Парни из линейного флота Z501V (кодовое название «Спящий») были первоклассными бойцами. Их отбирали взвод за взводом с передовых действующих фронтов и отправляли далеко в тыл за много месяцев до назначенного десанта на Землю. В тылу их изолировали в уединенных гарнизонах и держали в полном неведении относительно предполагаемой задачи из-за боязни разглашения военной тайны, по той же причине запретили увольнения и переписку. Они были мужчинами, в которых мощно бурлили жизненные соки, но также и послушными солдатами и поэтому с фаталистическим смирением своего племени мирились с недосыпом, оттачивали искусство стрельбы, принимали участие в бесчисленных азартных играх, которые являлись неотъемлемой частью гарнизонной службы. Они то размышляли о своих шансах выжить в зависимости от того, что высшее командование придумает на этот раз, то просто сидели и до обалдения глядели друг на друга.

Приказ грузиться не принес никакого облегчения, облегчение мог дать только яростный бой. А вместо этого — опять ждать, теперь в корабельной тесноте. Флот затаился в ожидании сигнала нанести удар. На смену скуке пришло выворачивающее душу напряжение, потому что опасность, что их обнаружат, росла с каждым мгновением. А затем наконец инструктаж, посадка в воздушные суда, полет над планетами, почти не оказывающими сопротивления, и — после первой суматохи при посадке — устройство гарнизонов в бомбоубежищах. Что в конечном итоге было просто новой формой ожидания.

Долго сдерживаемая внутренняя энергия искала выход. Парни из Z501V устали от ожидания. Они были послушными солдатами, они выполняли приказы, они бесконечно долго ждали и прыгнули с парашютами, не задавая вопросов. Теперь они посчитали, что пришло время стравить накопившийся пар, совершить небольшую мужскую диверсию.

На второй день после высадки они подали свои солдатские прошения по установленной форме.

На шестой день полным ходом шли приготовления, лишь немногим уступавшие по важности проблеме непострадавших.

На десятый день первые части, которым должны были дать увольнительные, получили свои обычные небольшие подачки из лавок, требуемый антидот от флагмана; некоторые города были выделены в их распоряжение, был организован транспорт.

На четырнадцатый день, несмотря на внезапную и необъяснимую отмену отпусков для некоторых отрядов, которые больше всех нажимали на командование, празднества набирали ход.

На пятнадцатый день они уже шли полным ходом. А на шестнадцатый…

Ночь раскинулась под летним небом, под мириадами звезд лежал во сне молчаливый, затемненный город. Две фигуры сидели в кабине грузовика, стоящего у обочины, и наблюдали пристальным взглядом за единственным оазисом света и звуков в полной бетонной тишине. На другой стороне улицы стояло длинное низкое здание из стекла с вкраплениями кирпичной кладки, сверкающее от яркого освещения и исходящее приглушенными шумами веселья. За этими гигантскими непрозрачными окнами, через которые проникал рассеянный мягкий желтый свет, совершенно безразличный к погруженному в сон городу и неусыпному присутствию двух военных полицейских, гулял и получал удовольствие славный третий батальон 6077го пехотного полка.

Вдруг широко распахнулась дверь, и в ночь буйно выплеснулся смех, громкие выкрики и еще более шумная музыка. На фоне света мгновенно вырос какой-то силуэт. Он неуверенно покачивался. Голоса, раздавшиеся вслед вышедшему, и непристойные шутки по поводу его неспособности удержать выпивку затихли, как только дверь с шумом захлопнулась.

Военный полицейский, сидевший на месте водителя, начал было подниматься со своего места при виде открывающейся двери, но потом снова уселся.

— Они действительно устроили себе бал, а?

Его напарник покатал жвачку из травки фальцуок во рту, тщательно сплюнул на землю.

— А почему бы и нет?

— Да-а, — вспылил водитель. — Я бы мог быть уже на борту корабля и давил бы клопов, если бы они были там, где им положено быть, и делали бы то же самое, а не путались с иноземными бабами.

Тот, который жевал травку, ухмыльнулся в темноте.

— Никак ты завидуешь, Васк? И кому — этим скромнягам пехотинцам?

— Мне до задницы их скромность! Пехота всегда получает больше всех, и всегда первой! Терпеть не могу.

