Глава 1

Джонатан Риддл шел по Бетел-стрит, образованной двумя рядами одинаковых каменных домов с парадными дверями, выходящими на улицу. Было необычно тепло для конца октября, и несколько женщин, выйдя на свежий воздух, судачили. Когда он приблизился, они замолчали, и он прекрасно знал причину этого. Могильщик – вот кто он был для них, и никто даже не пытался скрывать своего не слишком теплого отношения к его профессии. Прозвище так приклеилось к нему, что большинство либо не знало, либо давно позабыло его имя. Появившись в его конторе, визитер обычно начинал: «Мистер э-э…», вынужден был потом долго вспоминать, как зовут хозяина. Ну почему он должен оставаться для всех могильщиком? Ну почему не застройщиком? Или просто Риддлом? Ведь похороны были всего лишь незначительной частью его бизнеса.

Из-за этого прозвища он стеснялся ходить по городу и предпочитал даже на короткие расстояния ездить на машине или в одном из своих фургонов.

Он свернул с Бетел-стрит и быстро пошел по Стокгольм-Бэкс к своим мастерским. Вывеска на свежеокрашенных массивных воротах оповещала о роде его деятельности: «Джонатан Риддл: Подряды на строительство и отделку». Немного ниже более мелкими буквами значилось: «Организация похорон». Зайдя в калитку и закрыв ее за собой, он мгновенно почувствовал облегчение. Глупо звучит, но ему казалось, что он ушел от погони.

Справа от него под навесом стояли два грузовика, несколько бетоносмесителей и ярко-желтый экскаватор. Прямо перед ним, по другую сторону широкого двора, находилось помещение мастерских и здание конторы. Здесь все было как обычно: визг циркулярной пилы и верещание электрорубанка перекрывали все остальные звуки. В конторе он тоже застал привычную обстановку: одна из служащих, маленькая брюнетка, разговаривала по телефону, другая, с сединой в волосах, печатала на машинке.

– Были сообщения, мисс Хикс?

Машинистка перевернула листок своего блокнота.

– Звонил мистер Брайант по поводу нашего последнего заказа.

– Какие-нибудь проблемы?

– Он сказал, что возможна трехнедельная задержка с поставкой дубовой доски.

– Что насчет кедра?

– С этим все в порядке. Заказ будет выполнен в течение недели.

– Мэттью здесь?

– Нет. Он отправился на ферму мистера Мойла. Кажется, там что-то не в порядке с фундаментом для нового сарая.

– А что случилось?

– Мистер Мойл не говорил. Он только попросил сообщить Мэттью; я так и сделала.

– Благодарю вас, мисс Хикс. – В отношениях с персоналом он всегда был вежлив и официален.

Риддл проследовал в свой кабинет и зашел в пристроенную тут же гардеробную. Там он снял пальто распорядителя похоронной процессии с черными шелковыми отворотами, завернул его в специальный полиэтиленовый чехол и повесил в небольшой шкаф. Вскоре туда же отправился так же завернутый в полиэтилен котелок. Он смочил расческу и пригладил волосы, оценив результат в зеркале, висящем над раковиной. Он слегка повернул голову вправо, потом влево, избегая смотреть на свой профиль, который портил непропорционально крупный, выдвинутый вперед подбородок.

Ему уже стукнуло пятьдесят, но волосы за исключением чуть поседевших висков были черны, кожа на длинной шее казалась упругой, под глазами отсутствовали мешки, не наблюдалось и морщин в углах глаз и рта. По его мнению, он выглядел по меньшей мере на пять лет моложе своего возраста. Дело в том, что Лоре Пассмор, женщине, на которой он собирался жениться, было тридцать восемь. Черное пальто, в котором она появилась сегодня на похоронах своего дяди, прекрасно оттеняло белокурые волосы и свежий цвет лица. Весьма красивая женщина, да вдобавок, как он полагал, и здравомыслящая. Брак с ней мог стать не только удовольствием, но и прибавить ему веса в обществе. Благо теперь такое время, что никого не шокирует ее недавний развод.

Желание покончить со своим холостяцким положением возникло недавно, и тому был ряд причин и главная из них – страх перед надвигающейся старостью. Его почему-то стала преследовать мысль, что он обязательно окажется жертвой какой-нибудь тяжелой болезни, и ему необходимо иметь при себе человека, который бы ухаживал за ним. Кроме того, с годами все сильнее его терзало одиночество. Он нуждался в том, чтобы кто-то всегда был рядом, причем связанный с ним более крепкими узами, нежели те женщины, с которыми он имел дело раньше.

Продолжая изучать свое отражение, Риддл потрогал пальцем верхнюю губу. Может быть, стоит отпустить усы? Густые, аккуратно подстриженные, они придадут ему воинственный вид и несколько скроют не совсем здоровый цвет лица.

Вдруг он услышал, как кто-то вошел в кабинет.

– Это ты, Мэттью?

– Да, дядя.

Риддл вышел из гардеробной.

– Что случилось у Мойла?

Как и дядя, Мэттью был высок, широк в кости, черноволос, но черты лица его выглядели несколько стертыми. Прямо скажем, лицо производило впечатление слабовольного, а когда он находился в спокойном состоянии, выражало даже какую-то обиду. Мэттью исполнилось тридцать, он был сыном овдовевшей сестры Риддла и поступил работать в дядину фирму сразу после школы. Последние четыре или пять лет он фактически отвечал за всю производственную деятельность фирмы, но не принимал самостоятельно ни одного сколько-нибудь важного решения.

– Фабрикон прислал нам неверную планировку. Мы установили закладные под стойки на расстоянии трех метров от центра, а когда рабочие стали возводить стены, оказалось, что расстояние должно быть три с половиной метра.

– А что, не могли проверить это заранее? – спросил Риддл обманчиво мягко.

– Мы положили фундамент до того, как завезли на площадку металлоконструкции.

– Значит, мы чересчур поспешили.

На щеках Мэттью загорелись красные пятна.

– Но это вы, дядя, сказали, что…

– Неважно, что я говорил, – в голосе Риддла зазвучали жесткие нотки. – Теперь это делу не поможет. – Он почесал свой широкий подбородок. – Сколько может стоить переделка?

Мэттью с трудом подавил негодование.

– Не так уж много. Компрессор и день работы двух человек с отбойными молотками. Думаю, в сотню уложимся.

Риддл вытащил из кармана пачку мятных пастилок, достал одну и отправил ее в рот.

– Сто фунтов стерлингов псу под хвост.

– Но мы можем потребовать возмещения от Фабрикона. Это их просчет…

– Я тоже так думаю. Что говорит Мойл?

– Он настроен миролюбиво. Он понимает, что это не наша вина.

– Это делает ему честь. Но ведь он может теперь не подписать счет.

Теперь Мэттью уже не смог скрыть раздражения.

– Но я же говорил вам…

– Не волнуйся, Мэттью. – Риддл сделал широкий жест белой рукой. – Ты должен научиться воспринимать критику. По дороге попроси мисс Хикс зайти ко мне. Я полагаю, у нее готовы письма на подпись.

Мэттью приносил фирме определенную пользу, но время от времени ему было необходимо напоминать, кто здесь хозяин. Риддл пару раз намекал на возможность привлечения племянника в качестве младшего компаньона, но твердых обещаний не давал.

Мисс Хикс вошла с пачкой писем, и Риддл принялся внимательно читать каждое, прежде чем поставить подпись. Он всегда гордился своей подписью. «Д» и «Р» образовывали монограмму, окруженную сложной арабеской; окончание «иддл» как бы было добавлено в последний момент.

Звук работающих машин внезапно оборвался, и наступившая тишина вызывала ощущение шока. Хотя на стене висели часы, Риддл достал свои серебряные из кармана и взглянул на циферблат.

– Ого, уже половина шестого. Похоронные дела отнимают у меня массу времени, мисс Хикс. Я иногда думаю, уж не бросить ли это занятие?

– Но ведь это ваш общественный долг, мистер Риддл.

– Вы правы, мисс Хикс, – кивнул он. – Вы совершенно правы.

Риддлу принадлежал большой каменный дом и участок земли размером в акр. Когда он еще был ребенком, этот дом принадлежал отставному генералу, человеку с аристократическими замашками, который держал пять или шесть слуг. Потом генерал умер, дом долго пустовал, и наконец Риддл купил его. И вот уже почти пятнадцать лет он жил здесь с матерью, вдовой сестрой и ее сыном Мэттью.

– А вот и ты! – Его сестра Сара, старше на семь лет; высокая грузная особа с крупными чертами лица и заметными усиками, обладала почти мужским голосом.

Риддл повесил в передней свой макинтош и сменил туфли на мягкие кожаные шлепанцы. Дом построили в 1890 году в неоготическом стиле, и прихожая напоминала церковное крыльцо.

– Чай будет готов через десять минут.

Риддл ничего не ответил. Они с сестрой вообще редко обменивались более чем парой слов. Он прошел в гостиную, большую комнату с эркером, выходящим на посыпанную гравием подъездную дорожку. Мебель, в основном обитая красным плюшем, досталась ему вместе с домом, так же как и рояль, на котором никто из них не играл. Сара вошла следом.

– Звонил Сидней Пассмор. – Это был брат бывшего мужа Лоры.

– Что ему понадобилось? – спросил Риддл, хотя прекрасно знал о причине звонка.

– Он не сказал. Но предупредил, что зайдет вечером, – Сара минуту помолчала. – Разве вы не встретились на похоронах?

– Похороны – неподходящее место для разговоров о делах.

Сара всегда любила во все вмешиваться, а он рассказывал немного – как раз столько, чтобы еще больше разжечь ее любопытство. Это было их игрой, но игрой, в которой отсутствовали добрые чувства.

– Я сказала ему, что ты будешь дома. Ты ведь не собираешься выходить, не так ли?

– Я не уйду.

Когда он женится, ему придется взять на себя обеспечение обеих женщин. Но с условием: они ни словом, ни жестом не должны вмешиваться в его жизнь. Он не любил Сару. С годами она стала страшной неряхой и зачастую вызывала в нем отвращение, но она была его сестрой.

Лора Пассмор. Перед Риддлом возник ее образ, запечатлевшийся на сегодняшних похоронах. Мысли о женитьбе давно занимали его, и когда Лора еще не помышляла о разводе, он восхищался ею и надеялся, что найдет когда-нибудь женщину, похожую на нее. Он, правда, подумывал о браке с молоденькой девушкой – ведь часто случалось, что мужчины его возраста брали в жены восемнадцати– или девятнадцатилетних, и в его эротических фантазиях фигурировали именно такие красотки, – но у него хватало здравого смысла, чтобы понимать, что молодая пойдет за него только ради денег, тогда как зрелая женщина оценит то чувство стабильности и покоя, которое он может предложить. Их брак станет контрактом, все пункты которого будут понятны и приняты обеими сторонами.

Существовала еще Хильда, шестнадцатилетняя дочь Лоры. Каково это – стать ее отчимом? Ведь жизнь в одном доме предполагает некие достаточно близкие отношения. В его воображении часто возникали живые картины, которые он, краснея от стыда, старательно отгонял. И еще – трехлетний Гарольд. Его отношение к мальчику было тревожаще противоречивым. С одной стороны, ребенок, конечно, будет помехой, заявляя свои права на мать, и, несомненно у него есть все преимущества перед ним, ее будущим мужем. С другой стороны, он мог бы воспитать его как собственного сына, которого он как бы получал уже готовым. Риддл давно решил обойтись в браке без собственных детей – от одной только мысли о возможной беременности и родах его буквально трясло. Более того, что-то в его натуре, видимо, ущербное, мешало ему представить себя счастливым отцом.

Тут он услышал, как пришел Мэттью и поднялся к себе.

Жаль, что именно сейчас возникло это дело с Сиднеем, хотя он был уверен, что Лора не испытывает особой жалости к семейству бывшего мужа.

– Чай готов, – позвала его Сара.

Столовая – мрачная комната с французскими окнами, которые выходили на заросли лавра, – находилась в задней части дома. Овальный стол был накрыт на четверых. Ветчина и холодный язык, уже завядшие листья салата и несколько помидоров; на столе стояли еще хлеб, масло и фруктовый пирог, который, как и все пироги, приготовленные Сарой, наверняка не пропечен в середине. Мать уже сидела на своем месте, и Риддл подошел, чтобы коснуться губами ее лба.

– Здравствуй, мама.

Она еще могла производить впечатление: у нее были резкие черты лица, особенно выделялись удивительно юные карие глаза. Седые волосы убраны в тугой пучок на затылке, а поверх серой шелковой блузки накинут лиловый кардиган.

– Хорошие были похороны?

– Очень хорошие, мама. Много людей, и все прошло без сучка и задоринки.

Старушка взяла большой кусок холодного мяса и намазала хлеб маслом.

– Сара, хлеб совсем черствый, как будто ешь опилки. Могу поспорить, что он вчерашний, – недовольным тоном проворчала она и повернулась к сыну. – Я полагаю, Лора Пассмор тоже была?

– Разумеется, ведь она его племянница. – Ни он, ни Лора никому не говорили о своих намерениях, но Риддл подозревал, что мать и Сара каким-то образом узнали о его предстоящей женитьбе.

– Я читала в газете, что она развелась с мужем, – сказала Сара. Когда Риддл в ответ промолчал, она продолжала: – Не думаю, что ей понадобится много времени, чтобы заарканить кого-нибудь.

– Передай мне, пожалуйста, майонез, Сара, – невозмутимо сказал Риддл и взял баночку, которую ему протянула сестра. Стенки баночки были липкими от майонеза.

Иногда он представлял, как приходит домой и садится обедать за покрытый чистой скатертью стол, на котором стоят белые фарфоровые тарелки с вкусно приготовленной едой. На столе цветы, а напротив него хорошенькая жена в чистом, отглаженном платье…

Лепная каминная полка была покрыта пылью, небольшое вделанное в полку зеркало почти ничего не отражало, занавески на окнах и ковры выглядели ветхими и поношенными. К Саре каждый день приходила помощница по хозяйству, но комнаты никогда не выглядели убранными.

– Она думала избавиться от мужа, а он тут как тут, – вмешалась в разговор старая леди. – Эрни живет в одном из тех домиков на колесах, которые сдает его брат.

Вошел Мэттью и занял свое место, пробормотав сквозь зубы приветствие. Он взял немного ветчины и салата.

– Вот помидоры, Мэттью.

– Ты же знаешь, мама, я никогда не ем помидоров.

– Тебе следовало бы их есть, – возразила его бабушка. – Ничего нет удивительного, что тебя постоянно мучают фурункулы.

Это было правдой. Мэттью месяцами страдал от непроходящих нарывов.

– Ты подготовил компрессор на завтра?

– Да, дядя.

Риддл посмотрел на племянника. Тот ответил быстрым взглядом и уставился в свою тарелку.

Дело с Сиднеем Пассмором сулило Риддлу осложнения. В то время как Эрни, бывший муж Лоры, жил на социальное пособие, его брат Сидней преуспел в бизнесе. Они с женой владели большим бревенчатым домом, а Среднею, кроме того, принадлежал участок, где он установил небольшие передвижные домики на колесах и сдавал их внаем, пользуясь удобным месторасположением – оттуда было рукой подать до города. Он купил участок пять лет назад, а сейчас снял в аренду и прилегающие поля. На главной площадке были возведены туалеты и горячий душ, построены магазин и кафетерий. Причиной недоразумения между Сиднеем и Риддлом оказались как раз арендуемые Пассмором поля.

Риддл вздохнул.

В столовой стояла мертвая тишина. Когда они вчетвером собирались за столом, бывало, по нескольку минут никто не произносил ни слова. Тишина густела, казалось, ее можно было попробовать на ощупь. Наконец он, не в силах больше выносить молчание, вынужден был заговаривать. Он считал, что они делали это нарочно, потому что периоды тишины наступали обычно тогда, когда Риддл, как и сейчас, обрывал разговоры на неприятные для себя темы.

Никто не хотел встречаться с ним взглядом, даже мать.

– Ты выйдешь сегодня, Сара?

– Сегодня собрание женского клуба, – сказала она, прикрывая ладонью зевок. – Но я побуду дома, пока не явится Сидней.

– В этом нет. необходимости, – успокоил ее Риддл и повернулся к племяннику. – А ты, Мэттью?

Тот поднял глаза от тарелки, как будто не ожидал, что к нему обратятся с вопросом.

– Я? Да, возможно выйду на немного.

– Если вы закончили, я, пожалуй, примусь за уборку, – предупредила всех Сара.

Риддл поднялся в свою комнату на втором этаже. Он называл ее кабинетом. Когда он, взбираясь по дубовой лестнице, миновал окно с цветным витражом, то взглянул на свой дом другими глазами. Да, это было ошибкой. Кому он что доказал? Все равно все смеются у него за спиной: «Могильщик пытается выглядеть джентльменом…»

Кабинет находился в передней части дома и выходил окнами на море. У окна стоял письменный стол с гладкой поверхностью, рядом стояло обитое потрескавшейся черной кожей вращающееся кресло. Вдоль двух стен располагались книжные полки, забитые фолиантами с потрепанными корешками – труды по строительству, юриспруденции и бухгалтерскому делу. Кроме этого, пачками лежали технические журналы, накопившиеся за два десятка лет. В нише камина стоял электронагреватель, а выше на стене висела крупномасштабная карта города и окрестностей.

Он закрыл за собой дверь и минуту постоял, борясь с охватившим его чувством безысходности.

Сидней Пассмор пришел к восьми часам. Его лицо пылало, а редкие светлые волосы были всклокочены. Риддл догадался, что тот перед встречей провел время в пабе, стараясь хмелем добавить себе храбрости. На лбу у Сиднея выступили мелкие капли пота, и он был очень взволнован, хотя всеми силами старался выглядеть спокойным. Его жена как-то сообщила Риддлу, что ее муж вовсе не бизнесмен.

– Я хотел видеть тебя…

– Садись, Сидней. – Риддл придвинул стул к письменному столу.

– Я собирался…

– Похоже, очень жарко, ты вспотел.

Сидней присел на краешек стула, расставив ноги и положив руки на колени. Он старался показаться напористым и агрессивным, но было видно, что он вовсе не так уж уверен в себе.

– Я считаю, мне незачем говорить о цели своего визита?

– Ты хотел обсудить вопрос о полях?

– Что за игру ты затеял? – Сидней сердито взмахнул руками. – Вот что я хочу знать.

– Никаких игр. – Риддл полез в карман, вытащил коробочку с мятными пастилками и положил одну в рот. – Поля были выставлены на продажу, и я купил их.

– Почему ты сразу начинаешь с вранья? Эта земля не продавалась.

– Если бы миссис Тревин не собиралась их продавать, как бы я смог их купить?

– Ты выклянчил их у нее. Тело Джо еще не успело остыть, а ты уже крутился вокруг вдовы, глядя, что бы прихватить.

Во время этой тирады Риддл внимательно изучал свои ногти.

– Джо Тревин умер четыре месяца назад. Как ты знаешь, миссис Тревин все это время находилась с Дочерью в Плимуте. Оказавшись там, я позвонил ей. Я спросил, не хочет ли она продать свои земли, и она сказала, что не возражала бы. Все очень просто. У тебя были те же шансы.

– Как порядочный человек, я ждал, когда она вернется в город! – в бешенстве закричал Сидней. – В любом случае, у меня была договоренность с Джо. Он не хотел, пока жив, продавать эту землю, но пообещал мне, что я буду первым, кто сможет купить ее после его смерти…

– Что бы он тебе ни обещал, он, очевидно, не сказал об этом своей жене. Вот если бы у тебя осталось какое-нибудь письменное свидетельство…

Лицо Сиднея покраснело еще сильнее.

– Ты подонок, Риддл! Я знаю, зачем тебе понадобились мои земли. Ты хочешь пустить их под застройку и сорвать хороший куш.

Риддл молча глядел в окно. Маленькая пыльная комната была сейчас залита золотым светом закатного солнца.

Сидней провел рукой по лбу; он не был по-настоящему энергичным человеком и, несмотря на все свое негодование, понимал слабость своей позиции.

– Без этих полей моему предприятию конец.

– Но у тебя остается твой участок.

– Да он почти целиком застроен. Все эти души, туалеты, магазины – там хватит места от силы для трех жилых помещений. Я завишу от этих полей, и ты это прекрасно понимаешь. Если вопрос в деньгах, я хорошо заплачу тебе…

На губах Риддла заиграла улыбка. «Клокочет, как вулкан, а на самом деле самый настоящий рохля», – подумал он, продолжая смотреть на закат. Небо было безоблачным, и оранжевый диск опускался прямо в море. Вот сверкающий тонкий сегмент как бы завис над горизонтом, остановил свое движение. Однако мгновением позже он уже исчез. Почти сразу же зелено-голубое небо начало бледнеть.

Для Риддла казалось безумием вкладывать тысячи фунтов в дело с землей, на которую не было никаких законно оформленных прав, кроме слова больного старого человека.

– Ты рассмотришь мое предложение? – спросил Сидней почти умоляющим тоном.

– Я не покупаю, чтобы тут же продавать.

– Тогда сдай их мне в аренду. Скажем, на десять лет. Мы сможем прийти к соглашению, я уверен.

Риддл опять погрузился в свои мысли. «Только потому, что его любят и у него немного капитала, он думает, что умеет вести дела. Но этого явно недостаточно. Нужно все время бежать на шаг впереди. Тогда уже не будет иметь значения, любят тебя или нет».

– Я получил вчера письмо от твоего адвоката и практически не спал всю ночь. – Сидней крепко сцепил свои покрытые веснушками руки. Весь его гнев испарился. – Как бы быстро ни работали планировщики, раньше чем через пять лет к строительству приступить будет нельзя, и эти земли не принесут тебе дохода, пока…

– У меня есть предложение к тебе, Сидней.

– Предложение? – Сиднею показалось, что в руках у него оказался спасательный круг. – Что за предложение?

– Предложение касается твоего участка и строений на нем.

Сиднею потребовалось всего лишь мгновение, чтобы все понять, и на лице его отразилось изумление.

– Ты сошел с ума!

– Обдумай его.

– Тут нечего обдумывать. Ты скорее сдохнешь, чем я принесу тебе на окровавленном блюдечке свою душу.

– Тогда нам не о чем больше говорить.

Сидней вскочил.

– Мы еще встретимся. – Минуту он стоял с идиотским видом, не зная, что сказать или сделать. Затем повернулся на каблуках и бросился вон из комнаты. Риддл слышал, как он спускался по лестнице. Наконец в глубине дома хлопнула дверь.

В половине одиннадцатого Сара приготовила какао и принесла его в гостиную, где Риддл сидел с книгой. Две чашки какао и несколько сдобных печений. Мать уже легла.

Сара присела на стул с гнутой спинкой. Она была известна своей напористостью, но с братом не позволяла себе заходить слишком далеко.

– Что с тобой случилось?

– Мэттью вернулся? – ответил Риддл вопросом на вопрос.

– Нет еще.

– Уже поздно.

– Но он достаточно взрослый, чтобы позволить себе немного развлечься.

Риддл надкусил печенье.

– Он стал сам не свой. Раздражен. Тебе не кажется, что тут замешана женщина?

– Я бы не удивилась. Ему давно пора жениться. Ведь ему уже за тридцать.

Риддл промолчал, зная, что последует дальше.

– Я думаю, ты должен сделать что-нибудь для мальчика. Как-то подбодрить его.

– Посмотрим.

Сара фыркнула, что должно было выражать презрение. Риддл отпил глоток какао и сменил тему разговора.

– Ты помнишь, каким был Сидней Пассмор, когда мы с ним ходили в школу?

Она попыталась поймать его взгляд.

– Конечно, помню. А почему ты завел о нем разговор?

– Сидней и его брат Эрни, – улыбнулся Риддл. – Все девчонки сходили по ним с ума.

– Ничего удивительного. Они были очень красивыми мальчиками.

– Я им тогда завидовал. – Сара смотрела на него, не понимая, куда он клонит. – Теперь Эрни живет на пособие, жена от него ушла. А Сидней…

– А что Сидней?

Риддл сделал неопределенный жест, и сестра посмотрела на него с недоумением.

– Что это на тебя сегодня нашло?

Риддл сидел за столом в своей конторе. Дождь стучал по крыше, перекрывая шум работающих машин. Правый угол рта у него слегка подергивался. Тик явно свидетельствовал, что Риддл либо очень расстроен, либо возбужден – но какое именно настроение было у него сейчас, понять было нельзя. Дело происходило спустя неделю после разговора с Сиднеем.

Риддл поднял телефонную трубку.

– Мэттью пришел?

– Нет еще, мистер Риддл… Хотя, подождите минутку, он как раз переходит двор.

– Попросите его зайти ко мне.

В ожидании племянника Риддл сложил лежащие на столе бумаги в три пачки – инвентаризационные ведомости, платежные поручения и накладные. Потом молча забарабанил пальцами по поверхности стола.

В кабинет вошел Мэттью. Он уже снял плащ, но волосы были мокрые, и несколько дождевых капель остались на лбу.

– Вы хотели меня видеть, дядя?

– Да, Мэттью. Садись.

Молодой человек казался нездоровым. Его обычную бледность усиливали ввалившиеся щеки и темные круги под глазами.

– Ты плохо выглядишь.

– У меня все в порядке, – заявил Мэттью нарочито бодрым голосом. – Просто я плохо спал этой ночью.

Риддл пристально смотрел на племянника, а тот внимательно изучал поверхность стола.

– Ты мне ничего не хочешь сказать?

У Мэттью тряслись губы, и попытка заговорить уверенным тоном не удалась – его голос предательски дрогнул.

– Нет, дядя, ничего.

– А следовало бы, – бросил Риддл. – Ты знаешь, что это такое? – Он взял в руку стопку накладных.

– Счета от Брайанта, торговца строительными материалами.

– А это? – Риддл протянул Мэттью инвентаризационные ведомости и платежные поручения. – Ведь это твоя задача – проверять соответствие накладных и ассортимента поставки, не так ли?

Молодой человек молча кивнул.

Риддл стал медленно листать бумаги, сравнивая их содержание.

– Вот эти позиции отмечены галочками во всех трех документах. Поскольку они относятся к одним и тем же поступлениям от четырнадцатого августа, четвертого и двадцать первого сентября, то они должны совпадать, верно?

Мэттью еще раз кивнул.

– Но они не совпадают, – нахмурился Риддл. – В них есть отличия. Существенные отличия. Например, по накладной от четырнадцатого августа мы якобы получили комплекты для туалетов и раковины из нержавеющей стали, а в складской ведомости ничего этого нет. А в этой накладной…

– Простите, дядя, должно быть, я ошибся.

Риддл сложил все бумаги вместе и отодвинул их к краю стола. Теперь он сидел откинувшись в кресле и сложив руки, так что кончики пальцев соприкасались.

– Сколько времени это продолжалось, Мэттью?

– Я не понимаю, о чем вы?

– Ты прекрасно все понимаешь. И любая твоя ложь бессмысленна. Я провел изрядную часть своих выходных в конторе мистера Брайанта. И мы выяснили, что у тебя были некие секретные дела с его экспедитором Альфредом Уиксом. Товары, указанные в накладных, но не полученные нами, вы продавали, а выручку делили между собой. Уикс уже уволен, и остался только вопрос, как быть с тобой.

Мэттью сидел, молча опустив глаза и не двигаясь.

– Я спросил, как долго это продолжалось, и я хочу услышать ответ.

– Почти шесть месяцев.

– По крайней мере, это не расходится с показаниями Уикса, – кивнул головой Риддл.

– Я все заплачу. До последнего пенни.

– Да, Мэттью, конечно, ты заплатишь. Сумма находится в пределах восьмисот фунтов стерлингов. Предполагается, вы делили деньги поровну, но поскольку Уикс потерял работу, проблематично, что он сможет вернуть свою долю.

– Вы имеете в виду, что я должен заплатить за обоих? – Мэттью в первый раз за время разговора поднял глаза.

– Естественно! А чего ты ожидал? Тебе еще повезло, что ты не попал под суд. Если бы ты не был моим племянником, то именно это и случилось бы с тобой и твоим соучастником.

– Вы будете удерживать эту сумму из моей зарплаты?

– Это было бы слишком просто. – Риддл спокойно смотрел в лицо племяннику. – Первого числа каждого месяца я жду от тебя чек на сорок фунтов. Таким образом, ты выплатишь долг в течение двадцати месяцев. Ты видишь, что я даже не начисляю процентов на твой долг, но если ты хотя бы однажды пропустишь выплату, то будешь тут же уволен из фирмы.

– Сорок фунтов, дядя! Боюсь, что я…

Риддл остановил его нетерпеливым жестом.

– Это только твое дело, твой выбор. Мне больше нечего добавить, за исключением одного: за пределами этой комнаты все должно оставаться, как было. Ты меня понял?

– Да, дядя! – Мэттью встал, готовый уйти.

– Ничего не говори матери.

– Хорошо.

– Еще вопрос: куда ушли деньги?

Мэттью стоял у стола и казался очень смущенным.

– Куда ушли? – эхом повторил он.

– Это я тебя спрашиваю. Я плачу тебе зарплату, ты не женат и живешь в моем доме, внося чисто символическую плату за жилье и обслуживание. Так что мое желание узнать, на что тебе понадобились эти деньги, вполне объяснимо. Азартные игры?

– Нет, дядя, – покачал головой Мэттью.

– Женщины?

Мэттью снова помотал головой. Риддл пожал плечами.

– Ладно, это, в конце концов, твое дело, а не мое. Но не повтори своей ошибки. В следующий раз наши родственные связи уже не помогут тебе избежать суда…

Была последняя пятница месяца. В этот день Риддл обходил мастерские, неся деревянный поднос с разложенными на нем конвертами с деньгами. Он сам вручал работникам зарплату и просил расписаться в маленькой книжечке в черном переплете. Затем садился в машину и отправлялся по стройплощадкам, на которых работали его люди. Там процедура повторялась. Мэттью сопровождал дядю, чтобы ответить на возможные вопросы по поводу хода работ. Риддл больше всего на свете любил пятничный ритуал. Обычно передачу денег сопровождали нехитрые диалоги, вроде такого:

– А, это ты, Джим… Вот твои деньги.

– Спасибо, мистер Риддл.

– Постарайся не потратить их за раз.

Или:

– Я был страшно огорчен, когда узнал о Джойс. Она все еще в больнице?

– Завтра возвращается домой.

– Хорошо! Передай ей привет от меня.

Он был источником их благосостояния. Это на его предприятии они зарабатывали деньги, на которые могли кормить свои семьи. Было несколько человек, кого эта процедура возмущала – они видели в ней унизительную опеку. Но Риддл знал всех недовольных и вручал им деньги, не произнося ни слова.

Потом – назад в контору, подписать бумаги, и можно отправляться домой к вечернему чаю.

Теперь темнело рано, и во время чая занавески на французских окнах столовой задергивали. Свет лампочек, проходя сквозь абажур, приобретал зеленоватый оттенок, и в нем блюда выглядели еще менее аппетитно, чем обычно.

Риддл привычно поцеловал мать и занял свое место за столом.

– Мэттью еще не вернулся, – сказала Сара, передавая ему небольшой кусок пирога с творогом.

– Он поехал к клиенту уточнить смету и сказал, что, может быть, опоздает к ужину.

– А где это место?

– Я его не спрашивал.

– Ты слишком многого хочешь от мальчика, Джонатан.

– Мэттью вовсе не мальчик. В его возрасте я уже вел свое дело.

Бабушка громко фыркнула:

– Он молокосос. Совершенно никакого характера!

В комнате опять повисла тишина. Неизвестно, сколько бы она продолжалась, но сегодня у Риддла было что сказать своим родственницам. Пару раз он прочищал горло и уже открывал рот, но не произносил ни слова. Он сам поражался тому напряжению, в котором пребывал. Ему даже показалось, что на лбу у него выступил пот, хотя в комнате было более чем прохладно.

Старая леди налила себе в чашку молока и потянулась за чайником, но из того еле-еле вытекла пара капель.

– Передай его мне, – предложила Сара. – Я сейчас еще приготовлю.

– Я больше не буду пить, – сказала старушка, накидывая на плечи шаль. – Пожалуй, отправлюсь к себе. Эта комната слишком напоминает могилу.

– Подожди минутку, мама, – проговорил Риддл и снова замолчал, не в силах найти подходящие слова.

– Ну, что ты хотел сказать?

Он с трудом проглотил слюну и продолжил:

– У меня есть известие для тебя и Сары.

Женщины сидели неподвижно, без всякого выражения на лицах.

– Я решил жениться.

– Так, значит, это правда?! – хмыкнула Сара.

– И кто эта женщина, на которой ты собрался жениться? – Мать смотрела на него с любопытством, в котором присутствовала и толика презрения.

– Лора Пассмор.

– У тебя, видимо, с головой не все в порядке! – воскликнула старая леди, воздевая руки к небу в жесте притворного изумления.

– Не думаешь ли ты привести ее сюда? – спросила Сара, хитро глядя на брата.

Риддл разгладил скатерть перед собой огромной ладонью.

– Нет, я сделаю по-другому. Я продам этот дом или разменяю его на квартиры.

– Да? А что же будет с нами – с мамой и со мной? После стольких лет…

– Я хочу купить жилье поменьше, где вы с мамой могли бы легко управляться. После женитьбы я перееду в один из тех домов, что строю на Бикон-Хилл.

– Дом для Лоры Пассмор? Тебе придется как следует присматривать за ней, а то она надумает хранить уголь в ванне.

Тут Сара сообразила, что зашла слишком далеко, но ничего не могла с собой поделать. Брат посмотрел на нее тяжелым холодным взглядом.

– Будет так, как я сейчас говорю, сестричка. Либо ты примешь мое предложение о небольшом доме, либо займешься поисками жилья сама.

– А что будет с мамой, если я уеду?

– Мама не пострадает. Я возьму ее к себе.

Впервые за вечер старая дама была по-настоящему возмущена.

– Мне придется жить с этой женщиной? Да я скорее отправлюсь в приют для престарелых!

Риддл встал, с минуту смотрел на обеих женщин и затем спокойно произнес:

– Тогда выясняйте все между собой. Я проведу вечер на работе.

Они слышали, как он поднялся наверх, а через несколько минут появился Мэттью.

– Я пойду в кино и вернусь до половины двенадцатого.

Обе женщины сидели в столовой, не произнося ни слова. Им было слышно, как Риддл спустился в прихожую, надел ботинки, после чего раздался стук закрываемой двери.

– Нам надо поговорить, мама, – сказала Сара.

Риддл пешком спустился с холма и повернул на одну из террас, тянувшихся вдоль берега. С моря дул пропитанный влагой ветерок, и огни раскинувшегося внизу города виделись нечетко. Его сердце билось учащенно от радостного возбуждения – он сделал то, чего больше всего боялся. Прежде он никогда не вступал в открытую схватку с матерью или сестрой – ему не хватало уверенности, что он сможет довести до конца задуманное.

На самом деле все оказалось даже проще, чем он предполагал. Да, они будут недовольны, но не выскажут своих претензий вслух, и он может не опасаться бурных сцен. Как он ненавидел скандалы!

Риддл сказал им, что вернется на работу. Он частенько делал так по вечерам. Но только не по пятницам. Избегая ходить по городу, он выбирал кружной путь вдоль окраин, постепенно спускаясь все ниже к морю.

– Добрый вечер, мистер Риддл.

Света от фонаря было достаточно, чтобы узнать в прохожей девушку из своей конторы. Она шла в обнимку с молодым длинноволосым парнем. Он слышал, как они захихикали ему вслед, а парень передразнил девушку: «Добрый вечер, мистер Риддл».

Дорога, круто спускавшаяся с холма, резко поворачивала у его подножья. Она привела его к узкой тропинке, которая шла вдоль моря к западной окраине городка.

Ему придется пережить еще одну скользкую ситуацию, если он хочет вступить в брак и не подмочить свою репутацию.

Он повернул к городу.

Справа склон круто поднимался вверх; настолько круто, что о его застройке не могло быть и речи. Слева был неглубокий обрыв, заканчивавшийся нагромождениями камней, и дальше – море. С того места, где он находился, был виден одинокий дом, построенный на небольшом плоском участке. Он был огорожен деревянным палисадом. Ко входу вело несколько ступенек. Уже стемнело, дорога в обе стороны расходилась извилистыми лентами. Риддл постоял несколько минут, прислушиваясь, и только потом поднялся по ступенькам и позвонил. Пробивавшийся сквозь портьеры свет в одном из окон был единственным признаком жизни. Пришлось подождать, пока его не окликнули из-за двери.

– Ты сегодня рано…

Он прошел в небольшой холл, освещенный лампой под плотным абажуром. Она взяла его пальто, слегка встряхнула его и повесила в маленький чуланчик, примыкавший к холлу. Он прошел за ней в гостиную с окнами на две стороны. В этой уютной комнате с камином стояли длинный диван и два плетеных кресла по телевизору демонстрировалась какая-то комедия, то и дело прерывавшаяся взрывами смеха невидимой аудитории. Как только они вошли, она выключила телевизор.

Она была еще довольно молода, привлекательна, хотя немного полновата. Ее внешний облик дополняли густые завитые волосы и цветастый халат с кружевной отделкой, открывавший шею. Меховые шлепанцы были надеты на босу ногу. Не говоря ни слова, она направилась к небольшому столику с бутылками и блюдечком с орешками и изюмом. Она наполнила два стакана и подошла с ними к дивану.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, – помотал головой Риддл. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты сегодня какой-то озабоченный.

– Не больше, чем всегда.

Она засмеялась красивым вибрирующим смехом. Как у большинства полных женщин, у нее был очень приятный тембр голоса.

– Бедняжка, наверное, ты переутомился.

Она протянула ему шерри и провела пухлыми пальчиками по его волосам. Риддл помотал головой, показывая, что ее жест ему неприятен.

Наступившее молчание нарушал только шум волн, разбивающихся о камни.

– Мэри…

– Что, Джонни?

– Нет, ничего.

Она потягивала свой шерри и молча наблюдала за ним. Она казалась такой мягкой и такой теплой. Он допил стакан и поставил его на пол.

– Мэри, ну почему все они против меня?

– Просто завидуют. – Она взяла его за руку. – Больше ничего.

– Завидуют? Если бы я мог в это поверить.

– Как бы то ни было, но я ведь не против тебя. – Она взяла его руку и потянула ее к вырезу халатика.

– Даже молодой Мэттью… Он вообразил, что…

– А что Мэттью? Что он сделал? – Она начала расстегивать пуговицы его рубашки.

