О том, что в юго-восточную часть Тихого океана отправляется траулер рыбразведки с научной группой на борту, я случайно узнал от приятеля, вернувшегося из Калининграда. На следующее утро я сидел в кабинете декана Цагина и рассказывал ему, какой замечательный диплом я напишу, если он отпустит меня на пару месяцев в рейс (на самом деле рейс был на пять месяцев, но на такой срок кто бы меня отпустил?).

— Что за рейс? — поинтересовался Цагин.

— Из Калининграда, — ответил я. И это была единственная правда.

— Куда?

— В Северную Атлантику.

— И что, они берут практикантов?

— Берут. Я договорился. Только направление нужно из института.

— А какая программа?

— Исландский барический минимум. — Я знал, что о барических минимумах Цагин написал докторскую диссертацию и до сих пор неравнодушен к этой теме.

— А руководитель диплома у тебя кто?

— Вы.

Цагин чуть приподнял бровь и почесал за ухом. Он был добрым деканом. К тому же на дворе стоял август, сквозь распахнутое окно кабинета светило солнце, с непривычно пустынного институтского двора доносилась трескотня воробьев. Мыслями Цагин был уже на даче в Репино.

— Ну поезжай, — сказал он. — Только материалов побольше привези!

Конец этой фразы я не услышал, потому что несся на Балтийский вокзал за билетами. «Вернусь, совру, что рейс в Северную Атлантику отменили или заменили в последний момент на рейс в Тихий океан, — успокаивал я себя. — А, впрочем, какая разница! Будь что будет!»

Через сутки я сидел в кабинете замначальника по научной части Калининградской рыбразведки. Сам замначальника, крупный, стриженный бобриком мужчина, поливал из электрического чайника кактус, который стоял одиноко под огромной настенной картой океанов. Кактус был микроскопическим, с короткими густыми иголками, будто тоже подстриженный бобриком.

— Пей, зараза, — ласково приговаривал замначальника. — Пей, глупое растение. Не хочет расти! — пожаловался он на кактус мне.

Я понимающе улыбнулся и кивнул головой, словно всю свою жизнь испытывал точно такие же проблемы с кактусами.

— Что там у тебя? — спросил замначальника тем же ласковым тоном. Я даже не сразу понял, что он обращается ко мне, собрался было снова улыбаться и кивать головой, но вовремя спохватился и протянул ему бумагу, с которой вошел в его кабинет.

Замначальника поставил чайник на поднос, вытер руки чистым пушистым полотенцем.

— Что это?

— Направление на практику. К вам.

— К нам? — он сел за стол, надел очки и начал читать бумагу.

— Мы разве посылали запрос?

— Выходит, посылали, — сказал я, — раз меня к вам направили.

— Это какая-то ошибка, — голос замначальника стал сухим, и вообще, за столом, в очках и без чайника в руках он выглядел совершенно другим человеком. — Мы своих-то штатных сотрудников годами на берегу маринуем. Нету у нас сейчас свободных ставок.

— Да мне ставка и не нужна, — сказал я. — Мне бы только практику пройти.

— Без ставки не положено. А свободных ставок нету, так что езжайте обратно в Ленинград и разбирайтесь там, кто вам посылал запрос и куда.

Он протянул мне бумаги.

Я их, естественно, не взял.

— Как это — поезжайте обратно!? А где я практику буду проходить? Меня же из института отчислят!

— Ничего не знаю. Ставок нет. Разговор окончен. — Он швырнул бумаги на стол.

— Ну, Степан Михайлович, — взмолился я, — не могу я обратно. Куда же я без практики…

— Разговор окончен! — Замначальника кряхтя поднялся из-за стола и распахнул дверь, указывая мне на выход.

Ночевать я отправился в КМДМ — Калининградский Межрейсовый Дом Моряка, скучную панельную девятиэтажку на окраине. Старшекурсники меня научили — если будут проблемы с жильем, нужно ехать в КМДМ и разыскать там Семенова Николая, он все устроит.

Изнутри Дом Моряка напоминал наше студенческое общежитие на Малой Охте. Такие же длинные сумеречные коридоры, щербатый паркет и запах жареной картошки. В конце коридора располагалась общая кухня, в первую очередь я заглянул туда. На кухне у плиты стоял человек в синем форменном кителе на голое тело. Он помешивал шкворчащую в сковороде картошку и напевал «Траву у дома». Когда в него попадали брызги кипящего масла, он, не нарушая рифмы и мелодии, вставлял слова, которых в песне не было и быть не могло.

