Вторник, утро

Прошло уже почти двое суток с того момента, как Джессика Добелл была найдена в церкви мертвой. В семь часов утра викарий Майкл Джордан и его сестра сели завтракать. Даже к завтраку Майкл всегда надевал чистый воротничок под сутану.

Селия глядела на брата скорее изучающе, чем с сочувствием.

– По-моему, ты выглядишь нездоровым, Майкл.

Викарий замер, не донеся ложки до рта.

– Последние два дня для меня стали сплошным мучением. Конечно, это сказалось, – пробормотал он.

– А ведь я тебя предупреждала насчет этой женщины! Нет, она совершенно не подходила для работы в церкви…

Викарий нашел изящный и одновременно благородный ответ:

– Церковь – именно для грешников, дорогая…

– Да, но для кающихся грешников! – энергично возразила Селия. – Эта женщина упорствовала же в своем грехе, а ты все-таки позволил ей пользоваться церковью, зарабатывать там…

– Она зарабатывала очень мало, сущие гроши. Бедняжка. И она здорово работала за эти деньги.

Селия продолжала пристально смотреть в глаза брату, словно таким образом надеялась прочесть его мысли. Викарий покраснел. Наконец Селия проронила:

– Боюсь, что ты не все мне рассказал, Майкл.

– А о чем тут еще можно рассказывать?

Селия, не отрывая глаз от викария, отхлебнула из чашки кофе.

– Я же помню, ты ходил в храм около восьми часов вечера, в субботу…

– Правильно, я пошел туда поискать мой новый требник.

– Да, ты так мне сказал… А эта Добелл уже была там?

Багрянец на щеках викария густел.

– Да…

– Но ведь ты мне не сказал об этом ни полсловечка!

– А чего ради мне было говорить об этом? Ты сама прекрасно знаешь, что Джессика часто появлялась там по вечерам накануне службы.

– Наверно, как раз поэтому ты считал своей обязанностью ходить туда в то же время…

– Селия! Как ты можешь? О чем ты вообще говоришь?!

Кажется, она вызвала у брата неподдельный гнев. Но на Селию этот гнев не произвел ни малейшего впечатления.

– Ах да, я и позабыла. Женщины тебя не интересуют.

Майкл, казалось, подавился уже готовым вырваться ответом… Селия допила кофе, промакнула губы краем салфетки и вполне обыденным тоном добавила:

– Ты доел кашу? Тосты еще будешь?

– Нет, спасибо…

И снова серые глаза Селии уставились на него.

– Ты рассказал полицейским, что заходил в храм в восемь вечера?

– Нет.

– А почему?

Мальчишеское личико викария снова зарделось.

– Ну, меня ведь никто об этом не спрашивал, и мне показалось… показалось это неуместным…

Селия покачала головой:

– Нет, Майкл, ты бы не стал скрывать такие сведения от полиции без веских оснований. Ты же сам прекрасно понимаешь, что они жаждут выяснить, кто и когда в последний раз видел эту Добелл живой.

Майкл пристально глядел в свою тарелку, вертя ложку в руке.

– Ты… Может быть, ты хочешь сказать, что я мог… – его голос заглох.

– Убить эту женщину, ты это хочешь сказать? – закончила за него Селия. – Нет, милый мой, я совершенно уверена, что ты неспособен на убийство – кого-либо, в каких-либо обстоятельствах. На этот счет можешь успокоиться.

– Тогда я не понимаю, к чему ты клонишь…

Селия налила себе еще кофе и закрасила молочком. Отпивая из чашки мелкими глотками, она то и дело посматривала на брата – внимательно, испытующе.

А Майкл смотрел в окно – там виднелась верхушка его церкви, торчащая над пышными кронами деревьев.

Внезапно, словно бы эта мысль только что посетила ее, Селия воскликнула:

– Послушай, а не было ли тогда в церкви еще кого-нибудь? А?

