Добраться до «Рощи» казалось почти такой же проблемой, как выжить в «Чертополохе». Ведь для человека с его зрением нанять карету на темных лондонских улица почти непосильная задача. Унижение от необходимости в конце концов обратиться за помощью к Эскеру имело горький привкус лекарства, которое, как опасался Джозайя, ему скоро придется вкушать ежедневно.

Оказавшись в карете, он сообразил, что из упрямства не взял с собой Эскера, так что теперь ему придется самому выбраться из кареты, войти в «Рощу» и ориентироваться в малознакомом месте, чтобы найти Элинор… Все это заставило его пересмотреть свое намерение продемонстрировать ей, как он до сих пор ловок и самостоятелен.

«Так что теперь не удастся доказать ей, что я такой же, как любой другой мужчина», – со вздохом подумал Джозайя.

Когда лошади остановились, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. И тут же сообразил, что Рита нисколько не преувеличила – запах гари пропитал его насквозь. Джозайя провел ладонью по волосам и обнаружил, что вся ладонь в саже.

Тяжко вздохнув, Джозайя пробормотал:

– Требовалось ли от какого-нибудь другого мужчины пострадать больше, чтобы доказать женщине свою любовь?

И действительно, в него стреляли, едва не изжарили заживо, вломились в дом… А в ушах до сих пор звенело, и это наводило на мысли, что не успеет затеплиться рассвет, как он окажется и слепым, и глухим, если удача по-прежнему будет отворачиваться от него.

Мрачная улыбка приподняла уголки его губ; чувство юмора наконец-то вернулось к Джозайе, и он пробормотал:

– Уж если добрался сюда вслепую, то слепота мне не страшна.

– Ну-ну, не плачьте! – успокаивала миссис Клей, обняв Элинор за плечи.

Облаченная в ночную сорочку и халат, она перехватила Элинор внизу и с материнской заботой проводила в ее апартаменты. Миссис Клей, вероятно, ждала с тех пор, как Талли рассказал ей о поспешном отъезде Элинор, и теперь старалась упокоить девушку как могла, пока они вместе ждали Джозайю.

– Зачем ждать час? Мне надо сейчас же сообщить все его друзьям и вернуть его как можно скорее! – Элинор нервно теребила ниточку жемчуга на шее. – Это нелепость – ждать час. Ну почему, почему мужчины говорят такое?

– Ах если бы я знала ответ на этот вопрос, то была бы могущественнее нашей королевы. – Миссис Клей вздохнула. – Не думаю, что даже королева знает ответ. Наверное, временами ее дорогой Альберт озадачивает ее величество не меньше, чем вас – ваш художник.

Элинор тоже вздохнула.

– А час уже прошел?

– Он приедет, и тогда мы все узнаем. Мистер Хастингс – человек слова, и… Не стану лгать, мисс, я сама дождаться не могу, когда увижу его и узнаю все о его злоключениях! Какой он герой! Спас вас, дорогая. И какой восхитительный шум из-за него поднимется!

– Восхитительный? – переспросила Элинор. – Как вы можете такое говорить?

– Хуже никому от этого не будет, а хорошая история вроде этой по всей Англии позволит человеку лишний раз пинту пропустить, – улыбнулась миссис Клей. – Не понимаю, что люди делали в столь поздний час в таком заведении, как «Чертополох», и как вы оказались в гуще событий, но рада видеть вас живой и невредимой.

Элинор встала, мягко высвободившись из материнских объятий миссис Клей. Подойдя к умывальнику, ополоснула лицо и руки и застонала, когда вода помутнела от сажи, а на полотенце появились пятна.

– Должно быть, я выгляжу пугалом!

– Не хуже Талли, когда он уронил ведро с золой в комнате мистера Радерфорда, – заверила ее миссис Клей и тут же дернула шнурок колокольчика у камина. – Я велю кухонной служанке принести еще угля и горячего пунша, чтобы вернуть краски на ваши щеки.

