрозу, загнать его в угол, чтобы контролировать его и вынуждать действовать.

— Но зачем?

— Чтобы на свет появилась некая книга.

— Книга? А теперь вы скажете мне, что речь идет о библии Гутенберга. Я не прав?

— Правы. Похоже, ваш дед не ошибся. Вы выполнили свою задачу, и мисс Шумейкер тоже. Она провела вас сквозь дебри и позаботилась о вашей безопасности. Кстати, я думал, вы прилетите в Лондон вместе. Что с ней случилось? Я не видел ее более тридцати лет. Она тогда была милой маленькой девочкой с длинными косами и вечно ободранными коленями.

«Господи!» — подумал Чарльз. И Криста была на его стороне? И даже Ледвина?

— Вы хотите сказать, что этот кретин-комиссар был за меня?

— Не думаю. Он искал кое-что другое.

— Тень?

Сэр Уинстон рассмеялся, но не ответил.

— А Криста?

— Да. Ваш дедушка разработал для вас тропу инициации, ритуал, если вам будет так угодно, полный ловушек и загадок, которые вам нужно было разгадать, чтобы доказать, что вы обладаете должной хваткой, умом и решительностью для своей миссии. Криста была вашим ангелом-хранителем. Вам стоит знать, что она отдала бы за вас жизнь, даже не пикнув.

Чарльз смутился. Сэр Уинстон заявил, что Криста была на его стороне и защищала его. Она вела его, и все эти загадки являлись чем-то вроде ритуала. Неужели это означает, что его дед впал в детство? Что-то здесь явно не так.

— Что за инициация? — поинтересовался он. — Игра для бойскаутов? Мой дед был одержим мечом, которым мне все уши прожужжал. До его исчезновения это был единственный предмет наших бесед. Неужели он затеял все это исключительно для того, чтобы поиграть со мной? Вам не кажется, что это несколько самонадеянно?

— Признаю, в этом есть некое ребячество, но все тайные общества практикуют простые ритуалы инициации. В них всегда есть что-то смешное. Участники похожи на играющих в игры взрослых. Масон в закатанных брюках, пьющий горький черный кофе, выглядит не менее по-дурацки. Все это лишь символические жесты.

Услышанное нужно было переварить. Сэр Уинстон понимал это, поэтому извинился перед Чарльзом и сказал, что оставит его на минутку.

Поднявшись с кресла, Чарльз налил себе еще виски. Напиток был поистине потрясающим. Взболтнув жидкость в бокале, он подумал о том, как тень пыталась уничтожить доверие к его прапрадеду, совершая убийства от его имени. Ха, а разве с ним не случилось то же самое? Но преступнику не может быть сто двадцать пять лет. Возможно, это дело рук соперничающего тайного общества? Но как быть, в таком случае, с посланием, требующим, чтобы он держал рот на замке, именно он, а не какой-то другой человек? Он все еще не понимал, о чем должен молчать. И что такое библия Гутенберга? Нужно бы выяснить больше, но старик, похоже намерен скармливать ему информацию по кусочкам, причем очень маленьким. Потом Чарльзу пришло в голову, что, возможно, сэр Уинстон опасается, что сразу все он и не сможет воспринять. В ожидании возвращения хозяина дома профессор присел на диван.

— Не стоило садиться. Мне хотелось бы, чтобы вы немного прогулялись со мной, — заметил сэр Уинстон, появившись в дверях.

Чарльз окинул взглядом библиотеку.

— Здесь нет скрытых камер, — рассмеялся старик. — Ваш дед тоже налил бы себе еще выпить. Я просто предположил, что вы будете вести себя как его внук.

И Чарльз послушно последовал за хозяином дома по коридору, который привел их в другую комнату, затем в следующую, и еще одну. Они поднялись по ступеням, прошли через несколько дверей и спустились в сад за домом. Дом Чарльза в Западной Вирджинии был устроен иначе. Похоже, его прапрадед решил не копировать полностью архитектурные чертежи. Однако сад здесь был огромным. Тропа, пересекавшая идеально подстриженный газон, вела в парк, где росли деревья с очень широкими стволами, которым, по всей видимости, была не одна сотня лет. В тени стояли столы и удобные кресла в чехлах, защищавших их от постоянных лондонских дождей. Вдали Чарльз увидел плакучую иву и буйную, уже не настолько прилизанную растительность. Сквозь листву проглядывал вход в нечто вроде каменного храма. Ландшафт казался похожим на иллюстрацию к готическому роману с гоблинами и феями. Свернув туда, сэр Уинстон возобновил разговор:

— Ваш дедушка сам разработал путь вашей инициации. Оставил указания, как все подготовить. Остальные позаботились о деталях.

— А убийства?

— Господи, конечно же нет! Ваш дедушка никогда никого не убивал. Об этом мы поговорим чуть позже.

— А меч? Он разыскивал его пятьдесят лет. Иногда пропадал месяцами. Мы с отцом считали, что он уезжал, чтобы искать его.

Сэр Уинстон поглядел на него с состраданием:

— Меч у него был всегда. Точнее, мечи.

— Не понимаю.

— Меч был у него, но не дома. После смерти вашего прапрадеда он решил, что глупо хранить ключ рядом с замком, который тот открывает. Сейчас мы поступаем так же. Вы же не записываете ПИН-код на банковской карте, правда? Со временем частота встреч и опасность быть обнаруженными постоянно возрастала.

— Каких встреч? Я ничего не пойму, если вы будете выдавать мне информацию в час по чайной ложке. Я прошел все испытания или нет?

Сэр Уинстон загадочно улыбнулся. Они дошли до каменного здания, склепа семейства Дрейпер. Казалось, чистые голубые глаза старика заслезились.

— Ваш дед ушел из дома, потому что умирал. У него был рак, и он не хотел, чтобы вы с отцом проходили через это. Он умер здесь, у меня на руках. Он даже не пожелал, чтобы мы отвезли его в больницу, поэтому мы устроили больничную палату тут, в одной из спален наверху, со всей аппаратурой. На протяжении тех нескольких месяцев, в течение которых он был прикован к постели, ваш дед говорил только о вас.

Сэр Уинстон провел Чарльза вниз по ступенькам. По обе стороны дорожки стояли резные могильные камни: белый мрамор с металлическими прожилками. Могила Эдварда Бейкера находилась в самом начале левого ряда. Под его именем был вырезан медальон в форме круга с двумя стоящими на задних лапах львами. В руках они держали корону. Под короной, в центре позолоченного портрета, виднелся каравай в форме восьмерки: эмблема гильдии пекарей. А выше, между эмблемой и именем, на латыни было написано: PANIS VITA EST. И больше там не было ничего.

 

Глава 117

Сидя в самолете, летящем в Лондон, Вернер испытывал ужасную досаду. Чарльз не включил мобильный телефон. Его нельзя было отследить. Тем не менее Вернер отчасти догадывался, с кем Чарльз собирается встретиться. Однако шансы на то, что библия действительно находится в Лондоне у сэра Уинстона Дрейпера, казались призрачными. Вероятнее всего, она была спрятана где-то в доме деда Чарльза, в Америке, судя по всему, за стеной винного погреба, где была нарисована вся та чертовщина.

Переосмыслив ситуацию, Вернер решил, что если прапрадед Чарльза спрятал Библию в погребе, то наверняка и придумал способ защитить ее, и вполне возможно, что несанкционированная попытка завладеть ею приведет к полному уничтожению книги. Хирург Джек Бейкер наверняка принял меры предосторожности, чтобы она не попала в чужие руки. В конце концов, предок Вернера сумел подставить его, превратив в Джека Потрошителя. Тот давно покойный Фишер был на волосок от того, чтобы воплотить мечту их клана и завладеть книгой.

Однако для Вернера фанатизм Джека Бейкера представлял собой неприемлемый риск. Кроме того, здесь было кое-что еще. Чарльз собирался найти второй меч. И когда это произойдет, он направится прямиком домой.

Смерть обоих агентов потрясла Вернера. Беата была единственным человеком, к которому он привязался с того момента, как еще в колледже сдружился с Чарльзом, а теперь Иствуд и весь Совет решили обмануть его. Но он мог лишь прогнать мрачные мысли и сосредоточиться на непосредственной цели. Он находился ближе к ней, чем все его родичи за последние пять сотен лет. Провал был недопустим.

Тем временем Ледвина в своем кабинете вел оживленный разговор с Кристой.

 

Глава 118

Чарльз в задумчивости сидел за столом и ждал возвращения сэра Уинстона. Правда о деде тронула его больше, чем он предполагал. Что ж, по крайней мере, он выяснил, что произошло. Возможно, теперь он сумеет избавиться от тяжести, снедавшей его всякий раз, когда он думал о старике. Здорово будет вспоминать о нем с обычной теплотой.

Вернувшись, сэр Уинстон приветливо хлопнул Чарльза по плечу, затем тоже сел за стол. Чарльз хотел что-то сказать, но хозяин дома опередил его:

— Ваша лучшая книга на данный момент — это исследование европейских средневековых гильдий.

Чарльз не ожидал услышать это от хозяина дома. Словно разгадав его мысли, сэр Уинстон продолжил:

— Нам нужно поговорить об этих гильдиях прямо сейчас, потому что это важно, а времени осталось очень мало. Если вы хотите исполнить свое предназначение, вам необходимо вернуться домой как можно скорее.

В голове у Чарльза роились сотни вопросов. Понять, с чего стоит начать, было практически невозможно.

— Наберитесь терпения, — произнес сэр Уинстон. — Я все расскажу, но вам нужно точно понимать контекст.

Старик снова прочел его мысли. Более того, поскольку сам он был ярым фанатом контекста, Чарльзу показалось, что он услышал собственные слова.

Но сэр Уинстон вел дальше:

— Вы допустили одну-единственную ошибку. В своей книге вы предполагаете, что гильдии производителей, или ремесленников, представляли собой локальный феномен в пределах локальных крепостей и городов. Что они никогда не выходили на международный уровень.

— Не в виде гильдий, — заметил Чарльз, — или уже значительно позже. Связи между гильдиями устанавливали торговцы, которые тоже были весьма организованны.

— Подождите минутку. Мы говорим о гильдиях производителей, — произнес старик, подчеркивая последнее слово. — Есть одно исключение, о котором вы не можете знать, и это исключение представляет собой самое сердце нашей истории.

— Вы намекаете на тайное общество ремесленников? Сейчас? В чем смысл? Гильдии стали анахронизмом в Западной Европе более четырехсот лет назад.

— Наберитесь терпения, мальчик мой, — снова произнес старик. — Меня раздражает поспешность юности, но, памятуя о том, что когда-то и я был в вашем возрасте, я пытаюсь вас понять.

Чарльз признал себя побежденным и приготовился слушать. Тем временем официант поставил на стол закуски. Сэр Уинстон жестом пригласил Чарльза приступать к еде. Профессор был не голоден, но из вежливости положил себе на тарелку понемногу всего.

— Давайте так, — начал сэр Уинстон. — После падения Римской империи и даже за некоторое время до этого, когда империя стала сдавать позиции, из мира исчезла власть, державшая вместе всех, — с точки зрения европейцев. Мир лишился властелина. Точнее, как вам известно, Европа погрузилась в пучину невероятного хаоса. Со всех концов света в нее стекались новые люди. За остготами и вестготами, поставившими на колени Пиренейский и Апеннинский полуостровы, пришли дюжины племен: гунны, свевы, бургунды и вандалы, герулы, гепиды и франки.

— Авары, ломбарды, тюринги и алеманы, баварцы, сорабы, ободриты и венеты, — улыбнулся Чарльз.

— Последние — это славяне. Отличная работа. Других знаете?

— Пруссы, прутены, курши и другие балты.

— И с ними славянские племена, — дополнил сэр Уинстон.

— И нельзя забывать о самых странных из них: ингевонах и истевонах, эрмионах, батавах, фризах, свевах, саксах и семнонах.

— А также гермундурах, маркоманах и квазах. Еще были хазары, печенеги, куманы и мадьяры, — заметил сэр Уинстон.

— Мы упустили варягов — викингов, основавших Новгород на самой заре Руси. О, а еще норманнов, — завершил список Чарльз и посмотрел на тарелку. Еда оказалась очень вкусной, и он каким-то образом съел все.

Сэр Уинстон поглядел на него, и оба расхохотались.

— Надеюсь, вы привели меня сюда не для того, чтобы поиграть в «Свою игру», — придя в себя, произнес Чарльз.

— Нет. Я просто развлекался. И смеялся в некотором роде над собой, поскольку вы в каком-то смысле знаете все, что я должен сказать вам, но до определенного момента. Итак, к сожалению, для того, чтобы вы могли понять, чего не знаете, нам придется разобраться с тем, что вы знаете.

Чарльз уже переварил новости о деде, расслабился и немного оттаял, возможно, благодаря напиткам и закускам, поэтому произнес:

— Ладно. Еще раз. Признаю себя побежденным. Просветите меня.

— Отлично. Естественно, многие хотели занять образовавшуюся нишу. И поскольку королевства все еще были слишком малы и раздроблены, единственной организацией оставалась… — сэр Уинстон сделал паузу, — конечно же, церковь. А вот теперь будет самое интересное. Если принять традиционную точку зрения, что Средние века начинаются с момента зарождения ислама, то первым великим событием раннего Средневековья будет следующее: Меровинги, потомки Хлодвига, первого короля франков, пришли в упадок. Они теряли силу, уступая ее своим управляющим. Одним из них был Карл Мартелл. Он победил арабов при Пуатье в 732 году, а его сын…

— Пипин Короткий…

— Пипин Третий, известный также как Короткий, стал единственным властителем всего королевства. У него большие планы. На дворе 746 год.

— Он все еще чувствовал неуверенность и собственную нелегитимность.

— И что же?

— И хотел получить ее от папы римского.

— Он хотел, чтобы папа Захария признал его королем всех франков, и отправил в Рим двух священников в качестве послов.

— Это были не просто священники, — добавил Чарльз.

— Да, епископ Вюрцбургский и аббат Сен-Дени.

— Фулард и Бухард.

— Наоборот.

— Что? А, да, точно, наоборот. Бухард — епископ.

— В 751 году папа Бонифаций короновал Пипина.

— И последнего короля Меровингов отправили в монастырь, так же, как Гамлет отправил туда Офелию.

— Вот только в Англии времен Шекспира девичьей обителью еще называли бордель.

— Если следовать за Боккачо и Чосером? Возможно, с несчастным Хильдериком из династии Меровингов случились презабавные вещи.

— Если бы нас сейчас кто-то слышал, он сказал бы, что мы сошли с ума, — заметил сэр Уинстон. — Беседовать с вами не менее занятно, чем вести бесконечные дискуссии с вашим дедом. Но вернемся к нашим баранам.

