Глава 8

 — Только-то всего вы и написали, мистер Шерингэм? Жаль. Мне как раз стало интересно.

 — А мне стало скучно, — сказал Роджер, — и поэтому я бросил.

Этот разговор зашел на следующий вечер после того, как Морсби получил рукопись от Роджера Шерингэма. Теперь он снова приехал в Олбани, и они вдвоем сидели у камина. Старший инспектор был намерен выяснить у своего друга все что можно.

 — Вы угадали, кто стал жертвой, сэр?

 — Не знаю, угадал ли. Как я вам сказал, не поручусь, что отразил все хитросплетения в этой школе. Наверняка было еще много того, о чем я не догадывался.

 — Честно говоря, я удивился, что все они к концу недели не поубивали друг друга.

 — Морсби, — серьезно сказал Роджер, — если бы четверти в начальных школах длились на неделю больше, смертность в стране увеличилась бы в несколько раз.

 — Понимаю, сэр. Я многое почерпнул из вашей рукописи. Так, значит, у вас нет предположения, кто эта женщина?

 — Ну почему, предположение — пожалуйста. Это, безусловно, должна была быть Эми. Ее мог бы убить любой. Я был абсолютно готов сам это сделать. Уже через пару недель. Хотя со мной она была сама любезность. Но я абсолютно убежден, что никто не решился бы ее убить. Нет, это определенно не Эми. Таких, как она, просто не решаются убить... А вот таких, как Лейла Джевонс, убивают. Хотя где здесь мотив? Она была вполне безобидна. Насколько мне известно, никто ею особенно не интересовался, кроме Даффа, а он уж точно не собирался ее убивать. Нет, не думаю, что это Лейла Джевонс... Филлис Гаррисон? Ну, я никогда прежде не видел такого откровенного романа, как у нее с Райсом. У ее мужа мотив был очевидный. А вы знаете, какими бывают эти слабовольные мужчины. Если на них вдруг что-то найдет, то они очень часто могут зайти слишком далеко. И все же... Не знаю, но, по-моему, Гаррисон не очень-то ее любил. Скажете, не может быть: молодая жена и муж средних лет, а все же не любил он ее. Я бы даже сказал, он ее чуточку побаивался. У нее было здоровое чувство юмора, и она вовсе не была дурой, какой прикидывалась; лентяйка, исключительно эгоцентричная, но не дура. Это бы, правда, ее не спасло, если бы Гаррисон увидел красную тряпку и вышел из себя, но...

 — Нет, это было не так, мистер Шерингэм. Убийство, судя по тому, как оно произошло, было умышленное, продуманное заранее.

 — Тогда это не Филлис, — быстро ответил Роджер. — Единственный, кто мог бы задумать ее убить, был бы Раис, если бы она вцепилась в него. А она бы не вцепилась, я уверен. Она с ним просто развлекалась. Раис был слегка глуповат, вы же поняли... И кто же остается? Хорошенькая горничная Нора? Вряд ли. Эльза Кримп? Его преподобие мог спокойно убить ее. Но разумные священники действуют не через убийство, верно? Не думаю, что она кому-либо еще особенно досаждала. Лично мне она показалась довольно забавной... И остается только Мэри Уотерхаус. Ну, насчет нее не знаю. Ее единственную я не смог раскусить. Иногда она мне казалась искренней, а иногда я думал, что она отъявленная маленькая лицемерка. Вообще, пожалуй, она и была лицемеркой. Эта ее благопристойность уж чересчур неправдоподобна. А раз она лицемерка, то кто знает, как далеко могло зайти это лицемерие? Постойте, девица, которую вы нашли, ждала ребенка, так? Что ж, это тоже подходит к Мэри Уотерхаус и, наверное, из всех только к ней. Да, а это объясняет и историю с австралийцем, и отъезд из Англии в конце четверти. Да! — загорелся Роджер. — И у нее единственной, пожалуй, не было родственников, так что, если бы она исчезла, никто бы об этом и не сообщил. Значит, это Мэри Уотерхаус, правда, Морсби?

 — Она, сэр, — слегка разочарованно ответил главный инспектор. Он рассчитывал, что Роджер "поймается" на Эми Гаррисон.

 — Гм... — Роджер помрачнел. — Мэри Уотерхаус... Значит, ее убили? Знаете, Морсби, все-таки ужасно слышать, что кого-то из тех, кого хоть немного знал, убили. Убийство — это все, конец.

 — Как правило, для двоих, — угрюмо добавил старший инспектор.

 — И вы догадываетесь, кто это сделал?

 — Пока нет, мистер Шерингэм; но из вашей рукописи я извлек пару догадок.

 — Не полагайтесь на нее всерьез.

 — Конечно, сэр. Но... я так понял, что все окружающее на самом деле существовало? Например, та кирпичная стенка?

 — Да, — кивнул Роджер и хотел было что-то добавить, но заметил особое выражение на лице инспектора. — Слушайте, Морсби, а не думаете ли вы?..

 — Ну, это же наводит на мысль, верно? Я к тому, что парень знал, как это делается. Стыки между кирпичами на полу подвала были сделаны правильно. Это бесспорно. И потом, что касается песка и цемента: мы так и не выяснили, откуда они взялись, а цемент, как вы понимаете, горстями обычно не покупают.

 — Вы хотите сказать, что его, уже готовый, привезли прямо из школы?

 — Мне так, по крайней мере, кажется.

 — Да-а, — задумался Роджер. — Получается так. Но, боже мой! Неужели Уоргрейв... Он мне никогда не нравился, но, черт возьми...

 — В вашей рукописи есть несколько слов насчет того, что в какой-то момент он и эта девушка были в милых отношениях.

 — Да. Да, так, бесспорно, все думали. Но это ничего не доказывает. Он мог просто использовать ее, чтобы раззадорить Эми. У него это здорово получалось.

 — И все было так, как вы написали, сэр?

 — Об Уоргрейве и Эми Гаррисон? Именно так. Она явно за ним охотилась, а он, как я думаю, не возражал. Он действительно был очень упорен и очень целеустремлен.

 — Ведь он пошел бы на многое, или как, по-вашему?

 — Нет, — с некоторой неохотой ответил Роджер. — Нет, не верю, что он мог на это пойти.

 — Эх, — сказал Морсби.

Роджер встал и принес еще пива.

 — Но послушайте, — сев, заговорил он снова, — откуда вы знаете, что это обязательно был кто-то из школьных? Ведь мог быть и кто-то другой?

 — Да, мог. Но готов поспорить, мистер Шерингэм, что это кто-то из школы. У Мэри Уотерхаус было мало знакомых за пределами школы. Мы наводили справки. Всегда на каникулы где-нибудь снимала комнату или оставалась с одной из других женщин из школы. Конечно, она могла некоторое время провести и с мужчиной, нам не удалось пока об этом разузнать, но, думаю, и не стоит далеко ходить, когда есть эта школа. А вы как думаете, сэр?

 — Так же, боюсь, так же. Но как противно думать, что один из тех, с кем я вместе обедал, оказался убийцей. Уф!

 — Сколько людей наверняка говорили то же самое, мистер Шерингэм, — сухо изрек Морсби. — Ведь убийц было столько...

Некоторое время оба молчали.

 — Ну что же? — заговорил Роджер. — Могу я еще чем-нибудь вам помочь?

 — Этот ваш роман о школе — о чем вы еще хотели написать?

 — О, не знаю. Где-то у меня осталась пара сырых набросков. Противостояние продолжалось. Намечал описать какое-нибудь столкновение Эми Гаррисон и Раиса у бассейна, ссору Лейлы Джевонс с Мэри Уотерхаус из-за какой-нибудь мелочи. Каждого нужно было поглубже втянуть в конфликт. Но вам ведь это не нужно. То есть я хочу сказать, там нет ничего, что пролило бы свет на преступление. Теперь ведь вам придется идти с другого конца?

 — С другого конца?

 — С погреба. Как попала Мэри Уотерхаус в этот погреб? Или ее заманили? Видел ли ее там кто-нибудь? Видел ли кто-нибудь мужчину, с которым она была? Есть ли какая-либо связь между ней и этим домом, или между любым из тех мужчин — с Уоргрейвом, если хотите, — и этим домом? Вы уже можете дать ответ хотя бы на один из этих вопросов?

 — Ни на один, — не унывая, признался Морсби. — Еще придется над ними попотеть. Мы уже пробовали начать с того конца, но не продвинулись ни на дюйм. Может, теперь, когда установлена убитая, и продвинемся, но сомневаюсь. Нет, думается мне, внимание нужно сконцентрировать на том конце, где школа.

 — И начать с того, что потребовать от Уоргрейва отчета о его действиях в первую неделю — или сколько там? — последних летних каникул?

 — Скорее начнем не с этого, но я почти уверен, что и за это скоро возьмемся. Вряд ли такие сведения нам помогут: смерть все-таки произошла позже чем через неделю с начала каникул. Никто не в состоянии дать отчет обо всем, что произошло за неделю где-то год назад.

 — Как это великодушно со стороны полицейского, — язвительно похвалил Роджер.

 — О, мы куда великодушнее, чем вы, сыщики-любители, думаете, — усмехнулся Морсби, чтобы не рассердиться.

 — Иными словами, вам непросто будет найти доказательства по вашему делу?

 — Очень непросто, сэр, вне сомнения. Но это случается у нас довольно часто. Мы хорошо понимаем, кто виноват, но доказать это не так легко.

 — Да, — задумчиво проговорил Роджер, — вам должно сказочно повезти, чтобы вы раскрыли это дело.

 — Раскроем, мистер Шерингэм, не беспокойтесь, — с профессиональным оптимизмом ответил Морсби. — Еще как.

 — Да я и не беспокоюсь. Это чисто ваше дело. Не хочу в него вмешиваться. Вы уже ездили в Роланд-хаус?

 — Сам — нет. Поеду завтра утром.

 — Хотя там сейчас, видимо, только четверо из того состава, — небрежно заметил Роджер. — Правда, и других вполне легко найти.

 — Четверо?

 — Гаррисон, миссис Гаррисон (если она его не бросила), Эми и Уоргрейв.

 — Нет, они все там. Все, кто упомянут в вашей книге.

Роджер удивленно взглянул на Морсби, потом улыбнулся.

 — А-а, ну конечно же. Дурак, не подумал. Если бы учебный персонал начальных школ увольнялся или его бы увольняли каждую четверть, по всей Англии учителя только и делали бы, что перелетали с места на место, как почтовые голуби.

Старший инспектор дежурно рассмеялся.

 — Эми с Уоргрейвом, надеюсь, уже все уладили? — поинтересовался Роджер.

 — Да, помолвлены.

 — А Эльза Кримп и его преподобие?

 — Мисс Кримп и мистер Стэнфорд тоже помолвлены, — спокойно сказал Морсби.

 — А Лейла Джевонс и мистер Дафф?

 — Эти не помолвлены.

 — Тогда вы можете совершить для разнообразия еще одно доброе дело: подтолкнуть их в объятия друг друга, пока будете там, Морсби. Вы уже, я вижу, обо всем осведомлены?

 — Конечно, мистер Шерингэм, — с достоинством парировал старший инспектор. — Поняв, что вы на сей раз не желаете нам помочь, мы решили сами все разведать.

Роджер засмеялся.

 — Хотите еще пива, Морсби?

 — Отчего же, сэр, — немного удивившись сам себе ответил Морсби, — не откажусь.

 

Глава 9

Старший инспектор Морсби был сам очень доволен тем, что его подозрения насчет убитой оказались верны, о чем он и сказал Роджеру. Убийц, как правило, определяют по мотиву преступления. Мотивы же, в основном, разнообразием не отличаются. В данном деле Морсби предположил, что отцом неродившегося ребенка Мэри Уотерхаус был Уоргрейв. Огласка ее положения стала бы преградой для честолюбивых планов учителя. Мотив, таким образом, вырисовывался сам собой.

Морсби ничего не сказал Роджеру о своих соображениях и о том, что прошлое мисс Уотерхаус было весьма небезгрешно. Сообщение о пластине на сломанной ноге, по которой установили ее личность, пришло к Морсби из тюремного лазарета. Мэри Уотерхаус, тогда известная под именем Мэри Уэллер, упала на скользком тротуаре и сломала ногу при попытке сбежать из-под ареста за кражу дамской сумочки. До этого она дважды привлекалась к ответственности за мелкие проступки. В целом, она отсидела в тюрьме восемь месяцев.

Очень непросто было проследить за переменами в жизни освобожденной из честерской тюрьмы Мэри Уэллер, превратившейся через три года в Мэри Уотерхаус из школы в Эллингфорде. За последние три года в полицейских списках ее имя не появлялось. Похоже было, что, покинув тюрьму, девушка приложила все усилия, чтобы встать на путь истинный. Но постепенно Морсби и его неутомимые помощники напали на след. Официантка в кафе, учащаяся курсов скорописи и машинописи, служащая в одном учреждении, доверенное лицо в другом, заведующая небольшим магазином готового платья на Шафтсбери-авеню в таких ипостасях обнаружили ее сыщики, пока не дошли до должности личного секретаря директора школы Роланд-хаус. Фамилия Уотерхаус стала фигурировать лишь на трех последних местах работы.

Морсби полагал, что прекрасно представляет, как развивалась ситуация. Добившись хорошо оплачиваемой должности в заведении, где никто не знал о ее прошлом, мисс Уотерхаус очень хотела закрепить приобретенное доброе имя и похвальное усердие в работе удачным замужеством. Ум, однажды подточенный пороком, никогда больше не станет абсолютно безгрешным. Скорее всего, увидев, что ни один мужчина не предлагает ей руку и сердце добровольно, она решилась на очень простой шаг: самой заманить кого-нибудь. Мэри Уотерхаус считала, что придумала все очень ловко. Но, увы, она выбрала мужчину, для которого стремление к карьере было сильнее стыда и долга, на которые она рассчитывала; по иронии судьбы, подумал старший инспектор, ее, видимо, как раз и привлекло его честолюбие. Хуже того, она выбрала, быть может, единственного человека в Англии, кто, стоило ей пригрозить ему провалом репутации, если он не женится на ней (а она это непременно бы сделала), готов был ради своей карьеры ее застрелить. Так, по крайней мере, представлял это Морсби.

Справки, наведенные в Роланд-хаусе, пока ни о чем определенном не говорили. От обитателей школы скрывали, что мисс Уотерхаус и молодая женщина, убитая в погребе в Льюисхэме, одно и то же лицо. Морсби хотелось самому посмотреть, какую реакцию произведет такое сообщение.

Через день после второго визита к Роджеру Шерингэму в одиннадцать утра старший инспектор Морсби звонил в ворота школы.

Не представляясь, он попросил мистера Гаррисона. Его провели в комнату, явно предназначенную для прибывающих родителей. Приближался конец марта, а значит, и пасхальной четверти. Из того, о чем прочел Морсби в рукописи Шерингэма, он просчитал, что сейчас нервы учителей и администрации расшатаны и взвинчены. Он уже привык к такому поведению и даже радовался удачному времени визита. Сдержанность и спокойствие опрашиваемого опрашивающему ни к чему.

Открылась дверь, и вошла молодая женщина — молодая женщина с песочного цвета бровями и заметно выпуклыми зеленоватыми глазами. Морсби с интересом рассматривал ее. Вне всякого сомнения, это была та самая "ужасная" мисс Гаррисон.

Она улыбнулась ему. Ничто так не укрощает нравы владельца частной школы, как перспектива получить нового ученика.

 — Здравствуйте, — сказала она, подходя к нему. — Должна представиться: мисс Гаррисон. Вы спрашивали моего отца? Он сейчас занят. Поэтому не могли бы вы сказать мне о цели вашего приезда. Вы хотели бы поговорить о вашем мальчике?

 — Нет, мадам, — прямо ответил Морсби. — Не о мальчике.

 — А-а... — На миг Эми удивилась. Она заговорила снова уже совершенно иначе. Морсби мысленно улыбнулся. — Тогда в чем же дело? — спросила мисс Гаррисон довольно резко. — Как я сказала, мой отец исключительно занят. Я могу рассмотреть любую проблему вместо него.

 — Боюсь, не эту, мадам. Я должен поговорить лично с вашим отцом. У меня важное дело. Я из полиции. Вот мое удостоверение.

Эми пристально изучила удостоверение.

 — Да, действительно.

Морсби незаметно наблюдал за дочерью директора. В ее поведении читалось лишь раздраженное удивление, но ни тени дурных предчувствий не просматривалось. "Что ж, — подумал Морсби, — она ни о чем не знает. Он не обмолвился ей ни о чем".

 — Очень хорошо, — сухо сказала она, — я передам отцу.

Морсби остался ждать.

Через несколько минут появилась служанка и пригласила его в кабинет директора. Морсби отметил, улыбнувшись про себя, что для Эми он, кроме как отец, ничего не значит.

Мистер Гаррисон как-то нерешительно поднялся из-за письменного стола, нервно теребя бородку и переводя взгляд с посетителя на его удостоверение и обратно.

 — Вы хотели поговорить со мной?

Морсби подождал, пока закроется дверь, и сразу же приступил к делу.

 — Прошу прощения, сэр, но я должен сообщить вам довольно неприятную для вас новость.

 — Для меня? — заморгал мистер Гаррисон.

 — Да. Помните молодую женщину, которую нашли убитой в погребе дома в Льюисхэме? Газеты только об этом и писали. Так вот, я должен, к сожалению, сообщить вам, что ее поиски привели нас в вашу школу.

 — В... э-э... сюда? Но... э-э... у нас никто не пропадал, — пробормотал, не понимая, мистер Гаррисон.

 — У вас прошлым летом работала молодая женщина по имени Мэри Уотерхаус?

 — Мэри Уо... Господи, неужели?.. — Мистер Гаррисон быстро сел в свое кресло и уставился на старшего инспектора, глупо открыв рот. (Хорошо, что его сейчас не видят родители его учеников, подумал Морсби.)

 — Боюсь, что да, сэр. Нет никаких сомнений.

 — Но... но как же... она собиралась в Австралию. Чтобы выйти замуж. Она нам так говорила.

 — Она не поехала туда.

 — Но откуда вы знаете? Вы искали ее?

 — В Австралии? Нет, сэр, — стал нетерпеливо объяснять Морсби. — В этом не было необходимости. Не буду вдаваться в подробности, но можете положиться на мои слова: личность была установлена верно. А раз это так, я хочу задать вам несколько вопросов о ее жизни здесь, если вы соблаговолите на них ответить.

 — Да-да, — промямлил мистер Гаррисон и нажал кнопку звонка на своем столе. Его палец заметно дрожал. — Да-да, конечно. Но этого не может быть... Да, конечно. — В ответ на явно вопросительный взгляд Морсби на кнопку звонка он добавил: — Я пошлю за своей дочерью. Лучше пусть и она присутствует. Она знает о мисс Уотерхаус гораздо больше, чем... э-э... чем я.

 — Хорошо, сэр, — вежливо согласился Морсби. А про себя подумал: "Мистер Шерингэм ловко схватил характер этого приглуповатого папаши. И девчонки тоже. Как это здорово у писателей выходит".

На звонок прибежала служанка, и ее послали искать мисс Гаррисон. Морсби решил использовать паузу до появления Эми и задал мистеру Гаррисону пару вопросов об обязанностях мисс Уотерхаус. Однако мистера Гаррисона с каждым словом все больше охватывал ужас трагедии, произошедшей с его недавним секретарем, и его ответы становились все бессвязнее. Морсби понял, что от директора ничего не добиться, и с откровенной надеждой ждал его дочь.

 — Ну? — резко спросила отца молодая особа, не обращая внимания на сидевшего у камина старшего инспектора. — В чем дело, папа? Я очень занята.

 — Дорогая моя, та милая девушка, что работала у нас прошлым летом... твой личный секретарь, помнишь?..

 — Мой секретарь?

 — Да-да. Мисс... мисс...

 — Уотерхаус, — подсказал Морсби.

 — Да, Уотерхаус, так я и сказал. Мисс Уотерхаус... помнишь ее?

 — Конечно помню. Что с ней такое? Она уехала в Австралию, чтобы выйти замуж. Или только так говорила. Оттуда она ни разу не написала. А в чем дело? Ее ищет полиция?

 — Полиция ее нашла, мисс Гаррисон, — ответил Морсби для большего эффекта. — Она мертва. Убита.

 — Правда? — Эми холодно взглянула на инспектора сквозь пенсне.

 — Помните, газеты писали о девушке, закопанной в погребе дома в Льюисхэме? Это была мисс Уотерхаус.

 — Чепуха, — отрезала Эми. — Ни за что не поверю.

 — Ваше мнение, мисс Гаррисон, — мягко сказал Морсби, — увы, ничего изменить не может: мисс Уотерхаус была убита.

Минуты две ушло на то, чтобы убедить мисс Гаррисон, что известная ей молодая женщина действительно позволила заманить себя в чудовищную ловушку и была убита. После этого Морсби продолжил расспросы. Сначала он адресовал их в равной степени и мистеру Гаррисону, и его дочери. Но поскольку Эми отвечала на все вопросы четко, а ее отец только растерянно щипал бородку и бормотал что-то себе под нос, очень скоро номинальный директор школы был отставлен на второй план, где и оставался до конца. Во всяком случае, возникало впечатление, что ему удобнее там оставаться.

Эми, правда, тоже мало что могла сказать. Морсби это все же порадовало: она не могла сказать, потому что не знала, а не потому, что хотела что-то скрыть. Мисс Уотерхаус, прежде всего, ответила на объявление-приглашение на работу личным секретарем; у нее были прекрасные рекомендации и сама она произвела исключительно приятное впечатление; Эми сразу же приняла ее на работу. По присущей ей деловитости, Эми записала необходимые данные из представленных рекомендаций и теперь смогла их показать; две рекомендации были из двух последних фирм, где работала мисс Уотерхаус; третья же, самая лестная, скорее всего, была подделкой. Поступив на работу, мисс Уотерхаус полностью оправдала все рекомендации. Она была аккуратна, пунктуальна, усердна в работе; в подготовительном классе она проявила себя замечательной воспитательницей, хотя честно призналась, что опыта такой работы у нее никогда прежде не было; в школе ее любили; сама мисс Гаррисон сожалела, что им придется обходиться без такого работника.

Вопроса об ее отношениях с Уоргрейвом Морсби намеренно не затрагивал; он лишь поинтересовался, вроде как ради шутки, как это такая образцовая дама не покорила сердце какого-нибудь чувствительного молодого учителя. На это Эми холодно заявила, что подобное в Роланд-хаусе не поощряется, к тому же Мэри Уотерхаус совершенно очевидно не относилась к таким женщинам.

 — Вижу, вы запомнили не все детали нашего дела, мисс Гаррисон, — сказал на это Морсби. — Вы забываете, что найденная нами женщина, а именно мисс Уотерхаус, ждала ребенка. Вы могли бы это как-либо прокомментировать?

 — Нет, — желтовато-бледное лицо мисс Гаррисон вспыхнуло. — И даже если бы могла, то предпочла бы не делать этого. В любом случае, я больше не допущу скандала.

 — А-а, так, значит, был какой-то скандал, связанный с мисс Уотерхаус? — быстро спросил Морсби.

 — Нет, не было, насколько я знаю. У меня просто вырвалась общая фраза.

 — Понятно. То есть даже если скандал послужил бы поводом к смерти вашей подруги, которую вы уважали и любили, вы не рассказали бы мне ничего, что помогло бы нам найти убийцу?

Эми не поддалась на такой прием.

 — Боюсь, что дело здесь не в сослагательном наклонении, спокойно ответила она. — Я просто ничего подобного не знаю. Если бы знала, рассказала бы вам обо всех, кто бы ни был замешан в скандале. Долг превыше всего.

Морсби верил, что она говорит правду. Он попросил мистера и мисс Гаррисон не разглашать полученных известий ни при каких обстоятельствах, пока он не расспросит других учителей, пояснив, что хочет узнать беспристрастное мнение каждого, пока еще у них не сложится свое, возможно ошибочное, суждение. Далее Морсби приготовился записывать фамилии учителей.

 — Лучше начните со старшего, если действительно хотите опросить всех, — деловито сказала Эми, пробежав глазами список. — Я пошлю за мистером Паркером.

 — Мистер Паркер? А-а, понятно, это старший учитель. Вообще, пожалуй, я лучше начну не с него. Его мы скорее оставим напоследок, если мне понадобится уточнить у него то, что ускользнет от остальных. Думаю, начнем с кого-нибудь из младших. Позвольте, их фамилии, вы сказали?..

