Глава 1

Копенгаген, Дания

вторник, 15 мая

12.40

Дрожащими пальцами Коттон Малоун набирал на клавиатуре адрес во Всемирной паутине. Как и в телефонном звонке среди ночи, в анонимном послании не могло быть ничего хорошего.

Записку доставили два часа назад, однако Малоун как раз покинул свой книжный магазин по делам, а продавщица, принявшая конверт без подписи, вспомнила о нем лишь несколько минут назад.

– Та женщина не сказала, что это срочно, – заявила в свое оправдание продавщица.

– Что за женщина?

– Дама восточного вида, по-моему, китаянка, в клетчатой юбке из дорогого магазина. Она попросила передать письмо вам в руки.

– Она называла меня по имени?

– Дважды.

В конверте лежал сложенный листок плотной писчей бумаги, на котором был написан адрес интернет-странички с суффиксом «.org». Малоун тотчас же преодолел четыре пролета лестницы на второй этаж, где была его квартира, и схватил переносной компьютер.

Закончив ввод, он подождал, пока на экране появится новое изображение. Консоль видеодисплея, указывающая на то, что сейчас начнется передача изображения в реальном времени.

Связь была установлена.

На экране стал виден человек, лежащий на спине, вытянув руки над головой, привязанный за щиколотки и запястья к узкому листу фанеры. Фанера лежала под небольшим наклоном, так, что голова была чуть ниже ног. Лицо было обмотано полотенцем, однако не вызывало сомнений, что связанное тело принадлежит женщине.

– Мистер Малоун. – Измененный электроникой голос был лишен тембра и интонаций. – Мы уже давно вас ждем. Вы не слишком торопитесь, да? Я хочу вам кое-что показать.

На экране появился человек в маске с пластмассовым ведром в руках. Затаив дыхание, Коттон смотрел, как вода полилась на полотенце, которым было обмотано лицо связанной женщины. Пленница судорожно задергалась, пытаясь вырваться из пут.

Малоун сразу же понял, что происходит.

Жидкость пропитала полотенце насквозь и беспрепятственно устремилась в рот и нос. Какое-то время женщине еще удавалось урвать несколько глотков воздуха – гортань сдавлена, чтобы не пропускать воду, – однако это продолжалось всего какие-то секунды. Затем вступит в действие рвотный рефлекс, и весь контроль будет потерян. Голова несчастной жертвы была опущена вниз, чтобы сила тяжести продлила мучения. Это было самое настоящее утопление без погружения в воду.

Мучитель в маске перестал лить воду.

Женщина продолжала биться, стянутая тугими веревками.

Это истязание восходило к временам инквизиции. Излюбленный метод палачей, поскольку практически не оставалось никаких следов, он обладал единственным серьезным недостатком – страдания жертвы были такими невыносимыми, что она сразу же признавалась во всем, что угодно. На самом деле Малоуну однажды пришлось пройти через это, когда он проходил подготовку перед тем, как его приняли в группу «Магеллан». Испытание водой было одним из пунктов курса выживания, обязательного для всех новобранцев. Муки утопления для Малоуна были многократно усилены его нелюбовью к замкнутым пространствам. Тугие путы в сочетании с пропитанным водой полотенцем породили невыносимую клаустрофобию. Он вспомнил, что несколько лет назад в обществе разгорелись жаркие споры по поводу того, считать ли испытание водой пыткой.

Проклятие, это была самая настоящая пытка.

– Вот цель, ради которой я связался с вами, – снова заговорил голос.

Камера взяла крупным планом полотенце, обмотанное вокруг головы женщины. В кадре появилась рука, которая сорвала мокрую материю, открывая лицо Кассиопеи Витт.

– О нет… – пробормотал Малоун.

Ему в кожу вонзились иглы страха. Перед глазами все поплыло.

Этого не может быть.

Нет!

Кассиопея заморгала, борясь с водой, застилающей глаза, откашлялась и сделала жадный вдох.

– Черт побери, Коттон, ничего им не отдавай. Ничего!

Мокрое полотенце со шлепком снова закрыло ей лицо.

– Это будет очень неразумно, – произнес искаженный компьютером голос. – В первую очередь для нее.

– Вы меня слышите? – крикнул в микрофон компьютера Малоун.

– Естественно.

– Без этого никак нельзя обойтись?

– Вы имеете в виду себя? К сожалению, никак. Вы внушаете уважение. Бывший оперативный сотрудник Министерства юстиции. Прошли интенсивное обучение, обладаете незаурядным опытом…

– Я торгую книгами.

Голос издал смешок.

– Не оскорбляйте моих осведомителей и не подвергайте риску жизнь вашей знакомой. Я хочу, чтобы вы ясно понимали, каковы ставки.

– А вы должны понять, что я могу вас убить.

– К этому времени мисс Витт уже не будет в живых. Так что прекратите пустую браваду. Я хочу получить то, что она вам передала.

На экране Кассиопея возобновила борьбу с путами, дергая из стороны в сторону головой, обмотанной полотенцем.

– Ничего ему не отдавай, Коттон. Заклинаю тебя! Я оставила тебе это на хранение. Ни за что не отдавай!

Снова полилась вода. Протесты Кассиопеи оборвались, так как ей стало нечем дышать.

– Принесите этот предмет в сады Тиволи, ровно в два часа дня, к китайской пагоде. С вами свяжутся. Если вы не придете… – Голос сделал паузу. – Полагаю, вы можете представить себе последствия.

Связь разорвалась.

Малоун откинулся на спинку кресла.

Он не видел Кассиопею уже больше месяца. Не говорил с ней почти две недели. Она сказала, что отправляется в путешествие, но, что полностью в ее духе, не назвала никаких подробностей. Их «отношения» едва ли можно было вообще считать таковыми. Просто взаимное влечение, которое оба молчаливо признавали. Странно, но смерть Хенрика Торвальдсена сблизила их, и после похорон общего друга они стали проводить вместе гораздо больше времени.

Кассиопея была крепкой, храброй, выносливой.

Но пытка водой?

Малоун сомневался, что ей приходилось испытывать что-либо подобное.

Увидев ее мучения, он почувствовал, как у него разрывается сердце. Внезапно осознав, что если с этой женщиной что-либо случится, его жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

Он должен ее найти.

Но тут была одна проблема.

Очевидно, Кассиопея была вынуждена пойти на это, чтобы остаться в живых. Однако теперь, похоже, откушенный кусок оказался ей не по зубам.

Она ничего не оставляла ему на хранение.

Малоун понятия не имел, о чем говорили Кассиопея и ее мучитель.

 

Глава 2

Чунцин, Китай

20.00

Карл Тан натянул на лицо выражение, не позволявшее ни единым глазком заглянуть в его мысли. За три с лишним десятилетия он отточил это искусство до совершенства.

– Зачем вы пожаловали на этот раз? – спросила врач. Это была крепкая женщина с железным лицом и прямыми черными волосами, коротко подстриженными в пролетарском стиле.

– Ваш гнев в отношении меня нисколько не угас?

– Я не питаю к вам никакой враждебности, товарищ министр. Просто во время своего предыдущего приезда вы ясно дали понять, что вы здесь главный, несмотря на то, что это моя клиника.

Тан пропустил мимо ушей ее оскорбительный тон.

– А как поживает наш больной?

В первой инфекционной клинике, расположенной на окраине Чунцина, находилось около двух тысяч пациентов, страдающих туберкулезом или вирусным гепатитом. Она была одним из восьми подобных заведений, разбросанных по всей стране: угрюмые корпуса из серого кирпича, окруженные зелеными заборами, где под надежным карантином содержались заразные больные. Однако надежная система охраны таких клиник делала их идеальным местом для содержания заболевших заключенных, отбывающих наказание в исправительной системе Китайской Народной Республики.

Таких, как Цзинь Чжао, у которого десять месяцев назад произошло кровоизлияние в мозг.

– Он лежит на койке, как лежал с самого первого дня, когда его сюда привезли, – ответила врач. – Цепляется за жизнь. Его состояние крайне тяжелое. Но – опять же, по вашему приказу – никакого лечения не проводилось.

Тан понимал, что ей ненавистно его бесцеремонное вторжение в ее епархию. Остались в прошлом послушные «босые врачи» Мао, которые, согласно официальной пропаганде, добровольно жили среди народных масс, прилежно леча больных. Но хотя эта женщина занимала должность главного врача клиники, Тан был министром науки и техники, членом Центрального комитета, первым заместителем генерального секретаря Китайской коммунистической партии и первым заместителем председателя Госсовета Китайской Народной Республики – третьим человеком в государстве после генсека и председателя Госсовета.

– Как я уже ясно дал понять во время предыдущего визита, – сказал Тан, – это не мой личный приказ, а директива Центрального комитета, которую вы и я должны беспрекословно выполнять.

Эти слова он произнес не только для глупой женщины, но и для троих сотрудников своего аппарата и двух офицеров Народно-освободительной армии, стоявших позади. Оба военных были в наглаженных зеленых мундирах, с красными звездами на фуражках. Вне всякого сомнения, из этих пятерых, по крайней мере, один был осведомителем, по всей вероятности, докладывающим сразу нескольким хозяевам, – поэтому Тан хотел выставить себя в самом благоприятном свете.

– Проводите нас к пациенту, – ровным голосом распорядился он.

Они прошли по коридорам, отделанным выкрашенной салатовой краской штукатуркой, потрескавшейся и облупившейся, освещенным тусклыми люминесцентными лампами. Пол был чистым, но пожелтевшим от бесконечного мытья. Медсестры в марлевых повязках, закрывающих лица, ухаживали за больными, одетыми в сине-белые полосатые пижамы, чем-то напоминающие тюремную одежду.

Пройдя через металлические двери, они оказались в отдельной палате. Просторное помещение могло вместить не меньше десяти больных, однако лишь один человек лежал на единственной койке, накрытый грязной белой простыней.

Воздух в палате был спертый и зловонный.

– Вижу, вы не меняли ему белье, – заметил Тан.

– Вы сами так мне приказали.

Еще одно очко в его пользу, о чем доложит осведомитель. Цзинь Чжао был арестован десять месяцев назад, однако во время первого же допроса у него произошло кровоизлияние в мозг. Впоследствии он был обвинен в государственной измене и шпионаже, и Верховный суд в Пекине признал его виновным по всем статьям – заочно, поскольку он все это время оставался здесь, находясь в коме.

– Больной точно в таком же состоянии, в каком был во время вашего предыдущего визита, – сказала врач.

Пекин находился почти в тысяче километров к востоку, и, по всей видимости, это расстояние придавало женщине храбрости. «Можно лишить войско главнокомандующего, но нельзя отобрать у самого последнего крестьянина его мнение». Очередная глупость Конфуция. На самом деле правительство могло отобрать у любого человека его собственное мнение, и дерзкой сучке в самом ближайшем времени предстояло испытать это на себе.

Тан подал знак, и один из офицеров в форме отвел врача в противоположный угол палаты.

Министр приблизился к койке.

Мужчине, неподвижно застывшему под простыней, было за шестьдесят, его длинные грязные волосы спутались, исхудавшее тело и впалые щеки напоминали труп. Лицо и грудь были покрыты синяками и ссадинами, к венам на обеих руках были подсоединены капельницы. Аппарат искусственного дыхания подавал воздух в легкие.

– Цзинь Чжао, вы были признаны виновным в измене Китайской Народной Республике. Вам вынесли приговор, после чего вы подали прошение о помиловании. Я должен сообщить вам, что Верховный народный суд отклонил ваше прошение и подтвердил назначенное наказание в виде смертной казни.

– Он не слышит ни слова из того, что вы ему говорите, – произнесла из противоположного угла врач.

Тан не отрывал взгляд от койки.

– Возможно, однако эти слова должны быть произнесены. – Обернувшись, он посмотрел женщине в лицо. – Таков закон, и должны быть соблюдены все необходимые формальности.

– Этот человек даже не смог присутствовать на суде, где вершилась его судьба! – выпалила женщина. – Вы не выслушали то, что он мог бы сказать в свою защиту.

– Его представителю была предоставлена возможность представить все доказательства.

Побледнев от гнева, врач в отвращении тряхнула головой:

– Вы хоть сами понимаете, что говорите? У этого представителя не было возможности даже переговорить с Чжао! Какие доказательства он мог представить?

Министр не мог решить, является ли осведомителем кто-то из его помощников или один из офицеров. Теперь уже ни в чем нельзя быть уверенным. Тан знал только, что его доклад Центральному комитету будет не единственным, поэтому он решил действовать наверняка.

– Вы уверены? Чжао ни с кем не связывался?

– Его избили так, что он с тех пор больше не приходил в себя. У него поврежден головной мозг. Он никогда не очнется от комы. Мы поддерживаем его жизнь только потому, что так приказали вы… прошу прощения, Центральный комитет.

Тан увидел в глазах женщины отвращение – нечто такое, с чем в последнее время он сталкивался все чаще и чаще. Особенно имея дело с женщинами. Почти весь персонал клиники, врачи и медсестры, были женщинами. Да, со времен революции Мао женщины сделали большой шаг вперед, однако сам Тан по-прежнему придерживался правила, которому его научил отец. «Мужчина не говорит о делах в своем доме, а женщина не говорит о делах за пределами дома».

Эта врачиха, работающая во второстепенной государственной клинике, не способна понять, какая огромная ответственность лежит на его плечах. Пекин управляет страной, которая протянулась на пять тысяч километров с востока на запад и больше чем на три тысячи километров с севера на юг. Значительную ее часть занимают безлюдные горы и пустыни, одни из самых суровых мест в мире, и всего десять процентов земель пригодны для сельского хозяйства. Здесь проживает почти полтора миллиарда человек – больше, чем в Америке, России и Европе, вместе взятых. Но только шестьдесят миллионов из них являются членами Коммунистической партии Китая – меньше трех процентов от общей численности населения. Главврач клиники состоит в партии, она вступила в нее больше десяти лет назад. Министр проверял. В противном случае ее ни за что не назначили бы на эту высокую должность. На такой статус вправе рассчитывать только члены партии, представители титульной национальности хань. Хань составляют подавляющее большинство населения Китая, а остальные жалкие проценты рассеяны по пятидесяти шести мелким народностям. Отец главврача занимал высокую должность в руководстве провинции; преданный член партии, он участвовал в революции 1949 года и был лично знаком с Мао Цзэдуном и Дэн Сяопином.

И тем не менее Тан должен был исключить любые недоразумения.

– Цзинь Чжао был всем обязан народному правительству. Однако он решил помочь нашим врагам…

– Какой ущерб мог причинить народному правительству шестидесятитрехлетний геохимик? Объясните, товарищ министр. Я хочу знать. И что он может сделать сейчас?

Министр взглянул на часы. Вертолет, который должен будет доставить его на север, уже ждет.

– Чжао не был никаким шпионом, – продолжала врач. – Не был никаким изменником. Чем он на самом деле провинился, товарищ министр? Как можно оправдать то, что человека жестоко избили и у него произошло кровоизлияние в мозг?

У Тана не было времени обсуждать то, что уже было решено. Осведомитель решит судьбу этой женщины. Меньше чем через месяц ее переведут на другое место – несмотря на высокое положение отца, – скорее всего, на тысячи километров на запад, на отдаленную окраину, где можно похоронить любые проблемы.

Повернувшись к второму офицеру, Тан подал знак.

Офицер достал из кобуры пистолет, подошел к койке и выстрелил Цзинь Чжао в висок.

Тело дернулось и затихло.

Аппарат искусственного дыхания продолжал нагнетать воздух в мертвые легкие.

– Приговор приведен в исполнение, – объявил Тан. – В присутствии представителей народного правительства, военных и… главного врача этой клиники.

Он показал, что пора уходить. Убирать в палате предстоит персоналу клиники.

Тан подошел к двери.

– Вы только что застрелили беспомощного человека! – крикнула ему вдогонку врач. – Вот во что превратилось наше правительство?

– Вы должны быть признательны, – сказал министр.

– За что?

– За то, что правительство не вычтет из бюджета вашей клиники стоимость одного патрона.

С этими словами он вышел.

 

Глава 3

Копенгаген

13.20

Покинув свой книжный магазин, Малоун вышел на Хейбро-Пладс. Небо оставалось безоблачным, воздух был приятный и свежий. Стрёгет, цепочка пешеходных улиц с бесконечными рядами магазинов, кафе, ресторанов и музеев, оживленно бурлила.

Малоун решил проблему того, что принести на встречу, просто схватив с полки первую попавшуюся книгу и засунув ее в пакет. Судя по всему, Кассиопея решила привлечь его, чтобы выиграть немного времени. Неплохая идея, вот только обман не удастся тянуть бесконечно долго. Малоуну очень хотелось знать, во что ввязалась Кассиопея. Начиная с прошлого Рождества, они приезжали друг к другу в гости, несколько раз обедали вместе в разных местах, обменивались телефонными звонками и сообщениями по электронной почте. В основном все это было связано со смертью Торвальдсена, причинившей боль обоим. Малоун до сих пор не мог поверить в то, что его лучшего друга больше нет в живых. Каждый день он ждал, что замкнутый пожилой датчанин войдет к нему в магазин, готовый завести оживленный разговор. Ему до сих пор было горестно, что его друг умер, уверенный в том, что его предали.

– В Париже ты сделал все, что мог, – пыталась успокоить его Кассиопея. – На твоем месте я поступила бы так же.

– Хенрик видел все иначе.

– Коттон, у него тоже были недостатки. Он завелся, ни о чем не думая и не желая никого слушать. На карту было поставлено не только отмщение. У тебя не было выбора.

– Я его подвел.

Потянувшись через стол, Кассиопея потрепала его по руке.

– Я тебе вот что скажу: если у меня когда-нибудь возникнут серьезные неприятности, подведи меня так же, как ты подвел Хенрика.

Малоун шел вперед, а ее слова звучали у него в голове.

И вот теперь это повторялось опять.

Покинув Стрёгет, Коттон пересек бульвар, забитый сверкающим металлом автомобилей, автобусов и велосипедов. Он быстро прошел через Радхуспладсен, одну из многочисленных площадей Копенгагена, раскинувшуюся перед зданием городской ратуши. На крыше бронзовые трубачи беззвучно дули в древние трубы «лурсы». Над ними возвышалась бронзовая статуя епископа Абалона, который в 1167 году превратил крошечную рыбацкую деревушку в обнесенную стеной крепость.

В противоположном конце площади за еще одним бульваром, задушенным плотным потоком транспорта, начинался парк Тиволи.

Стиснув в одной руке пакет с книгой, Малоун другой нащупал под курткой «беретту», выданную в «Магеллане». Он достал пистолет из-под кровати, где тот лежал в рюкзаке вместе с прочими напоминаниями о прежней жизни.

– По-моему, ты немного волнуешься, – сказала ему Кассиопея.

Промозглым мартовским днем они стояли перед его магазином. Она была права. Он действительно волновался.

– Если честно, я не романтик.

– Вот как? Ни за что бы не догадалась. К счастью для тебя, я романтик.

Кассиопея выглядела замечательно. Высокая, стройная, кожа цвета бледного красного дерева. Густые золотисто-каштановые волосы ниспадали на плечи, обрамляя выразительное лицо, подчеркнутое тонкими бровями и высокими скулами.

– Коттон, не кори себя напрасно.

Любопытно, как она догадалась, что он думает о Торвальдсене?

– Ты хороший человек. Хенрик это знал.

– Я опоздал на две минуты.

– И теперь с этим уже ничего нельзя поделать, черт побери.

Она была права.

Но Малоун по-прежнему не мог избавиться от этого чувства.

Ему приходилось видеть Кассиопею и в лучшие мгновения, и тогда, когда обстоятельства полностью лишали ее уверенности в себе – когда она становилась уязвимой, склонной к ошибкам, эмоциональной. К счастью, он находился рядом, чтобы компенсировать все это, как и она приходила ему на помощь, когда они менялись ролями. В ней просто поразительно соединялись женственность и сила, но все, даже она, иногда заходят слишком далеко.

У Малоуна перед глазами мелькнул образ Кассиопеи, привязанной к листу фанеры, с мокрым насквозь полотенцем на лице.

Почему она?

Почему не он?

* * *

Карл Тан поднялся на борт вертолета и устроился в хвосте салона. Дело, которое привело его в Чунцин, было завершено.

Он ненавидел этот город.

