Утро началось с будильника… Круглая советская машинка образца восьмидесятых годов с гордой надписью «Ракета», способна была поднять кого угодно. У меня всегда было стойкое ощущение, что вместе со мной просыпаются еще и мои соседи. Причем на два этажа сверху и снизу. Когда слышишь этот треск, остается только одно желание — добежать до источника звука и как можно скорее его задушить. Да, именно добежать, так как оставление будильника в опасной близости от дивана, на котором спишь, чревато опозданием на работу. Кто знает — тот меня поймет.

Вот и в этот раз, вскочив с постели и добежав до стола, дабы прекратить насилие над своими ушами, я понял, что сна у меня уже ни в одном глазу. Вздохнув, я расправил затекшие ото сна за ночь плечи и отправился в душ. Холодная вода придала сил и прогнала остатки сна. Сейчас бы еще кофе с пенкой… Но кофе приказал долго жить еще позавчера, так что на завтрак пришлось довольствоваться чаем и тем, что осталось в холодильнике, что порадовал меня хлебной нарезкой и маленькой баночкой малинового варенья. Варенье обычно находилось в заначке на случай простуды, но, как правило, до нее никогда не доживало. Сладкое я любил.

Одной рукой запихивая в рот последний бутербродик, другой я взял со стола пискнувший телефон: «Вас ожидает серая Toyota, номер 425, пожалуйста, выходите в указанное вами время». Ехать мне предстояло через весь город, да еще и утром, так что автобусу я решил не доверять, тем более что собрание ожидалось важнае, профессор, можно сказать, только ради меня и прилетел вчера, и опоздание было бы плохим началом для встречи.

Накинув на себя куртку и сунув в карман шапку, я закрыл дверь и начал спускаться по лестнице. Лифт как всегда не работал. Видимо ремонтники так пытаются пропагандировать здоровый образ жизни, мол, ходить пешком полезнее, ребята. Машина ждала у подъезда. Молодой водитель, мой ровесник, мрачно курил рядом кутаясь в кожанку, накинутую на свитер:

— Опаздываете. Я уже 20 минут жду.

— Смс пришла пару минут назад, — ответил я — тем более, какая разница, если заказ был оформлен на точное время?

Водила махнул рукой и стал садиться в машину:

— Ладно, поехали.

Я сел в машину и мы рванули. Мужик ругался всю дорогу. То ли настроение было плохое, то ли по жизни такой — непонятно. Его не устраивало абсолютно все: козлы пешеходы, долгие и частые светофоры, бараны-водители, коих было великое множество на нашем пути, и по ходу моя жизнерадостная рожа. Ну, тут уж я ничем помочь ему не мог, настроение с утра у меня всегда отличное, это ближе к обеду возможны варианты. Тем более, что жизнь в кои-то веки начала налаживаться — новая работа, стабильный доход, отношения с Катюхой перестали стоять на месте, друг наконец-то достроил за городом дом своей мечты, и теперь было где собраться на выходных нашей маленькой компанией. В общем, настроение было на высоте. В отличие от моего попутчика. Многочисленные ругательства я терпел, но когда он начал обгонять по «двойной сплошной» очередного «криворукого тормоза», несмотря на встречное движение и сигналы тех, кто в нем ехал, мое терпение лопнуло:

— Давай потише, а? Я еще жить хочу.

— Своя машина есть? — не поворачиваясь ко мне, спросил он.

— Нет.

— Вот будет, тогда и езди как хочешь.

— У тебя руль справа, ты ж мной по сути обгоняешь. А на тот свет мне еще рановато, да и в больничку тоже не хочется.

— Да не ссы ты, доедем.

— Вот когда без меня поедешь, тогда и гоняй, — разозлился я.

— Ты бы призаткнулся, а? — не выдержал парень.

— Да по-моему как раз ты всю дорогу и не замолкаешь.

— Слышь, ты, — он злобно повернул ко мне голову, — Если…

Что будет дальше, после «если» узнать мне так и не довелось, потому что как раз в этот момент под колесо автомобиля попала шикарная кочка. Просто шикарнейшая, а учитывая ноябрьский гололед и то, что мы как раз в это время шли на обгон, так вообще сказка. Последним что я запомнил, были выпученные глаза водителя Лады Калины, на которую нас собственно и вынесло, дальше лишь тяжелый лобовой удар и темнота…

* * *

— О, опять консервы, — из машины с надписью МЧС вышел матерый мужик в спецовке, выплюнул окурок и крикнул в окошко, — Петрович, давай тащи болгарку!

Сам же в это время подошел к врачу и двум фельдшерам, суетящимся возле большой кучи металлома, недавно бывшей двумя автомобилями:

— Здорово, Витек, опять вместе работаем? — улыбаясь, протянул он руку доктору.

— Привет, — пожал протянутую руку врач, — ты бы лучше помог, чем трепаться тут, почем зря.

— Да не переживай ты! Все будет в лучшем виде, вон мои ребята уже инструменты тащат, сейчас достанут твою кильку.

— Всегда поражался твоему цинизму, — покачал головой Виктор.

— А как иначе-то в нашей профессии? — удивился мчсовец, — Нервишки-то чай не железные, беречь надо. Да кому я рассказываю! Ты ж медик! Уж циничнее и черней юмора, чем у вашей братии вообще не нейти. Один ты странный какой-то. Переживаешь за всех.

— Ты же знаешь, я не могу по-другому. Такой уж есть.

— Витюх, ты уже четвертый десяток скоро разменяешь, и врач вроде тоже хороший, а все как пацан рассуждаешь. Воспринимай все легче, так и тебе будет лучше, и пациентам. Им важнее твои профессиональные навыки, а не сочувствие.

— Блин, Миша, да кто говорил про чувства-то? Но излишний цинизм, тоже знаешь…

— Знаю, — улыбнулся он, — Излишний цинизм в моей работе — залог успеха и крепких нервов. Тем более таких вот дебилов, — он кивнул в сторону разбитых машин, — совсем не жалко. Мир сам себя чистит.

— Главного дебила уже увезли, — мрачно покосился на того доктор, — остальные двое потерпевшие. Как еще живые остались, удивительно. Вон, видишь, гаишник протокол строчит сидит? Даже раньше меня сюда приехал.

— Чудеса…

— Да не то слово.

— О, смотри, кажись, мои уже первую рыбку достают, давай беги скорее.

Витек махнул на него рукой, и побежал к машине, из которой уже и впрямь доставали порядком помятого мужика…

— Виктор Андреевич, — подбежал один из фельдшеров, — второго достали, навскидку черепно-мозговая, переломов не видно, большая кровопетяря: пробита рука, многочисленные порезы.

— Грузите вместе с этим. Быстрее. К конструкторам повезем, на Павлова.

— Так ведь…

— Да знаю я, но так ближе.

— Понял.

* * *

Доктор Молотов, заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии, бежал по коридору. «Вот свалили же на голову молодежь эту, — думал он, огибая очередной поворот, — и так всю ночь на ногах, так даже под утро пару часиков вздремнуть не дали, что у них опять случиться-то могло?» Мысленно придумывая разнообразные кары для нерадивого персонала, отвлекшего его от заслуженного мягкого диванчика в кабинете, он наткнулся на бежавшего ему навстречу молодого врача.

— Да, что там у вас такое?!

— Василь Саныч, там парня привезли, большая кровопотеря, мы сделали переливание и…

— Стоп! Анализы сделали, совместимость?

— Ну вы нас совсем-то за дураков-то не принимайте, у него полис в кармане нашли, на нем группа крови карандашом написана была. Состояние тяжелое поэтому анализы решили не делать кроме биологической пробы.

— Что?!

— Да все нормально ж было! По 10 миллилитров через каждые 3 минуты. Состояние не менялось: пульс, дыхание, цвет лица — все в норме. Ну… для его состояния конечно.

— Дальше? — доктор схватился за голову, но бежать не перестал, и похоже еле сдерживался, чтобы не дать своему коллеге в морду.

— Подогрели кровь, начали гемотрансфузию, перелили чуть больше литра, и все было нормально, но потом…

— Потом? — сжав кулаки, переспросил Василий Александрович.

— Одышка, тахикардия, падение давления и диуреза…, - с каждым словом врач говорил все тише.

— Последние сколько?

— 70 и 0,5 мл/ч.

— Переливание прекратили?

— Конечно!

— Иглу доставали?

— Нет.

— Преднизолин, эуфилин? Плазмоферез начали? Что вообще предпринимали?

— Позвали вас…

Клятвенно пообещав выгнать придурка из своего отделения, чтобы потом отправить к себе же обратно, но уже в качестве пациента Молотов вбежал в реанимацию…

* * *

Дверь в кабинете главного врача городской больницы № 7 открылась, и в нее вошел уставший, в слегка засаленном белом халате человек.

— А, Василий Александрович! — глава больницы радостно заулыбался и указал рукой на кресло у стола, — садись, давай, рассказывай, что там случилось у тебя.

— Привет Дима, почему обязательно случилось? — Молотов покосился на извлеченную хозяином кабинета бутылку коньяка и пару пузатых бокалов.

— Так ты ж ко мне только по делу заходишь, — пожал плечами Дмитрий Юрьевич, разливая коньяк по бокалам, — совсем друга забыл.

— Неправда.

— Правда-правда! Последний раз ты ко мне когда заходил? Недели полторы назад, а повод? Ремонт оборудования, заявка на частичную замену… Ну как так можно? Ладно, не оправдывайся, вон лучше закуску из холодильника достань.

— Ну… вообще-то да, — немного смутился Молотов, доставая из холодильника хлеб с колбасой и небольшой лимончик, — случай просто попался интересный…

— Во! Что я говорил! — обрадовался главврач, — кроме как по делу тебя сюда и не заманишь, а мне может поговорить душевно не с кем, — и призывно тренькнул пальцем по бутылке.

— Ой, тебе-то да и не с кем? Тут у тебя столько народа проходит…

— В том-то и дело что проходит. Тем более не стоит путать понятия «друга» и «собутыльника». В собутыльники тут можно сразу почти всю больницу записывать, а вот хорошего друга найти не так просто, тем более в нашем с тобой возрасте. Твое здоровье! — он шутливо погрозил собеседнику пальцем и так аппетитно хряпнул свою порцию напитка, что тому тоже захотелось.

— Хм, весьма неплохо, и вкус такой насыщенный — прикончив совою порцию, Молотов посмотрел на бокал, — французский?

— Ха! Французский тут даже рядом не стоял. Абхазский! Настоящий. Мне один очень хороший знакомый прислал маленький бочонок к Новому году.

— Весьма, — повторил доктор, разливая вторую порцию, — однако, мне кажется, зря ты так категоричен, во Франции тоже неплохой делают.

— Это ты не про Remy Martin случаем? — усмехнулся Дмитрий.

— Ну, как вариант, да.

— И его туда же, — махнул рукой тот, — реклама творит чудеса. Сейчас пьют то, что модно, а не то, что вкусно. Хотя справедливости ради стоит отметить, что Реми довольно таки неплох, но найти его настоящий, тем более на нашем рынке, проблематично.

