Понедельник

Люси Лэйн, первая спустившаяся к завтраку, объявила:

– Ну что, как всегда, яичница с беконом и колбаса.

Керси, который испытывал тайную страсть к жирной мясной пище, утробно пробурчал:

– Ничуть не лучше, чем дома…

Уайклифф отнесся к предложенному меню более стоически, оно его в целом устраивало.

Помимо них, в зале было занято только два столика: за одним сидела немолодая супружеская чета, вероятно, совершавшая познавательный тур по старым корнуольским церквям и выглядящая поэтому, словно парочка студентов на летней практике. За другим – двое довольно непрезентабельного вида коммивояжеров, которые явно сбились со столбовой дороги, поплутали, попали в эту глухомань и теперь, в качестве утешения, надрались до полной потери ориентации в пространстве.

Еще до девяти часов полицейская группа покинула бар и переместилась в свой временный следственный кабинет, за углом. Под мелким, словно повисшим в воздухе дождем все вокруг словно покрылось поблескивающей чешуей. У дверей их офиса Керси вдруг остановился:

– Одну минутку, забыл купить сигареты.

– Тогда прихвати в киоске и парочку газет.

Несмотря на дождь, на площади жизнь била ключом: у почтового киоска разгружали автофургон, несколько машин заправлялись бензином в гараже, а по наклонному откосу от реки втаскивали на канате лодку. Труро уже вступил в новый день, разве что незаметно было спешащих на работу или за покупками. Все-таки пасхальный понедельник для большинства – выходной.

В их временной штаб-квартире первоначальный хаос уступил место порядку. Все наладили относительно малыми силами – а именно, с помощью трех довольно помятых с виду полицейских. Уайклиффа провели в его малюсенький офис, а Керси с Лэйн занялись разбором новостей.

Нору, где разместился Уайклифф, в свое время занимал завуч школы. Площади тут хватало ровно на один письменный стол, два стула и шкаф. В одном из ящиков стола Уайклифф обнаружил журнал школьной медсестры и книжку формуляров для записи повреждений школьного имущества и здания.

Когда Керси зашел к шефу, тот стоял у окна, рассматривая мокрый асфальт спортивной площадки и стену за ней. Казалось, Уайклифф вспоминал собственные школьные годы – в одиночестве, под тихое постукивание стенных часов, которые, как и тогда, встарь, отмеривали самые длинные в мире минуты до конца урока…

Они присели.

– Ничего, если я закурю, сэр?

Ну да, риторический вопрос, просто чтобы показать, что они теперь снова начальник и подчиненный, и так будет в течение всего предстоящего рабочего дня. Керси положил на стол газеты.

– Есть в них что-нибудь?

Керси подтолкнул ему областную газетку, «Морнинг Ньюс», развернутую на нужном месте.

– В центральные издания они ничего передать уже не успели, но этот парень, во всяком случае, поработал неплоха…

Тут было две фотографии – один снимок снаружи и другой – в алтаре.

Название передовицы звучало не слишком оригинально: «Убийство в церкви: ритуальное жертвоприношение?» Далее в тексте говорилось: «Когда Преподобный Майкл Джордан, викарий Мореска, утром на Пасху прибыл в храм для проведения Святого Причастия, он обнаружил частично обнаженное тело Джессики Добелл, распростертое на ступеньках алтаря, у самых ног статуи Христа. Она была зверски убита ударом по голове, как полагают, нанесенным с помощью молотка, найденного рядом с местом преступления…»

О клавишах органа, зажатых бумажками, было сказано, что «раздавался нервирующий, скребущий по нервам аккорд, который лишь дополнял весь ужас этой сцены. Трудно расценить это злодейское преступление иначе, как безжалостное и наглое ритуальное убийство».

– Этой версией они смогут недолго наслаждаться, – заметил Уайклифф. – А что в наших внутренних рапортах интересного?

– Ничего определенного. Никто никого не видел во дворе церкви, а если там и был кто-то, то в Пасхальную субботу это дело естественное, так что никто не придал бы значения. Ну и, конечно, мы получили официальные показания от викария и от всех трех Винтеров.

– А сплетни? Тут нужны сплетни, да побольше!

– По правде говоря, Джессика вряд ли может рассчитывать в Мореске на хвалебный некролог, который обычно положен жертвам убийства… Тут болтают насчет ее неразборчивости, испорченности, особенно в сексуальной жизни. Нет, имен никаких не называют, но их будет нетрудно откопать, когда страсти немного поулягутся. И еще, похоже, что местные прихожанки во главе с сестрой викария здорово злились, что она прибирается в церкви. Не то чтобы кто-то другой хотел бы получить эту работу, просто Джессику считали нравственно недостойной.

– А что Винтеры?

Керси с омерзением отряхнул пепел, упавший ему на рубашку.