Тридцать миллионов человек заполняли каждый квадратный метр холмов, окружающих место слияния рек Янцзы и Цзялинцзян. При монголах, Хань и маньчжурской династии здесь находился центр империи. Сто лет назад во время японского вторжения сюда была перенесена столица. Сейчас город представлял собой смесь древнего и нового: мечети, буддийские храмы, христианские церкви, коммунистические памятники, жаркое, влажное, несчастное место, с уродливыми небоскребами, разрывающими линию горизонта.

Вертолет поднялся над пеленой смога, насыщенного окисью углерода, и взял курс на северо-запад.

Тан отпустил своих помощников и офицеров.

В этой части пути его не будет сопровождать ни один шпион.

Это он должен будет сделать сам.

* * *

Купив билет, Малоун вошел в парк Тиволи. Эта заросшая деревьями и засаженная цветами территория поднимала настроение датчанам начиная с 1843 года. Национальная достопримечательность, где старинное колесо обозрения, кукольный театр и пиратский корабль соседствовали с современными аттракционами, бросающими вызов земному притяжению. Даже немцы пощадили парк во время Второй мировой войны. Малоуну нравилось бывать в Тиволи – здесь становилось понятно, откуда черпали свое вдохновение Уолт Дисней и Ханс-Кристиан Андерсен.

Пройдя через главный вход, Малоун направился по обсаженной цветами центральной аллее. Тюльпаны, розы, сирень, а также сотни лимонов, каштанов, вишен и вечнозеленых деревьев неизменно заставляли его забыть о том, что общая площадь сада составляет всего двадцать один акр. В воздухе витали ароматы воздушной кукурузы и сахарной ваты, смешиваясь со звуками венского вальса и джазового оркестра. Создатель Тиволи, оправдывая роскошь парка, сказал королю Кристиану VIII: «Когда народ веселится, он не думает о политике».

Малоуну была хорошо знакома китайская пагода. Четырехэтажное здание возвышалось на берегу озера, окруженное густыми зарослями. Насчитывающая больше ста лет, пагода украшала почти все рекламные брошюры с видами Тиволи.

По аллее промаршировал отряд парней в красных мундирах, перетянутых ремнями, и огромных медвежьих шапках на головах. Садовая гвардия. Люди расступались, глазея на процессию. Народу было очень много, учитывая то, что это был вторник, а летний сезон начался лишь на прошлой неделе.

Малоун увидел впереди пагоду, три расположенных по вертикали уменьшающихся копии основания, каждый уровень с выступающей крышей, загнутой вверх. В ресторане на первом этаже пагоды царило оживление. Скамейки в сени деревьев были заполнены отдыхающими.

Почти два часа дня.

Он пришел вовремя.

Под ногами прохожих путались утки, не выказывая никакого страха. Чего не мог сказать про себя Малоун. Нервы его были напряжены, мозг работал, как и должно было быть у оперативного агента Министерства юстиции, каковым он проработал двенадцать лет, полных опасностей. Ему хотелось выйти в отставку пораньше и навсегда забыть про то, что такое риск. поселиться в Дании, завести книжный магазин… Однако последние два года никак нельзя было назвать спокойными.

Думай. Обращай внимание на любые мелочи.

Измененный компьютером голос сказал, что, когда он прибудет на место, к нему подойдут. Очевидно, похитителям Кассиопеи известно, как он выглядит.

– Мистер Малоун?

Он обернулся.

Позади стояла женщина, с лицом скорее вытянутым, чем круглым. У нее были длинные прямые черные волосы, а карие глаза с длинными ресницами придавали ей загадочность. По правде сказать, Малоун питал слабость к красоте восточного типа. На женщине была ладно скроенная одежда, подчеркивающая изгибы ее тела, в том числе клетчатая юбка, обтягивающая осиную талию.

– Я пришла за пакетом, – сказала женщина.

Малоун поднял зажатый в руке пакет:

– За этим?

Она кивнула.

Ей было около тридцати. Легкие, небрежные движения свидетельствовали о том, что она относится к этой встрече совершенно спокойно. Малоун почувствовал, как быстро подтверждаются его подозрения.

– Не желаете пообедать вдвоем? – спросил он.

Женщина приятно улыбнулась:

– Как-нибудь в другой раз.

– Звучит многообещающе. Как я смогу вас найти?

– Я знаю, где находится ваш книжный магазин.

– Какой же я глупый! – усмехнулся Малоун.

Женщина указала на пакет:

– Мне пора идти.

Он передал ей пакет.

– Может быть, я еще как-нибудь загляну к вам в магазин, – сказала женщина, очаровательно улыбаясь.

– Обязательно загляните.

Малоун проводил взглядом, как она удалилась легкой походкой и слилась с толпой, неторопливая, беззаботная.

* * *

Карл Тан закрыл глаза, стараясь расслабить нервы под ровный гул турбины вертолета.

Он взглянул на часы.

Пять минут десятого вечера здесь означает, что в Антверпене 14.05.

Происходит так много всего. Все будущее Тана определялось столкновением отдельных событий, и все эти события нужно было держать под строгим контролем.

По крайней мере, наконец решена проблема Цзинь Чжао.

Постепенно все начинает вставать на свои места. Тридцать лет целенаправленных усилий будут вознаграждены. Все преграды устранены или нейтрализованы.

Остался только Линь Йон.

 

Глава 4

Антверпен, Бельгия

14.05

Линь Йон удобно устроился в черном лакированном кресле, хорошем образце эпохи Цин. Ему были хорошо знакомы эти изящные линии и прекрасные изгибы; мастерство китайских столяров восемнадцатого столетия было таким высоким, что точно подогнанные детали соединялись без гвоздей и клея.

Его угрюмый хозяин устроился в плетеном кресле. Лицо у него было овальное в отличие от большинства китайцев, глаза круглые, лоб высокий, редкие волосы слегка вились. Пау Вень был в малахитово-зеленой шелковой рубашке и белых брюках.

– У вас очень красивый дом, – сказал Линь на своем родном языке.

Пау кивнул, принимая комплимент со скромностью, подобающей человеку, которому скоро стукнет семьдесят. Хотя Пау был слишком молод, чтобы быть рядом с Мао, когда в 1949 году народная революция вышвырнула националистов Чан Кайши на Тайвань, его влияние возросло в 60-е годы и оставалось таким даже после смерти Мао в 1976 году.

Затем, десять лет спустя, Пау Вень уехал из Китая.

И в конце концов обосновался здесь, в Бельгии.

– Я хотел, чтобы мое жилище, – сказал Пау, – напоминало мне о родине.

Дом, расположенный в нескольких километрах от Антверпена, снаружи выглядел обычным сооружением с высокими серыми стенами, яркой крышей, выступающими навесами и двумя башенками, воплощающими все основополагающие элементы – завершенность, симметрия, иерархия – традиционной китайской архитектуры. Внутри дом был светлый, воздушный, повторяющий краски и стиль классического интерьера, хотя все современные удобства – кондиционер, центральное отопление, охранная сигнализация, спутниковое телевидение – были на месте.

Линь был знаком с этим решением.

«Сиюань».

Высшее олицетворение богатства в Китае – жилой дом на несколько семей с центральным двором, окруженным четырьмя зданиями, как правило, с собственным садом и террасами. Когда-то в таких домах жила знать, сейчас их могли позволить себе только высшие военачальники, члены партийной верхушки или омерзительные нувориши.

– Ваше жилище, – заметил Линь, – напоминает мне дом главы партийной организации одного из городов на северо-востоке, в котором я недавно побывал. Внутри мы обнаружили двести пятьдесят золотых слитков. Очень неплохо для человека, который зарабатывал всего несколько тысяч юаней в год. Разумеется, будучи партийным боссом, он полностью контролировал всю местную экономику, и с ним приходилось считаться всем предпринимателям и иностранным инвесторам. Я его арестовал.

– После чего его расстреляли. Не сомневаюсь, быстро.

Линь понял, что Пау знаком с системой наказаний в современном Китае.

– Скажите, товарищ министр, что вас привело в Европу и, в частности, ко мне?

Линь возглавлял Комитет партийного контроля Коммунистической партии Китая. Комитет подчинялся непосредственно съезду партии и обладал таким же значением, как и всесильный Центральный комитет. Его задача заключалась в искоренении коррупции и должностных преступлений.

– Я бы не хотел иметь вас в числе своих врагов, – продолжал Пау. – Мне говорили, что перед вами трепещет весь Китай.

Самому Линю также приходилось это слышать.

– Другие говорят, что вы, наверное, при этом самый честный человек в стране.

Такое утверждение Линь тоже слышал.

– Ну а вы, Пау Вень, по-прежнему остаетесь китайским гражданином. Вы ведь так и не отказались от гражданства.

– Я горжусь своим китайским происхождением.

– А я пришел к вам, чтобы потребовать обратно культурное наследие нашей родины.

Они сидели в гостиной, выходящей во внутренний дворик, засаженный цветущими деревьями. Пчелы перелетали от одного благоухающего цветка к другому. Только их жужжание да журчание фонтана нарушало тишину. От примыкающего кабинета гостиную отделяла стеклянная дверь, завешенная занавеской.

– Судя по всему, – продолжал Линь, – покидая страну, вы решили прихватить с собой кое-что из нашего национального достояния.

Пау рассмеялся:

– Вы хоть представляете, как все обстояло при жизни Мао? Скажите, товарищ министр, как хранитель совести партии, вы имеете хоть какое-нибудь представление о нашей истории?

– В настоящий момент меня заботит только то, что вы украли.

– Я покинул Китай почти три десятилетия назад. Почему мое преступление приобрело значение только сейчас?

Линя предупреждали о том, кто такой Пау Вень, ученый-историк, блестящий оратор, мастер обращать неблагоприятную обстановку себе на пользу. Его способности ценили и Мао Цзэдун, и Дэн Сяопин.

– Ваше преступление лишь недавно оказалось в поле моего зрения.

– Анонимный осведомитель?

Линь кивнул:

– К счастью, таких у нас достаточно.

– И вы всячески упрощаете им жизнь. У вас даже есть специальная страничка в Интернете. Достаточно лишь отправить по электронной почте сообщение с обвинениями, без имени и без адреса. Скажите, предусмотрена ли какая-либо ответственность за ложный донос?

Линь не собирался попадать в эту ловушку.

– По дороге от калитки я заметил керамическую конскую статую эпохи династии Хань. Бронзовый колокол периода Чжоу. Статуэтку династии Тан. Все это оригиналы, похищенные вами.

– С чего вы взяли?

– Вы были хранителем нескольких музеев и коллекций, и для вас было проще простого присвоить все, на что вы положили глаз.

Пау встал.

– Позвольте вам кое-что показать, товарищ министр.

А почему бы и нет? Линь был не прочь осмотреть дом.

Он вышел следом за стариком во внутренний дворик, воскресивший воспоминания о его собственном доме в Сычуани, провинции нефритово-зеленых холмов и ухоженных полей. На протяжении семисот лет семейство Линя жило здесь, на опушке бамбуковой рощи на краю плодородных рисовых полей. В доме также был внутренний дворик. Но было одно отличие. Дворик не был вымощен плиткой. Лишь утрамбованная земля.

– Вы живете здесь один? – спросил Линь.

Такой огромный дом требовал постоянного ухода, а здесь все выглядело безукоризненно. Однако до сих пор Линь никого не видел и не слышал.

– В вас снова говорит пытливый следователь. Вы задаете вопросы?

– Мне кажется, я выразил вполне естественное любопытство.

Пау усмехнулся:

– Моя жизнь – добровольное одиночество.

Едва ли это можно было считать ответом, но Линь и не ожидал услышать ответ.

Они прошли по извилистой дорожке мимо декоративных кустов в горшках и карликового тиса и оказались в противоположной части дворика, перед высокой черной дверью с красным кругом. За дверью был просторный зал с массивными колоннами, поддерживающими потолок с ажурной лепниной. Вдоль одной стены тянулись книжные шкафы, вторая была увешана древними свитками. Мягкий свет проникал сквозь окна, затянутые цветной бумагой. Линь увидел перед собой изящную резьбу по дереву, шелковую драпировку, затейливые шкатулки, столики из ценных пород дерева, предметы, расставленные как в музее.

– Мое собрание, – сказал Пау.

Линь смотрел на эти сокровища, не в силах вымолвить ни слова.

– Совершенно верно, товарищ министр. Войдя в мой дом, вы увидели ценные произведения искусства. Очень ценные. Однако сейчас перед вами настоящие сокровища. – Пау жестом пригласил гостя пройти в зал. – Вот, например. Керамическая скульптура, покрытая глазурью. Династия Хань, двести десятый год до нашей эры.

Линь внимательно рассмотрел статуэтку из желтовато-зеленого камня, которая изображала крестьянина, вращающего рукоятку мельницы.

– На самом деле это очень примечательная скульптура, – продолжал Пау. – Зерно засыпалось в приемный резервуар сверху, и жернова перемалывали все, что попадало внутрь, отделяя жмых и стебли. В Европе нечто подобное появилось только почти две тысячи лет спустя, когда голландские мореплаватели привезли такие мельницы из Китая.

На другом постаменте стояла керамическая фигура всадника. Пау подозвал гостя ближе.

– Это династия Тан, шестой или седьмой век нашей эры. Обратите внимание на всадника. Его ноги вставлены в стремена. Стремена появились в Китае много столетий назад, а в Европе о них не знали до Средних веков. Средневековый европейский рыцарь верхом на коне, вооруженный копьем и щитом, немыслим без стремян китайского изобретения.

Линь обвел взглядом древние реликвии, которых здесь было не меньше сотни.

– Я собирал их, ходя по деревням, – объяснил Пау, – копаясь в старинных захоронениях. Многое из того, что вы видите перед собой, было найдено в гробницах императоров, обнаруженных в семидесятые годы. И вы правы. Я отбирал все лучшее из музеев и частных собраний.

Он указал на водяные часы, которые, по его словам, датировались 113-м годом до нашей эры. Солнечные часы, стволы древних орудий, фарфор, астрономические карты – все это свидетельствовало о мастерстве и изобретательности китайских умельцев. Внимание Линя привлекла странная вещица – маленький черпачок, качающийся на гладкой бронзовой пластине с выгравированными изображениями.

– Компас, – объяснил Пау. – Изобретен китайцами две с половиной тысячи лет назад. Ковшик вырезан из магнитного железняка и всегда поворачивается ручкой на юг. В то время как европейцы боролись за выживание, китайцы с помощью вот этого прибора учились плавать по морям.

– Все это принадлежит Китайской Народной Республике, – решительно произнес Линь.

– Наоборот, я спас все это от народной республики.

Линь устал от этой игры.

– Старик, говорите, что вы имеете в виду.

– Во время нашей блистательной культурной революции я как-то раз стал свидетелем того, как мумию, чей возраст насчитывал свыше двух тысяч лет, обнаруженную в идеальном состоянии в Чансу, солдаты выбросили гнить на солнце, а крестьяне швыряли в нее камни. И подобная судьба постигла миллионы памятников нашей культуры. Только представьте себе, какие бесценные исторические реликвии были уничтожены безвозвратно в ходе этого безумия!

Линь мысленно напомнил себе, как опасно слушать разглагольствования старого ученого. Как он не переставал твердить своим подчиненным, хороший следователь никогда не должен идти на поводу у своего подследственного.

Пау подвел гостя к счетам, сделанным из дерева и бронзы.

– Этим счетам полторы тысячи лет, их использовал для вычислений ростовщик или меняла. В Европе подобное приспособление появилось лишь много столетий спустя. Десятичная система счисления, ноль, дроби, значение числа пи… Все эти понятия – все, что собрано в этом зале, впервые появилось в Китае.

– Откуда вам все это известно? – спросил Линь.

– Это наша история. К сожалению, наши славные императоры, а затем народная революция Мао переписывали прошлое под свои нужды. Мы, китайцы, плохо представляем себе, откуда пришли и что свершили.

– А вам это известно?

– Посмотрите сюда, товарищ министр.

Линь увидел нечто похожее на наборную матрицу: казалось, литеры только и ждали, что их смажут краской, чтобы они оставили оттиск на бумаге.

– Наборная печатная матрица была изобретена в Китае в тысяча сорок пятом году нашей эры, задолго до того, как Гутенберг повторил это изобретение в Германии. И бумагу мы научились делать раньше, чем европейцы. Сейсмограф, парашют, корабельный руль, мачты и паруса – все это впервые появилось в Китае. – Пау обвел руками зал. – Это наше наследие.

Линь упорно продолжал стоять на своем.

– И тем не менее вы – вор!

Пау покачал головой.

– Товарищ министр, вас привели сюда не кражи, якобы совершенные мною. Я был с вами искренен. Так что скажите, почему вы пришли ко мне?

Резкость была еще одной чертой, которой славился Пау, умеющий контролировать беседу, направляя ее в нужную сторону. Линь, уставший от бесполезной игры словами, снова огляделся вокруг, надеясь увидеть тот самый артефакт. Судя по описанию, он имел около трех сантиметров в высоту и пяти сантиметров в длину: голова дракона, тело тигра и крылья феникса. Отлитая из бронзы, статуэтка была обнаружена в гробнице третьего века до нашей эры.

– Где светильник-дракон?

На сморщенном старческом лице Пау отобразилось удивление.

– Она спросила то же самое.

Не тот ответ, который ожидал услышать Линь.

– Она?

– Женщина. Насколько я понял, испанка с примесью марокканской крови. Весьма привлекательная. Но нетерпеливая, совсем как вы.

– Кто?

– Кассиопея Витт.

Теперь Линь хотел узнать больше.

– И что вы ей сказали?

– Я показал ей светильник. – Пау махнул на столик в дальнем конце зала. – Он стоял вон там. Просто бесценная реликвия. Я обнаружил его в гробнице времен первого императора. Открытой, если не изменяет память… в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году. Я захватил светильник и все остальное, когда покидал Китай в восемьдесят седьмом.

– Где этот светильник сейчас?

– Мисс Витт хотела его приобрести. Она предложила очень впечатляющую сумму. У меня было сильное искушение, и все же я сказал «нет».

Линь молча ждал продолжения.

– Тогда она достала пистолет и, угрожая им мне, похитила светильник. У меня не было выбора. Я всего-навсего старик, живу здесь совсем один…

В этом Линь сомневался.

– Богатый старик.

Пау усмехнулся:

– Жизнь отнеслась ко мне благосклонно. А вы можете сказать про себя то же самое, товарищ министр?

– Когда эта Витт была здесь? – спросил Линь.

– Два дня назад.

Необходимо было во что бы то ни стало разыскать эту женщину.

– Она ничего не сказала про себя?

Пау покачал головой:

– Просто направила на меня пистолет, забрала светильник и ушла.

Совершенно непредвиденное и очень неприятное развитие событий. Однако ничего непоправимого не произошло. Эту женщину можно найти.

– Вы приехали в такую даль ради этого светильника? – с любопытством промолвил Пау. – Скажите, это как-то связано с вашей предстоящей политической схваткой с министром Карлом Таном?

Этот вопрос буквально оглушил Линя. Пау давным-давно покинул Китай. То, что происходило сейчас на вершине власти, не представляло собой государственную тайну, но в то же время широкая общественность об этом не знала – по крайней мере пока. Поэтому Линь спросил:

– Что вам об этом известно?

– Не могу сказать, что я пребываю в полном неведении, – Пау понизил голос до шепота. – Вы пришли ко мне, так как знаете, что Тан ищет этот светильник.

Помимо ближайшего окружения Линя, об этом не знал никто. Его захлестнуло беспокойство. Как выяснилось, старик прекрасно информирован, чего никто не ожидал. Но тут Линя осенила одна страшная догадка.

– Эта женщина похитила светильник для Тана?

Пау покачал головой:

– Нет, светильник был нужен ей самой.

– И вы просто позволили ей забрать светильник?

– Я подумал, так будет лучше, нежели чем он достанется министру Тану. Я предчувствовал, что он может наведаться ко мне, и, если честно, терялся в догадках относительно того, как мне быть. Мисс Витт решила эту проблему.

Линь лихорадочно соображал, оценивая изменившуюся ситуацию. Пау Вень не отрывал от него пристального взгляда, которым, несомненно, довелось многое повидать на своем веку. Линь полагал, что неожиданный визит к пожилому ученому, уроженцу Китая, даст ему все карты в руки. Однако, похоже, это Пау приготовил для него сюрприз.

– Вы с министром Таном являетесь двумя основными претендентами на должность председателя Госсовета, – продолжал Пау. – Человек, который возглавляет Китай сейчас, уже стар, его время близится к концу. Тан или Линь. Всем придется сделать выбор.

– А на чьей стороне вы? – не удержался Линь.

