Стив Берри. «Александрийское звено». «Цикл романов "Все секреты мира". Компиляция. кн. 1-13»

ПРОЛОГ

Палестина

Апрель 1948 г.

Терпение Джорджа Хаддада было на пределе. Он с ненавистью смотрел на привязанного к стулу мужчину. Как и у него самого, у пленника была смуглая кожа, орлиный нос и глубоко посаженные темные глаза сирийца или ливанца. А еще в этом человеке было что-то, что очень не нравилось Хаддаду.

— Спрашиваю еще раз: кто ты?

Бойцы Хаддада поймали незнакомца три часа назад, перед самым рассветом. Он шел один и без оружия. Какая глупость! С тех пор как в прошлом ноябре британцы решили разделить Палестину на два государства — арабское и еврейское, — между двумя этими сторонами бушевала война. А этот дурак идет прямиком в арабскую цитадель, не оказывает никакого сопротивления и не произносит ни слова с того момента, как его прикрутили к стулу.

— Ты слышишь меня, кретин? Я спрашиваю: кто ты такой?

Хаддад говорил на арабском и видел, что незнакомец понимает его.

— Я — Хранитель.

Ответ не прояснил Хаддаду ровным счетом ничего.

— Что это значит?

— Мы храним Знание. Из Библиотеки.

Хаддад находился не в том настроении, чтобы разгадывать шарады. Только вчера израильские подпольщики напали на соседнюю деревню. Они загнали сорок палестинских мужчин и женщин в карьер и перестреляли всех до одного. Ничего нового. Арабов методично уничтожали и изгоняли. Земли, на которых в течение тысячи шестисот лет жили их предки, конфисковывались. Происходила накба, катастрофа. И сейчас Хаддад должен быть там, сражаться, а не выслушивать эту ахинею.

— Мы все — хранители знаний, — сказал он. — Мое заключается в том, как стереть с лица земли каждого сиониста, который встретится на моем пути.

— Именно поэтому я и пришел. В войне нет нужды.

Этот человек определенно идиот!

— Ты что, слепой? Евреи наводняют наши земли, стремятся нас уничтожить! Война — это единственное, что нам осталось!

— Вы недооцениваете стойкость евреев. Им удавалось выживать на протяжении веков, и они сумеют выжить в будущем.

— Это наша земля! Мы победим!

— Существуют вещи посильнее пуль, и они могут подарить вам победу.

— Правильно! Бомбы! И у нас их предостаточно! С их помощью мы сокрушим всех вас, проклятые сионисты!

— Я не сионист.

Незнакомец сказал это тихим голосом, а потом умолк. Хаддад понимал, что допрос пора заканчивать. У него не было времени распутывать эти узлы.

— Я пришел из Библиотеки, чтобы поговорить с Камалем Хаддадом, — сказал наконец мужчина.

Злость Хаддада сменилась удивлением.

— Это мой отец, — проговорил он.

— Мне сказали, что он живет в этой деревне.

Отец Хаддада был ученым, специализировался в области истории Палестины и преподавал в одном из колледжей Иерусалима. Большой — и телом, и сердцем — человек, он громко говорил и смеялся. Недавно он выступал посредником в переговорах между палестинцами и британцами, пытаясь не допустить массового наплыва евреев и предотвратить накбу, но потерпел неудачу.

— Мой отец мертв.

В пустых глазах пленника вспыхнул огонек тревоги.

— Я этого не знал.

На Хаддада нахлынули воспоминания, от которых он хотел бы избавиться навсегда.

— Две недели назад он сунул в рот дуло винтовки и снес себе затылок. Он оставил записку, в которой написал, что не может смотреть, как уничтожают его родину. Он считал себя виновным в том, что не способен остановить сионистов. — Хаддад поднес револьвер к лицу Хранителя. — Зачем тебе понадобился мой отец?

— Он один из тех, кому должна быть передана информация. Он — Приглашенный.

В груди Хаддада вновь поднялась злость.

— О чем ты толкуешь?

— Твой отец был человеком, пользующимся большим уважением. Он был ученым и заслуживал того, чтобы разделить наше Знание. Для этого я и пришел — чтобы пригласить его и поделиться.

Слова пленника произвели на Хаддада эффект ведра воды, вылитой на огонь.

— Поделиться чем?

Хранитель покачал головой.

— Это предназначалось только для него.

— Он мертв!

— Значит, будет избран другой Приглашенный.

Что бормочет этот сумасшедший? В плену у Хаддада побывало много евреев. Сначала он пытал их, чтобы вытянуть необходимую информацию, а потом уничтожал то, что от них оставалось. До наступления накбы Хаддад был фермером и выращивал оливковые деревья, но его всегда тянуло к науке и он мечтал продолжить отцовские исследования. Теперь это стало невозможным. Было образовано государство Израиль, территорию которого выкроили из исконно арабских земель, видимо, в порядке компенсации евреям за холокост. И все это — за счет палестинского народа.

Хаддад прижал дуло револьвера к переносице Хранителя, прямо между глазами.

— Я только что назначил себя Приглашенным. Давай выкладывай свое знание.

Глаза незнакомца, казалось, проникали в самую душу Хаддада, и на мгновение его охватило странное чувство неловкости. Этот посланец явно попадал в переделки в прошлом. Хаддад всегда восхищался смелыми людьми.

— Ты ведешь войну, в которой нет нужды, против врага, который введен в заблуждение, — сказал мужчина.

— О чем, во имя Аллаха, ты говоришь?

— Это узнает следующий Приглашенный.

Приближался рассвет. Хаддаду было необходимо поспать. Он надеялся узнать от пленника имена кого-нибудь из еврейских подпольщиков, возможно, даже тех, что устроили вчерашнюю бойню. Проклятые англичане снабжали евреев ружьями и танками, а арабам годами запрещали иметь собственное оружие, что ставило их в заведомо проигрышное положение. Да, арабов было больше, но евреи были лучше оснащены, и Хаддад опасался, что в результате этой войны государство Израиль будет окончательно узаконено.

Он смотрел на человека, которого, похоже, было невозможно сломить, в глаза, которые незнакомец ни разу не отвел в сторону. Он понимал: Хранитель готов умереть. За несколько последних месяцев убивать для Хаддада стало гораздо легче. Зверства евреев помогли ему избавиться от остатков того, что называется совестью. Ему исполнилось всего девятнадцать, а его сердце уже превратилось в камень.

На войне как на войне.

И он спустил курок.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Копенгаген, Дания

Вторник, 4 октября, наши дни, 1.45

Увидев, кто пожаловал к нему в гости, Коттон Малоун сразу понял: неприятности. На пороге открытой двери его книжного магазина стояла его бывшая жена — человек, которого он хотел видеть меньше всего на свете. Он сразу заметил страх, плескавшийся в ее глазах, вспомнил неистовый стук в дверь, разбудивший его несколько минут назад, и сразу подумал о сыне.

— Где Гари? — спросил он.

— Ты, мерзавец! Они забрали его! Из-за тебя! Они его похитили! — Она метнулась вперед и стала бить кулаками по его плечам. — Мерзкий, грязный сукин сын!

Малоун схватил ее за запястья, и она разрыдалась.

— Именно из-за этого я ушла от тебя! Я думала, что все это закончилось!

— Кто забрал Гари? — Ответом ему были новые всхлипы. Он продолжал сжимать ее руки. — Пэм, успокойся и ответь на мой вопрос. Кто забрал Гари? С чего ты взяла, что его похитили?

Она посмотрела на него заплаканными глазами.

— Откуда, черт возьми, мне знать?

— Что ты здесь делаешь? Почему не пошла в полицию?

— Потому что они запретили мне обращаться к полицейским. Они сказали, что, если я хоть близко подойду к полиции, Гари умрет. Они сказали, что сразу же узнают об этом, и я им поверила.

— Кто такие «они»?

Женщина вырвала свои запястья из его рук. Ее лицо исказилось от гнева.

— Я не знаю. Они только сказали, чтобы я подождала два дня, а потом отправилась к тебе и передала вот это. — Она порылась в сумке и вытащила сотовый телефон. По ее щекам продолжали бежать слезы. — Они велели, чтобы ты вышел в Сеть и заглянул в электронную почту.

Верно ли он ее расслышал? Выйти в Сеть и заглянуть в электронную почту?

Малоун открыл сотовый телефон и проверил частоту. С помощью этой трубки можно было бы позвонить в любую точку мира. Внезапно он почувствовал себя беззащитным. Ходжбро Пладс была пустынной. В этот ночной час на площади не было ни души.

Все его чувства ожили.

— Входи.

Он втащил женщину в магазин и закрыл дверь, но свет включать не стал.

— Что происходит? — спросила она дрожащим от страха голосом.

Малоун повернулся к ней лицом.

— Я не знаю, Пэм. Это ты мне должна рассказать. Нашего сына похитили какие-то неизвестные, а ты выжидаешь целых два дня, не сообщая об этом ни единой живой душе! Тебе это не кажется безумием?

— Я не хотела рисковать его жизнью.

— А я хотел? Я хоть когда-нибудь ставил его жизнь под угрозу?

— Да! Тем, что ты был тем, кем был! — ледяным тоном ответила женщина.

Внезапно ему в голову пришла мысль: ведь она никогда прежде не была в Дании!

— Как ты меня нашла?

— Они мне сказали…

— Да кто «они», черт побери?

— Я не знаю, Коттон! Двое мужчин. Говорил из них только один — высокий, темноволосый, с плоской физиономией.

— Американец?

— Откуда мне знать!

— Как он говорил?

Женщина, похоже, сумела совладать с эмоциями.

— Нет, не американец. Скорее европеец. Он говорил с акцентом.

Коттон поднял руку с телефоном.

— Что я должен с этим делать?

— Этот тип сказал, чтобы ты открыл электронную почту — и тогда все поймешь. — Она нервно оглянулась, окинув взглядом прячущиеся в тени полки. — Компьютер у тебя наверху?

Должно быть, это Гари рассказал ей о том, что отец живет над магазином. По крайней мере сам Коттон этого точно не делал. С тех пор как в прошлом году он уволился из министерства юстиции и уехал из Джорджии, они разговаривали лишь однажды — два месяца назад, когда он привез Гари домой после летнего визита в Копенгаген. Пэм холодно сообщила ему, что Гари — не его сын. Мальчик якобы стал плодом короткой интрижки, которую она позволила себе шестнадцать лет назад в качестве мести за его неверность. С тех пор мысль об этом поселилась в душе Малоуна всепожирающим демоном, от которого он до сих пор не мог избавиться. Коттон пришел лишь к одному окончательному выводу: он больше не желает разговаривать с Пэм Малоун никогда и ни при каких обстоятельствах. Если возникнет необходимость передать какое-нибудь сообщение, это можно сделать через Гари.

Но теперь все изменилось.

— Да, — сказал он, — наверху.

Они поднялись в его квартиру, Коттон включил ноутбук и стал ждать, пока тот загрузится. Пэм наконец полностью взяла себя в руки. Такой уж она была. Ее настроение менялось скачками, за которыми было невозможно уследить: то она на вершине счастья, то в бездне отчаяния. Она, как и сам Коттон, была юристом, но если он работал на правительство, то Пэм вела высокооплачиваемые процессы, представляя интересы крупнейших американских компаний и получая заоблачные гонорары. Когда Пэм поступила на юридический факультет, Коттон решил, что она просто хочет походить на него, стремится к тому, чтобы у них были общие интересы. Только потом он понял, что таким образом она пыталась обрести независимость. Такова была Пэм.

Ноутбук загрузился, и Коттон открыл электронную почту. Пусто.

— Здесь ничего нет.

Пэм метнулась к нему.

— Что значит «пусто»? Они сказали, чтобы ты открыл электронную почту!

— Это было два дня назад. И кстати, как ты сюда добралась?

— Они дали мне билет.

Коттон не верил собственным ушам.

— Ты что, окончательно спятила? Знаешь, что ты сделала? Дала им фору в два дня!

— А ты думаешь, я этого не понимаю? — закричала она. — Считаешь меня полной идиоткой? Они сказали, что мои телефоны прослушиваются, а за мной круглосуточно следят! Что, если я хоть на дюйм отклонюсь от данных мне инструкций, Гари умрет! Они показали мне фотографию! — Женщина вновь залилась слезами. — Его глаза… О боже, какие у него были глаза… Он был так испуган!

Сердце колотилось в груди Коттона, как паровой молот, в висках горело. Он сознательно отказался от жизни, полной опасностей, чтобы найти что-нибудь иное. И что теперь? Та, прошлая жизнь вновь настигла его? Он ухватился за край стола. Не хватало еще и ему раскиснуть! Если бы те, кто похитил Гари, намеревались убить его, мальчик был бы уже мертв.

Но нет! Гари нужен им в качестве разменной монеты, они хотят использовать его, чтобы надавить на отца.

Ноутбук издал переливчатый звук. В левом нижнем углу появилось окошко, в котором значилось: ПРИНИМАЕТСЯ ПОЧТА. Затем в строчке, озаглавленной «ОТ», появилось слово ПРИВЕТСТВУЕМ, а в строчке «ТЕМА СООБЩЕНИЯ» — ЖИЗНЬ ВАШЕГО СЫНА.

Коттон щелкнул мышкой и открыл почтовый ящик.

У ВАС ЕСТЬ ТО, ЧТО НУЖНО МНЕ. АЛЕКСАНДРИЙСКОЕ ЗВЕНО. ВЫ СПРЯТАЛИ ЕГО, И ВЫ ЕДИНСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ, КТО ЗНАЕТ, ГДЕ ЕГО ИСКАТЬ. ДОБУДЬТЕ ЕГО. У ВАС ЕСТЬ 72 ЧАСА. КОГДА ЗВЕНО ОКАЖЕТСЯ У ВАС, НАЖМИТЕ НА ТЕЛЕФОНЕ КНОПКУ 2. ЕСЛИ ЧЕРЕЗ 72 ЧАСА ОТ ВАС НЕ БУДЕТ ИЗВЕСТИЙ, ВЫ СТАНЕТЕ БЕЗДЕТНЫМ. ЕСЛИ В ТЕЧЕНИЕ ЭТОГО ВРЕМЕНИ ВЫ ПОПЫТАЕТЕСЬ ВЫКИНУТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ФОКУС, ВАШ СЫН ЛИШИТСЯ КРАЙНЕ ВАЖНОГО ДЛЯ ЛЮБОГО МУЖЧИНЫ ОТРОСТКА. 72 ЧАСА. НАЙДИТЕ ТО, ЧТО МНЕ НУЖНО, И МЫ ПОТОРГУЕМСЯ.

Пэм стояла за его спиной.

— Что это за Александрийское Звено?

Малоун не ответил. Не мог. Он действительно был единственным человеком на Земле, кто знал, что это и где его искать. Но он ведь дал слово!

— Тот, кто прислал это сообщение, все равно знает, о чем идет речь. Так что же это?

Коттон смотрел на экран, понимая, что отследить отправителя невозможно. Похититель, как и он сам, прекрасно умеет использовать «черные дыры» — компьютерные серверы, которые отправляли сообщения через запутанный лабиринт электронных каналов. Это трудно, но возможно.

Коттон встал со стула и провел ладонью по волосам. Вчера он собирался постричься, но не успел. Он стряхнул с плеч усталость и сделал несколько глубоких вдохов. Перед тем как открыть дверь Пэм, он натянул джинсы и рубашку с длинными рукавами. Застегивать ее он не стал, и из-под нее выглядывала серая футболка. Ему вдруг стало холодно.

— Черт возьми, Коттон…

— Заткнись, Пэм! Мне нужно подумать, а ты мне мешаешь!

— Я — мешаю? Какого…

Зазвонил сотовый телефон. Пэм потянулась к нему, но он оттолкнул ее руку.

— Не трогай!

— Ты что! Это может быть Гари!

— Приди в себя!

Он взял телефон и после третьего звонка нажал на кнопку «РАЗГОВОР».

— А вы не очень-то торопитесь, — проговорил в его ухо мужской голос с характерным датским акцентом. — И пожалуйста, не надо бравады в стиле «если вы прикоснетесь к мальчику, я вас убью»! У нас с вами мало времени. Отсчет ваших семидесяти двух часов уже начался.

Малоун стоял молча. Он вспомнил одно правило, которое усвоил много лет назад. «Никогда не позволяй противнику навязывать тебе условия сделки».

— Засунь их себе в задницу. Я никуда не пойду.

— Вы рискуете жизнью своего сына.

— Я хочу увидеть Гари и поговорить с ним. Только после этого я, возможно, что-то предприму.

— Выгляните на улицу.

Он бросился к окну. Ходжбро Пладс была по-прежнему пустынна, и только на дальнем конце выложенной брусчаткой площади стояли две фигуры. На плече каждого из них лежала труба.

Гранатометы.

— Не будьте так упрямы, — проговорил голос в телефонной трубке.

Снаряды с шипением вырвались из труб и, оставляя дымные хвосты, полетели в окна первого этажа. А потом взорвались.

Вена, Австрия, 2.12

Человек, сидящий в синем кресле, наблюдал за тем, как у навеса перед ярко освещенным входом остановилась машина и из нее выбрались двое. Это был не лимузин. Обычный европейский седан неброского цвета, каких полным-полно на запруженных машинами улицах Вены. Самый подходящий транспорт, чтобы не привлекать к себе внимание террористов, преступников, полиции или назойливых репортеров. Вскоре подъехала и высадила пассажиров вторая машина, отъехав затем на стоянку под темными деревьями. Несколько минут спустя прибыли еще два автомобиля. Вполне удовлетворенный, Синее Кресло покинул свою роскошную спальню и спустился на первый этаж.

Встреча была назначена в обычном месте.

На толстом венгерском ковре широким кругом стояли пять позолоченных кресел с прямыми спинками. Все они были одинаковыми, за исключением одного, по мягкой спинке которого шла широкая полоса небесно-голубого цвета. Рядом с каждым креслом стоял позолоченный столик с бронзовой лампой, блокнотом и хрустальным колокольчиком. Слева от круга кресел в камине из дикого камня плясал огонь, отсветы которого нервно танцевали по расписному потолку.

Каждый из мужчин занял свое место.

Они расположились в строгом соответствии с иерархией. У двоих из них еще сохранились волосы и здоровье, трое других были плешивы и имели болезненный вид. Всем им было не меньше чем по семьдесят лет. Пальто и фетровые шляпы они повесили на стоящую в углу бронзовую вешалку, оставшись в строгих консервативных костюмах.

Позади каждого из четырех стариков стоял молодой человек — преемник данного Кресла, в обязанности которого входило слушать и учиться, оставаясь при этом безмолвным. Правила были установлены давно. Пять Кресел, четыре Тени. Синее Кресло — за главного.

— Приношу извинения за то, что собрал вас в столь неурочное время, но несколько часов назад поступила тревожная информация. — Голос Синего Кресла был тонким и напряженным. — Возможно, нашему последнему предприятию угрожает опасность.

— Разоблачения?

— Не исключено.

Кресло номер три вздохнул.

— Может ли эта проблема быть разрешена?

— Полагаю, да. Но действовать необходимо незамедлительно.

— Я предупреждал: не надо в это ввязываться, — сварливо заметил Кресло номер два, тряся головой. — Все должно было идти своим чередом.

Кресло три согласился, как и на их прошлой встрече.

— Возможно, это знак, указывающий на то, что мы должны оставить все как есть. О естественном ходе вещей можно долго говорить.

Синее Кресло покачал головой.

— Результат нашего последнего голосования был прямо противоположным. Решение принято, и мы должны ему следовать. — Он сделал паузу. — Ситуация требует пристального внимания.

— Завершение потребует такта и умения, — сказал Кресло три. — Недостаток внимания погубит дело. Если мы намерены двигаться дальше, я бы рекомендовал в полной мере задействовать die Klauen der Adler.

Когти Орлов.

Двое других закивали.

— Я уже сделал это, — проговорил Синее Кресло. — А вас созвал потому, что это мое одностороннее решение должно быть одобрено.

В воздух поднялись четыре старческие руки.

Единогласно.

Синее Кресло был доволен.

Копенгаген

Дом Малоуна содрогнулся, как во время землетрясения. На них дохнуло жаром, и вверх по лестнице пронесся огненный смерч. Коттон прыгнул к Пэм, сбил ее с ног, и они упали на истертый ковер, покрывавший дощатый пол. Он прикрыл ее своим телом, и тут же внизу раздался второй взрыв, и новая волна огня метнулась по направлению к ним.

Внизу уже бушевал пожар. Оттуда грозовым облаком поднимались клубы дыма.

Коттон поднялся с полу и метнулся к окну. Двое мужчин исчезли. Ночь лизали языки пламени. Он понял, что произошло. Нападавшие подожгли нижний этаж. Его самого убивать не собирались.

— Что происходит? — закричала Пэм.

Не обращая на нее внимания, Коттон поднял оконную раму. Комната быстро наполнялась дымом.

— Идем! — скомандовал он и поспешил в спальню.

Сунув руку под кровать, он вытащил оттуда рюкзак, который был у него наготове всегда. Так было на протяжении тех двенадцати лет, когда Малоун являлся агентом группы «Магеллан», эта привычка осталась у него и сейчас, после выхода в отставку. В рюкзаке находился паспорт, тысяча евро, запасной комплект документов, смена одежды и заряженная «беретта». Его влиятельный друг Хенрик Торвальдсен только недавно забрал из полиции пистолет, который у Малоуна конфисковали после того, как несколько месяцев назад он ввязался во вселенскую драку за призрачные сокровища ордена тамплиеров.

Он закинул рюкзак за спину, а ноги сунул в легкие кроссовки. На то, чтобы завязывать шнурки, времени не было.

— Стой здесь! — сказал он, задержал дыхание и бросился сквозь дым к лестничной клетке.

Под ним находилось еще три этажа. На первом располагался его магазин, второй и третий служили в качестве складских помещений, на четвертом находилась его квартира. Теперь первый и второй этажи были объяты пламенем. Жар опалил лицо Коттона, заставив его отшатнуться назад. Зажигательные гранаты. Наверняка!

Он кинулся обратно в спальню.

— По лестнице спуститься не получится. Они об этом позаботились.

Пэм, согнувшись в три погибели, стояла у окна. Она хватала ртом чистый воздух и кашляла. Коттон встал рядом и высунул голову в окно. Его спальня располагалась в углу здания. Соседний дом, в котором разместились ювелирная лавка и магазин одежды, был ниже на один этаж, с плоской крышей, окруженной по периметру выложенным из кирпича парапетом. Коттону как-то сказали, что эта постройка датируется семнадцатым веком. Он посмотрел вверх. Над окном тянулся широкий карниз, проходящий по всему фасаду и торцу здания.

Кто-нибудь наверняка вызовет пожарных и спасателей, но Коттон не собирался дожидаться, когда к окну подадут лестницу.

Кашель Пэм усилился, да и ему самому стало трудно дышать. Он повернул к ней голову.

— Смотри сюда, — сказал он. — Ты уцепишься за этот карниз, перебирая руками, доберешься до угла и спрыгнешь на крышу соседнего дома.

Ее глаза округлились от страха.

— Ты что, спятил? Мы на четвертом этаже!

— Пэм, это здание может в любую минуту взорваться. Здесь проходит газовая магистраль. Гранаты предназначались для того, чтобы поджечь дом. Они не стреляли сюда, потому что хотели, чтобы мы выбрались.

Она, казалось, не слышала его слов.

— Мы должны уйти раньше, чем приедут пожарные и полиция.

— Но они нам помогут!

— Ты хочешь провести следующие восемь часов, отвечая на их вопросы? Но у нас их всего семьдесят два!

Пэм словно в одночасье протрезвела и посмотрела на карниз.

— Я не смогу, Коттон!

В ее голосе впервые не прозвучало злости.

— Мы нужны Гари! Мы должны идти! Смотри на меня и в точности повторяй то, что делаю я.

Он поправил рюкзак за плечами, выбрался в окно и ухватился за карниз. Шершавая каменная поверхность была теплой и достаточно тонкой, так что держаться за нее было удобно. Перебирая руками, он стал двигаться по направлению к углу дома. Преодолев несколько футов, Малоун завернул за угол и спрыгнул на плоскую крышу соседнего здания.

Подойдя к парапету, он выглянул за угол своего дома и посмотрел вверх. Пэм все еще стояла у окна.

— Вылезай! — крикнул он. — Делай все, как я!

Она колебалась.

На третьем этаже грянул взрыв, и на Ходжбро Пладс полетели осколки выбитых стекол. Пламя пожара сделало ночь еще светлее. Пэм отшатнулась вглубь комнаты. Это было ошибкой с ее стороны, и через несколько секунд она, неистово кашляя, снова высунулась в окно.

— Давай же! Вылезай! — крикнул Малоун.

Наконец женщина поняла, что выхода у нее нет. Выбравшись из окна, она, по примеру Коттона, вцепилась в карниз и повисла на руках. Он видел, что ее глаза закрыты.

— Не открывай глаз! — крикнул он. — Просто перебирай руками и двигайся!

Так она и сделала.

Стоявшего на крыше Коттона и болтающуюся над пропастью в четыре этажа Пэм разделяли восемь футов карниза. Но она двигалась и довольно уверенно. А затем он снова увидел внизу, на площади, две фигуры. Те двое вернулись. Теперь в руках у них были винтовки.

Малоун скинул рюкзак и принялся рыться в нем в поисках «беретты».

Он выстрелил дважды в силуэты, находившиеся в пятидесяти футах ниже. Выстрелы гулким эхом отозвались от стен окружающих площадь домов.

— Почему ты стреляешь? — крикнула Пэм.

— Ползи, не отвлекайся!

Еще один выстрел — и мужчины внизу ретировались.

Пэм добралась до угла. Он бросил на нее быстрый взгляд.

— Перебирайся за угол и прыгай там, где спрыгнул я!

Он вглядывался в темень, но стрелков не было видно. Пэм добралась до конца фасада, перенесла правую руку за угол. В этот момент ее левая рука сорвалась с карниза, и она упала. Малоун, не выпуская пистолета, успел подскочить и поймать ее, но не удержался на ногах и они вместе повалились на крышу. Она задыхалась, он — тоже.

Зазвонил сотовый телефон.

Малоун сунул руку в рюкзак, вытащил трубку и ответил.

— Ну как, весело вам? — спросил тот же самый голос.

— А на хрена было взрывать мой магазин?

— Вы же сами сказали, что никуда не пойдете!

— Я хочу поговорить с Гари.

— Правила устанавливаю я. Вы уже потеряли тридцать шесть минут из ваших семидесяти двух часов. Я бы советовал вам поторопиться. От этого зависит жизнь вашего сына.

В трубке раздались короткие гудки.

Послышалось завывание приближающихся сирен. Малоун взял рюкзак и выпрямился.

— Нам пора идти.

— Кто это был?

— Наша проблема.

— Кто это был?

Он вдруг почувствовал приступ злости.

— Не знаю!

— А что он хочет?

— То, чего я не могу ему дать.

— Что значит «не могу»? От этого зависит жизнь Гари! Оглянись вокруг! Они уже взорвали твой магазин!

— Спасибо, Пэм. Если бы не ты, я бы этого не заметил.

Он повернулся, намереваясь идти, но женщина вцепилась в него.

— Куда мы идем?

— Искать ответы.

Доминик Сейбр стоял на восточной стороне Ходжбро Пладс и наблюдал за тем, как полыхает книжный магазин Коттона Малоуна. Выкрашенные желтой флуоресцентной краской пожарные машины уже заняли свои места, и теперь огнеборцы поливали из брандспойтов окна, из которых с ревом рвалось пламя.

Пока все шло хорошо. Малоун отправился в путь. Порядок рождается из хаоса — его лозунг, его жизнь.

— Они перебрались на крышу соседнего дома, — послышался голос в наушнике переговорного устройства.

— Куда они идут теперь?

— К машине Малоуна.

Точно в цель!

Пожарные метались по площади, подтаскивая всё новые рукава. Их главной задачей сейчас было не допустить распространения огня. А пламя тем временем резвилось вовсю. Дорогие редкие книги горели весело и споро. Скоро дом Малоуна превратится в груду пепла.

— Все готово? — спросил он у стоящего рядом мужчины, одного из нанятых им датчан.

— Готово. Я сам проверял.

Тому, что должно было вскоре произойти, предшествовала долгая подготовительная работа. Он совсем не был уверен в успехе — уж больно неосязаемой, иллюзорной казалась конечная цель, но если след, по которому шел Сейбр, куда-то приведет, он будет к этому готов.

Однако все зависело от Малоуна.

Имя, полученное им после появления на свет, было Гарольд Эрл, и нигде, ни в одном из досье, не было ни намека на то, откуда взялась его кличка — Коттон. Малоун, которому уже исполнилось сорок восемь, был на одиннадцать лет старше Сейбра. Как и он, Малоун был американцем и родился в Джорджии. Мать Малоуна была коренной южанкой, отец — профессиональный военный, капитан, утонувший вместе со своей подводной лодкой, когда сыну было десять лет. Малоун пошел по стопам отца, окончив военно-морское училище и летную школу. Затем он резко изменил свою жизнь, получив за государственный счет юридическое образование и ученую степень в области юриспруденции. Его перевели в военно-юридическую службу, где он трудился девять лет. Тринадцать лет назад в его жизни произошел еще один крутой вираж. Малоун перешел в министерство юстиции и недавно созданную в его рамках группу «Магеллан», занимавшуюся наиболее щекотливыми международными расследованиями.

Там он и работал до прошлого года, когда неожиданно для всех ушел в отставку в звании коммандера ВМС США, покинул Америку и, переехав в Копенгаген, купил магазин антикварных книг.

Кризис среднего возраста? Нелады с правительством?

Этого Сейбр не знал.

Затем последовал развод. Почему? Тоже неизвестно. Малоун был ходячей загадкой. Точно о нем было известно лишь одно: он — завзятый библиофил. Но ни один из психологических портретов этого человека, которые довелось читать Сейбру, не объяснял столь резких поворотов в его жизни.

Все остальное, что удалось узнать о Малоуне, говорило в его пользу. Свободно говорит на нескольких языках, не имеет вредных привычек и фобий, отличается целеустремленностью и фанатичным упорством в достижении поставленной цели. Он также обладал фотографической памятью, чему Сейбр откровенно завидовал.

Компетентный, опытный, умный. Полная противоположность тем идиотам, которых нанял Сейбр, — этим четверым датчанам, безмозглым, аморальным и недисциплинированным.

Он стоял на краю темной, заполненной людьми Ходжбро Пладс и смотрел, как пожарные делают свою работу. Ночной холодок пощипывал его лицо. Осень в Дании была лишь быстротечной прелюдией к долгой зиме, и он сунул крепко сжатые кулаки в карманы куртки.

Сжечь все, что Коттон Малоун заработал за прошлый год, было необходимо. Ничего личного. Чистой воды бизнес. И если Малоун не сделает того, что от него требуется, Сейбр убьет мальчишку без колебаний.

Стоявший рядом с ним датчанин — тот самый, что звонил Малоуну, — кашлял, но не произносил ни слова. Сейбр с самого начала ознакомил их с главным правилом: говорить только тогда, когда к тебе обращаются. У него не было ни желания, ни времени на пустую болтовню.

Он наблюдал этот спектакль еще несколько минут и наконец прошептал в микрофон переговорного устройства:

— Всем быть наготове. Мы знаем, куда они направились, а вы знаете, что делать.

4.00

Малоун припарковал машину напротив Кристиангаде — особняка Торвальдсена, стоящего на восточном берегу острова Зеландия, омываемого проливом Эресунн. Он проехал двадцать миль от Копенгагена на своей «мазде» последней модели, которую обычно парковал на площади перед бывшим королевским дворцом Кристианбург.

После того как они с Пэм спустились с крыши, Малоун некоторое время смотрел на пожарных, пытающихся справиться с бушующим в его доме огнем. Он понимал, что книгам пришел конец, и даже если пламя не сожрет их все до единой, оставшиеся будут безвозвратно испорчены жаром, копотью и водой. Наблюдая эту картину, он пытался справиться с поднимавшейся яростью, напоминая себе еще одну истину, которую затвердил много лет назад: нельзя ненавидеть врага. Ненависть затуманивает разум. Нет. Он не должен ненавидеть. Он должен думать.

Но с Пэм это было не так просто.

— Кто здесь живет? — спросила она.

— Друг.

По дороге сюда Пэм пыталась выудить из него максимум информации, но Малоун отделывался скупыми, ничего не значащими фразами, отчего ее злость только нарастала. Прежде чем иметь с ней дело, он должен был пообщаться с кем-то другим.

Темный дом являл собой классический образец датского барокко: трехэтажный, построенный из блоков песчаника, увенчанный элегантно изгибающейся медной кровлей. Одно его крыло было обращено вовнутрь острова, другое смотрело на море. Торвальдсены возвели его триста лет назад, после того как придумали превращать тонны ничего не стоящего торфа в топливо для производства стекла. Следующие поколения Торвальдсенов заботливо ухаживали за ним на протяжении веков, и со временем эмблема «Адельгаде Гласверкер» — два кольца, подчеркнутые прямой линией, — превратилась в символ самой известной в Дании стеклодувной компании. Во главе нынешнего конгломерата стоял патриарх семьи, Хенрик Торвальдсен, — человек, благодаря которому Малоун сейчас жил в Дании.

Он быстрым шагом направился к массивной входной двери. Перезвон колоколов, прозвучавший посреди ночи совершенно неуместно, возвестил о его прибытии. Малоун нажал на кнопку звонка еще раз, а потом принялся колотить в дверь кулаком. В одном из верхних окон зажегся свет. Затем — в другом. Через несколько секунд он услышал, как открываются засовы, и дверь распахнулась. Хотя лицо смотревшего на Малоуна мужчины было заспанным, он был аккуратно причесан, выглядел аристократически вежливым, а на его халате не было ни единой складки.

Джеспер, домоправитель Торвальдсена.

— Разбудите хозяина, — сказал Малоун по-датски.

— А на каком основании я должен принимать столь решительные меры в четыре часа утра?

— Взгляните на меня. — Малоун был покрыт грязью и копотью, смешавшимися с потом. — Ну что, убедительно?

— Я склонен думать, что да.

— Мы подождем в кабинете. Мне нужно воспользоваться его компьютером.

Первым делом Малоун залез в свою электронную почту, чтобы выяснить, нет ли новых сообщений, но там ничего не оказалось. Тогда он вошел на защищенный сервер группы «Магеллан», воспользовавшись паролем, который предоставила ему его бывшая начальница, Стефани Нелли. Хотя Малоун уже являлся отставником и не числился более в списке сотрудников министерства юстиции, Стефани в благодарность за то, что он недавно сделал для нее во Франции, выделила ему прямой доступ к служебной линии связи. Даже несмотря на разницу во времени (в Атланте сейчас было десять вечера понедельника), он знал, что его послание будет немедленно переправлено ей.

В комнату, шаркая шлепанцами, вошел Торвальдсен. Малоун заметил, что старый датчанин успел одеться. Его низкорослая, сгорбленная фигура — результат старой травмы позвоночника — была облачена в безразмерный свитер тыквенного цвета. Седые волосы торчали в разные стороны, густые кустистые брови непокорно топорщились. На лбу и возле рта залегли глубокие морщины, а дряблая, нездорового цвета кожа говорила о том, что этот человек редко бывает на солнце.

Малоун знал, что так оно и есть: датчанин не любил выходить из дома. На континенте, где унаследованные богатства исчислялись миллиардами, имя Торвальдсена неизменно занимало верхнюю строчку списка самых богатых людей.

— Что стряслось? — спросил он.

— Хенрик, это Пэм, моя бывшая жена.

Торвальдсен улыбнулся женщине.

— Весьма рад знакомству!

— У нас нет времени на любезности, — не слишком вежливо ответила она. — Нам нужно спасти Гари.

Торвальдсен посмотрел на Малоуна.

— Ты выглядишь столь же ужасно, сколь возбужденной выглядит она.

— Возбужденной? — ощетинилась Пэм. — Я только что едва выбралась из горящего дома, у меня похитили сына, меня рвало в самолете, и я не ела уже два дня!

— У меня найдется чем перекусить. — Голос Торвальдсена звучал невозмутимо, словно подобные вещи происходили с ним каждую ночь.

— Мне не нужна еда! Мне нужен мой сын!

Малоун рассказал Торвальдсену о событиях последнего часа, а в заключение добавил:

— Боюсь, что дома больше нет.

— Но это, как я понимаю, волнует тебя в последнюю очередь?

Малоун уловил модуляцию фразы и едва заметно улыбнулся. Именно это ему нравилось в Торвальдсене: что бы ни случилось, он всегда на твоей стороне.

Пэм металась по комнате, словно посаженная в клетку львица. Малоуну показалось, что с тех пор, когда они разговаривали в последний раз, она похудела на несколько фунтов. Пэм всегда была стройной, с длинными рыжеватыми волосами, и время не заставило потемнеть ее светлую, покрытую веснушками кожу. Ее одежда была помята — так же, как и ее нервы, и тем не менее выглядела она блестяще, как и годы назад, когда он женился на ней, поступив на работу в военно-юридическую службу США. С внешним обликом Пэм все было в порядке, а вот с тем, что творилось внутри нее, — гораздо сложнее. Ее глаза покраснели от слез, и в них светилась ледяная ярость. Умная, современная женщина, сейчас она была растеряна, ошеломлена, зла и очень напугана. Ничто из этого не шло им на пользу.

— Чего ты ждешь? — спросила, словно выплюнула, она.

Малоун посмотрел на монитор компьютера. Система защиты пока не дала согласия на вход в систему, но, несмотря на то что он являлся отставником, его послание должно было быть немедленно передано Стефани.

Так и случилось.

— Так вот ты какой! — со злостью проговорила Пэм. — Твой дом поджигают, в тебя стреляют, а тебе все нипочем! Оглянись! Посмотри, в какой заднице мы по твоей милости очутились!

— Миссис Малоун… — заговорил Хенрик.

— Не называйте меня так! — взвизгнула она. — Мне нужно было сменить фамилию после развода! Но нет, я этого не сделала! Не осмелилась пойти наперекор, не решилась, поскольку не хотела, чтобы у нас с Гари были разные фамилии. Ведь Коттон в глазах мальчика — рыцарь в сияющих доспехах! Черт бы его побрал!

Она набивалась на крупный скандал, и Малоун почти жалел, что у него нет времени дать ей достойный отпор.

Компьютер издал мелодичный звук, и на экране высветилась стартовая страница сайта группы «Магеллан». Он ввел пароль, и через секунду двусторонняя связь была установлена. На экране появились слова: «РЫЦАРИ ХРАМА», виртуальная идентификация Стефани. Малоун напечатал: «Аббей-де-Фонтэн» — название места, где несколько месяцев назад они со Стефани нашли современные следы средневекового ордена тамплиеров. Через несколько секунд на экране появились слова: «Что случилось, Коттон?»

Малоун лаконичными фразами пересказал, что с ним произошло. Стефани ответила:

«У нас произошел несанкционированный вход в систему. Два месяца назад. Кто-то взломал защищенные файлы».

«Можешь рассказать подробнее?»

«Не сейчас. Мы хотели сохранить это в тайне. Теперь мне нужно кое-что проверить. Сиди смирно, не дергайся. Я вскоре свяжусь с тобой. Где ты находишься?»

«В доме твоего любимого датчанина».

«Поцелуй его за меня».

Малоун услышал, как за его плечом хихикнул Хенрик. Он знал, что они со Стефани, словно разведенные родители, терпят друг друга только из-за него.

— Так что же, мы будем тупо сидеть и ждать? — спросила Пэм. Она тоже стояла за спиной Малоуна и читала все, что появлялось на экране компьютера.

— Именно это мы и будем делать.

Она кинулась к двери, бросив на ходу:

— Ну и сиди! А я намерена что-нибудь предпринять!

— Что, например? — осведомился он.

— Пойду в полицию!

Она открыла дверь. В дверном проеме, преграждая путь, стоял Джеспер.

— Дайте мне пройти! — прорычала женщина.

Джеспер был непоколебим, словно монумент.

Она повернулась к Хенрику.

— Велите своему слуге убраться, иначе я уберу его сама!

— Попробуйте, — благодушно ответил хозяин дома. Малоун был рад, что Торвальдсен оказался столь предусмотрительным и предвосхитил глупость его бывшей жены.

— Пэм, — заговорил он, — у меня внутри тоже все разрывается, как и у тебя. Но полиция ничем не сможет нам помочь. Мы имеем дело с профессионалом, который опережает нас как минимум на два дня. Чтобы помочь Гари, мне нужна информация.

— Ты не пролил ни слезинки! Даже не удивился! Ты холоден, как всегда!

Это заявление возмутило его до глубины души. Тем более что исходило оно от женщины, которая два месяца назад ледяным тоном сообщила ему, что он не приходится отцом своему сыну. Это откровение никак не повлияло на его отношение к Гари. Мальчик был, есть и всегда будет его сыном. Но ложь заставила его коренным образом пересмотреть отношение к бывшей жене. Вот и сейчас его захлестнула волна холодной ярости.

— Это ты, как всегда, все испортила! Ты должна была позвонить мне через секунду после того, как Гари пропал! Ты же такая умная, ты могла бы найти способ связаться со мной или со Стефани, тем более что она находится у тебя под боком, в Атланте! Вместо этого ты подарила ублюдкам целых два дня! У меня нет ни времени, ни сил, чтобы бороться одновременно с тобой и с ними. Поэтому сядь и заткнись!

Несколько секунд Пэм стояла, храня мрачное молчание, но затем сдалась и безвольно опустилась на обитую кожей кушетку.

Джеспер беззвучно закрыл дверь, оставшись снаружи.

— Ответь мне только на один вопрос, — проговорила Пэм, глядя в пол. Лицо ее было неподвижным, как у мраморной статуи.

Малоун знал, о чем она хочет спросить.

— Почему я не могу дать похитителям то, что они хотят? Все не так просто.

— Речь идет о жизни мальчика.

— Не мальчика, Пэм. Нашего сына.

Женщина не ответила. Возможно, она наконец поняла, что он прав. Для того чтобы хоть что-то предпринять, им нужна информация. Малоун сделал охотничью стойку — точно так же, как это происходило с ним во время экзаменов на юридическом факультете, или когда он потребовал перевода из военно-морского флота в группу «Магеллан», или когда вошел в кабинет Стефани Нелли и заявил о том, что увольняется.

Ждать, желать, надеяться — это все, что оставалось Пэм, в сочетании с полным неведением того, что происходит. Впрочем, и Малоун не знал, чем сейчас занята Стефани.

Вашингтон, округ Колумбия

Понедельник, 3 октября, 22.30

Стефани Нелли была рада тому, что она одна. Ее лицо было омрачено тревогой, и ей не хотелось бы, чтобы кто-нибудь, особенно начальство, видел ее такой. Она редко позволяла себе оказываться под влиянием происходящего, но похищение Гари Малоуна стало для нее настоящим ударом. Она оказалась в столице по служебной необходимости и только что вернулась с позднего ужина с советником президента по национальной безопасности. Конгресс, проявлявший все большую умеренность, намеревался внести кое-какие поправки в законы, принятые после 11 сентября. В частности, предлагалось сократить ассигнования на антитеррористическую деятельность, поэтому администрация готовилась к схватке. Накануне несколько высокопоставленных чиновников приняли участие в воскресном ток-шоу и обрушились на своих критиков, а утренние газеты вышли с ловко подогнанной информацией, которую скормили им в пресс-службе Белого дома. Стефани вызвали из Атланты, чтобы завтра она помогла справиться с ключевым сенатором-лоббистом, и на сегодняшней встрече как раз обсуждалось, кто и что будет говорить.

До чего же она ненавидела политику!

За время работы в министерстве юстиции ей довелось трудиться уже на трех президентов, но угодить нынешней администрации было, бесспорно, труднее всего. Последовательно занимая правые позиции и постоянно дрейфуя в направлении крайне правого экстремизма, президент уже сумел выиграть второй срок, и в Овальном кабинете ему оставалось сидеть еще три года. Поэтому сейчас он думал о том, какое наследие оставит своим преемникам. А разве существует что-то более завидное, чем слава человека, победившего терроризм!

Для Стефани все это не значило ровным счетом ничего.

Президенты приходят и уходят.

Но поскольку сейчас под угрозой оказались ассигнования на деятельность правительственных учреждений, которые в борьбе с международным терроризмом показали себя с самой лучшей стороны, она пообещала советнику по национальной безопасности, что будет хорошей девочкой и завтра утром на Капитолийским холме скажет все, что от нее требуется.

Однако это было до похищения Гари Малоуна.

В кабинете Торвальдсена зазвонил телефон, и от этого пронзительного звука Малоун, нервы которого и без того находились на пределе, чуть не подпрыгнул на стуле. Трубку взял Хенрик.

— Рад слышать тебя, Стефани. Я тебя тоже целую. — Он улыбнулся собственному лицемерию. — Да, Коттон здесь.

Малоун едва не выхватил у него трубку.

— Я слушаю!

— Значит, так. В День труда мы заметили следы несанкционированного проникновения в нашу базу данных, которое произошло гораздо раньше. Кто-то очень заинтересовался закрытыми файлами, в особенности одним из них.

Коттон знал, о чем идет речь.

— Ты понимаешь, что, скрыв от меня эту информацию, поставила под угрозу жизнь моего сына?

На другом конце линии царило молчание.

— Отвечай мне, черт возьми!

— Я не могла рассказать тебе об этом, Коттон, и ты знаешь почему. Скажи мне просто, что ты намерен делать.

Малоун понял скрытую суть этого вопроса: собирается ли он отдать голосу в сотовом телефоне Александрийское Звено?

— А с какой стати?

— Ты — единственный, кто может ответить на этот вопрос.

— Стоит ли оно того, чтобы ради этого рискнуть жизнью сына? Я должен знать всю историю до конца. Почему мне ничего не сказали пять лет назад?

— Я тоже хотела бы это знать, — проговорила Стефани. — Мне тоже ничего не сказали.

Он уже слышал подобные доводы прежде.

— Не играй со мной в эти игры! Я сейчас не в том настроении.

— Сейчас я с тобой абсолютно откровенна и честна. Мне вправду ничего не сообщили. Ты попросил вмешаться, и я получила на это согласие. Я уже связалась с генеральным прокурором, так что ответы мы получим.

— Откуда вообще кто-то мог узнать про Звено? Ведь все было до такой степени засекречено, что даже ты не имела доступа! Таковы были условия сделки.

— Отличный вопрос!

— И ты до сих пор не сказала, почему не сообщила мне о взломе базы данных.

— Нет, Коттон, не сказала.

— Тебе не приходила в голову мысль о том, что я единственный человек, который знает про Звено? Ты что, не в состоянии сложить два и два?

— Разве могла я ожидать чего-то подобного?

— Ты обязана была ожидать этого! Потому что у тебя двадцатилетний опыт оперативной работы! Потому что ты не тупица! Потому что мы друзья! Потому что… — У Малоуна не хватало слов. — Твоя глупость может стоить моему сыну жизни.

Он видел, как каждое его слово бьет по Пэм, и надеялся, что она не взорвется.

— Я осознавала это, Коттон.

Он не собирался щадить ее.

— Ах, теперь мне стало гораздо легче!

— Я буду разбираться с этим отсюда, но и тебе я могу кое-что предложить. В Швеции у меня есть агент, который утром уже может быть в Дании. Я с ним переговорила. Он тебе все расскажет.

— Где и когда?

— Он предлагает тебе встретиться в замке Кронборг в одиннадцать утра.

Малоун знал это место. Мрачный замок, который обессмертил Шекспир, поселив там Гамлета, стоял на открытом пространстве и смотрелся в холодные воды пролива Орезунд. Сейчас это была самая популярная во всей Скандинавии туристическая достопримечательность.

— Он сказал, что будет ждать тебя в бальной зале. Надеюсь, ты знаешь, о чем речь.

— Я там буду.

— Коттон, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь.

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, это меньшее из того, что ты можешь сделать.

Сказав это, он повесил трубку.

Вашингтон, округ Колумбия

Вторник, 4 октября, 4.00

Стефани вошла в дом Брента Грина, генерального прокурора Соединенных Штатов Америки. Сюда, в Джорджтаун, ее привезла правительственная машина. Незадолго до полуночи она позвонила Грину и, вкратце пересказав последние события, попросила о личной встрече. Он, в свою очередь, попросил немного времени, чтобы навести справки. Ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.

Грин ожидал ее в своем кабинете.

Он служил президенту на протяжении всего его первого срока и оказался одним из немногих членов кабинета министров, которые согласились остаться на второй. Раньше Грин был успешным адвокатом и отстаивал в суде интересы представителей консервативных и религиозных кругов. Бакалавр из Новой Англии, он был кристально чист и не запятнан никакими скандалами. Даже в этот ночной час Грин был полон энергии. Его волосы и бородка-эспаньолка были аккуратно расчесаны, а сухощавое тело — облечено в безукоризненный дорогой костюм из ткани в елочку.

Шесть сроков подряд он был сенатором, а когда президент предложил ему возглавить министерство юстиции, занимал должность губернатора Вермонта. Прямота и искренность этого человека снискали ему популярность на всех областях политического спектра, но сухие манеры не позволили бы Грину подняться выше должности генерального прокурора.

Стефани прежде ни разу не была в доме Грина и ожидала увидеть угрюмое, лишенное воображения жилище, напоминающее его хозяина. Однако дом оказался теплым и уютным. Здесь было много охряных, светло-коричневых, приглушенных зеленых и апельсиновых оттенков. «Эффект Хемингуэя» — так рекламировала выдержанную в подобных тонах линию мебели одна торговая фирма в Атланте.

— Подобный поворот событий оказался неожиданностью даже для тебя, Стефани, — проговорил Грин, поздоровавшись с гостьей. — Есть какие-нибудь известия от Малоуна?

— Перед тем как отправиться в Кронборг, он решил немного отдохнуть. Сейчас, учитывая разницу во времени, он, наверное, уже едет туда.

Генпрокурор предложил ей сесть.

— Ситуация, похоже, накаляется.

— Брент, мы уже говорили на эту тему. Кто-то, кто стоит на вершине пищевой пирамиды, получил доступ к секретным файлам. Нам известно, что файлы, связанные с Александрийским Звеном, были незаконно скопированы.

— ФБР расследует это дело.

— Шутить изволите? Директор находится настолько далеко от задницы президента, что, если в этом замешан кто-то из Белого дома, ему нечего опасаться.

— Метафора яркая, но точная. К сожалению, это единственное, что имеется в нашем распоряжении.

— Мы могли бы вмешаться.

— Это не даст ничего, кроме проблем.

— Я к проблемам привыкла.

— Да, ты — такая, — улыбнулся Грин, а затем, помолчав, спросил: — Интересно, а насколько много ты сама знаешь об этом Звене?

— Когда пять лет назад я приказала Коттону ввязаться в эту войнушку, существовало понимание того, что мне не нужно об этом знать. Здесь нет ничего необычного. Я то и дело сталкиваюсь с подобными вещами, поэтому и не стала забивать себе голову. Но теперь я должна знать все.

Выражение лица Грина было озабоченным.

— Наверное, сейчас я нарушу миллион федеральных законов, но я согласен: тебе пора обо всем узнать.

Малоун смотрел на каменную громадину замка Кронборг. Когда-то его пушки были нацелены на корабли, которые проплывали через узкий пролив, направляясь в Балтийское море или возвращаясь из него. Дань, которая взималась с них за проход через пролив, пополняла казну Датского королевства. Теперь эти светло-бежевые стены мрачно стояли под чистым лазурным небом. Уже не крепость, а всего лишь памятник архитектуры скандинавского ренессанса — здание с восьмигранными башнями, острыми шпилями и позеленевшими медными кровлями, более характерными для Голландии, нежели для Дании. Это было объяснимо: ведь в шестнадцатом веке король поручил перестроить замок опытному в этом ремесле голландцу.

Малоуну здесь нравилось. Людные места лучше всего подходят для того, чтобы оставаться незамеченным, поэтому, работая в группе «Магеллан», он часто пользовался ими.

Путь на север от Кристиангаде занял всего пятнадцать минут. Поместье Торвальдсена располагалось на полпути между Копенгагеном и Эльсинором, суетливым портовым городом, рядом с которым стоял замок. Малоун уже бывал и в Эльсиноре, и в Кронборге, бродил по пляжам, выискивая в песке кусочки янтаря. Это был замечательный способ расслабиться и убить воскресный вечер. Сегодня все было иначе. Малоун находился на пределе и был готов к схватке.

— Чего мы ждем? — спросила Пэм. Ее лицо было неподвижным и напоминало маску.

Малоун был вынужден взять ее с собой. Она настойчиво требовала этого, грозя новыми неприятностями, если он поедет без нее. Он понимал, что для нее было бы сущим мучением сидеть с Торвальдсеном и ждать известий. Напряжение и беспомощное ожидание могут свести с ума кого угодно.

— Наш человек назначил встречу на одиннадцать.

— Мы и так потеряли уйму времени.

— Мы не теряли его даром.

После разговора со Стефани Малоун выкроил несколько часов, чтобы поспать. Вряд ли он смог бы помочь Гари, находясь в полусонном состоянии. Он также переоделся в чистую одежду из рюкзака. Джеспер помог почиститься Пэм. Затем они съели скромный завтрак.

Итак, Малоун был готов.

Он взглянул на часы. Они показывали двадцать минут одиннадцатого. Автостоянка постепенно заполнялась машинами. Скоро начнут подъезжать автобусы с туристами. Всем хотелось посмотреть на замок Гамлета. А вот Малоуну в данный момент было на это наплевать.

— Пойдем.

— Александрийское Звено — это человек, — сказал Грин. — Его зовут Джордж Хаддад, он — палестинец, исследователь Библии.

Это имя было известно Стефани. Хаддад был лично знаком с Малоуном и пять лет назад обратился к нему за помощью.

— На что хотят обменять жизнь Гари Малоуна?

— На пропавшую Александрийскую библиотеку.

— Ты это что, серьезно?

Грин кивнул.

— Хаддад полагает, что определил ее местонахождение.

— Но какое значение это может иметь сегодня?

— На самом деле это может оказаться чрезвычайно важным. Библиотека являлась величайшим вместилищем всемирных знаний. Она существовала на протяжении шестисот лет, до тех пор, пока мусульмане — в седьмом веке — не овладели Александрией и не принялись уничтожать все, что, по их мнению, противоречило исламу. Полмиллиона свитков, рукописей, карт — чего там только не было! А что сегодня? Никто так и не нашел ни единого клочка из этих сокровищ.

— А Хаддад нашел?

— Он намекнул на это. Хаддад работал над какой-то теорией, связанной с Библией. В чем ее суть, мне неведомо, но доказательства правоты его теории содержались в потерянной библиотеке.

— Откуда ему это известно?

— Этого я тоже не знаю, Стефани. Но пять лет назад, когда наши люди на Западном берегу, на Синайском полуострове и в Иерусалиме сделали самый что ни на есть невинный запрос на визы, доступ к архивам и разрешение на археологические раскопки, израильские власти просто взбесились. Именно тогда Хаддад попросил Малоуна помочь.

— Миссия вслепую. Мне это с самого начала не понравилось.

Термин «миссия вслепую» означал, что Малоуну было приказано защитить Хаддада и не задавать при этом никаких вопросов. Стефани помнила, что сам Малоун тоже не был в восторге от этого задания.

— Хаддад, — сказал Грин, — доверял только Малоуну. Именно по этой причине Коттон впоследствии спрятал Хаддада и теперь является единственным человеком, которому известно его местонахождение. Видимо, администрация не имеет ничего против того, чтобы прятать Хаддада — по крайней мере до тех пор, пока у нее есть тропинка к нему.

— Для чего?

Грин покачал головой.

— На первый взгляд в этом действительно мало смысла. Но имеется одна подсказочка, которая намекает на то, что может стоять на кону.

Стефани внимательно слушала.

— В одном из отчетов я увидел написанные на полях слова: «Книга Бытия. 13.14–17». Ты знаешь это место?

— Я не сильна в Библии.

Это Стефани знала — евреи тысячелетиями приводили эти строки в качестве подтверждения своих прав на Святую землю.

— «И двинул Аврам шатер, и пошел, и поселился у дубравы Мамре, что в Хевроне; и создал там жертвенник Господу», — процитировал Грин и пояснил: — Мамре — это нынешний Хеврон, он находится на Западном берегу реки Иордан, на землях, которые Господь отдал евреям, после чего Аврам стал Авраамом. Этот коротенький отрывок из Библии лежит в основе всех существующих на Ближнем Востоке разногласий.

Это ей также было известно. Конфликт на Ближнем Востоке между евреями и арабами не являлся политическим, как считали многие. Это был извечный и бесконечный спор по поводу Слова Божия.

— А вот еще один любопытный факт. Вскоре после того, как Малоун спрятал Хаддада, саудовцы прислали в Аравию бульдозеры и стали стирать с лица земли целые поселения. Эта операция по уничтожению продолжалась три недели. Людей переселяли, а дома разрушали до основания. Теперь от тех поселений не осталось и следа. Поскольку все происходило в закрытой части страны, эта история не получила освещения в прессе и вообще не привлекла к себе внимания.

— Зачем это понадобилось? Такой поступок выглядит экстремальным даже для саудовцев.

— Сколько-нибудь внятного объяснения так и не прозвучало. Но они пошли на это вполне сознательно.

— Мы должны знать больше, Брент. Это необходимо Коттону. Ему предстоит принимать важные решения.

— Час назад я говорил с помощником советника президента по национальной безопасности. К моему удивлению, выяснилось, что он знает об этом даже меньше, чем я. Он что-то слышал про Звено, но предложил мне поговорить на эту тему с другим человеком.

Стефани сразу поняла, о ком идет речь:

— С Ларри Дейли.

Лоуренс Дейли служил заместителем советника по национальной безопасности, был близок к президенту и вице-президенту. Дейли никогда не появлялся в воскресных ток-шоу, не был замечен на Си-эн-эн и телеканале «Фокс». Он был брокером власти, всегда остающимся за кулисами, посредником между Белым домом и остальным миром политики. Но тут возникала проблема.

— Я не доверяю этому человеку, — сказала она.

Грин распознал тайный смысл, крывшийся в ее словах, но ничего не сказал и лишь смотрел на нее всепроникающим взглядом своих серых глаз.

— Мы не можем контролировать Коттона, — пояснила она. — Ему предстоит сделать то, что он должен сделать. А сейчас им движет ярость.

— Коттон — профессионал.

— Когда смерть грозит близкому человеку, все меняется.

Стефани говорила со знанием дела. Совсем недавно ей пришлось сражаться с призраками собственного прошлого.

— Он один знает, где искать Джорджа Хаддада, — произнес Грин. — У него на руках все козыри.

— Поэтому они его и прижали.

Грин не сводил с нее взгляда.

Она знала, что в ее глазах собеседник читает подозрение, но скрыть его у нее не получалось.

— Скажи, Стефани, почему ты не доверяешь мне?

Оксфордшир, Англия, 9.00

Джордж Хаддад стоял в толпе, слушал экспертов и знал, что они ошибаются. Это мероприятие было организовано лишь для того, чтобы привлечь внимание средств массовой информации к музею Томаса Бейнбриджа и неведомым миру криптоаналитикам из Блетчли-парка. Действительно, эти никому не известные мужчины и женщины, трудившиеся здесь в условиях полной секретности в годы Второй мировой войны, сумели взломать немецкие коды, созданные знаменитой шифровальной машиной «Энигма», чем приблизили конец войны. Но, к сожалению, полностью их история была рассказана миру лишь тогда, когда большинство этих людей умерли, а остальные стали такими старыми, что им уже было все равно. Хаддад понимал разочарование, которое они испытывали. В свои почти восемьдесят он сам был стар и тоже являлся ученым. Он тоже когда-то работал в условиях полной секретности.

И он тоже совершил великое открытие.

Его уже никто не знал как Джорджа Хаддада. Он использовал так много фальшивых имен, что все их было не упомнить. Пять лет назад он окончательно залег на дно и с тех пор не общался ни с одной живой душой. С одной стороны, это было хорошо, с другой — жизнь отшельника была мучительной. К счастью, один человек знал, что он все еще жив, человек, которому Хаддад доверял бесконечно. Хаддад умер для всех, кроме него.

Прийти сюда сегодня было рискованным шагом, но Хаддад хотел послушать, что будут говорить эти так называемые эксперты. Он читал о программе в «Таймс» и не мог не восхититься британцами. Они обладали подлинным талантом преподносить события средствам массовой информации. Вот и сейчас декорации были расставлены с умением голливудских чародеев: десятки улыбающихся лиц, дорогие костюмы, множество телекамер и микрофонов. Он позаботился о том, чтобы не оказаться перед объективами. Это было несложно, поскольку внимание всех собравшихся было приковано к памятнику.

Их было восемь, и они стояли, разбросанные в садах поместья. Все они были установлены в 1784 году тогдашним хозяином поместья эрлом Томасом Бейнбриджем. Хаддад знал историю этой семьи. Бейнбриджи купили эти земли, затерянные в складках оксфордширских холмов и окруженные буковыми лесами, в 1624 году и выстроили посередине участка в шестьсот акров огромный особняк в стиле короля Якова. Следующие поколения семейства Бейнбридж владели поместьем вплоть до 1848 года, когда оно было изъято в пользу короны за неуплату налогов и по указу королевы Виктории превращено в музей. С тех пор здесь не было отбоя от посетителей, приходивших полюбоваться на старинную мебель и ощутить, что означало «жить в роскоши» в стародавние времена. Библиотека и обстановка Бейнбридж-холла считались лучшими в Англии восемнадцатого века, но в последние годы большинство посетителей приезжали сюда, чтобы взглянуть на памятник. Бейнбридж-холл хранил загадку, а туристы двадцать первого века падки на тайны.

Он смотрел на изваяние из белого мрамора. На самом верху было барельефное изображение малозначащей картины «Les Bergers d'Arcadie II», «Аркадские пастухи-II», написанной Никола Пуссеном в 1640 году и представляющей собой почти зеркальное отображение его предыдущей работы, «Аркадские пастухи». Пасторальная сцена: женщина, наблюдающая за тем, как пастухи, столпившись у надгробия, указывают на вырезанные на его поверхности слова: «ЕТ IN ARCADIA EGO». Хаддад знал, как это переводится: «И вот я в Аркадии». Загадочная, кажущаяся бессмысленной надпись. Ниже этого изображения располагалась еще одна загадка, отдельные буквы, выбитые на камне одной линией:

D O.V.O.S.V.A.V.V. М

Хаддаду было известно, что любители теорий заговора и доморощенные криптоаналитики бились над этой надписью с тех пор, как десять лет назад она была заново обнаружена посетившим музей репортером газеты «Гардиан».

— Приветствую всех, кто собрался здесь сегодня, — заговорил в микрофон высокий осанистый мужчина. — Мы рады видеть вас в Бейнбридж-холле! Возможно, сегодня мы узнаем значение тайного послания, которое Томас Бейнбридж оставил нам на этом памятнике более двухсот лет назад.

Хаддад знал, что говорящий — куратор музея. По обе стороны от него стояли двое старичков — мужчина и женщина. Он видел их фотографии в «Санди таймс». В прошлом они оба были криптоаналитиками Блетчли-парка, и им было поручено разобраться в том, что за код использовался в надписи на памятнике. Поскольку никто не сомневался в том, что памятник этот является зашифрованным посланием.

«А чем же еще он может быть?» — спрашивали многие.

Хаддад слушал рассказ куратора о том, что после сообщения в прессе о таинственной надписи криптографы, теологи, лингвисты и историки предложили сто тридцать версий ее расшифровки.

— Некоторые были весьма странными, — рассказывал куратор, — и были связаны с НЛО, священным Граалем и Нострадамусом. Разумеется, они не могли рассматриваться всерьез и поэтому были сразу отметены. Некоторые авторы полагали, что эти буквы представляют собой анаграмму, но слова, которые могли быть сложены их них, лишены всякого смысла.

Хаддад прекрасно понимал почему.

— Одна многообещающая версия поступила от отставного военного шифровальщика из Америки. Использовав применительно к надписи восемьдесят две дешифровальные матрицы, он в итоге получил три буквы: SEJ. В обратном порядке они читаются как JES. Использовав сложную таблицу шифрования, он получил следующий результат: «Иисус X попран». По мнению наших консультантов из Блетчли-парка, в этом послании опровергается божественная сущность Иисуса Христа. Вывод неожиданный, но интригующий.

Хаддад улыбнулся, услышав подобную чепуху. Томас Бейнбридж был глубоко верующим человеком. Он никогда не отверг бы Иисуса.

Пожилая дама, стоявшая рядом с куратором, сделала шаг вперед. У нее были седые волосы, одета она была в костюм бирюзового цвета.

— Этот памятник задал нам работы, — заговорила она мелодичным голосом. — Когда я и мои коллеги являлись сотрудниками Блетчли, нам приходилось ломать головы над немецкими кодами. Они были трудны, но если один человеческий мозг в состоянии создать код, другой может его разгадать. Эти буквы представляют собой еще более сложный код, поскольку он является персональным, что делает его дешифровку весьма трудной задачей. Изучив все сто тридцать вариантов расшифровки, мы не смогли прийти к единому мнению. Мы, как и общественность, разделились во мнениях. Но большинству все-таки кажется, что один из вариантов имеет больше прав на существование по сравнению с остальными. — Она повернулась и указала на стоящий за ее спиной памятник. — Это послание любви.

Затем женщина помолчала, давая слушателям время, чтобы переварить услышанное.

— OVOSVAVV является аббревиатурой от «Optimae Uxoris Optimae Sororis Viduus Amantissimus Vovit Virtutibus». Это означает примерно следующее: «Нежно любящий вдовец, преданный лучшей из жен и лучшей из сестер». Данный перевод не идеален. «Sororis» на классической латыни может означать как «из сестер», так и «из спутниц», а слово «vir», муж, было бы более подходящим, чем «viduus», вдовец. Но в целом смысл ясен.

Один из репортеров спросил, что означают буквы «D» и «М», стоящие в начале и в конце зашифрованной строчки.

— Тут все очень просто, — ответила седовласая дама. — Это древнее погребальное посвящение богам манам, которые, как считались в Древнем Риме, правили подземным миром. Данная эпитафия сродни нашему «Покойся с миром». Эти буквы можно увидеть почти на всех древнеримских могилах.

Она, по всей видимости, была очень довольна собой. Хаддад испытывал жгучее желание задать ей несколько каверзных вопросов, после чего ее самомнение лопнуло бы как мыльный пузырь, но делать этого, естественно, не стал. Он молча смотрел, как два ветерана Блетчли-парка фотографировались на фоне памятника рядом с немецкой шифровальной машиной «Энигма», которую по такому случаю притащили сюда из музея, улыбались, отвечали на вопросы и выслушивали панегирики в свой адрес.

Томас Бейнбридж был действительно блестящим человеком. К сожалению, он никогда не умел толково излагать свои мысли, поэтому со временем его интеллект зачах, а затем и вовсе пропал, так и оставшись неоцененным. В восемнадцатом веке он, должно быть, выглядел фанатиком, но для Хаддада был пророком. Бейнбридж кое-что знал. И причудливый памятник, зеркальное отображение мрачной картины, и выбитые на нем загадочные буквы появились неспроста.

Один только Хаддад знал, что это не признание в любви, не код и не послание.

Это — карта.

Замок Кронборг, 10.20

За входные билеты в замок для себя и Пэм Малоун заплатил шестьдесят крон, а вошли они, присоединившись к группе туристов, подъехавших к Кронборгу на автобусе.

Внутри их встретила обширная экспозиция фотографий многочисленных постановок «Гамлета». Какая ирония, подумалось Малоуну. Гамлет был сыном, который мстил за своего отца, и вот сюда приехал он — отец, который борется за своего сына. Каждый раз, думая о Гари, он испытывал боль. Он никогда не допускал, чтобы мальчик подвергался хоть малейшей угрозе, и на протяжении всех двенадцати лет, пока работал в группе «Магеллан», четко разграничивал работу и дом. И вот теперь, спустя год после того, как он по собственной воле ушел со службы, его сын превратился в пленника!

— И такая жизнь была у тебя всегда? — спросила Пэм.

— В какой-то степени.

— Как ты мог так жить? Меня после прошлой ночи до сих пор колотит.

— К этому со временем привыкаешь. — Малоун говорил искренне, хотя сам он уже давно устал от лжи, полуправды, невероятных фактов и предательств.

— Такая бесконечная гонка была тебе необходима?

Его тело было свинцовым от усталости, и он находился не в том настроении, чтобы вступать в очередную перепалку с бывшей женой.

— Нет, Пэм, я в ней не нуждался, но это была моя работа.

— Эгоист! Ты всегда был таким! Всегда!

— А ты у нас просто луч света в темном царстве. Заботливая жена, которая всегда и во всем поддерживает мужа. До такой степени заботливая, что забеременела от другого мужика, родила ребенка и в течение пятнадцати лет уверяла меня в том, что он — мой сын.

— Я вовсе не горжусь своим поступком, но ведь мы не знаем, сколько женщин забеременели от тебя, не так ли?

Малоун остановился. С этим надо было кончать.

— Если ты не закроешь рот, то добьешься того, что Гари по твоей милости убьют. Я — его единственная надежда на спасение, и капать мне на мозги сейчас не время.

Слова Малоуна словно разбудили ее, и на мгновение перед ним вновь возникла та Пэм, которую он когда-то любил. Ему хотелось, чтобы она осталась такой, но этого не произошло, и через несколько секунд на него снова смотрели мертвые глаза, в которых застыла сотня упреков.

— Показывай дорогу, — мрачно сказала она.

Они вошли в бальную залу.

Прямоугольное помещение тянулось на двести футов в длину. Высокие окна по обе стороны залы были глубоко утоплены в толстую каменную кладку, и из них на пол, напоминающий шахматную доску, падали косые лучи солнца. Несколько туристов слонялись по зале, восхищаясь огромными написанными маслом полотнами, на которых были изображены в основном батальные сцены.

В дальнем конце залы, у камина, стоял невысокий худой мужчина с рыжеватой шевелюрой. Малоун помнил его еще по группе «Магеллан». Ли Дюрант. В Атланте они пару раз разговаривали. Увидев, что Малоун заметил его, агент вышел из залы.

Малоун двинулся через залу и прошел в ту же дверь, в которой незадолго до этого исчез Дюрант.

Они прошли через несколько комнат, богато обставленных мебелью в стиле ренессанс и с коврами на стенах. Дюрант шел в пятидесяти футах впереди них. Внезапно он остановился.

Малоун и Пэм вошли в помещение, обозначенное на музейной табличке как «Угловые покои». На белых стенах висели гобелены с охотничьими сценами, пол был выложен черными и белыми плитками, и в помещении почти не было мебели. Малоун пожал руку Дюранту, представил Пэм и проговорил:

— Ну, давай рассказывай, что происходит.

— Стефани велела мне передать информацию. Тебе, но не ей, — сказал агент, подозрительно поглядев на Пэм.

— Мне эта дамочка тоже поперек горла, но тут уж ничего не поделаешь. Так что выкладывай.

Дюрант несколько секунд размышлял, а потом проговорил:

— Мне также велели выполнять все твои приказы.

— Рад слышать, что Стефани проявила такую душевную щедрость.

— Переходите к делу, — некстати встряла в разговор Пэм. — Время поджимает.

Малоун тряхнул головой.

— Не обращай на нее внимания. Расскажи, что там у вас творится.

— Кто-то получил доступ к нашим секретным файлам. Следы хакерского взлома отсутствуют, значит, этот кто-то вошел в базу, воспользовавшись паролем. Пароль периодически меняется, но постоянный доступ имеется у нескольких сот человек.

— И никаких следов, ведущих к определенному компьютеру?

— Ноль! А отпечатков пальцев на базе данных, как ты понимаешь, не остается. Тот, кто это провернул, знал свое дело.

— Наверное, по этому случаю должно вестись следствие? — предположил Малоун.

Дюрант кивнул.

— Его расследует ФБР, но пока им ничего не удалось раскопать. Незваный гость просмотрел двенадцать файлов, один из которых был связан с Александрийским Звеном.

И именно по этой причине, подумалось Малоуну, Стефани не поставила его в известность сразу же после того, как это случилось. У нее были другие варианты.

— И вот что интересно, — продолжал Дюрант. — Израильтяне буквально стоят на ушах. Особенно в последние двадцать четыре часа. Эту информацию нам передали наши источники, а они получили ее вчера от своих палестинских агентов с Западного берега.

— Какое отношение это имеет к происходящему?

— Были произнесены слова «Александрийское Звено».

— Что тебе известно?

— Мне только час назад сообщил об этом один из моих информаторов. Я даже не успел еще отчитаться перед Стефани.

— И каким образом это нам поможет? — спросила Пэм.

— Мне нужно знать больше, — обратился к Дюранту Малоун.

— Я задала вам вопрос! — звенящим голосом произнесла Пэм.

Вежливость Малоуна тоже имела предел.

— Я же велел тебе заткнуться! — рявкнул он. — Дай мне самому разобраться во всем!

— Надеюсь, в твои планы не входит отдать все в их руки?

Ее глаза горели, казалось, она готова наброситься на Малоуна, словно дикая кошка.

— В мои планы входит вернуть Гари.

— Хочешь рискнуть его жизнью? И все для того, чтобы защитить какой-то поганый файл?

В комнату вошла группа туристов, увешанных фотоаппаратами. У Пэм хватило ума замолчать, и Малоун обрадовался этому. Конечно, везти ее сюда было ошибкой, и теперь ему следует избавиться от нее, как только они покинут Кронборг. Пусть даже для этого ее придется запереть в одном из туалетов особняка Торвальдсена.

Туристы, осмотрев гобелены, двинулись дальше и вышли из комнаты.

Малоун повернулся к Дюранту.

— Итак, что ты можешь рассказать мне о…

Договорить ему не дал выстрел, после которого вдребезги разлетелась камера наблюдения под потолком. Сразу же вслед за этим грянуло еще два выстрела. Дюранта отшвырнуло назад, на его рубашке оливкового цвета розами расцвели два кровавых пятна.

После третьего выстрела он рухнул на пол.

Малоун крутанулся вокруг своей оси.

В двадцати футах от него стоял мужчина, сжимавший в руке черный автоматический «глок». Малоун сунул руку за пазуху куртки, намереваясь вытащить пистолет.

— Это ни к чему, — сказал мужчина и кинул ему свой пистолет.

Малоун поймал его, перехватил и, направив на незнакомца, нажал на спуск. Послышался сухой щелчок. Его палец снова и снова давил на курок, но в ответ слышались точно такие же щелчки.

Мужчина улыбнулся.

— Неужели ты думал, что я дам тебе заряженный?

В следующий момент его уже не было в комнате.

Вашингтон, округ Колумбия, 4.40

Стефани не торопясь обдумала вопрос Грина: «Почему ты не доверяешь мне?» — и решила быть с ним откровенной.

— Все в этой администрации хотят, чтобы я ушла. Мне непонятно, почему я до сих пор занимаю свою должность. Поэтому сейчас я не доверяю никому.

Грин неодобрительно покачал головой, словно осуждая подобную мнительность. Стефани тем временем продолжала:

— В базу данных влез кто-то, обладающий паролем доступа. Да, он просмотрел добрую дюжину файлов, но мы-то знаем, что нужен ему был один. Про Александрийское Звено знали лишь некоторые из нас. Детали неизвестны даже мне. Я только знаю, что у нас были большие проблемы из-за чего-то, что кажется полной бессмыслицей. Вопросов — навалом. Ответов — никаких. Послушай, Брент, мы с тобой никогда не были закадычными друзьями, так почему сейчас я должна тебе доверять?

— Давай определимся. Я тебе не враг, иначе мы бы сейчас с тобой не разговаривали.

— Эти слова я не раз слышала от коллег по службе, и каждый раз они оказывались пустым звуком.

— Предатели — они все такие.

Стефани решила попытать шефа еще немного.

— Тебе не кажется, что нам следует взять в оборот больше людей?

— ФБР этим уже занимается.

— Брент, мы работаем в тени. Нам необходимо узнать то, что знает Джордж Хаддад.

— А значит, настало время поговорить с Ларри Дейли из Белого дома. По какой бы дороге мы ни пошли, она выведет нас к нему. Возможно, таким образом нам удастся выйти на источник.

Она не могла не согласиться.

Грин потянулся за телефонной трубкой.

Малоун услышал, как убийца Ли Дюранта во все горло кричит, что в Угловых покоях находится человек с пистолетом, который только что кого-то застрелил. А в руке у него действительно до сих пор находился «глок».

— Он умер? — пробормотала Пэм.

Дурацкий вопрос! Но, стоя с орудием убийства в руках, сам Малоун выглядел еще более глупо.

— Идем, — бросил он.

— Но мы не можем его здесь оставить!

— Ему все равно. Он мертв.

Малоун видел, что женщина находится на грани истерики, но он не мог осуждать ее за это, поскольку помнил, что творилось с ним самим, когда на его глазах впервые убили другого человека.

— Тебе не надо было этого видеть, но теперь уж ничего не поделаешь. Нам нужно идти.

За дверью послышался топот бегущих по плиточному полу ног. Служба безопасности! Он схватил Пэм за руку и потащил к противоположному выходу из Угловых покоев.

Они пробежали еще через несколько похожих комнат — скудно обставленных старинной мебелью и освещенных тусклым утренним светом, льющимся из окон. Малоун сунул «глок» в карман куртки и вытащил свою любимую «беретту».

Они вошли в комнату под названием Покои королевы.

За своей спиной Малоун услышал возбужденные голоса. Видимо, тело обнаружили. Опять — крики и топот в их направлении.

Покои Королевы представляли собой апартаменты. Из них вели три выхода. Один — на лестницу, уходящую вверх, второй — вниз, третий — в следующую комнату. Здесь не было камер наблюдения. Малоун огляделся, пытаясь оценить обстановку. У внешней стены стоял большущий шкаф. Он решил рискнуть.

Малоун кинулся к шкафу и дернул на себя железные ручки двойных дверей. Изнутри шкаф оказался просторным и пустым. Там хватит места для них обоих. Он кивнул головой, веля Пэм влезть внутрь.

— Полезай! — шепотом приказал он.

В кои-то веки она подчинилась без пререканий.

Малоун нараспашку открыл все двери Покоев королевы и только после этого забрался в шкаф и закрыл за собой массивные дверцы. Оставалась одна надежда: убийца решит, что они либо спустились вниз, либо покинули замок.

Стефани слушала, как Брент Грин рассказывает Ларри Дейли о произошедшем. При этом она не могла избавиться от мысли о том, что надменный засранец на том конце провода уже знает обо всем этом, причем знает больше, чем они.

Грин включил громкую связь, поэтому Стефани слышала каждое слово.

— Я знаком с Александрийским Звеном, — сообщил Дейли.

— Так, может, и нас введешь в курс? — спросил Грин.

— Рад бы, да не могу. Информация засекречена.

— Даже для генерального прокурора и руководителя одного из ведущих разведывательных ведомств?

— На этих материалах стоит гриф «Для ограниченного круга лиц». К сожалению, вы не входите в их число.

— В таком случае каким образом кто-то еще получил к ним доступ? — вступила в разговор Стефани.

— А вы до сих пор не поняли?

— Может, и поняла.

Воцарилось молчание. Дейли размышлял.

— По крайней мере я тут ни при чем.

— Ага, так бы ты и признался!

— Выбирай выражения.

Стефани было плевать на его нотации.

— Малоун сдаст им Звено. Он не станет рисковать жизнью сына, — торопливо проговорила она.

— Значит, его нужно остановить, — ответил Дейли. — Мы не можем отдать Звено никому другому.

Она уловила смысл этих слов.

— Хотите приберечь его для себя?

— Совершенно верно.

Стефани не хотелось верить собственным ушам.

— Но ведь речь идет о жизни мальчика!

— Это меня не касается, — заявил Дейли.

Позвонить Дейли было ошибкой, и теперь, как видела Стефани, это понимал даже Грин.

— Ларри, — проговорил он, — давай поможем Малоуну. Не будем усложнять его задачу еще больше.

— Брент, это не благотворительный аукцион. Речь идет о деле, затрагивающем вопросы национальной безопасности.

— Как интересно! — заговорила Стефани. — Вы, кажется, совершенно не встревожены тем фактом, что кто-то влез в наши закрытые файлы и получил доступ к совершенно секретной информации относительно Александрийского Звена — того, что считается одним из приоритетов национальной безопасности!

— Вы сообщили об этом проникновении больше месяца назад. Теперь этим делом занимается ФБР. А какова твоя роль во всем этом, Стефани?

— Мне было велено ничего не предпринимать. А что сделал ты, Ларри?

В трубке послышался вздох.

— Ты и впрямь заноза в заднице. Не зря тебя так называют.

— Но эта заноза работает на меня, — заметил Грин.

— Вот что я думаю, — решительным тоном заговорила Стефани. — Чем бы ни являлось это Звено, оно каким-то образом связано с внешнеполитическими замыслами Белого дома. Вы на самом деле довольны тем, что в секретные файлы кто-то забрался и этот кто-то получил доступ к этой информации. А из этого следует, что вы хотите, чтобы эти люди выполнили за вас какую-то грязную работу.

— Иногда, Стефани, твой враг может стать твоим другом. — Голос Дейли упал до шепота. — И наоборот.

В горле Стефани застрял комок. Терзавшие ее подозрения переросли в уверенность.

— Ты намерен принести сына Малоуна в жертву ради того, чтобы возвеличить своего президента?

— Это была не моя инициатива, — ответил Дейли, — но я намерен использовать подвернувшуюся возможность.

— Но на меня не рассчитывай.

— Только попробуй вмешаться — и тут же будешь уволена. Причем уволит тебя даже не Брент, а сам президент. Лично.

— А вот это — вряд ли! — заявил Грин, и Стефани уловила в его голосе угрожающие нотки.

— Ты что, на ее стороне?

— Однозначно!

Она понимала: это была угроза, игнорировать которую Дейли не мог. Администрация президента обладает определенными рычагами для воздействия на генерального прокурора, но если его уволят или он уйдет по собственному желанию, можно считать, что сезон охоты на президента открыт.

В телефонной трубке царило молчание.

Стефани представила себе, как Дейли сидит в своем кабинете и скребет затылок, пытаясь принять какое-нибудь решение.

— Я буду у вас через тридцать минут, — наконец сказал он.

— Эта встреча необходима? — спросил Грин. — Зачем?

— Уверяю вас, вы не пожалеете!

Связь прервалась.

Малоун стоял в шкафу и прислушивался к тому, что происходит снаружи. Послышался топот бегущих ног. Кто-то пробежал через Покои королевы. Пэм стояла рядом с ним, и от нее тянуло знакомым запахом сладкой ванили. Этот аромат пробудил в нем воспоминания — дерзкие и сладостные. Как причудливо действуют на мозг запахи!

«Беретта» по-прежнему была в его руке, и он изо всех сил надеялся на то, что ему не придется пустить ее в ход. В то же время Малоун не мог допустить, чтобы его задержала полиция — по крайней мере до тех пор, пока он не вызволит Гари.

Было очевидно, что убийцы Дюранта преследовали две цели: во-первых, изолировать их, и, во-вторых, не позволить Дюранту передать им какую-то важную информацию. Но откуда кто-то мог узнать о времени и месте этой встречи? От Кристиангаде за ним не было «хвоста», в этом он был уверен. Это означало, что телефоны Торвальдсена прослушиваются, а значит, в Кристиангаде их уже ждут.

Малоун не видел Пэм, но слышал ее сдавленное дыхание. Ему было трудно поверить в то, что когда-то он был близок с этой женщиной. Теперь они стали чужими людьми. Хуже того, врагами.

Его мысли были прерваны звуками снаружи. Наконец шаги затихли. Держа палец на спусковом крючке пистолета, он, обливаясь потом, выждал несколько секунд.

Тишина. Стоя в шкафу, Малоун ни черта не видел, но если он сейчас выйдет и нарвется на постороннего, это будет катастрофой. Однако не могут же они оставаться здесь вечно!

С пистолетом наготове, он пинком открыл дверь.

В Покоях королевы никого не было.

— Вниз по лестнице, — беззвучно, одними губами произнес Малоун.

Они метнулись сквозь дверной проем и сбежали вниз по винтовой лестнице, тянущейся вдоль внешней стены замка. Спустившись на первый этаж, они оказались перед металлической дверью. Дай бог, чтобы она не была заперта! Засов, щелкнув, открылся, и они шагнули в лазурное утро. Перед ними от стен замка до берега моря простиралось ярко-зеленое поле, по которому бесцельно шатались туристы. На горизонте виднелась Швеция, от которой их отделяли всего три мили серо-коричневой воды.

Малоун поправил «беретту» под курткой.

— Нам нужно выбраться отсюда! — сказал он. — Но не торопясь, не привлекая к себе внимания. — Он понимал, что душу женщины терзает картина убийства, которую ей только что пришлось наблюдать, и сказал: — Эта сцена будет вставать перед твоими глазами снова и снова. Но со временем все пройдет.

— Ты так заботлив! — В ее голосе вновь зазвучала угроза.

— А тебе лучше привыкнуть. Потому что это, вероятно, не последний человек, которому суждено погибнуть, пока история не кончится.

Они шли вдоль крепостных стен, смотрящих на пролив. Посетителей вокруг было совсем немного. Добрались до того места, которое называлось Главная батарея. Когда-то здесь стояли древние пушки, а Шекспир устроил тут встречу Гамлета с призраком его отца. Под стеной плескались неспокойные воды пролива, и Малоун бросил в них «глок» убийцы.

Послышались приближающиеся звуки сирен.

Они неторопливо шли к главному входу. Увидев проблесковые маячки и бегущих полицейских, он решил подождать, пока суматоха немного уляжется. Вряд ли кто-то из туристов сумеет дать полицейским их описание, а стрелок уж точно не станет этого делать. В его планы определенно не входило, чтобы они были арестованы.

Малоун смешался с туристами. А потом заметил стрелка. Тот шел в пятидесяти ярдах впереди, направляясь к главным воротам. Шел так же неторопливо, как и они, не желая привлекать к себе внимание.

Пэм тоже заметила его.

— Вон он!

— Я знаю.

Малоун потянул ее вперед.

Вена, Австрия, 11.20

Синее Кресло размышлял над тем, правильный ли курс избран Кругом. На протяжении восьми лет die Klauen der Adler, Когти Орла, выполнял все задания послушно и самым скрупулезным образом. Да, они наняли его коллективно, но в каждодневной жизни он был подконтролен одному только Синему Креслу, а это означало, что последний знал Доминика Сейбра гораздо лучше, чем все остальные.

Сейбр родился и вырос в Америке. Нанимать американца было в новинку для Круга. Обычно они останавливали свой выбор на европейцах, хотя как-то раз им неплохо послужил даже южноафриканец. При выборе наемников для выполнения особо важных поручений, включая и Сейбра, решающую роль играли не только их персональные качества, но и заурядная внешность. Это было одним из основных условий. Все они были среднего роста, среднего веса и обладали неброскими чертами лица. Они ничем не выделялись в любой толпе. Так, например, единственной примечательной чертой Сейбра были оспины на его лице, оставшиеся после того, как, уже будучи взрослым, он переболел ветрянкой. Синее Кресло знал: чтобы скрыть этот дефект, Сейбр часто припудривает лицо, а черные волосы, чтобы они не топорщились, смазывает маслом, отчего они постоянно блестят.

У Сейбра всегда был расслабленный вид, одежду он носил на размер больше — отчасти для того, чтобы скрыть тощую мускулистую фигуру, но в первую очередь — руководствуясь своим главным принципом: противник всегда должен тебя недооценивать.

Из психологического портрета Сейбра следовало, что его не стоило бы нанимать, поскольку американец отличался пренебрежительным отношением к любому руководству, однако тот же психологический портрет утверждал, что, если перед Сейбром поставить задачу, объяснить желаемый результат, а затем оставить его в покое, он ее непременно выполнит. А это играло решающую роль.

И Синему Креслу, и остальным было совершенно безразлично, каким именно образом будет выполнено то или иное задание. Для них имел значение лишь конечный результат, что делало их сотрудничество с Сейбром весьма плодотворным. А его аморальность и неуважение к власти приходилось терпеть. Особенно когда ставки были высоки.

Как, например, сейчас.

Поэтому Синее Кресло снял телефонную трубку и набрал номер.

Услышав звонок сотового телефона, Сейбр решил, что звонит его человек из Кронборга, но в трубке раздался сдавленный голос нанимателя.

— Понравилось ли господину Малоуну ваше первое приветствие?

— Он вел себя достойно. Они с его бывшей женой выбрались через окно.

— Как вы и предсказывали. Но не слишком ли много ненужного внимания мы привлекаем к себе таким образом?

— Больше, чем мне бы хотелось, но в данном случае это было необходимо. Он думал, что мы блефуем, поэтому пришлось продемонстрировать серьезность наших намерений. Отныне мы будем действовать более скрытно.

— Да уж, сделайте одолжение. Нам совершенно ни к чему, чтобы в это дело вмешивались правоохранительные органы. По крайней мере больше, чем это имеет место сейчас.

Сейбр устроился в арендованном доме в северной части Копенгагена, всего в нескольких кварталах от Амалиенборга, королевского дворца на берегу моря. Именно сюда он привез Гари из Джорджии. Привез обманом, сказав, что его отцу угрожает опасность, и для убедительности показав мальчику фальшивое удостоверение сотрудника группы «Магеллан».

— Как парнишка? — поинтересовался Синее Кресло.

— Поначалу очень волновался, но теперь успокоился. Он думает, что это правительственная операция.

Они запугали Пэм Малоун, показав ей фотографию сына. Мальчик охотно дал себя сфотографировать, полагая, что это необходимо для новых документов.

— Не слишком ли близко от Малоуна он находится?

— Ехать в другое место добровольно он бы не согласился, поскольку знает, что его отец здесь.

— Я знаю, что вы держите ситуацию под контролем, но будьте осторожны, от Малоуна можно ждать любого сюрприза.

— Именно поэтому мы взяли его сына.

— Нам необходимо Александрийское Звено!

— Малоун выведет нас прямиком на него.

А вот его человек из Кронборга все не звонил. Для успеха операции было крайне важно, чтобы он выполнил полученные инструкции в точности.

— Нам также необходимо, чтобы дело было сделано в ближайшие дни.

— Оно будет сделано.

— Из того, что вы рассказывали, можно сделать вывод, что Малоун — вольная душа. Вы уверены в том, что мотивация окажется для него достаточной?

— На этот счет можете не сомневаться. В данный момент используется наиболее сильная мотивация из всех возможных.

Малоун покинул территорию замка Кронборг и увидел, что убийца быстрым шагом направляется в сторону Эльсинора. Ему всегда нравилась рыночная площадь, тихие аллеи и кирпично-деревянные домики этого города, но сегодня все эти прелести эпохи Возрождения не значили ровным счетом ничего.

В отдалении послышались завывания новых сирен.

Он знал, что убийства в Дании — большая редкость, поэтому сегодняшнее, к тому же случившееся в таком историческом месте, наделает шуму и займет место в списке главных новостей. Необходимо было поставить Стефани в известность о том, что один из ее агентов погиб, но на это не было времени. Малоун полагал, что Дюрант путешествовал по миру под собственным именем, как это обычно практиковалось сотрудниками группы «Магеллан», поэтому, установив его личность, датские власти сообразят, что он работал на американское правительство, и известят нужных людей о случившемся. Дюранта было жалко, но Малоун уже давно научился не переживать по поводу того, что нельзя изменить.

Он замедлил шаг, и Пэм, шедшая сзади, наткнулась на него.

— Нам следует оставаться в отдалении. Сейчас он не оборачивается, но, возможно, уже заметил нас.

Они перешли через дорогу и пошли вдоль красивых домов, выходящих фасадами на море. Стрелок шел в сотне ярдов впереди, и Малоун видел, как он завернул за угол.

Дойдя до того же угла, Малоун сначала выглянул из-за него. Убийца двигался по пешеходной улице, мимо многочисленных магазинчиков и ресторанов. Людей здесь было побольше, и Малоун решил рискнуть.

Они последовали за стрелком.

— Что мы делаем? — спросила Пэм.

— Единственное, что в наших силах.

— Почему ты просто не отдашь им то, чего они хотят?

— Это не так просто.

— Да уж я в этом теперь не сомневаюсь.

Малоун смотрел прямо перед собой.

— Благодарю за понимание.

— Ты — упрямый осел.

— Я тоже тебя люблю. А теперь, когда мы сошлись во мнениях по этому поводу, давай сосредоточимся на более важных делах.

Преследуемый ими мужчина свернул направо и исчез из виду. Малоун рванулся вперед, выглянул из-за утла и увидел, что стрелок подошел к грязному двухместному «вольво». Малоун надеялся на то, что он не собирается уехать, поскольку в таком случае они не смогут продолжать преследование. Их машина слишком далеко.

Мужчина открыл водительскую дверь, бросил что-то на сиденье, затем захлопнул ее и направился обратно, прямо на них.

Они успели нырнуть в магазин готовой одежды как раз в тот момент, когда стрелок проходил мимо. Малоун выглянул в дверь и увидел, что мужчина вошел в кафе.

— Что он делает? — спросила Пэм.

— Ждет, пока уляжется суматоха. Отсидится здесь некоторое время, а потом по-тихому уберется восвояси.

— Но это безумие! Ведь он убил человека!

— Об этом знаем только мы.

— А зачем вообще понадобилось убивать того беднягу?

— Причин может быть много: чтобы потрепать нам нервы, не позволить получить важную информацию. Да мало ли…

— До чего же грязная работа!

— А ты думаешь, почему я ушел? — Малоун решил использовать передышку в свою пользу. — Отправляйся к машине и пригони ее сюда, — сказал он, а затем указал на трамвайную остановку, чуть дальше по аллее, тянущейся вдоль морского берега. — Припаркуй ее вон там и жди меня. Когда стрелок выйдет из кафе, он поедет в ту сторону. Это единственная дорога из города.

Малоун передал ей ключи, и на мгновение в его памяти ожили другие моменты, когда он отдавал этой женщине ключи от машины. Он вспомнил о минувших годах. Когда он возвращался с очередного задания, мысль о том, что дома его ждут она и Гари, всегда согревала его. Хотя теперь в этом не признался бы ни один из них, когда-то они все же были отличной парой. К сожалению, ее ложь о Гари затмила все хорошее, что было между ними, отравив их отношения горьким вкусом подозрительности. Теперь Малоун невольно задавался вопросом: а не была ли иллюзией вся их совместная жизнь?

Женщина будто прочитала его мысли. Ее взгляд смягчился, и на мгновение она превратилась в ту Пэм, какой была до того, как неприятности изменили их обоих.

— Я найду Гари, клянусь тебе. С ним не случится ничего плохого.

Ему хотелось, чтобы Пэм ответила, но она ничего не сказала, и это молчание укусило сильнее любых слов. А потом она ушла.

Оксфордшир, Англия, 10.30

На протяжении последних трех лет, после того как Джордж Хаддад убедил себя в том, что ответ на мучающую его дилемму находится здесь, он был частым посетителем Бейнбридж-холла.

Этот дом был настоящим шедевром, где царили мрамор, мортлейкские гобелены и богатое многоцветное убранство. Роскошная лестница, отделанная панелями с резными флористическими узорами, датировалась временем восхождения на трон Карла II Стюарта. К тому же 1660 году относились и гипсовые потолки. Картины и мебель были восемнадцатого и девятнадцатого веков, и каждый предмет являлся классическим образцом английского загородного стиля.

Но тут жило и нечто более важное, чем все эти красоты.

Загадка. Как в белом мраморном памятнике, возле которого до сих пор толпились представители прессы, слушая так называемых экспертов. Как в самом Томасе Бейнбридже, неизвестном английском эрле, жившем в конце восемнадцатого века.

Хаддад знал историю этой семьи.

Бейнбридж родился в мире, обитатели которого пользовались всевозможными привилегиями, перед ними открывались головокружительные перспективы. Его отец был эсквайром Оксфордшира. Хотя общественное положение Томаса Бейнбриджа было гарантировано переходящим по наследству титулом и богатством, он отклонился от семейной традиции и предпочел карьере военного деятельность в области наук — в основном истории, археологии — и изучения языков. Когда умер отец, он унаследовал его владения и провел много лет в путешествиях по миру, став первым выходцем с Запада, глубоко изучившим Египет, Святую землю, Аравию. Впоследствии он познакомил со своими исследованиями мир — публикуя отчеты о них в разных журналах.

Он выучил древнееврейский — язык, на котором был написан Ветхий Завет. Задача не из легких, учитывая, что этот диалект — консонантный и на нем перестали говорить еще за шестьсот лет до появления на свет Христа. В1767 году Бейнбридж опубликовал книгу, в которой поставил под сомнение правильность переводов Ветхого Завета, и бросил таким образом вызов тому, что считалось общепризнанной мудростью. Остаток жизни Бейнбридж провел, отстаивая свои теории, а умер озлобленным, сломленным, оставшись без единого пенни в кармане.

Хаддад понимал беды Бейнбриджа. Он тоже бросил вызов общепринятым истинам, и результаты этого были поистине катастрофическими.

Ему нравилось приходить в этот дом. К сожалению, большая часть обстановки, включая редкостную библиотеку Бейнбриджа, в свое время отошла за долги кредиторам. Лишь в последние несколько лет удалось разыскать и вернуть кое-что из мебели. Что же касается книг, то они пропали бесследно, переходя от торговцев к коллекционерам, а то и вовсе оказываясь на помойках, где уготован конец изрядной части накопленных человечеством знаний. И все же, перешерстив сотни букинистических лавок, которыми утыкан Лондон, Хаддад сумел отыскать несколько томиков, стоявших некогда на полке библиотеки Бейнбриджа.

А еще ему помог в этом интернет.

Какое потрясающее сокровище эта Всемирная сеть! Чего бы они смогли добиться, располагая подобным информационным ресурсом шестьдесят лет назад!

В последнее время Хаддад все чаще вспоминал 1948 год, когда во время накбы он тайно перевозил оружие и убивал евреев. Его возмущала чванливость нынешнего поколения, ради которого поколение предыдущее шло на такие жертвы. Восемьсот тысяч арабов оказались изгнанными с собственных земель. Ему самому было девятнадцать, когда он сражался в рядах палестинского сопротивления, будучи одним, из полевых командиров. Но все оказалось напрасным. Сионисты взяли верх, арабы потерпели поражение, и палестинцы превратились в парий.

Но память продолжала жить.

Хаддад пытался забыть обо всем. Он и правда хотел этого. Совершенные им убийства отравили всю его последующую жизнь непрекращающимися угрызениями совести. Он перешел в христианство, но и это не помогло ему избавиться от боли. Перед его мысленным взором до сих пор стояли мертвые лица. Особенно одно из них. Лицо человека, который назвался Хранителем.

«Ты ведешь войну, в которой нет нужды, против врага, который введен в заблуждение».

В тот апрельский день 1948-го эти слова, словно тавро, оказались навечно выжженными в его памяти и преследовали его вплоть до сегодняшнего дня.

«Мы храним Знание. Из Библиотеки».

Эта фраза изменила течение всей его жизни.

Он шел по дому, рассматривая мраморные бюсты, резные украшения, фантастические орнаменты, загадочные надписи. Двигаясь навстречу идущим по раз и навсегда проложенному маршруту туристам, он вошел в просторную комнату, где академическая серьезность библиотеки была смешана с присущими только женщине изяществом и лукавством. Его взгляд был прикован к полкам, на которых когда-то, выстроившись в ряд, стояло собрание многовековой мудрости человечества. И — к картинам, с которых смотрели люди, которые некогда по своему усмотрению кроили историю.

Томас Бейнбридж был Приглашенным. Как и отец Хаддада. Однако Хранитель прибыл в Палестину на две недели позже, чем было надо, и в результате пуля из пистолета Хаддада заставила посланника умолкнуть навсегда.

Воспоминание об этом заставило его скривиться.

Ох уж эта юношеская импульсивность!

С тех пор миновало шестьдесят лет, и теперь он смотрел на мир глазами человека, обладающего гораздо большей терпимостью. Ах, если бы тогда, в сорок восьмом, он мог бы теми же глазами взглянуть на Хранителя!

Впрочем, наверное, это было невозможно.

Звание Приглашенного необходимо заслужить.

Но — каким образом?

Его взгляд обшаривал комнату.

Ответ находился где-то здесь.

Вашингтон, округ Колумбия, 5.45

Стефани глядела на Ларри Дейли, развалившегося в мягком кресле в кабинете Брента Грина. Помощник советника президента по национальной безопасности, как и обещал, приехал ровно через тридцать минут после звонка.

— А тут миленько! — проговорил он, обращаясь к Грину.

— Это мой дом.

— Ты всегда такой лаконичный?

— Слова, как и друзей, нужно выбирать с осторожностью.

Дружелюбную улыбку с лица Дейли словно стерли.

— Я не думал, что мы так скоро вцепимся друг другу в глотки.

Стефани напряглась.

— Ты, если мне не изменяет память, сам сказал, что эта встреча пойдет на пользу нам обоим.

Дейли впился ладонями в ручки кресла.

— Надеюсь, вы оба будете благоразумными.

— Это зависит от обстоятельств, — сказала она.

Дейли провел ладонью по коротким светлым волосам. Весь его облик, выражающий мальчишескую искренность, был предназначен для того, чтобы обезоружить оппонента, поэтому Стефани велела себе не поддаваться на эти хитрости и оставаться максимально сосредоточенной.

— Насколько я понимаю, ты по-прежнему не хочешь сообщить нам об Александрийском Звене? — спросила она.

— Ты же не хочешь, чтобы я нарушил закон о национальной безопасности?

— С каких это пор нарушать законы стало для тебя проблемой?

— С сегодняшнего дня.

— И зачем же ты в таком случае сюда заявился?

— Чтобы выяснить, что вам известно, — прямо ответил Дейли. — Только не пытайтесь убедить меня в том, что вы ничего не знаете. Это заставит меня разочароваться в вас обоих.

Грин рассказал то немногое, что знал о Джордже Хаддаде.

Дейли кивнул.

— Этот Хаддад довел израильтян буквально до помешательства. Потому и саудовцы не усидели на месте и влезли в это дело, что застало нас врасплох. То, что связано с историей или Библией, их обычно не интересует.

— Выходит, пять лет назад я послала Малоуна именно в эту трясину? — спросила Стефани.

— Судя по твоему рапорту о выполнении задания, да, именно так.

Она вспомнила ту проваленную операцию.

— А взрыв?

— Он был неизбежен после того, как ситуация превратилась в полную задницу.

Начиненная взрывчаткой машина рванула рядом с иерусалимским кафе, когда внутри его находились Малоун и Хаддад.

— Этот взрыв был предназначен Хаддаду, — проговорил Дейли. — Разумеется, поскольку это была «миссия вслепую», Малоун ничего не знал. Но ему все же удалось вытащить Хаддада из заварухи.

