Глава 21
Потребовались десять дней и письмо из Управления епархии, чтобы убедить Главное управление юстиции в чистоте помыслов отца Майкла.
— Осмотрительность — вынужденная мера. — Корина, приятная девушка из пресс-службы управления, сообщила по телефону, что его просьба удовлетворена. — Когда речь идет о преступлениях данной категории, всегда есть опасения, что у кого-то может возникнуть желание связаться с бывшими сокамерницами с весьма сомнительными намерениями. Надеюсь, вы меня понимаете.
— Неужели? Кто бы мог подумать!
— Тем не менее это так. В тюрьме Холлоуэй несколько заместителей. Тот, который вам нужен, — в отъезде. Он на конференции в Дании, я договорилась о встрече в следующий понедельник, в одиннадцать часов. Его имя — Дэвид Джерроу.
Отец Майкл свернул на Паркхерст-роуд. Здание тюрьмы Холлоуэй было перестроено двадцать лет назад. При слове «тюрьма» его воображение рисовало устрашающие ворота, как на картинках, суровых стражей с кандалами и ключами, вышки и стены с зубчатыми башнями из очень злой сказки. Это было бы самой подходящей декорацией для встречи с близнецом сестры Гидеон.
Он прошел вверх по короткой подъездной аллее мимо белых заграждений. У входа нервно бегал молодой длинноволосый индус и что-то возбужденно кричал себе под нос. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он ведет страстный диалог с мобильным телефоном.
— Говорю тебе, — вопил он, — я пытался добиться встречи. Сказали, что нет ее имени в списках.
Внутри предзонника — неприятного мрачного здания из красного кирпича, отец Майкл назвал свое имя дежурной в форменной одежде за пуленепробиваемым стеклом. Она пробежала взглядом по бумагам, приколотым к доске, чтобы убедиться, что встреча действительно назначена, набрала номер и сообщила в трубку:
— Сэр, к вам святой отец Майкл Фальконе.
Положив трубку, она попросила документ, удостоверяющий личность. Он похлопал по карманам широкой сутаны.
— Не знаю, что… Кредитная карточка подойдет? Или… — Он достал из внутреннего нагрудного кармана полученное с утренней почтой письмо от архиепископа и вложил в отверстие стеклянной панели.
Она взглянула на первые строки, затем на воротник священника и вернула письмо обратно.
— Благодарю, святой отец. Будьте добры, пройдите в приемную. — Она жестом указала на помещение за раздвижными стеклянными дверьми.
Он встал рядом с двумя работниками из тюремного персонала, ожидающими, когда охрана впустит их. Потрясая связками ключей, они оповестили о своем присутствии.
Все вокруг сверкало чистотой. Стены были окрашены синей глянцевой краской. Медная табличка блестела начищенными буквами. «Тюрьма Холлоуэй. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ». Интересно знать, кто так постарался, неужели заключенные? На низком столике лежал букет цветов.
За пять минут ожидания несколько женщин из администрации с любопытством заглянули в карточку, приколотую к цветам. Чернокожая женщина лет сорока, с красивыми стройными ногами, насколько позволяла различить форменная юбка, усмехнулась, обращаясь к нему:
— Странно, кто мог мне их прислать?
Прочтя от корки до корки «Тюремный вестник», отец Майкл стал листать журнал о спасательных шлюпках, когда мужчина с белыми манжетами, торчащими из-под форменного костюма быстрым, твердым шагом спустился по лестнице в комнату ожиданий.
Отец Майкл понял, что это именно тот человек, которого он ждет. У него были бодрый вид, выправка морского офицера и слегка драматично тронутая серебром темная борода.
— Дэвид Джерроу, — представился он, протягивая руку еще до того, как приблизился к священнику. Его рукопожатие было быстрым и уверенным. Он не терял времени. Длинных речей он также разводить не стал. — Боюсь, ваше путешествие оказалось в определенной степени бессмысленным, — сказал он. — Кейт Доуни освободилась неделю назад.