– Ничего особенного…

 

Глава 2

Коса серпом вдавалась в море. От ее вершины вниз шла наклонная, как корабельный стапель, насыпь, а на самой вершине было воздвигнуто колесо. Оно было освещено кольцом фонарей, тогда как бухта тонула в темноте. С каркасом из плетеной лозы колесо имело в диаметре почти девять футов и своими пропорциями напоминало колесо парохода. Освещенное фонарями и поднятое на помост, оно казалось огромным. Каркас был почти не виден из-за оплетавших колесо пучков соломы, ветвей тиса и лавра. Прикрепленные к ободу цветные ленты висели в неподвижном воздухе, а внутри колеса была помещена фигура в натуральный рост, завернутая в черный плащ, с гротескной маркой вместо лица. Это было чучело – библейский козел отпущения – и во время своего предстоящего путешествия он должен будет взять на себя все грехи и сделать жителей городка чистыми, как ангелы.

Сейчас все они были здесь, толпа, которая то соединялась, то рассеивалась, и все это очень напоминало растревоженный муравейник. Детишки смело ныряли в темноту, но вскоре бегом возвращались. Было 31 октября, вечер накануне праздника Всех святых, и теперь только цифры прибылей на сотнях балансовых счетов напоминали о летнем наплыве отдыхающих, пчелиным роем заполнявших улицы городка, пляжи, окрестные утесы в течение нескольких месяцев – с июня по сентябрь. Городок вновь оказался предоставлен самому себе, сонный, замкнутый, обращенный в себя. Недалек уже момент, когда колесо подожгут, освободят от держащих его пут и пустят вниз по склону набирать скорость. Петарды, римские свечи и другие пиротехнические приспособления сделают его движение впечатляющим, пока колесо не достигнет края утеса и, совершив небольшой полет, не рухнет в море, исчезнув там навсегда.

По крайней мере, так все должно выглядеть в теории. На самом деле обычно колесо выбрасывало на берег во время очередного прилива, но это не имело последствий, потому что козел отпущения все равно исчезал. Хуже, если колесо не докатывалось до моря, а сворачивало с установленного пути и, все в пламени, катилось, рассыпая искры и вызывая пожары. Подобные случаи считаются плохой приметой и, хотя жители городка утверждают, что не относятся к путешествию колеса серьезно, они лучше чувствуют себя, когда все проходит без сбоев.

Примерно за неделю до праздника Хэллоуин несколько человек в свободное время готовят трассу для колеса – скашивают траву, убирают с пути камни, засыпают выбоины и рытвины, оставленные дождями, тщательно проверяют дорогу, чтобы нигде не случилось непредвиденного толчка. Эта работа поручается специалистам, которые эмпирическим путем накопили знания о поведении колеса и теперь применяют их, чтобы проезд колеса происходил возможно более гладко. Маршрут на всякий случай с обеих сторон огражден веревками.

Старший полицейский инспектор Уайклифф и его жена Хелен в первый раз наблюдали подобный спектакль. Они проводили свой уик-энд с Баллардами, жившими на вересковом плато над городом. Тони Баллард был художником, а его жена Зила писала исторические романы. Тони производил впечатление застенчивого, замкнутого человека, зато Зила жила, как писала, ярко и напористо.

Вечер был теплый, по небу плыли облака, иногда открывая взору молодой месяц. Каждые пятнадцать секунд маяк давал яркие вспышки света, направленные к морю. По одну сторону косы виднелись городские огни, по другую можно было различить только линию обрыва, скрывавшуюся в полной темноте.

Уайклифф чувствовал удовлетворение. Засунув руки глубоко в карманы, он наблюдал за толпой. Это занятие никогда не надоедало ему. Люди ведь намного разнообразнее и интереснее, чем бабочки, птицы или иные создания, наблюдение за которыми натуралисты ведут с неустанным терпением. Но интерес Уайклиффа нельзя было назвать научным. Он не пробовал делать далеко идущих социологических выводов; он даже не пытался казаться объективным в своих наблюдениях. Он испытывал удовлетворение уже от того только, что может принимать участие в жизни других людей.

Подростки группами по три-четыре человека шли мимо, толкаясь, смеясь и крича; компании девочек, не такие бойкие, хихикали и щебетали, заигрывая с мальчишками, как только те оказывались неподалеку. Молодые парочки прогуливались в обнимку, иногда останавливаясь, чтобы поцеловаться. Более пожилые пары приветствовали знакомых, и пока дамы болтали, их мужья вынуждены были демонстрировать друг другу подчеркнутое радушие, что придавало им довольно дурацкий вид.

Из репродуктора звучал голос, просивший присутствующих держаться за ограждением трассы.

– Тони, давай выберем место, откуда все будет видно.

Мнения по поводу пункта наблюдения разделились, поскольку если смотреть старт, они не увидят заключительную фазу полета и падение колеса в море. Зила считала, что лучше смотреть за началом процессии, тем более что они и так находились рядом со стартовой площадкой.

– Нам будет хорошо видно колесо, – объясняла она несколько смущенно. – Разумеется, в старые времена к нему привязывали не изображение, а живого человека. Позже, когда в общество пришла цивилизация, в роли козлов отпущения стали использоваться кошки – в колесо запихивали сразу дюжину животных, пойманных в сеть. Не потому, что наши предки плохо относились к этим животным, а потому, что существовало поверье, будто ведьмы обращаются в кошек. Так что какой-то резон в этом был.

Похоже, Зилу знал весь город, и Уайклиффам была представлена масса людей, с которыми они наверняка виделись в первый и последний раз.

Внезапно раздался душераздирающий звук трубы, известивший о начале церемонии. Толпа тут же примолкла. Ведущий в белом балахоне влез на платформу, где стояло колесо, и стал всматриваться вдаль по направлению одной из огражденных канатами дорожек, теряющихся в темноте. Через несколько минут в конце ее возник мигающий огонек. Постепенно он приближался. Наконец из тьмы возникла девушка, держащая факел. Она была в длинной белой рубахе без рукавов. Факел в ее высоко поднятой руке нещадно дымил.

– По правилам факел должна нести девственница, – сообщила Зила шепотом, но ее слова разнеслись на несколько метров вокруг. – Однако я не стала бы держать пари на этот счет.

Девушка поднялась по ступеням и встала рядом с ведущим. Потом они начали обмениваться фразами, которые, хотя и были хорошо слышны, казались абсолютно бессмысленными.

– Они говорят на кельтском наречии, – пояснила Зила. – Он спрашивает, принесла ли она праведный огонь, и она отвечает, что принесла. Теперь он спрашивает: «Этот огонь был зажжен у алтаря Господа?», и она отвечает: «Этот факел был зажжен от святого огня». На самом деле она, конечно, зажгла его от какой-нибудь свечки в церкви и изрядную часть пути сюда проделала на машине, просто высунув руку из окна. Понятно, что это идет против всех правил.

Мужчина в белом балахоне принял факел из рук девушки и протянул его навстречу толпе. Он произнес несколько слов, которые, как объяснила Зила, означали: «Это святое пламя, которое возьмет в себя все зло и очистит людей на весь следующий год».

Некоторые люди в ответ закричали: «Сане! Сане!», а Зила быстро перевела: «Святой! Святой!»

После этого он поднес факел к колесу, и в этот момент из-под него зыбили подпорки. Колесо секунду как бы колебалось, а потом тихо-тихо начало двигаться. Пламя охватило соломенные жгуты, которые с треском загорелись. Освобожденное от пут колесо, постепенно разгоняясь, покатилось. Стали взрываться первые петарды, и колесо почти полностью охватил огонь, а воздух наполнился запахами парафина, едкого дыма от соломы и пороха. Не поврежденное огнем чучело козла отпущения было хорошо видно сквозь языки пламени. Оно вращалось вместе с колесом. Колесо набрало уже приличную скорость, а петарды продолжали взрываться, так что за колесом, во все стороны разбрасывавшем искры, вскоре потянулся шлейф разноцветного дыма, напоминая павлиний хвост – зеленый, красный, синий.

Все быстрее и быстрее катилось колесо пылающим обручем. Наконец оно достигло искусственного трамплина на краю обрыва и взмыло в воздух. Описав огромную дугу, оно на долю секунды зависло над водой и затем исчезло. Даже с того места, где стояли Уайклиффы, это выглядело очень эффектно. Тут же над местом падения колеса возникло красное зарево.

Раздался непроизвольный многоголосый вскрик, затем наступила полная тишина, через мгновение прерванная общим гулом.

– Прекрасное шоу нынче получилось, ни малейшей заминки.

После церемонии был устроен праздничный фейерверк, у передвижных лотков, хозяева которых не прочь были заработать по случаю, толпились люди, покупая чипсы и хот-доги.

Недавно еще чистое, усеянное звездами небо, теперь было затянуто тучами, с моря дул влажный ветер.

– Кажется, дождь собирается, – высказала предположение Зила. – Не хотелось бы попасть в толкучку, когда он начнется и все бросятся к машинам. – Она развернулась и потащила всех к стоянке.

Уайклифф и Тони предпочли бы еще остаться, понаблюдать, привести в порядок свои впечатления, но увы, у них не было выбора. Вскоре они уже были у машины.

– Кто поведет, Тони, ты или я?

– Веди ты, дорогая.

Мужчины устроились сзади, а Хелен села рядом с Зилой. Едва они успели закрыть дверцы, как Зила рванула вниз по склону.

– Ну как, вам понравилось?

– Очень впечатляюще.

– На это стоило посмотреть.

– Отлично! Вы должны снова приехать сюда через год и посмотреть на все уже с обрыва. – Зила была совершенно искренна, обговаривая детали события, до которого был еще целый год и много чего могло случиться.

Они въехали в город, пробрались его узкими пустынными улочками и начали взбираться на плато.

– Тони в прошлом году сделал несколько набросков и хотел использовать их для картины. Чего ты ждешь. Тони?

Дом Баллардов был пристроен к склону холма и представлял собой длинное низкое здание из гранита. Когда-то он являлся частью шахтных построек. Сад был завален огромными валунами и весь зарос вереском. К дому вела дорожка длиною в полмили. Она была вымощена камнем, но изрядно размыта потоками воды с холма. Зато у Баллардов имелось электричество, отопление и отсутствовали соседи.

Грубо отесанные балки держали потолок длинной низкой гостиной. Из камней, так же грубо обработанных, был сооружен камин. Но этот примитивный дизайн дополнялся идеально покрашенными белыми стенами. Корнуэльские пейзажи Тони в золоченых рамах, – их теплые желто-оранжевые и коричневые тона – прекрасно гармонировали с белизной стен. В комнате находились несколько книжных шкафов темного дуба и отдельная полка для книг Зилы – на ней красовались все девять томиков, изданных в разных странах, с россыпью незнакомых шрифтов на корешках. Свободное место на длинной полке, по всей видимости, было отведено для будущей продукции.

– Виски, Чарльз? – спросил Тони, наполняя стаканы.

Оба мужчины были примерно одного возраста – около пятидесяти, и сходного типа высокие, с резкими чертами лица и тонкими губами; оба с трудом облекали свои мысли в слова и поэтому мало говорили. Из всех приятелей, в круг которых ввела его Хелен, Уайклифф всегда предпочитал Тони. А Зила являла собой тот крест, который Уайклифф должен был нести – а может, лучше подошло бы слово «вынести», – по возможности демонстрируя бодрость и веселье. Правда, в этом ему очень помогала Хелен, которая при случае могла искусно осадить подругу. прикидываясь непроходимо тупой. В таких случаях Зиле ничего не оставалось делать, как соглашаться: «Ну, если ты так хочешь!». У нее действительно было доброе сердце.

Зила была старше мужа, у нее были прямые короткие седые волосы и узкое лицо, которое ни секунды не оставалось в покое. Она делала все быстрыми резкими движениями, и ей еще приходилось сдерживать рвущуюся наружу энергию. Когда она сидела за пишущей машинкой, казалось, что своей главной задачей она считала пробить бумагу насквозь.

Уайклифф всегда чувствовал себя в гостях неловко. Не потому, что ему было скучно. Но он никогда не знал, нужно ли ему ходить хвостом за хозяином или следует оставить того в покое. Теперь он сидел у огня со стаканом виски, которое никогда не любил, разговаривал с Тони и ждал, когда же наконец наступит время идти спать. Зила рассказывала Хелен содержание своего нового романа.

– С каких пор проводятся эти праздники огня?

Тони помолчал – до него всегда долго доходили вопросы.

– В путеводителе по городу сообщается, что они зародились еще в эпоху кельтов. Ты, наверное, знаешь, что первое ноября было у кельтов началом года. Где-то в конце прошлого столетия этот праздник перестали отмечать и возобновили только после Второй мировой войны. Тот человек, в одеянии друида, был самым активным поборником возрождения праздника. – Тони сделал глоток и помешал угли в камине, затем продолжил: – У него небольшой дом на верещатнике, неподалеку от нас. Его зовут Джордан. Он говорит, что его предки в семнадцатом веке бежали сюда из Бретани, спасаясь от преследований католиков. – Тони провел рукой по редеющим волосам. – Я думаю, у него в голове некоторая каша из различных религиозных доктрин, но он называет себя «истинным протестантом», а не лютеранином. Его протест идет дальше, к Собору Уитби, после которого Кельтская христианская Церковь перешла под власть Рима.

Уайклифф выбил трубку в очаг.

– Но то, что мы видели, имеет мало общего и с христианством, и с кельтами, и вообще с чем-либо, не так ли?

– Викарий, конечно, согласится с тобой, – улыбнулся Тони. – Но тебе лучше поговорить с самим Джорданом, тем более что у тебя в запасе еще полдня.

– Его дочь Сисси недавно родила, причем ребенок незаконнорожденный, – вмешалась Зила. Как бы она ни была занята своей беседой, она ничего не пропускала из разговоров вокруг. «У меня особый писательский слух», – говорила она в таких случаях. – Сейчас это главная загадка и главная тема разговоров в округе. Никто не знает, кто отец ребенка, кроме, пожалуй, самой Сисси. И даже если она знает, то не говорит.

На следующий день, в воскресенье – праздник Всех святых, Уайклифф проснулся в семь, но, поскольку Хелен еще спала, встал только в восемь, поднял занавеску на окне и выглянул наружу. Их спальня выходила окнами на море – на необъятную голубую ширь, сверкавшую в лучах утреннего солнца. Поначалу оно показалось ему пустынным, но потом он заметил у самого горизонта два небольших суденышка, которые из-за расстояния казались неподвижными. Справа на скалистом острове возвышался маяк – прямо как на картинке в детской книге, и ему вспомнились каникулы, когда он впервые попал на море в семилетнем возрасте. Он подумал, не пройтись ли ему, пока остальные еще не поднялись. Он тихо оделся и умылся и, стараясь не шуметь, осторожно пробрался на кухню. К своему удивлению, он обнаружил там Зилу – она варила кофе. Зила улыбнулась.

– Я услышала, как ты встал. Наливай себе. – На ней был китайский халат, украшенный драконами. – Скучаешь?

– Вовсе нет.

– Лгун!

В половине двенадцатого он отправился вместе с Тони в город за газетами.

– Ленч ровно в час, – крикнула им вдогонку Зила. – А потом мы собираемся в Тренгерт-Хилл.

Когда они купили газеты в магазинчике на пристани, Тони потащил его в «Бригантину», находившийся чуть выше по мощенной булыжником улице паб. Табличка в начале улицы гласила, что это пешеходная зона. Помещение паба не могло похвастаться богатой отделкой. Каменный пол, темно-коричневые деревянные балки, рыжие стены с репродукциями, изображающими старинные парусники. Народу было довольно много, и некоторые поприветствовали Тони.

– Ты должен попробовать их фирменного пива, Чарльз. Они варят его кустарным способом.

Уайклифф не ожидал, что застенчивый Тони так уверенно чувствует себя в компании. Они взяли пиво и сели рядом с высоким сухопарым мужчиной, которого Тони звал Тичем. Немного спустя Тич обратился к ним:

– Вы уже знаете новость?

– Какую новость?

– Могильщик пропал.

– Риддл?

Тич не ответил.

– Давно это случилось?

– В пятницу вечером. В полвосьмого он ушел из дому и сказал Саре, что отправляется поработать над бухгалтерией. – Тич сделал большой глоток пива и вытер рот рукавом. – Больше его никто не видел.

Как настоящий рассказчик, Тич дал им время обдумать сказанное и только потом продолжил:

– Сара обнаружила, что тот не ночевал дома, только когда она пошла звать его к завтраку и увидела неразобранную постель. Она послала Мэттью в контору, но Риддла там не оказалось, и, похоже, он туда вообще не заходил. – Последовал еще перерыв в рассказе. – Тогда они позвонили в полицию. Сара сейчас как раз там.

– Он брал машину?

– Нет. Насколько я знаю, он не брал ни машину, ни один из своих фургонов.

– Как ты думаешь, что с ним произошло?

Тич долго размышлял над ответом.

– Ходят разные слухи, но в таком случае лучше им не доверять. Если он сегодня не появится у себя в конторе, я уверен, с ним что-то серьезное. Или он умер, или нашел место, где сможет заработать побольше денег более простым способом.

Они засмеялись и сочли предмет беседы исчерпанным.

Вечером в понедельник Уайклиффы были в Уотч-Хаусе в их загородной резиденции, которая одновременно служила Уайклиффу штаб-квартирой, а во вторник утром он уже находился в офисе.

Ноябрь оправдывал свою репутацию: вовсю моросил мелкий дождик, палые листья забивали водостоки и делали скользкими тротуары. Несмотря на широко разрекламированную систему обогрева и вентиляции, которую установили в полицейском управлении, окна кабинета Уайклиффа запотели, а воздух был насыщен липкой влагой, напоминая ему о тропиках.

На месте входящих документов на его столе высилась большая пачка бумаг, а рядом стояла его секретарша, констебль женского отряда Диана Сэкстон. Она была вежлива, но непреклонна.

– Вот это черновой проект предложений по предупреждению преступлений. Мистер Беллингс хотел бы получить ваши замечания к нему. Сегодня же, если это возможно… Да, это очень срочно. Кандидатуры констеблей уголовного розыска Роуза и Колдера и сержанта уголовного розыска Бурна представлены на очередной Совет по повышениям, а вашего рапорта еще нет. – Она отлично знала, как не позволить ему переложить эту бумажку в самый низ стопки. – Здесь новое расписание дежурств. Необходима ваша виза… Бухгалтерии нужны ваши комментарии по расходам нескольких офицеров, занятых в деле Трогмортона…

– И по моим расходам тоже?

– И по вашим расходам тоже, сэр. Вот еще записка из бухгалтерии. Они хотят знать ваше мнение о возможности экономии на телефонных разговорах и почтовых отправлениях… Не забудьте также об этой бумаге, сэр, она очень важная – начальник хочет знать, что вы думаете по поводу реорганизации и координации работы машин уголовного розыска и патрульных машин. Он полагает, вам следует записать свое мнение, прежде чем он обсудит с вами проблему… Это приглашение на встречу с Ротари… Это – по поводу конференции Министерства внутренних дел по коммуникациям…

– Я так понимаю, что мы больше не занимаемся раскрытием преступлений?

– Сэр?

– Ничего. Не обращайте внимания.

В половине первого ему удалось выбраться в столовую на ленч, и он пробыл там до двух. Сейчас за ним не числилось важных дел, поэтому ему нечем было оправдать свое отлынивание от административной рутины. К шести часам, когда Уайклифф собрался домой, он был вымотан и находился в отвратительном настроении. Изморось была такой мелкой, что больше напоминала туман. Двигаться приходилось крайне осторожно. Его удивляли и возмущали водители, которые проносились мимо него, словно ехали по сухой дороге в погожий солнечный день.

– Звонила Зила, – сообщила Хелен, принимая от него пальто.

– О! Чего она хочет?

– На телевидении собираются ставить сериал по одной из ее книг – о Фэнни Берни. Мне кажется, она называется «Дочь врача» или что-то в этом роде.

– Не знаю, не читал.

– Зато она на вершине счастья.

– Рад за нее.

Он умылся, переоделся и направился в гостиную. Хелен приготовила ему сухой шерри.

– Зила еще просила передать тебе, что ей сказали будто Могильщика убили.

– Лучше бы нашли его тело.

– Ну и настроение у тебя! – улыбнулась Хелен. – В конце концов, я просто выполняю ее просьбу. Ходят сплетни, что он сыграл роль козла отпущения в колесе в субботу. И двое человек якобы слышали, как он кричал.

– Людям надо о чем-то говорить.

– А разве это невозможно?

Уайклифф взял «Тайме Радио» и просмотрел телевизионную программу на вечер.

– Нет ничего невозможного в том, что он мог оказаться в колесе. Что же касается крика, то не кажется ли тебе, что бедняга издал его слишком поздно?

– А если его накачали наркотиками?

– Пусть даже так. Но почему, если кто-то слышал, как он кричал, то не заявил об этом раньше?

– Меня об этом спрашивать бесполезно.

– Ладно, не буду. Надеюсь, однако, Зила всерьез не думает, что я буду заниматься этой чепухой.

– Наверное. Она просто передала слухи.

– И закончим на этом.

Отменный гуляш и бутылка легкого фруктового вина умиротворили Уайклиффа. Он приготовил кофе и даже помог жене вымыть посуду. Во время этого занятия Хелен вернулась к интересовавшей ее теме:

– Я полагаю, если местная полиция обнаружит в деле что-нибудь интересное, они ведь свяжутся с тобой?

– Да, если в деле будет криминал. Но пока речь идет только об исчезновении.

Вернувшись в гостиную, Хелен села за книгу, а Уайклифф рассеянно черкал что-то в кроссворде.

В этот момент зазвонил телефон.

Уайклифф снял трубку и, переговорив несколько Минут, вернулся к жене.

– Звонил сержант Кертис из тамошнего отдела Уголовного розыска. Они нашли одежду Могильщика. Она была свернута в узел и спрятана в сарае на вересковом плато.

– Всю одежду?

– Во всяком случае, там практически все, в чем он мог выйти на улицу. Даже ботинки.

– Она, наверное, ужасно выглядит?

– Разумеется. Много следов крови.

– Бедняга! Ты поедешь туда?

– Скорее всего.

Он стоял спиной к огню и думал, насколько менее приятно оказаться сейчас в какой-нибудь гостинице на побережье.

– Прямо сейчас?

– Нет. Я позвоню Бурну и попрошу его собрать небольшую команду. Мы отправимся туда завтра утром.

– Ты мог бы остановиться у Баллардов. Зила была бы в восторге.

– Ты что, шутишь? Ведь сарай, где нашли одежду, должно быть, рядом с ее домом. И если этот тип убит, то Зила будет одной из первых подозреваемых.

– Не представляю себе, – смеялась Хелен, – что может доставить ей большее удовольствие, чем оказаться у тебя на допросе…

– Не дай Бог!

 

Глава 3

Когда Уайклифф приехал на следующее утро, городок был накрыт густым туманом, имевшим привкус соли. Время от времени туман редел, капельки начинали посверкивать, и казалось, будто вот-вот выглянет солнце, но потом все снова заволакивало белой пеленой. С маяка через равные промежутки времени доносился сигнал, своим звуком напоминавший мычание взбесившейся коровы. Уайклифф оставил машину на первой попавшейся стоянке и дальше пошел пешком. Начиная очередное дело, он старался как можно меньше пользоваться машиной. «Из машины или из-за стола очень мало видно, – как-то сказал он. – Это все равно, что смотреть в бинокль с другого конца».

Хотя он уже бывал здесь и не чувствовал себя совсем уж незнакомцем, но, оказавшись в городке в связи с расследованием, смотрел на него другими глазами. Спускаясь от стоянки по крутому холму, он шел между двумя рядами дощатых домов, которые будто подпирали друг друга, чтобы не покатиться вниз по склону. Дома были с эркерами и крошечными садиками, отделявшими их от улицы, и неизменными табличками: «Вид на море», «Горная долина», «Белла виста», «Опохмелка и закуска». Дома сменились магазинчиками, и уклон дороги постепенно исчез. Потом Уайклифф оказался на узкой центральной улице, где от одного сувенирного магазинчика до другого можно было легко доскакать на одной ножке. Но все они были закрыты до Пасхи.

Он знал, что полицейский участок находится чуть дальше по улице, на площади рядом со школой.

Это была прелестная маленькая площадь, и в самом ее центре рос большой каштан. Его ветви почти касались окон окружающих площадь зданий. Дерево сохранилось только потому, что площадь была слишком мала, чтобы служить автомобилистам в качестве стоянки. А дабы ни у кого не возникало по этому поводу сомнений, местные защитники окружающей среды нарисовали на мостовой желтые запрещающие линии. Тем не менее в момент, когда здесь появился Уайклифф, на противоположной от полицейского участка стороне стояло три машины – два голубых фургона с изображением полицейской эмблемы на бортах и техничка телефонистов.

Полицейские фургоны прибыли сюда еще засветло, чтобы доставить оборудование для временной штаб-квартиры. Дивизионный инспектор сообщил Уайклиффу по телефону, что достигнута договоренность передать для этой цели бывшее помещение Армии спасения, которое как раз и располагалось напротив участка.

– Там будет очень удобно, хотя, конечно, это не дворец, отнюдь не дворец. Но скажу честно, совсем не так плохо, как выглядит снаружи.

При виде осыпающейся штукатурки, покосившейся крыши и грязных окон Уайклиффу оставалось только надеяться, что инспектор не слишком приукрашивал.

Из окон школы доносились голоса детей, распевавших гимн под аккомпанемент расстроенного пианино.

В полицейском участке его уже ожидал Кертис, сержант местного уголовного розыска. Это был великан с очень мелкими чертами лица, которые совсем терялись на необозримых пространствах влажной пористой кожи. Он был немногословен, зато обладал очень выразительной жестикуляцией. Кивнув на противоположную сторону площади, он сказал:

– Ваши парни уже прибыли, сэр.

Уайклифф набил трубку и закурил.

– Мне говорили о человеке, который исчез, как раз когда я был здесь на празднике. Вы действительно думаете, что его убили?

– Да, сэр.

Уайклиффу понравился такой прямой ответ. Он не любил экивоков.

– Ладно. Расскажите, что знаете о нем.

Кертис разыграл настоящую пантомиму; его могучие руки словно лепили из воздуха живые фигуры.

– Я знал его всю жизнь. Высокий, долговязый. Кожа бледная. И лошадиное лицо. – Его руки изобразили огромный выпяченный подбородок. – Его звали Могильщиком, и, прости меня, Господи, это прозвище очень к нему подходило. Черные волосы, темный костюм и такой, знаете, смиренный грустный взгляд, словно он знал, что следующим его клиентом будете вы.

– Но ведь он занимался не только похоронами, не так ли?

– Да, конечно. Он был подрядчиком по строительству. У него крупное дело. Он брал подряды по всей нашей округе. – Сержант изобразил жестами некую архитектурную конструкцию, которая могла символизировать и небоскреб, и полуразвалившуюся лачугу. – Он создал дело из ничего. Его отец был приказчиком в магазине скобяных изделий старины Тоби Коллинза. – Кертис помолчал и добавил: – Тут в соседней комнате его пожитки.

Каждый предмет лежал отдельно в полиэтиленовом пакете с биркой. Все было готово к отправке на исследование в лабораторию.

Уайклифф осмотрел вещи. Синий дождевик, спортивный пиджак, серые брюки, шерстяная фуфайка, трусы, нейлоновые носки и серый шелковый галстук.

– Взгляните, сэр: на задней стороне фуфайки в районе шеи следы крови, но на рубашке крови больше. – Рубашка лежала отдельно, и Кертис ткнул в нее толстым указательным пальцем. – Основная часть впиталась сзади в воротник благодаря двойному слою ткани. Но часть протекла. Не думаю, что кровотечение было сильным. Может быть, полстакана, не больше. На рубашке есть еще полосы, как будто кто-то скатал ее, пока кровь еще не высохла.

Уайклифф склонился над рубашкой и стал разглядывать пятно в том месте, где кровь проступила сильней всего. Здесь, похоже, ткань обгорела.

– Возьмите лупу, сэр, – предложил Кертис, протягивая увеличительное стекло.

Среди волокон Уайклифф разглядел крошечные полупрозрачные гранулы несгоревшего бездымного пороха.

– Пуля выпущена с близкого расстояния в заднюю часть шеи, – сказал Уайклифф. – И что из этого?

Кертис пожал плечами.

Окно комнаты находилось высоко, и через него до Уайклиффа доносился резкий голос учительницы, разговаривающей с классом. Он взял пиджак, но в области воротника не обнаружил ни следов крови, ни пороха, ни обгоревших ниток.

– То же с плащом и галстуком, сэр. Они оба чистые.

Нетрудно было представить, как Могильщик спокойно сидит, сняв галстук и пиджак, а кто-то сзади стреляет ему в шею. Кто-нибудь, кого он хорошо знает и чье присутствие его не тревожит.

– Родственники опознали вещи?

– Его сестра Сара – она у него была домоправительницей – подтвердила, что эти вещи были на нем, когда он уходил из дома в пятницу вечером.

– Ничего не пропало?

– По словам сестры, нет клетчатой кепки, перчаток и наручных часов. Она также предполагает, что исчезли деньги.

– Много?

Кертис с помощью жестов умудрился показать, что сумма была незначительной.

– Что-то около сорока фунтов.

– Эти вещи нашли в сарае. А кто нашел?

– Дети. Четыре мальчика, среди которых был сын констебля Ива. Шатались по верещатнику, как обычно делают дети. Один из них забрел в сарай и вышел с круглым, плотно увязанным свертком. Они сначала использовали его вместо футбольного мяча, но, когда он от удара развернулся, они увидели кровь и испугались. Оставили все как есть и разбежались. Но Терри Ив рассказал о находке отцу.

– Вы не думаете, что мальчишки могли взять деньги?

На лице Кертиса появилась обиженная гримаса.

– Я знаю этих ребят и держу пари, они этого не сделали.

Он перешел к другому столу, на котором было выложено содержимое карманов Могильщика. Носовой платок, связка ключей, шестьдесят пенсов мелочью, карандаш, шариковая ручка, небольшой кусок мела и пуговица. Рядом лежали бумажник и все, что в нем находилось: кредитные карточки, водительские права, чековая книжка и несколько почтовых марок.

– Сара сказала мне, что он никогда не выходил без нескольких фунтов в бумажнике. В любом случае при нем были деньги на расходы по дому. Он держал их вместе с зарплатой рабочих, но не отдавал Саре до субботы, когда та отправлялась по магазинам. – Кертис ухмыльнулся. – Никак не мог расстаться с ними до последней минуты.

Сомнительно, чтобы убийство совершили ради такой ничтожной суммы, но ни в чем нельзя быть заранее уверенным.

– Нам придется переговорить с управляющим его банка. А пока соберите все и отправьте в лабораторию. Только оставьте ключи – они нам понадобятся.

Кертис внимательно смотрел на окровавленную рубашку.

– Я полагаю, что стреляли из пистолета?

– Так-так…

– Выстрел из охотничьего ружья исключается.

– Я тоже так считаю. Дробь должна была быть выпущена очень кучно, чтобы удалось не порвать ткань рубашки. И кроме того, при выстреле с близкого расстояния дробь разворотила бы шею так, что и речи не могло бы быть о полстакане крови. У вас есть идеи?

Кертис неопределенно пожал плечами, как бы заранее готовый отказаться от своей версии.

– У нас в округе зарегистрировано порядка тридцати или сорока охотничьих ружей и всего два пистолета – один револьвер и один автоматический.

Уайклифф посмотрел на сержанта с интересом:

– Продолжайте.

– Но это только слухи…

– Я обожаю знакомиться со слухами.

– Я подумал о Тимоти Джордане. Странный человек, вдовец…

– Джордан? Тот, что организовал праздник огня?

– Тот самый. Его дочь недавно родила. Вместо имени отца только вопросительный знак, но судачат, что отцом является Могильщик.

– Почему он?

– Она работала у него в конторе.

– И что же?

– У Джордана есть охотничье ружье, и все это, – он обвел рукой разложенные на столах вещи, – нашли в сарае в двух сотнях ярдов от его дома.

– Но даже если Риддл был отцом ребенка, убивать-то его за это? Вам не кажется, что это слишком?

– Вы так думаете, – кивнул Кертис, – мы живем в цивилизованном обществе, да поможет нам Бог, и папаши больше не бегают с ружьями за соблазнителями своих дочерей…

– А он, значит, на такое способен?

Кертис поскреб подбородок.

– Я понимаю, что месть нынче не в моде. Но сомневаюсь, что кто-нибудь объяснил это Тимми Джордану. Он живет в прошлом.

– Судя по вашему рассказу, он не в себе.

Кертис ответил не сразу.

– Я бы так не сказал. Это человек с непривычным для нас взглядом на самые различные вещи, но он не дурак и не сумасшедший. Он выступает с лекциями по истории в различных обществах и клубах.

– И он стоит первым в вашем списке подозреваемых?

– Нет, сэр. Я просто передаю слухи. Как говорится, за что купил, за то и продаю.

– А я слышал, – улыбнулся Уайклифф, – что Риддла вместо чучела запихнули в колесо, и два человека слышали, как он кричал.

– Я просто еще не успел вам об этом рассказать.

Уайклифф почувствовал, что работа с Кертисом будет для него удовольствием. Он сказал:

– Риддл исчез вечером в пятницу. А когда его близкие обратились в полицию?

– Сара, его сестра, позвонила мне домой в воскресенье утром. Я тогда подумал, что она слишком обеспокоена, чтобы объяснить, почему не связалась с нами раньше. Но у меня не заняло много времени узнать причину. – Он помолчал, не сводя с Уайклиффа спокойного взгляда своих маленьких голубых глаз. – Вскоре после звонка Сары ко мне пришла Лора Пассмор. – Его неутомимые руки вызвали образ довольно привлекательной женщины. – Лоре где-то около сорока лет – ведь ее дочери Хильде уже шестнадцать, но ей не дашь больше тридцати пяти. Недавно она развелась с мужем, Эрнстом Пассмором. Никого это не удивило. Эрни известный всем бездельник и преуспел только в одном занятии – доить фонд социальной поддержки.

– В общем, Лора хотела узнать, – продолжал Кертис, – не обращался ли кто с заявлением об исчезновении Могильщика. – Его лицо сделалось хитрым. – Я вежливо спросил, почему, собственно, она этим интересуется, хотя прекрасно был осведомлен. – Уайклифф не стал задавать вопросов, ожидая продолжения рассказа. – Она собиралась за него замуж. Предполагалось, что это большой секрет, но… – Руки Кертиса продемонстрировали всю тщетность попыток сохранить тайну.

Они вместе вышли из участка и пересекли площадь, направляясь к небольшому зданию, в котором Уайклиффу предстояло до окончания дела разместить свой штаб. Его помощник по административным вопросам, сержант Бурн, уже находился там с тремя констеблями, и все четверо старались привести помещение в божеский вид.

Бурн был молод и представлял новое поколение полицейских; он имел высшее образование, но в своих отношениях с окружающими был холоден и рассудителен, как компьютер. Уайклифф, отдавая дань его способностям, не испытывал симпатию к своему помощнику.

– Мы уже установили мебель и оборудование, – сообщил Бурн. – Телефонисты работают, и мы ждем газовиков, чтобы включить отопление.

Бурн стоял на подобии сцены, сооруженной у одной из стен, а над ним висело полотнище с надписью: «Милосердие спасет вас!» Заметив, что Уайклифф разглядывает лозунг, Бурн заметил:

– Мы сейчас снимем его, сэр.

– Зачем? Разве вы придерживаетесь иного мнения?

Бурн сделал вид, что не расслышал.

– Конечно, местечко убогое, и нам удастся только внешне навести порядок.

Уайклифф пожал плечами.

Констебль принес крупномасштабную карту городка, которую Бурн прикрепил кнопками к деревянной рейке, опоясывающей всю комнату на высоте человеческого роста.

– Мистер Скейлс еще не прибыл?

– Нет, сэр. Но он уже выехал.

Инспектор Скейлс был одним из самых талантливых сыщиков в команде Уайклиффа.

Уайклифф попросил Кертиса указать на карте, где находятся мастерские Риддла.

– Это на Стокгольм-Бэкс, в нескольких шагах от картинной галереи, обозначенной здесь, сэр.

– Кто там сейчас заправляет?

– Мэттью Чоук, сын Сары. Кроме него некому.

– Что он за человек?

– Ему тридцать, знает свое дело, иначе Риддл его бы не держал, будь он хоть трижды его племянником. Мэттью было несладко, конечно, но, с другой стороны, думаю, что без дядиного руководства у него ничего не получится.

Уайклифф стоял на подмостках и курил трубку, поглядывая по сторонам. Знакомая картина, виденная им десятки раз в различных помещениях, занятых полицейскими учреждениями: обшарпанные кабинеты с расшатанными столами, пишущие машинки, выдержавшие атаки не одного поколения полицейских с чугунными пальцами. Даже запах уже стал знакомым. Где-то звонил телефон. Пошла работа.

– Вы хорошо управились, Бурн.

– Благодарю вас, сэр. – Но признательности в голосе что-то не слышно.

Уайклифф повернулся к Кертису.

– Я попрошу вас передать своему начальству, чтобы они организовали поиски вокруг фермы Джордана. Я сомневаюсь, что там можно найти что-либо ценное, но таков порядок.

– Вы считаете, что я тоже должен участвовать в поисках?

– Нет. Мне нужно, чтобы вы были под рукой. Вашим первым заданием будет взять одного из этих констеблей и от дома Риддла попытаться проследить его маршрут в пятницу вечером. Напрягите свою фантазию. Кроме того, его наверняка кто-нибудь видел. – Закончив инструктаж, он обратился к Бурну: – Я отправлюсь в контору Риддла.

Его путь лежал по узким улочкам, образованным рядами одинаковых каменных домов с парадными дверями, выходящими на улицу. Дождь перестал, воздух был такой влажный, что капли воды оседали на всем вокруг, и Уайклифф чувствовал на губах вкус соли. Гудки с маяка, хотя и приглушенные стенами домов, продолжали своим периодическим мычанием действовать ему на нервы. Названия улиц – Уэсли-стрит, Сион-сквер, Темперанс-плейс, указанные на бело-голубых табличках, – ничего ему не говорили, поэтому дорога к улице Стокгольм-Бэкс, где находились мастерские Риддла, заняла много времени.

Свежевыкрашенные двойные ворота были открыты, и во дворе разгружали грузовик с лесом. Визжала пила, и все вокруг было пропитано запахом опилок. Он пересек двор и приблизился к зданию под плоской крышей, на котором висела табличка: «Контора».

Молодая брюнетка с недовольным видом обратилась к нему из окошка для посетителей:

– Мистер Мэттью? Да, он в конторе, но он занят.

– Пожалуйста, передайте ему мою визитку. – С этими словами Уайклифф протянул девице свою официальную карточку.

В это мгновение к ним подбежала другая служащая.