– Пожалуйста, не будите никого в такой поздний час! Угля предостаточно, и, честно говоря, ревущий огонь меня больше не привлекает. – Элинор неожиданно разразилась слезами. – Он не придет! Что-то случилось, я знаю! В доме было темно… И даже если все в порядке, он слишком гордый, чтобы прийти! Он все обдумал и сделает благородный жест, пожертвовав…

– Своей гордостью, – раздался от двери голос Джозайи. Талли вынырнул из-за его плеча и проводил своего подопечного в комнату. – Потому что клянусь: моя гордость – это единственный пострадавший за сегодняшний вечер.

– Джозайя! – кинулась к нему Элинор. Способная думать только о нем и его безопасности, она громко рыдала от облегчения. – Слава Богу! Все в порядке? Ты не ранен?

– Я цел и невредим. – Джозайя вытащил из кармана носовой платок. – Вот, милая… Не уверен, что он чистый после всего произошедшего сегодня ночью, но я не могу допустить, чтобы ты плакала из-за меня.

Элинор взяла платок, вытерла слезы и покраснела.

– Как я сказала в тот день, когда мы встретились… В общем, я не из тех женщин, которые часто плачут, мистер Хастингс.

– И это ваше качество меня восхищает, мисс Бекетт. – Джозайя начал стаскивать плащ и поморщился. – Хотя я избежал ранений, долгие часы перед мольбертом дают о себе знать.

– А как Эскеры и милый мистер Крид? Они не пострадали? Так это были грабители?.. – спросила Элинор.

– Они ничего не взяли, – ответил Джозайя. – Хотя незваные гости все-таки были. Но это дело – для другого дня, и Радерфорд займется им завтра. Он всегда защищает своих друзей.

Реакция миссис Клей на появление Джозайи была почти столь же драматической, и она захлопала в ладоши от радости.

– Ох, мистер Хастингс! Ох, Боже мой! Вы выглядите ужасно… грязный как бездомная собака, которая искупалась в луже. Я так рада, что вы здесь и успокоите мою бедную мисс Бекетт. – Поправив свой ночной чепец, она подошла к Джозайе и похлопала по плечу. – Пойду вниз, приготовлю воду для ванны. Доверьтесь мне, мистер Хастингс. Я за всем прослежу, а пока мы с Талли оставим вас в покое.

– Спасибо, миссис Клей. – Джозайя улыбнулся. – Вы самая добрая женщина на свете.

– Вряд ли это приемлемо… – начала было Элинор, но тотчас добавила: – Спасибо, мэм.

– И я должен поблагодарить Талли за помощь. Мне совсем не хотелось, чтобы меня арестовали, если бы я, полагаясь на собственные способности, вломился в чужое жилище. – Джозайя нагнулся, стараясь заглянуть мальчику в глаза. – Спасибо, сэр!

– Идем, Талли! Оставь человека с его леди! – Миссис Клей, разрумянившись, потащила к двери улыбавшегося Талли. – Теперь эти двое во всем разберутся, и я смогу их поздравить! – Она захлопнула дверь раньше, чем ей успели ответить.

А Элинор густо покраснела, сообразив, что всем давно все известно об их с Джозайей отношениях.

– А ведь я все время возвращалась домой только ради поддержания видимости приличий, – пробормотала Элинор, еще больше смутившись.

– Как ни соблазнительно дождаться ванны и прочих услуг моей чудесной помощницы, но она права: нам следует уладить наше дело.

– Джозайя!..

– Это все моя гордость. Мне давно следовало рассказать тебе о том, что случилось со мной, но я не хотел, чтобы ты осталась из чувства вины или из жалости. Это было глупо, и теперь я это понимаю, – признался Джозайя.

– Мне следовало догадаться… Я думала, ты мне не доверяешь. Думала, что недостаточно хороша, чтобы заслужить твою любовь и уважение… Думала, что не сумела завоевать тебя.

– Ты завоевала меня с того момента, когда я впервые увидел тебя, Элинор. Ты стала хозяйкой моего сердца с того первого дня, когда, сжимая свою жалкую шкатулку, отказалась пойти со мной в мой дом.

– Тогда почему же ты ничего не сказал? Даже когда я пришла с деньгами в тот день… Деньги были просто предлогом, понимаешь? Тогда тоже была гордость? – Элинор шагнула к нему.

