Вторник, после полудня

Когда Уайклифф вернулся в свой временный кабинет, Винтера уже привезли в полицейской машине. Выглядел он как оживший мертвец.

В малюсенькой каморке, выделенной для допросов, было чертовски тесно – по одну сторону стола сидели Уайклифф с Керси, по другую – Винтер. На столе между ними стоял диктофон, а на стене мрачный плакат демонстративно перечислял права граждан, подвергнутых допросу в полиции. Стенные часы отбивали секунды.

Уайклифф чувствовал жалость к этому человеку и постарался говорить ободряюще:

– В этой беседе, мистер Винтер, мы просто хотели бы прояснить некоторые обстоятельства, которые всплыли со времени нашего первого разговора. Вот и все. Не придавайте этому разговору большого значения.

Керси включил диктофон и проговорил: «Опрос свидетеля начат в 16–04. Присутствуют: старший суперинтендант Уайклифф и детектив-инспектор Керси. По вашему желанию беседа может быть отложена и затем состояться в присутствии вашего адвоката».

– Я не чувствую особой нужды в адвокате, – сказал Винтер.

В комнату проникал наружный шум – гудение автомашин по узкой улочке, отдаленные разговоры прохожих, вскрики чаек, планирующих невысоко над прибрежной деревенькой…

Уайклифф предоставил Керси начинать допрос.

– В прошлый раз вы не объяснили подробно, как и почему вы оставили вашу преподавательскую работу.

Некоторое время Винтер затравленно переводил взгляд с Керси на Уайклиффа и обратно, после чего выдавил:

– Вы же и сами все выяснили. Я так и подумал – вы сами наведете справки…

– Вас уволили после того, как вскрылись ваши ухаживания за студенткой?

– Официально я не был уволен, мне просто позволили подать в отставку, чтобы у меня сохранилось право на пенсию.

Странно было слушать этого человека. На нем была та же заляпанная рабочая роба землистого цвета, которую он всегда носил на ферме, а то же время изъяснялся он очень книжно, литературно. Любопытно. Ведь его предупредили о намеченном допросе заблаговременно, и он вполне мог бы успеть переодеться. Но он решил предстать перед полицией в таком сугубо крестьянском облике…

– Может быть, по натуре вы человек, склонный к насилию?

– Никоим образом. Видите ли, в данном случае я стал просто жертвой шантажа со стороны весьма наглой и неприятной молодой особы…

Вмешался Уайклифф:

– Дело в том, что сейчас нас интересуют прежде всего ваши отношения с Джессикой Добелл.

Винтер глядел вниз, на свои сцепленные руки, костлявые, сложенные замком на столе.

– Я на нее работал, – глухо ответил он.

– Но ведь у вас были с ней сексуальные отношения, – заметил Керси.

Руки Винтера сжались крепче.

– Мне тут нечем хвастаться…

– Это что, еще одна женщина решила вас пошантажировать?

Винтер беспокойно заерзал на стуле.

– Нет. Просто Джессика была очень сексуальна, ну и… Ну и я не монах.

– Известно ли было вашей жене об этой связи?

– Нет.

Керси заговорил понимающе, даже сочувственно, житейским тоном:

– Да, трудновато вам пришлось, а? Все втроем – в одном доме…

Винтер мучительно пытался объяснить ситуацию, которую никогда раньше не рисковал, вероятно, как-то облечь в слова – даже наедине с собой…

– Знаете, эти эпизоды с Джессикой были совершенно спонтанны, просто под влиянием момента… Это никогда не происходило в доме, а только в то время, когда мы с ней вместе работали – в поле или в амбаре…

– А теперь подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, – сказал Керси. – Что вы чувствовали к этой женщине? Она вам нравилась? Или вы были влюблены? Испытывали ревность, когда у нее случались другие мужчины?

Винтер поглядел на Керси удивленно:

– С чего мне ревновать? Я и тогда и сейчас только и думал, какое несчастье, что мне пришлось по жизни столкнуться с ней… Можно сказать, мы использовали друг друга как сексуальные партнеры, это будет абсолютная правда. Основное мое чувство к ней – неприязнь, даже ненависть… – понизив голос, он добавил: – Но я ее не убивал.