— Семенов? — переспросил он, когда я сказал, кого ищу. — Николай? Кажется, был такой.

— А где он теперь?

— Бог его знает, может, в рейсе, может, еще где.

Заметив мой расстроенный вид, он спросил:

— Кореш твой, что ли?

— Вроде того, — ответил я. — Пожить у него собирался, пока на пароход оформляюсь.

— Что за пароход?

— «Эклиптика», СРТМ. С документами заминка вышла, — начал объяснять я.

— Картошку будешь? — прервал он меня.

— Буду, — мгновенно ответил за меня желудок, я с утра ничего не ел, прямо с поезда помчался в управление, целый день просидел под дверями кабинета замначальника, боясь отойти на минуту.

В прокуренной комнате с металлическими кроватями вдоль стен, за застеленным газетами столом сидело четыре человека.

— О, Рустам! Картошка! Наконец-то! — раздались возгласы.

— Подвиньтесь-ка! — скомандовал человек в кителе, оказавшийся Рустамом. — Посадите парня.

Стульев не хватало. Двое сидели просто на кровати, они пододвинулись и освободили мне место.

— Тебя как зовут-то? — спросил Рустам. — Константин? Отлично, Константин! Давай, не тушуйся, все свои. — Он представил товарищей. — Анатолий Степанович, Валера, Сергей, Григорий. Ну а я — Рустам.

Люди за столом смотрели на меня изучающе. Вроде приветливо, но слишком пристально. Может, решили, что я собираюсь тут поселиться?

На всякий случай решил объяснить ситуацию:

— Приехал из Питера на практику, в рейс. А бумаги в управлении застряли. Только завтра оформят.

— А что за рейс? — спросил Анатолий Степанович, он был самый старший в этой компании, лет под шестьдесят, седой, но еще крепкий.

— СРТМ «Эклиптика». Знаете?

— Нет, — покачал головой Анатолий Степанович. — Но теперь будем знать, — сказал он и вручил мне в одну руку вилку, в другую стакан с водкой.

— За знакомство!

Чокнулись, выпили и принялись за картошку. Анатолий Степанович сидел напротив, я поймал на себе его взгляд.

— «Эклиптика», — произнес Анатолий Степанович, будто про себя. — Хорошее название. Ты ешь, парень, не отвлекайся. Рустик, — он повернулся к Рустаму, — пока тебя не было, Григорий начал рассказывать, как домой съездил.

— Мм! — протянул Рустам. — Давай, Грицько, выкладывай!

Григорий сидел спиной к окну, подперев голову рукой, и курил. До меня дошло, что картошку уплетал практически я один, в одиночку мгновенно прикончил полсковородки. Остальные съели совсем чуть-чуть. «Неудобно получилось», — подумал я, отложил вилку и начал слушать Григория.

— Та шо рассказывать, — меланхолично вздохнул он. Судя по говору, он был с Украины или с юга России, из мест, где с такого вздоха принято начинать любую историю — и грустную и веселую. — Приехал домой. Там все нормально. Дочка в седьмой класс пошла, учится хорошо. Хлопцы к ней уже ходить начали. В дверь такой звонит: «Настю можно?». Шея цыплячья, уши торчат — Настю ему давай. — Григорий шумно почесал щетину. — Жена на заводе в смену — сутки через трое. У тещи давление. В общем, говорю же, нормально. Только маета какая-то, — он снова вздохнул. — Раньше как было — три недели между рейсами, как один день, даже подумать не успеешь. Налил-выпил, в море. Тут даже выпить по-человечески не мог. Не принимает душа, хоть ты что. Маета. Жена какая-то задумчивая стала, сидит, смотрит в одну точку и молчит. Я подойду, сяду рядом. Сидим так и молчим.

— А моя вот не усидела! — воскликнул Валера, длинный парень в очках. — В прошлом году замуж выскочила за товароведа. Маленький такой, плюгавый, слюной брызжет. Смотреть противно. Зато, говорит, всегда под боком. Хватит, говорит, с меня мореманов.

— Дура! — отозвался Рустам. — Товароведа посадить могут. Будет ей под боком — в Магадане или Воркуте. Замучается передачи слать.

— Видать, для них лучше уж в Магадане!

— Тема пошла заупокойная! — недовольно сказал Анатолий Степанович. — Давайте-ка выпьем и о чем-нибудь другом поговорим!

Все послушно выпили.