— И все же?

— И все же, самый лучший на мой вкус — это абхазский. Армянский еще весьма хорош, ну а французкий, уж извини, mon ami, только на третьем месте.

— Ладно, о коньяке потом, у меня тут случай серьезный.

— А, ну как же я мог забыть, ты ж по делу!

— Дима, ну хватит уже подкалывать, а?

— Молчу-молчу, — замахал руками довольный хозяин кабинета, — давай рассказывай.

Он внимательно выслушал рассказ друга, откинувшись в кресле и сложив руки ни животе. За свою жизнь он встречал немало удивительных случаев, демонстрирующих живучесть и стойкость человеческого организма, и не сказать, чтобы этот был чем-то из ряда вон выходящим, но все же… Все же он уже выходил за рамки компетенции их больницы. Не доложить о таком он просто не мог, хоть и не горел желанием — кому приятна группа дознавателей в больнице, постоянно всех тягающая на допросы? Однако, если не доложить будет еще хуже, так что выход в любом случае один. «Надо Санычу отпуск выписать, — подумал главврач, — совсем замаялся мужик, а сейчас еще и фигня эта начнется», — а вслух сказал:

— Ясно, Вась, я позвоню сейчас нашему знакомому, обрисую ситуацию.

— Может не надо? — мрачно посмотрел на него заведующий.

— А что ты еще предлагаешь? — с любопытством посмотрел тот.

— Ну…

— Вот и я о том, так что давай, дуй наводить порядок у себя в отделении, скоро там жарко будет.

— Блиииин…

— Ну-ну, не ной, судьба такая, а я тебе потом отпуск выпишу, отдохнешь, на острова слетаешь, где потеплее. Может, и я тебе компанию даже составлю, а пока иди, работать будем.

Молотов вздохнул и вышел из кабинета.

* * *

Полковник Митров сидел в кабинете и докуривал очередную сигарету. Ночь уже успела вступить в свои права, за окном было темно. Свет не горел. Он любил вот так сидеть в темной комнате, освещаемой лишь светом уличных фонарей, машин и других окон, в которых теплилась жизнь, и думать. Мысли текли легко и непринужденно, казалось, весь кабинет, в такие минуты, излучал спокойствие и тишину. Логово — как называли его рабочее место подчиненные, казалось, имело свою самостоятельную сущность, обладало разумом. Оно внимательно присматривалось к входящим в него, принюхивалось, вслушивалось, изучало их, а потом решало, можно ли разрешить остаться здесь посетителю, или же стоит его вежливо попросить на выход. Подобные сказки про этот кабинет, давно уже ходили среди отделов, однако, справедливости ради, стоило отметить, что всяческие проверки и въедливые посетители, и впрямь здесь не задерживались. И это при том, что хозяин кабинета был с ними предельно корректен, сдержан и никак не показывал своего недовольства к подобным лицам. Однако этих лиц буквально выносило оттуда: причина была почти всегда одной — дикий дискомфорт. Откуда он брался и в чем был выражен, мало кто мог потом внятно объяснить. Казалось, сама атмосфера давит здесь на психику, отвлекая, даря неприятные ощущения и совершенно сбивая с рабочего лада. Полковника за это недолюбливали, списывая все на его тяжелый характер. Сотрудники же его отдела только посмеивались — подобных ощущений при общении со своим начальником они никогда не испытывали. Сам же полковник комментировать, что, либо отказывался, отделываясь фразой, что, мол, со своей работой он справляется отлично, а нравиться кому-то в его обязанности не входит.

Сейчас же, следя, за мирно движущимися за окном огоньками машин, он думал, что же ему делать дальше. В свои пятьдесят два года он обладал весьма богатым жизненным опытом, для осознания того факта, что спешка мало чем может помочь в ответственном далее, тем более такая непродуманная спешка на которую его толкают. Однако, с прямым приказом из Москвы поспорить было трудно.

«Ускорить работы, — полковник хмыкнул, и покосился на лежащую, на столе черную папку, — и зачем я на все это согласился?»

Вопрос был риторическим. В то время он был практически единственным, кого по опыту можно было поставить во главе нового отдела, без ущерба для столичной службы. За те пять лет, что он его возглавлял, седины на голове порядком прибавилось, а уж сколько нервов утекло и представить себе страшно.

«Что ж вам тут суки, медом, что ли намазано?» — Митров с силой воткнул окурок в уже полную пепельницу. Людей не хватало. Не хватало настолько, что ему самому частенько приходилось работать в поле, как выражались ребята в его отделе. Такое хоть и было полезно, но все же совершенно неприемлемо для руководителя. Однако сделать ничего было нельзя, в Сибири их отдел был единственным. Все поговаривали об открытии новосибирского филиала, но это было чем-то из разряда фантастики — если уж у него ситуация с кадрами была такая, что периодически приходилось запрашивать помощь из Москвы, то что там говорить о Новосибирске?

В дверь тихо постучали, и дождавшись утвердительного ответа, в нее вошел человек в штатском:

— Разрешите, товарищ полковник?

— Заходи, капитан, — хозяин кабинета, посмотрел на вошедшего, — что там?

— Сергей Борисович, час назад был звонок из седьмой городской больницы, нашли там одного парня, судя по данным — наш клиент.

— Да ты прямо дед Мороз, я смотрю! — Митров заметно оживился, — такой подарочек мне к Новому Году. Подробности?

— На проспекте Cвободный две недели назад была авария. Трое пострадавших: один отделался шоком и сотрясением мозга, других двоих в тяжелом состоянии доставили в реанимацию в «семерку». С одним вроде нормально — собирают в хирургии, он нам неинтересен, а вот у второго многочисленные легкие травмы, черепно-мозговая и большая кровопотеря. Один недоучка сделал ему переливание не той группы крови.

— Мясники в своем репертуаре, — полковник хмыкнул, — как так вообще получилось?

— В полисе была записана его группа крови и резус, карандашом. Дежурный врач, опасаясь за жизнь пациента, решил сделать переливание, минуя все необходимые анализы, кроме биологической пробы. Поначалу все шло нормально, но потом началось активное отторжение. Позже мы выяснили, что его анализы были перепутаны в поликлинике, когда он их сдавал, чтобы узнать свою группу, так, на всякий случай. Эта ошибка и врач-коновал, едва не стоили ему жизни.

— Едва?

— Да, Молотов дежурил в реанимации, успел откачать.

— Помню его, — улыбнулся Митров, — врач-то живой после всего этого?

— Отделался сломанной челюстью и увольнением по собственному желанию.

— Это ему еще повезло… Что с пациентом? Живой?

— Живой. Две недели находился под наблюдением, сегодня выписан из больницы.

— Две недели?

— Да.

— Последствия для мозга, почек? Нервная система?

— Все в норме, отклонений не зафиксировано. Самочувствие отличное. Поначалу колотило его конкретно конечно, думали все, уйдет, но нет. На третий день уже пришел в себя. На пятый просился домой, утверждая, что с ним все в порядке, да только кто ж его после такого отпустит. И так чуть не угробили, так еще и тяжелое сотрясение мозга вдобавок.

— Очень интересно…

— Еще бы, ведь уже на четвертый день никаких симптомов не осталось. Никаких! А ведь он только второй день в сознании был! Назначили комплексное обследование, слили с него все что только можно, в каждую дырку заглянуть не поленились, и опять ничего! Хоть в космонавты бери.

— Наши ребята его смотрели?

— Нет, а смысл? Если и есть какие-то изменения, то раньше чем, через месяц их видно не будет, вы же знаете.

— Да, что-то я устал сегодня… Данные все собраны?

— Подробный отчет по делу изложен здесь, — капитан положил на письменный стол небольшую папку.

— Позже просмотрю, давай на словах изложи, — полковник откинулся в кресле, настроение у него стремительно улучшалось.

— В общем, как положено мы сравнили все биологические данные до и после, благо дело сами врачи постарались. Их главврач в курсе, что делать при такой ситуации. Все в норме. Отклонений не обнаружено. Более того, даже заметны небольшие улучшения: отсутствует аритмия, давление крови, раньше повышенное, теперь в норме.

— Хм… Психолога привлекали?

— Обижаете, в первую очередь после основных анализов и обследований.

— И?

— Все в норме, если не брать в расчет излишне позитивное настроение пациента. Ну тут и так все понятно, после такого живым остаться, да еще и не уродом — повезло конкретно.

— Да уж, — тот почесал подбородок, — чью кровь ему перелили известно?

— Да, досье на этого человека в той же папке.

— Оперативно, — Митров раскрыл дело, и нашел нужную страницу, — о, что-то знакомое…

— Он проходил по нашему отделу год назад, — сказал капитан, — от сотрудничества отказался. Согласно уставу, находится на наблюдении. Ничего противоправного за ним не числится, в посторонних контактах не замечен. Тем более у него с головой немного того…

— Понятно. Особенности есть?

— Минимальные. Четыре процента и то с натяжкой. Видящий. Живет в Москве. Имеет небольшой бизнес на дому, дурит мозги любителям нетрадиционной медицины. Больше ничего на него нет.

— А вот такие совпадения уже не совпадения… Наблюдение за парнем установили?

— Конечно. Ребята присматривают за ним еще с больницы.

— Если будут подвижки, сразу докладывай. В любое время. И еще. Скинь по нему все данные профессору.

— Так точно! Разрешите идти?

— Леха, блин, кончай прикалываться и без тебя тошно, — поморщился Митров.

— Виноват, товарищ полковник! — заулыбался капитан, — готов понести за позитив справедливое наказание!

— Иди в жопу, Леш. По-хорошему пока прошу.

— Есть, идти в жопу! — тот развернулся на каблуках на триста шестьдесят градусов и уверенно направился к креслу, — товарищ полковник, по вашему приказанию…, - и под отборные маты бросился вон из кабинета.

— Вот же ж гад, — ухмыльнулся Митров, — сумел таки настроение поднять, психолог хренов.

Работать с капитаном Ремизовым Алексеем Петровичем они начинали вместе, но судьба так распорядилась, что изначально, не смотря, на равные звания Митрова поставили главой отдела. Против опыта и многочисленных наград, как говорится не попрешь, да и по возрасту он был солиднее, лет на десять. Так что выбор был очевиден. За пять лет они успели вместе неплохо сработаться, и даже стали друзьями, но два звания вместе с папахой, по решению главного, прилетели все-таки начальству. Однако Ремизов ни сколько этому обстоятельству не огорчился — просиживать штаны в управлении ему было не интересно, зато для оперативной работы он словно был создан. Новое поле деятельности настолько его затягивало, что ни о чем другом он думать уже не мог. Видно было, что человек все же нашел свое место в жизни, несмотря на неприятное прошлое. Все плюшки, как в прочем и многочисленные шишки сыпались на начальство, а капитану было предоставлено широкое поле для реализации своих талантов. Большего ему было и не нужно. Но вот поддеть старого приятеля по этому поводу, он редко когда отказывался.