Следователи молчали, и после некоторой паузы Винтер снова заговорил:

– Из-за меня наша семья оказалась в таком положении. Я чувствовал свою вину. Мы находились на положении прислуги, и Джессика не упускала случая подчеркнуть это. Нет, дело не в том, что мы надрывались на работе – я вообще не совсем понимаю, что от нас требовалось в смысле трудовых обязанностей… Нет, все дело – в ее отношении к нам. Она постоянно выказывала презрение к нам, и все только потому, что мы попали в подчиненное положение. Она просто не могла понять людей, у которых нет такой жесткой целеустремленности, присущей ей самой, и инстинктивно держала себя с нами совершенно издевательски.

– Вы знакомы с Лэвином, который живет на лодке?

Винтер явно не ожидал такой резкой смены темы и отвечал с видимым облегчением:

– Да. Он принадлежит к тому типу людей, с кем мне просто. Но, к сожалению, мы видимся не так часто, как мне хотелось бы. В общем, у нас с ним хорошее взаимопонимание.

– Вероятно, у вас были общие интересы, например, увлечение естествознанием?

– Да-да, я хочу провести небольшое исследование популяции летучих мышей в этом районе.

– Это связано с выходом на поиски поздно вечером и рано утром?

– Ну да, я хожу по известным местам их колоний и пытаюсь обнаружить новые.

– А мистер Кэри тоже вам знаком?

Кажется, в глазах Винтера на мгновение вспыхнуло беспокойство – или так показалось?

– Да, знаком.

– Мне представляется, ваша супруга достаточно часто гостит в Трекаре.

– Видите ли, она помогает Кэри составить каталог его книг… – и Винтер добавил с некоторым значением: – Поскольку у Джильса сейчас каникулы, он ходил туда вместе с матерью.

В беседу вступил Уайклифф:

– Согласно вашим первоначальным показаниям, мистер Винтер, вы не покидали своего дома вечером в субботу.

Винтер выпрямился на стуле и постарался смотреть Уайклиффу прямо в глаза.

– Я солгал.

– Это мы уже установили. Может быть, сейчас мы наконец услышим и правду?

– Мы с женой поссорились… – он слабо махнул рукой. – Это случается нечасто, но напряжение между нами росло… Стефания хотела, чтобы мы переехали к Кэри – он, зная наше бедственное положение, предлагал поселиться у него на неограниченный срок и без всяких условий… Это было уже некоторое время назад… Конечно, с его стороны это было очень благородно, но как бы я сам выглядел при таком раскладе?

Винтер помолчал.

– Короче говоря, я не мог принять эту подачку. Стефания настаивала, дескать, я смог бы там помогать по дому, по хозяйству, и это было бы платой за наше содержание, но… Все равно ведь показуха, верно? Одним словом, мы рассорились, и я выбежал на свежий воздух.

– Куда именно?

– А? Как вы сказали? – переспросил Винтер рассеянно.

– Куда именно вы пошли? Такой простой вопрос.

– Ну, я прошел по берегу реки к деревне, по улочке и назад на дорогу. Я замерз…

– В церковь вы не заходили?

Винтер покачал головой и тихо проговорил:

– Нет, я не был в церкви и не видел Джессику, но что толку мне теперь клясться и бить себя в грудь?…

– В котором часу вы вышли из дому?

– Не могу сказать точно, но что-то около девяти.

– Видели вы кого-нибудь на берегу реки, в деревне или на дороге по пути домой?

– Да, в районе площади я видел несколько человек, но ни с кем не заговаривал.

– Вы никого не узнали из них?

– Ну, Томми Ноул с кем-то болтал на площадке перед своим гаражом, но я не уверен, что он меня заметил…

В каморке снова повисло молчание. Только электронные часы, щелкая, отмеряли секунды.

– Вы любите музыку, мистер Винтер?

Винтер поднял глаза на Уайклиффа:

– А почему бы вам сразу не спросить, мог ли я устроить эту шараду на клавишах органа?

– Ну хорошо, спрошу вас и об этом.

– Да, но я не делал этого и даже не могу представить себе, кому это могло понадобиться…

– Когда вы вышли из дому в тот субботний вечер, какая на вас была обувь?

