Ее звали Анна. Поздний ребенок. Обычный ребенок, ничем не примечательный. Возможно, она выросла бы в самую обычную женщину, верную жену, заботливую мать и прилежную домохозяйку, если бы… Если бы не два события, направивших ее жизнь по тому пути, по которому она и прошла ее до самого конца.

Первое событие случилось, когда ей было лет пять.

Однажды под Рождество Анна в поисках пропавшей куклы залезла под кровать и обнаружила там вилку. В солидной буржуазной семье, владевшей домом в Праге, державшей кухарку и горничную, валяющаяся под кроватью вилка была из ряда вон выходящим событием. Тем более что вилка была из столового серебра, периодически тщательно пересчитываемым хозяйкой. Поэтому Анна, найдя вилку, тут же поспешила на кухню.

Вообще-то заходить на кухню детям категорически запрещалось, но тут был вполне подходящий предлог. Кухарка обрадовалась:

— Ой, спасибо, Звездочка! Вот бы Ружене досталось от хозяйки! На, вот тебе яблочко.

Анну все звали «Звездочка». Мама говорила, что глаза Анны похожи на звезды. У Анны действительно были удивительные глаза: прозрачно-голубые, они лучились каким-то внутренним светом. А Ружена — это горничная. Сейчас ее не было дома: мама разрешила ей взять выходной, и сна наверняка была сейчас со своим долговязым Иржи.

На кухне у стола сидел высокий худой человек. Он с улыбкой смотрел, как Анна уселась на стул, аппетитно хрустя яблоком.

— А это брат нашей Ружены Франтишек, — представила незнакомца кухарка. — Приехал из Брно ее навестить, а ее нет как на грех. Звездочка, что ты еще хочешь? Пирога?

— Не-а, — помотала головой Анна. — Хочу сказку.

— А какую сказку? — спросил Франтишек.

— С принцем и принцессой! — объявила Анна. — И чтобы они поженились и жили долго и счастливо!

— Давай, я расскажу тебе про звезды, — предложил Франтишек. И начал рассказ:

— Жили-были две звезды. Они висели в небе совсем рядом. Они разговаривали друг с другом. И им это нравилось.

— А разве звезды разговаривают? — удивилась Анна.

— Конечно, — заверил Франтишек. — Ты видела, как звезды перемигиваются в ночном небе? Это они разговаривают. Просто они далеко от нас, и мы не слышим их голосов. Но они разговаривают, уж поверь мне!

— А что же они делают днем? Ведь тогда не видно, как они мигают? Днем их вообще нет, правда? — засыпала вопросами Анна.

— Они есть и днем, просто в свете солнца их не видно. А когда они не разговаривают, они просто молча смотрят на Землю. Зачем им все время говорить? Им и так хорошо вместе. Но вот наступил срок, одна звезда сорвалась с места и упала на землю. И превратилась в девочку. Но второй звезде было одиноко одной, и она тоже в конце концов упала на землю и превратилась в мальчика. Мальчик и девочка выросли и стали искать друг друга. Искали долго, но они знали, кого ищут. И потому все-таки нашли ДРУГ друга. И они снова оказались вместе, сидели рядом, разговаривали и смотрели на небо. Они жили долго и счастливо и умерли в один день. И после этого они снова стали звездами. И снова оказались на небе рядом. И будут там до тех пор, пока один из них не упадет на землю. Тогда они снова начнут искать…

— И они опять найдут друг друга?

— Если будут искать, то найдут. Кто ищет, тот непременно находит!

Анна наморщила лобик и озадаченно спросила:

— А как же они узнают друг друга?

— Они узнают, обязательно узнают, — уверенно заявил Франтишек. Он достал из кармана отливающий золотом диск размером чуть больше монеты и протянул Анне. Анна стала разглядывать диск. На нем была рельефно выдавлена рождественская звезда. Диск был неправильной формы: край срезан, причем неровно, с зубцами.

— Есть еще одна такая звезда. Если ее приложить к этой, то зубчики совпадут. Вот так звезды узнают друг друга. Это — твоя звезда, Анна. Береги ее.

— Ой, Франта!

Это вошла Ружена. Она обняла брата и обратилась к Анне:

— Звездочка! Мама ищет тебя. Беги к ней скорей!

— Прощай, Анна! — улыбнулся Франтишек.

Больше Анна никогда его не видела.