Полковник тряхнул головой, предаваться воспоминаниям было не время, тем более, когда возможно нашли новичка. Конечно, о большой удаче говорить пока рано, но кто его знает, возможно, и вправду судьба решила послать ему такой подарок. Митров достал сотовый и выбрал номер из списка контактов. Шли долгие гудки. Наконец в трубке раздался сонный мужской голос:

— Да?

— Доброе утро, Иван Абрамович, еще спите?

— Побойтесь Бога, четыре утра! — застонала трубка, — я же не вы, чтобы столько работать! Мне нужен здоровый сон!

— В вашем возрасте много спать вредно, — ехидно заметил, Митров. Он помнил, как раньше профессор звонил ему в любое время дня и ночи, когда его в очередной раз осеняло гениальной идеей или предложением, поэтому такая маленькая месть доставляла главе отдела немало удовольствия, — тем более случай как раз по вашей части.

— И этот, как вы говорите, случай, никак не мог подождать до утра? — уставший голос сменила легкая заинтересованность. Полковник усмехнулся, в этом весь Альцман. Как только появляется что-то новое — моментально забывает про все на свете кроме своей любимой науки. А сколько про него ходит забавных историй в НИИ мозга в Петербурге… Например прийти в институт в домашних тапочках на босу ногу, или, перепутав дни недели, напрочь забыть о том, что у него сегодня лекции или важная встреча — было в порядке вещей. Ученым же он был выдающимся, и в своей работе рассеянности не проявлял ни капли, требуя от подчиненных, как в прочем и от самого себя, четкости и полной самоотдачи делу. К тому же человеком он был весьма неплохим, и даже если и распекал кого-то у себя на кафедре, то исключительно по делу. Причем если дело касалось его кафедры в межинститутских разборках, было совершенно не важно, что ему говорят оппоненты в споре, за свои родные пенаты он стоял горой, даже если были неправы сами его сотрудники. Таких сотрудников он потом морально уничтожал в своем кабинете, наедине, но на людях был пристрастен как никто. За это его уважали. Тем более его импозантный вид (строгий костюм, дополненный домашними тапочками в виде милых розовых заек с длинными ушками) порой приятно разнообразил как заседания ученого совета, так и лекции. Студенты особенно были в восторге.

— Конечно мог, но я думал вы захотите узнать о своем возможном новом ученике сразу…

— Что?! Когда?! Рассказывайте! — сон мгновенно слетел с ворчливого старика.

— Все подробности уже должны быть у вас на почте, так что…, - полковник вслушался в короткие гудки, и положил трубку. Альцман в своем репертуаре — побежал проверять почту, даже не обременяя себя лишними прощаниями.

* * *

Из больницы я выходил в приподнятом настроении, и было из-за чего — я живой, и что совсем немаловажно, здоровый, остальное сущие пустяки. Персонал попался тоже хороший. Мек, которого с детства пугали всякими ужасами нашей медицины, было удивительно наблюдать такое вежливое к себе отношение и постоянную заботу. Конечно, порядком замучили своими обследованиями, но уж лучше терпеть излишнее внимание лечащего врача, чем его пренебрежение. Вот если бы и кормили еще соответственно, точно бы решил что попал в какую-то частную клинику. Ну да это пустяки, спасибо друзьям, едой меня обеспечили так, что при всем желании, в одиночку справиться с такой кучей, мне было не под силу. Поэтому я еще подкармливал соседей по палате. Особенно этому обстоятельству был рад местный бомж, лежащий с нами. Дед Иваныч, как его все называли, был местной легендой. Несмотря на свое незавидное положение он, каким-то совершенно непонятным образом, умудрялся опрятно выглядеть (для человека, живущего на улице, разумеется). Во всяком случае, от него не пахло как от остальных обитателей подъездов и подвалов. Знал кучу баек, обладал весьма незаурядным умом и прекрасно разбирался в медицине, что собственно не удивительно, бывший врач как ни как. Последнее обстоятельство и помогало ему пережить зиму в весьма комфортных для себя условиях: зная наизусть все болезни, как и их симптомы с проявлениями, он умудрялся мастерски их симулировать, некоторое время водя за нос незнакомых с его образованием коллег. Пока те разбирались, что да как, недельку дед ел и пил на халяву, имел теплое койко-место, под присмотром квалифицированных специалистов, и хорошую компанию. Документы у него были хоть и с просроченными полисом и пропиской, зато были, а на счет прописки еще пойди разберись, действительна ли она, да и кому это нужно? Конечно, со временем деда-симулянта выводили на чистую воду и выпихивали на улицу, но он не сдавался — шел жаловаться во все возможные инстанции, постепенно вынося мозг как врачам, так и чиновникам. В конце концов, по негласной договоренности, на него махнули рукой и начали оставлять в больницах, только если были свободные места. Единственной же лечебницей, которую он обходил своим вниманием был дурдом. Становиться овощем Иваныч не хотел категорически, тем более, что так просто оттуда было уже не выйти.

Ну так вот. Через две недели больничного режима, меня все-таки согласились выписать. Вообще не понимаю, чего столько времени было держать, если все в порядке, а тяжелое сотрясение мозга, которое диагностировали в самом начале, не подтвердилось, оказавшись легким. Хотя я еще потерял много крови при аварии, но мне же не делали переливание, чтобы столько быть на наблюдении. Странно все. Ну да ладно. Все хорошо тем, что хорошо кончается.

Сегодня меня разбудили в шесть утра, вкатив напоследок, прощальную порцию уколов: магнезию и витамины. Поэтому на завтрак я ковылял, прихрамывая на онемевшую правую ногу. Пропускать его не стал, зачем же халяве зря пропадать? Потом, собрав вещи, попрощался с мужиками, бывшими моими соседями по палате так долго, пожелав банального, но от этого не менее желанного здоровья. Иванычу оставил две своих книжки, которые, спасая меня от скуки, привезли друзья и теплый свитер. Тот долго благодарил, а потом, хитро сощурившись, заявил, что должок он помнит и непременно отдаст. Я кивнул ему, про себя подумав, что тащить что-либо домой, ранее бывшее в пользовании у Иваныча, у меня нет никакого желания.

В раздевалке, получая назад свои вещи, я окончательно убедился, что это не частная клиника — найти мою шапку и перчатки так и не удалось. Обвинять в чем-либо гардеробщицу, сидящую тут на окладе в пять тысяч рублей в месяц, не было желания. Поэтому, махнув на них рукой, и напялив куртку, я вышел на улицу.

Вокруг была белая сказка — всю ночь шел снег и к утру город оказался им буквально завален. Снежинки и сейчас огромными хлопьями продолжали падать на мостовую, по которой спешили деловитые прохожие. Мороз немного спал, и Новый год ощущался как никогда близко.

— Эй, ты там долго будешь по сторонам глазеть, или все же поедем? — окликнули меня.

Недалеко от входа в больницу стояла белая тойота, возле нее переминаясь с ноги на ногу, курил Костя.

— Привет, — я протянул ему руку и нырнул в теплую машину, — а чего на улице торчишь? Сидел бы в машине.

— Насиделся уже, — буркнул мой друг, садясь за руль, — чего так долго-то, отпускать не хотели?

— Ждал документы на выписку, там врач у них прямо Неуловимый Джо — хрен поймаешь. Ну и поесть заодно не мешало.

— Как всегда, — закатил глаза Костя, — ну зачем тебе там есть, нравится что ли? Заехали бы сейчас в кафешку и поели бы нормально.

— Так зачем добру пропадать? Тем более от кафешки я и сейчас бы не отказался.

— И куда в тебя только влезает, — усмехнулся он, — в два раза меньше меня весишь, а ешь так же. Толстел хоть бы тогда ради приличия что ли.

— Конституция такая, — улыбнулся я, — и вообще завидовать — нехорошо.

— Да какая тут зависть, тебе с твоим ростом нужно семьдесят кило как минимум весить, а ты только полтинник и наел, — двухметровый Костя выразительно похлопал себя по животу, — кушать надо больше, и спортом при этом заниматься, тогда толк будет, а так — пустой перевод продуктов.

— Я может новую жизнь начинаю, — ответил я, — заново родился, можно сказать, а ты мне ее с самого начала нотациями портишь. Поехали уже продукты переводить. Из наших есть кто в городе?

— Ну, поехали, — Костя резко крутанул руль, обгоняя очередного медленно едущего по дороге автолюбителя, с желтым восклицательным знаком на заднем стекле.

— Да не жмись ты так, — он посмотрел на мое резко побледневшее лицо, — я ж не тот криворукий псих, что тебя чуть не угробил. Сколько мы с тобой ездили, помнишь? И ничего, все нормально же было. А дрифт по «тещиному языку» ночью на трассе?

— Да помню я, — я немного расслабился на сиденье, — но последние воспоминания все еще слишком яркие.

— Оно и понятно, шутка ли в реанимации поваляться? Это еще повезло, что ничего серьезного.

— Это да… Так что там с нашими?

— Миша на заводе, как обычно, Андрюху в командировку отправили на Урал, говорит, что не раньше праздников его ждать. Витек в Москве еще сидит, тебе привет передавал. Катя твоя звонила, — Костя почему-то на миг запнулся, — про тебя все спрашивала. Кстати, — он достал из внутреннего кармана мой самсунг, — вот держи свою мобилу, а то забудешь еще.

— Спасибо, — я взял в руки телефон и тут же начал просматривать огромный список пропущенных вызовов и смс. Пятьдесят два звонка, и ворох сообщений. Мда… Повезло еще, что родители не в курсе. Костя, кстати, молодец, когда я только пришел в себя, мне разрешили всего один звонок. Я позвонил ему, попросив позаботиться о котах дома и моих немногочисленных вещах и документах, найденных врачами на теле после аварии. Может быть именно поэтому мой телефон сейчас был у меня в руках, а не ушел вслед за шапкой и перчатками. Удивительно, что мне все две недели запрещали общаться с электроникой, ссылаясь на травму головы. Никогда не слышал такого, но с врачами спорить себе дороже — пришлось потерпеть, и сделать Костю моим секретарем.

Машина плавно скользила по заснеженному городу, я сидел на пассажирском сидении и читал сообщения. Миша, Андрюха, Витя… От Кати было мало, она всегда предпочитала именно звонить. Отвечать почему-то никому не хотелось. Напало чувство умиротворения и покоя, хотелось, просто молча нестись по заснеженной дороге и ни о чем не думать. И чтобы дорога не кончалась…

— Эй, ты там не заснул? — выдернул меня из нирваны голос Кости, — давай в «Али-Бабу» заедем? Там шашлыки обалденные всегда готовят.

— А? — не сразу отозвался я.

— Шашлыков, говорю, давай купим.

— Давай, — согласился я, — только сидеть там неохота что-то. Поехали лучше ко мне. А по дороге пивка купим.

— О, вот это уже дело, — согласился Костя сворачивая на парковку, возле небольшого, но уютного кафе, — посиди в машине, сейчас закажу у них. Ты сколько будешь?

