ГЛАВА I

Атланта, Джорджия. Наши дни.

Вторник, 6 мая, 10.55

Судья Рейчел Катлер взглянула поверх своих черепаховых очков. Адвокат произнес это снова, но сейчас она не собиралась оставить эту оговорку без внимания.

— Простите, советник?

— Я сказал, что защита настаивает на судебной ошибке.

— Нет, до этого. Что вы сказали?

— Я сказал — да, сэр.

— Если вы не заметили, я не сэр.

— Совершенно верно, ваша честь. Я прошу прощения.

— Вы обратились ко мне так четыре раза за утро. Я записывала.

Адвокат пожал плечами:

— Это сущие пустяки. Зачем вашей чести тратить время на то, чтобы записывать мои оговорки?

Нахальный ублюдок даже улыбнулся. Она выпрямилась в своем кресле и свирепо посмотрела на него. Но тут же поняла, чего Т. Маркус Неттлс пытается добиться. Поэтому ничего не сказала.

— Мой клиент находится в суде по обвинению в разбойном нападении, судья. Однако суд, кажется, более озабочен тем, как я к вам обращаюсь, чем нарушением ведения дела полицией.

Она взглянула на жюри, затем на стол прокурора. Помощник прокурора графства Фултон сидела невозмутимо, по-видимому довольная тем, что ее оппонент сам роет себе могилу. Очевидно, молодая юристка не уловила, чего именно добивался Неттлс. Зато Рейчел уловила.

— Вы абсолютно правы, советник. Это незначительный вопрос. Продолжайте.

Она откинулась на спинку стула и заметила минутное выражение досады на лице Неттлса. Выражение, которое могло появиться у охотника, не попавшего в цель.

— Что с моим заявлением о судебной ошибке? — спросил Неттлс.

— Отказано. Дальше. Продолжайте свою заключительную речь.

Рейчел наблюдала, как старшина присяжных стоя объявлял вердикт о виновности. Обсуждение жюри заняло всего двадцать минут.

— Ваша честь, — сказал Неттлс, вставая. — Я прошу назначить судебное расследование перед приведением приговора в исполнение.

— Отказано.

— Я прошу отсрочить приведение приговора в исполнение.

— Отказано.

Неттлс, похоже, осознал, какую ошибку он совершил ранее.

— Я прошу суд о пересмотре дела.

— На каком основании?

— Предубеждение.

— Против кого или чего?

— Против меня и моего клиента.

— Объяснитесь.

— Суд продемонстрировал предвзятость.

— Каким образом?

— Замечанием о моем неумышленном использовании обращения «сэр».

— Если я правильно помню, советник, я признала, что это был незначительный вопрос.

— Да, но наша беседа происходила в присутствии жюри, и урон был нанесен.

— Я не помню вашего возражения или замечания, касающегося этой беседы.

Неттлс ничего не ответил. Она посмотрела на помощника прокурора:

— Какова позиция штата?

— Штат против предложения. Суд был справедлив.

Она почти улыбнулась. По крайней мере, эта дама знала правильный ответ.

— В прошении о пересмотре дела отказано.

Она посмотрела на защитника, молодого белого мужчину с редкими волосами и рябым лицом.

— Обвиняемый, встаньте.

Он встал.

— Барри Кинг, вы признаны виновным в совершении разбойного нападения. Суд приговаривает вас к двадцати годам заключения в исправительной колонии. Пристав, возьмите обвиняемого под стражу.

Она встала и прошла к массивной дубовой двери, которая вела в ее кабинет.

— Мистер Неттлс, могу я переговорить с вами?

Помощник прокурора тоже направилась к ней.

— Наедине.

Неттлс покинул своего клиента, на которого надевали наручники, и прошел за ней в ее кабинет.

— Закройте дверь, пожалуйста.

Она расстегнула судейскую мантию и, не снимая ее, прошла за свой стол.

— Хорошая попытка, советник.

— Какая именно?

— Немного раньше, советник. Когда вы подумали, что эта ваша наглость по поводу обращения «сэр» вместо «мэм» выведет меня из себя. Вы лезли вон из шкуры с этой наполовину фиктивной защитой и рассчитывали на то, что я вспылю. Это позволило бы вам настаивать на судебной ошибке.

Он пожал плечами:

— Делайте, что вы должны делать.

— Что вы должны делать — так это проявлять уважение к суду и не называть судью-женщину сэром. Но вы это делали. Намеренно.

— Вы только что приговорили моего подзащитного к двадцати годам без возможности подать на повторное слушание. Если это не предубеждение, то что?

Она села, но не предложила сесть адвокату.

— Мне не нужно дополнительное слушание. Я уже приговаривала Кинга за оскорбление действием два года назад. Шесть месяцев в тюрьме, шесть месяцев испытательного срока, я помню. На этот раз он взял бейсбольную биту и проломил человеку голову. Он исчерпал и без того маленький запас моего терпения.

— Вам необходимо пересмотреть свои взгляды. Ваше раздражение повлияло на приговор.

— Правда? Дополнительное судебное следствие, на котором вы так громогласно настаиваете, в любом случае закончилось бы так же. Я просто избавила вас от неприятного ожидания неизбежного.

— Ты гребаная сука!

— Это будет стоить тебе сотню долларов. Оплата немедленно. Вместе с еще одной сотней за фокусы в зале.

— Для обвинения меня в неуважении суда полагается слушание.

— Правильно. Но тебе оно не поможет. И я не собираюсь поддерживать твой имидж шовиниста, которого ты тут, выпрыгивая из штанов, пытаешься изобразить.

Он ничего не ответил, но Рейчел почувствовала, что в нем закипела кровь. Неттлс был крупным мужчиной с тяжелой челюстью и репутацией упрямого человека, который, безусловно, не привык получать приказы от женщины.

— И каждый раз, когда ты надумаешь притащить свою задницу в мой суд, я буду тебя штрафовать за неуважение еще на сотню долларов.

Неттлс подошел к столу и достал пачку денег, вытащил из нее две стодолларовые купюры, хрустнув новенькими банкнотами с изображением Бена Франклина. Он с размаху хлопнул обе купюры на стол, затем вытащил еще три.

— …твою мать.

Вылетела одна купюра.

— …твою мать.

Вторая купюра.

— …твою мать.

Третий Бен Франклин спланировал на пол.

 

ГЛАВА II

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 13.45

Рейчел снова надела мантию, вернулась в зал суда и, поднявшись на три ступеньки, села за дубовый стол, который занимала последние четыре года. Часы на дальней стене показывали 1.45. Она подумала, сколько еще будет занимать почетное место судьи. Это был год очередных выборов. Квалификационный отбор закончился две недели назад, и Рейчел вытянула по жребию двух соперников на июльский предварительный тур. О людях, вовлеченных в предвыборную гонку, говорили довольно много. Но вступительный взнос в четыре тысячи долларов, необходимый для участия в выборах, был уплачен без десяти пять в пятницу. За десять минут до предельного срока ситуация на выборах резко переменилась. То, что обещало стать простыми бесконкурентными выборами, превратилось в долгое лето сбора денег и толкания речей. Все это было крайне неприятно.

Сейчас не в ее интересах было обострять ситуацию. У нее накопилось много нерассмотренных дел. И еще куча прибавилась сегодня. Текущий день тем не менее был значительно сокращен быстрым вердиктом по делу «Штат Джорджия против Барри Кинга». Меньше получаса на обсуждение — очень быстро по любым меркам; на членов жюри, очевидно, не произвело впечатления театральное выступление этого негодяя, Маркуса Неттлса.

В освободившееся послеобеденное время она решила расправиться с судебными делами, не требующими заседания жюри, которые накопились за последние две недели. Судья Катлер умела работать быстро и решительно. Четыре осуждения, шесть апелляций, одно оправдание. Рейчел избавилась от одиннадцати уголовных дел, освобождая место для новой пачки, которую, по словам секретаря, должны доставить утром.

«Дейли репорт» графства Фултон ежегодно публиковала рейтинги судей верховного суда. Последние три года она занимала верхние строчки, избавляясь от дел быстрее своих коллег и имея только два процента апелляций. Не так уж плохо быть правой на девяносто восемь процентов.

Рейчел решила отдохнуть и стала наблюдать за обычным послеобеденным парадом. Адвокаты сновали туда-сюда, одним клиентам надо было получить развод или подпись судьи, другим — резолюцию на прошения в гражданских исках, ожидающих разбирательства. Все вместе около сорока различных дел.

Когда она снова взглянула на часы, было 4.45, и ее список уменьшился до двух дел. Одним из них было усыновление, дело, которое ей по-настоящему нравилось. Семилетний мальчик напоминал Брента, ее собственного семилетнего сына. Последнее дело было совсем простое, о перемене имени. Проситель представлял себя сам. Она намеренно назначила дело на самое позднее время, надеясь, что зал суда будет уже пуст.

Клерк подал ей папку с бумагами.

Рейчел посмотрела на пожилого человека, одетого в твидовый пиджак и светло-коричневые брюки, который стоял перед прокурорским столом.

— Ваше полное имя? — спросила она.

— Питер Бейтс.

В его усталый голос вплетался явно различимый восточноевропейский акцент.

— Как давно вы живете в графстве Фултон?

— Тридцать девять лет.

— Вы родились в этой стране?

— Нет. Я приехал из Белоруссии.

— Вы американский гражданин?

Он кивнул:

— Я старик. Мне восемьдесят один. Почти половину своей жизни я прожил здесь.

Вопросы и ответы не касались существа дела, но ни клерк, ни судебный стенографист ничего не сказали. На их лицах читалось понимание момента.

— Мои родители, братья, сестры — все были уничтожены нацистами. В Белоруссии было уничтожено много людей. Мы, белорусы, — очень гордые люди. После войны не многие из нас смогли остаться на своей земле. Советский Союз аннексировал наши земли. Сталин был еще хуже Гитлера. Сумасшедший. Палач. Он уничтожил последнее. Поэтому я сейчас здесь. Это ведь страна больших возможностей.

— Вы были гражданином России?

— Я думаю, правильнее было бы сказать советским гражданином, гражданином СССР. — Старик покачал головой. — Но я никогда не считал себя советским гражданином.

— Вы воевали?

— Только по необходимости. Великая Отечественная война, как называл ее Сталин. Я был лейтенантом. Попал в плен и был отправлен в Маутхаузен. Шестнадцать месяцев в концентрационном лагере.

— Чем вы занимались здесь после иммиграции?

— Я ювелир.

— Вы подали прошение в суд о смене имени. Почему вы хотите называться Петр Борисов?

— Это имя, которое мне дали при рождении. Мой отец назвал меня Петр. Это означает — камень, основа. Я был младшим из шести детей и едва не умер при рождении. После иммиграции в США я думал, что должен обезопасить себя, потому что я был на государственной службе в Советском Союзе. И ненавидел коммунистов. Они разрушили мой дом, и я заявляю об этом. Сталин многих моих соотечественников отправил в сибирские лагеря. Я боялся навлечь неприятности на свою семью. Тогда очень немногие смогли уехать. Но перед смертью я хочу вернуть имя, данное мне при рождении.

— Вы больны?

— Нет. Но не знаю, сколько времени еще мне отпущено.

Она посмотрела на старика, стоявшего перед ней. Его фигура была источена временем, но все еще выразительна и красива. Глубоко запавшие непроницаемые глаза, совершенно белые волосы, голос глубокий и загадочный.

— Вы прекрасно выглядите для человека вашего возраста.

Он улыбнулся.

— Вы хотите сменить имя из-за мошенничества, чтобы избежать преследований или скрыться от кредитора?

— Ни в коем случае.

— Тогда я удовлетворяю ваше прошение. Вы снова станете Петром Борисовым.

Рейчел подписала бумагу, приложенную к петиции, и отдала папку клерку. Спустившись с возвышения, она подошла к старику. Слезы катились по его небритым щекам. Ее глаза тоже покраснели. Она обняла его и нежно сказала:

— Я люблю тебя, папа.

 

ГЛАВА III

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 16.50

— Составьте распоряжение, мистер Катлер, — сказал судья.

Пол быстро вышел из зала заседаний и прошел по коридору в отдел исполнения завещаний графства Фултон. Он располагался тремя этажами ниже Верховного суда, отдельно от всего мира. Никаких сенсационных убийств, выдающихся судебных дел или скандальных разводов. Завещания, трасты[172] и опеки формировали ограниченные рамки его юрисдикции — приземленные, скучные, со свидетельствами, обычно сводящимися к неточным воспоминаниям и историям о брачных союзах, существующих и выдуманных. Новый закон штата, в составлении которого принимал участие и Пол, позволял в определенных случаях, связанных с наследованием, проводить заседания жюри. Иногда стороны настаивали на этом. Но в основном дела велись старыми судьями, тоже бывшими некогда адвокатами и слонявшимися по тем же коридорам в поисках письменных волеизъявлений.

С тех пор как Университет Джорджии отправил его в большое плавание со степенью доктора юридических наук, работа с исполнением завещаний была специализацией Пола. Он не поступил в юридическую школу сразу после колледжа, так как не был принят в те двадцать две школы, в которые подавал документы. Его отец был разорен, и средств на учебу не было. Три года он работал клерком в отделении завещаний и трастов в «Ситизенс бэнк» штата Джорджия. Этот опыт был для него достаточной мотивацией, чтобы повторно сдавать вступительный экзамен в юридическую школу. Три школы в конце концов согласились принять его, а три года работы по специальности дали ему возможность получить место в «Приджен и Вудворт» сразу после выпуска. Теперь, спустя тринадцать лет, он занимал достаточно высокую должность в отделе завещаний и трастов, чтобы быть следующим на очереди для полного партнерства и управления отделом.

Он повернул за угол и вошел в двойные двери на дальнем конце коридора.

Сегодняшний день был изнурительным.

Пол Катлер открыл сразу обе половинки дверей и пошел по проходу между рядами опустевшего зала заседаний.

— Что-нибудь уже слышно о Маркусе Неттлсе? — спросил он секретаря.

Улыбка расплылась по лицу женщины:

— О да.

— Уже почти пять. Где он?

— Гостит в отделении у шерифа. Последнее, что я слышала, — они посадили его в камеру.

Катлер уронил свой портфель на дубовый стол.

— Шутите?

— Нет. Ваша бывшая засадила его сегодня утром.

— Рейчел? — Секретарь кивнула.

— Говорят, он умничал у нее в кабинете. Заплатил ей триста долларов, а потом трижды сказал ей «…твою мать».

Дверь судебного зала распахнулась, и в зал ввалился Т. Маркус Неттлс. Его костюм от Неймана был измят, галстук от Гуччи сбился на сторону, итальянские туфли были истоптаны и грязны.

— Вовремя, Маркус. Что случилось?

— Эта сука, которую ты когда-то называл своей женой, засадила меня за решетку, и я пробыл там с сегодняшнего утра. — Его баритон звучал напряженно. — Скажи мне, Пол: она настоящая женщина или какой-то гибрид с яйцами между ног?

Пол начал что-то говорить, но потом замолчал.

— Она надрала мне задницу на глазах у жюри из-за того, что я обратился к ней «сэр».

— Четыре раза, как я слышала, — заметила секретарь.

— Да. Возможно. Вместо того чтобы назначить повторное слушание, о котором я ходатайствовал, она приговорила моего парня к двадцати годам без права на обжалование. Потом она решила преподать мне урок этики. Я не нуждаюсь в этом дерьме. Особенно от какой-то умничающей сучки. Я тебе скажу, я накачаю деньгами обоих ее конкурентов. Большими деньгами. Я избавлю себя от необходимости видеть ее в суде во второй вторник июля.

Катлер решил, что услышал достаточно.

— Маркус, ты готов доказать ее предвзятость?

Неттлс положил свой портфель на стол.

— Почему нет? Я имел реальную возможность проваландаться в камере почти весь день. Надо же, у этой шлюхи, оказывается, все же есть сердце.

— Достаточно, Маркус, — сказал Пол более жестким тоном, чем намеревался.

Неттлс прищурился, посмотрел на него пронизывающим взглядом, как будто читая мысли.

— Тебе-то что за дело? Ты уже в разводе сколько? Три года? Она, должно быть, выцарапывает у тебя неплохой кусок каждый месяц на содержание ребенка.

Катлер ничего не ответил.

— Черт меня побери, — сказал Неттлс. — Ты все еще любишь ее, не так ли?

— Мы можем оставить эту тему?

— Сукин сын, любишь!

Неттлс покачал грушевидной головой и направился к другому столу, чтобы подготовиться к слушанию.

Секретарь встала со своего места и вышла, чтобы привести судью. Пол был рад, что она ушла. Слухи в суде распространялись со скоростью лесного пожара.

Неттлс плюхнулся дородным телом в кресло.

— Пол, мальчик мой, учись у неудачников. Уходя — уходи.

 

ГЛАВА IV

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 17.45

Петр Борисов подкатил к крыльцу своего дома и припарковал «олдсмобиль». В свои восемьдесят один он был рад, что еще может водить. Его зрение было удивительно хорошим, а координация, хотя и немного замедленная, достаточно адекватной для продления его водительских прав. Он старался не ездить сам много или далеко. В продуктовый магазин, иногда в торговый центр и по крайней мере дважды в неделю к Рейчел. Сегодня он отважился только на четыре мили до станции «Марта», где сел на поезд, идущий в центр города, чтобы попасть в суд на слушание об изменении имени.

Он поселился в северо-восточном округе Фултон почти сорок лет назад, задолго до того, как начался бум строительства к северу от Атланты. Когда-то поросшие лесом холмы из красной глины, которые простирались до окрестностей реки Чаттахучи, теперь были застроены коммерческой недвижимостью, фешенебельными жилыми кварталами, многоквартирными домами и дорогами. Миллионы людей жили и работали рядом, Атланта тем временем приобрела статус столицы штата и города, принимающего Олимпийские игры.

Петр вышел на улицу и проверил почтовый ящик на обочине. Вечер был необычно теплым для мая. Установившаяся несколько дней назад погода хорошо подходила для его страдающих артритом суставов, которые, казалось, постоянно чувствовали приближение осени и ненавистного ветра. Он пошел обратно к дому и заметил, что деревянные карнизы нуждались в покраске.

Двадцать четыре года назад он продал излишки своей земли и получил достаточно, чтобы заплатить наличными за новый дом. Этот район был тогда одной из новостроек, а сейчас улица превратилась в укромный уголок под сенью двадцатипятилетних деревьев. Его любимая Майя умерла через два года после того, как закончилась постройка дома. Рак унес ее быстро, слишком быстро. У них почти не было времени, чтобы попрощаться. Рейчел было четырнадцать, она была мужественна. Ему было пятьдесят семь, и он был напуган до смерти. Но Рейчел всегда была рядом. Ему повезло, что у него такая хорошая дочь. Его единственный ребенок.

Он с трудом вошел в дом. Не прошло и нескольких минут, как задняя дверь распахнулась и в кухню ворвались двое его внуков. Они никогда не стучали, а он никогда не запирал дверь. Бренту было семь, Марле шесть. Они обняли его. За ними вошла Рейчел.

— Дедушка, дедушка, где Люси? — спросила Марла.

— Спит в своей конуре. Где же еще? — Дворняжка пришла к нему во двор четыре года назад, да так и осталась.

Дети помчались к парадному входу.

Рейчел открыла холодильник и нашла кувшин чая со льдом.

— Ты немного растрогался в суде.

— Я знаю, что наболтал лишнего. Но я думал о своем отце. Жаль, что ты не знала его. Он каждый день работал в поле. Был верноподданным русского царя. Верным до конца. Ненавидел коммунистов. — Петр помолчал. — Я подумал о том, что у меня нет даже его фотографии.

— Но ты вернул себе его фамилию.

— И я благодарю тебя за это, моя дорогая. Ты узнала, где был Пол?

— Моя секретарь проверила. Он застрял в суде по делу о завещании и не смог прийти.

— Как у него дела?

Она отпила чаю.

— Нормально, я думаю.

Он изучающе посмотрел на дочь. Она была так похожа на свою мать. Жемчужно-белая кожа, красивые каштановые волосы, внимательные карие глаза создавали располагающий образ современной деловой женщины. И умной. Возможно, даже слишком умной.

— Как ты? — спросил он.

— Справляюсь. Как всегда.

— Ты уверена, дочка?

Он стал замечать перемены недавно. Она, казалось, плыла по течению, стала чуть более рассеянной и хрупкой. Появилась нерешительность по отношению к жизни, которая его беспокоила.

— Не волнуйся обо мне, папа. Со мной все будет в порядке.

— Все еще нет претендентов? — Петр знал, что у нее не было мужчин все эти три года после развода.

— Как будто у меня есть время. Я только работаю и пасу тех двоих за дверью. Не говоря уж о тебе.

Он должен был сказать это:

— Я беспокоюсь за тебя.

— Не надо, папа.

Но она смотрела в сторону. Возможно, она не была так уверена в себе, как прежде.

— Плохо стариться в одиночестве.

Рейчел, казалось, не поняла намека.

— Ты не одинок.

— Я говорю не о себе, и ты знаешь это.

Она подвинулась к раковине и сполоснула стакан. Петр решил не давить на нее и включил телевизор. Телевизор был настроен на канал Си-эн-эн, повторяли утренний выпуск новостей. Он приглушил звук и почувствовал, что обязан сказать это:

— Развод — это неправильно.

Рейчел бросила на него один из своих коронных ледяных взглядов:

— Будешь читать мне лекцию?

— Умерь свою гордость. Попробуй начать сначала.

— Пол не хочет этого.

Они пристально смотрели друг на друга.

— Вы оба слишком горды. Подумайте о моих внуках.

— Я как раз о них и думала, когда разводилась. Мы только и делали, что ссорились. Ты знаешь это.

Старик покачал головой:

— Упрямая, как твоя мать.

Или как он сам? Трудно сказать.

Рейчел вытерла руки кухонным полотенцем.

— Пол приедет около семи, чтобы забрать детей. Он привезет их домой.

— Куда ты направляешься?

— Собирать деньги для предвыборной кампании. Это будет трудное лето, и меня это вовсе не радует.

Он посмотрел на экран телевизора и увидел цепи гор, крутые склоны и скалы. Вид был очень знакомый. Подпись слева внизу экрана была — Штодт, Германия. Он прибавил звук.

— …подрядчик миллионного контракта Вейленд Маккой считает, что эта местность в Центральной Германии может и по сей день скрывать нацистские сокровища. Его экспедиция начинается на следующей неделе в горах Гарц, которые находятся в бывшей Восточной Германии. Эти территории только недавно стали доступны благодаря падению коммунистического строя и объединению Западной и Восточной Германии.

Изображение переключилось на вид пещер на лесных склонах.

— Считается, что в последние дни Второй мировой войны нацисты спешно прятали награбленное внутри многочисленных туннелей, пересекающих эти древние горы. Некоторые из них также использовались как склады боеприпасов, что усложняет поиски, делая это рискованное предприятие еще более опасным. На сегодня уже более двадцати человек, пытающихся найти сокровища, расстались здесь с жизнью после окончания Второй мировой войны.

Рейчел подошла и поцеловала его в щеку.

— Мне надо идти.

Петр обернулся:

— Пол будет здесь в семь?

Она кивнула и направилась к двери.

Старик тут же уставился обратно в экран телевизора.

 

ГЛАВА V

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 20.30

Петр подождал еще полчаса, надеясь, что в главном выпуске новостей повторят сообщение. И ему повезло. Та же информация о поисках Вейлендом Маккоем нацистских сокровищ появилась в конце шестичасового выпуска.

Двадцать минут спустя, когда приехал Пол, старик все еще размышлял об этом сообщении. В это время он находился в гостиной, на кофейном столике была развернута карта немецких дорог. Он купил ее в универмаге несколько лет назад взамен устаревшей из «Нэшнл джиогрэфик», которой пользовался десятилетиями.

— Где дети? — спросил Пол.

— Поливают мой сад.

— Ты не боишься за свой сад?

Он улыбнулся:

— Он высох. Они ему не повредят.

Пол плюхнулся в кресло, ослабил галстук и расстегнул ворот.

— Твоя дочь рассказала тебе, что засадила одного адвоката в тюрьму сегодня утром?

Петр спросил, не отрываясь от карты:

— Он заслужил это?

— Возможно. Но она идет на перевыборы, а с ним шутки плохи. Этот вспыльчивый характер не доведет ее до добра.

Старик посмотрел на своего бывшего зятя.

— Совсем как моя Майя. Та тоже моментально выходила из себя.

— И она никого не слушает.

— И это у нее от матери.

Пол улыбнулся:

— Да уж. — Он указал на карту: — Что ты делаешь?

— Кое-что проверяю. Видел по Си-эн-эн. Сказали, что будто бы сокровища до сих пор находятся в горах Гарц.

— Об этом была статья в «Ю-эс-эй тудей» сегодня утром. Она тоже привлекла мое внимание. Какой-то парень по имени Маккой из Северной Каролины. Уже можно было бы рассчитывать на то, что люди бросят поиски нацистских богатств. Пятьдесят лет — это долгий срок для трехсотлетних полотен, вынужденных лежать и чахнуть в сырых шахтах. Будет чудом, если они не превратятся в кучу плесени.

Петр наморщил лоб.

— Все хорошее либо уже нашли, либо потеряли навсегда.

— Ты, наверное, все об этом знаешь?

— Да, есть небольшой опыт. — Старик пытался скрыть свой интерес, хотя внутри у него все так и кипело. — Тебе не сложно купить мне этот выпуск «Ю-эс-эй тудей»?

— Покупать не надо. Газета в машине. Пойду принесу.

Пол вышел через парадную дверь в тот момент, когда задняя дверь открылась и двое детей вбежали в дом.

— Ваш папа приехал, — сказал Петр Марле.

Пол вернулся, подал ему газету, а потом сказал детям:

— Ну что, утопили дедушкины помидоры?

Девочка хихикнула.

— Нет, папа. — Она потянула Пола за руку: — Пойдем посмотрим на дедушкины овощи.

Пол посмотрел на Борисова и улыбнулся.

— Я сейчас вернусь. По-моему, та статья на четвертой или пятой странице.

Петр подождал, пока они выйдут через кухню, потом отыскал статью и внимательно прочел каждое слово.

«Немецкие сокровища ждут?

Фрэн Доунинг, штатный корреспондент

Пятьдесят два года прошло с тех пор, как нацистские колонны прошли через горы Гарц по туннелям, специально прорытым для того, чтобы спрятать произведения искусства и другие ценности рейха. Изначально эти пещеры использовались как место для производства оружия и склады боеприпасов. Но в последние дни Второй мировой войны они стали прекрасным хранилищем для награбленной добычи и сокровищ нации.

Два года назад Вейленд Маккой возглавлял экспедицию в пещеры Хеймкель около Уфтругена в Германии, разыскивавшую два железнодорожных вагона, погребенных под тоннами породы. Маккой нашел вагоны вместе с несколькими старинными картинами, за которые правительства Франции и Голландии заплатили большое вознаграждение.

На этот раз Маккой, подрядчик из Северной Каролины, специалист по недвижимости и охотник за сокровищами, надеется найти еще больше украденных предметов искусства. Он участвовал в четырех экспедициях и надеется, что последняя, которая начнется на следующей неделе, будет самой успешной.

«Вы только подумайте. 1945 год. Русские наступают с одной стороны, американцы — с другой. А вы — куратор берлинского музея, полного украденных предметов искусства из захваченных стран. У вас несколько часов. Что вы погрузите на поезд, чтобы вывезти из города? Очевидно, самое ценное».

Маккой рассказывает историю об одном таком поезде, который покинул Берлин в последние дни Второй мировой войны, направляясь на юг, в Центральную Германию и горы Гарц. Не осталось никаких записей о его маршруте, и Маккой надеется, что груз лежит в каких-нибудь пещерах, из тех, что найдены прошлой осенью. Интервью с родственниками немецких солдат, которые помогали грузить поезд, убедили его в существовании этого поезда. Ранее в этом году Маккой использовал специальный радар, чтобы изучить новые пещеры.

«Там есть что-то, — говорит Маккой. — Достаточно большое, чтобы оказаться грузовыми вагонами или контейнерами».

Маккой уже получил разрешение германских властей на проведение раскопок. Он особенно рад перспективам изучения нового места, поскольку, по его сведениям, никто еще не проводил раскопки в этой местности. Бывшая часть Восточной Германии, этот регион был закрыт в течение десятилетий. Согласно современному немецкому законодательству, Маккой может получить только маленькую часть того, что не будет востребовано законными владельцами. И все же он не сдерживает восторга: «Это невероятно! Черт побери, кто знает, может быть, в этих скалах спрятана Янтарная комната!»

Раскопки будут трудными и медленными. Экскаваторы и бульдозеры могут повредить сокровища, поэтому Маккою придется сверлить дыры в скалах, а затем при помощи химикатов разрушать их.

«Это процесс медленный и опасный, но стоит затраченных сил, — говорит он. — Нацисты использовали заключенных, чтобы выкопать сотни пещер, где они потом скрывали от бомбежек боеприпасы. Даже пещеры, использовавшиеся как хранилища для произведений искусства, были много раз заминированы. Фокус в том, чтобы найти нужную пещеру и благополучно проникнуть в нее».

Оборудование Маккоя, семь нанятых работников и съемочная группа уже ждут в Германии. Он планирует вылететь туда после выходных. Затраты почти в один миллион долларов оплачены частными инвесторами, которые надеются получить прибыль с этого предприятия.

Маккой говорит: «Там закопано полно добра. Я в этом уверен. Кто-то обязательно найдет все эти сокровища. Почему не я?»»

Борисов оторвал взгляд от газеты. Матерь божия. Неужели правда? Если да, то что можно предпринять? Он старик. По правде говоря, он мог сделать не много.

Задняя дверь отворилась, и в гостиную вошел Пол.

Петр небрежно бросил газету на кофейный столик.

— Ты все еще интересуешься всеми этими ценностями? — спросил Пол.

— Это моя старая привычка.

— Было бы здорово покопаться в тех горах. Немцы использовали их как свои подвалы. Не говоря уже о том, что может там находиться до сих пор.

— Этот Маккой упоминает Янтарную комнату. — Он покачал головой. — Еще один ищет потерянные панели.

Пол усмехнулся:

— Интрига о несметных сокровищах. Прекрасно срабатывает для специальных телевыпусков.

— Я однажды видел янтарные панели, — сказал Петр, поддаваясь своему желанию поговорить об этом. — Сел в поезд из Минска в Ленинград. Коммунисты превратили дворец Екатерины в музей. Я видел комнату во всей ее красе. — Он показал руками. — Десять квадратных метров. Стены из янтаря. Как гигантская мозаика. Резьба по дереву, покрытая позолотой. Восхитительно.

— Я читал об этом. Многие считали это восьмым чудом света.

— Как будто ты очутился в сказке. Янтарь был твердым и сияющим, как драгоценный камень, но при этом не холодным, как мрамор. Скорее теплый, как дерево. Коричневый, цвета лимона, виски, вишни. Теплые тона. Как будто ты в солнечном луче. Удивительно, на что способны были старые мастера. Резные фигуры, цветы, морские раковины. Такие запутанные завитки. Тонны янтаря, все ручная работа. Никто до этого такого не делал.

— Нацисты укради панели в тысяча девятьсот сорок первом?

Старик кивнул:

— Поганые ублюдки. Ободрали комнату дочиста. С тысяча девятьсот сорок четвертого года ее больше никто не видел. — Его злила мысль об этом, и он знал, что наговорил уже слишком много, поэтому сменил тему: — Так ты сказал, что моя Рейчел засадила того адвоката в тюрьму?

Пол откинулся в кресле и скрестил ноги на оттоманке.

— Снежная королева наносит ответный удар. Так они за глаза зовут ее в суде. — Он вздохнул. — Все думают, что если мы разведены, так меня это не волнует.

— А тебя волнует?

— Боюсь, что да.

— Ты еще любишь мою Рейчел?

— И своих детей. Квартира опустела без них. Я скучаю по всем троим, Питер. Или мне стоит говорить Петр? К этому мне надо еще привыкнуть.

— Нам обоим.

— Прости, что не смог прийти сегодня. Мое слушание перенесли. Это из-за того адвоката, которого засадила Рейчел.

— Спасибо за помощь с прошением.

— Не за что.

— Знаешь, — сказал Петр, подмигнув, — она ни с кем не встречалась после развода. Может, она поэтому такая нервная? — Пол заметно оживился. Он подумал, что правильно его понял. — Говорит, что слишком занята. Но я не уверен, что дело в этом.

Его бывший зять не клюнул на эту приманку и просто сидел молча.

Старик опять стал изучать карту. Через несколько минут он сказал:

— По Ти-би-эс играют «Храбрецы».

Пол достал пульт и включил телевизор.

Петр больше не упоминал Рейчел, но в течение всей игры поглядывал на карту. Зеленые линии очерчивали горы Гарц, шли с севера на юг, затем поворачивали на восток, к старой границе между двумя Германиями. Названия городов были подписаны черным. Геттинген, Мюнхен, Остердод, Вартберг, Штодт. Пещеры и туннели подписаны не были, но он знал, где они находились. Сотни пещер.

Где же была нужная?

Сложно сказать…

Был ли Вейленд Маккой на правильном пути?

 

ГЛАВА VI

Атланта, Джорджия

Вторник, 6 мая, 22.25

Пол взял Марлу на руки и бережно отнес ее в дом. Брент шел сзади, зевая. Странное чувство охватывало его всякий раз, как он заходил в дом. Они с Рейчел купили этот двухэтажный кирпичный дом в колониальном стиле сразу после женитьбы, десять лет назад. Во время развода, спустя семь лет, он добровольно выехал. Табличка продолжала хранить имена их обоих, и, что интересно, Рейчел настояла на том, чтобы он оставил себе ключ. Но он пользовался им редко и всегда предупреждал об этом заранее, так как параграф 7 окончательного постановления о разводе предоставлял ей исключительное право владения и он уважал ее личную жизнь, невзирая на то как больно это было иногда.

Пол поднялся по ступеням на второй этаж и уложил Марлу в постель. Оба ребенка выкупались в доме дедушки. Он переодел девочку в пижаму с Красавицей и Чудовищем. Пол дважды водил детей на этот диснеевский фильм. Он поцеловал ее на ночь и гладил ее волосы, пока она не уснула. Подоткнув одеяло Бренту, Пол пошел вниз.

В гостиной и на кухне был беспорядок. Все как обычно. Домработница приходила дважды в неделю, а Рейчел аккуратностью не отличалась. Это было неотъемлемой чертой ее характера. Пол, напротив, был педантичным человеком. Не по принуждению, а из любви к порядку. Беспорядок надоедал ему, и он ничего не мог с этим поделать. Рейчел же, казалось, не беспокоила ни одежда, лежащая на полу, ни разбросанные игрушки, ни раковина, полная грязной посуды.

Рейчел Бейтс с самого начала была для него загадкой. Умная, откровенная, самоуверенная, но привлекательная. То, что он заинтересовал ее, было неожиданностью, так как женщины никогда не были его сильной стороной. У него была пара постоянных девушек в колледже и одна связь, которую он считал серьезной, в юридической школе, но Рейчел пленила его всецело. Почему — он никогда не понимал. Ее острый язык и резкие манеры могли ранить кого угодно, хотя она на самом деле не имела в виду ничего плохого и никого не собиралась обидеть. По крайней мере, он убеждал себя в этом снова и снова, чтобы оправдать ее резкость и безапелляционность. Он был добродушным. Слишком добродушным. Казалось, ему гораздо проще было игнорировать ее, чем принять вызов. Но иногда Пол чувствовал, что ей хотелось, чтобы он принял ее вызов.

Разочаровал ли он ее тем, что отступился? Что позволил ей идти своей дорогой? Трудно сказать.

Он пошел к входной двери, стараясь привести мысли в порядок, но каждая комната атаковала его воспоминаниями. Небольшой шкафчик из красного дерева, который они нашли в Чаттаноге однажды в выходные, когда поехали покупать антиквариат. Песочного цвета софа, на которой они провели столько вечеров, смотря телевизор. Стеклянный стеллаж с миниатюрными домиками, которые они оба усердно собирали, многие с рождественскими надписями — посвящениями друг другу. Даже запах дома пробуждал нежность. Особенный аромат, которым обладают все обжитые дома. Аромат жизни, их жизни, просеянный сквозь сито времени.

Пол Катлер вышел в прихожую и заметил, что там все еще висит его портрет с детьми. Он подумал, сколько разведенных женщин выставляют на всеобщее обозрение изображения своих бывших. И сколько настаивают на том, чтобы бывший муж оставил себе ключ от дома. Они даже все еще владели парой совместных инвестиций, которыми он управлял от лица обоих.

Тишина была нарушена скрипом ключа во входной двери.

Секундой позже дверь открылась и вошла Рейчел.

— Дети беспокоили? — спросила она.

— Никоим образом.

Он снял с нее плащ, открывший ее тонкую талию и юбку до колен. Длинные стройные ноги были обуты в туфли на низком каблуке. Каштановые волосы ниспадали короткими волнами, едва касаясь худых плеч. Серебряные серьги в виде зеленых тигриных глаз качались в каждом ухе и очень подходили к ее глазам. Она казалась усталой и немного печальной.

— Прости, что не смог сегодня прийти на перемену имени, — сказал он. — Но твой фокус с Маркусом Неттлсом задержал меня в суде.

— Этот ублюдок — шовинист.

— Ты судья, Рейчел, а не спаситель мира. Ты не можешь быть немного дипломатичнее?

Она бросила сумочку и ключи на боковой столик. Ее глаза стали холодными как мрамор. Он уже видел у нее такое выражение лица.

— А что я должна была делать? Жирный ублюдок швыряет сотенные купюры мне на стол и велит мне отвалить. Он заслужил того, чтобы провести несколько часов за решеткой.

— Тебе обязательно нужно постоянно что-то себе доказывать?

— Не разыгрывай роль моего ангела-хранителя, Пол.

— Но кому-то надо им быть. У тебя выборы на носу. Два сильных конкурента, а у тебя всего лишь первый срок. Неттлс уже говорит, что профинансирует обоих. Что, кстати говоря, он может себе позволить. Тебе не нужны такие неприятности.

— Да пошел этот Неттлс.

В прошлый раз он организовывал для нее спонсорскую помощь, занимался рекламой, искал нужных людей, чтобы обеспечить поддержку, привлекал прессу и получал голоса. Он гадал, кто будет помогать ей в предвыборной кампании в этот раз. Организованность не являлась сильной стороной Рейчел. Пока она не просила его о помощи, да он и не ждал этого.

— Ты можешь проиграть, ты знаешь.

— Мне не нужна лекция о том, как себя вести.

— А что тебе нужно, Рейчел?

— Не твое дело. Мы в разводе. Помнишь?

Катлер вспомнил, что сказал ее отец.

— А ты помнишь? Мы разошлись три года назад. Ты с кем-нибудь встречалась с тех пор?

— Это тоже не твое дело.

— Может, и нет. Но кажется, мне одному не все равно.

Она подошла ближе.

— Что это значит?

— Снежная королева. Так тебя называют в суде.

— Я занимаюсь делом. У меня самые высокие рейтинги среди судей в округе согласно последней статистике «Дейли репорт».

— Это все, что тебя волнует? Как быстро ты расправляешься с делами?

— Судьи не могут позволить себе иметь друзей. Тебя все равно обвинят либо в пристрастии, либо в его отсутствии. Уж лучше я буду Снежной королевой.

Было уже поздно, и ему не хотелось спорить. Пол прошел мимо нее к входной двери.

— Однажды тебе может понадобиться друг. На твоем месте я бы не сжигал все мосты. — Он открыл дверь.

— Ты — это не я, — упрямо сказала она.

— Слава богу.

И Пол ушел.

 

ГЛАВА VII

Северо-Восточная Италия

Среда, 7 мая, 1.34

Его коричневый спортивный костюм, черные кожаные перчатки и угольного цвета кроссовки сливались с ночью. Этому способствовали и коротко остриженные, крашенные в каштановый цвет волосы, темные брови и смуглая кожа — последние две недели, проведенные в Северной Африке, оставили сильный загар на его нордическом лице.

Острые вершины поднимались вокруг него — зубчатый амфитеатр, едва отличимый от черного как смоль неба. Полная луна висела на востоке. Весенняя прохлада задержалась в воздухе, который был свежим, живым и каким-то новым. Горы отражали низкие раскаты отдаленного грома.

Листья и солома смягчали его шаги, они лежали тонким слоем под деревьями. Лунный свет пробивался сквозь листву, освещая тропу радужными пятнами. Он ступал осторожно, подавляя желание воспользоваться фонариком, его зоркие глаза были настороже.

Деревня Пон-Сен-Мартин находилась в десяти километрах к югу. Единственный путь на север — извилистая двухполосная дорога, которая еще через сорок километров выводила к границе с Австрией и к Инсбруку. «БМВ», который он арендовал вчера в аэропорту Венеции, ждал за километр от этого места, в роще. После того как он сделает здесь то, что планировал, он поедет на север, в Инсбрук, где завтра в 5.35 утра самолет Австрийских авиалиний унесет его в Санкт-Петербург. Там его ждет следующее дело.

Тишина оглушала его. Ни звона церковных колоколов, ни гудков автомобилей на автостраде. Только заплатки старых дубовых, еловых и лиственных рощ на горных склонах. Папоротники, мхи и дикие цветы ковром покрывали склоны. Понятно, почему да Винчи сделал Dolemites[173] фоном портрета Моны Лизы.

Лес закончился. Яркий луг цветущих оранжевых лилий простирался перед ним. Шато[174] возвышалось на его противоположной стороне, покрытая галькой подъездная дорога подковой загибалась перед домом. Здание было двухэтажное, стены из красного кирпича декорированы серыми ромбами. Он помнил эти стены со своего прошлого приезда сюда два месяца назад. Они были возведены мастерами, опыт которым передавали отцы и деды.

Ни одно из почти сорока окон не было освещено. Входная дубовая дверь также скрывалась в темноте. Ни заборов, ни собак, ни охранников. Даже сигнализации нет. Уединенное деревенское поместье, принадлежащее промышленнику-затворнику, который практически удалился от дел с десяток лет назад.

Незваный гость знал, что Пьетро Капрони, владелец шато, спал на втором этаже в одной из спален в хозяйской части дома. Капрони жил один, трое слуг ежедневно приезжали в дом из Пон-Сен-Мартина. Сегодня Капрони развлекался: «мерседес» кремового цвета был припаркован перед входом; мотор, наверное, еще не остыл, машина только что приехала из Венеции. Его гостьей была одна из дорогих женщин, работающих по вызову. Они иногда приезжали на ночь или на выходные, получая оплату в евро от человека, который мог себе позволить хорошо заплатить за удовольствие. Сегодняшняя экскурсия совпала по времени с таким визитом, и он надеялся, что женщина — достаточный отвлекающий фактор, чтобы оставить незамеченным его краткое посещение.

Галька хрустела при каждом шаге, когда он пересекал дорогу и заворачивал за северо-восточный угол шато. Ухоженный сад вел к каменной террасе, итальянская витая решетка отделяла столы и стулья от газона. Пара французских дверей открывалась внутрь дома, оба замка были заперты. Он выпрямил правую руку и слегка повернул кисть. Кинжал выпал из крепления в виде кольца и, скользнув по предплечью, упал нефритовой рукояткой точно ему в ладонь, одетую в перчатку. Кожаные ножны были его собственным изобретением, специально сконструированным на крайний случай.

Мужчина воткнул лезвие в косяк двери. Один поворот, и засов поддался. Он спрятал кинжал обратно в рукав.

Войдя в полукруглый зал со сводчатым потолком, он аккуратно прикрыл дверь со стеклянными панелями. Интерьер в стиле неоклассицизма производил впечатление. Две бронзовые этрусские вазы украшали дальнюю стену. Они стояли под картиной «Вид Помпеи», которая, как знал незваный гость, была коллекционной вещью. Собрание книжных раритетов восемнадцатого века расположилось между коринфскими колоннами, полки были заполнены старинными томами. Со своего прошлого посещения он помнил прекрасную копию «Истории Италии» Гуичардини и тридцатитомный «Французский театр». Эти книги были бесценны.

Мужчина пробрался мимо выступавшей из темноты мебели, прошел мимо колонн, остановился у лестницы и прислушался. Ни звука. Он на цыпочках прокрался через фойе по выложенному мраморными плитками полу, стараясь не шаркать резиновыми подошвами. Неаполитанские пейзажи украшали панели из искусственного мрамора. Балки из каштанового дерева поддерживали темный потолок двумя этажами выше.

Он вошел в гостиную.

Объект его поисков невинно лежал на столике из черного дерева. Спичечница работы Фаберже. Серебро и золото по прозрачной клубничного цвета эмали. Золотая застежка гравирована узором из листиков, замочек украшен сапфиром. На крышке инициалы, написанные кириллицей, — «Н. Р. 1901». Николай Романов. Николай II. Последний российский царь.

Он достал из заднего кармана тряпочный мешочек и потянулся за спичечницей.

Комнату вдруг залил яркий свет, мощный поток лучей из верхней люстры ослепил его. Он зажмурился и отвернулся.

В дверном проеме, ведущем в фойе, стоял Пьетро Капрони, в его правой руке был пистолет.

— Buona sera, синьор Кнолль. Я все думал, когда же вы вернетесь?

Кнолль прилагал все усилия, чтобы глаза привыкли к свету. Он ответил по-итальянски:

— Я не знал, что вы будете ожидать моего визита.

Капрони вошел в гостиную. Итальянец был низкий, плотный человек лет пятидесяти с неестественно черными волосами. Он был одет в темно-синий махровый халат, завязанный на талии, ноги босые.

— Ваша легенда для прикрытия прошлого посещения не выдержала проверки. Кристиан Кнолль, историк-искусствовед и академик. Ну-ну. Это легко проверить.

Зрение Кнолля восстановилось, глаза привыкли к свету. Он потянулся к спичечнице.

Капрони повел пистолетом, отслеживая его движение.

Кнолль отдернул руки и поднял их вверх, как бы в шутку давая понять, что капитулирует.

— Я просто хотел потрогать спичечницу.

— Хорошо. Только медленно.

Он взял в руки сокровище.

— Российское правительство ищет ее с конца войны. Она принадлежала самому Николаю. Украдена из Петергофа под Ленинградом примерно в тысяча девятьсот сорок четвертом году, солдаты разобрали ее на сувениры во время своей командировки в Россию. Ничего себе сувенирчики! Уникальная вещица. Стоит на открытом рынке около сорока тысяч долларов. Это если кто-то будет до такой степени глуп, чтобы продать. «Отличный трофей» — так, кажется, говорят русские, когда описывают такие вещи.

— Я не уверен, что после вашего «освобождения» ее этой ночью она бы быстро вернулась в Россию.

Кнолль улыбнулся:

— Русские не лучше самих воров. Они хотят вернуть свои сокровища, только чтобы продать их. Я слышал, денег у них не хватает. Очевидно, это плата за коммунизм.

— Любопытно, что именно навело вас на след?

— Фотография этой комнаты, на которой спичечница была хорошо видна. И я пришел попозировать как профессор истории искусств.

— Вы определили ее подлинность за то короткое посещение два месяца назад?

— Я эксперт в таких вещах. Особенно по Фаберже. — Незваный гость поставил шкатулку на место. — Вам надо было принять мое предложение о продаже.

— Вы слишком мало предложили, даже для «отличного трофея». Кроме того, эта вещица имеет для меня сентиментальную ценность. Мой отец был тем самым солдатом, который прикарманил этот сувенир, как вы весьма точно описали.

— И вы так небрежно выставляете ее?

— Я думал, что спустя пятьдесят лет никому уже нет дела до нее.

— Вам следует остерегаться посетителей и фотографий.

Капрони пожал плечами:

— Сюда мало кто приходит.

— Только синьорины? Как та, что сейчас наверху?

— И никто из них не интересуется такими вещами.

— Только деньгами?

— И удовольствием.

Кнолль улыбнулся и небрежно указал на спичечницу:

— Вы человек со средствами, синьор Капрони. Эта вилла как музей. Тот гобелен обюссон[175] на стене бесценен. Те два романских каприччио безусловно представляют ценность для коллекционеров. Хоф,[176] мне кажется, девятнадцатого века?

— Прекрасно, синьор Кнолль. Я впечатлен.

— Конечно же, вы можете себе позволить расстаться с этой спичечницей…

— Я не люблю воров, синьор Кнолль. И, как я сказал во время вашего прошлого посещения, она не продается. — Капрони махнул пистолетом: — Теперь вы должны уйти.

Кнолль не тронулся с места.

— Какое затруднительное положение. Вы, конечно, не можете вовлекать полицию. В конце концов, вы обладаете ценной реликвией, украденной вашим отцом, которую российское правительство очень хотело бы вернуть. Что еще на этой вилле подпадает под эту категорию? Вам будут задавать вопросы, назначат расследование, дело получит огласку. Ваши друзья в Риме не смогут помочь, поскольку тогда вы будете считаться вором.

— Вам повезло, синьор Кнолль, что я не могу привлекать власти.

Кнолль небрежно выпрямил правую руку. Это был незаметный жест, частично скрытый бедром. Он видел, что взгляд Капрони сосредоточен на спичечнице в его левой руке. Кинжал высвободился из крепления, медленно заскользил по руке внутри широкого рукава и замер в правой ладони Кнолля.

— Не передумали, синьор Капрони?

— Нет. — Капрони отступил назад к фойе и снова махнул пистолетом: — Вам туда, синьор Кнолль.

Он крепко обхватил пальцами рукоятку и выбросил вперед запястье. Один легкий бросок, и лезвие метнулось через комнату, пронзив обнаженную волосатую грудь Капрони в треугольном вырезе халата. Пожилой мужчина вздохнул, уставился на рукоятку, потом упал вперед, его пистолет со стуком покатился по террасе.

Кнолль быстро спрятал спичечницу в тряпочный мешочек, потом перешагнул через тело. Он вытащил кинжал, потом проверил пульс. Пульса не было. Удивительно, этот человек так быстро умер…

Но его цель была достигнута.

Он вытер кровь с лезвия о халат Капрони, сунул кинжал в задний карман, затем поднялся по лестнице на второй этаж. Верхнее фойе тоже было облицовано искусственными мраморными панелями, перемежающимися с деревянными дверьми, все они были закрыты. Кнолль прошел через площадку и направился к задней части дома. Дверь в дальнем конце холла была не заперта.

Убийца повернул ручку и вошел.

Две пары мраморных колонн образовывали альков, где стояла большая кровать. Тусклая лампа горела на ночном столике, свет поглощался панелями из орехового дерева, отделанными кожей. Эта комната определенно была спальней богатого человека.

Женщина, сидящая на краю постели, была обнажена. Длинные рыжие волосы, ниспадая на плечи, обрамляли высокую грудь и лицо с прелестными миндалевидными глазами. Она курила тонкую черную с золотом сигарету и едва посмотрела на него смущенным взглядом.

— Кто вы? — тихо спросила она по-итальянски.

— Друг синьора Капрони. — Он вошел в спальню и небрежно прикрыл дверь.

Женщина докурила сигарету, встала и, гордо вышагивая стройной походкой, подошла ближе.

— Вы странно одеты для друга. Вы больше похожи на взломщика.

— А вам, кажется, это не важно?

Она пожала плечами:

— Незнакомцы — это мой бизнес. Их желания не отличаются. — Она окинула его взглядом с головы до ног. — У вас злой блеск в глазах. Вы немец?

Мужчина не ответил.

Женщина погладила его руки в кожаных перчатках, грудь и плечи:

— Сильные.

Она стояла очень близко, ее возбужденные соски почти касались его груди.-

— Где синьор?

— Задерживается. Он предложил мне провести время в вашей компании.

Женщина посмотрела на него, в ее глазах было желание.

— Вы обладаете возможностями синьора?

— Денежными или иными?

Она улыбнулась:

— И теми и другими.

Он обнял шлюху:

— Посмотрим.

 

ГЛАВА VIII

Санкт-Петербург, Россия

Среда, 8 мая, 10.50

Машина резко затормозила, и Кнолль вышел на заполненный людьми Невский проспект, заплатив водителю двумя двадцатидолларовыми купюрами. Он гадал, что случилось с рублем. Он как будто потерял свою платежеспособность. Российское правительство несколько лет назад официально запретило свободное хождение доллара под страхом тюремного заключения, но водителю, казалось, было наплевать — он жадно схватил и спрятал купюры, прежде чем рвануть такси от тротуара.

Самолет из Инсбрука приземлился в аэропорту Пулково час назад. Кнолль ночью из Инсбрука отправил спичечницу в Германию вместе с запиской о своем успехе в Северной Италии. Перед возвращением в Германию он должен был выполнить еще одно, последнее поручение.

Проспект был забит машинами и людьми. Он полюбовался зеленым куполом Казанского собора на противоположной стороне проспекта и повернулся, чтобы разглядеть немного дальше и правее позолоченный шпиль Адмиралтейства, частично окутанный утренней дымкой. Он представил, каким был проспект в прошлом, когда все передвигались на лошадях и проститутки, арестованные ночью, подметали мостовую.

Что бы сейчас сказал Петр Великий о своем «окне в Европу»? Магазины, кинотеатры, рестораны, музеи, арт-студии и кафе выстроились в одну линию на протяжении пяти километров. Замысловатые и светящиеся неоном киоски продавали все — от книг до мороженого — и возвещали о стремительном наступлении капитализма. Как описывал проспект Сомерсет Моэм? «Тусклый, убогий, полуразрушенный…» Уже нет, подумал он.

Только благодаря этим переменам он смог вообще приехать в Санкт-Петербург. Возможность изучать старые советские документы была предоставлена иностранцам совсем недавно. Кнолль уже был здесь дважды в этом году — один раз шесть, другой раз два месяца назад, оба раза он был в одном и том же хранилище. Сейчас он входил сюда в третий раз.

Это было шестиэтажное здание с фасадом, выложенным грубо вырубленным камнем, грязным от выхлопных газов. Санкт-Петербургский коммерческий банк расположился в одной части первого этажа, другая была отдана Аэрофлоту. Со второго по четвертый, а также шестой этаж здания занимали суровые правительственные учреждения: отдел виз и регистрации иностранных граждан, экспортный контроль, местное отделение Министерства сельского хозяйства. Пятый этаж был выделен исключительно под архив. Один из многих, разбросанных по стране архивов, этот был местом, где хроники семидесяти пяти лет коммунизма могли храниться и спокойно изучаться.

Ельцин открыл миру доступ к документам через российский Архивный комитет, проповедуя, таким образом, свои антикоммунистические позиции. Действительно, умно. Необязательно чистить ряды, заполнять ГУЛАГи или переписывать историю, как это удалось Хрущеву и Брежневу. Просто пусть историки приоткроют информацию о зверствах, воровстве и шпионаже — тайнах, десятилетиями спрятанных в тоннах гниющей бумаги. Их неизбежные выводы и публикации будут более чем достаточной пропагандой антикоммунизма на службе у государства.

Кнолль поднялся по черной железной лестнице на пятый этаж. Лестница была узкая, в советском стиле. По ней знающим людям, таким, как он сам, было ясно, что здание построено после революции. Вчерашний звонок из Италии проинформировал, что хранилище будет открыто до 15.00. Он уже бывал здесь и в четырех других архивах на юге России. Это хранилище было уникальным, поскольку у них был копировальный аппарат.

На пятом этаже поцарапанные деревянные двери открывались внутрь, в душное помещение, где бледные зеленые стены бугрились пятнами краски от отсутствия вентиляции. Потолка не было, вверху только трубы, заляпанные асбестом, и пересекающиеся под растрескавшейся бетонной плитой перекрытия шестого этажа. Воздух был холодным и влажным. Странное место для хранения ценных документов.

Кнолль прошел по песочного цвета плитке к одиноко стоящему столу. Тот же самый служащий с клочковатыми темными волосами и лошадиным лицом ждал его. В прошлый раз он составил мнение об этом человеке как о подневольном, униженном новорусском бюрократе. Типичном и почти не отличающемся от старой советской версии.

— Добрый день, — сказал он с улыбкой.

— Добрый день, — ответил служащий.

Кнолль заявил по-русски:

— Мне нужно изучить документы.

— Какие именно? — Раздражающая улыбка сопровождала вопрос, и тот же бегающий взгляд, что и два месяца назад.

— Я уверен, что вы меня помните.

— Ваше лицо кажется мне знакомым. Документы Комиссии, правильно?

Попытка клерка казаться рассеянным провалилась.

— Да. Документы Комиссии.

— Вы хотите, чтобы я принес их вам?

— Нет. Я знаю, где они находятся. Но спасибо вам за любезность.

Он извинился и исчез среди металлических полок, наполненных гниющими картонными коробками. В несвежем воздухе стоял тяжелый запах пыли и плесени. Кнолль знал, какие разнообразные документы хранятся здесь. Многие были перемещены сюда из Эрмитажа, который был по соседству, но большинство — из Академии наук пять лет назад. Он хорошо помнил этот инцидент. «Чернобыль нашей культуры» — так советская пресса озаглавила событие. Но он гадал, насколько случайной была катастрофа. В СССР вещи всегда имели удобную тенденцию исчезать в нужный момент, и изменившаяся Россия была ненамного лучше.

Кнолль внимательно разглядывал полки, пытаясь вспомнить, на чем он остановился в прошлый раз. Тщательное изучение всего, что там находилось, могло занять годы. В особенности он запомнил две коробки. В прошлый визит он не смог до них добраться, не хватило времени, поскольку архив закрывался раньше из-за Международного женского дня.

Он нашел коробки и снял их с полки, поставив на один из пустых деревянных столов. Каждая коробка была размером около квадратного метра и очень тяжелой, возможно двадцать пять или тридцать килограммов. Служащий сидел у входа в хранилище. Кнолль понимал, что пройдет немного времени, прежде чем этот придурок подойдет и заметит, что именно его интересует.

На ярлыках на крышках обеих коробок было написано кириллицей:

ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ КОМИССИЯ ПО РЕГИСТРАЦИИ И РАССЛЕДОВАНИЮ ПРЕСТУПЛЕНИЙ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ОККУПАНТОВ И ИХ СООБЩНИКОВ И ПО УЩЕРБУ, НАНЕСЕННОМУ ИМИ ГРАЖДАНАМ, КОЛХОЗАМ, ОБЩЕСТВЕННЫМ ОРГАНИЗАЦИЯМ, ГОСУДАРСТВЕННЫМ ПРЕДПРИЯТИЯМ И ИНСТИТУТАМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК.

Он хорошо знал эту Комиссию. Созданная в 1942 году, чтобы решать проблемы, связанные с нацистской оккупацией, она в результате занималась всем, начиная с расследования в концентрационных лагерях, освобожденных Красной армией, и заканчивая оценкой ценностей, похищенных из советских музеев. В 1945-м Комиссия переросла в основного поставщика узников для ГУЛАГа. Она была детищем самого Сталина, средством для поддерживания его власти, и на нее работали тысячи сотрудников, включая полевых следователей, которые разыскивали в Западной Европе, Северной Африке и Южной Америке произведения искусства, вывезенные немцами.

Кнолль уселся на металлический стул и начал листать страницу за страницей из первой коробки. Процесс шел медленно из-за объема, небрежности написания и трудности чтения на русском. В целом содержимое этой коробки разочаровало его, так как здесь были в основном краткие отчеты по различным расследованиям Комиссии. Прошли долгих два часа, а он не нашел ничего интересного. Он приступил ко второй коробке, в которой тоже были отчеты. Здесь он наткнулся на пачку полевых отчетов от следователей. Эквизиторы,[177] как и он сам. Но только оплаченные Сталиным и работавшие исключительно на советское правительство.

Он просмотрел отчеты один за другим.

Многие были малозначительными повествованиями о неудавшихся поисках и безуспешных поездках. Некоторые успехи тем не менее были, о возвращенных ценностях рапортовалось как о великих достижениях. «Площадь Согласия» Дега, «Две сестры» Гогена, картина Ван Гога «Белый дом ночью». Он даже узнал имена следователей: Сергей Телегин, Борис Зернов, Петр Сабсаль, Максим Березов. Он уже читал составленные ими полевые отчеты в других хранилищах. Коробка содержала сотню или около того отчетов, совершенно забытых и нынче практически не используемых, за исключением нескольких, поиски по материалам которых велись до сих пор.

Прошел еще час, во время которого служащий прошел взад-вперед три раза, притворяясь, что хочет помочь. Кнолль отклонил все предложения, страстно желая, чтобы этот раздражающий его человечек занимался своими делами. Около пяти он нашел записку Николаю Швернику, безжалостному последователю Сталина, который возглавлял Чрезвычайную комиссию. Но эта записка была не похожа на остальные. Она была не на официальном бланке Комиссии. Она была личного содержания и написана от руки. В углу была проставлена дата — 26 ноября 1946 года, черные чернила на ветхой бумаге почти исчезли:

«Товарищ Шверник,

Семен Макаров».

я надеюсь, что эта записка застанет вас в добром здравии. Я побывал в Доннесберге, но не смог обнаружить ни одного из манускриптов Гете, которые, как мы думали, были там. Расспросы, безусловно очень осторожные, показали, что предыдущие советские следователи, возможно, переместили их в ноябре 1945 года. Предлагаю провести проверку результатов инвентаризации в Загорске. Вчера я встретился с Ухом. Он докладывает о деятельности Лоринга. Ваше подозрение кажется верным. Рудники Гарца посещались несколько раз различными рабочими бригадами, но местные рабочие не нанимались. Все рабочие ввозились и вывозились Лорингом. Янтарная комната могла быть найдена и увезена. Точно сказать сейчас невозможно. Ухо идет по второму следу в Богемии и доложит непосредственно вам в течение недели.

К листку были приколоты две более новые бумажки, обе — фотокопии. Это были информационные доклады КГБ семилетней давности, датированные мартом месяцем. Странно, что они здесь, подумал Кнолль, засунуты в оригиналы пятидесятилетней давности. Он прочитал первую записку, напечатанную кириллицей:

«Личность Ухо установлена — это Петр Борисов, работал на Комиссию в 1946–1958 гг. Эмигрировал в Соединенные Штаты в 1958-м с разрешения правительства. Сменил имя на Питер Бейтс. Настоящий адрес: 959 Стоксвуд-авеню, Атланта, Джорджия (округ Фултон), США. Был установлен контакт. Отрицает любую информацию о Янтарной комнате до 1958 г. Не смог определить местонахождение Семена Макарова. Утверждает, что ничего не знает о Макарове. Прошу дополнительных инструкций для дальнейших действий».

Семен Макаров! Он искал этого русского пять лет назад, но не смог найти. Единственный выживший следователь, которого он не расспросил. Теперь, возможно, есть еще один. Петр Борисов, или Питер Бейтс. Странная кличка. Русским, кажется, очень нравятся кодовые слова. Что это, просто пристрастие или обеспечение безопасности? Сложно сказать. Прозвища типа Волк, Черный Медведь, Орел и Острые Глаза он уже встречал. Но Ухо? Это было единственным в своем роде.

Кнолль перелистнул второй листок, другой доклад КГБ, напечатанный кириллицей, который содержал больше информации о Петре Борисове. Ему должно быть сейчас больше восьмидесяти. Ювелир по профессии, на пенсии. Его жена умерла четверть века назад. У него была замужняя дочь, которая жила в Атланте, Джорджия, и два внука. Информация шестилетней давности, достоверность ее под вопросом. Но все равно больше, чем он сам знал о Петре Борисове.

Он опять взглянул на документ 1946 года. Задержал взгляд на месте с упоминанием о Лоринге. Второй раз он встретил это имя в отчетах. Это не мог быть Эрнст Лоринг. Этот слишком молод. Скорее его отец, Иосиф. Все более неизбежным становился вывод, что семья Лоринга также уже давно шла по следу. Возможно, поездка в Санкт-Петербург стоила этих хлопот. Два непосредственных упоминания о Янтарной комнате — редкость для советских документов. А также новая информация.

Новый след. Ухо!

— Вы скоро закончите?

Кристиан Кнолль поднял голову. Служащий смотрел на него сверху вниз. Он подумал, как долго этот ублюдок здесь стоит.

— Уже больше пяти, — сказал служащий.

— Я не знал. Скоро закончу.

Взгляд служащего скользнул по странице в его руке, клерк явно пытался подсмотреть. Кнолль с безразличным видом положил бумагу лицевой стороной на стол. Человек, казалось, понял намек и пошел обратно к своему столу.

Кнолль снова взял в руки бумагу.

Интересно, что КГБ искал двух бывших членов Чрезвычайной комиссии только последние пять лет. Кнолль думал, что поиски Янтарной комнаты закончились в середине 1970-х. Во всяком случае, такой была официальная версия. Он набрел только на несколько независимых упоминаний, датированных восьмидесятыми. Ничего нового за последнее время, вплоть до сегодняшнего дня. Русские не сдаются, этого у них не отнять. Но, учитывая ожидаемую награду, это можно понять.

Он тоже не сдается. Он шел по следу последние восемь лет. Расспрашивал стариков со слабеющей памятью, привыкших хранить секреты. Борис Зернов. Петр Сабсаль. Максим Березов. Но никто ничего не знал. Может, Петр Борисов окажется другим. Может, он знает, где Семен Макаров. Кнолль надеялся, что оба они еще живы. Безусловно, стоило слетать в США и выяснить. Он был в Атланте однажды. Во время Олимпийских игр. Жарко и влажно, но впечатляет.

Он взглянул на служащего. Тот стоял у другого конца хаоса из полок, коробок и других вместилищ информации и занимался заменой папок. Очень быстро Кнолль сложил три листка и сунул в карман. У него не было намерения оставлять что-либо для другого пытливого ума. Он поставил коробки обратно на полку и направился к выходу. Служащий ждал у открытой двери.

— Всего хорошего, — сказал он клерку.

— И вам всего хорошего.

Он вышел, и замок немедленно защелкнулся за ним. Он подумал, что у придурка не займет много времени, чтобы доложить о его визите и спустя несколько дней получить вознаграждение за бдительность. Не важно. Он был удовлетворен. Он был в восторге. У него появился новый след. Возможно, начало ниточки. Возможно, она приведет к цели. К той самой цели!

Он пошел вниз по ступенькам, слова из доклада звучали у него в ушах.

Янтарная комната!

 

ГЛАВА IX

Бург Херц, Германия

Четверг, 8 мая, 19.54

Кнолль смотрел в окно. Его спальня занимала верхний этаж западной башни замка. Цитадель принадлежала его нанимателю, Францу Фелльнеру. Она была восстановлена в девятнадцатом веке, так как первоначальное строение было разграблено и сожжено до основания французами во время войны с Германией в 1689 году.

Бург Херц — Замок Сердца — было подходящим названием, так как крепость располагалась почти в центре объединенной Германии. Отец Франца, Мартин, приобрел строение и окружающий его лес после Второй мировой войны, когда предыдущий ее владелец не угадал политические настроения. Спальня Кнолля, его пристанище в течение последних одиннадцати лет, когда-то служила покоями дворецкого. Она была просторная, уединенная и имела отдельную ванную. Вид за окном простирался вдаль на несколько километров, открывая зеленые луга, покрытые лесом высоты Ротаара и грязную речку Эдер, текущую на восток к Касселю. Дворецкий ухаживал за старшим Фелльнером на протяжении последних двадцати лет жизни герра Мартина и сам умер спустя неделю после смерти хозяина. Кнолль слышал сплетни о том, что они были друг для друга больше, чем просто хозяин и слуга, но он никогда не придавал значения слухам.

Он устал. Последние два месяца, безусловно, были выматывающими. Длительная поездка в Африку, затем гонки по Италии и в конце концов Россия. Кнолль прошел длинный жизненный путь, начатый в четырехкомнатной квартирке в районе социального жилья в окрестностях Мюнхена, которая оставалась его домом, пока ему не исполнилось девятнадцать. Его отец был заводским рабочим, мать — учительницей музыки. Воспоминания о матери всегда вызывали у него нежность. Она была гречанкой, отец познакомился с ней во время войны. Он всегда звал ее по имени — Амара, что означало «немеркнущая», идеальное определение для нее. От Амары он унаследовал высокий лоб, тонкий нос и ненасытную любознательность. Она также пристрастила его к учебе и назвала его Кристиан, так как была очень набожной.

Отец сделал из него человека: он, этот озлобленный дурак, также взрастил озлобленность и в нем. Якоб Кнолль сражался в армии Гитлера как ярый нацист. До самого конца он поддерживал рейх. Его было трудно любить, но еще труднее было его игнорировать.

Кристиан отвернулся от окна и взглянул на ночной столик у кровати с балдахином.

На нем лежала книга «Добровольные помощники Гитлера».[178] Том привлек его внимание два месяца назад. Одна из безрассудных книг, напечатанная недавно, о чувствах немцев во время войны. Как такое количество людей позволили маленькой группке насадить все это варварство? Участвовали ли они в этом добровольно, как считает автор? Обо всех трудно сказать. Но его отец определенно был одним из них. Ненависть легко нашла его. Как наркотик. Что он там часто цитировал из Гитлера? «Я иду по пути, по которому меня ведет провидение, с уверенностью лунатика».

И это было именно то, что делал Гитлер, — вплоть до своего падения. Якоб Кнолль умер спустя двенадцать лет после того, как Амара скончалась от диабета.

Кноллю было восемнадцать, и он был одинок, когда его сверхвысокий коэффициент интеллекта дал ему стипендию в Университете Мюнхена. Его всегда интересовали гуманитарные науки, и он перевелся в Университет Кембриджа на факультет истории искусств. Он с удовольствием вспомнил лето, когда он коротко сошелся с парнями, сочувствующими неонацистам. В то время эти группы не имели такого голоса, как сейчас, поскольку были объявлены германским правительством вне закона. Но их взгляды на мир не интересовали его. Ни тогда, ни сейчас. И не будили в нем ненависть. Они были невыгодны и непродуктивны.

Особенно когда он стал находить привлекательными цветных женщин.

Кнолль провел в Кембридже всего год, потом бросил учебу и устроился на работу следователем в страховую компанию «Нордштерн» в Лондоне, занимающуюся страхованием произведений искусства. Он вспомнил, как быстро он заработал себе репутацию после возвращения картины кисти голландского мастера, которая считалась потерянной навсегда. Воры позвонили, требуя выкуп в двадцать миллионов фунтов стерлингов и угрожая сжечь полотно. Он до сих пор помнил выражение шока на лицах своего начальства, когда он спокойно сказал ворам: «Сожгите ее». Но они не сожгли. Он знал, что они не сделают этого. Спустя месяц, когда преступники в отчаянии пытались продать картину обратно владельцу, он вернул ее.

Дальнейший успех пришел к нему так же легко.

Он отыскал картины старых мастеров общей стоимостью триста миллионов долларов, похищенные из Бостонского музея. Вернул картину Жана Батиста Одри стоимостью двенадцать миллионов долларов, украденную в Северной Англии из частной коллекции. Два великолепных Тернера, похищенные из галереи Тэйт в Лондоне, были найдены в обшарпанной парижской квартирке.

Франц Фелльнер познакомился с ним одиннадцать лет назад, когда компания «Нордштерн» направила к нему Кристиана, чтобы сделать инвентаризацию его коллекции. Как и любой осторожный коллекционер, Фелльнер застраховал свои официально приобретенные произведения искусства — те, которые иногда фигурировали в художественных и специальных изданиях Европы и Америки. Такая реклама была для него средством сделать себе имя и побудить дилеров с черного рынка выходить на него с предложением настоящих ценностей. Фелльнер переманил Кнолля из «Нордштерн» щедрой зарплатой, комнатой в Бург Херц и ощущением, сродни тому волнению, которое охватывало Кристиана при краже великих творений искусства. Он обладал талантом вести поиски, невероятно наслаждаясь брошенным ему вызовом найти то, что люди прятали, и прилагая к этому огромные усилия. Женщины, которых он встречал на этом пути, тоже были весьма соблазнительны. Но в особенности его возбуждало убийство. Унаследовал ли он это от отца? Трудно сказать. Был ли он болен? Развратен? Было ли ему до этого дело? Нет. Жизнь была хороша.

Чертовски хороша.

Кнолль отошел от окна и зашел в ванную. Окошко было открыто, и свежий вечерний воздух высушил плитку, покрывшуюся влагой после недавнего принятия душа. Он посмотрел на себя в зеркало. Темная краска, которую он использовал последние пару недель, сошла с волос, и они опять стали светлыми. Он не слишком умел маскироваться, но считал мудрым решением изменение внешнего вида под влиянием обстоятельств. Он побрился под душем, его загорелое лицо стало чистым и гладким. Оно все еще хранило самоуверенное выражение, образ человека решительного, с определенными пристрастиями и убеждениями. Он побрызгал одеколоном шею, затем оделся к ужину.

В спальне на ночном столике зазвонил телефон. Кнолль пересек комнату и поднял трубку перед третьим звонком.

— Я жду, — сказал женский голос.

— И терпение не является одним из твоих достоинств?

— Пожалуй.

— Я уже иду.

Кнолль спустился по винтовой лестнице. Узкий каменный спуск был закручен по часовой стрелке — уловки времен Средневековья. Это вынуждало вторгавшихся рыцарей-правшей биться в центральной башне в неудобном положении в отличие от защитников замка. Сам замок был огромный. Восемь массивных башен с перекрытиями из толстых деревянных балок вмещали более ста комнат. Бойницы и слуховые окна оживляли фасад и предоставляли исключительный вид на богатые лесные долины внизу. Башни были сгруппированы в восьмиугольник вокруг просторного внутреннего двора. Четыре зала соединяли их, все строения были накрыты высокой шиферной крышей, которая была свидетелем суровых немецких зим.

Спустившись, Кнолль повернул и прошел через ряд облицованных сланцем коридоров к часовне. Сводчатые потолки неясно вырисовывались над головой. Боевые топоры, копья, пики, шлемы с забралами, кольчуги — все коллекционные предметы — выстроились в шеренгу на пути. Он лично приобрел большую часть доспехов рыцаря ростом почти в два с половиной метра у женщины из Люксембурга. Фламандские гобелены украшали стены, все — подлинники. Освещение было мягким и рассеянным, воздух — теплым и сухим.

Полукруглая дверь в дальнем конце помещения вела в монастырь. Он вышел и направился к дверному проему с колоннами. Три каменных лица, высеченных на фасаде замка, внимательно следили за его передвижением. Они остались от первоначального здания семнадцатого века, их личности были неизвестны, хотя, согласно одной легенде, это были главный строитель и два его помощника, которые после окончания строительства были убиты и замурованы в стены, чтобы они никогда не смогли построить другой такой замок.

Кнолль подошел к часовне Святого Фомы. Интересное название, если учесть, что это было не только имя монаха-августинца, который основал соседний монастырь семь веков назад, но и имя старого дворецкого Мартина Фелльнера.

Он толкнул внутрь тяжелую дубовую дверь.

Она стояла в центральном проходе, напротив золоченой решетки, которая отделяла пространство для стоящих от шести дубовых скамей. Раскаленные лампы ярко освещали черный с золотом алтарь в стиле рококо напротив и скрывали ее в тени. Овальные окна с бутылочного цвета стеклами были темными. Гербы замковых рыцарей на витражах были тусклыми, ожидая лучей утреннего солнца, чтобы засиять во всем великолепии. Богослужения здесь почти не проводились. Часовня теперь использовалась как выставочное помещение для коллекции позолоченных реликвий Фелльнера, одной из наиболее обширных в мире.

Кнолль улыбнулся своей хозяйке.

Монике Фелльнер, старшей дочери его работодателя, было тридцать четыре. Она была высокой, тонкой, со смуглого оттенка кожей, унаследованной ею от матери, уроженки Ливана, которую ее отец страстно любил сорок лет назад. Но на старого Мартина не произвел впечатления выбор сына, и в конце концов он вынудил того к разводу, отослав ее обратно в Ливан, заставив оставить двоих детей. Кристиан всегда думал, что Моника так холодна и высокомерна из-за того, что в детстве от нее отказалась мать. Но она никогда не заговорила бы на эту тему, а он никогда бы не спросил. Она стояла гордо, как всегда, ее темные волосы ниспадали беззаботными прядями. Легкая улыбка тронула ее губы. Моника была одета в облегающий парчовый жакет и узкую шифоновую юбку, разрез доходил до стройных гибких бедер. Она была единственной наследницей состояния Фелльнера благодаря безвременной гибели ее брата два года назад. Ее имя означало «преданная Богу». Однако она была кем угодно, но только не богобоязненной женщиной.

— Запри дверь, — сказала Моника.

Кристиан щелкнул рычажком.

Она направилась к нему, ее каблуки стучали по древнему мраморному полу. Они встретились у открытых ворот решетки. Там под полом находилась могила ее деда, Мартина Фелльнера, его имя и даты «1868–1941» были выбиты на гладком сером мраморе. Последним желанием старика было быть похороненным в замке, который он так любил. Его жена не последовала за ним в смерти. Рядом покоился старший дворецкий Фелльнера, надпись, высеченная на камне, отмечала эту могилу.

Моника проследила за его взглядом.

— Бедный дедушка. Быть таким сильным в бизнесе и таким слабым духом. Надо было быть полной дурой, чтобы не подозревать этого при его жизни.

— Возможно, это гормоны?

— Вряд ли. Хотя я должна сказать, что женщина может иногда провоцировать подобное отклонение.

— Твой отец не хотел бы это услышать.

— Не думаю, что ему сейчас есть дело до этого. Он больше из-за тебя расстроен. У него есть выпуск римской газеты. Там на первой странице история смерти Пьетро Капрони.

— Но у него есть также и спичечница.

Она улыбнулась:

— Ты думаешь, успех оправдывает все?

— Я считаю, что это лучшая страховка для безопасной работы.

— Ты не упомянул об убийстве Капрони в своей вчерашней записке.

— Мне казалось, что эта деталь не так важна.

— Только ты можешь считать кинжал в груди не важной деталью. Отец хочет поговорить с тобой.

— Я ждал этого.

— Ты не выглядишь озабоченным.

— А должен?

Ее взгляд стал тяжелым:

— Ты редкостный ублюдок, Кристиан.

Он знал, что Моника не обладала утонченным вкусом своего отца, но у них были две общие черты — оба были холодны и энергичны. Газеты писали о ее бесконечных связях с мужчинами, гадая, кому же в конце концов удастся заполучить Монику вместе с ее состоянием, но Кристиан знал, что никто никогда не сможет справиться с ней. Фелльнер в течение нескольких последних лет тщательно готовил ее к тому дню, когда она унаследует его коммуникационную империю вместе со страстью к коллекционированию, ко дню, который, безусловно, скоро настанет. Она получила образование в Англии и Соединенных Штатах, за это время еще больше отточив язычок и усвоив наглую манеру поведения. Но то, что она была богата и испорченна, не лучшим образом сказалось на ее личных качествах.

Моника протянула руку и похлопала по его правому рукаву:

— Ты сегодня без кинжала?

— А он мне нужен сейчас?

Она прижалась к нему:

— Я могу быть довольно опасной.

Женщина обняла его. Их губы слились, ее язык возбуждал. Он наслаждался вкусом ее губ и смаковал страсть, которую она свободно предлагала. Отстраняясь, она больно укусила его за нижнюю губу. Кристиан почувствовал кровь.

— Да, ты можешь. — Он приложил к ране носовой платок.

Она протянула руку и расстегнула его брюки.

— Я думал, ты сказала, что меня ждет господин Фелльнер.

— У нас много времени. — Она толкнула его на пол, прямо на могилу своего деда. — И на мне нет белья.

* * *

«Дело о присылке от прусского короля в дар к государю Петру I Янтарного кабинета,

Петр. Из Габальсберга в 17 д. Ноября 1716 г.

1717 года генваря 13

Екатерине Великой — из Пруссии

Екатеринушка, друг мой сердешнинкой, здравствуй!

О здешнем объявляю, что наш приезд сюда не даром, но некоторою пользою. Мы отсель поедем сего дня, дай боже, чтоб до места уже доехать и Вас скорее видеть.

P. S. Король подарил меня изрядным презентом яхтою, которая в Потсдаме зело убранная, и кабинетом янтарным, о чем долго желали».

 

ГЛАВА X

Бург Херц, Германия

Четверг, 8 мая, 21.00

Кнолль проследовал за Моникой через первый этаж замка в зал, где хранилась коллекция. Зал занимал лучшую часть северо-восточной башни и был разделен на комнату общего доступа, где были выставлены эксклюзивные и законно приобретенные предметы коллекции Фелльнеров, и секретную комнату, куда могли входить только он, сам Фелльнер и Моника.

Они вошли в общий зал, и Моника заперла за ними тяжелые деревянные двери. Подсвеченные витрины выстроились в ряды, как солдаты по команде «смирно», и поражали разнообразием ценных предметов. Стены окаймляли картины и гобелены. Потолок украшали плафоны с изображениями Моисея, передающего заповеди народу Израиля, строительства Вавилонской башни и перевода Септуагинты.[179]

Личный кабинет Фелльнера находился у северной стены. Они вошли, и Моника прошла к книжным стеллажам в стиле тяжеловесного барокко, позолоченным и инкрустированным дубом. Он знал, что все книги были коллекционными. Фелльнер любил книги. Его Беда Достопочтенный[180] девятого века был самым старинным и ценным из всех, которыми он обладал. Кноллю повезло найти ее в доме французского приходского священника несколько лет назад, священник был более чем рад расстаться с ней за скромное пожертвование для церкви и него самого.

Моника достала из кармана жакета черный пульт и нажала на кнопку. Центральный стеллаж медленно повернулся вокруг своей оси. Из находящейся за ним комнаты пролился свет. Франц Фелльнер стоял посреди вытянутого помещения без окон, его галерея была хитро спрятана между пересечением двух больших залов. Крутые потолки и продолговатая форма замка обеспечивали хорошую маскировку. Толстые каменные стены были звуконепроницаемы, и специальное устройство очищало воздух.

Внутри находилось еще больше витрин с экспонатами. Они стояли неровными рядами, каждая была подсвечена специально установленным галогеновым светильником. Кнолль прошел по проходу между витринами, обращая внимание на некоторые приобретения. Нефритовая статуэтка, которую он без проблем позаимствовал из частной коллекции в Мехико, так как предполагаемый владелец также украл ее из городского музея Ялапы. Ряд древних африканских, эскимосских и японских фигурок, экспроприированных из частной коллекции в Бельгии, военные трофеи, которые считались давно уничтоженными. Он был особенно горд скульптурой Гогена, стоящей слева исключительной вещицей, которую он освободил из рук вора в Париже.

Стены украшали картины. «Автопортрет» Пикассо. «Святое семейство» Корреджио. Женский портрет работы Боттичелли.[181] «Портрет Максимилиана I» А. Дюрера.[182] Все это были оригиналы, считавшиеся утерянными навсегда.

Оставшаяся свободной каменная стена была задрапирована двумя громадными гобеленами, украденными Германом Герингом во время войны и возвращенными от другого предполагаемого владельца два десятка лет назад; их все еще активно разыскивало австрийское правительство.

Фелльнер стоял перед витриной с мозаикой тринадцатого века с изображением Папы Александра IV. Кристиан знал, что это одна из любимейших вещей старика. Перед ним на витрине стояла спичечница работы Фаберже. Крошечный галогеновый светильник освещал клубнично-красную эмаль. Фелльнер явно отполировал вещицу. Он знал, как его заказчик любит лично ухаживать за каждой ценностью, это давало больше возможности скрыть приобретения от посторонних глаз.

Фелльнер с каменным лицом цвета цемента был похож на худого ястреба. На нем были очки в проволочной оправе, окаймляющие тонкой полоской металла подозрительные глаза. Конечно, часто думал Кнолль, в этих глазах когда-то пылал священный блеск идеализма. Теперь они поблекли, как у человека, разменявшего восьмой десяток, который построил империю на журналах, газетах, телевидении и радио, но потерял интерес к зарабатыванию денег, перейдя отметку в миллиард долларов. Его любящая состязаться натура направила свою энергию на другие, более закрытые и рискованные предприятия. Предприятия, в которых люди с множеством денег и железными нервами могли достигнуть бескрайних высот.

Фелльнер выхватил выпуск «Интернэшнл дейли ньюс» из кармана пиджака и махнул им в сторону Кнолля:

— Ты скажешь мне, зачем это было нужно? — Его голос был хриплым от бесчисленного множества выкуренных сигарет.

Кристиан знал, что эта газета была в корпоративной собственности Фелльнера и что компьютер в другом кабинете был ежедневно перегружен новостями со всего света. Смерть богатого итальянского промышленника, безусловно, была достаточно значительным событием, чтобы привлечь внимание старика. Внизу первой страницы была статья:

«Пьетро Капрони, пятидесятивосьмилетний основатель «Дью Мори индастриз», был найден вчера в своем поместье на севере Италии со смертельной раной в груди. Там же была найдена заколотая Кармела Терза, 27 лет, жительница Венеции. Опознание было произведено на месте преступления. Полиция нашла следы взлома двери на первом этаже, но пока не обнаружила, чтобы на вилле что-либо пропало. Капрони вышел в отставку в «Дью Мори», конгломерате, который он превратил в один из крупнейших итальянских производителей шерсти и керамики. Он продолжал вести деятельность как главный акционер и консультант, с его смертью компания осиротела».

