На самом-то деле ничего они собой и не представляли, эти астрологи. Они были уверены, что способны заглянуть в будущее и управлять потоком времени. Возможно, некоторым это и было дано. Возможно, кому-то и удалось. Но что в итоге они увидели? Королей, ненадежно сидящих на троне, или штормы в море? Урожай по осени или снег, закрывающий серые поля? Завоевание турок? Все это пустяки, даже если и правда. Астрологи мало что могут. И не имеют никакого представления о том, что такое настоящая наука.

Великие теории математики и физики сделали то, что не сумели астрологи, — покорили время. Благодаря им люди поняли, как работают законы природы, которым подчиняются все процессы, происходящие в мире. Например, камень, брошенный с большой высоты, — он набирает ускорение по направлению к центру Земли и меняет свое положение в каждый момент времени. Законы движения Ньютона описывают зависимость свободного падения и свободного времени. Это простое соотношение. Положение падающего предмета определяется временем падения. Законы Ньютона, несмотря на свою простоту, удивительно точны. Никогда таблицы астрологов не содержали столь точных предсказаний.

За всю историю было всего-навсего четыре фундаментальные физические теории: механика Ньютона, теория электромагнитного поля Клерка Максвелла, теория относительности Эйнштейна и квантовая механика. Они возвышаются в истории науки, точно каменные великаны острова Пасхи, невидящие и величественные. Каждая из них встроена в бесконечную математическую картину мира. Каждая способна объединить процессы и свойства в единое, удивительно сжатое утверждение, тугой интеллектуальный узел. Теории математической физики — это пророчества, суть которых скрыта в математических символах.

В пределах математической физики предсказания располагают такой степенью точности, которую следует признать поразительной. Квантовая электродинамика дает точность примерно до одиннадцати знаков после запятой. В определении расстояния между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом теория и практика расходятся не больше, чем на толщину человеческого волоса. Никогда за всю историю человечества чистое умозрительное соображение и физический опыт не совпадали настолько точно. Невероятные достижения науки бросают нам вызов — ведь мы по-прежнему часто не знаем, куда подевались ключи от дома или где навсегда осталось наше разбитое сердце [174].

Подавленные эмоции, как говорил незабвенный Фрейд, обязательно вернутся к нам вновь, зачастую под маской и многократно усиленные.

Пренебрежение и презрение научного сообщества загнали астрологов в подполье, но страсть, жившая в их душах, выжила, поскольку уж очень присуща она человеку. Астрологическая мысль явственно проступает во всех науках, пусть и неузнаваемая по форме, но та же по духу.

На протяжении столетий астрологи всегда понимали, что имеют дело с опасными теориями. Служат ли звезды причинами человеческих деяний? Причина — как клетка, попав в нее, выбраться уже нельзя. «Все мы рабы, — писал Марк Аврелий, — в большой семье». То, что известно, утверждает логика, изменить невозможно. Астрологи сделали все, чтобы опровергнуть или поставить под сомнение эту гипотезу — она ведь невыносима. И сейчас в современной науке снова возникает связь между знанием и фатализмом, но уложенная в рамки физических теорий, холодных, безрадостных и мрачных.

Математик Пьер Симон Лаплас родился 23 марта 1749 года в Бомон-ан-Ож, а умер 5 марта 1827 года в Париже. Он видел своими глазами революционные конвульсии Франции и если не принимал участия в этом спектакле, то, по крайней мере, был его зрителем. Молодость Лаплас провел в обществе, еще управляемом испорченными представителями высшего класса и духовенства. В среднем возрасте он увидел, как их всех уничтожали. Революционный террор… Лаплас обладал незаурядным даром политика и, благодаря безропотному подобострастию, уцелел в ходе жесточайших политических чисток, не пощадивших его близкого друга химика Антуана Лавуазье. Впоследствии он смог приноровиться к великим мошенникам вроде Наполеона и новому варианту французского общества, ими созданного. Математикам и в голову не приходило преуменьшать его заслуги, а он достаточно дорожил своей головой и посему желал сохранить ее на своих плечах. Лаплас был не просто математиком, но математиком великим, потрясающей широты и способностей.

Он занимался не только чистой математикой — он блестяще толковал труды Ньютона. Пять томов его внушительного «Трактата о небесной механике» суммировали и расширили Principia Ньютона и развили их математический аппарат [175].

