20 июля 1944 года одноглазый граф фон Штауффенберг вместе со своим чемоданчиком посетил военную конференцию, проходившую в Wolfsschanze (“Волчьем логове”) неподалеку от Растенбурга в Восточной Пруссии. На встрече присутствовали все высшие армейские чины, а также сам главнокомандующий Адольф Гитлер. В середине встречи, в 12:30, граф извинился и вышел якобы в уборную, оставив у ног Гитлера чемоданчик, начиненный взрывчаткой. Через десять минут конференц-зал был охвачен пламенем. Погибли генерал-майор, полковник, генерал и стенографистка, а вот главнокомандующий уцелел. Как будто у чемоданчика вдруг выросли ноги! В ту самую ночь графа расстреляли по приказу генерала Фромма, который, зная о заговоре заранее, пытался спасти свою шкуру. Тщетно: его расстреляли восемь месяцев спустя. В связи с покушением на Гитлера арестовали пять тысяч предполагаемых соучастников заговора, двести из которых были приговорены к долгой и мучительной смерти через повешение на рояльной струне.

Когда новости о покушении на Гитлера дошли до доктора Йозефа Харвата, пражского друга Альберта Геринга и участника чешского Сопротивления, он был поражен и не мог поверить в случившееся – не только из-за масштабов события, но и потому, что несколькими месяцами ранее Альберт предсказывал, что такое может произойти. “В начале 1944 года” Альберт рассказал Харвату “нечто интригующее о Гитлере”, а именно что на него готовилось покушение. “Хотя я не предполагал, что покушение на Гитлера когда-либо осуществится, я послал сообщение в Лондон”, – писал Харват в мемуарах. Интересно и другое его замечание: “А еще, как только я узнал о [баллистической ракете] V-1 и о попытке запуска, я тоже послал сообщение в Лондон”.

Таков был привилегированный статус Альберта, такова была его способность оказываться рядом с нужными людьми в нужные моменты, и иногда он получал доступ к информации, которой не обладало даже СС. Его фамилия и должность в “Шкоде” обеспечили его золотым паспортом: в оккупированной нацистами Европе почти не существовало места, куда он не мог бы поехать. Он был вхож в круг самых высокопоставленных военных. Чтобы получить наиболее конфиденциальную информацию, ему было достаточно съездить к Герману или позвонить ему в Берлин. Главное же, что Альберт не боялся делиться такой информацией с друзьями, прекрасно зная об их участии в Сопротивлении. Однако делал он это тактично и осторожно, ведь тем самым он совершал акт государственной измены, а снять с него такое обвинение не получилось бы даже у Германа. Если бы он попался, его тоже ожидала бы рояльная струна.

* * *

Карел Шталлер как раз был одним из тех, кто извлекал из дружбы с Альбертом больше, чем просто хорошо проведенное время. Награжденный прозвищем Спец за свои выдающиеся инженерные заслуги, в 1939 году он занял пост гендиректора дочернего предприятия “Шкоды” – Československá Zbrojovka Brno. Этот человек отвечал за создание пулемета “Брен”, и он же был главным разрабочиком многих операций чешского Сопротивления. Радомир Лужа, деятель Сопротивления, часто работавший со Шталлером, рассказывал о его характере: “Он был таким же неумеренным в своей работе на Сопротивление, как и во всем остальном, что делал. Он был готов на все, чтобы навредить нацистам, хотя и работал прямо под их носом как один из их главных технических экспертов”. Шталлер на тот момент являлся главным финансистом движения, либо выделяя деньги из собственного кармана, либо утаивая и переводя “средства завода стрелкового оружия, бывшего частью концерна Германа Геринга”.

Он также отладил хитрую систему передачи секретной информации чехословацкому правительству в изгнании, находящемуся в Лондоне и возглавляемому президентом Бенешем. Благодаря разрешению на поездки в Словакию Шталлер посещал Братиславу, где жил его сын, и связывался со словацким экспортером, которому “разрешалось совершать поездки в Швейцарию пять раз в год”. Словацкий экспортер сахара, Рудольф Фраштацкий, тайно перевозил информацию, чаще всего в форме микрофильмов, бывшему чехословацкому диппредставителю в Швейцарии Яромиру Копецкому. Из Швейцарии Копецкий пересылал информацию в Лондон.

