Ровно в четыре унылая школа на улице Пио распахнула двери, и оттуда с воплями и хохотом вылетели на волю её питомцы. Погода была прекрасная. Яркое солнце и быстрые тени пробегающих облаков с самого утра немилосердно искушали любителей вольных похождений. Габи и его товарищи, против обыкновения, тут же разбежались в разные стороны, предоставив малышу Бонбону действовать на свой страх и риск.

Волшебные слова, слетевшие накануне с уст Марион, представили Бонбону улицу в новом свете — теперь это был изменчивый мир чудес, полный захватывающих возможностей. Охота началась! Секунд пять он оглядывался и — чего далеко ходить! — случай не замедлил представиться: на противоположном тротуаре как раз показалась тощая личность в обмотках и драной шубе — клошар Сто Су. Бонбон пристроился за ним на безопасном расстоянии, не сомневаясь, что несчастный побирушка с минуты на минуту как-нибудь да проявит свою странность.

Друг за другом они медленно двигались к Рыночной площади по Парижской улице — главной артерии Дувиньи. В этих многолюдных угодьях клошар за какие-нибудь двадцать минут раз десять получил по сто су и раз десять был обруган, — таков, вероятно, был его обычный улов. Бонбон блаженствовал; он пресерьёзно вёл счёт подачкам и ругательствам и не переставал дивиться лёгкости, с какой его поднадзорный загребал денежки. Дойдя до площади, Сто Су, как заранее мог бы предсказать даже малыш Бонбон, пересёк её по диагонали и скрылся в кафе «Паризье н». Бонбону пришлось прождать добрых полчаса, злясь на болтливость пьяницы, из-за которой тот так надолго застрял в своём раю.

Из кафе Сто Су вышел в ореоле блаженства, так и сиявшем вокруг его лысого лба. Бонбон присмотрелся и нашёл, что вид у него определённо куда более странный, чем до захода на «водопой». Возможно, чудес уже недолго оставалось ждать.

Он проследовал за клошаром по всему Вокзальному проспекту, держась от него настолько близко, насколько позволяла нетвёрдая походка объекта. Сто Су по пути насшибал ещё немного денег, а перед самой площадью Теодор-Бранк неожиданно резко повернулся. Старый нищий и мальчик столкнулись нос к носу.

— Гони сто су! — сердито потребовал клошар.

— А вам зачем? — не давая отвлечь себя от расследования, спросил Бонбон.

Подобная наивность умилила попрошайку; он улыбнулся и наклонился к белокурой головёнке.

— Сынок, — торжественно изрёк он, — вот поживёшь с моё, наберёшься жизненного опыта, тогда узнаешь, что сто су, да ещё сто су, да ещё сто су составляют пятнадцать франков, а на эту скромную сумму человек, погрязший в несчастьях, вполне может найти утешение в стаканчике красненького.

— Не похоже, чтоб это принесло вам реальную пользу, — заметил Бонбон, критически разглядывая его обмотки и рваные башмаки.

Сто Су оставил дерзость без внимания.

— Ты почему за мной таскаешься вот уже битый час? — строго спросил он.

— Так вы заметили? — расстроился Бонбон.

— Я всё замечаю. А ты как думал? За то время, что я утюжу здешние улицы, будь они прокляты, у меня третий глаз на затылке вырос. Жизнь у меня такая: только и смотри, чтоб не замели… Ты-то чего за мной шпионишь, маленький паршивец?

— По-моему, вы странный, — признался Бонбон с подкупающей откровенностью. — Вот я и жду…

— Чего ждёшь? — забеспокоился клошар.

— Как чего! Жду, когда появится «Кадиллак».

— Какой ещё «Кадиллак»? — прогнусавил растерявшийся Сто Су.

— Синий с белым «Кадиллак», который повезёт вас в «Ритц», — с усмешкой объяснил Бонбон. — Вы же понимаете, не хотелось бы пропустить такое зрелище.

Багровое, обросшее бородой лицо клошара от изумления полиловело.

— Это ещё кто из нас странный, — выдавил он, попятившись шага на два — подальше от этого дьявольского ребёнка.

Он затравленно оглянулся, развернулся на каблуках и спотыкающейся походкой устремился к вокзалу, бормоча себе в усы:

— Чур меня, чур меня, чур меня…

Бонбон был бы не прочь последить за ним ещё, но время поджимало: его ждали в другом месте. В задумчивости прошёл он по длинной Железнодорожной улице, свернул на улицу Рамбле и припустил к карьеру Вильмари, решив про себя, что Сто Су точно что-то скрывает.

