Пасхальное воскресенье (продолжение)

Мореск вместе с небольшой рощицей на противоположной стороне Труро – это почти все, что осталось от того древнего леса Морруа, куда в незапамятные времена бежал Тристан со своей Изольдой, но был в конечном итоге настигнут королем Марком.

Хотя деревенька Мореск почти примыкала к Труро, Уайклифф здесь оказался впервые. Он остановился на площади, которая с одной стороны выходила на берег реки. Рыбацкие лодки валялись, накренясь, на прибрежной гальке, и пара лебедей вразвалочку расхаживали вокруг автозаправочной станции при гараже. Привычная провинциальная обстановка.

Сквозь кроны деревьев он разглядел церковь – она стояла слева, ее отделяло от площади довольно внушительное здание. Уайклифф вылез из машины, нашел дорожный указатель и уже через пару минут оказался у церковных ворот, где под недреманным оком полицейского толпилось сборище зевак.

– Инспектор Рид в церкви, сэр! – доложил важный полицейский.

Уайклифф вошел в церковь. Притвор казался погруженным в глубокий мрак, хотя алтарь был залит ярким светом, словно съемочная площадка в кино. У ступенек, ведущих в алтарь, беседовали трое. Один из них обернулся, узнал Уайклиффа и подошел поздороваться. Это был инспектор Рид.

Рид в свое время работал вместе с Уайклиффом в нескольких расследованиях. Это был полный блондин, с мясистым подбородком, несколько нависающим над тугим воротничком. Поросль редких рыжих волос окаймляла лысину, словно тростник вокруг озерца.

– С прибытием вас, сэр.

Рид провел его к ступенькам в алтарь. Под ногами у них лежали специальные дощатые мостки, чтобы сохранить возможные следы или улики до тех пор, пока обследование места преступления не завершится.

Тело было распростерто на ступеньках алтаря, у самых ног статуи Христа. Сразу бросалась в глаза жуткая рана на голове, в области макушки.

Уайклифф остановился и глядел на труп женщины, чьи земные заботы теперь, очевидно, стали его проблемой, Уайклиффа… В насильственных смертях его всегда глубоко шокировало то, с какой легкостью обрывается нить жизни. Но тут присутствовало еще что-то, тревожное, необычное…

– Ее убили не в этом положении, тело перемещали после смерти, – вылетел у Уайклиффа самый простой вывод, но от него просто требовалось что-то сказать, и ничего более глубокомысленного ему на ум не пришло.

Рид, ухмыльнувшись, заметил:

– Конечно. Более того, ее протащили сюда от кафедры. Там на плитках пола следы крови, и по пути тоже.

Уайклифф никак не мог отвести глаза от тела. Никогда еще он не сталкивался с убийством, которое производило бы столь резкое, ошеломляющее впечатление. Однако не так-то просто было выразить это самое впечатление в словах…

Распахивание блузки на женской груди во время изнасилования довольно обычное дело, но вот джинсы и трусики были сдвинуты вниз лишь настолько, чтобы обнажить темный треугольник лобка, но не ниже. Тело было оставлено распластанным на ступеньках алтаря, а пышные длинные волосы, темные и блестящие, были тщательно разложены так, что прикрывали сандалии Христа.

Это было похоже на этакую расстановку для позирования, которую скульптор-сюрреалист создает, чтобы шокировать публику. Но вот для этого позирования, как бы то ни было, женщину убили…

Мельком Уайклифф отметил, что на ногах убитой надеты старые и весьма поношенные тапочки.

– Вот в таком виде ее и нашли, сэр, – сказал Рид. – Никто тут ничего не трогал, разве что вот сняли покрывало, которым викарий прикрыл тело… Никакой обуви здесь не нашли, кроме этих старых шлепанцев на ней, а ведь она не могла прийти сюда В них по мокрой грязи.

– А вам не кажется вся эта сцена слишком нарочитой?

Рид прокашлялся.

– Мне на ум приходит слово «глумление»… гхе-гхе… Понимаете, если это и было сексуальное насилие, то оно явно не достигло результата! – Рид потер себе лысину огромной пухлой пятерней. – По-моему, это могло случиться ненарочно, но вот что именно замышлялось – это уж один Бог знает.