Дружба Шталлера и Альберта началась в 1939 году с одного грубоватого анекдота, который Альберт, только что ставший коллегой Шталлера по “Шкоде”, рассказал ему спустя десять минут после знакомства. Вот он. Ассистентка зубного врача идет, держа в руках женскую шляпную коробку, ее спрашивают, какого фасона шляпа внутри, а она отвечает: “Это прусский зубной протез!” Сравнение строения челюстей властителей Третьего рейха и лошадей сразу же недвусмысленно дало понять удивленному Шталлеру, как Альберт Геринг относится к режиму, возглавляемому его же родным братом. Увидев, на чьей стороне младший Геринг, Шталлер осознал, насколько тот может быть полезен для нужд Сопротивления.

Как потом свидетельствовал Шталлер в письме от 6 декабря 1946 года, адресованном 14-му Чрезвычайному народному суду в Праге, “он [Альберт] был хорошим барометром ситуации – ему были известны некоторые слухи, дошедшие от брата. Я делал это, чтобы потом передавать информацию, полученную от него, за границу. Однажды мне это удалось – с предупреждением о готовящемся нападении на Францию, которое я успел вовремя передать в британскую разведку в Лондоне через доктора Новоттны в британском посольстве в Бухаресте. Информация была очень подробной и вызвала интерес. Геринг рассказал мне о подготовке вторжения во Францию за три недели до начала операции, и через четыре дня точные данные уже были в Бухаресте”.

Альберту также удалось предотвратить увольнение Шталлера с Československd Zbrojovka, после того как неординарное поведение того показалось подозрительным нацистскому руководству “Шкоды”. Шталлер занимает в “списке тридцати четырех” тридцать второе место.

* * *

В других случаях Альберт выступал пособником Сопротивления благодаря тому, что смотрел сквозь пальцы на тайные операции, проводившиеся прямо под его носом, и тем самым давал молчаливое согласие на дальнейшую деятельность. Вилем Хромадко, чешский начальник на “Шкоде”, в полной мере воспользовался этой простой, хотя и рискованной схемой. Поскольку у Хромадко были тесные связи с Россией, его серьезная административная позиция в оккупированной Чехословакии естественным образом сделала его одним из поставщиков информации для Советов. В качестве директора одного из важнейших заводов по производству боеприпасов в оккупированной Чехословакии его главная роль состояла в передаче в СССР планов и информации о последних оружейных разработках “Шкоды”. Занимался он этим во время своих многочисленных поездок в Белград, где происходили его контакты с советскими агентами.

После 1938 года, когда Германия оккупировала Чехословакию, а “Шкоду” поглотил Reichswerke Hermann Göring AG, югославские вояжи Хромадко удостоились пристального внимания новых нацистских боссов компании. Подозрения вынудили их приставить к нему нацистского опекуна, герра Шмидта, который должен был следить за деятельностью Хромадко во время поездок. Это очевидным образом ограничивало возможности его участия в “факультативных занятиях”. Помог случай: Шмидт сломал ногу, нацистскому руководству пришлось искать замену. Решили выбрать того, кем точно будут руководить высшие интересы рейха и кто будет прилежно отчитываться о любом подозрительном поведении. Их выбор пал на Альберта Геринга, брата партийного любимца со времен мюнхенского пивного путча. Очевидно, что у них не было доступа к толстому гестаповскому досье Альберта с историей его прошлых антирежимых прегрешений.