Остальные уже собрались; не хватало только Бонбона и Крикэ Лярикэ.

— И где их, интересно, носит? — изнывал от нетерпения Габи. — Ей-богу, не удивлюсь, если эти сопляки своими расследованиями поставили на уши весь посёлок…

Компания расположилась на шатких мостках над озерцом мутной от глины воды. Солнце начинало клониться к закату, и лучи его не достигали дна карьера, но водная гладь отражала яркую синеву небес во всём её великолепии.

— Прямо как на море, — вздохнула Берта Гедеон, поправляя свой марлевый тюрбан. — Ещё недели две — и купаться можно…

— Смотрите не утопните, — угрюмо проворчал Зидор. — Прошлый год я только и знал, что вылавливал Бонбона.

— Да ладно, здесь у берега всего-то по колено, — сказала Мели, — годовалого младенца не окунёшь.

В двадцати метрах над ними на краю карьера показалась, наконец, фигурка Бонбона.

— Давай сюда! — не слишком ласково крикнул Габи.

В карьер спускались двумя способами. Девочки обычно пользовались сходнями заброшенной узкоколейки, где под откосом доживали свой век ржавые вагонетки. Мальчики предпочитали головокружительный спуск по естественному жёлобу, пропаханному в почти отвесном склоне задами неизвестных смельчаков. Этот жёлоб в считанные секунды доставлял прямо к водоёму не хуже скоростного лифта, только надо было хорошенько запахиваться, чтоб не загрести полную спину песка. Горка, конечно, была по-своему неплоха, но для наездников покойной лошади без головы этого было маловато.

Бонбон отважно стартовал и в вихре песка торпедой вылетел к ногам товарищей. По их кислым физиономиям он сразу понял, что остальные охотники оказались не добычливее его.

— Что-нибудь попалось? — полюбопытствовал Габи.

— Я следил за Сто Су, — важно заявил Бонбон. — Вид у него был и правда странный…

— И что было?

— Я к нему и так и сяк, но всё без толку. Не созрел он ещё. Этот неожиданный вывод хоть немного да развеселил собрание. Старшие признались в своих неудачах. Купившись на обманчивую загадочность, Габи, Зидор и Испанец Жуан погнались за дичью, на самом деле ничуть не более интересной, чем пьяница-клошар с Рыночной площади. За два часа прилежной слежки они, как ни печально, убедились, что ни старый папаша Зиго н, собиратель бутылок, ни месье Галли , сапожник с улицы Маленьких Бедняков, ни почтальон Жив-не-помёр не скрывают никаких страшных тайн. Их неприметное существование оказалось непроходимо скучным, и уцепиться тут воображению было абсолютно не за что.

Мели Бабен остановила свой выбор на инкассаторе банка Лалуэ тти, высунувшись из-за угла тупика, куда тот свернул, застала его за подглядыванием в вентиляционное окошко пекарни Машере ля. Она дала нескромному инкассатору уйти и сменила его у маленького экрана. Наклонившись, она увидела супругов Машерель, которые в полумраке пекарни сосредоточенно старались вырвать друг у друга хлебный лоток. Это было забавно, однако супружеская ссора ни на шаг не продвинула Мели в её поисках чего-нибудь необычного.

Лентяй Татав рассудил, что за преступными тайнами проще всего обратиться к первоисточнику; он подкараулил инспектора Синэ на выходе из комиссариата и некоторое время, оставаясь незамеченным, «вёл» находящегося при исполнении полицейского, что уже само по себе было немалым достижением. Слежка бесславно завершилась в скромном кафе на улице Казими р-Бомпэ н, где какие-то три дядьки без особого увлечения играли в бело т. Синэ понаблюдал за партией через плечо ближайшего игрока, а потом учтиво выразил желание вступить в игру четвёртым.

— Лювиньи — это же стоячее болото! — уныло завершил Татав отчёт. — Ничего здесь никогда не происходит… Если уж сам инспектор Синэ со скуки не знает, чем заняться, то нам и подавно не светит напасть на след чего-нибудь интересного!

— Дела, которые ведут инспектор Синэ и комиссар Бланшо н, не обязательно самые интересные, — сказала Марион, утешая приунывших друзей. — Бывают тайны вовсе не по полицейской части. Нам бы поискать что-нибудь в этом роде.