— Как нам повезло! — с нескрываемым сарказмом проговорил Грин.

— Не надо паясничать, мистер Грин. Мы никого не убивали. А уж смерть Хаддада нам вовсе ни к чему.

Голос Грина взлетел на пол-октавы:

— Вы поставили под угрозу жизнь Малоуна!

— Он профессионал и знает, как действовать в подобных случаях.

— Я не даю своим агентам самоубийственных заданий!

— Очнись, Стефани! Ближневосточный узел — это проблема правой и левой руки, которые вечно не могут договориться. То, что происходит, вполне обычно. Палестинские боевики просто выбрали не то кафе.

— А может, наоборот? — проговорил Грин. — Может, именно израильтяне и саудовцы выбрали как раз то кафе?

Дейли улыбнулся.

— У тебя получается все лучше и лучше. Именно по этой причине мы согласились принять условия Хаддада.

— Так расскажи нам, зачем правительству США понадобилась потерянная Александрийская библиотека.

Дейли беззвучно похлопал в ладоши.

— Браво! Ты просто молодец, Брент! Я так и предполагал: если вашим источникам известно про Хаддада, они доведут до вашего сведения и эту пикантную новость.

— Ответь на вопрос! — жестко проговорила Стефани.

— Самые важные вещи зачастую хранятся в самых неожиданных местах.

— Это не ответ.

— Это все, что вы можете от меня услышать.

— Значит, ты в сговоре с теми, кто стоит за всем происходящим! — заявила Стефани.

— Лично я — нет. Но не стану отрицать, что в администрации существуют другие, которые рассматривают этот путь как кратчайший к решению проблемы.

— Какой именно проблемы? — осведомился Грин.

— Израиль. Кучка надменных идеалистов, не желающих слышать никаких возражений, и в то же время готовых без колебаний послать танки и боевые корабли, чтобы уничтожить всех и вся во имя своей безопасности. Что произошло несколько месяцев назад? Они начинают артобстрел сектора Газа, один из снарядов отклоняется в сторону и убивает целую семью, находившуюся на пикнике на берегу моря. Что они говорят? «Извините. Нехорошо получилось». — Дейли покачал головой. — Прояви они хотя бы унцию сожаления, продемонстрируй хоть видимость готовности идти на компромиссы — и все можно было бы урегулировать. Но нет, все должно быть либо по их сценарию, либо никак!

Стефани знала, что с некоторых пор арабы по сравнению с Израилем стали куда более покладистыми — в первую очередь, бесспорно, в связи с событиями в Ираке, где американцы достаточно твердо продемонстрировали свою решимость и последовательность. Симпатии по отношению к палестинцам росли и повсюду в мире. Это объяснялось сменой палестинского руководства, смягчением столь воинственной прежде риторики и глупостью израильских «ястребов». Она помнила виденную в выпусках теленовостей единственную уцелевшую в результате того артобстрела девочку, рыдающую рядом с бездыханным телом отца. Мощный образ! Но ей было непонятно, что в реальности можно поделать со всем этим.

— И как же они собираются воздействовать на Израиль? — спросила Стефани, и в тот же миг ответ родился в ее мозгу: — Так вот для чего вам необходимо Звено!

Дейли ничего не ответил.

— А Малоун — единственный, кто знает, где его искать, — потерянным голосом проговорила женщина.

— Да, это проблема. Но вполне разрешимая.

— Вы хотели принудить Малоуна к действиям! Только не знали, каким образом!

— Не стану отрицать, что это являлось частью плана.

— Ты сукин сын! — выплюнула она.

— Послушай, Стефани, Хаддад хотел исчезнуть. Он доверял Малоуну. Израильтяне, саудовцы, даже палестинцы — все они полагали, что Хаддад погиб в результате взрыва. Мы же сделали именно то, чего хотел этот человек, а потом затушевали эту историю, перевели стрелки всеобщего внимания на другие дела. Но теперь интерес всех вновь обратился к Хаддаду, и он опять стал нам нужен.

Стефани не собиралась позволить ему восторжествовать с такой легкостью.

— А как быть с теми, другими, которые идут по его следу?

— Я договорюсь с ними, как это принято у политиков.

Лицо Грина потемнело от гнева.

— Вы собираетесь пойти на сделку с ними?

— Так уж устроен мир!

Стефани не собиралась отступать. Она намеревалась выяснить как можно больше.

— Что такого важного может быть обнаружено в документах, которым уже перевалило за две тысячи лет? Если, конечно, они уцелели, что крайне маловероятно.

Дейли кинул на нее косой взгляд. Стефани понимала, что он намерен не позволить им с Грином вмешаться в происходящее и поэтому, возможно, бросит им какую-нибудь кость.

— Септуагинта.

Стефани не смогла скрыть удивление.

— Я в этих вещах не специалист, — продолжал Дейли, — но знаю, что лет за двести до рождения Христа ученые Александрийской библиотеки перевели с древнееврейского на греческий библейские тексты, которые мы сейчас называем Ветхим Заветом. Это и есть Септуагинта. Можно подумать, большое дело для сегодняшнего-то дня! Кстати сказать, этот перевод — единственное, что у нас осталось, поскольку древнееврейские оригиналы бесследно исчезли. И тут Хаддад заявляет, что перевод и все последующие толкования ошибочны и искажены в самой своей сути. Он утверждает, что ошибки встречаются повсюду в тексте и что он может доказать это.

— И что же дальше? — спросила Стефани. — Как это может все изменить?

— Вот на этот вопрос я ответить не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— В данный момент это одно и то же.

— «Вечно помнит завет Свой, — прошептал Грин, — слово, которое заповедал в тысячу родов, которое завещал Аврааму, и клятву Свою Исааку, и поставил то Иакову в закон и Израилю в завет вечный, говоря: „тебе дам землю Ханаанскую в удел наследия вашего“».

Стефани видела, что он до глубины души тронут этими пришедшими ему на память строками Святой Книги.

— Весьма важное обещание, — продолжил Грин. — Одно из многих, содержащихся в Ветхом Завете.

— Значит, ты понял, в чем заключается наш интерес?

Грин кивнул.

— Я уловил суть, но не могу понять, на что вы рассчитываете и к чему стремитесь.

Стефани тоже ничего не понимала, но страстно стремилась к этому.

— Что вы делаете, Ларри? Гоняетесь за призраками? Но это же чистое безумие!

— Нет, уж поверь мне.

Стефани все стало ясно. Малоун был прав, обрушив на нее обвинения. Она была обязана сообщить ему о взломе их базы данных сразу же после того, как это случилось, но промолчала. А теперь его сыну угрожает смертельная опасность. Благодаря правительству США, которое, судя по всему, готово принести мальчика в жертву.

— Стефани, — заговорил Дейли, — мне знаком этот твой взгляд, и он мне не нравится. Что ты замыслила?

Нет, она больше не предоставит этому развалившемуся в кресле бесу ни единого клочка информации, которую он мог бы использовать. Поэтому она лучезарно улыбнулась и ответила:

— Именно то, чего всем вам так хочется. То есть ровным счетом ничего.

Копенгаген, 0.15

Доминик Сейбр знал: следующий час будет решающим. По одному из столичных телеканалов он уже видел репортаж о перестрелке и убийстве в замке Кронборг. Из этого следовало, что Малоун и его экс-супруга остались целы и продолжают действовать. Человек, посланный им в Кронборг, наконец-то отзвонился и доложил о проделанной работе. Он четко выполнил все инструкции, и это было хорошо.

Сейбр взглянул на часы и прошел из гостиной в заднюю спальню, где находился Гари Малоун. Мальчика с помощью крутого наезда на преподавателей и фальшивых документов, выданных якобы американским правительством, забрали прямо из школы и через два часа вывезли из Атланты чартерным рейсом. Уже в полете похитители связались с Пэм Малоун и подробно объяснили ей, что делать, чтобы не лишиться сына. Согласно имевшимся у них данным, она была сложным человеком, но фотография похищенного сына и угроза расправиться с ним сломили крутой нрав женщины и сделали ее послушной.

Надев налицо дежурную улыбку, он открыл дверь спальни.

— Привет! А у нас новости от твоего папы!

Мальчик сидел у окна и читал. Накануне он попросил купить ему несколько книжек, и Сейбр выполнил его просьбу. Лицо мальчика просветлело.

— С ним все в порядке?

— У него все великолепно! И он рад, что ты с нами. А твоя мама — с ним.

— Мама тоже здесь?

— Да, ее привезла другая группа.

— Странно. Она здесь никогда не была. Они с отцом вообще живут врозь.

Сейбр знал историю супружеской жизни Малоуна, но, изобразив удивление, спросил:

— Почему же?

— Развелись. Они давно не живут вместе.

— Тебе это причиняет боль?

Лицо Гари приняло задумчивое выражение. Для своего возраста он был, пожалуй, чересчур долговязым, тонкоруким, с копной темно-рыжих волос. Коттон Малоун был его полной противоположностью: светлокожий, мускулистый, светловолосый. Сейбр при всем желании не мог найти между ними никакого сходства.

— Конечно, я бы хотел, чтобы они были вместе, но понимаю, что это невозможно.

— Хорошо, что понимаешь. Значит, у тебя котелок нормально варит.

Гари улыбнулся.

— Папа мне то же самое говорит. Вы его знаете?

— Конечно. Столько лет вместе проработали.

— А что происходит сейчас? Какая мне грозит опасность?

— Я не вправе об этом говорить. Могу сказать только одно: очень плохие люди охотятся на твоего папу. Они хотели причинить зло и тебе с мамой, поэтому вмешались мы, чтобы защитить вас.

Сейбр заметил, что это объяснение не до конца удовлетворило парня.

— Но мой отец больше не работает на правительство, — заявил тот.

— К сожалению, для врагов твоего отца это не имеет значения. Они хотят отомстить ему за свои прежние поражения.

— Как-то все это странно…

Сейбр изобразил улыбку.

— Боюсь, это неотъемлемая часть той работы, которой занимался твой папа.

— А у вас дети есть?

Сейбр удивился этому вопросу.

— Нет. Я даже никогда не был женат.

— Мне кажется, вы хороший человек.

— Спасибо, но я просто делаю свое дело. А чем ты увлекаешься?

— Бейсболом. Правда, сезон уже закончился. А жаль, я бы с удовольствием побросал мяч.

— Боюсь, в Дании с этим возникнут проблемы. Тут эта игра не так популярна, как в Америке.

— Но мне здесь все равно нравится. Я был тут позапрошлым летом.

— Когда навещал отца?

Гари кивнул.

— Это для нас был единственный способ побыть вместе. Однако я все равно рад, что он живет здесь. Он счастлив.

— А ты? Сам-то ты счастлив?

— Иногда. Но временами мне хочется, чтобы он находился ближе.

— Никогда не задумывался о том, чтобы переехать к нему?

На лице мальчика появилась озабоченность.

— Это убило бы маму. Она ни за что не смогла бы с этим смириться.

— Иногда приходиться делать то, что не понравится другим.

— Я думал об этом.

Сейбр усмехнулся.

— Не слишком напрягай мозги. И не тоскуй.

— Я скучаю по маме и папе. Очень хочется, чтобы у них все было хорошо.

Услышанного Сейбру было достаточно. Мальчик умиротворен. С ним проблем не возникнет, по крайней мере в течение ближайших часов, а этого времени Сейбру было вполне достаточно. А то, как поведет себя Гари Малоун затем, его уже не волновало. Поэтому он шагнул к двери, сказав напоследок:

— Тебе не о чем беспокоиться. Я уверен, скоро все это закончится.

Малоун стоял на улице Эльсинора и наблюдал за кафе, двери которого то впускали, то выпускали посетителей. Интересующий его человек сидел за столиком и потягивал из кружки то ли чай, то ли кофе. Пэм, подумалось Малоуну, уже, наверное, пригнала машину и ждет его возле трамвайной остановки. Хорошо бы так оно и было. Когда этот человек сделает свой следующий шаг, они с Пэм должны быть готовы. У них будет только один шанс. Если хозяева или помощники убийцы находятся где-то поблизости, выйти на них можно только через него.

Появление в Дании Пэм выбило Малоуна из колеи. Впрочем, она всегда производила на него именно такой эффект. Когда-то их связывали любовь и взаимное уважение — по крайней мере так полагал Малоун. Теперь единственным общим, что у них осталось, был Гари.

Он помимо желания вспомнил, как в августе Пэм открыла ему правду относительно Гари.

— И после того, как ты годами лгала мне, ты хочешь, чтобы я был с тобой честен?

— Годы назад ты тоже не был святым, Коттон.

— Именно по этой причине ты превратила мою жизнь в преисподнюю.

Она пожала плечами.

— С моей стороны было бы неосмотрительным признаться тебе в этом. Но, учитывая то, как складывались наши отношения, я полагала, что тебе все равно.

— Я сам все рассказал тебе.

— Нет, Коттон, я подловила тебя.

— Но ты заставляла меня думать, что Гари — мой.

— Он и есть твой. Во всем, за исключением крови.

— По-твоему, это достаточное объяснение?

— Мне ни чему что-либо объяснять и оправдываться. Я всего лишь хотела, чтобы ты знал правду. Вот только надо было сказать тебе об этом год назад, когда мы развелись.

— Откуда ты знаешь, что он не мой сын?

— Если хочешь убедиться в этом, сдай анализы, а лично меня это не волнует. Просто знай, что ты не отец Гари, и делай с этой информацией что хочешь.

— А он об этом знает?

— Конечно же нет! От меня он об этом никогда не узнает, а в остальном — это ваше с ним дело.

Малоун до сих пор ощущал гнев, захлестнувший его тогда. Пэм же в течение всего этого разговора оставалась холодной как лед. Как же разительно они отличались друг от друга! Возможно, в этом и крылась причина того, что они больше не были вместе. Малоун рано потерял отца, мальчика воспитала боготворившая его мать. Детство же Пэм было наполнено беспрерывной суматохой. Ее мать, заведующая детским садом, была взбалмошной женщиной с противоречивыми эмоциями, которая даже не единожды, а дважды умудрилась промотать семейные сбережения. Ее страстью была астрология, и она слушала каждого шарлатана как божество, не в силах понять, что он говорит ей именно то, что она хочет слышать. Отец Пэм был под стать ее матери — такой же чудной и живущий в каком-то своем, особом мире. Радиоуправляемые модели самолетов интересовали его гораздо больше, чем жена и трое детей. Он проработал сорок лет на фабрике по производству мороженого, но не продвинулся выше должности менеджера средней руки. Верность смешалась в его душе с обманчивым чувством удовлетворенности своей жизнью. Этот человек был тестем Малоуна до того дня, когда привычка выкуривать по три пачки сигарет в день не заставила его сердце остановиться.

До того времени, как они познакомились, Пэм не была знакома с любовью и ощущением надежности. Обделенная эмоционально, но требовательная к другим, она всегда получала меньше того, что ей хотелось. Когда же ее призывали взглянуть в глаза реальности, она начинала злиться. Неудачный опыт других женщин, рано вышедших замуж, только доказывал мнение, в котором она укреплялась все прочнее: надеяться нельзя ни на кого — ни на матерей, ни на отцов, ни на братьев и сестер, ни на мужей. Все они подводят.

Поэтому подвела и она. Нажила ребенка на стороне и утаила это от мужа. Видимо, она до сих пор расплачивалась за тот свой поступок.

Ему следовало дать ей некоторое послабление, но для любой сделки нужны двое, а она — по крайней мере до сегодняшнего дня — не желала договариваться.

Стрелок за витриной пропал, и Малоун вновь обратил все свое внимание к кафе. Он видел, как, выйдя на улицу, мужчина подошел к своей машине, сел в нее и уехал. Оставив свой наблюдательный пост, Малоун кинулся к аллее и сразу увидел Пэм. Перебежав через дорогу, он открыл дверь и плюхнулся на пассажирское сиденье.

— Заводи и поехали! — бросил он.

— Я? А почему ты сам не сядешь за руль?

— Нет времени! Вон он, уже едет!

Малоун видел, как грязный «вольво» выезжает на шоссе, тянувшееся параллельно морю, и набирает скорость.

— Давай же, езжай! — поторопил он бывшую жену. Не произнеся больше ни слова, она подчинилась.

Джордж Хаддад вошел в свою лондонскую квартиру. После поездки в Бейнбридж-холл он, как обычно, находился в расстроенных чувствах, поэтому, проигнорировав компьютер, сигнализирующий, что в электронной почте имеются непрочитанные сообщения, уселся за кухонный стол.

Вот уже пять лет он оставался мертвым. Знать, но не знать. Понимать и в то же время находиться в тупике.

Хаддад с горечью покачал головой. Ну что за дилемма!

Он огляделся. Вид этого жилья, раньше неизменно вдохновлявший и очищавший его, теперь утратил свою магию. Время пришло. То, что знал он, должны узнать другие. Он должен подарить это откровение каждой душе, растоптанной накбой, — всем тем, у кого была отобрана их земля и жилище. И — евреям, перед которыми он был в долгу.

Право на правду имели все.

В первый раз, три месяца назад, у него это не получилось, поэтому вчера он снова потянулся к телефону.

Теперь, уже в третий раз, он набрал номер международной связи.

Малоун смотрел на дорогу, а Пэм тем временем все сильнее давила на газ. Машина летела по прибрежному шоссе на юг, по направлению к Копенгагену. От «вольво» их отделяло примерно полмили. Малоун позволил нескольким машинам вклиниться между ними и постоянно предупреждал Пэм, чтобы она не подъезжала слишком близко.

— Я не шпион! — проговорила Пэм, не отводя глаз от шоссе. — У меня такое в первый раз!

— Разве на юридическом факультете этому не учат?

— Нет, Коттон! Этому учили тебя в твоей шпионской школе!

— Какая жалость, что такой шпионской школы не существует! Мне приходилось учиться всему этому уже в деле.

«Вольво» поехал быстрее, и Малоун подумал: уж не заметил ли стрелок погоню? Но затем он понял: машина всего лишь пытается обогнать другую. Пэм тоже попыталась прибавить газу, чтобы не отстать.

— Не надо! — жестко сказал Малоун. — Если он проверяется, то это особый прием с целью выяснить, нет ли за ним «хвоста». Я его вижу, так что езжай, как едешь.

— Я не сомневалась в том, что наука, полученная тобой в министерстве юстиции, окупится с лихвой.

Пытается шутить. Большая редкость для нее. Но Малоун оценил эту попытку снять напряжение. Он надеялся, что слежка принесет свои плоды. Гари должен находиться где-то поблизости. Ему нужен только один шанс, чтобы спасти мальчика!

Вскоре они добрались до пригородов датской столицы. Начались пробки. Теперь поток автомобилей тащился со скоростью черепахи. Стрелок маневрировал на запруженных улицах Шарлоттенлунда, въезжая в северные районы Копенгагена. Прямо перед королевским дворцом «вольво» повернул на запад и углубился в дебри городских кварталов.

— Будь осторожнее, — предупредил экс-супругу Малоун. — Здесь ему будет легче нас заметить. Держи дистанцию.

Пэм сбросила скорость. Этот район был хорошо знаком Малоуну. Замок Розенборг, где веками выставлялись на всеобщее обозрение сокровища короны, располагался всего в нескольких кварталах отсюда, возвышаясь рядом с ботаническими садами.

— Он направляется в какое-то определенное место, — проговорил Малоун. — Все эти дома похожи друг на друга, поэтому, чтобы сориентироваться здесь, нужно знать точный адрес.

Еще три поворота — и «вольво» замедлил скорость у обсаженной деревьями лужайки. Малоун велел Пэм притормозить на углу и стал смотреть, как враг въезжает на подъездную дорожку.

— Припаркуйся у тротуара, — велел он, указав рукой нужное ему место. — Когда машина остановилась, он достал «беретту» и взглянул на Пэм. — Оставайся здесь! Не смей двигаться с места! Задача может оказаться очень непростой — и без крови, возможно, не обойдется, — а я не могу спасать вас с Гари одновременно.

— Думаешь, он здесь?

— Вполне возможно.

Малоун надеялся, что в этот решающий момент бывшая жена не станет невыносимой, как бывало раньше.

— Хорошо, я буду ждать тебя здесь.

Малоун начал выбираться из машины. Женщина схватила его за руку. Схватила крепко, но без злобы. Малоун буквально физически ощутил, как через ее ладонь в его тело вливается бешеная энергия.

— Если он здесь, верни его, — взмолилась она.

Вашингтон, округ Колумбия, 7.20

Стефани была рада тому, что Ларри Дейли наконец ушел. С каждой новой встречей этот человек нравился ей все меньше.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил Грин.

— Мне ясно одно. Дейли понятия не имеет о том, кого называют Александрийским Звеном. Он знает только про Джорджа Хаддада и надеется на то, что тому что-то известно.

— Почему ты так решила?

— Если бы он знал, то не стал бы терять на нас время.

— Чтобы найти Хаддада, ему необходим Малоун.

— Кто сказал, что Хаддад нужен, чтобы связать все концы воедино? Если секретные файлы содержали исчерпывающую информацию, ему не понадобится терять время на Хаддада. Он просто наймет несколько светлых голов, выяснит, в чем дело, и — вперед! — Стефани покачала головой. — Дейли — мастер пудрить мозги. Именно это он только что сделал с нами. Ему нужен Коттон, чтобы найти Хаддада. Дейли не знает, где находится его берлога, но стремится найти ее, поскольку полагает, что у араба есть необходимые ему ответы.

Грин откинулся на спинку кресла. Весь его вид выдавал возбуждение. Стефани уже начала подозревать, что недооценила этого выходца из Новой Англии. Он ополчился против Дейли, встав на ее сторону, и даже пригрозил уволиться, если Белый дом уволит ее.

— Политика — грязное дело, — пробормотал Грин. — Президент уже превратился в «хромую утку». Стоящие перед ним задачи ясны. Его время истекает, он должен оставить след в истории, отметиться в школьных учебниках, и люди вроде Дейли лезут из кожи вон, чтобы добиться этого. Я согласен с тобой. Он приехал сюда, чтобы вытянуть из нас максимум информации. Но что она ему даст? Этого я не понимаю.

— Вполне возможно, что саудовцы и израильтяне совместно преследовали эту цель пять лет назад.

— Важное соображение! Израильтянам причуды несвойственны. Что-то заставило и тех и других возжаждать смерти Хаддада.

— Коттон оказался в очень сложном положении, — проговорила она. — Его сын в смертельной опасности, а сам Малоун не может получить от нас никакой помощи. Получается, что мы сидим сложа руки и смотрим, как его прессуют!

— Я думаю, Дейли знает, с кем имеет дело. Этот план был разработан в деталях, и над ним трудилось немало специалистов.

— Да, — согласилась Стефани, — с чиновниками всегда так. Они считают, что можно решить любую проблему — не мытьем, так катаньем.

В кармане Стефани ожил сотовый телефон, установленный на режим вибросигнала. Она ответила, послушала несколько секунд, а потом отключила трубку и произнесла:

— Я только что потеряла агента. Человека, которого послала к Малоуну. Его убили в замке Кронборг.

Грин не произнес ни слова.

Глаза Стефани налились болью.

— У Ли Дюранта остались жена и дети.

— Есть какие-нибудь известия от Малоуна?

Она отрицательно покачала головой.

— Ни слова.

— Может, ты была права и нам стоит привлечь другие ведомства?

У Стефани перехватило горло.

— Это не поможет. Надо действовать каким-то другим путем.

Грин сидел, плотно сжав губы и не мигая. По его виду можно было решить, что он знает, как надо действовать.

— Я намерена помочь Малоуну! — решительно заявила Стефани.

— А что ты можешь сделать? Ты ведь не оперативник.

Стефани помнила, что не так давно во Франции Малоун сказал ей почти те же самые слова, но тогда она справилась с задачей вполне успешно.

— Я сама обращусь за помощью. У меня много друзей, которые многим мне обязаны.

— Я тоже могу помочь.

— Мне не хочется вовлекать тебя в это.

— Но я уже вовлечен.

— Ты все равно ничего не сможешь сделать.

— Возможно, мне удастся тебя удивить.

— А что в таком случае предпримет Дейли? Нам неизвестно, кто его союзники. Лучше я попытаюсь действовать скрытно, а ты оставайся вне игры.

На лице Грина ничего не отразилось.

— Как насчет сегодняшнего совещания на Капитолийском холме?

— Я схожу туда. Это успокоит Дейли.

— Я же прикрою тебя как смогу.

Ее губы тронула улыбка.

— Знаешь, возможно, эти несколько часов были лучшими из всех, которые мы когда-либо проводили вместе. Да, мне жаль, что таких часов не было больше.

— Мне тоже, — откликнулась женщина, — но у меня есть друг, и я обязана ему помочь.

Малоун выбрался из машины и стал осторожно подкрадываться к дому, возле которого стоял «вольво». Со стороны фасада он подойти не мог — там было слишком много окон и никакого укрытия, поэтому он зашел на соседний участок и по заросшей травой дорожке направился к двери заднего входа.

Эта часть Копенгагена напоминала квартал, в котором Малоун раньше жил в Атланте: тенистые улочки, тесно застроенные компактными кирпичными домиками с такими же компактными передними и задними двориками.

Подняв руку с «береттой» на уровень бедра, Малоун продолжал красться по направлению к дому. Пока он не видел ни одной живой души. Малоун шел по соседнему участку, и от нужного ему дома его отделяла живая изгородь, доходящая до плеча. Найдя место, где кусты были не такими густыми, он выглянул из их ветвей и увидел заднюю дверь дома, в котором скрылся стрелок. Прежде чем он решил, что будет делать, дверь распахнулась и из нее вышли двое мужчин. Стрелок из Кронборга и второй — приземистый, кряжистый и без шеи.

Разговаривая, они направились в обход дома, к фасаду. Малоун, повинуясь инстинкту, выскочил из кустов, метнулся к задней двери и, с пистолетом наизготовку, скользнул внутрь.

В одноэтажном доме царила тишина. Две спальни, небольшой кабинет, кухня и ванная комната. Малоун быстро окинул взглядом первую комнату. Пусто. Дверь второй была закрыта. Малоун подошел к ней и взялся левой рукой за ручку, а второй еще крепче сжал пистолет. Он медленно повернул ручку, а потом резко открыл дверь.

И увидел Гари.

Его сын сидел на стуле у окна и читал. Мальчик, вздрогнув, поднял глаза от книги и, увидев, кто стоит на пороге, просиял.

Малоун тоже испытал восторг.

— Папа, — заговорил Гари, но потом заметил в руке отца пистолет и недоуменно спросил: — Что происходит?

— Нет времени объяснять! Идем отсюда!

— Те люди сказали мне, что ты в беде. А что, на самом деле они хотели причинить вред мне и маме?

Малоун кивнул, ощущая, как на смену радости приходит страх.

— Они здесь! Мы должны бежать!

Гари встал со стула. Не сдержав эмоций, Малоун обнял сына и крепко прижал его к себе. Этот ребенок был его во всех отношениях! И пошла Пэм к черту!

Затем он сказал:

— Не отходи от меня ни на шаг и делай все в точности, как я говорю. Понял?

— Могут быть неприятности?

— Надеюсь, что нет.

Малоун прошел тем же путем, каким попал сюда, и выглянул из задней двери. Двор был пуст. Чтобы выбраться отсюда, им понадобится не больше минуты.

Он вышел. Гари следовал за ним по пятам.

От просвета в кустах их отделяло всего пятьдесят футов.

Малоун подтолкнул сына вперед. Ведь двое мужчин пошли в противоположном направлении, к улице.

Крепко сжимая оружие и подталкивая мальчика в спину, он бросился к соседнему двору, и через несколько секунд они пробрались сквозь просвет в живой изгороди.

— Как предсказуемо!

Он обернулся и похолодел. В двадцати футах от них стоял крепыш без шеи, держа одной рукой Пэм, а второй прижимая к ее виску «глок» с глушителем. Кронборгский стрелок стоял рядом с ним, направив пистолет в лицо Малоуна.

— Я обнаружил вашу бывшую, когда она пробиралась сюда, — проговорил крепыш с гнусавым датским акцентом. — А ведь вы, наверное, велели ей оставаться в машине?

Взгляд Малоуна был прикован к лицу Пэм. В ее глазах плескался ужас.

— Гари… — пролепетала она, не в силах пошевелиться.

— Мама!

В голосах обоих звучало отчаяние. Малоун задвинул сына за свою спину.

— Итак, Малоун, вот как вы действовали. Проследили путь моего человека от замка до города, дождались, покуда он выйдет из кафе, и последовали за ним сюда, полагая, что ваш мальчик будет где-то здесь. — Это был определенно тот же голос, который вчера звучал в телефонной трубке. — И оказались правы.

Второй мужчина стоял молча и неподвижно. Малоун почувствовал, как к горлу подкатывается тошнота. Значит, его самого выследили!

— Выньте из «беретты» обойму и отбросьте ее в сторону.

Малоун помялся, но потом понял, что выбора у него нет, и выполнил требование.

— Теперь давайте меняться. Я отдаю вам вашу бывшую, а вы мне — мальчика.

— А что, если я предложу вам оставить мою бывшую себе?

Мужчина засмеялся.

— Вы же наверняка не хотите, чтобы мальчик видел, как я вышибу мозги у его мамы. А я непременно это сделаю, поскольку она мне не нужна.

Глаза Пэм расширились еще больше. Только теперь она осознала в полной мере, к каким последствиям привела ее глупость.

— Папа, что происходит? — спросил Гари.

— Сынок, тебе придется пойти с ним…

— Нет! — крикнула Пэм. — Только не это!

— Иначе он убьет тебя, — прояснил ситуацию Малоун.

Палец крепыша лежал на спусковом крючке «глока», и Малоун мысленно молился о том, чтобы Пэм стояла смирно. Он перевел взгляд на Гари.

— Ты должен сделать это для мамы. Но, клянусь, я вернусь за тобой, можешь не сомневаться! — Он снова обнял мальчика. — Я люблю тебя. Будь сильным. Ради меня.

Гари кивнул, постоял несколько секунд, а потом шагнул к крепышу. Тот отпустил Пэм, которая тут же кинулась к Гари, обняла его и принялась плакать.

— Ты цел? — спросила она.

— Да, со мной все в порядке.

— Позвольте мне остаться с ним! — взмолилась женщина. — Я не доставлю вам никаких неприятностей. Коттон найдет для вас то, что вы хотите, а мы с Гари будем вести себя смирно!

— Заткнись, — лаконично приказал крепыш.

— Клянусь! Я не доставлю вам проблем!

Мужчина поднял пистолет и приставил дуло к ее лбу.

— Повторяю: заткнись и проваливай отсюда, тощая сучка!

— Не дави на него, — предупредил женщину Малоун.

Она еще раз крепко обняла сына и медленно отошла к бывшему мужу. Крепыш коротко хохотнул.

— Верный выбор.

Малоун молча смотрел на своего противника.

Внезапно пистолет крепыша повернулся вправо, и три пули, почти бесшумно вылетев из ствола с глушителем, впились в кронборгского стрелка. Его тело трижды дернулось, а потом повалилось спиной на траву.

Пэм прикрыла рот ладонью и сдавлено вскрикнула:

— Господи Иисусе!

Малоун видел, какой шок испытал Гари, и его сердце болезненно сжалось. Пятнадцатилетний мальчик не должен видеть таких ужасных вещей!

— Он в точности выполнил все мои указания. Но я знал, что вы за ним следите, а он — нет. Он даже убеждал меня в том, что за ним нет «хвоста». Я не могу тратить время на идиотов. Эта маленькая демонстрация собьет с вас спесь, присущую людям вашей породы и профессии. А теперь отправляйтесь и достаньте то, что мне нужно. А он, — стволом пистолета крепыш указал на голову Гари, — будет гарантией того, что вам в башку не придет какая-нибудь новая блажь.

— В моем пистолете не осталось патронов.

Он посмотрел на Гари. Удивительно, но на лице мальчика не читалось никаких признаков возбуждения, паники или страха. Только решимость.

Крепыш и Гари повернулись, чтобы уйти.

Малоун сжимал пистолет и взвешивал имеющиеся в его распоряжении возможности. Его сын находился в нескольких дюймах от заряженного «глока». Он понимал: если Гари сейчас уйдет, у него не останется выбора и ему придется доставить им Звено. На протяжении всего дня он пытался избежать необходимости сделать этот неприятный выбор, поскольку в противном случае возникнет целый сонм трудноразрешимых проблем. Крепыш, без сомнения, с самого начала предвидел, как будут развиваться события, в том числе и эту сцену.

Кровь словно застыла в жилах Малоуна, а его душу охватило тревожное чувство.

Неприятное.

Но знакомое.

Он контролировал себя на все сто процентов. Таково было правило. Его предыдущая профессия вся состояла из шансов, случайностей, риска. Взвешивать, оценивать возможности. Добиться без этого успеха было бы немыслимо. Малоуну приходилось рисковать собственной шкурой множество раз, и в трех случаях, когда риск перевешивал шансы на успех, он оказывался на больничной койке.

Сейчас все было иначе. На кону стояла жизнь его сына.

Слава богу, на сей раз перевес был на его стороне.

Крепыш и Гари уже подошли к просвету в живой изгороди.

— Эй! — окликнул их Малоун.

Крепыш повернулся.

Малоун выстрелил из «беретты», и пуля ударила мужчину в грудь. Тот словно не понял, что произошло: на его лице появилась смесь удивления и боли. Наконец из уголков его губ вытекли две струйки крови, а глаза закатились. Он повалился, как дерево под топором лесоруба, несколько раз дернулся и замер.

Пэм кинулась к Гари и заключила его в объятия.

Малоун опустил пистолет.

Сейбр наблюдал за тем, как Коттон Малоун прикончил его последнего агента. Он стоял на кухне дома, окна которого выходили на лужайку перед коттеджем, где на протяжении последних трех дней держали Гари Малоуна. Он снял два этих дома одновременно.

Сейбр улыбнулся.

Малоун оказался умным, а его агент — дураком. Заставив американца вытащить из «беретты» обойму и выбросить ее, он забыл о патроне, который уже находился в стволе. Любой хороший агент, к числу которых, несомненно, относился Малоун, всегда загоняет патрон в ствол. В тренировочном лагере войск специального назначения, где когда-то проходил подготовку Сейбр, один новичок ранил себя в ногу из пистолета, который, по его мнению, был разряжен, забыв про патрон в стволе.

Он надеялся, что Малоун тем или иным способом разделается с лучшим из нанятых им агентом. Именно в этом заключался его план. И возможность привести его в действие появилась, когда Сейбр увидел из окна Пэм Малоун, идущую к дому. Он тут же связался со своим помощником по рации и проинструктировал его относительно того, как можно воспользоваться неосмотрительностью женщины, чтобы сделать для Малоуна урок еще более наглядным. Тогда же он велел мужчине застрелить своего напарника, пообещав ему за это дополнительное вознаграждение. Теперь благодаря Малоуну эти деньги платить не придется.

Но это также означало, что в живых не осталось ни одного из помощников. Впрочем, это даже к лучшему. Малоун заполучил своего сына обратно и теперь немного поуспокоится.

Но это вовсе не означает, будто приключения Малоуна закончились.

Наоборот, они только начинаются.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Среда, 5 октября

Вена, Австрия, 13.30

Сейбр затормозил у ворот и опустил стекло водительской двери. Он не предъявил никакого удостоверения, но охранник сразу же жестом предложил ему проехать. Длинное шато со стенами горчичного цвета и всеми элементами барочной роскоши расположилось в тридцати милях к юго-востоку от центра города, в горном массиве, известном как Венский лес. Построенное триста лет назад семьей, принадлежащей к австрийской аристократии, оно вмещало в себе семьдесят пять просторных комнат и было увенчано высокой остроконечной кровлей, покрытой столь распространенной в альпийских странах черепицей.

Щурясь от льющегося через затемненное лобовое стекло «ауди» солнечного света, Сейбр обратил внимание на то, что асфальтовая подъездная дорога и расположенная сбоку стоянка для машин пусты. Пасторальную картинку нарушали лишь охранники у ворот да несколько садовников, которые подметали тропинки.

«Видимо, — подумал он, — встреча будет носить сугубо частный характер».

Сейбр остановил машину перед навесом над центральным входом и выбрался в благоуханный полдень. Он сразу же застегнул свой пиджак от Барберри и направился по вымощенной булыжником дорожке к schmetterlinghaus — Дому бабочек, просторной оранжерее из стекла и стали, расположившейся в сотне ярдов к югу от главного здания шато. Выкрашенное в зеленый цвет, со стенами из сотен панелей венгерского стекла, это внушительное сооружение девятнадцатого века органично вписалось в лесистый рельеф парка и стало местом обитания сотен экзотических растений. Но главными хозяевами здесь были тысячи бабочек, свободно порхающих под прозрачными сводами оранжереи.

Сейбр рывком открыл шаткую дверь и вступил в пыльный тамбур. За плотной кожаной занавеской, отделяющей тамбур от основного помещения оранжереи, царила жаркая, душная атмосфера. Сейбр откинул занавеску и вошел внутрь.

Бабочки танцевали в воздухе под аккомпанемент классической музыки. Если Сейбр не ошибался, это был Бах. Многие растения были в цвету. Идиллическая картина, разительный контраст с неуютными картинами наступающей осени, видневшимися сквозь запотевшие стеклянные стены.

Хозяин шато, Синее Кресло, сидел в гуще растений. У него было лицо человека, который слишком много работает, слишком мало спит и не обращает внимания на то, чем он питается. На старике был твидовый пиджак, надетый поверх свитера. Сейбру подумалось, что это, наверное, неудобно, поскольку свитер был толстой вязки. «Но с другой стороны, — было его следующей мыслью, — холоднокровные существа нуждаются в большем количестве тепла». Он снял свой пиджак и подошел к стоящему рядом со стариком деревянному стулу.

— Guten Morgen, herr Sabre.

Сейбр сел и ответил на приветствие. Видимо, сегодня им придется общаться на немецком. И действительно, дальнейшая беседа шла на этом языке.

— Растения, Доминик… Я никогда не спрашивал, но позвольте полюбопытствовать, что вам о них известно?

— Только то, что они перерабатывают углекислый газ в кислород.

Старик улыбнулся.

— И это все, что вы можете сказать? А как же цвет, теплая красота?

Сейбр окинул взглядом рукотворные джунгли, в которых они находились, порхающих бабочек, прислушался к мирной музыке. Ему было наплевать на всю эту эстетику, но открыто высказывать свое мнение он не стал и поэтому ограничился лаконичным:

— Да, конечно, и это тоже.

— Видимо, и про бабочек вам известно не больше.

На коленях старый мужчина держал фарфоровую тарелку с почерневшим бананом, и насекомые с пурпурными, сапфировыми и янтарными крыльями лакомились угощением.

— Их привлекает запах. — Одна из бабочек задела крылышком щеку старика. — Воистину прекрасные создания! Летающие драгоценности, врывающиеся в наш мир многоцветным взрывом. Жаль лишь, что они живут всего несколько недель, после чего становятся лишь звеном пищевой цепочки.

К банкету присоединились еще четыре бабочки золотисто-зеленого цвета.

— Вот эти — очень редкие. Papilio dardanus. Парусник дардан. Я заказывал их куколки в Африке.

Сейбр ненавидел всяких жуков и куколок, но изобразил на лице интерес и молча ждал.

Наконец старик спросил:

— В Копенгагене все прошло удачно?

— Малоун уже отправился в путь за Звеном.

— Как вы и предсказывали. Но откуда вы об этом знаете?

— У него нет выбора. Чтобы защитить сына, ему придется раскрыть Звено. Поведение таких людей нетрудно предвидеть.

— Он может сообразить, что им манипулируют.

— Я уверен, что он уже понимает это, но он также уверен в том, что в конечном итоге одержал верх. Вряд ли он догадывается о том, что я хотел смерти тех двух людей.

В глазах старика вспыхнул огонек удивления.

— Вам, похоже, нравится эта игра?

— Она и впрямь доставляет чувство удовлетворения. — Сейбр помолчал и добавил: — Конечно, при условии, что правильно играешь.

На тарелку сели еще несколько бабочек.

— Почти так же, как с этими прелестными существами, — проговорил Синее Кресло. — Они летят на легкодоступную пищу и насыщаются. — Сучковатыми пальцами старик ухватил одну из бабочек за крылья. Темное тельце насекомого, стремящегося освободиться, принялось отчаянно извиваться, тонкие ножки сучили в воздухе. — Я могу легко, одним движением, убить это существо. Но с такой же легкостью я могу его отпустить.

Синее Кресло разжал пальцы. Желто-оранжевые крылья несколько раз сошлись и разошлись. Бабочка словно пыталась убедиться в том, что свободна, а убедившись — улетела. Старик проводил ее взглядом.

— Сделайте так, чтобы инстинкты Малоуна сработали на нас.

— Так и задумано.

— Что вы станете делать после того, как обнаружите Звено? — спросил Синее Кресло.

— Это зависит от обстоятельств.

— Малоуна придется убить.

— Я сумею с этим справиться.

Старик метнул на Сейбра быстрый взгляд.

— Справиться с ним, возможно, окажется непросто.

— Я к этому готов.

— Существует еще одна проблема.

Сейбр понял: сейчас он услышит то, ради чего его вызвали обратно в Вену.

— Израильтяне насторожились. Похоже, Джордж Хаддад сделал еще один телефонный звонок на Западный берег, и шпионы евреев, работающие в палестинском руководстве, докладывают о его контакте с Тель-Авивом. Там знают, что он жив, и, я полагаю, им даже известно его местонахождение.

Эта новость и впрямь была неожиданной.

— Кресла уже поставлены в известность об этом разоблачении, и они одобрили мое решение предоставить вам полномочия разобраться с данной проблемой любым предпочтительным для вас способом.

Сейбр в любом случае собирался это сделать.

— Как вы знаете, у израильтян мотивация совершенно иная, нежели у нас. Нам необходимо Звено, они же хотят, чтобы его не стало.

— Они взорвали собственных соплеменников в том кафе лишь для того, чтобы прикончить Хаддада, — сказал Сейбр.

— Евреи представляют собой серьезную проблему, — негромко произнес Синее Кресло. — С ними всегда было трудно. Не похожая ни на какую другую, фанатично упрямая порода с гордостью до небес.

Сейбр решил оставить это замечание без комментариев.

— Мы намерены помочь в разрешении проблемы с евреями.

— Я не знал, что тут существует какая-то проблема.

— Не для нас, а для наших арабских друзей. Поэтому вы должны на голову опережать израильтян. Им нельзя позволить вмешаться в наши дела.

— В таком случае мне нужно немедленно выезжать.

— Куда отправился Малоун?

— В Лондон.

Синее Кресло помолчал, сосредоточенно рассматривая разноцветных бабочек на тарелке, стоявшей у него на коленях, а затем смахнул их с нее.

— По пути в Лондон вам придется сделать остановку.

— Разве сейчас для этого есть время?

— Это необходимо. Один продажный чиновник из израильских правительственных кругов сообщил, что располагает некоей важной информацией, но при этом заявил, что передаст ее только вам и только при личной встрече. Разумеется, он хочет, чтобы ему заплатили.

— Они все этого хотят.

— Этот человек находится в Германии, так что остановка не займет у вас много времени. Воспользуйтесь одним из самолетов компании. Мне сказали, что он скользкий и ненадежный тип. Он уже раскрыт, но сам об этом пока не знает. Разберитесь с ним.

Сейбр все понял.

— И нет нужды говорить, что там окажутся другие, которые будут следить за вами. Пусть ваше шоу будет красочным и запоминающимся. Израильтяне должны понять, что ставки очень высоки.

Старик сгорбился на своем стуле так, что его похожий на кривой кинжал нос едва не соприкоснулся с обветрившимся дочерна бананом в тарелке.

— Вы знаете о том, что должно произойти в эти выходные?

— Разумеется.

— Мне необходимо финансовое досье на одного человека. К пятнице. Это возможно?

У Сейбра не было времени лично возиться с бумажками, но он послушно ответил:

— Конечно.

Синее Кресло сообщил ему имя интересующей его персоны, а затем сказал:

— Информация должна быть доставлена сюда, а вы тем временем займитесь делом, которое у вас получается лучше всего.

Вашингтон, округ Колумбия, 7.30

Стефани решила остаться в столице. Здесь находились все ключевые игроки, и, если она хочет помочь Малоуну, ей необходимо быть неподалеку от них. Через свой ноутбук и сотовый телефон она поддерживала постоянную связь с Атлантой и группой «Магеллан». В данное время три ее агента направлялись в Данию, двое других уже находились в Лондоне, а еще один ехал в Вашингтон. Ее гостиничный номер превратился в командный пункт. Последние двадцать минут Стефани ждала звонка, и когда наконец телефон на журнальном столике издал переливистую трель, она улыбнулась. Одним из неоспоримых достоинств Торвальдсена была его пунктуальность. Она сняла трубку.

— Да, Хенрик!

— Почему ты решила, что это именно я?

— Потому что ты, как всегда, точен.

— Опаздывать — дурной тон.

— Полностью с тобой согласна. Что тебе удалось узнать?

— Достаточно, чтобы понять: у нас серьезные проблемы.

Накануне Торвальдсен мобилизовал целое войско сыщиков на то, чтобы отследить передвижения двух мужчин, застреленных впоследствии Малоуном. Поскольку один из них убил федерального агента, Стефани даже удалось заручиться поддержкой Европола.

— Тебе доводилось слышать про Orden des Goldenen Vliesses — орден Золотого Руна?

— Это европейский экономический картель. Я о нем знаю.

— Мне необходимо подсоединиться к твоему компьютеру.

— Это запрещено.

— Учитывая информацию, которой я располагаю, можешь считать, что у меня имеются все необходимые допуски.

Стефани сообщила собеседнику информацию, необходимую для установки соединения, и через минуту на экране ее ноутбука возникли фотографии пятерых мужчин. Три — портретные и две — в полный рост. Всем пятерым было за семьдесят, их лица, напоминающие шаржи карикатуриста, состояли сплошь из острых углов и несли на себе печать умудренности и аристократизма. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: эти люди привыкли добиваться своего любыми способами.

— Орден Золотого Руна, — стал рассказывать Торвальдсен, — был возрожден в Вене в конце сороковых годов, сразу после национализации австрийской экономики на коммунистический манер. Изначально членство в нем было ограничено группой избранных — ведущих промышленников и финансистов. В конце пятидесятых оно стало более диверсифицированным, орден пополнился магнатами из сферы добычи полезных ископаемых и обрабатывающей промышленности, а также некоторым количеством банкиров.

Стефани подвинула к себе блокнот и взяла шариковую ручку.

— Почему ты сказал, что орден был «возрожден»?

— Его название восходит к названию средневекового рыцарского ордена, созданного герцогом бургундским Филиппом Добрым в тысяча четыреста тридцатом году. Но то, первоначальное, объединение рыцарей просуществовало всего несколько десятилетий. На протяжении веков орден неоднократно возрождался в различных реинкарнациях, а в виде общественного объединения орден Золотого Руна существует в Австрии и сегодня. Но угрозу представляет экономический картель, носящий то же название.

Взгляд Стефани был прикован к экрану компьютера, ее память вбирала в себя жесткие черты пяти старческих лиц.

— Интересная организация, — продолжал Торвальдсен. — Деятельность ордена регулируется сводом строгих правил. Количество членов ограничено семьюдесятью одним человеком. Высший руководящий орган — Круг Пяти Кресел, а тот, кого называют Синим Креслом, возглавляет и Круг, и орден. Эти люди носят орденское облачение, состоящее из пурпурной мантии и шейного орденского знака — Золотого Руна, висящего на цепи из двадцати восьми звеньев — кремней, из которых вырываются языки красного пламени, перемежающихся с огнивами, с изображением битвы Ясона с драконом, охранявшим руно. Ко всей этой конструкции подвешено золотое руно. Чрезвычайно театрально!

Она согласилась.

— Ты должна знать, кто есть кто в той пятерке, что сейчас на экране твоего компьютера. Тот, что слева, австрийский промышленник Альфред Херманн. В настоящее время именно он занимает Синее Кресло. Мультимиллиардер, владеет европейскими сталелитейными заводами, африканскими рудниками, дальневосточными плантациями каучуконосов и банковскими концернами по всему миру.

Торвальдсен рассказал Стефани и об остальных четырех. Один — владелец контрольного пакета акций крупнейшего европейского банка, осуществляющего свою деятельность на территории Австрии, Германии, Швейцарии и Голландии, а также автомобилестроительных и фармацевтических концернов. Другой контролирует биржевые рынки Европы и инвестиционные компании, управлявшие портфелями ценных бумаг многих государств, входящих в Европейский союз. Третий — единоличный собственник двух французских и одной бельгийской компании, являющихся — за исключением тех, что действуют в США, — ведущими авиастроителями. Последний — самопровозглашенный «король бетона». Его фирмы были основными производителями железобетонных изделий в Европе, Африке и на Ближнем Востоке.

— Потрясающая компания! — воскликнула Стефани.

— Это самое меньшее, что о них можно сказать. Все Кресла буквально пропитаны арийским духом, поскольку в Круге всегда доминировали немцы, швейцарцы и австрияки. Кресла избираются пожизненно из членов ордена, а одновременно с каждым из них избирается его Тень — человек, который в случае смерти Кресла немедленно займет его место. Синее Кресло избирается другими Креслами и так же, как они, занимает свой пост пожизненно.

— Эффективная система.

— И они этим гордятся. Дважды в год — поздней весной и перед самым началом зимы — все члены ордена встречаются на общей ассамблее, которая проходит в огромном, в четыреста акров, поместье Альфреда Херманна в окрестностях Вены. В остальное время деятельностью ордена руководят Кресла и постоянные комитеты. У них есть канцлер, казначей, секретарь и вспомогательный персонал, работающий в шато Херманна. Организация действует гибко и оперативно. Там не бывает промедлений и болтовни, столь широко распространенной в большинстве парламентов.

Стефани продолжала делать записи в блокноте.

— Синему Креслу не позволено принимать участие в голосовании — ни в Круге Пяти, ни на ассамблее, за исключением тех случаев, когда голоса делятся пополам. Странные цифры — семьдесят один член и пять Кресел — делают это возможным.

Стефани не могла не восхититься, как много удалось узнать Торвальдсену.

— Расскажи мне подробнее о членах ордена.

— Большинство из них европейцы, но есть также четыре американца, два канадца, три азиата, бразилец и австралиец. Мужчины и женщины. Они были приняты в орден десятилетия назад. Обновление членов происходит редко, но «лист ожидания» так велик, что можно не сомневаться: орден никогда не будет испытывать дефицита в членах.

— Почему штаб-квартира ордена расположена именно в Австрии? — поинтересовалась Стефани.

— По той же причине, по которой многие из нас хранят там деньги. Австрийская конституция охраняет тайну банковских вкладов. Там очень сложно отследить денежные потоки, а орден финансируется весьма щедро. Но и расходы у него внушительные. В прошлом году они превысили сумму в сто пятьдесят миллионов евро.

— На что могли пойти такие огромные деньги?

— На то, к чему люди стремились во все века и эпохи: достижение власти. В настоящее время они используют свое политическое влияние на то, чтобы заставить Европейское экономическое сообщество объединить валюты и снять торговые барьеры. Они также были заинтересованы в выходе на общеевропейскую сцену стран Восточной Европы. Перестройка инфраструктуры Чешской Республики, Словакии, Венгрии, Румынии и Польши — это большой бизнес. С помощью аккуратно сделанных подношений члены ордена заполучили крупные куски восточноевропейского пирога в виде контрактов.

— И все же, Хенрик, полтораста миллионов евро не могут уйти только на выбивании контрактов и подкуп политиков.

— Ты права. Деятельность сообщества преследует гораздо более важную цель.

Стефани ерзала от нетерпения.

— Какую же? Я жду!

— Ближний Восток. Это их главная цель.

— Откуда, черт возьми, тебе все это известно?

На другом конце линии повисло молчание. Стефани ждала.

— Я сам член ордена.

Лондон, 12.30

Выйдя из самолета авиакомпании «Бритиш эруэйз», Малоун и Пэм спускались по эскалатору в зале прилета. Они провели ночь в Кристиангаде, а затем вылетели из Копенгагена в Лондон. Для Пэм это была промежуточная остановка, поскольку она возвращалась в Джорджию, а для Малоуна — конечный пункт назначения. Гари они оставили у Торвальдсена. Их сын знал датчанина по двум своим летним визитам к отцу в Копенгаген. Малоун полагал, что Кристиангаде будет самым безопасным для Гари местом до тех пор, пока сам он не разберется в происходящем. В качестве дополнительной меры предосторожности Торвальдсен обратился в частное охранное агентство, сотрудники которого теперь денно и нощно патрулировали его поместье. Пэм сначала воспротивилась, и между ними завязался ожесточенный спор. К счастью, вскоре она осознала правильность этого решения, вспомнив то, что произошло в Атланте. Поскольку кризис миновал, ей было необходимо возвращаться на работу. Ведь она уехала из Соединенных Штатов второпях, даже не успев предупредить свое начальство. Ей не хотелось оставлять Гари, но в конечном итоге она поняла, что Малоун сможет защитить мальчика куда лучше, чем она.

— Надеюсь, меня еще не выгнали с работы.

— Полагаю, у тебя накопилось достаточно отгулов, чтобы компенсировать прогулы. Ты расскажешь своему начальству о том, что произошло?

— Придется.

— Не страшно. Сообщи им то, что считаешь нужным.

— Почему ты продолжаешь этим заниматься? — спросила она. — Почему не бросишь?

От Малоуна не укрылось то, что враждебности в Пэм стало намного меньше. Она то и дело извинялась за свое вчерашнее глупое поведение, а он с благородством идальго прощал ее. Ему совершенно не хотелось с ней говорить. К счастью, этого и не понадобилось: благодаря тому что билеты они купили в последний момент, им достались места в разных концах салона. И это было хорошо. Им еще предстояло обсудить несколько вещей относительно Гари. Неприятных вещей. Но только не теперь.

— Это единственный способ сделать так, чтобы подобное больше не повторилось, — ответил он. — Если я перестану быть единственным, кто знает местонахождение Звена, я перестану быть мишенью. А вместе со мной — ты и Гари.

— Что ты намерен предпринять?

Малоун и сам этого не знал, поэтому просто ответил:

— Решу, когда доберусь до места.

Они проталкивались сквозь толпу прилетевших, улетающих и встречающих. Малоун был рад тому, что они расстаются. Хотя бы потому, что так будет лучше для всех: Пэм окажется в безопасности, а у него будут развязаны руки. Инстинкты, выработанные за двенадцать лет работы спецагентом и дремавшие в последние годы, пробудились и вновь были готовы действовать.

В самолете он заметил мужчину, сидевшего через три ряда от него, — смуглого, с заросшими щетиной щеками и тощего как жердь. Этот подозрительный тип сел в самолет в Копенгагене вместе с ними, и что-то в его облике привлекло к себе внимание Малоуна. В полете никаких проблем не возникло, но, хотя мужчина вышел из самолета раньше их, теперь он шел сзади. И вот это уже попахивало проблемой.

— Вчера ты хладнокровно застрелил человека, — сказала Пэм. — Это страшно.

— Речь шла о жизни Гари.

— Тебе уже приходилось это делать?

— Сплошь и рядом.

— Мне больше не хочется видеть смерть.

Ему тоже не хотелось.

Они продолжали шагать вперед. Малоун знал, о чем она думает. Он всегда умел определить, когда в мозгу жены начинались завихрения.

— Я не сказала об этом вчера, — заговорила она, — но в моей жизни появился новый мужчина.

Малоун порадовался, но не понял, для чего она ему об этом говорит.

— С тех пор как мы интересовались делами друг друга много воды утекло.

— Я знаю, но тут особый случай. — Она подняла руку и продемонстрировала ему запястье. — Он подарил мне эти часы.

Она сделала это с таким гордым видом, что Малоуну не захотелось разочаровывать ее.

— «TAG Heuer»? Весьма недурно!

— Мне тоже так кажется. Когда он мне их преподнес, я от удивления поперхнулась.

— Он хорошо к тебе относится?

— Да, — кивнула Пэм. — И мне с ним тоже хорошо.

Малоун не знал, что ответить.

— Я заговорила об этом только по одной причине. Может, нам с тобой настало время помириться?

Они вошли в общий зал аэропорта, заполненный пассажирами, а также встречающей и провожающей публикой. Здесь их пути должны были разойтись.

— Ты не будешь возражать, если я поеду с тобой? — спросила Пэм. — Мой самолет в Атланту только через семь часов.

Малоун на протяжении нескольких последних минут мысленно репетировал слова прощания, желая, чтобы они прозвучали бесстрастно и небрежно.

— Хреновая идея, — ответил он. — Я должен работать один.

Ему не было необходимости произносить слова, которые вертелись в головах у обоих: «Особенно после того, что произошло вчера».

Пэм кивнула.

— Понимаю. Просто я думала о том, как скрасить время до отлета.

— А зачем тебе это? — осведомился Малоун. — Мне казалось, ты, наоборот, хочешь оказаться подальше от всего этого.

— Меня едва не убили из-за этого твоего Звена, вот мне и любопытно, что это такое. Кроме того, чем мне заняться в аэропорту?

Малоун должен был признать, что Пэм смотрится великолепно. Будучи на пять лет младше его, она выглядела еще моложе. А выражение ее лица напоминало ему ту, прежнюю Пэм, перед которой он когда-то не устоял: беззащитную, но в то же время независимую и влекущую. Веснушки, голубые глаза — все это вызвало в его сознании целую волну воспоминаний. Воспоминаний, которые он пытался загнать в самый дальний угол памяти, особенно после августа, когда ему стала известна правда относительно Гари.

Их супружество было долгим. Они жили одной жизнью, в которой было место и плохому и хорошему. Теперь ему стукнуло сорок восемь. Вот уже год, как они развелись, и шесть лет — как разошлись.

Может, действительно пришла пора переступить через все это? Что было — то прошло. К тому же его тоже нельзя назвать ангелом.

Однако с мирными переговорами можно было подождать, поэтому Малоун сказал:

— Тебе следует вернуться в Атланту и держаться подальше от неприятностей.

Она улыбнулась.

— То же самое я могу сказать тебе.

— У меня не получится. Но не сомневаюсь: твой новый мужчина будет рад тому, что ты вернулась домой.

— И все равно нам необходимо поговорить, Коттон. Мы еще много не сказали друг другу.

— Обязательно поговорим, но только после того, как закончится эта заваруха. А потом заключим мир. Согласна?

— Да.

— Я буду держать тебя в курсе относительно того, как идут дела, а за Гари ты не волнуйся, Хенрик за ним приглядит. Наш парень в безопасности. Телефонный номер Торвальдсена у тебя есть, звони, когда пожелаешь.

Малоун помахал ей на прощание и направился к выходу из здания аэропорта, намереваясь сесть в такси. Багажа у него не было. Если ему придется здесь задержаться, он сможет купить все необходимое позже, после того как найдет Звено. Но прежде чем покинуть терминал, ему было необходимо кое-что проверить.

Возле самого выхода Малоун остановился у стенда с бесплатными буклетами и взял с него карту города. Делая вид, что внимательно изучает ее, он на самом деле ощупывал взглядом толпу мельтешащих вокруг людей.

Он полагал, что Жердь дожидается, когда он выйдет наружу, если этот долговязый и тощий тип вообще идет за ним по пятам. Однако оказалось, что его «проблема» приклеилась к Пэм.

Вот теперь Малоун встревожился не на шутку.

Он сунул карту туда, откуда ее взял, и двинулся в обратном направлении. Пэм вошла в одно из многочисленных кафе, очевидно, намереваясь скоротать там оставшееся до отлета время, перекусить и выпить кофе. Жердь занял наблюдательный пост в магазине беспошлинной торговли, откуда кафе просматривалось как на ладони.

Очень интересно! Видимо, изюминкой сегодняшнего дня являлся не Малоун!

Он тоже вошел в кафе.

Увидев его, Пэм удивленно вздернула брови.

— Что ты здесь делаешь?

— Я передумал. Ты все еще хочешь отправиться со мной?

— Да, мне бы этого очень хотелось.

— Тогда пойдем. Но только с одним условием…

— Я поняла. Буду держать рот на замке.

Стефани подождала, пока слова Торвальдсена улягутся в ее мятущемся сознании, а потом тихо спросила:

— Ты — член ордена Золотого Руна?

— Уже тридцать лет. Я всегда полагал, что это не более чем своеобразный клуб для общения людей, обладающих властью и деньгами. Ведь именно этим мы обычно и занимаемся.

— В свободное время, когда не покупаете политиков и не даете взятки для получения новых контрактов?

— Будет тебе, Стефани! Ты прекрасно знаешь, как устроен мир. Не я устанавливаю правила, я всего лишь следую им.

— Расскажи мне все, что знаешь, Хенрик, и, пожалуйста, без всякого вранья!

— Мои агенты отследили действия двух убитых вчера мужчин вплоть до того момента, когда они находились в Амстердаме. У одного из них была подружка, и она сообщила, что ее любовник регулярно работал на некоего человека. Однажды она видела его, и, судя по ее описанию, мне кажется, что я его знаю.

Стефани молча ждала продолжения.

— Любопытно, но за столько лет пребывания в ордене я очень редко слышал о пропавшей Александрийской библиотеке, а ведь Альфред Херманн, занимающий нынче Синее Кресло, буквально одержим этой темой.

— Почему?

— Он считает, что из познаний древних можно сделать хороший гешефт.

— Но какая существует связь между двумя убитыми и орденом?

— Тот человек, которого описала женщина, работает на орден. Нет, он не является его членом, а всего лишь выполняет отдельные поручения. Что-то вроде наемника. Имени его она не знает, но ее любовник как-то раз упомянул при ней кличку, которую мне тоже приходилось слышать: Klauen der Adler.

«Когти Орла», — мысленно перевела для себя Стефани.

— А можно поподробнее?

— А можно — после того, как я сам узнаю хоть что-то стоящее?

В июне, когда Стефани впервые встретилась с Торвальдсеном, он не был столь приветливым и общительным, и из-за этого между ними сразу же возникли трения. Но с тех пор она поняла: этого датчанина нельзя недооценивать.

— Ладно. Ты говорил, что главные интересы ордена лежат на Ближнем Востоке. Почему?

— Спасибо, что не давишь на меня.

— Должны же мы с тобой когда-нибудь найти общий язык! Кроме того, ты бы мне все равно не сказал.

Торвальдсен хихикнул.

— Мы с тобой очень похожи.

— Теперь это меня пугает.

— Все не так плохо. Но, отвечая на твой вопрос, могу сказать следующее: арабский мир признает только силу. Кроме того, арабы умеют торговаться, а предложить они могут многое, в первую очередь нефть.

С этим никто не мог бы поспорить.

— Кто является главным врагом арабов? — продолжал Торвальдсен. — Америка? Нет, Израиль. Он — гвоздь в их заднице, как в фигуральном, так и в буквальном смысле. Еврейское государство расположено прямо в центре арабского мира. Его создание в тысяча девятьсот сорок восьмом году, по версии арабов, стало причиной изгнания почти миллиона палестинцев. Весь остальной мир якобы попросту подарил евреям земли, которые веками принадлежали палестинцам, египтянам, иорданцам, ливанцам и сирийцам. Арабы называют это накба, то есть катастрофа. Очень подходящее название. — Торвальдсен помолчал. — Для обеих сторон.

— И сразу же разразилась война, — проговорила Стефани. — Первая из многих.

— В каждой из которых, благословение Богу, победу одерживал Израиль. На протяжении последних шестидесяти лет евреи цепляются за свою землю, и все потому, что Господь обещал ее Аврааму.

Стефани вспомнила отрывок из Ветхого Завета, который процитировал ей Брент Грин: «И сказал Господь Авраму: …возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу; ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки».

— Палестина была отдана евреям согласно обещанию Бога, — проговорил Хенрик. — Они считают ее своей древней родиной, завещанной им Всевышним. Кто станет с этим спорить?

— По крайней мере один палестинский ученый, о котором мне известно.

— Коттон рассказал мне про Джорджа Хаддада и про библиотеку.

— Напрасно он это сделал.

— Думаю, ему сейчас наплевать на все правила, да и ты в данный момент не являешься его любимым персонажем.

Она заслужила этот упрек.

— Мои источники в Вашингтоне сообщают, что Белый дом хочет найти Хаддада. Полагаю, тебе об этом известно?

Стефани ничего не ответила.

— Я и не ожидал, что ты подтвердишь или опровергнешь это. Но что-то происходит, Стефани. Что-то очень важное и страшное! Люди, обладающие огромным могуществом, обычно не тратят время на пустяки.

Она внутренне согласилась.

— Людей можно хоть каждый день взрывать, терроризировать, но этим ничего не добьешься. А вот если ты завладел тем, что твой враг хочет либо заполучить, либо скрыть от всего остального мира, тогда в твоих руках оказывается подлинная власть. Я знаю, что нужно Альфреду Херманну и ордену Золотого Руна. Мощный рычаг.

— И что они будут с ним делать?

— Если с его помощью можно будет нанести удар в сердце Израиля, а я думаю, это вполне возможно, арабский мир будет готов на все, чтобы только заполучить такой рычаг. Все члены ордена грезят о прибылях, которые может принести дружба с арабами. Одни только цены на нефть способны заставить их принять охотничью стойку, но новые рынки сбыта для их товаров и услуг — еще более ценный приз. Кто знает! Полученная информация, возможно, сможет поставить под вопрос существование самого государства Израиль и тем самым залечить многие незаживающие раны. Давняя поддержка Соединенными Штатами Израиля обходится Америке очень недешево. Сколько раз такое уже случалось! Какая-нибудь из арабских стран заявляет, что Израиль должен быть уничтожен. В Организации Объединенных Наций начинается обсуждение. США его блокируют. Все злятся. Начинается бряцание оружием. И тогда разбушевавшиеся страсти приходится успокаивать с помощью долларов и разнообразных уступок. Представь себе, насколько спокойнее стала бы жизнь для мира и Америки, если бы всего этого не было.

«И это возвеличит президента, как того хочет Ларри Дейли», — подумала Стефани, но вслух произнесла:

— Но что за информация может обладать такой невиданной силой?

— Не знаю. Однако всего несколько месяцев назад мы с тобой прочитали древний документ, который фундаментальным образом изменил все. Возможно, здесь окажется что-то столь же взрывоопасное.

Он был прав, но…

— Эта информация необходима Коттону.

— Он ее получит, но сначала мы должны досконально выяснить, что происходит.

— И как ты собираешься это сделать?

— На эти выходные назначена ежегодная зимняя ассамблея ордена. Поначалу я не собирался на нее ехать. Теперь — поеду.

Лондон, 13.20

Малоун выбрался из такси и оглядел тихую улочку. Острые крыши, резные балки, подоконники, уставленные цветами… Каждый из этих живописных домов в георгианском стиле казался благостным воплощением старины, местом, идеально подходящим для книгочеев и ученых. Джордж Хаддад наверняка должен быть у себя.

— Значит, вот где он живет? — спросила Пэм.

— Надеюсь. Я не имел от него известий уже почти год, но три года назад он называл мне именно этот адрес.

День выдался прохладным и сухим. Чуть раньше Малоун читал в «Таймс» о том, как удивленно замерла Англия в разгар этой необычно засушливой осени. Жердь не следил за ними по пути из Хитроу, но, возможно, передал их кому-то по линии, поскольку, несомненно, находился на связи с другими. И все же в пределах видимости не было ни одного другого объекта. В присутствии Пэм Малоун испытывал странное чувство неловкости. Наверное, причиной было то, что он сам предложил ей отправиться с ним.

Они поднялись по ступеням и вошли в здание. В вестибюле Малоун задержался и, оставаясь невидимым для возможных соглядатаев, некоторое время наблюдал за улицей. Однако на ней не появилось ни подозрительных людей, ни машин.

Звонок в квартире на третьем этаже прозвучал застенчивым колокольчиком. Дверь открыл невысокий, болезненного вида человек с оливковой кожей, почти седыми волосами и квадратным лицом. Когда он увидел гостей, в глазах его вспыхнула радость, а губы растянулись в радостной улыбке.

— Коттон! Какая неожиданность! Я только недавно о тебе думал!

Они тепло пожали друг другу руки, и Малоун представил Пэм. Хаддад пригласил их войти. Из-за толстых занавесок на окнах свет был приглушенным, но Малоун сумел в подробностях рассмотреть убранство комнаты. Оно казалось намеренно эклектичным. Здесь было пианино, несколько сервантов, стулья, лампы под складчатыми шелковыми абажурами и дубовый стол, на котором стоял компьютер и в беспорядке валялись книги и бумаги.

Хаддад развел руками, словно желая обнять весь этот хаос.

— Боже мой, Коттон!

Стены были увешаны картами, почти целиком закрывающими серовато-зеленые обои. Окинув их взглядом, Малоун заметил, что на них изображены Святая земля, Аравия и Синайский полуостров. Карты относились к разным периодам от древних времен до современности. Некоторые представляли собой фотокопии, другие — оригиналы, но каждая из них была по-своему интересна.

— Еще одно из моих увлечений, — пояснил Хаддад.

После того как обмен малозначащими фразами, неизбежными при встрече после долгой разлуки, закончился, Малоун перешел к делу.

— Обстоятельства изменились, — проговорил он, — и поэтому я здесь.

— Как твой сын? — поинтересовался Хаддад.

— С ним все в порядке. Послушай, Джордж, пять лет назад я не задавал вопросов, поскольку это было частью моей работы, но теперь я хочу знать, что происходит.

— Ты спас мне жизнь.

— И хотя бы этим заслужил право узнать правду.

Хаддад провел их на кухню, где они расселись за овальным столом. Теплый застоявшийся воздух пропитался запахами вина и табачного дыма.

— Это сложно, Коттон. Я сам понял это только в последние пять лет.

— Джордж, мне необходимо знать все!

Повисла неловкая пауза. Они понимали друг друга, но… Старая дружба постепенно сходит на нет, люди меняются, и узы, связывавшие их когда-то, начинают причинять неудобство. Однако Малоун знал, что Хаддад доверяет ему и хочет ответить добром на добро.

Наконец старик заговорил. Малоун слушал его рассказ о том, как в 1948 году, когда тот был девятнадцатилетним юношей, он сражался на стороне палестинского сопротивления, пытаясь преградить путь вторжению сионистов.

— В то время я убил многих, но одного не забуду никогда. Он пришел к моему отцу. Увы, к тому времени отец, святая душа, покончил с собой. Мы схватили этого человека, полагая, что он агент сионистов. Я был молод, нетерпелив, полон ненависти, и мне казалось, что он несет чушь. Я застрелил его. — Глаза Хаддада увлажнились. — Он был Хранителем, а я убил его, даже не выслушав. — Палестинец помолчал. — В это трудно поверить, но потом, через пятьдесят с лишним лет, меня посетил другой Хранитель.

Малоун пока не мог уловить важности того, о чем говорил Хаддад. А старый палестинец тем временем рассказывал о своей второй встрече с Хранителем. О том, как фигура из темноты произнесла те же слова, что и ее предшественник в сорок восьмом году.

— Я Хранитель.

Не ослышался ли Хаддад? В нем тут же родился вопрос:

— Из Библиотеки? Ты принес мне приглашение?

— Откуда тебе это известно?

Он рассказал гостю о том, что случилось полвека назад. Хаддад говорил и рассматривал своего нежданного гостя. Тот был худ, с черными волосами, густыми усами и выжженной солнцем кожей. Опрятная, скромная одежда, сдержанные манеры. Всё — как и у того, первого.

Гость сел и молча слушал. Хаддад решил, что на сей раз и он будет терпелив. Наконец Хранитель произнес:

— Мы внимательно ознакомились с твоими работами и исследованиями. Твои познания в области древних библейских текстов впечатляют, как и твои способности к толкованию древнееврейских оригиналов. А предложенные тобой аргументы относительно ошибочности общепринятых истин весьма убедительны.

Хаддад был польщен. Похвалы в его адрес звучали редко, и то в основном с Западного берега реки Иордан.

— Мы — древнее братство. Когда-то первый из Хранителей спас от уничтожения значительную часть Александрийской библиотеки. Это был великий подвиг. С тех пор время от времени мы приглашаем избранных, которые, почерпнув Знание, хранящееся в Библиотеке, могут осчастливить человечество. Таких, как ты.

В голове Хаддада роилось множество вопросов, но он задал лишь один:

— Хранитель, которого я застрелил, сказал, что война, которую мы тогда вели, не нужна, что есть нечто сильнее пуль. Что он имел в виду?

— Не знаю. По-видимому, твой отец потерпел неудачу, поэтому он не появился в Библиотеке и не смог воспользоваться Знанием. А мы, в свою очередь, не смогли воспользоваться его запасом знаний. Увы. Надеюсь, с тобой будет иначе.

— Что значит «потерпел неудачу»? Неудачу в чем?

— Чтобы заслужить право воспользоваться Библиотекой, человек должен проявить себя, пройдя через испытание, совершить Квест героя — Гость достал конверт. — Истолкуй эти слова правильно, и, если у тебя это получится, я с почестями встречу тебя у входа и приглашу в Библиотеку.

Хаддад взял конверт.

— Я старый человек. Смогу ли я осилить столь долгий путь?

— Ты найдешь в себе силы.

— Но зачем мне это?

— Затем, что в Библиотеке ты найдешь ответы.

Хаддад окинул Малоуна и Пэм затуманившимся от воспоминаний взглядом и продолжал:

— Моя ошибка состояла в том, что я рассказал об этом визите палестинским руководителям. Я думал, что говорю с друзьями на Западном берегу, но, как оказалось, израильские шпионы слышали каждое слово, и вскоре в кафе, в котором мы с тобой находились, прогремел взрыв.

Малоун помнил тот день. Один из самых страшных дней в его жизни. Ему с трудом удалось выбраться из-под обломков и вытащить полуживого Хаддада.

— Что ты там делал? — с испугом в голосе спросила Пэм.

— Мы с Джорджем знаем друг друга много лет. У нас с ним общие интересы в том, что касается книг, особенно Библии. Здесь этому человеку, — Малоун указал пальцем на старого палестинца, — нет равных. Я наслаждался, черпая его познания.

— Никогда не знала, что ты этим интересуешься, — удивленно проговорила Пэм.

— Видимо, мы многого друг о друге не знали.

Малоун заметил, что женщина уловила истинный смысл его слов, но оставил истину висеть в воздухе и сказал:

— Когда Джордж почувствовал, что пахнет бедой, и утратил веру в палестинцев, он обратился за помощью ко мне. Стефани послала меня к нему, чтобы выяснить, что происходит. А после взрыва в кафе Джордж пожелал выйти из игры. Все считали, что он погиб в результате того взрыва, и я помог ему исчезнуть.

— И присвоил ему кодовую кличку Александрийское Звено, — договорила за него Пэм.

— Но кто-то, как видно, вычислил меня, — покачал головой Хаддад.

Малоун кивнул.

— Была взломана компьютерная база данных и похищены секретные файлы. Но в них нет твоего адреса, и говорится лишь о том, что я единственный человек, которому он известен. Вот почему они похитили Гари.

— Я бесконечно сожалею об этом. Я бы ни за что не подверг твоего сына опасности.

— В таком случае скажи мне, Джордж: почему кто-то хочет твоей смерти?

— Когда меня посетил Хранитель, я работал над одной теорией, касающейся Ветхого Завета. Раньше я уже опубликовал несколько статей относительно святого текста, но теперь формулировал еще более далеко идущие тезисы.

Морщинки у глаз Хаддада стали глубже. Малоун видел, что в душе старика происходит борьба.

— Христиане сосредоточили внимание на Новом Завете, — продолжал Хаддад. — Иисус оперировал Ветхим. Осмелюсь утверждать, что христиане плохо разбираются в Ветхом Завете, полагая, что Новый является его дополнением. Но Ветхий Завет чрезвычайно важен, а в его тексте существует множество противоречий, которые могут поставить под сомнение весь его смысл.

Малоун уже слышал от Хаддада рассуждения на эту тему, но не обращал на них внимания. Теперь же они приобрели для него особое значение.

— Книга Бытия изобилует примерами того, что существуют две разные версии сотворения мира. Во-первых, в ней предлагаются два отличающихся друг от друга генеалогических древа потомков Адама. Затем — Потоп. Господь велит Ною взять в ковчег семь пар чистых животных и одну пару нечистых. В другой части Книги Бытия говорится, что Ною было приказано взять в ковчег «всех животных по паре». В одном стихе священного текста Ной выпускает на поиски земли ворона, в другом — голубя. Ветхий Завет противоречит сам себе даже в том, что касается продолжительности Всемирного потопа: сорок дней и ночей или триста семьдесят? В Книге Бытия встречаются обе эти цифры. Я уж не говорю о десятках разночтений, встречающихся при упоминании имени Всевышнего: Иегова, Яхве, Ягве, Элохим… Консенсуса нет даже в отношении имени Бога!

Память Малоуна вернулась на несколько месяцев назад, во Францию, где он слышал похожие упреки в адрес Четвероевангелия, первых четырех книг Нового Завета.

— Сегодня существует мнение, что Ветхий Завет писали многие авторы на протяжении чрезвычайно длительного периода времени. Это умело составленная компиляция различных текстов. Данное утверждение абсолютно понятно и не ново. Испанский философ двенадцатого века был одним из первых, кто заметил, что слова Бытия 12:6 — «в этой земле тогда жили хананеи» — не могли быть написаны Моисеем. И каким образом Моисей мог быть автором Пятикнижия, если в пятой книге детально — с указанием точного времени и обстоятельств — описывается его смерть? А взять различные художественные отступления! Когда в тексте упоминается какое-нибудь древнее географическое название, тут же следует комментарий, в котором говорится, что это место существует и по сию пору. Это указывает на более позднюю обработку текста — редактирование, приглаживание, расширение.

— И после каждой из таких более поздних редактур терялась часть первоначального смысла, — добавил Малоун.

— Несомненно. Наиболее правдоподобной выглядит оценка, в соответствии с которой Ветхий Завет был написан в период между тысячным и пятьсот восемьдесят шестым годами до нашей эры. Самые поздние тексты были добавлены в пятисотых — четырехсотых годах. Затем, предположительно в конце трехсотых годов, текст обновили, подлатали. Точно этого не может знать никто. Нам только известно, что Ветхий Завет — это лоскутное одеяло, каждый фрагмент которого был создан в разных исторических и политических условиях и выражает разные религиозные воззрения.

— Твои идеи очень интересны, — проговорил Малоун, вновь вспомнив о Франции и противоречиях в Новом Завете. — Поверь, я высоко ценю проведенные тобой исследования, но в них нет ничего революционного. Одни люди верят в то, что Ветхий Завет является Словом Божьим, другие считают его сборником древних сказок.

— Но что, если это Слово претерпело настолько значительные изменения, что его первоначальный смысл оказался утраченным? Что, если Ветхий Завет, каким мы его знаем, — это вовсе не тот Ветхий Завет, каким он был изначально? Если это так, то сегодня многое могло бы поменяться.

— Я тебя слушаю.

— Именно это мне в тебе нравится, — с улыбкой сказал Хаддад. — Ты великолепный слушатель.

По выражению лица Пэм Малоун видел, что она не согласна с рассуждениями палестинца, но держит свое мнение при себе.

— Мы с тобой уже обсуждали это, — снова заговорил Хаддад. — Ветхий Завет фундаментально отличается от Нового. Христиане воспринимают новозаветные тексты до такой степени буквально, что порой даже путают его с учебником истории. Но повествования о патриархах, исходе и покорении Ханаана не имеют к истории никакого отношения. Это творческое выражение религиозной реформы, проходившей давным-давно в месте под названием Иудейское царство. Да, в каждом из них есть толика правды, но всего лишь толика.

Наглядный тому пример — история про Каина и Авеля. Согласно ей в то время на земле было всего четыре человека: Адам, Ева, Каин и Авель. Тем не менее в Бытии 4:17 говорится: «И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Еноха». Откуда взялась жена? Может, это была Ева, его мать? Разве одно только это не должно раскрыть читателю глаза? Затем, прослеживая род Адама, Бытие утверждает, что Малалеил жил восемьсот девяносто пять лет, Иаред — девятьсот шестьдесят два, Енох — триста шестьдесят пять. А Авраам? Когда его жена Сарра родила ему сына Исаака, Аврааму было сто лет, а ей — девяносто.

— Никто не воспринимает это буквально, — не вытерпела Пэм.

— Набожные евреи поспорили бы с этим утверждением.

— К чему ты ведешь, Джордж? — спросил Малоун.

— Ветхий Завет, каким знаем его мы, является продуктом переводов. Древнееврейский язык, на котором он был написан изначально, вышел из устного употребления примерно в пятисотых годах до нашей эры. Поэтому, чтобы понять Ветхий Завет, мы должны принимать традиционное еврейское толкование либо искать истину, опираясь на современные диалекты, которые произошли от умершего древнееврейского. Прежний метод использовать нельзя, поскольку еврейские ученые, занимавшиеся толкованием текстов в период между пятисотым и девятисотым годами нашей эры — спустя тысячу и более лет после того, как они были написаны, — даже не знали древнееврейского языка, поэтому в своих выводах они опирались исключительно на собственные домыслы. Вот почему Ветхий Завет, который, как ты правильно заметил, многие почитают за Слово Божье, представляет собой всего лишь беспорядочный, сделанный наобум перевод.

— Джордж, мы уже обсуждали это прежде. Ученые веками спорят на эту тему. Тут нет ничего нового.

Хаддад посмотрел на Малоуна с хитрой улыбкой.

— Но я еще не закончил объяснять.

Вена, Австрия, 14.45

В шато Альфреда Херманна царила атмосфера, напоминающая атмосферу склепа. Пустота нарушалась лишь в тех редких случаях, когда здесь проходили ассамблеи ордена или собирались Кресла. Сегодня, однако, был не такой день, и хозяин был рад этому.

Херманн обитал в своих персональных, недоступных для гостей апартаментах — целой веренице комнат на втором этаже, расположенных анфиладой, на французский манер. Зимняя, 49-я ассамблея должна была собраться менее чем через два дня, и он был доволен тем, что приехать согласились все члены ордена Золотого Руна — семьдесят один человек. Даже Хенрик Торвальдсен, который сначала отказался участвовать в ассамблее, только что сообщил, что все-таки будет присутствовать.

В последний раз члены ордена собирались ранней весной, поэтому Херманн не сомневался: дискуссия будет жаркой. В его обязанности как Синего Кресла входило сделать так, чтобы встреча прошла в соответствии с существующими процедурами и оказалась продуктивной. Служители ордена уже готовили к встрече гостей конференц-зал. К тому времени, когда в выходные члены ордена съедутся в шато, все приготовления будут закончены.

Однако не грядущая ассамблея занимала мысли старика. Он непрестанно думал о том, как найти Александрийскую библиотеку. Это была мечта, которую он лелеял десятилетиями.

Херманн пересек комнату.

Эффектная модель, которую он заказал много лет назад, занимала северный угол. Это была Александрийская библиотека в миниатюре — такая, какой она могла быть во времена Цезаря.

Он пододвинул стул и сел, пожирая глазами каждую деталь и напряженно размышляя. Главное место в сооружении занимали две колоннады. Херманн знал, что каждая их них была наполнена статуями, устлана коврами, а стены украшены гобеленами. На скамьях вдоль стен сидели члены Мусейона, препирающиеся по поводу значения того или иного размера стихотворения или ведущие жаркие диспуты относительно какого-нибудь нового открытия.

Из обоих крытых помещений можно было попасть в боковые комнаты, где в ларях и на полках бережно хранились папирусы, манускрипты и более поздние рукописи. В других комнатах трудились писцы, создавая копии бесценных документов, которые затем продавались, чтобы библиотека имела возможность платить подати. Там имелись залы для преподавания, трапезная, жилые помещения для членов Мусейона, обсерватории и даже зоопарк. Филологи и поэты получали самые престижные посты, физики, математики, астрономы — лучшие инструменты. Вся архитектура была определенно греческой, весь комплекс напоминал изящный храм.

«Какое было место! — подумал он. — Какое время!»

Лишь дважды за всю историю человечества развитие знаний получало такой мощный толчок: в эпоху Возрождения, отголоски которой слышны по сию пору, и в четвертом веке до нашей эры, когда миром правила Древняя Греция!

Херманн думал о времени за три сотни лет до Рождества Христова и о внезапной смерти Александра Великого. Полководцы Александра, ставшие его преемниками, вступили в борьбу за власть в его гигантской империи, в результате чего она развалилась на три части — и начался период эллинизма. Одна из этих третей досталась мудрому и дальновидному македонянину Птолемею, объявившему себя в 304 году до нашей эры царем Египта, основателю династии Птолемеев, обосновавшейся в Александрии.

Птолемеи были интеллектуалами. Первый был историком, второй — зоологом, третий — покровителем литературы. Птолемей IV писал пьесы. Каждый из них выбирал в наставники для своих детей лучших ученых и привлекал в Александрию лучшие умы человечества.

Птолемей I основал Мусейон — прообраз современных университетов, где ученики постигали премудрости наук, а ученые мужи собирались, чтобы обмениваться знаниями. Чтобы стимулировать их тягу к знаниям и извлечь из нее максимум пользы, он создал библиотеку. Во время правления Птолемея III, в 246 году до нашей эры, библиотека уже разделилась на две части: главную, расположенную внутри царских чертогов, и вторую, меньшую по размеру, которая оказалась в святилище бога Сераписа.

Птолемеи были завзятыми собирателями книг и рассылали за ними гонцов во все концы известного тогда мира. Птолемей II купил всю библиотеку Аристотеля. Птолемей III приказал обыскать все корабли в Александрийской бухте и, если на них обнаружатся какие-нибудь книги, забрать их, переписать, затем вернуть хозяевам копии, а оригиналы оставить в библиотеке. Жанр не имел значения, приветствовались любые: поэзия, исторические и философские трактаты, труды по религии, медицине, науке и праву. Малая, Дочерняя библиотека, размещенная в храме Сераписа и названная поэтому Серапейоном, насчитывала 43 тысячи книг и свитков, а основная — 500 тысяч. Доступ к ним был предоставлен только ученым.

Что произошло со всем этим?

Согласно одной из теорий, библиотека погибла в пожаре в 48 году до Рождества Христова, когда Цезарь, вмешавшись в политические интриги на стороне Клеопатры, подчинил себе Александрию и приказал сжечь царский флот. Огонь перекинулся на город и, возможно, уничтожил библиотеку. Другая версия утверждает, что вина лежит на христианах, которые якобы разрушили главную библиотеку в 272 году после Рождества Христова, а Серапейон — в 391-м, пытаясь искоренить все, что считали языческим. И третья доказывает, что библиотека была стерта с лица земли арабами после того, как они захватили Александрию в 642 году. Легенда утверждает, что когда халифа Омара спросили, что делать с книгами из библиотеки, он ответил: «Если в этих книгах говорится то же, что в Коране, они излишни; а если другое — они вредны. Сожгите их». И после на протяжении шести месяцев этого печи в александрийских банях топили бесценными пергаментами и книгами.

Херманн всегда болезненно морщился, думая о том, что величайшее в мире вместилище человеческих знаний было просто сожжено.

Но что произошло на самом деле?

Разумеется, когда Египет оказался перед лицом нарастающих внутренних волнений и угроз извне, библиотека утратила свое прежнее привилегированное положение и могла пасть жертвой политических катаклизмов, тупости черни или варварства оккупантов.

Когда она исчезла окончательно?

Этого не знал никто.

Являлась ли правдой история о том, что некая группа энтузиастов добывала пергамент за пергаментом, копируя одни, похищая другие, но сохраняя Знание? Летописцы намекали на их существование на протяжении столетий.

Хранители.

Он любил размышлять о том, что удалось сохранить этим одержимым подвижникам. Неизвестные труды Евклида? Платона? Аристотеля? Бесчисленного множества других людей, которых впоследствии назовут основоположниками и отцами многих наук?

Именно это делало поиск библиотеки столь увлекательными.

Не говоря уж о теориях Джорджа Хаддада, которые открывали широчайшие возможности для достижения целей ордена. Политический комитет уже определил, каким образом использовать дестабилизацию Израиля во благо ордена, и разработал бизнес-план. Амбициозный, но вполне выполнимый — при том, конечно, условии, что удастся найти Хаддада.

Пять лет назад Хаддад говорил о том, что его посетил некто, назвавшийся Хранителем. Израильские шпионы передали эту информацию в Тель-Авив. Евреи, как всегда, отреагировали слишком бурно и немедленно предприняли попытку устранить Хаддада. К счастью, вмешались американцы, благодаря чему Хаддад все еще обитает в этом бренном мире.

Херманн был также благодарен тому, что его источники в американских политических кругах проявляли теперь значительно большую сговорчивость и недавно подтвердили эти факты, а также подкинули кое-какие новые. Последнее обстоятельство и стало причиной того, почему Сейбру было приказано взяться за Коттона Малоуна.

Но кто знает наверняка! Может быть, Сейбру удастся узнать больше от продажного израильтянина, который ждет его в Германии!

Не сомневался Херманн только в одном: Хаддад должен быть найден.

Ротенбург, Германия, 15.30

Сейбр шагал по вымощенной брусчаткой улочке, идущей под уклон. Ротенбург находится в ста километрах южнее Вюрцбурга. Центр города обнесен красной крепостной стеной с множеством ворот, бастионов и сторожевых башен, пришедших в сегодняшний день из Средневековья. Внутри этой старой крепости, которая, собственно, и положила начало Ротенбургу, узкие извилистые улочки петляют между наполовину деревянными, наполовину выложенными из кирпича и дикого камня домами. Сейбру был нужен вполне определенный дом.

«Баумейстерхаус» стоял прямо за Рыночной площадью, поблизости от древней башни с часами. Металлическая дощечка сообщала, что здание построено в 1596 году. На протяжении последнего века в этом трехэтажном доме размещались отель и ресторан.

Сейбр толкнул дверь и окунулся в сладкий запах свежевыпеченного хлеба, печеных яблок и корицы. Окна узкого обеденного зала на первом этаже выходили во внутренний дворик, по стенам были развешаны оленьи рога.

В квадратной дубовой кабинке его дожидался израильтянин — тщедушный человечек с библейским именем Иона. Сейбр вошел в кабинку и сел. На столе, застланном элегантной розовой скатертью, перед Ионой стояла фарфоровая чашка с черным кофе и тарелка с наполовину съеденной сосиской по-датски.

— Происходят диковинные вещи, — сказал Иона по-английски.

— На Ближнем Востоке — всегда так.

— Более диковинные, нежели обычно.

Этот человек, сотрудник министерства внутренних дел Израиля, служил в посольстве своей страны в Германии.

— Вы просили меня следить за всем, что связано с Джорджем Хаддадом. Похоже, он восстал из мертвых. У нас сейчас все на ушах стоят.

Сейбр изобразил удивление.

— Откуда такая информация?

— В последние дни он несколько раз пытался звонить палестинцам. Он хочет им что-то сообщить.

До сегодняшнего дня Сейбр уже трижды встречался с Ионой. Люди вроде него, которые за евро готовы продать хоть мать родную, были полезны, но при этом, работая с ними, было необходимо проявлять максимальную осторожность. Каждый обманщик в конечном итоге оказывается обманутым.

— Может, хватит ходить вокруг да около? Расскажите мне все, что знаете.

Собеседник Сейбра с видимым удовольствием отпил кофе из чашки.

— Пять лет назад, перед тем как Хаддад исчез, его посетил некто, назвавшийся Хранителем.

Сейбр уже знал это, но ничего не сказал.

— Он передал ему некую информацию. Тогда она казалась немного странной, но сейчас выглядит и вовсе дикой.

Израильтянин говорил с интонациями драматического актера, но Сейбр не оценил его стараний.

— Хаддад — не первый. Я видел файлы, и в них говорится, что начиная с тысяча девятьсот сорок восьмого года еще трое получили аналогичные предложения от тех, кто называл себя Хранителями. Израилю было известно о каждом из этих случаев, но все эти мужчины умерли в течение нескольких дней или недель после визита Хранителя. — Иона помолчал. — Как вы помните, Хаддад тоже оказался на волосок от смерти.

Сейбр начал понимать.

— Ваши люди хранят что-то для себя?

— Видимо, да.

— Через какие периоды времени происходили эти визиты?

— На протяжении последних шести десятилетий — с промежутками примерно в двадцать лет. Все те, к кому приходили Хранители, являлись учеными: один израильтянин и три араба, включая Хаддада. Все убийства были совершены Моссадом.

— Каким образом вы все это узнали?

— Я вам уже сказал: из файлов. — Иона умолк и через несколько секунд добавил: — Несколько часов назад пришла шифротелеграмма. Хаддад живет в Лондоне.

— Мне нужен адрес.

Иона продиктовал адрес, а потом сказал:

— Туда уже направили людей. Группу ликвидаторов.

— Зачем вам убивать Хаддада?

— Тот же вопрос я задал нашему послу. Он бывший моссадовец и рассказал мне очень любопытную историю.

— Видимо, я нахожусь здесь именно по этой причине? Иона одарил Сейбра улыбкой.

— Я знал, что вы умный человек.

Давид Бен-Гурион понимал, что его политическая карьера окончена. С тех самых пор, как он был хрупким мальчиком и жил в Польше, Давид мечтал о возвращении евреев на их библейскую родину. Впоследствии он стал отцом государства Израиль и возглавлял его в самые трудные годы — с 1948-го по 1963-й.

Тяжкое бремя для человека, мечтавшего стать интеллектуалом.

Он наслаждался книгами по философии, изучал Библию, заигрывал с буддизмом и даже освоил древнегреческий язык, чтобы читать Платона в оригинале. Его неудержимо влекли к себе естественные науки, и он терпеть не мог беллетристику. В качестве средства общения он предпочитал не тщательно сконструированные вербальные формы, а словесную атаку.

И при этом у него были проблемы с абстрактным мышлением.

Он был трудным, грубоватым человеком, с венчиком седых волос и выпирающей вперед нижней челюстью, выдающей железную волю и взрывной характер.

Он провозгласил независимость Израиля в мае 1948 года, игнорировал окрики Вашингтона и отметал паникерские пророчества своих ближайших сподвижников. Он помнил о том, как всего через несколько часов после его заявления армии пяти арабских государств вторглись в Израиль, поддержав палестинских боевиков в их стремлении сокрушить евреев. Он самолично возглавил армию. Погиб один процент еврейского населения и тысячи арабов. Более полумиллиона палестинцев потеряли свои дома. В итоге верх одержали евреи, и многие из них стали почитать его как Моисея, царя Давида, Гарибальди, а то и вовсе Господа Всемогущего.

Он руководил своим народом еще пятнадцать лет, но сейчас на дворе стоял 1965 год, и он ужасно устал.

Хуже того, он ошибся.

Он смотрел на свою солидную библиотеку. Сколько знаний! Человек, назвавшийся Хранителем, сказал, что Квест героя будет трудным испытанием, но, если ему удастся его пройти, его ждет неоценимая награда.

Посланец не лгал.

Как-то раз он вычитал, что подлинная ценность идеи заключается в том, насколько она применима не только к нынешнему времени, но и к будущему.

Его время произвело на свет современную нацию Израиля, но за это заплатили своими жизнями тысячи людей, и он боялся, что в будущем жертв станет еще больше. Казалось, сама судьба обрекла арабов и евреев на вечную войну друг с другом. Раньше он считал, что его дело — правое, а средства борьбы — честные. Раньше…

Он ошибался.

Ошибался относительно всего.

Он снова принялся осторожно перелистывать тяжелый том, лежащий перед ним на столе. Когда он приехал, его ждали три таких тома. В дверях, с широкой улыбкой на лице с сухой от солнца кожей, стоял Хранитель, посетивший его шесть месяцев назад.

Никогда раньше Бен-Гурион не мог представить себе, что существует подобное хранилище знаний, и благодарил Всевышнего за то, что Тот даровал ему силы, необходимые, чтобы пройти испытание.

— Откуда все это? — спросил он.

— Из сердец мужчин и женщин.

Философ внутри его сразу же разгадал эту загадку.

— Бен-Гурион рассказал эту историю в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, за несколько дней до своей смерти, — проговорил Иона. — Некоторые утверждали, что он бредил, другие считали, что старик тронулся умом. Но, что бы он ни узнал в той библиотеке, он сохранил это при себе. Доподлинно известно одно: после тысяча девятьсот шестьдесят пятого года политика и образ мысли Бен-Гуриона изменились кардинальным образом. Он словно обрел покой в душе, стал менее воинственным и более миролюбивым, даже заговорил о возможности компромиссов с арабами. Моссад решил, что за этим что-то кроется. Сам Бен-Гурион оказался под подозрением! Это было настолько серьезно, что ему больше никогда не позволили вернуться на политическую арену. Можете себе такое представить? Отца израильской нации заперли в чулан!

— Кто такие эти Хранители?

Иона развел руками.

— В документах никакой информации на этот счет не имеется. Но Моссад каким-то образом узнал об их визитах к тем четырем, которых я упоминал, и оперативно предпринял контрмеры. Кем бы они ни были, Израиль не хочет, чтобы с ними кто-то разговаривал.

— Стало быть, ваши коллеги намерены убрать Хаддада?

Иона кивнул.

— Мы уже об этом говорили.

Сейбр услышал достаточно и поэтому встал из-за стола.

— А как насчет моих денег? — спросил Иона.

Сейбр вытащил конверт и бросил его на стол.

— Полагаю, этого будет достаточно. Дайте мне знать, когда узнаете что-то еще.

Иона сунул конверт в карман.

— Вы будете первым!

Затем он встал и ушел, но не к выходу, а в арку, за которой располагались туалетные комнаты.

«Почему бы и нет?» — подумал Сейбр и последовал за тощим человечком.

Оказавшись перед дверью мужского туалета, он остановился.

Ресторан был заполнен наполовину, свет был приглушенным, посетители были заняты собой, переговариваясь на разных языках.

Сейбр вошел в туалет, запер дверь и быстро огляделся. Две кабинки, умывальник, зеркало и янтарный свет из настенных светильников. Иона заперся в первой кабинке, вторая пустовала. Сейбр взял несколько бумажных полотенец, дождался, когда послышится звук спускаемой воды, и вытащил нож.

Из кабинки, застегивая «молнию» на ширинке, вышел Иона.

Сейбр вонзил нож ему в грудь, рванул его вверх и тут же другой рукой приложил бумажные полотенца к ране. Он видел, как глаза израильтянина сначала наполнились ужасом, а затем помертвели. Удерживая полотенца на ране, он выдернул лезвие из груди жертвы.

Иона осел на кафельный пол.

Сейбр вытащил из кармана убитого конверт, а затем вытер лезвие ножа о штаны Ионы. Взяв труп за руки, он втащил его в кабинку и уложил истекающее кровью тело на унитаз. А затем притворил дверь и ушел.

Выйдя на улицу, Сейбр присоединился к группе туристов, осматривавших городскую ратушу. Гид, пожилая женщина, пересказывала древнюю историю Ротенбурга.

Сейбр внимательно слушал. Часы на башне пробили четыре раза.

— Если вы посмотрите на часы, то сможете увидеть два круглых окошка по левую и правую стороны от них, — говорила гид.

Туристы дружно подняли головы и увидели, как из одновременно открывшихся отверстий появились два механических человечка. Один из них толкал бочонок с вином, а второй поджидал его. Гид рассказывала о том, что означает эта сценка.

Защелкали фотоаппараты, зашелестели видеокамеры. Представление продолжалось около двух минут. Когда Сейбр уходил, он обратил внимание на одного из туристов — мужчину, который торопливо отвел объектив от часов и направил на него.

Сейбр улыбнулся.

Разоблачение становится неизбежным, когда человек встает на путь предательства. К счастью, он узнал у Ионы все, что хотел, и больше не нуждался в этом человечке. Однако теперь израильтяне знали об их контактах. Синее Кресло это, похоже, не волновало. Более того, он просил, чтобы «шоу» было впечатляющим.

И Сейбр это обеспечил.

Для израильтян и для Альфреда Херманна.

Лондон, 14.30

Малоун ждал, когда Джордж Хаддад закончит свои объяснения, но тот никак не мог подобраться к главному.

— Шесть лет назад я написал статью, — говорил палестинец, — относительно теории, над которой работал. Теории, связанной с тем, как Ветхий Завет переводился с древнееврейского языка.

Хаддад стал рассказывать про Септуагинту, появившуюся на свет в первых веках до нашей эры, — самый старый и полный перевод Ветхого Завета на греческий язык, выполненный в Александрийской библиотеке. Затем он стал говорить о Синайском кодексе — рукописном манускрипте четвертого века с полными текстами Ветхого и Нового Заветов. Именно по нему ученые более позднего времени сверяли правильность других библейских текстов, хотя никто не знал, насколько точна была сама Септуагинта. Потом Хаддад дошел до Вульгаты, первого перевода Библии с иврита на латынь, сделанного блаженным Иеронимом. Позднее, в шестнадцатом, восемнадцатом и двадцатом веках, в нее вносились многочисленные изменения.

— Даже Мартин Лютер, — рассказывал Хаддад, — вносил в нее исправления, изымая отдельные куски, чтобы приспособить к своей религии. Весь смысл перевода замутнен, поскольку слишком много людей вносили в него изменения.

Библия короля Джеймса. Многие полагают, что в ней представлены истинные библейские тексты, но она создавалась в семнадцатом веке путем перевода Вульгаты на английский. Переводчики никогда не видели оригинального древнееврейского текста, а если бы даже увидели, то ничего в нем не поняли бы. Библия в том виде, в каком мы ее сегодня имеем, так сказать, отстоит на пять языков от той, какой она была изначально. Утверждается, что Библия короля Джеймса официально признана и является подлинной. Но это не означает, что она соответствует оригиналу или вообще правдива.

— А еврейские Библии существуют? — спросила Пэм.

Хаддад кивнул.

— Самая старая из них называется Алеппским кодексом, спасенным от огня в Сирии в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Но даже этот манускрипт десятого века нашей эры был написан почти через две тысячи лет после оригинала на основании незнамо чего.

Малоун видел этот хрупкий манускрипт кремового цвета с выцветшими письменами в Иерусалиме, в Еврейской национальной библиотеке.

— В своей статье, — продолжал Хаддад, — я высказал предположение, что определенные манускрипты могли бы дать ответы на эти вопросы. Нам известно, что Ветхий Завет изучался в Александрийской библиотеке древними философами — людьми, которые действительно понимали древнееврейский язык. Мы также знаем, что они записывали свои мысли. В уцелевших рукописях существуют ссылки на эти работы, они цитируются, но, к сожалению, первоначальные тексты не сохранились. Кроме того, могут существовать древние еврейские тексты. В библиотеке их было предостаточно. В более поздний период истории началось массовое уничтожение еврейских письменных памятников, особенно книг Ветхого Завета на древнееврейском. Одна только инквизиция сожгла двенадцать тысяч экземпляров Талмуда. Изучение хотя бы одного из них могло бы оказаться решающим для разрешения всех существующих вопросов.