Таким образом, начиная с мая 1940 года Хромадко и Альберт ездили на Балканы вместе. Альберт выполнял свои обязанности – хотя бы формально, встречая Хромадко на вокзале, но дальше его ответственность заканчивалась, и каждый шел заниматься своими делами. Альберт удалялся в богемное кафе, где попивал кофе и, наверное, что-то делал по работе, в то время как Хромадко передавал важнейшую информацию своим советским контактам и помогал соотечественникам, бежавшим в Белград. Годы спустя Хромадко свидетельствовал перед 14-м Чрезвычайным народным судом в Праге: “Геринг дал мне полную свободу передвижения за границей, то есть на Балканах, что позволило мне материально поддерживать наших эмигрантов и помочь некоторым получить югославские паспорта”. Он добавил и кое-что посерьезней: “Геринг, очевидно, знал о моих контактах и моей деятельности, а также о связях Шталлера. Он не препятствовал мне и даже говорил, чтобы я вел себя осторожнее. Также Геринг не стал возражать против моей поездки в Москву”. Поездка в Москву, о которой говорит Хромадко, была вызвана определенной конфиденциальной информацией, которую как раз сообщил ему Альберт.

Вместе со сведениями о местонахождении немецкого завода по производству моторов для подлодок Альберт выдал Хромадко планы Германии о разрыве пакта Молотова – Риббентропа 1939 года за четыре месяца до начала операции “Барбаросса” (немецкого вторжения в Россию), то есть до 22 июня 1941 года. “Я передал этот отчет в Лондон и Москву, – рассказывал Хромадко, – и эта информация была крайне важна как для русских, так и для Запада, поскольку потом заводы начали бомбить и русские тоже были вовремя предупреждены [о нападении]”.

* * *

К тому времени как последний из несостоявшихся убийц фюрера умер в петле, война и рейх Адольфа Гитлера тоже приближались к концу. Настроения в германском тылу упали как никогда низко: после того как союзники увеличили интенсивность авианалетов (до 5000 бомбардировщиков в день и больше), матерям все чаще и чаще приходилось доставать безжизненные тела своих детей из-под обломков. На востоке редеющие день ото дня колонны немцев отступали под натиском огромной Красной армии и ее превосходных танков Т-34. Целые гарнизоны истощенных немецких пленных уже начали свое обреченное шествие в Сибирь, где их ждали трудовые лагеря. А если каким-то разбитым частям и удавалось уйти от советских солдат, но документы были потеряны, с петлей наготове в качестве инструмента принуждения к порядку их ожидали “ищейки” – немецкая военная полиция. На юге немецких и итальянских солдат теснили все дальше и дальше к северу, из Рима их выбили 4 июня 1944 года, из Флоренции – два месяца спустя. На западе, во Франции и Бельгии, союзники захватывали один город за другим. От Германии их уже отделяло только последнее крупное сражение, Арденнская операция. Вермахт был в смятении. Конец немецкой кампании казался неизбежным.

Но для Альберта и его непрекращающейся борьбы с Гитлером война продолжалась, к великому раздражению СС. В одном отчете 1944 года СД специально выделяет Альберта и приводит целый список его “преступлений” против рейха. Первым числится связь с “политически неприемлемым” представителем Československá Zbrojovka Brno герром Новоттны. Альберт противодействовал воле рейха, взяв Новоттны и его семью под крыло и организовав их побег в Бухарест и в конечном счете в США.

Альберт также помог жене греческого управляющего “Шкоды” Михаила Копелианоса, которая, как свидетельствовал донос, высказывала “пренебрежительные” замечания о Гитлере во время “враждебного выпада” в бухарестском представительстве “Шкоды”. В другой раз Копелианос и сам привлек к себе внимание СС, когда в его арийских документах не нашли свидетельств необходимого количества арийскости. Альберт снова оказался в нужном месте, чтобы исправить ситуацию. “Когда я узнал о происходящем, то нашел предлог и послал Копелианоса в Будапешт, а затем в Бухарест, где он работал до конца войны, и никто больше не доставлял ему неудобств”, – излагал Альберт в собственной защитной речи, когда после войны находился в чешском заключении.