Фелльнер прервал его чтение:

— Мы уже обсуждали это раньше. Тебя предупреждали, чтобы ты проявлял свои дурные наклонности в свободное от работы время.

— Это было необходимо, господин Фелльнер.

— Убийство никогда не бывает необходимым, если делать работу правильно.

Кнолль взглянул на Монику, которая наблюдала за ними, явно забавляясь.

— Синьор Капрони прервал мой визит. Он меня ждал. У него появились подозрения после моего первого посещения, которое я совершил, если вы помните, по вашему настоянию.

Фелльнер, кажется, сразу понял намек. Лицо старика смягчилось. Кристиан хорошо знал своего работодателя.

— Синьор Капрони не хотел расставаться со спичечницей добровольно. Я просто повиновался вашему приказу, заключив, что вы хотели эту вещицу любой ценой. Единственной альтернативой было уйти без нее и навлечь на себя риск разоблачения.

— Капрони не предоставил тебе возможности уйти? В конце концов, он не мог позвонить в полицию.

Он решил не лгать.

— Синьор действительно хотел застрелить меня. Он был вооружен.

Фелльнер сказал:

— В газете об этом не упоминается.

— Нельзя доверять свидетельствам прессы, — ответил Кнолль с улыбкой.

— А что насчет той шлюхи? — спросила Моника. — Она тоже была вооружена?

Он повернулся к ней:

— Я и не знал, что ты питаешь такую симпатию к этим женщинам. Я уверен, она понимала, на какой риск идет, когда согласилась связаться с таким человеком, как Капрони.

Моника подошла ближе.

— Ты переспал с ней?

— Конечно.

Огонь вспыхнул в ее глазах. Но она ничего не сказала. Видеть ее ревность было почти так же забавно, как и странно. Фелльнер нарушил молчание, сказав, как всегда, примирительно:

— Кристиан, ты вернул спичечницу. Я ценю это. Но убийство ничего не дает, только привлекает ненужное внимание. Это последнее, чего мы хотели бы. Что, если твое семя проверят на ДНК?

— Не было никакого семени, кроме семени синьора. Мое было у нее в желудке.

— А отпечатки пальцев?

— Я был в перчатках.

— Я понимаю, что ты осторожен. Благодарю. Но я старик, который просто хочет передать то, что накопил, своей дочери. Я не желаю видеть никого из нас в тюрьме. Я ясно выражаюсь?

Фелльнер говорил раздраженно. Они уже обсуждали это раньше, и Кнолль искренне не хотел разочаровывать его. Его работодатель хорошо к нему относился, щедро делился богатством, которое они старательно собирали. Во многих смыслах он был для него даже в большей степени отцом, чем Якоб Кнолль. Хотя Моника была совсем не похожа на сестру.

Кристиан заметил блеск ее глаз. Разговоры о сексе и смерти, безусловно, были возбуждающими. Скорее всего, она придет в его комнату позже.

— Что ты узнал в Санкт-Петербурге? — наконец спросил Фелльнер.

Кнолль доложил о найденных им упоминаниях о Янтарной комнате, затем показал листки, которые он выкрал из архива.

— Интересно, что русские до сих пор наводят справки о Янтарной комнате. Хотя этот Петр Борисов, Ухо, — это новое имя.

— Ухо? — спросил Фелльнер на чистейшем русском. — Странное прозвище…

Кнолль кивнул:

— Я думаю, что стоит съездить в Атланту. Возможно, Ухо еще жив. Он может знать, где Макаров. Он был единственным, кого я не нашел пять лет назад.

— Я думаю, что ссылка на Лоринга — это тоже подтверждение, — сказал Фелльнер. — Ты уже дважды нашел его имя в документах. Русские явно интересовались, чем он занимался.

Кнолль был в курсе. Семья Лоринга господствовала на рынке стали и оружия Восточной Европы. Эрнст Лоринг был главным конкурентом Фелльнера в создании коллекции предметов искусства. Он был чехом, сыном Иосифа Лоринга, и в юности получил прекрасное образование. Как и Пьетро Капрони — человек, привыкший идти своим путем.

— Иосиф был решительным человеком. Эрнст, к сожалению, не унаследовал характера своего отца. Я бы хотел знать подробности о его делах, — сказал его работодатель. — Кое-что мне всегда в нем было неприятно — эта раздражающая сердечность, на которую, он думает, я отвечу взаимностью. — Фелльнер повернулся к дочери: — Что скажешь, liebling? Ехать Кристиану в Америку?

Лицо Моники стало жестким. В такие моменты она была очень похожа на своего отца. Непроницаемая. Сдержанная. Загадочная. Конечно, спустя годы он будет гордиться ею.

— Я хочу Янтарную комнату.

— И я хочу ее для тебя, liebling. Я искал сорок лет. Но ничего. Совсем ничего. Я никогда не понимал, как тонны янтаря могут просто исчезнуть.

Фелльнер повернулся к Кноллю:

— Поезжай в Атланту, Кристиан. Найди Петра Борисова, этого Ухо. Узнай, что ему известно.

— Вы понимаете, что если Борисов мертв, то у нас больше нет зацепок. Я проверил хранилища в России. Только архив в Санкт-Петербурге дал какую-то письменную информацию.

Фелльнер кивнул.

— Служащему в Санкт-Петербурге явно кто-то платит. Он опять был очень любопытен. Поэтому я и припрятал листочки, — продолжал Кнолль.

— Это было мудро. Я уверен, что Лоринг и я не единственные, кто интересуется Янтарной комнатой. Какая это будет находка, Кристиан! Даже почти хочется рассказать об этом миру.

— Почти. Но российское правительство захочет ее вернуть, и если она будет найдена здесь, то немцы ее обязательно конфискуют. Это будет прекрасной сделкой для обмена на сокровища, которые русские увезли отсюда.

— Поэтому мы должны найти ее, — сказал Фелльнер.

Кнолль опустил глаза.

— Да, это будет здорово. Не говоря уже о том вознаграждении, которое вы мне обещали.

Старик хихикнул:

— Совершенно верно, Кристиан. Я не забыл.

— Вознаграждение, отец?

— Десять миллионов евро. Я давно обещал.

— И я его выплачу, — заявила Моника.

Да уж, черт побери, подумал Кнолль.

Фелльнер отошел от витрины.

— Эрнст Лоринг, конечно, ищет Янтарную комнату. Он запросто может быть благодетелем того бюрократа в Санкт-Петербурге. Если это так, он знает о Борисове. Давай не будем с этим медлить, Кристиан. Тебе надо быть на шаг впереди.

— Я так и сделаю.

— Ты справишься с Сюзанной? — насмешливо спросил старик с озорной улыбкой на худом лице. — Она будет агрессивна.

Кнолль заметил, что Моника разозлилась при этом замечании. Сюзанна Данцер работала на Эрнста Лоринга. Высокообразованная и обладающая всеми навыками эквизитора, которые при необходимости могли быть смертельными, только два месяца назад она состязалась с ним в Юго-Западной Франции в поисках двух русских венчальных корон девятнадцатого века, украшенных драгоценными камнями. Еще один прекрасный трофей, десятилетиями скрываемый похитителями. Данцер выиграла эту гонку, найдя сокровища у одной старухи в Пиренеях около испанской границы. Муж этой старухи добыл их из рук нацистского приспешника после войны. Данцер была упорна и непреклонна в добывании этого приза — черта, которой он очень восхищался.

— Я другого от нее не жду, — ответил он.

Фелльнер протянул руку:

— Удачной охоты, Кристиан.

Кнолль пожал ему руку в ответ, затем повернулся к выходу, направляясь к дальней стене. Каменная стена разошлась, образовав прямоугольное отверстие, когда книжный стеллаж с другой стороны вновь повернулся.

— И держи меня в курсе, — потребовала Моника.

 

ГЛАВА XI

Вудсток, Англия

Четверг, 8 мая, 22.45

Сюзанна Данцер села в постели. Рядом с ней бесшумно спал двадцатилетний парень. Она воспользовалась моментом и полюбовалась его обнаженным худым телом. Он был самоуверенный и холеный, как породистый конь. Что за удовольствие спать с ним!

Она встала с постели и тихонько прошла по деревянным доскам. Затемненная спальня находилась на третьем этаже поместья шестнадцатого века, принадлежащего Одри Уиддон. Старуха прослужила три срока в палате общин и в результате получила титул леди, купив поместье после того, как предыдущий владелец был лишен права собственности из-за неуплаты по закладной. Старший Уиддон иногда приезжал сюда, но главным обитателем здесь теперь был Джереми, ее единственный внук.

Как просто было закадрить Джереми! Он был капризный и горячий, больше интересовался пивом и сексом, чем финансами и прибылями. Два года провел в Оксфорде и дважды едва не был отчислен за неуспеваемость. Старая дама нежно любила его и использовала все влияние, которое она еще сохраняла, чтобы вернуть своего мальчика в университет, надеясь, что это не повторится, но Джереми, казалось, было наплевать.

Сюзанна два года провела в поисках этой последней табакерки. Изначально коллекцию составляли четыре. Была золотая табакерка с мозаикой на крышке. Овальная, отделанная прозрачными зелеными и красными ягодами. Еще одна, сделанная из твердого камня с оправой из серебра. И эмалированная турецкая шкатулка, украшенная видом бухты Золотой Рог. Все были созданы в девятнадцатом веке одним мастером — его метка была отчетливо выгравирована на дне — и украдены из частной коллекции в Бельгии во время Второй мировой войны.

Они считались утерянными, расплавленными ради золота, ободранными ради драгоценных камней — судьба многих произведений искусства. Но одна из них всплыла на поверхность пять лет назад на аукционе в Лондоне. Сюзанна была там и купила ее. Ее хозяин, Эрнст Лоринг, был очарован замысловатой работой мастера и изумительной красотой антикварных табакерок. Он обладал обширной коллекцией таких предметов. Некоторые из них были приобретены законно на открытом рынке, но большинство были тайно выкуплены у таких владельцев, как Одри Уиддон. Табакерка, купленная на аукционе, вызвала настоящую битву в суде с наследниками первоначального владельца. Представители Лоринга в конце концов выиграли дело, но разбирательство было публичным и дорого стоило, и ее хозяин не хотел это повторять. Так что тайное приобретение остальных трех было поручено ей.

Сюзанна нашла вторую в Голландии, третью в Финляндии, четвертую же — совсем неожиданно, когда Джереми пытался продать ее на другом аукционе втайне от своей бабушки. Бдительный аукционер опознал шедевр и, полагая, что не сможет продать его открыто, продал информацию о нем, получив от Сюзанны награду в десять тысяч фунтов. У нее было много таких источников информации на аукционах по всему миру — людей, наводивших на украденные сокровища.

Сюзанна закончила одеваться и причесалась.

Обмануть Джереми было легко. Как всегда, ее внешность модели, огромные голубые глаза и ухоженное тело прекрасно сыграли свою роль. Она надела на себя маску сдержанного спокойствия и казалась совершенно другой, чем была на самом деле, — нежной женщиной, которую можно было не бояться, легко подчинить себе и удержать. Мужчины сразу начинали чувствовать себя с ней уверенно, и она понимала, что красота могла быть гораздо лучшим оружием, чем пули или кинжалы.

Она на цыпочках вышла из спальни и спустилась по деревянной лестнице, стараясь не скрипеть ступеньками. Изысканные образчики предметов искусства Елизаветинской эпохи украшали стены. Сюзанна когда-то воображала себя живущей в таком доме с мужем и детьми. Но это было еще до того, как отец научил ее ценить независимость и целиком посвящать себя делу. Он тоже работал на Эрнста Лоринга, мечтая, что однажды купит собственное поместье. Но ему так и не удалось осуществить свою мечту — он погиб в авиакатастрофе одиннадцать лет назад. Ей было двадцать пять, она только что закончила колледж, и тем не менее Лоринг нисколько не сомневался в ее способностях, назначив Сюзанну преемницей своего отца. Она выучилась ремеслу и быстро поняла, что она, как и ее отец, обладала инстинктивной способностью к розыску похищенного и наслаждалась охотой.

Спустившись с лестницы, Сюзанна повернула, проскользнула через обеденный зал и вошла в отделанную дубовыми панелями музыкальную комнату. Окна, обычно освещающие смежную комнату, оставались в темноте, высокий белый потолок приглушал звуки. Она подошла к столу и достала табакерку.

Номер четыре.

Она была золотая, весом в восемнадцать карат, крышка на шарнирах была покрыта эмалью и изображала явление Данае Юпитера в облаке золотого дождя. Она поднесла крошечную коробочку ближе к глазам и уставилась на изображение полной Данаи. Как мужчины могли раньше считать такую тучность привлекательной? Но, очевидно, считали, раз фантазировали о том, что их боги желали такую пампушку. Она перевернула табакерку и провела пальцем по инициалам.

«Б. Н.».

Ее мастер.

Сюзанна достала тряпочку из кармана джинсов. Коробочка, меньше четырех дюймов длиной, легко исчезла в ее красных складках. Она засунула узелок в карман, затем прошла по первому этажу в кабинет.

То, что она выросла в поместье Лоринга, имело очевидные преимущества. Прекрасный дом, лучшие учителя, доступ к произведениям искусства и культуры. Лоринг следил, чтобы о семье Данцер хорошо заботились. Но уединенность замка Луков лишила ее друзей детства. Ее мать умерла, когда ей было три года, а отец все время был в разъездах. Лоринг сам проводил с ней время, а ее добрыми друзьями стали книги. Однажды она прочитала о том, что китайцы наделяли книги способностью отгонять злых духов. Так и было и для нее. Романы стали ее спасением. В особенности английская литература. Трагедии Марлоу о королях и властителях, поэзия Драйдена, сочинения Локка, Чосера, «Смерть Артура» Томаса Мэлори.

Раньше, когда Джереми показывал ей первый этаж поместья, она заметила в библиотеке одну книгу. Сюзанна небрежно сняла том в кожаном переплете с полки и нашла то, что ожидала, — яркую тисненую свастику внутри книги и надпись: «ЕХ LIBRIS ADOLF HITLER». Две тысячи книг Гитлера, все из его личной библиотеки, были спешно эвакуированы из Берхтесгадена и спрятаны в соляных копях за несколько дней до конца войны. Американские солдаты позже нашли их, и в результате они были внесены в каталог библиотеки Конгресса. Но некоторые из них были украдены до этого. Несколько всплыло спустя годы. У Лоринга их не было, он не хотел напоминаний об ужасах нацизма, но он знал других коллекционеров, которые хотели бы их иметь.

Сюзанна сняла книгу с полки. Лорингу будет приятно получить это сокровище.

Она повернулась, собираясь уйти.

Джереми стоял обнаженный в темном дверном проеме.

— Эта та же, которую ты рассматривала в прошлый раз? — спросил он. — У бабушки столько книг. Она не заметит пропажу одной из них.

Она подошла ближе, сразу решив использовать свое лучшее оружие.

— Ты был великолепен сегодня вечером.

— Ты тоже. Ты не ответила на мой вопрос.

Сюзанна махнула книгой:

— Да. Это та же самая.

— Ты хочешь взять ее?

— Да.

— Ты еще вернешься?

Странный вопрос, учитывая ситуацию, но она поняла, что он действительно хочет этого. Сюзанна протянула руку вниз и сжала его плоть. Перед этим, она знала, он не сможет устоять. Джереми сразу же откликнулся на ее нежные поглаживания.

— Возможно, — сказала она.

— Я видел тебя в музыкальной комнате. Ты ведь не просто женщина, которая избавилась от неудавшегося брака, не так ли?

— Разве это имеет значение, Джереми? Тебе ведь понравилось. — Она продолжала гладить его. — Тебе ведь и сейчас нравится?

Он вздохнул.

— И все здесь в любом случае принадлежит твоей бабушке. Тебе не все равно?

— Все равно.

Сюзанна разжала руку. Желание распирало юношу. Она нежно поцеловала его в губы.

— Я уверена, что мы увидимся еще раз.

Она прошла мимо него и направилась к выходу.

— Если бы я не сдался так легко, ты бы применила силу, чтобы забрать книгу и табакерку?

Она повернулась. Интересно, что такой неопытный мальчик может быть таким зрелым, чтобы понимать глубину ее желаний.

— А ты как думаешь?

Джереми, казалось, искренне задумался над ее вопросом. Может быть, это было самым сложным из того, над чем он задумывался в последнее время.

— Я думаю, я рад, что переспал с тобой.

 

ГЛАВА XII

Волари, Чешская Республика

Пятница, 9 мая, 14.45

Сюзанна повернула «порше» круто вправо. Девятьсот одиннадцатый спидстер вошел в крутой поворот без заноса. Она еще раньше откинула складной верх из стекловолокна, позволяя полуденному воздуху играть с ее короткими волосами. Она держала машину припаркованной в аэропорту в Рузине, сто двадцать километров от Праги до Юго-Западной Богемии занимали час несложной езды. Машина была подарком от Лоринга, премия, выданная два года назад после особенно удачных приобретений. Цвет мокрого асфальта, черный кожаный салон, плюшевые бархатные коврики. Всего было произведено 150 машин этой модели. На ее торпеде был золотой знак отличия. Draha — «Дорогая малышка» — прозвище, которое Лоринг дал ей в детстве.

Сюзанна Данцер знала, что говорили и писали в прессе об Эрнсте Лоринге. Большинство описывало его как человека сурового и неумолимого, с энергией фанатика и моралью деспота, что было недалеко от истины. Но была и другая его сторона. Та, которую она знала, любила и уважала.

Поместье Лоринга занимало территорию в триста акров в Юго-Западной Чехии, всего в трехстах километрах от немецкой границы. Семья процветала при власти коммунистов, их заводы и горные разработки в Хомутове, Мосте и Теплице были жизненно необходимы для независимости тогдашней Чехословакии. Ей всегда казалось забавным, что принадлежащие семье урановые рудники на севере в Яхимеве, на которых работали политические заключенные, а смертность среди рабочих составляла почти сто процентов, — официально не считались новым правительством причиной гибели людей. И так же не важным для властей было то, что после многих лет кислотных дождей Печальные Горы превратились в жуткие могилы гниющих лесов. Примечательно, что Теплиц, когда-то процветающий курортный город недалеко от польской границы, больше прославился за счет короткой продолжительности жизни его жителей, чем из-за освежающих источников. Она давно заметила, что фотографий региона не было в красивых иллюстрированных книгах и путеводителях, покупавшихся каждый год миллионами туристов в Пражском замке. Северная Чехия портила все впечатление, была напоминанием о весьма неприятных вещах. Но это было место, приносившее прибыль Эрнсту Лорингу, и это было причиной того, почему он жил на юге.

Бархатная революция 1989 года привела к гибели коммунизма. Тремя годами позже Чехия и Словакия расторгли союз, поспешно разделив загаженные территории. Лоринг получил выгоду от обоих событий, быстро заключив соглашение с Гавелом и новым правительством Чешской Республики, которое он считал достойным, но несколько слабовольным. Сюзанна слышала его высказывания об этих переменах. Продукция его фабрик и литейных заводов пользовалась большим спросом, чем когда-либо. Хоть и разбогатевший при коммунизме, Лоринг был последовательным и истинным капиталистом. Его отец Иосиф и его дед тоже были капиталистами.

Как он всегда говорил? «Всем политическим режимам нужны сталь и уголь». Лоринг поставлял и то и другое, получая взамен защиту, свободу и более чем нескромный процент по инвестициям.

Поместье показалось на горизонте внезапно. Замок Луков. Бывший рыцарский hrad занимал грозный мыс, нависающий над быстрой рекой Орлик. Возведен в бургундско-цистерцианском стиле, первоначальные постройки относятся к пятнадцатому веку, но здание в целом закончено не раньше середины семнадцатого. Тройные зубцы окаймляли стены башен. Бойницы усеивали бастионы, покрытые виноградниками. Глиняная черепица крыши отливала оранжевым светом под полуденным солнцем.

Пожар опустошил весь комплекс зданий во время Второй мировой войны; нацисты конфисковали его под местную штаб-квартиру, и союзники в конце концов разбомбили его. Но Иосиф Лоринг забрал владения обратно, заключив союз с русскими, которые освободили этот район по пути в Берлин. После войны старший Лоринг воскресил свою промышленную империю и расширил ее, в конечном счете завещав все Эрнсту, своему единственному выжившему ребенку, этот шаг был полностью одобрен правительством.

«Промышленники всегда были в цене», — часто повторял ее хозяин.

Сюзанна переключилась на третью передачу, мотор заурчал, а потом заехала колесами на сухой тротуар. Она свернула на узкую дорогу — черная лента асфальта была окружена густым лесом — и снизила скорость у главных ворот замка. Дорога, которая раньше была приспособлена для движения карет и удержания завоевателей, теперь была расширена и вымощена, чтобы принимать автомобили.

Лоринг, одетый по-домашнему, в рабочих перчатках, стоял во дворе, очевидно направляясь в сад, к своим весенним цветам. Он был высоким и угловатым, с удивительной осанкой и крепким сложением для человека, разменявшего восьмой десяток. За последние десять лет Сюзанна могла видеть, как его шелковистые светлые пепельные волосы поблекли до абсолютно седого цвета и такая же седая щетина покрывала его морщинистые лицо и шею. Садоводство всегда было его страстью. Теплицы вокруг замка были наполнены экзотическими растениями со всего света.

— Добрый день, моя дорогая, — сказал Лоринг по-чешски.

Она припарковалась и вышла из «порше», захватив с пассажирского сиденья сумку.

Лоринг стряхнул грязь с перчаток и подошел ближе.

— Надеюсь, охота была хорошая?

Женщина достала маленькую картонную коробку. Таможенники ни в Лондоне, ни в Праге не заинтересовались безделушками, когда она объяснила, что купила их в сувенирном магазине Вестминстерского аббатства меньше чем за тридцать фунтов. Она даже могла показать чек, так как заехала в этот самый магазин по дороге в аэропорт и купила дешевую репродукцию, которую выкинула в аэропорту.

Лоринг сбросил перчатки и открыл крышку, изучая табакерку в наступающих сумерках.

— Прекрасно, — прошептал он. — Она идеальна.

Сюзанна еще раз залезла в сумку и достала книгу.

— Что это? — спросил он.

— Сюрприз.

Лоринг вернул сокровище обратно в коробку, затем в высшей степени осторожно взял том, открыл обложку, изумленно глядя на тиснение.

— Draha, ты удивляешь меня. Какой замечательный бонус!

— Я сразу ее узнала и подумала, что вам бы понравилось.

— Мы, конечно, сможем продать или обменять ее. Герр Граймел обожает такие вещи, а мне бы очень хотелось получить картину, которой он владеет.

— Я знала, что вы будете рады.

— Это привлечет внимание Кристиана, а? Это не скрыть на нашем следующем собрании.

— И внимание Франца Фелльнера.

Он покачал головой:

— Уже нет. Я думаю, что теперь там будет Моника. Она, похоже, перенимает дела. Медленно, но верно.

— Надменная сука.

— Верно. Но она вовсе не дура. Я обстоятельно поговорил с ней недавно. Немного нетерпелива. Похоже, унаследовала характер отца, если не его мозги. Но кто знает? Она молода — может быть, научится. Я уверен, Франц научит ее.

— А что с моим благодетелем? Посещают ли вас подобные мысли об отставке?

Лоринг усмехнулся:

— А чем я буду заниматься?

Она показала на цветущие клумбы:

— Возможно, садом?

— Вряд ли. То, чем мы занимаемся, вызывает столько положительных эмоций… Я — как ребенок, который открывает подарки на Рождество.

Старик бережно взял сокровища и повел ее внутрь своей мастерской, которая занимала первый этаж здания, выходящий во двор.

— Мне звонили из Санкт-Петербурга, — сказал он Сюзанне. — Кристиан опять был в архиве в понедельник. Изучал записи о Комиссии. Фелльнер явно не сдается.

— Нашел что-нибудь?

— Трудно сказать. Этот идиот служащий должен был проверить коробки, но я в этом сомневаюсь. Он сказал, что это займет годы. Он, похоже, больше заинтересован в получении денег, чем в работе. Но он заметил, что Кнолль обнаружил упоминание о Петре Борисове.

Она оценила всю значимость этого момента.

— Я не понимаю этой мании Франца, — сказал Лоринг. — Так много вещей ждут, чтобы их нашли. — «Мадонна с Младенцем» Беллини,[183] пропавшая после войны. Какая бы это была находка! Часть алтарной росписи «Поклонение агнцу» Ван Эйка.[184] Двенадцать старых мастеров, украденных из музея Треве в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. И работы импрессионистов, украденные во Флоренции. Не сохранилось даже фотографий, необходимых, чтобы идентифицировать картины. Любой бы с радостью приобрел хотя бы даже одну из них.

— Но Янтарная комната возглавляет список вожделений любого коллекционера, — сказала Сюзанна.

— Совершенно верно, и это, кажется, становится проблемой.

— Вы думаете, Кристиан попытается найти Борисова?

— Без сомнения. Борисов и Макаров — единственные следователи, оставшиеся в живых. Кнолль не нашел Макарова пять лет назад. Он, вероятно, надеется, что Борисов знает о том, где находится Макаров. Фелльнеру очень бы хотелось, чтобы Янтарная комната стала главным призом, который предъявит Моника на своем первом собрании. У меня нет сомнений в том, что Франц отправит Кнолля в Америку, чтобы по крайней мере попытаться найти Борисова.

— А это должно быть нитью с оборванным концом.

— Без сомнения. В буквальном смысле. Но только при реальной необходимости. Будем надеяться, что Борисов до сих пор держит рот на замке. Может, старик уже умер. Ему уже должно быть под девяносто. Отправляйся в Джорджию, но держись в стороне, если тебя не вынудят к действию.

Дрожь охватила ее. Как здорово снова сразиться с Кноллем! Их предыдущая стычка во Франции была весьма увлекательной, а секс в конце — ярким и запоминающимся. Он был достойным противником. Но опасным. Что делало приключение еще более захватывающим.

— Осторожнее с Кристианом, моя дорогая. Не подпускай его слишком близко. Тебе, возможно, придется делать неприятные вещи. Оставь его Монике. Они заслуживают друг друга.

Сюзанна нежно поцеловала старика в щеку:

— Не стоит беспокоиться. Ваша draha вас не подведет.

 

ГЛАВА XIII

Атланта, Джорджия

Суббота, 10 мая, 18.50

Петр Борисов удобно устроился в шезлонге и снова перечитал статью, к которой он всегда обращался, когда ему надо было припомнить детали. Она была напечатана в «Международном обозрении по искусству» в октябре 1972 г. Он нашел ее в библиотеке Университета штата Джорджия во время одной из своих регулярных поездок в деловую часть города. Вне Германии и России пресса не уделяла большого внимания Янтарной комнате. Со времен войны было напечатано менее двух дюжин английских отчетов, большинство из них путали исторические факты или строили нелепые предположения насчет того, что могло случиться. Ему нравилось, как начиналась эта статья: цитата из Роберта Браунинга была подчеркнута синей пастой еще во время первого прочтения: «Внезапно, как это случается с немногими вещами, она исчезла».

Это высказывание было особенно уместно по отношению к Янтарной комнате. С 1945 года ее история была наполнена политической невнятицей и отмечена смертями и интригами.

Идея создания Янтарной комнаты зародилась у короля Пруссии Фридриха I, сложного человека, который отдал свой веский голос в пользу Священной Римской империи в обмен на сохранение собственного унаследованного королевства. В 1701 году он приобрел янтарные панели для кабинета в своем дворце в Шарлоттенбурге. Фридрих каждый день любовался на янтарные шахматы, подсвечники и люстры. Он пил пиво из больших янтарных кружек с крышками и курил трубки с янтарными мундштуками. Почему бы не облицевать кабинет от потолка до пола резными янтарными панелями? Он назначил ответственным за создание этого чуда своего придворного архитектора Андреаса Шлютера.

Изначально работа была поручена Готфриду Вольфраму, но в 1707 году датчанина сменили Эрнст Шахт и Готфрид Турау. Более четырех лет Шахт и Турау тщательно обыскивали балтийское побережье в поисках янтаря высшего качества. В этой местности веками добывали тонны этого материала, так много, что Фридрих обучил целые отряды солдат собирать его. В результате каждый шершавый кусочек смолы был распилен на кусочки не более пяти миллиметров толщиной, отполирован и нагрет, чтобы изменить его цвет. Затем кусочки подбирали, выпиливая лобзиком, и из них составлялись мозаичные панели, полные цветочных завитков, бюстов и геральдических символов. Каждая панель включала в себя прусский герб, профиль орла в королевской короне и была покрыта серебром с обратной стороны, чтобы усилить сияние янтаря.

Комната была частично закончена в 1712 году, когда российский царь Петр Великий посетил Пруссию и пришел в восхищение от мастерства резчиков. Годом позже Фридрих I умер, и его сменил сын Фридрих Вильгельм I. Как это иногда бывает с сыновьями, Фридрих Вильгельм ненавидел все, что любил его отец. Продемонстрировав нежелание дальше тратить казенные деньги на каприз своего отца, он приказал демонтировать янтарные панели и убрать их.

В 1716 году Фридрих Вильгельм заключил союз с Петром Великим против Швеции. Чтобы отпраздновать договор, янтарные панели были официально подарены Петру и отправлены в Санкт-Петербург в январе 1717-го. Петр, больше занятый строительством российского флота, чем коллекционированием предметов искусства, просто убрал их на хранение. Но в благодарность он преподнес прусскому королю подарок, состоящий из двухсот сорока восьми солдат и кубка для вина, который он собственноручно выточил на токарном станке. Среди солдат было пятьдесят пять самых высоких его гвардейцев — в знак одобрения страсти прусского короля к высоким воинам.

Спустя тридцать лет императрица Елизавета, дочь Петра, велела Растрелли, своему придворному архитектору, разместить панели в кабинете Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. В 1755 году Елизавета распорядилась переместить их в Царское Село, в тридцати милях южнее Санкт-Петербурга, и установить во дворце, который позднее стал известен как Екатерининский.

Именно там была доведена до совершенства Янтарная комната.

Еще через двадцать лет сорок восемь квадратных метров дополнительных янтарных панелей, большинство из них с гербом Романовых и замысловатыми украшениями, были добавлены к изначальным тридцати шести квадратным метрам. Дополнительные панели понадобились, поскольку тридцатифутовые стены Екатерининского дворца превышали размеры первоначальной комнаты, украшенной янтарем. Прусский король вновь внес свой вклад в ее создание, прислав еще одну панель с барельефом двуглавого орла российских царей. В результате было создано восемьдесят шесть квадратных метров янтаря, законченные стены пестрели причудливыми фигурами, цветочными гирляндами, тюльпанами, розами, морскими раковинами, монограммами и завитками, сверкающими оттенками коричневого, красного, желтого и оранжевого. Растрелли дополнил каждую панель орнаментом в стиле Льюиса Квинца, разделив их по вертикали парой узких зеркальных пилястров, украшенных бронзовыми канделябрами и покрытых золотом, чтобы они сливались с янтарем.

Середины четырех панелей были усеяны изысканными флорентийскими мозаиками, сделанными из полированной яшмы и агата и обрамленными в позолоченную бронзу. Композицию завершали потолочные фрески и паркетный пол, инкрустированный дубом, кленом, сандаловым, розовым и красным деревом и каштаном, который сам по себе был так же ценен, как и окружающие его стены.

Пять кенигсбергских мастеров работали до 1770 года, когда комната была объявлена законченной. Императрица Елизавета была так восхищена, что взяла за правило использовать эту комнату, чтобы производить впечатление на иностранных послов. Комната также служила кунсткамерой, кабинетом, где хранилась коллекция редкостей, принадлежащая ей и последующим царям, местом, где могли выставляться царские сокровища. В 1765 году семьдесят предметов из янтаря — сундучки, подсвечники, табакерки, блюдца, ножи, вилки, распятия и дарохранительницы — украсили комнату. В 1780 году был добавлен угловой столик, инкрустированный янтарем. Последнее украшение появилось в 1913 году — янтарная корона на подушке, купленная царем Николаем II.

Невероятно, но панели пережили 170 лет и большевистскую революцию. Реставрационные работы проводились в 1760, 1810, 1830, 1870, 1918, 1935 и 1938 годах. Обширная реставрация была запланирована на 1941 год, но 22 июня 1941 года немецкие войска вторглись в Советский Союз. 14 июля гитлеровская армия захватила Белоруссию, большую часть Латвии, Литву и Украину, дойдя до реки Луга, которая протекает менее чем в ста милях от Ленинграда. 17 сентября нацистские войска заняли Царское Село, дворцы и окрестности, включая Екатерининский дворец, который стал при коммунистах государственным музеем.

За несколько дней до оккупации работники музея поспешно отправляли все мелкие предметы из Янтарной комнаты в Восточную Россию. Но сами панели снять оказалось невозможно. В попытке спрятать их был наклеен слой обоев, но эта маскировка никого не обманула. Гитлер приказал Эриху Коху, гауляйтеру[185] Восточной Пруссии, вернуть Янтарную комнату в Кенигсберг, где, по мнению Гитлера, было ее место по праву. Шесть человек в течение тридцати шести часов демонтировали панели, и двадцать тонн янтаря были тщательно упакованы в деревянные ящики и отправлены на запад колонной грузовиков, а потом по железной дороге и в результате установлены в Кенигсбергском дворце вместе с обширной коллекцией произведений искусства Пруссии. В 1942 году германские газеты объявили это событие возвращением сокровища на родину, на те берега, где янтарь был рожден и добыт. Были выпущены открытки с изображением восстановленной комнаты. Выставка стала наиболее популярной экспозицией среди всех нацистских музеев.

Первая бомбардировка союзниками Кенигсберга произошла в августе 1944 года. Некоторые зеркальные пилястры и несколько янтарных панелей поменьше были повреждены. Что произошло позже, неясно. Примерно между январем и апрелем 1945 года, когда советская армия подошла к Кенигсбергу, Кох приказал упаковать панели и спрятать их в подвале ресторана «Блютгерихт». Последний германский документ, упоминающий Янтарную комнату, датированный 12 января 1945 года, указывает, что панели были упакованы для транспортировки в Саксонию. В какой-то момент Альфред Роде, хранитель Янтарной комнаты, руководил погрузкой ящиков в грузовики. Эти ящики последний раз видели 6 апреля 1945 года, затем колонна грузовиков покинула Кенигсберг.

Борисов отложил статью.

Каждый раз, когда он читал эти слова, его мысли возвращались к первой строчке.

«Внезапно, как это случается с немногими вещами, она исчезла».

Как верно.

Он не спеша пролистал страницы документов, лежащих у него на коленях. Они содержали копии других статей, которые он собирал годами. Он небрежно просмотрел некоторые, его память подстегнули новые детали. Было приятно вспоминать.

До какого-то момента.

Старик встал с шезлонга и прошел на веранду, чтобы завернуть кран. Его сад блестел после обильной поливки. Он весь день прождал, надеясь на дождь, но весна пока была сухая. Люси наблюдала за ним с веранды, сидя прямо, кошачьи глаза караулили каждое его движение. Он знал, что она не любит траву, в особенности мокрую, привередничая во всем, что касалось ее шерсти с тех пор, как приобрела статус домашней кошки.

Борисов взял папку с документами.

— Пойдем, котенок, внутрь.

Кошка прошла за ним через заднюю дверь на кухню. Он бросил папку на стол рядом со своим ужином — филе, мариновавшемся в соусе терияки. Он собирался начать варить кукурузу, когда в дверь позвонили.

Старик вышел из кухни и направился к входной двери. Люси пошла за ним. Он посмотрел в глазок на мужчину, одетого в темный деловой костюм, белую рубашку и узкий галстук. Наверное, еще один свидетель Иеговы или мормон. Они часто заходили в это время, и ему нравилось разговаривать с ними.

Он открыл дверь.

— Питер Бейтс? Когда-то вы были Петром Борисовым!

Вопрос застал старика врасплох, выдали его лишь глаза, ответив утвердительным блеском.

— Я Кристиан Кнолль, — сказал человек.

Легкий немецкий акцент, который ему сразу не понравился, сопровождал речь этого человека. Он предъявил визитную карточку, на которой черными буквами читалось его имя и род занятий:

АНТИКВАР,

ПОИСК УТРАЧЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ

Город Мюнхен, Германия.

Незнакомец не отдал визитку Борисову. Старик внимательно изучал своего гостя. Около сорока, широкие плечи, волнистые светлые волосы, загорелая кожа цвета корицы и серые глаза, доминировавшие на ледяном лице, — внешность запоминающаяся.

— Зачем я вам, мистер Кнолль?

— Могу я войти? — Гость убрал визитку в карман, всем своим видом демонстрируя желание начать разговор.

— Это зависит от того, зачем вы пришли.

— Я хочу поговорить о Янтарной комнате.

Он решил было отказаться от разговора, но потом передумал. На самом деле он ожидал этого визита много лет.

Кнолль прошел за ним в гостиную. Они сели. Люси прошла вдоль стены, принюхиваясь, затем уселась в соседнее кресло.

— Вы работаете на русских? — спросил Борисов.

Кнолль покачал головой:

— Я мог бы солгать и сказать «да», но я не сделаю этого. Я нанят частным коллекционером, разыскивающим Янтарную комнату. Я недавно узнал ваши имя и адрес из советских отчетов. Кажется, вы когда-то тоже занимались этими поисками?

Он кивнул:

— Очень давно.

Кнолль сунул руку в карман пиджака и достал три сложенных листка.

— Я нашел эти упоминания в советских отчетах. В них вас называют Ухо.

Старик просмотрел бумаги. Десятилетия прошли с тех пор, как он последний раз читал на кириллице.

— Это было моим именем в Маутхаузене.

— Вы были узником?

— Много месяцев. — Он закатал рукав на правой руке и показал татуировку. — Десять тысяч девятьсот один. Пытался свести, но не получилось. Немецкая работа.

Кнолль показал на бумаги:

— Что вы знаете о Семене Макарове?

Борисов с интересом отметил, что Кнолль проигнорировал его выпад в адрес немцев.

— Семен был моим партнером. Мы работали в одной команде, пока я не уехал.

— Как получилось, что вы работали на Комиссию?

Петр Борисов посмотрел на своего гостя, думая, отвечать ли. Он не разговаривал о событиях того времени много десятилетий. Только Майя знала об этом и унесла это знание с собой двадцать пять лет назад. Рейчел знала достаточно, чтобы понимать и всегда помнить. Следует ли ему говорить об этом? Почему нет? Он старик и дни его сочтены. В любом случае, что это меняет?

— После лагеря смерти я вернулся в Белоруссию, но моей родины уже не было. Немцы уничтожили все, как саранча. Моя семья погибла. Работа в Комиссии казалась мне правым делом, чтобы построить жизнь заново.

— Я внимательно изучил работу Комиссии. Интересная организация. Нацисты получили свою долю награбленного, но русские намного превзошли их. Солдаты, казалось, радовались таким обыденным предметам роскоши, как велосипеды и часы. Офицеры тем не менее отсылали вагонами домой предметы искусства, фарфор и драгоценности. Комиссия, по-видимому, была наибольшим грабителем из всех.

Он покачал головой:

— Тогда я думал, что это не грабежи. Немцы уничтожили земли, дома, заводы, города. Убили миллионы людей. Тогда русские думали о возмещении.

— А теперь? — Кнолль, казалось, чувствовал его колебание.

— Я согласен — грабежи. Коммунисты хуже нацистов. Удивительно, как время открывает глаза.

Кноллю было явно приятно это признание.

— Комиссия превратилась в пародию, вы хотите сказать? В результате это помогло Сталину отправить миллионы в ГУЛАГ.

— Из-за чего я и уехал.

— Макаров все еще жив?

Вопрос был задан быстро. Неожиданно. Безусловно, с целью получить такой же быстрый ответ. Старик чуть улыбнулся. Кнолль был хорош.

— Понятия не имею. Не видел Семена с тех пор, как уехал. Из КГБ приходил несколько лет назад большой вонючий чеченец. Я сказал ему то же самое.

— Это было смело, господин Бейтс. КГБ так просто не проведешь.

— Долгая жизнь сделала меня смелым. Что он мог мне сделать? Убить старика? Эти дни миновали, герр Кнолль.

Его замена обращения «мистер» на «герр» была намеренной, но опять Кнолль не прореагировал. Вместо этого немец сменил тему:

— Я расспрашивал многих бывших следователей. Телегина. Зернова. Березова. Я не смог найти Макарова. Я даже о вас не знал до прошлого понедельника.

— Они не упоминали меня?

— Если бы упоминали, я бы пришел раньше.

Это было неудивительно. Как и его, всех их научили держать рот на замке.

— Я знаю историю Комиссии, — сказал Кнолль. — Она нанимала следователей прочесывать Германию и Восточную Европу в поисках произведений искусства. Гонка с армией за право первыми награбить. Но она была довольно успешна, и ей удалось достать троянское золото, Пергамский алтарь, «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля и всю коллекцию дрезденского музея, я думаю.

Старик кивнул:

— Много, много вещей.

— Как я понимаю, сейчас только некоторые из этих предметов видят дневной свет. Большинство спрятано в замках или заперто в потайных комнатах на десятилетия.

— Я читал об этом. Теперь у них гласность.

Он решил перейти к делу:

— Вы думаете, что я знаю, где Янтарная комната?

— Нет. Иначе бы вы ее уже нашли.

— Может, лучше ей оставаться потерянной…

Кнолль покачал головой:

— Человек с вашим образованием, ценитель искусства, безусловно не хотел бы, чтобы такой шедевр был уничтожен временем и стихией.

— Янтарь живет вечно.

— Но не в той форме, в которой он изготовлен. Мастика восемнадцатого века не может быть так долговечна.

— Вы правы. Эти панели, найденные сейчас, выглядели бы как мозаика в коробке.

— Мой наниматель готов финансировать повторную сборку этой мозаики.

— Кто ваш наниматель?

Его гость усмехнулся:

— Я не могу сказать. Этот человек предпочитает анонимность. Как вы хорошо знаете, мир коллекционеров полон ревности и предательств.

— Все хотят Гран-при. О Янтарной комнате ничего не известно более пятидесяти лет.

— Но представьте, герр Бейтс, извините, мистер Бейтс…

— Борисов.

— Очень хорошо, мистер Борисов. Представьте, что комнату восстановят в ее прежнем блеске. Какое это будет зрелище! На сегодняшний день существует только несколько цветных фотографий вместе с черно-белыми, которые, конечно, не отражают ее красоты.

— Я видел эти фотографии во время своих поисков. Я также видел саму комнату до войны. Она действительно великолепна. Никакая фотография не передаст. Грустно, но кажется, она потеряна навсегда.

— Мой наниматель отказывается поверить в это.

— Свидетельства говорят, что панели были уничтожены, когда Кенигсберг был подвержен ковровым бомбардировкам в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Некоторые думают, что она покоится на дне Балтики. Я лично обследовал «Вильгельма Густлоффа». Было девять тысяч пятьсот погибших, когда русские затопили корабль. Некоторые говорят, что Янтарная комната была в грузовом трюме. Отправлена из Кенигсберга грузовиком в Данциг, а потом погружена для отправки в Гамбург.

Кнолль поменял позу в кресле.

— Я тоже искал на «Густлоффе». Свидетельства в лучшем случае противоречивые. Откровенно говоря, наиболее вероятная версия, которую я исследовал, — это то, что панели были вывезены из Кенигсберга нацистами на рудники около Геттингена вместе с оружием. Когда британцы заняли эту местность в тысяча девятьсот сорок пятом году, они взорвали рудники. Но, как и другие версии, эта могла не подтвердиться.

— Некоторые даже клялись, что американцы нашли ее и отправили через Атлантику.

— Я тоже слышал об этом. Вместе с версией о том, что русские на самом деле нашли ее и где-то спрятали панели — без ведома тех, кто сейчас у власти. Принимая во внимание ценность добычи, это вполне возможно. Но, принимая во внимание желание вернуть это сокровище, это маловероятно.

Его гость, казалось, владел темой. Он перечитал все эти теории ранее. Борисов внимательно вглядывался в каменное лицо, но пустые глаза не выдавали того, о чем думал немец. Он понимал, сколько практики потребовалось, чтобы так незаметно устанавливать такой барьер.

— Вы не боитесь проклятия?

Кнолль усмехнулся:

— Я слышал о нем. Но такие вещи — для непосвященных людей или для любителей сенсации.

— Как я невежлив, — вдруг сказал старик. — Вы хотите выпить?

— Было бы неплохо, — ответил Кнолль.

— Я сейчас вернусь. — Он показал на кошку, лежащую в кресле: — Люси составит вам компанию.

Старик шагнул в сторону кухни и последний раз взглянул на своего гостя, прежде чем толкнуть дверь. Он наполнил два стакана льдом и налил чай. Он также положил все еще маринующееся филе в холодильник. Он больше не чувствовал голода, мысли проносились в его голове с бешеной скоростью, как в прежние дни. Он взглянул на папку со статьями, все еще лежащую на столе.

— Мистер Борисов? — позвал Кнолль.

Голос сопровождал звук шагов. Наверное, будет лучше, если он не увидит статей. Борисов быстро распахнул морозильник и сунул папку на верхнюю полку. Он захлопнул дверь в тот момент, когда Кнолль открыл дверь и вошел в кухню.

— Да, герр Кнолль?

— Можно воспользоваться вашим туалетом?

— Дальше по коридору. Из гостиной.

— Спасибо.

Он ни на минуту не поверил, что Кноллю действительно понадобилось в туалет. Скорее всего, ему надо было сменить пленку в диктофоне, чтобы не прерывать потом беседу, либо он хотел под этим предлогом осмотреться. Он сам часто использовал этот трюк в прежние дни. Немец начинал раздражать его. Старик решил немного развлечься. Из шкафчика за раковиной он достал слабительное, которое возраст вынуждал принимать по крайней мере дважды в неделю. Он насыпал безвкусные гранулы в один из стаканов с чаем и размешал. Теперь этому ублюдку по-настоящему понадобится туалет.

Борисов принес стаканы с прохладительным в гостиную. Кнолль вернулся и взял стакан, сделав несколько больших глотков.

— Прекрасно, — сказал Кнолль. — Настоящий американский напиток. Чай со льдом.

— Мы гордимся им.

— Мы? Вы считаете себя американцем?

— Я здесь уже много лет. Теперь это мой дом.

— Разве Белоруссия не получила снова независимость?

— Власть там не лучше, чем в советские времена. Они приостановили принятие конституции. Диктаторы!

— Разве не сам народ дал белорусскому президенту такие права?

— Белоруссия — почти как российская провинция, настоящей независимости там нет. Требуются века, чтобы избавиться от рабства.

— Вам, кажется, наплевать и на фашистов, и на коммунистов.

Борисов начинал уставать от этой беседы. Потухшая было ненависть к немцам с новой силой стала разгораться в его сердце.

— Шестнадцать месяцев в лагере смерти могут сильно изменить человека.

Кнолль допил свой чай. Кубики льда звякнули, когда он поставил стакан на кофейный столик. Старик продолжал:

— Немцы и коммунисты изнасиловали Белоруссию и Россию. Нацисты использовали Екатерининский дворец под бараки, затем как мишень для упражнений в точности стрельбы. Я был там после войны. Мало что осталось от царственной красоты. Разве немцы не пытались уничтожить российскую культуру? До основания бомбили дворцы, чтобы преподать нам урок.

— Я не нацист, господин Борисов, так что я не могу ответить на ваш вопрос.

Последовал момент напряженного молчания. Затем Кнолль спросил:

— Почему бы нам не прекратить перепалку? Вы нашли Янтарную комнату?

— Как я уже сказал, комната потеряна навсегда.

— Почему я вам не верю?

Он пожал плечами:

— Я старик. Я скоро умру. У меня нет причин лгать.

— Так или иначе, насчет последнего я сомневаюсь, мистер Борисов.

Петр Борисов посмотрел Кноллю в глаза:

— Я расскажу вам историю — возможно, вам это поможет в поисках. За несколько месяцев до сдачи Маутхаузена в лагерь приехал Геринг. Он заставил нас помогать ему пытать четырех немцев. Геринг привязал их голыми к столбам на морозе. Мы лили воду на них, пока они не умерли.

— А какова была цель?

— Геринг хотел получить das Bernstein-zimmer. Четверо немцев были теми, кто вывозил янтарные панели из Кенигсберга перед вторжением русских. Геринг хотел Янтарную комнату, но Гитлер получил ее первым.

— Кто-то из солдат выдал информацию?

— Нет. Только кричал: «Mein Fuhrer», пока не замерз насмерть. Я до сих пор иногда вижу во сне их замерзшие лица. Это странно звучит, герр Кнолль, но я обязан жизнью этим немцам.

— Как это?

— Если бы один из них заговорил, то Геринг привязал бы меня к столбу вместо него и убил бы таким же способом.

Старик устал от воспоминаний. Он хотел, чтобы этот ублюдок убрался из его дома до того, как подействует слабительное.

— Я ненавижу немцев, герр Кнолль. И ненавижу коммунистов. Я ничего не сказал КГБ. Я ничего не скажу вам. Теперь уходите.

Кнолль, казалось, почувствовал, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, и поднялся:

— Очень хорошо, мистер Борисов. Пусть не говорят, что я оказывал на вас давление. Желаю вам доброй ночи.

Они вышли в прихожую, и Борисов открыл входную дверь. Кнолль вышел, повернулся и протянул руку для пожатия. Обычный жест, вызванный больше вежливостью, нежели чувством долга.

— Очень приятно, мистер Борисов.

Старик подумал снова о том немецком солдате, Матиасе, как он стоял обнаженный на морозе и как он ответил Герингу. Он плюнул в протянутую руку.

Кнолль ничего не ответил и не двигался в течение нескольких секунд. Затем немец спокойно достал носовой платок из кармана брюк и вытер плевок в тот момент, когда дверь захлопнулась у него перед носом.

 

ГЛАВА XIV

Атланта, Джорджия

Суббота, 10 мая, 21.35

Борисов еще раз просмотрел статью из журнала «Международное обозрение по искусству» и нашел раздел, который запомнил:

«…Альфред Роде, человек, руководивший эвакуацией Янтарной комнаты из Кенигсберга, был арестован сразу после войны и вызван в суд советскими властями. Так называемая Специальная государственная комиссия по ущербу, нанесенному немецко-фашистскими захватчиками, искала Янтарную комнату и требовала ответов на свои вопросы. Но Роде и его жена были найдены мертвыми утром того дня, когда должны были явиться на допрос. Официальной причиной смерти была названа дизентерия, что достаточно правдоподобно, так как в это время свирепствовали эпидемии из-за загрязненной воды. Но также изобиловали и слухи о том, что их убили, чтобы скрыть местонахождение Янтарной комнаты.

В этот же день доктор Пауль Эрдманн, врач, подписавший свидетельства о смерти четы Роде, исчез.

Эрих Кох, личный представитель Гитлера в Пруссии, был арестован поляками и привлечен к суду за военные преступления. Коха приговорили к смерти в 1946 году, но его казнь постоянно откладывалась по просьбе советских властей. Считалось, что Кох был единственным оставшимся в живых человеком, который действительно знал о местонахождении ящиков, которые были вывезены из Кенигсберга в 1945 году. Парадоксально, но Кох продолжал жить потому, что он не открывал их местонахождения, поскольку у него не было причин верить, что русские будут ходатайствовать о сохранении ему жизни после того, как им вернут Янтарную комнату.

В 1965 году адвокаты Коха наконец получили заверение от Советского Союза в том, что ему сохранят жизнь, когда он откроет эту информацию. Кох тогда сообщил, что ящики были замурованы в бункере недалеко от Кенигсберга, но заявил, что не помнит точного места из-за послевоенной реконструкции. Он умер, так и не сказав, где находятся панели.

В последующие десятилетия трое западногерманских журналистов умерли при загадочных обстоятельствах во время поисков Янтарной комнаты. Один упал в шахту заброшенного солевого рудника в Австрии — место, где, по слухам, были спрятаны нацистские трофеи. Двое других были сбиты автомобилями, впоследствии скрывшимися. Георг Штейн, немецкий исследователь, который давно изучал Янтарную комнату, предположительно совершил самоубийство. Все эти события подогревали спекуляции на тему проклятия, связанного с Янтарной комнатой, делая поиск сокровища еще более интригующим».

Он был наверху в комнате, когда-то принадлежавшей Рейчел. Теперь здесь был кабинет, в котором он хранил свои книги и бумаги. Там стояли старинный письменный стол, дубовый стеллаж и клубное кресло, в котором он любил сидеть и читать. В четырех книжных шкафах находились романы, исторические трактаты и классическая литература.

Он поднялся наверх после ужина, все еще продолжая думать о Кристиане Кнолле, и вытащил кипу статей из одного из шкафов. Все они были короткие, в основном не содержащие ценной информации. Остальные были все еще в морозильнике. Ему надо было забрать их, но он не хотел потом снова подниматься по лестнице.

Заметки о Янтарной комнате в газетах и журналах были противоречивы. Одни утверждали, что панели исчезли в январе 1945 года, другие называли апрель. Были ли они вывезены на грузовиках, по железной дороге или по морю? Разные авторы выдвигали разные теории. В одном отчете говорилось о том, что русские торпедировали «Вильгельма Густлоффа», отправив его на дно Балтики с панелями, в другом упоминалось о бомбежке корабля с воздуха. Один утверждал, что из Кенигсберга вывезли семьдесят два ящика, другой указывал число двадцать шесть, третий — восемнадцать. В нескольких докладах с уверенностью говорилось о том, что панели сгорели в Кенигсберге во время бомбежки. Другие проследили их путь, предполагая, что они были тайно вывезены в Америку через Атлантику. Трудно было выделить что-нибудь полезное, и ни одна статья не указывала на источник информации. Это могли быть просто слухи. Или еще хуже — чистая выдумка.

Только одна небольшая заметка в «Военном историке» приводила рассказ о том, как примерно 1 мая 1945 года из оккупированной Германии выехал поезд, в котором предположительно находилась Янтарная комната. Свидетели поручились, что панели были выгружены в крошечном чехословацком городке Тинец-над-Сазавоу. Там они предположительно были загружены в грузовик, увезены на юг и хранились в подземном бункере, который служил штаб-квартирой полевого маршала фон Шернера, командующего миллионной немецкой армией, и все еще находились в Чехословакии. Но в статье отмечалось, что раскопки бункера, проводившиеся Советским Союзом в 1989-м, ничего не дали.

Близко к правде, подумал он. Очень близко. Семь лет назад, когда он впервые прочел эту статью, он гадал о ее источниках, даже пытался связаться с автором, но впустую. Теперь человек по имени Вейленд Маккой собирался рыться в горах Гарц около Штодта, в Германии. Был ли он на правильном пути? Ясно было только то, что люди погибали, пытаясь отыскать Янтарную комнату. То, что случилось с Альфредом Роде и Эрихом Кохом, было историческим фактом. И то же касалось других смертей и исчезновений. Совпадение? Возможно. Но он не был в этом уверен. В особенности учитывая то, что случилось девять лет назад. Как он мог забыть! Воспоминания преследовали его каждый раз, когда он глядел на Пола Катлера. И он гадал много раз, не добавятся ли еще два имени в список несчастных случаев. Из холла донесся скрип. Обычно пустой дом не издавал ни звука… Старик поднял взгляд, ожидая, что Люси появится в комнате, но кошки нигде не было видно. Он отложил статьи и встал с кресла. С трудом дотащился до холла второго этажа и стал смотреть вниз сквозь дубовые перила. Узкие светильники по бокам от входной двери не горели, первый этаж был освещен только единственной лампой в гостиной. Наверху также было темно, за исключением кабинета, где была включена напольная лампа. Дверь в его спальню напротив была открыта, в комнате было темно и тихо.

— Люси? Люси?

Кошка не отзывалась. Старик прислушался. Больше никаких звуков. Везде было очень тихо. Он повернулся, чтобы войти обратно в кабинет. Вдруг кто-то напал на него сзади, из спальни. Прежде чем он смог повернуться, мощные руки сомкнулись на его шее, приподнимая его от земли. Запах латекса исходил от обхвативших его рук.

— Кonnen wir reden mehr, Ухо.

Голос принадлежал его гостю, Кристиану Кноллю. Он с легкостью перевел: «Теперь мы можем продолжить разговор, Ухо».

Кнолль сжал его горло сильнее, и у него перехватило дыхание.

— Жалкий русский. Плюнул мне в руку. Кем, черт побери, ты себя возомнил? Я убивал и за меньшее.

Он ничего не сказал, жизненный опыт научил его хранить молчание.

— Ты скажешь мне то, что я хочу знать, старик, или я убью тебя.

Борисов вспомнил похожие слова, сказанные пятьдесят два года назад. Геринг рассказывал обнаженным солдатам о том, какая участь их ждет, перед тем как они начали лить воду. Что сказал этот немецкий солдат, Матиас? «Это честь — бросить вызов своему палачу».

— Ты знаешь, где Макаров, не так ли?

Борисов попытался покачать головой. Кнолль сильнее сжал руки.

— Ты знаешь, где находится das Bernstein-zimmer, не так ли?

Он почти потерял сознание.

Кнолль ослабил хватку. Воздух хлынул в его легкие.

— Со мной шутки плохи. Я проделал длинный путь, чтобы получить информацию.

— Я ничего не скажу.

— Ты уверен? Ты сказал раньше, что тебе не много осталось. Теперь даже меньше, чем ты думаешь. А что твоя дочь? Твои внуки? Тебе бы не хотелось провести с ними еще несколько лет?

Ему бы хотелось, но не так сильно, чтобы дать запугать себя какому-то немцу.

— Пошел к черту, герр Кнолль.

Кнолль приподнял его хилое тело над лестницей. Старик попытался закричать, но прежде, чем он смог набрать воздуха, он полетел головой на дубовые ступеньки и покатился вниз. Руки и ноги цеплялись за перила, когда сила тяжести заставляла его кубарем катиться вниз. Что-то хрустнуло. Сознание угасало и снова вспыхивало. Боль жгла спину. Он в конце концов приземлился спиной на твердую плитку, сильнейшая боль пронизывала верхнюю часть его тела. Его ноги онемели. Потолок кружился над головой. Он услышал, как Кнолль сбегает вниз по лестнице, потом увидел, как тот склонился над ним и приподнял его за волосы. Ирония судьбы. Он был обязан жизнью немцу, а теперь немец же забирал ее.

— Десять миллионов евро — это, конечно, хорошо. Но ни один русский засранец не плюнет на меня.

Старик попытался плюнуть снова, но во рту пересохло и челюсти не двигались.

Руки Кнолля сомкнулись на его шее.

 

ГЛАВА XV

Атланта, Джорджия

Суббота, 10 мая, 21.35

Сюзанна Данцер наблюдала за этой сценой в окно и слышала хруст, когда Кнолль сломал старику шею. Она видела, как тело старика безвольно упало, его голова была повернута под неестественным углом.

Кнолль отпихнул Борисова в сторону и ударил его ногой в грудь.

Сюзанна напала на след Кнолля этим утром, вскоре после прибытия в Атланту рейсом из Праги. Его действия пока были предсказуемы, и она с самого начала обнаружила его, когда он совершал рейс по району, разведывая. Любой компетентный эквизитор всегда вначале изучал местность, убеждаясь в том, что след не был ловушкой.

А уж в чем в чем, но в этом Кнолль был хорош.

Он оставался в своем отеле в деловой части города большую часть дня, и она следила за ним и тогда, когда он в первый раз был у Борисова. Но вместо того, чтобы вернуться в отель, Кнолль ждал в машине в трех кварталах от дома и затем вернулся туда после наступления темноты. Она видела, как он вошел через заднюю дверь, дверь была, очевидно, не заперта, так как ручка повернулась с первого раза.

Ясно, что старик не согласился сотрудничать. Нрав Кнолля был хорошо известен. Он сбросил Борисова с лестницы так небрежно, как другой бросил бы бумагу в мусорное ведро, а потом сломал ему шею с явным удовольствием. Сюзанна уважала таланты своего противника, зная, что он носит кинжал около предплечья и не колеблясь пользуется им.

Но и у нее самой были кое-какие таланты.

Кнолль выпрямился и осмотрелся.

Из ее укрытия все было прекрасно видно. Черный гимнастический костюм и черная кепка, надетая на светлые волосы, помогали ей сливаться с ночью. Комната, в которую вело окно, гостиная, была не освещена.

Неужели он почувствовал ее присутствие?

Она присела под подоконником в высоких остролистах, растущих вокруг дома, и спряталась в колючих листьях. Ночь была теплая. Капли пота выступили у нее на лбу. Сюзанна осторожно приподнялась и увидела, что Кнолль исчез на верху лестницы. Шесть минут спустя он вернулся с пустыми руками, его пиджак был опять в порядке, галстук идеально повязан. Она увидела, как он наклонился и проверил у Борисова пульс, а затем прошел в заднюю часть дома. Через несколько секунд дверь открылась и вновь закрылась.

Сюзанна подождала десять минут, прежде чем прокрасться вокруг дома к задней двери. Рукой, одетой в перчатку, она повернула ручку и вошла внутрь. Запахи антисептика и старческого жилья висели в воздухе. Она пересекла кухню и вошла в прихожую.

В столовой ей навстречу внезапно выпрыгнула кошка. Ее сердце подпрыгнуло, и она остановилась, проклиная животное.

Женщина перевела дух и вошла в гостиную.

Обстановка здесь не изменилась со времени ее прошлого посещения три года назад. Та же бугристая софа, настенные часы с боем и тяжелые настольные лампы. Литографии на стенах вначале заинтриговали ее. Она гадала, могут ли среди них быть оригиналы, но пристальный осмотр в прошлый раз показал, что все они были копиями. Она вторглась к нему однажды вечером, когда Борисов ушел, ее поиски ничего не дали, только несколько журнальных и газетных статей о Янтарной комнате. Ничего ценного. Если Петр Борисов знал что-либо о местонахождении Янтарной комнаты, он бы, конечно, не стал этого записывать либо не стал бы держать эту информацию в своем доме.

Сюзанна прошла мимо тела в прихожей и поднялась по лестнице. Еще одна быстрая проверка в кабинете ничего не дала, кроме того, что Борисов, очевидно, недавно читал некоторые материалы по Янтарной комнате. Несколько статей были разбросаны по тому же креслу, которое она помнила с прошлого раза.

Она снова спустилась.

Старик лежал лицом вниз. Она проверила пульс. Его не было.

Хорошо.

Кнолль избавил ее от хлопот.

 

ГЛАВА XVI

Атланта, Джорджия

Воскресенье, 11 мая, 8.35

Рейчел остановила машину у подъезда дома своего отца. Утреннее небо в середине мая было ослепительно голубым. Дверь гаража была поднята, «олдсмобиль» стоял снаружи, роса блестела на его вишневой полированной поверхности. Картина была странная, так как ее отец обычно ставил машину в гараж.

Дом немного изменился со времени ее детства. Красные кирпичи, белая отделка, угольного цвета кровля. Магнолия и кизил росли перед входом, посаженные двадцать пять лет назад, когда их семья въехала сюда. Теперь они разрослись, как и остролист с можжевельником, окружающие фасад и боковые стены. По ставням был виден возраст дома, мох медленно подбирался к кирпичам. Внешний вид здания требовал заботы, и Рейчел мысленно взяла себе на заметку поговорить об этом с отцом.

Рейчел припарковалась, дети выскочили из машины и побежали вокруг дома к задней двери.

Она проверила машину отца. Не заперта. Она покачала головой. Он просто отказывался запирать что-либо. Утренняя «Конститьюшн» лежала на крыльце, она подошла и подняла ее, затем прошла по цементной дорожке к задней части дома. Марла и Брент звали Люси во дворе.

Кухонная дверь была также не заперта. Над раковиной горел свет. Насколько ее отец был беспечен по поводу замков, настолько же он психовал по поводу света, зажигая его, только когда это было абсолютно необходимо. Он бы непременно выключил его прошлым вечером, перед тем как лечь спать.

Она позвала его:

— Папа? Ты здесь? Сколько раз мне еще повторять тебе, чтобы ты запирал дверь?

Дети звали Люси, потом протиснулись сквозь открывающиеся в обе стороны двери и побежали в столовую и гостиную.

— Папа? — позвала она громче.

Марла вбежала обратно в кухню:

— Дедушка спит на полу.

— О чем ты?

— Он спит на полу возле лестницы.

Рейчел кинулась из кухни в прихожую. Неестественный угол, под которым была повернута голова ее отца, свидетельствовал о том, что ее отец не спал.

* * *

— Добро пожаловать в Музей высокого искусства, — приветствовал стоящий на входе человек каждого проходившего в широкие стеклянные двери. — Добро пожаловать. Добро пожаловать.

Люди продолжали проходить по одному сквозь вертушку. Пол ждал своей очереди.

— Доброе утро, господин Катлер, — сказал человек на входе. — Вам не нужно было ждать. Почему вы сразу не подошли?

— Это было бы нечестно, господин Браун.

— Членство в совете должно давать некоторые привилегии, разве нет?

Пол улыбнулся:

— Наверное. Меня здесь должен ждать репортер. Мы договаривались встретиться с ним в десять.

— Да. Он ожидает на главной галерее с самого открытия.

Пол устремился туда, его каблуки цокали по отполированной террасе. Четырехэтажный атриум был открыт до потолка, полукруглые пешеходные проходы опоясывали стены на каждом этаже, люди ходили вверх и вниз, и шум от негромких разговоров наполнял воздух.

Катлер не мог придумать лучшего времяпрепровождения в воскресное утро, чем пойти в музей. Он не часто ходил в церковь. Не то чтобы он не верил. Просто его больше привлекали творения рук человеческих, нежели размышления о некоем всемогущем существе. Рейчел была такая же. Он часто думал, не влияет ли негативно их безразличное отношение к религии на Марлу и Брента. Может, детей нужно было приобщать к вере? Так он ей и сказал. Но Рейчел не согласилась. Пусть они сами решают, в свое время. Она была убежденной атеисткой.

Это был их обычный спор. Один из многих.

Он прошелся по главной галерее, выставленные здесь картины были образчиками того, что находилось в остальном здании. Репортер, худощавый проворный человек с бородкой и фотоаппаратом, висящим на правом плече, стоял перед большой картиной, написанной маслом.

— Вы Гейл Блэйзек?

Молодой человек обернулся и кивнул.

— Пол Катлер. — Они обменялись рукопожатием, и Пол показал на картину: — Она прекрасна, не так ли?

— Последняя работа Дель Сарто, как мне кажется, — ответил репортер.

Пол кивнул:

— Нам удалось уговорить частного коллекционера предоставить ее на время вместе с несколькими другими прекрасными полотнами. Они на втором этаже вместе с остальными работами итальянцев четырнадцатого и восемнадцатого веков.

— Я учту, что их надо будет посмотреть перед уходом.

Катлер взглянул на большие настенные часы. 10.15.

— Извините, что опоздал. Почему бы нам не побродить здесь, пока вы задаете свои вопросы?

Молодой человек улыбнулся и достал диктофон из сумки на плече. Они пошли по широкой галерее.

— Приступлю сразу к делу. Как давно вы состоите в совете музея? — спросил репортер.

— Уже девять лет.

— Вы коллекционер?

Он усмехнулся:

— Едва ли. У меня есть только пара картин маслом и несколько акварелей. Ничего существенного.

— Мне говорили, что ваши таланты лежат в сфере организации. Администрация превосходно отзывается о вас.

— Я люблю свою волонтерскую работу. Это место особенное для меня.

Шумная группа подростков устремилась из мезонина в галерею.

— У вас образование в сфере искусства?

Катлер покачал головой:

— Не совсем. У меня степень бакалавра по политологии в Университете Эмори и несколько курсов по истории искусств. Затем я выяснил, чем занимаются историки искусств, и пошел в юридическую школу.

Он пропустил историю о том, как его не приняли с первого раза. Не из тщеславия — просто спустя тринадцать лет это уже не имело значения.

Они обошли двух женщин, восхищавшихся картиной, изображавшей святую Марию Магдалину.

— Сколько вам лет? — спросил репортер.

— Сорок один.

— Вы женаты?

— Разведен.

— Я тоже. Как вы справляетесь с этим?

Катлер пожал плечами. Необязательно как-то комментировать это.

— Справляюсь.

На самом деле развод означал неприбранную квартиру и ужины либо в одиночестве, либо в компании деловых партнеров, за исключением двух дней в неделю, когда он ужинал с детьми. Общение было ограничено деятельностью Государственной коллегии, что было единственной причиной того, что он работал в стольких комитетах, чтобы занять свое свободное время и выходные, когда он не встречался с детьми. Рейчел хорошо относилась к его визитам. Пожалуйста, в любое время. Но он не хотел мешать ее общению с детьми и понимал ценность порядка и необходимость постоянства.

— Может быть, вы расскажете немного о себе?

— Прошу прощения?

— Я часто прошу об этом людей, которых интервьюирую. Они могут сделать это гораздо лучше, чем я. Кто знает вас лучше вас самого?

— Когда администратор попросил меня поучаствовать в этом интервью и показать вам музей, я думал, статья будет о музее, а не обо мне.

— Так и есть. Для воскресного выпуска «Конститьюшн». Но мой редактор хочет разместить на полях статьи информацию о важных людях. Живые люди, скрывающиеся в тени выставок.

— А кураторы?

— Администратор сказал, что вы здесь одна из центральных фигур. Тот, на кого он может по-настоящему рассчитывать.

Катлер остановился. Что он мог рассказать о себе? Пять футов десять дюймов, темные волосы, карие глаза? Телосложение человека, пробегающего три мили в день?

— Как насчет обычного лица, обычного тела и обычной личности? Надежен. Человек, с которым вы пойдете в разведку.

— Человек, который проследит, чтобы вашей недвижимостью управляли надлежащим образом, когда вас не станет?

Пол не говорил раньше, что работает адвокатом по наследственным делам. Очевидно, репортер хорошо подготовил домашнее задание.

— Что-то в этом роде.

— Вы упомянули разведку. Вы служили в армии?

— Да, после призыва.

— Сколько времени вы работаете юристом?

— Раз уж вы знаете, что я адвокат по наследствам, думаю, вы также знаете, сколько времени я практикую.

— Вообще-то я забыл спросить.

Честный ответ. Что же, это справедливо.

— Я работаю в «Приджен и Вудворт» уже тринадцать лет.

— Ваши партнеры прекрасно отзываются о вас. Я разговаривал с ними в пятницу.

Катлер приподнял брови в замешательстве:

— Никто мне ничего не говорил об этом.

— Я просил их не говорить. По крайней мере до конца сегодняшнего дня. Я хотел, чтобы наш разговор был импровизацией.

Вошли еще посетители. Зал заполнялся людьми, и становилось шумно.

— Пойдемте в галерею Эдвардса. Там меньше народа. У нас там выставлены прекрасные скульптуры.

Он показал дорогу.

Солнечный свет вливался в помещение через высокие толстые стекла и кружевом ложился на белый мраморный пол. Огромная гравюра украшала дальнюю северную стену. Аромат кофе и миндаля доносился из открытого кафе.

— Великолепно, — сказал репортер, глядя вокруг. — Как это назвали в «Нью-Йорк таймc»? «Лучший музей, построенный городом за это поколение»?

— Нам был приятен их энтузиазм. Это помогло наполнить галереи. Меценаты сразу почувствовали себя уверенно в общении с нами.

Впереди по центру атриума стоял отполированный монумент из красного гранита. Катлер инстинктивно направился к нему, он никогда не проходил мимо, не остановившись на минутку. Репортер последовал за ним. Список из двадцати девяти имен был высечен в камне. Его взгляд всегда притягивала надпись в центре:

ЯНСИ КАТЛЕР

4 ИЮНЯ 1936 — 23 ОКТЯБРЯ 1998

ПРЕДАННЫЙ ЮРИСТ

ПОКРОВИТЕЛЬ ИСКУССТВ

ДРУГ МУЗЕЯ

МАРЛИН КАТЛЕР

14 МАЯ 1938 — 23 ОКТЯБРЯ 1998

ПРЕДАННАЯ СУПРУГА

ПОКРОВИТЕЛЬ ИСКУССТВ

ДРУГ МУЗЕЯ

— Ваш отец состоял в совете, не так ли? — спросил репортер.

— Он прослужил в нем тридцать лет. Помогал собирать средства для строительства. Моя мать тоже активно участвовала в этом.

Он стоял молча и благоговейно, как всегда. Это был единственный существующий мемориал его родителям. Самолет разбился далеко над морем. Погибло двадцать девять человек. Весь совет директоров музея, их жены и несколько сотрудников. Тел не нашли. Никаких объяснений причин взрыва, за исключением односложного заявления итальянских властей об ответственности сепаратистской террористической группировки. Целью взрыва на борту самолете посчитали итальянского министра по вопросам древностей. Янси и Марлин Катлер просто оказались в неправильном месте в неправильное время.

— Они были хорошими людьми, — сказал он. — Нам всем их не хватает.

Пол повернулся, показывая репортеру путь в галерею Эдвардса. С другого конца атриума к нему подбежала помощник куратора:

— Господин Катлер, подождите, пожалуйста.

Женщина спешила к нему, на ее лице было озабоченное выражение.

— Вам только что звонили. Мне очень жаль. Ваш бывший тесть умер.

* * *

«Дело о присылке от Прусского короля в дар к государю Петру I Янтарного кабинета,

Петр».

1717 года генваря 13

Графу Бестужеву-Рюмину — в Мемель, январь 1717

MONSEUR.

Когда будет прислан в Мемель из Берлина от графа Александра Головкина кабинет янтарной (который подарил нам королевское величество прусской) и оный в Мемеле прийми и отправь немедленно через Курляндию на курляндских подводках до Риги сбережением с тем же посланным, который вам сей указ наш объявит, и придайте ему до Риги конвой одного унтер-офицера с несколькими драгунами…

 

ГЛАВА XVII

Атланта, Джорджия

Вторник, 13 мая, 11.00

Петра Борисова похоронили в 11 часов утра, весеннее утро было облачным, мрачным и холодным, необычным для мая. На похоронах было много людей. Пол вел церемонию, представив троих давних друзей Борисова, которые произнесли трогательные речи. Затем он сказал несколько слов от себя.

Рейчел стояла впереди, рядом с ней были Марла и Брент. Скромный священник из православной церкви Святого Мефодия отпевал усопшего, Петр был его постоянным прихожанином. Церемония была неторопливой, все плакали, хор исполнял произведения Чайковского и Рахманинова. Погребение состоялось на православном кладбище рядом с церковью, дорожка из красной глины и бермудского стекла вилась под тенью раскидистых платанов. Когда гроб опускали в могилу, раздались последние слова священника:

— Ибо прах ты и в прах возвратишься.[186]

Хотя Борисов и принял полностью американскую культуру, он всегда сохранял религиозную связь с родиной, строго придерживаясь православной веры. Пол не помнил, чтобы его тесть был чересчур набожным человеком, просто он свято верил и превратил эту веру в праведную жизнь. Старик много раз упоминал, что хотел бы быть похороненным в Белоруссии, среди березовых рощ, топких болот и полей синего льна. Его родители, братья и сестры лежали в братских могилах, знание их точного местонахождения умерло вместе с офицерами СС и немецкими солдатами, убившими их. Пол думал о том, чтобы поговорить с кем-нибудь в государственном департаменте о возможности похоронить старика на родине, но Рейчел отвергла эту идею, сказав, что хочет, чтобы ее отец и мать покоились рядом. Рейчел настояла на том, чтобы все пришли к ней после похорон, и более семидесяти человек в течение двух часов заходили и выходили из дома. Соседи принесли еду и напитки. Она вежливо говорила со всеми, принимала соболезнования и благодарила.

Пол внимательно следил за ней. Казалось, она неплохо держалась. Около двух часов она исчезла наверху. Он нашел ее в их бывшей спальне, одну. Прошло много времени с тех пор, как он был здесь последний раз.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Она сидела очень прямо на краю постели, уставившись на ковер, ее глаза опухли от слез. Он подошел ближе.

— Я знала, что этот день настанет, — сказала она. — Теперь их обоих нет.

Она помолчала.

— Я помню день, когда умерла мама. Я думала, что это конец света. Я не могла понять, почему она ушла.

Пол всегда подозревал, что именно в этом была причина ее антирелигиозных убеждений. Обида на Бога, который должен быть милосердным, но который так бездушно лишил девочку матери. Он хотел обнять ее, утешить, сказать, что любит ее и всегда будет любить. Но он стоял, не двигаясь, борясь со слезами.

— Она всегда читала мне. Странно, но больше всего я помню ее голос. Такой нежный. И истории, которые она рассказывала. Аполлон и Дафна. Битвы Персея. Ясон и Медея. Всем остальным рассказывали сказки. — Она печально улыбнулась. — А мне мифы.

Это был один из тех редких случаев, когда Рейчел упоминала что-либо конкретное из своего детства. Тема была не из тех, которые обсуждались подробно, и Рейчел с самого начала ясно дала понять, что любые вопросы она считает вторжением к ней в душу.

— Поэтому ты читаешь то же самое детям?

Рейчел вытерла слезы и кивнула.

— Твой отец был хорошим человеком. Я любил его.

— Даже несмотря на то, что у нас с тобой ничего не вышло, он всегда считал тебя своим сыном. Сказал мне, что всегда будет так думать.

Она посмотрела на него.

— Его самым горячим желанием было, чтобы мы снова были вместе.

Моим тоже, подумал Пол, но ничего не сказал.

— Кажется, мы с тобой только и делали, что ссорились, — сказала Рейчел. — Двое упрямцев.

Пол должен был сказать это.

— Мы не только ссорились.

Она пожала плечами:

— В нашем доме оптимистом всегда был ты.

Катлер заметил семейную фотографию, стоящую на комоде. Они сделали ее за год до развода. Он, Рейчел и дети. Их свадебная фотография тоже была все еще там, как и те, что внизу в прихожей.

— Я сожалею о том вечере в прошлый вторник, — сказала она. — То, что я сказала, когда ты уходил. Ты знаешь, какой резкой я иногда бываю.

— Я не должен был вмешиваться. То, что произошло у тебя с Неттлсом, — не мое дело.

— Нет, ты прав. Я отреагировала слишком бурно. Мой характер доведет меня до беды. — Она снова смахнула слезы. — Мне так много надо сделать. Это лето будет трудным. Я не планировала предвыборную гонку в этот раз. А теперь еще и это.

Катлер не стал повторять очевидное. Ей, конечно же, стоило поупражняться в дипломатии.

— Послушай, Пол, ты мог бы разобраться с папиным домом? Я просто не могу заниматься этим сейчас.

Он протянул руку и легонько сжал ее плечо. Рейчел не противилась этому жесту.

— Конечно.

Ее рука коснулась его руки. Они впервые коснулись друг друга за многие месяцы.

— Я доверяю тебе. Я знаю, что ты все правильно сделаешь. Он бы хотел, чтобы ты управлял его делами. Он уважал тебя. — Она отняла руку.

Катлер тоже. Он начал думать о юридических тонкостях. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от этого момента.

— Ты знаешь, где завещание?

— Поищи в доме. Оно, возможно, в кабинете. Или, может быть, в депозитном сейфе в банке. Я не знаю. Он дал мне этот ключ.

Рейчел подошла к комоду. Снежная королева? Не для него. Он вспомнил их первую встречу двенадцать лет назад на Коллегии адвокатов в Атланте. Пол был тихим юристом, первый год работая в «Приджен и Вудворт». Она была напористым помощником окружного прокурора. Два года они встречались, пока Рейчел не предложила ему пожениться. Вначале они были счастливы, но эти годы быстро пролетели. Что же пошло не так? Почему все не могло снова быть хорошо? Возможно, она была права. У них лучше получалось быть друзьями, чем любовниками.

Но он все же надеялся, что это не так.

Пол взял ключ от банковского сейфа, который она протянула ему, и сказал:

— Не беспокойся, Рейчи. Я обо всем позабочусь.

Катлер покинул дом Рейчел и поехал прямо к Петру Борисову. Поездка по перекресткам многолюдных торговых бульваров и смежных с ними улиц заняла менее получаса.

Он припарковался у подъезда и увидел «олдсмобиль» Борисова, стоящий в гараже. Рейчел дала ему ключ от дома, и он отпер парадную дверь. Его взгляд невольно упал на плитки фойе, а затем устремился вверх по ступенькам лестницы, некоторые из которых были расколоты пополам, а некоторые торчали под неестественными углами. На ступенях не было видно следов от удара, но в полиции сказали, что старик оступился на одной из них, а затем упал и сломал себе шею. Вскрытие подтвердило характер ранений и их очевидную причину. Трагический несчастный случай.

Он стоял неподвижно, странное сочетание жалости и печали сотрясало его. Раньше ему всегда нравилось приходить сюда, разговаривать об искусстве и футболе. Теперь старик умер. Оборвалась еще одна ниточка, связывающая его с Рейчел. Они были друзьями. Они стали особенно близки, когда погибли его родители. Борисов и его отец были хорошими друзьями, их связывала любовь к искусству. Катлер вспоминал теперь обоих мужчин, и сердце его пронзила острая боль.

Хорошие люди ушли навсегда.

Он решил последовать совету Рейчел и сначала поискать наверху в кабинете. Пол знал, что завещание должно было быть там. Он составил его несколько лет назад и сомневался, что Борисов обратился бы к кому-нибудь другому, чтобы что-либо изменить. Копия, безусловно, хранилась в компании в пенсионных файлах, и при необходимости он мог ее взять. Но с оригиналом он мог бы быстрее произвести все необходимые процедуры.

Пол поднялся по лестнице и обыскал кабинет. Журнальные статьи были разбросаны по широкому креслу, еще несколько лежало россыпью на ковре. Он перелистал страницы. Все они были о Янтарной комнате. Борисов часто говорил о ней в течение этих лет, в его словах была убежденность человека, который страстно желал видеть это сокровище восстановленным в Екатерининском дворце. Очевидно, этого было достаточно, чтобы хранить статьи и газетные вырезки тридцатилетней давности.

Катлер обыскал ящики стола и шкафы для документов, но не нашел завещания.

Он просмотрел книжные полки. Борисов любил читать. Гомер, Гюго, По и Толстой занимали полки вместе с томом русских сказок, полным изданием «Истории» Черчилля и «Метаморфоз» Овидия в кожаном переплете. Ему также нравились южные писатели — сочинения Фленнери О'Коннора и Кэтрин Энн Портер составляли часть библиотеки.

Взгляд Пола привлек плакат на стене. Старик купил его в киоске в парке Центенниал во время Олимпийских игр. Серебряный рыцарь на вставшей на дыбы лошади, меч обнажен, шестиконечный золотой крест украшает щит. Фон был кроваво-красный, символ доблести и храбрости, как сказал Борисов, с белым по краю, олицетворяющим свободу и чистоту. Это был национальный символ Белоруссии, знак независимости.

Очень похоже на самого Борисова.

Борисову очень понравились Олимпийские игры. Они ходили на несколько соревнований и были на стадионе, когда Белоруссия завоевала золотую медаль по женской гребле. Еще четырнадцать медалей было завоевано этой страной — шесть серебряных и восемь бронзовых — за метание диска, многоборье, гимнастику и борьбу. Борисов гордился каждой. Американец по духу, в своем сердце бывший тесть Пола был, без сомнения, белорусом.

Пол спустился вниз и тщательно обыскал ящики и шкафы, но и там не нашел завещания. Карта Германии все еще была развернута на кофейном столике. Газета «Ю-эс-эй тудей», которую он привез Борисову, тоже была там.

Пол прошел в кухню в надежде, что важные бумаги были спрятаны там. Он однажды вел дело, в котором женщина хранила свое завещание в морозильнике, поэтому наудачу распахнул обе дверцы холодильника. Вид папки в камере морозильника удивил его.

Он вынул ее и открыл холодный скоросшиватель.

Еще статьи о Янтарной комнате, в основном датированные 1940 и 1950 годами, но некоторые из них были недавние, написанные два года назад. Почему они были в морозильнике? Решив, что найти завещание было сейчас более важным делом, Пол решил оставить папку и направился в банк.

Уличные часы на городском банке Джорджии на бульваре Карр показывали 15.23, когда Пол заехал на заполненную автомобилями парковку. Он был клиентом городского банка Джорджии многие годы, со времени своей работы там до юридической школы.

Седовласый менеджер, похожий на мышь, вначале отказал в доступе к депозитному сейфу Борисова. После короткого звонка в офис секретарь Пола выслала факсом доверенность, которая удостоверяла, что он был поверенным покойного Петра Борисова. Доверенность, похоже, удовлетворила менеджера. По крайней мере у него теперь была бумага, которую он мог показать наследникам в случае, если они пожалуются на то, что сейф пуст.

Закон Джорджии содержал определенные положения, дающие представителям доступ к депозитным сейфам для поиска завещаний. Он использовал этот закон много раз, и многие банковские служащие были знакомы с ним. Хотя иногда возникали трудности.

Служащий провел его в подвал, где выстроились ящики из нержавеющей стали. Владение ключом к номеру 45, казалось, должно было подтверждать его права. По закону служащий должен был остаться, просмотреть содержимое и запротоколировать, что было взято и кем. Пол отпер ящик и вытащил наружу узкий прямоугольник, металл заскрежетал по металлу.