– Самого Винтера редко видят здесь, в деревне, – сказал он. – Но по воскресеньям вечером он бывает с женой в церкви. Судя по всему, он интересуется естествознанием, особенно – летучими мышами. Проводит даже какое-то исследование. Жена, Стефания, входит в Музыкальное Общество, которое возглавляют викарий и органист. На нее вообще смотрят как на лесное чудо… – лицо Керси скривилось в ядовитую гримасу: – Одна женщина выразилась так, что Стефанию, дескать, давненько не водили носом по радиатору, оттого она этот нос так высоко задирает… Их сын Джильс тоже участвовал в Музыкальном Обществе, но пару месяцев назад забросил это дело. Но он все равно ходит в церковь вместе с родителями. Говорят, у него ума палата. В школе он прямо блистает. Похоже, ему прямая дорога в Оксфорд.

– А насчет Гичей?

– Это совсем другая история. Отец Эйба Гича умер от сердечного приступа в шестьдесят с небольшим, а мать еще жива. Она снимает квартиру на двоих с другой старушкой-вдовой, в Фалмуте. А Эйб пошел в своего папашу, такой же трудоголик, и если так будет продолжаться, он тоже не дотянет до семидесяти. Кроме того, он страшный бабник, это все говорят. Он ведет свои дела по обоим здешним графствам и часто разъезжает для удобства в таком обитом плюшем трейлере, который служит ему и мобильным офисом, и походным домом заодно. Ну, и женщин он туда же водит.

– А кого из местных красоток он попробовал, неизвестно?

– Одна здешняя доморощенная ясновидящая намекнула мне на Джессику, это неизбежно. Но когда я слегка нажал на нее, пытаясь получить точный ответ, она прикусила язык.

– Так. Перейдем к Арнольду Полу с братом.

– Пола тут все любят, но ведь такова уж счастливая судьба людей, которые швыряют деньги налево и направо… Но похоже, никто толком не знаком с его братом.

Уайклифф задумался.

– Пожалуй, я поеду к ним, пока ты будешь заниматься Гичами. Можешь на них слегка поднажать, если потребуется.

Люси Лэйн появилась с пачкой маленьких полиэтиленовых пакетиков и с фотоальбомом Джессики под мышкой.

– Это оригиналы анонимных записок, сэр. Конверты и письма сложены по отдельности. Фокс над ними потрудился всласть. Масса самых разных отпечатков на конвертах, но на самих записках – только отпечатки самой убитой. Тот, кто посылал письма, хорошо разбирался в таких делах…

Люси выложила пакетики на стол перед Уайклиффом.

– Вот, все они систематизированы, все записки датированы в промежутке примерно последних полутора месяцев….

Уайклифф с некоторой брезгливостью прищурился на записочки и стал читать вслух:

– Первая гласит: «Не следует тебе заниматься блудом. Осия». Дальше – «Ты занималась блудом со многими. Иеремия». И наконец, последнее: «Ты занималась блудом с ними и все-таки не могла насытиться блудом. Иезекия». М-да, тема развивается вполне последовательно, нечего сказать…

– И в довольно интересном аспекте, – ухмыльнулся Керси. – Вот уж не думал, что Библия навевает этакие мысли.

– Если почитать внимательно, она еще и не такие мысли навеет, – сообщила Люси. – Просто мне трудно понять, кому могло стукнуть в голову посылать такие идиотские письма. Чего аноним хотел добиться?

Керси пожал плечами:

– А чего хотят добиться эти проповедники от Свидетелей Иеговы, когда стучат в мою дверь? Даже моя кислая рожа совершенно не выводит их из равновесия. А что касается этих писем, то, на мой взгляд, их могла посылать кумушка из местного Женского Общества, которая напряженно размышляла над порочной сексуальной практикой своей заблудшей сестры. То есть это своего рода пропаганда здорового образа жизни или моральное предостережение.

Уайклифф кивнул:

– Да. Пропаганда – тут самое точное слово. Заметьте, в письмах не содержится никаких угроз. Если бы автор писем замышлял насилие, следовало бы ожидать более агрессивного тона. Где-нибудь обязателько проскользнул бы гнев, так сказать, святая ярость. Иначе праведнику трудно приступать к экзекуции…

Люси хмыкнула:

– Возможно-возможно, но факт остается фактом – Джессика убита, а до этого ей присылали эти письма.

Тут уже трудно было что-то возразить, и Уайклифф, собрав пакетики вместе, передал их назад своей сотруднице:

– Ну ладно, Люси, пусть пена осядет, а дальше посмотрим, что под ней… Давайте посмотрим фотоальбом.

Он перевернул несколько страниц: вот сестры Добелл еще совсем малышки, потом уже в школьной форме, потом уже вполне зрелые девицы… На первых фото рядом с сестрами фигурировали их родители, которые в дальнейшем уступили место друзьям и подругам. Дома у Хелен был точно такой же альбом с фотографиями их детей…

Люси привлекла внимание шефа к снимку, сделанному на пляже; позади виднелось море. Девушки в бикини и двое парней в плавках. Они, попарно взявшись за руки, смотрели прямо в объектив.

– Не узнаете этих ребят, сэр?