— Сегодня продавщицу видел в магазине, — Сергей занюхал водку куском хлеба. — Тут рядом совсем, в продуктовом. Глазищи — во! — он растопырил две пятерни. — Огромные, голубые, хоть с головой ныряй! Я подумал, вот на такой жениться надо было. Увидел — и женись сразу, не раздумывая. Пусть она потом дурой окажется, или стервой — плевать! — Валера скептически фыркнул, собирался что-то сказать, но Сергей поднял палец. — Обосную. Даже если она дура или стерва — это можно поправить, а если нельзя, все равно: такие глазищи у тебя в роду останутся. Дети, внуки и правнуки тебе, кобелю, за них спасибо скажут. У всех девчонок с такими глазами от женихов отбоя не будет, выбирай любого! А то, что прабабка дурой была — кому какое дело. Мало ли дур! Я вон и сам дурак. Восемьдесят кило змеиного яда — это моя Танюха. Много пользы от этого внукам и правнукам? Зато умная, дальше некуда.

— Я один раз тоже видел глазастую, — вступил в разговор Рустам, — в Лас-Пальмасе. Правда, она мулатка была. Там еще хлеще, глаза у нее были не просто огромные — разноцветные. И зеленые, и голубые, и даже желтые, и еще черт-те какие — вот ей-богу! Переливаются, как цветомузыка на дискотеке. Нечеловеческие глаза! Что характерно, тоже продавщицей работает! Правда, в шмоточном магазине, я зашел туда, майки мне племянники заказали с рисунками, стою, копаюсь в этом барахле, она подходит, мол, чего ищете, ресницами полуметровыми хлоп-хлоп. И улыбается. На зубах у нее золотые фиксы — и на каждой что-то нарисовано. Ну, это мода такая у тамошних мулатов. Я как стоял, так и застыл. Ноги отнялись, язык отнялся. Бери все, думаю! Все деньги забери, меня самого забери. Рабом твоим буду, собакой твоей. Такая женщина! — Рустам закатил глаза.

— Майки-то купил? — спросил Валера.

— Чего? — не понял Рустам.

— Ну ты же майки искал для племянников.

— А! Нет, майки там дорогие были.

Я почувствовал, что засыпаю. Дали о себе знать выпитая на голодный желудок водка, наспех съеденная картошка, волнения и усталость сумасшедшего дня. Голова стала чугунной, пару раз я клюнул носом.

— Эй, на «Эклиптике»! — пробасил Анатолий Степанович. — Умаялся, корешок. Ты ложись, койка свободная.

— Валяй, не стесняйся, — соседи подвинулись, освобождая мне место.

Поколебавшись секунду, я скинул ботинки и залез на кровать. Совсем укладываться не собирался, только вытянуть гудевшие от усталости ноги, хотелось еще послушать разговор.

— Спать не буду! — объявил я.

— Пароход-то твой когда отходит? — спросил Валера.

— Через три дня.

— Не дрейфь, не проспишь!

— Родом откуда, питерский? — поинтересовался Григорий.

— Нет, в Питере учусь, а сам из Илимска, Иркутская область.

— О, почти земляки! — воскликнул Григорий.

— А вы откуда?

— Из Краснодара! — он улыбнулся.

— Спи, моряк! Все будет нормально. «Эклиптика» твоя без тебя не уйдет, — сказал Анатолий Степанович.

— И без тебя не придет, — добавил Григорий. «Без меня не уйдет — это хорошо», — подумал я. На душе стало спокойно — такой человек, как Анатолий Степанович, зря говорить не станет. Как он сказал, так тому и быть. Без меня не придет — тоже хорошо, наверное, это такое морское пожелание. Надо запомнить.

«Главное — не заснуть» — подумал я и мгновенно уснул.

Когда замначальника управления рыбразведки увидел меня в своем кабинете на следующий день, то скривился, как от зубной боли.

— Опять ты?

— Степан Михайлович, — начал я осторожно. — СРТМ «Эклиптика»…

— Что «Эклиптика»?

— Я слышал, собирается в рейс. Можно мне туда практикантом?

— Ставок нет.

— Я в рыбцеху работать буду. Стенгазету делать. Я рисовать умею, у меня почерк хороший… Пером плакатным могу.

— Послушайте, молодой человек, — на лбу замначальника выступили крупные капли пота. — Вы русский язык понимаете?

— Понимаю, — быстро сказал я. — Могу заметки писать в газету пароходства.

— Кто вас сюда прислал?

— Ленинградский гидрометеорологический институт. Вот направление, — я снова извлек свою бумагу. — Подпись, печать, все как положено. Пожалуйста, можете сами убедиться.