Первой реакцией отца Майкла было удивление — он-то уже думал, что наконец добрался до цели. Разумеется, когда он обратился в Главное управление, она еще находилась в заключении. Раздражение сменила горькая усмешка, такая ирония судьбы его позабавила. Сидел человек в тюрьме четырнадцать лет, а он опоздал всего лишь на неделю.
— Почему никто не сказал мне о том, что ее освободили?
Мистер Джерроу пожал плечами.
— Должно быть, всему виной нестыковка информации между нами и Главным управлением. Данные проходят через несколько рук. Мне очень жаль. Корина сообщила вам о том, что я отсутствовал на прошлой неделе? Я сегодня первый день на работе, когда я узнал о встрече, звонить было слишком поздно. Мне остается только принести свои извинения.
Тяжело вздохнув, священник задумчиво произнес:
— Где же ее теперь искать?
Дэвид Джерроу кивнул.
— Пройдем ко мне в кабинет.
Его кабинет был одним из нескольких, расположенных на третьем этаже. Он жестом указал отцу Майклу на кресло возле журнального столика.
Металлические лотки для писем были аккуратно расставлены в ряд, бумаги в них ровно сложены одна к одной. Посредине стола лежала тонкая папка.
Рядом с письменным столом на полке стояла большая клетка с попугаем яркой красно-голубой расцветки. Попугай повис на жердочке головой вниз. Неожиданно для себя Майкл заметил:
— В том, что начальник тюрьмы держит в клетке птицу, есть некоторая ирония.
Дэвид Джерроу улыбнулся.
— В этом даже больше иронии, чем может показаться на первый взгляд, святой отец. За этой птичкой присматривала Кейт Доуни. Теперь она на свободе, а птица — по-прежнему в клетке. Такая уж ее птичья судьба.
Повисла короткая пауза. Странное выражение отразилось на лице начальника и исчезло еще до того, как священник смог истолковать его.
— Вы не знакомы с Кейт?
— Я знаю ее сестру-близнеца, что, возможно, одно и то же, а может, и нет. Мне просто жизненно необходимо найти ее, и поскорее. Сейчас она может находиться где угодно.
Дэвид Джерроу покачал головой.
— Преступники не уходят в никуда, навстречу солнцу, а преступники с пожизненным сроком тем более. Регулярное сообщение места жительства является одним из условий освобождения. Кейт поехала в Бристоль, там живет ее отец.
Начальник встал из-за стола и направился к двери, бросив через плечо:
— Пойдемте-ка посмотрим компьютерные данные. Вот здесь. — Он набрал серию цифровых кодов. — Записи о передвижениях, — объяснил Дэвид Джерроу. — Оперативный поиск информации. Нажатием одной кнопки можно узнать, где она содержалась.
На экране высветилось имя.
— Подождите, — сказал отец Майкл. — Она же не Дин.
— Нет, Катарина Доуни теперь — Кейт Дин. Дело в том, что только старшие офицеры имеют доступ к ее подлинному имени. С момента поступления в специнтернат она жила под фамилией Дин. — Он внимательно посмотрел на священника. — Вам известно, какого рода преступление она совершила?
— Конечно. Я сразу не сообразил. Иначе ей бы не избежать преследований.
Дэвид Джерроу кивнул.
— Время от времени случаются утечки информации, какие бы меры предосторожности мы ни принимали. — Он повернул голову к монитору. — Это одна из причин регулярных передвижений пожизненно осужденных. Любому преступнику, совершившему детоубийство, в тюрьме приходится несладко, женщинам особенно.
Вглядываясь через плечо Дэвида Джерроу в монитор, отец Майкл увидел строчку «Приговор». В графе напротив было написано «99 лет».
— Боже мой! — воскликнул он.
— Конечно, — сказал Джерроу, — пожизненный срок — это пожизненный срок, то есть вся человеческая жизнь. Если она доживет до ста четырех лет, сто четыре года и будут ее сроком. Но компьютерная программа требует конкретной цифры.