При внимательном рассмотрении Уайклифф смог признать в том парне, что держал за руку Кэтрин, юного Эйба Гича, ныне преуспевающего строительного подрядчика. Такой же нагловатый, напористый.

– Ну ладно, с одним ясно. А вот кто второй?

Керси вздохнул:

– Тут не надо быть полицейским, сэр… Это Джонни Глинн, хозяин и повелитель наших желудков на ближайшие несколько дней. Только здесь он выглядит постройнее и намного менее самодовольным…

Наконец, вереницу фотографий завершали уже профессиональные снимки, сделанные на свадьбе Кэтрин. Это было, судя по всему, довольно пышное мероприятие, по высшему разряду. Больше фотографий в альбоме не имелось. Судя по всему, именно с этой свадьбой для сестер кончился целый период, эпоха в их жизни.

Последние два-три листа в альбоме были использованы для хранения вырезок из местных газет.

– Последняя вырезка сделана недавно – несколько дней назад, – пояснила Люси.

– Да, а что? Есть в этих статейках что-то любопытное?

– Ну, они все разные. Тут и про свадьбу ее сестры, и про гибель ее родителей.

– Ничего значительного? Странного?

Люси задумчиво протянула:

– Не то чтобы странно, а так… Просто три из последних по времени вырезок относятся к семье Рюз из Трезильена. В январе семьдесят шестого года их пятнадцатилетний сын-подросток погиб в результате автокатастрофы, когда ехал на велосипеде домой. Виновник скрылся. Здесь вот есть описание происшествия и сказано, что было возбуждено уголовное дело об убийстве против неизвестного преступника. А последняя вырезка касается похорон матери того парня, в возрасте пятидесяти пяти лет. Меня удивило, почему эта семья и гибель подростка так интересовали Джессику.

Надо сказать, большую часть своего рабочего времени следователи всегда тратят на погоню за призраками, идя по ложному следу. Но нашумевшее дело «Йоркширского Насильника» всегда напоминало Уайклиффу о том, что именно тот призрак зачастую оказывается облеченным в плоть и кровь, за которым ты не погнался…

– Ну что ж, Люси, постарайся что-нибудь разведать об этом, только не трать много времени. Видимо, по поводу происшествия с мальчиком осталась масса документов в архивах, так что свяжись с инспектором Ридом. Он сможет тебя просветить по этому вопросу.

Уайклифф повернулся к Керси:

– Итак, Дуг, теперь ты отправляйся к Гичам, а я поеду к Полам.

Однако, оставшись в одиночестве, он еще долго сидел за столом, придирчиво обрабатывая свои ногти спичкой – привычка, которую его Хелен очень и очень не одобряла.

Итак, что у нас есть? К зловещему шоу в церкви добавились еще и анонимные письма. Его не могли обмануть все эти зловещие эффекты. Он прекрасно понимал, что подоплекой ужасного убийства была обычная зависть, или ревность, или ненависть, или их сочетание. Сценарий этой драмы, в сущности, мало отличался от сотен подобных. Единственное отличие состояло в чересчур, так сказать, густой оркестровке, слишком много обманных ходов, за которыми не разглядеть ничего. Быть может, это признак сумасшествия убийцы? Но сумасшествие это имело много общего с причудливой логикой Алисиной Страны Чудес…

Уайклифф наконец собрался уходить, как вдруг вошел Поттер.

– Сэр, тут к вам пришел мальчишка, хочет видеть вас. Это младший Винтер.

– Впусти его.

Джильс Винтер вошел в кабинет, с интересом оглядываясь, чуть откинув голову назад, поскольку очки его сползли чуть не на самый кончик носа.

– А вы, молодой человек, успели еще походить в эту школу, когда она действовала?

– Нет. Мне было четырнадцать лет, когда мы переехали сюда, и я сразу пошел в старшие классы – в Труро.

Голубые глаза смотрели задумчиво и пристально, однако – без тени тревоги. Уайклифф пригласил его сесть.

– Ну что, чем могу помочь? Или, скорее, это вы мне решили помочь? Вероятно, вы пришли насчет смерти мисс Добелл?

Но юному Винтеру, судя по всему, не требовались те маневры, которые обычно применяют при общении с малолетними свидетелями. Парень машинально подправил свои очки повыше толчком среднего пальца и сказал:

– Знаете, я ее не особенно любил. И смерть ее меня не особенно расстроила. Просто я не хочу, чтобы вы пошли по ложному следу и подозревали не того, кого надо.

– А вы знаете кого надо?

– Нет, но я могу рассказать кое-что, о чем промолчал при первом опросе. Вечером в субботу ей позвонили, уже после того, как она ушла в церковь.

– Когда примерно?

Джильс задумался.

– Я был у себя наверху… Внизу, я слышал, мои родители разговаривают, и мне показалось, что они ссорятся. Потом мой отец вышел из дому – он всегда отправляется на ферму часов в восемь-полдевятого, так что, я думаю, столько времени и было. Я спускался по лестнице вниз, когда зазвонил телефон. Мамы в тот момент в большой комнате не оказалось, так что я взял трубку.