Винтер долго колебался, прежде чем ответить, но Уайклифф не торопил его. После пары неудавшихся попыток заговорить Винтер выдавил:

– На мне были мои полусапоги…

– У вас имеется несколько пар таких?

– Нет.

– Знаете ли вы, что такой ботинок уже исследуется на предмет совпадения с отпечатками на полу церкви?

– Да.

– Вам нечего сказать по этому поводу?

– Нет, разве что могу повторить, что я там не был.

– Хорошо, еще один вопрос. Насколько я понял, вы одолжили у викария экземпляр «Церковного ежеквартальника», где была опубликована статья, интересующая вас. Что стало с журналом?

– Ну, наверно, я его вернул…

– А вы можете вспомнить обстоятельства, при которых это произошло?

Винтер снова слишком долго прикидывал и колебался, что Уайклиффа очень озадачило. Наконец Винтер пробормотал:

– Боюсь, что нет…

– Клавиши органа были заткнуты сложенными листками из той самой статьи. Как вы можете это объяснить?

– Никак не могу…

Ну что ж. Уайклифф проговорил в диктофон: «Эта беседа закончена в 16.34. Она записана на пленку и будет расшифрована. Затем вас попросят прочесть запись и подписать ее, если вы найдете ее точной…»

Диктофон отключили.

– А что дальше? – спросил Винтер.

– Вы можете идти, но я настоятельно рекомендую вам хорошенько подумать о вашей вечерней прогулке в субботу, а также о том, что сталось с журналом, из которого вырезаны страницы. Двое моих офицеров поедут с вами домой и произведут там обыск, в целях обнаружения журнала. Я могу, конечно, получить на это ордер, но если вы не возражаете, то ордер не обязателен…

– Я не возражаю.

Уайклифф вернулся в свой кабинет. Он чувствовал досаду и подавленность. Через пару минут подошел Керси.

– Значит, решили его отпустить?

– Да.

Керси хмыкнул.

– Так-так… Но ведь сегодня только третий день после убийства. Чего вы ожидаете?

Уайклифф задумчиво ворошил бумаги на своем столе.

– Понимаешь, Дуг, эта женщина все-таки не на дороге валялась, сбитая безвестной машиной. Ее убили со скандалом, в самом сердце маленького местного мирка, частью которого Джессика была всю свою жизнь. Известны ее приятели и знакомые, известен ее образ жизни, и сам почерк преступления, возможно, указывает на убийцу.

– Ага, – сказал Керси. – Значит, Винтер в качестве кандидата на эту роль вас не очень прельщает?

Уайклифф помолчал.

– Что бы я о нем ни думал, у нас нет достаточной массы улик, материалов или свидетельств, чтобы задержать его, не говоря уже о том, чтобы предъявить обвинение. И кроме того, тут не проглядывается мотива. Насколько я понимаю, смерть Джессики не могла разрешить проблемы Винтеров, наоборот, это вызвало у них полный кризис.

– Значит, вы не считаете его убийцей? – повторил Керси.

– Нет, он вполне может им оказаться. Для совершенно невиновного человека многие его ответы не кажутся откровенными и убедительными. Но если это он убил Джессику Добелл, то во всем деле должно быть гораздо больше обстоятельств, указывающих на него, чем нам удалось раскопать на сегодняшний день. Что там говорила Люси? Насчет того, что у Винтера, как у айсберга, девять десятых под водой. Она, пожалуй, права.

Уайклифф откинулся в кресле и продолжил:

– Когда Фрэнкс заметил, что нам предстоит повозиться с экспертами-психиатрами еще до суда, я сперва не поверил. Но сейчас я вижу, что этот случай нельзя раскрыть, просто изучая кусочки бумаги, которыми заткнули клавиши органа, или грязные следы на этом дерьмовом полу…

Уайклифф крайне редко выражался так крепко, и Керси насторожился.

– Так какой у нас будет распорядок дня?

– Хочу, чтобы ты взял с собой Фокса и Коллиса – обыскать ферму. Официально целью вашего поиска будет журнал викария, но под этим соусом у вас остается полная свобода рук. Я даже не представляю себе, что вы можете там найти. Естественно, если вы найдете что-нибудь обличающее, поступай по обстоятельствам… Не уезжай, пока Винтер не подпишет свои показания, а потом возьми и его с собой.

