Вторник (продолжение)

Вскоре после того, как Керси увел викария, сам Уайклифф отправился посетить лодку-дом.

Он пошел один, подсознательно рассчитывая получить от беседы с бывшим ученым-биохимиком гораздо больше, чем это могло получиться в реальности.

Дождя как такового не было, только плотный туман окутал все вокруг, придавая четким линиям размытость – как в плохо сфокусированном бинокле… Буро-зеленая вода в реке тускло и гладко поблескивала. Трудно поверить, что прилив тут бывает так высок.

Уайклифф миновал калитку церковного двора и, дойдя до зарослей тростника, встретил группку туристов, которые с биноклями через плечо шли наблюдать за птицами, и умилился от их приглушенного и совершенно неуместного: «Здрасте»…

Уже подходя к лодке, Уайклифф услыхал звуки музыки – похоже, играл целый оркестр. Интересно, радио или магнитофон? Или еще один музыкант объявился в этом Богом забытом местечке? Затем оркестр уступил место сольному сопрано, с аккомпанирующим дуэтом, и Уайклифф приостановился у самого начала сходни, слушая. Казалось, чистый этот звук заполнял собой всю маленькую долину, а каденции и трели, отражаясь от крутых склонов русла реки, создавали иллюзию играющего в подземелье Орфея…

Прошло, видимо, некоторое время, прежде чем Уайклифф заметил бородача Лэвина, наблюдающего за ним с палубы.

– Вам нравится? – спросил Уайклифф.

– Что ж, это «Дуэт цветов» из «Лакмэ». Популярная музыка, но действует, как наркотик, – так что не годится для полисменов.

– Согласен… Мистер Лэвин? Суперинтендант Уайклифф.

– Поднимитесь сюда, если есть желание.

С палубы вниз вел узкий трап. Каюта просто вся гудела от музыки. Лэвин выключил магнитофон.

Свет, проникающий сквозь иллюминаторы у потолка, казался зеленоватым. Под окном стояли аквариумы, приставленные друг к другу боком, и ниже – снова аквариумы, и еще полки с книгами, и шкаф. Тут же располагалась солидная скамья перед столом, а на столе стоял микроскоп. Рядом выстроилась батарея бутылок.

Лэвин двигался так, словно левая сторона туловища у него не работала вовсе. Он подвинул Уайклиффу стул и сел сам, но каждое движение, казалось, причиняло ему боль.

– С чем же вы пожаловали?

– Я расследую смерть Джессики Добелл.

– Так она уже мертва. У вас слишком поздно проснулся интерес к этому делу.

Уайклифф чувствовал страшное напряжение в этом человеке. Лэвин был весь, как натянутая струна, и поведение его было несколько вызывающим.

– Видите ли, все что я могу теперь сделать – это найти убийцу и выяснить мотивы преступления. Вы были с Джессикой Добелл в близких отношениях, так что являетесь ценным свидетелем.

– Ну и?

– Вы проводили с ней ночи здесь?

– Бывало такое.

– Когда начались ваши отношения?

– Наши отношения, если вы так это называете, начались примерно полгода назад.

– И что же это было – страсть, любовь или просто секс?

Кривая усмешка на изуродованном лице.

– А я могу спросить в ответ: какого черта вам надо?

– Знаете, мистер Лэвин, если вы ответите на мой вопрос, это сбережет и мне, и вам массу свободного времени.

– Ладно. Наверно, вам нравится узнавать о таких вещах… Это был секс – просто секс, и все… – Лэвин помолчал, оглаживая бороду ладонью. – Джессика не представляла себе отношений, которые не основаны на пользе для нее самой. Вот так. Секс был той областью, в которой я ей оказался полезен. Вот и все.

Лэвин исподтишка глянул на свою левую руку, изуродованную и всю покрытую белыми шрамами.

– Я, конечно, не всякой женщине могу прийтись по вкусу, но она от меня загоралась. Только… Я не хочу, чтобы вы подумали, будто наш союз был нужен только ей. Нет. Для человека в моем положении секс, пусть даже на любых условиях, – уже большой подарок…

Лэвин говорил, отвернувшись от Уайклиффа, и потому выражения на его лице нельзя было угадать.