— Вы хотите сказать, что осужденный пожизненно никогда не будет свободен? Не знал этого.
— К сожалению, преступники также редко бывают осведомлены об этом, когда совершают убийство. — Он вновь обратился к компьютеру. — Кейт освобождена условно. — Он замолчал на мгновение. — Любое нарушение порядка, банальный дебош или скандал в пьяном виде — и ее отправят обратно за решетку. — Он указал на монитор. — Вот ее адрес. — Он переписал его на листок бумаги. — Телефона нет.
— Черт побери! — вырвалось у Майкла.
— Могу сделать для вас еще кое-что. Есть у нас одна приятная леди, ее зовут Лаура Пегрэм, с которой, думаю, вам стоит побеседовать.
Лаура Пегрэм оказалась ведущим специалистом службы психологической помощи тюрьмы Холлоуэй. Ее кабинет был расположен этажом ниже, в ярко освещенном коридоре, за зарешеченной узкими металлическими прутьями дверью. Судя по всему, она делила его с двумя другими сотрудниками — в кабинете стояло три рабочих стола. Ожидая прихода Лауры, Майкл осмотрелся: палас дымчато-серого цвета на полу, высокие металлические шкафы с ящиками, пара репродукций картин импрессионистов. К большой доске объявлений было приклеено множество ярких записок. Телефоны на всех трех столах беспрерывно звонили, но поднять трубку было некому.
Опоздав на две минуты Лаура Пегрэм стремительно — очевидно, таким был привычный ритм ее жизни — уверенным шагом вошла в кабинет. Ее обесцвеченные волосы, небрежно торчавшие в разные стороны, напоминали яркий цветок одуванчика.
— Отец Майкл? Извините, что заставила себя ждать, — произнесла она на одном дыхании.
Она бросила вместительную сумку на один из столов. Затем направилась к подоконнику включить электрический чайник. Когда она проходила мимо, Майкл уловил аромат ее духов.
— Кофе. Я просто умру, если не выпью чашку кофе. Вы составите мне компанию?
— Не откажусь, спасибо. Без сахара.
Он взглядом следил за тем, как она насыпает кофейные гранулы в чашку, и невольно любовался ее длинными безупречными ногами и ярким, ладно сидящим костюмом.
— Теперь, — сказала она, присаживаясь на краешек стола, — поговорим о Кейт Дин, то есть Кейт Доуни.
Он рассказал ей о сестрах-близнецах, об обстоятельствах, разлучивших девочек, и о болезни сестры Гидеон.
— Мне необходимо, как мне кажется, знать, что Кейт представляет из себя сейчас. Прямо отсюда я еду в Бристоль, и мне хотелось бы морально подготовиться к тому, что я увижу. Повидаться с ней здесь — это одно. Здесь она… — Отец Майкл замялся, пытаясь подыскать подходящее слово.
— …осужденная, — подсказала Лаура.
— Именно. И совсем другое — рыскать по всему городу в поисках женщины, которая… которая способна… — Он намеренно оставил фразу недосказанной.
Она кивнула.
— …которая способна на убийство и приговорена к пожизненному сроку. — Лаура в задумчивости отпила кофе. — Надо полагать… — Она остановила взгляд на черной сутане с белым воротничком — одеяние, специально выбранное им для посещения тюрьмы, и деликатно добавила: — Надо полагать, вам не приходилось общаться с убийцами.
— Я видел смерть, когда находился в Африке с миссией. Но большая часть убийств была результатом междоусобных конфликтов. А это — совсем другое. Меня беспокоит то, что я даже не знаю, как себя вести с этой девушкой.
— Кейт Доуни — совсем не то, что вы ожидаете увидеть. По правде сказать, я сама не ожидала увидеть ее такой. У большинства здешних заключенных обычная биография. Сняли кассу в магазине, кого-то случайно прирезали при ограблении, махинации с документами и кредитками, приставали к прохожим. Много поджигательниц. Совершенные ими преступления подчиняются традиционным схемам. Они закономерны и предсказуемы. Сказывается дурное влияние семьи или компании дружков. Многие совершают мелкие преступления с самого детства.