– Я на стороне своей родины, товарищ министр. Только это и имеет значение.

 

Глава 5

Копенгаген

Малоун шел следом за китаянкой, чувствуя, как его подозрения оправдываются. Молодая женщина понятия не имела, что ей поручили принести; она лишь должна была забрать у него то, что он ей даст. Черт побери, она даже заигрывала с ним. Малоун гадал, сколько ей заплатили за это опасное поручение. Также его беспокоило то, что известно тем, кто захватил Кассиопею. Голос из Интернета напомнил про работу Малоуна в государственных органах – однако на встречу с ним отправили непосвященного дилетанта.

Малоун не выпускал из вида посыльную, пробирающуюся сквозь толпу. Дорога, которую избрала молодая женщина, вела к небольшой калитке в северной части Тиволи. Малоун убедился в том, что китаянка вышла из парка, пересекла бульвар и снова оказалась на Стрёгет.

Он следовал за ней, отпустив ее на квартал вперед.

Они прошли мимо нескольких букинистических магазинов, владельцы которых были друзьями и в то же время конкурентами Малоуна, мимо бесчисленных уличных кафе и наконец оказались на Хейбро-Пладс. Китаянка повернула направо к кафе «Норден» на восточной стороне площади и направилась к Святому Николаю, старинной церкви, в которой теперь размещался выставочный зал. Не доходя до Святого Николая, она юркнула в переулок, ведущий к «Магазэн дю нор», принадлежащему к самой известной сети универмагов Скандинавии.

Улицы были заполнены толпами веселых, жизнерадостных людей.

Пятьдесят лет назад по этим улицам ездили машины и автобусы.

Посыльная снова свернула.

Прочь от универмага и оживленных улиц, обратно к каналу и обугленным развалинам музея греко-римской культуры, до сих пор не восстановленного после пожара, уничтожившего его в прошлом году. Тогда появившаяся вовремя Кассиопея Витт спасла Малоуну жизнь.

Теперь настал его черед отплатить ей тем же.

Здесь прохожих было гораздо больше.

Во многих этих зданиях восемнадцатого и девятнадцатого столетий, чьи фасады были давно переделаны, когда-то размещались публичные дома, куда хаживали моряки с кораблей, пришедших в порт Копенгагена. Теперь здесь были в основном жилые дома, в которых селились художники и состоятельные бизнесмены.

Молодая женщина скрылась за углом.

Малоун перешел на бег, спеша следом за ней, однако дорогу перегородил мусорный бак. Заглянув за него, Коттон увидел узкий переулок, стиснутый стенами из обветшавшего кирпича.

Китаянка подошла к мужчине, невысокому, худому и заметно нервничающему. Остановившись, она протянула ему пакет. Разорвав пакет, мужчина заглянул внутрь и крикнул что-то по-китайски. Хоть Малоун и не разобрал слов, он понял, о чем шла речь. Несомненно, мужчина знал, что должна была принести посыльная, и это определенно была не книга.

Он отвесил молодой женщине затрещину.

Та отлетела назад, не удержавшись на ногах. Ее рука взметнулась к покрасневшей щеке.

Мужчина сунул руку за пазуху.

Появился пистолет.

Выхватив свою «беретту», Малоун бросился вперед, крикнув: «Эй!»

Мужчина стремительно развернулся, увидел Малоуна и его оружие, и тотчас же схватил женщину, приставив ей к затылку дуло своего пистолета.

– Брось пистолет в мусорный бак! – крикнул он по-английски.

Мгновение Малоун раздумывал, идти ли на риск, однако объятое ужасом лицо китаянки заставило его подчиниться.

Он закинул пистолет через край бака. Раздался громкий стук, говорящий о том, что бак почти пустой.

– Оставайся на месте! – приказал мужчина, пятясь по переулку вместе со своей заложницей.

Малоун не мог допустить, чтобы след оборвался здесь. Это была единственная ниточка, ведущая к Кассиопее. Мужчина и его заложница приблизились к тому месту, где переулок выходил на оживленную улицу. В обе стороны текли непрерывные потоки пешеходов.

Малоун стоял в пятидесяти шагах и наблюдал за ними.

Внезапно мужчина отпустил женщину, и они вместе бросились бежать.

* * *

Линь Йон смерил взглядом Пау Веня, запоздало осознав, что шагнул прямо в ловушку, поставленную этим мудрым стариком.

– А что лучше для Китая?

– Известна ли вам сказка про хитрого лиса, которого поймал голодный тигр? – спросил Пау.

Решив его уважить, Линь молча покачал головой.

– Лис возмущенно заявил: «Ты не посмеешь меня съесть, потому что я первый среди всех зверей, и если ты меня съешь, ты тем самым прогневаешь богов. Если не веришь, пойдем вместе со мной в лес, и ты сам увидишь, что будет». Тигр вошел вместе с лисом в лес, и при виде их все звери разбежались. Потрясенный тигр, не сообразив, что звери испугались именно его, отпустил лиса. – Пау помолчал. – Кто вы, товарищ министр, – хитрый лис или простодушный тигр?

– Похоже, один из них глупец, а второй – мошенник.

– К сожалению, других претендентов на управление Китаем нет, – сказал Пау. – Вы и министр Тан проделали великолепную работу, устранив всех соперников.

– Значит, вы утверждаете, что я или глупец, или мошенник?

– Это решать не мне.

– Уверяю вас, – решительно произнес Линь, – я не глупец. Вся наша страна насквозь пронизана коррупцией. Моя задача заключается в том, чтобы избавить нас от этой заразы.

Что представляло собой очень непростую задачу в стране, в которой в руках одного процента населения было сосредоточено свыше сорока процентов национального состояния, в основном нажитого нечестным путем. Первые секретари горкомов партии, руководители провинций, представители партийной верхушки – Линю приходилось арестовывать всех. Случаи взяточничества, хищений, нецелевого использования средств, моральной деградации, погони за привилегиями, мошенничества, растрат и откровенного воровства нарастали как снежный ком.

Пау кивнул:

– Созданная Мао система с самого своего возникновения была поражена коррупцией. Да и могло ли быть иначе? Когда вертикаль власти отчитывается только снизу вверх, ложь становится изворотливой.

– Вот почему вы бежали из страны?

– Нет, товарищ министр. Я покинул Китай, потому что все происходящее начало вызывать у меня отвращение. Были безжалостно истреблены миллионы ни в чем не повинных людей. Столько много гнета и страданий. И тогда, и сейчас нашей родине приходилось несладко. И тут не может быть двух мнений. В Китае находятся шестнадцать из двадцати крупных городов мира с самой неблагоприятной экологией, мы являемся мировым лидером по части выбросов в атмосферу двуокиси серы. Кислотные дожди уничтожают наши поля. Мы загрязняем водоемы, не задумываясь о последствиях. Мы бездумно уничтожаем культуру, историю, национальное самосознание. С чиновников на местах требуют только экономическую отдачу, они политически пассивны. Сама система таит в себе свое собственное разрушение.

Линь осторожно напомнил себе, что все эти обвинения, возможно, делаются только для того, чтобы сбить его с толку. Поэтому он решил сам пойти на хитрость.

– Почему вы не помешали этой женщине забрать светильник?

Пау смерил его взглядом, от которого ему стало не по себе, как бывало от взгляда отца еще в те времена, когда Линь его уважал.

– Вам уже должен быть понятен ответ на этот вопрос.

* * *

Опрокинув мусорный бак, Малоун нашел свой пистолет и устремился в переулок.

Ему следовало бы догадаться.

Посыльная не была жертвой. Просто сообщница, совершившая ошибку.

Добежав до конца переулка, Малоун завернул за угол. Двое его противников находились в ста футах впереди. Они бежали к оживленной набережной канала Хольменс, заполненной машинами, спешащими к главной площади Копенгагена.

Малоун увидел, как парочка метнулась влево и скрылась за углом.

Спрятав пистолет, он стал пробираться сквозь толпу, чередуя вежливые фразы с грубой физической силой.

Впереди показался перекресток со светофором. На противоположной стороне улицы находилось здание Королевского датского театра. Справа виднелся порт Нихавн, вдоль которого тянулись живописные летние кафе, заполненные людьми. Мужчина и женщина спешили по запруженному тротуару вдоль дороги для автомобилей и велосипедной дорожки, направляясь к гостинице «Англетер».

У самого входа в гостиницу притормозил «Вольво».

Мужчина и женщина пересекли велосипедную дорожку и направились к распахнувшейся задней двери машины.

Два хлопка, похожие на звук лопнувших воздушных шаров, – и мужчина, отброшенный назад, упал навзничь на мостовую.

Еще один хлопок – и женщина рухнула рядом с ним.

Из обоих тел на брусчатку вытекли алые ручейки.

Ужас стремительно разлился вокруг, заражая гуляющие толпы. Трое велосипедистов столкнулись между собой, стараясь объехать распростертые тела.

Машина рванула с места.

Тонированные стекла скрыли тех, кто находился внутри. Машина с ревом промчалась мимо и, визжа покрышками, резко повернула влево. Малоун попытался рассмотреть номерной знак, но «Вольво» уже скрылся за Конгенс-Ниторв.

Бросившись вперед, Малоун присел на корточки и пощупал пульс.

Обе жертвы были мертвы.

Упавшие велосипедисты поднимались с мостовой, потирая ссадины.

Встав, Малоун крикнул по-датски:

– Вызовите полицию!

Тяжело вздохнув, он провел рукой по волосам.

Ниточка, ведущая к Кассиопее, оборвалась.

Малоун выбрался из толпы зевак, собравшейся рядом с летним кафе, под окнами гостиницы «Англетер». Потрясенные люди молча таращились на трупы. На тротуарах датской столицы такое зрелище увидишь нечасто.

Завывание сирен вдалеке известило о прибытии помощи.

Это означало, что самому Коттону нужно уходить.

– Мистер Малоун, – негромко произнес голос у него за левым ухом.

Малоун начал было оборачиваться.

– Не надо. Смотрите впереди себя.

Дуло пистолета, воткнувшееся в спину, убедило Малоуна прислушаться к совету неизвестного.

– Я хочу, чтобы вы проходили со мной.

– А если я откажусь?

– Тогда вы не находите Кассиопею Витт.

 

Глава 6

Провинция Шаньси, Китай

22.00

Карл Тан стоял в огромном зале. Перелет на вертолете из Чунцина через горы Циньлин занял почти два часа. Тан покинул Пекин, не только чтобы лично присутствовать при казни Цзинь Чжао, но также чтобы решить еще два дела, оба одинаково важных, первое из которых ждало его здесь, в Шаньси. Колыбель китайской культуры. Один археолог из Министерства науки как-то сказал Тану, что в этих местах где ни копнешь, обязательно наткнешься на какую-нибудь реликвию из истории Китая, насчитывающей шесть тысяч лет.

И сейчас Тан видел перед собой красноречивый тому пример.

В 1974 году крестьяне, рывшие колодец, наткнулись на обширный комплекс подземных склепов, в которых было обнаружено восемь тысяч терракотовых воинов, все в натуральный рост, сто тридцать колесниц и шестьсот семьдесят лошадей – все в плотно сомкнутом боевом строю, безмолвная армия, обращенная лицом на восток, каждая фигура высечена и установлена больше двух тысяч двухсот лет назад. Терракотовое войско охраняло комплекс подземных дворцов, возведенных специально для мертвых вокруг гробницы императора Ин Чжэна, человека, который покончил с пятью столетиями раздробленности и междоусобиц и в конце концов взял себе высокий титул Цинь Ши-хуанди.

Первый император государства Цинь.

На том месте, где когда-то был вырыт первый колодец, сейчас находился музей терракотового войска династии Цинь. Зал с центральной экспозицией музея простирался перед Таном на добрых двести метров, перекрытый сверху стеклянным куполом. Глиняные столбы делили место раскопок на одиннадцать поперечных рядов, вымощенных древним кирпичом. Деревянные своды, когда-то державшиеся на прочных деревянных столбах и балках, давным-давно сгнили. Однако чтобы защитить терракотовых воинов от сырости и сохранить их на века, строители предусмотрительно окружили подземные залы плетеными циновками и слоем глины.

Бессмертное войско Цинь Ши-хуанди не погибло.

Тан молча смотрел на море терракотовых воинов.

Каждая фигура была в грубой рубахе, ремне, обмотках и сандалиях с квадратными носами. Ученые определили восемь основных типов лиц, однако среди восьми тысяч воинов не было двух одинаковых. Одни стискивали рты и смотрели прямо перед собой – олицетворение самообладания и стойкости. Другие демонстрировали мужество и уверенность. Но были и те, в чьих чертах читалась мудрость закаленных в боях ветеранов. Поразительно, но застывшие фигуры, несчетное число раз повторенные в нескольких определенных позах, в целом создавали впечатление движения.

Тан уже бывал здесь прежде. Он неспешно прошелся мимо лучников, воинов с мечами, лошадей, впряженных в колесницы, вдыхая запахи плодородной земли Шаньси, представляя себе размеренный топот марширующих ног.

Здесь Тан ощущал небывалый прилив сил.

Сам Цинь Ши-хуанди ходил по этой священной земле. На протяжении двухсот пятидесяти лет, вплоть до 221 года до нашей эры, семь отдельных царств – Ци, Цзинь, Лу, Чу, Си, Вэй и Цинь – боролись за господство. Цинь Ши-хуанди положил конец этим распрям, покорив своих соседей и основав империю, в которой вся власть принадлежала лично ему. Со временем вся страна получила его имя. «Цинь», переделанное так, чтобы его мог произнести европеец.

Чинь.

Чина – Китай.

Тан не мог оставаться равнодушным к таким великим свершениям, и хотя Цинь Ши-хуанди жил много столетий назад, его влияние ощущалось и по сей день. Он первый разделил страну на области, которые, в свою очередь, были разделены на мелкие уезды. Он отменил феодальную систему и покончил с удельными властителями. При нем были введены единые стандарты веса, длины и денежной единицы. Был составлен общий кодекс законов. Цинь Ши-хуанди строил дороги, возводил стену для защиты северной границы. При нем строились города. Что гораздо важнее, на смену множеству различных систем письма, не имеющих ничего общего между собой, пришла единая письменность.

Но первый император не был идеальным.

Он принимал суровые законы, вводил тяжелые налоги, забирал людей тысячами для военной службы и строительных работ. В его правление погибли миллионы людей. «Начать дело нелегко, но гораздо труднее удержать успех». Преемники Цинь Ши-хуанди не смогли усвоить урок первого императора, позволив крестьянским бунтам перерасти в полномасштабное восстание. Через три года после смерти основателя империя развалилась.

На смену пришла новая династия.

Хань.

Чьи потомки продолжали играть главенствующую роль и по сей день.

Тан был истинным хань. Родом он был из провинции Хунань, еще одной жаркой, влажной области на юге страны, родины многих революционных мыслителей, самым видным из которых был Мао Цзэдун. Тан учился в Хунаньском технологическом институте, затем перевелся в Пекинскую геологическую академию. Окончив ее, работал техником, а затем политическим инструктором в отряде геомеханической разведки, затем стал ведущим инженером и секретарем партийного комитета Центрального геологического бюро. Тогда партия впервые обратила на него внимание, и Тан был направлен сперва в провинцию Ганьсу, а затем в Тибетский автономный район, где заработал репутацию как ученого-геолога, так и администратора. Со временем он вернулся в Пекин и прошел путь от младшего сотрудника до секретаря отдела Центрального комитета партии. Три года спустя Тана уже избрали членом ЦК. И вот сейчас он был секретарем Центрального комитета КПК, заместителем председателя Госсовета КНР. Оставался последний шаг до вершины политического треугольника.

– Товарищ министр!

Услышав эти слова, Тан обернулся. К нему приблизился куратор музея. По его робкой походке и неестественному выражению лица Тан понял: что-то случилось.

Он стоял на огражденном перилами настиле, окружающем шахту номер один, в пятнадцати метрах над терракотовыми фигурами. Выставочный зал площадью шестнадцать тысяч квадратных метров закрылся на ночь, однако верхний свет в этом похожем на ангар сооружении продолжал гореть согласно распоряжению Тана.

– Мне сообщили о вашем визите, – сказал куратор. У него на шее ожерельем болтались очки на цепочке.

– Перед тем как отправиться в шахту номер три, я хотел побыть здесь, – объяснил Тан. – Вид всех этих воинов никогда не перестает меня восхищать.

Рядом находились еще шесть выставочных залов, погруженных в темноту, а также театр, книжные киоски и всевозможные ларьки и магазинчики, которые завтра будут продавать сувениры небольшой толике из тех двух миллионов туристов, что ежегодно приезжают сюда посмотреть так называемое восьмое чудо света.

Тан относился к этой характеристике с бесконечным презрением.

На его взгляд, это было единственное настоящее чудо света.

– Товарищ министр, нам нужно поговорить.

Куратор, интеллектуал консервативных взглядов, принадлежал к национальному меньшинству хуэй-цзу, из чего следовало, что он достиг потолка карьеры. Весь комплекс Цинь Ши-хуанди находился в ведении Министерства науки, которое возглавлял Тан, поэтому куратор, естественно, прекрасно понимал, чью сторону ему принять.

– У меня возникли определенные проблемы, – начал куратор.

Тан молча ждал разъяснений.

– Открытие было сделано два дня назад. Я немедленно связался с вами и запретил рассказывать об этом кому бы то ни было, но, боюсь, мое распоряжение не было воспринято всерьез. Среди археологов пошли… разговоры. Кое-кому известно, что мы проникли в новую гробницу.

Тан не желал это слушать.

– Понимаю, вы хотели сохранить открытие в тайне. Однако эта задача оказалась невыполнимой.

Здесь было не место для такого разговора, поэтому Тан потрепал куратора по плечу, успокаивая его, и сказал:

– Проводите меня в шахту номер три.

* * *

Выйдя из здания, они пересекли погруженную в темноту площадку, направляясь к другому массивному строению, освещенному изнутри.

Шахта номер три была обнаружена в двадцати метрах к северу от шахты номер один и в ста двадцати метрах к востоку от шахты номер два. Самое маленькое по площади место раскопок, оно имело подковообразную форму и занимало всего каких-то пятьсот квадратных метров. Здесь были обнаружены только шестьдесят восемь терракотовых воинов и одна колесница, запряженная четверкой лошадей, причем они не были расставлены боевым строем.

Внезапно пришло прозрение.

Одежда, позы и расстановка фигур говорили о том, что в шахте номер три находился командный пункт подземной армии. Здесь были одни только военачальники и командиры. Простые воины стояли спиной к стене, сжимая бронзовые древки без наконечников – церемониальное оружие, которое имелось только у почетной гвардии императора. Вдобавок расположение колодца в дальнем северо-западном углу обеспечивало то, что он находился под надежной защитой войск в двух других колодцах. При жизни Цинь Ши-хуанди собирал под свои знамена миллион хорошо вооруженных воинов, тысячу колесниц и десять тысяч всадников, что позволило ему «торжествовать над всем миром». Несомненно, и после смерти он рассчитывал на нечто подобное.

Тан спустился по высеченным в земле ступеням в шахту номер три.

Яркие лампы над головой освещали сюрреалистическую сцену. Первую нишу занимали конюшня и колесница. Два коротких коридора, отходящие от конюшни вправо и влево, соединяли ее с двумя более просторными залами.

Дождавшись, когда они спустятся под землю, Тан обратился к куратору.

– Я рассчитывал на вас, – сказал он, – надеялся, что эта находка будет сохранена в тайне. Раз вы не смогли справиться с этой задачей, наверное, руководство работами следует поручить кому-то другому.

– Уверяю вас, товарищ министр, в настоящее время обеспечен режим полной секретности. Я просто хотел предупредить вас о том, что о находке стало известно кое-кому помимо тех, кто первым проник в колодец.

– Опишите еще раз, что было обнаружено.

– Мы обратили внимание на трещину в стене. – Куратор указал направо. – Вот здесь. Раньше считалось, что шахта здесь заканчивается, однако это оказалось не так.

Тан увидел в глиняной стене зияющую дыру, рядом с которой возвышалась куча земли.

– У нас не было времени убрать мусор, – продолжал куратор. – После предварительного осмотра места я тотчас же остановил раскопки и связался с вами.

От стоящего поблизости трансформатора отходило переплетение плоских кабелей. Тан не отрывал взгляда от отверстия. Внутри горел яркий свет.

– Это новый зал, товарищ министр, – объяснил куратор. – О существовании которого до сих пор никто не подозревал.

– Ну а неприятный сюрприз?

– Он внутри, ждет вас.

