— Понятно… — мраморное выражение лица Томсона изменилось лишь на чуть. — Почему банкир прислал именно это видео?
— Мне кажется, что в этом баре больше ничего сверхъестественного не происходило. И, как ему показалось, это единственное, за что можно было зацепиться, — пояснил Алекс, находясь все еще под впечатлением от увиденной картины изнасилования.
— Нужна вся информация по этой блондинке: кто муж, кто отец, кто брат, кто сын… Нужно искать того, кто бы мог вышибить дурь из этих подонков. Военный, мужчина, рослый, сильный.
Спустя тридцать минут в кабинет постучал сержант. Как только Томсон раскрыл папку с отчетами, сразу же вскрикнул:
— Твою мать, да я с этим парнем был в коллегии присяжных.
— А еще говорят город-миллионник, — подметил Курт.
* * *
Одиноко сидя в своем одноэтажном доме он размышлял на двумя исходами. «А найдут они меня или нет? Если найдут, признаюсь во всем без проблем. Слово даю. Если нет, то поступлю, как и они со мной. Буду жить по правилу: не пойман — не вор. Они же это пропагандировали на протяжении двух последний месяцев, так пусть пожинают плоды своей системы».
В этом крошечном здании, расположенном на окраине одного из самых густо заселенных городов планеты, сидел грузный мужчина, больше походивший на ходячую гору. Не заметить такого в толпе было просто невозможно. Дом был заполнен десятками исторических томов, расставленных аккуратно на стеллажах, дешевая мебель была так тесно пододвинута друг к другу, что мешала ходить, на стенах висели фотографии из военного прошлого.
На стеклянном столе в пепельнице лежала только что начатая сигара, привлекая свое внимание светящимися искрами табака. Громила втянул в себя смог с кубинских берегов, не выдувая. «Пусть мое сердце успокоится. А дым застынет в моих легких. Хотя бы на время».
Наливая себе текилу, громила посмотрел на мутное дно. Затем, подумав, отложил стакан и отпил из бутылки несколько больших глотков. В этот самый момент, когда он уже хотел уйти в мир своих мыслей под аккомпанемент алкоголя и ароматного сигаретного дыма, в дверь позвонили.
— Добрый день, мистер Палмер. Я лейтенант Митч Томсон, нью-йоркский департамент полиции, отдел убийств.
— Заходите, — открывая дверь на распашку, произнес хозяин дома.
Лейтенант и двое детективов переглянулись и вошли в дом.
— Мы к вам вот по какому делу…
— Это я убил этих ублюдков, — оборвал он Митча. — Присаживайтесь.
Все, как учили в полицейской академии: Алекс остался у входной двери, рядом, на расстоянии вытянутой руки расположился Курт, рассматривая коллекцию книг, но всеми органами чувств контролируя подозреваемого, напротив сел лейтенант.
— Раз уж мы сразу перешли к делу — рассказывайте, — поставив диктофон на стол, произнес Томсон.
— Сколько себя помню — всегда воевал с этим миром. Как только мы родились, мать отказалась от нас. Почему? Я не знаю. Мы с Синтией росли в детском доме. Вы знаете, как растут в детских домах?
— Нет, мистер, — пристально наблюдая за собеседником, ответил Митч.
Тот налил себе еще виски и продолжил свой разговор.
— В детских домах тяжело. Старшие избивают младших, а старших избивают воспитатели. А воспитатели у нас были отборные. Всякая чушь про сплоченность в таких домах — это только чушь. Хах. Там совсем другая атмосфера и другая жизнь. Вы были в детском доме, мистер Томсон?
— Не доводилось.
— После нашего разговора в один из своих выходных навестите со своей любовницей или с друзьями богачами детский дом. Первое, что вы увидите — это глаза детей. Но это не те дети, которые выросли в счастливой семье, которым все преподносили по любому капризу. Там вы увидите глаза детей, которые хоть малы к своим годам, но закаленные к трудностям, но в то же время одиноки. Совсем, как звери. Так вот среди этих звериных глаз лет тридцать назад вы могли встретить и наши глаза с Синтией. Мы всегда были вместе. Она была своего рода свидетелем моей жизни, а я ее. Брат и сестра по крови и вечные спутники по трудной колее жизни. Самым тяжелым в детстве было, когда приходили взрослые и выбирали нас словно котят. А мы заглядывали к ним в глаза и ждали ответного взгляда. Возможно, из-за того, что нас нельзя было разлучать — меня и сестру так никто и не усыновил. Затем у нас была новая битва под названием взрослая жизнь. Я подписал контракт и объездил практически всю Африку и половину Азии. Признаться честно, это были одними из самых счастливых дней в моей жизни. Были без исключения и трагичные моменты, самый запоминающийся парень в нашем отряде саперов был Мэт Уотфорд по прозвищу Весельчак. Буквально за три дня до вылета из Кореи он подорвался на мине, — тут рассказчик замолчал и отпил еще несколько глотков из бутылки. — Но еще раз повторюсь — это были самые счастливые года в моей жизни. Военное братство, гимн под звездно-полосатый флаг и все прочее, чего не замечают гражданские в городе большого яблока. Мы знали друг о друге все. Кто кого ждет дома, кто кем дорожит, какие планы на послевоенное время. Доверится можно было всем 14 людям из отряда. Так как ни сегодня, завтра старуха с косой, — тут он осекся и повернувших, обратился ко всем, — Я про смерть, господа. Обычно это был либо араб, обернутый с ног до головы гранатами, либо узкоглазый Чен или Ли с автоматом Калашникова. Так вот эти звери могли похоронить все воспоминания, все планы, всю историю твоей жизни. А так хоть успел поделиться и возможно в беседе, например, как у нас с вами, упомянут о них, — он замолчал, снова менял виски на сигару, затянувшись в очередной раз можно было увидеть маленькие блестящие глаза собеседника в темном помещении, на этот раз он выдохнул облако дыма.