— Ау! — донеслось сверху.

На краю карьера стоял Крикэ Лярикэ. Он встал на четвереньки и принялся осторожно спускаться задом наперёд, чтобы поберечь штаны. Но это не помогло. На полдороге он не удержался на крутизне и скатился к товарищам вместе с целой лавиной песка.

— Если будешь продолжать в том же духе, — снисходительно заметил Габи, — вся эта круча в один прекрасный день съедет нам на головы… На что-нибудь наткнулся, Крикэ?

Негритёнок потупился, глядя на свои пустые ладошки.

— Я наткнулся на маму, прямо на углу улицы Пио , — жалобно признался он.

— И ничего лучше не придумал, как пойти с мамочкой домой, — под общий смех укорил его Зидор. — Надо было драпать, может, и не догнала бы…

— От неё убежишь, как же! — безнадёжно вздохнул Крикэ.

— Она меня за руку держала. Посмотрел бы я на вас…

Все засмеялись — на сей раз сочувственно: мадам Лярикэ была женщина могучая, а быстротой реакции не уступала хорошему пожарнику. Сам Габи убедился в этом на собственном опыте, когда как-то вечером привёл Крикэ домой в жалких ошмётках парадных штанов. Первая пара оплеух досталась Крикэ; Габи попытался удрать, но прыткая мулатка догнала его и здорово надрала уши.

Крикэ, однако, ещё не всё выложил.

— Но я всё-таки кое-что нашёл, — сказал он, роясь в карманах.

Смех тут же оборвался. Все обступили негритёнка, который бережно разворачивал какую-то бумажку.

— Это объявление, — объяснил Крикэ. — Оно мне попалось буквально только что, когда я читал вслух соседу, дедушке Луба , который плохо видит. Читай, Габи, где крестик стоит.

Габи взял листок и зачитал сосредоточенно молчащим слушателям следующий текст:

«Малообеспеченный инвалид примет в дар крупную сторожевую собаку с хорошим характером, смышлёную, способную быстро привязаться к новому хозяину. Порода не имеет значения. Посредников просят не беспокоиться. Обращаться к месье Тео , ул. Вольных стрелков, 58».

Последние слова потонули в грохоте длинного товарного состава, проходившего по насыпи у них над головами. Габи пустил вырезку по рукам, чтобы ребята по достоинству оценили нюх Крикэ на сенсации. Оценкой были презрительные смешки и разочарованные гримасы.

— Откуда вырезал-то? — спросил Зидор.

— Из последнего номера «Лювиньи Экспресс»…

Так назывался местный еженедельник. Негритёнок ждал приговора вождя.

— Это очень мило, Кри-Кри, малыш, — ласково сказал Габи, — но нам это объявление ничего не даёт. Что ты в нём нашёл необычного?

— Не знаю, — пролепетал Крикэ. — Мне кажется, оно странное. Не такое, как другие.

— Это нашей собачнице может пригодиться, — заметил Зидор. — Глядишь, и пристроит хоть одного из своих беспризорников, — а, Марион?

Марион кивнула с довольным видом.

— Конечно! — сказала она, улыбаясь Крикэ. — У меня есть как раз походящий пёсик — Нанар, которого машина сбила на Национальной. Он уже совсем поправился и, думаю, понравится этому бедолаге. Завтра же и отведу.

— Стоп, стоп! — сказал Жуан-Испанец. — Вольные Стрелки — это тебе не мирный садик, одна туда не суйся. Я за тобой зайду с Зидором и Фернаном. Посмотрим, что это за месье Тео. Кто его знает, может, за этим и правда что-то кроется… Что скажешь, Габи?

— Из чего выбирать-то? Других наводок пока нет, — рассеянно отозвался предводитель. — Сходите, вдруг повезёт… Завтра четверг — значит, сбор, как всегда, в одиннадцать на Рыночной площади.

Пора было по домам. Ребята гуськом вскарабкались на насыпь по сходням узкоколейки, подпирая друг дружку в трудных местах. Фифи, собачка Марион, возглавляла шествие. Замыкал его Габи, подталкивая и поддерживая толстяка Татава; со стороны могло показаться, что он толкает вверх всю цепочку. Солнце стояло уже низко и в дымке, сгустившейся над горизонтом, было совсем красное. Вдали на расчерченной рельсами территории сортировочной маневрировали поезда, и стук колёс, гудки, грохот сцепки складывались в непрерывный гул, оглушающий, как шум бурного моря.

