Военная труба бразильских индейцев.

Есть на земле такой уголок, где людям совсем неизвестна война. Это— далекая родина эскимосов, Гренландия. Они долго жили одиноко, отрезанные морем и снежными пустынями от всего остального мира. Они принимали поэтому, клочок земли, доставшийся им в удел, за весь мир, а свое маленькое племя— за все человечество. И когда к ним явились первые белые люди, — их изумлению не было предела. Только теперь узнали они, что кроме их родной страны есть еще много других, более обширных земель, и что их народец— только маленькая горсточка среди населяющих землю людей. С трудом усвоили они себе эти необычайные для них понятия. Но что за штука военное оружие, что такое битвы и сражения, — этого европейцы миролюбивым эскимосам никак не могли растолковать.

«Они совсем не могут представить себе войны, — говорит про эскимосов Нансен. — У них нет даже слова для такого чуждого их жизни явления, а воспитание людей для военных целей кажется им и вовсе непонятным».

А вот как выражал свои недоумения по этому поводу один эскимос в своем письме к датскому миссионеру Павлу Эгеде:

«Ваши люди (т. е. датчане) рассказывают о том, как два народа убивают друг друга на воде и на суше, устраивают друг на друга охоту, как на тюленей или оленей, и убивают людей, которых совсем не знают, только для того, чтобы получить над ними владычество. Я спросил через переводчика одного из иностранных моряков, что заставляет его земляков совершать подобные жестокости. Он отвечал мне, что они ссорятся из-за куска земли, который лежит так далеко от их страны, что они должны ехать три месяца, прежде чем до него доберутся (речь идет тут о войне между англичанами и голландцами из-за их заморских владений). Тогда я подумал, что у них, наверно, очень мало земли, так что им негде жить. Но моряк сказал, что земли у них довольно, и что они поступают так просто из жадности, чтобы захватить себе побольше богатства. Я так удивился такой ненасытной жадности, что чуть не заболел от страха. Но вскоре я опять развеселился, и ты, конечно, догадываешься, почему? Я подумал о своей стране, покрытой снегом, о ее бедных жителях и сказал себе: „Славу богу! Мы так бедны, что этим алчным иностранцам нечего у нас искать“».

Только среди пустынных ледяных полей мог вырасти такой, не ведающий войн, народец. Ему все свои силы приходится отдавать на борьбу с окружающей суровой природой, и потому война кажется ему пустяком, которым могут заняться только праздные люди, не знающие, на что убить свое время и силы. К тому же его страна так редко населена, а море так богато животными, служащими предметом охоты, что столкновения из-за недостатка добычи между отдельными охотничьими племенами совсем неизвестны. Так сама природа воспитала в полярном человеке миролюбие.

Больше таких блаженных стран не рыщешь на земле. Во всех других краях идет вражда между отдельными племенами и народами, и войнам там нет конца. Однако войны многих дикарей совсем не похожи на те, к которым мы привыкли. Эти войны больше похожи на наши драки.

Самого ничтожного повода достаточно, чтобы между соседними племенами началась такая «война». У австралийцев причиной ее может послужить оскорбление какого-нибудь члена племени, «умычка» девушки, похищение собаки, несоблюдение границ охотничьих угодий, спор из-за лужи столь драгоценной в Австралии воды.

Сигнальный столб дыма или нарочитый посол предупреждают враждебную сторону о готовящемся «походе». В назначенный день и в указанном месте враги, наряженные в военный наряд, встречаются. Каждое «войско» составляют от 15 до 200 воинов, которых сопровождают в качестве «обоза» женщины и дети.

Происходит прежде всего жаркая словесная схватка, в которой обе стороны изощряются в насмешках, угрозах и ругательствах. Придумываются самые нелепые и детские обвинения, пока одна сторона не почувствует себя слишком глубоко задетой. Тогда пускается в ход оружие. Раньше всего берутся за «бумеранг», потом за копья. Случается, что обе стороны перекидываются копьями в течение двух часов, и никто не бывает ранен, благодаря той ловкости, с какой австралиец, не сходя с места, уклоняется от копья и отражает его удар своим щитом.

Когда все копья окажутся в расходе, наступает очередь дубинкам «нулланулла», которые воины ловко мечут друг в друга, а затем, когда дело доходит до рукопашной, все хватают свои громадные деревянные мечи, каменные топоры и ножи.

В схватке соблюдается правило — щадить те части тела, поранение которых представляет опасность для жизни, и наносить зато возможно больше ран на мясистых частях. Шрамы, остающиеся после таких ран, составляют как бы знаки отличия австралийского воина, и он гордится ими не меньше, чем прежний старый инвалид своими медалями.

