Как-то раз я заснял нашего боя Джо, верного спутника и помощника, сопровождавшего нас во время наших долгих путешествий по Африке, в тот момент, когда он, шутки ради, примерял ухмыляющуюся деревянную ритуальную маску. Джо был очень напуган тем, что его сняли в таком виде, и просил меня во что бы то ни стало уничтожить эту фотографию. Он боялся, что она попадётся на глаза евангелистскому пастору-миссионеру в его родном городке Дамане, находящемся далеко отсюда, в горах.

— В таких масках живёт дьявол, — пояснял он мне. — И их надо сжигать, а не развешивать у себя на стенках!

Я твёрдо обещал Джо написать в своей книге о том, что он — Джо — примерный христианин и ничего общего с фетишами не имеет и иметь не желает. Так и знайте. Как видите, я исполнил своё обещание.

Джо я нанял по рекомендации после длительных переговоров относительно оплаты. Составляла она 120 колониальных франков в день, что соответствует примерно трём маркам. Когда он сопровождал нас во время походов, ему полагалось дополнительное вознаграждение за приготовление пищи.

Поначалу мне показалось, что ему лет шестнадцать. Но потом он рассказал, что женат и даже имеет ребёнка. Жена его, с котором он меня потом познакомил, оказалась юной и весьма миловидной особой. Ребёнок ещё принадлежал родителям жены, потому что Джо не удалось пока собрать полной суммы выкупа, которую он должен был заплатить за жену. Ему предстояло заработать ещё десять тысяч франков, что для работодателя такою бои всегда таит в себе некоторую опасность… Однако Джо заверил меня, что ему воровать никак не положено; более того, он не имеет права во время нашего долгого путешествия заводить шашни с какой-либо другой женщиной. Иначе ему придётся по приезде каяться пастору, да притом публично, на глазах всей своей маленькой евангелистской общины.

Он доверительно рассказал мне, что прежде служил как-то в качестве боя у одного французского управляющего и однажды украл стул. Пастор, узнав об этом, потребовал, чтобы он отнёс стул обратно, а мать и жена Джо ужасно ревели, потому что боялись предстоящего наказания. Однако примерный христианин Джо отнёс стул назад жене управляющего, за что удостоился даже похвалы и вдобавок получил в подарок пару белых носков, которые господину управляющему были малы.

У Джо есть ещё и второе имя — Пауль. Это имя он просто так просил занести в книгу во время переписи населения французской администрацией. Имя ему очень нравилось, и он решил его присвоить. Оказывается, африканцы, у которых пет фамилии, могут это делать по собственному усмотрению. Они охотно берут себе имя какого-нибудь знакомого белого, который им нравится или чем-то импонирует. Так, на окраине городка Сасандры бегает добрых два десятка негритят по имени Боссарт, названных так в честь одного бывшего солдата иностранного легиона, теперь осевшего в этих местах и заделавшегося фермером. Мне как-то с моим сыном пришлось заночевать в его доме, и он всячески уверял меня, что абсолютно не повинен во всех этих бесчисленных Боссартах…

— Мне двадцать пять лет, — заявил мне наш бой Джо.

Но когда я в этом усомнился, он признался, что во время регистрации населения не мог указать свой точный возраст, потому что не знал его. Чиновник просто взглянул на него и записал: «двадцати пяти лет».

Многие простые африканцы не знают своего точного возраста, а тем более дня рождения. Если спросить их об этом, то можешь получить самый невероятный ответ: люди, которым за сорок, с невинным видом будут утверждать, что им три года. В счёте жители глухих деревушек тоже не всегда сильны. Однако в то же самое время есть ведь и африканские врачи, торговцы и разные другие специалисты. А один шофёр такси в Абиджане обратился ко мне со следующей просьбой:

— Вы проездили в моей машине с девяти утра до половины двенадцатого, месье. Час езды стоит 200 франков. Не могли бы вы мне сосчитать, сколько с вас причитается?

Такая доверчивость и прямодушие действуют обезоруживающе.

Бригадир, возглавлявший работы на плантации одного моего знакомого, никогда не мог сказать, сколько людей с утра явилось на работу. Бормоча что-то себе под нос, он набирал в руку маленькие камешки и, придя к своему хозяину, заявлял:

— Вот сколько людей явилось сегодня на работу!

