– Картина закончена.

Фраза слетела с языка раньше, чем он осознал это, и Джозайя со вздохом закрыл глаза. Он не мог представить, что солжет Элинор о продвижении работы, но какая-то частичка его души протестовала – ведь он так глупо отказался от своего счастья.

Да, картина закончена – этого нельзя было отрицать, но произнести это вслух – значит сделать все реальным и непреложным фактом. Последние тридцать минут он обводил кистью свою подпись в нижнем правом углу, чтобы отсрочить вердикт, но теперь…

– Прости, что?.. – спросила с дивана Элинор. – Ты сказал, что картина закончена?

– Сказал. – Джозайя отложил кисти и усилием воли заставил себя улыбнуться. – Теперь вы официально бессмертны, мисс Бекетт, – к лучшему ли это или к худшему.

Она медленно встала; лицо ее побледнело.

– Я уверена, что к лучшему. Можно мне… посмотреть?

– Да. – Когда она подошла, Джозайя отступил в сторону, чтобы дать ей место перед мольбертом. Вот… как видишь.

У Элинор ноги онемели, а во рту пересохло от тревожного ожидания. Сегодня, сидя в нужной позе, она наблюдала за работой Джозайи и мечтала о том, как они попозже займутся любовью, но теперь он своим заявлением вернул ее в царство реальности.

Утро едва перевалило за середину, а ее мир, содрогнувшись, неожиданно рухнул. Да, сейчас она стояла перед мольбертом, и стало окончательно ясно: нельзя избежать неизбежного.

Элинор подняла глаза на собственное изображение.

«Господи, не дай мне заплакать!» – воскликнула она мысленно.

Тщеславию не было места в ее мыслях, но ей было трудно узнать себя в безмятежной красавице, смотревшей на нее. Женщина на картине была до кончиков ногтей такой, какой Элинор всегда хотела быть, но превосходила даже самые смелые ее мечты. Эта женщина не стремилась к гармонии и респектабельности. Эту женщину не волновало, что о ней думают и как воспринимают ее внешность. Эта женщина была… непобедима!

– Едва могу поверить, что это я… что именно такой ты меня видишь. – Она прижала ладонь к губам. – Я не так красива, Джозайя.

– Ты куда красивее, но я не настолько хороший художник, чтобы передать твою красоту. Ты не узнала себя?

– Эта женщина… – Элинор вздохнула. – Хотела бы я иметь ее отвагу.

– У тебя она есть. – Джозайя положил руку ей на талию, и охвативший Элинор холод начал исчезать. – Отвага – одно из твоих лучших качеств.

– Джозайя, что теперь будет? – тихо спросила она.

– Я заплачу тебе. Как обещал, Элинор. И ты свободна. Можешь оставить меня. – Он сделал медленный вдох, чтобы успокоиться. – Но ты давно уже должна была догадаться, что всегда была свободна. Я никогда…

– Ты говоришь мне о деньгах? – перебила Элинор.

– Нет. Что бы я сейчас ни сказал, все будет глупостью.

– Тогда не надо. Не говори ничего.

Элинор взяла его лицо в ладони и поцеловала так, как никогда прежде не смела. Она целовала его страстно и бесконечно долго, целовала так, чтобы он почувствовал то же, что чувствовала она.

Наконец она оторвалась от его губ, но только для того, чтобы проложить дорожку поцелуев по его шее, туда, где пульс заспешил от ее ласк. Джозайя глухо застонал, и Элинор закрыла глаза, вслушиваясь в музыку этого мужского голоса, от которого у нее слабели колени.

– Джозайя, возьми меня. Здесь. Сейчас.

Он снова застонал, чувствуя, что все сильнее возбуждается.

– У меня здесь… нет «французских писем». Они внизу, и мы…

Элинор покачала головой:

– Нет, здесь и сейчас.

Если Джозайя и собирался спорить, то забыл о возражениях, когда ее руки скользнули по его животу, туда, где мужское естество уже натягивало ткань брюк. Элинор расстегнула только верхние две-три пуговицы, но и этого оказалось достаточно – в следующее мгновение она уже сжимала его твердое как железо копье.

– О Господи! Элинор…

«Это будет наш последний раз», промелькнуло у Джозайи.