Неопасная война. Борьба австралийцев: схватки между отдельными воинами, в то время как остальные держатся в стороне.

Женщины, сопровождающие воинов, собираются подле места сражения и подстрекают сражающихся своими дикими возгласами и воинственными песнями. Они вооружены своими палками, которые употребляют для выкапывания корней, и когда видят, что один воин из их племени поражен неприятелем, — они спешат ему на выручку. Защищая его своими папками от ударов врага, они вопят в один голос: «Не убивай его! Не убивай его!» Если же побоище затягивается, и враги ожесточаются, — женщины тоже принимают деятельное участие в общей свалке.

Очень часто на такой «войне» не проливается ни капли крови, и все дело ограничивается одной перебранкой да перебрасыванием копий, не причиняющих никому вреда. Случается также, что после первого же поражения наступает конец битвы; в лагере «победителей» удачно брошенное копье вызывает общее ликование, а на «пораженной» стороне стоит стон от воплей женщин. Неприятели переругиваются опять некоторое время между собой, а затем, когда они излили в брани весь свой гнев, следует примирение, сопровождаемое празднествами.

Иной раз столкновения австралийцев разгораются в более кровавые битвы; но это случается лишь тогда, когда побуждаемые чувством мести воины подкрадываются ночью к стану враждебного племени и врасплох нападают на него, избивая спящих, пока не насытят своих сердец. Вообще же про «войну» австралийцев и других подобных дикарей можно сказать, что она создает «много шума из ничего». Кто находится вблизи места сражения и не видит его, тот готов думать, что тут разыгрывается страшный бой: в такой оглушительный шум сливаются яростные возгласы женщин, свист летящих бумерангов, треск ломающихся копия, удары дубинок о щиты. А «битва» на самом деле обходится без единой жертвы.

Несправедливо было бы думать, что австралийцы «воюют» так из-за недостатка мужества и храбрости. Они просто еще не доросли до настоящей войны с ее страшными жертвами и не научились ей. Австралийцы живут вразброд, их племена малочисленны, где же им составить сплоченное большое войско, необходимое для ведения войн?

И побуждения к этому у них тоже отсутствуют. Австралиец доволен малым, не гонится за наживой, — да он ведь и знает, что его соседи такие же нищие люди, как он сам, а с голого взятки — гладки; и поэтому о войне с целью грабежа у него и помыслов быть не может. И честолюбивого стремления подчинить своей власти другие племена он тоже не знает.

Войне— той страшной войне, которая губит тысячи людей и опустошает хуже урагана богатые края, — такой войне нет места в жизни австралийца и ему подобных дикарей. До такого ужаса довел человек войну лишь постепенно.

Но, однако, только у самых грубых дикарей война носит характер простой драки. У других она стала более кровавой и более страшной.

В Америке, как в Африке, Азии и на островах Великого океана, многие дикие племена ведут между собою жестокую вражду и так привыкли к войне, что смотрят на нее, как на свое высшее призвание. Они воюют между собой из-за той тесноты которая создалась в их странах; воюют, чтобы награбить у соседей всякого добра или обратить их в своих рабов; воюют, наконец, просто из лютой наследственной ненависти, стремясь к тому, чтобы убить на своем веку возможно больше «врагов». Война становится для таких племен жизненной потребностью и настоящей утехой.

Схватка между бушменами, угоняющими скот, и преследующими своих грабителей кафрами. (По рисунку бушменского художника). Рослые кафры со щитами и копьями, а маленькие бушмены с луками. Богатство скотоводов-кафров, служа большим соблазном для охотничьих бушменов, зачастую голодающих, побуждает их совершать свои воровские набеги. Из-за этого происходят схватки между ними и кафрами, причем бушмены стараются обыкновенно спастись бегством.

Кто из нас незнаком по увлекательным повестям Фенимора Купера с дикой воинственностью краснокожих, со всеми этими беспощадными и мужественными, коварными и великодушными воинами, горящими лютой ненавистью к врагу, вечно помышляющими об его истреблении?

И на самом деле война в жизни краснокожего занимала первое место. Он смотрел на нее, как на свое высшее призвание, а военную славу почитал за высшую награду, которую только можно себе пожелать. В среде индейцев «настоящим человеком» считался только тот, кто выказал свои военные способности и убил хотя бы одного врага. Кто не мог добыть себе такой военной славы, тот встречал среди своих одно презрение. Он не слыхал другого имени, кроме «старой бабы», или «никто», он не считался полноправным членом племени и не мог принимать участия в обсуждении общих дел и в празднествах, как не мог жениться и обзаводиться своим домом. На него взваливались самые тяжелые и неприятные для мужчины работы: он должен был заниматься стряпней, обрабатывать поля и собирать кору для «вигвамов» (палаток).

