В полдень следующего дня она отъехала от Вюрцбургского университета совершенно подавленная. В библиотеке ее расспросы авторитетно пресек главный специалист, согбенный высохший карлик с толстенными стеклами очков и выпяченной верхней губой.

— Всю историческую секцию нашей библиотеки разбомбили, — сообщил он. Превратили в золу одно из богатейших собраний в Европе… Какое варварство, — и покачал головой.

— Я надеялась узнать что-нибудь о местечке Юденферштек, расположенном неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Нет ли здесь кого-нибудь, кто бы мне помог? спросила Марта. Последовала крошечная, почти неощутимая заминка.

Главный библиотекарь приподнял брови, и нечто неопределенно-неприятное промелькнуло в его лице, прежде чем он ответил:

— Юденферштек? Разве его руины еще сохранились? Жившие там евреи изгнаны из герцогства в… Не припомню точно, но где-то в начале восемнадцатого века.

— В тысяча семьсот двадцатом? — Около этого.

— Из-за чего их изгнали?

— Из-за того же, из-за чего все общества того времени старались очиститься от евреев, фройляйн. Их гнали за лихоимство. — Так было в том случае, о котором мы говорим, или это всего лишь личное обобщение? — холодно осведомилась Марта. — Ибо если последнее, то я предпочту проконсультироваться с компетентным историком. Имеется ли такой в Вюрцбургском университете?

— У нас работают очень известные историки, лучшие в мире, — ответил библиотекарь. — Но ваш вопрос настолько… мм… специфичен… очень. Нет, я не знаю никого, кто мог бы помочь вам.

«Хочешь сказать, что не дашь рекомендации еврейке», — расшифровала Марта и обменялась с ним откровенно враждебными взглядами. Легкость, с какой они читали мысли друг друга, была удивительна для людей, знакомых не более десяти минут.

Марта со вздохом облегчения покинула кабинет карлика и поехала в город, отказавшись от мысли переговорить еще с кем-нибудь в университете. Сил не было на еще одно столкновение с тевтонской ученостью. Портье в отеле встретил ее с энтузиазмом.

— Я так и знал, что в Рейнольдс-Тюрме вы долго не протяните, торжествующе сказал он и протянул ей авиаконверт. — Для вас, милостивая госпожа, прибыло этим утром.

Письмо было от Билла. Хмурясь, она сунула письмо в карман юбки. Если уж события последних дней заставили ее почти позабыть Тревора Дермотта, то уж Билла и подавно, и вот он тут как тут, и требует ее внимания. Марта отмахнулась от его тени обратилась к портье:

— Мне нужны сведения о местечке под названием Юденферштек, оно неподалеку от Рейнольдс-Тюрма. Не подскажете ли, к кому я могла бы обратиться?

И на этот раз собеседник задержался с ответом. Марта уже привыкла к такой реакции — так же, как и к тому, что после вопроса о Юденферштеке ее отношения с местными жителями приобретают иную окраску. Теперь вот портье, вертлявый крысеныш, явно изготовился третировать ее, подобно Цукхейзеру и библиотекарю.

— Юденферштек? — переспросил он. Сердечности в голосе как ни бывало. Это всего лишь куча старых камней.

— Я знаю, что это такое, потому что я там была, — резко произнесла Марта. — Я спрашиваю, есть ли здесь в Вюрцбурге кто-нибудь, кто мог бы рассказать мне об этом месте.

— Может, в университете? — На грани непочтительности пожал он плечами.

— Там я уже была. Думаю, хорошо бы обратиться к кому-нибудь из местных евреев…

— Не так уж много евреев осталось теперь в Вюрцбурге. — Не глядя на нее, он снова дернул плечом. Профессиональная угодливость испарилась вся до капли. — Сам я с такими людьми не знаюсь. Но тут неподалеку есть лавочка, где можно купить газеты, журналы и прочее, на Байерштрассе, сразу за отелем. Если вам угодно говорить с евреем, старик, который держит лавочку, как раз еврей.

— Благодарю вас, — сказала Марта, на что портье едва кивнул и тут же, забыв о ее существовании, занялся сортировкой почты.

Лавчонка, как выразился портье, занимала нишу в стене. Освещения внутри не было. Марта неуверенно заглянула в узкий дверной проем и не сразу — так бесцветны были его лицо, руки и волосы — выделила во мгле человека, сидящего в самом дальнем, самом темном углу магазина.

На пороге она заколебалась, охваченная смутным недоумением. Тот, кто находился в нескольких шагах от нее, не мог не видеть, что она застыла в дверях, но продолжал сидеть молча и неподвижно. И Марта подумала, что в этом безмолвии, в этой абсолютной недвижности есть что-то противоестественное и тревожное.