– Бедняга Винтер! – сказал он после паузы. – Он-то нужен был Джессике на ферме и вовсе не рвался к ней в постель. А Стефания на ферме не справлялась, да и как домохозяйка – не особенно тянула. А уж парнишка, Джильс, так тот вообще ни с какой стороны не имел ценности в глазах Джессики.

Лэвин скривился, как от внезапного приступа боли, и сел поудобнее в кресле.

– Думаю, – сказал он негромко, – что было множество других людей, прошедших, или скорее, не прошедших ее испытания на пригодность…

– Так она вам даже не нравилась? – спросил Уайклифф.

Короткий смешок.

– Именно. Она мне даже не нравилась. Но я не убивал ее. Хотя и не слишком удивлен, что кто-то другой сделал это.

– Почему вы так говорите?

Лэвин подумал.

– Знаете, есть довольно грубые выражения, из которых вы сразу поняли бы, в чем дело. Но я не хочу сквернословить в присутствии таких высоких чинов… Можно сказать так – она вынуждала мужчину выкладываться в сексуальном смысле до самого конца, а потом гнусно высмеивала его блестящие достижения. Но, конечно, это мое мнение не очень ловко согласуется с обстоятельствами ее гибели, согласен.

– Когда вы в последний раз видели ее?

– Хм! – Лэвин наконец повернул к следователю лицо, искривленное в усмешке. – Именно в субботу вечером, когда она топала в церковь. А я как раз вышел на палубу.

– Она говорила с вами?

– Мимоходом. Конечно, у меня нет доказательств, но поверьте, я за ней следом не пошел.

Уайклифф быстро осмысливал услышанное. Теперь дело виделось в несколько ином свете. Оказывается, Лэвин гораздо ближе был знаком с Винтерами, чем это представлялось сперва.

– А Винтеры сюда к вам заходили?

– Лоуренс заглядывал поболтать довольно часто. Интересный он парень и начитанный. Интересуется естественной историей и той исследовательской работой, которую мы тут пытаемся вести.

– Я слышал, он изучает летучих мышей?

– Да, он исследует здешние поселения этих зверюшек, делает записи.

– А что Стефания и мальчик?

Снова неприятная усмешка.

– Ну, Джильс заглядывает иногда посмотреть в мои справочники и частенько даже говорит перед уходом «спасибо» – если находит то, что ему было нужно… – Лэвин пожал плечами. – Чудной он парень. Недавно стал бродить вместе с моим Слоном, собирать образцы. Они смешно смотрятся рядом, но как-то уживаются тем не менее. Наверно, это потому, что Слон очень покладистый парень.

– А что насчет Стефании?

Бородач насмешливо глянул на Уайклиффа.

– Я со Стефанией не спал, если вы на это намекаете…

– Но она все же здесь бывает?

– Время от времени, послушать новую пластинку, если я покупаю оную… А сейчас свое свободное время она проводит в библиотеке у старика Кэри, разбирает его книжки. Дом у него разваливается на куски, но библиотека хорошая. Стефания, как я понимаю, составляет ему каталог.

– Винтеры – интеллигентная семья. Странно, не правда ли, что они решили заняться работой на крестьянской ферме?

Лэвин кивнул:

– У Стефании светлая голова, но она совершенно непрактична. Как только дело заходит о бытовых жизненных мелочах, она пасует. Да и Лоуренс не намного лучше. Никаких причин не вижу, с чего вдруг они засели в этакой глуши и позволяют обращаться с собой как со слугами. К их мозгам добавить бы немножко здравого смысла – и они оба нашли бы прекрасную работу, что бы там Лоуренс не сделал со своей студенточкой…

– Еще один вопрос, мистер Лэвин. Молодой человек, который живет здесь с вами – не знаю его имени и его положения…

Уайклифф говорил о таких вещах с привычной осторожностью, ведь полиция до сих пор не знает, как быть с подобными щекотливыми темами…

Но Лэвин широко улыбнулся, показав выщербленные зубы.