Внутри была единственная пачка бумаг, перевязанная лентой. Один документ был в синей обложке, и он сразу узнал завещание, которое составил несколько лет назад. Около дюжины белых конвертов были пришпилены к нему. Он перебрал их. Все они были от Семена Макарова и адресованы Борисову. Аккуратно сложенные, в одной из пачек были копии писем от Борисова к Макарову. Вся переписка велась на английском. Последний документ был в простом белом конверте, запечатанный, с именем Рейчел, надписанным синими чернилами.

— Письма и этот конверт прикреплены к завещанию. Господин Борисов явно подразумевал, что это единое целое. Больше в ящике ничего нет. Я забираю все.

— Нас инструктировали, что в подобных ситуациях мы можем позволить взять только завещание.

— Это было скреплено вместе. Конверты могут иметь отношение к завещанию. Согласно закону, я могу забрать их.

Менеджер колебался:

— Мне нужно будет позвонить в центральный офис нашему генеральному советнику для получения разрешения.

— В чем проблема? Никто не будет ни на что жаловаться. Я сам составил это завещание. Я знаю, о чем в нем говорится. Единственной наследницей господина Борисова является его дочь. Я здесь по ее поручению.

— Тем не менее мне надо проверить это у нашего юриста. С него было достаточно.

— Сделайте это. Скажите Кэти Холден, что Пол Катлер сейчас в вашем банке и ему морочит голову некто, кто, очевидно, не знает закон. Скажите ей, что, если я буду вынужден обратиться в суд и получить ордер, позволяющий мне сделать то, что я должен сделать в любом случае, банк компенсирует мне двести двадцать долларов в час, которые я назначу за свои хлопоты.

Менеджер, казалось, принял во внимание его слова.

— Вы знаете нашего генерального советника?

— Я раньше работал на нее.

Менеджер обдумал затруднительное положение и наконец сказал:

— Возьмите все. Но распишитесь здесь.

 

ГЛАВА XVIII

«Семен,

Петр».

как болит мое сердце каждый день из-за того, что случилось с Янси Катлером. Какой прекрасный человек, его жена такая хорошая женщина. И все остальные люди в том самолете тоже были хорошие. Хорошие люди не должны умирать так ужасно и так внезапно. Мой зять сильно горюет, и мне больно сознавать, что я, возможно, несу за это ответственность.

Янси звонил мне вечером накануне катастрофы. Ему удалось определить местонахождение старика, которого ты упоминал, чей брат работал в поместье Лоринга. Ты был прав. Я не должен был просить Янси снова выспрашивать, пока он был в Италии. Я был не прав, вовлекая других. Это наше бремя. Но почему мы выжили? Разве они не знают, где мы? Что мы знаем? Может быть, мы для них больше не угроза? Только те, кто задает вопросы и подбирается слишком близко, привлекают их внимание. Равнодушие, вероятно, гораздо лучше, чем любопытство. Так много лет прошло… Янтарная комната кажется теперь больше воспоминанием, чем чудом света. Неужели кому-то еще действительно есть до этого дело? Береги себя, Семен. До связи.

«Семен,

Петр».

сегодня приходили из КГБ. Жирный чеченец, смердящий как помойка. Он сказал, что нашел мое имя среди записей Комиссии. Я думал, что этот след был слишком старый и остывший, чтобы привести ко мне. Но я ошибался. Будь осторожен. Он спрашивал, жив ли ты еще. Я сказал ему как обычно. Я думаю, что мы единственные, кто еще остался из наших. Все наши друзья умерли. Так печально. Возможно, ты прав. На всякий случай — больше никаких писем. Особенно сейчас, раз они знают, где я. Моя дочь скоро родит. Это мой второй внук, теперь этот раз девочка, как мне сказали. Современная наука! Мне нравились старые способы, когда надо было гадать. Но маленькая девочка — это хорошо. Мой внук приносит мне столько радости. Я надеюсь, твои внуки в порядке. Береги себя, мой старый друг.

«Дорогой Петр,

Семен».

прилагающаяся подборка из газеты Бонна. Ельцин прибыл в Германию, объявив, что он знает, где находится Янтарная комната. Газеты и журналы гудели от этого заявления. Это известие дошло до тебя через океан? Он утверждает, что ученые отыскали эту информацию в советских записях. Чрезвычайная комиссия по преступлениям против России, как нас называет Ельцин. Ха! Все, что этот дурак сделал, — это вытянул полмиллиарда марок помощи из Бонна, затем извинился, сказав, что записи касались не Янтарной комнаты, а других сокровищ, украденных из Ленинграда. Очередная русская чушь. Все эти сволочи одинаковы. Все нынешние разговоры о восстановлении российского наследия — больше пропаганда. Они только продают наше наследие. Газеты каждый день полны рассказов о продающихся картинах, скульптурах и драгоценностях. Продают нашу историю. Мы должны хранить панели в безопасности. Больше никаких писем, по крайней мере на время. Спасибо за фотографию твоей дочери. Она для тебя большая радость. Будь здоров, мой друг.

«Семен,

Петр».

надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Прошло много времени с наших последних писем. Я думал, что спустя три года, возможно, уже будет безопасно. Больше не было никаких посещений, и я прочел несколько отчетов, касающихся панелей. С тех пор как мы переписывались в последний раз, моя дочь и ее муж развелись. Они любят друг друга, но просто не могут жить вместе. Мои внуки в порядке. Надеюсь, и твои тоже. Мы уже оба стары. Было бы здорово отважиться и проверить, там ли действительно панели. Но никто из нас не может пуститься в это путешествие. Кроме того, это все еще может быть опасным. Кто-то слышал, как Янси Катлер задавал вопросы о Лоринге. Мое сердце подсказывает мне, что бомба предназначалась не министру Италии. Я все еще горюю о Катлерах. Так много людей погибло, разыскивая Янтарную комнату. Возможно, ей лучше оставаться утраченной. Но все это не имеет значения. Никто из нас не может защищать ее дальше. Будь здоров, старый друг.

«Рейчел,

моя драгоценная дочь. Мой единственный ребенок. Твой отец теперь покоится в Мире вместе с твоей матерью. Мы, конечно, вместе, ибо Господь милосердный не откажет двум любившим друг друга людям в вечном счастье. Я написал это письмо, чтобы сказать то, что я, возможно, должен был сказать, пока был жив. Ты всегда знала о моем прошлом, чем я занимался для Советов до эмиграции. Я крал предметы искусства. Самое настоящее воровство, но санкционированное и поддерживаемое Сталиным. В то время из-за моей ненависти к нацистам я находил этому рациональное объяснение, но я ошибался. Мы украли много и у многих, и все под прикрытием возмещения. Но больше всего мы искали Янтарную комнату. Наше наследие, украденное захватчиками. Письма, приложенные к этой записке, расскажут немного о наших поисках. Мой старый друг Семен и я искали очень тщательно. Нашли ли мы ее? Возможно. Никто из нас не ездил и на самом деле не проверял. Слишком многие следили за нами в те дни, и когда мы сузили круг поисков, оба мы осознали, что Советы были гораздо хуже Германии. Поэтому мы оставили все как есть. Семен и я поклялись никогда не открывать то, что мы знали, или то, что мы думали, что знаем. Только когда Янси вызвался осторожно навести справки, чтобы проверить информацию, которую я считал заслуживающей доверия, я возобновил расследование. Он задавал вопросы во время своей последней поездки в Италию. Был ли взрыв самолета вызван его расспросами или чем-то другим, мы никогда не узнаем. Все, что я знаю, — это то, что поиски Янтарной комнаты очень опасны. Возможно, эта опасность исходит от того, кого мы с Семеном подозреваем. Возможно, нет. Я уже много лет не получал известий от моего товарища. Мое последнее письмо к нему осталось без ответа. Возможно, он теперь тоже со мной. Моя драгоценная Майя. Мой друг Семен. Хорошая компания для вечности. Надеюсь, пройдет много лет, прежде чем ты присоединишься к нам, моя дорогая. Пусть у тебя будет хорошая жизнь. Будь счастлива. Заботься о Марле и Бренте.

Я так люблю их. Я очень горжусь вами. Веди себя хорошо. Может быть, ты дашь Полу еще один шанс. Но никогда, ни за что не связывайся с Янтарной комнатой. Помни историю Фаэтона и слезы Гелиад. Остерегайся его амбиций и их горя. Может, панели однажды будут найдены. Я надеюсь, что нет. Политикам нельзя доверять такое сокровище. Его надо оставить в его могиле. Скажи Полу, что мне очень жаль. Я люблю тебя».

 

ГЛАВА XIX

Атланта, Джорджия

Вторник, 13 мая, 18.34

Сердце Пола учащенно забилось, когда Рейчел подняла взгляд от последнего письма отца, слезы катились из ее печальных зеленых глаз. Он чувствовал ее боль. Трудно было сказать, где заканчивалась его боль и начиналась ее.

— Он писал так изящно, — сказала она.

Он согласился.

— Он хорошо выучил английский, непрерывно читал. Он знал больше о причастных оборотах и сложносочиненных предложениях, чем я. Я думаю, его ломаная речь была для него просто средством сохранить свое наследие. Бедный папа.

Каштановые волосы Рейчел были завязаны в хвост. На ее лице не было макияжа, и она была одета только в белый махровый халат поверх фланелевой ночной рубашки. Все соболезнующие наконец покинули дом. Дети были в своих комнатах, все ещё расстроенные после наполненного переживаниями дня.

— Ты читал все эти письма? — спросила Рейчел.

Пол кивнул.

— После банка я вернулся в дом твоего отца и забрал все остальное.

Они сидели в столовой Рейчел. В их старой столовой. Две папки со статьями о Янтарной комнате, карта Германии, газета «Ю-эс-эй тудей», завещание, все письма и письмо Рейчел были разбросаны веером по столу. Он рассказал ей, что он нашел и где. Он также рассказал о статье из «Ю-эс-эй тудей», которую ее отец специально попросил у него в пятницу и о его расспросах о Вейленде Маккое.

— Папа смотрел что-то по Си-эн-эн об этом, когда я оставила у него детей. Я помню это имя. — Рейчел вяло пошевелилась в кресле. — Что эта папка делала в морозильнике? Это не похоже на него. Что происходит, Пол?

— Я не знаю. Но Петр, очевидно, интересовался Янтарной комнатой. — Он указал на последнее письмо Борисова: — Что он имел в виду, говоря о Фаэтоне и слезах Гелиад?

— Еще одна история, которую мама рассказывала мне, когда я была маленькая. Фаэтон, смертный сын Гелиоса, бога Солнца. Я была очарована ею. Папа любил мифологию. Он сказал, что думать о сказках было для него одним из средств, которые помогли ему выжить в Маутхаузене. — Она пролистала подборки и фотокопии, внимательно разглядев несколько из них. — Он думал, что был ответствен за то, что случилось с твоими родителями и остальными людьми на том самолете. Я не понимаю.

Катлер тоже не понимал. Последние два часа он не мог думать ни о чем другом.

— Разве твои родители были в Италии по делам, не связанным с музеем? — спросила Рейчел.

— Весь совет поехал. Целью поездки было гарантировать займы для работ из итальянских музеев.

— Папа, казалось, думал, что была какая-то связь с поисками Янтарной комнаты.

Он тоже вспомнил что-то, что еще написал Борисов. «Я не должен был просить его опять наводить справки, когда он был в Италии».

Что он имел в виду под этим «опять»?

— Ты не хочешь узнать, что случилось? — спросила внезапно Рейчел, ее голос звучал громче, чем раньше.

Ему не нравился этот тон несколько лет назад, и сейчас он ему тоже не понравился.

— Я этого не говорил. Просто прошло уже девять лет, и сейчас узнать что-либо почти невозможно. Господи, Рейчел, они даже не нашли тел.

— Пол, твоих родителей, возможно, убили, и ты не хочешь ничего предпринять в связи с этим?

Порывистая и упрямая. Как сказал Петр? «Унаследовала обе черты от своей матери». Правильно.

— И этого я не говорил. Просто практически ничего нельзя сделать.

— Мы можем найти Семена Макарова.

— Что ты имеешь в виду?

— Макаров. Он, может быть, еще жив. — Она взглянула на конверты, на обратный адрес. — Кельхайм, наверное, не так уж трудно найти.

— Это в Южной Германии, Бавария. Я нашел его на карте.

— Ты искал?

— Не так сложно было заметить — Петр обвел его в кружок на карте.

Рейчел развернула карту и увидела сама.

— Папа сказал, что они знали что-то о Янтарной комнате, но не проверяли. Может быть, Макаров сможет сказать нам, что это было?

Пол не верил своим ушам:

— Ты читала, что написал твой отец? Он велел тебе оставить Янтарную комнату в покое. Искать Макарова — это то, что он просил тебя не делать.

— Макаров может знать больше о том, что случилось с твоими родителями.

— Я юрист, Рейчел, а не следователь Интерпола.

— Хорошо. Давай отнесем это в полицию. Они могут сами взглянуть на это.

— Это гораздо более практично, чем твое первое предложение. Но это очень старый след.

Выражение ее лица стало жестким.

— Я очень надеюсь, что Марла и Брент не унаследовали твое благодушие. Я бы хотела думать, что они непременно выяснили бы, что случилось, если бы самолет, на котором летели мы с тобой, взорвался в небе.

Она прекрасно знала его слабые места. Это была одна из вещей, из-за которых он больше всего на нее обижался.

— Ты читала эти статьи? — спросил он. — Люди погибли в поисках Янтарной комнаты. Возможно, и мои родители. Возможно, нет. Одно я знаю наверняка. Твой отец не хотел, чтобы ты участвовала в этом. Да и тебе там не место. То, что ты знаешь об искусстве, поместится в наперстке.

— Вместе с твоей энергией.

Катлер твердо посмотрел в ее жесткие глаза, но прикусил язык и постарался быть терпимым. Она похоронила отца этим утром. И все же одно слово эхом звучало у него в голове.

«Сука».

Пол глубоко вздохнул, прежде чем спокойно сказать:

— Твое второе предложение более практично. Почему бы нам не предоставить полиции заняться этим?

Он помолчал.

— Я понимаю, как ты расстроена. Но, Рейчел, смерть Петра была несчастным случаем.

— Беда заключается в том, Пол, если не всегда заключалась, что ты занес моего отца в список случайностей вместе со своими родителями. — Она бросила на него один из тех взглядов, какими раньше пронзала его много раз. — Ты все еще цепляешься за свое благоразумие?

 

ГЛАВА XX

Атланта, Джорджия

Среда, 14 мая, 10.25

Рейчел заставила себя выбраться из постели и одеть детей. Затем она завезла их в школу и нехотя поехала в суд. Она не была там с прошлой пятницы, взяв выходные в понедельник и вторник.

Все утро ее секретарь старалась облегчить ей жизнь, решая проблемы, перенаправляя звонки, перенося встречи с адвокатами и другими судьями. На эту неделю были назначены слушания с гражданскими заседателями, но все они были поспешно перенесены. Час назад она позвонила в полицейское отделение Атланты и попросила прислать к ней кого-нибудь из отдела убийств. Все, казалось, полагали, что поскольку она была раньше прокурором, то и будучи судьей она будет на стороне полиции. Но ее принципы, если их можно было обозначить, были больше направлены на защиту. Либерал — таково было определение, которое любили использовать братство полицейских и пресса. Предатель — так, ей говорили, шепотом называли ее детективы из отдела наркотиков. Но ей было все равно. Конституция существовала, чтобы защищать людей. Полиция должна была работать в ее рамках. Ее работа заключалась в том, чтобы удостовериться, что они не искали легких путей. Сколько раз ее отец говорил: «Когда правительство преступает закон, следом идет тирания».

А если кто-то и знал это наверняка, то это был ее отец.

— Судья Катлер, — сказала ее секретарь через интерком. В большинстве случаев они называли друг друга просто Рейчел и Сэми; только если кто-то приходил, секретарь называла ее судьей. — Здесь лейтенант Барлоу из полиции Атланты. Вы вызывали.

Она быстро промокнула глаза салфеткой, мысленно увидев отца, лежащего на полу фойе. Рейчел встала и разгладила руками свою хлопковую юбку и блузку.

Дверь отворилась, и вошел худой человек с волнистыми черными волосами. Он прикрыл за собой дверь и представился Майком Барлоу, из отдела убийств.

Она сразу же взяла себя в руки и предложила ему сесть.

— Спасибо, что вы приехали, лейтенант.

— Не за что. Наш отдел всегда готов предоставить свою помощь суду.

Но ей было не по себе. Его тон был раздражающе сердечным, почти что сладким.

— После того как вы позвонили, я достал отчет о смерти вашего отца. Я сожалею о вашей потере. Это похоже на один из несчастных случаев, которые часто происходят.

— Мой отец был совершенно самостоятельным. Все еще водил машину. У него не было серьезных проблем со здоровьем, и он без проблем поднимался по той лестнице в течение многих лет.

— Ваше мнение?

Ей все меньше нравился его тон.

— Это вы мне скажите.

— Судья, я понял, что вы имеете в виду. Но нет никаких причин, чтобы предположить нечестную игру.

— Он выжил в нацистском концентрационном лагере, лейтенант. Я думаю, он мог подняться по лестнице.

Барлоу, казалось, это не убедило.

— В отчете говорится, что ничего не пропало. Его бумажник был в комоде. Телевизоры, стерео, видеомагнитофон — все было на месте. Обе двери были не заперты. Никаких признаков взлома. Почему вы думаете о вторжении?

— Мой отец всегда оставлял двери незапертыми.

— Это не очень умно, но, похоже, с этим не связана его смерть. Послушайте, я согласен, что отсутствие признаков ограбления еще не значит, что убийство неумышленное, но ничего не говорит о том, что кто-либо был там, когда он умер.

Ей было любопытно.

— Ваши люди обыскали дом?

— Мне сказали, что они проверили. Не очень тщательно. Не было необходимости. Мне интересно, какой, по вашему мнению, был мотив для убийства? У вашего отца были враги?

Рейчел не ответила. Вместо этого она спросила:

— Что сказал врач, делавший вскрытие?

— Перелом шеи. Вызван падением. Никаких признаков других травм, кроме синяков на руках и ногах вследствие падения. Еще раз, судья, что заставляет вас думать, что смерть вашего отца не была случайной?

Рейчел подумала, говорить ли ему о папке в морозильнике, Семене Макарове, Янтарной комнате и родителях Пола. Но этот надменный осел даже не хотел приезжать сюда, и она бы выглядела как помешанная на заговорах. Он был прав. Не было никаких доказательств того, что ее отца столкнули с лестницы. Ничего, что связывало бы его смерть с каким-либо «проклятием Янтарной комнаты», как говорилось в некоторых статьях. Ну и что, что ее отец интересовался этим? Он любил искусство. Ну и что, что он читал статьи у себя в кабинете, даже сунул некоторые из них в морозильник, развернул карту Германии в своей гостиной, очень интересовался человеком, направляющимся в Германию, чтобы копаться в заброшенных пещерах? Между всем этим и убийством — большая пропасть. Возможно, Пол был прав. Она решила ничего не говорить этому полицейскому.

— Ничего, лейтенант. Вы абсолютно правы. Просто несчастный случай. Спасибо, что приехали.

Рейчел сидела в своем офисе и вспоминала о том, как ей было шестнадцать и отец впервые объяснял ей про Маутхаузен, про то, как русские и голландцы работали на каменоломне, перенося тонны валунов вверх по узким ступеням в лагерь, где другие узники рубили их на блоки.

Евреям повезло меньше. Каждый день их сбрасывали с края карьера просто ради забавы, их крики отражались эхом, когда их тела падали вниз, а охранники делали ставки на то, сколько раз их тела подпрыгнут, прежде чем они замолчат. В конце концов, объяснил ее отец, СС вынуждены были прекратить эти сбрасывания, так как это мешало работе.

«Не потому, что они убивали людей, как он рассказывал, а только потому, что это отрицательно влияло на работу».

Ее отец плакал в тот день, один раз из тех немногих дней, когда он вообще плакал, и она тоже. Ее мать рассказала ей о его военном пути и о том, чем он занимался после войны, но отец редко вспоминал это время. Рейчел всегда обращала внимание на смазанную татуировку на его левом предплечье, все думая о том, когда он ей расскажет.

«Они вынуждали нас кидаться на электрическую проволоку. Некоторые делали это добровольно, устав от мучений. Другие были застрелены, повешены или им делали смертельный укол в сердце. Газ появился позже».

Она спросила, сколько людей погибло в Маутхаузене. И отец сказал не раздумывая, что шестьдесят процентов из двухсот тысяч не вышли из лагеря. Его привезли в апреле 1944 года. Венгерских евреев привезли вскоре после него, их забили как скот. Он помогал переносить тела из газовой камеры в печи, ежедневный ритуал, привычный, как вынос мусора, как говорили охранники. Она вспоминала, как он рассказывал об одной ночи, ближе к концу войны, когда в лагерь пришел Герман Геринг в жемчужно-серой форме.

«Двуногое зло» — так он назвал его.

Геринг приказал убить четырех немцев, ее отец был в отряде, который обливал водой обнаженные тела, пока они не замерзли насмерть. Геринг бесстрастно стоял рядом, теребя в руке кусок янтаря, желая узнать что-то о Янтарной комнате.

«Из всего ужаса, происходившего в Маутхаузене, та ночь с Герингом, — сказал ее отец, — осталась со мной навсегда».

И определила его дальнейшую жизнь. После войны его послали допрашивать Геринга в тюрьме во время Нюрнбергского процесса.

«Он вспомнил тебя?» — спросила она.

«Мое лицо в Маутхаузене ничего не значило для него».

Но Геринг помнил об этой пытке, сказав, что он был восхищен тем, как держались солдаты. «Немецкое превосходство, порода», — сказал он. Ее любовь к отцу возросла в десять раз после того, как она услышала про Маутхаузен. То, что он вынес, было невозможно представить, и одно то, что он выжил, было достижением. Но то, что он выжил и сохранил рассудок, было просто чудом.

Сидя в тишине своего офиса, Рейчел плакала. Этот дорогой ей человек умер. Его голос замолк навсегда, его любовь теперь была только воспоминанием. Впервые в жизни она оказалась одна. Часть родственников отца погибла во время войны, часть была затеряна где-то в Белоруссии, но все равно они были чужими людьми, связанными только генами. Остались лишь двое ее детей. Она вспомнила, как закончился тот разговор о Маутхаузене двадцать четыре года назад.

«Папа, ты нашел Янтарную комнату?»

Он посмотрел на нее горестным взглядом. Она гадала тогда и теперь, было ли что-нибудь такое, о чем он хотел ей сказать. Что-то, что ей надо было знать.

«Нет, моя дорогая».

Но его голос был таким, как в детстве, когда он объяснял ей, что Санта-Клаус, Пасхальный Кролик и Зубная Фея существовали на самом деле. Пустые слова, которые просто надо было произнести. Теперь, читая письма отца и Семена Макарова и записку, написанную его рукой, она была убеждена, что у этой истории есть продолжение. Ее отец хранил тайну и, очевидно, делал это в течение многих лет.

Но он умер.

Остался только один человек. Семен Макаров. И Рейчел знала, что надо делать.

Рейчел вышла из лифта на двадцать третьем этаже и прошла через двери с вывеской «Приджен и Вудворт». Юридическая фирма занимала двадцать третий и двадцать четвертый этажи небоскреба в деловой части города, отдел по наследственным делам располагался на двадцать третьем этаже.

Пол начал работать в этой фирме сразу после юридической школы. Она вначале работала в офисе окружного прокурора, затем в другой фирме Атланты. Они познакомились и поженились спустя два года. В таком затянувшемся ухаживании проявился характер Пола, он вообще не торопился ни при каких обстоятельствах. Был осмотрителен, был нетороплив. Боится рискнуть, все поставить на карту. Это она первая предложила ему пожениться, и он с готовностью согласился.

Он был красивым мужчиной, всегда был. Не грубой и вызывающей красотой, нет — просто симпатичный и привлекательный. И он был честным. Вместе с тем он обладал фанатической привязанностью. Но его несгибаемое следование традициям постепенно стало утомительным. Почему бы иногда не разнообразить воскресный ужин? Жаркое, картофель, кукуруза, горошек, булочки и чай со льдом. Каждое воскресенье в течение многих лет. Не то чтобы Пол требовал этого, просто его всегда удовлетворяли одни и те же вещи. Вначале ей нравилась такая предсказуемость. Это было удобно. Известные вещи, которые привнесли стабильность в ее мир. Ближе к концу их брака это стало ужасной головной болью. Но почему? Была ли ежедневная рутина так уж плоха? Пол был хорошим, порядочным, успешным человеком. Рейчел гордилась им, хотя и редко говорила об этом. Он был следующим в очереди на должность главы отдела по наследственным делам. Не так уж плохо для сорокалетнего человека, который поступил в юридическую школу со второй попытки. Но Пол хорошо знал законы, касающиеся наследования. Он больше ничего не изучал, концентрируя внимание только на всех нюансах этого дела, даже работал в законодательном комитете. Он был признанным экспертом по делам наследования, и «Приджен и Вудворт» платили ему достаточно денег, чтобы не дать другой фирме переманить его. Фирма управляла тысячами объектов недвижимости, многие из которых были довольно существенными частично благодаря широко известной репутации Пола Катлера.

Рейчел толкнула двери и прошла по лабиринтам коридоров в офис Пола. Она звонила ему перед тем, как поехать, так что он ждал ее. Она прошла прямо в офис, закрыла дверь и объявила:

— Я еду в Германию.

Пол посмотрел на нее:

— Ты что?

— Я не оговорилась. Я еду в Германию.

— Чтобы найти Макарова? Он, возможно, умер. Он даже не ответил на последнее письмо твоего отца.

— Я должна сделать хоть что-то.

Пол встал из-за стола.

— Почему тебе всегда надо что-то сделать?

— Папа знал о Янтарной комнате. Это мой долг перед ним — все проверить.

— Твой долг перед ним? — спросил он, повышая голос. — Твой долг перед ним — это уважать его последнюю волю, то есть держаться подальше от всего этого. Если это все вообще существует, кстати говоря. Черт, Рейчел, тебе сорок лет. Когда ты повзрослеешь?

Она оставалась на удивление спокойной, думая о том, как ей относиться к этим его нотациям.

— Я не хочу ссориться, Пол. Мне надо, чтобы ты присмотрел за детьми. Ты сделаешь это?

— Как это похоже на тебя, Рейчел. Ты теряешь контроль над собой. Делаешь первое, что взбредет тебе в голову. Не думая. Просто делаешь.

— Ты присмотришь за детьми?

— Если я скажу нет, ты останешься?

— Я позвоню твоему брату.

Пол сел. По его лицу было видно, что он капитулировал.

— Ты можешь остаться в нашем доме, — сказала она. — Так будет удобнее детям. Они все еще очень расстроены из-за папы.

— Они были бы еще больше расстроены, если бы знали, что делает их мать. А ты не забыла о выборах? Они меньше чем через восемь недель, и у тебя два конкурента, которые из кожи вон лезут, чтобы сместить тебя, теперь еще и с помощью денег Маркуса Неттлса.

— Наплевать на выборы. Неттлс может подавиться этим судейством. Это более важно.

— Что более важно? Мы даже не знаем, что это. А что с твоей работой? Как ты можешь просто встать и уехать?

Рейчел отметила про себя, что последние два пункта были хорошей попыткой, но это не могло остановить ее.

— Главный судья понял меня. Я сказала ему, что мне нужно немного времени, чтобы прийти в себя после утраты. Я не брала отпуск уже два года.

Пол покачал головой:

— Ты едешь охотиться на диких гусей в Баварию в поисках старика, который, возможно, уже умер, в поисках чего-то, что, возможно, потеряно навсегда. Ты не первая ищешь Янтарную комнату. Многие посвятили свою жизнь поискам и ничего не нашли.

Она не дрогнула.

— Папа знал что-то важное. Я чувствую это. Этот Макаров может тоже знать.

— Ты мечтательница.

— А ты жалкий трус. — Она немедленно пожалела о своих словах.

— Я проигнорирую это высказывание, поскольку я знаю, что ты расстроена, — сказал он медленно.

— Я улетаю завтра вечером рейсом в Мюнхен. Мне нужны копии папиных писем и статей из его папок.

— Я завезу их тебе по дороге домой. — Его голос был полон смирения.

— Я позвоню из Германии и дам знать, где я остановилась. — Она направилась к двери. — Забери завтра детей из детского сада.

— Рейчел.

Она остановилась, но не обернулась.

— Будь осторожна.

Она открыла дверь и вышла.

 

ГЛАВА XXI

Атланта, Джорджия

Четверг, 15 мая, 10.15

Кнолль вышел из отеля и вошел в метро, чтобы доехать до здания суда округа Фултон. В листке КГБ, который он стащил из архива в Санкт-Петербурге, была информация о том, что Рейчел Катлер была юристом, и там был адрес ее офиса. Но во время посещения юридической фирмы вчера он обнаружил, что она оставила работу в фирме четыре года назад, после того как ее выбрали судьей Верховного суда. Секретарь была более чем любезна, предоставив новый телефонный номер и адрес суда. Он решил, что по телефону беседа не получится. Лучше всего — это неназначенная заранее встреча лицом к лицу.

Пять дней прошло с тех пор, как он убил Петра Борисова. Ему необходимо было установить, что его дочь знала о Янтарной комнате, если она вообще что-то знала. Вероятно, ее отец упоминал что-нибудь за эти годы. Может, она знала о Макарове. Это был длинный путь, но у него заканчивались зацепки и он должен был использовать все возможности. След, который казался таким многообещающим, потихоньку остывал.

Кнолль вошел в лифт и поднялся на шестой этаж здания суда. По краям коридора располагались переполненные залы суда и оживленные офисы. На нем был светло-серый деловой костюм, рубашка в полоску и бледно-желтый шелковый галстук, купленный вчера в мужском магазине на окраине. Он намеренно подобрал мягкие и консервативные цвета.

Он толкнул стеклянные двери с табличкой «КОМНАТА ДОСТОПОЧТЕННОЙ РЕЙЧЕЛ КАТЛЕР» и вошел в приемную. За столом сидела молодая темнокожая женщина. Табличка с именем гласила: «СЭМИ ЛЮФФТМАН». На своем самом лучшем английском он сказал:

— Доброе утро.

Женщина улыбнулась и поздоровалась в ответ.

— Меня зовут Кристиан Кнолль. — Он протянул ей карточку, похожую на ту, что он показывал Пьетро Капрони, за исключением того, что на этой было написано только «КОЛЛЕКЦИОНЕР», а не академик и не было адреса. — Я мог бы поговорить с ее честью?

Женщина приняла карточку.

— Я сожалею, но судьи Катлер сегодня не будет.

— Мне очень важно поговорить с ней.

— Могу ли я спросить, касается ли это дела, ожидающего решения в нашем суде?

Он покачал головой, сердечно и искренне.

— Вовсе нет. Это личный вопрос.

— Отец судьи умер в прошлые выходные, и…

— О, мне очень жаль, — сказал Кнолль, притворяясь взволнованным. — Как это ужасно.

— О да. Она была очень расстроена и решила взять небольшой выходной.

— Это так неудачно… Я буду в городе только до завтра и надеялся поговорить с судьей Катлер до отъезда. Может быть, вы могли бы передать ей сообщение, чтобы она позвонила мне в отель?

Секретарь, казалось, обдумывала эту просьбу, и Кнолль воспользовался моментом, чтобы изучить фотографию в рамке, висящую за ней на стене. Женщина стоит перед мужчиной, ее правая рука поднята, как под присягой. У нее темные волосы до плеч, вздернутый нос и выразительные глаза. Одета в черный балахон, поэтому трудно сказать, какая у нее фигура. Ее гладкие щеки слегка окрашены румянами, а легкая улыбка выглядит уместной при этих торжественных обстоятельствах.

Он показал на фотографию:

— Судья Катлер?

— Когда ее приводили к присяге, четыре года назад.

Это было то же лицо, которое он видел на похоронах Петра Борисова во вторник, она стояла впереди собравшихся, обнимая двоих маленьких детей — мальчика и девочку.

— Я могу передать судье Катлер ваше сообщение, но я не знаю, позвонит ли она вам.

— Почему?

— Она уезжает сегодня.

— Куда-то далеко?

— Она едет в Германию.

— Такое прекрасное место… — Ему нужно было узнать куда, поэтому он попробовал назвать три основных возможных пункта. — Берлин прекрасен в это время года. А также Франкфурт и Мюнхен.

— Она едет в Мюнхен.

— А! Волшебный город. Возможно, это поможет ей оправиться от горя.

— Надеюсь.

Кнолль узнал достаточно.

— Благодарю вас, госпожа Люффтман. Вы мне очень помогли. Вот информация о моем отеле. — Он придумал название и номер комнаты, ему уже не нужен был этот звонок. — Пожалуйста, сообщите судье Катлер, что я приходил.

— Постараюсь, — сказала она.

Кнолль повернулся, чтобы выйти, но бросил последний взгляд на фотографию на стене, как следует запоминая образ Рейчел Катлер.

С шестого этажа он спустился на первый. Линия платных телефонов вытянулась вдоль стены. Кнолль подошел и набрал номер частной линии в кабинете Франца Фелльнера. В Германии было уже почти пять часов вечера. Он не знал, кто возьмет трубку и перед кем вообще он теперь должен отчитываться. Власть явно переходила в другие руки — Фелльнер отходил от дел, а Моника присваивала себе право контроля. Но старик был не из тех, кто легко сдавался, особенно когда на карту было поставлено что-то вроде Янтарной комнаты.

— Guten Tag, — ответила Моника после двух звонков.

— Ты сегодня дежурный секретарь? — спросил он по-немецки.

— Пора бы уже тебе позвонить. Неделя прошла. Все удачно?

— Давай-ка проясним ситуацию. Я не привык отчитываться как школьник. Дай мне задание и оставь в покое. Я позвоню, когда надо будет.

— Какие мы обидчивые!

— Мне не нужна нянька.

— Я напомню тебе об этом в следующий раз, когда ты будешь у меня между ног.

Он улыбнулся. Ей трудно было не уступить.

— Я нашел Борисова. Он сказал, что ничего не знает.

— И ты поверил ему?

— Я разве так сказал?

— Он мертв, да?

— Неудачное падение с лестницы.

— Отцу это не понравится.

— Я думал, командуешь ты.

— Я. И откровенно говоря, это не имеет значения. Но отец прав — ты слишком сильно рискуешь.

— Я не рискую без необходимости.

На самом деле он был очень осмотрителен. Осторожен во время первого визита, чтобы ничего не трогать, кроме стакана с чаем, который он забрал во время следующего прихода. А когда он явился во второй раз, он был в перчатках.

— Скажем, я счел такой ход событий необходимым при сложившихся обстоятельствах.

— Что он сделал, оскорбил твою гордость?

Удивительно, как Моника могла читать его мысли, находясь за четыре тысячи миль. Кнолль никогда не думал, что он так предсказуем.

— Это не важно.

— Однажды удача оставит тебя, Кристиан.

— Звучит так, как будто ты ждешь этого дня.

— Нет. Тебя будет трудно заменить.

— В чем?

— Во всем, ты, ублюдок.

Кристиан улыбнулся. Приятно знать, что он тоже ей не безразличен.

— Я узнал, что дочь Борисова на пути в Мюнхен. Возможно, она едет, чтобы встретиться с Макаровым.

— Почему ты так думаешь?

— Борисов что-то недоговаривал, увиливал от ответа, и еще одна его фраза о панелях. «Возможно, им лучше оставаться потерянными».

— Дочь, может, просто поехала в отпуск.

— Сомневаюсь. Слишком много совпадений.

— Ты поедешь за ней?

— Попозже. Я должен сначала еще кое-что сделать.

 

ГЛАВА XXII

Атланта, Джорджия

Четверг, 15 мая, 11.15

Сюзанна наблюдала за Кристианом Кноллем из мезонина. Она сидела в переполненной комнате для ожидания, на наружной стеклянной двери была табличка «СУДЕБНЫЙ КЛЕРК, ДОРОЖНЫЕ ШТРАФЫ». Около семидесяти пяти человек ждали своей очереди, чтобы подойти к столу, отделанному формайкой,[187] и сдать повестки; застоявшийся сигаретный дым висел в воздухе, несмотря на несколько табличек с надписью «НЕ КУРИТЬ».

Она следила за Кноллем с субботы. В понедельник он совершил две поездки в Музей высокого искусства и одну в офисное здание в деловой части Атланты. Во вторник он был на похоронах Петра Борисова. Она наблюдала за службой с другой стороны улицы. Вчера он не много разъезжал, только съездил в публичную библиотеку и в торговый центр, но сегодня он рано встал и весь день был в разъездах.

Ее короткие светлые волосы были спрятаны под париком каштанового с красным отливом цвета. Яркий макияж украшал ее лицо, а глаза были спрятаны за парой дешевых очков. Она была одета в узкие джинсы, свитер без воротника с надписью «1996 Atlanta Olympics» и теннисные туфли. Дешевая черная сумка висела на плече. Сюзанна прекрасно сливалась с толпой ожидающих, открытый журнал «Пипл» лежал у нее на коленях, она все время переводила взгляд со страниц на телефонные автоматы на другом конце мезонина.

Пять минут назад она прокралась за Кноллем на шестой этаж и видела, как он входил в офис Рейчел Катлер. Она узнала ее имя и поняла связь. Кнолль явно не сдавался, скорее всего, сейчас он докладывал Монике Фелльнер о том, что ему удалось узнать. Эта сучка определенно будет проблемой. Молодая, агрессивная, голодная. Достойная преемница Франца Фелльнера…

Кнолль недолго оставался в офисе Рейчел Катлер, недостаточно долго, чтобы встретиться с ней. Поэтому она скрылась, боясь, что он может заметить ее присутствие, не уверенная, что ее маскировка достаточно хороша. Сюзанна надевала разную одежду каждый день, стараясь не повторять ничего, что он мог бы запомнить. Кнолль был хорош. Чертовски хорош. К счастью, она была лучше.

Кнолль повесил трубку и вышел на улицу.

Она отбросила журнал в сторону и пошла за ним.

Кнолль поймал такси и поехал обратно в отель. Он почуял кого-то в субботу вечером в доме Борисова после того, как свернул старику шею. И он определенно засек Сюзанну Данцер в понедельник. И с тех пор каждый день замечал ее присутствие. Она хорошо маскировалась. Но долгие годы работы обострили его способности. Мало что ускользало от него теперь. Эрнст Лоринг, хозяин Данцер, хотел Янтарную комнату так же сильно, как Фелльнер. Отец Лоринга, Иосиф, помешался на янтаре, он собрал одну из самых больших частных коллекций в мире. Эрнст унаследовал и коллекцию, и страсть своего отца. Много раз он слышал рассуждения Лоринга на эту тему и наблюдал, как тот продавал или покупал куски янтаря у других коллекционеров. Несомненно, Данцер прилетела в Атланту узнать, что происходит. Но как она узнала, где его искать?

Ну конечно! Тот любопытный клерк из Санкт-Петербурга. Кто же еще? Этот идиот наверняка разглядел тот листок отчета КГБ до того, как он положил его на стол. Ему, конечно, платили, и Лоринг был одним из нескольких благодетелей — теперь, видимо, основным, раз Данцер была здесь и была, как он предполагал, с пятницы.

Такси припарковалось у Марриотта, и Кнолль выскочил из машины. Где-то позади Данцер, конечно, шла за ним. Возможно, она тоже была здесь зарегистрирована. Скорее всего, она нырнет в один из туалетов на первом этаже, сменит парик и аксессуары, может, быстро переоденется, может, даже заплатит кому-то из носильщиков или консьержей, чтобы они дали ей знать, если он выйдет из здания.

Кристиан пошел прямо в свою комнату на восемнадцатом этаже. Войдя, он набрал номер отдела бронирования авиакомпании «Дельта»:

— Мне нужен рейс из Атланты в Мюнхен. Есть на сегодня?

Было слышно, как стучат кнопки клавиатуры.

— Да, сэр, у нас есть вылет в четырнадцать тридцать пять. Прямой рейс в Мюнхен.

Ему надо было удостовериться, что других рейсов не было.

— Что-нибудь пораньше или попозже?

Снова застучали кнопки.

— Не нашей компанией.

— А другой компанией?

Снова стук.

— Это единственный прямой рейс из Атланты в Мюнхен сегодня. Хотя есть еще два рейса с пересадкой.

Кнолль мог поручиться, что Рейчел Катлер полетела прямым рейсом, а не рейсом в Нью-Йорк, Париж, Амстердам или Франкфурт с пересадкой в Мюнхене. Он подтвердил бронирование, затем повесил трубку и быстро упаковал дорожную сумку. Ему надо было точно вычислить время прибытия в аэропорт. Если Рейчел Катлер не будет на том рейсе, который он выбрал, ему надо будет снова выйти на нее другим путем, возможно, когда она свяжется со своим офисом, чтобы сообщить секретарю, куда ей можно звонить. Он мог перезвонить, оставить правильный номер и подогревать ее любопытство, пока она сама не перезвонит ему.

Он направился вниз к регистрации. Вестибюль был полон. Люди толпились повсюду. Но он быстро заметил миниатюрную брюнетку, сидящую за столиком в одной из гостиных в центральном атриуме. Как он и подозревал, Данцер переоделась. Элегантный костюм персикового цвета и солнечные очки, более стильные и темные, чем раньше, заменили прежний неряшливый наряд.

Кнолль расплатился за комнату, затем направился к выходу искать такси в аэропорт.

Сюзанна заметила дорожную сумку. Кнолль уезжал? У нее не было времени, чтобы вернуться к себе. Ей надо было ехать за ним, чтобы увидеть, куда он направляется. Из-за таких случаев она всегда ездила налегке и никогда не брала с собой ничего незаменимого.

Она встала, кинула пять долларов на столик, затем направилась к вращающейся двери на улицу.

Кнолль вышел из такси у международного аэропорта Хартсфильд и проверил свои часы — 13.25. У него меньше часа, чтобы уйти от Данцер и успеть к трапу. Он бросил водителю три тридцатки, перебросил кожаную дорожную сумку через правую руку и затем зашел внутрь через южный терминал.

Очереди за билетами «Дельты» были длинными. Ему надо было оторваться от Данцер, поэтому он направился прямо к электронным стендам регистрации. Кинжал был спрятан в недрах сумки, в единственном безопасном месте, так как лезвие не выдержало бы проверки металлодетектором. Он получил посадочный талон и сдал сумку, затем прошел через оживленный контрольный пункт службы безопасности и направился вниз по длинному эскалатору к транспортной галерее. Данцер отставала на пятьдесят ярдов. Как он и подозревал, он застал ее врасплох своим неожиданным отъездом и у нее не было времени изменить маскировку. Тот же темный парик, персиковый костюм и темные очки из Марриотта. Неосмотрительно с ее стороны! Ей надо носить с собой запасной вариант. Что-нибудь, чтобы изменить внешний вид, если применялись только маскировочные средства. Лично он предпочитал электронные средства наблюдения. Это позволяло такую роскошь, как соблюдение дистанции между преследуемым и преследователем.

У подножия эскалатора Кристиан смешался с толпой отъезжающих и прошел к монорельсовому составу. Сотни людей пересекали транспортную галерею. Он сел в передний вагон поезда и заметил, что Данцер садится во второй вагон, располагаясь около дверей и передних окон, чтобы видеть, что происходит впереди. Он хорошо знал этот аэропорт. Поезда ходили между шестью залами, международный зал был самым дальним. На первой остановке «Зал «А»» он и еще сотни людей вышли. Данцер, конечно, гадала, что он делает, она достаточно хорошо знала Хартсфилд, чтобы понимать, что никаких международных вылетов не может быть из залов с «А» по «D». Наверное, она думала, что, возможно, он летит внутренним рейсом в другой американский город. Он знал, что она последует за ним, возможно уже придумав, как попасть в самолет и выйти из него так, чтобы он ее не заметил.

Кристиан слонялся по платформе, как будто ожидая кого-то. Вместо этого он отсчитывал про себя секунды. Время было критическим. Данцер тоже ждала, стараясь использовать толпу для прикрытия. Она стояла в пятидесяти футах от него, очевидно уверенная, что он ничего не заметил. Он выждал ровно минуту, потом смешался с толпой, направляющейся к эскалатору.

Ступени медленно поднимались. До оживленного зала оставалось тридцать ярдов. Широкие световые фонари в покрытии четырьмя этажами выше пропускали полуденное солнце. Десятифутовое изогнутое алюминиевое ограждение отделяло эскалатор, идущий вверх, от идущего вниз. Через каждые двадцать футов стояло искусственное растение для украшения. Эскалатор, ведущий вниз, к транспортной галерее, был не так переполнен. Не было видно ни камер наблюдения, ни охранников.

Кнолль выждал нужный момент, затем ухватился за резиновый поручень и перепрыгнул через ограждение, обогнув одно из искусственных растений и приземлившись на спускающийся эскалатор. Теперь он ехал в противоположном направлении, и, когда миновал Данцер, наклонил голову в насмешливом приветствии.

Ярость ясно читалась на ее лице.

Ему надо было действовать быстро. Пройдет совсем немного времени, прежде чем она повторит то, что сделал Кнолль. Он сбежал по ступенькам мимо нескольких пассажиров и побежал на первый этаж. Время было выбрано прекрасно. Поезд подходил к станции, направляясь к внешней части аэропорта. Двери открылись. Механический голос объявил: «Пожалуйста, проходите от дверей в середину вагона». Люди устремились внутрь. Он взглянул назад и увидел, как Данцер перепрыгнула через ограждение на спускающийся эскалатор, ее движения были не слишком грациозны. Она споткнулась на мгновение, затем вновь вернула себе равновесие.

Кнолль вошел в поезд.

— Двери закрываются, — сказал механический голос.

Данцер кинулась от эскалатора прямо к поезду, но было слишком поздно. Двери закрылись, и поезд отошел от станции.

Кристиан Кнолль вышел из поезда в международном зале. Данцер в конце концов направится сюда, но посадка на рейс до Мюнхена уже шла, а он был уже на расстоянии мили от зала «А». Пока она добежит от транспортной галереи или дождется следующего поезда, он уже затеряется в толпе, садясь в самолет.

Зал был огромный и хорошо знакомый. Самый большой международный терминал в Америке. Пять этажей. Двадцать четыре выхода. Просто пройти через него и проверить каждый выход займет не менее часа. Он начал подниматься по эскалатору. Огромное пространство зала, много воздуха и света… В витринах, расположенных в специальных нишах и попадающихся на глаза по ходу движения, выставлены разнообразные произведения искусства из Мексики, Египта и Финикии. Ничего экстравагантного или ценного, обычные предметы, надписи внизу отмечали конкретный музей Атланты или коллекционера, сделавшего пожертвование.

Поднявшись, он повернул вместе с толпой направо. Аромат кофе доносился из кафе слева. Толпа рассеялась по залу, покупая газеты и журналы. Кнолль остановился и стал изучать табло с расписанием вылетов. В течение ближайшего получаса вылетали дюжина или около того рейсов. Данцер не сможет узнать, каким рейсом он улетел и улетел ли. В конце концов, он мог вернуться опять на терминал, его изначальный фокус со сдачей сумки в багаж мог быть просто уловкой.

Он изучил экран с информацией о рейсе в Мюнхен, нашел нужный выход и пошел по залу. Когда он прибыл, посадка уже почти закончилась.

Он встал в очередь и спросил:

— Свободные места еще есть?

Служащий посмотрел на монитор.

— Нет, сэр. Все проданы.

Теперь, даже если Данцер нашла его, она все равно не могла бы последовать за ним. Он надеялся, что все пассажиры прибыли и забронированные места не освободятся. Он направился к выходу, человек тридцать шли впереди него. Он кинул взгляд в начало очереди и заметил женщину с каштановыми волосами до плеч, одетую в красивый темно-голубой брючный костюм. Она протягивала свой посадочный талон служащему.

Он сразу узнал это лицо.

Рейчел Катлер.

Прекрасно.

 

ГЛАВА XXIII

Атланта, Джорджия

Пятница, 16 мая, 9.15

Сюзанна вошла в офис, Пол Катлер поднялся из-за огромного стола орехового дерева и шагнул ей навстречу.

— Большое спасибо, что нашли время встретиться со мной, — сказала она.

— Не за что, мисс Майерс.

Катлер обратился к ней по фамилии, которую она сообщила секретарю. Она знала, что Кноллю нравилось использовать свое собственное имя, в основном из высокомерия. Она же предпочитала анонимность. Меньше шансов, что ее запомнят.

— Почему бы вам не называть меня Джо? — сказала она.

Сюзанна присела на предложенный стул и стала изучать этого юриста. Он был невысокий и худощавый, средних лет, с негустыми светло-каштановыми волосами, но не лысый. Одет в обычную белую рубашку, темные брюки и шелковый галстук, но подтяжки придавали его образу штрихи солидности. Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой, и ей понравились его блестящие грифельно-серые глаза. Катлер выглядел застенчивым и скромным, но, как она сразу решила, он может быть очаровательным, если захочет.

К счастью, она оделась соответствующе. Парик каштанового цвета был пришпилен к ее голове. Голубые контактные линзы немного меняли цвет глаз. Иллюзию усиливали очки с прозрачными стеклами в золотой оправе восьмиугольной формы. Креповая юбка и двубортный жакет с острыми лацканами, купленные вчера у Энн Тейлор, добавляли характерные женственные штрихи к ее облику и отвлекали внимание от лица. Когда она садилась, то положила ногу на ногу, выставив напоказ черные чулки, и изобразила на лице загадочную улыбку.

— Вы занимаетесь розыском произведений искусства? — спросил Катлер. — Должно быть, интересная работа.

— Иногда. Но я уверена, что ваша работа не менее интересна.

Она быстро осмотрела стены комнаты. Гравюра Уинслоу[188] в рамке висела над небольшим кожаным диваном, акварель Купки[189] — напротив. Еще одна стена увешана дипломами вместе с многочисленными свидетельствами о членстве в профессиональных сообществах и наградами от Американской коллегии адвокатов, Общества юристов по делам наследования и Ассоциации судебных юристов Джорджии. Две цветные фотографии были, очевидно, сделаны в законодательной палате — Катлер пожимал руку одному и тому же пожилому мужчине.

Она небрежно показала на картины:

— Вы знаток?

— Едва ли. Я мало коллекционирую. Однако я активно помогаю нашему Музею высоких искусств.

— Вы, должно быть, получаете удовольствие от этого?

— Искусство важно для меня.

— Вы поэтому согласились встретиться со мной?

— Поэтому и еще из простого любопытства.

Данцер решила приступить к делу:

— Я была в суде округа Фултон. Секретарь вашей бывшей жены сообщила мне, что судьи Катлер нет в городе. Она не сказала мне, куда она уехала, и предложила поговорить с вами.

— Сэми позвонила мне и сказала, что это касается моего бывшего тестя.

— Да, касается. Секретарь судьи Катлер подтвердила мне, что какой-то человек приходил вчера, разыскивая вашу бывшую жену. Высокий светловолосый европеец. Он назвался Кристианом Кноллем. Я шла по его следу всю неделю, но потеряла его вчера днем в аэропорту. Боюсь, что он преследует судью Катлер.

Тревога промелькнула на его улыбающемся лице. Прекрасно. Она угадала.

— Почему этот Кнолль следит за Рейчел?

Сюзанна выигрывала за счет откровенности. Возможно, страх сделает его менее недоверчивым и она сможет узнать, куда поехала Рейчел Катлер.

— Кнолль приехал в Атланту поговорить с Петром Борисовым. — Она решила не сообщать ему, что Кнолль действительно разговаривал с Борисовым в субботу вечером. Не нужно было выдавать много информации. — Он, должно быть, узнал, что Борисов умер, и стал разыскивать его дочь. Это единственное логичное объяснение, почему он приходил в ее офис.

— Как он и вы узнали что-либо о Петре?

— Вы, наверное, знаете, чем занимался господин Борисов, когда он был советским гражданином?

— Он рассказывал нам. Но как вы узнали?

— Отчеты Комиссии, на которую когда-то работал господин Борисов, сейчас общедоступны в России. Теперь очень просто изучать историю. Кнолль разыскивает Янтарную комнату, и, возможно, он надеялся, что Борисов что-либо знает.

— Но как этот человек узнал, где найти Петра?

— На прошлой неделе Кнолль внимательно изучал отчеты в архиве Санкт-Петербурга. Он узнал эту информацию оттуда.

— Это не объясняет, почему вы здесь.

— Как я сказала, я следила за Кноллем.

— Как вы узнали, что Петр умер?

— Я не знала, пока не приехала в город в понедельник.

— Мисс Майерс, откуда такой интерес к Янтарной комнате? Она потеряна уже более пятидесяти лет. Вы не думаете, что если бы ее можно было найти, ее бы уже нашли?

— Я согласна, господин Катлер. Но Кристиан Кнолль думает иначе.

— Вы сказали, что вчера потеряли его в аэропорту. Что заставляет вас думать, что он преследует Рейчел?

— Просто предчувствие. Я обыскала все залы, но не нашла его. Я заметила несколько международных рейсов, вылетающих через несколько минут после того, как Кнолль улизнул от меня. Один был в Мюнхен. Два в Париж. Три во Франкфурт.

— Она улетела тем, что в Мюнхен, — сказал он.

Пол Катлер, казалось, смягчался по отношению к ней, начинал ей доверять. Верить. Она решила воспользоваться моментом:

— Почему судья Катлер поехала в Мюнхен вскоре после того, как умер ее отец?

— Ее отец оставил записку о Янтарной комнате.

Теперь пришло время поднажать.

— Господин Катлер, Кристиан Кнолль опасный человек. Когда он охотится за чем-либо, лучше не попадаться на его пути. Держу пари, что он тоже был на самолете в Мюнхен. Очень важно, чтобы я поговорила с вашей бывшей женой. Вы знаете, где она остановилась?

— Она сказала, что позвонит оттуда, но пока не звонила. — Озабоченность звучала в его словах.

Она взглянула на часы:

— В Мюнхене уже почти половина четвертого.

— Я думал о том же перед вашим приходом.

— Вы точно знаете, куда она направлялась?

Он не ответил.

Данцер усилила давление.

— Понимаю, что я не знакомый вам человек. Но уверяю вас, что я — друг. Мне необходимо найти Кристиана Кнолля. Я не могу сообщить подробности из-за секретности дела, но я уверена, что он ищет вашу бывшую жену.

— Тогда я думаю, что должен сообщить в полицию.

— Для местных служителей закона Кнолль ничего не значит. Этот вопрос в компетенции Интерпола.

Катлер колебался, как будто раздумывая над ее словами и взвешивая варианты. Звонок в полицию займет время. Вовлечение европейских служб — еще больше. Выбор должен быть простым, и она не была удивлена, когда он сделал его.

— Она поехала в Баварию, чтобы найти человека по имени Семен Макаров. Он живет в Кельхайме.

— Кто такой Макаров? — невинно спросила Сюзанна.

— Друг Петра. Они работали вместе в Комиссии много лет назад. Рейчел думала, что Макаров может знать что-либо о Янтарной комнате.

— Что заставило ее поверить в это?

Он открыл ящик стола, достал пачку писем и протянул их ей:

— Посмотрите сами.

Данцер в течение нескольких минут просмотрела каждое письмо. Ничего определенного или ценного, только намеки на то, что эти двое могли знать или подозревать. Достаточно тем не менее, чтобы вызвать ее озабоченность. Теперь не оставалось сомнений в том, что она должна была остановить Кнолля, прежде чем он скооперируется с Рейчел Катлер. Именно это и планировал этот мерзавец. Он ничего не узнал от отца, поэтому он сбросил его с лестницы и решил очаровать дочь, чтобы посмотреть, что он сможет узнать.

Она встала:

— Я оценила предоставленную вами информацию, господин Катлер. Благодарю вас. Я намереваюсь проверить, можно ли отыскать вашу бывшую жену в Мюнхене. У меня есть там связи. — Она протянула руку на прощание. — Благодарю, что уделили мне время.

Катлер встал:

— Я благодарю вас за визит и предупреждение, мисс Майерс. Но вы не сказали, в чем состоит ваш интерес.

— Я не могу разглашать это. Могу только сказать, что господин Кнолль разыскивается по серьезным обвинениям.

— Вы работаете в полиции?

— Я частный сыщик, нанятый, чтобы найти Кнолля. Я работаю в Лондоне.

— Странно. Ваш акцент больше восточноевропейский, чем британский.

Данцер улыбнулась:

— Совершенно верно. По происхождению я чешка.

— Вы можете оставить мне свой телефон? Вероятно, Рейчел мне позвонит, я мог бы вас с ней связать.

— Нет необходимости. Я сама позвоню вам попозже сегодня или завтра, если вы не возражаете.

Она повернулась, чтобы уйти, и заметила фотографию пожилых мужчины и женщины в рамке. Она показала на нее:

— Красивая пара.

— Мои родители. Снято за три месяца до их смерти.

— Мне очень жаль.

Он принял ее соболезнования с легким кивком, и Данцер вышла из офиса. Последний раз, когда она видела эту красивую пару, они и еще двадцать пассажиров поднимались под дождем на борт аэробуса «Алиталия», готовясь покинуть Флоренцию и коротким перелетом через Лигурийское море попасть во Францию. Взрывчатка, которую Сюзанна Данцер приказала заложить в самолет, была спрятана в багажном отделении, и таймер тикал, отсчитывая тридцать минут от старта, чтобы задействовать заряд над открытым морем.

 

ГЛАВА XXIV

Мюнхен, Германия

Пятница, 16 мая, 16.35

Рейчел была поражена. Она раньше никогда не была в настоящем пивном баре. Оркестр, состоящий из труб, барабанов, аккордеона и колокольчиков, грохотал так, что закладывало уши. Длинные деревянные столы были заняты пирующими людьми, несло табаком, сосисками и крепким пивом. Покрытые испариной официанты в lederhosen[190] и женщины в ярких платьях с узкими лифами и широкими юбками торопливо разносили литровые кружки темного пива. «Maibock» — услышала она его название, сезонный сорт, продающийся только в это время года, чтобы отметить наступление теплой погоды.

Большинство из двухсот людей, окружающих ее, выглядели очень довольными собой. Она никогда не любила пиво, всегда считая это дурным вкусом, поэтому заказала на обед кока-колу с жареным цыпленком. Клерк на регистрации в ее отеле посоветовал ей пойти сюда, отговорив от соседнего «Хофбраунхауза», где толпились туристы.

Ее рейс из Атланты прибыл этим утром, и, пренебрегая советом, который она часто слышала, она арендовала машину, зарегистрировалась в отеле и легла вздремнуть. Назавтра она собиралась поехать в Кельхайм, который располагался примерно в семидесяти километрах южнее, откуда было рукой подать до Австрии и Альп. Семен Макаров ждал все это время, он может подождать еще один день, если его вообще можно будет там найти.

Перемена обстановки хорошо на нее подействовала, хотя было непривычно смотреть на сводчатые потолки и яркие костюмы официантов пивбара. Она путешествовала за океан только однажды, три года назад, в Лондон на юридическую конференцию, спонсированную Государственной коллегией Джорджии. Телевизионные передачи о Германии всегда привлекали ее, и она мечтала, что однажды поедет туда. Теперь она была здесь.

Она жевала своего цыпленка и наслаждалась зрелищем. Это отвлекало ее от мыслей об отце, Янтарной комнате и Семене Макарове. От Маркуса Неттлса и предстоящих выборов. Может, Пол прав и это было только потерей времени. Но она чувствовала себя лучше просто потому, что была здесь, а это тоже чего-то стоило.

Рейчел оплатила счет в евро, которые поменяла в аэропорту, и вышла из зала. День переходил в вечер; в отличие от жары в Атланте разливалась приятная прохлада, солнце бросало на булыжники попеременно свет и тени. Улицы заполнены тысячами туристов и покупателей, здания старого города представляли собой потрясающее сочетание камня, дерева и кирпича, создавая причудливую средневековую атмосферу.

Весь район был пешеходный, движение автомобилей ограничено, за исключением редких грузовиков доставки.

Она повернула на запад и пошла к Мариенплац. Ее отель находился на дальней стороне площади. Посередине располагался продуктовый рынок, палатки были заполнены продуктами, мясом и готовыми местными деликатесами. Уличный пивной бар расположился левее. Она мало помнила о Мюнхене. Когда-то он был столицей герцогства Бавария, резиденцией Виттельбахов, которые правили им в течение 750 лет. Как назвал его Томас Вулф? «Прикосновение германского рая».

Рейчел прошла мимо нескольких туристических групп с гидами, щебечущими по-французски, по-испански и по-японски. Перед зданием городского магистрата она заметила английскую группу, говорящую с гнусавым акцентом кокни, который она помнила по своей предыдущей поездке в Англию. Рейчел задержалась, слушая гида и любуясь великолепием готических орнаментов. Туристическая группа направилась через площадь, остановилась у дальней стороны, напротив магистрата. Она последовала за ними и заметила, что гид смотрит на часы. Часы на башне высоко над головой показывали 16.58.

Вдруг окошки на башне распахнулись, и два ряда ярко окрашенных, покрытых эмалью металлических фигурок стали танцевать по кругу. Площадь наполнила музыка. Колокол прозвонил пять часов, и ему эхом ответили другие колокола.

— Это glockenspiel,[191] — сказала гид, перекрикивая шум. — Они играют три раза в день. В одиннадцать, в полдень и в пять. Фигуры наверху изображают рыцарский турнир, которым сопровождались королевские свадьбы в Германии в шестнадцатом веке. Фигуры внизу исполняют танец бабочек-червонцев.[192]

Красочные фигуры кружились под красивую баварскую мелодию. Люди на улице остановились, их лица обратились вверх. Сценка длилась две минуты; когда она закончилась, площадь снова ожила. Туристическая группа двинулась дальше и пересекла одну из боковых улиц. Она помедлила несколько секунд и посмотрела, как закрываются окошки часов, затем пошла следом через перекресток.

Резкий звук автомобильного гудка разорвал воздух.

Рейчел повернула голову налево.

На нее надвигался капот автомобиля. Пятьдесят футов. Сорок. Двадцать. Ее взгляд сосредоточился на верхе машины и на эмблеме «мерседеса», затем на фарах и надписи, обозначавшей такси.

Десять футов.

Гудок все еще гудел. Она должна была тронуться с места, но ноги не слушались. Она внутренне собралась в ожидании боли, думая о том, что будет больнее — удар автомобиля или падение на мостовую.

Бедные Марла и Брент!

И Пол. Милый Пол…

Чья-то рука обхватила ее за шею и оттащила назад.

Заскрипели тормоза. Такси остановилось. Запах паленой резины поднимался от тротуара.

Рейчел обернулась посмотреть на того, кто ее держал. Мужчина, высокий и худощавый, с копной волос кукурузного цвета, зачесанной назад. Тонкие губы, как разрез, сделанный бритвой, дополняли красивое смуглое лицо. Он был одет в пшеничного цвета твидовую рубашку и клетчатые брюки.

— Вы в порядке? — спросил он по-английски.

Напряженность момента обессилила ее. Она мгновенно поняла, насколько близка была смерть.

— Думаю, да.

Собралась толпа. Водитель такси вышел из машины и смотрел на них.

— Она в порядке, — сказал ее спаситель. Потом он сказал что-то по-немецки, и люди начали расходиться. Он поговорил по-немецки с водителем такси, который что-то ответил ему, а затем уехал.

— Водитель сожалеет. Но он сказал, что вы появились из ниоткуда.

— Я думала, что этот район только для пешеходов, — прошептала Рейчел. — Я не ожидала увидеть здесь машину.

— Такси на самом деле не должны ездить здесь. Я напомнил водителю об этом, и он решил, что лучше всего уехать.

— Здесь должен быть какой-то знак или что-то в этом роде.

— Вы из Америки, правильно? В Америке повсюду знаки. А здесь нет.

Рейчел немного успокоилась.

— Спасибо вам за то, что вы сделали.

Два ряда ровных белых зубов сверкнули в идеальной улыбке.

— Пожалуйста. — Он протянул руку: — Я Кристиан Кнолль.

Она приняла предложение познакомиться:

— Рейчел Катлер. Я рада, что вы оказались здесь, мистер Кнолль. Я не увидела это злосчастное такси.

— Могло произойти несчастье.

Она усмехнулась:

— Верно.

Ее вдруг начало трясти.

— Пожалуйста, позвольте мне угостить вас выпивкой, чтобы вы успокоились.

— В этом нет необходимости.

— Вы дрожите. Немного вина вам поможет.

— Большое спасибо, но…

— Как награда за мои старания.

От этого было трудно отказаться, поэтому она сдалась:

— Хорошо, возможно, вино пойдет мне на пользу.

Рейчел последовала за Кноллем в кафе в четырех кварталах от площади, двойные медные башни главного собора вырисовывались на другой стороне улицы. Накрытые скатертями столы были расставлены на мостовой, за каждым сидели люди, потягивающие темное пиво. Кнолль заказал себе пиво и бокал рейнского вина «Ринеланг» для нее, прозрачного, сухого, горького.

Кнолль оказался прав. Ее нервы были взвинчены. Впервые она так близко столкнулась со смертью. Странные мысли посетили ее в этот момент. Брент и Марла — это было понятно. Но Пол? Она так отчетливо представила его, сердце сразу заныло.

Рейчел отпила немного вина, алкоголь и окружающая обстановка помогали успокоиться.

— Я должен признаться вам кое в чем, мисс Катлер, — сказал Кнолль.

— Просто Рейчел.

— Очень хорошо. Рейчел.

Она снова отпила вина.

— Признаться в чем?

— Я следил за вами.

Слова удивили ее. Она поставила бокал с вином.

— Что вы имеете в виду?

— Я следил за вами с тех пор, как вы покинули Атланту.

Она поднялась из-за стола:

— Я думаю, что мне стоит обратиться в полицию.

Кнолль сидел, бесстрастно потягивая пиво.

— Пожалуйста, если вы этого хотите. Я только прошу, чтобы вы сперва выслушали меня.

Рейчел задумалась. Они сидели на открытом месте. За декоративной железной оградой по улице толпами ходили вечерние покупатели. Что плохого в том, чтобы выслушать его? Она снова села.

— Хорошо, мистер Кнолль, у вас есть пять минут.

Кнолль поставил кружку на стол.

— Я приехал в Атланту в начале этой недели, чтобы встретиться с вашим отцом. По приезде я узнал о его смерти. Вчера я был в вашем офисе и узнал о вашей поездке сюда. Я даже оставил свои имя и номер телефона. Ваша секретарь не передала вам мое сообщение?

— Я еще не звонила в офис. Что за дела у вас были с моим отцом?

— Я ищу Янтарную комнату и думал, что он мог бы мне помочь.

— Зачем вы ищете Янтарную комнату?

— Мой работодатель ищет ее.

— Как и русские.

Кнолль улыбнулся:

— Правда. Но спустя пятьдесят лет мы называем это собственностью нашедшего — так, мне кажется, говорят американцы.

— Чем мог помочь вам мой отец?

— Он разыскивал ее много лет. Найти Янтарную комнату было первоочередной задачей для Советского Союза.

— Это было пятьдесят с лишним лет назад.

— Для такой награды отрезок времени незначительный. И это делает поиск еще более интригующим.

— Как вы узнали, где мой отец?

Кнолль вытащил из кармана и подал ей какие-то сложенные листки:

— Я обнаружил их на прошлой неделе в архиве Санкт-Петербурга. Они привели меня в Атланту. Как вы видите, КГБ был у него несколько лет назад.

Рейчел развернула и прочла документ. Слова были напечатаны кириллицей. Перевод на английский был написан с краю голубыми чернилами. Она сразу заметила, кто подписал верхний листок. Семен Макаров. Она также увидела, что было написано на листке КГБ о ее отце:

«Был установлен контакт. Отрицает любую информацию о Янтарной комнате до 1958 г. Не смог определить местонахождение Семена Макарова. Утверждает, что ничего не знает о Макарове».

Но отец точно знал, где жил Макаров. Он переписывался с ним в течение многих лет. Почему он солгал? И отец никогда не упоминал о том, что к нему приходили из КГБ. И почти не говорил о Янтарной комнате. Было неприятно думать, что в КГБ знали о ней, Марле и Бренте. Рейчел подумала о том, что еще утаил отец.

— К сожалению, мне не удалось поговорить с вашим отцом, — сказал Кнолль. — Я прибыл слишком поздно. Я искренне сожалею о вашей потере.

— Когда вы приехали?

— В понедельник.

— И вы ждали до вчерашнего дня, прежде чем пойти ко мне в офис?

— Я узнал о смерти вашего отца и не хотел беспокоить вас в вашем горе. Мои дела могли подождать.

Ее напряжение стало спадать. Этот человек, возможно, заслуживал доверие, но она предостерегла саму себя от излишнего благодушия. В конце концов, хоть он и был красив и очарователен, Кристиан Кнолль все же был ей не знаком. Даже хуже, он был незнакомцем в чужой стране.

— Вы летели одним рейсом со мной?

Он кивнул:

— Я едва успел на самолет.

— Почему вы ждали до нынешнего момента, чтобы заговорить?

— Я не был уверен в цели вашей поездки. Если она личная, мне не хотелось вмешиваться. Если она касается Янтарной комнаты, я намеревался подойти к вам.

— Мне не нравится, когда за мной следят, мистер Кнолль!

Он пристально посмотрел на нее:

— Возможно, это удача, что я следил за вами.

Воспоминание о такси вспыхнуло у нее в голове. Может, он прав?

— И называйте меня Кристиан, — попросил он.

Рейчел велела себе остыть. Не было необходимости вести себя так враждебно. Он прав. Он спас ей жизнь.

— Хорошо. Пусть будет Кристиан.

— Ваша поездка связана с Янтарной комнатой?

— Я не уверена, что мне следует отвечать на этот вопрос.

— Если бы я был опасен, я попросту бы дал тому такси переехать вас.

Хорошее замечание, но все же этого недостаточно.

— Фрау Катлер, я опытная ищейка. Предметы искусства — моя специальность. Я говорю по-немецки и знаком с этой страной. Вы, возможно, прекрасный судья, но я осмелюсь предположить, что вы новичок в проведении расследования.

Она не ответила.

— Я заинтересован в получении информации о Янтарной комнате, ничего более. Я поделился с вами своей тайной. Я только прошу того же взамен.

— А если я откажусь и обращусь в полицию?

— Я просто исчезну из поля вашего зрения, но буду держать вас под наблюдением, чтобы знать, что вы делаете. Ничего личного. Вы для меня ниточка, потянув за которую я размотаю клубок. Я просто думал, что мы можем работать вместе и сэкономить время.

В Кнолле было что-то суровое и опасное, это ей нравилось. Его слова были ясными и прямыми, голос уверенным. Рейчел тщетно искала в его лице что-то необычное, подозрительное, но не нашла. И она приняла быстрое решение, так как привыкла делать в суде:

— Хорошо, мистер Кнолль. Я приехала найти Семена Макарова. Он живет на улице с таким же названием, как и эта, в Кельхайме.

Кнолль поднял кружку и сделал глоток пива.

— Это на юг отсюда, к Альпам около Австрии. Я знаю эту деревню.

— Он и мой отец явно интересовались Янтарной комнатой. Очевидно, даже больше, чем мне казалось.

— Есть ли у вас соображения насчет того, что может знать герр Макаров?

Она решила не упоминать пока о письмах.

— Я знаю только, что они работали когда-то вместе, о чем вы, кажется, уже тоже знаете.

— Как вы узнали это имя?

Рейчел решила солгать.

— Мой отец часто говорил о нем последние годы. Они когда-то были близки.

— Я могу вам помочь, фрау Катлер.

— Честно говоря, господин Кнолль, я надеялась побыть какое-то время одна.

— Я понимаю. Я помню, как мой отец умер. Это было очень тяжело.

Слова звучали неподдельно, и она оценила заботу. Но тем не менее он был незнакомцем.

— Вам нужна помощь. Если этот Макаров владеет информацией, я могу помочь разобраться в ней. Я обладаю обширными знаниями о Янтарной комнате. Знаниями, которые будут очень полезны.

Она промолчала.

— Когда вы планируете поехать на юг? — спросил Кнолль.

— Завтра утром.

Она ответила слишком быстро!

— Позвольте, я отвезу вас.

— Я не разрешаю своим детям соглашаться, когда незнакомцы предлагают их подвезти. Почему же я сама должна это делать?

Он улыбнулся. Рейчел понравилась его улыбка.

— Я был открыт и откровенен с вашим секретарем относительно своей личности и своих намерений. Слишком явный след для того, кто намеревался бы причинить вам вред.

Кнолль допил остатки своего пива.

— В любом случае, я бы просто последовал за вами в Кельхайм.

Она приняла еще одно быстрое решение, которое удивило ее саму:

— Ну хорошо. Почему бы и нет? Поедем вместе. Я остановилась в отеле «Вальдек». Пара кварталов в ту сторону.

— А я через улицу от «Вальдека», в «Элизабет».

Она покачала головой и улыбнулась:

— Меня это не удивляет.

Кнолль наблюдал, как Рейчел Катлер исчезла в толпе. Прошло довольно неплохо.

Он бросил пару евро на стол и вышел из кафе. Прогулялся по близлежащим улицам и снова пересек Мариенплац. Пройдя мимо рынка, заполненного ужинающими и отдыхающими людьми, он направился к Максимилиан-штрассе, элегантному бульвару с музеями, правительственными учреждениями и магазинами. Впереди возвышалось здание с портиком и колоннами — национальный театр. У входа такси облепили статую Максимилиана Иосифа, первого короля Баварии, терпеливо ожидая пассажиров после раннего вечернего представления. Он пересек улицу и прошел к четвертому такси в очереди. Водитель стоял снаружи, руки его были сложены, он опирался на свой «мерседес».

— Все нормально? — спросил водитель по-немецки.

— Более чем.

— Мой выход потом был убедительным?

— Выше всех похвал. — Он протянул мужчине пачку евро.

— Всегда приятно иметь дело с тобой, Кристиан.

— С тобой тоже, Эрик.

Он хорошо знал водителя, поскольку уже пользовался его помощью раньше в Мюнхене. Он был одновременно надежен и подкупаем, два качества, которые Кристиан больше всего ценил во всех своих операциях.

— Ты размякаешь, Кристиан?

— Как это?

— Ты хотел ее только напугать, а не убить. Это так не похоже на тебя.

Он улыбнулся:

— Нет ничего лучше для того, чтобы вызвать доверие, чем прикосновение смерти.

— Ты хочешь переспать с ней, что ли?

Кнолль не хотел много говорить, но этот человек мог пригодиться ему в будущем. Он кивнул и сказал:

— Хороший способ залезть в трусики.

Водитель пересчитал банкноты.

— Пятьсот евро — весьма щедро за чью-то попку.

Кристиан подумал о Янтарной комнате и десяти миллионах евро, которые она принесет ему. Затем снова представил себе грудь и ноги Рейчел Катлер.

— Не очень.

 

ГЛАВА XXV

Атланта, Джорджия

Пятница, 16 мая, 12.35

Пол был озабочен. Он пропустил ланч и остался в офисе, надеясь, что Рейчел позвонит. В Германии было уже 18.30. Она упоминала, что, возможно, останется переночевать в Мюнхене, прежде чем отправиться в Кельхайм. Поэтому он не был уверен, позвонит ли она сегодня или завтра, после того как поедет на юг к Альпам, если вообще позвонит.

Рейчел была прямолинейной, напористой и упрямой. Она всегда была такой. Эти качества сделали ее хорошим судьей. Но из-за них ее сложно было понять и еще сложнее полюбить. Ей трудно было заводить друзей. Но глубоко внутри она была сердечна и заботлива, он знал это. К сожалению, они были такие разные — как огонь и вода. Хотя так ли это? Оба они считали, что тихий ужин дома лучше, чем в переполненном ресторане. Оба предпочитали видео напрокат походу в театр. И пойти с детьми днем в зоопарк было для них истинным удовольствием по сравнению с вечером, проведенным в шумном городе. Пол понимал, что ей не хватает отца. Они были очень близки, особенно после развода. Петр тщетно старался снова их соединить.

Как было написано в записке старика?

«Может быть, ты дашь Полу еще один шанс».

Но это было бесполезно. Рейчел решила, что они будут жить раздельно. Она давала резкий отпор любой попытке примирения, которую он делал. Возможно, ему пора было оставить ее и сдаться. Но было еще что-то. То, что у нее не было мужчин… Ее доверие к нему. И у скольких еще мужчин был ключ от дома бывшей жены? Сколько совместно владели имуществом? Или продолжали иметь общий счет по акциям? Она ни разу не потребовала, чтобы они закрыли их счет в «Мэрил Линч», он управлял им последние три года, а она ни разу за это время не поставила под сомнение его решения.

Пол уставился на телефон. Почему Рейчел не позвонила? Что происходит? Какой-то человек, Кристиан Кнолль, искал ее. Возможно, он был опасен. Возможно, нет. Вся информация, которой он обладал, исходила от довольно привлекательной брюнетки с яркими голубыми глазами и стройными ногами. Джо Майерс. Она была спокойна и собранна, четко отвечала на его вопросы, быстро и по существу. Она как будто чувствовала его тревогу за Рейчел, его потаенные сомнения по поводу ее поездки в Германию. Он слишком легко пошел ей навстречу! Рейчел нечего было делать в Германии. В этом он был уверен. Янтарная комната не ее забота, да и сомнительно, что Семен Макаров еще жив.

Катлер протянул руку и взял со стола письма своего бывшего тестя. Он нашел записку, адресованную Рейчел, и просмотрел полстраницы.

«Нашли ли мы ее? Возможно. Никто из нас не ездил не проверял. Слишком многие следили за нами в те дни, и когда мы сузили круг поисков, оба осознали, что Советы были гораздо хуже Германии. Поэтому мы оставили все как есть. Семен и я поклялись никогда не открывать то, что мы знали, или то, что мы думали, что знаем. Только когда Янси вызвался осторожно навести справки, чтобы проверить информацию, которую я считал заслуживающей доверия, я возобновил расследование. Он задавал вопросы во время своей последней поездки в Италию. Был ли взрыв самолета вызван его расспросами или чем-то другим, мы никогда не узнаем. Все, что я знаю, — это то, что поиски Янтарной комнаты очень опасны».

Пол прочел немного дальше и снова нашел предостережение:

«Но никогда, ни за что не связывайся с Янтарной комнатой. Помни историю Фаэтона и слезы Гелиад. Остерегайся его амбиций и их горя».

Пол много читал классику, но не мог вспомнить это место. Рейчел ушла от ответа три дня назад, когда он спросил ее об этой истории за обеденным столом.

Он повернулся к компьютеру и зашел в Интернет. Он выбрал поиск и напечатал — Фаэтон и Гелиады. Экран наполнился ссылками более чем на сто сайтов. Он наугад проверил пару. Третья была самая лучшая, на страничке был заголовок «Мифический мир Эдит Гамильтон». Он просмотрел ее и нашел рассказ о Фаэтоне, в библиографии в качестве источника были указаны «Метаморфозы» Овидия.

Пол прочитал рассказ. Он был красочный и пророческий.

Фаэтон, незаконный сын Гелиоса, бога Солнца, наконец нашел своего отца. Чувствуя за собой вину, бог Солнца обещал сыну исполнить одно его желание, и мальчик немедленно пожелал на один день занять место своего отца и править солнечной колесницей по небу от рассвета до заката. Отец тщетно пытался отговорить сына от этой глупости, но того было не удержать. Поэтому Гелиос выполнил желание, при этом предупредив мальчика, что управлять колесницей очень трудно. Предостережение бога Солнца не возымело действия. Все, что мальчик представлял себе, — был он сам, стоящий на чудесной колеснице и управляющий конями, с которыми сам Зевс не мог справиться.

Однако уже в воздухе Фаэтон быстро понял, что предупреждения его отца были верными, и он потерял управление колесницей. Кони стрелой помчались к вершине неба, а потом опустились так близко к земле, что могли сжечь весь мир. У Зевса не было другого выбора, кроме как пустить молнию, которая уничтожила колесницу и убила Фаэтона. Таинственная река Эридан приняла его и погасила пламя, которое охватило его тело. Наяды, жалея храброго юношу, похоронили его. Сестры Фаэтона, Гелиады, пришли на его могилу и оплакивали его. Зевс, сжалившись над их горем, превратил их в тополя, которые окружили грустно шелестящей листвой берега Эридана.

Катлер прочитал последние строки рассказа на экране:

В СВОЕЙ ПЕЧАЛИ ОНИ ВЕЧНО ПЛАЧУТ НАД ПОТОКОМ.

КАЖДАЯ УПАВШАЯ СЛЕЗИНКА СВЕРКАЕТ В ВОДЕ БЛЕСТЯЩЕЙ КАПЕЛЬКОЙ ЯНТАРЯ.

Он сразу вспомнил издание «Метаморфоз» Овидия, которое видел у Борисова на книжной полке. Петр старался предупредить Рейчел, но она его не послушала. Как и Фаэтон, она пустилась в безрассудное путешествие, не понимая опасности и не оценив риска. Станет ли Кристиан Кнолль для нее Зевсом? Тем, кто пустит молнию…

Он смотрел на телефон. Позвони, черт побери!

Что ему делать?

Он не мог сделать ничего! Оставаться с детьми, присматривать за ними и ждать, когда Рейчел вернется со своей безумной охоты. Он мог позвонить в полицию и, может, даже предупредить немецкие власти. Но если Кристиан Кнолль был всего лишь любопытным исследователем, Рейчел от души посмеется над ним. Паникер Пол, скажет она.

А ему не хотелось услышать это.

Но был и третий вариант. Самый привлекательный. Он взглянул на часы. 13.50. 19.50 в Германии. Он потянулся к телефонной книге, нашел номер и набрал «Дельта Эйрлайнс».

— Мне нужен рейс до Мюнхена из Атланты на сегодня.

 

ГЛАВА XXVI

Кельхайм, Германия

Суббота, 17 мая, 8.05

Сюзанна отлично все успела. Она вышла из офиса Пола Катлера и немедленно полетела в Нью-Йорк, где успела на «конкорд», вылетающий в 18.30 в Париж. Прибыв немногим позже 22.00 по местному времени, шаттл компании «Эйр Франс» доставил ее в Мюнхен в 1.00. Ей удалось немного поспать в отеле аэропорта, а затем она помчалась на юг в арендованном «ауди» по трассе Е533, прямо в Обераммергау, затем на запад по извивающемуся шоссе к альпийскому озеру под названием Ферггензее, к востоку от Фюссена.

Деревня Кельхайм представляла собой беспорядочную группу домов с разукрашенными двускатными крышами, которая располагалась ближе к восточному берегу озера. Церковь со шпилем занимала центр городка, вокруг нее теснились торговые ряды. Покрытые лесами склоны располагались на дальних берегах озера. Несколько рыбацких лодочек под белыми парусами порхали по серо-голубой воде, как бабочки на легком ветерке.

Сюзанна припарковалась с южной стороны церкви. Продавцы заполнили мостовую, готовясь к тому, что, очевидно, было утренним субботним рынком. В воздухе стоял запах сырого мяса, свежих продуктов и табака. Она прошла сквозь толпу. Вокруг шумными стайками носились дети. В отдалении слышны были удары молотков. Ее внимание привлек старик с седыми волосами и горбатым носом в одной из палаток. Он был примерно такого же возраста, как Семен Макаров. Она подошла и похвалила его яблоки и вишни.

— Отличные фрукты, — сказала она по-немецки.

— Сам вырастил, — ответил старик.

Она купила три яблока, широко улыбнулась и с теплотой посмотрела на него. Образ, созданный ею, был идеален. Светло-рыжий парик, светлая кожа, орехового цвета глаза. Грудь была увеличена на два размера парой силиконовых вставок. Сюзанна также подложила подушечки на бедра, по бокам и сзади и надела джинсы на два размера больше, чтобы создать искусственный объем. Клетчатая фланелевая рубаха и тяжелые рыжие ботинки довершали маскировку. Глаза скрывали солнечные очки, темные, но не до такой степени, чтобы привлекать внимание. Позже свидетели несомненно будут описывать грудастую крутобедрую блондинку.

— Вы знаете, где живет Семен Макаров? — спросила она. — Он старик. Живет здесь уже давно. Друг моего дедушки. Я приехала с подарком, но потеряла его адрес. Нашла деревню наудачу.

Старик покачал головой:

— Как беспечно с вашей стороны, фройляйн.

Она улыбнулась, принимая упрек:

— Я знаю. Но уж такая я рассеянная. Мои мысли сейчас за тысячу миль отсюда.

— Я не знаю, где живет Макаров. Я из Нессельванга, это к западу. Но подождите, я позову кого-нибудь из местных.

Прежде чем она смогла остановить его, он крикнул что-то человеку на другой стороне площади. Она не хотела бы привлекать к себе так много внимания. Двое мужчин заговорили по-французски, она не очень-то им владела, но уловила некоторые знакомые слова. Макаров. К северу. Три километра. У озера.

— Эдуард знает Макарова. Говорит, что он живет на севере. В трех километрах отсюда. Прямо у берега озера. Поезжайте по той дороге. Небольшой каменный дом с трубой.

Сюзанна улыбнулась и кивком поблагодарила за информацию, а затем услышала, как человек с той стороны площади кричит:

— Юлиус, Юлиус!