Анна росла, и вместе с ней менялся мир. Началась война, старший брат Ярослав ушел на фронт. Ему повезло: он сразу попал в плен к русским и остался жив. Между тем у отца дела пошли плохо. Однажды он сказал Анне:

— Ты уже взрослая девушка, скоро тебе исполнится семнадцать лет. Тебе пора замуж. Я хочу, чтобы ты вышла за моего нового компаньона господина Мюллера. Он уже в возрасте, но достаточно богат, чтобы тебя обеспечить. Я хочу, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

И отец заплакал. Анна раньше никогда не видела отца плачущим, и она поняла: ее замужество — дело решенное. Только так можно спасти благополучие семьи.

Господин Мюллер оказался даже старше отца. Он был грузен, плешив, но в остальном был вполне приятный господин. Как выразилась горничная Ружена: «непротивный». Он со сдержанным вожделением припадал мокрыми губами к руке невесты и прокуренным баритоном ворковал: «Ах, Анхен! Как вы прекрасны!»

А Анну совсем не волновали его чувства: ведь у господина Мюллера не было звезды. Зато у него был собственный дом в Праге и два магазина.

Анна отнеслась довольно равнодушно к процессу бракосочетания. И в церкви, и за свадебным столом она не испытывала никаких эмоций. И даже когда мокрые губы пропахшего пивом и сигарами господина Мюллера касались ее губ, она не испытывала ничего. Ни волнения, ни отвращения… Ничего.

Лишь оказавшись в спальне, Анна заволновалась. Она стояла перед своим мужем в ночной рубашке, стыдливо сложив руки на груди, а господин Мюллер, что-то бормоча, гладил ее глазами и руками, скользя толстыми, как сардельки, пальцами по тонкой девичьей талии, плавному изгибу бедра и стройным ногам. Мама уже объяснила ей, что должен сделать в первую брачную ночь господин Мюллер, и Анна испытывала лишь одно желание: умереть. Но как искренняя католичка, она понимала, что нельзя обращаться к Господу с такой просьбой. И поэтому стояла неподвижно, словно изваяние, давя закипавшие в груди горькие рыдания.

Господин Мюллер вполне понимал чувства новобрачной и предвидел такой поворот дела. Поэтому он взял стоявшую на ночном столике шкатулку, раскрыл ее и сказал, обращаясь к Анне:

— Дорогая, я хочу подарить эту вещь в знак моей любви к тебе.

Он достал из шкатулки прекрасное бриллиантовое колье, поставил шкатулку на столик и повернулся к Анне. Колье переливалось искрами огня: казалось, что волшебник ювелир собрал звезды с неба и соткал из них изысканный узор. Господин Мюллер осторожно надел колье Анне на шею и отступил на шаг, любуясь.

— Дорогая, это колье обошлось мне в целое состояние, но оно так идет тебе! — в восторге воскликнул он. — Я заслужил немного твоей ласки, правда? Так пойдем же, пойдем…

И он повлек несопротивляющуюся Анну к кровати. И дальше все должно было произойти так, как говорила Анне мать, и произошло бы, но…

Анна упала на постель и закрыла глаза. И вдруг услышала возглас господина Мюллера:

— Боже мой! Что со мной?

Анна открыла глаза и увидела, как господин Мюллер схватился за голову и упал на ковер. Анна с криком бросилась из комнаты. Она побежала по коридору и очутилась в объятиях матери. Рыдающая Анна ничего не могла объяснить, но отец уже успел забежать в комнату новобрачных и торжественно объявил сбежавшимся на крики домочадцам:

— Пан Мюллер скончался апоплексическим ударом! Прими, Господь, его душу, отличный был человек.

Оживление отца было вполне понятно: у господина Мюллера не оказалось никаких наследников, кроме законной жены, то бишь Анны. То, что жена так и осталась девственницей, было тайной для всех, кроме Анны и ее матери. Впрочем, с юридической точки зрения сей факт не имел никакого значения.

Между тем монархия рухнула, появилась республика и вместе с монархией закончилась война. Закончился и траур по господину Мюллеру. И в дом зачастили женихи. Не все из них были «противные», а некоторые даже молодые и весьма симпатичные. Но Анна не могла представить, что кто-нибудь еще может узнать о том, что она — вдова-девственница. И решительно отказывала всем. Странно, не правда ли? Вот и пойми этих женщин! Впрочем, возможно, что все дело было в одном: ни у кого из кандидатов на руку и состояние молодой вдовы не было звезды.