Оставшись в одиночестве, Уайклифф с тоской посмотрел на телефон, в надежде, что он зазвонит, потом на дверь – в надежде, что в нее постучат… Похоже, расследование сбивалось со следа. Он дошел до той стадии, когда шахматист пытается побольнее задеть под столом ногу противника… Уайклиффу необходимо было немного удачи.

Он подстриг заусенец на ногте, вытряхнул блюдце, которое Керси использовал вместо пепельницы, и тщательно сложил одну к одной свои папки. Словно церемония ублажения каких-то неведомых богов…

И похоже, боги взялись за работу. По крайней мере, в дверь постучали и вошел Диксон с листком розовой тонкой бумаги в руках.

– Получен факс из архива, сэр. У них не хранятся отпечатки, найденные в доме Арнольда Пола.

Так. Еще хуже. Но еще до того, как Диксон вернулся на свой пост, зазвонил телефон.

– Это детектив-инспектор Кокс, сэр. Из отдела финансовой преступности.

– Соединяй меня! – откликнулся Уайклифф и поднял трубку. – Джофф? Это я, Чарли…

Они с Коксом вместе прошли обучение в спецшколе, но потом Кокс перешел в отдел финансовых преступлений и карьера его застопорилась. Именно у него Уайклифф хотел навести справки о деятельности лжебратьев Полов.

– Чарли, вчера по телефону ты говорил, что Арнольд Пол иногда случайно обращался к своему так называемому брату «Тимми». Это меня насторожило, но сперва я не понял, почему. А вот ночью на меня снизошло озарение! Несколько лет тому назад Арнольд Пол выступал свидетелем защиты некоего Тимоти Рэйзона. Рэйзон обвинялся в подложном бухгалтерском учете и злоупотреблениях компании, где он работал исполнительным директором. Но это в прошлом. А теперь у нас есть ордер на его арест уже по совсем свежему обвинению – и на этот раз посерьезнее. Слишком уж много совпадений, чтобы допустить случайность, верно? Так что я хочу послать одного своего парня к тебе, чтобы он потолковал с твоим другом Полом…

– Милости прошу. Но ты не представляешь этого Рэйзона в качестве убийцы?

Кокс на том конце провода засмеялся.

– Нет, разве что в шутку! Мы по долгу службы встречаем множество таких типчиков, не особо блистающих умом. Они ввязываются то в одну аферу, то в другую, даже не замечая этого, и их удача лишь в том, если они найдут и сумеют надуть еще больших болванов, чем они сами… А что касается сложных интриг – то Рэйзон слишком уж мелкая сошка для этого. Вообще, финансистов можно заподозрить в интеллектуальности в самую последнюю очередь. Главное тут – хитрость и алчность.

– Наверно, он имел какие-то рычаги давления на Арнольда Пола?

– В общем, я буду держать тебя в курсе, если что-то раскопаю…

Вот и все. Боги только подшутили над ним. Уайклиффа совершенно не интересовали финансовые махинации, в которых мог участвовать Арнольд Пол…

Время уже близилось к шести часам, когда Уайклиффу наконец позвонили с обыска.

Это был Керси.

– Я говорю с мобильного телефона в машине. Похоже, в доме ничего нет. Мы все перетряхнули вверх дном. Винтер не выказал ни малейшего интереса к обыску, даже не стал смотреть, что и как мы осматриваем. Просто пошел и стал заниматься своей работой на ферме. Стефания тоже не пикнула. Только ходила вокруг нас, но ни единого слова не обронила. По-моему, в этом всем не было притворства.

– А мальчишка, Джильс, был дома?

– Сидел уткнувшись в свои учебники за кухонным столом. Я ему предложил поприсутствовать при обыске его комнаты, но он этак холодно на меня посмотрел и сказал только – нет, спасибо…

– По вторникам у нас – вечер пирогов! Настоящие корнуэльские пироги, хорошие, миленькие! Как они вам? Все тут настоящее – простое тесто, курятина, ломтики картофеля, репа и лук! Ничего не шинкуется, ничего не стругается! – Джонни Глинн исполнял свою роль радушного хозяина, как обычно. – Конечно, господа и дамы, если пожелаете – у нас есть и холодные закуски…

– А какой величины ваши пироги? – осведомилась Люси Лэйн.

