Генрих Герлиак

15 июня 1942 года, Вайсрутения

В Слоним мы прибыли во второй половине дня. Я и Ланген ехали на машине с шофером Максом, а Махер сопровождал нас на мотоцикле БМВ, который тем же утром получил в гараже по распоряжению Штадле.

Добрались мы без приключений. Дождей накануне не было, дороги оказались во вполне приличном состоянии.

В Слониме я сразу отправился к гебитскомиссару. Тот уже был в курсе и сообщил, что для размещения моего подразделения выделен флигель дворца в пригороде Слонима Альбертине.

— В главном доме усадьбы уже размещен шума-батальон, но рота вполне разместится в отдельно стоящем флигеле, — заверил гебитскомиссар. — Кроме того, в конюшне усадьбы можно разместить грузовики и прочую технику. На территорию усадьбы проложена железнодорожная ветка, и ваши люди могут выгружаться с эшелона прямо там. Место идеальное, оберштурмбаннфюрер!

Насчет батальона «шумы» я уже знал: готовилась ликвидация гетто, которой Штадле решил воспользоваться как прикрытием нашего выхода на охрану объекта. Гебитскомиссар выделил нам провожатого из своего аппарата, чтобы тот все нам показал и после обеда мы отправились в Альбертин. Усадьба оказалась большой, добротно построенной, в весьма живописном месте на берегу большого озера. Отведенный нам двухэтажный флигель действительно был большим для флигеля: у моего дяди усадебный дом в Латвии вряд ли был больше. А уж конюшня (тоже двухэтажная) точно была больше.

Я осмотрел флигель. Флигель большой, но с учетом, что здесь придется разместить еще и канцелярию, и медпункт, и организовать столовую, — места явно не хватало. В поисках дополнительных площадей я решил нанести визит командиру местного батальона шумы и с этой целью отправился в главный усадебный дом.

У главного входа под большими каменными вазами лежали грустные каменные львы. Шума-батальон оказался украинским, а командиром был, как и положено, немец майор. Батальон прибыл с Украины и расположился в усадьбе три дня назад.

— Честно говоря, очень тяжелый мне достался контингент, — пожаловался майор. — Формировался из украинских националистов, которые себя называли «Буковинский курень». Черт знает, что означает это варварское название, но вначале с ними не было проблем. Из них в Киеве сформировали полицию, которая прекрасно справлялась с охраной порядка. Многие из бойцов вели бои с отступающими частями русских, жестко наводили порядок, беспощадно расправлялись с евреями и комиссарами. Но! Эти идиоты вообразили, что мы пришли сюда для того, чтобы помочь им построить независимое украинское государство. Каково?! Как им могло прийти в их тупые головы, что фюрер бросил в смертельный бой с большевиками цвет арийской расы лишь для того, чтобы какая-то там бывшая польско-русская территория под названием «Украина» обрела независимость?! Тем не менее — факт! Гестапо, разумеется, постаралось прочистить им мозги, проведя основательную чистку группы перед тем, как сформировать на ее базе три шуцманшафтбатальона. Но националистическая зараза проникла так глубоко, что месяц назад в моем батальоне снова пришлось провести основательную чистку. В итоге я практически остался без унтер-офицерского состава и наше командование было вынуждено поставить на унтер-офицерские должности бывших младших командиров Красной армии. Понятно, что и некомплект рядового состава пополнили бывшими красноармейцами. Хорошо хоть, что на офицерские должности подобрали людей из бывших офицеров Русской Императорской армии. У меня одной из рот командует русский, получивший в Великую войну звание капитана в Русской армии. Хотя не знаю, насколько можно доверять славянам. Разумеется, эти бывшие русские офицеры действительно ненавидят большевиков… но ведь и украинцы, которых арестовало гестапо, тоже искренне ненавидели большевиков. Вот и пойми! Скажите, а в вашем батальоне есть русские?

— Первоначально мой батальон был укомплектован немцами из Прибалтики, хотя были и русские, — признался я. — А один бывший русский летчик, бежавший из России в 1937 году, даже командует ротой! Но, честно говоря, я не знаю, кем сейчас укомплектовали мой батальон: после боев под Демянском у меня осталось в строю не более двадцати процентов личного состава. Так что боюсь, что мы с вами в равных условиях. Могу лишь рекомендовать вам при первой возможности проверить наименее надежных в конкретных боевых операциях.