Между тем дела отца снова пошли не лучшим образом. Но вдруг однажды он ворвался в комнату дочери необычайно возбужденный и бросил на столик газету:

— Вот куда тебе следует срочно вложить деньги, доченька! — торжественно объявил он, тыча пальцем в передовицу. Заголовок передовицы гласил: «Чешские нефтяные поля превратят Чехословакию в главное государство Европы!»

В передовице некий профессор Матоушек рассказывал о том, как были открыты Чешские нефтяные поля. Проводя скрупулезные научные исследования на протяжении многих лет, Матоушек пришел к выводу, что на территории Чехии и Словакии вполне могут быть крупные залежи нефти, в несколько раз превосходящие румынские месторождения в Плоешти. Однако залегают они столь глубоко, что добраться до них можно не везде. Профессор Матоушек оставил всю остальную (не имеющую отношения к поискам нефти) научную работу и кафедру в университете, дабы найти то место, где нефть ближе всею подходит к поверхности. И вот в прошлом году он нашел место недалеко от Колина, где до нефти можно добраться сравнительно неглубоким бурением. Оказалось, что вся пригодная для перспективного бурения зона находится на территории машиностроительного завода Генриха Бауэра и прилегающих к заводу бывших складах имущества австрийской королевской императорской армии. Территория складов также принадлежала Бауэру, который и позволил Матоушеку провести пробное бурение. Активную помощь профессору в проведении исследований оказал главный инженер завода Бауэра Иржи Прохазка. Настойчивость исследователей была вознаграждена сполна — первая же пробуренная скважина дала фонтан нефти. Гениальное предвиденье чешского профессора полностью подтвердилось! Открылись новые горизонты для нового подъема самой передовой в Европе чешской промышленности… и так далее и тому подобное.

Но главное: Бауэр, Матоушек и Прохазка создали акционерное общество «Чешские нефтяные поля» и приступили к выпуску акций. Основным акционером (наряду с основателями) стало государство, что само по себе являлось солидной гарантией нового акционерного общества. Пока акции можно приобрести по номиналу. Но когда все акции будут распроданы, приобрести их можно будет только на бирже. И нет сомнений, что в первую же неделю биржевых операций котировка акций минимум в десять раз превысит номинальную стоимость.

— Это золотое дно! — возбужденно восклицал отец, шагая по комнате. — Такой шанс нельзя упустить. Надо сейчас же вложить в акции все, что имеется!

Однако оказалось, что акции ЧНП не так просто приобрести. Длинная очередь вытянулась к круглосуточно работающему офису ЧНК. Даже пенсионеры стояли в очереди долгими часами, чтобы купить пару-тройку акций на свои скудные сбережения. Находившиеся поблизости ломбарды и ссудные кассы также работали круглосуточно, собирая щедрый урожай обручальных колец и столового серебра.

Увидев гигантскую очередь, протянувшуюся на пять кварталов, Анна несколько приуныла, но выяснилось, что крупные взносы принимаются вне очереди лично господином Прохазкой. Когда охрана в дверях офиса уразумела, какой суммой располагает красивая молодая дама, ее предупредительно провели в приемную к Прохазке.

Прохазка оказался молодым человеком, лет около тридцати. Он поднялся навстречу Анне, галантно поцеловал ей руку и осведомился, о какой сумме идет речь.

— Обо всем состоянии моей семьи, — просто ответила Анна. Ей понравился Прохазка. С безукоризненным пробором в набриолиненных волосах, аккуратным овалом лица и тонкими изящными усиками, он казался сошедшим с экрана кинематографа героем. А темные круги вокруг глаз (следствие бессонных напряженных ночей) придавали особую выразительность его взгляду. Анна не вслушивалась в разглагольствования Прохазки о росте добычи нефти и перспективах нефтяной промышленности Чехословакии. Она думала: есть ли у него звезда?

Через час Анна обменяла закладные на дома (родительский и доставшийся ей от покойного господина Мюллера), содержимое своих и родительских банковских счетов, а также бриллиантовое колье (свадебный подарок покойного мужа) на внушительную пачку акций ЧНП. Оставалось лишь ждать золотого дождя.

Но дождь не пролился.