К палатке подбежал мальчик лет двенадцати. У него были светло-каштановые волосы и хорошенькое личико. Продавец что-то сказал парнишке, затем мальчик подбежал к ней. Прямо позади рынка стая уток взлетела с озера в бледно-голубое утреннее небо.

— Вы ищете Макарова? — спросил мальчик — Это мой дедушка. Я могу показать вам, где он живет. — Его юные глаза обшаривали ее грудь.

Ее улыбка стала шире:

— Тогда показывай дорогу.

Мужчинами любого возраста было так легко манипулировать!

 

ГЛАВА XXVII

Кельхайм, Германия

Суббота, 17 мая, 9.15

Рейчел взглянула на сидящего рядом Кристиана Кнолля. Они мчались на юг по шоссе Е533 и уже находились в тридцати минутах езды от Мюнхена. Через тонированные окна «вольво» просматривалась местность — призрачно вырисовывающиеся сквозь завесу тумана вершины, шапки снега на склонах высот, внизу одетых зелеными елями и лиственницами.

— Здесь так красиво, — сказала она.

— Весна — лучшее время, чтобы приехать в Альпы. Вы первый раз в Германии?

Она кивнула.

— Вам очень понравятся эти места.

— Вы много путешествуете? — поинтересовалась Рейчел.

— Все время.

— А где вы живете?

— У меня квартира в Вене, но я редко там бываю. Моя работа гоняет меня по всему миру.

Рейчел разглядывала своего загадочного шофера. Его плечи широки и мускулисты, шея крепкая, руки длинные и сильные. Он опять был одет в повседневную одежду. Клетчатая суконная рубашка, джинсы, ботинки и легкий запах сладкого одеколона. Кристиан был первым европейским мужчиной, с которым она по-настоящему общалась за последнее время. Может быть, очарование было именно в этом. Он безусловно возбудил ее интерес.

— В отчете КГБ сказано, что у вас двое детей. А муж есть? — спросил Кнолль.

— Раньше был. Мы в разводе.

— Это довольно широко распространено в Америке.

— Я рассматриваю сто или даже больше таких дел за неделю у себя в суде.

Кнолль покачал головой:

— Просто позор.

— Люди как будто не могут жить вместе.

— Ваш бывший муж адвокат?

— Один из лучших. — Какая-то «вольво» просвистела мимо по левому ряду. — Удивительно. Эта машина, наверное, едет сто миль в час.

— Почти сто двадцать, — сказал Кнолль. — Мы сами едем почти сто.

— Это так не похоже на Атланту.

— Он хороший отец? — продолжал допытываться Кнолль.

— Мой бывший муж? О да. Очень хороший.

— Отец из него получился лучше, чем муж?

Странные вопросы. Но она не возражала против того, чтобы ответить; анонимность незнакомца сглаживала вторжение в ее личную жизнь.

— Я бы не сказала. Пол хороший человек. Любая женщина хотела бы быть с ним.

— Почему же не вы?

— Я не сказала, что не хотела. Я просто сказала, что мы не можем жить вместе.

Кнолль, кажется, почувствовал ее колебания.

— Я не хотел совать нос в чужие дела. Просто меня интересуют другие люди. У меня самого нет постоянного дома и корней, и мне нравится выспрашивать других. Просто любопытство. Ничего более.

— Ничего страшного. Я не обижаюсь. — Несколько мгновений она сидела молча, затем сказала: — Мне надо бы позвонить и сообщить Полу, где я остановилась. Он присматривает за детьми.

— Вы можете связаться с ним сегодня вечером.

— Он вообще недоволен тем, что я поехала. Он и мой отец говорили, что мне надо держаться подальше от всего этого.

— Вы обсуждали поиски Янтарной комнаты с вашим отцом перед его смертью?

— Вовсе нет. Он оставил мне письмо вместе с завещанием.

— Тогда зачем вы здесь?

— Просто я должна это сделать.

— Я понимаю. Янтарная комната — достойная награда для многих. Люди ищут ее с войны.

— Мне так и говорили. Что делает ее такой особенной?

— Трудно сказать. Искусство по-разному воздействует на людей. Но что интересно, Янтарная комната одинаково поражает всех. Я читал отчеты девятнадцатого и начала двадцатого века. Все соглашаются, что она великолепна. Представьте себе: целая комната, покрытая янтарем.

— Звучит удивительно.

— Янтарь очень ценится. Вы много знаете о нем? — спросил Кнолль.

— Почти ничего.

— Это просто ископаемая древесная смола, в возрасте от сорока до пятидесяти миллионов лет. Сок растений, отвердевший за тысячелетия и превратившийся в драгоценный камень. Греки называли его электрон — солнечное вещество — за его цвет и еще потому, что, если его потереть, он производит электрическую энергию. Шопен перебирал янтарные четки, прежде чем сесть за пианино. Он теплый на ощупь и забирает испарину.

— Я этого не знала.

— Римляне верили, что если вы Лев по знаку зодиака, то ношение янтаря принесет вам удачу. А если вы Телец — то неприятности.

— Может, мне стоит приобрести немного янтаря. Я Лев.

Он улыбнулся:

— Если вы верите в такие вещи. Средневековые доктора предписывали янтарные ингаляции для лечения воспаления горла. Его пары во время кипения очень душисты и предположительно обладают лечебным эффектом. Русские называют его морским фимиамом. Они также… Извините, я, наверное, докучаю вам.

— Вовсе нет. Это интересно.

— Пары могут ускорить созревание плодов. Есть арабская легенда об одном шахе, который приказал своему садовнику принести ему свежих груш. Проблема была в том, что был не сезон и фрукты не могли созреть еще в течение месяца. Шах пригрозил обезглавить садовника, если он не достанет спелых груш. Поэтому садовник сорвал несколько незрелых груш и провел ночь, молясь Аллаху и куря янтарный фимиам. На следующий день в ответ на его молитвы груши были розовыми, сладкими и вполне пригодными для еды. — Кнолль пожал плечами. — Правда это или нет, никто не знает. Но янтарные испарения действительно содержат этилен, который стимулирует раннее созревание. Он также может смягчать кожу. Египтяне использовали эти испарения в процессе мумификации.

— Я знаю только ювелирные украшения из янтаря, и еще я видела картинки с насекомыми и листьями внутри.

— Фрэнсис Бэкон назвал их королевскими могилами. Ученые рассматривают янтарь как капсулу времени. Художники думают о нем как о краске. У него более двухсот пятидесяти оттенков. Голубой и зеленый — самые редкие. Красный, желтый, коричневый, черный и золотой — наиболее часто встречающиеся. В Средние века возникали целые гильдии, которые контролировали распространение янтаря. Янтарная комната была изготовлена в восемнадцатом веке, высшее творение человеческих рук.

— Вы так хорошо знакомы с этим предметом.

— Это моя работа.

Машина замедлила ход.

— Наш поворот, — сказал Кнолль, когда они съехали с шоссе по короткому склону, и затормозил внизу. — Отсюда поедем на запад. Мы уже недалеко от Кельхайма. — Он крутанул руль направо и быстро переключил передачи, набирая скорость.

— На кого вы работаете?

— Не могу сказать. Мой наниматель — частное лицо.

— Но очевидно, богатый.

— Почему вы так решили?

— Посылает вас в разные уголки земного шара в поисках предметов искусства. Это хобби не для бедного мужчины.

— Разве я сказал, что мой наниматель — мужчина?

Рейчел усмехнулась:

— Нет, не сказали.

— Хорошая попытка, ваша честь.

Зеленые поля с редко стоящими высокими елями простирались вдоль шоссе. Она открыла окно и стала вдыхать прозрачный воздух.

— Мы поднимаемся, не так ли?

— Альпы начинаются здесь и простираются на юг до Италии. Прежде чем мы доберемся до Кельхайма, станет прохладнее.

Раньше она удивлялась, почему он надел рубашку с длинными рукавами и джинсы. Сама она была одета в шорты цвета хаки и блузку на пуговицах с короткими рукавами. Вдруг Рейчел осознала, что впервые после развода едет куда-либо не с Полом, а с другим мужчиной. Раньше она всегда ездила с детьми, с отцом или подругой.

— Я действительно имел в виду то, что сказал вчера. Мне жаль вашего отца, — проговорил Кнолль.

— Он был очень стар.

— Это ужасное обстоятельство в отношениях с родителями. Однажды мы их теряем.

Его слова прозвучали искренне. Слова, которых она ожидала, безусловно сказанные из вежливости. Но она оценила его внимание.

И находила его все более интригующим.

 

ГЛАВА XXVIII

Кельхайм, Германия

Суббота, 17 мая, 11.45

Рейчел внимательно разглядывала старика, который открыл дверь. Он был небольшого роста, с узким лицом и лохматыми седыми волосами. Седеющая же щетина покрывала его увядшие подбородок и шею. Его фигура была худощавая, кожа оттенка талька, а лицо сморщенное, как грецкий орех. Старику было по меньшей мере восемьдесят, и ее первая мысль была об отце и о том, как этот человек напоминает его.

— Вы Семен Макаров? Я Рейчел Катлер. Дочь Петра Борисова.

Старик всмотрелся пристальнее:

— Я узнаю его черты в вашем лице. Да и глаза у вас как у него.

Она улыбнулась:

— Он бы гордился этим. Мы можем войти?

— Конечно, — сказал Макаров.

Рейчел и Кнолль вошли в крошечный домик. Одноэтажное здание было построено из старого дерева и покрыто штукатуркой. Дом Макарова был последний из небольшого ряда домиков, отделенных от основной части Кельхайма узкой улочкой.

— Как вы нашли мой дом? — спросил Макаров.

Он говорил по-английски значительно лучше, чем ее отец.

— Мы спросили в городе, где вы живете, — сказала она.

Гостиная была теплая и уютная благодаря огню, потрескивающему в каменном камине. Две лампы горели у дивана, покрытого стеганым одеялом, куда они сели. Макаров устроился в деревянном кресле-качалке напротив них. Запах корицы и кофе витал в воздухе. Макаров предложил им выпить, но они отказались. Она представила Кнолля, потом рассказала Макарову о смерти отца. Старик был застигнут врасплох этими новостями. Он молча сидел некоторое время, слезы наполняли его измученные глаза.

— Он был хорошим человеком. Самым лучшим, — сказал наконец Макаров.

— Я приехала, господин Макаров…

— Семен. Зовите меня Семен.

— Хорошо. Семен. Я приехала из-за писем о Янтарной комнате, которые вы с отцом посылали друг другу. Я прочла их. Папа говорил что-то о тайне, которую вы двое храните, и о том, что вы стары для того, чтобы самим поехать и проверить. Я приехала, чтобы узнать, что я смогу сделать.

— Почему, дитя мое?

— Это было важно для отца.

— Он когда-либо говорил с тобой об этом?

— Он мало рассказывал о войне и о том, чем он занимался потом.

— Возможно, у него была причина молчать.

— Я уверена, что была. Но отца теперь нет.

Макаров сидел молча и как будто созерцал огонь. Тени мелькали на его очень старом лице. Она взглянула на Кнолля, который пристально наблюдал за хозяином. Она была вынуждена сказать о письмах и увидела досаду на его лице. Неудивительно, поскольку она намеренно утаила информацию. Рейчел подумала, что потом он наверняка станет ее расспрашивать.

— Наверное, пришло время, — мягко сказал Макаров. — Я все думал, когда же оно настанет. Возможно, сейчас.

Позади нее Кнолль глубоко вздохнул. Мурашки побежали по ее спине. Возможно ли, что этот старик знает, где находится Янтарная комната?

— Эрих Кох, он был таким чудовищем, — прошептал Макаров.

Она не поняла:

— Кох?

— Гауляйтер, — подсказал Кнолль. — Один из провинциальных губернаторов Гитлера. Кох правил Пруссией и Украиной. Его работой было выжимать каждую тонну зерна, каждую унцию стали и каждого раба, каких он только мог выжать из оккупированных территорий.

Старик вздохнул.

— Я думаю, мы должны быть ему признательны за жестокость. Ему удалось переделать сорок миллионов украинцев, приветствовавших захватчиков как освободителей от Сталина, в пылающих гневом партизан, которые ненавидели немцев. Да, это уже достижение.

Кнолль ничего не сказал.

Макаров продолжал:

— Кох вел игры с русскими и с немцами после войны, спекулируя Янтарной комнатой, чтобы остаться в живых. Мы с Петром наблюдали за его игрой.

— Я не понимаю, — сказала Рейчел.

Кнолль пояснил:

— Кох был схвачен в Польше после войны и приговорен к смерти как военный преступник. Советский Союз тем не менее систематически откладывал его казнь. Кох утверждал, что знает, где находится Янтарная комната. Это Кох приказал вывезти ее из Ленинграда и перевезти в Кенигсберг в тысяча девятьсот сорок первом году. Он также приказал эвакуировать ее на запад в тысяча девятьсот сорок пятом. Кох спекулировал тем, что якобы знает, где она, чтобы остаться в живых, объясняя это тем, что русские убьют его сразу, как только он откроет ее местонахождение.

Теперь она начала припоминать кое-что из того, что она читала в статьях, которые хранил отец.

— Он в результате все-таки добился, что ему пообещали оставить его в живых, так ведь?

— В середине тысяча девятьсот шестидесятых, — подтвердил Макаров. — Но этот шут заявил, что не помнит точного места. Кенигсберг тогда был переименован в Калининград и был частью Советского Союза. Город разбомбили до основания во время войны, и русские сначала снесли все бульдозерами, а потом отстроили заново. От бывшего города ничего не осталось. Кох же во всем обвинял русских. Сказал, что они уничтожили его отметки, что это их вина, что он теперь не может найти это место.

— Кох изначально ничего не знал, не так ли? — спросил Кнолль.

— Ничего. Обычный пройдоха, пытавшийся спасти свою жизнь.

— Тогда скажите нам, нашли ли вы Янтарную комнату?

Макаров кивнул.

— Вы видели ее? — резко спросил Кнолль.

— Нет. Но она была там.

— Почему вы держали это в тайне?

— Сталин был злом. Реинкарнацией самого дьявола. Он украл русские богатства, чтобы построить Дворец Советов.

— Что? — переспросила Рейчел.

— Огромный небоскреб в Москве, — сказал Макаров. — И он хотел поместить на его вершину огромную статую Ленина. Можете представить всю чудовищность проекта? Петр, я и все другие собирали произведения искусства для музея всемирного искусства, который должен был стать частью этого дворца. Это должен был быть подарок от Сталина всему миру. Никакой разницы с тем, что Гитлер планировал в Австрии. Громадный музей краденых ценностей. Слава богу, Сталин тоже так и не построил свой монумент. Это было безумие. И никто не мог остановить этого подонка. Только смерть это сделала. — Старик покачал головой. — Полное, абсолютное сумасшествие. Петр и я стремились делать свою работу и не говорить никому о том, что именно мы нашли в горах. Лучше оставить ее погребенной в горах, чем позволить ей служить Сатане.

— Как вы нашли Янтарную комнату? — поинтересовалась Рейчел.

— Случайно. Петр наткнулся на железнодорожного рабочего, который направил нас в пещеры. Они были в российском секторе, который стал Восточной Германией. Советы даже название украли, хотя с этой кражей я согласен. Ужасные вещи начинают происходить каждый раз, когда объединяется Германия. Вы не согласны, герр Кнолль?

— Я не рассуждаю о политике, товарищ Макаров. Кроме того, я австриец, а не немец.

— Странно. Мне казалось, я уловил баварскую гнусавость в вашем акценте.

— У вас хорошие уши для человека вашего возраста.

Макаров повернулся к ней:

— Это было прозвище вашего отца — Ухо. Уши. Так его звали в Маутхаузене. Он был единственный в бараках, кто говорил по-немецки.

— Я не знала. Папа мало рассказывал о лагере.

Макаров кивнул:

— Понятно. Я сам провел в лагере последние месяцы войны. — Старик жестко посмотрел на Кнолля: — Что касается вашего акцента, герр Кнолль, я раньше неплохо разбирался в таких вещах. Немецкий был моей специальностью.

— Ваш английский тоже очень хорош.

— У меня талант к языкам.

— Ваша бывшая работа, конечно, предполагала наблюдательность и знание языков.

Рейчел любопытно было наблюдать за трениями, которые, казалось, возникли между ними. Двое незнакомых людей, однако они вели себя так, как будто знали друг друга. Или, точнее, ненавидели друг друга. Но их словесная перепалка не могла продолжаться вечно. Она спросила:

— Семен, вы можете сказать нам, где находится Янтарная комната?

— В пещерах к северу. Горы Гарц. Около Вартберга.

— Вы говорите как Кох, — заявил Кнолль. — Эти пещеры были дочиста выпотрошены.

— Не эти. Они были в восточной части. Русские исключили их из района поиска и отказались кого-либо туда пускать. Там много пещер, и они как крысиные лабиринты. Необходимы десятилетия, чтобы проверить их все. Во многих нацисты заложили взрывчатку, а в оставшихся хранили боеприпасы. Это одна из причин, почему Петр и я никогда не ездили туда. Лучше пусть янтарь лежит там спокойно, чем рисковать, что он взорвется.

Кнолль вытащил маленький блокнот и ручку из заднего кармана:

— Вы можете нарисовать карту?

Макаров несколько минут работал над наброском. Рейчел и Кнолль сидели молча. Только треск огня и шорох ручки, двигающейся по бумаге, нарушали тишину. Макаров отдал блокнот Кноллю.

— Нужную пещеру можно найти по солнцу, — сказал Макаров. — Открывающиеся входы прямо на востоке. Мой друг, который недавно был там, сказал, что вход заблокирован железными балками, снаружи обозначение BCR-шестьдесят пять. Немецкие власти еще не очистили все от взрывчатки, так что никто не рискует войти внутрь. Или так мне сказали. Я нарисовал карту туннеля так, как помню ее. В конце вам придется копать. Но через несколько футов вы натолкнетесь на железную дверь, ведущую в камеру.

Кнолль недоверчиво произнес:

— Вы хранили эту тайну десятилетиями. А сейчас так свободно рассказываете о ней двум незнакомцам?

— Рейчел не незнакомка.

— Откуда вы знаете, что она не лжет вам?

— Я ясно вижу в ней ее отца.

— Но вы не знаете ничего обо мне. Вы даже не спросили, почему я здесь.

— Если Рейчел вас привела, для меня этого достаточно. Я старый человек, герр Кнолль. Мне мало осталось. Кто-то должен знать то, что знаю я. Может, Петр и я были правы. Может, нет. Может, там вообще ничего нет. Почему бы вам не поехать и не посмотреть, чтобы удостовериться? — Макаров повернулся к Рейчел: — Теперь, если это все, что ты хотела знать, дитя мое, я хотел бы отдохнуть, я устал.

— Хорошо, Семен. И спасибо вам. Мы проверим, там ли Янтарная комната.

Макаров вздохнул:

— Сделай это, дитя мое. Сделай.

— Очень хорошо, товарищ, — сказала Сюзанна по-русски, когда Макаров открыл дверь спальни. Гости старика только что ушли, и она слышала, как уехала машина. — Вы никогда не думали о карьере актера? Кристиана Кнолля трудно обмануть. Но вы прекрасно справились. Я и сама почти поверила.

— Откуда вы знаете, что Кнолль поедет в ту пещеру?

— Ему не терпится порадовать своего нового хозяина. Он так сильно хочет завладеть Янтарной комнатой, что воспользуется этой возможностью и проверит, даже если в душе считает, что это гиблое дело.

— А что, если он поймет, что это ловушка?

— Нет причины подозревать что-либо благодаря вашему прекрасному представлению.

Взгляд Макарова остановился на внуке: у мальчика был кляп во рту и он был привязан к дубовому стулу у кровати.

— Ваш драгоценный внук высоко оценил ваше представление. — Она погладила подростка по волосам: — Ведь правда, Юлиус?

Мальчик попытался отдернуть голову, промычав что-то залепленным лентой ртом. Она приставила пистолет с глушителем к его голове. Его глаза широко раскрылись, когда ствол уперся ему в череп.

— Нет нужды делать это, — поспешно сказал Макаров. — Я все сделал так, как вы сказали. Я точно нарисовал карту. Без фокусов. Хотя у меня болит сердце от того, что может случиться с бедной Рейчел. Она не заслуживает этого.

— Бедная Рейчел должна была подумать об этом до того, как решила ввязаться в это предприятие. Это не ее борьба и не ее забота. Ей следовало оставаться в стороне.

— Мы можем выйти в другую комнату? — спросил старик.

— Как угодно. Я не думаю, что дорогой Юлиус куда-нибудь денется. А вы?

Они вошли в гостиную. Макаров закрыл дверь спальни.

— Мальчик не заслуживает смерти, — тихо сказал он.

— Вы проницательны, товарищ Макаров.

— Не называйте меня так.

— Разве вы не гордитесь своим советским прошлым?

— У меня нет советского прошлого. Я был белорусом. Я присоединился к ним, только чтобы быть против Гитлера.

— Вы без зазрения совести воровали сокровища для Сталина.

— Ошибка прошлого. Господи милосердный! Пятьдесят лет я хранил тайну. Никому не сказал ни слова. Учтите это и оставьте моего внука в живых.

Сюзанна не ответила.

— Вы работаете на Лоринга, не так ли? — спросил старик. — Иосиф, конечно, мертв. Это, должно быть, его сын, Эрнст.

— Вы очень проницательны, товарищ.

— Я знал, что однажды вы придете. Это был один из рисков, на который я пошел. Но мальчик не принимает в этом никакого участия. Отпустите его.

— Я не знаю, что с ним делать, как и с вами. Я читала переписку между вами и Петром Борисовым. Почему вы сами не оставили все это в покое? Я хочу, чтобы этот вопрос нас уже не беспокоил. Со сколькими еще вы переписывались? Мой наниматель не желает больше рисковать. Борисов умер. Другие следователи умерли. Вы единственный, кто остался.

— Вы убили Петра, так ведь?

— Вообще-то нет. Герр Кнолль меня опередил.

— Рейчел не знает?

— Конечно нет.

— Бедное дитя, она в опасности.

— Это ее проблема, товарищ, я уже сказала.

— Я знаю, что вы убьете меня. Некоторым образом я даже приветствую это. Но пожалуйста, отпустите мальчика. Он не сможет опознать вас. Он не говорит по-русски. Он не понял ничего из того, о чем мы говорили. Безусловно, это не настоящая ваша внешность. Мальчик ничем не сможет помочь полиции.

— Вы знаете, что я не могу этого сделать.

Он сделал выпад в ее сторону, но мускулы, которые, возможно, когда-то были сильными, атрофировались с возрастом и болезнями. Сюзанна с легкостью отступила в сторону.

— В этом нет необходимости, товарищ.

Он упал на колени:

— Пожалуйста. Молю вас именем Девы Марии, отпустите мальчика. Он заслуживает того, чтобы жить.

Макаров наклонился вперед и прижался лицом к полу.

— Бедный Юлиус, — пробормотал он сквозь слезы. — Бедный, бедный Юлиус.

Сюзанна прицелилась в затылок Макарова:

— Прощайте, товарищ.

* * *

«Дело о присылке от Прусского короля в дар к государю Петру I Янтарного кабинета,

1717 года генваря 13

Государю Петру от светлейшего князя Меншикова

Кабинет янтарный Вашему величеству от короля прусского подаренный я пересматривал и поставлен в ящиках тех, в коих привезен, в большой палате, где собираются гости, в котором гораздо немного или почти мало, чтоб попортилось.

Некоторые маленькие штучки повыпадали, однакож заклеить, а хотя бы иных и не было, то можно вновь вставить. Истинно на свете подобной не видал».

 

ГЛАВА XXIX

Кельхайм, Германия

Суббота, 17 мая, 13.15

— Вы не считаете, что были несколько грубы с ним? — спросила Рейчел.

Они мчались на север по шоссе, Кельхайм и Семен остались позади, в часе езды на юг. Рейчел была за рулем. Кнолль сказал, что сменит ее через некоторое время и проведет по извилистым дорогам в горах Гарц.

Он поднял глаза от наброска, который нарисовал Макаров.

— Вы должны понять, Рейчел, я занимаюсь этим уже многие годы. Люди лгут гораздо чаще, чем говорят правду. Макаров сказал, что Янтарная комната покоится в одной из пещер Гарца. Эту теорию проверяли тысячу раз. Я давил на него, чтобы удостовериться в том, что он говорит правду.

— Он выглядел искренним.

— Я не очень-то верю в то, что спустя все эти годы сокровище просто ждет нас в конце темного туннеля.

— Разве вы сами не говорили, что там сотни туннелей и большинство из них не исследованы? Слишком опасно, да?

— Верно. Но я знаком с местностью, которую описал Макаров. Я сам обыскивал те пещеры.

Она рассказала ему о Вейленде Маккое и экспедиции.

— Штодт всего в сорока километрах от того места, где будем мы, — сказал Кнолль. — Там тоже множество пещер, предположительно полных нацистских трофеев. Если вы верите тому, что говорят охотники за сокровищами.

— А вы нет?

— Я знаю, что любая вещь, стоящая того, чтобы ее иметь, уже принадлежит кому-то. Основная охота идет за теми, кто ими владеет. Вы удивитесь, сколько пропавших сокровищ просто лежит на столике у кого-то в спальне или висит на стене, свободно, как какая-нибудь безделушка, купленная в универмаге. Люди думают, что время защищает их. На самом деле — нет. В тысяча девятьсот шестидесятые годы картина Моне была найдена одним туристом на ферме. Владелец получил ее в обмен на фунт масла. Таких историй множество, Рейчел.

— Это то, чем вы занимаетесь? Ищете такие вещи?

— И этим тоже.

Они ехали, местность сначала была равнинная, затем начала подниматься вверх, когда шоссе пересекло Центральную Германию и отклонилось к северо-западу, в горы. После остановки на обочине Рейчел пересела на пассажирское сиденье. Кнолль вырулил обратно на шоссе.

— Это Гарц. Самые северные горы в Центральной Германии.

Вершины были не похожи на вздымающиеся снежные пики Альп. Склоны поднимались под небольшими углами, были закруглены наверху, покрыты елями, буками и ореховыми деревьями. Города и деревни располагались повсюду в крошечных долинах и широких лощинах. В отдалении были видны очертания более высоких вершин.

— Напоминает мне Аппалачи, — задумчиво произнесла Рейчел.

— Это сказочные земли братьев Гримм, — улыбнулся Кнолль. — Царство волшебства. В темные времена эти места были средоточием язычества. Феи, ведьмы и гоблины бродили здесь. Говорят, что последние медведь и рысь в Германии были убиты где-то поблизости.

— Здесь очень красиво, — зачарованно сказала она.

— Здесь раньше добывали серебро, но это прекратилось в десятом веке. Затем золото, свинец, цинк и окись бария. Последний рудник был закрыт перед войной в тысяча девятьсот тридцатом году. Вот откуда происходит большинство пещер и туннелей. Это все старые рудники, которые нацисты интенсивно использовали. Идеальное место, чтобы прятаться от бомбардировок, и труднодоступное — для вторжения пехотных войск.

Рейчел смотрела на извилистую дорогу впереди и думала об упомянутых Кноллем братьях Гримм. Она почти ожидала увидеть на дороге гуся, откладывающего золотое яйцо, или два черных камня, которые были злыми братьями, или гаммельнского Крысолова, ведущего за собой крыс и детей.

Час спустя они въехали в Вартберг. Темная линия земляного вала, перемежаемая бастионами с коническими крышами, окружала небольшую деревню. Разница в архитектуре по сравнению с югом была очевидна. Красные крыши и стертые временем склоны Кельхайма сменились фасадами домов, сделанными наполовину из дерева и облицованными серым сланцем. На окнах домов изредка встречались цветы. Здесь определенно преобладал средневековый колорит, немного смягченный временем. Не такая уж большая разница, заключила она, по сравнению с контрастами Америки. Например, Новая Англия и глубокий Юг.

Кнолль припарковался перед гостиницей с интересным названием «Гольдене кроне».

— Золотая корона, — перевел он ей перед тем, как исчезнуть внутри. Рейчел ждала снаружи и изучала оживленную улицу. Атмосфера бойкой торговли наполняла воздух у витрин магазинов, выстроившихся вдоль мощеного переулка. Кнолль вернулся через несколько минут.

— Я взял два номера на ночь. Уже почти пять, светло будет еще в течение пяти или шести часов. Но мы отправимся в горы утром. Нет причин спешить. Она ждала пятьдесят лет.

— Здесь так долго светло днем?

— Мы на полпути к полярному кругу, и сейчас уже почти лето.

Кнолль вынул обе их сумки из машины.

— Я вас устрою, а потом мне надо купить кое-что. Потом мы можем поужинать. Я приметил одно местечко, когда мы въезжали.

— Было бы хорошо, — согласилась Рейчел.

Кнолль оставил Рейчел в ее комнате. Он заметил желтую телефонную будку, когда въезжал, и быстро вернулся тем же путем к городском стене. Он не любил пользоваться телефонами в отелях. Слишком много остается следов. То же самое касалось мобильных телефонов. Незаметная телефонная будка всегда была безопаснее для междугороднего звонка.

Он набрал Бург Херц.

— Ты вовремя. Как дела? — спросила Моника, подойдя к телефону.

— Пытаюсь найти Янтарную комнату.

— Где ты?

— Недалеко.

— У меня нет настроения разгадывать загадки, Кристиан.

— Горы Гарц. Вартберг. — Он рассказал ей о Рейчел Катлер, Семене Макарове и пещерах.

— Мы уже слышали это раньше, — возразила Моника. — Эти горы как муравейники, и никто никогда там ничего не находил.

— У меня есть карта. Хуже не будет.

— Ты хочешь переспать с ней, не так ли?

— Эта мысль приходила мне в голову, — ухмыльнулся Кристиан.

— Она слишком много знает, ты не находишь?

— Ничего определенного. У меня не было выбора, я должен был взять ее с собой. Я предположил, что Макарову будет легче разговаривать с дочерью Борисова, чем со мной.

— И?

— Он был очень откровенен. Слишком откровенен, по-моему.

— Осторожнее с этой Катлер, — предупредила Моника.

— Она думает, что я ищу Янтарную комнату. Нет никакой связи между мной и смертью ее отца.

— Звучит так, как будто у тебя появляется сердце, Кристиан.

— Вряд ли. — Он рассказал ей о Сюзанне Данцер и эпизоде в Атланте.

— Лоринг озабочен тем, что мы делаем, — сказала Моника. — Они с отцом вчера довольно долго разговаривали по телефону. Он определенно пытался что-то выведать. Несколько прямолинейный ход для него.

— Добро пожаловать в игру.

— Меня не надо развлекать, Кристиан. Чего я хочу, так это Янтарную комнату. И, как говорит отец, это лучший след, который у нас когда-либо был.

— Я уже в этом не так уверен.

— Ты пессимист, как всегда. Почему же?

— Что-то в поведении Макарова настораживает меня. Трудно сказать что.

— Поезжай на рудник, Кристиан, и посмотри. Удовлетвори любопытство. Потом трахни свою судью и возвращайся к работе.

Рейчел набрала номер на телефоне, стоящем у кровати, и дала оператору «AT&T» номер своей кредитной карточки. После восьми гудков в ее доме включился автоответчик и ее голосом попросил звонящего оставить сообщение.

— Пол, я в городе под названием Вартберг в Центральной Германии. Вот название отеля и номер телефона. — Она назвала «Золотую корону». — Я позвоню завтра. Поцелуй детей от меня. Пока.

Она взглянула на часы. 17.00. В Атланте одиннадцать часов утра. Может, он повел детей в зоопарк или в кино. Она была рада, что дети с Полом. Просто стыд, что они не могли быть с ним каждый день. Детям нужен отец, а они нужны ему. Это было самое тяжелое при разводе — знать, что семьи больше нет. Она целый год оформляла разводы других в качестве судьи, перед тем как ее собственный брак развалился. Много раз, слушая свидетельства, которые на самом деле ей не обязательно было выслушивать, она думала, почему люди, которые когда-то любили друг друга, не могли сказать ничего хорошего друг о друге. Была ли ненависть предварительным условием развода, его необходимым элементом? Она и Пол не испытывали ненависти друг к другу. Они сели, спокойно разделили имущество и решили, что будет лучшим для детей. Но разве у Пола был выбор? Она ясно дала ему понять, что их брак закончился. Вопрос был закрыт для обсуждения. Пол тщетно пытался отговорить ее, но она был непреклонна.

Правильно ли она поступила? Кто знает.

Кнолль зашел за ней в номер и повел ее в причудливое каменное здание, которое, как он объяснил, когда-то было станционной гостиницей, теперь превращенной в ресторан.

— Откуда вы об этом узнали? — спросила она.

— Я спросил раньше, когда останавливался, чтобы узнать, до которого часа они открыты.

Внутри был готический каменный подвал со сводчатым потолком, витражами в окнах и железными фонарями с завитушками. Кнолль занял один из столиков в дальнем углу. Прошло два часа с тех пор, как они прибыли в Вартберг. Рейчел успела быстро принять ванну и переодеться. Ее спутник тоже переоделся. Джинсы и ботинки заменили шерстяные слаксы, цветастый свитер и рыжие кожаные туфли.

— Чем вы занимались после того, как ушли из гостиницы? — спросила она, когда они сели.

— Купил то, что нам понадобится завтра. Фонари, лопату, ножовку по железу, две куртки. Внутри горы будет холодно. Сегодня на вас были надеты высокие ботинки. Наденьте их завтра — вам понадобится удобная обувь.

— Вы как будто уже занимались такими делами раньше.

— Несколько раз. Но нам нужно быть осторожными. Нельзя ходить в эти горы без разрешения. Правительство контролирует доступ, чтобы люди не подрывались.

— Я полагаю, мы не будем добывать разрешение?

— Нет. Поэтому покупки заняли у меня так много времени. Я покупал у разных торговцев. Понемногу в каждом месте, чтобы не привлекать внимания.

Официант подошел и принял их заказ. Кнолль заказал бутылку вина — крепкого красного вина местного производства, которое настоятельно рекомендовал официант.

— Как вам нравится ваше приключение? — спросил он.

— Это лучше, чем сидеть в суде.

Рейчел обвела взглядом уютный ресторан. Еще около двадцати человек сидели за столиками. В основном парами. Одна компания была из четырех человек.

— Вы думаете, что мы найдем то, что ищем?

— Очень хорошо, — сказал он.

Она была сбита с толку.

— Что вы имеете в виду?

— То, что вы не назвали вслух нашу цель.

— Я полагаю, вам бы не хотелось афишировать наши намерения.

— Вы правильно полагаете. И я все еще сомневаюсь.

— Все не верите тому, что услышали сегодня утром?

— Не то чтобы не верю. Просто я все это уже слышал раньше.

— Но не от моего отца. — возразила Рейчел.

— Нас направил не ваш отец.

— Вы все еще думаете, что Макаров солгал?

Официант принес им вино и еду. Кноллю — дымящийся свиной стейк, ей — жареного цыпленка, на гарнир картофель и салат. На нее произвело впечатление быстрое обслуживание.

— Я лучше отложу свое суждение до утра, — сказал Кнолль. — Дадим старику шанс, как говорят у вас в Америке.

Рейчел улыбнулась:

— Я думаю, это неплохая мысль.

Кнолль указал на ужин:

— Может, поедим и поговорим о более приятных вещах?

После ужина они вернулись в «Золотую корону». Было уже почти десять вечера, но небо все еще было светлым, вечерний воздух был как осенью в Северной Джорджии.

— У меня вопрос, — сказала Рейчел. — Если мы найдем Янтарную комнату, как вы обойдете требование русского правительства вернуть ее?

— Есть легальные пути. Янтарные панели были утеряны более пятидесяти лет назад. Их восстановление, безусловно, будет чего-то стоить новому владельцу. Кроме того, русские, возможно, не захотят их возвращать. Она создали комнату заново из нового янтаря и с помощью новых технологий.

— Я этого не знала.

— Комната в Екатерининском дворце была сделана заново. Это заняло более двадцати лет. Потеря балтийских государств при распаде Советского Союза означала, что Россия вынуждена была покупать янтарь на свободном рынке. Это оказалось дорого. Но меценаты пожертвовали деньги. Ирония судьбы, но самый большой взнос сделал немецкий промышленный концерн.

— Еще больше причин для того, чтобы хотеть вернуть панели. Оригиналы будут гораздо более ценными, чем копии.

— Я так не думаю. Янтарь будет другого цвета и качества. Куски соединить не получится.

— Так панели будут поврежденными, если найдутся?

Кнолль кивнул головой:

— Янтарь был изначально приклеен к пластинам из твердого дуба мастикой из пчелиного воска и древесного сока. В Екатерининском дворце было сложно поддерживать нужную температуру, поэтому, когда дерево расширялось и сжималось в течение двухсот лет, янтарь постепенно отваливался. Когда нацисты вывезли комнату, почти тридцать процентов янтаря к тому времени уже отвалилось. Подсчитали, что еще пятьдесят процентов было потеряно во время транспортировки в Кенигсберг. Так что все, что там сейчас будет, — это куча отдельных кусков.

— Тогда в чем же их ценность?

Он усмехнулся.

— Существуют фотографии. Если у вас есть куски, будет несложно собрать снова всю комнату. Я надеюсь, что нацисты хорошо их упаковали, поскольку для моего нанимателя имеет значение только оригинал.

— Интересный он человек.

Он улыбнулся:

— Хорошая попытка… снова. Но я не сказал «он».

Они подошли к отелю. Наверху, у ее номера, Кнолль остановился перед дверью.

— Утром во сколько? — спросила она.

— Мы выезжаем в семь тридцать. Клерк внизу сказал, что завтрак подают после семи. Местность, которую мы ищем, недалеко — около десяти километров отсюда.

— Я ценю все, что вы сделали. Не говоря уже о том, что вы спасли мне жизнь.

Кнолль слегка поклонился:

— Я польщен.

Рейчел улыбнулась.

— Вы говорили мне только о вашем муже. В вашей жизни есть мужчина?

Вопрос был неожиданный. Немного рано.

— Нет. — Она тут же пожалела о своей честности.

— Ваше сердце все еще тоскует по вашему бывшему мужу, не так ли?

Его это не касалось, но почему-то она ответила:

— Иногда.

— Он знает об этом?

— Иногда догадывается.

— Сколько прошло времени?

— С каких пор?

— С тех пор, как вы занимались любовью.

Его взгляд задержался на ней дольше, чем она ожидала. Этот мужчина обладал интуицией, и это волновало ее.

— Недостаточно для того, чтобы я прыгнула в постель к незнакомцу.

Кнолль улыбнулся:

— Может, этот незнакомец поможет вашему сердцу забыть?

— Я не думаю, что это то, что мне нужно. Но спасибо за предложение. — Она вставила ключ и отперла замок, затем оглянулась: — Первый раз мне сделали предложение в такой форме.

— И безусловно, не последний. — Он наклонил голову и улыбнулся: — Спокойной ночи, Рейчел.

Он повернулся и пошел в свой номер. Выражение его лица заставило Рейчел задуматься.

Интересно, что ее отповедь подействовала на него как вызов…

 

ГЛАВА XXX

Кельхайм, Германия

Воскресенье, 18 мая, 7.30

Кнолль вышел из отеля и стал изучать утреннее небо. Ватный туман окутывал тихую деревню и окружающую ее долину. Небо было мрачным, позднее весеннее солнце с трудом старалось обогреть день. Рейчел прислонилась к машине, явно готовая ехать. Он подошел к ней.

— Туман поможет скрыть нашу поездку. То, что сегодня воскресенье, тоже хорошо. Большинство людей будет в церкви.

Они сели в машину.

— Кажется, вы сказали, что это место — оплот язычества, — напомнила Рейчел.

— Это для туристических брошюр и путеводителей. В этих горах живет множество католиков, и живет веками. Они религиозные люди.

«Вольво» заурчал, пробуждаясь к жизни, и быстро двинулся прочь из Вартберга; мощеные улицы были почти пустыми и влажными от утренней прохлады. Дорога на восток поднималась вверх, а затем спускалась вниз в очередную окутанную туманом долину.

— Эта местность все больше напоминает мне Великие туманные горы в Северной Каролине, — сказала Рейчел. — Они тоже покрыты дымкой.

Кнолль ехал по карте, нарисованной Макаровым, и размышлял, была ли это охота на призрака. Как могли тонны янтаря оставаться спрятанными более полувека? Многие их искали, некоторые погибли. Он прекрасно знал о так называемом проклятии Янтарной комнаты. Но, с другой стороны, какой вред мог причинить краткий осмотр еще одной горы? По крайней мере, поездка будет интересной, спасибо Рейчел Катлер.

За очередным подъемом дороги они опять спустились в долину, толстые стволы окутанных туманом буков возвышались с каждой стороны. Он подъехал к месту, указанному как конечный пункт на карте Макарова, и припарковался на свободном от деревьев месте.

Кнолль сказал:

— Дальше мы пойдем пешком.

Они вышли из машины, и он достал из багажника рюкзак.

— Что в нем? — спросила Рейчел.

— То, что нам понадобится. — Он надел рюкзак на плечи. — Теперь мы просто пара туристов на дневном маршруте.

Затем он подал ей куртку:

— Держите. Она вам понадобится, когда мы спустимся под землю.

Кристиан надел свою куртку еще в отеле, кинжал был помещен в ножны на правой руке под нейлоновым рукавом. Он повел ее в лес, дорога, покрытая зеленой травой, шла в гору, когда они двигались на север от шоссе. Они прошли по едва заметной тропе, которая извивалась у основания высокой горной цепи. Вдалеке показались входы в три шахты. Один был закрыт железными воротами, на грубом граните была прикреплена табличка — «GEFAHR-ZUTRITT VERBOTEN-EXPLOSIV».

— Что здесь написано? — спросила Рейчел.

— Опасно. Нет входа. Взрывчатка.

— Вы не шутили, когда говорили об этом.

— Эти горы были как банковские подвалы. В одной из них союзники нашли германские национальные сокровища. Четыреста тонн произведений искусства из берлинского Музея кайзера Фридриха тоже были спрятаны здесь. Взрывчатка отпугивала лучше отрядов охраны и сторожевых собак.

— Это то, за чем охотится Вейленд Маккой? — спросила она.

— Судя по тому, что вы рассказали, — да.

— Думаете, ему повезет?

— Трудно сказать. Но я серьезно сомневаюсь, что миллионы долларов в старых пещерах все еще ждут, чтобы их нашли.

Запах прелой листвы сгущался в тяжелом воздухе.

— В чем был смысл? — снова спросила Рейчел, пока они шли. — Война была проиграна. Зачем прятать все это добро?

— Вам нужно поставить себя на место немцев в тысяча девятьсот сорок пятом году. Гитлер приказал солдатам драться до последнего, иначе они будут казнены. Он верил, что если Германия продержится долго, то союзники в конце концов присоединяться к ней в борьбе против большевиков. Гитлер знал, как сильно Черчилль ненавидел Сталина. Он также читал про замыслы Сталина, как тот скрупулезно спланировал передел Европы. Гитлер думал, что главное для Германии — вывести из игры Советский Союз. Тогда все эти сокровища были бы спасены.

— Глупость, — пожала плечами Рейчел.

— Лучше было бы сказать — безумие.

Пот каплями выступил у него на лбу. Его кожаные ботинки покрылись пятнами влаги от росы. Кнолль остановился и стал изучать небо и многочисленные входы в шахты невдалеке.

— Ни один не выходит на восток. Макаров сказал, что выход из шахты должен быть на восток. И обозначен BCR-шестьдесят пять.

Они продвинулись глубже в лес. Десять минут спустя Рейчел крикнула:

— Вон он!

Сквозь деревья был виден еще один вход в шахту, он также был загорожен железными воротами. На ржавой табличке, прикрепленной к решетке, было написано: «BCR-65». Кнолль проверил по солнцу. Восток.

Сукин сын.

Они подошли ближе, и он снял с плеча рюкзак. Кристиан огляделся вокруг. Никого не было видно, ни единый звук не нарушал тишину, кроме криков птиц и редкого шороха, издаваемого белками. Он проверил решетку и ворота. Железо было ржавым от сильного окисления. Стальная цепь и засов крепко запирали ворота. Цепь и замок были определенно новыми. Ничего необычного. Немецкие федеральные инспектора по заведенному порядку обновляли замки. Кнолль вытащил миниатюрный гидравлический резак.

— Приятно видеть, что вы подготовились, — сказала Рейчел.

Он перекусил цепь, и она скользнула на землю. Кристиан сунул кусачки обратно в рюкзак и открыл ворота. Петли пронзительно заскрипели.

Он остановился. Нельзя привлекать ненужное внимание.

Он стал открывать ворота медленно, скрежет металла по металлу стал тише. Впереди был вход в виде арки около пяти метров в высоту и четырех в ширину. Лишай рос на почерневшем камне сразу за входом, несвежий воздух пах плесенью. Как в могиле, подумал он.

— Этот вход достаточно широкий, чтобы проехал грузовик.

— Грузовик?

— Если Янтарная комната внутри, то и грузовики тоже. Нет другой возможности перевезти ящики. Двадцать две тонны янтаря — это тяжелый груз. Немцам надо было завозить их в пещеру грузовиками.

— У них не было погрузчика?

— Вряд ли. Мы ведь говорим о конце войны. Нацисты в отчаянии пытались спрятать свои сокровища. Не было времени для всяких ухищрений.

— Как сюда поднялись грузовики?

— Прошло пятьдесят лет. Тогда было много дорог и меньше деревьев. Вся эта местность была оживленной производственной площадкой.

Кнолль достал два фонарика и толстый моток бечевки из рюкзака, затем перевесил его на другое плечо. Он закрыл ворота, набросил цепь и замок сквозь решетку, создавая видимость, будто ворота все еще заперты.

— Возможно, мы не одни, — сказал он. — Так люди будут идти к другим пещерам. Многие не заперты, и туда гораздо легче попасть.

Он дал Рейчел фонарик. Два узких лучика проникали всего лишь на несколько метров вперед в запретную тьму. Кусок ржавой железки торчал из скалы. Он крепко привязал к нему конец бечевки и дал моток Рейчел:

— Разматывайте, пока мы будем идти вперед. Так мы сможем найти дорогу обратно к выходу, если заблудимся.

Кнолль осторожно прокладывал путь вперед, свет их фонарей открывал неровный проход во внутренности горы. Рейчел следовала за ним, надев куртку.

— Будьте осторожны, — сказал он. — Туннель может быть заминирован. Это объяснило бы цепи на входе.

— Вы меня так успокаиваете? — попыталась пошутить Рейчел.

— Никогда ничего стоящее не достается легко.

Он остановился и оглянулся на выход, оставшийся в сорока метрах позади. Воздух стал зловонным и холодным. Он достал рисунок Макарова из кармана и изучил маршрут с помощью фонарика.

— Впереди должно быть разветвление. Посмотрим, прав ли Макаров.

Удушливый запах наполнил воздух. Гнилой, тошнотворный.

— Гуано летучих мышей, — сказал он.

— Мне кажется, меня сейчас вырвет.

— Дышите неглубоко и старайтесь не обращать внимания.

— Как это — стараться не обращать внимания на навоз под носом?

— Эти шахты полны летучих мышей, — пожал плечами Кнолль.

— Прекрасно. Просто замечательно.

Он усмехнулся:

— В Китае летучие мыши считаются символом счастья и долгой жизни.

— Это счастье воняет.

В туннеле появилась развилка. Кристиан остановился.

— На карте показано, что надо повернуть направо. — Он так и сделал. Рейчел последовала за ним, бечевка разматывалась сзади.

— Скажите мне, когда моток закончится. У меня есть еще, — предупредил он.

Запах ослаб. Новый туннель был уже основной шахтой и достаточно велик для грузовика. Проход периодически разветвлялся, как капилляры. Крики и возня летучих мышей, ждущих ночи, становились все отчетливее.

Гора была лабиринтом. Все горы здесь были такими. Горняки в поисках руды и соли рыли их веками. Как было бы прекрасно, если бы эта шахта оказалась той, что приведет их к Янтарной комнате. Десять миллионов евро будут принадлежать ему. Не говоря о благодарности Моники. Возможно, тогда Рейчел Катлер будет достаточно восхищена, чтобы впустить его к себе в трусики. Ее отказ вчера вечером больше пробуждал интерес, чем оскорблял. Он не удивился, если бы узнал, что ее муж был ее единственным мужчиной. Эта мысль опьяняла. Почти девственница. Конечно, она одна с момента развода. Какое удовольствие было бы поиметь ее.

Шахта начала сужаться и подниматься вверх.

Его мысли вернулись к туннелю.

Они были на глубине по крайней мере ста метров в толще гранита и известняка. Карта Макарова показывала еще одно ответвление впереди.

— Бечевка закончилась, — предупредила Рейчел.

Он остановился и дал ей новый моток:

— Крепко свяжите концы.

Он изучил схему. Предположительно их цель была впереди. Но теперь что-то было не так. Туннель был недостаточно широк для грузовика. Если Янтарная комната была спрятана здесь, то ящики необходимо было бы нести. Восемнадцать, если он правильно помнил. Все описаны и пронумерованы, панели были завернуты в папиросную бумагу. Была ли впереди еще пещера? Ничего необычного в том, что помещения были высечены в скале. Какие-то создала природа, другие прорубили люди. По словам Макарова, плиты из камня и оползни закрывали проход в пещеру в двадцати метрах впереди. Он шел осторожнее с каждым шагом. Чем глубже внутрь горы, тем выше риск взрыва. Луч от его фонарика рассекал темноту впереди, и его взгляд остановился на чем-то.

Он присмотрелся внимательнее.

Какого черта?

Сюзанна подняла бинокль и изучила вход на рудник. Табличка, которую она прикрепила к железным воротам три года назад, «BCR-65», все еще была там. Кажется, сработало. Кнолль становился неосторожен. Он помчался прямо к руднику с Рейчел Катлер на буксире. Жаль, что все так получалось, но выбора не оставалось. Кнолль был, конечно, интересен. Даже восхитителен. Но он представлял собой проблему. Большую проблему. Ее преданность Эрнсту Лорингу была абсолютной и безоговорочной. Она была обязана Лорингу всем. Он был ее семьей. Всю жизнь старик обращался с ней как с дочерью, их отношения, возможно, были более близкими, чем у родственников, их любовь к искусству была той нитью, которая их связывала. Он был в таком восторге, когда она отдала ему табакерку и книгу. Доставлять ему удовольствие приносило ей огромное удовлетворение. Поэтому выбор между Кристианом Кноллем и ее благодетелем вовсе не был выбором.

Тем не менее у Кнолля были свои плюсы…

Она стояла на покрытом лесом гребне горы, ее светлые волосы распущены, пуловер с круглым вырезом наброшен на плечи. Она опустила бинокль и достала радиопередатчик, вытянув антенну.

Кнолль, очевидно, не почувствовал ее присутствия, думал, что избавился от нее в аэропорту Атланты. Ах, Кристиан…

Легкий щелчок выключателя, и детонатор активирован. Она сверила часы.

Кнолль и его мадам должны быть сейчас глубоко внутри. Более чем достаточное расстояние, чтобы никогда не выйти наружу. Власти неоднократно предупреждали людей об исследовании пещер. Взрывы были обычным делом. Многие погибли за эти годы, поэтому правительство стало выдавать специальные разрешения на проведение исследований. Три года назад взрыв, организованный ею, произошел в этой самой пещере, когда польский журналист подобрался слишком близко. Она подманила его видением Янтарной комнаты, несчастный случай в конечном счете был приписан одному несанкционированному исследованию. Тело так и не было найдено, погребенное под грудой щебня, которую Кристиан Кнолль, должно быть, изучает сейчас.

Кнолль изучал стену из камней и песка. Перед этим он видел конец туннеля. Это не было естественным препятствием. Обвал, заваливший проход, был вызван взрывом, и не было возможности пробраться сквозь эти камни.

И на другом конце не было железной двери. Это он точно знал.

— Что это? — спросила Рейчел.

— Здесь произошел взрыв.

— Может, мы не там свернули?

— Невозможно. Я тщательно следовал указаниям Макарова.

Что-то определенно было не так. Его мысли вертелись вокруг фактов. Информация Макарова, предоставленная без всякого сопротивления. Цепь и замок более новые, чем ворота. Железные петли в рабочем состоянии. Тропа, по которой легко пройти. Слишком легко, черт побери.

Сюзанна Данцер? Она в Атланте? Возможно, уже нет.

Лучшее, что можно было сделать сейчас, — это направиться обратно ко входу, насладиться любовью Рейчел Катлер, затем выбраться из Вартберга. Он планировал убить ее в конце дела. Не было нужды оставлять в живых источник информации для другого искателя сокровищ. Данцер уже шла по следу. Так что это был только вопрос времени — что она выследит Рейчел и поговорит с ней, возможно, узнав о Макарове. Монике это не понравилось бы. Возможно, Макаров действительно знал о том, где находится Янтарная комната, но намеренно завел их в ловушку. Поэтому он решил избавиться от Рейчел Катлер здесь и сейчас, затем поехать назад в Кельхайм и так или иначе выжать информацию из Макарова.

— Пойдемте к выходу, — сказал он. — Сматывайте бечевку. Я пойду следом.

Они пошли назад по лабиринту, Рейчел — впереди. Свет его фонарика освещал ее крепкую попку и стройные бедра под коричневыми джинсами. Он смотрел на ее стройные ноги и покатые плечи. Его пах стал отзываться.

Появилась первая развилка, затем вторая.

— Подождите, — сказал Кнолль. — Я хочу посмотреть, что там внизу.

— Это выход. — Она указала налево по направлению бечевки.

— Я знаю. Но пока мы еще здесь. Давайте посмотрим. Оставьте бечевку. Мы знаем дорогу отсюда.

Она бросила моток вниз и повернула направо, все еще идя впереди.

Он взмахнул правой рукой. Кинжал освободился и скользнул вниз. Кнолль ухватил рукоятку.

Рейчел остановилась и повернулась. Свет ее фонарика на мгновение осветил Кнолля.

Свет его фонарика выхватил ее ошарашенное лицо, когда она увидела сверкнувшее лезвие.

Сюзанна достала радиопередатчик и нажала на кнопку. Сигнал пронесся сквозь утренний воздух к взрывчатке, заложенной ею в камнях прошлой ночью. Не такой сильный взрыв, чтобы его услышали в Вартберге в шести километрах отсюда, но достаточно сильный, чтобы обрушить гору внутри, покончив еще с одной проблемой.

Земля пошатнулась. Своды обрушились. Кнолль пытался удержаться на ногах.

Теперь он знал. Это была ловушка.

Он повернулся и помчался к выходу. Скалы обрушивались смертельным камнепадом и ослепляющей пылью. В воздухе скверно запахло. Он держал фонарик в одной руке, кинжал в другой. Он быстро сунул в карман нож и выпростал рубашку, используя чистый ее край, чтобы прикрыть нос и рот. Каменный обвал продолжался.

Свет в направлении выхода впереди стал пыльным и плотным, окутанным облаком, а затем исчез за валунами. Теперь стало невозможно двигаться в ту сторону.

Кнолль снова повернул и направился в обратную сторону, надеясь, что есть другой выход из лабиринта. Слава богу, его фонарик все еще работал. Рейчел Катлер нигде не было видно. Но это было не важно, взрыв избавил его от хлопот.

Он бежал в глубь горы, вниз по главной шахте, мимо места, где он видел ее в последний раз. Взрывы, казалось, сконцентрировались вокруг него, стены и потолок оставались устойчивыми, хотя вся гора теперь вибрировала.

Камни бомбардировали шахту позади него. Теперь существовал только один путь. В шахте появилась развилка. Кнолль остановился и сориентировался. Основной выход позади него смотрел на восток. Так что впереди запад. Левый выход развилки, казалось, вел на юг, правый — на север. Но кто знает? Ему нужно было быть внимательным. Не делать слишком много поворотов. Легко потеряться, а ему не хотелось умирать от голода или жажды, блуждая под землей.

Он опустил край рубашки и вдохнул воздух полной грудью. Он пытался вспомнить все, что знал о рудниках. Там никогда не было одного входа или выхода. Глубина шахты и протяженность туннелей требовали множества выходов. Однако во время войны нацисты замуровали большинство из них, стараясь обезопасить свои потайные места. Он надеялся, что этот рудник был не таким. Что его поддерживало, так это воздух. Не такой спертый, как когда они были глубоко внутри.

Он поднял руку. Легким сквозняком тянуло из левого выхода развилки. Рискнуть? Еще несколько поворотов, и он никогда не найдет дорогу назад. Полная темнота не давала никаких ориентиров, его местонахождение было известно ему только по отношению к основной шахте. Но он мог с легкостью потерять ориентацию, сделав пару беспорядочных движений.

Что ему делать? Кнолль шагнул налево.

Через пятьдесят метров туннель снова раздвоился. Кнолль вытянул руку. Никакого движения воздуха. Он опять вспомнил, что читал о том, будто шахтеры устраивали все выходы в одном направлении. Один левый поворот означал, что все повороты налево ведут к выходу. Какой еще у него был выбор? Только идти налево.

Еще две развилки. Еще два левых поворота.

Луч света мелькнул впереди. Слабый. Но ему не привиделось! Кнолль побежал вперед и повернул за угол.

Через сто метров забрезжил свет.

 

ГЛАВА XXXI

Кельхайм, Германия

Воскресенье, 18 мая, 11.30

Пол взглянул в зеркало заднего вида. Машина стремительно приближалась, мигая огнями и завывая сиреной. Зеленый с белым седан с надписью «POLIZEI» голубыми буквами на дверце вырос позади в соседнем ряду, обогнал и скрылся за поворотом.

Он продолжал движение и въехал в Кельхайм через десять километров.

Тихая деревушка была заполнена ярко окрашенными зданиями, которые окружали мощеную площадь. Он не очень любил путешествия. Только одна поездка за океан в Париж два года назад по делам музея — шанс попасть в Лувр был слишком соблазнительным, чтобы отказываться. Он попросил Рейчел поехать с ним. Она отказалась. Не слишком удачная идея в отношении бывшей жены, заявила она. Он не совсем понял, что она имела в виду, и искренне думал, что ей бы хотелось поехать.

Ему не удалось попасть на рейс из Атланты до вчерашнего дня, он отвез детей к своему брату рано утром. То, что Рейчел не позвонила, сильно беспокоило его. Но он не проверял свой автоответчик с девяти утра вчерашнего дня. Его рейс затянулся из-за посадок в Амстердаме и Франкфурте, и он попал в Мюнхен только два часа назад. Пол как мог умылся в туалете аэропорта, но не смог принять душ, побриться и переодеться.

Катлер въехал на городскую площадь и припарковался перед зданием, похожим на продуктовый магазин. Баварцы, очевидно, не вели бурную жизнь по воскресеньям. Все здания были закрыты. Активность наблюдалась около церкви, чей шпиль был самой высокой точкой в деревне. Припаркованные машины вытянулись узкими рядами вдоль неровной мостовой. Группа пожилых мужчин стояли на ступенях церкви и разговаривали. Бороды, темные пальто и шляпы. Ему надо было бы тоже привезти с собой пиджак, но он собирался в спешке и брал только необходимое.

Пол подошел к ним:

— Простите, кто-нибудь из вас говорит по-английски?

Один из мужчин, на вид самый старший из четверых, сказал:

— Да. Немного.

— Я ищу человека по имени Семен Макаров. Я так понимаю, он живет здесь.

— Уже нет. Он умер.

Он подозревал это. Макаров должен был быть уже очень старым.

— Когда он умер?

— Прошлой ночью. Его убили.

Он не ослышался? Убили? Прошлой ночью? Ужас наполнил его. Первым вопросом, возникшим у него в голове, было:

— Еще кто-нибудь пострадал?

— Nein. Только Семен.

Он вспомнил полицейскую машину.

— Где это случилось?

Пол выехал из Кельхайма и поехал в указанном направлении. Он отыскал дом спустя десять минут, его легко было заметить из-за четырех полицейских машин, стоявших перед входом. Полицейский в униформе с каменным лицом стоял на страже в проеме открытой входной двери. Пол подошел, но был сразу остановлен.

— Nicht eintreten. Kriminelle szene, — сказал полицейский.

— Пожалуйста, по-английски.

— Входить нельзя. Место преступления.

— Тогда мне нужно поговорить с главным.

— Я главный, — произнес внутри голос по-английски с гортанным немецким акцентом.

Человек, подошедший к входной двери, был средних лет. Пряди непослушных черных волос окружали угловатое лицо. Темно-синий плащ до колен был накинут на худую фигуру, из-под него виднелись оливкового цвета костюм и вязаный галстук.

— Я Фриц Панник. Инспектор федеральной полиции. А вы?

— Пол Катлер. Юрист из Соединенных Штатов.

Панник прошел мимо охранника в дверях.

— Что юрист из Америки делает здесь в воскресенье утром?

— Ищу мою бывшую жену. Она приезжала, чтобы встретиться с Семеном Макаровым.

Панник бросил взгляд на полицейского.

Пол заметил выражение любопытства на его лице.

— В чем дело?

— Вчера в Кельхайме какая-то женщина спрашивала, как найти этот дом. Она подозревается в убийстве.

— У вас есть ее описание?

Панник сунул руку в карман плаща и достал блокнот.

— Среднего роста. Светло-рыжие волосы. Большая грудь. Джинсы. Фланелевая рубашка. Ботинки. Солнечные очки. Крупная.

— Это не Рейчел. Но это может быть кто-то другой.

Он поспешно рассказал Паннику о Джо Майерс, Петре Борисове и Янтарной комнате, описывал, как выглядит его посетительница. Худощавая, грудь среднего размера, каштановые волосы, голубые глаза, очки в золотой оправе.

— У меня сложилось впечатление, что волосы были не ее. Называйте это адвокатской интуицией.

— Но она читала письма, которыми обменивались Макаров и этот Петр Борисов?

— Очень внимательно.

— На конвертах был адрес?

— Только название города.

— Еще можете что-нибудь добавить?

Он рассказал инспектору о Кристиане Кнолле, участливости Джо Майерс и своей тревоге.

— И вы приехали предупредить свою бывшую жену? — спросил Панник.

— Скорее для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Мне с самого начала надо было поехать с ней.

— Но вы считали ее поездку пустой тратой времени?

— Абсолютно. Ее отец настоятельно просил ее не вмешиваться. — Позади Панника два полицейских прошли внутрь. — Что здесь произошло?

— Если ваш желудок выдержит, я вам покажу.

— Я юрист, — сказал он, как будто это что-то значило. Он не упомянул о том, что никогда в жизни не вел уголовное дело и никогда раньше не был на месте преступления. Но им двигало любопытство. Сначала умер Борисов, теперь убит Макаров. Но Петр ведь упал с лестницы?!

Или нет?

Он прошел за Панником внутрь. Душная комната была наполнена особенным, сладковатым до дурноты запахом. В детективах всегда пишут о запахе смерти. Это он?

Дом был маленький. Четыре комнаты. Гостиная, кухня, спальня и ванная. С места, где он стоял, можно было видеть, что мебель старая и потрепанная, но дом был чистый и уютный. Порядок нарушал только вид старика, распростертого на потертом ковре, большое темно-красное пятно вытекло из двух отверстий в черепе.

— Застрелен выстрелом в упор, — сказал Панник.

Его взгляд был прикован к трупу. Желчь начала подступать к горлу. Пол попытался побороть позыв, но безуспешно. Он кинулся вон из комнаты.

Катлер стоял наклонившись, его рвало. То немногое, что он съел в самолете, растеклось лужей по влажной траве. Он сделал несколько глубоких вдохов и взял себя в руки.

— Вы в порядке? — спросил Панник.

Он смущенно кивнул.

— Вы думаете, это сделала та женщина?

— Я не знаю. Все, что я знаю, — это то, что женщина спрашивала, где живет Макаров, и его внук предложил показать ей дорогу. Они вместе покинули рыночную площадь вчера утром. Дочь старика стала беспокоиться прошлым вечером, когда мальчик не вернулся домой. Она пришла сюда и нашла мальчика связанным в спальне. Очевидно, та женщина не смогла убить ребенка, но легко застрелила старика.

— Мальчик в порядке?

— Потрясен, но в порядке. Он подтвердил описание, но мало что смог добавить. Он был в другой комнате. Он помнит, что слышал голоса. Но он не определил, о чем велась беседа. Затем его дедушка и та женщина вошли на минуту. Они говорили на другом языке. Я попробовал для примера назвать несколько слов, кажется, они говорили по-русски. Затем старик и женщина вышли из комнаты. Он слышал выстрел. Потом все было тихо, пока несколько часов спустя не пришла его мать.

— Она выстрелила старику прямо в голову?

— С близкого расстояния. Ручаюсь.

Из дома вышел полицейский:

— Nichts im Haus hinsichtlich des Bernstein-zimmer.

Панник посмотрел на Катлера:

— Я заставил их обыскать дом на предмет чего-либо, касающегося Янтарной комнаты. Ничего нет.

На бедре немца, охраняющего входную дверь, затрещала рация. Он снял передатчик с пояса, затем подошел к Паннику. Полицейский сказал по-английски:

— Мне надо ехать. Мы получили вызов на поиски и спасательную операцию. Я на дежурстве в эти выходные.

— Что случилось? — спросил Панник.

— Взрыв на одной из шахт недалеко от Вартберга. Американку вытащили, но они все еще ищут мужчину. Местные власти запросили нашу помощь.

Панник покачал головой:

— Дурацкое воскресенье.

— Где это — Вартберг? — немедленно спросил Пол.

— В горах Гарц. Четыреста километров на север. Они иногда пользуются нашей альпийской командой спасателей при несчастных случаях.

Мысль о Вейленде Маккое и интересе Борисова к горам Гарц вспыхнула у него в голове.

— Американку нашли? Как ее имя?

Панник, казалось, понял суть вопроса и повернулся к офицеру. Они обменялись несколькими фразами, и офицер опять заговорил по рации.

Двумя минутами позже из микрофона донеслись слова:

— Die frau ist Rachel Cutler. Amerikanerin.

 

ГЛАВА XXXII

Кельхайм, Германия

Воскресенье, 18 мая, 15.10

Полицейский вертолет стремительно летел на север сквозь майский полдень. После Вартберга начался дождь. Пол сидел рядом с Панником, поисково-спасательная команда находилась позади.

— Группа туристов слышала взрыв и сообщила властям, — сказал Панник, перекрикивая рев мотора. — Вашу бывшую жену обнаружили около входа в одну из шахт. Ее доставили в местный госпиталь, но она сообщила своим спасителям о том человеке. Его зовут Кристиан Кнолль, герр Катлер.

Пол старался слушать внимательно. Но все, что стояло у него перед глазами, — это Рейчел, лежащая в больнице и истекающая кровью. Что происходит? Во что она ввязалась? Как ее нашел Кнолль? Что случилось на этом руднике? Были ли Марла и Брент в опасности? Он должен позвонить брату и предупредить его.

— Похоже, Джо Майерс была права, — сказал Панник.

— В отчете говорилось о состоянии Рейчел?

Панник покачал головой.

Вертолет подлетел вначале к месту взрыва — вход на рудник был в глубине леса у подножия одной из вершин. Ближайшее открытое место было в полукилометре на запад, и спасателей высадили там, чтобы затем они пешком вернулись назад. Он и Панник остались в вертолете и полетели на восток от Вартберга в местный госпиталь, куда отвезли Рейчел.

В госпитале он прямиком отправился в ее палату на четвертом этаже. Рейчел была одета в голубую рубашку. Голова была перевязана широким бинтом. Она улыбнулась, когда увидела его:

— Откуда я знала, что ты приедешь?

Он подошел ближе. Ее щеки, нос и руки были исцарапаны и покрыты синяками.

— Мне особо нечего было делать в эти выходные, так почему бы не слетать в Германию?

— Дети в порядке?

— С ними все хорошо.

— Как ты так быстро сюда добрался?

— Я уехал вчера.

— Вчера?

Прежде чем он смог объяснить, Панник, молча стоявший в дверях, подошел ближе:

— Фрау Катлер, я инспектор Фриц Панник, федеральная полиция.

Пол рассказал Рейчел о Джо Майерс, Кристиане Кнолле и о том, что случилось с Семеном Макаровым. Рейчел была поражена.

— Макаров мертв?

— Мне нужно позвонить брату, — сказал Пол Паннику, — и сказать ему, чтобы внимательнее следил за детьми. Может, даже предупредить полицию Атланты.

— Ты думаешь, они в опасности? — спросила она.

— Я не знаю, что думать, Рейчел. Ты ввязалась во что-то очень плохое. Твой отец просил тебя не вмешиваться.

— Что ты имеешь в виду?

— Не делай вид, что ничего не понимаешь. Я читал Овидия. Он хотел, чтобы ты держалась от этого подальше. Теперь Макаров мертв.

Выражение ее лица стало жестким.

— Это несправедливо, Пол. Я не виновата. Я не знала.

— Но вероятно, вы указали дорогу, — объяснил Панник.

Рейчел уставилась на инспектора, осознание происшедшего ясно отразилось на ее лице. Вдруг Пол пожалел, что так говорил с ней. Как всегда, он хотел разделить вину.

— Это не совсем так, — сказал он. — Это я показал письма этой женщине. Она узнала о Кельхайме от меня.

— А вы бы сделали это, если бы не думали, что фрау Катлер в опасности?

Нет, не сделал бы. Он посмотрел на Рейчел. Глаза ее наполнились слезами.

— Пол прав, инспектор. Это все моя вина. Мне не надо было уезжать. Он и отец предупреждали меня.

— А что с этим Кристианом Кноллем? — спросил Панник. — Расскажите мне о нем.

Рейчел рассказала то немногое, что знала. Затем она сказала:

— Этот человек спас мне жизнь, когда меня чуть не сбила машина. Он был очарователен и вежлив. Я искренне думала, что он хотел помочь.

— Что случилось в шахте? — спросил Панник.

— Мы шли по карте Макарова. Туннель был достаточно широкий, и вдруг как будто случилось землетрясение и обвал разделил шахту на две части. Я повернулась и побежала к выходу. Я пробежала только полпути, когда на меня посыпались камни. К счастью, меня не засыпало. Я лежала там, пока какие-то туристы не пришли и не вытащили меня.

— А Кнолль? — снова спросил Панник.

Она покачала головой:

— Я звала его, когда обвал закончился, но он не отозвался.

— Он, может быть, еще там, — озабоченно предположил Панник.

— Это было землетрясение? — спросил Пол.

— У нас здесь не бывает землетрясений. Возможно, это была взрывчатка с войны. Шахты полны ею.

— Кнолль сказал то же самое, — подтвердила Рейчел.

Двери палаты открылись, и коренастый полицейский позвал Панника.

Инспектор извинился и вышел.

— Ты прав, — тихо сказала Рейчел. — Мне надо было слушать тебя.

Ему не нужны были ее уступки.

— Нам надо выбираться отсюда и ехать домой.

Рейчел ничего не сказала, и он намеревался настаивать, когда вернулся Панник.

— Шахту проверили. Внутри никто не найден. Был еще один выход, незагороженный, из дальнего туннеля. Как вы и герр Кнолль попали в шахту?

— Мы ехали на арендованной машине, потом шли пешком.

— На какой машине?

— На темно-красном «вольво».

— Машина на шоссе не обнаружена, — сказал Панник. — Этот Кнолль скрылся.

Инспектор, казалось, знал еще что-то.

Пол спросил:

— Что еще сказал вам полицейский?

— Эту шахту нацисты никогда не использовали. Внутри не было взрывчатки. Тем не менее это второй взрыв за три года.

— И что это значит?

— Это значит, что происходит что-то очень странное.

Пол покинул больницу и доехал на полицейской машине до Вартберга. Панник поехал с ним. То, что он был федеральным инспектором, давало ему определенное положение и привилегии.

— То же, что и ваше ФБР, — сказал Панник. — Я служу в национальных силах полиции. Местные власти все время сотрудничают с нами.

Рейчел рассказала им, что Кнолль снял два номера в «Золотой короне». Значок Панника дал ему немедленный доступ в номер Рейчел. Номер был убран, кровать застелена, чемодана не было. Комната Кнолля также была пуста. Темно-красного «вольво» нигде не было.

— Герр Кнолль выехал сегодня утром, — сказал владелец отеля. — Заплатил за оба номера и уехал.

— В котором часу?

— Примерно в десять тридцать.

— Вы не слышали о взрыве?

— На рудниках бывает много взрывов, инспектор. Я не обращаю особого внимания на тех, кто к этому причастен.

— Вас не было здесь, когда Кнолль вернулся этим утром? — спросил Панник.

Мужчина покачал своей лысеющей головой. Они поблагодарили владельца и вышли. Пол сказал Паннику:

— У Кнолля фора в четыре часа, но, возможно, машину можно отследить по сводкам.

— Герр Кнолль не интересует меня. Все, что он совершил, — это незаконное проникновение в пещеры.

— Он оставил Рейчел умирать на этом руднике.

— Это тоже не преступление. Я ищу ту женщину. Убийцу.

Панник был прав. Катлер понимал затруднительное положение инспектора. Ни точного описания, ни имени. Ни прямых доказательств. Ничего.

— У вас есть какие-нибудь идеи, где ее искать? — спросил он.

Панник не отрываясь смотрел на тихую деревенскую площадь.

— Nein, герр Катлер. Ни единой.

 

ГЛАВА XXXIII

Замок Луков, Чешская Республика

Воскресенье, 18 мая, 17.10

Сюзанна взяла предложенный Эрнстом Лорингом оловянный кубок и удобно устроилась в королевском кресле. Ее наниматель, казалось, был доволен предоставленным отчетом.

— Я ждала полчаса на месте и уехала, когда начали собираться власти. Никто не выбрался из шахты.

Сюзанна пригубила вино. Фруктовое вино, изготовленное в поместье Лоринга.

— Я проверю у Фелльнера завтра под видом чего-нибудь другого. Наверное, он скажет мне, если что-то случилось с Кристианом.

Она сделала еще глоток. День оказался успешным. Триста километров были легкой двухчасовой поездкой для ее «порше». Она выехала из Центральной Германии в Чехию, пересекла границу, и вот она в поместье Лоринга.

— Ты сумела обойти Кристиана, — сказал Лоринг. — За ним трудно успеть.

— Он был слишком жаден. Но я должна сказать, Макаров был довольно убедителен. — Она поднесла кубок к губам. — Жаль. Старик был так верен. Он хранил молчание долгое время. К сожалению, у меня не было выбора. Он должен был замолчать навсегда.

— Хорошо, что ты не тронула ребенка.

— Я не убиваю детей. Он знал не больше, чем рассказали другие свидетели на рыночной площади. Ребенок был средством заставить старика сделать то, что нужно.

Лоринг выглядел уставшим.

— Не знаю, когда это кончится. Каждые несколько лет мы вынуждены принимать меры.

— Я читала письма. Оставлять Макарова в живых было бы ненужным риском. Это были бы ниточки, которые в конце концов привели бы к проблемам.

— К моему большому сожалению, draha, ты права.

— Вы получили еще какую-нибудь дополнительную информацию из Санкт-Петербурга?

— Только то, что Кристиан определенно изучал записи Комиссии. Он заметил имя отца на документе, который читал Кнолль, но документ исчез после ухода Кнолля.

— Хорошо, что Кнолль больше для нас не проблема. Теперь, когда нет Борисова и Макарова, нам не о чем беспокоиться.

— Боюсь, что есть, — сказал Лоринг. — Появилась новая сложность.

Она отставила вино в сторону с немым вопросом в глазах.

— Около Штодта начались раскопки. Американский предприниматель ищет сокровища.

— Люди все не сдаются, не так ли?

— Соблазн слишком велик. Трудно сказать наверняка, в той ли пещере будут вестись нынешние раскопки. К сожалению, нет возможности узнать, пока пещера не будет исследована. Место указано довольно точно, это все, что я знаю.

— У нас есть источник? — оживилась Сюзанна.

— Непосредственно в команде. Он держит меня в курсе, но даже он не знает наверняка. К сожалению. Отец хранил эту ценную информацию при себе… не доверяя даже своему сыну.

— Вы хотите, чтобы я поехала туда?

— Пожалуйста. Последи за событиями. Мой информатор надежный, но жадный. Он требует слишком много, и, как ты знаешь, жадность — это то, что я не переношу. Информатор ничего не знает обо мне. Только мой личный секретарь разговаривал с ним до сих пор, и только по телефону. Теперь он ждет контакта с женщиной. Ты назовешься Маргаритой. Если что-нибудь будет найдено, обеспечь, чтобы ситуация оставалась под контролем. Никакой утечки информации. Если это место не имеет ценности, забудь обо всем и при необходимости убери информатора. Но пожалуйста, постарайся свести к минимуму количество убитых.

Сюзанна знала, что он имел в виду.

— С Макаровым у меня просто не было выбора.

— Я понимаю, draha, и я ценю твои старания. Надеюсь, что эта смерть будет концом пресловутого проклятия Янтарной комнаты.

— И тех двоих тоже…

Старик усмехнулся:

— Кристиана и Рейчел Катлер?

Она кивнула.

— Я уверен, что ты удовлетворена тем, что сделала. Странно, я думал, что почувствовал твою нерешительность тогда по поводу Кристиана. Он немного привлекал тебя?

Она подняла кубок и чокнулась со своим нанимателем.

— Ничего такого, без чего я не смогла бы прожить.

Кнолль мчался на юг к Фюссену. Слишком много полиции было в Кельхайме и окрестностях, чтобы оставаться там на ночь. Он исчез из Вартберга и вернулся на юг к Альпам, чтобы поговорить с Семеном Макаровым. Все усилия впустую. Оказалось, что он проделал такой путь только для того, чтобы узнать, что старик был убит ночью. Полиция разыскивала женщину, которая вчера спрашивала, как найти его дом, и ушла с рынка с внуком Макарова. Ее личность была неизвестна. Но он-то знал.

Сюзанна Данцер.

Кто же еще? Каким-то образом она снова взяла след и перехитрила его с Макаровым. Вся эта информация, которую так легко предоставил Макаров, исходила от нее. В этом нет никаких сомнений. Его заманили в ловушку и чуть не убили.

Он вспомнил, что сказал Ювенал в своих «Сатирах»: «Месть — это наслаждение подлой души и мелочного ума. Доказательством тому служит то, что никто не радуется мести больше женщины».

Правильно. Но он предпочитал Байрона: «Мужчины любят в спешке, но ненавидят на досуге».

Он вернет ей долг, когда их дороги снова пересекутся. Она получит сполна, черт побери. В следующий раз у него будет преимущество. Он будет готов.

Узкие улицы Фюссена были переполнены туристами, привлеченными замком Людвига на юге города. Было просто смешаться с вечерней толпой отдыхающих в поисках ужина и выпивки в переполненных кафе. Он подождал полчаса и поел в одном из наименее людных, слушая приятную камерную музыку, эхом доносившуюся с летней концертной площадки на другой стороне улицы. Потом он нашел телефонную будку около своего отеля и позвонил в Бург Херц. Ответил Франц Фелльнер.

— Я слышал о взрыве в горах сегодня. Женщину вытащили, но все еще ищут мужчину.

— Меня не найдут, — сказал он. — Это была ловушка.

Он рассказал Фелльнеру о том, что происходило с момента его отъезда из Атланты и до момента, когда он узнал о смерти Макарова.

— Интересно, что Рейчел Катлер смогла выжить. Но это не важно. Она наверняка полетит обратно в Атланту.

— Ты уверен, что в этом замешана Сюзанна?

— Как-то она меня обошла.

Фелльнер хихикнул:

— Ты стареешь, Кристиан.

— Я был недостаточно осторожен.

— Самоуверенность была бы лучшим объяснением, — неожиданно вмешалась Моника. Очевидно, она слушала по второму аппарату.

— Я все думал, куда же ты пропала.

— Твои мысли, вероятно, были о том, как бы переспать с ней.

— Как мне повезло, что у меня есть ты, чтобы напоминать мне обо всех моих недостатках.

Моника рассмеялась:

— Так забавно наблюдать за твоей работой, Кристиан.

— Похоже, что этот след потерян. Может, мне следует отправиться на розыски других ценностей?

— Скажи ему, дитя мое, — сказал Фелльнер.

— Американец Вейленд Маккой будет вести раскопки около Штодта. Он утверждает, что найдет произведения искусства из берлинского музея, может, даже Янтарную комнату. Он уже занимался этим раньше с некоторым успехом. Проверь, чтобы быть уверенным. В крайнем случае ты получишь информацию, а может, и новое приобретение.

— Об этих раскопках широко известно?

— Это в местных газетах, и канал Си-эн-эн передавал несколько сюжетов об этом, — сказала Моника.

— Мы знали об этом до твоего отъезда в Атланту, — сказал Фелльнер, — но думали, что следует немедленно расспросить Борисова.

— Лоринг интересуется этими новыми раскопками? — спросил он.

— Он, кажется, интересуется всем, чем занимаемся мы, — сказала Моника.

— Ты надеешься, что он пошлет Сюзанну? — спросил Фелльнер.

— Больше чем надеюсь.

— Хорошей охоты, Кристиан.

— Спасибо, сэр, и когда позвонит Лоринг, чтобы узнать, умер ли я, не разочаровывайте его.

— Режим строгой секретности?

— Да, не помешало бы.

 

ГЛАВА XXXIV

Вартберг, Германия

Воскресенье, 18 мая, 20.45

Рейчел вошла в ресторан и прошла за Полом к столику, смакуя теплый воздух, приправленный ароматом гвоздики и чеснока. Она чувствовала себя лучше и умирала с голоду. Бинт на ее голове был заменен в больнице на кусок марли и пластырь, прилепленный к ее лбу. На Рейчел были брюки и рубашка с длинными рукавами, которые ей купил Пол в местном магазине, ее изорванную в лохмотья одежду после этого утра уже нельзя было надеть.

Пол забрал ее из госпиталя два часа назад. Она была в порядке, за исключением шишки на голове и нескольких порезов и царапин. Рейчел обещала доктору поберечь себя пару дней, Пол сказал ему, что они в любом случае отправляются в Атланту.

Подошел официант, и Пол спросил, какого вина ей бы хотелось.

— Хорошего красного вина. Что-нибудь местное, — сказала она, вспоминая ужин прошлым вечером с Кноллем.

Официант ушел.

— Я позвонил в авиакомпанию, — сказал Пол. — Есть рейс из Франкфурта завтра. Панник сказал, что может организовать, чтобы нас отвезли в аэропорт.

— Где инспектор?

— Поехал обратно в Кельхайм, чтобы следить за расследованием смерти Макарова. Он оставил номер телефона.

— Поверить не могу, что моих вещей нет.

— Очевидно, Кнолль не хотел оставлять ничего, что навело бы на твой след.

— Он выглядел таким искренним. Очаровательным, на самом деле.

Пол, казалось, почувствовал влечение в ее голосе.

— Он тебе понравился?

— Он был интересный. Сказал, что он коллекционер, ищущий Янтарную комнату.

— Тебя это привлекает?

— Перестань, Пол. Разве ты не говорил, что мы живем приземленной жизнью? Работа и дом. Подумай. Путешествовать по миру в поисках потерянных сокровищ — это у кого угодно вызвало бы интерес.

— Этот человек оставил тебя умирать.

Она поджала губы. Этот его тон каждый раз.

— Но он также спас мне жизнь в Мюнхене.

— Мне следовало поехать с тобой, начнем с этого.

— Я не помню, чтобы приглашала тебя.

Ее раздражение росло. Почему она так легко раздражалась? Пол всего лишь пытался помочь.

— Нет, ты меня не приглашала. Но мне все равно следовало поехать.

Рейчел удивила его реакция на Кнолля. Трудно сказать, ревновал он или беспокоился.

— Нам надо ехать домой, — сказал Пол. — Здесь ничего не осталось. Я волнуюсь за детей. У меня все еще перед глазами тело Макарова.

— Ты думаешь, что та женщина, которая приходила к тебе, убила Макарова?

— Кто знает? Но она, конечно, знала, где надо искать, благодаря мне.

Теперь, кажется, настал подходящий момент.

— Давай останемся, Пол.

— Что?

— Давай останемся.

— Рейчел, ты не усвоила урок? Люди гибнут. Нам надо убираться отсюда, пока это не произошло с нами. Тебе повезло сегодня. Не напрашивайся. Это не приключенческий роман. Это жизнь. И глупость. Нацисты. Русские. Мы не в своей команде.

— Пол, отец что-то знал. Макаров тоже. Это наш долг перед ними попытаться.

— Попытаться что?

— Остался еще один след. Помнишь — Вейленд Маккой. Кнолль сказал мне, что Штодт недалеко отсюда. Он, возможно, напал на след. Отца интересовало, чем он занимался.

— Оставь это, Рейчел.

— Что в этом плохого?

— Это именно то, что ты сказала о поисках Макарова.

Она отодвинула стул и встала.

— Это несправедливо, и ты это знаешь. — Рейчел повысила голос. — Если хочешь ехать домой, поезжай. Я собираюсь поговорить с Вейлендом Маккоем.

Несколько посетителей обернулись на них. Она надеялась, что никто из них не говорил по-английски. У Пола на лице было обычное выражение смирения. Он никогда не знал по-настоящему, что с ней делать. Это была еще одна их проблема. Порывистость была чужда его характеру. Он все тщательно планировал. Для него не было незначительных деталей. Это не было его манией. Он просто был последователен. Совершал ли он когда-либо в своей жизни спонтанные поступки? Да. Он фактически прилетел сюда под влиянием момента. И Рейчел надеялась, что это что-нибудь значит.