 — Мистер Уоргрейв и мистер Раис.

 — Ах да. Я забыл. Значит, начну с мистера Уоргрейва. И еще: мисс Гаррисон, та очень удобная комната, куда меня сначала провели... Нельзя ли, если позволите, воспользоваться ею для моих расспросов?

 — Конечно можно. Я попрошу мистера Уоргрейва тотчас прийти к вам. Папа, проводи мистера... э-э...

 — Пожалуйста, не беспокойтесь, мисс Гаррисон. — Морсби уже успел нажать кнопку звонка. — Зачем же вам самой идти за мистером Уоргрейвом? Мы просто пошлем за ним служанку. А у меня к вам есть еще парочка вопросов, я чуть про них не забыл.

Он быстро придумал пару необязательных вопросов и обсудил их со всей серьезностью. Морсби не хотел рисковать. Пусть сам он считал, что Эми ничего не знает, но не мог допустить, чтобы кто-либо предупредил Уоргрейва.

Через две минуты мистер Гаррисон проводил старшего инспектора по коридору в приемную, где его уже ждал Уоргрейв. Мистер Гаррисон невнятно произнес несколько слов насчет того, чтобы учитель отвечал на любые вопросы, и оставил Морсби с глазу на глаз с Уоргрейвом.

Инспектор окинул последнего опытным взглядом: довольно узкий лоб, словно сдавленный у висков, почти закрытых волосами, мощная челюсть, решительный рот, слегка вздернутый нос, большие оттопыренные уши, коротко подстриженные волосы, немного близко посаженные глаза под густыми черными бровями; рост немного ниже среднего, телосложение плотное и крепкое, руки крупные. Трудный субъект угрюмого вида, решил Морсби, и явно не из тех, кто проговаривается.

Старший инспектор изобразил на лице самое добродушное выражение.

 — Мистер Уоргрейв?

 — Да?

 — Я полицейский из Скотленд-Ярда.

Мистер Уоргрейв чуть приподнял суровые брови и ничего не сказал.

Морсби сунул руки в карманы.

 — Я прибыл сюда по крайне неприятному поводу, мистер Уоргрейв. И хотя я понимаю, что здесь все окажут мне любую возможную помощь, но приносящему плохие новости никогда не рады, верно? — улыбнулся старший инспектор.

Мистер Уоргрейв не улыбнулся в ответ.

 — Вы хотите сказать, что кто-то может попасть в беду? — спросил он, и Морсби тотчас отметил его ланкаширский акцент.

 — Кое-кто уже попал, сэр. Помните некую мисс Уотерхаус, которая работала здесь около года назад, до прошлого лета?

 — Очень хорошо помню. Она отправилась в Австралию.

 — Извините, сэр, но это не так. Она отправилась в Льюисхэм, и там ее кто-то убил.

Морсби специально обрушил это известие насколько мог неожиданно. К тому же, сделав особое ударение на слове "кто-то", он выразил легкий намек на то, что ему самому абсолютно ясно, кем был этот "кто-то".

Реакция его разочаровала.

 — О! — сказал мистер Уоргрейв и не прибавил ни слова. Лицо его ни капли не изменилось.

 — Вы, кажется, не очень удивлены этим, сэр?

 — Напротив, — возразил мистер Уоргрейв с прежней непроницаемостью. — Я в высшей степени удивлен. Как это произошло?

 — Помните, в газетах это преступление назвали "Тайной погреба в Льюисхэме"?

 — А! Так, значит, это была... мисс Уотерхаус? — Неожиданно Уоргрейв отвернулся к окну и стал постукивать пальцами по подоконнику.

 — Да.

На минуту повисла пауза.

Когда Уоргрейв заговорил снова, в его словах заметно ощущалось замешательство.

 — И у вас есть предположения, кто это сделал?

 — За тем я сюда и приехал, сэр, чтобы постараться это выяснить.

 — Значит, вы считаете, что ключ к раскрытию находится где-то здесь? — резко спросил Уоргрейв. — Но это, право, смешно.

 — Не знаю, не знаю. Может и так, а может, и нет. Но мисс Уотерхаус за неделю-две до своей смерти была здесь, поэтому именно здесь я должен начать свои расспросы. Так что, если бы вы соблаговолили ответить на мои вопросы, сэр... — И Морсби с деловым видом извлек из кармана блокнот и карандаш.

Пока он задал лишь основные вопросы. Ни малейшей интонацией не намекнул он на свою осведомленность о том, что между мисс Уотерхаус и мистером Уоргрейвом могли быть иные отношения, чем между ней и другими мужчинами в школе. По существу, это не был допрос мистера Уоргрейва как таковой. Его Морсби проведет позже, когда получит всю информацию о нем от его коллег. Цель этой беседы была уже достигнута. Морсби выяснил реакцию Уоргрейва на известие об установлении личности убитой и вообще на то, что это больше не тайна.

Морсби смог лишь отметить про себя, пока задавал обычные положенные вопросы и выслушивал четкие, но довольно неопределенные ответы Уоргрейва, что потрясение от сообщения никак не отразилось на последнем.

С другой стороны, очень естественно предположить, что со времени обнаружения трупа убийца наверняка подготовился, чтобы спокойно воспринять такое потрясение, и, разумеется, у него было предостаточно времени для репетиций такого спокойного поведения.

 

Глава 10

Когда Морсби отпустил Уоргрейва, сохранять подробности дела в тайне больше не было необходимости. Мисс Гаррисон долго решала, не отправить ли Морсби на кухню или отпустить искать какой-нибудь трактир в Эллингфорде, но в конце концов пригласила его позавтракать вместе с ними. Тогда-то Морсби и снял со всех, с кем уже побеседовал, обязательства хранить известия в тайне.

Он уже успел побеседовать с Паркером, Даффом и Райсом. Ни от одного из них он ничего не узнал, как, впрочем, и предполагал. Все трое были в достаточной мере потрясены, все искренне удивились тому, что такая положительная девушка, как мисс Уотерхаус, не всегда шла по пути добродетели. Всем троим, как и Гаррисонам, она очень нравилась и ни один из них и словом не упомянул о ее дружбе с Уоргрейвом. Все это Морсби в большей или меньшей степени предвидел. Если о чем-либо еще можно было узнать относительно этого дела, то он надеялся узнать об этом от женской половины персонала. Обет молчания снят, можно обо всем переговорить и, возможно, из этих разговоров что-нибудь всплывет на поверхность.

После завтрака на беседу пригласили мисс Джевонс.

Морсби пришлось помучиться, чтобы успокоить и разговорить ее. По впечатлению, которое сложилось у него после прочтения рукописи Роджера Шерингэма, он рассчитывал на ее помощь больше всего. Она знала убитую девушку лучше других, любила немного посплетничать и была из тех, кто всегда стремится помочь представителям власти.

С интересом и удивлением, пока мисс Гаррисон представляла ему мисс Джевонс, инспектор заметил, что никакой огромной бородавки на крыле носа у молодой женщины нет, как и признаков того, что она там была. По всей видимости, крайне важное решение было наконец принято, причем с замечательным результатом.

Сначала мисс Джевонс от потрясения еле держала себя в руках, но, благодаря профессиональному умению Морсби, успокоилась. Она подалась вперед с почти мучительным желанием быть полезной. Колени в шелковых чулках откровенно выглядывали из-под короткой юбки. Кончик вздернутого носа без следов бородавки поблескивал и подрагивал.

 — Да-да? — с готовностью сказала она. — Слушаю вас.

 — Мисс Джевонс, вы хорошо знали мисс Уотерхаус?

 — Ну, я... я думала, что да. Лучше других, во всяком случае. Но она всегда была, ну, как бы это сказать... замкнутой, наверное.

 — Она не была болтливой, как некоторые девушки?

 — О нет.

 — А у нее была привычка поверять вам свои секреты?

 — Пожалуй, нет. Думаю, она никому их не поверяла. Она сидела, бывало, там, в моей комнате и, знаете, так слушала и улыбалась, но... Разумеется, она говорила о своем австралийце, с которым была помолвлена, но вы о нем, видимо, все уже знаете?

 — А вы рассказывайте мне так, мисс Джевонс, как будто я ничего не знаю, хорошо?

Мисс Джевонс с удовольствием согласилась, но из рассказанного мало что выяснилось. Мэри всегда называла его Рональдом. Мисс Джевонс не могла припомнить, чтобы она слышала его фамилию и даже упоминание об адресе. Она вроде бы поняла, что он имеет какое-то отношение к овцеводству, но мисс Уотерхаус ничего не уточняла. Она показывала его фотографию, маленькую, ужасно плохо снятую и нечеткую, но, право же, это мог быть кто угодно. Нет, мисс Джевонс не знает, куда делся снимок: видимо, мисс Уотерхаус взяла его с собой, когда уехала. Да, Мэри прощалась со всеми очень тепло, но своего нового адреса не дала: сказала, что будет писать из Австралии. Мисс Джевонс была весьма обижена, что Мэри не писала...

 — Понятно, — кивнул Морсби. Он с самого начала почти не верил в существование австралийца, но это не означало, что он не распорядится проследить и узнать все возможное о нем. Теперь он верил в эту легенду еще меньше.

 — А когда, — продолжил он, — мисс Джевонс, вы в последний раз видели мисс Уотерхаус? Вы, случайно, не проводили вместе первые дни каникул?

Нет, мисс Джевонс не проводила каникул вместе с мисс Уотерхаус. В последний раз она видела Мэри на Юстонском вокзале, туда они доехали вместе: мисс Джевонс, чтобы отправиться домой в Гэмпшир, а мисс Уотерхаус, по ее словам, чтобы встретить своего горячего австралийца и пообедать с ним где-нибудь в кафе. Мисс Уотерхаус выглядела как обычно при расставании? Да, совершенно обычно. И не возбужденно? О нет; Мэри никогда не бывала возбужденной. И даже тогда, когда поджидала этого пламенного австралийца? Да, даже тогда.

Морсби задержался на этом вопросе, и мисс Джевонс с готовностью согласилась, что тогда ее поразило удивительное спокойствие в поведении Мэри; с таким лицом обычно не встречают долгожданного любимого из далекой Австралии. У Морсби уже сложилось впечатление, что мисс Джевонс изначально готова согласиться со всем, им сказанным, поэтому не обращал особого внимания на ее согласие. И все же на последнее внимание обратить стоило.

 — А теперь, мисс Джевонс, — сказал старший инспектор, — боюсь, что мне придется затронуть весьма деликатную тему. Надеюсь, вы знаете, что мисс Уотерхаус собиралась стать матерью. Можете вы предположить, кто мог бы быть отцом ее ребенка?

Мисс Джевонс оказалась достаточно современной леди, чтобы не отшатнуться от обсуждения такого щепетильного вопроса, чего Морсби немного побаивался.

 — Нет, боюсь, ничего не могу предположить, — искренне сказала она. — Я сама гадаю, кто бы это мог быть, с того самого момента, как узнала, что убитая в Льюисхэме женщина — Мэри. Представить себе не могу, кто бы мог быть отцом...

 — Например, никто из здешних, мужчин?

 — О нет, право же, не думаю.

 — Пожалуйста, постарайтесь подумать, мисс Джевонс. Вы ведь понимаете, как это важно, я уверен. Пожалуйста, проверьте, не помните ли вы чего-либо, указывавшего на какие-нибудь отношения между мисс Уотерхаус и кем-нибудь из Эллингфорда, из этой школы? Вы ничего не знаете о ее связях с мужчинами?

 — Ну, в свое время мы подтрунивали над ней насчет мистера Уоргрейва, — быстро и услужливо ответила мисс Джевонс, — но, конечно же, ничего такого между ними не было. К тому же он теперь помолвлен с мисс Гаррисон. В следующие каникулы они поженятся.

 — Да, я знаю. Так, значит, о других связях мисс Уотерхаус с мужчинами вы не осведомлены? Ни из-за кого больше ее не поддразнивали?

 — Нет. Только с австралийцем у нее были серьезные отношения. Это точно. Наверняка, он и есть отец ребенка.

 — Понятно. Благодарю вас.

 — О-о! — Глаза мисс Джевонс вдруг округлились. — Вы хотите сказать, что он как раз и...

 — Что вы, что вы, — мягко сказал Морсби, — еще не время задавать такие вопросы, поймите; и уж тем более не время отвечать на них мне.

Морсби извлек из мисс Джевонс все сведения, которыми она располагала, и благодарно распрощался с ней.

За мисс Джевонс в приемную проследовала мисс Кримп, полная разных предположений. Морсби, окинув даму профессиональным взглядом, предложил ей сигарету и всем своим видом дал понять, что он человек серьезный и никаких женских глупостей не потерпит.

Мисс Кримп тем не менее оказалась не такой глупой, как предполагал Морсби. Она охарактеризовала мисс Уотерхаус очень проницательно.

 — Нет, она мне никогда особенно не нравилась. И уж точно, я никогда ей не верила. Нет, я не против девушек, которые ни сигаретки, ни рюмочки, ни злого словечка в чей-нибудь адрес. В наше время такие очень даже милы и забавны, если это все искренне. А вот Мэри Уотерхаус искренней не была. Я видела, как она смотрела на мою сигарету — с жадностью, словно готова была ее проглотить. И вся эта болтовня о долге, о честной игре и прочем — она переигрывала, и от этого меня тошнило. Я вам так скажу: у меня сложилось впечатление, что она играет какую-то роль и слегка с ней не справляется. Конечно, я могу показаться пристрастной: уж очень донимали меня ее благочестивые рассуждения, — но все же я полагаю, что сужу о ней верно.

Учитывая то, что мисс Кримп ничего не знала о неправедном прошлом мисс Мэри Уотерхаус, Морсби решил, что такое суждение подтверждает ее весьма тонкую интуицию. Мисс Кримп могла и сама быть в своем роде позеркой, как и мисс Уотерхаус, но и за позерством можно усмотреть настоящий характер.

 — Из слов моей предыдущей собеседницы, мисс Джевонс, я понял, что она думала о мисс Уотерхаус иначе, — намеренно деликатно заметил старший инспектор.

 — А-а, понятно, — протянула мисс Кримп и улыбнулась. Оставалось заключить, что о способностях мисс Джевонс видеть человека изнутри дочь художника была невысокого мнения.

Морсби продолжил беседу и постепенно подвел ее к Уоргрейву. У мисс Кримп нашлось гораздо больше сведений, чем у мисс Джевонс.

 — Да-да, — без особого внимания проговорил Морсби, — а мисс Джевонс уверяла меня, что у них ничего серьезного не было...

 — Уверяла? — переспросила, помрачнев, мисс Кримп.

 — А вы не согласны? Значит, вы думаете, что мисс Уотерхаус...

 — Я вам только что говорила, что не верила ни одному ее слову...

 — Понятно. А теперь, — Морсби перешел на более строгий тон, — мисс Кримп, такая проницательная леди, как вы, конечно же, понимает, какой это важный момент для следствия. Вы ведь практически даете понять, что этот самый мистер Уоргрейв мог быть отцом ребенка мисс Уотерхаус, верно? Сейчас я задам вам очень важный вопрос, но прежде подчеркиваю: отвечайте на него как можно полнее и правдивее; в то же время добавлю, может, немного неофициально, что, как бы вы ни ответили, это будет только между нами и ваш ответ не причинит вам никаких неприятностей. Итак, у вас есть какие-либо свидетельства того, в чем вы подозреваете мистера Уоргрейва и мисс Уотерхаус?

 — Иными словами, есть ли у меня свидетельства того, что у мистера Уоргрейва был повод убить Мэри? — резко спросила мисс Кримп. — Нет, у меня их нет. Если бы были, я бы вам сказала; Уоргрейв мало перед чем останавливается, но на убийство не пошел бы. Я уверена.

 — Вы настаиваете на этом? — разочарованно спросил Морсби.

 — Да. Я упомянула об этом, так как думаю, что была четкая вероятность такого поворота, и думала, что вы это понимаете. Но я могу говорить об этом лишь с психологической, а не с практической точки зрения.

 — Хорошо, а какие были доказательства того, что между этими двумя что-то было, даже если все выглядело, как легкий флирт?

 — Как будто никаких доказательств, кроме обычных в таких случаях отношений. Было очевидно, что мистер Уоргрейв и мисс Уотерхаус испытывали друг к другу симпатию; было заметно, что им приятно в обществе друг друга; они раза два совершили поездки в лондонские театры, смотрели порой друг на друга так, как двое знающих какую-то милую тайну; ну и, конечно же, одно время мисс Уотерхаус немного прикусывала язык, когда ее поддразнивали по поводу мистера Уоргрейва. Ничего больше.

Морсби привычно кивал. Он уже решил, что переломный момент в этом деле наступил. Если бы он установил, что мистер Уоргрейв — отец ребенка убитой, у него нашлись бы такие веские доводы, что его виновность можно было считать доказанной; а в таком случае остальные подробности относительно убийства тоже можно было бы привести для подтверждения его виновности. Без такого подтверждения нет оснований для возбуждения дела против Уоргрейва. Пока что. Конечно, в сыщицких делах чего не бывает. Совершенно неудивительно, если в один прекрасный день появится человек и заявит, что видел парочку, направлявшуюся в дом на Бернтоук-роуд, и готов опознать Уоргрейва. Такие заявления, официально называемые "полученной информацией", чаще всего приводят убийц к виселице.

Так или иначе, но из рассказа мисс Кримп стало ясно: взаимный интерес мисс Уотерхаус и мистера Уоргрейва разыгрался не в первую половину летней четверти, как поначалу полагал Морсби, а в период прошлой пасхальной четверти. Это был важный факт.

Мисс Кримп была отпущена с сердечными благодарностями и высокой оценкой ее наблюдательности. Вслед за ней в комнате появилась миссис Гаррисон.

В маленьком простом черном платье с белым воротничком Филлис Гаррисон выглядела обезоруживающе невинно, и Морсби порадовался, что у него есть словесный портрет этой особы из рукописи Роджера. Вооруженный этими знаниями, Морсби тотчас приступил к сути дела.

 — Мадам, — обратился он к жене директора без тени своей обычной мягкости. — У меня есть доказательства того, что отец неродившегося ребенка мисс Уотерхаус — кто-то из персонала вашей школы. Мне необходимо выяснить, кто именно, и я надеюсь, что вы мне сможете в этом помочь.

Довольно насмешливая улыбка, украшавшая хорошенькое личико миссис Гаррисон, разом исчезла.

 — Вы хотите сказать... что ее убили из-за этого?

 — Я пока этого не говорил. Но, с другой стороны необходимо рассмотреть и такую возможность.

 — Но... но такой возможности не может быть, господин старший инспектор. То есть я хочу сказать, правда в общем, никто здесь не мог бы так поступить. Это невозможно.

 — Напротив, мадам, — мрачно ответил Морсби, — вероятность почти стопроцентная. Пожалуйста, примите это к сведению. Итак, в школе проживают несколько учителей. Сейчас я взгляну, как их зовут. Значит, мистер Паркер, мистер Дафф, мистер Уоргрейв, мистер Патерсон и мистер Раис. Насколько я понимаю, один из них тот, кого я ищу.

Мисс Гаррисон хотела было возмущенно протестовать, но Морсби остановил ее, решительно подняв руку.

 — Минутку, мадам. Я хочу все объяснить вам, чтобы у вас не сложилось ошибочного мнения. Я пока не обвиняю того, кого подозреваю в отцовстве, в причастности к смерти мисс Уотерхаус. Ничего подобного. С другой стороны, нельзя отрицать, что ее положение могло стать поводом для убийства. Но это выяснится позже. Когда вы подтвердите мои догадки об отце ребенка, тогда мы в Скотленд-Ярде прямо заявим этому человеку о наших подозрениях и попросим его дать свое объяснение. Очень вероятно, что он сможет полностью разуверить нас в наших подозрениях, и тогда нам придется искать дальше. Но пока что (и я должен это подчеркнуть) ваш долг помочь мне и предоставить все известное вам по данному конкретному вопросу.

 — Но мне ничего не известно, — немного растерянно сказала Филлис.

 — Мистер Паркер, мистер Дафф, мистер Уоргрейв, мистер Патерсон и мистер Раис, — спокойно повторил Морсби. — Думаю, теперь из этих пятерых мы можем сразу же исключить мистера Раиса.

Старший инспектор пристально посмотрел на Филлис.

 — Д-да? — запинаясь проговорила та, поежившись под многозначительным взглядом.

Сам Роджер Шерингэм не узнал бы своего добродушного друга-увальня в этом человеке с жестким взглядом и ртом, в упор смотревшего на несчастную маленькую миссис Гаррисон. В основном Морсби добивался своей цели, пуская в ход свое природное добродушие, но он очень хорошо знал, в каких случаях это добродушие стоит сменить на строгость. Полицейский должен знать, как воспользоваться всеми средствами, находящимися в его распоряжении, для выяснения истины.

 — В интересующий нас период времени, — заговорил он медленно, — симпатии мистера Раиса были, конечно же... как бы мне выразиться, мадам? — обращены в иную сторону. А он, как я понимаю, не из тех, кто бы стал вести две интрижки одновременно. Вы согласны со мной?

 — Да, — прошептала миссис Гаррисон.

Повисла тишина, полная невысказанных чувств.

 — Что... что вы хотите узнать? — несмело спросила миссис Гаррисон.

 — Я вам говорил. Любое доказательство, которым вы располагаете, о том, что кто-то из четверых оставшихся учителей завел интрижку с мисс Уотерхаус. Ведь вы знаете, кто он, знаете?

 — Да, — ответила миссис Гаррисон севшим голосом.

 — Что же вы знаете? Всю правду, мадам, прошу вас.

 — В прошлую пасхальную четверть моя падчерица сказала мне, будто ей кажется, что... что-то непонятное происходит на верхнем этаже, над нами... по ночам, — прерывисто заговорила миссис Гаррисон. — Однажды ночью я услышала, как кто-то шел по коридору наверху, когда сама еще не ложилась. Я... я пошла наверх посмотреть и... увидела мисс Уотерхаус. Она была в ночной рубашке и входила в чужую комнату... — Миссис Гаррисон прижала к губам платок и испуганно взглянула на Морсби.

 — Комнату мужчины?

 — Да.

 — Какого?

 — Мистера Уоргрейва, сэр.

 

Глава 11

Морсби вернулся из Эллингфорда в Скотленд-Ярд очень довольный собой. Он не надеялся получить такого убедительного свидетельства связи между Уоргрейвом и убитой девушкой. Слухи, пересуды, возмущения — это он предвидел, но не настоящее свидетельство. Входя в кабинет старшего офицера полиции Грина с докладом о проделанной работе, Морсби думал, что миссис Гаррисон накинула петлю на шею Уоргрейва.

Старший офицер тем не менее по привычке не разделял радужного настроения инспектора.

 — Гм! — крякнул он, выслушав ликующего Морсби. — Да, мотив вы нашли, учитывая его помолвку с дочкой Гаррисона, но этого мало. Мы не можем сделать заключение о виновности на основе одного мотива. Кстати, надеюсь, эта женщина будет готова подтвердить свое заявление под присягой?

 — О да, — сказал Морсби, чуть помрачнев. По молчаливому согласию с Филлис Гаррисон, Морсби не поведал даже старшему офицеру о способе, с помощью которого он добился этого признания. — О да, думаю, здесь никаких проблем не будет.

 — А не было ли у вас подтверждений от прислуги?

Отпустив миссис Гаррисон, Морсби продолжил опрашивать остальных, в том числе горничную Нору и уборщицу комнат живших в здании школы учителей; но ни у кого из них ему не удалось получить ни подтверждения признания миссис Гаррисон, ни какой-либо иной информации. Сам Морсби полагал все это излишним, но знал, что у старшего офицера свой взгляд на этот счет. Старший офицер Грин придерживался той точки зрения, что ни одно свидетельство не стоит серьезного рассмотрения, если ему нет хоть каких-то подтверждений; такая точка зрения, по мнению Морсби, доставляла ее обладателю массу ненужных хлопот в раскрытии дел.

 — Нет, сэр, — сказал наконец старший инспектор. — У меня нет подтверждений. — Он не добавил при этом, что вряд ли они необходимы. — Но слухи об этих двоих там на каждом шагу. Это почти столь же убедительно.

