1

Волны с равномерным плеском бьются о прибрежные камни. Барки скользят по воде и причаливают к берегу почти бесшумно. Из них выпрыгивают темные тени и поспешно поднимаются вверх по склону. Так же бесшумно в полной темноте, не пропуская ни единой полоски света, открываются двери, из-за которых тоже выскальзывают темные силуэты и в месте, где все дороги сходятся – на площадке над морем – присоединяются к тем, кто уже поднялся сюда с берега. Все новые и новые тени появляются из дверей старых зданий и из переулков испанского города-крепости.

От площади дорога ведет к храму и к новому городу, где резиденции испанцев утопают в густых, благоухающих садах и на самом верху виднеется укрепленный гарнизон.

Черные кошки о двух ногах направляются именно туда. Их ведет Хасан из рода Краснобородых, тоже вымазанный черной, словно сажа, краской.

У стен гарнизона их поджидают другие вооруженные люди, расположившиеся рядом с будками часовых.

Первое действие разыгрывается в полной тишине. Жертвами его становятся испанцы-часовые. Никто из них не успевает подать сигнал тревоги, крикнуть или хотя бы застонать. Все так же, в полной тишине, основные силы нападающих окружают гарнизон, другие занимают позиции чуть ниже, окружая жилища испанцев.

Раздается крик потревоженной птицы. Это сигнал к атаке.

На зубчатую стену набрасывают веревки с крюками, приставляют к ней шесты и лестницы, по которым одна за другой поднимаются черные тени.

Мощный клич, подобный призыву «на абордаж», как при захвате кораблей, пронзает ночь. Двери испанских домов и железные ворота гарнизона открываются одновременно.

В гарнизоне большинство солдат зарезаны во сне, лишь несколько человек еще сражаются, так что среди нападающих тоже появляются первые раненые и убитые. Однако в целом испанцы были уничтожены почти сразу, даже не успев оказать никакого сопротивления. Гарнизон захвачен.

В новом городе испанские семьи вырезаны полностью – ни один человек не должен был спастись, чтобы не подать сигнал тревоги более мощным воинским подразделениям по другую сторону холма или в форт, который расположен у входа в залив. Убивают даже собак, ослов и мулов. Вот мертвый котенок в обнимку со своим убитым мальчиком-хозяином. Много крови. Мало стонов и криков. В садах вокруг испанских домов вновь воцаряется тишина.

Новость достигает площади и узких улиц старого города, где живут мориски. Люди выходят на улицы, как в дни праздника. Их рабство кончилось.

Воины с закрашенными черными лицами, берберы и мориски, участвовавшие в операции, спускаются с холма и присоединяются к женщинам, детям, старикам и больным. Множество людей высыпает на улицы из домов. Тех, кто не может идти сам, несут на плечах. Плачет, испугавшись шума и темноты, только что проснувшийся малыш.

Двери домов и улицы слишком узкие, чтобы можно было пронести второпях то, что беглецам хотелось бы взять с собой: корзины, сундуки, мешки, огромные тюки, громоздкие котлы, печные горшки, всевозможную утварь, вывести домашних животных. Кто-то напоминает, что по договору не разрешается брать с собой вещи. Вспыхивают первые ссоры. Вмешиваются берберы: раис приказал спасать людей, бросив животных и вещи. С собой можно брать только еду и питьевую воду.

Из ворот появляются пятеро юных мавров с факелами в руках и крадучись поднимаются вверх по дороге. Берберы догоняют их и, бросив на землю факелы, тушат огонь. Юноши никак не могут понять, почему им не разрешили сжечь гарнизон и жилища испанцев.

– Потому что огонь будет виден далеко окрест.

Уже отдан приказ, запрещающий зажигать огонь, эти юноши заслуживают сурового наказания, но нет времени: лучше как можно скорее посадить их в лодки. Хорошо еще, что раис этого не видел.

Хасан на площади, он выясняет, сколько человек они потеряли. Среди берберов убито только четверо, много раненых, но все они в состоянии сами вернуться на борт. Гораздо больше потерь среди морисков, не знакомых с военным делом, – восемнадцать убитых, включая и тех, кого прикончили собственные товарищи, следуя древнему обычаю: чтобы не страдали.

Итог неплохой. Однако партия еще не доиграна. Надо поторопиться с погрузкой и отплытием. Толпы людей движутся по дороге. Среди общих криков ликования можно различить плач тех, кто потерял близких, вой и рев домашних животных, которые, проснувшись среди ночи, обнаружили, что их бросили. Привязанные во дворе или забытые в хлеву в сумятице беспорядочного бегства, они обречены на голодную смерть.