Однако можно встретить и совсем другое. Так, у моего гостеприимного хозяина Абрахама чёрный приказчик ведёт самостоятельно всю бухгалтерию, проверяет и регистрирует дневную выручку, с учётом налогов. Почтовые работники тоже, как правило, все без исключения африканцы.

Очень смешно, что в каждом маленьком почтовом отделении, куда я заходил, чтобы отправить письмо домой, во Франкфурт, поднималась горячая дискуссия между почтовыми служащими- сколько должна стоить отправка письма в ФРГ. Стоимость каждый раз оказывалась разной. Под конец я уже перестал спрашивать, а наклеивал ровно столько марок, сколько считал нужным (а именно — наименьшую сумму из всех, которые мне называли); и должен сказать, что письма всегда аккуратно доходили до адресата, причём без какой-либо доплаты. Между прочим, те же дебаты происходили и на почтамтах во Франкфурте каждый раз, когда моя жена пыталась узнать, сколько будет стоить отправка письма ко мне, на Берег Слоновой Кости…

Долгими вечерами, когда мы сидели втроём у лагерного костра, я беседовал с Джо на его «африкано-французском» наречии. Я заметил, что он, будучи христианином (чем страшно гордился), всегда упоминал не о «боге», а о «богах» («les Dieux»). Расспросив его поподробнее, я выяснил, что под этим он подразумевает «святую троицу», понятие, объяснить суть которого не так просто не только африканскому деревенскому парню. Джо страшно трогательно старался мне растолковать, что существуют две смерти: одна здесь, внизу, на земле, и если ты был плохим человеком, то смерть эта будет окончательной и вечной. Но после смерти все души становятся белыми; чёрных там не бывает. Он был очень удивлён, когда услышал от меня, что кроме чёрных и белых существуют ещё и жёлтые, и красные люди. Нет только синих и зелёных. Как у нас зимой замерзают реки, я сумел объяснить ему на наглядном примере льда в холодильнике; но вот как растолковать ему, что такое снег и снегопад, этого я нe знал. Я говорил, что у нас зимой с неба сыплется вода в виде хлопьев ваты и, падая на землю, остаётся лежать на ней белым покрывалом; что деревья сбрасывают листву и по полгода стоят голые; что во всех окнах у нас вставлены рамы со стёклами. Но ещё невероятнее казался ему, да и всем другим деревенским жителям Африки, рассказ о том, что мы не только не платим денег тестю за свою жену, а, наоборот, ещё получаем определённую сумму в виде приданого.

Судя по моему благосостоянию, всякий здесь считал, что у меня не менее десяти жён, и никого бы это нисколько не удивило. Удивляло их то, что я утверждал обратное.

— Но почему же у тебя только одна-единственная жена? — допытывались у меня неоднократно.

— Потому что нам нужно гораздо больше работать, чтобы прожить, — пытался я объяснить им этот невероятный факт.

— При нашем холоде ведь необходимо носить ботинки и одежду, да к тому же ещё тёплую, мы вынуждены покупать дрова и уголь, чтобы отапливать своё жилище. Но у нас не только холодно зимой. У нас и дни короче, не то что здесь, в Африке, где они круглый год подряд длятся по 12 часов. И нам приходится искусственно продлевать дни и жечь свет, который тоже стоит немалых денег.

— Я и двух дней не смог бы прожить в таких ужасных условиях, — объявил с полной уверенностью Джо, выслушав мой рассказ. — Я бы тут же умер.

Как-то однажды во время своего проживания в Бваке — нашей штаб-квартире во внутренних районах Африки, городке, где как-никак проходила узкоколейка, имелся вокзал, а также два кинотеатра, я решил сходить прогуляться в близлежащий лесок, расположенный в получасе ходьбы. Кругом пыльная степь, а тут — зелёный оазис, который так и манит прохладой своих высоких пышных крон.

И я пошёл. Но на полдороге меня догнал наш хозяин Абрахам и буквально за руку стал тянуть обратно:

— Бога ради не ходите в этот лес! Вернитесь сию же минуту! Его ни один белый не имеет права посещать. Может быть, на вид мы здесь и вполне цивилизованные, но я не могу вам поручиться, что, войдя в этот лесок, вы не схлопочете себе ядовитую стрелу или через пару дней не умрёте от какой-нибудь загадочной болезни. Лес этот — табу! Африканцы утверждают, что в нём живут боги.