– Что? Э… Нет!

После долгого молчания Селия заметила:

– Извини, Майкл, но, по-моему, ты о многом недоговариваешь, или вообще по-настоящему лжешь… Либо ты видел что-то, либо тебе рассказали такое, о чем ты не хочешь сообщить полиции. Но это глупо – а скорее всего, опасно.

Снова последовала длинная пауза, в течение которой Майкл попытался встать из-за стола, и тогда Селия продолжила:

– Мне нанесла визит женщина из полиции, вчера, пока ты ездил в Труро.

– Она хотела встретиться со мной?

– Нет.

Майкл вопросительно смотрел на сестру, боясь заговорить.

– Она пришла посоветоваться со мной по поводу анонимных писем, что получала эта Добелл.

Майкл, который успел уже встать, сел обратно.

– Анонимные письма? А что было в них?

– Их было четыре, и во всех цитируется Библия по поводу сексуальной разнузданности…

Внезапно лицо Майкла посерело. Он очень испуганно проговорил:

– Значит, полиция что-то разузнала. Иначе зачем бы им приходить к тебе?

Сестра отвечала, не моргнув глазом:

– Вероятно, они учли мою работу в Женской Гильдии и решили, что я хорошо осведомлена о наших местных женщинах.

– И что же ты ей рассказала?

– Я сказала, что четвертое послание явно написано другой рукой, нежели первые три.

– Откуда тебе знать?

– Это было совершенно очевидно.

Майкл осторожно передвинул на столе свою тарелку, ложку, чашку и блюдечко, по очереди… Не поднимая глаз, он выдавил из себя:

– Знаешь, Селия, недавно мне стало казаться, что наконец-то я стал по-настоящему служить Богу, здесь, в Мореске.» Мне казалось, ты разделяешь эти чувства?

– Ну и?

– Я очень надеюсь, что мы не будем вынуждены снова переезжать…

Селия встала и стала убирать со стола. Потом произнесла ровным жестким голосом:

– Не забывай, что сегодня вторник, а значит, у меня семинар в Труро. Я должна успеть на автобус в десять двадцать. Молли Симмонс пригласила меня после семинара в гости. Так что я, скорее всего, не успею вернуться до того, как ты уйдешь вечером к Кэри…

Кэтрин Гич и Эльза сидели на кухне и пили кофе. Старинные стенные часы с маятником показывали десять минут девятого.

Кэтрин, похоже, очень пристально разглядывала свои ногти.

– Знаешь, Эльза, – тихо сказала она, – я была круглой дурой. Ведь только слепой мог не понять, что Эйб встречался с Джессикой.

Осторожность заставила Эльзу сделать каменное лицо.

– Встречался?

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! – взорвалась Кэтрин.

Эльза скрипнула стулом, отодвинула от себя тарелку и сказала:

– Я никогда не слыхала ничего подобного, а ведь все сплетни так или иначе доходят до меня…

Но Кэтрин не отступала:

– Не прикидывайся дурой, Эльза! У меня в голове крутится один единственный вопрос – когда это началось?!

Эльза собиралась ответить что-то, но тут вошла Джулия. Странно. Обычно в праздничные дни она раньше десяти часов не вставала.

Кэтрин, все еще злясь, сердито заметила:

– А с тобой что случилось? Не спится?

Девушка благоразумно пропустила этот вопрос мимо ушей и, в свою очередь, спросила:

– Кофе есть?

– Да, в кофейнике. А если хочешь тост, поджарь себе сама.

– Я не хочу тост.

Кэтрин наконец подавила свое раздражение.

– Ох, Джули, не обращай на меня внимания. Я на пределе…

– Я знаю, – сказала девушка. – Я сейчас ухожу, домой вернусь к ленчу.

Джулия выпила чашку кофе, и через пару минут ее и след простыл.

Кэтрин крикнула ей вдогонку:

– Возьми плащ или зонтик, дождь собирается!