– Его зовут Марк Уилер, хотя он не против клички Слон, а положение его – положение друга. Если бы дело не касалось его репутации – на свою-то мне давно наплевать, – я не стал бы говорить вам прямо, что я не гомосексуалист. Каковы сексуальные наклонности Слона – этого уж я вам сказать не могу, не знаю, но думаю, что он просто представляет собой случай позднего созревания. Такое, знаете ли, бывает.

– Вы приехали сюда вместе с ним?

– Да. В свое время я был холостяком с отличной работой и зарплатой, жил в предместье Ноттингема. У меня был дом, яхта на Тренте и еще коттедж около Ньюарка. Слон пришел ко мне, когда ему было лет восемнадцать, и был как бы моим подручным. Тогда я думал, что могу уже жениться, и готовил, так сказать, материальную базу…

Он помолчал.

– Слон даже не знает своих родителей. Большую часть своей жизни он провел в разных детских домах – и других домах, самых разных… Он слишком раним и чувствителен для этого мира. Ну так вот, у меня нет близких родственников, а с ним у нас есть нечто общее, понимаете? Мы неплохо уживаемся вместе и, когда я пострадал при аварии, мы совершенно естественно стали жить с ним в одном доме. Ему здесь нравится – природа и тот образ жизни, который мы ведем. И он постепенно становится хорошим исследователем, познает природу. Ему только нужно еще немножко поднатореть в теории и освоить научную терминологию, а так – он готовый магистр.

– А где он сейчас?

– Пошел с юным Джильсом собирать образцы на болоте, у башенки.

– Позвольте задать еще один вопрос – знакомы ли вы с мистером Арнольдом Полом, органистом?

– Ну, в лицо-то я его, наверно, узнаю, если встречу, но ни разу с ним не беседовал.

У Уайклиффа вопросы закончились. Но в любом случае, он вел пока только разведку. Просто ему надо было узнать побольше о жертве, какую жизнь она вела и каковы могли быть источники той ненависти, которая побудила убийцу устроить такое жуткое шоу на месте преступления.

Так что он поблагодарил Лэвина и откланялся. Как только он дошел до конца сходни, в каюте лодки снова зазвучала музыка.

Ну что ж, Лэвин ему понравился. Произвел впечатление. Лэвин охотно признавал, что страдает из-за своей инвалидности, но он вовсе не стал извращенцем. Это совершенно очевидно. Его способность к критическому самоанализу не оставляла места для душевной болезни.

С другой стороны, Уайклифф понимал, что Лэвин рассказал ему только то, что захотел рассказать, отнюдь не всю правду. Мог он быть убийцей? За четверть часа беседы очень трудно определить, способен ли человек на убийство или нет. Но разве Лэвин стал бы устраивать такой безобразный спектакль в церкви? Вряд ли. А Эйб Гич? А тот же Арнольд Пол? Или, если предположить, что на то имелись мотивы, мог ли это сделать повзрослевший сорванец Джонни Глинн?

А вот Винтеров он почему-то до сих пор не брал в расчет, когда размышлял о возможном убийце.

И тут Уайклиффу пришла в голову свежая мысль. Ведь Фрэнкс как-то обронил, что убить этим молотком на длинной ручке могла бы и женщина – хватило бы сил. И теперь, если отбросить на время в сторону мотивы, так сказать, мужского шовинизма, то по странной логике именно для женской психологии такое преступление кажется более вероятным. И кто же тогда? Кэтрин Гич, родная сестра? Или Стефания Винтер?

Нет, у Кэтрин Гич не было никаких видимых причин убивать свою сестру, но ведь Стефания Винтер – совсем другое дело. Ревность или обида. В общем, супруги Винтеры – тоже в списке подозреваемых.

Люси Лэйн приехала в Труро и решила втиснуть свой «эскорт» в узкую свободную щель рядом с адвокатской конторой «Николлс и Грейт», на Лемон-стрит. Ей это удалось.