Он провел ладонями по шелковистому бархату платья, прижимая Элинор к себе, и его сердце признало капитуляцию. Было очевидно: он любит ее. Действительно любит. Было глупо отказываться от презерватива, но какая-та иррациональная часть его сознания толкала на риск. Она будет целиком принадлежать ему, и мысль о возможном ребенке вызывала эгоистичную и отчаянную радость. Но Джозайя не хотел задерживаться на собственных размышлениях.

Он вообще не хотел думать.

Не сейчас. Сейчас была только Элинор, было их страстное взаимное желание.

– Как хочешь. – Джозайя поцеловал ее, затем легко подхватил на руки, словно она была невесомой, и понес к помосту. – Черт! Выбирайся из этого платья!

Она со стоном высвободилась из его объятий, чтобы побыстрее подчиниться, и он, закинув руки ей за спину, расшнуровал ее вечерний наряд одним резким движением.

Элинор, ахнув от изумления, инстинктивно прижала к груди падавший лиф.

– Вы чрезвычайно талантливы, мистер Хастингс. – Ведь фасон платья этого не предусматривал…

Он улыбнулся.

– Видите ли, мисс Бекетт, я днями и ночами представлял, как мужчине побыстрее справиться с этой природой.

– Правда?

– Да. Но я бы хотел, чтобы ты сама разделась для меня. Я хочу просто смотреть на тебя. – Джозайя отступил на три шага, оставив ее одну на возвышении.

Элинор с улыбкой повернулась лицом к нему и, посмотрев в глаза, сбросила платье на пол, к своим ногам. Без намека на застенчивость и сдержанность она развязала нижние юбки и при этом наблюдала, как реагирует на ее действия стоявший перед ней мужчина. Наконец осталась только тоненькая сорочка, и Элинор спустила ее с плеч, так что она также соскользнула на пол.

Теперь Элинор стояла нагая, как в день творения, но в чулках – бесстыдная и прелестная настолько, что у Джозайи горло перехватило от тысячи эмоций, которым не было названия. Красный бархат и прочие вещи роскошной лужей лежали у ее ног, и на миг Элинор показалась ему эротической версией «Рождения Венеры» Боттичелли, поднимавшейся не из раковины, а из пурпура сброшенных одежд. Когда же его Венера снова встретилась с ним взглядом, в ее глазах вместо безмятежной отрешенности светилось понимание собственной соблазнительной привлекательности.

Чувствуя, как желание все сильнее захлестывает ее, Элинор отбросила за спину свои длинные волосы, тем самым еще больше открываясь Джозайе, воспламеняясь от его пылающего взгляда. И она была вознаграждена его протяжным вздохом. Он смотрел на нее как зачарованный, и ей стало ясно, какую огромную власть она над ним имела.

Склонив голову к плечу, она всматривалась в лицо Джозайи и наслаждалась мелькавшими на нем эмоциями. Поддавшись порыву, Элинор подняла ногу и поставила ее на диван. Умышленно дразня Джозайю и не спуская с него глаз, она наклонилась и начала медленно снимать чулок.

– Я люблю твое тело, – прохрипел художник.

Она ахнула, и ее глаза наполнились слезами.

– Тогда возьми его, Джозайя. Возьми меня и не оставляй ничего. Не будь добрым и нежным. Не думаю, что смогла бы это вынести.

Отчаяние сквозило в каждом ее движении, когда она шагнула вниз и кинулась в его объятия. У нее было такое чувство, что она разлетится на миллион осколков, если Джозайя обойдется с ней как с хрупким стеклом. Боль в груди казалась штормом на далеком горизонте, но сейчас, в его объятиях, Элинор нашла временное укрытие от бури, грозившей погубить ее жизнь. Нежность Джозайи была бы обманом, а его любви, возможно, вовсе не существовало.

Джозайя без всякой нежности поцеловал ее, и Элинор, застонав, с силой рванула на нем рубашку, открывая плечи, – он был слишком одет для такого случая.

Элинор проводила ногтями по плечу и по спине Джозайи и тем самым словно оставляла на нем свое клеймо. А он в душе радовался такой ласке, желая шрама – чтобы носить его как память, как доказательство того, что эта прелестная женщина когда-то принадлежала ему.

Он легко поднял ее на руки, и ее босые ноги потеряли опору. Внезапно Джозайя наткнулся на стол с мерцающим лесом тонких свечей, и Элинор вскрикнула, когда несколько капелек горячего воска упали ей на плечо.