— Собственно, в чем вообще вопрос?

— Папа впервые легитимировал короля, и Пипин признал духовное превосходство папы.

— Вовсе нет, просто деньги сменили хозяина.

— Да. Пипин отвоевал Равенну у Астульфа и отдал город папе, а в качестве бонуса добавил значительную часть Убмрии. Историки считают этот вклад …

— По крайней мере те, кто умеет считать… — рассмеялся Чарльз.

— И другие… Этот подарок считают началом Папской области, официального государства церкви. С этого момента все королевское, а затем и имперское достоинство берет свое начало в церкви, поскольку сына Пипина Шарлеманя тоже короновал папа. С тех пор вся суверенность зависела от миропомазания папой. Но, возвращаясь ко вкладу, как вам известно, его называют «наследством Петра».

— Подразумевая расширение территории римской церкви во времена святого Петра.

— Отношения между папским престолом и королевской властью так сильно повлияли на всю будущую историю Европы потому, что союз между этими двумя силами создал предпосылки для доминирования в мире.

— Предпосылки, совершенно верно. Папам нужны были короли ради вассальных отношений, которые они создали на заре эпохи феодализма, ради армий, с помощью которых они подчиняли население, ради рыцарей, которые защищали епископов, церкви и прелатов в целом, а еще ради их подарков в виде денег и имущества. А королям папы нужны ради солидности собственного имиджа. Меч подчиняет себе волю, а Господь подчиняет себе умы.

— Совершенно верно, — согласился сэр Уинстон. — Это сочетание оказалось смертоносным, и избежать его влияния не удалось никому. Папа римский стал главным авторитетом на земле, и этот авторитет распространялся и на короля — государя, как сказал бы Макиавелли. В результате — и я попрошу вас запомнить это — появился образ двух мечей: духовной силы, принадлежащей церкви, и временной, принадлежащей государю.

— Я даже не думал об этом в связи с нашей задачей, — сказал Чарльз. — Вы говорите о «двух мечах, которые войдут в одни ножны», не так ли?

— Совершенно верно, и Влад Колосажатель, получивший один меч от султана и унаследовавший другой от своего отца, никогда не расставался с ними. Вы же знаете эту историю с мечами. Тот христианский, который достался ему от отца, он считал духовным, а второй в какой-то степени мирским. Но, кроме того, Дракула придумал и более оригинальную трактовку. Поскольку христианство и ислам были единственными «верными» религиями того периода времени, для него эти два меча представляли собой квинтэссенцию власти той эпохи.

— Ничего себе. Вы хотите сказать, что сознание Влада было настолько символическим?

— И не только его сознание.

— А зачем моему деду понадобились оба меча?

— Мы уже подбираемся к этому моменту. Проявите еще немного терпения. Как вам известно, — продолжал сэр Уинстон, — существует огромная разница между теорией и практикой. По всей Европе стали появляться епархии, которые в действительности принадлежали местным князьям и лордам. В период расцвета феодализма огромная опасность угрожала аббатствам и церковным приходам, подчиненным князьям вассальными отношениями. Авторитета папского престола практически не существовало. Папство страдало, и в первую очередь его карманы. Шли вечные распри между князьями, королями, императорами и папством. Семьи аристократов дрались за папский престол, особенно в Риме. Шла тотальная война. Со всех сторон возникали проблемы. В 877 году патриарх Фотий отказал папе римскому во власти над восточной церковью. В 1053 году патриарх Михаил Керуларий закрыл все католические храмы в Константинополе. В ответ папа римский Лев Девятый издал буллу об отлучении его от церкви. Так началась великая схизма, но мы забегаем вперед. Девятый и десятый века — сущий кошмар для церкви. Примерно в 900 году в Риме началась война между сполетанцами и их противниками, сторонниками и врагами папы Формоза. В то время папы менялись один за другим, некоторые из них занимали святой престол на протяжении всего нескольких недель или даже дней. Царили безграничная жестокость и дикость. Например, раз уж мы заговорили о Формозе, то папа Стефан Четвертый эксгумировал его останки, судил его труп, а затем бросил его в Тибр. Ну да не важно. Стефан тоже вскоре умер, был задушен в тюрьме.

Чарльзу стало весело. У него появилось такое ощущение, словно он читает сэра Уинстона как открытую книгу. Циничный подход этого ученого к историческим событиям был для него в новинку.

— В борьбу вмешалось множество князей, желавших быть выше папы, и пап, желавших контролировать князей. Император Генрих Второй Баварский силой принудил папу Бенедикта короновать его. Бенедикт, по рождению граф Тускуло, происходил из одной из тех семей, которые столетиями поставляли пап, — я говорю о Колонна, Орсини и Борджиа. Именно этот папа Бенедикт отличался честностью, к несчастью других людей, и в 1020 году издал декрет против симонии — продажи и покупки церковных должностей. Вот только здесь есть определенный подтекст. Злоупотребления, о которых шла речь, касались продвижения духовных лиц в церквях, находящихся под феодальной юрисдикцией. Вполне закономерно, что этот эдикт привел к схватке за право введения в должность между папским престолом и Священной Римской империей. Кому будет принадлежать право назначать епископов или аббатов: церкви или государству? Первый раунд остался за церковью. Папа Григорий Седьмой посрамил императора Генриха Четвертого в Каноссе. После этого знаменитого инцидента папа во второй раз отлучил императора от церкви, а император назначил антипапу Климента Третьего. Затем армия Священной Римской империи захватила Рим, однако ее изгнали оттуда норманны, которые обращались с людьми просто ужасно и были, в свою очередь, изгнаны стремительно сокращающимся населением Рима. К тому моменту грабить стало уже некого. Катастрофа была настолько велика, что после смерти Григория никто уже не хотел быть папой.

— И развязкой этого кризиса стал Вормсский конкордат, — закончил его мысль Чарльз.

— Совершенно верно. В 1122 году схватка за право введения в должность закончилась, вот только за это время случилось кое-что еще, но это событие прошло незамеченным и только позднее полностью изменило расстановку сил. Вы знаете, о чем я говорю?

— Возможно, — поднял бровь Чарльз. — Не понимаю, к чему вы клоните.

— Аббатство Клюни было основано в 910 году, и это весьма знаковый момент, поскольку это аббатство не являлось собственностью князя, а принадлежало Папскому государству. Медленно, но верно церковь собралась с силами и вернула себе власть, даже большую, чем когда бы то ни было. И, поскольку она сумела учесть ошибки минувших лет, ей начали всюду мерещиться демоны, как персонажу Достоевского, который резко закрывал двери, чтобы прищемить демону хвост.

— Отец Ферапонт, — вставил Чарльз.

— Он самый. Враги везде, враги повсюду. Их нужно безжалостно истреблять. И самые страшные враги — это христианские секты. Первыми на очереди были богомилы, но они являлись проблемой восточной церкви. Судя по всему, они вдохновили альбигойцев и катаров, которые утверждали, что мир дуален, разделен между добром и злом, находясь под властью двух этих принципов.

— Или же их вдохновил зороастризм, — добавил Чарльз, — если вспомнить о конфликте добра и зла между Ахура-Маздой и Ахриманом.

— Да, но и церковь обязана своим происхождением той же самой религии, как вам прекрасно известно. Иранцы первыми приняли дуалистическую религию примерно в 600 году до нашей эры и сделали это, исходя из практических соображений. Вам известно происхождение слова «религия»?

— От латинского religare, что значит «связывать» или «опутывать».

— И что же она связывает?

— Это уже сложнее, — отозвался Чарльз. — В те времена в Иране постоянно росло население, что произошло позднее и в Европе. Первые иранцы были индо-арийского происхождения. Персы, мидяне и другие народы селились на той же территории, неся с собой бесчисленное множество верований, суеверий, языков и божеств. Зародилась империя, но эти разные народности нужно было как-то связать между собой. Поскольку заставить их выучить один язык было невозможно, решили упростить религию и сделать ее, с одной стороны, универсальной, а с другой — универсально понятной. Таким образом посредством религии была установлена власть государства над его субъектами. В точности так, как это произошло в Европе спустя пять сотен лет. А в чем еще сходство?

— Поразительных сходств много. Позвольте, я упомяну лишь те, которые важны для нашей беседы. Чтобы отделять их от других, что-то должно связывать граждан этой империи: первый монотеизм в мировой истории. Так появился миф о Митре, и на этой же модели основана личность Иисуса. Персидский бог рожден в пещере, об этом было возвещено, при его рождении присутствовали волхвы. Сходство слишком велико, чтобы быть случайным. Как бы там ни было, все, о чем мы говорили, связано с этим: и церковь, с ее монотеизмом, и ее обещание окончательного спасения, и дуалистические ереси. Ереси стали самыми страшными врагами церкви. В 1209 году в Безье устроили резню альбигойцев. Крепость Монсегюр, последнее пристанище катаров, пала в 1244 году. В 1215 Четвертый Латеранский собор издал декрет против евреев, православных и всех еретиков. Создана епископская инквизиция. В 1231 году папа Григорий Девятый создал папскую инквизицию. Хоть прежде их применяли неофициально, папская булла от 1252 года Ad Extirpendum узаконила пытки и смертную казнь. Инквизиция повсюду видела еретиков. Европа кишмя кишела проповедниками, и у каждого была своя теория, одна чудеснее другой. Всех их преследовали и сжигали у столбов. И раз уж мы двинулись в том направлении, следует сказать, что ересь стала всеобщей. Уничтожив катаров, инквизиция взялась за остальных несчастных: фратричелли, «малых братьев», вальденсов, дульчинианцев, патарианцев, последователей Арнольда из Виллановы, иоахимитов, гульельмитов и пинточьеров. Список можно продолжать бесконечно. Действительно, кровавое безумие охватило всех. Оно предшествовало охоте на ведьм. Я считаю, что изобретение дьявола играло важную роль в этой истории и помогало оправдать убийства. Например, первым проповедником, говорившим о сатане для того, чтобы напугать своих слушателей, был человек по имени Присциллиан Авильский. Церковь так разгневалась на него, что осудила его на смерть вместе с любовницей и несколькими прозелитами: всех их сожгли у позорного столба. Вскоре его учение заклеймили как ересь. И не важно, что сама церковь использовала те же методы. Разные болезни, но диагноз один, и, конечно же, одно и то же лечение. Это было в четвертом веке, давняя история…

— Да, но если уж быть до конца честными, — перебил его Чарльз, — следует сказать, что папа римский протестовал тогда против казней. В 1200 году он не только не протестовал, но и поощрял их.

— Совершенно верно, — согласился сэр Уильям. — Вернемся к одиннадцатому веку. Крупные землевладельцы были довольны. Они договорились с церковью. На кону стояли самые разные материальные интересы, а ведь деньги — это от лукавого. Всех неугодных устраняли, кроме прочего, конфискуя их собственность. Жестокость царила повсюду. Церковь становилась ненасытной. Ей нужно было больше денег, больше власти. Следует добавить, что в 1211 году папа Иннокентий Третий считал себя не просто наследником святого Петра, а наместником Иисуса на земле. А стоит объявить себя рукой Бога, как все оказывается разрешено.

— А потом начались крестовые походы. — Чарльз наколол на вилку немного закуски.

— Вы правы. Люди не понимают, или притворяются, что не понимают — если оставить в стороне символику Иерусалима — того, что крестовый поход представлял собой генеральную репетицию окончательного захвата власти. Поскольку церкви не слишком понравилось, как реагировали на это князья, интересы которых не совпадали с интересами церкви, ее владыки призадумались и решили создать собственную армию. Были основаны ордены тамплиеров, госпитальеров и тевтонских рыцарей, все примерно в одно и то же время. Вы знаете, кем они были. Более того, это тоже являлось репетицией чего-то куда более масштабного.

— Подождите, — остановил старика Чарльз, — я всегда считал, что ордены были основаны с целью защиты пилигримов, посещавших Гроб Господень.

— С этого все началось, но крестовые походы всегда заканчивались, так или иначе. И куда потом деваться всем этим людям? Церковь способна делать деньги на всем. Во-первых, это доход от владений клира, затем оплата самых разных услуг. Существовал налог на подтверждение положения — paliums, так называемые налоги от архиепископов. А самое прекрасное — это нечто налога на будущее, на бронирование будущих функций.

— Вы не шутите? — удивился Чарльз. — Этого я не знал.

— О да. Не говоря уже об индульгенциях и множестве налогов на формальное введение в должность. Существовала одна опасность: монахи, проповедовавшие о бедности Христа. Они были хуже всех других еретиков, потому что если Христос был беден, то и церковь тоже должна быть такой. Неужели церковь позволила бы горстке еретиков уничтожить свой бесстыдный бизнес? Ну уж нет. Поэтому церковь основала два ордена попрошаек, францисканцев и доминиканцев. Францисканцы до ужаса скромны; доминиканцы более жестоки. У них солидная теологическая база. Их посылали читать лекции в Парижский университет, из их рядов выбирали самых жестоких инквизиторов.

— Да, но с другой стороны, во времена, когда погибла всякая культура, когда все разучились читать и не появлялось новых книг, они переписывали рукописи, хранили в монастырях все уцелевшие книги. Если сложить вместе все, что собрали монахи, мы поймем, что они спасли человеческую культуру. И, при всем уважении, без них даже мы с вами сейчас лаяли бы, вместо того чтобы разговаривать.

— Эти нюансы, конечно, имеют место, и ваше наблюдение совершенно верно, но мы отклонились от темы.

— Неужели? А какова наша тема? — поинтересовался Чарльз в тот самый миг, когда два официанта поставили на стол главное блюдо сегодняшнего обеда — куропаток, фаршированных фуа гра.

 

Глава 119

— Сейчас я скажу вам, — заметил сэр Уинстон, отрезая кусок куропатки. — Церковь была ненасытна. Она основывала военные ордены, желая обзавестись собственной армией. Князьям она не верила и готовилась нанести решающий удар.

— Вы говорите о тамплиерах, госпитальерах и тевтонских рыцарях? — Чарльз положил себе краснокочанной капусты и картошки. Улыбнулся, увидев рубиново-красный соус.

— Не только. — Сэр Уинстон потянулся за вином. — Их было превеликое множество, потому что церковь в лихорадочной спешке создавала эти организации воинствующих монахов. Давайте начнем с рыцарей Святого Лазаря, воинов, которым было поручено заботиться о прокаженных, и с ордена Святого Фомы, мученика Акры. Потом были испанские рыцари: орден Сантьяго — орден Меча Святого Иакова, орден Калатравы, созданный Рамоном де Серра, цистерцианцем наподобие святого Бернарда Клервосского, того самого, который создал устав храмовников, — он, кстати, был очень суровым дельцом. Орден Калатравы — это фактически испанские тамплиеры, но нацеленные на Реконкисту, точнее, на ее завершение. Были также рыцари Алькантары в Испании и Ависский орден в Португалии, Ливонский орден меченосцев и Добринский орден, орден Святого Георгия де Альфама, тосканский орден Святого Стефана, орден Бедных рыцарей Иисуса. Большую их часть впитали в себя тамплиеры и тевтонцы, но не всех. Сейчас много известно о тамплиерах, потому что люди, любящие теории заговора, выдумали историю о святом Граале: несуществующие заговоры, нелепые связи, ведущие к розенкрейцерам и наконец к масонам…

— Я опасался, что снова услышу о заговорах. Мне это начинает надоедать.