Воздух наполняется оглушительным гулом. Барки выходят в море сильно перегруженные – необычная, подпрыгивающая флотилия. Старые испанские шлюпы следуют своим привычным маршрутом, как всегда, степенные и чинные. Но больше всего новых суденышек. Их мориски строили тайно, постоянно рискуя, прибегая к разного рода военным хитростям: то в ямах, специально вырытых для этих целей под кроватью, то на кухне, то в погребе или в подвале, в садах и огородах, под хлевом или даже под навозной кучей – везде, где удавалось наладить потайную верфь. В результате и появились на свет Божий эти маленькие чудовища – детища их плотницкого искусства, которым отныне предстояло вести постоянный поединок с морем. Сегодня, оказавшись на воде, они могут проверить свою плавучесть и крепость просмоленных бортов. Не только шлюпы, но и сами мориски боятся моря. Их пугает не спуск судов на воду – в этой работе, которую они всегда выполняли для испанцев, мориски достаточно искусны и сноровисты. Именно рабы-мориски отвечали за хранение рыбацких лодок; они должны были содержать их в порядке, вытаскивать на берег и подтаскивать к воде, но только до ее кромки, так как под страхом смертной казни не имели права выходить в море. И вот теперь им всем предстояло отправиться в опасное морское плавание ночью, в кромешной тьме на самодельных суденышках, построенных из первого попавшегося материала, случайных форм и размеров, какие позволяли их импровизированные верфи. Выдержат ли? Не потонут ли? Вот в чем вопрос. А ведь они должны не просто удержаться на воде, но и плыть вперед, да еще перегруженными, с беглецами на борту, под управлением неопытных матросов-новичков, которые учились грести на суше, спрятавшись в укрытии и старательно подражая жестам испанских гребцов.

2

Когда Хасан добирается до толпы на берегу, женщины бросаются ему в ноги, пытаясь поцеловать край одежды в знак благодарности за спасение. Они кричат высокими, пронзительными голосами.

– Да благословит тебя Аллах!

– Скорее в лодки! В лодки! – Хасан не поощряет их, они только задерживают отплытие. Он созывает на совет своих офицеров и вождей морисков, требуя пригрозить людям суровыми дисциплинарными мерами и применять их при необходимости. Нужно отправляться немедленно. Уже давно пора быть в море.

Именно в этот момент на холме вспыхивают языки пламени. Они образуют гигантскую огненную арку, как будто огонь специально притаился и ждал, чтобы неожиданно подняться над городом пламенеющей короной.

– Проклятье, гоните их в море! – кричит разгневанный Хасан, в то время как мориски смеются и поют от радости при виде горящей цитадели их прежних хозяев. – Те, кто не успеют, останутся на берегу. Мы отплываем.

Приходится даже помахать саблями, чтобы добиться исполнения приказа. Тем временем пламя охватывает испанские жилища, добирается до площади в старой части города, скользит по тропинкам спуска. Белые дома ярко вспыхивают на общем фоне пожара.

– В лодки! В лодки!

Наконец на воду спускается более сотни лодок, и еще два десятка судов готовы принять на борт тех, кто сейчас мчится сюда с горы, подгоняемый огнем.

3

Лодки продвигаются вперед крайне медленно. Они до того перегружены, что их борта едва виднеются над водой.

На востоке горизонт начинает светлеть, и в глубине, там, где залив вновь сужается перед выходом в открытое море, появляются все еще темные очертания двух высоких массивов.

Тот, что слева, более приземистый и темный, так как зарос лесом. Он нависает над морем там, где обнажились отмели. Поэтому его не нужно укреплять специально, он укреплен самой природой. А тот, что справа, – морская скала, выступающая словно клык – защита от морских бурь, и удобный, и вполне безопасный причал. Там, на этом огромном скалистом пике, и находится форт с мощными пушками и зоркими часовыми, мимо которого им придется проплыть. Первоначальный замысел берберов заключался в том, чтобы проскользнуть друг за другом вдоль скалы у самого форта под прикрытием шума волн, бьющихся о мыс, чтобы потом пройти в залив как бы наискосок и выплыть в открытое море мимо массива, поросшего лесом, там, где кончается мелководье, полагаясь на темную, безлунную ночь. Но со стороны города темноту уже рассеял пожар, который разгорается все ярче, а в море тоже становится светлее – приближается утро. Часовые форта уже могли подать сигнал тревоги, и атаку следует ожидать с минуты на минуту.

Однако еще раньше начинается атака с берега. Там поднимается и растет облако пыли, которое, рассеявшись, открывает взглядам отряд всадников.

