Четверг, утро

Было пять часов утра, еще темно и промозгло, когда Уайклифф вылез из полицейской машины на углу у своего отеля «имени Хоптона». Внутрь он попал с помощью ключа, великодушно одолженного ему Джонни Глинном. Попав в свой номер, он разделся, наскоро умылся и рухнул в постель.

Он твердо сказал себе, что через несколько часов обязан будет доказать, что его выводы неоспоримы. «Неоспоримы…» – бормотал он снова и снова, и слово это приобрело на его устах некий гипнотический ритм: «не-о-спо-ри-мы…»

Едва он успел задремать, как уже рассвело. На часах было половина восьмого.

Уайклифф спустился в столовую, где уже сидели за завтраком Люси Лэйн и Керси. Они слушали конец восьмичасовой передачи последних известий по радио.

– «…сообщается, что сегодня ночью в полицейское отделение Труро обратился человек, желающий дать показания в связи с двойным убийством Джессики Добелл и преподобного Майкла Джордана, произошедшим в Мореске рядом с Труро. Имя человека полиция не назвала, однако сообщила, что ему не предъявлено никаких обвинений и что он только помогает следствию. Вчера полиция распространила портрет Лоуренса Винтера, сельскохозяйственного рабочего, который работал на ферме у убитой мисс Добелл. Его ищут для проведения допроса в связи с этими преступлениями…»

В столовой за завтраком собралось людей больше обычного, и Керси негромко предупредил:

– Имейте в виду, за соседним столом сидят журналисты. Ушки на макушке…

Керси и Люси были подавлены – расследование явно проваливается; они прекрасно понимали необходимость солидарности в такой сложный момент, но не могли выразить словами то, что переживали в душе… Так что все трое разделывали селедку в полном молчании. Даже болтливый Джонни старался держаться подальше от них.

Они почувствовали что-то вроде облегчения, когда Уайклифф сказал:

– Ну, если все доели, то пора…

Стояло мягкое апрельское утро, в воздухе ощущался влажный ветерок – день будет хорошим.

Керси отошел к почтовому киоску за табаком и газетами, а вернувшись, пробурчал под нос:

– На меня так пялятся, словно я Дракула какой-то…

В офисе Уайклифф был таким же отчужденным.

– Что нового в деле викария? – спросил он холодно.

– Вчера я полдня провела с Кэрнау и констеблем мисс Даш за разбором бумаг Джордана, – ответила Люси. – Помимо его всяких деловых записей и переписки, нам удалось найти там только ноты и небольшие статьи на спорные богословские темы. Студенческий набор, прямо сказать. Редко встречала людей, у которых было бы еще меньше личных бумаг. В дневнике тоже абсолютно ничего нет.

Уайклифф безнадежно махнул рукой:

– Трудно было ожидать, что он станет записывать известные ему сведения. Чего ради?…

Керси попытался вернуть разговор к теме Винтера:

– Значит, по нашей официальной версии, он решил сдаться?

– Он на самом деле сдался.

– Что его все-таки заставило вернуться? – спросила Люси.

– А он никуда и не уезжал. Ему некуда было бежать, в сущности. Билет до Плимута он купил только ради того, чтобы сбить нас со следа на несколько часов. Он добрался только до Труро, а там шатался по улочкам подальше от центра и старался не попадаться никому на глаза. Вечером он вернулся в свою башенку, пешком, уже в темноте. При нем было полбутылки виски и пачка аспирина. Наверно, он решил сделать это с собой самым спокойным, приятным и безболезненным образом. И даже с некоторым достоинством. Он, видимо, считал себя обязанным так поступить…

Голос Уайклиффа был неожиданно мягок и грустен.

Керси поглядел на него с удивлением:

– Самоубийство? А вы этого ожидали от него?

– Ну конечно, этого я не ожидал! – раздраженно сказал Уайклифф. – Но когда я хорошенько осмотрел его берлогу и все обдумал, я понял, что он обязательно вернется. Вот и все. Наверно, я сам мог повести себя именно так… – он неопределенно махнул рукой. – Во всяком случае, я понимал, что он не настолько кретин, чтобы пуститься в бега.

– Но почему – самоубийство? – подняла глаза на шефа Люси.

У Уайклиффа глаза пощипывало, в голове была тяжесть. Вот ему бы не помешала пара таблеток аспирина.