— А какое это имеет значение? — спросил Малоун.

— Очень большое. Особенно если там содержится ложь.

— Относительно чего? — спросил Малоун, начиная терять терпение.

— Относительно Моисея, раздвигающего воды Красного моря. Относительно Исхода. Относительно Давида и Соломона. Начиная с восемнадцатого века археологи непрестанно и ожесточенно ведут раскопки на Святой земле, пытаясь доказать: все, о чем говорится в Библии, — исторические факты. Но до сегодняшнего дня из земли не извлечено ни одного материального доказательства, подтверждающего правдивость событий, описываемых в Ветхом Завете. Исход — наиболее яркий пример тому. Предположим, по Синайскому полуострову бредут тысячи евреев. Они разбивают лагерь в конкретных географических точках, точно указанных в Библии. Но в этих местах археологи не обнаруживают ни единого черепка, ни потерянного браслета, ни одного предмета из того времени, который мог бы подтвердить, что Исход действительно имел место. Точно такое же отсутствие каких-либо доказательств археологи наблюдают, пытаясь проверить другие библейские события. Тебе это не кажется странным?

Малоун знал: Хаддада, как и многих других, в Библии интересовала исключительно историческая сторона. Такие люди полагали, что в Священном Писании имеется правда, хотя ее и немного. Малоун также относился к сомневающимся. Что касается других — тех, которые отстаивали полную историческую достоверность библейских текстов, то они руководствовались скорее теологическими, нежели научными соображениями.

И все равно — что с того?

— Джордж, ты уже говорил все это раньше, и я согласен с тобой. Мне нужно знать другое: по какой причине за твою голову объявлена награда?

Хаддад встал из-за стола и провел их в комнату, где висели карты.

— Я собирал их на протяжении последних пяти лет. Это было непросто. Стыдно признаться, но некоторые из карт мне пришлось украсть.

— Откуда? — поинтересовалась Пэм.

— В основном из библиотек. Большинство из них не разрешают копирование редких документов, кроме того, на копии обычно теряются детали, а именно они имеют решающее значение.

Хаддад подошел к карте современного Израиля.

— Когда в тысяча девятьсот сорок восьмом году произошла перекройка земель и сионистам выделили их долю, было много разговоров об Авраамовом завете. Бог назвал вот эту землю. — Хаддад прижал палец к карте. — Именно эти земли были обещаны Аврааму.

Малоун обратил внимание на границы территории, на которую показывал Хаддад.

— Знание древнееврейского позволило мне кое-что выяснить. Возможно, даже чересчур много. Примерно тридцать лет назад я заметил нечто интересное, но для того, чтобы оценить это открытие, важно сначала оценить Авраама.

Эта история тоже была знакома Малоуну.

— Бытие, — говорил Хаддад, — описывает событие, которое кардинальным образом повлияло на мировую историю. Возможно, это был вообще самый важный день в истории человечества.

Малоун слушал рассказ Хаддада о том, как, послушно следуя указаниям Бога, Аврам предпринял путешествие из Месопотамии в Ханаан. Сара оставалась бесплодной и, чтобы муж мог иметь потомство, отдала ему в наложницы свою любимую рабыню, египтянку Агарь, которая жила с ними с тех пор, как семейный клан был изгнан фараоном из Египта.

— Рождение Измаила, первого сына Авраама от Агари, приобретает критическое значение в седьмом веке нашей эры, когда на Аравийском полуострове возникает новая религия — ислам. Коран называет Измаила апостолом и пророком. Он был наиболее угоден Богу. Имя Авраама (в Коране его зовут Ибрахим) упоминается в двадцати пяти из ста четырнадцати сур Корана. До сегодняшнего дня Ибрахим и Измаил — самые распространенные среди мусульман имена. Сам Коран призывает правоверных следовать религии Авраама.

— «Ибрахим не был ни иудеем, ни христианином. А был он ханифом, предавшимся Аллаху, и не был многобожником», — процитировал Малоун.

— Очень хорошо, Коттон! Я вижу, ты подучил Коран с момента нашей последней встречи.

Малоун улыбнулся.

— Да перечитал пару раз. Увлекательная вещь.

— Согласно Корану, именно Ибрахим и Измаил возвели фундамент «Дома Бога». Знаете, что это такое?

— Кааба, — быстро ответила Пэм. — Величайшая святыня исламского мира.

Брови Малоуна взметнулись вверх.

— Когда это ты успела так много узнать об исламе?

— Просто я смотрю телеканал «История», — с усмешкой ответила женщина. — Кааба находится в Мекке, и каждый взрослый мусульманин обязан хоть раз в жизни совершить туда паломничество. Каждый год во время хаджа там затаптывают несколько сотен человек. Об этом постоянно рассказывают в теленовостях.

— Арабы, особенно арабы-мусульмане, считают своим прародителем именно Измаила.

Малоун знал, что последует дальше. Через тринадцать лет после рождения Измаила Бог сказал Авраму, что тот станет отцом множества народов. Бог также повелел, чтобы он сменил имя на Авраама, а Сара превратилась в Сарру. Затем Бог сказал, что даст Аврааму сына от Сарры. Тот рассмеялся, не поверив этим словам, но через год у них родился сын, Исаак.

— Вот этот день и может оказаться важнейшим в истории человечества, — продолжал Хаддад. — После этого все изменилось. Библия и Коран во многом противоречат друг другу в том, что касается Авраама. Каждая из книг рассказывает свою историю. Но, согласно Библии, Бог сказал Аврааму, что отдаст ему и его потомкам «всю землю Ханаанскую во владение вечное».

Остальное Малоуну было также известно. Бог явился сыну Исаака Иакову и повторил свое обещание, сказав, что от Иакова произойдет народ, которому земли Ханаанские будут принадлежать во веки веков. Иакову было велено сменить имя на Израиль. Его двенадцать сыновей стали родоначальниками различных племен — отсюда и пошли «двенадцать колен израилевых».

— Авраам является отцом всех трех главных религий мира, — говорил Хаддад, — ислама, иудаизма и христианства, хотя в каждой из них история его жизни рассказывается по-своему. Весь ближневосточный конфликт, который длится уже тысячи лет, представляет собой не более чем полемику относительно того, какое из этих толкований верно, какая из религий обладает священным правом на эти земли — арабы благодаря Измаилу, евреи благодаря Исааку или христиане благодаря Христу.

Малоун вспомнил библейский текст и продекламировал:

— «И сказал Господь Авраму: пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение; Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну, и благословятся в тебе все племена земные».

— Как убедительно ты произносишь эти слова! — сказала Пэм.

— Они очень важны, — ответил за Малоуна Хаддад. — Евреи считают, что они дают им исключительное право владеть Палестиной. Большую часть своей взрослой жизни я провел за изучением Библии. Это удивительная книга! И знаете, что отличает ее от других эпических повествований? В ней нет ни мистики, ни волшебства, она целиком сфокусирована на ответственности человека.

— А вы сами верите? — спросила Пэм.

— В религию? — Хаддад покачал головой. — Нет. Я слишком отчетливо вижу ее манипуляторский характер. В Бога? Это другое дело. Мне довелось на собственной шкуре испытать Его равнодушие. Я родился мусульманином, мусульманами были мой отец и дед. Но после войны в тысяча девятьсот сорок восьмом году на меня что-то нашло, и именно тогда Библия стала моей страстью. Я захотел прочитать первоначальный вариант, чтобы узнать ее подлинный смысл.

— Почему израильтяне хотят тебя убить? — в который уже раз спросил Малоун.

— Они потомки Авраама, те, кого Бог обещал благословить, прокляв при этом их врагов. В подтверждение этих слов миллионы людей умерли в течение веков, тысячи — за последние пятьдесят лет. Недавно, Коттон, я был вовлечен в дискуссию. Некий заносчивый тип в местном пабе доказывал мне, что Израиль имеет безусловное право на существование. В доказательство своей точки зрения он привел шесть доводов, каждый из которых опирался соответственно на археологию, историю, здравый смысл, гуманность, соображения безопасности и — для него это было главным — обещание. — Хаддад помолчал. — Библейское обещание, Коттон, Аврамов завет. На обещание, якобы данное Богом народу Израиля, о котором говорится в Книге Бытия.

Малоун ждал продолжения.

— А если это неправда?

Хаддад посмотрел на карту Израиля, а затем перевел взгляд на висевшую рядом карту Саудовской Аравии.

— Продолжайте, — проговорил новый голос.

Они обернулись.

У входной двери стоял низенький мужчина в очках и с большими залысинами, а рядом с ним — невысокая, плотно сбитая смуглолицая женщина. Оба держали в руках пистолеты с глушителями. Малоуну хватило одного взгляда на оружие, чтобы понять, на кого работают эти двое.

На Израиль.

Вашингтон, округ Колумбия, 9.50

Стефани закончила завтракать и махнула официанту, чтобы тот принес счет. Она находилась в ресторане рядом с Дюпон-Серкл, недалеко от своего отеля. На ноги уже была поставлена вся группа «Магеллан» и семь из ее двенадцати юристов. Убийство Ли Дюранта предоставило им всем достаточную мотивацию для активных действий, но столь бурная деятельность таила в себе и определенную опасность. О ней непременно станет известно другим разведывательным агентствам, а значит, Ларри Дейли окажется тут как тут. Ну и черт с ним! Малоун нуждается в ее помощи, и она не подведет его, как это произошло в прошлый раз.

Расплатившись по счету, она вышла на улицу, поймала такси и через четверть часа выбралась из машины на Семнадцатой улице, протянувшейся вдоль национального парка Молл. День был ясным и солнечным, женщина, которой Стефани позвонила два часа назад, уже сидела в тени деревьев, на скамейке у памятника жертвам Второй мировой войны. Эта длинноногая блондинка, как было известно Стефани, обладала редкостной проницательностью, так что с ней надо было держать ухо востро.

Стефани знала Хизер Диксон уже почти десять лет. Фамилия той досталась от мужа, брак с которым продлился совсем недолго. Сама она, имея израильское гражданство, была прикомандирована к североамериканской резидентуре Моссада. Они со Стефани работали и против общих врагов, и против друг друга, что неизбежно, когда речь идет об Израиле. Стефани надеялась, что сегодняшний разговор пройдет в дружеском русле.

— Рада видеть тебя, — сказала она, садясь на скамейку. Диксон была одета, как всегда, стильно: узкие золотисто-коричневые брюки, белая блузка и черная жилетка из букле.

— Когда ты звонила, у тебя был озабоченный голос.

— Я действительно озабочена. Мне нужно знать, чем так заинтересовал твое правительство Джордж Хаддад.

Беззаботный взгляд офицера израильской разведки стал колючим, миловидное лицо — серьезным и сосредоточенным.

— А ты времени даром не теряла.

— Ваши люди тоже. Последние несколько дней — только и разговоров, что о Хаддаде.

Стефани находилась в невыгодном положении. Связь с израильтянами поддерживал Ли Дюрант, но он погиб, не успев доложить о том, что ему удалось узнать.

— В чем заключается интерес американцев? — спросила Диксон.

— Пять лет назад один из моих агентов едва не погиб из-за Хаддада.

— И после этого вы спрятали палестинца. Приберегли его для себя и даже не позаботились о том, чтобы поставить в известность об этом своих союзников.

Наконец они добрались до самой сути дела.

— А вы не позаботились сообщить нам о том, что пытались взорвать его вместе с нашим агентом.

— Об этом мне ничего не известно. Но зато я знаю, что Хаддад всплыл на поверхность. И он нам нужен.

— Как и нам.

— Почему он для вас так важен?

Стефани не могла понять Диксон: то ли она вытягивает из нее информацию, то ли просто увиливает от ответа.

— Это ты скажи мне, Хизер, почему пять лет назад саудовцы бульдозерами сносили целые поселения на западе Аравийского полуострова? Почему Моссад взял на мушку Хаддада? — Она буравила подругу взглядом. — Почему он должен умереть?

На Малоуна накатила волна холодного фатализма. Все, кто работает в разведке, твердо помнили одно мудрое правило: никогда не пытайся обмануть израильтян! Малоун отступил от него, когда заставил Израиль поверить в то, что Хаддад погиб во время взрыва в кафе. Теперь пришло время платить по счетам. Ли Дюрант успел сказать перед смертью, что израильтяне в последнее время проявляют повышенную активность, но он ни словом не упомянул о том, что тайна и местонахождение Хаддада раскрыты, иначе Малоун ни за что не привез бы с собой Пэм.

— Вам следует запирать входную дверь, — проговорил незваный гость. — Мало ли кто может войти!

— У вас есть имя? — спросил Малоун.

— Можете называть меня Адам. А ее — Ева.

— Интересные имена для группы израильских убийц.

— Уб-бийц? — запинаясь от страха, переспросила Пэм. — О чем ты говоришь?

Малоун повернулся к бывшей жене.

— Они пришли, чтобы завершить дело, начатое пять лет назад. — Сказав это, Малоун посмотрел на Хаддада, который не выказывал никаких признаков растерянности или страха. — Что они пытаются похоронить?

— Правду, — ответил Хаддад.

— Мне об этом ничего не известно, — произнес Адам. — Я не политик, а наемник. Полученный мной приказ прост: ликвидировать. Вы должны понять меня, Малоун, вы раньше тоже были в этом бизнесе.

Да, Малоун все понимал, а вот про Пэм этого сказать было нельзя.

— Вы все сумасшедшие! — взорвалась она. — Выговорите об убийствах, как о заурядной работе!

— Но это действительно моя работа, — сказал Адам.

За время службы в группе «Магеллан» Малоун усвоил важный урок. Очень часто выживание зависит от умения правильно оценить момент и принять верное решение: что сейчас лучше — погонять или натянуть удила? Кинув взгляд на своего старого друга, закаленного воина, он увидел: Хаддад понимает, что пришло время делать тот же выбор.

— Мне очень жаль, — прошептал Малоун.

— Мне тоже, Коттон, но я сам сделал выбор, решив позвонить.

Он не ослышался?

— Ты кому-то звонил?

— Да. Первый раз — давно и дважды — недавно. На Западный берег.

— Но это же глупо, Джордж!

— Возможно. Однако я знал, что ты придешь.

— Рад за тебя. Лично я этого не знал и не собирался приходить.

Взгляд Хаддада стал напряженным и сосредоточенным.

— Ты многому меня научил. Я помню все твои уроки и до последнего дня старался неотступно следовать им. В том числе и относительно того, как сберечь самое важное. — Только что звеневший голос палестинца стал глухим и безжизненным.

— Сначала ты должен был позвонить мне.

Хаддад покачал головой.

— Это был мой долг по отношению к Хранителю, которого я застрелил. Теперь моя совесть чиста.

— Какое редкое животное! — сказал Адам. — Палестинец, обладающий совестью!

— И израильтянин — в роли наемного убийцы, — парировал Хаддад. — Но все мы такие, какие есть.

Мозг Малоуна мысленно перебирал варианты действий. Ведь надо было что-то предпринять! Но, словно прочитав мысли друга, Хаддад предостерег его словами:

— Ты сделал все, что мог. По крайней мере на сегодняшний день. Присмотри за ней, — кивнул он в сторону Пэм.

— Коттон, ты не можешь позволить им вот так просто взять и убить его! — с отчаянием в голосе прошептала Пэм.

— Зато он может, — с ноткой горечи проговорил Хаддад и, обращаясь к Адаму, спросил: — Будет ли мне позволено прочитать последнюю молитву?

Израильтянин слегка развел руками.

— Разве могу я отказать человеку в столь благочестивой просьбе! Прошу вас.

Хаддад подошел к одному из стоявших вдоль стены комодов и вновь повернулся к Адаму.

— Здесь у меня лежит подушка, на которую во время молитвы я преклоняю колени. Можно мне взять ее?

Адам пожал плечами.

Хаддад медленно выдвинул ящик и обеими руками вынул из него подушку малинового цвета. Затем старик подошел к окну.

Малоун, словно во сне, видел, как подушка вдруг начала падать на пол, а правая рука Хаддада пошла вверх, крепко сжимая пистолет.

Стефани ждала ответа на свой вопрос.

— Хаддад представляет собой угрозу для безопасности Израиля, — сказала Диксон. — Он был опасен для нас пять лет назад и продолжает оставаться таковым сегодня.

— Не потрудишься ли объяснить?

— Почему ты не спросишь об этом своих соотечественников-американцев, представляющих различные властные структуры?

Стефани хотелось уйти от этой темы, но она все же решила быть честной:

— Мнения разделились.

— И в каком лагере находишься ты?

— Мой бывший агент попал в беду. Я должна ему помочь.

— Коттон Малоун. Знаю. Но он отдавал себе отчет, во что ввязывается, когда прятал Хаддада.

— Зато его сын — ни при чем.

Диксон пожала плечами.

— Несколько моих друзей погибли от рук террористов.

— Звучит немного ханжески, тебе не кажется?

— Не кажется. Палестинцы не оставляют нам выбора в том, как вести себя по отношению к ним.

— Они делают то же самое, что делали евреи в сорок восьмом году, — не сдержалась Стефани.

Диксон фыркнула.

— Если бы я знала, что ты снова затеешь спор на эту тему, я бы не пришла.

Стефани было известно: Диксон не желает слышать о терроризме конца сороковых годов, который в основе своей был в большей степени еврейским, нежели арабским. Но она не собиралась давать подруге поблажек.

— Если хочешь, можем еще раз поговорить об отеле «Царь Давид».

В одном из крыльев этого иерусалимского отеля помещалась штаб-квартира британской администрации. После рейда в июле 1946 года в офис местного отделения Еврейского агентства, в ходе которого были изъяты документы весьма щекотливого содержания, боевики национальной военной организации «Эцель» ответили британцам взрывом бомбы. Погиб девяносто один человек, еще сорок пять были ранены. Пятнадцать погибших оказались евреями.

— Британцев предостерегали, — парировала Диксон. — Не наша вина, что они проигнорировали предупреждение.

— Так или эдак, но это был акт еврейского терроризма, направленный против англичан, — сказала Стефани. — Евреи хотели выдавить британцев и арабов из Палестины и шли ради этого на все. Точно так же, как на протяжении десятилетий действовали палестинцы.

Диксон потрясла головой.

— Мне осточертело выслушивать эту чушь! Накба — сущий анекдот! В сороковых годах арабы бежали из Палестины по собственной воле, потому что были напуганы до смерти. Первыми запаниковали богатые, остальные разъехались потому, что их об этом просили лидеры арабского мира. Они все искренне верили в то, что нас удастся сокрушить в течение нескольких недель. Сбежавшие удалились всего на несколько миль и ждали в соседних арабских государствах. И никто, включая тебя, даже не заикается о евреях, которых изгнали из этих самых арабских государств. — Диксон развела руками. — Так обстоят дела. И что же? Кому до них есть дело? Но зато арабов жалеют все, кому не лень. Ах, бедные арабы! Ах, какая трагедия!

— Отбери у человека землю, и он будет воевать с тобой до скончания века.

— Мы ничего ни у кого не отбирали. Мы купили эту землю, и большая ее часть в то время представляла собой болота и никому не нужное пространство, заросшее чертополохом. И кстати, восемьдесят процентов тех арабов, которые бежали, были крестьянами, кочевниками или бедуинами. Землевладельцы — те самые, которые подняли вой, — проживали в Бейруте, Каире и Лондоне.

Стефани уже доводилось слышать эти аргументы.

— Напевы израильской пропаганды не меняются.

— Все, что надо было сделать арабам, — это согласиться на резолюцию ООН тысяча девятьсот сорок седьмого года, которая призывала к образованию двух государств — арабского и еврейского. Так нет же! Ни в коем случае! Никаких компромиссов! Репатриация всегда являлась и является необходимым условием для дискуссий подобного рода, но этого не происходит. Израиль — реальность, которая не исчезнет. И меня тошнит от того, как все носятся с арабами. Они живут в лагерях для беженцев только потому, что того хотят арабские лидеры, которые добились бы этого, даже если бы дело обстояло иначе. Эти лагеря нужны для того, чтобы весь мир терзался угрызениями совести за то, что произошло в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Но при этом никто, даже Америка, не критикует арабов за эти ухищрения.

— В данный момент, Хизер, меня интересуют только Малоун, его сын и Джордж Хаддад.

— Они интересуют и Белый дом. Нашим людям сказали, что ты вмешиваешься в дело Хаддада. Ларри Дейли заявил, что ты для него — заноза в заднице.

— Что ж, ему виднее.

— Тель-Авив не хочет никакого постороннего вмешательства.

Стефани внезапно пожалела о своем решении встретиться с Хизер Диксон, но все-таки спросила:

— Почему это так важно? Объясни мне, и, возможно, я отойду в сторону.

Диксон усмехнулась.

— Детский прием. Неужели на такие еще кто-то покупается?

— Я подумала, что, может, сейчас сработает. — Стефани еще надеялась на то, что их дружба что-то значит. — Между нами с тобой.

Диксон огляделась. По аллее гуляли люди, наслаждаясь погожим днем.

— Все это очень серьезно, Стефани.

— Насколько серьезно?

Диксон завела руку за спину, а когда та снова появилась, в ней был зажат пистолет.

— Вот насколько.

Лондон

Увидев пистолет в руке Хаддада, Малоун понял, что его друг решил принять свой последний бой, перестать прятаться, встретиться со своими демонами лицом к лицу.

Хаддад выстрелил первым. Его пуля ударила Еву в грудь и сбила женщину с ног. Из раны хлынула кровь.

В следующий момент послышался хлопок, и из глушителя на стволе пистолета Адама потянулся дымок. Хаддад вскрикнул. Пуля израильтянина, пронзив его сердце, вышла из-под левой лопатки и пробила карту за его спиной, забрызгав ее красными каплями. Ноги палестинца подломились, и старик рухнул на пол.

Пэм пронзительно завизжала.

Малоуну показалось, что из комнаты выкачали воздух. Ему было нечем дышать, сердце колотилось, как зажатая в руках птица.

Он повернул голову к Адаму. Израильтянин опустил пистолет.

— Я пришел, чтобы убить его, — проговорил он. Прежней сердечности в голосе мужчины как не бывало. — Моя миссия окончена. Вы, Малоун, для моего правительства опасности не представляете, хотя и причинили нам кучу неприятностей. Но это была ваша работа. Так что живите.

— Премного вам благодарен.

— Я не убийца. Я — ликвидатор.

— А как быть с ней? — Малоун кивнул на труп Евы.

— Ей я ничем помочь не могу. А вы — ему. — Адам указал стволом пистолета на труп Хаддада. — За ошибки надо платить.

Затем израильтянин повернулся и исчез за дверью. С лестничной площадки донесся звук его шагов.

Пэм словно окаменела, уставившись на тело Хаддада. Рот старика так и остался раскрытым в предсмертном крике. Малоун и Пэм обменялись взглядами, но не произнесли ни слова. Он все прекрасно понимал: Адам был ликвидатором, нанятым суверенным государством для устранения неугодного тому человека. Но это не являлось смягчающим обстоятельством. Эта сволочь все равно оставалась убийцей!

Джордж Хаддад был мертв, и подонок должен за это заплатить!

Темный, как грозовая туча, Малоун поднял с пола пистолет Хаддада и направился к двери.

— Оставайся здесь, — велел он Пэм.

— Что ты намерен делать?

— Убить мерзавца.

Стефани была скорее удивлена, нежели напугана внезапно возникшим в руке подруги пистолетом.

— Видимо, правила изменились, Хизер? — осведомилась она. — Я полагала, что мы союзники.

— Это самое забавное в отношениях между США и Израилем: иногда сам не знаешь, на чьей ты стороне.

— А ты, судя по всему, чувствуешь себя весьма уютно после звонка из Белого дома?

— Я всегда чувствую себя уютно, когда американцы ссорятся друг с другом.

— Ларри Дейли желает заполучить Хаддада, ты это понимаешь? Все это задумано лишь для того, чтобы отвлечь твое внимание, пока наши агенты ищут его.

— В добрый путь! Но о местонахождении Хаддада известно лишь Малоуну и нам.

Стефани не понравилось, как прозвучал голос Хизер Диксон. С этим было пора кончать. С того самого момента, когда она села на лавку, пальцы Стефани лежали на ноге, возле колена, где, скрытое свободными брюками, было закреплено радиоэлектронное устройство экстренного вызова подкрепления.

— Это еще зависит и от того, имеется ли у американской разведки источник в твоем ведомстве.

— Операция проводилась в условиях абсолютной секретности, поэтому я сомневаюсь, что могли быть какие-то утечки. Кроме того, сейчас Хаддад, скорее всего, уже мертв. Наши агенты отправились к нему уже несколько часов назад.

— В чем смысл этого шоу? — спросила Стефани, указав левой рукой на пистолет, который держала Хизер. Ее правая рука, однако, продолжала лежать на ноге возле колена.

— К сожалению, ты стала проблемой для собственного правительства.

— Ха, чтобы решить эту проблему, было бы достаточно отправить меня в отставку!

— Теперь этого уже недостаточно. Насколько мне известно, тебя предупреждали, чтобы ты не ввязывалась в это дело, ты же, наоборот, подняла на ноги всю свою службу. Ты не подчинилась приказу.

— Ларри Дейли мне не начальник.

— Зато его босс — начальник всех начальников.

Стефани поняла: если в мишень превратилась она, то под прицелом может оказаться и Брент Грин, хотя убийство генерального прокурора, конечно, наделает куда больше шума, чем ее смерть. Однако в Белом доме, видимо, рассчитали, что на страницах утренних воскресных газет не будет места для трупов. Ее пальцы приготовились нажать на тревожную кнопку.

— Ты пришла сюда, чтобы выполнить грязную работу за Дейли?

— Точнее будет сказать, что тут наши с ним интересы совпали. Кроме того, нам, израильтянам, нравится, когда Белый дом оказывается перед нами в долгу.

— Собираешься пристрелить меня прямо здесь?

— Я — нет. Это с радостью сделают мои арабские помощники.

— Ты работаешь с арабами? — Такое не умещалось в голове у Стефани.

Диксон покачала головой:

— Потрясающе, Стефани! Тебе удалось то, что на протяжении веков не удавалось сотням политиков — заставить арабов и евреев действовать сообща! В этом деле с нами сотрудничают саудовцы. У нас общая цель, и поэтому все разногласия и проблемы оказались отодвинутыми на задний план. — Диксон пожала плечами. — По крайней мере на некоторое время.

— В том числе и эта проблема: Израиль руками саудовцев убивает американку?

Диксон театрально скривила лицо.

— Разве ты не видишь преимуществ ситуации? Мы находим проблему, они ее устраняют. В выигрыше — все.

— Кроме меня.

— Ты знаешь правила игры. Сегодняшний друг завтра может стать врагом. И наоборот. У Израиля в этом мире мало друзей, угроза исходит отовсюду. Мы делаем то, что должны делать ради выживания.

Направленный на нее ствол пистолета Стефани впервые увидела, когда искала Малоуна, занимавшегося делом тамплиеров. Еще тогда она ощутила дыхание смерти. К счастью, она предусмотрела такое развитие событий.

— Делай то, что должна.

Указательный палец ее правой руки надавил на скрытую под тканью брюк тревожную кнопку. Меньше чем через минуту появятся ее люди.

Оставалось только ждать.

Внезапно глаза Хизер Диксон закатились, и она стала боком валиться на Стефани. Ее тело стало ватным, а пистолет вывалился из руки и упал на траву.

Стефани подхватила безвольное тело и только тогда увидела дротик с оперением, вонзившийся в шею израильтянки. Ей было хорошо известно, что это такое.

Стефани медленно обернулась. Позади, в нескольких футах от скамейки, стояла женщина с кожей цвета молочного шоколада и длинными черными волосами. На ней была дорогая кашемировая кофта и обтягивающие джинсы — одежда, позволяющая по достоинству оценить ее тренированную и в то же время женственную фигуру. В левой руке она сжимала пневматический пистолет.

— Благодарю за помощь, — сказала Стефани, пытаясь скрыть удивление.

— Для этого я сюда и пришла, — улыбнувшись, ответила Кассиопея Витт.

Малоун бегом спускался по лестнице. Убить Адама — задача не из легких. Профи никогда не бывают легкой мишенью.

Перепрыгивая через несколько ступенек кряду, он на бегу проверил обойму. Семь патронов. Достаточно. Израильтянин наверняка знает, что Малоун попытается его убить. Более того, он сам вовлек американца в эту гонку. Адам не взял пистолет Хаддада, а профи так не поступают. Всякая чепуха относительно «профессиональной этики» в данном случае не срабатывала. Наемным убийцам было плевать на формальные правила, они являлись «чистильщиками» разведки.

Свидетели мешали всегда и всем. Так почему Адам не «зачистил» всех? Может, ему был нужен конфликт? Убийство американского агента — пусть даже отставного — чревато последствиями, но если американец нападет первым, это уже будет выглядеть как самооборона.

К тому моменту, когда Малоун добежал до первого этажа, сомнений в его душе не осталось. Указательный палец правой руки лежал на спусковом крючке.

К нему вернулись прежние ощущения, давно ставшие неотъемлемой частью его сущности. Он полагал, что сумел заключить мир с этими демонами, но, находясь во Франции, понял, что всегда останется игроком — вне зависимости от того, в отставке он или нет. Вчера, в замке Кронборг, Пэм упрекнула его в том, что ему было недостаточно ее и Гари, что он постоянно нуждался в «бесконечной гонке». Этот упрек прозвучал обидно, поскольку был несправедлив. У него не было потребности в гонке, но, когда она начиналась, он знал, как действовать.

Выйдя на крыльцо, Малоун зажмурился — после сумрака, царившего в подъезде, свет октябрьского солнца показался нестерпимо ярким. Адам успел отойти от подъезда футов на пятьдесят и неторопливо шагал по тротуару. Малоун двинулся следом за ним.

По обе стороны узкой улочки выстроились припаркованные машины. Обоими концами улица выходила на оживленные автострады, и оттуда доносился шум транспортного движения. По противоположной стороне улицы шли несколько пешеходов.

Малоун не собирался тратить время на разговоры с убийцей и поэтому поднял руку с пистолетом. Но Адам, словно у него были глаза на затылке, резко развернулся.

Малоун упал на асфальт, а в следующую секунду над его головой просвистела пуля и вонзилась в одну из стоящих машин. Малоун перекатился и выстрелил в направлении Адама. Израильтянин, однако, предусмотрительно сошел с тротуара и укрылся за машинами. Малоун снова перекатился и оказался на проезжей части, между двумя припаркованными автомобилями. Затем он поднялся на колени и выглянул, ища глазами своего противника. Адам находился через десять машин от него. Он снова выстрелил в Малоуна, но промахнулся. Прохожие в панике разбегались. И вдруг Малоун услышал за своей спиной стон. Он обернулся и увидел Пэм, лежащую на крыльце дома Джорджа Хаддада. Из левой руки женщины хлестала кровь.

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани была рада видеть Кассиопею Витт. В последний раз они общались во Французских Пиренеях, где совместно выполняли другое задание.

— Положи ее, и давай убираться отсюда, — сказала Кассиопея.

Стефани встала, и тело Хизер Диксон безвольно повалилось на деревянную скамейку.

— У нее останется уродливый шрам на шее, — проговорила марокканка.

— Плевать мне на это. Она едва не убила меня. Не хочешь рассказать, как ты здесь оказалась?

— Хенрик решил, что тебе может потребоваться помощь. Он пообщался со своими людьми в Вашингтоне, и у него возникло какое-то гадкое чувство. Я находилась по соседству, в Нью-Йорке, вот он и попросил меня приглядеть за тобой.

— Как ты меня нашла?

— Это было несложно.

Стефани не могла не восхититься предусмотрительностью Торвальдсена.

— Напомни мне послать ему поздравительную открытку на Рождество.

— Ему это наверняка понравится, — улыбнулась Кассиопея.

— Какое горькое разочарование! — вздохнула Стефани, указав кивком головы на Диксон. — А я-то считала ее своей подругой.

— В твоей работе подруг не бывает.

— Коттон — в еще большей беде.

— Хенрик считает так же. Он надеется, что ты сможешь помочь.

— В данный момент я сама превратилась в мишень, — откликнулась Стефани.

— Что ставит нас перед новой проблемой.

Американке не понравился тон, которым были произнесены эти слова.

— Мисс Диксон пришла на эту встречу не одна. — Кассиопея мотнула головой в сторону монумента Вашингтона. — За тем холмом стоит машина, а в ней — двое мужчин. И на израильтян они не похожи.

— Саудовцы.

— Вот это номер! Как тебе удалось разозлить стольких людей?

Двое мужчин уже спускались с холма, направляясь в их сторону.

— Нет времени объяснять, — сказала Стефани.

Женщины торопливо пошли прочь. От преследователей их отделяло ярдов пятьдесят — смешная дистанция, если мужчины вздумают стрелять.

— Я надеюсь, ты предусмотрела подобный поворот событий? — осведомилась Стефани.

— Не совсем. Но я умею импровизировать.

Малоун мигом забыл про Адама и, покинув свое укрытие, бросился к лежавшей Пэм. Ее одежда была в уличной пыли. Оглянувшись, он увидел убегающего Адама.

— Ты жива? — спросил он, склонившись над женщиной.

Ее лицо было искажено гримасой боли, правой рукой она зажимала раненое левое плечо.

— Очень больно! — выдавила она сдавленным шепотом.

— Дай мне взглянуть.

Женщина помотала головой.

— Нет, когда я зажимаю, мне легче.

Малоун принялся отдирать ее правую руку от раны. Глаза женщины расширились от боли и злости.

— Нет!

— Я должен осмотреть рану!

Он не произнес то, что вертелось на языке у обоих: почему она не осталась наверху?

Наконец Пэм сдалась и разжала испачканные кровью пальцы. Осмотрев плечо бывшей жены, Малоун убедился в том, о чем уже догадывался: рана пустяковая. Пуля задела плечо по касательной. Если бы ранение было серьезным, это было бы ясно давно: люди, получившие такие раны, впадают в шок.

— Всего лишь царапина.

Правая рука Пэм вновь легла на раненое плечо.

— Благодарю за диагноз.

— У меня имеется некоторый опыт в таких делах.

Ее взгляд смягчился. Женщина поняла, что он имеет в виду.

— Нам нужно уходить, — проговорил Малоун.

Ее лицо снова скривилось от боли.

— Но я истекаю кровью!

— Соберись. Выбора нет.

Он помог ей встать на ноги.

— Черт побери, Коттон!

— Я понимаю, больно, однако если бы ты осталась в квартире, как я просил…

Вдалеке послышался вой сирен.

— Мы должны убираться отсюда. Но сначала нужно кое-что сделать.

Пэм, похоже, удалось взять себя в руки, и он повел ее внутрь здания. Сирены звучали уже ближе.

— Зачем мы возвращаемся? — спросила Пэм, когда они добрались до площадки третьего этажа.

А дело было в том, что Малоун вспомнил слова, сказанные Хаддадом перед тем, как началась стрельба: «Ты многому меня научил. Я помню все твои уроки и до последнего дня старался следовать им неотступно. В том числе и относительно того, как сберечь самое важное». Когда Малоун спрятал Хаддада, он научил его держать все самое важное в собранном виде и наготове — на тот случай, если придется спешно спасаться бегством. Теперь настало время проверить, усвоил ли Хаддад эту науку.

Они вошли в квартиру.

— Отправляйся на кухню и найди чистое полотенце, — сказал он, — а я пока займусь делами.

У них в запасе оставалось две или три минуты.

Малоун кинулся в спальню. Пол тесной, не больше его собственной спальни в Копенгагене, комнаты был завален давно не читанными книгами и бумагами, постель была не убрана, прикроватные тумбочки и шкафчики напоминали лотки на блошином рынке. Стены и здесь были увешаны картами Израиля — старинными и современными, но рассматривать их у Малоуна не было времени.

Надеясь на то, что инстинкт не подвел его, Малоун опустился на колени и стал шарить рукой под кроватью.

Хаддад звонил на Ближний Восток, зная, что возмездие последует незамедлительно. А когда неизбежное случилось, он не стал уклоняться от схватки, а, наоборот, первым бросился в нее, заранее зная, что ему не выиграть.

Что сказал его друг? «Я знал, что ты придешь». Как глупо! Хаддаду не было никакой нужды приносить себя в жертву. Видимо, старику на протяжении многих десятилетий действительно не давала покоя мысль о когда-то убитом им человеке.

«Это был мой долг по отношению к Хранителю, которого я застрелил. Теперь моя совесть чиста».

Это Малоуну было понятно.

Его рука что-то нащупала. Он ухватил это и вытащил из-под кровати. Предмет оказался кожаным ранцем. Торопливо расстегнув застежки, Малоун обнаружил внутри книгу, три блокнота на спиральной проволоке и четыре свернутые карты. Оставалось надеяться лишь на то, что из всей хранящейся в квартире информации эта была самая важная.

А вот теперь действительно надо было срочно делать ноги.

Малоун кинулся обратно в гостиную. Пэм, прижимая к раненому плечу полотенце, вышла из кухни.

— Коттон… — проговорила она, и в ее голосе он уловил вопросительные интонации.

— Не сейчас!

Закинув ранец на плечо, он вытащил ее из квартиры, успев перед этим взять шаль, лежавшую на спинке кресла. Они поспешно спустились по лестнице.

— Как твое плечо? — спросил Малоун, когда они вышли на тротуар.

— Жить буду, — ответила женщина. — Послушай, Коттон…

Сирены надрывались уже в квартале от дома. Он набросил шаль на плечи Пэм, чтобы скрыть рану.

Неторопливо, чтобы не привлекать внимание окружающих, они двинулись по улице.

— Прижимай полотенце к плечу, — сказал он.

Через сотню футов они вышли на бульвар, окунувшись в водоворот незнакомых лиц, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на бег. Оглянувшись, Малоун увидел машины с проблесковыми маячками, затормозившие перед домом Хаддада.

— Коттон?

— Я знаю! Не будем терять время!

Он действительно знал, о чем хотела спросить его Пэм. Он тоже заметил это, когда они вернулись в квартиру. Ни на стене, ни на полу не было следов крови. Не было удушающего порохового запаха смерти.

Тела Евы и Джорджа Хаддада бесследно исчезли.

Долина Рейна, 17.15

Сейбр скользил взглядом по высоким берегам реки, вдоль которой тянулась автострада. Эти места изобиловали лиственными лесами, а по склонам холмов спускались виноградники. На протяжении почти семисот лет на самых высоких точках здешних мест стояли крепости Пфальц, Рейнштайн, Зоонек. Миновав коварный изгиб реки у возвышающейся на 194 метра над восточным берегом скалы Лорелеи — опаснейшее место, где испокон веку гибли корабли, — Сейбр увидел круглую башню крепости Бург Катц. Дальше можно было различить темно-желтые, сложенные двести лет назад известняковые стены замка Штольценфельс. Через несколько минут на горизонте показался конечный пункт его путешествия, легко узнаваемые очертания Марксбурга.

Сейбр выехал из Ротенбурга два часа назад и ехал с постоянной скоростью в девяносто миль в час, сбавив ее, только когда проезжал через пригороды Франкфурта, где он попал в обычные для немецкого полудня автомобильные пробки. Оттуда к Кельну вели две дороги: автострада А60 и двухполосное шоссе номер 9, тянущееся вдоль Рейна. Для первой половины пути Сейбр выбрал последнее, но оставшуюся дистанцию собирался проехать по автобану. Поэтому теперь, бросив последний взгляд на средневековые замки, он сбавил скорость и свернул на ответвление, отмеченное голубыми полосками. Это был выезд на шоссе А60.

Оказавшись на скоростной автотрассе, Сейбр перестроился в крайний левый ряд и дал полную скорость. Взятый напрокат «БМВ» взревел и ракетой понесся вперед. По обе стороны дороги тянулись пасторальные пейзажи: холмы, рощи и пастбища.

Он посмотрел в зеркало заднего вида.

«Хвост», серебристый «мерседес», оставался там же, где и был, — на приличном расстоянии, за три машины от него. «Мерседес» мог бы легко оказаться незамеченным, но только не для Сейбра. Он ожидал преследователей, и они не разочаровали, увязавшись за ним от самого Ротенбурга. Интересно, подумалось ему, обнаружили уже тело Ионы в «Баумейстерхаусе»? Смерть Ионы избавила израильтян как минимум от одной проблемы: предательство на Ближнем Востоке неизбежно каралось смертью. С другой стороны, евреи утратили возможность допросить предателя и это могло их разозлить.

Ему нравились немецкие автобаны: отведенные специально для них три широкие полосы, редкие повороты, идеальное дорожное покрытие. Все условия, чтобы гнать и при этом думать о своем. Дорожный знак сообщил Сейбру, что до Кельна осталось восемьдесят два километра. Он прекрасно знал, где находится: к югу от Кобленца и в пятнадцати километрах от Рейна. Он приближался к реке Мозель. Сейбр перестроился в другой ряд.

И посмотрел на четыре других машины, появившихся позади «мерседеса». Наконец-то!

Вот уже девять лет он по приказу Синего Кресла искал Александрийскую библиотеку. Старик был одержим этой идеей. Поначалу Сейбр относился к предприятию с глубочайшим скепсисом, но чем больше он узнавал, тем больше укреплялся во мнении, что цель не такая уж утопическая. А в последнее время он в этом окончательно убедился. Если к ее достижению стремятся израильтяне, это уже о чем-то говорит, а уж Альфред Херманн точно не двинулся умом.

Сейбр успел узнать многое. И теперь пришло время использовать это знание. Для себя.

Он уже давно почувствовал, что это дело может оказаться тем самым шансом, который жизнь предлагает человеку только раз. Оставалось рассчитывать лишь на то, что Коттон Малоун окажется достаточно оборотистым парнем и сумеет сделать «козью морду» израильтянам — что бы они против него ни задумали. Евреи действуют быстро. Они всегда были такими. Но из того, что Сейбр слышал и видел, он знал, что Малоун тоже профи, хоть и в отставке. Он справится с ситуацией.

Впереди появился виадук.

Одна из машин, следовавших за «мерседесом», перестроилась в другой ряд, затем сделала тот же маневр в обратном порядке и оказалась впереди «мерседеса». Две другие машины, увеличив скорость, оказались по его бокам, взяв машину «в коробочку». Последний автомобиль из свиты Сейбра ударил «мерседес» в бампер.

Они въезжали на мост. До него оставалось меньше мили. Слева, в пропасти глубиной в четыреста футов, текла река Мозель. В точности так, как инструктировал своих наемников Сейбр, передняя машина резко затормозила. Водитель «мерседеса» отреагировал так, как только и мог отреагировать, — вдавил в пол педаль тормоза. В тот же самый момент левая машина ударила в бок «мерседеса», а задняя врезалась в его бампер, придав жертве добавочное ускорение. Комбинация этих ударов швырнула «мерседес» на металлическую дорожную ограду и перебросила через нее.

Через несколько секунд машина превратилась в огненный шар.

Сейбр думал о том, что происходило в «мерседесе» за короткие секунды до катастрофы. Наверняка после первого удара водитель и пассажиры пытались отстегнуть ремни безопасности. Но это им не удалось. Не было времени. Поскольку падение машины с высоты четырехсот футов заняло всего лишь несколько секунд, а удар о водную поверхность был сродни столкновению с асфальтом. Никто не мог уцелеть. Ледяная вода мгновенно схватила новую жертву и отправила ее на илистое дно — туда, откуда течение со временем перетащит ее в русло еще более быстрого Рейна.

Четыре машины обогнали Сейбра, и водитель последней махнул ему рукой. Сейбр тоже ответил взмахом руки. Эти мужики туповаты, но они честно отработали каждый заплаченный им евро.

Сейбр ехал дальше. В Кельн.

Израильтяне разберутся в произошедшем не раньше чем через несколько дней. Проблема Сейбра сгинула в сортире ротенбургского ресторана, а группа еврейских агентов нашла свое последнее пристанище на дне Мозеля. Установили ли они его личность? Вряд ли. Если бы они знали, кто он такой, зачем было его фотографировать? Нет, он по-прежнему оставался «темной лошадкой».

А вот многих вскоре ожидает головная боль. Сначала — в Израиле, потом и в Австрии.

Мысль об этом доставляла ему удовольствие.

Настало время превратить хаос в порядок.

Вашингтон, округ Колумбия

В мозгу Стефани вертелась только одна мысль: как собирается действовать ее новая компаньонка? Или партнерша, сотрудница, подруга — как ее теперь называть?

Кассиопея Витт была умна, богата и отважна. Она умела постоять за себя в любых, даже самых отчаянных ситуациях. А все потому, что умела мыслить наперед.

— Ну и как же мы выберемся отсюда? — на бегу спросила Стефани.

— У тебя есть какие-нибудь предложения?

У Стефани кое-какие соображения имелись, но она предпочла оставить их при себе.

— Ведь это ты появилась из ниоткуда.

Кассиопея улыбнулась.

— А ты будто не поняла, откуда растут уши! И чьи они.

— Нас пасут, как овец. Надеюсь, ты это понимаешь.

Впереди, на западном конце бульвара, появились очертания мемориала Линкольна. Отход в южную сторону преграждал Зеркальный пруд, на северной стороне виднелись высокие деревья, растущие вдоль оживленного бульвара.

— Вопреки вашему с Хенриком мнению, я не беспомощная овца, — сказала Стефани. — На авеню Конституции стоит машина, в которой находятся двое моих агентов. Перед тем как ты появилась, я нажала на тревожную кнопку, так что они вот-вот появятся.

— У меня для тебя хреновые новости. Эти двое парней свалили.

— Что значит «свалили»?

— А то и значит. Уехали. Умотали. Слиняли. Аккурат после того, как ты уселась на скамейку рядом с Диксон.

Бульвар закончился, упершись в монумент Линкольна. Стефани оглянулась. Их преследователи исчезли.

— Похоже, мы оказались именно в том месте, куда нас и гнали.

Со стороны улицы Независимости, рыча мотором, выехало такси.

— Самое время! — буркнула Кассиопея и взмахнула рукой с черным платком.

Такси затормозило, и обе женщины влезли в машину.

— Я же звонила несколько минут назад! — раздраженно сказала Кассиопея водителю. — А теперь езжай вперед. Куда угодно. Мы скажем, где и когда нас высадить.

Такси сорвалось с места.

Стефани сунула руку в карман и, достав сотовый телефон, набрала номер одного из двух своих агентов, которые должны были обеспечивать ей прикрытие. Теперь этих двоих ожидало увольнение.

— Почему вы меня тут бросили? — со зловещим спокойствием в голосе спросила она, когда на том конце ответили на вызов.

— Нам приказали покинуть позицию, — ответил мужчина.

— Ваш начальник — я. Кто посмел противоречить моим приказам?

— Ваш босс.

Вот это уже становилось интересным!

— И кто же именно?

— Генеральный прокурор. Брент Грин лично вышел с нами на связь и отозвал нас.

Малоун бросил ранец, который забрал в квартире Джорджа Хаддада, на кровать гостиничного номера. Они с Пэм находились в отеле, расположенном неподалеку от Гайд-парка. Это оживленное место было ему хорошо знакомо, и выбрал он его не наобум, а потому, что помнил: нигде не спрячешься лучше, чем в толпе. Его также устраивало наличие рядом с гостиницей аптеки. Там Малоун купил марлю, антисептик и бинты.

— Я должен обработать твое плечо, — сказал он.

— О чем это ты? Мне нужно в больницу.

— Хотел бы я, чтобы все было так просто!

Он присел на кровать рядом с Пэм.

— Если бы ты осталась в квартире, как я тебе велел, ничего этого бы не случилось.

— Я подумала, что ты нуждаешься в помощи. Ты ведь собирался убить того человека?

— Ты что, не понимаешь, Пэм? Тебе было недостаточно того, что на твоих глазах погиб Джордж? Эти сукины дети чрезвычайно опасны, они стреляют не раздумывая.

— Я спустилась, чтобы помочь, — спокойно проговорила она.

И тут Малоун заметил в ее глазах то, чего не видел уже много лет. Искренность. У него сразу же возникло множество вопросов, которые ему не хотелось задавать и на которые Пэм уж точно не захочется отвечать.

— Врачи сообщат об огнестрельном ранении полиции, а нам эти осложнения ни к чему. — Малоун глубоко вздохнул. Он вымотался, он устал и не находил себе места от беспокойства. — Пэм, здесь задействовано много игроков. Ведь Гари похитили не израильтяне…

— Откуда ты знаешь?

— Можешь назвать это интуицией. Я нутром чувствую, что это не они.

— Но старика-то убили именно они.

— Именно для того, чтобы избежать этого, я в свое время и спрятал его.

— Но он сам звонил им, Коттон, ты же слышал его слова. Он звонил, заранее зная, что они придут за ним.

— Он платил по старым долгам. Ни одно убийство не остается безнаказанным. Сегодня Джорджа настигла расплата за то, что он совершил полвека назад. — При мысли о старом друге душу Малоуна вновь окатила волна жалости. — Ну ладно, — проговорил он, — давай займемся твоей раной.

Малоун стянул шаль с ее плеч и сразу заметил, что полотенце набухло от крови.

— Рана вновь открылась? — спросил он.

— Да, — кивнула Пэм, — когда мы ехали сюда.

Малоун снял полотенце с раны.

— Что бы ни происходило, — заговорил он, — все это очень сложно… Джордж погиб не просто так…

— Но его тело исчезло, Коттон! И тело той женщины — тоже!

— Израильтяне, видимо, умеют быстро подчищать следы. — Он внимательно осмотрел рану и убедился в том, что она действительно поверхностная. — И это лишний раз подтверждает мою правоту: в нынешних событиях задействовано много игроков. Как минимум два. Может, три или даже четыре. Израильтяне не имеют привычки убивать американских агентов, но те, что пристрелили Ли Дюранта, не церемонились. Они словно намеренно нарывались на неприятности. Израильтяне так никогда не поступают.

Малоун встал, сходил в ванную комнату и вернулся с флаконом антисептика и чистым полотенцем.

— На, вцепись в него зубами, — велел он, протягивая полотенце женщине.

Ее глаза удивленно округлились.

— Зачем?

— Мне нужно обработать рану, и я не хочу, чтобы кто-то услышал твои крики.

Глаза Пэм раскрылись еще шире.

— А эта штука щиплется?

— Сильнее, чем ты можешь себе представить.

Стефани закрыла сотовый телефон. «Брент Грин лично вышел с нами на связь и отозвал нас». Вот это да! По спине женщины пробежал холодок страха, но самоконтроль, выработавшийся за годы, проведенные в разведке, не позволил охватившим ее чувствам выйти наружу.

Повернув голову к Кассиопее, сидящей рядом с ней на заднем сиденье, она сказала:

— Боюсь, в настоящее время ты — единственный человек, которому я могу доверять.

— Похоже, ты этим разочарована?

— Я тебя почти совсем не знаю.

— Неправда, во Франции ты видела, на что я способна.

Кассиопея была права. Она прошла серьезную проверку.

Стефани знала о том, что темнокожая красавица, родившаяся в Барселоне тридцать семь лет назад, была мусульманкой, но далекой от фанатизма, имела степени магистра в инженерном деле и средневековой истории. Она являлась единственным акционером и собственником трансконтинентального конгломерата со штаб-квартирой в Париже. В конгломерат входило множество международных предприятий различного профиля, общий оборот его исчислялся многими миллиардами долларов. Начало этому бизнесу было положено ее отцом-марокканцем, а Кассиопея впоследствии все унаследовала, но в повседневной деятельности своих предприятий она практически не принимала участия. Она также была председателем Голландского фонда, который тесно сотрудничал с ООН в борьбе со СПИДом и голодом в мире, в первую очередь в Африке.

Из личного опыта общения с этой женщиной Стефани знала, что Кассиопея ничего не боится, а из винтовки умеет стрелять с точностью заправского снайпера. Витт имела деловые отношения с последним мужем Стефани, поэтому знала о ее личной жизни больше, чем той хотелось бы. Стефани безоговорочно доверяла этой женщине — тут вопросов быть не могло. Направив на помощь Стефани именно Кассиопею Витт, Торвальдсен сделал мудрый выбор.

— У меня серьезные проблемы.

— Это я уже поняла.

— И Коттон в беде. Мне необходимо с ним связаться.

— Хенрик не получал от него никаких известий. Малоун обещал позвонить, когда будет готов, но ты ведь знаешь Коттона лучше, чем кто-либо другой!

— Как держится Гари?

— Он такой же, как и его отец, крутой парень. С Хенриком он в безопасности.

— Где Пэм?

— Возвращается в Джорджию. Она прилетела с Малоуном в Лондон, а оттуда должна была отправиться в Америку.

— Израильтяне тоже в Лондоне. Группа наемных убийц.

— Коттон — большой мальчик, он справится. А нам пока нужно решить, как разобраться с твоими проблемами.

Да, в этой головоломке действительно нужно было разобраться. «Брент Грин лично вышел с нами на связь и отозвал нас». Это может объяснить, почему на Капитолийском холме не было видно полицейских. Обычно их там полно.

Поглядев в окно, Стефани увидела, что они находятся рядом с Дюпон-Серкл.

— Нужно убедиться, что за нами нет слежки.

— Удобнее всего это сделать в метро.

Стефани согласилась.

— Куда направимся? — спросила Кассиопея.

Стефани взглянула на очертания духового пистолета, угадывающиеся под жакетом женщины.

— У тебя еще остались эти дротики, которые так ловко усыпляют людей? — осведомилась она.

— Навалом!

— Тогда я точно знаю, куда нам надо ехать.

Лондон, 19.30

Малоун сидел в кресле между окном и кроватью, на которой крепко спала Пэм. Ранец Джорджа Хаддада лежал у него на коленях. Он оказался прав относительно антисептика: пока он обрабатывал рану, Пэм морщилась, крепко впившись зубами в полотенце, а по ее щекам катились слезы. И все же она мужественно выдержала это испытание, не издав ни звука. Малоун спустился в бутик, расположенный в вестибюле гостиницы, и купил ей новую рубашку.

Малоун устал, но его «Магеллановы нервы», как он сам называл их, снабжали мышцы неистощимой энергией. В его памяти были живы дни, когда он не ел по несколько дней, в его крови бурлил адреналин, а мысли были заняты только одним: выполнить задание и при этом уцелеть. Ему казалось, что эта гонка — часть его прежней жизни, и с тех пор он больше никогда не испытывал тех ощущений. Но вот они вернулись.

Последние несколько часов казались страшным сном. Вот только когда просыпаешься после приснившегося кошмара, происходившие в нем события кажутся размытыми и смазанными, а каждая минута сегодняшнего дня отпечаталась в его сознании четко, как качественная фотография. Его друга Джорджа Хаддада застрелили прямо на его глазах. Какие-то люди, преследующие только им известную цель, охотились за чем-то, и все это, казалось бы, не имело никакого отношения к самому Малоуну. Тем не менее кто-то из тех же людей похитил сына Малоуна и взорвал его книжный магазин. Нет, это его касалось, да еще как! Он был намерен поквитаться с ними и, подобно Хаддаду, полон решимости расплатиться сполна.

Но для этого ему была нужна информация.

Комментарии Хаддада — и до, и после появления израильтян — были довольно загадочны. Хуже того, он так и не успел толком сообщить о том, что открыл много лет назад и из-за чего Израиль возжаждал его смерти. Надеясь на то, что ответы на эти вопросы находятся в ранце, лежащем у него на коленях, Малоун расстегнул застежки и достал из него книгу, три блокнота и четыре карты.

Книга представляла собой томик восемнадцатого века в обложке из хрупкой тисненой кожи, словно выгоревшей на солнце. Надпись на обложке было не разобрать, поэтому Малоун раскрыл книгу и прочитал название на титульном листе.

Евсевий Софроний Иероним

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЕРОЯ

Малоун стал перелистывать страницы.

Книга была написана более двухсот лет назад в удивительно педантичном, лишенном красок стиле. Малоун не сумел понять, чем она так важна, и надеялся отыскать ответ в блокнотах Хаддада.

Сначала он мельком проглядел листы, исписанные убористым почерком Хаддада на английском языке, а потом принялся читать более внимательно.

«…Ключи к загадке, оставленной мне Хранителем, оказались сложными для понимания, Квест героя — труден. Боюсь, я был дураком. Но — не первым. Томас Бейнбридж тоже был глупым человеком. В конце восемнадцатого века он, по-видимому, получил приглашение в Библиотеку и совершил Квест героя. Одно из условий приглашения состоит в том, что этот визит должен оставаться тайным для всех, кроме Приглашенного. Не для того Хранители на протяжении двух тысячелетий оберегали Библиотеку, чтобы кто-нибудь из Приглашенных стал трубить о ней на весь мир. Но Бейнбридж нарушил это условие и описал свое путешествие. Стремясь скрыть это предательство, он замаскировал рассказ под фантастический роман, назвав его, однако, вовсе не оригинально — „Квест героя“. Книга вышла в свет малым тиражом и осталась практически незамеченной читающей публикой. Тем более что во времена Бейнбриджа фантастический жанр в литературе не пользовался уважением и уж вовсе не мог заинтересовать читателей роман, главный герой которого совершает путешествие в некую мифическую библиотеку. Одну копию книги мне удалось найти три года назад. Я выкрал ее из некоего поместья в Уэллсе. Прочитав ее, я, правда, узнал мало нового. Бейнбридж, однако, не смог противиться искушению обмануть доверие Хранителей еще раз. Незадолго до смерти он возвел на территории своего Оксфордширского поместья мраморный монумент, на котором по его приказанию была вырезана картина и римские буквы. Это картина Никола Пуссена „Аркадские пастухи — II“».

Малоун мало что знал про Пуссена, хотя имя художника, конечно же, было на слуху. К счастью, в одном из блокнотов Хаддада содержалась кое-какая информация о знаменитом французском живописце.

«Как и Бейнбридж, Пуссен обладал мятущейся душой. Он родился в 1594 году в Нормандии, и первые тридцать лет его жизни были полны тягот и невзгод. Он страдал от недостатка покровителей, от неблагодарных куртизанок, от долгов и слабого здоровья. Его не вдохновила даже работа по росписи потолка Большой галереи Лувра. Жизнь Пуссена стала меняться к лучшему только после того, как в 1642 году он уехал из Франции в Италию. На это путешествие, которое в то время занимало пару недель, у Пуссена ушло почти шесть месяцев. Оказавшись в Риме, Пуссен стал писать в новой манере и с уверенностью. Это не осталось незамеченным, и вскоре о нем уже заговорили как о самом прославленном живописце Рима. Многие строили предположения относительно того, что где-то по пути в Италию художнику посчастливилось открыть некий великий секрет. И вот что еще интересно. Когда картина „Аркадские пастухи“ была закончена, купивший ее кардинал Роспильози, впоследствии ставший Папой Климентом IX, предпочел не выставлять ее на всеобщее обозрение, а держал в своем частном доме. Роспильози был человеком с большим художественным вкусом, интересовавшимся всем загадочным и эзотерическим. Он владел великолепной личной библиотекой, и историки позже стали называть его свободомыслящим Папой.

Намек на то, что произошло с Пуссеном, можно найти в письме, написанном через шесть лет после „Пастухов“ священником, братом министра финансов при дворе Людовика XIV. Он писал, что некая информация, которую сообщил ему Пуссен, может представлять исключительный интерес для французской монархии. Я обнаружил это письмо несколько лет назад в архиве семьи Косе-Бриссак.

„Мы с ним обсуждали определенные вещи, которые мне просто необходимо будет пересказать вам в деталях. Чтобы вы благодаря месье Пуссену получили такие преимущества, которые мечтали бы получить даже короли. По его словам, об этом, возможно, никому не станет известно еще на протяжении многих веков. Более того, речь идет о вещах, которые настолько трудно открыть, что с ними не сравнятся никакие сокровища мира“.

Озадачивающее утверждение, ничего не скажешь! Но то сооружение, которое Бейнбридж возвел в своем саду, озадачивает еще больше. Написав „Аркадских пастухов“, Пуссен через некоторое время создал зеркальное отражение этой картины, получившее известность под именем „Аркадские пастухи-II“. Именно это произведение велел высечь в качестве барельефа на мраморном монументе Томас Бейнбридж. Не оригинал картины, а ее двойника. Бейнбридж был умен, и на протяжении двухсот лет его монумент с загадочными символами оставался неразгаданной тайной, находясь в забвении и обойденный вниманием».

Малоун читал и терялся в догадках. К сожалению, больше из записей Хаддада было нечего почерпнуть. Остальные касались Ветхого Завета, его многочисленных переводов, а также имеющихся в них противоречий и нестыковок. И — ни слова о том, чем мог быть вызван повышенный интерес, который он к себе привлек. Там больше не говорилось ни о Хранителях, ни о Квесте героя. Лишь в конце одного из блокнотов содержалась любопытная запись:

«В картинном зале Бейнбридж-холла находится еще одно свидетельство высокомерия его прежнего хозяина, и оно особенно показательно: картина под названием „Эпифания [47] святого Иеронима“. Вполне подходяще. Великие деяния часто начинаются с озарения».

Еще один крохотный кусочек информации, но вопросов все равно остается море, а Малоун знал: сражаться с вопросами, на которые нет ответов, — самый надежный способ обессилить мозг.

— Что ты читаешь?

Он поднял взгляд. Пэм все еще лежала, но теперь ее глаза были открыты.

— То, что осталось от Джорджа.

Женщина медленно села на кровати, протерла заспанные глаза и посмотрела на часы.

— Сколько я спала?

— Примерно час. Как плечо?

— Болит.

— Будет болеть еще несколько дней.

Она вытянула ноги.

— А сколько раз подстреливали тебя, Коттон? Трижды?

Он кивнул:

— Я не забуду ни один из них.

— Я тоже. Ведь, если ты помнишь, после каждого из них тебя выхаживала я.

Так оно и было.

— Я тебя любила, — сказала Пэм. — Возможно, ты в это сейчас не поверишь, но я действительно любила.

— Ты должна была сказать мне про Гари.

— Ты больно ранил меня своим поведением. Я никогда не понимала, почему ты путался с бабами на стороне. Разве меня тебе было недостаточно?

— О господи, это же было двадцать лет назад! Я был молодой. Глупый. Эгоист. И каждый раз я об этом жалел. Я пытался быть хорошим мужем. Поверь мне.

— Сколько у тебя было женщин? Ты никогда не говорил.

Сейчас Малоун не хотел ей лгать.

— Четыре. Случайные связи на одну ночь. А у тебя?

— Только один мужчина. Но я встречалась с ним несколько месяцев.

Это признание больно укололо Малоуна.

— Ты его любила?

— Настолько, насколько замужняя женщина может любить кого-то другого, кроме собственного мужа.

Он понял смысл ее слов.

— От той связи родился Гари. — Пэм, похоже, боролась с какой-то мыслью, застрявшей в ее душе еще с тех, прошлых времен. — Когда я смотрю на Гари, часть меня ненавидит саму себя за то, что я сделала, помоги мне Господи, но другая часть всегда испытывает благодарность за то, что Гари существует и всегда находится рядом со мной. Ведь ты приходил и уходил…

— Я любил тебя, Пэм. Я хотел быть твоим мужем. Я на самом деле кляну себя за свои поступки.

— Этого было недостаточно, — пробормотала она, уставившись глазами в пол. — Тогда я этого не понимала, но со временем осознала, что этого всегда будет недостаточно. Именно поэтому мы пять лет не жили вместе, прежде чем развелись. Я и хотела этого брака, и одновременно не хотела.

— Ты до такой степени меня ненавидела?

— Я ненавидела себя за то, что сделала. Для осознания этого мне потребовались годы. Уж ты мне поверь, человек, ненавидящий сам себя, находится в большой беде. Зачастую он просто сам не знает об этом.

— Почему ты не рассказала мне о Гари, когда это произошло?

— Ты не заслуживал правды. По крайней мере так я думала тогда. И поняла, что ошибалась, лишь в последние несколько лет. Ты мне изменял, я тебе изменяла, но я забеременела. Ты прав, мне следовало сказать тебе об этом тогда же, но мудрость приходит с возрастом, а в то время — я с тобой согласна — мы оба были молоды и глупы.

Пэм умолкла. Малоун тоже молчал. Наконец женщина снова заговорила:

— Вот почему я до сих пор злюсь на тебя, Коттон, и ничего не могу с собой поделать. И потому же я наконец рассказала тебе правду о Гари. Ты ведь понимаешь, я могла не говорить тебе ни слова и ты никогда бы ничего не узнал. Но мне захотелось, чтобы наконец-то все стало по-честному. Мне захотелось помириться с тобой…

— И с собой.

Она задумчиво кивнула.

— С собой — в первую очередь.

Ее голос надломился.

— Почему ты пошла за мной, когда я выбежал из квартиры Хаддада? Ты же понимала, что на улице будет стрельба!

— Можешь считать, что это всего лишь моя очередная глупая выходка.

Однако Малоун знал истинную причину этого ее поступка. Настало время сказать ей правду.

— Ты не можешь вернуться в Атланту, — проговорил он. — В аэропорту за тобой следили, потому я и вернулся.

Ее лицо застыло.

— Ты должен был рассказать мне об этом.

— Видимо, да.

— Но с какой стати кому-то следить за мной?

— Возможно, они хотят попытаться испробовать другой способ воздействовать на меня. А может, хотят подчистить концы.

Пэм поняла значение этих слов.

— Они хотят меня убить?

Малоун пожал плечами.

— Понятия не имею, в том-то все и дело. Мы можем только гадать.

Пэм снова легла на постель. Она слишком устала, была ошеломлена состоявшимся разговором, и у нее болело раненое плечо.

— Что ты намерен делать? Хаддад мертв, а израильтяне уже, должно быть, убрались восвояси.

— И все это открывает перед нами широкие возможности для поиска того, что искал Джордж. Квест героя. Он не напрасно оставил нам эти бумаги. Он хотел, чтобы мы прошли этим путем.

Пэм уронила голову на подушку.

— Нет, он хотел, чтобы это сделал ты.

Малоун увидел, как женщина поморщилась от боли.

— Давай я принесу лед, чтобы положить тебе на плечо. Это поможет.

— Делай как знаешь.

Малоун встал, взял пустое ведерко для льда и направился к двери.

— Хотелось бы мне узнать, за что стоит умирать, — сказала женщина.

Он остановился и обернулся на бывшую жену.

— Ты бы удивилась, узнав, как мало таких вещей.

— Я позвоню Гари, пока тебя не будет, — сказала она. — Хочу убедиться, что он в порядке.

— Передай, что я по нему скучаю.

— Как ты думаешь, с ним там все хорошо?

— Можешь не волноваться, Хенрик позаботится о нем.

— Итак, с чего же мы начнем поиски?

Это был хороший вопрос. Окинув взглядом содержимое ранца Хаддада, Малоун понял, что на него существует только один ответ.

Лондон, 21.00

Сейбр стоял у окна и смотрел на ночной город. Его агент, женщина, дожидавшаяся днем ранее приезда Малоуна в аэропорту Хитроу, довела американца до квартиры, находившейся в солидного квартале, в доме с остроконечной крышей, где царила атмосфера благосостояния, порядка и тщательно охраняемой частной жизни. Типично британское место.

Затем агент Сейбра услышала раздавшиеся в квартире выстрелы и наблюдала за тем, как перестрелка продолжилась на улице, в результате чего одна из пуль задела бывшую жену Малоуна. В конечном итоге убийца сбежал, а Малоун и его бывшая ненадолго вернулись в квартиру, после чего вышли оттуда с кожаным ранцем.

Это происходило несколько часов назад, и в течение всего этого времени Сейбр не имел от агента никаких известий. Понятно, большую часть этого времени он провел в самолете, летевшем из Кельна в Лондон, и все же она должна была найти какой-нибудь способ связаться с ним.

Сейбр устал, но все же стремился действовать. Ведь ему удалось приблизиться к цели еще на несколько шагов.

Он с легкостью проник в квартиру Джорджа Хаддада, размышляя над тем, окажется ли старый палестинец внутри, но квартира была пустой. Стены были увешаны картами. Светя себе фонариком-ручкой, Сейбр осмотрел их. Тут были и старые, и новые карты, и все они изображали Ближний Восток, в чем, собственно, не было ничего удивительного. Многочисленные книги, а также беспорядочно сложенные кипы разрозненных документов были также посвящены предмету, в наибольшей степени интересовавшему Хаддада.

Александрийской библиотеке.

Целый час Сейбр изучал документы, освещая их страницы бледным лучом своего фонарика. Он размышлял о том, что могло приключиться с Хаддадом. Человек, с которым Коттон Малоун затеял перестрелку на улице, был, несомненно, израильтянином. В Ротенбурге Иона ясно дал понять, что группа израильских ликвидаторов направилась в Лондон. Удалось ли им довести до конца свое дело, или Малоун помешал им? А может, Хаддад просто сбежал и снова где-то затаился? Узнать это было невозможно, поскольку агент Сейбра благоразумно предпочла следить за Малоуном.

Сейбр не испытывал торжества, несмотря на то что он, в точном соответствии с планом, сумел установить местонахождение Хаддада. Ему оставалось только надеяться, что его агент выполнит свою работу так же хорошо.

Сейбр не прикасался к компьютеру до последнего момента, но теперь настало время заняться и им. Нажав на кнопку включения, он дождался, когда закончится загрузка, и уставился в экран.

Несмотря на беспорядок, царивший в квартире Джорджа Хаддада, он оказался пунктуальным и организованным пользователем.

Сейбр поочередно открыл несколько файлов и пробежал глазами их содержание.

Исследования, проведенные Хаддадом в отношении Александрийской библиотеки, поражали своей детальностью и скрупулезностью. Но интересно, что он изучал также и Хранителей. О них Сейбру рассказывал Альфред Херманн, кое-какую информацию подкинул и Иона, но в одном из файлов на компьютере Джорджа Хаддада ее содержалось значительно больше.

«…Их происхождение неизвестно, знание о них утрачено из-за дикости предшествовавших поколений, безответственно стиравших память человечества.

Ко второму веку люди овладели искусством войны и пыток. Во многих регионах мира сформировались империи, которые разрабатывали законы и карательные меры обеспечения собственной безопасности. Но ни то ни другое не могло защитить людей от собственных властителей. Возникла религия, и священнослужители стали верными союзниками деспотов. Одним из мест, где сложилась подобная ситуация, стал Египет, но иногда, в том же втором веке, духовные лидеры Египта поощряли не силу, а сохранение и приумножение знаний.

Там, где собирались люди, исповедующие одинаковые идеи и преследующие одну и ту же цель, возникали очертания того, что впоследствии получит название „монастырь“. Эти места существовали во враждебном окружении, народ и власти относились к ним подозрительно и настороженно. Одной из таких групп повезло больше, чем остальным, ее члены являлись Хранителями — управляющими и служащими — двух библиотек в Александрии. Эти люди имели доступ ко всем хранившимся там культурным богатствам, и по мере того, как человеческая раса преуспевала на ниве самоистребления, группа все глубже уходила в себя, отмежевываясь от остального мира.

Поначалу они просто переписывали тексты, но со временем начали забирать их из библиотеки. Это была вынужденная мера, и она привела к тому, что из библиотеки пропало несколько сот тысяч манускриптов. В течение следующих трехсот лет, по мере того как библиотека оказывалась во все более враждебном окружении, забирать оттуда книги стало легче, тем более что точных каталогов не существовало. Ко времени мусульманского вторжения в семнадцатом веке большая часть Александрийской библиотеки уже находилась в распоряжении Хранителей. Тогда они и исчезли, возникая время от времени, чтобы пригласить какого-нибудь человека и поделиться с ним Знанием».

Сейбр продолжал читать, дивясь тому, каким образом Хаддаду удалось добыть столь подробные сведения. Воистину, этот палестинец был полон сюрпризов!

Уголком глаза он заметил какое-то движение. От стены отделился темный силуэт и двинулся к нему.

Его руки лежали на клавиатуре, и, к сожалению, он был безоружен. Готовый к схватке, Сейбр резко развернулся.

В свете компьютерного экрана материализовалась женская фигура. Его агент.

— Подобная глупость может когда-нибудь стоить тебе жизни, — сказал он.

Сейбр регулярно нанимал ее в качестве своего помощника в Великобритании. Это была стройная миловидная женщина. Сегодня ее черные волосы были заплетены в тугую косу.

— Где ты была? — спросил он.

— Ходила за Малоуном. Они сейчас в отеле рядом с Гайд-парком.

— Что с Хаддадом?

Женщина помотала головой.

— Не знаю. Я оставалась с Малоуном. Он рискнул подняться в квартиру, хотя туда уже на всех парах неслась полиция, а потом ушел, прихватив с собой какой-то ранец.

Сейбр поразился ее хладнокровию и отточенным рефлексам.

— Нам все равно необходимо найти палестинца.

— Если он еще не мертв, то непременно вернется. А ты выглядишь по-другому.

Сейбр действительно успел избавиться от своих темных локонов и ворсистого пиджака. Теперь его волосы были русыми, коротко остриженные и взлохмаченные, а одет он был в джинсы, элегантную рубашку с вышивкой и кожаную куртку. Перед отъездом из Германии он сначала доложил обо всем, что ему удалось узнать, Синему Креслу, а затем изменил внешность. Все это являлось составными частями его тщательно обдуманного плана, о котором Альфреду Херманну было мало что известно.

— Одобряешь? — спросил Сейбр.

— Другим ты мне больше нравился.

Он передернул плечами.

— Ладно, может, в следующий раз понравлюсь еще больше.

— Я оставила кое-кого наблюдать за отелем. Если Малоун снимется с места, мне позвонят.

— Об израильтянах что-нибудь слышно?

— Мужчина рванул отсюда, как заяц. Больше я ничего не знаю.

Сейбр огляделся. Возможно, он просто ждал возвращения Хаддада. Это оказалось бы самым простым выходом. Ему также была необходима информация с компьютера палестинца, но он не хотел тащить громоздкую машину с собой. Лучше всего сделать копию. Пошарив взглядом по столу, Сейбр увидел карту флэш-памяти, взял ее и вставил в свободное гнездо USB. Проверив карту, он убедился в том, что она пуста, а затем — несколько щелчков мышью, и все нужные файлы с жесткого диска были скопированы.

А потом Сейбр заметил позади монитора кое-что еще. Маленький красный огонек. Приглядевшись поближе, он увидел лежащий позади развала из книг и бумаг портативный диктофон. Взяв диктофон в руки, Сейбр обратил внимание, что его поверхность в отличие от всего остального в этой комнате не покрыта пылью. Значит, диктофоном пользовались недавно. Пленка закончилась, но машинка все еще была включена.

Сейбр нажал кнопку обратной перемотки.

Его агент стояла неподвижно и не произносила ни слова.

Сейбр включил воспроизведение.

На диктофоне был записан весь разговор между Малоуном и Хаддадом и также то, что происходило после появления израильтян. Сейбр изумленно слушал звуки, сопровождавшие убийство палестинца. Последним, что записалось на пленку, были слова Малоуна о том, что он намерен «убить мерзавца».

Он выключил диктофон.

— Хаддад мертв? — проговорила женщина. — Убит прямо здесь? Почему же тут нет ни полиции, ни криминалистов?

— Я полагаю, израильтяне успели убрать за собой до приезда полицейских.

— И что теперь?

— У нас есть Малоун. Посмотрим, куда он нас приведет.

Малоун вышел из номера и двинулся по коридору. Он уже раньше заприметил автомат, производящий лед, и был немало удивлен этим. Все больше изобретенных американцами удобств проникало в отели Европы.

Он злился на себя за то, что невольно подверг Пэм опасности, но разве в тот момент у него был выбор? Он не мог оставить ее в Хитроу после того, как заметил за ней слежку. Но кем был тот мужчина? Наверное, его наняли те, кто организовал похищение Гари. Это казалось логичным, и все равно он до сих пор знал отчаянно мало.

Получив сигнал от Хаддада относительно того, что тот жив, израильтяне отреагировали моментально. И все же Пэм права: теперь, когда Хаддад погиб, их интересам ничто не угрожает, их проблема решена. Однако следили не за ним, а за ней.

Почему?

Он нашел автомат со льдом и обнаружил, что тот не работает. Компрессор негромко гудел, но ни один кубик льда в ведерко не упал. «Тоже как в Америке!» — подумал Малоун.

Тогда он открыл дверь на лестницу и спустился этажом ниже. Там автомат оказался буквально забит льдом. Малоун вошел в нишу, где стояла машина, и доверху наполнил ведерко.

Он услышал, как хлопнула дверь одного из номеров, а потом послышались голоса. Мимо ниши, возбужденно переговариваясь, прошли двое мужчин. Малоун повернулся, собираясь уходить, и успел увидеть одного из мужчин в профиль. Он сразу узнал его тощую долговязую фигуру и коричневую от солнца кожу.

Жердь. Из Хитроу.

Здесь, прямо под ними. Всего этажом ниже.

Малоун подался назад, снова очутившись в нише, а затем осторожно выглянул и увидел, как мужчины входят в лифт. Двери закрылись, и лифт поехал вверх.

Малоун выскочил из ниши, кинулся на лестницу и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на свой этаж. Там он осторожно приоткрыл дверь, выглянул в коридор и увидел парочку, только что вышедшую из лифта. Один из них поднял с ковра использованный поднос, на каких обслуга гостиницы разносила по номерам еду, второй вытащил короткоствольный пистолет. Они направлялись прямиком к номеру, где его ждала Пэм.

Малоун беззвучно выругался.

Пистолет Хаддада лежал на столе в гостиничном номере. Он не захватил его с собой. Вот дурак! Придется импровизировать.

Мужчины остановились у двери. Тот, что был с пистолетом, постучал и отступил на шаг в сторону, другой поднял поднос повыше, изображая из себя официанта.

Еще один стук в дверь.

Может, Пэм до сих пор болтает по телефону с Гари? Это дало бы Малоуну несколько дополнительных секунд, в которых он сейчас так сильно нуждался!

— Обслуживание номеров, — громко сказал тот, что был с подносом.

В отличие от американских отелей, где глазок в двери номера — обычное дело, в большинстве английских гостиниц подобная практика не принята. Эта гостиница не являлась исключением. Малоуну оставалось надеяться лишь на то, что Пэм хватит ума не повернуть дверную ручку.

— Я принес обед, заказанный в ваш номер, — уже громче сказал мужчина.

Последовала пауза.

— Заказ был сделан джентльменом.

Черт! Пэм действительно могла поверить в то, что он заказал еду в номер, пока она спала. Необходимо было действовать! Малоун поднял ведерко со льдом, чтобы загородить свое лицо, и двинулся по коридору.

— Это еда, заказанная для вашего номера, — объяснял мужчина.

Малоун услышал, как щелкнул дверной замок.

Выглянув одним глазом из-за ведерка, Малоун увидел, что вооруженный мужчина заметил его и тут же спрятал пистолет. Воспользовавшись моментом, он швырнул ведерко в лицо вооруженного и в следующий момент нанес удар правым кулаком в челюсть того, что был с подносом. Он услышал, как хрустнула кость. Мужчина рухнул на ковер, туда же полетел поднос, грязные тарелки раскатились по коридору.

Первый немного пришел в себя после первоначального шока и уже поднимал пистолет, когда Малоун дважды ударил его в лицо, а затем впечатал колено в его грудь. Жердь повалился на пол и затих.

Дверь номера открылась. На Малоуна смотрела Пэм.

— Зачем ты открыла дверь? — спросил он.

— Я подумала, ты и вправду заказал ужин.

Малоун поднял с пола пистолет и сунул его себе за пояс.

— Неужели я бы не сказал тебе об этом?

Он торопливо обыскал обоих мужчин, но никаких документов не обнаружил.

— Кто они? — спросила женщина.

— Один из них следил за тобой в аэропорту.

Малоун схватил Жердя за руки и втащил его в номер, затем ухватил за ноги второго и проделал ту же операцию.

— До чего же ты упрямая!

Он хлопнул дверью и повернул замок.

— Я проголодалась.

— Как там Гари?

— Он в порядке, но я не стала разговаривать долго.

Один из поверженных противников застонал. Вскоре они очнутся. Малоун схватил кожаный ранец и пистолет Хаддада.

— Идем!

— Куда?

— Может, ты хочешь находиться здесь, когда эти двое очухаются?

Подобная перспектива явно пришлась женщине не по душе.

— Но у тебя есть пистолет, — напомнила она.

— Который я совершенно не хочу использовать. Это не Дикий Запад. Мы находимся в отеле, где полно людей, так что давай будем благоразумны и просто уйдем. В этом городе хватает других гостиниц.

Пэм взяла шаль и накинула ее на плечи, после чего они вышли из номера и вскоре уже спускались в лифте. Оказавшись в вестибюле, они вышли из отеля в холод ночи. Оглядевшись, Малоун сообразил: будет очень трудно понять, есть ли за ними «хвост». Тут слишком оживленно, за всеми не уследишь. Ближайшая станция метро находилась в двух кварталах от отеля, и, настороженно озираясь, они пошли по направлению к ней.

Мысли Малоуна метались. Как мог человек из аэропорта отыскать их? Еще одна мысль тревожила его еще сильнее: откуда мужчина с подносом мог знать, что его нет в номере?

«Заказ был сделан джентльменом…»

Он повернулся к Пэм и спросил:

— Когда этот мужик постучал в дверь, ты сказала ему, что ничего не заказывала?

— Да, — кивнула женщина, — и тогда он заявил, что заказ сделал ты.

Это было не совсем точно. Мужик с подносом сказал, что «заказ сделал джентльмен». Что это — он просто угадал? Да быть того не может!

Вашингтон, округ Колумбия, 21.00

Стефани вела Кассиопею по тихому предместью Вашингтона. На протяжении последних часов они прятались в пригородах. Из платного телефона в ресторане «Треснутая бочка» Стефани позвонила в штаб-квартиру группы «Магеллан» и узнала, что Малоун до сих пор не выходил на связь. В отличие от Белого дома. Из офиса Ларри Дейли звонили трижды. Стефани попросила своих сотрудников передать, что она доберется до него при первой же возможности. Она понимала, что идет на обострение ситуации, но делала это сознательно. Пусть Дейли попотеет, думая о том, что в следующий раз увидит ее жизнерадостное лицо в прямом эфире телекомпании Си-эн-эн. Возможно, этого страха окажется достаточно, чтобы заместитель советника по национальной безопасности хоть какое-то время держал себя в руках. А вот с Хизер Диксон и израильтянами дело обстояло сложнее.

— Куда мы идем? — спросила Кассиопея.

— Решать проблему.

Этот квартал изобиловал изысканной архитектурой, вошедшей в моду у предпринимателей, которые первыми заселяли в девятнадцатом веке эти улицы. Выстроившиеся рядами дома в колониальном стиле и мощеные тропинки создавали дух благополучия — он просто-таки витал в вечернем воздухе.

— Послушай, — сказала Кассиопея, — я не являюсь твоим агентом и поэтому хочу знать, во что ввязываюсь.

— Можешь уйти в сторону в любой момент, когда пожелаешь.

— Размечталась! Так просто ты от меня не отделаешься.

— Тогда перестань задавать вопросы. Торвальдсена ты так же допрашиваешь?

— Почему ты его так не любишь? Во Франции ты была готова вцепиться ему в глотку.

— Посмотри на ситуацию, в которой я оказалась, Кассиопея. Коттон попал в заваруху, серьезнее которой быть не может. Мои собственные люди хотят меня убить. За мной гоняются и саудовцы, и израильтяне. Ты думаешь, сейчас с моей стороны было бы разумно любить хоть кого-то?

— Это не ответ на мой вопрос.

И впрямь, ответ был не совсем искренним, но Стефани не могла заставить себя сказать правду — то, что благодаря сотрудничеству с ее последним мужем Торвальдсен узнал ее сильные и слабые стороны и теперь рядом с ним она чувствовала себя беззащитной.

— Давай сформулируем это так: просто мы с ним слишком хорошо знаем друг друга.

— Хенрик волнуется за тебя и именно поэтому попросил меня приехать сюда. Он почувствовал беду.

— Я ценю его заботу, но это не причина для того, чтобы я его любила.

Стефани наконец увидела нужный дом — одно из многих кирпичных строений с резным орнаментом, портиком и крышей с мансардой. Свет горел только в окнах нижнего этажа. Она оглядела улицу. Та была тиха и пустынна.

— Следуй за мной.

Альфред Херманн спал очень мало. Он приучил свой мозг ограничиваться менее чем тремя часами сна в сутки. По возрасту он не принимал участия во Второй мировой войне, но в его памяти отчетливо отпечатались детские воспоминания о нацистах, марширующих по улицам Вены. В последующие десятилетия он активно боролся с Советами и марионеточными режимами, приходившими к власти в Австрии. Деньги Херманна являлись наследием Габсбургов и на протяжении двух веков помогали этой династии уцелеть в изменчивой и бурной стремнине мировой политики. За последние пятьдесят лет семейное состояние увеличилось десятикратно, и во многом благодаря ордену Золотого Руна. Столь тесные отношения с ограниченным кругом избранных со всего мира давали такие преимущества, о которых ни отец, ни дед Херманна не могли даже мечтать. Но стоять во главе этого круга — значит иметь более впечатляющие выгоды.

Однако срок его правления — вместе с жизнью — подходил к концу.

После его смерти все унаследует дочь, и эта мысль не утешала Херманна. Да, она во многом похожа на него. Решительная, целеустремленная, Маргарет умела ценить прошлое и с отцовским энтузиазмом жаждала самого ценного из доступных человеку приобретений — знаний. Но она до сих пор оставалась не до конца отшлифованной. Работа над этим шла, однако Херманн опасался, что завершиться ей не суждено.

Он смотрел на дочь, которая, подобно ему, спала считанные часы в сутки. Он назвал ее Маргарет в честь своей матери. Сейчас дочь любовалась моделью Александрийской библиотеки.

— Мы сумеем ее найти? — негромко спросила она.

Херманн подошел ближе.

— Я думаю, Доминик уже подобрался совсем близко.

Она посмотрела на отца проницательным взглядом серых глаз.

— Сейбру нельзя доверять. Ни один американец не заслуживает доверия.

Они уже говорили на эту тему раньше.

— Я не доверяю вообще никому.

— Даже мне?

Он усмехнулся. Об этом они тоже говорили.

— Даже тебе.

— Сейбр взял слишком много воли.

— Зачем же ограничивать свободу его действий? Мы поручаем ему сложные задания. Делать это и в то же время рассчитывать, что он будет действовать так, как хочется нам, нельзя.

— Он страшный человек. Американская хитрость, изобретательность, пронырливость… Ты просто об этом ничего не знаешь.

— Доминик — своенравный человек, которому нужна цель. Мы ему эту цель дали. Взамен он помогает нам в том, чтобы добиться наших целей.

— В последнее время я ощущала исходящую от него опасность. Он изо всех сил пытается замаскировать свою амбициозность, которая грозит нам крупными неприятностями. Нужно просто приглядеться к нему, и ты увидишь.

Херманн решил слегка уколоть дочь.

— Может, он просто тебе нравится?

Она только фыркнула.

— Только не это! Более того, когда тебя не станет, я вообще вышвырну его вон.

Херманна удивила уверенность дочери в том, что она унаследует все, принадлежащее ему.

— Нет никакой гарантии в том, что ты станешь Синим Креслом. Руководителя выбирают Кресла.

— Я окажусь в Круге, а оттуда — один шаг до того положения, которое занимаешь ты.

Херманн, однако, вовсе не был в этом уверен. Ему было известно о ее контактах с остальными четырьмя Креслами. Более того, в порядке эксперимента он даже поощрял их. Его состояние — и по размерам, и по возрасту, и по размаху — многократно превышало капиталы каждого из членов Круга. Финансовые институты, которые он контролировал, словно спрут опутали своими щупальцами многих членов ордена, включая даже троих из Кресел. Никто из них нипочем не захотел бы, чтобы об этой их уязвимости стало известно, а Херманн всегда брал за свое молчание только одну плату — преданность. Используя эту их слабость, он манипулировал ими на протяжении десятилетий, но попытки его дочери делать то же самое оказывались беспомощными и не давали результатов. Поэтому сейчас он не мог не предупредить ее.

— Когда меня не станет, Доминику действительно придется иметь дело с тобой, а тебе — с ним. Поэтому не принимай поспешных решений. Люди вроде него — бесчувственные, бесстрашные, лишенные морали — могут оказаться очень ценными для тебя.

Херманн надеялся, что она слушает его, но боялся, что не все его слова доходят до ее сознания. Ее мать умерла, когда Маргарет было всего восемь, и в юности казалось, что она становится образом и подобием отца. «Я вышла из твоего ребра», — любила повторять она сама. Но по мере того, как девочка взрослела, становилось все очевиднее: этим надеждам не суждено сбыться. Процесс ее образования начался во Франции, продолжился в Англии и окончился в Австрии, опыт в бизнесе она приобретала и оттачивала в многочисленных корпорациях отца. Но поступавшие оттуда отчеты его не вдохновляли.

— Что ты будешь делать, если найдешь библиотеку? — спросила Маргарет.

Херманн не показал своего удивления. Она явно больше не хотела обсуждать ни Сейбра, ни саму себя.

— Мы даже представить себе не можем, какие великие мысли хранятся в ней.

— Я слышала, как вчера ты говорил об этом. Расскажи мне подробнее.

— Ах, ты про карту Пири Рейса тысяча пятьсот тринадцатого года, найденную в Стамбуле! Не знал, что ты слушаешь.

— Я всегда слушаю.

Он хмыкнул. Они оба знали, что это не так.

— Я рассказывал канцлеру о карте, нарисованной на коже газели и спрятанной турецким адмиралом, который раньше был пиратом. Она содержала в себе множество невообразимых деталей. На ней было обозначено восточное побережье Южной Америки, хотя европейские мореплаватели в то время еще не успели картографировать тот регион. Присутствует на карте и северное побережье Антарктиды — задолго до того, как она покрылась снегом и льдами. Нам только недавно удалось определить контур этого побережья, да и то с помощью наземных радаров. И тем не менее карта тысяча пятьсот тринадцатого года так же точна, как современные. На самой карте ее составитель написал, что он использовал карты, составленные во времена Александра, Владыки Двух Рогов. Можешь себе представить? Возможно, древние мореплаватели посещали Антарктиду тысячи лет назад, еще до ее обледенения, и зафиксировали свои открытия.

Мозг Херманна свербила мысль о других великих знаниях, которые могли оказаться утерянными, — знаниях из области математики, астрономии, геометрии, метеорологии и медицины.

— Знание, не зафиксированное на бумаге, оказывается в итоге либо утраченным, либо искаженным до полной неузнаваемости. Ты слышала о Демокрите? Он высказал предположение о том, что все предметы состоят из гигантского количества крошечных частиц. Сегодня мы называем их атомами, но он был первым, кто догадался об их существовании и, таким образом, стал основоположником атомистического учения. Он написал семьдесят книг, о которых нам известно лишь из других источников — ни одна из самих этих книг не уцелела. Прошли века, прежде чем другие люди додумались до того же. Не осталось почти ничего из трудов Пифагора. Мането составлял летопись истории Египта. Где она? А взять Галена, великого древнеримского врача! Он написал пятьсот трактатов по медицине, но от них остались лишь немногочисленные фрагменты. Аристарх утверждал, что неподвижное Солнце находится в центре сферы неподвижных звезд, а Земля вращается вокруг своей оси и вместе с тем движется вокруг Солнца по кругу, наклонному к экватору. Но человечество приписывает это открытие Копернику — человеку, жившему на восемнадцать веков позднее.

В голове Херманна вертелись и другие имена: географы Эратосфен и Страбон, физик и математик Архимед, поэт Каллимах, Зенодот и его грамматика, первый философ Фалес. Все их мысли оказались утраченными для человечества.

— Так было всегда, — проговорил он, — знания — первое, что искореняют, приходя к власти. История доказывала это снова и снова.

— Чего же боится Израиль? — спросила Маргарет.

Херманн знал, что рано или поздно она задаст ему этот вопрос.

— Возможно, это в большей степени фантомные страхи, нежели реальность, — сказала она, — мир сложно изменить.

— Сложно, но можно. Мужчины, — он сделал короткую паузу, — и женщины делали это на протяжении веков. И кстати, наиболее значительными изменениями мир обязан вовсе не насилию, а зачастую словам. Человечество коренным образом переменила Библия. И Коран. И Великая хартия вольностей. И американская конституция. Миллиарды людей меряют свои жизни по этим словам. Они переделали общество. Не войны, а мирные договоры, которые заключаются после их окончания, по-настоящему меняют течение истории. План Маршалла изменил мир сильнее, чем сама Вторая мировая война. Слова — вот настоящее оружие массового поражения.

— Уклонился от ответа на мой вопрос, — игриво проговорила Маргарет и в этот момент очень напомнила Херманну его покойную жену.

— Относительно того, чего боится Израиль?

— Да. Почему ты не скажешь мне?

— Возможно, потому, что я сам не знаю.

— Я в этом сомневаюсь.

Херманну подумалось: а не рассказать ли ей все как есть. Однако ему не удалось бы выжить, будь он дураком. Досужие разговоры погубили не одного преуспевающего человека.

— Скажу тебе только одно: правду всегда трудно принять — и для людей, и для культур, и даже для наций.

Женщины прошли на задний двор, и Стефани поразилась тому, как идеально здесь все ухожено. Это было настоящее царство цветов: яркие астры, лилии, золотарник, анютины глазки и хризантемы. От дома в сад выдавалась терраса. На ее плиточном полу была расставлена мебель из кованого железа и декоративные горшки, в которых тоже цвели цветы.

Стефани подвела Кассиопею к толстому стволу высокого клена — одному из трех деревьев, даривших саду тень жаркими днями. Затем она посмотрела на часы. 21.43.

Она приехала в такую даль и притащила с собой Кассиопею, поскольку ею двигала смесь злости и любопытства. Но то, что она собиралась предпринять теперь, станет шагом, сделав который она окончательно перейдет за черту дозволенного.

— Приготовь свой духовой пистолет, — прошептала она.

Ее спутница сунула в ствол дротик со снотворным.

— Надеюсь, ты оценишь, как слепо я подчиняюсь этой глупости.

Стефани обдумывала свои дальнейшие действия. Можно было, конечно, забраться в дом. Кассиопея Витт обладала всеми необходимыми для этого навыками. Но с таким же успехом можно и просто постучаться в дверь. Однако ни то ни другое не понадобилось. Задняя дверь дома распахнулась, и на пороге возник темный силуэт. На террасу вышел высокий мужчина в домашнем халате, подвязанном на талии, и стал расхаживать между тонкими столбами, поддерживающими плоский навес. Его ноги в шлепанцах шаркали по плиточному полу.

Стефани молча показала на пистолет, а потом ткнула пальцем в сторону мужчины.

Кассиопея прицелилась и выстрелила. Послышался мягкий хлопок, а затем — шелест рассекаемого дротиком воздуха.

Мужчина вскрикнул, схватился за плечо, а затем рухнул на пол террасы.

Стефани подбежала к распростертому телу.

— Быстро же работает эта штука! — с восхищением проговорила она.

— Так и было задумано. Кстати, кто это такой?

Они смотрели сверху вниз на лежащего с закрытыми глазами мужчину.

— Поздравляю. Ты только что подстрелила генерального прокурора Соединенных Штатов Америки. А теперь помоги мне втащить его в дом.

Среда, 6 октября

Лондон, 3.15

Вот уже три часа как Сейбр не отрывал глаз от экрана своего ноутбука, изучая файлы, которые скачал с компьютера Хаддада.

Он был потрясен.

Информации здесь было наверняка больше, чем он смог бы вытрясти из самого палестинца, причем для ее получения не пришлось прибегать ни к пыткам, ни к психотропным средствам. Поискам Александрийской библиотеки и мифических Хранителей араб, видимо, посвятил долгие годы жизни, и объем собранных им данных поражал воображение.

Во многих файлах встречалось имя эрла по имени Томас Бейнбридж, о котором Сейбр слышал от Альфреда Херманна. По утверждению Хаддада, в конце восемнадцатого века этот Бейнбридж посетил Александрийскую библиотеку, а потом написал об этом роман, в котором содержались зашифрованные указания на местонахождение библиотеки.

Удалось ли Хаддаду разыскать экземпляр той книги и не ее ли унес из квартиры палестинца Малоун?

Кроме того, Хаддад писал о родовом поместье Бейнбриджа к востоку от Лондона. Хаддад, по всей видимости, несколько раз посещал его, полагая, что там тоже могут находиться подсказки. Особенно — на мраморном монументе и еще в чем-то, что называлось «Эпифания святого Иеронима». Однако никаких деталей, которые могли бы пролить свет на значение того и другого, в записях палестинца не содержалось.

И еще там говорилось о каком-то Квесте героя.

Примерно с час назад в одном из файлов Сейбр нашел рассказ о том, что произошло пять лет назад в доме Хаддада на Западном берегу реки Иордан. Он прочитал эти заметки и теперь, ощущая небывалое эмоциональное возбуждение, восстанавливал описываемые в них события в памяти.

— «Вы утверждаете, что Библиотека до сих пор существует? — спросил Хаддад Хранителя.

— Мы оберегали ее на протяжении веков. Спасали то, что в противном случае было бы неизбежно утрачено из-за человеческих невежества и жадности.

Хаддад помахал в воздухе конвертом, который вручил ему гость.

— Этот Квест героя указывает путь к Библиотеке?

Мужчина кивнул:

— Для тех, кто умеет мыслить, путь будет очевиден.

— А если я не пойму?

— Тогда мы с вами больше никогда не увидимся.

Поразмыслив, палестинец сказал:

— Боюсь, тому, что я хочу узнать, лучше бы остаться неузнанным.

— Зачем вы так говорите! Знаний никогда не нужно бояться. Я знаком с вашей работой. Я тоже изучаю Ветхий Завет, вот почему посетить вас поручили именно мне. — Лицо молодого человека просветлело. — У нас имеются такие источники, которые вы себе даже представить не можете: первоначальные библейские тексты, переписка, исследования, — и все это написано в античности, людьми, которые знали гораздо больше нас с вами. Мое знание древнееврейского языка несравнимо с вашим. Видите ли, для Хранителя существуют несколько уровней совершенства, и подниматься по этой лестнице можно только посредством определенных достижений. Подобно вам, я потрясен тем, как христианство перекроило Ветхий Завет, как использовало его для манипулирования историей. Я хочу узнать больше, и вы, сэр, могли бы научить меня.

— Это помогло бы вам подняться на новый уровень?

— Если бы нам удалось доказать правильность вашей теории, это, несомненно, стало бы великим достижением для нас обоих.

И после этого Хаддад открыл конверт».

Сейбр прокрутил текст на экране вниз, чтобы сразу перейти к содержимому конверта. Разумеется, Хаддад сканировал его и поместил в компьютер. Слова были написаны явно мужским почерком, с острыми углами и, более того, на латыни. К счастью, палестинец позаботился о том, чтобы включить в файл и перевод. Сейбр прочитал Квест героя, который, судя по всему, представлял собой указание маршрута к Александрийской библиотеке.

«Какая странная вещь — манускрипты, великий путешественник в неведомое! Они появляются по отдельности, но кажутся единым целым тому, кто знает, что все цвета радуги происходят от одного цвета — белого. Как найти тот единственный луч? Это загадка, но посети храм, стоящий у реки Тежу в Вифлееме, посвященный нашему святому заступнику. Начни путешествие во тьме и заверши его при свете, где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото. Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место. Затем, подобно пастухам художника Пуссена, пытающимся разгадать загадку, ты наполнишься светом вдохновения. Собери вместе четырнадцать камней, а затем поработай с квадратом и компасом и найди путь. В полдень ощути присутствие красного цвета, узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости. Но остерегайся букв. Тому, кто выбирает чересчур поспешно, грозит опасность. Если ты верно определишь путь, он будет правильным и безопасным».

Сейбр потряс головой. Сплошные загадки, а он не силен в их разгадывании, да и времени на это сейчас нет. Он вновь просмотрел все файлы, но Хаддад нигде не упомянул о том, что может означать эта головоломка. Скверно!

Сейбр не был ни историком, ни лингвистом, ни исследователем Библии. Вот Альфред Херманн — тот действительно дока в этих делах. Сейбр размышлял: как много может знать этот австриец. Они оба были авантюристами и пытались извлечь максимум из уникальной ситуации. Вот только руководствовались разными соображениями.

Херманн желал оставить след в истории, поставить на ордене Золотого Руна собственное тавро и, возможно, даже облегчить Маргарет путь к власти. А уж в этом она без посторонней помощи точно не обойдется! Сейбр знал: как только Херманна не станет, она избавится от него в мгновение ока, но если он сумеет постоянно опережать ее, находиться хотя бы на несколько шагов впереди, победа может остаться за ним. Он хотел получить билет первого класса на самую вершину, стать полноправным членом ордена. Если потерянная Александрийская библиотека действительно содержит то, о чем говорил ему Альфред Херманн, то ее ценность может оказаться выше, чем у любых сокровищ.

Зазвонил сотовый телефон. На дисплее высветился номер его агента. Самое время! Он нажал на кнопку принятия вызова.

— Малоун снялся с места, — сказала женщина. — Слишком рано, черт побери! Что я должна делать?

— Куда он направился?

— Доехал на автобусе до вокзала Паддингтон, а там сел на поезд, идущий на восток.

— Поезд случайно не проходит мимо Оксфордшира?

— Прямо через него.

— Ты нашла дополнительных людей, как я просил?

— Они уже здесь.

— Ждите меня на вокзале. Я еду.

Он захлопнул крышку телефона. Пора переходить к следующему этапу.

Стефани выплеснула стакан воды в лицо Брента Грина. Предварительно они втащили его на кухню и примотали к стулу широкой липкой лентой, которую Кассиопея нашла в шкафу. Генеральный прокурор вышел из беспамятства и помотал головой, чтобы стряхнуть с лица капли воды.

— Хорошо спалось? — осведомилась Стефани.

Грин находился в состоянии грогги, и она помогла ему окончательно очнуться с помощью еще одного стакана воды.

— Хватит! — сказал Грин, широко открыв глаза. Его халат промок насквозь. — Надеюсь, у тебя имеются достаточно веские основания для того, чтобы нарушить сразу столько федеральных законов!

Слова текли из него со скоростью патоки, их тон напоминал речь распорядителя похорон. Впрочем, это было обычно для Брента Грина. Никто никогда не слышал, чтобы он говорил быстро или громко.

— Это ты ответь на мой вопрос, Брент: на кого ты работаешь?

Грин поглядел на клейкую ленту, которой были обмотаны его запястья и колени.

— А мне казалось, что отношения между нами становятся все лучше и лучше.

— Так и было до тех пор, пока ты не предал меня.

— Стефани, мне давным-давно говорили, что ты пушка, сорвавшаяся с лафета, человек, от которого можно ожидать чего угодно, но именно эта черта всегда привлекала меня в тебе. Теперь я начинаю понимать, что у нее есть и оборотная, весьма неприятная сторона.

Она подошла ближе.

— Раньше я не доверяла тебе, но ты дал отпор Дейли и я подумала, что, возможно, — только возможно! — я ошибалась.

