Ведущая к бунгало грунтовая дорога представляла собой, по сути, две колеи. Черничник, овечий лавр и можжевельник пышно разрослись по сторонам и царапали проезжавшие машины, когда те, пробираясь к дому, кренились то влево, то вправо. Примерно в двух сотнях ярдов впереди колея короткой подъездной дорожки ответвлялась влево. Обшитый дранкой коттедж выглядел обманчиво незатейливым.

Кейт провернула в замке ключ и толкнула дверь, которая открылась с тихим вздохом, напоминающим всасывающий звук открываемой вакуумной упаковки с соком. Дети промчались мимо нее прямо в дом. Кейт опустила на пол две сумки с вещами и оглядела знакомое помещение, совмещавшее в себе гостиную и кухню. Она отдернула тяжелые зимние шторы, закрывавшие обе стены сверху до самого пола, и комната сразу выросла. Огромные окна выходили во двор размером с футбольное поле и лежащий за ним океан.

Дом отличался экономичной компактностью и потому не казался тесным. Деревянные детали интерьера были выкрашены в белый цвет, стены – в кремовый, что создавало ощущение свободного от роскошных аксессуаров пространства; исключением были антикварные напольные часы, несколько подрывавшие собственную серьезность тем, что то и дело принимались звонить невпопад.

Пока Крис разгружал машину, Кейт успела заглянуть в обе спаленки за общей комнатой. Спальня для взрослых была того же размера, что и вторая, но со своей крошечной ванной. Еще в ней была застекленная дверь с выходом на опоясывающую дом веранду. Она прошла по плетеному коврику и открыла дверцу в углу. Внутри кладовки, за перекладиной, на которой обычно висела одежда, в стену была вмонтирована небольшая лестница. В соседней комнате дети спорили из-за кроватей. Она прикоснулась к гладкой древесине, пробежалась пальцами по потертым ступеням, раздумывая, стоит ли вмешаться в детский конфликт. Потом поднялась по лестнице и толкнула потолочный люк. Крышка со стуком откинулась на пол чердака.

Помещение, представлявшее собой нечто среднее между куполом и лофтом, строго говоря, не являлось жилой частью дома и было пристроено владельцами в качестве своего рода мезонина. Приземистое, оно в самой высокой точке достигало почти семи футов, а к угловым точкам опускалось до четырех. Из окон в трех стенах открывался вид на порт. Кейт пролезла в тесный люк и окинула взглядом далекую водную ширь; противоречивое сочетание тесноты, с одной стороны, и необъятного простора, с другой, вызывало ощущение уюта.

Ряды встроенных под окнами полок по всей длине стен были заставлены разными книгами. Единственным предметом мебели на чердаке была приставленная к глухой стене кушетка с бра по обе стороны. Кейт включила оба, и лампочки зажглись, осветив диванчик слева и справа на высоте плеча.

Именно здесь она мысленно видела себя, читающей по вечерам дневники Элизабет. Может, даже сегодня после полудня, если уборка в доме пройдет быстро.

21 октября 1979 года

Я бы извинилась, что давно не писала, но это не так. Я ПИСАЛА все эти три года. Новый дневник начала после того, как мы переехали в Коннектикут. Вот только зря писала слишком подробно обо всем – о новой школе, о том, как трудно завести друзей, как сильно я скучаю по Анне, как плохо поступает мама и что все стало намного хуже после того, как ушел папа.

А потом, четыре месяца тому назад, мама нашла и выкинула мой старый дневник. Вычитала из него все самые сокровенные мои мысли и уничтожила. Сказала, что я не имею права выкладывать на бумаге подробности ее частной жизни, но я могу писать снова в том случае, если найду что-то более позитивное и полезное. Вот этим я все время и занимаюсь с тех пор, как она начала захаживать в тот чудной отдел книжного.

Итак, новая попытка. Не стану обещать, что буду писать регулярно, но посмотрим, как пойдет.

29 ноября 1979 года

День благодарения прошел не так позитивно, как мог бы. Я ждала его со страхом, но, когда семья Клэр пригласила нас к себе, мама (вот чудо) согласилась. Но я все равно переживала. А вдруг мама перепьет «содовой»? Или ляпнет что-нибудь не слишком подходящее? Все возможно. Но беспокоиться не стоило, потому что ничего и не случилось. Когда я проснулась утром в День благодарения, мама спала на диване рядом с кофейным столиком, и мне сразу стало ясно, что пила она не кофе.

