Тем вечером я увидел, как «кадди» Клета подъехал в сумерках к нашему дому, за рулем сидела женщина. Клет вылез из машины с пассажирской стороны и пошел к крыльцу, а женщина тронулась с места и повернула за угол неподалеку от «Шэдоус», мигая синим поворотником в надвигающейся темноте. Я встретил Клета на ступеньках.

— Это твой помощник? — спросил я.

— Она поехала за аспирином, подгорела на солнце сегодня утром. Я только что услышал про этого парня, Патина, которого подстрелили у клуба в Лафайетте. Этот тот самый, кто пытался замочить тебя из дробовика?

— Сомневаюсь. Он бы свалил из города. Я так думаю, он угнал рефрижератор от мотеля, где остановился, и передал его своему братцу. Но это лишь догадки.

— Знаешь, что тут странно, Дэйв? Зачем угонять грузовик-рефрижератор и использовать его, чтобы скрыться с места заказного убийства?

— Думаешь, его никто не угонял? — спросил я.

— Возможно.

— Варина Лебуф подает в суд на управление. Я думаю, она обо всем этом знает больше, чем показывает.

Персел сел на крыльцо. Воздух был наполнен жужжанием цикад, в деревьях вспыхивали и исчезали в желтом дыме светлячки.

— Интересно, нравятся ли ей мужики постарше, — сказал он.

— Давай завязывай! Вернемся к рефрижератору.

— Зачем сводить себя с ума? Ты был прав с самого начала. Мы имеем дело с большими игроками. Но вернемся к этой телке, Варине. Женщин красивее просто не бывает, и если твой прибор не встает на автопилоте, когда такая деваха проходит мимо, лучше бы его тебе сдать за ненадобностью. Только не строй из себя святую невинность. Представляю, сколько километров ты нагонял своим агрегатом, когда еще закладывал за воротник.

— Это невероятно. Мы говорим о множественных убийствах, а ты вместо головы думаешь головкой?

— Я вообще-то о твоем члене говорил, а не о своем. Ну да ладно, поговорим о моем. Думаю, у моего есть глаза из рентгена — он однозначно видит сквозь штаны. Что мне делать, забетонировать его, что ли? — Клет бросил взгляд через плечо сквозь антимоскитную сетку входной двери. Кожа на голове натянулась, лицо побагровело, а шрам, проходящий через бровь, побелел.

— Привет, Молли, — выдавил он, — не заметил тебя.

— Привет, Клет, — ответила она, — наслаждаешься вечером?

— Хотел пригласить Дэйва на прогулку, — он встал, — пойдешь с нами?

— Купите по пути мороженого, — ответила моя жена.

— Обязательно, — сказал Персел, — как раз хотел предложить. Мы с Дэйвом просто проветривались, и я говорил только о себе, больше ни о ком.

— Мы всегда рады видеть тебя нашим гостем, Клет, ответила Молли.

Мы пошли вниз по улице по направлению к «Шэдоус». Мой приятель оглянулся на дом:

— Как долго она там была? — спросил он.

— Да расслабься. Кто за рулем твоей машины?

— Об этом я и хотел с тобой поговорить. Мы с Гретхен сегодня побывали у залива Ист-Кот-Бланш. Я думаю, что знаю, где тело Блу Мелтон выбросили в воду. Думаю, что парни, сделавшие это, были на большой яхте и ни хрена не понимали в морском деле. Сколько на побережье Луизианы яхт-клубов, хотя бы таких, где причаливают лодки, достаточно большие для размещения на них промышленных морозильных камер? Немного. Вот с чего нужно начинать, приятель. Поиски таких людей, как Ронни Эрл Патин, не помогут нам добраться до верхушки.

— Не меняй тему. Ты сказал, Гретхен? Ведь так зовут твою дочь, Гретхен Хоровитц?

Мы вышли на разводной мост на Берк-стрит, приливные волны под нами скользили между сваями, солнце садилось во вспышке оранжевых языков пламени под покрывалом облаков, принимавших причудливые формы.

— Я говорю это тебе потому, что мне кажется, она не Карузо, — сказал Клет.

— Как ты можешь это говорить? Ведь ты же узнал ее, когда она прикончила Бикса Голайтли.