— Бери два, а пиво на разлив возьмем, возле меня, тут оно дорогое.

— Окей, — согласился тот, выходя из машины.

Основательно заправившись шашлыками, пивом с орешками и попутно заехав в магазин за продуктами, через час мы наконец-то добрались до моей квартиры. Коты были несказанно рады меня увидеть, как и я их впрочем. Костя, подхватив одного из них под брюхо, с комфортом развалился на диване, посадив зверька себе на ноги:

— Эй, что хозяин, угощать-то будешь нет?

— Ну ты и лентяй! — возмутился я.

— А то!

— Помочь не хочешь?

— Неа, — довольно разулыбался тот.

— Ну и хрен с тобой, — я махнул на него рукой, и пошел раскладывать покупки. В холодильнике было пусто и тоскливо, но это хорошо. Если бы я забил его продуктами тогда, то теперь, спустя две недели, там мало что можно было бы найти съедобного. Разложив продукты по полочкам, я протер влажной тряпкой стол и холодильник с микроволновкой. Особой грязи не было, но пыль все же успела скопиться, а ее на кухне я не терпел. Даже для котов это была запретная территория. Ну, вроде все чистенько. Ан нет! Под потолком в углу висел какой-то комок плесени. Странно, вроде сырости в доме у меня никогда не было, а тут прямо сразу и столько. Такое ощущение что угол был заплетен старой и, почерневшей от времени и пыли, паутиной.

— Эй! Ты скоро там? Я есть хочу! — раздался голос из единственной в квартире комнаты.

— Ну и кто из нас проглот? — спросил я его, доставая из шкафа две большие пивные кружки и заходя в зал.

— Ты конечно! Небось там в одну каску решил все заточить, чтобы мне ничего не досталось.

— Поговори мне еще, — буркнул я, сервируя маленький журнальный столик у дивана, — там чипсы еще остались старые, два пакета, будешь?

— Спрашиваешь! Тащи конечно!

Вечер наступил как-то совершенно незаметно. Мы сидели на диване и отмечали мой новый день рождения, кто бы, что не говорил по этому поводу, но для меня это было событие. Костя рассказывал все, что произошло за эти две недели моего выпадения из реальной жизни. В принципе ничего особенного и не было, в основном всякие забавные мелочи, но кое-что стоило отдельного внимания. В наш университет приезжал профессор Альцман, тот самый, к которому я тогда спешил на встречу, но так и не смог попасть. Обеспокоенный срывом встречи, он не сумел до меня дозвониться и сам приехал на кафедру, однако там народ был также не в курсе, куда я собственно делся. Только после моего звонка Косте наступила ясность. Профессор просил передать мне скорейшего выздоровления, когда узнал от нашего заведующего, что все обошлось, и сообщал, что он задержится в городе как минимум на пару месяцев, поэтому, учитывая такой прогресс в лечении, мы можем скоро увидеться.

Из всех друзей в городе были только Костя и Миша. Виктора в Москве, похоже, окончательно захомутали наукой. Заполучить его себе в лабораторию МиСИС уже давно хотел, голова у парня варила как надо, доказательством тому был ворох патентов на изобретение, небрежно лежащий стопкой у него на шкафу, но ни на какие коммерческие предложения он не велся. Делающие ему такие щедрые, с их точки зрения, предложения люди, были в самом настоящем шоке. Человек просто на просто не интересовался деньгами. Немыслимо в наше время. А Виктору просто и тут не кисло жилось. Нет, по деньгам, конечно, печально, зато все привычно: дом, друзья, коллеги по работе, оборудование пусть и не новое, зато рабочее, да и просто привычка опять же многое значит. Менять все это на прибавку к зарплате, пусть даже солидную, он не хотел. Но два месяца спустя, видно все-таки отойдя от шока, московские ученые смогли-таки сделать нашему другу предложение, от которого он просто не смог отказаться: какой-то глобальный и жутко секретный проект, в перспективе позволяющий не только поиметь с него кучу денег, но еще и сделать серьезный прорыв в науке. Тройной удар интересных задач, денег и всеобщей славы сумел пленить неприступное сердце молодого ученого, и, подписав кучу бумаг о неразглашении, Виктор улетел в Москву, где и сидел безвылазно уже три недели.

Миша как всегда был на заводе. Уйдя на него работать еще на втором курсе нашей аспирантуры, он нисколько об этом не жалел. Новые люди, новые задачи и стабильная зарплата, позволили ему не только существенно расширить свой кругозор, но и заниматься тем, о чем он давно уже мечтал — саморазвитием и творчеством. Также он достроил свой загородный домик, небольшой, но весьма комфортабельный и уютный, в котором мы собирались на выходных, отдыхая и наслаждаясь отсутствием надоевшей цивилизации. Катюшка тоже любила там отдыхать. Красивый сад, с ручейком, фонтанчиком и маленькой беседкой, построенной в эльфийском стиле (Толкиен точно бы одобрил) приводил ее в восторг.

— Кстати о Кате, — отвлекся я от размышлений и достал телефон, — надо бы ей позвонить, а то, как свинья себя веду, из больницы выписали, а я и не сказал ничего даже.

— Не надо тебе ей звонить, — Костя неожиданно выхватил у меня из рук трубку.

— В смысле? — удивился я.

— На часы смотрел? Поздно уже, разбудишь еще, будет опять на тебя дуться.

— Какое разбудишь? — возмутился я, — восемь вечера всего! Отдай телефон.

— Это у нас восемь, — не сдавался Костя, — а в Париже уже три часа ночи.

— Как? — не понял я, — Она же должна была уже прилететь с конференции. На недельку же их всего отправляли.

— Задержалась, — мрачно буркнул мой друг, отпивая из кружки.

— С чего бы? Сверх лимита их там никто держать не будет, а своих денег у нее на отдых в столице моды никак не хватит, уж мне ли этого не знать! Я ей почти всю зарплату отдал перед отъездом. На покупки там, ну и на погулять.

— Дима, ты пить будешь, нет? — Костя засыпал в себя очередную порцию вяленых кальмаров и принялся с аппетитом их уничтожать, — Пиво греется.

— Нет, ты ответь.

— Слушай, вот приедет, сама все и расскажет, я-то тут причем?

— В том, что она тебе звонила, и в том, что врать ты не умеешь, — ответил я, наливая в кружку из пятилитровой бутылки чешское светлое, — колись.

— И за что мне все это? — закатив глаза к потолку, откинулся на диван Костя, — за каким буем я вообще у тебя этот телефон взял?

— Больше было некому. Ты один был в городе. Итак?

— Итак, что? — разозлился Костя, — ты меня тут пытаешь, а передо мной может выбор стоит: в больницу тебя опять отправить, когда ты и так с того света только сегодня вернулся, или друга потерять. Потому что ты, придурка кусок, потом со мной же общаться не будешь, если я от тебя что-то скрою. Вот сижу и думаю, что же выбрать! Не подскажешь?!

— Костя, — похолодел я, — что с Катей?!

— Да что с этой дурой сделается? — откинувшись на подушку, махнул рукой тот, — жива, здорова.

— Тогда в чем дело? — я никак не мог понять сути его злости.

— В том, что ей и во Франции теперь не хило живется, — выдохнул тот, резко успокоившись, и вновь приложился к кружке.

— В смысле живется? — оторопел я.

— О, я смотрю, та травма даром не прошла, — грустно усмехнулся он, — мозгами-то пораскинь, глупым ты вроде никогда не был. Доверчивым, да, это сколько угодно, но не глупым.

— Да объясни ты уже толком, что произошло — разозлился я, — что все ходишь вокруг да около?

— Да мужика она там себе нашла, непонятливый ты наш! Познакомилась, понравился он ей, решила задержаться на неопределенный срок, так понятно?

— Чего??? — похоже, мое лицо в этот момент, выражало крайнюю степень отупения, потому, что Костя хмыкнул и решил все же пояснить все подробнее, хотя было видно насколько этот разговор ему неприятен.

— А я тебе говорил, между прочим. Да что там теперь уже… Короче познакомилась она на конференции с неким Жаном Лакроа. Перец этот из какого-то их старинного аристократического рода. Весь из себя, благородство изо всех щелей, деньги уже в банк не помещаются, да и сам по себе ничего вроде. Андрюха говорит нормальный мужик. Русский даже немного знает.

— Какой такой еще Андрюха? — спросил я.

— Да знакомый мой, он же тоже туда полетел с группой, а ее как ты знаешь, со всего универа собирали. Так вот. Ну и закрутилось у них там чего-то с твоей Катей. Да и понятно, в принципе, с чего. Со стороны посмотри — так мечта любой девчонки: гибрид Аполлона с банкоматом. Андрюха это дело увидел, ну и как-то, когда мы вечером с ним по скайпу общались рассказал, что мол повезло одной девчонке тут, по ходу, устроила себе будущее без всякой науки. А тут и сама виновница разговора к нему в комнату заходит, чего-то спросить и видит мою харю в мониторе, кусочек разговора она все-таки успела услышать. Ну и началось… Начала нас слезно просить тебе ничего пока не рассказывать, потому, что сама еще не знает, как ей быть, а тебе, мол, больно делать не хочет. Своевременно, надо сказать, у нее это желание проснулось. Мда…

В общем, пообещали мы ей тебе ничего не рассказывать, ну… я пообещал, Андрюху-то ты же даже не знаешь. Вот… А потом спустя пару дней начала она мне разговоры заводить, про то, что ты ей на звонки, мол, отвечать не хочешь. А раз так, то это я тебе все рассказал и ты уже горькую сидишь вторую неделю пьешь, или вообще повесился давно. Она ж тебе первый раз-то позвонила, только когда тебя уже на обычный режим в палату перевели. Я ей как мог доказывал, что все нормуль, вроде успокоилась, потом пропала почти на неделю, и вот недавно опять начала на меня наседать, где ты мол, и почему молчишь.

— Ты точно про мою говоришь? — сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Весь привычный мне мир рушился, дышать было тяжело, казалось, грудь сдавили мощные тиски, в глазах потемнело. Я с трудом заставил себя сделать вдох. Не могла она такого сделать. Ну не могла! Мы же не просто были столько лет вместе, мы были еще и лучшими друзьями! А это, порой, бывает намного дороже. Не было такого человека в моей жизни, которому бы я доверял также как ей, и в ее жизни я тоже был именно таким человеком. Сколько мы пережили вместе. Сколько нас связывало. Какое было взаимопонимание. Мы дополняли друг друга, понимали с полуслова, понимали вообще без слов. Миша, любивший красивые обороты речи, даже называл нас одной душой в двух телах. И вдруг такое… Просто немыслимо. Такого просто не могло быть…

— Точно, — Костя сочувственно посмотрел на меня, — Ты уж извини, я вообще в это дело лезть не хотел, сам понимаешь, но так уж получилось.

— Ты ей ничего про меня не говорил?

— Не хотел, пришлось, — он поморщился как от зубной боли.

— И?