– А что она делала в церкви?

– Ну, она тут прирабатывала как «уборщица с расширенными полномочиями», что-то вроде того. Приходила сюда по субботам, вечерком, чтобы подготовить все к воскресной службе.

– Родственники у нее есть?

– Только сестра, ей уже сказали. Покойная была нe замужем. У нее было небольшое фермерское хозяйство, она работала там вместе с наемными работниками – супружеской парой. Все они извещены. Сестра ее живет в Тригг-Хаус, это рядом с церковью, она замужем за Эйбом Гичем, строительным подрядчиком… – Рид глянул исподлобья на Уайклиффа. – Что-нибудь отметили для себя интересного, сэр?

– А что тут может быть интересного?

Рид пожал плечами:

– Как что? Деньги! Гич получал контракты в двух графствах, и он из тех субъектов, кто всегда остается на плаву даже во время финансовых потопов… Я говорю так, потому что он имеет определенный вес в здешних местах.

– Родители покойной живы?

– Оба погибли в автомобильной катастрофе несколько лет назад.

Сержант Фокс, отвечающий в группе Уайклиффа за обследование места преступления, сделал первые фотографии. Ему предстояло снимать еще, но уже в присутствии патологоанатома.

Уайклифф обожал наблюдать за работой Фокса. Это было яркое зрелище. Приходил Фокс, долговязый, рассеянный, со своим помощником Коллисом, словно Дон Кихот с Санчо Пансой. Офис, берег реки, шоссе, ночной клуб, церковь – Фоксу было абсолютно безразлично. Казалось, он не выказывал ни малейшего интереса к обстановке вообще, но целиком концентрировался на деталях, которые словно выстраивались в его мозгу в определенный список, по степени важности. Пристально приглядываясь к каждому камешку, он вполне мог проморгать случайно возникшую перед ним гору…

Занятый этими мыслями, Уайклифф слегка обернулся к инспектору.

– А что с орудием преступления?

Рид протянул руку. На некотором расстоянии от тела, рядом с кафедрой, валялся длинный молоток с небольшой головкой.

– Странная штука, сэр, вроде тех, которыми на железной дороге чинят колеса…

Склонившись над молотком, Уайклифф отметил, что на металлической головке засохла кровь; следы крови виднелись и на плитках пола вокруг. Потом он вернулся назад, к ступенькам.

– Вероятно, тело пролежало здесь всю ночь. А какая погода тут была вчера вечером?

– Дождливо. Весь вечер лило как из ведра, я проверял.

– Значит, она не могла прийти сюда в этой одежде, верно?

– Конечно. В ризнице висит плащ с капюшоном, но, как я уже сказал, обуви мы не нашли. Как я понимаю, она ходила сюда на работу вдоль берега реки, а там чертовски грязно – мокрая глина, ил. Так что совершенно непонятно, что у нее все-таки было на ногах.

Уайклифф старался выжать как можно больше всевозможных деталей и обстоятельств. Его вопросы были кратки, а между ними – долгие паузы, в течение которых он поглядывал на лежащее тело или косился на «пляски» Фокса с его фотокамерой.

– А кто нашел тело?

– Викарий. Преподобный Майкл Джордан. Вон он, пожалуйте… – Рид указал Уайклиффу на моложавого человека в пасторской одежде, сидящего на скамье в зале – голова опущена, глаза прикрыты, словно молится про себя.

Сейчас глаза Уайклиффа уже привыкли к неравномерному освещению зала и он отметил, что храм этот, вероятно, получал солидную помощь от состоятельных прихожан. Над алтарем видна была неплохая роспись, и занавесь алтаря была красиво вышита. В проходах лежали ковры, на скамьях – подстилочки, и на многих лавках лежали вышитые подушечки, которые молящиеся могли при необходимости подкладывать под свои драгоценные коленки. Везде расставлены цветы, и воздух густо пропах тяжелым, сладковатым ароматом, уже отчасти смешанным с запахом разложения…

– А что доктор сказал по этому поводу?

