Джозайя взглянул на красное платье, которое Элинор робко держала перед собой, и мгновенно понял, что сделал правильный выбор.

– Женщины с рыжими волосами обычно избегают нарядов такой расцветки, мистер Хастингс, – пояснила она, поглаживая мягкий бархат. – Я буду в нем выглядеть… как помидор.

– Не будете. – Подойдя к двери, Джозайя открыл ее и позвонил в колокольчик, который стоял на столике в коридоре. Здание строилось не для того, чтобы жить в нем, поэтому тут не было надлежащих удобств. Обычно Джозайя просто кричал с лестницы, но сейчас решил не демонстрировать столь грубоватые повадки перед своей чувствительной моделью. – Я сегодня помидоры не рисую.

– Какое облегчение! – рассмеялась Элинор.

– Мисс Бекетт, я ненавижу поднимать денежные вопросы, но вряд ли будет неприличным, если я заплачу вам за позирование скромный аванс. Вы не можете бедствовать и не иметь возможности купить себе…

– Нет, мистер Хастингс! Вы уже заплатили за мой кров и стол, и, что бы вы ни говорили, это щедрость, на которую я не рассчитывала. Аванс был бы…

– Справедливым? – с озорной улыбкой подсказал Джозайя, прекрасно сознавая, что Элинор не собирается уступать. – Немного запоздалым?

– Излишним! Условия соглашения, которые вы изложили за обедом, совершенно четкие. И я не имею желания вносить путаницу. Поверьте, мистер Хастингс, у меня есть все необходимое, и, как я уже сказала, я не позволю вам платить мне еще. – Она разрумянилась и добавила: – Порядочная женщина должна придерживаться своих принципов.

Джозайя поклонился.

– Как пожелаете.

– Вы звали? – Вошел запыхавшийся Эскер, одной рукой держась за поясницу.

– Вы можете попросить свою жену, чтобы она поднялась на четвертый этаж и помогла мисс Бекетт переодеться?

Лицо Эскера, который исполнял в доме функции управляющего и дворецкого, сделалось от изумления по-настоящему комичным.

– Моя жена?! Она не скажет «нет», но… Не стоит и говорить, что она скажет на это, сэр.

– Спасибо, Эскер. Думаю, мы сможем выдержать бурю. Если только вы попросите ее и скажете, что я буду так благодарен…

– Сделаю.

Управляющий кивнул и отправился выполнять приказания. Джозайя смотрел ему вслед, прекрасно сознавая, что вытащить Риту из кухни – это все равно что среди зимы выманить медведя из берлоги. Увы, сейчас выхода не было.

– Мисс Бекетт, я провожу вас на четвертый этаж, а миссис Эскер поднимется туда и поможет вам переодеться. Когда будете готовы, можете просто подняться в студию, где я буду ждать вас. – Он подал ей руку. – Согласны? – Это был не праздный вопрос. Щепетильной леди уже пришлось снять перчатки, и Джозайя знал, что переодеться ей будет еще сложнее.

– Да, сэр. Я не люблю создавать проблемы. – Она взяла его под руку. – Однако же… Судя по тому, как мистер Эскер смотрел на вас…

– Не обращайте внимания, мисс. Эскеры, быть может, не самые обходительные люди на свете, но, при всей их ворчливости, я им доверяю. Они стали для меня… своего рода семьей. Просто не принимайте близко к сердцу слова Риты, и все будет замечательно. – Джозайя вел Элинор вниз, втайне наслаждаясь жаром ее руки, проникавшим даже сквозь рукава его сюртука и рубашки. Свободной рукой он держался за перила, чтобы не потерять равновесие и не испортить момент. – Узнав ее, вы поймете, что она милая, как котенок.

– Вот мы и пришли. – Джозайя открыл двери, радуясь, что не забыл раздвинуть шторы, так что комната теперь выглядела более приветливой. – Вот мой дом… какой есть.