– В чем дело, Пэт? – Она взяла его карточку. – О, полиция! Проходите, пожалуйста.

Она проводила его во внутреннее помещение, где за большим письменным столом сидел молодой человек. Перед ним лежала куча бумаг, но Уайклифф был уверен, что мысли молодого человека блуждали далеко. Он был худ, черноволос; с болезненно-желтоватым лицом, а благодаря выпуклым темно-карим глазам его можно было принять за ливанца или палестинца. Он встал и протянул длинную безвольную руку.

– У вас сейчас, должно быть, тяжелое и беспокойное время, мистер Чоук.

– Вы правы. Я просто представить себе не могу, что случилось с моим дядей. – Сидя в кресле, он все время покачивался вперед и назад.

– Как раз это мы и хотим выяснить. А вы можете нам в этом поспособствовать. Вы жили и работали вместе с ним и знаете о нем все, даже его подноготную.

Было очевидно, что Мэттью чувствовал себя не в своей тарелке за этим огромным столом. Он выглядел бы куда естественнее за небольшим столом у окна, рядом с которым стояла обыкновенная кухонная табуретка. Он очень нервничал и все время перекладывал бумаги, лежавшие пред ним.

– Кроме всего прочего, сложилась идиотская ситуация с делами. Что будет в пятницу, когда мы обычно выплачиваем недельное жалованье?

– Разве только мистер Риддл вправе подписывать финансовые документы?

– Это именно так, – невесело засмеялся Мэттью. – Я работаю здесь уже четырнадцать лет, но не мог купить даже почтовую марку, не получив на это его соизволения.

Уайклифф без труда представил себе, как Мэттью лебезит перед дядей, волнуется, нервничает, старается быть вежливым и исполнительным, а в душе таит горькую обиду.

– Я полагаю, у вашего дяди есть адвокат?

– Мистер Денвер из конторы «Кокс, Денвер и Грин». Он уже звонил, и я должен наведаться к нему сегодня.

– Тогда будем надеяться, что вам удастся кое-что выяснить. А сейчас я задам вам несколько вопросов. Когда вы в последний раз видели дядю?

– Днем в пятницу, когда мы объезжали стройплощадки, чтобы расплатиться с рабочими.

– Он сам выдавал деньги?

– Всегда. Это был еженедельный ритуал. Мы вернулись в контору незадолго до пяти часов, и дядя попросил меня съездить на встречу с Гарри Коллинзом, владельцем гостиничного комплекса «Бэй-Вью». Мы заключили с ним подряд на строительство летних домиков, и Коллинз хотел оговорить план работ. Я знал, что это займет достаточно времени, и попросил дядю предупредить домашних, что я не буду ужинать дома. После этого я поехал на встречу.

Уайклифф почувствовал, что молодой человек почему-то напряжен.

– Для вашего дяди обычна такая манера давать вам задания?

Глаза Мэттью находились в постоянном движении. Даже случайно встретившись взглядом с Уайклиффом, он спешил отвести взор.

– Я часто занимался такого рода делами, но дядя никогда не сообщал мне о них в последний момент. Тем более, если надо было работать сверхурочно. Это мне показалось тогда странным, а когда он назначил встречу на следующее утро, все стало выглядеть совсем непонятно.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– Мне показалось, он хотел убрать меня с дороги.

– А зачем ему это было нужно?

– Понятия не имею.

– В котором часу вы вернулись домой после встречи с владельцем гостиницы?

– Около семи.

– К этому времени дядя уже ушел?

– Пет, он был в своей комнате, но мы с ним не виделись. Я переоделся и через двадцать минут покинул дом.

– Куда вы отправились?

– Я поехал в кино в Пензанс.

– Вы воспользовались своей машиной?

– Да.

Уайклифф представил, как Мэттью работает за своим маленьким письменным столом у окна, но стоит войти важному посетителю, желающему обсудить дела с Риддлом, как тут же слышится что-то вроде: «Если ты не возражаешь, Мэттью…», и Мэттью приходится встать и удалиться.

– Вы были в кино один?

– Да, со мной никого не было. – Сказав это, он понял, что надо что-то добавить. – Там показывали «Соломенных псов». Этот фильм снимали в наших местах, и мне было интересно взглянуть.

Уайклифф вынул трубку.

– Вы позволите?

– Да, конечно, – поспешил выразить свое согласие Мэттью.

– Когда вы вернулись из кино?

Молодой человек вздрогнул.

– Было уже очень поздно. Моя машина – на самом деле это фургон – очень старая, часто ломается. Тогда тоже произошла авария, и я добрался домой только в половине третьего или около того. Я сразу отправился спать и, конечно, не знал, что дяди нет дома.

– Ваша мать вас разве не дожидалась?

– Нет.

– Расскажите мне об аварии.

– Ну, когда я отъехал от кинотеатра примерно на две мили, у меня заглох мотор, и я никак не мог его запустить. Я не смог разобраться, в чем дело, и в конце концов вынужден был бросить машину и идти пешком. Мимо меня проехали две или три машины, я голосовал, но они не остановились. Потом пошел дождь, и я укрылся в каком-то сарае. Но я не мог оставаться там всю ночь и возвратился домой пешком. По дороге, конечно, промок насквозь. – Он устало улыбнулся.

– Ваша мать сказала сержанту Кертису, что Риддл в половине восьмого в пятницу отправился снова на работу. Это входило в его привычки?

– Он часто проводил вечера в конторе, и уж почти все пятничные вечера. Говорил, что ему нравится просматривать результаты работы за неделю.

– Когда вы узнали, что дядя не вернулся?

– В субботу за завтраком. Мама попросила меня позвать его к столу, но в комнате его не оказалось, постель не была разобрана.

– Вы сообщили в полицию об исчезновении вашего дяди только в воскресенье. Вам это не кажется странным?

– Нет, если вы знаете моего дядю. Он терпеть не мог, когда кто-либо следил, куда он направляется, или даже просто задавал вопросы о его передвижениях. Он бы ужасно разозлился, если бы вернулся и обнаружил, что его ищет полиция.

Уайклифф услышал, как в соседней комнате секретарша говорит по телефону: «Боюсь, я не смогу соединить вас с мистером Риддлом… Нет я не знаю, когда он появится здесь… Пока, в его отсутствие, делами занимается мистер Чоук… Хорошо, благодарю вас».

– Одежда, которую мы нашли, принадлежала вашему дяде. А вы или ваша мать проверили, не исчезло ли что-нибудь из его вещей?

– Мама проверяла. Сержант Кертис особо обратил на это ее внимание. Как она сказала, все было на месте, кроме кепи и перчаток. – Уайклифф промолчал, и Мэттью продолжил: – Раз на одежде нашли кровь, полагаю, остается мало шансов, что он жив?

– Похоже на то, но у нас пока нет доказательств, что это кровь вашего дяди.

Уайклифф был озадачен. Молодой человек отвечал на его вопросы четко, не колеблясь, как будто заранее все отрепетировал. Все сказанное им казалось резонным и вполне заслуживающим доверия.

– Ходят слухи, что во время праздника в субботу в огненном колесе вместо чучела был ваш дядя.

– В это никто всерьез не поверит, мистер Уайклифф, – пожал плечами Мэттью.

– Тогда в чем причина этих слухов?

– Это прекрасная тема для любителей почесать языки в пабах…

– Кроме того, поговаривают, что его убили из-за того, что он являлся отцом ребенка Сисси Джордан?

Мэттью крутил в руках пресс-папье.

– Я прожил здесь всю свою жизнь, и всегда было достаточно подобных сказок. Не стоит принимать их всерьез.

– Устное народное творчество, так сказать?

– Что-то вроде этого, – слегка улыбнулся Мэттью.

Трубка хорошо раскурилась, и Уайклифф сидел расслабившись, как будто решил остаться здесь навсегда. Мэттью же, напротив, казался все более напряженным. Что-то в его поведении тревожило сыщика, но он никак не мог понять причину этой тревоги. Казалось, внимание молодого человека сосредоточено на чем-то, не касающемся темы их беседы.

– По вашим сведениям, у дяди могли возникнуть финансовые проблемы?

– Я бы ни на минуту не усомнился в обратном, но у меня нет конкретных данных.

– У вас нет доступа к бухгалтерским книгам?

– Только к ежедневным записям, которые мы держим здесь. Бухгалтерией фирмы занимается некто Хупер. Морли Хупер. Он пенсионер и рад дополнительному заработку. Он готовит балансовые отчеты и ведет дела с налоговой службой.

– Он сидит в конторе?

– Он бывает здесь дважды в месяц, а в остальное время работает дома.

Как только они замолкали, приглушенный шум станков, казалось, становился громче. Кроме того, Уайклифф отчетливо слышал, что происходило за стеной – стук пишущей машинки, обрывки разговоров.

– Слишком тонкие здесь стены.

– Дядя любит быть в курсе всех событий, – улыбнулся Мэттью.

– Но ведь слышно не только здесь, но и там?

– Дядя привык говорить очень тихо.

– Мистер Чоук, вы сказали, что ваш дядя вряд ли был связан с этой Джордан. А не знаете ли вы других женщин в его окружении, с которыми он мог бы поддерживать неформальные отношения?

– Он собирался жениться, – сказал Мэттью, взяв в руки тяжелую канцелярскую линейку.

– Да, мне говорили. Вы об этом узнали на днях, или для вас это уже давно не секрет?

– Я впервые услышал об этом в субботу утром.

– Уже после того, как дядя исчез?

– Накануне, за ужином, он рассказал о своих намерениях маме и бабушке.

– Для них новость была неожиданной?

Мэттью поколебался.

– Мама давно подозревала.

– А вас это известие сильно удивило?

Снова заминка.

– И да, и нет. Я в принципе не исключал такую возможность, но его внезапное решение стало для меня сюрпризом.

– Неприятным?

– Я работаю здесь уже четырнадцать лет, – продолжал Мэттью, все также вертя в руках линейку. – И мне всегда давали понять, что однажды я стану младшим компаньоном…

– А теперь?

Он посмотрел на Уайклиффа так, будто не ожидал такого вопроса.

– Я вас не понимаю…

– Если ваш дядя убит, как вы представляете перспективы фирмы и ваши собственные?

– Это зависит от его завещания.

– А он не обсуждал с вами эти проблемы?

– Никогда. Он лишь иногда делал намеки, что, если я буду хорошо работать и начну собственное дело, он позаботится обо мне.

– Вы уверены, что кроме той женщины, на которой он собрался жениться, в его жизни не было других?

– Я не думаю, что он общался с женщинами.

Это было сказано прямо и недвусмысленно. И все же…

– Еще один вопрос, мистер Чоук. Что вас так тревожит?

Мэттью поднял лицо, которое стало совершенно белым. Пальцы, державшие линейку, дрожали.

– Я все время думаю, что мой дядя, может быть, мертв…

– Это могло бы вас расстроить, а я употребил слово «тревожит».

– Но на меня неожиданно свалились все заботы о бизнесе, а у меня нет полномочий… Я объяснял…

– По-моему, дело не в бизнесе, а в вас самом?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Уайклифф встал, поблагодарил за содействие и пошел к двери.

– Мистер Уайклифф!

– Да?

– Нет, ничего, извините.

– Я думаю, вы хотите мне что-то сказать.

– Нет. – Мэттью снова уставился на крышку стола и не поднял взгляда. – Я хотел сказать, что не знаю никого, кто мог бы убить моего дядю.

Уайклифф прошел через контору, попрощавшись с обеими женщинами, задержался во дворе, глядя, как разгруженный лесовоз выезжает на улицу. После этого ворота закрыли. Он смотрел вокруг рассеянно, больше занятый анализом беседы с Мэттью, и поэтому немало удивился, обнаружив рядом с собой маленькую брюнетку, которую видел в конторе. Видимо, она уже забыла, какой прием оказала ему.

– Вероятно, это не важно, но я подумала, что должна сказать вам. Я видела мистера Риддла в тот вечер. – У нее были невинные темно-голубые глаза, а губы, напоминающие своей формой лук купидона, наверняка однажды навлекут на нее беду. – Я была со своим парнем, и мы шли по Альберт-Террас.

– Где это?

– Недалеко от места, где живет мистер Риддл.

– Он направлялся от дома?

– От дома. Я думаю, он хотел попасть на Мургейт-роуд. С Альберт-Террас все равно больше никуда не попадешь.

– В котором часу это было?

– Где-то примерно… – Она пыталась вспомнить. – Между половиной восьмого и восемью.

– Он с вами заговорил?

– Ну, я сказала ему: «Добрый вечер, мистер Риддл». Он ответил. А больше он ничего не говорил.

– Он был таким, как обычно?

– Да. Как всегда: даже не посмотрит в вашу сторону, если только ему от вас чего-нибудь не нужно. – Она спародировала своего хозяина: – «Добрый вечер, мисс…», и все так холодно, так церемонно. Но уж такой это человек.

– Когда вы разминулись, вы не заметили, вошел ли он в один из домов или продолжил спускаться?

– Извините, я не обратила на это внимания.

– Ничего страшного. – Ее синие глаза горели любопытством. Ей явно нравилась ее теперешняя роль. – Вы заменили Сисси Джордан?

– Нет. Одно время мы вместе здесь работали. – Она бросила на него понимающий взгляд. – Вы имеете в виду эти сплетни. Ну, будто Риддл отец ее ребенка?

– Мистер Риддл не делал вам нескромных предложений?

– Посмотрела бы я на него, если бы он только попытался!

– Значит, вы не верите в эти сплетни?

– Я не любила его, это верно, – помотала она головой. – Но он того сорта человек.

– А Мэттью?

– Он слишком трусоват для этого.

– А для чего закрывают ворота во двор?

Она удивилась резкой перемене темы разговора, но ответила с готовностью:

– Это все он. Я имею в виду босса. Он прямо из себя выходит, когда здесь открыто. Можно подумать, что все только и думают, как бы спереть пилораму.

– Благодарю вас.

– Так это все?

– На данный момент.

Девушка казалась разочарованной.

– Можно попросить у вас автограф? – Она протянула ему блокнот, который держала в руках.

Он расписался.

– Напишите, пожалуйста, что вы главный детектив.

– Оставляю сделать это вам, милочка.

Она пожала плечами и пошла к зданию, вызывающе покачивая бедрами.

Уайклифф возвращался другой дорогой, которая все равно не уберегла его от непогоды. Туман ограничивал видимость сотней ярдов, и сигнал маяка через равные промежутки времени продолжал бить по ушам. В школе была перемена, но когда Уайклифф пересекал площадь, как раз прозвучал звонок, мгновенно оборвав какофонию звуков. Войдя в помещение своего «командного пункта», он с радостью отметил прибытие Джона Скейлса.

Из всех его сотрудников Скейлс обладал самым богатым воображением.

Когда-то он начинал службу с обработки отпечатков пальцев, а сейчас занимался всевозможными случаями мошенничества. Он прекрасно одевался и обладал соответствующей внешностью и манерами. Бухгалтеры и управляющие банков, с которыми ему в основном приходилось иметь дело, забывали, что перед ними полицейский, и часто становились излишне разговорчивы.

Уайклифф тепло поприветствовал помощника.

– Надеюсь, ты в форме?

– Более-менее, сэр.

– Для тебя у меня есть два задания. Первое – управляющий банком «Лондон энд Провижионал», в котором Риддл держал свой капитал. В пятницу он снял со счета недельную зарплату персонала. Выясни, не брал ли он каких-нибудь дополнительных сумм, и если да, то сколько.

– Я могу сказать им о наших подозрениях, что Риддл мертв?

– Можно намекнуть, но впрямую не говори. Также попробуй выяснить, хотя это более сложно, финансовое положение Риддла. Не исключено, что он просто сделал ноги, чтобы скрыть свои проблемы. Трудно найти тело человека здесь, если его обладатель находится где-нибудь в Коста-Рике. А улики, которые мы добыли, могут быть сфабрикованы.

– Вы говорили о двух заданиях, сэр.

– Другое задание касается адвоката Риддла, мистера Пенвера из юридической конторы «Кокс, Пенвер и Грин». Осторожно расспроси его о делах Риддла, в частности о завещании – было ли оно у него и не изменял ли его Риддл в последнее время. Кроме того, меня интересует его мнение о Мэттью Чоуке, племяннике Риддла, который сейчас заправляет делами.

– Все понятно, сэр.

Скейлс отправился по делам, а Уайклифф вызвал сержанта Бурна.

– Кто еще приехал?

– Сержант Смит и констебли Диксон и Фаулер прибыли вместе со Скейлсом, сэр.

– Отлично. Пошлите одного из них переговорить с этим Джорданом – Фаулер прекрасно с этим справится. Я не хочу, чтобы на этой стадии он излишне давил на Джордана, пусть просто побеседует. А теперь давайте-ка еще раз взглянем на карту.

Кроме плана города, на стене висела карта окрестностей.

– Что означают эти отметки?

– Основные точки, сэр: номер первый – дом Риддла, второй – его мастерские, третий – усадьба Джордана и четвертый – сарай, где нашли вещи.

– Вот здесь, – Уайклифф рассматривал план, – находится Альберт-Террас, где Риддла видели в последний раз в пятницу вечером между половиной восьмого и восемью.

Бурн сделал на карте еще одну пометку.

Уайклифф проследил возможный маршрут Риддла. Как и говорила девушка, с Альберт-Террас не было другого пути, как вниз по холму к дороге, идущей вдоль берега. Отсюда влево шла тропинка в направлении плато, к верещатникам, а идя вправо, можно было попасть в город. Тропинка шла мимо сарая, где дети нашли одежду Риддла, а затем сливалась с дорогой, ведущей к ферме Джордана. Без сомнения для пешего человека это был кратчайший путь от дома Риддла до фермы Джордана.

– Теперь еще одно. Мэттью Чоук сообщил мне, что вечером в пятницу смотрел в Пензансе фильм «Соломенные псы». На обратном пути у него сломалась машина, и он возвратился домой пешком. Пусть Диксон проверит его рассказ.

– Он должен сделать это без ведома Чоука, сэр?

– Не имеет значения. Если я не ошибаюсь, Чоуку не впервой подвергаться проверке.

– Вы имеете в виду, что он уже находился под следствием?

– Только у своего дяди.

Прибыл с докладом Кертис. Он сообщил, что одна женщина видела Риддла вечером в пятницу на Бэй-Вью-Террас, но это только подтверждало уже полученную информацию о маршруте Риддла. Уайклифф рассказал сержанту о разговоре с девушкой из конторы Риддла. Полицейский оживился.

– Это же очевидно! Он направлялся к Джордану, куда же еще? Если бы ему нужно было попасть в город, он бы пошел прямо вниз по Буллер-Хилл и через десять минут был бы на месте.

– Возможно, вы правы, – с сомнением покачал головой Уайклифф. – Но не окажитесь в плену единственной версии. Я послал к Джордану констебля Фаулера. – Он раскурил потухшую трубку и продолжил: – Посмотрите, дети нашли завязанную в узел одежду Риддла неподалеку от коттеджа Джордана. Верно? – Кертис кивнул. – Если бы вы спрятали там одежду, каковы шансы, что раньше или позже ее там найдут?

– Скорее раньше, чем позже. Верещатники гораздо более оживленное место, чем можно подумать.

– Значит, тот, кто положил ее туда, мог резонно предполагать, что она не останется незамеченной в течение нескольких дней?

– Безусловно.

– Итак, если Джордан спрятал в этом сарае одежду, он знал, что ее скоро найдут. Тогда зачем? У него была масса возможностей избавиться от этой улики. Например, сжечь в костре или забросить в старую шахту.

– Этот старый дьявол, сэр, – ухмыльнулся Кертис, – мог сделать так из чистой бравады.

– Возможно. Но вернемся к нашим баранам. Необходимо проверить все дома по Альберт-Террас. И учтите: если Риддл был убит в пятницу вечером, то его убийца вряд ли поспешит сознаться, что у них произошло свидание.

 

Глава 4

В течение следующего часа, или около того, Бурн превратил сценические подмостки в подобие личного кабинета Уайклиффа. Там поставили стол, три кресла, стеллажи и телефон. По мнению Бурна, разделяемого многими более высокопоставленными коллегами Уайклиффа, сцена должна была стать местом, откуда он руководил бы расследованием: изучал отчеты, давал указания, проводил совещания офицеров и лично допрашивал свидетелей. Но старший инспектор не спешил расположиться в подготовленном месте. Он долго стоял, внимательно глядя на карту города, как будто пытаясь запомнить каждую улочку, каждый участок земли. Когда он прервал это занятие, то всего лишь попросил принести чашечку кофе.

Только дождавшись Скейлса, Уайклифф вошел в свой кабинет, да и то сперва пропустив вперед помощника.

– Бери стул, Джон.

Скейлс уселся, подтянув брюки на коленях, чтобы не испортить складки.

– Риддл в пятницу снял со счета только обычную сумму на зарплату сотрудникам, сэр. Кроме того, он взял наличными по своему собственному чеку двести девяносто фунтов.

– Это разве необычно для него?

– Так было впервые. Как правило, он брал для себя еженедельно по сорок фунтов. Следовательно, для какой-то особой цели он получил двести пятьдесят фунтов.

– В каких банкнотах?

– Здесь еще одна странная вещь, – нахмурился Скейлс. – Он потребовал, чтобы всю сумму выдали в пятифунтовых банкнотах. Поскольку дело было в пятницу, когда многие фирмы выдают недельную зарплату, кассиру не хотелось расставаться с мелочью и он предложил Риддлу более крупные купюры, но тот отказался и выглядел при этом довольно раздраженным.

– А как насчет возможных затруднений в делах?

– У него все в порядке. Управляющий не отказал мне в содействии и сообщил, что в последнее время как оборот, так и прибыли фирмы постоянно возрастали. Кроме расширения собственного бизнеса, Риддл покупал промышленные акции, когда курс на них падал. То есть он был уверен в будущем, чтобы дожидаться возможного роста их стоимости. В банке его считают очень хитрым и оборотистым бизнесменом, крепко стоящим на ногах… – В это время констебль принес Уайклиффу кофе. Отпив глоток, старший инспектор скривился. – Вам придется привыкать, сэр, – посочувствовал Скейлс.

– Что-нибудь еще?

– Только одно. И управляющий об этом говорил довольно уклончиво. Недавно Риддл приобрел четыре участка земли, которые составляют часть городка на колесах у подножия Миллер-Хилл. Городок принадлежит одному человеку – Сиднею Пассмору. Я полагаю, он вряд ли мог испытывать симпатию к Риддлу после этой сделки.

– Кертис говорил мне о Сиднее, – кивнул Уайклифф. – Риддл вскоре собирался жениться на Лоре Пассмор, бывшей жене Эрни Пассмора, брата Сиднея. – Скейлс некоторое время молча обдумывал услышанное. – Тебе удалось увидеться с его адвокатом?

– Да, я встретился с ним, но мало что смог выведать – несмотря на свой весьма преклонный возраст он отнюдь не отличается разговорчивостью. Он признал, что три или четыре года назад Риддл подготовил завещание и больше не изменял его. Но он категорически отказался раскрыть мне условия документа. Когда я на него немного надавил, он сказал, что Риддл упоминал о возможной женитьбе и говорил, что в этом случае завещание может быть изменено.

– Каковы их мнения о Мэттью?

– Я спрашивал и в банке, и у адвоката. Их мой вопрос не воодушевил. Управляющий сказал, что не слишком рассчитывает на племянника. «Это ненадежный субъект» – вот его слова. Пенвер, адвокат, хотя и более сдержанно, подтвердил это мнение.

– Двести пятьдесят фунтов в мелких купюрах очень смахивают на шантаж. Но в наши дни, шантажируя достаточно состоятельного человека, обычно имеют в виду гораздо более крупные суммы.

– Но все равно деньги не помогли бедняге.

– Не люблю дел об убийстве, в которых нет трупа, Джон. – Уайклифф в раздражении откинулся на спинку стула, потом встал и потянулся. – Я немного пройдусь, а ты оставайся здесь, чтобы комната не выстудилась.

Он вышел на площадь и, едва взглянув на с трудом пробивающееся сквозь облака солнце, достал трубку и закурил. Неужели Могильщика шантажировали? Уайклифф не был в этом уверен. Зато у него не было сомнений, что Риддл мертв.

Через узкую аллею он вышел на центральную улицу и, поглядев в обе стороны, остановился на углу, у магазина мясника. Даже в ноябре городок был оживлен, хотя добрая треть магазинов была закрыта до весны.

Определенно, несколько человек были заинтересованы в первоначальном варианте завещания Риддла. Но как он планировал изменить его? Изменение условий завещания в качестве мотива убийства известно со времен сотворения мира, но все еще не потеряло актуальности. Он ни на минуту не поверил во все эти фокусы-покусы с козлом отпущения; не возымели на него действия и сплетни о связи с убитым дочери старика Джордана. Но в нем стало крепнуть ощущение, что совершила преступление, что его причиной стала ненависть, тщательно скрывавшаяся до поры до времени.

Уайклифф прошел сотню ярдов вверх по улице до перекрестка с Буллер-Хилл. Он вспомнил, что дом Риддла известен как Буллер-Хилл-Хаус, и решил поискать его.

Если – и это без сомнения существенное «если» – чучело козла отпущения оказалось заменено в колесе телом Риддла, то это был не простой и удобный способ избавиться от трупа, а яркое выражение ненависти, которая стала причиной убийства. Ведь убитого раздели догола и связанную в узел одежду подбросили на место, где его наверняка нашли бы дети или влюбленная парочка.

Поначалу подъема не ощущалось. Вдоль улицы располагались многочисленные лавчонки: овощная, хлебная, хозяйственная, кондитерская… Постепенно магазинчики сменились жилыми домами, и дорога стала круче взбираться на холм, выглядевший двойником того, у подножья которого он оставил свой автомобиль.

Подъем все продолжался и продолжался. На дверях большинства коттеджей висели таблички «Свободных комнат нет». Причина была не в том, что дома переполнены. Напротив, люди не хотели, чтобы их беспокоили длинными зимними вечерами.

Улица Буллер-Хилл, наверное, названа в честь генерала Генри Редварса Буллера, героя англо-бурской войны, освободившего город Ледисмит в Южной Африке. Брат деда Уайклиффа сражался под началом генерала, и в детстве мальчик часто слушал рассказы ветерана. Сейчас вряд ли кто помнит о Генри Буллере, а большинство вообще не знает о Ледисмите.

Уайклифф всегда гордился своей физической подготовкой, но сейчас, пройдя всего половину пути, он почувствовал, как сердце и легкие начали выражать протест.

Холостяк в возрасте пятидесяти лет наконец решил жениться. После долгих лет, проведенных в соответствии со строгим распорядком и в делах, и в личной жизни, с установившейся системой отношений, хорошей уже, что она работает. И вот он рискнул ввести в эту размеренную жизнь женщину. Уайклифф хмыкнул при виде картины, появившейся в его разыгравшемся воображении.

Важно выяснить, могло ли тело Риддла оказаться в колесе и если не сам Джордан, то кто мог засунуть его туда. Подумав об этом, Уайклифф не испытал ни малейшего энтузиазма. Это слишком театрально, слишком картинно. Если он хоть что-то понимает в уликах, то Риддл погиб от пули, попавшей ему в шею, а не от осинового кола, забитого в сердце.

И тем не менее…

Оказавшись наконец на вершине, Уайклифф остановился полюбоваться открывшимся видом и восстановить дыхание. Туман почти рассеялся, и море сверкало в лучах солнца. Пейзаж был неправдоподобно прекрасен – красочная открытка вместо реальной жизни. Залив, мысы, тонкий карандаш башни маяка на скале. Он был бы рад не только смотреть: в такие минуты он чувствовал потребность взяться за кисть…

Буллер-Хилл-Хаус возник перед ним по волшебству. Он не был готов к столь впечатляющему зрелищу. Покрытые гравием дорожки и лавровые деревья, готические башни, трубы каминов и цветные витражи в окнах. Уайклифф пожалел, что не был прежде знаком с Могильщиком.

– Чем, черт возьми, мне приходится заниматься! – вздохнул он, подходя к двери и нажимая кнопку звонка.

Дверь открыла Сара. На ней было поношенное синее шерстяное платье, темные с сединой волосы растрепались, и вообще, ей, похоже, не помешала бы ванна.

Она была высокой, грузной женщиной, с низким, почти мужским голосом.

– Опять полицейский?

– К сожалению, это так. Старший инспектор уголовного розыска Уайклифф.

– Входите.

Гостиная, заставленная темной, деревянной мебелью, была погружена в полумрак. Красная плюшевая обивка и потертый персидский ковер покрыты тонкой пылью. За каминной решеткой горел несильный огонь.

– Ну, вы нашли его?

Уайклифф вздрогнул от неожиданности, потому что вопрос задала не Сара, а старушка, которая сидела по другую сторону от огня. Уайклифф ее сначала даже не заметил. Она сидела, держа спину прямо, резкие черты лица выдавали в ней человека с решительным и даже властным характером.

– Это моя мама, – объяснила Сара. – А это полицейский. Он показал мне свою карточку.

– Я спросила: вы нашли его?

– Пока нет.

– Это правда, что вы подозреваете Тимми Джордана?

– Мы рассматриваем все возможные версии, – отделался Уайклифф формальным ответом.

– Сплетни, – недовольно проворчала старушка. – Только дураки верят сплетням. Вы же не дурак? Или я ошибаюсь?

– Надеюсь, что нет.

– Я тоже на это надеюсь. – Ее темно-карие глаза внимательно изучали полицейского. – Я прошу вас найти убийцу моего сына, кем бы он ни был. Вы, наверное, начальник?

– Мне поручено это расследование.

– Хорошо. Ну так я вам скажу одну вещь: моего сына мог убить кто угодно, но только не Тимми Джордан. У него не все в порядке с головой, но он совершенно безобиден.

– У нас нет твердой уверенности, что ваш сын мертв.

– Джонатан был удачлив в бизнесе. – Женщина не обратила внимания на его слова. – Но в других отношениях он мог проявить слабость. Думаю, не ошибусь, если за всем этим стоит женщина.

– Мама, у тебя нет никаких оснований…

– Придержи язык, Сара.

– Я слышал, ваш сын собирался жениться?

– Вы правильно слышали, – кивнула старая леди. – Это Лора Пассмор, и если вы скажете, что у нее не было причин убивать его, я с вами соглашусь. Но она только недавно появилась в его жизни. Ведь были и другие. Джонатан не был, как говорится, ходоком, но он не был и монахом.

– Я тоже так думаю. Но вы имеете в виду кого-то конкретно?

– Я не знаю, кто она, но знаю, что такая женщина существует.

– Что питает вашу уверенность?

– Я его мать и знаю его лучше других.

– Вы разделяете это мнение, миссис Чоук? – обратился Уайклифф к Саре.

Прежде чем ответить, Сара прочистила горло.

– У меня нет магического кристалла.

– Один из моих людей, – Уайклифф попробовал подойти с другой стороны, – сегодня беседовал с мистером Пенвером.

– Он вам ничего толкового не скажет, – презрительно скривилась миссис Риддл. – Старый лицемер!

– Но в данном случае завещание вашего сына может иметь очень важное значение, и я буду очень рад, если вы поможете мне…

– Я скажу вам все, что вы хотите знать.

Уайклифф обратил внимание, что на лице Сары отразилось изумление; она повернулась к матери и собралась было что-то сказать, но передумала и вместо этого спросила:

– Ты имеешь в виду, что в курсе его последней воли?

– Почти. Он обсуждал это со мной, когда составлял завещание, и потом не раз возвращался к разговору. – Старушка натянула кофту и застегнула пуговицы.

– Ты все знала и ни словом не обмолвилась мне? – не выдержала Сара.

– Его завещание было его делом, – повернулась к ней мать. – Он сказал бы тебе все, что счел необходимым. Во всяком случае, дом отходит мне. – На ее губах появилась довольная улыбка, которую она не смогла скрыть. – Ты получаешь право жить здесь, сколько захочешь, а когда я умру, он достанется тебе. Свое дело он предполагал продать…

– Продать? – в голосе Сары прозвучало горькое недоумение.

– Продать и после реализации других ценностей поделить.

– Что ты имеешь в виду под словом «поделить»? – Сара задала вопрос так, будто от ответа зависела ее жизнь.

– По завещанию тебе причиталось бы семь тысяч.

– А Мэттью?

– Две тысячи, если не ошибаюсь.

– Значит, после того как он горбатился на дядю четырнадцать лет, он получит две тысячи?!

– Ему платили зарплату.

– Гроши!

– Это целиком его вина. Надо было иметь характер и требовать прибавки. Или уйти.

– А куда пойдет остальное? – Сара побледнела от злости.

– Оставшейся частью должна распорядиться я. – Своим видом старуха напоминала Уайклиффу облизывающегося от удовольствия сытого кота.

– Я буду бороться. Или ты думаешь, мне не хватит решимости?

Старая леди в ответ лишь пожала плечами. После этого минуту висело полное молчание, которое нарушила Сара:

– А что было бы, если бы ты умерла раньше? Я полагаю, он должен был бы об этом задуматься.

– В этом случае ты получила бы дом и десять тысяч, а остальное должно было быть пожертвовано на исследования в области эндокринных заболеваний.

– Эндокринных заболеваний?! – Сара пришла в бешенство. – О чем ты говоришь? Я не верю!

– Как тебе угодно. Он полагал, что страдает от какой-то болезни желез внутренней секреции. Конечно, это была просто мнительность. На деле он был здоровее тебя и меня.

За годы работы в полиции – почти тридцать лет – Уайклиффу редко приходилось испытывать такой стыд за окружающих. В большинстве случаев люди отказывались верить даже стопроцентным уликам. Здесь все было не так. Еще не нашли тело Риддла, а две самые близкие родственницы уже чуть ли не разработали процедуру похорон, чтобы пролить пару крокодильих слез.

– Скажи, а он обсуждал с тобой, как отразилась бы на завещании его предполагаемая женитьба?

– Он не успел. Но не сомневаюсь, что сказал бы.

– Если я правильно понимаю, ваш сын Мэттью ничего не знает о завещании? – обратился Уайклифф к Саре.

– Разумеется, ничего. Но он скоро узнает, обещаю вам. Завтра утром мы первым же делом отправимся к Пенверу.

Уайклифф попытался представить Могильщика и обеих женщин. Интересно, он был слеплен из того же теста? И какое место занимает в семье Мэттью? Неужели все так погрязли во взаимной антипатии, что их худой мир держится лишь на финансовой зависимости?

– Когда мистер Риддл сообщил вам о своем намерении вступить в брак?

– В пятницу вечером, за ужином.

– Вас его решение удивило?

– До нас и раньше доходили слухи, – сказала Сара.

– А был ли разговор о последствиях этого шага?

– Он заявил, что хочет продать дом и купить другой, поменьше, для меня и мамы. И еще он собирался купить этой особе новое жилье.

– В какое время он обычно возвращался домой?

– По-разному, – нахмурилась Сара. – Иногда я еще бывала на ногах, иногда уже ложилась.

– Когда вы легли в пятницу?

– Около одиннадцати, и я уверена, его еще не было.

– А ваш сын?

– Мэттью тоже не было дома. Он отправился в кино, и на обратном пути у него сломалась машина.

Когда-то в прошлом в семье, должно быть, царила нежность. Мать выносила и родила обоих детей; нянчила их, растила, выводила в жизнь. Саре тоже определенно были не чужды теплые чувства, которые связывают разных людей воедино. Куда это подевалось, оставив в душах только алчность и зависть, из сплава которых однажды отлилась взаимная ненависть?

– В день, когда мистер Риддл исчез, он снял со своего счета двести девяносто фунтов стерлингов. Для него это не было обычным делом. Прежде он брал каждую неделю по сорок фунтов, и мне интересно, для чего предназначались остальные двести пятьдесят.

Обе женщины очень внимательно смотрели на него. Мать первой нарушила молчание:

– Разве это не доказывает то, что я тебе говорила? У него была женщина, и он выплатил ей отступного.

Хотя за окнами был погожий день и комната выходила на солнечную сторону, ни малейшего лучика света не проникало сквозь венецианские ставни и полуспущенные портьеры. Грязно-серое освещение делало комнату неуютной и холодной.

– Наверное, у него было место, где он хранил свои бумаги? – Женщины взглянули на Уайклиффа, но ничего не сказали. – Мне надо их проглядеть.

– Покажи ему, Сара.

– Сюда, пожалуйста.

Она провела его на второй этаж, мимо забранного цветным витражом окна. Пройдя пять или шесть дверей красного дерева, они поднялись еще на один лестничный пролет.

– Его спальня располагается вон там. Он предпочитал заднюю часть дома. А здесь его кабинет.

Она открыла дверь комнаты, выходившей на залив. Помещение было залито солнечным светом, воздух казался спертым. У окна находился большой письменный стол. В комнате еще находился телефон, обитое потрескавшейся кожей кресло и полки со старыми, покрытыми пылью книгами. В каминной нише стоял электронагреватель, а над ней на стене висела крупномасштабная карта города с окрестностями.

– Не знаю уж, как вы достанете бумаги? Он все держал запертым. Можно подумать, он жил в гостинице!

– Не беспокойтесь, у меня есть ключи.

– О!

Уайклифф направился к столу, а Сара, встав в дверном проеме, и не думала уходить.

– Я побуду здесь некоторое время, – предупредил он.

– Если вы что-нибудь найдете, то, полагаю, не откажетесь нам сообщить?

– Всем, что здесь находится, сможет воспользоваться его адвокат. Если мне потребуется кое-что взять с собой, я оставлю вам расписку.

– Вы располагаетесь в полицейском участке? – Сара все еще стояла в дверях.

– Нет, в бывшем помещении Армии спасения. Как раз напротив полицейского участка. А почему вы спрашиваете?

– Просто интересуюсь. – Через минуту она удалилась, прикрыв за собой дверь. С самого детства в распоряжении Уайклиффа всегда была маленькая комната, где он хранил свои книги и бумаги, фотографии и прочую чепуху, которая представляла для него ценность. В ней находились только письменный стол, стул, буфет и несколько книжных полок. Рос он – росло и количество вещей. Они являлись его продолжением, свидетелями и рассказчиками его жизни. Сидя сейчас в кресле Риддла, он испытывал что-то вроде угрызений совести, и в то же время им владел азарт охотника. Его всегда интересовал внутренний мир других людей; он увлекался автобиографиями, еще больше предпочитал дневники. Но он не был любителем «клубнички», в своем интересе он черпал успокоение. Ведь еще будучи ребенком, он считал, что большинство его интимных дум и чаяний не совпадало с мыслями и желаниями других, и, наводя подтверждение своего заветного в чужих записях, он легче ориентировался в жизни, крепла его уверенность в себе.