– Он еще здесь. Вон он, болтает с моим сержантом. Наверно, он не спешит уходить, не так часто он оказывается на виду у публики. Поучаствовать в громком уголовном деле – отличная перемена обстановки после всяких ангин и радикулитов.

Врачу было лет шестьдесят, коренастый крепенький мужчина, сильно потрепанный жизнью. Одетый в не слишком элегантный твидовый костюм, он выглядел отчасти карикатурой на традиционного сельского доктора.

Уайклифф подошел к нему.

– Конечно, нет нужды объяснять вам, от чего она скончалась, но вас может заинтересовать мое мнение по поводу момента смерти, – сказал доктор. – Насколько я могу судить, это произошло вчера вечером, где-то от восьми – девяти вечера до полуночи. Точнее сказать не могу, но у вас для подробного исследования есть доктор Фрэнкс…

– А сексуальный аспект?

Доктор наморщил нос:

– Сексуальный? Ну, парень тут явно не дошел до дела. Полагаю, ситуация была не очень благоприятная для этого…

– Еще один вопрос, доктор Спарроу, на сей раз не профессиональный. Вы знакомы с викарием?

– Я с ним знаком, естественно. Но сам-то я в церковь не хожу.

– Тогда скажите свое беспристрастное мнение. Что это за человек?

Спарроу хмыкнул:

– Эх, люди, как вы плохо думаете друг о друге! Ну что ж, это искренний парень, думающий. Вечно мотается по вызовам – точь-в-точь как я по своим…

– Его любят здесь?

– Пожалуй, да. При нем посещаемость храма выросла, так мне говорили. И хотя на вид он смахивает на святого великомученика, к нему и молодежь тянется. Они его зовут Майкл или даже попросту Майк. Другое дело, что он не сразу пришелся по вкусу местным твердолобым, но они в конце концов с ним свыклись. А почему бы вам самому с ним не поболтать?

– Это я и собираюсь сделать, – заметил Уайклифф и поблагодарил доктора за беседу.

Когда Уайклифф приблизился, викарий встал со скамьи. Его светлые волосы были коротко острижены, и своим лицом с гладкой, розоватой кожей он напоминал младенца. Уайклифф неприязненно подумал, что ему, возможно, придется иметь дело с человеком, который вознамерился при жизни стать святее папы – или по крайней мере воображает себя таким.

После краткой процедуры знакомства Джордан спросил:

– Сегодня утром мне предстояло исполнять Святое Причастие в восемь утра, и потом – службу в одиннадцать. А теперь, наверно, должно пройти немало времени, прежде чем я вообще смогу отправлять в этом храме священные обряды… Помимо всего прочего, тут ведь произошло и кощунственное осквернение… Епископу еще предстоит решить, как быть с храмом…

В голубых глазах викария застыла тревога.

– Как долго вы служите в Мореске, ваше преподобие?

– На Святого Михаила будет ровно четыре года.

– Значит, вы знакомы со здешними людьми. Вот эта женщина, Джессика Добелл… Как я понял, она прибиралась у вас в храме?

– Ну, это сказано несправедливо! Да она тут всем занималась, все мыла, чистила, расставляла вещи по местам, наводила порядок… К службе готовила накануне необходимые вещи. Я и не знаю, что мы будем без нее делать…

– Вы видели орудие убийства?

Викарий кивнул:

– Этот молоток взят из буфета, где у нас собрана всякая всячина, которая может пригодиться в храме – начиная от цветочных вазочек и кончая гвоздями. И страшно подумать, что…

– Насколько я понял, покойная не жила в семье?

– Нет, у Джессики был свой взгляд на брак, на семейную жизнь… – Викарий искательно поглядел на Уайклиффа, словно прося понять его правильно. – Ну, видите ли, о ней шли сплетни, слухи…

Рид, а теперь и викарий должны были стать «проводниками» Уайклиффа в местном мирке, им предстояло ознакомить его с обычаями, связями и ходом жизни в этом тихом поселке, чтобы детектив мог продвигаться в работе вперед. А уж его дело – суметь вызвать их на откровенность и выжать из них столько, сколько будет достаточно для передачи дела в суд.