— Что ж, увы. Как заговор может быть тайным, если о нем знают все? Правда ведь, настоящие тайные заговоры — это такие, о которых никому не известно.

— А что, такие бывают? — поинтересовался Чарльз, продолжая наслаждаться вкуснейшим блюдом.

— Я говорю совершенно серьезно. Люди просто помешались на так называемых заговорах. Когда все знают подробности и нет ничего оккультного, не говоря уже о тайном, все это напоминает мне какой-то референдум.

— А настоящие заговоры? Какой из них настоящий?

— Я потерял вас, — отозвался сэр Уинстон, — но сейчас верну. Подождите немного. Итак, вы видите, церковь собирала все эти армии, чтобы полностью захватить власть. Ордены были весьма зажиточны, владели землями и деньгами, а еще они работали как банки. Становились настоящими транснациональными корпорациями. Они освобождались от налогов, и никто об этом не знал, кроме, конечно же, папы и, возможно, его консистории. А это неприятно, как вы понимаете. Главный штаб ордена тамплиеров находился в Париже. Он был размером с Лувр и полон золота. Тевтонские рыцари получили собственное государство, вполне технократическое. И теперь, внимание! — воскликнул старик. — Вот он, удар.

Чарльз чуть не выронил вилку.

— Восемнадцатого ноября 1302 года папа Бонифаций Восьмой издал буллу Unam Sanctam. Это самый важный документ в истории церкви, потому что на свет вышли ее истинные намерения, и в то же время он стал началом ее конца, пусть даже растянувшегося на несколько столетий. Тем не менее власть церкви никогда не была так велика, как в то время. Всерьез ее поколеблет лишь Мартин Лютер в шестнадцатом веке. Так или иначе, булла Бонифация объединила два меча.

— В одних ножнах.

— Если вам так угодно, — рассмеялся сэр Уинстон. — Самая важная часть буллы заключается вот в чем. Процитирую по памяти: чтобы получить спасение, необходимо подчиниться папе римскому; все люди суть подданные понтифика. Теперь папа стал главнокомандующим, фюрером. Весь мир должен был поклониться ему, все живое на земле, в воздухе и воде, — включая князей.

— Да, и князьям это совершенно не понравилось.

— Точно, особенно во Франции. Филипп Красивый решил, что данный декрет является lésé majesté, что он нанес открытый удар по государству; это нечто вроде coup d’état. Король Франции обвинил папу в ереси и симонии. Говорят, что папа заявил: мол, он предпочел бы быть собакой, а не французом, ведь у французов нет бессмертной души. Болтали, что папе прислуживал маленький демон, терзавший людей и накладывавший на них заклинания и чары. Так началась война пропагандистов с неизбежными попытками подставить друг друга и подорвать доверие. Филипп назначил антипапу. Более того…

— Он отправил своего канцлера Гийома де Ногаре в Ананьи, резиденцию папы, — вклинился Чарльз. — При поддержке Шарры Колонна Ногаре взял Бонифация в плен. Позже он отпустил его, но папа умер, вероятно, от шока.

— Совершенно верно. Затем, сокрушив армию Христа, армию церкви, Филипп заставил Климента Пятого переехать в Авиньон и аннулировать буллу Бонифация. Предварительно он запугал Климента до смерти и задарил деньгами. Филипп был умен. Однако братья нищенствующих орденов окрестили Климента «авиньонской шлюхой» — до такой степени он стал марионеткой короля. Что же до тамплиеров, Филипп бросил им точно такие же обвинения, как и Бонифацию.

— Теперь моя очередь, — улыбнулся Чарльз. — Начался процесс. Тамплиеров обвиняли в поклонении демону Бафомету с бородой и козлиными рогами, которому они якобы лизали зад. Также они плевали на крест, предавались гомосексуализму, не говоря уже о почитании дьявола в образе домашнего кота. Последнее мне нравится больше всего, потому что я тоже почитаю котов.

На этот раз сэр Уинстон не понял его юмора, он был слишком увлечен своей историей. Возвращаясь к тому, на чем остановился, англичанин произнес:

— Итак, король Франции распустил орден, конфисковал все его имущество и сжег немало рыцарей, начиная с Жака де Моле, великого магистра тамплиеров. Папа был вынужден передать состояние тамплиеров госпитальерам, что он и сделал в 1312 году в булле, известной под названием Ad Providam, где говорится о буре, налетевшей на них, откуда не ждали. О передаче оказалось проще объявить, чем осуществить ее. Несмотря на то что в теории госпитальеры получили имущество тамплиеров, наложить на него лапу оказалось непросто, если вообще возможно. Начался великий кризис, в который вовлекались самые разные князья, папы и антипапы. Впрочем, остальное вам известно. Но теперь, прошу вас, обратите внимание! На дворе у нас 1409 год, и теперь, когда мы рассмотрели контекст, давайте перейдем к тому, что интересует нас на самом деле. А для этого вернемся обратно в библиотеку. Я уверен, что теперь у напитка богов будет совершенно иной вкус.

Сэр Уинстон выполнял свои обязанности хозяина дома. Как же приятно было опуститься в кресло Ле Корбюзье! Устроившись поудобнее, Чарльз приготовился слушать.

— У нас есть папа и антипапа. Пизанский синод, состоявшийся в 1409 году, объявил их обоих еретиками и назначил третьего папу. Фактически это был уникальный исторический момент, когда одновременно существовали три папы. И кого же пригласили для решения проблемы?

— Не думаю, что его приглашали, — произнес Чарльз, опережая события. — Думаю, свои услуги предложил Сигизмунд Люксембургский, который поддерживал антипапу.

— А кто он такой?

— Надеюсь, вы не хотите, чтобы я вдавался в подробности именно сейчас? — развел руками Чарльз.

— Нет, забудьте. Он — патрон отца Дракулы, то есть Влада Второго, и создатель самой важной и устойчивой организации, решившей подчинить себе мир.

— Ордена Дракона? — Чарльз даже подскочил.

— Точно. — Лицо сэра Уинстона посерьезнело.

Чарльз воззрился на сэра Уильяма так, будто старик был не в своем уме. Он решил, что напрасно слушал весь поток рассуждений старого профессора, вполне логичных на первый взгляд, если в конце последовало столь нелепое заключение. Ему уже и раньше встречались подобные чудаки — люди, которые, казалось бы, идеально владели материалом и говорили совершенно разумно, вплоть до того момента, когда полностью съезжали с катушек и делали самые идиотские выводы, после чего требовали, чтобы их воспринимали всерьез.

Пора было уходить. Заерзав в кресле, Чарльз принялся размышлять, как бы отсюда выбраться. Лучше всего попросить старого параноика отдать ему второй меч, если тот у него, а потом отправиться наконец к своему больному отцу.

— Я знаю, вы считаете, что я спятил, но уверяю вас: все, что я говорю вам, истинная правда. И дело не только в том, что у меня есть документы, нет, у меня есть совершенно сногсшибательные доказательства.

— Доказательства? — вдруг заинтересовался Чарльз. Ведь он был знаком с репутацией сэра Уинстона как историка и не подвергал ее сомнению. Забыв о манерах, он залпом допил виски, даже не заметив этого.

— Отсюда следует извлечь урок. В Европе произошло перераспределение сил. Разрушение храма символически представляет ущемление церкви секулярной властью и даже ее поражение. Церковь вновь оказалась в подчиненном положении. Власть оказалась в руках короля, и этот феномен начал распространяться на весь континент. Некоторые мудрые люди понимали, что церковь утратила главенствующее положение, хотя и продолжала играть огромную роль. Власть князей была ограничена, поскольку на тот момент существовали только зачатки нынешних государств. Необходимо было осуществить новое слияние двух этих сил, но не на прежней основе, поскольку это неизбежно привело бы к тому же результату.

— Пойдешь по той же дороге — окажешься в том же месте, — рассмеялся Чарльз.

— Урок был усвоен. Итак, существовала серьезная потребность в ассоциации, в чем-то вроде транснационального правительства, Организации Объединенных Наций, но с реальной властью, какой представлял ее себе Вудро Вильсон, не в том виде, в котором ООН существует теперь. То, что было создано, являлось скорее предтечей мафиозного «купола», синдиката, как говорят в фильмах о гангстерах. Посмотрите на это вот с какой точки зрения: все секретные межнациональные организации родились в то время, пусть это слово не слишком-то и подходит. Однако очень важно, чтобы вы понимали, что я пытаюсь сказать. Для контроля населения необходимо было организовать тайное общество, скрытое от большинства и доступное только посвященным. Соответственно, в Европе тогда насчитывалось множество тайных сообществ. Доступ туда осуществлялся только по приглашению, правила были очень жесткими. Иногда проходили годы, прежде чем человеку удавалось проникнуть в самое сердце власти, куда ему приходилось продвигаться шаг за шагом.

— Итак, мы видим перед собой систему, созданную по образцу гильдии, с учениками, подмастерьями, мастерами и так далее, — подтвердил Чарльз.

— Именно это и послужило толчком к созданию масонского ритуала.

— Масоны и начинались, собственно, как гильдия.

— Совершенно верно, — кивнул сэр Уинстон. — Оставался еще вопрос главенства в этих организациях. Общество, если оно тайное и создано для власти, легко может выродиться. Поэтому его члены должны были проявлять открытость. Ситуация напоминает проблему внутрисемейных браков среди королевских династий в наши дни. С каждым поколением вырождение становится все более заметным. А теперь попрошу вас слушать меня очень внимательно, потому что мы наконец-то подбираемся к самой сути дела.

— Обязательно, — согласился Чарльз, указывая на бокал. — Если позволите мне смазать мотор, который вот-вот засорится, как эти ваши общества.

Сэр Уинстон кивнул и собрался было встать, но Чарльз опередил его и вернулся с бутылкой. Он хотел было налить и хозяину, но тот лишь покачал головой.

— И вот теперь в нашей истории появляется центральная фигура. История уготовила ему скромную роль, и в книгах ему посвящают не больше примечания. А он при этом — ключ ко всему. Более того, если посмотреть на наш мир сегодня, становится ясно, что он таков именно благодаря этому человеку; уж поверьте, я знаю, о чем говорю. Он — итальянский кондотьер, полководец по имени Филиппо Буондельмонти дельи Сколари, родившийся неподалеку от Флоренции, в Тицциано. Сокращенно его называли Пиппо де Озора. Он поступил на службу к Сигизмунду Люксембургскому примерно в 1382 году. Стал генералом его армии, управляющим его золотых приисков, а позднее — и всего достояния империи. Пиппо зашел так далеко, что расстроил заговор знати, в ходе которого Сигизмунда даже взяли в плен и отвезли в венгерский город Вышеград. Угадайте, как ему удалось сбежать? Восстание было подавлено, текли реки крови. В 1396 году наш Пиппо участвовал в крестовом походе против осман и был одним из немногих, кто сумел уйти живым после битвы при Никополисе, когда турки разнесли крестоносцев в пух и прах. Он стал другом Сигизмунда, его высокочтимым советником. И именно Пиппо вбил Сигизмунду в голову идею о том, что рано или поздно элита будет контролировать весь мир. Он говорил будущему императору, что неплохо было бы, если бы весь мир контролировал именно он.

Рассказ откровенно нравился Чарльзу. Несмотря на собственный научный скептицизм, он ничем не отличался от других людей. Хорошо продуманные теории заговора ему весьма импонировали. Он и сам не раз мысленно переписывал историю этого мира. Вот только сэр Уинстон зашел намного дальше.

— Вознамерившись учредить орден Дракона, Пиппо заявил королю, что эта организация должна существовать до самого конца света. Поначалу Сигизмунд решил, что Пиппо не в своем уме, но поскольку тот постоянно находился рядом, королю невольно приходилось выслушивать его рассуждения. Эффект неоднократных повторений, личное обаяние Пиппо и не в последнюю очередь смысл слов советника постепенно сломили сопротивление короля, и тот заразился великой идеей итальянца. Пиппо, будучи едва ли не пророком, обратил внимание своего друга на то, что люди, обладающие богатством и властью, никогда не хотят делиться ими с другими и таким образом сами роют себе яму, ведь мир не стоит на месте. Все меняется. Пиппо, можно сказать, разработал концепцию гибкости организации и ее постоянной адаптации к новому. Все центры власти следует привлекать в организацию и ни в коем случае не противостоять им, ни в малейшей степени. Будучи итальянцем до глубины души, Пиппо очень любил рассказывать истории, и одну из них он поведал Сигизмунду, но об этом позднее.

— Вы говорите о зачатках теории менеджмента. Очень современно для той эпохи. Вы уверены, что эту информацию не добавили постфактум?

Сэр Уинстон с трудом поднялся из своего причудливого кресла и попросил Чарльза следовать за ним. Хозяин дома нажал на кнопку под книжной полкой, и шкаф начал поворачиваться вокруг своей оси. За ним открылась библиотека, похожая на лабиринт, в точности такая же, как та, что находилась в доме дедушки Чарльза. Профессор последовал за стариком. Но стоило ему с нежностью посмотреть на одну из книг, как сэр Уинстон поторопил его со словами: «В другой раз».

 

Глава 120

По прибытии в Лондон Вернер взглянул на часы. Уже перевалило за полдень, и он решил проверить, не включил ли Чарльз телефон. Но на экране не появилась зеленая точка, указывающая местоположение профессора, зато тревожно мигала надпись: «ЧАРЛЬЗ БЕЙКЕР». Открыв ссылку, он увидел, что на имя профессора забронирован билет в США на следующее утро. Удовлетворившись увиденным, он направился к Трогмортон-стрит в лондонском Сити и устроился в кафе с видом на улицу, где когда-то размещалась Лондонская фондовая биржа. Отсюда отлично просматривался въезд на маленькую частную улочку, соединявшую Трогмортон-стрит с Лондонской стеной. Сверившись с телефоном, он проверил время на тихоокеанском побережье. Решив, что в пять утра по местному времени Иствуда уже можно будить, он набрал номер. В трубке послышался сонный голос начальника, с трудом ворочавшего языком.

— Надеюсь, очень веские причины заставили вас беспокоить меня в такой час, — проговорил президента Института.

— Лучшие в мире, — отозвался Вернер, стараясь говорить уверенным тоном.