Все ящики стола были заперты, но ему не составило труда подобрать ключи. Он нашел немногое из того, что могло представлять особый интерес: в большинстве здесь хранились личные банковские счета чековые книжки, бухгалтерские книги, где Риддл учитывал свои доходы и затраты. Уайклифф положил бумаги обратно и решил попросить Скейлса проглядеть их более внимательно. В другом ящике находилась кипа счетов по домашнему хозяйству и расписки за текущий год.

В большом нижнем ящике Уайклифф обнаружил две книги: медицинскую энциклопедию и справочник по эндокринным заболеваниям. В обеих книгах были отчеркнуты отдельные места, касающиеся акромегалии и нарушений функций гипофиза.

«Лечебный эффект достигается лишь при оперативном вмешательстве или применении рентгенотерапии… Вызывается усиленной секрецией гипофизом так называемого «гормона роста»… Наиболее часто встречающиеся симптомы: утолщение костей черепа, лица, рук и ног… Заболевание часто приводит к поражениям внутренних органов, в частности к диабету и импотенции… В некоторых случаях картина заболевания смазана.

Акромегалики часто обладают недюжинной физической силой, но в более пожилом возрасте эти когда-то могучие люди становятся вялыми и слабыми».

Некоторые фразы были выделены.

В верхнем ящике другой тумбы находились всякие мелочи: ручки, карандаши, ластики и скрепки. В нижнем же он нашел кое-что занятное. Риддл, в своем желании систематизировать бумаги, заполнил этот ящик на два или три дюйма пачками документов, которые не подпадали под его систему. Уайклифф достал их и начал сортировать, благо пачки были аккуратно скреплены.

В основном там оказались газетные вырезки, по которым опытный человек мог составить представление о конъюнктуре на рынке акций. Одна маленькая пачка сильно заинтриговала сыщика, это были написанные от руки стихотворения, наивные и неумелые, но полные внутреннего одиночества и жалости к себе. В большом конверте лежали фотографии – по всей видимости, оригиналы газетных снимков, – изображавшие двух человек на трибуне, один из которых передавал другому президентскую цепь. Тут же лежал листок, где на машинке было напечатано пояснение: «Мистер Джонатан Риддл принимает пост президента Корнуэльской федерации архитекторов и строителей от уходящего в отставку мистера Дж. Д. Чиргуина».

На фотографии было видно, как Риддлу пришлось наклониться, чтобы бывший президент мог возложить на него знак отличия, и его лицо было повернуто к камере под неестественным углом, что еще более подчеркивало сильно выступающую вперед нижнюю челюсть, крупный нос и мощные надбровные дуги.

Уайклифф чуть не пропустил еще один маленький конверт, надписанный круглым детским почерком и адресованный Риддлу. Уайклифф достал лежащее там письмо и прочел его. Судя по дате, оно было написано за три дня до исчезновения Могильщика.

Уважаемый мистер Риддл,

Искренне ваша, Хильда Пассмор.

Мне необходимо переговорить с Вами с глазу на глаз. Я не хочу приходить к Вам в офис или домой. Ежедневно, кроме субботы, я бываю одна в конторе Рыбного кооператива с полудня до часу. Это очень важно, и надеюсь, что мы сможем увидеться.

P.S. Пожалуйста, не упоминайте маме о моем письме.

Уайклифф сложил письмо и спрятал в карман.

Остальные бумаги он убрал в стол, запер ящики на ключ, но продолжал сидеть. Перед его глазами возник реальный портрет печального и одинокого человека, глубоко озабоченного состоянием своего здоровья, со страхом глядящего в будущее, которое обещает ему неминуемую и быструю физическую деградацию. И не имеет значения, что подобный прогноз, может быть, является всего лишь плодом воображения… Уайклифф достал телефонный справочник и набрал номер Морли Хупера, пенсионера-бухгалтера, который, по словам Мэттью, вел наиболее важные дела Риддла. Подождав немного, он услышал в трубке голос, говорящий с очаровательным корнуэльским акцентом:

– Морли Хупер.

Поначалу Уайклифф старался быть дипломатичным, пока его собеседник не предложил задавать прямые вопросы.

– Меня интересует, не занимались ли вы его частными делами?

– Я помогал ему заполнять налоговые декларации и присматривал за инвестициями.

– Если не желаете, можете сейчас не отвечать, но мне хотелось бы знать, не вкладывал ли мистер Риддл средства в страховки и не делал ли пожертвований?

– Не вижу причин что-либо скрывать. Он получил десять лет назад страховой полис с выплатой по достижении им шестидесяти лет.

– На какую сумму?

– Пятнадцать тысяч фунтов.

– Этот полис имел бы силу в случае смерти Риддла в более раннем возрасте?

– Да, разумеется.

Уайклифф поблагодарил и повесил трубку. Не исключено, что Риддл покончил жизнь самоубийством, попытавшись выдать его за криминал. В этом случае – при удаче – страховка должна быть выплачена полностью. Правда, вряд ли Могильщика настолько беспокоили судьбы его наследников, чтобы так сложно обставлять свой уход из жизни. С другой стороны, кто может прочитать сокровенные мысли человека, чьи представления о будущем заключены в нескольких подчеркнутых фразах из медицинских изданий и небольшом собрании любительских стихотворений?

Уайклифф встал и через коридор прошел в спальню. Это была темная комната с массивной мебелью красного дерева, пропитанная ароматами, характерными для остальных помещений дома. Там не было ничего, что хоть как-то характеризовало владельца, кроме одежды, развешанной в гардеробе и лежащей на полках шкафа.

Когда он спустился, в гостиной находилась лишь старая дама.

– Ну и как?

– Спасибо, что разрешили познакомиться с бумагами.

– Что-нибудь нашли?

– Ничего.

– Вы будете нас информировать?

– Конечно.

Он вышел на свежий воздух, хрустя подошвами по гравию дорожки, по которой Риддл делал последние шаги, которые связывали Могильщика с его приютом…

В офис Уайклифф вернулся погруженный в свои мысли.

– Есть новости?

Скейлс вскочил со стула, но Уайклифф жестом усадил его обратно.

– Диксон проверил перемещения Мэттью Чоука вечером в пятницу. Кинотеатр был заполнен, поэтому никто не обратил на Чоука внимания. Однако патрульный заметил фургон Мэттью, припаркованный на Бэджер-Кросс около часа ночи. Фургон был пуст, но он записал номера: все совпало. Машина Чоука продолжала оставаться на месте до субботнего утра.

– Пусть Диксон продолжает, – кивнул Уайклифф. – Мне нужно знать как можно больше об этом молодом человеке и его передвижениях. Фаулер вернулся?

– Думаю, сейчас он пошел перекусить.

Фаулер, появившийся несколькими минутами позже был человеком средних лет. Он все еще оставался в чине констебля, потому что не сдал экзамен на должность сержанта, но его коллеги заявляли, что тот просто пытается избежать повышения. Во всяком случае, это отнюдь не убавляло ему ума и опыта.

– Как все прошло у Джордана?

– Мне пришлось почти час ходить вокруг да около, но результат есть, сэр.

Фаулер прибыл в маленькую усадьбу около полудня. Он оставил свою машину на глинистой дороге неподалеку от коттеджа, с трудом различимого сквозь туман. Влияние моря не сказывалось здесь так, как в городе, но перламутровая дымка, которая, похоже, вот-вот рассеется, скрывала все вокруг. Фаулер посмотрел на небольшие возделанные участки земли, сильно сомневаясь, что на этой почве может что-либо вырасти.

Во дворе перед коттеджем были свалены дырявые ведра, старая ванна, каток. Почти половину территории занимала большая поленница. По двору с кудахтаньем разгуливали куры в клетках, стоящих вдоль всей каменной стены дома, шумно возились кролики. Дом с покрытой дерном крышей, казалось, не был построен, а сам, как гриб, вырос из-под земли.

Фаулер постучал по дощатой двери.

– Ну, кто там? – Ему открыла девушка лет семнадцати или восемнадцати. Она была смуглой кареглазой толстушкой, с копной черных кудряшек на голове. Несмотря на неряшливый вид, в ней была своеобразная привлекательность. Где-то за ее спиной, в глубине дома Фаулер услышал звуки музыкальной Передачи первой программы радио.

– Полиция, – Фаулер показал свое удостоверение. – А вы, наверное, Сисси?

– Я позову отца, – уклонилась она от прямого ответа. – Он сейчас кормит свиней.

Она обошла вокруг дома и через пару минут вернулась с коренастым седым мужчиной с живыми карими глазами и темной, как у цыгана, кожей.

– Мистер Джордан?

– Точно. А вы пришли по поводу Могильщика. Странное дело, правда? Я скажу: странное, очень странное.

Фаулера провели на кухню и усадили около стола. Джордан расположился напротив. Сисси села рядом с книжкой в руках. Сбоку, у нее под рукой, стояла детская коляска. Окно в помещении было таким маленьким, что Фаулеру пришлось подождать, пока привыкнут глаза и он сможет в деталях рассмотреть обстановку.

Следуя своему долголетнему опыту, он сначала выслушал рассказ старика, исподволь направляя разговор в нужное русло, и лишь потом стал задавать вопросы.

– Итак, о колесе, мистер Джордан. Я так понял, что вы сами изготовляете его в одном из подсобных помещений, где оно остается до субботы, дня праздника. Верно?

– Совершенно верно, – подтвердил Джордан.

– А помещение, где стоит колесо, заперто?

– Заперто? А на черта мне его запирать? Что там красть? Нечего. – У Джордана была своеобразная манера разговаривать: он пересыпал речь вопросами, на которые сам же и отвечал, иногда сопровождая ответы одобрительными замечаниями.

– А козел отпущения уже был в колесе вечером в пятницу?

– О да. Колесо было полностью готово к церемонии, не было только украшено ветками и соломой. Мы обвязываем его лишь перед самым началом, чтобы листья лавра и тиса не завяли. Лавр символизирует Аполлона, а…

– А чучело козла отпущения тоже делаете вы сами?

– Вы спрашиваете священника о таинствах обрядов. – Джордан с хитрецой посмотрел на Фаулера. – Не знаю, стоит ли рассказывать вам. Но поскольку вы из полиции… Мы же не хотим вступать в конфликт с законом? Определенно не хотим. Ни в коем случае.

В духовке готовилось что-то вкусное, и раз или два Сисси вставала, открывала дверцу и заглядывала туда. Огонь горел беззвучно, лишь иногда горящие головни с шумом сдвигались и в поддон сыпалась зола. Сисси не принимала участия в разговоре, полностью занятая чтением. Время от времени младенец начинал хныкать, и Сисси, покачав коляску, заставляла его умолкнуть. Из посторонних звуков было слышно только громкое тиканье часов на каминной полке.

– Чучело делается из досок, которые сбивают гвоздями, чтобы получилось туловище, руки и ноги. Затем с помощью пучков соломы ему придается форма. Правдоподобие достигается также с помощью одежды. Голова изготавливается из набитого соломой старого чулка и закрывается маской и шляпой. Совсем просто, не правда ли?

– Чучело делается отдельно и потом привязывается к колесу?

– Да, в местах запястий и щиколоток.

– Теперь скажите, мистер Джордан, мог ли кто-то проникнуть в сарай накануне праздника и подменить чучело человеческим телом, одетым, как козел отпущения?

– Не стоит слушать разные байки, мистер Фаулер, – засмеялся Джордан. – Поверьте мне, люди сочиняют небылицы от скуки, которая царит здесь зимой. Не стоит принимать все это всерьез. Ни в коем случае не стоит.

– Я задал вам вопрос, мистер Джордан.

Часы на каминной полке заскрипели и пробили час.

– Сисси, пора кормить ребенка. Не нужно заставлять нашего господина ждать. Я глубоко убежден, не нужно.

Не говоря ни слова, Сисси достала ребенка, уложила его на колени, расстегнула кофточку и начала кормить младенца грудью.

– Посмотрите, какая трогательная картина, мистер Фаулер. Она согревает сердце. Придает смысл человеческому существованию.

– Вы мне пока так и не ответили, могла ли быть осуществлена подмена.

– Разумеется, могла, – улыбнулся Джордан. – Но ее не было.

Откуда вы знаете?

– Сами подумайте, насколько это трудно! – Джордан взмахнул руками. – Во-первых, я не представляю, чтобы кто-либо смог справиться с этим в одиночку. Он должен был сначала доставить сюда тело…

– Риддл мог оказаться здесь по каким-то своим делам.

– По каким? По каким делам сюда мог прийти Риддл? У нас с ним нет ничего общего. Абсолютно ничего.

Темно-карие глаза старика внимательно следили за лицом Фаулера. Прежде такого интереса в Джордане не наблюдалось. О, он отнюдь не дурак! Но Фаулер получил указание не проявлять особого напора.

– Я всего лишь хотел узнать, смогли бы вы заметить подмену, будь она совершена?

– Я не могу дать на это однозначного ответа. – Теперь Джордан был совершенно серьезен. – Естественно, можно было бы заметить разницу в весе, но мы не поднимаем колесо, мы только катим его. Нет, не могу сказать с уверенностью.

– А как его доставляют отсюда на стартовую площадку?

– На грузовике Джимми Трегаскиса. Он владелец питомника и член нашего комитета, который…

– Значит, вы двое закатываете колесо по слегам на грузовик, потом укрепляете его в кузове канатами и везете на площадку. Верно?

– Нас обычно трое: Джимми берет на подмогу Морли Ричардса.

– Когда вы доставляете колесо на место и устанавливаете его на стартовой площадке, оно некоторое время остается без надзора, не так ли?

– За кого вы меня принимаете, мистер Фаулер? – Джордан выглядел оскорбленным. – Как можно позволить такое, когда любой мальчишка способен выбить подпорки или поджечь его?

Некоторое время тишину нарушало лишь тиканье часов, да иногда причмокивал ребенок. Сисси держала его одной рукой, а в другой у нее опять была книга.

– Смотри за ним, Сисси. Мы ведь не хотим, чтобы малыш простудился? Право слово, не хотим.

Девушка до сих пор не произнесла ни слова, и это могло бы объяснить необычную манеру Джордана строить фразы. Полицейский сидел возле ниши, занятой книжными полками. Тома были старые, с потрепанными корешками и стершимися буквами. Он бы даже не рискнул сказать, о чем они.

– У вас есть оружие, мистер Джордан? – неожиданно спросил он.

– Вы же наверняка знаете, что есть.

– Я бы хотел взглянуть на него.

Джордан отправился в спальню и вышел, держа в руках охотничье ружье. Фаулер взял его, переломил и проверил оба ствола. Ружье было тщательно вычищено и смазано. В некоторых местах смазка уже загустела и покрылась пылью.

– Похоже, его давно не использовали по назначению?

– С начала весны, когда я убил пару грачей, чтобы отвадить птиц от посадок гороха.

Фаулер хорошо помнил приказ не давить на Джордана, но надо было попробовать выяснить хоть что-то об отце ребенка, потому что именно эта тема была источником многочисленных слухов.

– Ну, мистер Джордан, благодарю вас. Пожалуй, пока это все. – Фаулер поднялся в надежде, что Джордан пойдет проводить его. Уловка сработала. Старик встал и вышел с ним на захламленный двор.

– Мне не хотелось спрашивать об этом в присутствии вашей дочери, мистер Джордан, но не было ли у вас особой причины испытывать неприязнь к Риддлу?

– Особая причина? Нет, не могу этого сказать. Просто, как многие другие, я недолюбливал этого человека.

– Когда мы расследуем убийство, – продолжал Фаулер свои попытки, – мы должны обращать внимание и на различные слухи…

– Ну и? – В темных глазах стоял откровенный вызов.

– У вас есть причины подозревать, что отцом ребенка был Риддл? Или, может быть, какие-то догадки по этому поводу?

– Проблемы, связанные с рождением моего внука, никоим образом не касаются полиции. – Джордан ничуть не повысил голоса.

Следуя полученным инструкциям, Фаулер решил прекратить расспросы. Он двинулся по грязной дороге к месту, где оставил машину. Туман рассеялся, и вдали показалось море. Открыв дверцу, он вдруг услышал крик и увидел бегущую к нему Сисси. На бегу она разбрызгивала грязь, которая комьями налипала ей на ноги. Запыхавшись, она остановилась около полицейского.

– Вы что-то хотите мне сказать?

– Нет. – Она держалась за открытую дверцу, словно не решаясь продолжать. – Я подумала, что вы приходили потому, что слышали, будто Риддл – отец моего ребенка?

– Я приходил только потому, что меня послал сюда мой начальник.

– Тогда с чего они взяли, что папа может быть замешан в этом деле?

– Я не знаю их резонов, мисс, но могу о них догадываться, – пожал плечами Фаулер и показал на сарай из гофрированных металлических листов, находящийся тремя участками ниже по дороге. – Разве не там нашли его одежду? Этого более чем достаточно, чтобы полиция могла заинтересоваться вашим отцом.

– Ой, я об этом даже не подумала. – Девушка явно испытала облегчение.

– Так Риддл был отцом вашего ребенка?

– Конечно, нет.

– А кто?

– Понятия не имею. Разве вам не говорили, что я жутко распутная?

– Но у вас должны быть догадки.

– Даже если и так, я держу их при себе.

– А племянник Риддла – Мэттью Чоук?

– Ну вы даете!

– Возможно, у нас еще будут к вам вопросы.

– За спрос мы денег не берем.

Пересказав беседу с Джорданами, добавил от себя:

– В этой девушке что-то есть, сэр. Она вовсе не потаскушка, какой хотела себя представить, и очень беспокоится за судьбу отца.

– Она показалась вам умной?

– Скорее хитрой.

Уайклиффу заказали номер в гостинице, открытой круглый год. Она примостилась на мысу, к востоку от города, и выходила окнами на залив. Он собирался поужинать в небольшой компании из пяти или шести постояльцев, заняв уголок в столовой, рассчитанной на сотню гостей. Однако все столики оказались занятыми участниками какой-то конференции, и ему пришлось разделить трапезу с двумя делегатами. Мероприятие было сугубо мужским, и у каждого члена собрания к лацкану был прикреплен белый круглый значок с надписью, которую Уайклифф так и не смог разобрать. Все они были одеты в скромные темные костюмы и разговаривали на пониженных тонах, напомнив Уайклиффу стайку воробьев, клюющих корм. Он оказался неподалеку от большого полукруглого окна, темноту за которым время от времени прорезал луч маяка. К его удивлению, соседи даже не попытались втянуть его в свой разговор, хотя сами то и дело обменивались какими-то фразами. Возможно, их речевые инстинкты срабатывали только при виде белых значков?

А он был бы рад поговорить, лишь бы отвлечься от докучавших ему мыслей. Даже скорее не мыслей, а разрозненных образов, снова и снова возникавших в его мозгу. Две женщины в мрачных пыльных интерьерах старого дома; Мэттью Чоук, безуспешно старающийся освоиться в кресле своего дяди; маленькая комната с видом на море, где Могильщик прятал под замком, как в ящике Пандоры, свои тайные страхи. Колесо с козлом отпущения, в огненных гирляндах несущееся под гору; столы в полицейском участке с разложенными предметами одежды, местами выпачканными в крови.

Он не стал дожидаться кофе, а вышел из отеля и пошел по немноголюдной центральной улице городка Тротуары были мокрыми после недавнего дождя. Он шагал по слабо освещенным боковым проездам и, следуя их изгибам, наконец оказался у начала крутого подъема, в конце которого находилась «Бригантина», паб, в который его водил Тони.

В заведении было полно народу, но знакомых лиц не было видно. Он взял бокал и нашел место рядом с сухощавым человечком в морской форменке, которая была ему явно велика. Народ в основном вел себя тихо: выпивка для англичан всегда была серьезным делом; шум исходил лишь от небольшой компании, расположившейся неподалеку. В ее центре находился невысокий плотный человек с красным лицом и пшеничными волосами. Он дошел до такой степени опьянения, когда приходят в восторг от собственных шуток. Его собутыльники всячески поддерживали в нем кураж.

– Посмотрите-ка… Что вы скажете об этом? – Он оттянул рукав своей куртки, демонстрируя мускулистую руку, покрытую рыжеватыми волосами. Сжав кулак, он хвастался налившимися бицепсами. – Признайтесь, что мало кого видели сильнее меня.

– Да уж, Эрни. Ты здоровый парень, это точно.

– Ну-ка, Берт, пожми мне руку, – обратился Эрни к одному из окруживших его мужчин.

Долговязый, унылого вида Берт не спешил принимать приглашение.

– Ну же, Берт. Я не сделаю тебе больно. Давай!

Подстрекаемый соседями, Берт протянул свою костлявую руку, которая тут же оказалась в тисках огромного кулака.

– Скажи, когда будет невмоготу. – Буквально тут же раздался крик Берта, и Эрни отпустил его. – Вот видите! А я еще не принимался по-серьезному.

Он схватил кружку и залпом выпил почти половину ее. Вытерев рот, он опять развеселился.

– Я однажды так же поручкался с Могильщиком. Правда, он тогда не запросил пощады так быстро. – Эти воспоминания, казалось, доставляют ему истинное удовольствие. – Я ведь когда-то работал на этого лидера, вы же знаете. – Все дружно подтвердили его слова. – И этот гад меня уволил. «Приди в контору и получи свои деньги», – вот что он мне сказал. Я так и сделал. Я еще хотел сказать ему все, что я думаю о его вонючей работе и все такое, но потом передумал. Я был сама вежливость. Не поминайте лихом, – сказал я и протянул ему руку, вроде как попрощаться. – Эрни замолчал, предвкушая продолжение рассказа. – Мне говорили, что он потом целый месяц подписывался левой Рукой.

Раздался смех.

– А теперь он помер, – сказал кто-то.

– Да, мерзавец отдал концы, – после некоторого Раздумья произнес Эрни и добавил: – Но вопрос: кто похоронит Могильщика? – И он обвел всех взглядом, страшно довольный остротой. – Эй, вы, наверное, не поняли. Кто похоронит Могильщика? – Он встретился глазами с Уайклиффом, наклонился и схватил его за рукав. – Кто похоронит Могильщика? Вот что я хотел бы знать!

Уайклифф посмотрел на него, искусно разыгрывая непонимание. Эрни почувствовал потребность объяснить смысл шутки.

– Вы что – шуток не понимаете? – И он разразился хохотом. Вокруг все зааплодировали.

– О, Господи, ну и ловко у тебя сегодня получается, Эрни! Хоть по телевизору показывай!

Но Эрни внезапно стал серьезен. Глядя на Уайклиффа, он сказал:

– Я вас не знаю. Ни разу здесь не видел.

– Действительно, мы вряд ли с вами встречались.

– Я его не любил. Могильщика, я имею в виду, – помотал головой Эрни. – Он был настоящим ублюдком, хотел жениться на моей супруге.

Приятели Эрни решили, что тот зашел слишком далеко, и хотели отвлечь его, когда к нему сквозь толпу стал пробираться вновь прибывший. Он мог показаться двойником Эрни, если бы не выглядел значительно моложе. Приблизившись, он спокойно сказал:

– Эрни, ты уже хорош. Пойдем.

– Не порть компанию, Сидней, – раздались голоса, хотя толпа явно выглядела смущенной. – Эрни рассказывал, как он жал руку Могильщику.

Но Эрни молча поднялся и последовал за братом. После их ухода в баре повисло неловкое молчание.

Уайклифф повернулся к своему соседу.

– Это тот самый Сидней Пассмор, что владеет городком на колесах?

– Точно, – кивнул человечек. – Сидней и его брат Эрни. Они внешне похожи, но между ними не меньше разницы, чем между солью и сахаром.

 

Глава 5

Спустившись утром к завтраку, Уайклифф обнаружил, что вестибюль гостиницы уставлен чемоданами – конференция закончилась, и народ разъезжался. Почти все уже успели позавтракать, и в столовой Уайклифф встретил лишь несколько человек. Утро было ясным, по голубому небу плыли пушистые облачка, а море так сверкало на солнце, что при взгляде на него у старшего инспектора заслезились глаза. Дома он обычно довольствовался тостом с джемом, но в командировках съедал полный завтрак. Это ему казалось естественным, хотя он и не мог объяснить причину такого избирательного отношения к еде.

Несмотря на хорошую погоду, настроение было подавленным. Он винил в этом маленький приморский городок, где жизнь зимой шла шиворот-навыворот. Он жалел, что люди здесь не впадают в спячку, как некоторые животные, и не пробуждаются от нее к Пасхе, вынужденные снова заняться работой. На самом деле причиной было убийство на почве семейной вражды, окруженное массой сплетен, покрытое флером суеверий, от которых сильно отдавало театральностью. Но больше всего угнетало, что никак не удавалось обнаружить тело жертвы.

Наконец Уайклифф добрался до своего маленького кабинета в помещении Армии спасения, завизировал несколько отчетов своих сотрудников и вызвал сержанта Кертиса. Тот вошел в своем вытертом бурого цвета плаще и выглядел абсолютно так же, как сутками раньше. Трудно было представить, что он может уходить домой к жене, к детям, что он спит, ест, умывается. Кертис относился к тем редким людям, которые были рождены полицейскими сержантами и глядя на которых невозможно было представить себе их кем-то иным.

– В этом деле начинает обнаруживаться излишек Пассморов, сержант. Прошлой ночью мне довелось познакомиться с двумя братьями, Эрни и Сиднеем.

– Эрни – тот еще тип, – ухмыльнулся Кертис. – Недаром Лора развелась с ним.

– А что он собой представляет? Просто тунеядец, при этом еще озлобленный?

– Я ни разу не слышал, чтобы он сделал что-нибудь толковое, – неуверенно сказал Кертис. – Хотя, выпив, может наговорить с три короба. Вообще это человек, который предпочитает плыть по течению. При всем том я уверен, что он искренне привязан к Лоре и обожает свою дочку Хильду.

– Его в последнее время не было в городе, так?

– Так. Он смылся, когда Лора выставила его, но денежки кончились и он возвратился две или три недели назад. Теперь он живет в одном из вагончиков в городке своего брата.

– Кстати, об этом городке… Дело с покупкой Риддлом участков земли – оно сильно может повредить Сиднею?

– Еще бы! – Кертис сделал широкий жест. – Это у нас большой бизнес. Но Сидней сам дал маху. Вот скажите; разве можно вложить все деньги в чужую собственность? Ты же будешь зависеть от любой прихоти владельца земли.

– А зачем Риддлу эти участки?

– Бог его знает! Может быть, под застройку. В любом случае он дал Сиднею полгода, чтобы тот выметался.

– Это Риддла, наверное, не очень украшает.

– Да уж, – рассмеялся Кертис. – Весь город кажется возмущенным. Но просто ботинок оказался не на той ноге – сыграй Сидней такую шутку с Риддлом, все были бы на его стороне и считали бы его поступок вполне нравственным.

– Вам как будто жаль его?

– В некотором роде. Риддл, конечно, белая ворона, и любой в нашем городке с удовольствием подставил бы ему ножку, если бы смог.

Зазвонил телефон, и Уайклифф снял трубку. Береговая охрана обнаружила колесо, прибитое к скалистым островкам под названием Айдлеры в четырех милях от побережья.

– Я уверен был, что его найдут, – радостно провозгласил Кертис. – Надо было только этому чертову туману рассеяться. Вы отправитесь за ним, сэр?

– Хотелось бы. Но как это устроить?

– Попросим Тича. Я видел его лодку в гавани, когда шел сюда утром. Она, правда, еще была перед урезом воды, но сейчас прилив, и глубина для нее достаточная.

– Тич – это такой высокий, худой?

– Да, это он. Лучший мореход на побережье.

Кертис позвонил на причал, попросил найти Тича и передать ему просьбу перезвонить в офис Уайклиффа.

– Сейчас его найдут, сэр. Он всегда вертится там, где пахнет деньгами.

Телефонный звонок раздался менее чем через пять минут. Кертис снял трубку.

– Твоя посудина на воде, Тич?… Колесо видели в районе Айдлеров… Да, мистер Уайклифф хочет, чтобы ты отбуксировал его сюда… Разумеется, тебе заплатят… Нет, несколько человек полицейских отправятся с тобой… Да, я знаю, что поднимается ветер. Так что чем быстрее, тем лучше… О'кей, через пятнадцать минут.

Уайклифф решил отправиться с Кертисом и прихватить своего фотографа сержанта Смита, болезненного и угрюмого человека. Тот попытался было возражать, сказав, что страдает морской болезнью и на лодке его укачает.

Тич ожидал их на причале возле своего катера, пришвартованного у стенки. Он узнал Уайклиффа и поприветствовал его улыбкой. Уайклифф с Кертисом устроились на корме. Смит сел с подветренной стороны в укрытии на носу на маленьком сиденье рядом со Штурвалом. Тич принес несколько желтых непромокаемых плащей.

– Это вам пригодится, когда выйдем из гавани.

И действительно, они еще не миновали траверса входа в гавань, как катер стало обдавать брызгами, что очень удивило Уайклиффа, которому море показалось утром таким тихим под яркими лучами солнца. Тич держался недалеко от берега, и Уайклифф хорошо видел дорожку, по которой катилось колесо, и насыпной трамплин, оттолкнувшись от которого оно совершило свой последний полет перед падением в воду. Катер заливало все сильнее; Уайклифф и Кертис завернулись в плащи, а Смит скорчился на своем сиденье, его серые усы обвисли, на них блестели капельки воды. Неровная береговая линия впереди постепенно переходила в длинную косу, чья низкая ровная поверхность нарушалась двумя вышками заброшенных шахт.

– Коса Грамбла, Айдлеры лежат с ее подветренной стороны, недалеко от берега.

Волны покрылись барашками, и вода, плескавшаяся через борт, казалось, кипела. Время от времени катер форштевнем налетал на крупную волну и отскакивал от нее, как испуганный жеребенок. Уайклифф, чувствуя себя очень неуютно, испытывал угрызения совести, глядя на Смита, бледного, с несчастным выражением, ухватившегося одной рукой за оттяжку мачты, а другой державшегося за сиденье.

Медленно они заходили под защиту косы, и примерно через полчаса волнение стихло. По мере приближения к островам перед взглядом Уайклиффа возникали изъеденные морем черные скалы с плоскими вершинами, поднимавшиеся из воды, как колонны какого-то гигантского храма. Поначалу они казались расположенными так близко друг к другу, что представлялись непроходимым барьером, но вблизи выяснилось, что между ними были проливы в несколько ярдов шириной.

– Айдлеры, – махнул рукой Кертис.

Тич уменьшил обороты и медленно вел катер вдоль скал.

– Вон оно! – неожиданно крикнул он.

Тич указывал в самую середину архипелага, и Уайклифф похолодел, когда моряк направил судно в узкий пролив между двумя скалами. Сейчас они казались огромными, и волны с шумом и брызгами разбивались об их черные, блестящие на солнце бока. Двигатель работал чуть слышно, и суденышко двигалось по лабиринту камней, как будто само знало дорогу. Несмотря на прибой, море было тихим и в темной маслянистой воде плавало много деревянных обломков, поднимаясь и опускаясь в медленном ритме, задаваемом зыбью.

– Туда, – указывал пальцем Кертис.

Уайклифф увидел чайку, которая стояла, похоже, прямо на воде. Но в этот момент она с жалобным криком взлетела, и он увидел край решетчатой рамы колеса, чуть выступающей из волн прибоя. Тич медленно миновал колесо, потом дал задний ход и приблизился к нему кормой. Когда до колеса оставалось не больше фута, он резко перевел ручку реверса гребного вала и через мгновение выключил мотор. Теперь катер покачивался на волнах синхронно с колесом, будто связанный с ним невидимыми нитями.

– Вам, пожалуй, следует его сфотографировать.

Страдая от качки, Смит все же сделал пару снимков. Теперь колесо было видно целиком. Оно почти не выступало над поверхностью воды, плавая в обрамлении мусора и щепок.

– Мы возьмем его на короткий буксир, – предложил Тич. Он перешел на корму и, ухватившись за край колеса, стал поднимать, пока не втащил нижний его диск на транец. Большая часть конструкции теперь находилась в воздухе, и ее можно было хорошо рассмотреть. Обгорелые и почерневшие ветви тиса и лавра все еще опутывали деревянный остов колеса, но теперь на них еще налипли и водоросли. От чучела Не осталось и следа.

Уайклифф попытался сосредоточиться на осмотре колеса, стараясь не замечать нагромождений камней, среди которых качался катер. Его очень тревожило, что Тич, казалось, тоже не обращал внимания ни на что, кроме остатков колеса. Суденышко, однако, вело себя как послушная лошадка и только поднималось и опускалось вместе с волнами, не пытаясь приблизиться к сулящей опасности кромке воды.

Колесо быстро закрепили одним концом на корме, оставив другой конец в воде. Тич завел мотор, и они стали медленно выбираться из скал. Когда они проходили мимо двух близко расположенных каменных столбов, так напугавших Уайклиффа на пути сюда, оказалось, что между ними достаточно места не только для катера, но и для тащившегося сзади плашмя колеса – между ним и скалами остался изрядный промежуток.

– Обратно мы пойдем медленнее, – предупредил Кертис. – Колесо будет тормозить нас. Зато теперь ветер попутный, и нас не будет так качать.

Они сели на кожух двигателя, и Уайклифф, наконец почувствовавший себя в безопасности, решился даже закурить трубку.

Когда они вошли в гавань, был пик прилива, и палуба катера с привязанным к корме колесом оказалась почти на высоте причала. Они прибыли как раз вовремя – небо заволокло серыми облаками, и ветер нагнал буруны даже в заливе.

– Хорошо успели, – порадовался Тич. – Будет настоящий шторм.

На причале уже собралась изрядная толпа любопытных. Но все готовы были помочь и быстро освободили на берегу место, куда можно было бы вытащить колесо. Наконец Уайклифф смог подробно осмотреть его конструкцию. В колесе отсутствовали ступица и спицы. Вся середина была пустая. По сути, колесо состояло из двух концентрических колец – внешнего, диаметром в девять футов, и внутреннего, шестифутового. Козла отпущения привязывали за щиколотки и запястья к внутреннему кольцу, и Уайклифф полагал, что сможет найти места крепления. К его удивлению, это оказалось очень просто – в четырех местах дерево обгорело.

Кертис предложил перевезти колесо в сарай во дворе полицейского участка, и Уайклифф поручил ему организовать транспорт. В толпе зевак Уайклифф заметил Эрни Пассмора. С ним была девушка с прямыми светлыми волосами. Они беседовали и выглядели очень серьезными. Все говорило за то, что девушка была дочерью Эрни.

Старший инспектор хотел раз и навсегда закрыть вопрос о возможном путешествии Риддла в колесе, а для этого необходимо было вызвать эксперта для тщательного осмотра улики. Уайклифф позвонил в криминалистическую лабораторию и попросил прислать кого-нибудь. На столе в кабинете снова скопилась стопка отчетов. В них не сообщалось никаких новых данных, в том числе и от детектива, которому были поручены поиски вокруг дома Джордана. Обыскали территорию в четверть мили шириной, на целую милю простиравшуюся за участком фермера. Безрезультатно. Уайклифф решил отозвать команду и вернуть по крайней мере дюжину человек к исполнению их основных обязанностей.

Только во второй половине дня Уайклифф сообразил, что после завтрака у него во рту не было и маковой росинки. Он уже собрался выйти в город в поисках какого-нибудь ресторанчика, как его остановил телефонный звонок.

Звонила Зила.

– Чарльз! Что за дела, в конце концов! Ты почему ничего нам не сообщил?… Я узнала совершенно случайно. «Ты должен съехать из отеля и пожить у нас… Никаких отговорок!.. Но это же полная чушь… Мой дорогой, за кого ты нас принимаешь? Разве бедняга Тони и я в состоянии замыслить что-нибудь, дабы воспрепятствовать совершению правосудия?… Ну, может быть, ты и прав… Хорошо, если ты на этом настаиваешь, но сегодня вечером будь у нас и позволь все же попытаться переубедить тебя… Конечно, только поужинать… Обязательно!

Придется пойти, но Уайклифф пообещал себе, что это будет в первый и последний раз.

Когда он наконец отправился в гостиницу. Уайклиффа поразили изменения в погоде. Выйдя с закрытой со всех сторон уютной площади, где находился его офис, на центральную улицу, он был почти сбит с ног неожиданным порывом ветра. До него дошло, что маленькие площади и усаженные деревьями аллеи, хороши не только с эстетической точки зрения. Из окон его гостиничного номера море выглядело грязно-серым пространством, усеянным белыми гребешками волн. По небу неслись рванью облака, а над краем маленького мыса, на котором стояло здание отеля, вздымались фонтаны брызг от ударов могучих валов. Близилось время заката, но не похоже было, чтобы сквозь завесу туч прорвался хоть крохотный лучик солнца.

Уайклифф принял ванну и отправился в бар. Посидев там, он взял свою машину и поехал вверх по холму в сторону верещатника. Стало темно. Машину сотрясало от порывов ветра. Свет фар едва отражался от черной поверхности дороги и от торфяных обочин. Он отъехал на полмили в глубь суши. Сзади осталась ферма Джордана, и теперь он двигался по местности, которую на языке геологов называли плато, оголенном морской эрозией. Слева от дороги шел пологий склон, выше по которому среди зарослей вереска и россыпей валунов стояло жилище Баллардов.

Уайклифф боялся пропустить нужный поворот, но впереди сверкала гранитная крошка подъездной аллеи, и он повернул, с грустью размышляя о судьбе покрышек и стараясь даже не думать о подвеске. Дорога петляла по склону, ведя к горизонтальной площадке, на которой когда-то располагалась шахта; ее вышка до сих пор стояла в какой-то сотне ярдов от дома его приятелей.

Не успел он въехать во двор, как пошел проливной дождь, стуча по крыше машины и заливая стекла. Должно быть, Балларды видели свет фар, потому что уже поджидали его в дверях, и через пару минут он стоял в гостиной перед ярко горящим камином, а хозяева выясняли, что бы он предпочел выпить в непогоду.

В конце концов, это было так приятно. Зила славилась как опытный кулинар, и Уайклиффу доставило удовольствие оценить ее старания.

Сложенный из гранита дом, прилепившийся к склону горы, казался ее продолжением, и завывания бури за стенами никого не тревожили. Их вообще не замечали бы, если бы не колебания пламени в камине, которое под порывами ветра в трубе время от времени ярко вспыхивало и взметало снопы искр.

Они говорили о предстоящем дебюте Зилы на телевидении и о планах Тони устроить весной выставку своих картин в одной из лондонских галерей. Криминальную тему тактично обходили, пока сам Уайклифф, размягченный прекрасным ужином и двумя стаканами бургундского, не затронул ее.

– Сегодня днем мы доставили на берег колесо.

– Да, мы слышали, – заметила Зила, убирая со стола посуду. – Тогда же мы узнали, что ты ведешь дело.