— Все это верно, но… неоднозначно, — вздохнул майор. — Мои украинцы отлично показали себя в акциях против евреев и партизан. Но, как выяснило гестапо, их руководство тайно готовило восстание против нас. Мы освободили их от большевистского ига и вместо благодарности чуть не получили от них пули в спину! Одна надежда, что на достаточном удалении от Украины они будут вне досягаемости своих националистических пропагандистов. Кстати, вас прислали для операции против партизан или для ликвидации гетто?

— Пока никаких приказов на этот счет я от командования не получал, — откровенно ответил я. — Как сочтет нужным начальство…

— Я думаю, что вы здесь временно, так же как и мы, — поделился соображениями майор. — Я уже получил приказ следовать в Барановичи. Если вас не задействуют для ликвидации гетто, то и вы здесь ненадолго: гебиткомиссару необходимо место для расквартирования частей, прибывающих для исполнения акции. Видимо, командование решило использовать здесь исключительно латышские полицейские части: в городе уже расквартированы подразделения 18-го латышского шуцманшафтбатальона. И мы под Барановичами тоже должны сменить латышей.

— Кстати, если все-таки вам придется участвовать в ликвидации гетто, то мой вам совет: на ликвидацию евреев я рекомендую поставить украинцев, они с этим справляются великолепно, — посоветовал майор. — А вот против партизан лучше всего использовать бывших военнослужащих Красной армии: после этого они осознают, что окончательно отрезали себе дорогу назад. Хотя не факт, что они в первом же бою не перебегут к партизанам… не все однозначно. Впрочем, здесь, в России, я уже давно ничему не удивляюсь! Не хотите ли коньяку, оберштурмбаннфюрер?

— Благодарю, но у меня еще много дел, — отказался я. — Собственно, я зашел к вам вот по какому поводу: для моих людей выделили флигель. Завтра должна прибыть первая рота моего батальона и кое-какая техника, но во флигеле я смогу разместить от силы человек восемьдесят. Не найдется ли в главном усадебном доме места для остальных моих людей?

— Место есть, мы легко разместим еще пару взводов, — заверил майор. — Я отдам распоряжение, чтобы для ваших людей очистили от хлама свободные помещения.

— Благодарю вас, майор! Хайль Гитлер!

* * *

Решив проблему с размещением людей, я осмотрел конюшню и пришел к выводу, что там достаточно места для грузовиков и прочей техники. Удовлетворенный, я решил прогуляться по территории усадьбы. Я обожал старинные усадьбы. Возможно, это немецкая сентиментальность, но вид старинных усадеб и укрывшихся в тенистых садах особняков навевает на меня лирическую грусть и наполняет душу хотя бы на короткое время умиротворенностью.

Помнится, когда для проведения операции «Марьяж» в мое распоряжение выделили двухэтажный особняк посреди небольшого сада с чудесным тихим прудом, то я был совершенно очарован этим тихим уголком Шарлоттенбурга. Это очарование не мог развеять даже тот факт, что до 1934 года в подвале особняка, занятого штабом местных СА, находилась «дикая» тюрьма штурмовиков. Там они пытали свои жертвы из числа тех политических противников, личных врагов какого-нибудь СА-штурмфюрера, а зачастую просто зажиточных граждан, с которых вымогали деньги за освобождение. Когда охрана чистила пруд и оттуда извлекли два десятка полусгнивших тел, я испытал самый настоящий шок. Но странна человеческая психика! В скором времени в очищенный пруд запустили рыб, и когда я любовался зеркальными карпами, лениво шевелящими плавниками в прозрачной воде, — я совсем не вспоминал о том, что еще пару месяцев назад на месте маленького прекрасного пруда была заросшая ряской вонючая лужа с гниющими трупами на дне.