— Ты, очевидно, также терпеть не можешь прыгать вниз с высоты четыре или пять сивебов над вражеской планетой, когда безопасность твоей бесценной особы обеспечивает лишь винтовка и гравишю1,- заметил жующий травку. — Иначе я был бы лишен твоего приятного общества в этот прекрасный летний вечер. — Служба в военной полиции такая же почетная, как и любая другая!

— Согласен. Однако она несколько менее опасна, чем в пехоте. Начальство это понимает и в какой-то мере компенсирует опасности некоторыми привилегиями, например привилегией первыми выбрать иноземных женщин. Расслабься… придет и твоя очередь.

— Ты все перевернул наоборот, да? — саркастически спросил Васк.

— Да, — ответил второй. — Поэтому почему бы не отбросить печальные мысли и не насладиться прохладой вечера после знойного дня? Посмотри на звезды — они отсюда смотрятся совсем иначе, чем с Виллара.

— Я с Заксена, а не с Виллара, — огрызнулся Васк. — И я не глазею на звезды.

— А ты попытайся, поглазей. Успокаивает и укрепляет дух, охлаждает вспыльчивых…

— Но без женщин!

— Ты, — со смехом сказал тот, который жевал жвачку из травки, — безнадежен.

— Я? Это ты безнадежен. Женщин иметь надо, а ты считаешь звезды!

— Я считаю звезды, — согласился его напарник. — Мы встречаем батальон на взлетно-посадочной полосе, сажаем в грузовики и сопровождаем сюда. Они, получив увольнительную, проводят здесь ночь свободы: накачиваются дешевым пойлом и удовлетворяют низменные инстинкты с управляемыми ультразвуковым контролем бабамизомби. Затем мы доставляем их обратно мертвецки пьяными и пресыщенными в их бомбоубежища, чтобы они дальше несли дежурство, сидя рядом с живыми трупами. Это всего лишь механический публичный дом: несчастные создания с пустым взглядом и парализованными мозгами танцуют под звуки мелодий, извлекаемых из таких маленьких коробочек у них на головах. Мы спим днем и укрощаем буйствующих пьяниц ночью, — конечно, мерзкое занятие, — и тем не менее не можешь же ты вскочить и присоединиться к ним. — Он сполз вниз и удобно положил голову на спинку сиденья. — Я считаю звезды, — повторил он. — И я благодарен им за компанию.

У Васка не было готового ответа на эту тираду. Он был просто ошеломлен ею. Молчание между ними становилось все напряженнее. Наконец Васк пошевелился, вышел из машины и прошелся к небольшому костерку, сооруженному шоферами грузовиков, на которых приехал славный батальон; он искал более симпатичных компаньонов. Жующий травку занял еще более удобное положение и окунулся в покров собственных мыслей, стараясь забыть о подползающей прохладе африканской ночи. Его жвачка потеряла всякий вкус, и он выплюнул ее. Время по каплям уплывало прочь, и мысли медленно текли одна за другой, сооружая причудливые сталагмиты в пещере полузабытых воспоминаний. Из-за самого высокого здания города на короткое время вспыхнула падающая звезда, и крики замерли. Его одолела сонливость…

Казалось, он едва успел закрыть глаза, как его неистово начал трясти Васк:

— …поднимись, сержант. Сержант, проснись! Сержант…

В его голосе можно было расслышать особую нотку; сержант понял, что это был страх.

Он резко поднялся.

— А? Что?

— Посмотри! — Васк показал через дорогу.

Он посмотрел — и подскочил прямо вверх, его сон слетел, как будто его смыло пламенем атомной бомбы.

Здание через дорогу было таким же темным, как и во всем городе. Не было видно ни огонька.

— Наверное, сейчас позже, чем я полагал, — сказал он. — Батальон уехал?

— Нет.

Он повернулся и уставился на водителя не понимающим взглядом:

— Что ты имеешь в виду под своим «нет»?

— То и имею в виду: нет. — Васк жестом показал на здание: — Они все еще там.

Сержант оглянулся на здание.

— Когда погасли огни?

— Только что.

— Все сразу?

— Все сразу.

— Что-нибудь заметил перед этим?

— Нет… Да… Я имею в виду, я думаю, что что-то было. Все крики и смех прекратились внезапно и одновременно. Проигрыватели продолжали играть — они и сейчас играют, — но на этом было кончено. Никаких голосов. Я шел, чтобы разбудить тебя, когда погасли огни. Я… — Его пальцы конвульсивно вцепились в плечо сержанта. — Сержант!