Лодки уже отплыли достаточно далеко, так что беглецы могут не опасаться выстрелов с берега, которые лишь поднимают фонтанчики брызг у самого края воды. Мориски, чувствуя себя в безопасности, отвечают на них ругательствами и оскорбительными жестами, от которых еще больше раскачиваются их и без того утлые суденышки. К счастью, всадники, ослепленные пламенем пожара, хотя и понимают, что какие-то лодки вышли в море, не могут рассмотреть, сколько их на самом деле, и даже не подозревают, что бежали все мориски. К тому же полоса огня, достигшая последних домов внизу, мешает им увидеть, что же на самом деле случилось в городе.

Уговорами и угрозами удается успокоить людей и заставить их замолчать. Берберы, сидя в своих лодках, помогают и дают советы неопытным гребцам, указывают проход, бросают канаты, вытягивают, когда надо, лодки морисков вручную.

Достигнув форта, они держатся у самой скалы, но нечего больше и думать плыть друг за другом: время упущено, рассвет уже близок. Они спешат изо всех сил, задыхаясь как во время бега, до спазмов в горле от нечеловеческого напряжения, прекрасно понимая, как опасно красть кость у собаки из-под самого носа.

Нужно еще прибавить скорость. Они выбрасывают в море последние узлы и ящики, включая и мешки со съестными припасами, чтобы облегчить перегруженные лодки, и гребут, гребут изо всех сил.

Когда беглецы достигают самой узкой части залива, им приходится отойти от скалы, служившей убежищем, и каким-то чудом они оказываются на противоположной стороне, там, где виднеются мели.

Ночь кончается, утро все более решительно заявляет о себе, и хотя облегчает проход по мелководью, увеличивается опасность того, что их заметят со сторожевой крепости. Ее силуэт теперь возвышается прямо напротив них, все более четкий, угрожающий. Часовые, даже если они не слышали выстрелов с берега, даже если у них не вызвал подозрения пожар, – а его лишь с большой натяжкой можно было принять за обычные костры, на которых сжигают тернии и сорняки, – очень скоро увидят их флотилию и навряд ли подумают, что это праздник на воде или массовая ловля рыбы. И тогда форт оскалит свою огненную пасть, гораздо более мощную и зубастую, чем оружие у всадников на берегу.

Первый залп слишком короткий и не достигает цели. Но в форте успеют перезарядить орудия и перестрелять их прежде, чем беглецы окажутся в безопасной зоне, за лесистым мысом, который, увы, так далеко.

Из форта раздается второй залп, уже прицельный, но, к счастью, недостаточно точный. Большая часть снарядов падает в пустоту, только один попадает в лодку и разбивает ее в щепки. Все, кто находился в ней, погружаются в пучину.

Одномачтовая галера Хасана дает ответный залп, как и было предусмотрено в подобном случае. Сам галиот находится вне досягаемости выстрелов из форта, но он, в свою очередь, тоже не может подавить пушки противника: его выстрелы должны лишь оповестить о наличии мощных военных кораблей, которые приняли беглецов на борт. Теперь уже можно больше не делать из этого тайну. Галиоты могли бы подойти ближе и энергичнее ответить на огонь, но игра не стоит свеч, тем более, что задача у них другая – доставить морисков на землю предков.

Только теперь беженцы понимают, что до свободы и полной безопасности еще далеко. Атмосфере праздничного ликования приходит конец. Только теперь люди действительно готовы беспрекословно подчиняться приказам.

Очень скоро выстрелы станут прицельными. Это будет настоящее побоище, если только беглецы не увеличат скорость.

– Уменьшить груз! Все, кто умеет плавать, бросайтесь в воду!

Многие юноши, вымазанные сажей, из тех, что брали гарнизон, так и делают. Они не просто умеют держаться на воде, они плавают как рыбы.

Третий выстрел попадает в цель. Многие лодки разбиты. Моряки-берберы стараются как можно дальше уйти от разбитых лодок и тащат на канатах более медлительные лодки морисков, пока огибают мыс, за которым скрываются около двух десятков галиотов, отважно вошедших в зону рифов, недоступную для обычных военных судов.

Шлюпы берберов переправляют на борт морисков и возвращаются назад, на помощь лодкам, оставшимся в зоне прострела.

Четвертый залп уже не причиняет большого вреда. Перевертываются всего две лодки, скорее, из-за неосторожных движений сидящих в них испуганных людей.

Пятый залп попадает в обломки. Но есть новые жертвы среди тех несчастных, которые, цепляясь за разбитые доски, ждут спасения.