Как и Альберт, Вилем Машек, один из администраторов “Шкоды”, выбрал себе неподходящую жену, с той лишь разницей, что у этой кроме славянских были еще и еврейские корни. За такое “несоответствие” Машек не только лишился работы, но и был вынужден вместе с женой скрываться от гестапо. До того как гестапо смогло их отыскать, Альберт укрыл эту пару в Бухаресте до самого окончания войны. Иржи Кантор, инженер “Шкоды” и венгерский еврей, из-за своей наследственности также столкнулся с опасностью потерять работу. Альберт “это предотвратил, переведя его в будапештское отделение нашей компании”. Иржи оставался в Будапеште нетронутым до того момента, пока немецким перфекционистам не понадобился последний кусочек их бредовой мозаики и пока в будапештский отель “Мажестик” не прибыл главный перфекционист, оберштурмбаннфюрер СС Карл Адольф Эйхман – “архитектор холокоста”. Сидя именно там, он “оприходовал” последних оставшихся в Европе евреев. Однако Иржи повезло, и его отвезли в Бухенвальд, а не на верную смерть в Освенцим, как четыреста тысяч других венгерских евреев. В Бухенвальде ему пришлось лучше, чем многим, поскольку Альберт “Геринг посылал ему деньги и еду”. Он занимает тринадцатую позицию в “списке тридцати четырех”.

Видя, как с беспощадной эффективностью нацистский конвейер отправляет на смерть сотни тысяч людей, и осознавая практически полное бессилие, Альберт в последние месяцы войны остро переживал свою беспомощность. Даже он, сумевший помочь стольким людям, начал уступать давлению обстоятельств и, возможно, казнить себя за неиспользованные возможности. Эльза Моравек де Вагнер вспоминает случай, когда Альберт расклеился прямо на глазах у ее матери: “Однажды он очень расчувствовался, когда говорил о страдании заключенных, особенно детей. Со слезами на глазах он рассказывал о жуткой участи людей, попавших в концлагеря”. Подстегиваемый моментом, он стал смелее в своей подрывной деятельности, пытаясь, насколько это было в его силах, помешать нацистским планам полного уничтожения евреев Европы. Он начал вынашивать собственные планы – что-то вроде Великого побега 1943 года из лагеря Luft III.

Учитывая близость к производствам “Шкоды” в Пльзени и Праге (всего 60 км), местом самой амбициозной авантюры Альберта предстояло стать концлагерю в Терезиенштадте, так называемому “Парадиз-гетто”. Этот лагерь был известен тем, что в нем единственном побывал международный (швейцарский) Красный Крест, хотя весь визит представлял собой гигантский пропагандистский фарс. Без Красного Креста, не прикрытый фасадом мнимого приличия, легерь представлял собой всего лишь перенаселенный рассадник болезней, промежуточный пункт на пути в лагеря уничтожения. Здесь умерло тридцать три тысячи заключенных, а еще восемьдесят восемь тысяч были увезены в другие места, главным образом в Освенцим.

Как утверждает Жак Бенбассат, Альберт придумал взять с собой кортеж грузовиков и без объявления появиться в лагере, а затем под предлогом набора трудового отряда или просто с помощью своей фамилии забить грузовики как можно большим количеством заключенных. Достаточно примитивный и дерзкий план, однако, по словам Жака Бенбассата, он был успешно реализован: “Он сказал: “Я Альберт Геринг, компания “Шкода”. Мне нужна рабочая сила”, – и заполнил грузовики работниками. Начальник концлагеря согласился, потому что просил сам Альберт Геринг. Он отвез их в лес и выпустил. Так что этим он наверняка спас немало жизней!”

Таким доверчивым – или, быть может, невероятно расчетливым – начальником, скорее всего, был последний комендант концлагеря Терезиенштадт Карл Рам. Ему было известно о приближении Красной армии, он боялся расправы и, как утверждают некоторые источники, постоянно откладывал выполнение приказов Генриха Гиммлера по уничтожению остатка заключенных в газовых камерах. Он был повешен 30 апреля 1947 года послевоенным правительством Чехословакии за преступления против человечества.

Таким было последнее вмешательство Альберта во время войны. Его дерзкое поведение начало ему аукаться.

* * *

В 10 вечера 23 августа 1944 года доктор Йозеф Харват проснулся от резкого звонка в дверь. Его охватили страх и паника, потому что такой звук в такой час мог означать лишь одно: визит гестапо. Они вернулись, чтобы меня забрать. “Я подошел к двери один, открыл и увидел там Альберта, разбитого, несчастного, уставшего. Он сказал: “Я в бегах!” – вспоминает Харват.