В отличие от верхнего этажа салон был со вкусом обставлен и мог соперничать с любым лондонским особняком. Но Джозайя знал, что даже при этом его обитель вызывала ощущение пустоты.

Стены украшали произведения его коллег художников и несколько собственных работ Джозайи, но он едва ли мог их теперь как следует рассмотреть, так что восклицания и одобрительные вздохи мисс Бекетт стали напоминанием о том, что когда-то, обустраивая это помещение, он обладал острым зрением. Теперь же комната больше радовала простой дорогой к ней.

Четвертый этаж был красиво отделан по собственному проекту и эскизам Джозайи. Вернувшись с друзьями в Англию, он с энтузиазмом отдался работе, собираясь показать шиш своей жизни в изгнании. До Индии, даже с пустыми карманами, его с радостью принимали в кругах элиты – из-за его происхождения, а также потому, что считалось модным иметь среди знакомых одного-двух художников, шокирующих «приличную» публику. И Джозайя частенько вращался в светских кругах – даже тогда, когда с трудом мог расплатиться со своими портными.

Но он мечтал иметь собственную обитель, чтобы не чувствовать себя дрессированной обезьянкой или бедным родственником, который отрабатывает приглашение увеселением гостей и остроумной беседой.

Именно поэтому – когда приключения «Отшельников» в конечном счете наполнили его карманы – Джозайя устроил себе дом в необычном месте, и это было жилище с самыми последними новинками вроде газа и водопровода. Его грандиозные планы включали также комнаты для гостей, музыкальный салон и небольшой бальный зал. Ему виделись встречи и вечера, где смогут встречаться художники и любители искусства, дабы наслаждаться взаимовыгодными знакомствами.

Но когда его глаза стали слабеть, он изменил эти планы и отказался от реставрации и переделки остальных этажей. Его «тайный» особняк из достопримечательности, которая весь свет привела бы к его порогу, превратился в убежище от мира.

«Черт, не припоминаю, чтобы здесь кто-нибудь побывал, кроме «отшельников», а им приглашения не нужны», – думал Джозайя.

Искушение предложить мисс Бекетт экскурсию по дому и заслужить ее одобрение было очень сильным, но Джозайя подавил его – не хотел, чтобы это выглядело как хвастовство. Да и с какой целью хвастать? Чтобы почувствовать себя более достойным в ее глазах?

«Если бы богатство делало человека более достойным и благородным, мы жили бы среди королей. К тому же… Едва ли Элинор Бекетт из тех женщин, что радостно захлопают глазами при виде пухлого бумажника мужчины».

Выпустив его руку, Элинор медленным изящным шагом обошла комнату. Затем вернулась к нему.

– Вы продолжаете удивлять, мистер Хастингс.

Он пожал плечами.

– Это просто комната.

– Ну, если вы настаиваете… – Она улыбнулась.

– Тут место для приема гостей и салон. Я когда-то… хотел быть более светским человеком.

– А теперь?

– Теперь все изменилось. Теперь тут просто комната. – Он прошел к двери, ведущей в коридор. – Здесь есть гостевая комната, где вы можете переодеться. Третья дверь слева. Я пришлю к вам миссис Эскер, как только она поднимется.

– Спасибо, мистер Хастингс.

Он в смущении попятился, по-новому осознав восхитительную чувствительность мисс Бекетт и ее приверженность этикету. Джозайя не думал, что она одобрит присутствие мужчины в двадцати футах от двери, ведущей в спальню. По иронии судьбы эта мысль мгновенно пробудила образ его собственной огромной пустой кровати. И подумалось о том, как Элинор замечательно выглядела бы, лежа поперек нее. Тотчас же на него нахлынули сотни эротических видений, и Джозайя, отгоняя их, весьма чувствительно прикусил щеку, после чего пробормотал:

– Добро пожаловать, мисс Бекетт.