Так война стала для индейцев самым обычным делом. Они жили в постоянном ожидании врага, который коварно подкрадывался и нападал на первого неосторожного обитателя лагеря для того, чтобы убийством его отомстить за смерть своего родича. Такая кровная месть передавалась из рода в род и сеяла между различными племенами лютую ненависть.

Нередко краснокожие предпринимали настоящие военные походы во вражеские земли. Звуками труб и барабанов все воины созывались тогда к стану начальника. К дружественным племенам посыпали послов с окрашенным в кровавый цвет боевым топором или с «вампумом», приглашая их принять участие в походе. Перед выступлением несколько дней посвящалось торжественным военным пляскам и волшебным церемониям под руководством колдуна, — этим надеялись привлечь на свою сторону могучих духов и тем вернее обеспечить себе победу над врагом.

Военная пляска индейцев.

Немало забот посвящалось также военному наряду, которому приписывались тоже волшебные свойства.

И когда все было готово к походу, вождь обращался к собравшимся воинам с речью.

«Братья, — говорил он им, — наши потери еще не отомщены. Останки наших храбрых воинов взывают к нам. Нужно успокоить их. Это ведь были наши братья. Как же могли мы забыть их и наслаждаться покоем на наших цыновках? Дух, мой покровитель, явился мне, чтобы подвигнуть меня на дело мести. Молодые люди! соберите все свое мужество, сделайте себе военные головные уборы, распишите яркими красками свое лицо, наполните стрелами свои колчаны. Пусть огласятся наши леса и степи воинственными песнями. Мы доставим развлечение нашим мертвым. Мы дадим им знать, что они будут отомщены!».

Впереди своих отрядов краснокожие посылали разведчиков. С поразительной ловкостью, находчивостью и хитростью они выслеживали врагов. Наряженные в шкуру зверя и подражая всем его повадкам, они пробирались, не вызывая никаких подозрений, к самому стану враждебного племени. И когда в этом стане слышали, что где-то вблизи завыл волк или залаяла лисица, — такому, обычному в дикой глуши, звуку не придавали, конечно, особенного значения и не чаяли, что это разведчик подает своим нужные сигналы, искусно подражая голосам животных.

Все ближе подходят воины к стану враждебного племени. Когда стан становится виден, — воины опускаются на траву и, словно кошка, осторожно и неслышно подползают к лагерю. Наконец, вождь подает знак, и со страшным воинственным кличем, от которого, по рассказам, падали оглушенными буйволы и медведи, все воины разом показываются из своей засады. Тучами летят из их луков стрелы; со страшной силой и удивительной меткостью мечут воины свои боевые топоры с клинками из меди и камня, пускают, наконец, в дело и тяжелые палицы.

В этой жестокой схватке не просили и не давали пощады. Победители избивали всех без разбора, а с головы павших врагов снимали кожу с волосами и такие скальпы. уносили в виде трофея в свое селение.

Череп — трофей южных индейцев.

Часть побежденных уводили в плен, чтобы предать их лютой казни для успокоения душ воинов, павших в бою с вражеским племенем.

Не расскажешь всех ужасов, которые ждали таких пленников впереди. Над ними издевались, их всячески оскорбляли и поносили; их привязывали к столбу и душили дымом разложенных кругом костров. Их жгли раскаленными камнями, из них вырывали куски мяса. С их головы сдирали кожу и посыпали свежую рану горячей золой…

А потом истерзанного такими пытками пленника заставляли бегать на потеху всего собравшегося, как на веселый праздник, селения.

Но сколько бы мучений ни придумывали его враги, пленник принимал их без стона, без мольбы о пощаде. Пока в нем была хоть капля силы, он насмехался над своими врагами, старался, не имея другого оружия, уязвить своих ненавистных врагов хоть словом. Он вспоминал, сколько он убил воинов из их племени на своем веку, и с наслаждением описывал те пытки, которым подвергал вместе с другими плененных. Так он кончал свою жизнь, не выдавая ни звуком, ни движением своих страшных страданий, издеваясь над своими палачами.

Разгоревшиеся ненавистью победители бросались тогда на его тело, чтобы «съесть сердце врага» и «упиться его кровью». В своем суеверии они думали, что они съедают так самую душу врага, и что его храбрость и мужество перейдет к ним.