– О Господи! Обожглась? – спросил Джозайя, мгновенно отпустив ее.

– Нет, – тут же ответила она. Потом вдруг укусила его за плечо, так что он вздрогнул, и добавила: – Сделай… сделай это снова.

Он наклонился, чтобы заглянуть в кипящий изумрудный котел ее глаз, и инстинктивно понял, чего она хотела.

– Да, хорошо.

Взяв свечу, Джозайя повел нагую Элинор к помосту, затем усадил на диван и расправил волосы – словно собирался рисовать. Какое-то время он смотрел на раскинувшееся перед ним чувственное пиршество, и – хвала небу! – его зрение было на редкость ясным. Пятна и тени совсем не затуманивали глаза, и он все прекрасно видел.

Глаза же Элинор мерцали жаром желания, а губы чуть приоткрылись. Чудесные рыжие волосы, обрамлявшие ее лицо, в свете свечей превратились в расплавленную медь, а кремовая кожа окуталась мерцающей росой, словно была создана из перламутра. Треугольник темно-рыжих завитков между бедрами уже поблескивал от влаги возбуждения, и под взглядом Джозайи одинокая капелька скатилась по ноге красавицы.

Откинувшись на спину, она закинула руки за голову, и грудь ее выступила вверх, а ноги разошлись в стороны, открывая набухшие и влажные от желания складки лона.

Подняв повыше свечу, Джозайя капнул воском ей на грудь и тут же наклонился, чтобы подуть на воск и остудить его. Элинор громко застонала, наслаждаясь необычайными ощущениями, и пронзительно выкрикнула:

– Да, да, да!

Тотчас сообразив, что означало это «да», Джозайя принялся снова и снова капать горячим воском на ее тело; он наполнил им впадинку пупка и затем, наконец, рискнул уронить несколько капелек и на бедра.

Элинор же преобразилась – теперь это была совершенно раскованная женщина, которая еще шире развела ноги, открывая свое лоно. Такое приглашение невозможно было игнорировать, и Джозайя, опустившись на колени, высвободил свое копье, потом проложил из горячих бусинок воска тонкую линию вдоль складок и уронил каплю на чувствительную набухшую почку между ними.

Элинор начали сотрясать спазмы финала, и тогда Джозайя, задув свечу, отбросил ее подальше. Затем резко приподнял Элинор и тут же поставил на колени, чтобы взять сзади. Не теряя ни секунды, он слился с ней воедино. Элинор тут же застонала и подалась назад, прижимаясь к нему.

– О, Джозайя!.. – выкрикнула она. – Джозайя, что же ты?!

Она энергично крутила бедрами, и это зрелище еще более воспламенило Джозайю.

– Да, конечно… – прохрипел он. И тотчас же, схватив ее за бедра, чтобы удержать на месте, вошел в нее с обжигающей силой, заставившей вскрикнуть их обоих.

Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы сохранить над собой контроль, и он едва не излил свое семя – лишь с трудом сдержался.

В примитивном стремлении обладать этой чудесной женщиной не было нежности. Джозайя не давал пощады и не проявлял милосердия. Элинор же громко вскрикивала в кульминации каждого толчка, полностью капитулируя перед ним. Снова и снова Джозайя неустанно брал все, что она предлагала, и при этом все сильнее распалялся. Крики и стоны наслаждения, которые издавала Элинор, казались ему чувственным зовом сирены, столь мощным, что Джозайю не волновало, куда влечет этот зов – пусть даже и к погибели.

Боль и наслаждение сливались воедино, и Элинор полностью отдавалась им. Сердце ее бешено колотилось, и все сильнее становилось напряжение. Такого великолепного грехопадения она никогда даже не представляла. Ее нервные окончания так пылали от новых ощущений, что было трудно дышать. И даже при этом она хотела большего… гораздо большего.

– Джозайя, сильнее! Да, да, да!

Он подчинился, схватил ее за волосы, и от цивилизованности не осталось и следа. Его фаллос становился все толще, и возбуждение приближало его к финалу.

– Джозайя, пожалуйста!.. – вновь подала голос Элинор.

Поглаживая складку ее плоти, Джозайя резко двинулся вперед, и Элинор закричала, достигнув кульминации; ее сотрясали такие спазмы, что ему пришлось отпустить ее волосы и схватить за бедра, чтобы удержать на месте. Это был раскаленный добела экстаз, стирающий чувство собственного «я», и Джозайя брызнул в Элинор струей, двигаясь вглубь с каждым выбросом семени, пока уже не мог различить, где кончается ее оргазм и начинается его собственный.

