Когда мы вышли к океану, уже наступило утро. Дневной свет не мог пробить тучи, лишь немного рассеял темноту. За сутки, пока нас не было, Пляж изменился до неузнаваемости. Прямо посередине образовалась коричневая река шириной с Фонтанку, вместо крутого обрыва — завалы принесенных грязевым потоком сверху обломков деревьев.

Вдоль всего Пляжа тянулись толстые канаты — от траулера до «Колоколен» и от скал вдоль обрыва. Это походило на гигантский струнный инструмент, циклопическую арфу, вокруг которой суетились мелкие фигурки — несколько подростков по колено в грязи привязывали обтянутые брезентом ловушки.

Под натиском грязи попятился даже океан, он стал коричневого цвета, насколько хватало глаз. Прибой превратился в вязкое болотное колыхание. Уровень воды заметно прибавился, как во время самого большого прилива.

Под боком у ржавой громады «Эклиптики» нельзя было не заметить знакомый катерок, белизна которого резала глаз среди разливов грязи. Это был катер Камачо.

Сам Камачо возник перед нами, едва мы ступили на обрыв, словно выпрыгнул из-под земли. В заляпанных грязью сапогах и с крысиной ухмылкой на лице.

Удостоив нас высокомерным кивком, он обратился к Деду:

— Видите, капитан, я — человек слова. Ваши люди живы и здоровы. Надеюсь, что вы тоже — человек слова. Груз готов. Погрузку начинаем прямо сейчас. Окей?

Дед утер нос и процедил:

— Окей!

Камачо показал желтые зубы, приложил два пальца к козырьку и исчез.

Только сейчас я заметил еще одну новую деталь пляжного ландшафта — рядом с грудой хлама, вытащенного с «Эклиптики», возвышалась аккуратная пирамида мешков, накрытая сверху брезентом. Я догадался, что это были те самые мешки, которые выгружали из грузовиков, когда я случайно натолкнулся в лесу на Леона и его людей.

— А что за груз? — первым поинтересовался Иван. — И что тут делает Камачо? Он теперь наш друг?

— Я не знаю, что за груз, — мрачно ответил Дед. — Накладных мне не предъявляли. И вопросов сказали не задавать.

— Наркотики, наверное, — простодушно заметил Иван.

Услышав про наркотики, Манкевич засуетился.

— Теперь мы должны заняться нашим авто, — сказал он, как бы извиняясь. — Анна, ийдем! — он нервно улыбнулся и зашагал в сторону «лендровера», который занесло грязью по самую крышу.

— А что за слово вы дали Камачо? — спросил я. — Он — опасный человек.

— Кто тут не опасный! — усмехнулся Дед. — Чтобы вытащить вас, пришлось пообещать ему принять на борт этот чертов груз.

— Так вот зачем Камачо нужна была «Эклиптика»! — воскликнул Ваня. — Вывезти наркотики! Толково придумано! Нас, убогих жертв кораблекрушения, досматривать не будут! Судьба, видать, наша такая, то браконьеры мы, то наркокурьеры…

— А как же Краснознаменный Тихоокеанский флот?! — вспомнил я. — Это что ж, неправда?!

— Флот в Панаму завернул, за видеотехникой! — хохотнул Иван. — Хотя да, сказка была красивая!

— Хорош бакланить! — оборвал Дед. — Значит, так! Я спущусь вниз. Вы остаетесь здесь, наблюдаете. Если что пойдет не так…

— Дед на секунду задумался, — если что пойдет не так, действуйте по обстановке.

Дед ушел, а мы с Иваном поднялись на пригорок, где было относительно сухо. Рухнули без сил на землю и молча наблюдали за тем, что происходило на бывшем Пляже. Дед собрал вокруг себя всех своих помощников и раздал им указания. Часть из них он направил перетаскивать мешки ближе к воде, а сам с несколькими парнями занялся креплением канатов и ловушек. Люди Леона и полицейские Камачо пинками подгоняли замешкавшихся.

Мимо нас промчался Хосе. Он отлучился, как только мы вышли к океану, должно быть, ходил в Деревню, и вот теперь появился взволнованный, сначала направился к полякам, потом, вместе с Анной, сразу побежал вниз, к Деду.

— Наверное, что-то случилось, — предположил я.

Иван захохотал.

— Ты чего?