И как всегда, Уайклифф ощущал возбуждение от такой перспективы – возбуждение, в чем-то родственное чувству вины у тайного соглядатая…

– Если мне позволительно высказать свое мнение… – Викарий явно нервничал, но решил все-таки договорить. – Если мне позволительно высказать свое мнение, то ошибочно относиться к этой молодой женщине с предубеждением. В конечном счете некоторая неразборчивость в личной жизни еще не повод, чтобы обвинять человека в разгильдяйстве или небрежении к своим обязанностям…

Нет, он действительно пытается выглядеть святым! Тем не менее Уайклифф отвечал с мягкой укоризной:

– Я всегда стараюсь вести себя так, чтобы не относиться к людям с предубеждением, мистер Джордан. А теперь такой вопрос: вы ведь заметили, что на ногах убитой – старые шлепанцы…

Викарий смутно улыбнулся:

– Да, Джессика всегда надевала эти тапочки во время работы, все ту же стоптанную пару… Они у нее хранились в комоде, в ризнице. Она, знаете ли, всегда шла на работу сюда по речному берегу, а там ужасная грязь, и она одевала полусапожки, которые оставляла на паперти при входе.

– Покажите мне, где это.

Викарий провел Уайклиффа к южному входу в храм, но там никаких полусапожек не оказалось.

Джордан, похоже, был немало озадачен:

– Странно… Очень странно.

Когда они вернулись в церковь, Уайклифф продолжил:

– И еще один вопрос. Прошу вас хорошенько подумать перед тем, как отвечать. Помимо того, что дверь южного входа была не заперта и на ступеньках алтаря лежало тело убитой, было ли что-нибудь еще, возможно, самое простое, что показалось вам необычным?

Викарий приложил пальцы ко лбу.

– Ах да, ну конечно, орган! Трудно поверить, но это совершенно вылетело у меня из памяти! Погодите, я вам сейчас покажу…

Уайклифф прошел вслед за ним на органную консоль.

– Этот инструмент, двухручный «Уиллис», может вам показаться слишком роскошным для захолустного провинциального храма, но Арнольд Пол, наш бесплатный органист, спас орган из одной заброшенной лондонской церкви, сумел его разобрать, отремонтировать и восстановить здесь, в нашем храме! И все это – за свой собственный счет!

– Так что же случилось с этим органом?

– Ну да, я совсем забыл… Подождите, я сейчас включу нагнетатель воздуха, и вы поймете, в чем дело.

Викарий щелкнул выключателем, и зал снова наполнился заунывным, скребущим ухо звуком.

– Видите, определенные ноты в большом регистре зажаты с помощью сложенных кусков бумаги. И когда я вошел в храм сегодня утром, я с самого порога был прямо поражен этим жутким звуком:

– И что же, по-вашему, это может означать?

Викарий захлопал доверчивыми глазами:

– Да ровным счетом ничего!

– Ну тогда, пожалуй, выключите этот звук… – Уайклифф подождал, пока снова стало тихо, и продолжил: – А этот органист…

– Мистер Арнольд Пол, он живет практически рядом с церковью. У него есть средства, и он прекрасный музыкант. Я думал встретить его здесь, но, наверно, ваши люди задержали его у входа.

– Ничего, я за ним пошлю. Еще один вопрос, мистер Джордан. Вы ожидали найти тут Джессику, когда пришли в храм поутру?

– О нет, конечно, нет! Она занималась только приготовлениями к службам, но в самих службах обычно не принимала участия.

– А вчера вечером?

– Ну, она всегда – почти всегда – приходила сюда в субботу вечером. Ей нравилось, когда в воскресное утро все здесь в полнейшем порядке…

Уже спускаясь вниз из алтаря, Уайклифф бросил Фоксу:

– Ну что, есть чем похвастать? Как насчет молотка – нашел там отпечатки?

– Орудие тщательно обтерто. В сущности, я еще нигде не видел приличных отпечатков.

– Ладно. Когда закончишь здесь, посмотри на органной консоли – когда пойдешь туда, сам увидишь там что-то интересное… Мне понадобятся и фотографии. Обрати особое внимание на бумагу или картонку, которую заткнули в щели между клавишами. Но только не трогай ничего, пока сюда не явится органист.