* * *

За несколько недель до этого Альберт посетил банкет в Бухаресте, где встретился с работником немецкого консульства. Побеседовав некоторое время, дипломат спросил Альберта, почему тот постоянно отказывается от приглашений Манфренда фон Киллингера, немецкого консула в Румынии, поучаствовать в разнообразных мероприятиях, которые консул организовывает в Бухаресте. На этот вопрос Альберт ответил следующее: “Лучше я сяду за один стол с таксистом, чем с убийцей!”

Бывший командир торпедного катера (во время Первой мировой) Киллингер, как и многие другие разочарованные ветераны, вступил в отряды фрайкора с желанием свергнуть новое – и крайне чужеродное – правительство Веймарской республики. Его связь с фрайкором прекратилась в 1920 году после провала Капповского путча. Зализав раны, он участвовал в дейтельности террористической организации “Консул” (ОС) – правой антисемитской промонархической группы. В 1921–1922 годах ОС осуществила серию убийств высокопоставленных веймарских политиков, в том числе министра финансов рейха Матиаса Эрцбергера и Вальтера Ратенау, бывшего еврейского промышленника, так называемого ноябрьского преступника, на тот момент занимавшего должность министра иностранных дел. Из-за готовности Ратенау следовать условиям Версальсокого договора он стал одной из мишеней ОС и в конце концов был убит в Берлине 1 февраля 1922 года пулеметным огнем и гранатами. Имевший доступ к неразглашаемой информации, Альберт всегда придерживался мнения, что за убийством Ратенау стоял Киллингер. Альберт считал его обыкновенным убийцей. Как только реплика об “убийце” дошла до самого Киллингера, тот моментально решил отомстить и связался с гестапо.

На жалобу Киллингера отреагировал недавно назначенный в Прагу полицейский генерал – обергруппенфюрер Карл Герман Франк. Высокий, с сухим лоснящимся лицом, похожий на хорька, в увешанном медалями эсэсовском мундире, этот судетский немец однажды заявил, что “во всей чешской нации не найдется человека, который бы меня не ненавидел и не был бы моим врагом”, – он представлял силу, с которой нельзя было не считаться. Альберт прекрасно знал о беспощадной эффективности франковского хлыста – о его приказе в качестве мести за ликвидацию Рейнхарда Гейдриха в мае 1942 года стереть с лица земли деревню Лидиче, где жили убийцы. Каждый второй мужчина и каждая третья женщина были казнены на месте, остальные отправлены в концлагерь в Равенсбрюке. В сумме в результате франковских мер возмездия лишилось жизни более трехсот жителей деревни. Было также понятно, что Франк кипит от негодования по поводу способности Альберта избегать ловушек гестапо и жаждет его крови еще больше, чем Киллингер. Франк был человеком, которого боялся даже Альберт.

Франк срочно послал Гиммлеру запрос об аресте Альберта на основании его антинационал-социалистического поведения и пораженчества. В телеграмме Гиммлеру от 24 августа 1944 года Франк написал:

Господин Альберт Геринг, которого лично я считаю как минимум пораженцем худшего сорта, приехал в Прагу из Бухареста с омерзительными новостями и остановился у своей чешской тещи. Поскольку он пользуется поддержкой неблагонадежных чешских промышленников, я считаю сохранение им свободы передвижения политически опасным и потому запрашиваю разрешения арестовать его силами гестапо и переправить в Берлин в штабквартиру службы безопасности рейха для допроса и получения объяснений по всем эти темным и подозрительным обстоятельствам. [192]

Еще до того, как телеграмма была отослана, Альберт уже знал: “отдел военной разведки имеет информацию, что посол Киллингер получил приказ из Берлина застрелить его”. И без того ему приходилось что-то предпринимать в связи со стремительном продвижением Красной армии по Румынии. Советские войска уже без особых усилий захватили первый крупный румынский город, Яссы, и продолжали набирать скорость. Все, что стояло на их пути, – смешанное румыно-немецкое войско, насчитывающее вполовину меньше людей и орудий. Давно разлагавшееся правительство Антонеску было при смерти, люди шептались о грядущем монархическом перевороте. Румыния была в состоянии истерики и анархии гоббсовских пропорций. Вся страна замерла в ожидании советских солдат. “Когда мы доехали до Брашова, на улицах не было ни души, – вспоминает перепуганную Румынию Эльза Перу, жена близкого друга Альберта Яна Моравека. – Сначала я подумала, что, может быть, недавно была очередная бомбежка. Когда мы добрались до центра города, эта пустынность уже стала пугать… Потом мы поняли, что большая часть магазинов работают, просто за полузакрытыми дверьми, а продавцы выглядывают на улицу, вооруженные чем только можно. Мы видели и винтовки, и пистолеты, и даже пулеметы. Магазины, принадлежавшие немцам, были особо вооружены. Весь город был готов к бою”.