Некоторые из офисных зданий в этом ряду за своими старинными фасадами прятали вполне современную начинку; но «Николлс и Грейт» не прибегали к такому низкому обману. Тут все было всамделишное, еще викторианской эпохи – и фасад, и внутренняя отделка, и стены, и лестницы…

В офисе Гарри Николлса на первом этаже имелись все соответствующие атрибуты – вычурный лепной карниз, гипсовая розочка на потолке и элегантная дверь из тяжелых дубовых панелей. Но, подобно хозяину конторы, обстановка здесь, похоже, медленно, но верно приходила в упадок… Гарри Николлсу было лет пятьдесят; мужчина с седеющей редкой шевелюрой, изрядным пузом и тоскливым взглядом, он казался отставшим от времени на срок своего возраста…

Люси почувствовала, что с этим рохлей ей стоит быть поэнергичнее:

– Надеюсь, вы понимаете, почему я к вам приехала?

Адвокат, с огорчением поняв, что любой неделовой разговор с этой молодой интересной женщиной ни к чему не приведет, коротко и угрюмо сказал:

– Ну да, двойняшки Добелл…

– Насколько я знаю, между сестрами был заключен договор об имуществе, после того, как их родители погибли.

Николлс вытащил из стола голубую папку, но не стал ее раскрывать.

– Все очень просто: права владения фермой были разделены поровну между сестрами, согласно воле их отца. Но было оговорено также, что вести хозяйство будет Джессика, а Кэтрин не станет требовать своей части прибыли или отвечать за убытки или по долгам. Но согласие Кэтрин было необходимо для любого изменения статуса владения, его использования или продажи.

– Вероятно, обе сестры тогда же составили и свои завещания?

– Боюсь, я не вправе обсуждать дела моего здравствующего клиента, то есть Кэтрин, но, учитывая все обстоятельства… Убийство и все такое… Ладно, скажу. Да, они обе составили завещания и обе сделали друг друга своей единственной наследницей.

– Это только касательно собственности на ферму?

– Нет, у них у обеих в завещании записана формулировка: «все, чем я владею».

– Хм, интересно, как муж Кэтрин отнесся к такой формулировочке в завещании своей жены…

Николлс только передвинул папки на своем конторском столе, но не проронил ни звука.

– Так… И оба завещания остаются сейчас в силе?

– Насколько я понимаю, да.

Люси встала.

– Ну что ж, спасибо вам за помощь, мистер Николлс. Ваши показания будут использованы с большой осторожностью, в этом можете быть уверены… Не думаю, что эти завещания вообще станут фигурировать в деле, но все-таки…

– Ну да, понятно. Чем грязнее белье, тем интереснее в нем копаться… Скажите, вы играете в гольф, мисс Лэйн?

– Нет, а что?

– Останавливаетесь в четырехзвездных отелях?

– Это мне не по карману.

– Значит, вы вряд ли представляете себе суммы, которые можно было бы выручить из обустройства этого земельного владения… Это так, мысли вслух.

Он распахнул перед нею дверь.

– А теперь вы, надеюсь, меня извините. У меня назначена деловая встреча.

Возвращаясь к своей машине, Люси вдруг поняла, что слегка недооценила мистера Николлса.

Уайклифф гулял, чувствуя смутную вину. Ведь на посторонний взгляд, он просто прохлаждается. Глазеет на уток и лебедей. Гадает, что это за птицы на том берегу – галки или грачи. Мечтает о том, как хорошо было бы уединиться в таком тихом, прелестном местечке, в тихой зеленой долине, защищенной от ветров. Такие мысли часто приходили ему в голову, вот только непонятно было – чем он станет заниматься в этаком райском местечке.

Хелен сказала бы: «Через неделю тебе там все осточертеет. К тому же жить так близко от воды, в сырости, – это верный способ схватить ревматизм».

И все-таки частенько у Уайклиффа возникали подобные капитулянтские настроения. Бросить все к черту, пусть рухнет мир, но восторжествует покой. Сколько можно копаться в мерзостях?

А в другие минуты он просто не представлял себя в тишине, на лодочке, среди прибрежных тростников и вселенского покоя…

Как бы то ни было, местечко отличное. В таких местах хорошо умирать. Смерть тут может подкрасться незаметно, почти не ощутимая, мягкая, как туман, стелющийся по устью реки».