Я даже знаю корни этой странной ностальгии по несуществовавшему в моей жизни усадебному уюту. Когда-то мой дядюшка Фриц, барон фон Штернберг, владел поместьем в Латвии. Я никогда в нем не был и видел усадьбу только на картине, что висела в гостиной у моих родителей: мне было чуть больше пяти лет, когда усадьбу сожгли латышские революционеры во время первой русской революции. Именно после этого дядя Фриц разочаровался: и в русской Империи, которой верой и правдой служили остзейские немцы со времен барона Паткуля; и в латышских крестьянах, которых считал вполне здоровым германизированным элементом, — до тех пор, пока эти самые крестьяне во главе с управляющим не сожгли поместье. Дядя частенько наезжал к нам в гости и почти каждый раз после обеда за рюмкой бренди и сигарой вспоминал предательство своего латыша-управляющего.

— Я поднял этого мерзавца из грязи, выучил и сделал управляющим, я относился к нему как к собственному сыну! — возмущался дядя Фриц. — И что же я получил?! Этот негодяй нагло заявил мне, что я должен быть счастлив, что усадьбу не сожгли вместе с моей семьей! И что немцам не место в свободной Латвии! Каково?! Эти потомки германских рабов вдруг вообразили себя европейской нацией, способной к самостоятельному развитию. Они забыли, что каменные города, церкви и университеты построили для них немцы. Мы, немцы, строили дома, университеты и храмы, несли цивилизацию, культуру и Божье слово в эти дикие края! А они столетиями лизали наши сапоги в благодарность за это. И если у разных там латов-эстов и образовалось какое-то подобие европейской культуры, то не благодаря их личным способностям, а исключительно в силу особых свойств немецкого гуталина!

Отругав лато-эстов, дядя переходил к критике разочаровавшей его Российской империи.

— Империя! Великая империя, перед которой трепетала Европа! Достигшая наивысшего могущества при императрице Екатерины Великой, без соизволения которой ни одна пушка в Европе выстрелить не смела! А кто была великая императрица российская до замужества? Немецкая принцесса Ангальт-Цербстская София! — патетически восклицал дядя. — Поколения немцев не за страх, а на совесть строили Российскую империю! И что же?! Несколько тысяч экзальтированных особей и уголовных элементов заставили содрогнуться все здание Империи. Полиция и армия оказались в растерянности! В нашем уездном городе бывший каторжник, осужденный за убийство и ограбление, разъезжал по городу на автомобиле градоначальника вместе с собутыльниками и женщинами легкого поведения, а городовые, жандармы и чиновники отдавали ему честь, — потому что тех, кто не отдавал ему честь, он немедленно расстреливал. И лишь два немца, два полковника, Мин и Ренненкампф, спасли тогда Империю решительными действиями! Ну почему же Господь великую Российскую империю населил такими глупыми и неуправляемыми дикарями, как русские?!

Затем дядюшка принялся сокрушаться по поводу тупости русской аристократии и происков мирового еврейства, приведших Российскую империю к противоестественному союзу с «еврейско-масонскими» Англией и Францией и войне с «исторически дружественной» Германией. Да, несмотря на то что дядюшка покинул Россию еще в 1907 году, он где-то в потаенных уголках души оставался подданным Российской империи.

Впрочем, уехав на историческую родину всех немцев, дядя быстро набрался живительных соков из глубинных генетических корней на земле предков и стал ярым патриотом Великогерманского рейха. Но из этого тоже не вышло ничего хорошего: прошло чуть больше десяти лет и Гогенцоллерны потеряли свою Империю не менее позорно, чем годом раньше Романовы.

Теперь дядя имеет звание СС-штандартенфюрера, служит в Управлении по делам расы, боготворит фюрера и созданный им Третий рейх. Учитывая особенности дядиной биографии и тяготеющий над ним рок, я невольно пришел к выводу: если Третий рейх в скором времени постигнет судьба Империй Гогенцоллернов и Романовых, то в этом будет виновата в первую очередь несчастливая дядина звезда.

Впрочем, сейчас я подумал: если бы российский император вовремя прислушался к вековой мудрости остзейских немцев, вся история Европы могла бы пойти по другому. А с учетом того, что дядюшка Фриц был убежденный холостяк и души не чаял в детях своей столь преждевременно оставившей этот мир дорогой сестры, то я вполне мог бы сейчас прогуливаться по великолепному саду СВОЕГО поместья. А, нагулявшись, шел бы пить в библиотеку домашнюю наливку, уютно расположившись с томиком Шиллера, в огромном мягком кресле напротив пылающего камина.