Заметив мой недоверчивый взгляд, он принялся рассказывать мне историю фабрики, обгоревшие развалины которой виднелись на опушке леса. Судя по толщине стен, это некогда было крепкое солидное строение.

Вот что он мне поведал. В 1942 году в Бваке приехал некто Л., бельгиец по происхождению, примерно шестидесяти лет. Он решил открыть здесь фабрику по изготовлению канатов и верёвок из волокон сизаля. Поскольку он имел военные заказы, ему отпустили и цемент. Он очень быстро разбогател. Вскоре правительство выделило ему землю под постройку новой, более современной фабрики, именно той, руины которой виднелись возле опушки леса. Оказалось, что земля, отпущенная под постройку фабрики, «принадлежала» какому-то местному божеству, которому поклонялись аборигены — бауле. Чёрные жрецы, надо сказать, поступили вполне разумно: они предложили этому бельгийцу принести божеству в жертву вола. Однако господин Л. бесцеремонно отклонил их предложение: «С какой такой стати, земля и так принадлежит мне!» Фабрику построили. Однако в самый разгар строительства господин Л. внезапно умер при совершенно загадочных обстоятельствах. Его двадцативосьмилетний сын, съездив в Бельгию, привёз младшего брата своего отца, но и тот спустя несколько недель скончался. Потом скончался по непонятным причинам и сын владельца фабрики. В доме остались одни только женщины, которые с лихорадочной поспешностью продали это проклятое предприятие и поскорее уехали назад в Бельгию. И вот после того, как все мужчины этого семейства были истреблены, сгорело и само здание фабрики — буквально все постройки! С тех пор никто уже не решался их вновь отстроить.

— Вот дурак-то! Из-за одного-единственного вола! — заключил свой рассказ Абрахам, пожав плечами. — Когда приезжаешь в какую-нибудь чужую страну, то приходится приноравливаться к местным верованиям и обычаям, а не лезть на рожон и стараться прошибить головой стенку. Всё равно из этого ничего хорошего не получится!

Чаще всего подобные загадочные смертные случаи объясняются туземными ядами, которые обслуживающий персонал подмешивает в пищу. Трупы в этом жарком климате приходится зарывать в землю буквально в тот же день, патологоанатомических или химических институтов, могущих произвести вскрытие или какие-либо анализы содержимого желудка, здесь нет. Поэтому причину внезапной смерти, как правило, объясняют тропической болезнью почек под названием «bilieuse»; эта болезнь действительно протекает при аналогичных обстоятельствах, и часто человек уже через день-два мёртв.

Особенно тяжело приходится землемерам. Здесь это, по чистой случайности, чаще всего поляки. Милые люди, но с незавидной судьбой: а местных условиях их профессия весьма небезопасна. Ведь им приходится поодиночке в сопровождении одних лишь чёрных носильщиков углубляться далеко в лес или пересекать обширные степи. Чёрные носильщики, как правило, неохотно поднимаются в горы, потому что, по их мнению, там обитают злые духи. Когда их пытаются принудить к этому, они просто убегают, оставляя беспомощного землемера одного. А то ещё и отравят ядом. Не последнюю роль здесь могут играть и «дамские истории». Один французский управляющий округом перечислил мне пятерых землемеров, которые всего только за несколько последних лет погибли или сошли с ума во время своих служебных поездок.

Как раз именно бауле верят так же, как и белые, в одного единственного бога, царящего на небе. Однако этот «высший бог» не заботится по мелочам о том, что происходит на земле. Когда-то, в давние времена, он разрешил всем людям и зверям, а также добрым и злым духам по длинной цепочке спуститься с неба на землю. А дальше он уже не стал досаждать им мелочной опекой: судите и рядите, как вам заблагорассудится! Поэтому теперь приходится быть чертовски осторожным, чтобы не навлечь на себя гнев того или иного злого духа или божества, не встрять с ними в какой-нибудь конфликт! Отсюда и все эти деревянные фигурки в хижинах. На наш взгляд, они выглядят все достаточно примитивно и все схожи между собой. Однако бауле узнают их моментально по чертам лица и восклицают:

— Это же Бабакан!