Впереди виден был замок Трекара, скопище полуразрушенных стен, покосившихся окон, растерзанных временем крыш и облупившихся печных труб. Невысокая, изрядно побитая временем стена отделяла усадьбу от речной отмели. Когда Уайклифф миновал поворот извилистой тропки, перед ним во всей красе открылась нелепая, совмещающая в себе готику и викторианский стиль, сторожка у ворот. Самих ворот в ней, однако, уже не было. У дома стоял автомобиль, рядом беседовали двое мужчин. Уайклифф узнал их. Один из них был волосатик Кэрй, а второй – Эйб Гич. Немного странно, подумал Уайклифф.

Они находились в сотне шагов от Уайклиффа. Вот, кажется, договорили, пожали руки и разошлись; Кэри зашел в дом, а Эйб стал открывать свою машину. Гич сперва решил сделать вид, что не заметил Уайклиффа, но потом передумал и пошел по хрустящей гравием дорожке ему навстречу.

– Доброе утро, мистер Уайклифф! Заблудились? Может, подбросить вас в деревню?

– Нет, спасибо. Хочу прогуляться.

Но Гич, похоже, не собирался заканчивать разговор на этом.

– Я тут толковал с Кэри насчет его дома. Здание в жутком состоянии. Тут некоторые куски в любой момент могут запросто рухнуть. А жаль! Отличный старинный дом, только содержать его – слишком дорогое удовольствие. Мой Тригг-Хаус – тоже не подарок, но он раза в три меньше все-таки…

Нет, сегодня Эйб что-то слишком разговорчив.

– А вы что, предложили сделать ремонт?

– Ну, об этом шла речь, но Кэри не потянет расходов. Чтобы привести эту развалюху в порядок, ему надо отстегнуть тысяч сорок фунтов. Сложное здание, очень сложное – настоящий кошкин дом.

– И сколько же в нем кошек? – осведомился Уайклифф.

Гич усмехнулся.

– Ну, во-первых, сам старик Кэри – хоть он вовсе не так стар, как кажется. Мне вот – сорок один, а ему всего на десяток побольше. Потом – его юная племянница и Паскоу. Муж и жена Паскоу, им обоим лет за шестьдесят. При папаше Кэри они работали в доме слугами. Как их теперь называть – черт его знает. Сомневаюсь даже, что они получают жалованье.

Они медленным шагом подошли к машине подрядчика.

– А у Кэри есть друзья?

Гич пожал плечами:

– По-моему, сюда часто заглядывает викарий. А недавно стала наведываться Стефания Винтер. Ну, это, конечно, у некоторых кумушек развязало языки… Она якобы помогает Кэри навести порядок в его библиотеке – а раз так, наверно, он надеется получить кое-какие деньги от продажи книг…

Гич отпер дверцу машины.

– Не передумали?

– Нет, спасибо, – ответил Уайклифф.

Гич, неловко оглядываясь, сел в машину и поехал по дороге, больше напоминающей борозду от трактора.

Уайклифф провожал автомобиль глазами. Интересно, неужели молодой Гич, только-только женившись, стал сразу же бегать за другими юбками? Если это он был тогда с Джессикой, когда в аварии погиб Рюз, то Джессика могла намекнуть ему на возможность разоблачения – или даже угрожать… А Гичу есть что терять! Еще как есть!

Но тогда за каким чертом ему надо было устраивать такую безобразную сцену в церкви?

Уайклифф шел по дороге, с обеих сторон обсаженной стройными лиственницами. Через несколько минут деревья расступились, и по правую руку от него оказалась башенка. Она высилась, судя по всему, на топкой, поросшей спутанными кустами ивняка площадке.

Уайклиффу захотелось посмотреть вблизи, но он постеснялся. Пройдя еще несколько шагов, он увидел перед собой огромную, бесформенную фигуру.

Разглядев парня, Уайклифф негромко заметил:

– Вы, должно быть, Слон…

– А вы – полицейский! – широко и беззлобно улыбнулся парень. – Я видел, как вы проходили мимо лодки.