Джулия не посчитала необходимым отвечать.

– Похоже, на нее вся эта история здорово подействовала, – проронила Эльза. – Вот уж не ожидала… Ночью я слышала, как она ходит по комнате. По-моему, она плакала.

Кэтрин судорожно вздохнула.

– Нет, ее расстраивает не смерть Джессики, нет. Это все из-за проклятого мальчишки. Хотела бы я знать, что у них там происходит с этим сопляком… – и после задумчивой паузы прибавила: – Нет, мать из меня никудышная…

Джулия прошла к берегу реки и свернула на тропу вдоль отмели. Идти по мокрой грязи было противно, но она умела выискивать местечки посуше, куда можно было ступить. У калитки, ведущей на церковный двор, она оглянулась на храм и невольно ускорила шаг. Кулачки ее были крепко сжаты, так, что ногти врезались в ладонь. Ох, если бы только она могла разговорить его…

С того момента, как она подслушала разговор между отцом и полицейским, она почувствовала себя еще более тревожно и тоскливо. В школе пара ее одноклассниц как-то говорили, хихикая и здорово играя на публику, что их папаши «ходят по бабам». Нет, Джулия не была старомодно воспитана в отношении секса, но о своем отце она в таком ключе просто не могла бы подумать! Вот она, святая простота. А отец именно тем и занимался, что ходил по бабам. И тетя Джесси была одной из этих «баб»…

Интересно, мама знала – или подозревала хотя бы?

Но ведь у тети Джесси были и другие любовники – человек с лодки и еще отец Джильса. А может, еще куча. И вот теперь ее убили.

Джулия никак не могла смириться с этим. Ей казалось, будто она понимает, что происходит на ферме. Да, конечно, отношения там были напряженные, иногда даже искрило, Джильс никогда и не делал из этого секрета. Да это сразу бросилось бы в глаза любому постороннему. А все потому, что тете нравилось измываться над Винтерами. Унижать их. И при этом вдруг оказывается, что она могла заниматься сексом с отцом Джильса.

Естественно, что полиция… Все как в дешевом бульварном романе. Теперь люди станут говорить про тетю Джесси: «Ну конечно, она сама напрашивалась – вот и получила». И станут с удовольствием судачить на тему, кто именно из ее многочисленных мужчин…

Но было еще кое-что, от чего она просто не находила себе места. А все из-за случайно брошенной фразы ее отца: «Генри из почтового киоска говорит, что клавиши органа заткнули листками, вырезанными из какого-то церковного журнала, а журнал этот, кроме викария, никто не получает».

И тогда в Джулии всплыло смутное воспоминание, будто она видела такой журнальчик, странно истерзанный, с вырванными листами… Сейчас уже точно не вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах – но на ферме.

Когда она поравнялась с пришвартованной лодкой, с палубы по трапу стал спускаться Слон. За плечо у него были закинуты две сумки, а в руках – охапка разных сетей и силков.

Слон заговорил с нею своим чуть протяжным, раздумчивым голосом:

– Привет, Джулия! А я вот иду образцы собирать…

Джулия только приветственно помахала рукой, но ничего не сказала. Она свернула к скотному двору, прошла по жесткой стриженой траве к двери и постучала.

Ей открыл Джильс. Первым делом он поправил очки, затем внимательно и молча осмотрел девушку.

– Джильс, я хочу с тобой поговорить.

Парень мельком глянул через плечо внутрь дома, потом вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь.

Тут Джулия растеряла все слова. Господи, с чего же начать? И она ляпнула прямо в лоб:

– Ты не догадываешься, кто убил тетю Джесси, Джильс?

Голубые глаза, расширенные линзами очков, глядели холодно, отстраненно, и, когда он наконец заговорил, голос его звучал безжизненно:

– А почему ты меня спрашиваешь?

Они оба стояли напротив заводи и смотрели, как спадает прилив. По полоске илистой грязи между прибрежной галькой и рекой рыскали чайки в поисках червяков и рачков.