Он повернулся, заслышав на лестнице стук каблуков миссис Эскер, и поспешил перехватить ее в вестибюле.

– А вот и вы, миссис Эскер.

– Я не дамская горничная, – ворчливо заявила она, – но думаю, что смогу помочь, если дело касается пуговиц.

– Вы ангел, миссис Эскер.

Эти его слова мгновенно превратили пожилую женщину в хихикающую школьницу.

– Ну вы и скажете, мистер Хастингс! Ох и хитрец же вы!

– Я отправил ее в голубую комнату и сказал, что вы сейчас придете. Спасибо вам, миссис Эскер.

Отмахнувшись, она поспешила в коридор. Джозайя немного подождал. Услышав, как Рита постучала, а потом вошла в комнату, он отправился в свою студию.

«Каковы бы ни были возражения против красного платья, все устроилось наилучшим образом», – думал Джозайя, поднимаясь по лестнице.

Элинор положила платье на кровать, подкрутила лампы и, оглядывая комнату, замерла в удивлении. Стены и обивка мебели глубокого цвета «парижская лазурь», подчеркнутого бликами серебра, а полированная изящная мебель светлого дерева украшена затейливой резьбой. Казалось, эта комната создана для женщины – с туалетным столиком и прочими деталями, устроенными с элегантностью и заботой. Постель накрыта роскошным синим покрывалом из мерцающего шелка с кружевами, столбики кровати все в резьбе, изображающей цветы и виноградные кисти, а вспышки серебра придавали всему интерьеру сказочный вид.

И при этом в углах заметна пыль и паутина. Как будто все тут было доведено до совершенства, а потом забыто.

Мистер Хастингс жил здесь, но не чувствовалось никаких признаков его присутствия. Даже красивый салон, который он ей показал, производил такое же впечатление. Салон сначала ослепил ее, а потом вызвал ощущение необитаемого помещения.

Стук в дверь прервал ее размышления.

– Войдите!

– Я Рита Эскер. – Женщина решительно закрыла за собой дверь. – Мистер Хастингс сказал, что вам нужно помочь переодеться. Я сделаю что могу, но я не дамская горничная. Так что если речь идет о завивке волос и прочем в том же роде, то вам придется заняться этим самой.

– Спасибо, миссис Эскер. Я оценю любую помощь. – Элинор направилась к ширме в углу. – Только…

– Это совсем ни к чему! Давайте помогу вам с застежкой, и мы выпустим вас из платья. Вы ведь скромница, мисс Бекетт?

– Думаю… да, – покраснев, призналась Элинор.

– Гм… – Руки у Риты, хоть и не мягкие, были очень ловкие, и она тут же занялась пуговицами на платье Элинор. – Я бы сказала, что скромность весьма ценное хорошее качество для леди.

Элинор помогала ей как могла, улыбаясь ворчанию пожилой женщины. «Милая, как котенок»?..

– Так вы ведете хозяйство в доме мистера Хастингса?

– Я повариха. Также немного стираю и убираю когда могу. Но на этом этаже двенадцать комнат, и одиннадцать из них пустуют, поскольку он постоянно прячется у себя, если не рисует наверху… Ох, когда же я вытирала тут пыль в последний раз?..

– Такой большой дом… И вы все сами?

Миссис Эскер с гордостью ответила:

– Это нелегко, но я справляюсь. Зато с мистером Хастингсом легко, как с ребенком. С моим мужем куда труднее поладить. У нас всего две комнаты, а столько суеты! А мистер Хастингс в последнее время сторонится людей. Слишком уж сторонится, если хотите знать мое мнение.

– Возможно, мистер Хастингс предпочитает одиночество, потому что этого требует живопись.

– Гм… Все бродит там наверху, натыкается на мебель и зажигает столько свечей, что пол-Лондона осветить можно. Но мистер Эскер боготворит хозяина. Старый дурень!

«Мистер Эскер в этом не одинок, судя по вашим стараниям», – мысленно заметила Элинор.