– Мы подобрали его в районе Айдлеров, – продолжал Уайклифф, стараясь говорить самым будничным тоном, словно такие морские путешествия были для него обычным делом.

– Разумеется, никаких следов чучела или человеческого тела?

– Никаких.

– Очень странно, – сказала Зила, отнеся на кухню поднос с грязной посудой и вернувшись спустя несколько секунд. – Колесо находят в четырех случаях из пяти, но я ни разу не слышала, чтобы вместе с ним нашли козла отпущения.

– Что же в этом странного? – донесся через открытую дверь кухни голос Тони, который в это время готовил кофе. – Ведь вся затея в том и состоит, чтобы козел отпущения исчез вместе со всеми грехами.

– Это я как раз понимаю, дорогой. – Зила обращалась к мужу как к маленькому ребенку. – Но почему он всегда исчезает?

В этот момент Тони появился в комнате, неся поднос с кофе.

– Джордан – старый жулик.

– И все же, как получается, что за все время не было ни единого прокола?

– Ты когда-нибудь обращала внимание на устройство колеса – до того, как его обернут гирляндами?

– Я сегодня внимательно изучил его конструкцию, – вмешался Уайклифф. – Меня поразило отсутствие спиц – просто два кольца, а середина совершенно пустая.

– Вот именно. – Тони отхлебнул кофе. – Когда колесо оказывается в море, оно плавает в воде на боку. Если бы в нем были спицы, то козел отпущения не смог бы утонуть, и его вытащили бы вместе с колесом.

– Но ведь он привязан.

– Да, к внутреннему кольцу.

– Ну и что?

– Его привязывают специальной бечевкой, вроде бикфордова шнура. И в нужное время она перегорает, как предохранитель в телевизоре.

– Ты мне никогда этого не говорил, – возмутилась Зила.

– А ты меня никогда не спрашивала, дорогая, – парировал Тони. – И я думал, ты предпочитаешь не знать изнанки чуда.

– А ты сам откуда это узнал?

– Слухами земля полнится.

– Свинья!

– Но даже в этом случае чучело должно всплыть, – продолжал сомневаться Уайклифф.

– Оно и всплыло бы, если бы к нему не был привязан кусок железа.

– Значит, все это сплошное жульничество! – Зила была шокирована.

– А разве ты серьезно полагала, что козел отпущения берет на себя наши грехи?

– Нет, конечно. Но все равно, такое откровенное мошенничество!

– Это не выглядело бы мошенничеством, если бы ты о нем не знала. Ты не должна винить Джордана. его маленькое шоу было бы обречено, если бы возник хоть малейший намек на дурное предзнаменование. И он не больший обманщик, чем его древние кельтские предшественники.

На сей раз Зила не нашлась, что сказать.

Уайклифф вытянул ноги к огню и попивал превосходный кофе, испытывая самое настоящее блаженство.

– Для меня остается непонятным, – заговорил он наконец, – почему Риддла так не любили. Даже ненавидели. Допустим, он жестко вел дела. Но не он один такой в городе…

– Зависть, – нашла объяснение Зила.

– Здесь нечто большее, чем зависть, – не согласился Тони. – Чарльз прав: в городе много людей, которые добиваются целей методами, ничуть не лучшими, чем Могильщик. Но они почему-то пользуются всеобщим уважением. Риддл страдал от того, что всегда был в роли мальчика, которого на принимают в игру, а заставляют только подносить мячи.

– Что ты имеешь в виду – спросила слегка ошарашенная Зила.

– Он всегда был странным. Непохожим на других. Его внешность, темперамент, его происхождение. Даже его имя могло оказаться поводом для насмешек. Кстати, его отец был членом секты адвентистов седьмого дня и ходил по городу с плакатом, на одной стороне которого было написано: «Готовьтесь к встрече с Богом», а на другой: «Грех – это смерть».

– Я об этом забыла, – хмыкнула Зила. – Мы еще Дразнили его Джонни Иегова.

– Точно. По моему опыту люди многое прощают Друг другу, но никогда не простят, если их обойдет Человек, которого они всегда считали ниже себя.

Они продолжали болтать до самой полуночи, и Когда ему пришлось возвращаться, погода стала много хуже, чем по дороге сюда. Дождя не было, но при порывах ветра казалось, будто машина взлетает над дорогой. Тем не менее, прежде чем возвращаться в отель, он решил заглянуть в офис.

На их маленькой круглой площади было относительно тихо, и в здании буря выдавала себя лишь отдаленными завываниями ветра. Возле телефонного аппарата дремал дежурный констебль, положив ноги на стол.

– Все спокойно?

– Прошу прощения. – Дежурный вскочил на ноги. – Я не слышал, как вы вошли.

– Есть что-нибудь новое?

– Ничего, сэр. Заглядывал мистер Скейлс.

– Спокойной ночи.

Уайклифф вернулся в гостиницу и лег спать.

 

Глава 6

К утру пятницы ветер не утих, а высокие волны прибоя ночью залили магазинчики на набережной. Люди пытались, как могли, навести порядок; муниципальные службы завозили мешки с песком, чтобы отразить натиск стихии во время дневного прилива Насколько хватало взгляда, море представляло волнующуюся сине-зеленую поверхность, усеянную белыми гребешками.

Придя в здание Армии спасения, Уайклифф обнаружил там сержанта Кертиса. Тот печатал очередной отчет. Трудно было понять, как огромные пальцы сержанта не попадали сразу по нескольким клавишам пишущей машинки. Уайклифф присел на краешек стола.

– Вы ведь знаете Хильду, дочь Лоры Пассмор?

Смешно сведенные к носу маленькие глазки Кертиса выразили среднюю степень удивления.

– Хильду? Разумеется, знаю. Хорошая девочка. Ей лет шестнадцать или около того. Окончила школу и с тех пор работает в Рыбном кооперативе на Стокгольм-Бэкс, недалеко от мастерских Риддла. – Он с недоумением посмотрел на свои растопыренные пальцы, как будто не был уверен, что это часть его тела, и продолжал: – Она гуляет с Ральфом, сыном Сиднея.

– Со своим кузеном?

– Вы сразу все поняли, сэр, – кивнул головой сержант. – Я не думаю, что этот выбор очень обрадовал ее мать.

– А что собой представляет парнишка?

– Неплохой. К тому же умница. Еще учится, круглый отличник.

Считают, что после школы он сможет поступить в Оксфорд. – Кертис пожал плечами. – Не знаю, в кого он такой? Уж во всяком случае не в старину Сиднея.

Уайклифф слез со стола и прошел в свой маленький кабинет. Кертис посмотрел ему вслед и понимающе ухмыльнулся. В обоих мужчинах было много общего, чтобы понимать друг друга без слов.

– От тела не так легко избавиться, – произнес Уайклифф одними губами.

Таким был его способ размышлять: ему втемяшивалась в голову какая-нибудь фраза, и он крутил и вертел ее, примериваясь к ней то с одной, то с другой стороны Риддл был высоким, ширококостым, массивным человеком. С его телом у преступника должны были возникнуть серьезные трудности…

Мэттью Чоук, Тимоти Джордан, Сидней Пассмор и его брат Эрни, мать Риддла и его сестра Сара, Лора Пассмор и ее дочь Хильда. Теперь вот еще Ральф, сын Сиднея.

Это люди, чьи судьбы так или иначе связаны с Риддлом, чей жизненный путь зависел от того, был Риддл жив или мертв. Люди Уайклиффа уже собирали информацию о большинстве из них.

Собери и сравни – таково было кредо бывшего Начальника Уайклиффа. У него самого не было четко выраженного кредо, но сейчас ему приходилось следовать именно этому принципу, хотя он считал, что главную роль в раскрытии преступления играет личность жертвы.

Когда разыгрывается кровавая драма, убитый не остается на сцене немым предметом, он оказывается активным участником действия. Даже если преступление совершает маньяк, судьба приводит несчастного в нужное время и в нужное место. Но большинство убийств не становятся следствием действий маньяка, и на свою трагическую судьбу жертва оказывает куда большее влияние, чем роковое пересечение во времени и пространстве путей убитого и убийцы. Если Риддл был убит, то какие именно его действия или намерения привели к этому?

Чем больше он раздумывал над случившимся, тем больше им овладевала мысль, что у убийцы не было ясного, однозначного мотива. Скорее, он или она действовали под воздействием долго копившихся мелких обид, потерь, переживаний, достигших в какой-то момент критической массы…

В помещение несколько раз заглядывал сержант Бурн, ожидая, что Уайклифф обратит на него внимание.

– Две новости, сэр, – сказал он наконец, отвечая на вопросительный взгляд старшего инспектора. – Звонили криминалисты и сообщили, что к нам выехал мистер Хортон. Кроме того, вас ожидает Мэттью Чоук. Он не желает говорить ни с кем иным.

– Хорошо. Давайте его сюда.

Дальний конец зала был огорожен, и там устроили место для ожидающих посетителей. Сейчас Бурн шел оттуда с Мэттью, ведя его по проходу между письменными столами, в большинстве своем пустовавшими. Молодой человек был бледнее смерти, под глазами чернели круги, скулы обтянуты.

– Я думал, вы вместе с матерью отправились с утра к мистеру Денверу?

– Мама хотела, чтобы я пошел вместе с ней, но что это даст? – объяснил Мэттью, садясь напротив Уайклиффа. – Наш визит не изменит завещания. Во всяком случае, я не ожидаю от него никаких сюрпризов.

– Не хотите ли вы сказать, что знали о смысле завещания дяди еще до того, как мать рассказала вам о нем? – Мэттью не ответил, и Уайклифф продолжал: – Во время нашего последнего разговора вы отрицали какую-либо осведомленность о намерениях мистера Риддла.

– Я говорил правду, – сказал Мэттью, глядя в пол под своими ногами. – Я не знаю деталей, но около месяца назад у меня был неприятный разговор с дядей, скорее даже спор, и он намекнул, чтобы я не рассчитывал на наследство, потому что иначе меня ждет большое разочарование.

– Вы поверили ему?

– Он всегда говорит то, что думает.

– Из-за чего был спор?

– У нас были разногласия по работе. – Мэттью сидел, зажав ладони между колен.

– Что говорил вам мистер Денвер, когда вы общались с ним по повседневным делам?

– Он договорился с банком, что деньги будут выдавать по бумагам за моей и его подписью. Во всяком случае до тех пор, пока не утрясутся дела с наследством.

Глядя на молодого человека, Уайклифф думал, сколько тот продержится, если будет оставаться в нынешнем состоянии. Губы у Мэттью дрожали, и казалось, он вот-вот расплачется.

– Мистер Чоук, зачем вы пришли сюда?

– Рассказать о договоренности мистера Пенвера с банком. – Наконец Мэттью поднял глаза и встретился взглядом с Уайклиффом. – Вы же сами просили меня информировать вас.

– Больше вам нечего мне сообщить?

– А что я еще могу сказать?

Уайклифф понимал, что имеет дело с отъявленным лжецом. Но сидит ли он напротив убийцы?

– Ваша машина сейчас в порядке?

– Не лучше и не хуже, чем обычно, – пожал плечами Мэттью. – На следующий день после аварии я поехал туда с одним моим приятелем, механиком из гаража, и тот все наладил. Оказалось, что был засорен карбюратор.

– Тогда ночью, по пути домой, вы никого не встретили?

– Я говорил вам, что мимо проехали две или три машины, но не остановились.

– Ваша мать водит машину?

– Мать? – Он взглянул на Уайклиффа с удивлением, словно не понял вопроса. – Она не отличает капота от багажника. Если ей надо куда-то поехать, то она обычно просит меня или дядю.

В вопросах Уайклиффа не было системы. Его главной целью сейчас являлось расшевелить Мэттью, но тот вел себя, как хорошо тренированная собака, готовая выполнить заранее отработанное действие по соответствующему сигналу. Уайклифф решил закончить беседу.

Собираясь выйти в город, Уайклифф снова долго изучал карту и попросил Кертиса отметить на ней интересующие его места.

– Рыбный кооператив находится вот здесь, всего в нескольких шагах от мастерских Риддла. Сидней живет в восточной части города, где находятся рыбные склады. Этот район называют Линни, и Сидней живет в одном из новых многоэтажных домов. Его городок на колесах расположен у подножия Миллер-Хилл, в четверти мили от его дома – вот, я отметил место. Лора Пассмор живет в доме по Сальвейшн-стрит, здесь, на дальней стороне гавани.

Уайклифф прошел по всей набережной до того места, где она сужалась до пешеходной тропинки, ведущей на косу. Сальвейшн-стрит находилась слева от него и представляла два ряда домов, пересекавших узкую полоску земли. Ветер не утихал, но прилив закончился, обнажив полосу мелкого желтого песка на дне залива. Тем не менее в воздухе носились брызги, и ветер время от времени гнал куски пены, как будто в море кто-то стирал белье. Уайклифф свернул на Сальвейшн-стрит. Там, в укрытии из домов, ветер не так свирепствовал. Дома были каменные, со смотрящими на проезжую часть парадными входами. Шторы на большей части окон полуприспущены, так что в комнатах наверняка темно. Может, люди жили в задней части коттеджей. Во всяком случае, он не увидел ни одного лица.

Шестнадцатый номер, принадлежавший Лоре Пассмор, оказался в самом конце улицы. Он постучал в зеленую дверь, и после недолгого ожидания она открылась.

– Миссис Пассмор?

Светлые волосы, миловидное лицо, которое чуть портили складки возле рта, полная, но не слишком, фигура. Вместе с ней из дома вышли вкусные запахи стряпни.

– Что вам угодно?

Уайклифф назвал себя.

– Проходите, пожалуйста.

Она хотела было проводить его в гостиную, но потом передумала.

– Извините, давайте поговорим на кухне. Я должна присматривать за ребенком.

Кухня оказалась просторнее, чем он предполагал. Каменный пол, покрытый большим квадратным ковром, камин и маленькое окошко, выходящее на косу. Открытая дверь вела в помещение, где находилась раковина для мытья посуды и газовая плитка, на которой попыхивала паром кастрюлька. В деревянном кресле у огня сидела пожилая женщина, а у ее ног на ковре крохотный мальчуган возился с игрушечным грузовиком.

– Моя мать.

Женщина поприветствовала Уайклиффа кивком, а Лора подошла к ящику с углем и подбросила несколько кусков в огонь.

– Можете обойтись без околичностей. Ведь вы пришли по поводу мистера Риддла? Я бы могла сказать, что вы пришли не туда, но не буду этого делать.

– Не туда?

– Вам нужно было бы переговорить с ними. Им задать вопросы.

– Кому – им?

– Его матери и сестре – Она посмотрела на Уайклиффа, будто тот дурачил ее. – А главное – его драгоценному племянничку.

– Лора, как ты можешь! – Старая леди казалась встревоженной, она принадлежала к тому поколению людей, которых присутствие полиции еще могло привести в трепет.

– Мама, не вмешивайся. Это дело тебя не касается. – И молодая женщина стала с чрезмерным старанием мешать угли в камине.

– Это правда, что вы собирались замуж за мистера Риддла?

– Да. Мы хотели сделать это в начале года. Все уже было обговорено. Теперь же… – Она замолчала, но взгляд, которым она окинула комнату, был красноречивее всяких слов.

– Простите, пожалуйста.

В этот момент малыш поскользнулся, упал на свой грузовичок и захныкал. Лора подхватила его, осыпая поцелуями. Когда мальчик успокоился, она обернулась к Уайклиффу.

– Они все были против этого.

– Вы имеете в виду его семью?

– Всех. Семью как раз можно понять. Им есть что терять. Или они думали, что есть…

Уайклиффа усадили на табуретку у большого стола, накрытого белой клеенкой.

Мне очень не хотелось бы вас расстраивать, но похоже, мистера Риддла убили, и мой долг – найти того, кто это сделал.

– Надеюсь, что вам это удастся. Боже, как я на это надеюсь!

Лора вышла в соседнее помещение помешать содержимое кастрюльки, все еще кипевшей на плитке – она относилась к людям, которые не любят выставлять свои чувства напоказ.

– Вы видели мистера Риддла в пятницу вечером?

– В пятницу?

– В тот вечер, когда он исчез.

– Нет, я весь вечер была дома, а он сюда не приходил.

– Его видели, когда он шел по Альберт-Террас в сторону Мургейт-роуд, тропинки на плато. Как вы думаете, куда он мог направляться?

– Нет, даже представить себе не могу. – Она выглядела несколько обескураженной.

– Я думал, вы все о нем знали.

– Да, мы старались узнать друг о друге как можно больше.

– Он доверял вам?

– Отчасти. Чем дальше, тем больше. Ему не с кем было поговорить, ему нужен был собеседник. То же можно сказать и обо мне. Вот так все и было.

Мальчуган заковылял к бабушке: у него был насморк, и ему требовалось прочистить носик. Лора, заметив это, пошла к лестнице на второй этаж.

– Я сейчас принесу платок.

Пока она ходила, старушка взглянула на Уайклиффа.

– Ей очень нелегко – в разводе и с малышом на руках.

– Да, конечно, я понимаю.

– И все же она никак не замешана в том, что произошло с Могильщиком. Я-то и слезинки не пролила бы, если бы узнала, что он умер!

Лора вернулась с носовым платком и вытерла сыну нос.

– Они все имели зуб на Джонатана и, как могли, старались ему навредить. Зато радовались его деньгам, когда он приходил за покупками в их магазины или когда давал им работу.

– Мистер Риддл никогда не рассказывал вам ничего, что позволило бы говорить о его враждебных отношениях с кем-нибудь из знакомых? Может быть, о недавних спорах или недоразумениях?

Она отнесла мальчика к его грузовику и оставила там играть.

– Вы имеете в виду Мэттью? Джонатан упоминал об этом.

– А что он вам говорил?

– Вам об этом лучше побеседовать с мистером Брайантом.

– Брайантом?

– Из фирмы «Брайант и сыновья». Они торгуют строительными материалами. Мэттью и один из работников Брайанта подделывали счета. Они украли более восьмисот фунтов, когда Джонатан раскрыл мошенничество. Мистер Брайант уволил сообщника Мэттью, а Джонатан оставил племянника на работе, но велел ему выплатить долг из своей зарплаты.

– Ты мне никогда не говорила об этом, – вмешалась старушка. Новость, как видно, сильно возбудила ее любопытство. – Но я не удивлена – они все одного поля ягоды, и племянник ничем не лучше своей мамаши или дядюшки. Я помню, когда Сара была еще школьницей, она…

– Мама, замолчи! Я тебе сказала, тебя это не касается.

– Когда мистер Риддл обнаружил мошенничество?

– Месяц или полтора назад, – пожала плечами Лора.

Неудивительно, что Мэттью выглядел таким подавленным, словно уже ожидал приговора. Такой конфликт скрыть невозможно, и положение Мэттью становилось более чем шатким. Может быть, он думал снять с себя подозрения, лично поговорив с Уайклиффом.

– Я была уверена, что мистер Брайант сообщил вам об этом, когда узнал о несчастье с Джонатаном.

Уайклифф промолчал. Хлынувший дождь застучал по стеклу, вода попала в дымоход, и капли зашипели на горящих углях камина.

– Мистер Риддл часто приходил сюда?

– Он был у нас всего несколько раз.

– Он чувствовал себя здесь как дома?

– Что вы хотите этим сказать? – Она с тревогой посмотрела на Уайклиффа.

– Я спрашиваю, мог ли он здесь расслабиться, вел ли он себя, как гость, или снимал пиджак и садился у огня как член семьи?

– Конечно, он мог считать себя здесь дома. Почему бы и нет?

– Действительно, почему бы и нет. – Уайклифф хотел разговорить ее. Ему было мало лаконичных ответов на его вопросы, и он решил несколько изменить направление разговора. – Окружающие, похоже, его не очень любили.

– Зависть, – скривила губы Лора. – Они все завидовали его успехам и в отместку распространяли о нем лживые слухи. Мерзость!

– Говорят, что его тело использовали вместо чучела козла отпущения во время праздника в субботу.

Он не ожидал такой реакции – кровь вдруг отхлынула у нее от лица, и она вся напряглась, не спуская с него взгляда.

– Я тоже слышала подобное. Но вы ведь не думаете, что это было взаправду? – сдавленным голосом спросила она.

– Разумеется, это звучит малоправдоподобно, но и напрочь отбросить такое предположение я не могу.

– Я все время стараюсь убедить себя, что это невозможно, что мне это только показалось.

– Вы не расскажете мне подробней, что вас заставило встревожиться?

Лора в нерешительности молчала, переводя взгляд с матери, которая ловила каждое слово, на Уайклиффа. Наконец, она решилась:

– Ну ладно, расскажу, а вы уж сами решайте. В последний раз я видела Джонатана в четверг вечером. Мы с ним поехали покататься. Теперь, когда мой развод официально оформлен, мы решили, что можно больше не скрывать наших отношений. Мы собирались предупредить всех о грядущем бракосочетании и в дальнейшем встречаться открыто. Он должен был в Пятницу сообщить обо всем матери и сестре, а остальные узнали бы в субботу, на празднике, где мы хотели появиться вместе. Он собирался ехать за мной в субботу в восемь. – Она ненадолго замолчала, глядя на языки пламени в камине. Когда она вновь заговорила, ее голос дрожал. – Он не появился вовремя. Я прождала его с полчаса или около того, а потом позвонила ему с причала. Ответила Сара. Можете представить, сколько дружелюбия было в ее голосе. Но она все же ответила, что Джонатана нет дома. Когда я попыталась расспросить подробнее, она просто повесила трубку.

– И что дальше?

– Я уже было подумала, что неправильно поняла нашу договоренность. Может быть, говорила я себе, мы должны были встретиться на самом празднике? Я отправилась туда и пыталась отыскать его в толпе. – Ее голос почти отказал ей, и она, хотя и с трудом, но сдержалась. – Что мне оставалось думать? Я была уверена, что в последний момент он решил отыграть назад… Что таким образом он хотел сообщить мне о разрыве наших отношений. – Ей опять пришлось остановиться, чтобы взять себя в руки. Когда она заговорила, голос звучал почти невозмутимо. – Конечно, я была расстроена: только жизнь стала налаживаться, и новое крушение надежд… – Она обвела глазами комнату, остановив взгляд сначала на сыне, потом на матери. – Тут я увидела Мэттью и спросила его о дяде Он по своей привычке попытался уйти от прямого ответа, но я настаивала. Наконец он сказал, что не видел дяди с вечера пятницы и никто не знает, куда он девался.

– Вы ему поверили?

– Я не знала, чему верить, была сама не своя. – Мальчуган, почувствовав, что мать расстроена, подошел и встал рядом. Она подхватила его и посадила себе на колени. – Потом колесо отпустили, и оно прокатилось всего в десяти ярдах от места, где я стояла. Я взглянула и увидела, что маска загорелась и стала скручиваться…

Лора замолчала. Уайклифф не решался больше расспрашивать, но ее мать, видимо, одолевало любопытство, а не сочувствие к дочери.

– Ну, и что дальше? – нетерпеливо потребовала она продолжения рассказа.

– Не знаю. Мне вдруг показалось, что из-под маски мелькнуло его лицо. Это длилось всего мгновение, но я едва не потеряла сознание. Потом я убедила себя, что это всего лишь моя фантазия, что я была слишком расстроена. С трудом придя в себя, я вернулась домой.

Уайклифф продолжал сидеть молча. Даже до старушки дошло, насколько неуместны дальнейшие расспросы. Возникшее молчание нарушила сама Лора:

– В воскресенье утром я первым делом опять позвонила ему и разговаривала с Сарой. Я спросила, не вернулся ли он домой, но она посоветовала мне заниматься своими делами. Тогда я обратилась в полицию, и мне сказали, что сестра только что заявила об его исчезновении.

– Я могу лишь сказать, – поделился с женщинами Уайклифф, – что, когда мы вчера нашли колесо, на нем не было ни малейших следов присутствия козла отпущения.

– Значит, вы думаете, он?…

– Это крайне маловероятно.

Уайклиффу показалось, что Лору его ответ приободрил. Тогда он решился вновь заговорить.

– Миссис Пассмор, я не хочу растравлять вашу рану, но вынужден задать еще один вопрос. Как вы считаете, не поддерживал ли мистер Риддл близких отношений с другими женщинами?

– Я о подобных отношениях ничего не знаю, но, будь даже так, я бы не была поражена. – Подобный ответ был для Уайклиффа полной неожиданностью, а женщина, бросив взгляд на мать, между тем продолжала: – Джонатану нужно было общество – он был очень одиноким человеком. Однако вряд ли главным являлся секс.

Уайклифф поблагодарил собеседницу за откровенность и поднялся, чтобы уходить. Лора проводила его до Дверей, и они простились почти дружески.

В конце улицы начиналась развилка. Пойдя налево, путник попадал в город, а свернув направо, оказывался на дороге, вившейся вдоль берега и переходившей в Мургейт-роуд, откуда можно было попасть на Альберт-Террас. Дождь закончился, и Уайклифф решил пойти направо. Дорога была узкой, а полоса высокой травы отделяла ее от обрыва, за которым простиралось море. От места, мимо которого он шел, в море на триста ярдов уходили волнорезы. Прибой, доходя до них, взметал в воздух тучи брызг, которые ветром несло в сторону берега. Вокруг не было никакого жилья. Море с одной стороны и крутой склон холма – с другой, видимо, не считались преимуществом. Однако за поворотом Уайклифф увидел один небольшой домик, сооруженный на бетонных сваях. Он был окрашен в розовый цвет, а белая деревянная изгородь еще более делала его похожим на игрушку. Деревянные наличники входной двери и окон украшала затейливая резьба. Без сомнения, его архитектор являлся весьма эксцентричной натурой.

Уайклифф остановился полюбоваться домиком и заметил позади него, у самого берега, большой прямоугольный бассейн, выбитый прямо в скалах. Сейчас, началом прилива, дно бассейна было покрыто водой нанесенной ветром; глубина была невелика, а поверхность покрыта рябью. На расстоянии около ста ярдов вниз к воде шли ступени, и, заинтригованный, он отправился туда повнимательнее все рассмотреть. Поначалу он решил, что здесь собирались устроить небольшую искусственную бухту. Но потом обратил внимание на неглубокий желоб, проходивший по обрыву. Видимо, он был предназначен для укладки трубы, и Уайклифф понял, что когда-то это сооружение служило резервуаром для сточных вод.

Он стоял на краю бассейна, и, хотя дождь давно прекратился, его плащ был весь мокрый, а по лбу и щекам стекала вода от брызг, долетавших сюда с ветром. Он посмотрел на дом, и в окне мансарды заметил неподвижный силуэт человека, глядящего в сторону моря.

Сейчас Уайклифф находился почти на уровне моря, и волнорезы, при взгляде с этого ракурса, производили гнетущее впечатление. Казалось, они в любой момент начнут перемещаться и погребут его под собой. Он стал взбираться вверх и вскоре вернулся на дорогу. Пройдя по ней, он оказался у разворота, за которым тропа шла от моря к Альберт-Террас. Ворота обозначали начало дороги, идущей вверх на плато.

Уайклифф повернул назад.

Пока еще нельзя было исключать возможность, что Риддл навещал Лору Пассмор в пятницу вечером. Но тогда почему он избрал такой неудобный кружной маршрут? Их отношения уже не было смысла скрывать, да и Лора отрицала факт его визита.

Когда он вновь оказался у необычного домика на сваях, то увидел, как женщина в красном непромокаемом плаще и такой же шляпке открывает калитку. У нее в руках была сумка, и она, скорее всего, возвращалась из города с покупками.

– Доброе утро. Неважная погодка, не правда ли?

– Я уже привыкла, – рассмеялась женщина.

Ей было под тридцать, она выглядела немного полноватой, копна густых волос не желала умещаться под шляпкой.

– Я восхищен вашим очаровательным домиком.

– Может, он и заслуживает восхищения, но вы бы попробовали провести в нем прошлую ночь, – продолжая улыбаться, пожаловалась она.

– Интересно, кому пришло в голову построить его здесь?

– Его давным-давно построил муниципалитет. Он предназначался для смотрителя резервуара сточных вод. Нужно было периодически открывать шлюз во время прилива. Смотрителем работал мой отец, но когда построили новый сток за городом, мы остались жить здесь. Папа выкупил дом и участок. Сейчас он на пенсии и ужасно страдает от артрита – с трудом выходит из комнаты.

– Простите, пожалуйста.

– Не извиняйтесь. Рано или поздно нас всех это ждет. – Она снова улыбнулась и оглядела его. – Вы здесь в отпуске?

– Нет, я детектив и расследую дело об исчезновении Джонатана Риддла.

– Следовало бы догадаться… Ко мне приходил уже один из ваших людей и расспрашивал, не видела ли я Риддла в тот вечер.

– А вы видели?

– В такой темноте? – рассмеялась женщина. В ней было особое очарование. Казалось, что она посвящает собеседника в какую-то свою безобидную игру.

– Вы знали мистера Риддла?

– И даже очень хорошо. Вы не найдете человека, который бы не знал Могильщика.

Уайклифф вернулся в город. Но на сей раз он раздумал идти по набережной и воспользовался центральной улицей, на которой все же хоть как-то можно было укрыться от пронизывающего ветра. Среди многочисленных домохозяек, отправившихся за покупками, он увидел Сару. Голова ее была повязана шарфом, в одной руке она несла пакет с продуктами, а в другой – большую дамскую сумку с бронзовыми пряжками. Заметив его, она беззвучно пошевелила губами, но так и не решилась ничего сказать вслух.

К моменту возвращения Уайклиффа во временную штаб-квартиру Хортон из криминалистической лаборатории уже прибыл. Это был человек лет сорока, спокойный и нетребовательный. Он привез результаты исследований одежды и других предметов, принадлежавших Риддлу. Кроме того, уже час он занимался колесом.

– Я сделал срезы с тех мест, где чучело козла отпущения, по всей видимости, было привязано к раме. Можно достаточно уверенно сказать о роде бечевки, использованной для крепления, но относительно наличия тела вместо чучела прийти к какому-либо определенному заключению вряд ли представляется возможным. Мистер Бурн упомянул о предположении, что для крепления использовался горючий шнур, и это вполне объясняет, почему в рассматриваемых местах материал колеса так сильно обгорел. Если бы в колесо было помещено тело, то на дереве могли остаться следы тканей в достаточном для идентификации количестве, но конструкция длительное время находилась в воде, и нам вряд ли удастся что-то обнаружить.

Манера Хортона вести себя и говорить действовали на окружающих успокаивающе. Его легко можно было представить на свидетельском месте в суде, где он своим монотонным голосом отвечает на вопросы адвоката, дает ясные и недвусмысленные объяснения или без колебаний признает свою неосведомленность. Он явно не годился на роль этакого всезнающего мудреца, от которого целиком и полностью зависит судьба подсудимого.

– Что касается предметов одежды, все изложено в рапорте. Но чтобы сохранить ваше время, я могу в двух словах изложить все, что нам удалось обнаружить. Тем более что и рассказывать особо нечего. Кровь принадлежит человеку и относится ко второй группе, а по системе Ландштейнера-Левина – к группе М. Резус положительный. По мнению нашего гематолога, кровь вытекла из свежей раны, причем ткань воротника находилась в контакте с раной или почти в контакте. Там же, на ткани, установлены обгоревшие участки и наличие частиц бездымного пороха. Это позволяет предположить огнестрельный характер ранения, причем выстрел был сделан с очень близкого расстояния.

Хортон замолчал и взглянул на Уайклиффа с виноватым выражением, словно прося прощения за напрасно отнятое время.

– На воротничке сорочки обнаружено немного перхоти, чуть больше – на воротнике пиджака. На некоторых предметах одежды мы нашли волосы трех Категорий. В основном это толстые, черные прямые волосы; затем более тонкие темно-коричневые, которые были на сорочке и пиджаке; наконец, несколько шерстинок осталось от животного, по-видимому, кошки.

Уайклифф слушал рассеянно, но сохранял сосредоточенный вид. Мысли же его шли в своем направлении.

– На коричневых волосах, – продолжал криминалист, – остались следы искусственной завивки, а учитывая их малый диаметр, можно предположить, что они принадлежат женщине. Однако со стопроцентной уверенностью этого утверждать нельзя.

У Лоры Пассмор волосы светлые, у сестры и матери – седые. Как говорила старая дама – «За всем этим стоит женщина»?

– Прошу прощения, что не могу предложить ничего лучшего, – закончил свой доклад Хортон.

У Уайклиффа появилось ребяческое желание погладить криминалиста по голове, но он лишь вежливо поблагодарил и, оставив того наедине со своими образцами, отправился в «кабинет». Там он сел в кресло и уставился в стену.

С момента обнаружения одежды Риддла прошло меньше трех суток, но казалось, что это случилось очень давно. Он еще не видел многих, кто был причастен к делу, пока это были лишь имена. В верхнем углу, под потолком, Уайклифф заметил паутину. Он даже будто видел спрятавшегося паука, в неподвижности поджидающего жертву. Многие люди, размышлял сыщик, всю свою жизнь проводят за изучением пауков, сороконожек и прочих насекомых… Они ловят их, пришпиливают булавками к бумажным карточкам, раскладывают по ящичкам… Исследуют их реакции на изменения условий окружающей среды. Разрезают их на части и рассматривают под микроскопом. В этом отношении Уайклифф испытывал к натуралистам зависть – ему приходилось иметь дело с людьми, изучать которых приходилось лишь в их естественной среде обитания.

В дверь постучали, и в комнату вошел Скейлс. Наверное, Уайклиффу не удалось сразу переключиться на вошедшего, потому что во взгляде Скейлса явно читалось удивление. Уайклифф махнул помощнику рукой, предлагая садиться.

Они немного поболтали, сообщая каждый свои новости.

– Для Чоука дела складываются неважно, – заметил Скейлс. – У него двойной мотив: деньги, которые он украл и теперь должен вернуть, и завещание дяди, по которому ему вряд ли что достанется.

– Но он говорил, что ничего и не ждал.

– Он только теперь понял это.

Уайклифф нехотя согласился. Он вообще-то не думал о молодом человеке, все его мысли занимал Могильщик.

– Я все время упираюсь в одну точку, Джон. Если доверять уликам – я имею в виду следы крови, – то получается, что в момент выстрела на нем не было ни пальто, ни пиджака…

– Вы считаете это важным, сэр? – осторожно спросил Скейлс.

– А разве ты считаешь иначе? Насколько нам известно, всего в двух местах он мог расслабиться настолько, чтобы снять пиджак: у себя дома и у Лоры Пассмор.

Скейлс открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Уайклифф поднялся с места.

– Пойду побеседую с дочерью Лоры, с Хильдой Пассмор.

В письме, которое Уайклифф нашел в столе Риддла, Хильда писала, что с двенадцати до часу дня бывает одна в конторе Рыбного кооператива. Сейчас была как раз половина первого.

Из-за сильного ветра и то и дело начинающегося Дождя народу на улицах было мало. Но Уайклифф чувствовал, что за ним внимательно наблюдают. В этом проявлялся не только интерес, но и предчувствие чего-то малоприятного, что несло появление сыщика. Кто знает, чем может закончиться визит полицейской ищейки?

Чтобы добраться до Рыбного кооператива, ему пришлось миновать мастерские Риддла. Во дворе он увидел, как Мэттью садился в один из фургонов фирмы. Тот, заметив полицейского, неловко поприветствовал его кивком.

Двор кооператива также был отделен от улицы двойными воротами и калиткой.

Там стояли два грузовика, заполненные ящиками и не очень приятно благоухающие рыбой. На второй этаж вела каменная лестница со стрелкой, на которой было написано: «Контора».

Уайклифф и не помышлял таиться, но когда он вошел, двое молодых людей отпрянули друг от друга. Оба с красными от смущения лицами.

– Мисс Пассмор?

У девушки были длинные прямые светлые волосы. Она еще не окончательно оформилась, но в ней проглядывало что-то, что обещало со временем превратить ее в красавицу.

– Меня зовут Уайклифф; я слышал, что могу застать вас здесь одну между двенадцатью и часом.

– Я вас знаю, – только и сказала она; если его неожиданный приход и застал ее врасплох, она постаралась не показать этого.

– А это, если не ошибаюсь, Ральф? – Юноша молча кивнул. – Прогуливаешь школу?

– У нас сейчас перемена.

Уайклифф старался держаться непосредственно и дружелюбно, но оба были настороже.

– Я пришел побеседовать с мисс Пассмор, но если она не возражает против твоего присутствия…

Девушка пожала плечами, явственно показав, что ей все равно.

Комната не отличалась размерами. Она обогревалась масляным радиатором; в окне были видны черепичные крыши, за которыми в тумане серело море.

Уайклифф достал из кармана письмо Хильды к Риддлу и положил его на стол перед ней. Она взглянула на него, но ничего не сказала.

– Зачем вы хотели видеть мистера Риддла?

– Мне надо было с ним поговорить.

– О чем?

– Мать собиралась выйти за него замуж.

– А вы хотели отговорить его?

После некоторого колебания последовал утвердительный кивок.

– А кроме этого?

Она посмотрела на Ральфа, который все еще чувствовал себя не в своей тарелке.

– Я хотела попросить его быть посговорчивей с моим дядей насчет участков земли.

Уайклифф поудобнее устроился на стуле, заняв место между Хильдой, присевшей за свой письменный стол, и Ральфом, сидевшим прямо, как на церковной скамье.

– Ваш дядя, это отец Ральфа. Так?

– Так. – Она покраснела.

– Чем вы собирались заинтересовать его?

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– У мистера Риддла была репутация весьма жесткого в делах человека. Не могу поверить, что вы собирались уговорить его отказаться от двух своих решений, не предложив ему ничего взамен.

Я просто хотела попробовать.

– Он принял ваше приглашение?

– Да, он пришел сюда днем в четверг.

– Что он ответил на вашу просьбу?

– Обещал подумать.

– Как он себя вел? Был вежлив, покладист или, напротив, несговорчив?

– Вежлив, как всегда.

Девушка явно хитрила. Уайклифф был уверен, что она наверняка пыталась скомпрометировать Риддла, но не поймать его на темных делах, а, скорее, поставить в неловкое положение. Однако он не представлял себе, как она могла действовать. Может быть, пыталась соблазнить его? В пользу этого предположения ничего не говорило, но Уайклифф по опыту знал, что молодые люди, особенно если речь идет о преданности своим родным, в своем поведении непредсказуемы.

– Вам нравился мистер Риддл?

– О нет!

– А вы ему?

– Не думаю.

– Тогда почему вы решили, что он пойдет вам навстречу? Вы показались мне умной молодой женщиной, и я не поверю, что вы настолько наивны, чтобы обратиться к мистеру Риддлу с подобными предложениями, не попытавшись соблазнить его или напугать.

– Вы можете думать, что хотите. – Ее щеки сейчас пылали.