Сегодня я закончу день, лежа на скрипучей железной койке и выпив пару стаканов крепкого бимбера, раздобытый Лангеном на каком-то польском хуторе.

* * *

Утром Махер принес мне завтрак: обожаемый мной омлет и кружку крепкого натурального кофе.

— Откуда такое богатство? — изумленно воскликнул я.

— Свежее молоко и яйца принесли местные крестьяне, — пояснил Махер. — Они всегда приносят их для офицеров украинского батальона. Те платят щедро: хвастались, что хорошо пошерстили евреев в гетто. А кофе… Разве зря мы ездили в Берлин? Я основательно затарился на черном рынке!

— Так тот здоровенный чемодан ты весь набил кофейными зернами? — спросил я, с наслаждением отхлебывая божественный напиток.

— И не только! — загадочно улыбнулся Махер. Тут он посерьезнел и спросил: — Господин Герлиак, шпис из украинского батальона сказал мне, что их привезли ликвидировать евреев. Нас прислали сюда для этой акции?

— Нет, у нас совсем другое задание, — ответил я, и Махер с трудом подавил вздох облегчения.

Раздался стук в дверь и вошел Ланген.

— Доброе утро, господин Герлиак! — поздоровался он. — Телефонограмма из штаба обергруппенфюрера Баха.

Послание гласило: первая рота батальона СД специального назначения «Люблин 500» прибывает в Слоним к одиннадцати часам утра. Я взглянул на часы: почти десять. Ах, как славно именно так оценивать время: почти десять, одиннадцатый час! А не: девять пятьдесят, десять пятнадцать. И на войне можно устроиться достаточно уютно.

— Ланген, пусть Макс готовит машину, — приказал я. — В десять тридцать я должен быть на вокзале. Вы останетесь здесь, Махер поедет со мной на машине.

— Слушаюсь, господин Герлиак!

* * *

Эшелон прибыл на вокзал Слонима ровно в одиннадцать. Он еще не остановился, когда на платформу спрыгнул человек в полевой форме СС и быстрым шагом устремился ко мне. Это был командир 1 роты и мой заместитель гауптштурмфюрер Рудаков.

— Господин оберштурмбаннфюрер! Первая рота батальона СД специального назначения «Люблин 500» прибыла в ваше распоряжение. Командир первой роты СС-гауптштурмфюрер Рудаков.

— Рад тебя видеть, Сергей! — протянул я ему руку.

— А как я рад! — улыбнулся Рудаков, отвечая пожатием.

— Сколько вагонов наших? — спросил я.

— Пять вагонов с личным составом и три платформы с грузом, — ответил Рудаков и пояснил: — Часть штабной роты прибыла с нами, — связисты, отделение транспортно-хозяйственного взвода и фельдшер.

— Вон к нам начальник станции бежит, так укажи ему наши вагоны, — приказал я. — Я уже говорил с ним, он в курсе, что наши вагоны надо перегнать на обгонный путь в Альбертин.

— Понял, — кивнул Рудаков.

— Дашь указания, оставишь вместо себя старшего и поедешь вместе со мной. Пока вагоны отцепят, перегонят, — мы уже будем на месте. Понятно? Возле вокзала на площади серый «опель-капитан» — это моя машина.

Через десять минут мы с Рудаковым, сидя на заднем сиденье «опеля», направлялись в Альбертин. Я показал Рудакову конюшню, которую можно использовать в качестве гаража, и наш флигель.

— Часть личного состава можно разместить в главном здании, — сказал я. — Там дислоцируется рота украинского полицейского батальона, но свободные помещения есть.

Махер уже накрыл стол для нас в моей комнате. Увидев угощение, Рудаков сказал:

— Я распорядился сразу по прибытии развернуть полевую кухню. У нас с собой молодая капуста и солонина, так что можно сделать отличный берлинский айсбайн!

— Когда это еще будет! — возразил я. — А пока можно закусить, как говорят русские: «чем Бог послал».

— Я вижу, Господь щедро отсыпал вам, — оценил Рудаков. — Шпик, свежий хлеб, огурчики… Малосольные огурчики? Отлично! А что это? Бог мой! Селедка с молодым лучком и картошечкой! А чем запивать всю эту роскошь? Бимбером?

— Специально для тебя, — объявил я, извлекая бутылку водки, — «еще довоенной» — как объяснил мне поставщик.