Как-то Наполеону вздумалось поболтать с Лапласом, порасспросить о его математических штудиях. Отвечая, Лаплас старался изо всех сил, ибо знал, что математические познания Наполеона не выходят за пределы того, что требуется для составления артиллерийских таблиц.

— Ну, а что там с Богом? — поинтересовался император.

— Сир, у меня нет нужды в этой гипотезе, — выкрутился Лаплас.

Потрясающая находчивость! Лаплас, в отличие от Ньютона, знал, что система, созданная гениальным англичанином, подразумевает материальность мира. Ни Бога, ни богов вообще не существует, пояснил математик императору, говоря как невежда с невеждой, прямо, без всяких сложностей. Законы Ньютона управляют Вселенной, где нет места богам. Эти размышления привели Лапласа к удивительному и пророческому выводу. Подобно знакам «Энумы», доказательства Principia выражены в виде цепочек условных умозаключений. Действия материальных объектов определяются исходными условиями — если — и законами, управляющими их поведением, — если — то. Когда если задано, будущее открывается посредством логических рассуждений.

Теперь математик Лаплас переходит от частного (падение предметов на поверхность земли, Луна на своей орбите) к общему (весь причинно-следственный поток). Он пишет: «Нам следует в таком случае рассматривать нынешнее состояние Вселенной как следствие предшествующего состояния и причину грядущего». Следующий вопрос Лапласа стал неотступно преследовать физиков. Каким покажется это глобальное движение Вселенной «достаточно масштабному разуму»? Такой разум сочтет ненужным разделять причинно-следственный поток на прошлое, настоящее и будущее. «Не останется неопределенности, — утверждает Лаплас, — все умозаключения станут очевидны, и будущее, подобно прошлому, откроется его взору». Это не теологический эксперимент. Достаточно масштабный разум, к которому обращается Лаплас, — в конце его исследования. Когда математическая физика достигнет намеченной цели, именно физики, подобно Богу, узрят Вселенную. И станут всеведущими.

Познать все — значит познать Вселенную, из которой выпотрошили все неожиданности. В такой Вселенной ничего не появляется, ничего не было и не будет. Предметы в ней просто существуют. Их можно изучать с помощью науки на расстоянии, не касаясь. Замерзшая, словно огромный кусок льда, Вселенная открыта, холодна и вечна. Люди постигают будущее, перемещаясь во времени, подобно тому как они попадают в отдаленные места, перемещаясь в пространстве. Все сущее просто существует, ныне и во веки веков. А время, уходя, исчезает навсегда.

Специальная теория относительности Эйнштейна, по мнению многих, поддерживает такой взгляд. Представьте себе группу наблюдателей, в беспорядке разбросанных по космосу. Каждый может выстроить события своей жизни в линейном порядке. В результате каждый из них будет уверен в том, что его жизнь состоит из последовательности многих «сейчас» и ее мгновения двигаются из прошлого в настоящее и будущее. Как раз так мы все и воспринимаем. В конце концов, сейчас — это сейчас, разве нет? Прямо сейчас.

Выходит, что нет. Одновременность, говорит специальная теория относительности, зависит от скорости, с какой наблюдатели двигаются относительно друг друга. Если эти скорости разные, то для одного человека его «сейчас» может оказаться прошлым или будущим другого.

Отсюда вытекает, что происходящее для одного наблюдателя могло уже произойти или только будет происходить для другого. Не совсем ясно, как нечто может произойти, если оно уже было. Время, оказывается, имеет относительный, локальный характер, оно не абсолютно!

В письме к вдове своего старинного друга Мишеля Бессо Эйнштейн обратился к своей теории за утешением перед лицом смерти. «Для нас, верующих физиков, — рассуждал он, — различие между прошлым, настоящим и будущим — всего лишь иллюзия». Иллюзия, с горечью добавлял Эйнштейн, которой придерживаются довольно упрямо.