Я подумал, он тронулся рассудком.

— Просто представь, — сказал Ваня, утирая слезы, — конец света. Все летит к чертям, рушится, горит. Тут пробегает кто-то с таким вот лицом, как у Хосе. И один человек говорит другому: наверное, что-то случилось?

Я побежал вниз, не дожидаясь, пока Иван отсмеется. Первое, что бросилось мне в глаза — плачущий Хосе. Парень, который не боялся выходить в море в шторм на утлой лодчонке, размазывал по чумазому лицу обильные слезы.

— Дона Карлоса убили! — объяснила Анна. — Леон убил, собственный сын. На глазах у всей деревни. Он хотел узнать, куда старик спрятал золото. Сейчас много людей залезло в Лодку, которую построил Либетрау. Они ждут конца света. Там много женщин и детей. К северу отсюда, в трех километрах, сошел сель. Он перерезал единственную дорогу из Деревни на Ило. По суше выбраться отсюда нельзя, а Камачо отказывается эвакуировать жителей морем. В Деревне осталось полсотни человек. Старики, женщины и дети. Половина из них сидят в Лодке Либетрау. Остальные просятся к вам на траулер. Говорят, что скоро сель сойдет здесь.

— Что же делать? — я посмотрел на Деда.

Я уже привык к тому, что у старшего механика есть готовый план действий на все случаи жизни. Однако сейчас он лишь мрачно курил и покусывал усы.

— Что делать будем, Михал Михалыч? — повторил я.

— А что мы можем сделать? Тут есть своя власть. Вон, полиция уже здесь. — Он кивнул в сторону Камачо. — Они должны своим населением заниматься. Мы-то кто такие?

— Вы же сами видите, какая это власть! Пропадут люди!

— А мы что можем? — заладил свое Дед.

— Надо сказать Камачо, чтобы вместе в грузом эвакуировали людей!

Дед пожал плечами.

Тем временем наверху, на обрыве, показалась группа женщин и детей. Они хотели спуститься вниз, но наперерез им кинулись двое молодчиков с автоматами. Один из них дал очередь в воздух. Женщины и дети заголосили, некоторые попадали на колени.

Камачо направился к Деду.

— Груз на борт! Быстрее! — закричал он.

— Надо сказать ему, пусть грузит людей!

— Я скажу! — сказала Анна. Она выступила вперед и заговорила по-испански.

Камачо не дослушал ее. Отмахнулся и произнес короткую фразу.

— Он говорит, что у него нет приказа эвакуировать людей, и он не будет этого делать.

Крики на обрыве стали громче, женщин и детей там прибавилось. «Партизан» снова дал очередь в воздух.

— Мы должны взять людей, — сказал Дед по-английски.

Камачо сверкнул глазами, жестом подозвал стоявшего рядом Леона, вынул из кобуры пистолет и передернул затвор.

— На корабль! Быстро! — скомандовал он. Леон направил на нас короткий автомат, по его физиономии было видно, что он нажмет на курок с огромным удовольствием.

Мы все посмотрели на Деда. Тот сплюнул и кивнул головой в сторону «Эклиптики».

— Подождите! — сказала Анна. — Сеньор Камачо! У меня есть к вам предложение. Я хочу купить весь ваш груз!

На непроницаемом лице Камачо появилась тень удивления.

— Что? — переспросил он.

— Я знаю, где находится золото нацистов. Я отдам вам половину, но только на определенных условиях.

Камачо приподнял дулом пистолета козырек фуражки и посмотрел на Леона.

— Где золото? — прохрипел Леон.

— Недалеко, — хладнокровно ответила Анна. — Половина ваша. Мои условия такие: золото грузится на ваш катер, меня и господина Манкевича вы берете с собой. Мы отбываем в Ило. Жители Деревни грузятся на траулер, из Ило вы высылаете им навстречу спасательные суда. Груз остается на берегу.

— Где золото? — снова спросил Леон.

— Я сказала, недалеко, — повторила Анна. — Мы туда отправимся, как только сеньор Камачо скажет, что принимает мои условия.

— Анна, ты с ума сошла! — воскликнул я. — Даже если ты найдешь там это золото, они просто убьют вас!

