Вернувшись к ресторану, они увидели, что белая «лансия» Эрики фон Талштадт стоит на прежнем месте. В зале их встретил бармен и удивленно воскликнул:
— Надеюсь, вы вернулись не для того, чтобы допить кофе, который я подал вам полчаса назад?
— Нет, приготовьте, пожалуйста, свежий, — улыбнулся Пьер.
— Честно говоря, вы показались мне очень странными клиентами, — продолжал бармен. — Сказали, что идете за сигаретами, а сами умчались... Мы здесь повидали немало всяких чудес, но обычно они начинаются после шампанского или виски, когда начинается выяснение, кто кого угощал. Но чтобы недоразумения возникали после чашки кофе, такого еще не бывало.
— Приготовьте, пожалуйста, кофе, на этот раз я расплачусь немедленно, — пообещал Пьер, — во всяком случае до того, как мы уйдем отсюда.
Взяв со стойки бара чашечки с кофе, он прошел к столику.
— Похоже, что вы снова хотите меня о чем-то спросить, — сказала Эрика.
Они уселись друг против друга.
— Кто, по-вашему, убил Валерию фон Далау? — спросил Пьер.
— Этого я не знаю, — не задумываясь ответила Эрика.
Однако Пьеру показалось, что вопрос этот заставил ее вздрогнуть.
— В замке вы говорил иначе, чем сейчас, — сказал он, — более свободно и откровенно.
— Я всегда веду себя неестественно, когда нервничаю. Но стоит мне успокоиться, и я становлюсь самой собой.
— Что об этом думает Отто фон Далау? — спросил Пьер. — Кто совершил убийство, по его мнению? Если, конечно, предположить, что он сам тут ни при чем.
— Он не знает.
— Вы его спрашивали?
— Да. Он просто не знает, что и думать!
— Вы были с ним в то утро, когда ему стало известно об убийстве?
— Нет.
— Что он говорит по этому поводу?
— Вообще ничего не говорит. Сидит, смотрит перед собой остановившимся взглядом и ничего не слышит, что бы вы ему ни говорили. Меня это стало выводить из себя, я и уехала.
— Может быть, вам неудобно говорить об Отто?
— Нет, почему же?
— Скажите, что он за человек?
— Ссора с Валерией глубоко его задела. Он уже мечтал, как они будут жить вместе, и вдруг этот скандал. Отто даже мысли не допускал, что она откажется выйти за него замуж. Он уже предвкушал эту райскую жизнь вдвоем, а тут все рухнуло. Отто ожесточился, стал злым, раздражительным, он помрачнел и ушел в себя. Таким его теперь обычно все и видят. Но иногда — правда, подобные минуты очень редки — он вновь становится таким, как прежде — мягким и чувствительным, точно женщина. В сущности, он очень беззащитен и одинок... Теперь он все чаще срывается: кричит, сверкает глазами, но я-то знаю, что это всего лишь самозащита. У меня, например, своя форма самозащиты — я в такие моменты стараюсь переключить Отто на что-то другое, на какие-то более нейтральные темы. Но оба мы после этих сцен долго не можем прийти в себя, сидим, понурив головы, словно провинившиеся дети.
— И вы действительно чувствуете себя провинившейся?
— Нет, конечно. Это следует понимать фигурально, — она грустно улыбнулась. Затем, взглянув на сигареты Пьера, кокетливо спросила:
— Разрешите одну из ваших «Галуаз»?
Пьер протянул ей сигареты и поднес зажигалку. Затянувшись, Эрика спросила:
— В Ландсберге вам уже, вероятно, сказали, что я разведена?
— Да.
— Что я изменяла мужу, а он мне, и что я первая оставила его?
— Об этом тоже шел разговор.
— И еще вам сказали, что у меня есть любовник, который будет счастлив, если я выйду замуж за Отто, так как он тоже женат, а женатому мужчине намного удобнее иметь замужнюю любовницу...
Пьер бросил на нее удивленный взгляд.
— Откуда вы все знаете? — спросил он.
— Это моя легенда, я сама сочинила эту небылицу.
— Так это неправда?
— Частично.
Пьеру показалось, что она снова дрожит, как от озноба.