– Джильс, я же беспокоюсь.

Юноша по-прежнему молчал, разглядывая кроны деревьев на противоположном берегу реки.

– Ты не говорил с Майклом Джорданом об этом? – продолжала Джулия.

– А чего ради мне было говорить с Майклом? – пожал он плечами.

Он словно отгородился от Джулии стеной из ватного тумана, непроницаемой для звуков и чувств. И все же она попыталась пробиться.

– Ну как же, ты ведь с викарием в дружбе. Ты ему явно симпатичен! – сказала Джулия.

Джильс чуть заметно покраснел и еще больше ушел в себя.

– Не понимаю, о чем ты говоришь? Что я мог сказать ему? Смерть твоей тети нас совсем не касается… – и после паузы добавил: – И вообще, я не видел Майкла с того дня, как все это произошло.

Они помолчали, и Джулия лихорадочно пыталась выстроить в уме нужную фразу.

– Джильс… Скажи, тетя Джесси иногда не ночевала дома?

– Да.

– А ты не знаешь, где она… где она была в это время?

– Это не наше дело. А полиции я уже рассказал все, что знал.

– Полиции?! Они что, допрашивали тебя?

– Я сам пошел к ним.

– И что ты сообщил им?

– Кое-что. Я уверен, они должны были знать это.

Джулия ничего не могла от него добиться. И все же она попыталась поддержать беседу.

– Полиция говорит, что клавиши органа были заткнуты листками бумаги, вырезанными из церковного журнала…

Наконец Джильс посмотрел на нее. Но выражение его лица не изменилось.

– Ну так что же?

Тут она вдруг струсила. Она жалко сконфузилась и пробормотала:

– Ну, я не знаю… Мне тревожно… Я не знаю, что будет дальше.

– Все очень просто. Нам надо будет уехать, – парень уклонялся от ее вопросов, не хотел понимать. – Твой отец уже прислал сюда человека, который раньше уже работал фермером. Он был тут вчера. Сегодня тоже приедет. Думаю, он возьмет ферму в свои руки.

Джулия чуть не плакала.

– Мне так жаль, Джильс… Я надеюсь, все получится не так. Не думаю, чтобы мама… – тут голос ее заглох, поскольку в том, что она намеревалась заявить, она ничуть не была уверена.

Джильс мельком окинул ее взглядом и, не повышая голоса, так же ровно произнес:

– Мне не хочется говорить обо всем этом, Джулия. Извини, мне не хочется говорить и с тобой. Лучше тебе больше сюда не приходить.

Он повернулся, вошел в дом и прихлопнул за собой дверь.

Джулия еще некоторое время стояла, уставившись взглядом в эту дверь… Весь ее солнечный, юный мир рухнул, казалось, всего за какие-то пару дней.

В начале десятого утра Уайклифф, с плоским атташе-кейсом в руках, появился у Тригг-Хаус. Его впустила в дом экономка – полненькая, свежая молодая женщина, давно созревшая для деторождения…

– Я суперинтендант Уайклифф. Если можно, я хотел бы побеседовать с миссис Гич.

Его провели в комнату, где стоял шкаф с водруженным на него русским самоваром и где Керси имел конфиденциальное интервью с хозяином дома.

Через несколько минут туда вошла Кэтрин Гич; она выглядела настоящей светской леди, в элегантных серых брюках и тонко подобранной по цвету блузке.

– Нет-нет, тут мы не можем разговаривать. Здесь как в морге…

Уайклифф покорно прошел вслед за Кэтрин по коридору в большую комнату с полукруглым окном, выходящим на лужайку и реку.

Тут все было обтянуто голубым и бледно-розовым блестящим ситцем, пол устлан паласом приглушенных тонов, серовато-зеленые стены украшены репродукциями. У торцевой стены стоял белый ультрамодный холодильник. Однако внимание Уайклиффа сразу же целиком перекочевало на рояль, удобно размещенный в углу.