— Сядь, Рейчел, — тихо сказал он. — Хоть раз мы можем обсудить что-то разумно?

Рейчел села. Она хотела, чтобы он остался, но ни за что не призналась бы в этом.

— Тебе надо вести предвыборную кампанию. Почему бы тебе не направить свою энергию на это?

— Я должна сделать это, Пол. Что-то подсказывает мне, что надо продолжать поиски.

— Рейчел, за последние сорок восемь часов из ниоткуда появились двое людей, оба в поисках одного и того же, один предположительно убийца, а другой достаточно бездушный, чтобы оставить тебя умирать. Петра больше нет. Нет и Макарова. Возможно, твой отец был убит. Ты подозревала это перед тем, как поехать сюда.

— И все еще подозреваю. А пребывание здесь — это способ узнать наверняка. Возможно, твои родители тоже стали жертвами.

Она почти слышала, как работает его аналитический ум. Взвешивает варианты. Пытается придумать следующий аргумент, чтобы убедить ее поехать с ним домой.

— Хорошо, — сказал он. — Давай встретимся с Маккоем.

— Ты серьезно?

— Я сошел с ума. Но я не собираюсь оставлять тебя здесь одну.

Рейчел сжала его руку.

— Ты прикрываешь меня, а я прикрываю тебя. Ладно?

Пол усмехнулся:

— Да, хорошо.

— Отец бы гордился нами.

— Твой отец, наверное, перевернулся в гробу. Мы проигнорировали все его предупреждения.

Подошел официант с вином и налил два бокала. Она подняла свой:

— За наш успех. Он поддержал тост:

— За успех.

Рейчел пригубил вино, довольная тем, что Пол остался. Но перед ее мысленным взором снова пронеслась та сцена, за секунду до взрыва, когда ее фонарик осветил лицо Кристиана Кнолля и в его руке блеснуло лезвие ножа.

Тем не менее она ничего не сказала Полу и инспектору Паннику. Их реакцию легко было угадать.

Она взглянула на своего бывшего мужа, вспомнила отца и Макарова и подумала о детях.

Правильно ли она поступала?

* * *

«Дело о Янтарном кабинете

1743

На основании указа Елизаветы Петровныобер-гофмаршал императорского двора Бестужев-Рюмин — гофинтенданту Шаргородскому, 1743

…кабинет янтарный из конторы принять для убирания в зимнем доме покоев, в которых Ея Императорское Величество жительство иметь соизволит… Того ради… показанный Янтарный кабинет для убирания покоев благоволите ваше благородие принять в ведомство свое… Для исправления починки онаго, по наилучшему искусству благоволите употребить итальянца Мартелли».

 

ГЛАВА XXXV

Штодт, Германия

Понедельник, 19 мая, 10.15

Вейленд Маккой вошел в пещеру. Холодный сырой воздух окутал его, и темнота скрыла утренний свет. Он изумился древней шахте. Ein Silberbergwerk. Серебряный рудник. Когда-то сокровище Священной Римской империи, эта земля теперь была истощена и покинута. Убогое напоминание о дешевом мексиканском серебре, которое обанкротило большинство рудников Гарц в 1900 году.

Вся эта местность впечатляла. Группы холмов, покрытые соснами, чахлый кустарник и альпийские луга, все такое красивое и суровое и вместе с тем пропитанное каким-то мистическим духом. Как сказано Гете в «Фаусте»: «Где ведьмы проводят свой шабаш».

Когда-то это было юго-западным уголком Восточной Германии. Это была запретная зона, и посты пограничной охраны буквально заполонили лес. Теперь не было ни минных полей, ни пограничников с дробовиками, ни служебных собак, ни колючей проволоки. Wende, воссоединение, положило конец изоляции всего населения и открыло новые возможности. Одну из которых он сейчас использовал.

Он спустился по широкой шахте. Спуск был отмечен каждые тридцать метров стоваттной лампой, и электрический шнур прокладывал дорогу наружу к генератору. Поверхность скалы была отчетливо видна, пол был посыпан щебнем — работа предварительной группы, которую он послал внутрь на прошлой неделе, чтобы расчистить проход.

Это была легкая часть. Отбойные молотки и воздушные пушки. Не нужно было волноваться о давно обезвреженной нацистской взрывчатке — туннель был обнюхан собаками и обследован командой взрывателей. Отсутствие чего-либо даже отдаленно связанного со взрывчаткой вызывало его беспокойство. Если это на самом деле та пещера, в которую фашисты помещали произведения искусства из берлинского музея кайзера Фридриха, то она почти наверняка должна быть заминирована. Тем не менее ничего такого не было найдено. Только скалы, песок и тысячи летучих мышей. Мерзкие маленькие ублюдки населяли ответвления основной шахты во время зимы, и из всех земных видов именно этот охранялся. Что объясняло, почему немецкие власти так колебались в отношении выдачи ему разрешения на проведение раскопок. К счастью, летучие мыши покидали шахту каждый май и не возвращались до середины июля. Драгоценные сорок пять дней на исследования. Это все, что позволило немецкое правительство. Его разрешение предписывало покинуть шахту, когда эти твари вернутся.

Чем глубже он уходил в гору, тем больше становилась шахта, что также доставляло беспокойство. Обычно туннели сужались, в конце концов становясь непроходимыми, шахтеры копали, пока не оказывалось невозможным рыть дальше. Все шахты были неким завещанием, созданным веками горного дела. Каждое поколение старалось улучшить прежнюю разработку и обнаружить жилу не открытой ранее руды. Но, несмотря на всю свою ширину, размер этой шахты беспокоил его. Она просто была слишком узкой, чтобы вместить что-либо такое же большое, как добыча, которую он разыскивал.

Он подошел к своей рабочей команде из трех человек. Двое стояли на стремянках, другой под ними, каждый сверлил в скале дыру под углом в шестьдесят градусов. Кабели подавали воздух и электричество. Два генератора и компрессора стояли на пятьдесят метров позади, снаружи на утреннем воздухе.

Горячие бело-голубые светильники освещали место действия и заставляли рабочих обливаться потом.

Сверла остановились, и люди вынули затычки из ушей. Он тоже вынул беруши.

— Есть мысли, насколько мы продвинулись? — спросил он.

Один из людей стащил с лица защитные очки и вытер пот со лба.

— Мы продвинулись сегодня примерно еще на фут вперед. Невозможно сказать, сколько еще сверлить, и я боюсь, что придется поработать отбойным молотком.

Другой человек достал кувшин. Медленно он заполнил высверленные отверстия размягчителем. Маккой подошел ближе к каменной стене. Пористый гранит и известняк мгновенно впитали коричневый сироп из каждого отверстия, едкий химикат расходился, расщепляя камень. Другой человек в защитных очках подошел с кузнечным молотом. Один удар, и скала развалилась на куски и крошкой осыпалась на землю. Теперь было прорыто еще несколько дюймов вперед.

— Медленно идет, — сказал он.

— Но это единственный способ, — произнес голос позади него.

Маккой повернулся и увидел доктора Альфреда Грумера, стоящего в пещере. Он был высоким, с длинными руками и ногами, карикатурно худым, с седеющей вандейковской бородкой, обрамляющей тонкие, как ниточка, губы. Грумер был местным экспертом раскопок, обладающим степенью в истории искусств Университета Хайдельберга. Маккой познакомился с Грумером три года назад во время своей прошлой экспедиции в рудники Гарц. Этот человек обладал знаниями эксперта и был жаден, два качества, которыми он не только восхищался, но и которые искал в своих деловых партнерах.

— У нас кончается время, — сказал Маккой.

Грумер подошел ближе.

— У нас есть еще четыре недели согласно разрешению. Мы пробьемся.

— Если есть к чему пробиваться.

— Там есть пустое пространство. Звуки радара подтверждают это.

— Но как, черт возьми, далеко в этой скале?

— Трудно сказать. Но там что-то есть.

— И как это туда попало? Вы сказали, что звуки радара подтвердили наличие множественных металлических объектов значительного размера.

Он махнул рукой назад в сторону светильников:

— Эта шахта едва вмещает троих людей.

Тонкая усмешка пробежала по лицу Грумера:

— Вы предполагаете, что это единственный вход?

— А вы предполагаете, что я бездонный денежный мешок?

Рабочие поменяли сверла и начали сверлить новые отверстия. Маккой отошел назад в шахту, за светильники, где было прохладнее и тише. Грумер последовал за ним.

— Если мы не достигнем каких-либо результатов до завтра, к черту это сверление. Взорвем динамитом.

— В нашем разрешении другие требования.

Маккой пробежался рукой по своим влажным черным волосам.

— К черту разрешение. Нам нужны результаты, и быстро. У меня команда телевизионщиков ждет в городе, это стоит мне две тысячи в день. А у этих толстозадых бюрократов в Бонне нет кучи инвесторов, которые прилетят сюда завтра и захотят увидеть найденные ценности.

— Это нельзя брать штурмом, — сказал Грумер. — Не говоря уже о том, что ждет нас за этой скалой.

— Там, должно быть, большая пещера.

— Там она и есть. И в ней есть кое-что.

Он смягчил свой тон. Вины Грумера не было в том, что раскопки продвигались так медленно.

— И от этого чего-то у нашего радара был множественный оргазм, а?

Грумер улыбнулся:

— Это поэтическая форма.

— Вы лучше надейтесь на это, или нас обоих поимеют.

— Немецкое слово, обозначающее пещеру, — Hohle, — сказал Грумер. — Ад обозначается словом Holle. Я всегда думал, что это сходство не без определенного смысла.

— Как, черт побери, интересно, Грумер. Но эти сантименты сейчас немного не вовремя, если вы улавливаете мою мысль.

Грумер выглядел невозмутимым. Как всегда. Еще одна черта в этом человеке, которая выводила его из себя.

— Я пришел сюда, чтобы сказать, что к нам посетители, — сказал Грумер.

— Еще какой-нибудь репортер?

— Американские адвокат и судья.

— На нас уже начали подавать в суд?

Грумер опять усмехнулся одной из своих снисходительных усмешек. Маккой был не в настроении. Ему следовало уволить этого раздражающего его осла. Но контакты Грумера в министерстве культуры были слишком ценные, чтобы обходиться без них.

— Не начали. Эти двое говорят о Янтарной комнате.

Его лицо просияло:

— Я так и подумал, что вас это может заинтересовать. Эти двое утверждают, что у них есть информация.

— Пустозвоны?

— Нет, они так не выглядят.

— Чего они хотят?

— Поговорить.

Он взглянул назад на скалистую стену и визжащие дрели.

— Почему бы и нет? Здесь все равно ни черта не происходит.

Пол повернулся, когда дверь в крошечную рабочую бытовку открылась. Он увидел человека с внешностью медведя гризли, бычьей шеей, мощным торсом и лохматыми черными волосами, входящего в выбеленную комнату. На выпяченную грудь и руки была натянута хлопковая футболка с надписью «РАСКОПКИ МАККОЯ», напряженный взгляд черных глаз сразу оценил ситуацию. Альфред Грумер, с которым он и Рейчел познакомились несколько минут назад, прошел следом.

— Герр Катлер, фрау Катлер, это Вейленд Маккой, — сказал Грумер.

— Я не хочу показаться грубым, — сказал Маккой, — но у нас сейчас наступил критический момент и у меня нет времени, чтобы просто болтать. Так что чем могу помочь?

Пол решил сразу приступить к делу:

— У нас были очень интересные несколько последних дней…

— Кто из вас судья? — спросил Маккой.

— Я, — сказала Рейчел.

— Что адвокату и судье из Джорджии понадобилось посреди Германии, чтобы беспокоить меня?

— Мы ищем Янтарную комнату, — сказала Рейчел.

Маккой хихикнул.

— А кто не ищет?

— Вы, должно быть, думаете, что она рядом, может, даже там, где вы копаете? — сказала Рейчел.

— Я уверен, что вы, двое орлов юриспруденции, знаете, что я не собираюсь обсуждать с вами никакие детали этих раскопок. Мои инвесторы требуют соблюдения конфиденциальности.

— Мы не просим вас ничего разглашать, — сказал Пол. — Но вы можете посчитать интересным то, что случилось с нами за последние несколько дней.

Он рассказал Маккою и Грумеру все, что произошло с момента гибели Петра Борисова и до момента, когда Рейчел вытащили из шахты.

Грумер уселся на один из стульев.

— Мы слышали об этом взрыве. Того мужчину так и не нашли?

— Некого было искать. Кнолль к тому времени уже давно скрылся.

Пол объяснил, что он и Панник узнали в Вартберге.

— Вы так и не сказали, чего хотите, — сказал Маккой.

— Вы можете начать с кое-какой информации. Кто такой Иосиф Лоринг?

— Чешский промышленник, — сказал Маккой. — Он умер около тридцати лет назад. Были разговоры о том, что он нашел Янтарную комнату сразу после войны, но ничего так и не было подтверждено. Еще один сюжет для романа.

Грумер сказал:

— Лоринга знали из-за его собирательной страсти. Он владел обширной коллекцией. Одной из крупнейших в мире частных коллекций янтаря. Я так понимаю, что его сын и сейчас владеет ею. Как ваш отец мог узнать о нем?

Рейчел рассказала о Чрезвычайной комиссии и роли ее отца. Она также рассказала им о Янси и Марлин Катлер и оговорках ее отца касательно их смерти.

— Как зовут сына Лоринга? — спросила она.

— Эрнст, — сказал Грумер. — Ему, должно быть, сейчас восемьдесят. Он все еще живет в семейном поместье на юге Чехии. Не так далеко отсюда.

Что-то было такое в Альфреде Грумере, что Полу не нравилось. Этот морщинистый лоб? Глаза, в которых отражалась мысль о чем-то другом, пока уши слушали? Некоторым людям нельзя доверять.

— У вас есть переписка вашего отца? — спросил Грумер у Рейчел.

Пол не хотел показывать ему, но подумал, что этот жест будет демонстрацией их доброй воли. Он залез в свой задний карман и достал листки. Грумер и Маккой изучали каждое письмо в молчании. Когда они закончили, Грумер спросил:

— Этот Макаров мертв?

Пол кивнул.

— Ваш отец, миссис Катлер… Кстати, вы двое женаты? — спросил Маккой.

— Разведены, — сказала Рейчел.

— И путешествуете вместе по Германии?

Рейчел изменилась в лице:

— Это относится к делу?

Маккой взглянул на нее с любопытством:

— Возможно, нет, ваша честь. Но вы двое единственные, кто отвлекает меня своими вопросами этим утром. Значит, ваш отец работал на Советский Союз, разыскивая Янтарную комнату?

— Он интересовался тем, что вы здесь делаете.

— Он сказал что-либо определенное?

— Нет, — сказал Пол. — Но он смотрел сюжет Си-эн-эн и хотел получить выпуск «Ю-Эс-эй тудей». Следующее, что мы узнали, — это то, что он изучал карту Германии и читал старые статьи о Янтарной комнате.

Маккой подошел и плюхнулся в дубовое кресло. Пружины заскрипели под его весом.

— Вы думаете, что мы, возможно, в правильном туннеле?

— Петр знал что-то о Янтарной комнате, — сказал Пол. — И Макаров тоже. Мои родители, я думаю, тоже знали что-то. И кто-то, возможно, хотел, чтобы все они замолчали.

— У вас что-то есть доказательство, что они были целью для той бомбы? — спросил Маккой.

— Нет. — Пол задержал взгляд на лице собеседника. — Но после смерти Макарова я начинаю верить, что было что-то большее, чем я думал. И Петр считал так же.

— Слишком много совпадений, да?

— Можно и так сказать.

— А что с туннелем, куда вас отправил Макаров? — спросил Грумер.

— Там ничего нет, — сказала Рейчел. — И Кнолль думал, что тупик образовался от взрыва. По крайней мере, он так сказал.

Маккой усмехнулся.

— Есть какие-нибудь объяснения, почему Макаров отправил вас по ложному следу?

Рейчел пришлось смириться с тем, что у нее нет объяснений.

— Но что с этим Лорингом? Почему мой отец был настолько обеспокоен, что попросил Катлеров навести справки о нем?

— Слухи о Янтарной комнате широко распространены. Их так много, что трудно определить их правдивость. Наверное, ваш отец проверял еще одну ниточку, — сказал Грумер.

— Вы знаете что-нибудь об этом Кристиане Кнолле? — спросил Пол у Грумера.

— Nein. Никогда не слышал это имя.

— Вы приехали, чтобы поучаствовать в поисках? — вдруг спросил Маккой.

Пол улыбнулся. Он почти ожидал приглашения присоединиться.

— Едва ли. Мы не охотники за сокровищами. Просто пара людей, влезших не в свое дело. Мы были поблизости и подумали, что стоит проехаться и посмотреть.

— Я провожу раскопки в этих горах уже многие годы…

Дверь сарая широко распахнулась. Ухмыляющийся мужчина в грязной спецовке сказал:

— Мы пробились!

Маккой вскочил со стула.

— Господи всемогущий! Позвони команде телевизионщиков. Скажи им, чтобы ехали сюда. И никого внутрь не пускать, пока я там не побываю.

Рабочий убежал.

— Пошли, Грумер.

Рейчел кинулась вперед, преграждая Маккою путь к двери:

— Разрешите нам пойти.

— Какого черта?

— Ради моего отца.

Маккой колебался несколько секунд, затем сказал:

— Почему нет? Но не вздумайте путаться под ногами.

 

ГЛАВА XXXVI

Штодт, Германия

Понедельник, 19 мая, 11.05

Неприятное чувство охватило Рейчел. Шахта была широкая, но уже, чем вчерашняя, и свет очень скоро померк позади них. Двадцать четыре часа назад она была почти похоронена заживо. Теперь она снова была под землей, следуя по тропе, освещенной лампами, глубоко внутри очередной немецкой горы. Проход заканчивался открытой галереей со стенами из грязно-белого камня, в дальней стене была прорублена черная щель. Рабочий размахивал молотом, расширяя щель до размеров отверстия достаточно большого, чтобы пропустить человека.

Маккой взял одну из напольных ламп и подошел к отверстию.

— Кто-нибудь заглядывал внутрь?

— Нет, — сказал рабочий.

— Хорошо.

Маккой поднял алюминиевую подставку для лампы с песка и щелкнул верхним зажимом. Затем он раздвинул подставку как телескоп, пока сама лампа не оказалась на высоте около десяти футов. Он подошел к отверстию и сунул светильник в темноту.

— Сукин сын, — сказал Маккой. — Это помещение огромное. Я вижу три грузовика. О черт! — Он убрал свет. — Тела. Два, насколько я могу видеть.

Сзади послышался звук приближающихся шагов. Рейчел оглянулась и увидела трех людей, бегущих к ним, в руках у них были видеокамеры, свет и упаковки батарей.

— Приготовьте все это, — сказал Маккой. — Я хочу сделать первый кадр для шоу.

Маккой повернулся к Рейчел и Полу:

— Я продал права на съемку. Будет специальный выпуск об этом на телевидении. Но они хотят снять все, как было, с самого начала.

Грумер подошел ближе:

— Грузовики, вы говорите?

— Похожи на «Bussing NAG». Четыре с половиной тонны. Немецкие.

— Это плохо.

— Что вы имеете в виду?

— Не было транспорта в наличии, чтобы перевезти материалы из берлинского музея. Его бы несли на руках.

— Какого черта вы несете?

— То, что я сказал, герр Маккой. Берлинские экспонаты транспортировали по железной дороге, затем грузовиками к шахте. Немцы не бросили бы автомобили. Они были слишком ценны, необходимы для других задач.

— Мы не знаем, что случилось на самом деле, Грумер. Может, эти гребаные капустники решили оставить здесь грузовики, кто знает?

— Как они попали внутрь горы?

Маккой пристальнее посмотрел в лицо немца:

— Как вы сказали раньше, может быть, здесь есть еще один вход.

Грумер отпрянул:

— Как скажете, герр Маккой.

Маккой ткнул в него пальцем:

— Нет. Как вы скажете.

Великан переключил свое внимание на съемочную группу. Лампы пылали. Две камеры были наготове. Звукооператор подвесил микрофон и встал позади и в стороне.

— Я захожу первый. Снимайте все с моего ракурса.

Люди кивнули.

И Маккой ступил в темноту.

Пол зашел последним. Он последовал за двумя рабочими, которые втаскивали подставки со светильниками в помещение, бело-голубые лучи разорвали темноту.

— Эта пещера естественная, — сказал Грумер, и его голос отразился эхом.

Пол рассматривал скалы, которые поднимались и заканчивались аркой на высоте как минимум шестидесяти футов.

Это напомнило ему потолки в великих соборах. Только потолок и стены в пещере были окутаны проводами и антеннами, которые сверкали в ярком свете. Пол был мягкий и песчаный, как в шахте, которая вела сюда. Он вдохнул застоявшийся и несвежий воздух. Свет камер был нацелен на дальнюю стену. Еще одно отверстие или, по крайней мере, то, что от него осталось, открывалось взору. Оно было больше, чем шахта, по которой они шли, более чем достаточно места, чтобы вместить транспорт. В проеме были плотно уложены камни и щебень.

— Еще один вход, а? — сказал Маккой.

— Ja, — сказал Грумер.

— Но странно. Весь смысл был в том, чтобы иметь возможность отступления. Зачем так замуровываться?

Пол переключил свое внимание на три грузовика. Они были запаркованы под странными углами, все восемнадцать колес были спущены, ободья были смяты под их весом. Темные брезентовые тенты над длинными кузовами были все еще на месте, но покрыты плесенью, стальные кабины и каркасы сильно проржавели.

Маккой продвинулся дальше в пещеру, оператор шел за ним следом.

— Не волнуйтесь о звуке. Мы наложим его позже! А сейчас снимайте, снимайте!

Рейчел прошла вперед.

Пол подошел к ней вплотную.

— Странно, не правда ли? Как будто идешь по могиле.

Она кивнула:

— Именно об этом я и думала.

— Посмотрите сюда, — сказал Маккой.

Лампы осветили два тела, распростертых на песке, камни и щебень были с каждой стороны. Ничего не осталось, кроме костей, лохмотьев и кожаных ботинок.

— Они были убиты выстрелом в голову, — сказал Маккой.

Рабочий поднес ближе подставку со светом.

— Постарайтесь ничего не трогать, пока мы все не сфотографируем. Министерство это потребует. — Голос Грумера был тверд.

— Там еще три тела, — сказал один из рабочих.

Маккой и съемочная группа двинулись в том направлении.

Грумер и другие последовали за ними, как и Рейчел. Пол задержался у этих двух тел. Одежда была прогнившая, но даже в тусклом свете остатки выглядели как некая униформа. Кости посерели и почернели, плоть и мышцы давно превратились в пыль. В каждом черепе отчетливо было видно отверстие. Оба лежали на спине, их позвоночники и ребра были не повреждены. Штык-нож лежал с левой стороны, прикрепленный к тому, что осталось от прошитого ремня. Кожаная кобура была пуста.

Его взгляд направился далее направо. В тени он заметил что-то черное и прямоугольное. Несмотря на то что сказал Грумер, он протянул руку и взял это. Бумажник.

Он осторожно открыл потрескавшееся кожаное отделение. Потрепанные остатки того, что раньше было деньгами, наполняли отделение для банкнот. Он сунул палец в один из боковых кармашков. Ничего. Затем в другой. Обрывки карточки выскользнули оттуда. Края были потертые и хрупкие, чернила выцвели, но некоторые надписи остались. Он с трудом прочитал буквы.

AUSGEGEBEN 15-3-51. VERFALLT 15-3-55.

GUSTAV MULLER.

Там были еще слова, но от них остались только разрозненные буквы, все неразборчивые. Он зажал бумажник в руке и направился к основной группе. Пол обогнул грузовики и вдруг заметил в стороне Грумера. Он уже собирался подойти и спросить о бумажнике, когда увидел, что Грумер склонился над другим скелетом. Рейчел, Маккой и другие стояли спиной в десяти метрах слева, камеры все еще подвывали, Маккой говорил в микрофон. Рабочие собрали телескопическую мачту и, поместив на нее галогеновый светильник, установили ее по центру, создавая больше чем достаточно освещения, чтобы рассмотреть Грумера, обыскивающего песок вокруг костей.

Пол отошел в тень за одним из грузовиков и продолжал наблюдать. Фонарик Грумера обыскивал кости, впечатанные в песок. Он гадал, что за резня бушевала здесь. Луч фонарика Грумера закончил свой обыск у вытянутой руки, остатки костей пальцев были четко видны. Он присмотрелся внимательнее. На песке отпечатались буквы. Некоторые стерлись от времени, но три остались, разбросанные с неравными промежутками между ними.

OIC

Грумер остановился и сделал три фотографии, осветив место вспышкой.

Затем немец нагнулся и легко замел все три буквы песком.

Маккой был впечатлен. Видео должно получиться зрелищным. Три ржавых немецких грузовика времен Второй мировой войны были найдены относительно неповрежденными глубоко внутри покинутого серебряного рудника. Пять тел, все с отверстиями в черепах. Какое это будет шоу! Его проценты от показов будут впечатляющими.

— Вы сняли достаточно видов снаружи? — спросил он одного из операторов.

— Более чем.

— Давайте тогда посмотрим, что за хрень там.

Он схватил фонарик и подошел к ближайшему грузовику.

— Грумер, где вы?

Доктор вышел из-за него.

— Готовы? — спросил Маккой.

Грумер кивнул.

Он тоже был готов.

Внутри каждого грузовика должны были быть деревянные ящики, сколоченные в спешке и вразнобой упакованные, с вековыми тканями, костюмами и коврами, использованными в качестве набивки. Он слышал истории о том, как кураторы Эрмитажа использовали царские одеяния Николая II и Александры, чтобы упаковать картины, которые отправлялись на восток, подальше от нацистов. Бесценные предметы туалетов, беспорядочно набитые в дешевые деревянные ящики. Все, что угодно, чтобы защитить картины и хрупкую керамику. Он надеялся, что немцы были так же легкомысленны. Если это была та пещера, которая хранила предметы из берлинского музея, то найденное должно было быть сливками коллекции. Возможно, Вермеер Дельфтский, или «Голова Христа» да Винчи, или «Парк» Моне. Любая из них принесла бы миллионы на свободном рынке. Даже если правительство Германии настояло бы на правах владения — что скорее всего, — премия нашедшему составила бы миллионы долларов.

Маккой осторожно раздвинул жесткий брезент и посветил внутрь.

Кузов был пуст. Ничего, кроме ржавчины и песка.

Он кинулся к следующему грузовику.

Пуст.

К третьему.

Также пуст.

— Твою мать! — выругался Маккой. — Выключите эти проклятые камеры.

Грумер посветил своим фонариком в каждый кузов.

— Я боялся этого.

Он был не в настроении.

— Все признаки говорили о том, что, возможно, это не та пещера, — сказал Грумер.

Самодовольный немец, казалось, почти наслаждался его провалом.

— Тогда какого черта вы мне не сказали об этом тогда, в январе?

— Я тогда не знал. Звук радара показывал, что здесь было что-то большое и металлическое. Только в последние несколько дней, когда мы подобрались ближе, я начал подозревать, что это может быть ложный след.

Пол подошел:

— В чем проблема?

— Проблема в том, господин адвокат, что эти чертовы грузовики пусты. Ни хрена в них нет. Я потратил миллион долларов, чтобы найти просто три ржавых грузовика. Как я объясню это людям, которые прилетят сюда завтра, ожидая разбогатеть от своих инвестиций?

— Они знали о рисках, когда вкладывали деньги, — сказал Пол.

— Ни один из этих подонков не признает этого.

Рейчел спросила:

— Вы честно предупредили их о возможных рисках?

— Настолько честно, насколько можно, выбивая деньги.

Он с отвращением покачал головой.

— Господи Иисусе Всемогущий.

 

ГЛАВА XXXVII

Штодт, Германия

Понедельник, 19 мая, 12.45

Кнолль бросил свою дорожную сумку на кровать и стал осматривать тесный номер. «Кристиненхоф» возвышался на пять этажей, его фасад был частично отделан деревом, его интерьеры дышали историей и гостеприимством. Он намеренно выбрал комнату на третьем этаже окнами на улицу, отказавшись от более роскошной и дорогой с окнами в сад. Его не интересовала обстановка, только местоположение, так как «Кристиненхоф» располагался прямо напротив отеля «Гарни», где остановился Вейленд Маккой со своей командой, заняв весь четвертый этаж.

Он узнал о раскопках Маккоя от нетерпеливого служащего в городском бюро по туризму. Ему также сказали, что завтра в город должна прибыть группа инвесторов — все номера в «Гарни» были заняты, два других отеля помогали разместить избыток гостей. «Хорошо для бизнеса», — сказал служащий. Для него это тоже было хорошо. Ничего не могло быть лучше толпы, чтобы отвлечь внимание.

Он расстегнул молнию на кожаной сумке и достал электробритву.

Вчера был трудный день. Наверное, Данцер сейчас злорадствует с Эрнстом Лорингом по поводу того, как она заманила его в шахту. Но почему она хочет его убить? Раньше их состязания не доходили до крайностей. Почему она подняла ставки? Почему Семен Макаров, он сам и Рейчел Катлер должны были умереть? Янтарная комната? Возможно. Конечно, требуется дальнейшее расследование. Он займется им, когда эта побочная миссия будет выполнена.

Не спеша он перебрался на север из Фюссена в Штодт. Торопиться было некуда. Газеты Мюнхена осветили вчерашний взрыв в шахте Гарц, упомянув имя Рейчел Катлер и тот факт, что она спаслась. Ссылок на него не было, только то, что они все еще разыскивали неопознанного мужчину, но спасатели уже не надеялись кого-нибудь найти. Конечно, Рейчел Катлер рассказала о нем властям. Теперь полиция знает, что он выехал из «Золотой короны» и забрал вместе со своими и вещи Рейчел. Тем не менее об этом не упоминалось. Интересно. Замысел полиции? Возможно. Но ему было все равно. Он не совершил никакого преступления. Почему полиция должна его разыскивать? Им известно, что он напугался до смерти и решил уехать из города. Близкое прикосновение смерти может напугать кого угодно. Рейчел Катлер жива и теперь наверняка на пути в Америку. Ее путешествие в Германию стало всего лишь неприятным воспоминанием. Обратно к жизни городского судьи. Для нее поиски Янтарной комнаты умерли вместе с ее отцом.

Кнолль принимал душ этим утром, но не брился. Его шея и подбородок были как наждак и чесались. Он достал пистолет со дна своей дорожной сумки, мягко погладил гладкий матовый корпус, затем зажал оружие в ладони, держа палец на спусковом крючке. Пистолет весил не более тридцати пяти унций, подарок Эрнста Лоринга, один из его новых CZ-75B.

«Я заставил их увеличить обойму до пятнадцати выстрелов, — сказал Лоринг, даря ему оружие. — Это не какой-нибудь десятизарядный бюрократический магазин. Он идентичен нашей оригинальной модели. Я помню ваши слова о том, что вы не любите последовательную заводскую модификацию до десяти выстрелов. Я также установил безопасную рамку и приспособил пистолет для ношения на предохранителе с патроном в стволе, как вы заметили. Эти изменения теперь есть во всех наших моделях».

Чешские литейные заводы Лоринга были крупнейшими производителями стрелкового оружия в Восточной Европе. Их качество было легендарным. Только в последние несколько лет после падения «железного занавеса» западные рынки стали полностью открыты для его продукции. Фелльнер позволил ему оставить оружие, и он ценил этот жест.

«Я также велел сделать нарезку для глушителя на конце ствола, — сказал Лоринг. — У Сюзанны точно такой же. Я подумал, что вам двоим понравится мой подтекст. Поле для игры выровнено, так сказать».

Кнолль навинтил глушитель на конец ствола и вставил новую обойму с пулями.

Да. Ему очень нравилась ирония.

Он бросил пистолет на постель и взял бритву. По пути в ванную Кнолль остановился на минуту у единственного окна в комнате. Главный вход «Гарни» находился через улицу, каменные пилястры поднимались с каждой стороны тяжелых медных дверей. Шесть этажей роскошных комнат с окнами на улицу. «Гарни» — самый дорогой отель в городе. Очевидно, Вейленд Маккой любит все самое лучшее. Он узнал, когда заселялся, что в «Гарни» есть большой ресторан и комната для заседаний — два удобства, требующиеся экспедиции. Служащие «Кристиненхофа» были рады, что им не нужно кормить постоянно такую большую группу. Он улыбнулся этому наблюдению. Капитализм так отличался от европейского социализма. В Америке отели дрались бы за такой бизнес.

Кристиан разглядывал улицу сквозь черную витую решетку, защищающую окно. Полуденное небо выглядит серым и тусклым, плотные облака идут с севера. Ему сказали, что персонал экспедиции обычно возвращается около шести. Он начал свои исследования, ужиная в «Гарни» и пытаясь вытянуть обрывки информации из разговоров за ужином.

Кнолль просто разглядывал улицу. Сначала одну сторону, потом другую. И засек ее. Блондинка. Хорошенькое личико. Одета небрежно. Кожаная сумка болтается на правом плече. Она лавировала в толпе в переполненной пешеходной зоне.

Сюзанна Данцер.

Без маскировки. На людях.

Очаровательно.

Он бросил бритву на постель, сунул пистолет в кобуру под пиджак и кинулся к двери.

Странное чувство охватило Сюзанну. Она остановилась и оглянулась. Улица была переполнена, толпа, несущаяся во всю прыть обедать. Штодт — оживленный город. Около пятидесяти тысяч населения или около того. Старая часть города простиралась во всех направлениях, кварталы полны отделанных деревом многоэтажных зданий из камня и кирпича. Некоторые из них старинные, но большинство были воспроизведены в 1950-х и 1960-х годах. Город сильно пострадал от бомбежек 1945-го. Строители постарались, украсили все богатым литьем, статуями в человеческий рост и барельефами. Все было специально создано для того, чтобы фотографировать.

Высоко над ней купол аббатства Семи Скорбей Девы Марии заполнял небо. Чудовищная конструкция была возведена в пятнадцатом веке в честь помощи Девы Марии в решающем повороте местной битвы. Строение в стиле барокко было украшено каменным отвесом, выходящим одновременно на Штодт и на мутную реку Эдер, яркое воплощение древнего неповиновения и силы Господней. Она посмотрела наверх.

Возвышающееся здание аббатства казалось наклоненным вперед и слегка искривленным внутрь. Его желтые башни-близнецы соединялись балконом, который выходит на запад. Она представила время, когда монахи и прелаты обозревали свои владения с этого возвышенного насеста.

«Крепость Бога», вспомнила она, как назвал один средневековый летописец это место.

Фасад облицован переливающимся янтарем и белым камнем. Крыша покрыта ржавой плиткой. Как подходяще. Янтарь. Может, это было предзнаменованием. И если бы она верила во что-либо, кроме себя, она, возможно, приняла бы предупреждение. Но в этот момент все, что она чувствовала, было то, что за ней наблюдают.

Конечно, Вейленд Маккой вызывал интерес. Кто-то еще был здесь. В поисках. Наблюдая. Но где? Сотни окон выходили на узкую улицу, большинство на нескольких этажах. Мостовая была переполнена людьми, и невозможно было рассмотреть каждого. Кто-то, наверное, маскируется. Или стоит на высоте в сто метров на балконе аббатства и пялится вниз. Она могла разглядеть только крошечные силуэты в полуденном солнце, туристы явно наслаждались величественным видом.

Не имеет значения.

Сюзанна повернулась и вошла в отель «Гарни». Она подошла к стойке регистрации и сказала служащему по-немецки:

— Мне надо оставить сообщение для Альфреда Грумера.

— Конечно. — Клерк подвинул ей блокнот.

Она написала:

«Я буду в церкви Святого Герхарда в 22.00. Ждите там.

Маргарита».

Она сложила записку.

— Я прослежу, чтобы герр доктор Грумер получил ее, — сказал служащий.

Она улыбнулась и дала ему пять евро за беспокойство.

Кнолль стоял в вестибюле «Кристиненхофа» и осторожно раздвигал шторы, чтобы посмотреть на улицу с первого этажа. Он наблюдал, как меньше чем в ста футах от него Сюзанна Данцер остановилась и огляделась.

Она почувствовала его?

Она хороша, и ее инстинкты были отточены. Ему всегда нравилось замечание Юнга о том, что древние рассматривали женщин как Еву, Елену, Софию или Марию — соответственно как импульсивную, эмоциональную, интеллектуальную или нравственную. Данцер безусловно обладала первыми тремя качествами, но нравственного в ней не было ничего. Она обладала также еще одним качеством — была опасна. Но сейчас ее охрана, скорее всего, отдыхала, думая, что он похоронен под тоннами камней на руднике в сорока километрах отсюда. Он надеялся, что Франц Фелльнер шепнул словечко Лорингу о том, что его местонахождение неизвестно. Необходимая уловка, чтобы выиграть время и понять, что происходит. Даже важнее — чтобы выиграть время и решить, как свести счеты с привлекательной коллегой.

Что она делала здесь, в отеле «Гарни»? Здесь штаб-квартира Вейленда Маккоя. Есть ли у нее источник среди участников экспедиции? Если так, то ничего необычного. Он сам много раз находил информаторов на других раскопках, чтобы Фелльнер мог первым оценить все, что могло быть найдено. Искатели приключений сами готовы были продать хотя бы некоторые из своих находок на черном рынке, так как все, что они находили, считалось давно потерянным. Эта практика позволяла избежать ненужной правительственной волокиты и раздражающей национализации. Немцы настаивали на национализации лучшего из того, что будет найдено в земле. Требования строгих отчетов и большие штрафы преследовали нарушителей. Но жадность всегда превалировала. Он сделал несколько прекрасных приобретений для частной коллекции Фелльнера у беспринципных охотников за сокровищами.

Начался мелкий дождь. Стали раскрываться зонтики. Вдали прогремел гром. Данцер вышла из «Гарни». Он отошел к краю окна, надеясь, что она не перейдет улицу и не войдет в «Кристиненхоф». В тесном холле негде спрятаться.

Он вздохнул с облегчением, когда она подняла воротник куртки и направилась вниз по улице. Кристиан не спускал с нее глаз. Данцер вошла в другой отель ниже по улице, «Геблер», как было написано на вывеске. Его фасад с перекрещенными балками осел под весом веков. Он проходил мимо него по дороге в «Кристиненхоф». Логично, что она остановилась там. Близко, удобно. Он вернулся в холл и стал смотреть в окно, стараясь не бросаться в глаза людям, слоняющимся вокруг. Прошло пятнадцать минут, а она так и не вышла.

Он улыбнулся.

Вот и подтверждение.

Она была там.

 

ГЛАВА XXXVIII

Штодт, Германия

Понедельник, 19 мая, 13.15

Пол изучал Альфреда Грумера опытным взглядом юриста, всматриваясь в каждую черточку его лица, оценивая его реакцию, вычисляя вероятный ответ. Он, Маккой, Грумер и Рейчел вернулись в бытовку рядом с рудником. Дождь моросил по жестяной крыше. Почти три часа прошло с открытия новой пещеры, и настроение Маккоя стало только еще более унылым, как и погода.

— Какого черта происходит, Грумер? — спросил Маккой.

Немец неподвижно сидел на стуле.

— Два возможных объяснения. Первое: грузовики были пусты, когда их загнали в пещеру. Второе: кто-то опередил нас.

— Как кто-либо мог нас опередить? У нас заняло четыре дня, чтобы пробиться в пещеру, а другой выход замурован наглухо тоннами мусора.

— Это могло произойти давно.

Маккой глубоко вздохнул:

— Грумер, ко мне завтра прилетают двадцать восемь человек. Они инвестировали хренову кучу денег в эту крысиную нору. Что я должен им сказать? Что кто-то опередил нас?

— Факты есть факты.

Маккой вскочил со стула, ярость пылала в его глазах.

— К чему хорошему это приведет? — вмешалась Рейчел.

— Я почувствую себя гораздо лучше.

— Сядьте, — сказала Рейчел.

Пол узнал ее голос судьи. Строгий. Жесткий. Тон, не оставляющий ни намека на сомнение. Тон, который она много раз применяла в их собственном доме.

Великан отступил.

— Господи Иисусе. Это что-то.

Он снова сел.

— Похоже, мне понадобится адвокат. Судья, конечно, не сможет меня представлять. Вы свободны, Катлер?

Он покачал головой:

— Я работаю с завещаниями. Но в моей фирме много хороших специалистов по контрактам.

— Они все за океаном, а вы здесь. Угадайте, кого я выберу.

— Я предполагаю, все инвесторы подписали отказы и признание рисков? — спросила Рейчел.

— Да уж, это очень поможет. У этих людей есть деньги и собственные адвокаты. К началу следующей недели я буду по пояс в юридическом дерьме. Никто не поверит, что я не знал, что это пустое место.

— Я не согласна с вами, — парировала Рейчел. — Почему кто-либо будет считать, что вы проводили раскопки, зная, что ничего не найдете? Это ведь финансовое самоубийство.

— Может, из-за небольшой оплаты в сто тысяч долларов, гарантированной мне независимо от того, найдем мы что-нибудь или нет?

Рейчел повернулась к Полу:

— Может, тебе стоит позвонить в свою фирму? Этому парню действительно нужен адвокат.

— Послушайте, позвольте мне кое-что прояснить, — сказал Маккой. — У меня дома есть свой бизнес. Я не зарабатываю раскопками на жизнь. Это дерьмо влетает в копеечку. На прошлых раскопках я потребовал такой же оплаты, но вернул сторицей. Инвесторы много получили взамен. Никто не жаловался.

— Но не в этот раз, — сказал Пол. — Если только сами грузовики чего-то стоят, в чем я сомневаюсь. И то предполагая, что вы сможете их оттуда вытащить.

— Чего вы сделать не сможете, — вставил Грумер. — Другая пещера непроходима. Ее расчистка обойдется в миллионы долларов.

— Заткнитесь, Грумер.

Пол внимательно смотрел на Маккоя. Выражение лица этого великана было ему знакомо, смесь смирения и беспокойства. Многие его клиенты так выглядели. Пол уже хотел остаться здесь. Перед его глазами все еще стоял Грумер, там, в пещере, заметающий буквы на песке.

— Ладно, Маккой. Если вам нужна моя помощь, я попробую сделать что смогу.

Рейчел странно посмотрела на него, ее мысли было легко прочитать. Вчера он хотел уехать и оставить все это властям. А теперь сам предложил представлять Вейленда Маккоя, управляя собственной колесницей огня на небе по прихоти сил, которых он не понимал и не мог контролировать.

— Хорошо, — сказал Маккой. — Мне потребуется ваша помощь. Грумер, окажитесь наконец уже полезным и организуйте комнаты для этих людей в «Гарни». Запишите их на мой счет.

Грумер казался недовольным тем, что ему приказывают, но не стал спорить и направился к телефону.

— Что такое «Гарни»? — спросил Пол.

— Мы там остановились в городе.

Пол показал на Грумера:

— И он тоже там?

— Где же еще?

Штодт произвел впечатление на Пола. Величественный город, переплетенный улицами, которые, казалось, перенесены из Средних веков. Ряды черно-белых, отделанных деревом зданий выстроились на мощеных тротуарах, тесно прижавшись, как книги на полках. Над всем этим царило громадное аббатство, покрывшее крутой склон горы. Откосы гор вокруг густо покрыты лиственницами и буками во всей красе весеннего цветения.

Он и Рейчел въехали в город позади Грумера и Маккоя, их путь вел в центр старого города, заканчиваясь перед отелем «Гарни». Небольшая парковка, зарезервированная для гостей, ждала их ниже по улице, по пути к реке, сразу за пешеходной зоной.

Команда Маккоя занимала весь четвертый этаж. Весь третий этаж уже был зарезервирован для инвесторов, приезжающих завтра. После небольшой торговли с Маккоем и взятки в несколько евро клерк отыскал для них номер на втором этаже. Маккой спросил, хотят ли они один или два номера, и Рейчел сразу сказала, что один.

Наверху, едва их чемоданы плюхнулись на кровать, Рейчел спросила:

— Ладно, что у тебя на уме, Пол Катлер?

— А у тебя? Один номер. Я думал, мы развелись. Ты любишь напоминать мне об этом.

— Пол, у тебя что-то на уме, и я не выпущу тебя из виду. Вчера ты рвался домой. Теперь ты вызвался представлять этого парня. А если он мошенник?

— Тем более ему нужен адвокат.

— Пол…

Он показал на двуспальную кровать:

— День и ночь?

— Что?

— Ты собираешься не выпускать меня из виду день и ночь?

— Нет ничего такого, чего мы раньше не видели. Мы были женаты десять лет.

Он улыбнулся:

— Мне может понравиться эта интрига.

— Ты мне собираешься сказать?

Он сел на край кровати и рассказал ей, что случилось в подземной пещере, затем показал ей бумажник, который носил весь день в заднем кармане.

— Грумер стер буквы специально. В этом нет никакого сомнения. Этот парень что-то задумал.

— Почему ты не сказал Маккою?

Он пожал плечами:

— Я не знаю. Я думал об этом. Но, как ты сказала, он может быть мошенником.

— Ты уверен, что буквы были «О», «I», «С»?

— Насколько мне удалось увидеть.

— Ты думаешь, это как-то связано с отцом и Янтарной комнатой?

— В данном случае нет связи, кроме того, что Петр очень интересовался тем, что делает Маккой. Но это не обязательно что-либо значит.

Рейчел села рядом с ним. Он обратил внимание на уже зарубцевавшиеся порезы и царапины на ее руках и лице.

— Этот парень, Маккой, довольно быстро окрутил нас, — сказала она.

— Мы, возможно, все, что у него есть. Кажется, он не жалует этого Грумера. Мы просто два незнакомца, вышедших из леса. Лица незаинтересованные. Делать нам особенно нечего. Я думаю, мы можем считать себя в безопасности.

Рейчел взяла бумажник и стала внимательно изучать клочки гниющей бумаги.

«Ausgegeben 15-3-51. Verfallt 15-3-55. Gustav Miiller. [193]

— Может, нам попросить кого-нибудь перевести?

— Не очень хорошая мысль. Сейчас я никому не доверяю, исключая, конечно, присутствующих. Я предлагаю найти немецко-английский словарь и посмотреть самим.

В двух кварталах на запад от «Гарни» они нашли словарь в неопрятном магазине подарков, тонкий томик, очевидно изданный для туристов, с общими словами и фразами.

— Это уже после войны. Грумер был прав. Кто-то опередил Маккоя, что бы там ни было. Когда-то после марта тысяча девятьсот пятьдесят первого года.

— Но в чем? Это должно было быть чем-то серьезным. Пять тел с дырками в черепах?

— И важным. Все три грузовика были пустыми. Ничего не осталось.

Он поставил словарь обратно на полку.

— Грумер что-то знает. Зачем бы иначе ему фотографировать, а потом заметать буквы? Какие свидетельства он собирает? И для кого?

— Может, нам рассказать Маккою?

Он подумал над этим предложением, затем сказал:

— Я так не думаю. По крайней мере, не сейчас.

 

ГЛАВА XXXIX

Штодт, Германия

Понедельник, 19 мая, 22.00

Сюзанна прошла сквозь бархатный занавес, отделяющий внешнюю галерею и главный вход от внутреннего нефа. Церковь Святого Герарда была пуста. Объявление снаружи гласило, что церковь открыта до 23.00. Это послужило главной причиной выбора места встречи. Второй причиной было местоположение церкви — несколько кварталов от района отелей Штодта, на краю старого города, далеко от толпы.

Архитектура здания была в римско-католическом стиле: светлый кирпич, строгий фасад, украшенный башнями-близнецами. Доминировали ясные пространственные пропорции. Темные аркады вырисовывались причудливым узором. Красиво украшенный алтарь простирался от дальней стороны. Верхний алтарь, жертвенник и хоры были пусты. Несколько свечей мерцало на боковом алтаре. Их отблески напоминали звездочки на позолоченном орнаменте высоко над головой.

Она прошла вперед и остановилась у подножия позолоченной кафедры. Изваяния четырех евангелистов окружали ее. Она взглянула на ступеньки, ведущие вверх. Изваяния выстроились по обеим сторонам лестницы. Аллегории христианских ценностей. Вера, Надежда, Милосердие, Благоразумие, Сила Духа, Умеренность, Справедливость. Она сразу узнала скульптора. Рименшнайдер.[194] Шестнадцатый век. Кафедра наверху была пуста. Но она могла представить себе епископа, обращающегося к собранию верующих, превозносящего добродетели Господа и пользу верования.

Она подкралась к дальнему концу нефа, ее глаза и уши были настороже. Тишина лишала присутствия духа. Ее правая рука была засунута в карман куртки, пальцы сжимали автоматический «сойер» 32-го калибра, подарок Лоринга из его частной коллекции, сделанный три года назад. Она чуть было не взяла с собой новый CZ-75B, который Лоринг дал ей. Это она предложила ему подарить Кристиану точно такой же. Лоринг оценил юмор. Очень жаль, что у Кнолля уже никогда не будет шанса использовать его.

Уголком глаза он уловила внезапное движение. Ее пальцы сжались на пистолете и спусковом крючке. Высокий худой человек прошел сквозь занавес и подошел к ней.

— Маргарита? — мягко спросил он.

— Герр Грумер?

Человек кивнул и подошел ближе. От него пахло горьким пивом и колбасой.

— Это опасно, — сказал он.

— Никто не знает о нас, герр доктор. Вы просто пришли в церковь побеседовать с Господом.

— Мы должны продолжать в том же духе.

Его паранойя не заботила ее.

— Что вы узнали?

Грумер залез под свою куртку и достал пять фотографий. Она изучила их при тусклом свете. Три грузовика. Пять тел. Буквы на песке.

— Машины пусты. Есть другой вход в пещеру, замурованный щебнем. Тела определенно послевоенные. Об этом говорят их одежда и снаряжение.

Она протянула фотографию и показала на буквы на песке:

— Как вы поступили с этим?

— Собственноручно стер их.

— Зачем было их фотографировать?

— Чтобы вы мне поверили.

— И чтобы вы могли поднять цену?

Грумер улыбнулся. Ей не понравилась жадность, написанная на его лице.

— Что-нибудь еще?

— На площадке появились два американца.

Сюзанна выслушала рассказ Грумера о Рейчел и Поле Катлере.

— Женщина — это та, что была связана со взрывом на руднике около Вартберга. Они заставили Маккоя задуматься о Янтарной комнате.

То, что Рейчел Катлер выжила, было интересно.

— Она сказала что-либо о других выживших во время того взрыва?

— Только то, что был еще один. Некий Кристиан Кнолль. Он покинул Вартберг после взрыва и прихватил вещи фрау Катлер.

Сигнал опасности в ее голове ожил. Кнолль жив. Ситуация, которая еще минуту назад была полностью под контролем, стала теперь пугающей. Но ей надо было завершить свою миссию.

— Маккой все еще слушает вас?

— Когда хочет. Он расстроен из-за того, что грузовики оказались пусты. Боится, что инвесторы раскопок подадут в суд на него. Он заручился юридической помощью герра Катлера.

— Они чужие люди.

— Но я уверен, что он доверяет им больше, чем мне. У Катлеров также есть письма, которыми обменивались отец фрау Катлер и человек по имени Семен Макаров. Они касаются Янтарной комнаты.

Старые новости. Те же письма, которые она читала в офисе Пола Катлера. Но ей надо было показать заинтересованность.

— Вы видели эти письма?

— Видел.

— У кого они сейчас?

— У фрау и герра Катлер.

Оборвавшаяся нить, которая требовала внимания.

— Если вы сможете достать эти письма, это значительно повысит вашу цену.

— Я так и думал.

— Какова ваша цена, герр Грумер?

— Пять миллионов евро.

— Чем же вы их заслужили?

Грумер показал на фотографии:

— Я уверен, это говорит о моей лояльности. Это очевидное свидетельство происходивших послевоенных грабежей. Разве не это ищет ваш наниматель?

Она не ответила на вопрос, просто сказав:

— Он узнает вашу цену.

— Эрнст Лоринг?

— Я не говорила, на кого работаю, и это не должно иметь значения. Насколько я понимаю ситуацию, никто не упоминал личность моего работодателя.

— Но имя герра Лоринга упоминалось и Катлерами, и отцом фрау Катлер.

Этот человек стремительно становился еще одной оборванной нитью, которой требовалось остерегаться. Как Катлеры. Сколько еще их будет?

— Нет необходимости говорить, — сказала Сюзанна, — что буквы очень важны, как и то, чем занимается Маккой. Как и время. Я хочу, чтобы это было решено быстро, и я готова заплатить за скорость.

Грумер склонил голову.

— Получить письма завтра — будет достаточно быстро? Катлеры сняли номер в «Гарни».

— Я бы хотела попасть туда.

— Скажите мне, где вы остановились, и я позвоню вам, когда путь будет свободен.

— В «Геблере».

— Я знаю, где это. Я позвоню вам в восемь утра.

Занавес на дальнем конце раздвинулся. Настоятель в рясе молча пошел по центральному проходу. Она взглянула на свои часы. Почти одиннадцать вечера.

— Давайте выйдем отсюда. Наверное, он пришел, чтобы запереть здание.

Кнолль вернулся в тень. Данцер и какой-то мужчина вышли из церкви Святого Герарда через бронзовые двери с барельефом и встали у главного входа меньше чем в двадцати метрах. Мощеная улица перед ними была темна и пустынна.

— Ответ будет завтра, — сказала Данцер. — Встретимся здесь.

— Думаю, это невозможно. — Мужчина показал на табличку, прикрепленную к камню рядом с главным входом: — По вторникам службы проводятся здесь в девять.

Данцер взглянула на объявление:

— Совершенно верно, герр Грумер.

Человек показал рукой на соседний храм — аббатство сверкало золотым и белым в свете прожекторов на фоне ясной ночи.

— Та церковь открыта до полуночи. Очень мало кто приходит туда так поздно. Как насчет десяти тридцати?

— Прекрасно.

— И предоплата пришлась бы кстати, чтобы продемонстрировать лояльность вашего работодателя. Скажем, миллион евро?

Кнолль не знал этого человека, но этот идиот поступал очень глупо, пытаясь давить на Данцер. Он очень уважал ее способности, и этому Грумеру тоже следовало бы. Это был, очевидно, любитель, которого она использовала, чтобы узнать, чем занимается Маккой.

Или было что-то большее?

Миллион евро? Всего лишь предоплата?

Человек, называвшийся Грумером, спустился по каменным ступенькам на улицу и повернул на восток. Данцер последовала на запад. Он знал, где она остановилась, именно так он нашел церковь, следуя за ней от «Геблера». Конечно, ее присутствие все усложняло, но сейчас кто действительно интересовал его, так это Грумер.

Он подождал, пока Данцер исчезла за углом, затем направился вслед за ним. Он немного отстал. За этим человеком легко было дойти до «Гарни» незамеченным.

Теперь он кое-что знал.

И, что было приятно, он знал, где Сюзанна Данцер будет в десять тридцать завтра вечером.

Рейчел выключила свет в ванной и направилась к кровати. Пол сидел, опираясь на подушку, читая «Интернэшнл гералд трибьюн», которую он купил в той же сувенирной лавке, где они нашли немецко-английский словарь.

Рейчел размышляла, глядя на бывшего мужа. В качестве судьи она развод за разводом наблюдала за людьми, которые радовались, смешивая друг друга с грязью… Каждая мельчайшая деталь их жизни, незначительная год назад, внезапно становилась жизненно необходимой для самоутверждения их душевной жестокости или компенсации застарелой обиды. Они использовали любую интимную подробность для доказательства, что брак был безвозвратно разрушен, как того требовал закон. Действительно ли они получали от этого удовольствие? Как это могло быть? К счастью, с ними этого не произошло. Она и Пол разобрались в своих разногласиях в мрачный полдень в четверг, спокойно сидя за обеденным столом. За тем же, за которым в прошлый вторник Пол рассказал ей о ее отце и Янтарной комнате. Она была груба с ним на прошлой неделе. Не было необходимости говорить ему, что он бесхребетный. Почему она так себя вела? Это было так не похоже на ее манеру держаться в суде, когда она тщательно взвешивала каждое свое слово и действие.

— Голова еще болит? — спросил Пол.

Она села на кровать, матрас был жесткий, одеяло мягкое и теплое.

— Немного.

Вид блеснувшего ножа опять промелькнул у нее в голове. Неужели Кнолль приготовил нож для нее? Правильно ли она поступила, не рассказав об этом Полу?

— Мы должны позвонить Паннику. Рассказать ему, что происходит и где мы. Он, должно быть, гадает, что с нами.

Пол поднял голову от газеты:

— Согласен. Завтра же позвоним. Давай сначала удостоверимся, что нам есть что здесь делать.

Она снова подумала о Кристиане Кнолле. Его самоуверенность заинтриговала ее и пробудила чувства, давно сдерживаемые. Ей было сорок лет. За это время у нее был короткий роман в колледже, который она приняла за серьезные чувства, и Пол. Она не была девственницей, когда они поженились, но и опытной женщиной тоже не была. Пол был застенчивым — исчезающий вид, который жил в гармонии с собой. Он, конечно, не был похож на Кристиана Кнолля, но он был покладист, верен и честен. Почему ей когда-то казалось это скучным? Была ли это ее собственная незрелость? Вероятно. Марла и Брент обожали своего отца. И они всегда оставались для него на первом месте. Трудно обвинять в чем-то человека, который любил своих детей и был верен жене. Так что же случилось? Они стали чужими? Это было самое простое объяснение. Но правда ли это? Может, всему виной стресс? Однажды ей на глаза попалась фраза: «Неуважение близких отношений». Она описывала то, что, к сожалению, происходит во многих браках. Очень точное наблюдение.

— Пол, я ценю, что ты это делаешь. Больше, чем ты думаешь.

— Я бы солгал, если бы сказал, что мне самому все это не интересно. Кроме того, я могу получить нового клиента для фирмы. Похоже, Вейленду Маккою понадобится адвокат.

— У меня предчувствие, что завтра здесь будет настоящий ад, когда приедут эти инвесторы.

Пол кинул газету на ковер.

— Думаю, ты права. Это может быть интересным.

Он выключил прикроватную лампу. Бумажник, найденный в пещере, лежал около лампы, письма ее отца — рядом. Она тоже выключила лампу со своей стороны.

— Это так странно, — сказала она. — Спать вместе в первый раз за три года.

Она свернулась клубком под одеялом на своей половине. На ней была надета одна из футболок с длинными рукавами, сохранившая тот успокаивающий запах, который он запомнил за годы их брака. Пол повернулся на бок спиной к ней, оставив ей много места. Она подвинулась к нему поближе.

— Ты хороший человек, Пол Катлер.

— Ты и сама не так уж плоха, — сказал он.

 

ГЛАВА XL

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 9.10

Пол шел за Рейчел вниз по темной шахте в пещеру, скрывавшую три грузовика. В бытовке они узнали, что Маккой находился внизу с семи утра. Грумера еще не было на площадке, в чем, по словам дежурного, не было ничего необычного, поскольку Грумер редко появлялся рано утром.

Они вошли в освещенную пещеру.

На этот раз Пол подробнее осмотрел три машины. Во вчерашней суете на это не было времени. Все фары, зеркала заднего вида и лобовые стекла были целы. Бочкообразные кузова, покрытые брезентом, были также относительно не тронуты. За исключением налета ржавчины, спущенных покрышек и заплесневелого брезента, все выглядело так, будто машины могли легко выехать из своего скалистого гаража.

Двери двух кабин были открыты. Он заглянул внутрь одной. Кожаное сиденье все в прорехах от гниения. На виду не лежало ни клочка бумаги, ни чего-либо наводящего на след. Он поймал себя на мысли, что думает о том, откуда приехали эти грузовики. Перевозили ли они когда-то немецкие отряды? Или евреев в лагеря? Хранили ли они свидетельство о продвижении русских на Берлин или одновременного наступления американцев с запада? Странно было представлять эти сюрреалистические картины так глубоко внутри немецкой горы.

На скалистой стене промелькнула тень, выдавая движение с другой стороны самого дальнего грузовика.

— Маккой? — позвал он.

— Я здесь.

Он и Рейчел обошли грузовики. Великан повернулся к ним лицом.

— Это, без сомнения, «Bussing NAG». Дизеля, четыре с половиной тонны. Двадцать футов длиной. Семь с половиной футов шириной. Десять футов высотой.

Маккой подошел к ржавой боковой панели и ударил по ней кулаком. Красно-коричневая ржавчина посыпалась на песок, но метал выдержал.

— Сталь прочная. Эти штуки могут перевозить почти семь тонн. Хотя и медленные, черти. Не более двадцати — двадцати одной мили в час.

— К чему вы клоните? — спросила Рейчел.

— К тому, ваша честь, что эти проклятые штуковины не использовались для перевозки кучки картинок и вазочек. Это большие, дорогостоящие тягачи для тяжелых грузов. И немцы, конечно, не похоронили бы их в каком-то руднике.

— И? — спросила Рейчел.

— Все это ни черта не имеет смысла.

Маккой залез в карман, достал сложенный листок бумаги и протянул его Полу:

— Я хочу, чтобы вы взглянули на это.

Он развернул листок и подошел ближе к свету. Это был меморандум. Он и Рейчел молча прочитали его:

«НЕМЕЦКАЯ КОРПОРАЦИЯ ПО ПРОВЕДЕНИЮ РАСКОПОК

Вейленд Маккой, президент Немецкой корпорации по проведению раскопок».

6798 бульвар Моффа Ралей,

Северная Каролина 27615

Кому: потенциальным партнерам

От: Вейленда Маккоя, президента

Касательно: исторические раскопки; проведение бесплатного отпуска в Германии.

Немецкая корпорация по проведению раскопок имеет удовольствие быть спонсором и партнером следующей программы вместе с компаниями, также внесшими свой вклад: «Крайслер мотор компани» (подразделение «Джип»), «Колман, Эвереди», «Хьюлетт-Паккард», «Ай-би-эм», «Сатурн Марин», «Бостонская компания электроинструментов» и «Олимпус Америка, инк.».

В последние дни Второй мировой войны из Берлина выехал поезд, нагруженный произведениями искусства в количестве 1200 предметов. Он прибыл к окраине города Магдебурга и направился затем на юг к горам Гарц, после чего его нигде более не видели. У нас готова экспедиция по поискам и раскопкам этого поезда.

Согласно законам Германии, у законных владельцев есть девяносто дней, чтобы заявить свое право собственности на найденные произведения искусства. Незаявленные предметы выставляются на аукцион, пятьдесят процентов от суммы перечисляется немецкому правительству, другие пятьдесят процентов — экспедиции и спонсирующим партнерам. Инвентаризационный список груза мы представим по вашей просьбе. Минимальная стоимость ценностей по смете — 360 миллионов долларов, из которых пятьдесят процентов принадлежит немецкому правительству. Оставшаяся сумма в 180 миллионов долларов будет разделена между партнерами согласно проданным предметам, за вычетом предметов, заявленных законными владельцами, оплаты налогов, аукционных сборов и т. д.

Все деньги, вложенные партнерами, будут возвращены из фондов прав на трансляцию, проданных СМИ. Все партнеры и их супруги будут нашими гостями в Германии на время экспедиции.

Итак. Мы нашли это место. Мы получили контракт. У нас есть научные разработки. Мы продали права СМИ. У нас есть опыт и оборудование для проведения раскопок. У Немецкой корпорации по раскопкам есть 45-дневное разрешение на раскопки. На текущий момент проданы права на 45 спонсорских единиц по 25 ООО долларов на финальную часть экспедиции. Осталось 10 единиц по 15 ООО долларов за единицу. Пожалуйста, свяжитесь со мной, если вас заинтересовала эта захватывающая возможность вложения средств.

Искренне Ваш,

— Это то, что я разослал потенциальным инвесторам, — сказал Маккой.

— Что вы имели в виду, говоря «все деньги партнеров будут возвращены из фондов прав на трансляцию, проданных СМИ»? — спросил Пол.

— То, что написано. Группа компаний заплатила за съемку и репортаж о том, что мы найдем.

— Но это в случае, если вы найдете что-нибудь. Они ведь не заплатили вам вперед, не так ли?

Маккой покачал головой:

— Нет, черт возьми.

— Проблема в том, — сказала Рейчел, — что вы не написали этого в своем письме. Партнеры могли подумать, и у них есть на это полное право, что деньги уже у вас.

Пол указал на второй параграф:

— «У нас готова экспедиция по раскопкам этого поезда». Это звучит так, будто бы вы действительно нашли его.

Маккой вздохнул:

— Я и думал, что нашли. Радар показал, что здесь находится что-то большое.

Маккой показал на грузовики:

— Так, черт побери, и есть.

— Насчет сорока пяти единиц по двадцать пять тысяч долларов — это правда? — спросил Пол. — Это миллион двести пятьдесят тысяч долларов.

— Это сколько мне удалось собрать. Потом я продавал единицы по пятнадцать тысяч. Шестьдесят инвесторов в общей сложности.

Пол показал на письмо:

— Вы называете их партнерами. Это не то же самое, что инвесторы.

Маккой усмехнулся:

— Так лучше звучит.

— Все перечисленные компании также инвесторы?

— Они предоставили оборудование либо бесплатно, либо по сниженным ценам. Так что в некотором смысле да. Тем не менее они ничего не ждут в обмен на это.

— Вы соблазнили их суммой в триста шестьдесят миллионов долларов, половина из которых может достаться партнерам. Это не может быть правдой.

— Так и есть, черт возьми. Это то, во что исследователи оценили барахло из музея Берлина.

— Предполагая, что оно может быть найдено, — вставила Рейчел. — Ваша проблема, господин Маккой, в том, что письмо дезинформирует. Это может быть истолковано как мошенничество.

— Раз уж мы так сблизились, почему бы вам не называть меня Вейлендом? И, милая леди, я сделал то, что было необходимо, чтобы достать деньги. Я никому не лгал и не был заинтересован в том, чтобы обмануть этих людей. Я хотел проводить раскопки, и именно этим я и занимался. Я не оставил себе ни цента, за исключением своего гонорара, о котором им сказали.

Пол ждал выговора за «милую леди», но его не последовало. Вместо этого Рейчел заявила:

— Тогда у вас еще одна проблема. В письме нет ни слова о вашем гонораре в сто тысяч долларов.

— Им всем сказали. И кстати, вы просто солнечный лучик в этой буре.

Рейчел не отступила:

— Вы должны услышать правду.

— Послушайте, половина из этих ста тысяч досталась Грумеру за его время и хлопоты. Это он получил разрешение от правительства. Без этого раскопок бы не было. Остальные я оставил себе. Эта поездка дорого мне встала. И я не брал свое вознаграждение до самого конца. Этими деньгами я оплатил нашу с Грумером работу, вместе с нашими расходами. Если бы я не собрал эти деньги, я был готов одолжить их, настолько я верил в исход этого предприятия.

— Когда сюда приезжают эти партнеры? — прервал его излияния Пол.

— Двадцать восемь человек с женами должны быть после обеда. Это все, кто принял наше приглашение приехать.

Катлер начал рассуждать как юрист, изучая каждое слово в письме, анализируя стиль и синтаксис. Было ли это предложение мошенническим? Возможно. Амбициозным? Определенно. Следует ли ему сказать Маккою о Грумере и показать ему бумажник? Рассказать о буквах на песке? Маккой все еще был темной лошадкой. Незнакомцем. Но разве такими не было большинство клиентов? Незнакомцы в первую минуту, задушевные друзья в следующую. Нет. Он решил промолчать, подождать и посмотреть, что произойдет.

Сюзанна вошла в «Гарни» и поднялась по мраморной лестнице на второй этаж. Грумер позвонил десять минут назад и сообщил, что Маккой и Катлеры уехали на раскопки. Грумер поджидал ее в конце коридора второго этажа.

— Там, — сказал он. — Номер двадцать первый.

Она остановилась у входа в номер и осмотрела поле деятельности. Дубовая дверь окрашена в темный цвет, косяк потерт и изношен от времени. Замок является частью дверной ручки, кусок латуни с обычным ключом. Потайного засова не было. Ковыряние в замках никогда не было ее коньком. Она просунула в дверную щель нож для вскрытия писем, прихваченный ею со стойки консьержа, и постаралась легонько отодвинуть язычок щеколды замка.

Дверь открылась.

— Искать нужно аккуратнее. Не будем афишировать наш визит, — пробурчала она достаточно внятно, чтобы у Грумера не было сомнений.

Грумер начал с мебели. Она взялась за багаж и обнаружила только одну дорожную сумку. Она порылась в одежде — в основном мужской — и не нашла никаких писем. Проверила ванную. Туалетные принадлежности также были в основном мужскими. Потом стала искать в более подходящих местах. Под матрасами и кроватью, на шкафах, под ночными столиками.

— Писем здесь нет, — сказал Грумер.

— Обыщите еще раз.

Так они и сделали, на этот раз уже не беспокоясь об аккуратности. Когда они закончили, в комнате был хаос. Но писем не было. Ее терпение было на исходе.

— Отправляйтесь на раскопки, герр доктор, и найдите эти письма, иначе не получите ни евро. Понятно?

Грумер, казалось, почувствовал, что она была не в настроении, и только кивнул перед тем, как уйти.

 

ГЛАВА XLI

Бург Херц, Германия

Вторник, 20 мая, 10.45

Кнолль вонзил свой восставший член глубже. Моника стояла на коленях, спиной к нему, ее крепкая попка была поднята высоко кверху, голова была зарыта в подушки с гусиным пухом.

— Давай, Кристиан. Покажи мне, чего лишилась эта сучка из Джорджии.

Он задвигался сильнее, пот каплями выступил у него на лбу. Она протянула назад руку и стала нежно массировать его яички. Она точно знала, как управлять им. И это не могло не беспокоить. Моника знала его слишком хорошо.

Он обхватил ее тонкую талию обеими руками и толкнул ее тело вперед. Она ответила на это движение и изогнулась, как кошка под ласковой рукой хозяина. Он почувствовал ее оргазм спустя момент, ее глубокий стон говорил об удовольствии. Он сделал еще несколько толчков и выстрелил семя. Она продолжала массировать яички, выдаивая из него каждую каплю удовольствия.

Неплохо, подумал он. Очень неплохо.

Она отпустила его. Он отстранился и упал на постель. Она легла на живот рядом с ним. Кристиан задержал дыхание и дал последним спазмам оргазма пройти сквозь него. Внешне он был неподвижен, не желая доставлять этой сучке удовольствие знать, что ему понравилось.

— Намного лучше, чем с какой-то серой мышкой адвокатшей, а?

Он пожал плечами:

— Не с чем было сравнить.

— А та итальянская шлюха, которую ты зарезал, была хороша?

Он поцеловал указательный и большой пальцы.

— Mullissemo. Она стоила своей цены.

— А Сюзанна Данцер?

— Твоя ревность просто неприлична.

— Не льсти себе.

Моника приподнялась на локте. Он прибыл полчаса назад. Она уже ждала в его комнате. Бург Херц всего в часе езды на запад от Штодта. Он вернулся на базу для дальнейших инструкций, решив, что разговор с глазу на глаз со своим работодателем был лучше телефонного.

— Я не понимаю, Кристиан. Что ты нашел в Данцер? Тебе ведь нравится все самое лучшее, а не какая-то приживалка, из милости воспитанная Лорингом.

— Эта приживалка, как ты говоришь, с отличием окончила парижский университет. Говорит на дюжине языков, из тех, что я знаю. Она прекрасно разбирается в искусстве и может определить подлинник с точностью эксперта. Она также привлекательна и великолепный сексуальный партнер. Я бы сказал, что у Сюзанны есть некоторые восхитительные достоинства.

— Одно из них в том, чтобы обойти тебя?

Он усмехнулся:

— Дьявол тому свидетель. Но расплата для нее будет настоящим адом.

— Не делай из этого личную месть, Кристиан. Насилие привлекает слишком много внимания. Мир — не твоя собственная площадка для игр.

— Я прекрасно осведомлен о своих обязанностях и о правилах игры.

Кривая ухмылка Моники ему не понравилась. Она, казалось, была настроена все усложнить, насколько это возможно. Было гораздо проще, когда всем заправлял Фелльнер. Бизнес не смешивался с удовольствием. Наверное, это все же была не слишком хорошая мысль.

— Отец будет присутствовать на этой встрече. Он велел нам прийти к нему в кабинет.

Он поднялся с постели:

— Тогда не будем заставлять его ждать.

Он вошел за Моникой в кабинет ее отца. Старик сидел за столом орехового дерева восемнадцатого века, который он купил в Берлине два десятка лет назад. Он посасывал трубку из слоновой кости с янтарным мундштуком, еще один редкий экземпляр, принадлежавший когда-то Александру II, российскому царю. Эту трубку буквально вырвали из рук одного вора в Румынии.

Фелльнер выглядел уставшим, и Кнолль с сожалением подумал, не будет ли время, отпущенное для их сотрудничества, слишком кратким. Это было бы печально. Он будет скучать по добродушным подшучиваниям над классической литературой и искусством, по спорам о политике. Он многое узнал за годы, проведенные в Бург Херце, — практическое образование, полученное во время розыска пропавших сокровищ по всему миру. Он ценил предоставленную ему возможность, был благодарен жизни и был готов выполнять желания старика до конца.

— Кристиан. Добро пожаловать домой. Садись. Расскажи мне обо всем, что произошло.

Тон Фелльнера был сердечен, лицо светилось теплой улыбкой.

Он и Моника сели. Кристиан отчитался о том, что узнал о Данцер и ее встрече прошлой ночью с человеком по имени Грумер.

— Я знаю его, — сказал Фелльнер. — Герр доктор Альфред Грумер. Академическая шлюха. Переходит из университета в университет. Но связан с немецким правительством и продает свое влияние. Неудивительно, что человек вроде Маккоя связался с ним.

— Очевидно, Грумер — источник информации о раскопках для Данцер, — сказала Моника.

— Конечно, — согласился Фелльнер. — И Грумера не было бы поблизости, если бы не пахло выгодой. Это может быть более интересным, чем казалось раньше. Эрнст нацелен на результат. Он опять звонил сегодня утром с расспросами. Он явно обеспокоен твоим здоровьем, Кристиан. Я сказал ему, что мы уже несколько дней не получали от тебя известий.

— Все это соответствует нашей гипотезе, — сказал Кнолль.

— Какой гипотезе? — спросила Моника.

Фелльнер улыбнулся дочери:

— Возможно, настало время, liebling, чтобы ты все узнала. Что скажешь, Кристиан?

Моника выглядела взволнованной. Кнолль любил, когда она была в замешательстве. Этой суке следовало понимать, что она не все всегда знает.

Фелльнер выдвинул один из ящиков и достал толстую папку:

— Кристиан и я отслеживали это годами.

Он разложил по столу газетные подборки и вырезанные статьи из журналов.

— Первая смерть, о которой мы узнали, датирована тысяча девятьсот пятьдесят седьмым годом. Немецкий репортер одной из моих гамбургских газет. Он приезжал сюда для интервью. Я принял его, он был прекрасно осведомлен, и спустя неделю его сбил автобус в Берлине. Свидетели клянутся, что его толкнули.

Следующая смерть произошла через два года. Еще один журналист. Итальянец. Какая-то машина столкнула его автомобиль с альпийской дороги. Еще две смерти в тысяча девятьсот шестидесятом году — передозировка наркотиками и неожиданная развязка ограбления. С тысяча девятьсот шестидесятого по тысяча девятьсот семидесятый год была еще дюжина по всей Европе. Журналисты. Следователи страховых компаний. Полицейские следователи. Причины смерти варьировались от предположительных самоубийств до трех прямых убийств.

Моя дорогая, все эти люди искали Янтарную комнату. Предшественники Кристиана, первые два эквизитора, работавшие на меня, внимательно следили за прессой. Все, что казалось связанным с этим, тщательно расследовалось. В семидесятые и восьмидесятые количество инцидентов сократилось. Мы знаем только о шести за прошедшие двадцать лет. Последним был польский репортер, погибший при взрыве на руднике три года назад.

Он взглянул на Монику.

— Я не уверен насчет точного расположения, но это было около того места, где Кристиана постигла неудача.

— Держу пари, это была та самая шахта, — сказал Кнолль.

— Очень странно, не правда ли? Кристиан находит в Санкт-Петербурге имя Петра Борисова, затем мы узнаем, что этот человек погиб вместе со своим бывшим коллегой. Liebling, Кристиан и я уже давно думаем, что Лоринг знает гораздо больше о Янтарной комнате, чем хочет признавать.

— Его отец обожал янтарь, — сказала Моника. — И он тоже.

— Иосиф был скрытным человеком. Гораздо более скрытным, чем Эрнст. Всегда было трудно узнать, о чем он думает. Мы много раз беседовали о Янтарной комнате. Я даже однажды предложил совместное предприятие, открытые поиски панелей, но он отказался. Назвал это пустой тратой времени и денег. Но что-то в его отказе насторожило меня. И я стал вести эту папку, проверяя все, что было возможно. И узнал, что было слишком много смертей и слишком много совпадений, чтобы это было случайностью. Теперь Сюзанна пытается убить Кристиана. И заплатить миллион евро за простую информацию с раскопок.

Фелльнер покачал головой:

— Я бы сказал, что след, который мы считали остывшим, теперь значительно согрелся.

Моника показала на подборки, веером разложенные по столу:

— Вы думаете, что все эти люди были убиты?

— Разве есть другое логическое объяснение? — спросил Фелльнер.

Моника подошла ближе к столу и пролистала статьи.

— Мы были на правильном пути с Борисовым, не так ли?

— Я бы сказал, что да, — ответил Кнолль. — Как именно — не знаю. Но этого оказалось достаточным для того, чтобы Сюзанна убила Макарова и пыталась ликвидировать меня.

— Эти раскопки могут быть очень важны, — сказал Фелльнер. — Я думаю, настало время для поединка. У тебя есть мое разрешение, Кристиан, поступать в этой ситуации по собственной воле.

Моника уставилась на своего отца:

— Я уже не руковожу?

Фелльнер улыбнулся:

— Ты должна выполнить последнюю волю старика. Кристиан и я работали над этим многие годы. Я чувствую, что мы близки к разгадке. Я прошу твоего разрешения, liebling, вторгнуться на твою территорию.

Моника выдавила из себя слабую улыбку, явно без удовольствия. Но, подумал Кнолль, что она могла сказать? Она никогда открыто не выступала против отца, хотя за глаза часто давала выход своему гневу. Фелльнер был воспитан в духе старой школы, когда мужчины управляли, а женщины рожали. Он руководил финансовой империей, которая доминировала на рынке коммуникаций Европы. Политики и промышленники искали его расположения. Но его жена и сын умерли, и Моника была единственной оставшейся из Фелльнеров. К счастью, она была крепкой. И умной.

— Конечно, отец. Делай как пожелаешь.

Фелльнер протянул руку и накрыл ею руку дочери:

— Я знаю, что ты не понимаешь меня. Но я люблю тебя за твое почтительное отношение.

Кнолль не смог удержаться:

— Это что-то новое.

Моника бросила на него злобный взгляд. Фелльнер хихикнул:

— Совершенно верно, Кристиан. Ты хорошо знаешь ее. Вы вдвоем будете отличной командой.

Моника села обратно в кресло.

— Кристиан, — приказал Фелльнер, — возвращайся назад в Штодт и выясни, что происходит. Поступай с Сюзанной как хочешь. Перед тем как умереть, я хочу узнать о Янтарной комнате правду. Если у тебя есть какие-либо сомнения, помни о той шахте и десяти миллионах евро.

Кнолль поднялся:

— Уверяю вас, что не забуду ни того ни другого.

 

ГЛАВА XLII

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 13.45

Большой зал «Гарни» был полон. Пол стоял в стороне рядом с Рейчел, наблюдая за разворачивающейся драмой. Конечно, если бы обстановка принималась во внимание, то убранство комнаты, несомненно, помогло бы Вейленду Маккою. Красочные, в широких рамах карты старой Германии висели на стенах, искусно облицованных дубом. Сверкающая медная люстра, полированные старинные стулья и роскошный восточный ковер дополняли атмосферу.

Пятьдесят шесть человек сидели на расставленных стульях, на лицах читалось выражение удивления и усталости. Их доставили автобусом прямо из Франкфурта, куда они прилетели четыре часа назад. Это были совершенно разные люди от тридцати до шестидесяти лет, разной национальности. Большинство — белые, две чернокожие пары пожилого возраста, одна пара японская. Все они казались нетерпеливыми и предвкушающими сенсацию.

Маккой и Грумер стояли в начале длинной комнаты вместе с пятерыми работниками с раскопок. Телевизор с видеомагнитофоном размещался на металлической подставке. Двое мрачных людей, похожих на репортеров, сидели позади, держа на коленях ноутбуки. Маккой не хотел впускать их, но оба показали удостоверения ZDF, Немецкого агентства новостей, которое имело права на трансляцию, и настояли на том, чтобы остаться.

— Просто следите за тем, что будете говорить, — предупредил Пол.

— Добро пожаловать, партнеры, — сказал Маккой, улыбаясь, как телевизионный проповедник.

Гул в зале стих.

— В холле есть кофе, сок и выпечка. Я знаю, что у вас позади длинный перелет и вы устали. Разница во времени — это кошмар, не так ли? Но я уверен, что вы стремитесь поскорее узнать, что происходит.

Прямой подход к делу был идеей Пола. Маккой высказался в пользу того, чтобы поморочить им головы и выиграть тем самым время, но Пол сказал, что это не вызовет ничего, кроме подозрений.

— Сохраняйте приятный и мягкий тон, — предупредил он. — Никаких «твою мать» через каждое слово, ладно?

Маккой повторно уверил его в том, что он опытный оратор, знающий, как обращаться с толпой.

— Я знаю, что этот вопрос беспокоит всех вас. Нашли ли мы что-нибудь? Нет, пока нет. Но мы значительно продвинулись вчера. — Он показал на Грумера: — Это герр доктор Альфред Грумер, профессор по античному искусству университета города Майнц. Герр доктор наш местный эксперт на раскопках. Я передаю ему слово, чтобы он рассказал, что произошло.

Вперед вышел Грумер, немного похожий на пожилого профессора в твидовом пиджаке, вельветовых брюках и вязаном галстуке. Он держал правую руку в кармане брюк, левая была свободна. С обезоруживающей улыбкой он сказал:

— Я думал, что сначала расскажу вам немного о том, как началось это предприятие. Охота за сокровищами — старая традиция. Греки и римляне всегда грабили побежденные народы. Крестоносцы на рубеже Средневековья и Возрождения тащили все из Восточной Европы и Среднего Востока. Западноевропейские церкви и соборы и по сей день украшены их трофеями.

В семнадцатом веке начал применяться более утонченный метод воровства. После военного поражения королевские коллекции, в те дни не было национальных музеев, выкупались, а не разворовывались. Например, когда армия русского царя заняла Берлин в 1757-м, коллекции Фридриха II были не тронуты. Вмешательство было бы расценено как варварство даже для русских, которых европейцы считали варварами.

Наполеон был самым известным грабителем. Немецкие, испанские и итальянские музеи были вычищены полностью для того, чтобы до отказа забить Лувр. После Ватерлоо на Венском конгрессе в 1815 г. Франции было приказано вернуть украденные предметы искусства. Некоторые были возвращены, но многие остались во Франции, и их до сих пор можно увидеть в Париже.

На Пола произвело впечатление то, как Грумер держался. Как учитель в классе. Группа казалась заинтересованной этой информацией.

— Ваш президент Линкольн во время Гражданской войны издал указ, предписывающий защищать произведения искусства, библиотеки, научные коллекции и ценные музыкальные инструменты. Конференция в Брюсселе в тысяча восемьсот семьдесят четвертом году внесла такое же предложение. Николай II, российский царь, внес еще более амбициозные предложения о защите ценностей, которые были утверждены в Гааге в тысяча девятьсот седьмом году, но эти кодексы имели ограниченное значение во время последующих двух мировых войн.

Гитлер полностью игнорировал Гаагскую конвенцию и подражал Наполеону. Нацисты создали целый административный отдел, который занимался исключительно грабежами. Гитлер планировал построить супервыставку — Музей фюрера, крупнейшую в мире коллекцию. Он намеревался создать этот музей в Линце, в Австрии, где родился. «Sonderauf trag Linz», как называл его Гитлер. «Специальная миссия Линца». Созданная лично Гитлером, она должна была стать сердцем Третьего рейха.

Грумер сделал короткую паузу, очевидно давая людям переварить информацию.

— Грабежи для Гитлера тем не менее служили и другой цели. Они деморализовали врага. Эта методика особенно жестоко осуществлялась в России, где царские дворцы вокруг Ленинграда были всегда доступны для осмотра гражданами. Никогда со времен готтов и вандалов Европа не была свидетелем такого злобного нападения на человеческую культуру. Музеи по всей Германии были набиты награбленными произведениями искусства, в особенности берлинские музеи. В последние дни войны, с приближением русских и американцев, фашисты пытались спрятать награбленное. Поезд, нагруженный произведениями искусства, был отправлен из Берлина в горы Гарц. Сюда, в этот район, где мы с вами сейчас находимся.