За две с лишним тысячи лет до этого греческий философ Фаворин утверждал, что будущее узнать невозможно. А даже если бы и было возможно, знание это принесло бы людям мало пользы. Что изменить нельзя, то в конечном итоге изменить нельзя. Птолемей усвоил этот довод и выдвинул опровержение — правда, без всяких доказательств: будущее можно узнать, с надеждой заявлял он, и можно изменить. В конце XVI века в диспут включился итальянский астролог Джироламо Кардано. «Если события можно изменить, — писал он, — они не есть будущее». Эти слова мог бы произнести и Фаворин. Разумеется, события в прошлом тоже изменить нельзя. А поскольку у настоящего нет временной протяженности (прямо сейчас — это прямо сейчас), получается, что ничего нельзя изменить.

Как бы ни был высок авторитет этой системы взглядов, вполне научной, заметим, утверждение о том, что будущее нельзя изменить, многократно опровергалось простыми людьми. А если и не опровергалось, то отбрасывалось — тупо, но упрямо. Возможно, железное кольцо опоясывает материальный мир. Не важно. Оно необязательно опоясывает нас. Мы размышляем, судим, обдумываем. А потом принимаем решение так, как считаем нужным. Мы уверены, что на арене человеческой жизни мы хозяева, а не слуги неотвратимого процесса. Изучение науки и проживание жизни пребывают в противоречии. Это, на мой взгляд, одна из причин, по которой достижения математической физики чаще вызывают уважение, чем восхищение.

В 1900 году Луи Башелье, студент-математик, выдвинул гипотезу о том, что краткосрочные колебания цен на французской фондовой бирже можно смоделировать с помощью теории случайных блужданий — блужданий, подобных тем, что совершает пьяница, неровными шагами ковыляющий от фонаря к винному магазину. Многие годы идея Башелье, хотя и подкрепленная экономическими изысканиями, оставалась на задворках экономической теории.

Но в 1961 году экономист-математик Пол Самуэльсон показал, что предчувствие Башелье можно подтвердить математическим доказательством. Цель рационального инвестора, говорит Самуэльсон, — оценить будущие цены на фондовой бирже. В качестве отправной точки он будет использовать цену акций, которая уже установлена, а также историю данного товара. Эта информация полностью отражается в курсе акций. Пытаясь определить будущую цену таких активов, рациональный инвестор прикидывает их ожидаемую среднюю стоимость. Ничто в этом рассуждении не предполагает вмешательство случая. Прогнозы могут основываться на интуиции или научном доводе. Могут быть тонкими, трезвыми и аргументированными. Могут представлять многолетний опыт испытанного в боях профессионала или первую дерзкую эскападу невежественного новичка, обладающего всем, кроме профессионального опыта. Они столь же рациональны и основательны, как предсказание будущего без привлечения математической физики. И, понятное дело, прогноз уже сам по себе есть орудие действия. Прогнозируемое будущее вызывается этими прогнозами.

Тут нет ничего очевидного и вместе с тем тривиального. Именно так люди осуществляют изменения.

Тем не менее Самуэльсон не сумел показать, что при таких обстоятельствах в поведении курса ценных бумаг не будет никаких статистически обусловленных движений в каком-либо направлении. Ныне этот вывод известен среди аналитиков и биржевых маклеров как гипотеза случайного блуждания. В ней есть более значительная философская глубина, чем кажется при взгляде на ее скучные математические выкладки. Давайте заменим рынок обычной толпой людей. Мужчины и женщины будут делать то, что им свойственно: обдумывать, взвешивать варианты, рисковать и угадывать, чего им на самом деле хочется в глубине души. Они намереваются осуществить изменение. И они это сделают [176].

И все же будущее должно казаться им неопределенным, случайным блужданием. Сказать это — значит признать, что будущее непроницаемо. И грустное «Кто ж его знает!» биржевых аналитиков в ответ на вопрос о перспективе рынка, словно эхо, повторяет наше «Кто ж его знает!» в ответ на вопрос о нашем будущем. Таков общий принцип: всякий прогноз будущего — всего лишь догадка. Свободный выбор человека неизменно приводит к общему и неизменному провалу любых предсказаний. Это умозаключение верно и когда рынок сужается до одного-единственного индивида, и когда расширяется, включая в себя человеческое сообщество целиком. Для доказательства многого не требуется — какие-нибудь количественные показатели, например курс акций, и точная информация с широким охватом. Больше ничего.