— Секундочку, — отозвался Иствуд и встал с постели. Его жена что-то пробормотала. Осторожно укрыв ее одеялом, он вышел из спальни. Спустившись на первый этаж в гостиную и усевшись на диван, он произнес: — Слушаю.

— Очень скоро библия будет у меня в руках.

— Вы в этом уверены? — сурово переспросил Иствуд.

— Как никогда в жизни. А теперь, надеюсь, вы не рассердитесь. Единственный способ вручить вам книгу — это созвать особую сессию Совета. Встреча должна состояться двадцать первого июня в одиннадцать часов утра.

— Это покажется странным, — отозвался Мартин.

— Я знаю! — сказал Вернер, на этот раз резко. — У вас более трех дней на подготовку. Созывайте Совет! — добавил он и повесил трубку.

Иствуд так и остался сидеть с открытым ртом. Похоже, Вернер решил, что обладает какой-то властью над ним. Иствуд размышлял, как поступить. Ясно, что Вернер хочет войти в Совет с триумфом и произвести впечатление на его членов. В любом случае, в этот день ему придется прийти в Институт с библией, и это хорошо. Мартин вышел на улицу, на ступенчатую террасу размером с половину футбольного поля. С удовлетворением взглянул на ручей, текущий через апельсиновую рощу, — его давнюю детскую мечту. И так же давно он не чувствовал себя настолько счастливым.

 

Глава 121

Они сидели в небольшом офисе в самом сердце потайной библиотеки. Сэр Уинстон держал в руках манускрипт в кожаном переплете, который дал Чарльзу совсем ненадолго, только чтобы тот успел пролистать страницы. Профессор сразу понял, что книга является сборником отдельных произведений разных эпох. Казалось, все они посвящены разным темам. Первые пергаментные страницы были заполнены от руки, как и многие последующие, теперь уже бумажные. Затем располагались тексты, отпечатанные типографским способом, а самые последние страницы, по всей видимости, вышли из лазерного принтера.

— Это полная история моей семьи, связанная с гильдией суконщиков, — произнес сэр Уинстон. — На данный момент вы видели достаточно. У вас будет возможность узнать больше. Однако именно сейчас очень важно, чтобы вы внимательно меня выслушали. — И он взглянул на совершенного сбитого с толку Чарльза.

Старик показал ему рукопись только для того, чтобы сразу же забрать ее. Это выглядело подозрительно, и профессор задумался, нет ли в книге того, чего он не должен видеть.

— Вы говорите, что все здесь настоящее, — начал Чарльз. — Допустим, так и есть. Насколько я понимаю, здесь собраны воспоминания людей, ставших свидетелями неких событий. Каковы же гарантии того, что они говорили правду?

— Не бегите впереди паровоза, молодой человек! Миссия историка всегда заключается в том, чтобы ставить под вопрос достоверность источников и точность их информации, но давайте для начала посмотрим, о чем же в них говорится. Вначале речь идет о первой встрече Влада Колосажателя с представителями гильдий со всех концов Европы, всего их был шестьдесят один человек. Запись об этом сделали в январе 1455 года. Колосажатель сказал им, что направляется в Майнц на встречу с Гутенбергом и везет с собой деньги, полученные от знаменитого правителя Албании Скандербега.

— Если то, что вы говорите, правда, — вмешался Чарльз, — перед нами документ невероятной ценности. Единственное свидетельство очевидцев, лично беседовавших с Дракулой. — У него голова шла кругом при мысли о том, что в руках у старика находится такой документ.

— Что ж, отлично. Да, об этом здесь и написано, но нам все же следует вернуться к основной теме. На чем мы остановились?

— На Пиппо де Озора.

— Точно. На истории, которую Пиппо рассказал Сигизмунду в качестве примера, довольно известной и правдивой. Эти события произошли в Венеции в начале четырнадцатого века, задолго до рождения Пиппо. В те времена Светлейшая республика Венеция достигла беспрецедентного уровня процветания со времен падения Рима. Это был крупнейший город Европы, Париж и Лондон не могли с ним сравниться. Венеция контролировала всю коммерцию, включая товарообмен с Востоком, торговала шелками, специями и солью, главным образом солью. Главенство в торговле солью в те времена можно сравнить разве что с главенством в торговле нефтью в наши дни. Венецианская знать была самой богатой в мире. Если бы в те времена составляли список самых состоятельных людей планеты наподобие списка «Форбс», венецианцы наверняка заняли бы первые девяносто восемь позиций в нем. Кроме того, Венеция открыла двери иммигрантам, нуждаясь в их дерзости и предприимчивости. Те, кто хорошо служил городу, могли стать полноправными гражданами и тоже разбогатеть, если получится. А потом что-то надломилось, как это случается во многих процветающих государствах в наши дни. Олигархия, считая, что в состоянии контролировать все, поступила, как обычно: разрушила главный двигатель экономики, который привел ее к процветанию. Ненасытная жадность и нежелание делиться привели олигархию к самоизоляции. В 1315 году была создана «Золотая книга» — своего рода перепись аристократии. Только члены указанных в ней семей отныне могли участвовать в принятии политических решений и заниматься торговлей. Эта замкнутость, первая такого рода в истории, известна под названием La Serrata.

Чарльз начинал понимать смысл того, что рассказывал ему сэр Уинстон, поэтому слушал внимательно.

— Кондотьер Пиппо, будучи очень умным и образованным человеком, преподал будущему императору исторический урок. Во-первых, если сформировать элиту определенным образом, удается объединить в одних руках духовную и временную власть: церкви и знати. Во-вторых, венецианская изоляция показала, что закрытость общества недопустима. Так что орден Дракона был создан благодаря визионерским амбициям одного-единственного человека — де Озоры. Пиппо наблюдал за миром вокруг. Он видел, что постоянно возникают замкнутые рыцарские ордены, направленные на мелкие цели. Он знал, что случилось с церковными рыцарскими орденами, знал и князей, которым не хватало размаха ни на что, кроме грабежей и мародерства. Никто из них не мог заняться чем-то существенным, не в последнюю очередь из-за чрезмерной гордости. Поэтому Пиппо, желавший сделать Сигизмунда императором Священной Римской империи, учредил свою организацию, назвав ее орденом Дракона. По-немецки это…

— Drachenordens, знаю, — произнес Чарльз. — А по-латыни Societas Draconistarum.

— Совершенно верно. Сигизмунд мечтал создать огромное славянское королевство, в котором правила бы династия Люксембургов. Вместе со своей женой Барбарой Цилли — полагаю, вы знаете, что случилось с ней после смерти императора, хотя это нас сейчас и не волнует, — Сигизмунд согласился на создание этого ордена. Первоначально он хотел лишь укрепить свою власть при помощи сложной цепочки альянсов со всей Европой, а также облегчить путь к короне императора. Кроме того, нам не следует забывать о том, кем на тот момент являлся Сигизмунд: королем Венгрии и Хорватии с 1387 года, Германии — с 1410-го, Богемии — с 1419-го.

— И императором с 1433 года.

— Да. Итак, Пиппо де Озора убедил императора, что для достижения его мечты необходимо покончить с расколом римской церкви. По совету итальянца в 1414 году Сигизмунд созвал Констанцский собор, который продлился до 1418 года и решил эту проблему раз и навсегда. Антипапу Иоанна доставили в Констанц и низложили. Сам король отправился к папе Бенедикту Тринадцатому и попытался убедить его отречься, но у него ничего не вышло. Таким образом, Бенедикта тоже сместили. Под давлением Сигизмунда совет кардиналов избрал суверенным понтификом Отто Колонну, который стал папой Мартином Пятнадцатым.

— Ладно, на этом закончился раскол. Рад за Сигизмунда. Но этот собор понадобился ему и по другой причине.

— Вы намекаете на Яна Гуса, которого приговорили к смерти через сожжение?

— Совершенно верно.

— Думаете, я пытаюсь обелить императора? Он не был святым. Он был скотиной, но очень умной и образованной, к тому же полиглотом. Он говорил на латыни, французском, итальянском, чешском, польском, венгерском и, по всей видимости, даже на немецком. А это немало. О, а еще он был сыном императора Карла Четвертого.

— Вы знаете, что он бежал с поля боя при Никополисе?

— Конечно, мой дорогой мальчик. И правильно сделал. Он еще трижды спасался бегством во время покушений на его жизнь и государственного переворота. Еще он сумел избежать отравления. В конце концов он добился столь желанной императорской короны. И случилось это в 1433 году.

— Но вскоре он умер.

— Точнее, четыре года спустя. Как бы там ни было, до Констанцского собора Пиппо де Озора неустанно колесил по Европе, составляя списки имен величайших людей на земле. Он убедил их вступить в орден, вследствие чего возникла система союзов, единственная в своем роде. Однако поначалу в орден вступала лишь местная, венгерская знать. Церковникам объяснили, что орден якобы будет защищать Европу от турок. Я уже говорил вам о его истинной цели. Однако папа полностью поддержал Сигизмунда, благодаря которому занял святой престол. Так создавался орден Дракона. На его эмблеме изображен дракон, душащий себя собственным хвостом. Это означало, что орден в состоянии пожертвовать своим членом, который не готов отдать жизнь ради общего дела. На обратной стороне медальона с эмблемой выбит червленый крест.

— Странная какая-то ассоциация, — заявил Чарльз. — Святой Георгий убил дракона. Почему символом ордена выбрали дракона, если покровитель ордена — не кто иной, как убийца его тотема? Шизофреническая двойственность, вам так не кажется?

— Согласен, — кивнул сэр Уинстон. — Я сказал то же самое. Таковы были запутанные представления того времени. Дракон, душащий себя собственным хвостом, также может отображать победу над демоном, над злом. Точнее, демон побежден, но не убит, нет, над ним лишь восторжествовали.

— И превратили его в домашнее животное, так?

— Да, что-то в этом духе: приручили и превратили в союзника. Как бы там ни было, организация имела структуру концентрических кругов. Внутренний круг состоял из двадцати четырех человек, представителей местной знати. Сигизмунд был великим мастером ордена.

— Так вот откуда пошло это безумие! В Констанце Сигизмунд настаивал на том, чтобы его величали Spiritus Rectorum.

Сэр Уинстон усмехнулся и продолжил:

— Второй круг состоял из щитоносцев, их число не оговаривалось. Эти концентрические круги также представляют собой землю, которую необходимо защищать: та часть, которую оборонять легче, находится в центре круга, та, которую оборонять сложнее, — на внешнем периметре. Самый защищенный периметр — вокруг Священной Римской империи. Как бы то ни было, при зарождении ордена в него входила местная знать, например Стефан Лазаревич, деспот Сербии, барон Михаил Гараи, Пиппо де Озора и епископ Загребский, Эберхард Лотарингский. Как видите, в официальной историографии речь идет об организации, чье влияние ограничено пределами Центральной Европы, слегка смещенными к востоку, поскольку отец Влада Колосажателя тоже был принят в орден.

— Если позволите, я бы предположил, что тут явно поработали изящные руки итальянца Пиппо.

— Я знаю, что вы надо мной смеетесь, но именно так и есть. Благодаря усилиям Пиппо орден существенно расширил свою географию.

— Да, но у новичков не было полных прав в этой организации. Они являлись, если можно так выразиться, почетными членами.

— И тут вы совершенно ошибаетесь. — Сэр Уильям даже выпрямился в кресле. — Так считалось, поскольку, если бы все узнали правду, двадцать четыре постоянных члена возмутились бы. Нет, был создан еще один круг, состоящий из двенадцати человек. Именно он и стал настоящим орденом, которому суждено будет пройти через века. И здесь, благодаря нашему итальянцу, воздух становится разреженным. Мы оказываемся на большой высоте вместе с Генрихом Пятым Английским, Владиславом Ягеллоном, Альфонсо Арагонским, Кристофом Третьим Датским, а также главами крупных итальянских городов-государств: Венеции, Падуи и Вероны, кроме того, немецкими королями, французской знатью и Великим князем Литовским.

— Что-то я запутался, — признался Чарльз.

— Это потому, что вы знаете историю лишь до этого момента. Что ж, сразу после смерти Сигизмунда в 1453 году орден, оставаясь тайным, сократил количество своих членов до тех двенадцати, которые занимали места в Совете; впрочем, его так назовут позднее. Все прочие, хоть и числились членами ордена, значения уже не имели. Более того, эти двенадцать человек написали новую хартию, согласно которой орден отныне состоял из самых могущественных и влиятельных людей в мире. Таким образом, в их числе всегда оказывались величайшие личности в истории. Поначалу это были короли, бароны и князья, время от времени — представители духовенства, исключительно для равновесия, ведь они быстро стали утрачивать свое влияние. Среди первых членов обновленного ордена были Генрих Седьмой Английский и Людовик Девятый Французский.

— Чушь какая! — возмутился Чарльз. — Тому нет абсолютно никаких доказательств.

— Очень даже есть, только общественности об этом ничего неизвестно. Как бы там ни было, в пятнадцатом веке почти все члены Совета были королями и князьями, а уже в шестнадцатом они уступили место другим: в орден приняли первого флорентийского банкира. Места князей и королей, поначалу робко и несмело, начали занимать люди, обладающие реальной властью и способные влиять на принятие решений, даже при дворах князей, под самым носом у номинальных правителей. В семнадцатом веке среди членов Совета уже встречались промышленники, сколачивавшие первые капиталы, а рядом с ними сидели те же Ришелье и Мазарини, а также Валленштейн, Кромвель или Густав Адольф.

— Надеюсь, вы не думаете, что я легко поверю в подобные вещи?

— Они зачастую действовали за кулисами, — как ни в чем ни бывало, продолжал сэр Уинстон, — причем выступали против политики, за которую ратовали официально. Они могли конфликтовать друг с другом на официальном уровне, но их экономические интересы выходили на уровень транснациональный, и хотя им все же не удавалось безраздельно править миром, они постоянно к этому стремились. Начиная с восемнадцатого века, членов королевских семей в Совете становится все меньше. Самым главным был Петр Великий из России, но теперь Совет состоял уже из промышленников, оружейников, первых крупных собственников, а также генералов и министров. Однако это не так уж важно. Но нельзя забывать о том, что до сих пор существует это тайное общество, корнями уходящее в глубь веков; оно управляет миром. В ходе истории эта группа переживала взлеты и падения и частенько оказывалась на грани полного исчезновения. Всякий раз, когда казалось, что им конец, они возвращались, еще более сильные и влиятельные, еще более уверенные в себе. Французская революция прищемила им хвост, ведь их структура по-прежнему зависела от нобилитета и в нее входили люди, зависевшие от ancien régime. Однако исчезновение монархий и скорость, с которой развивалась Америка, сыграли им на руку. Сегодня в Совете Двенадцати состоят банкиры и финансовые спекулянты. Они координируют почти весь бизнес этого мира. Это транснациональная организация. Они держат в руках и шантажируют все страны и все правительства. Именно они дергают за ниточки глобальной и региональной политики, решают, какие страны обанкротятся, контролируют все рынки и даже умы большинства. Сегодня они опасны как никогда. И поэтому их нужно остановить.