– Винтер считал, что наше расследование, если будет продолжено, обязательно приведет к однозначному выводу. А он не смог бы жить после этого…

Уайклифф задумчиво передвигал канцелярские штучки по своему столу. В такие напряженные минуты ему часто недоставало старой любимой трубки и доброй затяжки ароматным табачком…

– Не знаю, любит Винтер свою жену или нет, но он ее уважает, гордится ею и не может себе простить, что заставил ее терпеть все эти унижения на ферме…

Керси, склонив голову набок, в сомнении глядел на шефа.

– Не знаю, как Люси, а я все еще не возьму в толк, в чем дело… – заметил он.

– Все очень просто. Винтер намеревался сделать из себя молчаливого козла отпущения. Если бы он сумел покончить с собой, нам пришлось бы собирать вещички и убираться восвояси несолоно хлебавши. Мертвеца уже не посадишь в тюрьму, зато на него можно навесить все мыслимые грехи. Винтер именно этого и хотел. Моя проблема была в том, чтобы убедить его отказаться от такой затеи. Даже сейчас он, наверно, ходит по камере в участке, сочиняя свое признание.

– Но ведь вещественные доказательства и некоторые обстоятельства дела на самом деле указывают на него, – сказала Люси Лэйн.

– Конечно, и там, в башне, есть еще кое-что. Сейчас там трудится Фокс, тщательно все проверяет. Странно, не правда ли, что улики, изобличающие Винтера, рассыпаны прямо под ногами, навалом, как конфетти?

Уайклифф поерзал на своем кресле.

– Помните, мы создали этакий психологический портрет преступника? Но при этом мы его и не попытались использовать. Решили, что ни один из подозреваемых под этот портрет не подходит. Мы слишком налегали на детали, но слона-то и не заметили. А именно, мы упустили из виду полное отсутствие какой-то главной, осмысленной цели у этого преступления. Я говорил о возмездии, мести, но как-то не стал углубляться в эту тему. Преступление не было тщательно спланировано, оно случилось внезапно. И оно не имело цели, а должно было просто покарать…

– Верно, – кивнула Люси. – Психически нездоровый человек так отреагировал на реальную или вымышленную угрозу.

Керси пошарил в кармане в поисках сигарет и закурил.

– Понятно, – заметил он. – Теперь скоро кто-нибудь скажет слово «паранойя» и можно будет расходиться по домам… А если серьезно, то я прочитал еще раз запись вашего допроса Винтера, шеф. Действительно, иногда похоже, будто он намеренно пытается подставить себя под удар. Он некоторое время колебался, прежде чем сообщить, что за обувь была на нем, когда он шел в церковь, и в конечном счете остановился на полусапогах.

– Получается, он прикрывает либо свою жену, либо сына, – сказала Люси Лэйн.

Уайклифф промолчал, и Люси, глядя на него с любопытством, не выдержала:

– Сэр, может быть, вы расскажете нам, что все-таки произошло этой ночью?

Казалось, этот вопрос разозлил Уайклиффа, но он взял себя в руки и, подумав, сказал:

– Мы съели с ним хлеба с сыром и выпили пару банок пива. Потом говорили. Этот разговор был неофициальный, без протокола, и отчета о нем не будет. Часа в два ночи я позвонил в участок, попросил выслать к нам туда патрульную машину.

Он откинулся в кресле, словно давая понять, что дискуссия закончена, и повернулся к Керси:

– Надеюсь, ты понимаешь, Дуг, что я балансировал на самом краю и не хотел вовлекать тебя в скользкие дела…

– Вообще-то я не особенно боюсь скользких дел, но я понимаю вашу позицию.

– Вот и хорошо. Теперь оставайся здесь и следи за развитием ситуации, а также перезванивайся с Фоксом. Мы с Люси будем на ферме. Держи меня в курсе событий. Ты готова, Люси?

Они уже собирались выходить, когда позвонил телефон. Уайклифф взял трубку.

Это был Фокс, очень довольный собой.

– Я нашел два отпечатка, сэр, указательного пальца и большого пальца правой руки. Это на ботинках. А на журнале смазанный след большого пальца. Надо будет его усилить. Я, в общем-то, уверен в результате, но в участке еще проведу полный сравнительный анализ…

Уайклифф сразу испытал теплую благодарность к Фоксу – молодец все-таки, даром времени не теряет. Эти отпечатки – не слишком много, но все же кое-что.

У выхода из старой школы его поджидала группка журналистов. Уайклифф протиснулся сквозь них, коротко бросив на ходу:

– Никаких сообщений не будет!