 — Гм, — буркнул старший офицер Грин, выразив тем самым свое несогласие. — Ладно, что вы дальше думаете предпринять?

 — Думал привезти сюда Уоргрейва и спросить, что он может сказать по этому поводу.

 — Короче, чтобы сделал заявление?

 — Да.

 — А насчет его поездок в конце четверти?

 — Вообще-то, мне бы хотелось услышать, что об этом думаете вы, мистер Грин. Я считаю, что, если приглашу его и спрошу о его поездках прямо сейчас, он замкнется и не скажет ни слова, пока не получит адвоката. Он из тех, кто редко проговаривается. Если он поймет, что находится под подозрением, то мы ничего не добьемся.

 — Тогда как, если...

 — Ну, если я просто дружески поговорю, он ничего не заподозрит. А если он в чем-нибудь проговорится, мы сможем сами кое-что выяснить прежде, чем спрашивать о его передвижениях.

Начальник оглядел Морсби с долей неприязни. Будучи сам прямолинейным человеком, старший офицер полиции Грин предпочитал столь же прямолинейные методы.

 — Хотите показать свою хитрость, а?

 — Он сам довольно-таки хитер, сэр, — тотчас вставил Морсби.

 — Тогда он вас увидит насквозь. Нет, можете поступать как хотите, Морсби, но на вашем месте я бы сразу расспросил о его поездках. Так или иначе, нам придется долго проверять его слова — ведь прошло столько времени, — и я считаю: чем скорее вы это выясните, тем лучше.

 — Хорошо, мистер Грин, — согласился Морсби, про себя смирившись с напористостью шефа. — В таком случае, я его расспрошу обо всем. То есть что ему известно об этом доме и так далее.

 — Вот это дело. Вытрясите из него все. А если хочет адвоката, никто не запрещает. Ему он уж точно понадобится.

 — Это точно. — По тону было ясно, что адвокатов Морсби рассматривал как помеху на пути правосудия, и, возможно, не так уж сильно заблуждался.

Старший офицер Грин стал набивать старинную вересковую трубку.

 — Кстати, а что вы собираетесь делать по другим направлениям? Допустим, от этого Уоргрейва вы ничего не добьетесь, что тогда? Вы знаете не хуже меня, что ничего не подтвердите, если не докажете его связи с этим домом в Льюисхэме. И как вы думаете это сделать?

 — У меня есть фото этой девушки, сделанное в школе. Снимок не очень хороший, не портрет. Я послал его к фотографу увеличить, и как только получу увеличенную копию, Фокс может забрать ее в Льюисхэм и узнать, видели ли соседи эту девушку там.

 — Хорошо. А что насчет него?

 — Фокс увезет и его фотографию в Льюисхэм, — сказал Морсби чуть ли не с подмигиванием, какое дозволяется старшему инспектору по отношению к старшему офицеру полиции.

 — Как вы ее достали?

 — Я встретил Блэра из "Ивнинг стар" почти у ворот когда уезжал из Эллингфорда, и сказал, что если он сделает для меня фотографии персонала учебного заведения, то и я кое-чем поделюсь с ним, когда придет время.

 — Угу. — Старший инспектор Грин не выразил ни одобрения, ни осуждения этого маневра в духе Макиавелли. Он закурил трубку и выпустил облачко дыма.

 — Конечно, — помолчав, заговорил он, — как только личность убитой будет установлена, как я и сказал три-четыре месяца назад, дело существенно прояснится. Но обеспечить его доказательства будет чертовски трудно. И я это понимаю, и вы тоже. В сущности, если убийца соблюдал обычные предосторожности, чтобы зазвать ее в дом (а я готов держать пари, что он именно так и поступил) и если ничего не выплывет относительно его связи с домом или мисс Стейплз хоть каким-нибудь образом, тогда и работенка вам предстоит — не то, что вы пока разгребаете, мой мальчик Морсби.

 — Да, мистер Грин, — грустно согласился "мальчик" Морсби и встал. — Но мы его все равно поймаем. — В его словах было гораздо больше оптимизма, чем он на самом деле ощущал. Знать наверняка, кто совершил то или иное преступление, но не иметь возможности арестовать его за отсутствием достаточно убедительных для суда доказательств, — очень досадно, и Скотленд-Ярду такое чувство приходится испытывать довольно часто. В данном деле пока еще не было найдено ни одного серьезного доказательства.

Морсби отправился в свою скромную холостяцкую квартирку и весь вечер обмозговывал дальнейшие действия, но ни ему, ни делу это на пользу не пошло.

На следующее утро в первую очередь нужно было отправить инспектора Фокса в Льюисхэм — с увеличенной копией снимка мисс Уотерхаус и фотографией Уоргрейва, из тех, что прислал ему репортер "Ивнинг стар". На удачу его поездки Морсби почти не надеялся.

Тем временем сержант Эффорд выехал в Эллингфорд в полицейской машине. Ему надлежало очень деликатно спросить мистера Уоргрейва, не соблаговолит ли тот последовать вместе с ним в Скотленд-Ярд, ибо старший инспектор Морсби желал бы задать ему еще несколько вопросов, возникших у него после их беседы. Мистер Уоргрейв не знал, что некто незаметный, приехавший вместе с сержантом, выскользнул из машины при въезде на аллею, спрятался в кустах и находился там, пока машина не проследовала обратно, увозя на заднем сиденье мистера Уоргрейва собственной персоной, а потом направился в Роланд-хаус и представил ордер на обыск комнаты, где прежде проживала мисс Уотерхаус. И даже если бы мистер Уоргрейв знал об этом, он бы не догадался, что на самом деле некто незаметный, как только его провели на верхний этаж Роланд-хауса и оставили одного, пошел осматривать не ту комнату, где прежде проживала мисс Уотерхаус, а ту, где в настоящее время проживал сам мистер Уоргрейв.

Из тактических соображений Морсби заставил Уоргрейва подождать минут двадцать, прежде чем пригласить его. Он знал, что обстановка в Главном управлении по борьбе с преступностью исподволь воздействует на человека с нечистой совестью, и приводит его ум в смятение.

Тем не менее на абсолютно спокойном лице мистера Уоргрейва не улавливалось никакого смятения или раскаяния. Он сел на указанный инспектором стул. Учитель не был даже раздражен из-за двадцатиминутного ожидания, что весьма удивило Морсби. В таких случаях виновным нелегко скрыть определенного волнения, невиновные же часто в открытую выражают свой гнев.

В углу кабинета Морсби за столиком сидел младший сыщик, знавший скоропись; перед ним лежал блокнот. Уоргрейв почти не взглянул на него. Хладнокровный наглый тип, подумал Морсби не без одобрения и, сев напротив Уоргрейва, пристально посмотрел на него.

 — Так вот, сэр, — заговорил он без прелюдий, — извините, что мне пришлось вызвать вас сюда, но есть кое-какие детали, которые я хотел бы обсудить с вами, и лучше разобраться в них здесь, а не в Роланд-хаусе.

Уоргрейв резко кивнул. После того как он поздоровался со старшим инспектором, он пока не произнес ни слова.

 — Эти вопросы в основном касаются ваших отношений с мисс Уотерхаус. Я подумал, что вам, возможно, захочется сделать заявление, касающееся этих отношений, — продолжил Морсби.

Уоргрейв приподнял густые черные брови.

 — Заявление? — переспросил он почти безразлично. — С какой стати и о чем я должен делать заявление?

 — Как я только что говорил, мистер Уоргрейв, о ваших отношениях с мисс Уотерхаус. Разумеется, не нужно делать никаких заявлений, если вы этого не желаете. Я не вправе принуждать вас даже отвечать на мои вопросы мой долг предупредить вас, что любое ваше слово может быть использовано против вас.

 — Очень любезно с вашей стороны, — сухо сказал Уоргрейв. — Но, боюсь, я вас не понимаю. У меня не было никаких, как вы выражаетесь, отношений с мисс Уотерхаус.

Морсби продолжил менее официальным тоном:

 — Послушайте меня, сэр, я не хочу, чтобы вы сочли будто я вас обманываю, или уловками стремлюсь заставить вас обвинить самого себя, или еще что-либо в таком роде. Мы здесь этим не занимаемся. Так что я раскрою вам свои карты, а вы либо сообразуетесь с ними, либо нет, как хотите. Вам известно, что мисс Уотерхаус ждала ребенка. У меня есть определенные свидетельства того, что вы могли быть его отцом. И, честно признаюсь, хотел бы узнать, что вы можете сказать по этому поводу.

 — Тогда я вам сразу скажу, — без малейшего замешательства ответил Уоргрейв, — мне нечего сказать. Свидетельства, говорите вы... Просто глупая женская болтовня.

 — О нет, мистер Уоргрейв. — Морсби посмотрел на него в упор. — Все гораздо серьезнее. Если я говорю о свидетельствах, то подразумеваю именно свидетельства. Не буду скрывать: вас видели однажды ночью почти год назад идущим в комнату мисс Уотерхаус.

Выстрел попал в цель. В этом не было сомнений. По лицу учителя пробежала мимолетная тень. Мгновение спустя он взял себя в руки.

 — Чепуха. Кто вам это сказал?

 — Боюсь, на этот вопрос я вам ответить не могу.

 — Я так и думал, — фыркнул Уоргрейв.

 — Нет-нет, я ничего не выдумываю, сэр, если вы это имеете в виду. Как я понимаю, сэр, вы отрицаете что-либо в таком роде?

 — Конечно. Если вам кто-то сказал такую нелепость, то это чистая ложь. Вот и все.

 — Но отношения такого рода все же существовали между вами и мисс Уотерхаус?

 — Извините, нет. Ничего подобного.

 — Вы их полностью отрицаете?

 — Полностью.

Морсби вздохнул. Он предполагал, что с Уоргрейвом придется нелегко, и с ним действительно приходилось нелегко.

 — Очень хорошо, мистер Уоргрейв. А если бы я сказал вам, что мисс Уотерхаус сама поделилась этим с подругой?..

 — Я бы назвал вас злостным клеветником, — тотчас же отрубил Уоргрейв.

Морсби, прекрасно предвидевший такой ответ, снова вздохнул. И попытался зайти с другой стороны.

 — Вы принимали участие в войне, сэр?

 — Да.

 — Вы не могли бы назвать свой полк?

 — Конечно могу. Нортгемптонширский.

 — Вам приходилось принимать участие в боевых действиях?

 — Да. В седьмом служебном батальоне.

 — И у вас, конечно, был револьвер?

 — Конечно был.

 — Боевой или автоматический?

 — Обычный боевой.

 — Он до сих пор у вас?

На этот раз Морсби не был абсолютно уверен, но ему показалось, будто по лицу Уоргрейва снова пробежала та мимолетная тень. Однако никакого ощутимого замешательства перед ответом не проявилось.

 — Нет.

 — Как же так?

 — Вы хотите знать, что с ним произошло? В Англию он не вернулся вообще. В 1918 году, в июле, я был ранен, и мой револьвер пропал вместе со всем обмундированием и снаряжением.

 — Понятно. Значит, его у вас нет со времен войны.

 — Да.

Снова тупик. Но, так или иначе, Уоргрейв не потребовал присутствия адвоката. С самого начала допроса. А Морсби даже очень бы хотелось, в определенном смысле, чтобы он его потребовал. Требование адвоката означает страх проговориться; а это обычно означает виновность. Уоргрейв будто бы с презрением отверг такую возможность. И пока что, надо признать, вполне оправданно.

Пока Уоргрейв отрицал наличие у него револьвера любого вида, формы и системы, Морсби блуждал взглядом по потолку, теперь же он снова направил его в упор на допрашиваемого.

 — Мистер Уоргрейв, вы не возражаете сделать заявление относительно ваших поездок сразу же после окончания прошлого учебного года?

 — Ничуть, — спокойно ответил Уоргрейв, — если смогу их припомнить. Но все-таки сначала я бы хотел поставить точки над i. Вы подозреваете меня в том, что я умышленно убил мисс Уотерхаус, или нет? — Он холодно и жестко улыбнулся старшему инспектору.

Пожалуй, впервые за все годы службы в полиции Морсби был буквально ошеломлен. Это было вызвано употреблением фразы "умышленно убить". Убийцы никогда не "убивают умышленно". Умышленно убивает любой другой они — нет. Они могут "умертвить", они иногда даже "приканчивают", но они никогда не "убивают умышленно", никогда. Морсби понимал, что употребление этой фразы игра, но к такому виду игр он не привык. Его мнение о том, что Уоргрейв хладнокровный наглец, упрочилось.

Старший инспектор не стал отвечать на вопрос прямо.

 — Это одна из составляющих нашей повседневной работы, сэр. Любой, знавший убитого и бывший с ним в контакте незадолго до преступления, должен представить отчет о своих поездках в то время. В том, о чем я вас прошу, нет ни намека на подозрение. Мне предстоит получить еще дюжину таких же заявлений в связи с убийством мисс Уотерхаус.

 — Понятно, — сказал Уоргрейв и снова улыбнулся. Для Морсби не составило труда истолковать эту улыбку. В ней отчетливо читалось: "Да, вы знаете, что это сделал я, и я знаю, что это сделал я. Но вы никогда, никогда этого не докажете, милый мой".

 — Хорошо, мистер Уоргрейв, начинайте. — Он обратился к констеблю: Грейвсток, запишите, пожалуйста.

Уоргрейв изобразил глубокую задумчивость.

 — Значит, прошлая летняя четверть. Позвольте... Насколько помню, я уехал из Эллингфорда поездом в одиннадцать семнадцать до Юстонского вокзала, как обычно. Потом взял такси до вокзала Чаринг-кросс и оставил там багаж в камере хранения. Не помню, как провел день; разные дела и такое прочее; может, сходил в кино. В общем, около шести вечера я сел на поезд от Чаринг-кросса до Гроув-парка в Кенте, где собирался пожить недельку у своего друга. Подождите, те ли это были каникулы? Да, все верно. Те самые, точно.

 — Имя вашего друга, сэр?

 — Даффилд. Джон Даффилд. Жена — Марджори Даффилд. Он работает в Британском музее. Я пробыл у него чуть больше недели, точнее сказать не могу. Может, они скажут.

 — У вас был конкретный повод остановиться там?

 — Не понимаю вас. Разве нужен конкретный повод, чтобы пожить у друга? Если точнее, я приехал без приглашения, теперь вспомнил. И... да, у меня был конкретный повод. В предыдущую четверть я читал лекции в Роланд-хаусе по началам наук — я этим интересуюсь — и обнаружил, что некоторые мои познания в этой области существенно устарели. Я хотел несколько дней посвятить посещению Музея науки в Южном Кенсингтоне. Остановиться на неделю в лондонской гостинице я позволить себе не могу, поэтому попросил мистера Даффилда меня приютить. Он всегда был рад меня видеть. Мистер Даффилд мой старинный приятель.

Морсби кивнул. Разумеется, у Уоргрейва всему есть объяснения.

 — Так, а потом?

 — Потом я поехал домой. Альма-роуд, двадцать семь, Клит-роу, Ланкашир. Там живут мои родители. Остаток каникул я провел у них.

 — А какого числа вы поехали в Клит-роу?

 — Не могу вам сказать. Не помню.

 — А вы ходили в Музей науки, пока гостили в Гроув-парке?

 — Разумеется. Я много времени проводил в музее.

 — Каждый день?

 — Нет, почти каждый.

 — А не можете припомнить, в какие дни вы там бывали и приблизительно сколько времени проводили там каждый раз?

 — Не могу. Я не веду дневника.

 — Даже примерно не вспомните?

 — Боюсь, что нет.

 — Понятно. А теперь, мистер Уоргрейв, я задам вам вопрос, на который вы можете не отвечать, если не пожелаете. В те дни, когда вы приезжали из Гроув-парка в Лондон, или во время пребывания в Гроув-парке — не видели вы мисс Уотерхаус?

 — Абсолютно не возражаю ответить: не видел.

 — Благодарю вас, сэр.

 — Это все, чем я мог быть полезен? — иронически спросил Уоргрейв.

 — Все, мистер Уоргрейв. Теперь просто пройдите в приемную. Когда ваше заявление напечатают, я попрошу вас его просмотреть и, если вы его одобрите, подписать. После этого, разумеется, вы свободны.

Уоргрейв только улыбнулся в ответ.

Морсби вызвал констебля, чтобы тот проводил учителя в приемную.

Как только его увели, старший инспектор снял трубку и попросил соединить его с полицейским участком в Клит-роу. Пока Морсби ждал связи, он успел позвонить в участок в Гроув-парке и дать некоторые указания.

Потом, договорившись, чтобы за Уоргрейвом начали слежку от самых ворот Скотленд-Ярда, старший инспектор Морсби откинулся на спинку стула и хмуро посмотрел на свой письменный стол. Как он и предвидел, допрос Уоргрейва почти не дал ему возможности сдвинуться с мертвой точки.

 — Что ж, он и впрямь железный малый, — отдал он дань хладнокровию Уоргрейва.

 

Глава 12

 — Эффорд, мальчик мой, — сказал Морсби сержанту после ленча. — У меня для тебя есть прескверная работенка. Езжай с этой фотографией к Юстонскому вокзалу — умница Блэр сделал даже копии всех этих фотографий, — поищи того носильщика, который переносил багаж Уоргрейва второго августа прошлого года, и постарайся выяснить, не был ли один из его чемоданов особенно тяжел. Потом отправляйся на Чаринг-кросс и обо всем том же узнай там. На Чаринг-кросс он оставлял свой багаж в камере хранения, так что получаются два носильщика и смотритель камеры хранения, который его принимал. И если тебе удастся хоть кого-нибудь из них найти, сегодня вечером собственными руками ставлю тебе кружку пива.

 — Тогда, боюсь, не пить мне пивца, — усмехнулся Эффорд. — Думаете, цемент?

 — Да, это цемент, — кивнул Морсби. — Помнишь, под кирпичами его не было, только между ними. Для такого дела чемодана достаточно: там уже была заготовленная смесь с песком. Пропорция один к двум, если это тебе понадобится, хотя вряд ли. В любом случае, вес был приличный.

 — Но не брал же он этот чемодан с собой в Гроув-парк! Если он все продумал как следует, то, вероятно, взял тот чемодан сразу в Льюисхэм, если вообще его туда брал.

 — Одно из "всяких" дел, как он говорит, которые у него были в тот день. Да-да, знаю-знаю. Может, он вообще не брал чемодан с собой. Может забрал его раньше или съездил за ним в Эллингфорд позднее. Как только Фокс закончит расспросы в Льюисхэме, он поедет в Эллингфорд узнавать, видел ли кто-либо Уоргрейва у кирпичной стенки после окончания четверти. Пока же посмотрим, что удастся сделать тебе. Но честное слово, — со вздохом прибавил Морсби, — у меня такое чувство, что мы не сможем найти связи между Уоргрейвом и тем цементом. Он очень хитер, это ясно. Пошли за Джонсоном, когда будешь отправляться на вокзалы.

Джонсон был тот самый незаметный малый, кто предъявлял ордер на обыск в Роланд-хаусе тем утром. В его отчете, в целом не содержавшем ничего нового, нашлась одна важная деталь.

 — Ничего ровным счетом, мистер Морсби, — сказал он. — Ни писем, ни ее фотографии, ничего, что указывало бы на их связь. Но, клянусь, у него был револьвер.

 — Был? — чуть не вскрикнул Морсби.

 — Был. В глубине нижнего ящика его комода я нашел старый комок ваты с характерной вмятиной посередине. Я произвел замеры, и был бы очень удивлен, если бы это оказался не боевой револьвер. Еще на деревянном ящике осталась пара масляных пятен.

Морсби выругался.

 — Он избавился от него после моей вчерашней поездки в Эллингфорд, вот что он сделал! Елки-палки, я обязан был оставить там наблюдателя. Это моя вина. Но с его стороны работа ловкая. И все же я должен был такое предвидеть. Господи, ведь я же понимал, что он очень хитер! Джонсон, возвращайся в Эллингфорд сейчас же и найди этот револьвер. Понял? Без него здесь не появляйся. Выясни, что он делал после того, как я уехал; прикинь, что бы он сделал, если бы прятал револьвер ночью, обыщи все что можно. А когда найдешь, сначала приведи понятого, а потом уже бери. Затем привези оружие мне. Ступай.

Джонсон ушел, досадливо поморщившись.

Морсби разозлился на себя. Наблюдение за Уоргрейвом надо было установить еще вчера! Он допустил серьезную ошибку, недооценив изворотливости преступника. А что скажет о таком промахе старший офицер полиции Грин, и думать нечего.

Он вытащил досье дела об убийстве мисс Уотерхаус, положил перед собой и стал листать страницы. В дело нужно было вклеить увеличенную копию снимка Мэри Уотерхаус, присланную утром из отдела фотографии. Тут ему в голову пришла мысль. Он подтянул к себе телефон внутренней связи и запросил этот отдел.

 — Это вы, Мерримен? Помните, я вам вчера прислал снимок для увеличения? Да, дело Уотерхаус. Нет-нет получилось совсем неплохо. Да, вполне узнаваема, надо сказать. Так вот, мне нужно много копий. Что? Да, для газет. Ну, допустим, дюжины три. Можете их отшлепать сегодня? Спасибо. Да, я пошлю к вам еще одну фотографию. Зовут Уоргрейв. Да, то же дело. Таких лучше дюжину. Да. Спасибо.

Морсби взял лист бумаги и стал составлять обращение к прессе с просьбой опубликовать портрет мисс Уотерхаус с краткой подписью о том, что полиция была бы рада получить сведения от всех, кто видел ее живой в августе прошлого года.

И сделал он это потому, что в деле обнаружился пробел. С того момента, как Лейла Джевонс простилась с ней на Юстонском вокзале, о мисс Уотерхаус не было известно ничего, как будто она совсем исчезла. Как только Морсби вернулся накануне из Эллингфорда, он послал двоих своих лучших людей на поиски ее следов и выяснение, где она провела первую неделю августа, но пока что удача им не улыбнулась. Правда, они не проработали еще и двадцати четырех часов, но суток должно было хватить, чтобы отыскать такси, на котором мисс Уотерхаус уехала от Юстона, если оно еще существует. Очевидно, еще существует. Прошло слишком много времени, чтобы хоть один водитель вспомнил какую-то совершенно обычную поездку. Но этот важный пробел необходимо было восполнить.

Закончив записи, Морсби отодвинул досье и занялся другими делами, накопившимися за последние два дня.

Около шести вечера вернулся инспектор Фокс. Его день прошел впустую. Ни один из соседей на Бернтоук-роуд, ни викарий, ни жилищный агент, ни даже местные горничные не узнали по фотографиям ни жертву, ни убийцу.

 — Черт! — сказал Морсби.

 — Заковыристое дело, сэр, — продолжил инспектор Фокс.

Морсби сурово глянул на него.

 — Тогда каким образом, черт возьми, один из них достал ключ от дома? Вот что я хочу знать. И не надо мне говорить, что у них могло и не быть ключа. У них должен был быть ключ, иначе бы они не смогли войти, не оставив никаких следов.

 — И, помимо этого, откуда они узнали, что дом будет пустовать? Вы говорили, что один из них должен был знать или мисс Стейплз, или ее соседей.

 — Говорил и говорю, — жестко сказал Морсби. — В конце концов, то, что фотографии не узнали, еще ничего не значит. Надень очки в роговой оправе, и люди поклянутся, что никогда тебя не видели.

 — Могу пририсовать на фотографии очки в роговой оправе и снова попытать счастья, мистер Морсби.

 — О, господи, да не воспринимай ты меня так чертовски буквально!

Инспектор Фокс, стремившийся всегда быть полезным, обиженно замолчал, но Морсби продолжал дуться на него.

 — Есть один способ, с помощью которого она могла добыть ключ, — медленно проговорил старший инспектор после долгого молчания.

 — Какой, сэр? — тихо спросил инспектор Фокс тоном несправедливо оскорбленного человека.

 — Она ведь была воровкой-"сумочницей"? А вдруг она взяла да и украла сумочку мисс Стейплз, а в ней был адрес и ключ. Так можно объяснить появление у нее ключа, а?

 — Вполне можно, мистер Морсби, — уже без обиды согласился инспектор Фокс. — Можно.

Морсби взял телефонную трубку и теперь запрашивал полицейский участок в Льюисхэме, потом дежурного сержанта.