Шлюп Хасана и еще две лодки вновь отваливают от мыса, пользуясь паузой между залпами. Гребцы шарят веслами в поисках оставшихся в живых и, ориентируясь на крики и стоны, втаскивают на борт столько пострадавших, сколько могут вместить их суденышки, а остальным просто бросают веревки и тянут за собой.

Шестой залп запаздывает, есть надежда, что выстрелы прекратятся, но молчание пушек обманчиво, не следует слишком рассчитывать на него. Они все еще находятся у самого вражеского порога: враг обманут, но теперь уже полностью осознал происшедшее.

Раздается одиночный залп. Нужно срочно возвращаться. Раис все еще мешкает, продолжая искать уцелевших среди обломков разбитых лодок. Он слышит стон, оборачивается, но, видя вокруг только мертвые тела и все те же обломки, подтягивает веслом несколько проплывающих мимо трупов: кажется, один из них еще дышит. Совсем мальчик, он весь в крови. Хасан втаскивает его на борт. С адмиральского судна раздается сигнал о готовности к отплытию. Лодки берберов уже установлены в своих отсеках, остальные оставлены на мелководье. Если испанцы захотят вернуть свои суда, им придется хорошенько поработать, чтобы привести их в порядок после того, как они потанцуют на волнах и постукаются о выступы скал.

На галиотах снова царит возбуждение, слышится плач. Одни оплакивают мертвых, другие хотят остаться, чтобы искать их, похоронить, сказать последнее прости. А есть и такие, которые, едва прекратились выстрелы, подумали об акулах и уже готовы предпочесть опасной свободе на море кажущуюся безопасность лесного мыса. Люди поднимались на борт в спешке, не было времени объединять родственников, семьи – и снова крики. Эти мориски не самые благодарные гости. Но раз уж они на борту, надо их успокоить.

Солнце поднимается над горизонтом, когда флотилия, снявшись с якоря, направляется в Алжир.

Сторожевая крепость возобновляет обстрел, но почти сразу же наступает тишина. Взгляды часовых прикованы к цепочке судов, которые, воспользовавшись свежим морским бризом, дерзко распускают паруса прямо у них на глазах.

С последнего галиота доносится голос муэдзина, который встречает молитвой наступившее утро.

4

Днем испанский берег превращается в далекую зеленую полоску. Гребут все по очереди, и, хотя мориски не сведущи в морском деле, они сильны и готовы учиться. Не хватает им только дисциплины. Правда, нетерпимость к любого рода запретам отчасти помогла им спастись: многие из тех, кто бросился в море, когда надо было освободить лодки, научились плавать в темные, безлунные ночи, нарушая строгий запрет своих прежних хозяев.

Вокруг нет больше никаких военных портов, но в любом случае галиоты хорошо подготовлены к защите, даже несмотря на то что лишний вес сковывает их обычную маневренность и подвижность. Лишь окончательно убедившись, что их не преследуют, Хасан подводит общий итог сражения и человеческих потерь. Раис не доволен тем, как прошла операция, обстрела из форта можно было избежать, однако в целом результат неплохой. Пожалуй, даже хороший.

Все спокойно. Можно позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Хасан растягивается на носу корабля – это его любимое место еще с тех пор, как в детстве сопровождал Хайраддина в его рискованных и опасных путешествиях. Убаюканный равномерным покачиванием, он впадает в приятное забытье, хотя настоящий сон не приходит.

Поднимается попутный ветер, обещая быстрое и удачное плавание. Хасан торопится вернуться в Алжир, где он оставил все дела на попечение Совета. Хайраддин в Тунисе, и у него там много проблем. Город был захвачен недавно, обстановка неспокойная, а от испанцев можно ждать чего угодно. На этот раз не один Комарес готовится к сражению, вместе с ним будет и флот под командованием Андреа Дориа, а вскоре прибудет и император, который уже собирает войско для осады. Тунис сейчас словно вулкан.

Ветер усиливается, нужно сменить паруса, но Хасан продолжает лежать. Ему даже не надо открывать глаза – у него прекрасные гребцы и матросы. Он знает, как они работают.

Моряки еще возбуждены от недавно пережитой опасности и играют с ветром и морем. Людям Краснобородых всегда нравилось подшучивать над испанцами, так же как Аруджу, так же как Хайраддину, несмотря на его степенный и строгий вид. Еще до Туниса он в память о Бабе сыграл много злых шуток на итальянском побережье, от Неаполя и дальше вниз, захватив во владениях Карла Габсбургского множество пленников, товаров и дукатов.