В отверстии мелькнула чья-то тень.

– Он провел там целый день, – сказал куратор. – В соответствии с вашим распоряжением. Работает.

– Ему никто не мешал?

– Как вы приказали.

 

Глава 7

Антверпен

Линь Йон задумчиво смотрел на Пау Веня, злясь на себя за то, что недооценил этого скрытного старика.

– Оглянитесь вокруг, – предложил Пау. – Это свидетельства величия китайского народа, и возраст некоторых насчитывает шесть тысяч лет. В то время как западная цивилизация еще только зарождалась, в Китае ковали железо, стреляли из арбалетов и составляли карты земель.

Терпение Линя иссякло.

– К чему вы мне все это рассказываете?

– Известно ли вам, что сельское хозяйство в Китае четвертого века до нашей эры было более развитым, чем в Европе в восемнадцатом столетии? Наши предки знали, что такое пропашные культуры, они понимали, зачем нужно выпалывать сорняки, им были известны ря́довая сеялка, железный плуг и конская упряжь за сотни лет до того, как все это появилось в других культурах. Мы настолько опережали все остальные народы, что это даже не поддается сравнению. А теперь скажите, товарищ министр, что произошло? Куда делось наше главенствующее положение?

Ответ был очевиден, и Пау это прекрасно понимал, однако Линь не собирался произносить вслух эти мятежные слова, опасаясь, что дом старого ученого может прослушиваться.

– Один британский ученый исследовал этот феномен несколько десятилетий назад, – продолжал Пау, – и пришел к заключению, что больше половины основополагающих изобретений и открытий, на которых зиждется современный мир, пришли из Китая. Но кому это известно? Сами китайцы невежественны. В анналах истории есть рассказ о том, что когда в семнадцатом веке миссионеры-иезуиты впервые показали китайцам механические часы, те были поражены, не подозревая о том, что именно их предки изобрели этот механизм больше тысячи лет назад.

– Все это не имеет отношения к делу, – дал ясно понять Линь, играя на тех, кто, возможно, слушал этот разговор.

Пау указал на письменный стол из красного дерева у противоположной стены. На нем были принадлежности для каллиграфии – чернила, абразивный камень, кисточки и бумага, аккуратно разложенные вокруг переносного компьютера.

Они подошли к столу.

Пау постучал по клавиатуре, и экран ожил.

Мужчина стоял выпрямившись во весь рост. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Черты лица его были скорее монгольскими, чем китайскими; черные волосы были забраны в свободный пучок. На нем была белая рубаха с широкими рукавами, отделанная по вороту светло-зеленой вышивкой. Его окружали трое мужчин в черных шароварах и длинных серых халатах, поверх которых были надеты короткие темно-синие жилеты.

Мужчина сбросил рубаху, открывая полностью обнаженное бледное мускулистое тело. Двое помощников туго перетянули ему живот и бедра белыми бинтами. После того как они закончили, мужчина выпрямился, и третий помощник вымыл ему обнаженный член и мошонку.

Омовение повторялось трижды.

Затем мужчина уселся в кресло, полуоткинувшись назад и широко раздвинув ноги. Двое помощников крепко схватили его за щиколотки. Третий участник ритуала подошел к лакированному столику и взял с подноса кривой нож с растрескавшейся костяной рукояткой.

Подойдя к мужчине в кресле, он спросил отчетливым, повелительным голосом:

– Ху хуэй пу ху хуэй?

Мужчина застыл, обдумывая вопрос – «ты будешь сожалеть или нет?» – и наконец отрицательно покачал головой, не выказывая ни страха, ни неуверенности.

Помощник кивнул. Затем двумя быстрыми взмахами ножа отсек мужчине мошонку и член. Он резал у самого туловища, не оставив ничего.

Никто из присутствующих не проронил ни звука.

Двое помощников крепко держали дергающиеся ноги мужчины.

Хлестала кровь, но третий помощник обработал рану, причинив этим невыносимую боль сидящему. По-прежнему не было произнесено ни звука. На лице сидящего отобразились страшные мучения, однако он взял себя в руки.

Рану залепили чем-то вроде бумаги, смоченной в воде, в несколько слоев, до тех пор пока не прекратила сочиться кровь.

Мужчине помогли подняться на ноги. Он дрожал, у него на лице было написано восхищение, смешанное с ужасом.

– Затем его водили по комнате в течение двух часов, и лишь после этого позволили лечь, – сказал Пау.

– Что… что это было? – дрожащим голосом спросил Линь, даже не стараясь скрыть шок, вызванный просмотром видео.

– Ритуал, который повторялся в истории нашей страны сотни тысяч раз. – Пау замялся. – Рождение евнуха.

Линь был наслышан о евнухах и той сложной роли, которую они играли в Китае на протяжении двух с половиной тысяч лет. Считалось, что императорам вручены мистические «полномочия небес», чем формально обосновывалось их право на власть. Для создания чудодейственной ауры личная жизнь императорской семьи была отгорожена от посторонних глаз, чтобы никто не мог наблюдать их человеческие изъяны. Лишь женоподобные евнухи, обязанные императору своей жизнью, считались смиренными существами, которым позволялось лицезреть эти слабости. Такая система оказалась настолько удачной, что закрепилась в веках. Однако постоянное близкое общение с императором открывало перед евнухами огромные возможности. Лишенные надежды иметь детей, они вроде бы не должны были стремиться к политической власти, которую можно было бы передать своим сыновьям, и при этом им также вроде не нужны были богатства.

Однако это оказалось не так.

Со временем императоры превратились в игрушки в руках этих изгоев, ставших могущественнее любых придворных. Многие императоры за всю свою жизнь так ни разу и не встречались со своими царедворцами. Вместо этого все указы и распоряжения передавали из дворца евнухи, и никто не мог сказать, кто на самом деле их издает. Лишь самые порядочные и сознательные правители избежали влияния евнухов, однако такие встречались крайне редко. Наконец в начале двадцатого столетия последнего императора изгнали из дворца, и система евнухов была упразднена.

– Евнухи больше не существуют, – заявил Линь.

– Почему вы так думаете?

Все мысли о том, что разговор может записываться, отступили.

– Кто вы такой?

– Я человек, который по достоинству ценит наше прошлое. Человек, ставший свидетелем безразборчивого уничтожения всего того, что свято чтилось на протяжении тысячелетий. Я китаец.

Линю было известно, что Пау родился в северной провинции Ляонин, после чего получил образование во Франции, в те времена, когда китайским юношам позволялось учиться в зарубежных университетах. Прекрасно начитанный, автор шести исторических трудов, он смог уцелеть в ходе всех чисток Мао, что, по мнению Линя, уже само по себе было подвигом. В конце концов Пау позволили покинуть страну – редчайшее событие, – причем вместе со своим личным имуществом. И все же…

– Вы говорите о предательстве, – ясно дал понять Линь.

– Я говорю правду, товарищ министр. И, полагаю, в глубине души вы думаете так же.

Линь пожал плечами:

– В таком случае вы ошибаетесь.

– Тогда почему вы до сих пор находитесь здесь? Почему продолжаете меня слушать?

– Зачем вы показали мне это видео?

– Столкнувшись со смертью, тот, кто готов умереть, останется жить, а тот, кто полон решимости жить, умрет. Эта же самая мысль выражается другими словами. «Шан ву чжу ти».

Линь уже слышал это выражение.

«Убрать лестницу, поднявшись вверх».

– Самая распространенная интерпретация этой фразы призывает нас заманить врага в ловушку и отрезать ему путь к отступлению, – объяснил Пау. – Жадных завлекают обещаниями богатства. Самонадеянных – демонстрацией слабости. Непоколебимых – хитростью. К какой категории относитесь вы, товарищ министр?

– Кто завлекает меня в ловушку?

– Карл Тан.

– На самом деле мне почему-то кажется, что завлекаете меня в ловушку вы. Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы показали мне это видео?

– Чтобы доказать, как мало вы знаете о том, что происходит вокруг вас. Ваш лицемерный комитет преследует продажных чиновников и бесчестных партийных руководителей. Вы гоняетесь за призраками, в то время как истинная угроза подкарауливает вас. Даже в вашем собственном обособленном неприкосновенном мирке, который вы тщеславно именуете совестью партии, вы окружены врагами. Евнухи по-прежнему существуют, товарищ министр.

– Откуда вам все это известно?

– Потому что я – один из них.

 

Глава 8

Кассиопею Витт затолкнули обратно в комнату, бывшую ее тюрьмой на протяжении последних двух дней. Ее рубашка промокла насквозь, легкие горели от недостатка кислорода.

Дверь наглухо захлопнулась.

Лишь теперь Кассиопее позволили сорвать с глаз повязку.

Ее камера размером четыре на два метра находилась предположительно под лестницей, поскольку одна стена была скошена под острым углом. Окна отсутствовали, свет исходил от тусклой лампочки под потолком, которую никогда не гасили. Никакой мебели, только тонкий матрац на дощатом полу. В те редкие разы, когда ее выводили из комнаты, Кассиопея старалась разузнать как можно больше о том, где она находилась. Судя по всему, это был отдельный дом; расстояние отсюда до комнаты пыток всего несколько шагов, а посредине туалет, куда ее водили дважды.

Но где она?

Два дня назад Кассиопея находилась в Антверпене.

Наклонившись вперед, она положила руки на колени. Обессиленные ноги обмякли, сердце гулко колотилось, ее била дрожь.

Дважды Кассиопею привязывали к доске и закрывали полотенцем ее лицо. Она считала, что способна вытерпеть все, однако это чувство утопления, когда руки и ноги были стянуты путами, а голова находилась ниже ног, оказалось невыносимым. Кассиопея где-то прочитала, что насилию над разумом не нужны кулаки.

Теперь она в это верила.

Она сомневалась, что вытерпит еще один сеанс.

Ближе к концу первого сеанса Кассиопея втянула в игру Малоуна, что показалось ловким ходом. За те несколько часов, прошедших между тем, как она покинула дом Пау Веня, и тем, как ее схватили, она запросто могла передать артефакт кому-то другому.

И, похоже, ей поверили.

Ей приходилось рассчитывать только на одного Коттона.

И она не могла отдать этим людям то, что они от нее требовали. Они ее убьют? Маловероятно – по крайней мере, до тех пор, пока не свяжутся с Копенгагеном.

Ну а потом?

Кассиопея не хотела думать об этом.

Она гордилась тем, что не молила о пощаде, не скулила, не выдала себя.

Но она выдала Коттона.

И опять же, он много раз повторял, что, если ей когда-либо что-то понадобится, она не должна колебаться. Кажется, нынешняя ситуация полностью подходила под такое определение.

На протяжении последних двух дней Кассиопея решала головоломки, вспоминала исторические даты, стараясь гнать прочь плохие мысли. Перемножала в уме пятизначные числа.

Однако ей помогали держаться также мысли о Малоуне.

Он был высокий и красивый, с сияющими светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Когда-то Кассиопея считала его холодным и бесчувственным, однако за последний год она выяснила, что это не так. Им пришлось через многое пройти вместе.

Она ему доверяла.

Ее дыхание успокоилось. Сердце замедлило стук.

Натянутые нервы расслабились.

Кассиопея выпрямилась во весь рост и потерла затекшие запястья.

Ей нет еще и сорока, а она опять попала в ту еще переделку. Однако обычно ей удавались все ее начинания, да еще какие. На самом деле ее проект воссоздания французского за́мка XIV века с использованием только инструментов и материалов, доступных семьсот лет назад, продвигался полным ходом. Несколько недель назад управляющий доложил Кассиопее, что работы выполнены на десять процентов. Она собиралась более полно посвятить себя этому, но все планы нарушил звонок из Китая.

– Они его похитили, Кассиопея. Он исчез!

Лев Соколов был не из тех, кто впадает в панику по пустякам. Больше того, это был умный, ловкий, немногословный человек. Родившийся и выросший в бывшем Советском Союзе, Соколов бежал из страны и в конце концов оказался – подумать только! – в Китае.

– Мой сын играл у бабушки на огороде, – дрогнувшим голосом произнес по-русски Соколов, – и тут проходивший мимо сосед предложил отвести его к нам домой, поскольку он все равно шел в ту сторону. Бабушка согласилась. Это произошло восемь недель назад.

– Что говорит сосед?

– Мы сразу же пошли к нему домой. Он заявил, что дал мальчику немного денег на сладости, после чего оставил его в квартире. Ублюдок лжет! Он продал моего сына, Кассиопея. Я в этом уверен. Другого объяснения быть не может.

– Что сделала полиция?

– Власти стараются не говорить о похищениях детей. Для них это единичный изолированный случай, все находится под контролем. Однако это не так. В стране ежедневно бесследно пропадает двести детей.

– Этого не может быть!

– Однако это так. И вот теперь мой мальчик оказался в их числе.

Кассиопея не находила что сказать.

– У нас нет выбора, – в голосе Соколова прозвучало неприкрытое отчаяние. – Средства массовой информации контролируются властями и палец о палец не ударят. Полиция не желает даже разговаривать с нами. Даже группа поддержки родителей, которая занимается подобными делами, вынуждена действовать в обстановке секретности. Мы развесили повсюду объявления, но полиция пригрозила арестовать нас, если мы будем делать так и дальше. Никто не хочет напоминаний о проблеме, которая официально не существует. – Он помолчал. – Моя жена не находит себе места от горя. Я опасаюсь, как бы у нее не помутился рассудок. Больше мне обратиться не к кому. Мне нужна твоя помощь.

На такую просьбу Кассиопея не могла ответить отказом.

Пять лет назад Лев Соколов спас ей жизнь, и она была перед ним в долгу.

Поэтому Кассиопея получила тридцатидневную туристическую визу, купила билет в Пекин и вылетела в Китай.

Она легла животом на циновку и уставилась на стену из необработанного гипса. Ей уже были известны наизусть все трещинки и неровности. В одном углу обосновался паук, и вчера Кассиопея увидела, как он поймал муху.

Она посочувствовала несчастной мухе.

Неизвестно, когда ее в следующий раз поведут на допрос. Все зависело от Коттона.

Кассиопее опостылела эта тесная камера, однако от нее зависела судьба четырехлетнего мальчика. От нее зависела судьба Льва Соколова.

И она все испортила.

Шаги за дверью известили о приближении одного из тюремщиков. Это было что-то необычное. До сих пор к Кассиопее приходили пять раз. Дважды, чтобы отвести ее на допрос, еще один раз ей оставили миску риса и вареной капусты и дважды ее водили с завязанными глазами в туалет, расположенный в нескольких шагах по коридору.

Неужели похитители обнаружили, что Коттон – это тупик?

Вытянув руки над головой, Кассиопея прижала ладони к деревянным половицам, пульсирующим в такт шагам.

Пора что-то предпринять, даже если это действие будет неправильным.

Кассиопея успела запомнить простую рутину. Щелкнет отпираемый замок, дверь со скрипом повернется на петлях, после чего невидимый тюремщик швырнет в камеру повязку. Сам он войдет только после того, как эластичная повязка надежно закроет Кассиопее глаза. Кассиопея предполагала, что тюремщик вооружен, и он определенно был не один, поскольку оба раза пытали ее, по крайней мере, двое. Вопросы ей задавал один и тот же мужчина, который затем общался с Малоуном через компьютер, обезличенным измененным голосом.

В замке зашерудил ключ.

Дверь открылась. Кассиопея закрыла глаза. Никто не швырнул в камеру повязку. Чуточку приоткрыв глаза, Кассиопея увидела появившийся ботинок. Затем другой. Быть может, пришло время кормежки? В прошлый раз еду ей оставили в камере; она спала, отключившись от усталости. А что, если тюремщики решили, что мучения ее сломили и она больше не представляет собой опасность?

Кассиопея действительно физически устала, мышцы ее ныли, суставы болели.

Но благоприятную возможность ни в коем случае нельзя упускать.

В комнату вошел мужчина.

Кассиопея уперлась руками в пол, развернулась и сбила вошедшего с ног ловкой подножкой.

Поднос с хлебом и сыром с грохотом упал на пол.

Вскочив на ноги, Кассиопея с силой обрушила каблук ботинка мужчине в лицо. Что-то хрустнуло, вероятно, нос. Кассиопея еще раз ударила его ногой по лицу. Ударившись затылком о половицу, мужчина затих.

Еще один пинок под ребра, для полного спокойствия.

Однако схватка произвела шум. И где-то поблизости маячит еще одна угроза. Ощупав распростертого на полу тюремщика, Кассиопея обнаружила пистолет в кобуре под мышкой. Выхватив оружие из кобуры, она проверила обойму.

Полная.

Пора уходить из этого негостеприимного места.

 

Глава 9

Копенгаген

Малоун посмотрел на своего похитителя. Они покинули оживленную улицу до прибытия полиции, завернули за угол и теперь направлялись обратно к Стрёгет.

– Имя у вас есть? – спросил Малоун.

– Зови меня Иван.

Заметный русский акцент, с каким говорил по-английски неизвестный, делал это имя вполне оправданным, как и его внешность: невысокий, коренастый, с черными волосами, тронутыми сединой. На красном одутловатом лице доминировал широкий славянский нос, а двухдневная щетина на щеках и подбородке блестела от пота. Костюм сидел отвратительно. Иван спрятал пистолет. Теперь они стояли на небольшой площади, в тени Круглой башни оборонительного сооружения XVII века, со стофутовой высоты которой открывался панорамный вид на окрестности. В самом сердце Стрёгет приглушенный шум транспорта почти не был слышен – только стук каблуков по брусчатке и детский смех. Малоун и его похититель остановились под навесом, у кирпичной стены.

– Это ваши люди убили тех двоих? – спросил Малоун.

– Они полагают, мы приходим, чтобы их похищать.

– Не желаете просветить меня, как вы узнали о Кассиопее Витт?

– Примечательная женщина. Если я быть помоложе, если бы весить фунтов на сто меньше… – Иван помолчал. – Но ты вряд ли хочешь это слушать. Витт вмешивается в одно дело, в которое ничего не смыслит. Надеюсь, что ты, бывший сотрудник американские спецслужбы, поймешь проблему лучше.

– Это единственная причина, почему я здесь стою.

Похоже, русский понял его невысказанную вслух мысль.

Переходи к делу, черт побери.

– Да, ты без труда со мной справляешься, – кивнул Иван. – Я есть толстый русский в отвратительный физический форма. И еще я есть глупый. Все мы такие, правильно?

От Малоуна не укрылся прозвучавший в его словах сарказм.

– Положим, от вас я избавлюсь. Но от того мужчины в синей куртке, который стоит под деревом на противоположной стороне, и еще одного, у входа в Круглую башню… Сомневаюсь, что мне удастся от них уйти. Они не толстые и в отличной форме.

Иван усмехнулся:

– Меня предупреждать, что ты знаешь свой дело. Два года без практики ничего не изменять.

– Похоже, с тех пор как я удалился на покой, хлопот у меня больше, чем когда я был на государственной службе.

– Все есть так плохо?

– Вам лучше говорить быстро, а то я, возможно, рискну попытать счастья с вашими приятелями.

– Незачем быть герой. Витт помогает один человек по имени Лев Соколов. Бывший русский, живет в Китае. Пять лет назад Соколов жениться на китайский гражданка и покидает страну вопреки российское правительство. Он бежать из России, а когда он оказывается в Китае, уже нельзя ничего поделать.

– По-моему, это устаревшие новости.

– Мы думали, Соколов умирает. Это не так.

– Так что же произошло?

– Соколов имеет четырехлетний сын, которого недавно похищать. Он позвонить Витт, и она отправляется искать мальчика.

– И это вас беспокоит? А что насчет полиции?

Иван покачал головой:

– В Китае каждый год пропадать тысячи детей. Все дело в том, что нужно иметь сына. В Китае это есть обязательно. Сын несет родовой фамилию. Он помогает родителям в старости. Забудь о дочери. Важен только сын. Для меня это есть какая-то бессмыслица.

Малоун молча слушал.

– Китайская политика «одна семья – один ребенок» – это есть кошмар, – продолжал Иван. – Родители должны получать разрешение завести ребенок. Иначе им есть огромный штраф – китаец зарабатывает столько за целый год. Как можно обеспечить наверняка сын с первой попытки? – Русский щелкнул короткими толстыми пальцами. – Купить его.

Малоуну уже приходилось читать об этой проблеме. От нежеланных девочек избавлялись всеми возможными способами – если было еще не поздно, прибегали к аборту, если же ребенок все же рождался, его бросали. Как следствие, десятилетия политики «одна семья – один ребенок» привели к существенному сокращению относительного числа женщин.