— Может, это была не она. Я не все тебе рассказал. После того как мы с тобой чуть не отправились в мир иной, тогда, на канале, я испытывал чувство вины за все ошибки, которые совершил в своей жизни. Меня поглотили мысли о Гретхен и ее матери, о том, что я пользовался ее матерью как шлюхой, а Гретхен выросла в доме, где какой-то ублюдок тушил об нее сигареты, когда она еще была ребенком. У меня были фотографии моей дочери, их присылала Кэнди. И я всегда рассматривал их и думал, где она и как я могу хоть как-то уменьшить всю ту боль, что причинил. Затем я увидел человека в красной ветровке и бейсболке, который вышиб мозги Бикса Голайтли, и может, я просто перенес образ Гретхен на стрелка.

— И какова вероятность этого?

— Это возможно, — сказал Клет, все еще избегая неудобных выводов. — Она корчит из себя крутую, но она милая девочка. Моя проблема сейчас в том, что она не знает, кто я такой, и она начинает чувствовать ко мне несколько преувеличенную эмоциональную привязанность, причем абсолютно неправильную, понимаешь, о чем я? И ей совсем не нужен какой-либо дополнительный психологический ущерб в связи с тем, что она начинает строить виды на своего собственного отца.

— Ты можешь все мигом прояснить, если расскажешь Гретхен, кто ты такой. Почему ты этого до сих пор не сделал?

Я понимал, что это жестокий вопрос. Святой Августин когда-то сказал, что нельзя использовать правду для того, чтобы причинять боль. В этом случае мой лучший друг страдал от тревоги и страха, которых врагу не пожелаешь. Правда не освободила бы Клета. Вместо этого она заставила бы его выбирать между тем, чтобы помогать в раскрытии ряда преступлений, и тем, чтобы отправить собственную дочь на казнь в «Анголу». Я стал его великим инквизитором и ненавидел себя за это.

— Что мне делать, Дэйв?

Я сказал совсем не то, что хотел сказать. Я сказал это безо всякой связи с логикой, справедливостью, правильным и неправильным, законностью, полицейским процессом или даже здравым смыслом. Я сказал это так же, как британский писатель Е. М. Фостер, когда заметил, что, если бы ему пришлось выбирать между своим другом и своей страной, он надеялся, что ему хватит храбрости выбрать друга. Я сказал:

— Будь что будет.

— Ты серьезно?

— Это лишь одна из многих ситуаций, где можно только прочесть Молитву душевного покоя. Сделай шаг назад и позволь всем беспокойствам, сложностям и запутанности в твоей жизни раствориться на ветру. Ты должен верить в то, что солнце все-таки встанет на востоке, что все пойдет своим чередом и что дождь оросит влагой как праведных, так и грешников. Ты должен сказать «да иди оно все к чертям собачьим» и бросить карты на стол.

— По нам с тобой «Ангола» плачет.

— Это я и имею в виду. На хрен все. Все мы рано или поздно умрем, — ответил я.

— Моя печень стонет от жажды. Мне нужен бокал пива с парой сырых яиц. Пара рюмок «Джека» тоже не помешала бы.

— А Молли хочет мороженого.

— В «Клементине» продают шербет. Хм, «будь, что будет». Вот это я понимаю. Думаю, это также подразумевает конкретно надрать кое-кому задницу. «Будет, что будет». Прямо в точку, мать твою! — Клет начал молотить своими кулачищами воздух, как будто обрабатывая боксерскую грушу, улыбаясь во весь рот, словно наполненный надгробными камнями вместо зубов.

Клет Персел снова втянул меня в неприятности.

Никто не любит чувство страха. Страх — это враг любви и веры, лишающий нас душевного покоя. Страх крадет как наш сон, так и наши рассветы, он делает нас вероломными, продажными и подлыми, он заполняет наше сознание ядом, лишает нас личности и прогоняет последние остатки самоуважения. Если вы когда-то испытывали страх, по-настоящему боялись чего-то, когда тело покрывается липким холодным потом, когда белеет кожа и в жилах стынет кровь, когда вы чувствуете такое духовное истощение, что уже не в силах прочесть молитву, потому что тогда она станет признанием того факта, что вы вот-вот умрете, вы знаете, о чем я говорю. Единственным спасением от подобного страха является движение, и не важно, какое. Каждый, кто прошел через войну, природные или техногенные катаклизмы, знает это. Прилив адреналина настолько силен, что вы можете в одиночку поднять автомобиль, прыгнуть в окно горящего здания через стекло или атаковать врага, значительно превосходящего вас количеством и вооружением. Никакой страх боли не сравнится со страхом, превращающим ваше нутро в желатин, сжимающим вашу душу до размера амебы.