Хасану хотелось бы встретить Аруджа по возвращении. Хотелось бы даже услышать его яростные окрики, Хасану очень не хватало отца. Не хватало его великолепного неистовства, никогда не оставлявшего места для скуки. Баба почти всегда всем перечил, это заставляло его собеседников отстаивать и защищать собственное мнение. С тех пор как Арудж-Баба погиб, Хасан понял, что бейлербей только того и желал, чтобы его в чем-то убедили. Не соглашаясь с другими, Арудж вынуждал их думать и доказывать свою правоту. Будучи от природы ленивым, он нашел способ заставлять других думать за себя. Во всяком случае, те, кто имел смелость настаивать и спорить, получали огромное удовольствие, когда после презрительных фырканий, криков, уверток и капризов Арудж в конце концов шел на попятный и сдавался. Это было все равно что укротить дикого зверя.

Были случаи, когда Баба делал вид, будто соглашается сразу, чтобы потом иметь удовольствие все опровергнуть и неожиданно выиграть спор в самом конце, когда казалось, что он уже вне игры. Так, уже мертвым, он посрамил своего врага Комареса, у которого всегда выигрывал, пока был жив.

Баба убили в сражении, это верно, но теперь пришел его черед отомстить. Маркизу де Комаресу было мало, что Арудж-Баба остался без головы. Он хотел еще надругаться над ним и, как известно, с этой целью повесил чудесный малиновый плащ Краснобородого на плечи Св. Варфоломея в одной из новых церквей маркизы, а легендарную голову Аруджа спрятал в футляр из стекла и железа, который установил у ног святого. Сопутствующая же надпись ясно и недвусмысленно гласит, что это останки поверженного демона, хранящиеся здесь в доказательство его гибели и во славу его победителя. Однако толпы верующих, которые приходят в праздничные дни, чтобы полюбоваться на алтарь Св. Варфоломея, восхищаются великолепной мантией и огненно-рыжей бородой, которую даже смерть и время не смогли лишить ее поразительного цвета. Никто не вспоминает о победителе Комаресе, на устах у всех имя Аруджа, и легенда о нем только крепнет. Хасан готов биться об заклад, что, где бы теперь ни находился его отец Баба, он этим обстоятельством похваляется, гордится и получает истинное удовольствие. Сколько раз Хасан планировал набег на церковь Шарлотты-Бартоломеа, чтобы выкрасть бороду и плащ Краснобородого, и столько же раз приходил к выводу, что Баба предпочел бы оставить их в алтаре, продолжая и дальше выводить из себя маркиза, вместо того чтобы возвращаться в Алжир по частям, в виде жалких останков.

Кроме того, Шарлотта-Бартоломеа под предлогом, будто Св. Варфоломей, ее покровитель, украшает его статую, а следовательно, и останки Аруджа венками из цветов. Это тоже, должно быть, доставляет большое удовольствие Бабе, если мертвые ведают о делах живых и если он, как и прежде, любит посмеяться.

Дует попутный ветер, корабли равномерно покачиваются на волнах, Хасан все так же лежит на палубе, и мысли его продолжают блуждать, потому что сон так и не приходит.

С тех пор как умер Баба и уехала Анна де Браес дворец поскучнел.

Кто знает, не разучилась ли Анна смеяться, сохранила ли свою привычку вздергивать подбородок, глубоко вздыхать и с равнодушным видом озираться по сторонам, когда сердится, волнуется или собирается заплакать, но не хочет, чтобы это заметили. Теперь Анна, наверно, больше не плачет, ведь она, должно быть, стала совсем взрослая.

Он велит себе гнать прочь эти мысли. Человека посещает столько мыслей, в душе живет столько воспоминаний, столько различных чувств, что, казалось бы, вполне можно прогнать одну из них, не рискуя ощутить пустоту. Однако, изгнав мысли и воспоминания об Анне де Браес, Хасан ощущает в душе огромную черную пустоту. А если разрешить этим мыслям вернуться, они все равно будут его тревожить, тогда как другие воспоминания и чувства могут задерживаться, уходить и приходить так, что он их даже не замечает.

Например, он с нежностью вспоминает далекий образ своей тетки, которая ненадолго заменила ему мать. Хасана беспокоит ее судьба, он хотел бы получить сведения о ней. И все-таки о тетке он никогда по-настоящему не скучал, сохраняя о ней самые приятные и добрые воспоминания, и только. Мальчик проводил все свое время в горах, где пас коз, и тетка мало что значила в его жизни. А вот само место, где он родился, означало очень многое: иногда он все еще вспоминает яркие краски, острые запахи, расплывчатые очертания сверкающих, словно хрусталь, гор. Сегодня его родиной стал дворец Краснобородых – это его дом и его семья: Осман Якуб, Хайраддин, гарем, солдаты, друзья и воспоминания об Арудже. Интересно, помнит ли Анна де Браес о своей жизни во дворце и о них?