 — Говорит старший инспектор уголовного розыска Морсби. Сержант, припомните убийство на Бернтоук-роуд. Просмотрите прямо сейчас ваши записи и скажите, не поступала ли к вам когда-либо жалоба от мисс Стейплз из дома номер четыре, что у нее украли сумочку, кошелек или что-либо в этом роде. За последние несколько лет. Я подожду.

Ему не пришлось ждать долго. Бесценная картотека выдала сведения тотчас же. У мисс Стейплз украли сумочку три с лишним года назад в автобусе на Олд-кент-роуд. Ценностей там не было, только несколько шиллингов, ее ключ-задвижка от входной двери и носовой платок с пометкой "МС". О нахождении пропажи сведений не поступало.

 — Ну что ж, хоть что-то проясняется, — не без удовлетворения заметил Морсби, повесив трубку. — Ставлю сто к одному, что это проделка мисс Мэри Уэллер, как ее тогда звали. И она хранила ключ все время при себе, наудачу. Да, хорошо, что мы это узнали, только, боюсь, не очень-то это нам поможет.

 — И это не объясняет того, как они узнали о том, что все соседи в это время разъедутся.

 — Как посмотреть, — задумчиво проговорил Морсби К нему возвращалось его обычное хорошее расположение духа. — У меня кое-какая идейка появилась. С ее помощью мы бы здорово продвинулись в выяснении этого вопроса. Но хотел бы я придумать, как нам приступить к этому прямо сейчас.

Он почесал голову, обмысливая новую задачу, ничего не придумал и обратился к своим бумагам.

 — Вот тебе задание на завтра, Фокс. Я узнал, что наша девица носила обручальное кольцо. Ей тот австралиец подарил, говорила она. Колечко премиленькое, как мне сказали, вот какое, насколько я допытался: три бриллианта и два изумруда между ними в оправе из платины. Вот здесь все описания. Выясните, не продавалось ли подобное кольцо — или было продано — в Лондоне с первого августа прошлого года.

Фокс кивнул. Задание было архисложным, но он к таким давно привык.

 — Скорее всего, у тебя ничего не выйдет, — добавил Морсби, вставая. — С другой стороны, у меня впечатление, что Уоргрейв не из тех, кто выбрасывает дорогие кольца, даже если они достались ему после мерзкого злодеяния.

Высказав эту циничную мысль, Морсби втиснулся в пальто и взял шляпу. Сыщики пошли по гулкому коридору.

 — Думаете, она была с этим кольцом, когда они приехали в тот дом? — спросил Фокс.

 — Знаю, мой мальчик, — поправил его Морсби, хотя на самом деле этого не знал. — А почему? Да потому, что только этим можно объяснить, зачем она надела перчатки. Я сказал об этом шефу уже месяц-два назад. Мистер Умник думал, что если мы нашли девицу в перчатках и без колец, то надо искать девицу, не носившую колец. Но мистер Умник забыл, что хорошенькое кольцо с бриллиантом оставляет хорошенькую отметину на изнанке перчатки, а там явно была такая отметина. Этот мистер Умник напоминает мне сочинителя детективов, ох, напоминает: уж слишком "хитер"!

Инспектор Фокс от души рассмеялся.

Морсби направлялся теперь не к себе домой. Еще днем он позвонил Роджеру Шерингэму и спросил, нельзя ли ему зайти и задать Роджеру парочку вопросов о его друге, который, по понятным причинам, в рукописи не фигурировал. Роджер пригласил его на обед. Морсби, зная, что такое обед у Роджера, с удовольствием согласился. К тому же втайне Морсби надеялся — хотя скорее бы умер, чем признался в этом самоуверенному мистеру Шерингэму, — что ему удастся поговорить с Роджером о деле мисс Уотерхаус. Человек со стороны, допускал Морсби, иногда может распутать такие узлы, которые для того, кто уже давно пристально их изучает, кажутся безнадежно запутанными.

Роджер встретил гостя радушно и предложил сухого хереса.

 — Патерсон? — переспросил он, когда они уселись у огня; так звали друга Шерингэма из школы в Эллингфорде. — О, выбросьте это из головы. Вы его видели, да?

 — Я беседовал с ним одним из последних. В вашей рукописи он не упоминается. Я о нем, соответственно, не имею ни малейшего представления. Ничего путного он мне не поведал.

 — Пожалуй, он и не мог; кроме того, что это все было бы смешно, когда бы не обернулось трагедией. Патерсон один из немногих учителей, которых мне довелось узнать, кто во всем сохраняет чувство меры. Но в этом деле он вам ничем не поможет.

 — А сами вы говорили с ним, мистер Шерингэм? — с подозрением спросил Морсби.

 — Я звонил ему вчера вечером, — улыбнулся Роджер. — Вы их всех изрядно встревожили, Морсби.

 — Что вы говорите? — дежурно удивился старший инспектор. — Ну-ну.

 — Патерсон мало что сказал, но я так понял, что у них уже сложилось определенное мнение.

 — То есть...

 — И оно совпадает с вашим, — сухо ответил Роджер.

 — Иными словами — Уоргрейв?

 — Да.

Морсби рассеянно рассматривал херес на просвет.

 — А вы, Шерингэм? Вы тоже его разделяете?

 — Чертовски странно, но... как еще можно это объяснить? Составили дело против него?

 — Еще какое. Но доказательств никаких. Вот так вот.

Морсби перечислил все неясности дела.

 — И за что бы мы ни взялись, везде — тупик, — грустно закончил он. — Разве что догадались, конечно, как она достала ключ; но это не так уж важно.

 — А что это за байка о том, что она стащила какую-то сумочку?

 — Ах да, я забыл. Вы об этом еще не знаете. Дрянное у нее было прошлое, мистер Шерингэм. — И Морсби рассказал обо всем приятелю.

 — С ума сойти! — с восхищением воскликнул Роджер. — Что ж, здорово она это скрывала. Меня она точно провела.

Морсби благородно удержался от упоминания о мисс Кримп, которую мисс Уотерхаус не провела.

 — Шантаж, значит? — продолжал удивляться Роджер. — Основательный мотив. Она, конечно, пыталась встать на пути его женитьбы на Эми Гаррисон. Да, яснее некуда. Бедняжка, не на того напала. Я и сам бы не хотел перейти дорожку Уоргрейву. Но я бы не подумал, что он опустится до убийства, понимаете, Морсби... Убийство — признание слабости, когда все сказано и сделано, а Уоргрейв — сильный характер. Я бы предпочел думать, что он придерживается более твердой позиции.

 — Трудно найти более твердую, чем убийство, мистер Шерингэм.

 — Не скажите. Гораздо больше мужества требуется, чтобы послать шантажиста ко всем чертям, чем убить его — или ее. Гораздо больше. Впрочем, это к делу не относился, раз он выбрал иной путь. Ну и что же собираются делать в связи с этим в полиции?

 — Мы много чего делаем в связи с этим, сэр; но, похоже, не очень продвигаемся.

 — Верно. Вообще-то, Морсби, между нами: думаю, вы его не поймаете. Не вижу, что еще вы могли бы предпринять помимо того, что уже делаете. А чтобы его признать виновным, нужно столько всего...

 — Не все так, мистер Шерингэм. — Морсби в задумчивости повертел рюмку.

Теперь настала очередь Роджера удивиться.

 — Морсби, что у вас на уме, а? Вы ведь пришли ко мне не только поговорить о Патерсоне. О чем же еще?

 — Сейчас скажу, — ухмыльнулся Морсби. — Мистер Шерингэм, мне нужна ваша помощь в этом деле. Правда.

 — Моя помощь?

 — Да. Видите ли, сэр, дело вот в чем. Роланд-хаус занимает большую площадь. Одному нашему человеку невозможно как следует за ним наблюдать. Только, пожалуй, ночью; днем ему приходится покидать пределы школы. А что из этого толку — наблюдать за территорией площадью в двадцать или тридцать акров?

 — Ну и?..

 — Ну, вы нам так часто помогали прежде, что мне добиваться разрешения на привлечение вас к этому снова не потребуется. Мне нужен кто-то внутри Роланд-хауса. Не могли бы вы договориться со своим другом, чтобы он якобы опять заболел, а вы бы его заменили?

 — То есть вы хотите, чтобы я шпионил изнутри, так сказать? Приглядывал за Уоргрейвом и заодно выискивал все, что могло бы изобличить его?

 — Именно так, сэр! — энергично ответил Морсби. — Именно этого я и хочу.

 — Ну нет, за это я не возьмусь. Это грубо; в любом другом случае пожалуйста, я с удовольствием, но не среди знакомых мне людей. Нет, Морсби, сыщик-любитель теперь мало перед чем останавливается, но до того, чтобы шпионить за друзьями, я еще не опустился. Даже и не думайте.

 — Жаль. Значит, по-вашему, сэр, лучше пусть убийца гуляет на свободе?

 — Не сваливайте на меня ответственность за то, что он гуляет. Вы же его ловите. Это ваша работа, а не моя.

 — Тьфу, — рассердился Морсби. — Я же не прошу вас ловить его, мистер Шерингэм. Этим я сам буду заниматься. Все, что мне нужно от вас, это посмотреть, чтобы он не совершил самоубийства, или не убил еще кого-нибудь, или не скрыл еще какую-либо важную улику, как этот револьвер. Вот и все.

 — Нет, так не пойдет, — рассмеялся Роджер. — Не поеду. С вами обсуждать это дело — пожалуйста, сколько хотите, но активное участие принимать в нем не буду.

Морсби мрачно посмотрел на свой херес и пробурчал, что милой никчемной болтовни ему хватает, ему нужны улики.

 — Одна малюсенькая улика, чтобы связать этого типа и убийство, мистер Шерингэм. Вот о чем я сейчас прошу, хотя бы как утешительный приз за два месяца дьявольской работы. Разве это так много? Но, господи, как ее достать?

Незримые божества, спокойно ждущие такого призыва, уже не дремали. В ту же минуту раздался телефонный звонок.

 — Слушаю, — сказал Роджер. — Да, он здесь. Подождите минутку, Морсби, вас кто-то спрашивает.

Морсби оставил в Скотленд-Ярде записку, где его можно найти, и теперь бросился к телефону.

 — Это старший инспектор Морсби?

 — Он самый.

 — Говорит сержант Джонсон, сэр, из Эллингфорда Я решил, что вам нужно сразу сообщить: мы нашли револьвер.

 — Нашли? Молодцы. А кто это "мы"?

 — Я и Грегори, сэр. За Уоргрейвом назначили следить младшего сыщика Грегори с того момента, как тот вышел за ворота Скотленд-Ярда.

 — Ну и как вы его нашли? — торжествующе спросил Морсби.

 — Значит, так, сэр. Когда я сюда приехал, я сразу же связался с Грегори. Он сказал мне, что "объект" прибыл сразу же обратно, и я сказал ему: оставайся со мной и мы вместе постараемся понаблюдать за домом. С собой я взял фотоаппарат, и если кто спросит, кто я такой, отвечаю, что газетчик. Так что аппарат я отдал Грегори и сказал, пусть он будет фотограф, а я буду репортер. Я обыскал тьму всяких мест на расстоянии от дома, но ничего не нашел и решил подобраться поближе, когда стемнеет. Поэтому в сумерках мы с Грегори двинулись к дому, и тут наш объект и выходит. Хорошенько огляделся, но нас не заметил, потому что чуть завидев его, я затолкал Грегори за куст рододендрона. Так вот, он пошел скорым шагом, а мы за ним. Прошли через поле для крикета, и он стал спускаться к изгороди на его дальней стороне, медленно, словно выискивал что-то. Стемнело уже здорово, так что мы с Грегори обогнули изгородь под прямым углом и смогли прилично подобраться к нему. Я подумал взять с собой Грегори на случай, если нужен будет понятой, как вы говорили.

 — Так-так, — нетерпеливо сказал Морсби.

 — Ну вот, вскоре он вроде как нашел нужное место и наклонился. Я увидел, что он что-то ищет в кустах, так что мы с Грегори остановились в нескольких ярдах от него. Когда он выпрямился, мне показалось, что он нашел то, что искал, и я подошел к нему. В руке он держал револьвер. Он наставил его на меня, я его схватил, а Грегори отобрал у него револьвер. Я велел Грегори обращаться с оружием осторожно.

 — Ах боже ты мой, да Грегори-то знает, как обращайся с револьвером.

 — Да я насчет того, чтобы не смазать отпечатки пальцев, сэр! — чуть не взвыл сержант Джонсон с горькой обидой.

 — А-а, понятно. Хорошо, молодец, Джонсон. Очень предусмотрительно с твоей стороны. Так, а что дальше?

 — Ну вот и все, сэр. Я сказал ему, чтобы взял револьвер и забрал с собой, завернув в носовой платок. Чтобы сохранить отпечатки, — подчеркнул сержант.

 — А объект?

 — Сначала, сэр, я очень хотел взять его под арест за ношение огнестрельного оружия без лицензии, но потом подумал, а вдруг вам это не нужно, вот и решил позвонить вам за дальнейшими инструкциями. Объект мы проводили обратно к зданию школы и вместе с Грегори ушли. За воротами я распорядился, чтобы Грегори незаметно пробрался обратно на территорию и присматривал за домом и, если объект выйдет, последовал за ним. Так мне взять его под арест, мистер Морсби?

 — Нет, — ответил Морсби, на миг задумавшись. — Пока у нас еще маловато оснований для его задержания. Вези револьвер в Скотленд-Ярд сейчас же. Я буду у себя, Джонсон. Нам надо кое о чем договориться. Молодец, мой мальчик.

 — Спасибо, мистер Морсби, — ответил польщенный Джонсон и повесил трубку.

Морсби вернулся к камину, лучась улыбкой и потирая руки.

 — Что ж, сэр, благодарю, — сказал он, принимая от Роджера новую рюмку хереса. — За это можно и выпить. Ну как, слышали? Мы нашли револьвер.

 — Я так и догадался. Ваша малюсенькая улика, о которой минуту назад вы взывали.

 — Верно, сэр, верно. И теперь удача будет на нашей стороне. Вот увидите.

 — Она вам нужна как воздух, — подтвердил Роджер. — В сущности, иметь револьвер не такое уж серьезное преступление. А вам нечем доказать, что это именно тот револьвер, из которого застрелили мисс Уотерхаус.

 — Нечем, это правда. У нас ведь нет той пули. Да, действительно, к преступлению это его не привязывает, но обстоятельства очень не понравятся суду, когда ему их представят. Очень не понравятся. Ему было бы куда выгоднее оставить оружие нетронутым в своем ящике. Это его первая крупная ошибка. Ну что ж, раз он начал их делать, будем надеяться, что продолжит.

 — Ошибка очень глупая, — согласился Роджер. Он был удивлен. Таких ошибок от Уоргрейва он не ожидал. Роджеру стало казаться, что он не совсем раскусил этого бровастого типа.

 — Он унес револьвер из своей спальни вчера, сразу после того как я уехал оттуда, на всякий случай, — заговорил Морсби. — Тогда, думаю, он еще не прочувствовал, что находится под подозрением, но и рисковать не стал. А сегодня утром в моем кабинете он, конечно же, понял, что мы его заподозрили и рано или поздно предпримем поиски оружия в пределах Роланд-хауса; значит, чем скорее он от оружия избавится, тем лучше. Интересно, куда он собрался деть свой револьвер. Неподалеку там, кажется, есть канал? Ага, там как раз протекает Грэнд Джанкшен. Туда-то, по всей вероятности он и хотел его сплавить. И так бы и поступил, если бы по счастливому провидению я не послал туда Джонсона. — В интонации Морсби тем не менее прозвучало, что "провидение" не самое верное слово, и он употребил его лишь из скромности.

Роджер взглянул на него укоризненно. Когда ему самому хотелось чем-то похвастаться, Роджер без сомнений так и поступал; но чужого хвастовства не терпел.

 — Морсби, допивайте свой херес. Пора обедать.

 — Обедать, мистер Шерингэм? Боюсь, теперь я не смогу остаться на обед. Мне нужно возвращаться в Скотленд-Ярд, скоро приедет Джонсон.

 — Боже ты мой, Джонсон подождет! Мидоуз ни за что не простит, если вы не отведаете то, что он приготовил, — да и я тоже, а это еще важнее. К тому же нас ждет трипеза ля мод де Канн.

 — Декан? Простите, сэр, что за декан?

 — Де Канн, натуральный.

 — Вы меня заинтриговали.

 — Рубец по-каннски, Морсби, вот что нас ждет.

 — А-а, тогда Джонсон потерпит, — решил Морсби.

 

Глава 13

Револьвер рассказал обо всем, чего от него ожидали, и даже намного больше. Настолько больше, что Роджер, узнав об этом впоследствии, поразился безрассудству того, кого принимал за умного человека.

Прежде всего на револьвере обнаружили отпечатки пальцев только одного человека. Поскольку Уоргрейва видели именно с ним в руках, было бесспорно, что это его отпечатки, хотя официального образца для сравнения в полиции еще не было. Во-вторых, револьвер даже не чистили. Ствол заржавел и был полон сора и грязи, чей возраст эксперты оценили примерно в полгода. И, в-третьих, пять камер были с патронами, а шестая пустовала.

Улик было бы предостаточно, чтобы повесить Уоргрейва, если бы выявилась важнейшая: что Мэри Уотерхаус застрелили именно из этого револьвера.

Теперь Морсби особенно горевал об отсутствии пули. В наши дни, когда эксперты умеют определять, стреляли из определенного оружия определенной пулей или нет, пуля стала так же важна, как и оружие. Имей Морсби ту самую пулю, он мог бы арестовать Уоргрейва и практически оформить обвинение. Без нее, если не считать подозрительного поведения Уоргрейва, дело против него возбудить было почти невозможно.

Морсби колебался, пригласить подозреваемого в Скотленд-Ярд снова или нет.

Случившееся давало право на еще один допрос, хотя вряд ли что можно было из него извлечь. Помимо того, что револьвер прятали, им еще угрожали Джонсону. Хотел ли Уоргрейв выстрелить в него? Джонсон придерживался мнения, что да. Но Джонсон хоть и разумный человек, но склонен видеть все с той стороны, которая подчеркивает его собственную значимость. Было бы очень глупо, если бы Уоргрейв действительно намеревался стрелять в Джонсона. Морсби, по большому счету, в это не верил. Скорее всего, Джонсон принял за угрозу обычное инстинктивное движение при виде неожиданно возникшего человека.

Морсби решил пока не трогать Уоргрейва. Лучше подождать, пока не подвернется что-нибудь еще, о чем потребуется допросить этого типа. Уоргрейв будет обязательно ждать вызова в полицию и подготовится как следует; вызова не последует, и он начнет думать, что же происходит и почему за ним не посылают. Он, конечно, поймет, что случай с револьвером не мог остаться без внимания. По законам жанра, он станет волноваться и бояться, а когда убийца начинает волноваться и бояться, он, как правило, совершает какую-нибудь глупость.

Размышления старшего инспектора были прерваны, посыльный принес записку.

Морсби вскрыл ее. Послание было из справочного бюро службы артиллерийского снабжения армии с ответом на запрос, который Морсби направил им рано утром.

В ответ на ваш запрос по телефону сообщаем: боевой револьвер № Д.7748 был выдан 14 сентября 1917 года второму лейтенанту Уоргрейву из 7-го батальона Нортгемтонширского полка.

Итак, из револьвера выудили все возможные без отсутствующей пули сведения. За последующие день-другой это были единственные сведения по делу Мэри Уотерхаус. Остальные поиски, предпринятые Морсби, ничего не принесли. Сержант Эффорд, опросив всех носильщиков Чаринг-кросса и Юстона, в том числе и бывших, всех смотрителей камер хранения, контролеров и всех, кто мог хоть как-либо относиться к данной ситуации, не смог найти ни единого упоминания о том, что одиннадцать месяцев назад на вокзалах были замечены особо тяжелые чемоданы. Инспектору Фоксу тоже не повезло с поисками кольца. Оба сыщика напрасно потратили время и силы, как это часто бывает при расследовании сложных дел.

За Уоргрейвом вели пристальное наблюдение, но тоже впустую. Он почти не выходил за пределы школы, только за табаком в деревню и за другими, столь же безобидными вещами. Наведение справок, естественно, продолжалось и после установления личности убитой. Жителей селения и обитателей Эллингфорда незаметно опрашивали; но кроме связи мисс Кримп и его преподобия Майкла Стэнфорда, между Эллингфордом и Роланд-хаусом не прослеживалось никаких контактов; посему все опросы не принесли никаких плодов, даже обычного урожая слухов, которого можно было бы ожидать, не будь Роланд-хаус так обособлен от остального Эллингфорда.

Казалось, что дело зашло в тупик.

На третий день после обнаружения и изъятия револьвера оно еще раз сдвинулось с мертвой точки.

Редактор колонки новостей из "Дэйли курьер" позвонил в Скотленд-Ярд. Его связали со старшим инспектором Морсби.

 — Помните, вы нам посылали фотографию этой девицы Уотерхаус, господин старший инспектор? — спросил редактор. — Так вот, у меня в кабинете сидит человек, который совершенно уверен, что это она снимала меблированную квартиру в Кеннингтоне в августе прошлого года. Хотите поговорить с ним?

 — Еще бы не хочу! — воскликнул Морсби. — Сейчас же направьте его сюда, хорошо? И я буду вам очень признателен, если вы отпустите с ним кого-нибудь из своих сотрудников — просто чтобы он не заблудился и не попал под автобус. Сейчас его ни в коем случае нельзя упустить.

 — А мы получим первое право на публикацию по этому делу?

 — Я же обещал. Разумеется, получите. Но не печатайте ничего, пока я не переговорю с ним и не свяжусь с вами снова.

 — Хорошо. — В трубке послышались приглушенные голоса. — Он говорит, что будет счастлив прийти к вам. Я пошлю кого-нибудь из моих ребят проводить его.

Через двадцать минут новый посетитель сидел в кабинете Морсби, и старший инспектор приветствовал его самой теплой улыбкой.

 — Очень приятно, сэр, что вы согласились к нам зайти. Очень приятно. Я понимаю, это ваш долг, но не все всегда выполняют свой долг; мы с вами это прекрасно понимаем. Если бы все поступали, как вы, сэр, наша работа была бы намного проще, поверьте.

Новый посетитель, представившийся мистером Принглом, был польщен. Это был приземистый краснолицый человечек в пенсне с золотой оправой; его манеры были не менее обходительны, чем у самого Морсби, и он был щедр на слова.

 — Ну что вы, господин старший инспектор, ну что вы. Счастлив буду помочь чем смогу.

Морсби приступил к расспросам.

Выяснилось, что мистер Прингл — агент по сдаче жилья в наем и работает в Кеннингтоне. Двадцать третьего июля прошлого года, судя по его счетовым книгам, в его контору пришла молодая женщина и спросила, не сдает ли он меблированную квартиру на непродолжительное время. Он сдавал, на тихой улочке неподалеку от "Овала" {"Овал" — площадка для игры в крикет в Лондоне}: последний этаж, спальня, гостиная и кухня, совмещенная с ванной, — за две с половиной гинеи в неделю. Молодая женщина сказала, что это ей очень подходит и она снимет квартиру на август. Первого августа она пришла в его контору за ключами и, по всей видимости, поселилась в этой квартире.

 — Хорошо, — сказал Морсби, от радости потирая руки. Именно с первого августа в Роланд-хаусе начинались каникулы. — А не помните случайно, в какое примерно время она зашла за ключами первого августа?

 — В какое время? Ах господи, вот так штука. Нет боюсь, не помню. Я спрошу своего секретаря, когда вернусь, — может он вспомнит, а я — нет, я не могу сказать.

 — Так, а квартиру ей вы сами показывали, сэр, или ваш секретарь?

 — Нет-нет. Квартиру я ей показывал сам. Потому-то и узнал ее по фотографии.

Морсби достал копию той фотографии.

 — Взгляните на эту, пожалуйста. Она почетче, конечно, чем перепечатанная в газете. Может, это поможет вам уточнить, она это или нет.

Мистер Прингл стал изучать карточку.

 — Да, это она. Вне сомнения. Абсолютно вне сомнения. Я ее очень хорошо запомнил, потому что подумал тогда: какая милая, скромная девушка, совсем не похожая на тех, кого теперь видишь на каждом шагу. О господи, да-а, до чего дошли нынешние молодые женщины... Да, сходство несомненное. Это она, вне сомнения, ее снимок.

 — Вы можете поклясться в этом, сэр?