— А что было потом? — спросил Митч, явно подталкивая оратора к основной теме беседы.
— Всему свое время, мистер Томсон, — чуть улыбнувшись, ответил Палмер. — Хоть кто-то должен знать историю моей жизни. Не узнав меня, вы не поймете, зачем я все это сотворил. Как мне кажется, господа, чтобы вынести тот или иной вердикт нужно знать о подозреваемом все. И что же все-таки подтолкнуло меня к преступлению. Знать все, включая его детские поступки. Уже с рождения можно понять злой человек или не злой. Или, по крайней мере, почему он стал таким. Привязывал-ли он к хвостам кошек консервные банки или переводил старушек через дорогу, помогая с тяжелыми сумками. Портил-ли гвоздями покрашенные «Бьюики» или работал с утра до ночи, чтобы помочь своей одинокой матери свести концы с концами. Только узнав в какой среде рос человек и побывав в его шкуре, можно выносить приговор… Так вот сестра писала мне, когда я проходил сержантскую школу писала, затем писала, когда меня отправили в Ирак, затем писала, когда я был в Алжире и так далее. Все ее письма были наполнены счастьем. По-другому и сказать нельзя. Когда человек не упоминает о прошлом, а говорит только о настоящем — значит он действительно счастлив. Так было и с моей Синтией. Она рассказывала об этом слизняке, говорила, что они снимают дешевую квартиру, но в ней она чувствует себя как в самом уютном доме на земле и даже не хочет съезжать. Рассказывала о планах на будущее, а основой в этих планах был конечно же малыш. В последних письмах она рассказала мне, что ждет ребенка, и я буду первым, кто узнает мальчик или девочка. К концу моей службы где-то за месяца два письма прекратились. Причем я чувствовал, что здесь что-то неладное. То она мне писала каждую неделю, то два месяца уже молчала, — тут он замолчал, отпивая еще алкоголя. — В первый же день моей демобилизации я стоял у ее могилы. Ваша хваленый департамент закрыл дело из-за недостаточности улик. Я же начал свое расследование. Нашел место преступления, узнал каждого кто был тем вечером в этом подпольном баре. Узнал все касаемо этой гильдии воров. Узнал, как эти ублюдки играли на мою сестру в карты. Будто… Будто она вещь. Никому не нужный предмет… Будь прокляты эти подонки… Затем старался восстановить справедливость через закон, одному я подкинул в тачку кокаин, другому подбросил домой нож, которым все-таки убил первого мерзавца, у третьего нашли противопехотную мину и так далее. Однако, адвокат был хорош. Хотя я и выступал на всех заседаниях в качестве присяжного, но все единогласно признавали подсудимых оправданными. Как потом выяснилось, адвокат получал очень хорошие деньги из этой гильдии. Тогда я уже перешел к собственному методу. Как они бросили мою сестру умирать на пустыре, так я поступал и сними. Только перед этим давал им шанс, что они не сделали с беременной девушкой. Я как настоящий зверь, сначала изучал местность. Подбирал обувь, раскапывал могилы, предполагал, где может скрыться жертва, куда побежит. Поэтому даже матерым убийцам со схожей со мной комплектацией не было шансов в этой битве. По крайней мере они пали с достоинством, хотя и не заслужили этого. Так как вы считаете, лейтенант, я прав или нет? Сделали бы вы тоже самое для самого родного человека?
Митч убрал взгляд от него и окинул стены маленького помещения. Военные фотографии, дешевая коллекция холодного оружия, из открытого шкафа выпячивал рукав парадного костюма с шевроном военно-воздушные силы США. И какой-то тяжелый груз будто сдавливал грудь полицейского, но он все же ответил:
— Каждый псих хочет себя оправдать, — тут он нажал на кнопку «стоп» записи разговора на диктофоне и продолжил. — Я бы сделал тоже самое — перерезал каждого, кто посягнётся на кого-то из моих близких. Но отличие наше с тобой — после того, как я воткнул нож в последнего ублюдка, я бы взял ответственность за содеянное. Как бы по мафиозному не было сказано — за все в этом мире нужно платить, даже за счеты с судьбой. Натворил — будь добр отвечать.
Больше реплик не было. Садясь в один из автомобилей полицейского кортежа, Палмер в последний раз посмотрел на свой унылый дом и тихо произнес:
— А дом то я свой так и не нашел.