Какой-то мальчишка, пробегая мимо, больно ударил его по ноге, и это помогает Хасану прервать нить воспоминаний. Осман непременно сказал бы, что воздействовать на него можно только силой, потому что он упрям. Но разве может знать Осман Якуб о внутренних терзаниях Хасана, которые даже для него самого – тайна за семью печатями?

5

Тем временем дети морисков, отоспавшись, принимаются играть. Визжа от восторга, они перекатываются по палубе, словно маленькие морские волны.

– Это военный корабль, а не улица, где вы можете бегать и прыгать, словно с цепи сорвались. Прекратите сейчас же, – кричит им надсмотрщик, – своим шумом вы разбудите раиса!

Но именно на раиса дети и хотят посмотреть и, подкравшись к нему, застывают вокруг. Они столько слышали о чудесном плаще Аруджа, что теперь хотят посмотреть на великолепные одежды его сына и совершенно потрясены, застав его спящим на простом мешке да еще перемазанным сажей. Потрясены, но не разочарованы: он им нравится и такой – молодой и красивый. Кто-то из детей осторожно дотрагивается до него, кто-то дергает за волосы, наклоняется, чтобы получше рассмотреть. Они болтают между собой, смеются, когда Хасан, внезапно протянув руки, ловит парочку озорников. Остальные разбегаются с пронзительным визгом, но тут же возвращаются снова, чтобы их тоже поймали. Так на глазах побледневшего от ужаса надсмотрщика продолжается эта игра с бесконечной беготней, хохотом и падениями.

Женщины не вмешиваются, они неподвижно стоят на палубе, не понимая, что это – кошмарная явь или сон. Делать им нечего, не считая, разумеется, тех, у кого грудные младенцы, и вынужденное безделье усиливает тоску и страх. Праздность для них внове, но женщин удручает и эта масса воды, которой не видно конца и края, и мысли о будущей жизни.

Прежняя жизнь была лишена надежды, но все в ней было знакомо, привычно, предсказуемо: камни, дороги, убогий дом, даже несчастья. Теперь их ждет пугающая неизвестность, как, например, поведение раиса: он внезапно прерывает игру и уходит. Наступает его черед стоять у штурвала, но женщины не знают, ушел ли принц по делам или чтобы наказать их детей. Они успокаиваются только к обеду, когда, сверив курс, уточнив время, состояние моря, а также связь с другими судами, раис выходит к своим пассажирам в великолепном наряде, как и подобает принцу: в шелковом кафтане и в голубом бархатном тюрбане.

6

Взрослые мужчины тоже горят желанием побеседовать с раисом, прибывшим из Алжира. Они рассказывают ему, как радовались, когда до них доходили слухи, что Краснобородые освобождают морисков, томящихся в рабстве у испанцев, и как их собственные надежды на освобождение рухнули, когда Хайраддин отправился в Тунис, а император послал против него столько кораблей, что ему уже было не до морисков. Вот почему они так удивились, когда пришло сообщение, что Хасан приедет за ними в день смены луны.

Теперь, оказавшись на кораблях и чудом избежав опасности, крестьяне-мориски довольны, но еще не до конца убеждены, что самое страшное позади, как объявил им надсмотрщик во время раздачи вечернего рациона. А вдруг их уже преследуют? Или на них нападет какая-нибудь военная флотилия? И можно ли быть уверенными в том, что не будет шторма и что ни одно судно – а все они так перегружены – не потонет?

Есть опасность наскочить на риф или оказаться жертвой какой-нибудь гигантской рыбы, может начаться бубонная чума, свалиться с неба комета, морская гидра может разинуть свою чудовищную пасть и поглотить один за другим все галиоты.

Однако, если не считать всех этих воображаемых катастроф, Хасан уверяет их, что погода установилась хорошая, а нападение на них маловероятно. Испанские корабли, впрочем, мориски и сами это знают, сейчас заняты в Тунисе. Французы стали союзниками берберов, так как враждуют с испанцами, поэтому, если они и встретятся с французскими судами, опасаться им нечего. Англичане, португальцы, голландцы ведут военные действия в океане, а Венецианская Республика сейчас не собирается воевать на Востоке. Поэтому пусть лучше успокоятся и подумают о будущем.