Уайклифф вышел из церкви и побрел по двору. В отличие от Фокса он склонен был придавать особое значение тому, где именно совершено преступление…

Церковь была воздвигнута на пологом берегу в месте слияния реки и ее притока – ручья. Несколько сосен, ясеней и лип давали летом тень, а зимой – прикрывали от холодных ветров. Сквозь листву Уайклифф видел серую крышу массивного дома, вероятно, это и был Тригг-Хаус, где жила сестра убитой и ее влиятельный супруг. А дальше за домом поблескивал переливчатыми струями ручей.

Проходя, Уайклифф рассматривал надгробия – самые ранние датировались концом семнадцатого века, а уже после шестидесятых годов нашего века почти никого здесь не хоронили. Конечно, когда покойники стали отнимать все больше земли у живых, выгоднее – да и современнее – стало их кремировать, а не хоронить. Уайклифф с интересом читал фамилии на надгробиях: Энгоув, Гич, Карвет, Ноул, Добелл…

Потом его внимание привлекла надпись на одном из недавно установленных камней: «В память о возлюбленных наших родителях, Джона и Кэтрин Добелл, погибших в катастрофе 23-го сентября 1975 года. От их дочерей-двойняшек: Кэтрин и Джессики».

Церковное кладбище выглядело вполне прилично, но особо ухоженным не было, то тут, то там из-под могил пробивались и случайные колокольчики, и примулы…

– Прелестное местечко!

Это сказал Дуг Керси, главный помощник Уайклиффа и его постоянный сотрудник на протяжении вот уже двадцати лет.

– Ага, так ты приехал! – удовлетворенно заметил Уайклифф.

– Со мной Шоу и Поттер. А следом едет Люси Лэйн с Диксоном.

– Ты уже побывал внутри?

– Да, заглянул и перемолвился с Ридом. Что это такое? Ритуальное убийство, или как?

– Или как.

– Во всяком случае, чертовски загадочно, а?

Какое счастье, подумал Уайклифф, что не на всякую реплику нужно что-то отвечать.

– А где Фрэнкс?

Фрэнкс был патологоанатомом, который обычно работал вместе с группой Уайклиффа.

– Ну, сперва его никто не мог разыскать, но потом ребята стали рыть землю и наконец застукали его. Он проводит Пасху у своих друзей в Сент-Моузе, здесь под боком. Так что прибудет сюда с минуты на минуту. Думаю, он наверняка будет не в восторге от предстоящей работенки.

Керси являл собой тип этакого характерного полицейского «морда кирпичом». Отчасти он действительно так выглядел, а отчасти немножко играл такую роль. Но давным-давно, еще на заре их совместной работы и дружбы, Уайклифф сумел разглядеть за этой маской очень порядочного человека с чувствительной душой…

Органиста Уайклифф нашел сидящим на скамейке в церковном зале. Солнце светило в этот момент сквозь цветное оконное стекло южной стороны, и оттого на лице органиста лежал розоватый отсвет.

Арнольду Полу было лет под шестьдесят, шевелюра его уже почти полностью поседела. Был он полным, гладеньким, холеным, одет тщательно. Уайклиффу невольно пришло на ум выражение «откормленный каплун», и он про себя улыбнулся.

Уайклифф протянул ему руку:

– Мистер Пол? Вы уже видели, что сделали с вашим ценным инструментом?

– Нет, мне пока ничего не показывали. Велели сидеть здесь и ждать.

Было очевидно, что этот человек не привык подчиняться кому бы то ни было, но весьма быстро обучился этой нехитрой науке…

Увидев заткнутые клавиши, он воскликнул:

– Однако как странно!

– Что вы думаете, почему это так сделали?

Арнольд Пол потер пальцами гладко выбритый подбородок.

– Ну, я даже боюсь говорить, уж больно мне собственная мысль кажется дикой… А с другой стороны, вряд ли эти ноты были выбраны совершенно случайно…

– Расскажите, в чем дело?

– А вам этот аккорд ничего не подсказывает?

– Мне? Боюсь, что нет.

– Ну, эту октаву использовал Шуман в своих «Вариациях», которые посвятил Мете фон Абегг, его тогдашней возлюбленной… Видите, зажаты клавиши – ля, си, ми, соль и снова соль октавой выше.