— Завтра она прилетает…

Я промолчал. Говорить ни о чем не хотелось. Хотелось не чувствовать. Хотелось забыться. Не думать ни о чем. Но не получалось…

— Ладно, — Костя встал и хлопнул меня по плечу, — давай-ка я в магазин пока сгоняю лучше, пивка еще возьму с чипсами, а то чувствую, маловато сегодня нам его будет.

Вернулся он минут через двадцать, таща два больших мешка с покупками. Посмотрел на меня, сидящего в той же позе на диване, в которой он меня и запомнил, уходя, с тем же самым отсутствующим выражением на лице. Вздохнул. Плюхнулся рядом и откупорив бутылку «Абаканского» протянул мне.

— На, держи. Да бери, говорю тебе! — всучил-таки он мне пиво. — Понимаю, насколько я цинично веду себя сейчас, но иначе нельзя. Нельзя зацикливаться на одном, ты ж так в овощ превратишься, или сопьешься, если не хуже чего… Понимаю, сегодня напиться можно и даже нужно, но с завтрашнего дня, начинай новую жизнь. Знаю, это тяжело, но по-другому нельзя — будет только хуже, поверь мне.

— Костя хватит уже, — тихо проговорил я, — неужели я так похож на суицидального подростка?

— Порой похож, если честно, — ответил он, — ты ж у нас замороченный какой-то вечно, с обостренным чувством справедливости, проще на все смотреть не умеешь, вот я и переживаю. Короче так, завтра я за тобой после работы заеду, и поедем на тачке кататься, знаю я там одно местечко хорошее, погонять можно отлично. И только посмей мне нажраться, за ногу тебя вытащу из квартиры в любом состоянии. Понял?

Я молча кивнул.

— Ну, вот. Тебе сейчас развеяться нужно, новые впечатления, новые краски, а киснуть нельзя, бессмысленно это.

Он продолжал еще что-то говорить, рассказывать, тормошить меня, но я его уже не слышал. Молча кивал на какие-то реплики, вроде бы угадывая момент, а вроде и нет. Мне было все равно. Мысли были только о ней. Образы, воспоминания проносились чередой, вспоминались те моменты, которые память, казалось бы, уже давно стерла, или отправила храниться на дальнюю полку. Сейчас же они представали передо мной как никогда ярко. Постепенно они становились все хаотичнее и бессвязнее, эмоции ушли на задний план, оставив после себя чудовищную пустоту и безразличие. Тот момент, когда сон все-таки сморил меня, я пропустил…

Проснулся уже ночью, лежа на своей кровати, и заботливо укрытый одеялом. Костя громко храпел, развалившись на диване. Пиво, выпитое вечером, настоятельно требовало выхода, и откладывать визит в туалет уже не было никаких сил. Кряхтя и пошатываясь, я добрался-таки до своей цели и довольный пошел на кухню, попить водички. Кухня встретила меня ледяной прохладой. Форточка, которую мы открыли еще вчера днем, была нами благополучно забыта и охладила кухню практически до состояния уличной температуры. Стуча зубами, я добрался до окна и прекратил заморозку собственной квартиры, однако попить водички мне было не суждено — чайник нехило промерз за это время, и вода в нем, напоминала скорее жидкий азот, чем привычную мне жидкость. Тяжело вздохнув, и собираясь отправиться досыпать, так как есть, я заметил какое-то движение в углу на стиральной машине. Решив выгнать, обнаглевшего кота в его привычное место обитания я повернулся к ней и обомлел. На стиралке сидел какой-то гном. По-другому его назвать было нельзя. Маленький мужичок, лет пятидесяти, с длинной русой бородой и круглым животиком. Одет он был в простецкие штаны, белую рубашку, подпоясанную аккуратным пояском и черные сапожки. Но это было еще не все. Совершенно не обращая на меня никакого внимания, он сматывал в большой клубок плесень из угла. Ту самую, которую я хотел убрать еще вчера вечером. Плесень, вопреки всему, не рвалась, не мялась, а тянулась длинными нитками и спокойно наматывалась на клубок. Все это я успел увидеть и осмыслить буквально за пару секунд до того как с визгом выскочить из кухни.

— Чего орешь? — сонно спросил с дивана, разбуженный Костя, — поспать дай.

— Кость, по ходу я того, — тихо проговорил я. Меня трясло от резкого выброса адреналина, и мысли о том, что я, вопреки всем заключениям врачей, все-таки съехал с катушек.

— Что того? — проворчал мой друг, садясь и пытаясь отыскать тапочки. Все же полы в доме были холодные, и тонкий линолеум, постеленный мною еще осенью после переезда, не мог утеплить холодный бетон. — «Белку» что ли словил, раз орешь как резаный?

В комнате повисла напряженная тишина…

— Да лааадно, — расплылся он в улыбке, увидев мое растерянное лицо, — серьезно, что ли?!

Я кивнул. Костя завалился на диван и начал дико ржать. Таким счастливым я его не видел уже очень давно.

— Да хватит уже, — начал сердиться я, — «скорую» же надо вызывать, наверное, а то крыша поедет окончательно, и что делать потом?

Костя уже рыдал на диване, тщетно пытаясь что-то сказать, в перерывах между приступами безудержного хохота. Мне же оставалось только молча смотреть на него и пытаться привести свои разбежавшиеся мысли в порядок.

— Ой, мля, — далеко не сразу, но он все же сумел с собой справиться, и принял горизонтальное положение, — сколько живу ни разу никто из знакомых «белку» не ловил. Хотя пили так, что там не то что белка, там все лесные жители явиться должны были. А тут ты, трезвенник наш, и сподобился… Что хоть привиделось-то?

— Гном, — мрачно буркнул я, — сидит у меня вон там, на стиральной машинке и плесень какую-то с потолка в клубок мотает.

Тут Костя не выдержал и опять упал на диван, трясясь от очередного приступа веселья. Я лишь в сердцах махнул на него рукой, и пошел звонить в «скорую». Свое психическое здоровье меня волновало очень сильно.

— Эй, ты чего там делаешь? — он догнал меня, когда я уже набирал номер.

— Докторам звоню.

— Ты это дело брось, — он вырвал у меня трубку и положил на место, — проспишься и все нормально будет, а то тебя в «дурку» закроют на годик и так накачают всякой дрянью, что ты до конца жизни овощем будешь. Не дури.

— А если…

— Ничего не если, я тебе серьезно говорю, тем более только с больницы вышел, ну нафига тебе проблемы? Пойдем лучше мне глюки свои покажешь, может игрушку увидал какую да и разорался, как дурак.

На кухню я заходил с опаской. Увидеть еще раз подтверждение своей больной психики мне не хотелось. Кухня встретила меня прохладой, тишиной и чистой стиральной машинкой. Никто на ней не сидел. Плесени в углу тоже не было…

— Ну и что, — Костя подошел к машинке и пожал плечами, — обычная игрушка, чего тут так волноваться?

— Что? — я в шоке уставился на него, — но тут же ничего нет…

— Как нет, вон твой гном плюшевый стоит, не видишь что ли? — Костя серьезно посмотрел на мое ошарашенное лицо и рассмеялся, — Да ладно, я ж угораю, нет тут ничего. Пошли спать лучше, а то на тебя и так много всего за последнее время свалилось, отдых нужен.

Заснуть я смог далеко не сразу… Мысли и воспоминания продолжали крутиться в голове. Я старался прогнать их, не думать ни о чем, или просто размышлять о чем-то нейтральном, но не получалось. Они, как боль от старой раны, затаивались на время, чтобы потом вернуться в самый неподходящий момент. В сон я провалился только на рассвете…

* * *

Во дворе старого девятиэтажного дома было тихо. Ветер лениво играл снежинками, искрящимися в свете единственного тусклого фонаря. Свет в окнах уже давно не горел. Только одно окно на шестом этаже тускло вспыхивало слабыми отсветами от телевизора. Кто-то смотрел его перед сном, но так и не выключил. Ровный эмоциональный фон, исходящий от человека, говорил о том, что тот уже давно пребывает в царстве Морфея.

Игнат пошевелился, разминая затекшие от долгого сидения в машине мышцы и достал из бардачка термос с кофе. Попутно взглянул на датчик температуры в машине: минус двадцать три градуса. Он хмыкнул, декабрь в этом году выдался холодным. Никакого дискомфорта от холода он, конечно, не испытывал и поэтому предпочитал не тратить зря бензин, заодно привлекая к себе излишнее внимание. Кофе оказался хорош. Весьма. Уж этого-то у Насти было не отнять. Чтобы попробовать напиток ее фирменного приготовления народ собирался из всех отделов.

Мимо прошла компания молодых людей, в изрядном подпитии, и, расположившись возле двери одного из подъездов, принялась что-то оживленно обсуждать, оглашая двор громким смехом и выкриками. Игнат поморщился — он не любил шума. Даже когда этот шум отвлекал от него внимание на себя. За пять лет работы он так и не смог привыкнуть к крупным городам. Обилие людей и постоянный шум мешали ему сосредоточиться, да и просто никогда не нравились крупные скопления народа, зажатого в тесные каменные мешки. Хотелось простора и близости природы. Именно поэтому его всегда старались ставить на дежурства ночью. Не только потому, что ему так было комфортно, просто ночью он был наиболее эффективен.

Мужчина посмотрел на окно, за которым наблюдал вот уже пять часов подряд и вздрогнул. Затем быстро допил кофе, бросив термос на сидение, и достал сотовый. Сенсорным дисплеем он не доверял, предпочитая кнопки — они казались ему более надежными, чем кусок плоского пластикового покрытия. Шли долгие гудки, наконец, собеседник снял трубку:

— Да?

— Товарищ полковник, данные подтвердились, мощный выброс минуту назад, жду дальнейших указаний.

— Отлично, — голос в трубке казалось, несказанно обрадовался, — сколько у него по примерной оценке?

— Минимум пять процентов, очень нестабильный эмоциональный фон, сказать точнее будет можно только завтра.

— Отлично, весьма отлично, — повторила трубка заинтересованным голосом, — зайди к нему утром, пригласи ко мне на собеседование.

— Он не один дома.

— Действуй по обстоятельствам, но приглашение он должен получить без посторонних, — сказал полковник, — такое лучше наедине. Давай, до связи.

Игнат положил трубку и уставился на окно. Свет зажегшийся недавно, опять погас. Ночь продолжалась…

* * *

Утром меня разбудил звонок в дверь. Кто-то очень настойчивый продолжал размеренно нажимать на кнопку звонка каждые пятнадцать секунд.

— Меня нет дома, — сонно пробормотал я в подушку.

Но звонивший не унимался, как будто зная, что я точно дома, или может, ему просто нечего было делать? На двадцатом звонке я все-таки сел на кровати. На двадцать пятом мне уже просто хотелось выйти и дать в морду этому настойчивому визитеру, который монотонно продолжал жать и жать до упора на проклятую кнопку. Кости не было. Часы показывали 10 утра, а значит, он уже давно на работе. Я с кряхтением встал и направился в туалет, тихо злорадствуя над ранним гостем: разбудил меня, так теперь пусть ждет, нечего было так рано препираться. Тем более без приглашения.