Лаура Пегрэм дождалась, когда телефон перестанет звонить, сняла трубку и положила ее на стол.
— Случайные убийцы, — продолжала она, — совсем иная категория людей. Они могут принадлежать к любой социальной группе и не имеют никаких возрастных ограничений. У них отсутствуют четко отработанные схемы преступления. Они лишь однажды совершают этот страшный поступок с далеко идущими последствиями. Все они с трудом ориентируются в тюремной системе отношений. В тюремных стенах они не находят своей ниши. Они всегда одиночки.
— Как насчет Кейт Дин?
— У таких, как Кейт, возникают трудности особого рода. Она вкушала прелести тюрьмы с двенадцати лет. Здесь на каждом шагу сталкиваешься с тем, что называется деградацией личности. Это губительно для заключенного с пожизненным сроком. Я бы сказала, что впоследствии такие люди потеряны для общества, они не находят в нем своего места. Но у Кейт оказалась на редкость крепкая психологическая конституция. Она переспорила свою судьбу. Каким-то странным образом ей удавалось держаться в стороне, обособленно, вне тюремных разборок.
— Посадить за решетку двенадцатилетнего ребенка, если вдуматься, варварство. Странно, но только сейчас мне это пришло в голову.
— Да, это ужасно, — страстно заговорила она, вскинув голову от негодования. — Если вы читали репортажи о заседаниях суда — их было несметное количество, — вы поймете, о чем я говорю. Когда произошла эта история, я была студенткой, этот случай широко нами обсуждался. Я была потрясена, воочию увидев, как действует система британского правосудия. Или, выражаясь точнее, бездействует, — мрачно добавила она. — Суду ничего не было известно об условиях жизни девочки в семье. Каким же образом судьи могли понять и разобраться в том, что произошло? Суд признал ее виновной, не приняв во внимание смягчающие обстоятельства.
— Общество считает себя вправе требовать возмездия за убийство маленького ребенка.
— Может быть, — вздохнула она. — За последние годы мы узнали о Кейт много любопытного. Но даже несмотря на это, держу пари, что окажись Кейт в руках правосудия сегодня, ни у кого так бы и не возникло вопроса «почему?». Никто бы не вспомнил о ее возрасте, не потрудился выяснить, имелись ли смягчающие вину обстоятельства. Никто не стал этого делать, потому что ответы могли бы раскрыть нелицеприятную правду о нас самих, о нашей семейной жизни, ценностях и устремлениях. Поэтому все малодушно промолчали. И тем самым предали Кейт. Да, предали, — повторила она.
Лаура выглянула в окно. Майкл последовал за ее взглядом. За окном — современного вида многоэтажка с квартирами для офицерского состава, за ней — непривычно низкая, изогнутая по периметру тюремная стена.
— Подобные преступления, как правило, предполагают у исполнителя наличие определенных психопатологических расстройств, — говорила она. — Что касается Кейт, сколь-нибудь значимых психических аномалий я не обнаружила. — Она посмотрела на него. — Но ведь должно же быть хоть что-то, что нам следовало бы знать. В детстве, например. Пусть мы не смогли бы объяснить, что побудило ее к убийству, но, возможно, это заставило бы нас по-другому взглянуть на случившееся.
— На прошлой неделе я перечитывал газетные статьи. Вы правы. Никаких упоминаний об отношениях в семье. Лишь в одной статье было мимоходом отмечено, что ее родители, сидя рядом, не делали ни малейших попыток утешить ее или подойти к ней. Даже тогда, когда она сама тянулась к ним.
Психоаналитик кивнула.