– Беда Соколова есть в том, – закончил Иван, – что он борется с преступная сеть. – Он развел своими короткими руками. – Это еще хуже, чем в России.

– Такое трудно себе представить.

– В Китае преступление бросать, похищать и продавать детей, но покупать ребенок можно законно. Маленький мальчик стоит девятьсот американских долларов. Большие деньги, если рабочий зарабатывает тысяча семьсот долларов в год. Соколову не имеет никакой шансы.

– Значит, Кассиопея отправилась ему помогать. Пусть будет так. Какое вам до этого дело?

– Четыре дня назад она приезжает в Антверпен, – сказал Иван так, будто это все объясняло.

– Чтобы найти здесь мальчика?

– Нет. Чтобы найти мальчик, она должна сначала найти кое-что-то еще.

Наконец до Малоуна дошло.

– Нечто такое, что, судя по всему, нужно вам?

Иван молча пожал плечами.

У Малоуна перед глазами снова возникли видеокадры пытки.

– Кто захватил Кассиопею?

– Плохие люди.

Малоуну это совсем не понравилось.

– Тебе приходиться иметь дело с евнухи?

* * *

Услышав это откровенное признание Пау Веня, Линь Йон растерялся, то ли ему восхищаться, то ли испытывать омерзение.

– Вы евнух?

– Меня подвергли такой же церемонии, как та, которую вы только что видели, вот уже почти сорок лет назад.

– Зачем вы пошли на это?

– Именно так я хотел распорядиться своей жизнью.

Линь прилетел в Бельгию, надеясь, что у Пау Веня могут быть ответы на интересующие его вопросы. Однако встреча со старым ученым породила целое множество новых пугающих вопросов.

Пау жестом предложил покинуть выставочный зал и вернуться во внутренний дворик. Полуденный воздух прогрелся, солнце ярко сияло на безоблачном небе. Несметные полчища пчел атаковали ароматные весенние цветы. Хозяин и его гость остановились у круглого стеклянного аквариума диаметром целый метр, в котором плавали яркие золотые рыбки.

– Товарищ министр, – первым нарушил молчание Пау, – в мое время в Китае все было перевернуто вверх дном. До смерти Мао и в первое время после нее правительство действовало вслепую, мечась от одной провальной программы к другой. Никто не смел высказывать свое сомнение. Горстка людей принимала решения, влиявшие на судьбы миллионов. Когда наконец Дэн Сяопин открыл страну окружающему миру, это был очень смелый шаг. Я надеялся, что перед нами открылась дорога к успеху. Однако перемены оказались поверхностными. Вид одинокого безоружного студента, противостоящего танку на площади Тяньаньмынь, отпечатался в сознании всего мира. Это один из образов, определяющих лицо двадцатого столетия. Что вам прекрасно известно.

Да, Линь это понимал.

Он был там, в тот день, 4 июня 1989 года, когда терпение правительства иссякло.

– И как поступил после этого Дэн Сяопин? – продолжал Пау. – Притворился, будто ничего этого не было, и двинулся дальше совершать новые глупости.

Линь почувствовал необходимость сказать свое слово.

– Странно слышать такое от человека, который помогал выковывать эту политику.

– Я ничего не выковывал, – возразил Пау, и впервые в его голосе прозвучали гневные нотки. – Я все это время разъезжал по провинциям.

– Воруя.

– Сохраняя.

Линю по-прежнему не давало покоя видео.

– Почему этого мужчину оскопили?

– Он вступил в братство. Посвящение состоялось три месяца назад. Сейчас он уже полностью поправился и работает вместе со своими братьями. После операции ему трое суток не разрешали ничего пить. Вы видели, как один из помощников заткнул ему мочеиспускательный канал, прежде чем перебинтовать рану бумагой. Если на четвертый день, после удаления затычки, моча течет, это означает, что операция прошла успешно. В противном случае посвященного ждет мучительная смерть.

Линь не мог поверить, что кто-то по доброй воле готов подвергнуться такому зверству. Но он знал, что Пау говорит правду. В истории Китая через это прошли сотни тысяч. После падения в середине семнадцатого столетия династии Мин больше ста тысяч евнухов были изгнаны из столицы. Упадок эпох Хань, Тан и Мин приписывался евнухам. Коммунистическая партия Китая использовала их как символ безграничной алчности.

– Любопытно, – продолжал Пау, – что из сотен тысяч тех, кто подвергся оскоплению, умерли лишь считаные единицы. Еще одно наше китайское новшество. Мы, как никто другой, научились делать евнухов.

– О каком братстве вы говорили? – спросил Линь, не скрывая своего раздражения.

– Оно называется «Ба».

Линь никогда о таком не слышал. Впрочем, могло ли быть иначе? Его задача заключалась в том, чтобы защищать правительство и народ от коррупции в любых ее проявлениях. Для достижения этой цели он был наделен небывалыми полномочиями. Ему приходилось отчитываться напрямую перед Центральным комитетом партии и лично председателем Госсовета. Даже Карл Тан, первый заместитель председателя, не мог вмешиваться в его работу, хотя он неоднократно пытался это сделать. В соответствии с указаниями Центрального комитета, Линь лично создал элитное следственное управление, и на протяжении последних десяти лет крепла его репутация безукоризненной честности.

Однако ему никогда не приходилось сталкиваться ни с каким братством «Ба».

– Что это такое? – спросил он.

– Имея в своем распоряжении такие ресурсы, вы определенно могли бы знать больше. Но теперь вы знаете, где искать.

Линя выводил из себя этот снисходительный тон.

– Где?

– Повсюду вокруг.

Линь покачал головой:

– Вы не только вор, вы еще и лжец.

– Я просто старик, которому известно гораздо больше, чем вам, – по самым разным вопросам. Но меня поджимает время. У вас же, напротив, этого добра полно.

– Вы ничего обо мне не знаете.

– Наоборот, мне известно очень много. Вы прошли путь от капитана, командира роты до командующего Пекинским военным округом – большая честь, которой удостаиваются только те, кому полностью доверяет правительство. Вы были членом уважаемого Центрального военного комитета, когда председатель Госсовета лично назначил вас на должность председателя Комитета партийного контроля.

– На меня должно произвести впечатление то, как досконально вы изучили мою официальную биографию? Все это выложено в Интернете на обозрение всего мира.

Пау пожал плечами:

– Мне известно гораздо больше, товарищ министр. Ваша личность интересует меня уже довольно давно. Председатель Госсовета принял непростое решение, но, должен сказать, он не ошибся, остановив свой выбор на вас.

Линю было известно, что многие выступали против его назначения на должность председателя Комитета партийного контроля. Эти люди не хотели видеть военного во главе следственного управления, обладающего полномочиями изучать деятельность всех и каждого.

Но он делом доказал неправоту скептиков.

– Откуда вам известно о том, что решение далось непросто?

– Мы с председателем Госсовета много разговаривали о вас.

 

Глава 10

Провинция Шаньси, Китай

Карл Тан приказал директору музея оставаться внутри здания шахты номер три и дежурить на первом этаже. Он хотел, чтобы ему никто не помешал. Хотя на самом деле не опасался этого. Тан был вторым по могуществу человеком в Китае; впрочем – и это его просто бесило, – находились те, кто говорил то же самое про Линь Йона.

Тан выступал решительно против назначения Линя, однако председатель Госсовета отмел все возражения, заявив, что Линь Йон обладает твердым характером и сможет обуздать силу с помощью рассудка. Судя по всем отзывам, так оно и произошло.

Но Линь был последователем конфуцианства.

В этом не было никаких сомнений.

Сам Тан был легистом.

Эти два термина определяли политику Китая на протяжении почти трех тысяч лет. Каждому императору вешали тот или иной ярлык. Мао Цзэдун заявил о полной ликвидации этой борьбы двух противоположностей, утверждая, что народной революции нет никакого дела до терминов, однако на самом деле ничего не изменилось. Коммунистическая партия, как и императоры до нее, проповедовала конфуцианство, в то же время обладая безжалостной властью легистов.

Ярлыки.

Они создавали определенные проблемы.

Но они также могли оказаться полезными.

Тан надеялся, что в течение ближайших нескольких минут определится, какой конец спектра сыграет свою роль в предстоящей схватке с Линь Йоном.

Он шагнул в сооруженную наспех дверь.

Сырое, затхлое помещение за ней многие столетия назад было вырыто в земле и запечатано глиной и камнями. Проведенный искусственный свет освещал квадратный в плане зал со стороной около пяти метров. Тишина, запах плесени и толстый слой пыли заставили Тана почувствовать себя незваным пришельцем, вторгнувшимся в древнюю гробницу.

– Это ни с чем не сравнится, – произнес человек, находившийся внутри.

Тану требовалось получить точное представление о находке, и он верил, что такое представление поможет ему составить этот жилистый ученый с узким подбородком.

На трех каменных столах, покрытых толстым слоем пыли, лежали хрупкие бурые листы, сложенные стопками.

Тан сразу догадался, что это такое.

Сокровищница шелковых страниц, покрытых едва различимыми иероглифами и рисунками.

Рядом кучками лежали бамбуковые дощечки, связанные пучками; на каждой выстраивались столбики иероглифов. Когда эти мысли запечатлевали для потомков, бумаги еще не существовало – а папирус в Китае никогда не использовался, только шелк и бамбуковые дощечки, что оказалось как нельзя лучше, поскольку и тот и другой материалы сохраняются веками.

– Это утерянная библиотека Цинь Ши-хуанди? – спросил Тан.

Ученый кивнул:

– Могу утверждать это с большой долей вероятности. Здесь сотни рукописей. Посвященных самым различным вопросам. Философия, политика, инженерное дело, военное искусство, математика, каллиграфия, музыка и даже искусство стрельбы из лука и управления лошадьми. По всей видимости, это крупнейшее собрание знаний из первых рук времен первого императора.

Тан понял, что подразумевалось под этим утверждением. В 1975 году было обнаружено более тысячи бамбуковых дощечек, относящихся к династии Цинь. Ученые провозгласили это крупнейшей находкой, однако дальнейшие исследования поставили под сомнение подлинность этих древних рукописей. В конце концов было установлено, что почти все они были созданы уже после смерти Цинь Ши-хуанди, когда последующие династии перекраивали действительность под себя. Однако этот тайник оставался необнаруженным на протяжении столетий, меньше чем в километре от гробницы первого императора, в составе его грандиозного мавзолея, находящегося под защитой бессмертного терракотового войска.

– Поразительно, но я могу читать эти рукописи, – продолжал эксперт.

Тан понимал всю важность этого заявления. Крушение правящей династии неизменно рассматривалось как ликвидация небесных полномочий. Во избежание гнева свыше, каждая последующая династия решительно отвергала наследие своих предшественников. Последующая чистка бывала настолько полной, что менялась даже система письма, что существенно затрудняло прочтение всего того, что было написано прежде. Лишь в последние десятилетия ученые, такие как этот эксперт, наконец научились читать утерянные рукописи.

– Они здесь? – с трудом скрывая возбуждение, спросил Тан.

– Позвольте показать то, что я обнаружил.

Ученый осторожно взял в руки полуистлевший кусок шелка.

В воздухе разгневанными призраками закружились пылинки.

Цинь Ши-хуанди лично позаботился о том, чтобы ничего из написанного в его правление не пережило его самого. Он приказал сжечь все рукописи за исключением тех, которые относились к медицине, сельскому хозяйству и искусству предсказания. Его целью было «сделать людей невежественными» и предотвратить «использование прошлого для дискредитации настоящего». Только самому императору было позволено иметь библиотеку, и знания превращались в его монопольную привилегию. Ученые, выступившие против этого указа, были казнены. В первую очередь было немедленно уничтожено все и вся, написанное Конфуцием, поскольку его учение шло вразрез с философией первого императора.

– Вот, послушайте, – взволнованным голосом предложил ученый. – «Конфуций умер давным-давно, и его тонкие мысли были утрачены. Семьдесят его учеников прекратили свое существование, и великая истина была извращена. Поэтому «Беседы и суждения» разделились на пять ветвей, «Оды» – на четыре, и «Перемены» передавались в различных видах. Царедворцы и ученые спорили по поводу того, что есть истина, а что – ложь, и слова мастера были безнадежно перепутаны. Это беспокоило императора, и он приказал сжечь все рукописи, чтобы превратить простой народ в тупиц. Однако подлинные мысли мастера он сохранил, спрятав их там, где они будут сопровождать его после смерти».

Это означало, что все шесть главных трудов Конфуция должны быть здесь.

«Книга перемен», наставление по искусству предсказания. «Книга истории», посвященная речам и деяниям легендарных древних царей-мудрецов. «Книга поэзии», содержащая больше трехсот стихов, в каждом из которых скрыт какой-нибудь тайный смысл. «Хроники весны и осени», полная история родины Конфуция. «Книга ритуалов», в которой объясняются правильные нормы поведения всех – от крестьянина до правителя. И, наконец, «Книга музыки», содержание которой неизвестно, поскольку она не сохранилась ни в каком виде.

Тану было известно, что императоры династии Хань, пришедшие на смену первому императору и правившие на протяжении четырехсот двадцати пяти лет, пытались исправить ущерб, нанесенный Цинь Ши-хуанди, заново воспроизводя многие тексты Конфуция. Но никто не мог сказать, насколько точно эти поздние версии соответствовали оригиналам. Находка полного собрания текстов Конфуция, нетронутых, может стать монументальным открытием.

– Сколько здесь всего рукописей? – тихим голосом спросил Тан.

– Я насчитал свыше двухсот отдельных текстов. – Эксперт помолчал. – Но ни один из них не принадлежит Конфуцию.

Опасения Тана нарастали.

«Конфуций» – это латинизированное имя дали в XVII веке иезуиты древнему мудрецу, которого ученики в пятом столетии до нашей эры называли Кон Фу-Цзы. Его мысли сохранились в виде высказываний. Основополагающий принцип Конфуция заключался в том, что человек должен жить правильно, всегда оставаясь добрым и вежливым, прилежно трудясь, почитая свою семью и императора. Он делал упор на «порядки прежних царей», побуждая нынешних правителей черпать силу и мудрость в прошлом. Конфуций выступал за общество, в котором царят строгие порядки, однако достигаться это должно было не силой, а сочувствием и уважением.

Цинь Ши-хуанди не разделял взгляды Конфуция.

Наоборот, первый император был убежденным легистом.

Эта философия, полная противоположность конфуцианства, учила, что единственным законным основанием власти являются голая сила и необузданный террор. Абсолютная монархия, централизованная власть, главенство государства над обществом, закон как карательное орудие, надзор, осведомители, преследование инакомыслящих и политическое принуждение – вот каковы были ее основополагающие принципы.

Оба учения выступали за единое государство, могущественного правителя и абсолютно покорное население, но в то время как легизм отрубал головы, конфуцианство учило уважению – сознательному послушанию народа. Когда в III веке нашей эры пала Первая империя, основанная на принципах легизма, на смену ей пришло конфуцианство, просуществовавшее в том или ином виде до начала двадцатого столетия, когда коммунисты принесли возрождение легизма.

Однако учение Конфуция снова набирало силу. Простые люди видели в нем мир и спокойствие, особенно после шестидесяти лет жестокого подавления любого инакомыслия. Еще более тревожным было укрепление демократии, философии еще более опасной, чем конфуцианство.

– Но есть и хорошие новости, – сказал ученый. – Я обнаружил кое-какие новые подтверждения второго вопроса.

Тан прошел следом за ним к другому столу.

– Эти бамбуковые дощечки похожи на ежегодные сводки Первой империи.

Тану было известно, что древние китайцы составляли подробные описания практически всего, обращая особое внимание на то, что относилось к природе. В частности, в геологии, основной специальности Карла Тана, они делили все камни на металлические руды, неметаллы и глины. Они обращали внимание на твердость, окраску и блеск, а также на форму. Им даже удалось установить, какие вещества образовывались в толще земли, и они умели с высокой степенью надежности их обнаруживать.

– Это отчет о бурении скважины, – сказал эксперт. – Весьма подробный.

Тан уже обратил внимание на другие листы шелка. Карты.

– Наше место обозначено?

Ученый кивнул:

– Указан общий район. Но без ссылок на географические ориентиры полной уверенности быть не может.

Хотя древние китайцы знали компас и умели составлять карты, они не использовали географические координаты широты и долготы, одну из немногих революционных концепций, в которой китайцы не были первыми.

– Спрячьте эти карты и все остальное, что имеет непосредственное отношение к нашим исследованиям.

Эксперт кивнул:

– Все остальное не имеет значения. А теперь перейдем к другой проблеме. Покажите.

Сунув руку в карман халата, ученый достал серебристый предмет, сверкнувший в тусклом свете ламп.

Наручные часы.

Судя по виду, серийного производства. Циферблат и стрелки засияли в темноте. С одной стороны торчала заводная головка, выгравированное слово «Шанхай» указывало место изготовления.

– Этим часам не один десяток лет, – заметил Тан.

– Они были обнаружены внутри, когда мы сюда проникли. Именно это обстоятельство в первую очередь взбудоражило археологов музея даже больше, чем находка рукописей.

Теперь Тан в полной мере осознал, какая же сложная задача стояла перед директором музея.

– Значит, здесь уже кто-то побывал до вас?

Ученый кивнул:

– Несомненно. Во времена Цинь Ши-хуанди наручных часов не было. Переверните их.

На крышке были выгравированы иероглифы. Поднеся часы ближе к свету, Тан прочел надпись.

СЛУЖИТЬ НАРОДУ

1968

Ему уже приходилось видеть часы с такой надписью. Такие вручались членам высшего руководства компартии по случаю семидесятипятилетия Мао Цзэдуна. Ничего вычурного и дорогостоящего – просто подарок в знак памятного события.

26 декабря 1968 года.

Лишь считаные единицы из этих вождей первого поколения остались в живых. Хотя они занимали особое место в коммунистическом пантеоне, многие пали жертвами чисток Мао. Другие умерли от старости. Однако один человек продолжал активную работу в правительстве.

Председатель Госсовета, время от время демонстрирующий подарок от бывшего вождя.

Тан хотел знать наверняка.

– Текстов Конфуция здесь нет? Вы в этом уверены?

Эксперт покачал головой:

– Они изъяты отсюда, все до одного. Они должны были быть здесь, но их нет.

Похоже, он подвергался ударам со всех фронтов. Цзинь Чжао. Лев Соколов. Линь Йон.

И вот теперь это.

Тан снова посмотрел на зажатые в руке часы.

И понял, кому именно они когда-то принадлежали.

 

Глава 11

Отойдя от мужчины, неподвижно застывшего на полу, Кассиопея приблизилась к двери. Наконец она перешла к наступательным действиям. Молодая женщина готова была без колебаний пристрелить всякого, кто встанет на пути к свободе.

Кассиопея осторожно выглянула в узкий коридор. В двух метрах была полуоткрытая дверь в туалет. Напротив – еще одна дверь, чуть дальше, закрытая. Коридор, судя по всему, заканчивался ярко освещенной прихожей.

Кассиопея шагнула за дверь.

Стены были выкрашены в грязно-розовый цвет, штукатурка на потолке облупилась. Определенно, отдельный дом. Скорее всего, взятый в аренду. Несомненно, расположенный где-нибудь в тихом, безлюдном районе, очень кстати с комнатой без окон под лестницей.

На Кассиопее были те же самые джинсы и рубашка, что и два дня назад. Куртку отобрали у нее в первый же день. Любопытно, но ей оставили бумажник и паспорт. Все пропахло по́том, и она была не прочь принять горячий душ, однако при мысли о том, что по ее лицу снова потечет вода, у нее внутри все перевернулось.

Кассиопея старалась двигаться бесшумно, держа пистолет наготове, положив палец на спусковой крючок.

Дойдя до конца коридора, она направилась было к входной двери, однако где-то рядом послышался приглушенный голос.

Остановившись, Кассиопея прислушалась.

Кто-то говорил. Затем молчание. Снова голос. Как будто разговор по телефону. Вслушавшись, Кассиопея убедилась в том, что голос был один. Она решила, что у этого ублюдка перед ней тоже есть должок. Частично она уже выплеснула свою злость на мужчину, оставшегося лежать в ее камере, так почему бы не довести дело до конца?

Кассиопея определила, откуда доносился голос: еще один короткий коридор заканчивался приоткрытой дверью. Прежде чем двинуться дальше, Кассиопея выглянула в окно. Ничего, кроме деревьев и зеленого луга. Дом находился где-то в сельской местности. Сюда Кассиопею привезли в багажнике легковой машины, с завязанными глазами. По ее прикидкам, дорога заняла где-то часа полтора, что, учитывая расположение Антверпена, могло означать и Бельгию, и Голландию, и даже Францию.