Включился телевизор, изображая горную цепь. Грумер ткнул в пульт и остановил видео на лесистом районе.

— Нацистам нравилось прятать все под землей. Горы Гарц, окружающие нас, широко использовались для этого, поскольку были ближайшими подземными хранилищами к Берлину. Ценности, найденные после войны, подтверждают такую точку зрения. Сокровища, собранные по всему миру, были спрятаны здесь вместе с более чем миллионом книг, картин всех видов и тоннами скульптур. Но вероятно, самый странный тайник был найден совсем недалеко отсюда. Команда американских солдат доложила о найденной свежей кирпичной стене, почти в два метра толщиной, в пятистах метрах от входа в глубине горы. Ее сломали, и за ней обнаружилась запертая стальная дверь.

Пол наблюдал за лицами партнеров. Их внимание было приковано к докладчику. Как и его.

— Внутри американцы нашли четыре огромных гроба. Один был украшен венком и нацистскими символами, на боку было имя Адольфа Гитлера. Германские полковые знамена покрывали три других гроба. Также были найдены скипетр и держава, инкрустированные драгоценными камнями, две короны и шпаги. Все внутреннее пространство было очень театрально обставлено, как часовня. Представьте, что подумали эти солдаты — что здесь была могила Гитлера. Но нет, это была не она. Вместо этого в гробах были обнаружены останки полевого маршала фон Гинденбурга, его жены, Фридриха Великого и Фридриха Вильгельма Первого.

Грумер нажал на кнопку пульта и пустил видеоряд дальше. Цветное изображение переключилось на подземную пещеру. Маккой съездил на раскопки ранее и переделал вчерашнее видео, отредактированная версия должна была помочь выиграть немного времени. Грумер теперь использовал это видео, чтобы рассказать про раскопки, три грузовика и тела. Пятьдесят шесть пар глаз были прикованы к экрану.

— Находка этих трех грузовиков была самым волнующим событием. Очевидно, сюда были перевезены какие-то крупные произведения искусства. Грузовики были ценным оборудованием, и то, что их оставили в этой пещере, означало: на карту было поставлено многое. Пять тел только добавляют таинственности.

— Что вы нашли в грузовиках? — немедленно последовал первый вопрос из зала.

Маккой выступил вперед:

— Они были пусты.

— Пусты? — спросили одновременно несколько человек.

— Так точно. Все три кузова были пусты.

Маккой махнул Грумеру, который вставил другую видеопленку.

— Это неудивительно, — сказал Грумер.

Изображение появилось снова, пещера внутри намеренно не была снята на первую пленку.

— Здесь изображен еще один вход в пещеру.

Грумер указал на экран:

— Мы предполагаем, что за ним может быть другая пещера. Теперь мы будем копать здесь.

— Вы говорите, что грузовики были пусты? — переспросил пожилой человек.

Пол понимал, что это была самая трудная часть выступления. Но они все отрепетировали. Он и Рейчел готовили Маккоя как свидетеля для перекрестного допроса. Пол одобрил стратегию с другой пещерой. К черту, она, может, там и есть. Кто знает? По крайней мере, это осчастливит партнеров на несколько дней, пока команда Маккоя сможет прорыть этот вход и узнать наверняка.

Маккой хорошо отражал все удары, отвечал на каждый вопрос подробно и с улыбкой. Великан на самом деле знал, как работать с толпой. Взгляд Пола все время сканировал просторный зал, стараясь оценить каждую реакцию по отдельности.

Пока все шло хорошо. Многие, казалось, удовлетворены объяснениями.

В конце комнаты, около двойных дверей, ведущих в коридор, Пол заметил проскользнувшую в зал женщину. Она была невысокого роста, со светлыми волосами средней длины и оставалась в тени, что не позволяло рассмотреть ее лицо. Тем не менее в ней было что-то знакомое.

— Здесь находится Пол Катлер — мой советник по юридическим вопросам, — сказал Маккой.

Он повернулся при упоминании своего имени.

— Господин Катлер будет помогать мне и герру доктору Грумеру в случае возникновения юридических проблем на площадке. Мы не ожидаем, что они возникнут, но господин Катлер, адвокат из Атланты, великодушно пожертвовал ради нас своим временем.

Пол улыбнулся аудитории, чувствуя неловкость оттого, что его представили, а он не в состоянии сказать что-либо. Он поблагодарил толпу, затем повернулся назад к двери.

Женщина исчезла.

* * *

«Дело о Янтарном кабинете

1743

Указ Елизаветы Петровны начальнику Канцелярии от строений генерал-лейтенанту Виллиму Фермору

Чтобы из Зимнего дому Янтарный кабинет через тех мастеров, которые его в парадную комнату поставили, бережно разобрать и через присланную из Царского Села команду на руках бережно, с теми же мастерами для постановления, где в Селе Царском показано будет, отправить немедленно и накрепко подтвердить, чтоб без всякого повреждения туда перенесен был».

 

ГЛАВА XLIII

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 13.45

Сюзанна поспешила убраться из отеля. Она увидела и услышала достаточно. Маккой, Грумер и чета Катлер были там и явно заняты. По ее подсчетам, там также были пятеро работников Маккоя. По информации Грумера, оставались еще два постоянных работника, возможно, охранники на площадке.

Она поймала на себе мимолетный взгляд Пола Катлера, но то, что он ее заметил, не будет проблемой. Внешне она сильно отличалась от той женщины, что была на прошлой неделе в его офисе в Атланте. Для пущей безопасности она оставалась в тени и высунулась только на несколько мгновений, достаточных для того, чтобы посмотреть, что происходит, и все проверить. Она воспользовалась возможностью проникнуть в «Гарни», но она не доверяла Альфреду Грумеру. Он был слишком немец и слишком жаден. Миллион евро? Этот дурак размечтался. Неужели он думает, что ее благодетель настолько богат?

Она поспешила к своему «порше» и ринулась на восток в горы. Через несколько минут ее пожиратель расстояний уже был припаркован в густом лесу в полукилометре от пещер. Еще пять минут энергичной ходьбы, и она нашла рабочий вагончик и вход в шахту. Снаружи шумел генератор. В пределах видимости не было ни машин, ни грузовиков, ни людей.

Сюзанна проскользнула в открытую шахту и пошла по проходу, освещенному лампами. Галогеновые светильники заливали подземелье ярким желтоватым светом. В тени на другом конце галереи она мельком увидела фигуру, лежащую ничком. Подошла ближе. Человек под покрывалом лежал на песке. Она проверила пульс. Слабый, но есть.

Она заглянула в пещеру через отверстие в скале. На дальней стене плясала тень. Женщина пригнулась и проскользнула внутрь. Никакая случайная тень не выдавала ее присутствия, песок смягчал каждый шаг. Она решила не хвататься за пистолет, пока не увидит, кто здесь.

Сюзанна пробралась к ближайшему грузовику и пригнулась, выглядывая из-под шасси. Пара ног в ботинках стояла сбоку от дальнего грузовика. Ботинки двинулись вправо. Небрежно, неторопливо. Ее присутствие явно осталось незамеченным. Она не двигалась и решила сохранять анонимность.

Ноги переместились к задней части дальнего грузовика.

Брезент треснул. Кто бы то ни был, он, должно быть, заглядывал в кузов. Она улучила момент, чтобы пробраться к капоту ближайшей машины. Затем перебралась к капоту следующей машины. Человек в ботинках стоял теперь вполоборота к ней на противоположном стороне. Она стала осторожно рассматривать фигуру в двадцати футах от нее.

Кристиан Кнолль.

Холодок пробежал у нее по спине.

Кнолль проверил кузов последнего грузовика. Пуст. Эти грузовики были начисто выпотрошены. Ничего не было ни в кузовах, ни в кабинах. Но кто это сделал? Маккой? Не может быть. Он ничего не слышал в городе о каких-либо значительных находках. Кроме того, были бы какие-то следы. Упаковочные ящики. Наполнитель. А здесь ничего не было. И Маккой не доверил бы площадку только одному охраннику, с которым было так легко справиться, если бы нашел здесь украденные ценности. Более логическим объяснением было то, что грузовики были уже пусты, когда Маккой вломился в пещеру.

Но как?

И тела. Были ли это грабители, которых убили несколько десятилетий назад? Возможно. В этом нет ничего удивительного, многие пещеры Гарца были ограблены. Большинство — американскими и русскими солдатами, которые мародерствовали в этом регионе после войны. Некоторые подземные хранилища позднее ограбили мусорщики и охотники за сокровищами, пока правительство не взяло под контроль эту область. Он подошел к одному из тел и стал смотреть на почерневшие кости. Весь этот сценарий был очень странным. Почему Данцер так интересовалась тем, что очевидно было пустым местом, что наняла тайного информатора, который хотел миллион евро просто как предоплату за информацию? Какую информацию?

В нем нарастало знакомое чувство, которому он давно научился доверять. То, которое подсказало ему в Атланте, что Данцер шла по его следу. То, которое сообщало ему сейчас, что еще кто-то есть в пещере.

Кнолль приказал себе двигаться спокойно. Внезапный поворот вспугнет его визитера. Он медленно шагал вдоль грузовика и уводил преследователя подальше от входа, стараясь отрезать путь к отступлению. Вторгшийся тем не менее намеренно избегал света, не позволяя тени выдать свои движения. Кристиан нагнулся, высматривая под грузовиками ноги.

Их не было.

Сюзанна стояла неподвижно за одним из сломанных колес. Она следовала за Кноллем в глубину пещеры и услышала, когда он остановился. Он не пытался скрыть звук своих шагов, и это беспокоило ее. Почувствовал ее? Как тогда в Атланте? Возможно, он заглядывал под грузовики, как делала она. Если это так, он там ничего не увидит. Но он не будет долго колебаться. Она не привыкла к такому противнику. Большинство из ее оппонентов не обладали хитростью Кристиана. Как только он убедится, что это она, расплаты не избежать. Несомненно, он уже знал о Макарове, понял, что рудник был ловушкой, и сузил список возможных подозреваемых.

Хождение Кнолля по пещере тоже было подозрительно.

Он заманивал ее внутрь. Этот гад догадался.

Она достала «сойер», ее палец нервно обхватил спусковой крючок.

…Кнолль повернул кисть правой руки и освободил кинжал, зажал в руке нефритовую рукоятку бледно-лилового цвета и приготовился. Он кинул еще один взгляд под грузовики. Ног не было. Кто бы это ни был, он явно использовал колеса как защиту. Он решил действовать и, перепрыгнув через ржавый капот ближайшего грузовика, приземлился с другой стороны.

Сюзанна Данцер стояла в двадцати футах, сжимая верх заднего колеса. Ужас и изумление отразились на ее лице. Она подняла пистолет и прицелилась. Он прыгнул за соседний грузовик. Раздались два приглушенных выстрела, пули срикошетили от скалистой стены.

Кнолль приподнялся и бросил кинжал.

Сюзанна упала на землю в ожидании ножа. Это был фирменный стиль Кнолля, и лезвие сверкнуло в полутьме, когда он приземлился после первого нападения. Она понимала, что ее выстрелы смогут только на мгновение отвлечь его, поэтому, когда Кнолль отскочил, а потом поднял руку и метнул кинжал, она была готова.

Кинжал просвистел мимо, вонзившись в брезент ближайшего грузовика, его лезвие разрезало тонкий слой жесткой ткани. Она сделала еще один выстрел по направлению к Кноллю. И снова пуля попала в скалу.

— Не в этот раз, Сюзанна, — медленно сказал Кнолль. — Ты моя.

— Ты не вооружен.

— Ты уверена?

Она уставилась на свой пистолет, гадая, сколько зарядов еще осталось в магазине. Четыре? Ее взгляд сканировал пещеру, голова кружилась. Кнолль находился между ней и единственным выходом. Ей нужно было чем-то отвлечь этого подонка настолько, чтобы хватило времени выбраться из этой мышеловки. Ее глаза лихорадочно изучали скалистые стены, грузовики и светильники.

Светильники!

Темнота будет ее союзницей.

Сюзанна быстро вынула обойму из пистолета и заменила ее запасной. Теперь у нее было семь патронов. Она прицелилась в ближайшую лампу и выстрелила. Лампа взорвалась электрическим дождем искр и дыма. Она поднялась и помчалась к спасительному отверстию в скале, выстрелив в другую лампу. Еще один взрыв, и пещера погрузилась в полную темноту. Она определила направление и надеялась, что бежит в правильном направлении.

Если нет, она наткнется на стену.

…Кнолль кинулся к кинжалу, когда взорвалась первая лампа. Осталось всего несколько секунд до полной тьмы, и Данцер права, без кинжала он не был вооружен. Пистолет бы пригодился! По глупости он оставил свой CZ-75B в номере отеля, думая, что он не понадобится для этого набега. На самом деле он предпочитал сталь лезвия пистолету, но пятнадцать зарядов пришлись бы сейчас кстати.

Кинжал провалился в брезент. Данцер бежала к выходу из шахты. Наконец Кристиан нащупал кинжал и приготовился к следующему броску.

Взрыв разлетающейся лампы, и помещение погрузилось во тьму.

…Сюзанна бежала прямо вперед и заскочила в отверстие, ведущее в галерею. Впереди основная шахта была освещена рядом ламп. Она сфокусировалась на ближайшем к ней светильнике и побежала прямо к нему, затем вниз по узкой шахте, используя пистолет, чтобы уничтожать лампы и скрыться в спасительной темноте.

…Кнолль был ослеплен последней вспышкой, он закрыл глаза и велел себе стоять неподвижно и оставаться спокойным. Что там Моника говорила о Сюзанне Данцер?

Маленькая мышка?

Едва ли. Чертовски опасна — было бы лучшим описанием.

Кислый запах жженых проводов наполнил его ноздри. Он открыл глаза. Чернота постепенно растворялась, и стали вырисовываться еще более темные очертания. За отверстием, ведущим из пещеры в основную шахту, вспыхивали огни от взрывающихся ламп.

Он кинулся туда.

…Сюзанна бежала к дневному свету. Звук шагов эхом отражался позади. Кнолль приближался. Сюзанна должна была двигаться быстрее. Она выбралась на тусклый дневной свет и побежала сквозь густой лес к машине. Преодоление этого расстояния займет примерно минуту. Она надеялась, что у нее достаточно форы перед Кноллем. Может быть, Кристиан не сразу поймет, в каком направлении она убежала, выбравшись из шахты.

Сюзанна зигзагом обогнула высокие ели, густые папоротники, тяжело дыша и приказывая ногам бежать быстрее.

…Кнолль выскочил из туннеля и быстро осмотрел окрестности. Справа в пятидесяти метрах сквозь деревья от него что-то мелькнуло.

Он кинулся туда, кинжал был зажат в его руке.

…Сюзанна добежала до «порше» и вскочила внутрь. Она завела двигатель, врубила первую передачу и вдавила педаль газа в пол. Колеса закрутились, захватили дорогу, и машина понеслась вперед. В зеркало заднего вида она увидела Кнолля, показавшегося из-за деревьев с кинжалом в руке.

Она выехала на шоссе и остановилась, затем высунула голову из окна и посигналила ему, прежде чем унестись.

…Кнолль улыбнулся. Это был ответ на его насмешку в аэропорту Атланты. Данцер, наверное, гордилась собой, довольная побегом, еще одна победа над ним.

Он проверил свои часы. 16.30.

Не важно.

Он точно знал, где она будет через шесть часов.

 

ГЛАВА XLIV

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 16.45

Последний партнер покинул зал. Вейленд Маккой улыбался каждому, пожимал руки и уверял всех, что все будет прекрасно. Великан, казалось, был доволен. Встреча прошла хорошо. В течение почти двух часов они отвечали на вопросы, украшая ответы романтическими подробностями о намерениях жадных нацистов и забытых сокровищах, используя исторические детали как наркотик, чтобы притупить любопытство инвесторов.

Маккой подошел к Полу и Рейчел:

— Этот отмороженный Грумер был хорош, а?

Пол, Маккой и Рейчел были теперь одни. Все партнеры наверху устраивались в номерах. Грумер ушел несколько минут назад.

— Грумер действительно держался хорошо, — сказал Пол. — Но мне не по себе от того, что мы морочим им головы.

— Кто это здесь морочит головы? Я намереваюсь откопать этот другой выход, и он может привести к другой пещере.

Рейчел нахмурилась:

— Ваш радар показал это?

— Понятия не имею, ваша честь.

Рейчел восприняла этот ответ с улыбкой. Она, похоже, смягчалась по отношению к Маккою, его резкие суждения и острый язык не сильно отличались от ее собственных.

— Завтра мы отвезем группу автобусом на площадку и дадим им вдоволь наглядеться, — сказал Маккой. — Это даст нам возможность выиграть еще несколько дней. Может, нам повезет с этим, другим выходом.

— И свиньи начнут летать, — подхватил Пол. — У вас проблемы, господин Маккой. Нам надо продумать вашу юридическую позицию. Предлагаю связаться с моей фирмой и отправить им по факсу ваше письмо. Пусть наш судебный отдел взглянет на него.

— Сколько это будет мне стоить? — вздохнул Маккой.

— Предварительный гонорар составит десять тысяч. Мы будем работать за двести пятьдесят в час. Почасовая оплата с выплатой помесячно и расходы по ведению и оформлению бумаг.

— Вот куда пойдут мои пятьдесят тысяч. Чертовски хорошо, что я их не истратил.

Маккой вздохнул еще глубже.

Пол подумал, что, может, сейчас настал подходящий момент рассказать Маккою о Грумере. Показать ему бумажник? Рассказать о буквах на песке? Может, он знал об этом, а также и о том, что пещера была пуста, и просто утаил сведения. Что сказал Грумер этим утром? Что-то о подозрениях, что площадка была безнадежна. Может, они смогли бы свалить все на него, иностранца, и потребовать возмещения. Если бы не Грумер, Маккой не затеял бы раскопки. Таким образом, партнеры будут вынуждены затаскать Грумера по немецким судам. Стоимость взлетит до небес, возможно делая судебное преследование экономически нецелесообразным. Может, будет слишком много хлопот, игра не будет стоить свеч.

— Мне надо еще кое о чем…

— Герр Маккой, — в зал ворвался Грумер, — на площадке что-то случилось.

Рейчел осмотрела череп рабочего. Шишка размером с куриное яйцо выросла под его густыми темными волосами. Она, Пол и Маккой стояли посреди подземной пещеры.

— Я был снаружи, — рабочий показал на внешнюю галерею, — а потом перед глазами все почернело.

— Вы ничего не видели и не слышали? — спросил Маккой.

— Ничего.

Рабочие суетились, заменяя разбитые лампы на стойках. Одна лампа уже горела. Она осмотрела площадку. Разбитые светильники, уничтоженные лампы в основной шахте, один из брезентовых кузовов разрезан вдоль всего бока.

— Он, должно быть, напал на меня сзади, — пожаловался рабочий, потирая затылок.

— Откуда вы знаете, что это был мужчина? — спросил Маккой.

— Я видел его, — сказал другой рабочий. — Я был снаружи в бытовке, разглядывал схемы туннелей в этом районе. Я увидел, как женщина выбежала из шахты с пистолетом в руке. Сразу за ней выскочил мужчина. У него был нож. Они оба исчезли в лесу.

— Ты не побежал за ними? — спросил Маккой.

— Конечно нет.

— Какого черта нет?

— Вы платите мне за раскопки, а не за геройство. Я направился сюда. Здесь было темно, как в дымоходе. Я вернулся и взял фонарик. Тогда-то я и нашел Дэнни лежащим в галерее.

— Как выглядела женщина? — спросил Пол.

— Блондинка, мне кажется. Невысокая. Быстрая как заяц.

Пол кивнул:

— До этого она была в отеле.

— Когда? — напрягся Маккой.

— Когда вы с Грумером выступали. Зашла на минуту и ушла.

Маккой понял:

— Достаточно, чтобы убедиться, что все мы были там.

— Похоже на то, — сказал Пол. — Я думаю, это была та самая женщина, что приходила ко мне в офис. Выглядит по-другому, но в ней было что-то знакомое.

— Интуиция адвоката? — спросил Маккой.

— Что-то вроде.

— Вы рассмотрели мужчину? — спросила Рейчел работника.

— Высокий. Светловолосый. С ножом.

— Кнолль, — констатировала она.

Вид ножа из той шахты промелькнул у нее перед глазами.

— Они здесь, Пол. Они оба здесь.

Часы Рейчел показывали 20.10, когда они с Полом поднимались в свой номер на втором этаже. До этого Пол позвонил по телефону Фрицу Паннику, но там был только автоответчик. Он оставил сообщение о Кнолле и женщине, о своих подозрениях и попросил инспектора перезвонить.

Маккой настоял, чтобы они ужинали с партнерами. Рейчел это устраивало — чем больше людей, тем лучше. Она, Пол, Маккой и Грумер поделили группу между собой и рассказывали о раскопках и о том, что они могут найти. Ее мысли тем не менее оставались с Кноллем и той женщиной.

— Это было непросто, — сказала она, когда они возвращались в номер. — Мне надо было следить за каждым своим словом, чтобы никто потом не сказал, что я их дезинформировала. Может, это было не очень удачной мыслью?

Пол прищурился:

— Посмотрите-ка на эту искательницу приключений.

— Ты уважаемый адвокат. Я судья. Маккой прицепился к нам как липучка. Если он действительно обманул этих людей, мы можем стать сообщниками. Отец любил повторять: «Не можешь бежать с большими собаками — залезай обратно под крыльцо». Я готова залезть обратно.

Он выудил из кармана ключ от номера.

— Я не думаю, что Маккой обобрал кого-нибудь. Чем больше я изучаю это письмо, тем больше нахожу там амбициозность, но не обман. Я также думаю, что Маккой был шокирован находкой. А вот Грумер — темная лошадка.

Он отпер дверь и включил верхний свет.

Комната была перевернута вверх дном. Ящики выдвинуты. Двери гардероба широко распахнуты. Матрас криво свисал, половина простыней содрана. Вся их одежда разбросана по полу.

— Горничные здесь ни к черту, — ухмыльнулся Пол.

Ей было не до шуток.

— Тебя это не беспокоит? Кто-то обыскивал наш номер! О черт! Папины письма. И бумажник, который ты нашел.

Пол закрыл дверь, снял пиджак и задрал рубашку. У него на животе висела нательная сумочка.

— Здесь их трудновато будет найти.

— Матерь божия! Я никогда больше не буду упрекать тебя за излишнюю осторожность. Это было чертовски умно, Пол Катлер.

— Копии писем твоего отца хранятся у меня в офисе в сейфе, просто на всякий случай, — сообщил Пол, заправляя рубашку в брюки.

— Ты ожидал этого?

Он пожал плечами:

— Я не знал, чего ждать. Я просто хотел быть готовым. Теперь, когда здесь Кнолль и эта женщина, может случиться что угодно.

— Может, нам стоит выбираться отсюда… Моя избирательная кампания, которая ждет меня дома, теперь не кажется такой уж плохой. Маркус Неттлс — просто ерунда по сравнению со всем этим.

Пол был спокоен.

— Я думаю, настало время сделать кое-что еще.

Она поняла мгновенно:

— Согласна. Пойдем найдем Маккоя.

Пол наблюдал, как Маккой штурмовал дверь. Рейчел стояла позади него. Эффект от трех огромных кружек пива проявлялся в интенсивности ударов Маккоя.

— Грумер, отпирай эту гребаную дверь! — заорал Маккой.

Дверь открылась.

Грумер был все еще одет в рубашку с длинными рукавами и брюки, в которых он был за ужином.

— Что-то случилось, герр Маккой? Опять на шахте?

Маккой ввалился в комнату, отпихнув Грумера. Пол и Рейчел прошли за ним. Две прикроватные лампы светили мягким светом. Грумер, очевидно, читал. Английское издание Полка «Голландское влияние на германскую живопись времен Ренессанса» лежало раскрытое на постели. Маккой схватил Грумера за рубашку и с силой саданул его о стену, так что загремели картины в рамах.

— В данный момент, Грумер, я полупьяный красношеий мужик из Северной Каролины. Ты, наверное, не знаешь, что это значит, но я скажу тебе: ничего хорошего. Я не в настроении, Грумер. Совсем не в настроении, черт возьми. Катлер рассказал мне, что ты стер буквы на песке. Где фотографии?

— Я не знаю, о чем он говорит.

Маккой ослабил свою хватку и ударил Грумера кулаком в живот. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух. Маккой поднял его.

— Давай попробуем еще раз. Где фотографии?

Грумер старался вдохнуть, кашляя желчью, но ему удалось показать на кровать. Рейчел схватила книгу. Внутри была пачка фотографий, изображающих скелет и буквы.

Маккой толкнул Грумера на ковер и стал рассматривать фотографии.

— Я хочу знать почему, Грумер? За каким чертом?

Пол размышлял, не стоит ли ему предупредить Маккоя о возможном обвинении в насилии, но решил, что Грумер сам скажет. Кроме того, Маккой, скорее всего, не послушал бы.

— Деньги, герр Маккой, — ответил Грумер.

— Пятидесяти тысяч долларов, которые я заплатил, было недостаточно?

Грумер не ответил.

— Если не хочешь кашлять кровью, лучше тебе рассказать мне все по-хорошему.

Грумер, казалось, понял.

— Около месяца назад ко мне обратился человек…

— Имя?

Грумер глотнул воздух.

— Он не назвался.

Маккой занес кулак.

— Пожалуйста… это правда. Он не назвался, и он только звонил по телефону. Он прочел о том, что меня пригласили на эти раскопки, и предложил двадцать тысяч евро за информацию. Я не видел в этом никакого вреда. Он сказал, что со мной свяжется женщина по имени Маргарита.

— И?

— Я виделся с ней прошлым вечером.

— Она или вы обыскивали наш номер? — спросила Рейчел.

— Мы оба. Ее интересовали письма вашего отца.

— Она сказала почему? — спросил Маккой.

— Nein. Но думаю, я знаю.

Грумер опять начал дышать нормально, но правой рукой держался за живот. Он оперся о стену.

— Вы слышали когда-нибудь о Retter der Verlorenen Antiquitaten?

— Нет, — сказал Маккой. — Просвети меня.

— Это группа из девяти человек. Их личности неизвестны, но все они состоятельные любители искусства. Они нанимают людей, которые определяют местонахождение произведений искусства, своих персональных собирателей, называемых эквизиторами. Интересно то, как они себя называют. Искатели потерянной старины. Они крадут только то, что однажды уже было украдено. Эквизитор каждого члена этого клуба получает хорошее вознаграждение. Это дорогая игра для искушенных, тем не менее это игра.

— Ближе к делу, — сказал Маккой.

— Эта Маргарита, как я подозреваю, эквизитор. Она этого не говорила и не подразумевала, но я уверен, что моя догадка верна.

— А Кристиан Кнолль? — спросила Рейчел.

— То же самое. Эти двое конкурируют друг с другом за что-то.

— У меня страстное желание снова тебя ударить, — объявил Маккой. — На кого работает Маргарита?

— Я могу только догадываться, но я бы сказал, что на Эрнста Лоринга.

Это имя привлекло внимание Пола, и он увидел, что Рейчел тоже насторожилась.

— Насколько мне известно, члены клуба жестко конкурируют друг с другом. По всему миру — тысячи украденных предметов, которые можно вернуть. Большинство со времен последней войны, но многие были украдены из музеев и частных коллекций по всему миру. Очень умно вообще-то. Красть украденное. Кто пожалуется?

Маккой двинулся к Грумеру:

— Ты испытываешь мое терпение. Ближе к делу, черт тебя возьми.

— Янтарная комната, — сказал Грумер, переводя дыхание.

Рейчел прикоснулась рукой к груди Маккоя:

— Дайте ему объяснить.

— Еще раз: это всего лишь мое предположение. Но Янтарная комната покинула Кенигсберг примерно между январем и апрелем 1945 года. Никто не знает наверняка. Отчеты очень туманны. Эрих Кох, гауляйтер Пруссии, эвакуировал панели по личному приказанию Гитлера. Кох тем не менее был протеже Германа Геринга и в действительности был более лоялен по отношению к Герингу, чем к Гитлеру. Соперничество между Гитлером и Герингом в отношении произведений искусства хорошо известно. Геринг оправдывал страсть к коллекционированию желанием создать музей национального искусства в Каринхалле, своем владении. Гитлер имел право первого выбора, но Геринг опередил его со многими шедеврами. По мере разворачивания войны Гитлер больше и больше принимал личное участие в ведении военных действий, что ограничивало время, которое он мог уделять другим вопросам. Геринг, однако же, обладал большей свободой и был страстным коллекционером.

— Дьявол, как это относится к нашим делам? — прервал его Маккой.

— Геринг хотел, чтобы Янтарная комната стала частью его коллекции в Каринхалле. Некоторые утверждают, что это он, а не Гитлер приказал эвакуировать янтарь из Кенигсберга. Он хотел, чтобы Кох уберег янтарные панели от русских, американцев и Гитлера. Но считается, что Гитлер узнал об этом плане и конфисковал сокровище прежде, чем Геринг смог спрятать его.

— Папа был прав, — мягко сказала Рейчел.

Пол внимательно посмотрел на нее:

— Что ты имеешь в виду?

— Он рассказал мне однажды о Янтарной комнате и о допросе Геринга после войны. Все, что сказал Геринг, — это то, что Гитлер обошел его.

Потом она рассказала им о Маутхаузене и о четырех немецких солдатах, замороженных насмерть.

— Откуда у вас эта информация? — спросил Пол Грумера. — У моего тестя было множество статей о Янтарной комнате, но ни одна не упоминала ничего из того, что вы сейчас сказали.

Он намеренно опустил определение «бывший тесть», и Рейчел не поправила его, как делала обычно.

— И не было бы упоминаний, — сказал Грумер. — Западные СМИ редко пишут о Янтарной комнате. Не многие вообще знают, что это такое. Немецкие и российские ученые, однако, давно исследуют этот предмет. Я слышал эту информацию о Геринге очень часто, но никогда не слышал сообщения из первых рук, как то, о чем рассказала фрау Катлер.

— Как это относится к нашим раскопкам? — спросил Маккой.

— В одном докладе говорится, что три грузовика были загружены панелями где-то к западу от Кенигсберга, после того как Гитлер взял это под свой контроль. Эти грузовики направились на запад, и их больше не видели. Это должны были быть тяжелые машины…

— Как «Bussing NAG», — сказал Маккой.

Грумер кивнул.

Маккой опустился на край кровати.

— Как три грузовика, что мы нашли? — Его резкий тон смягчился.

— Слишком большое совпадение, вам не кажется?

— Но грузовики пусты, — напомнил Пол.

— Точно, — кивнул Грумер и после паузы продолжил: — Возможно, искатели потерянной старины знают больше об этой истории. Может быть, это объясняет повышенный интерес двух эквизиторов.

— Но вы даже не знаете, имеют ли отношение Кнолль и та женщина к этой группе, — сказала Рейчел.

— Нет, фрау Катлер, не знаю. Но Маргарита не произвела на меня впечатления частного коллекционера. Вы были рядом с герром Кноллем. Вы можете сказать то же самое?

— Кнолль отказался сказать, на кого он работает.

— Что делает его еще более подозрительным, — бросил Маккой.

Пол достал найденный бумажник из кармана пиджака и дал его Грумеру:

— Что насчет этого?

Он рассказал, где его нашел.

— Вы обнаружили то, что искал я, — покачал головой Грумер. — Информацию, которую запросила Маргарита, касательно возможного датирования этой площадки после тысяча девятьсот сорок пятого года. Я обыскал все пять скелетов, но ничего не нашел. Это доказывает, что на площадку вторгались после войны.

— Там что-то написано на клочке бумаги внутри. Что это?

Грумер взглянул поближе.

— Выглядит как будто какое-то разрешение или лицензия. Выдано пятнадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят первого. Истекает пятнадцатого марта тысяча девятьсот пятьдесят пятого.

— И Маргарита хочет это знать? — спросил Маккой.

Грумер кивнул:

— Она готова была прилично заплатить за информацию.

Маккой провел рукой по волосам. Великан выглядел измотанным. Грумер воспользовался моментом, чтобы объяснить.

— Герр Маккой, у меня и мысли не было, что площадка пуста. Я был так же взволнован, как и вы, когда мы пробились. Хотя признаки неудачи становились все яснее. Ни взрывчатки, ни даже остатков. Узкий проход внутрь. Отсутствие каких-либо дверей или стальных укреплений в шахте или пещере. И эти грузовики. Тяжелый транспорт не должен был там находиться.

— Если только эта проклятая Янтарная комната не была там!

— Это правильно.

— Расскажите нам еще о том, что вам известно, — попросил Пол Грумера.

— Известно лишь немногое. Рассказы свидетельствуют о том, что Янтарную комнату поместили в ящики, затем загрузили в три машины. Грузовики предположительно направлялись на юг к Берхесгартену и в безопасные Альпы. Но советская и американская армии стремительно продвигались. Ехать было некуда. Опять же предположительно эти грузовики были спрятаны. Но нет записи, где именно. Вероятно, потайным местом стали рудники Гарц.

— Вы считаете, что поскольку эта Маргарита так заинтересовалась письмами Борисова и поскольку она здесь, то Янтарная комната может иметь к этому какое-либо отношение? — спросил Маккой.

— Это кажется логичным.

— Почему вы думаете, что именно Лоринг ее наниматель? — поинтересовался Пол.

— Это только догадка, основанная на том, что я читал и слышал за эти годы. Семья Лоринга интересовалась и сейчас интересуется Янтарной комнатой.

— Зачем было стирать буквы? Маргарита заплатила вам за это? — резко спросила Рейчел.

— Не совсем. Она только дала понять, что не должно остаться никаких следов, по которым можно было бы определить, что эта пещера датируется позже тысяча девятьсот сорок пятого.

— Почему это ее заботило?

— Честно говоря, понятия не имею.

— Как она выглядит? — нахмурился Пол.

— Это та женщина, которую вы описали сегодня днем.

— Вы понимаете, что это она, возможно, убила Макарова и отца Рейчел?

— И ты не сказал мне ни слова? — возмутился Маккой. — Проклятый немец, мне надо было забить тебя до смерти. Ты понимаешь, в каком дерьме я оказался с этой пустой площадкой? А теперь это…

Великан потер глаза, стараясь успокоиться:

— Когда следующий контакт, Грумер?

— Она дала понять, что позвонит мне.

— Я хочу знать в ту же секунду, когда эта сучка позвонит. С меня достаточно. Я ясно выражаюсь?

— Абсолютно, — сказал Грумер.

Маккой встал и направился к двери.

— Для тебя же лучше, Грумер. Дай мне знать в ту же секунду, когда она с тобой свяжется.

— Конечно. Как скажете.

Телефон звонил, когда Пол открыл дверь в их номер. Это был Панник. Он вкратце рассказал Паннику о том, что случилось, в том числе и о том, что женщина и Кнолль были поблизости, по крайней мере несколько часов назад.

— Я распоряжусь, чтобы кто-нибудь из местной полиции взял показания у вас всех завтра с утром.

— Вы думаете, что эти двое все еще здесь?

— Если то, что говорит Альфред Грумер, — правда, я бы сказал, что да. Спите спокойно, герр Катлер, увидимся завтра утром.

Пол повесил трубку и сел на кровать.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спросила Рейчел, сидя позади него.

— Ты судья. Тебе Грумер кажется заслуживающим доверия?

— Мне нет. Но Маккой, по-видимому, купился на то, что он сказал.

— Насчет этого не знаю. У меня такое чувство, что Маккой тоже о чем-то умалчивает. Могу поручиться, что он чего-то недоговаривает. Но мы не можем беспокоиться об этом сейчас. Меня заботят Кнолль и эта женщина. Они крутятся здесь, и мне это не нравится.

Рейчел села на кровать рядом с ним. Его глаза уловили колыхание ее груди под обтягивающим свитером. Снежная королева? Только не для него. Он чувствовал ее тело всю прошлую ночь. Он вдыхал ее запах, пока она спала. В какой-то момент он попытался представить себя три года назад, когда они еще были женаты, когда он еще мог физически любить ее. Все было таким нереальным. Потерянные сокровища. Убийцы, бродящие вокруг. Его бывшая жена в одной постели с ним.

— Начнем с того, что, возможно, ты был прав, — сказала Рейчел. — Мы в каком-то роде пытаемся прыгнуть выше головы, и нам надо выбираться отсюда. У нас есть Марла и Брент, о которых мы должны подумать.

Она посмотрела на него:

— И есть мы.

Она взяла его за руку.

— Что ты имеешь в виду?

Она мягко поцеловала его в губы. Пол сидел совершенно неподвижно. Тогда она обняла его и поцеловала крепче.

— Ты уверена насчет этого, Рейчел? — спросил он, когда она откинулась, переводя дыхание.

— Ты хороший человек, Пол. И не заслуживаешь той боли, которую я тебе причиняю.

— Это не было только твоей ошибкой.

— Опять ты! Всегда хочешь разделить вину. Ты не можешь позволить мне хоть раз взять вину на себя?

— Конечно. Пожалуйста.

— Я так хочу! И я еще кое-чего хочу…

Он смотрел ей в глаза.

— Я хочу большего, чем это, Рейчел.

— И я.

Катлер подошел к окну и раздвинул шторы, чтобы выиграть немного времени. Это было слишком быстро. Он уставился вниз на улицу, думая о том, как давно мечтал услышать эти слова. Он не ходил в суд на слушание о разводе. Несколько часов спустя окончательное заключение распечаталось с факсового аппарата, секретарша положила его на стол, не сказав ни слова. Он отказался посмотреть на него, смял бумагу и не читая бросил в мусорную корзину. Как могла подпись судьи перечеркнуть то, что было у него на сердце, что он считал правильным?

Он повернулся.

Рейчел выглядела прекрасно, даже со вчерашними порезами и царапинами. Они действительно были странной парой с самого начала. Но он любил ее и она любила его. Вдвоем они произвели на свет двоих детей, которых оба обожали. Был ли у них еще один шанс?

Он снова повернулся к окну, пытаясь найти ответ в ночи. Он уже собирался вернуться к кровати и сдаться, когда увидел на улице знакомую фигуру.

Альфред Грумер!

Доктор шел твердой, уверенной походкой, очевидно, только что выйдя из главного входа «Гарни» двумя этажами ниже.

— Грумер уходит, — громко сказал он.

Рейчел подскочила и прижалась к стеклу, чтобы посмотреть:

— Он не говорил, что собирается уходить.

Пол схватил куртку и кинулся к двери:

— Я знал, что он лжет!

— Куда ты?

— Тебе обязательно спрашивать?

 

ГЛАВА XLV

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 22.00

Пол вывел Рейчел через главный вход отеля. Немец был впереди на сотню ярдов. Он уверенно шагал по мощеной улице, вдоль темных уже лавок и еще оживленных кафе, которые все еще завлекали клиентов пивом, едой и музыкой. Уличные фонари ярко освещали старую часть города, делая ее и вечером привлекательной для туристов.

— Что мы делаем? — спросила Рейчел.

— Пытаемся узнать, что он задумал.

— Это хорошая мысль?

— Может, нет. В любом случае, мы это уже делаем.

Это также освободило его от принятия решения. Была ли Рейчел просто одинока или напугана, но в Вартберге она защищала Кнолля, несмотря на то что этот ублюдок оставил ее умирать. Пол не хотел быть заменителем.

— Пол, ты должен кое-что знать.

Грумер был впереди и двигался достаточно быстро. И Пол не замедлил шага.

— Что?

— Прямо перед взрывом в руднике я повернулась и увидела, что у Кнолля в руке был нож.

Он остановился и уставился на нее.

— У него был нож в руке. Потом потолок шахты обрушился.

— И ты мне только сейчас говоришь это?

— Я знаю, надо было раньше. Но я боялась, что ты не захочешь остаться или скажешь Паннику и он вмешается.

— Рейчел, ты с ума сошла? Это серьезно. И ты права, я бы не остался и тебе бы не позволил. Только не говори мне, что можешь делать все, что захочешь.

Его взгляд скользнул вправо. Грумер исчез за углом.

— Черт. Скорее!

Он пустился бежать, полы его куртки хлопали. Рейчел не отставала. Улица пошла под уклон. Он достиг угла, за которым исчез Грумер, и остановился, потом осторожно выглянул. Грумер все еще быстро шел, казалось, он не догадывался, что за ним следят. Доктор пересек маленькую площадь, по центру которой находился небольшой мраморный фонтан. Все — улицы, лавки и растения — носило печать маниакальной немецкой чистоты.

— Нам надо держаться позади, — сказал Пол. — Здесь темнее, это нам поможет.

— Куда мы идем?

— Похоже, мы направляемся к аббатству.

Он взглянул на часы — 22.25.

Впереди за темной изгородью Грумер внезапно повернул налево. Они побежали вперед и увидели бетонную дорожку, растворяющуюся в черноте. Прикрепленная табличка гласила: «Аббатство Семи Скорбей Девы Марии». Стрелка указывала вперед.

— Ты прав. Он направляется в аббатство, — подтвердила Рейчел.

Они начали подниматься по мощеной дорожке, которая по ширине была рассчитана на четверых. Дорожка уходила круто вверх сквозь ночь к усыпанному камнями обрыву. На полпути они миновали парочку, шедшую рука об руку. На повороте Пол остановился. Грумер был впереди, все еще быстро поднимаясь.

— Иди сюда, — позвал он Рейчел, обнимая ее за плечи и притягивая к себе. — Если он оглянется, он увидит гуляющих влюбленных. Он не сможет рассмотреть наши лица на расстоянии.

Они пошли медленно.

— Тебе так легко не отделаться, — улыбнулась Рейчел.

— О чем ты?

— В номере. Ты знал, к чему мы шли.

— Я не планирую отделываться.

— Тебе просто нужно время подумать, и эта небольшая пробежка дает тебе его.

Катлер не стал спорить. Она была права. Ему надо подумать, но не сейчас. В этот момент Грумер был его главной заботой. Подъем вызывал у него одышку, его икры и бедра напряглись. Он думал, что был в форме, но его трехмильные пробежки в Атланте проходили обычно на ровной поверхности, ничего общего с этим убийственным подъемом.

Тропинка перевалила за гребень, и Грумер исчез за вершиной.

Аббатство предстало теперь во всей своей мощи. Фасад размером в два небольших футбольных поля, резко поднимающийся от верха обрыва, нависал над ними. Стены, воздвигнутые на массивном каменном фундаменте, символизировали непоколебимость и незыблемость веры. Яркие светильники, спрятанные в скрытом кустарником основании, наполняли светом цветной камень и отражались в частом переплете высоких окон.

Впереди вздымались освещенные ворота с двумя башнями по бокам главного входа. Грумер исчез за открытой дверью. Вокруг никого не было.

Он повел Рейчел вперед и взглянул на скульптуры апостолов Петра и Павла, покоящиеся на черных каменных пьедесталах. Герб монастыря расположился по центру главного входа — два золотых ключа на голубом королевском фоне. Прожектора заливали светом огромный крест над фронтоном и надпись:

Absit Gloriari Nisi in Cruce

Слава только в кресте

Они прошли в ворота. Надпись на указателе сообщала, что площадка впереди была двором привратника. К счастью, двор был не освещен. Грумер теперь был на дальней стороне, двигаясь к широким ступеням, ведущим к монастырскому храму.

— Мы не можем идти за ним. — Рейчел перешла на шепот. — Сколько людей может там быть в этот час?

— Согласен. Давай поищем другой вход.

Пол осмотрел двор и прилегающие здания. Трехэтажные конструкции поднимались со всех сторон. Фасады в стиле барокко, украшенные римскими арками, замысловатыми карнизами и статуями, создавали необходимый религиозный настрой. Большинство окон были темны. Тени плясали за задернутыми шторами в нескольких освещенных окнах.

Грумер пересек темный двор и вошел в церковь. Пол и Рейчел остановились в нерешительности. Монастырский двор примыкал к дальнему зданию, которое противоположной стороной выходило на реку, было обращено к городу и являлось главным фасадом монастыря.

Пол указал на двойные дубовые двери позади церкви:

— Попробуем?

Они поспешили через мощеный двор, мимо островков с деревьями и кустами. Легкий ветерок принес прохладу. Пол нажал на створку двери, покрытую свинцовыми пластинами. Перед ними открылся проход, похожий на аллею, освещенную четырьмя тусклыми светильниками в дальнем конце. Они прошли внутрь. На полпути по коридору поднималась лестница с деревянной балюстрадой. Там висели картины маслом с изображениями королей и императоров. После лестницы и затхлого коридора их ждала еще одна закрытая дверь.

— Церковь должна быть на этом уровне. Эти двери, наверное, ведут в нее, — прошептал он.

Щеколда открылась с первой попытки. Пол потихоньку потянул двери на себя. Теплый воздух наполнил прохладный коридор. Тяжелый бархатный занавес простирался по обе стороны, узкий проход вел налево и направо. Свет проникал сквозь щели в занавесе. Пол жестом попросил Рейчел вести себя тихо и провел ее в церковь.

Через одну из прорезей в занавесе он посмотрел внутрь церкви. Разрозненные островки оранжевого света освещали огромный неф. Летящая архитектура, потолочные фрески и изумительное богатство стенных росписей соединялись в визуальную симфонию, подавляя глубиной и величием. Резные мраморные, изысканно позолоченные пилястры возносились к сводчатому потолку, создавая ощущение невесомости поддерживаемых изображений.

Позолоченная корона окаймляла центр огромного высокого алтаря. На медальоне посредине была надпись:

Non Coronabitur, Nisi Legitime Certaverit.

«Без справедливой борьбы нет победы», — пронеслось в голове.

Слева стояли двое — Грумер и утренняя блондинка.

Он оглянулся на Рейчел и прошептал:

— Она здесь. Грумер говорит с ней.

— Тебе слышно? — прошептала Рейчел ему на ухо.

Катлер покачал головой, затем указал налево. Узкий коридор впереди мог привести их поближе к месту, где стояли те двое, а тяжелая бархатная драпировка до пола послужит достаточным прикрытием. Маленькая деревянная лестница поднималась в дальнем углу, ведя к хорам. Он заключил, что занавешенный проход, возможно, использовался псаломщиками, которые служили мессу. Они на цыпочках прошли вперед. Еще одна прорезь позволила им подсматривать. Грумер и женщина стояли около алтаря.

Пол и Рейчел теперь были примерно в двадцати ярдах от Грумера и женщины, их шепот можно было расслышать в гулкой пустоте.

Сюзанна зло смотрела на Альфреда Грумера, который принял в разговоре с ней удивительно грубый тон.

— Что случилось сегодня на раскопках? — спросил Грумер по-английски.

— Появился один из моих коллег и проявил нетерпение.

— Вы привлекаете слишком много внимания к ситуации.

Ей не нравился тон немца.

— Это не в моей воле. Мне пришлось разбираться с ситуацией в том виде, в каком она была.

— У вас есть деньги для меня?

— У вас есть информация?

— Герр Катлер нашел на площадке бумажник. На нем имеется дата: тысяча девятьсот пятьдесят первый год. В пещеру вторгались после войны. Разве это не то, что вы хотели?

— Где этот бумажник?

— Я не смог достать его. Возможно, завтра.

— А письма Борисова?

— У меня нет возможности забрать их. После того что случилось сегодня днем, все на краю пропасти.

— Две неудачи, и вы хотите пять миллионов евро?

— Вам нужна была информация по площадке и по датам. Я предоставил ее. Я также стер следы на песке.

— Это была ваша инициатива. Способ поднять цену за ваши услуги. На самом деле у меня нет уверенности в том, что вы сказали правду.

— Давайте поговорим о том, что есть на самом деле, Маргарита. На самом деле это касается Янтарной комнаты, правильно?

Она не ответила.

— Три тяжелых немецких грузовика, пустые. Замурованная подземная пещера. Пять тел, все были убиты выстрелами в голову. Даты с тысяча девятьсот пятьдесят первого по тысяча девятьсот пятьдесят пятый. Это пещера, где Гитлер прятал комнату, и кто-то ограбил ее. Я предполагаю, что этот кто-то был вашим нанимателем. Иначе зачем все это беспокойство?

— Это спекуляции, герр доктор.

— Вы и глазом не моргнули, когда я стал настаивать на пяти миллионах евро. — Грумер говорил самодовольным тоном, который нравился ей все меньше и меньше.

— Что-нибудь еще? — спросила она.

— Если я правильно помню, в тысяча девятьсот шестидесятых была распространена очень популярная история о том, что Иосиф Лоринг сотрудничал с нацистами. Но после войны ему удалось объединиться с чехословацкими коммунистами. Хороший фокус. Его фабрики и литейные заводы, я полагаю, были мощными стимулами для длительной дружбы. Говорили, что Лоринг нашел тайник Гитлера с Янтарной комнатой. Местные жители этого района клялись, что Лоринг несколько раз приезжал с рабочими и тайком вел раскопки на рудниках, прежде чем правительство взяло все под свой контроль. В одном из них, как я представляю, он нашел янтарные панели и флорентийскую мозаику. Не в нашей ли пещере, Маргарита?

— Герр доктор, я не признаю и не отрицаю ничего из того, что вы говорите, поскольку этот урок истории действительно имеет некоторое очарование. Что с Вейлендом Маккоем? Он закончил свое предприятие?

— Он намеревается прокопать другое отверстие, но он ничего там не найдет. Вы ведь уже знаете это, не так ли? Я бы сказал, что раскопки завершены. Вы принесли деньги, о которых мы говорили?

Она устала от Грумера. Лоринг был прав. Он жадный ублюдок. Еще одно бесполезное звено, которое требовало немедленного внимания.

— Ваши деньги у меня, герр Грумер.

Она полезла в карман куртки и обхватила пальцами ствол «сойера», глушитель был уже навинчен на короткое дуло. Внезапно что-то просвистело мимо ее левого плеча и ударило Грумера в грудь. Немец задохнулся, наклонился назад, а затем осел на пол. В тусклом свете алтаря она заметила нефритовую бледно-лиловую рукоятку с аметистовым украшением.

Кристиан Кнолль спрыгнул с хоров на каменный пол нефа, в его руке был пистолет. Она достала собственное оружие и нырнула за подиум, полагаясь на толстый ореховый настил.

Через некоторое время она рискнула выглянуть из-за своего укрытия.

Кнолль выстрелил, пуля рикошетом отскочила от подиума в дюйме от ее лица. Сюзанна отпрянула и сжалась в комок за подиумом.

— Очень изобретательное поведение в шахте, Сюзанна, — сказал Кнолль.

Ее сердце бешено забилось.

— Просто выполняла свою работу, Кристиан.

— Зачем ты убила Макарова?

— Извини, не могу сказать.

— Жаль. Я надеялся узнать это перед твоей смертью.

— Я еще не мертва.

Она услышала, как Кнолль хихикнул. Слабый смех, который эхом отразился в пустоте.

— На этот раз я вооружен, — объявил Кнолль. — Подарок герра Лоринга. Очень точное оружие.

CZ-75B. Пятнадцатизарядная обойма. Кнолль использовал только одну пулю. Еще четырнадцать шансов убить ее. Чертовски много.

— Здесь нет светильников, по которым можно стрелять, Сюзанна. Отсюда некуда уйти.

Со страхом, вызывающим тошноту, она поняла, что он был прав.

Пол слышал только разрозненные обрывки беседы. Очевидно, его сомнения относительно Грумера оправдались. Доктор играл на обе стороны и только что познал цену этой игры.

Адвокат с ужасом наблюдал за тем, как погиб Грумер и два бойца сводили счеты. Приглушенные выстрелы хлопали в церкви, как будто кто-то взбивал подушки. Рейчел стояла позади него и смотрела через его плечо. Они застыли в неподвижности, боясь обнаружить свое присутствие. Очевидно, что надо выбираться отсюда, но их уход должен быть абсолютно бесшумным. В отличие от тех двоих в нефе им было нечем защищаться.

— Это Кнолль, — прошептала Рейчел ему на ухо.

Он понял. И женщина была определенно Джо Майерс, или Сюзанна, как Кнолль называл ее. Пол сразу узнал этот голос. Теперь нет сомнения в том, что это она убила Макарова. Рейчел плотно прижалась к нему. Ее трясло. Он отвел руку назад и прижал ее к себе, стараясь успокоить. Но и его руки тоже дрожали.

Кнолль низко пригнулся во втором ряду скамеек. Ситуация ему нравилась. Сюзанна не знакома с планом церкви, ей теперь некуда деваться. А ему нужно только несколько секунд для выстрела.

— Скажи, Сюзанна, зачем было устраивать взрыв на руднике? Мы никогда раньше не переступали эту черту.

— Извини, что нарушила твои планы с этой бабой. Ты, наверное, собирался трахнуть ее, а потом убить, я права?

— И то и другое приходило мне в голову. Я как раз готовился осуществить первую часть своего замысла, когда ты так грубо вмешалась.

— Извини, Кристиан. Вообще-то эта Катлер должна благодарить меня. Я знаю, что она пережила взрыв. Я не думаю, что ей так же повезло бы с твоим ножом. Как и Грумеру, верно?

— Как ты любишь говорить, Сюзанна, я только выполняю свою работу.

— Послушай, Кристиан, может, нам не стоит заходить так далеко. Как насчет перемирия? Мы можем вернуться в твой отель и дать выход ярости. Как насчет этого?

Соблазнительно. Но это было серьезное дело, и Данцер только выигрывала время.

— Давай, Кристиан. Я обещаю, что это будет лучше, чем то, что дает тебе эта испорченная сучка Моника. Ты ведь никогда раньше не жаловался.

— Прежде чем я обдумаю твое предложение, мне нужны некоторые ответы.

— Я постараюсь.

— Что такого важного в этой пещере?

— Не могу сказать. Правила, сам знаешь.

— Грузовики пусты. Там ничего нет. Откуда такой повышенный интерес?

— Тот же ответ.

— Ты знала с самого начала, что я поехал в Джорджию?

— Я думала, что у меня хорошо получалось оставаться в стороне. Очевидно, нет.

— Ты была в доме Борисова?

— Конечно.

— Если бы я не свернул шею старику, ты бы это сделала сама?

— Ты меня слишком хорошо знаешь.

Пол был прижат к занавесу, когда услышал, как Кнолль признался в убийстве Петра Борисова. Рейчел ахнула и отступила, толкнув его вперед, это всколыхнуло бархат. Он понял, что движение и звук будут достаточными, чтобы привлечь внимание обоих бойцов. В то же мгновение он пихнул Рейчел на пол, перекатившись в полуполете, принимая основной удар на правое плечо.

Кнолль услышал аханье, увидел движение занавеса и практически рефлекторно послал три выстрела в бархат на уровне груди.

Сюзанна тоже увидела движение занавеса, но ее задача была в том, чтобы выбраться из церкви. Она воспользовалась моментом и, пока Кнолль стрелял в занавеску, сама выстрелила в его направлении. Пуля расщепила одну из скамеек. Она увидела, что Кнолль пригнулся, и кинулась в тень высокого алтаря, прыгнув вперед в темную арку.

— Пошли, — одними губами прошептал Пол.

Он поднял Рейчел на ноги, и они побежали к двери. Пули прошили занавес и ударились о камень. Чем займутся Кнолль и женщина? Будут охотиться друг на друга или объединятся против общих врагов? Он не собирался оставаться и узнавать, что они выберут.

Они добежали до двери.

Его плечо пульсировало болью, но адреналин, бежавший по венам, действовал как анестезия.

Вернувшись во двор, мы превратимся в легкую мишень, подумал Пол.

Он повернулся к лестнице, ведущей наверх.

— Туда, — и он потянул за собой Рейчел.

Кнолль видел, как Данцер прыгнула в темную арку, но колонны, подиум и алтарь мешали выстрелу, длинные тени также не помогали. Хотя в данный момент его больше интересовал тот, кто прятался за занавесом. Он сам вошел в церковь этим путем, поднявшись по деревянной лестнице в конец прохода к хорам.

Кнолль осторожно подошел к занавесу и заглянул за него, держа пистолет наготове. Никого.

Он услышал, как открылась, а потом закрылась дверь, быстро вернулся к телу Грумера и вытащил свой нож, очистил лезвие и сунул нож себе в рукав.

Затем он раздвинул занавес и пошел туда.

Пол вел ее наверх по лестнице, мимоходом глядя на портреты королей и императоров в тяжелых рамах, которые висели на стенах коридора. Рейчел поспешала следом.

— Этот подонок убил отца, — всхлипнула она.

— Я знаю, Рейчел. Но сейчас у нас что-то вроде неприятностей.

Он повернул на площадке и почти перепрыгнул через последний пролет. Еще один темный коридор ждал их на вершине. Он услышал, как сзади открылась дверь. Он замер, остановил Рейчел и закрыл ей рот рукой. Снизу доносились шаги. Медленные. Осторожные. В их сторону. Он знаком велел ей молчать, и они на цыпочках пошли налево — единственным путем к закрытой двери у дальнего конца.

Он попробовал щеколду.

Дверь открылась.

Пол потихоньку открыл дверь, и они проскользнули внутрь.

Сюзанна стояла в темной клетушке наверху позади алтаря, сладкий стойкий запах ладана доносился из двух металлических горшков у стены. Яркие облачения священников висели в два ряда на металлических вешалках. Ей надо было закончить то, что начал Кнолль. Этот сукин сын все же выследил ее. Она была очень осторожна, покидая отель, проверяя многократно, не следили ли за ней по дороге в аббатство. Она уверена, что за ней никто не следил. Кнолль был уже в церкви, поджидая ее. Но как? Грумер? Возможно. Ей не нравилось, что Кнолль был так хорошо осведомлен о ее делах. Почему он не преследовал ее настойчивее утром, у шахты? Он не выглядел разочарованным, когда она уезжала. Она снова уставилась в арку.

Он все еще в церкви, и ей надо было найти его и уладить этот вопрос, как хотел Лоринг. Больше никаких оборванных нитей. Никаких!

Сюзанна выглянула и увидела, как Кнолль исчез за занавесом.

Дверь открылась, затем закрылась.

Она услышала шаги, поднимающиеся по лестнице. С «сойером» в руке она осторожно пошла на звук шагов.

…Кнолль слышал тихие шаги наверху. Кто бы там ни был, он поднимался по лестнице.

Он шел следом с пистолетом наготове.

Пол и Рейчел стояли внутри комнаты, похожей на большую пещеру. На отдельно стоящей табличке была надпись на немецком: «МramorenKammer», по-английски внизу было написано: «Мраморный зал». Мраморные колонны с пилястрами, равномерно расположенные по четырем стенам, поднимались по меньшей мере на сорок футов, каждая была украшена золотыми листьями, окружающие стены были нежно-персиковыми и светло-серыми. Великолепные фрески с изображениями колесниц, львов и Геракла украшали потолок. Архитектурная роспись в трех измерениях окаймляла комнату, создавая иллюзию глубины стен. Великолепные светильники, расположенные на потолке, освещали помещение. Если бы не преследователь с пистолетом в руке, можно было бы любоваться окружающим великолепием.

Они побежали по желтым клеткам плиток, окаймленным по периметру стен декоративной решеткой, сквозь которую в зал проникал теплый воздух. Еще одна дверь с орнаментом ждала их на противоположном конце. Это был единственный выход.

Дверь, через которую они входили, стала со скрипом открываться внутрь.

В этот же момент Пол открыл дверь перед ними, и они проскользнули на закругленную террасу. За толстой каменной балюстрадой до путаницы улиц Штодта внизу простиралась чернота. Бархатная чаша неба над головой была густо усеяна звездами. За ними — хорошо освещенный янтарный с белым фасад аббатства четко вырисовывался на фоне ночи. Холодный ветерок помог собраться. Терраса, достаточно широкая, чтобы вместить десяток человек, закруглялась подковой еще к одной двери на противоположном крае.

Он повел Рейчел к дальней двери.

Она была заперта.

Позади них дверь, через которую они только что прошли, начала открываться. Он быстро осмотрелся и увидел, что идти было некуда. За перилами пустота, триста футов до шумящей внизу реки.

Взгляд Рейчел был полон страха.

Неужели они умрут?

 

ГЛАВА XLVI

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 23.10

Кнолль приоткрыл дверь и увидел, что она ведет на открытую террасу. Данцер все еще где-то позади него. Но возможно, она исчезла из аббатства. Не важно. Как только он выяснит, кто еще был в церкви, он направится прямиком в ее отель. Если он не найдет ее там, то найдет где-нибудь еще. Их пути определенно пересекутся.

Он выглянул из-за края толстой дубовой двери и оглядел террасу. Там никого не было. Он вышел и закрыл дверь, затем пересек широкую дугу террасы. На полпути он кинул быстрый взгляд по сторонам. Штодт сверкал слева, река впереди, далеко внизу. Он подошел к другой двери и обнаружил, что она заперта.

Вдруг дверь из мраморного зала на другом конце террасы широко распахнулась, и Данцер выпрыгнула в ночь. Он сделал выпад из-за каменных перил и толстых балясин.

Два приглушенных выстрела раздались в его сторону.

Две пули прошли мимо.

Он выстрелил в ответ.

Данцер послала еще один выстрел в его сторону. Каменные осколки балюстрады ослепили его. Он подполз к двери рядом с ним. Железный замок был покрыт ржавчиной. Он дважды выстрелил в щеколду, и она подалась.

Он распахнул дверь и быстро заполз внутрь.

Сюзанна решила, что хватит. Она видела, как дверь на другом конце подковы открылась. Никто не зашел внутрь, так что Кнолль, должно быть, полз. Границы сужались, а Кнолль был слишком опасен, чтобы продолжать открыто преследовать его. Теперь она знала, что он был на верхних этажах аббатства, поэтому умнее было бы отступить и направиться обратно в город, прежде чем у него будет шанс найти выход. Ей надо было уезжать из Германии, предпочтительно в замок Луков, к Эрнсту Лорингу, там безопасно. Ее дела здесь были завершены. Грумер мертв, как с Петром Борисовым, Кнолль избавил ее от хлопот. Раскопки, казалось, были в безопасности. Так что то, чем она сейчас занималась, было глупо.

Она повернулась и побежала обратно через мраморный зал.

Рейчел уцепилась за холодную каменную балясину. Пол качался рядом с ней на соседней балясине. Тех нескольких мгновений, которые Кнолль выжидал, прежде чем выйти на балкон, им хватило, чтобы принять решение, перепрыгнуть через перила и повиснуть над бездной. Под их ногами не было ничего, кроме густой тьмы. Внизу шумела река. Сильный холодный ветер обжигал тела. Ее руки слабели с каждой секундой.

Они с ужасом слушали, как пули с противным свистом носились по террасе и улетали в холодную ночь. Им оставалось только надеяться, что их преследователь не заглянет за перила. Полу удалось выглянуть, когда замок ближайшей двери был прострелен и кто-то заполз внутрь.

— Кнолль, — прошептал он одними губами.

За последнюю минуту шум ветра не был нарушен ни одним звуком. Тишина.

— Я больше не могу держаться, — прошептала она.

Пол отважился на еще один взгляд.

— Здесь никого нет. Залезай.

Он перекинул правую ногу, затем подтянулся и перелез через перила. Затем протянул руку и помог подняться ей. Когда они оказались на твердой поверхности, оба перегнулись через холодный камень и уставились вниз на реку.

— Поверить не могу, что мы сделали это, — прошептала она.

— Я, должно быть, был не в своем уме, когда ввязался в это.

— Насколько я помню, это ты затащил меня сюда.

— Не напоминай мне.

Пол потихоньку открыл полузакрытую дверь, и она прошла за ним внутрь. Комната оказалась библиотекой, стены от пола до потолка были уставлены стеллажами из полированного ореха с позолотой в стиле барокко. Они прошли через вычурные декоративные металлические ворота и, ступая по гладкому паркетному полу, быстро пересекли помещение. Два огромных деревянных глобуса стояли с каждой стороны, установленные в нишах между полками. В теплом воздухе стоял запах заплесневелой кожи. Желтый прямоугольник света пробивался в дверной проем на дальнем конце, где виднелся верх еще одной лестницы.

— Сюда. — Пол показал вперед.

— Кнолль пошел в эту сторону, — напомнила она.

— Я знаю. Но он должен был уже убраться отсюда после перестрелки.

Она пошла за Полом из библиотеки и вниз по лестнице. Темный коридор внизу сразу поворачивал направо. Они надеялись, что где-нибудь будет дверь, ведущая назад во внутренний двор. Пол повернул за угол, и тогда из темноты выскочила черная тень.

Рука в перчатке сжала ее шею, и она увидела, как Пол упал.

Рейчел приподняли с последней ступеньки и швырнули о стену. Ее взгляд затуманился, затем снова сфокусировался, и она смотрела прямо в жестокие глаза Кристиана Кнолля, лезвие ножа было прижато к основанию ее подбородка.

— Это ваш бывший муж? — спросил он хриплым шепотом. — Пришел к вам на помощь?

Она взглянула на Пола, распростертого на камнях, и снова перевела взгляд на Кнолля.

— Вам, возможно, трудно будет в это поверить, но я не могу пожаловаться на вас, фрау Катлер. Убить вас было бы самым эффективным решением проблемы, но не самым умным. Сначала умирает ваш отец, затем вы. Это может привлечь внимание. Нет. Если я хочу избавиться от неприятностей, я не могу убить вас. Поэтому, пожалуйста, уезжайте домой.

— Вы убили… моего отца.

— Ваш отец понимал, как он рискует, и ценил жизнь. Вы должны были послушаться его совета. Я знаком с историей Фаэтона. Очаровательная сказка об импульсивности. Беспомощность старшего поколения, старающегося научить молодых. Что бог Солнца сказал Фаэтону? «Посмотри мне в лицо и, если можешь, загляни мне в сердце — и увидишь отцовское беспокойство и заботу». Обратите внимание на это предупреждение, фрау Катлер. Я могу легко передумать. Хотите ли вы, чтобы ваши драгоценные дети плакали янтарными слезами, если молния света убьет вас?

Она вдруг представила себе отца лежащим в гробу. Она похоронила его в твидовом пиджаке, в том самом, который он надевал в суд в тот день, когда менял свое имя. Она никогда не верила, что он просто упал с лестницы. Теперь его убийца был здесь и угрожал ей… Она извернулась и попыталась ударить Кнолля коленом в пах, но его рука сжала его шею и кончик ножа порезал кожу.

Она задохнулась и глотнула воздух.

— Сейчас, сейчас, фрау Катлер. Ничего такого.

Кнолль убрал правую руку с ее горла, но левой продолжал прижимать нож к ее подбородку. Его правая ладонь прошлась по всему ее телу. Он больно ущипнул ее за сосок и запустил руку в трусики, добрался до промежности и бесцеремонно запустил средний палец во влагалище. Рейчел вздрогнула от боли.

— Полагаю, что вы находили меня интригующим.

Его палец продолжал грубо двигаться внутри ее. Сквозь боль Рейчел почувствовала странное возбуждение.

— Жаль, что у меня не было больше времени.

Внезапно он сильно сдавил пальцами ее тело. Боль пронзила ее.

— Последуйте моему совету, фрау Катлер. Поезжайте домой. Живите счастливо. Растите ваших детей.

Он головой показал в сторону Пола:

— Доставляйте удовольствие вашему бывшему мужу и забудьте обо всем. Вас это не касается.

Ей удалось сквозь боль снова сказать:

— Ты… убил моего… отца.

Его правая рука выскользнула из ее трусиков и снова схватила ее за горло.

— В следующий раз, когда мы встретимся, я перережу вам горло. Вы поняли, фрау?

Она ничего не сказала. Кончик ножа двинулся глубже. Она хотела закричать, но не смогла.

— Вы поняли? — медленно повторил Кнолль.

— Да, — прошептала она одними губами.

Он убрал лезвие. Кровь сочилась из раны у нее на шее, она чувствовала тупую боль между ног. Рейчел стояла неподвижно у стены, и по ее щекам катились слезы бессилия и ненависти. Пол все еще не двигался.

— Делайте, как я сказал, фрау Катлер.

Он повернулся, чтобы уйти.

Она сделала бросок в его сторону.

Кнолль взмахнул правой рукой вверх, и рукоять ножа ударила ее в голову, пониже правого виска. Перед глазами вспыхнуло белое пятно. Коридор закружился. Желчь поднялась в горле. Потом она увидела Марлу и Брента, которые кинулись к ней с вытянутыми руками, их губы шевелились, но слов не было слышно, и тьма поглотила их.

 

ГЛАВА XLVII

Штодт, Германия

Вторник, 20 мая, 23.50

Сюзанна неслась вниз по склону обратно в Штодт. Ее единственной заботой в данный момент было попасть назад в «Геблер», схватить свои вещи и исчезнуть. Ей была необходима безопасность чешской границы и замка Луков, по крайней мере пока Лоринг и Фелльнер не решат этот вопрос официальным путем.

Внезапное появление Кнолля снова застало ее врасплох. Мерзавец был настроен решительно, этого у него не отнимешь. Она решила не связываться с ним в третий раз. Если Кнолль в Штодте, ей надо было выбираться из страны.

Она выбежала на улицу и понеслась к своему отелю.

Слава богу, она заранее упаковала вещи. В ее планы все равно входил отъезд после встречи с Альфредом Грумером. Теперь меньше уличных фонарей освещало улицу, чем раньше, но вход в «Геблер» сиял огнями. Она вошла в холл. Ночной служащий за стойкой стучал по клавиатуре компьютера и даже не взглянул на нее. Наверху она закинула на плечо свою дорожную сумку и бросила несколько евро на постель — более чем достаточно, чтобы заплатить по счету. Не было времени, чтобы рассчитаться с отелем нормально.

Сюзанна остановилась на минутку и перевела дыхание. Может, Кнолль не знает, где она остановилась? Штодт был большим городом с множеством гостиниц. Нет, решила она. Он знал и, вероятно, сейчас направлялся сюда. Она вспомнила о террасе в аббатстве. Кнолль преследовал того, кто был в церкви. И присутствие того человека также опасно. Но это не она метнула нож в грудь Грумеру. Что бы там ни увидел он или она, это было больше проблемой Кнолля, чем ее.

В дорожной сумке она отыскала новую обойму для «сойера» и перезарядила пистолет. Затем сунула его в карман и, быстро пройдя через холл, вышла через парадный вход. Она посмотрела направо, потом налево. Кнолль был в ста ярдах от нее и двигался прямо в ее направлении. Увидев ее, он побежал. Она кинулась вниз по пустынной улице, повернула за угол и ускорила бег. Поворот, еще один. Может, ей удастся оторваться от Кнолля в лабиринте старинных улиц, так похожих друг на друга…

Она остановилась. Дыхание сбилось..

Сзади эхом отражались шаги.

Шаги приближались.

К ней.

…Дыхание Кнолля превращалось в пар в сухом холодном воздухе. Он идеально рассчитал время. Еще несколько минут, и он поймает эту суку.

Он повернул за угол и остановился.

Тишина.

Интересно.

Сжимая в руке пистолет, он осторожно пошел вперед. Кнолль хорошо изучил план старого города. Кварталы зданий, перемежаемые мощеными тесными улочками и узкими аллеями. Кристиан знал, где припаркован темно-серый «порше» Сюзанны. Он нашел его вчера во время разведки, будучи уверен, что она держит его поблизости. Поэтому он бежал в том самом направлении, в котором с самого начала исчезла женщина.

Торопливый шелест подошв по мостовой прекратился.

Вокруг тишина.

Кнолль прошел вперед и повернул за угол. Улица впереди оказалось непривычно прямой для этого города, единственный фонарь, разрывающий темноту, вырисовывался ярким пятном в самом конце. Направо переулок тянулся еще ярдов тридцать, оканчиваясь стеной, которая выглядела как задняя часть лавки. Справа стоял небольшой черный мусорный бак, слева от него припаркован «БМВ». Он дернул дверцу машины. Заперта. Поднял крышку бака. Пусто, за исключением пары газет и нескольких мусорных мешков, пахнущих гниющей рыбой. Он подергал дверные ручки здания. Все заперто.

Кнолль вернулся назад к главной улице с пистолетом в руке и свернул направо.

…Сюзанна подождала не меньше пяти минут, прежде чем вылезти из-под «БМВ». Она уместилась под ним благодаря своей миниатюрной фигуре. На всякий случай ее девятимиллиметровый был наготове. Но Кнолль не заглянул под машину, очевидно удовлетворившись тем, что дверцы были заперты и аллея была явно пуста.

Сюзанна достала сумку из мусорного бака, где спрятала ее под газетами. Стойкий рыбный запах впитался в кожу сумки. Она убрала в карман «сойер» и решила поискать другой путь к своей машине, возможно, даже бросить ее здесь и арендовать утром другую. Она всегда могла вернуться и забрать «порше» после того, как все будет улажено. Работа эквизитора заключается в том, чтобы угождать своему нанимателю. Хотя Лоринг и велел ей уладить все по собственному усмотрению, ситуация с Кноллем и риск привлечения внимания нарастали. Убить противника оказалось гораздо труднее, чем она представляла вначале.

Сюзанна остановилась на аллее перед перекрестком и замерла на несколько секунд.

Никаких шагов.

Она сорвалась с места и побежала налево, в противоположную сторону от направления, выбранного Кноллем.

Из темного дверного проема чей-то кулак нанес ей сокрушительный удар в лоб. Голова ее откинулась назад, и боль моментально парализовала. Чья-то стальная рука сдавила горло, оторвала ее от земли и придавила к каменной стене. Мерзкая улыбка искривила нордическое лицо Кристиана Кнолля.

— Насколько глупым ты меня считаешь? — спросил Кнолль, ухмыляясь.

— Да ладно, Кристиан. Разве мы не можем уладить это? Я говорила искренне в аббатстве. Вернемся в твой номер. Помнишь Францию? Было здорово.

— Почему тебе так важно стало убить меня? — Его рука сжалась сильнее.

— Если я скажу, ты меня отпустишь?

— Я не в настроении, Сюзанна. Мне приказано поступать так, как мне нравится, а я уверен, ты знаешь, что мне нравится.

Выиграть время, стучала в голове одна-единственная мысль.

— Кто еще был в церкви?

— Катлеры. Кажется, у них неиссякаемый интерес. Не просветишь меня почему?

— Откуда мне знать?

— Я уверен, ты знаешь много интересного.

Он сильнее сжал руку на ее горле.

— Ладно, ладно, Кристиан. Это Янтарная комната.

— Что с ней произошло?

— В этой пещере ее спрятал Гитлер. Мне надо было удостовериться, поэтому я здесь.

— Удостовериться в чем?

— Ты знаешь интересы Лоринга. Он ищет ее, как и Фелльнер. Просто нам повезло иметь информацию, которой нет у тебя.

— Какую, например?

— Ты знаешь, что я не могу сказать. Это против правил.

— А пытаться убить меня — по правилам? Что происходит, Сюзанна? Это не простая охота.

— Давай заключим сделку. Вернемся в твой номер. Поговорим после. Обещаю.

— Мне сейчас не до любви.

Но ее слова произвели желаемый эффект. Рука вокруг ее горла ослабла настолько, что ей удалось оттолкнуться от стены и сильно пнуть его коленом в пах.

Кнолль согнулся от боли.

Она ударила его снова между ног, направив носок своего ботинка в сложенные руки. Ее противник упал на мостовую, и она бросилась прочь.

Парализующая боль пронзила Кнолля, и слезы брызнули из глаз. Сучка опять это сделала. Быстрая как кошка. Он расслабился только на секунду, чтобы перехватить руку, и ей этого хватило, чтобы нанести удар.

Проклятье!

Он смотрел, как Данцер исчезает в конце улицы. От ломящей боли в паху тошнило и было трудно дышать. Кнолль все еще мог бы достать ее выстрелом и полез в карман за пистолетом, но передумал.

Нет необходимости.

Он найдет ее завтра.

 

ГЛАВА XLVIII

Штодт, Германия

Среда, 21 мая, 1.30

Рейчел открыла глаза. Боль в голове пульсировала с каждым ударом сердца, живот болел, как во время морской болезни, тошнило. Запах рвоты поднимался от перепачканного свитера. Подбородок болел и продолжал кровоточить. Она осторожно ощупала кровоточившую рану, вспомнила укол ножом.

Над ней склонился человек, одетый в коричневую рясу монаха. Старческое увядшее лицо и внимательный, обеспокоенный и влажный взгляд. Она сидела, опершись о стену, в коридоре, где на нее напал Кнолль.

— Что произошло? — спросила она.

— Это вы нам расскажите, — услышала она голос Вейленда Маккоя.

Рейчел попыталась сфокусировать взгляд на фигуре, выступающей из-за спины монаха.

— Я вас не вижу, Маккой.

Великан подошел ближе.

— Где Пол? — спросила она.

— Здесь, он без сознания, но жив. Получил скверный удар в голову. Вы в порядке?

— Да. Только ужасно болит голова.

— Не сомневаюсь. Монахи слышали выстрелы, доносящиеся из церкви. Они нашли Грумера, потом вас двоих. Ключ от вашего номера указал на «Гарни», они связались с гостиницей, и я пробился сюда.

— Нам нужен врач.

— Этот монах и есть врач. Он говорит, что ваши головы целы. Трещин нет.

— А Грумер? — спросила она.

— Вероятно, надоедает дьяволу.

— Это были Кнолль и та женщина. Грумер пришел сюда, чтобы снова с ней встретиться, и Кнолль убил его.

— Чертов ублюдок получил по заслугам. Почему вы двое не позвали меня?

Рейчел попыталась улыбнуться:

— Скажите спасибо.

Пол застонал в нескольких футах от нее. Она подтянулась к нему по каменному полу. Боль в животе немного отпустила.

— Как ты, Пол?

Он тер левую сторону головы.

— Что случилось?

— Нас поджидал Кнолль.

Она подползла ближе и осмотрела его голову.

— Как вы порезали подбородок? — спросил Маккой.

— Не важно.

— Послушайте, ваша честь, тут наверху мертвый немец, которого я нанял на работу, и полиция задает тысячи вопросов. Вас двоих нашли на полу без сознания. И вы говорите мне, что это не важно. Какого черта тут происходит?

— Нам надо позвонить инспектору Паннику, — сказал ей Пол.

— Согласна.

— Прошу прощения. Алло! Вы меня помните? — чуть ли не закричал Маккой.

Монах подал ей влажную тряпку. Она прижала ее к голове Пола. На тряпке остались следы крови. Пол дотронулся до ее подбородка:

— Что здесь случилось?

Она решила честно рассказать:

— Предупреждение. Кнолль велел нам убираться домой и держаться подальше от всего этого.

Маккой пригнулся ближе.

— Держаться подальше от чего?

— Мы не знаем, — вздохнула Рейчел. — Все, в чем мы уверены, — так это в том, что эта женщина убила Макарова, а Кнолль убил моего отца.

— Откуда вы знаете?

Ей пришлось рассказать.

— Я не слышал всего, что говорили Грумер и та женщина в церкви, — сообщил Пол. — Только какие-то обрывки. Но я думаю, один из них, возможно Грумер, упомянул Янтарную комнату.

Маккой покачал головой:

— Я и не думал, что все может зайти так далеко. Что я натворил!

— Что значит «натворил»?

Маккой проигнорировал вопрос.

— Отвечайте, — возмутилась Рейчел.

Но Маккой промолчал.

Маккой стоял в подземной пещере и пытался осмыслить ситуацию. Три ржавых грузовика. Он не спеша ощупывал взглядом стену пещеры, испещренную трещинами-морщинами и несколько напоминавшую древнее каменное лицо, словно надеялся найти какое-то послание. Избитая фраза: «Если бы стены могли говорить» навязчиво вертелась в его голове и отвлекала от поиска верного решения. Могли ли эти стены рассказать ему больше, чем он уже знал? Или все это лишь беспочвенные подозрения? Могут ли стены объяснить, почему немцы завели три ценных грузовика глубоко внутрь горы, а затем взорвали единственный вход? Были ли это немцы вообще и кто замуровал вход? Могли ли они описать, как чешский промышленник вторгся в пещеру через несколько лет после войны, забрал то, что в ней находилось, а затем наглухо закрыл вход? Или, может, они вообще ничего не знали. Молчаливые свидетели прошлого, пытающиеся сквозь годы помочь отыскать след, извилистую тропинку, приведшую многих искателей к смерти.

Другой выход из пещеры все еще плотно забит камнями и щебнем. Его команда начнет раскопки не раньше чем завтра. Он взглянул на часы. Уже почти одиннадцать. Маккой услышал шаги за спиной. Из сумрака пещеры вынырнули Пол и Рейчел.

— Я не ожидал вас так рано. Как ваши головы?

— Нам нужны внятные ответы, Маккой, и не надо больше никому морочить голову, — потребовал Пол. — Мы уже ввязались в это, хотим того мы или нет. Вы сокрушались вчера и употребили слово «натворил». В этой ситуации мы имеем право знать, что вы имели в виду.

— Вы не собираетесь послушать совета Кнолля и уехать домой?

— А нам следует? — спросила Рейчел.

— Это вы должны решить, судья.

— Отъезд откладывается, — твердо сказал Пол. — Так мы хотим знать, Вейленд, что происходит?

— Подойдите сюда.

Он повел их через пещеру к одному из скелетов, лежащих на песке.

— Из того, что было на них надето, осталось немногое, но по обрывкам видно, что это форма времен Второй мировой войны. Образец камуфляжа определенно принадлежит морской пехоте США.

Он нагнулся и показал:

— Это футляр для штыковой винтовки М-четыре образца Второй мировой войны, изготовленной в США. Я не уверен, но кобура для пистолета, возможно, французская. Немцы не носили американскую форму и не использовали французское снаряжение. Однако после войны все европейские военные и полувоенные использовали оружие и снаряжение, выпускаемое американцами. Французский иностранный легион. Греческая национальная армия. Голландская пехота.

Он взмахнул рукой, указывая на другой конец пещеры:

— Один из скелетов обут в ботинки и одет в брюки без карманов. Социалистическая Венгрия одевала так своих солдат после войны. Одежда, пустые грузовики и бумажник, который вы нашли, говорят о том, что это место ограбили.

— Откуда вы знаете, во что были одеты эти люди? — спросила Рейчел.

— В противоположность тому, что вы, возможно, думаете, я не какой-то тупой красношеий мужик из Северной Каролины. Военная история — моя страсть. Это также было частью моей подготовки к раскопкам. Я знаю, что прав. Я понял это в понедельник. В эту пещеру вторгались после войны. В этом нет сомнения. Эти несчастные оборванцы были либо бывшими военными, либо рабочими, одетыми в остатки формы. Их застрелили, когда работы были окончены.

— Значит, все, что вы делали с Грумером, было просто представлением? — возмущенно спросила Рейчел.

— Нет, черт возьми. Я хотел, чтобы это место было полно ценностей, но после осмотра в понедельник я понял, что пещера разорена. Я просто не понимал насколько до сегодняшнего дня.

Пол показал на песок:

— Тот труп, с буквами…

Он наклонился и повторно нарисовал буквы «О», «I» и «С» на песке, оставляя между буквами такое расстояние, как он себе представлял.

— Это было вот так.

Маккой достал фотографии Грумера.

Затем Пол добавил еще три буквы — «L», «R» и «N», заполняя пустые места — и переправил «С» на «G». Теперь на песке читалось слово «loring». Лоринг.

— Сукин сын, — сказал Маккой, сравнивая фотографии с надписью на земле. — Я думаю, вы правы, Катлер.

— Что дает тебе основания так думать? — спросила Рейчел Пола.

— Посмотри сама. Буква «С» могла быть половинкой «G». В любом случае, это имя все время приходит на ум. Твой отец также упомянул об этом в одном из своих писем.

Пол залез в карман и достал сложенный листок:

— Я недавно перечитывал его.

Маккой изучил написанный от руки абзац. На середине письма в глаза ему бросилось имя Лоринга: «Янси звонил мне накануне катастрофы. Ему удалось вычислить старика, о котором ты говорил, чей брат работал в поместье Лоринга. Ты был прав. Мне не надо было просить Янси снова наводить справки в Италии».

Маккой встретился взглядом с Полом.

— Вы считаете, что целью этого взрыва были ваши родители?

— Я уже не знаю, что думать. — Пол показал на песок. — Грумер говорил прошлой ночью о Лоринге. Петр говорил о нем. Мой отец, возможно, тоже говорил о нем, и это стоило ему жизни. Как, наверное, и этому человеку на песке. Но я определенно знаю, что Кнолль убил отца Рейчел, а эта женщина убила Макарова.

— Давайте я вам еще кое-что покажу, — сказал Маккой.

Он подвел их к карте, разложенной у одной из стоек со светильниками.

— Я немного поизучал ее с компасом сегодня утром. Другая шахта, которая запечатана, ведет на северо-восток. Он нагнулся и показал: — Это карта этого района 1943 года. Здесь раньше была мощеная дорога, ведущая от основания горы в том же направлении, на северо-восток.

Пол и Рейчел присели на корточки возле карты.

— Держу пари, что эти грузовики въехали сюда через другой замурованный вход по этой дороге. Им нужна была твердая поверхность. Они были слишком тяжелы для песка и грязи.

— Вы верите тому, что сказал Грумер прошлой ночью? — поинтересовалась Рейчел.

— Что здесь была Янтарная комната? В этом нет сомнения.

— Откуда у вас такая уверенность? — спросил Пол.