— Ты хоть понимаешь, что будет, если моя охрана вдруг решит поинтересоваться тем, как у меня дела, и нагрянет сюда? Что, кстати, происходит каждый вечер.

— Хорошая попытка, только никакой охраны у тебя нет. Ты уже давно отказался от нее, сказав, что она тебе не нужна, если только не будет повышен уровень угрозы. А сейчас в стране спокойно.

— Откуда тебе знать, что я не нажал на свою тревожную кнопку, прежде чем свалился на террасе?

Стефани достала из кармана собственное передающее устройство.

— Там, на бульваре, я нажала на свою, Брент. И знаешь, что произошло? Ничего.

— Сейчас ситуация другая.

Ей было известно, что у Грина, как и у любого другого высокопоставленного правительственного чиновника, постоянно имеется с собой такой же, как у нее, передатчик с тревожной кнопкой, после нажатия которой сигнал поступает либо в ближайшее отделение службы безопасности, либо на командный пункт секретной службы. В эти устройства вмонтированы радиомаячки, с помощью которых можно установить местонахождение объекта.

— Я видела твои руки, — сказала она. — Они были пусты. Ты был слишком занят, ощупывая себя, чтобы понять, что тебя ударило.

Лицо Грина сделалось жестким, и он перевел взгляд на Кассиопею.

— Это вы выпустили в меня дротик?

Смуглокожая красавица изобразила шутовской полупоклон.

— Всегда к вашим услугам.

— Что там за вещество?

— Быстродействующее снотворное, которое я отыскала в Марокко. Оказывает моментальное безболезненное и кратковременное воздействие.

— Все становится на свои места. — Грин снова повернулся к Стефани. — Это, должно быть, Кассиопея Витт. Она знала твоего мужа, Ларса, прежде чем он покончил с собой.

— Откуда тебе об этом известно?

Стефани была ошарашена. По эту сторону Атлантического океана она не рассказывала о случившемся ни одной живой душе. Об этом знали только Кассиопея, Хенрик Торвальдсен и Малоун.

— Ты пришла сюда, чтобы спросить меня о чем-то, — со спокойной решимостью проговорил Грин. — Вот и спрашивай.

— Почему ты отозвал мою группу поддержки? Ты оставил меня с голой задницей, один на один с израильтянами. Или это сделал не ты?

— Я.

Это спокойное признание поразило женщину. Она слишком привыкла слышать ложь.

— Зная, что саудовцы попытаются убить меня?

— Да, это я тоже знал.

С трудом подавив готовый вырваться наружу взрыв ярости, Стефани лишь сказала:

— Я жду объяснений.

— Мисс Витт, — произнес Грин, — не могли бы вы присмотреть за этой леди, пока не закончится вся эта история?

— А тебе-то что за дело? — не сдержавшись, взорвалась Стефани. — Тоже мне, защитник нашелся!

— Должен же кто-то это делать. Звонить Хизер Диксон было неразумно с твоей стороны. Ты не даешь себе труда подумать.

— Будто я без тебя этого не знаю!

— Взгляни на себя. Ты совершила нападение на высшее лицо органов правопорядка США, практически не имея информации. С другой стороны, твои враги имеют доступ к любой разведывательной информации, которую они используют по полной программе.

— О чем ты лепечешь? Ты так и не ответил на мой вопрос!

— Верно, не ответил. Тебе угодно узнать, почему я отозвал твою группу прикрытия? Ответ очень прост: меня об этом попросили.

— Кто попросил?

Грин смотрел на нее с невозмутимостью Будды.

— Хенрик Торвальдсен.

Бейнбридж-холл, Англия, 5.20

Малоун любовался мраморным монументом в саду. Они с Пэм отъехали на поезде на двенадцать миль от Лондона и, сойдя в ближайшем городке, взяли такси до Бейнбридж-холла. Малоун успел внимательно изучить все заметки Хаддада, находившиеся в ранце, и даже бегло прочитал книгу, пытаясь получить хотя бы какое-то представление о происходящем, снова и снова вспоминая то, о чем они с Хаддадом беседовали на протяжении многих лет. Увы, в итоге ему пришлось прийти к заключению, что самое важное его старый друг унес с собой в могилу.

Наверху раскинулось бархатное небо, Малоуна пробирал холодный ночной ветерок, идеально подстриженная трава расстилалась вокруг подобием оловянного моря, на котором островками темнели кусты. В расположенном рядом фонтане танцевали струи воды. Малоун решил, что посетить поместье еще до рассвета — лучший способ что-либо узнать, и предусмотрительно запасся фонариком, который позаимствовал у консьержа гостиницы.

Территория была не огорожена и, как он сразу понял, не оборудована сигнализацией. Дом — дело другое. Из записей Хаддада Малоун знал, что это место представляет собой третьеразрядный музей, каких британской короне принадлежат сотни. Несколько комнат на первом этаже были освещены, и через незанавешенные окна он видел внутри уборщиков, деловито орудующих швабрами, щетками и тряпками.

После этого Малоун вновь обратил внимание на монумент.

Ветер трепал кроны деревьев, а потом поднялся выше, чтобы погонять облака. Одно из них закрыло луну, но глаза Малоуна уже полностью привыкли к серой предутренней мгле.

— Ты не собираешься рассказать мне, что это за штука? — спросила Пэм. В течение всей поездки она была тише воды и ниже травы — совершенно нетипичное для нее состояние.

Малоун осветил лучом фонаря изображение, вырезанное на мраморной поверхности монумента.

— Картина, которая называется «Аркадские пастухи-II». Этот барельеф недешево обошелся Томасу Бейнбриджу.

Малоун пересказал Пэм то, что он вычитал в блокнотах Хаддада, а затем направил луч фонаря на буквы внизу:

D O.V.O.S.V.A.V.V. М

— Про это он что-нибудь написал? — спросила Пэм.

— Ни слова. Только то, что это некое послание, а внутри дома есть еще одно.

— И это, безусловно, объясняет, почему мы находимся здесь в пять часов утра.

Малоун уловил в ее голосе раздражение.

— Я не люблю толкаться в толпе.

Пэм приблизила голову к монументу, чтобы получше рассмотреть буквы.

— Интересно, почему «D» и «М» разнесены по сторонам от других?

Действительно, почему? Малоун не имел об этом ни малейшего представления, зато он понимал другое. Пасторальная сцена «Аркадских пастухов-II» изображала женщину, глядящую на трех пастухов, собравшихся вокруг надгробного камня и указывающих на выбитые на нем слова: «ЕТ IN ARCADIA EGO». Значение этой фразы было ему известно: «И я в Аркадии».

Загадочная надпись казалась бессмысленной, но Малоун уже видел эти слова раньше. Во Франции. В рукописи шестнадцатого века, в которой описывалась тайная деятельность тамплиеров в месяцы, предшествовавшие их массовым арестам в октябре 1307 года.

«Et in Arcadia ego».

Анаграмма фразы «I tego arcana dei».

«Я храню тайны Господа».

Он рассказал Пэм об этой фразе.

— Ты, наверное, шутишь!

Малоун пожал плечами.

— Просто говорю тебе то, что знаю.

Им было необходимо осмотреть дом. С безопасного расстояния, прячась среди стволов величественных кедров, Малоун смотрел на нижний этаж. Окна вспыхивали и гасли по мере того, как уборщики переходили из комнаты в комнату. Двери задней террасы были распахнуты и подперты стульями. Он видел, как оттуда вышел мужчина с двумя мусорными мешками. Поставив их на землю и прислонив друг к другу, чтобы не упали, он вернулся в дом.

Малоун взглянул на часы. 5.40.

— Скоро уборщики должны закончить, — сказал он. Когда они уйдут, в нашем распоряжении будет около двух часов до того, как сотрудники музея начнут приходить на работу. Это заведение открывается в десять.

Он узнал это, прочитав табличку на главных воротах.

— Как все это глупо!

— Тебе всегда хотелось знать, чем я зарабатываю на жизнь, а я никогда не мог рассказать тебе об этом. «Совершенно секретно» и вся прочая чушь в этом роде. Теперь — смотри.

— Когда я этого не знала, мне было гораздо спокойнее.

— Не верю. Я помню, как тебя это злило.

— В меня по крайней мере тогда не стреляли.

Он улыбнулся.

— Ты прошла обряд посвящения. — Затем Малоун взмахнул рукой, изображая приглашающий жест. — Прошу вас, мадам.

Сейбр видел размытые силуэты Коттона Малоуна и его бывшей супруги, сливающиеся со стволами деревьев Бейнбридж-холла. Из Лондона Малоун отправился прямиком в Оксфордшир. Это радовало Сейбра, поскольку указывало на твердое намерение Малоуна разобраться в происходящем. Женщина-агент тоже потрудилась на славу. Она, выполняя его приказ, наняла еще троих людей и снабдила его оружием.

Сейбр сделал три глубоких вдоха, наслаждаясь прохладным утренним воздухом, и вытащил из кармана куртки пистолет.

Пришло время познакомиться с Малоуном.

Малоун подошел к распахнутой задней двери особняка, встал, прислонившись спиной к стене, справа от нее и осторожно заглянул внутрь. Там располагался изысканный зал. Со сводчатого потолка потоками лился свет, заставляя сверкать позолоченную мебель, оживляя гобелены и картины на отделанных деревянными панелями стенах. Тут никого не было, но из арочного прохода доносился гул полотера и завывания радиоприемника.

Малоун подал знак Пэм, и они вошли в дом.

Расположение комнат было неизвестно Малоуну, но из таблички на стене следовало, что они — в зале Аполлона. Он вспомнил, что писал Хаддад: «В картинном зале Бейнбридж-холла находится еще одно свидетельство высокомерия его прежнего хозяина, и оно особенно показательно: картина под названием „Эпифания святого Иеронима“. Вполне подходяще. Великие деяния часто начинались с озарения».

Значит, необходимо найти картинный зал.

Он повел Пэм по одному из коридоров, который вывел их в холл. Вдоль стен тянулись ряды величественных, как в соборе, колонн, соединявшихся друг с другом арочными перекрытиями. Интересная и резкая перемена стиля и архитектуры. Здесь было меньше света, и мебель тонула в серых тенях. Между двумя колоннами Малоун заметил бюст.

Он прокрался по мраморному полу, бесшумно ступая резиновыми подошвами своих ботинок, и, приглядевшись к бюсту, понял, что это сам Томас Бейнбридж. Лицо мужчины средних лет, изборожденное морщинами и складками, крепко сжатые челюсти, кривой, похожий на клюв, нос, холодные глаза с едва заметным косоглазием. В записях Хаддада говорилось, что Бейнбридж был образованным человеком, познавшим толк в науках и литературе, а также страстным коллекционером, с большим знанием дела собиравшим предметы искусства, книги и скульптуры. А еще он был отчаянным авантюристом, предпринявшим путешествия в Аравию и на Ближний Восток в те времена, когда цивилизованный Запад знал об этих местах не больше, чем о Луне.

— Коттон, — тихо окликнула его Пэм.

Он обернулся. Женщина стояла у стола, на котором стопкой были сложены брошюры «Схема музея». Малоун подошел и взял верхнюю. Ему понадобилось совсем мало времени, чтобы найти страницу, озаглавленную: Картинный зал. Мысленно сориентировавшись, он сказал:

— Сюда!

Наверху продолжалась изнурительная дуэль радио и полотера.

Они вышли из сумрачного фойе и шли по широким коридорам, пока наконец не добрались до освещенного зала.

— Ух ты! — выдохнула Пэм.

Малоун тоже был впечатлен. Такой зал сделал бы честь дворцу древнеримского императора. Еще один разительный контраст с остальными помещениями особняка.

— Этот дом напоминает мне Эпкот. Все помещения представляют разные страны и время.

Яркий свет люстр освещал белые мраморные ступени с темно-бордовой дорожкой посередине, которая вела к перистилю, окруженному волнистыми ионическими колоннами. Колонны соединялись между собой витыми коваными поручнями, в нишах вдоль стен, словно в музее, стояли бюсты и статуи. Малоун посмотрел вверх. Такой потолок украсил бы даже собор Святого Павла.

Он потряс головой. Ничто во внешнем облике особняка не намекало на то, что внутри его может находиться подобное великолепие.

— Чтобы попасть в картинный зал, надо подняться по этой лестнице, — заявил Малоун.

— У меня такое ощущение, что мы попали на прием к королеве, — сказала Пэм.

Они стали подниматься по бордовой мраморной дорожке, тянущейся по лестнице без перил. Двойные двери с филенками вели в темное помещение. Малоун нашел на стене выключатель, и под потолком ярко вспыхнула хрустальная люстра со вставками из слоновой кости, осветив увешанный картинами выставочный зал — старинный и уютный. Стены были обиты зеленым бархатом.

— После всего, что мы видели, я ожидала большего, — протянула Пэм.

Малоун закрыл двери.

— Что мы ищем? — спросила Пэм.

Малоун смотрел на стены. Картины в своем большинстве являлись портретами известных английских деятелей шестнадцатого и семнадцатого веков. Он не знал ни одного из этих людей. Под портретами вдоль стен выстроились в ряд кленовые книжные шкафы. Опытным взглядом библиофила Малоун сразу определил, что книги подобраны кое-как, только для вида, и не представляют собой ни художественной, ни исторической ценности.

— «Эпифания святого Иеронима», — проговорил Малоун. — Может, это один из портретов?

Пэм обошла зал и внимательно рассмотрела каждую из картин, а Малоун сосчитал их. Ровно четырнадцать. На большинстве были изображены изысканно одетые дамы, на остальных — джентльмены в париках и пышных туалетах, бывших в моде триста лет назад. Перед камином из дикого камня буквой U стояли два дивана и четыре стула. Малоун подумал, что, возможно, именно здесь Бейнбридж проводил большую часть времени.

— Нет, — заявила Пэм, — это все не то. Ни одна из этих картин не имеет ничего общего со святым Иеронимом.

— Странно, — озадаченно сказал Малоун, — Хаддад говорил, что она здесь.

— Может, и была. Но теперь ее здесь нет.

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани смотрела на Брента Грина. Выражение холодной решимости на ее лице уступило место изумлению.

— Торвальдсен попросил тебя отозвать мою группу поддержки? Откуда ты вообще знаешь этого человека?

— Я знаю многих людей. Хотя в данной ситуации, — он кивком указал на свои примотанные к стулу руки, — я ощущаю себя в твоей власти.

— Отзывать группу поддержки было глупостью, — заявила Кассиопея. — А если бы меня там не оказалось?

— Хенрик сказал, что вы — там и что вы сумеете уладить любую проблему.

Стефани снова пыталась унять клокотавшую внутри ее ярость.

— Но речь шла о моей заднице!

— Которую ты столь глупо подставила под огонь.

— Я и подумать не могла, что Диксон может напасть на меня.

— Вот потому-то я и говорю: ты не берешь на себя труд подумать. Это, — Грин снова мотнул головой на свои связанные руки, — еще один пример твоей глупости. Что бы ты ни воображала, моя охрана скоро действительно придет с проверкой. Они всегда так делают. Да, я люблю уединение, но в отличие от тебя я не безрассуден.

— В какую игру ты играешь? — спросила Стефани. — Какова твоя роль во всем этом? Ты действуешь заодно с Дейли? А до этого просто разыгрывал предназначенную для меня комедию?

— У меня нет ни желания, ни времени разыгрывать комедии.

Эти слова не убедили Стефани.

— Я по горло сыта враньем. Из-за меня похитили сына Малоуна. Сам Коттон сейчас в Лондоне, куда отправилась группа израильских убийц. Я не могу найти его и предупредить об опасности. Жизнь Джорджа Хаддада, возможно, висит на волоске. Потом я узнаю, что мой босс бросает меня на произвол судьбы, зная, что саудовцы хотят меня убить. Что я после всего этого должна думать?

— Что твой друг Хенрик Торвальдсен предусмотрительно отправил к тебе помощницу. Что я, твой второй друг, решил, что твоей помощнице лучше работать в одиночку. Как тебе такой вариант? Не кажется логичным?

Стефани задумалась над его словами.

— И еще кое-что, — сказал Грин. Стефани подняла на него глаза. — Этому другу ты небезразлична.

Малоун был раздосадован. Он приехал в Бейнбридж-холл в надежде найти ответы. В заметках Хаддада содержалось прямое указание на то, что они находятся здесь. И — ничего!

— Может быть, здесь есть другой картинный зал? — предположила Пэм.

Однако, просмотрев еще раз брошюру, они убедились, что это не так. Что же они пропустили? И тут Малоун кое-что заметил. Возле ниши окна, на витражных стеклах которого мозаичные виноградные лозы ждали появления летнего солнца, кусок стены выглядел каким-то пустым. На остальных стенах от картин не было ни пяди свободного места, а этот угол зиял пустотой. А еще на этом куске стены был явно виден темный прямоугольный след. Раньше здесь висела картина, и обои под ней выгорели не так сильно.

Малоун поспешил к пустующему месту на стене.

— Одной не хватает!

— Коттон, я не хочу показаться занудой, но, возможно, мы ищем в темной комнате черную кошку, которой там нет.

Малоун отрицательно покачал головой.

— Джордж хотел, чтобы мы приехали сюда.

Он задумчиво прошелся по комнате, и тут сообразил, что им нельзя здесь задерживаться. Сюда может зайти кто-то из уборщиков. Хотя у Малоуна были с собой пистолеты Хаддада и Жерди, ему не хотелось пускать их в ход.

Пэм стояла у столов, расположенных позади диванов. На них, между статуэтками и цветочными горшками, в художественном беспорядке были разбросаны книги и журналы. Она рассматривала бронзовую статуэтку — старого человека со сморщенной кожей и мускулистым телом, одетого в просторную одежду. Старик, опустив голову с длинной бородой, сидел на камне и читал книгу.

— Взгляни-ка на это, — сказала она.

Малоун подошел к ней, и женщина показала ему надпись, выбитую на основании статуэтки:

СВ. ИЕРОНИМ

УЧИТЕЛЬ ЦЕРКВИ

Малоун настолько зациклился на поиске сложного решения, что простое ускользнуло от его внимания. Пэм указала на книгу, на которой стояла статуэтка.

— «Эпифания святого Иеронима».

Малоун рассмотрел фигурку и сказал:

— У тебя внимательные глаза.

Она улыбнулась.

— Вот видишь, я тоже могу быть полезной!

Малоун взял тяжелую бронзовую статуэтку и поднял ее.

— Тогда принеси пользу еще раз. Возьми книгу.

Стефани не знала, как отнестись к последней фразе Брента Грина.

— «Этот друг…» Кого ты имеешь в виду?

— В данный момент обсуждать это несколько затруднительно.

И тут она заметила в глазах Грина нечто необычное. Возбуждение.

В течение пяти лет он выступал в роли бульдога администрации президента в многочисленных схватках с конгрессом, прессой и лоббистскими группами. Он являлся профессионалом высокого класса, юристом, защищающим интересы администрации на общенациональном уровне. Но помимо всего прочего, он был глубоко религиозным человеком и, насколько было известно Стефани, никогда не оказывался даже близко к какому-либо скандалу.

— Скажем так, — полушепотом проговорил Грин, — мне бы очень не хотелось, чтобы саудовцы тебя убили.

— Сейчас это меня почему-то не очень утешает.

— Как насчет его охраны? — спросила Кассиопея. — Мне кажется, он не блефует.

— Выйди наружу и присматривай за улицей, — велела Стефани, кинув на Кассиопею многозначительный взгляд и давая понять, что она хочет остаться с Грином с глазу на глаз.

Кассиопея вышла из кухни.

— Ну ладно, Брент. Говори то, что ты не мог сказать в ее присутствии.

— Сколько тебе лет, Стефани? Шестьдесят один?

— Сейчас речь не о моем возрасте.

— Твоего мужа не стало уже двенадцать лет назад. Это, наверное, было тяжелым испытанием. Я никогда не был женат и поэтому не знаю, каково это — быть супругом.

— Очень непросто. Но к чему этот разговор?

— Мне известно, что перед тем, как Ларс умер, вы с ним отдалились друг от друга. Пришло время, чтобы ты снова поверила кому-то.

— Ха! Знаешь, если я назначу собеседования, все, включая тех, кто пытается меня убить, будут доказывать, что они меня обожают.

— Хенрик не пытается тебя убить, Кассиопея тоже, и Малоун тоже. — Грин помолчал. — И я.

— Ты отозвал мою группу поддержки, зная, что мне грозит опасность.

— А что было бы, если бы я этого не сделал? Два твоих агента появились бы на сцене, началась бы перестрелка, и что это решило бы?

— Я бы арестовала Хизер Диксон.

— А утром, после вмешательства госсекретаря или, возможно, даже самого президента, ее бы выпустили на свободу.

Черт побери, в его словах был здравый смысл!

— Ты действовала слишком поспешно и необдуманно. — Взгляд Грина смягчился, и она увидела в нем то, чего не видела никогда раньше, — тревогу за нее.

— Чуть раньше я предлагал тебе помощь. Ты отказалась. Теперь я скажу тебе то, чего ты не знаешь. То, чего я не сказал тебе тогда.

Стефани ждала.

— Это я сделал возможным, чтобы файлы по Александрийскому Звену оказались взломаны.

Малоун открыл книгу о святом Иерониме — тонкий томик, всего семьдесят три пожелтевшие страницы, напечатанный, как значилось на обложке, в 1845 году. Пролистав книгу, Малоун узнал, что представлял собой святой Иероним.

Он жил с 342 по 429 годы, свободно говорил на латыни и греческом и в молодости не особенно пытался сдерживать свою страсть к земным усладам. Будучи крещен в 360 году, Иероним с тех пор посвятил свою жизнь Богу. В течение следующих шестидесяти лет он путешествовал, писал трактаты в защиту веры и стал одним из столпов христианства. Он был первым, кто перевел Новый Завет, а позже, под конец жизни, и Ветхий — с иврита на латынь, в результате чего на свет появилась Вульгата, которая через тысячу сто лет, в 1545 году, на Тридентском соборе была объявлена каноническим текстом Библии Римско-католической церкви. Три слова привлекли внимание Малоуна. Евсевий Софроний Иероним. Изначальное имя святого Иеронима. Он вспомнил книгу из ранца Хаддада. Она называлась «Евсевий Софроний Иероним. Путешествие героя». Путешествие… Квест… Это почти одно и то же. Квестом называется путешествие к определенной цели, наполненное опасностями и загадками, которые необходимо разгадать, если хочешь добраться до этой самой цели.

Очевидно, Томас Бейнбридж выбрал название для своего романа не наугад.

— Что-нибудь нашел? — осведомилась Пэм.

— Все! — воскликнул Малоун, но охватившее его возбуждение тут же схлынуло, стоило ему вспомнить об их нынешнем положении. — Нам нужно уходить!

Он кинулся к выходу, выключил свет и распахнул двери. Никем не потревоженный, мраморный зал сиял в свете хрустальных люстр. Где-то вдалеке по-прежнему слышалось мурлыканье радио. Теперь из него раздавался какой-то спортивный репортаж, слышался гул трибун и возбужденные вопли радиокомментатора. Полотер умолк.

Малоун взял Пэм за руку и повел ее вниз.

В этот же момент в нижний зал ворвались трое мужчин с пистолетами. Один из них поднял руку и выстрелил.

Малоун швырнул Пэм на пол.

Пуля срикошетила от камня, выбив из стены фонтанчик мраморных брызг.

Малоун, сжимая Пэм, перекатился, и они оказались за одной из колонн. Он увидел, как Пэм сморщилась от боли.

— Плечо! — простонала она.

Еще три пули, кроша мрамор, попытались найти их. Малоун вытащил из-за пояса пистолет Хаддада и вытянул руку вперед. Выстрелы не грохотали, а слышались негромкими хлопками: оружие убийц было оснащено глушителями. Единственное преимущество Малоуна заключалось в том, что он находился выше своих противников. Именно это выигрышное положение позволило ему увидеть двух стрелков: один крался справа, второй — слева. Если убийцы преодолеют еще несколько метров, они с Пэм окажутся у них как на ладони. Поэтому он выстрелил.

Пуля прошла мимо цели, но выстрел заставил нападающих замереть. Это позволило Малоуну прицелиться и выстрелить в того из противников, который находился ближе к нему. Мужчина вскрикнул и упал. Второй метнулся в сторону, пытаясь укрыться за колонной, но Малоун не дал ему такой возможности. Снова рявкнул пистолет Хаддада, и пуля швырнула наемного убийцу назад, к выходу из зала. Из его раны хлестала кровь, образуя гранатовые лужицы на девственно белом мраморном полу.

Прозвучало еще несколько выстрелов. Зал заволокла пороховая гарь.

В пистолете Малоуна оставалось пять патронов, но у него еще был пистолет, который он отобрал у Жерди. Там, возможно, еще с полдюжины патронов.

Взглянув на Пэм, Малоун увидел в ее глазах страх. Но она тем не менее держала себя в руках — не раскисла и не хныкала.

Малоун размышлял, обдумывая различные пути отступления. Он подстрелил обоих налетчиков, но не убил их. Они, хоть и раненные, все еще поджидали его.

Если завалить двойные двери в зал мебелью, это даст им несколько дополнительных минут, чтобы выбраться через окно. Однако они на втором этаже, а потолки в доме — очень высокие! С другой стороны, это может оказаться единственной возможностью спасения, пока один из двоих подстреленных наемников не решит войти сюда, чтобы довести дело до конца.

Вот этого очень бы не хотелось!

Один из нападавших пополз к ступеням, второй прикрывал его выстрелами. Пули ударяли в мрамор позади Малоуна и Пэм. Малоун был вынужден экономить боеприпасы и не мог позволить себе палить почем зря.

А потом он разгадал их замысел. Чтобы выстрелить в одного, ему придется подставиться под пулю другого. И тогда Малоун сделал то, чего они никак не ожидали: не обращая внимания на левого стрелка, он перекатился вправо, укрылся за другой колонной и выстрелил в сторону бордовой мраморной дорожки, по которой карабкался один из наемных убийц.

Мужчина кубарем скатился с лестницы и укрылся за ней.

Пэм ухватилась здоровой рукой за плечо. Ее рана вновь открылась. Округлившиеся от страха, голубые глаза женщины смотрели за спину Малоуна.

В зале прогремели два выстрела. Стреляли без всяких глушителей. Это были полноценные выстрелы из оружия крупного калибра.

А затем — тишина.

— Эй! — послышался мужской голос. — Вы целы?

Малоун выглянул из-за колонны. Внизу, у лестницы, стоял высокий мужчина с седеющими русыми волосами. У него были густые брови, короткий нос и круглый подбородок. Широкоплечий, кряжистый, он был одет в джинсы, вышитую рубашку и кожаную куртку.

— Мне почему-то показалось, что вам нужна помощь, — сказал он. В правой его руке был пистолет.

Двое противников Малоуна распростерлись на полу. Под каждым из них растекалась лужа крови. Незнакомец, по всему видать, был стрелком не из последних. Малоун поднялся и вышел из-за колонны.

— Кто вы?

— Ваш друг.

— Извините, но что-то мне не особо в это верится.

— Не могу вас осуждать. Но, если не верите, оставайтесь здесь и дожидайтесь приезда полиции. Вы наверняка сумеете объяснить ей происхождение этих трех трупов. — Мужчина повернулся и пошел к выходу, бросив через плечо: — Да, кстати, можете меня не благодарить.

Внезапно Малоуна осенило:

— А как же уборщики? Почему они не бегут на выстрелы?

— Они в отключке. Валяются наверху.

— Твоя работа?

— А чья же еще!

— В чем твой интерес?

— В том же, в чем и у других, которые заявляются сюда посреди ночи. Я ищу Александрийскую библиотеку.

Малоун промолчал.

— Я остановился в отеле «Савой», — проговорил незнакомец, — в номере четыреста пятьдесят три. Я располагаю информацией, которая вряд ли есть у вас, а вы, возможно, знаете то, что неизвестно мне. Если вам вдруг захочется поговорить, приходите ко мне. Если нет… Может быть, еще когда-нибудь свидимся. Решать вам. Но, объединив усилия, мы смогли бы ускорить дело. Однако повторяю, выбор — за вами.

Проговорив это, таинственный незнакомец вышел из зала.

— Что, черт побери, это было? — ошеломленно спросила Пэм.

— Человек просто представился нам.

— Он убил двоих людей!

— И я ему за это весьма благодарен.

— Коттон, нам нужно отсюда убираться.

— А то я сам не знаю!

Он бегом спустился по мраморной лестнице. Пэм — следом за ним. Малоун обыскал всех троих убитых, но не нашел ни документов, ни чего-либо еще, что могло бы указать на их личности.

— Собери пистолеты, — велел Малоун, рассовывая по карманам шесть обойм, которые вытащил из карманов убитых. — Эти ребята капитально подготовились к драке.

— Я уже начинаю привыкать к виду крови, — сказала Пэм.

— Я же тебе говорил: дальше будет легче.

Отель «Савой», номер 453. Незнакомец сообщил, где его можно найти, косвенно это означало: «Мне можно доверять». Пэм по-прежнему сжимала в руках книгу о святом Иерониме, а сам Малоун — кожаный ранец Хаддада.

Пэм направилась к выходу.

— Куда ты? — осведомился Малоун.

— Я проголодалась, — ответила она. — И почему-то мне кажется, что в «Савое» — отличные завтраки.

Малоун усмехнулся.

«А она быстро учится!» — подумалось ему.

Вашингтон, округ Колумбия

У Стефани голова шла кругом. Ее взгляд был прикован к Бренту Грину.

— Объяснись! — потребовала она.

— Мы намеренно позволили похитить файлы. В администрации президента — предатель, и мы хотим выявить его. Или ее.

— Кто это «мы»?

— Мы — это министерство юстиции. Совершенно секретное расследование, о котором известно лишь мне и еще двоим людям. Двум моим заместителям, которым я доверяю безоговорочно и в руки которых готов вверить саму мою жизнь.

— Лгунам плевать на твое доверие.

— Согласен. Но источник утечки — не в министерстве. Он гораздо выше.

Стефани не верила своим ушам.

— И из-за этого ты поставил под угрозу жизнь Гари Малоуна?

— Того, что случилось, никто не мог предугадать. Мы понятия не имели, что за Джорджем Хаддадом охотится кто-то еще помимо израильтян и саудовцев. Утечка от предателя, которого мы пытаемся выявить, идет именно к ним, и ни к кому больше.

— Хотя бы это вам известно!

В мозгу Стефани всплыло: орден Золотого Руна.

— Если бы у меня хотя бы возникла мысль о том, что семье Малоуна может угрожать какая-то опасность, я бы ни за что не применил такую тактику.

Стефани очень хотелось в это верить.

— Мы полагали, что приоткрыть завесу секретности относительно Хаддада — безвредный шаг. Дать понять израильтянам, что Хаддад жив, не казалось столь рискованным, тем более что в файлах не было указаний на то, где он находится.

— Да! Только — прямой выход на Коттона!

— Мы полагали, что Малоун сумеет разобраться с любой ситуацией.

— Он в отставке! — почти выкрикнула Стефани. — Он больше на нас не работает! Мы не имеем права подвергать опасности жизнь наших бывших оперативников, тем более без их ведома!

— Мы взвесили эти риски и пришли к выводу, что они стоят того. Нашей главной задачей было найти предателя. Это важнее всего. Похищение мальчика изменило все. Я рад, что Коттону удалось его вернуть.

— Какой ты добрый! Наверное, ты счастлив, что в ходе этой заварухи ему не разбили нос!

— Меня достал Белый дом, — пробормотал Грин. — Банда добродетельных и продажных подонков!

Такого от Грина Стефани еще никогда не слышала.

— Со всех трибун они рассказывают о своих христианских чувствах, о том, какие они добропорядочные американцы, но любят они только себя. Каждое их решение обряжено в тогу, сшитую из американского флага, но предназначение каждого из них — только в одном: еще туже набить карманы главных американских корпораций, которые, в свою очередь, порадеют за дело их партий. Меня от этого тошнит! Я вынужден сидеть на заседаниях, суть которых — выяснить, что годится для телевидения и как это увязать с интересами нации. Я молчу. Не говорю ни слова. Я считаюсь «игроком команды». Но это не значит, что я позволю изгадить свою страну! Я приносил ей присягу, и в отличие от остальной швали в администрации для меня это кое-что значит!

— Так почему ты не дашь им по морде?

— Потому что у меня до сих пор нет доказательств того, что кто-то из них нарушил закон. Отвратительные, аморальные, алчные твари. Да, они такие, но это не основание для того, чтобы кинуть их за решетку. Поверь мне: пусть только кто-нибудь, включая самого президента, перешагнет через грань закона, я посажу его. Но пока этого никто не сделал.

— Кроме предателя.

— Вот именно! И это является для меня главным! Ты себе не представляешь, на что пришлось пойти, чтобы выяснить это!

Но Стефани было сложно обдурить.

— Брент, давай посмотрим фактам в глаза. Ты руководитель правоохранительных органов всей страны, и, потерпи ты хоть одну неудачу, тебе конец. Верно?

Грин увидел тревогу в ее глазах и понял, что это не напускное. Она переживала за него. Словно прочитав его мысли, Стефани сделала решительный — слева направо — жест рукой, будто отметая овладевшие им эмоции.

— Вы нашли предателя?

— Я думаю, мы…

Не успел он договорить фразу, как в кухню, где они сидели, ворвалась Кассиопея и прокричала:

— К нам пожаловали! Двое мужчин в машине! В костюмах и с переговорными устройствами! Из секретной службы!

— Мои охранники, — сказал Грин. — Они приехали провести ночную проверку.

— Мы должны уходить! — сказала Кассиопея.

— Нет! — возразил Грин. — Развяжите меня, и я отправлю их восвояси.

Кассиопея направилась к задней двери.

Стефани приняла решение, как ей приходилось делать тысячи раз в жизни. «Правильное, неправильное — неважно, как когда-то говорил ее папа. — Главное — что-то делать».

— Подожди! — бросила она в спину Кассиопеи и, подойдя к кухонным ящикам, стала рыться в них в поисках ножа. — Надо его освободить. — Затем она приблизилась к Грину и сказала: — Надеюсь, я не сошла с ума.

Сейбр пробирался через Оксфордширский лес к тому месту, где он оставил машину. Над сельским пейзажем занимался рассвет. Поля вокруг застилала туманная дымка, прохладный воздух был влажен. Сейбр был доволен тем, как прошла его первая встреча с Коттоном Малоуном. Он сделал все, чтобы возбудить любопытство американца и одновременно развеять его страхи. Убийство мужчин, которых он нанял для нападения на Малоуна, оказалось прекрасным прологом. Если бы Малоун не подстрелил двух нападавших, Сейбру пришлось бы уложить всех троих.

После его ухода Малоун, без сомнения, обыскал тела, но Сейбр заранее позаботился о том, чтобы ни у одного из мужчин не было с собой никаких документов. Первоначальные инструкции, которые он им дал, заключались в том, чтобы напасть на Малоуна и загнать его в угол, но после того, как американец застрелил первого из наемников, игра пошла по иному сценарию. Сейбр не был этим удивлен. Малоун еще в Копенгагене продемонстрировал, что способен на многое.

Благодарение небесам за то, что в квартире Хаддада оказался работающий диктофон! Это, в сочетании с информацией, скопированной с компьютера, позволило Сейбру узнать достаточно много для того, чтобы завоевать доверие Малоуна. Теперь ему оставалось только одно: вернуться в «Савой» и ждать.

Малоун придет.

Сейбр выбрался из леса и увидел свою машину. Позади нее был припаркован еще один автомобиль, рядом с которым находилась женщина — его агент. Она нетерпеливо расхаживала взад и вперед.

— Сукин сын! — выкрикнула она. — Ты убил этих людей!

— А почему это тебя так волнует?

— Это мои люди! Я наняла их! Как ты думаешь, много еще найдется охотников работать на нас, если станет известно, что ты убиваешь всех наемников?

— Кто об этом может узнать? Пока это известно только мне и тебе.

— Ты мерзавец! Я все видела через окно, ты застрелил их сзади! Они даже не видели, как ты подошел! И ведь ты замыслил все это с самого начала!

— Ты всегда была умницей.

— Будь ты проклят, Доминик! Эти люди были моими друзьями!

Сейбр впервые проявил интерес к ее словам.

— Ты спала с кем-то из них?

— Не твое собачье дело!

Он пожал плечами.

— Ты права.

— Все, я с тобой больше дел не имею! Ищи себе других помощников!

Женщина решительно направилась к машине.

— Это вряд ли, — бросил он ей вдогонку.

Она развернулась, приготовившись к продолжению спора. Им уже не раз приходилось ссориться. Но на сей раз он просто выстрелил ей в лицо.

Ему никто и ничто не должно было помешать, слишком много сил он вложил в осуществление своего плана. Сейбр собирался обвести вокруг пальца самый могущественный экономический картель планеты. Провал его планов имел бы поистине ужасающие последствия, поэтому он просто не мог потерпеть неудачу. Следов, ведущих к нему, остаться не должно.

Сейбр открыл дверь машины и сел за руль.

Осталось только закончить дело с Малоуном.

Стефани стояла в кухне, Кассиопея — рядом с ней. Они слышали, как после звонка в парадную дверь Брент Грин подошел к ней, открыл ее и теперь разговаривал с двумя агентами секретной службы. Стефани понимала: либо ее решение оказалось верным, либо их сейчас арестуют.

— Какая глупость! — прошептала Кассиопея.

— Это моя глупость. Я не просила вмешиваться ни Хенрика, ни тебя.

— Ты упрямая стерва!

— Кто бы говорил! Я предлагала тебе уйти, но ты не сделала этого. Так что ты — стерва не хуже меня.

Она слышала, как Грин обменялся с охранниками несколькими последними фразами относительно погоды и сообщил им, что по неосторожности вылил на свой халат бокал воды. Как бы отреагировали эти ночные посетители, если бы они увидели, как генеральный прокурор срывает с запястий и коленей липкую ленту, морщась от боли, поскольку вместе с лентой отрывались волоски на руках и ногах? Тем не менее, когда этот пожилой уроженец Новой Англии пригладил волосы, ничто в его внешнем виде не намекало на чрезвычайные события последних тридцати минут.

В ушах Стефани до сих пор звучала его фраза, произнесенная с такой неподдельной искренностью и убежденностью: «Этому другу ты небезразлична».

— Он нас сейчас сдаст — и нам конец, — прошептала Кассиопея.

— Он этого не сделает.

— Что заставляет тебя быть столь уверенной в этом?

— Двадцать лет, в течение которых я делала ошибки.

Грин наконец пожелал агентам спокойной ночи.

Приоткрыв кухонную дверь, Стефани видела, как генеральный прокурор слегка раздвинул жалюзи на окне и посмотрел на отъезжающих охранников. Затем он повернулся и громко спросил:

— Довольны?

Стефани вышла в комнату, Кассиопея — за ней.

— Ну хорошо, Брент, что теперь?

— Объединенными усилиями мы сможем спасти твоего затворника и заткнуть нашу утечку.

— Кстати, ты так и не сказал мне, кто же этот предатель.

— Не сказал. Потому что не знаю.

— Мне казалось, ты упомянул, что вы вычислили этого человека.

— Я начал говорить другое: мы думаем, что, возможно, нам удалось вычислить его.

— С нетерпением жду продолжения.

— Тебе это не понравится.

— А ты попробуй.

— В настоящее время израильтяне получают информацию от Пэм Малоун.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

7.40

Хенрик Торвальдсен терпеть не мог воздушные перелеты, и именно по этой причине ни одна из его компаний не владела самолетами. Когда же полета было все-таки не избежать, он неизменно занимал лучшее место в первом классе и обязательно на утреннем рейсе. Несмотря на комфортные условия полета и дополнительные удобства, смена часовых поясов вызывала обострение его фобий. А вот Гари Малоун, напротив, испытывал от полета явное удовольствие. Он съел весь завтрак, принесенный стюардом, и большую часть завтрака Хенрика.

— Скоро посадка, — сообщил датчанин мальчику.

— Здорово! — с энтузиазмом откликнулся тот. — Так бы я торчал в школе в Атланте, а теперь я в Австрии!

За последние два года они с Гари здорово сблизились. Когда мальчик приезжал к отцу в Данию на летние каникулы, они частенько гостили в Кристиангаде. Отец и сын любили плавать на сорокафутовом кече, пришвартованном в обычное время у причала поместья. Небольшое двухмачтовое судно было приобретено много лет назад для плаваний в Норвегию и Швецию, но в последнее время почти не использовалось. Сын Торвальдсена, Кай, любил морские путешествия. Старик невыносимо тосковал по сыну, который около двух лет назад был застрелен в Мехико по причине, которую Торвальдсену долго не удавалось выяснить. Малоун находился там в то время, выполняя очередное задание. Он, будучи знаком с парнем, пытался, чем мог, помочь его отцу, благодаря чему они и познакомились. Торвальдсен не забыл сочувствия и участия американца. Впоследствии датчанин все же сумел выяснить причину гибели сына. В тех краях долги никогда не остаются неоплаченными. Теперь, общаясь с Гари, он хотя бы частично компенсировал себе то счастье, в котором судьба с такой жестокостью отказала ему.

— Хорошо, что ты согласился поехать со мной, — проговорил он. — Мне не хотелось оставлять тебя одного в поместье.

— Я же еще никогда не бывал в Австрии!

— Замечательная страна. Густые леса, покрытые снегом горы, альпийские озера. Удивительные красоты!

Накануне Торвальдсен целый день пристально наблюдал за Гари, и ему показалось, что мальчик прекрасно справляется с выпавшими на его долю испытаниями. Ведь накануне ему, ни много ни мало, пришлось стать свидетелем того, как были убиты двое людей. Когда Малоун и Пэм уехали в Англию, он понял, почему им пришлось это сделать. Мама была вынуждена вернуться на работу, а папа собрался провести расследование относительно того, почему он, Гари, оказался похищен. Поместье Кристиангаде было хорошо знакомым ему местом, и он с радостью остался в нем, но накануне, после разговора со Стефани, Торвальдсен понял, что ему нужно делать.

— Эта встреча, на которую вы направляетесь, — спросил Гари, — она важная?

— Возможно, да. Мне придется посетить несколько заседаний, но я найду занятие и для тебя, пока буду занят.

— А папа? Он знает, что мы уезжаем? Маме я ничего не сказал.

Пэм Малоун позвонила несколько часов назад и недолго говорила с Гари. Она повесила трубку раньше, чем Торвальдсен успел обменяться с ней хотя бы несколькими фразами.

— Я убежден, что кто-нибудь из них непременно перезвонит и Джеспер расскажет им о том, где мы.

Он рискнул взять Гари с собой, но до сих пор не был уверен в том, что это было разумным шагом. Если за похищением Гари стоит Альфред Херманн, в чем Торвальдсен не сомневался, идея взять Гари с собой на ассамблею казалась ему вполне разумной. Там мальчик окажется в окружении влиятельных мужчин и женщин со всего мира, каждый из которых окружен секретарями и телохранителями. Это будет самым безопасным для него местом.

Датчанин размышлял о похищении. Из того немногого, что ему удалось узнать о Доминике Сейбре, этот американец был настоящим профессионалом и вряд ли стал бы нанимать себе в помощники недоумков вроде тех троих голландцев, которые столь неряшливо сработали в деле похищения Гари Малоуна. Тут что-то не вязалось! Малоун тоже настоящий профи, двух мнений быть не может, но уж слишком быстро ему удалось распутать похищение и вернуть сына. Не было ли это спектаклем, поставленным специально для старшего Малоуна, чтобы подтолкнуть его к активным действиям? Если так, то Гари больше и впрямь ничто не грозит.

— Помни, о чем мы говорили, — сказал Торвальдсен, обращаясь к Гари. — Держи рот на замке. Там, куда мы направляемся, будет слишком много ушей.

— Я все помню.

Датчанин улыбнулся.

— Вот и прекрасно!

Теперь ему оставалось лишь надеяться на то, что он верно разгадал замысел Херманна.

Вена, 8.00

Херманн оттолкнул тарелку. Он ненавидел есть, особенно в присутствии других людей, но любил обеденный зал шато. Он лично выбирал для него дизайн: убранство в неоготическом стиле, оконные переплеты, потолочные кессоны, расписанные изображениями прославленных крестоносцев, стены, увешанные гобеленами с картинами взятия христианами Иерусалима.

Завтрак, как всегда, был впечатляющим, а его гостей обслуживал целый рой слуг в белых кителях. Дочь Херманна сидела на противоположном конце длинного стола, остальные двенадцать мест были заняты избранными представителями ордена — членами Политического комитета, которые прибыли накануне для участия в назначенной на выходные ассамблее.

— Надеюсь, всем все нравится? — проговорила Маргарет, обращаясь к собравшимся. Общение с гостями было ее коньком.

Херманн увидел, как она нахмурилась, заметив его тарелку с почти нетронутой едой, но вслух ничего не сказала. Позже это станет темой очередного выговора, который она ему устроит, словно от аппетита или его отсутствия зависят здоровье и долголетие. Ах, если бы все было так просто!

Несколько членов комитета переговаривались, обсуждая шато, его уникальную обстановку и те перемены, которые хозяин произвел в ней с прошлой весны, когда они были здесь с визитом в последний раз. Все эти мужчины и женщины были очень богаты, но их капиталы, даже сложенные вместе, не составили бы и четверти того, чем владел Херманн. Однако каждый из них был для него по-своему ценен. Поэтому он поблагодарил их за комплименты в адрес шато, а затем умолк. Выждав некоторое время, Херманн наконец сказал:

— Меня интересует, что именно Политический комитет намерен сообщить ассамблее относительно «Концепции-1223».

Эта инициатива, одобренная на весенней ассамблее три года назад, представляла собой сложный план дестабилизации обстановки на Ближнем Востоке, главными мишенями которого являлись Израиль и Саудовская Аравия. Концепция была любимым детищем Херманна, и именно по этой причине он неустанно расширял сеть своих источников информации в правительствах Израиля и Соединенных Штатов. Источников, которые совершенно неожиданно вывели его на Джорджа Хаддада.

Ответил ему председатель комитета:

— Прежде всего, не могли бы вы рассказать нам о том, к каким результатам привели ваши усилия? Их фиаско может затормозить осуществление всех наших планов.

Херманн согласно кивнул.

— События разворачиваются, и очень быстро. Но у меня встречный вопрос: если у меня все получится, будет ли обеспечен информационный рынок?

Другой член комитета кивнул с таким же серьезным видом:

— Мы уже наладили контакты с Иорданией, Сирией, Египтом и Йеменом. Все проявили интерес — по крайней мере в ходе предварительных переговоров.

Слышать это Херманну было приятно. Он давно успел усвоить: желание арабских государств заполучить что-либо — продукты, услуги или террор — возрастало прямо пропорционально аппетитам их соседей.

— Упускать из виду саудовцев опасно, — проговорил еще один из членов Политического комитета. — С ними связаны многие члены нашего ордена, и, если мы проигнорируем их интересы, возмездие последует незамедлительно и может обойтись весьма дорого.

— Ваши переговорщики, — заметил Херманн, — должны сделать все, чтобы они сохраняли спокойствие до того момента, пока для нас не настанет удобный момент вступить с ними в переговоры.

— Не наступило ли время подробно рассказать нам, что именно происходит? — осведомился очередной член Политического комитета.

— Нет, — ответил он, — еще не время.

— Вы, Альфред, вовлекаете нас — причем очень глубоко — в нечто такое, что вызывает у меня много вопросов.

— В чем же они заключаются?

— Что это за приманка, столь соблазнительная для Иордании, Сирии, Египта и Йемена, и почему из этой «подкормки» исключается Саудовская Аравия?

— Уничтожение Израиля.

В зале повисла гробовая тишина.

— Согласен, — проговорил один из членов Политического комитета, — данная цель является общей для всех этих государств, но она недостижима. Государство Израиль было, есть и будет.

— То же самое говорили про Советский Союз. Но посмотрите, что произошло после того, как была поставлена под сомнение сама цель его создания. Выяснилось, что это колосс на глиняных ногах, и он тут же рассыпался — буквально в течение нескольких дней.

— И вы способны повторить подобное чудо с Израилем?

— Если бы я не считал такое возможным, то не стал бы тратить на это свое и ваше время.

Один из членов комитета, давний друг Херманна, казалось, впал в уныние от непреклонной позиции руководителя ордена.

— Позвольте мне выдвинуть следующую версию. Что, если подвергнуть сомнению истинность Ветхого Завета?

Несколько гостей пожали плечами.

— Ну и что? — спросил один.

— Это могло бы в корне изменить все дебаты, связанные с Ближним Востоком, — пояснил Херманн. — Евреи твердо намерены и дальше доказывать правильность своей Торы: Слово Господа, и все такое. Никто и никогда всерьез не бросал им вызов. Были какие-то разговоры, спекуляции, но не больше. Однако если удастся доказать ошибочность Торы, только представьте себе, что произойдет с доверием по отношению к евреям. Подумайте, как это возбудит и раззадорит другие ближневосточные государства.

Херманн знал, что говорит. Победить евреев еще не удавалось никому, хотя пытались многие: ассирийцы, вавилоняне, римляне, турки, инквизиция. Их ненавидел даже Мартин Лютер. Но так называемые Дети Господа упрямо отказывались сдаваться. Худшим из их врагов был, пожалуй, Гитлер, и вот он сгинул, а мир подарил евреям их библейскую родину.

— Что вы имеете против Израиля? — спросила одна из сидевших за столом. — Я с самого начала спрашивала: почему мы тратим на это время?

Эта женщина и еще двое членов Политического комитета действительно изначально противились планам Херманна. Поскольку они находились в меньшинстве и были относительно безвредны, Херманн закрывал глаза на их вольнодумство — хотя бы для того, чтобы создать видимость демократии в ордене.

— Дело не только в Израиле. Речь идет кое о чем гораздо большем. — Херманн увидел, что ему удалось завладеть вниманием всех сидевших в зале, включая дочь. — Если сыграть правильно, мы сможем дестабилизировать обстановку как в Израиле, так и в Саудовской Аравии. В этом деле они связаны друг с другом. Если мы создадим в обеих странах достаточно переполоха и беспорядков, а в нужное время выпустим все это наружу, нам, возможно, удастся свалить правительства обеих стран. — Он повернулся к председателю Политического комитета. — Вы уже обсуждали, как наши члены могли бы использовать данный процесс после того, как мы запустим его?

Старик кивнул. Вот уже много десятилетий он являлся близким другом Херманна и был наиболее вероятным кандидатом на то, чтобы занять место в Круге, когда освободится какое-нибудь из Кресел.

— Сценарий, который мы рассматриваем, опирается на палестинцев, иорданцев, сирийцев и египтян. Все они жаждут того, что мы можем им предложить…

— Это невозможно, — категорично заявил один из «инакомыслящих».

— А кто мог предвидеть, что мир выгонит почти миллион арабов с их земли, чтобы отдать ее евреям? — спросил Херманн. — Многие на Ближнем Востоке, так же как вы сейчас, доказывали, что это невозможно. — Его слова прозвучали, пожалуй, чересчур хлестко, и, ощутив это, он смягчил тон. — Самое меньшее, чего мы можем добиться, это снести дурацкую стену, которую израильтяне возвели, чтобы защитить свои границы и свои древние претензии на захваченные ими земли. Высокомерие сионистов будет посрамлено, и, возможно, до такой степени, что это побудит соседние арабские государства к совместным действиям. И я еще ничего не сказал про иранцев, которые спят и видят, как бы стереть Израиль с лица земли. Для них это будет подлинным благословением.

— Что способно сотворить все это?

— Знание.

— Вы, должно быть, шутите! Все это станет возможным, если мы что-то такое узнаем?

Херманн не ожидал столь прямого и откровенного разговора, но теперь понял, что час пробил. Члены Политического комитета, собравшиеся сейчас за его столом, были уполномочены уставом ордена вырабатывать коллективную политику, действуя совместно с Экономическим комитетом. Вполне логичная схема, учитывая, что для ордена политика и прибыль — синонимы. Экономический комитет сформулировал задачу увеличения доходов как минимум на тридцать процентов для тех членов ордена, которые были готовы осуществлять крупные инвестиции в Ближневосточный регион. Было проведено глубокое предварительное исследование, определен объем инвестиций в евро, возможные прибыли с учетом текущей экономической и политической ситуации, рассмотрены различные варианты развития событий. Исследование показало, что цифра 30 процентов вполне реальна.

Но ближневосточные рынки были, мягко говоря, ограничены и ненадежны. Весь регион мог взорваться в результате мельчайшего инцидента, и каждый день возникали все новые поводы для подобной катастрофы. Поэтому перед Политическим комитетом стояла задача найти способ обезопасить инвестиции ордена в регионе. Традиционные методы — угрозы и подкуп — в данном случае были неприменимы. Невозможно запугать людей, которые каждый день надевают пояса шахидов и взрывают сами себя, превращаясь в живые бомбы. А люди, от которых зависит принятие решений в таких странах, как Иордания, Сирия, Кувейт, Египет и Саудовская Аравия, обладали надежной охраной, были богаты и фанатичны. Поэтому ордену пришлось смириться с мыслью, что здесь требуется иная «валюта», и Херманн рассчитывал, что скоро она окажется у него в руках.

— Знание гораздо сильнее любого оружия, — проговорил он приглушенным шепотом.

— Это зависит от того, в чем оно заключается, — заявил один из сидевших за столом.

— Верно, — согласился Херманн. — Наш успех будет зависеть от того, сумеем ли мы продать то, что узнаем, нужным покупателям, за правильную цену и в нужное время.

— Я знаю тебя, Альфред, — сказал старый член комитета. — Ты наверняка все тщательно продумал.

Херманн усмехнулся.

— Процесс пошел. Теперь заинтересовались и американцы, а это открывает перед нами еще более широкие возможности.

— А что американцы? — с нетерпением в голосе спросила Маргарет.

Вопрос дочери вызвал в нем раздражение. Ей пора бы научиться не демонстрировать при посторонних свою дурость.

— Похоже, некие влиятельные силы в Соединенных Штатах тоже хотят поставить Израиль на колени, считая, что это пойдет на пользу внешней политике США.

— Но разве такое возможно? — удивился один из членов комитета. — Уже тысячи лет арабы воюют друг с другом и с евреями. Что, черт возьми, и как это может измениться теперь?

Херманн поставил перед собой и перед орденом высокую и труднодостижимую цель, но сейчас внутренний голос подсказывал ему, что скоро его усилия окупятся сторицей. Поэтому он обвел взглядом сидевших за столом мужчин и женщин и объявил:

— Ответ на этот вопрос я узнаю еще до наступления следующей недели.

Вашингтон, округ Колумбия, 3.30

Стефани, уставшая до предела, сидела в кресле, Брент Грин, сгорбившись, — напротив нее, на диване. Вид у него был измученный и опустошенный. Она еще никогда не видела его таким. Кассиопея спала на втором этаже. Хотя бы один из них встретит утро отдохнувшим и бодрым. Стефани на это уж точно не могла рассчитывать. Ей казалось, что с тех пор, как она появилась в этом доме, прошло не сорок восемь часов, а сорок восемь дней. Поначалу она не верила Грину, брала под сомнение каждое его слово, злилась на себя за то, что поставила под угрозу жизнь сына Малоуна. И хотя теперь Гари Малоун уже находился в безопасности, все те же сомнения относительно Брента Грина сверлили ее мозг, особенно с учетом того, что он сообщил ей несколько часов назад.

Осведомитель израильтян — Пэм Малоун.

Она покатала между ладонями банку с диетическим «Доктором Пеппером», которую нашла в холодильнике Грина, и спросила:

— Ты действительно пьешь вот это?

Он кивнул.

— Вкус как у обычного, но зато без сахара. Для меня это вполне приемлемый вариант.

Стефани улыбнулась.

— Странный ты все-таки мужик, Брент!

— Я обычный человек, который дорожит своими привычками.

На душе у Стефани скребли кошки, мысли путались, она боролась с тревогой, которая требовала от нее немедленных действий. Они намеренно выключили все лампы в гостиной, чтобы возможный наблюдатель решил, что обитатели дома улеглись спать.

— Думаешь о Малоуне? — послышался из темноты голос Грина.

— Он в большой беде.

— Но ты ничего не сможешь сделать для него до тех пор, пока он хотя бы не позвонит.

Стефани тряхнула головой.

— То-то и плохо.

— В Лондоне у тебя есть агент. Какова вероятность, что он сможет найти Малоуна?

Это было маловероятно. Лондон — большой город, и кто знает, где сейчас Малоун! Где угодно на территории Британии. Но Стефани не хотелось думать о том, что невозможно, поэтому она спросила:

— Давно ли тебе известно то, что ты сообщил мне о Пэм?

— Нет, не очень.

Стефани ненавидела блуждать в потемках, и теперь она решила: для того, чтобы что-нибудь получить, нужно что-нибудь дать взамен. И сказала:

— В вашей игре имеется еще один игрок.

— Очень интересно. И кто же это?

По тону Грина можно было понять, что, услышав это сообщение, он напрягся, как пружина. Наконец-то! Ей известно хоть что-нибудь, чего не знает он.

Она пересказала Грину то, что рассказал ей Торвальдсен об ордене Золотого Руна.

— Хенрик не говорил мне об этом ни слова.

— Ха, ничего удивительного! — Она сделала еще один глоток содовой. — Он говорит только то, что считает нужным.

— Именно они похитили парнишку Малоуна?

— Они первые в моем списке подозреваемых.

— Это многое объясняет, — сказал Грин. — Во всей этой операции израильтяне вели себя крайне осторожно, что обычно им несвойственно. Мы забросили удочку в надежде на то, что их источник здесь заглотит наживку. На протяжении нескольких лет их дипломаты в частном порядке наводили справки относительно Джорджа Хаддада. Нам не удалось одурачить их до конца, когда Малоун спрятал его. Они буквально обнюхали каждый камешек на руинах того взорванного кафе, но бомба поработала на славу: там не осталось вообще ничего. И все же у них оставались подозрения, что что-то не так, и они продолжали рыть землю.

— Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

— Похищение сына Малоуна сбило нас с толку, вот почему я отложил нашу с тобой встречу, когда ты позвонила мне.

— А я-то подумала, что это было вызвано твоей неприязнью.

— Ты умеешь терпеть неприятных тебе людей, а я научился приспосабливаться к ним.

Она усмехнулась в темноте.

Грин протянул руку к стоящему на кофейном столике хрустальному блюду с солеными орешками. Стефани проголодалась, поэтому она тоже взяла пригоршню лакомства.

— Мы знали, что израильтяне не причастны к похищению Гари Малоуна, — продолжал рассказывать Грин. — И нам было любопытно, почему они затаились после того, как это произошло. — Он помолчал. — А потом, после того как ты позвонила мне и сообщила о похищении, я узнал о Пэм Малоун.

Стефани напряженно слушала.

— Три месяца назад у нее завязался роман с новым мужчиной. Преуспевающий адвокат из Атланты, старший партнер юридической фирмы и при этом ярый патриот «еврейского дела». Он оказывал колоссальную помощь Израилю. Наше министерство национальной безопасности полагает, что он финансировал наиболее воинственное крыло израильского правительства.

Для Стефани не составляло секрета, что американские деньги давным-давно являлись топливом для израильской политики.

— Я не знала, что у тебя хватает времени на столь приземленные дела.

— Повторяю, Стефани, ты многого обо мне не знаешь. У меня существует необходимый в соответствии с положением общественный имидж, но когда я соглашался занять эту должность, я вовсе не собирался превратиться в очередную «говорящую голову». Я возглавляю правоохранительную систему страны и выполняю свою работу как могу честно.

Стефани заметила, что он не съел ни одного из тех орешков, которые взял из блюда, держа их на раскрытой ладони правой руки и перебирая левой.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Ищу половинки.

— Зачем?

— На них больше соли.

— Прости, не поняла.

— В целых орешках сердцевина не просолена, но если орешек разломлен надвое, половинки просолены с обеих сторон.

— Это шутка?

Грин взял с ладони орешек и бросил его в рот.

— Почему половина орешка просолена сильнее, чем целый?

— Ты что, не слушаешь? — удивленным тоном спросил он. — На двух отдельных половинках больше соли, чем на целом орешке.

Грин бросил в рот еще один орешек. Стефани не могла понять, шутит он или намеренно действует ей на нервы, а Грин тем временем продолжал искать половинки орешков.

— А что ты делаешь с целыми?

— Оставляю их напоследок. Они для меня что-то вроде неприкосновенного запаса. Но я готов меняться с тобой: я тебе — целый, ты мне — половинку.

Стефани нравился такой Брент Грин. В нем появилось что-то веселое, мальчишеское. Она вдруг испытала материнское чувство по отношению к этому человеку, который был гораздо старше ее.

— Эти заносчивые болваны из Белого дома нужны тебе не больше, чем мне. Слышал бы ты шепот, раздающийся за твоей спиной. Они называют тебя Непорочный Преподобный Грин. Они держат тебя в неведении и используют только для того, чтобы создавать себе как можно более выгодный имидж.

— Хочется верить, что я не такой уж щеночек.

— А тогда почему бы не надрать им задницы? Если этого кто-то и заслуживает, так это они. Включая президента.

— Согласен, — ответил Грин, продолжая жевать.

Стефани проникалась все большим уважением к сидящему напротив пожилому мужчине.

— Расскажи мне подробнее о Пэм, — попросила она.

— Она крутила роман с этим юристом около трех месяцев. Нам известно, что этот тип связан с Хизер Диксон. Они несколько раз встречались.

Стефани была озадачена.

— Я чего-то недопонимаю. С какой стати израильтяне решили, что Пэм может располагать какой-то нужной им информацией? Они с Малоуном давно разошлись и почти не разговаривают, и ты сам сказал, что это не они похитили Гари.

— Израильтяне, видимо, знали что-то такое, чего не знали мы. Они ожидали всего этого, предвидели то, что должно было случиться, и знали, что Пэм непременно войдет в контакт с Коттоном. Это единственно возможное объяснение. Ее сознательно взращивали, готовили. А теперь ты расскажи мне подробнее об этом ордене Золотого Руна. Я думаю, израильтяне знали, что данная группа тоже в этом замешана, и ожидали, что в определенный момент мальчик будет похищен. Возможно, они даже сами планировали сделать это.

— Пэм — шпионка?

— То, насколько глубоко она вовлечена в шпионскую деятельность, для нас пока остается загадкой. А юрист, с которым она встречалась, позавчера, к сожалению, отдал богу душу. — Грин сделал короткую паузу. — Застрелен на подземной автостоянке.

Для Стефани в этом не было ничего удивительного. Обитатели Ближнего Востока систематически пожирали друг друга как пауки в банке.

— Что тебе о нем известно? — спросила она.

— Мы пытались выяснить, имел ли он отношение к полуподпольной торговле оружием. Тель-Авив публично заявляет, что намерен положить конец этой практике, но исподтишка, наоборот, поощряет ее. Как мне сообщили, именно адвокат обрабатывал Пэм: проводил с ней уйму времени, дарил дорогие подарки, ну и все прочее в том же духе. Хотя она и хочет, чтобы все считали ее сильной женщиной, на самом деле она одинока и беззащитна.

Стефани уловила в его голосе странную нотку и спросила:

— Это описание применимо и к тебе?

Грин ответил не сразу, и в какой-то момент ей даже подумалось, что она переступила некую запретную черту. Наконец он проговорил едва слышным шепотом:

— Больше, чем ты можешь себе представить.

Стефани хотела поговорить на эту тему еще, но в этот момент на лестнице послышались быстрые шаги, а затем в дверном проеме возник силуэт Кассиопеи.

— У нас — компания. Напротив дома только что остановилась машина.

Грин поднялся с дивана.

— Я не видел света фар.

— Они подъехали с выключенными фарами.

— Я думала, ты спишь, — проговорила Стефани.

— Должен же кто-то стоять на часах, пока вы тут воркуете!

Зазвонил телефон.

Никто из них не сдвинулся с места.

Еще один звонок.

Грин сделал несколько шагов в темноте, взял радиотрубку и ответил. Стефани заметила, что голос его прозвучал сонно. Несколько секунд он молча слушал.

— Тогда, конечно же, заходи. Я спущусь через несколько секунд.

Грин отключил телефон.

— Это Ларри Дейли. Он снаружи и хочет со мной поговорить.

— Это не к добру, — сказала Стефани.

— Возможно. А теперь скройтесь и позвольте мне выяснить, что надо этому дьяволу.

Лондон, 8.15

Малоуну нравился «Савой». В разное время ему приходилось несколько раз останавливаться в отелях этой сети за счет американского и британского правительств. В том и заключалась прелесть работы в группе «Магеллан»: она была связана с риском, но при этом позволяла пользоваться кое-какими привилегиями. Он не был здесь уже несколько лет и теперь с радостью увидел, что отель в викторианском стиле по-прежнему блистает греховной роскошью и изысканностью. Ему было известно, что одна ночь в номере с видом на Темзу стоит больше, чем большинство людей на планете зарабатывают за всю жизнь, а это означало, что их спаситель привык путешествовать с комфортом.

Они поспешно покинули Бейнбридж-холл и угнали фургончик уборщиков, который Малоун затем бросил в нескольких милях от железнодорожной станции. Там, в шесть тридцать утра, они сели на поезд и вернулись в Лондон. На вокзале Паддингтон все было спокойно. Малоун решил не брать такси, и до «Савоя» они добрались на метро.

Плечо Пэм больше не кровоточило. В отеле Малоун подошел к внутреннему телефону и попросил соединить его с номером 453.

— Вы быстро передвигаетесь! — проговорил голос на другом конце линии.

— Что вы хотите?

— В данный момент я хочу есть, поэтому сейчас для меня важнее всего завтрак.

Малоун понял намек.

— Так спускайтесь вниз.

— Как насчет того, чтобы встретиться в кафетерии через десять минут? У них тут прекрасный шведский стол.

— Мы вас ждем.

Мужчина, подошедший вскоре к их столику, выглядел так же, как и два часа назад, только теперь он был одет в модные брюки оливкового цвета из хлопчатобумажного твила и коричневую саржевую рубашку. Его чисто выбритое лицо светилось умом и дружелюбием.

— Меня зовут Макколэм. Джеймс Макколэм. Люди обычно называют меня Джимми.

Малоун, измотанный ночными приключениями и подозрительный, все же нашел в себе силы, чтобы встать и протянуть руку. Рукопожатие незнакомца было крепким и уверенным, его желтовато-зеленые глаза смотрели внимательно и вдумчиво. Пэм осталась сидеть. Малоун представился сам, представил ее, а затем перешел к делу:

— Что вы делали в Бейнбридж-холле?

— Могли бы для начала поблагодарить меня за то, что я спас вам жизнь. Я ведь не был обязан делать это.

— Случайно оказались по соседству?

Тонкие губы мужчины изогнулись в усмешке.

— Вы всегда такой? Никаких предисловий, сразу — быка за рога?

— Ответьте на мой вопрос.

Макколэм отодвинул от стола стул и сел.

— Я голоден как волк. Давайте сначала перекусим, а потом я вам все расскажу.

Малоун не пошевелился.

— Сначала ответьте на мой вопрос.

— Хорошо, будь по-вашему. Ради налаживания добросердечных отношений я готов поголодать еще немного. Я охотник за сокровищами. Разыскиваю Александрийскую библиотеку. Ищу хоть какие-то ее остатки уже больше десяти лет. В Бейнбридж-холле я оказался из-за тех троих мужчин. Четыре дня назад они убили женщину, которая располагала ценнейшей информацией, и я шел по их следу в надежде выяснить, что им удалось от нее узнать. Они же привели меня к вам.

— Там, в поместье, вы сказали, что обладаете информацией, которой нет у меня. Что дает вам основания так думать?

Макколэм отодвинул стул и встал.

— Я сказал, что, возможно, обладаю информацией, которой не располагаете вы. Послушайте, у меня нет ни времени, ни желания продолжать пустопорожние препирательства. Мне уже приходилось бывать в этом поместье. Вы не первый, кто приезжает туда в поисках ответов. Каждый из вас, любителей, обладает зернышком знаний вперемешку с нагромождением вымыслов. Я готов обменять кое-что из своих знаний на это ваше зернышко. Вот и все, Малоун. Никаких зловещих замыслов.

— И чтобы продемонстрировать свою «добрую волю», вы застрелили в затылок двух человек? — спросила Пэм с интонациями прокурора.

— Я застрелил этих людей, чтобы спасти вас. — Макколэм огляделся. — До чего же мне здесь нравится! Вам известно, что впервые мартини стали предлагать клиентам именно здесь? Хемингуэй, Фитцджеральд, Гершвин — все они выпивали в этом ресторане. Тут живет сама история.

— Вы любите историю?

— Род занятий обязывает.

Макколэм встал.

— Собрались уходить? — усмехнувшись, спросил Малоун.

Макколэм стоял непринужденно, с невозмутимым видом, хотя Малоун намеренно пытался вывести его из равновесия.

— Вы чересчур подозрительны, — ответил он. — Продолжайте в том же духе, отправляйтесь в Квест героя самостоятельно. Надеюсь, вам повезет.

Этот человек действительно многое знал.

— Откуда вам об известно о Квесте?

— Я уже сказал вам, что иду по этому следу не первый год. А вы? Готов поспорить, что вы новичок. Я встречался со множеством подобных вам людей. Они считают, что знают все на свете, а на самом деле не знают ни черта. Именно поэтому Александрийскую библиотеку за полторы тысячи лет так никто и не нашел. — Макколэм помолчал. — Знаете, Малоун, вы напоминаете мне осла, который стоит по колено в чудесной сочной траве, но, просунув голову сквозь изгородь, ест сорняки, растущие на соседнем участке. Прощайте! Приятно было познакомиться! Я намерен пересесть вон за тот столик и как следует позавтракать.

Сказав это, он отправился в противоположный конец наполовину пустого кафетерия.

— Ну и что ты о нем думаешь? — спросил он у Пэм.

— Зазнайка. Но в остальном… мужчина интересный.

Малоун улыбнулся.

— Ему что-то известно, но, сидя здесь, мы не выясним, что именно.

— Согласна с тобой. — Она встала. — Тогда пойдем и позавтракаем с нашим новым другом.

Сейбр сидел за столиком и ждал. Если его расчет правилен, они скоро подойдут. Малоун не сможет противостоять искушению. Он наверняка знает не больше того, что успел рассказать ему Джордж Хаддад, а это, как следовало из прослушанной Сейбром пленки, не слишком много. Возможно, кое-какие пробелы Малоун сумел заполнить с помощью того, что утащил в ранце из квартиры палестинца, но все равно Сейбр был готов поклясться в этом — главные вопросы остались без ответов.

Впрочем, та же самая проблема стояла и перед ним.

Сейбру приходилось делать над собой усилие каждый раз, когда нужно было общаться с другими людьми. Он привык к уединенности собственных мыслей, а в компании оказывался редко, преимущественно со случайными женщинами, от которых ему был нужен только секс. В большинстве случаев — за деньги. Они были профессионалками, как и он сам, только не по той части, выполнявшими работу за плату; они говорили ему по ночам то, что он хотел слышать, и уходили рано утром. Жесткие условия постоянной физической опасности и умственного напряжения, в которых он существовал, не подстегивали, а, наоборот, подавляли сексуальное влечение, иссушали мозг. Иногда он спал со своими помощницами, однако, как произошло с Брит, которую он застрелил два часа назад, это могло иметь неприятные побочные эффекты. Он не знал романтических отношений и дорого ценил свое одиночество.

Сейбру уже приходилось превращаться в артиста, когда нужно было заручиться доверием нужных людей. Слова, манера поведения, походка, жесты, важный тон — все это он перенял у одного из многочисленных любовников своей матери, полицейского из Чикаго, где они жили, когда ему было двенадцать. Сейбр помнил, как тот пытался произвести впечатление на мать своей надменной самоуверенностью, как водил их на игру знаменитой бейсбольной команды «Уайт сокс» и возил на озеро. Позже он понял, что коп, как и остальные мужчины его матери, добивался только одного — провести несколько ночей в ее кровати. После того как цель была достигнута, от трогательного внимания не оставалось и следа. Он возненавидел всех этих похотливых скунсов. Когда он хоронил мать, ни одного из них не оказалось рядом. Она умерла одинокой и сломленной.

Он не хотел, чтобы его постигла такая же судьба.

Сейбр встал и направился к стойке шведского стола.

Ему, как и Малоуну, нравился «Савой»: его номера, обставленные дорогой антикварной мебелью, типичные для Старого Света лакеи, обслуживающие постояльцев, — вся та роскошь, которой привычно наслаждался Альфред Херманн и остальные члены ордена Золотого Руна. Сейбр тоже хотел пользоваться всем этим, но на своих, а не на их условиях. Однако, чтобы получить все это, ему был необходим Коттон Малоун. Вот почему сейчас Сейбр размышлял над тем, что может находиться в кожаном ранце, который забрал из квартиры Хаддада Малоун. До сегодняшнего дня ему удавалось на шаг опережать своего противника, и пока это преимущество сохранялось. Но что будет завтра?

Малоун и его бывшая пробирались по направлению к нему между быстро заполняющимися столиками.

— Ну ладно, Макколэм, — сказал Малоун, — мы здесь.

— Возьмете здесь что-нибудь? — двусмысленно спросил лже-Макколэм.

— Да. Как минимум то, что смогу.

Он заставил себя засмеяться.

— Надеюсь, это не максимум того, что вы можете.

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани и Кассиопея ретировались на кухню, а Брент Грин пошел открывать дверь. Женщины заняли позицию возле открывающейся в обе стороны двери и слушали, как Грин впустил Дейли и провел его в гостиную. Затем мужчины сели за стол.

Первым заговорил Дейли.

— Брент, — сказал он, — нам нужно кое-что обсудить.

— Нам всегда есть что обсудить, Ларри.

— У нас серьезная проблема, а множественное число «мы» я употребил потому, что приехал, намереваясь помочь тебе разрешить ее.

— Судя по тому, который теперь час, это должно быть чем-то важным. Так почему бы тебе не посвятить меня в суть дела?

— Буквально только что в поместье, расположенном к западу от Лондона, обнаружены три трупа. У каждого — по пуле в голове. Все пули одного калибра. Из поместья похищен фургон бригады уборщиков, а их самих кто-то вырубил. Угонщики доехали на фургоне до соседнего городка и бросили его там. Свидетели видели, как из фургона вышли мужчина и женщина, а затем сели на ближайший поезд до Лондона. На записях камер наблюдения вокзала Паддингтон видно, как с этого поезда сошли Коттон Малоун и его бывшая жена.

Стефани сразу сообразила, куда гнет Дейли.

— Очевидно, — сказал Грин, — ты предполагаешь, что этих несчастных застрелил именно Малоун?

— Похоже на то.

— Судя по всему, Ларри, ты не выступал обвинителем ни по одному делу об убийстве.

— А ты?

— По шести. Когда был помощником прокурора штата. У тебя нет никаких доказательств того, что их убил Малоун.

— Может, и нет, но я знаю, какой крик поднимут англичане, поэтому уточнение деталей оставлю им.

Стефани понимала: сложившаяся ситуация грозит Малоуну серьезными неприятностями и, перехватив взгляд Кассиопеи, прочитала в нем ту же мысль.

— Англичане уже опознали Малоуна и не задержали его только по одной причине: сначала они решили выяснить у нас, что происходит. Тебе случайно не известен ответ на этот вопрос?

В воздухе повисло молчание, и Стефани представила себе гранитное лицо Грина. Изображать монумент у него получалось лучше всего.

— Это находится вне моей юрисдикции, — наконец ответил он. — И, что бы ни делал Малоун, почему кто-то считает, что он работает на нас?

— Наверное, я выгляжу глупо.

— Не всегда.

— Классно, Брент! Юмор! Это так на тебя не похоже! Но, как я уже сказал, Малоун находится в Лондоне, и из-за него погибли уже четыре человека — вне зависимости от того, спускал он курок или нет. Кроме того, у меня есть подозрение, что в эту историю вовлечено и Александрийское Звено.

— Сплошные зигзаги логики. Именно так Белый дом осуществляет свою политику?

— Белый дом тут ни при чем. Ты, кстати, сейчас занимаешь далеко не верхнюю строчку в списке его любимцев.

— Если президент во мне больше не нуждается, он меня уволит.

— Не уверен, что тут удастся обойтись одной только отставкой.

Стефани поняла: Дейли наконец подошел к истинной цели своего визита.

— Что у тебя на уме? — осведомился Грин.

— Есть кое-что. Рейтинг популярности президента сейчас не очень высок. До истечения второго президентского срока осталось еще три года, но мы хотели бы уйти в зените славы. Кто бы этого не хотел? А что может быть лучше для поднятия рейтинга, чем решительная защита национальных интересов? И что может угрожать им больше, чем террористический акт?

— На сей раз ты прав.

— Где Стефани?

— Откуда мне знать?

— Ну ладно, не пудри мне мозги. Только день или два назад ты говорил о том, что готов уйти в отставку, чтобы поддержать ее. Я говорю ей, чтобы она не вмешивала в дело «Магеллан», а она тут же поднимает всю группу на ноги. Она поступила так с твоего одобрения?

— Я ей не пастух.

— Президент уволил ее. Она больше не у дел.

— Не посоветовавшись со мной?

— Он посоветовался с собой, и этого вполне достаточно. Она в заднице!

— Кто же теперь возглавит группу «Магеллан»?

— Позволь мне рассказать тебе коротенькую историю. Нет, она не моя, а из книги Криса Мэттьюза «Жесткая подача». Нет, мы с ним не в одном политическом лагере, но он умный мужик. Он пишет о том, как сенатор Билл Брэдли, теперь уже бывший, был на ужине, устроенном в его честь. Он захотел намазать тарталетку маслом, но никак не мог дозваться официанта, разносившего поднос с маслом. Наконец, когда ему надоело махать рукой, он сам подошел к парню и сказал, что тот, видно, не знает, кто он такой. «Я Билл Брэдли, ученый, профессиональный баскетболист, сенатор Соединенных Штатов, и я хочу масла!» На официанта, однако, эта тирада не произвела никакого впечатления, и он ответил, что сенатор, видно, не знает, кто он такой. И сказал: «А я — парень, который командует маслом». Видишь, Брент, власть — это то, что ты держишь в руках. Так вот, теперь я — тот парень, который командует группой «Магеллан».

— Насколько мне известно, до того как прийти на службу в Белый дом, ты был профессиональным лоббистом, а до этого — политическим консультантом. Какими же качествами ты обладаешь, чтобы возглавить самое секретное разведывательное учреждение министерства юстиции?

— Одним, но очень важным: президент прислушивается к моему мнению.

— И еще то, что ты готов целовать ему задницу каждый раз, когда он наклоняется.

— Я приехал сюда не для того, чтобы обсуждать с тобой свою квалификацию. Решение принято. Так где же Стефани?

— Наверное, в своем гостиничном номере.

— Я подписал ордер на ее арест.

— Кто из министерства юстиции одобрил его?

— Ознакомившись с фактами, его одобрили в Белом доме. Она нарушила несколько федеральных законов.

— Не сообщишь, каких именно?

— Как насчет нападения на гражданина иностранного государства? Сотрудница израильского посольства клянется, что Стефани пыталась ее убить, а в качестве вещественного доказательства предъявляет здоровенную шишку на голове.

— Ты собираешься начать против нее уголовное преследование?

— Я собираюсь упрятать ее скорбную задницу в какое-нибудь место, где нет репортеров.

— И откуда она уже никогда не выйдет?

Вновь повисло молчание.

— Дерьмо случается, Брент!

— Включая меня?

— Включая тебя. Похоже, ты очень не нравишься израильтянам, хотя они не говорят, почему именно. Возможно, из-за христианского консерватизма, с которым ты носишься, как курица с яйцом. — Дейли помолчал. — А может, из-за того, что ты идиот. Не знаю.

— Сильно же у тебя уважение к моей должности!

— Я уважаю тех людей, которые привели меня в офис, и тебе советую. Давай поговорим начистоту. Мы могли бы использовать первоклассный террористический акт, и никто из тех, кого я знаю, не пролил бы слезинки, если бы жертвой стал ты. Это было бы чистой победой. Нашей победой. Одним махом семерых побивахом и все такое дерьмо. Тебя нет. Израиль счастлив. Наши рейтинги взлетают до небес. Все смотрят на президента как на отца нации. Жизнь прекрасна.

— Значит, ты приехал сюда, чтобы угрожать генеральному прокурору Соединенных Штатов?

— Ну что ты, ни в коем случае! Я приехал, чтобы предупредить тебя об опасности. Ты имеешь право знать, чтобы заранее предпринять надлежащие меры предосторожности. Это касается и Стефани. По какой-то причине израильтяне имеют на нее большущий зуб. Но ты, разумеется, не знаешь, где она, и поэтому мы не имеем возможности предупредить ее. А жаль! Ты — другое дело. Считай, что тебя предупредили.

— По всей видимости, сами израильтяне не будут вовлечены в мое убийство?

— Конечно нет. Они же не террористы. Но эти ребята настоящие выдумщики и наверняка что-нибудь придумают. У них имеются связи, скажем так, с сомнительными элементами. Поэтому тебя и решили предупредить.

Стефани услышала, как кто-то из мужчин встал.

— Все это часть нашей работы, Брент.

— А если я буду хорошим мальчиком и не переступлю запретную черту, эти «сомнительные элементы» потеряют ко мне интерес?

— Не могу сказать, но это вполне возможно. Может, попробуешь? Тогда и увидим.

В гостиной вновь повисла тишина, и на сей раз она длилась дольше обычного. Стефани представила себе двух львов, сверлящих друг друга взглядами.

— Неужели репутация президента стоит всего этого? — спросил Грин.

— Так вот что ты подумал… Нет, дорогой! Речь идет о моей репутации, о том, на что способен я! А такой политический капитал стоит дороже золота.

До слуха Стефани донеслись удаляющиеся шаги.

— Ларри! — возвысив голос, окликнул Грин.

Шаги умолкли.

— Я тебя не боюсь!

— А следовало бы.

— Делай что хочешь, но следующий выстрел — за мной!

— Договорились, Брент. Только после моего выстрела ты окажешься в Вермонте, в деревянной коробке, закопанной на шесть футов под землей.

— Не будь таким самоуверенным.

Дейли хохотнул.

— Самое забавное во всем этом состоит в том, что два моих самых больших геморроя помогут вытащить эту администрацию из задницы, в которой она находится.

— Мы можем преподнести тебе сюрприз.

— Если тебе приятно, можешь и дальше тешить себя этими иллюзиями. Желаю хорошего дня.

Входная дверь открылась, а затем захлопнулась.

— Он ушел, — сообщил Грин.

Стефани вышла из кухни.

— Ну вот, теперь ты больше не можешь мной командовать.

Серые глаза пожилого мужчины были подернуты паутиной усталости. Она тоже находилась на пределе.

— Ты все-таки добилась, чтобы тебя уволили.

— И это волнует нас меньше всего, — вставила Кассиопея.

— В правительстве засел предатель, — сказал Грин. — И я намерен вывести его на чистую воду.

— Господин генеральный прокурор, — заговорила Стефани, — вы никогда не сталкивались с «сомнительными элементами», о которых говорил Дейли. Он прав, израильтяне не будут сами выполнять грязную работу. Они наймут для этого других. Вот эти другие и представляют главную проблему.

— Значит, нам всем следует проявлять предельную осторожность.

Стефани с трудом удержалась от улыбки. Брент Грин обладал большим мужеством, чем она ожидала. Но тут было что-то еще. Она заподозрила это раньше, а теперь была уверена.

— А ведь у тебя есть план, не так ли?

— О да, я весьма изобретательный парнишка.

Вена, Австрия, 10.50

Альфред Херманн попрощался с членами Политического комитета и, извинившись, покинул обеденный зал. Только что ему сообщили, что прибыл особый гость.

Пройдя по коридорам первого этажа, он вышел в вестибюль как раз в тот момент, когда в дверь входил Хенрик Торвальдсен. Надев на лицо дежурную улыбку, он проговорил на английском:

— Хенрик! Как я рад вас видеть!

Торвальдсен при виде хозяина дома тоже улыбнулся.

— Альфред, поначалу я хотел остаться дома, но затем решил, что просто обязан приехать со всеми остальными.

Херманн подошел, и хозяин с гостем обменялись рукопожатиями. Они были знакомы сорок лет, и за это время датчанин почти совсем не изменился: все такой же «скрипичный ключ» с искривленным под невообразимым углом позвоночником, похожий на причудливую фигурку из жести. Херманн всегда восхищался тем, как Торвальдсен умеет контролировать свои эмоции. Тот в любых обстоятельствах оставался сдержанным и вежливым, словно в его мозг была заложена некая программа, регулирующая поведение. Для этого необходим талант. Но Торвальдсен еврей. Не фанатик, не ярко выраженный, но все же еврей. Хуже того, он близкий друг Коттона Малоуна. Херманн был уверен, что Торвальдсен приехал в Вену вовсе не для того, чтобы пообщаться с собратьями по ордену.

— Я действительно рад, что вы здесь, — сказал Херманн. — Мы должны о многом поговорить.

Во время ассамблей они часто проводили время вместе. Торвальдсен был одним из немногих членов ордена, чье состояние могло соперничать с капиталами Херманна. Он имел тесные связи с большинством правительств европейских стран, а его миллиарды евро говорили сами за себя.

В глазах датчанина блеснул огонек.

— Я сгораю от нетерпения услышать все, что вы хотели бы мне сказать.

— А это кто? — осведомился Херманн, кивнув на паренька, стоящего рядом с Торвальдсеном.

— Гари Малоун. Его отец уехал на несколько недель и оставил мальчика со мной, а я решил взять его с собой.

Потрясающе! Торвальдсен его прощупывает!

— Вот и отлично. Несколько более молодых, чем мы с вами, членов ордена также приехали с детьми. Я позабочусь о том, чтобы они не заскучали.

— Не сомневаюсь в этом.

Вошли слуги с чемоданами, и Херманн жестом велел им нести их на второй этаж. Он заранее решил, какую комнату займет Торвальдсен.

— Прошу вас в мой кабинет, пока перенесут ваш багаж. Маргарет не терпится встретиться с вами.

— Но со мной Гари.

— Все в порядке. Возьмем его с собой.

Малоун покончил с завтраком и смотрел на Джимми Макколэма. Он был почти уверен, что имя не настоящее.

— Не расскажете ли мне, в чем заключается ваш интерес? — спросил Макколэм. — Александрийская библиотека — это нечто вроде Святого Грааля. Ее искали многие, но они либо фанатики, либо чокнутые. Вы не похожи ни на тех, ни на других.

— Вы тоже, — сказала Пэм. — И в чем же ваш интерес?

— Что у вас с плечом?

— А с чего вы решили, что у меня что-то с плечом?

Макколэм поддел вилкой кусок омлета и сунул его в рот.

— Вы все время гладите его — так, будто оно ушиблено.

— Может, так оно и есть.

— Вы вообще ничего не хотите мне рассказывать. — Макколэм посмотрел на Малоуна. — Не слишком ли вы недоверчивы по отношению к человеку, который спас ваши задницы?

— Она задала хороший вопрос: зачем библиотека понадобилась вам?

— Отвечу вам так: если я ее найду, некоторые люди с лихвой отблагодарят меня за приложенные усилия. Впрочем, лично я считаю эти поиски пустой тратой времени. Однако люди из-за этого убивают друг друга. Значит, кому-то что-то известно.

Малоун решил кинуть камушек в воду.

— Вы упомянули Квест героя. Мне о нем известно. Это ключи, указывающие путь к библиотеке. — Он сделал паузу. — По крайней мере так мне кажется.

— Так и есть, уж вы мне поверьте. Были и другие, удачливые искатели. Я не встречался и не говорил ни с одним из них, но слышал об их опыте. Квест героя столь же реален, сколь реальны Хранители.

Еще одно ключевое слово. Этот человек и впрямь хорошо информирован. Малоун снова занялся сдобной булочкой, которую он намазывал сливовым джемом.

— Чем мы можем помочь друг другу? — спросил он.

— Как насчет того, чтобы для начала рассказать мне, зачем вы ездили в Бейнбридж-холл?

— Ради «Эпифании святого Иеронима».

— Это что-то новенькое. Не могли бы вы меня просветить?

— Откуда вы? — неожиданно для собеседника спросил Малоун.

Макколэм усмехнулся.

— Все еще прощупываете меня? Ну что ж, так и быть, подыграю вам. Родился в великом штате Кентукки, в городе Луисвилль и, предвосхищая ваш следующий вопрос, сразу сообщаю: высшего образования у меня нет. Вместо колледжа я пошел в армию и служил в спецвойсках.

— То есть если я решу проверить, то обнаружу в списке рекрута по имени Джимми Макколэм? Пора бы вам открыться.

— Боюсь вас разочаровать, но у меня есть и паспорт, и свидетельство о рождении, и имя мое в списке рекрутов вы найдете. Когда мне это надоело, я ушел в почетную отставку. Но разве это важно? Теперь имеет значение только то, что происходит здесь и сейчас.

— Какой трофей вы хотите получить в результате своей охоты?

— Надеюсь, когда библиотека будет найдена, их окажется много. А вот ради чего вы в это ввязались?

— Путешествие может оказаться опасным.

— Первая разумная мысль, прозвучавшая из ваших уст.

— Библиотеку, возможно, ищут и другие.

— Я чего-то не знаю? Расскажите мне об этом.

— Израильтяне.

Малоун заметил, что в живых глазах Макколэма вспыхнул огонек удивления, а затем в них вернулась прежняя ясность, и их новый знакомец произнес с улыбкой:

— Я люблю опасности.

Пора подцепить его на крючок.

— «Эпифания святого Иеронима» — у нас.

— От любой вещи мало проку, если не знаешь, для чего она нужна.

Малоун не мог не согласиться.

— А я знаю подробности Квеста героя.

Это признание заинтересовало Малоуна, тем более что Джордж Хаддад не сообщил ему никаких подробностей этого Квеста.

— Мне хотелось бы узнать, нет ли у вас романа Томаса Бейнбриджа, — проговорил Макколэм.

Пэм все еще завтракала, доедая йогурт и фрукты. Она знала, что первое правило адвокатской практики гласит: никогда не выдавай то, что тебе известно, но Малоун рассудил иначе: чтобы что-нибудь получить, нужно что-нибудь дать. Поэтому он сказал:

— Да, эта книга у меня есть. — Затем, желая помучить собеседника, добавил: — И вдобавок кое-что еще.

Макколэм изобразил восхищение.

— Я знал, что сделал правильный выбор, решив спасти вам жизнь!

Херманн проводил взглядом Торвальдсена и его юного спутника, когда они выходили из его кабинета. Маргарет стояла рядом с ним. Они очень мило общались на протяжении последних тридцати минут.

— Что думаешь? — спросил Херманн, обращаясь к дочери.

— Торвальдсен, как всегда, сдержан. Предпочитает не говорить, а слушать.

— Это у него в крови. Как и у меня, — откликнулся Херманн, а про себя подумал: «И тебе тоже нужно этому научиться». — Ты ничего не почувствовала?

Она отрицательно покачала головой.

— А относительно мальчика?

— Он, похоже, хорошо воспитан.

Херманн решил рассказать дочери кое-что из того, о чем она не знала.

— Хенрик косвенно связан с начинанием, которое в настоящее время пытается реализовать Круг. Это крайне важно в связи с тем, о чем мы говорили сегодня за завтраком.

— Александрийская библиотека?

Он кивнул.

— Во все это вовлечен один из его ближайших друзей, человек по имени Коттон Малоун.

— Сейбр продолжает проведение операции?

— Да, и вполне успешно. Пока все идет по плану.

— Фамилия мальчика — Малоун. Они как-то связаны?

— Это сын Коттона Малоуна.

На ее лице отразилось удивление.

— Что он здесь делает?

— Вообще-то это было не слишком разумно со стороны Хенрика — привезти парня с собой. Но, с другой стороны, он правильно рассудил: когда здесь соберутся все члены ордена, это место будет наиболее безопасным для них обоих. Хотя от несчастного случая никто не застрахован.

— Ты способен причинить вред мальчику?

Взгляд Херманна стал свинцовым.

— Я пойду на все, чтобы защитить наши интересы. И ты — тоже.

Маргарет ничего не ответила, и Херманн дал ей несколько секунд, чтобы обдумать его слова. Наконец она сказала:

— Нам нужно, чтобы произошел несчастный случай?

Херманн был рад, что она начинает осознавать серьезность ситуации.

— Это зависит от того, что на уме у нашего дорогого друга Хенрика.

— Почему у вас такое необычное имя — Коттон? — поинтересовался Макколэм.

— Вообще-то это довольно… — начала Пэм, но Малоун оборвал ее:

— Долгая история, и мы можем поговорить на эту тему как-нибудь в другой раз. Теперь же мне хотелось бы услышать о Квесте героя.

— Вы всегда так болезненно реагируете на вопросы относительно вашего имени?

— На что я действительно болезненно реагирую, так это на время, потраченное впустую.

Макколэм доедал фрукты. Малоун обратил внимание на то, что мужчина взял себе весьма плотный завтрак: овсянку, клубнику, яйца, сок.

— Хорошо, Малоун, у меня действительно имеются детали Квеста. Я взял их у одного из Приглашенных, который умер раньше, чем успел отправиться в путь.

— Ваша работа?

— Нет, он умер своей смертью. Я нашел его и украл описание Квеста. Не спрашивайте меня, кто это был, я все равно не скажу. Но текст у меня есть.

— И вы уверены в том, что он подлинный?

Макколэм хохотнул.

— В моем деле нельзя быть уверенным ни в чем, пока не проверишь на практике. Но я рискну.

— Что вам нужно на самом деле? — спросила Пэм. В течение всего завтрака она хранила необычное для нее спокойствие. — Очевидно, что вам известно больше, чем нам. Зачем же вы тратите на нас время?

— Откровенно говоря, у меня есть одна проблема. Я сражался с текстом Квеста на протяжении нескольких последних недель, но это настоящий ребус, который я не в состоянии разгадать. Вот я и подумал: одна голова хорошо, а три лучше. Если вы поможете мне, я взамен поделюсь с вами тем, что мне известно.

— И ради этого вы застрелили в затылок двоих людей? — спросил Малоун.

— Они бы сделали то же самое с вами. Что, кстати сказать, должно было заставить вас задуматься: кому это могло понадобиться?

«Отличный вопрос!» — подумал Малоун. По пути от Лондона за ними никто не следил, в этом он был уверен. Мысль о том, что убийцы ждали их в Бейнбридж-холле, была нелепой, ведь он решил отправиться туда всего несколько часов назад.

— Этот Квест, — сказал Макколэм, — содержит в себе гораздо больше, чем я предполагал первоначально. — А теперь вы расскажите мне, каким образом в это оказались вовлечены евреи.

— Вчера был убит мой друг, и на этом интерес израильтян должен быть исчерпан.

— Ваш друг что-то знал о библиотеке?

— Именно из-за этого его и убили.

— Не его первого.

— Я полагаю, найденные манускрипты вы намерены продавать оптом и в розницу?

Макколэм пожал плечами.

— Должен же я компенсировать затраты и хлопоты! А вас это тревожит?

— Если манускрипты все еще существуют, их нужно сохранить и изучать.

— Я не отличаюсь жадностью, мистер Малоун. Безусловно, среди найденного окажется кое-что не слишком ценное, что я смогу продать. — Макколэм сделал паузу. — Если, конечно, нам вообще удастся что-нибудь найти. Подобная находка сама по себе окупит мои усилия.

— Славой и богатством, — вставила Пэм.

— Награда из глубины веков, — сказал Макколэм. — Это тоже тешит самолюбие.

С Малоуна было достаточно пустопорожней болтовни.

— Расскажите нам о ключах к Квесту, — попросил он.

Макколэм сидел перед ними равнодушный, как божество, и хитрый, как, демон. За этим типом нужен глаз да глаз, слишком уж легко он убивает. Но если в его распоряжении Квест героя, он может оказаться для них единственной тропинкой вперед.

Макколэм сунул руку в карман и выудил оттуда лист бумаги.

— Вот так это начинается.

Малоун взял бумагу и прочитал:

«Какая странная вещь — манускрипты, великий путешественник в неведомое! Они появляются по отдельности, но кажутся единым целым тому, кто знает, что все цвета радуги происходят от одного белого цвета. Как найти этот единственный луч? Это загадка, но посети храм, стоящий у реки Тежу в Вифлееме, посвященный нашему святому заступнику».

— Где остальное? — спросил он.

Макколэм усмехнулся.

— Расшифруйте сначала этот кусок, а потом увидите остальное. Будем двигаться шаг за шагом.

Малоун встал.

— Куда вы? — спросил Макколэм.

— Отрабатывать свою повинность.

Вашингтон, округ Колумбия, 5.30

Стефани пришлось повидать много чего, но с угрозой ареста она столкнулась впервые. Ларри Дейли высоко поднял планку.

— Мы должны сами нанести Дейли удар, — сказала она.

Она, Кассиопея и Грин стояли на кухне. В кофеварке заваривался кофе. Его запах напомнил Стефани о том, что она голодна как волк.

— Что у тебя на уме? — осведомилась Кассиопея.

За двенадцать лет Стефани ни разу не нарушила режим секретности в отношении деятельности группы «Магеллан». Она приносила присягу и свято соблюдала ее. Но что было делать теперь? Поразмыслив, она решила, что иного выхода у нее нет, и сказала:

— Мы вели расследование в отношении Дейли.

Глаза Грина подозрительно сузились.

— Объяснись! — потребовал он.

— Я хотела выяснить, что заставило этого человека влезть по уши в долги, и приказала одному из агентов разобраться в этом. Она разрабатывала его почти год, в результате чего я узнала много интересного.

— Ты не устаешь меня удивлять, Стефани! Ты хоть представляешь, что с тобой сделали бы, узнай он об этом?

— Вероятно, меня бы уволили, но какое это сейчас имеет значение!

— Он пытается убить тебя. Возможно, он уже все знает.

— Сомневаюсь. Мой агент работала очень аккуратно. Но сам Дейли по уши увяз в проблемах. Чуть раньше ты сказал, что не знаешь, чтобы он когда-либо нарушал закон. А я знаю. Нарушал, причем множество раз: нарушения в финансировании избирательной кампании, взятки, махинации… Дейли — это что-то вроде трубы, через которую заинтересованные люди, предпочитающие оставаться анонимными, выкачивают из Белого дома все, что им нужно.

— Почему ты не выдвинула против него обвинение?

— Я собиралась, но потом произошла та утечка и мне пришлось ждать.

— А теперь, когда Дейли возглавил группу «Магеллан», он узнает о том, что за ним следили?

— Нет, — мотнула головой Стефани. — Вся информация хранится у меня в надежном месте, а агент, которая вела расследование, давно переведена из группы в другое подразделение. Кроме нас с ней, об этом расследовании никто не знает.

Грин налил кофе в две чашки.

— Что ты намерена делать?

— Поскольку со мной подруга, которая обладает множеством разнообразных навыков, мы доведем расследование до конца.

— Что-то мне эта идея не нравится, — проговорила Кассиопея.

Грин обвел кухню рукой и сказал:

— Берите к кофе все, что понравится, леди.

— А ты не будешь?

— Я не пью кофе.

— Тогда зачем тебе кофеварка?

— У меня бывают гости. — Он помолчал. — Иногда.

Солидность, самодостаточность Грина на секунду уступили место мальчишеской искренности, и Стефани это понравилось.

— Кто-нибудь, кого я знаю? — уточнила она.

Грин улыбнулся.

— Ты полон сюрпризов!

Грин кивнул, но было заметно, что ему хочется переменить тему.

— Хенрик — потрясающий человек! Он всегда идет на шаг впереди всех. Но как насчет тебя, Стефани? Что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь довести расследование до конца?

Стефани сделала глоток обжигающего густого кофе.

— Нам нужно нанести визит в его дом.

— Зачем? — удивилась Кассиопея. — Даже если нам удастся проникнуть внутрь, его компьютер наверняка защищен паролем.

Стефани улыбнулась.

— Вот это как раз не проблема.

Грин смотрел на нее с нескрываемым удивлением.

— Тебе не нужен пароль?

Она мотнула головой и подвела черту:

— Пора прищучить этого сукина сына!

Малоун вошел в бизнес-центр отеля «Савой». Это просторное помещение было под завязку набито компьютерами, факсами и копировальными аппаратами. Он сказал служащему, что ему надо, и был тут же препровожден к компьютерному терминалу. Счет за услуги он велел выписать на номер Макколэма.

Малоун уже собрался было сесть, но его остановила Пэм.

— Можно мне? — спросила она.

Малоун решил предоставить ей честь быть первооткрывателем. Когда они шли сюда из кафетерия, он, наблюдая за ней краем глаза, заметил, что она разгадала его намерения.

— Почему бы и нет. Прошу.

Он передал ей лист бумаги, на котором было написано начало Квеста героя, а затем повернулся к Макколэму.

— Вы говорите, что это оказалось у вас недавно?

— Нет, я не упоминал о времени, хитрый господин Малоун.

— Я должен знать. Это очень важно. В последние несколько месяцев?

Поколебавшись, их благодетель кивнул.

Малоун напряженно думал.

— Насколько мне известно, Хранители приглашали людей в библиотеку на протяжении столетий. Значит, ключи должны были меняться. Они наверняка приспосабливали их к тому или иному времени. Готов побиться об заклад, что они приспосабливали их даже к самому приглашенному. Почему бы и нет? Персонализировали их. Эти люди не боялись сложностей.

Макколэм кивнул.

— Звучит логично.

Пэм стучала по клавиатуре. Малоун продолжал рассуждать:

— Первая часть: «Какая странная вещь — манускрипты, великий путешественник в неведомое! Они появляются по отдельности, но кажутся единым целым тому, кто знает, что все цвета радуги происходят от одного белого цвета. Как найти этот единственный луч?» Все это белиберда, иносказательное сообщение о наличии большого объема информации. Важна вторая часть: «Это загадка, но посети храм, стоящий у реки Тежу в Вифлееме, посвященный нашему святому заступнику». Отсюда мы и начнем.

— Я уже начала, — откликнулась Пэм.

Малоун улыбнулся. Она опережала его, и ему это нравилось.

— Я провела поиск по запросам «Тежу» и «Вифлеем».

— Не слишком ли это просто? — осведомился Макколэм.

Хранители не могут игнорировать окружающий мир. Если существует интернет, почему не предположить, что Приглашенный им воспользуется?

Он посмотрел на экран. Веб-сайт, который нашла Пэм, относился к Португалии. Это была страничка, посвященная туризму и путешествиям, и на ней рассказывалось о различных достопримечательностях Лиссабона и его окрестностей.

— Белем, — стала читать Пэм, — предместье Лиссабона, расположенное в месте впадения реки Тежу в Атлантический океан. Белем на португальском означает Вифлеем.