 — Не колеблясь ни минуты, — твердо сказал мистер Прингл.

 — Она ничего не говорила о себе, кто она, где работает?

 — Нет, только сказала, что предпочитает заплатить за месяц вперед. Она заплатила за целых четыре с половиной недели.

 — Наличными или выписала чек?

 — Наличными. Мы не смогли бы выдать ордер в тот же день, если бы оплата была по чеку.

 — И вы, конечно же, считали, что она прожила там весь месяц?

 — Да, я так думал, вне сомнения; хотя, конечно, не мое это дело, жила она там или не жила, главное, что оплатила ренту.

 — И вы ничего не заподозрили, когда она не вернула вам ключи в конце месяца?

 — Но ключи вернули! Я удостоверился в этом, уходя из конторы сегодня утром. Их вернули по почте первого сентября.

 — О! — Морсби снова был поражен вниманием мистера Уоргрейва ко всем мелочам. — Наверное, не стоит спрашивать, сохранили вы или хотя бы заметили марку на конверте?

 — Увы, не стоит, господин старший инспектор, увы. Вне сомнения, не стоит. Извините.

 — Ну что вы, сэр, я и не ожидал иного. Письма вместе с ключами, конечно же, не было?

 — Своему секретарю я задал именно такой вопрос. Он ответил, что вроде бы там лежал листок со словами: "Ключи от верхнего этажа, 40, Элфридс-роуд возвращаются в этом конверте", — или что-то в таком духе было нацарапано, но он не совсем уверен. Так или иначе, записка не сохранилась.

 — Да-да, понимаю, конечно. Но имя Мэри Уотерхаус вам ни о чем не напомнило, когда вы прочли его в газетах?

 — Ах, боже мой, боже мой, — спохватился мистер Прингл, — я должен был сказать вам об этом. Она представилась нам по-другому, господин старший инспектор. Нет, имя было другое. У нас она записана как мисс Марджори Уэст. Совсем другое имя, как видите.

 — Но инициалы те же, — с удовлетворением отметил Морсби. — А это все объясняет: девушка одна и та же. Смешно: меняют свои имена и фамилии, а инициалы оставляют те же. Видимо, из-за чемоданов и носовых платков. Так, позвольте: дом сорок, Элфрида-роуд, Кеннингтон. Правильно? И она жила на верхнем этаже. А еще кто-нибудь жил в этом доме?

 — О, конечно. Первый и второй этажи были заняты, а владелец дома с женой жили в цокольном этаже; так, во всяком случае, мне помнится.

 — А я, в таком случае, надеюсь, что вам все помнится верно, сэр, — добродушно сказал Морсби, вставая. — Ну что ж, вроде бы, спрашивать вас мне больше не о чем. Адрес ваш у меня есть, если что вдруг понадобится. Всего доброго, сэр, очень признателен вам за то, что поспешили обо всем нам сообщить.

Мистер Прингл вышел, в высшей степени довольный собой.

Морсби снова сел за стол и, с трудом подавив веселую песенку, так и просившуюся на язык, позвонил инспектору Фоксу.

 — Первая настоящая ласточка в сведениях по этому делу, — радостно заключил он, рассказав о случившемся. А тебе вот какая славненькая работенка. Возьми-ка фотографии девицы и Уоргрейва, поезжай в Кеннингтон и выясни, не узнают ли хоть одного из них другие жильцы этого дома. Потом пройдись по ближайшим магазинам, ну и так далее. Сам знаешь. И посмотри, может, удастся определить, сколько времени она там жила и когда ее там видели в последний раз.

 — Да, тогда мы смогли бы установить дату смерти. Посмотрим, что мне удастся сделать. — сказал Фокс.

Оставшись один, Морсби принялся писать отчет о беседе с Принглом для досье, пока она была свежа в памяти. В этом отчете впервые содержались, как он и сказал Фоксу, по-настоящему важные сведения. Последствия могли оказаться многообещающими.

Он дописал отчет, послал его отпечатать и откинулся на спинку стула.

Трудно представить, чтобы Фоксу не повезло на этот раз. Морсби знал эти высокие дома, превращенные в квартиры, в которых владельцы живут внизу. У этих владельцев и их жен почти все постояльцы на виду. А когда один из этажей сдается незамужней молодой женщине привлекательной наружности, их внимание возрастает во сто крат. Огорченные из-за того, что их добрый дом превращен в квартиры, досужие, чтобы унюхать непорядок везде, где возможно, эти владельцы — самоизбранный комитет по наблюдению за порядком у половины лондонцев среднего класса. Ни одна француженка-консьержка не сравнится в воинственной добродетельности и неустанной наблюдательности с этими владельцами.

Морсби подтащил к себе телефонный справочник, пролистал его и нашел номер телефона Прингла, агента по сдаче жилья из Кеннингтона. Он попросил связать его с конторой Прингла.

С явной значительностью ему сказали, что мистер Прингл еще не вернулся; он ушел на срочную деловую встречу и...

 — Да-да, понятно. Это говорит старший инспектор Морсби из Скотленд-Ярда. Я только что разговаривал с мистером Принглом. Это его секретарь?

 — Главный секретарь мистера Прингла у телефона, — послышался ответ с интонацией, говорившей о тщеславной душе.

 — Очень хорошо. Вы знаете, почему у мистера Прингла была встреча со мной? Очень хорошо. Я хотел бы поговорить с тем, кто передавал ключи от квартиры в доме помер сорок по Элфрида-роуд мисс Марджори Уэст первого августа прошлого года.

 — Это делал я сам, сэр.

 — Вы, правда? Хорошо. Вы помните ее?

 — Очень туманно. Фотография из "Дэйли курьер", которую показал мне мистер Прингл, правда, затронула струну моей памяти, сэр. Да, пожалуй, теперь я могу сказать, что вспомнил ее довольно отчетливо.

Морсби улыбнулся, представив себе напыщенного человечка на другом конце провода.

 — Хорошо. Кстати, как к вам обращаться, мистер... ?

 — Уорксоп, сэр. Элфред Уорксоп.

 — Мистер Уорксоп, я бы хотел попросить вас вернуться памятью в те дни и сказать мне, в какое время дня мисс Уэст заходила за ключами. Не помните?

В возникшей тишине, казалось, можно было расслышать, как зашелестели воспоминания в голове мистера Уорксопа.

 — Может, я ошибаюсь, сэр, но у меня четкое впечатление, что это было до ленча. Довольно четкое впечатление. Но вот точное время — нет, не могу вам сказать.

 — Ничего страшного. Важно, что это было до ленча. А почему вы считаете, что это было до ленча?

 — Видите ли, сэр, мне кажется, что я хотел было проводить мисс Уэст... о, извиняюсь, мисс Уотерхаус, так лучше сказать, — проводить до Элфридс-роуд, но что-то мне помешало. Думаю, что это мог быть ленч.

 — Понятно, — со всей серьезностью сказал Морсби. — Это, случайно, не было связано с тем, что на улице ее ждало такси?

 — Нет, сэр, — решительно ответил мистер Уорксоп. — То, что она была на такси, не остановило бы меня, чтобы помочь ей всем чем могу.

 — А такси все-таки было?

 — Вот как вы сейчас упомянули об этом, мистер Морсби, по-моему, да. Да, точно было. Помню, она попросила выдать ей ключи сразу, потому что ее ждет такси.

 — А-а! И вы не взглянули на такси, нет? Мне бы так важно было знать, сидел ли в такси еще кто-нибудь.

 — Вот в этом не могу вам помочь. Я почти точно не заглядывал в такси. Это ведь не очень-то прилично, правда?

 — Разве? — неопределенно сказал Морсби. — Ну что ж, ладно; а это ведь мне почти так же важно, как и то, что она была на такси. Благодарю вас, мистер Уорксоп.

 — Всегда к вашим услугам, — изысканно ответил мистер Уорксоп и положил трубку.

Морсби вызвал посыльного и попросил пригласить сержанта Эффорда.

 — Ну вот, Эффорд, — усмехнулся он, — как вы насчет того, чтобы еще разок переговорить с юстонскими носильщиками? Да-а, так вспоминается прошлое... "Носильщики Юстона, вот они, вот они"... Когда появилась эта песенка? Где-то году в тринадцатом. Ну ладно, ладно.

Сержант Эффорд смотрел на шефа во все глаза. Чтобы старший инспектор Морсби напевал песенки в служебное время, должно было произойти нечто потрясающее.

 — У вас важные новости, сэр?

 — Заправский ты сыщик, Эффорд, а? — рассмеялся Морсби. — О тебе книги писать надо, не меньше. Но пока что у меня есть кое-что другое для тебя. — И Морсби изложил свои новости. — Так что отправляйся на Юстонский вокзал снова, мой мальчик, и переговори со всеми постоянными таксистами. Постарайся найти того, кто отвозил молодую женщину первого августа прошлого года от Юстона в Кеннингтон, в дом номер сорок по Элфрида-роуд с заездом в дом номер двести семь Б по Кеннингтон-хай-роуд. Да, я знаю, мы уже пытались найти того таксиста, но тогда мы не знали адреса; может, он освежит их память. А если не найдешь его там, ищи везде, пока не найдешь; и пусть твоя рожа не появляется здесь, пока не найдешь таксиста!

Сержант Эффорд усмехнулся в ответ, не обижаясь, и вышел.

А Морсби пошел на ленч.

Было около половины четвертого, когда последняя за тот день капля оказалась в чаше радостей Морсби.

На его письменном столе зазвонил телефон. Говорил инспектор Фокс.

 — Просто звоню перед тем, как пойду обходить магазины, шеф. Решил, что вам приятно будет узнать хорошие новости.

 — Какие? Выкладывай, парень, не тяни.

На том конце провода послышался легкий смешок.

 — Владелец узнал девицу. И другого тоже, — предположил Морсби.

 — Да. Это Уоргрейв. Он заходил к ней два или три раза.

Морсби еле сдержал довольный смех.

 — Ну теперь мы его достали, мой мальчик. Теперь мы достали этого мистера Умника.

 

Глава 14

К шести часам того же вечера оба помощника Морсби вернулись с заданий и лично отчитались старшему инспектору. Наконец-то удача как будто бы благоволила им. Сержант Эффорд на сей раз без труда нашел таксиста, отвозившего Мэри Уотерхаус от Юстона в Кеннингтон, и в этой цепочке не осталось больше слабых звеньев. Как и мистеру Принглу, водителю понравилась скромная приятная девушка, и он даже вспомнил, что счел тогда Кеннингтон далеко не самым подходящим местом для такой приличной молодой особы. Он также вспомнил остановку у конторы агента по сдаче жилья и вообще оказался очень добросовестным свидетелем.

Не меньше повезло и инспектору Фоксу. Помимо грандиозного переворота, коим явилось опознание владельцем Уоргрейва, он нашел полезные сведения и в округе. Вооруженный фотографией мисс Уотерхаус, он обошел ближайшие магазины; миссис Молочница, мистер Зеленщик и миссис Булочница узнали ее четко. (Двое из них, нужно заметить, уже признали фотографию девушки в газетах, но побоялись прийти на помощь. С такими предрассудками приходится несчастному Скотленд-Ярду вести решительную борьбу.) В основном их рассказы совпадали. Мисс Уотерхаус не открывала счета в банке; она расплачивалась наличными; она регулярно приходила в магазины, можно сказать, почти каждый день где-то неделю, а потом перестала заходить. И миссис Молочница, и мистер Зеленщик, и миссис Булочница — все удивлялись почему.

 — Это уточняет время, — с удовлетворением сказал Морсби. — Мы знали, что убийство произошло во вторую неделю августа, но теперь это установлено. Скорее всего, это случилось в начале недели. Но это ничего не подтверждает, — уже с грустью добавил он. — Того, что ее убили, вот я о чем.

 — Да, не подтверждает, мистер Морсби, — согласился инспектор Фокс. — Из того, что она перестала ходить в местные магазины, не вытекает, что ее убили.

 — И к тому же, — прибавил старший инспектор, — доказательство того, что это было тело именно Мэри Уотерхаус, тоже не так прочно, как бы мне хотелось. Я уже слышу, как адвокат Уоргрейва с легкостью разнесет наши доказательства на клочки. Мы-то знаем, что это так; но согласится ли с нами суд присяжных?

 — О, ну что вы, мистер Морсби. Вы уж слишком отступаете.

 — Да-да, такое ощущение у меня в связи с этим делом. Я надеюсь, что мы на верном пути и я надеюсь, что когда-нибудь мы повесим Уоргрейва и что удача наконец-то перешла на нашу сторону. Но, — резко сказал Морсби, как бы я хотел, чтобы его скорее закопали и мы покончили с этим делом. — Он сурово сдвинул брови. — Так или иначе, теперь ход мистера Умника. Мы его вызовем на ковер завтра с утра, и не моя вина, если он выкрутится и на этот раз.

Старший инспектор, хотя все еще радовался по поводу достигнутого прогресса, был уже не так доволен им, как утром. В неизбежном теперь допросе Уоргрейва он предвидел ряд неприятных моментов для мистера Умника, но, поскольку тот пока головы не терял, Морсби очень опасался, что победа и на этот раз останется за ним.

А Уоргрейв действительно не терял головы.

Он ничуть не возражал снова приехать в Скотленд-Ярд. Поприветствовав Морсби коротким кивком, с абсолютно равнодушным лицом он быстро сел на указанный стул, положил ногу на ногу, скрестил руки на груди и, не говоря ни слова, взглянул на Морсби из-под густых бровей. Мистер Уоргрейв явно не собирался выдавать себя излишними разговорами.

В углу комнаты снова сел младший сыщик с карандашом и уже раскрытым блокнотом.

 — Извините, мистер Уоргрейв, — тихо начал Морсби, — что нам снова пришлось потревожить вас, но есть некоторые вещи, которых мы так до конца и не поняли.

Уоргрейв усмехнулся. Иронически, как показалось Морсби.

 — К примеру, тот револьвер. Когда вы были у меня в последний раз, я так понял из ваших слов, что у вас нет револьвера.

 — Я все-таки обязан отвечать вам? — спросил Уоргрейв.

 — Обязаны? Конечно нет. Но я полагаю, что ответить в ваших же интересах.

 — Почему?

 — Потому что в противном случае, — сказал Морсби, — у нас может сложиться превратное мнение о вас.

 — Оно у вас уже сложилось. Но все равно я вам отвечу. Да, я солгал, сказав вам, что не имею револьвера.

 — А зачем вы это сделали, мистер Уоргрейв? — укоризненно спросил Морсби.

 — Именно из-за того превратного мнения, о котором вы только что упомянули, — резко ответил Уоргрейв. — И из-за этого же я его прятал.

 — И из-за этого же угрожали им сержанту Джонсону, сэр?

 — Угрожал сержанту Джонсону? О чем, ради бога, вы говорите?

 — Насколько я понял, когда сержант подошел к вам на том поле, вы направили на него свой револьвер, заряженный пятью патронами.

 — Значит, вы наткнулись на еще одно превратное мнение, — Уоргрейв издал презрительный смешок. — Но мне думается, что вы не настолько глупы, чтобы понимать все именно так. А если ваш сержант так это понял, то он придурок.

 — Вы отрицаете то, что направили на него револьвер?

 — Такое предположение, — сказал Уоргрейв с холодной улыбочкой, — не просто неверно, оно глупо.

 — Понятно, сэр. Благодарю вас. Так зачем вы прятали револьвер?

 — Я только что вам сказал.

 — Потому что боялись, что у нас сформировалось о вас превратное мнение?

 — Именно.

 — Пожалуй, я не совсем понимаю вас, мистер Уоргрейв. Какое же превратное мнение у нас могло, по-вашему, сформироваться?

 — Да ладно, мистер Морсби, — Уоргрейв передразнил манеру старшего инспектора. — Не будьте ребенком.

 — Ну, если честно, получается, вы полагали, что мы подозреваем вашу причастность к смерти мисс Уотерхаус?

 — Если еще честнее, — парировал сухо Уоргрейв, — я знал, что вы подозреваете меня в ее убийстве.

 — Вы сильно ошибаетесь, мистер Уоргрейв. Еще слишком рано кого бы то ни было подозревать.

 — Рад это слышать.

Морсби начал что-то записывать в блокнот. Пока он не продвинулся ни на дюйм.

 — Я бы все-таки хотел знать, — заговорил он медленно, — почему вы на самом деле прятали этот револьвер, мистер Уоргрейв?

Уоргрейв в раздражении заерзал на стуле.

 — Ну сколько раз вам повторять?!

Морсби с удовлетворением отметил раздражение мистера Умника. Он продолжил задавать вопросы о револьвере: почему мистер Уоргрейв отрицал, что у него есть оружие, почему он пытался его спрятать, что он намеревался делать дальше со своим револьвером, почему, почему, почему; продолжал задавать все те же вопросы, лишь немного изменяя формулировки. Его план был исключительно прост: довести Уоргрейва до такой степени раздражения чтобы тот настолько потерял контроль над собой, что пустился бы в отрицание очевидного, когда Морсби наконец обрушит на него другую новость. Возможно, старший офицер полиции Грин и не одобрил бы такую тактику, но Морсби это не беспокоило.

 — Да что вы, право слово! — взорвался наконец Уоргрейв. — Сколько можно про этот чертов револьвер? Я вам все сказал и повторяю одно и то же. Ни на один вопрос больше не отвечу о нем.

Морсби решил, что время настало.

 — Очень хорошо, сэр. Не хотите о револьвере, значит, не хотите. Тогда, может, вместо этого вы мне скажете, сколько раз вы навещали мисс Уотерхаус по адресу дом сорок, Элфрида-роуд в Кеннингтоне между первым и восьмым августа прошлого года?

Не успел старший инспектор договорить, как уже понял: фокус не удался. Уоргрейв сразу как будто взял себя в руки. С лица исчезло раздражение, и оно снова стало непроницаемым. Морсби невольно позавидовал самообладанию этого человека.

Он, почти не задумываясь, просто ответил:

 — Боюсь, точно не могу сказать. Раза два или три, наверное.

 — То есть вы признаете, что навещали ее там?

 — Конечно.

 — Но в прошлый раз, как я понял, вы говорили, что не видели мисс Уотерхаус после окончания той летней четверти.

 — Вы все поняли правильно. Я говорил именно так.

 — Значит, вы говорили неправду?

 — Говорил.

 — Вы специально хотели сбить меня с толку?

 — Хотел.

 — Но это очень серьезное нарушение, мистер Уоргрейв.

Уоргрейв ничего не ответил.

 — Почему вы так поступили?

 — Вы прекрасно знаете почему. — Уоргрейв снова холодно улыбнулся.

 — Я бы предпочел, чтобы вы сами назвали эту причину, если можно; только предупреждаю вас, что...

 — О да, я не возражаю; пусть ваш человек запишет: причина в том же превратном мнении, о котором мы только, что говорили.

 — Понятно. Вы боялись, что?..

 — Учитывая так явно допускаемую вами нелепую ошибку, я не видел смысла в том, чтобы давать вам какие-либо показания, которые могли бы поверхностно подтвердить вашу точку зрения, — почти продиктовал Уоргрейв младшему сыщику.

 — В таком случае, вы восприняли мою ошибку, как вы это называете, весьма серьезно?

 — Ну, такую ошибку можно спокойно назвать серьезной, разве не так? — мрачно ответил Уоргрейв.

Морсби задал естественно вытекающие вопросы о том, зачем Уоргрейв ездил в Кеннингтон, но уже совершенно без энтузиазма. Он так надеялся, что Уоргрейв станет отрицать поездки в Кеннингтон. Тогда бы можно было начать подробное опознание и прочие обычные зловещие процедуры, и Уоргрейву пришлось бы совсем не сладко. Но, по всей видимости, Уоргрейв в одно мгновение уловил ситуацию, почуял опасность и избежал ее. Морсби с досадой подумал, что его уму противостоит ум более предусмотрительный и тонкий.

Разумеется, Уоргрейв объяснял свои поездки просто, и для любого, кто верил бы в его невиновность, убедительно. В первый раз он приехал к Мэри Уотерхаус на чай — она его пригласила. Она рассказала ему о своей квартире, пожаловалась на то, что ей будет там очень одиноко и пригласила на чай. За чаем она сказала, что у нее не горит одна лампочка. Он осмотрел ее, нашел неисправность в патроне, предложил купить новый, сам купил и установил его, отказавшись от денег. Этому была посвящена его вторая поездка. В третий раз он приехал просто за тем, чтобы вернуть взятую в прошлый раз книгу, всего на две минуты.

И все? И все.

 — По-моему, вы до мелочей запомнили такие обычные поездки почти годичной давности, мистер Уоргрейв.

 — Школьный учитель, — парировал Уоргрейв, — должен обладать хорошей памятью на всякие мелочи.

 — Гм! — Морсби не скрыл своего сомнения на этот счет. — А каковы, по-вашему, были планы мисс Уотерхаус на будущее?

 — Я так понял, что она сняла квартиру с целью оформления лондонской прописки, чтобы они со своим женихом могли спокойно расписаться в кеннингтонском регистрационном бюро, как только он приедет в Англию. Мне это показалось очень разумным.

 — А разве ее жених тогда еще не прибыл?

 — Так она мне сказала.

 — Вас никогда не удивляло, что она неожиданно, в середине той четверти, была помолвлена с человеком, который в то время был в Австралии и которого она не видела?

 — Нет. Существует такое средство связи, как почта.

 — А то, что она приняла кольцо от человека, который опять же не вручил ей его лично?

 — Почтой отправляют опять же не только письма, но и бандероли и посылки.

 — И вам, таким образом, никогда не приходило в голову, мистер Уоргрейв, что этого жениха, чье имя, кажется, даже ни разу не упоминалось, могло и вовсе не существовать? Что он мог быть просто выдуман самой мисс Уотерхаус?

 — Боюсь, что мне это в голову не приходило. Обычно не думаешь, что женихи твоих знакомых женщин — лишь плод их фантазии.

 — Допустим, она выдумала его, чтобы как-то объяснить свое деликатное положение?

 — Я ничего не знал о ее деликатном положении.

 — Учитывая сведения, которыми мы располагаем и которыми я делился с вами в прошлый раз, представляется странным, что вы не знали о таком важном факте.

 — Ничего не поделаешь. Мисс Уотерхаус, конечно же, не удостоила меня чести быть откровенной до такой степени.

 — Понятно. Значит, в отношении ее жениха у вас не было никаких подозрений?

 — Никаких. А у вас есть? Судя по вашим словам, вы не можете его найти?

 — Да, мы его еще не нашли. Мисс Уотерхаус, — без паузы спокойно продолжил Морсби, — шантажировала вас?

 — Что?! — Испуг Уоргрейва был вполне искренним, но Морсби не посчитал его испугом от удивления. Он обрушил на Уоргрейва свой вопрос как гром среди ясного неба, чтобы скорее посмотреть на его реакцию, чем почерпнуть что-либо из его ответа. Впервые за этот допрос старший инспектор похвалил себя: наконец он сумел застать своего визави врасплох. Это был испуг, Морсби чувствовал, виновного человека, хотя уже минуту спустя учитель стал спокоен, как прежде.

 — Я вас не понимаю, — холодно сказал он.

 — Не понимаете? Вам, конечно же, было известно, что мисс Уотерхаус имела небезгрешное прошлое. Что под разными именами она по меньшей мере трижды отсидела в тюрьме до того, как приехала в Роланд-хаус?

 — Я ничего подобного не знал.

Морсби пристально наблюдал за реакцией: по лицу Уоргрейва мелькнуло такое выражение, как будто эта новость объяснила ему кое-что, до того не ясное. Старшему инспектору показалось, что он догадывается о том, что именно было не ясно Уоргрейву.

 — Это факт.

 — Правда? — На сей раз Уоргрейв выразил лишь вежливый интерес. — Как удивительно.

 — Для вас, сэр, вне сомнения. А вот здесь у меня есть запись, что в последний раз вы навещали мисс Уотерхаус в доме номер сорок по Элфрида-роуд примерно шестого или седьмого августа. Поточнее вы не могли бы сказать?

 — Боюсь, что нет.

 — Тогда вы видели ее в последний раз?

 — Да, и только пару минут.

 — Вы не заезжали к ней позже?

 — Нет. Я поехал домой в Клит-роу примерно через день-другой после этого, и больше у меня не было случая снова поехать к мисс Уотерхаус.