Спустя две недели после того, как Анна и ее родители вложили все свои деньги и имущество в ЧНП, разразился скандал. Выяснилось, что никакой нефти нет и что Бауэр — подчистую разорившийся промышленник, решивший поправить свои дела с помощью афериста Прохазки. А вот профессор Матоушек действительно оставил научную деятельность и кафедру в университете ради нефтяных изысканий, только проводил он их не в полевых условиях, а в персональной палате психиатрической лечебницы. Куда его и вернули после бесславного конца ЧНП. Бауэр скончался от сердечного приступа в тот момент, когда полиция явилась его арестовывать. А Прохазка, выйдя накануне вечером за сигарами, бесследно исчез. Денег никто не получил, все счета ЧНП вдруг оказались пусты, и никто не знал, куда делись лежавшие там огромные суммы. Отчаявшихся вкладчиков почему-то не утешало, что в числе одураченных оказалось и правительство.

Отец начал беспробудно пить. Внезапная смерть матери подкосила его совсем, и через полгода он тихо сошел в могилу. Что ж, ему хоть повезло умереть в своем доме! Через неделю после похорон банк продал дом новому владельцу.

И дом, доставшийся Анне от господина Мюллера, также оказался в собственности банка. По счастью, оставался еще дом в Ческом Градце, куда Анна и уехала. Уехала с облегчением: после смерти родителей ей было физически тяжело находиться в Праге.

«Нет, у него не было звезды», грустно думала Анна, вспоминая Прохазку. Но ей все равно было приятно вспоминать приятного молодого человека, сошедшего с киноафиши. И в такие минуты как-то не имело значения, что этот человек обокрал ее семью.

В Ческом Градце Анна прижилась легко. Трехэтажный дом господина Мюллера был по-немецки добротен и ухожен, а находившийся на первом этаже трактир был любимым местом отдыха мужского населения городка. Трактир также принадлежал Мюллеру, а управлял им трактирщик Потучек.

Оказавшись одна в маленьком городке, Анна не стала сидеть, сложа руки. Она начала работать в своем трактире, помогая старому Потучеку, и посетители быстро привыкли к всегда одетой в черное госпоже Мюллеровой, наливавшей им пиво и носившей сосиски с капустой. Кроме того, Анна стала прилежной прихожанкой местной церкви и вскоре снискала уважение всего города.

Так прошло полгода. Анна привыкала к своей новой жизни, забыв о прошлом. Но прошлое всегда напоминает о себе тогда, когда это меньше всего ждешь.

Осенней ночью, когда темнота усиливается дождем и туманом, в дверь дома кто-то постучал. Анна была одна в доме: по воскресеньям горничной и кухарке полагался выходной и субботним вечером дом пустел. Анна посмотрела на часы: половина первого ночи. Кто бы это мог быть? Весь город давно спит, и трактир закрылся два часа назад. Стук настойчиво повторился. Анна спустилась и, подойдя к двери, спросила:

— Кто там?

— Это я, госпожа Мюллерова! — ответил голос, от которого у Анны замерло сердце. Она торопливо отодвинула засов и распахнула тяжелую дубовую дверь. На мокрых ступеньках под струями холодного осеннего дождя стоял Прохазка. Он вежливо приподнял мокрую шляпу, с полей которой стекали потоки воды и вежливо произнес:

— Прошу извинить меня за столь поздний визит. Но у меня неотложное дело. Вы позволите войти?

Анна молча сделала шаг в сторону, пропуская его в дом. Прохазка повесил мокрый плащ и шляпу на вешалку. Анна молча провела его на кухню.

— Промок и замерз, — виновато усмехнулся Прохазка, потирая ладони. — У вас не найдется что-нибудь согревающее?

Анна достала из буфета бутылку сливовицы и налила Прохазке полный стакан. Потом сделала ему бутерброды с колбасой и молча смотрела, как он жадно ест.

— Кофе хотите? — спросила она, когда Прохазка покончил с едой.

— С удовольствием, — признался Прохазка и тут же смущенно добавил:

— Боюсь, что я все-таки злоупотребляю вашим гостеприимством. Я ведь проездом, забежал на минуту… Понимаете, я…

Он замолчал, нервно потирая пальцы. Анна молча смотрела на него. Прохазка засунул руку в карман пиджака и извлек сверток. Осторожно развернул ткань. В скудном свете лампы засверкали сияющими лучиками звезды. Анна, не веря своим глазам, протянула руки к сказочному сиянию. Это было ее колье. Анна взглянула на Прохазку. Тот не отвел глаз под ее испытующим взглядом и медленно проговорил:

— Я не буду вам объяснять… это слишком долго. Все не так, как писали в газетах. Но это не важно. Важно, что я смог вернуть вам это… Я выкупил колье сразу, как только вы его заложили. Я хотел его вернуть вам тогда, но… Теперь я покидаю страну… навсегда. Но перед этим решил вас найти и отдать… то, что принадлежит вам.