Несмотря на дикое количество выпитого вчера пива, чувствовал я себя весьма сносно. Голова не болела. Удивительно, но даже мешков под глазами не появилось. Этот факт сумел немного поднять мое настроение, поэтому, прополоскав голову под струей ледяной воды, чтобы окончательно проснуться, я отправился открывать дверь. Спрашивать стандартное «кто там» не было смысла. Жил я небогато, брать в квартире что-либо, кроме малочисленной мебели и стиральной машинки тоже было нечего, поэтому я не стал заморачиваться и попросту щелкнул замком, распахивая дверь наружу. На пороге стоял мужик небольшого роста, лет тридцати пяти, одетый в неприметную черную куртку и такого же цвета джинсы.

— Доброе утро, — вежливо улыбнувшись, он показал мне зажатые в руке, и уже открытые для меня красные корочки, — Игнат, служба безопасности. Позволите войти?

— Просто Игнат? — спросил я, порядком удивившись и мысленно перебирая в голове моменты, где я мог так накосячить, чтобы мной заинтересовалось ФСБ.

— Этого достаточно, — просто сказал он, убирая в карман удостоверение, — так я войду?

— Да, конечно, — сказал я, посторонившись и пропуская его в квартиру, — проходите направо.

Работник «безопасности» зашел в комнату, никак не показав, что испытывает какие-то неудобства от дикой свалки, в которую она превратилась. Аккуратно переступая через раскатившиеся по полу бутылки, он расположился на диване, предварительно сдвинув в сторону, рассыпанные там куски сухариков и чипсов. И как только Костя на них спал… Задавив в себе обычную неловкость хозяина перед гостями, которые пришли в неприбранную квартиру, я плюхнулся на кровать напротив него. В конце концов, это мой дом, и я его не приглашал, так что пусть сидит тут и не морщится. Но гость и не думал этого делать, он, все так же, вежливо улыбаясь, выудил из кармана куртки небольшую бумажку и протянул ее мне. В который раз испытав удивление, я развернул ее: «Повестка… Бла-бла… Дмитрию Ерохину… Бла-бла… Дзержинского, 18. Кабинет…».

— И чем же я вызвал интерес вашей организации? — я поднял глаза на своего визитера, — вроде ничего противоправного я не совершал.

— О, на этот счет можете не переживать. Если бы это было действительно так, то вас бы не приглашали, а доставили. Причем не по этому адресу.

— Тогда в чем причина?

— Причину вам озвучат, когда вы придете на собеседование. Кстати, я сейчас как раз еду в отдел, поэтому мог бы захватить вас с собой.

— Собеседование? Меня что, собираются брать на работу? — удивился я.

— Все подробности вам озвучат приличной встрече. Повестку я передал, на этом моя задача завершена. Так вас подвезти?

— А что будет, если я откажусь?

— Вы все равно придете, — покачал головой Игнат, — только боюсь, что те причины, которые вынудят вас это сделать, будут вам малоприятны.

— Ясно… тогда уж проще сразу, — кивнул я, — вещи-то брать с собой какие-нибудь?

— Похоже, вы слишком много смотрели фильмов, — рассмеялся мой собеседник, — причем голливудских. С вами просто хотят поговорить. Пытать вас в застенках, и держать в мрачных подвалах никто не собирается.

— Я об этом и не думал, — слегка покривил душой я, но было видно, что он мне не поверил, — поехали тогда.

— Отлично, — Игнат встал с дивана и поправил одежду, — возьмите с собой только паспорт, он необходим для выписки пропуска.

Через полчаса мы уже подъезжали к серому мрачному зданию, расположенному напротив парка Горького. Мой провожатый попросил меня подождать на входе, забрал паспорт и ушел по коридору, приветливо поздоровавшись с охраной. Ждать его пришлось недолго, спустя всего пять минут, он появился снова, вернул мне документы и попросил следовать за ним.

Мы долго шли по коридорам, которые просто изобиловали поворотами и многочисленными дверьми с номерами. Пару раз поднимались по лестницам, но на каком мы при этом были этаже, я уже затруднялся ответить. Нечто подобное в архитектуре я встречал только в одном месте в своей жизни — в Свердловском военкомате. Там также коридоры имели огромную кучу поворотов, но эта нелепость объяснялось тем, что данный пункт учета солдат был устроен на базе жилого дома, объединив в себе несколько квартир. Здесь же разумного объяснения я не находил. Возможно чтобы всякие враги народа да шпионы, пытаясь что-либо найти, дохли от голода и взрыва мозга? Почему-то я думал, что на те деньги, что выделяет государство на эту структуру, тут должно быть все как в лучших офисах мира: металл, пластик, повсюду новые технологии, а тут такое ощущение, что как будто в прошлое вернулся. Необычно…

Наконец наш путь был окончен и мы уперлись в ничем не примечательную дверь по традиции без надписей, с одним единственным номером «37» прибитым двумя маленькими гвоздиками. Дверь была старой, деревянной, сделанной еще во времена СССР. Мой сопровождающий постучал в нее, и мы вошли. К моему удивлению, тут был не сам кабинет, а небольшой, но уютный предбанник с красивой кожаной мебелью и секретаршей за столом. И вот здесь все было уже вполне современно и красиво. Девушка, лет тридцати, сидящая за столом, повернулась к нам:

— Привет, — она улыбнулась Игнату и кивнула мне, — подождите немного, Сергей Борисович еще занят, у него посетитель.

Тот лишь пожал плечами, указал мне на диванчик и, подавая пример, сам плюхнулся на него, вытянув ноги и закрыв глаза. Ждать пришлось долго. Мерно стучали клавиши под пальцами девушки, работающей за компьютером. Тихонько шумел воздушный обогреватель. От этого размеренного звука меня начало клонить в сон. Игнат так вообще уже давно похрапывал, откинувшись на мягкий подлокотник. Наконец, спустя почти час, дверь кабинета открылась, и из нее вышел человек в форме, с погонами капитана. Проходя мимо, он с интересом посмотрел на меня, и собирался уже, было, выйти за дверь, но тут заметил моего спутника безобразно дрыхнувшего на диване. Иронично улыбнувшись, он не меняя скорости и траектории движения, походя, зацепил носком лакированных туфель его ногу. Игнат, соскользнув с кожаной обивки, грохнулся на пол и тут же проснулся, ошарашено оглядываясь по сторонам. Однако все что успел заметить, это закрывающуюся дверь и смех девушки за столом. Встав, он озадаченно посмотрел на меня. Я лишь беспомощно развел руками, мол, тут ваши приколы, я не в теме.

— Не фиг спать на посту называется, — все еще смеясь, сказала девушка.

— Я и не спал, — буркнул Игнат, жестом приглашая следовать за собой, — Ну, Ремизов, попадешься ты мне…

— Конечно-конечно, — улыбнулась секретарша ему вслед, — ты всегда бдишь, а если и храпишь, так это только для вида.

Кабинет, в котором я оказался, был весьма необычен. Во-первых, поражали его размеры, конечно не бальный зал, но и не обычная чиновничья комнатка: метров десять в длину и шесть в ширину. Во-вторых, представлял он собой дикую смесь лаборатории, спортивного зала, библиотеки, мастерской, музея, и места для встречи важных персон одновременно. Казалось, что его хозяин тут не только работает, но еще и живет, причем безвылазно. Правую половину комнаты занимали многочисленные книжные шкафы из красного дерева, которые стояли не только вдоль стены, но и перпендикулярно ей, создавая полное впечатление маленькой библиотеки. Сразу за шкафами располагались три стола, доверху заваленные бумагами и книгами, среди них, как горы, возвышалась пара микроскопов: металлографический и биологический. Первый из них я узнал — у нас в университете стояли такие же немецкие машинки, сделанные в компании Carl Zeiss. Второй был какой-то жутко навороченный, но его предназначение, судя по расположению линз и окуляров, не оставляло сомнений. Тут же была еще пара каких-то приборов, назначения которых я не знал. Напротив этого уголка исследователя стоял верстак, самый настоящий, со слесарными тисками, небольшими сверлильным и токарным станками, а также кучей инструментов, лежащих в ящиках под ним. Две длинные полки, висевшие над столом, изобиловали инструментами, но уже для более тонкой работы. Кроме того, там же находилось огромное количество самых разнообразных предметов, начиная от обрезков пластиковых и металлических труб, и заканчивая какими-то мелкими деталями и химическими реактивами. У самой двери слева были предметы знакомые любому школьнику из уроков физкультуры: турничок, стенка, кольца, свисающие с потолка вместе с канатом. Однако в отличие от стандартной обстановки спортивного зала любой школы, тут присутствовали беговая дорожка и велотренажер, причем весьма недешевых солидных марок. Про наборные гантели и небольшую, но порядком увесистую штангу можно вообще умолчать. Завершалось все это великолепие шикарным лакированным столом из дорогих пород дерева, который стоял у дальней стены, и смотрел точно на дверь. Чуть впереди и бокам от него, в тени разлапистых растений, скрывались небольшие диванчики. Вдоль стен жалось к обоям множество шкафчиков со стеклянными дверцами, в которых можно было увидеть практически все что угодно: камни, статуэтки, обломки каких-то металлических штук, маски, старинное оружие, ручки, фляжки и т. д. Казалось, что хозяин кабинета был безумным коллекционером, которому совершенно все равно, что тащить себе в коллекцию. Но судя по его пристальному внимательному взгляду, которым он меня изучал все то время, что я рассматривал его кабинет, он не походил на сумасшедшего. Скорее, эти вещи были дороги ему как память, храня в себе историю прошлого. Я перевел на него взгляд.

Человек, сидящий за столом, был одет в форму полковника, возраст имел где-то около сорока пяти лет, и обладал весьма примечательным лицом: грубым, но чем-то располагающим к себе. В нем не было фальши, хотя предполагать ее отсутствие у человека, занимающего высокий такой пост в подобной структуре, было бы просто смешно, а то и чревато.

— Игнат, спасибо, — голос полковник имел под стать внешности: сильный, спокойный, уверенный в себе баритон, — можешь идти отдохнуть.

Мой сопровождающий кивнул, и молча вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Ну что же вы стоите, Дмитрий, присаживайтесь, — хозяин кабинета указал на один из своих диванов, — в ногах правды нет.

— Да нет ее и выше, — тихонько буркнул я, но он услышал и усмехнулся.

— Возможно, вы просто не там искали? — доставая из кучи бумаг на столе небольшую папку, спросил полковник, — Порой в нашей голове можно найти много интересного…

— И чем же моя голова вас так заинтересовала? — решил узнать я, плюхаясь на мягкое сидение, — ничего из себя экстраординарного она не представляет, так еще и порядком в аварии пострадала.

— Про аварию мы тоже поговорим, но все же лучше начать сначала, — он откинулся в кресле и достал из пачки сигарету, — не возражаете?