— Безусловно, родители страшно виноваты перед своими детьми. Едва ли они способны самостоятельно решить свои проблемы, поэтому немудрено, что своих детей они также не смогли научить справляться с жизненными неудачами. Их горе, по мере того как они пытались разобраться в трагедии, усугубилось трудностями в семье, возрастом жертвы, возрастом собственного ребенка. — Она помолчала. — Приговор суда тяжким грузом лег не только на плечи юной преступницы, но и на плечи семьи. Пытаясь разобраться в причинах трагедии, они переживали ее вновь и вновь, все больше зацикливаясь на ней. Окружающие выказывали по отношению к ним равнодушное презрение, им было глубоко наплевать на их страдания, разве что кому-нибудь приходило в голову написать гадости на стене их дома или плюнуть им вслед на улице. Они были вынуждены поменять место жительства и начать все сначала. Это удается единицам.
— Насколько мне известно, семья Доуни распалась вскоре после суда. Сестра Гидеон, Сара, очевидно, вычеркнула из памяти все, что имело отношение к ее сестре-близнецу. Если я не ошибаюсь, она никогда не упоминала имени Кейт в разговорах с монахинями, которые проявляли к ней особую заботу, когда она впервые оказалась в монастырской школе.
Дверь открылась, и в проеме появилась голова молодой женщины. Она извинилась и исчезла. Лаура, казалось, даже не заметила этого.
— Кейт в полной мере отдавала отчет своим действиям даже в момент совершения убийства; в газетах писали, что она с интересом следила за происходящим.
Отец Майкл не мог не согласиться.
— В одном из репортажей было отмечено, что девочка вела себя необычайно хладнокровно, это вызвало у публики негодование. Если бы она страдала или изображала угрызения совести, то могла бы рассчитывать на сочувствие взрослых. Но их реакция была прямо противоположной: ее разглядывали с ужасом и любопытством, как разглядывают хищного зверя в клетке зоопарка.
— Именно. Ей тогда не было и тринадцати. Когда она попала в мои руки, было слишком поздно.
— Слишком поздно?
— Да. Мне казалось, что составляемые мной личностные характеристики на Кейт не отражали реальной сути вещей. Меня не покидало ощущение, что я копаю не в том месте, задаю не те вопросы. Позже я поняла, что какие бы вопросы я ни задавала, все они будут бить мимо цели. Наша девушка расчетливо адаптировалась к ситуации, она уяснила для себя важную истину: чтобы выжить, нужно подальше спрятать свои воспоминания, и прежде всего от самой себя. Она поняла, что окружающим можно вешать лапшу на уши, они поверят любым ее ответам, придумать которые ей ничего не стоило. А уж она позаботится о том, чтобы они не узнали ничего лишнего. — Пальцами правой руки Лаура Пегрэм потерла тыльную сторону своей ладони. — Я потратила много сил, но мне в конце концов удалось разговорить ее и про убийство, и про то, что, по ее мнению, привело к нему. Я абсолютно уверена в ее адекватности, она отдает отчет своим действиям. У меня нет повода сомневаться в том, что Кейт способна стать полноценным членом общества. — Она соскользнула со стола. — Еще кофе?
Отец Майкл помотал головой, она налила себе другую чашку.
— Я до сих пор не уверена, что мы докопались до сути, — продолжала она. — Вряд ли это произойдет сейчас, спустя четырнадцать лет. Если бы попытаться сделать это раньше… — Она отхлебнула кофе. — Много воды утекло.
Майкл был в возбуждении.
— Я, по всей видимости, что-то не понимаю.
— Кейт попала в специнтернат для детей с асоциальным поведением. Уж там-то знают, как обращаться с малолетними преступниками.
Лаура Пегрэм дотянулась рукой до сумочки и, порывшись в ней, достала пачку сигарет. В ней осталась одна, последняя.
— Пытаюсь бросить курить, — сказала она, оправдываясь.
Он посмотрел на гладкую серебряную зажигалку. Лаура, вздохнув, произнесла:
— Только это между нами. Знаете ли, совсем не мое дело бороться с системой или критиковать ее. Я хочу сказать, что в ее случае, зная о совершенном ею убийстве, никто из персонала не знал, как к ней подступиться.
Отец Майкл кивнул.
— Продолжайте.