Уайклифф, несмотря на все старания своей супруги, почти ничего не понимал в музыке, но все-таки считал, что немного разбирается в клавиатуре. Он заметил несколько уязвленно:

– Позвольте, разве эта вот вторая, черная клавиша – не си-бемоль?

– Ну да, по нашей нотной грамоте это так, – нетерпеливо бросил органист. – Но немцы называют ее «си», так же и Шуман… Так что этот факт подтверждает, что набор нот был избран не случайно! Со знанием Шумана!

– А вы можете предложить какое-нибудь объяснение, отчего кому-то взбрело в голову привлечь внимание к этому тонкому музыкальному вопросу в такой драматической ситуации?

Пол посмотрел на инспектора круглыми глазами:

– Во всяком случае, для меня это ничего не означает. Не могу понять.

– Покойная занималась уборкой в церкви; надо полагать, вы были с ней знакомы?

Такая резкая смена темы беседы была для размеренного мистера Пола тяжкой нагрузкой, но он поднапрягся и сумел перестроиться.

– Знаком с ней? Ну да, я ее знал. Да и не только по ее работе здесь. Пару месяцев назад я уговорил ее подрабатывать и у меня в доме. Она приходила два раза в неделю – по вторникам и пятницам – по три часа. Она была очень, очень добрая женщина, она сумела даже найти язык с моей старой экономкой, женщиной весьма непростой и, прямо сказать, склочной…

– А покойная интересовалась музыкой?

– Насколько я знаю, нет.

– Как по-вашему, тот, кто устроил нам эту шараду, этот музыкальный ребус, был подкован в музыке?

Пол помялся.

– Смотря что называть «подкован». Думаю, что множество людей, не считающих себя особенно музыкальными, могут знать о «Вариациях к Абегг» и о различии между английской и германской нотной грамотой…

– Еще один вопрос, мистер Пол. Я буду задавать его всем, кто как-то был причастен… Где вы находились вчера, примерно между половиной восьмого и полночью?

– Я был дома.

– А кто-нибудь может это подтвердить?

Пол подумал.

– Моя экономка, наверно, но она глуховата, и поскольку мы с ней не находились в одной комнате, ее показания не слишком основательны…

Конечно, у Уайклиффа еще имелись вопросы к органисту, но он решил пока заняться расширением круга расследования. А тут еще приехал доктор Фрэнкс.

Распрощавшись с Арнольдом Полом, Уайклифф подошел к патологоанатому, который смотрел щурясь через очки на распростертое тело.

Фрэнкс был невысок, и не то чтобы жирен, но полноват. Он был прожженный циник, как большинство людей его профессии, но при этом обладал своеобразным юмором, чего большинство его коллег были лишены. Но главное, Уайклифф очень ценил его мнение как специалиста.

– Надеюсь, ты вполне осознаешь, что испортил мне праздник? – заметил Фрэнкс.

– Да уж, старик, такая у меня привычка – портить тебе праздники… Что ты думаешь об этом деле?

Фрэнкс мрачновато сказал:

– Похоже, я вообще потерял способность чему-либо удивляться, Чарли. Поэтому я мало чем могу быть тебе полезен. Экспертиза предстоит довольно простая… А вот тебе наверняка предстоит поломать себе мозги с экспертами-психиатрами, если дело вообще когда-нибудь дойдет до суда… Ты меня понимаешь? Ладно, давай начинать. Если Фокс готов, пусть снимает.

Наскоро проведя предварительное исследование, Фрэнкс проворчал:

– Ясно, что имел место сильнейший удар по голове, но и после аутопсии я вряд ли скажу что-то более определенное…

– Нельзя ли определить позицию нападавшего?

Фрэнкс высокомерно пожал плечами:

– Я никогда не отказывался делать за тебя твою работу, Чарли… Что ж, череп раздроблен в левой париэтальной области, рядом с сагиттальным швом, иными словами, близко к макушке. Могу предположить, что в момент удара она наклонилась вперед или стояла на коленях, нападавший находился слева от нее, и она подняла на него глаза, когда он ударил ее по голове. Ну как, ты доволен?