— Не убьют! — спокойно ответила Анна. — Во-первых, будет сотня свидетелей того, что всемирно знаменитый путешественник Яцек Манкевич сел в катер к капитану полиции Камачо. А во-вторых, сеньор Камачо сам сказал, что он человек слова. Не правда ли, сеньор Камачо?

— Сначала я хотел бы увидеть золото, мисс, — сказал Камачо.

— Нет, сначала вы дадите слово, что принимаете условия, — Анна протянула руку.

Камачо посмотрел на Леона и вложил пистолет в кобуру.

— Окей, — он пожал Анину руку.

— Мы пойдем втроем, — сказала Анна. — Вы, я и… — она сделала паузу, — Константин. Нам понадобится компас и три лопаты.

— Я возьму своих людей… чтобы копать… — начал было Камачо.

— Нет, — решительно ответила Анна, — вы, я и Константин. Мы справимся. Костя, ты не возражаешь?

— Ты сошла с ума, — сказал я по-русски.

— Константин не возражает, — перевела на английский Анна.

Лопаты нашлись быстро, и вскоре мы втроем пробирались в грязи вверх по обрыву под взглядами притихших деревенских жителей и молодчиков.

Я нес две лопаты и придерживал Анну за локоть, Камачо ковылял сзади.

— Ты правда знаешь, где золото? — спросил я негромко.

— Не знаю, — ответила девушка, — догадываюсь. Помнишь, Либетрау говорил о шифре, который они придумали в Сталинграде? Узелковое письмо, как у индейцев, помнишь? Там на Лодке тоже узелковое письмо! Там цветные веревки и узлы на них. Синяя веревка, три узла — триста метров на север, зеленая, три узла — триста на восток, понимаешь? Либетрау зарыл золото и путь к нему зашифровал узелками. Прочитать этот шифр мог только Вайль! Он ждал Вайля и приготовил золото для него! По-моему, так.

— Даже если оно там! Зачем ты затеяла это с Камачо? Он негодяй!

Анна засмеялась.

— Костя, Костя… У негодяев лучше получается выходить из сложных ситуаций. Я знаю, что ты не согласишься, но еще раз тебе предлагаю — только тебе, без Михаила Михайловича и без Ивана — давай с нами, для тебя место в катере найдется и твоя доля в этом золоте тоже. Не торопись с ответом! Подумай! То, что Дед натянул эти веревки — это не сработает. Я ничего не понимаю в технике, у меня предчувствие. Михаил Михайлович — хороший человек, но неудачник. Вспомни, как он уронил траулер. Тогда это было смешно, сейчас — нет. Вот и Яцек тоже говорит, что с траулером ничего не получится. И Камачо так легко отказался от груза, потому что не верит, что его удастся вывезти. Подумай!

Анна взяла у меня одну лопату и пошла вперед.

Показалась Лодка, битком набитая народом. Над бортами торчали головы женщин и детей, чумазые испуганные лица. Вокруг — по колено жидкой грязи, и казалось, что Лодка плыла в обратную сторону от моря.

Анна, не обращая внимания на «пассажиров», заговорила с Камачо по-испански, показывая рукой на цветные узлы на такелаже. Выслушав ее с серьезным видом, Камачо достал компас и начал отсчитывать шаги. Анна пошла за ним, я остался около Лодки.

— Спускайтесь! — крикнул я «пассажирам» по-русски. — Здесь нельзя оставаться! Опасно! Бу-бу-бум! — изобразил я грядущее природное бедствие. — Идите на траулер! Траулер! Гоу! Люди в Лодке смотрели на меня со страхом. Никто не пошевелился.

— Костя! Иди сюда! — раздался крик Анны.

Я нашел их недалеко, склонившимися над неглубокой ямой. В яме лежал деревянный ящик из-под боеприпасов, хорошо сохранившийся, местами осталась даже зеленая краска и фрагменты немецких надписей с орлами и свастикой.

— Я была права! — торжествующе произнесла Анна.

— Камон! Камон! — нетерпеливо замахал Камачо, показывая мне, что я должен подхватить ящик.

Ящик был тяжелым, килограммов пятьдесят. Одна из ручек подгнила и тут же сломалась. Мы вдвоем с трудом вытащили ящик из ямы.

Камачо обхватил ящик руками и кивнул мне, чтобы я брался за ручку.