— Специнтернат, в который попала Кейт, был прекрасно оборудован и рассчитан на тридцать детей с асоциальным поведением. Тех, кто совершил преступления насильственного и сексуального характера. Когда Кейт поместили туда, там были только мальчишки. Через пару лет число девочек в отряде выросло до четырех. Более года-двух они не задерживались, поскольку их преступления были куда менее серьезными. Мне известно, что у Кейт не было компании из ровесниц. Я бы поспорила с тем, что девочки менее нуждаются в такой компании, особенно в юности.
— Что из себя представляет такой отряд?
— Современные здания, кругом лес, яркие цвета. Что-то вроде лагеря отдыха, с той разницей, что повсюду замки на дверях и тревожные кнопки. Дети находятся под наблюдением днем и ночью. — Она прочла его взгляд. — Двери запираются на ночь и на некоторое время днем. В двери спален врезаны наблюдательные глазки. А в остальном — уроки как в обычной школе, комнаты отдыха, замечательная художественная мастерская, их приобщают к чтению и музыке, поощряют занятия спортом. Прекрасная пища.
— Ну и что же тогда не так?
— Система. Она не отвечает требованиям. Дело не в сотрудниках. В штате каждого исправительного учреждения имеется психолог, но вся беда в том, что их мнение носит лишь рекомендательный характер. С нашими советами мало считаются. Назначение медикаментозного лечения не входит в нашу компетенцию. По этой причине воздействие на Кейт было сведено к сеансам психотерапии.
— Почему ее не пробовали лечить?
— В том-то вся проблема, что негде было. Не было в то время ни одного специализированного детского учреждения. Слава богу, никто не взял греха на душу и не поместил ее в клинику для душевнобольных. Год в ее стенах кого угодно превратит в законченного психопата, а уж о том, чтобы вернуться к нормальной жизни, и речи нет. Детские психиатрические центры только-только начинают появляться. Сейчас их два. Но, боюсь, это слабое утешение для Кейт. Администрация не стала утруждать себя поиском решения проблемы. Как говорится, если не удается изменить ситуацию, остается изменить свое отношение к ней. Негде лечить? Так, может, девочке и не нужно никакого лечения. На том и порешили. — Она стряхнула пепел сигареты. — Довольно изящный выход из положения, не так ли?
— Что же в результате?
— Хотела бы я знать. Кейт осталась для меня неразгаданной загадкой. Я думаю, не меньшей загадкой она будет и для вас. Читая материалы ее личного дела, можно подумать, что Кейт страдает от дефицита любви и внимания близких ей людей. Знаете ли вы о том, что ее сестра-близнец, с которой они были неразлучны вплоть до убийства, ни разу за четырнадцать лет не приехала навестить ее? В деле нет никакого подтверждения тому, что между ними велась переписка. Мать ее умерла вскоре после судебного разбирательства. Еще одна травмирующая ситуация, оставленная без внимания. Отца след простыл. Ее навещала только бабушка, она была настолько слаба, что передвигалась в инвалидной коляске. Поэтому Кейт приходилось полагаться лишь на воспитателей и охранников.
Лаура Пегрэм встала и подошла к окну. Рассеянно теребя в пальцах занавеску, она продолжала:
— Среди работников исправительных учреждений нередко попадаются люди, по-настоящему преданные своему делу. По всей видимости, она пережила период долгожданной стабильности.
— Однако вы сказали, что в восемнадцать ее перевели из колонии для несовершеннолетних.
— Совершенно верно. В день своего рождения Кейт покинула интернат и в полной мере ощутила все прелести тюремной системы. — Лаура запустила пальцы в свою шевелюру. — У Кейт были дружеские контакты с другими девушками. Большинство сотрудников относились к ней доброжелательно. В отношении осужденных на пожизненный срок они всегда категоричны в своих суждениях. Знаете ли, они до сих пор муссируют эту тему — убивала или не убивала. Одни не могут поверить в то, что такая уравновешенная и рассудительная девочка способна на такое бессмысленное убийство. Другие относились к ней с подозрением, считая ее коварной и расчетливой притворщицей, которая умеет держать людей на дистанции и исподтишка манипулирует ими, что само по себе, по их мнению, является доказательством ее вины. Дескать, не так проста девочка, как хочет казаться. — Она помолчала. — Разные люди по-разному интерпретируют одни и те же черты поведения.