Скептицизм и недовольство Чарльза нисколько не охладили пыл старика. Поднявшись с места, он вывел Чарльза из библиотеки и произнес:

— Я знаю, что это непросто понять и принять, даже в самом широком смысле, и возможно, во многом потому, что вы думаете, будто знаете, как устроен этот мир. И все же в книге, которую я вам показывал, содержится точная информация, доказательства того, что каждое из сказанных мной слов — чистая правда. Однажды эта книга станет вашей. А сейчас у вас есть миссия, которую нужно завершить.

— Миссия? — переспросил Чарльз. — Какая еще миссия?

— Расскажу по дороге, — произнес сэр Уинстон.

Оказалось, что, пока они беседовали, шофер готовил машину.

Сев в нее, Чарльз почувствовал сильное разочарование. Все эти загадки, поначалу казавшиеся интересными, оказались пустышками. Сэр Уинстон по-дружески положил руку на плечо Чарльза, ожидая его слов.

— Я рассчитывал на нечто более оригинальное, — наконец произнес Чарльз, — не на всю эту чепуху о масонских заговорах и теневых правительствах, контролирующих весь мир, о злонамеренных личностях, настоящих монстрах, владеющих каким-то тайным знанием. Ничего подобного просто не может быть. Всякого рода заговоры, большие и маленькие, существовали всегда. Некоторые из них я даже раскрыл, но нечто, связывающее все неразгаданные загадки мира в единое целое, — это уже за гранью абсурда. Мы наслушались достаточно глупостей об иллюминатах и масонах, о детях Христа, существование которых скрывала церковь. Ерунда! Церковь небезгрешна, но это уже выдумки. Розенкрейцеры, тамплиеры, святой Грааль: какие глупости! Заговор об убийстве Кеннеди, фальсификация высадки на Луну, пирамида на долларовой банкноте, инопланетное происхождение рисунков на плато Наска… Мартинисты, «Череп и кости», Зона 51 и смерть принцессы Дианы, Бильдербергский клуб: все это полная чушь. Чуть раньше вы говорили, что заговор, о котором знают все, перестает быть таковым. Да, секрет Полишинеля не может долго оставаться в тайне. Это сказка для дураков, для наивных и нищих духом. И поскольку вы не относитесь к ним, вы придумали новый заговор. Как я понимаю, не для меня. Похоже, что вас целая группа — тех, кто играет в эту игру. Мне лишь жаль своего деда. Я всегда думал, что он нормальный человек, несколько экзальтированный и увлекающийся, но нормальный. А теперь такое… Мне больно и обидно, — добавил Чарльз.

Добродушно улыбнувшись, сэр Уинстон поглядел на него с интересом, но сказал только:

— Высокая температура — первый признак того, что организм начинает бороться с гриппом.

 

Глава 122

Вернер едва не подскочил от радости, увидев черный лимузин сэра Уинстона Дрейпера, остановившийся напротив въезда на Трогмортон-стрит. Он просидел на террасе целую вечность. Пообедав ужасным ирландским пирогом и запив его пинтой эля «Хобгоблин», который ему тоже не понравился, он почувствовал, что у него начинает болеть спина. Вернер решил, что посидит еще немного, а затем пойдет прямиком к старику, если тот вскоре не покажется, но тут его молитвы были услышаны.

Чарльз и сэр Уинстон вышли из машины прямо напротив низкого железного заборчика и вошли во двор с фонтаном.

— Я здесь никогда не бывал, — сказал Чарльз.

— В таком случае, добро пожаловать в Дрейпер-Холл, профессоры! — улыбнулся молодой служащий, стоявший в дверях.

Это здание было знакомо Чарльзу по фотографиям: штаб-квартира «Дрейперс Компани Фондейшн». По словам служащего, здание принадлежало гильдии суконщиков с 1542 года и перешло в собственность корпорации во времена правления Генриха Восьмого. Перед тем его владельцем был Томас Кромвель, граф Эссекс, королевский советник, которого казнили по приказу Генриха, обвинив в заговоре, распространении слухов о королевской импотенции и в том, что советник устроил неудачный четвертый брак Генриха с весьма непривлекательной Анной Клевской. Минули столетия, после Второй мировой уцелела лишь половина здания, но его тщательно отреставрировали.

— Наша гильдия была основана в 1180 году, — с нарочитой гордостью произнес сэр Уинстон, — пусть официально считается, что год ее основания — 1361-й. — Он поднял голову и ударил себя кулаком в грудь.

— В 1438 году «Дрейперс» стала первой английской корпорацией, получившей собственный герб, — подхватил молодой человек.

— Но это не мешало нам заниматься своим делом, — прошептал на ухо Чарльзу сэр Уинстон.

В сопровождении молодого человека, взявшего на себя функции гида, сэр Уинстон повел Чарльза на второй этаж. Там он показал ему несколько помещений.

— Самый известный и красивый — это Зал Ливрей, — заметил молодой человек, — салон, где проводились роскошные балы, стены украшены портретами королей, и всюду стоят позолоченные колонны.

Проведя гостей на балкон над залом, молодой человек их оставил. В стене здесь имелась потайная дверь, открывшаяся от одного прикосновения старика. Чарльз обнаружил, что перед ним находится помещение офиса. Он произнес:

— Ну, как вам это нравится? Сплошные тайные ходы.

Сэр Уинстон вошел в это небольшое помещение и жестом пригласил Чарльза следовать за ним. Тут стоял стол из красного дерева с двумя стульями, были также встроенный телевизор и небольшая коллекция книг на полке. Сэр Уинстон тут же вышел, сказав, что сейчас вернется. На несколько секунд стало темно, затем включился телевизор. Чарльз удивился и даже сел. В горле стоял ком.

— Чарльз, дорогой мой мальчик! — В динамиках, расположенных по обе стороны телевизора, зазвучал знакомый голос деда. — Если ты смотришь эту запись, значит, время пришло и ты прошел через все ловушки, которые я расставил для тебя на пути инициации, надо признаться, простом и по-детски наивном. Я всегда любил тебя больше всех на свете, и рад, что ты стал именно тем, кем стал. С другой стороны, если ты смотришь это видео, значит, мой добрый друг Дрейпер уже обрушил на тебя информацию о невероятном заговоре. Все это взвалил на тебя я, и наверняка ты уже начал сомневаться во мне. Я рад, что первым афоризмом, с которым я тебя познакомил, был афоризм Рене Декарта «Я сомневаюсь, следовательно, я существую». Зерно сомнения, которое мы с твоим отцом посеяли в тебе, сделало тебя выдающимся интеллектуалом. Как я говорил тебе тогда, любая информация, попадающая тебе в руки, должна быть просеяна сквозь фильтр твоего собственного сознания, но теперь я предлагаю тебя отринуть сомнения и внимательно выслушать моего доброго друга. Сейчас я прошу у тебя немного веры. Оставляю тебя с наилучшими пожеланиями, мое дорогое дитя. И не забывай: хлеб — это жизнь.

Запись закончилась, включился свет. Времени на то, чтобы обдумать услышанное, не было. Сэр Уинстон уже вернулся, держа в руках меч в элегантных черных ножнах.

— Тизона? — удивился Чарльз.

Старик кивнул.

— И это действительно меч Сида?

— Кто знает? — пожал плечами сэр Уинстон.

Взяв в руки меч, Чарльз принялся изучать его ножны. На них были изображены шесть гербов: гильдии гончаров, слесарей, цирюльников, красильщиков, меховщиков и виноделов, как он и ожидал.

Из встроенного в стол холодильника сэр Уинстон извлек две бутылки воды. Осторожно забрав у Чарльза меч, он положил его на секретер.

— У вас будет время изучить его позднее, — произнес он.

— Ладно, — согласился Чарльз. — Поскольку мой дед только что замолвил за вас слово, полагаю, мне стоит выслушать вас до конца. Только прошу вас, будьте кратки. Мне необходимо как можно скорее попасть домой, к тому же мой отец очень болен.

— Неужели? А что с ним? Я говорил с ним всего несколько дней назад, и все было в порядке.

— Вы говорили с ним?

— Да, как я и сказал.

— Очень странно. Я слышал, что он перенес операцию на сердце, не очень серьезную, но экстренную. Я с ним не говорил, только с его сиделкой. — И Чарльз привстал со стула.

В этот миг сэр Уинстон извлек из внутреннего кармана пиджака билет на самолет и протянул его Чарльзу.

— Я забронировал вам место на первый рейс до Вашингтона. Летите завтра утром в шесть.

Чарльз опустил руки в карманы в поисках телефона, но не нашел его. Затем он вспомнил, что выключил его, когда сел в самолет в Праге, а затем положил в багаж, оставшийся в посольстве.

— Я забыл телефон в посольстве, — сказал он. — Мне нужно позвонить ему.

Сэр Уинстон не понимал, что могло произойти с Бейкером-старшим, но Чарльз решил, что сэр Уинстон беседовал с его отцом до того, как тот попал в больницу. Он сам звонил отцу несколько дней назад, и все тоже вроде бы было в порядке. В конце концов Чарльз пришел к выводу, что всего лишь расчувствовался, увидев деда на экране, и беспокоиться не о чем, ведь сиделка отца сказала ему, что тот вне опасности. И все же странно, что отец не перезвонил. В конце концов, сиделка прислала ему фотографии винного погреба, как и обещала, что свидетельствовало о ее надежности. Затем профессор решил отбросить мрачные размышления. Сэр Уинстон заговорил, и Чарльз сосредоточился на его речи.

— Как вам прекрасно известно, Влада Колосажателя отправили занять трон румынских земель в 1448 году.

— Да, конечно. Его послал Мурад Второй.

— В той или иной степени. Скорее, он выступил его гарантом: Мурад рекомендовал Влада паше Мустафе Хассану, войска которого помогли Владу завоевать трон. Как вам известно, его первое правление продлилось недолго.

— Около двух месяцев.

— Совершенно верно. В тот момент турки не слишком нуждались во Владе, и им казалось, что если с ним так быстро справился Владислав Второй, поддержанный Янку де Хунедоарой, одним из убийц отца Влада, то, возможно, Аллах не судил ему оставаться на троне. Важно то, чему Влад научился за время первого короткого правления. Главное, он понял, что не может контролировать знать. Они обманули его отца, они обманули его самого, а те, кто не сделал этого, сохранили нейтралитет, как швейцарцы. Ненавижу Швейцарию, — процедил старик сквозь зубы.

— Как можно ненавидеть целую страну? Это все равно что ненавидеть абстракцию.

— Строго говоря, швейцарцы — всего-навсего сборище буржуазных эгоистов, и я не говорю сейчас об активном среднем классе, который был двигателем индустриализации и капитализма. Я имею в виду буржуазию, наживающуюся на спекуляциях, фактически современную знать: они жадные и вульгарные, трусливые и корыстные, абсолютно аморальные. Что Швейцария дала миру? Банки и часы. Я вам скажу, что является отличительной чертой Швейцарии: нейтралитет ради собственной выгоды. Прятать деньги воров и тех, кто уклоняется от налогов, — во всем мире это называется соучастием. А в Швейцарии это называется банковской тайной — при условии, что швейцарцы получают жирные проценты от украденных денег. Разве это не делает Швейцарию страной-вором?

Напуганный гневной тирадой, которая все никак не заканчивалась, Чарльз гадал, когда же они вернутся к разговору о гильдиях. Тем не менее было очень интересно наблюдать за тем, как старый историк разбивает противника в пух и прах.

— Данте, — напомнил ему сэр Уинстон, — отправил тех, кто сохраняет нейтралитет, в самое мрачное место ада, хуже, чем то, что было предусмотрено для убийц. А знаете, почему? Помните о нейтралитете Швейцарии во время Второй мировой войны? Нацисты — это случайность истории, безумные преступники-убийцы. Они создали индустрию смерти, потому что их лидер был сумасшедший, который пришел к власти из-за странного стечения обстоятельств. Так легко было найти зло и в конце концов уничтожить его! В случае с нацистами злом были душевная болезнь, варварство и ненависть.

— Да бросьте, сэр Уинстон, неужели вы и правда сравниваете швейцарцев с нацистами?

— Дайте объяснить. Швейцарцы демонстративно игнорировали жертв нацистов. Уничтоженные евреи не были их приятелями, ведь правда? Однако разве евреи не принадлежат к человеческой расе? С точки зрения швейцарцев, нет. Они были всего лишь иностранцами, так что могли отправляться в ад. И пока швейцарцы хранили нейтралитет, на смерть посылали миллионы детей. Подумайте об этом с такой точки зрения. Если мужчина насилует женщину на улице, я обязан вмешаться. Возможно, я не стану этого делать, побоявшись не справиться и тоже пострадать. Это неприятно, но по-человечески понятно. Однако, если я решу подождать, пока насильник уйдет, чтобы подобрать кошелек его жертвы, кем я после этого стану? Я вам скажу, кем. Это не сделает меня швейцарцем, но сделает меня Швейцарией — чтобы вы не говорили, что я стригу всех под одну гребенку. Что вы подумаете о стране, поддерживающей нейтралитет, когда уничтожают миллионы людей, но не стесняющейся хранить украденные у них деньги в своих банках и переплавляющей их золотые зубы в слитки? Такова Швейцария.

Чарльз терпеть не мог обобщений, но знал, что сэр Уинстон отчасти прав, хоть и не полностью, поэтому вздохнул.

— А теперь они проводят референдум, чтобы остановить иммиграцию. Иммигранты были им полезны, когда помогали строить страну, когда выполняли грязную работу, до которой не желали снизойти местные жители. Но разве с ними считались? В одной бразильской газете недавно опубликовали занятную статистику. Если убрать иммигрантов из национальной сборной Швейцарии по футболу, в ней останутся максимум два игрока. Не будет тренера, не будет массажиста и врача. Всякий раз, когда я думаю об этой стране, у меня возникает ассоциация с картиной Гранта Вуда «Американская готика». В какой-то момент Америка была очень похожа на Швейцарию. Разница в том, что в те времена Америка была довольно бедной, но никогда не была нейтральной и не проявляла равнодушия к страданиям других.

— Что ж, я рад, что вы закончили на столь оптимистичной ноте, — заметил Чарльз, начавший терять терпение. — Не лучше ли будет вернуться к нашей теме?

Бросив на него взгляд, какой бывает у человека, недоумевающего, что на него нашло, сэр Уинстон словно очнулся от транса. Взяв себя в руки, он снова превратился в обаятельного джентльмена, с которым сегодня познакомился Чарльз.