Перед домом стояла темная «Тойота». Интересно, где ключ – в замке зажигания или в кармане одного из похитителей?

Приглушенный голос продолжал разговаривать по телефону.

Что ж, можно воспользоваться уединением, так кстати созданным тюремщиками. Кассиопея хотела узнать, на кого работают эти люди. Возможно, это выведет ее на след похищенного сына Льва Соколова. Только это и беспокоило Кассиопею. Слава богу, она просчитала все на несколько ходов вперед и сделала то, что сделала: втянула Коттона.

В противном случае ее сейчас уже не было бы в живых, а мальчик пропал бы навсегда.

Кассиопея шагнула к двери, не отрывая взгляда от вертикальной полоски света, пробивающегося из комнаты.

Что-то в интонациях голоса показалось ей знакомым.

Кассиопея понятия не имела, сколько человек находится за дверью, но ей было все равно. Нервы ее были натянуты до предела. Терпение подошло к концу.

Грязная, измученная, голодная, она была вне себя от ярости.

Крепко сжав рукоятку пистолета, Кассиопея уперлась левой ногой в пол и что есть силы обрушила каблук правой на дерево.

Распахнувшись внутрь, дверь с грохотом ударилась в стену.

Бросившись вперед, Кассиопея сразу же увидела, что в комнате находился только один мужчина, говоривший по сотовому телефону.

Увидев ворвавшуюся женщину, он не выказал никакого удивления. Вместо этого просто закрыл телефон и сказал:

– Пора бы уже.

Кассиопея уставилась на него, словно увидела призрака.

И в каком-то смысле это действительно было так.

* * *

Малоуну еще никогда не приходилось слышать слово «евнух» в разговоре.

– В смысле, кастрированный мужчина?

– А бывает что-то еще? – усмехнулся Иван. – Отвратительные люди. – Он развел своими короткими руками. – Они ложатся, раздвигать ноги, чик-чик, и больше ничего нет. – Иван поднял палец. – И не издавать ни один звук. Самый маленький крик не срывается с губ.

– Зачем они так делают? – спросил Малоун.

– Честь. Они умоляют, чтобы это сделать. Знаешь, как поступают с отрезанными частями? Их называют «пао», сокровища, и кладут в банку на высокая полка. Называется «као шен». Высокое место. Символ достижения – высокое положение. Все это есть настоящее безумие.

Малоун был полностью согласен с этим.

– Но они это делают во все времена. Сейчас евнухи готовятся захватить Китай.

– Ну-ка, еще раз?

– Это есть южный сленг? Я понимаю, ты есть с американский юг. Оттуда происходит имя Коттон.

– Ближе к делу, черт побери.

Похоже, Ивану нравилось, когда собеседник считал его тупицей, однако этот грузный, неповоротливый русский был далеко не глуп.

– Братство «Ба». Тайный китайский организация. Возникает больше двух тысяч лет назад. Современная версия не есть лучше оригинала. Они собираются вступать в игра за власть. Ничего хорошего ни для моя страна, ни для твоя. Это есть плохие люди.

– Какое отношение имеет все это к Кассиопее?

– Я не знаю точно. Но связь есть.

Малоун почувствовал, что этот человек лжет.

– Ты несешь чушь!

– Ты мне нравишься, Малоун, – усмехнулся Иван. – Но я тебе не нравлюсь. Много негатива.

– Эти двое на противоположной стороне улицы не внушают мне ничего позитивного.

– Не беспокойся насчет них. Убийство избавляет мир от две проблемы.

– К счастью для всех нас, ты был здесь, на работе.

– Малоун, проблема, с которой мы имеем дело, есть очень серьезная.

Резко шагнув к Ивану, Коттон схватил его за грудки и с силой впечатал спиной в кирпичную стену. Затем наклонился к самому его лицу.

– Не могу не согласиться с тобой. Где Кассиопея, черт побери?

Малоун понимал, что прикрытие русского откликнется на его выпад. Он приготовился развернуться и разобраться с обоими. Разумеется, если они не решат просто его пристрелить.

– Нам нужен этот злость, – тихо произнес Иван, дохнув зловонием гнилых зубов.

– Кому «нам»?

– Мне, Коттон.

Эти слова прозвучали справа от Малоуна. Новый голос. Женский. Знакомый.

Надо было догадаться сразу.

Отпустив русского, Малоун обернулся.

В десяти шагах от него стояла Стефани Нелл.

* * *

Взведя курок, Кассиопея направила пистолет на Виктора Томаса.

– Ах ты, жалкий долбаный…

– Не говори то, о чем можешь пожалеть.

Судя по всему, это помещение служило местом встреч. Один стул занимал Виктор, но были еще три пустых стула, а также столики с лампами. Окна выходили на площадку перед домом, на которой стояла «Тойота».

– Ты меня пытал!

Томас пожал плечами:

– Ты бы предпочла, чтобы это делал кто-то другой? Я, по крайней мере, позаботился о том, чтобы ощущения были терпимыми.

Кассиопея выстрелила в основание обтянутого гобеленом стула, целясь между ног Виктора.

– Ты это так называешь? Терпимыми?

На лице Виктора не дернулся ни один мускул. Его совиные глаза оставались равнодушными.

– Ну что, выплеснула злость из своей системы?

Последний раз Кассиопея видела этого человека год назад. Тогда он был на службе у диктатора одного среднеазиатского государства. Похоже, с тех пор Виктор Томас нашел себе нового хозяина.

– На кого ты работаешь?

Томас встал:

– На первого заместителя председателя Госсовета Китая Карла Тана.

Новая волна ярости захлестнула Кассиопею.

– Назови мне хотя бы одну причину, которая не позволит мне пристрелить тебя прямо сейчас, как бешеную собаку.

– Как, например, тебе нравится то, что мне известно, где держат сына Льва Соколова?

 

Глава 12

Линь Йон был поражен.

– Вы говорили с председателем обо мне?

Пау кивнул:

– Неоднократно. Мы говорили также и о нашей стране.

– Но почему председатель Госсовета обсуждал с вами все эти вопросы?

– В свое время мы с ним разделили вместе многое. Он вовсе не тот немощный выживший из ума старик, каким его все считают.

Линю было известно, что в настоящее время большинство членов Центрального комитета уже не прислушивалось к мнению председателя Госсовета. Возрастом уже за восемьдесят, больной, он оставался на посту просто потому, что до сих пор не появился никто, обладающий достаточной поддержкой, для того чтобы взять власть.

Пау был прав.

В Коммунистической партии Китая произошел раскол. Подобный тому, что был в 1976 году, когда Мао Цзэдун лежал при смерти, и его жена вместе с еще тремя лидерами образовала печально знаменитую «Банду четырех». Тогдашний председатель Госсовета и Дэн Сяопин объединились и выступили против «Четырех», что в конечном счете позволило им одержать победу и в другом идеологическом сражении, легизма и конфуцианства, – этот конфликт был разрешен вдали от глаз широкой общественности, внутри партийной верхушки. И так же точно должно было разрешиться нынешнее противостояние.

– Над чем работает председатель Госсовета?

– Старается определить, что лучше для Китая.

Это ровным счетом ничего не говорило.

– Товарищ министр, возможно, вы полагаете, что пользуетесь широкой политической поддержкой, и, быть может, это действительно так. Однако эта поддержка испарится в одно мгновение, если власть захватит «Ба». Братство всегда стояло на позициях легизма. Вся его деятельность была направлена на установление единоличного господства при полном подавлении инакомыслия. Вас оно не потерпит.

– С какой стати мне опасаться шайки скопцов?

Пау указал на раскрытую дверь в противоположном конце внутреннего дворика, ведущую в зал с коллекцией.

– У меня там хранится множество великих древних рукописей. Замечательные произведения, но среди них нет Великой хартии вольностей. Нет американской Декларации независимости. Товарищ министр, наше наследие – это деспотизм. В истории Китая главенствующую роль играли полководцы, императоры и коммунисты. Легисты, все до одного.

– Как будто я этого не знаю. В свое время вы сами работали на них.

– Скажите, а почему вы думаете, что ваше будущее сложится иначе? Что вы можете предложить Китаю? Если вы станете председателем, что вы сделаете?

Наедине с самим собой Линь уже не раз задумывался над этим. Страна буквально застыла на самой грани полного коллапса. Нынешняя экономическая система была просто не способна производить достаточно товаров и технологий для того, чтобы конкурировать с остальным миром и в то же время эффективно обеспечивать всем необходимым полтора миллиарда человек. Полная концентрация всех экономических ресурсов в руках государства, во что свято верил Мао, окончилась провалом. Но не лучше оказалась и политика неограниченных иностранных инвестиций, проводимая его преемником Дэн Сяопином.

Она привела к возрождению эксплуатации.

Управление Китаем чем-то напоминало запуск воздушного змея в безветренную погоду. Можно совершенствовать хвост, менять конструкцию, бежать быстрее, но если нет ни дуновения ветерка, чтобы поднять змея в небеса, ничего не произойдет. На протяжении десятилетий китайские руководители просто игнорировали то обстоятельство, что ветра нет. Вместо этого они тщетно суетились, стараясь заставить змея взмыть в воздух, но все их потуги неизменно заканчивались крахом.

– Я хочу изменить все, – тихо промолвил Линь, удивляясь тому, что произнес эти слова вслух.

Но Пау в конце концов удалось вырвать у него это признание.

Откуда старику известно о нем так много?

– Товарищ министр, было время, когда преимущество китайского образа жизни, с его развитым сельским хозяйством, письменностью и продвинутыми ремеслами, было настолько ощутимым, что все те, кого мы покоряли, и те, кто покорял нас, с готовностью стремились к ассимиляции. Все восхищались нами, и всем хотелось стать частью нашей культуры. Это желание воплощалось в соответствии с учением Конфуция – через подчеркнутую гармонию, иерархию и дисциплину. До наших дней дошло бесчисленное количество древних текстов, где упоминаются народы, которые многие столетия назад перестали существовать как отдельные этнические группы – настолько полной была их ассимиляция. Что произошло? Что превратило нас в тех, кого следует сторониться?

– Мы сами себя уничтожили, – пробормотал Линь.

И действительно, Китай прошел через несколько последовательных циклов объединения и раздробленности, каждый раз что-то теряя. Что-то невосполнимое. Часть коллективного сознания. Частицу Китая.

– Теперь вы понимаете, почему я покинул страну, – тихо произнес Пау.

Нет, Линь по-прежнему этого не понимал.

– Наши династии гибли прямо-таки с неестественной предсказуемостью, – продолжал Пау. – Нередко первые правители новой династии проявляли себя с лучшей стороны, однако их преемники оказывались слабыми, безвольными марионетками. Неизбежно это приводило к тому, что коррупция глубоко проникала во власть и в деньги, а вот законы, которые могли бы этому помешать, отсутствовали. Отсутствие четких порядков передачи политической власти порождает хаос. Слабеет армия, зреют бунты. И тогда правительство изолирует себя от остального народа и начинает чахнуть. Конец неизбежен. – Пау помолчал. – Такова была судьба всех правящих династий в Китае на протяжении шести тысяч лет. Сейчас пришла очередь коммунистов.

Линь не собирался оспаривать подобные заключения. Он вспомнил поездку на юг, совершенную несколько месяцев назад в ходе еще одного расследования. Местный чиновник, старый друг Линя, встретил его в аэропорту. По дороге в город они проехали мимо щитов, рекламирующих новые особняки с плавательными бассейнами, садами и современными кухнями.

– Народ устал от культурной революции и бесконечных войн, – заметил друг Линя. – Людям нужно что-то материальное.

– Ну а тебе? – спросил Линь.

– Я такой же, как все. Я хочу уютную, спокойную жизнь.

Это замечание глубоко задело Линя. В нескольких словах содержались целые тома, посвященные нынешней ситуации в Китае, где правительство занималось лишь тем, что латало и штопало проблемы, не предпринимая никаких решительных шагов. Мао проповедовал, что в бедности есть своя честь. Вся беда заключалась в том, что больше в это никто не верил.

Наклонившись, Пау изобразил на песке, которым были посыпаны дорожки во внутреннем дворике, два иероглифа:

Линь знал, что они означают.

– Революция.

Пау выпрямился:

– Точнее, «лишение полномочий». Все династии в Китае оправдывали свое становление этими словами. Когда в тысяча девятьсот двенадцатом году пала династия Цин и последний император был свергнут, это историческое событие было описано именно так. В сорок девятом году Мао Цзэдун украл у Чан Кайши полномочия на постцинскую республику. Пришло время снова отнять полномочия. Вопрос в том, кто возглавит эту борьбу.

Линь пристально смотрел на старика, чувствуя, как у него голова идет кругом от подозрений. Следователь отступил на второй план. Теперь Линь рассуждал как политик – как вождь, которым он хотел стать.

– Коммунизм пережил свою историческую роль, – продолжал Пау. – Бесконтрольный экономический рост и голый национализм не в силах его заменить. В настоящее время абсолютно ничего не связывает правительство Китая с простым народом. Это наглядно показало крушение Советского Союза. И вот сейчас то же самое происходит в Китае. В стране необузданно растет безработица, затрагивающая жизнь сотен миллионов. Снисходительная позиция Пекина, как это происходило двадцать с лишним лет назад в Москве, не имеет оправданий. Товарищ министр, вы должны понимать, что национализм, который сегодня полностью устраивает партию, завтра ввергнет Китай в фашизм.

– Как вы думаете, ради чего я борюсь за власть? – гневно бросил Линь. – Неужели вы полагаете, я этого хочу? Неужели вы полагаете, этого хотят те, кто меня поддерживает?

– Но вы ведь определили проблему, не так ли?

Откуда этому мудрецу, с которым он впервые встретился только сегодня, известно все то, что его тревожит?

– Коллапс Москвы пугает вас, – продолжал Пау. – Да и может ли быть иначе? Но мы другие. Мы лучше приспособлены жить с противоречиями. Наши правители с давних пор провозглашали себя последователями Конфуция, однако правили они как легисты. Но никому не приходило в голову разбираться в причинах такой двойственности. И в отличие от русских большинство китайцев имеет у себя дома все необходимые удобства, а также кое-какие приятные игрушки. Нашей партией руководят не полные тупицы. Несмотря на все наши недостатки, мы не совершим политическое самоубийство. Так что перед вами стоит четкая дилемма: как убедить полтора миллиарда человек отказаться от привычного и последовать за вами в неизвестность?

Линь ждал ответа на этот вопрос.

– Гордость, товарищ министр. Такая простая вещь. Но если воззвать к ней, вы вполне сможете добиться желаемых результатов.

 

Глава 13

Копенгаген

Малоун сидел за столиком в кафе «Норден», устроившись рядом с открытым окном второго этажа. За ним вибрировала жизнью оживленная Хейбро-Пладс. Нелл и Иван также уселись за столиком. Двое подручных Ивана остались внизу, за столиком на улице.

– Томатный суп-пюре здесь просто великолепный, – сказал Малоун своим спутникам.

Иван похлопал себя по брюшку:

– От помидоров у меня бывают газы.

– В таком случае обойдемся без них, – решительно заявила Стефани.

Малоун уже давно был знаком с ней, он работал под ее началом в числе двенадцати агентов группы «Магеллан». Она стояла у истоков создания этого подразделения в составе Министерства юстиции и лично отбирала двенадцать мужчин и женщин, каждый из которых клал на алтарь общего дела какой-то особый навык. Малоуна пригласили, учитывая его службу на флоте, где он дослужился до звания коммандера и проявил себя опытным летчиком, умеющим не теряться в опасных ситуациях. Свою роль сыграли также диплом юридического факультета Джорджтаунского университета и опыт работы в суде. Присутствие в этот погожий день Стефани здесь, в Дании, могло означать только неприятность. Ситуацию усугубляло то, что она, судя по всему, действовала заодно с Иваном. Малоун не забыл, как Стефани относилась к работе вместе с русскими.

Только в случае крайней необходимости.

И сам Коттон был полностью с этим согласен.

Кафе было заполнено. Посетители поднимались на второй этаж по лестнице в углу, многие были с сумками с покупками. Малоун недоумевал, почему Стефани выбрала такое людное место, но он рассудил, что его бывшая начальница знает свое дело.

– Что здесь происходит? – спросил он у Стефани.

– Несколько дней назад я прослышала о связи Кассиопеи со Львом Соколовым. Также я узнала, что русские проявили к этому интерес.

Малоун до сих пор не мог прийти в себя после двойного убийства.

– Вы убили тех двоих, за которыми я следил, чтобы мне не оставалось ничего другого, кроме как иметь дело с вами, – сказал он, обращаясь к Ивану. – Вы не могли допустить, чтобы я что-либо выведал от них, верно?

– Они есть плохие люди. Очень-очень плохие люди. Они заслуживать то, что получать.

– Я не знала, что такое произойдет, – вставила Стефани, обращаясь к Малоуну. – Но, если честно, я нисколько не удивлена.

– Вы знакомы друг с другом? – спросил ее Малоун.

– Нам с Иваном уже приходилось встречаться.

– Я не просить тебя помогать, – заметил Иван. – Это не есть иметь отношение к Америке.

Но Малоун понял, что Стефани вмешалась в это дело, соблюдая древний принцип: «Держи своих друзей близко, а врагов – еще ближе».

– Коттон, – сказала она. – Кассиопея ввязалась в нечто огромное, что ей не по плечу. В Китае в самом разгаре борьба за власть. Карл Тан, первый заместитель председателя Госсовета, и Линь Йон, председатель Комитета партийного контроля, сошлись в беспощадной схватке. Мы наблюдаем за этим противостоянием, стремительно перерастающим в полномасштабную войну. Как я уже говорила, о вовлечении Кассиопеи мне стало известно несколько дней назад. Копнув глубже, мы обнаружили, что Ивана это также интересует…

– Поэтому ты прыгнула в самолет и вылетела в Данию.

– Это моя работа, Коттон.

– Мы оба не хотим, – сказал Иван, – чтобы Тан побеждает. Он есть Мао опять, только хуже.

Малоун повернулся к нему:

– Ты говорил про пропавшего ребенка и человека по имени Лев Соколов.

– Товарищ Соколов есть геолог, – объяснил Иван. – Он русский, но работает на Китай. Скажем так: он знает информация, которая он лучше не знать.

– Вот почему для вас было лучше, когда Соколов считался мертвым, – заметил Малоун.

Иван молча кивнул.

– И что же ему известно?

– Ты лучше не знать.

Малоун повернулся к Стефани:

– Надеюсь, тебе это известно.

Она промолчала.

Малоун почувствовал, как в нем разгорается ярость.

– На что такое важное наткнулась Кассиопея, черт побери, что ее подвергли пытке водой?

Стефани снова ничего не сказала, хотя было очевидно, что ответ ей известен. Она выразительно посмотрела на Ивана.

– Расскажи.

Русский задумался, и до Малоуна вдруг дошло, что Иван не простой оперативник. Он был из тех, кто принимает решения.

Как и Стефани.

– Витт, – наконец заговорил Иван, – разыскивает один артефакт. Светильник, которую хочет Карл Тан. Когда Соколов не сотрудничает с ним, Тан похищает его сын. Тогда Соколов делает две вещи, которые Тан не ожидает. Он звонит Витт и исчезает. Никто не видит Соколов вот уже две неделя. – Русский снова щелкнул пальцами. – Исчез.

– И тогда Карл Тан схватил Кассиопею? – спросил Малоун.

Иван кивнул:

– Я говорю да.

– Коттон, что произошло там сегодня? – спросила Стефани.

Малоун рассказал про анонимную записку, про пытку водой, про свою импровизацию.

– Мне показалось, лучше всего будет сыграть так. Разумеется, я не предполагал, что у меня будут зрители.

– Уверяю тебя, – сказала Стефани, – мы намеревались проследить за этой парочкой и узнать, куда они приведут. Затем я собиралась ввести тебя в курс дела. Убивать их не входило в мои планы.

– Вы, американцы, совать нос в мое дело, – недовольно проворчал Иван. – Затем хотите меня учить, что делать.

– Взгляни правде в глаза, – сказал Малоун. – Убив этих двоих, ты оборвал ниточку, которая могла нас куда-нибудь привести, так что теперь мы еще больше зависим от тебя.

Иван пожал плечами:

– Плохие вещи случаются. Берите что у вас есть.