Малоун стал читать об этом месте, расположенном к юго-западу от центра Лиссабона. Отсюда давным-давно португальские каравеллы уходили покорять западный мир. Васко да Гама — в Индию, Магеллан — в кругосветное плавание, Бартоломеу Диаш — к мысу Доброй Надежды. Со временем Белем стал процветать благодаря богатствам, в основном — пряностям, которые потекли в Европу через этот порт из Нового Света. Португальский король построил там летний замок, который тут же со всех сторон облепили жилища состоятельных граждан. Некогда отдельный муниципалитет, теперь этот район являлся магнитом для туристов, которых тянули сюда бесчисленные кафе, магазины и музеи.

— С этим местом также связано имя Генриха Мореплавателя, — заметила Пэм.

— Давайте посмотрим, что там за «храм, посвященный нашему святому заступнику», — проговорил Малоун.

Несколько щелчков мышкой, и Пэм указала на монитор:

— Вот, полюбуйтесь.

Экран заполнили собой побитые временем каменные стены грандиозного здания. К небу вздымались причудливые шпили. В этом сооружении, казалось, встретились архитектурные стили эпохи Возрождения и готики. Ощущалось и мавританское влияние. На каменном фасаде были расположены барельефы.

— Монастырь Святой Марии Вифлеемской, — прочитал Малоун надпись внизу экрана.

Пэм прокрутила изображение вверх, и из пояснения они узнали, что это один из самых известных памятников португальской культуры, который также часто называют монастырем иеронимитов. Здесь похоронены многие выдающиеся деятели Португалии, включая ее монархов.

— Почему выскочила эта страница? — спросил Малоун.

Она щелкнула на одну из ссылок.

— Я ввела несколько ключевых слов, и поисковая система отослала нас прямиком сюда. Португальский король выделил средства на сооружение монастыря в тысяча четыреста девяносто восьмом году, в честь открытия Васко да Гамой нового морского пути в Индию. В тысяча пятисотом году это место перешло к ордену иеронимитов, и шестого января тысяча пятьсот первого года в его фундамент был заложен первый камень.

Малоуну было известно значение этой даты. Его мать была католичкой, и они регулярно посещали церковь, особенно после того, как умер его отец. Шестого января отмечался праздник Эпифании.

Как там написано у Хаддада?

«Великие деяния часто начинаются с озарения».

— Главный храм и монастырь, — сообщила Пэм, — были впоследствии посвящены святому Иерониму. Коттон, ты помнишь, что говорил о нем Хаддад?

Он помнил. Один из Отцов Церкви, который перевел на латынь многие библейские тексты, включая Ветхий Завет.

— Тут есть и другие ссылки на Иеронима, — проговорила Пэм.

Еще один щелчок мышкой — и изображение на экране сменилось. Все трое стали читать появившийся на мониторе текст. Первым это заметил Малоун.

— Он является святым покровителем библиотек! Похоже, Квест начинается в Лиссабоне.

— Неплохо, Малоун!

— Мы отработали свою повинность?

— Как я уже сказал, у меня не очень получается разгадывать загадки, а вот вы в этом мастера. Но дальше будет сложнее.

Малоун усмехнулся.

— Как насчет того, чтобы объединить усилия и вместе расколоть этот орешек?

Вена, 13.00

Торвальдсен вышел из ванной комнаты и стал смотреть, как Гари распаковывает чемодан. После похищения весь его гардероб состоял только из того, что было на нем, поэтому вчера Джеспер предпринял поездку в Копенгаген и купил ему кое-какие вещи.

— Этот дом — старый, верно?

— Да, он построен много поколений назад, как и Кристиангаде.

— Здесь, в Европе, много старых домов. У нас такого нет.

— Да и сама Европа немного постарше Америки, — усмехнулся датчанин.

— Классная комната!

Апартаменты, в которые их поселили, показались интересными и самому Торвальдсену. Расположенные на втором этаже, рядом с покоями хозяина дома, они были изящно обставлены и, по всей видимости, некогда принадлежали женщине, обладавшей изысканным вкусом.

— Ты любишь историю? — спросил он мальчика.

— Еще два года назад до того, как оказался здесь, не очень любил, — пожав плечами, ответил Гари. — Но тут, когда видишь все собственными глазами, становится гораздо интереснее.

Торвальдсен решил, что пришло время обрисовать своему юному спутнику ситуацию, в которой они оказались.

— Что ты думаешь о хозяине дома и его дочери? — спросил он.

— Они выглядят не очень дружелюбными, но вы им, по-моему, нравитесь.

— Я знаю Альфреда очень давно, но теперь, мне кажется, он что-то замышляет.

Гари сел на постель.

— Думаю, за твоим похищением может стоять именно он.

По лицу мальчика Торвальдсен понял, что до его сознания начала доходить затруднительность их положения.

— Вы уверены?

Торвальдсен покачал головой.

— Не до конца. Именно поэтому мы и находимся здесь. Я хочу все выяснить.

— Мне бы тоже этого хотелось. Эти люди расстроили мою маму, а мне это не нравится.

— Тебе не страшно?

— Вы не привезли бы меня сюда, если бы мне грозила опасность.

Торвальдсену понравился ответ. Этот парень далеко не глуп.

— На твоих глазах убили двоих людей. Не многим в пятнадцать лет приходится видеть такое. Как ты после этого?

— Тот, которого застрелил папа, заслуживал того, что получил. Он пытался забрать меня. Папа сделал то, что должен был. А что собираетесь делать вы?

— Пока не знаю, но скоро здесь будет очень много людей. Могущественных людей. Возможно, у них мне удастся узнать то, что нам нужно.

— Это что-то вроде клуба?

— Можно и так сказать. Клуб людей с общими интересами, которые собираются здесь, чтобы обсудить эти самые интересы.

На столике, стоявшем возле кровати, запищал сотовый телефон Торвальдсена. Он взял его и посмотрел на дисплей. Звонил Джеспер. Торвальдсен нажал на кнопку соединения.

— Вам звонят. Из Тель-Авива.

— Переключи на меня.

Через несколько секунд, когда соединение было установлено, в трубке послышался глубокий баритон:

— Хенрик, что ты затеял?

— О чем это ты?

— Не изображай недоумение. Когда ты звонил мне вчера, у меня сразу возникли подозрения, а сейчас я просто схожу с ума.

Вчера Торвальдсен звонил в аппарат премьер-министра Израиля. Поскольку он жертвовал миллионы на еврейское дело и щедро финансировал многих израильских политиков, включая самого премьер-министра, его звонок не остался без внимания. Торвальдсен задал только один простой вопрос: в чем заключается интерес израильтян по отношению к Джорджу Хаддаду? Он намеренно не адресовал вопрос лично премьер-министру, предпочтя говорить с руководителем его аппарата, который, как теперь было понятно, чувствовал себя весьма неудобно. Поэтому он спросил:

— Ты узнал то, что меня интересует?

— Моссад велел нам не совать нос в их дела.

— Так-то они разговаривают с начальством?

— Только когда не хотят, чтобы начальство совало нос в их дела.

— Значит, ответа у тебя нет?

— Я этого не говорил. Они хотят, чтобы Джордж Хаддад умер, а Малоун остановился. Похоже, Малоун и его бывшая жена направляются сейчас в Лиссабон. И это после того, как прошлой ночью в музее в пригороде Лондона были убиты четыре человека! Интересно вот что: англичане знают, что Малоун причастен к этим убийствам, но не пошевелили и пальцем, чтобы задержать его. Они позволили ему преспокойно покинуть страну. Наши полагают, это вызвано тем, что американцы дали зеленый свет тому, что он делает. Они считают, что американцы снова лезут в наши дела — в том, что касается Джорджа Хаддада.

— Откуда вашим людям это известно?

— У них есть прямой выход на Малоуна. Они точно знают, где он находится и чем занят в каждый конкретный момент. Они уже давно ожидали, что он предпримет подобные действия.

— Кто только в этом не замешан!

— И не говори. Премьер-министр и я очень ценим твою дружбу. Ты один из покровителей нашей нации, и именно поэтому я тебе сейчас позвонил. Моссад намерен выбить Малоуна из игры. Агенты уже направлены в Лиссабон, так что, если ты можешь предупредить его, сделай это.

— Я бы хотел, но у меня нет такой возможности.

— Тогда да поможет ему… Ему понадобится такая помощь.

Связь прервалась, и Торвальдсен нажал на кнопку разъединения.

— Какие-то проблемы? — спросил Гари.

Торвальдсен взял себя в руки.

— Небольшие затруднения с одной из моих компаний. Не забывай, мне ведь еще приходится следить за тем, как продвигается мой бизнес.

Это объяснение, похоже, вполне устроило мальчика.

— Вы говорите, что тут что-то вроде клуба, но так и не объяснили, какое отношение это имеет ко мне.

— Отличный вопрос. Я отвечу на него во время прогулки. Пойдем на улицу, я покажу тебе поместье.

Альфред Херманн услышал, как закрылась дверь комнаты Торвальдсена, и выключил динамик. Подслушивающее устройство, установленное в спальне, работало безупречно. Маргарет сидела напротив него.

— Этот датчанин может создать нам трудности, — сказала она.

Много же времени ей понадобилось, чтобы прийти к столь очевидному выводу! Безусловно, Торвальдсен приехал сюда для того, чтобы как можно больше выведать, но сейчас мысли хозяина дома занимал телефонный разговор датчанина с неизвестным абонентом. Его старый друг сказал слишком мало, чтобы понять, кто и по какому поводу ему звонил, но для Херманна было очевидно, что к бизнесу звонок не имел никакого отношения.

— Он прав? — спросила Маргарет. — Это ты приказал похитить мальчика?

Херманн позволил ей слушать происходящее в соседнем номере по вполне определенным причинам и поэтому в ответ на ее вопрос утвердительно кивнул.

— Это было одной из частей нашего плана. Но мы также позволили ему оказаться спасенным. В настоящее время Доминик окучивает всходы, взошедшие из посеянных нами семян.

— Библиотека.

Он кивнул.

— Мы считаем, что нашли путь к ней.

— Ты не опасаешься того, что подобная информация окажется в руках у Сейбра?

— Он наш эмиссар.

Маргарет с гримасой отвращения покачала головой.

— Папа, он жадный и беспринципный, я годами твержу тебе это.

Терпение Херманна лопнуло.

— Я рассказал тебе о происходящем не для того, чтобы ты спорила со мной! Мне нужна твоя помощь!

Она уловила напряжение в его голосе и стушевалась.

— Конечно. Я и не собиралась перечить тебе.

— Маргарет, мир устроен очень сложно. Нужно использовать все имеющиеся в твоем распоряжении возможности. Сконцентрируйся. Помоги мне разобраться со стоящими перед нами задачами, а Доминик пусть занимается своими.

Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула воздух через сжатые зубы — привычка, возвращавшаяся к ней каждый раз, когда она нервничала.

— Что я должна делать?

— Погуляй, наткнись как бы случайно на Хенрика. Он чувствует себя здесь в безопасности, укрепи его в этом чувстве.

Вашингтон, округ Колумбия, 10.30

Стефани не нравилась ее новая внешность. Благодаря усилиям Кассиопеи ее белокурые волосы стали золотистыми, а другая одежда, новый макияж и пара очков без диоптрий дополнили превращение — не идеальное, но достаточное для того, чтобы сбить с толку людей, которым знакома ее прежняя внешность.

— Я уже давным-давно не носила шерстяные брюки, — посетовала Стефани.

— А я отдала за них кучу денег! — отрезала Кассиопея.

Стефани усмехнулась.

— Можно подумать, ты не можешь себе этого позволить.

Остальной наряд состоял из блузки с вырезом и темно-синего жакета.

Они сидели на заднем сиденье такси, медленно пробирающегося через автомобильные заторы позднего утреннего часа.

— Я с трудом тебя узнаю, — призналась Кассиопея.

— Ты не шутила, когда сказала, что я одеваюсь, как старуха?

— Тебе на самом деле не мешало бы обновить свой гардероб.

— Может быть, если я переживу все это, ты сводишь меня на экскурсию по магазинам.

В глазах Кассиопеи вспыхнул огонек удивления. Стефани нравилась эта женщина, ее уверенность была заразной.

Они ехали к дому Ларри Дейли, который жил в замечательно красивом жилом районе Кливленд-парк, расположенном недалеко от Национального кафедрального собора. Некогда в этом тенистом уголке Вашингтона жители американской столицы селились, ища спасения от городской жары, теперь он пестрел причудливыми магазинами, модными кафе и популярными театрами в стиле ар деко. Стефани велела таксисту остановиться за три квартала от нужного им дома и заплатила по счетчику. Остаток пути они прошли пешком.

— Дейли — высокомерный засранец, — сказала Стефани. — Думает, что за ним никто не посмеет следить. Но при этом хранит все записи о своих делишках. Глупость несусветная, но он действительно так поступает.

— Как вам удалось к нему подобраться?

— Бабник. Я просто представила ему возможность порезвиться с очередной красоткой.

— Постельные разговоры?

— Не то слово!

Дом представлял собой роскошное сооружение в викторианском стиле. Увидев его впервые, Стефани подивилась тому, откуда Дейли сумел взять средства на его покупку, поскольку дом должен был стоить астрономическую сумму, но потом выяснила, что он его арендовал. Табличка на одном из окон нижнего этажа сообщала о том, что дом защищен охранной сигнализацией.

Уже наступил полдень, и Дейли должен был находиться в Белом доме, где он ежедневно проводил по крайней мере восемнадцать часов. Консервативная пресса превозносила его за работоспособность и самопожертвование, но подобные славословия не могли обмануть Стефани. Она-то знала, что Дейли торчит в Белом доме только потому, что хочет каждую минуту быть в курсе происходящего.

— Предлагаю тебе сделку, — проговорила она.

Лицо Кассиопеи расплылось в хитрой улыбке.

— Ты хочешь, чтобы я вскрыла замки?

— А я отключу сигнализацию.

Сейбр уже начал привыкать к личине Джимми Макколэма. А вот привыкать к самому имени ему было не нужно. Он давно не использовал его, но теперь счел благоразумным вновь превратиться в Макколэма, поскольку Малоун действительно мог устроить ему проверку. А Макколэм значился в армейских документах, имел карточку социального страхования, свидетельство о рождении и другие документы. Он изменил имя только после переезда в Европу. «Доминик Сейбр» звучало уверенно и немного загадочно. Это имя он нашел на могиле одного из старинных немецких кладбищ. Так звали какого-то аристократа, умершего в 1800 году. Теперь он вновь стал Джимми Макколэмом. Мать дала ему имя Джеймс в честь своего отца. Мальчик называл его Дед, и это был один из немногих мужчин в его жизни, которые относились к нему с уважением. Своего собственного отца он не знал и был уверен, что даже мать не знала точно, от кого из любовников родила сына. Хороший человек, она при этом была ветреной женщиной, трижды побывала замужем, постоянно меняла мужчин и транжирила деньги. Когда ему исполнилось восемнадцать, он ушел из дома и записался в армию. Мать хотела, чтобы сын поступил в колледж, но его не интересовали науки. Джимми, как и его мать, больше влекли неведомые возможности, предлагаемые завтрашним днем. Однако в отличие от матери он сумел использовать каждую из них.

Армия. Специальные войска. Европа. Кресла.

Шестнадцать лет он горбатился на других, выполняя их приказания, принимая от них подарки, выслушивая их скупые похвалы.

Теперь пришло время поработать на себя. Рискованно? Вне всякого сомнения. Но Кресла уважали могущество, восхищались умом и вступали в переговоры только с сильными. Он хотел стать членом ордена, возможно, даже одним из Кресел. Более того, если в потерянной Александрийской библиотеке действительно имеется то, о чем говорил Альфред Херманн, не исключено, что со временем он получит возможность оказывать влияние на судьбы всего мира. А это означало настоящую власть, и окажется она в его руках.

Он должен найти библиотеку! А путь ему укажет мужчина, сидящий в соседнем ряду самолета португальской авиакомпании, летящего из Лондона в Лиссабон.

Коттон Малоун и его экс-супруга разгадали первую часть Квеста героя буквально за несколько минут. Сейбр был уверен: они расшифруют и оставшуюся часть послания. А после этого он ликвидирует обоих. Однако необходимо учитывать, что Малоун будет настороже, и, чтобы обмануть его, Сейбр должен быть непредсказуемым.

Кассиопея вскрыла замок на задней двери дома Ларри Дейли меньше чем за минуту.

— Неплохой результат, — похвалила ее Стефани. — Тебя научили этому в Оксфорде?

— Кстати, так и есть, впервые я вскрыла замок именно там. Это, если мне не изменяет память, была дверь винного погреба.

Она открыла дверь и прислушалась.

Из вестибюля послышался писк охранной системы. Оттолкнув подругу, Стефани рысью вбежала в холл, подскочила к пульту сигнализации и ввела четырехзначный код, надеясь, что дурак хозяин не догадался его изменить. Пиканье прекратилось, и красный огонек сменился зеленым.

— Откуда ты знаешь код? — спросила Кассиопея.

— Моя девочка подсмотрела, когда Дейли вводил его.

Кассиопея покачала головой.

— Он что, совсем идиот?

— Это называется «думать не тем местом». Он считал, что девчонка здесь лишь для того, чтобы его удовлетворить.

Она оглядела залитое солнечным светом внутреннее убранство. Современная обстановка, много черного, серебристого, белого и серого цветов, на стенах — картины в стиле абстракционизма. Никакого значения. Никаких чувств. Как соответствует сути и характеру хозяина!

— Что мы ищем? — осведомилась Кассиопея.

— Иди за мной.

Она прошла коротким коридором к нише, которая, как ей было известно, служила Дейли кабинетом. От своего агента она знала, что всю информацию он хранит на защищенных паролями съемных дисках, никогда не оставляя ее ни в своем ноутбуке, ни в служебном компьютере в Белом доме. Девочка по вызову, нанятая агентом Стефани, чтобы соблазнить Дейли, подметила эту особенность как-то вечером, когда он работал на компьютере, а она работала над ним.

Рассказав об этом Кассиопее, Стефани добавила:

— К сожалению, девица не заметила, куда он прячет диски.

— Была слишком занята? — хмыкнула Кассиопея.

Стефани улыбнулась.

— У каждого своя работа. И кстати, пренебрежение тут неуместно. Девочки по вызову зачастую оказываются самыми ценными источниками информации.

— И ты еще имеешь наглость называть меня испорченной!

— Мы должны найти тайник.

Кассиопея плюхнулась на деревянный стул возле письменного стола, который, несмотря на ее цыплячий вес, откликнулся на это жалобным скрипом.

— Это будет не очень сложно.

Стефани осмотрела нишу. На письменном столе — пресс-папье, подставка для ручек и карандашей, настольная лампа и фотографии, на которых Дейли был запечатлен в компании президента и вице-президента. Две стены от пола до потолка были заняты книжными полками. Площадь ниши составляла не более шести квадратных футов, пол, как и везде в доме, паркетный. Здесь было не так много мест, которые можно было использовать в качестве тайника.

Внимание Стефани привлекли книги. Дейли, судя по всему, испытывал пристрастие к политическим трактатам. Здесь их было около сотни. Книги в твердых и мягких обложках стояли вперемешку — с потрескавшимися переплетами и загнутыми для памяти уголками страниц.

Стефани покачала головой.

— Тоже мне, знаток современной политики!

— Почему ты к нему так относишься?

— Мерзкая личность. Побыв рядом с ним хотя бы несколько минут, мне всегда хотелось принять душ. Не говоря уже о том, что с моего первого рабочего дня он пытался вышвырнуть меня, что ему в итоге и удалось.

В парадной двери повернулся ключ.

Стефани резко повернула голову и посмотрела в коридор, который вел к двери.

Послышался голос Ларри Дейли. Затем она услышала еще один голос — женский. Голос Хизер Диксон.

Стефани мотнула головой, и женщины кинулись по коридору к одной из спален.

— Подожди, я отключу сигнализацию, — проговорил Дейли.

Последовали несколько секунд тишины, а затем Дейли удивленно сказал:

— Странно!

— Что-то не так?

Стефани моментально поняла, что вызвало удивление хозяина дома. Она не потрудилась вновь включить сигнализацию, после того как они проникли в дом!

— Я уверен в том, что, уходя на работу, я включил сигнализацию, — сказал Дейли.

Снова тишина, а затем лязгнул затвор пистолета.

— Что ж, давай оглядимся, — произнесла Диксон.

Лиссабон, 15.30

Малоун смотрел на монастырь Санта Мария де Белем. Прилетев из Лондона в Лиссабон, он, Пэм и Джимми Макколэм сели в такси и приехали на побережье прямо из аэропорта.

Лиссабон раскинулся на широких пологих холмах, спускающихся к похожему на море устью реки Тежу, где протянулись широкие симметричные бульвары и красивейшие, усаженные деревьями скверы. Один из самых грандиозных в мире подвесных мостов соединял два берега могучей реки и вел к возвышающейся над городом статуе Христа, раскинувшего руки и словно заключающего город в свои объятия. Малоун бывал здесь неоднократно, и этот город всегда напоминал ему Сан-Франциско — и своим холмистым рельефом, и предрасположенностью к землетрясениям, которые, несомненно, наложили отпечаток на облик Лиссабона.

У каждой страны имеется свой особый предмет гордости. Для Египта это пирамиды, для Италии — собор Святого Петра, для Англии — Вестминстер, для Франции — Версаль. А вот Португалия больше всего гордилась аббатством, раскинувшимся сейчас перед Малоуном. Его белый фасад из известняка был длиннее футбольного поля. За столетия он приобрел цвет старой слоновой кости и сочетал в себе элементы французской готики, мавританского и византийского архитектурных стилей. Ажурная резьба, которой в изобилии были украшены высокие каменные стены, казалось, вдыхала в них жизнь.

Повсюду было полным-полно людей. Шеренги обвешанных фотоаппаратами туристов входили и выходили из центрального входа в монастырь, по другую сторону оживленного бульвара и трамвайных путей, тянувшихся вдоль внушительного южного фасада, выстроилась вереница автобусов, напоминающих корабли, пришвартовавшиеся в гавани. Большая табличка у входа сообщала посетителям о том, что монастырь был построен в 1500 году королем Мануэлем I, выполнившим таким образом обет, данный им Деве Марии, на месте, где до этого находился приют для старых моряков, учрежденный принцем Генрихом Мореплавателем. Колумб, да Гама, Магеллан — все они молились здесь перед тем, как предпринять свои знаменитые путешествия. На протяжении веков это место служило и монастырем, и богадельней, и сиротским приютом. Теперь былая слава монастыря возродилась. Он находился под охраной ЮНЕСКО как памятник всемирного наследия человечества.

— Церковь и монастырь посвящены святому Иерониму, — услышал Малоун сказанные по-итальянски слова одного из экскурсоводов. — Символично, что и Иероним, и этот монастырь стали новыми отправными точками для христианства. Иероним перевел древнюю Библию на латынь, чтобы еще большее число людей могли приобщиться к ее чуду.

Малоуну показалось, что Макколэм тоже понял объяснение женщины-гида.

— Знаете итальянский? — спросил он.

— Я много чего знаю, — ответил Макколэм.

— Вы, как я погляжу, обладаете многими талантами.

— Теми, которые мне необходимы.

Малоун уловил сухие нотки в голосе собеседника.

— Ну, какова следующая часть Квеста?

Макколэм вытащил из кармана и вручил Малоуну листок, на котором была написана уже разгаданная ими часть и добавлены еще несколько загадочных фраз.

«Это загадка, но посети храм, стоящий у реки Тежу в Вифлееме, посвященный нашему святому заступнику. Начни путешествие во тьме и заверши его при свете, где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото. Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место. Затем, подобно пастухам художника Пуссена, пытающимся разгадать загадку, ты наполнишься светом вдохновения».

Малоун передал листок Пэм и сказал:

— Что ж, давайте посетим эту достопримечательность и поглядим, что там есть.

Они влились в плотный поток туристов, направлявшихся к входу. Очередная табличка сообщала, что вход в церковь — бесплатный, но для осмотра остальных зданий необходимо купить билет.

Внутри церкви, в ее нижнем крылосе, потолок с крестовыми сводами нависал низко и производил мрачное и величественное впечатление. Слева от Малоуна возвышался кенотаф Васко да Гаме. Простой и в то же время торжественный, он был украшен морскими символами. Еще одна гробница поэта Луиса Камоэнса — располагалась справа, рядом с крестильной купелью. Голые стены обеих ниш добавляли надгробиям строгости и достоинства. Вокруг них ярко моргали вспышки фотокамер, экскурсоводы бормотали заученные слова о покоящихся здесь великих людях.

Малоун прошел по нефу, и сумрак, царящий под нижним клиросом, сменился ярким светом, льющимся через окна с затейливыми витражами. На посеревших от времени известняковых стенах лучи послеполуденного солнца играли в чехарду с тенями, сводчатый потолок поддерживали шесть тонких колонн, вокруг которых вились резные украшения в виде цветов. Ребра свода напоминали шпангоуты корабля, колонны были похожи на мачты. Малоун ощутил незримое присутствие сарацинов, некогда правивших Лиссабоном, и заметил причудливое влияние византийцев. Убранство, украшения, архитектура — все это включало тысячи деталей, и ни одна из них не повторялась.

Поразительно!

Но еще более поразительным был тот факт, что у масонов хватило смелости построить столь грандиозное сооружение на неверных, постоянно сотрясаемых землетрясениями почвах Лиссабона.

Деревянные скамьи, на которых раньше чинно восседали монахи, теперь были заняты притомившимися от осмотра достопримечательностей туристами. Под сводами церкви звучал приглушенный гуд многих десятков голосов, которые время от времени перекрывал громкий, но спокойный голос, раздававшийся из громкоговорителя и на нескольких языках призывавший посетителей соблюдать тишину. Повернув голову, Малоун определил его источник: священник с микрофоном, стоящий у народного алтаря. Однако на его призывы никто не обращал внимания, и менее всего — экскурсоводы, честно отрабатывавшие деньги, полученные за экскурсионные туры.

— Удивительное место! — восхитилась Пэм.

Малоун не мог не согласиться с ней.

— На табличке перед входом указано, что оно закрывается в пять часов. Нам нужно купить билеты, чтобы осмотреть остальные здания.

— Это могу сделать я, — вызвался Макколэм. — Но разве ключ подразумевает не одну только эту церковь?

— Понятия не имею. Чтобы не оставалось сомнений, давайте осмотрим все, что возможно.

Макколэм стал пробираться через толпу туристов к выходу.

— Что думаешь? — спросила бывшего мужа Пэм.

— О нем или о Квесте?

— Они оба представляют собой проблему.

Малоун улыбнулся. Она была права. Но что касается Квеста…

— Кое-что уже начинает складываться у меня в мозгу. «Начни путешествие во тьме и заверши его при свете». Вход в храм в точности соответствует этой фразе: сначала, под клиросом, темно, как в подвале, а потом выходишь на свет.

Священник вновь терпеливо призвал посетителей не шуметь, и они снова проигнорировали его призыв.

— Незавидная у него работа, — сочувственно произнесла Пэм.

— Как у ученика, которому учитель поручает провести перекличку, желая отлучиться из класса.

— Ну ладно, мистер гений, как насчет остального? «Когда заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото. Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

Он уже размышлял над этим. Его внимание было приковано к прямоугольной полосе пола, ведущей к вогнутой стене позади алтарного престола, над которым был установлен полусферический купол, так называемый бочарный свод или алтарная сень. По трем сторонам алтаря симметрично возвышались ионические и коринфские колонны, образуя каменные ниши, в которых располагались королевские гробницы. Стены алтарного пространства были украшены пятью фресками. Все было задумано так, чтобы привлечь взгляд прихожанина к величественной барочной дарохранительнице, установленной на главном престоле.

Протолкавшись через толпу слоняющихся по церкви туристов, Малоун подошел к дальнему концу народного алтаря. Вход в алтарь был перекрыт толстыми бархатными канатами, установленная рядом табличка сообщала, что дарохранительница, сделанная из чистого серебра, создана в период между 1674 и 1678 годами ювелиром Жуаном ди Созой. Даже с расстояния в пятьдесят футов серебряный сосуд с богатым орнаментом поражал воображение.

Малоун повернулся и посмотрел назад, через неф, мимо колонн и рядов скамей для прихожан. Его взгляд был направлен на нижний клирос, под которым они прошли, войдя в церковь.

А затем он увидел то, что искал. Оно находилось на верхнем клиросе, позади толстой каменной балюстрады. Со стены, с высоты в пятьдесят футов, на него смотрел огромный глаз — круглое окно диаметром в десять или даже больше футов. Посередине окна сверкали вертикальные стойки и ажурные витражные переплеты. Ребра свода изогнутой тропинкой тянулись к окну и растворялись в его сиянии — ослепительном, как свет театрального софита, и заливающем все внутреннее пространство церкви.

Архитектурный элемент, типичный для многих церквей Средневековья и названный по его форме.

Окно-роза. Оно выходило на запад. И в конце дня сияло, словно солнце.

Но и это еще было не все.

Посередине балюстрады верхнего клироса высился большой крест. Малоун шагнул вперед и увидел, что крест стоит прямо напротив окна. Сияющие солнечные лучи омывали его и текли в неф.

«Где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото».

Похоже, они нашли это место.

Вена, 16.30

Торвальдсен восхищался парком Херманна — фантастической феерией цветов, струящейся воды и мрамора, чудом, созданным неустанным трудом нескольких поколений. Тенистые тропинки тянулись от шато к поросшим травой лужайкам, вдоль выложенных кирпичом дорожек стояли статуи, негромко шелестели прохладные струи фонтанов. То там, то здесь чувствовалось, что влияние французской школы ландшафтного дизайна пасует перед явной тягой к итальянскому стилю.

— Кто те люди, которые владели этим поместьем? — спросил Гари.

— Семейство Херманнов обосновалось в Австрии очень давно, как и многие семьи в Дании. Они весьма богаты и влиятельны.

— Хозяин дома — ваш друг?

Учитывая имевшиеся у Торвальдсена подозрения, это был интересный вопрос.

— Еще несколько дней назад я считал его другом, но теперь уже не уверен в этом.

Ему нравилась любознательность мальчика. Он знал историю с отцовством Гари. Когда после прошлогоднего летнего визита Гари в Данию Малоун отвез мальчика домой, вернувшись из Америки, он рассказал Торвальдсену то, что услышал от Пэм. Познакомившись с ней совсем недавно, датчанин сделал вид, что ему ничего не известно. Пэм Малоун была взвинчена и находилась на грани нервного срыва, и именно поэтому он велел Джесперу дежурить за дверью отведенной ей комнаты. К счастью, женщине все же удалось взять себя в руки и немного успокоиться. Сейчас она должна была находиться на пути в Джорджию, однако человек, позвонивший ему из Тель-Авива, ясно сказал: «Похоже в эту минуту Малоун и его экс-супруга направляются в Лиссабон».

Что же происходит? Какого лешего их туда понесло? И где Когти Орла?

— Мы приехали сюда, чтобы помочь твоему отцу, — сказал он Гари.

— Папа ничего не говорил о том, что нам предстоит эта поездка. Он велел мне оставаться на месте и соблюдать осторожность.

— Но он также велел тебе делать то, что я говорю, не так ли?

— В таком случае, когда он начнет на меня орать, принимайте огонь на себя.

Датчанин улыбнулся.

— С удовольствием.

— Вы когда-нибудь видели, как убивают людей?

Старик знал: воспоминания о событиях, свидетелем которых Гари стал во вторник, не дают ему покоя, хотя он и вел себя с мужеством взрослого человека.

— Да, несколько раз.

— Папа застрелил того человека. Но знаете, мне наплевать.

Бравада мальчика заставила Торвальдсена покачать головой.

— Осторожнее, Гари! Привыкнуть к убийству — непозволительно, пусть даже его жертва в полной мере заслуживает смерти.

— Я не в том смысле. Просто он был плохим человеком. Он грозился убить маму.

Они прошли мимо мраморной колонны, на которой стояла скульптура Дианы. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев, и на траве танцевали их тени.

— Твой отец сделал то, что должен был сделать. Ему это было вовсе не по душе, но другого выхода не оставалось.

— И я бы на его месте поступил так же.

Черт бы побрал генетику. Гари все же сын Малоуна! И, несмотря на то что ему исполнилось только пятнадцать, он, как и его отец, легко приходил в неистовство, особенно если кто-то начинал угрожать его близким. Гари знал, что его родители отправились в Лондон, но не ведал о том, что мать все еще находится рядом с отцом. Он заслуживал того, чтобы узнать правду.

— Твои папа и мама едут сейчас в Лиссабон.

— Это сказал тот, кто только что вам звонил?

Торвальдсен кивнул и улыбнулся. Мальчик отнесся к новости деловито, по-взрослому.

— А почему мама все еще с ним? Она ни словом не обмолвилась об этом, когда звонила вчера вечером. Они с отцом не очень-то ладят.

— Честно говоря, понятия не имею. Нам с тобой придется подождать, пока кто-нибудь из них не позвонит снова.

На самом деле Торвальдсен и сам отчаянно хотел знать ответ на этот вопрос.

Впереди показалось то самое место, куда они шли, — круглая беседка из цветного мрамора с позолоченной крышей. Она стояла на берегу прозрачного, словно хрусталь, пруда, серебристая поверхность которого была укрыта тенью деревьев.

Они вошли внутрь, и Торвальдсен подошел к ограде балюстрады. Внутри беседки стояли большие вазы с душистыми цветами. Херманн позаботился о том, чтобы и это место напоминало выставку.

— Кто-то идет, — произнес Гари.

Торвальдсен даже не оглянулся. В этом не было нужды. Он видел ее мысленным взором: низкорослая, кряжистая, с тяжелой одышкой. Он же смотрел на пруд и упивался сладким запахом травы, цветов и осознанием собственного профессионального опыта.

— Она идет быстро?

— А откуда вы узнали, что это женщина?

— Со временем ты поймешь, Гари: нельзя выиграть поединок, если твой противник не является хотя бы немного предсказуемым.

— Это дочь мистера Херманна.

Датчанин продолжал любоваться озером, наблюдая за семейством уток, плывущим к берегу.

— Не говори ей ничего и ни о чем. Слушай, а говорить старайся как можно меньше. Именно так проще всего узнать то, что тебе нужно.

Он услышал шарканье подошв по мраморному полу беседки, но повернулся только тогда, когда Маргарет подошла совсем близко.

— Прислуга сообщила мне, что вы направились сюда, и я сразу же вспомнила, что это ваше любимое место.

Видя, как она довольна, Торвальдсен улыбнулся.

— Здесь можно насладиться уединенностью. Далеко от шато, а деревья дарят покой. Мне здесь действительно нравится. Насколько я помню, это место было любимым и у твоей матери.

— Отец построил эту беседку специально для нее. Именно здесь она провела последний день своей жизни.

— Ты скучаешь по ней?

— Она умерла, когда я была еще совсем маленькой, поэтому мы так и не успели стать близкими людьми. Но папе ее недостает.

— Вы не скучаете по своей маме? — спросил Гари.

Хотя мальчик нарушил его инструкции относительно того, чтобы слушать, но не говорить, Торвальдсен не возражал против такого вопроса. Ему тоже было бы интересно услышать ответ на него.

— Конечно, мне ее не хватает. Просто между нами не было близости, какая обычно бывает у матери и дочки.

Торвальдсен почти видел, как мысли ворочаются в голове Маргарет. Она унаследовала скорее тяжеловесность своего отца-австрияка, нежели прусскую привлекательность своей матери. Не то чтобы та была записной красавицей — темноволосая, кареглазая женщина с тонким вздернутым носиком. Но вправе ли был судить о красоте он — со своим скрюченным позвоночником, всклокоченными волосами и побитой временем кожей. Иногда он думал о том, сколько у нее могло быть ухажеров, но сама мысль об этом казалась нелепой: эта женщина просто не могла принадлежать кому-то. Она привыкла брать сама.

— Я последняя из рода Херманнов, — сказала Маргарет, попытавшись изобразить дружелюбную улыбку, но вместо этого у нее получилась гримаса раздражения.

— Значит ли это, что ты унаследуешь все это?

— Разумеется. А как же иначе?

Он пожал плечами.

— Не знаю, о чем думает твой отец. Лично я усвоил за свою жизнь одно: в этом мире не может быть никаких гарантий.

Намек ей явно не понравился, но Торвальдсен не дал ей времени обдумать ответ и спросил:

— Зачем твой отец пытался причинить вред этому мальчику?

Этот вопрос оказался для нее полной неожиданностью, и на ее лице появилось испуганное выражение. Она явно не умела владеть собой с ледяным хладнокровием, свойственным ее отцу.

— Не пойму, о чем вы толкуете.

Странно! Может, Херманн не посвящает ее в свои планы?

— В таком случае ты, наверное, не знаешь и о том, чем занят die Klauen der Adler?

— Я за него не отвечаю… — начала она и осеклась, поняв, что проговорилась.

— Не переживай, дорогая. Я о нем знаю. Мне только хотелось узнать, знаешь ли о нем ты.

— Этот человек представляет собой серьезную проблему.

Теперь Торвальдсен понял: эта женщина не задействована в планах Херманна. Слишком уж свободно она выдает информацию.

— По этому пункту я целиком с тобой согласен. Но, как ты правильно сказала, мы с тобой за него не в ответе. За него отвечает Круг.

— Я и не знала, что членам ордена о нем известно.

— А вот я знаю много чего. В частности, о том, что делает твой отец. Это тоже является проблемой.

Маргарет уловила в его тоне обвиняющие нотки. И на ее мясистом лице появилась нервная улыбка.

— Не забывай, где ты находишься, Хенрик. Это территория Херманнов. Здесь хозяева — мы. Так что не веди себя так нагло.

— Интересное замечание. Попытаюсь не забыть.

— Я думаю, этот разговор тебе стоит закончить с моим отцом.

Она повернулась, чтобы уйти, и, как только она это сделала, Торвальдсен быстро взмахнул рукой. В следующий миг из-за старых густых кипарисов выскочили трое мужчин в камуфляжной одежде и подбежали к беседке как раз в тот момент, когда из нее выходила Маргарет. Двое из них схватили ее. А третий зажал ей ладонью рот. Женщина отчаянно сопротивлялась.

— Хенрик, а что здесь делает Джеспер? — удивленно спросил Гари.

Третьим действительно был дворецкий Торвальдсена, который прилетел рано утром и тайно пробрался на территорию поместья. По своим предыдущим визитам сюда Торвальдсен знал: вопреки бахвальству Маргарет, основные силы охраны были сконцентрированы вокруг особняка, а остальные сотни акров не патрулировались и даже не были огорожены.

— Стой смирно! — велел он ей.

Женщина перестала брыкаться.

— Ты отправишься с этими джентльменами.

Она яростно замотала головой.

Торвальдсен ожидал, что с ней будет непросто, поэтому теперь он кивнул, и ладонь, зажимавшая рот женщины, сменилась кляпом, пропитанным быстродействующим снотворным. Пары препарата сработали уже через несколько секунд, и тело Маргарет обмякло.

— Что вы делаете? — спросил Гари. — Зачем причиняете ей боль?

— Ничего подобного я не делаю. А вот они, поверь мне, точно причинили бы тебе боль, если бы твой отец не стал действовать. — Датчанин повернулся к Джесперу. — Спрячь ее в надежном месте, как мы и договаривались.

Дворецкий кивнул. Один из мужчин перекинул бесчувственное тело Маргарет через плечо, и все трое вместе со своим грузом снова скрылись за кипарисами.

— Вы заранее знали, что она сюда придет? — спросил Гари.

— Я же сказал тебе: своего врага надо знать.

— Для чего вы ее похитили?

Торвальдсен любил выступать в роли тьютора, и ему очень не хватало Кая, с которым он мог бы делиться жизненным опытом.

— Нельзя водить машину, не имея страховки. То, что нам с тобой предстоит сделать, тоже связано с риском. Эта женщина — наша страховка.

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани застыла. Хизер Диксон была вооружена и наготове. Кассиопея обшаривала комнату глазами в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве оружия.

Они услышали, как Дейли спросил Диксон:

— Чего ты всполошилась?

— Сигнализация отключена. Значит, в доме кто-то есть.

— До чего же вы, женщины, подозрительны! Может, я просто забыл ее включить?

— Вот и вспоминай: включил или нет?

Повисло молчание. В душу Стефани закралась тоскливая мысль: они оказались в ловушке.

— Не знаю, — промямлил Дейли, — я мог забыть. Со мной такое бывает.

— Почему бы мне все же не осмотреть дом? Так, на всякий случай?

— Потому что у меня нет времени на твои игры в войну, а от этого пистолета у тебя в руке меня в жар бросает. Ты с ним выглядишь еще более сексуально.

— Ах ты льстец! Так вот каким образом ты всегда добиваешься своего!

Последовало несколько секунд тишины, а затем — протестующий звук и приглушенный стон.

— Аккуратнее! Больно же!

Послышался звук расстегиваемой «молнии».

— Убери пистолет, — сказал Дейли.

Стефани услышала звук шагов вверх по лестнице.

— Не могу в это поверить! — проговорила она, повернувшись к Кассиопее.

— По крайней мере нам теперь известно, где они находятся.

Верное замечание, но после него Стефани почему-то не почувствовала себя более уютно.

— Надо проверить, — сказала она.

— Да оставь ты их в покое, — проговорила Кассиопея, крепко взяв ее за запястье.

В отличие от последних двенадцати часов, когда Стефани принимала, мягко говоря, сомнительные решения, сейчас она мыслила четко и ясно. Звуки, которые она слышала — воркующие голоса, смех, скрип половиц, — не оставляли сомнений в том, для чего эта парочка заявилась в дом.

— Но что, черт возьми, все это означает? — вслух спросила она.

— А разве твое расследование не выявило, что они любовники? — осведомилась Кассиопея.

Стефани отрицательно мотнула головой.

— Нет. Должно быть, они сошлись недавно.

Кассиопея вышла в вестибюль. Стефани замешкалась и, наверное, только благодаря этому заметила пистолет, который совсем недавно Хизер Диксон тыкала ей в ребра. Он лежал на стуле. Стефани взяла его и затем покинула логово Ларри Дейли.

Малоун еще раз взглянул на окно-розу, а затем посмотрел на часы. Без двадцати пять. Осень, значит, солнце пойдет к горизонту примерно через полтора часа.

— Это здание выстроено по оси запад — восток, — сказал он, обращаясь к Пэм, — и лучи вечернего солнца должны попадать в это окно. Нам нужно подняться к нему.

Еще раньше Малоун заметил дверцу со знаком в виде стрелки, указывающей путь на верхний клирос. Подойдя к ней и открыв ее, он увидел широкую каменную лестницу, ведущую вверх, к изогнутому, как поверхность бочки, потолку, что делало ее похожей на тоннель.

Они поднялись и оказались на верхнем клиросе. Тут стояли два ряда деревянных скамей с высокими спинками, обращенные друг к другу. На них был орнамент из фестонов и арабесок. Над скамьями были расположены фрески с изображениями апостолов. Проход между рядами скамей вел к западной стене церкви, на которой, на высоте примерно в тридцать футов, виднелось окно-роза.

Малоун поднял голову.

В ярких солнечных лучах плавали пылинки. Он повернулся и посмотрел на крест, возвышающийся на краю клироса. А затем они с Пэм подошли к балюстраде и стали рассматривать вырезанную на нем трагичную фигуру Христа. На табличке у основания креста было написано на двух языках:

CRISTO NA CRUZ

ИИСУС НА КРЕСТЕ

С. 1550

ESCULTURA ЕМ MADEIRA POLICROMA

ОКРАШЕННАЯ СКУЛЬПТУРА ИЗ ДЕРЕВА

— «Где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест», — проговорила Пэм. Малоун согласно кивнул, но думал он о продолжении этой фразы: «…И превращает серебро в золото».

Он снова посмотрел на сияющее окно-розу и проследил взглядом пыльные солнечные лучи, падавшие на крест, а дальше — в неф. Внизу, на полу из черных и белых мраморных квадратов, выложенных в шахматном порядке, лучи образовывали светлую дорожку, ведущую к центральному проходу между скамьями для прихожан. Люди, слонявшиеся внизу, не замечали этого. Светлая дорожка тянулась к востоку, к алтарю, и бежала по устилающему его красному ковру.

Из-под нижнего клироса появился Макколэм и пошел по проходу к передней части церкви.

— Сейчас он будет ломать голову, куда мы подевались.

— Сколько бы он ни ломал голову, сам он ни до чего не додумается. Без нас ему не обойтись.

Макколэм остановился возле последней из шести колонн, покрутил головой, а затем повернулся и увидел их. Малоун поднял руку и знаком велел ему ждать их там, где он находится, а затем показал указательный палец, давая понять, что они спустятся через одну минуту.

Малоун сказал Макколэму правду: он был действительно хорош в разгадывании всевозможных загадок. Эта шарада на первый взгляд показалась очень сложной, но теперь, глядя вниз на обилие деревянной резьбы, изящные стропила и арки, гармонию линий, Малоун понял, что знает решение.

Он снова проследил взглядом лучи заходящего солнца, что тянулись к алтарной части храма, рассекая высокий алтарь на две части, и увидел серебряную дарохранительницу.

Она светилась золотом.

Находясь внизу, совсем рядом с дарохранительницей, он не заметил этого феномена. А может, в тот момент солнце еще не успело занять нужную позицию и лучи падали не под тем углом, но сейчас это превращение было налицо.

Серебро — в золото. Пэм тоже заметила это.

— Удивительно! Какие только чудеса не способен творить свет!

Окно-роза было расположено таким образом, чтобы лучи заходящего солнца хотя бы в течение несколько минут падали на дарохранительницу. Было очевидно и то, что и сам серебряный сосуд был установлен с тщательным расчетом — таким образом, что симметрия шести окружавших его фресок, которой, по-видимому, крайне дорожили средневековые строители, оказалась нарушенной.

Малоун задумался о последней части ребуса.

«Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

И он направился к ступеням.

Оказавшись внизу, Малоун подошел к бархатным канатам, которыми было огорожено алтарное пространство. Он обратил внимание на сочетание черного, красного и белого мрамора, создававшее атмосферу величия — вполне подходящую в данном случае, поскольку здесь находились захоронения царственных особ.

Дарохранительница располагалась в пятидесяти футах от него. Туристов к ней не подпускали.

Священник сообщил в микрофон о том, что церковь и монастырь закрываются через пять минут. Многие экскурсанты уже направлялись к выходу.

Еще раньше Малоун заметил какое-то изображение, вытравленное на дверце дарохранительницы, за которой когда-то находились Святые Дары. Возможно, там до сих пор хранились тело и кровь Христовы. Несмотря на то, что церковь была внесена в список всемирного наследия и превратилась в туристический объект, по большим праздникам здесь, как и в соборе Святого Павла и Вестминстерском аббатстве, все же проводились религиозные церемонии со всеми сопутствующими обрядами, включая причастие. И это объясняло тот факт, что досужих посетителей не подпускали к месту, без сомнения являвшемуся центральным в храме.

Макколэм подошел ближе.

— Я купил билеты, — сказал он.

Малоун указал на дарохранительницу.

— Мне необходимо тщательно осмотреть этот предмет, причем без свидетелей.

— Это будет непросто. Через несколько минут отсюда всех выгонят.

— Вы не производите впечатление человека, который испытывает чересчур большое уважение к закону.

— Вы — тоже.

Он подумал об Авиньоне и о том, что сделали они там со Стефани дождливой январской ночью.

— Тогда давайте искать место, где можно укрыться до тех пор, пока все остальные не покинут церковь.

Ступая на цыпочках, Стефани вернулась в нишу. Прежде чем хозяин дома и ее бывшая израильская подруга перестанут совокупляться на втором этаже, ей было необходимо найти тайник Дейли. Она надеялась, что любовники не станут торопиться.

Кассиопея уже производила бесшумный обыск.

— Мой агент сообщала, что Дейли использовал флэш-карты со своим ноутбуком, но никогда не оставлял их в письменном столе и не выносил из дома. Обычно он отправлял ее в спальню и говорил, что скоро придет.

Ее слова звучали почти бесшумно, как дыхание.

— Мы здорово рискуем, оставаясь здесь.

Стефани замерла, прислушалась, а затем сказала:

— Судя по звукам, они все еще заняты.

Кассиопея умело вскрыла ящики письменного стола и принялась исследовать их, ища возможные потайные отделения, но Стефани сомневалась в том, что ей удастся что-нибудь найти. Это было бы слишком просто. Она скользнула глазами по книжным полкам, и ее взгляд остановился на одном из политологических сочинений — сравнительно тонкой темно-серой книжке с синими буквами на корешке.

«Жесткая подача» Криса Мэттьюза.

Ей вспомнилась фраза Дейли, которую тот произнес, рассказывая Грину историю, произошедшую с автором этой книги на банкете, и хвастаясь своим назначением на пост главы группы «Магеллан». Он тогда сказал: «Власть — это то, что ты держишь в руках».

Стефани сняла книгу с полки, открыла ее и обнаружила, что последняя треть страниц склеена, в них вырезано углубление примерно в дюйм глубиной, а в нем угнездились пять флэш-карт, помеченные римскими цифрами.

— Как ты догадалась? — шепотом спросила Кассиопея.

— Меня саму это пугает. Я начинаю мыслить, как этот идиот.

Кассиопея двинулась в глубь дома, в сторону задней двери, но Стефани схватила ее за руку и указала в противоположную сторону. На лице мулатки появилось удивленное выражение. Она словно хотела спросить: «Зачем напрашиваться на неприятности?»

Они вышли в гостиную, а оттуда — в вестибюль. Зеленый огонек на панели сигнализации указывал на то, что охранная система все еще выключена. Стефани держала в руке пистолет Диксон.

— Ларри! — громко позвала Стефани.

Ответом была тишина.

— Ларри! Можно тебя на минутку?

На втором этаже послышалось шлепанье босых ног, и из спальни появился Дейли — без рубашки, но в штанах.

— У тебя новая прическа, Стефани? И одежда… Решила сменить имидж? Мне нравится. Класс.

— Специально для тебя старалась.

— Что ты здесь делаешь?

Она помахала в воздухе книгой.

— Пришла покопаться в твоих закромах.

Мальчишеское лицо Дейли исказилось от страха.

— Вот-вот, — продолжала Стефани, — пришла твоя очередь попотеть. А Диксон? — Она возвысила голос. — Я разочарована твоим выбором любовниц.

Из спальни вышла Диксон — совершенно голая, но без малейших признаков стеснения.

— Тебе конец, — сказала она.

Стефани передернула плечами.

— Это мы еще посмотрим. По крайней мере сейчас твой пистолет у меня.

Она продемонстрировала оружие.

— Что ты намерена делать? — спросил Дейли.

— Еще не решила. Кстати, у вас это давно?

— Не твое дело, — огрызнулась Диксон.

— Просто любопытно. Я прервала ваши игры лишь для того, чтобы сообщить: теперь игра заключается не только в том, что я должна от вас прятаться.

— Ты, я вижу, неплохо осведомлена, — сказал Дейли. — Кто твоя подруга?

— Кассиопея Витт, — вместо Стефани ответила Диксон.

— Я польщена тем, что вы меня знаете.

— Я обязана тебе дротиком, угодившим мне в шею.

— Не стоит благодарности.

— Возвращайтесь в постель, вы двое, — велела Стефани.

— У меня другой план, — сказала Диксон и стала спускаться по лестнице, но Стефани направила на израильтянку ее же пистолет.

— Не испытывай меня, Хизер. Я недавно стала безработной, меня пытаются арестовать, так что мне терять нечего.

Диксон остановилась, возможно, почувствовав, что теперь действительно не самый подходящий момент для того, чтобы лезть на рожон.

— В спальню, — приказала Стефани.

Диксон колебалась.

— Сейчас же!

Диксон вернулась на верхнюю ступеньку лестницы. Стефани сгребла всю одежду израильтянки, включая ее туфли.

— Ты не рискнешь преследовать нас, опасаясь публичного скандала, — сказала она, обращаясь к Дейли, — а вот она может. Это по крайней мере задержит ее.

И они ушли.

Вена, 18.40

Торвальдсен накинул на плечи пурпурную мантию. В дни ассамблеи это традиционное облачение были обязаны носить все члены ордена. Первое заседание было назначено на семь часов, но Торвальдсен не ожидал от него ничего интересного. Обычно в начале ассамблеи было много разговоров и мало дела. Ему не нужны были союзники для выполнения своих целей, но нравилось дружеское общение, черед которого наступал по завершении официальной части.

Гари сидел на одном из обтянутых кожей кресел с высокими спинками.

— Как я выгляжу? — шутливым тоном спросил он.

— Как король.

Парадная мантия на Торвальдсене была до колен, сшита из бархата, богато украшена золотым шитьем и девизом ордена: «Я дерзнул». Этот антураж оставался неизменным с пятнадцатого века, когда был учрежден орден Золотого Руна.

Торвальдсен надел на шею знак ордена — золотое руно, висящее на цепи из 28 звеньев-кремней, из которых вырывались языки красного пламени.

— Это наш символ, — пояснил он. — Его выдают каждому новому члену ордена.

— Похоже, дорогая вещица.

— Да уж не из дешевых.

— Для вас все это действительно важно?

Датчанин пожал плечами.

— Мне это нравится. Но это совсем не то, что религия.

— Папа говорил мне, что вы еврей.

Торвальдсен кивнул.

— Я про евреев почти ничего не знаю. За исключением того, что миллионы их были убиты во время Второй мировой войны. И вот этого я действительно не понимаю.

— В этом ты не одинок, Гари. Гои пытались уничтожить нас на протяжении веков.

— Почему другие люди ненавидят евреев?

Торвальдсен задумывался над этим вопросом множество раз, как и те философы, теологи и политики, которые столетиями рассуждали на эту тему.

— Для нас все это началось с Авраама, точнее говоря, с того, что называют Авраамовым заветом. В возрасте девяноста девяти лет ему явился Бог и заключил с ним завет — или, иными словами, договор, — сделав его народ богоизбранным, тем, который унаследует земли Ханаанские. Но, увы, вместе с такой честью на нас была возложена и большая ответственность.

Он видел, что мальчик заинтересовался.

— Ты когда-нибудь читал Библию?

Гари отрицательно мотнул головой.

— Обязательно почитай. Это великая книга. С одной стороны, Бог благословил евреев, сделал их избранным народом. Но именно их ответ на это благословение определил их последующую судьбу.

— Что вы имеете в виду?

— Они взбунтовались, стали курить фимиам идолам и благодарить их за свое благополучие, стали жить не по заветам Божьим, а руководствуясь собственными страстями и желаниями. И тогда Бог покарал их, рассеяв среди неевреев.

— Именно поэтому их не любят?

Торвальдсен закончил застегивать свою мантию.

— Трудно сказать. Но с тех пор евреи непрерывно подвергались преследованиям.

— У Бога, видно, крутой нрав.

— Бог Ветхого Завета — совсем не такой, каким Он предстает в Новом.

— Боюсь, Он мне не очень по душе.

— И не тебе одному. — Торвальдсен помолчал. — Евреи первыми в мире стали утверждать, что человек несет ответственность за свои поступки. Не боги виноваты в том, что жизнь пошла не так. В этом виноват ты сам. И это сделало нас другими. Христиане пошли еще дальше. Человек был изгнан из Эдема по собственной вине, но Бог, любя человека, искупил наши грехи кровью Своего Сына. Еврейский Бог — жесток и вершит правосудие, Бог христиан — воплощение милосердия. Огромная разница!

— Но ведь Бог должен быть добрым, разве не так?

Датчанин хитро улыбнулся и обвел взглядом изысканную комнату. Пора переходить от теологии к более насущным вещам.

— Скажи, что ты думаешь о произошедшем в беседке?

— Не знаю, что и думать, но мистеру Херманну явно не понравится то, что вы похитили его дочь.

— Так же как твоим родителям не понравилось то, что случилось с тобой. Разница лишь в том, что она взрослая женщина, а ты подросток.

— Почему все это происходит?

— Думаю, мы скоро это узнаем.

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвался Альфред Херманн. Он тоже был облачен в мантию, только у него она была украшена синим шелком.

— Ты похитил мою дочь? — спросил Херманн, трясясь от ярости.

Торвальдсен стоял неподвижно как статуя.

— Абсолютно верно, — ответил он.

— И ты наверняка знал, что комната прослушивается?

— Для этого большого ума не требуется.

Напряжение нарастало. Херманн неожиданно для себя оказался в совершенно непривычной для него ситуации.

— Хенрик, я этого не потерплю!

— А что ты сделаешь? Вызовешь Когти Орла, чтобы он разобрался со мной?

Херманн колебался, не зная, что сказать. Наконец он спросил:

— Это именно то, чего ты добиваешься?

Торвальдсен подошел ближе.

— Ты переступил черту, когда похитил этого молодого человека, — проговорил он, указав на Гари.

— Где Маргарет?

— В надежном месте.

— Ты не осмелишься причинить ей вред!

— Я осмелюсь на все, что будет необходимым. Ты достаточно хорошо меня знаешь.

Пронзительный взгляд Херманна впился в него, словно гарпун. Глядя на австрийца, Торвальдсен в который раз подумал о том, что это костлявое лицо больше подошло бы фермеру, нежели аристократу.

— Я думал, мы друзья.

— Я тоже так думал. Но все это пошло прахом после того, как ты отобрал этого юношу у его матери и уничтожил книжный магазин его отца.

Заседание ассамблеи должно было вот-вот начаться. Торвальдсен тщательно рассчитал время для того, чтобы вызвать Херманна на поединок. Будучи Синим Креслом, тот был обязан являть собой образец дисциплины и уверенности. Никто из членов ордена не должен был знать о каких-либо проблемах в его личной жизни.

И еще он не имел права опаздывать.

— Нам нужно идти, — сказал наконец Херманн. — Но это еще не конец, Хенрик.

— Согласен. Для тебя это только начало.

Вашингтон, округ Колумбия, 13.30

— Ты понимаешь, что довела Дейли до белого каления? — спросил Грин, обращаясь к Стефани.

Они и Кассиопея ехали в лимузине Грина. От водителя их отделял звуконепроницаемый щит из плексигласа. Грин подобрал женщин в центре города после того, как они покинули дом Дейли.

— Да, ну и что с того! Он не посмеет преследовать нас. Диксон, наверное, могла бы влезть в его одежду, но не в его ботинки. Вряд ли она погонится за нами босой и без оружия.

Эти доводы не убедили Грина.

— Я полагаю, ты позволила Дейли узнать о том, что вы были в его доме, не без определенной цели?

— Мне бы тоже хотелось услышать ответ на этот вопрос, — вставила Кассиопея. — Мы могли бы уйти незаметно, он даже не узнал бы, что мы там были.

— И я по-прежнему находилась бы в перекрестье прицелов. Теперь ему придется быть осторожнее. У меня есть то, что ему нужно позарез, а Дейли — прирожденный торгаш.

— Что там такого важного? — спросил Грин, указав кивком головы на томик «Жесткой подачи».

Стефани взяла ноутбук, который по ее просьбе захватил с собой Грин, сунула одну из флэш-карт в слот USB и, когда на экране возникло окошко с запросом пароля, ввела: «ТЕТУШКА B'S».

— Боже милостивый! — ахнула Кассиопея. — Ты и это знаешь?

Стефани кивнула.

— Дешевый ресторанчик в Мэриленде. Дейли часто ездит туда по выходным. Там подают еду в деревенском стиле. Одно из его любимых мест. Узнав об этом, я была поражена, поскольку полагала, что он должен быть знатоком и ценителем самых дорогих и изысканных ресторанов.

На мониторе высветился список файлов, название каждого из которых состояло только из одного слова.

— Конгресс, — сообщила Стефани и, легонько стукнув кончиком указательного пальца по сенсорной панели, открыла один из файлов. — Я выяснила, что Дейли — очень педантичный человек, причем его педантизм — вполне определенного рода. Беря в оборот того или иного члена конгресса, чтобы тот проголосовал «правильно», он имеет исчерпывающую информацию о том, когда и где ему передавались деньги. Это странно, поскольку он никогда не передает деньги напрямую. Грязную работу делают за него лоббисты, которым льстит мысль о том, что они оказывают услугу Белому дому. Это навело меня на мысль о том, что у него должны храниться записи, ведь человеческая память просто не способна вместить и удержать все это. И вот вам наглядный пример, — сказала она, указав на экран. — За шесть с небольшим месяцев этому парню было сделано четырнадцать платежей на общую сумму в сто восемьдесят семь тысяч долларов. Вот — даты, время и места передачи денег. — Стефани покачала головой. — Ничто так не пугает политиков, как детали.

— Речь идет о взятках? — спросил Грин.

Стефани кивнула.

— Деньги выплачиваются наличными, небольшими частями. Это не привлекает постороннего внимания, зато выход на того или иного конгрессмена постоянно остается открытым. Просто и элегантно, но именно этим способом Дейли накапливает политический капитал. Тот самый капитал, который используется Белым домом. Таким образом им удалось протолкнуть через конгресс весьма полезные для них законодательные акты.

Грин смотрел на экран.

— Тут, наверное, сотня или больше конгрессменов.

— Дейли умеет работать, в этом ему отказать нельзя. Он швыряет деньги во все стороны, как сеятель.

Она открыла другую папку, в которой содержались данные на сенаторов. Их там было около тридцати.

— У него также имеются компрометирующие записи на федеральных судей. У них, как и у любых других людей, случаются финансовые затруднения, а у Дейли всегда имеются наготове те, кто может им помочь. Я нашла одного такого судью в Мичигане, и он согласился говорить. Он находился на грани банкротства, как вдруг нежданно-негаданно рядом возник один из его друзей с деньгами. Со временем этот судья вновь обрел совесть, особенно после того, как Дейли потребовал от него вынести неправедный приговор. Как потом выяснилось, один из юристов, участвовавший в судебном процессе, жертвовал крупные суммы в фонд президентской партии и для реализации своих политических амбиций позарез нуждался в победе в процессе.

— Я тысячу раз говорил: федеральные суды — настоящие рассадники коррупции, — пробурчал Грин. — Назначьте человека на должность пожизненно — и получите проблему. Слишком много власти и слишком мало контроля.

Стефани взяла другую флэш-карту.

— Вот здесь достаточно данных, чтобы осудить с десяток этих канюков.

— Весьма точное сравнение, — заметил Грин.

— В своих черных мантиях они очень похожи на этих птиц, сидящих на ветке и ждущих подходящего момента, чтобы до костей ободрать труп сдохшего животного.

— Не очень-то уважительно ты относишься к нашей судебной системе! — с усмешкой проговорил Грин.

— Уважение надо заслужить.

— Позвольте мне кое-что предложить, — вмешалась в разговор Кассиопея. — Почему бы нам не предать всю эту информацию огласке, не довести ее до сведения общественности? Я обычно так не поступаю, но в данном случае это, по-моему, могло бы сработать.

Грин покачал головой.

— Как вы, должно быть, заметили, мне мало что известно об израильтянах. А вам ничего не известно о том, как функционирует механизм воздействия на общественное мнение, который использует администрация. Эти ребята — мастера подтасовки фактов. Они поставят все с ног на голову, напустят такого тумана, что за ним скроется и Дейли, и предатель.

— Он прав, — сказала Стефани. — Так у нас ничего не получится. С этим делом должны разобраться мы сами.

Лимузин остановился в автомобильной пробке, и в тот же момент коротко пропищал сотовый телефон Грина. Вытащив его из кармана пиджака, генеральный прокурор открыл крышку и посмотрел на жидкокристаллический дисплей.

— А вот это уже интересно, — сказал он, а затем нажал на две клавиши и, включив громкую связь, проговорил в трубку: — Я ожидал твоего звонка.

— Не сомневаюсь, — проскрипел Дейли на другом конце линии.

— Похоже, я все-таки не окажусь в Вермонте, в обещанной тобой деревянной коробке, закопанной на шесть футов под землей.

— Тут как в шахматах, Брент. Каждый ход — новое приключение. Что ж, отдаю тебе должное, твой последний ход был хорош.

— Отдай должное не мне, а Стефани.

— Я уверен, что она рядом с тобой, так что поздравляю, Стефани, отлично сработано!

— Всегда к твоим услугам, Ларри.

— Однако это мало что меняет, — продолжал Дейли. — Все те события, о которых я говорил, идут своим чередом.

— Тебе придется остановить их, Дейли, — сказала Стефани.

— Хочешь обсудить это? — спросил Дейли.

Она хотела ответить, но Грин сжал ее руку.

— А что ей это даст? — осведомился он.

— Возможно, очень многое. Поскольку на кон поставлено тоже очень много.

— Больше, чем твоя задница? — не удержалась Стефани.

— Гораздо больше.

— Ты ведь соврал, сказав мне, что ничего не знаешь про Александрийское Звено, не так ли? — спросил Грин.

— «Врать» — это очень грубое слово, Брент. Я скорее утаил некоторые факты в интересах национальной безопасности. И за это я должен платить такую цену?

— Учитывая сложившиеся обстоятельства, цена вполне разумная.

Дейли прекрасно понимает, что они могут предать его тайны огласке в любую минуту, думала Стефани. И у нее, и у Грина было предостаточно знакомых журналистов, которые с радостью выплеснули бы ушат грязи на администрацию президента.

— Ладно, — со скорбным вздохом произнес Дейли. — Где мы встретимся?

Стефани заранее приготовила ответ:

— В людном месте. Там, где толпа людей.

— Не самая лучшая мысль.

— Либо так, либо никак.

Некоторое время трубка молчала, а затем Дейли произнес:

— Говори, где и когда.

Лиссабон, 19.40

Проснувшись, Малоун обнаружил, что сидит на полу, прислонившись спиной к грубой поверхности каменной стены.

— Уже половина восьмого, — прошептала ему на ухо Пэм.

— Долго я был в отключке?

— Примерно час.

Он не видел ее лица. Их окружала непроницаемая тьма. Он вдруг вспомнил, где находится, вспомнил и все последние события.

— Снаружи все спокойно? — шепотом спросил он Макколэма.

— Тихо и мило.

Они покинули церковь почти в пять часов. Через верхний клирос, где находилась дверь, ведущая в клуатр — прямоугольный двор, окруженный с четырех сторон крытыми арочными галереями. Посетители расходились медленно, наслаждаясь теплыми лучами закатного солнца и фотографируя напоследок богатые украшения в мавританском стиле.

На верхней галерее укрыться было негде, но, спустившись вниз, они обнаружили одиннадцать деревянных дверей. Табличка, предназначенная для туристов, поясняла, что раньше эти тесные помещения использовались как исповедальни.

Первые десять дверей оказались запертыми наглухо, а вот последнюю Макколэму удалось открыть благодаря круглому отверстию, высверленному под внутренним засовом. По-видимому, замок был сломан, и служащие проникали внутрь именно таким способом: просовывали в отверстие какой-нибудь металлический стержень, отодвигали с его помощью засов, и дверь отворялась. Макколэм использовал тот же нехитрый прием, пустив в ход появившийся из его кармана нож внушительных размеров.

Малоун не знал, что его новый спутник вооружен. Разумеется, Макколэм не мог провезти нож в салоне самолета, но в лондонском аэропорту он сдал в багаж небольшую сумку, которую затем оставил в камере хранения аэропорта Лиссабона. Там, очевидно, и находился нож. Малоун тоже оставил в одной из ячеек камеры хранения одну важную вещь, а именно ранец Хаддада. То, что Макколэм умолчал о том, что он вооружен, только усилило подозрения Малоуна.

Дальше располагалась еще одна темная каморка, в которую из церкви мог зайти для исповеди кающийся грешник. Вся эта клеть была разделена на две части сетчатым металлическим экраном.

Малоун воспитывался католиком и помнил примерно похожие, хотя и более простые конструкции в своей церкви. Он никогда не понимал, почему не должен видеть священника, отпускающего ему грехи. Когда он спросил об этом обучавших его монахинь, они просто ответили, что «так надо». Впоследствии Малоун понял: католическая церковь четко знает, что делает, но не любит объяснять зачем. Отчасти из-за этого со временем он перестал исповедоваться и соблюдать другие религиозные обряды. Малоун взглянул на светящийся в темноте циферблат часов на запястье Пэм. Они показывали почти восемь. Рановато, но церковь уже три часа должна быть закрыта.

— Снаружи не было слышно никакого движения? — все так же шепотом спросил он Макколэма.

— Ни звука.

— Тогда начнем. Торчать здесь дальше не имеет смысла.

Малоун услышал, как щелкнуло открывшееся лезвие ножа Макколэма, затем послышался скрежет металла о металл, и дверь исповедальни со скрипом распахнулась. Он встал на ноги, но ему пришлось пригнуться, поскольку потолок каморки был очень низким.

Они вышли на нижнюю галерею, наслаждаясь прохладным вечерним воздухом после трех часов, проведенных в тесной и душной конуре. В открытом дворе неярко горели слабые лампы, и их свет, перемежаясь с густыми тенями, образовывал причудливые узоры, тянущиеся от арки к арке. Малоун прошел под ближайшей к нему аркой и посмотрел в ночное небо. В сочетании с беззвездной ночью темнота, царящая в сумрачном дворе, казалась еще более непроницаемой.

Он направился прямиком к лестнице, ведущей на верхний клирос, уповая на то, что дверь, через которую они вышли из нефа три часа назад, осталась незапертой. К счастью для них, так и оказалось.

В нефе царила кладбищенская тишина.

Сквозь мозаичные окна пробивался свет внешних прожекторов, омывавших наружные стены монастыря, а в самой церкви горели лишь несколько тусклых голых лампочек.

— Ночью это место выглядит совсем иначе, — заметила Пэм.

Малоун согласился и приказал себе держать ухо востро.

Он приблизился к алтарной части и перепрыгнул через бархатные канаты, а затем поднялся по пяти ступеням алтаря и оказался перед дарохранительницей. Затем он повернулся и посмотрел на верхний клирос. Оттуда на него смотрел темно-серый глаз окна-розы, лишившийся жизни после того, как солнце покинуло его.

Макколэм, словно заранее зная, что может понадобиться, принес свечу и спички.

— Прихватил возле ящика для пожертвований, что стоит около купели для крещений, — без особой надобности пояснил он, зажигая фитиль. — Я их еще раньше заприметил.

Малоун взял свечу, поднес крохотный язычок пламени к дарохранительнице и принялся рассматривать изображение, выгравированное на ее дверце. Сидящая Мария с младенцем на руках, позади нее — Иосиф, над головой каждого — нимб. Трое поклоняющихся младенцу бородатых мужчин, один из которых преклонил колена. Эту сцену наблюдают трое других мужчин, причем на одном из них — странный головной убор, напоминающий солдатскую каску. А над всем этим сквозь разошедшиеся в стороны облака — пятиконечная звезда.

— Это Рождество Христово, — послышался за спиной Малоуна голос Пэм.

— Видимо, да, — согласно кивнул Малоун. — Трое волхвов, следуя за Вифлеемской звездой, пришли поклониться только что родившемуся Царю.

Он припомнил текст Квеста героя и их очередную задачу: «Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

Та еще задачка!

— Мы должны выбираться отсюда, но нам необходимо иметь при себе это изображение. Поскольку ни у кого из нас нет с собой фотоаппарата, какие будут предложения?

— Купив билеты, я поднялся наверх, — заговорил Макколэм. — Там есть сувенирная лавка, до отказа набитая брошюрами и открытками. Возможно, там найдется и нужная нам картинка.

— Отличная мысль! — Малоун выпрямился. — Показывайте дорогу.

Поднимаясь по лестнице на верхнюю галерею, Сейбр думал о том, что он сделал правильный выбор. Когда Альфред Херманн поручил ему найти библиотеку, в его голове сразу же созрел этот план, а уничтожение в Германии израильской группы наружного наблюдения только укрепило Сейбра в его намерениях.

Херманн никогда не отдал бы приказ на то, чтобы столь вызывающим образом провоцировать израильтян, и вряд ли сумел бы понять, для чего нужны эти убийства. А они были нужны Сейбру для того, чтобы вывести противника из равновесия и выиграть несколько лишних дней, необходимых для осуществления своего плана.

Если это вообще возможно.

А впрочем, почему бы и нет?

В одиночку Сейбр ни за что не смог бы разгадать Квест героя, а вовлечение в это дело постороннего грозило разоблачением. Сделать Малоуна своим временным союзником — самый разумный и надежный путь к достижению цели. Рискованно? Да, но, как оказалось, вполне эффективно.

Преодолев лестницу, он оказался на верхней галерее, повернул налево и направился к стеклянным дверям, которые были совсем не к месту в этом царстве средневековья. Сотовый телефон в кармане его штанов, который он установил на беззвучный режим, зафиксировал уже два звонка, поступивших от Альфреда Херманна. Сейбр подумал, не перезвонить ли старику, чтобы успокоить его, но потом решил, что это будет глупо. Херманн станет задавать слишком много вопросов, ответов на которые пока нет. Сейбр долго изучал орден, и главным образом Альфреда Херманна, и полагал, что в достаточной мере изучил их сильные и слабые стороны.

Главной чертой всех членов ордена являлось то, что они были в первую очередь дельцами.

Прежде чем удастся прижать израильтян, саудовцев или американцев, ордену придется поторговаться с ним. А он знает себе цену.

Малоун поднимался следом за Пэм и Макколэмом на верхнюю галерею, над которой высился свод церкви с причудливо изогнутыми стропилами, не переставая восхищаться искусством средневековых архитекторов и строителей. Из случайно услышанных им обрывков объяснений, которые экскурсоводы давали своим подопечным, он узнал, что орден иеронимитов, которым монастырь достался в 1500 году, являлся закрытым братством, посвятившим себя молитвам, размышлениям и придерживавшимся взглядов в духе Реформации. Они не ставили перед собой какой-либо евангелической или пасторской миссии, видя смысл своего существования в том, чтобы жить в богопочитании образцовой жизнью христианина, подобно их святому покровителю Иерониму, о котором Малоун читал в книге из Бейнбридж-холла.

Они остановились перед стеклянными дверьми, искусно вделанными в старинную каменную арку. За ними находилась сувенирная лавка.

— Вряд ли тут есть сигнализация, — сказал Макколэм. — Здесь и воровать-то нечего, кроме сувениров.

Двери из толстого стекла висели на черных металлических петлях и были снабжены хромированными ручками.

— Они открываются наружу, — сказал Малоун. — Выбить их внутрь не удастся. Это стекло — в полдюйма толщиной.

— Может, они вообще не заперты? — предположила Пэм.

Малоун потянул за ручку, и дверь открылась.

— Теперь я понимаю, почему твои клиенты прислушиваются к твоему мнению.

— А зачем их запирать? — сказала она. — Это место — настоящая крепость. Кроме того, он прав, здесь действительно нечего воровать. Сами двери стоят гораздо больше всего содержимого лавки.

Малоун улыбнулся, услышав эти логические рассуждения. К Пэм отчасти вернулась уверенность в себе, и его это радовало, поскольку не позволяло ему расслабляться.

Они вошли внутрь. Темная, пыльная комната напомнила Малоуну исповедальню, из которой они только что выбрались. Он закрепил дверь в открытом положении, в каком она обычно находилась в часы публичных посещений. Помещение было небольшое, примерно в двадцать квадратных футов. Вдоль одной из стен стояли три высокие стеклянные витрины, две другие были заняты книжными полками, вдоль четвертой вытянулся прилавок с кассовым аппаратом. Посередине лавки стоял стол, заваленный книгами.

— Нам нужен свет, — сказал Малоун.

Макколэм подошел к другой паре стеклянных дверей, за которыми темнела неосвещенная лестничная клетка. На стене возле них располагались три выключателя.

— Мы находимся внутри монастыря, — проговорил Малоун. — Вряд ли свет будет виден из-за стен. Включите на секунду и тут же выключите. Посмотрим, что из этого выйдет.

Макколэм нажал на один из выключателей, и возле стеклянных витрин загорелись четыре маленькие галогеновые лампочки.

— Этого вполне достаточно. А теперь давайте поищем нужную нам картинку.

На столе в центре лавки лежали книги в твердом переплете. На английском и португальском языках все они назывались одинаково: «Аббатство Святого Иеронима Санта Мария». Глянцевые страницы, много текста, но и фотографий — тоже. Рядом возвышались две стопки из книг потоньше. Тут иллюстраций было значительно больше. Малоун просмотрел первую стопку, Пэм — вторую. Пролистав одну из книг, он, ближе к ее концу, обнаружил то, что искал: иллюстрацию, на которой был изображен фрагмент алтаря и дарохранительница. Малоун поднес книгу к свету. Фотография была сделана крупным планом, и дверца дарохранительницы была видна во всех деталях.

— Нашел! — громко объявил он.

Затем он прочитал текст, касающийся алтаря, в надежде почерпнуть из него какую-нибудь полезную для них информацию, и узнал, что дарохранительница была сделана из дерева, а затем обшита серебром. Для того чтобы разместить ее на алтаре, пришлось убрать центральную картину в нижнем ряду, которая впоследствии была утеряна. Изображение, которое было на этой картине, перенесли на дверцу дарохранительницы, завершив таким образом иконографический цикл картин, каждая из которых была так или иначе связана с богоявлением.

Бородачом, преклонившим колена перед новорожденным Христом, был Гаспар, один из волхвов. В пояснительном тексте говорилось, что это изображение символизирует подчинение всего мирского божественному, а трое волхвов олицетворяют собой весь известный тогда мир — Европу, Азию и Африку. А затем Малоун наткнулся на интересный пассаж.

«Было отмечено, что в определенные периоды времени происходит странное: солнечные лучи, попадая в церковь, производят необычный эффект. В течение двадцати дней перед весенним равноденствием и тридцати дней после осеннего равноденствия золотые солнечные лучи, начиная от часа вечерни и до заката, проникают в церковь с западной стороны и создают прямую линию длиной в 450 шагов, проходящую через всю церковь от хоров до дарохранительницы, превращая ее серебро в золото. Уже давным-давно один приходской священник Белема, горячий любитель истории, подметил: „Солнце словно просит Создателя дать ему несколько часов отдыха, обещая вернуться на рассвете и вновь приступить к выполнению своих сияющих обязанностей“».

Прочитав этот абзац, Малоун сказал:

— Хранители весьма эрудированы.

— И очень точно рассчитывают время, — добавила Пэм. — С осеннего равноденствия прошло две недели.

Малоун вырвал из книги страницу и напомнил своим спутникам последнюю часть ребуса:

— «Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место». Это наша следующая задача, и гораздо более трудная.

— Коттон, у тебя наверняка уже есть какие-то идеи на этот счет.

У него действительно имелись кое-какие соображения, и он был рад, что ее разум также не бездействует.

— «Где заходящая звезда находит розу, пронзает деревянный крест и превращает серебро в золото. Найди место…» — Она указала на картинку из книги. — Дверца дарохранительницы. Рождение Христа. Это Белем. Вспомни, что мы прочитали сегодня утром в Лондоне. Белем переводится с португальского как Вифлеем. А что написал Хаддад? Великие деяния часто начинаются с озарения.

В отдалении послышался звон разбитого стекла.

— Это во дворе, — сказал Макколэм.

Малоун метнулся к выключателям и погасил свет. Их вновь окутала темнота, и глазам понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к ней.

Снова — звон стекла.

Он подкрался к распахнутой двери. Звуки доносились с дальнего конца двора, по диагонали, с его нижнего уровня. Малоун заметил в полутьме какое-то движение, а затем увидел троих мужчин, выходящих из других стеклянных дверей. Все они были вооружены. Незваные гости, развернувшись, цепочкой вошли в нижнюю галерею.

Вашингтон, округ Колумбия, 14.45

Стефани протянула контролеру билеты, и они с Кассиопеей вошли в здание Национального музея авиации и космонавтики. Грин не пошел с ними, поскольку присутствие генерального прокурора в столь людном месте не могло бы остаться незамеченным. Что касается Стефани, то она выбрала это место по нескольким причинам: из-за его репутации наиболее посещаемого музея мира, прозрачных стен, обилия охраны и наличия металлодетекторов. Женщина сомневалась в том, что Дейли в сложившейся ситуации предпримет какие-нибудь официальные действия, вроде ее ареста, но он мог привести с собой Хизер Диксон и ее новоиспеченных арабских союзников.

Лавируя между многочисленными посетителями, женщина смотрела по сторонам, разглядывая интерьеры состоящего из трех блоков музея. Это было царство стали, мрамора и стекла. Потолок располагался на высоте в сто футов, отчего возникало ощущение, что находишься в ангаре. Здесь была представлена вся история воздухоплавания — от «Флайера» братьев Райт и моторного самолета «Дух Сент-Луиса» Чарльза Линдберга до космического корабля «Аполлон-11», высадившего первых людей на поверхность Луны.

— Да, народу здесь и впрямь уйма, — пробормотала Кассиопея.

Они миновали кинотеатр и вошли в Зал космонавтики. Дейли стоял возле полномасштабной копии лунного модуля, похожего на паука. Аппарат был представлен в том виде, в каком он должен был находиться на поверхности Луны, а на лесенке одной из его посадочных «ног» балансировала фигура астронавта. Дейли выглядел спокойным и собранным. Из его идеальной набриллиантиненной прически не выбивался ни один волосок.

— Хорошо, что сейчас ты одет, — проговорила Стефани, когда они приблизились.

— Я недооценил тебя, — сказал он в ответ. — Это было ошибкой. Больше я ее не повторю.

— Ты оставил всех своих сопровождающих дома?

Стефани знала, что Дейли редко выходил куда-нибудь без телохранителей.

— Всех, кроме одного.

Он сделал знак, и из-за модели космической орбитальной станции Скайлэб вышла Хизер Диксон.

— В таком случае наш уговор теряет силу, Ларри, — сказала Стефани.

— Ты хочешь знать про Александрийское Звено? Она тот самый человек, который располагает нужной тебе информацией.

Диксон протолкалась к ним через толпу посетителей. У модели лунного модуля галдела группа ребятишек, наваливаясь животами на деревянное ограждение вокруг экспоната. Дейли жестом предложив женщинам следовать за ним, обошел модель и остановился позади нее, у прозрачной стены, за которой располагался кафетерий.

— Тебе все равно не жить! — прошипела Диксон.

— Я пришла сюда не для того, чтобы выслушивать угрозы.

— А я здесь только потому, что так мне приказало мое правительство.

— Перейдем к делу, — предложил Дейли.

Диксон вытащила какой-то электронный прибор размером с сотовый телефон и включила его. Через несколько секунд она помотала головой.

— Чисто. На них нет записывающих устройств.

Стефани знала, как работает этот прибор. Агенты группы «Магеллан» часто использовали его. Она выхватила детектор из руки израильтянки и направила его на нее и Дейли. На них тоже ничего не оказалось, и тогда она сунула его Диксон.

— Ладно, коли нас никто не слушает, давайте поговорим.

— Ну ты и сука, — процедила Диксон.

— Еще какая. А теперь можно перейти к сути дела.

— Вкратце она такова, — заговорил Дейли. — Тридцать лет назад Джордж Хаддад изучал экземпляр официального вестника Саудовской Аравии, который публикуется в Эр-Рияде. Его интересовали географические названия Западной Аравии, которые он переводил на древнееврейский. Зачем ему это понадобилось — понятия не имею. По-моему, это то же самое, что наблюдать за тем, как сохнет краска. Но он стал замечать, что некоторые из географических пунктов упоминаются в Библии.

— Древнееврейский — трудный язык, почти без гласных звуков. Он сложен для перевода и изобилует двусмысленностями. Одно слово может иметь множество значений, — заметила Кассиопея.

— Специалист, что ли? — с вызовом спросила Диксон.

— Да куда уж мне.

— Хаддад был специалистом, и в этом заключалась проблема. Библейские места, которые ему удалось обнаружить, оказались сконцентрированы в узкой полосе длиной четыреста миль и шириной сто миль, расположенной в западной части Саудовской Аравии.

— В провинции Азир, где находится Мекка?

Дейли кивнул.

— Хаддад потратил годы на поиски других подобных регионов, но не сумел найти такого скопления библейских географических мест нигде в мире, включая Палестину.

Стефани подумала о том, что Ветхий Завет — своеобразная древнееврейская летопись. Значит, если топонимы, будучи переведенными на древнееврейский, оказываются библейскими, это может иметь колоссальные политические последствия.

— Ты хочешь сказать, что на Святой земле нет евреев?

— Чепуха! — отрезала Диксон. — Мы там есть. Просто Хаддад считал Ветхий Завет хронографом жизни евреев в Западной Аравии до тех пор, пока они не перебрались на север, на те земли, которые мы сегодня называем Палестиной.

— Библия родилась в Аравии?

— Такова одна из теорий, — сказал Дейли. — Выводы Хаддада начали подтверждаться, когда он взялся за географические сравнения. Больше ста лет археологи пытались отыскать в Палестине места, которые соответствовали бы библейским описаниям, но ничего не сходилось. А вот Хаддад заметил, что если к библейской географии подставить пункты, расположенные в западной части Аравии, они подходят один за другим.

Стефани пока не могла побороть в себе скептицизм.

— Почему никто не обратил на это внимание раньше? — спросила она. — Хаддад ведь наверняка не единственный человек на земле, кто знает древнееврейский.

— Это заметили и другие, — вставила Диксон. — Три исследователя, работавшие в период между тысяча девятьсот сорок восьмым и две тысячи вторым годами.

Стефани почувствовала мрачные нотки в голосе израильтянки.

— Но ваше правительство разделалось с ними, не так ли? По той же причине должен был умереть и Джордж Хаддад?

Диксон не ответила.

В разговор вмешалась Кассиопея.

— Все это восходит к конфликту претензий на земли, правильно? Бог заключил договор с Авраамом и отдал ему Святую землю. В Книге Бытия говорится, что потом завет перешел через Авраамова сына Исаака к евреям.

— На протяжении столетий, — заговорил Дейли, — было принято считать, что земля, дарованная Богом Аврааму, представляет собой территории, называемые сегодня Палестиной. Но что, если это не так? Что, если земля, о которой шла речь в Авраамовом завете, лежит совсем в другом месте, далеко от Палестины? Например, в западной части Аравии?

Кассиопея хмыкнула:

— Вы с ума сошли! По-вашему, Ветхий Завет происходит оттуда? Из самого сердца ислама? И на земле евреев, которую подарил им Бог, находится Мекка? Несколько лет назад исламский мир взбунтовался из-за нескольких карикатур на пророка Мухаммеда. Вы можете себе представить, что начнется из-за этого?

Ее монолог не произвел на Дейли никакого впечатления.

— Именно поэтому израильтяне и саудовцы хотели, чтобы Хаддад умер. Он утверждал, что доказательство его теории находится в утраченной Александрийской библиотеке, а ему поведал об этом некто, называвший себя Хранителем.

— То же самое было и с тремя другими. Каждого из них посетил некий посланец, назвавшийся Хранителем, и подсказал им путь к потерянной библиотеке.

— Что же это может быть за доказательство? — в растерянности спросила Стефани.

Дейли нетерпеливо дернул головой.

— Пять лет назад Хаддад заявил палестинским властям, что его выводы могут найти подтверждение в древних документах. Таким документом мог бы оказаться оригинал Ветхого Завета, написанный еще до рождения Христа на древнееврейском языке. Но из существующих сегодня вариантов этой священной книги самый старый датируется десятым веком. Из различных источников Хаддаду было известно, что в Александрийской библиотеке имелись и другие библейские тексты. Обнаружить один их них — единственный способ что-либо доказать, ведь саудовцы никогда не разрешат проводить археологические изыскания в Азире.

Стефани вспомнила то, о чем рассказал ей ранним утром вторника Грин.

— Так вот почему они срыли бульдозерами эти поселения. Они боялись. Они не хотели, что бы хоть что-то обнаружилось. Хоть что-то, что можно было бы связать с еврейской Библией.

— И по той же причине они теперь хотят, чтобы тебя не стало, — сообщила Диксон. — Ты вмешиваешься в их дела. Они не готовы идти даже на малейший риск.

Стефани окинула взглядом Зал космоса. К высокому потолку тянулись длинные сигарообразные тела космических ракет, между которыми сновали ошалевшие от восторга школьники. Затем она посмотрела на Диксон.

— Твое правительство верит во все это?

— Потому и убили тех троих. Потому и взяли на мушку Хаддада.

Стефани кивком указала на Дейли.

— Не считай его другом Израиля. Он использует все, что удастся обнаружить, с одной целью: поставить ваше правительство на колени.

Диксон рассмеялась.

— Стефани, тебя заносит!

— У него именно такая цель, и в этом можно не сомневаться.

— Ты понятия не имеешь о моих целях, — с нарастающим возмущением заговорил Дейли.

— Я знаю, что ты лжец.

Дейли посмотрел на нее неуверенным взглядом. Он выглядел почти смущенным, что удивило ее, и поэтому она спросила:

— Что происходит на самом деле, Ларри?

— Происходит такое, что ты себе даже вообразить не можешь.

Лиссабон, 20.45

Малоун попятился назад, в сувенирную лавку, но все его внимание было сосредоточено на трех вооруженных мужчинах, которые тренированными движениями продолжали продвигаться по нижней галерее. Профессионалы. Только этого не хватало!

Он укрылся за одной из стеклянных витрин, стоявшей ближе других к дверям, и продолжал наблюдать за двором. Пэм примостилась рядом с ним. Макколэм скорчился позади стола в центре комнаты.

— Они внизу, мы наверху. Это даст нам несколько дополнительных минут. Церковь и галереи — это большое пространство; чтобы обыскать их, им понадобится время. Они заперты? — спросил он у Макколэма, показав на вторую пару стеклянных дверей, ведущих из лавки.

— Боюсь, что да. Они ведут вниз и наружу, поэтому на ночь их, скорее всего, запирают.

Такой расклад Малоуну совершенно не нравился.

— Нам нужно выбраться отсюда, — решительно сказал он.

— Коттон, — проговорила Пэм, указав в сторону верхней галереи. На лестнице появился один из мужчин и начал спускаться по направлению к сувенирной лавке.

Макколэм скользнул к Малоуну и прошептал:

— Отведите ее к прилавку, и пусть она спрячется за ним.

Любой человек, который, убив двоих выстрелами в затылок, наслаждается завтраком, заслуживает некоторого профессионального уважения, поэтому Малоун решил не спорить. Он взял Пэм за руку и повел ее к дальнему концу прилавка. В руке Макколэма он увидел нож.

Расстояние между стоявшими вдоль стены витринами было достаточно большим, чтобы Макколэм поместился между ними. Темнота укроет их — по крайней мере до тех пор, когда для их противников станет слишком поздно оказать сопротивление. Вооруженный мужчина приближался.

Стефани начинала терять терпение. Разговор с Ларри Дейли выводил ее из себя.

— Что же такое я не могу вообразить? — спросила она.

— В администрации президента есть те, кто хочет доказать правильность теории Хаддада, — сказал Дейли.

Она вспомнила слова, сказанные Дейли Бренту Грину, когда он полагал, что их никто не слышит: «Включая тебя».

— Это неправда.

Она не собиралась на это покупаться.

— Вернись к реальности, Ларри. Ты находишься здесь только потому, что в моем распоряжении оказалась компрометирующая тебя информация.

Дейли и ухом не повел.

— Реальность заключается в другом, Стефани. Из всех твоих действий наши журналисты состряпают историю об «уликах», сфабрикованных вышедшей из-под контроля государственной служащей, которая во что бы то ни стало пытается удержаться на своем посту. Безусловно, возникнут шероховатости, со стороны прессы прозвучат неудобные вопросы, но имеющегося у тебя компромата не хватит для того, чтобы сковырнуть меня или кого-то еще. Лично я никогда и никому не передал ни цента, а с лоббистами меня связать не удастся. В этой войне ты заранее обречена на поражение.

— Возможно. Но после этого от тебя станут шарахаться, как от прокаженного. Твоей карьере придет конец.

Дейли пожал плечами.

— Издержки профессии.

Кассиопея обшаривала взглядом выставочный зал. Ее тревога передалась Стефани, и она сказала, обращаясь к Диксон:

— Переходи к сути.

— Суть заключается в том, что мы все хотим похоронить это. Но кто-то в вашем правительстве этого не хочет.

— Верно. И этот «кто-то» — он. — Стефани указала на Дейли.

Кассиопея переместилась к лунному модулю и собравшейся рядом с ним стайке подростков.

— Стефани, — заговорил Дейли, — ты обвинила меня в утечке информации относительно Александрийского Звена. Но ты не можешь отличить друзей от врагов. Ты ненавидишь эту администрацию. Ты считаешь президента идиотом. Но есть другие, кто гораздо хуже. Очень опасные люди.

— Нет, — сказала Стефани, — они все фанатики, сторонники партии, которые годами держали рты на замке и теперь должны что-то предпринимать.

— А сейчас главное место в их планах занимает Израиль.

— Хватит говорить загадками, Ларри. Что ты хотел мне сообщить?

— Вице-президент — на нашей стороне.

Не ослышалась ли она?

— Очнись!

— Он связан с саудовцами. Они давно финансируют его, и именно им он обязан своей карьерой: несколько сроков в конгрессе, три года на посту министра финансов, а сейчас — второй срок на посту вице-президента. Он стремится в Овальный кабинет и не скрывает этого. Партия обещала ему высшую государственную должность. У него есть друзья, которые водят дружбу с саудовцами, и именно они дадут ему денег. Они с президентом придерживаются разных взглядов на ближневосточную проблему. Он близок к королевской семье Саудовской Аравии, но старается это не афишировать. Более того, он пару раз даже подверг правящую династию публичной критике — для вида. Но при этом сделал так, чтобы саудовцы узнали про Александрийское Звено. С его стороны это был символический жест, доказательство доброй воли.

Слова Дейли противоречили тому, что Стефани услышала от Брента Грина, поскольку генеральный прокурор лично взял на себя ответственность за утечку информации.

Вернулась Кассиопея.

— Что там такое? — спросила Стефани.

— Заканчивай с этим.

— Какие-то проблемы?

— Скверное предчувствие.

— Тебе повсюду мерещится опасность, — сказала Диксон, обращаясь к Кассиопее.

Стефани посмотрела на Дейли. Мысли в ее голове путались.

— Несколько минут назад ты сказал, что кто-то в администрации стремится доказать правильность теорий Хаддада. Теперь ты утверждаешь, что вице-президент рассказал обо всем саудовцам, которые хотят похоронить все это. Чему же верить?

— Стефани, то, что ты забрала из моего дома, уничтожит только меня. Я работаю в тени. Я всегда так работал. Кто-то же должен это делать. Так чего ты хочешь — расправиться со мной или выяснить, кто стоит за всем этим?

Это не было ответом на ее вопрос.

— Я хочу и того и другого.

— Это невозможно. Выслушай меня хотя бы раз. Ты можешь целый день тюкать топориком по бревну и, возможно, в конце концов перерубишь его. Но вбей клин по центру бревна — и оно тут же лопнет по всей длине.

— Ты просто пытаешься спасти свою шкуру.

Дейли повернулся к Диксон.

— Скажи ей!

— В вашем правительстве существует раскол. Ты по-прежнему остаешься нашим другом, но кое-кому хотелось бы изменить это.

Слова израильтянки не произвели на Стефани впечатления.

— Так бывает всегда: кто-то «за», кто-то «против».

— Тут дело другое, — ответила Диксон. — События развиваются по нарастающей. А Малоун — в Португалии.

Стефани насторожилась.

— Моссад собирается разобраться с ним там.

Дейли провел ладонью по волосам.

— Стефани, в игре принимают участие две силы: с одной стороны арабы, с другой — евреи. И те и другие хотят одного и того же и по одной и той же причине. Вице-президент связан с арабами…

Под сводами огромного помещения музея завыла сирена, а затем из громкоговорителей загремел голос, сообщив, что объявляется немедленная эвакуация.

Стефани схватила Дейли за отвороты пиджака.

— Я тут ни при чем! — быстро проговорил он.

Неподвижный, как скала, Сейбр ждал того момента, когда мужчина с пистолетом войдет в сувенирную лавку.

Он обязательно войдет.

Он должен войти.

Сейбр подумал о том, куда могли подеваться остальные двое. Ответом стало движение позади запертых стеклянных дверей.

Интересно.

Было очевидно, что эти трое хорошо знакомы с расположением церковных помещений и они также знали, что их целью является сувенирная лавка.

Может, они заметили свет?

Двое стрелков слева от него подергали двери и обнаружили, что те заперты. Тогда они отступили на несколько шагов и выстрелили в них.

Но — никакого звона, никаких стеклянных брызг. Только тупые удары, словно молотком по шляпке гвоздя.

Стекло оказалось пуленепробиваемым.

Третий стрелок, спускавшийся с верхней галереи, ворвался в открытые двери сувенирной лавки, держа пистолет в вытянутой руке перед собой. Сейбр выждал лишь пару мгновений, а потом, пока противник не успел сориентироваться, выбил ногой пистолет из его руки, метнулся вперед и перерезал ему горло. Мужчина даже не понял, что с ним произошло. В следующий момент Сейбр воткнул лезвие ножа в основание шеи жертвы. Несколько булькающих выдохов — и мужчина повалился на пол.

В стеклянную дверь вновь забарабанили пули — все с тем же нулевым эффектом. Затем послышался топот ног. Двое стрелков побежали вниз по лестнице.

Сейбр подобрал с пола пистолет убитого.

Сирена продолжала надрываться. Сотни посетителей музея бежали к выходу. Стефани продолжала держать Дейли за отвороты пиджака.

— У вице-президента есть союзники, — проговорил Дейли. — Он не может делать все это в одиночку.

Она прислушивалась.

— Стефани, Брент Грин — заодно с ним. Он тебе не друг.

Она перевела взгляд на Диксон, и та подтвердила:

— Он говорит правду. Кто еще знал о том, что ты окажешься здесь? Если бы мы хотели убить тебя, то не согласились бы на встречу в музее.

Стефани пыталась собраться с мыслями, но теперь она уже не знала, что и думать. Грин действительно был единственным человеком, который знал, что она направляется сюда.

Она отпустила Дейли, и тот сказал:

— Грин в одной связке с вице-президентом, причем довольно давно. Ему обещали второй срок на посту генерального прокурора. Сам он не смог бы победить на выборах. Это его единственный шанс.

Из громкоговорителей вновь прозвучал призыв срочно очистить помещение. Из кафетерия вышел сотрудник службы безопасности, приблизился к ним и сказал, что они должны уйти.

— Что происходит? — спросил у него Дейли.

— Это всего лишь мера предосторожности. Нам необходимо очистить здание музея.

Через дальнюю прозрачную стену Стефани видела, как людской поток катится через дорогу и аллею, отделяющие музей от тенистого парка.

Мера предосторожности?

Они направились к главному входу. Люди с обеспокоенными лицами, тревожно переговариваясь, продолжали выходить на улицу. В основном это были подростки и семейные пары с детьми. В глазах у всех застыл немой вопрос: что здесь могло произойти?

— Давай найдем другой выход, — предложила Кассиопея. — Попробуем быть непредсказуемыми.

Стефани согласилась, и они двинулись в противоположную сторону. Дейли и Диксон остались стоять, словно демонстрируя свою непричастность к происходящему.

— Стефани! — окликнул Дейли.

Она обернулась.

— Я твой единственный друг. Когда поймешь это — приходи.

Она не поверила ни единому его слову, хотя теперь ее душу уже глодали сомнения, и это чувство было ей отвратительно.

— Нам нужно спешить, — поторопила ее Кассиопея.

Они прошли по другим галереям, уставленным блестящими самолетами, миновали магазин подарков, из которого торопливо выбегали покупатели. Кассиопея, судя по всему, решила воспользоваться одним из запасных выходов. Неплохая идея с учетом того, что сигнализация уже активирована.

Впереди, из-за стенда с миниатюрными моделями самолетов, вышел мужчина — высокий, в темном деловом костюме. Он поднял правую руку — велел им остановиться. Стефани заметила, что из его левого уха тянется тонкий спиральный проводок. Они с Кассиопеей остановились и обернулись. Еще двое мужчин, одетых точно так же, стояли позади них. Она обратила внимание на их одинаковый вид и стиль поведения.

Секретная служба.

Первый мужчина что-то сказал в микрофон, спрятанный в рукаве пиджака, — и сирена умолкла.

— Вам придется прокатиться с нами, мисс Нелле, — заявил он.

— Почему я должна это делать?

Мужчина подошел ближе.

— Потому что с вами хочет говорить президент Соединенных Штатов Америки.

Лиссабон, 21.30

Малоун обогнул прилавок и присел на корточки рядом с Макколэмом, который обшаривал карманы убитого. Он видел, с каким профессиональным хладнокровием и знанием дела мнимый охотник за сокровищами расправился с противником.

— Двое других вернулись в церковь, чтобы зайти с другой стороны, — сообщил он.

— Понятно, — сказал Макколэм. — Вот запасные обоймы и еще один пистолет. Есть какие-нибудь соображения относительно того, кто они такие?

— Израильтяне, больше некому.

— По-моему, вы говорили, что они вышли из игры.

— А вы говорили, что являетесь любителем. Но только что вы продемонстрировали выдающиеся профессиональные навыки.

— Когда твоя задница оказывается на мушке пистолета, поневоле делаешь то, что требуется.

Малоун заметил какой-то прибор на поясе мертвеца и отстегнул его. Приемопередающее устройство для определения местоположения. Малоун сам неоднократно использовал такие для слежки за объектом, несущим на себе радиомаяк. Он включил видеоэкран и увидел две мигающие точки. Они приближались.

— Нам нужно уходить, — сказала Пэм.

— Это будет не так просто, — откликнулся Малоун. — Единственный путь отсюда ведет через ту галерею, но двое оставшихся стрелков, должно быть, уже находятся возле лестницы. Нужно найти другой способ спуститься вниз.

Он сунул радиолокатор в карман. С пистолетами наготове они выскользнули из сувенирной лавки. В тот же момент из арки на расстоянии в девяносто футов от них появились стрелки и открыли огонь. Со двора послышались звуки, как будто лопались воздушные шарики.

Малоун упал на пол галереи, увлекая за собой Пэм, и затащил ее за угол, укрывшись от пуль.

— Идите в ту сторону, — сказа Макколэм. — Я задержу их.

По внешнему периметру тянулась нескончаемая каменная скамья, соединяя арки и образуя своеобразную балюстраду. Пригибаясь, Малоун и Пэм побежали прочь от сувенирной лавки. Макколэм остался, обмениваясь выстрелами с нападающими.

Впереди и позади них от каменных стен стали рикошетить пули. Малоун почти сразу понял, что происходит. В слабом свете ламп, освещающих галерею, они с Пэм отбрасывали тени, и эти тени предательски выдавали их местонахождение. Он схватил Пэм и повалился вместе с ней на пол, а затем прицелился и тремя точными выстрелами разбил лампы. Теперь их окружала темнота.

Макколэм перестал стрелять. Нападающие — тоже.

Малоун дал Пэм знак, и они продолжили путь, по-прежнему пригибаясь, используя арки и каменную скамью в качестве прикрытия.

И вот они достигли конца галереи.