Но когда мориски размышляют о будущем, у них возникают новые сомнения: раз им пришлось оставить орудия труда и скот, как же они будут возделывать новые земли?

Надсмотрщик обещает привязать к веревке и отправить искупаться в море первого, кто пожалуется еще раз.

Однако неразрешенные вопросы остаются. Какой будет их жизнь на земле предков?

Может быть, Осман Якуб и прав, когда заявляет, что Хасан терпелив, словно школьный учитель. Но ведь это правильно, что люди задают вопросы, не желая жить с шорами на глазах. Хасан объясняет морискам, что они получат в собственность земли рядом с пустыней или в самой пустыне, где уже есть деревни, населенные морисками, вернувшимися много лет назад в Берберию. Их братья подберут для них новую работу.

Пока обеспокоенные отцы получают интересующие их сведения, дети носятся вокруг, вновь возвращаются к раису, очень довольные, что видят его в красивом наряде, любуются его массивной, сверкающей на солнце цепью.

И взрослые, следуя примеру детей, постепенно успокаиваются.

Они понимают, что работа им предстоит тяжелая, но кто же ждал легкой жизни? Работать в пустыне, но на себя все-таки лучше, чем всю жизнь прожить в рабстве. Они наперебой что-то рассказывают, торопясь поскорее забыть о пережитых невзгодах.

– Да пребудет с тобой вечное благословение Аллаха, раис! Хасану пришлось бы еще долго выслушивать хор похвал и благословений, если бы не суматоха у люка на корме.

7

Мальчик, которого Хасан собственноручно спас последним и который все это время оставался в полузабытьи, открывает глаза, озирается по сторонам и, неожиданно вскочив, пытается броситься в море.

– Что это на тебя нашло, ты обезумел? – кричат женщины, ухаживающие за ним. – Лежи тихо, мы уже далеко отплыли от форта, бояться больше нечего. Смотрите, он весь в крови. Позовите лекаря, пусть прижжет ему рану.

Несколько минут женщины с трудом удерживают его, однако мальчик быстро слабеет и, упав как подкошенный, снова теряет сознание. Он даже не чувствует, когда лекарь прижигает ему рану.

– Почему он хотел бежать?

– Он без сознания.

– Нет, нет, – протестует старуха, пробираясь к нему в толпе других женщин, – пропустите меня. Я знаю, что с ним, с беднягой. – И обнимает его так, будто хочет скрыть, спрятать от остальных. – Все хорошо, Амин, успокойся. Подожди, пусть у тебя сначала заживет эта ужасная рана. Зачем тебе бросаться в море? Кто ты такой, чтобы решать вопросы жизни и смерти? Может быть, ты хозяин на этом корабле?

– Верно. Я должен поговорить с раисом.

– Стой, или ты не видишь, что не держишься на ногах? Ты, должно быть, действительно спятил.

Но Амин больше не слушает ее, со счастливым видом он озирается по сторонам.

– Каким оружием ты отрубишь мне голову, господин? Перед ним стоит принц Хасан.

– Ты, наверно, и в самом деле сошел с ума, если думаешь, что я отрублю тебе голову только для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

– Хасан, сын Краснобородого, возьми свою саблю. Я прошу, чтобы это была сабля. Ведь ты Хасан из Алжира, не так ли?

– Ты прекрасно знаешь, кто я. Скажи лучше, кто ты. Мне говорили, что ты хотел броситься в море.

– Теперь я хочу умереть от твоей руки и с благословения Аллаха, но если ты прикажешь, я не побоюсь броситься в море.

– Покончим с загадками. Что такое ты совершил, раз сам себя приговариваешь к смерти?

Мальчик протягивает к нему обожженные руки.

– Я начал с дома на самом верху. Это я зажег огонь, но я не знал, что ты запретил это делать. Я был там всю ночь.

– Если ты действительно не знал, то не виноват.

– Нет, виноват. Я разбудил испанцев в форте и в соседнем городе. Все эти люди погибли по моей вине.

– И я должен поверить, будто ты в одиночку поджег целый город?

– Могу поклясться. Я развел двадцать два костра. Хасан, только что избежавший массовых проявлений благодарности, теперь рискует утонуть в мольбах и просьбах.

Женщины не отваживаются обращаться к раису напрямую, но, столпившись вокруг него, повторяют шепотом одно и то же слово. Шепот усиливается, нарастает, звучит как бы на одной пронзительной ноте и производит сильное впечатление. Хасан поднимает руку, требуя тишины.

– Своим заупокойным плачем вы требуете его смерти. Значит, это вы, а не я вынесли ему приговор.