– Присаживайтесь, мистер Уайклифф. Выпьете чего-нибудь? Кофе? Или покрепче?

– Спасибо, ничего не буду.

Кэтрин была очень бледна. Она изо всех сил пыталась выглядеть спокойной и непринужденной, однако сжатые челюсти и суетливые движения рук выдавали большое внутреннее напряжение.

– Простите, миссис Гич, но я вынужден вернуться к болезненной для вас теме и расспросить вас более подробно о жизни вашей сестры.

– Я готова вам помочь, но боюсь, что вы лучше информированы по этому вопросу, чем я сама… – в ее словах мелькнула горечь и обида.

Но Уайклифф не принял этот комплимент.

– Хотел бы услышать от вас что-нибудь по поводу ее возможной связи с Джонатаном Глинном. Делилась ли она с вами подробностями о том несчастном случае, в результате которого погиб парень по фамилии Рюз?

Этого она явно не ждала и теперь погрузилась в размышления. Тем временем Уайклифф продолжал:

– Я не хочу без нужды залезать в обстоятельства жизни вашей сестры. Но я ищу мотивы происшедшего – и поэтому мне надо рассмотреть все возможности…

Кэтрин бросила на него быстрый, затравленный взгляд:

– А вы считаете, что там могла быть связь?

– Как я уже сказал, я просто рассматриваю возможности… – Уайклифф расщелкнул свой кейс и извлек оттуда фотоальбом Джессики. – Если вы взглянете на несколько последних страниц, то…

Кэтрин взяла альбом и стала листать, задерживаясь то на одной, то на другой странице… Когда она дошла до вырезок из газет, Уайклифф заметил:

– Как видите, три из этих вырезок относятся именно к семье Рюз: две о происшедшем несчастном случае, а последняя – о смерти матери погибшего парня.

Некоторое время Кэтрин просматривала вырезанные статьи, а затем вновь вернулась к фотографиям. Когда она наконец захлопнула альбом и протянула его Уайклиффу, глаза ее увлажнились.

– Вы, конечно же, знаете больше того, что рассказали, – вздохнула она.

– Я только знаю, что непосредственно перед смертью ваша сестра собиралась пойти в полицию с сообщением по поводу обстоятельств гибели того мальчика.

– Вот как?…

Кэтрин явно была потрясена. Она могла себе представить, что трагедия шестнадцатилетней давности была в душе у сестры незаживающей раной, но чтобы это стало причиной ее смерти?!

Помолчав, Кэтрин спросила:

– Вы предполагаете, что…

– Я ничего не предполагаю, – прервал ее Уайклифф. – Я только нуждаюсь в информации. Вы должны понимать, что это – всего лишь одно направление из многих в нашем следственном деле, и не подразумевает никаких подозрений в отношении кого бы то ни было.

Кэтрин расценила эту фразу как обычную полицейскую уловку и решила не давать прямых ответов.

– После моей свадьбы Джессика и Джонни Глинн стали очень близки. Мы думали, они поженятся… Джонни был парнем бедовым… – глаза Кэтрин сощурились, словно силясь разглядеть то далекое уже прошлое. – Он гонял трактор по проселкам на бешеной скорости, и все так и ждали несчастья. А Джессика часто ездила с ним.

– А ваша сестра водила?

– Нет, она так и не научилась… Я часто удивлялась, почему. Как бы то ни было, после гибели парня на Джонни тут у всех большой зуб вырос, хотя никаких улик его виновности не нашли. Все, что я могу сказать, это что Джессика после того случая очень изменилась. Но я не знаю, что именно послужило причиной.

– Она ведь заявила, что не была с Глинном в тот вечер?

– Да, я знаю.

– А может быть, она была с кем-то другим?

