И вот, впереди засиял свет. Яркий, но он не резал глаза. Там и заканчивалась нить, ведущая меня, в этом голубоватом потоке.

Заканчивалась на моей руке.

Я провела ладонью и поняла, что уже не стою, а лежу на постели.

Открываю глаза. Странно звучит, они и так открыты…

Вижу.

В комнате приглушенный свет. Я в белой дурацкой ночнушке лежу неподвижно, пристёгнутая к постели и увитая проводами датчиков и капельниц. На лице — полупрозрачная маска, помогающая дышать.

А вокруг цветы, игрушки и белый халат на вешалке.

На стене яркий плакат. «Возвращайся к нам скорее!»

Встаю с постели и становлюсь ногами на холодный пол. Мысленно представляю, что на мне мягкие и тёплые тапочки. И они появляются.

Это — дань рефлексам моего тела. Оно так и лежит, увитое проводами и еле дышит.

В воздухе витает смерть и обреченность, припорошенная писком датчиков и яркой шелухой мёртвых цветов.

Пахнет осенью.

Но тело пока живо, я чувствую его слабое тепло.

В комнату отрывается со скрипом дверь, и заходит седоволосая женщина. Теперь она стоит рядом со мной.

— Ты из Лаэрена? — спрашивает она меня. Я аж подпрыгнула от неожиданности, а Элвис подавился воздухом.

И мне кажется, он боится ей, эту женщину.

— Откуда вы знаете? — спрашиваю я.

— Не надо было тебе приходить… Видишь, тело твоё дремлет. — В последнее слово она вложила огромный и непонятный для меня смысл.

Пока я думала над её словами, женщина подошла к моему телу, погладила его по руке. Я же ничего не чувствовала.

— Как поживает Арис?

— Хорошо. А откуда вы всё знаете?

Женщина поправляет белый накрахмаленный воротничок халата и загадочно улыбается.

Проводит рукой по стене. Рука проходит насквозь.

— Тебе незачем знать, дорогая. Но мне жаль, что тебя я не смогу вернуть. Ты была бы… — она как-то ужасно улыбается, как Руминистэ при виде кролика.

— А мы все здесь?

— Все здесь самоубийцы. Или те, на кого покушались… Я всё гадаю, как тебя угораздило попасть в Лаэрен?

— И… — шепчу, с мольбой глядя в голубые её, пустые глаза.

— Придёт время, сама узнаешь. А меня зовут Анна Васильевна.

— А меня?

Она опять хищно улыбнулась.

— Тебя зовут Соби, разве ты не знаешь? — на последнем слове она истаяла и исчезла, оставив меня одну.

Что-то в её поведении напоминало мне Велиара, который всегда знал больше остальных.

В раздумьях я и не заметила, как вышла из палаты. Посмотрела на дверь, но кроме краски и номерка, на ней ничего не было.

А впереди был узкий коридор и множество дверей. Элвис молчал и ничего не говорил.

Но пока я здесь, пока меня не вышвырнуло вон, я буду искать.

Через несколько минут непонятных поисков я завернула за угол и уткнулась в дверь. На ней был номерок, слегка замазанный краской. Два. Номер два.

Элвис замахал лапками, приглашая войти.

И я вошла.

За ней оказалась палата, похожая на мою. Наверное, они все похожи.

Но цветов здесь не было, а была лишь кровать, датчики и девочка лет четырнадцати, хрупкая и очень красивая. Неправдоподобно красивая. Лицо её худенькое и очерченное, паутина чёрных длинных волос, огромные прикрытые глазища и точёные бледные руки на простынях

Она словно спала в белых простынях и разноцветных проводах.

К её кровати была прикреплена папка. На ней чёрными большими буквами было написано

«Анна Ивановна Зотова. 22.08….В коме с 12.02… Назначить…»

Глаза скользили по бумаге, в голове бушевал вихрь.

— Ах, Аннушка, что же ты так со мной? — прошептал кто-то рядом со мной.

И только сейчас я заметила его. Он был живой и не видел меня, как и все живые… Не знаю, откуда мне это известно, но в этом мире меня видит лишь Амелия. А скорбящий мужчина робко гладил руки девочки, но в этом жесте было что-то недоброе. Похотливое.

Я пригляделась к нему. Высокий, красивый мужчина лет сорока. Хорошо одет, на ум пришло даже новое слово.

Обеспечен.

«Целуешь спящие глаза. Ей все равно, она мертва»

Это высветилось на экране моего телефона. Пришло само собой…

Мужчина оглядел палату, шмыгнул к двери и запер её. Прислушиваясь к любому шороху, он осторожно подошёл к кровати, поглядел печально на девочку. А потом… потом начал целовать её бледные губы, а я смотрела с отвращением и не могла отвернуться.

Он целовал её жадно и смачно, орошая её рот и лицо слюной. Он навис над девочкой, буквально навалился… А потом рука скользнула под одеяло и теперь ласкала маленькие груди.

Меня тошнило.

Ещё хуже мне стало, когда я отметила сквозь пелену слёз очевидное сходство мужчины и девочки.

Это же…

Это же её родной отец!

Зажимаю рот рукой и валюсь в плаче на пол.

Кричу горько и протяжно.

Всё равно меня никто, кроме Элвиса не слышит.

И он не слышит…

Я только сейчас увидела, что лицо девочки на самом деле в красноватых шрамах, они почти зажили. Словно ей нанесли чудовищные и циничные побои.

А он всё гладит её и не перестаёт нашептывать:

— Ах, ты, куколка! Вот очнёшься, и мы сделаем тебе пластику. И ты будешь как раньше! Я же тебя учил. А ты всё равно сбежала, позволила мне сделать это! Он же тебя трогал, трогал, я знаю!

И потом с придыханием сказал то, от чего я забилась в истерике.

— Ты моя. Но тебе никогда не нравились мои поцелуи…

А в чёрных глазах — бусинах безумного медвежонка отражался отец, ласкающий спящее тело своей дочери, и свёрнутый от боли в комок смутный силуэт.

Но и он постепенно истаял.

…Когда я очнулась, надо мной раскинулся темный, ночной небосвод. Только через некоторое время я поняла, что это не небо, а чёрный потолок мирика Лукреции.

Я поднялась, отряхнулась от воображаемой пыли. Чёрт, что это было?

Лу стояла рядом со мной и задумчиво смотрела сквозь маску.

— Ты упала. Лежала так тихо. Я куклу бросила, бросила… — шептала она.

Я лишь покачала головой и молча вышла из её мирика.

Вот почему она не любила играть в ПАЦЫЛУИ на полянке Златовласки. Что-то от Анечки Зотовой живо в ней. Говорил же Велиар, что Лаэрен не до конца поглотил её.

Смотрю на Элвиса. Экран телефона мертв. Медведю стыдно? Или очередной бред в его голове унёс в дали моего безумного напарника.

Или просто он хитро молчит, додумывайся сама, дорогая!

Боже, как мне больно. Уже в своём мирике, сидя за столиком, я сделала новую запись.

Это была история Лукреции, девочки, избитой своим отцом. За то, что сбежала от его насилия.

От его ЛЮБВИ.

«Она плохая. Она дает себя трогать другим. Я научу её быть хорошей.

Научу»

И выдавила зло про себя.

Сука.

Что же делать, что? Если Лу вернется ТУДА, станет снова Анечкой, то кошмар её куклы повторится вновь.

Но как мне её не пустить туда, как?

КАК?!

Слабость одолевает меня, сквозь слёзы я смотрю на заляпанный лист и засыпаю.

Прямо за столом.