Киллингер, Франк, гестапо, советская армия – все жаждали его крови. Альберту было необходимо бежать из Бухареста, его бывшего главного убежища. Но как? Альберт не мог воспользоваться паспортом – был велик риск, что его тут же схватит гестапо, уже имевшее на руках выписанный ордер. Несмотря на это, он умудрился-таки с помощью только фамилии и обаяния добраться до вокзала в Бухаресте и там заручиться поддержкой сочувствующих немецких солдат, которые достали ему фиктивные проездные документы и усадили на грузовой поезд до Берлина, который останавливался в Праге.

* * *

И вот вечером 23 августа Альберт в лохмотьях, небритый, не мывшийся несколько дней, трясущийся от страха, стоял на пороге квартиры Харвата и с трудом выговаривал: “Я в бегах!” Харват сразу же пригласил его войти и проводил в ванную, чтобы тот помылся и побрился, пока жена готовит ужин. Придя в себя, Альберт начал рассказывать Харвату о своих проблемах. “Господи, почему же вы не поехали в Альпы, как я советовал?” – перебил его Харват. Он имел в виду план, о котором они заранее сговорились на всякий случай: при опасности Альберт должен был поехать в Австрийские Альпы и прятаться там, пока опасность не минует.

Придумали новый план. Альберту нужно было незамедлительно выехать на вокзал, сесть на ночной поезд и поехать в австрийский Линц. Не успели Харваты собрать Альберту чемодан, как позвонил телефон. “Бредов-штрассе. Инженер Геринг все еще у вас?” Харват похолодел, услышав голос вездесущего и неумолимого гестапо. “Нет, он только что ушел”, – ответил он впопыхах. Звонок был сделан по воле Франка как знак для Альберта: “Можешь бежать, но от меня не спрячешься”. После этого Бертль, как по-дружески называл Альберта Харват, выбежал из квартиры.

Но Альберт не сел на нужный поезд. Вместо этого, как рапортовал потом Франк, он направился в дом своей тещи, где ему вскоре нанес визит его собственный ангел-хранитель – генерал Боденшатц. После того как новости о запросе Франка распространились среди немецких спецслужб, Герман, как обычно, вмешался с целью свести вред к минимуму. Он отправил за братом в Прагу своего адъютанта Боденшатца, чтобы брат мог лично объясниться перед ним в Берлине. “Когда я приехал, он показал мне документы, свидетельствующие, что секретная полиция Германии уже выписала два ордера на мой арест, один из которых ссылался на мою антинационал-социалистическую деятельность и пораженчество”, – вспоминает Альберт о своей встрече с братом в Берлине. Когда Герман удовлетворился объяснениями брата и оценил ситуацию, ему удалось отменить ордер на арест и восстановить для Альберта свободу передвижения. Перед тем как отпустить брата, он предупредил его, что это был последний раз, когда он мог ему чем-либо помочь.

В ярости от того, что волей старшего брата ему снова не дали избавиться от огромного больного бельма на глазу, каким был Альберт, Франк не отступился и в октябре 1944 года организовал новый раунд обвинений. На этот раз один из пунктов ставил под угрозу самого Германа. В гестаповском документе, переданном из пражской штаб-квартиры, приводятся четыре обвинения в адрес Альберта.

1. Альберт Геринг планирует бегство в Швейцарию.

2. Значительная денежная сумма [774 тысячи рейхсмарок], снятая со счета Альбертом Герингом.

3. Антинационал-социалистические заявления Альберта Геринга.