– На большом блюде помещается ровно две штуки! Но мало кто ест больше одного, а молодым дамочкам, которые беспокоятся за свою фигуру, позволяется даже немного оставить на тарелке…

Ну что ж, пироги так пироги.

Уайклифф никак не мог отогнать мысли о Винтере. Ему было тревожно, и весь его выработанный за годы службы в полиции опыт, казалось, подсказывал, что ему следовало задержать Винтера для дальнейших допросов. Он все равно бы отпустил бедолагу, но зато профессиональная совесть была бы спокойна. А с другой стороны…

Прибыли пироги – с золотистой корочкой, прекрасно подошедшие, на верхушке каждого прорезана щелка, чтобы сок вытекал.

И Джонни крутился рядом:

– Это моя женушка печет – можно сказать, я на ней из-за пирогов только и женился! Можете резать их ножом и вилкой, если уж у вас такие манеры, но по-настоящему – их надо хватать целиком и откусывать с краешка! Ничего, ничего, держите их над салфеткой, только берегитесь – они горячие!

Керси и Люси Лэйн последовали совету Джонни, но Уайклифф, навсегда ставший жертвой безукоризненного воспитания, полученного от матери, чинно взял в руки нож и вилку.

Люси капитулировала, когда на ее тарелке оставалось не больше четверти пирога. Мужчины добили свои пироги до последней крошки.

– Неплохо! – проурчал Керси.

– Великолепно! – резюмировал Уайклифф.

Джонни расплылся в улыбке и сказал:

– Теперь никакого десерта и никакого кофе! Только чашечку чая с молоком и сахаром – а потом на прогулку! Вот мой рецепт для облегчения переваривания этой пищи богов! Ну а если вас это не устраивает, то в буфете имеется газированная минералка…

Кэри, розовый от гордости, выложил на игральное поле шесть косточек в ряд.

– Ш-А-Т-Р-И-Й! С вашим «К», Джордан, получается «кшатрий»!

Викарий чуть нахмурился.

– Кшатрий?

– А вы сомневаетесь, что есть такое слово?

Викарий рассмеялся:

– Нет, нет, с вами спорить опасно, вы эрудит… Просто мне это слово незнакомо.

– А вот и напрасно… У этого слова отличная родословная, идет еще от древнеиндийского названия касты воинов… Ну, теперь твоя очередь, Алисия.

Алисия внимательно изучила свои фишки и наконец отобрала две штуки.

– Я добавлю «и» и «к» к «журналу», получится «журналик», – смущенно пробормотала она. – Конечно, дядя меня сейчас убьет…

– Еще бы! – ядовито усмехнулся Кэри. – Надо отдельную службу завести, вроде средневековой инквизиторской цензуры, которая бы следила, чтобы никто не смел поганить язык такими жуткими словами!

Они сидели втроем в одной из немногих обжитых комнат Трекары. Помещение казалось тесным из-за громоздкой мебели, которую собрали сюда из других частей дома. Хотя комната освещалась электричеством, прохладу апрельского вечера могла отогнать только жарко горящая печка, придвинутая поближе к столу.

Игра с викарием в скрэббл вечерами во вторник была неизменным ритуалом жизни в Трекаре. Для викария эти встречи были практически единственным проявлением общественной, светской активности.

Как ни странно, игра закончилась победой Алисии.

– Алисия совершенно не смущается извлекать выгоду из существования всяких низкопробных словечек! – кипятился Кэри. – Сыграем еще разок и попробуем показать ей, как надо обращаться со словами?

Джордан машинально улыбнулся в ответ, но по лицу его было ясно видно, что мысли его витают где-то далеко. Разве можно долго скрывать беспокойство и подавленность?… Джордан глядел в окно, на тот его кусочек, что остался незанавешенным гардинами, – на мрак снаружи, на мелкий дождь, тихонько барабанящий в оконное стекло…

– Мне, пожалуй, пора домой, а то Селия станет беспокоиться.