– Как видишь, гордость – это роскошь, которую я больше не могу себе позволить. У меня ее совсем не осталось.

– Я тебе не верю.

– Посмотри на меня! Я грязный! Двенадцатилетний мальчишка водит меня, как большую несчастную собаку, чтобы я не слишком заносился. Я мало чем могу зарекомендовать себя. Слепые художники не слишком востребованы.

– Слепой? Ты сказал, что у тебя падает зрение, но ты довольно хорошо видишь! Ты отправил меня сюда в карете и в одиночку отправился на встречу со злоумышленниками слепым?! – Элинор пришла в ярость. – Как ты мог?!

– Это был мой последний обман, причем – необходимый. Клянусь, я больше никогда не солгу тебе.

Она положила руку ему на грудь, словно хотела убедиться, что он реальный.

– Клянешься?

– Верь мне, Элинор. Когда мир на лестнице в «Чертополохе» потемнел, я не думал о живописи, колорите… и прочих радостях, которые мне предстоит потерять. Я думал только о тебе. И когда понял, что ты оказалась в огне, то все остальное уже не имело значения: ни гордость, ни смехотворные поиски бессмертия. Осталась только ты. Ты – это все, чего я хочу. Без тебя будет лишь тьма.

– А со мной?

Он улыбнулся и проговорил:

– Я бодро притворюсь, что не могу позволить себе свечи, и отвлеку себя бесконечными исследованиями твоего тела с закрытыми глазами.

Она ахнула, и он узнал проскочившую между ними искорку жара, когда Элинор коснулась пальцами его лица.

– Насколько плохо со зрением? Только честно.

– Как будто мне на голову набросили черную ткань, но в ней есть небольшие отверстия. То тут, то там я могу видеть чудесные кусочки мира, но они слишком малы, чтобы сослужить добрую службу. Я не уверен… Я верчу головой во все стороны, чтобы разглядеть, что находится передо мной, но… Это довольно скверно, Элинор. Достаточно скверно, чтобы сделать меня ни на что не годным.

– Нет. Ты можешь рисовать.

– Я даже думать сейчас об этом не могу. Увы, я не могу рисовать.

– Ты должен!

– Почему?

– Потому что я хочу, чтобы ты рисовал. Если ты хоть что-то видишь, то должен попытаться, Джозайя Хастингс. Обещай мне, что ты по крайней мере попытаешься.

– И какова будет награда за риск презренного унижения и эстетического самоубийства?

– Я.

Джозайя сомкнул вокруг нее руки, снова наслаждаясь ее близостью.

– За такую награду я даже снайпером попытаюсь стать.

– Я люблю тебя, Джозайя Хастингс.

– Даже если я слепой?

– Какая разница?

– Разве нет разницы? Если ты сама себе хозяйка, то вряд ли разумно связывать себя с…

– Выгода значительно перевешивает ваши недостатки, мистер Хастингс. Я не позволю вам говорить о себе гадко… И прекратите цитировать меня! Это нахальство, сэр!

– А какая выгода?

– Ну… – Элинор замолчала, словно приводя в порядок мысли. – Ты не увидишь, как я старею, и для тебя я всегда останусь молодой. И поскольку твоя гордость наконец немного унялась, ты захочешь, чтобы я чаще была рядом с тобой. Я могу оказаться весьма полезной, чтобы ты больше не покупал жареные каштаны за гинею.

– Я сделал это намеренно! – слабо запротестовал Джозайя.

– Ничего подобного! – Элинор ткнула пальцем ему в грудь. – Позволь напомнить, что минуту назад ты поклялся больше не лгать.

– Хорошо. Я сделал это непреднамеренно, но это не означает, что я хочу обрекать тебя на жизнь, при которой ты будешь прикована ко мне как собака-поводырь, Элинор.

– Я… не… собака. – При каждом слове, она решительно притопывала ногой. – Ты пришел сюда затем, чтобы завоевать меня, Джозайя Хастингс, или нет? Я сказала, что люблю тебя, и в ответ не получила ничего, кроме возражений! Ты говоришь, что пожертвовал своей гордостью, но, клянусь, ты переполнен ею, словно хочешь доказать, что достаточно невыносим для того, чтобы отпугнуть меня.