– Так не получится. Речь, возможно, идет об убийстве, и мне необходимо знать правду. Итак, соблазнить или напугать?

Ральф сидел, уставившись в пол и теребя шов на своих джинсах. Хильда молчала, плотно сжав губы.

– Он не пытался сделать вам непристойное предложение?

– Разумеется, нет, – мгновенно отреагировала она.

– Почему вы так его не любили? Разве он был бы для вас плохим отчимом?

– Он… омерзительный! – Она долго подыскивала нужное слово. – Масленый и… – Она опять сделала паузу, а когда заговорила вновь, ее голос звучал совершенно спокойно. – Да что вам мои слова. Вы можете спросить любого.

– Но не вашу маму?

Она со злостью взглянула на него, но проглотила резкий ответ.

– Я думаю, вы пытались шантажировать его. Что вы знали о мистере Риддле и собирались обнародовать, если бы встретили отказ?

– Ничего.

Уайклифф посмотрел на Ральфа. Нежный румянец на щеках и та готовность, с которой он вспыхивал в ответ на малейшие замечания сыщика, делали его более женственным, чем особу, сидящую напротив.

– А тебе есть что сказать, Ральф?

– Ему нечего сказать, потому что это вообще не его дело.

– На самом деле он не меньше вас заинтересован в делах мистера Риддла, особенно в том, что касается участков земли под городком на колесах.

– Бесполезно скрывать, Хильда. Все равно придется признаться, – заговорил Ральф извиняющимся тоном. Он подождал какого-нибудь ободряющего знака со стороны девушки, но, не получив его, продолжал: – Я кое-что узнал.

– Что именно?

– Я узнал, что мистер Риддл ходит к Мэри Пенроуз на Мургейт-роуд.

– Как ты это узнал?

– Увидел.

– Если человек заходит в какой-то дом, это еще ни о чем не говорит.

– Он ходил туда каждую неделю. Иногда даже по два раза.

– Он мог быть приятелем отца той женщины.

– Я знаю, зачем он туда ходил, – сердито пробормотал парень.

– Почему ты за ним шпионил?

– Я не шпионил!

Но ведь ты следил за домом?

Парень жутко смутился, и Уайклиффу стало жаль его.

– К женщине, которая там живет, часто заглядывают мужчины?

– Да, – после некоторого колебания признался Ральф.

– Ты тоже был ее клиентом?

– Конечно, нет!

– Тогда как ты объяснишь?…

– Я ничего не буду объяснять. И не буду отвечать на ваши вопросы. Вы меня не заставите.

– Хорошо. Закончим на этом, но, возможно, мне понадобится еще раз встретиться с тобой. – Он повернулся к Хильде, которая в течение всего разговора Уайклиффа с Ральфом хранила на лице отсутствующее выражение. Значит, вы припугнули Риддла, пообещав рассказать матери о его визитах в этот дом?

– Да. – Она, казалось, хотела еще что-то добавить, но промолчала.

– И вы бы рассказали?

– Нет.

– А если бы рассказали, ваша мать могла передумать выходить замуж за мистера Риддла?

– Конечно. Это же ясно как божий день.

Уайклифф подумал, как плохо дети знают своих родителей. Он встал. Теперь он знал, где был Риддл перед своим исчезновением, а терзать дальше этих подростков ему не хотелось – ведь действовали они из лучших побуждений.

– Если кто-либо из вас захочет еще что-то рассказать, вы знаете, где меня найти.

Он был доволен. В его списке появилось еще одно место, где Риддл мог отдохнуть, сняв пиджак и развязав галстук. Место, где его могли застрелить…

Уайклифф отправился в отель перекусить. Он ожидал, что после окончания конференции в ресторане будет свободно, но просчитался: хозяева открыли двери не только для постояльцев. В основном это был местный деловой люд, поэтому за ленчем ему пришлось выслушать оживленную дискуссию о несовершенстве британской налоговой системы, о необходимости снова ввести смертную казнь, о распущенности школьников и полном бездействии правительства. Все это безумно утомляло, и, хотя он сочувствовал их бедам, его приводили в ужас предлагаемые способы ликвидации всех несчастий.

– Я иногда думаю, – вещал один из поборников справедливости, – что нас может спасти только диктатура. Нам нужен кто-то, кто, не колеблясь, расстреляет несколько негодяев, чтобы другим неповадно было. Тогда мы почувствуем разницу!

Естественно, диктатор должен был принадлежать к тому же политическому крылу, что и ратовавший за его правление, иначе ведь могут быть расстреляны не те негодяи.

Без всякого на то повода его мысли постоянно возвращались к женщине из дома на сваях. Он питал тайную симпатию к смешливым толстушкам, и если он когда-нибудь решит пуститься во все тяжкие… Иногда он чувствовал, как близко оказывался от запретного рубежа.

– Вам подать бренди, сэр? Почему бы и нет, в конце концов?

Ветер на улице уже не сбивал с ног. Перемену в погоде он заметил еще по пути в отель. Сейчас было почти тихо, только редкие порывы напоминали о недавней стихии. Стало светлее, и скоро, Бог даст, выглянет солнышко.

Услышав новости, Кертис пришел в изумление.

– Мэри Пенроуз! Ну и дела, черт меня возьми! Вот уж не поверил бы, что вы можете открыть мне что-то новое о закулисной жизни нашего городка. Когда я был мальчишкой, сток еще функционировал и старина Пенроуз был при деле. Мы тогда придумали смешное название для этого сооружения и часто собирались возле дома и выкрикивали его, пока старик не выбегал и не прогонял нас. – Большое лунообразное лицо Кертиса от воспоминаний стало мягким и приветливым. – Ее все до сих пор зовут Мэри Пенроуз, хотя официально она Мэри Парке. Несколько лет назад она вышла замуж, но парень бросил ее и удрал. Я считаю, что это только к лучшему и для нее, и для нас.

– А вы здесь причем?

– Мы пару раз задерживали его по пустячным поводам. Но за ним числилось вооруженное ограбление в Плимуте. К сожалению, у нас не было доказательств, и мы почувствовали себя спокойнее, когда он исчез с горизонта. – Кертис вздохнул. – Не знал я, что Мэри занялась такими делами. Она была хорошей девушкой, и ей довелось хлебнуть горя со своим муженьком. И отец практически прикован к кровати.

Когда Кертис ушел, Уайклифф попросил соединить его с квартирой Сиднея Пассмора. Ответил женский голос, который звучал независимо и как-то Изысканно.

– Алло? Я вас слушаю. Да, муж дома… Да, это вполне удобно… мы ждем вас через пятнадцать минут.

Элси, затянутая кушаком, встретила его в дверях. Выше пояса на ней было что-то светлое, отделанное многочисленными рюшами и оборками. Ниже – черная мини-юбка и полные ноги, втиснутые в неправдоподобно маленькие туфли.

– Входите, старший инспектор. Я правильно назвала ваш чин? – Линии – новый и очень фешенебельный район, и Элси изо всех сил старалась соответствовать. – Сидней!

Уайклиффа проводили в холл с огромным окном, за которым виднелось море.

Сидней глядел дружелюбно, но производил впечатление недалекого человека, явно взявшегося не за свое дело. Он сидел, широко расставив ноги и положив руки на колени.

На его красном, покрытом морщинами лице было написано заинтересованное внимание.

– Вы, конечно, знаете, что я занимаюсь делом об исчезновении Джонатана Риддла?

– Вы его еще не нашли… – Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Еще нет.

– Очень запутанное дело. У меня на Риддла большой зуб, но не хотелось бы, чтобы с ним случилось несчастье. – Сидней полез в карман и достал кисет с табаком. – Курите, инспектор?

Уайклифф отметил гримасу беспокойства, появившуюся на лице Элси.

– Я слышал, вы предпочитаете трубку?

Элси принесла медную пепельницу размером с цветочный горшок.

Уайклифф предпочел, чтобы они говорили, а он слушал, время от времени вставляя замечания и направляя разговор в нужное русло. И ему подробно рассказали, как Риддл из-под носа у Сиднея увел участки земли, а потом предложил очистить их.

– Я полагаю, у вас состоялся крупный разговор?

– Я попытался поговорить с ним по-свойски, – застенчиво улыбнулся Сидней. – Но это просто было тратой времени. Мне ни в чем не удалось его убедить…

. – Он был очень неприятным человеком, старший инспектор, – вставила Элси.

– Вы считаете, что он мертв, миссис Пассмор?

– А вы нет? Разве вы стали бы затевать всю эту комедию, если бы было иначе?

Уайклифф улыбнулся.

– Как подумаю, что моя бывшая невестка согласилась выйти за него замуж, мне тошно становится, – пояснила Элси.

Уайклифф спокойно курил, глядел в окно и, казалось, находился в полудреме.

– Мы никак не можем установить, где он был в пятницу вечером, – наконец заговорил он. – Вы знаете, что его видели в районе Альберт-Террас? Он шел в направлении Мургейт-роуд.

– Конечно, я слышал, что он хотел навестить Джордана, – кивнул Сидней.

– И что тот его убил и запихнул тело в колесо, – неожиданно рассмеялась Элси.

– А вы в это не верите?

– Разумеется, нет.

– Тогда куда шел Риддл? – Уайклифф очень естественно повернулся к Сиднею, чтобы видеть его реакцию. – Насколько я знаю, в том месте есть всего один дом, к которому удобнее добираться этим путем, а не через город. Я говорю о домике на сваях. – Лицо Сиднея вдруг напряглось, что не укрылось от внимания Уайклиффа. – Там живет молодая женщина, Мэри Пенроуз, и ее больной отец.

Последние слова привели Пассмора в настоящее смятение; он со страхом взглянул на жену и почувствовал облегчение, заметив, что она не обратила внимания на реплику Уайклиффа.

– Вы их, наверное, знаете?

– Пенроузов? – с усилием произнес Сидней. – Старик живет там, сколько я себя помню. Он был служащим муниципалитета и отвечал за общегородской сток, пока мы не ввели в действие новую дренажную систему.

Уайклифф решил переменить тему, и разговор перешел на Ральфа и его будущее.

– Он очень способный мальчик, – сказал Сидней. – Правда, не знаю, от кого это у него.

– Он многого достигнет, если не будет слушать дурных советов. – Элси была по-настоящему серьезна.

– Ваш городок на колесах, мистер Пассмор, где он находится?

– Всего в четверти мили отсюда.

– Если вы можете уделить мне несколько минут, не проводите ли вы меня к участкам, вокруг которых кипят такие бурные страсти?

– К участкам? – Сидней выглядел озадаченным. Но потом выражение его лица изменилось, и он сказал: – Нет проблем. Мне это доставит только удовольствие.

– Я думаю, незачем брать машину, мы и пешком отлично доберемся.

– Вы догадались, что Риддл ходил к Мэри Пенроуз? – спросил Уайклифф, когда они вышли на улицу.

– Я допускаю это, – после некоторого колебания сказал Сидней. – Хотя мне трудно поверить.

– Почему? Неужели вы считаете, что она только вас впускала к себе?

– Если честно, то да. – Сидней был порядком обескуражен. Он в растерянности смотрел на ручеек, бежавший вдоль улицы. – Все начиналось совершенно невинно. Я часто заглядывал туда переброситься парой слов со стариком, подбодрить его, что ли. Мы были дружны и с Мэри. А потом вдруг это произошло. Со временем наши встречи стали регулярными, как…

– Еженедельно в один и тот же день?

– По четвергам.

– Риддл бывал там изредка по средам и почти всегда по пятницам.

– Я все еще не могу полностью поверить в это!

– Простите меня за бестактность… Вы платили ей?

– Не то чтобы платил… Я просто ей немного помогал. Бедная девочка, ей не так уж легко живется.

Они некоторое время шли молча. Потом Сидней возобновил разговор:

– Наверное, не следует спрашивать, но это для меня очень важно. Как вы узнали, что я?…

– У меня были подозрения, но я не был уверен, пока не заметил, как вы среагировали, когда я назвал ее имя.

– Слава Богу, вы ничего не сказали в присутствии Элси.

– Вам, должно быть, будет проще иметь дело с наследниками Риддла, кем бы они ни были?

Они уже подошли к месту, и Сидней некоторое время молчал, положив руку на ворота, ведущие в городок.

– Не думаю, что с Сарой будет легче договориться, чем с Риддлом. И тем более с этим парнем, ее отпрыском.

Они закурили и продолжали стоять молча, глядя на аккуратные здания, составляющие ядро всего городка.

– Это Мэри рассказала вам о Риддле? – наконец подал голос Сидней.

– Нет.

– Право, мне неудобно настаивать…

– Мне это сообщил Ральф.

– Ральф? – Сидней был настолько изумлен, что это выглядело почти комично. – О Боже! Как же он узнал об этом?

– На вашем месте я бы сам расспросил его. Мне кажется, вам пора поговорить с сыном.

– Это чертовски трудно.

Уайклифф повернулся и пошел прочь. Сидней повелся за ним следом.

– Ваш брат, Эрни, все еще живет в одном из ваших вагончиков?

Пока не найдет что-нибудь получше.

– Когда он появился здесь?

– Около двух недель назад.

– И вы, и он должны хорошо знать семейство Риддлов?

Неожиданный вопрос Уайклиффа в очередной раз озадачил Сиднея. Да и сам сыщик смутно представлял его цель.

– Мы ходили в школу вместе с Джонатаном. Сара была постарше.

– Его мать, похоже, крепкий орешек, вы не находите?

– Она так же активна, как вы или я. У нее все ходят по струнке. Вообще, это странная семейка, – вздохнул он.

– Старуха, Сара, Джонатан, Мэттью. Как они все уживаются?

– Все дело в их прошлом. Старший Риддл был помешан на религии, а отец старой леди в свое время сделал удачный бизнес на торговле кроличьими шкурками. Когда он умер, в разных местах в доме нашли спрятанными семьсот фунтов в банкнотах… Минуту или две Сидней шел молча, покуривая трубку и раскланиваясь со встречными, которые, в свою очередь, все до единого приветствовали его. – Вот Мэттью, тот совсем другой. Он слабый по природе. Это у него от отца, и Джонатан прекрасно понимал это. Отец мальчика и Сара не подходили друг другу. Он умер молодым, и думаю, это был для бедняги лучший выход.

– Сара, кажется, относится к сыну как к своей собственности.

– Вы еще очень мягко сказали, – рассмеялся Сидней. – Еще бы! Единственный ребенок…

– Чувство собственности вообще превалирует у них надо всем остальным. – Уайклифф пытался сосредоточиться на возникшей внезапно мысли, которая должна была помочь создать ясный образ этой семьи. – Ведь ни один даже слезинки не проронил по Риддлу.

– И не проронит.

__А какие отношения связывали Риддла с матерью?

. – Не думаю, что она относилась к Джонатану иначе чем Сара к Мэттью, – ответил Сидней после некоторого раздумья. – Но она умнее и не показывала этого открыто.

Они возвратились к дому Сиднея, и Уайклифф был уверен, что Элси подсматривает за ними из-за занавесок гостиной.

– Вы все узнали, что хотели?. – На сегодня достаточно.

– Если не возникнет крайней необходимости, мне бы не хотелось… – Сидней уже держался за ручку двери.

– Надеюсь, что вы мне больше не понадобитесь. И еще раз советую: поговорите с Ральфом.

 

Глава 7

Одежду Риддла нашли вечером во вторник, и даже если эта новость достигла редакторов на Флит-стрит, никто из них не посчитал ее заслуживающей появиться в печати. К четвергу найденные предметы связали с ритуалом проводов козла отпущения, и история получила новый поворот в своем развитии. В пятницу в пабах городка уже вовсю работали трое репортеров, собирая сплетни и слухи. Когда Уайклифф вернулся в офис после разговора с Сиднеем, ему пришлось сделать заявление для прессы.

– Вам не кажется странным, что колесо совсем не было повреждено, а тела там не оказалось?

– Нет, не кажется. К настоящему моменту у полиции нет улик, твердо указывающих на то, что Мистер Риддл мертв. Но даже если бы они были, нет оснований связывать его смерть с колесом.

Вы думаете, что голый и с раной на шее он может оказаться живым?

Уайклифф на это ничего не ответил.

Самый агрессивный из трех, небольшой человечек с лицом грустного клоуна, обратился к Уайклиффу с очередным вопросом:

– А почему бы вам не поинтересоваться мнением местных жителей?

– Ну что же, просветите меня.

– Говорят, что Риддла связали и заткнули кляпом рот, а потом, еще живого, засунули в колесо – сделали его настоящим козлом отпущения. Одна женщина слышала, как он кричал, когда колесо прокатилось мимо нее. – Уайклифф молчал, и репортер добавил: – Что вы думаете об этом?

– Я думаю, что это чушь. И вы так думаете, но все равно напечатаете эти байки.

– Похоже, вы не склонны сотрудничать с прессой, мистер Уайклифф.

– Я сообщаю вам факты, джентльмены, а сочинять – ваша работа, а не моя.

Уайклифф принимал репортеров в маленькой комнатке, где раньше хранились инструменты оркестра Армии спасения. На стене еще остался висеть листок, озаглавленный: «Инструкции оркестрантам».

– Сегодня колесо обследовал криминалист. Ему удалось что-нибудь обнаружить?

– Я об этом узнаю, когда прочту его доклад.

Уайклифф не всегда бывал столь резок с репортерами, но сейчас он находился на той стадии расследования, когда ему необходимо было побыть одному, оценить все, что удалось узнать, и решить, что еще следует узнать.

Зазвонил телефон.

– Уайклифф слушает.

В трубке раздался приглушенный голос Бурна. Он знал, что репортеры находятся рядом, и не хотел, чтобы они подслушали разговор.

– Мы получили сообщение о теле, находящемся вблизи от берега к западу от косы Керника, сэр. Человек, обнаруживший тело, сказал, что его невозможно достать без специального снаряжения, поэтому мистер Скейлс решил обратиться в береговую охрану.

– Хорошо. Скажите ему, что я присоединюсь ему через несколько минут. И еще, Бурн, известите доктора Фрэнкса, – дал указания Уайклифф и повесил трубку.

– Доктор Фрэнкс, он ведь патологоанатом, не так и? – вмешался настырный репортер.

– Я вижу, вы хорошо выполнили домашнюю работу. – Означает ли это, что вы обнаружили тело?

– Пока не знаю. Какое-то тело находится у берега к западу от косы Керника.

Репортеров как ветром сдуло. Со Скейлсом и сержантом Кертисом они доехали до конца Сальвейшн-стрит, откуда начиналась тропа на косу. Дальше надо было идти пешком. Когда они вылезали из машины, рядом остановился голубой «лендровер» и из него показался офицер береговой охраны.

Я привез с собой оборудование, и сюда должны еще подойти трое добровольцев.

Они гуськом направились по тропе вдоль обрыва, огибая слева большой холм. Ветра почти не было, но волнение на море еще не улеглось, и с каждым ударом волн о скалы внизу их окатывало душем из соленых брызг. Облака разошлись, выглянуло солнце, и было так тепло, что создавалось впечатление, будто вернулось лето. Обойдя холм, они пошли вдоль берега и на краю обрыва увидели полицейского в форме.

Пик прилива миновал, и вода отступила, оставив массу водорослей и длинное костлявое тело Могильщика, застрявшее в небольшом заливчике. Оно практически повисло на камнях, без одежды и сильно изуродованное. Черные волосы только подчеркивали белизну кожи.

– Это точно он, – сказал Кертис. – Бедняга!

По другую сторону залива, примерно в трехстах ярдах от места, где они стояли, виднелся домик на Сваях. В нем не наблюдалось ни малейших признаков Жизни.

Береговой охранник оценил ситуацию.

Нелегко будет его вытащить. Я схожу к машине принесу инструменты и приведу помощников. Они, должно быть, уже ждут там.

Уайклифф с момента отъезда из штаб-квартиры почти все время молчал, и, хорошо зная своего начальника, Скейлс даже не пытался втянуть его в разговор.

– Ладно. Я увидел все, что хотел. Теперь пойду, у меня и так полно дел. – Несмотря на уверенный тон, в голосе Уайклиффа прозвучали извиняющиеся нотки. Он подождал, когда офицер береговой охраны пройдет вперед, и отправился вслед за ним той же дорогой, что шел сюда. Проходя мимо «лендровера», который разгружали охранники, Уайклифф коротко попрощался с ними и пошел дальше. Увидев, как из подъехавшего такси выскочили три репортера, он и им махнул рукой.

В конце Сальвейшн-стрит он в задумчивости остановился. Надо было решить, куда идти: то ли вернуться в город, то ли двинуться в направлении Мургейт-роуд, чтобы попасть к дому на сваях. Наконец он повернул в сторону Мургейт-роуд. Солнце сильно нагрело землю, Уайклифф снял пальто и теперь нес его на руке. Когда он добрался до домика на сваях, там было все так же тихо. Все окна плотно закрыты, и занавески опущены больше чем наполовину. У разворота он сошел с дороги и через Альберт-Террас двинулся по тропинке на плато.

Тропинка была узкой и шла в гору, окаймленная кустами дрока. Кусты кое-где покрывали цветы. Это далеко не весеннее буйство красок хоть как-то оживляло мрачный ноябрьский пейзаж. Чем выше Уайклифф поднимался, тем спокойнее казалось издалека море, и было удивительно, откуда берется белая пена у оконечностей далеко выступавших в водную гладь мысов. Солнце стояло уже низко, и через час с небольшим оно должно было скрыться за горизонтом, затянутым сейчас облаками.

Скоро он очутился перед сараем, где нашли одежду Риддла. Земля здесь была разделена на небольшие участки, огороженные низкими стенками из камней, но она давно уже не возделывалась, и все участки заросли папоротником и кустами дикой ежевики. Уайклифф заглянул в сарай, но там было пусто, и только резко пахло сырой землей.

Мысли шли по кругу: «Мэттью Чоук выглядит раскроенным и чем-то взволнованным. Полгода назад, до этого честный парень, вдруг начинает обкрадывать своего дядю, но его выводят на чистую воду. Сисси Джордан рожает незаконного ребенка и не желает назвать имя отца. Риддл мертв, скорее всего, застрелен в шею, его обнаженное и изуродованное тело обнаруживают в воде. Когда в него стреляли, он был без пиджака и галстука, значит, чувствовал себя в домашней обстановке. Уайклифф невольно оглянулся на дом на сваях, но тот был скрыт за склоном холма. И опять: Мэттью Чоук выглядит расстроенным и чем-то взволнованным…»

Тропа слилась с проезжей дорогой, по которой можно было добраться до фермы Джордана, и Уайклифф слышал вдали звук работающего трактора. Почти тут же он увидел в лугах заходящего солнца его черный силуэт. Уайклифф шел краем дороги, аккуратно обходя наполненные водой рытвины и выступающие корни деревьев. Наконец он очутился около дома. В окна: фасада, как в зеркале, отражалось низкое солнце. Тишину нарушали только рокот тракторного мотора и возня кроликов в клетках. Дверь была заперта, и Уайклифф вынужден был постучать костяшками пальцев два или три раза, когда внутри послышалось какое-то движение и дверь отворилась. В дверном проеме стояла заспанная Сисси и без всякого интереса смотрела на Уайклиффа.

Уайклифф назвал себя.

– Папы сейчас нет. Он пашет.

– Я пришел повидаться с вами.

Она ничего не ответила и прошла внутрь. В доме было почти темно, и комната освещалась только тлеющими в камине углями. Около кресла, где она дремала, на полу валялся журнал. За шкафом стояла коляска, но Уайклиффу не было видно, лежал ли в ней ребенок.

– Который час?

– Половина пятого.

Девушка зевнула и потянулась, закинув руки за голову так, что платье поднялось, высоко обнажив ноги.

– Господи, я проспала целый час. Отец сейчас придет выпить чаю. – Она сняла с плиты большой эмалированный чайник и пошла в соседнюю комнату наполнить его. – А вы садитесь.

Она вернулась с чайником, поставила его на плиту, подняла с пола журнал и бросила его на стопку других, лежащих на подоконнике.

– Чего ради вы покрываете Мэттью Чоука? – вдруг спросил Уайклифф.

– О чем это вы?

– Когда вы сказали ему, что беременны?

– На такие вопросы я не собираюсь отвечать, – пожала плечами Сисси.

– Мне кажется, это случилось полгода назад. Именно тогда он начал красть деньги у дяди.

– Мэттью? Красть?

– Вместе с клерком фирмы, торгующей строительными материалами, они похитили восемьсот фунтов. Четыреста должно было достаться ему. А сколько он дал вам? – Уайклифф сидел в кресле-качалке, еще хранившем тепло ее тела. – Если вы сами мне не скажете, я добьюсь ответа от него.

– А вы не скажете моему отцу?… – Она с тревогой посмотрела на Уайклиффа.

– О чем?

– Ну о том, что Мэттью…

– Я собираю только сведения, касающиеся смерти Риддла. Больше ничего.

– Если папа узнает о Мэттью, он попытается заставить меня выйти за него замуж. Ребенку нужен отец – так он говорит. – Она кивнула в сторону коляски.

– А почему бы и нет?

– Почему нет? – Ее передернуло. – Я бы не вышла за Мэттью, даже если бы, кроме него, на Земле не осталось ни одного мужчины.

– Но ведь вы…

– Я спала с ним. – Она не дала Уайклиффу договорить. – Это совсем другое дело. Да он и сам не хотел жениться на мне. Боялся, что дядя этого не одобрит. – Сисси повернулась к плите и подсыпала угля из стоящего рядом ведерка. – Давайте зажжем свет. А то в темноте я не могу нормально думать. – Она взяла с каминной полки спички и зажгла газовую лампу, стоявшую на подставке у окна. – Приходится пользоваться баллонами. Но это все же лучше, чем свечи, которыми освещали дом, когда я была маленькой.

В желтом мягком свете комната ожила. Уайклифф почувствовал себя уютно в качалке перед огнем.

– Риддл приходил сюда?

– Никогда. Если бы он это сделал, то папа… – Она не договорила. – Папа его терпеть не мог.

Голова и шея Уайклиффа выступали над спинкой кресла. Перед ним на каминной полке стояли часы, а рядом маленькое закопченное зеркало в позолоченной раме. В зеркале он мог видеть все, что происходило за его спиной…

– А Мэттью приходил сюда когда-нибудь?

– Нет.

– Никогда?

– Год тому назад, – вздохнув, сказала Сисси, – папа ездил в Бретань. Он уже много лет сидит здесь безвылазно и решил немного развлечься. Это была девятидневная экскурсия. Я оставалась одна.

– И Мэттью тогда приходил?

– Три раза. Я несколько раз ходила с ним в кино, гуляла и все такое. А когда папа уехал… Ну тогда все это и произошло. Вы ведь знаете, я работала у Риддла.

– Если бы сейчас, например, Джордан вошел в кухню, Уайклифф увидел бы его в зеркале. Но что из того? Джордан мог спокойно подойти ближе, вытащить пистолет из кармана и выстрелить…

– Вы с точностью можете утверждать, что Риддл никогда здесь не бывал?

– Я уже сказала.

– Мэттью говорил с вами о своем дяде?

Девушка села в стоящее по другую сторону камина кресло отца. Чайник на плите тоненько запел.

– Обычно он начинал жаловаться на него, но всегда приходил к одному и тому же.

– К чему?

– К тому, что дядя должен сделать его младшим партнером. Ему придется сделать это раньше или позже… Если он не сделает этого до лета, я скажу ему все, что думаю об этой гнусной работе… Я где угодно смогу устроиться… Ну вы знаете такого рода разговоры.

– Он хоть раз упоминал о дядином завещании?

– Только вскользь… Но месяц или два назад он почему-то решил, что дело перейдет в его руки. Он стал говорить, что через несколько лет дядя уйдет со своего поста и все оставит ему.

…Пули – довольно странные предметы, они очень редко попадают туда, куда вы хотите. Если выстрелить сидящему здесь, в этом кресле, в шею, то пуля должна пройти навылет и застрять где-то в кирпичной кладке камина. Но многое зависит от угла, под которым произведен выстрел. Если пуля шла вверх, то могла отразиться от свода черепа и застрять где-то в кости. Если так было в случае с Риддлом, то при вскрытии Фрэнкс ее обнаружит. Если нет, то она находится…

– Мэттью не говорил об отношениях дяди с женщинами?

– Нет.

– Вы знаете, что Риддла в пятницу вечером видели на Альберт-Террас?

– Знаю.

– Куда он направлялся?

– Куда бы он ни направлялся, здесь его не было…Кровь из раны залила воротничок. Если он был застрелен здесь, кровь должна остаться и на спинке кресла…

Уайклифф встал.

– Уже уходите?

Он кивнул. Она пошла проводить его до двери.

– Вы вовремя собрались. Если бы папа успел вернуться, он заговорил бы вас до смерти. Он обожает посплетничать.

– Кто, по-вашему, убил Риддла?

Ответ девушки поразил Уайклиффа.

– Только не Мэттью. Может, он и желал его смерти, но у него не хватило бы характера совершить убийство.

Солнце уже село, и над верещатником сгустились сумерки. Все вокруг выглядело серым и печальным.

– Вам, наверное, здесь очень одиноко.

– Я привыкла.

– Ваш отец редко покидает дом?

– Почти каждую неделю он отсутствует пару вечеров – ездит с лекциями и выступлениями в разные организации.

– Но ведь у него нет машины?

– За ним заезжают и потом привозят обратно…

Когда Уайклифф добрался до города, почти совсем стемнело. Мимо него проехала машина с зажженными фарами, и некоторое время он слышал натужный рев мотора, пока она взбиралась вверх по Альберт-Террас. В домике на сваях горел свет, и Уайклифф видел, как в окне слева от двери мелькнула тень.

Прежде чем обстоятельно поговорить с Мэри Пенроуз, он хотел избавиться от всех сомнений. Теперь у Него сомнений не было. Уайклифф хотел было двинуться к дому Пенроузов, желая побыстрее со всем покончить, но решил немного отложить визит – он слишком долго не был в своей штаб-квартире и даже не знал, как обстояли дела с эвакуацией тела. Во всяком случае, на косе Керника было темно. А если бы операция еще продолжалась, он бы заметил там огни. Уайклифф ускорил шаг, и, когда он приближался к бывшему помещению Армии спасения, часы на церкви пробили шесть.

Его встретил Бурн.

– Где мистер Скейлс?

– Мистер Скейлс сопровождает тело.

– Понятно. – Закон требовал, чтобы вещественные доказательства не оставались без надзора. – Есть новости?

– Никак нет, сэр.

Бурн был холоден и официален. Может быть, таким образом он хотел выразить свое неодобрение действиями Уайклиффа? По мнению сержанта, руководитель должен сидеть и ждать, пока раздастся трубный глас, так, что ли?

К чертям Бурна!

– Я пойду перекусить, а потом буду в больнице графства у доктора Фрэнкса.

– Хорошо, сэр.

Но прежде он заглянул к себе и позвонил жене.

– Это я… Ладно… Нет, отель вовсе недурен… Да, я поужинал с ними вчера. Они шлют тебе привет… Можешь себе представить… Пока никаких идей… Да, дорогая… И я тебя тоже.

Он застал Фрэнкса в операционной. Тот мыл руки после вскрытия. Останки Джонатана Риддла помощники доктора уже увезли и поместили в холодильник. Теперь надо было ожидать коронера, который выпишет свидетельство для передачи тела родственникам. – Ты помнишь Тессу?

Тесса, молодая симпатичная блондинка, была секретаршей Фрэнкса. Уайклифф уверил доктора, что Тессу он помнит. Это было удивительно, потому что секретарши патологоанатома менялись с калейдоскопической быстротой, и все соответствовали единому стандарту: были молоды, симпатичны, белокуры и, по слухам, не чурались любовных утех.

– Хотите кофе?

– Да, Тесса, благодарю.

Электрические часы на стене комнаты показывали половину одиннадцатого. За окнами, закрытыми дощатыми жалюзи, было темно. Операционная освещалась неприятным голубоватым светом люминесцентных ламп, практически не дававших тени, а Уайклифф как раз предпочитал мягкий теплый свет, придающий предметам зыбкость и объемность.

Фрэнкс застегнул золотые запонки на манжетах, надел пиджак и поправил галстук. Теперь он был самим собой – полный, розовый, подтянутый и элегантный.

– Его застрелили. Рана была смертельной. Все остальные повреждения – а их достаточно – являются посмертными. Не ручаюсь на сто процентов, но, похоже, сразу после смерти он оказался в воде, и его протащило по каменистому дну мелководья. Возможно, это последствия шторма. Если бы он сразу попал на глубокое место, то не был бы так изуродован, а кроме того, он бы еще не всплыл и пробыл бы под водой не меньше нескольких суток. Разложение только началось. Это объясняется и его конституцией: он худой и костлявый.

– Когда наступила смерть?

Фрэнкс уставился на него круглыми от удивления глазами.

– Слушай, для чего я тут распинаюсь перед тобой уже полчаса?

– Когда?

– Если бы мне сказали, что он исчез в течение дня в пятницу, я бы не удивился. – Фрэнкс сопроводил свои слова глубокомысленным почесыванием лысой головы.

– Как бы я хотел, чтобы ответы на свои собственные вопросы тоже можно было узнавать из газет, – улыбнулся Уайклифф.

– Кофе готов, – объявила Тесса, входя в комнату.

Они направились в кабинет доктора, который отличался от операционной только меньшими размерами: такой же белый, чистый, ярко освещенный.

– Как ты можешь работать здесь? Лично у меня от этого света уже болят глаза.

– Привычка, – ответил Фрэнкс, разливая кофе в чашки. – Сахар?

– Спасибо, не надо.

– Этот Риддл, видать, очень любил изюм и орехи. Он ими лакомился буквально за пару часов до смерти.

– Больше ничего не нашел в желудке?

– Нашел, но не очень много. Почти переваренные остатки пищи. Но можно утверждать, что он наверняка ел ветчину и помидоры – сохранились семена и кожица.

– На конечностях не осталось следов от веревок?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Может быть, ожоги?

– Тоже нет. Ты что, всерьез поверил этим байкам о колесе?

Уайклифф сделал неопределенный жест рукой и ничего не ответил.

– В тот день, когда я замечу, что ты упустил что-то в своем расследовании, я дам клятву оставаться до смерти целомудренным. – Фрэнкс отпер стол и достал из ящика полиэтиленовый пакет. – Это его часы. Остановились на двенадцати.

– Что можно сказать о пуле?

– Тесса, покажи ему.

Девушка встала и включила световое табло, на котором были укреплены два рентгеновских снимка.

– Смотри. Пуля застряла у самой глазницы. Она расплющена, из чего мы делаем вывод, что пуля свинцовая, двадцать второго калибра. Я ее извлек, но тебе нужно обратиться к эксперту-баллистику, чтобы он подтвердил ее калибр.

– Что можно сказать о входном отверстии?

– Находится в задней части шеи на уровне четвертого шейного позвонка. Пуля прошла сквозь трапециевидную мышцу, разрушила тело позвонка и дальше двигалась наискосок и чуть кверху. Само входное отверстие маленькое, и я сказал бы, что при выстреле дуло находилось в каком-нибудь дюйме от шеи несчастного.

– Значит, либо дуло было поднято, – кивнул Уайклифф; – либо Риддл наклонился.

– Но не очень низко, во всяком случае.

– Что насчет кровотечения?

– Поразительно, но ни один крупный сосуд не залет только несколько мелких. Но немного крови все же вытекло.

– Какая группа?

– Вторая, резус положительный.

– Все соответствует.

Не так-то легко выбросить тело в море, если, конечно, не имеешь лодки. Проще всего сделать это с мола или пирса. Но там всегда люди, а ночью сторожа. Непроизвольно мысли Уайклиффа перекинулись на бассейн за домиком на сваях. А что, если?…

– Еще кофе? – Тесса наклонилась к нему с кофейником, и до него донесся запах дорогой парфюмерии.

– Риддл подозревал, что болен акромегалией. Это действительно так?

– Да, – помрачнел Фрэнкс. – Но каких-либо серьезных изменений в организме я не отметил. Возможно, заболевание начало бы прогрессировать с возрастом…

Уайклифф отправился в отель и добрался туда как раз к полуночи. Ночной портье отсутствовал, но у Уайклиффа был ключ, и он сам открыл дверь и вошел в пустынный вестибюль. У конторки висели на стене различные объявления, среди них Уайклифф увидел таблицу расписания приливов. Он провел пальцем по колонке цифр. В пятницу, в ночь на тридцатое октября, прилив достиг наивысшей точки в 23.25.

 

Глава 8

В субботу с утра сияло солнце, море сверкало, все цвета казались ярче, а воздух свежее. Во временном кабинете Уайклиффа было всего одно маленькое окошко у самого потолка, но солнце пронизывало и его давно не мытые стекла, и рабочее место Уайклиффа купалось в солнечном свете.

Джон Пенгальон, 83 лет, бывший булочник, а ныне пенсионер, проживает в доме 14 по Проспект-Террас…

На столе у него лежало несколько докладов, но лишь в двух он нашел нечто для себя интересное. Бывшего булочника допросили при рутинном обходе одного дома за другим, но в его показаниях была деталь, которая противоречила другим свидетельствам и вызывала у Уайклиффа большие сомнения.

–  В моем возрасте уже нет необходимости спать долго, и большую часть ночи я обычно провожу у окна моей спальни, глядя на море, покуривая трубочку… Я слышал, как часы пробили два часа ночи, а спустя некоторое время мимо проехал фургон Мэттью Чоука. Я тогда подумал: «Почему ему не спится?» Разумеется, тогда я еще не знал, что Могильщик исчез.

– Откуда вам известно, что это был фургон именно Чоука? Ведь в городе у многих есть такие машины.

– Я точно знаю, что это его фургон. У него по капоту, крыше и багажнику проходит такая полоса из белых и черных шашечек. Понимаете, молодежь наклеивает на машины такие штучки, чтобы те были похожи на гоночные.

– А вы не ошибаетесь относительно времени?

– Я уверен, что это произошло между двумя и половиной третьего. Точнее я сказать не могу.

– И фургон ехал к дому Чоука, а не в противоположную сторону?

– Именно так. Кстати, я даже слышал, как он остановился у дверей.

– Это произошло именно субботней ночью?

– Я бы сказал, что это произошло ранним утром в воскресенье, если быть точным.

– Я понимаю. Но не утром в субботу?

– Нет-нет.

– А между одиннадцатью и двенадцатью в ту ночь вы также сидели у окна?

– Нет, тогда я спал.

– Вы спали один?

– Я уже десять лет как вдовец.

Не исключено, что в фургоне перевозили тело Риддла. Однако возникает вопрос: где оно перед тем хранилось целые сутки? Не в доме ли на Буллер-Хилл?