— Красноголовка?! Глазам не верю! — обрадовался Рудаков. Он быстро снял сургучную заливку с горлышка, ловко выбил пробку из горлышка и разлил по граненым стаканчикам водку. — За нас, Генрих! — по русской привычке провозгласил Рудаков. — За то, что нам удалось выжить и удавалось это дальше.

Мы выпили, закусили и тут же выпили по второй. На этот раз я провозгласил тост «за фюрера и нашу победу». Рудаков выпил молча и так же молча закусил. После третьей я перешел к делу.

— Батальон укомплектовали полностью?

— Практически. Но состав… Мальчики после гитлерюгенда и неотесанные мужики-фольксдойче, — пожаловался Рудаков. — Времени на обучение практически нет. Я рассредоточил оставшихся после Демянска равномерно по взводам, но… Короче, учить их придется по ходу дела. Надеюсь, мы задержимся на этом курорте, чтобы хоть немного поднатаскать новичков?

— Задержимся, — заверил я. — У нас здесь задание.

— Ловить евреев и партизан? — поморщился Рудаков.

— Нет, охранять объект, — ответил я.

— Ты серьезно? — чуть не подавился картошкой Рудаков.

— Жуй тщательней, слушай внимательней, — посоветовал я и рассказал ему о задании Баха.

— А это дело! — оживился Рудаков. — Не знаю, каков в деле Бах, но уж не хуже Айке, я полагаю! Зато реальное прямое подчинение — это замечательно! А то до сих пор мы только числились «прямого подчинения РСХА», а на деле то бросали от одного местного начальника СД к другому, а потом вообще на фронт отправили дыры затыкать и мостить своими телами дороги побед для доблестного вермахта!

— Ты здесь поаккуратнее в выражениях, — посоветовал я. — Здесь в тылу много желающих выслужиться на доносах в гестапо.

— Как я понял, мы теперь здесь сами себе гестапо, — заметил Рудаков, разливая водку по стаканам. — Давай за то, чтобы в этих лесах у нас все сложилось удачнее, чем под Демянском.

Захрустев малосольным огурцом, он спросил:

— А что здесь делает батальон малороссов?

— Они здесь проездом, так же как и мы, — ответил я. — Скоро их сменят латышские полицейские, которые прибывают сюда для ликвидации еврейского гетто. Кстати, наша легенда такова, что мы прибыли сюда для этого же.

— Легенда… — проворчал Рудаков. — Знаю я эти легенды. Прикажут помочь «товарищам по оружию»… Так и проваландаемся с евреями до осени!

— Это вряд ли, — возразил я. — У нас конкретное задание. Впрочем… приказ есть приказ! Тем более что в составе айнзатцгруппы мы уже принимали участие в антиеврейских акциях. Дело знакомое… Что тебя смущает?

Рудаков залпом выпил водку из стакана и ответил, морщась:

— Меня смущает, если можно так выразиться, расовая политика фюрера. Чем ему помешали евреи? Нам больше не с кем бороться? Коммунисты оставили здесь агентуру, польские вооруженные отряды терроризируют немецких поселенцев в Варшавском и Люблинском дистриктах и даже здесь, в Белоруссии, чувствуют себя, как дома, — ну как же, «Креси всходние», исконно польские территории! А украинские националисты, которые встретили вермахт с таким восторгом, тоже начинают уходить в леса. Ты сказал, что здесь стоит украинский полицейский батальон — и какие в нем настроения?

— Сейчас настроения нормальные, — усмехнулся я, — поскольку батальон за последние полгода дважды зачищала СД. Теперь там есть и русские, даже среди командного состава.

— Понятно, — покачал головой Рудаков. — Украинцы с энтузиазмом будут расстреливать евреев, а потом украинцев расстреляют русские. Я ведь знаю, что украинцы с таким восторгом встречали германскую армию потому, что рассчитывали на провозглашение независимой Украины. И они массами записывались в полицейские части для того, чтобы очистить территорию ИХ Украины от ненавистных им поляков, евреев и большевиков. Но теперь, когда германские войска оккупировали всю территорию, на которую претендовали «самостийники», они увидели, что фюрер не торопится провозглашать «незалежную Украину». Вот и волнуются!