Утверждалось, что будущее, оставаясь постижимым, не может быть изменено. Так полагает большинство приверженцев основной физической теории. Есть и другая позиция: поскольку будущее можно изменить, оно непостижимо. Ее поддерживает маленькая теоремка в экономике. Два этих довода связаны друг с другом. И по сути, совпадают в своей логике. Если будущее постижимо, оно неизменно. Если изменяемо, то непостижимо.

Если уразуметь эту мысль, то, вполне возможно, от классической астрологии останутся рожки да ножки. Но коли так, помимо астрологии еще многое уйдет в небытие. Более того — сама возможность управления людьми и их действиями с помощью какой-либо научной системы должна быть признана иллюзией.

В качестве правителя души, пишет Птолемей в Tetrabiblos, Сатурн «наделен способностью делать людей алчными, недалекими, подлыми, безразличными, недоброжелательными, злобными, трусливыми, недоверчивыми, злоязыкими, замкнутыми, плаксивыми, бессовестными, суеверными, любящими тяжкий труд, бесчувственными, строящими козни друзьям своим, угрюмыми, не заботящимися о теле своем». Нет нужды переводить смысл в слова. Некоторые люди просто моральные уроды. Отвечая на вопрос, почему испортились испорченные люди, Птолемей валит всю вину в основном на Сатурн. Вряд ли ученый пришел к такому результату путем тщательного статистического анализа. Но независимо от того, был ли прав Птолемей, его объяснение человеческой испорченности местами недалеко от истины. Трудно согласиться с тем, что испорченные люди испорчены просто потому, что они таковы. Не легче принять и гипотезу о том, что предметы падают по направлению к центру Земли просто потому, что такова их судьба. Что-то же заставляет портиться испорченных людей. Размышляя, а не Сатурн ли это что-то, мы уходим в сторону от сути. Ну не Сатурн — так что-то другое.

Некоторые объяснения, которые ранее имели широкое хождение — например, классовая борьба, раннее воспитание, подавленная детская сексуальность, дьявол со товарищи, звезды, — больше не вызывают у нас доверия. Наше коллективное намерение — и коллективное здесь как раз подходящее слово, само по себе обозначающее почти полное согласие, — оценить человеческую личность в рамках эволюции человечества. Как концепция Большого взрыва, соответствующая гипотеза эволюции приобрела оттенок современного мифа, в который многие верят, потому что многие о нем говорят, и наоборот.

Наша опорная точка — дарвиновская теория эволюции. В ней всего два краеугольных камня: случайное изменение и естественный отбор. Все в природе возникает случайно, а выживает путем отбора. Клюв зяблика, розовый оттенок орхидеи, хобот слона и шея жирафа появились нечаянно и сохранились просто потому, что сохранились, несмотря ни на что [177].

За последние полвека теория эволюции чрезвычайно обогатилась благодаря открытиям в молекулярной биологии. Суть ее теперь известна всем, еще больше отточенная от многочисленных повторений. Итак, всякое живое существо — это единое целое, состоящее из материальных составляющих и одухотворяющей системы инструкций и информации. Материальные составляющие содержат белки, жиры и прочие биохимические соединения. Инструкции и информацию предоставляет ДНК, двунитевая молекула, нити которой завернуты спиралью. ДНК содержит четыре элементарные биохимические единицы, которые собираются по три. Они распределены по гребню молекулы, точно бусинки на нитке. А бусинки, в свою очередь, устроены как гены. Эти гены и содержат инструкции и информацию. Они — в чистом виде работники умственного труда, а все вместе контролируют организм, ставя на материальные составляющие печать его биологических особенностей. И вот когда гены смешиваются произвольно, происходит изменение генома, а соответственно и организма. Теперь клюв, оттенок, форму носа и шеи можно объяснить на молекулярном уровне.

А если клюв, оттенок, нос и шея, то почему и не поведение?

Нет, в самом деле?

«За многообразием (человеческого поведения), — утверждает научный обозреватель New York Times Бойси Рензберг, — стоят общие модели поведения, управляемые генами и сформированные дарвиновской эволюцией». Между словами Птолемея о том, что Сатурн способен управлять человеческими душами, и утверждением Рензберга о том, что определенные гены определяют поведение человека, есть мелко дрожащая связующая нить.