То есть определённый африканец, умерший незадолго до этого. Его душа бродит по свету и может натворить недоброе. Но как только она найдёт деревянное изображение тела, в котором прежде жила, ей приходится смириться и поселиться в нём.

Боги очень ясно предписывают каждому африканцу, что ему можно и. чего нельзя есть. У каждой семьи есть своё тотемное животное, мясо которого ни под каким видом нельзя есть, потому что в противном случае кто-то из членов семьи либо заболеет, либо умрёт. А так, вообще-то, мало животных в Африке считаются несъедобными, начиная со змей, ящериц, мышей и до слонов включительно.

Когда африканец в деревне заболевает, он идёт к своему колдуну, платит свои двадцать — тридцать франков, а тот, таинственно погадав на орехах кола, большей частью заявляет, что кто-то из врагов пациента его сглазил, наслал на него злого духа. В лучшем случае колдун спросит, что больной поел накануне, и объявит мясо этого животного дополнительным тотемным блюдом. Если болезнь не проходит, пациенту запрещают есть ещё несколько блюд, словом, всё очень напоминает то, что происходит с нами у наших европейских, высокообразованных врачей…

Таким образом, встречаются африканцы, для которых семь или восемь животных являются тотемными и которые не очень- то понимают, чем им вообще ещё можно питаться…

Я поинтересовался, как же происходит дело в семьях, где муж имеет пять или даже семь жён, для каждой из которых (ещё со времён отцовского дома) существует своё тотемное животное, которое, боже упаси, мужу подавать нельзя! Оказывается, выход из такого положения всё же найден: муж имеет право есть тотемное животное жены, но только не в её присутствии. Потому что в противном случае такая оскорблённая жена может немедленно сбежать от своего повелителя и вернуться к родителям.

Эти церемонии с тотемными животными и для меня имели свою положительную сторону. Будучи в гостях в туземных деревушках, получаешь иногда в качестве деликатесов такие вещи, которым наши европейские желудки совершенно непривычны, например варёных и вяленых термитов, змей и тому подобное. Поначалу я из интереса пробовал всё, чем меня угощали. Но большинство этих блюд, по правде говоря, невкусные и, кроме того, всегда слишком сильно перчённые пиментом — этой дьявольской африканской приправой. Уж лучше есть привезённые с собой консервы или такие малопривлекательные для местных жителей продукты, как бананы или папайю — похожие на дыми, крупные и очень сочные плоды. Так что, когда меня угощают блюдом, которое мне не по вкусу, я сейчас же объявляю, что оно для моей семьи считается тотемным. Такие вещи понятны каждому африканцу, и никто не окажется столь невежливым, чтобы продолжать настаивать на том, чтобы отведали его угощение.

Не улыбайтесь, читая эти строки. Мы так охотно подтруниваем над подобными вещами, а сами-то чем лучше? Что касается суеверия, то мы, европейцы, стоим примерно на той же ступени развития, что и бушмены. Просто мы верим в иную чепуху, чем они. Ведь почти каждый журнал или газета в Европе печатают астрологические календари, и тысячи людей, мнящих себя значительно интеллектуальнее «этих дикарей», согласуют свои дела и поступки соответственно тому, кто они такие: «водолеи», «тельцы», «девы» или «козероги»…

Наш бой Джо, как я уже говорил, был протестантом и страшно этим гордился. Однако все эти древние «тотемные» поверья до того крепко в нём засели (впитались, что называется, «с молоком матери»), что он просто не знал, как от них избавиться. Пастор запретил, например, своему приходу пить вино, «потому что в пьяном виде легко совершить дурной поступок и к тому же забыть, о чём пастор говорил в своей проповеди». Помня эти разумные назидания, наш бой спиртного не употреблял — даже красного вина чурался как заразы. Он отказывался даже есть те блюда, которые были политы соусом. В соус он сам для вкуса подливал немного красного вина. Вино стало, таким образом, для него «тотемом».

Но большинство других африканцев, как я заметил, не столь щепетильно относились к этому вопросу, когда вместе с нами ели нашу стряпню.

— У этих белых никогда не разберёшь толком, что такое ешь! — смеялись они обычно.