Я отправилась на пробежку, а когда вернулась домой, она уже проснулась, но чувствовала себя паршиво, так что к Клэр мы уже не собирались. Когда я попросилась сходить одна, она разозлилась и кричала, что мы все еще семья, черт возьми, пусть даже и небольшая, и должны держаться вместе. Она сказала, чтобы я позвонила Клэр, объяснила, что у нас обеих расстройство желудка, и извинилась. Потом принялась греметь кастрюлями, пытаясь превратить замороженную курицу в праздничную индейку. Но когда начала потрошить, ее снова стошнило, и все изверглось на пижаму. Вот что бывает, когда пьешь не из той чашки.

6 декабря 1979 года

Только что вернулась после выходных, проведенных с папой. У нас не так уж много общих тем для разговора, но на этот раз нам вместе было уже лучше. Когда я веселая и веду себя нормально, тогда и он спокойный. Думаю, это он виноват, что у нас все развалилось. А может, такое случается со всеми, и остается только улыбаться, улыбаться, улыбаться.

15 декабря 1979 года

Майкл смотрел на меня сегодня на уроке химии.

Кейт вздрогнула.

Он обернулся ко мне и улыбнулся. В первый раз я подумала, что он смотрел не на меня, но он посмотрел снова, и я улыбнулась в ответ. В конце урока он повернулся, наклонился, прошептал: «Не могла бы ты передать это дальше?» – и вложил мне в руку записку. А когда я обернулась посмотреть, что он имеет в виду, то увидела Алексис Мэтьюз, которая улыбалась и протягивала руку.

Мне даже не захотелось в кафетерий на ланч – настолько была расстроена, так что отправилась в художественную студию, чтобы поработать над рисунком, который готовила в подарок маме на Рождество. Я копирую фотографию Анны, когда ей было шесть. Она сидит на скамейке и ест мороженое, с этой своей довольной сонной улыбкой. У меня это самая любимая ее фотография. Надеюсь, маме рисунок понравится. Все это наше притворство жить-так-словно-ничего-не-случилось не помогает. Может, маме станет легче, если рядом будет Анна в своем лучшем виде.

12 января 1980 года

Я в Сарасоте вместе с папой. Мы поехали вдвоем на один из выездных аудитов. Пробыли здесь почти две недели, и это было очень круто – учиться плавать на доске и под парусом. Но я знаю, что он меня обманывает. Никакой это не отложенный рождественский подарок. Я получила разрешение у учителей и взяла с собой учебники, но он даже не поинтересовался, делаю я уроки или нет.

Думаю, мама куда-то уезжала. Когда она вчера звонила, то было слышно, как шумит ветер, словно она где-то на улице. На заднем плане звучали голоса, и она говорила как-то сонно и устало. Трижды я пыталась дозвониться домой, но никто не ответил.

Перед отъездом, когда все думали, что я собираю сумки в своей комнате, я видела их с лестницы. Мама плакала. Папа не обнял, а положил руку ей на плечо и погладил. Я слышала, как он говорит: «Думаю, это поможет. Лично я не решился бы на подобное, но хуже не будет». Позже, когда я спросила его об этом, он ответил, что не представляет, о чем я говорю.

Рождество прошло нормально. Думаю, моя картина ей понравилась, но в конечном счете идея оказалась не очень хорошей. В общем, я представляла, что все будет так: она разворачивает картину, вздох удивления и неожиданности и улыбка; потом она меня обнимает… «Как красиво, Лиззи, спасибо. Как чудесно, что ты помнишь о ней».

А потом мы бы стали говорить о том, как обе скучаем без Анны, и, может, закончили бы какими-нибудь приятными забавными воспоминаниями.

А вот как все прошло на самом деле. Когда мама открыла картину, то вдохнула и посмотрела на нее такими широко открытыми глазами, какие у нее бывают, когда она смотрит по телевизору все эти шоу про стихийные бедствия. Так она просидела довольно долго, и я не представляла, что же будет, когда мама снова сможет дышать. Только через минуту она улыбнулась и медленно произнесла: «Спасибо. Ты отлично рисуешь. Я должна подумать, где это повесить». Потом поднялась наверх. Когда папа заехал забрать меня к себе на Рождество, я попыталась разбудить ее, попрощаться. Но рядом с кроватью валялась пустая «содовая». Так что даже не знаю, слышала ли она, как я уезжаю.

15 июня 1980 года

С днем рождения! Встречаю семнадцатилетие. Мама и папа вместе сделали мне подарок: летний велосипедный тур, чтобы я могла усовершенствовать свои художественные навыки, как мне удалось подслушать. Весь июль я буду путешествовать на велосипеде по Колорадо, принимать участие в семинарах по живописи и останавливаться в студенческих общежитиях. Затем, когда вернусь домой, мы проедем на машине по колледжам, куда-то с мамой, куда-то с папой.