Укрепив свои знания, возвращаемся к старому вопросу. Все-таки почему некоторые люди «алчны, недалеки, подлы, безразличны, недоброжелательны, злобны, трусливы, недоверчивы, злоязыки, замкнуты, плаксивы, бессовестны, суеверны, любят тяжкий труд, бесчувственны, строят козни друзьям своим, угрюмы, не заботятся о плоти своей»? С той поры, когда Птолемей предложил ответ, прошло более двух тысяч лет. Звезды ушли от нас. Они сверкают далеко в пространстве, потерянные во времени. Их роль приписали их предметам. В соответствии с ныне принятым мнением, куда ж от него денешься, некоторые люди «алчны, недалеки, подлы, безразличны, недоброжелательны, злобны, трусливы» — то есть просто-напросто испорчены, — потому что так уж они сотворены. И сотворены они так своими генами. В конце концов, ничто другое не способно сотворить человека. А теперь перенесемся назад, в каменный век, в тот полумифический, полуреальный период, когда люди, тогда охотники-собиратели, жили маленькими племенами где-то в саваннах Африки. Полагают, что в те времена случился большой взрыв эволюционной активности. Генетический аппарат наших предков перемешал свои единицы в произвольном порядке, и для естественного отбора открылся богатейший набор поведенческих стратегий. А затем в дело вступила неизбежная борьба за выживание. Те стратегии, что рассчитаны в природе для улучшения человеческих генов в будущем, сохранились, прочие — исчезли.

Таким подходом пользовались биологи-дарвинисты, когда объясняли, как человек научился ходить, склонность смеяться над смешным, неврозы тучности и анорексии, умение вести деловые переговоры, предпочтение тропических ландшафтов, эволюционные корни политической риторики, материнскую любовь, образование кланов, браки, разводы, некоторые комичные звуки, погребальные обряды, образование форм правильных глаголов, альтруизм, феминизм, жадность, романтическую любовь, ревность, моногамию, полигамию, адюльтер, воспоминания, выпячивание сексуальности, абстрактное искусство и религиозные верования, начиная от учения о вездесущности Тела Христова и заканчивая обожествлением Будды.

Есть в Tetrabiblos такой момент, когда даже самые проницательные исследователи задаются очевидным вопросом. Сатурн? Очень хорошо. Он причина человеческой испорченности. Но каким же образом Сатурн, находящийся, в конце концов, очень далеко от убогой сцены страстей человеческих, превращает испорченных людей в испорченных? Очевидно, Птолемей не дает объяснений на сей счет просто потому, что не знает.

Однако если Птолемей не имел понятия о том, как Сатурн портит людей, мы точно также не имеем понятия о том, как ген, отвечающий за «алчность, недалекость, подлость, безразличие, недоброжелательность, злобу, трусливость, недоверчивость, злоязыкость, замкнутость, плаксивость, бессовестность, суеверность, любовь к тяжкому труду, бесчувственность, тягу к козням друзьям своим, угрюмость, нежелание заботиться о плоти своей», делает человека «алчным, недалеким, подлым, безразличным, недоброжелательным, злобным, трусливым, недоверчивым, злоязыким, замкнутым, плаксивым, бессовестным, суеверным, любящим тяжкий труд, бесчувственным, строящим козни друзьям своим, угрюмым, не заботящимся о плоти своей». Мы не располагаем причинно-следственным объяснением, которое связало бы гены человека с его действиями, хотя бы потому, что не располагаем никаким причинно-следственным объяснением, связывающим какой-либо ген напрямую с каким-либо видом биологической активности за пределами биохимии.

ДНК работает на любом количестве причинно-следственных мостиков. Произвольное объединение ее троек запускает одни биохимические изменения и подавляет другие. Но даже наипростейшая клетка принимает участие во всех таинствах жизни. Бактерия Escherichia coli содержит примерно две тысячи отдельных белков. Причем у каждого из них задач и дел по горло. Молекулы химических соединений проникают через клеточную мембрану по строгому расписанию, советуются с другими, берут на себя их работу, а потом захватывают их, уничтожают и бесцеремонно выкидывают из клетки. Десятки отдельных биохимических систем действуют независимо друг от друга. За их слаженность ответственны различные системы передачи сигналов. Энзимы помогают химическим реакциям начинаться, а по завершении работы останавливаться.