На площади Теодор-Бранк от компании отделились Жуан и Крикэ, которым надо было в Бакюс. На Рыночной площади распрощались и остальные. На улице Маленьких Бедняков жили только Марион и Фернан. Сначала они шли молча — конечно, в сопровождении неутомимой Фифи.

— Со мной сегодня случилась странная история, — тихо сказал Фернан спустя некоторое время.

— А почему ты там не рассказал? — удивилась Марион.

— Они бы стали надо мной смеяться… И потом, каждому хотелось про своё потолковать…

— Это не причина. Ну, рассказывай.

— Так вот, — начал Фернан. — Я уже не раз замечал, что не все в посёлке хорошо к нам относятся. Есть, например, такие, которые точно что-то против нас имеют. И с чего бы это, не понимаю… Ну так вот…

Марион слушала, не перебивая — драматические нотки в голосе рассказчика произвели на неё впечатление.

В четыре часа Фернан вместе со всеми выходит из школы и фланирующей походкой один направляется к площади Теодор-Бранк. В сквере — никого. Как он успел заметить, грузовики Боллаэра не возвращаются в гараж раньше шести — половины седьмого, так что времени у него полно. Руки в брюки, подфутболивая камешек, он продолжает свой путь до поворота на улицу Сезар-Сантини. Беглым взглядом оценивает обстановку. Улица пуста, движения никакого. Дома здесь стоят на приличном расстоянии друг от друга, при каждом есть и двор, и пышный сад: здесь обитает торговая и чиновная аристократия Лювиньи-Сортировочной. Дом 43 выделяется длиной и высотой фасада и тем, что его окна не выходят на улицу. Прежде чем подойти поближе, Фернан убеждается, что железная штора гаража поднята и что поблизости не видать грозных здоровяков в замасленных комбинезонах, на которых держится предприятие Боллаэра.

Той же фланирующей походкой он направляется к гаражу — на всякий случай, по другой стороне улицы. Машина месье Боллаэра, старенький, вечно заляпанный грязью «Рено», припаркована между наружной дверью конторы и воротами, ведущими на задний двор — Фернан ни разу не видел их открытыми. Поравнявшись с домом 43 и убедившись, что улица по-прежнему безлюдна, он переходит её и медленно приближается к гаражу. Четыре красных слона из конюшни Боллаэра сейчас отсутствуют, и длинный сарай со стеклянной крышей без них кажется огромным. Фернана обдаёт тяжёлым духом старой резины и газойля.

Он останавливается у порога и, прислонясь к косяку, долго присматривается. Ни души. На первый взгляд — ничего подозрительного. Если здесь кроется какая-то тайна, то не в этом гулком помещении с цементным полом в масляных пятнах, а скорее в полном безмолвии, которое царит в гараже, в подсобных помещениях и в жилой части дома. Никаких признаков жизни, вроде неуловимых домовитых звуков и шумов, которые должны бы слышаться на территории процветающего предприятия. А между тем предприятие Боллаэра считается очень даже преуспевающим.

Фернану страшно хочется заглянуть в мастерскую (или это склад?) — вон в ту приоткрытую дверь в глубине гаража. Но это уже считалось бы правонарушением. Интересно, заглядывать в чужие владения, к людям, которые тебе ничего дурного не сделали — это правонарушение или нет? Фернан оставляет вопрос без ответа и решается зайти в гараж — всего несколько шагов.

Отсюда виднее полутёмное нутро склада, где громоздится с дюжину больших продолговатых ящиков, опоясанных полосками жести. Фернан изнывает от любопытства. Он делает ещё шаг, и ещё, на цыпочках переступает порог, озираясь, как пугливый зверёк…

Клак! Как ни легко задел он железную створку, та захлопывается за ним, словно крышка западни, с жутким лязгом, раскатившимся в гулкой пустоте гаража, как пушечный выстрел. Фернан не смеет шелохнуться. Он слышит тяжёлые шаги по цементному полу.

— Есть! — говорит хриплый голос, принадлежащий, должно быть, одному из братьев Пирс. — Попалась птичка!

Смеются двое. Второй, по-видимому, Боллаэр. Фернан робко стучит в дверь.

— Откройте, пожалуйста, — умоляюще говорит он.