— Ваш же кабинет, — пожал плечами я, думая про себя, что это все начинает напоминать, какой-то довольно посредственный детектив. Вот сейчас он закурит и сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться: работать на правительство, или подписать чистосердечное признание. Неважно в чем, они потом придумают. Единственное что меня смущало, так это ранг человека, с которым я разговаривал. Обычно такими делами грешат следователи, безопасники конечно тоже, но полковник… по любому возглавляющий что-то в такой структуре… Просто смешно. Не будет он заниматься подобной мелочью, для этого хватает подчиненных.

— Спасибо, — кивнул мой собеседник, закуривая и открывая папку. — Итак, Дмитрий Олегович Ерохин, двадцати пяти лет от роду, не женат. Отчислился со второго курса аспирантуры по собственному желанию, пошел в армию. Пехота. Увольнение в запас. Далее вернулся в университет, устроился там же на работу инженером и преподавателем. По специальности. Проработал год. Но видимо что-то не понравилось, поэтому решил заняться биологией и для этого, через заведующего кафедрой, связался и договорился о встрече с неким профессором Альцманом, работающим в НИИ мозга в Петербурге. Пока все верно?

— Да.

— Позвольте узнать, чем вызвано ваше неожиданное решение бросить учебу?

— Мне перестало нравиться то, чем я занимался все это время, — пожал плечами я, не видя смысла тут что-то скрывать, — хотелось работать с пользой, сделать что-то значимое в своей жизни, для себя и для других. Когда я понял что работа, которую мне выделили для диссертации, не несет в себе ничего серьезного, в отличие от тех исследований, которые велись в по настоящему… Да что там говорить, я думаю вы и сами знаете что твориться в наших вузах.

Полковник кивнул и продолжил:

— Понятно, хотите, значит, большое дело? Важные исследования, большие деньги…

— Не совсем, просто хочу заниматься чем-то полезным.

— Хм… Похвальное стремление. Однако, позвольте узнать, почему вы решили заняться именно проблемами мозга?

— Я решил заняться биологией вообще. Много читал по анатомии, еще, будучи студентом. Технологии — это, конечно, очень важно, но лечить людей, находить лекарства, раскрывать новые особенности организма все же интереснее для меня. Не достойнее, а именно интереснее. Возможно, — слегка задумавшись, сказал я, — мне просто надоела моя старая работа. Такой ответ вас устроит?

— Вполне. Проживаете, как я понимаю, отдельно от родителей?

— Да. Купил квартиру еще летом, отец помог, — сердце на мгновение сбилось с такта. Эту квартиру я покупал для Кати, хотел сделать ей сюрприз, чтобы мы наконец-то стали жить вместе. Даже ремонт сделал по высшему разряду, потратив почти все деньги на карте…

Мой собеседник, видимо, заметил какие-то изменения в моем состоянии, поэтому не стал продолжать эту тему:

— Родители у вас работают археологами, и в данный момент находятся…

— Да, — я правильно понял его паузу, — они сейчас в командировке на Тибете. Уже два месяца. Когда приедут — не знаю, там тяжело со связью.

— Конечно, особенно когда она запрещена, — кивнул полковник, — ну что ж. Вижу все верно. Теперь поговорим о последних событиях. Третьего декабря вы попали в аварию, находясь при этом в такси. Вас доставили в больницу с большой кровопотерей и тяжелой черепно-мозговой травмой…

— Подождите, — решил уточнить я, — мне же диагностировали легкое сотрясение, и никакого переливания мне не делали.

— Вы просто не в курсе, — улыбнувшись, сказал он, — сразу предупреждая вас вопрос, хочу заметить, что подавать в суд на больницу не имеет никакого смысла, все документы были оформлены врачами должным образом, чтобы избежать ненужного им разбирательства. Ничего доказать вы не сможете. Тем более виновные в халатности уже уволились с должности по собственному желанию. На работу их уже нигде не примут, в больницах есть свой реестр подобных людей.

— Эм…, - ошарашено уставился на него я, — и за что с ними так сурово?

— Вам по ошибке перелили кровь не той группы и резуса, причем, не проведя при этом всех необходимых анализов на совместимость. Вы должны были остаться инвалидом, или получить как минимум тяжелые физические или психические осложнения, это если бы, конечно, удалось избежать летального исхода… Но ваш организм показал превосходные качества борьбы с внешними воздействиями. Вы выжили, причем все повреждения сошли на нет в течении всего четырех дней. Четырех! Без каких либо последствий.

— Как? — только и смог выговорить я, — но ведь мне же говорили, легкие повреждения…

— С легкими повреждениями в реанимацию не попадают, — полковник внимательно посмотрел на меня, — тем более не выходят оттуда через четыре дня полностью здоровыми. Даже те небольшие проблемы со здоровьем, которые у вас были и до аварии, больше не наблюдались врачами после этого случая. Вас хоть в космонавты бери, ну, если откормить, конечно, — он с улыбкой смерил взглядом мою худощавую фигуру.

— Как же так, — я никак не мог придти в себя от услышанного, — ведь я обычный человек, а не какой-то мутант. Нет, я конечно рад, что все так закончилось, но есть же этому какие-то разумные объяснения? Возможно, просто повезло?

— То, что вам повезло это все всяких сомнений, — кивнул он, — и люди, пережившие врачебные ошибки и страшные катастрофы тоже есть. Пускай их мало, но они есть. Однако есть то, что выделяет вас среди них. Ваш организм, получив тяжелые повреждения, пришел в норму за рекордное для человека время. Причем не только без последствий, но еще и с улучшениями. Просто немыслимо.

— И что теперь со мной будет? — я похолодел, мысленно представив, как меня сейчас отправят в какую-нибудь жутко засекреченную лабораторию, где разберут на части, и будут изучать, что же во мне такого необычного и почему так получилось. Предварительно подвергнув всем мыслимым и немыслимым анализам и процедурам.

— На этот счет можете не волноваться, — рассмеялся полковник, словно прочитав мои мысли, — никто не собирается вскрывать вас ради науки. Впрочем, как и запирать где-нибудь, проводя опыты. Вы не такой уж и большой уникум. Подобные вам люди встречаются. Пускай и редко, но они есть. Примерно один на сто — сто пятьдесят тысяч.

— Тогда зачем я здесь? Ведь меня привезли сюда не просто так, чтобы поболтать и рассказать мне мою же биографию?

— Совершенно верно, я пригласил вас, чтобы предложить вам работу.

— Работу? — по-моему, удивление на моем лице, стало самым популярным выражением за последние дни, — Какую?

— Давайте я объясню по порядку, — полковник опять откинулся в кресле и скрестил руки на животе, — Бытует теория, о которой вы, наверное, наслышаны, что у обычного человека задействовано всего лишь три процента от всей возможной мозговой активности. Мнения разнятся. Эта цифра, у разных исследователей, колеблется в промежутке от трех до восемнадцати. Основателями этой теории считаются Уильям Джеймс и Борис Сидис. Еще она приписывалась Уайлдеру Пенфилду, выдающемуся нейрохирургу, надо сказать, но сейчас это не суть важно. Существуют также и те, кто полностью ее опровергают, откровенно высмеивая. Приводятся даже неопровержимые аргументы, о невозможности ее существования. У наших же ученых есть свое мнение на этот счет. В чем-то оно поддерживает эти умозаключения, в чем-то опровергает. Если вы будете сотрудничать с нами, для вас это не будет секретом. Пока же для доступности, примем ее за истину.

Дело в том, что у вас произошла активация дополнительных участков мозга. Этому способствовали многие факторы: стресс, шок, природная предрасположенность. Кровь же, которую вам перелили, выступила только в качестве катализатора, хоть и дала вам немало полезных эффектов. Об этом также поговорим позже, при условии вашего утвердительного ответа.

На волне перестройки у организма есть возможность развить себя. Развить так, как вам даже и не снилось. И умственно, и физически, и… всесторонне, так скажем. Я предлагаю вам сотрудничать с нами в этом вопросе. Во-первых, при этом вы получаете хороших учителей и наставников. Они сами прошли через это и прекрасно знают что, а главное как, нужно развивать в организме, для достижения положительных результатов. Во-вторых, после обучения, вы получаете работу у нас, в той сфере, в которой будете наиболее эффективны, и какую предпочтете сами конечно. Ну и, в-третьих, что тоже немаловажно, это стабильная зарплата. Или стипендия. Как вам больше нравится. Наша выгода в том, что мы получаем возможность исследовать новый феномен, а также возможно, перспективного сотрудника в будущем. Как видите, мне нет смысла вас просто «потрошить» ради науки.

— Как-то это расплывчато… — немного помолчав, проговорил я.

— Я понимаю, — улыбнулся полковник, — Звучит как в дешевом романе: человек попал в аварию, получил по голове, и тут же у него открылись супервозможности. Он стал богат, его мечтают принять на работу все спецслужбы мира, который он регулярно спасает, примерно, раз в неделю. Либо наоборот его преследуют, он страдает, но все равно продолжает спасать мир, не смотря на бурные протесты последнего. Нет, Дмитрий, все не так. Как я уже говорил, вы не уникальны, есть и другие. Более того, любой человек может стать таким же, как вы. Проблема в другом. Мы не знаем, как активировать отделы мозга, ответственные за то, что нам нужно. Как развивать, совершенствовать, тянуть за собой по цепочки другие — пожалуйста, но активация… Все искусственные методы потерпели неудачу. Шок, стресс, пусть даже неожиданный, как и прочие методики, не дали ничего. Мы работаем над этим. И кто знает, возможно, именно с вашей помощью нам удастся совершить прорыв? Что же касается туманности того, что вы услышали, так тут нет нечего удивительного, на вас нет ни одной подписки о неразглашении. Но это можно легко исправить и тогда профессор Альцман сам введет в вас в курс дела.

— Он тоже у вас работает? — опешил я.

— Конечно, — пожал плечами мой собеседник, — ученый его ранга и направления не может не сотрудничать с нашим отделом. Забавно, не правда ли? Вы хотели попасть к нему в ученики, а попали в подопытные… Ну-ну, не надо обижаться, в вашем случае, я думаю это можно будет совместить.

— А что, если я откажусь? — решил уточнить я, — Меня просто «уберут»?

— Опять вы за свое, — поморщился полковник, — ну кому нужно вас «убирать», как вы говорите? Живые люди, как правило, приносят больше пользы, чем мертвые. Как жили раньше, так и будете. Возможно, сможете чувствовать или уметь чуть больше других, это в лучшем случае, но скорее всего, просто деградируете. Конечно, будете состоять у нас на учете, и под наблюдением соответственно, но на этом все. Мы никого не неволим, все кто работает в моем отделе, работают только по собственному желанию. Поверьте, такие люди приносят намного больше пользы, чем те, кого принуждают.

— То есть вы хотите, чтобы я, под вашим чутким руководством, занимался саморазвитием, причем, не говоря в какую сторону. Попутно исследовал свое тело, а затем, вы найдете, где меня лучше использовать?