Женщины приходят в волнение. Не зная, что предпринять, они ритмично раскачиваются взад и вперед, как бы в такт своему плачу, и вдруг одна из них бросается на колени перед Хасаном и предлагает свою жизнь за жизнь Амина. Склонив голову и обнажив шею, она пронзительно кричит в ожидании, когда раис взмахнет своей саблей.

Хасан требует, чтобы принесли скамью, усаживает на нее женщину, которая хотела умереть вместо Амина, и среди всеобщего замешательства говорит, что теперь мориски могут сами вершить суд над своими людьми, решая их судьбу. Что касается его, Хасана, то он считает, что мальчик не виноват в нарушении приказа, раз он его не слышал. Пожар привел к трагическим последствиям, однако надо иметь в виду, что не только пожар, устроенный Амином, насторожил часовых форта, которые, надо думать, знают свое дело. Не так-то просто незаметно увести рабов из-под самого носа хозяев.

8

Суд над Амином занял пассажиров на весь оставшийся день, отвлекая от тягот непривычного морского путешествия. Новость передается с одного судна на другое, среди вождей племен выбирают того, кто должен вынести окончательный вердикт, опрашивают семьи, среди которых есть погибшие.

Приговор мог быть вынесен давным-давно, но дело затягивается, потому что каждый хочет сказать свое слово, хотя чаще всего говорит то же самое, что и остальные. Нужно ли выносить смертный приговор? Пятеро молодых людей, каждый из которых много старше Амина, пойманные на месте преступления с факелами в руках, не были наказаны. Кроме того, как можно в обычный мирный день приговорить к смерти мальчишку, который оказался более ловким и храбрым, чем все они, вместе взятые? И разве всем им не хотелось стереть с лица земли этот город печальных воспоминаний? И вот теперь бедный Амин, чудом уцелевший в огне и в воде, должен умереть, когда его народ счастлив и свободен?

В конце концов в ответ на единодушные причитания женщин, требующих помиловать Амина, раздается не менее единодушный крик новоявленных судей, даровавших ему жизнь.

Амин не плачет и не чувствует себя искупившим вину. Он стоически просит наказать его и ведет себя как настоящий герой. И тем не менее, когда рулевой, чтобы покончить с этим и освободить палубу от орущей толпы, дает ему пару затрещин, после чего отправляет всех спать, у мальчишки текут слезы, крупные, как фасолины, которые ему дали на ужин вместе с четырьмя галетами.

– Теперь, когда я сделал тебя счастливым, ешь, – говорит ему рулевой.

И Амин смиряется с тем, что этой ночью избежал смерти.

9

Галиоты, резво бегущие друг за другом, окутаны вечерними сумерками. Мориски изо всех сил налегают на весла, и надсмотрщик свистит всякий раз, как кто-то из них сбивается с ритма от усталости. Его заменяют другим гребцом и отсылают отдохнуть в трюм, где все должны были бы спать, а на самом деле бодрствуют и держатся настороже. И правда, когда из темноты возникает цепочка огней и начинает приближаться, извиваясь словно змея, немедленно раздается встревоженный шепот.

Хасан уверяет, что им нечего бояться, так как это караван торговых судов, которые не собираются ни на кого нападать.

– Жалко! – говорит этот безумец Амин, который одним из первых заметил огни.

– Почему? Ты бы хотел вступить с ними в бой?

– Еще бы!

Своим энтузиазмом, стремлением прямо идти к цели Амин напоминает принцу другого мальчика – Пинара, хотя он и не похож на него внешне.

– Тебе не нужен слуга? У тебя, конечно, уже есть другие слуги, но возьми меня, я не буду тебе ничего стоить. Пищу я сам себе добуду. Я хочу быть рядом с тобой, потому что мне нравится воевать.

– А мне нет.

Амин хохочет, это кажется ему смешным и маловероятным.

– Тогда что же тебе нравится?

– Смотреть на звезды.

Ночь ясная и звездная. Амин смотрит на небо и снова смеется.

– Ну, сегодня ночью мне тоже нравится смотреть на звезды, потому что я думаю, что мог бы быть там, среди них, если бы умер, но я остался здесь, на земле. А вообще-то звезды меня не интересуют. Они слишком далеко. Но я буду охранять тебя, когда тебе захочется полюбоваться на них, и тогда ты сможешь делать это совершенно спокойно и в полной безопасности.

Караван торговых судов медленно проплывает мимо, держась все время на значительном расстоянии, чтобы избежать неприятных неожиданностей. Море снова становится совершенно черным. Ночь безлунная, а света звезд недостаточно. Они действительно слишком далеко.