Другой доклад поступил от констебля Диксона и отчасти подтверждал показания Мэттью о его перемещениях в ночь исчезновения Риддла. Молодой доктор, ехавший по срочному вызову в район Бэл-Лейн, видел, как тот в два тридцать утра устало брел домой.

На столе зазвонил телефон.

– Миссис Чоук хочет вас видеть, сэр.

– Впустите ее.

На сей раз Сара принарядилась. На ней было длинное голубое пальто, надетое поверх голубого же шелкового платья, а ее темные с проседью волосы были придавлены голубой шляпкой в тон. Она вошла со злым видом, сжимая в руках свою большую черную сумку с бронзовыми пряжками.

– Вот вы где! Я пришла, потому что…

– Садитесь, пожалуйста. – Уайклифф оборвал ее гневную тираду, указав жестом на стул. Она села, всем своим видом показывая, что не купилась на вежливость полицейского и готова сражаться до последнего. Уайклифф поймал себя на том, что внимательно рассматривает длинные белые волоски на ее верхней губе, и поспешно отвел взгляд.

– Я полагаю, у вас теперь есть достаточно оснований убедиться, что Мэттью не убивал своего дядю? – она стрельнула глазами вокруг, подмечая все особенности обстановки помещения.

– Если ваш брат убит до половины третьего воскресного утра и если ваш сын не лжет по поводу того, где он находился той ночью, то он действительно непричастен к убийству, – бесстрастно произнес Уайклифф. Однако этот ответ явно ее не удовлетворил.

– Вы хотите сказать, что все еще подозреваете его?

– Все, кто так или иначе заинтересован в смерти вашего брата, подвергаются самой тщательной проверке.

– Но его не было дома до половины третьего, а его автомобиль видели стоящим на Бэджер-Кросс.

Уайклифф спокойно посмотрел на нее, ничего не сказав. Судя по ее виду, Сара собиралась разразиться очередной гневной тирадой, но сдержалась.

– Я рассказывала вам, что брат часто проводил вечера в своей конторе.

– Да.

– Это он так говорил, но это неправда.

– В самом деле?

– Об этом узнал Мэттью, три или четыре месяца назад. В тот вечер ему срочно надо было увидеться с дядей, чтобы решить какой-то деловой вопрос, и он отправился в мастерские, но брата там не оказалось. Никаких следов присутствия.

– Это могло быть случайностью.

– После я сама проверяла три или четыре раза. Я подходила к конторе, и никогда по пятницам там не горел свет. – Она поджала губы и пристально посмотрела на Уайклиффа. – Он ходил к женщине, как мама и сказала.

– Откуда вы знаете?

– Я же не слепая. Когда я чистила его одежду, мне много раз попадались волосы. Это были женские волосы – длинные, завитые.

– Но когда ваша мать высказала подобное предположение, вы, как я помню, его не поддержали?

– Просто не хотела раздувать скандал. – Сара посмотрела на свои руки в старых серых перчатках.

В комнате стояла тишина, нарушаемая только стрекотом пишущей машинки за дверью. Было ясно, что женщина еще не сказала всего, что собиралась. – Говорят, Джонатана видели на Альберт-Террас. Это правда?

– Да.

– Он шел к Мургейт-роуд или в противоположном направлении?

– Это было в половине восьмого, и он шел в сторону Мургейт-роуд. А почему вы спрашиваете?

– Ничего особенного. Просто интересуюсь. – Она наклонила голову. – Мама оказалась права. У него была любовница, и он снял те деньги, чтобы заплатить ей, перед тем как жениться на той, другой.

Вопрос, который Уайклифф наконец задал, явился для Сары полной неожиданностью.

– Миссис Чоук, с какого времени вы занимаетесь хозяйством в доме вашего брата?

– С тех пор, как умер мой муж. Мэттью тогда было пятнадцать.

– Значит, уже более пятнадцати лет?

– Да. Из-за Джонатана мне пришлось от многого отказаться. По сути, от всего… Ведь мне тогда не было и сорока. Еще молодая женщина…

– Чем занимался ваш муж?

Он был горным инженером и большую часть жизни проработал за границей в Южной Африке, Индии, Бирме… Я прожила с ним в Индии пять лет. А когда он работал в Бирме, то подхватил там какую-то лихорадку и уже не смог от нее избавиться. Он приехал домой в отпуск, но к работе так и не вернулся. – Она помолчала, разглядывая свою сумку. – По закону я должна была получить за мужа компенсацию, но оказалось, что фирма не застраховала его, и это было отмечено в контракте. В общем, с помощью адвокатов они выкрутились, и я не получила ни пенни. – Закончив рассказ, она с унылым видом посмотрела на Уайклиффа.

– Спасибо, что пришли, миссис Чоук. Я учту все, что вы мне сообщили.

Она, похоже, еще не собиралась уходить.

– Теперь, когда нашли тело, наверное, можно сказать, когда он был убит? Я имею в виду, уже установили, что его убили до половины третьего утра?

– Боюсь, что не смогу этого утверждать.

Он проводил ее до выхода и посмотрел, как она спустилась по ступенькам на площадь – развернув плечи, с поднятой головой…

Около десяти часов Уайклифф шел по Мургейт-роуд к дому на сваях. Он курил трубку и прокручивал в памяти разговор с Сарой. Дом по-прежнему стоял запертым, с плотно закрытыми окнами и приспущенными занавесками – ни малейших признаков жизни. Он миновал его и начал спускаться по ступенькам к берегу. Был час отлива. Перед Уайклиффом далеко простиралось обнажившееся дно из мокрых камней, покрытых водорослями. Он стоял на краю прямоугольного бассейна. В глубину бассейн достигал десяти футов, и его дно было завалено мусором и обломками камней. Обнажился и пробитый в скале канал, где, по всей видимости, выходила в море сточная труба. Стенки бассейна на высоту примерно пяти футов от дна имели другой цвет, и граница соответствовала обычному уровню прилива.

Уайклифф обернулся к дому, и ему показалось, что на втором этаже он видит человека, наблюдающего за ним из бокового окна. В тот же момент он заметил какое-то движение и внизу. Он выбил трубку, поднялся на дорогу и пошел к дому. У дверей он позвонил, и ему тут же открыла Мэри Пенроуз, облаченная в цветастый халатик, свежая и аппетитная.

– О, это вы?

Он стоял в нерешительности, смущенный отчасти ее деланным удивлением, отчасти причиной своего визита, которой хотелось скорей забыть.

– Я изучал вон тот резервуар, который, видимо, служил для сброса сточных вод.

– А-а? Ходили слухи, что муниципалитет собирался перестроить его в плавательный бассейн, но потом они отказались от этого намерения. Да и папа говорит, что им нельзя было бы пользоваться в плохую погоду, как раз тогда, когда и нужно. Давайте ваше пальто.

– Спасибо, я не буду раздеваться.

Она проводила его в комнату, которая занимала пространство по всей длине дома, с двумя окнами на противоположных стенах.

– Ну, хотя бы сядьте.

Он уселся на диван в окружении многочисленных подушечек и тут же пожалел, что остался в пальто. В камине горел огонь, и в комнате было почти жарко. Она присела на другой конец дивана, оставив между ними пространство. Платье из тонкой шерсти, надетое под халатик, имело глубокий вырез, обнажавший ложбинку между мягкими полными грудями.

В комнате стояли еще два легких кресла, составлявших гарнитур с диваном, а также телевизор и столик с бутылками шерри и портвейна, стаканами и стеклянным блюдцем, на котором горкой лежали миндаль с изюмом.

– Наверное, еще слишком рано, чтобы выпить?

– Для меня слишком рано.

– Если хотите, можете курить.

Уайклифф понимал, что она озадачена его хмурым видом, и это огорчало и раздражало его.

Вечерами, по вторникам, на том месте, где сейчас сидит он, обычно располагался Сидней Пассмор, а по пятницам – Риддл. Они потягивали шерри или портвейн, закусывая изюмом и орехами, и наслаждались негой и теплом. Мурлыкание слов, мягкие касания рук, нежные поцелуи. Все для мужчин, которым нужно нечто иное, чем просто любовница.

Откуда среди всего этого умиротворенного спокойствия было взяться насилию?

– Простите, мне надо поставить кастрюлю на плиту.

Мэри встала и вышла. Уайклифф слышал, как она возится на кухне. Он обратил внимание, что и здесь на каминной полке стояло зеркало, в котором отражаюсь дверь в комнату. Его голова и шея выступали над спинкой дивана… Он встал и без особой надежды поискал потеки крови на обивке. Ничего не обнаружив, он вернулся на место. В комнату вошел большой полосатый кот, обнюхал его башмаки и вспрыгнул к нему на колени. Когда женщина вернулась, кот лежал, свернувшись калачиком.

– Вы понимаете, что нарушили закон, скрыв от следствия информацию по делу об убийстве?

– Я? – Она села, плотно запахнув на груди халат.

– Ведь Риддл был здесь в пятницу? В тот вечер, когда он исчез.

– Ну и что? – Она вовсе не казалась сбитой с толку. – Я его не убивала, так зачем же давать почву для сплетен? – Он чуть было не ответил резкостью, но сдержался – грубость ничего бы не дала. – Смотрите, Адольф вас признал. Этой чести он не каждого удостаивает.

Она протянула руку и почесала кота, ее пухлые пальчики утонули в кошачьей шерсти.

– Риддл приходил сюда по пятницам каждую неделю?

– Почти каждую за последний год. Иногда он приходил и по средам.

– Когда он ушел в последний раз?

– Как обычно. Он приходил в восемь, а уходил около одиннадцати.

– Кто еще был в доме, когда он здесь появлялся?

– Только папа, – удивилась она. – Кому же еще здесь быть?

– Ваш отец спускается вниз?

– Нет. – Она помотала головой. – Вот уже пять лет, как он безвылазно сидит у себя. Он не может пользоваться лестницей. В лучшем случае он добирается до уборной, но она тоже наверху.

– Вы спите на втором этаже?

– Да.

– Риддл когда-нибудь поднимался в спальню?

– Я вижу, куда вы клоните, – она захихикала, будто Уайклифф отпустил сомнительную шутку. – Нет, он никогда туда не заходил. – Она помолчала и добавила с улыбкой: – Мы и здесь прекрасно управлялись.

– А Сидней?

– С ним было по-другому, – вспыхнула она. – Он сначала ходил к отцу, а не ко мне. И теперь он всегда хотя бы час проводит со стариком.

– Его день – вторник?

– Вы все обо мне выяснили.

– Когда Риддл был здесь в последний раз, ничего необычного не случилось?

– Это зависит от того, что вы имеете в виду, – нахмурилась она. – Вы знаете, что он собирался жениться?

– Да.

– Ну вот, он мне и сказал, что больше не будет сюда приходить.

– Вас это удивило?

– Нет, я этого ожидала. Он никогда не начнет дела, не завершив всех остальных.

– Может быть, вас огорчило это известие?

– С чего бы? Мне нравилось, что он приходит. Мне будет скучно без него. Но это все. Между нами не было ничего серьезного. Кстати, на прощанье он сделал мне очень милый подарок – двести пятьдесят фунтов.

– Удивительно, что вы упомянули об этом.

– А почему бы и нет? – рассмеялась она. – Мне нечего скрывать.

– Я бы не решился это утверждать, когда узнал, что вы умолчали в беседе с детективом об очень важных сведениях.

– Мне нечего скрывать, но мне и не о чем сообщать. Я ничего не знаю о смерти Джонни. Абсолютно ничего.

– Он был импотентом?

Этот вопрос сначала очень смутил ее, но после некоторого колебания она ответила:

– Практически да. Бедняга.

– В котором часу вы легли спать в пятницу?

– Как только он ушел. Около четверти двенадцатого.

– Ваша спальня находится в переднем или заднем крыле дома?

– В переднем. Это папина спальня выходит на море.

– Вы храпите во сне?

– Понятия не имею, – рассмеялась женщина. – Я всегда сплю как убитая.

Уайклифф снял с колен кота и поднялся.

– Уходите?

Он не ответил и подошел к окну, выходящему в сторону моря. Шторы были открыты лишь на несколько дюймов, и Уайклифф распахнул их. Комната сразу наполнилась ярким светом. Камни под окнами были покрыты серым и рыжим лишайником, а дальше – мокрыми водорослями, которые блестели на солнце.

– Начинается прилив.

– Так каждый день, по два раза…

Казалось, она никак не настроится на серьезный разговор. Может быть, именно это и делало ее такой привлекательной для определенного типа мужчин.

Слева был виден край резервуара.

– А Мэттью заходил сюда?

– Мэттью Чоук? Нет, никогда. Его сюда никто не приглашал.

– Но вы знакомы с ним?

– Я училась с ним в школе. Тогда он был страшным занудой, да и теперь остался таким же.

Уайклифф чувствовал себя собакой, почуявшей очень слабый запах и теперь старающейся определить, откуда он исходит. А эта девчонка только и может, что смеяться.

– Риддл не рассказывал вам о себе и своей семье?

– Вы меня расспрашиваете, как на исповеди.

Он повернулся и, бросив на нее холодный взгляд, предупредил:

– Вам следовало бы более серьезно отнестись к моим вопросам.

У Мэри на лице появилось почти торжественное выражение, но он знал, что она ни на йоту не стала более серьезной.

– Он вообще мало со мной говорил. Как и большинство мужчин, он считал, что к нему плохо относятся, а он как раз меньше других этого заслуживает… Ему не удавалось ладить с людьми, но он не был плохим человеком.

Уайклифф обошел комнату, внимательно изучая все находящиеся в ней предметы, как будто в них скрывалась тайна, которую он должен раскрыть.

– Вы были замужем за неким Парксом. Что с ним произошло?

– Он меня бросил.

– Почему?

– Я думаю, он был не в ладах с законом, – пожала она плечами. – Не спрашивайте меня о нем. Я ничего не знаю и знать не хочу. Когда он исчез, я почувствовала только облегчение.

– У него было оружие?

– Насколько я знаю, не было.

Глупо было спрашивать. Даже если у Паркса и был пистолет, то, во всяком случае, не двадцать второго калибра.

– Если можно, я хотел бы переговорить с вашим отцом.

– С отцом?

– Именно так. Или у вас есть возражения?

– Вовсе нет. Он даже будет рад с кем-то словом перемолвиться.

Он пошел за ней по узкой винтовой лестнице. Спальня с наклонным потолком была обставлена довольно скудно: двуспальная кровать под белым покрывалом, покосившийся комод и кресло, в котором сидел старик. Кресло было вращающимся, и, когда они вошли, хозяин развернулся от окна, чтобы взглянуть на гостя.

– Папа, это полицейский, мистер Уайклифф. Он хочет с тобой поговорить.

– Уайклифф? Необычное имя. Это не ваш прародитель перевел Библию на английский язык?

Кресло пожилого человека размещалось в эркере, и он мог наблюдать окрестности с трех сторон.

– Он не может поворачивать голову, – объяснила Мэри. – Но с помощью этого кресла он глядит, куда захочет.

Старик был худ и лыс. Под кожей на черепе просвечивала сеточка кровеносных сосудов, глаза глубоко запали. Но его голос звучал твердо, а мысли были ясны.

– Вы пришли по поводу Могильщика?

– Не только. Я хотел бы поговорить с вами о стоке.

– О стоке? О резервуаре, вы хотели сказать? Вы думаете, что его столкнули туда, и вы правы. – Он указал на бинокль, висящий на ручке кресла. – Я наблюдал, как его вчера днем вытаскивали, и подумал: «Если это конец твоего пути, дружок, то я догадываюсь, где было его начало».

– Ну, я вас оставлю, – сказала Мэри. – У меня еще есть дела.

Уайклифф услышал, как по лестнице застучали ее каблучки.

– Когда я спускался к резервуару, мне показалось, что во время прилива его глубина должна быть около пяти футов, не так ли?

Старик быстро заморгал, и Уайклифф понял, что так он заменяет утвердительный кивок головой.

– Да, это в среднем. Если ветер дует с моря и нагоняет воду, глубина может быть и больше. При низком приливе там гораздо мельче.

Уайклифф присел на край кровати.

– Мистер Пенроуз, вы можете вспомнить, какой прилив был в пятницу?

– Постараюсь, – Пенроуз снова заморгал. – Мне ведь нечего делать, только сидеть и смотреть на море и на корабли. Так, сейчас подумаю… В пятницу море было тихое, шел мелкий дождь. Пик прилива пришелся на четверть двенадцатого ночи. Прилива средней высоты. Значит, глубина воды в резервуаре должна была достигать четырех – четырех с половиной футов.

Уайклифф наслаждался видом, открывающимся из окна. Безбрежная поверхность моря, казалось, освещала все вокруг своим бриллиантовым блеском.

– Если бы тело бросили в резервуар примерно в это время, его вынесло бы в море?

– Если бы только оно не зацепилось за камень или корягу.

– А если бы это случилось позже? Скажем, часа в три ночи?

– После двух часов в резервуаре практически на было воды. Там даже щепка не могла бы плавать.

– А какой мог быть крайний срок, когда брошенное в резервуар тело вынесло бы в море?

– После часа ночи, – старик почесал узловатыми пальцами лысый череп, – это уже было бы невозможно, я бы так сказал.

– Значит, если тело было брошено позже, то наутро оно оставалось бы в резервуаре?

– Само собой.

– Тогда еще один вопрос, мистер Пенроуз. Могло бы тело, брошенное в резервуар рано утром в субботу, остаться незамеченным до начала следующего прилива?

Пенроуз отмел это предположение взмахом руки.

– Ни в коем случае! Следующий подъем воды начался около полудня субботы… – Он на секунду замолчал. – Вы видите, я все время провожу здесь с биноклем. Но ведь еще есть береговая охрана, которая патрулирует побережье каждое утро. Кроме того, здесь ежедневно совершают моцион два джентльмена, а в субботу через это место школьники возвращаются с занятий. – Он засмеялся, обнажив желтые полуразрушенные зубы. – Я вам скажу, мистер Уайклифф, человек даже пописать не сможет здесь остановиться, чтобы не остаться незамеченным. Я имею в виду днем.

Уайклифф поблагодарил собеседника и обещал зайти как-нибудь позже.

– Она хорошая девочка. Я говорю о своей дочери, мистер Уайклифф.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Она думает, я не знаю, что происходит. А я ничего и не говорю. Какая от этого была бы польза?

– Я считаю, вы совершенно правы. Она уже достаточно взрослая, чтобы знать, как себя вести.

– И все равно найдутся люди, которые захотят представить это, как… – Он замолчал, не зная, как выразить свое огорчение. – Я хочу сказать…

– Я очень хорошо вас понимаю, говорю совершенно серьезно.

Выйдя из дома, Уайклифф раскурил трубку и медленно пошел к городу. Было тихо и тепло, почти как весной. Он повернул на Сальвейшн-стрит. Дверь дома номер шестнадцать была открыта, и Уайклифф увидел Лору, которая, стоя на коленях, терла пол в коридоре. В следующем доме тоже шла уборка – хозяйка мыла лестницу. Это напоминало кадры фильма, идущие в обратном порядке.

Все, похоже, начинало складываться, но радости это ему не доставляло. Ему требовалось найти еще одно неопровержимое доказательство, но для этого ему пришлось бы открыть карты. Он пошел вверх по склону к «Бригантине». Заведение только открылось, и из посетителей там был один Эрни Пассмор. Он сидел за столом и держал в огромной веснушчатой руке кружку.

– Что будете пить, мистер Уайклифф?

– Спасибо, я сам себе возьму. – Однако, получив пиво, Уайклифф подсел к Эрни.

– Я слышал, у вас был разговор с моей Хильдой и Ральфом?

– Я со многими разговаривал. – Уайклифф вынул трубку и стал ее раскуривать.

– Со мной вы еще не говорили.

Трезвый, Эрни производил совсем другое впечатление. Очень напоминал брата.

– А что, следовало бы? У вас есть, что мне рассказать?

Эрни отпил глоток, вытер губы и медленно поставил кружку на стол.

– Риддл получил по заслугам. Я и слезинки не пророню по этому ублюдку.

– Насколько я знаю, ваша жена развелась с вами, чтобы выйти замуж за Риддла?

– Я об этом не знал, но не думал, что она до этого дошла – выйти замуж за гомика.

– Вас это раздражало?

– Еще бы! Она, конечно, тоже не без недостатков, но для него она слишком хороша. Кроме того, каким отцом он стал бы для моих детей?!

– Вы пытались предотвратить этот брак?

– Но не ценой убийства этого ублюдка.

– Вы сильно любите дочь?

– Она хорошая девочка, и я надеюсь, у них с Ральфом все будет в порядке.

– Вы не рассказывали ей ничего такого, чем можно было бы шантажировать Риддла?

– Ничего я ей не рассказывал.

– Точно?

– Я говорил Ральфу, – пробормотал он, разглядывая дно своей пустой кружки.

– О том, что Риддл постоянно навещает Мэри Пенроуз?

– Да.

– Вы считали, что ваша бывшая жена передумает, когда услышит об этом?

– А почему было не попробовать? Женщины – странные создания, никогда не знаешь, чего от них ждать.

– А вы говорили Ральфу, что его отец тоже был постоянным гостем Мэри?

– Нет! Могу поклясться. – Эрни выглядел шокированным. – За кого вы меня принимаете. – Он замолчал, но вскоре вновь заговорил: – В любом случае, знай вы Элси так же хорошо, как я, вы бы не удивились, что Сидней похаживает на сторону.

– Где вы были в ту ночь, когда Риддл исчез? С пятницы на субботу?

– Я? В пабе Морвила. Я уже говорил полицейскому, который меня допрашивал.

– У Морвила? И что вы делали?

– У меня там приятели, да и пиво подают хорошее. А главное, надо время от времени вносить в жизнь разнообразие.

– Вы сидели в пабе до закрытия?

– Точно.

– А потом?

– Пошел домой.

– Один?

– До угла Бэл-Лейн меня провожал Джо Стир. Потом он пошел к себе.

– Когда вы вернулись в городок на колесах?

– Не могу точно сказать. В полночь, плюс-минус несколько минут.

– Вы никого не встретили?

– Вы что, опять проверяете мое алиби? – Эрни посмотрел на Уайклиффа с глупой улыбкой.

– Так вы встретили кого-нибудь?

– Не то чтобы встретил. Но мимо меня проехал Мэттью Чоук на своей развалюхе.

– Когда и где это произошло? – Уайклифф ничем не выдал свой внезапно возросший интерес к разговору.

– Сразу, как только распрощался с Джо. На этой стороне Бэл-Лейн. Машина тарахтела, как пулемет.

– Он ехал в город или из города?

– Из города.

– Вы не догадались сообщить об этом детективу, который вас допрашивал?

– С какой стати? – Он с недоумением посмотрел на Уайклиффа. – Боже! Уж не думаете ли вы, что это Мэттью… – Эрни почесал голову. – Честно сказать, мне это в голову не приходило, пока вы не спросили. Я имею в виду, вы подняли бучу в среду, а это было в пятницу…

Уайклифф решил, что узнал достаточно.

 

Глава 9

Уайклифф миновал комнату в конторе, где работали обе женщины, и вошел в кабинет. Мэттью, водрузив на стол у окна чертежную доску, работал над планом какого-то сооружения. Он обернулся и вздрогнул.

– В ночь, когда исчез ваш дядя, у вас по дороге из кинотеатра сломалась машина, и вы добрались домой в половине третьего, так?

– Да, я… – Он так нервничал, что не в состоянии был скрыть дрожь в голосе.

– Входная дверь была заперта?

– Да, но у меня был ключ.

– Что вы делали, когда пришли?

– Что я делал? Я был весь мокрый, поэтому, раздевшись, сразу лег спать.

– Может быть, вы говорили с кем-нибудь – с матерью, бабушкой, дядей? – Уайклифф намеренно сделал ударение на последнем слове.

– Я уже говорил вам, что никого не видел и ни с кем не разговаривал. – Сейчас он снова казался маленьким мальчиком, раздражительным и упрямым, отвергающим все обвинения в свой адрес, но тем не менее до смерти напуганным.

– Но вы же заходили в туалет или в ванную? Вы должны были производить какой-то шум. Неужели никто вас не окликнул: «Мэттью, это ты?» или что-нибудь в этом роде?

– Нет.

– Вы отправились в Пензанс из дома около половины восьмого. Посмотрев фильм, поехали домой, но в районе Бэджер-Кросс у вас сломалась машина. Вы безуспешно пытались запустить ее, потом некоторое время прятались от дождя и наконец пошли домой пешком и вернулись в половине третьего ночи?

– Я вам так и говорил.

– Тогда как вы объясните показания свидетеля, который видел, как вы ехали в своей машине в сторону Пензанса без четверти двенадцать?

– Мне нечего объяснять. Это неправда.

Молодой человек смотрел на старшего инспектора, как кролик на удава. Уайклифф и не предполагал, каким он может выглядеть грозным, когда целиком и полностью сосредоточивается на допросе. Он никогда не угрожал своим собеседникам, но многие его коллеги считали, что в этом и не было необходимости – одного его вида было достаточно, чтобы привести человека в трепет.

– Но ваша машина достаточно приметна, чтобы ее можно было легко узнать.

– Возможно, это и так, но я не ехал в том направлении в пятницу без четверти двенадцать ночи. – Мэттью сделал паузу, словно что-то вспомнил. – Кто бы это ни был, он ошибся датой. Я проезжал в том месте в субботу ночью.

– Вы ехали в кинотеатр?

– Нет, я ехал в паб Морвила. Примерно в половине двенадцатого нам домой позвонили. Я уже был в постели, но у меня в спальне на всякий случай есть параллельный аппарат. Звонил полицейский от Морвила. Наша фирма ведет там ремонт канализации, и он сообщил, что не горят фонари на ограждении участка. Естественно, я тут же отправился туда.

– Как часто случаются такие вызовы?

– Не очень часто. Скажем, в среднем раз в месяц.

– Когда вы ехали туда и потом возвращались домой, вам пришлось проезжать по Проспект-Террас?

– Проспект-Террас? Да, именно этой улицей я и проезжал. – Он отбросил рукой волосы со лба, на котором выступили капли пота.

– Во сколько вы были дома?

– В час ночи без нескольких минут.

– Если бы кто-то сказал, что видел ваш фургон на Проспект-Террас после двух ночи, как бы вы объяснили это?

– После двух? Но это невозможно. Когда я вернулся, еще не было часа.

– Когда вы рассказали вашему дяде, что являетесь отцом ребенка Сисси Джордан? – Уайклифф сидел, откинувшись на спинку кресла, и смотрел на молодого человека невозмутимым взглядом.

Еще в начале разговора Мэттью пересел за большой стол, может быть, чтобы чувствовать себя уверенней. Но сейчас он, похоже, совсем пал духом.

– Я ничего не говорил ему.

– Но, обнаружив кражу, он, наверное, спрашивал, зачем вам понадобились деньги? Что вы ему ответили?

– Я ничего ему не сказал. Я… – Мэттью покачал головой, словно подыскивая исчерпывающее объяснение.

– Но ведь именно ради нее вы пошли на этот шаг?

– Ей пришлось бросить работу, и нужно было покупать вещи для ребенка, – чуть слышно объяснял он, уставившись в стол. – Она не хотела делать аборт…

– А разве ее отец не поинтересовался, откуда взялись деньги? Что она сказала отцу.

– Ему это даже в голову не пришло, – слабо улыбнулся Мэттью. – С тех пор как умерла ее мать, всем в доме заправляет Сисси.

– Вы передали ей четыреста фунтов, вашу долю из совместно с Виксом похищенной суммы?

– Шестьсот фунтов. Я добавил еще своих денег.

– Не более ли разумным было жениться на ней.

– Она бы не вышла за меня, – вспыхнул Мэттью. – И, кроме того, мама…

– А вы все рассказали матери?

– Да, – кивнул он, бросив на Уайклиффа короткий взгляд. – Она сказала, что после этого между мной и дядей все будет кончено…

Уайклифф покинул контору так же неожиданно, как и появился в ней. Он даже не заметил взволнованных взглядов, которыми его проводили женщины. Выйдя за ворота, он ненадолго остановился, потом двинулся по Стокгольм-Бэкс в сторону центра города.

Он должен был признать, что из их разговора Мэттью вышел с честью. Молодой человек, конечно, был не настолько глуп, чтобы придумать сказку о неисправных лампах. Возможно, Эрни Пассмор в самом деле ошибся датой. Так же трудно рассчитывать на хорошую память восьмидесятитрехлетнего старика.

Слабость человеческая – еще не прямая дорога к преступлению. И все же слабый человек, одержимый какой-либо мыслью, более опасен, чем личность, по натуре склонная к насилию.

Когда он вернулся в офис, то застал там находящегося в одиночестве Бурна. Уайклифф остановился около стола, сидя за которым сержант заполнял официальные формуляры, где была отражена час за часом деятельность всех членов оперативной бригады.

– Кто проверял местонахождение Эрни Пассмора ночью с пятницы на субботу, когда исчез Риддл?

– Раздел «ба», страница восемь дела, – ответил Бурн, сверившись со своей памяткой.

– Я вас не об этом спрашиваю.

– Простите, сэр. – Бурн покраснел и перевернул страничку. – Констебль Диксон.

– Где был Пассмор той ночью?

– Согласно докладу констебля Диксона, он находился в пабе «Морвил Арм» до закрытия, после чего отправился к месту проживания в городке на колесах.

– Это кто-нибудь подтвердил?

– Да. Хозяин заведения и один из приятелей Пассмора.

– Я попрошу вас выяснить, был ли он у Морвила и в субботу вечером.

– Хорошо, сэр. – Бурн сделал пометку в своем блокноте.

– И еще одно. Позвоните полицейскому, который дежурит у Морвила, и выясните, звонил ли тот в субботу Чоуку по поводу неисправных ламп на ограждении ремонтируемого участка.

Бурн сделал еще одну пометку.

Было совершенно непонятно, почему между ним и Бурном – людьми, занятыми самой обыденной процедурой, нарастает какое-то напряжение. Уайклифф был крайне удручен абсурдностью ситуации.

– Вы уже поели? – вдруг спросил он.

– Еще нет, сэр. Я решил дождаться возвращения констебля Фаулера.

– Отлично! Приглашаю вас на ленч. – Бурн настороженно посмотрел на Уайклиффа, но ничего не сказал. – А пока я буду у себя в кабинете…

Они отправились в отель, где остановился Уайклифф, и заняли в ресторане место у окна, за которым сверкало море.

– Бурн, вы встречались лично с кем-либо из тех, кто замешан в этом деле?

Бурн аккуратно ел суп – не роняя ни одной капельки с ложки и не издавая ни одного хлюпающего звука. Он положил ложку, промокнул салфеткой губы и, лишь опустив ее на колени, ответил:

– Только с теми двумя, которые приходили в офис – с Чоуком и его матерью.

– Но вы, конечно, читали все доклады?

– Разумеется.

И вы нашли решение проблемы?

– Какое решение? – переспросил Бурн.

– Ну, каково ваше мнение об этом деле?

– У меня нет своего мнения, сэр.

– Но вы обсуждали обстоятельства дела. с другими членами команды?

– Естественно. Мы часто говорили о ходе расследования.

– Но вы так и не пришли к заключению, даже предварительному?

– Нет, сэр.

– И вы хотите, чтобы я, не вылезая из-за стола, провел дело, принял решение и даже выписал ордер на арест?

– Эти вещи нельзя сравнивать, сэр. – Бурн крутил в пальцах хлебный шарик. – Если бы вы завели такой порядок, то должны были бы требовать от подчиненных полные и подробные доклады.

– А к вам разве такие доклады не поступали?

– Нет, сэр. Главные допросы проводите вы сами, потом для проформы готовите лишь краткие выдержки.

Уайклифф расхохотался, и после недолгого колебания Бурн присоединился к нему.

– Надеюсь, я не испортил вам ленч?

– Напротив, сэр. – Бурн поднял бокал шабли, бутылку которого заказал Уайклифф, чтобы сделать разговор более непринужденным. – Это только прибавило мне аппетита.

Далее они обменивались ничего не значащими фразами, пока им не подали кофе.

– До вашего перевода на административную работу вы ведь в течение двух лет были оперативником? Мне кажется, ради вашей будущей карьеры вам следует вернуться к этой деятельности.

– Понимаю, сэр.

– Испытываете энтузиазм?

– Честно говоря, нет. Но вы правы, это необходимо.

– Ну, нам пора, – вздохнул Уайклифф. Пойдете со мной на Буллер-Хилл и потом напишете образцовый доклад.

– Постараюсь, сэр. Почему вы не пользуетесь машиной, сэр? – спросил Бурн по дороге.

– Потому что тогда у меня не будет времени думать.

– Кстати, пока я ждал, что Фаулер сменит меня, я позвонил констеблю у Морвила. Он сказал, что сообщил Чоуку о погасших лампах в субботу. Я также говорил с хозяином паба. Он твердо ответил, что Пассмор был там в пятницу до самого закрытия, но в течение нескольких недель до того, а также после, он его не видел.

– Улица Буллер-Хилл названа так в честь генерала Генри Редварса Буллера, героя англо-бурской войны.

– В самом деле?

– Мой дядя сражался с ним под Ледисмитом. Бурн не знал, как реагировать на проявление подобной ностальгии, и счел за благо ограничиться просто констатацией факта:

– Это интересно.

Они прошли по посыпанной гравием подъездной порожке, и Уайклифф позвонил в дверь. Им пришлось ждать, но наконец открыла старая дама.

– А, это вы? Ну, входите.

Уайклифф представил своего помощника и спросил:

–. А вашей дочери нет дома?

– Если она вам нужна, то вам придется подождать: она должна вернуться к чаю.

– Честно говоря, мы пришли побеседовать с вами.

– Тогда считайте, вам повезло.

Несмотря на возраст, она еще производила сильное впечатление – высокая, с прямой спиной, в лице ни малейших признаков старческого увядания. Во многих отношениях она выглядела даже моложе Сары и, уж во всяком случае, была красивее ее.

– Сюда, пожалуйста.

Гостиная показалась Уайклиффу еще более темной и пыльной, чем он помнил. Угли в камине чуть тлели и больше чадили, чем давали тепло. Старая леди села на обитую красным плюшем софу. За ее спиной слегка поблескивала громада старого рояля. У нее сейчас был чопорный вид, как у гувернантки викторианской эпохи. Слева от камина стояло кресло с резной спинкой, и старушка жестом пригласила Уайклиффа занять его.

– А вы, молодой человек, садитесь сюда. – И она похлопала по софе рядом с собой. Бурн сел, но явно выглядел сбитым с толку и даже немного напуганным.

– Надеюсь мои вопросы не очень расстроят вас.

– Я уже слишком стара, чтобы расстраиваться.

– Ночью, когда исчез ваш сын, Мэттью вернулся очень поздно, потому что по дороге домой из кинотеатра у него сломалась машина.

– Он так сказал.

– Вы слышали, как он пришел?

– Разумеется. Замок на двери заедает, и я слышала, как он вставлял и поворачивал ключ. Позже он прошел в ванную, и это я тоже слышала.

– Насколько позже?

– Не могу точно сказать, в промежутке я задремала.

– Откуда вы знаете, что это был Мэттью, а не ваш сын?

– Если бы это был Джонатан, я бы ничего не услышала. И он, и Сара двигаются бесшумно, словно кошки.

– Тем не менее у вас отменный слух, принимая во внимание ваш возраст.

– Не такая уж я и старая.

– А потом вы слышали еще что-нибудь?

– Нет. А разве еще что-то случилось?

– Расскажите мне о субботнем вечере, когда Мэттью вызвали проверить освещение на ремонтируемом участке у паба Морвила? Вы слышали, как он уезжал и как возвращался?

– Слышала и то, и другое. Когда он уходил, я еще только легла и не успела заснуть. А потом у меня расстроился желудок, и я не могла спать вовсе.

– Скорей всего, вы не обратили внимания на часы, когда Мэттью появился?

– Отнюдь. У меня горел свет, и, когда он входил, было двадцать пять минут третьего.

– Вы абсолютно в этом уверены?

– Не была бы уверена – не говорила бы.

– Что именно вы слышали?

– Как ключ поворачивается в замке.

– Больше ничего?

– Честно говоря, я больше не обратила ни на что внимания.

Значит, бывший булочник не ошибся.

– Где обычно сидел ваш сын, когда бывал дома?

– В том кресле, где сейчас сидите вы.

– Он снимал дома пиджак?

– Естественно, – удивленно сказала она. – Он всегда сидел дома в сорочке.

…Спинка кресла была слишком высока и полностью закрывала бы голову Могильщика…

– Если вы не возражаете, мы еще раз осмотрим комнаты наверху.

– Сделайте одолжение.

– Если хотите, можете пойти с нами.

– Спасибо, но я их уже видела прежде. Когда они уже были в дверях, она добавила: – Мы получили свидетельство от коронера, похороны состоятся в среду.

– Тело повезут из дома?

– Конечно. – Она подхватила выбившуюся прядь волос и заправила ее за ухо. – Сара пошла заказать приглашения, но в выходные это нелегко сделать.

Хотя Уайклифф и искренне сочувствовал старой даме, он ничем не мог ей помочь.

Вдвоем с Бурном они поднялись по ступенькам. Перила красного дерева, двери красного дерева, окно с цветным витражом. Наверняка Риддл, будучи еще подмастерьем плотника, помогал делать здесь ремонт и, получив незабываемое впечатление, впоследствии приобрел дом.

Уайклифф не проявил интереса ни к кабинету Риддла, ни к его спальне. Вместо этого он открыл еще одну дверь красного дерева. Она вела в комнату старой леди.

– Смотрите! – И он отступил в сторону, чтобы Бурн мог осмотреться.

Огромный гардероб, отделанный под орех, комод, еще один комод, туалетный столик с поворачивающимся зеркалом, большая двуспальная кровать с бронзовыми спинками, покрытая лоскутным одеялом. Запах плесени, пропитавший весь дом, здесь не ощущался. В комнате стоял аромат лаванды.

Спальня Сары находилась в другом конце коридора, по соседству со спальней брата. Обстановка там была более чем скромной: гарнитур 1935 года и Дубовый столик. Ящики стола не заперты, но на одном из маленьких ящичков, под самой крышкой, сломана передняя стенка. Уайклифф достал оттуда мужские наручные часы и небольшую стопку писем в конвертах с иностранными марками. Письма были написаны мелким почерком. Все они начинались словами «Дорогая Сара», а заканчивались тоже одинаково: «Твой любящий Мэтт». Они, конечно, не относились к шедеврам эпистолярного жанра, но, похоже, это было лучшее, что приходилось читать Саре в жизни. Среди писем Уайклифф нашел фотокарточку худого красивого человека с мягким нерешительным ртом.