Не важно, какими были причинно-следственные мостики, сгенерированные ДНК, некоторые свойства клетки упрямо остаются для них недосягаемыми. Химические взаимодействия имеют комбинаторную природу и локальный характер. Одни соединения влияют на другие с помощью разных видов слабых связей. При этом молекулы мирно обмениваются частями. Или, подобно листовидным отросткам морских водорослей, подплывают вплотную друг к другу и сцепляются крепко-накрепко. Но деятельность клетки всеохватна, ведь она — живая, существует во времени и двигается в пространстве. Она воссоздает самое себя, приводя в порядок окружающий хаос. Такой вот сложный балет, поставленный без хореографа. Нам не известна ни одна причинно-следственная цепочка, возникшая в ДНК, которая полностью объяснила бы все эти процессы.

То, что невозможно понять на уровне бактериальной клетки, невозможно понять и на уровне человеческого организма. Мостик между генами испорченного человека и его испорченностью не просто длинен, а бесконечен. Человеческая испорченность — это нечто большее, нежели формирование материи. Козни — это вам не комплекс материальных объектов, а некая социальная, нравственная конструкция. Как же тогда биологическое воздействие гена может сделать человека «строящим козни»? Действия человека превращаются в козни, только когда он одолеваем определенными мыслями, готов произнести определенные лживые слова, демонстрирует определенные убеждения, наметил определенные цели и связался с определенными людьми — возможно, тоже интриганами. Если мы разберемся в том, что стало причиной его мыслей, лживых слов, убеждений, целей и прочих аспектов души человеческой, которые нужно знать, чтобы понять даже наипростейший из грязных политических заговоров, тогда, вероятно, нам станет легче увидеть и оценить роль Сатурна в человеческой испорченности. Но если сначала необходимо оценить все это, мы просто уподобляемся человеку, что вычерпывает воду на корме прохудившейся лодки, наблюдая за тем, как быстро тонет ее нос.

Итак, мы вернулись к исходному вопросу. Каким образом гены испорченного индивидуума вызывают его испорченность?

Да просто вызывают — и все тут.

А теперь к нам возвращаются великие загадки, столетиями мучившие человечество, во всей их будоражащей яркости и силе. Дарвинисты не согласны с тем, что «гены оказывают детерминистское влияние на развитие», как писал выдающийся ученый Ричард Докинз [178]. Сама эта идея пагубна. Резюмируя воззрения Докинза, его поклонник Косма Шалици преданно прибавляет:

Гены не определяют анатомию, физиологию или поведение; гены шифруют информацию для создания белков. Какой ген проявится… зависит от очень тонких биохимических процессов, сложность и запутанность которых сокрыта под названием «сигнальная трансдукция» или «генетическая регуляция». Предположение о том, что, узнав генотип организма… мы сможем легко прочесть его черты, — беспочвенная фантазия, продвигаемая людьми, которые в лучшем случае просто идиоты [179]…

Довольно прямолинейное мнение, причем высказанное с уверенностью. Но послушайте, всякого астролога теперь так и подмывает строго спросить: итак, гены определяют человеческое поведение или нет? Если да, тогда утверждение, что, «узнав генотип организма… мы сможем легко прочесть его черты», далеко не «беспочвенная фантазия», а неизбежное следствие предположения, что человеческое поведение управляется генами.

Если же гены не определяют человеческое поведение, тогда невозможно найти никакой причинно-следственной связи, идущей от какого-либо гена человека к его, человека, испорченности.

А коли биологи решили принять оба варианта, утверждая, что нечто влияет и не влияет на человеческое поведение, мы возвращаемся к логике астрологов, к их гипотезе о том, что звезды побуждают, но не принуждают. Вероятно, только теперь мы можем полностью оценить, до какой степени интуиция астролога отражает истину, при этом оставаясь неспособной ввести её в логически выстроенную научную теорию. В каком-то смысле мы сами ответственны за все. И хотя даже внутри нашего собственного тела многое не поддается контролю, нечто все же подвластно нашей воле. И в итоге нам удается заставить эту тушу — наше любимое тело — переместиться, куда нам хочется, сесть, как нам нравится, и даже в самый жаркий день пуститься бегом. Тем не менее наша интуиция пребывает в безнадежном конфликте с научной системой взглядов. В природе нет причин, которые побуждают, но не принуждают, хотя бы потому, что понятие это туманно. Причина не может быть причиной, если вызывает побуждение без принуждения.