 — Вот это жаль, мистер Уоргрейв. Если бы вам вновь пришлось поехать к ней, особенно по приглашению, понимаете, и вас бы никто не встретил, — это бы здорово помогло нам в установлении даты смерти. Подумайте еще раз, сэр, прошу вас.

 — Боюсь, я не могу подтасовывать факты ради того, чтобы вам помочь, господин старший инспектор. Я больше не заезжал к мисс Уотерхаус после того, как вернул ей книгу.

Морсби наклонился к нему через стол.

 — Значит, вы встречались с ней по договоренности где-нибудь еще?

 — Нет.

 — Понятно. — Морсби потер подбородок, а потом снова круто сменил тему расспросов. — Я так полагаю, мистер Уоргрейв, — заговорил он менее официально, — вы все знаете о строительстве?

 — Я не архитектор, если вы это имели в виду.

 — Наверное, мне следовало сказать: в укладке кирпичей.

 — Конечно я знаю, как укладывать кирпичи. Вообще-то я даже обучал этому некоторых учеников в Роланд-хаусе. Но я бы не стал говорить, что знаю об этом все.

 — Но вы можете выполнять работу по укладке кирпичей не хуже укладчика?

 — Думаю, что да. Это очень просто.

 — Пожалуй. А в какой пропорции вы смешиваете цемент и песок?

 — Это зависит от вида работы. Для обычной стенной кладки — пять к одному; для расшивки швов — один к одному.

 — А для укладки кирпичного пола?

 — Не знаю. Никогда этим не занимался.

 — А если бы пришлось?

 — Если бы пришлось укладывать кирпичи на хорошей бетонной основе, наверное, взял бы состав четыре к одному. Но пять к одному тоже подошло бы.

 — А если кирпичами надо было вымостить прямо землю, безо всякой бетонной основы?

 — За такую бессмысленную работу я бы просто не взялся, — ответил Уоргрейв, как отрезал.

Морсби еще раз попытался запутать собеседника.

 — Вы сказали, что купили патрон для торшера мисс Уотерхаус. Не назовете ли вы магазин, где его купили?

 — Нет.

 — Не можете?

 — Боюсь, что нет.

 — Ну надо же!

 — Но могу сказать, где он находится. Это был магазин электро- и радиотоваров на Грув-стрит, на повороте с Кромвель-роуд. Я зашел туда днем, примерно в половине пятого, возвращаясь из Музея науки, и потом сразу поехал в Кеннингтон.

 — Понятно. — Морсби немного смешался. Он был абсолютно уверен, что патрон для лампочки — чистая выдумка.

Он сделал последнюю попытку.

 — Не скажете ли вы мне, мистер Уоргрейв, с какой целью вы сопровождать мисс Уотерхаус в Льюисхэм?

Этот вопрос задавать не стоило, он это прекрасно понимал, но отчаяние пересилило осторожность.

Уоргрейв еле заметно улыбнулся.

 — Я не сопровождал мисс Уотерхаус в Льюисхэм, господин старший инспектор. Насколько помню, я ни разу в жизни не был в Льюисхэме. И уж совершенно точно я никогда не был на Бернтоук-роуд.

Морсби ничего не оставалось, как отпустить его.

 

Глава 15

Хотя Роджер Шерингэм и отказался от предложения Морсби отправиться наблюдателем в Роланд-хаус, это не означало, что ему было неинтересно само дело. Наоборот, Роджер интересовался им очень пристально. Этому способствовало то, что он был убежден: Морсби разрабатывает дело неверно. Сколько бы Морсби ни проверял, ни выслеживал, ни докапывался, Роджер был уверен, что сыщики из Скотленд-Ярда никогда не добудут достаточно веских улик для ареста Уоргрейва. Были также в этом деле, полагал сыщик-любитель, некие психологические аспекты, которым Морсби не придавал значения. Психологическая подоплека, как всегда, занимала Роджера куда больше обычных улик. Он готов был настойчиво искать фактические улики, как любой сыщик, но безуспешность поисков лишь доказывала необходимость разобраться в психологическом аспекте дела. Роджеру очень хотелось выяснить причину гибели Мэри Уотерхаус именно с этой стороны.

После того быстрого обеда в Олбани Морсби постоянно держал Роджера в курсе того, как продвигается дело, и таким образом последний узнал о безрезультатном допросе Уоргрейва уже через пару часов после того, как подозреваемого отпустили.

 — Он оказался мне не по зубам, — признал Морсби чистосердечно, — и это горькая правда.

 — Вы разрабатывали его неправильно, — жестко бросил Роджер.

 — Неправильно, да? А как бы вы поступили, сэр?

Роджер поспешно стал соображать. А как бы он поступил? Или, во всяком случае, что сказать Морсби из того, что он сам сделал бы на его месте. Вдруг он рассмеялся.

 — Как бы поступил я? — переспросил он. — А вот как, Морсби. Я бы не подавал виду, что убежден в его виновности.

 — Но он догадался об этом с самого начала.

 — Тогда я бы аккуратненько подвел его к мысли, что я только притворялся, будто подозреваю его. А на самом деле подозреваю других. Допустим, Даффа.

 — И какая была бы от этого польза?

 — Такая. Вы попытались прижать его к стенке и потерпели поражение. Я бы попытался внушить ему чувство полного спокойствия. Спокойствие развязывает язык куда лучше, чем страх. Он мог бы стать очень даже разговорчивым, насколько это для него возможно. По крайней мере я смог бы надеяться, что он проговорится о чем-нибудь ценном для следствия.

 — Готов поклясться, что вы не знаете мистера Умника Уоргрейва так, как я, мистер Шерингэм, — усмехнулся Морсби. — Несмотря на все ваши психологические штучки-дрючки.

 — А я готов поклясться, что знаю его гораздо лучше, — обиженно отозвался Роджер. — Более того, я почти готов вам это доказать.

 — Допустим, сэр, — продолжил атаку Морсби, — если вы докажете...

 — Прекрасно. Я докажу! — угрожающе сказал Роджер и повесил трубку.

Морсби тоже повесил трубку и широко улыбнулся. Удивительно, как легко добиться от мистера Шерингэма того, что ты хочешь, — проявить немножко такта и показать, что считаешь его необыкновенно умным человеком. Одно было Морсби совершенно ясно: ему не требуется никаких психологических штучек-дрючек, чтобы понять мистера Роджера Шерингэма намного лучше его самого.

Роджер тем временем хмуро смотрел на телефон в своем кабинете, но его мысли были уже далеки от вызова, невинно брошенного старшим инспектором. Он раздумывал, как бы поярче привести свою угрозу в исполнение.

Дело против Уоргрейва, как он понимал, зависело теперь от одного звена цепи: от улик, которые бы связали его с домом номер четыре по Бернтоук-роуд. Без этих улик его никогда не арестуют; будут улики — считай, его песенка спета. Роджер был почти абсолютно уверен, что таких улик никогда не найдут. И что тогда?

Одно было в любом случае вполне ясно: если полиция не сможет найти улик, связывающих Уоргрейва с Бернтоук-роуд, то и он не сможет, и не стоит напрасно тратить на это время. Придя к такому заключению, Роджер немного успокоился, ибо он не имел ни малейшего желания предпринимать подобные попытки. Его устремления выглядели иначе. Куда забавнее, к примеру, поработать по индуктивному методу и придумать теорию о том, как можно было завлечь Мэри Уотерхаус в тот погреб, а потом рассмотреть возможности доказательства такой теории.

Роджер уселся в кресло у письменного стола, засунул руки глубоко в карманы, ноги вытянул вперед и ненадолго сильно сосредоточился. Как бы он действовал, будь он на месте убийцы?

С большинством суждений Морсби Роджер был согласен: с тем, что Мэри Уотерхаус была любовницей Уоргрейва; с тем, что она устроила ему сцену по поводу своей беременности; с тем, что она его шантажировала. Это было почти очевидно. То, что Уоргрейв все время стремился к женитьбе на Эми Гаррисон, чтобы заполучить в наследство Роланд-хаус, Шерингэм прекрасно видел собственными глазами. Мэри Уотерхаус, несомненно, увидела это намного раньше. Хотела она сама выйти за Уоргрейва замуж или просто получить деньги (а потом и много денег, как только Уоргрейв начнет получать прибыль со школы), было не важно, хотя Роджер склонялся к последнему предположению. Было бесспорно, что Мэри грозила рассказать дочери директора о своих отношениях с Уоргрейвом. Эми ни за что бы такое не стерпела. На Уоргрейве тогда она бы поставила крест, и его стратегия вылетела бы в трубу. Как бы ответил на эту угрозу Уоргрейв? Убийством?

 — Если бы Уоргрейвом был я, — размышлял Роджер, — я бы просто морочил ей голову, пока не женился на Эми, а потом послал бы эту Мэри к чертям. В конце концов, это же совершенно ясно.

Он кивнул самому себе. Совершенно ясно.

Но, так или иначе, все это не имеет значения. Вопрос стоит так: если бы Роджер Шерингэм., будь он учителем частной начальной школы Роланд-хауса, испытывай он шантаж со стороны мисс Мэри Уотерхаус и решись он убить указанную Мэри Уотерхаус, причем умышленно, в погребе на Бернтоук-роуд в Льюисхэме, каким бы чертом он ее туда заманил?

Но нет. Это не первый вопрос. Ставить его первым — все равно что поезд впереди паровоза. Прежде всего нужно спросить, возник ли план убить Мэри Уотерхаус в льюисхэмском погребе, когда появилась возможность зазвать ее туда?

Роджеру сразу показалось, что такое развитие замысла гораздо более вероятно. Иными словами, замысел зависел от погреба, а не наоборот. В таком случае, если принять за основу такую версию, возникает следующий вопрос: как получилось, что убийца смог заманить Мэри Уотерхаус в погреб в Льюисхэме с такой легкостью?

Роджер нахмурился. Ведь это весьма странно. Не говорят же молодой женщине: "Я знаю один премиленький погребок. Пойдем туда". К тому же, если полагаться на теорию Морсби, а она очень даже вероятна, доступ к погребу получила сама Мэри Уотерхаус в виде украденного ключа мисс Стейплз. Тогда получается, что в погреб убийцу повела сама Мэри Уотерхаус. И что из этого следует? Ага, очень интересный поворот ко второму вопросу. В таком свете, с учетом того, что за этим преступлением кроется исключительно расчетливый ум, второй вопрос формулируется так: чем объяснить то, что Мэри Уотерхаус решила повести своего убийцу в тот погреб? Или, выражаясь немного точнее: какие обстоятельства заставили Мэри Уотерхаус привести своего убийцу в тот погреб?

Роджер еще глубже сунул руки в карманы и сел поудобнее, так, будто уже многого добился.

И именно такой способ немедленно привел к тому, что нашелся предположительный ответ: чтобы путем шантажа выманить деньги у того, кто стал в итоге ее убийцей!

Это действительно было бы гениально. Жертва шантажа знает, что шантажистка имеет доступ к этому погребу (откуда он это знает, пока не особенно важно; предположим, что знает). Искусно наведя справки (опять же, пока предположим), он узнает, что три дома, в центральном из которых находится тот самый погреб, на второй неделе августа будут пустовать. Он все подстраивает так, чтобы разговор с шантажисткой произошел именно на этой неделе. Потом делает намеки, даже пытается бунтовать, рассказывая о других шантажистах, которых выследили полицейские, прячась за шторами, за столбами на углах улиц, за кустами, за всевозможными укрытиями (кроме хлама в погребе совершенно чужого человека), но никогда, ни при каких обстоятельствах не называет тот самый погреб. Думать о нем он предоставляет шантажистке, пусть она предложит погреб сама, как свою находку. Следуя за подкинутым им ходом мысли, она приезжает именно в тот погреб в назначенное время. В погреб — не в столовую, не в гостиную, не в спальню, а только туда, где невозможно подслушать повышенные голоса даже случайному уличному прохожему, — именно в погреб.

Нет, конечно в погреб она попадает не сразу. Сначала нужен пустой дом, потом уже погреб, но только когда она войдет в дом.

Чем больше думал об этом Роджер, тем больше убеждался, что именно это и произошло. Разнервничавшись из-за упоминаний своей жертвы о шторах, столбах, кустах и всяких других ловушках, которые можно наставить в заранее оговоренном месте встречи, Мэри Уотерхаус воспринимает как свое то, что так ловко вбивали ей в голову. Она устраивает вроде бы совершенно невинную встречу в одном совершенно невинном месте и затем ведет свою "жертву" кружным путем со всеми предосторожностями, чтобы не было "хвоста", на Бернтоук-роуд. "Ага, — говорит она для эффекта, — вот мы и пришли туда, где я в полной безопасности. За нами не следили, и ты не догадывался, что я приведу тебя сюда. Теперь сможешь передать мне всю сумму, и ни один из шпионов не увидит, как я ее заберу. Опасности никакой". И вот тут наступает конец для Мэри Уотерхаус.

Очень хитро и ловко, подумал Роджер с восхищением: а как иначе это могло, собственно говоря, случиться?

Вообще-то, в такой восстановленной версии было одно слабое звено. Как могла "жертва" узнать о том, что у шантажистки есть ключ?

Знание о ключе почти неизбежно подразумевает знание о прошлом шантажистки. То, что о прошлом можно догадаться, зная об украденном ключе, недостаточно. Даже если бы мисс Уотерхаус проговорилась о том, что имеет этот ключ, она нашла бы тысячу невинных объяснений его приобретения. Безусловно, намеренно она ни за что бы не разгласила своего преступного прошлого. Это значит, что знание "жертвы" о ключе поступило из какого-то другого источника. Могло ли случиться так, что саму Мэри Уотерхаус в свое время кто-то шантажировал? Роджер знал, что такое часто происходит с теми, кто отсидел в тюрьме и пытается вести честную жизнь. Если было так, то, значит, она не смогла выполнить требований шантажиста, и он передал сведения о ее прошлом тому, кто, по его мнению, был в самом тесном контакте с девицей. Зная, что ее "жертва" обладает всей информацией, Мэри скорее стала бы выкручиваться и не только признала бы свои прегрешения, но даже хвасталась бы ими, в том числе и украденным ключом. Тогда все сходится. И то, что ее "жертва" все знала о ней, ни в малейшей степени не уменьшило бы ее требований к нему, а скорее даже увеличило бы их.

Да, это или нечто подобное, проясняло единственную неувязку, которую Роджер видел в своей теории. А это важное прояснение позволяет наводить справки в новом ключе: об обстоятельствах, связанных с компрометирующими мисс Уотерхаус сведениями. Их непременно надо изучить, под всевозможными углами.

Правда, оставалась еще одна маленькая нестыковка. Теория Роджера строилась на том, что убийца Мэри Уотерхаус наводил справки о домах номер два, четыре и шесть по Бернтоук-роуд в связи с летними поездками их жильцов. Скотленд-Ярд не выявил никого, кто интересовался бы этими поездками.

Роджер полагал, что здесь Морсби пошел не совсем верным путем. Трудно поверить, что убийца, показавший себя таким ловким в других отношениях, был настолько глуп, чтобы делать запросы собственной персоной. Брать фотографию Уоргрейва и опрашивать жильцов домов номер два и шесть, не узнают ли они его, было бесполезно. А мысль о маскировке типа очков в роговой оправе, вероятно, вселила в Морсби такую безнадежность, что больше он ничего не стал предпринимать в этом направлении.

Снова поставив себя на место убийцы, Роджер понял: чтобы не "светиться" самому, надо было изобразить некое лицо, которое бы разузнало обо всем, не привлекая к себе никакого внимания и ничем не запоминаясь. Какое же лицо напрашивается? Допустим, некто вроде торговца товарами в кредит, или предлагающего услуги рабочего, занятого на этой неделе, но согласного дешево сделать что-нибудь на следующей, например мойщика окон. Роджер стал составлять список возможных "масок", не теряя из виду, что раз учебный год закончился первого августа и убийство могло произойти в любой день после седьмого, то все справки должны были быть наведены в первую неделю августа и, скорее всего, в ее начале. Очень вероятно было также, что спрашивали не хозяек дома, а их служанок.

Записав все свои предположения, Роджер позвонил Морсби.

 — Морсби, у меня для вас образовалось одно дельце. Да, по тому самому вопросу, о котором мы поспорили. Пошлите своего человека в Льюисхэм с заданием опросить служанок домов два и шесть по Бернтоук-роуд. Не помнят ли они, чтобы в первых числах прошлого августа им кто-нибудь предлагал задешево что-либо сделать или привезти товары попозже, но так и не появился снова? Усекаете? — Он зачитал список.

 — Понимаю, к чему вы клоните, мистер Шерингэм.

 — Я так и думал. Вы должны были сами до этого дойти, без моей подсказки. Кстати, вероятнее всего, он был загримирован, не забудьте об этом. Может, приклеил бороду.

 — Борода, как правило, выглядит неестественно, — с сомнением сказал Морсби.

 — Но не всегда. Спросите Кларксона, — ответил Роджер и повесил трубку.

Он снова откинулся на спинку кресла. Было бы здорово, просто очень здорово, если бы ему удалось хоть раз побить Морсби его же оружием. Ему так давно этого не удавалось, с тех пор как он раскрыл то неприятное дело о шелковых чулках. Пора уже сбить с инспектора спесь. Особенно теперь, когда тот идет по ложному следу (в этом Роджер уже был абсолютно уверен), у него самого есть прекрасная возможность.

Ну ладно, хорошо; а дальше что?

Он припомнил собственные советы старшему инспектору о том, как надо было вести допрос Уоргрейва: что последнему нужно было внушить, будто подозрение только розыгрыш, а на самом деле подозревают кого-то другого из учителей, Даффа, например.

Разве слишком поздно воплотить этот план на свой страх и риск? Попробовать можно. Роджер отправится в Эллингфорд и сам поговорит с Уоргрейвом.

И делать это надо сейчас же.

 

Глава 16

Роджер был доволен своей теорией, особенно тем, как он продумал подготовку убийства. Чем больше он думал об этом, а думал он об этом всю дорогу в Эллингфорд, тем больше убеждался, что докопался до истины путем одних рассуждений и исключений. К сожалению, тем не менее это никоим образом не помогло ему продвинуться к доказательству своей правоты. Вся цепь его предположений не подтверждалась ни единой веской уликой.

Тем не менее работа не пропала даром. Снова прогоняя в памяти, теперь уже значительно быстрее, ход своей мысли тем утром, он обнаружил звено, неожиданно засветившееся подобно медной тарелке. До этого Роджер почти не обращал на него внимания. Теперь же он осознал, что, возможно, это звено поможет раскрутить все дело.

С такими-то мыслями, целиком поглотившими его ум, Роджер медленно шел по аллее в Роланд-хаус, где не был уже девять месяцев.

Из вежливости он сначала зашел к Эми Гаррисон, поздравил ее с помолвкой и десять минут проговорил с ней о разных пустяках. Роджер отметил, что Эми ни разу не упомянула ни о самой Мэри Уотерхаус, ни об ее убийстве, ни о волнении, которое произвело это событие на школу. Удивительная женщина, уже не в первый раз подумал Роджер и поблагодарил небеса за то, что жертвой ее матримониальных устремлений избрали не его.

Мистер Гаррисон, к большой радости Роджера, был занят в своем кабинете. Будто спохватившись, что у Эми так много дел, сыщик-любитель извинился и сказал, что пройдется до учительской и посмотрит, нет ли там кого-нибудь из старых знакомых. Он старательно избегал всего, что могло бы касаться Уоргрейва.

В учительской сидел один мистер Паркер, как всегда, спрятавшись за "Таймс". Сквозь усы он профыркал приветствие и не колеблясь тотчас же углубился в главную тему дня.

За последовавшие пятнадцать минут Шерингэму стало ясно: у мистера Паркера та же точка зрения по делу об убийстве Мэри Уотерхаус, что и у Скотленд-Ярда. Его мнение по данному делу было удручающе четким, и не менее четко он его высказал. Если все в Роланд-хаусе придерживались такого мнения, удивительно, как у Уоргрейва хватало мужества здесь оставаться. Так мистер Паркер и сказал со всей прямотой. Еще он добавил, не менее четко, что бы он сам сделал, если бы сидел в кресле мистера Гаррисона. Сие в основном было связано с концом ботинка мистера Паркера и определенным местом на теле мистера Уоргрейва.

 — А как насчет Раиса? — не без злорадства спросил Роджер. — Он, конечно же, не согласен с вами?

Мистер Паркер воспринял такое оскорбительное предположение возмущенным фырканьем сквозь усы.

 — Не согласен со мной? За каким чертом ему это? Раис славный парень. Очень даже разумный. Молодой, пожалуй, но очень разумный. Ужасно жалко, что он уйдет от нас в конце этой четверти: переезжает в Челтенгем, понимаете? Вот так. Много хорошего сделал для школы. Эта его лига крикета, а? Отличная идея. Мальчишки очень подтянулись. Да, очень разумный парень, этот Раис.

Про себя Роджер диву давался.

Выслушав мистера Паркера, он с облегчением удалился и вышел в сад. Стенка, которую делали прошлым летом, была достроена. Роджер в задумчивости посмотрел на нее.

В саду и на игровой площадке Уоргрейва не было тоже. Там мистер Раис прервал свое судейство в регби (хоккей в пасхальную четверть отменили с тех пор, как в школе стал работать мистер Раис), подошел к боковой линии поля и тепло приветствовал Роджера, протянув ему горячую и грязную руку. Несколько минут он исправно повторял суждения мистера Паркера, то и дело выкрикивая упреки то одному игроку, то другому.

 — А вы, наверное, хотели видеть Патерсона? — спросил потом мистер Раис. — Мерримен, чертов ты идиот, почему же ты не передаешь? Да не будь же таким жутким хапугой! — Да, вам не повезло. Он как раз сбежал сегодня в город за... Ногами, черт тебя дери, ногами работай! Так о чем я говорил?.. Ну же, ты, вперед, вперед! Прекратить свалку! — И он изо всех сил дунул в свисток.

Роджер пошел дальше.

Наконец нашелся и Уоргрейв — он был в лаборатории.

 — Привет, — легко сказал Роджер. — Как вы здесь поживаете, Уоргрейв? Вот заехал взглянуть на здешние места. Послушайте, а ведь это новенькое, правда?

Уоргрейв недоверчиво поглядел на него из-под густых бровей.

 — Привет, Шерингэм, — ответил он, не выразив ни враждебности, ни дружелюбия. — Да, это новенькое.

 — Очень мило. Серьезно занимаетесь наукой?

 — Гаррисон согласен со мной, что школьникам можно давать еще основы элементарной химии.

 — Это что-то новенькое для начальной школы.

 — Да.

Казалось, беседа завязла в банальностях.

 — Кстати, поздравляю с помолвкой.

 — Спасибо.

 — Делаете что-нибудь серьезное? — Роджер поиграл пробиркой. — Я вам помешал?

 — Ничуть.

 — Я только что проходил мимо игровой площадки. Похоже, Раис крепко гнет свою линию, как и прежде.

 — Да.

 — А в учительской я видел Паркера. Вот Даффа еще не встречал.

 — Нет?

Ну, чертов тип, подумал Роджер; можно с таким же успехом пытаться вести светскую беседу с помойным ведром. Он решил взять быка за рога.

 — Ну а что вы думаете по поводу убийства Мэри Уотерхаус?

 — Вы уже знаете, что думают по этому поводу Раис и Паркер? — спросил Уоргрейв без тени раздражения.

 — Знаю.

 — Тогда лучше не спрашивайте. А вы, кстати, с полицией или с чем-то таким не связаны?

 — Не связан, нет. Но общаюсь кое с кем из Скотленд-Ярда, абсолютно по-приятельски.

 — Приехали сюда выведать у меня что-нибудь? — спросил Уоргрейв, сухо улыбнувшись.

 — Да, — просто ответил Роджер.

Губы Уоргрейва растянулись еще на пару миллиметров.

 — Что ж, по крайней мере, это честно.

 — Я верю в честность. Потому-то я сегодня здесь. Совершенно по своей инициативе, между прочим, как обыкновенный досужий тип. Никакого отношения к Скотленд-Ярду или чему-либо в этом роде.

 — Сами заинтересовались?

 — Естественно. Ведь я знал ее и — вас.

Уоргрейв слегка приподнял черные брови, но ничего не сказал. Он как будто ждал чего-то.

 — Может, обговорим все это? — спросил Роджер как можно проще, словно бы о том, что бы им съесть на обед.

 — Мне нечего сказать.