– А почему бы вам не позвонить ей? Сейчас сильный дождь, а потом, может быть, поутихнет… Скажите ей, что вернетесь чуть позже.

Викарий призадумался.

– Нет, Селия всегда строго придерживается раз и навсегда заведенного порядка…

– Я пойду принесу виски, – сказала Алисия.

Это тоже входило в распорядок вторничной церемонии – по стаканчику виски перед уходом викария.

Алисия встала и пошла за бутылкой.

– Вижу, как вы обеспокоены, – сказал викарию Кэри. – Еще бы, такое жуткое происшествие. И такое необъяснимое!

Джордан осторожно потрогал пальцем костяшки с буквами, которые перед тем аккуратно собрал в коробочку.

– Я просто на грани. Не знаю, что мне делать…

Кэри огладил свою бороду.

– Может быть, стоит побеседовать, как-то выговориться?

Викарий покачал головой:

– Спасибо, Гектор, но только я уверен, что только с Божьей помощью мне дано будет увидеть смысл всего этого…

Алисия вернулась, неся поднос с выпивкой.

– А, вот и ты! Отлично! – потер руки Кэри.

Мужчины налили себе виски. Алисия пила апельсиновый сок, как обычно. Вскоре Джордан встал и стал собираться. Он попытался даже придать голосу обыденный тон:

– Ну вот, еще один вторник долой!

Кэри пошел проводить его до дверей. Дождь уже поутих.

– Доброй ночи! И спасибо вам обоим! – сказал викарий.

– Позвольте, я вам дам свой фонарик.

– Нет-нет, спасибо, мне не нужно, я и так прекрасно дойду…

Стояла непроглядная темень, но в сельской местности почему-то редко бывает темно настолько, чтобы местный житель заблудился. Поросшая сорняком тропа вела к гигантским полуразваленным воротам. Викарий почувствовал некоторое облегчение. Все-таки приятная компания, стакан виски, да и само по себе то, что он поделился с кем-то своей болью, все вместе подняло ему настроение. На ночь он помолится, а уж завтрашний день будет отдан в руки Господа Всемогущего…

Арка ворот имела в высоту метра три-четыре – и на фоне ее чернота неба казалась еще глубже. Но внизу викарий увидел тускло поблескивающую поверхность лужи, которая всегда натекала здесь, когда шел дождь. Он попытался обогнуть лужу, и тут вдруг рядом с ним послышалось какое-то резкое движение. Викарий испуганно вскрикнул. В следующую секунду он ощутил дикую, сокрушительную боль в голове, а потом – пустота…

В эту ночь Стефания легла в постель пораньше. Бороться с очередной бессонницей она была готова с помощью таблеток, которыми снабдил ее доктор Спарроу. Она прочла несколько страничек из «Мэнсфилд Парк», ее последней «снотворной» книжки. С удивлением она обнаружила, что прошедшие годы настолько изменили ее, что она стала даже немножко завидовать несчастной героине, Фанни Прайс… Через десять – пятнадцать минут она отложила книжку, приняла лекарство, запила водой, выключила свет и съежилась под одеялом.

Скоро она заснула.

Через некоторое время она проснулась от резкого шквала ветра, который обрушил на оконное стекло стену дождя. Сонная, она вдруг вспомнила, что ведь Лоуренс так и не вернулся еще со своей ночной «экспедиции» по колониям летучих мышей. Ну что ж, все как обычно. Но потом она заметила слабый блик от света, горящего в комнате Джильса.

– Джильс, не читай так поздно! – окликнула она сына.

– Хорошо, мама.

– Спокойной ночи, родной.

– Спокойной ночи.

Почти тотчас же свет погас, и Стефания погрузилась в глубокий сон. Ей снились тревожные, путаные сны, и несколько раз она, казалось, была на грани пробуждения, но засыпала вновь.

А когда она действительно проснулась, – это был эротический сон – рука ее оказалась засунутой между бедер… Стефания глубоко вздохнула, перевернулась на другой бок и только тогда поняла, что Лоуренса все еще нет рядом с нею.

За окнами уже стоял бледно-серый рассвет, и все так же стучал дождь.