Он замолчал, достал нервным движением портсигар и закурил. Анна поднялась к себе в спальню. Блеск брильянтов ее словно загипнотизировал. Часть прошлой жизни так внезапно вернулась, и Анна чувствовала себя, словно во сне. Она сбросила шаль и халат, надела колье и подошла к зеркалу. Раздался острожный стук в дверь, и ей показалось, что сейчас войдет господин Мюллер. Но сон продолжался: из мрака появился Прохазка.

— Я стучал, но вы не ответили… — начал было он, но замолк. Он осторожно взял Анну за плечи и проговорил жарким шепотом, от которого у Анны побежали по телу мурашки:

— Вы прекрасны, Анна! Я приехал специально за тем, чтобы вам это сказать. Я мечтал об этом с того самого момента, как увидел вас.

Когда утром Анна проснулась, Прохазки уже не было. Он ушел еще до рассвета. Колье лежало на столике. Под ним — записка: «Любимая! Все было так прекрасно! Не продавай колье никогда. Пусть оно напоминает тебе обо мне. Подожди немного, я обязательно вернусь».

Анна не собиралась продавать колье: трактир давал вполне достаточный доход, и она знала, что сумеет обеспечить себя. И еще она знала то, что придавало ей какую-то новую спокойную уверенность: она больше не девственница. А скоро она узнала, что беременна.

Из этого деликатного положения ей помог выйти местный священник, которому она во всем призналась на очередной исповеди. Священник написал письмо в монастырь к знакомой настоятельнице, а Анна сообщила, что уезжает ухаживать за больной родственницей. Когда спустя полгода Анна вернулась с грудным ребенком на руках, весь город уже знал: родственница госпожи Мюллеровой скончалась при родах и добрая вдова усыновила сироту.

Мальчика Анна назвала в честь отца: Иржи. Странное дело, но она совсем не вспоминала Прохазку: рождение ребенка придало новый смысл ее жизни. Она впервые почувствовала себя счастливой и словно расцвела. Иржи рос веселым и здоровым ребенком, и Анна не могла нарадоваться на него. И вдруг он тяжело заболел. Доктор осмотрел пылающего жаром ребенка и сказал, что если ночью не наступит кризис, то… Всю ночь Анна молилась так, как никогда в жизни. А когда утром она очнулась от короткого забытая, в которое впала уже на рассвете, ребенок спокойно спал. Кризис миновал.

Иржи быстро пошел на поправку, а Анна вознесла горячую молитву благодарности, добавив в конце просьбу: пусть Иржи никогда больше не болеет. Она забыла, что послания не всегда доходят по назначению и просьбу, обращенную к Богу, может услышать дьявол.

Иржи больше никогда не болел, даже не простужался. Синяки и ссадины после мальчишеских игр и побоищ заживали на нем быстро. Учился он легко и непринужденно, быстро схватывая на лету то, что другие не могли осилить длительной зубрежкой. Он стал лучшим учеником гимназии. Он собирался поступать в университет и уже учился в выпускном классе, когда однажды утром неизвестно откуда ворвавшийся в их городок автомобиль швырнул Иржи и его велосипед в стену ратуши.

Иржи умер сразу. Автомобиль так и не нашли: жандармский вахмистр Валчик сказал, что на этом автомобиле ограбившие в Будейовицах банк воры спешили к австрийской границе. Анне было все равно, кто убил ее сына: жизнь для нее закончилась.

Шли годы, пустота в душе не исчезла, но Анна привыкла с ней жить. Она словно забальзамировалась в своем горе и перестала стареть: в свои сорок с лишним ей никто не дал бы больше тридцати. Но ей это было безразлично. Вся ее жизнь теперь умещалась между трактиром и церковью.