4. Планируемое нападение на герра рейхсмаршала со стороны Альберта Геринга.

В основном источником этой инкриминирующей информации служила одна из секретарш Альберта в Праге, фройляйн Герта Ауэр фон Ранденштайн. Ауэр фон Ранденштайн, по слухам, сама идейный член партии, работала информатором гестапо и за несколько лет собрала разнообразные доказательства “прегрешений” Альберта, даже тайно раздобыла его переписку. Как отмечает Альберт, “основанием для ордеров на арест стал донос моей секретарши госпожи фон Ауэр, которую мне назначили, но которая на самом деле являлась информатором гестапо и регулярно отсылала им отчеты о моей деятельности, в том числе о том, что я отрицательно высказывался о партии, что я помогал евреям и так далее”.

Вопрос был улажен 13 октября 1944 года во время встречи в берлинской гостинице “Адлон”, куда пришли немецкий председатель “Шкоды” доктор Фосс – оппонент Альберта на “Шкоде”, вскоре сам арестованный гестапо за какие-то махинации, – и люди Германа: кригсгерихтсрат (военный судья) Эрхардт и обер-штурмбаннфюрер Альфред Баубин, давнишний союзник Альберта в СС. После горячих дебатов и обоюдной демонстрации силы Герман Геринг настоял на своем, и обвинения против Альберта были признаны безосновательными.

Более того, 30 декабря 1944 года Эрхардт послал телеграмму в пражскую штаб-квартиру гестапо, передавая приказ генерала Боденшатца о том, что фройляйн Ауэр фон Ранденштайн необходимо срочно арестовать за “клевету и лживые заявления”, очерняющие Альберта Геринга. И без того обескураженные неудачей своих последних попыток обвинить Альберта, пражские гестаповцы пошли на попятную. От услуг фройляйн Ауэр фон Ранденштайн в гестапо отказались и пообещали вернуть Альберту всю частную переписку. Франк в очередной раз был вынужден признать поражение, подтверждая приказ Боденшатца в меморандуме от 2 февраля 1945 года: “В соответствии с телефонным уведомлением от представителей Министерства юстиции рейха, обергруппенфюрер доктор Кальтенбруннер [и] доктор Тирак письменно потребовали согласно пожеланиям рейхсмаршала арестовать Герту Ауэр фон Ранденштайн за клевету, нанесшую ущерб Альберту Герингу”.

Это был последний раз, когда Герману пришлось защищать Альберта от гестапо. Влияние Германа в Третьем рейхе становилось тем меньше, чем больше сбивали самолетов люфтваффе в небе над Берлином и чем больше бомб падало на город. Он и сам превратился в развалину, страдая от недосыпа, сгибаясь под грузом работы, днями и ночами занимаясь поиском чудо-оружия, способного обратить ход войны вспять и спасти его репутацию. И все-таки он вновь отложил в сторону важнейшие дела, чтобы в последний раз выручить младшего брата, правда, сперва прочитав ему лекцию. “Мой брат сказал, что это последний раз, когда он может мне помочь, что его позиция тоже пошатнулась, что ему теперь пришлось просить замять дело лично у Гиммлера. Он приказал мне переехать в Зальцбург, где уже жила моя жена, и больше не возвращался в Прагу”. Альберт послушался и вернулся в Зальцбург, где воссоединился со своим семейством.

* * *

Несмотря на истощение и следы от пережитых потрясений, Альберт был рад оказаться в кругу своей семьи в зальцбургском доме, потому что знал, что пережил войну и обманул смерть. Но у него имелись и намного более глубокие основания для довольства. Из Австрии он слышал треск, а потом и грохот обрушения Третьего рейха. Трубы концлагерей больше не выпускали дым от сожженного еврея или нееврея, священника или вора, коммуниста или капиталиста, старца или ребенка, гетеросексуала или гомосексуалиста, поляка или немца. Приверженцы Гитлера скупали билеты в Южную Америку, сам фюрер уже похоронил себя заживо в бетонном мешке. Германия – великая страна, которую помогал строить отец Альберта, его родина, – была готова вернуться из изгнания… как и сам Альберт.