— Стоп! — сказал я. — Нужно уговорить этих людей в Лодке, чтобы они спустились вниз и пошли грузиться на траулер! Анна, ты должна помочь уговорить их! Услуга за услугу…

— Как же я их уговорю, они — фанатики!

— Ты только помоги мне с переводом.

Анна обратилась к Камачо по-испански. Он отрицательно замотал головой.

— Скажи, что они помогут тащить ящик, если вчетвером взяться — быстрее вниз дотащим!

Аргумент подействовал.

— Пять минут! — буркнул полицейский.

Мы с Анной встали перед Лодкой под настороженными взглядами испуганных людей. Я отряхнул одежду, сделал шаг вперед и выкрикнул:

— Товарищи! Вы думаете, то, что происходит сейчас — это Последняя буря. А это не Последняя буря, это нормальное природное явление. Ученые называют это Эль-Ниньо. Такое случается раз в семь-восемь лет. В этом году просто сильнее обычного. Такое же сильное было сорок пять лет назад. Тогда сошел сель и смыл деревню, которая стояла на этом самом месте. Некоторые из вас, может, помнят это. Сейчас здесь тоже может сойти сель. Вероятность очень велика. Лодка не спасет вас от селя. Поэтому, пожалуйста, покиньте это сооружение и идите на берег. Там мы все погрузимся на траулер. Пожалуйста!

Анна закончила переводить. Люди в Лодке продолжали смотреть на нас, никто не тронулся с места, не произнес ни единого слова.

— Бесполезно, — сказала Анна. — Нужно уходить!

— Подожди, — мне пришла в голову мысль. — Спроси их, куда они собираются плыть на этой Лодке?

— Это и так известно, — ответила Анна. — Либетрау, дон Карлос, рассказал им о чудесной стране на Западе, где много золота, где все люди веселы и счастливы.

Меня осенило.

— Вы хотите плыть в чудесную страну на Западе? Так мы же как раз оттуда! Страна огромная — на полпланеты! Можно плыть на запад, можно на восток, все равно попадешь в нее. На одной стороне ее день, а на другой ночь. Золота, еды, рыбы — там всего вдоволь. Я же вам кино про нее показывал! Синема! Помните? Это же про нее! Только в кино там война была, а сейчас нет, все спокойно! Последний раз дону Карлосу вашему мой дед навалял, и все успокоилось. Люди веселые, счастливые, любят друг друга. А еще там лежит снег, много снега — ну вы сами видели, в кино. Там нас ждут. И вам тоже будут рады. Там всем рады. Как только вы погрузитесь на наш траулер, мы возьмем курс прямо домой! Только нужно торопиться!

Словно в подтверждение моим словам, раздался мощнейший удар грома.

Женщины в Лодке заголосили, все внутри пришло в движение, и люди стали прыгать с бортов.

На Пляже мы появились шумной толпой, ожидавшие на обрыве смешались с теми, кого мы выманили из Лодки. Поднялся неимоверный гвалт.

В толчее и суматохе я даже не заметил, как Камачо и его люди быстро погрузились на катер. Попрощаться с нами никто из них не подошел. И Манкевич не подошел. И Анна. Да нам и не до прощаний было. Дед, со всех сторон окруженный жителями Деревни, объяснял, что нужно делать, чтобы быстро, без суеты и паники, загрузиться на «Эклиптику». Объяснял по-русски, при помощи жестов и единственного иностранного слова «компрендо». Деревенские слушали внимательно, услышав «компрендо», всякий раз согласно кивали головами, и изредка обменивались между собой короткими репликами.

— С собой брать только самое необходимое, еду, воду, теплые вещи. Компрендо? Вот и отлично!

Дед закончил речь, хлопнул в ладоши и сказал:

— За дело! Шутов со мной, на «Эклиптику». Ты, студент, остаешься здесь, смотри, чтобы не было давки и чтобы слишком большие тюки не тащили. Только самое необходимое! Мадам, с животными нельзя! — Дед увидел, как пожилая женщина тащила за собой козу. — У нас траулер, а не Ноев ковчег! Нельзя! Ноу энималс!

Старушка, ухватившись за козу обеими руками, принялась скороговоркой умолять старшего механика.

— Вот, студент, занимайся! — кивнул Дед. — Шутов — за мной! Ваня похлопал меня по плечу, и оба моментально скрылись из виду.