Лютая, непримиримая вражда, раздиравшая иные племена, вела нередко к их полному взаимному истреблению. В этих вечных войнах одни племена возвышались над другими, делая побежденных своими данниками (такие подчиненные племена у краснокожих носили презрительную кличку «старых баб»). Под натиском воинственного и сильного племени другие, более слабые или мирные, покидали прародительские земли и искали себе новой родины, покидали плодородные долины и укрывались в горах, строя себе жилища в стенах неприступных скал.

Точно волны в морскую бурю, возвышались и падали в военной буре отдельные племена, гнали друг друга, большие поглощали меньшие. Охваченное жаждою военных подвигов воинственное племя постепенно пробивалось в своих завоевательных походах все дальше от своей исконной родины, из глубины материка доходило до самого моря, из племени горцев становилось островным племенем.

Распространение воинственных караибов в Южной Америке.

На нашем рисунке можно видеть, какой громадный путь проложили дикие и кровожадные караибы Южной Америки своим боевым топором, перенесшись как на ковре-самолете, из внутренней страны на морское побережье и на самые Антильские острова.

Индейцы — не единственные и не самые страшные воители в мире дикарей. Обитателе других диких стран ведут между собой еще более губительные и жестокие войны.

Ради чего и из-за чего только не воюют эти дикари! Даяки на острове Борнео коварно, из засады нападают на своих соседей только для того, чтобы добыть себе голову неприятеля и тем увеличить богатую коллекцию неприятельских черепов в своей деревне.

Воин-даяк с его трофеями.

Воинственные пастушеские племена Африки совершают свои буйные набеги для того, чтобы награбить побольше скота и умножить свои стада, которыми они дорожат, как скряга своим золотом.

Но самая главная причина кровопролитных африканских войн — это желание приобрести рабов. Ради такой цели устраиваются целые завоевательные походы, и обширные области лишаются после нескольких подобных нашествий всего своего населения. Страшные сцены приходилось наблюдать путешественникам в рабовладельческой Африке. На их глазах среди пламени и дыма стирались с лица земли мирные и богатые селения для того только, чтобы властитель, снарядивший этот разбойничий поход, получил несколько сотен рабов. Путешественники видели, как гнали этих несчастных пленников — женщин, мужчин, детей, — скованных и связанных в одну кучу, и как победители безжалостно прирезывали всякого невольника, когда он, утомленный долгим путем, не в силах был идти дальше и в изнеможении опускался на землю… Они видели еще, как властелин совершал обход покорившихся ему стран и взимал с жителей страшную дань, выбирая себе из их среды рабов и рабынь. Часть их он оставлял себе, а часть отправлял на рынок, где всегда находились покупатели такого ценного «товара».

И на далеких островах Тихого океана европейцам приходилось тоже видеть подобные же сцены, когда войско отправлялось на войну, словно на охоту, для того, чтобы наловить рабов. Битвы островитян достигали высшей степени жестокости; они пытали и пожирали врагов, а черепа их надевали на колья палисадов, окружающих деревню.

Эти воинственные островитяне самый ничтожный повод считали достаточной причиной для начатия войны. Ее могло вызвать неосторожное оскорбительное слово, направленное против члена племени, подозрение в околдовании кого-нибудь, умершего от болезни, наконец, передающаяся из рода в род кровавая месть.

Воин в броне из кокосовых волокон с копьем, усаженным зубами акулы, с Кингсмильских островов в Тихом океане.

На Марианских островах возгорелась однажды жестокая война между двумя племенами потому, что одно из них считало в году 13 месяцев, а другое утверждало, что их только 12… А один вождь на Новой Зеландии как-то затеял с соседним племенем войну потому, что бочка пороху, которую он выменял у европейцев, начала сыреть, и он опасался, что его порох пропадет совсем без дела!

От таких частых войн целые страны, тщательно обработанные, приходили в запустение; целые племена стирались с лица земли; целые народы превращались в рабов, а победители— в лютых зверей, жаждущих пролития крови.

Набег воинственных массаев.

Один путешественник так описывает бедствия, вызванные войнами в Африке: «Целые племена вырваны с корнем из своих мест обитания и исчезли с лица земли или бродят, гонимые беспощадной костлявой рукой голода, на огромных пространствах, терпя все превратности судьбы. На расстоянии многих сотен верст, там, где прежде лежали оживленные края, теперь не встретишь ни единого жилища. Бесконечные пространства представляют картину безлюдной пустыни».