— И что же? — непонимающе спросил он.
— В тюрьме виновность — заранее заданная величина. Но удивительная вещь — ищешь-ищешь глубокие психологические корни проступка — и не находишь… — Она задумалась на мгновение. — Здесь ей было не так уж плохо.
— В это трудно поверить.
Лаура хмыкнула.
— Всю свою сознательную жизнь она провела по тюрьмам, другой жизни она не помнит. Она всегда была на хорошем счету, всегда пользовалась доверием руководства и носила красную повязку. О ней хорошо отзывается священник. Около года назад ей неожиданно подвернулся шанс совершить побег, но она предпочла вернуться в камеру. Поступок этот о многом говорит. Мне известно о ее внезапных приступах панического страха, нарушениях сна и учащенном сердцебиении. Мне также известно, с какой трогательной заботой она ухаживала за птицами, и о том, что учила плавать детей, страдающих аутизмом. Дэвид Джерроу рассказывал вам об этом?
Она качнула ногой, лакированная туфля повисла на пальцах. Священник скользнул взглядом по стройным ногам молодой женщины, но в следующее мгновение заставил себя сосредоточиться на ее лице.
— Одного не понимаю, — задумчиво произнесла она, — следует ли расценивать ее поступки как свидетельство вины, которую она искупает, считая наказание вполне заслуженным? Или она просто покорилась своей судьбе и плывет по течению?
— Вы не считаете совершенное убийство преднамеренным?
— Я склоняюсь к тому, что это скорее активный детский эксперимент, проверка собственных сил. Маленькие дети опытным путем определяют для себя границы дозволенного. Все дети, мои в том числе. Нередко этот процесс сопровождается эффектными вспышками и агрессией. Трехлетний злюка впивается ногтями в вашу руку и на полном серьезе пытается причинить вам боль. Какова ваша реакция? Вы шлепаете его по руке, обрываете: «Перестань сейчас же!», обнимаете и отвлекаете его внимание новой игрой. Можно предположить, что в подобных ситуациях ее родители не сумели правильно скорректировать свое поведение, в нужный момент погасив в ребенке эмоциональный всплеск.
— Ей было не три года, а тринадцать.
— Да, почти взрослая. В моей практике был один случай. Девочка немногим младше Кейт решила подержать маленького ребенка на вытянутых руках над водой и случайно уронила его. Что это — игра, приведшая к несчастью, или заранее спланированный акт агрессии?
Ведущий специалист службы психологической помощи дотянулась до телефона и положила трубку на рычаг. Незамедлительно раздался звонок. Не убирая руки с аппарата, она в задумчивости смотрела на него.
— Понимаете, — произнесла она наконец, — если я буду пропускать через себя личные трагедии моих пациенток, я не смогу реализовать свои профессиональные задачи. Кейт вынесен приговор. Не мне его оспаривать. Какие бы эмоции ни определяли мое личное отношение к преступнику, моя позиция должна оставаться объективной и нейтральной. Каких только душещипательных историй тут не наслушаешься, и если я буду рыдать над каждой, то грош цена мне как специалисту. Не сумев подняться над ситуацией и оценить ее, я не сумею оказать моральную помощь тем, кто в ней нуждается.
Святой отец поблагодарил ее и ушел. Лаура Пегрэм долго сидела за столом, не снимая руки с затихшего аппарата. Ей вдруг захотелось снять трубку, набрать по внутренней связи номер КПП и под каким-нибудь предлогом задержать отца Майкла. Необходимо сказать ему… Что? Что она ему скажет? Лаура в нерешительности покачала лакированной туфлей на высоком каблуке. Нет. Мало ли что может прийти в голову? А вдруг ее неясная догадка неверна?