* * *
— Забудь, что с тобой было в той жизни, мы и так проживаем каждый день новую битву. Начни все заново… Но начни с того места, где началась твоя черная полоса. Да! — добавил Митч. — Купи футболку, кеды и тачку попроще. И начни уж слушать сопливую попсу. Признаться честно, я иногда и сам так делаю и мне помогает… Только никому ни слова. Вот тебе и заместитель начальника департамента полиции, — наконец, улыбнулся и мрачный детектив из Луизианы, и все расхохотались.
* * *
Все именно так: группа «Roxette» заполнила салон новенького спортивного «Chevrolet Corvette», под литыми дисками колес которого летел гравий проселочных дорог одного из небольших городков Луизианы. Юг штата как всегда восхищал своим оранжевым закатом. Он знал, что, перемахнув за холмы, откроется просторный вид на Карибское море.
«Сейчас, наверное, там безумно красиво. Водная гладь поглощает звезду класса G2V», — думал про себя водитель, но все же не сворачивая, ехал по дороге в свой родной дом, оставленный казалось уже бесчисленное лет назад.
Давненько он так не расслаблялся. Белые кеды, синие джинсы, белая футболка, красный спорткар, несущий его в новую жизнь, да и погода оранжево-ярким закатом и все еще лазурным небом шептала: «Наслаждайся моментом».
Почему-то именно сейчас ему вспомнилось одно из высказываний Далай-ламы: «Вначале человек жертвует своим здоровьем для того, чтобы заработать деньги. Потом он тратит деньги на восстановление здоровья. При этом он настолько беспокоится о своем будущем, что никогда не наслаждается настоящим. В результате он не живет ни в настоящем, ни в будущем. Он живет так, как будто никогда не умрет, а умирая сожалеет о том, что не жил».
Он получил главный знак. Теперь в его сердце зародилась вера, крупица чуда. Наверное, благодаря ей воображение детей иногда превращает их в суперменов, спасающих целое человечество или в черепашек ниндзя, побеждающих мастера Шредера. Благодаря ей человек может переплыть океан проблем и найти сокровенный райский остров. Верующий человек достигнет своей цели в любом случае. Если только эта самая вера будет непоколебима.
Красный «Corvette» остановился на перепутье. Одна дорога вела его в родной дом, который был оставлен им еще шесть лет назад, другая в центр его небольшого города. Убавив музыку, он вышел из машины. Солоноватый и в тоже время свежий ветер потоком охладил его. Дыхание океана чувствовалось даже в этой долине, находящейся под защитой гор. Покинутый городок преобразился за эти годы. Новые дома, но все так же не выше двух этажей, новые кафе, даже новые люди. Когда-то Курт практически каждого знал по имени.
«Какое заведение навестим первым? Может бывший участок?»
Но ответ пришел сам собой. Очередной порыв ветра помимо теплого воздуха принес мелодию все того же фортепьяно, которое они с дочерью слушали вечерами. Спустя десять минут он уже стоял у деревянного бара, напоминавшего старые салуны из вестернов пятидесятых. Однако, вместо ирландских напевов, музыкальный инструмент изливал более классические мотивы.
Курт поддержал бармена легким смешком.
Пальцы чернокожего музыканта плавно ложились на клавиши фортепьяно, от чего звучание мелодий становилось чем-то больше, чем обычным звуком. Только человек может вложить в механические действия душу, и простая игра на музыкальном инструменте становится настоящим искусством.
Сделав буквально два шага, бутылка из рук детектива выскочила, ноги стали ватными, лицо побледнело. Рядом с музыкантом сидела Элизабет.
«Черт… Видения должны были меня оставить».
Немногочисленные посетители обернулись на гостя, даже музыкант прекратил свою игру.
Это точно была его дочь. Может чуть помладше, но те же рыжие прямые волосы, та же челка, даже одетая в тоже белое платье с бардовым жилетом.
«Ни уж то я догнал свой горизонт?» — промелькнуло у него в голове.
С каждой композицией его лицо менялось, словно он примерял маски мелодий на себе. Но сейчас для детектива, усевшегося за ближайшим столом, музыка была не больше, чем шумовым фоном. Все внимание сосредоточилось на девочке, сидящей рядом с виртуозом. Она своими пуговками-глазками старалась запомнить каждое движение пальцев музыканта. А тот в свою очередь бросал краткие комментарии на свои действия, на что девочка отвечала кивком.
«Следуя детективной дедукции девочка существует — иначе негр тоже свихнулся и видит призраков», — усмехнулся Брэдли.
Как только фортепьяно взяло момент покоя — девочка уселась за ближайший столик к детективу.
Если бы художник писал портрет Элизабет и этой маленькой девочки, то единственный штрих, отличающий одну картину от другой, и был бы этот самый крестик.
Перед последним вопросом у детектива замерло сердце.
Но в этот момент в бар зашла монахиня в черной мантии с белыми вставками. Ее огненная прическа была спрятана под черным платком, в руке она держала пакеты с продуктами.
В ее глазах читалось: «Как тебе многое нужно рассказать».