— А ты чего волнуешься? — прервал я Рудакова.

— А я волнуюсь вот почему… Я и многие русские, которые сейчас сражаются на стороне Германии, пошли на это ради того, чтобы освободить Россию от власти коммунистов. А теперь, глядя на украинцев, я начинаю думать: а не сыграют ли с нами такую же злую шутку, как с этими наивными малороссийскими мечтателями?

Серьезный вопрос. Я налил водки и мы молча выпили. Затем я продолжил тему:

— Неужели ты всерьез полагаешь, что фюрер бросил на Восток цвет германской нации для того, чтобы построить там независимые государства «Украина», «Белоруссия», «Россия»? Нет, дружище! Планы не таковы. Но тебе не стоит отчаиваться по той причине, что любые планы по ходу их воплощения в жизнь неизбежно претерпевают корректировку в соответствии с требованиями реальности. Вспомни: еще год назад фюрер не хотел слышать ни о каких национальных формированиях в составе вермахта и СС. Тем не менее и вермахт, и СС включили в часть своих подразделений специального назначения лиц негерманской национальности. Возьми нашу зондеркоманду «Люблин»: на момент создания она считалась спецподразделением, укомплектованным исключительно фольксдойче из Прибалтики. Но ты, русский, уже вошел в командный состав и получил звание офицера СС. Почему? Я сумел убедить Гейдриха в разумности и необходимости этого, а Гейдрих сумел убедить рейхсфюрера СС. Но фюрера об этом, несомненно, не ставили тогда в известность. А сейчас? Легально создаются национальные полицейские формирования, — и не просто так, а с дальним прицелом включить их в состав ваффен СС! Рейхсфюрер наконец понял: рейх от Атлантики до Урала немыслим без национальных, проникнувшихся арийскими идеалами кадров. И пусть вас, славян, наши блюстители «арийской чистоты» считают «унтерменшами», но дальнейшая корректировка расовой политики в соответствии с реалиями неизбежна. И когда германская армия дойдет до Урала, многое изменится. Учитывая заслуги таких отважных бойцов, как ты, фюрер позволит вам создать российский анклав за Уралом: он все равно обещал Сибирь Японии, но я думаю, что он не будет возражать, если вы не отдадите Сибирь узкоглазым.

— Красиво написано! — ухмыльнулся Рудаков. — Только… Генрих, не кажется ли тебе, что это всего лишь твои домыслы?

— Домыслы? — уставился я на него. — А ты слышал что-нибудь о «Генеральном плане ОСТ»? Когда я в качестве руководителя зондеркоманды проходил инструктаж перед вторжением в Польшу, то уже тогда мне недвусмысленно сообщили, что генерал-губернаторство должно стать всего лишь резервуаром рабочей силы, для чего следует устранить польских лидеров и процедить молодежь. Ты помнишь, как мы расстреливали поляков, занесенных в списки «руководителей»? Таким образом мы должны были уничтожить как народности поляков, украинцев, белорусов, горалов, евреев, кашубов, лемков… Ну, польских руководителей мы отстреляли довольно быстро, сейчас настала очередь евреев. А украинцы оказались в рядах вспомогательной полиции. И, несмотря на их забавный, но весьма раздражительный национализм, украинские батальоны живут! А почему? Потому что рейхсфюрер поменял правила игры и дал указание об «онемечивании» указанных народов. Теперь польским детям, лишенным родителей, не позволяют просто умереть с голоду, а отбирают среди них голубоглазых блондинов и отправляют в немецкие семьи, в основном в семьи немецких членов СС! Разве это не есть убедительный пример положительной трансформации расовой теории? В скором времени и русских детей начнут отправлять на онемечивание. Более того, рейхсфюрер надеется сделать восточные земли местом дислокации СС, которые станут непреодолимой преградой между диким Востоком и цивилизованной Европой. И естественно, что русские и украинцы, проникшись германским, — то есть общеевропейским духом, — встанут на пути между Европой и варварским Востоком. И имя этой стене — орден СС! Главное — выгнать евреев, как главный дестабилизирующий фактор Европы!

— Да куда же вы их выгоните? — удивился Рудаков, опустошая очередной стакан бимбера. — Есть ли такое место?

— Палестина! — торжественно сообщил я. — Их историческая родина!