– А какой силы был удар?

Фрэнкс подумал.

– Ну, поскольку у молотка чертовски длинная рукоятка, тут можно было размахнуться как следует, и даже не требовалось прилагать особой силы.

– То есть и женщина могла нанести такой удар?

Фрэнкс кивнул:

– Вообще-то да, пол здесь ни при чем. Но половые вопросы видятся тут совсем с другой точки зрения, так что маловероятно, чтобы это была женщина.

– А время, когда она умерла?

Фрэнкс криво усмехнулся.

– Это была, как пишут в книжках про здоровый образ жизни, «женщина с хорошо развитой мускулатурой», и она занималась физической работой перед тем, как ее кокнули. Мышцы были разогреты… А с другой стороны, температура здесь вчера вечером и ночью близка была к комнатной, ничего особенного… – Он склонился, пытаясь согнуть руку трупа. – Ну вот, окоченение уже начинает спадать. И если учесть температуру тела, то…

– Ну так что же? – не вытерпел Уайклифф. – Или дальше мне нужно догадываться самому?

– Я бы сказал так – прошло где-то от семнадцати до двадцати часов. Сейчас около трех? Ну, значит, случилось это примерно от семи до десяти вечера. Если хочешь более точно, возьми среднее из этих двух моментов, но только не особенно полагайся на такую оценку.

Кэти стояла в своем саду, у самого межевого вала, высотой с порядочную стену. Вал отделял Тригг-Хаус от церковного двора. Распускались листочки на кустах, растущих по крутой земляной насыпи. Она бездумно глядела на церковь, видневшуюся сквозь кружевную листву деревьев. Церковь, бледно-розовая, с затейливой инкрустацией лишайников по каменным стенам, казалась древней как мир…

И Джессика лежала там мертвая, неподалеку, всего в нескольких десятках шагов. Вчера вечером Джессику зверски убили. Джессику, которая была ее последней опорой, ее прибежищем, ее советчицей и подругой… Кэти все пыталась осознать реальность случившегося – и не могла.

Стоявшая рядом молодая девушка-полицейский на доступном ей языке попыталась найти слова утешения:

– Знаете, миссис Гич, ваша сестра почти ничего не почувствовала. Доктор сказал, что смерть была мгновенной…

А Кэти никак не могла представить себе жизнь без Джессики. Странно, ведь в последние годы они были вовсе не так уж близки с сестрой. С того времени, как… С какого времени? Когда она вышла замуж за Эйба? Нет, их близость с сестрой пережила ее брак. Нет, пожалуй, с момента разрыва Джессики с Джонни Глинном. Это имело отношение к смерти мальчишки Рюза? Похоже, как раз на это Джессика намекнула ей в среду, на ферме. Словно она собиралась в чем-то признаться, а потом передумала. Ну, как бы то ни было, вот уже лет шестнадцать они перестали быть двойняшками и превратились в «просто сестер». Наверно, так это можно назвать…

И Кэтрин страшно захотелось зарыдать – жалея сестру, себя и то, что все могло бы быть иначе…

– Послушай, лучше зайди в дом. Тучи собираются, замерзнешь! – окликнул ее Эйб неуместно бодрым тоном.

– Мне не холодно.

– Звонил Винтер.

– Что ему надо?

– Ну, это же естественно, что он хочет с тобой переговорить…

– Они беспокоятся только о том, чтобы их не вышвырнули с фермы, но им предстоит еще дать свои объяснения! – ядовито прошипела Кэт.

– Объяснения? – протянул Эйб. – А ты считаешь, они могут быть как-то замешаны?

– Почему мне никто не сообщил, что Джессика не пришла домой вчера вечером? А? И полиция, заметь, сразу за них взялась, именно за них!

Муж обнял Кэт за плечи:

– Пойдем в дом, выпьешь чего-нибудь горячего, девочка моя… Горячий грог с виски – самое лучшее!

Неожиданно она резко оттолкнула мужа, словно ужаленная его прикосновением:

– Отстань, Эйб, ради Бога! Ты думаешь, все несчастья можно поправить сексом или алкоголем, или и тем, и другим вместе?