Чего только не встретишь в подобной поездке по Западной Африке! Всё тут перемешано: и религиозные секты «людей-леопардов», и в то же время в тысяче километров от побережья вы можете вдруг увидеть диснеевский фильм «Бэмби», который как раз только что вышел на экраны Европы и идёт, например, во Франкфурте.

Кинотеатры здесь имеют четыре стены, но над ними нет крыши. Иначе ни один человек не мог бы в них усидеть из-за духоты. Сеанс начинается после восьми часов вечера, прямо под звёздным небом. Кресла устроены очень удобно, амфитеатром, и обтянуты (тоже из-за жары) полотном наподобие шезлонгов. Вход стоит недёшево, на наши деньги больше двух марок, но зато за вечер показывают два фильма, и программа меняется ежедневно. Коробки с кинолентами путешествуют в самолётах по всей Африке над степями и лесами.

Перед входом маленькие негритята продают жевательную резинку, громко расхваливая свой товар. Чёрные и белые сидят здесь, как правило, вперемежку, но чёрных всегда значительно больше белых. Зрители ведут себя довольно темпераментно и не могут усидеть спокойно (однажды мне с верхнего ряда даже свалилась на голову чья-то сандалия); а особенно любимое и отнюдь не безобидное развлечение здесь — это швыряние жевательными резинками друг в друга; вытащить её потом из таких курчавых волос совсем не просто!

В портовом городе Абиджане кинотеатр находится прямо рядом с респектабельным зданием гостиницы «Hotel du Раге». Поскольку у кинотеатра нет крыши, а окна в гостинице, разумеется, незастекленные, то, лёжа в постели, невольно, слышишь весь диалог демонстрируемого фильма. И наоборот: однажды вечером внимание публики было отвлечено невиданным зрелищем — из дымовой трубы отеля то и дело вырывался каскад искр, напоминающий настоящий фейерверк.

Наряду с новейшими и современнейшими фильмами я увидел и такой, в котором нацистские солдаты со свастикой на рукаве спускались с небес на парашютах, обстреливали Тарзана в лесу из пулемётов, а затем по рации передавали свои донесения на немецком языке в Берлин… Гомерический хохот вызвал здесь один американский фильм, в котором всех негров играли грубо намалёванные белые; каким-то племенем правила белая королева с красиво уложенной в парикмахерской причёской и в ослепительном модном купальнике; какой-то мужчина в безлюдной степи в течение десяти минут боролся со львом, причём голыми руками, не имея при себе даже ножа, а потом встал как ни в чём не бывало — без единой царапины, — отряхнул руки и пошёл.

Когда шёл какой-нибудь арабский фильм, наши сирийские хозяева, у которых мы как раз гостили, видимо, из патриотических соображении всегда шли его смотреть и тянули нас за собой.

Фильмы эти обычно снимались в Каире, дублировались на французский язык и содержали ходовые американские сюжеты, только на восточный манер и на фоне восточных пейзажей. Обычный в таких случаях юный, талантливый, но никому не известный певец из кабаре здесь заменялся тоже юным и тоже никому не известным муэдзином, ежеутренне поющим с минарета мечети свои молитвы. Его «открывает» театральный импресарио, и вскоре он становится всемирно известным оперным певцом. Разумеется, и здесь не обходится без глубокой и самоотверженной любви…

Нередко киномеханик проделывал следующий трюк: он молниеносно и со свистом прокручивал всю ту часть фильма, где обычно на французском или на арабском языке (большей части зрителей непонятном) указаны фамилии всех этих актёров, режиссёров, сценаристов, гримёров, названия фирм проката и так далее и тому подобное, и начинал фильм прямо с действия. По- моему, новшество, вполне достойное подражания…

В одни прекрасный день мы купались в небольшой горной речушке, протекающей совсем рядом с шоссе. Женщины из близлежащей деревни приходили сюда же стирать бельё. Вот и сейчас они, беззаботно сняв с себя свои европейские платья, в чём мать родила, стирали их у самого берега.