— Понимаю, — проворчал сержант. — Понимаю.

Через дорогу, над крышей трехэтажного здания, которое буквально только что ходуном ходило от криков радости и веселья третьего батальона, а сейчас было полно тишины, мерцало бледное сияние. По мере того как они наблюдали, над перилами на крыше медленно поднимался какой-то маленький шаровидный предмет, словно карманная луна, отбрасывая на затемненное здание сверхъестественный оранжевый свет. На мгновение он завис, мягко пульсируя, затем начал странное путешествие по козырьку крыши. Он то подскакивал, то нырял вниз — длинные полосы разреженного воздуха тянулись в отдалении за ним, медленно исчезая в небытие. Он сделал полный цикл по периметру крыши, вернулся в исходное положение и завис там.

— Великий Сирри, защити нас, — выдохнул Васк. — Что это?

— Не знаю, — ответил сержант. — Я не знаю. — В руках он держал автомат. Когда в полумраке улицы что-то шевельнулось, он лишь сильнейшим усилием воли сдержал себя и не выстрелил. Это был один из водителей грузовиков, лицо его представляло собой бледное, расплывшееся в темноте, устрашающее пятно.

— Ты видишь вон тот предмет?

Сержант опустил свой автомат.

— Как мы можем не видеть его?

Водитель покачал головой:

— Не знаю. Я… Клянусь Черными ветрами Тервиллона, еще один!

Сержант и Васк обернулись одновременно. За квартал от них мерцал и подпрыгивал, как бы дублируя кульбиты первого, второй месяц призрак, тщательно исполнив положенное, он неподвижно застыл.

— И еще один! — Голос Васка срывался от плохо скрываемой паники. — Сержант!..

Появились четвертый, пятый, шестой маленькие шарики, опускаясь и колеблясь вокруг крыш, над которыми они становились видимыми. Седьмой, восьмой… кромешная тьма каньонов-улиц между зданиями-скалами начала от ступать перед нежным свечением.

Наконец над крышами молча зависло целых двадцать таких шаров.

И ближайшие тени, окружавшие грузовик, начали исчезать перед холодным блеском, который струился сверху, от уровня шести этажей, и заметно усиливался.

Они посмотрели вверх, и Васк выкрикнул ругательство, наполовину похожее на молитву.

Один из шаров появился над зданием, у которого они стояли, газообразный, пульсирующий квази-объект, который начал совершать свой небесный вальс сразу же после того, как раздались возмущенные крики солдат.

Васк вытянул вперед руку с автоматом, и пучок голубого огня устремился навстречу объекту. Он четко попал в цель: пучок чисто рассек шар пополам.

Он точно попал в цель, однако это никак не отразилось на пульсирующем предмете. Абсолютно никак. На какое-то мгновение Васк полностью лишился присутствия духа, но затем, выдав фонтан ужаснейших ругательств, которые делали честь годам его пребывания в военной полиции, нажал спусковую кнопку и снова выстрелил в тот же самый объект; глаза сделались круглыми от бешенства.

Сержант и водитель грузовика со скоростью змеи мчались, один — защищая другого, а второй — спасая свою собственную шкуру. Сержант вытянул руку и рывком втолкнул Васка в кабину, шофер нырнул головой и забился под грузовик. Кирпичная крошка, вспоротая струей пламени из оружия Васка, лавиной посыпалась вниз, стуча по тротуару, словно артиллерия древних, барабаня по стальному телу грузовика, царапая, но не разрушая одну сторону закаленного ветрового стекла.

Когда показалось, что выходить уже неопасно, шофер вынырнул, рассеянно отряхиваясь от пыли и глядя на крыши.

— С вами там все в порядке? — спросил он.

— Да. А с тобой?

— Прекрасно, — ответил шофер, а затем повторил: — Прекрасно, сержант. Не знаю, что он сделал, но, что бы это ни было, он делал правильно. — В его голосе звучала веселая не доверчивость. — Они исчезли, сержант, все исчезли!