Уайклифф оглядел его сети и целое ожерелье из бутылок с пойманными «образцами», висящее на шее.

– Мистер Лэвин сказал мне, что вы отправились за сбором материала.

– Да, я тут на болоте пасусь… Понимаете, это болотце – с пресной водой, и Брайан велел мне сравнить здешнюю фауну с животными из болот у реки, в которых вода содержит немного соли. Это из-за приливов. Каждый раз во время прилива туда попадает добрая порция морской воды… И некоторых животных, которых встретишь тут, не встретишь там, и наоборот… – на безмятежном лбу возникли складки – видимо, от научной работы. – Очень странно, прямо удивительно – многие животные и растения здорово чувствуют, сколько в воде соли. А другим – наплевать.

– А я думал, Джильс Винтер с вами, помогает собирать пробы, – заметил Уайклифф.

– Он был, – кивнул Слон. – Но когда мы закончили, ему не хотелось идти домой. По-моему, он залез в башенку.

– В башенку?

– Ну да. У него папа интересуется летучими мышами, а в башенке этих тварей видимо-невидимо. Я думаю, Джильсу они тоже нравятся.

– А вы давно с Джильсом дружите?

– Нет, совсем недавно. Раньше-то он все гулял с Джулией…

Темные глаза были очень серьезны и вдумчивы, о чем бы он ни говорил.

– Брайан, то есть мистер Лэвин, считает, что мы можем написать статью об этой долине и опубликовать ее.

Интересно, со Слоном кто-нибудь уже говорил о произошедшем убийстве? Уайклифф не мог вспомнить, было ли что-нибудь такое в рапортах…

– Скажите, где вы находились в ту ночь, когда Джессику Добелл убили?

– Я был на лодке. На лодке, это точно.

– И весь вечер не выходили оттуда?

– Нет.

– Значит, вы не могли никого видеть – ну, например, на речной отмели?

– Ну, Джессику-то я видел, когда она в церковь шла. И Брайан ее видел. Он даже с ней заговорил – ну, типа «привет-привет»… – лицо Слона помрачнело. – Тогда мы видели ее в последний раз.

– Мистер Лэвин сказал мне, что Джессика иной раз заходила к вам на лодку?

– Да, – сказал парень, не меняясь в лице.

– А вам это не нравилось?

Слон нахмурился:

– Ну, в общем-то, она была ничего… Но все равно, когда она приходила, все шло не так. Не так. Нет, пожалуй, я не особенно ее любил… – и добавил после паузы: – Она всему мешала…

Уайклифф вернулся к началу:

– А на берегу вы никого больше не видели, значит?

– Ну, я видел еще мистера Винтера, только это было попозже.

– А намного позже, чем Джессику?

– Да я не знаю… Я был еще на палубе, просто стоял, на перила облокотился… – он понизил голос: – А чуть раньше мистер Винтер со своей женой ссорились! Я слышал их. Тут на реке все слышно вечерами… Мистер Винтер маленько прикрикнул на нее, а миссис Винтер ровным голосом ему чего-то отвечала. Потом слышу – дверью хлопнули, и тут мистер Винтер как раз и вышел наружу – прямо напротив лодки. Он меня не видел, наверно. Сильно был расстроен, видать.

– А мистер Лэвин видел его?

Слон покачал головой:

– Не, не видел. Он был в каюте, работал.

– Я вас, наверно, задерживаю, – заметил Уайклифф. – Вы уже собрались домой со своим уловом?

Они распрощались и пошли каждый своей дорогой.

Да, вот такие обрывки из чужих обстоятельств. Мужчина ссорится с женой, хлопает дверью и уходит. Невелико дело. Но потом, из-за случайных совпадений времени и места, эта ссора вдруг начинает интересовать совершенно посторонних людей, Уайклиффа и его детективов. А если Винтера арестуют, об их ссоре подробно напишут в многочисленных отчетах, расскажут в прессе. И торжественно-мрачным тоном, достойным Архангела Гавриила, судьи станут спрашивать его: «Мистер Винтер, итак, в тот субботний вечер, когда была убита Джессика Добелл, вы ссорились со своей женой…»