 — Напротив, у вас найдется много о чем сказать, если захотите.

 — Хотите, чтобы я сам изобличил себя?

 — Нет, чтобы реабилитировали.

 — К чему конкретно вы клоните, Шерингэм?

Роджер на миг задумался. Очень важно было заставить Уоргрейва заговорить, независимо от того, какую позицию он займет, так как какую бы позицию он ни занимал, разговор был бы полезен. По всем законам психологии ему просто необходимо спустить пар, как бы он этого ни скрывал. С тех пор как началось это дело, он никому не мог довериться. Даже Эми он не мог поведать причину того, почему полиция его подозревает. А как бы сдержан и уверен в себе человек ни был, в пору сильного стресса лицо, которому можно довериться — это естественный предохранительный клапан. Наверняка Уоргрейв вот-вот взорвется.

Чтобы спустить пар, надо было найти способ приоткрыть клапан.

Роджер принял решение.

 — К чему я клоню? — переспросил он самым искренним тоном. — Объясню, совершенно чистосердечно. Полиция уверена, что Мэри Уотерхаус застрелили вы. Я в это не верю. Я хочу вам помочь.

На такую прямоту не решился бы даже Морсби.

 — Очень любезно с вашей стороны, — безразлично сказал Уоргрейв, облокотясь на стремянку. — Но я, право, не понимаю, почему вам вдруг захотелось мне помочь. В любом случае мне это не нужно.

 — Ну, считайте, что я делаю это ради собственного удовольствия: просто хочу доказать Скотленд-Ярду, что я прав.

 — Это предусматривает доказательство вины кого-то другого. Вы это имеете в виду?

 — Не обязательно, — ответил Роджер, про себя отметив, что у Уоргрейва хватило такта не желать, чтобы обвинили другого, даже ради собственного спасения. — У вас может быть алиби.

 — Всего на несколько дней? У меня его нет. Откуда мне его взять, если я был тогда в Лондоне без определенной цели?

 — Я хочу найти что-нибудь такое, чтобы доказать, что вы не совершали преступления.

 — Ничто не докажет, что я его не совершил, — сухо отозвался Уоргрейв. — С другой стороны, ничто не докажет и того, что я его совершил. Так зачем волноваться?

 — Да идите вы к черту, знаете! — взорвался Роджер, раздраженный таким хладнокровным цинизмом, — вы что, даже не отрицаете, что совершили его?

 — Конечно отрицаю. Не думаете ли вы, что я признаю свою вину?

 — Вы будто молчаливо почти признаете ее.

 — В таком случае вы меня не понимаете, — почти зевнул Уоргрейв. — Я ничего не признаю. Я все отрицаю. Никогда ничего не докажут, ни того, ни другого. Полиции это известно так же хорошо, как мне и вам. Видимо, они попросили вас приехать и проверить, не удастся ли вам переубедить меня? Ну нет, этого вам не удастся.

Роджер подавил в себе желание бросить ему в ответ что-нибудь язвительное и улыбнулся.

 — Я же сказал вам, что приехал по своей инициативе. Понимаю, вам трудно в это поверить, но это правда. Больше того, я не собираюсь тратить на вас свои эмоции. Не хотите говорить со мной о деле — не говорите. Я ни в коем случае не вытягиваю из вас никаких признаний.

 — И не сможете, не волнуйтесь, — мрачно сказал Уоргрейв.

 — С другой стороны, я вполне готов пооткровенничать с вами. Вот вы не поверили мне, когда я сейчас сказал вам, что не верю, будто вы застрелили Мэри Уотерхаус, что это кто-то другой. Я объясню это вам и расскажу, кого подозреваю. Я убежден, — Роджер лгал абсолютно бесстыдно, — что ее застрелил Дафф.

Если он надеялся удивить Уоргрейва, то этой цели определенно достиг.

 — Дафф?! Дафф и мухи не обидит.

 — Ну, так уж и не обидит! — возразил Роджер безапелляционно.

 — На что вы намекаете? С чего вы, собственно, взяли, что это был Дафф?

 — Сейчас объясню. Это преступление меня поразило с самого начала, — охотно заговорил Роджер, надеясь, что хорошо изображает искренность, — тем, что его явно совершил слабый человек. Это просматривается насквозь, подтверждений тому множество, не считая уже того, что убийство само по себе свидетельство слабости, о чем я, помнится, толковал старшему инспектору Скотленда, который работает по этому делу. "Морсби, — сказал я ему, — убийство свидетельствует о слабости характера, даже в случае с шантажистом и его жертвой, — процитировал себя Роджер, не заботясь о достоверности цитаты. — Уоргрейв — сильный человек; следовательно, он не мог опуститься до убийства".

 — Гм, вы так сказали, Шерингэм, точно? — недоверчиво спросил Уоргрейв.

 — Да, — солгал Роджер не краснея. — Я тогда думал так, и сейчас думаю так же.

 — Хорошо, — отозвался Уоргрейв. — Рад слышать.

Роджер с надеждой взглянул на своего собеседника, но даже такая высокая оценка его характера учителя не тронула. Человек-скала, этот Уоргрейв. Роджер попытался сменить тему.

 — Та девица меня, признаюсь, заинтересовала прошлым летом. Поверил ее медовым речам. Ее бы я в последнюю очередь заподозрил в том, что она была профессиональной воровкой. Странно, что у вас с ней были какие-то шашни.

Уоргрейв впервые за время их беседы оживился:

 — Боже правый, не считаете ли вы, что я знал о ней больше, чем вы сами, а? Конечно же не знал. Я бы и не взглянул на нее, если бы знал.

 — Даже когда она стала вас шантажировать?

Уоргрейв посмотрел на него как сквозь стену, но Роджер нетерпеливо взмахнул рукой:

 — Да не бойтесь в этом признаться. Это же было абсолютно очевидно с самого начала. К тому же все, о чем бы вы мне сейчас ни сказали, доказательством считать не будут. Свидетеля нет.

 — Ну ладно, — сказал Уоргрейв довольно вяло. — Даже тогда, когда она стала... шантажировать меня. Она это делала очень хитро. Разыгрывала невинную простушку до самого конца... До того, как я видел ее в последний раз, — поспешно поправился он.

 — Тогда, когда вы обнаружили, что она птичка из тюремной клетки?

 — Только когда ваш друг инспектор сообщил мне об этом вчера утром.

 — Это вас поразило?

 — Ну, я рассердился. На себя в какой-то мере. Я почувствовал, что позволил водить себя за нос.

Занятная и весьма типичная реакция, подумал Роджер.

 — Она была опасная женщина, — медленно произнес он, — и мир ничего не потерял, когда ее... кто-то убрал, кто бы он ни был.

 — Скажем, Дафф, — усмехнулся Уоргрейв.

 — Скажем, Дафф, — серьезно согласился Роджер.

Они посмотрели друг на друга.

 — Слушайте, Шерингэм, — сказал Уоргрейв, — извините, но мне нужно кое-чем заняться.

 — Хорошо, — кивнул Роджер. — Я вообще хочу поболтать с Даффом.

 — Не стройте из себя дурака, — резко сказал Уоргрейв, жестко глянув на него. — Вы же прекрасно знаете, что это был... не Дафф.

Роджер действительно прекрасно знал, что это не Дафф. Даже если бы он хотел поболтать с Даффом (а он не хотел), то сейчас это было невозможно. Близилась половика пятого, а Эми предупредила его, что в половине пятого в гостиной соберутся к чаю. Даже Роджер не посмел бы опоздать на приглашение Эми.

В гостиной уже была Филлис Гаррисон. Она приветствовала его своей обычной кокетливой улыбкой. Роджеру она нравилась, и следующие полчаса они поддерживали заинтересованную беседу, несмотря на чопорное радушие Эми, гнетущее молчание Уоргрейва и весьма рассеянные и автоматические замечания мистера Гаррисона. Других учителей, а также Лейлы Джевонс, не было; им чай подавали отдельно.

Перед отъездом Роджер решил немного поговорить с мистером Гаррисоном в его кабинете. В конце концов, хочешь выяснить, что к чему, — иди к вышестоящим; возможно, их сведения окажутся стоящими.

 — Какое жуткое дело, это убийство Мэри Уотерхаус, — напрямик начал Шерингэм. За чаем, безусловно, эта тема была закрыта.

 — Да, да, — пробормотал мистер Гаррисон, заметно удивившись. — Ужасно, ужасно.

 — Я знаю кое-что об этом деле из Скотленд-Ярда.

Мистер Гаррисон широко открыл водянисто-голубые глаза.

 — Вы, Шерингэм? Ах да, конечно, я вспомнил. Вы случайно не работаете на них, а? И вот почему...

 — Отчасти. Но сейчас я на них не работаю. Я здесь, вообще-то, совсем сам по себе.

 — Что вы говорите? А-а. Скажите мне вот что, — вдруг заинтересованно спросил мистер Гаррисон, — что полиция на самом деле думает на этот счет? Я надеюсь, нет, я искренне надеюсь, что не...

 — Вообще-то, я не вправе распространяться о том, что думают они.

 — Да-да. Конечно. Я понимаю. Но...

 — Слушаю вас?

 — Я хочу сказать, как бы там полиция ни думала, но нельзя не догадаться, о чем думают здесь у нас.

Роджер почувствовал, что ступил на опасную почву. Он осторожно сказал:

 — Помолвка вашей дочери не расстроилась.

 — Ах, нет-нет, — облегченно согласился мистер Гаррисон с таким деликатным упоминанием "мотива" Уоргрейва без упоминания его имени. — Нет, она и слышать об этом не желала. Я счел своим долгом... Но нет. Она с презрением отметает все сплетни.

 — А вы?

 — И я тоже, — твердо заявил мистер Гаррисон. — И я тоже. Безусловно. Это немыслимо.

 — Убийство всегда немыслимо.

 — А я думаю, — робко предположил мистер Гаррисон, слегка поежившись, — не могло ли это быть самоубийство? Я... я так мало знаю о подробностях.

 — Абсолютно не может быть.

 — Да, — задумался мистер Гаррисон. — Да-да.

 — А почему вы сочли такое возможным? То есть почему вы считаете, что она могла убить себя?

 — Ее положение...

 — В наши дни девушки не убивают себя из-за этого.

 — Да-да, — тотчас же согласился мистер Гаррисон.

 — А вы не думаете, что у нее была какая-то другая причина, чтобы совершить самоубийство?

 — Я? — спросил мистер Гаррисон не без замешательства. — Нет, конечно. С чего бы?

 — Почему бы вам не открыться мне, мистер Гаррисон? Уоргрейву это никоим образом не повредит; ему это как раз может сильно помочь.

 — Я... не понимаю, что вы имеете в виду, совсем.

 — А я думаю, что понимаете, — мягко надавил на него Роджер. — Позвольте высказать догадку? Когда-то в течение той летней четверти до вас дошли сведения, что Мэри Уотерхаус небезгрешна, бывшая тюремная пташка и все такое. Вы предупредили ее об увольнении частным образом, но представили это так, будто бы она сама уходит и предложили ей пустить миф об австралийском женихе. Это вы сделали, верно?

Мистер Гаррисон открыл рот и уставился на Шерингэма.

 — Значит, все-таки она ему сказала? — наконец выдавил он.

 — Так я прав? — гаркнул Роджер. Настал момент истины. — Такие сведения дошли до вас?

 — Я... я получил анонимное письмо, — запинаясь, сказал мистер Гаррисон почти так, будто его самого уличили в каком-то преступлении. — Я ознакомил ее с его содержанием. Сначала она все отрицала. Потом... потом она расплакалась и во всем призналась. Я... я сказал, что ей придется увольняться. Шерингэм, я не думаю, что...

 — Да нет, нет, — успокоил его Роджер. — Это никоим образом не касается ее смерти. Почти абсолютно ясно, что это не самоубийство.

 — Ах!

 — А вы рассказывали Уоргрейву о содержании письма?

 — Конечно, нет, — сразу же возразил мистер Гаррисон. — Нет, разумеется, не рассказывал... ему.

 — А кому рассказывали?

 — Никому. Ни одной душе.

 — Кхм! — Роджер потер подбородок. — Анонимное письмо. Вы его порвали?

 — Не сразу. Подумал...

 — И где вы его хранили?

 — Здесь, в письменном столе.

 — Запертым?

 — Я... я не помню. Правда не помню. Шерингэм, я не понимаю, что вы...

 — И не надо, — снова успокоил его Роджер. — Я просто гадаю, кто мог иметь доступ к вашему столу.

 — Если вы намекаете, что кто-то рылся в моих личных бумагах, то должен сказать сразу: такое здесь просто невозможно. Невозможно.

 — Понятно. Ну, не принимайте это близко к сердцу. Просто занятно, вот и все. У вас, вне сомнения, уже не осталось этого письма?

 — Нет-нет. Я его выбросил, как только мисс Уотерхаус уехала.

 — Понятно. Жаль. Но не могли же вы знать, не могли же... И все-таки, как бы я хотел знать, запирали вы его или нет. — Роджер взглянул на стол. — Ведь некоторые из этих ящиков вы запираете?

 — Один всегда запираю. — Мистер Гаррисон задумался. — Может, я положил письмо туда. Право, не знаю. А это так важно?

 — Нет-нет, это не имеет значения. Ну что же, мне пора идти. Как приятно, что вы позволили мне так доверительно поговорить с вами, мистер Гаррисон, но не смею больше занимать ваше время. Я знаю, как вы заняты в конце четверти. О, вот еще о чем хотел вас спросить. Помните, в прошлом году нас фотографировали, как раз когда я работал здесь? Мне почему-то не досталось копии. Наверное, у вас больше не осталось лишних? А то бы я купил.

 — Осталась одна лишняя, но зачем же покупать? — с явным облегчением сказал мистер Гаррисон. — Я буду счастлив вручить ее вам как подарок. Так, только надо вспомнить: кажется, она наверху. Подождите минутку, я принесу.

 — Как я вам признателен, — вежливо ответил Роджер.

Мистер Гаррисон заспешил наверх. Роджер прикидывал, как воспользоваться такой возможностью. Мистер Гаррисон как-то очень неопределенно говорил об анонимном письме. А вдруг он его и вовсе не выбрасывал? Если нет, то Роджер очень бы хотел письмо заполучить, но просить Гаррисона бесполезно.

По тому, как смотрел на стол директор, было совершенно ясно, какой из ящиков запирается. Роджер наклонился и изучил замок. Потом извлек из кармана безобидную связку ключей, выбрал один и вставил в замок. Замок был простой, и ящик тотчас открылся. Перед Роджером лежало не анонимное письмо, а очень неприличная фотография.

 — Ну почему, — спросил себя Роджер, быстро закрывая и запирая ящик, — у стольких пожилых мужчин такие отвратительные мысли на уме?

 

Глава 17

Роджер остался очень доволен сам собой. Его поездка в Роланд-хаус получилась гораздо более удачной, чем он рассчитывал. Помимо всего прочего, Уоргрейв признал, например, свою интрижку с Мэри Уотерхаус и то, что она его шантажировала. Конечно Уоргрейв понимал: что бы он ни сказал Роджеру, это не будет являться уликой, — и потому признался. Роджера ничто из его слов не удивило. Он предполагал, что в чем-то таком Уоргрейв может признаться.

Были и другие удачи. Самой важной, безусловно, являлось анонимное письмо. Оно отлично подтверждало рассуждения Роджера перед поездкой в школу. Против Мэри Уотерхаус должны были появиться какие-то сведения, рассуждал он еще в Лондоне, и действительно такие сведения появились. Роджеру уже представлялось, как это анонимное письмо окончательно разрешит все дело.

Вернувшись в Олбани, он узнал от портье, что полчаса назад звонил старший инспектор Морсби и просил мистера Шерингэма перезвонить ему на следующее утро.

На следующее утро мистер Шерингэм перезвонил ему.

 — Мы кое-что добыли из того, чем вы интересовались вчера, мистер Шерингэм, — сообщил ему Морсби. — Я существенно расширил круг предложенных вами вопросов, поскольку решил, что, возможно, вы кое-что упустили из виду.

 — Так? — немного прохладно сказал Роджер.

 — Так вот. Его там вообще не было. А была сама девица.

 — Сама Мэри? — с удивлением воскликнул Роджер.

 — Вы не ожидали этого, мистер Шерингэм?

 — Не ожидал, — ответил Роджер, с горечью вспомнив свою теорию.

 — В общем, думаю, мы можем на это положиться. Служанка дома номер два помнит, что как раз перед отъездом хозяев прошлым летом приходила молодая женщина и предлагала сделать чехлы для кресел. У нее с собой были образцы. Служанка хорошо это помнит, потому что девица называла плату, которая была даже ниже цены материалов.

 — Такие ловкачи могут иногда перестараться, — пробормотал Роджер.

 — Да. Миссис Коттингтон не было дома, а девица...

 — Скорее всего, видела, как та выходила.

 — Да. Так или иначе, она сказала, что вернется в тот же день попозже, но больше не появлялась.

 — Ага!

 — Да, мистер Шерингэм, здесь вы догадались.

 — Надо полагать, она разговорилась со служанкой?

 — Да. Они немного поговорили о том, когда работа будет готова, и служанка сказала, что не стоит спешить, поскольку в ближайшие две недели дома никого не будет.

 — А что насчет номера шесть?

 — Там ничего о девице не помнят, но я полагаю, что она туда и не заходила. Эта служанка говорит, что девица спросила, стоит ли ей предложить свои услуги там, и хотя не помнит, что ответила, я думаю, эта девица Уотерхаус выудила у нее, когда те тоже уедут.

 — Служанка опознала ее?

 — Пятьдесят на пятьдесят. Та была в очках, и служанка думает, что, может быть, это девушка с фотографии. А до того она клялась, что совсем не узнает ее. Но дешевизна обивки несколько встряхнула ее память.

 — Хорошо, — сказал Роджер. — Вот видите, Морсби, можете же встряхнуть чью-то память по этому делу. В следующий раз постарайтесь сами додуматься, к кому бы это применить.

Не успел Роджер положить трубку, как понял, в чем была ошибка его прежних рассуждений. В восстановленной им версии предполагалось, что и мужчина, и девица знали о том, что дома мисс Стейплз и ее соседей будут пустовать. Но он не отдавал себе в этом отчета, так как ему важно было, что об этом знал убийца. А как же иначе могла девица Уотерхаус привести его туда, если сама об этом не знала?

Что же получается, всю теорию надо отмести? Конечно она была уж очень предположительной. Истина, видимо, где-то рядом. Теперь, во всяком случае, очевидно, что девица уведомила его о трех пустых домах. Она вряд ли бы так поступила, если бы хотела оставить в тайне от него конечный пункт их путешествия; а это значит, что она повела его туда не за тем, чтобы вымогать деньги. Впрочем, это не так важно. У них могла быть масса других причин туда поехать. В конце концов, это ничего не значит. Важно то, что они оба должны были знать о пустовавших домах для того, чтобы воспользоваться погребом дома мисс Стейплз. Его мотивом было убийство; ее мотив пока не ясен.

Роджер вдруг понял, что новые сведения, полученные Морсби, явно огорчили последнего, хотя он в этом и не признался. Новые сведения разбили последнюю надежду старшего инспектора связать Уоргрейва с Бернтоук-роуд. Разве что подвернется какая-нибудь свеженькая улика из нового источника, а это теперь совсем маловероятно. Морсби, наверное, уже распрощался со всеми надеждами привести Уоргрейва к ответу.

А тогда, подумал Роджер, уже не важно, как сам Уоргрейв смотрит на это. Он позвонил Уоргрейву и пригласил его на обед.

 — Обед? — Уоргрейв был явно удивлен. — Извините. Никак не смогу. Я сегодня дежурю.

 — В школе?

 — Да. В любом случае...

 — В любом случае, — твердо сказал Роджер, — вы приедете пообедать ко мне сегодня вечером. Обратно можете вернуться электричкой в одиннадцать сорок. И не говорите, что не можете взять отгул на вечер, если он вам нужен теперь. — Последнее слово он слегка выделил.

 — Если он мне нужен, то возможно, — сухо ответил Уоргрейв. — Но собственно говоря...

 — Послушайте, — прервал его Роджер, — я вам скажу все прямо сейчас. Некий старший инспектор, которого мы оба знаем, почти точно отчаялся напасть на след некоего лица. А я нет. У меня вообще есть уйма новых данных, которые станут пренеприятным сюрпризом кое для кого. Но прежде чем я выложу их нашему общему другу, я хочу поговорить с вами. Так приедете на обед?

 — Да, — после долгого молчания ответил Уоргрейв.

 — Я так и думал, — с огромным облегчением сказал Роджер. — Приезжайте к половине восьмого. Тогда успеем выпить по рюмочке хереса. О костюме не беспокойтесь.

Он положил трубку и отправился на гостиничную кухню.

 — Мидоуз, я только что пригласил друга на обед. Сделайте-ка нам что-нибудь такое... макабр-р-р...

 — Прошу прощения, сэр. Что именно такое?

 — Ж-жуткое. Противное. Отвратительное. Мерзкое.

 — Боюсь, сэр, я вас не понял.

 — Ну и ладно, — махнул рукой Роджер. — Но жаль. Мне так и кажется, что нечто жуткое висит в воздухе.

Если Мидоузу и не удалось в тот вечер достичь вершин жути в отношении приготовленных блюд, то атмосфера определенно была неприятной. Тому способствовало и настроение Уоргрейва. И правда, подумал Роджер, он очень даже смахивает на убийцу: угрюмое лицо, черные нависшие брови, низкий лоб это всегда производит зловещее впечатление. Роджер гордился тем, что принимает такого гостя. Он впервые пригласил на обед человека, практически признавшегося в убийстве, хотя не знал, сколько раз мог принимать неведомого убийцу ранее. По теории Роджера, из каждых двадцати знакомых людей по меньшей мере один — ненайденный убийца. Эту гипотезу ничто не подтверждало, но Роджер получал дурацкое удовольствие от попытки угадать, кто же убийца из каждых двадцати его знакомых.

Уоргрейв говорил мало и по преимуществу односложно выражал свое мнение о тех книгах, пьесах и тому подобном, о чем болтал Роджер. Если он разбирался в них, то не выказывал этого. Как уже имел случай отметить Морсби, самообладание этого человека было сверхъестественным. Роджер наблюдал за ним, мысленно торжествуя победу. Подобных Уоргрейву он раньше не встречал. Он обходился с учителем жестоко, но почему бы и нет. Капля жестокости не причинит Уоргрейву вреда.

Только когда обед был съеден и на столе появился портвейн, Роджер объявил тему разговора, ради которого они встретились. За все время обеда хозяин ждал, не заговорит ли о ней сам Уоргрейв, но тот ни намеком не упомянул с пей. А все-таки он наверняка как на иголках ждал, что наконец пригласивший объяснит свою прямую угрозу по телефону.

 — Ну вот что, Уоргрейв, — внезапно прервал Роджер их разговор о недостатках английских частных школ по части преподавания науки. — Вот что, Уоргрейв, как чувствует себя ловко увернувшийся от правосудия убийца?

Уоргрейв невозмутимо взглянул на него.

 — Я не совершал убийства и не увертывался ловко от правосудия.

 — Не скромничайте. Вы очень ловко увернулись. Но из-за ужасно нелепого стечения обстоятельств об этом узнали. Но вы не остановились. Вы приняли все меры предосторожности даже на случай, если произойдет невозможное и труп обнаружат: все равно не найдется доказательств вашей вины. Поздравляю вас, знаете ли.

 — Я вообще не совершал убийства.

 — Ну, или расправу, называйте как хотите. Кстати, не стоит ничего бояться. У меня нет полицейских из Скотленд-Ярда за шторами, и под столом, разумеется, нет диктофона. Если хотите, обыщите комнату.

 — У вас очень хороший портвейн, Шерингэм.

 — Рад, что вам нравится. Но давайте говорить о деле. Вы знаете, что убийства — моя страсть. Мне не приходится толковать каждый день с настоящим убийцей и обсуждать детали его преступного замысла, знаете ли. Вы первый, с кем я беседую лично, с глазу на глаз. Так с чего бы вам так запираться?

 — А я-то думал, что это вы хотите мне что-то рассказать.

 — Ну, есть у меня кое-что, чем я хотел бы с вами поделиться, это верно. Но не ответите ли сначала вы на мои вопросы?

 — Это зависит от того, что за вопросы, — безразлично проговорил Уоргрейв, потягивая портвейн.