— Мое предположение, что пещера была замурована не нацистами, а тем, кто ограбил ее после войны. Немцам надо было бы вывезти янтарные панели обратно, после того как они их спрятали. Нет смысла в том, чтобы взрывать вход. Но человек, который был здесь в пятидесятых, не хотел, чтобы кто-либо узнал о том, что он здесь нашел. Поэтому он убил помощников и завалил шахту. Наша находка была счастливой случайностью — благодаря радару. Тот факт, что у нас есть еще один выход, тоже счастливая случайность.

Рейчел, казалось, начала понимать.

— За везение всегда надо платить.

— Немцы и тот грабитель, возможно, даже не знали, что так близко от пещеры проходит еще одна шахта. Как вы сказали, просто тупое везение во время поисков вагонов, груженных ценностями.

— А были железнодорожные пути, ведущие в эти горы? — спросил Пол.

— Конечно, черт возьми. По ним они ввозили и вывозили оружие.

Рейчел стояла и смотрела на грузовики.

— Тогда это, возможно, то место, о котором говорил отец, которое он хотел приехать и посмотреть?

— Очень может быть, — сказал Маккой.

— Вернемся к изначальному вопросу, Маккой. Что вы имели в виду, говоря, что вы что-то натворили? — спросил Пол.

Маккой остановился.

— Я о вас двоих ни черта не знаю. Но почему-то я вам доверяю. Давайте вернемся в нашу бытовку, и я вам все расскажу.

Пол смотрел, как утренние солнечные лучи играют пылью через грязноватые стекла в окошках рабочего вагончика.

— Что вы знаете о Германе Геринге? — спросил Маккой.

— Только то, что передают на историческом канале, — ответил Пол.

Маккой улыбнулся.

— Он был нацистом номер один. Но Гитлер в конце концов приказал арестовать его в апреле 1945 года. Мартин Борман убедил фюрера в том, что Геринг намеревался устроить государственный переворот и захватить власть. Борман и Геринг никогда не ладили. Так что Гитлер объявил его предателем, лишил всех званий и велел арестовать его. Американцы нашли его сразу после окончания войны, когда взяли контроль над Южной Германией. Пока он был в тюрьме и ждал суда как военный преступник, его много допрашивали. Эти беседы в результате были запечатлены в так называемых сводных отчетах по допросам. Они считались секретными документами в течение многих лет.

— Почему? — спросила Рейчел. — Казалось бы, они должны были быть больше историческими, чем секретными. Война закончилась.

Маккой объяснил, что были две важные причины, почему союзники замалчивали отчеты. Первая — из-за лавины требований о возмещении убытков после войны, многие из которых были умозрительными и поддельными. Ни у одного правительства не было достаточно времени и денег, чтобы тщательно расследовать и дать ход сотням тысяч исков. Сводные отчеты только увеличили бы количество этих исков. Вторая причина более прагматичная. Принято было считать, что вся Европа, за исключением горстки коррупционеров, благородно противостояла нацистам. Но сводные отчеты открыли, что французские, голландские и бельгийские перекупщики ценностей хорошо заработали на вторжении немцев, поставляя им произведения искусства для проекта «Sonderauf trag Linz», гитлеровского музея мирового искусства. Замалчивание этих отчетов смягчило неловкость, которую этот факт вызвал бы у многих.

Геринг старался урвать лучшие ценности до того, как гитлеровские воры прибывали в завоеванную страну. Гитлер хотел очистить мир от того, что он считал «приходящим в упадок искусством». Пикассо, Ван Гог, Матисс, Нолде, Гоген по его плану подлежали уничтожению. Геринг, напротив, видел ценность этих шедевров.

— Какое отношение все это имеет к Янтарной комнате? — спросил Пол.

— Первая жена Геринга была шведской графиней, Карен фон Канцов. Она была в Екатерининском дворце в Ленинграде до войны и влюбилась в Янтарную комнату. Когда она умерла в тысяча девятьсот тридцать первом году, Геринг похоронил ее в Швеции, но коммунисты осквернили ее могилу, поэтому севернее Берлина он построил поместье, которое назвал Карен-халле, и поместил там ее тело в огромном мавзолее. Это место было безвкусным и пошлым. Сотни тысяч акров, простирающиеся на север к Балтийскому морю и на восток к Польше. Геринг хотел иметь Янтарную комнату в память о ней. Поэтому он приказал соорудить комнату размером тридцать на тридцать футов, готовую принять панели.

— Откуда вы об этом знаете? — спросила Рейчел.

— Отчеты о допросах Альфреда Розенберга, главы отдела, специально созданного Гитлером для контроля за грабежами в Европе. Розенберг часто говорил о мании Геринга по отношению к Янтарной комнате.

Маккой рассказал о яростной конкуренции между Герингом и Гитлером за обладание произведениями искусства. Вкус Гитлера отражал нацистскую философию. Чем дальше на восток уходит происхождение автора работы, тем меньше ее ценность.

— Гитлер не интересовался русским искусством. Он считал всю эту нацию недочеловеками. Но Гитлер не считал Янтарную комнату русской. Фридрих Первый, король Пруссии, подарил набор янтарных панелей Петру Великому. Так что реликвия была немецкой. Ее возвращение на родную немецкую землю считалось важным культурным событием.

Гитлер лично приказал эвакуировать панели из Кенигсберга в 1945-м. Но Эрих Кох, губернатор прусской провинции, был верен Герингу. Вот и место соприкосновения. Иосиф Лоринг и Кох были связаны. Коху отчаянно нужны были сырье и действующие заводы для выполнения квот, назначенных Берлином губернаторам всех провинций. Лоринг работал с нацистами, предоставляя семейные рудники, литейные заводы и фабрики для ведения войны Германией. Тем не менее для страховки Лоринг также сотрудничал с советской разведкой. Это объясняет, почему ему было так легко процветать во время советского режима в Чехословакии после войны.

— Боже, а это вам кто рассказал? — не вытерпел Пол.

Маккой повернулся к кожаному портфелю, угол которого торчал из-под изучаемой карты, достал из него пачку скрепленных бумаг и подал ее Полу:

— Посмотрите на четвертую страницу. Я отметил абзацы. Прочтите их.

Пол пролистал страницы и нашел отмеченные разделы:

«Интервью с несколькими современниками Коха и Иосифа Лоринга подтверждают, что они часто встречались. Лоринг был основным финансовым вкладчиком для Коха и обеспечивал немецкому губернатору роскошную жизнь. Вели ли эти отношения к получению информации или фактическому приобретению Янтарной комнаты? Трудно дать на это ответ. Если Лоринг и обладал информацией о панелях или самими панелями, то Советский Союз явно ничего об этом не знал.

Вскоре после окончания войны, в мае 1945-го, советское правительство начало поиски янтарных панелей. Альфред Роде, директор кенигсбергской коллекции при Гитлере, стал первоначальным источником информации для Советского Союза. Роде страстно любил янтарь, и он рассказал советским следователям, что ящики с панелями были все еще во дворце Кенигсберга, когда он покинул здание 5 апреля 1945 года. Роде показал следователям сожженную комнату, где, по его словам, хранились эти ящики. Остались только куски позолоченного дерева и медные петли (которые считались частями дверей первоначальной Янтарной комнаты). Заключение об уничтожении было неизбежным, и вопрос стали рассматривать тщательнее. В марте 1946 года Анатолий Кучумов, куратор дворцов в Пушкине, посетил Кенигсберг. Там же, в тех же руинах, он нашел остатки флорентийской мозаики из Янтарной комнаты. Кучумов твердо верил, что, хотя другие части комнаты могли сгореть, янтарь не сгорел, и назначил новое расследование.

К тому времени Роде был мертв, он и его жена умерли в день, когда им было назначено явиться для новых допросов. Интересно, что врач, подписавший свидетельства о смерти четы Роде, также исчез в тот же день. По этому пункту советское Министерство государственной безопасности взяло расследование под свой контроль вместе с Чрезвычайной государственной комиссией, и оно продолжалось вплоть до 1960-го.

Немногие поверили заключению, что янтарные панели были утеряны в Кенигсберге. Большинство экспертов ставят под сомнение то, что мозаики были действительно уничтожены. Немцы были достаточно умны. В дополнение, принимая во внимание активные действия Иосифа Лоринга после войны в регионе Гарц, его страсть к янтарю и неограниченные средства, которыми он располагал, возможно, Лоринг и нашел панели. Интервью с потомками местных жителей подтверждают, что Лоринг часто приезжал в регион Гарц, обыскивая рудники, с ведома и одобрения советского правительства. Один человек даже утверждал, что Лоринг в своих поисках исходил из того, что панели вывезли грузовиками из Кенигсберга на запад Германии, их окончательный пункт назначения находился на юге в австрийских рудниках или в Альпах, но они отклонились от курса из-за ожидаемого наступления советской и американской армий. Самые достоверные источники утверждают, что было три грузовика. Однако ничто не может быть доказано.

Иосиф Лоринг умер в 1967 году. Его сын Эрнст унаследовал состояние семьи. Никто из них никогда не делал никаких публичных заявлений о Янтарной комнате».

— Вы все это знали? — спросил Пол. — В понедельник и вчера вы устроили представление? Все это время вы охотились за Янтарной комнатой?

— А почему, вы думаете, я позволил вам тут крутиться? Двое чужаков появляются из ниоткуда. Вы думаете, я бы потратил на вас больше пары секунд, если бы первое, что вы сказали, не было: «Мы ищем Янтарную комнату» и «Кто такой Лоринг»?

— Идите в задницу, Маккой, — сказал Пол, сам себе удивляясь. Он не помнил, ругался ли он так грубо или так много когда-то в своей жизни. Явно этот красношеий мужик из Северной Каролины его измотал.

— Кто это написал? — спросила Рейчел, показывая на бумаги.

— Рафаль Долинский, польский репортер. Он провел большую работу, разыскивая Янтарную комнату. У него было что-то вроде навязчивой идеи, если вас интересует мое мнение. Когда я был здесь три года назад, Долинский ко мне обращался. Это он заразил меня своей манией по поводу янтаря. Он провел серьезные исследования и писал статью для какого-то европейского журнала. Рафаэль надеялся взять интервью у Лоринга, чтобы гарантировать себе интерес издателя. Он послал копию вот этого Лорингу с просьбой о встрече с ним. Чех так и не ответил, а месяцем позже Долинский погиб. — Маккой сделал паузу, затем посмотрел Рейчел в глаза. — Подорвался в руднике около Вартберга.

— Проклятие, Маккой, — опять начал заводиться Пол. — Вы знали обо всем этом и не сказали нам. Теперь Грумер мертв.

— К черту Грумера. Он был жадным, лживым ублюдком. Его убили по его же вине, он был продажным. Это не моя проблема. Я специально не рассказывал ему ничего из этого. Но что-то говорило мне, что это была та самая пещера. С момента показаний радара. Это мог быть вагон, но если нет, то это могли быть три грузовика с Янтарной комнатой. Когда я увидел эти чертовы штуковины в понедельник в темноте, я думал, что нашел свою золотую жилу.

— Вы обманули инвесторов лишь для того, чтобы узнать, правильна ли ваша догадка? — спросил Пол.

— Я вычислил, что в любом случае они будут в выигрыше. Картины или янтарь. Им-то какая разница?

— Вы чертовски хороший актер, — похвалила Рейчел. — Надули нас.

— Моя реакция, когда я увидел, что грузовики пусты, не была актерством. Я надеялся, что мои ставки выплачены и инвесторы не будут возражать против небольшой перемены трофеев. Я сделал ставку на то, что Долинский ошибался и панели не были найдены Лорингом или кем-то другим. Но когда я увидел другой замурованный выход и пустые кузовы, я понял, что оказался по уши в дерьме.

— Вы и сейчас по уши в дерьме, — сказал Пол.

Маккой покачал головой:

— Подумайте, Катлер. Здесь что-то происходит. Это не просто пустая площадка. Эту пещеру не должны были найти. Мы случайно наткнулись на нее благодаря современным технологиям. Теперь кто-то очень интересуется тем, что мы делаем, и они также весьма живо интересовались тем, что знали Петр Борисов и Макаров. Настолько живо, что пошли на их убийство. Может, они в той же степени интересовались и вашими родителями?

Пол зло посмотрел на Маккоя.

— Долинский рассказал мне о множестве людей, которые погибли, разыскивая янтарь. Это тянется с момента окончания войны. Целая галерея призраков. Сама эта комната уже давно превратилась в призрак, в погоне за которым уже погибло и продолжает погибать столько людей.

Пол не стал с этим спорить. Маккой был прав. Что-то странное определенно происходило, и оно связано с Янтарной комнатой. Что это могло быть? Слишком много совпадений…

— Предположим, что вы правы, что мы будем делать теперь? — спросила в конце концов Рейчел голосом, в котором появилось смирение.

Маккой не замедлил с ответом:

— Я поеду в Чешскую Республику и поговорю с Эрнстом Лорингом. Я думаю, настало время, чтобы кто-то это сделал.

— Мы тоже едем, — заявил Пол.

— Мы едем? — удивилась Рейчел.

— Ты была чертовски права. Твой отец и, возможно, мои родители погибли из-за этого. Теперь мы зашли слишком далеко. Я хочу закончить это дело.

Во взгляде Рейчел сквозило любопытство. Неужели она обнаружила в нем что-то новое? Нечто, чего она никогда не замечала раньше. Решимость, которая скрывалась под глубоким покровом контролируемого спокойствия. Возможно, он открыл в себе что-то новое? Опыт предыдущей ночи дал ему хорошую встряску. Погоня, когда он и Рейчел убегали от Кнолля. Ужас, когда они висели на балконе в ста футах от черной немецкой реки. Им повезло, что они отделались всего парой шишек на голове. Но теперь он был полон решимости узнать, почему погибли Петр Борисов, его родители и Макаров.

— Пол, — сказала Рейчел, — я не хочу, чтобы прошлая ночь повторилась. Это глупо. У нас двое детей. Вспомни, что ты пытался сказать мне на прошлой неделе в Вартберге. Теперь я согласна с тобой. Давай поедем домой.

Его взгляд пронзил ее насквозь.

— Поезжай. Я тебя не держу.

Резкость тона и быстрота его собственного ответа пробудили бурю воспоминаний. Он вспомнил, как сказал ей те же слова три года назад, когда она заявила, что подает на развод. Тогда это была бравада. Слова, сказанные сгоряча. Чтобы доказать что-то ей и самому себе. На этот раз эти слова значили больше. Он собирался в Чехию, а она могла ехать либо с ним, либо домой к детям. Ему действительно было все равно.

— Ваша честь, вам приходил когда-нибудь в голову один вопрос? — вдруг спросил Маккой.

Рейчел перевела на него взгляд.

— Почему ваш отец сохранил письма Макарова и копии своих писем к нему? И зачем было оставлять их так, чтобы вы нашли? Если он действительно не хотел, чтобы вы в это ввязывались, он бы сжег эти проклятые бумаги и унес бы секрет с собой в могилу. Я не знал старика, но я могу думать, как он. Когда-то он был охотником за сокровищами. Он бы хотел, чтобы Янтарную комнату нашли. И вы единственная, кому он доверил эту информацию. Разумеется, он вывернулся наизнанку, чтобы послание соответствовало его стилю, но послание отчетливое и ясное:

«Рейчел, поезжай и найди ее».

Он прав, думал Пол. Это именно то, что сделал Борисов. Он никогда не задумывался об этом до настоящего момента. Рейчел усмехнулась:

— Я думаю, вы понравились бы моему отцу, Маккой. Когда мы едем?

— Завтра. А сейчас мне надо уладить кое-что с партнерами, чтобы выиграть для нас еще немного времени.

* * *

«Александр Бенуа — описание Янтарной комнаты,

1910

Общий ея характер — рококо, ибо то, что сразу бросается в глаза и лучше всего запоминается, т. е. резные деревянные украшения, носит на себе отпечаток разнузданной фантазии графа Растрелли. Лишь вглядываясь пристальнее в золотисто-желтыя поверхности стен, можно удостовериться, что мы имеем перед собой памятник более отдаленной эпохи. В мелочном рисунке деталей самых янтарных «штук» и в изгибах рам, в симметричных и робких, но изящных завитках чувствуются еще отголоски поздняго барокко, привившагося при дворах Людовика XIV и Вильгельма Оранского под влиянием знаменитых декораторов Берэна, Мансара и Д. Маро. На одном из панно янтарного кабинета имеется пометка «Anno 1709», объясняющая вензель Фридриха I.

Но этими мелкими деталями, разсчитанными на небольшое помещение интимнаго характера, Растрелли пренебрег совершенно и распорядился присланным янтарем просто как роскошным материалом, как восхотительной краской.

Для того, чтобы «разогнать» в высоту и в ширину эту колоритную блестящую поверхность, он перебил янтарные доски длинными зеркальными пилястрами, заполнил пространства над дверьми пышными орнаментами и решился даже аттик над карнизом сделать «под янтарь». Мало-помалу в Янтарной комнате образовался из разных подношений и покупок маленький специальный музей янтарных вещей, и вообще в Царское Село поступали из всех дворцов янтарныя вещицы для починки, подклейки и проч. Итак, можно считать, что мы видим Янтарную комнату в том виде, в каком она была при Елизавете Петровне.

Штучный пол комнаты, сделанный уже при Екатерине в 1760-х годах, состоит из широко раскинувшегося и пышного рисунка. Что же касается до потолка, то он покрыт украшениями лишь в 1858 г. Середину его занимает огромная картина неизвестного венецианского мастера XVIII века, изображающая мудрость, охраняющую юность от соблазнов любви: справа, под шатром, покоится Венера, слева — богиня мудрости поспешно увлекает юношу; Геркулес с небесных высот взирает на эту сцену; амуры возятся с оружием Марса. Вокруг картины расположены медальоны в виде «сатауих» янтарнаго оттенка, писанные в 1858 г. академиком Титовым.

Между окнами над зеркалами помещена красивая орнаментальная живопись Елисаветинскаго времени с вензелями государыни.

Освещалась комната (согласно описи) 565 свечами, вставленными в деревянные и бронзовые стенники. Весь этот искрящийся свет отражался в политуре янтаря в 24 зеркальных пилястрах и в двух высоких зеркалах».

 

ГЛАВА XLIX

Небра, Германия

Среда, 21 мая, 14.10

Die Retter der Verlorenen Antiquitaten — искатели потерянной старины. Наиболее известны как Клуб девяти. Девять самых богатых людей Европы, пять промышленников, два финансиста, землевладелец и врач, создали абсолютно закрытый, по этой причине малоизвестный и весьма влиятельный европейский клуб. Люди, которым нравится разыскивать и находить по всему миру утраченные сокровища, бесценные предметы искусства. Большинство из этих людей — хорошо известные коллекционеры. Их интересы весьма разнообразны: старые мастера, современники, импрессионисты, Африка, Викторианская эпоха, сюрреализм.

Разнообразие делает их клуб интересным и определяет территории, на которых их эквизиторы охотятся за трофеями. В большинстве случаев границы территорий не пересекаются. Иногда члены клуба соперничают друг с другом, соревнуясь, кто раньше добудет тот или иной предмет. Гонки за приобретениями, страсть поиска, кураж охоты побуждают находить то, что считается потерянным навсегда. Их клуб дает возможность богатым людям проявить ничем не ограниченный дух состязания.

Сидя в маленькой комнатке гостиничного номера, Кнолль размышлял об этой безграничности. Он тоже не знал пределов, и ему это нравилось.

Ему припомнилось собрание прошлого месяца.

Собрания клуба проводились по очереди в поместьях его членов, места варьировались от Копенгагена до Неаполя. По давно заведенному обычаю на каждом собрании представлялось новое приобретение. Обычай требовал, чтобы представление делалось эквизитором того члена клуба, в чьем поместье проходило собрание. Это не всегда было возможно. Часто другие гости представляли свои находки. Но Кнолль отлично знал, как сильно каждый хозяин принимающего поместья желает показать что-нибудь новое, когда наступает его очередь развлекать гостей. Фелльнер был тщеславен и готов был вылезти вон из кожи, чтобы заполучить вещь, способную поразить его пресыщенных гостей. Как и Лоринг. Это страстное желание всегда было одной из граней их напряженного соперничества.

В прошлом месяце была очередь Фелльнера. Все девять членов приехали в Бург Херц, но только шесть эквизиторов при этом присутствовали. Это было неудивительно. Охотничий азарт преобладал над правилами приличия и элементарной учтивостью. Охотники за сокровищами предпочитали присутствию на представлении новой находки конкурирующего эквизитора живой азарт новой охоты. Зависть также была причиной отсутствия некоторых специалистов. Именно зависть, предположил он, не позволила Сюзанне Данцер присутствовать на последнем мероприятии. В следующем месяце была очередь Лоринга принимать членов клуба, и Кнолль решил отплатить ей той же неучтивостью и бойкотировать замок Луков. Так поступать было не очень удобно, поскольку он и Лоринг хорошо ладили. Лоринг несколько раз награждал его подарками за приобретения, которые в конце концов оказывались в частной коллекции чеха. Среди участников Клуба девяти было принято поощрять чужих эквизиторов. Таким образом, поощряемые клубом девять пар пытливых глаз ведут по всему миру поиск сокровищ, считающихся наиболее соблазнительными. Члены клуба редко продают друг другу находки или обмениваются ими. Более распространены аукционы. Предметы, представляющие интерес для нескольких членов, выставляются на ежемесячных собраниях. Все это так умно, так цивилизованно…

Тогда почему Сюзанне Данцер так не терпится изменить правила?

Почему она пытается его убить?

Стук в дверь внезапно прервал его размышления. Он ждал почти два часа в Небра, маленькой деревушке, расположенной на полпути между Штодтом и Бург Херцем. Он встал и открыл дверь. Моника нетерпеливо шагнула внутрь. Аромат сладкого лимона ворвался в комнатку вместе с ней. Он запер дверь.

Она оглядела его с ног до головы:

— Тяжелая ночь, Кристиан?

— Я не в настроении.

Она плюхнулась на постель, закинув одну ногу на другую и выставив напоказ промежность своих джинсов.

— Для этого тем более, — сказал он.

Кристиан все еще ощущал последствия ударов своей соперницы, хотя и не собирался об этом кому-то рассказывать.

— Почему было необходимо, чтобы я приехала сюда встретиться с тобой? — спросила она. — И почему нельзя сказать отцу?

Он рассказал Монике о том, что случилось в аббатстве, о Грумере и о погоне по Штодту. Он опустил последние разборки и добавил:

— Данцер удалось уйти, но прежде она упоминала Янтарную комнату. Она сказала, что именно эта пещера в горе была тем самым местом, где Гитлер спрятал панели в 1945 году.

— Ты ей веришь?

Он думал об этом весь день.

— Верю.

— Почему ты не поехал за ней?

— Нет необходимости. Она направилась в замок Луков.

— Откуда ты знаешь?

— Годы спарринга.

— Лоринг снова звонил вчера утром. Отец сделал, как ты просил, и сказал ему, что мы не получали от тебя известий несколько дней.

— Что объясняет, почему Данцер так открыто шлялась по Штодту.

Моника пристально посмотрела на него:

— Что у тебя на уме?

— Я прошу разрешения на вторжение в замок Луков. Я хочу проникнуть в заповедник Лоринга.

— Ты знаешь, что сказал бы на это отец.

Да, он знал. Правила клуба строго запрещали членам вторгаться на частную территорию друг друга. После представления детали того, где находится приобретение, никого уже не касаются. Связующим звеном, тем, за счет чего сохранялась секретность их сообщества, было простое знание предметов, которыми владели все девять членов. Правила клуба также запрещали открывать источники, пока приобретающий сам не изъявит желание их открыть. Эта секретность защищала не только члена клуба, но и эквизитора, а также обеспечивала возможность снова без помех использовать собранную информацию. Уважение к частной собственности было ключом их объединения, способом для похожих мужчин с похожими интересами получать похожее удовольствие. Святость их личных владений была нерушимым правилом, нарушение которого любым способом грозило немедленным исключением.

— В чем дело? — спросил он. — Духа не хватает? Разве не ты руководишь?

— Мне надо знать почему, Кристиан.

— Это не простое приобретение. Лоринг уже нарушил правила клуба, приказав Данцер убить меня. Больше чем единожды, я могу добавить. Я хочу знать почему, и я уверен, что ответ в замке у Лоринга.

Он надеялся, что верно оценивает ее. Моника была горда и высокомерна. Она явно обиделась на вчерашнюю выходку отца. Эта злость должна перекрыть ее здравомыслие, и она его не разочаровала.

— Правильно, черт возьми. Я тоже хочу знать, что делают эта сука и старый козел. Отец думает, мы все это придумали, что здесь какое-то недопонимание. Он хотел поговорить с Лорингом, сказать ему правду, но я отговорила его от этого. Я согласна. Делай.

Он увидел жадное выражение в ее глазах. Для нее состязание было афродизиаком.

— Я направляюсь туда сегодня. Предлагаю не вступать с ними больше в контакт, пока я не побываю там и не выберусь оттуда. Я даже согласен взять вину на себя, если меня поймают. Я действую по своей воле, и ты ничего не знала.

Моника усмехнулась:

— Не надо благородства, мой рыцарь. Теперь иди сюда и покажи мне, как сильно ты по мне скучал.

Фриц Панник вошел в обеденный зал «Гарни» и подошел прямо к столику, за которым сидели Пол и Рейчел. Инспектор подсел к ним и рассказал то, что ему удалось узнать.

— Мы проверили отели и узнали, что человек, подходящий под описание Кнолля, был зарегистрирован в «Кристиненхофе», на другой стороне улицы. Женщина, подходящая под описание этой Сюзанны, была зарегистрирована через несколько домов, в «Геблере».

— Вы узнали еще что-нибудь о Кнолле? — спросил Пол.

Панник покачал головой.

— К сожалению, он для нас загадка. У Интерпола нет никаких материалов на него, и без отпечатков пальцев нет никакого способа узнать больше. Мы ничего не знаем о его прошлом и даже о его местожительстве. Упоминание о квартире в Вене, фрау Катлер, было, конечно, ложью. На всякий случай я проверил информацию. Ничего не говорит о том, что Кнолль живет в Австрии.

— Должен же у него быть паспорт, — сказала Рейчел.

— Возможно, их несколько, и все на вымышленные имена. Такой человек, как он, не стал бы регистрировать свое настоящее имя ни в каком государстве.

— А женщина? — спросила Рейчел.

— О ней мы знаем еще меньше. Место преступления в доме Макарова оказалось абсолютно чистым. Он умер от раны в результате выстрела девятимиллиметровой пулей с близкого расстояния. Это предполагает некоторую бездушность и цинизм.

Пол в свою очередь рассказал Паннику то, что узнал о существовании Клуба девяти, богатых искателях утерянных предметов старины, и о теории Грумера относительно Кнолля и той женщины.

— Я никогда не слышал о такой организации, но наведу справки. Имя Лоринга тем не менее мне знакомо. Его литейные заводы производят лучшее в Европе миниатюрное оружие. Он также основной производитель стали. Один из ведущих промышленников в Восточной Европе.

— Мы хотим встретиться с Эрнстом Лорингом, — объявила Рейчел.

Панник повернул голову в ее сторону:

— И какова цель вашего визита?

Она рассказала ему, что поведал Маккой о Рафаиле Долинском и Янтарной комнате.

— Маккой думает, что он знает что-то о панелях, может быть, о моем отце, Макарове и…

— Родителях герра Катлера? — спросил Панник.

— Не исключено, — сказал Пол.

— Простите меня, но вы не считаете, что этими вопросами следует заняться соответствующим организациям? Риск, кажется, только возрастает.

— Жизнь полна риска, — возразил Пол.

— Риск бывает оправданный, а бывает глупый.

— Мы считаем, что дело того стоит, — сказала Рейчел.

— Чешская полиция с большим трудом идет на сотрудничество, — сообщил Панник. — Полагаю, у Лоринга достаточно контактов в министерстве юстиции, чтобы сделать наведение справок официальным путем как минимум сложным. Хотя Чешская Республика больше не коммунистическая, остатки секретности того режима сохранились. Наш департамент считает, что официальные запросы часто задерживаются дольше того, что мы считаем возможным.

— Вы хотите, чтобы мы были вашими глазами и ушами? — спросила Рейчел.

— Эта мысль приходила мне в голову. Вы частные лица с исключительно личной целью поездки. Если у вас получится добыть для меня что-либо, что могло бы дать повод для официальных действий, было бы замечательно. Чем больше вы узнаете, тем легче будет официальным представителям.

Пол должен был сказать это:

— Я думал, вы скажете, что мы с вами слишком рискуем.

Глаза Панника были холодны.

— Это вы рискуете, герр Катлер.

Сюзанна стояла на балконе своей спальни. Вечернее солнце кровавым апельсином падало за горизонт и мягко согревало кожу. Она чувствовала себя в безопасности в замке Луков. Имение простиралось на мили. Когда-то им владели богемские принцы. В те времена окружающий лес служил охотничьими угодьями, все олени и кабаны предназначались исключительно для правящего класса. Леса когда-то соседствовали с деревнями, где рудокопы, каменщики, плотники и кузнецы жили, работая в замке. Двести лет заняла постройка этих стен, и меньше часа понадобилось союзникам, чтобы разбомбить их в прах. Но семья Лоринга отстроила все заново, последняя реконструкция была не менее грандиозной, чем разрушенный оригинал.

Стоя на своем высоком балконе, она любовалась великолепным видом, наслаждаясь ласковой прохладой легкого ветерка. Деревень уже не было, они были заменены отдельно стоящими домами и коттеджами, в которых жили поколения людей, работавших на Лоринга. Дома всегда предоставлялись для дворецких, садовников, горничных, поваров и шоферов. Их было в общей сложности пятьдесят, семьи пожизненно проживали в поместье, их дети попросту наследовали работу родителей. Лоринги были щедры к своим помощникам. Жизнь вне замка Лукова была достаточно жестока, поэтому легко было понять, почему работники несли службу пожизненно.

Ее отец был одним из этих людей, историк искусств, посвятивший себя работе на Лоринга. Он стал вторым эквизитором Эрнста Лоринга за год до ее рождения. Ее мать внезапно умерла, когда ей было три года. И Лоринг, и ее отец часто говорили о ее матери и всегда в хвалебных тонах. Она явно была прекрасной женщиной. Когда ее отец уезжал на розыски, она выполняла обязанности домашнего учителя при двоих сыновьях Лоринга. Они были значительно старше, и Сюзанна никогда не была близка с ними. А в то время, когда она была подростком, они учились в университете. Юноши не были частыми гостями в замке Луков. Никто из них ничего не знал о клубе или о том, чем занимается их отец. Этот секрет разделяли только она и ее благодетель.

Ее любовь к искусству всегда располагала к ней Лоринга. Его предложение заменить отца последовало на следующий день после его похорон. Она была удивлена и не уверена в себе. Но у Лоринга не было сомнений ни в ее уме, ни в решительности. Его безграничная уверенность постоянно вдохновляла ее. Но теперь, стоя в одиночестве на своем балконе, она поняла, что слишком много рисковала за последние несколько дней. Кристиан Кнолль был тем человеком, которого нужно воспринимать всерьез. Ей удалось дважды выставить его дураком. Никогда прежде охота не обостряла их противостояние до такой степени. Ей было не по себе от этого соперничества, хотя она и понимала его необходимость. Теперь вопрос требовал другого решения. Лорингу необходимо поговорить с Францем Фелльнером и достигнуть какой-нибудь договоренности.

Раздался тихий стук в дверь.

Один из дворецких сообщил, что Лоринг хочет видеть ее у себя в кабинете.

Отлично, ей тоже необходимо с ним поговорить.

Кабинет располагался двумя этажами ниже в северо-западном крыле первого этажа. Сюзанне он всегда напоминал охотничью комнату, поскольку стены были увешаны оленьими рогами, а потолок украшен животными с гербов богемских королей. Огромная картина маслом семнадцатого века занимала одну из стен и удивительно реалистично изображала мушкеты, мешки для дичи, копья для кабанов и рожки.

К ее приходу Лоринг успел удобно устроиться на софе.

— Подойди сюда, дитя мое, — сказал он по-чешски.

Она села рядом с ним.

— Я долго размышлял над тем, что ты рассказала. Похоже, ты права и нужно что-то предпринять. Пещера в Штодте, скорее всего, именно то самое место. Я думал, ее никогда не найдут, но, увы, нашли.

— Откуда такая уверенность?

— У меня ее нет. Но исходя из тех немногих вещей, что рассказал мне отец перед смертью, место подходит по описанию. Грузовики, тела, замурованный вход.

— Этот след снова холоден, — внесла она ясность.

— Правда, моя дорогая?

Ее аналитический ум взял верх.

— Грумер, Борисов и Макаров мертвы. Катлеры — любители. Даже то, что Рейчел Катлер выжила в шахте, не имеет значения. Она не знает ничего, кроме того, что было в письмах ее отца, а это не много. Мимолетные упоминания легко можно не брать в расчет.

— Ты сказала, ее муж был в Штодте, в отеле и с группой Маккоя.

— И опять нет следа, который привел бы сюда. Любители не добьются ничего, как и раньше.

— Фелльнер, Моника и Кристиан не любители. Боюсь, мы слишком возбудили их любопытство.

Она знала о беседах Лоринга с Фелльнером в последние несколько дней. В них Фелльнер, очевидно, лгал, утверждая в том числе, что не знает о местонахождении Кристиана.

— Я согласна. Эти трое что-то явно затевают. Но вы можете уладить вопрос с паном Фелльнером с глазу на глаз.

Лоринг встал с кушетки.

— Это так сложно, draha. И мне осталось так мало лет…

— Я не стану слушать такие разговоры, — быстро перебила его Сюзанна. — Вы в добром здравии. У вас еще много плодотворных лет впереди.

— Мне семьдесят семь. Будь реалисткой.

Мысль о том, что он умрет, уже давно преследовала Сюзанну. Ее мать умерла, когда она была еще слишком мала, чтобы почувствовать потерю. Боль, когда умер ее отец, была все еще ощутима, воспоминания живы. Потеря другого отца будет еще более тяжелой.

— Мои сыновья хорошие люди. Они хорошо ведут бизнес семьи. И когда я умру, все это будет принадлежать им. Это их по праву рождения.

Лоринг повернулся к ней.

— Деньги призрачны. Всегда испытываешь определенное волнение, приумножая их. Но потом они сами начинают умножаться, если их грамотно инвестировать и правильно ими управлять. Не много умения нужно, чтобы увековечить миллионы в твердой валюте. Доходы моей семьи тому доказательство. Основная масса нашего состояния была сделана двести лет назад и просто передавалась по наследству.

— Ваш отец и вы сами сделали неоценимый вклад в благосостояние вашей семьи осторожным и грамотным управлением капиталами во время двух мировых войн.

— Политика часто вмешивается в жизнь, но всегда есть убежища, где можно в безопасности переждать политические катаклизмы. Для нас это была Америка.

Лоринг снова подошел и сел на край кушетки. От него, как и от всей комнаты, исходил запах горького табака.

— Искусство тем не менее, draha, понятие менее стабильное. Наше отношение к произведениям искусства меняется с течением времени. Шедевром, созданным пятьсот лет назад, сейчас могут быть недовольны. Тем не менее, — продолжал старик, — удивительно, как некоторые формы искусства могут жить и живут тысячелетия. Вот, моя дорогая, что так волнует меня. Ты понимаешь это волнение. Ты разделяешь его. Своим отношением к произведениям искусства ты принесла в мою жизнь много радости. И хоть моя кровь и не течет в твоих жилах, мой дух там определенно присутствует. Нет сомнения в том, что ты моя дочь по духу.

Она всегда это чувствовала. Жена Лоринга умерла почти двадцать лет назад. Ничего внезапного или неожиданного.

Болезненная и мучительная схватка с раком была проиграна. Его сыновья уехали десятилетия назад. У него было мало удовольствий, кроме искусства, возделывания сада и резьбы по дереву. Но его усталые суставы и ослабшие мускулы строго ограничивали такую активность. Хоть он и был миллиардером, проживающим в замке-крепости и обладающим именем, известным по всей Европе, Сюзанна была во многих смыслах единственным, что было у этого старика.

— Я всегда думала о себе как о вашей дочери.

— Когда я умру, я хочу, чтобы тебе достался замок Луков.

Она ничего не сказала.

— Я также завещаю тебе сто пятьдесят миллионов евро на содержание имения вместе со всей моей коллекцией, публичной и частной. Конечно, только ты и я знаем содержание частной коллекции. Я также оставил инструкции, чтобы к тебе перешло мое членство в клубе. Оно мое, и я могу поступать с ним как захочу. Я хочу, чтобы ты заняла мое место.

Его слова были слишком тяжелы для нее. Она попыталась возражать:

— А ваши сыновья? Они ваши законные наследники.

— Получат все мое состояние. Это имение, моя коллекция и эти деньги не сравнятся с тем, чем я владею. Я обсудил это с ними обоими, и ни один из них не возражал.

— Я не знаю, что сказать…

— Скажи, что ты дашь всему этому жить.

— В этом нет сомнения.

Он улыбнулся и легонько сжал ее руку:

— Я всегда гордился тобой. Ты хорошая дочь.

Старик помедлил.

— Теперь нам надо сделать последнее — обеспечить безопасность всего того, что мы с тобой так тщательно собирали.

Сюзанна поняла. Она знала уже целый день. На самом деле был только один способ решить их проблему.

Лоринг встал, подошел к столу и спокойно набрал номер телефона. Когда связь с Бург Херцем установилась, он спросил:

— Франц, как ты себя чувствуешь сегодня вечером?

Пауза, пока Фелльнер отвечал на другом конце. Лицо Лоринга было непроницаемо. Она знала, что это было трудно для него. Фелльнер был не просто соперником, он был еще и давним другом.

Тем не менее это должно было быть сделано.

— Мне очень надо поговорить с тобой, Франц. Это жизненно важно… Нет, я бы хотел послать за тобой самолет и поговорить сегодня вечером. К сожалению, у меня нет возможности выехать из республики. Я могу отправить самолет к тебе в течение часа и доставить тебя домой уже к полуночи… Да, пожалуйста, захвати с собой Монику — это касается и ее, а также Кристиана… О, ты еще ничего не слышал о нем? Очень жаль. Мой самолет приземлится на твоем аэродроме в пять тридцать. Скоро увидимся.

Лоринг повесил трубку и вздохнул.

— Такая жалость. До самого конца Франц продолжает разыгрывать неведение.

 

ГЛАВА L

Замок Луков, Чешская Республика

Среда, 21 мая, 18.50

Блестящий серо-золотой самолет с инициалами Лоринга на фюзеляже плавно проплыл через бетонированную площадку перед ангаром и остановился. Двигатели смолкли. Сюзанна встречала гостей вместе с Лорингом. В тусклом свете позднего вечера они молча наблюдали, как рабочие устанавливали металлический трап у открытого люка. Франц Фелльнер вышел первый, в темном костюме и галстуке. Моника следовала за ним, в белом, облегающем спортивную фигуру свитере, темно-синем приталенном пиджаке и туго обтягивающих джинсах. Как типично, подумала Сюзанна. Гнусная смесь хорошего воспитания и сексуальной распущенности. И хотя Моника Фелльнер только что вышла из частного самолета стоимостью в несколько миллионов долларов в одном из крупнейших аэропортов Европы, на ее лице было написано выражение брезгливости человека, оказавшегося в трущобах.

Их разделяло всего три года, Моника была старше. Дочка одного из богатейших людей Европы начала посещать собрания клуба пару лет назад, не делая секрета из того, что она когда-нибудь станет преемницей своего отца. Ей все доставалось легко. Жизнь Сюзанны радикально отличалась от ее жизни. Хотя она и выросла в имении Лоринга, от нее всегда ожидали упорного труда, не менее упорной учебы и успешных приобретений. Много раз она думала, был ли Кнолль камнем преткновения между ними. Моника не единожды давала понять, что считает Кнолля своей собственностью. До момента, когда несколько часов назад Лоринг объявил свою волю по завещанию, она никогда не размышляла о такой же жизни, как у Моники Фелльнер. Но сейчас эта жизнь стала для нее реальностью, и Сюзанна не могла отделаться от желания узнать, что подумает дорогая Моника, когда узнает, что скоро они станут равны.

Лоринг выступил вперед и гостеприимно пожал руку Фелльнеру. Затем он обнял Монику и легонько поцеловал ее в щеку. Фелльнер приветствовал Сюзанну улыбкой и вежливым кивком члена клуба эквизитору.

Поездка в замок Луков на «мерседесе» Лоринга, специально оборудованном для встреч особо почетных гостей, была приятной и относительно спокойной, разговоры велись о политике и бизнесе. В столовой для гостей был накрыт ужин. Когда подали основное блюдо, Фелльнер спросил по-немецки:

— Что за срочность, Эрнст? Почему нам нужно поговорить именно сегодня вечером?

Сюзанна отметила, что Лоринг пока сохранял дружелюбный тон, беседуя на легкие темы, чтобы его гости расслабились. Ее работодатель вздохнул.

— Безотлагательный вопрос касается Кристиана и Сюзанны.

Моника бросила на Сюзанну испепеляющий взгляд и нахмурилась.

— Я знаю, — сказал Лоринг, — что Кристиан остался невредим во время того взрыва на руднике. Я уверен, вы знаете, что устроила этот взрыв Сюзанна.

Фелльнер отложил вилку и нож и посмотрел в лицо хозяину дома.

— Мы осведомлены о том и о другом.

— Тем не менее последние два дня вы продолжали уверять меня, что не знаете, где находится Кристиан.

— Откровенно говоря, я считаю, что эта информация тебя не касается. Вместе с тем меня удивляет, откуда этот интерес?

Тон Фелльнера стал более резким, необходимость держать лицо, казалось, пропала.

— Я знаю о поездке Кристиана в Санкт-Петербург две недели назад. На самом деле с нее все и началось.

— Мы полагаем, что вы заплатили тому служащему. — Тон Моники был отрывистым, гораздо более резким, чем у ее отца.

— И снова, Эрнст, к чему ты клонишь? — спросил Фелльнер.

— Все эти события касаются Янтарной комнаты, — медленно сказал Лоринг.

— Чего именно?

— Давайте закончим ужин. Поговорим после.

— По правде, я не голоден. Ты вызвал меня сюда, за триста километров, не предупредив заранее, чтобы поговорить, так уж давай поговорим.

Лоринг сложил салфетку:

— Очень хорошо, Франц. Идите, пожалуйста, со мной.

Сюзанна последовала за ними, когда Лоринг вел своих гостей по лабиринту первого этажа замка. Широкий коридор огибал комнаты, украшенные бесценными произведениями искусства и старины. Это была публичная коллекция Лоринга, результат шестидесяти лет персональных приобретений и еще ста лет до этого приобретений его отца, деда и прадеда. Некоторые из наиболее ценных произведений мирового искусства находились в соседних помещениях. Но полный размер открытой коллекции Лоринга был известен только Сюзанне и ее патрону — сокровища, охраняемые толстыми стенами и удаленностью от мира, в сельском поместье, в стране с недавним коммунистическим прошлым. Скоро все это будет принадлежать ей.

— Я собираюсь нарушить одно из священных правил, — сказал Лоринг. — Как демонстрация моей доброй воли — я намереваюсь показать вам закрытую часть своей коллекции.

— Это необходимо? — спросил Фелльнер.

— Уверен, что да.

Они миновали кабинет Лоринга и прошли по длинному залу к уединенной комнате в конце. Она представляла собой компактный прямоугольник, накрытый крестообразным сводчатым потолком с фресками, изображавшими чередование знаков зодиака и святых апостолов. Массивная изразцовая печь занимала один угол. Витрины орехового дерева, инкрустированные африканской слоновой костью, окаймляли стены. Стеклянные полки были заполнены фарфором шестнадцатого и семнадцатого веков. Фелльнер и Моника задержались на минуту, чтобы отдать должное особо ценным экземплярам.

— Романская комната, — пояснил Лоринг. — Я не знаю, бывали ли вы здесь раньше.

— Я не был, — покачал головой Фелльнер.

— Я тоже никогда ничего из этого не видела, — сказала Моника.

— Я храню здесь самое ценное из своего стекла. Печь исключительно декоративная, воздух подается отсюда.

Лоринг указал на решетку в полу рядом с печью:

— Я уверен, что вы тоже используете у себя специальное оборудование для подачи кондиционированного воздуха.

Фелльнер кивнул.

— Сюзанна, — позвал Лоринг.

Она выступила из-за одной из деревянных витрин, четвертой в ряду, и медленно сказала тихим голосом:

— Обычная практика, вызывающая обычное замешательство.

Шкаф и секция каменной стены повернулись вокруг центральной оси, открыв выход на другую сторону.

— Настроено на интонации моего голоса и голоса Сюзанны. Кое-кто из персонала знает об этой комнате. Время от времени ее, конечно же, надо убирать. Но мои люди мне абсолютно верны и никогда не говорят об этом вне поместья. Уверен, что и твои ведут себя так же. На всякий случай тем не менее мы меняем пароль раз в неделю.

— На этой неделе он интересный, — отметил Фелльнер. — Кафка, думаю. Первая строка из «Общего замешательства».

Лоринг усмехнулся:

— Мы должны оставаться верны традициям уроженцев Богемии.

Сюзанна отошла в сторону и дала Фелльнеру и Монике войти первыми. Проходя мимо, Моника бросила на нее холодный взгляд, полный отвращения. Сюзанна пропустила Лоринга и последовала за всеми. Просторное помещение было наполнено другими витринами, картинами и гобеленами.

— Я уверен, что у вас есть такое же помещение. Это результат более чем двухсотлетнего коллекционирования. Последние сорок лет в клубе, — представил коллекцию Лоринг.

Фелльнер и Моника рассматривали витрины.

— Изумительные вещи, — сказал Фелльнер. — Впечатляюще. Я помню многие из них с представлений. Но, Эрнст, ты тянешь время.

Фелльнер стоял перед почерневшим черепом в стеклянной витрине.

— «Пекинский человек»?

— Наша семья владеет им с войны.

— Насколько я помню, он исчез в Китае во время транспортировки в Соединенные Штаты.

Лоринг кивнул:

— Отец приобрел его у вора, который выкрал череп у охранявших его пехотинцев.

— Удивительно. Эта находка определяет возраст нашего предка — около полумиллиона лет. Китайцы и американцы не остановились бы ни перед чем, чтобы получить его обратно. А он преспокойно находится здесь, в центре Богемии. В странные времена мы живем, не правда ли?

— Совершенно верно, старый друг. Совершенно верно.

Лоринг показал на двойные двери в дальнем конце длинного помещения:

— Туда, Франц.

Фелльнер прошел сквозь высокие двери. Они были выкрашены в белый цвет, и по ним струились узоры золоченого литья. Моника не отставала от отца.

— Вперед. Открой их, — сказал Лоринг.

Сюзанна обратила внимание на то, что, наверное, впервые в жизни Моника держала рот закрытым. Фелльнер протянул руку к медным ручкам, повернул их и толкнул двери внутрь.

— Матерь Божия! — воскликнул Фелльнер, остановившись внутри ярко освещенной комнаты.

Комната была идеально квадратная, с высокими сводчатыми потолками, покрытыми цветными фресками. Части мозаики из янтаря цвета виски разделяли три из четырех стен на ясно различимые фрагменты. Зеркальные пилястры отделяли каждую панель. Янтарные детали создавали эффект деревянной обшивки между длинными тонкими верхними панелями и короткими прямоугольными нижними. Тюльпаны, розы, портреты людей, фигурки, морские раковины, цветы, монограммы, завитки и гирлянды из цветов, вырезанные из янтаря, вырастали из стен. На многих панелях из янтарного разноцветья были искусно воспроизведены корона Романовых и рельеф двуглавого орла российских царей. Позолоченное литье кровеносными сосудами оплетало все панели и три комплекта белых двойных дверей. Резные херувимы и женские бюсты усеивали пространство между и над верхними панелями и также окаймляли двери и окна. Зеркальные пилястры были украшены позолоченными подсвечниками с ярко горевшими электрическими свечами. Паркетный пол сиял, деревянные части его были такими же вычурными, как и янтарные стены, полированная поверхность отражала лампы, как отдаленные солнца.

Лоринг вошел вслед за гостями.

— Она такая же, как в Екатерининском дворце. Десять на десять метров площадью с потолками семь с половиной метров высотой.

Моника контролировала себя лучше, чем отец.

— Поэтому вы играли в игры с Кристианом?

— Вы слишком близко подбирались. Это было тайной в течение более чем пятидесяти лет. Я не мог позволить событиям развиваться бесконтрольно и рисковать тем, что мою тайну узнают русские или немцы. Мне не нужно рассказывать вам, какова была бы их реакция.

Фелльнер пересек комнату и прошел в дальний ее конец, восхищаясь изумительным янтарным столиком, стоявшим на пересечении двух нижних панелей. Затем он двинулся к одной из флорентийских мозаик, цветные камни были отполированы и обрамлены в позолоченную бронзу.

— Я никогда не верил этим историям. Одни клялись, что русские спасли мозаики до того, как нацисты вошли в Екатерининский дворец. Другие говорили, что остатки панелей были найдены на руинах Кенигсберга после того, как бомбежки в сорок пятом разрушили его до основания.

— Первая история ложь. Русские не могли похитить мозаику. Они действительно пытались демонтировать одну из верхних янтарных панелей, но она развалилась на части. Остальные решили оставить, включая мозаику. Вторая история тем не менее правда. Иллюзия, созданная Гитлером.

— Что ты имеешь в виду?

— Гитлер знал, что Геринг хочет эти янтарные панели. Он также знал о том, как верен Герингу Эрих Кох. Поэтому фюрер лично приказал вывезти панели из Кенигсберга и отправил специальный отряд СС осуществить перевозку на случай, если с Герингом возникнут проблемы. Вот такими странными были взаимоотношения Гитлера и Геринга. Полное недоверие друг к другу и одновременно полная зависимость. Только в конце, когда Борману все-таки удалось подорвать авторитет Геринга, Гитлер отвернулся от него.

Моника подошла к окнам, которые состояли из трех оконных рам, поднимающихся от пола до середины стены. Каждая рама была разделена переплетом для восьми стекол и заканчивалась наверху аркой. Нижние рамы на самом деле были двойными дверями в форме окон. За стеклами было светло и просматривался сад.

Лоринг заметил ее интерес.

— Эта комната со всех сторон закрыта каменными стенами, ее даже невозможно заметить снаружи. Я поручил написать фрески и сделать особое освещение, что создает иллюзию вида из окна. В оригинале вид из комнаты открывался на парадный двор Екатерининского дворца. Поэтому я выбрал пейзаж девятнадцатого века, двор, который вы видите, обнесен оградой.

Лоринг подошел ближе к Монике.

— Витая золоченая решетка ворот там, вдалеке, воспроизведена абсолютно точно. За ней видна аллея Александровского парка. Трава, кусты и цветы взяты из современных карандашных рисунков, которые использовались как модели. Довольно хорошие, кстати. Все выглядит так, будто мы стоим на втором этаже дворца. Ты можешь представить военные парады, которые проходили регулярно, или увидеть придворных на вечерней прогулке и оркестр, играющий неподалеку?

— Изобретательно. — Моника повернулась. — Как вам удалось так точно воссоздать панели? Я была в Санкт-Петербурге прошлым летом и посетила Екатерининский дворец. Восстановление Янтарной комнаты почти окончено. У них готовы литье, позолота, окна и двери, восстановлены и многие панели. Довольно хорошая работа, но с этой не сравнить.

Лоринг вышел на середину комнаты.

— Это очень просто, моя дорогая. Большинство из того, что ты видишь, — оригинал, а не репродукция. Ты знаешь ее историю?

— Немного, — ответила Моника.

— Тогда ты, конечно, знаешь, что панели были в плачевном состоянии, когда нацисты экспроприировали их в тысяча девятьсот сорок первом году. Первые прусские мастера клеили янтарь на твердые дубовые панели грубой мастикой из пчелиного воска и сока деревьев. Сохранить панели неповрежденными в такой ситуации сродни попытки сохранить стакан воды в течение двухсот лет. Не важно, насколько аккуратно он будет храниться, в конце концов вода либо прольется, либо испарится.

Он обвел рукой комнату:

— Здесь то же самое. В течение двух веков дуб расширялся и сжимался, а в некоторых местах прогнил. Печное отопление, плохая вентиляция и влажный климат Царского Села — все это только ухудшило положение. Дуб деформировался со сменой времен года, мастика потрескалась, и куски янтаря отвалились. Почти тридцать процентов пропало к моменту прихода нацистов. Еще десять процентов было потеряно во время похищения. Когда отец нашел панели, они были в жалком состоянии.

— Я всегда предполагал, что Иосиф Лоринг знал гораздо больше, чем говорил, — произнес Фелльнер.

— Вы не можете представить себе разочарование отца, когда он в конце концов нашел их. Он вел поиски семь лет, а представлял красоту и вспоминал их величие с тех самых пор, как видел их в Санкт-Петербурге перед русской революцией.

— Они были в той пещере под Штодтом, правильно? — спросила Моника.

— Правильно, моя дорогая. В тех немецких грузовиках были эти ящики. Отец нашел их летом тысяча девятьсот пятьдесят второго года.

— Но как? — спросил Фелльнер. — Русские вели серьезные поиски, так же как и частные коллекционеры. Тогда все хотели заполучить Янтарную комнату, и никто не верил, что она была уничтожена. Иосиф был в ярме у коммунистов. Как ему удался этот подвиг? И, что еще более важно, как ему удалось сохранить это?

— Отец был близок с Эрихом Кохом. Прусский гауляйтер признался ему, что Гитлер хотел отправить панели на юг до прихода Красной армии. Кох был верен Герингу, но он был не дурак. Когда Гитлер приказал эвакуировать панели, он подчинился и ничего не сказал Герингу. Панели увезли не дальше региона Гарц, где они были спрятаны в горах. В конце концов Кох признался Герингу, но даже гауляйтеру не было известно их точное местонахождение. Геринг нашел четверых солдат из отряда, сопровождавшего панели. По слухам, он пытал их, но они ему так ничего и не сказали.

Лоринг покачал головой.

— Геринг совершенно сошел с ума к концу войны. Кох боялся его до смерти, поэтому он разбросал части Янтарной комнаты. Дверные петли, медные ручки, камни из мозаики были спрятаны в Кенигсберге. Кох телеграфировал ложное сообщение об уничтожении комнаты не только Советам, но и Герингу. Но те мозаики были копией, над которой немцы работали с тысяча девятьсот сорок первого года.

— Я никогда не принимал на веру историю о том, что янтарь сгорел во время бомбежек Кенигсберга, — заявил Фелльнер. — Весь город пропах бы тогда как горшок с ладаном. Ведь, когда янтарь плавят, он издает сильный характерный запах, похожий на запах плавленой канифоли.

Лоринг хихикнул:

— Это правда. Я никогда не понимал, почему никто не обратил на это внимания. Ни в одном отчете о бомбардировках не упоминалось о запахе. Представьте себе двадцать тонн янтаря, медленно тлеющего в огне. Запах распространился бы на мили и пропитал бы все окрестности на несколько дней пути.

Моника легонько погладила одну из отполированных стен:

— Никакой напыщенности камня. Почти теплые на ощупь. И гораздо темнее, чем я себе представляла. Намного темнее, чем восстановленные панели в Екатерининском дворце.

— Янтарь темнеет со временем, — пояснил ее отец. — Хотя разрезанный на части, отполированный и склеенный вместе янтарь выдержит века. Янтарная комната восемнадцатого века была бы гораздо более яркой, чем эта комната сегодня.

Лоринг кивнул.

— И хотя кусочкам этих панелей миллионы лет, они хрупкие, как кристаллы, и так же привередливы. Это делает сокровище еще более изумительным.

— Он сверкает, — восхищенно сказал Фелльнер. — Как зимнее солнце. Светит, но не греет.

— Как и оригинал, этот янтарь сзади покрыт серебряной фольгой. Свет просто отражается.

— Что ты имеешь в виду — как и оригинал? — встревожился Фелльнер.

— Как я сказал, отец был разочарован, когда вскрыл пещеру и нашел янтарь. Дуб прогнил, почти все кусочки отвалились. Он заботливо восстановил все и добыл копии фотографий, которые были сделаны в Советском Союзе до войны. Как и нынешние реставраторы в Царском Селе, отец использовал эти фотографии, чтобы реконструировать панели. Единственное различие — он обладал первоначальным янтарем.

— Где он нашел мастеров? — спросила Моника. — Насколько я помню, знание о том, как обращаться с янтарем, было утрачено во время войны. Большинство старых мастеров погибли.

— Некоторые выжили, — парировал Лоринг. — Спасибо Коху. Геринг намеревался создать комнату, идентичную оригиналу, и дал Коху инструкции посадить мастеров в тюрьму, чтобы они были под присмотром. Отец смог найти многих из них еще до конца войны. Он предложил обеспеченную жизнь им и тем членам их семей, которые остались в живых. Многие приняли его предложение и жили здесь в уединении, медленно, по кусочкам, создавая шедевр заново. Несколько их потомков все еще живут здесь и ухаживают за этой комнатой.

— Это не опасно? — спросил Фелльнер.

— Вовсе нет. Эти люди и их семьи верны мне. Жизнь в советской Чехословакии была трудной. Жестокой. Они все до единого были благодарны за щедрость, проявленную Лорингом по отношению к ним. Все, что мы хотели от них, это хорошая работа и соблюдение тайны. Почти десять лет потребовалось, чтобы сделать то, что вы сейчас здесь видите. Слава богу, русские обучали всех своих художников в манере реализма, так что реставраторы были компетентны.

Фелльнер махнул рукой на стены:

— Завершение всего этого стоило целого состояния.

— Отец купил янтарь, необходимый, чтобы заменить недостающие куски, на легальном открытом аукционе, что было очень дорого даже в 1950-е годы. Он также использовал некоторые современные технологии при восстановлении. Новые панели сейчас не дубовые. Вместо цельного дерева слои сосны, ясеня и дуба проварены вместе и склеены. Отдельные слои дают возможность расширения. Кроме этого, между янтарем и деревом добавлен специальный увлажняющий слой. Янтарная комната не только полностью восстановлена, она теперь еще и долговечна.

Сюзанна тихо стояла около дверей и внимательно следила за происходящим. Старый немец не скрывал своего изумления. В мире мало найдется вещей, способных шокировать такого искушенного человека, как Франц Фелльнер, миллиардера с коллекцией, которая восхитила бы любой музей в мире. Сюзанна понимала его шок. Она сама испытала похожие чувства, когда Лоринг впервые ввел ее в эту комнату.

— Куда ведут две другие двери? — поинтересовался Фелльнер.

— Эта комната находится в центре моей закрытой галереи. Мы возвели стены и разместили двери и окна в точности, как в оригинале. Вместо комнат Екатерининского дворца эти двери ведут в другие секции моей частной коллекции.

— Как долго находится здесь эта комната?

— Пятьдесят лет.

— Удивительно, что вам удалось скрывать ее все это время, — сказала Моника. — Советский Союз обмануть трудно.

— Отец наладил хорошие отношения и с Советским Союзом, и с Германией во время войны. Чехословакия представляла удобный маршрут для перевода нацистской валюты и золота в Швейцарию. Наша семья способствовала многим этим трансферам. Советский Союз после войны тоже пользовался этим каналом. Ценой за услуги была свобода поступать так, как мы хотели.

Фелльнер усмехнулся:

— Могу себе представить. Русские не могли позволить информировать американцев или британцев о том, что становилось известным тебе.

— Есть старинное русское выражение: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». В иронической форме оно отражает тенденцию российского искусства возрождаться после тяжелых времен. Но это также объясняет, как стало возможным то, что вы сейчас видите.

Сюзанна смотрела, как Фелльнер и Моника подошли к витринам высотой по грудь, обрамлявшим янтарные стены. Внутри было множество предметов. Шахматная доска с фигурами семнадцатого века, самовар и фляжка восемнадцатого века, женский несессер, ложки, медальоны, замысловатые шкатулки. Все из янтаря, созданное, как объяснил Лоринг, кенигсбергскими или гданьскими мастерами.

— Эти вещи прекрасны, — улыбнулась Моника.

— Как Кунсткамера Петра Великого. Я храню вещи из янтаря в своей «комнате любопытства». Большинство из этих вещей было собрано Сюзанной или ее отцом не для всеобщего обозрения. Военные трофеи.

Старик повернулся к Сюзанне и улыбнулся. Затем он снова посмотрел на своих гостей.

— Давайте теперь вернемся в мой кабинет, где мы сможем еще немного посидеть и поговорить.

 

ГЛАВА LI

Замок Луков, Чешская Республика

Среда, 21 мая, 20.00

Сюзанна села неподалеку от Моники, Фелльнера и Лоринга. Она всегда предпочитала смотреть со стороны, позволяя своему боссу наслаждаться моментами триумфа. Дворецкий только что вышел, оставив кофе, бренди и пирожные.

— Меня всегда удивляла способность Иосифа ладить со всеми, — сказал Фелльнер. — Он удивительно хорошо пережил войну.

— Отец ненавидел нацистов, — сказал Лоринг. — Его литейные заводы и фабрики были предоставлены в их распоряжение, но довольно легко было производить хрупкий металл, или ржавеющие пули, или ружья, не переносившие морозов. Это была опасная игра — нацисты фанатично относились к качеству, но тогда помогли его взаимоотношения с Кохом. Его редко расспрашивали о чем-либо. Он с самого начала знал, что немцы проиграют войну, и предсказывал, что Советский Союз займет Восточную Европу, поэтому все время работал под прикрытием советской разведки.

— Я понятия об этом не имел, — проговорил Фелльнер.

— Он был патриотом Богемии, — кивнул Лоринг. — Просто он действовал своими методами. После войны русские были ему признательны. Они тоже нуждались в нем, поэтому оставили его в покое. Я смог продолжить эти взаимоотношения. Наша семья тесно сотрудничала со всеми лидерами Чехословакии начиная с тысяча девятьсот сорок пятого года. Отец оказался прав и насчет Советского Союза, впрочем, так же как и Гитлер.

— Что вы имеете в виду? — переспросила Моника.

Лоринг сцепил руки на коленях.

— Гитлер всегда верил, что американцы и британцы присоединятся к нему в войне против Сталина. Советский Союз был реальным врагом Германии, и он верил, что Черчилль и Рузвельт также считают СССР своим врагом. Поэтому он спрятал столько денег и ценностей. Он намеревался вернуть себе все это, как только союзники присоединятся к нему, чтобы победить СССР. Сумасшедший, безусловно, но история доказала, что большинство взглядов Гитлера относительно Советов были правильными. Когда Берлин был окружен советской армией в тысяча девятьсот сорок пятом году, Америка, Англия и Германия немедленно объединились против русских.

— Потому что Сталин всех пугал, — сказал Фелльнер, — гораздо больше, чем Гитлер. Сталин уничтожил шестьдесят миллионов человек по сравнению с десятью миллионами Гитлера. Когда в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году Сталин умер, мы все почувствовали облегчение.

Все замолчали, каждый обдумывал сказанное. Спустя минуту Лоринг нарушил течение мыслей собеседников:

— Я полагаю, Кристиан доложил о скелетах, найденных в пещере под Штодтом?

Фелльнер кивнул.

— Они работали на площадке, иностранцы, нанятые в Египте. Тогда это была огромная шахта, только внешний вход был замурован взрывом. Отец нашел его, расчистил и достал раскрошившиеся панели. Затем он замуровал пещеру с телами внутри.

— Иосиф убил их?

— Лично. С вечера он напоил этих людей сильным снотворным. Когда они крепко заснули, выстрелил каждому в голову.

— И с тех пор вы убиваете людей? — съязвила Моника.

Лоринг посмотрел ей в лицо.

— Наши эквизиторы уверяли, что это происшествие останется тайной навсегда. Должен заметить, что жестокость, с которой люди проводили поиски, и настойчивость, которую они проявляли, удивляла даже меня. Многих охватила мания поиска Янтарной комнаты. Время от времени мы пускали поисковые экспедиции по ложному следу, распускали слухи, чтобы искавшие начинали двигаться в противоположном направлении. Вы, возможно, помните статью в «Рабочей трибуне» несколько лет назад. Там писали, что советская военная разведка обнаружила панели на руднике около старой базы автоцистерн в Восточной Германии, примерно в двухстах пятидесяти километрах южнее Берлина.

— У меня есть эта статья, — сказал Фелльнер.

— Фальшивка. Сюзанна организовала утечку для соответствующих людей. Мы надеялись, что большинство последуют здравому смыслу и прекратят поиски.

Фелльнер покачал головой:

— Слишком дорогая. Слишком загадочная. Опьяняющая приманка.

— Полностью согласен с тобой. Я часто захожу в комнату, просто чтобы посидеть и полюбоваться. Янтарь оказывает почти целебное действие.

— И он бесценен, — добавила Моника.

— Правда, моя дорогая. Я читал кое-что о военных грабежах памятников культуры, сделанных из драгоценных камней и металлов, — автор утверждал, что они не смогли бы пережить войну в нетронутом виде; стоимость их отдельных частей значительно больше, чем их самих в целом. Один комментатор, кажется из лондонской «Таймс», написал, что судьба Янтарной комнаты, скорее всего, такова. Ее просто растащили по кускам. Он заключил, что только такие объекты, как книги или картины, которые имеют ценность только в целом состоянии по сравнению с сырьем, использованным для их создания, способны пережить войну.

— Ты поддерживал эту версию, — ухмыльнулся Фелльнер.

Лоринг взял чашечку кофе с бокового столика и улыбнулся:

— Автор додумался до этого сам. Но мы сделали все, чтобы статья получила широкое распространение.

— И все же что случилось? — спросила Моника. — Зачем было убивать так много людей?

— Вначале у нас не было выбора. Альфред Роде руководил погрузкой ящиков в Кенигсберге и знал об окончательном пункте назначения. Этот дурак рассказал своей жене, поэтому отец убрал их обоих прежде, чем они сообщили русским. Тогда Сталин собрал комиссию для расследования. Уловка нацистов совсем не убедила русских. Они верили, что панели существуют, и продолжали настойчиво искать.

— Но Кох пережил войну и разговаривал с русскими, — возразил Фелльнер.

— Это правда. Но мы финансировали его защиту в суде вплоть до его смерти. После того как поляки приговорили его за военные преступления, единственное, что спасало его от виселицы, — это советское вето. Русские считали, что он знал, где была спрятана Янтарная комната. В реальности же Кох знал только, что грузовики покинули Кенигсберг, направляясь на запад, а затем на юг. Он не знал ничего из того, что произошло потом. Это мы предложили ему водить за нос русских перспективой найти панели. Только к тысяча девятьсот шестидесятому году они в конце концов согласились на его условия. Его жизнь была спасена в обмен на информацию, но тогда уже легко было списать все на время. Нынешний Кенигсберг сильно отличается от Кенигсберга времен Второй мировой войны.

— Итак, финансируя юридическую защиту Коха, вы обеспечивали его лояльность. Он не предал свой единственный источник дохода и не разыграл свой главный козырь, так как уже не было причины верить, что русские сдержат свое слово.

Лоринг улыбнулся:

— Именно так, старый друг. Это держало нас в постоянном контакте с единственным оставшимся в живых человеком, который мог предоставить имеющую смысл информацию о местонахождении панелей.

— И с тем, кого было бы трудно убить, не привлекая ненужного внимания.

— Кох сотрудничал с нами и ничего не открыл.

— А остальные? — спросила Моника.

— Иногда кто-нибудь подбирался близко, и тогда становилось необходимо организовывать несчастные случаи. Иногда мы обходились без предосторожностей и попросту убивали их, особенно когда не было времени на подготовку. Отец придумал «проклятие Янтарной комнаты» и скормил эту историю журналистам. Как это типично для прессы, пожалуйста, прости мою наглость, Франц, за эту фразу сразу ухватились. Она сделала неплохие заголовки и увеличила продажи, я полагаю.

— А Петр Борисов и Семен Макаров? — спросила Моника.

— С ними было больше всего хлопот, хотя я и не понимал этого до последнего времени. Они были близки к правде. Почему-то они держали эту информацию при себе, охраняя то, что они считали тайной. Похоже, что ненависть к советской системе сильно повлияла на них. Мы знали о Борисове по его работе в советской Чрезвычайной комиссии. В результате он сумел эмигрировать в Соединенные Штаты и там пропал. Имя Макарова тоже было знакомо. Но он растворился в Европе. Поскольку с тех пор они не представляли очевидной угрозы, мы оставили их в покое. До тех пор, разумеется, пока не вмешался Кристиан.

— Теперь они замолчали навсегда, — с иронией протянула Моника.

— Ты бы сделала то же самое, моя дорогая.

Сюзанна смотрела, как Моника ощетинилась на замечание Лоринга. Он, конечно, был прав. Эта сучка убила бы родного отца, чтобы защитить собственные интересы.

Лоринг во второй раз нарушил наступившую тишину:

— Мы узнали о местонахождении Борисова около семи лет назад, тоже случайно. Его дочь вышла замуж за человека по имени Пол Катлер. Отец Катлера был американским энтузиастом, увлекающимся искусством. В течение нескольких лет старший Катлер наводил справки в Европе о Янтарной комнате. Как-то он вышел на родственника человека, который работал здесь, в поместье, над дубликатом. Теперь мы знаем, что Макаров сообщил Борисову имя и Борисов попросил Катлера навести справки. Четыре года назад эти расспросы достигли того предела, который вынудил нас к действиям. Самолет был взорван. Благодаря небрежности итальянской полиции и некоторым правильным вложениям крушение было списано на террористов.

— Работенка Сюзанны? — спросила Моника.

Лоринг кивнул:

— Она весьма одаренная девушка.

— Этот служащий в Санкт-Петербурге работает на вас? — допытывался Фелльнер.

— Конечно. Русские при всей неэффективности своей деятельности имели гнусную традицию все записывать. У них буквально миллионы страниц всяких записей. При этом нет возможности просмотреть их все. Единственным способом препятствовать пытливым умам наткнуться на что-то интересное было заплатить служащим за внимательность.

Лоринг допил кофе, затем отставил фарфоровую чашку и блюдце. Он посмотрел прямо на Фелльнера.

— Франц, я рассказываю тебе все это, чтобы продемонстрировать свое доверие. К сожалению, я позволил нынешней ситуации выйти из-под контроля. Покушение Сюзанны на жизнь Кристиана и их поединок вчера в Штодте — свидетельство того, во что может вылиться противостояние. Ненужная конкуренция может привлечь нежелательное внимание к нам обоим, не говоря уже о клубе. Я думал, если ты будешь знать правду, мы сможем остановить сражение. Уже нечего узнавать о Янтарной комнате. Я искренне сожалею о том, что произошло с Кристианом, и знаю, что Сюзанна не хотела того. Она действовала по моим указаниям и выполняла то, что я считал необходимым в тот момент.

— Я тоже сожалею о том, что случилось, Эрнст. Не кривя душой скажу: я рад, что панели у тебя. Конечно, я хотел иметь их, но мне приятно знать, что они в безопасности и нетронуты. Я всегда боялся, что русские найдут их. Они ничем не лучше цыган, когда речь идет о сохранении сокровищ.

— Отец и я чувствовали то же самое. Русские допустили такую порчу янтаря, что мне представляется почти благословением, что немцы украли их. Кто знает, какая судьба постигла бы Янтарную комнату, если бы она осталась в руках Сталина или Хрущева? Коммунисты были гораздо сильнее озабочены созданием бомб, чем сохранением культурного наследия, — прочувствованно заявила Моника. Затем она обратилась к Лорингу: — Вы предлагаете что-то вроде перемирия?

Сюзанна чуть не улыбнулась нетерпению этой сучки. Бедняжка. Ей уже не светит представить собранию клуба Янтарную комнату.

— Это именно то, чего я желаю. — Лоринг повернулся: — Сюзанна, пожалуйста.

Она встала и отошла в дальний угол кабинета. Два сосновых ящика стояли на паркетном полу. Она принесла их, держа за веревочные ручки, и поставила на стол перед Францем Фелльнером.

— Два бронзовых сосуда, которыми ты так восхищался все эти годы, — указал на них Лоринг.

Сюзанна приподняла крышку одного из ящиков. Фелльнер выудил сосуд с подстилки из кедровых опилок и стал рассматривать его на свету. Сюзанна хорошо знала этот образчик древности. Десятый век. Два сосуда достались ей от человека из Нью-Дели, который в свою очередь украл оба предмета в небольшой деревеньке Южной Индии. Они оставались среди наиболее разыскиваемых пропавших индийских ценностей, но последние пять лет благополучно покоились в замке Луков.

— Сюзанна и Кристиан ожесточенно боролись за них, — сказал Лоринг.

— Еще одна проигранная нами битва, — благодушно согласился Фелльнер.

— Они теперь твои. Прими их в качестве извинения за то, что произошло.

— Герр Лоринг, прошу прощения, — тихо сказала Моника. — Но теперь я принимаю решения, касающиеся клуба. Древние бронзовые сосуды, конечно, заманчивы, но они не представляют для меня такого же интереса, как для отца. Полагаю, что нужно как-то по-другому уладить возникшее недоразумение. Янтарная комната уже давно является одним из наиболее разыскиваемых трофеев. Должны ли об этом знать другие члены?

Лоринг нахмурился:

— Я предпочитаю, чтобы это осталось между нами. Это тайна хранится долгое время; чем меньше людей о ней знают, тем лучше. Тем не менее, принимая во внимание обстоятельства, я уступлю твоему решению, дорогая. Я доверяю остальным членам, они будут держать эту информацию в секрете, как и все эквизиторы.

Моника откинулась на спинку кресла и улыбнулась, явно довольная уступкой.

— Есть еще кое-что, о чем я хотел бы сказать, — продолжал Лоринг. — На этот раз специально для тебя, Моника. Как и у тебя с твоим отцом, здесь все тоже в конце концов переменится. Я оставил необходимые инструкции в своем завещании. Сюзанна наследует это имение, мою коллекцию и членство в клубе после моей смерти. Я также оставляю ей достаточно денег, чтобы должным образом удовлетворять любые потребности.

Сюзанна наслаждалась выражением злобы и разочарования, появившемся на лице Моники.

— Она будет первым эквизитором, который когда-либо вырастал до членства в клубе. Значительное достижение, не правда ли?

Фелльнер и Моника ничего не сказали. Фелльнер, казалось, восхищался бронзой. Моника сидела молча.

Франц Фелльнер в высшей степени осторожно положил бронзу обратно в ящик.

— Эрнст, я считаю вопрос закрытым. Также считаю ошибкой, что наши отношения испортились до такой степени. Но теперь я тебя понимаю. Не сомневаюсь, что сделал бы то же самое под влиянием обстоятельств. Мои поздравления вам, Сюзанна.

Она кивнула.

— Что касается сообщения остальным членам, позвольте мне обдумать сложившуюся ситуацию, — медленно произнесла Моника. — Я сообщу вам о своем решении на июньском собрании.

— Это все, о чем может просить старик, моя дорогая. Я буду ожидать твоего решения.

Лоринг посмотрел на Фелльнера:

— А теперь, когда все дела окончены, не желаете ли остаться и переночевать?

— Я думаю, мы вернемся в Бург Херц. У меня дела утром. Но уверяю тебя, эта поездка стоила хлопот. Перед тем как мы уедем, могу ли я взглянуть на Янтарную комнату последний раз?

— Конечно, друг мой. Конечно.

Поездка назад в пражский аэропорт была спокойной. Фелльнер и Моника сидели на заднем сиденье лимузина, Лоринг и Сюзанна расположились на пассажирском сиденье напротив гостей. Сюзанна посматривала на Монику сквозь опущенные ресницы. Лицо этой сучки оставалось непроницаемым. Она была явно недовольна тем, что старшие мужчины доминировали во время прошедшей беседы. Конечно, Франц Фелльнер не был человеком, от которого можно было легко отделаться, но и Моника была не из тех, кто готов делиться.

Примерно на полпути Моника сказала:

— Я должна попросить прощения, герр Лоринг.

Он посмотрел ей в глаза:

— За что, моя дорогая?

— За мою резкость.

— Не стоит. Я помню, когда отец передал мне членство в клубе. Я был значительно старше тебя и так же решителен. Ему, как и твоему отцу, было сложно расстаться с клубом. Но в конце концов он полностью отстранился от дел.

— Моя дочь нетерпелива. Очень похожа на свою мать, — сказал Фелльнер.

— Больше на тебя, Франц.

— Возможно, — хихикнул Фелльнер.

— Я полагаю, Кристиан будет посвящен во все это? — спросил Лоринг Фелльнера.

— Незамедлительно.

— Где он?

— Я действительно не знаю. — Фелльнер повернулся к Монике: — А ты, liebling?

— Нет, отец. Я ничего не слышала о нем.

Они прибыли в аэропорт незадолго до полуночи. Самолет Лоринга ждал на бетонированной площадке, заляпанной маслом, заправленный, готовый к вылету. Лимузин застыл рядом с самолетом. Все четверо выбрались из машины, и шофер открыл багажник. Пилот самолета выкинул металлический трап. Сюзанна указала на два сосновых ящика. Пилот поднял оба и поставил в открытый грузовой отсек.

— Я плотно упаковал бронзу, — сказал Лоринг, перекрикивая рев двигателей. — Сосуды без проблем перенесут перелет.

Сюзанна подала Лорингу конверт:

— Здесь некоторые регистрационные бумаги, которые я подготовила и заверила в министерстве в Праге. Они помогут, если таможенные власти начнут задавать вопросы при приземлении.

Фелльнер убрал конверт в карман.

— Мне редко задают вопросы.

Лоринг улыбнулся:

— Я так и думал.

Он повернулся к Монике и обнял ее:

— Приятно было увидеть тебя, моя дорогая. С нетерпением жду наших будущих сражений, как и Сюзанна, я уверен.

Моника улыбнулась и расцеловала воздух рядом со щеками Лоринга.

Сюзанна ничего не сказала. Она хорошо знала свою роль. Эквизитор должен был действовать, а не говорить. Однажды она будет членом клуба, и тогда ее собственный эквизитор будет вести себя так же. Моника бросила на нее быстрый взгляд, прежде чем подняться по трапу. Фелльнер и Лоринг пожали друг другу руки, затем Фелльнер исчез в самолете. Пилот захлопнул дверь грузового отсека и поднялся по трапу, закрыв за собой люк.

Сюзанна и Лоринг стояли рядом, когда самолет выезжал на взлетную полосу, теплый воздух из двигателей обдувал их. Затем они сели в «мерседес». Сразу после выезда из аэропорта Сюзанна попросила остановить машину у края дороги.

Блестящий самолет понесся по темной взлетной полосе и взмыл в ясное ночное небо. Три коммерческих самолета проехали через площадку рядом с ангаром: два прибывших, один вылетающий. Они сидели в машине, их головы были повернуты направо и вверх.

— Такая жалость, draha, — прошептал Лоринг.

— По крайней мере, они провели приятный вечер. Герр Фелльнер благоговел перед Янтарной комнатой.

— Я доволен, что ему довелось увидеть ее.

Самолет исчезал в небе на западе, его огни меркли с высотой.

— Ты вернула сосуды на место? — спросил Лоринг.

Она кивнула.

— Сосновые контейнеры плотно упакованы?

— Конечно.

— Как работает это устройство?

— Детонатор чувствителен к перепадам давления, сработает на определенной высоте.

— А смесь?

— Очень мощная.

— Когда?

Сюзанна взглянула на часы и подсчитала скорость и время. Основываясь на ее знании скорости набора высоты самолетом, пять тысяч футов будут как раз…

Вдалеке яркая желтая вспышка на мгновение заполнила небо, как вспышка сверхновой звезды, когда взрывчатка, которую она положила в сосновые ящики, подожгла горючее и уничтожила все следы Фелльнера, Моники и двоих пилотов.

Огни погасли.

Взгляд Лоринга остановился на том месте, где произошел взрыв.

— Такая жалость. Погиб самолет в шесть миллионов долларов.

Он медленно повернулся к ней.

— Но эта цена заплачена за твое будущее…

Лоринг помедлил.

— Возможно, мы получим страховую компенсацию за него, — пробормотал он в задумчивости.

— Конечно, — откликнулась Сюзанна, садясь в машину.

 

ГЛАВА LII

Замок Луков, Чешская Республика

Четверг, 22 мая, 8.50

Кнолль припарковался в лесу, примерно в полукилометре от шоссе. Черный «пежо» был арендован вчера в Нюрнберге. Он провел ночь в нескольких километрах западнее, в живописной чешской деревушке, поставив себе целью выспаться. Сегодняшний день и ночь будут трудными. Он съел легкий завтрак в маленьком кафе, затем быстро уехал, так что никто не вспомнит о нем. Лоринг безусловно имел глаза и уши повсеместно в этой части Богемии.

Кристиан Кнолль хорошо подготовился, впрочем как всегда. Он досконально изучил эту местность и знал, что теперь он уже находился на земле Лоринга. Старинные семейные владения простирались на мили во всех направлениях. Замок был окружен густыми лесами, в основном состоящими из березы, бука и тополя. Район Сумава в Юго-Западной Чехии — важный источник древесины, но у Лорингов никогда не было необходимости продавать свой лес.

Он достал рюкзак из багажника и пошел на север. Через двадцать минут Кристиан увидел замок Луков. Средневековое укрепление, расположенное на скалистой горе, возвышалось над лесом и доминировало над местностью. С любой стороны его можно было увидеть с расстояния не меньше чем в милю. К западу от него грязная речка Орлик прокладывала свой путь на юг. С выбранной точки ему открывался вид на восточные ворота замка, предназначенные для легковых автомобилей, хозяев и гостей, и западные ворота, используемые исключительно для персонала и грузовиков.

Замок выглядел впечатляюще. Многочисленные башни и строения вздымались в небо за прямоугольными стенами. Кристиан хорошо знал внутреннее устройство замка. Нижние этажи в основном состоят из залов для торжеств и изысканно украшенных комнат для приема гостей. Верхние этажи заполнены спальнями и апартаментами. Где-то, спрятанная среди разбросанных каменных строений, находится частная коллекция, такая же как у Фелльнера и у семи других членов клуба. Задача заключается в том, чтобы найти ее и определить, как проникнуть внутрь. У него были предположения о том, где может находиться коллекция. Эти предположения-догадки были построены на результатах изучения архитектуры здания во время одного из собраний клуба. Но это были лишь гипотезы. Все равно ему надо было искать место расположения коллекции. И быстро. До наступления утра.

Разрешение Моники на вторжение не удивило. Она сделала бы все, чтобы взять дело под свой контроль. Фелльнер хорошо к нему относился, но Моника будет относиться еще лучше. Старик не вечен. И хотя Кристиан будет скучать по старику, возможности, предоставленные Моникой, были почти опьяняющими. Моника непроста, но уязвима. Он уверен, что сможет ее подчинить. Тем самым он сможет подчинить себе и то состояние, которое она унаследует. Кристиан пользовался ее ненасытностью в любви. Он и сам ненасытен. Они вместе идеальная пара. Похоть и жажда власти — надежные связующие звенья их союза.

Кнолль опустил на землю рюкзак и вынул бинокль. Под прикрытием густо стоящих тополей можно спокойно изучать стены замка на всем их протяжении. Голубое небо окутывало силуэт замка. Его взгляд направился на восток. Две машины появились на мощеной дороге, поднимаясь по крутому подъему.

Полицейские машины.

Интересно…

Сюзанна положила свежеиспеченную булочку с корицей на коллекционную фарфоровую тарелку и села за стол напротив Лоринга. Комната, в которой они обычно завтракали вдвоем, одна из самых маленьких столовых замка, использовалась только семьей. Дубовые шкафы, заполненные кубками периода Ренессанса, располагались вдоль одной из алебастрово-белых стен. Другая стена была инкрустирована богемскими полудрагоценными камнями, обрамляющими позолоченные иконы покровителей Чехии.

— Пражские газеты пестрят заголовками о взрыве, — отметил Лоринг, сворачивая газету.

Он бросил ее на стол, добавив к стопке просмотренных газет.

— Журналисты не выдвигают никаких теорий. Просто констатируют, что самолет взорвался вскоре после взлета, все бывшие на борту погибли. Они называют имена Фелльнера, Моники и пилотов.

Сюзанна отпила кофе и намазала булочку малиновым вареньем.

— Жаль пана Фелльнера, он был в принципе неплохим человеком. Но я рада, что мы избавились от Моники. Она бы стала помехой для нас в конце концов. Ее безрассудство непременно вылилось бы в проблему.

— Уверен, что ты права, draha.

Она откусила кусочек теплой булочки.

— Теперь можно прекратить убийства?

— Я очень надеюсь на это.

— Это та часть моей работы, которая не доставляет мне удовольствия.

— Я знаю.

— А моему отцу нравилось?

Лоринг уставился на нее:

— Это что еще за вопрос?

— Я думала о нем прошлой ночью. Он был так нежен со мной. Я даже не представляла, что он обладает такими способностями.

— Дорогая, твой отец делал то, что было необходимо. Как и ты. Ты так похожа на него. Он бы тобой гордился.