Старушка устремилась было за ними, но коза уперлась и отказывалась двинуться с места.

— Нельзя, сеньора! Но! Капитан сердится, ууу! — я сделал страшное лицо. Коза рванула прочь и увлекла за собой хозяйку.

Я заметил, что две женщины тащат на себе огромный тюк.

— Нельзя! — устремился я наперерез. — Слишком большой! Только самое необходимое!

Женщины остановились, раскрыли тюк, принялись доставать оттуда какие-то тряпки и трясти передо мной, что-то горячо объясняя.

— Мало места на судне! — объяснял я. — Людей много — места мало!

Одна из женщин накинула мне на шею какую-то яркую тряпку. Вторая сняла с шеи ожерелье и попыталась сунуть его мне в карман.

— С ума вы сошли! — отпрянул я. — Не надо мне!

«Эклиптика» приняла на борт больше полсотни пассажиров. Женщин и детей Дед приказал размещать в столовой и в тех каютах, которые не слишком пострадали от крушения. Мужчин — в рыбцехе и коридорах.

Вместе с Дедом мы обходили все помещения, где находились люди.

— Тяжелые вещи — под ноги и закрепить! — распоряжался старший механик, зайдя в столовую, забитую женщинами и детьми. — Детей держать при себе. Маленьких с рук не отпускать. Эй! Ну-ка, поди сюда! — он поманил мальчика лет семи. — Ты большой уже, будущий моряк! Будешь здесь старшим. Компрендо?

Мальчик смотрел то на Деда, то на свою мать, которая побледнела от страха.

— Когда начнется большой «бум» — ты дашь команду «полундра!» — объяснял Дед. — И тогда каждый должен за что-то схватиться, за что-то прочное, чтобы не упасть. Компрендо? Потренируемся!

Дед набрал в легкие воздуха, поднял руки, выпучил глаза и взревел: «Ба-бах!».

Мальчик громко заплакал и бросился к матери, вслед за ним завыли остальные дети и их матери. Дед озадаченно почесал бороду.

— Ладно, пошли, — сказал он. — Сами разберутся.

Мы вышли в носовую часть, где Дед из остатков лебедок соорудил «центр управления» тросами и перетяжками, опутавшими берег. Сюда же по команде старшего механика Иван привел пятерых самых крепких из местных жителей. Помня о неудаче с инструктажем в столовой, Дед первым делом пожал всем пятерым руки и каждому представился: «Михаил». Индейцы жали руку молча, и тем не менее, Дед каждому сказал: «Очень приятно».

— Значит, система такая, — сказал Дед, покончив с церемониями. — Беремся за этот трос и по команде хорошенько дергаем его. Наверху ловушки начинают заполняться грязью и выпрямлять «Эклиптику». Уровень поднялся уже достаточно. Нам бы ее, родимую, только чуть сдвинуть, дальше сама пойдет! Такой вот план.

— То есть, — повторил он для деревенских. — Вот трос. Его по команде дергаем! Вот так! Сильно! — Дед рванул трос. — Компрендо?

Мужчины закивали головами, и показали Деду большие пальцы в знак одобрения.

Со стороны леса грохотнуло так, что траулер задрожал.

— Пора! — скомандовал Дед. — Взялись!

Все дружно взялись за трос.

— Налегли! Раз! Два! Три!

Трос натянулся, слабина между траулером и дальней скалой начала выбираться.

— Дружненько, поддали!

Неожиданно трос застрял.

— Поддали еще! — скомандовал Дед.

Бесполезно. Дед выругался, направил бинокль на Большую Колокольню.

— Заклинило! Палка попала в блок. Черт! Назад! Дали слабину! Теперь резко! Раз! Еще назад! Теперь — раз!

— Сейчас блок вырвем! — крикнул Ваня.

— Тянем помалу. Черт! — Дед сорвал бинокль с шеи.

«Надо сбегать туда», — мелькнула у меня мысль. Я отпустил канат, кивнул смуглому пареньку, который стоял рядом со мной, чтобы подвинулся ближе, на мое место. Сам отступил к борту, туда, где болталась веревочная лестница, и быстро перемахнул через фальшборт.

— Студент! — услышал я бешеный рев старшего механика, когда уже бежал по колено в грязи к Большой Колокольне.