– Мистеру Хастингсу повезло, что у него есть вы, миссис Эскер.

– Он совсем рехнулся, этот джентльмен! Денег у него, подозреваю, столько, что и не сосчитать, а из прислуги никого, кроме нас с мужем. Хотя его дом должен быть полон подхалимов, а не таких, как мы. Я не могу содержать его огромный дом так хорошо, как мне хотелось бы… А эта лестница… О Боже! Но мы умрем за него, если понадобится. Он дал моему Эскеру работу, да еще щедро платит. И позволил нам жить тут. Никогда не жалуется! Меня не волнует, что художников считают странными. Мистер Хастингс может хоть голышом разгуливать, если хочет. Я слова не скажу!

– М-мистер Хастингс разгуливает голышом?

– Никогда! Просто к слову пришлось. Пусть себе хоть кошку на голову посадит и рассуждает при этом о погоде. Я слова не скажу. – Миссис Эскер подбоченилась и заявила: – А теперь давайте займемся вот этим платьем.

Элинор, оставшись в белье и нижних юбках, взяла красное платье, обдумывая, как его надеть. Но миссис Эскер покачала головой:

– Нет-нет, ведь у этого платья тоже есть корсет, мисс. Не сказать, что я опытная горничная, но я вижу на вас какое-то металлическое сооружение… Думаю, с двумя вы не справитесь.

– Ох!.. – Элинор покраснела. Ее корсет был покрыт толстой парчой цвета слоновой кости и снабжен достаточным количеством металлических пластин, что, по уверениям мастерицы, позволяло любой женщине держаться как настоящая леди. Когда корсет был куплен, мама повторяла эти слова как заклинание, цепляясь за любую возможность для дочери стать настоящей леди. – Разве будет приличнее без?..

– Да, гораздо приличнее. Потому что если вы попытаетесь надеть платье поверх своего корсета, то оно расползется по швам. Так что давайте выпустим вас на свободу.

Корсет был принесен в жертву, но в лиф платья были вшиты легкие костяные пластинки, поэтому Элинор смирилась с потерей, когда красный бархат охватил ее стройную фигуру и тяжелые юбки зашуршали у ног.

Это было роскошное вечернее платье, но в отличие от нарядов, расшитых бисером – обычных на лондонских праздниках, – довольно простое, и казалось, что оно окружало ее темно-красным сиянием. Юбка без оборок и рюшей внизу была подшита красной лентой – чтобы защитить волочащийся подол. Декольте открывало плечи и тоже было отделано простенькой шелковой лентой в тон, без единого цветочка или банта. Украшением платья являлся сам цвет, что весьма смущало Элинор.

«Я-то думала, что мисс Лоусон будет выглядеть в персиковой органзе как пирожное. Но сама сейчас выгляжу как… греховный десерт. Неудивительно, что миссис Карлайл не купила платье! Оно дышит скандалом!»

Но шелковый бархат манил – хотелось коснуться его – и вызывал восхищение. При всем своем вызывающем цвете платье было слишком красивое, чтобы не понравиться.

– Ох, мисс! – воскликнула миссис Эскер. – Оно как мечта! Вы в нем как рубин!

Комплимент был искренним, но все же заставил Элинор мгновенно порозоветь от смущения.

– Посмотрим, подойдет ли оно мистеру Хастингсу для рисования. Спасибо за помощь, миссис Эскер.

– Вы можете просто крикнуть с лестницы, когда вам снова понадобится переодеться, и я поднимусь. Не беспокойтесь на сей счет, хорошо? И впредь я всегда буду встречать вас по утрам на лестничной площадке, так что не нужно будет постоянно меня звать. Да и мистеру Эскеру не придется подниматься по ступенькам.

– Да, хорошо, миссис Эскер. – Элинор кивнула, обрадовавшись, что прошла испытание и заслужила доброжелательное отношение этой женщины. – Спасибо.