И это было правдой. На верхушках крыш не было ничего, они были пусты и темны, как и прежде, как и всегда, а призрачные луны исчезли, словно их никогда и не было. Сержант медленно выбрался из машины, в глубине души ожидая, что огни в здании через дорогу снова зажгутся. Какое бы волшебство чужестранцев ни вызвало эту таинственную картину, пламя огнемета стерло ее, и пора бы огням загореться вновь и возобновиться выкрикам и смеху.

Однако темень в окнах оставалась прежней, и единственным звуком был шум от все еще включенных проигрывателей.

Шофер проследил за его пристальным взглядом:

— Собираешься взглянуть?

— Собираемся, — уточнил сержант. — Хочешь пойти с нами?

— Не особенно, но я, конечно, пойду в любом случае. — Он взял свое оружие. — Оказывается, раскаленное пламя — первоклассное лекарство для призраков, по крайней мере на этой планете. — Он раскатисто и глухо рассмеялся.

— Ну, тогда пошли, — сказал сержант.

Они пересекли улицу, толчком открыли дверь и оказались в длинном коридоре. Васк расчехлил свой фонарик, направив его зеленый узкий луч прямо перед собой. Через три двери от них, из прихожей, торчала рука. Они подошли. Рука принадлежала мужчине с нашивками капрала, неуклюже растянувшемуся на полу лицом вниз, словно сбитому с ног в отчаянной попытке добраться в прыжке до двери. Васк присел, затем стал на колени и перевернул его на спину.

— Сирри! — Он побледнел.

Глаза капрала были широко раскрыты, но он не видел ничего. Его горло было аккуратно и профессионально перерезано, от уха до уха. Там, где он лежал, натекла солидная лужа крови.

Сержант наклонился над телом, осветил своим фонариком комнату, перед собой и за спиной. Одного взгляда было достаточно, чтобы узнать все, что он хотел узнать. Когда шофер сделал движение вперед, он предостерегающе вытянул руку:

— Тебе теперь уже ничего не удастся сделать для них.

У шофера был такой вид, как будто он собирался упасть в обморок.

— Все… мертвы?

— Около десяти человек, и у всех перерезана глотка. Здесь есть также специалист по ультразвуковой технике, видно, что с ними было несколько реккских женщин. Но сейчас их здесь нет. — Он решительно прошелся дальше по коридору. — Давай проверим остальные помещения. Не может же быть, чтобы все были мертвы. Только не это.

Но именно так и было. Каждая комната, каждый изгиб коридора являли картину новой резни. На третьем этаже шофер споткнулся обо что-то, что перекатилось в темноте. Когда он направил свой фонарик на этот предмет, остатки самообладания испарились полностью. Шофер попятился назад, истерически вытирая руки о свой мундир и невнятно, как сумасшедший, бормоча какую-то молитву.

Этим предметом была голова, полностью отделенная от тела. Поскольку безголовых тел было несколько, равно как и голов без тел, не сразу удалось бы угадать, чью голову он поддал ботинком. Впрочем, большого значения это не имело.

Васк с любопытством посмотрел на его манипуляции.

— Что он говорит?

Сержант прислушался.

— Это на старом-старом диалекте — я могу разобрать всего лишь несколько слов. Оказывается, этот наш друг поклоняется предкам, он призывает, чтобы дух его бабки защитил его от этого дома смерти.

— Призраки, — фыркнул военный полицейский презрительно, а затем вдруг закрыл рот и оглядел место кровавой бойни.

Сержанта пробрала дрожь, когда он соединил в уме оранжевые луны в небе со смертью, рассеянной вокруг него.

— Призраки, — прошептал он, как будто ему вдруг открылась какая-то великая истина. — Призраки… Дедышк!

Сержант отослал Васка с почитателем духов предков назад на улицу, а сам продолжил свой обход четвертого этажа. На него неумолимо накатывали холодные волны страха и грозили накрыть его с головой. Окончив свое вызывающее ужас обследование и удостоверившись в том, что не осталось ничего живого внутри здания — не было даже ни одной из женщин-чужестранок, доставленных сюда ради удовольствия этих мертвых солдат, — он отправился обратно, выключил все еще работающие проигрыватели и вышел из здания, окунувшись в затянутую тьмой ночь, прочь от этого плотного свежего зловония смерти, нависшего над всем тем, что осталось от доблестного третьего батальона 6077го пехотного полка.

Звезды над его головой вдруг показались более далекими и светили холоднее, чем обычно.