Кэтрин нервно отмахнулась:

– Ну откуда мне знать? Сестра заговорила со мной об этом недавно, за несколько дней до смерти… Говоря откровенно, у меня действительно сложилось впечатление, что она как-то была замешана в том деле…

– Но она никого не называла?

– Нет.

Уайклифф вложил фотоальбом обратно в свой кейс.

– Еще раз прошу меня простить за доставленные неприятности. Надеюсь, наша беседа останется между нами?

Уже поднявшись, Уайклифф повернулся к роялю.

– Это вы играете?

– Нет, это Эйб иногда балуется… – она мельком улыбнулась. – Он часто играл, когда был помоложе. Он, вообще-то, очень музыкален…

Кэтрин проводила его до крыльца. Снова держалась как настоящая леди, хозяйка большого дома. Она даже по-светски заметила на прощание, что этой весной примулы цветут особенно прелестно.

У себя, во временном офисе, Уайклифф стоял у окна и глядел на парочку галок, устроившихся на гребне межевого вала. Птицы сидели, повернув к нему хвосты, и выглядели сзади, как немолодые супруги, которым давно уже нечего сказать друг другу нового и остается лишь наблюдать за жизнью с равнодушным неодобрением. Наглая молодая чайка спикировала на гребень рядом с ними, и почтенные галки, неуклюже переваливаясь, отодвинулись от этого хамоватого подростка подальше. Мало ли что. Впрочем, чайка не стала с ними задираться.

А в то же время в голове у Уайклиффа неотвязно кружились мысли: кто же мог быть тогда с Джессикой при гибели мальчишки Рюза? И имеет ли это отношение к убийству? Можно ли представить себе, что, укрываясь все эти годы от обвинения в неосторожном убийстве, человек этот вдруг решает пойти на убийство предумышленное, дабы избежать разоблачения? Ведь если правосудие и было бы к нему снисходительным, после такого большого срока, в глазах местного общества он все равно стал бы убийцей.

Но убивать? Убивать из-за таких несолидных расчетов?

Нет, ему надо обсудить это с Томом Ридом.

Раздался стук в дверь, и вошел Керси.

– Ну что, сэр, вам сказала Принцесса-из-Замка?

Уайклифф беззвучно усмехнулся и передал содержание своей беседы с Кэтрин, не забыв упомянуть о рояле.

Керси задумался:

– Интересное дело! Наш приятель Эйб Гич вполне мог взять Джесси покататься вечерком… Судя по фотографиям того времени, пары у них еще не были четко распределены…

Уайклифф кивнул:

– Возможно. И это объяснило бы, в чем Джессика признавалась гадалке Тревене. То есть Джессика чувствовала, что повела себя подло в отношении сестры, и потому не хотела доставлять ей лишние страдания теперь, после стольких лет… Вполне вероятно.

В дверь снова постучали. На сей раз явился дежурный офицер.

– Тут пришел викарий, сэр, хочет с вами поговорить.

– Попросите его подождать минутку…

– А, викарий! – усмехнулся Керси. – Засуетился, видно, чувствует, что дело неладно. Нам надо было с самого начала взять его за жабры. А так до него уже дошли слухи… Если бы местные кумушки пользовались для своей разведки еще и компьютерной сетью, то вся криминальная полиция Англии превратилась бы в жалких любителей по сравнению с ними.

Уайклифф вспомнил драматическую историю про викария и мальчишку Винтера, рассказанную Грейс Тревеной. Если вдуматься, эта легенда производила впечатление хорошего викторианского романа с торжеством морали и поражением безнравственности… Что ж, может быть, так оно и есть. Уайклифф поднял трубку внутреннего телефона:

– Пригласите мистера Джордана.

Он был удивлен переменой, произошедшей в облике викария. Мальчишеское лицо священника потеряло свою округлость и стало словно лет на двадцать старше, бледное и сосредоточенное. Под глазами лежали темные тени. От викария больше не исходило то ощущение благородства и чинности, которое, вместе с белым воротничком и сутаной, придает священнослужителям почтенный вид.