«Возможно, нам следует рассматривать социобиологию, — разумно (и не без сочувствия) написал Том Бетелл, — как некую современную форму астрологии. Когда-то считалось, что загадочные эманации небесных тел формируют характеры (не отменяя, однако, и свободы воли), сегодня то же говорят о загадочных эманациях молекулярных объектов» [180].

С самого начала астрологи не знали точно, что такое звезды — причины они или знаки? И здесь лежит точка, давшая начало разным направлениям астрологической мысли. Фома Аквинский утверждал: поскольку звезды дают доступ к будущему, они делают это как причины, а не знаки. Столь важное заключение спровоцировало споры на восемьсот лет вперед. Гипотеза Фомы была включена в официальную доктрину католической церкви, а теперь находится в неявной форме внутреннего распада.

Развивая свою теорию звездных излучений, аль-Кинди заметил, что «воля человека изменяется в зависимости от того, какими словами выражена». Без сомнения, он был прав. Действие на расстоянии лежит прямо у нас под рукой, как слова, которые мы произносим или записываем. Мы отвечаем на человеческий голос, на идею, сообщение, им переданные. Мы воспринимаем написанное слово. Нас толкает к действиям или переживаниям стойкий пигмент на холсте и другие символические штучки, выдуманные человечеством. И все это настолько же знакомо, насколько и загадочно. Каким образом материальные объекты вроде слов — или как чернила, колебания воздуха — приобретают способность проникать в другие материальные объекты? Этот вопрос острый и трудный, поскольку, пытаясь объяснить, что делают слова, мы располагаем только словами. Когда красавцев гольфистов просят открыть секрет идеального броска, в качестве объяснения они могут только застенчиво пожать плечами и продемонстрировать еще раз свой плавный замах, которому все завидуют. Вот и мы все такие гольфисты.

Древние астрологи воспринимали звезды как материальное выражение намерений или желаний Бога. Зная будущее, будь то неурожай или смерть царя, боги сообщали людям об этом в знаках. Поэтому древних астрологов очень занимали небесные аномалии, неправильности, области, где привычный небесный холст по той или иной причине оказывался смятым или порванным. Только там, заключали они, можно увидеть суть вещей. Только там открывается будущее. То, что повторялось постоянно без сучка и без задоринки, их не интересовало. Бесперебойная работа природного мира не требует объяснений и не содержит никакой ценной информации. Именно эта древняя гипотеза всплыла в современной физической мысли.

Законы физики управляют поведением материи. Там царит непреложность, ни на миг не разжимающая своего железного кулака. Строгие законы объясняют движение Солнца, Луны и планет, танец атомов и молекул. Но случай — удача — тоже мощная сила. Возможно, именно случай стал причиной происхождения жизни и появления людей с их неутолимыми желаниями и пагубным любопытством.

Химия живых существ основана на углероде, который может создавать связи с другими атомами в четырех различных направлениях, а значит, способен строить бесконечно большие и сложные органические соединения. И такого материала вокруг навалом [181]. Все это озадачивает не меньше, чем падение яблок на землю и определенность расстояний между планетами. Возникает справедливый вопрос — почему? Наверное, этим же вопросом задавался и Кеплер. И дух Кеплера, подобно дрожащей клеточной цитоплазме, парит над данной дискуссией.

В 1946 году астроном Фред Хойл опубликовал первое из своих новаторских изысканий «Синтез элементов из водорода». В этой работе он представил чрезвычайно интересную теорию, противоречившую доминировавшим тогда в науке представлениям. Богатое и сложное многообразие химических элементов, утверждает Хойл, вероятно, было получено в результате многостадийного процесса, который начался с водорода и шаг за шагом шел к построению углерода, при этом Вселенная на каждой стадии все увеличивалась и увеличивалась. Этот процесс нельзя назвать химическим в обычном смысле этого слова. Химия не сует нос внутрь атома. Материя, по всей видимости, создавалась в звездах.