— Всему своё время, — хладнокровно отвечает мужчина. — Посиди-ка в холодке, узнаешь, как лазить куда не просят…

Он удаляется, посмеиваясь. Фернан видит, что ничего не поделаешь — надо набраться терпения и ждать, что будет… Да, но до каких пор? Ох, плохо дело… Ему уже не интересно даже, что там в ящиках. Он чуть не плачет. Видели бы товарищи, как он сидит тут, словно крыса в крысоловке!

Минут через пять мужчина неторопливо возвращается, прислушивается у двери и, ничего не услышав, резко её распахивает. Это шофёр Джеймс Пирс. Он, должно быть, на несколько лет старше брата: из-под замасленной фуражки выбивается седая прядь.

Фернан понуро выходит. Он молчит. Месье Боллаэр выглядывает из дверей конторы — посмотреть на нарушителя.

— Что ты тут у нас вынюхиваешь? — угрожающим тоном спрашивает он. — Я тебя ещё на углу заметил, невинный ягнёночек!

— Я хотел получше рассмотреть грузовики, — ляпает Фернан первое, что приходит в голову. — Я вообще увлекаюсь грузовиками…

Мужчины хмыкают.

— Как же, ври больше! — говорит шофёр, крепко ухватив мальчика за шиворот. — В ту дыру, где мы тебя заловили, и капот моего «Берлье» не протиснется… грузовики ему! Катись давай! А ещё увижу на этой улице — живо отобью интерес к грузовому транспорту…

Он тащит мальчика к выходу и пинком выбрасывает из гаража. Фернан, весь взмокший от стыда, бежит без оглядки до самой улицы Рамбле…

— Эти двое вроде шутили, но у меня от их шуточек прямо мороз пошёл по коже, — признался Фернан. — Да и любой бы из ребят на моём месте струхнул, даже Габи… А их истории тебе как показались?

— Ерунда, — со смехом отмахнулась Марион.

— Моя-то посерьёзней. В этой лавочке на улице Сезар-Сантини точно дело нечисто… Что скажешь? Тебе не кажется, что там затевается какая-то афера, не хуже той, с поездом Винтимилья — Париж?

Марион задумчиво кивнула.

— Чутьё тебя не обмануло, — мягко сказала она, — но не надо было так в открытую соваться к Боллаэру. Теперь эти люди начеку, и следить за гаражом будет рискованно.

— А ребятам рассказать? — спросил Фернан.

— Не стоит, — сказала Марион. — Они легко найдут что-нибудь другое, не такое опасное. А ты туда больше не ходи, во всяком случае, один.

Она поцеловала Фернана в щёку, свистнула собаку и, напевая, пошла вниз по улице. Фернан взглядом проводил её до поворота и свернул к своему дому, самому первому по улице Маленьких Бедняков.

После бурно проведённого дня так хорошо было вернуться в это бедное, но уютное жилище, где он был наследным принцем.

Дуэн-старший сидел у окна с газетой, поджидая сына.

— Поздненько ты, — проворчал он, подставляя мальчику небритую щёку.

— Мы придумали здоровскую новую игру, — не смущаясь, объяснил Фернан, — но она требует времени, надо всюду рыскать…

— Ты бы лучше порыскал в тетрадках с уроками, — сухо заметил Дуэн, кивнув на болтающийся на вешалке ранец.

— Мама придёт не раньше восьми. Давай-ка живо!

Фернан разложил на столе учебники и тетради, решительно почесал в затылке — и за двадцать минут разделался с таким завалом уравнений, что даже святой бы взвыл.

Дуэн-старший посасывал трубку, с отеческой нежностью глядя на своего мальчика. Когда же тот покончил с алгеброй, спросил, старательно изображая насмешливое равнодушие:

— Так что у вас там за новая игра?

Фернана отцовский тон не обманул. Он рассказал во всех подробностях о первых шагах компании на сыскном поприще, однако поостерёгся упоминать о тайне, в которую сегодня так безрассудно сунул нос.

— Ох уж вы, искатели! — закатив глаза, вздохнул Дуэн. — Могу спорить, это вам та история с лошадью покоя не даёт. Вы, конечно, тогда отличились, показали себя молодцами, но не надо забывать, что вам прежде всего повезло. Чтоб шайка матёрых преступников так оплошала — дала каким-то малолеткам увести у них сто миллионов — такое разве что раз в тысячу лет случается!