Бежать было тяжело, не хватало дыхания, несколько раз я падал. Грязь забилась даже в рот. У нее был привкус ржавчины. Перед скалой я остановился, чтобы перевести дух. Оглянулся на траулер. Теперь он уже не казался таким огромным, как раньше, когда занимал четверть Пляжа. Теперь и Пляжа-то не было. Все пространство от гор до скрытого за тучами горизонта было занято клокочущей стихией, взбесившейся грязью. Траулер для нее был лишь щепкой, а люди, силуэты которых были едва различимы над помятыми бортами, и вовсе пылинками. И я был пылинкой. Только легкости мне не хватало.

Я начал карабкаться вверх. Руки и ноги дрожали, почти не слушались. Сердце билось где-то в горле, меня вырвало вонючей желчью вперемешку с грязью. Я уже ничего не соображал, словно потерял сознание. Только не упал, а продолжал лезть вверх. Очнулся, когда увидел на уровне глаз толстую рогатину. Будто кто-то специально воткнул ее в блок. Я потянул, рогатина не поддалась. Потянул еще и еще. Застряла крепко. Сил не было. Еще раз вырвало, спазмы долго не отпускали, выворачивало наизнанку. «Слабак! — ругал я себя. — Сам загнал людей на траулер. Там дети. Такие же, как Нюша. Нюша! Ну, смотри, какой я волшебник!». Я собрал последние силы и рванул рогатину. Она поддалась и со звоном выскочила. Блок заработал. На «Эклиптике» начали выбирать трос. Тут же пришли в движение и еще два блока для обратной тяги в сложной конструкции Деда. Начали наполняться водой паруса, которых я не видел, махина траулера тронулась с места.

Было ясно, что обратную дорогу я не осилю и останусь здесь. Они уплывут, а я останусь. Ну и хорошо, — подумал я. — Хотел быть один на один с Эль-Ниньо — пожалуйста!

Со стороны леса донесся треск деревьев и глухие удары. Земля задрожала, скалы заходили ходуном. Оно приближалось. Я зажмурился на секунду, чтобы смахнуть пот и грязь, а когда открыл глаза, увидел черную массу, подминающую под себя лес.

Дальше я действовал с отключенным сознанием, как автомат. Вытащил из брюк ремень, перекинул его через туго натянутый канат и заскользил по нему вниз. Пролетел порядочно, почти половину длины Пляжа, потом сорвался, больно ударился коленом, но тут же вскочил и помчался к траулеру. Бежать было легко. Кажется, мне вообще не нужно было дышать. Подбежал к борту траулера, схватился за болтающуюся лестницу, а там уже десятки рук потянули лестницу вместе со мной наверх.

Едва я перевалился через фальшборт — услышал рев Деда:

— Всем держаться!

Успел схватиться за ближайший поручень — и страшный удар.

У меня потемнело в глазах. Махина траулера повисла в невесомости на пару секунд, которые показались бесконечными, и шлепнулась на воду. Судно качнуло сначала в одну сторону, потом в другую. По палубе от переборки к переборке прокатился ворох обломков. Качка стала ослабевать. Я огляделся по сторонам, все были живы. Осторожно приподнял голову над бортом — берег оказался неожиданно далеко, нас отбросило на добрую сотню метров, вокруг кипели волны бурого цвета, высокие, но не страшные, траулер с ними справлялся.

Сквозь грохот волн пробилось механическое урчание. Работал двигатель. Дед медленно выводил траулер носом к волне.

Наша «Эклиптика» снова была на плаву. Все ее части, порядком разбитые, потерявшие прежний, и без того не блестящий вид, снова заняли положенное им место — левый борт, правый борт, бак, корма, надстройка. Правда, на мостике не осталось ни одного целого стекла, поручни с одной стороны завязало узлом, на носу на месте «командного пункта» зияла дыра. Тем не менее «Эклиптика» дышала, слушалась руля и упорно прокладывала себе путь среди волн.

Дед стоял посреди разгромленного капитанского мостика, широко расставив ноги. Всякий раз, когда «Эклиптика» начинала заползать на волну, на его руках, сжимающих штурвал, вздувались бугры мышц, словно он сам затаскивал траулер на гребень.

— Целы, салаги? — Дед окинул нас с Шутовым быстрым взглядом. — Давайте-ка, пробегитесь. Один по левому, другой по правому борту. Посмотрите, что там, да как.