Если же вы не можете убежать или атаковать своего врага, результат становится совсем иным. Уровень вашего страха растет до точки, где вам кажется, что вы чувствуете, как с вас живого сдирают кожу. Вы достигаете такой степени мук, беспомощности, и, в итоге, отчаяния, которые вряд ли что может переплюнуть по эту сторону могилы.

Спустя семь часов после того, как я пожелал спокойной ночи Клету, я услышал сухой гром в облаках, и во сне мне показалось, что я вижу всполохи огня у себя в комнате. Затем я понял, что забыл выключить мобильный, который вибрировал на прикроватной тумбочке. Я взял его и прошел в кухню, номер не определялся. Я сел за стол и вгляделся на берег канала, где гигантские лопухи на берегу, словно слоновьи уши, гнулись на ветру, а поверхность воды морщинилась, как свернувшееся молоко.

— Алло, кто это? — спросил я.

Сначала я услышал только чье-то тяжелое дыхание, как будто звонивший испытывал такую боль или волнение, что кровь начинала закипать у него в голове.

— Вы Дэйв Робишо? — спросил мужской голос.

— Да. Время четыре утра, кто вы и что вам нужно?

— Я Чад Патин. Ронни Эрл был моим братом.

Я думал, что звонивший начнет меня винить, но я ошибался. Должно быть, он звонил по городскому телефону, так как я слышал нехарактерные для сотовой сети потрескивания. Я услышал, как он шумно набрал полную грудь воздуха, как человек, которому долго не давали выплыть на поверхность.

— Ты еще там? — спросил я.

— Это я пытался тебя прикончить, — сдавленно ответил он.

— Откуда у тебя мой номер?

— У них на тебя есть дело. В нем есть все твои данные.

— Кто такие «они»?

Я слышал, как он наливает какой-то напиток в стакан и жадно глотает его содержимое, как человек, которому все равно, что за жидкость течет вниз по его горлу — «Джонни Уокер» или тормозная смесь.

— Я сваливаю, я на это не подписывался, — наконец выдавил он.

— Так это ты стрелял? Не твой брат?

— Я согласился на это. Зря я это сделал.

— Ты согласился? Ну-ка переведи.

— Они хотели отправить Ронни Эрла обратно. Не собирались мне больше давать никаких заказов, а мне надо на что-то жить.

— Мы пробили тебя по базам данных, тебя в них нет.

— Я работал перевозчиком, баб возил, иногда дурь. Доставлял девчонок из Мексики, но ничем из этого на сто процентов не занимался, так, приработок. Одной ночью на границе я кое-что натворил. Людей сзади в грузовик набилось слишком много, и когда машина оказалась в канаве, я убежал. Грузовик был заперт, а температура под сорок, даже ночью. Ты, наверное, читал про это.

— Нет, не читал. И зачем ты мне звонишь?

— Мне нужно выбраться из страны.

— И ты хочешь, чтобы я тебе помог?

— У меня пара сотен баксов, этого мало. Мне нужно не менее пяти кусков.

— И об этом ты просишь человека, которого пытался убить?

— Заправляет всем человек по имени Анджел или Анджелле. По-французски «анж» означает ангел.

— Я знаю, что это значит.

— Ты меня не слушаешь. Это больше, чем мы все, вместе взятые. Они привозят женщин со всего мира. Босния, Румыния, Россия, Африка, Таиланд, Гондурас, доставят из любой дыры, где неспокойно. Парень делает один телефонный звонок и получает любую женщину или комбинацию женщин. И это только малая часть.

— Чем еще они занимаются?

— Всем. У них во всем есть интерес.

— Кто нанял тебя убить меня?

— Ты опять меня не слушаешь. Мы здесь ничто, просто муравьи, бегающие у них под ногами. Я слышал об их острове, — голос прерывался, как будто Чаду Патину было страшно смотреть на образы, возникающие у него в голове, — они такое с людьми делают, что ты даже знать не захочешь. У них есть большая железная форма, я видел фотографии того, что они сделали с одним парнем.

— Обратись в ФБР.

— Меня посадят за покушение на убийство, а там я и недели не протяну. Ты видел, что они сделали с Ронни Эрлом. Парень, показавший мне фотографию, дал мне прослушать запись. Я слышал, как запихивают в эту железную форму какого-то парня, он кричал на незнакомом мне языке. Но все и так было понятно. Сначала он молил, потом начал хрипеть, а затем я расслышал, как за ним закрыли дверь, а им понадобилось много времени, чтобы ее закрыть. Все это время он кричал. Мне надо где-то спрятаться, чувак. Пять тысяч долларов, больше мне не надо. Я дам тебе всю информацию, что у меня есть.