Лишь минуту спустя Джозайя вздохнул с облегчением – и рухнул, не разделяясь с любовницей, не желая нарушать свою связь с нею и смутно сознавая, что так и не снял брюки. Оба они, несмотря на холод в комнате, были в испарине. Джозайя потянулся за обрывками своей рубашки, чтобы прикрыть Элинор.

Но прошло еще много долгих минут, прежде чем к нему вернулась способность говорить.

– Элинор, – начал он, – это было…

– Ни слова, Джозайя. Просто держи меня. Пожалуйста… – Она вздохнула, прижимаясь к нему спиной. – Просто держи, – прошептала Элинор.

И он держал ее, вдыхая запах волос и кожи, держал, пока его не сморил сон.

«Все кончено», – подумал он, уже засыпая.

Джозайя проснулся на помосте один, удивленный тем, что, оказывается, уснул. Не зная, который теперь час, он лишь сознавал, что Элинор ушла. Быстрые поиски подтвердили, что случилось худшее. Был еще день, но она ушла, даже не попрощавшись. И не было ни записки, ни какого-нибудь другого признака, что она украшала его жизнь, – не было ничего, кроме оставшегося портрета.

Он полюбил ее – и потерял.

Кроме того, зрение его внезапно ухудшилось. Но он знал, что причиной тому не только усталость. Собрав одежду, Джозайя пошел вниз, в спальню, чтобы привести себя в порядок и подумать о произошедшем. Он решил было написать Элинор письмо, но усомнился в твердости своего почерка. Джозайя был убежден: каракули и кривые строчки делу не помогут… Но будь он проклят, если станет диктовать свои сокровенные мысли бедолаге Эскеру!

Ему пришло в голову, что можно вызвать поверенного и попытаться вместе с ним найти предлог, чтобы увидеть Элинор.

Может, предложить ей новую работу? Но она, возможно, примет это за малодушие.

Да и надолго ли она могла бы остаться с ним? До тех пор пока его зрение совсем не ослабеет, так что ему понадобится трость? И тогда она поймет свою ошибку и обо всем пожалеет.

Джозайя сменил одежду и по привычке надел скромные темные вещи, игнорируя широкий выбор в гардеробной, предназначенный для жизни, которую он уже не вел, – например шелковые сюртуки и вычурные жилеты для приемов и вечеринок, которые его больше не радовали. Да и дом, что он сам спроектировал и обставил, теперь не использовался им так, как предполагалось. Джозайя прошелся по спальне и, остановившись перед импровизированным алтарем, вдруг вспомнил, как Элинор спросила, не язычник ли он. И тотчас же воспоминания нахлынули на него лавиной, и ему пришлось прикусить кончик языка, чтобы не произнести ее имя.

– Господи, это просто какое-то безумие… – пробормотал он со вздохом.

А может, послать за ней карету? Но будет еще хуже, если он пошлет за ней, а она не приедет…

– О черт! – Джозайя швырнул бронзовую богиню в угол, но тут же пожалел об этом и пошел искать статуэтку.

Он был вынужден двигаться на ощупь, поскольку тени, превратившись в толстые серые канаты, заслоняли весь его правый глаз. Опустившись на четвереньки и растопырив пальцы, он шарил по полу, вспоминая те мгновения, когда поверял богине свои чувства и утраченные возможности.

Он подошел так близко к счастью, но теперь… Впрочем, человек едва ли может жаловаться на то, что его ограбили, если он намеренно держит двери незапертыми и не заявляет права на свое самое дорогое сокровище.

Через несколько минут знакомые очертания маленькой бронзовой женщины оказались у него в руках. Джозайя поднял богиню и стал всматриваться в ее безмятежное лицо.

– Ты пострадала? – прошептал он, пробежав пальцами по статуэтке. Повреждений не было, и он вздохнул с облегчением. – Это нас объединяет, моя красавица.

Грустно улыбнувшись, Джозайя вернул Лакшми на ее почетное место, потом зажег ароматическую палочку и сделал несколько глубоких вдохов.

– Вот и верь после этого в мудрость… – Он опустился коленями на шелковую подушку перед алтарем, и много времени прошло, прежде чем у него достало духу подняться на ноги.