Роджер откинулся в кресле.

 — Значит, первый такой: сколько времени вы намерены так держаться?

Впервые за весь вечер Уоргрейв метнул на хозяина подозрительный взгляд.

 — Как держаться?

 — Показывать, что вы убили Мэри Уотерхаус.

 — Я ее не убивал.

 — Знаю, что не убивали. И вы знаете. И тот третий тоже знает. Но только мы втроем об этом знаем. Так вот я и хочу вас спросить: чего ради вы это делаете?

 — Что я делаю? — Наконец в тоне Уоргрейва послышалось беспокойство.

 — Притворяетесь, будто убили вы, чтобы прикрыть другого? Пока еще нет последствий, но они вот-вот появятся. Пока что ходят только догадки и неприязнь ваших коллег. Но неужели вы думаете, что на этом все кончится? Вы же скоро потеряете репутацию. Это уже почти секрет Полишинеля. Вам придется покинуть Роланд-хаус; вы нигде не найдете другую работу; и — придется разорвать вашу помолвку, если мыслить логически. То есть, — Роджер тщательно подбирал слова, — если вы, конечно, проследите за логикой.

 — Слушайте, Шерингэм, я просто в толк не возьму, о чем вы говорите.

 — Нет же, давно взяли, давно.

 — Если вы об этой смехотворной идее относительно Даффа...

 — О Даффе я и не думаю. И никогда его не подозревал. Мне просто была интересна ваша реакция на такой бред. Я думаю о том, кто действительно застрелил Мэри Уотерхаус. Вы знаете, кто он, не хуже меня, а может, и лучше.

Уоргрейв вертел в руках свою рюмку. Он заметно побледнел.

 — Послушайте, Шерингэм, я не понимаю, что за странная мысль не дает вам покоя, — сказал он не так уверенно, как прежде. — Но если вы всерьез подозреваете какою-то невинного человека... я могу рассчитывать на ваше заверение, что нас никто не подслушивает?

 — На сто процентов.

 — Тогда ладно, тогда не важно, что я скажу. Я действительно ее застрелил.

 — Боже! — ахнул Роджер.

 — Вы чертовски хитро добились, чтобы я вам эго сказал, ведь я до сих пор не знаю, блефуете вы или нет, — раздраженно сказал Уоргрейв. — Но вы и теперь беспомощны. Мои слова — не улика. Говорите полиции, что хотите. А я просто буду все отрицать.

 — Разумеется, — одобрительно согласился Роджер. — А как же.

Уоргрейв молча уставился на него.

 — Давайте выпьем еще портвейна, — предложил Роджер и подал ему графин.

 — Так какие же у вас новые данные? — спросил наконец Уоргрейв, наполнив свою рюмку.

 — А вас беспокоит, что у меня появились кое-какие новые данные? — живо спросил Роджер.

 — Ничуть. Они не могут быть явными, иначе бы полиция сама их нашла. Не думайте, что напугали меня сегодня утром. Я прекрасно знаю, что в полной безопасности. Меня никогда не арестуют.

 — Никогда?

 — Никогда, — твердо заявил Уоргрейв. — Они не сумеют найти подтверждений. Мы все это понимаем. — Он улыбнулся своей холодной безразличной улыбочкой.

 — Ну знаете, должен сказать, вы настоящий дьявол, — с восхищением проговорил Роджер.

 — Я просто не теряю головы. Это вы хотели сказать?

 — Не теряете — никогда, кроме, пожалуй, случая с револьвером.

 — Да, тогда я сглупил, — нахмурился Уоргрейв. — У меня в тот день нервы пошаливали. Впрочем, это не имеет значения.

 — Как и то, что вы позаботились о том, чтобы убрать пулю. Если бы вы этого не сделали...

 — Но, как видите, сделал. Насколько мне было известно, — откровенно заговорил Уоргрейв, — я не сделал ни одной из глупых ошибок. Вы очень верно говорили нам об этом в тот вечер, Шерингэм. Убить действительно очень легко, любому человеку с нормальной сообразительностью.

Он откинулся на спинку кресла и снова улыбнулся, на сей раз почти с триумфом. Роджер с восхищением смотрел на него.

 — А-а, вы помните тот вечер?

 — Конечно помню. На меня тогда ваши слова произвели сильное впечатление.

 — Ну что, почувствовали наконец как легко говорить откровенно?

 — Пожалуй, да, — помедлив, ответил Уоргрейв. — У меня... у меня, как вы понимаете, было несколько неприятных ситуаций.

 — Понимаю. А что касается воображения, у вас его оказалось намного больше, чем я предполагал, Уоргрейв.

 — О, как это нужно понимать?

 — Мне кажется, для того чтобы совершить удачное убийство, требуется недюжинное воображение. Когда я говорил о том, как это просто, мне такое и в голову не приходило. Получается, это вовсе не просто. Вам пришлось просчитать и предвидеть огромное количество деталей.

 — Ну, знаете... — скромно сказал Уоргрейв.

 — Не хотите ответить на пару вопросов?

 — Пожалуй. Задавайте.

 — Ну, прежде всего меня занимает психологический аспект. Каким чертом удалось вам уговорить мисс Уотерхаус пойти с вами в тот дом? Я, между прочим, предполагаю, что дом был выбран в связи с тем, что у нее был ключ от него. Там она предъявила вам свои требования. Это она узнала что все три дома будут пусты на второй неделе августа?

 — Да, все правильно, — кивнул Уоргрейв.

 — Ну и как же вы уговорили ее туда вас отвести?

 — Пожалуй, лучше я вам этого говорить не буду.

 — Почему бы нет? Честное слово, никому не скажу. Я же спрашиваю чисто из собственного любопытства. И вам от этого, кстати, никакого вреда.

 — Это была ее идея, — раздумывая, ответил Уоргрейв.

 — То, что вам надо поехать туда вместе?

 — Да.

 — Вам было известно, что она воровка?

 — Нет, мне это известно не было.

 — Тогда как она объяснила вам, откуда у нее ключ?

 — А она сказала, что это дом ее тети.

 — Как она объяснила, что приглашает вас туда?

 — Ой, не знаю. Хороший пустой дом, сами понимаете. Очень удобно, вот и все.

 — Но зачем ей понадобился хороший пустой дом, если у нее была квартира, куда вы могли к ней приехать?

 — На то были причины, — поколебавшись, ответил Уоргрейв.

 — Вы хотите сказать, что она прямо сразу предложила: у меня есть один пустой домик, давай туда съездим?

 — Да, почти так все и произошло.

 — И вы не намеревались ее убивать, так? И совершенно случайно решили это сделать, когда увидели, какая замечательная возможность вам представилась? — загорелся Роджер.

 — Вы почти догадались, Шерингэм, — кивнул Уоргрейв.

Роджер стукнул кулаком по столу.

 — И у вас очень кстати оказался револьвер в одной руке и чемодан со смесью песка и цемента в другой! Так надо понимать?! Да, Уоргрейв, а я был прав: воображения у вас все-таки недостает.

 — О чем вы? — встревоженно спросил Уоргрейв.

 — Ну, выдумок я наслушался по самое горло. Я предоставил вам все возможности доказать, что это вы застрелили Мэри Уотерхаус, но вы сделать этого не смогли. Естественно, не смогли. А почему? Потому что мы с вами оба прекрасно знаем, что это совсем не вы ее убили.

 — Тогда кто же это был? — раздраженно спросил Уоргрейв.

 — Гаррисон, — ответил Роджер.

 

Глава 18

Казалось, Уоргрейв наконец признал свое поражение.

 — Понятно, — медленно проговорил он, — ну и что же вы теперь намерены делать?

 — Это скорее зависит от вас. Если вам хочется повсюду рассказывать, что убийца вы, чтобы прикрыть этого старого подлеца, то, видимо, остановить вас я не смогу. Но спорить с вами нисколько не собираюсь.

 — Что вас заставило остановить свои подозрения на Гаррисоне?

Роджер немного отодвинул кресло от стола и положил ногу на ногу.

 — Психологически, — начал он несколько дидактическим тоном, — в Роланд-хаусе были только двое мужчин, кто мог бы совершить это убийство. Это я подсознательно понял с самого начала, но меня сбили с толку явные свидетельства против вас. Преступление было исключительно трусливым, и совершил его исключительно хитрый человек. Второму условию вы могли удовлетворять, но под первое не подходили. Это правда, то, что я вам говорил вчера: я сказал Морсби, что убийство — это проявление слабости и меня удивляет, что вы могли до этого опуститься. В конце концов я решил, что это не вы.

 — Несмотря на улики?

 — Несмотря на улики, которые, по большому счету, подтверждали только возможность и мотив. Я также решил, что из учебного состава Роланд-хауса у Паркера кишка тонка, у Раиса ума не хватит, а Патерсона я и вовсе не брал в расчет. Только у слабохарактерных Даффа и Гаррисона поднялась бы рука выстрелить в ничего не подозревающую девушку сзади, и почему-то мне не верилось, что это сделал Дафф. По складу характера больше других напрашивался Гаррисон — такое это было малодушное, слабовольное, подлое убийство. Пока вы согласны со мной?

 — Мне кажется, от утверждения, что у человека был тип мышления, подходящий для совершения именно такого типа убийства, до утверждения, что он действительно его совершил, лежит немалый путь заключений. Такого рода заключения не очень-то нравятся полиции.

 — Полиция! — с насмешкой воскликнул Роджер. — Полицию интересуют только такие заключения, которые ведут к осуждению преступника. Меня осуждение абсолютно не волнует. Все, что меня интересует, это добраться до сути проблемы и доказать ее ради моего собственного удовольствия. Что ждет убийцу после, уже не моя забота и не мое дело.

 — Понятно, — сказал Уоргрейв, — ну и дальше?

 — Насчет Гаррисона, ага. Уоргрейв, я не полный идиот, чтобы не уяснить себе характер человека. В конце концов, это основная часть моей настоящей работы. И меня весьма заинтриговало то, что в начатом мной романе о вас всех в Роланд-хаусе я выдумал такого героя на основе характера Гаррисона, который, воспользовавшись ситуацией, поцеловал девушку, не смевшую ему ни в чем отказать. Не думаю, что это случалось на самом деле. Весь фокус в том, что я уже тогда увидел в Гаррисоне такие черты характера.

 — Надо же, — слегка удивился Уоргрейв.

 — Да-да, это важный момент. И вот как он проясняет дальнейшее. Обдумав дело, я пришел к выводу, что убийца должен был знать о прошлом Мэри Уотерхаус. Вы сказали, что о нем не знали, и это подтвердило мою догадку о вашей невиновности. Гаррисон сам указал мне на то, что убийство совершил он. И это подтвердило мое подозрение относительно него.

 — А Гаррисон знал о ее прошлом?

 — Да. У него было анонимное письмо с сообщением о ее проступках. Такое часто случается, видимо, когда кто-то знает о "послужном" списке. Письмо подтвердило мою догадку, что кто-то в Роланд-хаусе наверняка знал о прошлом Мэри Уотерхаус. Помимо этого, в нем есть еще одна важная вещь. Оно говорит нам почти ясно, как началась интрижка между Гаррисоном и мисс Уотерхаус, правда?

 — Мне это ни о чем не говорит, — покачал головой Уоргрейв.

 — Значит, я не ошибся насчет того, что у вас нет воображения, — со значением отметил Роджер. — Вы бы ни когда не провернули такое убийство, Уоргрейв; только полиция может это себе представить. Но вернемся к Гаррисону: может, вас наведет на мысль вот что. Вчера я заглянул тайком в ящик его письменного стола для личных бумаг и увидел пренеприятную фотографию. Она лежала на стопке, по всей видимости, таких же. Ну как?

 — Возможно, вы правы, что у меня нет воображения, а может, и нет, — медленно проговорил Уоргрейв, — но все-таки это не наводит меня ни на какую мысль.

 — Тогда я объясню. Гаррисон совершенно очевидно страдает от утерянных желаний. Думаю, это понять нетрудно. Его жена, естественно, его не любит; больше того, я уверен, что ей откровенно противны его притязания. Очень вероятно, думаю, что Гаррисон знает о ее флирте с Райсом, хотя так же вероятно, что он закрывает глаза на то, как далеко этот флирт может зайти. Муж, вполглаза смотрящий на неверность жены — из-за страха.

 — Страха?

 — Да. Он понимает, что и Раис, и его жена — более сильные натуры, чем он сам, и обоих боится, так же как и собственной дочери. А будучи слабым человеком, он, вне сомнения, одержим идеей мщения. Сразу скажу, на девять десятых это вина миссис Гаррисон.

 — Ну вот, видите ситуацию? — продолжал Роджер. — Вот Гаррисон, весь в своих подавленных желаниях; вот анонимное письмо, из-за которого Мэри оказывается в полной его власти. И что он делает? Вызывает ее, ставит ее перед фактом и предупреждает об увольнении. Она рыдает, говорит, что честно старалась встать на путь истинный (во что я искренне верю) и умоляет дать ей еще один шанс. Хорошо, отвечает Гаррисон, шанс вы получите и здесь останетесь, если... И она, не имея особенного выбора, соглашается. И это оборачивается злом для обоих. Девица понимает, что добродетельность вовсе не благо, и ей становится все постыло и горько. Вполне естественно, что она начинает мыслить по-прежнему, то есть как профессиональная преступница, а значит, начинает ненавидеть людей. И в первую очередь ненавидеть Гаррисона. Иными словами, Гаррисон понимает, что попал в адовы лапы. Или, точнее, что они его поймали. Она начинает его шантажировать, ему нужно расплачиваться. Пожалуй, мне известен лишь этот случай, когда жертва полностью заслуживала шантажа. Появляется ребенок, и вот она, имея Две связи — с Гаррисоном и с вами, — ненавидя вас обоих до глубины души и уверяя каждого из вас, что вы отец ее ребенка...

 — Вот здесь вы чуть-чуть ошиблись, — сказал Уоргрейв безразлично и отпил портвейна.

 — Да?

 — Ничего подобного между мисс Уотерхаус и мной не было.

 — Что?! Но ее видели, как она шла к вам в комнату. Поэтому-то полиция и привязалась к вам.

 — Знаю. Это было весьма забавно, — без тени забавы сказал Уоргрейв. — Мэри пыталась, но у нее ничего не вышло. Я выставил ее в два счета, это уж вы мне поверьте.

 — А-а. Но о вас двоих там столько слухов.

 — Да. Девушка мне в общем-то нравилась. Должен признать, никоим образом не подозревал, что она из "таких". Я и вправду ездил с ней пару раз в Лондон, но ничего подобного у нас не было, даже просто флирта. Боюсь, что вы поддались обычной женской склонности преувеличивать такие вещи.

Роджер посмотрел на гостя пристально. Разумеется, Уоргрейв не скажет, что оказывал Мэри Уотерхаус эти маленькие знаки внимания ради того, чтобы заставить Эми Гаррисон не отступать от намеченного им плана. Роджер был убежден, что эта его догадка абсолютно верна; но в любом случае к теперешней теме это не имело никакого отношения.

 — Рад это слышать, — сказал Роджер, ни секунды не сомневаясь в правдивости слов Уоргрейва. — Я-то как раз думал, что несколько некрасиво было развлекаться с этой девицей, когда ваши серьезные устремления лежали в другой плоскости. — Уоргрейв поднял на него жесткий взгляд, но Роджер продолжал без запинки. — Надо мне было получше присмотреться к вам. Но опять же: зачем вы даете людям повод думать о вас с Мэри? Вчера вы мне прямо сказали, что она вас шантажировала.

 — Решил, что так лучше, — хрипло сказал Уоргрейв. — Ведь вы очень близко подошли к той правде, какая мне была выгодна.

 — Ладно, поговорим об этом потом. Итак, что мы имеем? Мэри Уотерхаус шантажировала Гаррисона вовсю. Поняв, с кем имеет дело, она, видимо, требовала не просто много денег, а безумно много. Она была к нему безжалостна, знала, что он в тупике. Не знаю, чем она ему угрожала, но наверняка на полную катушку. Я бы не удивился, если ее требования включали развод с Филлис по инициативе Раиса и женитьбу на ней самой. Она ведь понимала, что директор школы просто не может допустить скандала.

Но как большинство женщин, — продолжал Шерингэм, — она перегнула палку. Она была уверена в своих силах и не предполагала, что Гаррисон может дойти до убийства по отношению к ней. А Гаррисону, как бы рассеян он ни был, убийство явно показалось единственным выходом. Если что-то долго обдумываешь, то начинает казаться, что это достижимо, даже убийство. Так Гаррисон решился на убийство Мэри Уотерхаус и только ждал возможности осуществить свой план. И то, и другое, думается мне, она предоставила ему сама. Как стало известно о ее ключе от дома номер четыре по Бернтоук-роуд, сказать, конечно, нельзя; но это и не так важно, раз случай подвернулся. Гаррисон ловит свой шанс. Он тщательно вдалбливает в голову девушке, что там очень удобно встречаться, и она отправляется (видимо, продумав детали сама) выяснять, когда этот дом будет пуст, поскольку в августе почти все куда-нибудь выезжают. Могу догадаться, как действовал Гаррисон. Он устроил ей эту меблированную квартиру в Кеннингтоне, откуда она потом бесследно исчезла, но там навещать ее отказался: он не хотел, чтобы его потом узнали (как узнали вас), если случится непредвиденное и ее начнут искать. Следовательно, им нужно другое место для встреч. Он отвергает все ее предложения относительно гостиниц и такого прочего, пока она не наталкивается на блестящую идею (которую он ей все время подсовывал) об использовании дома номер четыре по Бернтоук-роуд. Это все предположение, конечно, но что-то наподобие этого должно было произойти.

Итак, — продолжал Роджер, — они решают поехать туда в намеченный вечер, после сумерек. Видимо, они должны там встретиться, и Гаррисон берет с собой чемодан или нечто такое же приличное, но наполненное смесью песка и цемента, который прячет в садике у входа; а может, он оставил его там прежде. Естественно, едет он туда не на такси, потому что по такси его могут найти. Там проходит автобусный маршрут, за углом, знаете ли. Тяжелый чемодан ему нужно пронести всего каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят ярдов. И с собой он берет ваш пистолет, о существовании которого знает.

 — Да, я его держал, не делая из этого никакого секрета, — кивнул Уоргрейв. — И на каникулах всегда его там оставлял. Но я держал его незаряженным.

 — Но патроны к нему у вас были?

 — Да.

 — Вот именно. Так, потом он ее застрелил, снял с нее всю одежду кроме перчаток — на крайний случай, если полиция заинтересуется ее кольцами, — закопал ее и аккуратно заложил кирпичами. Наверняка, научился кое-чему по этой части, наблюдая за вашей работой.

 — Он и сам принимал в ней участие раза два, — расщедрился на детали Уоргрейв. — Как он говорил, чтобы подбодрить ребятишек.

 — Вот и научился. Потом он прячет ее одежду в свой чемодан и уезжает, не догадываясь, что сделал роковую ошибку, не прижав как следует землю поверх трупа. Это, — заявил Роджер поучительно, — было единственной ошибкой в практически безупречно продуманном убийстве. Не будь ее, дела бы никогда не раскрыли. Кстати, все вместе непременно потребовало у Гаррисона порядочно времени. Думаю, начни кто-нибудь наводить справки, возможно, нашли бы одну ночь на второй неделе августа, когда Гаррисон не смог бы придумать, где находился.

 — Нет, — покачал головой Уоргрейв. — Вы ошибаетесь. У него есть алиби. Все, что ему нужно было, это оставить там Мэри, вернуться в клуб, где он останавливался на той неделе, и снова незаметно выйти оттуда для довершения своего дела. Ключ от входа в клуб у него всегда был, и ночной портье, таким образом, его не видел.

 — Ого, да вы проводите кое-какое расследование сами, как я вижу? — Роджер воззрился на учителя.

 — Да. В Роланд-хаусе я нашел тот чемодан. На этот счет вы совершенно правы. В нем до последнего времени оставались следы цемента. Я сжег его в школьной печи.

 — За каким дьяволом вы это сделали? Когда же вы поняли, что это Гаррисон?

 — Как только узнал, что убитая — Мэри Уотерхаус, — спокойно ответил Уоргрейв. — Я кое-что подозревал еще до того, как она уехала прошлым летом. Ничего определенного, но в последний день четверти я слышал, как она разговаривала с ним в его кабинете таким тоном, что я чуть не подпрыгнул. Конечно я не знал, что потом он убил ее; думал, как-то откупился. Потом, когда я понял, что же случилось на самом деле, то пошел к нему, пока ваш инспектор опрашивал Паркера. Я сказал Гаррисону, что ничего не знаю и знать не хочу, но пусть он лучше держит язык за зубами. По поведению старшего инспектора я уже понял, что он заподозрил меня. Понял и то, что доказать мою вину они не смогут, так как я невиновен. Так что Гаррисону оставалось просто помалкивать, и все бы обошлось.

 — Морсби всегда говорил, что вы хладнокровный мерзкий тип, — вслух подумал Роджер. — Это точно. Но вы сильно рисковали. Ведь они почти доказали вашу вину, знаете? Даже сейчас, если Морсби получит хоть какую-нибудь улику, связывающую вас с Бернтоук-роуд, вас тотчас арестуют. И, скажу я вам, вас точно осудят.

 — Но поскольку я никогда в жизни не бывал там, — невозмутимо ответил Уоргрейв, — то полиции абсолютно не удастся найти подобные улики. Нет-нет, я в полной безопасности. И то же касается Гаррисона, пока он сам себя не выдаст. Против него, кстати, еще меньше найдется улик, чем против меня.

 — Да, та непростительная небрежность насчет того, что вы не разряжали и не чистили свой револьвер, а только стерли его отпечатки, говорит абсолютно против вас. Зачем вам вообще понадобилось прятать его?

 — А вы бы не прятали? Признаюсь, мне было противно даже то, что Гаррисон воспользовался моим револьвером, чтобы убить эту девушку. И не думал, что за школой так быстро установят наблюдение. Я хотел выбросить его в канал.

 — Полиция нашла бы его там.

 — Теперь понимаю. Тогда я не догадывался, какие они дотошные.

Роджер налил еще портвейна и передал графин гостю.

 — Не понимаю, зачем вы так рискуете и подставляетесь, чтобы прикрыть этого старого мерзавца, Уоргрейв. Понимаю, вы хотите жениться на его дочери, но даже при таких обстоятельствах... То есть вот вы говорите, что арест ему не грозит. Ну почему не пустить хотя бы слухи?

 — Я не уверен, что он чем-нибудь да не выдаст себя, — серьезно сказал Уоргрейв. — Слухи быстро улягутся, но школе придет конец, если ее директора арестуют по обвинению в убийстве. Это вы понимаете. К тому же, — прибавил он небрежно, — я полагаю, что Мэри этого заслуживала.

Роджер обомлел. Какой же циник этот Уоргрейв.

 — То есть вы не только позволили полиции думать, что им заблагорассудится, но и намеренно поощряли их... ради доброго имени школы?

 — Да. Я все это учел и решил, что так будет лучше. Знал, что серьезная опасность мне не грозит.

 — И хотите так и продолжать?

 — Безусловно. Насколько я понял, все, о чем мы сегодня говорили, строго конфиденциально.

 — О, конечно. Но если я пойду в полицию и заявлю о своих умозаключениях, сделанных до сегодняшнего вечера, это не будет нарушением конфиденциальности.

 — Относительно Гаррисона?

 — Относительно Гаррисона.

 — Я бы предпочел, чтобы вы этого не делали, Шерингэм, — помрачнел Уоргрейв. — Очень даже.

 — А как же правосудие?

Уоргрейв пожал плечами.

 — А как же ваша невеста?

 — Она не имеет к этому отношения, — быстро ответил учитель. — Если бы я счел это нужным, я бы ей кое-что рассказал. Пока она во всем доверяет мне.

 — Понятно. Но скандал вы сможете допустить?

 — Он уляжется.

 — Очень бы я хотел оправдать вас... — сказал Роджер, почти с тоской.

 — Очень мило с вашей стороны. А я бы предпочел, чтобы вы бросили это дело.

 — Придумал! — воскликнул Роджер, отпив портвейна. — Я докажу, что Мэри Уотерхаус была убита одним из своих старых приятелей — личность не установлена. И таким образом я оправдаю вас. Это меня здорово позабавит и, — прибавил он задумчиво, — мы поквитаемся с Морсби.

Так и случилось.