— Именно, — хозяин кабинета был доволен тем, что мы поняли друг друга. Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда небольшую папочку, протянул ее мне, — вот здесь типовой бланк договора об устройстве на работу, а также бумаги о неразглашении. Все в общих чертах и без конкретики, но тут сами понимаете — иначе нельзя. Официально вы будете занимать должность штатного программиста, при моем отделе. Зарплата, опять же официально, тридцать тысяч рублей в месяц. На руки — сто тысяч на период обучения, после него — зависит уже от того куда вас переведут, при вашем желании продолжать разумеется. Настоятельно советую подумать, прежде чем подписывать документы. Взыскание, в случае нарушения договора, вступает в силу незамедлительно.

— Это за разглашение информации? — уточнил я.

— В том числе, — кивнул он, — хотя, справедливости ради, замечу, что утечек у нас не происходило еще ни разу.

— Понятно, — полковник заранее меня предупреждал, что решив работать с ним, я не то что не смогу, а даже не буду иметь возможности вякнуть, кому-нибудь что-то лишнее. Справедливо, в общем-то, — условия просто царские, за что такие большие деньги?

— Нас неплохо финансируют, — пожал он плечами, — тем более эти деньги вы будете отрабатывать полностью, обучение не из легких. Да и науке польза, как ни крути. Но если вы имеете что-то против этой суммы, ее всегда можно изменить. В меньшую сторону, разумеется.

— Нет, меня она устраивает, — заверил я.

— Я так и думал, — улыбнулся полковник, — Как я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать и принять решение?

Я кивнул.

— Ну, тогда давайте до завтра. Долго ждать не имеет смысла, чем раньше вы примете решение, тем проще будет обучение в случае согласия, — он подвинул ко мне папку и небольшую визитку с номером. Визитка была обычная, белого цвета, с одним единственным номером, без каких-либо надписей, — жду вашего звонка завтра утром. Не затягивайте.

— Можно вопрос? — поинтересовался я.

— Слушаю.

— Как к вам обращаться?

— Можете называть меня Борис Сергеевич. Вы человек штатский, поэтому стандартное «товарищ полковник» будет лишним. Это все?

— Как называется ваш отдел?

Полковник только улыбнулся и постучал пальцем по папке с визиткой, все еще лежавшей на краю стола.

— Ясно, — кивнул я, пока я тут не работаю, говорить нам с ним не о чем, — я могу идти?

— Конечно. Надеюсь, до скорой встречи.

— До свидания, — попрощался я, взял папку и вышел из кабинета.

Секретарша все также увлеченно стучала пальцами по кнопкам клавиатуры, и казалось, не замечала меня вовсе. Кивнув ей на прощание, я отправился искать выход из этого здания. Оказалось, сделать это было не так-то просто, и вскоре стало понятно, что я окончательно заблудился. Коридоры петляли, оставляя за спиной безликие двери, отличавшимися друг от друга только табличками с номерами. Как на зло, спросить дорогу было не у кого, казалось здание вымерло. Заглянуть в какой-нибудь кабинет, чтобы спросить дорогу я не решался, мало ли что там увижу, навесят еще шпионаж до кучи, вот будет счастье.

В конце концов, упершись в очередной тупик без окон, я был пойман каким-то шустрым маленьким старичком в штатском, резонно поинтересовавшимся, что я тут делаю. Мой рассказ про «заблудился, ища выход» был воспринят как бездарная попытка отвертеться от своей разведывательно-подрывной деятельности, и был пресечен на месте. Неожиданно появившийся в руках дедушки пистолет Макарова, заставил меня замереть на месте, а хорошо поставленный командный голос, неожиданный для такого человечка, принять правильное решение, а именно поднять руки, скрестить пальцы на затылке, и двигаться спокойным шагом в сторону ближайшего поста охраны в двух метрах впереди и без резких движений. Пропуск, который выписал для меня Игнат, так и остался у него. Имя-отчество человека, к которому я приходил на встречу, не произвели на дедулю никакого впечатления. Ну да, мало ли что «шпион» тут уже узнать успел, и кого. Так что оставалось лишь полагаться на разумность охранников.

Пост охраны оказался вахтой, той самой вахтой в начале здания, через которую я сюда входил два часа назад. Один из охранников, сидящий у турникета, увидев меня и моего конвоира, чему-то дико обрадовался и крикнул в сторону открытой двери меленькой комнатушки, где они, скорее всего, отдыхали во время дежурства:

— О, Саня! Иди скорей сюда! Тут Кондратич опять шпиона поймал!

— Да ладно?! — раздалось оттуда, и в дверях показалось, немного помятое заспанное лицо, вышеупомянутого Сани, — а, так это ж тот парень, которого еще утром провели. Вон на него обратный пропуск лежит.

— Тсс, — приложил палец к губам его напарник, — не расстраивай Кондратича! Чего ты как этот-то?

— Ладно-ладно, молчу, — кивнул он.

Тем временем мы уже подошли к выходу. Дедок сдав «шпиона» с рук на руки, с достоинством, выслушал слова благодарности, покивал на то что «вот бы и нам в твои годы такой хватки не терять», выслушал заверения, что со мной они «по всей строгости» и, довольный собой, удалился восвояси. Я стоял в полном охренении и смотрел на довольные лица улыбающихся ребят…

— Что это вообще было?! — вырвалось у меня, когда я сидел на диване в их комнатушке. Руки слегка тряслись, и меня как пострадавшего от произвола «органов», решили напоить чаем.

— Кондратич, — довольно улыбаясь, ответил Саша. Молодой совсем еще парень, лет двадцати. Его напарник остался на посту, а он, раз уж не получилось поспать, решил привести меня немного в чувство, и заодно составить компанию по тотальному уничтожению печенек с чаем.

— Он что псих, что ли? — я все еще не мог придти в себя.

— Да, у него и справочка есть, — похоже, ему доставляло немалое удовольствие наблюдать за моим лицом. Да… скучновато видать тут ребятам.

— И что он тут делает тогда, да еще и с оружием?!

— Живет, в охране дежурит, — пожал плечами он, — неофициально конечно же. Да не трясись ты. Раньше сотрудником был, отличным причем, наград куча, выслуга лет, все дела, но под старость… Маразм, он знаешь, никого не щадит. По началу, его в дурдом упекли, родственники причем. Наши как узнали, так в бешенство пришли. Достали его оттуда, да поздно. У него и так под старость с памятью не очень было, а после препаратов, которыми у нас в стране психов пичкают… так совсем… Сделали что могли, но результат как ты уже мог заметить далек от совершенства. С тех пор он тут и работает. Под присмотром, разумеется. Мы своих не бросаем.

— Не трясись! Тебе легко говорить. На меня-то не каждый день всякие сумасшедшие оружие наставляют. А если бы он меня грохнул в том коридоре? Ладно, держите вы его тут, жалко, понимаю, хороший мужик и все дела, но оружие давать!

— Не надо так, — грустно сказал Саша, — он моему отцу в восьмидесятых жизнь спас. Да и не только ему, что уж говорить. Многие ему жизнью обязаны. А оружие не боевое — наградной Макаров, его собственный, между прочим. Мы боек сточили ему и все. Да и патронов в нем нет. Живет человек, радуется, чего еще? Не будь ханжой.

— Да причем тут это! А ладно, — махнул рукой я, — проехали.

— Ну, вот, другое дело, — опять улыбнулся он, — потом отойдешь маленько, сам ржать будешь, как вспомнишь.

— Это точно, — согласился его напарник, заходя к нам и плюхаясь на диван, — меня Андрюха сменил, — ответил он на невысказанный вопрос товарища, — помнишь, как он целую банду диверсантов задержал?

Бандой диверсантов оказалась группа проверяющих из Министерства Обороны. После торжественной встречи, как всегда с обильным возлиянием, часть чиновников отправилась искать туалет. Алкоголь и отсутствие формы сыграли с ними злую шутку. Они заблудились и, также как и я, были пойманы бдительным Кондратичем. Усугубило ситуацию также то, что они, после того как спало первое удивление, принялись качать права и попытались оказать сопротивление. Боевой дедок не стал особо церемониться и ударом ноги выбил главному крикуну колено, после чего спокойно достал пистолет и предложил сдаться по-хорошему. При виде оружия, желающих возмущаться резко поубавилось и «диверсанты», подхватив под мышки своего раненного товарища, отправились в сторону вахты, кряхтя и тихонько матерясь. Грубиянов дед не любил. Охрана, увидев, КОГО поймал старичок, поначалу впала в ступор, однако сумела взять себя в руки и быстренько уведя «задержанных» в свою комнатушку, заверила Кондратича, что во всем разберется и поблагодарила за подвиг. По «официальной» для него версии часть «диверсантов» была расстреляна, а те, кто выжил после допроса пятой степени, раскаялись во всех грехах и были перевербованы на нашу сторону. По «неофициальной» — дежурившие в ту смену мужики, а также их непосредственное начальство, получили такую взбучку, что лишь чудом не лишились своих постов. Причем вместе с погонами. Спасло их только высшее руководство, в числе которого был и полковник Митров Сергей Борисович, что каким-то образом сумел замять это дело. Все осталось как прежде, инцидент был исчерпан. Даже дедка никто трогать не стал, что было уж совсем удивительно.

Под конец этой истории я тихонько сполз с дивана от смеха, и пытался придти в себя, прислонившись спиной к его сиденью. Да уж, везде свои приколы. С таким сослуживцем охране тут скучать явно не приходится.

— Ладно, парень, пора тебе уже, — встал Саша, поправляя форму.

— Спасибо за чай, — поблагодарил я, — как-то не ожидал даже такой заботы.

— А ты думал тут звери, что ли сидят? Мы поди тоже люди, и там тоже бывает скучно, — ответил тот, — так что, давай, езжай, у нас проверка скоро.

Пожав руку ребятам, я вышел из здания и отправился на остановку. Не оставляло чувство какой-то нереальности происходящего. Как-то уж слишком все замечательно выходило. И условия, предложенные Митровым, интересно, кстати, было узнать его фамилию, были более чем заманчивыми. Ну ладно, допустим, они действительно во мне заинтересованы, но почему бы просто не заставить сотрудничать с ними? Без всяких денег. И вряд ли бы я смог отказаться, у них есть способы, как договориться с несговорчивыми людьми. Вывод один — они действительно во мне заинтересованы, а начинать знакомство с возможным будущим сотрудником с шантажа не самый лучший вариант. Хорошо, допустим это действительно так, но эти парни на вахте… Скучно им видите ли, да кому они рассказывают? Будут они с посторонним чаи распивать и истории рассказывать, конечно! Дед этот опять же сумасшедший… Да и сумасшедший ли он вообще? Все это напоминало какую-то актерскую постановку, вот только с какой целью, зачем? Ответа я не находил. Показать что у них тут такой дружный коллектив, где все друг за друга горой? Смешно. Кто я такой, чтобы мне что-то доказывать. Просто решили приколоться? Возможно, но как-то не тянет подобная организация на сборище шутников и приколистов. В конце концов, не найдя логичного обоснования для всех этих событий, я просто махнул рукой и решил не заморачиваться, там, где это не нужно.