— Приятель, так дела не делаются. Зачем вы использовали рефрижератор?

— Ронни Эрл сказал, что на него никто не обратит внимание. Почему ты спрашивать о том, на каком грузовике мы ехали? Я говорю тебе о людях, не похожих ни на кого из всех, что ты знал, а тебя беспокоит хренов грузовик? Там еще девчонка завязана, креолка, певичка, она была на том острове. Это Ронни Эрл сказал. Она вроде как гремела в зайдеко-клубах, не помню, как ее зовут.

— Ти Джоли Мелтон, — ответил я.

— Да, точно. Ее сестру тоже сцапали. Так ты поможешь мне или как?

— Где мы можем встретиться?

— А деньги ты мне достанешь?

— У нас есть фонды на выплаты конфиденциальным информаторам или друзьям правосудия, — сказал я, удивляясь своей готовности давать обещания, которые я мог и не сдержать, — так или иначе, мы тебя из этого дерьма вытащим. А что это за железная штука? Как она называется? Она как будто из Средневековья. На фотографии я видел только ее часть, видел куски того парня, висевшие на ней. У нее большие колья внутри двери, как эта штука называется, чувак?

— Железная дева.

Внезапно я услышал ветер в трубке, как будто он отнял ее от уха.

— Ты там, Чад? — спросил я.

— Боже, — выдавил он внезапно упавшим голосом.

— Что происходит? — я пытался понять, что там происходит.

— Они здесь. Эти сукины дети здесь.

— Не бросай трубку, приятель, кто там у тебя?

— Это они, — прошептал он, — они.

Я слышал, как он бросил трубку, слышал звуки борьбы и ломающейся мебели, а затем до меня долетел истошный визг Чада Патина, смахивающий на те звуки, что издает свинья, когда ее ведут на убой.

Алафер вошла в офис Клета в Новой Иберии в девять утра в пятницу, ожидая, как обычно, встретить в приемной его секретаря Хульгу Вокман. Вместо нее она увидела одетую в джинсы крепко сложенную девушку лет двадцати пяти с красноватым оттенком волос и стрижкой каре. Ее ноги с вставленными между пальцами ватными тампонами лежали на столе, и она увлеченно наносила на ногти фиолетовый лак. Пол явно давно не подметали, у металлических стульев для клиентов валялись газеты и автомобильные журналы.

— Мистер Персел в кафе «У Виктора» через дорогу, — сказала девушка, не поднимая глаз. — Вам что-нибудь нужно?

— Да кто ты такая и где мисс Хульга?

— Она в отпуске, я ее заменяю. А ты кто?

— Алафер Робишо.

— Прекрасно, — девушка за столом выпрямилась в кресле, закрыла пузырек с лаком, вытащила ватные тампоны и по одному бросила их в корзину, — так мне не придется звонить твоему отцу.

Она бросила взгляд на лежавший на столе блокнот:

— Скажи детективу Робишо, что за два часа до того, как Ронни Эрл Патин пытался его убить, в полицию поступило заявление об угоне грузовика-рефрижератора. А может, и не стоит об этом говорить, поскольку он, наверное, и так это знает, ведь это его, в конце концов, пытались убить. Но если это порадует твоего отца, можешь ему сообщить, что компания, владеющая грузовиком, не имеет очевидной связи с братьями Патин. А еще скажи своему отцу, что лучше бы его управление само делало свою работу. Конец. — Незнакомка посмотрела на Алафер. Ее фиолетовые глаза, казалось, не принадлежали ее лицу. — Что-нибудь еще?

— Да, кто ты, мать твою, такая?

Брови девушки приподнялись.

— Как бы тебе объяснить? Давай посмотрим, я, мать мою, Гретхен Хоровитц. Я так понимаю, это ты юрфак Стэнфорда закончила? Всегда было интересно узнать, как выглядит Стэнфорд. Я окончила колледж Майами Дейд. Если ты не в курсе, это в Майами.

— Здесь бардак.

— Уж это точно.

— Так почему бы тебе не прибраться?

— С чего начать — с блевотины на полу в туалете или с огрызка, плавающего в унитазе?

— Можешь начать с того, чтобы убрать ноги со стола.

Гретхен перевернула несколько страниц блокнота, пока не нашла чистый лист, и подвинула его и карандаш к Алафер.