Люси пошла к своей машине, оставленной на площади, на сей раз Уайклифф не возражал и не стал настаивать на пешей прогулке. На площади собралось немало народа. Видимо, чуют, что приближается финальный акт драмы, и не хотят пропустить зрелища.

Когда они уселись в машину, Уайклифф сказал:

– Это дело никого не доведет до тюрьмы.

Чуть позже Люси, подумав, спросила:

– Значит, вы уже поняли, кто это?

– Мне следовало раньше догадаться. А я вместо этого болтал что-то о сложностях женской психологии. И только во вторник вечером я начал мыслить в правильном направлении. Конечно же, Джордан знал, кто убийца, мне надо было сразу понять по его поведению. Но уже наутро в среду Джордан был мертв, так что я опоздал. А я еще его предупреждал, сам не ведая, что предупреждаю о надвигающейся гибели… В этом дурацком деле с самого начала все было перевернуто вверх тормашками, Люси.

Они проехали вверх по Черч-Лейн, за церковь, где дома кончались. Люси притормозила у ворот фермы, и Уайклифф вылез отомкнуть калитку. Козы, как всегда, безмятежно паслись на лугу, и башенка Эльвиры выглядела на этом пасторальном фоне еще более нелепо, как по ошибке воткнутый посреди равнины маяк.

Люси осторожно въехала по разбитой дорожке на ферму и остановилась у вторых ворот. Уайклифф не спешил вылезать из машины, и Люси почувствовала – ему явно не по себе. Она спросила шефа:

– Как возьметесь за это дело, сэр?

– Действовать надо с величайшей осторожностью. Винтер в кутузке, и мы приехали попросить его жену и сына дать дополнительные показания. Так мы должны объяснить цель своего визита. Конечно, их показания нужно будет официально запротоколировать, в присутствии адвоката и, возможно, психоаналитика. Но сперва я хочу просто поговорить с ними.

Они все еще сидели в машине, глядя на курочек, разгуливающих по птичьему двору. «Сменщик» Винтеров тарахтел своим допотопным трактором поодаль. Он осмотрел следователей без особого интереса.

Уайклифф наконец распахнул дверцу.

– Ладно, пора кончать с этим!

Задняя дверь была заперта. Уайклифф постучал, но никто не откликнулся.

Мужчина высунулся из своего трактора и крикнул:

– Я сегодня с утра никого из них не видел! Попробуйте с парадного хода…

Они обошли вокруг дома к парадной двери. Она стояла чуть приоткрытая. Уайклифф снова постучал, так же безрезультатно, тогда он толкнул дверь и позвал. Узкий коридор был почти наглухо перегорожен двумя большими чемоданами и связками книг.

А в дальнем конце коридора стоял Джильс и рассеянно смотрел на следователей.

– Матери тут нет, – сказал он. На нем не было обычных очков, отчего его лицо казалось каким-то голым и жалким.

– Похоже, вы собрались переезжать?

Мальчишка покосился на чемоданы и книги, сваленные вдоль стен.

– Да. Мать уже в Трекаре, готовит наши комнаты…

Люси вслед за Уайклиффом прошла в гостиную, и теперь они все трое стояли в полутьме, лицом к лицу. Тяжелые гардины были задернуты.

– Наверно, можно сделать посветлее? – заметил Уайклифф.

Люси раздвинула занавеси, после чего все сели.

– Вы перестали носить очки? – спросил Уайклифф.

– Нет, просто они свалились на пол, а я на них наступил.

– Разве у вас нет запасной пары?

– Есть, наверху.

– Ну так почему вы не сходите за ними?

Мальчик сидел, безостановочно массируя себе бедра и колени и покачиваясь от этого вперед – назад. Он был страшно бледен. Некоторое время он молчал, покусывая губу, затем проронил:

– Нет, я их потом возьму…

Он качался на стуле и словно впал в гипнотическое состояние, отгородившее его от окружающего мира.

– Вы знаете, что ваш отец арестован? – спросил его Уайклифф.

Холодные голубые глаза вспыхнули недобрым огнем.

– Он мне не отец.

– Не отец?

– Мой отец умер еще до моего рождения. Он был известным математиком. Этот человек – мой отчим.

– И вам давно это стало известно?

– Я всегда был уверен, что такой человек не может быть моим отцом. Он болван.

– Ладно. Ваш отчим собирается признаться в убийстве Джессики Добелл и Майкла Джордана.