– Мистер Джордан, это мой помощник, детектив-инспектор Керси. Присаживайтесь, пожалуйста.

Викарий глядел на Уайклиффа недоверчиво, почти враждебно.

– Видите ли… Я решил, что должен к вам прийти. Снять камень со своей совести. Хотя я попросту не вижу, каким образом кто-нибудь мог бы пострадать из-за моей небрежности, неточности, но все же… Я попытаюсь исправить собственную оплошность.

Викарий все это время разглядывал свои руки и тут наконец поднял глаза на следователя.

– Я был в храме субботним вечером. Пришел забрать мою новую книгу – требник.

– В какое время это было?

– Около восьми часов. Или чуть позже, может быть…

– Так вы видели там Джессику Добелл?! – рявкнул Керси.

– Да, она полировала факел в руке Христа… – викарий говорил так тихо, словно сам исповедовался…

– Вероятно, вы заговорили с ней?

– Да, о чем-то обыденном, несколько слов… Я взял свою книгу и ушел.

– Она выглядела как обычно? – спросил Уайклифф.

– Пожалуй. Она только сказала что-то насчет погоды – в ту субботу весь день шел дождь…

– Она была одна?

– Я никого больше там не видел.

Керси спросил, отчетливо произнося каждое слово:

– Видели ли вы кого-нибудь, входящего или выходящего из церкви?

Джордан, казалось, колебался, потом тихо ответил:

– Я никого не видел.

– Вы отдаете себе отчет, что вы, вероятно, последний человек, кто видел Джессику живой, за исключением, конечно, убийцы? – спросил Уайклифф.

Священник кивнул:

– Эта мысль не давала мне заснуть всю ночь.

– Но все-таки не смогла убедить вас выполнить свой долг, – ядовито вставил Керси.

– Я не совсем понимаю, мистер Джордан, – заметил Уайклифф. – Почему вы не хотели сразу прийти к нам и все рассказать как было? Вы ничего больше не скрываете, а?

Бедняга викарий никогда в своей жизни еще не подвергался допросам. Его бледность сменилась нездоровым румянцем, и казалось, его вот-вот кондрашка хватит. Уайклифф не стал давить на него – иначе они могут навсегда потерять ценного свидетеля…

– Итак, насколько я понял, покойная приходила в церковь в самое разное время? А именно – когда, ей казалось, там была для нее работа?

– Ну да, так и было. Джессика – человек очень обязательный, ответственный…

– В связи с этим я думаю об одном случае, произошедшем в конце декабря, накануне крещенского обряда.

Священник снова получил удар ниже пояса. Щеки его побагровели. Некоторое время Джордан изучал свои пухленькие белые ручки, и, когда заговорил, голос его был еле слышен.

– Значит, вы и об этом знаете?

– Я хотел бы услышать вашу версию происшедшего.

– Понимаете, все это было совершенно невинно… И очень глупо с моей стороны.

Уайклифф выжидал, легонько барабаня пальцами по краю стола. Это небольшое напряжение, которое создавал стук пальцев, оказалось вполне достаточным, чтобы обезумевший от ужаса викарий заговорил. Вообще-то, это было похоже на выхватывание конфетки из рук малыша.

– Видите ли, мистер Уайклифф, этот мальчик, Джильс, не очень-то счастлив в семье… Ситуация у них очень непростая – семья живет и работает у женщины, чьи жизненные устремления и интересы слишком… слишком далеко отстоят от их собственных, скажем так. Не подумайте, я не говорю ничего против Джессики, нет. Она жила, как и мы все живем, по собственным ориентирам. Но Джильс – очень сложный, чувствительный мальчик, его так легко обидеть…

Джордан глянул осторожно на следователя, облегченно выдохнул при виде внимательного, спокойного лица и продолжал:

– Короче говоря, Джильс иногда заходил ко мне, чтобы поговорить о своих проблемах. А в тот раз, о котором вы упомянули, он был особенно сильно расстроен, и меня очень тронули его переживания… – викарий поерзал в кресле. – Да, глупо получилось. Я обнял его за плечи, он уткнулся головой мне в грудь, и я гладил его по волосам. И именно в этот момент вошла Джессика.