У Мэттью была маленькая комната в задней части дома, над кухней. Диван-кровать, гардероб того же дерева и несколько книжных полок. Параллельный телефонный аппарат стоял на одной из полок между будильником и транзисторным приемником. Кроме того, на полках расположились дешевые издания в бумажных обложках, в основном научная фантастика, а в ящике гардероба Уайклифф нашел несколько журналов с девочками и пачку художественных фотографий обнаженной натуры.

– Вы ищете что-либо конкретное, сэр?

– Нет.

Спустя некоторое время Уайклифф выпрямился и взглянул на Бурна.

– Вы чувствуете атмосферу этого места? Ведь вы одногодки с Мэттью. Представьте себя на его месте. Ведь он работал на дядю с тех пор, как окончил школу; он жил в его доме. А что он мог бы назвать здесь своим, кроме этого жалкого скарба? Да и то, уверен, мамаша, при возможности, не побрезгует покопаться в вещах сына.

– О чем вы говорите, сэр? – не понял его Бурн.

– Ни о чем я не говорю. Я просто пытаюсь понять.

– Но ведь он и не пытался протестовать, так ведь?

– Люди таковы, каковы они есть, – покачал головой Уайклифф. – Но ведь в любом случае всего этого не отразишь в докладе. Или у вас это получилось бы?

– Нет, сэр, не получилось бы, – согласился тот и после недолгого молчания добавил: – Вы думаете, это сделал он?

– Откуда мне знать? – Уайклифф посмотрел на Бурна с неясным выражением. – В пятницу вечером его бабка слышала, как он вернулся, потому что он громко ковырял ключом в дверном замке. Позже – она не может сказать насколько – она слышала, как он мылся в ванной. А не мог он убить дядю в этом промежутке?

– Здесь? В доме?

– А что в этом невозможного? Пистолет двадцать второго калибра при выстреле издает лишь легкий хлопок. Если Риддл вернулся, когда женщины уже были в постелях, и ждал племянника, сидя без пиджака в кресле в гостиной… Возможно, он спокойно спросил: «Это ты, Мэттью?», а дальше могло произойти что угодно. Конечно, если бы бабка слышала звук выстрела, она бы рассказала нам. Но мать наверняка постаралась бы скрыть происшедшее.

– Но тогда следует предположить, что он носил оружие с собой или знал, где оно спрятано в доме.

– Звучит неубедительно, не так ли? – согласился Уайклифф. – Но нельзя утверждать, что это совершенно невозможно. Кроме того, надо еще решить проблему с трупом. Его опасно оставить на месте, ибо его обнаружит старая леди, когда утром спустится к завтраку. Значит, его нужно погрузить в фургон. А для матери и сына это стало бы проблемой. Очень непростой проблемой. Далее, в это время уже начался отлив, и стало поздно сбрасывать тело в резервуар старой системы городского стока. Значит, сутки держать тело в машине?

– Не получается, – возразил Бурн. – Это противоречило бы предположению доктора Фрэнкса.

– И все же окончательно не исключено. Мэттью выезжал в субботу ночью проверить фонари на ограждении ремонтируемого участка и, по его словам, вернулся домой около часа. А старый булочник утверждает, что видел его фургон после двух на Проспект-Террас. Старушка, сказала, что слышала, как он открывал ключом входную дверь в двадцать пять Минут третьего.

– Логично, сэр. В определенном смысле.

– Но это только одна версия, – засмеялся Уайклифф. – Есть другая, касающаяся домика на сваях, еще одна – касающаяся коттеджа Джордана и не менее достоверная – дома по Сальвейшн-стрит.

– Лора Пассмор? Но она больше всех потеряла от смерти Риддла.

– На первый взгляд это так. Но надо учитывать, что его, скорей всего, убили в домашней обстановке, когда он чувствовал себя в безопасности, снял пальто, пиджак…

Они спустились вниз, где их поджидала старая леди.

– Ну, что-нибудь нашли?

– Нет. – Уайклифф едва удержался, чтобы не добавить: «Мы ничего и не искали». Вместо этого он спросил: – В доме есть оружие? Или, может быть, когда-то было?

– Оружие? – Женщина посмотрела на него в изумлении. – Если это то, что вы искали, то могли бы и не тратить времени. Оружия в этом доме нет.

Когда они вышли на воздух, небо было закрыто тучами и начал моросить мелкий дождик. В ноябре ясная погода долго не стоит. Они спустились с холма и отправились в свою штаб-квартиру.

– Конечно, мы могли бы послать криминалистов осмотреть гостиную в доме Риддла и фургон Мэттью. Мы могли бы повторно исследовать обстановку в кухне у Джордана, у Мэри Пенроуз и Лоры Пассмор…

– Тогда почему бы не сделать этого, сэр?

– Потому что мы просто зря потеряем время…

Когда они вошли, двое полицейских играли в карты и быстро спрятали их в ящик стола. Они были похожи на школьников. В своем «кабинете» Уайклифф проглядел лежащую на столе газету. Делу Могильщика была посвящена колонка в правом нижнем углу первой полосы. Заметка была озаглавлена:

«ЗАГАДОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА КЕЛЬТСКОМ ПРАЗДНИКЕ ОГНЯ. СТАЛ ЛИ МОГИЛЬЩИК КОЗЛОМ ОТПУЩЕНИЯ?»

Он отшвырнул газету, и в это время вошел Бурн.

– Пока нас не было, мистер Беллингс оставил записку. В ней он просит вас позвонить ему до пяти тридцати. – Беллингс был помощником старшего констебля, вежливым господином, помешанным на статистике. – Соединить вас, сэр?

– Нет. Попросите, чтобы мне принесли кофе.

Бурн взглянул на старшего инспектора, и Уайклиффу показалось, что в глазах сержанта мелькнула улыбка. Лед тронулся!

Кто-то застрелил Риддла, когда тот был в одной сорочке, без пиджака. Потом его труп, дождавшись прилива, сбросили в резервуар сточной системы. Так ли было на самом деле?

Констебль принес кофе, и Уайклифф выпил его, даже не ощутив вкуса. Так было всегда, когда Уайклифф приближался к завершению сложного дела. Он снова и снова прокручивал в голове известные факты, пока их монотонное повторение не начинало действовать на него, как тупая ноющая боль. Уайклифф убеждал себя, что зашел в тупик, и это раздражало и угнетало его. Чаще всего путь из тупика находился сам собой. Но он боялся в это поверить. Ответ не приходил как внезапное озарение, а выглядел просто еще одной возможностью, которую он прежде не рассматривал, еще одной версией, которую стоило бы проверить.

Он сидел за столом и читал отчеты, даже не вникая в смысл прочитанного. Один и тот же рефрен крутился в его мозгу, как непрерывный, доводящий до исступления звон колокольчика, от которого никуда не спрятаться: гостиная в Буллер-Хилл-Хаусе, кухня на ферме Джордана, комната в домике на сваях и столовая в доме Лоры Пассмор. Он наугад брал со стола бумаги, проглядывал их, перелистывал и клал обратно. Некоторые абзацы, которые раньше чем-то привлекли его внимание, он уже знал наизусть.

Скорее всего, тело бросили в воду сразу после выстрела,  – читал он записку доктора Фрэнкса. – Но нельзя отбрасывать вероятность, что между этими событиями был известный перерыв…

Фрэнкс был осторожным человеком и всегда любил подстраховаться, но его предположения редко бывали ошибочны.

Из показаний смотрителя бухты, которые подтверждали слова старика Пенроуза:

По моему мнению, если учитывать погодные условия последних дней, появление тела к западу от косы Керника почти однозначно свидетельствует, что тело попало в воду несколько западнее, в районе старого городского стока.

И заметки самого Уайклиффа, сделанные им после разговора с Пенроузом:

После двух часов в резервуаре практически не было воды. Там даже щепка не могла бы плавать…

Все это склоняло Уайклиффа к мнению, что тело было брошено в воду недалеко от домика на сваях, во время прилива, в ночь с пятницы на субботу. Значит, это произошло примерно через час после того, как, по заявлению Мэри Пенроуз, Риддл ушел от нее.

Дальше шел протокол опознания одежды, найденной в сарае на верещатнике. По словам Сары, именно эти вещи были на ее брате, когда он уходил в пятницу вечером из дома:

однобортный синий плащ, спортивный твидовый пиджак, серые шерстяные брюки, серый галстук…

Уайклифф в этот момент не испытал ни возбуждения, ни радостного чувства открытия, но колокольчик в мозгу перестал его тревожить. Он нашел вариант, при котором противоречия в деле смогут быть разрешены. Уайклифф вышел из «кабинета» и, на ходу кивнув Бурну, предупредил:

– Я ухожу.

Он вышел в темноту. Слева от него остался школьный двор, который был выше уровня площади на десять или двенадцать футов. Двор окружала каменная стена, по верху которой были устроены гранитные зубцы с натянутой цепью. Это сложное сооружение должно было помешать детям забираться на изгородь и защитить их от падения вниз. Он пошел к выходу с площади, даже не взглянув в сторону стены, когда один за другим с маленькими интервалами прозвучали три выстрела. Они прозвучали негромко и больше походили на хлопки игрушечного пистолета с пистонами и доносились со стороны школьного двора. Уайклиффа это так ошеломило, что несколько секунд он не в состоянии был двинуться с места. Когда он наконец обернулся, то на фоне вечернего неба увидел только зубцы стены, оплетенные цепью, и услышал звук удаляющихся шагов. Снова стало тихо.

– Вы в порядке, сэр? – Бурн выскочил на улицу, не зная, произошло что-либо или нет. – Мне показалось, я слышал стрельбу.

– Так и было. Кто-то стрелял в меня со школьного двора. – Уайклифф удержал Бурна, готового броситься на поиски покушавшегося. – Не спешите, приятель. С площади на школьный двор нет дороги, а пока вы будете бежать кругом, стрелявший, кто бы это ни был, уже окажется дома.

Он дал необходимые указания по организации поисков улик в школьном дворе: если стреляли из автоматического оружия, там должны были остаться гильзы.

– Даже не старайтесь найти пули, это мы сможем сделать утром, – закончил он инструктаж.

– Куда они целились, сэр?

– Я был не меньше чем в пятидесяти футах от стены, – пожал плечами Уайклифф. – С такого расстояния, и в темноте, проблематично попасть даже в Двухэтажный автобус.

Он вернулся в офис и позвонил в Буллер-Хилл-Хаус. Послушав с минуту гудки, он повесил трубку. Обратившись к только что вошедшему Скейлсу, он сказал:

– Джон, я хочу, чтобы ты отправился сейчас к Буллер-Хилл-Хаусу и выяснил, куда там все подеялись. Если никого в доме не найдешь, подожди, пока кто-то не появится. В первую очередь узнай, где находится Мэттью. Я пока повидаюсь с Мэри Пенроуз.

– Вы думаете, сэр, это сделал Мэттью?

– Нет, но все равно хочу знать, где он.

Уайклифф прошелся по пустынной набережной. На город, как из пульверизатора, сыпал мелкий дождик. Вода ушла с отливом, и обнажившееся песчаное дно призрачно белело в свете фонарей. Где-то в стороне моря периодически вспыхивал огонь маяка.

Оттуда же раздавался также тревожный рев туманного предупреждения. Уайклифф миновал начало косы, повернул на Сальвейшн-стрит, снова повернул, теперь на Мургейт-роуд, и направился к домику на сваях.

…Прошло почти восемь суток с той минуты, когда Могильщик, подойдя к этому домику, позвонил в дверь. Он принес с собой двести пятьдесят фунтов, чтобы отдать любовнице и предупредить, что это его последний визит в преддверии женитьбы. Хотя было темно и дорога петляла в обоих направлениях, Могильщик несколько секунд молча стоял и слушал, прежде чем подойти к дверям домика…

Уайклифф позвонил. Полоска света пробилась сквозь занавеску на окне, находившемся слева от него.

– Кто там? – Голос звучал испуганно.

– Старший инспектор Уайклифф.

Перед его приходом она, должно быть, сидела перед телевизором, где шла очередная комедия, действие которой после незамысловатых шуток прерывали взрывы хохота невидимых зрителей.

– А мне и в голову не могло прийти, кого это несет в самую ночь. Снимайте пальто.

– Не беспокойтесь, я ненадолго.

Он прошел за ней в комнату, она приглушила звук в телевизоре, но оставила картинку на экране.

– Шерри?

– Нет, спасибо. Скажите, когда Риддл пришел сюда в тот вечер в пятницу, вы, конечно, помогли ему раздеться?

– Да, разумеется. Но почему…

– Что на нем было?

– Дождевик. Темно-серый дождевик.

– А не синий?

– Нет, я знаю, что у него есть синий. Но в тот раз он был в темно-сером.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– А пиджак?

– Его пиджак?

– Это был спортивный пиджак, да?

– Нет, в тот раз он был в светло-сером костюме.

– А вы не запомнили, какой на нем был галстук?

– Как раз запомнила, – улыбнулась она. – Это был тот галстук, что я ему подарила. Такой яркий, огненно-оранжевый. Я знала, что он его терпеть не может, но надевал, чтобы доставить мне удовольствие.

– Вы точно помните, что это был не серый шелковый галстук?

– Точно.

На ней был все тот же халатик, открывавший полную грудь, и Уайклифф подумал, что она не потратит много времени, чтобы найти замену Риддлу.

– Когда он уходил, вы проводили его до дверей?

– Нет, он предпочитал выходить сам – быстро, чтобы никто не увидел. Бедняга, как он боялся, чтобы его не застукали здесь. – И она засмеялась, словно все, что произошло, было не больше, чем шутка.

– Когда он ушел, вы ничего не слышали?

– Чего именно?

– Чего-то необычного.

– Нет, не думаю. Во всяком случае, я не запомнила ничего необычного в тот вечер.

– Спасибо, это все. Передайте от меня привет вашему папе, и пусть он ни о чем не беспокоится.

– А почему он должен беспокоиться?

– Он и не должен. Просто так говорят.

Она провела его к дверям, и свет из прихожей выхватил из темноты часть ведущей к дому тропинки.

– Вам следует быть осторожной, иначе у людей может сложиться о вас неверное представление.

 

Глава 10

Скейлс заметил, что настроение Уайклиффа изменилось, но решил поговорить о другом.

– Ребята нашли две гильзы, сэр.

– Отлично, отправьте их криминалистам.

– Автоматический пистолет двадцать второго калибра.

– Могу держать пари, что рукоятка у него инкрустирована перламутром.

– Сэр?

– Не обращайте внимания.

– Я отправился в Буллер-Хилл-Хаус, и мне открыла дверь Сара. Она сказала, что слышала, как звонил телефон, но в это время принимала ванну.

– А что ее мать?

– Она ушла в гости. К своей приятельнице мисс Урен. Эта пожилая дама живет на Харбор-Террас.

– Мэттью?

– А вот здесь уже интереснее, – нахмурился Скейлс. – По словам Сары, у него была назначена встреча с Брайантом, торговцем строительными материалами. Она говорила в основном намеками, но, похоже, этот Брайант собирается перекупить дело Риддла и теперь хотел бы получить у Мэттью информацию о масштабах бизнеса и его перспективах. – Уайклифф кивнул. – Если это так, то он не мог покушаться на вас.

– На меня никто и не покушался.

– Но кто-то выстрелил три раза?

– Это не одно и то же.

– Нужно ли мне позвонить Брайанту и проверить алиби Мэттью? – Скейлс сменил тему.

– В этом нет необходимости. Сара сказала вам правду. – Уайклифф помолчал мгновение и добавил: – в этот раз, Джон, я оказался непроходимым тупицей.

Разговор происходил в тесном помещении Армии спасения, которое выглядело еще более неопрятным и запущенным в ярком свете люминесцентных ламп. Бурн сидел за столом, зарывшись в груды бумаг, констебль Фаулер за другим столом что-то печатал на машинке.

– Джон, я забыл, где оставил машину. Давно ею не пользовался.

. – Моя здесь рядом, сразу за полицейским участком.

– Отлично! Может быть, подвезешь меня к дому?

– К дому?

– Ну да, к дому на Буллер-Хилл.

Следующие два часа показались Скейлсу бесконечно долгими и стали впоследствии одной из легенд уголовного розыска. «Не то чтобы Уайклифф сказал что-то или сделал, но атмосфера, которую он создал»… – так описывал он происходившее.

Если бы Уайклифф услышал эти слова, он был бы изумлен. «Эта семья… Эта атмосфера в доме!» – рассказывал он жене, когда дело было закончено.

Машина карабкалась на крутой холм сквозь пелену мелкого дождя. Когда они подъехали, фары осветили мрачные кусты у дороги и выступающий за ними конек крыши. Они остановили машину за воротами и, хрустя ботинками по посыпанной гравием дорожке, пошли к дому. Уайклифф позвонил в дверь. В окнах гостиной и прихожей стали зажигаться огни, и наконец в дверном проеме показалась Сара.

– Ну и выбрали вы время для визита! Разве нельзя было прийти завтра утром?

Уайклифф не ответил и направился внутрь. Сара посторонилась, чтобы пропустить его.

– Мама уже пьет какао и сейчас собирается ложиться.

Старая леди, выпрямившись, сидела на плюшевой софе, сжимая обеими руками кружку.

– Итак, я вас слушаю. – Сара повернулась к камину и поворошила гаснущие угли.

– Я хотел бы осмотреть одежду вашего брата.

Она не обернулась и продолжала орудовать каминными щипцами.

– Его одежду? А что именно вам нужно из его одежды?

– Пиджак от костюма, брюки от которого нашли в сарае на плато, серый дождевик и оранжевый шерстяной галстук.

– Я все это уже выбросила вместе с еще некоторыми его вещами. – Она, повернувшись, оглядела собравшихся, и Скейлс готов был поклясться, что ее губы скривились в некое подобие улыбки. – Около дома остановилась женщина-старьевщица, и я отдала ей кучу вещей. Лишь потом я сообразила, что многое могло пригодиться Мэттью.

Старая леди все так же молча продолжала сидеть на софе, не выпуская из рук кружки и переводя взгляд с Уайклиффа на свою дочь. Это была зрительница, которая твердо решила не пропустить ничего из начавшего разыгрываться спектакля.

– Мама, тебе следовало бы лечь. У тебя сегодня был трудный день.

– Я лягу, когда захочу.

Сара села в свое кресло и расслабленно опустила руки на колени. Юбка синего шелкового платья спадала с костлявых колен, серые чулки собирались на щиколотках, носки туфель облупились.

– Я полагаю, муж оставлял вам маленький пистолет, когда вы жили за границей, – сказал Уайклифф, глядя на женщину безучастным взглядом. – И вы сохранили его до сих пор.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Но вы же носите его с собой в сумке. Он, наверное, и сейчас там. Но если даже это не так, мы все равно найдем его.

Большая черная сумка с бронзовыми пряжками валялась у нее под креслом, и по знаку Уайклиффа Скейлс нагнулся и поднял ее. Он открыл сумку, заглянул в нее, затем, достав носовой платок, с его помощью осторожно вытащил за дуло маленький автоматический пистолет. Он был не больше игрушечного и мог представлять опасность лишь при выстреле в упор. Таким оружием специалисты, работавшие в медвежьих углах империи, обычно снабжали своих жен, чтобы придать им уверенности. Уайклифф с удовольствием отметил про себя, что рукоятка действительно оказалась отделанной перламутром. На лице Сары не дрогнул ни единый мускул, а вот ее мать была изумлена до крайней степени.

– Нам не составит труда доказать, что из него только что стреляли, а по отпечаткам пальцев будет установлено, что это сделали вы.

Наступила тишина, нарушаемая тиканьем часов да приглушенными звуками сирены на маяке. Сара выглядела невозмутимой, она сидела, не проявляя ни интереса, ни тревоги. Скейлсу показалось, что женщина внимательно к чему-то прислушивается, и подумалось, что она ждет возвращения сына.

Уайклифф вынул из кармана трубку и жестом попросил разрешения закурить. Ему необыкновенно любезно ответила старая леди:

– Конечно, курите, старший инспектор.

Он начал набивать трубку.

– В этом городе трудно сохранить что-либо в тайне, но одна вещь держалась в строгом секрете. Я говорю об отношениях вашего брата с Мэри Пенроуз. Тем не менее вы знали о них и, когда пришли ко мне в офис, намекнули на подобную связь и высказали предположение, что это-то и привело его к гибели. Конечно, главной вашей целью было отвести подозрения от Мэттью, доказать, что он непричастен к исчезновению дяди. А ситуация, сложившаяся той ночью, как оказалось, предлагала комбинацию обстоятельств, которая позже могла бы и не повториться. Ваш брат отправился к любовнице, был высокий прилив, дело происходило накануне церемонии с козлом отпущения и, наконец, ваш брат оказался втянутым в конфликт с рядом лиц. И главное, у Мэттью было безупречное алиби. – Уайклифф поднес к трубке зажженную спичку и сделал несколько затяжек. – То, что вы сделали, было превосходно спланировано и выполнено.

В первый раз за все время Скейлс уловил хоть какую-то реакцию. Сара одернула подол платья и глубже откинулась в кресле. Старая дама сидела как изваяние.

Поведение Уайклиффа стало более свободным. Он тоже откинулся на спинку кресла и с удовольствием дымил трубкой.

– Ваш брат, наверное, был поражен, когда обнаружил вас ожидающей его неподалеку от домика на сваях. Было чуть позже одиннадцати. Ночь стояла туманная, и вы сильно напугали его, и так находящегося во взвинченном состоянии… Скажите, вы сделали вид, что оказались там случайно?

Серые глаза Сары не отрывались от лица Уайклиффа, и Скейлсу показалось, что она вот-вот что-то скажет, она молчала.

– Вы можете не отвечать. Это сейчас не имеет значения. На самом деле я бы даже не хотел, чтобы вы делали опрометчивые заявления. – И он отчетливо продекламировал официальную формулу о возможности использовать высказывания подозреваемого против него в суде. – В любом случае, ваш брат хотел отойти подальше от дома на сваях, и вас это вполне устраивало. В ста пятидесяти ярдах от дома, как раз перед разворотом дороги, утес имеет два уступа: первый, высотой около пяти-шести футов, заканчивается поросшей травой площадкой, за которой идет второй, заканчивающийся над резервуаром заброшенного городского стока. Вот там все и свершилось. Это было нетрудно, потому что вы почти одного роста с братом.

Теперь на лице Сары читался явный интерес, хотя, возможно, он относился к транслируемой по радио передаче «Книжка на ночь».

– Вы находились слева от него, дальше был обрыв. В правой руке вы держали пистолет. Вам оставалось лишь поднять его и направить ему в шею. Легкое движение – и он падает.

Уайклифф замолчал. Никто не шевелился. Скейлс наблюдал за Сарой; выражению ее лица трудно было подыскать иное определение, кроме слова «самодовольное». Некоторое время они напоминали группу восковых фигур в витрине музея. Свет большой бронзовой люстры поглощался темными стенами и предметами мебели, так что в комнате царил полумрак.

В мертвой тишине возник звук машины, тяжело берущей подъем на первой передаче. Очевидно, именно этого Сара и ждала. Наконец машина достигла вершины холма, звук мотора изменился, и она покатилась вдоль по Проспект-Террас. Старая леди наклонилась и поставила свою кружку возле ног на ковер. Затем она приняла прежнюю позу, не сводя глаз с Уайклиффа.

Уайклифф, расслабленно погрузившись в кресло, смотрел на Сару. Он был сама безмятежность, почти что сама ласка.

– Вы, наверное, подождали немного, проверяя, не услышал ли кто в доме звука выстрела. Но все вокруг было спокойно. Дальше вам предстояло сделать нечто более трудное, зато не несущее никакого риска. Мургейт-роуд и днем представляет малолюдное место, а вероятность быть замеченной здесь После одиннадцати вечера практически равнялась нулю. Но даже если бы мимо и проехала Машина, тело все равно находилось много ниже Уровня дороги и не было заметно. В этом случае вы могли просто пригнуться. – Он обернулся к Скейлсу. – Мастерски задумано и превосходно выполнено.

Большинство убийц, как правило, очень высоко себя оценивают, и Скейлс понимал, что своей лестью Уайклифф хочет заставить женщину вылезти из раковины.

– Вы сняли с трупа всю одежду. Это было нелегко. Но ведь вы сильная и выносливая женщина. Вы справились с этим. Вы положили одежду в сумку, которую захватили с собой. Закончив это дело, вы просто скатили тело с обрыва, и оно упало в резервуар, где в это время было воды на пять футов.

Скейлс работал в полиции уже более пятнадцати лет и не считал себя по натуре сентиментальным, но сейчас он отказывался верить, что одна из двух женщин мать, а другая сестра только что убитого человека. Много лет назад, когда маленький Риддл и его сестра, на шесть или семь лет старше брата, наверняка играли вместе, она смотрела за ним, ухаживала, становясь на это время матерью малыша.

В ее жизни брак выглядел лишь эпизодом, оторвавшим ее на время от домашнего очага; очага, который она привыкла делить с матерью, братом, а позже и с сыном. Ведь были же в ее жизни какие-то светлые минуты, не могли не остаться ностальгические воспоминания!..

В камине внезапно раздался треск, и наружу выкатился горящий уголек. Уайклифф встал, подошел к камину и бросил уголек обратно. Часы, как бы с неохотой, пробили семь часов.

Скейлсу показалось, что Уайклифф чего-то ждет. – Если бы вашего брата убила девушка, которая живет в доме на сваях, она не оставила бы труп лежать перед домом, а избавилась бы от него аналогичным образом. Но вы сняли с трупа всю одежду, и у вас было на то несколько причин. Вы опасались, что тело не обнаружат, и решили оставить улики, указывающие на убийство. Но это не все. Вас могли увидеть в этот поздний час возвращающейся с большой сумкой домой. Это было рискованно. Не знаю, как в действительности поступили вы, но могу предложить следующее объяснение. Я обнаружил на карте города тропинку, идущую параллельно Бэй-Вью-Террас и выходящую к задней калитке вашего дома. Зная вашу педантичность, я полагаю, что вы воспользовались именно этим путем. Вы незаметно вошли в дом и поднялись к себе. Поскольку вы двигаетесь очень тихо, это было нетрудно.

Теперь Сара уже открыто улыбалась, и Скейлс был уверен, что она вот-вот заговорит. Но в этот момент они вновь услышали, как какая-то машина взбирается на холм.

Все замерли и ловили каждый звук. Машина свернула около ворот, и раздался скрип колес по гравию подъездной дорожки. Сара вскочила, но Уайклифф остановил ее.

– Пожалуйста, оставайтесь на месте, миссис Чоук.

Она послушно опустилась в кресло.

Захлопнулась дверца машины, затем послышались шаги по гравию и звук поворачиваемого в замке ключа. Уайклифф вышел в прихожую и ждал там, пока молодой человек снимал пальто.

– Проходите и садитесь.

Мэттью остановился на пороге, моргая на свету и переводя взгляд с матери на Уайклиффа.

– Делай, что он говорит, Мэттью, но ничего не говори. Понял? Ничего!

– Да, мама.

Впервые Уайклифф заметил краску на лице Мэттью и подумал, что тот, видимо, выпил.

Все опять расселись, Мэттью оказался на софе рядом с бабушкой. Уайклифф снова обратился к Саре:

– Вы хотели спрятать одежду так, чтобы ее обязательно нашли, но чтобы находку никак не связали с вами или вашим сыном. Вы также хотели, чтобы сложилось впечатление, будто во время убийства ваш брат был где-то в помещении – без верхней одежды. Решение этой проблемы укладывалось в общий план ваших действий. Заменив плащ, пиджак и галстук, которые запачкались в крови, вы смогли создать впечатление, что в момент убийства на вашем брате была только сорочка, и таким образом подозрение падало в первую очередь на Мэри Пенроуз. Вам оставалось лишь подтвердить, что найденные вещи были на вашем брате ночью в пятницу. Кто бы смог опровергнуть ваши слова?

Мэттью открыл было рот, чтобы вмешаться в разговор, но Сара опередила его, крикнув:

– Мэттью!

– Той же ночью в пятницу вы отнесли сумку со свернутой одеждой в сарай на вересковом плато. Вы были уверены, что там ее вскоре найдут, может быть, даже полиция, занятая поисками вашего брата. Так бы, наверное, поступила и Мэри Пенроуз, будь она убийцей. Вы правильно рассчитали, что мы сочтем такой шаг неуклюжей попыткой свалить вину за убийство на Джордана со всей последующей чепухой относительно колеса и козла отпущения. – Уайклифф замолчал, чтобы вновь разжечь трубку. – Что же, миссис Чоук, вы уже обеспечили себе место в истории криминологии.

Сара выглядела удовлетворенной, и ей приходилось делать над собой усилие, чтобы подавить самодовольную улыбку.

– Вы сделали все от вас зависящее, чтобы отвести подозрения от сына, но я упрямо продолжал считать его замешанным в преступлении, и вы решили предпринять дополнительные шаги. Вы пришли ко мне в офис и стали настойчиво доказывать, что я несправедливо отношусь к Мэттью, и тут же намекнули на возможную причастность к убийству Мэри Пенроуз. Когда у вас ничего не получилось, вы придумали нечто совсем драматическое. Когда нынче вечером Мэттью отправился на встречу с мистером Брайантом, вы трижды выстрелили – не совсем в меня, конечно, – но достаточно близко, чтобы можно было говорить о покушении. Убийца продолжает действовать, в то время как у Мэттью абсолютное алиби. – Уайклифф заворочался в кресле, так что заскрипели пружины. Но это было ошибкой.

Он посмотрел на Сару, как будто ждал подтверждения своих слов, и Скейлс заметил, как она едва заметно кивнула.

Воцарилось долгое молчание. Старая леди внимательно наблюдала за дочерью и однажды сделала попытку что-то сказать, но тут же передумала. Мэттью сидел рядом с ней, наклонившись вперед и зажав ладони между коленями. В его позе было желание сделаться маленьким и незаметным. Краска снова сошла со щек, и он выглядел больным. Наконец Сара нарушила тишину:

– Хорошо, я отправлюсь с вами в полицейский участок и сделаю признание. А потом пусть адвокаты разбираются. – Она как бы почувствовала облегчение. – Я полагаю, мне можно подняться наверх и взять кое-что из вещей?

– Мы еще не закончили, – отрицательно покачал головой Уайклифф. Он немного помолчал, а затем обратился к Мэттью: – Вы не слышали всего рассказа, Мэттью, но того, что вы знаете, достаточно, чтобы сообразить: ваша мать созналась в совершении убийства.

То, что он обратился к молодому человеку по имени, и его отеческий тон удивили присутствующих. Мэттью быстро взглянул на сыщика и тут же отвел взгляд.

– Вы считаете вашу мать убийцей? – спросил Уайклифф. Мэттью промолчал. – Ну же, отвечайте, – настаивал он. – Вы уже не ребенок, вам за тридцать. У вас уже должны быть свои взгляды на жизнь, свои убеждения. Верите ли вы, что ваша мать взяла маленький пистолет и застрелила вашего дядю, когда тот возвращался от любовницы?

– Я не знаю.

– Вы не имеете права! – закричала Сара. Сейчас она была бледна как смерть. – Я же сказала вам, что признаюсь во всем. Чего же вы еще хотите?

Уайклифф даже не взглянул на нее, а обратился к старой леди:

– А вы, миссис Риддл? Вы верите, что ваша дочь убила своего брата? Вы мудрая женщина, сидите здесь, наблюдаете за происходящим. Я уверен, что у вас сложилось свое мнение.

Старая дама оказалась застигнутой врасплох. Он? смотрела на Уайклиффа и молча шевелила губами. Наконец она собрала силы и пробормотала:

– Я не знала, что у нее был пистолет.

– Не понимаю, зачем вам нужно было так настойчиво отводить подозрения от Мэттью. – Уайклифф взглянул на Сару. – Вы отнюдь не глупы, и такое поведение показалось мне странным.

– Зачем вы пытаетесь унизить меня? – крикнула Сара, негодуя.

– Потом у меня появилось объяснение, – продолжил Уайклифф, как будто не слышал крика, – и все встало на свои места. События происходили по описанному мною сценарию, за исключением двух важных моментов: вы не убивали своего брата и не клали ночью вещи в сарай на плато. Хотя эта идея принадлежит вам. – Он взглянул на Мэттью, занятого рассматриванием кончиков своих ботинок. – А вы что скажете на это?

Мэттью сделал вид, будто не слышал вопроса, но его мать бросила в отчаянии.

– Не обращай на него внимания, сынок. Он несет чепуху и сам прекрасно это знает!

– Ваша мать так старательно защищала вас, потому что знала, что вы убили своего дядю и что признаетесь в этом, если на вас как следует надавить. – Он сделал паузу, а потом добавил: – И она была права.

Сбитая с толку старая леди уставилась на Уайклиффа.

– Вы имеете в виду, что это было…

Ее слова прервал кипящий ненавистью голос Сары. Стиснув кулаки, она процедила сквозь зубы:

– Прекратите это! Прекратите ради Бога, иначе я… – захлестнувшие ее эмоции не дали ей договорить.

– Да, это были вы, Мэттью, – продолжал Уайклифф как ни в чем не бывало. – Вы ждали его за домом на сваях. И у вас в кармане был пистолет, который вы похитили, взломав ящик стола в спальне вашей матери. Не думаю, что вы отправились туда с намерением убить дядю. Наверно, хотели только попугать его, попробовать шантажировать своей осведомленностью о его связи с Мэри Пенроуз. Но дядя оказался тверже, чем вы думали. Единственным его чувством, которое вызвал ваш порыв, было презрение. И он, как смог, выразил это презрение в самой унизительной и болезненной для вас форме. Дядя не в первый раз говорил с вами в подобном тоне. Но на сей раз вы были вооружены. Гнев, ненависть, разочарование, копившиеся в вас долгие годы, должны были когда-то выплеснуться. Держать все это в себе стало для вас невыносимо. И вы выстрелили дяде в шею. Его тело скатилось вниз на покрытую травой площадку над обрывом. Объятый ужасом, вы бросились домой и рассказали матери о содеянном.

Только что сидевшего, как каменное изваяние, Мэттью вдруг начала бить дрожь. Все его тело корчилось в судорогах, потом он вскочил и выбежал вон из комнаты. Сара хотела было броситься за ним, но Уайклифф удержал ее на месте, а за Мэттью отправился Скейлс. Они услышали стук шагов по лестнице, звук захлопнувшейся двери. Потом наступила тишина.

– Видите, чего вы добились своими фантазиями? – зло проговорила Сара, обращаясь к Уайклиффу.

– Все будет в порядке, – спокойно ответил тот. – Мистер Скейлс присмотрит за ним.

Наконец Уайклифф, впервые с момента появления в доме, смог по-настоящему расслабиться. Он выбил трубку в камин, снова набил ее табаком и раскурил. Пока он не спеша осуществлял эти довольно долгие процедуры, обе женщины не пошевелились и не издали ни звука. Старая дама смотрела на дочь так, будто видела ее впервые, а Сара сидела, уставившись в пространство, ее пальцы крепко вцепились в колени.

Когда Уайклифф заговорил, его голос звучал спокойно, почти утешающе.

– Вы же с самого начала чувствовали, что ваш сын сломается на первом же серьезном допросе. Понятна поэтому ваша цель перевести наши подозрения на других лиц, пусть даже на себя. Я говорил уже, что вы выносливая женщина, и это правда. Но, реконструируя сейчас преступление, я подумал о том, как вы планировали свои действия, и понял, что настоящего плана у вас не было. Хотя все улики указывают на тщательную подготовку, само убийство совершено вашим сыном в состоянии аффекта. Глубоко оскорбленный дядей молодой человек потерял контроль над собой и, будучи личностью очень слабой, растерялся и бросился к вам. Дальше вам пришлось импровизировать. – Уайклифф не смотрел вокруг, а сосредоточился на красном пятне тлеющего табака в своей трубке. – Увидев, в какую беду попал ваш мальчик, вы начали действовать без промедления. Первым делом вы послали его на машине в город, чтобы потом он смог выдвинуть версию об аварии на обратном пути из кино домой. Вы предусмотрительно собирались с его помощью нагородить как можно больше лжи.

– Это не ложь, все так и было, – запротестовала Зара, но, несмотря на все усилия, убеждения в ее голосе не было.

– Сейчас уже бесполезно что-либо отрицать, – покачал головой Уайклифф. – У нас есть свидетель, который видел, как он ехал от дома в сторону кинотеатра в половине двенадцатого ночи. – Сара промолчала, и он продолжил: – Когда вы избавились от Мэттью, вы сбросили в воду труп и вернулись домой с одеждой, собираясь позже использовать ее, чтобы сбить нас со следа. В какой-то момент последующих суток вам пришла в голову мысль подменить некоторые окровавленные вещи чистыми. Затем, по удачному стечению обстоятельств – а может это было устроено намеренно, – Мэттью на следующий день едет проверять неисправные лампы ограждения. Вы отдаете ему сверток с одеждой и объясняете, что с ним делать. В своих показаниях он утверждал, что еще до часа ночи вернулся домой, но свидетели заметили его машину на Проспект-Террас после двух.

Уайклифф встал с кресла и повернулся спиной к огню, который уже почти погас.

– Вы должны понимать, что все кончено. С помощью улик, которые у нас есть, мы заставим Мэттью признаться в убийстве через пять минут после начала допроса. Единственным выходом для него остается явка с повинной.

– Можно мне поговорить с ним? – Сейчас ничто в ней не напоминало о напористой и энергичной женщине, которой она всегда представала перед Уайклиффом. Ее лицо было серым и безжизненным.

– Конечно. Поднимитесь наверх, если хотите.

– Я могу побыть наедине с ним?

Уайклифф поколебался, но, увидев ее глаза, кивнул:

– Хорошо.

Он прошел вместе с ней наверх и постучал в дверь. Войдя, он увидел, что Мэттью лежит на диване, свернувшись калачиком, как ребенок, подтянув колени к самой груди. Скейлс поднялся с плетеного кресла и сказал всего одну фразу:

– Он все время молчал.

– Оставь их одних и подожди за дверью, – прошептал Уайклифф помощнику.

Сара чуть поколебалась, затем прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Уайклифф медленно спустился в гостиную, где старая леди так и сидела на кофе, не изменив своей позы.

– Они там вдвоем, – сказал он, беря с каминной полки оставленную там трубку.

– Не могу прийти в себя. Я никогда не думала что он может это сделать.

Уайклифф ничего не ответил, он рассматривал фотографию, стоявшую на каминной полке. На ней была изображена Сара – только на тридцать лет моложе. Она сидела в студии фотографа, держа на коленях малыша. Красивая решительная молодая женщина.

Он обернулся к старой леди.

– Что вы собираетесь теперь делать? У вас есть место, куда вы могли бы уехать?

– Уехать? – Она посмотрела на него с удивлением. – Почему я должна куда-то уезжать? Ведь это мой дом.