Миссис Эскер вернулась в кухню, а Элинор снова взглянула в зеркало и пригладила волосы, заправив за ухо выбившийся из прически локон.

– Он ждет, – напомнила Элинор своему отражению. – Чем скорее мы начнем, тем скорее…

Самоуверенность покинула ее при мысли о том, что на самом деле произойдет дальше. И еще меньше Элинор была уверена в будущем, которое ждало ее после того, как портрет будет закончен.

Она будет независима – это уж точно. Но так ли хороша жизнь в одиночестве – пусть даже и безбедная?

Элинор вздохнула и направилась к лестнице. Поднимаясь по ступенькам, она думала: «Я чувствую себя грешницей, разгуливающей в вечернем платье средь бела дня. Но если это грех, то почему же мне так хочется одобрения Джозайи Хастингса?»

Эскер принес еще свечи, и Джозайя, стараясь наилучшим образом их расставить, соскребал ножом воск с поверхности стола. Многочисленные подсвечники и канделябры, казалось, жили собственной жизнью, и он отступил, любуясь маленьким лесом из тонких белых и кремовых свечей. Услышав шаги Элинор на лестнице, он умышленно не повернулся, предвкушая ее появление.

– Мистер Хастингс…

Джозайя наконец-то повернулся, взглянул на девушку и мысленно воскликнул: «О Пресвятая Дева!..» Желание пронзило его с неожиданной силой. Чопорная мисс Бекетт превратилась в сирену, и невозможно было не поддаться ее очарованию.

Она прикрыла ладонью шею.

– У меня нет к нему украшений. Надеюсь, вы не возражаете.

Он мог только кивнуть.

– Вам не нравится? – спросила она, неправильно истолковав его молчание.

– Вам больше ничего не нужно, мисс Бекетт. Вы безукоризненны.

Элинор улыбнулась в ответ на комплимент, но не опустила руку.

– Спасибо, мистер Хастингс. Не думаю, что когда-нибудь стремилась к безупречности.

Он знал, что только скромность заставила ее прикрыть рукой шею и обнаженное плечо, но этот жест еще больше привлекал к ней мужской взгляд.

– Мне сесть как раньше? – Элинор обошла его рабочий стол и направилась к помосту у окна. – Здесь?

Джозайя понимал, что она нервничает, поэтому прикладывал все усилия, чтобы погасить вспыхнувший в крови огонь. Коротко кивнув, он ответил:

– Да, точно так же, как раньше, мисс Бекетт.

Она устраивалась на диване, а он занимался тем, что зажигал оставшиеся свечи, пока наконец не убедился, что обуздал свои эротические фантазии. После чего повернулся, чтобы посмотреть на свою очаровательную модель в красном бархате.

«О Господи, если художника что-то и вдохновит, то это она», – промелькнуло у Джозайи.

Он подошел к ней благоговейно – как священник к алтарю. Потом опустился рядом на одно колено, едва сознавая, что она тихо ахнула, удивленная его близостью.

– Мисс Бекетт…

– Да, мистер Хастингс.

– Ваши волосы…

– Уверяю вас, так сейчас модно. – Она снова коснулась пальцами локона.

– Я уверен, что ваша прическа исключительно приличная, мисс Бекетт, но…

– У вас есть возражения?

Он покачал головой.

– Скорее просьба, чем возражение. Вы можете распустить волосы?

– Ох, вы серьезно?..

– Да, пожалуйста.

«Быстрее же! Потому что если я сам вытащу хоть одну шпильку, то запущу руки в твои волосы и буду целовать тебя до бесчувствия. Распусти их, Элинор!»

– Ладно, хорошо. – Она кивнула и стала осторожно разбирать прическу, сковавшую буйную копну ее медных кудрей.