Но она не очень гордилась собой сейчас. Слишком много убийств. Она боялась, что лица погибших всегда будут стоять перед ее глазами. Сможет ли она сама стать матерью? Когда-то Сюзанна раздумывала об этом как о части своего будущего. Но после вчерашнего дня ее амбиции изменились. Ее возможности теперь были безграничными и волнующими. Жаль, конечно, что для осуществления мечты погибло столько людей. Но она не собирается скорбеть о них постоянно. Настало время двигаться вперед, и будь проклята ее совесть!

Появился дворецкий. Он прошел через террасу, остановившись у стола. Лоринг поднял глаза.

— Господин, здесь полиция, они хотят поговорить с вами.

Она взглянула на своего нанимателя и улыбнулась:

— Я должна вам сто крон.

Лоринг поспорил с ней прошлым вечером на пути из Праги, что полиция появится в замке до десяти утра. Сейчас было девять сорок.

— Пригласите их, — попросил Лоринг.

Несколько мгновений спустя четыре человека в форме энергично вошли в столовую.

— Пан Лоринг, — сказал по-чешски первый человек, — мы счастливы узнать, что с вами все в порядке. Трагедия, происшедшая с вашим самолетом, ужасна.

Лоринг встал из-за стола и выступил навстречу полицейским.

— Мы все в шоке. Герр Фелльнер и его дочь ужинали у нас вчера вечером. Два пилота работали на меня много лет. Их семьи живут в поместье. Я собираюсь навестить их вдов. Это страшная трагедия!

— Простите нас за вторжение. Нам необходимо задать несколько вопросов. Главный вопрос: как и почему это могло случиться?

Лоринг пожал плечами:

— Я не могу сказать ничего особенного, кроме того, что мои офисы докладывали о поступавших угрозах в мой адрес в последние несколько недель. Один из моих промышленных концернов рассматривает возможности продвижения на Ближний Восток. Мы были вовлечены в некоторые деловые переговоры там. Звонившие явно не хотели присутствия в той стране моей корпорации. Мне доложили об угрозах со стороны Саудовской Аравии, и я могу только предположить, что это может быть связано. Больше мне нечего добавить. Я не знал, что у меня есть такие серьезные враги.

— У вас есть какая-либо информация об этих звонках?

— Мой личный секретарь знает о них все. Он проинструктирован и будет сегодня на месте, в Праге.

— Мое руководство хотело, чтобы я заверил вас: мы докопаемся до сути того, что произошло. Пока же вы считаете разумным проживать здесь без защиты?

— Эти стены предоставляют мне достаточную безопасность, и персонал предупрежден. Со мной все будет в порядке.

— Очень хорошо, пан Лоринг. Пожалуйста, имейте в виду, что мы будем здесь, если понадобимся вам.

Полицейские ушли. Лоринг подошел обратно к столу.

— Твои впечатления?

— Нет причин не доверять тому, что было вами сказано. Ваши связи в министерстве юстиции также должны помочь.

— Я позвоню им позже, поблагодарю за визит и пообещаю полное сотрудничество.

— Членам клуба следует позвонить лично и принести свои соболезнования.

— Совершенно верно. Прямо сейчас займусь этим.

Пол вел лендровер. Рейчел сидела на переднем сиденье, Маккой на заднем. Великан просидел молча большую часть дороги на восток от Штодта. По автобану они доехали до Нюрнберга, затем по одному из множества двухрядных шоссе добрались до немецко-чешской границы и устремились на юго-запад Чехии.

Местность стала холмистой, покрытой лесом; поля зерновых культур и озера сменяли друг друга. Ранее, когда он рассматривал дорожную карту, чтобы определить кратчайший маршрут на восток, он заметил Чешске-Будейовиче, крупнейший город в районе, и вспомнил репортаж Си-эн-эн об их пиве «Будвар», более известном под своим немецким названием «Будвайзер». Американская компания с таким же названием тщетно пыталась купить торговую марку, но жители города стойко отвергли предлагаемые им миллионы, гордо заметив, что они варили пиво за много веков до того, как Америка появилась на карте.

Маршрут по Чехии вел их через серию причудливых средневековых городов, большинство из которых было украшено либо замком, либо крепостью с толстыми каменными стенами. Указания доброжелательного лавочника внесли поправки в маршрут, и незадолго до двух часов дня Рейчел увидела замок Луков.

Старая крепость возвышалась на скалистой вершине над густым лесом. Две многоугольные и три круглые башни поднимались высоко над внешней каменной стеной, казавшейся издалека инкрустированной узкими темными бойницами. Полукруглые бастионы, утыканные оконными переплетами, окаймляли серо-белый силуэт. Целый лес печных труб поднимался над черепичными крышами. Красно-бело-голубой флаг хлопал на легком полуденном ветерке. Две широкие полосы и треугольник — национальный символ Чехии.

— Глядя на это, ожидаешь увидеть вооруженных рыцарей, выезжающих верхом на лошадях, — сказала Рейчел.

— Сукин сын умеет жить, — сказал Маккой. — Мне начинает нравиться этот Лоринг.

Пол направил ровер вверх по крутой дороге к главным воротам. Распахнутые створки огромных дубовых дверей, усиленных железными полосами, открывали просторный мощеный двор. Цветущие кусты шиповника и весенние цветы окаймляли строения. Пол припарковался, и они вышли из машины. Серый с металлическим отливом «порше» стоял рядом с кремового цвета огромным «мерседесом».

— Мужик и машины недурные выбирает, — заявил Маккой.

— Как думаете, где главный вход? — спросил Пол.

Несколько дверей вели со двора в шесть различных зданий. Интересная архитектурная комбинация готики и барокко, доказательство длительного строительства и влияния многих стилей.

— Думаю, это та дверь, — предположил Маккой.

Арочная дубовая дверь была окружена каменной кладкой, замысловатый герб был выгравирован на верхней части фронтона. Маккой подошел и ударил полированным металлическим молотком. Дверь открыл дворецкий, и Маккой вежливо объяснил, кто они такие и зачем приехали. Спустя пять минут они уже сидели в богатом зале. Головы оленей, кабанов и оленьи рога вырастали из стен. Огонь пылал в огромном гранитном камине, вытянутое пространство было мягко освещено лампами с цветными стеклами. Массивные деревянные колонны поддерживали потолок, покрытый цветной штукатуркой, и часть стен была украшена писанными маслом картинами в тяжелых рамах. Два Рубенса, Дюрер, Ван Дейк. Невероятно, подумал Пол. Его музей отдал бы многое, чтобы выставить хотя бы одну из них.

Человеку, который тихо вошел через двойные двери, было около восьмидесяти. Он был высок, его волосы были тусклыми и седыми, поблекшая бородка, покрывающая шею и подбородок, поредела с годами. У него было красивое лицо, но невыразительное для человека, обладающего таким богатством и положением. Возможно, подумал Пол, эта маска, специально заготовленная маска.

— Добрый день. Я Эрнст Лоринг. Обычно я не принимаю незваных гостей, особенно тех, что просто въезжают в ворота. Но мой дворецкий объяснил вашу ситуацию, и должен сказать, что я заинтригован.

Старик говорил на хорошем английском. Маккой представился и протянул руку, которую Лоринг пожал.

— Рад наконец с вами познакомиться. Я очень много читал о вас.

Лоринг улыбнулся. Чего-нибудь подобного он, наверное, и ожидал.

— Вы не должны верить ничему из того, что читали или слышали обо мне. Боюсь, что прессе нравится изображать меня гораздо более интересным, чем я есть на самом деле.

Пол выступил вперед и представил себя и Рейчел.

— Приятно познакомиться с вами обоими, — сказал Лоринг. — Почему бы нам не сесть? Напитки сейчас подадут.

Они расселись в неоготических креслах и на софе, которая была развернута к камину. Лоринг повернулся к Маккою:

— Дворецкий упоминал о раскопках в Германии. Я читал статью об этом позавчера, кажется. Конечно, работы требуют вашего постоянного внимания. Почему вы здесь, а не там?

— Там нечего искать.

Лицо Лоринга выражало любопытство, ничего более. Маккой рассказал хозяину дома о раскопках, трех грузовиках, пяти телах и буквах на песке. Он показал Лорингу фотографии, сделанные Альфредом Грумером, вместе с еще одной, сделанной вчера утром после того, как Пол превратил оставшиеся буквы в надпись «ЛОРИНГ».

— У вас есть какие-либо объяснения, почему мертвец нацарапал ваше имя на песке? — спросил Маккой.

— Не думаю, что это сделал он. Как вы сказали, это только ваши домыслы.

Пол сидел молча, довольный тем, что позволил Маккою вести беседу, и оценивал реакцию чеха. Рейчел, казалось, тоже изучала старика.

— Однако, — продолжал Лоринг, — я понимаю, почему вы можете так думать. Первоначальные несколько букв в некотором роде последовательны.

Маккой встретился взглядом с Лорингом.

— Пан Лоринг, позвольте мне перейти к делу. Янтарная комната была в той пещере, и я думаю, вы или ваш отец были там. Неизвестно, до сих пор ли панели находятся у вас. Но я думаю, что когда-то они у вас определенно были.

— Даже если бы я обладал таким сокровищем, зачем мне было бы признаваться в этом вам?

— Вы бы не признались. Но вы бы не захотели, чтобы я сделал эту информацию достоянием прессы. Я подписал несколько соглашений о трансляциях с агентствами новостей по всему миру. Эти раскопки для меня — банкротство, но такая информация — настоящий динамит. Она позволит мне компенсировать по крайней мере некоторую часть того, что собираются получить мои инвесторы. Я предполагаю, что русские будут действительно заинтересованы. По слухам, они могут оказаться, мягко говоря, настойчивы в возвращении своего потерянного сокровища.

— И вы подумали, что я, возможно, захочу заплатить за молчание?

Пол не верил своим ушам. Он что, собирается трясти старика как грушу? Он и понятия не имел, что Маккой приехал в Чехию, чтобы шантажировать Лоринга. И Рейчел явно тоже.

— Подождите, Маккой, — сказала Рейчел с раздражением. — Вы не говорили ни слова о вымогательстве.

— Мы не хотим в этом участвовать! — эхом откликнулся Пол, чтобы поддержать позицию бывшей жены.

Но Маккоя было не удержать.

— Вам двоим придется смириться с моей программой. Я думал об этом всю дорогу. Этот человек не покажет нам Янтарную комнату, даже если она у него есть. Но Грумер мертв. Еще пятеро человек мертвы в Штодте. Ваш отец, ваши родители, Макаров — все мертвы. Трупы повсюду.

Маккой свирепо взглянул на Лоринга.

— И я думаю, этот сукин сын пытается внушить нам и всему миру, что ему ничего не известно!

Жилка пульсировала на лбу старика.

— Неслыханная грубость, пан Маккой! Вы приходите в мой дом и обвиняете меня в убийстве и воровстве?

Его голос был твердым, но спокойным.

— Я вас не обвинял. Но вы знаете больше, чем хотите сказать. Ваше имя упоминалось вместе с Янтарной комнатой в течение многих лет.

— Это слухи.

— Рафаль Долинский, — сказал Маккой.

Лоринг ничего не ответил.

— Он был польским репортером, который связался с вами три года назад. Он отправил вам отрывок статьи, над которой работал. Приятный человек. Он мне действительно понравился. Очень решительный. Подорвался на руднике несколько недель спустя. Вы помните?

— Я ничего об этом не знаю.

— Рудник рядом с тем, который внимательно осматривала судья Катлер. Может, даже тот самый.

— Я читал об этом взрыве несколько дней назад и не понимаю связи.

— Могу поспорить, — усиливал нажим Маккой, — прессе понравятся мои предположения. Подумайте об этом, Лоринг. Это попахивает замечательной историей. Международный финансист, потерянное сокровище, нацисты, убийство. Не говоря уж о немцах. Если вы нашли янтарь на их территории, они тоже захотят вернуть его. Русским бы тоже кое-что перепало.

— Господин Лоринг, — вмешался Пол, — я хочу, чтобы вы знали, что ни я, ни Рейчел ничего не знали об этом, когда согласились сюда приехать. Нашей заботой было разузнать что-нибудь о Янтарной комнате, удовлетворить некоторое любопытство, вызванное отцом Рейчел, ничего более. Я юрист. Рейчел — судья. Мы бы никогда не стали участвовать в шантаже.

— В объяснениях нет необходимости, — отрезал Лоринг.

Он повернулся к Маккою:

— Возможно, вы правы. Домыслы могут стать проблемой. Мы живем в мире, в котором общественное мнение гораздо важнее правды. Я понимаю эту настойчивость больше как форму страховки, нежели как шантаж.

Улыбка скривила тонкие губы старика.

— Понимайте как хотите. Все, чего я хочу, — это чтобы мне заплатили. У меня серьезная проблема с наличными, и я должен объясняться перед многими людьми. Цена молчания повышается с каждой минутой.

Лицо Рейчел было сурово. Пол чувствовал, что она готова взорваться. Маккой не понравился ей с самого начала. Она с подозрением относилась к его повелительной манере, была озабочена тем, что они ввязались в его деятельность. Теперь она его услышала. Он виноват в том, что они так глубоко в этом увязли. Его проблема теперь вытащить их.

— Могу я кое-что предложить? — спросил Лоринг.

— Пожалуйста, — сказал Пол, надеясь на хоть какое-то здравомыслие.

— Мне нужно время, чтобы обдумать создавшуюся ситуацию. Конечно, вы не планировали ехать сразу обратно в Штодт. Переночуйте здесь. Мы поужинаем и поговорим немного попозже.

— Это было бы прекрасно, — быстро отреагировал Маккой. — Мы все равно планировали найти где-то здесь гостиницу.

— Отлично, я попрошу дворецкого принести ваши вещи.

* * *

«Гауляйтеру Эриху Коху — от доктора Альфреда Роде, директора музеев искусств,

Кенигсберг, 9 августа 1941

Считаю крайне необходимым обратиться к Вам по следующему вопросу.

В то время как наши отважные воины… продвигаются к Петербургу, в огне войны гибнут культурные и исторические ценности мирового значения.

Не исключено, что такая участь может постичь и замечательнейшее произведение рук выдающихся мастеров, Янтарную комнату, национальную гордость Германии, находящуюся ныне в Екатерининском дворце города Пушкина (Царское Село).

Необходимо принять все меры для возвращения этого шедевра в лоно родины и, поскольку она сделана из прусского янтаря, в Восточную Пруссию, в Кенигсберг.

Как директор музеев искусств Кенигсберга я гарантирую ее принятие и размещение в одном из помещений Кенигсбергского замка.

Хайль Гитлер!»

«Альфред Роде — тайному советнику доктору Циммерману,

Роде, директор».

2 сентября 1944

Глубокоуважаемый г-н тайный советник!

Несмотря на полное разрушение Кенигсбергского замка взрывными и зажигательными бомбами, меры противовоздушной защиты, которые мы приняли, оправдали себя. Прошу Вас сообщить… г-ну директору доктору Галю, что Янтарная комната осталась неповрежденной, кроме шести цокольных пластин…

«Альфред Роде — в Культурное управление г. Кенигсберга,

12 января 1945 года

Я упаковываю Янтарную комнату в ящики и контейнеры. Как только это будет выполнено, по распоряжению провинциального хранителя эти панели должны быть эвакуированы в Саксонию, а именно: они будут перевезены в Вексельберг близ Рохлица. Так как ответственность за янтарные панели приняло на себя городское управление, то я прошу получить согласие на эту меру от господина обер-бургомистра».

 

ГЛАВА LIII

Замок Луков, Чешская Республика

Четверг, 22 мая, 15.00

Сюзанна отворила дверь спальни. Дворецкий сказал по-чешски:

— Пан Лоринг хочет видеть вас, пани, в Комнате предков. Он просил, чтобы вы шли черным ходом. Держитесь подальше от главных залов.

— Он сказал зачем?

— У нас ночуют гости. Это может быть связано с ними.

— Благодарю вас. Я немедленно направляюсь вниз.

Она закрыла дверь. Странно: идти черным ходом. Замок был изрезан серией секретных коридоров, когда-то используемых аристократами как средство, чтобы укрыться от опасности, а теперь ими пользовался персонал, который обслуживал замок. Ее комната располагалась позади главных залов и апартаментов семьи, на полпути к кухне и рабочим помещениям, как раз за тем местом, где начинались тайные проходы.

Сюзанна вышла из спальни и спустилась на два этажа ниже. Ближайшим входом в тайный коридор была маленькая гостиная на первом этаже. Она подошла ближе к искусно сработанной стене. Вычурное литье обрамляло богато отделанные позолотой вставки из полированного ореха. Над готическим камином она нашла пружину, замаскированную под резной завиток. Часть стены за камином отодвинулась в сторону. Она вошла в проход и закрыла за собой потайную дверь.

Непростой маршрут имел форму дуги, изогнутой вправо. Сюзанна шла по узкому коридору, предназначенному только для одного человека. В каменной стене время от времени появлялись двери, ведя либо в залы, либо в комнаты. Она играла здесь ребенком, представляя себя богемской принцессой, рвущейся на свободу, спасающейся от варваров, ломающих стены замка, так что она была очень хорошо знакома с ходами.

Комната предков не имела двери, выходящей напрямую в потайной лабиринт, ближайшим выходом была Голубая комната. Лоринг так назвал это место за голубую драпировку с золотым тиснением на стенах. Она вышла и прислушалась. Не уловив никаких звуков, свидетельствующих о присутствии посторонних поблизости, Сюзанна быстро проскользнула по холлу и вошла в Комнату предков, закрыв за собой дверь.

Лоринг стоял в полукруглом эркере перед освинцованными окнами. Стену над двумя вырезанными в камне львами украшало семейное генеалогическое древо. Портреты Иосифа Лоринга и других предков смотрели на нее со стены.

— Кажется, провидение послало нам подарок, — начал он.

Лоринг рассказал ей о Вейленде Маккое и Катлерах. Она подняла брови.

— У этого Маккоя есть самообладание.

— Больше чем ты думаешь. Он не собирается заниматься вымогательством. Я бы подумал, что он испытывает меня, чтобы посмотреть на мою реакцию. Он очень хитер, но тщательно скрывает это, прикидываясь простаком. Он пришел не за деньгами. Он пришел за Янтарной комнатой. Возможно, он хотел, чтобы я предложил им остаться.

— Тогда зачем же вы это сделали?

Лоринг сцепил руки за спиной и подошел вплотную к портрету своего отца. Старший Лоринг смотрел сверху вниз спокойным прямым взглядом. На портрете пряди белых волос падали на изборожденный морщинами лоб. В его взгляде читалась загадка человека, который правил своей эпохой и ожидал того же от своих детей.

— Мои сестры и брат не пережили войну, — тихо сказал Лоринг. — Я всегда думал, что это знак. Я не был первенцем. Ничего из того, чем я владею, не должно было стать моим.

Сюзанна знала об этом и поэтому подумала, что Лоринг разговаривает с портретом, возможно, завершая беседу, которую они с отцом начали десятилетия назад. Ее отец рассказывал ей о старом Иосифе. Каким требовательным, бескомпромиссным и тяжелым человеком он был. Иосиф многого ожидал от своего единственного выжившего ребенка.

— Наследником должен был стать мой брат. Вместо него эта ответственность досталась мне. Последние тридцать лет были сложными. Действительно очень сложными.

— Но вы выжили. И процветаете.

Лоринг повернулся к ней лицом:

— Возможно, еще один знак провидения?

Он подошел к ней ближе.

— Отец оставил мне дилемму. С одной стороны, он подарил мне сокровище немыслимом красоты — Янтарную комнату. С другой — я вынужден постоянно отражать удары, чтобы владеть ею. Все было по-другому в его дни. Жизнь за «железным занавесом» давала преимущество убивать кого захочешь.

Лоринг помолчал.

— Единственным желанием отца было сохранить все это внутри семьи. Он особенно настаивал на этом. Ты моя семья, draha, такая же, как и мои собственные плоть и кровь. Правда, моя дочь по духу.

Старик глядел на нее несколько секунд, а потом легонько погладил ее рукой по щеке.

— До вечера оставайся в своей комнате, чтобы тебя не видели. Позже ты узнаешь, что мы должны сделать.

Кнолль крался по лесу, густому, но проходимому. Он спланировал свою вылазку, выбирая самые неприметные тропинки, спрятанные под сенью деревьев, сделав крюк в самом конце, чтобы его проникновение осталось незамеченным.

Ранний вечер был сухим и прохладным, предстоящая ночь ожидалась также холодной. Садившееся солнце клонилось на запад, его лучи пронзали весеннюю листву и оставляли лишь тихое зарево. Воробьи пронзительно чирикали над головой. Он вспомнил Италию, две недели назад, когда он шел по другому лесу к другому замку, на другой охоте. То путешествие закончилось двумя смертями. К чему приведет сегодняшняя вылазка, трудно было даже представить.

Тропа вела его вверх по ровному склону, скалистый отрог заканчивался у подножия стен замка. Он терпеливо прождал весь день в буковой роще, примерно в миле южнее. Он видел, как две полицейские машины приехали и уехали утром, гадая, по какому делу им мог понадобиться Лоринг. Затем, в середине дня, в главные ворота въехал и не выехал лендровер. Наверное, приехали гости. Это могло бы отвлечь Лоринга и Сюзанну на достаточное время, чтобы прикрыть его краткий визит. Как тогда, когда он надеялся на итальянскую шлюшку, приезжавшую к Пьетро Капрони. И он не знал, была ли вообще Сюзанна в резиденции, ее «порше» не въезжал и не выезжал. Но он предполагал, что она была там. Где же еще ей быть?

Кнолль остановился в тридцати метрах от западного входа. Внизу массивной круглой башни он обнаружил дверь. Стена из грубого камня поднималась на двадцать метров, гладкая и лишенная отверстий, за исключением редких бойниц. Скосы каменной кладки, расширявшие стену к основанию, представляли собой средневековое усовершенствование для укрепления сооружения и для того, чтобы нападающие не могли скрыться под стеной. Камни и снаряды, брошенные сверху на атакующих, непременно достигали своей цели. В наши дни такая форма стены облегчает задачу злоумышленнику. Многое изменилось за последние четыреста лет.

Он осмотрел стены до верха. Прямоугольные окна с железными решетками окаймляли верхние этажи. Конечно, в Средние века основной задачей башни было защищать вход. Но ее высота и размер также обеспечивали готовый переход между ломаными крышами прилегающих частей здания. Вход был знаком ему еще с собраний клуба. Он использовался в основном персоналом, мощеный тупик снаружи позволял машинам развернуться.

Ему необходимо было проскользнуть внутрь быстро и тихо. Кристиан осмотрел тяжелые деревянные двери, укрепленные черным железом. Почти наверняка они были заперты, но не на сигнализации. Он знал, что Лоринг, как и Фелльнер, не очень внимательно относится к системе безопасности. Огромные размеры замка наряду с его удаленным местоположением гораздо более эффективны, чем любая электронная система. Кроме того, никто, кроме членов клуба и их эквизиторов, не знал, что было на самом деле спрятано в резиденции каждого коллекционера.

Эквизитор заглянул сквозь толстую решетку и заметил черную щель у края двери. Везение, дверь не заперта. Он моментально воспользовался чьей-то оплошностью и пошел по широкому сводчатому проходу. Триста лет назад этот выход, наверное, использовался для приемки грузов или для того, чтобы выпускать наружу защитников замка. Теперь этот путь был испещрен следами резиновых покрышек. Темный проход дважды повернул. Один раз налево, другой — направо. Этот древний защитный прием использовался, чтобы замедлить движение атакующих. Две опускающиеся решетки, одна на полпути вверх по склону, другая ближе к концу, могли использоваться, чтобы сбивать атаку.

Еще одним обязательством члена клуба, принимающего у себя ежемесячное собрание, было обеспечить достойное размещение коллегам и эквизиторам, если это требовалось. Поместье Лоринга имело более чем достаточно спален, чтобы разместить всех. Историческая обстановка была основной причиной, почему большинство членов принимали приглашение Лоринга столь охотно. Кнолль много раз останавливался в замке и помнил, как Лоринг однажды рассказывал историю замка, как его предки защищали эти стены почти пятьсот лет назад. Смертельные битвы велись в каждом проходе. Он также помнил обсуждение построения секретных коридоров. После бомбардировки, во время новой отстройки замка, потайные проходы обеспечивали отопление и проветривание многих комнат вместе с подачей воды и электроэнергии в помещения, когда-то отапливаемые только огнем. Особенно он запомнил одну из секретных дверей, открывающуюся из кабинета Лоринга. Однажды вечером старик показал новшество своим гостям. Замок был оплетен лабиринтами секретных проходов. Бург Херц Фелльнера был такой же, инновация была простым архитектурным дополнением к крепости пятнадцатого и шестнадцатого веков.

Кнолль пробрался по тусклому коридору к маленькому внутреннему помещению. Строения пяти эпох сплелись вокруг него в единый архитектурный ансамбль. Один из полукруглых флигелей замка оканчивался башней. Звуки гремящих горшков и голосов доносились с первого этажа. Аромат жарящегося мяса смешивался с мощным запахом из мусорных контейнеров сбоку. Сломанные ящики из-под овощей и фруктов вместе с мокрыми картонными коробками были составлены как строительные блоки. Двор был чистый, но он определенно был рабочей частью этого необъятного музейного экспоната — кухни, конюшни, гарнизонные залы, маслобойня и помещение для соления сохранились еще с древних времен, теперь здесь трудились наемные работники, поддерживая остальную часть замка в безупречном порядке.

Он задержался в тени.

Верхние этажи изобиловали окнами, любое из них могло позволить паре глаз заметить его и поднять тревогу. Ему необходимо было попасть внутрь, не вызывая подозрений. Кинжал удобно располагался у правой руки под хлопковой курткой. Подарок Лоринга, CZ-75B, был спрятан в кобуре под мышкой, две запасные обоймы лежали в кармане. Сорок пять зарядов в общей сложности. Но он в последнюю очередь хотел таких неприятностей.

Он пригнулся и прокрался оставшиеся несколько футов, прижимаясь к каменной стене. Он проскользнул за край стены в узкий проход и кинулся к двери в десяти метрах от него. Кристиан проверил замок. Он был открыт. Он вошел внутрь. Его встретил запах свежих продуктов.

Кнолль стоял в маленьком холле, который переходил в маленькую темную комнату. Массивная восьмиугольная дубовая подпорка поддерживала потолочные балки. Черный камин занимал одну стену. Воздух был прохладный, коробки и ящики стояли высокими рядами. Это явно была старая кухня, которая теперь использовалась как кладовая. Две двери вели наружу. Одна прямо, другая налево. Вспоминая звуки и запахи снаружи, он заключил, что левая дверь ведет в кухню. Ему надо было направляться на восток, поэтому он выбрал дверь, ведущую прямо, и вошел в другой зал.

Кнолль уже хотел двинуться вперед, когда услышал голоса и звуки движения впереди за углом. Быстро вернувшись в кладовую, он решил не уходить и занять наблюдательную позицию за одним из рядов пустых ящиков. Единственным источником света была голая лампочка, свисающая с центральной балки. Он надеялся, что приближающиеся голоса просто пройдут мимо. В его планы не входило убивать или калечить кого-то из работников. То, что он делал, уже было достаточно плохо, и ему не хотелось усугублять репутацию Фелльнера излишним насилием.

Но он сделает то, что должен сделать.

Он вжался за ряд ящиков, его спина была плотно прижата к грубой каменной стене. Благодаря неровности ряда Кристиан мог подглядывать. Тишина нарушалась только попавшей в ловушку мухой, которая жужжала у грязноватого окна.

Дверь открылась.

— Нам нужны петрушка и огурцы. И надо посмотреть, остались ли еще консервированные персики, — сказал мужской голос по-чешски.

К счастью для всех, никто из мужчин не включил дополнительное освещение, положившись на вечернее солнце, пропускаемое грязными оконными стеклами, вставленными в почерневший свинцовый переплет.

— Вот, — сказал другой мужчина.

Оба человека направились в противоположную сторону комнаты. Картонная коробка была скинута на пол, крышка открыта.

— Пан Лоринг все еще расстроен?

Кнолль выглянул. Один из мужчин был одет в униформу, обязательную для всего персонала Лоринга. Темно-красные брюки, белая рубашка, узкий черный галстук. Другой был одет в костюм дворецкого и носил пиджак. Лоринг часто хвастался тем, что сам занимался дизайном униформы.

— Он и пани Данцер не показывались весь день. Полиция приезжала утром, чтобы задать вопросы и выразить соболезнования. Бедные пан Фелльнер и его дочь. Ты видел ее прошлым вечером? Красавица.

— Я подавал напитки и пирожные в кабинет после ужина. Она была так изысканна. И богата. Какая утрата! У полиции есть предположения о том, что произошло?

— Нет. Самолет просто взорвался на пути назад в Германию. Все, кто был на борту, погибли.

Слова пощечиной ударили Кнолля по лицу. Он не ослышался? Фелльнер и Моника мертвы? Ярость охватила его.

Самолет взорвался с Моникой и Фелльнером на борту. Было только одно объяснение! Эрнст Лоринг приказал, а Сюзанна была исполнителем. Данцер и Лоринг соревновались с ним, покушались на него, но не смогли убить. Поэтому они убили старика и Монику. Что происходит?! Ему захотелось схватить кинжал, раскидать ящики и изрубить этих работников на куски. Их кровь за кровь его бывших хозяев. Но чего он добьется? Он велел себе сохранять спокойствие. Дышать медленнее. Он должен был получить ответ. Он должен был знать почему. Теперь-то он рад, что явился сюда. Причина всего, что произошло, и того, что могло произойти, находится здесь, среди этих древних стен.

— Бери коробки и пойдем, — сказал один из людей.

Двое мужчин вышли в дверь, ведущую на кухню. Комната опять погрузилась в тишину. Кристиан выбрался из-за ящиков. Его руки были напряжены, ноги дрожали. Неужели это эмоции? Может ли опытный боец-эквизитор испытывать горе? Он был уверен, что не способен на это. Или это утраченная возможность разделить власть, богатство и постель с Моникой? Или то, что он внезапно оказался безработным, его когда-то упорядоченная жизнь теперь развалилась на куски? Он заставил себя отогнать эти мысли и вышел из кладовой. Вернувшись обратно во внутренний коридор, он поворачивал налево и направо, пока не нашел винтовую лестницу. Его знание расположения замка подсказало ему оптимальный путь. Нужно подняться по крайней мере на два этажа, прежде чем он попадет на главный этаж.

Наверху лестницы он остановился. Ряд все тех же окон со свинцовыми переплетами открывал вид на другой двор. Через двор замка, на верхнем этаже дальней прямоугольной башни, сквозь ряд открытых окон, он заметил женщину. Она ходила взад и вперед. Расположение этой комнаты не отличалось от расположения его собственной комнаты в Бург Херц. Тихая, не на проходе. И безопасная. Вдруг женщина остановилась в открытом прямоугольнике окна и протянула руки, чтобы закрыть рамы.

Теперь он не сомневался. Почти детское лицо и злые глаза.

Сюзанна Данцер.

Отлично!

 

ГЛАВА LIV

Замок Луков, Чешская Республика

Четверг, 22 мая, 23.50

Кнолль нашел вход в потайные коридоры легче, чем он предполагал. Он просто наблюдал в приоткрытую дверь, как горничная открывала потайную панель в одном из коридоров первого этажа. Это должно быть южное крыло западного здания. Ему надо добраться до дальнего бастиона и двигаться на северо-восток, туда, где, как он знал, были расположены гостевые комнаты. Он шел осторожно, надеясь не наткнуться ни на кого из персонала. Поздний час должен был уменьшить риск столкновения. Единственными людьми, которые могли здесь болтаться, были горничные, выполняющие последние просьбы гостей перед сном. Сырой коридор под потолком был нашпигован системой вентиляции, водопроводными трубами и электропроводкой. Голые лампочки освещали дорогу.

Кнолль набрел на три винтовые лестницы и нашел то, что считал северным крылом здания. Крошечные смотровые отверстия, расположенные в потайных нишах и закрытые ржавыми железными дверцами, усеивали стены. Глазки были еще одним звоночком из прошлого, анахронизмом, когда глаза и уши являлись единственным способом получения информации. Теперь они были не чем иным, как музейным экспонатом — или же отличной возможностью для любителя подглядывать.

Остановившись у очередного обозревательного пункта, он приоткрыл железные дверцы. Кристиан узнал комнату Шарлотты по красивой постели и секретеру. Лоринг назвал так комнату в честь любовницы короля Баварии Людвига I, ее портрет украшал дальнюю стену. Кноллю стало любопытно, какое именно украшение скрывало глазок. Возможно, резьба по дереву, которую он помнил с того раза, когда сам однажды занимал эту комнату.

Он двинулся дальше.

Внезапно он услышал голоса, доносившиеся из-за каменной стены. Припав к ближайшему глазку, он заглянул внутрь и увидел Рейчел Катлер, стоявшую в центре ярко освещенной комнаты, красные полотенца были обернуты вокруг ее тела и мокрых волос.

Кнолль решил задержаться.

— Я говорила тебе, Маккой что-то задумал, — уверенно заявила Рейчел.

Пол сидел перед полированным секретером розового дерева. Он и Рейчел занимали комнату на четвертом этаже замка. Маккою отвели комнату дальше по коридору. Дворецкий, который принес их сумки наверх, объяснил им, что эта комната называется Свадебной спальней в честь картины, которая висела над огромной кроватью, — портрет семнадцатого века, изображающий пару в аллегорических костюмах. Комната была просторная и оборудована отдельной ванной. Рейчел воспользовалась возможностью полежать несколько минут в ванне, вымывшись перед обедом, который, как им сообщил хозяин, будет накрыт к шести.

— Мне не по себе от этого, — вздохнул Пол. — Я представляю себе Лоринга не таким человеком, которого можно не воспринимать всерьез. И особенно — шантажировать.

Рейчел сняла полотенце с головы и зашла обратно в ванную, насухо вытирая волосы. Затем включила фен.

Пол разглядывал картину на противоположной стене. Это было изображение кающегося святого Петра. Да Кортона или, может, Рени. Итальянцы семнадцатого века, если он правильно помнил. Дорогая картина — при условии, что ее вообще можно было встретить вне музея. Полотно выглядело настоящим. Из того немногого, что он знал о фарфоре, фигурки, выставленные на пристенных полках по обе стороны картины, принадлежали руке Рименшнайдера, немецкого мастера пятнадцатого века, и были бесценны. По пути вверх по лестнице в спальню они проходили мимо других картин, гобеленов и скульптур. Работники музея Атланты многое бы отдали за то, чтобы выставить хотя бы несколько этих предметов!

Фен смолк. Рейчел вышла из ванной, теребя пальцами каштановые волосы.

— Как номер в отеле, — пробормотала она. — Мыло, шампунь и фен…

— За исключением того, что эта комната украшена произведениями искусства стоимостью в миллионы долларов.

— Это все оригиналы?

— Насколько я могу судить.

— Пол, нам надо что-то решать с Маккоем. Он зарвался.

— Согласен. Но посмотри на Лоринга. Он совсем не такой, как я представлял.

— Ты насмотрелся фильмов про Джеймса Бонда. Он просто богатый старик, который любит искусство.

— Он воспринял угрозы Маккоя слишком спокойно, на мой взгляд.

— Может, нам позвонить Паннику и сообщить, что мы остались здесь переночевать?

— Я не думаю. Давай пока просто послушаем. Но я голосую за то, чтобы выбраться отсюда завтра.

— От меня ты жалоб на этот счет не услышишь.

Рейчел развернула полотенце и не спеша стала натягивать трусики. Пол не мог оторвать глаз от треугольника вьющихся волос внизу ее плоского живота, тщетно стараясь оставаться равнодушным. Она подняла ногу, и ему открылся розовый бутон тщательно выбритой промежности.

— Это нечестно, — сказал он, ощущая набухание не умеющей размышлять плоти.

— Что?

— Ты тут вертишься голая.

Рейчел поправила трусики на крепкой попке, подошла и села к нему на колени.

— Я искренне говорила прошлой ночью. Я хочу попытаться снова.

Он смотрел на Снежную королеву, почти голую и такую желанную.

— Я никогда не переставала любить тебя, Пол. Не знаю, что со мной случилось. Думаю, что моя гордость и злость перевесили все остальное. Был момент, когда мне казалось, что я задыхаюсь. Ты тут ни при чем. Это только я. После того как я стала судьей, что-то произошло. Я не могу объяснить.

Она была права. Их проблемы возросли после того, как она приняла присягу. Возможно, свою роль сыграло удовлетворение от того, что все вокруг твердили ей «да, мэм» и «ваша честь». Это чувство было трудно оставить за порогом офиса. Но для него она была Рейчел Бейтс, женщиной, которую он любил, а не предмет поклонения или сосуд мудрости Соломона. Он спорил с ней, говорил ей, что надо делать, и ворчал, когда она этого не делала. Возможно, спустя некоторое время разительный контраст между их мирами стал слишком большим. Все неимоверно усложнилось, и однажды она окончательно избавила себя от одной из сторон жизненного конфликта.

— Смерть отца и все эти события вернули меня домой. Вся семья мамы и отца была убита на войне. У меня никого нет, кроме Марлы и Брента… и тебя.

Ее пышная грудь с набухшими, жаждущими ласки сосками нежно касалась его лица. Пол смотрел на нее и, как прежде, терял голову от возбуждения.

— Я говорю искренне. Ты моя семья, Пол. Я совершила огромную ошибку три года назад и признаюсь тебе в этом. Я была не права!

Он точно знал, насколько трудно ей было сказать эти слова. Но он хотел понять:

— Почему сейчас?

— Прошлая ночь, когда мы носились по аббатству, висели на этом ужасном балконе, я подумала о доме. Ты приехал сюда, когда понял, что я в опасности, и многим рисковал из-за меня. Мне не надо было все так усложнять. Ты не заслужил этого. Все, о чем ты меня когда-либо просил, — это немного мира, покоя и постоянства. А я все только усложняла!

Пол никак не мог выбросить из головы Кристиана Кнолля. Хотя Рейчел и не призналась, но Пол почувствовал, что Кнолль ее привлекал. И Кнолль оставил ее умирать. Возможно, его поступок послужил напоминанием аналитическому уму Рейчел, что на самом деле все не так, как кажется на первый взгляд. Включая ее бывшего мужа. Какого черта! Он любил ее, хотел вернуть. Время действовать, или он потеряет ее навсегда.

И Пол нежно прикоснулся к ее губам.

Возбужденный видом обнаженной Рейчел, Кнолль наблюдал, как Катлеры обнимались. Во время поездки с ней из Мюнхена в Кельхайм он понял, что она все еще думает о своем бывшем муже.

Очень привлекательная бабенка. Полная грудь, тонкая талия, соблазнительная попка, жаркая промежность. Он хорошо помнит, как вчера в аббатстве увлажнился его палец, когда ее влагалище извергло теплую струю желания. Он унизил ее, причинил ей боль, а она его при этом хотела. Черт разберет этих баб. Так почему бы не исправить ситуацию сегодня вечером? Что это теперь изменит? Фелльнер и Моника мертвы. Он безработный. И никто из членов клуба никогда не наймет его после того, что он собирается сделать.

Стук в дверь спальни привлек его внимание.

Кнолль снова прильнул к глазку.

— Кто там? — спросил Пол.

— Маккой.

Рейчел спрыгнула с колен бывшего мужа и, подхватив одежду, исчезла в ванной. Пол встал и открыл дверь. Вошел Маккой. В зеленых вельветовых штанах и полосатой рубашке он выглядел как бригадир строителей. На ноги он напялил рабочие коричневые ботинки.

— Отлично выглядите, Маккой, — пошутил Пол.

— Мой смокинг в чистке.

Пол захлопнул дверь.

— Что за представление вы устроили с Лорингом?

Маккой посмотрел на него.

— Расслабьтесь, советник. Я не пытался растрясти старого козла.

— А что вы пытались сделать?

— Да, Маккой, к чему был весь этот балаган? — спросила Рейчел, выходя из ванной, уже одетая в жатые джинсы и туго обтягивающий пышную грудь свитер.

Маккой не спеша оглядел ее сверху вниз.

— А вы неплохо приоделись, ваша честь.

— Ближе к делу, — отрезала она.

— Я хотел посмотреть, не расколется ли старик, и он раскололся. Я надавил, чтобы посмотреть, крепок ли он. Разуйте глаза! Если бы Лоринг был ни при чем, он бы сказал: «Ублюдки, убирайтесь отсюда к чертовой матери». И уж меньше всего следовало ожидать, что он пригласит нас переночевать.

— Вы говорили не всерьез? — спросил Пол.

— О'кей, я знаю, что вы оба думаете, что я подонок. Но у меня есть свои моральные принципы. Правда, они относительно расплывчаты в большинстве случаев. И тем не менее они у меня есть. В любом случае, он достаточно заинтересовался, чтобы оставить нас ночевать.

— Вы думаете, он член клуба, о котором говорил Грумер? — спросил Пол.

— Надеюсь, что нет, — изменилась в лице Рейчел. — Это может означать, что Кнолль и та женщина поблизости.

Маккоя это не интересовало.

— Это шанс, которым мы должны воспользоваться. У меня предчувствие. Меня ждет в Германии куча инвесторов. Поэтому мне нужны ответы. Я полагаю, что у этого старого негодяя внизу они есть.

— Как долго вы, ребята, сможете подогревать любопытство инвесторов? — съязвила Рейчел.

— Пару дней. Не больше. Они собираются начать работать с другим туннелем утром, но я велел им не спешить. Лично я считаю, что это пустая трата времени.

— Как нам надо вести себя за ужином? — спросила Рейчел.

— Просто. Есть его еду, пить его вино и качать информацию. Нам надо получить больше, чем отдать. Понятно?

Рейчел улыбнулась:

— Да, понятно.

Ужин прошел в дружеской, почти сердечной обстановке. Лоринг увлек своих гостей приятной беседой об искусстве и политике. Пол был очарован обширными познаниями старика. Маккой вел себя примерно, принимая гостеприимство Лоринга как должное, расточая комплименты хозяину по поводу угощения. Пол внимательно следил за всем, отмечая напряженный интерес Рейчел к Маккою. Казалось, она ждала, когда он перейдет черту.

После десерта Лоринг провел для них экскурсию по обширному первому этажу. Коллекция оказалась смесью голландской мебели, французских часов и русских подсвечников. Пол отметил упор на классицизм, реалистично и добросовестно проработанные детали на всех полотнах. Все работы были хорошо сбалансированными композициями, почти рафинированным сочетанием формы и содержания. Мастера безусловно знали свое дело.

Каждая комната имела свое название. Палата Уолдорф. Комната Мольсберг. Зеленая комната. Комната ведьм. Все они были украшены старинной мебелью, в основном оригиналами, объяснил Лоринг, и произведениями искусства. Экспозиция была настолько обширна, что Полу не удалось запомнить хотя бы имена художников. Он пожал плечами и мысленно пожалел, что с ними не было пары искусствоведов. В помещении, которое Лоринг назвал Комнатой предков, старик задержался перед портретом своего отца.

— Мой отец происходит от очень древнего рода. Наследовали в роду Лорингов всегда одни мужчины. Это одна из причин, по которой мы правим этой местностью почти пятьсот лет.

— А что было, когда заправляли коммунисты? — спросила Рейчел.

— Даже тогда, моя дорогая. Моя семья научилась адаптироваться. Не было выбора. Измениться или погибнуть.

— То есть вы работали на коммунистов, — уточнил Маккой.

— А что еще оставалось делать, пан Маккой?

Маккой не ответил и снова обратил свое внимание на портрет Иосифа Лоринга.

— Ваш отец интересовался Янтарной комнатой?

— Очень сильно.

— А он видел оригинал в Ленинграде до войны?

— Вообще-то отец видел комнату до российской революции. Он был большим поклонником янтаря, как, я уверен, вы уже знаете.

— Почему бы нам не отбросить в сторону этот мусор, Лоринг?

Пол съежился от внезапной напряженности в голосе Маккоя. Гениальный ход или снова игры?

— У меня прорублена дыра в горе в ста пятидесяти километрах на запад отсюда. Эта работа обошлась мне и вкладчикам в миллион долларов. Все, что я получил за хлопоты, — три грузовика и пять скелетов. Позвольте мне рассказать вам, что я думаю.

Лоринг сел в одно из кожаных кресел.

— Пожалуйста.

Маккой взял с подноса бокал кларета, который ему предложил дворецкий.

— Долинский рассказал мне историю о поезде, выехавшем из оккупированной Европы примерно первого мая тысяча девятьсот сорок пятого. Янтарная комната предположительно была в этом поезде. Свидетели говорят, что ящики были выгружены в Чехословакии, под Тынец-над-Сазавоу. Оттуда ящики предположительно были отправлены грузовиками на юг. Одна версия говорит о том, что их хранили в подземном бункере, использовавшемся полевым маршалом фон Шернером, командующим немецкой армией. Другая версия говорит, что их отправили на запад, в Германию. По третьей версии — в Польшу, на восток. Какая из них правильная?

— Я тоже слышал такие истории. Но если я правильно помню, русские проводили интенсивные раскопки этого бункера. Там ничего не нашли, так что одна версия исключается. Что касается версии о Польше, я сомневаюсь.

— Почему это? — спросил Маккой, тоже садясь.

Пол остался стоять, Рейчел стояла рядом с ним. Было интересно наблюдать за схваткой этих двух мужчин. Маккой профессионально управился с партнерами и так же хорошо справлялся сейчас, явно интуитивно чувствуя, когда надо давить, а когда тянуть.

— У поляков нет столько ума или ресурсов, чтобы прятать такое сокровище, — сказал Лоринг. — Кто-нибудь обязательно уже нашел бы его.

— Это предрассудок, не более того, — ответил на это Маккой.

— Вовсе нет. Это просто факт. В течение всей истории поляки были не в состоянии надолго организовать себя в объединенную страну. Они ведомые, но не ведущие.

— Так вы говорите, на запад, в Германию?

— Я ничего не говорю, пан Маккой. Только то, что из всех трех вариантов, которые вы предложили, запад представляется наиболее вероятным.

Рейчел удобно устроилась в кресле, прежде чем вступить в разговор.

— Господин Лоринг…

— Пожалуйста, моя дорогая. Зовите меня Эрнст.

— Хорошо… Эрнст. Грумер был убежден, что Кнолль и женщина, убившая Макарова, работали на членов тайного клуба. Он назвал их искателями потерянной старины. Кнолль и та женщина предположительно эквизиторы этой таинственной организации. Они крадут произведения искусства, которые уже были украдены, члены соревнуются друг с другом в том, что можно найти.

— Звучит интригующе. Но я могу уверить вас, что не являюсь членом похожей на эту или вообще какой бы то ни было организации. Как вы видите, мой дом полон произведений искусства. Я известный коллекционер и открыто выставляю свои сокровища.

— А янтарь? Мы видели не так чтобы много, — сказал Маккой.

— У меня есть несколько красивых вещиц. Хотите взглянуть?

— Да, черт возьми.

Лоринг повел их из Комнаты предков по длинному закрученному коридору в глубину замка. Комната, в которую они наконец зашли, была маленьким помещением без окон. Лоринг щелкнул выключателем, спрятанным в камне, и яркий свет залил деревянные витрины, окаймлявшие стены. Пол прошел вдоль витрин с богемским стеклом и золотым литьем Маира. Каждый образец был старше трехсот лет и в отличном состоянии. Две витрины были полностью заполнены янтарем. Среди образцов были шкатулка, шахматная доска с фигурами, двухэтажный комодик, табакерка, тазик для бритья, подставка для мыла и кисточка для взбивания пены.

— Большинство восемнадцатого века, — сказал Лоринг. — Все из мастерских Царского Села. Двое мастеров, которые создали эту красоту, работали над панелями Янтарной комнаты.

— Это лучшее из того, что я когда-либо видел, — сказал Пол.

— Я очень горд этой коллекцией. Каждый экземпляр стоил мне состояния. Но, увы, у меня нет Янтарной комнаты, чтобы их дополнить, как бы мне того ни хотелось.

— Почему я вам не верю? — спросил Маккой.

— Откровенно говоря, пан Маккой, это не важно, верите вы мне или нет. Более важней вопрос о том, как вы собираетесь доказать свое утверждение. Вы приходите в мой дом и кидаете дикие обвинения — угрожаете мне открыть их прессе, не имея достаточных оснований для вашего заявления, кроме сфабрикованных фотографий букв на песке и бессвязной речи корыстного академика.

— Я не помню, чтобы говорил о том, что Грумер был академиком, — сказал Маккой.

— Нет, не говорили. Но я знаком с герром доктором. Он имел репутацию, которую я бы счел незавидной.

Пол заметил перемену в тоне Лоринга. Мягкости, снисходительности как ни бывало. Слова звучали медленно, твердо, взвешенно. Терпение этого человека было явно на исходе.

На Маккоя, казалось, это не произвело впечатления.

— Я думаю, пан Лоринг, что человек с вашим опытом и воспитанием мог бы справиться с таким колючим типом, как я.

Лоринг улыбнулся:

— Я нахожу вашу откровенность забавной. Со мной нечасто так разговаривают.

— Вы думали над моим дневным предложением?

— На самом деле да. Миллион долларов США решили бы проблему с вашими инвестициями?

— Три миллиона было бы лучше.

— Тогда, я полагаю, мы остановимся на двух, больше не торгуясь?

— Да.

Лоринг хихикнул:

— Пан Маккой, вы мне по душе.

 

ГЛАВА LV

Замок Луков, Чешская Республика

Пятница, 23 мая, 2.15

Пол ворочался в постели. Он не мог заснуть с тех пор, как они с Рейчел поднялись в свою комнату незадолго до полуночи. Рейчел спала рядом с ним в огромной кровати. Она не храпела, но дышала тяжело, как обычно. Он думал о Лоринге и Маккое. Старик легко расстался с двумя миллионами долларов. Может, Маккой прав? Лоринг прятал что-то, что должна была защитить сделка в два миллиона долларов? Но что? Неужели Янтарную комнату?

Он представил нацистов, сдирающих панели со стен дворца, затем везущих их на грузовиках через Советский Союз, только чтобы потом снова их разобрать и увезти на грузовиках в глубь Германии четыре года спустя. В каком состоянии они были? Возможно, они к тому времени имели лишь ценность сырья, которое можно было бы использовать в других произведениях искусства? Что там писал Борисов в своих статьях? Панели состояли из ста тысяч кусков янтаря. Конечно, это чего-то стоило на мировом рынке. Может, в этом было дело. Лоринг нашел янтарь и продал его, заработав достаточно, чтобы два миллиона долларов были удачной сделкой за молчание.

Он встал с постели и подкрался к своим рубашке и брюкам, наброшенным на кресло, и тихонько натянул их. Ботинки надевать не стал — босые ноги будут производить меньше шума. Сон не шел, и он очень хотел исследовать выставочные комнаты первого этажа. Обилие произведений искусства, которое они видели ранее, подавляло, и это затрудняло их восприятие. Он надеялся, что Лоринг не будет возражать против небольшого частного осмотра.

Он бросил взгляд на Рейчел. Она свернулась калачиком под одеялом, на ее обнаженное тело была накинута только одна из его байковых рубашек. Они занимались любовью два часа назад впервые за почти четыре года. Он все еще чувствовал напряженность между ними, его тело было истощено от всплеска эмоций, которые он считал больше невозможными. Могли ли они на этот раз все сделать правильно? Один только Бог знал, как он хотел этого. Последние две недели были, конечно, и сладкими, и горькими. Петр погиб, но, может, семья Катлеров будет восстановлена. Он надеялся, что не был просто оказавшимся рядом мужчиной, которым она заполнила пустоту. Слова Рейчел о том, что он существенная часть ее семьи, все еще звучали у него в ушах. Почему он был так подозрителен и осторожен? Возможно, из-за того удара, который он испытал три года назад, — осторожность прикрывала его сердце от другого сокрушительного удара.

Он приоткрыл дверь и тихонько выскользнул в холл. Раскаленные настенные светильники мягко горели. Ни звука не раздавалось. Он подошел к толстым каменным перилам и посмотрел вниз на фойе четырьмя этажами ниже, мраморное помещение освещалось серией настольных ламп. Массивная выключенная хрустальная люстра свисала до третьего этажа.

Он шел по ковровой дорожке вниз по каменной лестнице, заворачивающей вправо, на первый этаж. Босой и безмолвный, он продвигался в глубину замка, исследуя широкие коридоры позади обеденного зала, ведущие к серии просторных комнат, где были выставлены произведения искусств. Дверь ни в одну комнату не была закрыта.

Он вошел в Комнату ведьм, где, как объяснил Лоринг раньше, когда-то заседал местный суд по делам ведьм. Он подошел к ряду шкафов из черного дерева и включил крошечные галогеновые лампочки. Полки были наполнены артефактами римских времен. Статуэтки, весы, тарелки, сосуды, лампы, колокольчики, инструменты. Несколько фигурок вырезанных из камня богинь. Он узнал Викторию, римский символ победы, корона и пальмовая ветвь в ее вытянутых руках служили подсказкой.

Внезапно из холла раздался звук. Негромкий. Как шум подошв по ковру. Но в тишине он прозвучал громко.

Он повернул голову налево в сторону открытой двери и замер, почти не дыша. Были ли это шаги или просто вековое здание готовилось к ночному сну? Он протянул руку и тихонько выключил светильники. Шкафы погрузились в темноту. Он подкрался к софе и скрючился за ней.

Еще один звук раздался рядом с ним. Шаги. Определенно. Кто-то был в холле. Он сжался еще сильнее за кушеткой и ждал, надеясь, что кто бы это ни был, он пройдет мимо. Может, это был кто-то из слуг на обязательном обходе.

Тень показалась в освещенном дверном проеме. Он выглянул из-за софы.

Вейленд Маккой прошел мимо.

Он должен был догадаться.

Пол на цыпочках подошел к двери. Маккой был в нескольких футах от него, направляясь к одной из дальних комнат. Ранее Лоринг просто указал на темное помещение и назвал это Романской комнатой, но не предложил зайти.

— Не спится? — прошептал он.

Маккой подпрыгнул и резко развернулся.

— Проклятие, Катлер, — прошептал он одними губами. — Вы меня до смерти напугали.

Великан был одет в джинсы и пуловер. Пол показал на босые ноги Маккоя:

— Мы начинаем думать одинаково. Это пугает.

— Небольшая простуда мне не повредит, господин городской адвокат.

Они отошли в глубь Комнаты ведьм и говорили шепотом.

— Вам тоже любопытно? — спросил Пол.

— Да, черт возьми. Два гребаных миллиона. Лоринг кинулся на них, как муха на дерьмо.

— Вам интересно, что он знает?

— Не знаю точно что, но он не только много знает, но и много прячет. Проблема в том, что этот богемский Лувр так набит барахлом, что мы можем никогда не узнать.

— Мы можем заблудиться в этом лабиринте.

Вдруг что-то прогремело по холлу. Как металл по камню. Он и Маккой высунули головы и посмотрели налево. Тусклый желтый прямоугольник света пробивался из Романской комнаты в дальнем конце галереи.

— Я за то, чтобы пойти посмотреть, — сказал Маккой.

— Почему нет? Мы уже зашли так далеко.

Маккой шел первым по ковровой дорожке. В открытой двери Романской комнаты они оба замерли на месте.

— О черт, — скорее выдохнул, чем сказал, Пол.

Кнолль наблюдал через глазок, как Пол Катлер нацепил одежду и вышел. Рейчел Катлер не слышала, как ушел ее бывший муж, и все еще спала под одеялом. Он ждал несколько часов, прежде чем двинуться с места, давая всем достаточно времени, чтобы улечься спать. Он планировал начать с Катлеров, двинуться к Маккою, а затем к Лорингу и Данцер, особенно наслаждаясь предчувствием мести последним двум, смакуя момент их смерти, награды за убийство Фелльнера и Моники. Но неожиданный уход Пола Катлера создал проблему. Если припомнить, что рассказывала о нем Рейчел, ее бывший муж не был искателем приключений. Но все-таки, как оказалось, был, пустившись куда-то босиком посреди ночи. Конечно, он шел не на кухню перекусить. Он, скорее всего, разнюхивал. Хорошо, он настигнет его позже.

После Рейчел.

Он прокрался по проходу, нашел первый выход и нажал на пружинный механизм. Каменная пластина отворила вход в одну из пустых спален на четвертом этаже. Кристиан вышел в холл и быстро прошел к комнате, где спала Рейчел Катлер.

Он вошел и запер за собой дверь.

Подойдя к камину в стиле Ренессанс, Кнолль нашел выключатель, замаскированный под часть позолоченного литья. Он не вошел прямо из тайного прохода из боязни произвести слишком много шума, но теперь ему может понадобиться поспешно выйти. Кнолль нажал на рычаг и оставил скрытую дверь полуоткрытой.

Он подошел к постели.

Рейчел Катлер все еще мирно спала.

Он повернул правую руку и подождал, пока кинжал скользнет в его ладонь.

— Это чертова потайная дверь, — сказал Маккой.

Пол никогда не видел такой раньше. Старые фильмы и романы рассказывали об их существовании, но прямо перед глазами, в тридцати футах, часть каменной стены была открыта, повернута вокруг центральной оси. Одна из деревянных витрин была плотно прикреплена к ней, три фута с каждой стороны открывали проход в освещенную комнату позади.

Маккой шагнул вперед.

Пол преградил ему дорогу:

— Вы с ума сошли?

— Бросьте, Катлер. Для этого мы здесь.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что наш хозяин не случайно оставил ее открытой. Давайте не будем его разочаровывать.

Пол был уверен, что идти внутрь было глупостью. Он сам пустил этот снежный ком с горы, но теперь не был уверен, что нужно катиться с ним вместе до логического конца. Может, ему стоит просто подняться назад к Рейчел? Но мальчишеское любопытство пересилило.

В следующей комнате еще больше подсвеченных изнутри витрин стояли вдоль стен и в центре. Пол шел за Маккоем по лабиринту с благоговением. Античные статуи и бюсты. Египетская и ближневосточная резьба. Гравюры майя. Античные драгоценности. Пара картин привлекла его внимание. Рембрандт семнадцатого века, который, как он знал, был украден из немецкого музея тридцать лет назад, и Беллини, вывезенный из Италии примерно в то же время. Обе были в числе разыскиваемых мировых сокровищ. Он вспомнил семинар в своем музее по этому предмету.

— Маккой, это все краденое.

— Откуда вы знаете?

Он остановился перед одним из шкафчиков, высотой по грудь, где был выставлен черный череп, покоящийся на стеклянном пьедестале.

— Это «Пекинский человек». Никто не видел его после Второй мировой войны. И эти две картины определенно украдены. Черт. То, что говорил Грумер, чистая правда. Клуб Девяти существует, и Лоринг, без сомнения, вхож в него.

— Успокойтесь, Катлер. Мы этого не знаем. Может, у парня небольшой частный тайник, который он держит при себе. Давайте не будем говорить необдуманно.

Пол посмотрел вперед на открытые белые двойные двери и заметил внутри мозаику цвета виски. Как завороженный, Пол двинулся в ту сторону. Маккой пошел за ним. В проеме они оба застыли на месте.

— Не может быть! — прошептал Маккой.

Пол не моргая и не отводя глаз смотрел на Янтарную комнату.

— Может, как видите, — ответил знакомый голос.

Всеобщее замешательство было нарушено двумя людьми, вошедшими через другие двери справа. Один из них был Лоринг. Другая — светловолосая женщина из Штодта. Сюзанна. Оба были вооружены пистолетами.

— Я вижу, вы приняли мое приглашение, — сказал Лоринг.

Маккой первым вышел из ступора:

— Не хотели вас разочаровывать, сэр.

Лоринг махнул пистолетом:

— Что вы думаете о моем сокровище?

Маккой сделал еще шаг. Рука женщины сжалась на рукоятке пистолета, стало видно, как побелели ногти на пальцах, сжимавших оружие.

— Спокойнее, дамочка. Дайте полюбоваться ручной работой.

Маккой подошел к одной из янтарных стен. Было похоже, что он окончательно пришел в себя.

Пол повернулся к женщине, которую Кнолль назвал Сюзанной:

— Вы нашли Макарова с моей помощью, не так ли?

— Да, господин Катлер. Информация оказалась весьма полезна.

— Вы убили старика из-за этого? — Пол указал на стены вокруг.

— Нет, пан Катлер, — сказал Лоринг. — Она убила его для меня.

Лоринг и женщина стояли на дальнем краю комнаты площадью в тридцать футов. Двойные двери открывались со стороны трех стен, окна располагались на четвертой, но Пол предположил, что они не настоящие. Помещение было явно внутренним. Маккой продолжал восхищаться янтарем, поглаживая его поверхность. Если бы не их неприятное положение, Пол бы тоже отдал должное такому великолепию. Не многие американские адвокаты, ведущие наследственные дела, оказывались в чешском замке под дулами двух пистолетов. Определенно этот предмет не преподавали в его юридической школе.

— Ступай, — мягко сказал Лоринг Сюзанне.

Блондинка с кошачьей грацией бесшумно выскользнула из комнаты. Лоринг стоял на противоположной стороне комнаты и держал пистолет наготове. Маккой подошел ближе к Полу.

— Мы подождем здесь, господа, пока Сюзанна приведет госпожу Катлер.

Маккой подошел ближе к Полу.

— Какого хрена нам теперь делать? — прошептал Пол.

— Будь я проклят, если знаю.

Кнолль медленно откинул одеяло и залез в постель. Он прижался к Рейчел и нежно погладил ее грудь. Она ответила на его прикосновение, легко вздохнув, все еще полусонная. Он провел рукой по всему ее телу и обнаружил, что она голая под рубашкой. Она подкатилась к нему и прижалась сильнее.

— Пол, — прошептала она.

Он ухватил ее рукой за горло, перевернул на спину и сел на нее верхом. Глаза Рейчел стали огромными от ужаса. Он поднес кинжал к ее горлу, нежно потрогав кончиком рану, не зажившую с прошлой ночи.

— Вам надо было последовать моему совету.

— Где Пол? — удалось выговорить ей.

— У меня.

Она попыталась сопротивляться. Он прижал лезвие к ее горлу.

— Лежите тихо, фрау Катлер, или мне опять придется проткнуть вашу кожу. Не могу гарантировать ту же аккуратность ежедневно, вы меня понимаете, фрау?

Рейчел замерла.

Он показал головой в сторону открытой панели, отпуская немного свою хватку, чтобы она могла посмотреть.

— Он там, — прошипел Кнолль, снова крепко схватил ее за горло и повел нож вниз по ее рубашке, срезая пуговицы. Рубашка расползлась, обнажив ее пышную грудь. Он провел кончиком ножа по линии соска.

— Я наблюдал с той стороны стены. Вы пылко трахаетесь, фрау.

Она плюнула в него.

Он ударил ее по лицу тыльной стороной ладони. На несколько мгновений удар лишил ее зрения. Этот подонок умел бить. От боли и ненависти брызнули слезы.

— Наглая сука. Твой отец сделал то же самое, и ты видела, что с ним стало.

Он ударил ее в живот и услышал, как у нее перехватило дыхание. И еще один удар, на этот раз в лицо кулаком. На этот раз она потеряла сознание. Он снова ухватил ее рукой за горло. Ее глаза закатились. Он бил ее по щекам и тряс, пытаясь привести в сознание. Ее зрачки медленно вернулись на место.

— Ты любишь его? Зачем рисковать его жизнью? Раздвинь ноги, расслабься. Цена моего удовольствия… жизнь, твоя и его. Тебе понравится!

— Где… Пол?

Все вокруг было не в фокусе. Она с трудом различала лицо Кнолля.

Он покачал головой:

— Такое упрямство не доведет до добра. Преврати свою ярость в страсть, и твой Пол увидит рассвет.

Его член набух, готовый к действию. Он чувствовал в нем биение пульса, как будто сердце на некоторое время расположилось между ног.

Может быть, у мужчин это так и есть, мелькнуло у него в голове.

— Ну же, фрау!

Он вставил нож в незажившую рану на ее подбородке. На шею потекла струйка крови.

— Хорошо, — наконец сдалась Рейчел.

Он колебался.

— Я убираю нож. Но только одна попытка сопротивления, и я убью тебя. Потом его.

Он медленно отвел нож в сторону, положил его на кровать, расстегнул ремень и начал спускать штаны, когда Рейчел закричала.

— Как вы добыли панели, Лоринг? — спросил Маккой.

— Подарок с небес.

Маккой хихикнул. На Пола произвело впечатление то, как хладнокровно великан держался. Он был рад, что хоть один из них был спокоен. Сам он был напуган до смерти.

— Полагаю, вы планируете воспользоваться этим пистолетом в определенный момент. Так ублажите приговоренного и ответьте на несколько вопросов.

— Вы были правы, — сказал Лоринг. — Грузовики выехали из Кенигсберга в тысяча девятьсот сорок пятом с панелями. В результате они были загружены в поезд. Этот поезд останавливался в Чехословакии. Мой отец пытался отследить панели, но не смог. Полевой маршал фон Шернер был верен Гитлеру и неподкупен. Фон Шернер приказал отправить панели грузовиками на запад в Германию. Их должны были привезти в Баварию, но довезли только до Штодта.

— До моей пещеры?

— Правильно. Отец нашел эти панели спустя семь лет после войны.

— И застрелил помощников.

— Необходимое деловое решение.

— Рафаль Долинский — тоже необходимое деловое решение?

— Ваш друг репортер связался со мной и прислал копию своей статьи. Там было слишком много информации, чтобы она могла пойти ему на пользу.

— А Петр Борисов и Макаров? — спросил Пол.

— Многие искали то, что вы сейчас видите, пан Катлер. Вы не согласны, что это сокровище стоит того, чтобы за него умереть?

— Включая моих родителей? — спросил Пол.

— Нам стало известно о расспросах вашего отца в Европе, выход на того итальянца стал слишком вероятен. Это было наше первое и единственное нарушение секретности. Сюзанна занялась и итальянцем, и вашими родителями. К сожалению, это тоже было необходимое деловое решение.

Пол дернулся в сторону старика. Лоринг нацелил пистолет на него. Маккой схватил Пола за плечо:

— Успокойтесь, человек-ракета. Если вас подстрелят, это не решит проблему.

Пол пытался освободиться.

— Если мне удастся свернуть ему шею — решит.

Гнев охватил адвоката. Он никогда не считал себя способным на такую ярость. Он очень хотел убить Лоринга, несмотря на последствия, и наслаждаться каждой секундой мучений этого ублюдка. Маккой оттолкнул его подальше к стене. Лоринг отошел к противоположной янтарной стене. Маккой, стоя спиной к Лорингу, прошептал:

— Сохраняйте спокойствие. Следуйте моему примеру.

Сюзанна включила люстру над головой. Холл и лестница наполнились светом. Опасности, что кто-то из слуг встрянет в ночную деятельность, не было. Лоринг специально проинструктировал служащих, чтобы не входили в главное крыло после полуночи. Она уже решила, как избавится от тел: похоронит всех троих в лесу за замком до наступления утра. Она стала медленно подниматься по лестнице, дошла до площадки четвертого этажа и приготовила пистолет. Внезапно тишину пронзил крик, доносившийся со стороны Свадебной спальни. Она бросилась по холлу мимо перил к дубовой двери.

Дернула ручку. Заперта.

Еще крик изнутри.

Она дважды выстрелила в старинную щеколду. Дерево треснуло. Она ударила дверь. Раз. Другой. Еще выстрел. От третьего удара дверь распахнулась. В полутемной спальне она увидела Кристиана Кнолля на постели, Рейчел Катлер билась под ним.

Кнолль увидел ее и сильно ударил Рейчел по лицу, в очередной раз вышибая из женщины сознание. Затем он схватил с постели кинжал. Блеснуло лезвие. Она выстрелила не целясь, но Кнолль успел скатиться с кровати. Ее пуля прошла мимо. Она заметила открытую панель у камина. Этот подонок пришел по тайным проходам. Она нырнула на пол, прячась за креслом, предвидя то, что за этим последует.

Кинжал просвистел в темноте и вонзился в обивку в дюйме от нее. Она выстрелила еще два раза в сторону Кнолля. Четыре приглушенных выстрела раздались в ответ, уничтожая спинку кресла. Кнолль был вооружен. Ее жизнь опять висела на волоске. Она еще раз выстрелила в Кнолля, затем подползла к открытой двери и выкатилась в холл.

Еще две пули Кнолля рикошетом отскочили от дверного косяка.

Снаружи она вскочила и побежала, как бежит человек, за которым гонится смерть.

— Мне надо вернуться к Рейчел, — прошептал Пол, с трудом подавляя гнев.

Маккой все еще стоял спиной к Лорингу.

— Выбирайтесь отсюда, как только я двинусь.

— У него пистолет.

— Держу пари, этот ублюдок не станет здесь стрелять. Он не станет рисковать своим янтарем.

— Я бы не стал на это сильно рассчитывать…

Прежде чем Пол успел спросить у Маккоя, что он собирается делать, великан повернулся к Лорингу:

— Наверное, плакали мои два миллиона, да?

— К сожалению. Но было смело с вашей стороны попробовать.

— Это у меня от матери. Она работала на огуречных полях на востоке Северной Каролины. Ни от кого дерьма не терпела.

— Как мило.

Маккой ступил ближе.

— А почему вы думаете, что люди не знают, что мы здесь?

Лоринг пожал плечами:

— Это риск, на который я готов.

— Мои люди точно знают, где я.

Лоринг улыбнулся:

— Сомневаюсь в этом, пан Маккой.

— Может, заключим сделку?

— Не интересуюсь.

Маккой вдруг рванулся к Лорингу, преодолевая те десять футов, которые их разделяли. Он сделал это с той скоростью, которую только позволяла развить его громоздкая фигура.

Старик выстрелил.

Падая, Маккой заорал:

— Бегите, Катлер!

Пол кинулся к двойным дверям, ведущим из Янтарной комнаты. Оглянувшись на мгновение, он увидел Маккоя, лежащего на роскошном паркете, и Лоринга, прицеливающегося во второй раз. Пол буквально вылетел из комнаты, перекатился через голову по каменному полу, затем вскочил и побежал по темной галерее сквозь отверстие в Романской комнате.

Пол был уверен, что Лоринг будет его преследовать. Выстрелы на самом деле неслись следом, и одна пуля даже просвистела где-то над его ухом, разбив одну из витрин. Но старик, конечно, не мог двигаться быстро.

Маккой позволил подстрелить себя, чтобы он мог убежать. Он никогда не знал людей, которые могли бы так поступить. Это было что-то, что происходило только в кино. И все же последнее, что он видел, был великан, лежащий на полу.

Эта мысль вспыхнула у него в голове, но потом он думал только о Рейчел, пока бежал по коридору к лестнице.

Кнолль слышал, что Сюзанна выбежала в холл. Он быстро пересек комнату и выдернул клинок. Тихонько подкравшись к открытой двери, он рискнул выглянуть. Данцер бежала к лестнице в шестидесяти футах от него. Кнолль сосредоточился и метнул прекрасно отбалансированный кинжал в ее сторону с небольшим опережением. Попав в левое бедро женщины, острое лезвие вошло в него по самую рукоятку.

Она с криком повалилась на дорогой ковер.

— Не в этот раз, Сюзанна, — спокойно сказал он.

Кристиан не спешил, наслаждаясь ее страданием.

Сюзанна обхватила бедро, кровь вытекала из раны, окрашивая ковер в красное. Она попыталась выхватить свой пистолет, но он в мгновение ока выбил CZ-75B из ее руки.

Пистолет покатился прочь.

Кристиан придавил ее горло ногой и прицелился.

— Довольно игр, — сказал он.

Данцер протянула руку и попыталась ухватить кинжал за рукоятку, но Кнолль ударил ее подошвой ботинка по лицу.

— За Монику, — прошептал он и дважды выстрелил задыхающейся женщине в голову.

Кнолль выдернул нож из бедра своей жертвы и вытер лезвие о ее одежду. Подобрав пистолет Сюзанны Данцер, он пошел назад, к спальне, с намерением завершить то, что начал.

* * *

«Из «Акта о гибели Янтарной комнаты»

Акт № I

Гор. Кенигсберг. 12.VI. 1945 года

Составлен настоящий акт бригадой Комитета по делам культпросветучреждений майором Беляевой, подполковником Брюсовым и майором Пожарским, бригадой Комитета по делам искусства майором Цырлиным и майором Сергиевской и представителем политуправления фронта гвардии капитаном Чернышевым в том, что при обследовании старого замка в целях отыскания Янтарной комнаты, вывезенной немцами из гор. Пушкина Ленинградской обл., было установлено, что:

1. Янтарная комната находилась в старом замке в упакованном виде и стояла вместе с мебелью Кайзерлинга в северном крыле здания во втором этаже…

2. В указанном помещении при обследовании были обнаружены следы пожара в виде большого количества пепла и кусков обгорелых досок, бронзовые панели дверей и небольшое количество обгорелых частей от резных украшений (частью сохранивших форму) Янтарной комнаты.

Кроме того, тут же лежала масса железных пластинок с винтами, которыми, по словам Роде, были прикреплены части Янтарной комнаты к стенам упаковочных ящиков.

ВЫВОД: Янтарная комната сгорела в старом замке Кенигсберга во время пожара…»

 

ГЛАВА LVI

Замок Луков, Чешская Республика

Пятница, 23 мая, 3.15

Маккой попытался подняться и сфокусировать взгляд, но не смог. Янтарная комната кружилась вокруг него. Его ноги были слабы, сознание затуманено. Кровь текла из раны в плече. Он время от времени терял сознание. Никогда он не думал, что так умрет, окруженный сокровищем стоимостью в миллионы, бессильный что-либо сделать.

Маккой ошибался насчет Лоринга. Старик не рисковал янтарем. Пуля просто застряла у него в плече. Маккою лишь оставалось надеяться, что Полу Катлеру удалось убежать. Гигант попробовал подняться. Из внешней галереи приближались шаги, направляясь к нему. Он снова упал ничком на паркет и затих. Подглядывая через ресницы, он увидел расплывчатый образ Эрнста Лоринга, который снова зашел в Янтарную комнату, пистолет все еще был в его руке. Маккой лежал совершенно неподвижно, стараясь собрать все те немногие силы, что у него остались.

Он глубоко вздохнул и ждал, когда Лоринг подойдет ближе. Старик ботинком осторожно подтолкнул левую ногу Маккоя, видимо проверяя, умер ли он. Маккой затаил дыхание и старался сохранять неподвижность. Его голова начала кружиться от недостатка кислорода и потери крови.

Ему надо было подпустить гада поближе.

Лоринг сделал еще два шага вперед.

Изо всех сил Маккой ударил старика по ногам. Боль пронзила его правое плечо и грудь. Кровь полилась из раны. Но он старался продержаться подольше, чтобы закончить.

Лоринг повалился на пол, удар ослабил руку, держащую пистолет. Правой рукой Маккой схватил старика за шею. Выражение удивления мелькнуло на лице Лоринга. Сознание Маккоя ускользало, и нужно было торопиться.

— Поздоровайся с дьяволом за меня, — прошептал он.

Маккой навалился на Лоринга всем своим грузным телом и двумя руками стиснул его горло. Старик хрипел и конвульсивно дергался, но великан не ослаблял хватку, несмотря на черные круги перед глазами. Эти мгновения показались Маккою вечностью, наконец сопротивление старика стало слабеть, он перестал хрипеть, его глаза вылезли из орбит, язык выпал. Зловоние, исходящее от старика, ударило Маккою в нос, и вокруг старика по его дорогим брюкам начало расползаться темное влажное пятно.

«Запах преисподней», — подумал Маккой, прежде чем провалиться в темноту.

Пол вышел из лабиринта коридоров первого этажа и кинулся к лестнице. Перед тем как выскочить в ярко освещенное фойе, он услышал два выстрела, хлопнувших наверху.

Пол замер.

Это глупо. Женщина вооружена. В кого она стреляла? В Рейчел? Маккой принял пулю, чтобы он смог убежать. Теперь, похоже, дело идет к тому, что пришла его очередь получить пулю.

Он побежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Кнолль спустил штаны. Убийство Данцер оказалось приятной, возбуждающей прелюдией. Рейчел лежала распростертая на постели, все еще в полуобмороке от его последнего удара. Он бросил пистолет на пол и взял в руку кинжал. Подойдя к постели, он мягко раздвинул ее ноги и пробежал языком по ее бедрам. Рейчел не сопротивлялась. Это будет очень приятно. Рейчел, все еще явно слабая, застонала и ответила на его прикосновение. Он убрал кинжал в ножны под правым рукавом. Без сознания она была податлива. Нож не понадобится. Он обхватил ее ягодицы руками и направил свой язык к ее промежности.

— О, Пол, — прошептала она.

— Я тебе обещал — это будет приятно, — сказал он.

Он поднялся и приготовился взобраться на нее.

Пол повернул на площадке четвертого этажа и кинулся по последнему лестничному пролету. Он запыхался, ноги болели, но Рейчел была там и нуждалась в нем. Наверху он увидел тело Сюзанны, ее лицо было практически уничтожено двумя пулевыми отверстиями. Картина была тошнотворная, но он подумал о Макарове и своих родителях и не почувствовал ничего, кроме удовлетворения. Потом мысль электрическим током вспыхнула у него в голове.

Кто застрелил ее? Рейчел?

Стоны послышались дальше по холлу. Затем его имя.

Он пошел к спальне. Дверь была распахнута и перекошена. Верхняя петля отлетела. После яркого света его глаза не различали предметов в темноте. Постепенно глаза привыкли. Он разглядел мужчину в постели и Рейчел под ним.

Кристиан Кнолль.

Ярость охватила Пола, и он кинулся через комнату, прыгнув на Кнолля. Они скатились с кровати и упали на пол. Он приземлился на правое плечо, то, которое он повредил прошлой ночью в Штодте. Боль пронзила его правую руку. Он поднял кулак и ударил. Кнолль был крупнее и опытнее, но Пол был зол как тысяча чертей. Он снова махнул кулаком и ударил Кнолля по носу. Кнолль взвыл, но повернулся и ногами перебросил Пола через себя. Кнолль сгруппировался, откатился назад, затем сделал внезапный выпад и нанес Полу сокрушительный удар кулаком в грудь. Адвокат поперхнулся слюной, и у него перехватило дыхание.

Кнолль встал и рывком поднял его с пола. Еще один сокрушительный удар кулаком в челюсть, и Пол полетел в центр комнаты. Он почти вырубился, отчаянно пытаясь сфокусировать взгляд на крутящейся мебели и высоком мужчине, приближающемся к нему. Ему был сорок один год, и это была его первая драка в жизни. Было непривычно и странно ощущать себя избиваемым. Внезапно вид голой задницы Кнолля верхом на Рейчел вспыхнул у него в голове. Он взял себя в руки, вздохнул и сделал выпад, встретив животом еще один удар кулака.

Проклятье. Он проигрывал.

Кнолль схватил его за волосы.

— Ты прервал мое удовольствие, а я не люблю, когда меня прерывают. Ты заметил фройляйн Данцер по пути сюда? Она тоже вмешалась.

— Пошел ты, мерзавец!

— Какой дерзкий. И храбрый. Но слабый.

Кнолль ослабил хватку и снова сильно ударил Пола в лицо. Кровь хлынула из его носа. От удара Пол полетел через открытую дверь в холл. Его правый глаз не видел.

Больше он не мог выдержать.

Словно сквозь какую-то пелену, издалека к Рейчел медленно возвращалось сознание. В какой-то момент ей казалось, что Пол занимается с ней любовью, потом она услышала шум драки и скачущих по комнате тел. Затем голоса.

Она поднялась.

Сначала она увидела лицо Пола, потом другое лицо. Кнолль.

Пол одет, но Кнолль был голым от пояса. Она пыталась переварить информацию, дать объяснение тому, что вначале казалось невозможным.

Она услышала голос Кнолля.

— Ты прервал мое удовольствие, а я не люблю, когда меня прерывают. Ты заметил фройляйн Данцер по пути сюда? Она тоже вмешалась.

— Пошел ты, мерзавец!

— Какой дерзкий. И храбрый. Но слабый.

Кнолль ударил Пола в лицо. Хлынула кровь, и Пол отлетел в холл. Кнолль пошел за ним. Она попыталась встать с постели, но упала на пол и медленно поползла по паркету к двери. По дороге она наткнулась на брюки, ботинки и что-то твердое.

Это были два пистолета. Она проигнорировала оба и продолжала ползти. В дверях она смогла подтянуться и встать на ноги.

Кнолль надвигался на Пола.

Пол понял, что это конец. Он едва дышал от ударов в грудь, его легкие сжались, несколько ребер, скорее всего, были сломаны. Его лицо невероятно болело, и он почти не видел. Кнолль просто играл с ним. Адвокат не пара профессиональному бойцу. Пол еле стоял на ногах, опираясь на каменные перила, не похожие на перила в аббатстве высоко над Штодтом. Он посмотрел вниз с четвертого этажа и почувствовал, что его сейчас вырвет. Свет яркой хрустальной люстры жег ему глаза, и он отвел взгляд. Его тело внезапно было откинуто назад и в полете развернулось. Улыбающееся лицо Кнолля неотчетливо проступало сквозь темную пелену.

— Тебе достаточно, Катлер.

Все, что он придумал в эту минуту, — это плюнуть в лицо Кнолля. Немец отшатнулся и нанес еще удар. Страшная боль пронзила живот. Он закашлялся кровью и стал хватать воздух. Еще один удар по шее, и Пол как подкошенный рухнул на пол. Кнолль наклонился и потянул его за ноги. Потом убийца прислонил Пола к перилам, взглядом отступил назад и повернул свою правую руку.

Появился кинжал.

Рейчел смотрела затуманенным взглядом, как Кнолль избивал Пола. Она хотела помочь, но ей едва хватало сил, чтобы стоять. Ее лицо болело, опухоль на правой щеке начала перекрывать глаз, мешая ей видеть. Острая боль пронзала голову. Все вокруг было размыто и кружилось. Живот крутило как на море в шторм.

Тело Пола осело на пол. Кнолль нагнулся и рывком поставил его на ноги. Она вдруг вспомнила о пистолетах и, спотыкаясь, вернулась на середину спальни. Она ощупывала пол, пока не нашла один из них, затем, пошатываясь, вернулась к двери.

Кнолль отступил от Пола и стоял к ней спиной. Нож появился в руке немца. У нее есть только секунда, чтобы что-либо предпринять. Кнолль двинулся в сторону Пола. Рейчел наставила пистолет и впервые в жизни нажала на спусковой крючок. Хлопок, будто лопнул воздушный шарик на детском дне рождения.

Пуля вошла в спину Кнолля.

Кнолль вздрогнул от сильного толчка, но устоял на ногах, повернулся и двинулся с кинжалом в ее сторону.

Она выстрелила снова. Ее рука дрогнула, но Рейчел удержала оружие и выстрелила еще раз. Затем еще. И еще.

Пули прошили грудь Кнолля. Она подумала о том, что могло произойти в постели, и опустила пистолет ниже, посылая еще три выстрела в низ его живота. Кнолль издал рев раненого зверя, но удивительным образом остался на ногах, глядя вниз на кровь, хлещущую из раны в паху. Кнолль качнулся назад к перилам. Рейчел собиралась выстрелить снова, но Пол вдруг схватил полуголого, окровавленного немца за ногу и рванул ее вверх. Кнолль перевалился через перила и полетел вниз. Пол и Рейчел припали к перилам и смотрели, как тело Кнолля встретилось с люстрой и сорвало массивную хрустальную конструкцию с потолка. Кнолль и стекло летели в свободном падении на мрамор внизу, глухой стук от тела сопровождался звоном разбившегося вдребезги стекла, хрусталь разлетелся, отражая в многочисленных гранях сноп голубых искр, вызванных обрывом электрического кабеля. Осколки забренчали по полу, как аплодисменты после кульминационного завершения симфонии.

Все погрузилось в темноту и тишину.

Она повернулась к Полу:

— Как ты?

Он ничего не сказал, но нащупал ее руками. Она нежно коснулась его лица.

— Болит так же сильно, как жутко выглядит? — спросила она.

— О да, проклятье…

— Где Маккой?

Каждый вдох Пола сопровождался острой болью в груди.

— Принял пулю… чтобы я мог добраться до тебя. Последнее, что я видел… его истекающим кровью в Янтарной комнате.

— В Янтарной комнате?

— Долгая история. Не сейчас.

— Полагаю, мне надо будет забрать обратно все гнусные слова, которые я говорила о большом дураке.

— Думаю, да, ваша честь, — вдруг раздался голос снизу.

Она посмотрела вниз. Маккой, спотыкаясь, шел в полутемном фойе, держась за свое окровавленное левое плечо.

— Кто это? — спросил он, показывая на тело.

— Подонок, убивший моего отца, — отозвалась Рейчел сверху.

— Похоже, эти счеты сведены. Где та женщина?

— Мертва, — сказал Пол.

— Отличное избавление, черт побери.

— Где Лоринг? — спросил Пол.

— Я придушил чертова негодяя.

Пол поморщился от боли.

— Отличное избавление, черт побери. Вы в порядке?

— Ничего такого, чего не исправил бы хороший хирург.

Пол выдавил слабую улыбку и посмотрел на Рейчел:

— Мне начинает нравиться этот парень.

Она улыбнулась в ответ, преодолевая боль:

— Пожалуй, мне тоже.