Я первым делом направился в столовую, мне было неспокойно за женщин и детей, которых мы с Дедом накануне перепугали своим инструктажем. Перед тем, как открыть дверь в столовую, прислушался — внутри было тихо. Как-то даже очень тихо, как на кладбище. Испугавшись, я резко распахнул дверь, раздался удар и крик. Женщина, закутанная в пончо, отлетела от двери, держась за глаз и истошно воя от боли. Должно быть, она вела наблюдение за мной в замочную скважину. «Полундра!» — раздался чей-то крик, все находившиеся в столовой повскакивали со своих мест, дети дружно заплакали.

— Спокойно, товарищи! Никакой полундры! — я наклонился к ушибленной женщине. — Вы в порядке, мадам? Давайте встанем! — я принялся ее поднимать, взяться было несподручно, да и вставать она, кажется, не торопилась.

— Я только хотел узнать, все ли живы, — оправдывался я. — Есть ли раненые?

Я обвел взглядом всех пассажиров. Крови не было видно, раненых тоже. Только стонущая женщина у моих ног. И много плачущих детей.

— Извините, сейчас я должен идти. Но я еще приду! — я поспешно выскочил из столовой.

В коридоре я столкнулся с Ваней. Он прикрывал рукой левую половину лица, залитого кровью.

— Бунт на корабле! — заорал он, увидев меня. — Тащи винтовку и топор!

— Что случилось, объясни толком! — я отвел его руки от лица. Кровь текла из разбитого носа.

— Индейцы заперлись в каюте старпома. У них там какой-то ритуал. Шаманизм, хрен их разберешь. Я только слышал, что про Эль-Ниньо твое говорят, — Ваня шмыгал разбитым носом. — Хотел войти, не пускают. Поднажал чуть, так один сразу в рыло. Звери, а не люди!

Тут я и сам услышал, как с верхнего этажа надстройки, где располагались каюты капитана и старпома, доносятся крики.

По лестнице скатился индеец и бросился ко мне, схватил меня за грудки, начал трясти и что-то орать. Мне показалось, что я расслышал слово «Эль-Ниньо». Хотел его ударить, но удержался — индеец выглядел ошалело, но мне показалось, что ошалел он от радости.

С мостика прибежали Дед и Иван, старший механик держал в руках топор.

— А ну прочь! — Дед сделал угрожающий замах.

Индеец быстро меня отпустил, захохотал и с криками побежал по коридору. Я опять услышал слово «Эль-Ниньо».

— Они все там наверху собрались, — сказал Иван. — Наркоманы чертовы!

— Этого нам на хватало! — Дед в сердцах выругался. — Шутов — со мной наверх. Студент здесь. Следи за обстановкой, смотри, чтобы на мостик не полезли.

Дед и Шутов поднялись по лестнице, я остался один. В голове была каша, меня не оставляла мысль: что-то еще произойдет. От Эль-Ниньо нельзя ни убежать, ни уплыть, ни улететь.

Дед появился на лестнице совсем быстро. Я не поверил глазам — он смеялся!

— Ну, Шутов! Бунт, говорит, на корабле! Кухонная душа! — Да что случилось-то?!

— Что случилось? Баба у нас родила! — проревел Дед. — Бунт на корабле! Нашла время!

— Что делать-то? — вот тут я по-настоящему испугался.

— Что делать? Воду кипятить! Давай-ка, займись. Это уже по научной части!

Когда я снова появился на мостике, «Эклиптика» была уже далеко от берега.

— Как там обстановка? — спросил Дед.

— Нормально. Ребенок в порядке. Мальчик. Спят сейчас вместе с матерью.

— А остальные как?

— В столовой тоже все нормально. Только… нервничают там.

— Боятся, что ли?

— Есть маленько.

— У тебя кинолебедка на ходу? — спросил Дед.

Кинолебедка не подвела. Я привычными движениями протянул между роликами пленку, повернул переключатель, и в полумраке столовой раздалось знакомое натужное стрекотание.

Ростовы давали бал. Ярко горели свечи, играла музыка. Молодежь с упоением танцевала. Обнаженные плечи дам, веера, эполеты — все сливалось в радостный бурлящий вихрь. Вот только звук плавал и запаздывал.

2004–2011, Москва — Копенгаген — Цюрих