 

Глава 123

— Мне ужасно жаль, что я так разгорячился, — покачал головой сэр Уинстон. — На чем мы остановились? Ах, да. Колосажатель получил суровый урок: знати доверять нельзя. Если он хочет вернуть себе трон, придется искать союзников в других местах, и он действительно хотел вернуться, обуреваемый властными амбициями. Ему нужен был человек, которому он мог бы доверить даже собственную жизнь. Турки находились далеко, да и в их поддержке он тоже не нуждался. Он попытался обратиться к родственникам в Молдове, но они были слишком заняты тем, что убивали друг друга и плели друг против друга заговоры. Какое-то время он пытался искать союзников на западе, но там ему пришлось бы подниматься по тысяче ступеней вассалитета и поставить на кон собственное будущее. Он прекрасно понимал, что князю небольшой страны придется вести разумную политику, чтобы оставаться на троне и объединяться с теми, чьи интересы совпадают с его собственными, и знал, как сделать это, вот только для начала нужно было вернуть себе трон. Поэтому в течение своего так называемого междуцарствия он путешествовал от двора к двору, выпрашивая деньги и помощь.

— И поражая всех своей чистоплотностью.

— Действительно, он был едва ли не одержим чистотой, особенно учитывая нравы эпохи. Как бы там ни было, в какой-то момент поисков он обнаружил, что оказался в доме пекаря, проникшегося к нему огромной симпатией, неведомо почему. Полагаю, вы осознаете, что Влад обладал даром влиять на слушателей. Некоторые свидетели утверждали, что когда он входил в комнату, всех пробирала дрожь. Его взор словно бы пронзал до глубины души и буквально гипнотизировал. В общем, и пекарь, и вся его семья были потрясены этой встречей. И здесь стоит упомянуть, что в румынских землях тоже существовали гильдии, но в своем развитии они ушли не слишком далеко. Они лет на сто пятьдесят отставали от своих западных сородичей. Гильдии сформировались, но знать и правители относились к ним просто ужасно. Их облагали огромными налогами, их постоянно преследовали. Они создали некую внутреннюю организацию и разработали программу альянсов, но в дело снова вмешался обман.

— Так что же, Колосажателя поддерживали члены гильдий?

— Наберитесь терпения. Вам необходимо лишь знать, что этот пекарь стал правой рукой Влада, его телохранителем. По всей видимости, когда-то он был наемником, который перестал понимать, за кого нужно сражаться. У него имелся определенный организаторский опыт, и он сумел собрать всех представителей гильдий из укрепленных городов того региона. Тогда же было решено, что они поддержат Влада, помогут ему вернуться на трон и отомстить боярам, убившим его родителей. Фактически, если вы вспомните историю о том, когда Влад собрал в сарае всех воров, попрошаек и бродяг округи и поджег его, вы поймете, что это был жест доброй воли. Тем самым Влад желал продемонстрировать свою лояльность ремесленникам, на которых паразитировала вся эта братия.

— Возможно, — сказал Чарльз, — но это вряд ли оправдывает массовую казнь.

— Вы мыслите с точки зрения современности, а если бы жили в Средние века, то выразились бы совсем иначе. Да, Влад вышел за приемлемые рамки, но никто и не говорит, что он не был варваром и преступником. Нет, он был таким же, как и все прочие.

— Кстати, вы упоминали о международных связях гильдий. Вы же знаете, что в то время люди много путешествовали по Европе? Они вовсе не думали, что мир заканчивается за пределами их деревни или города.

— Зато такие люди есть сейчас, включая тех, кто считает, что земля плоская. Ну хорошо, в те времена их насчитывалось гораздо больше, но не все были провинциалами. — Прежде чем продолжить свой рассказ, сэр Уинстон сделал глоток воды. — Да, члены гильдий путешествовали. Создавали связи, ездили на крупные ярмарки, занимались торговлей, искали новые материалы, методы, источники вдохновения — не так активно, как сейчас, но все же они этим занимались. В первую очередь путешественниками были строители, а также ремесленники, хранившие профессиональные секреты внутри маленьких закрытых групп. Не так просто отлить колокол или пушку. Не было тогда таких книг, как «Церковные колокола для чайников». В рассматриваемый нами период ремесленники создавали тайные общества. У них были особые знаки, благодаря которым они распознавали друг друга, были пароли, гербы и эмблемы.

— Это больше касается масонов и их предшественников.

— Да, но они не одиноки в этом. Так или иначе, — продолжал сэр Уинстон, — по Европе прошел слух о правителе, который поддержит местное производство и коммерцию, если сумеет вернуться к власти. Сам Влад начал путешествовать по Европе в сопровождении пекаря. Где-то его принимали хорошо, где-то и ворот не открывали. Не раз его в буквальном смысле вышвыривали из города и подвергали насмешкам. Большинство людей хотели точно знать, какая выгода будет им оттого, что они поддержат его деньгами, оружием и своими знаниями.

— Это важный момент. Возможно, мир изменился, но вопрос «А что мне это даст?» по-прежнему не утратил своего значения. И что же Влад обещает им взамен? — поинтересовался Чарльз.

— Как раз подходим к этому. В своих скитаниям по дворам и попыткам задействовать связи отца Влад многое узнал об ордене Дракона. Так уж вышло, что в какой-то момент он оказался в нужном месте в нужное время. Гонца растерзали волки, и Владу в руки попало послание с уставом ордена, планом действий, рассчитанным на несколько веков, а также краткосрочным планом на ближайшие несколько лет.

— Да бросьте, профессор, — сказал Чарльз, не уверенный, что сумеет проглотить еще хоть сколько-то подобной информации. — План? Неужели его действительно кто-то видел?

— Если вам хватит терпения прочесть то собрание документов, которое я вам показывал, вы во всем убедитесь сами. А до тех пор вам придется верить мне на слово. Но неужели вы действительно считаете, что все мы ненормальные — включая вашего деда и вашего отца, не говоря уже о тех людях, которые были до нас?

— Мой отец тоже замешан в этом?

— Можно сказать и так, но в его случае все сложно. Вам самому придется поговорить с ним. Однако вернемся к нашей истории. Влад обнаружил, что орден намерен захватить власть в Европе и создать некое транснациональное правительство. В те дни государства оставались непрочными, и именно поэтому в первом плане предусматривалось их укрепление. И за чей же счет предполагалось осуществить это?

— Вы же видели письмо. Скажите мне.

— За счет тех, кто создает добавленную стоимость. План предусматривал укрепление власти нобилитета над производителями, а затем разрушение местных гильдейских монополий. В особенности орден интересовали люди или предприятия, которые опережали свое время, а также зарождающаяся промышленность, способная выйти на региональный или всемирный уровень.

— Серьезно? В 1450 году? Вы понимаете, что если сможете доказать это, то получите Нобелевскую премию?

— Высшая знать, например, во Флоренции, уже пыталась предпринять что-то в этом направлении. Крупные гильдии — судьи, юристы, нотариусы, торговцы, банкиры, торговцы тканями и, конечно же, медики — правили городом и относились к меньшим гильдиям без малейшего уважения. Мало того, они безжалостно эксплуатировали тех, кто прежде был им ровней. «Великие искусства», как их называли, начали отделяться от ремесел. Стала самоопределяться будущая мелкая буржуазия, хоть ее власть еще только зарождалась. Группа высших гильдий постепенно подмяла под себя городской совет. Пока еще они не осознавали себя буржуазией, но считали, что будут каким-то образом отличаться от знати. И желали занять место паразитов, которые властвовали над ними на тот момент. Организовавшись, гильдии стали силой, но лишь немногие из них, которые вскоре превратятся в олигархию, а затем и плутократию. И мы говорим о населении, которое может поддерживать данную стратификацию. Вы же помните, что численность населения Европы перевалила за тридцать миллионов еще в тринадцатом веке? Уже разрушался феодализм. Одним из признаков этого стало то, что в 1280 году фламандские производители шерсти восстали против контроля со стороны государства. Опять же, в 1279 году банковский кризис в Сиене стал причиной всеобщего финансового кризиса. А в 1302 году войско ассоциации гильдий сумело победить регулярную французскую кавалерию.

— Битва шпор.

— Совершенно верно. Вижу, вы в курсе. Важно не пользоваться готовыми идеями и сохранять открытость рассудка.

— Да, но открытость рассудка без доказательств — это абсурд, поскольку любое объяснение становится возможным, и не важно, насколько оно фантастично.

— В 1418 году произошло восстание парижских гильдий, тоже против контроля со стороны правительства. И вы говорите, что гильдии не объединялись? Что они не консолидировались? Нет, вы неправы, даже если это происходило не так, как нам представляется сегодня. В Англии и Франции гильдии держали на очень коротком поводке. По этой причине они не развивались так активно, как могли. Конечно же, лучше места, чем город, для них и не придумаешь, и чем больше город, тем лучше. Помните: люди тогда тоже общались и выясняли, что происходит в других местах. Не знаю, почему все считают, что в Средневековье люди были сказочно тупыми. Это грубейшая ошибка.

— Люди были такими же, как и сейчас, только информации им не хватало.

— Нет, им не хватало технологий, хотя они тоже развивались, но возможно даже, что их отсутствие заставляло людей больше думать. Важно лишь, что признаки технологического развития и его последствий были повсюду. Поэтому, даже если Влад все и придумал насчет письма и планов ордена, эти идеи все равно витали в воздухе. В тот момент они были вполне вероятны.

Чарльз вынужден был признать, что история старика захватила его, и вдруг обнаружил, что мысленно повторяет строки из «Гамлета»: «Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность».

— Пока Влад путешествовал, пытаясь собрать деньги, он встречался с представителями гильдий. Одни давали ему информацию о других, писали рекомендательные письма, и цепочка связей все росла.

— Но я до сих пор не понял, зачем им было поддерживать принца страны, о существовании которой большинство из них даже не подозревало, поскольку она находилась на границе цивилизованного мира.

— Наберитесь терпения, — сурово повторил сэр Уинстон. — Путешествуя из города в город, от дома к дому, он узнал, что некий кузнец вот-вот изобретет способ бесконечно умножать любые тексты, а в те времена, как вы помните, книги переписывали от руки.

— Именно так он и узнал о Гутенберге?

— Верно. Более того, он с ним встретился, и поскольку Влад был настоящим провидцем, он придумал, как использовать подобное изобретение.

— Он мог использовать его для передачи сообщения о существовании Совета, — вставил Чарльз.

— Совершенно верно.

— Ладно. Допустим, в тот миг он осознал роль пропаганды и решил, что, напечатав множество копий своего послания, он поделится информацией с огромным количеством людей. По его мнению, послание являлось настолько важным, что молва о нем разнесется сама собой. Или, как сказали бы сегодня, распространится подобно вирусу, передаваясь из уст в уста. Допустим, я могу это принять. Но кое-что по-прежнему остается неясным. Во-первых: в те времена читать умели лишь немногие. Во-вторых: если даже член гильдии умел читать, то говорил на местном языке или одном из его диалектов. Он не знал латыни. И, наконец, зачем прятать послание в библии, для производства которой требуется масса времени, которая дорого стоит, которую тяжело прятать и перевозить? Почему не напечатать несколько листовок?

— Хоть вы и выразились весьма своеобразно, ваши вопросы весьма уместны. Гутенбергу нужны были деньги, много денег. С деньгами Влад опоздал, потому что получил от Скандербега лишь часть необходимого, да и то поздно. Гутенберг потерял терпение и занял у некоего Фуста, который, как нам известно, был агентом.

— Я слышал об этом. Чьим агентом?

— Совета, можете быть уверены.

— Конечно.

— И Фуст наложил лапу на его дело, стал контролировать все, что выходило из-под пресса, поскольку, как мы уже говорили, пошли слухи и Совет прознал о намерениях правителя Румынии. Все же отвечу на ваш вопрос: послание становится универсальным, даже если только один человек из группы может его прочесть. Оно было написано на латыни, на официальном, универсальном языке, чтобы послание можно было распространить повсюду.

— Верно. Влад не мог напечатать его на упаковках моющих средств, как это делают сегодня. Правда же, сколько всего пишут на этих коробках!..

— Не исключено, что сначала Влад намеревался распространить информацию именно так, как вы сказали, а может быть, он считал, что библия — это книга всех книг, лучший канал для передачи любой информации. Или же здесь была замешана некая мистика.

— И каково же это послание?

— Вы все торопитесь. Возможно, вам стоит прочесть великую книгу нашей гильдии самостоятельно — ту, что я вам показывал. Однако у нас действительно очень мало времени, и вам потребуется вечность, чтобы расшифровать все, что там написано, на самых разных языках. Уверяю вас, вскоре эта книга станет вашей. А пока что давайте вернемся к нашей истории. Влад прибыл в великий город Флоренцию, где созвал собрание гильдий. С точки зрения гильдий, Флоренция — самый показательный город Европы. Проблема заключалась в том, что конфликт между гильдиями стал очевидным. Крупные гильдии о собрании и слышать не захотели. Возможно, они уже находились под влиянием Совета. Так или иначе, крупнейшими были гильдии судей и нотариусов, банкиров, медиков и фармацевтов, а также цех «Калимала», самый могущественный из всех, занимавшийся торговлей тканями и покраской сукна. Название его происходит от печально известного района, где находилась его штаб-квартира. Грядущие перемены должны были сделать всех этих людей еще более богатыми и влиятельными, и интуитивно они это понимали. Их пренебрежение по отношению к мелким производителям стало притчей во языцех, и в конце концов они уже относились к членам меньших гильдий как к рабам.

— Довольно справедливо, — вынужден был признать Чарльз.

— Что ж, члены крупных гильдий высмеяли Влада, и он встретился с представителями меньших гильдий. Среди документов в той великой книге, которая была у вас в руках, — назовем ее коллекцией, — есть протокол той встречи. Знаю, вам хочется увидеть его, и я обещаю вам, что увидите. А пока что важно, чтобы вы поверили мне и слушали дальше.

Чарльз вспомнил записанное дедом сообщение и кивнул. История действительно оказалась захватывающей, и он хотел дослушать ее до конца.

— На встрече присутствовал шестьдесят один представитель европейских гильдий. Собрание проводилось на складе гильдии суконщиков, той самой, в чьей лондонской резиденции вы находитесь.

— А разве в те времена суконщики не принадлежали к старшим гильдиям? Мне помнится, что принадлежали.

— Да, мы были единственной по-настоящему могущественной гильдией на том собрании. Так решил наш предшественник, о котором мне нравится думать как о своем очень далеком предке. Как бы там ни было, он описал ход собрания, причем очень подробно.