Маме, кажется, намного лучше. После моей поездки во Флориду она ведет себя как самая обычная мать. Получила работу в рекламном агентстве и не «болеет» с самого Рождества. Я собралась с духом и спросила, куда она ездила, когда я была во Флориде, но она ответила, что, разумеется, была дома. Это прозвучало как-то неестественно и чересчур мило. А может, я все придумала. Похоже, на эту тему лучше не разговаривать.

Наконец-то мама повесила картину с Анной. Когда я стою перед ней, то вспоминаю о том, что когда-то была не одна. Это не такое уж плохое чувство.

26 августа 1980 года

Только что вернулась из Нью-Йоркского университета. Едва вошла в кампус, как сразу поняла, что хочу быть здесь. Пусть даже никто меня не ждет. Я уже вижу себя расхаживающей по Гринвич-Виллидж и рисующей окружающих людей и здания. Нравится, что тут мало порядка, грязновато и неряшливо, все как в реальной жизни.

Пиццерия расположилась на самом краю города, простенько и недорого. С кухни шел жар, который, смешиваясь с волнами воздуха, создавал что-то вроде тумана. Мощные вентиляторы помогали мало, они не могли даже сдуть пыль, осевшую на вентиляционном коробе. Кейт смахнула со лба потную челку и посмотрела на Криса через пластиковый стол.

– Даже не верится, что дом в нашем распоряжении на целых семь недель.

– Ты имеешь в виду, что не можешь представить, как это я семь недель не должен ходить в офис.

Он допил воду из чашки и встряхнул оставшийся на дне лед.

– Как часто, по-твоему, тебе придется уезжать с острова?

– Ну, не знаю. Возможно, не чаще раза в неделю.

Кейт оглядела гладкий пластик стола. Повертела в руке стеклянный сырный шейкер, постучала краешком по серому ламинату.

Он криво улыбнулся. «В самом деле?» – раньше она не выражала недовольства по поводу его командировок.

– Но я же не в отпуске все это время. Ты об этом знаешь.

– Знаю. Все в порядке.

Крошечные, кренящиеся то вправо, то влево самолетики. Она сохранила нейтральное выражение лица.

– И не всегда будет с ночевкой. Этим летом много работы за пределами Бостона, но иногда придется снимать номер.

Так они и говорили, когда были помоложе, имея в виду тех, кто уж слишком откровенно вел себя на публике – «сними номер». Она кисло усмехнулась.

– Кейт, – он неверно понял ее реакцию. – Если мне придется задержаться, то, может быть, твоя сестра приедет.

Рейчел до сих пор жила неподалеку от родителей в Пало-Альто, вышла замуж и осела там. Ее знали в Стэнфорде и за его пределами по исследованиям в области экономики минимальной заработной платы. Она настойчиво звала Кейт прилететь и встретиться с ней где-нибудь – «только мы вдвоем». Похоже, просто не понимала, насколько это нелегко с детьми на руках. Готовность отодвинуть в сторону дела, перекроить расписание и выделить среди конференций время для младшей сестры, единственной во всем мире, представлялось ей несомненным козырем против трудностей Кейт. Что такое в сравнении с этим маленькие дети и вечно разъезжающий муж?

Эти поездки, когда они все-таки удавались, предпринимались с самыми лучшими намерениями. Всегда присутствовал подтекст сестринской близости и стирания разницы в возрасте, тех четырех лет, что давали Рейчел возможность всегда быть далеко впереди буквально во всем. Труднее было забыть многое из того, что Рейчел говорила в детстве, ее снисходительную похвалу оценок Кейт. Слишком очевидно было, что к Кейт применимы совсем иные стандарты. Случались и моменты жестокости, когда звучали слова вроде «усыновляя, НИКОГДА не знаешь, что получишь в результате». Слова произносились вскользь, с этаким невинным изумлением. Разумеется, напоминания о том, что твоя младшая сестра – приемный ребенок, это всего лишь бездумные детские штучки, которые дети не так уж редко проделывают по отношению друг к другу. А когда Кейт потребовались доказательства, что все это неправда, она уже знала, где найти фотографии мамы, когда та была беременна. В семье, где обычным делом были интеллектуальные споры и ценилась сила разума, Кейт ощущала себя чужой, и слова Рейчел задевали за живое.

Блеск интеллекта не всегда сочетается с социальными навыками, и Рейчел была не самым желанным гостем на вечеринках, не слишком подходила для легкого трепа, ее трудно было развлечь. Временами Кейт спрашивала себя, уж не является ли решение сестры не заводить детей результатом ее интеллектуального напряжения или наоборот. Растить детей – это принимать абсурд и ценить абсурд и жизнь в самом приземленном их понимании – с туповатыми каламбурами, дурацким юмором и бесконечными шутками. Принимать и ценить или просто терпеть.