– Скажите, мистер Джордан, у вас есть гомосексуальные наклонности? – резко спросил Керси.

Джордан посмотрел на него так, словно получил пощечину. Некоторое время он молчал, и когда наконец ответил, то ответил твердо и почти так же резко:

– Я скажу вам правду. С ранней юности мои сексуальные желания были направлены на… людей моего пола, но, с Божьей помощью, никогда в своей жизни я не позволил этим импульсам моей натуры перейти в действие…

– Джессика когда-нибудь заговаривала о той сцене, свидетельницей которой была?

– Со мной, во всяком случае, нет. Но от Джильса я слышал, что она иногда подтрунивала над ним… – Джордан порывисто вздохнул. – Конечно, мальчику это было непросто, очень непросто и больно выносить.

Уайклифф не мог разгадать этого человека. Похоже на то, что он говорил правду. Вероятно, не всю правду, но в таком случае почему же он мучил свою совесть умолчанием?

Уайклифф решил копнуть поглубже.

– Насколько я осведомлен, вы подписываетесь на «Церковный ежеквартальный журнал»?

– Да, я подписываюсь на него со времени моего рукоположения в сан.

– Наверно, вы во всей округе единственный подписчик.

– Вполне возможно.

– Известно ли вам, что сложенные листки бумаги, которыми были заткнуты клавиши органа, являлись страницами этого журнала?

– Мне сказал об этом ваш офицер.

– Что вы делаете с номером журнала после того, как прочтете его?

– Да ничего не делаю. Я их оставляю у себя – иногда сверяюсь…

– Вы не могли бы проверить, сохранился ли у вас номер журнала за сентябрь прошлого года?

Викарий махнул рукой:

– Я уже проверил… Этот номер у меня отсутствует…

– Как вы можете объяснить это?

– Часто и охотно я даю почитать тот или иной номер людям, проявляющим интерес… И меня не особенно тревожит, что журналы мне чаще всего не возвращают…

– Но вы все-таки должны же помнить, кто взял у вас сентябрьский номер?! – вмешался Керси.

Джордан несколько секунд помешкал, потом неохотно сказал:

– Да, в том номере была статья о роли церкви в недавнем объединении Германии. Стефания Винтер случайно увидела у меня журнал с этой статьей и попросила почитать. Сказала, что ее Лоуренсу будет интересно с ней ознакомиться. Лоуренса интересует роль церкви в освобождении Восточной Европы от коммунизма…

Уайклифф сверлил викария глазами. Затем вдруг махнул рукой и принял расслабленный вид, откинувшись на спинку кресла. Чего ради держать попа в напряжении? Чего доброго, от страха откинется…

Но сказал он все же довольно жестко:

– Я хочу, чтобы вы подписали официальные показания по поводу своего пребывания в храме в субботний вечер. И еще, по поводу одолженного Винтерам журнала. Одновременно хочу напомнить вам, что укрытие любой информации может задержать наше расследование и поэтому весьма опасно. Убивши единожды, сломал психологический барьер и теперь способен пойти и на второе убийство. Ему будет уже проще…

Уайклифф встал, потянулся и сказал:

– Мистер Керси проводит вас в соседнюю комнату, где вы сможете записать свои новые показания.

Джордан молча смотрел на него, бледный, затравленный…

Оставшись один, Уайклифф продолжал думать о викарии. Да, сила закона всегда требует особой осторожности в применении к таким тонкокожим субъектам, как этот поп, и в наше время больше не дозволено подвергать их таким пыткам – пусть даже только душевным…