Джозайя же смотрел на нее как зачарованный. Ее волосы оказались куда длиннее, чем он воображал; они упали до талии, и их красновато-золотистый огонь сверкал в каждом тяжелом шелковистом локоне на ее спине и на плечах.

Это удивительное зрелище не только восхищало, но и заставляло Джозайю немного грустить. Ведь если бы бедность не привела Элинор к нему, то только возлюбленный или муж мог бы видеть ее такой. Это жалило его гордость, которой он столь дорожил, и в то же время потребность изобразить эту девушку на холсте становилась все более настоятельной, и Джозайя говорил себе: «О, если Господь милосерден, он позволит мне перенести ее на пустое пространство холста, чтобы все могли увидеть то, что вижу я. В последний раз… Пожалуйста, Господи… Пусть в красоте будет правда. Дай время, которое мне нужно».

– Вы позволите? – спросил он, стараясь не двигаться, пока она не ответила едва заметным кивком.

Только тогда Джозайя осторожно потянулся к ней, чтобы перекинуть несколько локонов через плечо, задрапировав наготу огнем прядей. Он хотел, чтобы Элинор выглядела не растрепанной, но женщиной, свободной от условностей, предстала его взору не стыдящейся себя и чарующей.

Она вздрогнула, когда его пальцы легонько задели ее шею. А ее мраморная – так Джозайя воображал – кожа стала новым для него ощущением. Магия сирены заставила его помедлить несколько секунд. Ощущая ее могущество, он мысленно воскликнул: «Вот, наконец-то!»

Восхищаясь женщиной, представшей перед его взором, Джозайя тихо сказал:

– Теперь не двигайтесь.

Элинор, как бы протестуя, закусила губу, но сдержанность его приказа подействовала раньше, чем она решила взбунтоваться.

– Думаю, поздно говорить о далеком от морали подтексте, уж если я сижу здесь в красном платье, с распущенными волосами. Верно, мистер Хастингс?

– Слишком поздно, – ответил он с озорной улыбкой. – Кроме того, нет ничего аморального в том, чтобы иметь красивые волосы. Если бы было иначе, то люди просто брили бы головы… и делу конец.

– У вас логика повесы, мистер Хастингс.

– Но пока я выигрываю в большинстве споров. Наверное потому, что все время прав, мисс Бекетт.

Она засмеялась, но тут же спохватилась, нахмурилась и пробормотала:

– Или же вы всегда ошибались, но слишком хитры, чтобы уступить здравому смыслу.

– Нет, невозможно! Но оставим вопросы морали. Что вас еще беспокоит, мисс Бекетт? Клянусь, что если добьюсь своего, то нарисую вас именно так, как вижу в этот самый момент.

Она вздохнула.

– Глупо это говорить, но… мне никогда не нравились мои волосы.

– Почему женщины всегда так говорят? Чтобы напроситься на комплимент, поскольку нет мужчины, которого не очаровал бы текучий шелк женских волос?

– Понятия не имела, что все мужчины столь очарованы женскими волосами, мистер Хастингс. И я не думаю, что женщины знают эту тайну, иначе мы прекратили бы жаловаться и все время разгуливали бы с распущенными волосами, ведь так?

– Чтобы доставить нам удовольствие?

– Вероятно для того, чтобы доставить удовольствие самим себе.

– Но разве это не квинтэссенция аморальности, эгоистическое желание доставить удовольствие себе? Или же наше восхищение дает вам что-то важное?

– Нет на свете ни одной женщины, которая не хотела бы, чтобы ею восхищались.

– За исключением вас, – уточнил Джозайя.

– Да, за исключением меня. – Элинор улыбнулась. Ее нервозность таяла на глазах. – Я давно смирилась со своей внешностью, мистер Хастингс. Однажды я подслушала, как подруга моей мамы сочувствовала ей: мол ее единственное дитя унаследовало вульгарный цвет волос от какого-то неведомого ирландского предка. Я не питала иллюзий, что стану рафинированной английской красавицей, мистер Хастингс. Но мой отец всегда хотел, чтобы я стремилась к совершенству. И он говорил, что о леди судят по поступкам, а не по внешности.