– Продолжайте.

– Говорил мужчина. Он не назвался, а просто попросил к телефону мисс Добелл. Я сказал, что ее нет дома, тогда мужчина спросил, как бы он мог с ней поговорить. Ну, я ему и сказал, что сейчас мисс Добелл должна быть в церкви. Он сказал спасибо и повесил трубку. Вот и все.

– Вы не узнали голос?

– Нет.

– А если бы услышали еще раз, смогли бы опознать?

– Не знаю. Не думаю… В общем, обычный голос; если Джессике звонили, мы часто отвечали на звонки, так что…

– У вас не было ощущения, что позвонивший мужчина был взволнован или разозлен?

– Пожалуй, нет.

– Я попрошу вас оформить это сообщение официально.

– Конечно, пожалуйста.

– Но прежде скажите мне: вы ведь заявили, что не любили мисс Добелл. Так?

– Да. Она была грубая женщина и плохо обращалась с моей матерью.

– А с вами и вашим отцом?

– Тоже, но особенно – с мамой.

Мальчишка был невелик ростом, тщедушен, светлые волосы коротко острижены, голова запрокинута назад из-за бифокальных очков. Держался он очень уверенно. Уайклифф решил завязать с парнем более обстоятельную беседу.

– Вы ведь раньше входили в Музыкальное Общество, но бросили, верно?

– Да, я им пришелся не по нраву.

– Слышал, что вы хотите сдать экзамены на уровень А и потом собираетесь в Оксфорд. Как думаете, получится?

– Если мне захочется.

– А что, вам может расхотеться попасть в Оксфорд?

– Не знаю.

– А вы любите какие-нибудь игры? Спортом занимаетесь?

– Ну, играю в шахматы. А всякая беготня меня не интересует.

– А в шахматы вы играете дома, с отцом?

– Нет, папаша слабоват по этой части. Иногда со мной играет мама, но шахматы все-таки не женская игра…

Ладно, подумал Уайклифф, пока тут не откопаешь ничего интересного. Он решил заканчивать.

– Спасибо вам, что пришли. Зайдите в соседнюю комнату, там запишут ваши показания.

Уайклифф чувствовал легкое разочарование от этой беседы. Но все-таки то, что рассказал мальчишка, может оказаться и полезным. Убийца вполне мог позвонить, чтобы убедиться, что Джессика уже в церкви. Вполне возможно.

Перед тем как отправиться к Полам, Уайклифф изучил карту масштаба 1:2500, то есть в одном сантиметре – 25 метров. Отношение Уайклиффа к картам было двойственным, с одной стороны, они представлялись ему неизбежным инструментом, но все-таки здорово обедняли его мир. Ему больше нравилось попадать в незнакомые места, никем не описанные, когда не знаешь, что будет за следующим поворотом или за ближайшим холмом. А здесь, на широком листе глянцевой бумаги, все мельчайшие тайны здешнего мирка были как на ладони и видны невооруженным глазом: вот деревня, вот река Тригг, церковь, тропинка вдоль берега реки, даже причудливая башенка, похожая на маяк.

Неудивительно, что люди помоложе взбираются на горы или отправляются исследовать Гренландию.

Лет сто назад в Мореске имелось всего несколько домов, включая Тригг-Хаус, церквушку и поместье Трекара. Потом стал расти соседний город Труро, и у людей появилась тяга выбраться из города, завести особнячок на селе, и в результате маленькая деревенька разрослась и потеряла прежний нетронутый облик. Хотя и сейчас тут было довольно приятно.

Самые престижные виллы располагались вдоль Черч-Лейн, на другой стороне от церкви. Особняк Арнольда Пола стоял в этом ряду, за высоким каменным парапетом, по верхнему краю которого были тщательно высажены цветущие кусты. Уайклифф добрался туда около десяти утра; все еще моросил дождь, но светлый перламутровый оттенок неба обещал скорое прояснение.

Поднявшись на крыльцо, он услышал из дома музыку – один из вагнеровских громокипящих пассажей. Названия Уайклифф не помнил. Позвонив в дверь, он довольно долго прождал, пока ему открыла пожилая Мэйбл, сухопарая, угловатая, строгая. Она сумела понять, чего ему надобно, то ли потому что кричал, то ли она умела читать по губам.

– Ну что ж, войдите.

Она провела Уайклиффа в большущую комнату, где все его органы чувств подверглись массированному звуковому шторму…

– Вам придется подождать, мистер Пол еще в ванной. Можете присесть, но ничего не трогайте! Он этого не любит.

Уайклифф поискал источник звука и обнаружил элегантный музыкальный центр, в одной из секций которого работал проигрыватель компакт-дисков, невинно подмигивая лампочкой, словно это не он устроил здесь такой невыносимый грохот. Две стереоколонки, стратегически разнесенные по углам комнаты, могли запросто вышибить у человека барабанные перепонки… Уайклифф тщетно поискал на панели тумблер громкости звука.