По правую сторону от них тянулась внутренняя стена следующей галереи без единой двери, впереди был тупик, слева стеклянные двери, одна из которых была гостеприимно распахнута. Из таблички перед входом следовало, что они оказались возле столовой. Может быть, там есть выход наружу?

Малоун снова подал женщине знак, и они вошли внутрь.

Раздались три глухих удара. Пули попали в закрытую дверь и увязли в толстом стекле. Опять пуленепробиваемый материал. Благослови Господь тех, кто выбирал эти двери!

— Коттон, у нас проблема, — проговорила Пэм.

Он огляделся. В темноте, освещаемой лишь падающими сквозь окна слабыми отблесками горящих снаружи прожекторов, Малоун увидел просторное прямоугольное помещение и высокий потолок со стропилами — такой же, как в церкви. По периметру столовой тянулся низкий каменный карниз, выложенный разноцветной плиточной мозаикой. Дверей, ведущих наружу, кроме тех, через которые они вошли, не было. Окна располагались на высоте в десять футов от пола, и добраться до них не представлялось возможным.

В стенах Малоун обнаружил только два отверстия. Одно находилось в дальнем конце помещения, футах в пятидесяти от входа. Некогда это был камин, а теперь просто декоративная ниша в стене. Второе отверстие было меньшего размера — примерно четыре на пять футов и глубиной в три фута. Давным-давно здесь располагалась монастырская трапезная, и, возможно, в этой нише раскладывали по тарелкам пищу, прежде чем подавать ее к столу.

Пэм права, у них действительно возникла серьезная проблема. Говоря проще, они оказались в западне.

— Полезай сюда, — велел он.

Женщина не стала спорить и покорно втиснулась в нишу.

— Я, наверное, сошла с ума, раз ввязалась в это, — негромко пробормотала она.

— Поздно спохватилась, — буркнул Малоун.

Посмотрев на лестницу, ведущую на верхнюю галерею, он увидел возникшую там расплывчатую тень, а потом тоже забрался в нишу и постарался втиснуть в нее свое тело как можно глубже.

— Что ты собираешься делать? — шепотом спросила Пэм.

— То, что должен.

Сейбр видел, как преследователи разделились. Один пошел за Малоуном, а второй скользнул в арку, из которой путь вел обратно в церковь. Он решил, что находиться сверху выгоднее, и направился к той же двери, надеясь, что она ведет на верхний клирос, где чуть раньше стояли Малоун и его бывшая жена.

Ему нравилась охота, особенно когда дичь не собиралась сдаваться без боя. Он размышлял о том, кем являются эти люди. Действительно ли они израильтяне, как предположил Малоун? Это казалось логичным. Иона сообщил о том, что группа ликвидаторов направлена в Лондон, но ведь Хаддад уже уничтожен. Он слышал звуки схватки, записанные на пленку диктофона, да и Малоун подтвердил, что палестинца больше нет. Так что же израильтянам понадобилось здесь? Кто является их мишенью? Он? Вряд ли. Но тогда кто?

Он добрался до двери и вошел внутрь.

Слева от себя Сейбр увидел лестницу, ведущую в церковь. Внизу послышались шаги.

Он вошел на клирос, остановился в том месте, где балюстрада соединялась со стеной, и стал всматриваться в темноту, раскинувшуюся внизу. Высокие церковные окна южной стороны едва заметно светились. Сейбр увидел размытую фигуру человека с пистолетом в руке, крадущуюся по проходу между скамьями по направлению к северной стене и нижнему клиросу.

Он сделал два выстрела, гулко прогремевших в похожем на пещеру нефе. Одна из пуль нашла свою цель. Мужчина внизу вскрикнул, крутанулся вокруг своей оси и рухнул в проходе.

Неплохо.

Сейбр выщелкнул из пистолета опустевшую обойму и вставил новую, а затем развернулся, намереваясь уходить. Пора найти Малоуна.

В лицо ему смотрело дуло пистолета.

— Бросьте оружие! — скомандовал голос по-английски.

Замешкавшись, Сейбр пытался рассмотреть человека, но перед ним маячила лишь смутная тень. А затем он сообразил, что на голове человека — капюшон, и тут же ощутил холодное прикосновение еще одного ствола к своей шее. Проблем было уже две.

— Повторяю, бросьте оружие! — сказал первый мужчина.

Выбора не было. Пистолет звякнул, упав на каменный пол.

Дуло, маячившее перед его лицом, опустилось, а затем в воздухе что-то просвистело, и Сейбр получил сильнейший удар в висок. Прежде чем он успел ощутить боль, мир вокруг него завертелся, а затем все звуки исчезли, и он погрузился в темноту.

Сжимая в руке автоматический пистолет, Малоун ждал. Он рискнул лишь один раз выглянуть из ниши, где прятались они с Пэм.

Стрелок подходил все ближе. Знал ли он о том, что отсюда нет выхода? Вероятнее всего, не знал, иначе зачем бы ему идти сюда? Почему просто не подождать в галерее? С другой стороны, Малоун знал, что многие из тех, кто зарабатывает на жизнь убийствами, крайне нетерпеливы. Поскорее сделать работу — и восвояси. Ожидание лишь увеличивало риск провала.

Пэм тяжело дышала, и Малоун не мог сердиться на нее за это. У него самого сердце стучало, как паровой молот. Он велел себе успокоиться, отдав мозгу приказ: «Думай! Будь наготове!»

Тень приближалась к дверям столовой.

И вот мужчина одним прыжком оказался внутри, выставив перед собой пистолет.

Малоун пытался поставить себя на его место. Сейчас он видит перед собой темный, лишенный мебели зал. Его внимание сразу же должна привлечь сначала одна ниша в стене, затем — вторая. Малоун не стал ждать, пока противник сориентируется. Он выкатился из ниши и выстрелил.

Пуля не попала в цель и срикошетила от стены. От неожиданности мужчина замер на мгновение, а потом направил пистолет на Малоуна.

Кто выйдет победителем из этой дуэли?

Малоун выстрелил снова, на сей раз более удачно: пуля угодила незнакомцу в бедро. Раздался крик боли, но мужчина не упал.

Третью пулю Малоун всадил противнику в грудь. Тот пошатнулся и рухнул навзничь на каменный пол.

— Вас трудно убить, Малоун, — прозвучал от дверей мужской голос.

Он сразу узнал его. Это был Адам — тот самый, который на его глазах застрелил Хаддада. Последние сомнения отпали: израильтяне. Но как они его нашли?

Послышались убегающие шаги.

Малоун бросился к выходу, горя желанием завершить то, что начал в Лондоне, но возле дверей остановился и осторожно выглянул наружу.

— Малоун, я здесь, — окликнул его Адам.

Малоун обшарил взглядом открытый двор и увидел израильтянина, стоящего под аркой в дальнем конце клуатра. Он узнал его. Да, это Адам. Ошибки быть не могло.

— Вы хороший стрелок, но не снайпер. Теперь остались только вы и я.

Адам исчез в двери, ведущей в церковь.

— Пэм, оставайся здесь, — сказал Малоун. — Если ты не послушаешься меня и на сей раз, разбираться со стрелком тебе придется самостоятельно.

Он выскочил из столовой и побежал по галерее. Куда подевался Макколэм? Два стрелка уже выведены из строя, а до этого они видели троих. Адам сказал: «Теперь остались только вы и я». Неужели израильтянин убил Макколэма?

Малоун решил, что преследовать Адама в церкви было бы глупо. Надо быть непредсказуемым. Поэтому он вспрыгнул на одну из скамеек, стоящих вдоль края галереи, и посмотрел вниз, на многочисленные барельефные элементы, украшающие стену. Малоун сунул пистолет за пояс, перебросил тело через край галереи, повис, ухватившись за край скамьи, — и встал одной ногой на каменный водосток в виде головы горгульи. Балансируя и цепляясь за выступы барельефа, он спрыгнул на выступ одной из арочных опор. Отсюда до поросшего травой двора оставалось всего шесть футов.

Неожиданно из церкви появился Адам и бросился бежать по дальней галерее. Малоун выхватил пистолет и выстрелил. Он промахнулся, но определенно обратил на себя внимание противника.

Адам присел за каменную скамью высотой по пояс, за которой до этого укрывался Малоун, но через пару секунд вынырнул из-за нее и произвел ответный выстрел.

Малоун спрыгнул вниз и, не удержав равновесия, упал, больно ударившись о выложенный каменными плитами пол двора. У него перехватило дыхание. Сорокавосьмилетнее тело отвыкло от подобных упражнений, хотя раньше ему приходилось заниматься этим едва ли не каждый день.

Осторожно подняв голову, он увидел, что Адам опять бежит.

Малоун вскочил на ноги и кинулся следом. Израильтянин исчез за стеклянными дверями, вмонтированными в каменную арку, по обе стороны которой стояли средневековые статуи. Он подбежал к дверям и остановился. Табличка перед входом сообщала, что некогда здесь располагалась общая зала для собраний монастырской братии.

Войти в двери означало бы подвергнуть себя неоправданному риску, поскольку внутри было темно и атака могла последовать с любой стороны. Поэтому Малоун решил действовать иначе. Он распахнул одну дверь, укрываясь за второй, чтобы обезопасить себя от пуль. Однако выстрелов не последовало.

Посередине прямоугольного зала возвышалось огромное надгробие.

Малоун обшарил взглядом зал. Никого. Тогда он посмотрел на окна. Те, что располагались на правой стене, были разбиты, а пол под ними усыпан осколками стекла. Из одного окна свисала веревка. Адам исчез.

Послышался топот ног. Повернувшись, он увидел бегущих к нему Пэм и Макколэма. Малоун вышел в галерею и спросил Макколэма:

— Что с вами стряслось?

— Получил удар по голове. Их было двое. На верхнем клиросе. Одного я снял, а потом они добрались до меня.

— Почему же вы до сих пор живы?

— Не знаю, Малоун. Спросите у них.

Малоун произвел в уме немудрящий подсчет: трое убиты, еще двое предположительно оприходовали Макколэма. Итого — пятеро. Но он видел всего троих!

Малоун поднял пистолет и направил его в лицо Макколэма.

— Эти ребята вламываются сюда, нападают на нас, пытаются убить меня и Пэм, а вас всего лишь бьют по башке и оставляют в покое. Вам это не кажется странным?

— О чем вы, Малоун?

Он вытащил из кармана радиолокатор.

— Они работают на вас. Вы приказали им выполнить за вас грязную работу, чтобы не мараться самому.

— Уверяю вас, если бы я хотел избавиться от вас, вы бы уже были мертвы.

— Они поднялись по лестнице прямиком к сувенирной лавке и окружили ее, как волки. Они знали расположение всех здешних помещений. — Малоун поднял руку, в которой держал локатор. — И они следили за нами. Одного я убил наверху и почти прикончил третьего. А тот вдруг раз — и убегает. Это самая странная группа наемных убийц, с которой я когда-либо сталкивался.

Он включил локатор и направил его на Макколэма. Послышался резкий отрывистый звук. Прибор определил объект поиска.

— Они отслеживали вас. Теперь это очевидно.

— Вы просто гений, Малоун. Не хватает только, чтобы вы крикнули: «Эврика!»

Пэм молча стояла рядом с Макколэмом.

— Я, по-моему, велел тебе оставаться там, где ты находилась.

— Я и оставалась, пока он не пришел за мной. И, Коттон, у него на виске здоровенная шишка.

Ее сообщение не произвело на него впечатления.

— На что только не пойдешь ради правдоподобия.

Он направил локатор на Макколэма, но звук остался прежним.

— Удовлетворены? — спросил Макколэм.

Малоун отвел прибор в сторону, но звук не изменился и после этого. Источником сигнала явно являлся не Макколэм.

Пэм отошла в сторону и принялась разглядывать надгробие. В тот же момент ритмичность сигнала изменилась.

Макколэм тоже заметил это.

Продолжая держать Макколэма на мушке, Малоун навел прибор на Пэм, и звук усилился. Пэм, услышав это, обернулась. Малоун опустил пистолет и сделал два шага по направлению к ней, а затем отвел локатор в сторону. Сигнал ослаб, но опять стал гораздо интенсивнее, когда он снова направил прибор на женщину.

На ее лице появилось изумление.

— Что это такое? — спросила она.

— То, на что реагирует локатор. Вот как они нашли Джорджа. Через тебя.

В груди Малоуна кипела ярость. Он опустил локатор, сунул пистолет в карман и двинулся по направлению к Пэм. Она явно нервничала, но он не собирался щадить ее чувства.

— Что ты собираешься делать? — взвизгнула она.

— Пэм, если мне придется раздеть тебя догола и обыскать все отверстия в твоем теле, я сделаю это! Так что лучше сама скажи мне: где это находится?

— О чем ты говоришь? Что «это»?

— Источник сигнала.

— Часы, — подсказал Макколэм.

Малоун обернулся. Макколэм показывал на запястье Пэм.

— Должно быть, он там. В часах есть источник питания, и они достаточного размера, чтобы в них поместился маячок.

Малоун схватил руку Пэм, расстегнул ремешок часов и кинул их в сторону. Часы заскользили по каменному полу. Он направил им вслед локатор, и тот издал интенсивный пульсирующий звук. Малоун перевел прибор обратно на Пэм, и сигнал угас.

— Боже! — пробормотала она. — Это из-за меня убили несчастного старика.

Малоун вошел в бизнес-центр отеля «Четыре сезона».

Из монастыря они вышли через главный вход. Поскольку двери открывались изнутри, этот путь отступления оказался самым простым.

Обогнув здание, они поняли, каким образом Адам со товарищи попали внутрь. Окна монастырской залы для собраний, по периметру которых вился резной каменный орнамент, были единственными не забранными решетками. Они располагались на высоте шести футов от земли и смотрели на темную боковую улочку. Два развесистых дерева являлись прекрасным укрытием для тех, кто захотел бы проникнуть через окна внутрь.

Малоун, Пэм и Макколэм прошли несколько кварталов на восток по направлению к деловому центру Белема и сели на троллейбус, идущий в центр Лиссабона. Здесь они взяли такси и преодолели на нем еще несколько миль до отеля. В течение всей дороги никто из них не произнес ни слова.

Малоун не знал, что и думать. Раньше он полагал, что угроза исходит от Макколэма, а она, как оказалось, находилась гораздо ближе. Но он по крайней мере затруднил израильтянам дальнейшую охоту на них, закинув часы с маячком в заросли живой изгороди, тянущейся по периметру сада в клуатре. Ему было необходимо время, чтобы все обдумать.

И вот они вошли в одну из комнат бизнес-центра и закрыли за собой дверь. На столе стояли компьютер и телефон, лежала бумага и ручки. Малоуну нравились отели «Четыре сезона». Только скажи, что тебе нужно, — и все будет сделано.

— Коттон, — заговорила Пэм, — эти часы я получила в подарок от мужчины, с которым встречалась. Я тебе о нем рассказывала.

Малоун вспомнил: она действительно упоминала о своем новом любовнике, еще в Лондоне. Часы фирмы «TAG Heuer». Очень дорогие. Они производили впечатление.

— Кто он такой?

— Юрист из другой адвокатской конторы. Старший партнер.

— Давно вы с ним встречаетесь?

Вопрос прозвучал так, словно Малоуна это на самом деле волновало, хотя все было наоборот.

— Несколько месяцев. Но будет тебе! Откуда он мог знать, что все это произойдет? Он подарил мне эти часы уже несколько недель назад.

Малоун хотел верить ей, но ему были известны случаи, когда противник пытался добраться до агентов через их жен. Он взял трубку и позвонил в Атланту, набрав номер группы «Магеллан», а когда ему ответили, назвал себя и сообщил цель своего звонка. Его попросили подождать, а через две минуты в трубке прозвучал мужской голос:

— Коттон, это Брент Грин. Ваш звонок переключили на меня.

— Мне нужно поговорить со Стефани.

— Она сейчас недоступна. Тут у нас много чего происходит. Вам придется общаться со мной.

— С каких пор генеральный прокурор занимается текущими делами группы «Магеллан»?

— Все довольно сложно, Коттон. Стефани освободили от обязанностей руководителя группы, и мы оба ввязались в крупную драку.

Малоун не был удивлен.

— И все это имеет непосредственное отношение к тому, чем занят я, не так ли?

— Совершенно верно. Ваш сын оказался в опасности благодаря кое-кому из администрации.

— Кого именно вы имеете в виду?

— Мы пока не знаем наверняка. Именно это сейчас пытается выяснить Стефани. Можете рассказать мне о том, что происходит у вас?

— Мы тут вовсю веселимся. Что ни день — то вечеринка. Отрываемся, как можем.

— Есть ли какие-нибудь объяснения вашему сарказму?

— Могу предложить целую сотню, но сейчас мне нужно, чтобы вы кое-что сделали. Пробейте по всем каналам человека по имени Джеймс Макколэм. Он утверждает, что служил в армии, в войсках специального назначения. — Малоун коротко описал Макколэма. — Мне нужно знать, правда ли это, а также всю его подноготную. — Говоря это, Малоун не отрываясь смотрел на Макколэма, но тот даже не моргнул. — Что происходит со Стефани?

— Долго рассказывать. Но нам необходимо знать, что делаете вы. Это может ей помочь.

— Не думал, что она вам до такой степени небезразлична.

— Не понимаю, почему все считают, что я не люблю женщин. На самом деле Стефани обладает множеством замечательных качеств, но сейчас она оказалась в очень сложном положении. Я уже несколько часов не получал известий ни от нее, ни от мисс Витт.

— Кассиопея тоже там?

— Она сопровождает Стефани. Ее прислал ваш друг Хенрик Торвальдсен.

Грин говорил правду: там у них действительно происходило много всего.

— У меня возникла проблема с моей бывшей женой. Похоже, израильтяне снабдили ее радиомаяком и с его помощью отслеживали наши передвижения.

— Нам это известно. Мужчина, с которым она встречалась в Атланте, симпатизировал Израилю, и Моссад попросил его преподнести вашей бывшей супруге несколько подарков: часы, медальон, перстень. Каждый из этих предметов был снабжен датчиком глобальной системы определения координат. Вероятно, израильтяне полагали, что при ней будет постоянно находиться один из этих предметов.

— Выходит, они знали о готовящемся похищении моего сына и загодя приготовились воспользоваться этим в своих интересах.

— Логичное предположение. Что с Александрийским Звеном? Он невредим?

— Не знал, что вам о нем известно.

— Теперь известно.

— Вчера израильтяне ликвидировали его, а только что едва не прикончили нас. — Теперь Малоуну еще больше нужно было подумать. — Мне пора. Есть ли у вас прямой телефонный номер, по которому я мог бы вас найти? — Записав телефонный номер, который продиктовал ему Грин, Малоун добавил: — Не сдавайтесь. Скоро я снова с вами свяжусь.

— Коттон, — проговорил генеральный прокурор. — Этот адвокат, с которым встречалась ваша экс-супруга… Он мертв. Застрелен несколько дней назад. Моссад обрубает концы.

Малоун понял намек генерального прокурора.

— Я бы посоветовал вам держать ее поближе к себе, — сказал Грин. — Она для них также является нежелательным свидетелем.

— Если не больше.

— Как бы то ни было, ваша бывшая жена представляет собой проблему для израильтян.

Малоун повесил трубку. Пэм смотрела на него.

— Твой любовник убит. Израильтяне позаботились о нем. Он на них работал.

Ее лицо исказилось, превратившись в маску ужаса, а вот Малоуну было глубоко наплевать на печальную участь, постигшую этого человека. Он являлся участником заговора, во многом из-за него под угрозой оказалась жизнь Гари.

— Вот что бывает, когда пригреешь на груди змею. А я еще удивлялся тому, каким образом они нашли нас в лондонском отеле. Ведь проследить нас от квартиры Хаддада у них не было никакой возможности.

Малоун видел, как расстроена Пэм, но утешать ее у него не было ни времени, ни желания. Волноваться из-за того, что нельзя исправить, — прямой путь в могилу.

— Ну что, закончила разыгрывать спектакль? Не забывай, загадка разгадана еще не до конца, а мы не знаем, куда двигаться дальше.

Он достал из кармана сложенную вчетверо фотографию, которую вырвал из книги в сувенирной лавке, и развернул ее.

— «Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место». Итак, мы нашли место, где серебро превращается в золото. Вот оно. Рождение Иисуса. Вифлеем, он же Белем. Что имеет адрес, но не имеет места? — Он указал на компьютер. — Множество адресов, не имеющих конкретного географического месторасположения, ассоциируются только с одним: электронным адресом.

Малоун сел за компьютер.

— Хранители должны иметь возможность контролировать подсказки. Они не похожи на тех, кто бросает кусок и забывает о нем. Если Приглашенный или тем более посторонний человек сумел пройти столь далеко, у них должен быть способ в случае необходимости прервать Квест. Есть ли для этого лучший способ, чем разместить финальные подсказки на веб-сайте, который они контролируют?

Малоун набрал в адресной строке: «Bethlehem. com», но был перенаправлен на коммерческий сайт, забитый всякой дребеденью. Тогда он напечатал другой вариант адреса: «Bethlehem.org». Экран превратился в белое поле, по которому побежали черные буквы: «КАКОВ ПРЕДМЕТ ВАШЕГО ПОИСКА?»

Курсор мигал над черной линейкой, на которой следовало напечатать ответ. Малоун ввел строку: «АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ БИБЛИОТЕКА».

Экран моргнул и изменился. Теперь на нем было написано: «И БОЛЬШЕ НИЧЕГО?»

Малоун ввел ответ, который, как он полагал, хотели получить Хранители: «ЗНАНИЕ».

Изображение на экране вновь поменялось. Теперь там значилось: «28°41.41N» и «33°38.44Е».

Малоун сразу понял, что означают эти символы. «Найди место, которое образует адрес несуществующего места, указывающий на то, где находится другое место».

— Вот оно, другое место.

— Координаты глобальной системы позиционирования, — сказал Макколэм.

Малоун кивнул. Но этого было недостаточно. Теперь необходимо связать эти координаты с конкретной географической точкой. Он нашел нужный веб-сайт и ввел координаты. Через несколько секунд на экране высветилась карта.

Малоун сразу же узнал эти очертания: прямоугольный клин, вбитый между Азией и Африкой, уникальный регион, где горы соседствуют с пустынями, омываемый узким Суэцким проливом на западе, еще более узким проливом Акаба на востоке и Красным морем на юге. Синайский полуостров.

Координаты указывали на точку, расположенную в горах, в самом верху прямоугольника.

— Похоже, мы нашли нужное место.

— И как вы собираетесь туда попасть? — поинтересовался Макколэм. — Это египетская территория, расположенная рядом с Израилем и находящаяся под контролем ООН.

Малоун потянулся к телефону.

— Думаю, с этим проблем не возникнет.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Вена, 22.30

Торвальдсен сидел в главной зале шато. Зимняя ассамблея ордена Золотого Руна открылась. Как и все остальные ее участники, он расположился в позолоченном старинном кресле. Кресла были расположены рядами, по восемь в каждом. Члены Круга сидели напротив, лицом к рядовым членам ордена. Альфред Херманн восседал в центре, в кресле, обитом синим шелком.

Каждому не терпелось высказаться, и вскоре в центре дискуссии оказался Ближний Восток и предложение, выдвинутое Политическим комитетом в ходе весенней ассамблеи. Тогда эти планы были предварительными, теперь ситуация изменилась и не все были готовы согласиться с ними.

Расхождения во мнениях оказались более значительными, чем ожидал Альфред Херманн. Синее Кресло уже дважды прерывал дискуссию, что являлось редкостью. Обычно Херманн хранил молчание.

— Переселение евреев невозможно, об этом и помыслить нельзя! — заявил один из рядовых членов ордена. Торвальдсен знал этого человека. Норвежец, он контролировал значительную часть рыболовецкого промысла в Северной Атлантике. — Уж Библию-то я знаю. В обеих книгах Паралипоменон ясно говорится, что Господь избрал для себя Иерусалим. Давид завоевал этот город и сделал его столицей своего царства, а Соломон возвел там храм, где размещался Ковчег Завета и который благословил Господь. Потому возрождение Израиля в современном мире не случайно. Многие считают, что это произошло в соответствии с Божьим промыслом.

Несколько других участников ассамблеи поддержали оратора, процитировав пассажи из Псалтиря и книг Паралипоменон.

— А что, если все ваши цитаты неверны? — Вопрос прозвучал из центра зала. Синее Кресло встал. — Вы помните, когда было создано современное государство Израиль?

На его вопрос никто не ответил.

— В мае тысяча девятьсот сорок восьмого года, в шестнадцать часов тридцать две минуты. На тайном собрании в музее Тель-Авива Бен-Гурион встал и зачитал прокламацию об образовании государства Израиль на основании естественного и исторического права еврейского народа.

— Пророк Исайя говорил, что народ родится в один день, — проговорил еще один член ордена. — Бог выполнил свое обещание, Авраамов завет. Земля евреев была возвращена им.

— А откуда мы знаем об этом завещании? Только из одного источника — Ветхого Завета. Многие из вас только что цитировали его. Бен-Гурион говорил о «естественном и историческом праве» еврейского народа. Он тоже ссылался на Ветхий Завет, который является единственным свидетельством этих божественных откровений, но его достоверность весьма сомнительна.

Взгляд Торвальдсена скользнул по лицам сидящих в зале.

— Если бы я предъявил права на вашу недвижимость, основываясь на древних документах, переведенных с ваших языков людьми, которые давно умерли и даже не знали их, разве вы не поставили бы под сомнение достоверность этих бумаг? Неужели вы не потребовали бы более веских доказательств, нежели сомнительные переводы документов? — Херманн выдержал паузу. — Тем не менее мы безоговорочно принимаем на веру Ветхий Завет, считая его Словом Господним. Его текст впоследствии отразился и на содержании Нового Завета. Его слова до сих пор порождают серьезные геополитические последствия.

Участники ассамблеи ждали, когда Херманн доберется до сути.

— Семь лет назад человек по имени Джордж Хаддад, палестинский ученый, исследователь Библии, написал работу, которая была опубликована Университетом Бейрута. В ней он утверждал, что Ветхий Завет в существующем ныне переводе не соответствует оригиналу.

— Ничего себе заявление! — послышался голос, и в зале поднялась с места грузная женщина. — Я отношусь к Слову Господню более серьезно, нежели вы.

Это замечание, похоже, позабавило Херманна.

— Вот как? А что вы вообще знаете об этом «Слове Господнем»? Вам известна его история? Его автор? Его переводчик? Эти слова были написаны тысячелетия назад неизвестными книжниками на древнееврейском — языке, который вот уже более двух тысяч лет является мертвым. Что вам известно о древнееврейском?

Женщина не ответила.

Херманн удовлетворенно кивнул.

— Ваше невежество вполне объяснимо. Древнееврейский — язык флективного строя, заимствовавший множество слов из других языков — арамейского, вавилонского, греческого, латыни, причем не по орфографии, а по смыслу. Одно и то же слово в нем могло иметь несколько различных значений в зависимости от того, в каком контексте оно употребляется. Лишь спустя столетия после того, как был написан Ветхий Завет, еврейские ученые впервые перевели его на использовавшийся тогда иврит, но даже они толком не знали древнееврейский. Они в лучшем случае угадывали смысл написанного, а в худшем — безбожно перевирали его. Прошло еще несколько столетий, и другие ученые — на сей раз христианские — снова перевели эти тексты. Они тоже не знали древнееврейского языка, поэтому им тоже приходилось угадывать. Поэтому при всем уважении к вашей вере я со всей ответственностью заявляю: на самом деле мы понятия не имеем, что есть Слово Господне.

— А у вас в душе нет веры! — отчеканила толстая дама.

— В этом я с вами спорить не буду, но Бог тут ни при чем. Священное Писание — дело рук человеческих.

— Что именно утверждал Хаддад? — спросил какой-то мужчина, которого слова Херманна, по всей видимости, заинтересовали.

— Он доказывал, что к тому времени, когда стали рассказывать историю о том, что Бог дал Аврааму обещание, известное как Авраамов завет, евреи уже заселили Землю обетованную — ту территорию, которая сегодня называется Палестиной. Разумеется, это произошло через много столетий после того, как предположительно было дано это обещание. Согласно библейским текстам, Земля обетованная должна была раскинуться на пространстве от Египта до великой реки Евфрат. В Библии упоминаются многие географические названия. Но когда Хаддад сравнил библейские названия, переведенные обратно на древнееврейский, с реальными, он обнаружил нечто невероятное. — Херманн помолчал. Вид у него был чрезвычайно довольный. — Обетованная земля Моисея и земли Авраама расположены в Саудовской Аравии, в провинции Азир.

— Это там, где находится Мекка? — раздался вопрос из зала.

Херманн кивнул, а Торвальдсен заметил, как напряглись лица многих присутствующих. Они поняли важность сказанного.

— Это невозможно! — выкрикнул кто-то.

— Сейчас вы сами все увидите.

Он сделал знак рукой. В тот же миг с потолка спустился большой экран и ожил проектор. На экране появилась карта западной части Саудовской Аравии. С севера на юг змеился зазубренный берег, омываемый Красным морем. Судя по масштабу длин, показанный на экране участок территории составлял около четырехсот километров в длину и трехсот в ширину. От береговой линии на восток более чем на сто километров простирался гористый район, переходящий в плоскую полосу Центрально-Аравийской пустыни.

— Я знал, что среди вас найдутся скептики, — улыбнулся Херманн, и в ответ в зале послышался нервный смешок. — Перед вами — современный Азир.

Он снова подал знак, и изображение на экране сменилось.

— Вот что получается, если наложить на карту границы библейской Земли обетованной, используя географические пункты, идентифицированные Джорджем Хаддадом. Пунктирная линия обозначает границу земли Авраама, сплошная — земли Моисея. Библейские географические названия, переведенные на древнееврейский язык, в точности соответствуют названиям реальных рек, городов и гор в этом регионе. Некоторые из них даже по сей день сохранили свои древнееврейские названия, адаптированные, разумеется, к арабскому языку. Задайте себе вопрос: почему до сих пор не найдено никаких палеографических и археологических доказательств того, что библейские места находились на территории Палестины? Ответ прост. Их там не было. Они лежат в сотнях миль южнее, в Саудовской Аравии.

— Почему же никто не обратил на это внимания раньше?

Торвальдсен был рад, что прозвучал этот вопрос, поскольку мысленно он сам задавал его Херманну.

— В наши дни можно насчитать не более полудюжины ученых, которые знают древнееврейский язык, но никто из них, за исключением Хаддада, не проявил любопытства, необходимого для того, чтобы проводить подобные исследования. Однако, желая развеять сомнения, три года назад я нанял одного такого специалиста, чтобы он подтвердил предположения Хаддада. И он это сделал — вплоть до мельчайших деталей.

— Могли бы мы поговорить с этим вашим экспертом? — быстро спросил один из членов ордена.

— К сожалению, он был очень стар, и в прошлом году его не стало.

Торвальдсен подумал, что старику, скорее всего, помогли сойти в могилу. Херманну меньше всего был нужен еще один ученый, который решил бы устроить новую библейскую революцию.

— Однако у меня сохранился письменный отчет, составленный этим ученым по результатам его исследований, — весьма подробный и убедительный.

На экране возникло новое изображение, на котором также был изображен район Азира.

— Вот пример, способный наглядно проиллюстрировать теорию Хаддада. В Книге Судей, глава восемнадцать, говорится о том, что люди из израильского племени Данова основали поселение в городе, называвшемся Лаис и находившемся на одноименной земле. Они назвали его Дан. В Библии говорится, что Лаис располагался неподалеку от другого города, под названием Сидон. Рядом с Сидоном находился укрепленный город Зор. Предположительно в четвертом веке нашей эры христианские историки отождествляли Дан с поселением, расположенным у истоков реки Иордан. В тысяча восемьсот тридцать восьмом году группа исследователей обнаружила курган, который объявила остатками библейского Дана. Теперь считается, что Дан был расположен именно там. В этом месте и сегодня находится и процветает израильское поселение под названием Дан.

Торвальдсену показалось, что Херманн наслаждается сам собой — так, словно он долго и тщательно готовился к этому дню. А еще датчанин размышлял над тем, повлияет ли его акция в отношении Маргарет на график, в соответствии с которым хозяин дома реализовывал свои планы.

— Археологи раскапывали курган на протяжении сорока лет, но не нашли ни единого свидетельства, которое говорило бы о том, что это действительно библейский Дан.

Херманн махнул рукой, и карта Азира на экране изменилась. Теперь на ней появились названия городов.

— Вот что обнаружил Хаддад. Библейский Дан может являться расположенным в западной части Аравии поселением Эль-Данадина, которое находится в прибрежном районе Эль-Лит. В переводе это слово аналогично библейскому названию Лаис. Поблизости и поныне лежит город под названием Сидон, и даже еще ближе к Эль-Данадине расположен Эль-Сур, который переводится как Зор.

Торвальдсен думал о том, что подобные совпадения и впрямь способны заинтриговать кого угодно. Он снял свои очки без оправы и помассировал большим и указательным пальцами переносицу, пытаясь сосредоточиться.

— Этим географические совпадения не исчерпываются. Из второй Книги Царств, глава двадцать четыре, стих шесть, следует, что город Дан находился рядом с землей Тахтим, но в Палестине нет места с таким названием. Зато поселение Эль-Данадина в Западной Аравии стоит рядом с прибрежной грядой, называемой Джабал-Тахтайн, что является арабским вариантом названия Тахтим. Это не может быть случайным совпадением. Хаддад писал, что, если бы археологи провели там раскопки, они непременно обнаружили бы в этом месте следы древнееврейского поселения. Но раскопки не производились. Власти Саудовской Аравии категорически запретили их. Более того, пять лет назад, усмотрев для себя угрозу в научных изысканиях Хаддада, они уничтожили все поселения в этом районе, сделав невозможным обнаружение каких-либо археологических свидетельств.

Торвальдсен заметил, что теперь аудитория ловит каждое слово Херманна с напряженным вниманием и это добавляло оратору уверенности.

— Но и это еще не все. Повсюду в Ветхом Завете «Иордан» обозначается словом «yarden» на иврите. Но нигде не говорится, что этот термин означает реку. На самом деле это слово означает «спускаться», «пологий спуск рельефа местности». Тем не менее из перевода в перевод Иордан переходит как название реки, а переправа через нее представляется сложнейшим делом. Однако палестинская река Иордан — не такая уж значительная водная артерия. Люди, обитавшие по обоим ее берегам, веками переправлялись через нее безо всякого труда. А вот здесь, — он показал на горную гряду, тянущуюся вдоль побережья Красного моря, — мы видим Западно-Аравийское нагорье. Оно практически непреодолимо, за исключением тех мест, где в хребтах имеются складки, да и там это сделать крайне сложно. И каждый раз, когда в Ветхом Завете упоминается Иордан, география и история точно совпадают с тем, что есть и было здесь, в Аравии.

— То есть Иордан — это горная гряда?

— Любой другой вариант перевода оказывается лишенным смысла.

Херманн обвел взглядом повернутые к нему лица и сказал:

— К географическим названиям существует отношение как к чему-то священному. Они живут в памяти народа и нередко возрождаются спустя много веков. Хаддад обнаружил, что в Азире это проявилось особенно наглядно.

— Неужели не было найдено ничего, что связывало бы Палестину с Библией?

— Кое-какие открытия были, но ни одна из находок, извлеченных из земли, ничего не доказывает. На так называемой «стеле Меша», найденной в тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году, высечена надпись с подробным повествованием о войнах Моава с Израильским царством, о которых упоминается в Книге Царств. Текст на другом артефакте, обнаруженном в тысяча девятьсот девяносто третьем году в долине Иордана, говорит о том же. Но нигде нет указаний на то, что Израиль находился в Палестине. В летописях ассирийцев и вавилонян рассказывается о войнах, в которых участвовал Израиль, но нигде не говорится, где он располагался. В Четвертой Книге Царств рассказывается о том, что армии Израиля, Иуды и Едома шли семь дней по безводной пустыне. Но рифтовую долину Палестины, которую обычно ассоциируют с этой пустыней, можно пересечь за один день и воды там в избытке.

Речь Херманна текла легко и непринужденно. Ему явно доставляло удовольствие рассказывать о том, что так долго приходилось хранить в секрете.

— От первого храма Соломона не осталось — по крайней мере не было обнаружено — ровным счетом ничего, хотя в Книге Царств говорится, что при его строительстве использовались огромные тесаные камни. Почему ни один каменный блок не дожил до наших дней? Куда они все подевались?

Наконец Херманн добрался до самого главного.

— Что же произошло? Ученые допустили, чтобы их предвзятое мнение радикальным образом повлияло на их истолкование древних текстов. Им хотелось, чтобы Палестина была землей древних евреев из Ветхого Завета, и для этой цели были все средства хороши. В реальности все обстояло совершенно иначе. Археология с уверенностью доказала только одно: Палестина времен Ветхого Завета была заселена народами, обитавшими в деревушках или маленьких городах и состоявшими преимущественно из крестьян. Это были грубые землячества неотесанных людей, но отнюдь не просвещенное, развитое общество постсоломоновой эпохи. Это научно доказанный факт.

— Что говорит Псалтирь? — проговорил один из членов ордена. — Истина, подобно роднику, истечет из земли.

— Что вы намерены делать? — спросил другой.

Этот вопрос явно пришелся Херманну по душе.

— Хотя саудовцы и наложили табу на любые археологические раскопки, Хаддад был убежден, что доказательства его теории до сих пор существуют, и мы в настоящее время пытаемся их обнаружить. Если мы в этом преуспеем или хотя бы сумеем поставить под сомнение достоверность Ветхого Завета, последствия могут оказаться поистине эпохальными. Пошатнется не только Израиль, но и Саудовская Аравия. Коррумпированность ее правительства давно сидит у нас в печенках. Только представьте себе, что могут предпринять в такой ситуации радикальные мусульмане. Самое святое для них место оказывается библейской родиной евреев! Возникнет такая же ситуация, как с Храмовой горой в Иерусалиме, которую объявляют местом своего рождения все три главные религии мира. Это место порождало хаос на протяжении тысячелетий. Тот хаос, который возникнет в Западной Аравии, даже невозможно себе представить.

Торвальдсену надоело хранить молчание, и он встал.

— Вряд ли вы всерьез полагаете, что эти откровения, даже если будет доказана их истинность, повлекут столь далеко идущие последствия. Что же на самом деле до такой степени заинтересовало Политический комитет?

Херманн посмотрел на него с враждебностью, причина которой была известна только им двоим. Круг взял в оборот Коттона Малоуна, похитив его сына, теперь Торвальдсен отплатил Херманну той же монетой. Конечно, Синее Кресло ни за что не покажет слабости. Торвальдсен умно разыграл козырную карту, приурочив свой удар к ассамблее, в ходе которой Херманн должен проявлять особую осторожность. И какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что в рукаве у австрийца имеется еще один туз.

И улыбка, зазмеившаяся по губам хозяина дома, убедила датчанина в правильности его догадки.

— Все верно, Хенрик, существует еще один аспект, который заставит ввязаться в драку также и христиан.

Вена, 22.50

Альфред Херманн закрыл дверь своих личных апартаментов, снял мантию, шейную цепь, бросил их на кровать, и его усталое тело сразу же ощутило облегчение.

Он был удовлетворен тем, как проходила ассамблея. Через три часа после начала работы ее участники наконец начали понимать, что к чему. Предложенный им план был одновременно грандиозным и хитроумным. Теперь было необходимо подкрепить слова осязаемыми доказательствами. Но как это сделать? Он слишком долго не получал никаких известий от Сейбра.

В душе его нарастала тревога — незнакомое ему прежде чувство. Чтобы ускорить осуществление этих грандиозных планов, Херманн до предела уплотнил свой график. Возможно, это будет его последнее крупное предприятие в роли Синего Кресла, поскольку срок пребывания на посту главы ордена подходил к концу.

Орден Золотого Руна находился на гребне могущества и успеха. Ему удалось ввести нужных людей в правительства многих стран, а некоторые даже свергнуть, и все это вело к его процветанию. То, что задумал Херманн сейчас, могло поставить на колени еще большее число правительств, а если сценарий будет разыгран правильно, возможно, даже американское.

Он предвидел, что Торвальдсен может стать источником проблем, и именно поэтому приказал Сейбру подготовить финансовое досье. Однако, сидя накануне в Доме бабочек и наблюдая за Сейбром, который весьма неохотно воспринял очередное задание, он и подумать не мог о том, что Торвальдсен поведет себя столь агрессивно. Их знакомство измерялось десятками лет. Они не были близкими друзьями, но единомышленниками — наверняка. Возможно, именно поэтому датчанин так быстро связал события в Копенгагене с ним и с орденом.

Херманн не ожидал, что Сейбр наследит, и случившееся заставляло его задуматься относительно этого человека. Неужели он позволил себе проявить беспечность? Или, может быть, это было сделано преднамеренно?

В его ушах до сих пор звучали слова, сказанные Маргарет о Сейбре: взял слишком много воли, пользуется чересчур большим доверием. Когда Сейбр в последний раз вышел на связь с Херманном, он направлялся из Ротенбурга в Лондон, чтобы отыскать Джорджа Хаддада. Херманн сам неоднократно пытался дозвониться до него, но каждый раз безуспешно. А Сейбр был ему нужен — здесь и сейчас.

В дверь легонько постучали. Херманн пересек комнату и повернул ручку.

— Настало время продолжить наш разговор, — сказал стоящий на пороге Торвальдсен.

Херманн согласился.

Торвальдсен вошел и закрыл за собой дверь.

— Неужели все, что ты говорил на ассамблее, — это всерьез, Альберт? Ты хоть представляешь себе, какая в результате может завариться каша?

— Ты сейчас рассуждаешь с позиции еврея, Хенрик, и это твое слабое место. Ты, как и все твои соплеменники, ослеплен мифическими божественными обещаниями, своей так называемой богоизбранностью.

— Я рассуждаю с позиции нормального человека. Кто может с уверенностью сказать, содержит ли Ветхий Завет правду или нет? Лично я не могу. Но исламский мир ни за что не смирится с мыслью о том, что священная для мусульман земля была изгажена иудаизмом. Их реакция будет бешеной и непримиримой.

— Саудовцам, — ответил Херманн, — будет предоставлена возможность поторговаться, прежде чем мы обнародуем какую-либо информацию. Мы всегда ведем дела таким образом, и тебе это известно. В любом случае, если начнется насилие, это будет их вина, а не наша. Наша цель проста и бесхитростна: прибыль. Политический комитет считает, что реализация наших планов позволит заключить множество торгово-экономических сделок, которые будут способствовать процветанию членов ордена. И я с этим согласен.

— Это безумие! — заявил Торвальдсен.

— А что собираешься предпринять ты?

— Все, к чему меня вынудят обстоятельства.

— У тебя кишка тонка для такой драки, Хенрик.

— Возможно, мне удастся тебя удивить.

Херманн был поражен. Неужели этот датчанин решил бросить ему вызов?

— Мне кажется, тебе стоило бы побеспокоиться о собственном положении. Я проверил твои финансовые дела. Никогда не предполагал, что стеклодувное производство является столь чутким и капризным бизнесом. Успех твоей компании «Адельгаде гласверкер» зависит от множества внешних факторов.

— И ты полагаешь, что можешь стать таким фактором?

— Я уверен, что смогу причинить тебе массу неприятностей.

— Моя коммерческая сеть по масштабам не уступает твоей.

Херманн улыбнулся.

— Но ты дорожишь своей репутацией. Для тебя неприемлемо, чтобы хоть одна из твоих компаний потерпела фиаско.

— Что ж, Альфред, сделай одолжение, попробуй.

Каждый из них обладал состоянием, которое исчислялось миллиардами евро и было накоплено в основном предками, каждый мудро и умело распоряжался своими делами, и ни один из них не был глупцом.

— Не забывай, — проговорил Торвальдсен, — у меня твоя дочь.

Австриец пожал плечами.

— А у меня — ты сам и мальчишка.

— Вот как? Значит, ты готов рискнуть ее жизнью?

Херманн еще не решил, что ответить на этот вопрос, поэтому он спросил:

— Ты стараешься для Израиля? Я знаю, ты корчишь из себя патриота.

— А ты, я знаю, заурядный расист.

Херманн затрясся от злости.

— Ты никогда прежде не разговаривал со мной в таком тоне.

— Твои взгляды никогда не были для меня секретом, Альфред. Твой антисемитизм лезет из всех щелей. Ты пытаешься не афишировать его, все-таки среди членов ордена есть и евреи, но у тебя это плохо получается.

Настало время оставить притворство и показную корректность.

— Твоя религия застряла у человечества костью в горле. Так было всегда.

Торвальдсен лишь пожал плечами.

— Не больше, чем христианство, приверженцы которого перебили уйму народа, стремясь таким способом возвеличить своего Бога.

— Я не религиозен, Хенрик, ты это знаешь. Для меня главное — политика и прибыль. А что касается евреев в нашем ордене, то их тоже волнуют только две эти вещи. Никто из них не поднял сегодня голос против моего плана. Израиль — помеха на пути прогресса. Сионисты боятся правды, как черт ладана.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что христиане тоже окажутся вовлечены в драку?

— Если удастся обнаружить Александрийскую библиотеку, там окажутся тексты, которые разоблачат Библию как сплошную фальшивку.

Этот аргумент не убедил Торвальдсена.

— Такого результата тебе будет сложно добиться.

— Поверь мне, Хенрик, я продумал все до мелочей.

— Где сейчас Когти Орла?

Херманн кинул на датчанина одобрительный взгляд.

— А ты молодец. Но на него ты повлиять не сможешь.

— Зато сможешь ты.

Австриец решил расставить точки над «i».

— Тебе не победить в этой игре, Хенрик. У тебя моя дочь, но меня это не остановит.

— Наверное, я должен яснее сформулировать свою позицию. Моя семья пережила нацистскую оккупации Дании. Многие из моих родственников были убиты, и мы сами убили многих немцев. Мне приходилось преодолевать одно испытание за другим. Твоя дочь Маргарет для меня — ничто. Она истеричная, избалованная, глупая женщина. Меня заботит лишь судьба моего друга Коттона Малоуна, его сына и судьба той страны, которая стала для меня родиной. Если мне придется убить твою дочь, я сделаю это.

Херманн привык отражать внешние угрозы, а тут опасность возникла изнутри. Этого человека необходимо умиротворить. Хотя бы на время.

— Я могу показать тебе кое-что.

— Ты обязан остановить все это.

— На кон поставлено гораздо больше, нежели наши деловые интересы.

— Так покажи мне то, что собирался.

— Сначала я должен это организовать.

Мэриленд, 16.50

Стефани сидела на заднем сиденье «шевроле», Кассиопея — рядом с ней. Еще когда автомобиль выехал из Вашингтона и направился на север по холмистым дорогам штата Мэриленд, Стефани уже знала, куда они держат путь. В Кэмп-Дэвид, загородную резиденцию президента Соединенных Штатов.

«Шевроле», не останавливаясь, въехал в главные ворота, по обеим сторонам которых стояли вооруженные охранники. Миновав следующий контрольно-пропускной пункт с еще большим числом охранников, внедорожник затормозил у красивого, словно с картинки, бревенчатого домика, и пассажиры, выбравшись из машины, окунулись в прохладный осенний воздух. Агент секретной службы — тот самый, который подловил их в музее, — махнул рукой, дверь домика распахнулась, и из нее вышел президент Роберт Эдвард Дэниелс-младший.

Стефани знала, что президент никогда не пользуется именем, полученным при крещении. Давным-давно к нему прилипла кличка Дэнни. Невероятно общительный, обладающий гулким баритоном, Дэнни Дэниелс обладал ниспосланным ему свыше даром одерживать победы на любых выборах. Прежде чем выдвинуть свою кандидатуру в президенты, он провел три срока подряд в кресле губернатора и один — в конгрессе. Его переизбрание на второй президентский срок прошло как по маслу.

— Стефани, как здорово, что вы приехали! — воскликнул Дэниелс, спускаясь по ступеням крыльца. Президент был одет в джинсы, саржевую рубашку и ботинки.

Собравшись с духом, она шагнула ему навстречу.

— А разве у меня был выбор?

— Вообще-то нет, но я все равно рад. Слышал, у вас возникли кое-какие проблемы?

Сказав это, Дэниелс хохотнул, но Стефани даже не улыбнулась. У нее не было настроения радоваться чужим шуткам, даже если остряком являлся глава всего свободного мира.

— Своими проблемами я обязана вашим людям.

Он шутливо поднял руки, давая понять, что сдается на милость победителя, но следующая его фраза не стыковалась с этим жестом.

— Это мы еще посмотрим. Вы даже не выслушали то, что я собирался вам сказать. О, да вы сменили имидж? Волосы, одежда… Мне нравится.

Не дав ей возможности ответить, он повернулся к Кассиопее.

— А вы, должно быть, мисс Витт. Я наслышан о вас. Вы живете удивительной жизнью. И к тому же реконструируете какой-то замок во Франции. Хотел бы я на него взглянуть.

— Приезжайте, я покажу.

— Я слышал, все работы ведутся так, как это делалось шестьсот лет назад? Это потрясающе!

Стефани поняла, что означает эта непринужденная болтовня президента. Он хотел сказать: «Вы — здесь, и я все знаю, так что расслабьтесь».

«Что ж, — подумала она, — поглядим, чем все это обернется».

— В противоположность тому, что вы обо мне думаете, Стефани, я не идиот, — сказал Дэниелс.

Они сидели на открытой веранде домика в деревянных креслах-качалках с высокими спинками. Дэниелс энергично раскачивался, и половицы жалобно скрипели под весом его массивного тела.

— По-моему, я никогда не называла вас идиотом, — парировала Стефани.

— Мой папа тоже часто говорил моей маме, что он никогда не называл ее стервой в лицо. — Президент метнул быстрый взгляд в сторону Стефани. — И это было правдой.

Она промолчала.

— Вытащить вас из музея оказалось не так-то просто. Кстати, это одно из моих самых любимых мест. Я обожаю самолеты и космос и в молодости запоем читал все, что с ними связано. Знаете, в чем главное преимущество должности президента? Можно наблюдать запуски в любой момент, когда пожелаешь. — Президент закинул ногу на ногу и откинулся на спинку кресла. — У меня возникла проблема, Стефани. Серьезная проблема.

— Значит, нас уже двое. Меня выгнали с работы и, как утверждает заместитель вашего советника по национальной безопасности, собираются арестовать. И разве уволили меня не вы?

— Я. Об этом меня попросил Ларри, и я согласился. Но это было необходимо сделать, чтобы сейчас вы оказались здесь.

Кассиопея подалась вперед.

— Ага, я поняла! Вы действуете по просьбе Израиля, верно? Я долго пыталась сложить кусочки головоломки, и вот теперь все встает на свои места. Они обратились к вам за помощью?

— Мне говорили, что ваш отец был одним из умнейших людей в Испании и создал целую финансовую империю, которой вы теперь управляете.

— Вот в этом я, откровенно говоря, не сильна.

— А еще я слышал, что вы великолепный стрелок, ничего не боитесь и обладаете потрясающим коэффициентом умственного развития.

— И сейчас оказалась в самом центре политического бардака.

Глаза Дэниелса вспыхнули.

— Вот именно — бардака. Это как раз то, что мы сегодня имеем. И вы правы, израильтяне действительно обратились ко мне. Они раздражены действиями Коттона Малоуна.

Стефани было известно, что у Дэниелса к Малоуну особое отношение. Два года назад Коттону пришлось принимать участие в проходившем в Мехико судебном процессе в связи со зверским убийством высокопоставленного сотрудника Управления по борьбе с наркотиками, друга и одноклассника Дэниелса. Она сама направила Малоуна туда, чтобы обеспечить вынесение обвинительного приговора. Во время перерыва на обед он оказался в центре перестрелки, в ходе которой погиб прокурор-мексиканец и сын Хенрика Торвальдсена. Малоун застрелил нападавших и вернулся в Штаты с пулей в плече, но предварительно добился того, что убийцы были осуждены по всей строгости закона. В ответ на вопрос, что он хочет в благодарность за свои героические действия, Малоун попросил разрешения уйти в отставку досрочно, и Дэниелс лично подписал приказ о его выходе в запас.

— А вас, сэр, Малоун тоже раздражает? — спросила Стефани.

— Сэр? Вот те раз! За наши несколько встреч вы впервые используете это слово.

— Не думала, что вы так внимательны к мелочам.

— Стефани, я внимателен не только к мелочам. Например, я знаю, что совсем недавно Коттон Малоун звонил в группу «Магеллан». Вы, разумеется, были заняты, поэтому его звонок перенаправили Бренту Грину, по личному указанию самого генерального прокурора.

— А я думала, что парадом командует Дейли.

— Я тоже так думал.

— Почему Грин так поступил?

— Откуда вы знаете, что это была его инициатива? — спросила Кассиопея.

— Его телефоны прослушиваются.

Не ослышалась ли Стефани?

— Вы поставили телефоны генерального прокурора на прослушку?

— Да, черт побери. Его и еще нескольких человек, одним из которых, конечно же, является Ларри Дейли.

По телу Стефани побежали мурашки, и ей пришлось приложить усилие для того, чтобы собраться с мыслями. Этот паззл определенно состоял из множества кусочков.

— Стефани, ради того, чтобы оказаться на этом посту, я работал всю жизнь. Только находясь на этой должности, человек может сделать что-то действительно важное и полезное, и мне это удалось. Безработица находится на самом низком за тридцать лет уровне, инфляция и вовсе сведена практически к нулю, процентные ставки — весьма умеренные. Два года назад я даже добился сокращения налогов.

— Благодаря тому, что Дейли подкупал конгрессменов? — не удержалась Стефани. Пусть перед ней сидел президент, но она была на взводе и ее терпимость по отношению к любому виду вранья находилась ниже нуля. — При таком раскладе трудно проиграть.

С минуту Дэниелс молча раскачивался в кресле устремив взгляд в сторону густого леса, а потом вдруг спросил:

— Вы помните «Роки-3»?

Она не ответила.

— Мне нравились эти фильмы. Роки сначала били смертным боем — так, что казалось, он вот-вот отдаст концы, а потом звучали фанфары, играла потрясающая музыка, к нему приходило второе дыхание, и он вышибал дух из своего противника.

Стефани слушала президента с растущим удивлением.

— В «Роки-3» главный герой узнает, что Микки, его тренер, организовывал для него легкие бои, в которых он гарантированно мог победить, чтобы сохранить свой титул и не быть побитым. Сталлоне великолепно играет в этом месте. Он хочет встретиться на ринге с мистером Т, но Микки говорит: «Ни в коем случае. Он тебя убьет». При мысли о том, что он, возможно, не так хорош, как сам думал о себе, Роки приходит в ярость. Разумеется, Микки умирает, а Роки нокаутирует мистера Т.

Последнюю фразу президент произнес уважительно.

— Дейли — это мой Микки, — почти шепотом произнес Дэниелс. — Он организует мои бои. А я — как Роки. Мне это тоже не нравится.

— И вы тоже об этом не знали?

Президент покачал головой. На лице его читалась смесь раздражения и любопытства.

— Я сам собирался прищучить Дейли, когда узнал, что вы тоже взяли его в оборот. Вы действительно использовали для этого девочку по вызову? Что ж, в изобретательности вам не откажешь. В тот день, когда мне сообщили об этом, мое мнение о вас резко изменилось. Мои люди не обладают таким творческим потенциалом.

— Откуда вам стало известно о том, что мы взяли Дейли в разработку? — не могла не поинтересоваться Стефани.

— Мои ребята обожают подслушивать и подглядывать, вот они этим и занимались. Нам было известно о флэш-картах и о том, где он их прячет. Мы просто сидели и ждали.

— Но мы проводили расследование несколько месяцев назад. Почему же вы ничего не предприняли?

— А вы?

Ответ был очевиден для Стефани.

— Я не могла его уволить, а вы могли.

Дэниелс уперся руками в подлокотники и передвинулся на краешек кресла.

— Скандалы — всегда скверная штука, Стефани. Ни один человек в этой стране не поверил бы в то, что я ничего не знал о проделках Дейли. Да, я должен был убрать его, но так, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

— То есть вы предоставили Дейли самому уничтожить себя? — уточнила Кассиопея.

Дэниелс повернулся к ней.

— Этот вариант был бы наиболее предпочтительным, но выживание — специальность Ларри, и, должен сказать, он в ней преуспел.

— Что у него есть на вас? — спросила Стефани.

Ее нахальство, похоже, скорее позабавило, нежели разозлило президента.

— Если не считать компрометирующих фотографий, на которых я сношаюсь с козлом, не так уж много.

Стефани усмехнулась.

— Извините, но я была обязана задать этот вопрос.

— Разумеется. Теперь я понимаю, почему вас многие недолюбливают. Вы любого можете достать до печенок. Но давайте все же вернемся к моему вопросу, который вам обеим, судя по всему, показался не заслуживающим внимания. Почему Брент Грин хотел говорить напрямую с Малоуном?

Стефани припомнила то, что услышала от Дейли в музее.

— Дейли сказал мне, что Брент мечтает стать следующим вице-президентом.

— И это подводит нас к главной цели нашей сегодняшней встречи. — Дэниелс откинулся на спинку кресла и вновь принялся раскачиваться. — Я люблю изображать простого парня. Это часть деревенского воспитания, которое я получил в Теннесси. Именно поэтому мне так нравится Кэмп-Дэвид. Он напоминает мне о доме. Но сейчас пора вновь стать президентом. Кто-то получает доступ к нашим секретным файлам и извлекает из них информацию относительно Александрийского Звена. Затем он передает полученную информацию двум зарубежным правительствам, которые после этого встают на дыбы. Израильтяне просто рвут и мечут. Со стороны это выглядит так, будто мы вцепились друг другу в глотки, но, между нами говоря, мне нравятся эти ребята. Никто — повторяю, никто! — не посмеет задеть интересы израильтян, пока я у власти. К сожалению, в моей администрации есть люди, которые думают иначе.

Стефани хотелось спросить, кто именно, но она не стала перебивать президента.

— Что-то происходит, и началось все это с того момента, когда похитили сына Коттона Малоуна. К счастью для Малоуна, эти парни не знают, с кем они связались. Он им покажет, почем фунт изюма. И это дает нам возможность облечь плотью то, о чем нам пока не известно. Мой дядя говаривал: «Хочешь убить змей? Нет ничего проще. Подожги подлесок, подожди, пока они выползут, и снеси им головы». Именно это мы сейчас и делаем.

Кассиопея потрясла головой.

— Как я уже говорила, господин президент, у вас тут царит форменный бардак. Я вовлечена в происходящее всего день или два, но я понятия не имею, кто говорит правду, а кто лжет. У меня складывается впечатление, что врут все.

— Включая меня?

Изумрудные глаза Кассиопеи сузились.

— Включая вас.

— Это хорошо. Вы должны быть подозрительны. — В его голосе прозвучала неподдельная искренность. — Но мне нужна ваша помощь. Именно поэтому я уволил вас, Стефани. Вам была необходима свобода действий, и теперь она у вас есть.

— Для чего? Что я должна сделать?

— Найти предателя, окопавшегося рядом со мной.

Вена, 23.20

Торвальдсен и Гари спускались со второго этажа шато. Альфреда Херманна после состоявшегося между ними последнего короткого разговора Торвальдсен больше не видел. Гари провел вечер со своими ровесниками — детьми двух других членов ордена, которых те привезли с собой: Херманн велел накрыть им стол для ужина в Доме бабочек.

— Это было клево! — восхищенно говорил Гари. — Бабочки садились прямо на наши тарелки.

Торвальдсену приходилось несколько раз бывать в schmetterlinghaus. Он тоже находил это место восхитительным и даже подумывал о том, чтобы устроить нечто подобное у себя в Кристиангаде.

— Бабочки и вправду удивительные существа, и уход за ними требует особой тщательности.

— Там чувствуешь себя прямо как в тропических джунглях.

Спать ни одному из них не хотелось. Гари, несомненно, являлся совой, поэтому сейчас они направлялись в библиотеку Херманна.

Еще днем Торвальдсен слышал, что Синее Кресло намеревается встретиться с членами Экономического комитета. Это займет его на некоторое время и позволит Торвальдсену кое-что почитать и подготовиться. Завтрашний день будет посвящен принятию ассамблеей решений, поэтому аргументы должны быть готовы и отточены. В воскресенье участники высокого собрания разъедутся по домам.

Ассамблея никогда не продолжалась долго. Профильные комитеты выносили на ее рассмотрение только те вопросы, которые требовали принятия коллективного решения. Таким образом высший орган ордена рассматривал, обсуждал и принимал планы деятельности на месяцы, остававшиеся до следующей — весенней или зимней — ассамблеи.

Назавтра Торвальдсен должен был быть во всеоружии.

Огромная библиотека была высотой с двухэтажный дом и обшита полированными панелями из ореха. По бокам камина из серного мрамора стояли барочные статуэтки, одна из стен была завешана французскими гобеленами. Три остальные стены от пола до потолка были заняты встроенными полками, роспись на потолке изображала небо, отчего казалось, что в помещении нет крыши. До верхних полок можно было добраться по винтовой лестнице. Торвальдсен взялся за узкий железный поручень и стал подниматься по узким ступеням.

— Что нам здесь понадобилось? — осведомился Гари.

— Мне нужно кое-что почитать.

Торвальдсену было известно об имеющемся в библиотеке возвышении, на котором покоится изумительная Библия. Херманн хвастался, что это один из первых печатных экземпляров Священного Писания. Датчанин подошел к старинному тому и с восхищением воззрился на переплет — настоящее произведение искусства.

— Библия была первой книгой, увидевшей свет, когда в пятнадцатом веке было усовершенствовано искусство книгопечатания. Гутенберг напечатал много экземпляров Библии, и это один из них. Как я уже сказал тебе сегодня, ты обязательно должен прочитать ее.

Гари смотрел на книгу, но Торвальдсен понимал, что парень просто не в состоянии оценить ее значение. Поэтому он сказал:

— Написанные здесь слова изменили ход истории человечества. Они дали иное направление развитию общества, низвергли многие политические режимы и возвели на пьедестал другие. Библия и Коран являются, возможно, самыми важными книгами на планете.

— Каким образом простые слова могут иметь такую власть?

— Главное — не просто слова, Гари, а то, как мы их используем. После того как Гутенберг начал печатать книги в массовом порядке, они стали быстро распространяться. Поначалу книги были весьма недешевы, но к тысяча пятисотому году они стали общедоступными. Более или менее свободный доступ к информации способствовал разнообразию мнений, возникновению дискуссий и критического взгляда на власть. Информация изменила мир, он стал другим. — Торвальдсен указал на Библию. — И все благодаря этой книге.

Он осторожно открыл обложку.

— Что это за язык? — спросил Гари.

— Латынь.

Торвальдсен провел пальцем по оглавлению.

— Вы умеете на нем читать?

Он улыбнулся изумлению, прозвучавшему в голосе мальчика.

— Меня учили латыни в детстве. — Датчанин постучал пальцем в грудь Гари. — И тебе тоже стоит ее выучить.

— Для чего?

— Хотя бы для того, чтобы прочитать эту Библию. — Он указал на оглавление. — Всего тридцать девять Книг. Евреи почитают первые пять: Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие. В них рассказывается история древнего израильского народа — от сотворения мира, Великого потопа, исхода из земли египетской и скитания по пустыне до того момента, когда на горе Синай Создатель сообщил свой Закон, содержащий условия союза-завета Бога с Израилем. Это настоящая эпопея.

Торвальдсен знал, как много значат для евреев эти священные тексты, равно как и следующие за ними разделы ранних пророков: книги Иисуса Навина, Судей Израилевых, Самуила и Царств. В них также рассказывалась история народа израилева — с того времени, когда он пересек реку Иордан, покорил земли Ханаанские, — история расцвета и падения многих его царств и поражений, которые они потерпели от рук ассирийцев и вавилонян.

— Эти книги, — сказал он Гари, — повествуют о том, как разворачивалась история еврейского народа за тысячи лет до появления Христа. Судьба этого народа была самым тесным образом связана с Богом и теми обещаниями, которые Он дал евреям.

— Но ведь это было так давно!

Торвальдсен кивнул.

— Четыре тысячи лет назад. И с тех самых пор арабы и евреи сражаются друг с другом из-за того, что каждый из них стремится доказать свою правоту.

Он медленно пролистал Книгу Бытия, нашел то место, ради которого пришел сюда, и прочитал его вслух:

— «И сказал Господь Авраму: …возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу; ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки». — Торвальдсен помолчал, а затем добавил от себя: — Эти слова стоили еврейскому народу миллионов жизней.

Он молча перечитал шесть самых главных слов.

— К чему это вы?

Торвальдсен посмотрел на мальчика. Сколько раз Кай задавал ему тот же самый вопрос! Его сын не только исповедовал их веру, но вдобавок ко всему выучил латынь и прочитал Библию. Он был хорошим человеком и стал еще одной жертвой бессмысленного насилия.

— Важнее всего — истина.

«С места, на котором ты теперь…»

— Вы получали какие-нибудь известия от папы? — спросил Гари.

Датчанин вновь посмотрел на своего юного спутника и отрицательно покачал головой.

— Ни единого словечка. Он ищет примерно то, что сейчас окружает нас с тобой, — библиотеку. Ту, в которой может содержаться ключ к пониманию этих слов.

Внизу послышался какой-то шум. Дверь отворилась, и до их слуха донеслись голоса, один из которых Торвальдсен сразу узнал. Это был Альфред Херманн. Он подал Гари знак, и они торопливо отошли туда, где верхние книжные полки обтекали глубокую нишу окна, в которую они и шагнули. Нижняя часть библиотеки была скудно освещена причудливо составленным набором ламп, верхняя — погружена в тень. Он знаком велел Гари сохранять молчание. Мальчик кивнул. И они стали слушать.

Второй мужчина, явно американец, говорил по-английски.

— Это очень важно, Альфред. Скажу больше, это жизненно важно.

— Ваши обстоятельства мне известны, — ответил Херманн, — но они не более важны, нежели наши.

— Малоун отправился на Синайский полуостров. Вы обещали, что с ним проблем не возникнет.

— Их и не возникнет. Хотите коньяку?

— Пытаетесь успокоить меня?

— Нет, просто пытаюсь угостить вас коньяком.

Еще раз жестом велев Гари не шуметь, Торвальдсен вышел из ниши, на цыпочках приблизился к узорчатым железным перилам и рискнул выглянуть, посмотрев вниз. Альфред Херманн разливал коньяк из хрустального графина, а рядом с ним стоял человек помоложе, лет пятидесяти с небольшим, одетый в темный костюм. Его чисто выбритое лицо было энергичным и напоминало личину херувима — идеальная внешность для натурщика или актера. Впрочем, две эти профессии в некотором смысле были не чужды моложавому мужчине, которого Торвальдсен хорошо знал. А как же иначе, ведь это был вице-президент Соединенных Штатов Америки.

Кэмп-Дэвид, штат Мэриленд

Стефани обратила особое внимание на последние слова президента.

— Предателя? Что вы имеете в виду?

— Кто-то из администрации решил поиграть со мной в грязные игры. Эти люди проводят свою собственную политику, преследуют свои собственные цели, полагая, что я либо слишком ленив, либо чересчур глуп, чтобы догадаться об этом. Однако для того, чтобы выявить главного коновода в этом заговоре, не нужно быть семи пядей во лбу. Это мой «преданный» вице-президент. Амбициозная скотина!

— Господин президент… — заговорила Стефани, но Дэниелс ее перебил.

— Опять что-то новенькое. Сначала — «сэр», теперь — «господин президент». Наши взаимоотношения прогрессируют прямо на глазах.

— У меня имелись серьезные сомнения относительно вас и вашей администрации.

— Вот она, главная проблема с профессиональными чиновниками. Мы, политики, приходим и уходим, а вы, люди, остаетесь, а это значит, вам есть с чем сравнивать. К несчастью для меня, вы, Стефани, оказались в этом правы. Я окружен изменниками. Вице-президент так страстно жаждет заполучить Овальный кабинет, что готов буквально на все, хоть на сделку с дьяволом. — Дэниелс помолчал, и Стефани вновь не осмелилась перебивать ход его мыслей. — С орденом Золотого Руна.

И вновь в ее мозгу метнулась мысль: не ослышалась ли она?

— Он там, у них, прямо сейчас. Встречается с их главарем, с человеком по имени Альфред Херманн.

Стефани подумала о том, что она здорово недооценивала Дэнни Дэниелса. Так же, как и Брента Грина. Они оба прекрасно информированы обо всем происходящем. Кассиопея с беззаботным видом раскачивалась в кресле, но Стефани видела, что та внимательно слушает. Она успела рассказать Кассиопее об ордене.

— Мой отец был членом ордена Золотого Руна, — сказала Кассиопея.

Стефани удивленно вздернула брови. Раньше ее подруга об этом не упоминала.

— На протяжении многих лет они на пару с Хенриком посещали собрания ордена. Я же после его смерти предпочла не продолжать членство.

— Правильное решение, — одобрительно кивнул Дэниелс. — Эта группа напрямую причастна к целому ряду международных конфликтов. В этом они мастера, причем действуют, не оставляя никаких следов. Разумеется, ключевые игроки в конечном итоге оказываются мертвыми. Как и у любой уважающей себя банды, имеющей боевиков, у них есть что-то в этом роде — мужчина по кличке Когти Орла. Наемный убийца высочайшей квалификации. Именно он организовал похищение сына Малоуна.

— И вы сообщаете нам об этом только теперь?

— Да, Стефани, только теперь. Одна из привилегий лидера свободного мира заключается в том, что я, черт побери, могу делать то, что хочу. — Он бросил на нее колкий взгляд. — Происходят очень важные события. Они развиваются стремительно и подступают с разных сторон. В данных обстоятельствах я сделал все, что мог.

Стефани вернула его к главному:

— Что связывает вице-президента и Синее Кресло?

— Синее Кресло? Приятно узнать, что вы так хорошо информированы. Впрочем, иного я и не ожидал. Вице-президент продает свою душу. Главное, что нужно ордену, — Александрийская библиотека. Они ищут доказательства одной теории, и, хотя поначалу я полагал, что это полная чушь, возможно, в ней все же что-то есть.

— Что говорят израильтяне?

— Они не хотят никаких находок — и точка. Для них важно, чтобы все оставалось как есть. А орден, судя по всему, давил на королевское семейство Саудовской Аравии на протяжении десятилетий, сейчас же решил устроить большую бучу. Он хочет окончательно вывести из себя арабов и евреев. Хитрый план. Мы в свое время тоже использовали подобные приемы, но нынешняя ситуация грозит обернуться такой дракой, какой мир еще не знал. Фанатики непредсказуемы, кем бы они ни были — евреями, арабами… — Президент сделал паузу. — Или американцами.

— Что я должна делать? — спросила Стефани.

— Позвольте мне рассказать вам кое-что, чего вы еще не знаете. Коттон позвонил Грину второй раз. Ему понадобилась помощь, и по его просьбе Грин распорядился, чтобы Малоуна, его бывшую жену и какого-то третьего человека перебросили на военно-транспортном самолете — куда бы вы думали? На Синайский полуостров. В данный момент они находятся в пути. Мы предполагаем, что третий как раз и является наемным убийцей ордена. Малоун также попросил Грина проверить личность этого человека, а генеральный прокурор, между прочим, проигнорировал данную просьбу. Он не сделал ни единого запроса. Зато мы сделали. Он представился Коттону как Джеймс Макколэм. Мы обнаружили, что такой человек действительно существует. Раньше он служил в войсках специального назначения, а теперь выступает в роли свободного наемника. Подходящее резюме для того, чтобы устроиться на работу в орден, не правда ли?

— Каким образом он вышел на Малоуна?

Дэниелс развел руками.

— Этого я не знаю, но хорошо, что Малоун рядом с ним. К сожалению, в данный момент мы ничем не можем ему помочь.

— Можно послать радиограмму на самолет, на котором они летят, — предложила Кассиопея.

Президент покачал головой.

— Ни в коем случае. Никто не должен знать о том, что я в курсе происходящего. Сначала мне нужно найти предателей, а для этого мы должны хранить молчание.

— А победителями в итоге оказываются Ларри Дейли и Брент Грин.

Дэниелс склонил голову на грудь.

— Победитель в этом соревновании выигрывает бесплатное путешествие прямиком в федеральную тюрьму. После того, как я лично набью ему морду.

После этих слов к нему вновь вернулись манеры лидера.

— Вы двое — единственные люди, способные помочь мне найти ответ на главный вопрос. По вполне очевидным причинам я не могу привлечь к расследованию ни одно из правительственных агентств. Я не вмешивался в происходящее, позволив событиям развиваться своим чередом, чтобы у вас была возможность действовать. Стефани, я знал, что вы следите за Дейли, но, к счастью, вы не успели нанести финальный удар. Теперь нам необходимо найти истину.

— Вы на самом деле считаете, что генеральный прокурор также вовлечен в игру против вас?

— Понятия не имею. Брент пытается казаться святее Папы Римского, и возможно, он действительно является богобоязненным, почитающим Священное Писание христианином. Но при этом он ни за что не хочет расстаться с властью и превратиться в заштатного советника какой-нибудь юридической фирмы в Вашингтоне. Именно поэтому он сохранил за собой должность на второй срок. Все остальные попрыгали, как крысы с корабля, и, пользуясь полученным во время работы в правительстве опытом, принялись шлифовать свои резюме и подкармливать своих потенциальных покровителей. Все, только не Брент.

Стефани не могла молчать.

— Брент сообщил мне, что это он организовал утечку информации относительно Александрийского Звена якобы для того, чтобы выявить предателя.

— Может, и так, черт побери, я этого не знаю. Зато точно знаю другое: помощник моего советника по национальной безопасности подкупал членов конгресса, мой вице-президент вступил в сговор с одним из самых богатых людей планеты, а две нации, которые всегда ненавидели друг друга, теперь объединились с целью помешать поискам библиотеки, которой насчитывается полторы тысячи лет. Теперь вам ясна общая картина, Стефани?

— Вполне, господин президент.

— Тогда найдите мне предателя.

— Как, по-вашему, мы должны это делать?

Он улыбнулся той прямоте, с которой был поставлен вопрос.

— Я много об этом думал. Давайте сейчас перекусим, а потом вам обеим необходимо поспать. Вы выглядите словно потрепанные кошки. Здесь вы можете отдохнуть, чувствуя себя в безопасности.

— Дело слишком срочное, оно не может ждать до завтра, — воспротивилась Стефани.

— Подождет. Знаете, что главное, когда варишь кашу? Не дать ей закипеть. Она должна томиться в кастрюле, на малом огне и под закрытой крышкой. И только тогда кукурузная крупа грубого помола превращается в амброзию. Вот пусть и наша каша потомится несколько лишних часов, а потом я расскажу вам, что у меня на уме.

Вена

Торвальдсен вернулся в оконную нишу, но продолжал сосредоточенно прислушиваться к разговору, происходившему внизу. В свете того, что вице-президент находился здесь, в шато Херманна, вся ситуация представала совершенно в новом свете. Он кинул быстрый взгляд на Гари и поднес палец к губам.

Внизу звякнули бокалы.

— За нашу дружбу! — провозгласил Херманн.

— Именно это мне в вас и нравится, Альфред. Преданность. В наши дни это качество встречается нечасто.

— Возможно, ваш начальник думает так же.

Второй мужчина хохотнул.

— Дэниелс — дурак. У него примитивные взгляды на мир и на жизнь.

— А себя вы могли бы назвать преданным человеком?

— На все сто процентов. Я терпел Дэнни Дэниелса целых пять лет и делал все, что он хотел: улыбался, защищал его, принимал на себя предназначенные ему оплеухи. Но больше я не могу. И не только я, американцы не могут.

— Надеюсь, это время не прошло даром.

— Я годами создавал союзы, завоевывал друзей, умиротворял врагов. У меня есть все необходимое…

— Кроме денег.

— Я бы так не сказал. Мне было предоставлено достаточно обязательств для того, чтобы начать действовать. Мои арабские друзья продемонстрировали чрезвычайную щедрость.

— Орден также ценит тех, кто оказывает ему поддержку. До сих пор ваш президент не проявлял особого дружелюбия по отношению к мировому бизнесу. Создается впечатление, что он тяготеет к повышению налогов, торговым ограничениям и открытой банковской системе.

— Уверяю вас, многие в Вашингтоне не разделяют взглядов Дэниелса.

Звуки снизу позволили Торвальдсену понять, что мужчины сели, и он снова подкрался к перилам. Херманн расположился в кресле, а вице-президент — на одной из стоящих в библиотеке кушеток. Оба держали рюмки с коньяком.

— Израильтяне пытаются выяснить суть происходящего, — сказал вице-президент. — Им известно, что Звено раскрыто.

— Я знаю, — ответил Херманн. — Один мой… гм… партнер как раз занимается этим.

— Руководитель моего аппарата сообщил мне, что в Германии пропала израильская группа наружного наблюдения, а в Ротенбурге найден убитым сотрудник министерства иностранных дел, который, как подозревают, торговал информацией. В Лондон была направлена команда ликвидаторов. Как ни странно, Тель-Авив хотел, чтобы мы об этом узнали.

— Об этом мне тоже известно, друг мой.

— В таком случае вы наверняка знаете и о том, что один из наших бывших агентов, Коттон Малоун, в настоящее время направляется на Синайский полуостров вместе со своей бывшей женой и еще одним человеком.

Ответом американцу было молчание.

— Нас заинтересовала личность этого третьего, и мы изучили его отпечатки, снятые с поручней, к которым он прикасался во время посадки на военно-транспортный самолет. Им оказался американец Джеймс Макколэм. Вы его знаете?

— У него есть еще одно имя: Доминик Сейбр. Он работает на нас.

— Только потому, что вы мой друг, Альфред, позволю себе заявить, что вы лгун, каких мало. Я вижу по вашим глазам: вы ведь понятия не имели о том, что ваш человек летит на Синай.

Снова пауза.

— Он не обязан информировать меня обо всех своих передвижениях. Главное — результат.

— Тогда скажите, пожалуйста, что он делает рядом с Малоуном и удастся ли ему отыскать библиотеку?

— Вы сказали — Синай. Они определенно направляются в то место, где пребывание библиотеки наиболее вероятно. Достаточно близко к Александрии, чтобы в древние времена можно было без труда перевозить манускрипты, и, кроме того, остров представляет собой изолированный регион. Торговые пути проходили через него и до Христа, и после него. По приказу фараонов там добывались медь и бирюза. Египтяне хорошо знали Синай.

— Вы неплохо знаете историю.

— Знание вообще полезная вещь, а в нашей ситуации — тем более.

— Альфред, речь идет не просто о каких-то интеллектуальных упражнениях. Я пытаюсь коренным образом изменить американскую внешнюю политику. Сколько раз мы с Дэниелсом ругались из-за этого, я вот теперь я смогу сделать что-то реальное. Настало время, когда арабам нужно уделять такое же внимание, какое мы всегда уделяли Израилю. И меня, как и вас в ситуации с вашим наемником, интересует конечный результат. Вам и вашим когортам нужна прибыль, мне нужна власть.

— И мы заинтересованы в том, чтобы вы ее получили.

— Тогда скажите мне, Альфред, когда умрет президент Соединенных Штатов?

В сутулую спину Торвальдсена впились мальчишеские пальцы, и от неожиданности старик вздрогнул.

— Вас, похоже, греет мысль об этом? — спросил Херманн.

— Вы сами внушили мне ее.

— Все уже устроено, — проговорил австриец. — Визит Дэниелса в Кабул закончится эффектной развязкой.

— В соответствии с графиком его вылет запланирован на следующий четверг. О поездке знают только четыре человека: он, я и руководители наших аппаратов. О его прилете пока не известно даже президенту Афганистана. Этот визит придуман ребятами из департамента по связям с общественностью в качестве ловкого пиар-хода, направленного на то, чтобы повысить рейтинг Дэниелса. Президент посещает войска в зоне боевых действий — как эффектно!

— Ракеты уже доставлены на место, — сообщил Херманн. — Сделку организовали через одного из ближайших помощников Бен Ладена. Он проявил большое понимание. Это будет их самым ощутимым ударом по американцам за последние несколько лет. Нам и раньше приходилось вести дела с этими дьяволами, и, хотя мы всегда держали их на расстоянии вытянутой руки и действовали с большой осторожностью, эти контакты неизменно оказывались полезными и результативными.

— И все же я не могу отделаться от беспокойства. Арабы убивают Дэниелса. Но мои арабские друзья говорили мне, что их самих уже тошнит от Бен Ладена и они с радостью отделались бы от него. Его фиглярство усложняет задачу по изменению мирового общественного мнения. Они просто не могут стать нашими союзниками, пока в Вашингтоне правит бал политика под лозунгом «либо так, как хочет Израиль, либо никак». Но как только Дэниелса не станет и изменения в политике станут очевидны для всех, арабы присоединятся к нам в деле устранения Бен Ладена.

— Мой Политический комитет полагает, что арабы будут более чем склонны к компромиссам.

— Они что, знают о наших планах? — с неподдельным удивлением в голосе спросил вице-президент.

— Разумеется, нет. Они просто просчитывают любые варианты, которые могли бы привести к переменам в американской внешней политике. Мы все давно ждем того момента, когда это произойдет.

— Знаете, чего я опасаюсь, Альфред?

Херманн усмехнулся.

— Знаю, но можете не волноваться: никаких следов не останется. В соответствии с условиями сделки на следующей неделе Бен Ладена самого отправят к Аллаху. Мой человек лично займется этим. Ни одно расследование не принесет никаких результатов.

— Не слишком ли вы полагаетесь на этого своего человека? — спросил вице-президент.

— Он нас еще никогда не подводил.

— А сейчас тем более не должен подвести. Это вопрос жизни и смерти. В день отлета Дэниелса я буду в Чикаго. Белый дом не станет делать никаких официальных сообщений о его отъезде. Все будет выглядеть так, будто он находится в Вашингтоне и занят повседневной работой, а затем его имя появится уже в сообщениях информационных агентств из Афганистана. Меня же, пока он пребывает в отлучке, будут прятать. Так у нас заведено после событий одиннадцатого сентября.

— Каковы будут ваши действия после того, как самолет будет сбит? — осведомился Херманн.

— Принесу присягу и стану руководить страной в течение следующих трех лет. Затем я переизберусь, проведу в Белом доме еще четыре года, после чего уйду.

— Я хочу, чтобы вы поняли: если мы преуспеем в поисках библиотеки, все, что было запланировано, начнет реализовываться немедленно.

— Вот и отлично, черт побери! Чем раньше, тем лучше. Мне нужно застать арабов и израильтян врасплох. Я нанесу по ним удар, а вы их утешите и за это отымеете. Саудовцам придется договариваться с нами. Они не могут допустить, чтобы их страна взорвалась. А я так же страстно, как и вы, хочу, чтобы цены на нефть упали. Стань они ниже хотя бы на несколько долларов за баррель, и наш валовой национальный продукт вырастет на миллиарды. Я мобилизую Америку, призвав ее отомстить за смерть Дэниелса, и никто не посмеет осудить меня за это. Весь мир будет с нами. Арабы будут на коленях просить нас о дружбе. После этого они окажутся в одной лодке с нами, и мы все от этого выиграем.

— Политический комитет ордена считает, что возможна широкомасштабная дестабилизация обстановки.

— Ну и что? Кого это волнует? Мой рейтинг взлетит так, что пробьет дыру в потолке. Ничто не заводит американцев столь сильно, как пляски вокруг шеста, на котором болтается национальный флаг, а именно это я и собираюсь регулярно устраивать в течение ближайших семи лет. Арабы — торгаши, они сразу увидят, что настала пора заключать сделки, особенно если это пойдет во вред Израилю.

— Похоже, вы обдумали каждую мелочь.

— Последние месяцы я не могу думать ни о чем другом. Я пытался склонить Дэниелса на свою сторону, но он не желает идти ни на какие уступки, особенно в том, что касается Израиля. Эта проклятая страна размером с небольшой американский округ когда-нибудь погубит нас, а я не намерен этого допустить.

— Когда мы встретимся в следующий раз, вы уже будете президентом Соединенных Штатов.

— Альфред, помимо террористов, руками которых будет проведена акция, вы и я — единственные люди на планете, которые знают о том, что должно произойти. Я позаботился об этом.

— И я — тоже.

— Так пусть случится то, что назначено судьбой, а мы с вами будем пожинать плоды удачи.

Херманн задумчиво смотрел на мужчину, сидящего напротив него. Являясь вице-президентом Соединенных Штатов Америки, он при этом ничем не отличался от неисчислимого множества других политиков, которых Херманн на протяжении своей жизни покупал и продавал по всему миру, — мужчин и женщин, жаждущих власти и страдающих дефицитом совести. Американцы обожают корчить из себя воплощение добродетели в белых одеждах, но те, кому довелось побыть у кормила власти, не могут противиться искушению снова оказаться на начальственном Олимпе. Этот человек, сидящий сейчас в его библиотеке в разгар работы зимней ассамблеи ордена, не являлся исключением. Он говорил о высоких политических целях и переменах во внешней политике, но с самого начала был готов предать свою страну, своего президента и самого себя.

Благодарение Всевышнему!

Орден Золотого Руна расцветал на аморальности других людей.

— Альфред, — заговорил вице-президент, — скажите, неужели действительно возможно существование доказательств неправомочности претензий Израиля на Святую землю?

— Разумеется. Ветхий Завет являлся главным объектом исследований ученых Александрийской библиотеки. Когда впоследствии, уже незадолго до гибели библиотеки, появился Новый Завет, они изучили и его, что называется, от корки до корки. Нам это доподлинно известно из уцелевших манускриптов. Логично предположить, что оба текста, как и анализ Ветхого Завета, написанного на древнееврейском языке, до сих пор существуют.

Он вспомнил отчет Сейбра, полученный им после того, как тот побывал в Ротенбурге. Израильтяне убили еще троих людей. Каждого из них незадолго до этого посетил Хранитель, каждый был так или иначе вовлечен в изучение Ветхого Завета. Хаддад тоже получил приглашение и, видимо, достиг значительных успехов в своих исследованиях, иначе с какой стати он удостоился такой высокой чести и зачем Израилю было бы убивать этого палестинца?

Между всеми этими событиями непременно должна существовать связь.

— Недавно я был в Англии, — сказал вице-президент, — и мне показали Синайскую Библию, сказав, что она датируется четвертым веком и является одним из древнейших текстов Ветхого Завета, дошедших до наших времен. Она написана на греческом.

— Прекрасный пример! — воскликнул Херманн. — А вам известна история этого документа? Его, кстати, чаще называют Синайским кодексом.

— Так, отрывочно.

Херманн рассказал своему гостю о немецком ученом Тишендорфе, который в 1844 году путешествовал по Востоку в поисках старинных рукописей. Оказавшись на Синае, он попал в монастырь Святой Екатерины и случайно заметил в ведре для мусора сорок три пожелтевшие от времени страницы с текстом на древнегреческом языке. Монахи сказали ему, что это бумага, предназначенная для розжига печи. Тишендорф решил, что тексты относятся к Библии, и упросил монахов отдать ему страницы. Через пятнадцать лет — уже по поручению русского царя — он вернулся в монастырь Святой Екатерины, где нашел еще несколько листов Ветхого Завета из Синайского кодекса и обнаружил полный Новый Завет. Ученому удалось уговорить монахов выдать ему все листы кодекса в качестве подношения российскому императору. Получив кодекс, Тишендорф привез его в Санкт-Петербург. После революции большевики продали кодекс англичанам, и он до сих пор выставлен на всеобщее обозрение в Британской библиотеке.

— Синайский кодекс, — продолжал Херманн, — действительно является одним из древнейших манускриптов, дошедших до наших дней. Предполагают даже, что он был создан по указу самого императора Константина Великого после принятия им христианства. Но не забывайте, что Синайский кодекс был переведен на греческий неизвестным нам переводчиком, да и рукопись, послужившая оригиналом для перевода, представляет для нас тайну, покрытую мраком. И о чем это нам говорит?

— О том, что сегодня, спустя сто лет после описанных вами событий, братия из монастыря Святой Екатерины до сих пор рвет на себе волосы из-за того, что Библия так и не вернулась обратно. Монахи обращались даже к Соединенным Штатам, умоляя вмешаться и оказать давление на англичан. Именно поэтому я и поехал в Лондон. Мне нужно было выяснить, из-за чего поднялся весь этот шум.

— Я аплодирую Тишендорфу за то, что он забрал рукопись у монахов. Они бы ее либо сожгли, либо сгноили в сундуках. К сожалению, именно такая участь постигла многие исторические документы. Остается только надеяться, что Хранители обращались с бесценными манускриптами более аккуратно.

— Вы действительно верите во все эти истории?

Херманн помолчал, размышляя над тем, стоит ли ему говорить больше, и в итоге решил: события развиваются стремительно, и этот человек, который вскоре станет президентом Америки, должен понимать ситуацию.

Он встал.

— Позвольте мне показать вам кое-что.

Когда Херманн поднялся с кресла и поставил рюмку на столик, Торвальдсен занервничал. Он рискнул выглянуть вниз еще раз и увидел, что австриец ведет вице-президента через библиотеку по направлению к винтовой лестнице. Он торопливо обвел взглядом галерею второго этажа, на которой находились они с Гари, но, к своему разочарованию, обнаружил, что спрятаться им негде, а вниз ведет только одна лестница — та самая, к которой направлялись хозяин дома и его гость. Значит, через несколько мгновений их обнаружат.

Однако Херманн и вице-президент прошли мимо лестницы и остановились возле стеклянного шкафа.

Херманн указал на подсвеченный лампами прозрачный ларец, покоящийся в шкафу. Внутри него находился древний фолиант, деревянная обложка которого, видимо изъеденная насекомыми, была покрыта крохотными отверстиями.

— Это также манускрипт четвертого века, исследование учений ранней церкви, написанное самим Августином Блаженным. Мой отец приобрел этот трактат много десятилетий назад. Исторического значения он не имеет, поскольку существует много копий этого труда, но выглядит впечатляюще, не правда ли?

Херманн сунул руку под днище шкафа и надавил на потайную кнопку, замаскированную под один из стальных шурупов. Верхняя треть шкафа отделилась от остальной его части и отъехала в сторону, а на дне шкафа обнаружились девять листов хрупкого папируса.

— А вот это нечто гораздо более ценное. Отец давным-давно заполучил их у того же человека, который продал ему кодекс. Некоторые листы написаны Евсевием Софронием Иеронимом, жившим в четвертом и пятом веках. Он перевел Библию с древнееврейского на латынь, создав труд, известный как Вульгата и ставший окончательным вариантом общепризнанного нынче Священного Писания. Обычно его называют Иеронимом Блаженным.

— Странный вы человек, Альфред. Вы приходите в восторг от какой-то ерунды. Ну скажите на милость, какое значение могут иметь сегодня эти древние полуистлевшие бумажонки?

— Огромное, уж вы мне поверьте. Они, возможно, способны изменить само наше мышление. Некоторые из этих также принадлежат перу Августина Блаженного, а вот это — переписка между Иеронимом и Августином.

Херманн видел, что американец смотрит на бесценные листы пустым, скучающим взглядом.

— У них что, уже тогда существовала почта? — тусклым голосом осведомился он.

— Да, хотя и в примитивной форме. Послания передавались с путешественниками, направлявшимися в том направлении, где жил адресат. Именно письма представляют собой наиболее ценный источник сведений о событиях тех дней.

— Вот как? Очень интересно.

Херманн перешел к главному.

— Вы знаете о том, как вообще появилась на свет Библия?

— Вообще-то не очень.

— А вдруг все написанное в ней — ложь?

— Это вопрос веры, Альфред. Какое это имеет значение?

— Очень большое. Что, если отцы ранней церкви — такие, как Иероним и Августин, — решили изменить мир? Вспомните, в какое время они жили. Через четыреста лет после рождения Христа и гораздо позже того, как император Константин Великий принял христианство, когда новая религия завоевывала мир и уничтожала философские учения, противоречившие ее постулатам. Это было время, когда Новый Завет только зарождался. Различные евангелия объединялись, и в результате возникало новое Священное Писание. Его суть заключалась в том, что Господь благ и милосерден, а также оно рассказывало историю Иисуса. Но наряду с Новым Заветом продолжал существовать Ветхий, который почитали евреи. Христиане также хотели, чтобы он был частью их религии. К счастью для Отцов Церкви того времени, текстов Ветхого Завета было мало, и все они были написаны на древнееврейском языке.

— Но вы сказали, что Иероним перевел Библию на латынь.

— Совершенно верно. — Херманн протянул руку и вынул из шкафа один из потемневших листов. — Этот текст написан на греческом языке, распространенном во времена Иеронима. — Под пергаментом оказались современные страницы с напечатанным на них текстом. Херманн взял одну из них. — Я велел перевести эти письма, причем поручил сделать это трем независимым экспертам, чтобы быть уверенным в правильности перевода. Я хочу кое-что прочесть, и тогда, возможно, вам будет проще понять, к чему я веду.

«Мне известно, сколь трудно усмирить гордыню, сколь велика добродетель кротости, что возвышает нас — не чванством человеческим, но божественным благоволением. Наше предназначение в том, чтобы возвысить человеческий дух и сделать понятным суть слов Христовых. Твоя мудрость оправдала себя, когда я приступил к выполнению этой миссии. Труд, над которым я нынче работаю, станет первым переложением древних священных книг на язык, который сумеет понять даже неуч, поскольку связь между старым и новым видится очевидной. Конфликт между двумя святыми книгами стал бы саморазрушительным и поднял бы еврейскую философию на более высокий, главенствующий уровень, поскольку она существует гораздо дольше, чем наша вера. Со дня нашей последней встречи я перевел много новых текстов, но труд мой продвигается медленно, ибо источники изобилуют туманными, расплывчатыми фразами и словами, имеющими множественное значение. Поэтому вновь я нуждаюсь в твоем мудром руководстве, чтобы разрешить важнейший из вопросов.

Об Иерусалиме в древнем тексте говорится как о святом городе. Слово „Иерушалаим“ часто используется для обозначения географического местоположения, но при этом я ни разу не встретил в древней рукописи выражения „ийр Иерушалаим“, что означало бы „город Иерусалим“. Позволь мне показать тебе то, о чем я толкую, на одном примере. В переводе с еврейского Книги Царей Яхве говорит Соломону: „Иерусалим и находящийся в нем град Давидов, который я избрал для себя“. Далее Яхве произносит такие слова: „И пусть город в Иерусалиме, город, который я избрал для себя, будет сохранен“. Ты видишь противоречие, брат мой? Древний текст трактует Иерусалим не как город, а как некую территорию. И везде — не просто „Иерусалим“, а „город в Иерусалиме“. Во второй Книге Самуила на древнееврейском об Иерусалиме также говорится как о регионе: „Пошел царь и его люди на Иерусалим, принадлежавший до того ивусеям, населявшим эти земли“. Я подходил к переводу и так и эдак, полагая, что столкнулся с какой-то ошибкой, но нет, древние тексты вполне определенно истолковывают „Иерушалаим“ не как город, а как место, в котором находится много городов».

Херманн закончил читать и поднял глаза на вице-президента.

— Иероним писал это Августину, когда переводил Ветхий Завет с древнееврейского на латынь. А теперь позвольте мне прочитать вам то, что ответил на это письмо Августин Иерониму.

Он нашел другую страницу с переводом.

«Мой ученый собрат. Твой труд тяжел, но славен. Как, должно быть, восхитительно читать то, что неведомые нам книжники, которых уже давно нет на свете, записывали под святым водительством Господа нашего. Тебе, без сомнения, известно о той нескончаемой битве, которую все мы ведем в эти нелегкие и опасные времена. Языческие боги умирают, слово Христа, призывающее к миру, милосердию и любви, звучит все громче. Многие начинают слышать его хотя бы потому, что оно становится более доступным, и это делает твой труд, направленный на то, чтобы оживить древние слова, еще важнее.

Из твоего письма ясно следует, с какими трудностями ты столкнулся.

Сегодня будущее этой церкви и нашего Бога лежит на нас. Приспособить старое послание к новому не есть грех. Как ты сам признаешь, слово может иметь различные значения, и кому судить о том, какое из них верно? Уж точно не тебе и не мне. Ты просишь у меня совета, и я дам тебе его. Сделай так, чтобы старые слова соответствовали новым, поскольку, если они будут противоречить друг другу, это собьет с толку верующих и подбросит дрова в огонь недовольства, который неустанно разжигают наши враги. Перед тобой стоит поистине великая цель — сделать так, чтобы старые слова смог прочитать каждый. Столь важные тексты перестанут принадлежать одним только ученым и раввинам. Поэтому, друг мой, трудись не покладая рук, и да узнают все, что труд твой — во имя Господа».

— Вы хотите сказать, что они намеренно изменили текст Ветхого Завета? — спросил вице-президент.

— Именно так. Доказательством тому может служить хотя бы ссылка на Иерусалим. В переводе Иеронима, который считается правильным по сей день, Иерусалим — это название города. В переводе Иеронима в Книге Царей говорится: «Иерусалим, град, который я избрал для себя». Это полностью противоречит словам оригинала, которые сам Иероним приводит в своем письме Августину: «Иерусалим и находящийся в нем град Давидов, который я избрал для себя». Огромная разница, не правда ли? И так — во всем тексте перевода. Иерусалим Ветхого Завета стал городом в Палестине, потому что так решил Иероним.

— Это какое-то сумасшествие, Альфред. Этому никто не поверит.

— Пускай не верят. После того как будут найдены доказательства, убеждать никого не придется.

— Какие, например?

— Манускрипт с текстом Ветхого Завета, написанный до рождения Христа. Этого будет достаточно. Тогда мы сможет прочитать подлинные слова, не пропущенные через фильтры христианства.

— Желаю вам удачи.

— Знаете что? Давайте договоримся так: я оставлю управление Америкой вам, а это вы оставьте мне.

Торвальдсен видел, как Херманн положил листы в шкаф и закрыл его с помощью потайной кнопки. Двое мужчин поболтали еще несколько минут, а затем вышли из библиотеки. Несмотря на поздний час, ему было не до сна.

— Они собираются убить президента, — сказал Гари.

— Я знаю. Идем, нам нужно уходить.

Они спустились по винтовой лестнице.

Лампы все еще горели. Торвальдсен вспомнил, как Херманн хвастался, будто его библиотека насчитывает почти двадцать пять тысяч книг, в большинстве своем первых изданий с вековой историей.

Торвальдсен подвел Гари к шкафу, где лежал кодекс. Мальчик не видел то, что удалось подсмотреть ему. Он наклонился и стал шарить рукой под дном шкафа в поисках потайной кнопки, но ничего не нашел, а нагнуться еще ниже датчанину не позволял больной позвоночник.

— Что вы ищете? — спросил мальчик.

— Этот шкаф открывается. Посмотри снизу, может, найдешь там какую-нибудь кнопку.

Гари опустился на колени и стал искать.

— Вряд ли это будет бросаться в глаза, — проговорил Торвальдсен и перевел взгляд со шкафа на дверь. Он молился, чтобы в библиотеку никто не вошел. — Ну, — спросил он, — есть что-нибудь?

Послышался щелчок, и верхняя часть шкафа отъехала в сторону.

Гари встал.

— Один из винтов. Ловко придумано. Пока не надавишь на него, ни за что не догадаешься, что это кнопка.

— Молодец, Гари!

Торвальдсен открыл потайное отделение, увидел сухие листы, исписанные от края до края, и пересчитал их. Девять. Затем он обернулся к книжным полкам. Взгляд его остановился на каких-то больших атласах.

— Принеси мне одну их тех больших книг, — попросил он мальчика, ткнув пальцем в сторону полок.

Гари принес здоровенный том. Торвальдсен аккуратно вложил листы с древним текстом и перевод между страниц атласа — чтобы спрятать, а заодно и не повредить их, — а затем закрыл шкаф.

— Что это? — спросил Гари.

— Надеюсь, именно то, за чем мы сюда пришли.

Пятница, 7 октября, 9.15

Малоун сидел, прислонившись спиной к внутренней переборке гигантского транспортного С130Н. Брент Грин сработал быстро, организовав для них перелет на самолете ВВС, вылетевшем с грузом припасов из Англии в Афганистан. Промежуточная посадка в Лиссабоне, на военно-воздушной базе НАТО в Монтижу, для проведения — такова была официальная версия — какого-то мелкого ремонта позволила им незаметно подняться на борт воздушного грузовика. Там их уже ждала смена одежды, и теперь Малоун, Пэм и Макколэм были облачены в военную камуфляжную форму с бежевыми, зелеными и коричневыми разводами. Помимо камуфляжа им также выдали солдатские ботинки и парашюты. Увидев парашют, Пэм не на шутку испугалась и успокоилась лишь после того, как Малоун объяснил, что этот предмет входит в полученный ими стандартный набор снаряжения.

Перелет из Лиссабона в Синай занимал восемь часов, и Малоуну удалось немного поспать. Вонь авиационного керосина напомнила Малоуну о его прежних путешествиях на транспортных самолетах, и теперь он без всякой ностальгии вспоминал о тех временах, когда был молод, проводил больше времени в разъездах, нежели дома, и совершал ошибки, от которых сердце болело до сих пор.

На Пэм первые три часа полета произвели гнетущее впечатление, и удивляться этому не приходилось: комфорт личного состава заботил командование ВВС меньше всего.

С Макколэмом дело обстояло иначе. Он со знанием дела проверил парашют и чувствовал себя в транспортном отсеке как дома. Возможно, когда-то ему действительно пришлось служить в войсках специального назначения. Малоун так и не получил от Грина сведений о прошлом Макколэма, но, что бы тот ни выяснил, это уже не имело значения. Скоро они окажутся вне зоны досягаемости, в какой-то богом забытой глухомани.

Он посмотрел в иллюминатор.

Внизу расстилалась пыльная, бесплодная земля, волнистое плоскогорье, постепенно поднимающееся по мере сужения Синайского полуострова и переходящее в скалистые горы из коричневого, серого и красного гранита. Именно здесь, как утверждает Библия, случилось богоявление, когда из горящего тернового куста Моисею послышался глас Божий; через эту беспощадную к людям пустыню исходили евреи из Египта. Столетиями монахи и отшельники бежали сюда от мирской суеты, будто одиночество могло сделать их ближе к небесам. Впрочем, кто знает…

Размышляя о ситуации, в которой они все оказались, Малоун невольно вспомнил слова из пьесы Сартра «За запертой зверью»: «Ад — это другие».

Он отвернулся от иллюминатора и увидел, что Макколэм отошел от старшего по погрузке, с которым разговаривал до этого, и теперь направляется к нему. Подойдя, он сел рядом, на алюминиевую лавку, тянущуюся вдоль всего грузового отсека. Пэм лежала на такой же лавке у противоположного борта и все еще спала. Малоун был занят поглощением готового завтрака — бифштекса с грибами, запивая еду минеральной водой из пластиковой бутылки.

— Не желаете перекусить? — спросил он Макколэма.

— Уже поел, пока вы спали. Куриные фахитас. Вполне съедобно. Я еще не успел окончательно отвыкнуть от индивидуальных пайков.