Анна даже не сразу заметила, что живет теперь не в Чехословацкой республике, а протекторате Богемия и Моравия, и город Чешски Градец стал называться Фридрихсбрюк. Впрочем, немцы в городе появились всего один раз. Какой-то полк вошел со стороны австрийской границы, промаршировал по площади и наутро удалился в сторону Будейовиц. Чешский флаг на ратуше сменило знамя со свастикой. И все. Жизнь шла прежним чередом, а власть в городе олицетворяли так и оставшийся градоначальником господин Машек, да прогуливающийся по площади жандармский вахмистр Валчик. Впрочем, так было только до июня 1942 года. После того как 27 мая 1942 года убили протектора Богемии и Моравии СС-обергруппенфюрера Гейдриха, в городе появились эсэсовцы и гестапо. Были арестованы несколько «подозрительных лиц», которых бросили в концлагерь. На этом репрессии закончились. В помощь Валчику прислали еще двух жандармов из Праги, а в городе появилось местное гестапо в лице СС-унтерштурмфюрера Швальбе. Швальбе был достаточно оригинальной личностью и сыграл определенную роль в истории городка Чески Градец, но о нем я расскажу позже. Гораздо существеннее то, что немцы начали строить рядом с городом какую-то стратегическую дорогу, для чего в Драконовой горе пробили тоннель. Потом в конце 1942 года что-то у них там не срослось, строительство заморозили, входы в тоннель заварили стальными листами. Построенный кусок широкой автострады превратили в резервный аэродром, на котором иногда приземлялись самолеты. Аэродром и прилегавшие склады охраняла рота войск СС. Роты периодически сменялись: они выделялись из состава формируемых дивизий, и как только дивизии оказывались сформированы, то немедленно отправлялись на фронт. Ко времени описываемых событий аэродром охраняла рота под командованием СС-оберштурмфюрера Понтера Шольца, появившаяся в городе под Рождество.

Городских обывателей поразил откровенно небоевой вид прибывшего формирования: в строю маршировали зеленые юнцы лет пятнадцати-шестнадцати и солидные отцы семейств за сорок. Только сам командир роты оберштурмфюрер Шольц соответствовал представлению об идеальном эсэсовце: высокий, светлые вьющиеся волосы и гордый нордический профиль. Лишь мощные линзы очков в роговой оправе красноречиво поясняли, почему сей ариец до сих пор не в лейбштандарте. Впрочем, всеобщее внимание приковал не он, а СС-гауптшарфюрер Ксавье Хакенкройц: коренастый мужчина лет сорока пяти. О его боевом пути красноречиво говорили увешанный наградами мундир, черная повязка на левом глазу и протез вместо правой кисти. О протезе надо сказать особо: это было странное сооружение из мощного стального крюка и полукольца. Как впоследствии выяснилось, Хакенкройц управлялся этим крюком ловчее, чем иной человек с собственной рукой, а полукольцо позволяло намертво зажимать кружку с пивом.

Солдат из роты нечасто видели в городе. Заходить в трактир им было строжайше запрещено. Это позволялось только унтер-офицерам и, естественно, самому командиру. Впрочем, и унтер-офицеры предпочитали пить пиво в казарменной канцелярии. Такой порядок завел Хакенкройц, не жаловавший чехов. Сам Шольц появлялся в канцелярии крайне редко, оставив роту под руководством опытного Хакенкройца. Почему офицер СС и член партии с 1933 года поступал так безответственно? Самые догадливые уже сообразили, что причина заключалась в госпоже Мюллеровой.

Когда Шольц в первый раз зашел в трактир, он сел за свободный столик в углу и закурил. Он сидел молча, ожидая, пока его обслужат. Потучек в упор не замечал ненавистного шваба, яростно начищая и без того кристально чистые кружки. И к Шольцу подошла госпожа Мюллерова.

— Что желает господин офицер? — холодно осведомилась она.

— Пива, фройляйн, — откашлявшись, произнес Шольц, вертя в руках латунный портсигар.

— Фрау, — поправила его госпожа Мюллерова ледяным голосом, — я вдова.

— Извините… фрау, — смущенно поправился Шольц. Он настолько смутился, что у него вдруг запотели стекла очков. Он положил портсигар на стол, достал носовой платок с монограммой и принялся тщательно протирать толстые стекла. Анна с удивлением отметила, что он действительно смутился, и на щеках выступил юношеский румянец, что было весьма странно для мужчины, которому далеко за тридцать. А когда он поднял глаза, его взгляд оказался каким-то по-детски растерянным. Такой взгляд бывает у очень близоруких людей и, учитывая, какую мощную оптику таскал на носу очкастый ариец, это было вполне естественно. Но взгляд тронул Анну, она улыбнулась и спросила:

— Итак, пиво?