И все же между сестрами существовала связь, и оспаривать этот факт не приходилось. Независимо от того, были воспоминания Кейт кислыми плодами воображения или звонкими отголосками светлых дней, она умела находить в Рейчел то, что открывало в ней некую удивительную женственность. У Рейчел был поразительно непринужденный, абсолютно счастливый смех. Когда этот смех слышал отец, он, бывало, отрывался от своих бумаг в уставленном книжными полками кабинете, спускал очки на самый кончик носа и, улыбаясь, смотрел на дочерей. В такие моменты он светился от радости, как человек, чье предназначение исполнено, надежды осуществились, чье сердце может остановиться уже завтра. Но для самой Кейт это становилось порою чем-то вроде утомительной чечетки, в которой ее комическая партия уравновешивала другую – изящную.

– Можно мне порисовать, пока мы ждем пиццу? – спросил Джеймс. Порывшись в сумке, Кейт дала ему блокнот.

– Мне тоже. Давай играть в палача, мам, – сказала Пайпер с энтузиазмом ребенка, который не подозревает, сколького он еще не знает, и которого это нисколько не заботит. Она сжала вымазанными маркером пальцами карандаш и нарисовала кривые виселицы, а под ними семь горизонтальных линий. Предполагалось, что итоговое слово не могло быть угадано никем, кроме самой Пайпер.

«Уверенная в себе» – вот как охарактеризовала ее учительница в детском саду. Стремится пробовать новое. Но слишком чувствительна к критике. Когда видит, что делает что-то не так: вылезла за контур, написала лишние «п» в своем имени, – то обычно бросает фломастер и уходит. Кейт редко вмешивалась в действия дочки: не в ее характере было настаивать на совершенстве. Так откуда же в Пайпер эта стыдливость? Может, учительница слишком категорична? Или няня? Трудно разобраться в том, кто и что может сказать твоим детям.

Официант принес пиццу, полностью покрытую овощами и пепперони. Каждый из детей, взяв себе по куску, тут же начал выбирать сверху то, что не соответствовало его вкусу.

– Собираешься позвонить Максу, пока ты здесь? – Крис взял себе кусок и перевернул, давая жиру стечь на бумажную тарелку.

– Да. В этом году ему особенно нужна помощь.

Крис откусил от своей порции, и половины куска как не бывало.

– Я думал, он собирается продавать.

– У него есть предложения, только ничего еще не решено. Но делать что-то надо.

– Жаль будет, если продаст.

На двери пиццерии резко звякнул колокольчик, сообщая о приходе еще одной семьи – родителей с четырьмя маленькими детьми. Крис наблюдал за тем, как они заняли места в дальнем конце комнаты. Дети тихонько сели и взяли меню.

– Ты перезвонила тому парню?

Она нахмурилась, не улавливая ход его мысли. Пайпер второй раз взяла шейкер с сыром, хотя ее кусок был уже весь покрыт белым слоем. Кейт постучала по ее тарелке, давая знать, что пора браться за еду, а шейкер вернула на место.

– Тому парню, что предлагает работу, – пояснил Крис. – Тому, что открывает заведение на Дюпон-Серкл.

Он передвинул несколько соцветий брокколи, коснулся пепперони, а потом собрал кусочки перца и смахнул их в сторону, словно арбузные семечки.

Энтони, старый друг Кейт по кулинарной школе, позвонил ей как раз перед отъездом в отпуск. Он согласился принять должность шеф-повара в новом ресторане в Вашингтоне и хотел, чтобы Кейт отвечала за кондитерский ассортимент. Это была просто блестящая возможность. Меню должно основываться на местных органических ингредиентах, а декор выполняла команда известных дизайнеров, уже сделавшая имя в восточных штатах.

Она покачала головой.

– Так и не собралась перезвонить.

– Да, хлопот много, – кивнул он.

– Дело не в том. Просто…

– У, как горячо! – взвыла Пайпер и схватилась за рот рукой.

– Что? Ох, милая, ты же посыпала его красным перцем, – сказала Кейт, прижимая салфетку к губам девочки. – Тебе ведь разрешили брать только шейкер с сыром!

Крис положил на тарелку Пайпер новый кусок и поставил рядом сырный шейкер.

– А в чем тогда дело? – спросил он.

Тем временем Джеймс наигрался с перечницей и снова подвинул ее поближе к тарелке сестры. Кейт изъяла у него перец и переставила на соседний столик.