— Вы, похоже, чувствуете себя вполне комфортно.

— Мне такое не впервой. Плавали, знаем.

Мужчины вынули из ушей затычки, которые, впрочем, почти не спасали от назойливого гуда двигателей. Самолет вез в Афганистан груз запасных частей для военной техники. Малоун подумал: интересно, сколько таких рейсов совершается еженедельно? Раньше перевозить грузы здесь можно было только с помощью лошадей, повозок или в лучшем случае грузовиков. Теперь же наиболее быстрый и безопасный способ транспортировки предлагали воздушные и морские пути.

— Но и вы, по-моему, чувствуете себя в своей тарелке, — проговорил Макколэм.

— Я тоже, как говорится, не первый день замужем.

Малоун подбирал слова с большой осторожностью. Не важно, что Макколэм помог им выбраться из Белема, он все равно оставался для них незнакомцем, а убивал с мастерством профессионала и без всяких угрызений совести. Оставаться рядом с этим опасным человеком Малоуна заставляло только одно: у него был Квест героя.

— У вас, я вижу, хорошие связи. Наш перелет организовал лично генеральный прокурор?

— Да, друзей у меня хватает.

— Вы работаете либо на ЦРУ, либо на военную разведку, либо на какое-то другое ведомство из этого ряда.

— Ни на тех, ни на других, ни на третьих. Я в отставке.

Макколэм хохотнул.

— Ну-ну, рассказывайте. Мне нравится эта история. Он, видите ли, в отставке! Да вы по самые уши влезли в какую-то историю.

Малоун закончил завтракать и заметил, что старший по погрузке смотрит на него. После того как они поднялись на борт, ему удалось перекинуться с этим человеком несколькими фразами. Мужчина подал ему знак, и Малоун понял: последний контейнер, стоящий у конца лавки. Затем старший по погрузке четыре раза сжал и расправил ладонь. Понятно, через двадцать минут. Малоун кивнул.

Вена, 8.30

Торвальдсен устроился в кресле в Доме бабочек и раскрыл атлас. Они с Гари проснулись около часа назад, приняли душ и легко позавтракали. Датчанин пришел в Дом бабочек, не только спасаясь от «жучков», но и чтобы дождаться здесь того, что неизбежно должно было произойти. Херманн очень скоро обнаружит пропажу.

Утро у участников ассамблеи было свободным, поскольку следующее заседание должно было начаться лишь после полудня. Всю ночь атлас со спрятанными в нем листами пергамента пролежал под кроватью Торвальдсена, но под утро он уже не мог сдерживать любопытство. Ему хотелось узнать больше. Хотя Торвальдсен мог читать по-латыни, его познания в греческом были минимальны, а древнегреческого, который, несомненно, был языком общения Иеронима и Августина, он и вовсе не знал. К счастью, Херманн позаботился о том, чтобы перевести древние тексты.

Гари сидел напротив него в другом кресле.

— Вчера вечером вы сказали, что, возможно, это именно то, за чем мы приходили в библиотеку.

Мальчик, решил Торвальдсен, заслуживает того, чтобы знать правду.

— Тебя похитили для того, чтобы заставить твоего отца найти одного человека, которого он спрятал много лет назад. Я думаю, листы, которые ты сейчас видишь в моих руках, связаны со всем этим.

— Каким образом?

— Это переписка двух ученых мужей, Иеронима и Августина. Они жили в четвертом-пятом веках и активно участвовали в формировании христианской религии.

— История. Она уже начинает мне нравиться, но надо столько всего знать, что голова кругом идет.

Торвальдсен улыбнулся.

— Но главная проблема состоит в том, что у нас слишком мало документов, дошедших до наших дней из тех времен. Войны, политики, время и насилие уничтожили большую их часть. Но вот это, — он указал на листы, — мысли двух образованнейших людей древности.

Торвальдсен хорошо знал историю обоих. Августин родился в Африке от матери-христианки и отца-язычника. Став взрослым, он принял христианство и рассказал о своей юношеской невоздержанности в автобиографии, которую назвал «Исповедь», книге, которая, насколько было известно Торвальдсену, до сих пор входила в программу обязательного чтения любого университета. Он основал монашескую общину в Гиппоне и в течение тридцати пяти лет был епископом этого города, став интеллектуальным лидером католицизма в Африке, используя при этом все свое влияние для защиты истинной веры. Церковь многим обязана ему в части формирования раннехристианского учения.

Иероним также был рожден в семье язычников и бездумно промотал свою молодость. Впоследствии, однако, он стал жадно поглощать знания и со временем превратился в самого просвещенного из Отцов Церкви. Он вел жизнь отшельника и тридцать лет посвятил переводу Библии. С той поры его имя столь тесно ассоциируется с книгами, что его признали святым покровителем библиотек.

Из того немногого, что Торвальдсену удалось подслушать прошлой ночью, ему стало ясно, что двое этих людей, живших в разных частях древнего мира, общались друг с другом в тот период, когда Иероним занимался главным делом всей своей жизни. Херманн вкратце рассказал вице-президенту о том, как двое ученых манипулировали библейскими текстами, но Торвальдсену было необходимо увидеть картину полностью. Поэтому он взял листы с английским переводом и стал читать вслух.

«Мой ученый собрат Августин. Было время, когда я полагал Септуагинту дивным трудом. Я прочитал ее в Александрийской библиотеке. Я слышал мысли книжников, которые пересказывали беды израилитов, и это породило веру, которой до сих пор полна моя душа. Но та, прежняя радость теперь сменилась смущением. Мой труд по переводу старых текстов позволил мне понять, что создатели Септуагинты позволили себе большие вольности. Переводя абзац за абзацем, я обнаруживаю все новые и новые несоответствия. Иерусалим — это не город, а местность, в которой расположены многие города и поселения. Святейшая из рек Иордан на самом деле не река, а горный хребет. Что касается названий тех или иных мест, то большинство из них также неверны. Греческий перевод не соответствует древнееврейскому оригиналу, и так — по всему тексту, причем получилось это не по ошибке или невежеству, а было сделано преднамеренно».

«Иероним, друг мой.

И без того нелегкая задача, стоящая перед тобой, стала еще труднее из-за великой миссии, возложенной на нас. Я тоже провел немало времени в Александрийской библиотеке. Многие из нас изучали древние манускрипты. Мне довелось прочитать воспоминания Геродота, посетившего Палестину в пятом веке до Рождества Христова. Там он обнаружил территорию, находившуюся под владычеством персов и населенную сирийцами. Ни израилитов, ни евреев он там не нашел, как не нашел Иерусалима или Иудеи. Это показалось мне весьма примечательным, тем более что, согласно старым текстам, именно в это время в Иерусалиме сооружался храм Яхве, а Иудее был присвоен статус крупной провинции. Если бы все это существовало на самом деле, просвещенный грек не мог бы всего этого не заметить, поскольку слыл человеком наблюдательным и дотошным.

Я обнаружил, что первое отождествление древнего Израиля с тем, что мы называем Палестиной, принадлежит римлянину Страбону. Его „Исторические записки“ изобилуют деталями и подробностями того, что ему удалось узнать, мне же посчастливилось прочитать этот труд в Александрийской библиотеке. Он был завершен через двадцать три года после появления на свет нашего Господа, то есть он писал его при жизни Христа. Он отмечает, что название „Иудея“ стало применяться к Палестине во время греческого правления. На греческом страна евреев называлась Иудайя. Это было всего за столетие до рождения Христа. Значит, евреи обосновались в Палестине за те четыреста лет, которые разделяют посещения этих мест Геродотом и Страбоном.

Страбон сам писал о наплыве большого числа евреев, которые пришли с каких-то южных земель и заселили Палестину. Он не знал наверняка, что это были за земли, но рассуждал так: учитывая близость и доступность Египта, исход, должно быть, состоялся оттуда и привел евреев в Палестину. Но доказательств правильности этого предположения не существует. Страбон сам отмечал, что свои познания он черпал от евреев Александрии, среди которых он пробыл довольно долго. Он свободно владел древнееврейским языком и, подобно тебе, дорогой Иероним, сообщал в своих „Исторических записках“ о том, что нашел в Септуагинте множество ошибок. Он утверждает, что ученые Александрийской библиотеки, переводившие старые тексты на греческий, попросту подгоняли их под то, что они услышали от живших тогда евреев. Страбон также писал, что александрийские евреи забыли свое подлинное прошлое и, похоже, с удовольствием создавали для себя новое, вымышленное».

«Мой высокоученый собрат Августин. Я прочитал сочинения Иосифа Флавия, еврея, который жил через сто лет после появления на свет Господа нашего и писал с великим знанием предмета. Он со всей определенностью отождествляет Палестину с землями, упоминающимися в старых текстах, отмечая, что тот регион является единственным известным ему местом, где евреи существовали в виде единого политического субъекта. Сравнительно недавно Евсевий Кесарийский по велению нашего прославленного императора Константина сопоставил географические названия, упоминающиеся в старом тексте, с географией Палестины. Я читал его труд „О названиях местностей, встречающихся в Священном Писании“, но после изучения старого текста становится ясным, что писания Евсевия страдают серьезными изъянами. В одних случаях он слепо применял названия из старого текста, в других — просто основывался на своих предположениях. Хотя нельзя не признать, что проделанная им работа весьма важна. Благочестивые и доверчивые пилигримы до сих пор используют эту книгу как путеводитель».

«Иероним, друг мой. Мы должны выполнять нашу миссию с великим усердием. Наша религия только создается, и опасности грозят нам на каждом шагу. То, чем ты занят, жизненно важно для нашего существования. Перевод старого текста на латынь сделает его слова доступными для огромного множества людей. Я умоляю тебя не ставить препон на пути того, что начали создатели Септуагинты. Господь наш Иисус Христос жил в Палестине. Для учения, которое мы сейчас формулируем, создавая Новый Завет, важно, чтобы наши голоса звучали в унисон. Я прекрасно понял то, что ты хотел довести до моего сведения: старый текст не является жизнеописанием израилитов в том месте, которое мы называем Палестиной. Но разве это важно? Новый Завет должен стать продолжением и дополнением Ветхого, ибо только тогда его статус станет выше статуса последнего. Соединение старого с новым покажет, сколь важным был приход Господа нашего Иисуса Христа и сколь насущно учение Его. Не надо исправлять ошибки, обнаруженные тобой в Септуагинте. Ты сам написал мне, что евреи, помогавшие переводчикам, позабыли свое прошлое. Они ничего не знали о жизни своих предков. Поэтому Палестина, которую мы знаем, должна оставаться ею в обоих заветах. Это наша задача, наша миссия, брат мой. От нас зависит будущее нашей религии, нашего Господа Иисуса Христа, и Он вдохновляет нас на выполнение Его воли».

Торвальдсен перестал читать и задумался. Два Отца Церкви, возможно, самые блистательные из всех, которых знала история, обсуждали то, как следует подтасовать текст Ветхого Завета при переводе его на латынь. Очевидно, что Иероним читал манускрипт, написанный на древнееврейском, и заметил ошибки в его более ранних переводах на греческий. Августин был знаком с трудами Геродота и Страбона, один из которых считался отцом истории, а второй — географии. Один — грек, другой — римлянин. Люди, которых разделяли века и которые коренным образом изменили мир. «География» Страбона существует и поныне и считается одним из самых ценных древних текстов, рассказывающих о мире тех времен. Его «Исторические записки» не сохранились. Не сохранилось и копий этого труда. И Августин читал его. В Александрийской библиотеке.

— Что все это значит? — спросил Гари.

— Очень многое.

Если ранняя церковь на самом деле фальсифицировала текст Ветхого Завета, чтобы приспособить его для достижения своих целей, знание этого могло повлечь катастрофические последствия. И Херманн прав: христиане наверняка ввяжутся в глобальную драку, которая начнется после того, как эта новость станет известна миру.

Мысли Торвальдсена метались. Он лихорадочно размышлял над тем, что задумал Синее Кресло. За долгие годы их знакомства он успел узнать, что Херманн является закоренелым атеистом. Религию он рассматривает лишь в качестве средства для достижения политических целей, а веру считает спасательным кругом для слабых. Он с нескрываемым удовольствием понаблюдает за тем, как три главные мировые религии сражаются за то, чтобы не допустить разоблачения скандальной истины: Ветхий Завет, известный им испокон веку, на самом деле представляет собой нечто совершенно иное.

Страницы, которые держал в руках Торвальдсен, были поистине бесценны. Они являлись частью необходимых Херманну доказательств, но Синему Креслу понадобится нечто более существенное, и именно поэтому для него была столь Александрийская библиотека. Если библиотека все еще существует, она может оказаться единственным источником, способным пролить свет на этот запутанный богословско-исторический вопрос. Но это проблема Малоуна, тем более что сейчас он на пути в Синай.

Датчанин мысленно пожелал своему другу удачи.

Однако остается еще президент Соединенных Штатов Америки. Его смерть запланирована на следующий четверг. Вот это уже проблема Торвальдсена.

Он выудил из кармана сотовый телефон и набрал номер.

Синайский полуостров

Малоун разбудил Пэм. Она села на лавке и вынула из ушей затычки.

— Мы прилетели, — сказал он.

Женщина потрясла головой, чтобы стряхнуть остатки сна, и подняла на него глаза.

— Что, уже приземляемся? — спросила она.

— Прилетели, — повторил Малоун, решив, что она не расслышала его из-за гула двигателей.

— Долго я спала?

— Несколько часов.

По-прежнему с парашютом за спиной, она встала с лавки. С130, падая в воздушные ямы и переваливаясь с боку на бок, упорно прокладывал себе путь в утреннем воздухе.

— Сколько осталось до посадки?

— Не волнуйся, скоро мы отсюда выберемся. Хочешь есть?

Она мотнула головой.

— Ни в коем случае. Меня все время мутило. Желудок только-только успокоился.

— Тогда попей водички.

Малоун протянул ей пластиковую бутылку с минералкой. Она отвинтила крышку и сделала несколько глотков.

— Похоже на путешествие в товарном вагоне.

Он улыбнулся.

— Весьма точное сравнение.

— Тебе раньше приходилось летать на таких самолетах?

— Постоянно.

— Непростая у тебя была работа.

Впервые она отозвалась о его бывшей работе с чем-то напоминающим уважение.

— Я сам напросился на это.

— А я только начинаю понимать, с чем она связана. Меня до сих пор трясет при мысли о часах со шпионской начинкой. Какой же я была дурой, думая, что действительно нравлюсь этому человеку.

— Может, так оно и было?

— Брось, Коттон. Он использовал меня.

Было видно, что мысль об этом ранит ее.

— Использовать людей — часть нашей профессии, и она мне никогда не нравилась.

Пэм снова попила из бутылки.

— А я использовала тебя, Коттон.

Она была права. Именно так все и обстояло.

— Я должна была рассказать тебе про Гари, но я этого не сделала. Так имею ли я право судить других?

Сейчас было не самое подходящее время выяснять отношения, но Малоун видел, что все случившееся не дает ей покоя.

— Не парься! Давай сначала закончим с одним делом, а потом обсудим все остальные.

— Я не парюсь. Просто хотела, чтобы ты знал, какие чувства я испытываю.

Это тоже было что-то новенькое.

К монотонному гулу двигателей прибавился гул открывающейся задней аппарели самолета. В грузовую зону ворвался поток воздуха.

— Что происходит? — спросила она.

— По-видимому, план полета включает в себя выполнение каких-то определенных операций. Не забывай, ведь мы для них только случайные попутчики. У них своя работа. Отойди назад и встань рядом с бригадиром грузчиков.

— Зачем?

— Они просили так сделать. Я пойду с тобой.

— Что поделывает наш друг?

— Вынюхивает все, что можно. Мы с тобой должны не спускать с него глаз.

Малоун смотрел, как Пэм пошла в хвостовую часть самолета. Затем он подошел к Макколэму, стоявшему у противоположного борта, и сказал:

— Пора.

Макколэм, наблюдавший за разговором Малоуна и Пэм, спросил:

— Она знает?

— Еще нет.

— Это немного жестоко, вам не кажется?

— Знай вы ее лучше, вы бы так не говорили.

Макколэм покачал головой.

— Ну вы и парочка! Не хотел бы я узнать вас с худшей стороны.

— Я тоже вам этого не посоветовал бы.

Он заметил, что это замечание задело собеседника.

— Разумеется, Малоун. Ведь я всего лишь тот парень, который спас ваши задницы.

— Именно поэтому вы сейчас находитесь здесь.

— Как великодушно с вашей стороны прихватить меня с собой! Тем более что Квест героя — у меня.

Малоун прикрепил к поясу брезентовый мешок, в который предварительно уложил то, что оставил ему Джордж Хаддад, и книгу о святом Иерониме. Перед тем как покинуть Лиссабон, он забрал все это из камеры хранения.

— А это то, что есть у меня, так что мы на равных.

Макколэм приторочил к поясу такой же мешок с водой, сухими пайками и GPS-навигатором. Если верить карте, в трех милях от места, куда они направлялись, находится деревня. Если им не удастся ничего найти, они смогут дойти до нее пешком, а потом найти способ добраться оттуда до располагавшегося в двадцати милях городка. Рядом с ним — гора Моисея и монастырь Святой Екатерины, привлекающие к себе толпы туристов, поэтому в городке есть аэропорт.

Мужчины надели шлемы и защитные очки, после чего направились в хвостовую часть отсека.

— Что они собираются делать? — спросила Пэм, когда они подошли.

Малоун не мог не признать, что в камуфляже она смотрится весьма эффектно.

— Осуществить парашютно-десантную операцию.

— Они собираются сбросить весь этот груз?

Самолет сбавил скорость до ста двадцати узлов. Его нос слегка задрался вверх.

Малоун натянул на голову Пэм кевларовый шлем и быстро застегнул лямку под ее подбородком.

— Эй, что ты делаешь? — удивленно спросила она.

Малоун опустил на ее глаза защитные очки и проговорил:

— Задний люк открыт. Мы должны сделать это. Ради собственной безопасности.

Он проверил ремни и укладку ее парашюта. Свой собственный он осмотрел заранее. Затем пристегнул вытяжные фалы — свой и ее. Макколэм сделал то же самое.

— Как самолет сможет приземлиться с открытым люком? — прокричала Пэм.

Малоун посмотрел ей в лицо.

— Он не будет приземляться.

До женщины начала доходить суть происходящего.

— Ты, наверное, шутишь? Ты же не ожидаешь, что я…

— Парашют откроется автоматически, а тебе остается только висеть и получать удовольствие от полета. Это специальный парашют, он рассчитан на новичков и спускается медленно. Когда ты достигнешь земли, это будет все равно что спрыгнуть с высоты в один-полтора метра.

— Коттон, ты псих, мать твою! У меня до сих пор болит плечо! Я не могу…

Такелажник подал знак, давая понять, что они достигли нужной точки. Времени на споры не оставалось. Малоун попросту обхватил Пэм за талию и потащил к открытому люку.

Женщина отбивалась и кричала:

— Коттон! Не надо! Я не могу! Ну пожалуйста!

Он выбросил ее за борт.

Крик женщины затих очень быстро.

Малоун знал, что она сейчас испытывает. Первые пятнадцать футов — свободный полет. Человеку кажется, что он стал невесомым, сердце либо проваливается в живот, либо поднимается к горлу, весь организм начинает бунтовать. Затем — рывок, вытяжной фал выдергивает парашют из ранца, и начинается плавный спуск.

Он видел, как дернулось тело Пэм и купол парашюта, расправившись, наполнился воздухом. Прошло меньше пяти секунд, и она уже медленно спускалась к земле.

— Ну и разозлится же она, — прозвучал сзади голос Макколэма.

Малоун не сводил взгляда с маленькой фигурки, опускавшейся вниз.

— Еще бы. Но я так давно мечтал это сделать!

Крепко держась за стропы, Сейбр наслаждался ощущением полета в прозрачном утреннем небе. Благодаря особой конструкции купола этот новомодный парашют был действительно предназначен для медленного спуска. Такое парение ничем не напоминало прыжок со штатным военным парашютом, когда ты чуть ли не камнем летишь к земле и молишься только о том, чтобы не сломать ногу.

Они с Малоуном выпрыгнули сразу же вслед за Пэм, и гудящий транспортник, продолжая свой путь на восток, вскоре скрылся из виду. Доберутся ли пассажиры до земли благополучно, членов экипажа не волновало. Они выполнили свою работу.

Сейбр посмотрел на унылый пейзаж, расстилающийся внизу. Во всех направлениях простирался безжизненный ландшафт из песка и камней. Он помнил, что рассказывал Херманн о южной части Синайского полуострова, где раскинулась, пожалуй, самая святая пустыня на планете. Колыбель цивилизации, мост между Африкой и Азией. Кто только не вторгался на эти истерзанные войнами земли! Сирийцы, хетты, ассирийцы, персы, греки, римляне, крестоносцы, турки, французы, англичане, египтяне и, наконец, израильтяне. Сейбр неоднократно слышал рассуждения Херманна о том, как важен этот регион, — теперь ему предстояло самому в этом убедиться.

Он находился, наверное, в тысяче футов от земли. Пэм парила ниже, Малоун — над ним. В ушах звенело от тишины, которая после назойливого шума, донимавшего их в утробе самолета, казалась оглушающей. Звук двигателей давно растаял вдали. Не было слышно даже ветра.

В четверти мили к востоку пустынный ландшафт уступил место гранитным скалам, казавшимся бесформенным нагромождением пиков и разломов. Неужели Александрийская библиотека находится где-то здесь? По всему выходило, что — да.

Он продолжал спускаться.

У подножия одной из зазубренных вершин Сейбр заметил приземистую постройку и потянул за петлю управления, дрейфуя ближе к тому месту, где уже была готова приземлиться Пэм. Внизу расстилалось ровное пространство. Никаких валунов, только песок. Отлично!

Подняв голову, он увидел, что Малоун повторяет его маневр.

Разделаться с этим парнем будет сложнее, чем он поначалу рассчитывал. Но Сейбр по крайней мере вооружен. Он оставил себе пистолет и запасные обоймы, которые прихватил в монастыре. Малоун, впрочем, поступил так же.

Почему израильтяне напали на них?

Хотя сейчас это уже не имело значения, Сейбр был готов к любым неожиданностям.

С помощью петель управления Малоун регулировал направление полета. Инструктор на базе ВВС в Лиссабоне был прав: этот новый парашют на самом деле невероятно отличается от всех предыдущих моделей, обеспечивая медленный и плавный спуск. Военные, правда, разозлились, когда узнали какая участь ожидает Пэм. Сбросить женщину с самолета, да так, что она узнает об этом в последний момент? Они сочли это изуверством, но, поскольку приказ оказывать Малоуну всяческое содействие поступил из самого Пентагона, возражать никто из вояк не осмелился.

— Будь ты проклят, Коттон! — услышал он яростный вопль Пэм. — Чтоб ты провалился!

Малоун посмотрел вниз.

Ее отделяли от земли не более пятисот футов.

— Когда соприкоснешься с землей, подогни ноги, — крикнул он. — И не волнуйся, у тебя отлично получается. Парашют все сделает за тебя.

— Пошел ты на хрен! — донесся до него ответ.

— Это вряд ли поможет. Приготовься!

Он видел, как Пэм шлепнулась на землю и покатилась, а парашют накрыл ее огромным белым балахоном. Следом за ней умело приземлился Сейбр, оставшись на ногах.

Малоун натянул стропы и максимально замедлил спуск. Он отстегнул брезентовый мешок, и в следующий момент его подошвы уперлись в песок. Ему также удалось удержать равновесие и не упасть.

В последний раз Малоун прыгал с парашютом невесть когда и был рад, что не растерял старые навыки. Он расстегнул ремни и сбросил парашютный ранец. Макколэм проделал то же самое. Пэм все еще лежала на земле. Готовясь к неизбежному, Малоун направился к ней. Женщина вскочила на ноги.

— Ты мерзкий сукин сын! Ты выкинул меня из самолета!

Пэм пыталась вцепиться в него, но, поскольку она не освободилась от ранца, парашют держал ее, подобно якорю, не позволяя сдвинуться с места.

Малоун держался вне зоны досягаемости.

— Ты что, окончательно спятил?! — продолжала надрываться она. — Ты даже не заикнулся о том, что придется прыгать с парашютом!

— А как, по-твоему, мы еще могли оказаться здесь? — спокойно осведомился он.

— Никогда не слышал такое слово, как «посадка»?

— Это египетская территория. Скверно уже то, что нам пришлось прыгать в светлое время суток, но подвергать тебя такому испытанию ночью даже мне показалось чересчур жестоким.

Ее синие глаза были наполнены такой яростью, с какой Малоун не сталкивался ни разу за все годы, что знал Пэм.

— Нам было необходимо добраться сюда так, чтобы об этом не узнали израильтяне. О посадке нечего было и говорить. Я надеюсь, они до сих пор нас ищут, ориентируясь на сигнал твоих часов, который их никуда не приведет.

— Ты кретин, Коттон! Полный, законченный кретин! Ты выбросил меня из самолета!

— Это факт — выбросил.

Она попыталась избавиться от парашютных ремней, но они не поддавались ее неумелым пальцам.

— Пэм, ты можешь наконец успокоиться?

Женщина еще немного подергала ремни, но потом сдалась.

— Нам было необходимо попасть сюда, — продолжал он увещевать взбешенную женщину. — Транспорт был выбран идеальный, способ высадки — тоже. Ничего лучше и придумать было нельзя. Это безлюдная территория, плотность населения здесь составляет три человека на квадратную милю. Вряд ли нас кто-то заметил. Я уже говорил тебе это: ты всегда хотела знать, чем я занимаюсь, так вот, смотри на здоровье.

— Тебе следовало оставить меня в Португалии.

— Ни в коем случае. Ты для израильтян — ненужный свидетель, поэтому тебе было необходимо исчезнуть вместе с нами.

— Врешь, дело не в этом! Ты просто перестал мне доверять и хочешь, чтобы я находилась поблизости и ты мог бы не спускать с меня глаз.

— Признаюсь, эта мысль также приходила мне в голову.

Несколько секунд Пэм молчала, а потом произнесла на удивление спокойным тоном:

— Ладно, Коттон, ты меня убедил. Мы на месте, целые и невредимые. А теперь ты можешь освободить меня от этой чертовой сбруи.

Малоун подошел к Пэм и расстегнул пряжки ремней. Она подняла руки и позволила ранцу упасть на песок. А потом изо всех сил ударила его коленом в пах.

Адская боль пронизала тело Малоуна, как электрический разряд, от копчика, через позвоночник и до самого мозга. Как давно его не вырубали так быстро и умело!

Он повалился на песок, принял позу зародыша и стал ждать, пока жгучая боль покинет тело.

— Надеюсь, это пойдет тебе на пользу, — сказала она и пошла прочь.

Вена, 9.28

Херманн вошел в библиотеку и закрыл за собой дверь. Он плохо спал. Не давала покоя мысль о том, как мало он может сделать, пока Торвальдсен не допустит ошибку. Когда же это случится, он будет во всеоружии. Сейбра рядом нет, но в распоряжении Херманна имеется достаточно людей, которые выполнят любое его желание. Например, индус, начальник его службы безопасности, неоднократно намекал, что хотел бы занять место Сейбра. Херманн никогда не воспринимал эти намеки всерьез, но теперь, когда Когти Орла находится далеко, сгодится и индус, поэтому он уже получил указание быть наготове.

Сначала Херманн собирался прибегнуть к дипломатическим средствам. Этот путь наиболее предпочтителен. Есть шанс, что ему все-таки удастся перетащить датчанина на свою сторону. Возможность продемонстрировать миру, что Ветхий Завет, по сути, сфальсифицирован, является мощным политическим оружием, если с ним правильно управляться. История знает много случаев, когда хаос и сумбур становились источником баснословных прибылей. Любое мало-мальски значимое событие в ближневосточном регионе неизбежно отражалось на ценах на нефть, поэтому знание о том, что вскоре произойдет, уже само по себе бесценно, а возможность контролировать масштабы грядущих событий — вдвойне. Члены ордена сорвут такой куш, который им и не снился. Не останется обойденным и их новый союзник в Белом доме.

Но для того, чтобы все это осуществилось, был необходим Сейбр.

Что он делает на Синайском полуострове? Тем более — с Коттоном Малоуном.

Оба эти факта казались Херманну добрым знаком. Первоначальный план Сейбра состоял в том, чтобы заставить Малоуна выйти на Александрийское Звено. После этого успех всецело зависел от Малоуна. Сейбр должен был либо узнать то, что удастся выяснить Малоуну, и затем ликвидировать его, либо набиться ему в партнеры и вести дальнейшие поиски совместно. По всей видимости, Сейбр выбрал последний вариант.

На протяжении нескольких последних лет Херманн постоянно размышлял о том, что будет после того, как его не станет. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что Маргарет с ее фантастическим невежеством является крушением всех его надежд. Херманн пытался учить дочь, но все попытки вбить в ее глупую голову хотя бы какую-то премудрость заканчивались провалом. Сам себе Херманн мог признаться: он был даже рад тому, что Торвальдсен похитил ее. Может быть, хоть это избавит его от проблемы, которую представляет собой Маргарет? Нет, вряд ли. Датчанин — не убийца, как бы он ни пытался корчить из себя головореза.

Херманну уже стал нравиться Сейбр. Он подавал большие надежды: умел слушать и действовать — быстро, но не наобум. В голову Херманна часто закрадывалась мысль о том, что в лице Сейбра он, возможно, имеет великолепного преемника.

Других кандидатов вокруг себя Херманн не видел. А еще он должен быть уверен в том, что его состояние не пойдет прахом.

Но почему Сейбр до сих пор не дает о себе знать? Может, происходит нечто, о чем Херманн не знает?

Он отогнал тревожные мысли и сосредоточился на более неотложных делах. Скоро должно начаться очередное заседание ассамблеи. Вчера он заинтриговал ее участников, приоткрыв свои планы. Сегодня он поставит финальную точку.

Херманн подошел к потайному отделению, встроенному в нижнюю часть книжного шкафа. Там хранилась карта, которую он купил три года назад. Ее нарисовал тот самый ученый, которого он нанял, чтобы подтвердить или опровергнуть правильность теории Хаддада относительно Ветхого Завета. Ученый заверял Херманна, что на этой карте прекрасно видно, насколько точно все библейские географические пункты совпадают с географией Азира. Но он хотел убедиться в этом лично.

Сравнивая географические пункты, упоминающиеся в древнееврейском варианте Ветхого Завета, с реальными местами, его эксперты определили такие поселения, как Гилгал, Хеврон, Дан, Сидон, Беэр-Шева, район Эль-Лит и Град Давидов.

Херманн убрал карту. Ее изображение уже было загружено в компьютер в зале заседаний. Скоро участники ассамблеи увидят то, чем до сих пор любовался только он один.

Был найден даже ответ на вопрос о двадцати шести воротах Иерусалима, о которых говорилось в книгах Паралипоменон, Царств, Захарии и Неемии. Укрепленный город должен был иметь не более четырех ворот — по одним на каждую сторону света, поэтому число двадцать шесть с самого начало вызывало сомнения. Для обозначения ворот в Ветхом Завете использовалось древнееврейское слово «шаар», но оно, как и многие другие в этом языке, имело несколько значений, в частности «проход» и «горная седловина». И самым интересным было то, что в горной гряде, разделявшей территорию, на самом деле называвшуюся Иерусалимом, и Иудею, имелось ровно двадцать шесть проходов. Узнав об этом, даже Херманн, психологически готовый к подобным открытиям, был изумлен. Царские ворота, Тюремные ворота, ворота Источника, ворота Долины и все остальные, упоминающиеся в Ветхом Завете, идеально увязывались — благодаря их близости к поныне существующим поселениям — с проходами в горной гряде Иордан, находящейся в Азире. В Палестине же не существовало ничего, хотя бы приближенного к этому.

Это доказательство казалось неопровержимым.

События, описанные в Ветхом Завете, происходили не в Палестине, а за сотни миль от нее, в южной части Аравии. И Иероним, и Августин знали об этом, но сознательно не только оставили ошибки, вкравшиеся в Септуагинту, но, хуже того, позволили им расцвести пышным цветом и еще в большей степени исковеркать содержание Ветхого Завета, а следом за ним — и Нового. Евреи не должны были обладать монополией на Слово Господне. Христиане, чтобы их новая религия расцвела, тоже должны были иметь связь с Богом. И они сфабриковали эту связь.

Наиболее убедительным доказательством явилась бы Библия, написанная во времена до появления на свет Иисуса Христа, если бы таковую удалось найти, но копия «Исторических записок» Страбона тоже могла бы ответить на многие вопросы. Если библиотека до сих пор существует, Херманну остается лишь надеяться, что в ней сохранилась хотя бы одна из этих книг.

Он подошел к стеклянному шкафу, содержимое которого демонстрировал накануне вечером американскому вице-президенту. Оно, впрочем, не произвело на американца особого впечатления, но разве это имеет значение? Новый президент США еще увидит тот хаос, который воцарится после обнародования этих исторических документов. Для Херманна гораздо большее значение имело то, впечатлят ли они Торвальдсена. Он просунул руку под дно шкафа и нажал на замаскированную под шуруп кнопку. Потайное отделение открылось, и взгляд Херманна остекленел. Ему казалось, что глаза обманывают его. Пусто!

Письма и листы с переводом исчезли. Но каким образом? Вице-президент забрать их не мог. Херманн лично видел, как его автомобильный кортеж выезжает с территории поместья, а никто другой об этом тайнике не знал.

Оставалось лишь одно объяснение.

Торвальдсен.

Скрежеща зубами от ярости, Херманн метнулся к письменному столу, схватил трубку и вызвал начальника службы безопасности. Затем он выдвинул ящик стола и вынул оттуда пистолет.

Черт бы побрал Маргарет!

Синайский полуостров

Ноги Малоуна дрожали, а его мужское хозяйство до сих пор горело от нестерпимой боли. После стычки Пэм не произнесла ни слова, а Макколэм предусмотрительно не ввязывался в драку. Но Малоуну было некого винить, кроме себя. Сам напросился. Он окинул взглядом окружающее пустынное пространство. Солнце поднималось быстро, и становилось жарко как в печи. Он достал из рюкзака GPS-навигатор и выяснил, что от точки с нужными координатами — 28°41.41N, 33° 38.44E — их отделяет менее мили.

— Ладно, Макколэм, мы на месте. Что теперь?

Второй мужчина вынул из кармана лист бумаги и прочитал вслух:

— «Затем, подобно пастухам художника Пуссена, пытающимся разгадать загадку, ты наполнишься светом вдохновения. Собери вместе четырнадцать камней, а затем поработай с квадратом и компасом и найди путь. В полдень ощути присутствие красного цвета, узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости. Но остерегайся букв. Тому, кто прибывает слишком поспешно, грозит опасность. Если ты верно определишь курс, то и путь твой будет правильным».

— На этом Квест героя заканчивается, — добавил Макколэм от себя.

Малоун обдумывал загадочные слова. Пэм плюхнулась на песок и стала пить воду.

— На том памятнике в Англии, — тяжело отдуваясь, проговорила она, — был барельеф с изображением картины Пуссена. Что это такое — какой-то могильный камень с изображением в виде надгробной надписи? Скорее всего, Томас Бейнбридж тоже оставил нам кое-какие подсказки.

Малоун думал о том же.

— Видите ту постройку? — спросил он Макколэма. — На западе, примерно в четверти мили от нас. Именно на ней сходятся координаты.

— Похоже, путь свободен.

Малоун закинул за спину рюкзак. Пэм встала.

— Ну что, ты закончила со мной разбираться? — спросил он ее.

Она передернула плечами.

— Выброси меня из еще одного самолета — и увидишь, что произойдет.

— По-моему, вы мазохисты, — заметил Макколэм.

— Только когда мы вместе, — обронил Малоун и пошел вперед.

Малоун приблизился к постройке, которую увидел еще с воздуха. Вблизи здание выглядело еще более убогим: приземистое, словно сплюснутое, с изодранной непогодой черепичной крышей. Фундамент перекосился, словно земля постепенно втягивала его в себя. На стенах было два окна на высоте около трех метров от земли. Входная дверь, сколоченная из полусгнивших кедровых досок, висела на заржавевших петлях. Малоун открыл ее пинком ноги.

Их встретила лишь одинокая ящерица, которая проворно побежала по грязному полу в поисках укрытия.

— Коттон!

Малоун обернулся. Пэм показывала на некое возвышение. Скрипя подошвами по песку, Малоун подошел ближе.

— Напоминает мраморное изваяние в Бейнбридж-холле, — сказала Пэм.

Она была права. Малоун внимательно изучал прямоугольную стелу, которую венчала круглая каменная плита, похожая на столешницу. Он искал резьбу по камню, и особенно надпись «ЕТ IN ARCADIA EGO», но не обнаружил ни того ни другого. Впрочем, удивляться этому не приходилось. Если раньше тут и были какие-то буквы, песок и ветер пустыни давным-давно стерли их.

— Мы находимся в точке с нужными координатами, и эта штука очень похожа на памятник в Бейнбридж-холле.

Проговорив это, Малоун вспомнил слова из Квеста героя.

«Затем, подобно пастухам художника Пуссена, пытающимся разгадать загадку, ты наполнишься светом вдохновения».

Он прислонился к потрепанной временем и непогодой каменной стеле.

— Что теперь, Малоун? — осведомился Макколэм.

К северу от них начинались холмы, переходящие в голые черные скалы, склоны которых рассекали глубокие проходы, издалека напоминающие глубокие каналы. Свет солнца, приближавшегося к зениту, становился слепящим.

Малоун снова и снова прокручивал в памяти текст Квеста.

«Собери вместе четырнадцать камней, а затем поработай с квадратом и компасом и найди путь. В полдень ощути присутствие красного цвета, узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости».

В Белеме все оказалось предельно очевидным и представляло собой коктейль из истории и новых технологий в виде интернета, что, по всей видимости, являлось «фирменным знаком» Хранителей. Их цель заключалась в том, чтобы Приглашенный добрался до конечного пункта Квеста. А вот эта часть текста выглядела значительно сложнее. Но наверняка не была неразрешимой.

Малоун еще раз оглядел обветшавшее строение и импровизированное надгробие.

А потом увидел их и сосчитал.

Четырнадцать!

Сейбр размышлял над тем, не убить ли этих двоих прямо сейчас. Достаточно ли он близок к цели, чтобы разгадать все остальные загадки самостоятельно? Малоун привел его сюда. Он же, как и рассчитывал Сейбр, задействовал свои связи, чтобы организовать их переправку из Англии в Португалию, а затем сюда.

Поразмыслив, он все же решил, что торопиться не стоит.

Сам он никогда не сумел бы расшифровать эту вереницу ребусов, тем более — так быстро. Сейчас Синее Кресло уже наверняка разыскивает его, но, поскольку ассамблея начала работу, это займет старика по крайней мере до завтрашнего дня. Однако Сейбру было известно, до какой степени Херманну не терпится узнать, ведет ли куда-нибудь след, который он дал ему. Он также знал, что запланировал старик на следующей неделе и насколько важно для успеха его планов личное участие Сейбра в их осуществлении. Переговоры с людьми Бен Ладена вели три эмиссара, направленных Херманном. Сейбр посетил всех троих. Двоих — убил, третьего до поры до времени оставил в живых. Этот третий и библиотека станут козырями Сейбра в предстоящем ему торге.

Но все это станет актуальным лишь при условии того, что ему здесь удастся что-нибудь найти. В противном случае Сейбр убьет Малоуна и его бывшую жену — и будет уповать на то, что сумеет выбраться из этой паутины.

Малоун, выйдя наружу, смотрел на стену допотопной постройки. На высоте десяти футов от песка зияло квадратное отверстие. Обойдя сооружение, Малоун обнаружил на противоположной стене точно такое же отверстие и на такой же высоте. Вернувшись туда, где стояли Макколэм и Пэм, он сказал:

— Мне кажется, я начинаю понимать. Здание — квадрат, как и два этих отверстия.

— «Поработай с квадратом и компасом», — напомнила Пэм.

Малоун указал на отверстия и сообщил:

— Они — это ключ.

— Что вы имеете в виду? — спросил Макколэм. — Они расположены на приличной высоте. Добраться до них будет непросто.

— Разве? А поглядите-ка по сторонам. — Песок вокруг них был покрыт камнями и валунами. — Взгляните на валуны. Не замечаете ничего особенного?

Пэм подошла к одному из больших камней. Малоун наблюдал за тем, как она опустилась на колени и ладонями смела песок с его поверхности.

— Это правильный куб с площадью боковой поверхности примерно в один квадратный фут, — сказала она.

— Так и должно быть, — кивнул Малоун. — Вспомните подсказку: «Собери вместе четырнадцать камней, а затем поработай с квадратом и компасом и найди путь». Этих камней здесь ровно четырнадцать.

Пэм поднялась на ноги.

— Судя по всему, это задание подразумевает, что Приглашенный должен обладать недюжинной силой. Видимо, эти камни должны позволить взобраться к отверстию, но взгромоздить их друг на друга — не каждому по плечу.

Малоун скинул рюкзак на плечо. То же самое сделал и Макколэм.

— У нас есть только один способ выяснить это, — проговорил он.

На то, чтобы перетащить квадратные камни к стене и соорудить из них подобие пирамиды, у них ушло двадцать минут. Пирамида получилась из трех уровней: в нижнем лежало шесть камней, в среднем — пять, в верхнем — три. Если бы понадобилось, один камень из верхних можно было бы положить на два других, чтобы увеличить высоту пирамиды, но Малоун решил, что сооружение и без того достаточной высоты.

Он взобрался на пирамиду и балансировал на ее верхушке, в то время как Макколэм и Пэм подстраховывали его, оставаясь внизу.

Малоун посмотрел в квадратное отверстие в рушащейся стене. Через противоположное отверстие, расположенное в двадцати футах от него, он увидел горы, от которых его отделяло около полумили. «В полдень ощути присутствие красного цвета, узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости».

Убогая постройка с давно провалившейся крышей была сориентирована так, чтобы смотреть с востока на запад. Здание изначально не было предназначено для того, чтобы в нем жили. Нет. Как и окно-роза в Белеме, также выходящее с востока на запад, оно являлось компасом.

«Поработай с квадратом и компасом и найди путь».

Малоун посмотрел на часы.

Через час он сделает именно это.

Штат Мэриленд, 7.30

Стефани вела джип, который выделил им президент. Кроме того, по его указанию агенты секретной службы выдали ей и Кассиопее пистолеты и запасные обоймы. Стефани пока не знала, что их ожидает впереди, но Дэниелс, судя по всему, хотел, чтобы они были готовы к любому повороту событий.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что эта машина наверняка оснащена радиомаяком? — спросила Кассиопея.

— Хотелось бы на это надеяться.

— А ты отдаешь себе отчет в том, что вся эта авантюра — чистой воды безумие? Мы не имеем ни малейшего понятия, можно ли верить хоть кому-то, включая президента Соединенных Штатов.

— А как же! Мы с тобой всего лишь пешки на большой шахматной доске. Но даже пешка может съесть короля, если будет действовать умело.

— Стефани, мы с тобой — наживка на крючке!

Стефани мысленно согласилась с подругой, но промолчала.

Они въехали в небольшой городок, расположенный в тридцати милях к северу от Вашингтона, один из бесчисленных спальных районов, окружающих столицу. Следуя полученным указаниям, Стефани вскоре нашла стеклянную витрину ресторана с нужным названием, укрывшегося под раскидистыми кронами деревьев.

«У Тетушки Би». Это было одно из любимых заведений Ларри Дейли.

Стефани припарковала машину у обочины, и обе женщины вошли внутрь, где их встретил острый запах жареного бекона и картофеля-фри. Прилавок шведского стола, горячая еда на котором дымилась и испускала умопомрачительные ароматы, осаждали голодные посетители. Они прошли мимо кассы и увидели сидящего в одиночестве Ларри Дейли.

— Угощайся, — проговорил он, когда Стефани подошла к его столику. — Я плачу.

Перед ним стояла тарелка с омлетом, овсянкой и жареной свиной отбивной.

В соответствии с их предварительной договоренностью Кассиопея села за соседний столик, чтобы держать в поле зрения весь зал ресторана. Стефани присела за столик Дейли.

— Нет, спасибо, — ответила она на его предложение. Взглянув в сторону прилавка, она увидела двух здоровенных керамических розовых хрюшек, над которыми висел транспарант с лозунгом: «ПРИБАВЬТЕ СЕБЕ ЖИРКУ У ТЕТУШКИ БИ!» — Указав на него, Стефани спросила: — Ты именно поэтому завтракаешь здесь? Хочешь прибавить жирку?

— Мне тут нравится. Здешняя готовка напоминает мне мамину стряпню. Я знаю, тебе в это сложно поверить, но и мне ничто человеческое не чуждо.

— Ты же стал руководителем группы «Магеллан». Почему ты ею не руководишь?

— Она пока и без меня функционирует нормально, а я сейчас занят делами поважнее.

— Например, прикрыванием своей задницы?

Он отрезал кусок свинины и сунул его в рот.

— Просто потрясающе! Ты много теряешь. Съела бы что-нибудь. Тебе тоже не помешало бы набрать жирку, Стефани.

— Очень мило с твоей стороны отметить, насколько у меня стройная талия. А где твоя подружка?

— Не имею ни малейшего представления. Полагаю, она запрыгнула ко мне в постель, чтобы иметь возможность вынюхивать. Впрочем, у нее все равно ничего не вышло. Потому что я делал то же самое. Ты снова ошиблась: я не являюсь законченным идиотом.

По предложению Дэниелса она позвонила Дейли два часа назад и потребовала встречи, на что он с готовностью согласился. Но на самом деле Стефани беспокоил сам Дэниелс. Если он хотел, чтобы она повстречалась с Дейли, зачем он прервал их встречу в музее? Впрочем, размышлять на эту тему сейчас не было времени. Оставалось только одно: добавить этот вопрос в список других, пока не получивших ответа.

— Наш разговор не закончен, — сказала Стефани.

— Пришла пора сверить часы с реальным временем, Стефани, — заговорил Дейли. — У тебя есть компромат на меня? Вот и чудесно! Пусть он у тебя и остается! Используй его, а мне это до лампочки. Если я пойду на дно, вместе со мной потонет и президент. А если быть честным до конца, я хотел, чтобы ты нашла эти флэшки.

Стефани не верила собственным ушам.

— Мне было известно о твоем расследовании. Ты подослала ко мне шлюху, но я не такой слабак, каким ты меня считала. Неужели ты думаешь, что ты первая, кто пытался подловить меня на женщине? Я знал, что ты под меня копаешь, и поэтому сознательно облегчил твою задачу. Но чтобы обработать тебя, потребовалось больше времени, чем я рассчитывал.

— Хорошая попытка, Ларри, но такие варианты со мной не проходят.

Дейли пытался подцепить на вилку одновременно и овсянку, и омлет.

— Я знаю, что ты не поверишь ничему из того, что я говорю. Но хоть раз в жизни ты можешь забыть, что ненавидишь меня всей душой, и просто послушать?

Именно для этого она сюда и пришла.

— Я тоже не брезговал тем, чтобы совать свой нос в чужие дела. Ох, и чего там только не творится! Такие крутые развороты — тебе и не снилось. Признаюсь, я не допущен в ближайший круг, но я нахожусь достаточно близко от первых персон, чтобы угадывать, куда дует ветер. Именно благодаря этому узнал, что вы взяли меня в разработку и рано или поздно атакуете. И решил, что именно в этот момент мы с вами заключим сделку.

— Почему ты попросту не попросил у меня помощи?

— Возьми себя в руки! Ты же даже не можешь находиться со мной в одной комнате! И что же — зная это, я должен был обратиться к тебе за помощью? Нет, я выбрал другой путь. Я решил иначе. Если я дам тебе возможность подглядывать в мою замочную скважину, ты больше поверишь увиденному. Так оно и вышло.

— Ты все еще покупаешь конгрессменов?

— Ага! Я и еще примерно тысяча других лоббистов.

Стефани взглянула в ту сторону, где сидела Кассиопея. Ничто в облике мулатки не говорило о том, что им грозит какая-то опасность. Большую часть столиков в ресторане занимали семьи и пожилые пары.

— Да не дергайся ты, — сказал Дейли, видя ее настороженность. — Нападение — это последнее, чего нам стоит опасаться.

— А нам есть чего опасаться?

— Происходит нечто очень серьезное. — Он сделал несколько глотков из бокала с апельсиновым соком. — Черт, они добавляют в это пойло чересчур много сахара. Но от этого оно становится только вкуснее.

— Если ты постоянно жрешь так, как сейчас, почему ты такой тощий?

— Стресс. Самая лучшая в мире диета. — Дейли поставил бокал на стол. — Существует заговор, Стефани.

— Какова его цель?

— Заменить президента.

Вот этого она не ожидала.

— Это единственное объяснение, которое может иметь хоть какой-то смысл. — Он отодвинул от себя тарелку. — Вице-президент сейчас находится в Европе на каком-то экономическом форуме. Но, как мне стало известно, вчера поздно вечером он покинул отель и отправился на встречу с человеком по имени Альфред Херманн. Это выглядело как визит вежливости, но нашему вице-президенту такое понятие, как вежливость, неведомо. Он ничего не делает без определенной цели. Он встречался с Херманном и раньше. Я проверял.

— И выяснил, что Херманн возглавляет организацию под названием орден Золотого Руна?

Глаза Дейли округлились от изумления.

— Я не сомневался в твоей компетентности, но чтобы до такой степени… Значит, ты и об этом знала?

— На самом деле мне хочется знать другое: почему все это имеет такое большое значение?

— Целью этой группы является завоевание политического могущества, и их щупальца уже протянулись по всему миру. Херманн и наш вице уже давно являются дружками. Мне приходилось слышать о связях последнего с орденом Золотого Руна, но он хранит их в глубочайшем секрете и держит рот на замке. Мне точно известно, что этот человек мечтает стать президентом. Он мог бы немного подождать и выдвинуть свою кандидатуру на очередных выборах, но ему, как видно, хочется срезать путь и добиться этого побыстрее.

Об этом Дэниелс ей ничего не говорил.

— Флэшки, которые ты забрала из моего дома, все еще у тебя?

Она кивнула.

— На одной из них — записи нескольких телефонных разговоров. Их немного, но они чертовски интересны. Это разговоры между мной и руководителем аппарата вице-президента. Этот человек — Говнюк с большой буквы. Именно он передал Альфреду Херманну информацию относительно Александрийского Звена.

— А как узнал об этом ты?

— Я при этом находился.

Стефани приложила максимум усилий, чтобы ее лицо осталось невозмутимым.

— Да-да, именно так. Я был рядом с ним и записал весь разговор на диктофон. Мы встречались с Херманном в Нью-Йорке пять месяцев назад. Отдали ему все. Тогда же я привлек к этому Диксон.

Это тоже было новостью для Стефани.

— Да, я пришел к ней и рассказал о том, что происходит, в том числе и об Александрийском Звене. Я также сообщил ей о встрече с Херманном.

— Не самая лучшая идея.

— Тогда мне представлялось иначе. Израильтяне казались мне единственными союзниками, которых я мог тогда заполучить. Но они посчитали, что затеянное Херманном преследует только одну цель — навредить им. В итоге единственным, что я получил, оказалась Диксон, ставшая моей нянькой. — Дейли хлебнул еще сока. — Должен признаться, с этим у меня связаны довольно приятные воспоминания.

— Меня сейчас стошнит.

Дейли покачал головой.

— Примерно через месяц мы с руководителем аппарата вице-президента оказались наедине. Мало того что он кретин и сволочь, он еще любит хвастаться. Именно из-за этого люди вроде него оказываются в луже. Мы крепко выпили, и он принялся болтать, но поскольку у меня и раньше были подозрения на его счет, я пришел на эту встречу с диктофоном в кармане. Ох, какую взрывную информацию мне удалось получить в тот вечер!

Кассиопея встала из-за столика и подошла к стеклянной витрине. Снаружи, на затененной парковке, одни автомобили уезжали, другие приезжали.

— Он говорил о Двадцать пятой поправке, как он изучал ее, вникал в детали. Спросил меня, что мне о ней известно, но я в этом деле профан. Я делал вид, что мне все это неинтересно, и прикидывался пьяным. На самом деле все обстояло иначе.

Стефани знала, о чем говорилось в Двадцать пятой поправке к Конституции США.

«В случае отстранения президента от должности либо его смерти или отставки вице-президент становится президентом».

Синайский полуостров

Малоун взглянул на часы. До полудня оставалось всего две минуты. До этого момента он уже несколько раз смотрел через два находившихся друг напротив друга отверстия и не видел ничего нового. Пэм и Макколэм стояли внизу и придерживали руками пирамиду из четырнадцати камней, чтобы она не рухнула.

Стрелка часов переместилась на двенадцать — и в отдалении зазвонили колокола.

— Как страшно! — проговорила Пэм. — Колокольный звон. Словно ниоткуда…

— И вправду, — согласился Малоун, но не договорил. А в мозгу его прозвучало: будто в раю.

Солнце жарило беспощадно. Одежда Малоуна уже промокла от пота. Он снова посмотрел в квадратное отверстие в стене. Горный хребет вырисовывался все более отчетливо. На его склонах, похожие на черные глаза, темнели отверстия пещер, в которых столетиями укрывались от мира отшельники. А потом он кое-что заметил: каменистую тропинку, взбирающуюся вверх по горному склону. Верблюжья тропа? Еще в Лиссабоне, перед тем как отправиться сюда, он вычитал в интернете, что в этих местах существуют оазисы, скрытые в горных районах. Кочующие здесь бедуины называют их словом «фахрш». Это источник воды, который привлекает к себе немногочисленных обитателей здешних краев. Кстати сказать, монастырь Святой Екатерины, находящийся южнее, возле горы Моисея, располагался в таком оазисе.

Малоун видел, как растаяли тени и цвет гор превратился из свинцового в красный. Извивающаяся тропа на горном склоне теперь больше всего напоминала змею. Обрамленное квадратным отверстием в стене, это напоминало картину.

«Узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости…»

— Ты что-нибудь увидел? — спросила Пэм.

— Я увидел все.

Стефани сверлила взглядом сидевшего напротив нее Дейли.

— Ты хочешь сказать, что вице-президент замыслил убить президента?

— Да.

— Как же получилось, что ты оказался единственным, кто узнал об этом?

— Не знаю, Стефани. Может, объяснение в том, что я просто очень умный парень. Но мне точно известно: готовится что-то ужасное.

Этой информации для Стефани было недостаточно. Ей нужно было знать больше. Именно для этого послал ее на эту встречу Дэниелс.

— Ларри, ты просто пытаешься спасти свою шкуру.

— А ты, Стефани, напоминаешь мне парня из анекдота, который ночью ищет оброненный четвертак под уличным фонарем. Мимо проходит второй и спрашивает его: «Что делаешь?» Тот отвечает: «Ищу свой четвертак». — «А где ты его потерял?» — «Вон там», — отвечает первый и указывает назад, в непроглядную темень. Второй озадаченно спрашивает: «Так почему же ты ищешь его здесь?» — «Потому, что здесь светло». Это про тебя, Стефани. Перестань искать там, где светлее, и ищи там, где нужно.

— Так подкинь мне что-нибудь конкретное.

— Хотел бы я иметь это «что-нибудь конкретное». Пока у меня есть только кусочки, которые постепенно складываются в некое, пока еще не оформившееся целое. Встречи с вице-президентом убедили меня в том, что он ведет себя так, как не стал бы вести себя потенциальный кандидат в президенты: злит тех людей, которые могут ему понадобиться, плюет на партийные интересы. Но все это, повторяю, лишь намеки, предположения. Подобные вещи заметит лишь политический наркоман вроде меня, а таких инсайдеров, как я, живущих в закулисье большой политики, можно по пальцам перечесть. Люди вроде нашего вице весьма скрытны.

— Входит ли в их число Брент Грин?

— Понятия не имею. Брент вообще странный тип. Он для всех чужак. Я вчера пытался надавить на него, даже запугивал. Мне хотелось посмотреть на его реакцию, но он и бровью не повел. А потом, когда ты забралась в мой дом и нашла ту книгу, я понял, что ты должна быть моим союзником.

— Возможно, твой выбор оказался неверным, Ларри. Я не верю ни одному твоему слову. Убить президента не так-то просто.

— Это мне неведомо, но я знаю другое: каждый из убийц американских президентов — реальный или покушавшийся — был либо психом, либо кретином, либо очень удачливым.

В этом Дейли был прав.

— Где находятся взятые тобой флэшки? — задал он вопрос.

— У меня, — солгала Стефани.

— Надеюсь, что это так, поскольку, если они оказались в других руках, нас ожидают крупные неприятности. Те люди поймут, что я следил за ними и пытался вычислить их планы, иначе как объяснить то, что я записал разговор с шефом аппарата вице-президента? Ты должна вернуть мне эти карты памяти, Стефани.

— Этого не будет, Ларри. У меня есть к тебе встречное предложение. Почему бы тебе не написать явку с повинной? Признаешься в том, что ты подкупал членов конгресса, и в обмен на это признание попросишь включить тебя в программу защиты свидетелей.

Дейли откинулся на спинку стула.

— Знаешь, мне почему-то показалось, что у нас с тобой может получиться нормальный, человеческий разговор. Не получилось. Ты предпочитаешь оставаться тупоголовой чистоплюйкой. Но я по крайней мере сделал то, что должен был, поскольку этого хотел президент.

Вот тут Стефани заинтересовалась всерьез.

— Президент знал о твоих манипуляциях с конгрессом?

— Еще бы! А благодаря чему, по-твоему, мой взлет в Белом доме стал столь стремительным? Ему было нужно, чтобы его проекты воплощались в жизнь, и я это обеспечивал. Именно благодаря мне у президента никогда не возникало проблем с конгрессом, и именно потому он с такой легкостью прошел на второй срок.

— У тебя есть какие-нибудь доказательства сказанному?

— Типа записей разговоров с Дэниелсом? Конечно нет. Возьми себя в руки, Стефани, ты что, совсем охренела? У каждого крупного политика должен быть человек, который станет делать за него грязные дела. Я — такой человек для Дэниелса, и мы оба об этом знаем.

Стефани посмотрела на Кассиопею и увидела, что та нервничает. Тревога партнерши была объяснима: они обе не знали, кому можно верить. Включая самого президента Соединенных Штатов Америки.

Малоун вел свою малочисленную процессию вверх по горному склону. Над их головами кружили орлы и стервятники. Ослепительные, золотые вертела солнечных лучей буравили его мозг, а тело сжигал горячий пот. Они шли по выжженной солнцем земле, представлявшей собой запекшуюся от жары смесь глины, песка и камней.

Малоун шел по похожей на змею извивающейся тропе к вершине, которую венчали собой три гигантские каменные глыбы, образующие тоннель в скале. С камней сыпался мелкий, словно пыль, сухой песок, и казалось, что где-то течет вода. Несмотря на палящее снаружи солнце, в этом природном тоннеле было прохладно, и Малоун с облегчением перевел дух. В тридцати метрах впереди виднелся выход из каменного коридора. И там же, впереди, Малоун вдруг заметил, как возникло что-то красное.

— Вы это видели? — спросил он.

— Да, — ответила Пэм.

Они остановились и стали смотреть, что случится дальше. Только через несколько секунд Малоун осознал, что происходит. Лучи полуденного солнца, находя бреши между тремя огромными камнями, отражались от красного гранита и окрашивали тоннель в пурпурный цвет. Это был необычный, никогда им прежде не виданный феномен.

«Узри бесконечное кольцо змея, покрасневшего от ярости…»

— Какое-то внутреннее чувство, — проговорил Малоун, — подсказывает мне, что тут кругом полным-полно покрасневших от ярости змей.

И тут, примерно в средине дистанции, отделяющей их от выхода, он увидел выбитые на гранитной поверхности слова. Надпись была сделана на латыни. Он остановился и перевел ее вслух: «И сказал Бог: не подходи сюда; сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая».

Малоун знал, откуда это. Из третьей главы «Исхода» Ветхого Завета. Именно эти слова Моисей услышал от Бога, говорившего с ним через горящий терновый куст.

— Господь говорил с Моисеем здесь? — спросила Пэм.

— Этого никто не знает. Гора Джебел Мусса расположена примерно в двадцати милях отсюда. Все три религии считают, что это произошло именно там, но кто может знать наверняка!

В конце тоннеля их вдруг охватила волна теплого воздуха, и, выглянув из каменного коридора, Малоун увидел утопающий в горах оазис неровной формы, усаженный кипарисами. В чистом небе, как перекати-поле, гонялись друг за другом пушистые белые облака. От яркого света ему пришлось зажмуриться. В дальнем конце оазиса, втиснувшись в естественный угол, создаваемый грандиозными скалами, возвышались стены и теснились постройки, причем с этого расстояния казалось, что они являются частью гор. Их цвета — желтый, коричневый и белый — сливались в некое подобие камуфляжной окраски. Сторожевые башни, казалось, плыли в воздухе. Стройные зеленые конусы кипарисов резко контрастировали с горящей на солнце кровельной черепицей оранжевого цвета. В размерах и форме всего, что открылось взгляду Малоуна, не прослеживалось никакой логики. Это скорее напоминало хаотичное обаяние какого-нибудь старинного итальянского рыбачьего поселка.

— Монастырь? — спросила Пэм.

— На карте в этом районе указаны три монастыря, их местонахождение не является секретом.

Вниз вела ступенчатая тропинка, выложенная из валунов. Путешественники спускались очень медленно, держась поближе друг к другу и осторожно ступая на скользкую поверхность гладких камней. Внизу начиналась другая тропа, которая бежала через оазис мимо небольшого озера в тени кипарисов, а затем делала зигзаг и упиралась в ворота монастыря.

— Вот мы и на месте.

Стефани наблюдала за тем, как Дейли выходит из ресторана. Подошла Кассиопея и, присев за столик, спросила:

— Узнала что-нибудь полезное?

— Он утверждает, что Дэниелс знал обо всех его проделках.

— А что еще ему остается говорить?

— Дейли ни словом не обмолвился о нашем с тобой пребывании в Кэмп-Дэвиде прошлой ночью.

— Потому что ему об этом ничего не известно. Кроме Дэниелса и охранников, нас там никто не видел.

Это было верно. Они переночевали в гостевом домике, причем снаружи перед дверями всю ночь дежурили двое агентов секретной службы, а когда проснулись, на плите их уже ждал горячий завтрак. Дэниелс лично позвонил им и попросил встретиться с Дейли, значит, последний либо действительно ничего не знал об их поездке в резиденцию главы государства, либо просто предпочел не демонстрировать свою осведомленность.

— Но зачем президент попросил нас встретиться с ним, если знал: Дейли может опровергнуть то, что он говорил нам? — задумчиво проговорила Стефани, обращаясь скорее не к Кассиопее, а к самой себе.

— Добавь этот вопрос к списку остальных загадок.

Через стеклянную витрину ресторана Стефани видела, как Дейли устало тащится через посыпанную гравием парковку по направлению к своему лендроверу. Ей никогда не нравился этот человек, и когда она узнала, какими грязными махинациями он занимается, то испытала даже удовлетворение от того, что не ошиблась в своей первоначальной оценке. Теперь все это уже не казалось ей столь очевидным.

Дейли подошел к своей машине, стоящей в дальнем конце парковки, и забрался внутрь.

Им тоже пора было уходить. Настало время найти Брента Грина и выяснить, что ему удалось узнать. Дэниелс не упомянул о том, знает ли он об их разговоре с Брентом, но теперь Стефани уже ни в чем не могла быть уверена.

Здание вздрогнуло от взрыва.

Сначала Стефани испытала шок, но потом убедилась в том, что ресторан не пострадал. Повсюду слышались громкие голоса и крики, но вскоре они умолкли: остальные перепуганные посетители тоже увидели, что здание по-прежнему стоит на месте и раненых нет. Внутри все было в порядке. Но не снаружи.

Глянув сквозь стеклянную витрину, Стефани увидела автомобиль Дейли, охваченный пламенем.

Синайский полуостров

Малоун приблизился к обитым железными полосами деревянным воротам. В разные стороны от них тянулись изжаренные беспощадным солнцем, покоящиеся на фундаменте из гигантских камней красного гранита стены, окружающие это место. А внутри находился оазис, в котором высились кипарисы, апельсиновые, лимонные и оливковые деревья. По стенам вились виноградные лозы. Теплый ветер шевелил песок.

И — никого вокруг.

Над воротами Малоун увидел еще одну надпись. И снова на латыни. Все тот же псалом 118: «ЭТО ВРАТА ГОСПОДНИ, И ВОЙТИ В НИХ МОЖЕТ ТОЛЬКО ДОСТОЙНЫЙ».

— Как мы попадем внутрь? — с вызовом спросила Пэм.

Малоун понял: окружающие их унылые пейзажи самым пагубным образом действуют на настроение женщины, которое ухудшается с каждой минутой.

— Я полагаю, вон та веревка служит именно этой цели, — ответил он, указав вверх.

Там, высоко над воротами, в нише башни висел железный колокол средних размеров, к языку которого была действительно привязана веревка. Малоун подошел и дернул за нее. Колокол несколько раз звякнул. Он уже собрался позвонить снова, но в этот момент в воротах открылось небольшое окошко и оттуда выглянул бородатый молодой человек в соломенной шляпе.

— Чем могу вам помочь? — осведомился он на английском.

— Мы пришли сюда, чтобы увидеть библиотеку, — сказал Макколэм.

— Это монастырь, место уединения и просвещения духа. У нас нет никакой библиотеки.

Малоун задался вопросом: каким образом, когда звонит этот колокол, Хранители могут знать, что у их ворот оказался действительно Приглашенный? На то, чтобы проделать Квест, могло уйти очень много времени, и в тексте Квеста не сказано ни слова о том, что этот срок чем-то ограничен. Значит, должно быть еще одно, последнее испытание, о котором в тексте тоже не говорится.

— Мы Приглашенные и проделали Квест героя, — сообщил он. — Мы ищем вход в библиотеку.

Окошко в воротах закрылось.

— Какая невоспитанность! — фыркнула Пэм.

Малоун стер пот со лба.

— Они вовсе не обязываются впускать каждого, кто сюда заявится.

Деревянное окошко вновь открылось, и молодой человек спросил:

— Ваше имя?

Макколэм уже открыл рот, чтобы заговорить, но Малоун остановил его, проворно ухватив за руку.

— Позвольте мне, — прошептал он, а затем ответил: — Мое имя Джордж Хаддад.

— Кто с вами?

— Мои товарищи.

Взгляд глаз, устремленных на Малоуна и его спутников, был напряженным, прощупывающим. Их обладатель явно пытался определить, можно ли доверять этим нежданным гостям.

— Позвольте задать вам один вопрос? — наконец проговорил он.

— Безусловно, — ответил Малоун.

— Каков был ваш путь сюда?

— Сначала — в Белем и монастырь Святого Иеронима, затем на сайт Bethlehem.org, а затем — сюда.

Окошко закрылось. Малоун услышал звук отодвигаемых железных затворов, а потом тяжелые деревянные створки распахнулись на несколько дюймов, а в открывшемся пространстве появилась фигура молодого человека с бородой. На нем были мешковатые штаны со штанинами, сужающимися к щиколоткам, заправленная в них грубая красно-коричневая рубаха, а весь этот наряд подпоясывала веревка. На ногах мужчины были сандалии.

Выйдя из ворот и остановившись перед Малоуном, он проговорил торжественным тоном:

— Добро пожаловать, Джордж Хаддад! Вы успешно прошли испытание. Желаете ли вы посетить библиотеку?

— Желаю.

Юноша улыбнулся.

— В таком случае войдите и найдите то, что ищете.

Гуськом они прошли следом за ним через ворота, от которых вел темный каменный коридор, недоступный лучам солнца. Тридцать шагов вперед, затем — поворот направо, и они снова окунулись в солнечный полдень, оказавшись внутри огороженного высокими стенами пространства, в оазисе, где зеленели кипарисы, пальмы, виноградные лозы и цветы, а среди всего этого великолепия расхаживал роскошный павлин.

До их слуха донеслась нежная мелодия флейты, и буквально в следующее мгновение Малоун понял, откуда она звучит: музыкант облокотился на перила одного из балконов, поддерживаемых массивными деревянными подпорками. Жилищам было тесно, и все они различались по цвету и архитектуре. Повсюду Малоун видел дворы, лестницы, железные поручни, закругленные арки, остроконечные крыши и узкие проходы между домами. По миниатюрному акведуку из одного конца поселения в другой струилась вода. Все здесь, казалось, было построено бессистемно, кое-как, и Малоун невольно подумал о средневековом городишке.

Они шли следом за Соломенной Шляпой.

Помимо играющего на флейте музыканта, Малоун не видел ни одной живой души, хотя в этом удивительном селении царили чистота и порядок. Солнечные лучи просвечивали занавески на окнах, но за ними он ни разу не заметил никакого движения. Аккуратно вскопанные грядки, засаженные кустами томатов, словно приглашали проходящих мимо людей полакомиться обильным урожаем вызревших на них сочных красных плодов. Но зато от цепкого взгляда Малоуна не укрылась другая любопытная деталь — панели солнечных батарей, почти незаметно укрепленные на крышах, а также обилие спутниковых антенн-тарелок, также спрятанных либо под деревянными, либо под каменными навесами, которые на первый взгляд казались естественными деталями построек.

«Прямо как в Диснейленде, — подумалось Малоуну, — где все технические агрегаты тоже искусно скрыты от взглядов посетителей».

Соломенная Шляпа остановился перед деревянной дверью и отпер ее огромным бронзовым ключом. Они вошли и оказались в рефектории, огромной монастырской трапезной, украшенной фресками с изображениями сцен из жизни Моисея. В воздухе плавал запах сосисок и квашеной капусты. Посередине потолка, выкрашенного в тона от шоколадно-коричневого до желтого, располагалась выполненная в форме ограненного бриллианта панель ярко-лазурного цвета, испещренная золотыми звездами.

— Ваше путешествие было, без сомнения, долгим, — проговорил Соломенная Шляпа. — Здесь вы найдете еду и питье.

На одном из столов их ждал поднос с аппетитными коричневыми хлебами, мисками с помидорами, луком, плошками с топленым маслом. Одна миска была наполнена финиками, в другой — три больших граната. Из носика чайника шел пар и вкусно пахло свежезаваренным чаем.

— Весьма гостеприимно с вашей стороны, — поблагодарил Малоун.

— Да, весьма вам благодарны, — подхватил Макколэм, правда, далеко не самым вежливым тоном. — Но мы бы хотели взглянуть на библиотеку.

На костлявом лице молодого человека отразилось неудовольствие, но лишь на секунду.

— Мы предпочитаем, чтобы вы сначала подкрепились и отдохнули, — сказал он. — Кроме того, вы, видимо, хотите почиститься, прежде чем войти.

Макколэм шагнул вперед.

— Мы преодолели все испытания, пришли сюда и теперь хотим видеть библиотеку!

— Безусловно, мистер Хаддад преодолел отведенные ему испытания и заслужил то, чтобы быть допущенным в нее. Однако ни вас, ни женщину не приглашали. — Соломенная Шляпа повернулся к Малоуну. — Вообще-то за то, что вы самовольно взяли с собой этих двоих, ваше приглашение также должно быть аннулировано.

— Почему же я здесь?

— Для вас было сделано исключение.

— Откуда вы знаете, что я — тот, кого вы приглашали?

— Вы знали путь, которым следовало идти.

Не промолвив больше ни слова, Соломенная Шляпа вышел из трапезной и закрыл за собой дверь. Они остались стоять в молчании. Наконец Пэм нарушила его, заявив:

— Я голодна.

Малоун тоже проголодался. Он положил свой рюкзак на стол.

— Так давайте же воспользуемся их гостеприимством.

Мэриленд

Стефани и Кассиопея выскочили из ресторана. Для Ларри Дейли уже ничего нельзя было сделать. Его машина, превратившаяся в груду обломков, полыхала вовсю. Любопытно, что взрыв уничтожил только его автомобиль, почти не повредив другие.

Мастерская, точно рассчитанная акция.

— Нам нужно уезжать, — проговорила Кассиопея.

Стефани не стала спорить.

Женщины подбежали к джипу и прыгнули внутрь. Стефани, оказавшаяся на водительском сиденье, вставила ключ в зажигание, но в последний момент в ее голове мелькнула тревожная мысль, и рука ее замерла. Она повернулась к подруге.

— А мы, по-твоему, не взлетим на воздух?

— Нет, если только президент лично не приказал заминировать этот автомобиль.

Она повернула ключ, и двигатель, ожив, заворчал. В тот момент, когда они выезжали с парковки, из-за угла вывернула полицейская машина и остановилась возле ресторана.

— Что рассказал тебе Дейли? — спросила Кассиопея.

Коротко пересказав разговор с беднягой, Стефани подытожила:

— Сначала мне показалось, что он врет на каждом шагу. Заговор с целью убийства Дэниелса и все такое. Но теперь…

Навстречу им пронеслась машина «скорой помощи».

— Зря они так торопятся, — прокомментировала Стефани. — Там уже некого спасать. Он даже не понял, откуда пришла смерть.

— Немного театрально, — в тон ей ответила Кассиопея. — Дейли можно было убрать десятком других способов, причем гораздо более простых и бесшумных.

— Значит, к этому хотели привлечь внимание. Еще бы, помощника советника президента по национальной безопасности взрывают в его собственной машине! Такая новость наделает много шума.

Стефани вела машину медленно, не превышая скорости и направляясь из города в ту сторону, откуда они приехали, к шоссе. На перекрестке она остановилась и после короткого размышления повернула на юг.

— Куда теперь? — осведомилась Кассиопея.

— Нужно найти Грина.

Еще пять миль — и в зеркало заднего вида она заметила автомобиль, серый «форд». Он ехал на большой скорости и быстро нагонял их. Стефани полагала, что он их обгонит, и продолжала безмятежно двигаться по почти пустому двухполосному шоссе. Однако, не оправдав ее ожиданий, незнакомая машина нагнала их джип и теперь ехала прямо позади, почти уткнувшись носом в их задний бампер. На переднем сиденье Стефани разглядела две мужские фигуры.

— У нас появилась компания.

Они ехали на скорости шестьдесят миль в час, и дорога петляла по лесистой загородной местности. Иногда по обе стороны от нее в отдалении мелькали редкие фермерские домики, окруженные полями и лесами.

Окно переднего пассажира открылось, и из него высунулась рука с пистолетом. Выстрел — и пуля отлетела от заднего стекла, не причинив ему никакого вреда.

— Благослови, Господи, секретную службу! — выдохнула Стефани. — Пуленепробиваемое стекло!

— Вот только про шины этого не скажешь.

Осознавая правоту Кассиопеи, Стефани увеличила скорость, но «форд» не отставал. Она крутанула рулевое колесо, выскочила на встречную полосу и ударила по тормозам, надеясь, что машина преследователей проскочит вперед. Как только она это сделала, водитель «форда» несколько раз выстрелил в бок их машины, но пули срикошетили от джипа.

— Надо же, — обрадовалась Кассиопея, — и машина бронированная!

— Мне кажется, тебе больше всего понравилось бы ездить на танке. А нет ли каких-нибудь мыслей относительно того, что это за ребята?

— Тот, который стрелял, недавно гнался за нами в парке, так что, я полагаю, нас снова нашли саудовцы.

— Они, видимо, были посланы, чтобы взорвать Дейли, и случайно наткнулись на нас.

— Какие же мы с тобой везучие!

Стефани вернула джип на свою полосу. Теперь они оказались позади своих недавних преследователей. Кассиопея опустила боковое окно и дважды выстрелила в заднее стекло «форда». Тот попытался повторить маневр, который только что выполнила Стефани, но был вынужден немедленно вернуться в свой ряд, чтобы не столкнуться с мчавшимся навстречу грузовиком. Кассиопея воспользовалась представившейся возможностью и послала еще одну пулю в заднее стекло.

Пассажир «форда» высунул из разбитого заднего стекла руку с пистолетом, но Кассиопея не позволила ему выстрелить, пальнув в него еще раз.

— У нас новые проблемы, — сообщила Стефани. — Прямо сзади. Другая машина.

Новый автомобиль уже плотно сидел у них на хвосте, и в его салоне тоже находились двое. Стефани продолжала гнать. Стоит им остановиться, и придется противостоять четырем вооруженным мужчинам.

Кассиопея, думая, по всей видимости, о том же, выдвинула предложение:

— Я попробую прострелить шины у той тачки, которая впереди, а потом разберемся с задними.

Снаружи послышался резкий звук, но это был не выстрел, а хлопок.

Стефани почувствовала, как внедорожник повело вправо, и тут же поняла, что произошло. Им самим пробили скат. Она нажала на педаль тормоза, изо всех сил пытаясь держать машину под контролем.

Еще один хлопок. Лопнуло левое колесо.

Она знала, что от обычных пуль колеса не взрываются, но из них выходил воздух, и оставалась всего пара минут, прежде чем джип поедет на ободьях. Поэтому Стефани продолжала удерживать машину на дороге, чтобы выиграть еще одну-две мили.

Кассиопея протянула ей пистолет и заменила обойму в собственном оружии. Поначалу они могли использовать бронированный джип в качестве укрытия, но долго укрываться в машине им не удастся. Перестрелка неизбежна, а ранний час и изолированное место, в котором они находились, играли на руку их врагам.

Задняя часть машины осела, и раздавшийся скрежет сообщил женщинам, что их путешествие подошло к концу.

Стефани остановила джип и схватила пистолет.

Передний «форд» затормозил на бровке дороги. Задний сделал то же самое. Из обеих машин высыпали вооруженные люди.

Расправившись с гранатом, одним из своих самых любимых фруктов, Малоун выпил еще одну чашку крепкого горячего чая. Они трое оставались в этом зале вот уже сорок пять минут, и все это время Малоун не мог избавиться от ощущения, что за ними наблюдают. Он по возможности незаметно оглядел трапезную залу, пытаясь определить, где могут располагаться видеокамеры. Остальные столы стояли пустыми, буфет возле стены — тоже. Он представил, какая обстановка должна здесь царить обычно: негромкое звяканье посуды, скрип вилок о тарелки, приглушенные разговоры на нескольких языках, которые, без сомнения, велись тут во время каждой трапезы. Закрытая дверь в противоположном конце зала, предположил Малоун, должна вести на кухню. В рефектории царила прохлада — наверняка благодаря толстым каменным стенам.

Внешняя дверь отворилась, и в трапезную вошел Соломенная Шляпа.

Малоун отметил, что каждое действие молодого человека напоминало поведение слуги — вышколенного и не привыкшего размышлять.

— Мистер Хаддад, вы действительно готовы войти в библиотеку?

Малоун кивнул.

— Я подкрепился и отдохнул.

— В таком случае следуйте за мной.

Макколэм вскочил со стула. Малоун внимательно следил за ним, ожидая, что тот предпримет.

— Не возражаете, если мы сначала посетим туалет?

Соломенная Шляпа согласно кивнул.

— Я отведу вас. Но затем вам придется вернуться сюда. Приглашенным являетесь не вы, а мистер Хаддад.

Макколэм только отмахнулся:

— Ладно. Только отведите меня в туалет.

Соломенная Шляпа спросил:

— Мистер Хаддад, не нуждаетесь ли в том же и вы?

Малоун ответил вопросом на вопрос:

— Вы Хранитель?

— Да, мне оказана такая честь.

Он рассматривал юношеское лицо Соломенной Шляпы. Кожа того была на удивление гладкой, скулы — высокими, овальные глаза выдавали восточное происхождение.

— Как вы обходитесь столь малым числом людей? Мы помимо вас видели пока только одного.

— Это никогда не было проблемой.

— Но что, если сюда попытаются вторгнуться злоумышленники?

— Мистер Хаддад — ученый человек. Нам нечего бояться.

Малоун сделал вид, что ничего не заметил.

— Отведите его в туалет, — сказал он. — Мы подождем здесь.

Хранитель повернулся к Пэм.

— Мне ничего не нужно, — поспешно проговорила она.

— Мы вскоре вернемся.

Стефани приготовилась к схватке. Кто-то убил Ларри Дейли, а теперь хочет отправить следом за ним и ее. Она злилась на то, что в эту смертельную игру оказалась вовлечена Кассиопея, но это был ее свободный выбор, и теперь в глазах подруги она не видела ни страха, ни упрека, только решимость.

Четверо мужчин приближались к «сабербану».

— Ты бери на себя тех двоих, что впереди, а я разберусь с задними, — сказала Кассиопея.

Стефани кивнула.

Обе женщины приготовились открыть двери и стрелять. Это казалось более разумным, нежели просто сидеть в машине и предоставить нападавшим полную свободу действий. Возможно, им удастся использовать себе во благо эффект неожиданности. Стефани решила как можно дольше использовать в качестве прикрытия бронированную дверь и пуленепробиваемое стекло джипа.

В отдалении послышался рокочущий звук. Он нарастал — даже машина начала вибрировать.

Стефани увидела, как те двое, что находились впереди, развернулись и кинулись бежать. Полы их пиджаков и волосы развевал мощный поток воздуха, и в следующую секунду в поле зрения появился вертолет. Почти одновременно с этим подъехала и с визгом затормозила какая-то третья машина. Послышались короткие автоматные очереди.

Тела двух передних стрелков завертелись и рухнули на асфальт. Стефани обернулась. Задняя машина разворачивалась, пытаясь ретироваться. Вертолет завис в воздухе примерно в пятидесяти футах над ней. На шоссе лицом вниз лежал один из нападавших.

Открылась боковая дверца невесть откуда взявшейся машины, и из нее выскочил мужчина с автоматом в руке. Вертолет летел параллельно с пытающимся скрыться «фордом». Стефани видела, что по ним стреляют, но не слышала выстрелов. Внезапно «форд» вильнул и врезался в дерево.

Двое мужчин, лежавших впереди на асфальте, истекали кровью.

Она открыла дверь джипа.

— Все целы? — послышался рядом с ней мужской голос.

Стефани повернула голову. Рядом с соседней машиной стоял агент секретной службы, которого она впервые увидела в аэрокосмическом музее.

— Да, мы в порядке.

Зазвонил ее сотовый телефон. Она схватила трубку и нажала кнопку соединения.

— Я подумал, что, возможно, вам не помешает помощь, — сказал Дэниелс на другом конце линии.

Сейбр следом за Хранителем вышел из трапезной, и они двинулись по лабиринту безмолвных строений. На неровной улице лежали тени, отбрасываемые их крышами. «Город-призрак, — подумал он. — Мертвый и все же живой».

Они вошли в другую постройку, где располагался туалет со свинцовым полом. Вода в унитаз подавалась из жестяного бачка под потолком. Сейбр решил, что медлить дальше нельзя. Достав пистолет, который прихватил еще в португальском монастыре, он вышел из туалета и направил оружие в лицо своего проводника.

— В библиотеку!

— Вы не являетесь Приглашенным.

— А как насчет этого? Будешь кобениться — я прострелю тебе голову и потом найду дорогу сам.

Молодой мужчина выглядел скорее удивленным, нежели напуганным.

— Что ж, следуйте за мной.

Вена

Херманн очень скоро выяснил, что Торвальдсен отправился в schmetterlinghaus. Шеф его службы безопасности, грузный мужчина с темно-оливковой кожей и непомерными амбициями, следовал за хозяином, словно собачий хвост. Хозяин поместья не хотел привлекать внимание гостей, поэтому шел неторопливо, улыбаясь и радушно приветствуя членов ордена, гуляющих в розовом саду у дома.

Он был рад, что Торвальдсен пошел именно в Дом бабочек, расположенный в глубине территории. Там проблему можно будет решить тихо и незаметно. А это было именно то, чего он хотел.

Сквозь листья растений и стеклянные стены оранжереи Торвальдсен увидел приближение хозяина дома и обратил внимание на его решительную походку и насупленное лицо. Узнал он и австрийца — начальника охраны.

— Гари, к нам пожаловал мистер Херманн. Уходи в дальний конец оранжереи и спрячься в гуще растений. Он, вероятнее всего, находится в скверном настроении, и нам предстоит неприятный разговор. Я не хочу, чтобы ты выходил до тех пор, пока я тебя не позову. Ты можешь сделать это для меня?

Понятливый мальчик кивнул.

— Так иди же и сиди тихо.

Гари побежал по тропинке, тянущейся посередине искусственно созданных джунглей, и вскоре исчез в листве.

Херманн остановился перед входом в Дом бабочек.

— Оставайся здесь, — приказал он шефу своей охраны, — и проследи за тем, чтобы меня никто не беспокоил.

Затем он распахнул дверь и откинул в сторону занавеску. В теплом воздухе зигзагами летали бабочки, хотя обычное музыкальное сопровождение пока не было включено. Торвальдсен расположился в одном из кресел, в которых всего пару дней назад сидели сам Херманн и Сейбр. Херманн сразу же увидел письма — и вытащил из кармана пистолет.

— У тебя находится то, что принадлежит мне, — жестким тоном произнес он.

— Действительно. А ты, судя по всему, хочешь получить это обратно.

— Это уже не смешно, Хенрик.

— У меня твоя дочь.

— Я решил, что вполне могу обойтись без нее.

— Наверняка можешь. Интересно, знает ли об этом она сама.

— У меня в отличие от тебя хотя бы есть наследник.

Эта реплика больно резанула датчанина по сердцу.

— Тебе стало легче после того, как ты это сказал?

— Намного легче. Но, как ты сам прекрасно понимаешь, после моей смерти Маргарет развалила бы все созданное мной.

— Может, она пошла в свою мать? Та, насколько я помню, тоже была эмоциональной женщиной.

— Во многом это так. Но я не позволю Маргарет встать на пути к нашему успеху. Если хочешь убить ее, валяй, не стесняйся. Но мне нужна моя собственность.

Торвальдсен помахал в воздухе письмами.

— Ты, очевидно, читал это?

— Много раз.

— Ты всегда отзывался о Библии весьма негативно, причем твоя критика была аргументирована и, должен признать, убедительна. — Торвальдсен помолчал. — Я много думал. На нашей планете живет два миллиарда христиан, чуть меньше миллиарда мусульман и примерно пятнадцать миллионов евреев. То, что написано на этих страницах, разозлит их всех.

— В этом заключается коренной порок любой религии. Она не испытывает уважения к истине, ее заботит не то, что является реальным на самом деле, а лишь то, что она может выдать за реальность.

Торвальдсен усмехнулся.

— Христиане узнают, что их Библия сфальсифицирована от начала до конца. Евреи выяснят, что Ветхий Завет является летописью их предков, которые жили, оказывается, вовсе не в Палестине. А мусульмане столкнутся с жутким фактом, что их священные земли, самые святые места, когда-то являлись родиной евреев.

— У меня нет на все это времени, Хенрик. Верни мне письма, а потом шеф моей охраны выпроводит тебя из поместья.

— И как ты объяснишь мой отъезд остальным членам ордена?

— Тебя срочно вызвали в Данию по неотложным делам бизнеса. — Херманн огляделся. — Где сын Малоуна?

Торвальдсен пожал плечами.

— Развлекается где-нибудь на территории поместья. Я велел ему держаться подальше от неприятностей.

— Ты бы лучше самому себе это посоветовал. Я знаю о твоих связях с Израилем, и, полагаю, ты уже сообщил своим тамошним друзьям о том, что мы планируем. Но они наверняка знают о том, что мы охотимся за Александрийской библиотекой — так же, как и они сами. Они пытались помешать нам, но пока у них ничего не получалось, а теперь уже слишком поздно.

— Ты возлагаешь слишком большие надежды на своего наемника. Как бы он не разочаровал тебя.

Херманн не мог проявить неуверенность, которая на самом деле гнездилась в его душе, поэтому он бесстрастным тоном заявил:

— Этого не случится никогда.

Малоун встал из-за стола и достал из рюкзака пистолет.

— А я все думала, долго ты еще будешь здесь торчать? — язвительно сказала Пэм.

— Достаточно долго для того, чтобы понять, что наш друг не вернется.

Закинув рюкзак на спину, он открыл дверь. Снаружи не доносилось ни шума, ни голосов, ни шагов, ни звуков флейты. Лишь мрачная, торжественная тишина.

Прозвенел колокол, отбив три часа пополудни.

Они шли мимо разношерстных домов, которые цветом и корявостью напоминали мертвые листья, мимо торжественно возвышающейся башни с выпуклой крышей цвета высохшей замазки. Неровность улицы говорила о ее возрасте. Единственным признаком того, что здесь хоть кто-то живет, была одежда — нижнее белье, чулки, штаны, вывешенные для просушки на балконах.

Завернув за угол, они заметили Макколэма и Соломенную Шляпу, пересекающих маленькую площадь с фонтаном. В монастыре, по-видимому, имелись артезианские скважины, поскольку в воде здесь недостатка не было.

Макколэм держал в руке пистолет, прижимая его ствол к затылку Соломенной Шляпы.

— Приятно убедиться в том, что мы были правы относительно нашего партнера, — прошептал Малоун.

— Похоже, он хочет первым взглянуть на библиотеку.

— Это весьма невежливо с его стороны. Первыми должны быть мы.

Сейбр крепко прижимал пистолет к затылку Хранителя. Они миновали еще несколько домов, углубляясь в монастырский комплекс — до той точки, где творения рук человеческих встречались с сотворенным природой.

Он проклинал царящую вокруг тишину.

Скромная церковь, выкрашенная в бледно-желтый цвет, притулилась у склона горы. Ее внутреннее пространство с высоким сводом, освещенное естественным светом, изобиловало иконами, триптихами и фресками. Целый лес серебряных и золотых канделябров бросал блики на пол, богато украшенный мозаикой. Все это разительно контрастировало с тем, как невзрачно церковь выглядела снаружи.

— Это не библиотека, — сказал Сейбр.

На алтаре появился человек. Он также был смуглолицым, но ниже ростом и седой как лунь.

— Добро пожаловать, — проговорил старик. — Я — Библиотекарь.

— Ты тут главный? — грубо спросил Сейбр.

— Да, мне дарована такая честь.

— Я хочу видеть библиотеку.

— Для этого вам придется отпустить человека, которого вы удерживаете.

Сейбр оттолкнул Хранителя в сторону.

— Ладно, — прорычал он, направив пистолет на старика. — Тогда меня отведешь ты.

— Безусловно.

Малоун и Пэм пошли в церковь. Их встретили два ряда монолитных гранитных колонн, выкрашенных в белый цвет и с золочеными капителями. На колоннах были медальоны с ликами ветхозаветных пророков и новозаветных апостолов. Фрески изображали Моисея, принимающего скрижали с десятью заповедями и разговаривающего с горящим кустом. Ящики со стеклянными крышками содержали святые мощи, дискосы, чаши для Святого причастия и кресты.

И — никаких следов Сейбра и Соломенной Шляпы.

Справа от себя, в алькове, Малоун заметил две бронзовые клетки. В одной находились уложенные жуткой пирамидой сотни выбеленных временем человеческих черепов, в другой — не менее кошмарная груда костей.

— Хранители? — спросила Пэм.

— Наверное.

Тут его внимание привлекло что-то еще в освещенной солнцем церкви. Здесь не было скамей. Может, это православная церковь? Но сказать это наверняка было невозможно, поскольку в убранстве храма эклектически смешалась атрибутика самых разных религий.

Медленно ступая по мозаичному полу, Малоун подошел к алькову на противоположной стороне церкви. В нем на каменной полке, освещаемый солнечными лучами из мозаичного окна, находился целый человеческий скелет, облаченный в вышитые золотом пурпурные одежды с капюшоном. Ему придали сидячую позу с чуть склоненной головой. Казалось, скелет внимательно слушает. В костлявых руках, на которых до сих пор сохранились остатки иссохшей плоти и ногтей, он сжимал посох и четки. На граните внизу были выбиты три слова:

CUSTOS RERUM PRUDENTIA

— Благоразумие — хранитель порядка вещей, — проговорил Малоун, переводя для Пэм это изречение. Однако его познаний хватало, чтобы знать: слово prudentia переводится с латыни не только как благоразумие, но и как мудрость. В любом случае смысл изречения был понятен.

Из-за иконостаса в передней части церкви послышались звуки, как будто открыли, а затем закрыли дверь. Взяв пистолет наизготовку, он подкрался к иконостасу и вошел в дверной проем, располагающийся в центре искусно украшенной панели. В дальнем конце короткого коридорчика располагалась еще одна дверь.

Панели были из кедра, и на них были написаны все те же слова из Псалма 118: «ЭТО ВРАТА ГОСПОДНИ, И ВОЙТИ В НИХ МОЖЕТ ТОЛЬКО ДОСТОЙНЫЙ».

Малоун подошел к двери, потянул за веревочную ручку, и дверь открылась, издав целую какофонию жалобных стонов. Старинная панель была оснащена вполне современным дополнением — электронным засовом. От одной из петель змеился электрический провод, исчезающий затем в отверстии, просверленном в камне.

Пэм тоже заметила это.

— Как странно, — сказала она.

Малоун согласился.

Затем он заглянул в дверь, и его удивление многократно усилилось.

Мэриленд

Стефани выпрыгнула из вертолета, который доставил их с Кассиопеей обратно в Кэмп-Дэвид. Дэниелс ждал их на вертолетной площадке. Стефани направилась прямо к нему, а винтокрылая машина тем временем взмыла в утреннее небо и вскоре растворилась за верхушками деревьев.

— Вы, может, и президент Соединенных Штатов, — жестко проговорила она, — но при этом вы еще гнусный сукин сын! Вы послали нас туда, заранее зная, что на нас нападут!

На лице Дэниелса появилось скептическое выражение.

— Откуда мне было это знать?

— А вертолет со стрелком просто случайно пролетал поблизости?

— Давайте пройдемся, — сказал президент, сделав широкий жест рукой.

Они пошли по широкой дорожке. Трое агентов секретной службы следовали в двадцати футах сзади.

— Расскажите мне обо всем, что произошло, — попросил Дэниелс.

Стефани успокоилась, пересказала президенту утренние события и закончила словами:

— Он думал, что кто-то организовал заговор с целью убить вас.

Как странно было говорить о Дейли в прошедшем времени!

— И был прав.

Они остановились.

— С меня довольно, — проговорила Стефани. — Я на вас больше не работаю, но вы заставляете меня действовать вслепую. Как, по-вашему, я смогу хоть чего-то добиться?

— Я уверен, что вы хотели бы получить обратно вашу работу, разве не так?

Она помедлила с ответом и тут же поняла, что ее молчание могло быть истолковано не иначе как утвердительный ответ. Она разработала концепцию группы «Магеллан», создала и возглавляла ее с первого дня существования этой маленькой спецслужбы. То, что происходило сейчас, поначалу развивалось без ее участия, но теперь мужчины, которые не вызывали у нее ни симпатии, ни уважения, вовсю использовали ее.

— Только не в том случае, если для этого потребуется целовать вам задницу. — Она сделала короткую паузу и добавила: — Или вновь подвергать опасности Кассиопею.

Дэниелс казался невозмутимым.

— Идемте со мной.

В молчании они дошли до одного из домиков. Оказавшись внутри, президент взял портативный CD-плеер.

— Послушайте-ка это.

— «Брент, я сейчас не могу объяснить всего. Скажу лишь, что вчера вечером я подслушал разговор между вашим вице-президентом и Альфредом Херманном. Орден, а точнее Херманн, планирует убить вашего президента.

— Ты слышал подробности плана? — спросил Брент.

— На следующей неделе Дэниелс намерен предпринять поездку в Афганистан, о которой заранее никому не сообщается. Херманн нанял людей Бен Ладена и снабдил их ракетами для того, чтобы сбить самолет.

— Это очень серьезное обвинение, Хенрик.

— Вот именно, а я, как тебе известно, такими обвинениями кидаться не привык. Все это я слышал собственными ушами, а со мной — мальчик Малоуна. Ты можешь проинформировать президента? Пусть отменит поездку. По крайней мере на первое время угроза будет устранена.

— Разумеется, Хенрик. Что там у вас происходит?

— Больше, чем я могу сейчас объяснить. Буду на связи».

— Это было записано более пяти часов назад, — пояснил Дэниелс. — Однако никакого предупреждения от моего преданного генерального прокурора так и не поступило. А ведь мог бы хотя бы попытаться. Как будто меня так трудно найти!

— Кто убил Дейли? — не удержалась от вопроса Стефани.

— Ларри, упокой Господи его душу, перегнул палку. Он был весьма осведомленным человеком с большим количеством связей. Узнал, что что-то происходит, и решил провести собственное расследование, изображая из себя героя-одиночку. Это было ошибкой. У кого сейчас находятся те флэш-карты? Они и убили Ларри.

Кассиопея и Стефани ошеломленно уставились друг на друга. Наконец она проговорила:

— Грин.

— Похоже, мы наконец определили победителя конкурса на главного предателя.

— Так арестуйте его! — воскликнула Стефани.

Дэниелс отрицательно покачал головой.

— Нам нужно больше. Третий раздел третьей статьи Конституции США вполне ясно говорит, что государственной изменой Соединенным Штатам считается присоединение к их врагам и оказание врагам помощи и поддержки. Люди, которые хотят меня убить, являются нашими врагами. Но никто не может быть осужден за государственную измену, кроме как на основании показаний двух свидетелей об одном и том же очевидном деянии. Нам нужно больше.

— В таком случае вы можете отправиться в Афганистан, и после того, как ваш самолет собьют, у нас будет это самое «очевидное деяние». Мы с Кассиопеей можем стать двумя свидетелями.

— Хорошо, Стефани, я сдаюсь. Вы были приманкой. Но я все время прикрывал вашу спину.

— Очень мило с вашей стороны.

— Нельзя выгнать птицу из кустов, не имея хорошей собаки. В противном случае охота становится бессмысленной тратой патронов.

Стефани все поняла. К подобному приему не раз прибегала она сама.

— Что мы должны делать сейчас?

В ее голосе звучала полная и безоговорочная капитуляция.

— Встретиться с Брентом Грином.

Малоун озадаченно смотрел перед собой. Дверь из церкви вела прямиком… в гору. Перед ним раскинулся квадратный зал футов пятидесяти в ширину и такой же глубины. Скудно освещенные светом серебряных бра, гранитные стены казались отполированными до зеркального блеска, пол представлял собой великолепную мозаику, потолок был украшен лепниной и арабесками красного и коричневого цветов. В дальнем конце зала возвышались шесть рядов черно-серых крапчатых, под мрамор, колонн, соединенных светло-желтыми перемычками. Между колоннами располагались семь проходов. Каждый из них напоминал темную утробу, над каждым была выбита латинская буква:

V S O V O D A

А еще выше — очередное библейское изречение. Это была цитата из Книги Откровения. На латыни.

Малоун перевел вслух:

— Не плачь. Вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу, и снять семь печатей ее.

Они услышали шаги, раздавшиеся за одним из проходов, но за каким именно, определить было невозможно.

— Макколэм — там, — проговорила Пэм. — Но где именно?

Малоун подошел к одному из проходов, вошел в него и оказался в тоннеле, освещенном еще более слабыми настенными лампами, располагавшимися через каждые двадцать футов. Затем он вышел и заглянул в соседний проход. Из него тоже начинался тоннель, только другой, который вел внутрь горы.

— Интересно. Еще одно испытание. Необходимо выбрать один из семи путей. — Малоун сбросил с плеч рюкзак. — Куда ушли те дни, когда в библиотеках требовалась всего лишь читательская карточка?

— Наверное, туда же, куда и дни, когда из самолета выходили только после приземления.

Он усмехнулся.

— Этот прыжок тебе удался великолепно.

— Лучше не напоминай.

Малоун смотрел на семь дверей.

— Ты ведь знал, что Макколэм станет действовать, верно? Именно поэтому ты позволил ему пойти с Хранителем?

— Он пришел сюда не ради интеллектуального обогащения, и никакой он не охотник за сокровищами. Этот человек — профи.

— Как и тот юрист, с которым я встречалась. Он оказался чем-то большим, нежели просто юрист.

— Израильтяне использовали тебя. Не мучай себя. Они и меня использовали.

— Думаешь, все это было подставой?

— Скорее манипулированием. Нам слишком легко удалось вызволить Гари. А что, если это было сделано специально для того, чтобы я убил его похитителей? Потом, когда я поехал к Джорджу, они просто последовали за мной. В Лондоне оказалась и ты, о чем было известно израильтянам. Напугав меня в аэропорту и гостинице, они добились того, чтобы я взял тебя с собой. Все логично. С помощью радиомаячка, который ты, сама того не зная, постоянно носила на себе, они следили за мной, вышли таким образом на Хаддада и убили его. Тот, кто похитил Гари, присоединяется к нам, чтобы найти вот это место. А это означает, что у похитителей были совершенно другие цели, нежели у израильтян.

— Ты думаешь, Гари похитил Макколэм?

— Он сам либо те, на кого он работает.

— Что же нам теперь делать?

Малоун выудил из рюкзака запасные обоймы и рассовал их по карманам.

— Идти за ним.

— В какую дверь?

— Ты сама ответила на этот вопрос еще в Лондоне, когда сказала, что Томас Бейнбридж оставил ключи к разгадке. В самолете я прочитал его роман. Ничто в книге и близко не напоминает то, через что пришлось пройти нам. Там потерянную библиотеку находят на юге Египта. Никакого Квеста героя. Но вот памятник в его саду — совсем другое дело. Я долго размышлял над последней частью Квеста, которую дал нам Макколэм. Мне казалось невозможным просто заявиться сюда, когда мы доберемся до нужного места.

— Если только не приставишь пистолет к чьей-нибудь голове.

— Верно. Но не совсем. — Он указал на дверные проемы. — С такой системой безопасности они могли с легкостью завести незваного гостя в такие дебри, из которых он никогда бы не выбрался. И где все? Здесь царит безлюдье.

Малоун вновь перечитал буквы над входными проемами.

V S O V O D A

И все понял.

— Ты постоянно наезжала на меня, удивляясь, зачем человеку нужна эйдетическая память.

— Нет, я просто удивлялась, почему ты не можешь запомнить день моего рождения и дату нашей свадьбы.

Малоун усмехнулся.

— Зато сегодня она мне очень пригодится. Вспомни последнюю часть Квеста. «Остерегайся букв». Монумент в Бейнбридж-холле. Латинские буквы.

Он и сейчас видел их словно наяву:

D OVOSVAVV М

— Помнишь, ты спросила меня, почему D и М отделены от остальных восьми букв? — Он указал на входы в семь тоннелей. — Одна из букв впускает тебя внутрь, вторая, как мне кажется, выводит наружу. Что значат буквы, стоящие посередине, я пока не знаю, но, думаю, очень скоро мы выясним и это.

Вена

Торвальдсен оценил свое положение. Ему было необходимо переиграть Херманна, и именно с этой целью он пришел сюда с пистолетом под свитером. Кроме того, он по-прежнему держал в руках письма святого Августина и святого Иеронима. Но у Херманна тоже было оружие.

— С какой целью ты похитил Гари Малоуна? — спросил он.