– Подруга вашей матери была или слепа, или просто завидовала, поскольку ее собственные отпрыски, наверное, были бесцветными маленькими поросятами. – Джозайя осторожно потянул за еще один длинный локон, затем с такой же осторожностью опустил его на плечо девушки. – Но в одном я, вероятно, ошибаюсь, – добавил он.

– Вы? – спросила Элинор с насмешливым удивлением. – Правда?..

– Ну… – Он сделал глубокий вдох и подобрал несколько длинных шпилек, которые она бросила на пол. – Возможно, не ошибаюсь, но давайте посмотрим, найдется ли компромисс между вашими и моими желаниями.

Он зашел ей за спину и ловко собрал ее гриву в элегантно-небрежном стиле, оставив несколько локонов обрамлять лицо и каскадом спадать на плечи.

– Вот так. Теперь они не совсем распущены, так что, возможно, вы не станете слишком возражать.

Элинор с некоторым сомнением потрогала волосы.

– Не думаю, что вы квалифицированная дамская горничная, мистер Хастингс.

– Ни один мужчина к этому не стремится, мисс Бекетт. Я бы сказал, что мы смотрим на женскую моду совсем под другим углом, не так, как вы, – заметил Джозайя. «А когда речь о женской одежде, то любой мужчина главным образом думает о том, как ее снять», – добавил он мысленно.

– Сомневаюсь, что в дамской моде есть для вас какие-нибудь тайны, мистер Хастингс. Но я буду полагаться на миссис Эскер. – Сказав это, Элинор почему-то вдруг залилась румянцем.

Джозайя взглянул на нее с улыбкой. «Похоже, вы представили, какой дамской горничной могу быть я, моя чопорная мисс Бекетт. Вы прочитали мои мысли, увидели в глазах игру моего воображения, верно?»

– Вот и хорошо, мисс Бекетт. Пожалуйста, не двигайтесь.

Он пододвинул стол со свечами к помосту и поставил мольберт прямо напротив девушки. Джозайя находился в восьми – десяти футах от модели, хотя знал, что это ближе, чем порекомендовали бы большинство его коллег. Даже при этом он не доверял своим глазам, но не собирался прищуриваться и напрягаться без необходимости. Пустой холст стоял на полу, у стола, и Джозайя опустился на колени, чтобы взять его. Затем тотчас же, не теряя ни секунды, подхватил карандаш, которым коснулся уже загрунтованного холста. Он нарисует ее так, как нарисовал бы смертный, почтительно взирающий на красоту богини. Она и впрямь богиня, украшенная короной сияющих медных кудрей, спадающих кое-где на плечи и на спину.

Он солгал ей. Это красное платье ужасно возбуждало его, так как она сейчас выглядела не только беззаботной, но и сладостной и желанной. Он намеревался изобразить ее так, чтобы мужчина, смотревший на нее, грезил о том, каково обладать этой женщиной.

Ее глаза были самого чудесного оттенка зеленого, какой ему только доводилось видеть. Не изумруд и не нефрит. Это был оттенок… бросавший вызов любым попыткам его описать. Может быть, увядающая зелень, в попытках добиться которой он как-то всю ночь провел, снова и снова смешивая краски?

Джозайя рисовал быстро, рисовал словно одержимый.

– Я могу говорить? – спросила Элинор после долгих минут наблюдения за художником. Странная интенсивность его работы завораживала, уподобляла ее танцу, в котором сливались огонь его глаз и уверенные движения руки.

– Можете. Только не двигайтесь.

Прошло еще несколько секунд, и Элинор вдруг совсем расхотелось говорить. Ведь одно дело – светская беседа, но сейчас… Ситуация нарушала все правила, которые знала Элинор. Разговаривать с мужчиной, от каждого взгляда которого ее обдавало жаром? Интересно, куда заведет такой разговор?