Тогда, в церкви, впервые увидев аккуратного, холеного органиста, Уайклифф решил, что имеет дело с самодовольным педантом в стиле викторианской эпохи. И сейчас его поразила небрежность обстановки и незамысловатый уют этой комнаты. На книжных полках вдоль стен хранились большей частью музыкальные пластинки, небольшая библиотека также была представлена в основном музыкальной литературой. Книги были распиханы как попало, вперемешку с дисками. На тех немногих участках стены, не занятых полками, помещались портреты композиторов, а на всякой пригодной поверхности обязательно пылился бюстик какого-нибудь великого музыканта.

Было абсолютно ясно, что в душе у Арнольда Пола царит музыка.

Если не считать болезненно-громких звуков, Уайклифф еще не начал нервничать, когда в комнате наконец появился хозяин. Арнольд Пол сегодня еще более обычного выглядел священником в мирском платье.

– О, мистер Уайклифф! Боюсь, что музыка была слишком громко включена, но мне, знаете ли, нравится слушать ее из ванной.

Пол вытащил откуда-то дистанционный пульт, и наступившая вдруг тишина ударила по ушам еще сильнее шума, словно гром «со знаком минус»…

– Ну вот… Так чем я могу вам помочь? – Арнольд Пол уселся в кресле, скрестил коротенькие ножки и стал «весь внимание».

– Я надеялся встретить тут и вашего брата.

– Моего брата? – огромное удивление на лице. – Но… Это невозможно, он уехал сегодня рано утром.

– Уехал? И куда же он направился?

Пол явно чувствовал досаду и раздражение от такого лобового вопроса, но постарался не показать этого.

– Он сел на поезд в семь двадцать до Лондона. Я отвез его в Труро рано утром, еще проснуться не успел толком…

– Он решил ехать внезапно?

– Ну, не совсем… – Пол расставил ноги и заговорил с нарочитым спокойствием: – Видите ли, мы с братом не очень-то хорошо уживаемся, и в последнее время у нас были всякие трения… На прошлой неделе наши отношения подошли к известной точке, и мы решили, что лучше нам вернуться к старому порядку вещей, когда мы с ним жили раздельно.

– Итак, куда же именно он отправился?

Пол был уже откровенно недоволен:

– Если вы спрашиваете у меня его адрес, я его не знаю. Вероятно, он поживет где-нибудь в отеле до тех пор, как подыщет себе подходящее жилье.

– Вероятно, он занят каким-то бизнесом?

Маленький органист беспокойно заерзал в кресле.

– Я не знаю ничего о делах брата, мистер Уайклифф! Ничего! И, честно говоря, не понимаю причин вашего интереса!

– Может быть, вы можете сообщить его прежний адрес?

Пол развел руками:

– Не могу! До его приезда сюда мы очень долгое время общались исключительно по телефону, и он сам всегда звонил мне. Если говорить начистоту, он звонил, если ему что-нибудь было нужно от меня…

– Его зовут Филип?

Маленькие глазки Пола сверкнули настороженно.

– Да, но на самом деле…

– Но на самом деле вы часто звали его Тимми?

Снова удивление.

– Да, вы хорошо проинформированы, мистер Уайклифф… Тимми – это у него было вроде такой детской клички, я даже не помню, с каких времен…

Арнольда Пола не так-то просто было застать врасплох, но все-таки он несколько секунд размышлял, прежде чем дать объяснение. Хотя говорил он вполне правдоподобные вещи.

– Ваш брат младше вас?

– Да, на два года.

– Как-то раз вы говорили ему во время одной из ваших размолвок: «Все, чего ты добьешься, это то, что нас обоих посадят», – или что-то подобное.

Слабая, неуверенная улыбка.

– Неужели я такое говорил?… Может быть, это по поводу его предложения вести дела вместе – с моей стороны это была, скорей всего, просто злая шутка, не более того…

– А деятельность вашего брата выходила за рамки законности?

Пол снова улыбнулся, более нервно.

– Ну, иногда на грани… Во всяком случае, это было вовсе не то, чем я мог себе позволить заняться.

– А чем вы, мистер Пол, занимаетесь – или занимались раньше?

– Я работал финансовым директором Лондонского кредитно-инвестиционного банка. – В голосе его сквозило отчуждение.

– Вы давно вышли в отставку?

– Мне тогда только-только исполнилось пятьдесят. Музыка всегда была моим самым любимым делом, и после тридцати лет напряженного труда я решил посвятить себя ей целиком. Конечно, я мог бы заняться музыкой и профессионально, но… Я понимал, что недостаточно талантлив для того, чтобы заработать на ней хорошие деньги… Ведь, как вы понимаете, я на бобах не сидел… – Снова улыбка, на сей раз более самодовольная.

– Когда вы в последний раз видели Джессику Добелл?

Этот внезапный вопрос заставил его чуть не подпрыгнуть в кресле.

