Скорка:

– Несомненно, нужно развивать медицину, чтобы она улучшала условия человеческой жизни. Но будьте начеку! Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы усилия в этом направлении оборачивались жестокостью медиков. Продлевать жизнь человека искусственно, причинять душевную боль его семье, которая видит своего любимого родственника в безнадежном состоянии, оплетенного трубками только потому, что сердце и легкие у него пока работают… – нет, это совершенно бесмысленно. Да, надо продлевать жизнь, но только полноценную.

Бергольо:

– Наша мораль тоже рекомендует в случаях, когда конец уже предрешен, ограничиться лишь необходимыми, ординарными мерами. Нужно обеспечить человеку определенное качество жизни. В безнадежных случаях могущество медицины состоит не столько в том, чтобы человек прожил еще три дня или, допустим, два месяца, сколько в том, чтобы его тело по возможности не страдало. Человек не обязан продлевать свою жизнь экстраординарными методами. Иногда они унизительны для его достоинства. Но активная эвтаназия – совсем другое дело, это убийство. Полагаю, в наше время практикуется скрытая эвтаназия: социальные дома престарелых оплачивают определенный курс лечения, но потом заявляют: «Пусть тебе поможет Бог». За стариками не ухаживают как положено, считают их «отработанным материалом». Иногда пациенту отказывают в лекарствах и элементарном уходе, и это постепенно сводит его в могилу.

Скорка:

– Очевидно, в том, что нельзя унижать человеческое достоинство, мы с вами сходимся. Тема эвтаназии – труднейшая, потому что некоторые люди действительно живут в ужасающем состоянии и умоляют каким-то способом приблизить их кончину. Но из идеи активной эвтаназии следует, что человек имеет полное право собственности на свое тело и свое существование; именно поэтому мы не приемлем активную эвтаназию. Мы верим, что Бог, хоть и дал нам свободу воли, остается хозяином нашего существования. Если же какой-то человек покончит с собой, он тем самым утверждает, что полноправно владеет своей жизнью, сам решая, жить дальше или умереть. То есть здесь налицо категоричное отрицание Бога.

Бергольо:

– Бывали времена, когда самоубийц не хоронили по церковному обряду. Дело в том, что самоубийца перестает двигаться к цели, заканчивает свой земной путь, когда ему вздумается. Но я отношусь к самоубийцам уважительно: они просто не смогли преодолеть разлад в своих душах. Я не отвергаю самоубийцу. Я оставляю его в руках милосердия Божьего.

Скорка:

– В иудаизме есть две разных позиции относительно самоубийц. Первая предписывает хоронить их в особом месте и воздерживаться от чтения некоторых молитв в их память. Но вторая такова: возможно, в последнюю секунду, уже спрыгнув с моста, самоубийцы сожалеют о своем поступке. Их следует судить точно так же, как тех, кто совершил проступок непроизвольно. За такие проступки не наказывают. Но подобные деяния заразны, вот дополнительный повод их осуждать. Сталкиваясь в своей практике с самоубийствами, я всякий раз разъяснял родственникам, что человек был нездоров, помрачился в рассудке, вообще не сознавал, что творит. Самоубийство – самое тяжелое последствие депрессии, вызванной определенным молекулярным дисбалансом головного мозга. Человеку кажется, что уйти из жизни – единственный выход, что он просто не может жить дальше. А я пытаюсь реабилитировать образ этого самоубийцы и воспоминания о нем в сердцах тех, которые изводят себя мысленными вопросами: «Неужели мы ничего не значили в его жизни? Отчего он решил покинуть нас навек?»

Бергольо:

– Мне нравится объяснение самоубийства как следствия болезни. Бывают моменты, когда человек не вполне способен контролировать свои решения. Я предпочитаю такую интерпретацию, а не мнение, что самоубийство – плод гордыни. Но я бы хотел вернуться к теме эвтаназии: я уверен, что в наше время существует скрытая эвтаназия. Повторю: больному нужно оказывать всю необходимую ординарную помощь, чтобы он жил, пока остается надежда на выживание. Но в случаях смертельных болезней экстраординарные средства необязательны. Более того, они необязательны, даже если есть надежда на продление жизни: например, не стоит подключать человека к аппарату искусственного дыхания только ради того, чтобы он прожил несколько лишних дней.

Скорка:

– Исходя из Талмуда, я сказал бы, что использование экстраординарных средств – это когда человеку не позволяют умереть. Если у человека есть шанс выжить – пожалуйста, действуйте. Но если мы знаем, что у пациента прекратилась деятельность мозга, если по жесткому медицинскому протоколу установлено, что мозг не подает ключевых признаков жизни, нужно постепенно отключать аппаратуру, но действовать крайне осмотрительно. Я категорически против врачебной жестокости. Кодексы иудейского права, Галахи, гласят: когда человек угасает, позволительно убрать все элементы, которые могут поддержать в нем жизнь. Например, если подушка не дает человеку умереть, уберите ее; если под языком у него соль, уберите ее. Одно дело – активная эвтаназия, совсем другое – врачебная жестокость, когда человеку не дают умереть. Когда уже ничего нельзя сделать, следует прекратить прием лекарств, которые поддерживают жизнь искусственно. Я глубоко уважаю тех, кто говорит мне, что можно что-то предпринять для сохранения полноценной жизни. Ради этого надо делать все. Но если точно знаешь, что нет надежды на выживание, позвольте пациенту прожить отпущенный ему срок спокойно. Я имею в виду болезнь на поздней стадии, когда все врачи говорят, что она смертельна. Бессмысленно делать переливание крови, чтобы продлить на сутки жизнь угасающего человека, не следует подключать его к аппарату искусственного дыхания, когда процесс стал необратимым. Если человек мучается, нужно дать ему успокоительное, препараты, которые позволят ему расслабиться, но больше ничего предпринимать не надо. Держать пациента в состоянии агонии – это неуважение к жизни.

Бергольо:

– Католическая мораль никого не обязывает лечиться экстраординарными средствами. Мы говорим, что не надо поддерживать в человеке жизнь, когда знаешь, что жизни в нем уже нет. Пока есть шанс обратить болезнь вспять, предпринимается все, что в наших силах; но экстраординарные методы следует применять, только если есть надежда на выздоровление.