От ее улыбки Шольц окончательно смутился и задел локтем портсигар, который немедленно упал на пол. Анна, грациозно присев, подняла портсигар и положила его на стол. И тут увидела такое, что у нее на мгновенье перестало биться сердце: на латунной крышке портсигара блестел диск с рождественской звездой. Маленький золотистый диск с изрезанным зубчиками нижним краем.

— Что это? — услышала Анна свой голос. Как будто это был не ее голос. Ее пальцы коснулись звезды, ощущая знакомый рельеф.

— Это мой талисман, фрау, — ответил Шольц. — Мой отец ушел на войну, когда я спал. Утром на столике рядом с кроватью я нашел эту звезду. Я думаю, что отец оставил мне ее на память, хотя моя мама ничего этого не помнит.

— А отец? Что сказал отец?

— Он ничего не сказал, — покачал головой Шольц. — Он погиб через два месяца.

— Так… пиво! — спохватилась Анна, с трудом отводя глаза от звезды. — Что еще вы желаете?

Завсегдатаи трактира немало дивились тому, что госпожа Мюллерова не отходит от немца. Впрочем, дальше этого дело пока не зашло. Когда настало время закрытия, трактир опустел, а Шольц продолжал сидеть за столиком, глядя на Анну. Потучек гневно гремел кружками, пока Анна ему не сказала:

— Иди домой, Тонда, я сама управлюсь.

Потучек ничего не сказал, лишь неодобрительно покосился на немца и вышел. Анна закрыла трактир и обратилась к Шольцу:

— Идемте, господин офицер, я угощу вас кофе. У меня есть хороший кофе, довоенный. А прислуги в доме нет, я всех отпустила на рождественские праздники.

— Благодарю вас, фрау, вы необычайно добры, — смущенно проговорил Шольц и добавил чуть погодя, — меня зовут Понтер.

Они проговорили всю ночь на кухне госпожи Мюллеровой. Шольц оказался бывшим преподавателем литературы. Несмотря на близорукость, он был хорошим спортсменом. Спортивные достижения, а также активная работа с молодежью в гитлерюгенде оказались причиной того, что его призвали в войска СС. Он должен был служить в дивизии СС Гитлерюгенд, но в итоге его резервная рота оказалась здесь.

— Это чудо, что я оказался здесь, — заметил Шольц и, чуть помедлив, признался:

— Увидев вас, я понял, что это — чудо.

— Почему? — спросила Анна, ощущая непривычное волнение в груди, — почему вы так говорите?

Шольц смущенно снял очки, потом снова одел их и вдруг начал читать стихи:

Анна рассмеялась:

— У меня нет властелина. А чудо… Подождите минуту, Гюнтер!

Анна почти бегом поднялась наверх. Она достала из комода старую шкатулку, на дне которой хранилась латунная звезда. И вернулась на кухню. Она молча взяла портсигар Шольца и приложила звезду. Зубчатые края дисков идеально совпали.

— Вот оно, чудо! — негромко прошептала Анна.

Так началось… Что началось? То, что видел весь город. Как к этому отнеслись жители города? Анне и Понтеру это было безразлично. Они полагали, что это чудо: совпали края их дисков с рождественскими звездами. Они не знали, что фабрикант этих рождественских звездочек предусмотрительно сделал так, чтобы зубчики дисков совпадали всегда. Так что если бы они не совпали — вот это и было бы действительно чудом! Их не смущала разница в возрасте: Анна с годами сохранила свою красоту. Циник добавил бы, что Шольц к тому же был близорук… Впрочем, все эти объяснения — чушь! Просто они полюбили друг друга — и все! Романтика во время войны?! А что еще можно ожидать от вдовы-девственницы и офицера СС — поклонника запрещенного еврейского поэта Гейне?

Короче, ко времени описываемых событий жизнь в городке текла так, как будто не было войны: жители — жили, роман Гюнтера и Анны развивался вполне счастливо, а эсэсовцы под командованием гауптшарфюрера Хагенкройца несли караульную службу и каждый день аккуратно расчищали от мусора недостроенные части дороги по обе стороны от замурованного тоннеля.

Разумеется, романтическая история влюбленного офицера СС и чешской трактирщицы не могла остаться без внимания гестапо. И не осталась бы, если бы всевидящую и всесильную тайную полицию в городке Чески Градец представлял кто-нибудь другой, а не СС-унтерштурмфюрер Швальбе.