 

Глава 124

В Лондоне было почти шесть часов вечера. Вернер посмотрел на часы, заглянул на сайт «Вашингтон пост» на мобильном телефоне, чтобы проверить некрологи. Ни один из них не отвечал правилам Совета. Почти шесть часов прошло с момента его разговора с Иствудом. Либо он еще не отправил сообщение, либо даже не собирался этого делать. В Лос-Анджелесе было почти одиннадцать часов утра. Вернер позвонил боссу и, едва тот снял трубку, набросился на него с вопросом:

— Вы созвали совещание?

— Теперь мы будем беседовать в таком тоне? — Иствуд сразу понял, что если у Вернера появится хоть малейшее подозрение, он рискует потерять книгу, а это станет настоящей катастрофой, поэтому решил поумерить пыл. — Мой дорогой друг, отныне вы стали полноправным членом самой могущественной организации в истории человечества. Мы не привыкли лгать друг другу. Конечно же, я отправил приглашения, спустя всего несколько минут после нашего с вами предыдущего разговора, сегодня рано утром. Мы с нетерпением ждем встречи с вами. Нашим друзьям не терпится поприветствовать вас лично. Надеюсь, вы придете.

— Да. Конечно.

Повесив трубку, Вернер понял, что Иствуд ему снова солгал. Члены Совета не были знакомы друг с другом, и Вернер это знал, но Иствуд явно не подозревал о том, что он настолько осведомлен. То есть Иствуд снова выдал себя. Также Вернеру было известно, что существовало всего два способа созвать Совет: с помощью объявления в газете и, в случае крайней необходимости, непосредственно по телефону. Вернер изучил историю звонков Иствуда за тот день. У него был всего один входящий звонок, сам же он не звонил никуда.

Вернер вошел в то же самое приложение, которым пользовался, уезжая из Праги. На экране появился обратный отчет. Мужчина нажал красную кнопку с надписью «ПРОТОКОЛ 2» и активировал его.

 

Глава 125

— Все они собрались в той комнате. Дверь открылась, и стало ужасно холодно. Влад приволакивал ногу. Это всем известно. Он был ранен в бою и иногда очень странно прихрамывал, хоть и не всегда. И когда он хромал, то казалось, что он парит над землей.

Чарльз почувствовал, как волосы на шее встали дыбом. По всему телу пробежала дрожь. Но сэр Уинстон продолжал, не обратив на это внимания:

— Строго говоря, с этим парнем было что-то не так.

— Каким парнем?

— Владом Колосажателем. Все свидетельства, которые мне удалось собрать, в один голос утверждают, что у него было — как бы это сказать? — вероятно, биполярное расстройство. У него резко менялось поведение. Он то лучился ангельским теплом, буквально соблазняя собеседника, был приветлив и ласков, а спустя минуту превращался в невыносимого дикого зверя. Люди прошлого говорили, что все свои преступления он совершил именно в эти мрачные моменты. Есть два свидетеля, которые утверждали, что иногда он сожалел о содеянном.

— Колосажатель был шизофреником или страдал маниакально-депрессивным психозом?

— Вряд ли мы можем утверждать наверняка. Думаю, что мы имеем дело скорее с раздвоением личности, как в случае доктора Джекила и мистера Хайда.

— Интересно. Я об этом не думал. Это многое объясняет.

— Однако вернемся к собранию. Когда все присутствующие замолчали, он подошел к каждому и заглянул ему в глаза. Надеюсь, вы не станете спрашивать меня, не гипнотизировал ли он их. Однако я не сомневаюсь, что он по- особенному влиял на всех, кто стоял перед ним, как вы и сами писали. Итак, Влад рассказал представителям гильдий о существовании ордена и о необходимости как можно шире распространить информацию о нем.

— И какой им от этого был прок? В те времена обличительные слова не имели того влияния, какое имеют сейчас. Как они могли этим воспользоваться?

— У меня такое чувство, что он хотел шантажировать членов Совета, чтобы они вернули его на трон и оставили в покое, как только он там окажется. Судя по записям, он говорил, что гильдии должны организоваться в двенадцать групп, своего рода тайные армии, и каждая группа должна подобраться к члену Совета и убить его. Он хотел, чтобы эти действия происходили как-то синхронно. Таким образом они сумели бы отсечь все двенадцать голов дракона. Точно известно, что в те времена место в Совете освобождалось только со смертью одного из его членов, который назначал своего преемника еще при жизни. Если этого не происходило, за нового члена голосовали все остальные, выбирая из короткого списка тех, кто следовал за покойным. Сейчас все иначе. Существуют группы, проталкивающие своего избранника в Совет после определенного обучения.

— Вот только непонятно, почему люди Совета не убили Влада.

— Хороший вопрос. Мне кажется, в тот момент они еще точно не знали, что он задумал, а когда это стало ясно, послание уже ушло в массы и они не могли его отыскать. А еще я думаю, что они опасались, не велел ли Влад опубликовать свое послание в случае его смерти. Возможно, они считали, что завещание покойного так или иначе вступит в силу, поэтому предпочли оклеветать его, распространять о нем самые разные легенды, одну мрачнее другой.

— Чтобы подорвать доверие к нему. Таким образом, его послание стало бы посланием безумца.

— Да, но мы не можем быть уверены в том, что именно так рассуждали члены Совета. Итак, встреча во Флоренции осталась позади, и Влад отправился в Майнц. За Гутенбергом по пятам ходил Фуст. Размножить послание не удалось бы, поэтому Влад изменил план. Гильдии создали двенадцать отрядов, и каждый отвечал за одного члена Совета. Решили, что они будут встречаться в определенное время, с периодичностью, которая будет установлена позднее.

— А послание в библии?

— Нет. Послание уже было у них. Речь в нем шла об уничтожении Совета, но только тогда, когда настанет время. Влад не дал им добро на убийство его членов, и это заставляет меня думать, что моя догадка насчет шантажа верна. Он просто попросил гильдии приглядывать за Советом и выполнять его дальнейшие приказы.

— А что же в библии?

— Видите ли, хранитель библии должен встретиться с представителями гильдий в определенном порядке. Как основатель тайного общества, Влад заявил, что каждая из двенадцати гильдий будет следить за человеком, известным только им. В довершение ко всему, в каждой гильдии знали пароль, который должен произнести хранитель библии при встрече с первым представителем, а также то слово, которое он скажет представителю следующей гильдии. То есть хранить библию поручили одному человеку из гильдии пекарей. В ней содержится описание той строгой последовательности, в которой необходимо обращаться к гильдиям.

— Потому что ближайший советник Влада был пекарем?

— Возможно. Ваш дедушка полагал, что пекари были самой важной гильдией, потому что, прежде чем одеться и куда-то отправиться, человеку необходимо поесть.

— Вот что означает «Хлеб — это жизнь»?

— Да.

— А что насчет этой описанной в библии строгой последовательности, в которой нужно связываться с гильдиями?

— Как мы уже сказали, каждая гильдия знает только одного члена Совета, где он находится в данный момент и чем он занят. Тем не менее гильдиям запрещено общаться друг с другом. Была назначена и вторая встреча, на этот раз в Болонье, но Влад на нее не явился, а отправил пекаря. Встреча состоялась в 1476 году в доме нашей гильдии, чем мы ужасно гордимся. На тот момент Влад уже вернул себе трон.

— И все же, что насчет библии?

— Все просто. Первый пароль и последовательность, в которой пекарь, он же хранитель библии, должен обращаться к представителям гильдий, записаны в ней. При встрече с представителем соответствующей гильдии он подаст особый знак двумя пальцами и покачает головой, затем назовет пароль. — Старик показал Чарльзу знак, соединив большой палец с указательным. — Представитель расскажет ему все, что знает о члене Совета, за которым следит, и при необходимости получит приказ о его убийстве. В конце встречи представитель гильдии сообщит хранителю библии второе слово, которое станет следующим паролем.

— Таким образом, никто не знает всего.

— Да, и в библии содержится только первый пароль и последовательность, в которой ее хранитель должен встречаться с членами гильдий.

— А что произойдет, если кому-то станет известно первое слово, но не последовательность? У него будет максимум двенадцать попыток, затем одиннадцать… Неужели этот человек не сможет выяснить все и предать всех?

— Они предусмотрели такой вариант. Если вы назовете представителю гильдии неверный пароль, он должен убить вас на месте. Проблема в том, что, оказавшись на троне, Влад все откладывал приведение этого механизма в действие. Совет признал его, поэтому у него появилось что-то вроде страховки. Но Матьяш Корвин не был членом Совета, он-то и арестовал Влада. Члены Совета вышли из себя. Они попытались убедить Матьяша отпустить Дракулу. Если помните, в то время протестовали многие.

— Конечно, начиная от венецианского дожа и до папы римского.

— Совершенно верно, Никколо Модрусса навещал Влада в вышеградской тюрьме, умоляя его воздержаться от каких бы то ни было действий и обещая Владу вытащить его оттуда.

— Спустя двенадцать лет? Издевательство с их стороны. Какими же могущественными они были!

— Нет. Двенадцать лет — это ошибка. Влад просидел в Вышеграде максимум два года, и даже тогда он не находился в прямом смысле за решеткой. После Вышеграда он оказался в Буде, часто сопровождал Матьяша Корвина на встречи, много времени проводил в его компании и так далее. Он даже мог уехать, но терпеливо ждал момента, когда вернется на трон, как обещал ему папский посланник. Давление со стороны Совета освободило его от рабства и вернуло ему отцовские земли, хотя для этого потребовалось четырнадцать лет. Это объясняет, как мыслят члены Совета. Они оперируют крупными категориями, в том числе временными.

— Тем не менее пропагандистская кампания против Влада продолжалась. Почему же?

— Разумный человек не ставит все деньги на одну лошадь. Всегда должен быть запасной план. С одной стороны, им пришлось принять некоторые меры предосторожности, а с другой — возможно, членам Совета хотелось создать легенду, которая будет пугать турок, если Влад снова придет к власти. И это помогло, но Влада в конце концов убили его собственные бояре.

— А после?

— Ах, да. Здесь начинается самое интересное. Пекарь похоронил его тело в Снагове, неподалеку от Будапешта, у озера. Голову тогда нигде не нашли. Говорят, ее отвезли в Стамбул. Это еще одна выдумка. Ее обнаружил какой-то рыбак спустя три дня, среди корней деревьев у озера. Вместе с пекарем они соединили голову и тело, после чего перевезли останки Влада в его монастырь в Комане. Затем доверенный пекарь Влада взял библию и два меча — один из них лежит на этом столе, а второй в посольстве — и созвал новую встречу. На ней присутствовали представители тринадцати гильдий: двенадцати прежних и гильдии пекарей, которую представлял друг Влада. А кроме того, еще две гильдии пожелали принять участие в проекте. Было принято решение не отказываться от прежнего плана. Каждая гильдия будет продолжать следить за назначенным ей членом Совета. Если член Совета умрет, следить нужно будет за тем, кто его заменит. Все решили, что сейчас атаковать не время. Пекарь и его потомки станут хранителями библии. Нам, суконщикам, поручили созывать представителей гильдий, вывешивая ковер с нашими символами из окна дворца в Болонье. Со временем окно превратилось в балкон. А пятнадцатой гильдии выпала честь защищать хранителя книги.

— Гильдии сапожников?

— Да, — с улыбкой кивнул сэр Уинстон. — В хорошей обуви легче двигаться.

— А остальные?

— Их гербы — на ножнах двух мечей.

— Сколько раз созывали собрания гильдий? И каким образом?

— Решили, что встречи будут проходить только раз в поколение. Было установлено, что поколение — это около тридцати трех лет. Поэтому члены гильдий постановили, что собрания будут созываться через каждые тридцать один год.

— Почему так редко?

— Точно не знаю. Кажется, они пришли к выводу, что дело не срочное, а если миру будет угрожать серьезная опасность, гильдии созовет человек, вращающийся в высших кругах, находящийся ближе всех к власти, самый высокообразованный из них.

— Суконщик.

— Да. С вашего позволения, сэр Уинстон Дрейпер.

Чарльз кивнул. В памяти всплыл комиссар Ледвина, описавший восемнадцать случаев явления тени. Это происходило каждые тридцать лет, и годы, похоже, совпадали с датами, когда представители трех гильдий должны были созвать общее собрание.

— А сколько раз члены гильдий собирались до сих пор?

— Их не созывали ни разу до позавчерашнего дня.

— Позавчера их созвали впервые за пятьсот лет?

— Пятьсот пятьдесят восемь, если быть точным.

Чарльз промолчал, а затем произнес:

— Какая-то ошибка в подсчетах. Если Влад умер в 1476 году и если прибавить к этой дате 558, то получится 2034.

— Да, но на момент встречи после смерти Влада все члены, присутствовавшие на собрании 1457 года, еще были живы. Поэтому решили ориентироваться на дату первого собрания. Каким образом это должно происходить? Очень просто. Каждый из представителей гильдии будет находиться в определенном месте в течение целого дня. Пекарь должен подойти к ним по очереди в порядке, описанном в библии Гутенберга. Он назовет первый пароль, получит информацию о первом члене Совета и второй пароль. Затем он направится к следующему по списку и назовет второй пароль. Получит информацию о втором члене Совета и новый пароль, и так далее до конца.

— А представители гильдий будут стоять по порядку?

— Нет, но на них будет одежда с гербом соответствующей гильдии на груди. Вы направляетесь к тому, кого нужно увидеть следующим, а если видите других, то продолжаете искать того, кто вам нужен.

— Вы обращаетесь именно ко мне?

— Да, поскольку именно вы должны сделать это. Вы — хранитель тайны.

— Ни за что. Вы говорите, что я должен приказать уничтожить двенадцать человек? Я же не сумасшедший.

— Мир изменился. Мы никого уже не казним, да никогда и не казнили. Сейчас все решает компромат на самых влиятельных людей в мире: информация о том, каким образом они добились власти и удерживают ее, о том, как они контролируют нашу жизнь до мельчайших деталей. Речь идет о документах, которые, если их обнародовать, взорвут все наши представления об этом мире. Некоторые из них помогут посадить в тюрьму каждого из членов Совета на многие тысячи лет, если прибегнуть к американской системе правосудия, — их и целый рой их прислужников. Предупреждаю вас, в документах гильдии встречаются имена самых богатых и влиятельных людей на планете, и у нас целые тонны неопровержимых доказательств. В ваших руках настоящая бомба.

— И я должен все это обнародовать? По-моему, вы шутите.