— У меня ни малейшего желания выступать в роли допрашиваемого.

— Ну развлеки меня хоть немного. Мне же все равно скоро уезжать.

— С целью заставить его отца делать то, что нам нужно. И это сработало. Малоун привел нас прямиком в библиотеку.

Торвальдсен вспомнил сомнения, высказанные накануне вечером американским вице-президентом, и решил надавить на ту же болезненную для австрийца точку.

— Ты это знаешь?

— Я всегда все знаю, Хенрик. В том и заключается разница между нами. Именно поэтому я возглавляю орден.

— Члены ордена понятия не имеют о твоих планах. Им только кажется, что они их понимают.

Торвальдсен строил разговор наугад, надеясь лишь на то, что ему удастся выудить из Херманна какую-нибудь дополнительную информацию. Что касается Гари, то он велел ему спрятаться по двум причинам. Во-первых, по поведению или неосторожной реплике мальчика Херманн мог бы понять, что Гари и Торвальдсен вчера вечером подслушали его тайные переговоры с вице-президентом США. В этом случае над ними нависла бы смертельная угроза. Во-вторых, датчанин знал, что Херманн будет вооружен, и не хотел лишний раз подвергать парня опасности.

— Они верят Кругу, — продолжал Херманн, — и мы никогда не разочаровывали их.

Торвальдсен помахал в воздухе листами.

— Ты мне это хотел показать?

Херманн кивнул.

— Я полагал, что, узнав о лживости Библии, о ее чудовищных изъянах, ты поймешь: мы всего лишь собираемся рассказать миру о том, о чем он должен был узнать еще полторы тысячи лет назад.

— Ты думаешь, мир к этому готов?

— Я не хочу дискутировать на эту тему, Хенрик. — Австриец поднял руку с пистолетом. — Мне нужно другое. Я хочу знать, откуда тебе стало известно об этих письмах.

— Как и ты, Альфред, я тоже всегда все знаю.

Дуло пистолета смотрело в лицо Торвальдсену.

— Я пристрелю тебя. Здесь моя вотчина, и я знаю, как улаживать проблемы. Поскольку моя дочь уже у тебя, я могу использовать это. Скажу, что ты похитил ее, чтобы шантажировать меня, но твой план не удался. Впрочем, детали не будут иметь особого значения, да и тебе уже будет все равно.

— Значит, ты все же хотел бы видеть меня мертвым?

— Вне всякого сомнения. Так было бы гораздо проще во всех отношениях.

Торвальдсен услышал топот бегущих ног и в тот же момент увидел Гари, который налетел на них из-за экзотических растений и прыгнул на Херманна. Гари был юношей высокого роста, длинноногим и крепким. Сила столкновения сбила старого Херманна с ног и заставила выронить пистолет. Гари, упавший вместе с ним, скатился со своего противника, проворно вскочил на ноги и поднял с земли оружие.

Херманн, ошеломленный неожиданным нападением, с трудом поднялся на колени и пытался отдышаться. Не дав ему такой возможности, Торвальдсен поднялся с кресла, взял пистолет из рук Гари и ударил австрийца рукояткой по голове. Глаза Синего Кресла закатились, и он ткнулся лицом в песок.

— Это был глупый поступок, — сказал Торвальдсен мальчику. — Я бы и сам справился.

— Каким образом? Он наставил на вас пистолет.

Датчанин не хотел признаваться в том, что и в самом деле оказался в безвыходной ситуации, поэтому он просто похлопал Гари по плечу.

— Это ты верно подметил, дружок. Но больше так не поступай.

— Хорошо, Хенрик, договорились. Когда в следующий раз кто-нибудь соберется вас пристрелить, я просто постою в сторонке.

Торвальдсен улыбнулся.

— Ты в точности как твой отец.

— Что будем делать теперь? Там снаружи еще один мужик дожидается.

Старый датчанин подвел Гари к выходу из Дома бабочек и тихо проговорил:

— Выйди и скажи, что его зовет господин Херманн. Потом оставайся снаружи. Я сам с ним разберусь.

Малоун шел по тоннелю, обозначенному буквой D. Проход был узковат даже для двоих и вел в глубь горы. Коридор уже сделал два поворота. Тусклый свет исходил от таких же настенных светильников, какие тянулись от самого входа. В холодном воздухе этого таинственного пространства носилось что-то едкое, отчего у Малоуна щипало в глазах. Еще нескольких поворотов — и они вошли в зал, украшенный великолепными фресками. Малоун подивился их совершенству. Ничего красивее он не видел за всю свою жизнь. Картины Страшного суда, речные воды, горящие адским огнем, древо Иессеево… На противоположной стене находилось семь входов, над каждым из которых была выбита та или иная латинская буква:

DMVSOAI

— Мы выбираем «О», правильно? — спросила Пэм.

Он улыбнулся.

— Ты быстро соображаешь. Буквы на том монументе в Бейнбридж-холле — это не что иное, как карта этого лабиринта. Таких дверей будет еще семь. V О S V А V V. Томас Бейнбридж оставил очень важный ключ, но он бесполезен до тех пор, пока не окажешься здесь. Вот почему триста лет Хранители не трогали его. Для непосвященных он кажется бессмыслицей.

Они продолжали двигаться по головоломному переплетению коридоров, никуда не ведущих тоннелей и тупиков. У Малоуна не умещалось в голове, сколько сил и времени потребовало сооружение этого лабиринта. Впрочем, на это Хранителям было отпущено более трех тысяч лет — достаточный срок, чтобы в полной мере проявить изобретательность и прилежность.

Они прошли еще семь залов с дверями, и каждый раз Малоун радовался, видя, что над одной из них непременно красуется какая-нибудь буква из надписи на монументе. Свой пистолет он держал наготове, но впереди не раздавалось ни звука. Разные залы имели разные, но в равной степени чудесные украшения: иероглифы, орнаменты, резные буквы и клинописные символы.

Когда они миновали седьмой зал и вошли в очередной тоннель, Малоун знал, что перед ними лежит последний отрезок пути.

Завернув за угол, они увидели, что свет в конце тоннеля гораздо ярче, чем бывало прежде. Возможно, там их ждет Макколэм. Малоун жестом велел Пэм оставаться у него за спиной, а сам стал бесшумно красться вперед. Дойдя до выхода, он замер и, оставаясь в тени, осторожно заглянул в следующее помещение.

Зал был большой, площадью не менее сорока квадратных футов, с горящими под потолком люстрами. Стены возвышались на двадцать футов и были покрыты мозаичными картами. Египет. Палестина. Иерусалим. Месопотамия. Средиземноморье. Детали были минимальны, очертания побережий уходили в неизвестность, а надписи были сделаны на греческом, арабском и древнееврейском языках. В противоположной стене было еще семь дверей. Одна из них, над которой была высечена буква М, должна была вести в библиотеку.

Они вошли в этот зал.

— Добро пожаловать, мистер Малоун, — раздался мужской голос.

Из темноты одной из дверей выступили две фигуры мужчин. Одним был тот самый Хранитель, которого чуть раньше взял в заложники Макколэм, только теперь на нем не было соломенной шляпы. А вторым был Адам. Тот самый, из квартиры Хаддада и лиссабонского монастыря.

Малоун поднял пистолет.

Ни Хранитель, ни Адам не пошевелились. Они просто смотрели на него с тревогой в глазах.

— Я вам не враг, — проговорил Адам.

— Как вы нас нашли? — спросила Пэм.

— Это не я, это вы меня нашли.

Малоун вспомнил, как стоящий перед ним человек застрелил Джорджа Хаддада, и вдруг заметил, что Адам одет так же, как и молодой Хранитель, — в мешковатые штаны, плащ, подпоясанный на поясе веревкой, и сандалии.

Ни один из мужчин не был вооружен.

Малоун опустил пистолет.

— Вы тоже Хранитель? — спросил он Адама.

Тот склонил голову.

— Ваш покорный слуга.

— Почему вы убили Джорджа Хаддада?

— Я этого не делал.

Он заметил движение позади мужчин и увидел, как из той же двери вышла женская фигура. Ева из квартиры Хаддада. Живая и невредимая.

— Мистер Малоун, — сказала она, — я помощник Библиотекаря, и мы все обязаны дать вам объяснение произошедшего. Только оно должно быть коротким.

Он хладнокровно слушал.

— Мы были в Лондоне, чтобы создать иллюзию. Было жизненно важно, чтобы вы продолжали двигаться вперед, и Библиотекарь решил, что хитрость — лучший способ добиться этого.

— Библиотекарь?

Ева кивнула.

— Он руководит нами. Мы немногочисленны, но нас всегда хватало, чтобы защищать это место. Здесь служило много Хранителей. Вы наверняка видели их останки в церкви. Но мир меняется, и нам становится невероятно сложно выполнять свою миссию. Мы остаемся без средств, да и ряды наши в последнее время почти не пополнялись. А тут еще эта новая угроза.

Малоун ждал дальнейших объяснений.

— На протяжении нескольких последних лет нас кто-то усиленно ищет. В своих поисках эти люди даже задействовали правительства различных стран. Произошедший с Джорджем Хаддадом пять лет назад инцидент, после которого вам удалось увезти его в безопасное место и спрятать, привел к тому, что Приглашенный был разоблачен. Раньше такого не происходило никогда. В прошлом все Приглашенные свято выполняли обещание хранить молчание. Все, кроме одного — Томаса Бейнбриджа. Однако нам повезло — его проступок принес пользу. Ваше путешествие стало возможным именно благодаря недостаточной твердости характера Бейнбриджа.

— Вы знали, что мы к вам идем? — удивилась Пэм.

— В течение большей части вашего путешествия мы стимулировали вас, побуждали двигаться дальше. Вот только израильтяне оказались весьма агрессивными в попытках найти вас. Вовлечены даже американцы, но, похоже, по другой причине. Все стремились отдать нас за бесценок. И тогда Библиотекарь решил запустить цепь событий, которые контролировали бы мы сами. Событий, которые привели бы главных игроков прямо к нам.

— Разве такое возможно?

— Но ведь вы же здесь.

— Мы находились в Лондоне, чтобы подтолкнуть вас, — вступил в разговор Адам. — А чтобы убедить вас в подлинности стрельбы, пришлось прибегнуть к некоторым театральным трюкам. — Адам перевел взгляд на Пэм. — То, что я подстрелил вас, стало чистой воды случайностью. Я не ожидал, что вы появитесь на улице.

— Я тоже, — пробормотал Малоун. Однако слова этих двоих еще не убедили Малоуна. Он посмотрел на Еву. — Джордж стрелял в вас. Я потом забрал его пистолет. Он был заряжен боевыми патронами.

— Да, он меткий стрелок. У меня до сих пор синяки на теле, но бронежилет сделал свое дело.

— Затем мы отправились в Лиссабон, преследуя двоякую цель, — продолжал Адам. — Во-первых, чтобы и дальше подталкивать вас, а во-вторых, чтобы отвлечь израильтян. Нам нужно было, чтобы вы трое прибыли сюда без нежелательной компании. Другие, кто был в аббатстве, являлись членами израильской группы ликвидаторов, но вы уничтожили их.

Малоун посмотрел на Пэм.

— Теперь ты видишь, что играли не только тобой.

— Человека, который прибыл с вами, зовут Доминик Сейбр, хотя его настоящее имя действительно Джеймс Макколэм, — сказала Ева. — Он работает на организацию, известную как орден Золотого Руна. Он пришел, чтобы завладеть библиотекой.

— И привел его я, — виновато произнес Малоун.

— Нет, — сказал Адам, — это мы позволили вам привести его.

— Где Библиотекарь? — спросила Пэм.

Адам махнул рукой в сторону дверей.

— Там. Он ушел с Сейбром. Под дулом пистолета.

— Коттон, — заговорила Пэм, — ты понимаешь, что это значит? Если в тот день не убили Еву…

— Библиотекарь — Джордж Хаддад.

Ева кивнула. Ее глаза наполнились слезами.

— Он умрет.

— Он увел Сейбра внутрь, — проговорил молодой Хранитель, — и при этом знал, что уже не вернется обратно.

— Откуда он может это знать? — поинтересовался Малоун.

— Либо орден, либо Сейбр хотят прибрать библиотеку к рукам. Кто именно? Это еще предстоит выяснить. Но в любом случае нас всех убьют. Поскольку нас мало, это не составит для них большого труда.

— Здесь есть оружие?

Адам покачал головой.

— Оно сюда не допускается.

— Скажите, то, что находится там, внутри, заслуживает того, чтобы отдать за него жизнь? — спросила Пэм.

— Без сомнения, — ответил Адам.

Малоун понимал, что происходит.

— Ваш Библиотекарь виновен в смерти Хранителя, случившейся много лет назад. Он считает, что смерть станет для него искуплением этого греха.

— Я знаю, — сказала Ева. — Сегодня утром он видел, как вы спрыгнули с парашютами, и уже тогда знал, что это его последний день. Он сказал мне о том, что должен сделать. — Ева шагнула вперед. Слезы уже текли по ее щекам. — Он сказал, что вы остановите происходящие страшные события. Так спасите его! Он не должен умереть! Спасите всех нас!

Малоун повернулся к двери под буквой М и крепче сжал в руке рукоятку пистолета. Сбросив рюкзак на пол, он приказал Пэм:

— Оставайся здесь.

— Нет, — сказала, как отрезала, она. — Я иду с тобой.

Он обернулся. Эта женщина, которую он одновременно любил и ненавидел, как и Джордж Хаддад, сейчас находилась на распутье.

— Я хочу помочь, — сказала она.

Малоун не имел представления, что случится в следующие минуты, и потому сказал:

— У Гари должен быть хотя бы один из нас. Мы нужны ему.

Не сводя с него взгляда, Пэм словно отрезала:

— Старику мы нужны больше. И сейчас.

Мэриленд

Стефани слушала радиостанцию «ФОКС-НЬЮС». Пресс-служба полиции сообщала о том, что взорвавшаяся машина идентифицирована, равно как и погибший в ней человек — Ларри Дейли. Служащие ресторана опознали его как постоянного клиента этого заведения, а также описали темноволосую женщину, сидевшую рядом с ним за минуту до взрыва. Свидетели рассказали о том, как она и еще одна женщина, со смуглой кожей, кинулись бежать из ресторана сразу после взрыва и до приезда полиции.

Стоило ли удивляться тому, что ни один телеканал не сообщал о трех трупах вооруженных мужчин, обнаруженных всего в нескольких милях от места взрыва? Секретная служба подчищала концы быстро и эффективно.

Теперь они ехали на другой правительственной машине, «шевроле», предоставленной им Дэниелсом. Президент поставил условием, что Стефани не станет звонить, пока не отъедет подальше от правительственной резиденции. Теперь, оказавшись на расстоянии в семьдесят миль от Кэмп-Дэвида, она взяла сотовый телефон и набрала номер.

— Я ждал твоего звонка, — сказал ответивший Брент Грин. — Ты слышала про Ларри Дейли?

— Не только слышала, но и видела. Мы, можно сказать, сидели в первом ряду.

И она рассказала генеральному прокурору о том, что произошло в ресторане.

— Что вы там делали? — спросил Грин.

— Завтракали, причем за его счет.

— Откуда у тебя эта легкомысленная болтливость?

— Когда у тебя на глазах взрывают человека, поневоле станешь легкомысленным.

— Что происходит? — спросил Грин.

— Те же люди, которые убили Дейли, пытались убить нас с Кассиопеей, но нам удалось от них смыться. Они, по всей видимости, пасли Дейли, заминировали его машину, а потом, когда мы выбежали из ресторана, увязались за нами.

— Знаешь, Стефани, мне кажется, что у тебя жизней — как у кошки.

— Дейли рассказал мне важные вещи, Брент. Готовится нечто ужасное, и у него есть доказательства.

— Предателем оказался он?

— Вряд ли. Скорее корону в конкурсе на предательство придется отдать вице-президенту. Дейли много чего собрал на него.

На другом конце линии воцарилась тишина. Стефани слушала.

— Улики — серьезные? — спросил наконец генеральный прокурор.

— Для «Вашингтон пост» будет вполне достаточно. Дейли был очень напуган, поэтому и обратился ко мне. Ему была нужна помощь, и он мне кое-что оставил.

— В таком случае твоя жизнь в опасности, Стефани.

— Я это и без тебя знаю. Мне нужна твоя помощь.

— Разумеется, ты ее получишь. Что тебе нужно?

— Те флэш-карты, которые я взяла в доме Дейли… Они связаны с уликами, которые есть у меня. Сам Дейли погиб, но другие-то остались! Заговор не делается в одиночку.

В трубке воцарилась тишина.

— От Коттона в последнее время не было известий? — спросила она.

— Мне об этом не сообщали. А что с Торвальдсеном? Он связывался с Кассиопеей?

— Ни разу.

Сердце Стефани билось где-то внизу живота. Она окончательно убедилась в том, что Брент Грин — предатель, и Кассиопея, глядя на ее осунувшееся лицо, тоже поняла это.

— Нам нужно встретиться, Брент. В частном порядке. Только ты, я и Кассиопея. Что у тебя с расписанием?

— Ничего такого, чего я не мог бы отменить.

— Хорошо. У Дейли были какие-то очень серьезные доказательства. Он сказал, что они указывают на конкретных лиц, вовлеченных в заговор. Он собирал эти улики довольно долго. На одной из флэш-карт, которые я тебе отдала, находится запись, в которой начальник аппарата вице-президента говорит о возможном преемнике нынешнего президента после того, как тот погибнет. Но есть и кое-что еще. Нам нужно встретиться. В доме Дейли. Ты можешь туда приехать?

— Разумеется. Ты знаешь, где спрятана информация?

— Он рассказал мне.

— Так давай разберемся с этим.

— Согласна. Значит, встретимся через полчаса.

Стефани отключила телефон.

— Увы, — проговорила Кассиопея.

Стефани не могла рассчитывать на чужие промахи.

— Мы должны быть натянутыми как струна. Дейли убили по приказу Грина. Теперь это не вызывает сомнений. И он же стоит во главе заговора, собираясь убить президента.

— И нас, — проговорила Кассиопея. — Те люди определенно работали на саудовцев. Саудовцы, видимо, считают, что Грин и вице-президент — на их стороне. Но вице при этом ведет дела с орденом Золотого Руна. Из чего следует, что саудовцы ни хрена не получат. Главный приз заберет орден и использует его по своему усмотрению.

Чем ближе они подъезжали к Вашингтону, тем больше становилось пробок. Стефани замедлила ход и сказала:

— Остается надеяться на то, что арабы поймут это раньше, чем решат разобраться с нами.

Синайский полуостров

Джордж Хаддад вел своего палача в Александрийскую библиотеку. Яркий свет в подземном помещении, в которое они пришли, с непривычки ослеплял. Стены казались живыми благодаря мозаичным изображениям сцен повседневной жизни: цирюльник, бреющий клиента, мозольных дел мастер за работой, художник, пишущий картину, женщины, ткущие льняное полотно. Хаддад до сих пор помнил, какое впечатление произвели на него эти образы, когда он впервые вошел в этот зал, но его теперешний спутник оставался холодным как лед.

— Откуда поступает энергия?

— У вас есть имя? — спросил Хаддад.

— Это не ответ на мой вопрос.

Хаддад удивленно вздернул кустистые брови.

— Я старый человек и вряд ли представляю для вас угрозу. Я просто любопытствую.

— Меня зовут Доминик Сейбр.

— Вы прибыли по собственной воле или по чужой?

— По собственной. Решил стать библиотекарем.

Хаддад улыбнулся.

— Эта работа не из легких.

Сейбр немного расслабился и стал разглядывать зал, в котором они оказались. Он словно оказался в соборе. Вогнутые стены, куполообразный свод, отполированный до зеркального блеска красный гранит… Колонны — не привезенные сюда, а вырубленные из этой же горы, — соединяли пол с потолком и были снизу доверху покрыты изображениями — букв, лиц, растений и животных. Ниши и тоннели, в которых когда-то были копи фараонов, заброшенные за столетия до рождения Христа, в последующие столетия были переделаны людьми, одержимыми одним — Знанием. Тогда это помещение освещалось факелами и масляными лампами. Лишь в последнюю сотню лет новые технологии позволили счистить многовековую сажу и восстановить былую красоту.

Сейбр указал на мозаичное изображение на дальней стене.

— Что это?

— Передняя часть египетской повозки, украшенная головой шакала. Иероглифы до сих пор не расшифрованы. Каждая из комнат библиотеки имеет свой символ, соответствующий ее названию. Сейчас мы с вами находимся в Комнате чудес.

— Ты так и не сказал мне, откуда здесь берется энергия.

— От солнца. Электричества оно дает не много, но достаточно для освещения, компьютеров и телефонов. Известно ли вам, что идея использования солнечной энергии родилась более двух тысяч лет назад? Превращать свет в электричество. Однако эта теория была предана забвению, и лишь в последние пятьдесят лет эта мысль снова пришла кому-то в голову.

Сейбр мотнул стволом пистолета в другую сторону.

— Куда ведет эта дверь?

— В следующие комнаты. Комнату знаний, Комнату вечности, Комнату жизни. В каждой из них хранятся рукописи. В этой их — примерно десять тысяч.

Хаддад прошел в центр зала. На полках лежали тысячи рукописных свитков.

— Большую их часть уже невозможно прочитать. Время взяло свое. Но тут есть иные, воистину замечательные труды: математика Евклида, медицина Герофила, история Мането… Они были созданы еще до того, как появились первые фараоны. А лирика Каллимаха? Его изумительное стихосложение и поэтическая грамматика?

— Ты слишком много болтаешь!

— Я просто пытаюсь помочь. Ведь если ты собираешься стать Библиотекарем, тебе необходимо постичь премудрости этой работы.

— Каким образом уцелела библиотека?

— Первые Хранители проявили мудрость, выбрав это место. Горы, сухой климат. Влажность на Синае — большая редкость, а для книг нет более страшного врага, чем вода. Не считая огня, конечно.

— Давай посмотрим другие комнаты.

— Конечно. Ты увидишь все.

Хаддад повел своего палача к нужной двери. На его лице была улыбка. Человек, держащий его на прицеле, явно не знает, кто его заложник. Это хотя бы немного уравнивало их шансы.

Херманн открыл глаза. Его руки были разбросаны по песку, на рукаве мирно устроились три бабочки. Голова раскалывалась от боли.

Торвальдсен… Он и не подозревал, что датчанин способен на такое.

Херманн с трудом заставил себя встать и увидел лежащего в двадцати футах от себя начальника своей охраны. Пистолет пропал.

Херманн подошел к своему подчиненному и посмотрел на часы. Он пролежал в отключке целых двадцать минут. Хорошо, что никто ничего не заметил! Левый висок ломило, и он осторожно потрогал пальцами солидную шишку. Торвальдсен за это заплатит!

Мир все еще кружился в его глазах, но Херманн встал и отряхнул песок с брюк. Затем он наклонился и заставил очнуться начальника своей охраны. Индус встал.

— О произошедшем — никому ни слова!

Индус молча кивнул.

Херманн подошел к висящему в углу оранжереи телефону, снял трубку и сказал:

— Найдите, пожалуйста, Хенрика Торвальдсена.

И с удивлением услышал:

— Он здесь, у ворот. Собирается уезжать.

Синайский полуостров

Сейбр не верил в собственную удачу. Он нашел Александрийскую библиотеку! Повсюду, куда ни глянь, лежали папирусы, свитки, пергаменты и то, что старик называл кодексами. Эти кодексы — маленькие, компактные книги с коричневыми от времени страницами — даже не стояли, а лежали на полках, подобно мертвым телам.

— Почему здесь такой свежий воздух? — задал он новый вопрос.

— Вентиляция. Система вентиляторов гонит сюда сухой воздух снаружи, где он остужается на вершине горы. Это еще одно из достижений современных технологий, ставших доступными на протяжении последних пятидесяти лет. Хранители, предшествовавшие мне, подходили к выполнению своих обязанностей очень трепетно. А вы тоже ответственный человек?

Они вошли в третий залу, Комнату вечности. Ее символом, изображенным, как и прежде, на мозаичном полу, был присевший мужчина, раскинувший руки в стороны, словно рефери в борцовском поединке, зафиксировавший касание. Весь зал был уставлен рядами книжных полок с узкими проходами между ними. Библиотекарь сказал Сейбру, что это книги седьмого века, когда библиотека была уничтожена в результате очередного набега мусульман.

— В течение месяцев, предшествовавших этой смене политической власти, многое удалось спасти, — рассказывал Библиотекарь. — Теперь эти бесценные тексты существуют только здесь. Если обнародовать их, тогда то, что человечество называет словом «история», изменится окончательно и бесповоротно.

Сейбру нравилось то, что он слышал, поскольку все слова сумасшедшего старика сливались в одно — ВЛАСТЬ! Ему было необходимо узнать как можно больше и как можно скорее. Малоун может заставить другого Хранителя провести себя через лабиринт. Но существовала и другая возможность: не исключено, что противник Сейбра просто сидит и ждет его возвращения. Такой вариант казался более логичным. Каждую дверь, в которую они проходили на пути сюда, Сейбр помечал, царапая на каменной стене крестик. Ему будет легко выбраться отсюда. А тогда он займется Малоуном.

Но сначала он должен узнать о том, что так интересовало Альфреда Херманна.

— У вас тут есть манускрипты, касающиеся Ветхого Завета?

Хаддада порадовало, что его гость наконец перешел к сути дела. Сколько всего ему пришлось натерпеться, чтобы это все же случилось! После своей инсценированной смерти в Лондоне он ждал. Квартира прослушивалась и просматривалась видеокамерами, и он видел, как проникший в нее мужчина с пистолетом слушал специально оставленную для него запись на автоответчике и скачал информацию с компьютера.

Затем в Бейнбридж-холле он дождался появления Малоуна. Тот не мог там не оказаться, поскольку материалы, оставленные Хаддадом под кроватью, указывали именно на это место. Появление там Сейбра оказалось сюрпризом. То, что он убил двух посланных Хаддадом людей, только убедило палестинца в злых намерениях этого человека.

Одному из Хранителей удалось проследить Малоуна до отеля «Савой» и наблюдать их совместный завтрак с Сейбром. Затем та же пара глаз отследила, как эти двое плюс бывшая жена Малоуна садятся в самолет, следующий в Лиссабон. Поскольку Хаддад лично придумал квест, которым следовал Малоун, он точно знал его дальнейший путь.

Именно поэтому Адам и Ева оказались в Лиссабоне. Они должны были проследить за тем, чтобы ничто не помешало Малоуну и его новому спутнику добраться до Синайского полуострова.

Хаддад полагал, что угроза им может исходить от какого-нибудь государства — США, Израиля или Саудовской Аравии. Но теперь он понимал, что самую страшную опасность представлял собой стоящий рядом с ним человек. О том же говорили жадность в его взгляде и его вопросы.

— Здесь имеется множество документов, связанных с Библией, — сказал он. — Значительная часть работы Александрийской библиотеки была посвящена ее изучению.

— Мне нужен Ветхий Завет. На древнееврейском. Есть он у вас?

— У нас их три. Две книги предположительно являются копиями. Одна — оригинал.

— Где?

Библиотекарь указал на дверь, через которую они вошли.

— На две комнаты назад. Они находятся в Комнате знаний. Если вы хотите стать Библиотекарем, вам необходимо знать, где и какие хранятся материалы.

— Что говорится в тех Библиях?

Хаддад изобразил непонимание.

— Что вы имеете в виду?

— Я уже кое-что видел. Переписку между Иеронимом и Августином. Их болтовню о том, что Ветхий Завет подделан. Что перевод был неправильным. Здесь были Приглашенные. Четыре человека, и они изучали это. Один — палестинец, пять лет назад. Он потом сказал, что евреи вышли не из Палестины, а откуда-то из Саудовской Аравии. Что ты об этом знаешь?

— Много всего. И те люди были правы. Переводы Библии, какой она признана в наши дни, неверны. Ветхий Завет действительно является летописью евреев, которые в те времена жили не в Палестине. Их родной землей была Западная Аравия. Здесь, в Библиотеке, много материалов, доказывающих истинность этого утверждения. У меня даже имеется семь древних карт, на которых нанесены тогдашние места.

Между глаз Хаддада оказался ствол пистолета.

— Покажи мне их.

— Если вы не знакомы с древнееврейским или арабским языками, они вам мало что скажут.

— Повторяю в последний раз, старикашка: либо делай по-моему, либо сдохнешь. А потом я разберусь с твоими подручными.

Хаддад пожал плечами.

— Я просто хотел помочь.

Сейбр понятия не имел, являются ли разложенные перед ним рукописи и кодексы именно тем, что нужно Альфреду Херманну, да его это и не волновало. Теперь он был намерен руководить всем сам.

— Это труды, написанные во втором веке философами, которые занимались исследованиями в Александрийской библиотеке, — сообщил Библиотекарь. — В те времена евреи только начинали становиться серьезной политической силой в Палестине, доказывая, что они присутствовали в Палестине с древних времен, и утверждая свое якобы священное право на эти земли. Однако эти ученые определили, что в древности евреев там не было. Они изучили хранившиеся в библиотеке древнееврейские тексты Ветхого Завета и выяснили, что истории, передававшиеся евреями устно, сильно отличаются от их интерпретации в текстах, особенно наиболее древних. Похоже, с течением времени эти истории все больше адаптировались к политическим потребностям евреев на их новой родине, которой стала Палестина. Они попросту забыли свое собственное прошлое в Западной Аравии. Если бы не географические названия, оставшиеся неизменными, и не первоначальные тексты Ветхого Завета на древнееврейском, об этом так никто и не узнал бы.

Библиотекарь указал на один из кодексов.

— Этот гораздо более поздний. Пятого века. Именно тогда христиане захотели, чтобы Ветхий Завет был включен в их Библию. Эти труды ясно дают понять, что переводы изменялись таким образом, чтобы привести Ветхий Завет и нарождающийся Новый в соответствие друг с другом. Это была осознанная попытка переменить учение, историю, религию и политику.

Сейбр смотрел на книги…

Библиотекарь указал еще на одну стопку пергаментов, находившуюся в прозрачном пластиковом контейнере.

— Это самая древняя Библия, имеющаяся у нас. Она написана за четыреста лет до Рождества Христова и, разумеется, на древнееврейском. Единственный в мире экземпляр. Насколько мне известно, самый старый экземпляр Библии, имеющийся за пределами этих стен, датируется девятисотыми годами нашей эры. Не это ли вы ищете?

Сейбр ничего не ответил.

— Странный вы человек, — проговорил Библиотекарь.

— Что вы имеете в виду?

— Знаете ли вы, сколько сюда приходило Приглашенных? На протяжении веков их были многие тысячи! Если бы у нас была гостевая книга, она производила бы неизгладимое впечатление. Первым, в двенадцатом веке, стал Ибн Рушд Абу-аль-Валид Мухаммед ибн Ахмед, арабский философ, который критиковал Августина и ставил под сомнение учение самого Аристотеля. Свои исследования он проводил здесь. Хранители тогдашних времен решили, что пришла пора разделить Знание. Но — избирательно. Имен Приглашенных история не помнит. Так, какие-то мужчины и женщины… Но это — те мужчины и женщины, которые когда-то попались на глаза Хранителям и стали Приглашенными. Фома Аквинский, Данте, Петрарка, Бокаччо, Пуссен, Чосер… Вот какие люди бывали здесь, в этой самой комнате.

Здесь писал свои «Опыты» Монтень, здесь же, в Комнате знаний, Фрэнсис Бэкон сформулировал свое знаменитое утверждение: «Все знание — область моего попечения».

— Мне это что-то должно говорить?

Старик развел руками.

— Я лишь пытаюсь познакомить вас со сферой ваших обязанностей. Вы же сами сказали, что собираетесь стать Библиотекарем. В таком случае вам будет оказана огромная честь. Наши с вами предшественники встречались с Коперником и Кеплером, Декартом и Робеспьером, Бенджамином Франклином и даже с самим Ньютоном. Все эти образованнейшие люди получили здесь многие знания, а мир много получил благодаря их способности понимать и распространять эти знания.

— И ни один из них не рассказал о том, что побывал здесь?

— А зачем? Мы не ищем известности. Во многом благодаря этому они и получили всемирное признание. Наша обязанность заключалась в том, чтобы помогать им, оставаясь в тени. Сумеете ли вы продолжить эту традицию?

Поскольку у Сейбра не было ни малейшего намерения позволить кому-либо еще увидеть это место, он задал вопрос, который его действительно интересовал:

— Сколько здесь Хранителей?

— Девять. Наши ряды заметно поредели.

— Где они? Я видел только двоих!

— Монастырь большой. Братия выполняет свои обязанности.

Сейбр махнул пистолетом.

— Вернемся в первую комнату. Мне там нужно кое-что взять.

Старик пошел к выходу.

Сейбр размышлял над тем, не пристрелить ли его прямо сейчас, но Малоун к этому времени, должно быть, уже понял, что происходит. Теперь он либо ждет его в противоположном конце лабиринта, либо пробирается по нему.

Как бы то ни было, старик оказался весьма полезным.

Малоун завернул за последний угол и увидел дверь, по обе стороны которой стояли фигуры крылатых львов с человеческими головами. Ему было известно значение этого символа: разум человека, сила зверя и вездесущность птицы. Открытые мраморные двери висели на бронзовых петлях.

Они с Пэм вошли внутрь и огляделись. Малоун вновь подумал о том, сколько времени могло понадобиться для того, чтобы создать такое. По плиточному полу диагонально тянулись разделенные узкими проходами ряды стеллажей с ячейками, каждая из которых была заполнена свитками. Малоун подошел к одной из них и взял верхний. Документ был в замечательном состоянии, но он не решился развернуть его. Заглянув в пергаментную трубку, Малоун увидел, что текст вполне читаем.

— Никогда не думала, что может существовать нечто подобное, — сказала Пэм. — Просто уму непостижимо!

Малоуна поражало все, что он видел здесь, но самое сильное впечатление производила сама комната. На одной из блестящих красных стен он заметил слова на латыни: AD COMMUNEM DELECTATIONEM. Ради всеобщего блага.

— Хранители совершили нечто необыкновенное.

На стене было выгравировано кое-что еще. Малоун подошел ближе и внимательно рассмотрел вырезанную в камне схему. Пояснительные надписи были также на латыни. Он вслух перевел для Пэм их значение.

— Пять комнат, — сказал он под конец. — Они могут находиться в любой.

Внимание Малоуна привлекло движение у дальней двери. Он увидел Джорджа Хаддада, а затем Макколэма.

— Пригнись! — велел он Пэм и приготовил оружие.

Макколэм тоже заметил его, толкнул Хаддада на пол и выстрелил. Малоун упал на мрамор, используя находившиеся между ними полки в качестве укрытия.

— Ты быстро перемещаешься, — сказал Макколэм.

— Боялся, что ты без меня соскучишься.

— Библиотекарь составил мне компанию.

— Вы успели познакомиться?

— Он чересчур болтлив, но дело свое знает.

— Что теперь? — спросил Малоун.

— Боюсь, тебе и твоей бывшей придется замереть.

— Ты помнишь, я говорил, что не советую узнать меня с худшей стороны?

— Брось ты, Малоун! Я зашел так далеко, что теперь не собираюсь оказаться в проигравших. Знаешь что, давай устроим честный поединок: только ты и я. Прямо здесь. Если выиграешь, старику и твоей бывшей ничего не грозит. Согласен?

— Ты сам назвал условия. Действуй.

Хаддад слушал обмен репликами между Малоуном и Сейбром. Эти двое должны были разобраться между собой, а ему предстояло заплатить свой долг. Он снова вспомнил того Хранителя, с который судьба столкнула его много десятилетий назад, когда он, тогда еще молодой человек, смотрел в исполненные решимости глаза незнакомца. Он тогда просто ничего не понял. Но теперь, увидев библиотеку, став ее главным Хранителем, он знал то, что еще тогда, в 1948 году, было известно тому несчастному.

Он убил невинного человека без всякой на то причины. И жалел об этом всю свою жизнь.

— Встань, — велел Сейбр Библиотекарю. Старик поднялся на ноги. — Ну ладно, Малоун, я начинаю. Вот он, идет. — Он махнул пистолетом, глядя на Хаддада. — Иди.

Библиотекарь медленно двинулся по проходу между рядами стеллажей. Сейбр оставался на месте, укрываясь за дальним концом одного из рядов.

Отойдя на тридцать шагов, библиотекарь остановился и обернулся. Его взгляд словно проник в самую суть Сейбра. Что-то в облике старика предупреждало его об опасности. Тот будто заранее знал, как станут развиваться события, и был готов к этому. Сейбр подумал, не убить ли библиотекаря сейчас, но это могло лишь пришпорить Малоуна, а он этого не хотел.

Пока не хотел.

Малоун являл собой единственное препятствие на его пути к конечной цели. Когда он разделается с Малоуном, старик окажется в его полном распоряжении.

Поэтому он с облегчением наблюдал за тем, как старый Библиотекарь медленно удаляется.

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани затормозила, не доезжая до дома Ларри Дейли, и остаток пути они с Кассиопеей проделали пешком. Никаких признаков присутствия Брента Грина или кого-то еще. Они подошли к парадной двери, где Кассиопея вновь вскрыла замки, а Стефани отключила сигнализацию. Она обратила внимание на то, что код доступа так и не был изменен. Дейли оставил прежний код, несмотря на их недавнее проникновение в его жилище. То ли глупость, то ли еще одно свидетельство того, что ее представление об этом человеке было ошибочным.

Внутри дома царила тишина. Кассиопея обошла все комнаты, чтобы убедиться в том, что, кроме них, тут никого нет. Стефани задержалась в кабинете-нише, где они нашли флэш-карты, затем они устроились у входной двери и стали ждать.

Через десять минут напротив подъезда остановился автомобиль. Стефани выглянула из-за занавески и увидела, как из-за руля машины выбирается Грин и направляется к двери.

Он был один.

Стефани кивнула Кассиопее, после чего распахнула дверь.

Грин, как обычно, был одет в темный костюм, при галстуке. Когда генеральный прокурор оказался внутри, она закрыла и заперла дверь. Кассиопея заняла позицию возле окна.

— Ну что ж, Стефани, можешь ты мне наконец рассказать, что происходит?

— Ты принес флэш-карты?

Грин сунул руку в карман и достал их.

— А записи ты прослушал?

— Конечно, — кивнул он. — Разговоры любопытные, но ничего криминального в них нет. Ну, говорят они о двадцать пятой поправке, но ведь это всего лишь разговоры. Болтовня. В ней нет и намека на какой-то заговор.

— Именно поэтому Дейли раздобыл гораздо более весомые улики. Он говорил мне, что потратил на это немало времени.

— На что «это»?

В голосе генерального прокурора промелькнули нотки раздражения.

— На поиск улик, которые подтверждают существование заговора, Брент. Вице-президент собирается убить Дэниелса. Это должно произойти на следующей неделе, во время необъявленного визита Дэниелса в Афганистан.

Она аккуратно подбирала слова, чтобы они звучали убедительно. Грин должен был поверить в то, что ей действительно известно нечто важное. На вид он оставался невозмутимым.

— Какие доказательства раздобыл Дейли?

— Записи еще кое-каких разговоров. Он разместил «жучки» в личном кабинете вице-президента. Для него это не составило большого труда, поскольку, помимо всего остального, в его обязанности входило не допустить прослушки высоких государственных чинов посторонними лицами. Судя по всему, вице-президент связан с орденом Золотого Руна. Его глава Альфред Херманн устроил так, что президентский самолет будет сбит ракетой. Он заручился содействием людей Бен Ладена.

— Стефани, это чудовищные обвинения. Я надеюсь, Дейли имел очень серьезные доказательства.

— Ты сам называл администрацию большой выгребной ямой и говорил, что хочешь врезать по всей этой публике. Вот он, твой шанс.

— Как мы сможем это доказать?

— Записи находятся здесь. Дейли рассказал мне о них. По его словам, они с головой выдают всех, кто вовлечен в заговор. Когда его машина взорвалась, мы как раз собирались ехать сюда.

Грин стоял у лестницы — на том самом месте, на которой накануне находились Дейли и Хизер Диксон. Он глубоко задумался. Затеянная им игра висела на волоске. И все же, несмотря на то что этот человек солгал ей относительно Торвальдсена и не сообщил президенту ничего из того, что удалось узнать Хенрику, Стефани были необходимы более весомые доказательства его предательства.

— Я знаю, где он спрятал эти записи, — проговорила она. Наконец в глазах Грина вспыхнул интерес. Кассиопея находилась у окна, вне поля их зрения.

Стефани провела Грина в кабинет-нишу, где стоял маленький письменный стол и узкие книжные полки. На одной из полок шеренгой выстроились CD-диски в пластмассовых коробках. Все это была инструментальная музыка разных народов, среди которой имелись даже грегорианские песнопения. Стефани взяла одну коробочку — «Тибетские чудеса» — и открыла ее. Внутри вместо музыкального диска лежал другой. Она вытащила диск из коробочки и произнесла:

— Он предпочитал держать подобные вещи под рукой.

— Что на нем? — спросил Брент Грин.

— По его словам, неопровержимые доказательства того, кто входит в число заговорщиков. Он говорил, что следы ведут так высоко, что дух захватывает.

От напряжения нервы Стефани дрожали, как струны. Грин молчал.

— Зачем ты сдал Александрийское Звено?

— Я уже говорил тебе. Чтобы выявить предателя. И это принесло результаты. Нам удалось кое-что выявить, например связь Пэм Малоун с израильтянами. Утечка этой информации заставила все задвигаться, запустить цепь событий.

— Ты имел к ней доступ?

— К чему все эти вопросы, Стефани?

— Я не подозревала о том, что тебе вообще известно об Александрийском Звене, и уж тем более о том, что он может являться приманкой для израильтян.

Грин склонил голову набок и с любопытством посмотрел на женщину.

— Перекрестный допрос, — проговорил он. — Чего-чего, а этого я не ожидал.

Стефани не собиралась давать ему передышку. Во всяком случае, не сейчас.

— Во время нашего первого разговора на эту тему ты дал понять, что намеренно организовал утечку этого файла, что в нем не было ничего важного, за исключением того, что Малоуну известно местонахождение Хаддада. И тем не менее ты упомянул об Авраамовом завете. Откуда тебе стали известны детали?

— Файл не являлся таким уж засекреченным.

— Вот как? Дейли считал иначе. Он говорил, что содержавшаяся там информация была редкостной и неизвестной почти никому, за исключением горстки высокопоставленных людей. — Стефани подбавила в свои слова дерзости. — Ты не входил в их число. И все же тебе было известно чертовски много.

Грин вышел из кабинета и вернулся в гостиную. Стефани последовала за ним. Кассиопея исчезла. Стефани с тревогой огляделась.

— О ней позаботились мои помощники, — сообщил Грин.

Ей не понравилось, как прозвучала эта фраза.

— А кто позаботится обо мне?

Грин сунул руку за отворот пиджака и достал пистолет.

— Это придется взять на себя мне. Но сначала я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Чтобы выяснить, как много я знаю? Что известно Кассиопее? Кому-то еще?

— Вряд ли ты можешь рассчитывать на помощь, Стефани. В конце концов ты не пользуешься особой любовью в правительственных кругах. Дейли пытался заручиться твоей поддержкой, но у него не вышло.

— Твоя работа?

Грин кивнул.

— Мы начинили его машину взрывчаткой и ждали подходящего момента. Еще одна атака террористов на свободный мир. Она началась со смерти Дейли и закончится с гибелью Дэниелса. Эту страну охватит лихорадка.

— Которую использует вице-президент после того, как его приведут к присяге. Тогда ему, в свою очередь, понадобится вице-президент — и тут на сцену выходишь ты.

— Нам предоставляется не так много шансов выдвинуться, Стефани, и, когда это происходит, нужно пользоваться любой возможностью. В кризисной ситуации я окажусь оптимальным кандидатом на этот высокий государственный пост. Моя кандидатура не вызовет возражений ни у кого.

— Как патетично звучат твои слова!

Грин покаянно развел руками.

— Признаю это. Почему бы и нет, ведь тебе, в конце концов, осталось жить всего несколько минут. Кстати сказать, тебе отводилась роль еще одной жертвы террористов. Когда ты появилась в ресторане, я решил добавить к общей картине еще один дополнительный штрих, но тебе каким-то образом удалось уйти от посланных следом людей. Мне до сих пор неизвестно, как у тебя это получилось.

— Хорошая подготовка. Без нее — никуда.

Он одарил ее холодной улыбкой.

— Этот твой талант я упустил из виду.

— Ты хоть понимаешь, что задумал? Преднамеренное убийство законно избранного президента!

— Это называется государственной изменой, но Дэнни Дэниелс — слабый и некомпетентный человек, которые не знает, что лучше для страны. Он на стороне Израиля всегда и во всем. Одно только это связало нас по рукам и ногам на Ближнем Востоке. Америке пора поменять прежних любимчиков на новых. Арабы могут предложить нам значительно больше.

— И сделать это вы предполагаете за счет Александрийского Звена?

Он пожал плечами.

— Не знаю. Это станет проблемой нового президента, и он утверждает, что держит все под контролем.

— Ты так глубоко влез во все это дерьмо?

— Я бы не назвал «дерьмом» пост вице-президента Соединенных Штатов. Благодаря моему ощутимому вкладу в переход власти мои отношения с новым президентом будут особенными: большая ответственность и малая публичность.

Стефани указала на пистолет.

— Ты собираешься убить меня?

— А что мне остается? CD-диск, который ты держишь в руках, наверняка содержит улики против меня. Я не могу допустить, чтобы это выплыло наружу, и поэтому не могу отпустить тебя.

Стефани судорожно думала о том, куда забрали Кассиопею и что с ней могло произойти. События пошли вразрез с их первоначальным планом, и она не ожидала, что Грин сам возьмется за оружие. Одна только мысль буравила ее мозг: во что бы то ни стало протянуть время.

— Меня застрелит генеральный прокурор Соединенных Штатов Америки?

— Я размышлял об этом целый день и наконец пришел к выводу, что выбора у меня нет.

— А как же все те христианские ценности, о которых ты так часто говорил?

— Мы оказались на войне, и правила изменились. Теперь речь идет о том, чтобы выжить, Стефани. Я уже говорил тебе, что прослушал записи тех разговоров, которые были на флэш-картах Дейли. Руководитель аппарата вице-президента много — чересчур много! — разглагольствовал о двадцать пятой поправке к Конституции, процедуре передачи президентской власти. Это не преступление, но может вызвать ненужные вопросы. Дейли, несомненно, собирал улики. На том диске, который сейчас у тебя, содержится еще больше всего. Он должен исчезнуть. Твоего тела, разумеется, никогда не найдут. В посольстве Саудовской Аравии уже ждет гроб. Один из их сотрудников умер, и родственники хотят похоронить его на родине. Ты совершишь полет специальным дипломатическим рейсом в самой что ни на есть тесной компании с этим беднягой.

— Ты просчитал каждую мелочь, не так ли?

— Друзья могут быть очень полезны. Я не понимал этого много лет, но теперь мне нравится работать в команде. Арабам нужно только одно — уничтожение Израиля, и мы пообещали им, что это можно устроить. Евреи думают, что в этом деле саудовцы действуют на их стороне, но это не так. Они работают с нами, и так было с самого начала.

— Им невдомек, какие все вы лживые и двуличные свиньи. Вас заботят только две вещи: власть и деньги. И больше ничего.

— Хочешь еще что-нибудь сказать?

Стефани мотнула головой.

И после этого грянул выстрел.

Вена

Торвальдсен стоял рядом с Гари. Он позвонил Джесперу сразу же после того, как они вышли из schmetterlinghaus, и велел прислать машину с шофером. Когда они окажутся на пути в Копенгаген, он проинструктирует своего помощника, чтобы тот отпустил Маргарет. Датчанин не позаботился о том, чтобы забрать их вещи, на это не было времени. Единственное, что он держал в руках, был атлас из библиотеки, в который были вложены письма святого Августина и святого Иеронима.

Автомобили подъезжали и отъезжали от лужайки перед домом по дорожке, ведущей к главным воротам. Не все члены ордена постоянно находились в поместье. Некоторые остановились у друзей или поселились в своих любимых венских отелях. Некоторых он узнавал, обменивался с ними приветствиями или несколькими ничего не значащими фразами. Это позволило ему не торчать на лужайке подобно истукану, а смешаться с другими гостями. Однако им было необходимо уезжать — как можно скорее, пока не очнулся Херманн.

— Нам грозит беда? — спросил Гари.

— Пока не знаю, — ответил датчанин, и это было правдой.

— Здорово вы врезали этим двоим, — уважительно заметил мальчик.

Торвальдсен видел, что парень действительно находится под впечатлением его «бойцовского искусства».

— Действительно неплохо получилось.

— Не хотел бы я оказаться в оранжерее, когда они оклемаются!

Торвальдсен тоже не испытывал такого желания.

— Мы обязаны сохранить эти письма, но, боюсь, хозяин дома ни за что не допустит этого.

— А что с его дочерью? Ее судьба, по-моему, совсем его не волнует.

— И видимо, никогда не волновала. Ее похищение стало для Херманна неожиданностью, которая заставила его ненадолго растеряться, а нам дала время для действий. — Торвальдсен задумчиво помолчал, вспоминая собственного сына, и добавил: — Людей вроде Альфреда Херманна редко заботят их родные.

Торвальдсену подобное казалось отвратительным. Ему самому так не хватало жены и сына. То, что Гари Малоун ищет у него защиту, пугало датчанина и одновременно льстило ему. Он ласково похлопал мальчика по плечу.

— Что такое? — поднял глаза Гари.

— Твой папа гордился бы тобой.

— Надеюсь, с ним все в порядке.

— Я тоже на это надеюсь.

Три машины проехали по главной дорожке и свернули на подъездную. Они остановились напротив шато. Из первой и последней высыпали мужчины в темных костюмах. Они быстро огляделись, а затем один из них открыл заднюю дверь среднего автомобиля.

Из лимузина на солнечный свет выбрался вице-президент Соединенных Штатов. Одет он был неофициально — в синий блейзер и свитер.

Торвальдсен и Гари стояли в двадцати футах в стороне. Датчанин видел, как вице-президент в сопровождении охранников двинулся к главному входу в шато, но на полпути остановился и изменил направление. Он шел прямо к ним.

Торвальдсен смотрел на него со смесью злости и отвращения. Этот тщеславный дурак был готов на все ради удовлетворения своих амбиций.

— Ни слова, дружок, — предупредил он Гари. — Держи уши открытыми, а рот на замке.

— Я уже это понял, — сказал мальчик.

— Вы, должно быть, Хенрик Торвальдсен, — проговорил вице-президент, подойдя ближе и представившись.

— Совершенно верно. Рад знакомству, сэр.

— Давайте обойдемся без политеса — без всяких там «сэров» и всего прочего. Вы один из богатейших людей мира, а я всего лишь политик.

— Но зато… Как это у вас говорится — всего в одном шаге от президента?

Американец хохотнул.

— Именно так. Но все равно это скучная работа. Правда, мне приходится путешествовать, и я люблю бывать в местах, подобных этому.

— Что же привело вас сюда сегодня?

— Мы с Альфредом Херманном добрые друзья, и я приехал, чтобы засвидетельствовать ему свое уважение.

На территорию поместья въехала еще одна машина — светлый «БМВ» с шофером в форменной одежде. Торвальдсен взмахнул рукой, и автомобиль направился к ним.

— Уже уезжаете? — поинтересовался вице-президент.

— Нам нужно в город.

Американец указал на Гари.

— А это что за молодой человек?

Торвальдсен представил их друг другу, назвав подлинное имя Гари, и они обменялись рукопожатиями.

— Ни разу еще не встречал вице-президента, — сказал Гари.

«БМВ» остановился, шофер вышел и, обойдя машину, распахнул заднюю дверь для пассажира.

— А я ни разу не встречал сына Коттона Малоуна, — ответил вице-президент.

Торвальдсен почувствовал, что они в серьезной беде. Это ощущение усилилось, когда он увидел спешащего к ним Альфреда Херманна, за которым торопился начальник охраны.

— Брент Грин передает вам привет, — проговорил вице-президент, и в ставшем вдруг тяжелом взгляде мужчины Торвальдсен отчетливо прочитал предательство Грина. — Боюсь, вы никуда не едете, — тихим угрожающим голосом проговорил американец.

Наконец подоспел Херманн и резким хлопком закрыл дверцу лимузина.

— Герр Торвальдсен пока остается здесь, — бросил он шоферу. — Вы можете ехать.

Торвальдсен хотел было протестовать, затеять скандал, но увидел, что начальник охраны встал позади Гари. Пистолет под пиджаком мужчины был направлен в спину мальчика. Возможные последствия неповиновения были понятны без слов.

Он повернулся к шоферу.

— Все верно, я остаюсь. Извините, что отнял ваше время.

Херманн забрал у него атлас.

— Твои шансы быстро тают, Хенрик.

— Я тоже так думаю, — вставил вице-президент.

Херманн узнал его только сейчас, и на его лице отразилось удивление.

— Почему вы здесь? Что происходит?

— Отведите их обратно в дом, и я вам все расскажу.

Синайский полуостров

Малоун дождался, пока Хаддад окажется в безопасности, за полками, где заняли оборону они с Пэм.

— Воскрес из мертвых? — спросил он палестинца.

— Воскрешение может быть чудесным.

— Джордж, тот человек собирается убить всех вас.

— Это я уже понял. Хорошо, что ты здесь.

— А если я не сумею помешать ему?

— Тогда все это приключение окажется лишенным смысла.

— Что расположено там, откуда вы пришли? — спросил Малоун.

— Еще три зала и Комната чтения. Все они такие же, как этот. Спрятаться особо негде.

Малоун вспомнил схему, выбитую на стене.

— В мои обязанности входит просто пристрелить его?

— Я привел тебя сюда. Теперь ты не разочаруй меня.

В груди Малоуна забурлил гнев.

— Неужели нельзя было придумать ничего попроще? Он мог иметь сообщников, которые следовали за ним!

— Сомневаюсь. Тем более что у меня есть глаза повсюду и в оазис незамеченным не войдет ни одна живая душа. Даю голову на отсечение: он один и никто к нему на помощь не спешит.

— Откуда тебе это знать? Израильтяне буквально висели у нас на хвосте.

— Их больше нет. — Хаддад указал на противоположный конец зала. — Он единственный, кто остался.

Малоун заметил, как Макколэм выскочил в арку и исчез в глубине библиотеки. Еще три зала и Комната чтения. Он был готов нарушить многочисленные правила, помогавшие ему уцелеть во время службы в группе «Магеллан». Одно из них гласило: никогда не входи в помещение, если не знаешь, как оттуда выйти. Но он усвоил и другое: когда дела идут скверно, можно поплатиться за все, в том числе и за бездействие.

— Хочу, чтобы ты знал, — заговорил Хаддад. — Этот человек виноват в похищении твоего сына. Он также уничтожил твой книжный магазин. За то, что ты оказался здесь, он несет не меньшую ответственность, чем я. Если бы ему это понадобилось, он убил бы Гари. И он с радостью убьет тебя.

— Откуда вам известно про Гари? — спросила Пэм.

— У Хранителей имеется много источников информации.

— А как ты стал Библиотекарем? — задал вопрос Малоун.

— Долго рассказывать.

— Да уж, не сомневаюсь. Когда все это кончится, нам с тобой ждет долгий разговор.

Хаддад усмехнулся.

— Да, мой друг, он непременно состоится.

Малоун указал на Пэм и сказал, обращаясь к Хаддаду:

— Держи ее здесь. Она не любит выполнять приказы.

— Иди, — сказал палестинец, — и не волнуйся за нас.

Малоун побежал по проходу. Возле выхода он остановился и прижался к одной стороне арки. В двадцати футах впереди начинался другой зал. Все те же величественные стены, ряды каменных полок, буквы, фрески и повсюду — от пола до потолка — мозаика.

Малоун осторожно пошел вперед, но при этом старался держаться поближе к полированной стене коридора. Войдя в новый зал, он, как и прежде, укрылся за одним из рядов полок. Это помещение было в отличие от предыдущих не прямоугольное, а квадратное, но также заполнено свитками и кодексами.

Никакого движения. Это было чертовски глупо. Его намеренно завлекают все дальше. В какой-то момент Макколэм появится и нанесет удар, но на своих условиях.

Вот только когда это случится?

Хаддад смотрел на Пэм Малоун. Он пытался составить о ней представление еще в Лондоне, недоумевая, что она там вообще делает. Хранители собрали информацию о Коттоне Малоуне, сведения, которые практически не были известны Хаддаду, поскольку Малоун редко говорил о своей личной жизни. Дружба между ними носила в большей степени академический характер, будучи основанной на любви к книгам и уважению к учености. Но теперь он знал достаточно, и настало время использовать это знание.

— Мы должны идти туда, — сказал он.

— Коттон велел оставаться здесь.

Палестинец вонзил в женщину пронизывающий взгляд и повторил:

— Мы должны идти туда.

А для убедительности достал из-под плаща пистолет. К его удивлению, она даже не моргнула.

— Я все поняла, когда вы обернулись, чтобы посмотреть на Макколэма.

— Он назвался этим именем?

Она кивнула.

— На самом деле его зовут Сейбр, и он убийца. В своей лондонской квартире я говорил совершенно серьезно: за мной есть один долг, и я не хочу, чтобы Коттон расплачивался за меня.

— Я прочитала это в ваших глазах. Вы хотели, чтобы он выстрелил, но знали, что он не станет этого делать.

— Люди вроде Сейбра весьма скупо распоряжаются своим мужеством. Они берегут его до того момента, когда в нем действительно возникнет необходимость. Как, например, сейчас.

— Вы знали, что все это должно случиться?

Палестинец пожал плечами.

— Знал, думал, надеялся… Не знаю. Мы следили за Сейбром, мы знали, что он замышляет что-то в Копенгагене, и, когда он похитил Гари, мы поняли, что он стремится найти меня. Именно тогда я решил лично вступить в игру. О моем втором звонке на Западный берег стало известно израильским шпионам, и это заставило их зашевелиться. Затем, в Лиссабоне, я увидел возможность привести вас троих сюда, стряхнув с хвоста израильтян.

— Вы делали все это ради того, чтобы умереть?

— Я делал это ради того, чтобы защитить библиотеку. Сейбр работает на организацию, которая определенно хочет заполучить хранящиеся здесь знания ради своей коммерческой и политической выгоды. Они уже давно разыскивают нас. Но вы сами слышали, что сказал Сейбр: сюда он пришел не ради них, а ради самого себя. Если мы остановим его, мы остановим все поползновения, направленные против библиотеки.

— Что вы собираетесь делать?

— Не только я. Это придется делать и вам.

— Мне?

— Коттон нуждается в вас. Или вы собираетесь просто уйти и бросить его?

Пэм обдумывала услышанное. Хаддад знал: она умна, отважна и порывиста. Но при этом уязвима и склонна к необдуманным поступкам. Десятилетиями Хаддад изучал людей и теперь надеялся на то, что правильно угадал внутреннюю суть Пэм Малоун.

— Ни за что! — ответила она наконец.

Сейбр выскочил из Комнаты знаний и вбежал в Комнату Чтения, в которой было больше столов и меньше книжных полок. Из экскурсии, устроенной для него стариком, он знал, что следующее помещение, Комната вечности, ведет в последний зал, поскольку вся библиотека имела U-образную форму. Специальное освещение, а также фальшивые окна и ниши, в которые были вставлены картины с далекими пейзажами, создавали впечатление, будто помещение расположено среди цветущих ландшафтов.

Сейбру невольно пришлось напомнить самому себе о том, что он находится глубоко под землей.

В Комнате чтения он остановился.

Настала пора воспользоваться тем, что он заметил раньше.

С оружием наготове, Малоун продолжал двигаться вперед. Он вставил в пистолет последнюю полную обойму, и теперь в его распоряжении было девять выстрелов. Еще три патрона лежали в кармане. Значит, у него есть двенадцать шансов остановить Макколэма.

Его взгляд метался от стены к стене, от пола к потолку. Все его чувства были на пределе. Спина и грудь были мокрыми от напряжения, и холодный воздух подземелья холодил их.

Пройдя через зал, он двинулся к следующей освещенной комнате. Коридор, ведущий к ней, поворачивал направо. Он ничего не слышал, и тишина нервировала его. Вперед его гнали слова Хаддада, сказавшего, что именно Макколэм похитил Гари. Эта тварь посмела поднять руку на его сына! А самого Малоуна подонок заставил убить человека! Ну нет, это ему так даром не пройдет! Макколэм хотел драки? Он ее получит.

Он подошел к третьему залу, Комнате чтения.

Между полок стояло десятка два столов из грубо оструганных досок, потемневших от времени. В противоположном конце зала он заметил выход.

Комната была больше других — прямоугольная, футов шестидесяти в длину. Конструкция архитрава и притолок выдавала их византийское происхождение, мозаичные сцены здесь были посвящены женщинам: вяжущим, ткущим и даже занимающимся атлетическими упражнениями.

Малоун отвел взгляд от этих произведений искусства и сосредоточился на насущном. Он был готов к тому, что Макколэм в любой момент выскочит из-за столов, но ничего не происходило.

Он остановился. Что-то было не так.

А потом — потом он заметил темное отражение в блестящей поверхности красного полированного гранита. Расплывчатый образ, как если глядишь на что-то сквозь бутылку минеральной воды.

Там что-то находилось. Внизу. Под столами.

И тут до него дошло…

Вашингтон, округ Колумбия

Стефани услышала выстрел, но удара пули не почувствовала. А потом увидела кровавую дыру в виске Брента Грина и поняла, что произошло.

Она обернулась и увидела Хизер Диксон с пистолетом в руке. Тело Грина повалилось на паркетный пол, но Стефани продолжала смотреть на Диксон. Та медленно опустила оружие. Позади израильтянки появилась Кассиопея.

— Ну вот и все, — произнесла Диксон.

— Что произошло? — спросила Стефани у Кассиопеи.

— Когда вы с Грином ушли в кабинет, появилась она. Мы были правы, Грин притащил с собой нескольких друзей, которые ждали на заднем дворе. Секретная служба взяла их, а затем, — Кассиопея мотнула головой на Диксон, — она вошла внутрь.

Стефани все поняла.

— Ты работаешь на президента?

— Пришлось. Этот ублюдок собрался продать нас всех. Из-за того, что задумали он и ваш вице-президент, могла начаться новая мировая война.

В голосе израильтянки Стефани почудились какие-то странные интонации, и она не удержалась от вопроса:

— А как же вы с Дейли?

— Ларри мне нравился. Он обратился к нам за помощью, рассказал о том, что готовится, и после этого мы с ним сблизились. Поверь, он действительно хотел остановить происходящее, тут ему нужно отдать должное.

— Все было бы куда проще, если бы вы оба просто пришли ко мне и рассказали о том, что знаете.

Диксон мотнула головой.

— В том, что этого не произошло, виновата ты, Стефани. Ты живешь в идеалистическом пузыре. Ты ненавидела Ларри, ты не любила Грина, тебе казалось, что Белый дом не любит тебя. Разве при таком отношении ко всем и вся ты стала бы что-нибудь предпринимать?

— Но зато она превратилась в превосходную наживку, — вставила Кассиопея, — разве не так?

— Каждой удочке нужна наживка, и вы обе прекрасно сыграли эту роль.

Стефани до сих пор держала компакт-диск, взятый ею в кабинете Дейли. Диск был пустой. Он понадобился ей только для того, чтобы спровоцировать Грина на действия.

— Все удалось записать? — спросила Стефани. Перед отъездом из Кэмп-Дэвида на нее навесили записывающую аппаратуру.

— Все до последнего слова, — заверила ее Кассиопея.

— А что с саудовцами? — спросила она израильтянку. — Ты ведь работала с ними во время нашего первого разговора?

— Играть одновременно на обе стороны — типично для арабов. Поначалу они были в одной связке с вице-президентом, веря его обещаниям положить конец всему, что связано с Александрийским Звеном. Потом поняли, что он врет, снова обратились к нам, и мы заключили сделку. Тогда, в парке, перед ними стояла только одна задача — заставить тебя действовать, и больше ничего. Разумеется, никто из нас не предполагал, что у тебя внезапно объявится напарница. — Диксон мотнула пистолетом в сторону Кассиопеи. — За тобой все еще числится должок за тот чертов дротик.

— Может быть, когда-нибудь у тебя появится возможность рассчитаться со мной.

— Может быть, — улыбнулась в ответ Диксон.

Стефани посмотрела на бездыханное тело Брента Грина и вспомнила, как в один момент генеральный прокурор сказал, что, возможно, она ему понадобится, и она даже почувствовала себя польщенной. Он делал вид, что стоит на ее стороне и даже якобы готов уйти в отставку, чтобы защитить ее. А она при этом корила себя за сомнения, которые испытывала раньше на его счет.

Но все это была ложь.

— Президент послал меня, чтобы закончить все это, — проговорила Диксон, нарушив ее мрачные раздумья. — Никаких судебных процессов, никакой прессы. Генеральный прокурор испытывал трудности психологического характера, и потому покончил с собой. Его тело будет кремировано, военные медики выпишут свидетельство о его смерти. Его похоронят со всеми подобающими почестями, а благодарные сограждане сохранят о нем светлую память. Вот и сказке конец.

— Что с Александрийским Звеном? — продолжала задавать вопросы Стефани.

— Джордж Хаддад исчез. Мы надеемся, что он с Малоуном. Несколько месяцев назад Хаддад звонил в Палестину, пять дней назад — еще раз. После его первого звонка и того, как Ларри обратился к нам за помощью, мы занялись Пэм Малоун. Моссад планировал забрать Гари Малоуна, но наш премьер-министр не разрешил. А после этого нас переиграл орден Золотого Руна, и нам оставалось только следить. Благо, Пэм Малоун незаметно для нее самой была снабжена радио-маячками, которые позволяли это делать. Но и это не помогло. А потом началась вся эта заваруха. Дэниелс заверил нас в том, что не допустит никаких глобальных событий. Наше правительство верит ему.

— От Коттона что-нибудь слышно?

— Нет, — качнула головой Диксон. — Последняя новость заключалась в том, что он спрыгнул с парашютом где-то на Синае. Но это не имеет значения. Главное условие договоренности с вашим президентом состоит в том, что, если что-то и будет найдено, об этом никто никогда не узнает.

— Но что будет после того, когда Дэниелс перестанет быть президентом? — осведомилась Кассиопея.

— К тому времени вся эта история забудется. Если же нет, Израиль будет делать то, что он делал столетиями, — сражаться до последнего. У нас это получалось раньше, получится и сейчас.

Стефани безоговорочно поверила в это обещание, данное твердым голосом, но было еще одно, что ей было необходимо знать.

— Вице-президент, — проговорила она. — Что с ним?

— По нашим сведениям, только Грину, вице-президенту и Альфреду Херманну было доподлинно известно, что происходит. Когда Грин услышал запись разговора между Ларри и руководителем аппарата вице-президента, он запаниковал и попросил саудовцев убрать Дейли. Разумеется, те ничего не сообщили нам об этой просьбе, иначе мы бы помешали им. Арабам нельзя доверять. — Диксон сделала паузу. — Потом появляетесь вы двое, встречаетесь с Ларри. Грин впадает в еще большую панику и убеждает саудовцев убрать и вас тоже. После того как Дэниелс воспрепятствовал нападению на вас, все участники нападения были перебиты, а Грин отправился на тот свет, для саудовцев все кончено.

Стефани указала на труп генерального прокурора.

— Как поступят с телом?

— Специальные люди уже ждут. Они отвезут этот мешок с дерьмом к нему домой, где позже, днем, он и будет обнаружен. Смерть Ларри не будет ассоциироваться с каким-либо террористическим актом, как это собирался сделать Грин.

— Это будет трудно. Ведь машина-то взлетела на воздух.

— Дело будет просто прекращено как нераскрытое. Тем не менее оно будет иметь подтекст, который сможет использовать Дэниелс для нажима на своих оппонентов. Ларри бы это понравилось. Даже сейчас, будучи мертвым, он продолжает оставаться полезным.

— Ты до сих пор не объяснила, как поступят с вице-президентом, — проговорила Кассиопея.

— Это уже забота Дэниелса. — Затем израильтянка вынула из кармана сотовый телефон, нажала на кнопку быстрого вызова и проговорила: — Господин президент, Грин мертв, как вы и хотели.

Синайский полуостров

Макколэм выстрелил, целясь в ноги Малоуна, стоявшего в сорока футах от него. У столов не стояло ни одного стула, поэтому линия огня была свободна. Он хотел перебить ноги своему противнику, чтобы потом без труда прикончить его. Он послал в сторону Малоуна три пули, но ноги уже исчезли.

— Проклятье!

Сейбр перекатился из-под того стола, где он лежал, к другому, приподнял голову над столешницей, чтобы определить местонахождение американца, но никого не увидел. А потом все понял.

Малоун догадался, что Макколэм намерен прострелить ему ноги, и упал животом на ближайший стол за мгновение до того, как прогремели выстрелы. На пол попадали пресс-папье из золотистого кварца. Понимая, что Макколэм почти сразу разгадает его маневр, он решил немедленно развивать успех.

Выждав секунду, он скатился на пол и увидел, как Макколэм ползет под одним из столов. Он прицелился и дважды выстрелил, но Макколэм переменил позицию и укрылся за толстой тумбой. Сообразив, что пространство, на котором он находится, является слишком открытым, Малоун метнулся за ряд полок, тянущийся слева от него.

— Неплохо, Малоун! — сказал его противник с другого конца комнаты.

— Стараюсь.

— Тебе все равно не выйти отсюда.

— Это мы еще посмотрим.

— Я убивал мужиков и покруче тебя.

Малоун подумал, бравирует Макколэм или пытается отвлечь его внимание. Ни тот ни другой вариант не показался ему правдоподобным.

Хаддад вел Пэм Малоун по библиотеке в направлении, противоположном тому, куда ушли Сейбр и Малоун. До их слуха уже донеслись выстрелы, поэтому было необходимо торопиться. Они вошли в пятый зал, метко названный Комнатой жизни. Ее символом являлось мозаичное панно с изображением креста, верхняя вертикальная часть которого была выполнена в виде яйцеобразного овала.

Пройдя через зал, они миновали Комнату вечности и остановились у выхода из нее. Из-за поворота в девяносто градусов, который делал коридор, послышались голоса. Значит, главные события происходили в Комнате чтения, где было много столов, гораздо меньше полок и больше открытого пространства. Прогулка, которую чуть раньше Сейбр заставил его предпринять по залам библиотеки, была необходима ему для рекогносцировки, и, видимо, негодяй сумел отметить в уме все, что ему было нужно. Хаддад и сам предпринимал такие же маневры, когда сражался с евреями. Воин всегда должен знать поле битвы.

Здесь он знал каждый дюйм.

Пять лет назад, почти сразу перед тем, как Хаддад позвонил Коттону Малоуну с просьбой о помощи, он втайне от всего мира совершил Квест героя. Когда он впервые прибыл сюда, был допущен в библиотеку и выяснил, что все его подозрения относительно Библии — чистая правда, Хаддад был раздавлен. Но когда Хранители попросили его о помощи, ему стало страшно. Многие Хранители подбирались из числа Приглашенных, и все без исключения Хранители, находившиеся в библиотеке в то время, считали, что он должен стать Библиотекарем. Они рассказали о сгущающихся тучах, и он согласился им помочь. Но потом помощь понадобилась ему самому, и вот тогда пришлось привлечь Малоуна.

Терпение и знание сослужили ему хорошую службу. Теперь оставалось надеяться лишь на то, что он не просчитался.

Хаддад замер у двери, ведущей из Комнаты вечности, Пэм Малоун — позади него.

— Подождите здесь, — прошептал он.

Пройдя по коридору, он завернул за угол и заглянул в Комнату чтения. Справа и слева он заметил движение. Один мужчина укрылся за полками, другой использовал для прикрытия столы.

Выяснив, что творится на поле битвы, Хаддад вернулся к Пэм Малоун и протянул ей свой пистолет.

— Я должен войти туда, — все так же тихо проговорил он.

— Но вы оттуда уже не выйдете.

Старик медленно качнул головой.

— Да, это конец.

— Вы обещали Коттону долгий разговор.

— Я солгал. — Он помолчал и добавил: — И вы это знали.

— Об этом догадался юрист внутри меня.

— Нет, не юрист, а человек внутри вас. Каждый из нас совершает поступки, о которых потом жалеет. Я — не исключение. Но по крайней мере под конец своей жизни мне удалось сохранить жизнь этой библиотеке. — Он увидел что-то в ее глазах. — Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

Пэм кивнула.

— В таком случае вы знаете, что вам делать.

Хаддад видел растерянность женщины и похлопал ее по плечу.

— Вы поймете, когда настанет нужный момент. — Он указал на пистолет в ее руке. — Вам когда-нибудь приходилось стрелять?

Она отрицательно мотнула головой: нет.

— Просто направьте на цель и нажмите на курок. У пистолета сильная отдача, так что держите его крепче.

Женщина не ответила, но Хаддад с удовлетворением видел, что она все поняла.

— Живите хорошо и передайте Коттону, что я всегда уважал его.

С этими словами старик повернулся и пошел в Комнату чтения.

— Не будем же мы сидеть здесь весь день! — крикнул Малоун.

— Ты стреляешь, как первоклассник, — откликнулся Макколэм. — Что, потерял квалификацию?

— Я все равно раздавлю тебя!

Макколэм хохотнул.

— Я играю по двойной ставке, поскольку собираюсь убить не только тебя, но и эту бабенку, твою бывшую жену. Я мог бы грохнуть и твоего парня, если бы ты не пристрелил тех идиотов, которых я нанял. И кстати, ты думаешь, все это твоя заслуга? Нет, все устроил я, а ты помчался, как гончий пес за лисой. План «Б» состоял в том, чтобы убить мальчишку. Так или иначе, но я бы все равно нашел Джорджа Хаддада.

Малоун знал, чего добивается Макколэм: хочет разозлить его, выбить из колеи, заставить как-то реагировать. Но вместо того, чтобы выйти из себя, он спокойно спросил:

— Значит, ты все же нашел Джорджа Хаддада?

— Не-а. Ты же находился там, когда израильтяне его пристрелили. Я слышал, как все происходило.

Слышал? Значит, Макколэм понятия не имеет о том, кем на самом деле является Библиотекарь. И Малоун задал другой вопрос:

— Откуда ты взял Квест героя?

— От меня, — прозвучал голос Джорджа Хаддада.

Малоун увидел палестинца, стоящего в дальнем дверном проеме.

— Мистер Сейбр, я манипулировал вами таким же образом, как вы манипулировали Коттоном. Я специально оставил аудиозапись и информацию на компьютере в расчете на то, что вы их найдете. Включая Квест, который придумал я сам. Уверяю вас, Квест, который когда-то привел сюда меня, был куда сложнее.

— Хватит нести чушь! — прорычал Макколэм.

— Этот, впрочем, тоже должен был быть непростым, иначе вы заподозрили бы западню. А окажись он чересчур сложным, вы бы никогда не добрались сюда. Но вы были слишком ослеплены азартом погони. Возле компьютера я даже оставил для вас флэш-карту, еще одну приманку в приготовленной для вас мышеловке, но вы и тут ничего не заподозрили.

Малоун заметил, что с того места, где стоит Хаддад, Макколэм ясно виден, но обе руки палестинца были пусты, и он держал их так, чтобы это было видно.

— Что ты делаешь, Джордж? — крикнул он.

— Завершаю то, что я же и начал.

Хаддад пошел по направлению к Макколэму.

— Верь тому, что знаешь, Коттон. Она тебя не подведет.

Он продолжал идти.

Сейбр наблюдал, как к нему приближается Библиотекарь. Так этот человек и есть Джордж Хаддад? И все произошедшее было спланировано? А его сюда, оказывается, просто привели, как беспомощного ребенка?

Как старик назвал это? Западня? Ну нет, это вряд ли!

Он выстрелил один раз.

В голову Библиотекарю.

— Нет! — крикнул Малоун, когда пуля пробила голову Джорджа Хаддада.

Ему хотелось задать своему другу только вопросов, он еще так много всего не успел понять. Каким образом палестинец, находившийся на Западном берегу, оказался в Лондоне, а потом здесь? В чем заключалась суть происходящего? Какое знание, доступное Хаддаду, стоило всего этого?

Его захлестнула волна ярости, и он дважды выстрелил в ту сторону, где прятался Макколэм, но пули лишь повредили дальнюю стену.

Хаддад лежал без движения. Вокруг его головы уже растеклась лужа крови.

— Старик оказался не из трусливых. Или, может, он просто знал, что я все равно его убью? — выкрикнул Макколэм.

— Теперь я убью тебя! — крикнул в ответ Малоун.

Из другого конца зала донесся смешок.

— Может оказаться, что это не так-то просто.

Малоун знал, что должен положить этому конец. Хранители рассчитывали на него. Хаддад — тоже.

И тут он увидел Пэм.

Она стояла в затененном дверном проходе, за углом, и это делало ее невидимой для Макколэма. В руке она держала пистолет.

«Верь тому, что знаешь».

Последние слова Хаддада.

Большую часть жизни они с Пэм провели вместе, причем последние пять лет — ненавидя друг друга. Но она являлась частью его самого, а он — частью ее, и они всегда будут связаны друг с другом. Если не через Гари, то через что-то другое, название чему не мог бы дать ни один из них. Не обязательно любовью, а какими-то иными узами. Он никогда не позволит, чтобы с ней что-нибудь случилось, и должен верить, что она поступит так же.

«Она тебя не подведет».

Малоун вынул обойму из пистолета, а затем нацелил его в сторону Макколэма и нажал на спуск. Грянул выстрел, и пуля, остававшаяся в стволе, прожужжав по залу, ударилась в крышку какого-то ствола. Затем Малоун еще дважды нажал на спуск. Послышались сухие щелчки. И — в третий раз, на всякий случай.

— Приехали, Малоун. Конечная остановка, — донесся до него голос Макколэма.

Малоун встал, надеясь на то, что его противник захочет посмаковать убийство. Если Макколэм решит стрелять из-за своего укрытия, они с Пэм уже через несколько секунд будут мертвы. Но он уже достаточно хорошо успел изучить своего врага.

Макколэм тоже встал и, держа пистолет направленным на Малоуна, вышел из-за стола. Теперь он находился спиной к дверному проему и не мог бы заметить Пэм даже боковым зрением.

Малоуну было необходимо потянуть время.

— Тебя зовут Сейбр?

— Так я называюсь здесь. Мое настоящее имя Макколэм.

— Что ты намерен делать?

— Убить тут всех и сохранить все, что здесь есть, для себя. План, как видишь, простой.

— Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что здесь есть. И кроме того, что ты будешь со всем этим делать?

— Я найду знающих людей. Уверен, их на свете хватает. Одного только Ветхого Завета мне хватит для того, чтобы оставить след в истории.

Пэм не шевелилась. Она наверняка слышала щелчки бойка и знала, что ее бывший муж оказался безоружным перед Макколэмом. Он представил ее страх. На протяжении нескольких последних дней на ее глазах то и дело гибли люди, и теперь ужас при мысли о том, что ей самой предстоит убить человека, наверняка захлестнул ее. Подобное чувство было знакомо и ему самому. Спускать курок всегда нелегко. За этим действием неизменно тянулись последствия, при одной мысли о которых бросало в дрожь. Сейчас Малоун надеялся только на то, что инстинкт самосохранения перевесит в ней страхи.

Макколэм поднял пистолет.

— Передавай привет Хаддаду.

Пэм кинулась от дверного проема, и звук ее шагов на мгновение отвлек Макколэма. Его голова дернулась вправо, и краем глаза он увидел движение. Малоун воспользовался этим моментом, чтобы выбить пистолет из его руки. В следующую секунду он ударил Макколэма кулаком в лицо, отчего тот отшатнулся назад. Он собирался броситься вперед, чтобы добить ублюдка, но тот восстановил равновесие и сам кинулся на Малоуна. Схватившись, они рухнули на один из столов и, перекатившись на другую его сторону, упади на пол. Малоун ударил врага коленом в живот и услышал, как из его груди с шумом вырвался воздух.

Он вскочил на ноги и поднял Макколэма с пола, надеясь на то, что тот после его удара все еще не пришел в себя. Однако Макколэм ударил Малоуна одновременно двумя кулаками — в грудь и в лицо. Комната закружилась перед его глазами, и он тряхнул головой, чтобы прогнать боль из головы.

Когда муть в глазах разошлась, он увидел в руке Макколэма нож — тот самый, из Лиссабона — и приготовился. Однако делать ему ничего не пришлось.

Бухнул выстрел. На лице Макколэма появилось удивленное выражение, и из раны в его правом боку хлынула кровь. Еще один выстрел — и его руки взлетели в воздух, а тело отбросило назад. Третий выстрел, четвертый, и он повалился на пол. Его глаза закатились, изо рта с каждым выдохом били фонтанчики крови, а затем он упал лицом на выложенный плиткой пол и затих.

Малоун обернулся.

Пэм опустила пистолет.

— Ты подоспела вовремя, — сказал он, но женщина не ответила. Расширившимися глазами она смотрела на дело рук своих. Он подошел ближе и взял ее за руку. Она посмотрела на него пустым взглядом.

Из теней возле дверного проема возникли человеческие фигуры. Девять мужчин и женщин бесшумно приблизились к ним. Среди них были Адам и Соломенная Шляпа. Ева опустилась на колени у тела Хаддада и горько плакала. Остальные встали на колени рядом с ней.

Пэм молча стояла и смотрела на происходящее. Малоун — тоже. Наконец ему пришлось прервать это оплакивание.

— Надеюсь, у вас тут есть средства связи? — спросил он.

Адам поднял на него глаза и кивнул.

— Мне нужно их использовать.

Вена

Гари и Торвальдсен вновь находились в той же библиотеке, только теперь об их присутствии было известно и Херманну, и вице-президенту. В помещении за закрытой дверью они были вчетвером. Охрана хозяина дома и агенты секретной службы остались снаружи.

— Он был здесь вчера вечером, — возбужденно сообщил вице-президент. — Наверное, где-то там. — Американец указал на второй этаж библиотеки. — Это чертово место — не меньше концертного зала. А потом он позвонил генеральному прокурору и все ему рассказал.

— Из-за этого могут возникнуть проблемы? — осведомился Херманн.

— Слава богу, нет. После того как все случится, Брент станет моим вице-президентом. Пока я в отъезде, он рулит всеми делами в Вашингтоне. Так что там все под контролем.

— Вот этот, — Херманн ткнул пальцем в сторону Торвальдсена, — вчера похитил мою дочь, причем сделал это еще до того, как успел нас подслушать.

Возбуждение вице-президента выросло еще на несколько градусов.

— И это поднимает на поверхность еще чертову кучу вопросов. Альфред, я не спрашивал тебя, чем ты тут занимаешься. Тебе был нужен Александрийское Звено, и ты его получил. Это организовал именно я. Я также не спрашивал тебя, что ты сделал с той информацией, и не хочу этого знать. Но теперь все это явно становится проблемой.

Херманн с болезненной гримасой потер висок.

— Хенрик, ты дорого заплатишь за то, что ударил меня. Этого еще не делал ни один человек.

Его слова не испугали Торвальдсена.

— Значит, настало время, — произнес он.

— И вы тоже, молодой человек.

Горло Торвальдсена словно стянули удавкой. Ему была невыносима мысль о том, что из-за него над мальчиком нависла смертельная опасность.

— Альфред, — снова заговорил вице-президент, — все уже идет своим чередом, и остановить ничего нельзя. Ты должен разобраться с этой ситуацией.

Торвальдсен понял, что означают эти слова, и на его лбу мелким бисером выступили капельки пота.

— Эти двое никогда не произнесут ни слова о том, что услышали.

— Ты убьешь мальчика? — спросил Торвальдсен.

— А ты бы убил мою дочь? Что ж из того? Да, я убью мальчишку. — Ноздри Херманна раздувались, глаза сверкали от переполнявшей его ярости.

— Ты ведь не привык к «мокрым делам», не так ли, Альфред?

— Подзуживая меня, ты ничего не добьешься.

Торвальдсен и сам это понимал, но ему было необходимо выиграть время, а там — будь что будет. Он повернулся к вице-президенту.

— Брент Грин был хорошим человеком. Что с ним случилось?

— Я не являюсь его исповедником и поэтому не знаю. Полагаю, он понял, сколь много он выиграет, заняв мое кресло. Америка нуждается в сильной руке, в людях, которые не побояться употребить власть, когда это потребуется. Брент и я — именно такие люди.

— А как насчет людей с характером?

— Это весьма расплывчатое понятие. Я предпочитаю рассматривать проблему с точки зрения выгод, которые принесет Америке партнерство с мировым бизнес-сообществом в достижении общих целей.

— Вы — убийца, — проговорил Гари.

В дверь негромко постучали, и, когда Херманн открыл ее, один из охранников вице-президента прошептал ему что-то на ухо. Лицо австрийца приняло озадаченное выражение. Затем он кивнул, и охранник вышел.

— Звонит ваш президент, — сообщил Херманн.

Брови вице-президента также изумленно взметнулись на лоб.

— Какого черта?

— Он узнал о том, что вы здесь, от секретной службы. Ваши телохранители уже сообщили ему, что вы находитесь здесь со мной и двумя другими, одним из которых является мальчик. Президент хочет поговорить со всеми нами.

Торвальдсен понял, что у этих двоих нет выбора. Президенту, очевидно, известно очень многое.

— Он также хотел узнать, есть ли на телефоне в этой комнате громкая связь.

Херманн подошел к письменному столу и нажал две кнопки на телефоне.

— Здравствуйте, господин президент, — произнес он.

— Это Дэнни Дэниелс. Я звоню из Вашингтона. Мы с вами никогда не встречались.

— Нет, сэр, но я рад даже такому, заочному знакомству.

— Мой вице-президент у вас?

— Я здесь, господин президент.

— Торвальдсен, вы тоже там? С сыном Малоуна?

— Да, он со мной, — ответил датчанин.

— Начну с трагических новостей. Я до сих пор не могу от них оправиться. Брент Грин — мертв.

Торвальдсен заметил, что лицо вице-президента исказила гримаса ужаса. Даже Херманн моргнул от неожиданности.

— Самоубийство, — продолжал Дэниелс. — Выстрелил себе в висок. Мне сообщили об этом всего несколько минут назад. Ужасно, просто ужасно! Сейчас, пока эта новость не взорвалась в средствах массовой информации, мы готовим соответствующий пресс-релиз.

— Как это произошло? — спросил вице-президент.

— Не знаю. Но что случилось, то случилось, и его больше нет с нами. Ларри Дейли тоже погиб. Взорван в своей машине. Мы понятия не имеем, кто стоит за этим преступлением.

Вице-президент скис еще сильнее и, казалось, даже стал ниже ростом.

— Такова ситуация, — сказал Дэниелс. — В подобных обстоятельствах я не смогу вылететь в Афганистан на следующей неделе. Вместо меня отправится мой вице-президент.

Вице-президент хранил гробовое молчание.

— Эй, вы что там, уснули? — громко окликнул Дэниелс.

— Я здесь, господин президент, — слабым голосом откликнулся вице.

— Вот и хорошо. Возвращайтесь в Вашингтон сегодня же и готовьтесь к вылету на следующей неделе. Конечно, если вы не хотите посетить наши войска в Афганистане, вы можете подать прошение об отставке. Выбор — за вами. Но лично мне хотелось бы, чтобы вы совершили эту поездку.

— Простите, что вы сказали?

— Это открытая линия, потому мне не хотелось бы говорить, что я думаю на самом деле. Позвольте только рассказать вам любимую притчу моего отца. Одна птичка летела на юг, спасаясь от холодов, но по пути попала в метель и упала на землю. Она уже замерзала, но тут мимо проходила корова и нагадила прямо на нее. Отогревшись в теплом дерьме, птичка зачирикала. На звук пришла кошка, спросила, чем она может помочь, и, увидев птичку, сожрала ее. Мораль такова. Не всякий, кто на тебя насрал, является твоим врагом, и не всякий, кто вызывается тебе помочь, является твоим другом. Так что, даже если попал в дерьмо, сиди и не чирикай. Вы меня поняли?

— Абсолютно, господин президент, — промямлил вице. — Как, по-вашему, мне следует обосновать свою отставку?

— Традиционное объяснение, дескать хочу проводить больше времени с семьей, тут не годится. Чиновники нашего уровня по этой причине в отставку не уходят. Последнему вице-президенту, сложившему с себя полномочия, грозил суд. Честно признаться в том, что вас поймали за руку в процессе совершения государственной измены, вы, разумеется, тоже не можете. Как насчет такого варианта: «В связи с невозможностью дальнейшей совместной работы с президентом…» Будучи искушенным политиком, вы, я уверен, будете подбирать слова с великой осторожностью, поскольку, если я услышу что-то, что мне не понравится, я сам раскрою правду. Говорите что угодно: о наших разногласиях, о том, что я негодяй, но ничего из того, что я не хочу слышать.

Торвальдсен смотрел на вице-президента. Тот, видимо, собирался возразить, но вовремя передумал, поняв, что это не сулит ему добра.

— Господин президент, — заговорил датчанин, — с Кассиопеей и Стефани все хорошо?

— Да, они в порядке, Хенрик. Вы позволите мне вас так называть?

— Только так, и никак иначе.

— Они сыграли решающую роль в улаживании дел здесь, в Америке.

— А что с моими мамой и папой? — выпалил мальчик.

— Это, должно быть, парень Коттона? Приятно слышать тебя, Гари. С твоими папой и мамой тоже все в порядке. Я говорил с твоим отцом всего несколько минут назад и в связи с этим должен сказать несколько слов вам, герр Херманн.

В голосе американского президента прозвучало презрение.

— Ваш человек, Сейбр, нашел Александрийскую библиотеку. Вообще-то на самом деле это сделал за него Коттон, но тот попытался завладеть ею. Теперь Сейбр мертв, библиотека — у нас, и, уверяю вас, ни одна живая душа никогда не узнает, где она находится. Что касается вас, герр Херманн, надеюсь, Хенрику и мальчику не будут чинить препятствий в том, чтобы покинуть ваше шато, а вам настоятельно рекомендую помалкивать. В противном случае я сообщу израильтянам и саудовцам, кто дирижировал всей этой грязной историей. После этого вам останется только утопиться, поскольку не найдется такого места на земле, где вы сумели бы спрятаться.

Вице-президент плюхнулся в кресло.

— И вот что еще, Херманн. Ни слова Бен Ладену и его людям. Мы хотим встретить их на следующей неделе, когда они будут дожидаться моего самолета. Если их не окажется на условленном месте с ракетами наготове, я отправлю к вам роту своего спецназа, и они вытащат вас из вашего шато за ноги.

Херманн ничего не ответил.

— Я расцениваю ваше молчание как знак того, что вы меня поняли. Видите, как хорошо быть лидером свободного мира. Меня окружает множество людей, готовых выполнить то, что я пожелаю. Людей с широким спектром разнообразных талантов. У вас есть деньги, у меня — власть.

Торвальдсен никогда не встречался с американским президентом, но тот ему уже нравился.

— Гари, — сказал президент, — твой папа вернется в Копенгаген через пару дней. А вам, Хенрик, спасибо за все, что вы сделали.

— Да чего уж там. Сомневаюсь, что моя помощь была такой уж значительной.

— Но мы же победили, разве не так? А это единственное, что имеет значение в этой игре.

Связь отключилась.

Херманн стоял молча.

Торвальдсен указал на атлас.

— Теперь эти письма бесполезны, Альфред. Ты никогда и ничего не сумеешь доказать.

— Убирайся.

— С радостью. Дэниелс был прав. Игра окончена.

Вашингтон, округ Колумбия

Понедельник, 10 октября, 8.30

Стефани сидела в Овальном кабинете. Она бывала здесь неоднократно и каждый раз чувствовала себя крайне неуютно. Но только не сейчас. Сегодня они с Кассиопеей приехали сюда, чтобы встретиться с президентом Дэниелсом.

Накануне в Вермонте с почестями был предан земле Брент Грин. Журналисты превозносили его личные качества и заслуги. И демократы, и республиканцы заявили, что стране будет его не хватать. Трогательную надгробную речь произнес сам президент. Похоронили и Ларри Дейли, но во Флориде и без фанфар. В последний путь его провожали лишь малочисленные родственники да несколько друзей. Стефани и Кассиопея тоже приехали.

До какой же степени неверно она судила о них обоих! Дейли, безусловно, не был святым, но он также не был убийцей или изменником. Он пытался остановить происходящее. К сожалению, происходящее остановило его.

— Я хочу, чтобы вы вернулись в группу «Магеллан», — сказал ей Дэниелс.

— Вам будет сложно объяснить это решение.

— Я не обязан никому объяснять свои решения. Мне с самого начала не хотелось, чтобы вы уходили, но в тот момент у меня не было иного выбора.

Стефани самой хотелось получить назад свою прежнюю работу. Ей нравилось то, чем она занималась. Но имелось еще кое-что.

— Как насчет подкупа конгресса? — спросила она.

— Я уже говорил вам, Стефани: я ничего об этом не знал. Но подобная практика закончена раз и навсегда. Как и в случае с Грином, от скандалов подобного рода страна может лишь проиграть. Поставим же на этом точку и двинемся дальше.

Стефани не была полностью уверена в непричастности к делишкам Дейли президента, но тем не менее она согласилась.

— О произошедшем никто никогда не узнает? — поинтересовалась Кассиопея.

Дэниелс сидел за рабочим столом, положив ноги на его край и откинувшись на спинку кресла.

— Ни единого слова.

В субботу подал в отставку вице-президент, сославшись на расхождения во взглядах с администрацией. На какие только ухищрения не шли журналисты, чтобы добиться от него дополнительных разъяснений, но он оставался для них недоступным.

— Вскоре, — сказал Дэниелс, — мой бывший вице-президент наверняка начнет раскручивать собственную персону. Между нами состоится немало публичных перепалок по поводу политики и всякого такого. Он может даже попытаться выдвинуть свою кандидатуру на следующих выборах, но меня эти драки не пугают. Кстати о драках. Я хочу, чтобы вы приглядывали за орденом Золотого Руна. От этих ребят только и жди беды. Сегодня мы подрезали им крылья, но вскоре они снова оперятся.

— А израильтяне? — спросила Кассиопея. — Что с ними?

— Я обещал им, что никакие материалы из библиотеки никогда не будут обнародованы. О ее местонахождении знают только Коттон и его бывшая жена, но я даже об этом не собираюсь никому сообщать. Пусть это проклятое место остается спрятанным от всего мира. — Дэниелс посмотрел на Стефани. — Вы с Хизер помирились?

— Вчера, на похоронах. Дейли ей действительно нравился. Она рассказала мне о Ларри некоторые вещи, о которых я даже не подозревала.

— Вот видите, вам не стоит быть столь категоричной. Грин приказал убить Дейли после того, как ознакомился с содержанием тех флэш-карт. Они указывали на наличие утечек, и Ларри решил заткнуть их. Хизер — отличный агент и прекрасно знает свое дело. Грин и вице-президент намеревались уничтожить Израиль. Им было наплевать на всех, кроме самих себя. А вы думали, что проблема во мне.

Стефани улыбнулась.

— Я заблуждалась на ваш счет, господин президент.

Дэниелс взглянул на Кассиопею.

— А вы теперь вернетесь к строительству своего замка во Франции?

— Пожалуй, да. Я слишком долго отсутствовала, и мои служащие уже, наверное, начали волноваться.

— Если у вас такие же служащие, как у меня, они начнут волноваться только в том случае, если перестанут получать зарплату. — Дэниелс встал. — Спасибо вам обеим за все, что вы сделали.

Стефани осталась сидеть. Она испытывала странное чувство.

— Что-то вы недоговариваете.

Глаза Дэниелса хитро блеснули.

— Возможно, очень многое.

— Это наверняка касается библиотеки. Еще минуту назад вы говорили о ней столь бесцеремонно, а теперь мне кажется… Вы не оставите ее спрятанной, да?

— Это решать не мне. Тут главный кое-кто другой, и мы все знаем, кто это.

Малоун слышал, как колокола Копенгагена пробили три. Как всегда, на Ходжбро Пладс было полным-полно людей. Закончив обедать, он, Пэм и Гари сидели за столиком летнего кафе. Они с Пэм только вчера прилетели из Египта, проведя всю субботу с Хранителями и проводив в последний путь Джорджа Хаддада.

Он подал знак официанту, чтобы тот принес счет.

Торвальдсен стоял в пятидесяти футах поодаль, наблюдая за тем, как идет восстановление книжного магазина Малоуна. Работы начались на прошлой неделе, еще до их возвращения. Теперь фасад четырехэтажного здания покрылся строительными лесами, а на них суетились рабочие.

— Я должен попрощаться с Хенриком, — сказал мальчик, выскочил из-за столика и стал пробираться через толпу.

— Грустно было прощаться с Джорджем в субботу, — сказала Пэм.

Хотя они почти не говорили о том, что произошло в библиотеке, Малоун знал, что в голове у нее теснится множество других мыслей.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я убила человека. Он был дрянью, настоящей сволочью, и все же… Я убила человека.

Малоун промолчал.

— Ты встал, — продолжала она, — повернулся к нему лицом, зная, что я нахожусь позади него. Ты знал, что я буду стрелять.

— Я не был в этом уверен. Но я знал, что ты что-нибудь сделаешь, а именно это мне и было нужно.

— Я никогда раньше не стреляла из пистолета. Отдавая его мне, Хаддад сказал, что нужно просто навести его нацель и спустить курок. Он тоже знал, что я сделаю это.

— Пэм, не стоит переживать из-за этого. Ты сделала то, что должна была сделать.

— Как поступал и ты все эти годы. — Она помолчала. — Я хочу кое-что сказать, но это непросто.

Малоун ждал.

— Я сожалею. Искренне сожалею обо всем. Я никогда не знала, через что тебе постоянно приходится проходить, думала, что все это мужское самолюбование, комплекс мачо и тому подобное. Я просто не понимала. А теперь понимаю. Я была не права. Относительно множества вещей.

— В этом ты не одинока. Я тоже сожалею обо всем, что не заладилось на протяжении всех этих лет.

Пэм воздела руки, как бы сдаваясь.

— Ладно, я думаю, на сегодняшний день довольно нам обоим переживаний.

Он протянул руку.

— Мир?

Она вложила пальцы в его ладонь.

— Мир.

Но вдруг она подалась вперед и легонько поцеловала его в губы. От неожиданности его обдало горячей волной.

— А это для чего?

— Не строй иллюзий. Я думаю, нам лучше по-прежнему оставаться в разводе, но это не значит, что я все забуду.

— Так давай оба помнить обо всем, что было?

— Честное предложение, — ответила она, а помолчав, добавила: — А как быть с Гари? Как мы поступим? Он должен знать правду.

Об этом Малоун до сих пор не задумывался.

— Узнает. Дадим ему немного времени, а потом мы, все трое, поговорим по душам. Не думаю, что это что-нибудь изменит, но ты права, он заслуживает правды.

Он заплатил по счету, и они пошли туда, где стояли Торвальдсен и Гари.

— Я буду скучать по этому парню, — проговорил Торвальдсен. — Из нас с ним получилась отличная команда.

Пэм и Малоун уже знали обо всем, что произошло в Австрии.

— Мне кажется, что приключений у него уже было более чем достаточно, — сказала Пэм.

— Да, — согласился Малоун, — пора возвращаться в школу. Мне жаль, что вы угодили в такую переделку.

Он знал, что Торвальдсен поймет смысл его слов. Они разговаривали об этом накануне. И хотя его охватывал страх, когда он представлял Гари, бросающегося на вооруженного пистолетом мужчину, втайне он испытывал гордость. В жилах мальчика текла не его кровь, но от Малоуна ему передалось достаточно, чтобы он во всех отношениях был именно его сыном.

— Вам пора отправляться.

Они втроем направились в конец сквера, где их поджидал Джеспер с машиной Торвальдсена.

— Тебе тоже досталось, дружище? — спросил Малоун.

Мужчина лишь кивнул и улыбнулся. Накануне вечером Торвальдсен рассказал ему, что Джеспер едва выдержал два дня в компании Маргарет Херманн. Ее отпустили в субботу, когда датчанин и Гари вылетели обратно в Данию. Судя по тому, что поведал Торвальдсен относительно отца и дочери Херманн, их семейным отношениям было сложно позавидовать. Их связывали кровные узы, но ничего больше. Малоун прижал к себе сына и сказал:

— Я люблю тебя. Позаботься о маме.

— Она в опеке не нуждается.

— Не зарекайся.

Затем он повернулся к Пэм.

— Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.

— То же самое я могу сказать тебе. Теперь мы по крайней мере знаем, как прикрыть спины друг друга.

Они не рассказали Гари о том, что произошло на Синае, и никогда не расскажут. Торвальдсен дал согласие на то, чтобы взять Хранителей под свою опеку и снабжать их средствами для поддержания монастыря и библиотеки. Уже имелись планы создания электронного архива манускриптов, кроме того, они договорились набрать новых достойных людей, в результате чего ряды Хранителей должны были значительно пополниться. Возможность оказать посильную помощь привела датчанина в восторг, и вскоре он намеревался лично посетить историческое место. Однако оно должно было оставаться в тайне.

Торвальдсен пообещал израильтянам, что все будет делаться к всеобщему удовлетворению, и, получив аналогичные заверения от президента Соединенных Штатов, евреи были вполне удовлетворены.

Пэм и Гари забрались в машину, а Малоун махал им вслед до тех пор, пока лимузин, направлявшийся в аэропорт, не растворился в густом автомобильном потоке. Затем он вернулся туда, где стоял Торвальдсен, наблюдающий за тем, как рабочие счищают копоть со стен здания.

— Умиротворение достигнуто? — спросил Хенрик.

Малоун знал, что имеет в виду его друг, и ответил в лад ему:

— Демоны изгнаны.

— Прошлое иногда и впрямь способно разъесть душу.

Малоун согласился.

— Или — стать твоим лучшим другом.

— Будет просто потрясающе узнать, что хранится в библиотеке.

— Настоящие сокровища.

Малоун смотрел, как рабочие в комбинезонах с помощью пескоструйного аппарата удаляют сажу со стен дома, возведенного еще в шестнадцатом веке.

— Здание будет не хуже, чем тогда, когда оно было построено, — заметил Торвальдсен. — А уж о начинке позаботишься сам. Много книг придется покупать!

Малоуну уже не терпелось заняться этим. Ему нравилось быть продавцом книг. Однако из событий последних дней он вынес важные уроки. Он вспомнил о том, через какие опасности пришлось пройти всем трем Малоунам. Вот что действительно имело значение. Он указал на здание.

— Все это не так уж важно.

Датчанин понимающе улыбнулся.

— Это всего лишь вещи, Хенрик. Всего лишь вещи.

Название книги

Цикл романов "Все секреты мира". Компиляция. кн. 1-13

Берри Стив

Стив Берри

«Александрийское звено»