— Можешь написать то, что хочешь сказать мистеру Перселу, и я ему это передам. Или можешь перейти улицу и помочь ему избавиться от похмелья, которого у него не было бы, если бы не твой папаша.

— Мой отец не пьет.

— Это я знаю. Вместо этого он водит мистера Персела по барам и дрочит, глядя, как тот напивается.

— Простите, мисс, но мне кажется, что вы, вероятно, идиотка. Я не пытаюсь вас оскорбить, это скорее клинический диагноз. Если это так, то приношу извинения за свой тон. Я уверена, что у вас куча положительных сторон. И мне очень нравится вампирский цвет лака на ваших ногтях.

Гретхен с праздным лицом положила в рот два леденца и разжевала их, не закрывая рта.

— Вот скажи мне, зачем люди со степенью Стэндфордского университета живут в этой комариной дыре? Должна же быть причина?

Алафер подняла мусорную корзину:

— Ты с этим закончила?

— А у тебя что, утренняя тошнота?

— Нет, просто делаю за тебя твою работу, — Алафер поставила на место металлические стулья в приемной и начала подбирать газеты и бумажные стаканы для кофе с пола.

— Не делай этого, — сказала Гретхен.

— Я изучала уборщицкие науки в университете Рид. Я уверена, что ты слышала про Рид. Это в Портленде, откуда родом Джон Рид, писатель и социалист, хотя он и не имел отношения к той семье, выделившей деньги на строительства Рид. Смотрела фильм «Красные»? Это про Джона Рида. Он был военным корреспондентом во время мексиканской революции 1915 года. А Портленд — это город в Орегоне. Орегон — это штат между Калифорнией и Вашингтоном.

— Послушай, А-ля-ля-фер, или как там тебя, мне не нужна зануда, делающая мой день еще труднее, чем он уже есть. Поставь на место мусорку и любезно тащи свою тощую задницу отсюда. Я не только сообщу мистеру Перселу, что ты заходила, но и доложу, что передала ту информацию, которую хотел твой папик. Понятно?

— Я не против.

— Не против чего?

— Помочь тебе убраться. Клет не должен был тебе все это оставлять. Он хороший мужик, все его тут любят. Но, как говорит мой отец, у Клета организационные способности двухлетнего ребенка, попавшего в шкаф с игрушками.

Алафер наклонилась, чтобы поднять журнал с пола, и услышала, как Гретхен хихикнула.

— Я сказала что-то смешное?

— Я ничего не говорила, — ответила Гретхен. Она взяла швабру, ведро, вантуз и резиновые перчатки и отправилась в туалет. Через мгновение Алафер услышала чавканье вантуза и звук смываемого унитаза. Гретхен открыла дверь шире, чтобы видеть приемную, и вновь склонилась над унитазом.

— «Красные» — это лучший фильм Уоррена Битти, даже лучше, чем «Бонни и Клайд», — сказала новая секретарша Клета, — Генри Миллер так классно сыграл в одном из эпизодов. Ты знаешь, что он останавливался здесь, в Иберии, в местечке под названием «Шэдоус»? А «Шампунь» видела? Уоррен Битти один из моих любимых актеров, он уступает только Джеймсу Дину.

Сообщения о нападении на Чада Патина, имени которого свидетели на тот момент еще не знали, начали поступать на номер диспетчера «911» округа Святого Чарльза в 4:18 утра. Его похитители действовали грубо, но тщательно.

Из небольшого поселка неподалеку от Дес-Аллемандс, по направлению к Новому Орлеану, позвонила женщина, жалующаяся на шум за домом. Она сообщила, что ее сосед, живущий в гараже, преобразованном в квартиру, за заброшенным домом, опутанным мертвой виноградной лозой и банановыми ростками, дерется с женщиной. На вопрос, откуда она это знает, она ответила, что слышала звуки бьющегося стекла и женские вопли. По крайней мере, ей так показалось, добавила она.

В 4:23 утра другой, звонивший из того же поселка сообщил о разбойном нападении на гараж, перестроенный в квартиру. Из своего окна он увидел, как три человека несут свернутый ковер вниз по лестнице. Он рассказал, что у квартиры горит фонарь и он уверен в незаконном проникновении в дом своего соседа. Затем он понял, что наблюдает не кражу ковра, а куда более серьезное преступление.

— Они несут человека, связанного веревкой. Похоже, ему что-то запихнули в рот, похоже на теннисный мячик.

В 4:26 поступил еще один звонок от первой свидетельницы.