Джозайя отступил на шаг, положив руку на спинку кресла, и пробормотал:

– Я все запутал… Я ведь собирался умолять тебя выйти за меня. Но даже не могу разглядеть твое лицо. К тому же… Меня так отвлекла вся эта кутерьма – запах дыма, тревога за твою безопасность, дело с Шакалом, стоимость каштанов… – Он все сильнее сжимал спинку кресла, и Элинор увидела, как побелели костяшки его пальцев. – Ты сказала, что любишь меня. Именно этого я хотел неделями, но сейчас, услышав… Никогда в жизни я так не пугался, хотя год провел в индийской тюрьме и пережил безумие сегодняшнего вечера.

– Ты испугался? – Элинор положила ладонь ему на руку, стараясь ослабить напряжение его хватки. – Я так страшна для тебя?

– Я не вижу, что впереди, Элинор. И в буквальном, и в переносном смысле. Какие обещания может дать порядочный человек? В тот день, когда мадам Клермон обвинила меня в том, что я эгоистично забрал тебя для собственных гнусных целей, я возненавидел ее, потому что в глубине души сознавал, что она отчасти права. Ты справедливо подозревала меня. А теперь, когда тьма наконец настигла меня, я боюсь, потому что не знаю… как быть. Привычная жизнь уже не для меня.

– О чем ты, Джозайя?

– Что, если я превращусь в скучного зануду и буду бродить по своей фабрике и оплакивать судьбу?

Элинор действовала импульсивно, и Джозайя вскрикнул от неожиданности.

– Ой! – Он наклонился, чтобы потереть щиколотку. – Ты меня стукнула?!

Элинор тоже удивилась собственному порыву, но все же стояла на своем.

– Джозайя Хастингс, ты становишься смешным! Ни один человек не способен видеть, что ждет его впереди, и давать обещания на будущее. Ты ни капли своей гордыни не потерял, если хоть на секунду допускаешь, что именно ты держал под контролем мироздание, когда мог видеть! Я… я…

– Что… ты? – Джозайя едва не рассмеялся, когда понял, как все это глупо. Он любит ее, а она любит его. В чем же проблема? Дорога впереди казалась кристально ясной.

– Я стала задирой, – сказала Элинор со вздохом.

Он снова привлек ее к себе, и она так подходила ему, словно неведомый скульптор создал ее по его меркам.

– Мне нравится, что ты задираешь меня. Нравится, когда меня обвиняешь. И хотя я должен попросить тебя воздержаться от того, чтобы постоянно меня колотить… этот удар я заслужил. Расхныкался, как последний слюнтяй.

Она запрокинула голову, всматриваясь в его лицо, и была вознаграждена поцелуем.

Джозайя закрыл глаза и забыл обо всем на свете – помнил только о чуде, о том, что Элинор Бекетт любит его. Он вкушал сладость ее губ, и голод, который он много дней и часов пытался игнорировать, теперь казался невыносимым. Нежность была забыта, и страсть вытеснила все доводы рассудка. Джозайя приподнял возлюбленную и пробормотал:

– Лучше им поторопиться с ванной, или я тут все простыни перемажу.

– Джозайя Хастингс, ты ничего подобного не сделаешь! – предупредила его Элинор, но тут же уткнулась губами в его щеку и, отыскав бьющуюся жилку около уха, добавила: – Пока не запрешь дверь…

– Я люблю тебя, Элинор.

– Так ты будешь рисовать? – шепнула она ему на ухо.

Он кивнул. Лицо его стало серьезным.

– Я попытаюсь.

– Ты будешь пытаться день за днем, пока свет совсем не исчезнет. Я не позволю тебе сдаться.

– Как скажешь. А когда света не станет?

– Тогда, Джозайя Хастингс, мы будем ходить на концерты, а потом поселимся в провинции и будем слушать смех наших детей.

– У нас будут дети? – Эта ошеломляющая мысль вызвала внезапный прилив радости и надежды. – Значит, вы выйдете за меня, мисс Бекетт.

– Выйду. – Она отбросила с его лба пряди волос. – Потому что это единственный приличный вариант, мистер Хастингс.