— Я разведена, это правда, — продолжала Эрика. — Но я очень любила своего мужа. Я не бросала его и вообще не делала ничего такого. Однажды он рассказал, что изменяет мне, и хочет меня оставить. Он спросил, какие алименты я хотела бы получать, и я назвала сумму. Он согласился сразу, не сказав ни слова. Это было ужасно! Я и раньше знала, что он черствый человек, но я безумно любила его и готова была закрыть глаза на все его недостатки. Я уехала. Убежала из дома, в котором мы с ним жили. Уехала из Гамбурга и поселилась в Мюнхене, на другом конце страны. Адвокаты сообщили, что я буду получать до конца жизни приличную сумму денег, достаточную, чтобы не иметь забот. Я воспользовалась этим, стала проводить время в барах. Но мои «кавалеры» перестали меня угощать, как только обнаружили, что я не желаю ложиться с ними в постель. Это продолжалось пять лет и почти все эти годы я была одна. Друзей заводить не хотелось. Мужчины только о том и думали, чтобы затащить меня в свою постель. И вот тут я встретила Отто. С ним можно было чувствовать себя спокойной: он ничего от меня не требовал, и я, наконец-то, больше не была одна. Всю жизнь меня одолевал снобизм, и с этим связано немало комичного в моей биографии. Я сама себе выбрала имя: Эрика фон Талштадт, настоящее мое имя совсем другое. Я не хотела быть белой вороной среди всех этих сиятельных особ, посещающих замок. Должна признаться, я отношусь с благоговением к истинным аристократам, — она слабо улыбнулась.
— Вы говорили, что у вас был любовник.
— Это все выдумка и ложь. Вы не заметили, что даже в этом проявился мой снобизм? Пилот... я подумала: неужели я не могу найти себе более шикарного любовника, чем пилот?
— Ну и что же, удалось вам его найти?
— Конечно.
Эрика пыталась улыбнуться, но ее лицо по-прежнему оставалось бледным и напряженным, голос слегка дрожал.
— Это словно болезнь... Как только мужчина приближается ко мне, я в панике убегаю.
Эрика замолчала. Последовала долгая пауза. Затем она повернулась к Пьеру.
— Теперь вы знаете все. Хотите еще что-нибудь спросить? К примеру, правда ли то, что я вам сейчас рассказала, или я просто великолепная актриса и все это ложь?
— Вы действительно хорошая актриса.
— Это верно. К сожалению, на вторых ролях. Прежде я была только главной героиней. Леди Макбет. Евгенией. Все говорили, что я хорошо играла, даже если роль мне не совсем подходила. Однако то, что я вам сейчас рассказала, — чистая правда. Те же небылицы, которые я рассказывала гостям в замке, — сплошная ложь. Мне просто доставляло удовольствие морочить им голову.
Эрика с озабоченным видом взглянула на часы.
— Пора ехать, — сказала она. — Знаете, я живу на восьмом этаже, весь город оттуда виден, как на ладони. По вечерам я часто слежу, как он медленно погружается в темноту, а потом торжественно зажигаются тысячи огней. Мне очень нравится смотреть на эти ночные огни.
Эрика повернулась к Пьеру и, с притворным смущением, спросила:
— Не хотите ли пригласить меня сегодня вечером поужинать?
— С удовольствием, — ответил он после минутной растерянности, хотя предложение Эрики оказалось для него неожиданным.
— В самом деле?! — воскликнула она радостно.
— Мне помнится, в переулке неподалеку от Людвигштрассе когда-то был очень популярный итальянский ресторан, — сказал Пьер. — Это рядом с университетом.
— Вы говорите о ресторане «Анжело»?
— Вот именно! Он сохранился?
— Не только сохранился, но и процветает. — Может, сходим туда?
— Прекрасная идея!
— Где я вас найду?
— На Герцогштрассе. Когда выедете на Леопольд-штрассе, повернете к кинотеатру «Савой», а там еще раз налево, и вы окажетесь на Герцогштрассе. Я живу в угловой башне, как я вам уже говорила, на восьмом этаже.
— Только я смогу встретиться с вами не очень скоро. Мне еще предстоит несколько деловых встреч. Думаю, что освобожусь не раньше девяти. Это не слишком поздно для вас?
— Нет. Я как раз люблю поздние встречи.
Когда они уже шли к двери, Эрика спросила:
— Сейчас вы, вероятно, отправитесь к Филипу фон Далау?
— Да.
Пьер распахнул перёд ней дверцу «лансии». Эрика, включив мотор, подняла на него глаза.
— Надеюсь, вы не подведете?
— Ни в коем случае!
Эрика победно улыбнулась, лихо вырулила со стоянки и умчалась по шоссе в сторону Мюнхена.
Пьер задумчиво смотрел ей вслед. Можно ли ей верить? Пока они говорили, Эрика то была возбуждена и казалась очень искренней, то вдруг становилась печальной и равнодушной. Действительно ли замок в Ландсберге стал для нее прибежищем от всех житейских бурь, действительно ли она нашла защиту у человека, который вряд ли является мужчиной?
«Зачем она все это рассказала мне? — ломал он голову. — А если все не так, если все это ложь, то зачем, с какой целью она «откровенничала» со мной?»