— Они только что проехали на внедорожнике прямо по моим грядкам. Там все еще остался один человек, он достает что-то из багажника своей машины. Когда вы наконец приедете?

В 4:31 второй звонивший снова связался со службой с мобильного телефона. Он так и не назвал своего имени, но это, похоже, его не волновало.

— Это я, — сказал он, — я в своей машине, еду за этими мужиками по проселочной дороге. От меня не уйдут, гады.

— Сэр, я прошу вас прекратить преследование, — ответила девушка-диспетчер, — не пытайтесь остановить этих мужчин. Помощь уже в пути.

— Но что тогда произойдет с этим беднягой? — спросил мужчина.

В 4:33 опять позвонила женщина:

— Этот мужчина достает что-то из багажника своей машины. Как эта штука называется? В смысле та штука, которую он достает. Солдаты ее еще на спине носят. Он подошел к гаражу и направил на него эту штуку, прямо как шланг. Ничего не осталось, даже деревья горят, а листья падают на мой домик.

— Мэм, я вас не понимаю, если только вы не имеете в виду огнемет, — ответила диспетчер.

Последний звонок в «911» поступил от мужчины, который преследовал похитителей в своей машине:

— Они сели на белую лодку немного южнее Дес-Аллемандс, — сообщил он, — я стою здесь на причале. Они двигаются вниз в сторону Залива. Это был теннисный мячик, он лежит прямо здесь, у моей ноги. В нем застрял зуб, на его корне кровь. Да где вас всех черти носят?

Я позвонил в полицию спустя десять секунд после того, как в квартиру Чада Патина вломились неизвестные, но все мои усилия его спасти оказались тщетными. Мы с Хелен прослушали записи «911», переданные нам полицейским управлением округа Святого Чарльза, и Суле немигающим взглядом смотрела в окно своего кабинета, зацепившись большими пальцами рук за ремень. Ее спина под рубашкой казалась тверже утюга.

— Человека, заправляющего этим, зовут Анджеле?

— Или Ангел.

— И он живет на каком-то острове?

— Так сказал Чад Патин.

— И у одного из этих парней есть огнемет? Это все просто нереально. Ты как думаешь, о чем здесь на самом деле идет речь?

— Деньги. Большие деньги. Наркота, проститутки, краденые или поддельные картины. И это только то, что я знаю.

— Уголовники не валят полицейских из-за наркотиков, девчонок или краденого барахла, — ответила Хелен.

— Я думаю, это как-то связано с неонацистами.

— А вот в это я не верю, это просто чушь, Дэйв.

— Хорошо, посмотрим с другой стороны. Подумай хорошенько, о чем в наших краях никто не говорит отрицательно, чего не касается ни один местный журналист? Эта тема настолько деликатна, что люди не захотят с тобой вести разговор, если почувствуют, что ты вот-вот скажешь что-то не то? Какое предприятие, как ты думаешь, я имею в виду?

— Говори.

— Нет, это ты скажи мне, — ответил я.

Она скорчила физиономию, которая должна была быть пренебрежительной, и мне было неприятно на нее смотреть. Я почувствовал стыд за Хелен, и это заставило меня снизить свое мнение о ней, о человеке, которым я всегда восхищался.

— Ты слишком жесток к людям, приятель, — произнесла она, — это бедный штат с экономикой, зависящей лишь от одного ресурса. Ты действительно хочешь вернуться в старые добрые времена? Я не думаю, чтобы кто-либо захотел вернуться к прежнему. Желаешь работать грузчиком?

— Так какого слова мы тут избегаем? Что же это за священное место, куда мы не решаемся сунуть свой грешный нос?

— Страна хочет дешевый бензин. Им плевать, как его получить, а потому штат Луизиана трахают все, кто только может. Чего ты хочешь? Что еще я должна сказать?

— Ничего, ты и так все сказала. Ты прекрасно знаешь, в чем тут дело, и не надо притворяться, что ты этого не понимаешь.

— Не стоит тебе со мной так говорить, — ответила Хелен недовольно.

— Задай себе вопрос, почему этот разговор так оскорбляет тебя? Потому что я задел тебя за живое или потому, что я нассал на священную корову?

— Убирайся, Дэйв.

Она никогда раньше не говорила со мной так, по крайней мере, в таком тоне. Мне было плевать. Я был еще больше разозлен, чем она. Нет, пожалуй, я перефразирую. Хелен разочаровала меня, и я чувствовал, что она подвела меня так, как никогда раньше. Весь оставшийся день я не мог стряхнуть с себя это чувство.