Раскачивание прекратилось, но никакого ответа все же не последовало. Теперь юноша сидел неподвижно, глаза его смотрели в пространство.

– Как вы думаете, Джильс, ваш отчим виновен в этих преступлениях?

Мальчик сцепил руки и после некоторого молчания выдавил из себя:

– Он заслуживает страданий. Больше заслуживает, чем эти двое…

– Даже больше, чем Джессика Добелл? – спросила Люси Лэйн.

Голубые глаза уставились на Люси, и на лице Джильса мелькнула страшноватая улыбка:

– Ну так она ведь мертва…

Уайклифф про себя поразился тому, как быстро развилось у подростка такое болезненное состояние психики.

– А почему вы так сильно не любили Джессику?

Снова он принялся раскачиваться на стуле и грубо ответил:

– Она скотина! Животное! Однажды она захотела, чтобы я…

– Чтобы вы что? – уточнила Люси Лэйн. – И почему ей так захотелось?

– Не знаю.

– А вы ненавидите всех, кому нравится заниматься сексом, Джильс?

Этот вопрос был ему неприятен. Он переводил глаза с Уайклиффа на Люси и обратно, а потом только замотал головой и так ничего не ответил.

– А мне казалось, вам нравилась Джулия Гич? – заметил Уайклифф.

Впервые Джильс поднял голос. Он взвизгнул:

– Я не хочу о ней говорить! – он замахал руками так, словно отбивался от ударов. – Ее отец… Он называл меня… Нет, я не буду об этом говорить, не буду!

Люси Лэйн красноречиво посмотрела на Уайклиффа, словно вопрошая: «И долго мы еще будем с ним возиться?»

Конечно, с точки зрения здравого смысла, ее беспокойство было вполне оправданным, но Уайклифф имел, помимо правил следствия, еще и другие цели в этом разговоре. Затаив дыхание, Уайклифф спросил:

– А почему вы напали на Майкла Джордана?

Юноша затрясся так, словно из последних сил пытался удержать себя в руках, но ему все-таки удалось выговорить спокойно:

– Я не хотел причинять ему вреда…

– Но тогда почему?

Снова раскачивание – вперед-назад… Потом, чуть успокоившись, Джильс весьма трезвым голосом ответил:

– Я им загадал загадку, которую никто из них не смог бы разгадать… Я хотел посмотреть, что они станут делать. Как станут мучиться. А им следовало пострадать и заплатить за все…

– И викарию тоже?

– Он увидел меня на церковном дворе с сапожками той женщины… Я и не знал, он мне сам об этом рассказал. Он еще добавил, что я должен во всем признаться и вообще пойти в полицию… – ногтями Джильс прямо полосовал себе бедра и, вероятно, испытывал сильную боль. – Он мне угрожал. Посмел угрожать. Ему не стоило этого делать…

Долгую паузу, последовавшую за этим, прервал телефонный звонок, от которого все трое подскочили на месте. Люси поднялась и подошла к телефону. Разговор был кратким, и она почти сразу же вернулась в комнату.

– Это звонил мистер Кэри. Он говорит, что ждет вашу маму с раннего утра, а ее все нет.

Некоторое время казалось, что мальчик не слышал этого, а потом, словно очнувшись, он ровным голосом сказал:

– Она там, наверху…

Уайклифф сделал Люси знак оставаться, а сам ринулся вверх по лестнице.

Дверь в спальню Винтеров стояла нараспашку. Гардины на маленьком окне были задернуты, но света было достаточно, чтобы разглядеть темную фигуру женщины, лежащую на постели. Вблизи слышно стало ее неровное, неглубокое дыхание. Уайклифф рывком раздвинул гардины, впуская свет.

Стефания Винтер, в халате поверх ночной рубашки, лежала на кровати по диагонали. Узел волос на ее затылке впитал, судя по всему, немало крови, вытекшей из раны в голове, скрытой волосами. Она приоткрыла глаза, но, видимо, не узнала следователя. Она коротко застонала и снова закрыла глаза.

Уайклифф выбежал на площадку.

– Люси, немедленно вызывай «скорую помощь»! У нее разбита голова, но она еще может прийти в сознание!

Вернувшись в спальню, он увидел валявшуюся на полу старомодную настольную лампу, которая, как он помнил, стояла раньше на тумбочке у кровати. Рядом лежали и раздавленные очки Джильса.

Уайклифф обернулся и увидел в дверном проеме Джильса.