— Да, разумеется. Но там сейчас заправляют англичане, — заметил Рудаков. — И на хрена им там евреи, если они давно уже договорились с местными арабами?

Рудаков был прав. Прав на сто процентов: проклятые англичане не захотели переселения европейских евреев ни в Палестину, ни даже на принадлежавший французам экзотический остров Мадагаскар. И наш фюрер, скованный жесткими условиями военного времени, был вынужден принять решение об уничтожении евреев — не как конкретного народа, но как главного дестабилизирующего Европу фактора. Рудаков этого не знал, но я, как командир подразделения айнзатцгруппы, читал секретный протокол выступления Гейдриха на весенней конференции СД и СС в Ванзее. Странно: Гейдриха уже нет, но его рецепт «окончательного решения еврейского вопроса» живет живее всех живых!

— Никто не хочет выделить евреям кусок земли! — заключил я. — Они никому не нужны, но никто не хочет взять ответственность за окончательное и всех устраивающее решение еврейского вопроса. Лишь революционный дух национал-социализма способен сдвинуть с места этот залежалый камень. И нам не оставили выбора. Уничтожение! Мы не звери, но у нас просто нет иного выхода! И почему проклятые англичане не оставили нам выбора, не пожелав переселения европейских евреев не только на их историческую родину Палестину, но хотя бы на французский Мадагаскар, уступленный ставшими очень сговорчивыми после 1940 года французами?! Почему англичане не хотят, чтобы евреи с присущим им трудолюбием и упорством превратили бы никому не нужный остров в африканский очаг европейской культуры? Все потому, что Британия — это современная тупая и спесивая собака на сене! Не люблю англичан!

— Да, действия англичан весьма нелогичны, — согласился Рудаков. — Решительно поддержав Финляндию в войне с Советами, они проявляют неразумное и самоубийственное упорство в противостоянии с европейской Германии, да еще к тому же ради сохранения этого противостояния вступив в абсурдный и самоубийственный союз с преступным режимом Сталина! Ну не идиотизм ли это?!

— Англичане очень странные люди, — абсолютно искренне высказался я. — Им наплевать на будущее Европы! Они не считают себя континентальной державой. Более того: любая континентальная держава для них в принципе является врагом. Поэтому им ближе их бывшая колония США, которую они готовы признать мировым лидером, — лишь бы не континентальная страна!

— А какое наше место? — напомнил Рудаков. — Как оно представляется фюреру?

— Не знаю насчет фюрера, но рейхсфюрер четко обозначил нам цель, к которой надо стремиться. Великая наднациональная общность СС! — с пафосом воскликнул я. — Новый орден меченосцев на новой границе Европы! Разве это не лучший выбор для тех народов, которым выпала честь германизироваться?

— Честно говоря, нет! — признался Рудаков.

— Ты слишком много выпил, — заключил я. — И скажи спасибо, что нас не слышит гестапо. Иначе мы оба сидели бы сейчас в одной камере, не взирая на то, что я — ариец, а ты — пока еще не германизированный унтерменш-славянин. Впрочем, я так понял, что у нас скоро будет свое гестапо.

— В смысле? — воззрился на меня Рудаков.

— Ну, нам же дали нового начальника штаба… Вахмана! Он же из гестапо, не так ли?

— Нет, он из СД, — возразил Рудаков. — И по возрасту он должен быть в одном с тобой чине или выше… Видно, в тылах все время ошивался. Но не из гестапо. Судя по всему, старый кадр Гейдриха, который вдруг оказался не у дел.

— Ну а твое личное впечатление? — продолжал расспрашивать я.

— Да что сказать? — пожал плечами Рудаков. — Такой… серый педант. Но дело свое хорошо знает: на всех собирает информацию. Веришь ли: побеседовал со всем личным составом батальона! И все пишет в свою книжечку, пишет… Но материальное снабжение организовать сумел! Воплощенный орднунг, короче!

— Это хорошо! — одобрил я. — Ну а куда он педантично пишет доносы, это я выясню и тогда определю степень его опасности.

— Ты надеешься его приручить? — усмехнулся Рудаков.

— Приручить? Не знаю… Но контрмеры я для него легко придумаю, уж поверь мне! — заверил я.

Я действительно так думал.