Малоуну очень захотелось ткнуть кулаком в морду сукиному сыну, но он сдержался.

– Так почему же этот светильник имеет такое большое значение?

Иван снова пожал плечами:

– Он есть из старой гробница. Соколов должен его иметь, чтобы Карл Тан быть доволен.

– Где этот светильник? – спросил Малоун.

– В Антверпен. Вот почему Витт приезжает туда четыре дня назад. Она исчезает два дня спустя.

Малоуну захотелось узнать, что так встревожило русских, заставив их развернуть крупную операцию разведывательных служб с участием руководителя среднего, а то и высшего звена; притом они, стремясь расстроить планы американцев, не побоялись нагло, средь бела дня застрелить двух человек прямо в центре Копенгагена. Все это громогласно кричало, вопило: «Тут что-то важное». И почему в Вашингтоне заинтересовались этим настолько, что посчитали нужным привлечь «Магеллан»? Как правило, к Стефани обращались только тогда, когда обычные разведывательные каналы оказывались неэффективны. Определенно, Кассиопея наткнулась на что-то важное, раз кто-то решил подвергнуть ее пыткам. А что, если ее опять пытают, прямо сейчас? Те двое, что были убиты перед входом в «Англетер», не доложили своим боссам, поэтому тот, кто прислал видео, должен был догадаться о провале.

– Мне необходимо сесть за свой компьютер, – сказал Малоун. – Возможно, эти люди снова пытаются со мной связаться.

– Очень в этом сомневаюсь, – заметила Стефани. – Решив пойти на импровизацию, Иван тем самым, скорее всего, определил судьбу Кассиопеи.

Малоун не хотел это слышать, но она была права. Что лишь еще больше его взбесило. Он гневно повернулся к Ивану:

– Тебя, похоже, это нисколько не волнует.

– Я есть голодный.

Поймав взгляд официантки, русский указал на блюдо с копчеными сардинами в витрине прилавка и растопырил пять пальцев. Та кивнула, поняв, сколько рыб принести.

– От них у тебя будут газы, – заметил Малоун.

– Но они есть вкусные. Датчане хорошо готовят рыбу.

– «Магеллан» проводит полномасштабную операцию? – обратился к Стефани Малоун.

Та кивнула:

– По высшему разряду.

– И что ты от меня хочешь? – Малоун указал на Ивана. – Вот сержант Шульц, похоже, ничего не знает, ничего не видит и ничего не слышит.

– Кто это говорит? Я это совсем не говорить. Я знаю очень много. И я люблю «Герои Хоган».

– Ты же просто тупой русский.

Грузный мужчина расплылся в улыбке:

– О, понимаю. Ты хочешь меня сердить. Выводить из себя, я правильно говорю? Большой тупой русский выходит из себя и говорит больше, чем нужно. – Иван шутливо погрозил похожим на сардельку пальцем. – Ты очень много смотришь по телевизор «Документальные криминальные расследования». Я люблю эта передача. Ее ведущий Марк Хармон – хороший парень.

Малоун решил зайти с другой стороны.

– Что должно было произойти после того, как Кассиопея нашла светильник?

– Она отдает светильник Тан, тот возвращает мальчик.

– Неужели ты действительно в это веришь?

– Я? Нет. Карл Тан не есть честный. Мальчик есть пропал. Я это знаю. Ты это знаешь…

– Кассиопея это знает, – закончила за него Стефани.

– Совершенно верно, – заключил Малоун. – Поэтому она подстраховалась и спрятала светильник. Ее схватили. Она сказала, что светильник у меня, стараясь выиграть время.

– Я знаю Кассиопея мало, – сказал Иван. – Она есть хитрая?

«Возможно, в данном случае она перехитрила саму себя».

– Вот Иван говорит, что евнухи намереваются захватить власть в Китае. Братство «Ба», как он их назвал.

Стефани кивнула:

– Радикальная группировка. У них большие планы, в которых нет ничего хорошего ни для нас, ни для кого бы то ни было еще. В нашем Государственном департаменте эту угрозу считали нереальной, однако это оказалось не так. Вот еще одна причина, Коттон, почему я здесь.

Малоун понял, в каком затруднительном положении она оказалась. Русские или китайцы? Головная боль или расстройство желудка? Но он почувствовал и кое-что еще. То, о чем Стефани пока что не хотела говорить.

Официантка принесла пять рыб, пахнущих так, словно их только что выловили из моря.

– Ага, – обрадовался Иван. – Замечательно. Вы точно не хотите?

Малоун и Стефани покачали головой.

Иван жадно набросился на рыбу.

– Я скажу, это есть связано с большие вещи. Важные. Мы не хотим, чтобы китайцы знают об эти вещи.

– А что насчет американцев? – спросил Малоун.

– Вы тоже.

– А Соколов рассказал китайцам?

Иван прожевал и проглотил кусок.

– Я не есть знаю. Вот почему мы должны знать о светильнике.

Малоун выглянул в окно. Его магазин находился на противоположной стороне залитой солнцем площади. Люди входили и выходили в дверь, другие роились на оживленной площади, словно пчелы вокруг сот. Сейчас ему нужно было бы продавать книги. Ему нравилась его работа. Малоун нанял четырех датчан, пополнявших запас книг на полках. Он гордился своим делом. Рос круг постоянных клиентов, покупающих у него коллекционные издания. Меньше чем за три года он завоевал репутацию человека, который выполнит любой заказ. То же самое, что и двенадцать лет, проведенных под началом Стефани Нелл.

И в настоящий момент в нем нуждалась Кассиопея.

– Я отправляюсь в Антверпен, – объявил Малоун.

Иван расправлялся с последней рыбиной.

– И что делать, когда ты приезжаешь туда? Ты знаешь, где искать?

– А ты?

Оторвавшись от тарелки, Иван улыбнулся. Между его бурыми гнилыми зубами белели кусочки рыбы.

– Я знаю, где есть Витт.

 

Глава 14

Кассиопея задумалась над тем, что сказал Виктор про пропавшего ребенка Льва Соколова.

– На кого ты работаешь? – повторила свой вопрос она.

– Покинув Среднюю Азию, я направился на восток и в конце концов оказался в Китае. Здесь я нашел множество возможностей для трудоустройства.

– Не сомневаюсь, особенно если речь идет о таком лживом, вероломном подонке, как ты.

Он покачал головой:

– Не могу поверить, что ты так ко мне относишься. В Средней Азии я лишь выполнял свою работу. Причем выполнял ее очень неплохо. Все поставленные передо мной задачи были успешно решены.

– Но меня чуть не убили. Дважды.

– Вот ключевое слово. «Чуть». И опять же, я выполнял свою работу.

Кассиопея поняла, что он упорно уклоняется от ответа на вопрос.

– На кого ты работаешь?

– Скажу тебе правду. На Карла Тана.

– Вижу, ты сделал шаг вниз. От президента среднеазиатской республики к второму человеку в Китае.

– Он хорошо платит, медицинское обслуживание и стоматология плюс трехнедельный оплачиваемый отпуск. В следующем году Тан собирается начать пенсионную реформу.

Его юмор Кассиопею нисколько не заинтересовал.

– Это ты два дня назад направил ко мне этих громил?

Виктор кивнул:

– Нам не хотелось, чтобы ты покинула Бельгию с тем светильником.

– Почему? Он ведь нужен Тану.

– Тан не собирается возвращать мальчишку Соколова. Поэтому он решил забрать светильник здесь.

– А почему бы ему просто не отправиться к Пау Веню самому? Или послать тебя? Почему я?

– Честное слово, не знаю.

Кассиопея продолжала держать пистолет направленным на него.

– «Честное слово»? Этих слов нет в твоем лексиконе. – Она посмотрела Виктору в лицо. – Ты меня пытал.

– Наоборот, я позаботился о том, чтобы тебя не мучили.

– А вот для меня все это выглядит иначе.

Его лицо смягчилось.

– Ты предпочла бы, чтобы тебя пытал тот, кто действительно хотел вырвать из тебя признание?

Виктор заметно изменился по сравнению с прошлым годом. Он по-прежнему оставался коренастым, однако копна неухоженных волос уступила место аккуратной линии над ушами. Широкий нос и глубоко посаженные глаза – влияние славянской крови – никуда не делись, но кожа стала более смуглой, чем была в Средней Азии. Виктору было лет сорок, не больше, и он сменил мешковатую одежду, скрывавшую плечи и руки, привыкшие к физическим упражнениям, на модные элегантные брюки и модельную рубашку.

– Где мальчик? – спросила Кассиопея.

– Соколов оставил русских с носом. Теперь он делает то же самое с китайцами. А это как раз те, с кем лучше не связываться, особенно с китайцами. Они убивают, не раздумывая, поскольку являются сами себе законом.

– Мы не в Китае.

– Но Соколов остается там. Тан его ищет. Полагаю, это ты укрыла Соколова, однако найти его – лишь вопрос времени. У Тана десятки тысяч шпионов, каждый из которых готов из кожи вон вылезти, чтобы порадовать первого заместителя председателя Госсовета КНР. Для нас с тобой места в общей картине нет.

Кассиопея в этом сомневалась.

– Какую работу ты выполняешь для Тана?

– Он нанял меня прошлой осенью. Ему был нужен человек, не связанный с Китаем, а я как раз оказался без работы. Это задание Тан мне не поручал до тех пор, пока я не услышал, как упомянули твое имя. Когда я объяснил, что нас связывает – немного подправив факты там, где это было необходимо, – Тан направил меня сюда.

Кассиопея опустила пистолет, чувствуя, что ее нервы натянуты до предела.

– Ты хоть представляешь себе, через что мне пришлось пройти по твоей милости?

– У меня не было выбора. Приказы отдает Тан. Я предоставил тебе возможность бежать вчера, когда приносили еду, но ты спала. И вот я снова направил к тебе своего соотечественника, надеясь, что на этот раз ты отреагируешь. – Виктор указал на пистолет. – Что ты, судя по всему, и сделала. – Он кивнул на телефон, лежащий на столе. – На самом деле я ни с кем не разговаривал.

– А с чего ты взял, что я так просто не уйду?

– Потому что ты была в ярости.

Этот человек знал ее прекрасно.

– Других подручных здесь больше нет?

– Только тот, что остался в твоей комнате. Ему здорово досталось?

– Будет хороший синяк.

– Кассиопея, Карлу Тану нужен этот светильник. Неужели ты не можешь просто отдать ему светильник и покончить с этим делом?

– И потерять мальчика? Как ты правильно заметил, светильник – это единственный козырь у меня на руках. Ты сказал, что знаешь, где держат мальчишку. Говори.

– Все не так просто. Ты до него не доберешься. Позволь тебе помочь.

– Я работаю в одиночку.

– Именно поэтому ты втянула Малоуна? И я сразу же понял, что ты лжешь, но Тан заставил меня связаться с твоим дружком.

– Что произошло в Копенгагене?

– У меня до сих пор нет никаких известий от тех двоих, кому я поручил это дело. Но поскольку тут замешан Малоун, определенно, с обоими случилось что-то плохое.

Кассиопея поняла, что ей нужно позвонить в Данию и все объяснить. Но не отсюда.

– Где ключи от машины у входа?

– В замке зажигания. – Виктор встал. – Разреши мне отправиться с тобой. Что бы я ни сказал, Тан обвинит меня в твоем бегстве. Моя работа на него закончена. Мне известна кое-какая информация о том, что он задумал, которая может оказаться полезной.

Кассиопея задумалась над его предложением. Определенно, оно имело смысл. Какими бы ни были ее чувства в отношении Виктора Томаса, несомненно, этот человек знает свое дело. В прошлом году ему удалось вклиниться в ближайшее окружение президента одной среднеазиатской республики. И вот теперь он рядом с Карлом Таном, в руках которого ключ к воссоединению Льва Соколова со своим сыном. Несомненно, она, Кассиопея, впуталась в ту еще заварушку. Ей нужно вернуть светильник и осуществить сделку. Так почему же не воспользоваться помощью человека, способного выйти напрямую на Тана?

Которому к тому же известно, где находится сын Соколова.

– Ну хорошо, – сказала Кассиопея. – Поехали.

Она отступила в сторону, пропуская Виктора вперед.

Прихватив сотовый телефон, тот убрал его в карман. Когда он проходил мимо, направляясь к двери, Кассиопея занесла пистолет над его головой и ударила рукояткой по затылку.

Из горла Виктора вырвался крик, рука взметнулась вверх.

Кассиопея с силой обрушила твердую сталь ему на левый висок.

Закатив глаза к небу, Виктор рухнул на пол.

– Как будто я поверила хоть одному твоему слову!

 

Глава 15

Провинция Шаньси, Китай

23.40

Карл Тан бродил среди глиняных воинов, застывших в вечном карауле. Покинув шахту номер три, он вернулся в шахту номер один. Ученый-эксперт удалился. То обстоятельство, что в хранилище шахты номер три не было ни одного текста Конфуция, хотя все шесть должны были быть там, говорило о многом. Как и серебряные наручные часы, которые Тан продолжал сжимать в руке.

Он подозревал, что тридцать лет назад произошло многое.

Теперь он знал это наверняка.

В те времена округ Линьтон был отсталым сельским районом. Все понимали, что останки первого императора лежат под огромным курганом, возвышавшимся здесь на протяжении двух тысяч двухсот лет. Но никто не догадывался о существовании подземной армии, и ее открытие подтолкнуло начало массовых раскопок. В течение нескольких лет рабочие трудились круглые сутки, снимая слой за слоем землю, песок и щебень, а археологи фотографировали и документировали сотни тысяч древних осколков. Затем другие рабочие воссоздали разбитые фигуры, по одной, и сейчас плоды их изнурительных трудов окружали Тана со всех сторон.

Терракотовое войско превратилось в монументальный символ мастерства древних китайцев, олицетворяющий объединенное государство, созидательную, гибкую культуру, правительство, работающее вместе с народом и во благо его.

Практически идеальный символизм.

В данном случае, что бывало крайне редко, Тан соглашался с обращением к прошлому для оправдания настоящего.

Но, судя по всему, в ходе раскопок было также обнаружено тайное хранилище древних рукописей – утерянная дворцовая библиотека Цинь Ши-хуанди.

Однако это открытие было сохранено в тайне.

Но осталось напоминание об этом умолчании.

Часы.

Оставленные умышленно?

Кто мог ответить?

Но если учесть, кто именно, по всей вероятности, совершил это открытие, Тан был склонен поверить во все, что угодно.

Пау Вень.

Член Центрального комитета КПК, личный советник Мао Цзэдуна и Дэн Сяопина, ученый, обладающий разносторонними познаниями, чья ценность определялась его способностью добиваться желаемых результатов, – а ничто не способствует укреплению привилегированного положения так, как стабильный успех. Ни Мао, ни Дэн не были талантливыми организаторами. Стиль руководства обоих можно было сравнить с широкими мазками по огромному холсту, а прорисовывать детали приходилось таким людям, как Пау Вень. Тану было известно, что в свое время Пау возглавлял множество археологических раскопок в самых разных уголках страны и, в частности, одно время руководил раскопками терракотового войска.

Неужели эти часы, которые он сейчас держал в руке, когда-то принадлежали Пау?

Другого объяснения не может быть.

Тан окинул взглядом одного из воинов, стоящего в первом ряду армии. Вместе со своими товарищами он должен был первым обрушиться на врага, а за ними последовали бы новые и новые волны внушающих ужас солдат.

Казалось, им не было конца. Они были неудержимы.

Как сам Китай.

Однако страна подошла к распутью. Тридцать лет беспрецедентной модернизации породили поколение, не знающее терпения, не тронутое коммунистическими химерами, сосредоточенное на семье, на культуре, на экономике, а не на абстрактных национальных ценностях. Красноречивым примером была та врач из инфекционной клиники.

Китай менялся.

Но еще ни разу в многовековой истории страны правящий режим не отдавал власть без кровопролития, и коммунистическая партия не должна была стать исключением.

План Тана по захвату власти был дерзким, но он надеялся, что его поиски обеспечат хоть какую-то определенность, создадут вид легитимности, быть может, даже станут источником национальной гордости.

Внимание Тана привлекло какое-то движение наверху.

У ограждения в пяти метрах вверху появилась фигура, укутанная в черное, затем еще одна. Оба человека были поджарыми и атлетическими, волосы их были подстрижены коротко, лица оставались равнодушными.

– Спускайтесь сюда, – тихо приказал Тан.

Фигуры исчезли.

Вызывая западного эксперта-археолога, Тан приказал двум своим людям, чтобы они его сопровождали. Сейчас они находились поблизости, ожидая его звонка. Тан вызвал их, возвращаясь из шахты номер три.

Фигуры появились за строем воинов и, бесшумно приблизившись к министру, остановились в нескольких шагах от него.

– Сожгите всё, – приказал Тан. – Здесь есть трансформатор и электрические провода, так что возгорание можно будет свалить на них.

Оба молча поклонились и удалились.

* * *

Малоун и Стефани пересекли Хейбро-Пладс. Вечернее солнце склонилось к зазубренной линии копенгагенских крыш. Иван ушел, сказав, что его ждут неотложные дела, и пообещал вернуться через час.

Остановившись у фонтана, Малоун присел на мокрый гранит.

– Пару лет назад у тебя вот здесь украли сумочку.

– Помню. Это стало самым настоящим приключением.

– Я хочу знать, что все это означает.

Стефани молчала.

– Ты должна сказать мне, что поставлено на карту, – стоял на своем Малоун. – Всё, без утайки. И не пытайся меня убедить, что все дело в похищенном ребенке и в том, кто станет следующим главой Китая.

– Иван считает, что нам ничего не известно, но мы знаем.

– Просвети меня.

– На самом деле все это необычно. И имеет отношение к тому, что Сталин узнал от нацистов.

Это было уже какое-то продвижение вперед.

– Во время Второй мировой войны основную часть нефти гитлеровская Германия получала из месторождений в Румынии. К концу сорок четвертого года все нефтяные вышки были разбомблены, и не случайно, что война вскоре завершилась. Сталин смотрел, как Германия буквально задыхается без нефти. И он решил, что Россия всегда будет самообеспечена нефтью. В нефтяной зависимости Сталин видел катастрофическую слабость, которую нужно избежать любой ценой.

Ничего удивительного.

– По-моему, в этой мысли нет ничего оригинального.

– В отличие от остального мира, в том числе и от нас, Сталин придумал, как это сделать. Ответ ему подсказал профессор Николай Кудрявцев.

Коттон молча ждал.

– Кудрявцев выдвинул предположение, что нефть не имеет никакого отношения к ископаемым останкам.

Малоуну была хорошо известна распространенная теория. В течение многих миллионов лет останки первобытных растений и животных, в том числе динозавров, поглощались осадочными породами. Затем новые миллионы лет высокой температуры и давления превратили эту смесь в нефть, откуда и происходит название «ископаемое топливо».

– Кудрявцев утверждал, что нефть является не биогенным продуктом, образовавшимся из живого материала, а абиогенным – просто первобытной материей, которая постоянно образуется в недрах земли и поднимается к поверхности.

Малоун тотчас же сообразил, к чему все это ведет.

– То есть запасы нефти бесконечны?

– Именно этот вопрос и привел меня сюда, Коттон. И мы должны найти на него ответ.

Стефани рассказала, как в 50-е годы в Советском Союзе были обнаружены обширные месторождения нефти на глубине несколько тысяч футов, гораздо глубже, чем они могли находиться согласно теории ископаемого топлива.

– И, возможно, то же самое было и у нас, – продолжала она, – в Мексиканском заливе. В семьдесят втором году месторождение было обнаружено на глубине больше мили. Его запасы истощались поразительно медленно. То же самое произошло на нескольких месторождениях на Аляске. Геологов это поставило в тупик.

– Ты хочешь сказать, колодцы наполняются вновь?

Стефани покачала головой:

– Мне объяснили, что все зависит от строения окружающей породы. В Мексиканском заливе дно океана изрезано глубокими трещинами. Теоретически это позволяет находящейся под давлением нефти подниматься из глубины ближе к поверхности. Есть и еще один момент…

Малоун чувствовал, что Стефани, как всегда, подготовилась к делу обстоятельно.

– Геологический возраст сырой нефти, поступающей из упомянутых мною скважин – тех самых, которые поразительным образом восполняются, – отличается от того, что было двадцать лет назад.

– И что это означает?

– То, что нефть поступает из другого источника.

От Малоуна не укрылось, что еще это могло означать.

Значит, она получается не из мертвых растений и динозавров.