Если водород — первое звено в этой цепи, то дейтерий — следующее. Дейтерий получается в результате ядерной реакции, в которой участвуют два ядра. Это — жизненно важная стадия в создании углерода. В природе есть четыре фундаментальных взаимодействия: гравитация, электромагнитное, слабое и сильное ядерные взаимодействия. Как и все остальное, сильное ядерное взаимодействие выражается числом. И значение этого числа очень важно. Окажись оно слабее, чем есть, ядра водорода не смогли бы сцепиться. Окажись сильнее — звезды давно бы уже сгорели дотла.

Но ничего такого не произошло. Значение сильного ядерного взаимодействия таково, каково есть.

Следующий шаг относительно прост. Ядра дейтерия объединяются и образуют гелий. Вообще-то кулоновские силы должны бы мешать ядрам гелия объединяться, однако два блуждающих гелиевых ядра, встретившись внутри звезды, могут сцепиться и образовать промежуточный бериллий (изотоп). Такой вот завораживающий небесный танец, причем весьма непостоянный, ибо изотопы бериллия крайне недолговечны.

В 1953 году Эдвин Солпитер открыл, что существует ядерный резонанс между ядрами гелия и промежуточного бериллия — словно для того, чтобы способствовать созданию атома бериллия. То, что могло бы стать просто плевком в бездну, в данном случае превратило гелий в новый элемент.

Но это пока не углерод. И тут Хойл выдвинул свою самую дерзкую гипотезу. Еще до появления каких-либо доказательств он предсказал существование второго ядерного резонанса, между бериллием и гелием, причем такого, который, в свою очередь, позволит великому звездному горнилу производить углерод в изобилии. И это предположение подтвердилось. Стадии создания углерода открылись человеческому разуму, как и путь к возникновению жизни.

Хойла очень тревожили особые ядерно-резонансные уровни, им открытые. В том, что они выражают физические свойства материальных объектов, сомнений не оставалось. Но что же объясняет появление этих физических свойств в длинной цепи от Большого взрыва до зарождения жизни? В этом вопросе от законов физики и капризов случайности толку мало.

«Интерпретация фактов на основе здравого смысла, — сделал вывод Хойл, — подсказывает, что с физикой позабавился сверхразум, впрочем, с химией и биологией тоже. В природе нет никаких слепых сил, о которых стоило бы говорить».

«Когда я писал Царю, моему Господину, — давным-давно вывел Набу-аххе-ириба, — отмечая, что „боги открыли уши Царя, моего Господина“, подразумевал я лишь одно… боги… посылают весть с небес».

Все астрологи машут нам из страны мертвых. Вот вавилонские писцы выводят заостренными палочками на табличках из сырой еще глины значки страшных предзнаменований. Вот Валаси и Урад-Нанна, оба обеспокоенные здоровьем царя. Халдей Берос и Веттий Валенс, так и не открывший своих финансовых тайн. Строгий Птолемей, одиноко сидящий в библиотеке; Асклетарион и Доротей из Сидона тоже просят, чтобы их не забыли. Как и Августин из Гиппона, Алкуин, Абу-Машар, аль-Кинди, Бируни, Газали и Михаэль Скот. Пришел и Альберт Магнус, благородный, но смущенный. Фома Аквинский. Магистры медицины из Парижского университета. Доктор Торний, уже убегающий на новое вскрытие. Вот и Тихо Браге с пластинкой на носу. Иоганн Кеплер и Уильям Лилли. Жерар Энкосс, сгинувший в водовороте Первой мировой войны, печально машет и обнимает за плечи Поля Шуанара. Мрачные нацистские астрологи заученно вскидывают руки в приветствии. Газетные предсказатели заняты своим делом. И Мишель Гоклен передает привет.

Они, эти астрологи, были очень разными людьми, но, несмотря на все различия, блестяще сыграли свои роли в великой драме, продолжавшейся четыре тысячи лет. Они серьезно относились к возложенным на них задачам и воспринимали свои способности как дар. А победили их проблемы, которые они не смогли решить. Нынче астрологов на сцене уже нет. Зрители ушли из театра. И только арахисовые скорлупки остались в проходах между рядами. Нет сомнений, астрология — наука неудавшаяся. Но вот астрологи… Да здравствуют они и пусть будут счастливы, ибо в рвении своем и наивности стали они поборниками теорий, которым мы не можем больше доверять, но и отказаться от которых нет ни сил, ни желания.