– Она… Она жива? Я не мог заснуть ночью, и когда уже начало светать, я пришел к ней поговорить. Мы сидели тут на кровати, и я ей рассказал… – похоже, ему было трудно выговаривать слова, они застревали у него в груди. – Она стала меня уговаривать, чтобы я… Сказала, что мы пойдем вместе… Я не мог поверить! Я так на нее надеялся, а она?! Я разозлился, схватил лампу, и мои очки упали на пол…

Четверг, вечер

На часах четверть одиннадцатого. Все трое сидят в ресторанчике после позднего ужина. Кухня давно уже закрылась, и они остались одни во всем зале. Сквозь стеклянные двери они видят обычную стайку завсегдатаев, сгрудившихся у стойки бара.

А у них на столе бутылка бургундского. Керси поднял ее и посмотрел на свет.

– Тут еще кой-чего осталось, – заметил он. – Разольем последнее?

Люси накрыла свой бокал ладошкой, и Уайклифф тоже отрицательно покачал головой.

– Ну и ладно. Не будем зря переводить на вас вино…

Керси налил бургундское себе.

– Сегодня днем Винтер побывал у своей жены в больнице. Похоже, она пришла в сознание. Любопытно только, что там у них дальше произойдет, – задумчиво протянул Уайклифф.

– А мне интересно, что будет с мальчиком, – сказала Люси.

– Слава Богу, это уж нас не касается! Думаю, тут и законники мало что смогут сказать. Ближайшие несколько дней он пробудет под наблюдением в психиатрическом отделении, а потом о нем распорядится магистрат.

Керси допил вино.

– А вот интересно, Лоуренс Винтер – отец этого парня или не отец? – сказал он.

Уайклифф зевнул, прикрыв рот ладонью.

– Да какая нам разница? Это пусть врачи в «дурдоме» разбираются с этим вопросом… Однако, отец он или не отец, но мальчишка ненавидел прежде всего именно его.

Люси Лэйн сказала:

– Пойду попытаюсь выжать у Джонни еще кофе.

Керси посмотрел ей вслед с одобрением.

– Смотрите, наша девочка растет над собой. Энергична и независима…

В устах Керси это было наивысшей похвалой.

Уайклифф задумчиво вертел в руках свой бокал, глядя на отражения в вогнутом стекле.

– Да, неделя у нас получилась богатая на события – два убийства, свихнувшийся подросток под арестом, а его мать – в больнице… Финансовая полиция расследует сомнительные делишки церковного органиста, а Эйб Гич еще на один шаг приблизился к своей голубой мечте, скоро станет обладателем фермы.

– Звучит довольно грустно, да?

– Разве? – Уайклифф откинулся на спинку стула. – Просто причины оказываются в жизни совершенно непропорциональны своим следствиям… Представить только, что Винтер не свалял бы такого дурака со своей студенточкой, или что парнишка Рюз выехал бы на своем велосипеде минут на десять позже, или что у Джильса Винтера в наследственности оказался бы чуть-чуть другой набор генов, или что вообще все было бы чуточку иначе… Не приходится удивляться, что Джессика Добелл ходила к гадалке.

Люси вернулась за столик.

– Сейчас Джонни принесет кофе. Он мне сказал, что завтра утром в церкви пройдет служба, будут заново освящать храм. А похороны Джессики назначены на понедельник.

Кэтрин Гич сидела на постели. Электронные часы на тумбочке у изголовья показывали четверть одиннадцатого. Занавеси были отдернуты, и высокое окно распахнуто в ночную мглу и тишину окружающего мира. На ее коленях лежал раскрытый журнал, но она не читала; она смотрелась на себя в зеркало – то самое, на трюмо. Пять суток назад ее сестру-двойняшку Джессику зверски убили, и что же? В мире ничего не изменилось. А в ней самой? Она пыталась отыскать в зеркале ответ на этот вопрос – и чувствовала себя отчего-то виноватой…

Она слышала, как в ванной плещется Эйб. Через пару минут он вышел, уже в ночном халате. Подойдя к кровати, он скинул халат и юркнул под одеяло рядом с нею. Еще через минуту-другую рука его скользнула ей между бедер… До сих пор, с самого момента смерти Джессики, Кэтрин ему отказывала в близости.

– Ну давай… – сказала она теперь.

Эйб обнял ее и крепко прижал к себе.

– Ну вот и хорошо, моя девочка!.. А сейчас сними-ка ты эту чертову рубашку…

Жизнь в Мореске пошла по-прежнему.