– Коттон, биогенная нефть залегает неглубоко, на глубине от нескольких сотен до нескольких тысяч футов. Абиогенная нефть залегает гораздо глубже. Наука не может объяснить, как органический материал оказался так глубоко под поверхностью, следовательно, нефть должна иметь какое-то другое происхождение. Сталин рассудил, что если новая теория происхождения нефти окажется истинной, Советский Союз получит огромное стратегическое преимущество. Еще в начале пятидесятых он предвидел, что нефть станет политической силой.

Теперь Малоун понимал, что из всего этого следует, но ему хотелось узнать подробности.

– Почему я никогда об этом не слышал?

– У Сталина не было никаких причин делиться тем, что он узнал, со своими врагами, и в первую очередь с нами. Все материалы на эту тему были на русском, а в ту пору мало кто за пределами Советского Союза владел этим языком. Запад замкнулся в теории ископаемого топлива, и любая альтернатива тотчас же объявлялась бредом.

– Так что же изменилось?

– Теперь мы больше не думаем, что это бред.

* * *

Покинув музей в шахте номер один, Карл Тан вышел на теплый ночной воздух. Весь комплекс застыл в тишине. Приближалась полночь.

У него беззвучно завибрировал сотовый телефон.

Достав аппарат, Тан отметил, откуда исходит звонок. Пекин. Он ответил.

– Товарищ министр, – послышалось в трубке, – у нас хорошие известия. Нам удалось разыскать Льва Соколова.

– Где?

– В Ланьчжоу.

Всего в нескольких сотнях километров к северу.

– За ним установлено пристальное наблюдение, и он не подозревает о нашем присутствии.

Теперь можно двигаться дальше. Выслушав подробности, Тан приказал:

– Продолжайте вести наблюдение. Я буду на месте утром. Рано утром.

– Это еще не всё, – продолжал помощник. – Звонил начальник буровой партии. Он просил передать, что вам следует поторопиться.

Провинция Ганьсу находится в двухстах километрах к северу. Последняя остановка в запланированной поездке. Вертолет ждал неподалеку, заправленный горючим, готовый подняться в воздух.

– Передай ему, что я буду у него через два часа.

– И последнее.

Подчиненные Тана не сидели сложа руки.

– Министр Линь провел дома у Пау Веня больше трех часов.

– Ты выяснил, была ли поездка Линя официально разрешена?

– Насколько нам удалось установить, нет. Он лично заказал билет на самолет два дня назад и без предупреждения вылетел в Европу.

Это только подтверждало то, что у Линя были шпионы в ближайшем окружении Тана. Как еще он мог узнать про Бельгию? В этом не было ничего удивительного, но разветвленность разведывательной сети Линя поразила Тана. В его окружении лишь считаным единицам было известно о том, какое значение имеет Пау Вень.

– Линь все еще в гостях у старика? – спросил министр.

– Десять минут назад он еще был у него.

– Уничтожьте обоих, Линя и Пау.

 

Глава 16

Линь Йон задумался над любопытным словом, которое употребил Пау Вень.

Гордость.

– Когда-то мы были величайшим народом на земле, – продолжал старик. – Наше былое превосходство над всеми остальными народами доказано документально. Во времена династии Тан существовал закон, запрещающий иностранцу, взявшему в жены китаянку, покидать Китай. Считалось немыслимым лишить женщину благ цивилизации, заставить ее жить в менее совершенных условиях.

– И что с того? Теперь все это уже не имеет значения. – Терпение Линя подходило к пределу, и это становилось все более заметно. – Вот вы устроились здесь, в благополучной Бельгии, а нам, оставшимся в Китае, приходится вести тяжелую борьбу. Вы говорите о прошлом так, словно его можно без труда воспроизвести снова. Стоящая передо мной задача гораздо сложнее, чем вы полагаете.

– Товарищ министр, ваша задача нисколько не отличается от той, что стояла перед многими до вас. В мое время нельзя было никуда спрятаться от Мао. Не было ни одного общественного здания, где бы не стояла его статуя или хотя бы бюст. Фотографии Великого Кормчего были повсюду – на спичечных коробках, календарях, на ветровых стеклах автобусов и грузовиков. На паровозах спереди красовались огромные портреты Мао, обрамленные красными флагами. Да, как и сейчас, все это было ложью. Пышущее здоровьем лицо, не тронутое пятнами? Это изображение не имело никакого сходства с самим человеком. Мао был старый и больной, с черными гнилыми зубами. Он выглядел болезненным, слабым. – Пау указал на аквариум с золотыми рыбками. – И тогда, и сейчас наша родина была подобна рыбе среди деревьев. Растерянной. Не знающей, куда идти. Лишенной надежды выжить.

Мысли Линя были в смятении. Все те действия, которые он наметил после возвращения домой, теперь казались бессмысленными. Он собирался вступить в борьбу за верховную власть в стране. Многие изъявили готовность его поддержать. Они начнут дело, привлекая новых сторонников. Однако появилась новая угроза, способная перечеркнуть будущее.

Линь обвел взглядом внутренний дворик, вспоминая то, что рассказывал ему про фэн-шуй его дед. Огромное значение имеет выбранное место для жилья. Еще большее значение может иметь ориентация дома. «Обрати дом лицом на юг. Сделай правильный выбор, и горы окажутся гостеприимными, вода станет благодатной, а солнце засияет теплом и светом».

Дед был мудр.

«Среди смятения есть мир. Среди мира открываются глаза».

Линь попытался опереться на этот урок и привести мысли в порядок. Ему необходимо было держать себя в руках.

– Карл Тан понимает, что в Китае царит смятение, – снова заговорил Пау. – Он также понимает значение национальной гордости. Это очень важно, товарищ министр. Даже если перемены произойдут, никто не должен потерять свое лицо. И в первую очередь партия.

– А этот светильник является частью плана?

Пау кивнул:

– Тан опередил вас на много ходов.

– Почему вы мне это говорите?

– Объяснение потребует слишком много времени; просто примите на веру то, что я говорю с вами искренне. – Протянув заскорузлую руку, старик тронул Линя за плечо. – Товарищ министр, вам нужно перестроить свое мышление. Хорошо, что вы прознали о том, чем интересуется Тан, и приехали сюда. Однако опасность, грозящая Китаю, гораздо серьезнее, чем вы полагаете.

– Что бы вы сделали на моем месте?

Линь почувствовал отвращение к самому себе за то, что обратился за советом к этому вору.

– Вас уважают. Вам доверяют. Воспользуйтесь этим.

Лесть Пау нисколько его не тронула. Он предпочел бы правду.

– Через несколько часов после того, как Кассиопея Витт покинула этот дом, ее схватили люди Тана. Ей удалось спрятать светильник до своего пленения, и я знаю где. Я намеревался забрать светильник сам, однако теперь это ваша задача.

Теперь в полной мере стал виден коварный замысел Пау. Он с самого начала играл Линем, как пешкой. И Линю это совсем не понравилось. Однако поскольку выбора у него не было, он спросил:

– Почему этот светильник имеет такое большое значение?

– То обстоятельство, что вы не знаете ответ на этот вопрос, красноречиво доказывает, как далеко вы отстали от Карла Тана.

На это Линю было нечего возразить.

– Как мне его догнать?

– Найдите светильник, вернитесь в Китай и разыщите человека по имени Лев Соколов. Он – сотрудник Министерства геологического развития, работал в Ланьчжоу, но в настоящее время скрывается. Тан похитил маленького сына Соколова и собирается использовать мальчика как рычаг давления на его отца. Как мне сказали, именно Соколов – тот человек, кто сможет объяснить значение светильника.

– Что нужно Тану от Соколова?

– А это выяснять вам.

Однако Линь почувствовал, что Пау Веню известен ответ на этот вопрос.

– У меня разветвленная сеть сбора информации, особенно во всем, что связано с Таном. Узнав о его интересе к светильнику, я лично прибыл в Бельгию. Однако до моего внимания не доходило ни намека на все то, о чем вы сейчас говорили.

– Из чего следует, что вам нужно внимательнее присмотреться к своему окружению. Быть может, там есть шпион Тана? Светильник скоро будет у вас в руках. Возвращайтесь домой и разыщите Соколова.

– А что насчет евнухов, окружающих меня? Тех самых, которых, по вашим словам, мне следует опасаться?

– Они проявят себя.

– Тану также угрожает опасность с их стороны?

– Очевидно, нет.

– Как я узна́ю, кто они?

Пау усмехнулся:

– Когда-то давно у нас менялся голос, превращаясь в неприятный фальцет. Безбородые и безусые, мы становились рыхлыми и толстыми и теряли физическую силу. С годами лишний жир исчезал, и наши лица пересекали глубокие морщины. Отсутствие тестостерона также проявлялось в повышенной чувственности – нас было легко разозлить и заставить расплакаться. Теперь все это осталось в прошлом. Современные препараты скрывают все побочные действия, особенно если оскоплению подвергается уже взрослый мужчина, как сейчас в основном и обстоят дела. Так что знайте: без визуальной инспекции узнать правду очень трудно, практически невозможно.

– Тан охотится за Соколовым?

– Используя все имеющиеся у него в распоряжении средства.

Линь предпочел бы проверить и перепроверить все услышанное.

– Где спрятан светильник?

– В музее Дриза ван Эгмонда в Антверпене. Это частное собрание мебели и произведений искусства, относящихся к семнадцатому и восемнадцатому столетиям. Кассиопея Витт спрятала светильник в будуаре на третьем этаже, обставленном в китайском стиле; в числе всего прочего там есть кое-какой непримечательный фарфор эпохи Мин. Я сам бывал в музее. Судя по всему, мисс Витт рассудила, что в таком окружении светильник останется незамеченным, по крайней мере в течение нескольких дней. А если сотрудники музея его все же обнаружат, они поместят его в хранилище. Неплохое решение, особенно если учесть, что выбора у нее не было.

То, что Пау раскрыл местонахождение светильника, свидетельствовало о его искренности.

– Я немедленно отправлюсь в музей.

– Прежде чем вы покинете мой дом, – сказал Пау, – мне хотелось бы показать вам еще кое-что.

Он проводил гостя в дом по длинному коридору, который заканчивался черной лакированной дверью. За дверью деревянная винтовая лестница поднималась на верх квадратной башни. Лестница привела к открытой двери. Вечернее солнце клонилось к горизонту, теплый воздух проникал сквозь незастекленные рамы во всех четырех стенах.

– Держитесь здесь, – предупредил Пау. – Не выходите за дверь. Так нас нельзя будет увидеть снаружи.

Линь недоумевал, чем вызвана подобная скрытность.

– Если вы выглянете за угол, – продолжал Пау, – вам откроется прекрасный вид на дорожку, ведущую к дому. В самом ее конце, у шоссе вы увидите машину, стоящую в лесу, приблизительно в полукилометре от главного входа.

Сделав все, как было сказано, Линь прищурился против яркого солнца и действительно с трудом различил машину, спрятанную в густых зарослях.

– Беспечные люди, – усмехнулся стоящий у него за спиной Пау. – Они работают на Тана. Следят за домом. Не постоянно. Так, приходят и уходят. Но в последние два дня они наведывались сюда часто.

– Именно так вы догадались, что Тан придет за светильником?

– Это было логичное предположение.

В далеких тенях показалась решетка радиатора второй машины, остановившейся следом за первой. Из обеих машин вышли по два человека, держа на плечах автоматические винтовки.

По спине Линя пробежал холодок страха.

Неизвестные быстро приближались к серым стенам, направляясь к распахнутым воротам.

– А это уже кое-что неожиданное, – спокойно промолвил Пау.

К дому приближались вооруженные люди, а этот старик говорил лишь о чем-то «неожиданном».

Линя охватила тревога.

Ему стало страшно.

 

Глава 17

Малоун обдумал то, что ему сообщила Стефани.

– На Западе сложилось непоколебимое убеждение в том, – продолжала та, – что нефть является ископаемым сырьем. Помнишь, в далеких шестидесятых на всех заправочных станциях «Синклер» было изображение динозавра? По телевизору крутили рекламные ролики, в которых показывалось, как динозавры умирали, перегнивали и превращались в нефть. Десять человек из десяти на вопрос, из чего получилась нефть, ответят: из мертвых динозавров.

Малоун помнил телевизионные ролики, про которые говорила Стефани. Он вынужден был признать, что и сам подпал под это заблуждение. Нефть является ископаемым сырьем, ее запасы ограниченны.

– А теперь представь себе, Коттон, что запасы нефти неисчерпаемы. Земля постоянно вырабатывает ее в своих недрах – источник восполняемый. Русские уже давно поверили в это.

– Стефани, какое отношение имеет все это к Кассиопее?

Вечерний воздух наполнился прохладой. С минуты на минуту должен был вернуться Иван, после чего все они отправятся в Антверпен. Малоун хотел разобраться в проблеме до этого.

– Ты когда-нибудь слышал о Днепровско-Донецком бассейне на востоке Украины?

Малоун покачал головой.

– В пятидесятые годы этот район был признан неперспективным для бурения. «Потенциал добычи нефти отсутствует» – таков был официальный вердикт разведочной партии. Нам это известно, потому что в ту партию входил один американец по имени Дж. Ф. Кенни, проводивший разведку вместе с русскими. Осадочные породы, содержащие ископаемые останки, отсутствовали. – Стефани помолчала. – В настоящее время доказано, что бассейн содержит свыше четырехсот миллионов баррелей нефти, обнаруженной на большой глубине. И человек, открывший это месторождение, – Лев Соколов. Он был одним из ведущих российских специалистов в области абиогенной теории происхождения нефти.

– А может быть, в пятидесятых геологи просто ошиблись и нефть там была все это время?

– То же самое повторилось еще раз. На Кольском полуострове на севере России. Еще один район без перспектив добычи нефти – согласно теории ископаемого сырья. Однако русские пробурили скважину на глубину семь миль и обнаружили газообразный метан. Никто не верил, что метан может находиться так глубоко в скальных породах. Теория ископаемого сырья никак не может объяснить эту находку, однако газ нашли именно там, где и предсказал Соколов.

– И вот теперь наконец Вашингтон заинтересовался этим.

– Лучше поздно, чем никогда. Новая теория может изменить мировой баланс сил. Вот почему Карл Тан уделяет этому такое внимание. Иван прав. Тан представляет угрозу всем нам. Если он возьмет в свои руки власть в Китае, ситуация в Юго-Восточной Азии… во всем мире будет дестабилизирована. Особенно если в распоряжении Тана окажутся неисчерпаемые запасы нефти.

– Президент Дэниелс хочет остановить Тана?

– На самом деле, Коттон, мы хотим его устранить.

Малоун понял, что означает это заявление. Официально Америка никого не убивает.

Однако время от времени такое происходит.

– И ты надеешься сделать это руками русских?

Стефани пожала плечами:

– В достаточной степени, чтобы скрепя сердце сотрудничать с ними. Иван не слишком обрадовался, увидев меня. Мало того что Соколов жив; русские определенно не хотели, чтобы мы вмешивались в это дело.

– Откуда Иван узнал про меня?

– Моя догадка – через этих двух курьеров. Его люди засекли, как женщина принесла записку к тебе в магазин.

Малоун почувствовал, что Стефани что-то недоговаривает.

– А где были вы?

– Тоже наблюдали. Иван известил меня о встрече в Тиволи только тогда, когда ты уже был там.

– Значит, тебе уже было известно кое-что из того, о чем Иван рассказал в кафе?

Стефани кивнула:

– Да, было. Я решила, что нам нужно поговорить.

– Что ты знаешь о Кассиопее?

– Я понятия не имела, что ее подвергли пыткам.

У Малоуна не было причин усомниться в ее словах.

– А дальше следует простая арифметика, Коттон. Если Тан станет главой Китая, это сведет на нет результаты пятидесятилетней упорной дипломатии. Тан считает, что Китай обижают все и вся, и жаждет отмщения. Он будет добиваться китайского господства всеми мыслимыми и немыслимыми способами. В настоящий момент нам удается более или менее удерживать Китай в рамках благодаря его зависимости от импорта энергоносителей. Наши стратегические запасы нефти позволят нам продержаться шестьдесят дней. У Японии они еще больше – им нефти хватит на целых сто дней. А Китай не наскребет и на десять дней. Военно-морская блокада быстро задушит страну. Восемьдесят процентов ввозимой нефти поступает в Китай через Ормузский и Малаккский проливы. Оба этих пролива находятся далеко от Китая, и мы держим их под своим контролем.

– То есть китайцы понимают, что мы можем сделать, и ведут себя прилично?

– Что-то в таком духе, хотя вслух угроза никогда не озвучивалась. Это дурной тон, когда имеешь дело с китайцами. Они не любят, когда им напоминают об их слабых местах.

Малоун мысленно порадовался тому, что он не дипломат.

– Если же Тан получит в свое распоряжение неиссякаемые запасы нефти, – продолжала Стефани, – мы лишимся того единственного рычага воздействия, который у нас пока остается. В настоящий момент Китай практически полностью контролирует мировые финансовые рынки, Китай является нашим главным кредитором. Хотя мы не любим это признавать, Китай нужен нам. Если китайские скважины смогут выкачивать нефть бесконечно, Китай получит возможность развивать свою экономику как ему вздумается, проводить любую политику, не обращая внимания на то, что думают окружающие.

– Что сильно беспокоит Россию.

– Настолько сильно, что она готова пойти на физическое устранение Карла Тана.

Ну, хорошо, он убежден. Положение действительно очень серьезное.

– Понимаю, наверное, ты считаешь меня глупой. Но поверь мне, я поделила свои ставки. Я не полагаюсь на Ивана на все сто процентов. И все же…

– Тебе не помешает кое-какая дополнительная помощь.

– Ну, можно сказать и так.

– Насколько я понимаю, под этим подразумевается то, что мы должны разыскать Соколова раньше, чем это сделает Иван. И кратчайшим путем к этому является Кассиопея.

Стефани кивнула:

– Подыграем русским и найдем Витт. Если Иван попутно сможет остановить Тана – нам же лучше. Если нет – мне понадобится твоя помощь, чтобы увести от китайцев Соколова.

Малоуну был ясен расклад. Даже если Тан одержит верх и возьмет в свои руки власть в Китае, но Соколов окажется в Штатах, один козырь просто заменится другим.

– Хочется только надеяться, что Кассиопея продержится до тех пор, пока мы не придем к ней на помощь.

* * *

Карл Тан выглянул в иллюминатор вертолета, поднимающегося в воздух в ночной темноте. Увидев мерцающие огоньки в здании шахты номер три, он понял, что это горят рукописи тайной библиотеки Цинь Ши-хуанди. Всего несколько минут потребуется на то, чтобы испепелить шелковые страницы и превратить хрупкие бамбуковые дощечки в золу. К тому времени, как будет подан сигнал тревоги, не останется больше ничего. Причина возгорания? Неисправность электропроводки. Короткое замыкание. Плохой трансформатор. Все, что угодно. Ничто не будет указывать на поджог. Еще одна проблема решена. Стерта еще одна частица прошлого.

Теперь министра в первую очередь беспокоило то, что происходило в Бельгии.

Второй пилот привлек внимание Тана и указал на шлемофон. Тан натянул его на уши.

– Товарищ министр, вам сообщение.

Тан подождал, и в наушниках прозвучал знакомый голос:

– Все прошло хорошо.

Виктор Томас, звонит из Бельгии. Пора уже.

– Витт на свободе?

– Она бежала, как я и предполагал. Однако при этом ей удалось меня оглушить. У меня до сих пор раскалывается голова.

– Ты можешь за ней проследить?

– До тех пор, пока у нее будет этот пистолет. Пока что сигнал есть.

– Ты великолепно просчитал все наперед. Витт была рада встрече с тобой?

– Не очень.

– Ты должен знать, что как раз сейчас у Пау Веня гость. Я приказал нанести удар.

– Я полагал, здесь распоряжаюсь я.

– Откуда у тебя возникли такие мысли?

– Я не смогу обеспечить успех, если вы будете постоянно вмешиваться в мои решения. Я нахожусь на месте, а вас здесь нет.

– Я приказал нанести удар. Конец дискуссии.

Последовала небольшая пауза, затем Виктор сказал:

– Я отправляюсь следить за Витт. Как только у меня появится что-то новое, я с вами свяжусь.

– Когда светильник будет у тебя в руках…

– Не беспокойтесь, – перебил его Виктор. – Я все знаю. Витт умрет. Но я сделаю это так, как хочу. Вы не возражаете?

– Как ты сам сказал, ты на месте, а меня там нет. Поступай, как считаешь нужным.