Войны негров и океанийцев становятся особенно губительными оттого, что ведутся они большими массами воинов, обученными военному искусству. Островитяне отправляли во время войны своих жен, стариков и детей в безопасное место, а сами в боевом порядке, с военной музыкой, барабанами, трубами, выступали навстречу вражеским войскам. Они умели остроумно пользоваться преимуществами местности, устраивали насыпи, одетые камнем, с бойницами, рвы, наполненные илом, валы в виде бастионов, преграды из колючего терновника. На некоторых островах враждующие стороны давали друг другу настоящие морские сражения. Хорошо обученные военному делу войска островитян находились в постоянной боевой готовности. Недаром же один новозеландский властелин дал своей армии имя, которое означало: «Тот, кто ест стоя», т. е. «всегда готовый к битве».

Воинственные племена Африки еще больше изощрялись в том жестоком деле, имя которому «война». Как спартанцы в древности, они живут теперь, с детства готовясь к войне и устраивая всю свою жизнь по-военному. Есть, например, в Южной Африке пастушеский народ— зулусы. У него мужское население с ранней юности воспитывается для военной службы. Селения зулусов — краали — в действительности лишь большие военные лагери, где все мужчины, молодые и старые, распределены по трем разрядам: испытанных в боях ветеранов, молодых солдат и, наконец, мальчиков, не несущих еще военной службы. Венчик из волос, обрамляющий гладко выбритую голову, служит знаком отличия для первых двух разрядов.

Зулусские юноши, упражняющиеся в фехтовании.

Из воинов составляются полки, которые имеют своих командиров. Даже и в мирное время мужчины добрых полдня проводят в военном упражнении. Прежде ежегодно в присутствии зулусского короля-вождя устраивались торжественные парады. Во время их отдельные отряды давали друг другу настоящие битвы, ожесточенные и кровавые.

Зулусский начальник в военных доспехах.

Это военное устройство зулусы получили от своего вождя по имени Чака, жившего в начале XIX века. Из начальника маленького племени этот искусный воитель сделался повелителем грозной силы, подчинив своей власти другие зулусские племена. Со своими ордами он совершил много опустошительных походов, пока в 1828 г. не был умерщвлен по наущению своего брата Дингана. Этот вождь еще больше увеличил военную силу зулусов и, как рассказывают, мог выставить в поле до 100 тысяч войска.

В Африке путешественники встречали много таких воителей, в короткое время завоевавших со своим страшным воинством громадные государства. Недавно еще начальник какой-нибудь деревушки, такой воитель становится, словно по мановению волшебного жезла, каким-то сказочным властелином над несколькими народами. Пред ним все преклоняются, как перед каким-то высшим существом, о нем рассказывают всякие чудеса. Верят, что он может летать со своим войском, что он никогда не спит, что он неуязвим никаким оружием. И этим суеверным трепетом перед грозным воителем держится все государство.

А едва вождя постигнет конец, как все его громадное государство распадается. Проходит несколько времени, и о грозном воителе и его царстве никто уже ничего не знает. Где-нибудь восстает новый воитель и сколачивает своим мечом новое громадное царство. И так, в вечных кровопролитных войнах, в Африке возникают и гибнут государства, племена перемешиваются между собой, один народ вытесняет другой и проходит иной раз в своих завоевательных доходах длинный путь от моря до моря.

Военные суда с островов Таити.

Мы видим, что дикари, достигшие некоторого развития, стали вести гораздо более губительные и жестокие войны. Они стали копить имущество и вместе с тем узнали ненасытную жажду наживы; они стали жить плотнее, вместе, и узнали тогда настоящую племенную гордость и самовозвеличение, и все это заставляло их смотреть на войну с иноплеменниками, как на святое дело. И. оттого, что они жили сплоченно, они представляли собой грозную воинскую силу, способную на страшные дела разрушения и истребления.

Война свила себе в среде этих дикарей прочное гнездо. Она стала править всей их жизнью. Она стала создавать и разрушать громадные царства, возвышать и губить народы, влиять на их привычки, нравы и понятия. И дикари преклонились перед войной и освятили ее в своих верованиях.

«Не убивши иноплеменника, не угодишь богам, — так говорят воинственные фиджийцы. — Чем больше убьешь врагов, тем больше радуется сердце бога, и тем щедрее одарит он всякими благами храброго воина». И они не знают поэтому более лестного прозвища, как «мозгоед» или «убийца».

Так думают не одни фиджийцы. Другие дикари тоже верят, что духи бывают благосклонны к храбрым и жестоким воинам, которых ждет за их военные дела вечное блаженство после смерти.

И со спокойной и ясной совестью дикари могут поэтому совершать то, что нам, иначе думающим, представляется лютой, бесчеловечной жестокостью.