Купающиеся вместе с нами африканцы, ухмыляясь, рассказали мне, что недавно какая-то американская киногруппа снимала здесь фильм «На мотоциклах через Африку». Они подъехали на грузовиках (на которые были погружены их мотоциклы!), попросили нескольких африканцев снять одежду и в таком виде, перебираясь по скалистым уступам, перенести мотоциклы на другую сторону реки. В то время как всего в ста метрах от этого места имелся хороший массивный мост…

— Когда снимаешь это снизу вверх, то создаётся полная иллюзия смелого форсирования бурного потока в девственном лесу, — объяснил им режиссёр.

Вот как это, оказывается, делается.

Наибольшей популярностью пользуются у здешних кинозрителей, так же как и у наших, детективные и ковбойские боевики. Лишь бы в них побольше стреляли и орали. Публика реагирует по-разному. Иной африканец значительно благовоспитаннее, чем белый, облокотившийся с ним на один и тот же подлокотник. Другие, только недавно прибывшие из буша, из «brousse», как здесь говорят, реагируют на всё весьма темпераментно. «Tirez!» («Стреляй же!») — кричат они возбуждённо, когда кто-то на экране поднимает пистолет, а после окончания сеанса заглядывают за белое полотно экрана, желая узнать, где тут артисты будут ночевать. Когда паровоз или самолёт наезжает крупным планом на зрителей, первые ряды частенько вскакивают и отбегают в сторону, к безумному удовольствию более просвещённой части зала.

Один белый как-то спросил меня, какого я мнения об их колонии. Я ответил, что она напоминает мне Америку в лучшие годы пионерства, вот только ограбления почтовых карет не хватает… всё здесь уж очень мирно и безопасно, у этих африканцев.

— Чему-чему, а этому-то мы их, к сожалению, скоро научим, — ответил он. — Вот недавно в Данане очистили сейф с деньгами. Притом все двери в доме оставались запертыми и не были взломаны. Чудеса, да и только. Но в конце концов где-то в углу обнаружили мешок, которого раньше там не было. Из него вылез африканец, который, оказывается, столь хитроумным способом остался с вечера в доме и дождался, пока его запрут. Все страшно удивились, как этот простоватый парень мог оказаться таким продувным и находчивым? Хотите знать разгадку? А очень просто: он видел всё это в кино и скопировал. Вот вам и плоды просвещения!

Вот так кинематограф передаёт африканцам опыт нашей белой «культуры», притом значительно действеннее всех миссионеров, вместе взятых!

Целая проблема здесь — это лампы. Ведь в семь часов уже темно. Значительно раньше, чем у нас летом. Но именно тогда- то, с наступлением вечерней прохлады, и хочется посидеть вместе и поболтать. Электрического освещения здесь нет. А тому, кто заведёт себе движок и динамо, тому начинают досаждать соседи с просьбами подключить их тоже. Так что и у таких счастливцев лампочки горят настолько тускло, что читать при них невозможно. Поэтому здесь у всех в ходу керосиновые лампы, которые прежде висели и у нас в Европе перед каждой ярмарочной лавчонкой; светят они, действительно, ярко и сильно. Однако поддерживать их постоянно «в боевой готовности» не так-то просто. Дело в том, что эти лампы производятся несколькими странами: есть среди них австрийские, английские и французские. Запасные детали одних не подходят к другим. Один или два запасных фитиля фирмы отпускают вместе с лампой. Но когда они сгорают и владелец начинает подыскивать им замену, фитили, как правило, не подходят. Значит, надо покупать новую лампу, а она стоит хорошеньких денег. А спички? Вечно приходится думать о спичках! Сколько я их накупил за то время, что был в Африке: и английских, японских, и шведских, чешских, итальянских и ещё бог знает каких! Шутки ради из них можно было бы составить целую коллекцию.

В каждой комнате в домах у белых, живущих в Африке, вы найдёте в углу специальную подставку для лампы на четырёх ножках и высотой почти в человеческий рост. Лучше всего, когда таких подставок две — в противоположных углах комнаты: тогда свет падает наиболее равномерно. Но ни в коем случае нельзя ставить такую лампу на обеденный стол. Потому что тогда во всех тарелках и стаканах будут плавать мошки, жуки, бабочки, крылатые термиты и муравьи, вообще вся эта мелкота, которая обычно так бездумно летит на свет, чтобы опалить себе крылья или даже покончить жизнь самоубийством… Кошки во всяком случае довольны этими лампами. Они сидят под ними и ждут очередную жертву…