– О Господи! Как я боялся этого вопроса! Конечно, мне следовало рассказать вам об этом раньше… Я виделся с ней в церкви, вечером в субботу… У меня там, в шкафу за органом, оставалось несколько пластинок, и я хотел…

– У вас имелись ключи от церковной двери?

– Ну конечно! Я частенько захаживал в храм поиграть на органе, и потом, дела нашего Музыкального Общества…

– У кого еще могли быть ключи, кроме вас и викария?

– Был ключ у Джессики и у Гарри Клеменса, нашего церковного старосты. Он, знаете, держит почтовый киоск и универмаг, там, на площади. Ну, и еще тот, кому поручено было отвечать на этой неделе за доставку цветов…

– В какое именно время вы виделись с Джессикой?

– Около восьми часов, наверное. Что-то между половиной восьмого и восемью.

– Кто-то звонил Джессике домой от восьми до половины девятого. Это вы звонили?

– Да зачем мне было ей звонить? Я же вам говорю, у меня свой ключ от церкви.

– Чем она занималась, когда вы вошли?

Пол мучился над ответом так, словцо тут скрывалась страшная тайна.

– Знаете, из алтаря есть дверь в ризницу, которая запирается на пружинный замок, и деревянный клинышек предохраняет ее от защелкивания, если нужно. Так вот, кто-то выдвинул этот клин слишком крепко, перестраховался, и клинышек никак не убирался. А Джессика пыталась освободить его – молотком стучала…

– Ага, значит, молотком, – бесцветным голосом повторил Уайклифф.

– Ну да…

– А кому могло понадобиться стопорить дверь?

– Ну, наверно, женщинам, которые расставляли цветы в субботу днем. Они набирали воду в вазочки из уборной в ризнице, ходили туда-обратно. Наверняка одна из них и заклинила дверь так неудачно… – Пол становился все более и более неуверенным. – Я понимаю, что мне следовало сразу вам обо всем рассказать, но вы же видите, это все не имеет особого значения…

– Это уж мне судить, не вам. Вы не заметили никого – в церкви или во дворе викария, когда заходили в церковь и выходили оттуда?

– Нет, никого я не видел… Я чувствую себя страшно виноватым, но вы понимаете, я никогда в жизни не оказывался в подобной ситуации и растерялся… Меня потрясло, когда наутро я узнал о смерти Джессики, ну и, сами понимаете, мне не хотелось впутываться в это дело.

– Тот факт, что ваш брат уехал и его местонахождение неизвестно, не имеет отношения к отсрочке вашего желания дать точные показания?

Глаза Пола в ужасе расширились:

– Совершенно неуместное предположение, мистер Уайклифф!

– Это вовсе не предположение, а прямой вопрос, и когда вы скрываете от полиции информацию при расследовании убийства, именно такие вопросы и задаются, и на них надо давать ответы. Я хотел бы осмотреть комнату, которую ваш брат занимал, пока жил здесь.

– Его комнату?… – казалось, Пол готов возражать, но, подумав хорошенько, смирился: – Ну ладно. Пойдемте, я вам покажу…

Уайклифф проследовал за ним в большую комнату в задах первого этажа. Она представляла собой спальню с некоторыми элементами кабинета. Помимо обычной спальной мебели, среди которой в глаза бросалась незастеленная кровать, тут был письменный стол, телефон и канцелярские принадлежности. На столе громоздилась огромная пепельница с резной трубкой. Сладковатый запах трубочного табака пробудил в Уайклиффе смутные воспоминания о том времени, когда он сам курил.

– Он забыл свою трубку, – пояснил Пол.

– После его отъезда ничего тут не трогали?

– Нет, все в том же виде. Видите, даже постель еще не застелили.

Уайклифф выдвинул несколько ящиков стола – они оказались пустыми. На сквозных полках в промежутке между камином и альковом стояли книги. Уайклифф бегло осмотрел их: в основном детективные сородичи романов Ле Kappe, во главе с неподражаемым Смайли.

– Это все его книги?

– Да, у брата пристрастие к шпионским детективам.

– Я хотел бы, чтобы здесь пока ничего не трогали, мистер Пол. Я пришлю сюда кого-нибудь из своих людей осмотреть все как следует.

– Хорошо, мистер Уайклифф… А вы… вы предполагаете, у брата могли быть неприятности с полицией?

– Вы же сами мне сказали, что его деятельность была на грани законности! Из того, что расслышала покойная мисс Добелл, она не без основания стала воображать какую-нибудь уголовщину. А теперь ее убили, и я намерен выследить вашего брата – хотя бы просто для того, чтобы подтвердить его невиновность в данном деле.

Пол угрюмо молчал.

– Позвольте еще один вопрос, мистер Пол: когда вы встретили Джессику в субботу вечером, она выглядела как всегда? Ничего странного не заметили?

Органист, похоже, был в столбняке, но все же взял себя в руки:

– Да. Совершенно нормально. Она сказала мне что-то совершенно обыденное, насчет любительниц цветочков, что они, видно, слишком крепкие дамочки и умеют портить двери. Я немного помузицировал, и когда уходил, Джессика уже справилась с деревянным клином и начищала мозаику.