— Про «Эклиптику» откуда знаешь? — замначальника взглянул на меня с подозрением.

— В управлении случайно услышал. Сказали, идет в Тихий океан с научной группой. А у меня тема диплома как раз восточно-тихоокеанская популяция лангуста. Я этого лангуста вдоль и поперек знаю! Я вам такой материал соберу! Степан Михайлович!

Степан Михайлович покачал головой.

— Про «Эклиптику» вообще забудь. Ставок нет. И вообще, иди-ка ты, братец, отсюда с Богом.

— Не уйду! — я вцепился в стул. — Мне нужно практику пройти. Никуда не уйду!

Замначальника достал из кармана платок, вытер пот со лба и шеи. Потом снял телефонную трубку:

— Зиночка, позови сюда Бориса. Тут одного посетителя припадочного надо к выходу проводить.

Вечером в МДМ я отдал все свои деньги новому знакомому Василию. Специально, чтобы не на что было возвращаться в Ленинград. Оставил себе десятку, на всякий случай. На десятку все равно билет не купишь, даже по студенческому. Василию деньги позарез нужны были, он к невесте своей ехал в Могилев, расчет после рейса только через неделю, а ему срочно надо было. Мириться. С Василием мы познакомились случайно. Когда я вечером пришел в Дом Моряка, обнаружилось, что комната, в которой я ночевал, заперта. Постучал в соседнюю комнату, чтобы узнать, где ребята. Оттуда голос: войдите! Сидит там парень молодой, невеселый какой-то. Комната пустая, будто нежилая, даже стола нет, только кровати без белья и чемодан посередине. Спрашиваю: не знаете, где соседи — Рустам, Анатолий Степанович. Он: понятия не имею, в рейсе, наверное. Про Семенова Николая он тоже ничего не знал. Я набрался смелости: можно у вас переночевать? Валяй! — равнодушно махнул рукой парень. Это и был Василий. Жил он по-спартански, даже белье не удосужился у кастелянши получить, спал на голых пружинах. Какое там белье, говорит, когда в Могилев срочно надо ехать. А что ж не едешь, спрашиваю. Денег нет, расчет не дают. Он и не ел ничего эти три дня, кажется. Поужинали с ним батоном и кефиром, которые я по дороге купил. Говорить Василий мог только про Могилев, да про свою Оксану. Твердил, какая она распрекрасная, а он какой дурак и скотина. Тут меня и осенило: отдам ему деньги. Пусть едет к своей Оксане, а то, пока расчета дождется, свихнется здесь окончательно.

На следующий день я опять сидел в кабинете замначальника. Путей к отступлению у меня больше не было, поэтому чувствовал я себя уверенно. Прекрасно чувствовал. Замначальника не мог этого не заметить.

— Пришел? — усмехнулся он.

— Пришел, — кивнул я.

— Тебе же сказано, ставок нет.

— Ставка не нужна.

— Без ставки не положено.

Начало нашего разговора походило на быстрый обмен ходами в блиц-шахматах.

— А я согласен и на полставки.

Это был сильный ход. Замначальника посмотрел на меня пристально, но без злобы и раздражения.

— Откуда ты такой взялся?

— Из Ленинграда. Вот направление.

— Направление, — Степан Михайлович снова усмехнулся. — Паспорт моряка есть?

— Вот, — я достал из кармана новенький паспорт в бордовой обложке.

— Санитарная книжка?

— Нету, — сказал я. — Но я сделаю. Быстро сделаю.

— Кто бы сомневался… — замначальника задумчиво провел ладонью по стриженому бобрику на голове. — Значит, так, — наконец произнес он. — Пойдешь на «Эклиптике». В рыбцеху будешь стоять две подвахты по четыре часа. Изучай там своих лангустов сколько влезет. И вдобавок, — замначальника сделал угрожающую паузу, — общественная нагрузка по полной программе.

Я не поверил своему счастью.

— Что сидишь? — строго сказал Степан Михайлович. — Медкомиссия до четырех!

Вечером я вселился в МДМ уже на законных основаниях. В гости ко мне забежал Василий — счастливый, запыхавшийся, через час у него был поезд на Могилев.

— Билет еле купил! — радостно сообщил он. — Кассирша сжалилась, сказал к невесте еду, из ветеранской брони дала. Спасибо тебе, корешок — он пожал мне руку. — Век не забуду! Расчет получу, сразу отдам.

— Брось! — отмахнулся я.

— Побежал я, корешок! Спасибо тебе! Счастливо в рейс сходить! Увидимся! — он хлопнул меня по плечу и умчался.