– Просто… Просто мне трудно представить, как это можно совместить с детьми.

Работа в ресторане жутко выматывает. Им придется нанять няню, которая станет работать по расписанию Кейт, а когда Крис будет в отъезде, ее придется задерживать дольше. Прежде такое уже случалось. Когда Пайпер была совсем малышкой, Кейт работала в только что открывшемся бистро в городе. Вечерняя смена заканчивалась поздно. Домой она возвращалась взбудораженная, мысли искрили идеями насчет различных комбинаций меню и недовольством поставщиками. Много раз ей приходилось перед сном заваривать успокоительный травяной чай, чтобы снова вернуться к домашним делам. Однажды утром, спускаясь вниз, она вдруг вспомнила, что вроде бы забыла накануне вечером выключить плиту. После этого случая на протяжении двух недель ее преследовали кошмарные видения – искра и возгорание; Криса нет дома, а она в таком вот неадекватном состоянии. Закончилось тем, что она послала в ресторан отказ. Не могла заставить себя работать в такое позднее время сразу после рождения малышки. Так Кейт говорила всем, даже Крису. Но дело было скорее в том, что работа поглощала ее настолько, что это приводило к пренебрежению благополучием семьи. Она просто не хотела видеть себя такой.

– Мне тоже непонятно, как это можно совместить. Слишком сложно, – согласился Крис. – Я хотел сказать, как нам лучше поступить, взять няню на полный день? Или, может, подойдет «au pair»?

Он бросил взгляд на семью в конце зала. Все четверо детей спокойно сидели и рисовали. Прямо-таки образец дисциплинированности и хорошего поведения – несомненное свидетельство того, что по крайней мере один из родителей постоянно дома, или оба – по графику.

Она стала говорить о том, что помощь au pair дешевле, но прервала себя. Выглядело так, словно ее интересует только финансовая сторона дела, словно она ставит вопрос так, что им не помешал бы еще один источник доходов. Прошлый опыт показал – ничего хорошего из этого не выйдет.

– Выпечка – это обычно ранние утренние часы работы, – сказала она, словно это могло решить все дело.

– Только не в стартапах. Тебя засосет. И как мы уложимся в такое расписание?

– О, Крис, я просто не знаю. Придется изворачиваться, что-то придумывать. Ведь так бывает у всех, кто любит свою работу, да? Люди как-то выкручиваются.

Они посмотрели друг на друга через стол, словно соперники. Дети уловили изменение в тоне разговора и уставились на них.

– О чем вы говорите? – поинтересовался Джеймс.

– Просто обсуждаем, чем займемся завтра, – ответила Кейт.

– Я хочу на пляж. И поиграть в мини-гольф, – заявил Джеймс. – Одну партию утром, одну днем. Потом поплавать.

– Ну, все сразу не получится. Иногда… – Крис вытер салфеткой рот и быстро глянул на Кейт. – Иногда приходится делать выбор.

Ночная поездка по острову напоминала полет в космосе. По Харвест-роуд не было фонарей, и лишь в редких домах светились окна, скрытые густым пологом деревьев. Заросли белого дуба и виргинской сосны темными стенами вставали по обе стороны от дороги, то и дело открывая провалы там, где начинались пастбища для лам, напоминающие в темноте большие пустые комнаты.

Доехав до поворота на дорожку, они спугнули кроликов огнями фар. Несколько лет тому назад этих маленьких животных обвинили во вспышке на острове эпидемии туляремии. Два человека умерли от бактериальной инфекции, и это повергло весь остров в панику. Хотя туляремия редко приводит к смертельному исходу, газеты Восточного побережья регулярно помещали на своих страницах карикатуры, изображавшие оскалившихся грызунов (Багз Банниз!), и большинство отпускников аннулировало аренду. Когда Кейт и Крис решали, куда поехать, назойливая реклама казалась глупой, шанс подхватить вирус – ничтожным. В этих обстоятельствах они попытались найти лучший вариант, поскольку плата опустилась до минимума. Но в итоге они вернулись в свое бунгало. Им и в самом деле не нужно было ничего более просторного, расположение казалось идеальным, а ностальгия перевешивала все преимущества шикарных предложений.

Кролики, милые сказочные зверюшки… Их высыхающие на солнце экскременты выделяли в воздух вирусы, которые при вдыхании становились причиной инфекции. Кейт проследила за убегающими кроликами и потерла шею, занемевшую от покалывающих ее горячих иголочек.

Если бы туляремия дала вспышку в этом году, весь тот шум уже не показался бы ей таким глупым. Как и шанс подхватить заразу. Но ведь возможность еще далеко не реальность.