– Хорошо. Спасибо. Теперь я прошу вас дать письменные показания о том, что вы рассказали. Предлагаю зайти в наш временный кабинет в здании старой школы сегодня днем, там вам помогут наши люди.

Уайклифф уходил с мыслью, что одно дело – немного постращать Арнольда Пола и сбить с него спесь, а совсем другое – представить его или брата в качестве постановщиков этого идиотского мелодраматического сценария с убийством.

И тем не менее в жизни всякое бывает. И слишком уж вовремя смылся этот Филип – или Тимми…

Керси пересек площадь и оказался перед входом в Тригг-Хаус. Ворот тут не было, только два массивных гранитных столба с изрядно облупившимся орнаментом на верхушках. Дождь уже кончился, но воздух, пропитанный влагой, казался сам по себе мокрым. На гранях каменных глыб ярко зеленел мох.

У дома на гравиевой площадке стояли три машины: шикарный универсал-фургон «караван», «ровер» и малолитражка. Дом не имел отчетливых очертаний и строгости облика, словно его строили богатые хозяева, следуя исключительно собственным капризам, много десятков лет назад. А в результате получился милый и причудливый теремок, заросший лишайниками, мхами и плющом.

Керси дом в целом понравился, он ничего не понимал в архитектуре, но терпеть не мог выставленного напоказ богатства.

Некоторое время он искал дверь в это жилище, нашел и позвонил. Открыла ему молодая женщина, розовенькая, пухленькая и кокетливая.

– Миссис Гич?

– Нет-нет. А вы, я так понимаю, из полиции? Пройдите в обеденную столовую…

Эта обширная комната, в которой вряд ли кто-нибудь обедал, явно служила временным отстойником для непрошеных гостей.

Керси присел и стал разглядывать пейзажи в золоченых рамках и огромный буфет из резного ореха, с мраморной верхушкой, на которой громоздился разукрашенный русский самовар. Похоже, Гич любил собирать безделушки на сельских распродажах домашней утвари…

Вошел Гич, раскованный, крепкий, уверенный в себе – и ко всему готовый.

– Мистер Гич? Я – инспектор Керси.

– Да? А я ожидал увидеть вашего шефа!

– Ну что ж, сэр, у всех нас бывают в жизни маленькие разочарования.

Гич свысока оглядел Керси и развалился в кресле. Керси примостился на высоком стуле с кожаной обивкой.

– Ну ладно. Валяйте, что у вас там, – буркнул Гич.

– Я вижу, вы не любитель ходить вокруг да около. Я тоже. Перейдем сразу к сути. Насколько хорошо вы знали свою свояченицу?

Гич скривился:

– А вы свою? Если она у вас есть, конечно… Не знаю. У нее была ферма. А у нас с женой своя жизнь. Мы, знаете ли, не жили с ней душа в душу.

– Я видел ваш «караван». Отличная штучка.

Гич насторожился:

– А что?

– Очень удобно для работ на выезде, не правда ли? И еще более удобно для приема всяких гостей в свободное время…

Гич процедил ледяным тоном:

– Если вы попытаетесь хамить, хочу предупредить вас, что…

– Нет, это я хочу вас предупредить, мистер Гич, – отработанным приемом оборвал его Керси. – Мы ведем расследование убийства, и хотите вы или нет, но наружу вылезет немало грязного белья. И станет ли это все достоянием гласности, зависит от самих людей… От вас, например. Вы можете поговорить со мной как мужчина с мужчиной, а можете предоставить нам самим рыться в дерьме, и мы потеряем неделю – или месяц. Но мне не стоит объяснять, что в таких маленьких местечках секретов не бывает. Да и на ваших стройках тоже работают живые… и разговорчивые люди.

Гич достал коробочку тонких сигар и закурил одну.

– Курите, если хотите. Хотите сигарку?

– Нет, спасибо, я свои.

Гич посмотрел на Керси и усмехнулся:

– Вы наглец, но, думаю, мы с вами сговоримся…

– Надеюсь. Итак, вы принимаете случайно подвернувшихся женщин в своем шикарном фургоне… – Керси применил свой самый вкрадчивый, конспиративный шепот. – Мне это было бы совершенно безразлично, если бы только одна из этих дамочек не оказалась Джессикой Добелл… Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, и имейте в виду, что у нас уже есть кой-какие наметки в этом смысле, так что в случае чего не составит большого труда установить истину – хотя бы с помощью наших экспертов…

Гич глубоко затянулся сигарой и выпустил шлейф сизого дыма.

– Не сбивайте меня с толку! У меня крепнет желание выставить вас отсюда и подать жалобу в ваше ведомство!

– Это ваше дело, сэр, но ведь у нас обоих были свои причины явиться на это маленькое свидание в столовой в одиночку, без свидетелей…

Гич обмозговал эту мысль.