— Теперь вы знаете, в чем дело. Ваш дедушка вырастил вас и готовил к этому на протяжении всей жизни, как своей, так и вашей. Восемнадцать поколений пекарей-Бейкеров отдали свою жизнь ради того, чтобы это феноменальное наследие не было утрачено. Восемнадцать поколений представителей других четырнадцати гильдий делали то же самое. Они посвящали себя этой мечте спустя многие годы после того, как исчезла сама система гильдий. Они прикладывали нечеловеческие усилия, чтобы удержать мир в равновесии и выкорчевать зло, чтобы эта прогнившая планета смогла переродиться. Я взываю к вам, сделайте это, хотя бы ради того, чтобы воздать им по заслугам. Никто не может заставить вас сделать что бы то ни было, но я очень надеюсь и буду молиться за то, чтобы вы получили ту информацию, о которой я говорил, а затем приняли решение. Если вам покажется, что обнародовать файлы нет нужды, никто вас не заставит. И опять же, если вы пожелаете опубликовать лишь часть этих материалов или уничтожить их, то никто не станет вам мешать. К сожалению, хоть вы этого не понимаете, в данный момент вы — хранитель этого мира.

 

Глава 126

Чарльз молча смотрел на старика, не зная, что и думать. Ясно было одно: с ним что-то произошло. Вся его жизнь начала приобретать смысл. Все события словно сложились в цельную картину. И хотя он был слегка напуган, профессор испытывал гордость за свою семью и за то, что он снова впутался в историю, которая казалась возвышенной и абсурдной одновременно. Ему хотелось что-то сказать, но сэр Уинстон прервал его:

— Должно быть, у вас тысяча вопросов, но времени у нас нет. Мне пора уходить, а вам нужно добраться до посольства. Я знаю, вам многое нужно обдумать, но к четырем утра вам следует быть в аэропорту. Собирайтесь!

Сэр Уинстон взял Чарльза под локоть и заставил подняться, а затем произнес:

— Я отвечу на любой ваш вопрос, пока мы будем спускаться.

Чарльз двинулся за стариком, спрашивая на ходу:

— Почему сейчас?

— Вопрос хороший. Почему не во время Второй мировой войны или других катаклизмов? Правда в том, что в течение многих лет происходили разные вещи — то исчезала некая гильдия, то пропадала какая-то связь, а порой члены гильдий сталкивались с реальными опасностями. Последний Дрейпер, место которого я занял более шестидесяти лет назад, поддерживал контакт со всеми гильдиями. Дрейпер был единственным, кто знал их всех, но даже я не знаю всего. Могу лишь заверить вас, что это потрясающие люди, и их семьи сумели не только хранить секрет целых пятьсот лет, но и довести свою миссию до конца. Если вы решите обнародовать информацию, они станут настоящими тайными героями этого мира. То же самое касается и вас, и вашего клана. Как бы там ни было, могу обещать вам, что все они будут на этой встрече. Так почему сейчас? Потому что я уверен: ситуация критическая. Хотя мои предшественники видели зло на каждом шагу, они очень старались не спешить с действиями. Они считали, что мир еще находится в равновесии, хоть и шатком. Лично я уверен, что если все будет продолжаться в том же духе, то через тридцать один год будет уже поздно.

Понимая, что старик рассказал еще не все, Чарльз махнул рукой, показывая, что ждет продолжения.

— Ну что ж… Кто-то начал случайным образом убивать членов семей представителей гильдий и людей, связанных с ними. Если убийце не удавалось установить личность представителя, он охотился за людьми, чьи профессии соотносились с этими гильдиями. Создается впечатление, будто он пытается отправить нам послание, чтобы мы отдали ему книгу. Совет, как мне кажется, теряет терпение. Боюсь, что такими темпами нас всех перебьют и убийца неизбежно дотянется до важных людей.

— Некоторые из этих убийств произошли в Сигишоаре, не так ли?

Старик кивнул.

— А в Марселе? И Алма-Ате?

Сэр Уинстон снова кивнул.

— И все жертвы принадлежали к одной из гильдий.

— Или были связаны с их ремеслом, да. Послание предельно ясно: двенадцать смертей и двенадцать разных гильдий. Скорее всего, будут еще три жертвы, поскольку всего гильдий пятнадцать. А затем все начнется снова. Как я уже говорил, по всей видимости, Совет теряет терпение.

Чарльз шел очень медленно, постоянно останавливаясь. Один пролет отделял их от первого этажа. Профессор задал еще один вопрос:

— Где находится библия? И где хранитель библии должен встретиться с представителями гильдий? И когда состоится эта встреча?

— Боюсь, ответов на эти вопросы у меня нет. Я уверен, что вы найдете их сами. Этого хотел ваш дед, и так и было задумано.

С этими словами сэр Уинстон взял Чарльза под руку и повел его вниз по ступенькам. Чарльз послушно шел за ним, но затем снова остановился посреди лестницы.

— А Кафка здесь причем?

— Отец Кафки входил в гильдию мясников. Он был кошерным мясником, выполнял свою работу в соответствии с еврейскими законами и отправил собственное послание, как сумел.

— Так он ничего не переписывал из библии Гутенберга?

Сэр Уинстон рассмеялся, вышел за дверь и направился к машине. Чарльз последовал за ним. Старик обнял его и произнес:

— Машина отвезет вас в посольство. Не думаю, что вы захотите гулять по городу с мечом в руках.

Чарльз кивнул.

— У меня остался последний вопрос. Точнее, два, но они короткие.

Старик пожал плечами, словно признавая свое поражение.

— Что ж, хорошо, — произнес он, — но давайте побыстрее.

— Совет не знает ничего конкретного?

— Кое-что знает, но не все. В основном им известно, что библия способна их уничтожить. Поэтому они страстно желают ею завладеть. И поэтому же они пытались очернить вашего прадеда, повесив на него убийства Джека Потрошителя.

— Ладно. И наконец, что это за история с тенью, которая появляется раз в тридцать один год, как ни крути, и всегда поблизости от места преступления?

— Жертвами были хранители библии, либо эти преступления должны были очернить их и вывести библию на свет. До сих пор это не помогало. Хорошей вам поездки! — сказал старик, повернулся и направился назад в Дрейперс-Холл.

Вопросы у Чарльза отнюдь не закончились. Он не понимал, почему сэр Уинстон не сказал ему ничего определенного о тени, но было совершенно ясно, что беседа подошла к концу и что сэр Уинстон знает значительно больше, чем рассказал ему. Чарльз забрался в лимузин.

 

Глава 127

Автомобиль остановился неподалеку от электрифицированного забора, окружавшего посольство США. Поблагодарив шофера сэра Уинстона, Чарльз подхватил меч и, перепрыгивая через три ступеньки, поднялся к дверям посольства. Оказавшись внутри здания, он вошел в кабинет, подготовленный для него как временного сотрудника, и нашел там свою дорожную сумку. Достав телефон, он включил его и прочел сообщение от Кристы: «Росс не тот, за кого себя выдает!»

Он долго смотрел на сообщение. Нужно будет разобраться с этим делом, и поскорее. Сейчас же ему хотелось кое-что испробовать. Плотно упакованная посылка из Праги ждала его на столе. Профессор открыл ее.

По пути сюда у него было достаточно времени, чтобы исследовать второй меч. Он был совсем не похож на тот, который он видел в музее в Бургосе. Тот имел слишком вычурную гарду и рукоять для эпохи, когда якобы было изготовлено это оружие. Чарльз знал, что подобные мечи появились только после 1400 года, поэтому никогда и не считал, что он принадлежал дону Родриго де Вивару.

Судя по виду меча, который он сейчас держал в руках, тот вполне мог быть выкован в начале одиннадцатого века: около метра в длину, с простой гардой в форме креста, покрытой рисунками. В центре по всей длине тянулась надпись. Текст был уже знаком Чарльзу: «IO SOI TISONA FUE FECHA EN LA ERA DE MIL A QUARENTA». На другой стороне лезвия он прочел: «AVE MARIA ~ GRATIA PLENA ~ DOMINUS TECUM» — слова из Евангелия от Луки. Обе надписи были такими же, как на мече из Бургоса. И Чарльз снова заметил механизм, находившийся на расстоянии трети длины от острия, вероятно, впаянный прямо в лезвие. Механизм тоже имел зубцы, только они были расположены несколько иначе, и, если он правильно помнил, углубления располагались тоже по-другому. Из-за этого его размышления приняли такой оборот, который заставил его поспешить в свой кабинет в посольстве.

Хотя это было непросто, но в конце концов он все же извлек изогнутый меч сначала из упаковки, а затем и из ножен. Затем проверил зубцы обоих механизмов. На толедском клинке их было два, на втором мече — четыре. Профессор подумал, что они должны сцепиться, поэтому поднес мечи друг к другу, заставив механизмы соприкоснуться. Слегка поворачивая мечи, он сделал так, что зубцы одного вошли в углубления другого, и наоборот. Затем он повернул одно из устройств и услышал щелчок. Теперь мечи совместились идеально, а два наконечника внизу составили нечто вроде перевернутой буквы V, только вот наконечник Калибурна был искривлен. Чарльз улыбнулся. «Вот это, — подумал он, — и есть ключ». Он вспомнил фразу «Сталь — ключ, камень — дверь». На него снизошло озарение. И почему он не подумал об этом раньше? Калибурн — это Экскалибур: меч в камне.

Теперь он был уверен в том, что «дверью» является большой круглый камень в оружейном зале дома его деда в Вирджинии. Наконец-то у него появилось объяснение тому, что он осознавал с самого детства. Мечи всегда помещали в паноплий горизонтально и никогда перпендикулярно камню, хотя он прекрасно помнил, что там был слот, остававшийся пустым. Нужно будет поместить ключ, составленный из мечей, в это отверстие. Вероятно, именно на это и намекал пронзенный мечом земной шар, оказавшийся впоследствии логотипом Интерпола. Теперь он понимал, что этот рисунок был чем-то вроде карты или инструкции. Неужели все настолько просто?

Как только два меча соединились, в верхней части Тизоны что-то щелкнуло. В тот момент Чарльз был слишком занят, проверяя, насколько хорошо соединились мечи, поэтому не обратил внимания на этот звук. Когда он разъединил их, намереваясь вернуть каждый в свои ножны, то чуть не выронил толедский клинок и только тогда увидел открывшийся тайник. Внутри оказался пожелтевший от времени листок бумаги. Профессор поспешно развернул его. На сей раз не было шифров и кодов. Текст был написан на чистом английском языке обычными буквами. Чарльз прочел:

Пройдешь под главными вратами,

Но лишь когда солнце впервые покажет свой лик.

Дождись, когда небо окрасит заря,

Ибо в другой час это будет фатально.

В самый длинный день в году, в этот день,

Когда гильдии встанут под двенадцатью вратами,

Под зодиаком произнеси нужное слово.

Тебя ждут сто восемьдесят некогда могущественных башен.

 

Глава 128

— Вы отправили посылку? — спросил сэр Уинстон, переступив порог.

— Да. Вам понадобится что-то еще? — уточнил дворецкий.

— Нет, благодарю вас. Не ждите меня. Спокойной ночи.

Отпустив дворецкого, сэр Уинстон подошел к книжному шкафу, вынул книгу и улегся на диван. Вскоре он задремал с книгой в руках. А когда проснулся, ощутил холод. Придя в себя, он потянулся за вязаным пледом, который сбросил во сне. Холод стал пронизывающим, свет замерцал и погас совсем. Дом погрузился во тьму. Затем раздались шаги: кто-то двигался, приволакивая ногу, пока не остановился неподалеку. Старик прекрасно знал, кто находится в комнате; он надменно рассмеялся.

— Ты опоздал, — заметил сэр Уинстон. — На этот раз тебе конец. Adio sogni di gloria! Ты останешься таким же навсегда — несчастной скитающейся тенью, навечно запертой в своей тюрьме, и никогда не обретешь высшую силу или покой. Я умру с легким сердцем. — Ничего больше он сказать не успел. В его горле забулькала кровь.

Когда свет загорелся вновь, сэр Уинстон Дрейпер лежал неподвижно, глядя в потолок; на лице его сияла улыбка. А лужа крови под диваном все растекалась и растекалась.

 

Интермеццо

Чарльз был благодарен сэру Уинстону за билет первого класса, оценил он и качество виски, который ему подали на борту. Если не сравнивать его с тем, что Чарльз пил вчера, виски был превосходным, по крайней мере, по его меркам. Как бы там ни было, он вытянул ноги и решил промотать перед внутренним взором минувший день, как поступал всегда, думая о чем-то приятном перед сном. Он перепробовал все то, что обычно помогало, но сон не шел. Поворочавшись с боку на бок в течение часа, он решил посмотреть фильм. В нем люди перепрыгивали из одного вертолета в другой, монстры сражались друг с другом, меняя форму, — все это ему не понравилось, поэтому в конце концов он сдался и взял в руки коричневую папку.

Она открылась на вчерашней записке. Стихотворение казалось ему знакомым. Чарльз хотел было поискать его в интернете, но потом пролистал папку и еще раз взглянул на эти постоянно повторяющиеся цифры: 12, 24 и 180. Вынул лист с изображением города будущего. Перечитал стихотворение и вспомнил: «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо, литературный памятник эпохи Возрождения, точнее, первая строфа явно оттуда. Вторую, по всей вероятности, добавили позднее, или это был апокриф. Он вспомнил, как читал курс лекций в Болонском университете, где все ужасно гордились тем, что в нем учился Тассо. Этот фрагмент из поэмы рассказывал об инициации.

— Какой же я дурак, — сказал он себе. — Это же изображение Болоньи, города ста восьмидесяти башен, а вовсе не города будущего.

В Средние века этот город слыл чудом света, славился своей архитектурой. Считалось, что в период между девятым и двенадцатым столетиями в городе было возведено не менее ста восьмидесяти башен. Ни один историк не мог объяснить, почему знать и зажиточные граждане Болоньи были настолько одержимы ими. Некоторые предполагали, что башни строились в стратегических целях, для защиты, другие видели в них символы власти. Психоаналитики предполагают, что так выражалась некая фрустрация: те, кто строил их, были просто-напросто импотентами. Сейчас башен осталось всего двадцать четыре, и самые высокие из них, башни Азинелли и Гаризенда, стали символами города.

В самый длинный день в году, в этот день

Когда гильдии встанут под двенадцатью вратами,

Под зодиаком произнеси нужное слово.

Тебя ждут сто восемьдесят некогда могущественных башен.

Здесь все ясно. Встреча состоится в Болонье. Самый длинный день в году — день летнего солнцестояния, двадцать первое июня.

— Это через два дня, — сказал себе Чарльз.

И конечно же, он без труда вспомнил, что средневековый город строился как крепость с двенадцатью вратами. Двенадцать дорог расходились из центра города и вели к двенадцати вратам, и каждые врата соответствовали знаку зодиака. Границы города Болоньи фактически представляли собой зодиакальную карту. «Итак, представители гильдий будут стоять у ворот, каждый возле своих». Поскольку на данный момент врат осталось всего десять, придется точно определить места, где находились исчезнувшие ворота. Вновь обретя уверенность в себе, Чарльз уснул.