– Ну? – Он перестал рисовать и одарил ее лукавой улыбкой. – О чем же вы хотели поговорить?

– Видите ли… Я задаюсь вопросом, не следовало ли мне сначала подумать, прежде чем заговорить.

Джозайя покачал головой и вернулся к работе.

– Говорите что хотите. Тут вам не грозит опасность ошибиться. И я уверен, что меня разговор в любом случае развлечет, мисс Бекетт.

– Всегда есть опасность сказать что-нибудь не то, мистер Хастингс. Скажите, а вы… Вы наверняка не намереваетесь…. становиться на колени? Я хотела сказать… вы на полу, сэр.

– Наверное, вы не привыкли к мужчинам у ваших ног.

– Нет. А вы полагаете, что следовало бы?

– Я полагаю, что вы привыкнете к этому раньше, чем я закончу, мисс Бекетт. А мне на моем месте очень удобно. Теперь сидите спокойно. – Джозайя улыбнулся, почувствовав, что девушка начала успокаиваться и уже почти не нервничала.

Но Элинор-то точно знала, что никогда не привыкнет к тому, что Джозайя Хастингс – на коленях у ее ног. И он так смотрел на нее своими теплыми карими глазами…

– У меня такое чувство, что вы снизу смотрите на мой нос, – выпалила она, тут же покраснев.

Он рассмеялся, и от его чудесного смеха по спине ее пробежала дрожь удовольствия.

– Да не смотрю я на ваш нос! Слово даю.

– Ну, если даете… – Элинор улыбнулась и погрузилась в странную работу, каковой являлось позирование художнику.

Свечи слепили, перед глазами словно вспыхивали звезды, и невозможно было смотреть куда-нибудь еще, кроме как на присевшего у ее ног Адониса, что-то рисующего на холсте резкими уверенными движениями. После нескольких минут молчания природное любопытство продиктовало ей тему разговора.

– Когда вы впервые поняли, что вы художник?

– Думаю, лет в десять. Наша гувернантка наказала меня тогда за какую-то проделку. Я уже не помню, что натворил, но уверен, что наказание было совершенно заслуженное. Во всяком случае, меня отправили сидеть в маленькой пустой комнате, пока я не раскаюсь. Но в окно со старыми стеклами лился чудесный свет, пылинки плясали в солнечных лучах, и комната преобразилась. – Джозайя улыбнулся воспоминаниям. – Она менялась постоянно. Это походило на медленный танец света и цвета, и я был очарован, загипнотизирован.

– Надо полагать, вы не слишком быстро раскаялись.

– Я провел там несколько часов. Гувернантка и родители были убеждены, что я самый упрямый и своенравный мальчишка на свете. А я стеснялся сказать им, что потерял счет времени, наблюдая, как солнечные лучи двигаются по комнате. Именно тогда во мне родился художник.

Элинор попыталась представить себе это. Солнечные лучи она видела множество раз, но не могла припомнить, чтобы действительно замечала их. И уж тем более она не тратила время на наблюдение за их цветом и движением. Если ее наказывали, поворачивая дерзким носом в угол, она дула на паутину и в досаде топала маленькой ножкой.

– Судя по тому, как вы об этом рассказали, вы потом умышленно проказничали, чтобы вернуться в ту комнату.

– Нет-нет, – ответил Джозайя. – Однажды увидев по-настоящему свет, я открыл для себя, что он повсюду. И это было… – Радость внезапно исчезла с его лица.

– Это было… – напомнила она.

Он пожал плечами и, казалось, помрачнел.

– Открытие, которое я нес с собой, куда бы ни шел.

– Как удачно, – заметила Элинор.

Художник еще больше помрачнел, и она замолчала. Теперь тишину нарушало лишь шуршание карандаша, стремительно скользившего по холсту. К счастью, потом они снова разговорились.