Керси чувствовал, что стоит на тонком льду, но он понимал и чувства богатого подрядчика. И понимал, почему Уайклифф послал сюда его, Керси, вместо себя.

Гич прищурился сквозь густой сигарный дым:

– Ладно. Не думаю, что это мне повредит, если вы только не окажетесь большим ослом, чем мне сперва показалось… Одним словом, Джессика пару раз видела интерьер моего фургончика.

– Она не ночевала дома по нескольку раз в месяц, иногда по две ночи подряд…

– Это уж не со мной. Я же сказал, со мной она была два раза… – похоже, Гич хотел добавить что-то, но колебался. Керси, чтобы не спугнуть его, отчужденно глядел в окно – там, зябко засунув руки в карманы макинтоша, прогуливалась по двору Кэтрин. Гич все-таки продолжил: – Эта баба, в смысле секса, работала за двоих. Чистый дьявол. Почти нимфоманка, я бы так сказал. Ей все не хватало…

– Вы намекнули, что у нее были и другие? Ну, наверно, тот мужчина, что живет у нее на ферме – Винтер?

– Он уж точно, но ведь чтобы с ним перепихнуться, ей не надо было отсутствовать дома, верно? Все ведь можно устроить в рабочий перерыв, дешево и сердито… – Гич стряхнул пепел со своего свитера. – Нет, с кем вам надо потолковать – это с Лэвином. Он живет на лодке, пришвартованной неподалеку от фермы. Там она проводила много ночей – хотя не исключено, что и еще где-то. Я думал с самого начала сказать вам об этом…

– Откуда вы знаете насчет Лэвина?

– Она мне сама призналась… – Гич спокойно глянул на Керси. – Не удивляйтесь, это у нее было обычное развлечение – болтать на темы секса… Она считала, что я в ее книге рекордов занимаю довольно скромное место, где-то посерединке… – он криво усмехнулся. – А вот Лэвин, если верить ей хотя бы наполовину, был настоящим медалистом. Впрочем, я думаю, что тем же самым она могла попрекать и его… Такие уж у нее были игры. Джессика, знаете, была из тех женщин, кто ничего не хочет брать у мужчины, а если что-то и возьмет, то не хочет это признать.

– А вы знаете Лэвина?

– Я видел его всего несколько раз. Он живет на этой лодке пару лет – с того дня, как купил ее у Коротышки Боуза, когда того упрятали в психушку. И с ним там живет мальчишка – то есть мальчишке этому, может, лет двадцать с хвостиком. Этого типа прозвали Жаба – парнишка крупный и даже грузноват, прямо сказать. У него тоже свои тараканы в голове, но все же он – единственный посредник между Лэвином и остальным миром, понимаете?

Керси уже стал вполне благодушен:

– Может быть, дорогой сэр, вы сможете указать дату, когда в последний раз мисс Джессика Добелл посетила ваш роскошный фургон?

– Ну, наверно, в начале марта. Если хорошенько подумаю, могу вспомнить точно.

– Вот и припомните хорошенько, чтобы отразить эту дату в официальных показаниях.

– Черт возьми, вам все-таки нужны официальные показания?

Керси хмыкнул:

– Да вы шутите! Вы переспали с жертвой убийства на сексуальной почве и еще спрашиваете, нужны ли мне официальные показания? Да вы же один из первейших подозреваемых, мой дорогой, вы же сами это понимаете!

Керси решил больше не играть в «детский сад» и поднялся:

– Итак, показания можете записать сегодня днем в здании старой школы, сэр.

Гич тоже встал:

– А моя жена… Она узнает насчет Джессики?…

– Да нет, зачем? Разве что если вы окажетесь убийцей – но тогда у вас будет масса других поводов для беспокойства, верно?

– А показания вы будете брать и у нее тоже?

– Только насчет того, что сестра говорила ей о семье Пола. Вам нечего беспокоиться – у нас ведь мужская договоренность, верно?

Гич проводил его в коридор, и только они отворили дверь, по коридору шмыгнула прочь темноволосая девушка.

– Это ваша дочь?

– Да, черт возьми! А дверь была плотно закрыта?

– Не уверен.

Гич вполголоса выругался. Уже спускаясь по ступенькам крыльца, Керси обернулся и спросил:

– Скажите, а что вы думаете о Винтерах?

– Без протокола?

– Могила.

– Ладно. Сам-то Винтер один из тех, кому Бог две левых ноги дал. Тюфяк. Стефания? Она похожа с первого взгляда на дрезденскую фарфоровую чашечку, но по деревне ходят слухи, что сынок-то у нее не от Винтера…

– А что он такое, этот Джильс?

Гич хмыкнул:

– Пусть его все считают гением в трусиках, но, на мой взгляд – он настоящий пидор! Моя Джулия почему-то запала на него, и он приходил к нам в дом пару раз, но потом я ему велел убираться к черту. Дочери, знаете, это такая головная боль…

Керси уходил с чувством удовлетворения – подрядчик больше не выглядел надутым индюком…